Тертуллиан

О Плоти Христа (De Carne Christi) 

1-2. Еретики (Маркион, Валентин, Апеллес) отрицают плоть во Христе,
стремясь опровергнуть воскресение; но не может быть воскресения без
плоти. 

1. Те, которые стремятся поколебать веру в воскресение (несомненную до
появления этих родичей саддукеев [1]), отрицая притом что подобная
надежда относится и к плоти, – конечно, своими утвержденими сводят на
нет и плоть Христову, ибо полагают, что ее или вовсе не было, или же
она, во всяком случае, не была человеческой. Ведь если бы она была
признана человеческой, они осудили бы сами себя: то, что воскресло во
Христе, несомненно воскресает. Стало быть, нам нужно укрепить чаяние
плоти тем же, чем они их разрушают. Рассмотрим телесную сущность
(corporalis substantia) Господа, ибо о духовной (spiritualis) нет
сомнений. Зададим вопрос о подлинности ее и ее свойстве – была ли она у
Него, откуда и какая. Разъяснение всего этого придаст законность и
нашему воскресению. 

Чтобы отвергнуть плоть Христа, Маркион отрицал Его рождение; или, чтобы
отвергнуть рождение, отверг и плоть, – для того разумеется, чтобы они не
свидетельствовали взаимно в пользу друг друга: ибо нет рождения без
плоти и нет плоти без рождения. Хотя сам он мог бы по своему
еретическому своеволию либо отвергнуть рождение, допустив плоть (как
Апеллес, его ученик, впоследствии покинувший его), либо, признав и плоть
и рождение, иначе их истолковать (как соученик Апеллеса и тоже
отступник, Валентин). Впрочем, тот, кто утверждал, что плоть Христа
мнима, равно мог выдать и рождение Его за нечто призрачное, – а тем
самым и зачатие, и тягость, и роды Девы, и все события Его детства
приравнялись бы к мнимости  [2]. Всем этим были бы введены в заблуждение
те же глаза и те же чувства, которые обмануло ложное мнение о плоти. 

2. Рождение Христово ясно возвещается Гавриилом [3], – но что [Маркиону]
до ангела Создателя? И зачатие происходит во чреве Девы, – но что ему до
Исайи, пророка Творца [4]? Промедления ненавистны тому, кто разом
низводил Христа с небес [5]. "Долой – говорит он, – вечно тягостные
цезаревы переписи, тесные постоялые дворы, грязные пеленки и жесткие
ясли. Пусть не утруждают себя сонм ангельский, почитающий Господина
своего ночью. Пастухи пусть лучше стерегут свой скот. И волхвы пусть не
утруждают себя дальней дорогой: я отдаю им их золото [6]. Ироду надо
быть лучше, чтобы не прославился Иеремия [7]. Но и младенца не нужно
обрезать, чтобы не причинять боли; не нужно приносить его в храм, дабы
не обременять родителей расходами на это. Не нужно отдавать его на руки
Симеону [8] дабы не печалить старца, которому назначено было затем
умереть. Пусть молчит и упомянутая старуха [9], чтобы не сглазить
младенца". 

Вот такими, думаю я, советами, ты, Маркион, осмелился уничтожить столь
многочисленные изначальные свидетельства о Христе, чтобы нельзя было
утверждать существование Его плоти. Однако, спрашиваю я тебя, каким же
авторитетом ты руководствуешься? Если ты пророк, то предскажи
что-нибудь; если апостол, – проповедуй принародно; если апостольский
муж, – будь единодушен с апостолами; если ты только христианин, – веруй
в то, что передано. Если ты ничто из этого, – я с полным правом сказал
бы: умри. Ведь ты уже мертв, ты, который не христианин, ибо не веришь в
то, что, будучи принято с верой, делает людей христианами. И ты тем
более мертв, чем более ты не христианин; хоть ты и был им, но отпал,
отказавшись от того, во что прежде веровал: ты и сам признаешь это в
каком-то письме, твои этого не отрицают, а наши подтверждают [10]. Итак,
отвергая то, во что ты верил, ты отверг уже не веруя; но, отказавшись
верить, ты поступил недостойно. Ибо, отвергая то, во что ты верил, ты
показываешь, что прежде вера твоя была иной. Она была иной, ибо отвечала
преданию; в свою очередь, то, что было передано, было истинно, потому
что передано теми, кому дано было наставлять. Значит, оставив
переданное, ты оставил истинное, на что у тебя не было никакого права.
Впрочем, подобные возражения против всех ересей мы уже весьма обильно
использовали в другом месте [11]. После них нам сейчас излишне
повторяться, доискиваясь, почему ты счел, что Христос не рожден. 

3 - 5. Плоть не умаляет величия Божьего. В ее воскресение нужно верить,
не пытаясь понять великую тайну слабым разумом. 

3. Раз ты думаешь, что это зависело только от твоего решения, вполне
естественно, что ты счел рождение Господне или невозможным, или не
подобающим Богу. Но для Бога нет ничего невозможного, – кроме лишь того,
чего Он не желает. Давай посмотрим, угодно ли было Ему родиться – ведь
если Он желал этого, то мог родиться и родился. Скажу кратко. Если Богу
не угодно было бы родиться (все равно по какой причине), Он не явил бы
Себя в человеческом облике. Кто же, увидев человека, стал бы отрицать,
что этот человек рожден? Поэтому: чем Он не пожелал быть, тем, конечно,
не пожелал бы и казаться. Ведь если что-то не нравится, всякое
представление о нем отвергается; и даже если кажется, что оно
существует, – хоть на самом деле это и не так, – нет никакой разницы,
есть оно или нет. Но очень важно, чтобы то, чего в действительности не
существует, не создавало ложного впечатления. "Но, – говоришь ты, – Ему
довольно было Самому знать об этом. Пусть люди и считают Его рожденным,
если видели человека". Стало быть, насколько же достойнее и приличнее
было Ему, действительно рожденному, принять человеческий облик, – если
Он, по-твоему, намеревался принять тот же облик и не будучи рожден, с
уроном для совести Своей? Она, по-твоему, допускала, что Он, не будучи
рожденным, сносил вопреки ей, что Его считали рожденным. Объясни, чего
же ради Христос, сознавая, кем Он был, выдавал Себя за того, кем не был?
Ты не можешь сказать: "Если бы Он был рожден и действительно принял
облик человеческий, то перестал бы быть Богом и, потеряв то, чем был,
стал бы тем, чем не был". Ведь для Бога в положении Его нет никакой
опасности. "Однако, – говоришь ты, – я потому отрицаю, что Бог поистине
обратился в человека (так, чтобы Он и родился, и воплотился телесно),
ибо необходимо, чтобы Тот, Кто не имеет предела, был также неизменяемым;
а обращение в нечто есть конец прежнего состояния. Стало быть, не
подобает обращение Тому, Кому не подобает предел". 

Разумеется, закон природы изменяемого таков, что оно не пребывает в том,
что изменяется [в нем], и поскольку не пребывает, то погибает, раз
вследствие изменения утрачивает прежнее свое бытие. Но нет ничего
равного Богу: Его природа отлична от тварности всех вещей. Если, стало
быть, все отличное от Бога, или то, от чего Он отличен, изменяясь,
прекращает быть тем, чем было, то в чем же будет отличие Божества от
прочих вещей, как не в противоположном [свойстве]: то есть, в
способности Бога превращаться во все и вместе с тем оставаться, каков Он
есть? А иначе Он будет ровней тому, что, изменившись, утратило прежнее
свое состояние. А если Бог уж подавно не равен с ним во всем, то не
равен и в исходе превращения. 

Ангелы Создателя принимали облик человеческий, – это ты когда-то прочел
и поверил, что они имели подлинное тело, что ноги их омыл Авраам, что их
руками был восхищен из Содома Лот и что ангел, боровшийся с человеком
очень крепким телесно, возжелал освободиться от того, кто крепко держал
его [12]. Значит, то, что дозволено было ангелам, стоящим ниже Бога, –
именно, обратившись в телесность человеческую, остаться, тем не менее,
ангелами, – это ты отнимаешь у Бога, более могущественного? Как будто бы
Христос не мог, поистине облекшись в человека, оставаться Богом! Неужто
и эти ангелы являлись как телесные призраки? Но этого ты не посмеешь
утверждать. Ведь если у тебя ангелы принадлежат Творцу, как и Христос,
то Он будет Христом того же Бога, что и ангелы, а они будут таковы же,
каков Христос. Если бы те книги Писания, которые противоречат твоему
мнению, ты в одном случае не отвергал бы так усердно, а в другом не
подделывал, тебя смутило бы здесь Евангелие Иоанна, где говорится, что
Дух, снизошедши в теле голубя, пребыл на Господе (1, 32; Матф, 3, 16). И
хотя это был Дух, но голубь был столь же действительным, сколь и Дух, и
Он не погубил свою сущность (substantia), приняв сущность чужую. Однако
ты спрашиваешь, где же осталось тело голубя, когда Дух был вновь
восхищен на небо, а равным образом и тело ангелов. Оно было восхищено
таким же образом, каким было явлено. Если бы ты видел, как оно
создавалось из ничего, ты знал бы, как оно уходит в ничто. Если начало
его было невидимым, то таков же и конец. Однако в то время, как оно было
видимо, оно обладало телесной плотностью. Невозможно, чтобы не
существовало того, о чем говорит Писание. 

4. Итак, если ты не в силах отвергать воплощение (corporatio) ни по
причине его невозможности, ни по причине его опасности для Бога, то тебе
остается отвергнуть и обвинить его как недостойное. Ну, что же, начни,
пожалуй, с самого рождения и подробно перечисли нечистоту всего, что
порождает во чреве, – отвратительные сгустки влаги и крови, плоть,
которая должна питаться этими нечистотами девять месяцев. Опиши, как
чрево день ото дня набухает, становится тяжким, тревожным, беспокойным
даже во сне, колеблющимся между отвращением к пище и обжорством.
Напустись еще на трепет роженицы, который достоин почитания из-за
опасности ее положения или по природе священен. Ты, конечно, ужасаешься
при виде младенца, появившегося на свет увитым своими пеленами. Ты,
конечно, погнушаешься им – ведь он омыт, он завернут в лоскутья, его
смазывают маслом, над ним ласково воркуют. 

