ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ
СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ
РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ
АНАЛИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ
СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ
КНИГА ПЕРВАЯ
АНАЛИТИКА ПРЕКРАСНОГО
ПЕРВЫЙ МОМЕНТ
СУЖДЕНИЯ ВКУСА * ПО КАЧЕСТВУ
§ 1
СУЖДЕНИЕ ВКУСА
ЕСТЬ ЭСТЕТИЧЕСКОЕ СУЖДЕНИЕ
Чтобы определить, прекрасно
ли нечто или нет, мы соотносим представление не с объ-
ектом для познания посредством рассудка, а с субъектом
и испытываемым им чувством удовольствия или неудоволь-
ствия посредством воображения (быть может, связанного
с рассудком). Следовательно, суждение вкуса не есть по-
знавательное суждение, тем самым оно не логическое, а
эстетическое суждение, под которым понимают то сужде-
* Дефиниция вкуса, положенная здесь в основу, такова: вкус есть
способность судить о прекрасном. Но что требуется для того, чтобы назвать
предмет прекрасным, должен показать анализ суждений вкуса. Моменты,
из которых исходит в своей рефлексии способность суждения, я обнару-
жил, руководствуясь логическими функциями суждения (ибо в суждении
вкуса всегда еще содержится отношение к рассудку). Прежде всего я
подверг рассмотрению моменты качества, ибо эстетическое суждение о
прекрасном в первую очередь исходит из них.
70

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
ние, определяющее основание которого может быть только
субъективным. Однако всякое отношение представлений, да-
же отношение ощущений может быть объективным (и тогда
оно означает реальное в эмпирическом представлении); та-
ковым не может быть только отношение к чувству удоволь-
ствия или неудовольствия, посредством которого в объекте
ничего не обозначается, но в котором субъект сам чувствует,
как он аффицирован 10 представлением.
Охватить своей познавательной способностью правильно
и целесообразно построенное здание (будь то в отчетливом
или смутном представлении) нечто совсем другое, чем
осознать это представление с ощущением благорасположе-
ния. Здесь представление полностью соотносится с субъ-
ектом, а именно с его жизненным чувством, которое
называется чувством удовольствия или неудовольствия и
обосновывает совершенно особую способность различения
и суждения, ничего не прибавляющую к познанию и лишь
сопоставляющую данное представление в субъекте со спо-
собностью представлений в целом; душа ее осознает, чув-
ствуя свое состояние. Данные в суждении представления
могут быть эмпирическими (тем самым эстетическими),
вынесенное же посредством них суждение есть логическое,
если только эти представления соотнесены в суждении с
объектом. Напротив, даже если данные представления ра-
циональны, но в суждении соотнесены только с субъектом
(с его чувством), то такое суждение — всегда суждение
эстетическое.
§ 2
БЛАГОРАСПОЛОЖЕНИЕ11,
КОТОРОЕ ОПРЕДЕЛЯЕТ СУЖДЕНИЕ ВКУСА,
ЛИШЕНО ВСЯКОГО ИНТЕРЕСА
Интересом называется благорасположение, которое мы
испытываем от представления о существовании какого-либо
предмета. Поэтому интерес всегда одновременно имеет отно-
шение к способности желания, либо как ее определяющее ос-
нование, либо, во всяком случае, как необходимо связанный
с се определяющим основанием. Однако когда вопрос заклю-
чается в том, прекрасно ли нечто, мы не хотим знать, имеет
ли — может ли иметь — значение для нас или кого-нибудь
другого существование вещи; мы хотим только знать, как мы
судим о ней, просто рассматривая ее (созерцая ее или рефлек-
71

________И. КАНТ________
тируя о ней). Если кто-нибудь спросит меня, нахожу ли я дво-
рец, который находится передо мной, прекрасным, то я могу,
конечно, сказать, что не люблю вещи, созданные только для
того, чтобы на них глазели; могу ответить, как ирокезский са-
хем 12, которому в Париже больше всего понравились харчев-
ни; могу сверх того высказать вполне в духе Руссо свое пори-
цание тщеславию аристократов, не жалеющих пота народа
для создания вещей, без которых легко можно обойтись; могу,
наконец, с легкостью убедить себя в том, что, находясь на не-
обитаемом острове без всякой надежды вернуться когда-либо
к людям и обладая способностью только силою желания, как
бы волшебством, воздвигнуть такое великолепное здание, я
не приложил бы для этого даже такого усилия, будь у меня
достаточно удобная хижина. Все это можно допустить и одоб-
рить; только не об этом здесь речь. Ведь знать хотят лишь сле-
дующее: сопутствует ли моему представлению о предмете
благорасположение, сколь бы я ни был равнодушен к суще-
ствованию предмета этого представления. Легко заметить —
возможность сказать, что предмет прекрасен, и доказать, что
у меня есть вкус, связана не с тем, в чем я завишу от этого
предмета, а с тем, что я делаю из этого представления в себе
самом. Каждый согласится, что суждение о красоте, к кото-
рому примешивается малейший интерес, пристрастно и не
есть чистое суждение вкуса. Для того чтобы выступать судьей
в вопросах вкуса, надо быть совершенно незаинтересованным
в существовании вещи, о которой идет речь, и испытывать к
этому полное безразличие.
Пояснить это положение, которое имеет чрезвычайно
важное значение, можно наилучшим образом, противопо-
ставив чистому, незаинтересованному* благорасположению
в суждении вкуса благорасположение, связанное с инте-
ресом, особенно если мы одновременно можем быть уве-
рены, что нет других видов интереса, помимо тех, которые
мы здесь назовем.
* Суждение о предмете благорасположения может быть совершенно
незаинтересованным, но при этом очень интересным, то есть оно не
основывается на интересе, но возбуждает интерес; таковы все чистые
моральные суждения. Но суждения вкуса сами по себе вообще не
обосновывают никакого интереса. Только в обществе обладание вкусом
становится интересным, причина чего будет указана в дальнейшем.
72

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
§3
БЛАГОРАСПОЛОЖЕНИЕ
К ПРИЯТНОМУ СВЯЗАНО С ИНТЕРЕСОМ
Приятно то, что нравится
чувствам в ощущении. Здесь сразу же представляется удоб-
ный случай подвергнуть критике весьма распространенное
смешение двойного значения, которое может иметь слово
ощущение, и обратить внимание на это. Всякое благораспо-
ложение (как говорят или думают) уже само есть ощущение
(удовольствия). Следовательно, все, что нравится именно
потому, что оно нравится, приятно (и в зависимости от сте-
пени или отношений к другим приятным ощущениям преле-
стно, мило, восхитительно, отрадно и т. д.). Однако если
согласиться с этим, то впечатления чувств, которые опреде-
ляют склонность, основоположения разума, которые опреде-
ляют волю, или чисто рефлективные формы созерцания, ко-
торые определяют способность суждения, совершенно одина-
ковы по своему действию на чувство удовольствия. Это
удовольствие было бы вызвано тем, что приятно в ощущении
своего состояния; а так как в конечном итоге всякое исполь-
зование наших способностей должно быть направлено на
практическое и соединяться в нем как в своей цели, то оцен-
ка нашими способностями вещей и их значения должна бы-
ла бы зависеть лишь от удовольствия, которое эти вещи обе-
щают. Способ, посредством которого это достигается, по су-
ществу, значения не имеет; а так как различие может
состоять лишь в выборе средств, то люди могли бы обвинять
друг друга в глупости и неразумии, но не в низости и злобе;
ведь все они, каждый в зависимости от того, как он видит
вещи, стремятся к одной цели, которая для всех заключает-
ся в удовольствии.
Когда определение чувства удовольствия или неудо-
вольствия называют ощущением, это слово означает нечто
совсем иное, нежели в том случае, когда ощущением я
называю представление о вещи (посредством чувств как
принадлежащую к познавательной способности рецептив-
ность). Ибо в последнем случае представление соотносится
с объектом, в первом же — с субъектом и вообще не
служит какому бы то ни было познанию, даже тому,
посредством которого субъект познает сам себя.
В приведенной же выше дефиниции мы под словом
ощущение понимаем объективное представление органов
73