И это-то почтение, Маркион, ты отказываешься воздать природе? А как ты
сам родился? Ты возненавидел рождающегося человека, – но любишь ли ты
вообще кого-нибудь? Себя ты уж точно невзлюбил, раз отпал от церкви и
веры Христовой. Однако если ты сам себе не нравишься или по-другому
родился, – это твое дело. Христос, по крайней мере, возлюбил человека в
его нечистоте. образовавшегося во чреве, появившегося посредством
срамных членов, вскормленного с прибаутками. Ради него Он сошел с небес,
ради него проповедовал, ради него подверг Себя уничижению даже до
смерти, и смерти крестной (Филипп. 2,8). Конечно, Он возлюбил того, кого
искупил такой ценою. Если Христос – от Творца, то Он возлюбил Свое, как
и подобает. Если же Он – от другого Бога, то Он явил еще большую любовь,
ибо искупил чужое. Стало быть, с человеком Он возлюбил и рождение его и
даже плоть его. Ничто нельзя любить без того, что делает его тем, чем
оно является. Устрани рождение – и покажи, где тогда человек; убери
плоть – и представь того, кого Бог искупил. Если все это – человек,
которого искупил Бог, то ты понуждаешь Его стыдиться того, что Он
искупил, и считаешь недостойным того, кого Он не искупил бы, если бы не
возлюбил. Преобразовав [первое наше] рождение небесным возрождением, Он
спас плоть от всякого мучения – пораженную проказой очистил, слепую
сделал зрячей, расслабленную – исполнил силы, бесноватую – усмирил,
мертвую воскресил – и нам стыдиться этой плоти? Если бы в самом деле Он
пожелал произойти от волчицы, от свиньи или от коровы и, облекшись
плотью зверя или домашнего скота, проповедовал бы Царство небесное, то,
я думаю, твой строгий суд возразил бы Ему, что это позорно для Бога, и
недостойно Сына Божьего, а потому глуп тот, кто в это верит. Будет явно
неразумно, если мы станем судить о Боге, руководствуясь нашим здравым
смыслом. Но поразмысли, Маркион, [о таких словах], если ты не устранил
их: Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых (1 Кор. 1, 27). Что
же это за "немудрое"? Обращение человека к почитанию Бога истинного?
Отречение от заблуждения? Учение справедливости, стыдливости, терпения,
милосердия и невинности? Нет, все это, конечно, не есть "немудрое".
Попробуй, стало быть, понять, что сказал [апостол]; и если тебе
покажется, что ты понял это, тогда что будет столь же "глупо", как
веровать в Бога рожденного, и притом от Девы, и к тому же во плоти,
Который "погряз" во всех этих бесчестиях природы? Кто-то может сказать,
что это вовсе не глупо, и есть еще кое-что, избранное Богом для
покорения мудрости мира сего. И тем не менее, эта "мудрость" легче верит
тому, что Юпитер стал быком или лебедем, чем Маркион тому, что Христос
поистине стал человеком. 

5. Есть, конечно, и другие "немудрые" вещи, которые относятся к
поношениям и страстям Господним. Или, может быть, скажут, что распятый
Бог – это рассудительно? Это устрани, Маркион, и прежде всего это. Ибо
что недостойнее для Бога, что постыднее для Него – родиться или умереть?
Носить плоть или крест? Быть обрезанным или пригвожденным? Вскормленным
или погребенным? Положенным в ясли или сокрытым во гробе? Ты станешь еще
мудрее, если не поверишь и этому. И, однако, ты не будешь мудрым, если
не станешь немудрым для мира и не уверуешь в немудрое Бога. Не потому ли
ты оставил Христу его мучения, что Он, подобно призраку (ut phantasma),
не испытывал от них человеческих ощущений? Прежде мы уже сказали, что
так же легко Его можно было подвергнуть мнимому позору рождения и
детства. 

Но теперь, губитель истины, ответь мне на следующее. Разве не воистину
распят Бог? Разве не воистину Он умер, потому что был распят? И разве не
воистину воскрес, – потому что действительно умер? Значит, Павел ложно
установил, чтобы среди нас знали только Иисуса распятого (1 Кор. 2,2)?
Ложно вещал о погребении? Ложно внушал о Воскресении? Тогда, значит,
ложна вся вера наша и призрачна надежда на Христа? Ты преступнее всех
людей, ибо оправдываешь убийц Бога. Если Христос вправду ничего не
претерпел, Он ничего не претерпел и от них. Пощади единственную надежду
целого мира. К чему ты устраняешь позор, необходимый для веры? Все, что
недостойно Бога, для меня полезно. Я спасен, если не постыжусь Господа
моего. Кто, – говорил Он, – Меня постыдится, того и Я постыжусь (Матф.
10,33). Кроме этих, я не нахожу причин для стыда, которые показывали бы,
что я, презрев стыд, счастливо бесстыден и спасительно глуп. Сын Божий
распят – это не стыдно, ибо достойно стыда; и умер Сын Божий – это
совершенно достоверно, ибо нелепо; и, погребенный, воскрес – это
несомненно, ибо невозможно. 

Но как все это было в Нем истинно, если Сам Он не был настоящим, если и
впрямь не имел в себе такого, что распиналось, умирало, погребалось и
воскресало, – то есть плоти, пропитанной кровью, утвержденной костями,
пронизанной нервами, оплетенной жилами, которая способна была родиться и
умереть? Плоти без сомнения человеческой, ибо от человека рожденной?
Поэтому она должна быть смертна во Христе, ибо Христос есть человек и
Сын человеческий. Ибо как же Христос человек и Сын человеческий, если в
Нем нет человеческого и Он не от человека? Разве только человек есть
нечто иное, нежели плоть, или плоть человеческая происходит откуда-то
еще, а не от человека; или Мария есть нечто иное, нежели человек, или
человек – это Маркионов Бог [13]. В другом случае Христос не назывался
бы человеком – без плоти, – не назывался бы и Сыном человеческим – без
родительницы человеческой. Равно Он не назывался бы Богом без Духа
Божьего, а Сыном Божьим – без Бога-Отца. 

Итак, свойство той и другой природы (substantia) явило нам человека и
Бога: здесь – рожденного, там – Нерожденного, здесь – телесного, там –
Духовного, здесь слабого, там – Пресильного, здесь – умирающего, там –
Живущего. Эти свойства обоих состояний, Божественного и человеческого,
вне сомнения, с равной достоверностью засвидетельствованы для обеих
природ – и для духа, и для плоти. Чудеса засвидетельствовали Дух Божий,
страсти – плоть человеческую. Если чудодействия не без Духа, то и
страсти не без плоти; если плоть со страстями ее была воображаемая, то и
Дух с его чудодействиями не был настоящим. Что же ты разделяешь Христа
надвое своей ложью? Он был истинен в цельности Своей. Поверь, Он
предпочел родиться, нежели обманываться в чем-то и прежде всего в Себе
Самом: носить плоть, прочную без костей, сильную без жил, кровоточащую
без крови, покрытую без кожи, алчущую без голода, едящую без зубов,
говорящую без языка, так что речь ее являлась слуху как призрак от
воображаемого звука. Тогда, значит, Он был призраком и после
Воскресения, когда предложил ученикам осмотреть руки и ноги Свои,
говоря: Взгляните, вот Я; ибо дух не имеет костей, а вы видите, что Я
имею (Лук. 24, 39). Это, без сомнения, руки, ноги и кости, которые имеет
не дух, но плоть. Как объясняешь ты эти слова, Маркион, ты, выводящий
Иисуса от Бога наилучшего, простого и только благого? Взгляни-ка: Он
обманывает, заблуждает и затуманивает очи всех, чувства всех, которые
подходят и осязают. Уж по этой причине тебе следовало бы выводить Христа
не с неба, а из какой-нибудь шайки шарлатанов, представлять Его не Богом
помимо человека, а просто человеком, магом, не жрецом спасения, а
театральным актером, не воскресителем мертвых, а губителем живых. Но Он
все же родился – даже если и был просто магом. 

6 - 9. Плоть Христова не призрачна и не происходит со звезд. Рождение
Христа от плоти человеческой засвидетельствовано Писанием. 

6. Однако кое-какие ученики сего Понтийца, мнящие себя умнее наставника,
допускают во Христе действительность плоти, – не переставая, впрочем,
отрицать Его рождение. "Он, – говорят, – мог иметь плоть, но отнюдь не
рожденную". Значит, как обычно говорится, попали мы из огня да в полымя,
от Маркиона к Апеллесу, который, покинув учение Маркионово, пал плотью к
женщине, а потом был вознесен духом до девицы Филумены, и ею был
побужден проповедовать действительность плоти Христовой, но без
рождения. И этому ангелу Филумены апостол ответствовал бы теми же самыми
словами, коими уже тогда предвозвестил его, говоря: Если бы ангел с неба
благовествовал вам иначе, чем мы благовествовали, да будет анафема
(Галат. 1,8). 

Возразим мы и на то, что они измышляют сверх этого. Они признают, что
Христос действительно имел тело. Какова же его материя, если не того
свойства, в каком она являлась? Откуда тело, если тело – не плоть?
Откуда плоть, если она не рождена – ведь она должна родиться, дабы стать
тем, что рождается. "От звезд, – отвечают они, – и от субстанций вышнего
мира Он получил плоть"; и при этом добавляют, что не нужно удивляться
телу без рождения, ибо и у нас ангелам можно было являться во плоти без
участия чрева. Мы признаем, что говорят и такое; но как быть с тем, что
при этом вера одного толка заимствует свои доказательства у другой веры,
на которую нападает? Что общего с Моисеем у того, кто отвергает Бога
Моисеева? Если Бог другой, то и дела Его будут другие. Но пусть все
еретики пользуются Писанием Того, чьим миром они также пользуются.
Против них будет и то свидетельство суда, что свои поношения они
воздвигают на собственных Его примерах. Истине легко одержать верх, даже
и не выдвигая против них таких возражений. Итак, те, которые рассуждают
о плоти Христа по примеру плоти ангелов, говоря, что Он не рожден, хотя
имеет плоть, – те пусть сравнят причины, по каким являлись во плоти
Христос и ангелы. Ни один из ангелов никогда не сходил для того, чтобы
быть распятым, чтобы претерпеть смерть и от смерти воскреснуть. Если
никогда не было подобной причины для воплощения ангелов, то вот тебе и
объяснение, почему они получали плоть, не рождаясь. Они не приходили,
чтобы умереть, значит, и не для того, чтобы родиться. 

А Христос, Который действительно послан был для смерти, должен был
поэтому обязательно и родиться, чтобы Он мог умереть. Умирает
обыкновенно лишь то, что рождается. У рождения со смертью взаимный долг.
Назначенность к смерти есть причина рождения. Если Христос умер по
закону того, что умирает, а умирает то, что рождается, то отсюда
следовало или, лучше сказать, этому предшествовало, что Он и родился по
закону того, что рождается; ибо и умереть Он должен был по закону того
самого, что умирает именно потому, что рождается. Негоже было бы не
родиться по тому самому закону, по какому подобало умереть. "Но тогда
между двумя ангелами Сам Господь явился Аврааму во плоти, но без
рождения" [14], – а вот на это как раз была другая причина. Впрочем, вы
не признаете этого, ибо не признаете того Христа, Который уже тогда и
обращался к роду человеческому, и освобождал, и судил его в облике
плоти, которая не была еще рождена, ибо не была назначена к смерти
прежде, чем возвещено было о Его рождении и смерти. 