________И. КАНТ________
чувств; и, чтобы избежать неправильного толкования, бу-
дем называть то, что всегда должно оставаться субъек-
тивным и не может составить представление о предмете,
принятым наименованием — чувство. Зеленый цвет лугов
относится к объективному ощущению в качестве воспри-
ятия предмета органом чувств; но то, что они приятны, —
к субъективному ощущению, посредством которого не со-
здается представление о предмете, то есть относится к
чувству, посредством которого предмет рассматривается
как объект благорасположения (что не есть познание пред-
мета) .
То, что мое суждение о предмете, когда я признаю
его приятным, выражает заинтересованность в нем, ясно
уже из того, что посредством ощущения оно возбуждает
желание обладать такого рода предметами, следовательно,
благорасположение предполагает не просто суждение о
предмете, а отношение его существования к моему со-
стоянию в той мере, в какой оно аффицировано подо-
бным объектом. Поэтому о приятном говорят не только:
оно нравится, но оно радует. Я не просто одобряю
его, оно порождает склонность; и с тем, что в высшей
степени приятно, настолько не связано суждение о свой-
ствах предмета, что люди, стремящиеся лишь к наслаж-
дению (ибо таково слово, которым обозначают глубину
удовольствия), предпочитают вообще не высказывать
суждений.
§4
БЛАГОРАСПОЛОЖЕНИЕ К ХОРОШЕМУ13
СВЯЗАНО С ИНТЕРЕСОМ
Хорошо то, что нравится посредством разума через
понятие. Мы называем хорошим для чего-нибудь (по-
лезным) то, что нравится только как средство; хорошим
самим по себе — что нравится как таковое. В том и
другом случае всегда присутствует понятие цели, тем
самым отношение разума к (по крайней мере возмож-
ному) волению, следовательно, благорасположение к су-
ществованию объекта или действия, то есть интерес.
Для того чтобы считать нечто хорошим, я всегда дол-
жен знать, каким должен быть предмет, то есть иметь о
нем понятие. Для того чтобы находить что-либо прекрас-
74

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
ным, в этом нет необходимости. Цветы, свободные зари-
совки, без всякой цели сплетающиеся в виде лиственного
орнамента линии ничего не означают, не зависят от ка-
кого-либо определенного понятия и все-таки нравятся.
Благорасположение к прекрасному должно зависеть от
рефлексии о предмете, которая ведет к какому-либо по-
нятию (не известно к какому) и отличается этим и от
приятного, полностью основанного на ощущении.
Правда, в ряде случаев кажется, что приятное и хо-
рошее тождественны. Обычно говорят: всякое особенно
продолжительное удовольствие само по себе хорошо; а
это означает приблизительно следующее: длительно при-
ятное и длительно хорошее — примерно одно и то же.
Однако вскоре обнаруживается, что это не более, чем
ошибочная подмена одного слова другим, ибо понятия,
связанные с этими выражениями, никак не могут счи-
таться взаимозаменяемыми. Для того чтобы приятное, ко-
торое как таковое представляет предмет только в его
отношении к чувству, было в качестве предмета воли
названо хорошим, оно должно быть прежде всего подве-
дено посредством понятия цели под принципы разума.
Если же я называю хорошим то, что мне приятно, то
отношение к благорасположению будет совершенно иным:
ведь когда мы называем что-либо хорошим, всегда воз-
никает вопрос, опосредствованно ли оно или непосредст-
венно хорошо (полезно ли или хорошо само по себе);
если же мы говорим о приятном, такой вопрос вообще
невозможен, поскольку само это слово означает нечто
такое, что нравится непосредственно. (Так же обстоит
дело с тем, что я называю прекрасным.)
Приятное отличают от хорошего даже в самой простой
обыденной речи. Так, блюдо, которое посредством добав-
ления пряностей и других приправ возбуждает аппетит,
не задумываясь, признают приятным, указывая вместе с
тем на то, что оно нехорошо; ибо хотя непосредственно
оно нравится чувствам, но опосредствованно, то есть
рассмотренное разумом, который предвидит последствия,
оно не нравится. Это различие можно заметить даже в
суждении о здоровье. Каждому, кто им обладает, оно
непосредственно приятно (по крайней мере, негативно как
отсутствие телесных страданий). Но для того чтобы на-
звать его хорошим, его надо с помощью разума направить
на цели, то есть рассматривать как такое состояние, ко-