Итак, пусть они [маркиониты] докажут, что ангелы эти получили плотскую
сущность (substantia) от звезд. Но если не могут доказать, – об этом
ведь нет ничего в Писании, – то не оттуда и плоть Христова, к которой
они приноровляют пример ангелов. Понятно, что ангелы носили не
собственную плоть, поскольку это духовные субстанции и, если имеют тело,
то особого рода; на время, впрочем, они способны преображаться в
человеческое тело, дабы могли являться людям и общаться с ними. Поэтому,
раз не сказано, откуда они получили свою плоть, то нашему разуму
(intellectus) не пристало сомневаться, что это свойство ангельского
могущества – принимать телесный облик, но не из материи. "Но, – говоришь
ты, – сколь более подходит им брать его из материи!" Однако об этом
ничего не известно, ибо Писание сего не указывает. Впрочем, если они
способны делать себя тем, чем не являются по своей природе, то почему
они не могут создать себя не из материи (ex nulla substantia)? Если они
становятся тем, чем не являются, почему не из того, что не существует?
Однако то, что не существует, если и возникает, то из ничего (ex
nihilo). Поэтому не спрашивается и не показывается, что сталось после с
их телами. То, что возникло из ничего, в ничто и обратилось. Те, которые
могут обратить самих себя в плоть, способны и само ничто обратить в нее.
Изменить природу есть большее дело, чем создать материю. Но если бы даже
ангелам необходимо было заимствовать плоть из материи, то, конечно,
более вероятно, что из земной материи, нежели из какого-нибудь рода
небесной субстанции: ведь эта плоть оказалась до того земного свойства,
что питалась земною пищей. Могло, конечно, статься, что и звездная
плоть, хоть и не была земной, питалась земною пищей таким же образом,
каким земная плоть питалась пищею небесной, хотя и не была небесной.
Ведь мы читали, что манна была пищей для народа: Хлеб ангелов, – говорит
[Писание], – ел человек (Пс. 77, 25). Этим, впрочем, отнюдь не умаляется
совершенно особое свойство плоти Господней, которая имела другое
предназначение. Тому, Кто намеревался быть действительным человеком
вплоть до самой смерти, подобало облечься в ту плоть, которой
свойственна смерть; но плоти, которой свойственна смерть, предшествует
рождение. 

7. Впрочем, всякий раз, как заходит спор о рождении, все отвергающие его
на том основании, что оно предрешает действительность плоти во Христе,
настаивают, что Господь Сам отрицает Свое рождение, ибо сказал: Кто мать
Моя, и кто братья Мои? (Матф. 12, 48). Поэтому пусть и Апеллес выслушает
то, что мы уже ответили на это в той книге, где опровергли его евангелие
[15], а именно – следует рассмотреть основание этого изречения. Прежде
всего, никто никогда не сообщил бы Ему, что мать и братья Его стояли вне
дома (ср. 46-47), если бы не знали наверное, что у Него есть мать и
братья, именно те самые, о которых сообщили и которых либо знали прежде,
либо узнали тогда в том месте (допустим, что ереси удалили это из
Евангелия); ибо люди, удивлявшиеся учению Его, говорили, что прекрасно
знают и мнимого отца Его – Иосифа плотника, и мать Марию, и братьев, и
сестер Его. "Но они ради искушения сообщили Ему о матери и братьях,
которых Он не имел". – Об этом Писание не говорит, хотя во всех прочих
случаях не умалчивает о том, что делалось против Него ради искушения:
Вот, – говорит оно, – встал законоучитель, чтобы искусить Его (Лук. 10,
25), и в другом месте: И приступили к Нему фарисеи, искушая Его (Матф.
19, 3). И здесь никто не препятствовал указать, что это было сделано
ради искушения. А что ты привносишь от себя помимо Писания, того я не
принимаю. Затем, должна наличествовать и основа для искушения. В чем
думали они искусить Его? В том, конечно, был Он рожден или нет, Если бы
Своим ответом Он отверг это, искуситель непременно сообщил бы об этом. 

Но никакое искушение, стремящееся узнать то, в сомнении о чем искушает,
не возникает столь внезапно, чтобы ему не предшествовал вопрос, который,
внося сомнение, возбуждает искушение. А если рождение Христово никогда
не составляло вопроса, для чего же ты тщишься доказать, что они путем
искушения захотели узнать то, в чем никогда и не сомневались? Добавим
сюда еще и следующее: даже если бы нужно было искусить Его относительно
рождения, то искушали бы Его, конечно, не так – не сообщением о тех
лицах, которых могло не быть, даже если Христос родился. Все мы
рождаемся, но не все имеем братьев или мать. К тому же, можно скорее
иметь отца, чем мать, и дядей, чем братьев. Искушение о рождении и не
было разумно потому именно, что рождение могло быть известно и без
упоминания матери и братьев. Более вероятно, что они, хорошо зная, что у
Него есть мать и братья, скорее стали бы искушать Его относительно
божественности: знает ли Он, находясь внутри [дома], что происходит
снаружи, не изобличится ли Он в ложном указании на присутствие тех лиц,
коих на самом деле не было. Но в таком случае, – не говоря уж о том, что
само искушение не хитро, – могло выйти, что о тех, кто, как Ему
возвестили, стоит снаружи, Он уже наверное знал, что они отсутствуют, –
или по здоровью, или по делам, или задержались в пути. Никто не
искушает, зная, что может навлечь на себя позор этим искушением. 

Поскольку, стало быть, нет никакого основания для искушения, то
подтверждается истинность сообщения, что на самом деле мать Его и братья
Его пришли раньше. Но пусть теперь Апеллес узнает и причину, по которой
Господь в Своем ответе отказался от присутствовавших матери и братьев.
Братья Господа не верили в Него (Иоан. 7,5), как сказано в Евангелии,
изданном до Маркиона. Не показано и то, что мать Его пребывала с Ним в
постоянном общении; напротив, Марфа и Мария совершали это часто [16].
Как раз здесь и проявляется их неверие: когда Он учил пути жизненному,
когда проповедовал Царство Божье, когда старался исцелять недуги и
пороки, – тогда родные оставляли Его, в то время как чужие были с Ним.
Наконец, они приходят и останавливаются снаружи, и не входят, и, видно,
не думают о том, что делается внутри, – во всяком случае, не дожидаются
Его, как будто пришли с чем-то более необходимым, нежели то, чем Он
тогда особенно был занят. Но больше того, они Его прерывают и хотят
оторвать от столь великого дела. Спрашиваю тебя, Апеллес, или тебя,
Маркион, – если бы как-нибудь тебя, сидящего за игральной доской [17],
бьющегося об заклад в игре актеров или состязании колесниц, отвлекли
подобным сообщением, – неужто ты не воскликнул бы: "Кто мать моя?" или
"Кто братья мои?". А Христу, проповедующему и доказывающему Бога,
исполняющему Закон и Пророков, рассеивающему мрак прежнего века, – Ему
недостойно было воспользоваться такими словами для порицания неверия
вовне стоящих или для осуждения неблаговременно отрывающих Его от дела?
Кроме того, для отрицания рождения больше подошли бы и другое место, и
другое время, и другой способ выражения – не тот, которым мог бы
воспользоваться всякий, у кого есть мать или братья, – ибо возмущение не
отрицает родителей, а порицает их. Потому-то Он поставил других выше и
указал основание для такого возвышения – внимание к Его словам, – и тем
ясно дал понять, в каком смысле отверг Он мать и братьев. Ибо по какой
причине Он усыновил тех, которые прилепились к Нему, по той же отринул
тех, кто удалился от Него. Христос обыкновенно Сам исполняет то, чему
учит других. Поэтому, каково было бы, если бы Он, поучая не ценить мать
и братьев столь же высоко, сколь и Слово Божье, Сам оставил бы Слово
Божье после сообщения о матери и братьях? Следовательно, Он отверг
родственников Своих, как и учил отвергать их ради дела Божьего. 

А с другой стороны, в удаленной матери Его можно видеть фигуральное
выражение синагоги, а в неверующих братьях – иудеев. В их лице снаружи
стоял Израиль; а новые ученики, слушавшие Его внутри, веровавшие во
Христа и приближенные к Нему, обозначали Церковь, которую Он нарек
лучшей матерью и более достойным братством, отрекшись от Своего
плотского рода. В этом именно смысле ответствовал Он на возглас
[женщины], – не отрекаясь от сосцов материнских и чрева, но представляя
более счастливыми тех, кои внимают слову Божьему (Лук. 11, 27-28). 

8. Одних лишь этих мест (ими, кажется, более всего вдохновлены были
Маркион и Апеллес), истолкованных согласно истине подлинного и
неповрежденного Евангелия, должно было вполне хватить для доказательства
человеческой плоти во Христе через обоснование рождения Его. Но если и
последователи Апеллеса особенно настаивают на позорности плоти, будучи
убеждены, что она дана соблазненным душам от известного огненного
владыки зла [18] и потому недостойна Христа, а Ему подобала субстанция
от звезд, – то я должен побить их их же собственным оружием. Признают
они некоего знаменитого ангела, который устроил этот мир и после
устроения его впал в раскаяние. Об этом мы тоже говорили в своем месте –
есть у нас небольшая книга против них [19] о том, совершил ли нечто
достойное раскаяние тот, кто имел дух, волю и могущество Христа для
такого дела, – ибо они представляют себе ангела в виде заблудшей овцы.
Стало быть, [сотворенный] мир есть преступление, – как о том
свидетельствует раскаяние Творца его, – если признать при этом, что
всякое раскаяние есть признание преступления (confessio delicti), ибо
имеет место только в преступлении. 

Если мир есть грех, поскольку он сам и его члены суть тело, тогда грехом
будет и небо и с ним все небесное. Но если небесное греховно, тогда
греховно все, что оттуда заимствовано и оттуда произошло: ибо дурное
дерево неизбежно приносит и плоды дурные (Матф. 7, 17). Стало быть,
плоть Христова, если она образована из небесных [субстанций], состоит из
элементов (elementa) греха, грешница по грешному своему происхождению, и
будет равна уже той, то есть нашей субстанции, которую они, по грешности
ее, не считают достойной Христа. Итак, нет никакой разницы в бесчестии,
– измышляют ли те, кому нелюбезна наша материя, другую, более чистого
вида, или признают ту же самую, то есть нашу, – потому что небесная
никак не могла быть лучше. Ясное дело, мы читали: Первый человек из
персти земной, второй человек – с неба (1 Кор. 15, 47). Это, впрочем, не
относится к различию материи, но просто прежней земной субстанции (плоти
первого человека, то есть Адама) апостол противопоставляет небесную от
Духа субстанцию второго человека, то есть Христа. Именно поэтому он
относит небесного человека к Духу, а не к плоти: отсюда ясно, что те,
кого он сравнивает с Ним, в этой плоти земной становятся небесными
благодаря Духу. Ведь если бы Христос и по плоти был небесным, то к Нему
не приравнивались бы те, которые по плоти своей не небесны. Значит, если
они, становясь небесными, как и Христос, носят земную субстанцию плоти,
то этим еще раз подтверждается, что и Сам Христос был небесным во плоти
земной, каковы те, кто приравнивается к Нему. 

9. Добавим к этому следующее: то, что возникает из другого и в силу
этого является иным по сравнению с тем, из чего возникло, не может быть
иным до такой степени, чтобы не сохранить ничего от источника своего
возникновения. Никакая материя не лишена свидетельства своего
происхождения, даже если изменяется в новое качество. Во всяком случае,
тело наше, – а что оно образовано из глины, это истина, которая проникла
даже в предания язычников [20], – выдает свое происхождение из двух
элементов: плотью – из земли, а кровью – из воды. Ибо, – хоть по
свойствам оно будет иметь иной вид, а именно потому, что из одного
сделалось другим, – что, в конце концов, есть кровь, как не красная
жидкость? Что есть плоть, как не земля, принявшая определенные формы?
Рассмотри отдельные свойства: мускулы подобны глыбам земли, кости –
скалам, даже вокруг сосцов есть какие-то небольшие уплотнения; взгляни
на крепкое сплетение жил – оно напоминает отростки корней, взгляни на
густые разветвления сосудов – они словно извилины ручьев, на поросли
пуха – они как мхи, волосы – словно стебли: наконец, само сокровенное
хранилище костного мозга – словно рудоносные жилы плоти. Все эти знаки
земного происхождения были и у Христа, и как раз они-то скрыли Его как
Сына Божьего: ибо Его считали просто человеком, имеющим человеческое же
тело. 

Или вы укажите в Нем что-нибудь небесное, испрошенное у звезд Медведицы,
у Плеяд или Гиад. Ибо все, что мы перечислили, свидетельствует в Нем о
земной плоти, подобной нашей. Но ничего нового, ничего чужеродного я в
Нем не замечаю. Вообще же люди удивлялись только словам и делам, учению
и добродетели Христа как человека. Если бы замечалась в Нем какая-то
телесная необычность, это также вызвало бы удивление. Но в Его земной
плоти не было ничего примечательного; она лишь показывала, сколь
достойны удивления прочие Его свойства, – ибо говорили: Откуда у Него
это учение и эти чудеса? (Матф. 13, 54). Это говорили даже те, кто с
презрением взирал на Его облик, настолько тело Его было лишено
человеческого величия, не говоря уже о небесном блеске. Хотя и у нас
пророки умалчивают о невзрачном Его облике, сами страсти и сами
поношения говорят об этом: страсти, в частности, свидетельствуют о плоти
человеческой, а поношения – о ее невзрачности [21]. Дерзнул бы
кто-нибудь хоть кончиком ногтя поцарапать тело небесной красоты или
оскорбить чело оплеванием, если бы оно не заслуживало этого? Что же ты
называешь плоть небесной, не зная ни одного свидетельства небесного ее
происхождения? Почему ты отрицаешь ее земную природу, доказательство
чего налицо? Он голодал при дьяволе, жаждал при самаритянке, проливал
слезы над Лазарем, трепетал пред смертью; ибо, говорит Он, плоть слаба
(Матф. 26, 41; Марк. 14, 38). Наконец, Он пролил кровь Свою. Все это,
полагаю, знаки небесные. Но как, спрашиваю еще раз, Он мог подвергнуться
поношению и страданию, если бы в Его плоти сверкала хоть малая часть
небесного величия? Из этого мы делаем вывод, что плоть Его не имела
ничего небесного, ибо Он был доступен поношению и страданию. 

10 - 12. Плоть Христа не душевна, а душа – не плотского характера; как
утверждают еретики. 

10. Теперь я обращаюсь к другим, которые тоже себе на уме и утверждают,
что плоть Христова душевна (animalis), потому что раз душа стала плотью,
то и плоть стала душою, и как плоть душевна, так душа – плотская. И
здесь тоже я доискиваюсь причин. Если Христос, чтобы спасти душу, принял
эту душу в Себя, – ибо она не могла быть спасена иначе, как через Него,
– то я не вижу причин, почему, облекшись плотью, Он должен был сделать и
плоть эту душевной: как будто Он не мог спасти душу иначе, чем сделав ее
плотской. Но если Он спасает наши души – не только не плотские, но и
отделенные от плоти, то сколь легче было Ему спасти ту душу, которую Он
принял Сам, хоть она и не была плотской! Далее, поскольку они полагают,
что Христос пришел избавить не тело, но одну лишь душу, то крайне
странно, прежде всего, что, намереваясь избавить одну только душу, Он
сделал ее телом такого рода, которое и не собирался спасать. Затем, если
Он намеревался освободить наши души с помощью той, которую принял, то
эта последняя должна была уподобиться нашей, то есть принять нашу форму;
а сколь бы таинственной по облику своему ни была наша душа, она во
всяком случае не имеет плотского вида. Кроме того, если Он имел душу
плотскую, Он не спас нашу душу, ибо наша душа не плотская. Далее, если
Он спас не нашу душу, ибо спас душу плотскую, то нам не доставил ничего,
потому что спас не нашу душу. Но та душа, которая не наша, и не должна
была приуготовляться к спасению именно как душа плотская. Ведь она не
подвергалась бы опасности, если бы не была наша, то есть неплотская.
Однако хорошо известно, что она спасена. Значит, она не была плотской; и
она была нашей, той, которуюнадлежало спасать, потому что ей грозила
опасность. Итак, если во Христе душа не была плотской, то и плоть не
могла быть душевной. 

11. Теперь мы приступим к другому их доводу и рассмотрим, почему
представляется, что Христос имел плотскую душу, если Он принял душевную
плоть. Дело в том, говорят они, что Бог пожелал представить душу видимою
для людей и сделал ее телом; а прежде она пребывала невидимой и по
природе своей сама ничего не видела, даже саму себя, так как плоть ей
мешала. Поэтому-де еще вопрос – рождена душа или нет, [смертна она, или
нет] [22]. Для того, значит, душа во Христе стала телом, чтобы мы могли
видеть ее при рождении и при смерти, а также (что гораздо важнее) при ее
воскресении. Но как, однако, могло быть, что посредством плоти душа,
которую нельзя было распознать из-за плоти же, являлась бы себе самой
или нам, и, чтобы так являться всем, она становится тем, от чего была
скрыта, то есть плотью? Значит, она приняла тьму, чтобы светить? 

Итак, сначала нам нужно разобрать, должна ли была душа являться подобным
образом, и представляют ли они ее совершенно невидимой до этого; далее,
представляют ли они ее бестелесной или же имеющей какой-то род
собственного тела. 

Они хоть и называют ее невидимой, представляют ее телесной, но
обладающей свойством невидимости. Ибо как может называться невидимым то,
что не имеет в себе ничего невидимого? Но ведь она и существовать не
может, не имея того, благодаря чему существует. Но поскольку она
существует, то необходимо обладает тем, благодаря чему существует. А
если она имеет нечто такое, благодаря чему существует, то это будет ее
тело. Все, что существует, есть своего рода тело; бестелесно лишь то,
что не существует [23]. Поэтому, раз душа имеет невидимое тело, Тот, Кто
решил сделать ее видимой, поступил бы, вне сомнения, более достойно,
сделав видимым в ней то, что считалось невидимым, ибо и здесь не
приличествуют Богу ни обман, ни слабость; однако был обман, – если Он
представил душу не тем, что она есть, и была слабость, – если Он не смог
показать душу тем, что она есть. 

Никто, желая показать человека, не надевает на него шлем или маску. А
именно это сделалось с душой, если она, превратившись в плоть, приняла
чужой облик. Но и если бы душа считалась бестелесной, так что была бы
некой таинственной силой разума, а все, что есть душа, не было бы телом,
– это точно так же не было бы невозможно для Бога и более сообразовалось
бы с Его намерением представить душу в новом, телесном виде, отличном от
общеизвестного и требующем уже другого представления; у Него была бы
какая-то причина сделать душу видимой из невидимой, такой, что она
давала бы основание для подобных вопросов, ибо в ней сохранилась бы
человеческая плоть. Но Христос не мог быть зримым среди людей, если Он
не был человеком. Поэтому верни Христу Его честность: если Он желал
явиться как человек, то являл и душу человеческого свойства, – не делая
ее плотской, но облекая ее плотью. 

12. Допустим теперь, что душа открывается через плоть, если будет
сохранено утверждение, что она вообще должна была каким-то образом
обнаружиться, не будучи известна ни себе, ни нам. В последнем случае,
впрочем, различение напрасно, – можно подумать, что мы существуем
отдельно от души, в то время как все, что мы есть, и есть душа [24].
Одним словом, без души мы – ничто, даже не люди по названию, а просто
трупы. Поэтому, если мы не знаем души, то и она себя не знает. Значит,
остается исследовать лишь, действительно ли до такой степени душа не
знала саму себя, что желала стать известной любым способом. 

Природа души, я полагаю, наделена ощущением (sensualis). Поэтому нет
ничего душевного без чувственного ощущения (sine sensu) и ничего
чувствующего без души. И, – чтобы выразиться короче, – ощущение есть
душа души. Стало быть, поскольку душа сообщает ощущение всему и сама
чувствует не только свойства (qualitates), но и ощущения всего, кто
сочтет вероятным, что с самого начала она не наделена ощущением самой
себя (sensus sui) [25]? Откуда у нее знание того, что ей нужно в силу
естественной необходимости, если ей неведомо собственное свойство судить
о необходимом? Это, – я разумею знание себя (notitia sui), без чего
никакая душа не смогла бы управлять собою, – можно распознать во всякой
душе. Прежде всего это относится к человеку, единственному разумному
существу, наиболее способному и предназначенному к обладанию душой,
которая и делает его существом разумным, ибо сама она прежде всего
разумна. Затем, как могла бы душа быть разумной, если сама она, делая
человека разумным существом, не знает собственного разума (ratio) и не
ведает о себе самой? Но она и знает как раз потому, что ей известны ее
Создатель, Судья и ее собственное положение. Не учась еще о Боге, она
произносит имя Божье; не узнав еще ничего о Суде Его, она объявляет, что
препоручает себя Богу. Слыша только, что со смертью исчезает всякая
надежда, она поминает умершего добрым или злым словом. Об этом полнее
сказано в небольшой книге "О свидетельстве души", написанной нами. 

Впрочем, если бы душа от начала пребывала в неведении о самой себе, она
и от Христа должна была бы узнать лишь то, какова она. Теперь же она
узнала от Христа не облик свой, а свое спасение. Сын Божий сошел и
принял душу не для того, чтобы душа познала себя во Христе, но чтобы
познала Христа в себе. Ибо опасность грозит ей не от незнания себя
самой, а от незнания Слова Божьего: В Нем, – говорит [апостол], –
открылась вам жизнь (1 Иоан. 1, 2), а не душа, и так далее. Я пришел, –
говорит Он, спасти душу (Лук. 9,56), – но Он не сказал "показать".
Конечно, – если считать, что душа невидима, – мы не могли бы знать, как
она рождается и умирает, если бы она не представлялась нам телесно
(corporaliter). Это и будет то, что нам открыл Христос. Но и это Он
открыл в Себе не иначе, чем в некоем Лазаре, у которого плоть не была
душевной, а душа – плотской. Итак, что нам стало лучше известно о
состоянии прежде неведомой души? Что в ней было такого невидимого, что
требовало бы проявления через плоть? 