________И. КАНТ________
торое позволяет нам совершить все наши дела. Что же
касается счастья, то ведь каждый полагает, что истинным,
даже высшим благом можно назвать наибольшую сумму
приятного в жизни (как по количеству, так и по про-
должительности). Однако разум восстает и против этого.
Наличие приятного — это наслаждение. Но если все дело
только в этом, то было бы нелепо проявлять щепетиль-
ность по поводу средств, которые нам его доставляют,
независимо от того, достигается ли оно пассивно — бла-
годаря щедрости природы — или самодеятельностью и
нашими собственными действиями. Но что ценность имеет
само по себе существование человека, который живет
только для того, чтобы наслаждаться (какие бы усилия
он на это ни тратил), даже если этим он наилучшим
образом содействует в качестве средства другим, также
стремящимся только к наслаждению, именно благодаря
тому, что он вследствие симпатии к ним участвует во
всех удовольствиях, — с этим разум никогда не согласится.
Лишь тем, что он делает безотносительно к наслаждению
в полной свободе и независимо от того, что природа могла
бы дать ему даже пассивно, он придает абсолютную цен-
ность своему существованию как существованию личности;
а счастье со всей полнотой того, что в нем приятно, еще
далеко не безусловное благо*.
Однако, невзирая на все различие между приятным и
хорошим, они сходны в том, что всегда связаны с инте-
ресом к своему предмету; и это относится не только к
приятному (§ 3) и опосредствованно хорошему (полезно-
му), которое нравится мне как средство для чего-либо
приятного, но и к полностью и во всех отношениях хо-
рошему, а именно к морально доброму, в котором за-
ключен высший интерес. Ибо доброе есть объект воли (то
есть определенной разумом способности желания). Но хо-
теть что-либо и испытывать к его существованию благо-
расположение, то есть ощущать к нему интерес, тожде-
ственно.
* Необходимость наслаждения — очевидная нелепость. Именно та
ковой надлежит, следовательно, считать и мнимую необходимость всех
действий, целью которых является только наслаждение, каким бы ду-
ховным оно ни мыслилось (или как бы духовно ни приукрашивалось)
пусть даже мистическим, так называемым небесным наслаждением.
76

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
§ 5
СРАВНЕНИЕ ТРЕХ РАЗЛИЧНЫХ
ПО СВОЕЙ СПЕЦИФИКЕ
ВИДОВ БЛАГОРАСПОЛОЖЕНИЯ
Приятное и доброе имеют от-
ношение к способности желания и тем самым оба связаны с
чувством благорасположения — первое с патологически
обусловленным (импульсами, stimulos), второе — с чисто
практическим, которое определяется не только представле-
нием о предмете, но одновременно и представляемой связью
субъекта с существованием этого предмета. Нравится не
только предмет, но и его существование. Напротив, сужде-
ние вкуса чисто созерцательно, то есть оно индифферентно
по отношению к существованию предмета и связывает его
свойства лишь с чувством удовольствия и неудовольствия.
Но само это созерцание также не направлено на понятие,
ибо суждение вкуса не есть познавательное суждение (ни те-
оретическое, ни практическое) и поэтому оно не основано
на понятиях и не имеет их своей целью.
Следовательно, приятное, прекрасное, доброе обозна-
чают три различных отношения представления к чувству
удовольствия и неудовольствия, на основании которого мы
отличаем друг от друга предметы или способы представ-
лений. Неодинаковы и соответствующие каждому из них
выражения, которыми обозначают их способность нравить-
ся. Приятное для человека то, что доставляет удовольст-
вие, прекрасное — то, что просто нравится, доброе —
то, что ценят, одобряют, то есть то, в чем видят объ-
ективную ценность. Приятное ощущают и неразумные
животные, красота значима только для людей, то есть
животных существ, обладающих, однако, разумом, но для
них не в качестве только разумных существ (например,
духов), но и в качестве существ, обладающих животной
природой; доброе же значимо для всех разумных существ
вообще. Это положение лишь в дальнейшем сможет
получить полное оправдание и объяснение. Можно сказать:
из всех этих трех видов благорасположения лишь благо-
расположение к прекрасному есть единственное незаинте-
ресованное и свободное, ибо оно не вызывается интере-
сом — ни интересом чувств, ни интересом разума. Поэ-
тому о благорасположении можно сказать следующее: во
77

________И. КАНТ________
всех трех случаях оно относится либо к склонности, либо
к доброжелательности, либо к уважению. Доброжелатель-
ность есть единственно свободное благорасположение.
Предмет склонности и предмет, желание обладать которым
приписано нам законом разума, не дают нам свободы
сделать что-либо для себя предметом удовольствия. Всякий
интерес предполагает потребность или создает ее и в
качестве определяющего основания одобрения не допускает
свободного суждения о предмете.
Что касается интереса, связанного со склонностью к
приятному, то каждый скажет: голод — лучший повар,
и людям с хорошим аппетитом кажется вкусным все, что
съедобно; следовательно, в данном случае благорасполо-
жение не свидетельствует о выборе по вкусу. Установить,
кто обладает вкусом и кто им не обладает, можно только
тогда, когда удовлетворена потребность. Так же сущест-
вует обычай (поведение), лишенный добродетели, вежли-
вость, лишенная благожелательности, приличие, лишенное
добропорядочности, и т. д. Ибо там, где выступает нрав-
ственный закон, объективно нет свободного выбора в от-
ношении того, что надо делать; и проявить вкус в своем
поведении (или в суждении о поведении других) — нечто
совсем иное, чем выразить свой моральный образ мыслей;
ибо моральный образ мыслей содержит веление и создает
потребность, тогда как нравственный вкус, напротив, лишь
играет с предметами благорасположения, не цепляясь за
них.
Пояснение прекрасного,
выведенное из первого момента
Вкус есть способность судить о предмете или о способе
представления посредством благорасположения или отсут-
ствия его, свободного от всякого интереса. Предмет та-
кого благорасположения называется прекрасным.
78