13 - 15. Его плоть – человеческого, а не ангельского свойства. 

13. Душа стала плотью, чтобы открыться. Но не стала ли и плоть душою,
чтобы открылась плоть? Если душа стала плотью, это уже не душа, а плоть;
если плоть стала душой, это уже не плоть, а душа. Стало быть, где плоть
и где душа, там они взаимно превратились друг в друга. Но если они – ни
то и ни другое, ибо каждая из них превращается в иное, – то получается
ужасная нелепость: говоря о плоти, мы должны разуметь душу, а указывая
на душу, считать ее плотью. Тогда всему грозит опасность быть принятым
не за то, чем оно является, и утратить то, чем оно является, раз его
воспринимают иначе и если называют не тем, чем оно является. Верность
названий тождественна сохранению собственных свойств (proprietates). А
когда изменяются качества, [предметы] обретают новые имена. К примеру,
обожженная глина получает название черепка (testae) и не участвует более
в имени прежнего рода, ибо не относится более к этому роду. Поэтому и
душа Христа, сделавшись плотью, не может не быть тем, чем стала, и не
может оставаться тем, чем была, потому именно, что стала чем-то другим.
И поскольку мы привели очень ясный пример, воспользуемся им и дальше.
Конечно, черепок из глины представляет собой только один предмет
(corpus) и одно название, то есть название этого одного предмета. Он не
может называться и черепком, и глиной, ибо он не есть то, чем был; а то,
чем он не является, к нему более не относится. То же самое касается и
души. Следовательно, и душа, сделавшись плотью, представляет собою
субстанцию единовидную и плотную, то есть совершенно цельную и
неделимую. Во Христе же мы находим душу и плоть, которые обозначаются
простыми и неприкровенными именами, душа называется душою, а плоть –
плотью. Никогда душа не называется плотью, а плоть – душою, ибо так они
должны были бы называться, если бы существовало подобное [превратное]
положение; напротив, Он Сам называл каждую субстанцию по отдельности, и
всюду, конечно, сообразно различию двух свойств, – отдельно душу и
отдельно плоть. В частности, Он говорит: Душа Моя скорбит смертельно
(Матф. 26, 38) и еще: Хлеб, который отдам Я за спасение мира, есть плоть
Моя (Иоан. 6, 51). Далее, если бы душа была плотью, то во Христе было бы
одно-единственное: плотская душа, и она же – душевная плоть. Но
поскольку Он разделяет их, то очевидно показывает, что они суть два вида
– плоть и душа. Но если два, то уж не одно; а если не одно, то уж не
может быть ни плотской души, ни душевной плоти. Ведь плотская душа и
душевная плоть – это одно и то же. Тогда Ему пришлось бы иметь еще
другую, особую, душу кроме той, которая была плотью, и объявить о другой
плоти помимо той, которая была душой. Но если была у Него одна плоть и
одна душа, и эта скорбела смертельно, а другая была хлебом за спасение
мира, – тогда сохраняется число двух субстанций, различных в своем роде
и исключающих единственный вид плотской души. 

14. Но Христос, говорят они, представлял собою и ангела. На каком же
основании? На том же, что и человека. Стало быть, одинакова и причина,
по которой Христос представлял человека, и причина эта – спасение
человека. А именно, Он сделал это для восстановления того, что погибло.
Погиб человек, и нужно было восстановить человека. Но для принятия
Христом вида ангельского никакой такой причины не было. Ибо если ангелы
и осуждены на погибель, в огонь, уготованный дьяволу и ангелам его
(Матф. 25, 41), – то никогда не обещалось им восстановление. Никакого
повеления об освобождении ангелов Христос не получил от Отца. А того,
чего Отец не обещал и не повелевал, Христос не мог и исполнить. Для чего
же тогда принял Он природу ангельскую, если не для того, чтобы с помощью
этого сильного союзника способствовать освобождению человека? Но разве
Сын Божий не мог один освободить человека, совращенного
одним-единственнымзмеем? Значит, у нас уже не один Бог и не один
Спаситель, если спасение вершат двое и к тому же один нуждается в
другом. Однако в том ли дело, чтобы Он освободил человека при содействии
ангела? Почему же Он тогда снизошел для того, что намеревался свершить
через ангела? Если через ангела, что же делал Он Сам? А если Сам, то что
остается ангелу? Он наименован ангелом великого замысла, то есть
вестником: но это название Его обязанности, а не природы. Ибо Он должен
был возвестить миру великий замысел Отца, а именно, о восстановлении
человека. Именно поэтому не должно считать Его таким же ангелом, каковы
Гавриил и Михаил. Ибо и хозяин виноградника посылает сына своего к
возделывателям, как и прислужников, чтобы истребовать плодов; однако сын
не должен считатьсяодним из прислужников по той причине, что принимает
на себя обязанность служителей. Поэтому я, наверное, предпочел бы
сказать, что Сам Сын есть ангел, то есть вестник Отца, нежели то, что
ангел пребывает в Сыне. Но поскольку и о Самом Сыне возвещено: Не много
умалил Ты Его пред ангелами (Пс. 8, 6), – то как можно представить Его
ангелом, так униженного пред ангелами, что Он становится человеком, как
Сын человеческий и плотью и душою? Он – Дух Божий и сила Всевышнего
(Лук. 1, 35), а потому нельзя считать Его ниже ангелов, ибо Он – Бог и
Сын Божий. Стало быть, сколь сделался Он ниже ангелов, приняв природу
человеческую, столь же не уступал им, будучи ангелом. Это могло бы
согласоваться с мнением Эвиона, полагающего, что Иисус – просто человек,
из одного семени Давидова, то есть не Сын Божий; разумеется, кое в чем
Он славнее пророков, ибо в Нем, считает Эвион, обитал ангел, – подобно
тому, как в Захарии. Но Христос никогда не произносил: И говорит мне
ангел, рекущий во мне (ср. Зах. 1,14), – и не повторял даже обычные
слова пророков: Так говорит Господь. Он Сам был Господом, лично, от
Своей власти говорящим: Я говорю вам. К чему еще слова? Послушай Исайю,
восклицающего: Не ангел, и не посланник, но Сам Господь спас их (ср. Ис.
63,8-9). 

15. И Валентину, благодаря его преимуществу еретика, можно было
измыслить духовную (spiritualis) плоть Христову. Кто не пожелал верить,
что она человеческая, тот мог представлять ее чем угодно. Ибо (это
следует заявить против всех подобных мнений): если плоть Христова не
человеческая и не от человека произошла, то я не вижу, в какой
субстанции пребывая, Сам Христос провозгласил Себя человеком и Сыном
человеческим: А теперь вы хотите убить человека, сказавшего вам истину
(Иоан 8, 40), – и: Сын человеческий есть господин и субботы (Лук. 6, 5;
Матф. 12, 8). Это о Нем говорит Исайя: Человек скорбей и умеющий
переносить недуги (53, 3); и Иеремия: Он – человек, и кто познал Его?
(17, 9); и Даниил: И Он выше облак, как бы Сын человеческий (7, 13).
Также и апостол Павел говорит: Посредник Бога и человеков, человек
Христос Иисус (1 Тим. 2, 5). И еще Петр в Деяниях апостольских: Иисуса
Назареянина, мужа, утвержденного вам от Бога (2, 22), – и, конечно,
человека. Одного этого, в порядке судебного возражения (vice
praescriptionis), – если бы ереси могли оставить свою любовь к спорам и
хитрым уловкам, – должно было оказаться вполне довольно для признания,
что Его плоть человеческая и произошла от человека, а не духовная, равно
как не душевная, не звездная, не воображаемая. Ибо, как я прочел у
кого-то из шайки Валентина, они не признают, что Христос наделен был
земной и человеческой субстанцией, дабы не оказаться Господу ниже
ангелов, которые не имели земной плоти. Затем, [они утверждают], что
плоть, подобная нашей, должна была и родиться похожим образом, – не от
Духа, не от Бога, а от желания мужа (ср. Иоан. 1, 13). И почему не от
тленного, а от нетленного? И почему наша плоть, равная Его плоти,
которая воскресла и была взята на небо, тотчас не берется туда же? Или
почему Его плоть, равная нашей, одинаково не рассеивается в землю?
Подобные вопросы задавали и язычники [26]. Неужто Сын Божий унижен до
такой степени? А если Он воскрес в образе нашей надежды, почему с нами
ничего такого не происходит? Эти вопросы у язычников понятны; но они
понятны и у еретиков. Ибо в чем различие между ними, как не в том, что
язычники веруют и не веруя, а еретики не веруют и веруя? Вот, например,
они читают: Не много умалил Ты Его пред ангелами – и отрицают менее
высокую субстанцию Христа, хоть Он и называет Себя червем, а не
человеком (Пс. 21, 7), не имеющим ни вида, ни красоты (Ис. 53, 2); облик
его невзрачен, презрен более, нежели у всех людей, человек скорбей и
умеющий переносить недуги. Они признают человека, соединенного с Богом,
и отвергают человека. Веруют в смертное, и утверждают, что смертное
родилось из нетленного, – как будто тление есть нечто иное, нежели
смерть. – "Но и наша плоть должна была тотчас воскресать". – Подожди:
Христос не подавил еще недругов Своих, чтобы вместе с друзьями
восторжествовать над недругами. 

16 - 17. Плоть Христа – человеческой природы, но не имеет на себе
первородного греха. Символические образы первого и последнего Адама, Евы
и Девы Марии. 

16. Кроме того, известный Александр [27], из страсти к мудрствованию, по
складу еретического ума, выступает так, будто мы утверждаем, что Христос
для того облекся в плоть земного достоинства, чтобы в Своем собственном
Лице упразднить плоть греха. Если бы мы и говорили нечто подобное, то
могли бы подкрепить наше суждение любым доводом, но только не таким
безумием, как он полагает: будто мы считаем греховной саму плоть Христа,
[якобы] упраздненную в Нем [за это]. Мы-то помним, что она восседает на
Небе одесную Отца, и проповедуем, что она сойдет оттуда во всем величии
Славы Отца. Поэтому мы так же не можем назвать ее упраздненной, как не
можем назвать греховной; не было упразднено то, в чем не было обмана. Мы
же настаиваем, что во Христе упразднена не плоть греха, а грех плоти, не
материя была упразднена, а [свойство ее] природы, и не субстанция, а
вина, – согласно авторитету апостола, говорящего: Упразднил грех во
плоти (Римл. 8, 3; ср. 6, 6) [28]. Ибо и в другом месте он говорит, что
Христос имел подобие плоти греха (там же), а вовсе не то, что Он принял
подобие плоти, словно призрак тела, но не действительное тело. Под
подобием же плоти греховной он предлагает разуметь не то, что сама плоть
Христа греховна, но что она была тождественна плоти греховной по
происхождению своему, а не по греху Адамову. На этом основании мы
утверждаем, что во Христе была та плоть, природа которой в человеке
греховна, и грех в ней был упразднен так, что во Христе безгрешным было
то, что в человеке не безгрешно. Ибо если Христос, упраздняя грех плоти,
пожелал бы упразднить его не в той плоти, которая была греховна по
природе, это не отвечало бы ни намерению Его, ни славе. Ибо что великого
– устранить родимое пятно во плоти лучшей и другой, то есть не греховной
природы? 

Итак, ты говоришь: если Христос облекся в нашу плоть, Его плоть была
греховной. Не искажай смысла, который вполне ясен. Облекшись в нашу
плоть, Христос сделал ее Своей; а сделав Своей, Он сделал ее безгрешной.
Кроме того (это нужно сказать против всех, которые не считают, что во
Христе была наша плоть, потому что она произошла не из семени мужа),
надобно иметь в виду, что и сам Адам был облечен в эту плоть, возникшую
не из семени мужа. Подобно тому, как земля была обращена в эту плоть без
семени мужа, так и Слово Божье могло перейти в материю той же плоти без
связующего начала (sine coagulo). 

17. Но теперь, оставив Александра с его силлогизмами, которые он свивает
в своих доказательствах, даже и с псалмами Валентина, которые он
приводит с таким бесстыдством, словно они принадлежат великому автору, –
обратим наше внимание на один вопрос: от Девы ли получил Христос Свою
плоть, дабы – если Он принял субстанцию из человеческого источника – тем
самым особенно стала ясна ее человеческая природа. Впрочем, уже по Его
человеческому наименованию, по характеру Его свойств (de statu
qualitatis), по смыслу Его действий и исходу страданий можно было не
сомневаться в Его человеческой плоти. Но прежде всего следует изложить
основание, в силу которого Сын Божий имел родиться от Девы. Внове должен
был родиться Виновник Нового рождения, чем, как проповедовал Исайя,
Господь хотел дать знамение. Что это за знамение? Вот, Дева во чреве
приимет и родит Сына (Ис. 7,14). И вот Дева зачала и родила Эммануила,
Бога с нами (Матф. 1,23). Человек рождается в Боге – вот новое рождение;
в этом человеке родился Бог, приняв плоть древнего семени, но без
участия самого этого семени – дабы преобразить ее новым семенем, то есть
духовно (spiritualiter), и искупить, очистив от древней нечистоты. Но
это новое, как и во всех случаях, наделено древним обликом, ибо в силу
особого замысла Господь родился человеком от Девы. 

Земля была еще девственна, еще не вспахивалась и не засевалась; из нее,
как мы узнали, человек был сделан Господом душою живою (Быт. 2, 7). И
если говорится, что первый Адам из земли, то второму, или последнему
Адаму, как сказал апостол (ср. 1 Кор. 15,45), поэтому тоже подобало
родиться от Бога из земли, то есть из плоти, еще не раскрытой для
рождения, в дух животворящий. И все же, – дабы до конца использовать
пример имени Адамова, – почему апостол именует Христа Адамом, если
Человечество Его было не земного достоинства? Но и тут разум
подтверждает, что Бог освободил из плена образ и подобие Свое, плененные
дьяволом, совершив ответное действие. Ибо в Еву, до тех пор деву,
вкралось слово, причиняющее смерть; равно в деву должно было войти и
Слово Божье, создающее жизнь, – дабы то, что через этот пол подверглось
погибели, через тот же пол было направлено к спасению. Ева поверила
змею; Мария поверила Гавриилу. Грех, который одна совершила, поверив,
другая, поверив, загладила. – "Но Ева тогда не зачала во чреве своем от
слова дьявола". – Нет, зачала. Ибо с тех пор слово дьявола было для нее
семенем, чтобы рождала отвергнутое и рождала в скорби (ср. Быт. 3, 16).
Родила она даже дьявола-братоубийцу [29]. Напротив, Мария произвела на
свет Того, Который некогда имел спасти телесного брата и губителя
Своего, Израиль. Стало быть, Бог ниспослал во чрево Слово Свое, благого
брата, дабы стереть память о брате недобром. И Христу для спасения
человека надлежало выйти оттуда [из греховного состояния плоти], куда
вошел человек по осуждении своем. 

18 - 20. Облечение Слова плотью – великая тайна веры. Христос рожден от
Девы, но без греха. 

18. Теперь, чтобы нам ответить попроще, скажем, что не подобало Сыну
Божьему родиться из семени человеческого. Ведь если бы Он целиком был
Сын человеческий, то не был бы Сыном Божьим и ни в чем не превосходил бы
ни Соломона, ни Иону (ср. Матф. 12, 40-42), и о Нем нужно было бы судить
согласно мнению Эвиона. Значит, раз Он уже был Сыном Божьим от семени
Бога-Отца, то есть Духа, то Ему, чтобы стать и Сыном человеческим, нужно
было только принять плоть от плоти человеческой, без семени мужа.
Излишне было семя мужа для Того, Кто имел семя Божье. Поэтому, как Он
мог иметь Отцом Бога без матери человеческой, – пока еще не родился от
Девы, – точно так же, когда родился от Девы, мог иметь мать человеческую
без отца человеческого. А именно Он есть человек, соединенный с Богом,
как плоть человеческая с Духом Божьим, – плоть от человека, но без
семени; Дух от Бога, и с семенем. Стало быть, если относительно Сына
Божьего был тот замысел и намерение, чтобы Он произошел от Девы, то
почему Он не принял от Девы тело, которое вынес из нее? Потому, что
тело, которое он принял от Бога, другое, ибо Слово, говорят, стало
плотью (Иоан. 1, 14). Но это слово [Писания] свидетельствует лишь о том,
что сделалось плотью; а с другой стороны, нет никакой опасности, чтобы
Слово, сделавшееся плотью, тотчас оказалось чем-то иным, а не Словом.
Сделалось ли Слово плотью из плоти или из самого семени [30], – это
пусть скажет нам Писание. Но раз Писание указывает лишь, чем оно
сделалось, не указывая, из чего, – то этим склоняет к предположению, что
сделалось это из чего-то другого, а не прямо из семени. А если не прямо
из семени, но из другого, то уже отсюда сделай вывод, – есть ли иной,
более достойный доверия, источник того, что Слово стало плотью, нежели
[сама] плоть, в которую Оно и воплотилось. Ибо Сам Господь решительно
(sententialiter) и определенно провозгласил: Что рождено во плоти, то
есть плоть (Иоан. 3, 6), – потому именно, что от плоти рождено. Но если
Он высказал это только о человеке, а не о Себе Самом, тогда, конечно,
отрицай человечество Христа и заявляй, что это Его не касается. Но ведь
Он тотчас добавил: А что рождено от Духа, то есть Дух (там же), – ибо
Дух есть Бог и рожден от Бога. Если это относится к верующим в Него, то
уж тем более относится к Нему Самому. Но если это относится к Нему, то
почему не относится и сказанное выше? Если признаешь во Христе ту и
другую субстанцию, и плотскую и духовную, то нельзя разделять эти слова
и вторую часть относить к Нему Самому, а первую – ко всем прочим людям.
Кроме того, если Он так же имел плоть, как и Дух, то, заявляя о свойстве
этих двух субстанций, которыми Сам обладал, Он не мог отнести духовную
субстанцию к Своему Духу и вместе с тем не отнести телесную к Своей
плоти. Значит, раз Сам Он происходит от Духа Божьего, а Дух есть Бог, то
и Сам Он есть Бог, от Бога рожденный, и Человек, порожденный во плоти от
плоти человеческой. 

19. Что же означает: Не от крови, не от желания плоти и не от желания
мужа, но от Бога Он рожден (Иоан. 1, 13) [31]? Этой главой я как раз и
воспользуюсь, когда изобличу ее исказителей. Они настаивают, что
написано так: Не от крови, не от желания плоти, и не от мужа, но от Бога
они рождены, – словно [апостол] имеет здесь в виду вышепоименованных
верующих во Имя Его, дабы показать то тайное семя избранных и духовных,
какое они принимают в себя [32]. Но как это может быть, если все,
которые веруют во Имя Господне, рождаются по общему закону человеческого
рождения – от крови, от плоти и от желания мужа, – и даже сам Валентин?
Постольку должно быть единственное число, ибо написано об Одном Господе:
И от Бога рожден, – и написано справедливо, ибо Христос есть Слово
Божье, а со Словом – Дух Божий, а в Духе – Сила Божья и все, что
принадлежит Богу. Хоть Он и есть плоть, но не от крови, не от плоти и
желания мужа: ибо Слово стало плотью по желанию Бога. К плоти, конечно,
а не к Слову относится отрицание обычного нашего рождения, ибо так имела
родиться плоть, но не Слово. 

Однако почему же [апостол], отрицая рождение от желания плоти, не
отрицал рождения от субстанции плоти? Потому, что он, отрицая рождение
от желания плоти, отверг не субстанцию плоти, но лишь участие семени,
которое, как известно, есть жар крови; остывая, он превращается в
сгусток женской крови. Ибо от закваски и в сыре проявляется [истинная]
природа субстанции, то есть молока: оно сгущается при добавлении
закваски. Стало быть, нам понятно, что [этими словами] отрицается лишь,
что рождение Господа произошло вследствие соития (под ним и разумеется
желание мужа и плоти), но не отрицается участие ложесн. А почему
[апостол] так усиленно настаивает, что Он родился не от крови, не от
желания плоти, или мужа, если не потому, что Он имел такую плоть, в
рождении которой от соития никто и не подумал усомниться? Но, отрицая,
далее, рождение от соития, он не отрицал рождение от плоти; напротив, он
утверждал его, ибо не отрицал рождение от плоти так же, как отрицал
рождение от соития. Спрашиваю вас: если Дух Божий низошел в ложесна не
для того, чтобы участвовать во плоти, то для чего Он низошел туда? Ведь
гораздо проще духовная плоть могла образоваться вне ложесн и без их
участия, чем в них. В таком случае Он без причины сошел туда, откуда
ничего не вынес. Но Он сошел в ложесна не без причины и, значит, нечто
принял из них. Ибо если Он ничего из них не принял, то сошел в них
бесцельно, – особенно если намеревался принять плоть такого свойства,
которое чуждо ложеснам, то есть духовную. 