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
ВТОРОЙ МОМЕНТ
СУЖДЕНИЯ ВКУСА — ПО ЕГО КОЛИЧЕСТВУ
§6
ПРЕКРАСНОЕ ЕСТЬ ТО, ЧТО БЕЗ ПОНЯТИЙ
ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ КАК ПРЕДМЕТ
ВСЕОБЩЕГО БЛАГОРАСПОЛОЖЕНИЯ
Данное пояснение прекрасно-
го может быть выведено из предыдущего его пояснения как
благорасположения, свободного от всякого интереса. Ибо,
сознавая, что благорасположение к предмету лишено для не-
го всякого интереса, человек сочтет, что в этом предмете
должно заключаться основание благорасположения для каж-
дого. Поскольку оно не основано на какой-либо склонности
субъекта (или на каком-либо другом продуманном интересе)
и тот, кто высказывает суждение о благорасположении к
этому предмету, чувствует себя совершенно свободным, он
не может обнаружить какие-либо частные условия в качест-
ве оснований для благорасположения, присущие только ему
как субъекту, и должен поэтому считать, что оно основано
на том, что он может предположить и у другого, следова-
тельно, должен верить, что обладает достаточным основани-
ем допускать наличие подобного благорасположения у каж-
дого. Поэтому он говорит о прекрасном так, будто красота
есть свойство предмета и суждение о ней есть логическое
суждение (познание объекта посредством понятий о нем);
между тем это лишь эстетическое суждение и содержит
только отношение представления о предмете к субъекту;
сходство его с логическим суждением в том, что оно позво-
ляет предположить его значимость для каждого. Однако из
понятий эта всеобщность проистекать не может, ибо перехо-
да от понятий к чувству удовольствия или неудовольствия
не существует (он возможен только в чистых практических
законах, предполагающих интерес, с которым не связано чи-
стое суждение вкуса). Следовательно, суждению вкуса, вы-
нося которое мы сознаем, что оно свободно от всякого инте-
реса, должно быть присуще притязание на значимость для
каждого, но не на всеобщность, направленную на объекты,
другими словами, с суждением вкуса должно быть связано
притязание на субъективную всеобщность.
79

________И. КАНТ________
§7
СРАВНЕНИЕ ПРЕКРАСНОГО
С ПРИЯТНЫМ И ДОБРЫМ НА ОСНОВЕ
УПОМЯНУТОГО ПРИЗНАКА
Применительно к приятному
каждый довольствуется тем, что его суждение, которое он, го-
воря, что некий предмет ему нравится, основывает на своем
личном качестве, ограничено его личностью. Поэтому, если
он говорит, что Канарское вино приятно и его поправляют, на-
поминая, что следовало бы сказать: оно приятно мне, — он
легко соглашается, и это относится не только к тому, что ощу-
щается языком, нёбом и гортанью, но и ко всему тому, что мо-
жет быть приятно взору и слуху каждого. Одному фиолето-
вый цвет представляется нежным и прелестным, другому —
мертвенным и тусклым; один любит звучание духовых инст-
рументов, другой — струнных. Спорить об этом, порицая как
неверное суждение других, отличающееся от нашего, будто
оно логически ему противоположно, было бы просто глупо-
стью; следовательно, применительно к приятному верно по-
ложение: у каждого свой вкус (чувственный).
Совершенно иначе обстоит дело, когда речь идет о
прекрасном. Смешно было бы (как раз наоборот), если
бы человек, полагающий, что обладает хорошим вкусом,
пытался оправдать свое суждение о предмете (о здании,
которое мы видим, о платье, которое он носит, о концерте,
который мы слушаем, о стихотворении, которое надлежит
оценить), говоря: этот предмет прекрасен для меня. Ибо
он не должен называть предмет прекрасным, если этот
предмет нравится только ему. Многое может быть при-
влекательным и приятным для него — это никого не
касается; но, называя что-либо прекрасным, он предпо-
лагает, что другие испытывают к этому такое же благо-
расположение; он выносит в данном случае не только
собственное суждение, но суждение каждого и говорит о
красоте так, будто она есть свойство вещей. Утверждая,
что вещь прекрасна, он не потому рассчитывает на со-
гласие других с его суждением о благорасположении, что
неоднократно убеждался в их согласии с ним, — он
требует этого согласия от них, порицая их, если они
судят иначе, и объявляя, что у них нет вкуса, который
им надлежало бы иметь. Поэтому в данном случае нельзя
80