20. Но какова же лукавость ваша, если вы стараетесь убрать даже слог
"от" (ех), написанный в качестве предлога, и воспользоваться другим,
который в таком виде не встречается в Священном Писании? "Через" (per)
Деву, говорите вы, Он рожден, а не "от" Девы, и: "в" ложеснах, а не "от"
ложесн, – ибо и ангел сказал Иосифу во сне: Что в Ней рождено, то от
Духа Святого (Матф. 1,20); и не сказал: от Нее. Но ведь ясно, что если
бы даже он употребил слова: от Нее, – то разумел бы все равно: в Ней, –
ибо то, что было от Нее, было в Ней. Сообразно этому, стало быть, слова
его "в Ней" и "от Нее" совпадают: ибо, что было в Ней, то было от Нее.
Хорошо, впрочем, что тот же самый Матфей, излагая родословие Господа от
Авраама до Марии, говорит: Иаков родил Иосифа, мужа Марии, от которой
рождается Христос (1, 16). Да и Павел предписывает молчать этим
"грамматикам": Бог, – говорит он, – послал Сына Своего, ставшего от жены
(Галат. 4, 4). Разве он говорит "через жену" или "в жене"?. А если он
предпочел сказать "ставшего" (factus), так это слово выразительнее, чем
"рожденного" (natus), ибо гораздо проще было бы ему сказать
"рожденного". А говоря "ставшего", он указал на слова: Слово стало
плотью (Иоан. 1, 14) и подтвердил реальность (veritas) плоти, ставшей от
Девы. В этом случае покровительствуют нам и псалмы, но,конечно, не
псалмы отступника, еретика и платоника Валентина, а святейшего и всеми
признанного пророка Давида. Он воспевает Христа для нас, и через него
Христос воспел Сам Себя. Вонми Христу и услышь Господа, говорящего с
Богом-Отцом: Ибо Ты Тот, который извел Меня из чрева Матери Моей (Пс.
21, 10), – вот одно. Ты упование Мое от груди Матери Моей; на Тебя
оставлен Я от чрева Ее (10-11) – вот другое. И от чрева Матери Моей Ты –
Бог Мой (11) – вот третье. 

Теперь разберем смысл этих слов. Ты извел Меня, – говорит Он, – из
чрева. Но что исторгается, если не то, что прилежит ему, что связано и
прикреплено к тому, из чего-ради разобщения – исторгается? А если Он не
прилежал чреву, то как мог быть исторгнут? Если Тот, Кто был исторгнут,
прилежал чреву, то как мог Он прилежать иначе, нежели как прилежа чреву
через пуповину, то есть как бы через отросток той оболочки [плода],
которой она связана с порождающим чревом? Ведь даже когда одно внешнее
соединяется с другим внешним, то оно так сплачивается и срастается с
тем, к чему прикрепилось, что при отторжении забирает с собой часть того
тела, от которого отторгается, – как бы след расторгнутого единства и
взаимодействия. Но о каких сосцах Матери Своей говорит Он? О тех, без
сомнения, которые сосал. Пусть повивальные бабки, врачи и испытатели
природы скажут о свойстве сосцов, – бывают ли истечения из них без того,
чтобы ложесна не испытали муку рождения, – ибо только после этого кровь
по венам из нижнего хранилища поднимается к груди и в результате самого
этого перемещения претворяется в более питательную материю – молоко.
Именно по этой причине во время беременности месячные кровотечения
отсутствуют. Но если Слово стало плотью из Самого Себя, а не через
общение с ложеснами, то они ничего не сотворили, ничего не произвели, ни
в чем не страдали. Каким же образом они перелили свой источник в сосцы,
которые могут изменить его, только получив? Но у них не могло быть крови
для приуготовления молока, если не было самой причины для поступления
этой крови, а именно – отторжения своей плоти. Что было необыкновенного
в рождении Христа от Девы, – это ясно: именно лишь то, что Он родился от
Девы по причине, которую мы узнали, и что Дева есть наше возрождение,
ибо Она духовно освящена от всякой нечистоты через Христа, Который и Сам
есть Дева по плоти, ибо рожден от плоти Девы. 

21 - 22. Человеческое происхождение Его плоти доказывают все предки
Марии вплоть до Давида и Авраама. 

21. Если, стало быть, они настаивают, что новизне этого рождения
подобало, чтобы Слово Божье не стало плотью от семени мужа, как не стало
ею и от плоти Девы, то почему бы всей этой новизне не состоять в том,
чтобы плоть произошла от плоти, а не была рождена от семени? Пожалуй, я
вступлю в более жаркую схватку. Вот, – говорит [пророк], – Дева приимет
во чреве. Что же Она приимет? Конечно, Слово Божье, а не семя мужа, – и
определенно для того, чтобы родить Сына. Ибо, – продолжает он, – и родит
Сына. Значит, как Ей свойственно было принять, так же принадлежало Ей
то, что Она родила, – хотя то, что Она приняла, Ей не принадлежало.
Напротив, если Слово из Самого Себя стало плотью, тогда уж Оно Само Себя
приняло и родило, и пророчество пусто. Ибо Дева не приняла и не родила,
если не было ее плотью то, что Она родила от принятого Слова. Но
умаляется ли здесь один только глас пророческий, или же еще и речение
ангела, возвещающего Деве о принятии и рождении? Не умаляется ли уж и
Писание – там, где возвещается о Матери Христа? Ибо как Она была Мать,
если Он не был во чреве Ее? – "Однако из чрева Ее Он не принял ничего,
чтосделало Матерью Его Ту, во чреве Которой Он находился". – Но и плоть,
чуждая [материнскому] чреву, не нуждается в упоминании о нем. Лишь та
плоть может упоминать о чреве материнском, которая из этого чрева вышла.
Далее, что родилось от себя самого, не есть плод чрева. Значит, пусть
умолкнет Елизавета, носящая во чреве своем дитя – пророка, знавшего уже
Господа своего, и к тому же сама исполненная Духа Святого [33]. Значит,
без причины говорит она: И откуда это мне, что Матерь Господа Моего
пришла ко мне? (Лук. 1, 43). Если Мария носила Иисуса во чреве не как
Сына, а как чужое, то почему она [Елизавета] говорит: Благословен плод
чрева Твоего (42)? Что это за плод чрева, который произошел не из чрева,
который не имеет в нем корня и не принадлежит Той, Чье это чрево? 

И вообще, кто есть плод этого чрева? Христос. Не потому ли именно, что
Сам Он есть цвет ветви, произросшей из корня Иессеева? Но корень Иессеев
есть род Давидов; ветвь из корня есть Мария, происшедшая от Давида, цвет
от ветви есть Сын Марии, именуемый Иисус Христос. Он будет и плодом, ибо
цвет и есть плод: ибо благодаря цвету и из цвета всякий плод становится
плодом. И что же? Они отказывают плоду в его цвете, цвету – в его ветви,
ветви – в ее корне, дабы корень не мог через ветвь требовать своей
собственности, происходящей от ветви: цвета и плода. Ибо исчисляются все
поколения рода от последнего до первого, так что теперь уж им нужно бы
знать, что плоть Христова прилежит не только плоти Марии, но и плоти
Давида через Марию, и плоти Иессея через Давида. Поэтому Бог клянется
Давиду возвести на трон Давидов этот плод от чресл Давидовых, то есть
потомство плоти его (Пс. 131,11; Деян. 2, 30). Но если Он от чресл
Давидовых, то тем более от чрева Марии, благодаря которому Он прилежал и
к чреслам Давидовым. 

22. Тогда пусть [наши противники] попробуют изгладить свидетельства
демонов, взывавших к Иисусу как к Сыну Давида [34]; но свидетельства
апостолов они не смогут устранить, если свидетельства демонов недостойны
доверия. Прежде всего, сам Матфей, достовернейший повествователь
Евангелия (ибо он был спутником Господа), не для иного чего начинает
повествование свое словами: Книга родословия Иисуса Христа, Сына Давида,
Сына Авраама, – как для того, чтобы вразумить нас о плотском
происхождении Христа. Поскольку же род Его проистекает из этих начальных
источников, и поколения постепенно восходят к рождению Христа, то что
иное, как не плоть и Авраама и Давида, порождая отросток в потомстве
своем, простирается до Самой Девы и приносит Христа, или, лучше сказать,
Сам Христос происходит от Девы? Да и Павел, будучи учеником, наставником
и свидетелем того же Евангелия, – ибо он тоже апостол Самого Христа
[35], – утверждает, что Христос по плоти (по Своей, разумеется)
происходит от семени Давидова (Римл. 1, 3; 2 Тим. 2, 8). Значит, от
семени Давидова плоть Христа. Но если через плоть Марии Он происходит от
семени Давидова, стало быть, происходит из плоти Марии, раз есть из
семени Давидова. Переворачивай эти слова как угодно: или от плоти Марии
то, что от семени Давидова, или от семени Давидова то, что от плоти
Марии. Все это противоречие прекращает упомянутый апостол, определяя,
что Христос есть семя Авраамово. Но если Авраамово, то тем более и
Давидово, ибо Давид моложе. Тем же самым объясняет он и обетование
благословения народов во имя Авраамово: И в семени твоем благословятся
все народы (Быт. 12, 3). [Господь], – говорит он, – не сказал "в
семенах", словно о многих "потомках", но о "семени", как об одном,
которое есть Христос (Галат. 3, 8; 16). Но если мы читаем это и веруем в
это, то какое свойство плоти мы должны и можем признать во Христе?
Конечно, не иное, как свойство плоти Авраамовой, ибо Христос есть семя
Авраамово; не иное, как Иессеевой, ибо Христос есть цвет от корня
Иессеева; не иное, как Давидовой, ибо Христос есть плод из чресл
Давидовых; не иное, как Марии: ибо Христос из чрева Марии есть. И, сверх
всего и более всего, не иное, как свойство плоти Адамовой, ибо Христос
есть Второй Адам. Вывод, стало быть, такой: или пусть они признают во
Христе духовную плоть, которая при таком положении лишается во Христе
субстанции; или пусть считают, что плоть Его не была духовной, ибо
произошла не от ствола духовного. 

23. Девство Марии прекращается после рождения Христа. 