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
говорить, что у каждого свой особый вкус. Это было бы
равносильно утверждению, что вкус вообще не существует,
то есть что не существует эстетического суждения, которое
может с полным правом притязать на согласие каждого.
Впрочем, находят, что и в суждении о приятном иногда
обнаруживается согласие, на основании которого отрицают
наличие вкуса у одних и признают его у других, причем
не в значении органического чувства, а как способность
судить о приятном вообще. Так, например, о человеке,
который способен предоставить приятное развлечение сво-
им гостям (наслаждение посредством всех органов чувств),
которое всем нравится, говорят: у него есть вкус. Однако
здесь всеобщность берется лишь сравнительно; здесь дей-
ствуют лишь общие (как все эмпирические), а не уни-
версальные правила, которыми пользуется или на которые
притязает суждение вкуса о прекрасном. Суждение в на-
шем примере связано со сферой общения между людьми,
основанного на эмпирических правилах. Суждения о до-
бром также с полным правом притязают на значимость
для каждого, однако доброе представляется объектом все-
общего благорасположения только посредством понятия,
что отсутствует в приятном и в прекрасном.
§8
ВСЕОБЩНОСТЬ БЛАГОРАСПОЛОЖЕНИЯ ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ
В СУЖДЕНИИ ВКУСА ТОЛЬКО КАК СУБЪЕКТИВНАЯ
Это особое определение все-
общности эстетического суждения, присущее суждению вку-
са, обладает примечательностью, правда, не для логика, а
для трансцендентального философа, от которого требуется
немало усилий для объяснения происхождения этой всеобщ-
ности; однако вместе с тем именно она выявляет свойство
нашей познавательной способности, которое без этого ана-
лиза осталось бы неизвестным.
Прежде всего надо полностью убедиться в том, что
посредством суждения вкуса (о прекрасном) мы приписы-
ваем каждому благорасположение к данному предмету, не
основываясь при этом на понятии (ибо в противном случае
это было бы суждением о добром), и что это притязание
на общезначимость настолько существенно для суждения,
6—176
81

________И. КАНТ________
которым мы объявляем что-либо прекрасным, что, не мыс-
ля этой всеобщности, никому бы не пришло в голову
пользоваться этим выражением — все, что нравится вне
связи с понятием, относили бы тогда к приятному; о
приятном каждый может иметь свое мнение, и никто не
ждет от другого согласия со своим суждением вкуса, ко-
торое всегда требуется в суждении вкуса о прекрасном.
Первый я могу назвать чувственным вкусом, второй —
вкусом рефлексии, поскольку первый выносит лишь час-
тные суждения, второй же — предположительно общезна-
чимые (publike), но оба выносят эстетические (не прак-
тические) суждения о предмете, исходя только из отно-
шения представления о предмете к чувству удовольствия
или неудовольствия. Однако странно, что в то время как
суждение чувственного вкуса (об удовольствии или неу-
довольствии от чего-либо), как показывает не только опыт,
не общезначимо и каждый сам настолько скромен, чтобы
не ждать от других согласия со своим суждением (хотя
и здесь такое единодушие часто встречается), вкус ре-
флексии, претензия которого на общезначимость суждения
(о прекрасном) также, как показывает опыт, часто от-
вергается, тем не менее может считать возможным (что
он действительно и делает) представлять себе суждения,
требующие всеобщего согласия, и в самом деле ждет от
каждого такого согласия со своими суждениями вкуса;
при этом между теми, кто выносит суждения, не возникает
спор о возможности подобного притязания — они лишь
в отдельных случаях не могут прийти к согласию по
поводу правильного применения этой способности.
Здесь прежде всего следует заметить, что всеобщность,
основанная не на понятиях объекта (хотя бы только эм-
пирических), вообще есть не логическая, а эстетическая
всеобщность, то есть содержит не объективное, а только
субъективное количество суждения, для которого я поль-
зуюсь выражением общезначимость — оно обозначает
значимость отношения представления не к познавательной
способности, а к чувству удовольствия и неудовольствия
для каждого субъекта. (Этим же выражением можно поль-
зоваться и для обозначения логического количества суж-
дения, если при этом указать, что эта общезначимость,
в отличие от чисто субъективной, которая всегда эстети-
ческая, объективна.)
Объективно общезначимое суждение всегда также и