23. А мы признаем исполнение пророческих слов Симеона, которые произнес
он над Господом, тогда еще новорожденным младенцем: Вот, лежит Сей на
падение и восстание многих в Израиле, и в знамение противоречивое (Лук.
2, 34). А вот знамение рождения Христа, согласно Исайе: Вот, Дева
приимет во чреве и родит Сына. Стало быть, мы признаем знамение
противоречивое, зачатие и рождение Девой Марией, о котором эти
"академики" [36] говорят: "Она родила и не родила, Дева и не Дева";
пожалуй, и нам подошло бы сказать именно так, – если бы вообще об этом
нужно было вести речь. Ибо, если Она родила от Своей плоти, то
действительно родила; но поскольку не от семени мужа, то и не родила
вовсе. Она Дева, ибо не знала мужа; но и не Дева, ибо родила [37].
Однако дело все же обстоит не таким образом, что Она родила и не родила,
и что Та Дева, Которая не Дева, – потому именно, что Она – Мать по лону
Своему. У нас нет ничего сомнительного, ничего такого, что обращено к
двоякому толкованию. Свет – это свет, а тьма – тьма; "да" есть "да", а
"нет" – "нет", а что сверх того, то от лукавого (Матф. 5, 37). Та
родила, Которая родила. И если Дева зачала, то через рождение свое
сделалась брачной, именно, по закону отверстого тела. При сем не было
никакого различия, совершилось это допущенною или выпущенною мужескою
силой, – все равно, ложесна открыл один и тот же пол. А ложесна – те
самые, ради которых записано о других: Все мужеское, отверзающее
ложесна, будет зваться освященным для Господа (Исх. 13, 2). Кто же
поистине свят, как не Сын Божий? Кто в настоящем смысле отворил ложесна,
как не Тот, Который разверз их, запертые? Впрочем, в браке они у всех
разверзаются. И те ложесна разверсты были тем более, ибо крепче были
заперты. И поэтому должно скорее называть Ее не Девой, чем Девой, ибо
Она стала Матерью как бы вдруг, – прежде чем вступила в брак. И стоит ли
еще говорить об этом, когда апостол на том же основании провозгласил,
что Сын Божий произведен не от Девы, но от жены, признав брачное
страдание разверстых ложесн Ее? Мы читали, конечно, у Иезекииля о телке,
которая родила и не родила [38], но смотрите: не вас ли уже тогда указал
в провидении Своем Дух Святой, спорящих о чреве Марии. Кроме того, иначе
Он, против обычной Своей простоты, не провозгласил бы многозначно устами
Исайи: приимет и родит. 

24 - 25. Еретики, отрицая человеческую плоть во Христе, отрицают тем
самым и воскресение. Но то и другое несомненно. 

24. Что же касается слов, которые Исайя обрушивает для осмеяния
еретиков, и прежде всего: Горе тем, которые горькое называют сладким, а
тьму – светом (5, 20), – то ими он указывает на тех, которые не
сохраняют такие слова в собственном их значении; [он заботится], чтобы
душою было лишь то, что называется ею, телом – лишь то, что им считают,
и Бог лишь Тем, Которого проповедуют. Поэтому Господь, провидя
[появление] Маркиона, говорит так: Я есмь Бог, и нет иного Бога кроме
Меня (45, 5). И когда в другом месте Он говорит то же тем же самым
образом: Прежде Меня Бога не было (46, 9), – то, думаю я, этим Он
поражает какие-то генеалогии Валентиновых Эонов. А словами: Не от крови,
не от плоти и желания мужа, но От Бога (Иоан. 1, 13) Он ответствует
Эвиону. Равным образом слова: Если бы даже ангел с неба благовествовал
вам иначе, чем мы благовествуем, да будет анафема (Галат. 1, 8) –
обращены против хитросплетений Апеллесовой девицы Филумены. Определенно,
что всякий, кто отрицает пришествие Христа во плоти, есть антихрист (ср.
1 Иоан. 4, 3). Тот же, кто называет плоть Его неприкровенным, прямым и
простым именем ее природы, тот поражает всех спорщиков о ней. Равно и
тот, кто определяет и Самого Христа единым, потрясает поучающих о
многовидности Христа. Ибо одного они представляют Христом, а другого –
[человеком] Иисусом; одного – ускользающим из средины толпы, другого –
схваченным ею, одного – в уединении на горе, среди облаков, славного
пред тремя судьями, другого – податливым и невзрачным, одного – являющим
величие духа, другого – трепещущим, и, наконец, этого – страдающим, а
того – воскресающим. Поэтому они говорят, что и собственное их
воскресение будет уже в другом теле [39]. Но хорошо, что с небес приидет
Тот же Самый (Деян. 1, 11), Который пострадал, и всем явится Тот же,
Который воскрес. И увидят и узнают Его те, которые распяли Его [40], –
узнают, несомненно, ту самую плоть, против которой свирепствовали и без
которой Он не мог бы ни явиться, ни быть узнан. Поэтому пусть покраснеют
и те, кто утверждает, что на небесах восседает бесчувственная плоть,
подобная вместилищу, которое покинул Христос, или там находятся
единовидные плоть и душа, или только душа, но уже вовсе без плоти. 

25. Впрочем, о настоящем предмете сказано достаточно. Ибо, я полагаю,
уже выстроено доказательство того, что плоть во Христе – человеческая и
рождена от Девы. Можно было бы ограничиться и простым разъяснением
этого, не вступая в состязание с различными противными мнениями. Но все
же мы возбудили и это состязание, в изобилии приведя аргументы наших
противников и те места из Писания, которыми они пользуются, – дабы тем,
что мы доказали, установить вопреки всем еретикам, какова была плоть
Христа, и откуда она, и какою она не была. Но поскольку в заключении,
как и в общем введении, речь идет о воскресении нашей плоти (которое мы
намерены отстаивать в другой книге), то пусть здесь оно найдет свое
приуготовление, – ибо уже ясно, каково было то, что воскресло во Христе.


  

  

Примечания: 

1. Имеются в виду Маркион, Апеллес и Валентин. См. также прим. 44 к
трактату "О прескрипции...". 

2.  Отсюда – "докетизм"; это, собственно, не определенное учение или
секта, а собирательное обозначение мнений, согласно которым плоть, а
следовательно, и страсти Христа были не реальными, а "кажущимися",
"мнимыми". Подобные взгляды появились уже в апостольские времена (см. 1
Иоан. 4,2; 5,6; 2 Иоан. 7), Первыми докетистами можно считать Симона
Мага и Керинфа (см. Ириней. Против ересей 1 23-26; III 3; 28). В той или
иной мере к докетизму склонялись все крупные гностики, эвиониты и пр. 

3. См. Лук. 1,26 сл. 

4. См. Ис. 7,13-14. 

5. Т.е. без пророчеств. Благовещения и т.д. 

6. См. Лук. 2,1 ел.; Матф. 2,1-12. 

7. См. Матф. 2,17-18; Иер. 31,15. 

8. См. Лук. 2,25 сл. 

9. Анна. См. Лук. 2,36 cл. 

10. См. Марк. 1 1; IV 4; Прескр. 30. 

11. В трактате "О прескрипции...". 

12. Cм. Быт. 18,4; 19,15 ел.; 32,22 сл. 

13. Т. e. нечто призрачное и нереальное. 

14. См. Быт. 18,1 сл. 

15. См. Марк. IV 19. 

16. Неверно. См. Лук. 2,19, 51; Иоан. 19,25. 

17. Видимо, доска для игры в кости. 

18. См. Душ. 23; Воскр. 5. 

19. Утрачена. См. прим. 13 к трактату "О прескрипции...". 

20. Рассказ о творении человека из глины впервые встречается, видимо, в
шумерской мифологии. Но сомнительно, чтобы Тертуллиан был с ней знаком.
Скорее всего, он имеет в виду миф о Прометее, который вылепил первых
людей из земли и воды (см. Аполлодор. Библиотека 1 7,1; Овидий.
Метаморфозы 1 81 сл.). 

21. Ср. Идол. 18. Эти суждения о некрасивом облике Христа, вероятно,
подразумевают Его мученический облик во время Страстей. Между тем многие
отцы церкви считали Его облик красивым, полагая, что иначе Он не мог бы
иметь такой личной притягательной силы для простых людей. Так, Иероним
(Письма, 65,8; PL 22,627) замечает: "Если бы в Его облике и взоре не
было чего-то небесного, никогда апостолы тут же не последовали бы за
Ним, а те, которые пришли схватить Его, не поразились бы". 

22. Эти последние слова, отсутствующие в ряде рукописей и Ed. princ., не
помещает и Oehi. 

23. Ср. Герм. 35. Аутентичное стоическое положение: бестелесное
(пространство, время, пустота и смысловые предметности) существует в
несобственном смысле, "как бы" существует (см. SVF II 329; Секст
Эмпирик. Против ученых VIII 263; Х 218; Сенека. Письма 58,15 и др.). 

24. См. прим. 3 к трактату "О свидетельстве души". 

25. См. прим. 9 к трактату "О свидетельстве души". 

26. Ср. Ориген. Против Цельса V 14; Лактанций. Божественные установления
IV 22. 

27. Александр – видимо, гностик школы Валентина; известен только из
данного упоминания. 

28. Тертуллиан неверно переводит Римл. 8,3; греческий текст и перевод
Иеронима дают: "осудил грех во плоти". 

29. Т.е. Каина. Сравнение Евы и Марии почти в тех же словах – у Юстина
(Диалог с Трифоном иудеем 100) и Иринея (Против ересей III 22,4; V
19,1). 

30. Здесь и ниже следуем чтению ряда рукописей: ex semine ipso вместо
чтения Rig. – Oehi.: ex semetipso ("из самого себя"). 

31. В критических изданиях Н.З. отмечено как версия самого Тертуллиана.
Любопытно, что ту же версию приводит и Августин (Исповедь VII 9,14); не
исключено и даже весьма вероятно, что они пользовались одним и тем же
текстом (или переводом). Общепринятое чтение как раз обратное: "они
рождены" – т.е. верующие во Христа. 

32. См. Валент. 25. 

33. См. Лук. 1,41. 

34. Возможно, имеются в виду Лук. 8,28 сл. и подобные места. Но бесы
никогда не называли Христа "Сыном Давидовым"; не исключено (хотя и
удивительно!), что Тертуллиан путает Лук. 8,28 с Матф. 15,22. 

35. Павел не принадлежал к числу 12 апостолов, призванных Самим Христом.


36. В смысле "скептики". Возможно, намек на скептицизм Средней и Новой
Академии (III - II вв. д. X.). 

37. Non Virgo quantum a partu. Здесь и ниже Тертуллиан допускает ошибку
с точки зрения позднейшей католической догматики. Да и в первые века
патристики только он отстаивал это мнение. Крупнейшие авторитеты –
Климент Александрийский, Ориген, Григорий Нисский, Иоанн Хрисостом,
Иероним и др. – были склонны признавать непорочность и зачатия, и
рождения Христа. Правда, это положение не сразу обрело статус догмата.
Первые шаги были сделаны на Эфесском 431 г. Вселенском соборе. По
решению Латеранского 649 г. собора Дева Мария считалась непорочной и
после рождения Христа. 

38. Эти слова отсутствуют в кн. Иезекииля. Возможно, они присутствовали
в других ее вариантах, но затем были исключены. Епифаний (Против ересей
30,30) приводит их в связи с учением эвионитов. Не исключено, что
Тертуллиан ошибся и имел в виду место из кн. Иова (21,10). 

39 См. выше, прим. 2, а также прим. 24 к трактату "О прескрипции...". 

40. См. Зах. 12,10; Иоан. 19,37. 

Печатается по изданию: Тертуллиан. Избранные сочинения: Пер. с лат./
Общ. ред. и сост. А.А. Столярова. - М.: Изд. группа "Прогресс",
"Культура", 1994.