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
субъективно, то есть если суждение значимо для всего,
что подчинено данному понятию, оно значимо и для
каждого, кто представляет себе предмет посредством этого
понятия. Однако от субъективной, то есть эстетической
общезначимости, которая не основана на понятии, нельзя
умозаключать к логической, ибо суждения этого типа
совсем не направлены на объект. Именно поэтому и эс-
тетическая всеобщность, приписываемая суждению, долж-
на быть всеобщностью особого рода, так как она не свя-
зывает предикат прекрасного с понятием объекта, рас-
смотренного во всей его логической сфере, и все-таки
распространяет этот предикат на всю сферу тех, кто вы-
носит суждение.
В отношении логического количества все суждения вку-
са суть единичные суждения. Ибо поскольку я непосред-
ственно связываю предмет с моим чувством удовольствия
и неудовольствия и делаю это не посредством понятий,
то эти суждения не могут обладать количеством объек-
тивно общезначимых суждений; хотя если единичное пред-
ставление об объекте суждения вкуса в соответствии с
условиями, которые его определяют, превращается посред-
ством сравнения в понятие, из этого может получиться
логическое общее суждение. Например, я называю в суж-
дении вкуса розу, на которую я смотрю, прекрасной;
суждение, которое возникает посредством сравнения мно-
гих роз и гласит: розы вообще прекрасны — уже не
только эстетическое, а основанное на эстетическом суж-
дении логическое суждение. Суждение же: роза (ее аро-
мат) приятна, правда, тоже эстетическое и единичное
суждение, но не суждение вкуса, а чувственное суждение.
Оно отличается от первого тем, что суждение вкуса со-
держит в себе эстетическое количество всеобщности, то
есть значимости для каждого, которая отсутствует в суж-
дении о приятном. Только суждения о добром, хотя и
они определяют благорасположение к предмету, обладают
логической, а не только эстетической всеобщностью, ибо
они относятся к объекту как его познание, а поэтому
значимы для каждого.
Если судить об объектах только по понятиям, всякое
представление о красоте исчезает. Следовательно, не мо-
жет быть и правила, на основании которого можно было
бы заставить каждого признавать что-либо прекрасным.
Никакими доводами или основоположениями нельзя на-

6*
83

________И. КАНТ________
вязать суждение, красиво ли платье, дом, цветок. Объект
хотят видеть своими глазами, как будто благорасположе-
ние зависит от ощущения; и все-таки если тогда предмет
находят прекрасным, то полагают, что такое суждение
окажется всеобщим, и притязают на согласие каждого,
между тем частное суждение, напротив, всегда было бы
решающим только для самого созерцающего и определяло
бы только его благорасположение.
Из этого следует, что в суждении вкуса постулируется
только такое всеобщее согласие по поводу благорасполо-
жения без его опосредствования понятиями и тем самым
возможность эстетического суждения, которое одновре-
менно рассматривается как значимое для каждого. Само
суждение вкуса не постулирует согласия каждого (ибо
это доступно только логическому общему суждению, по-
скольку оно способно привести для этого основания), оно
только предполагает в каждом это согласие как частный
случай, подтверждения которого оно ожидает не от по-
нятий, а от согласия других. Следовательно, всеобщее
согласие есть лишь идея (на чем она основана, здесь еще
не исследуется). Судит ли тот, кто полагает, что он
выносит суждение вкуса в самом деле в соответствии с
этой идеей, может быть не вполне очевидно; но что он
все-таки соотносит с ней свое суждение, что его суждение
должно быть суждением вкуса, он возвещает словом кра-
сота. Сам он может удостовериться в этом, сознавая, что
все, относящееся к приятному и доброму, он отделил от
благорасположения, которое у него еще остается; и это
все, согласия с чем он ждет от каждого, — притязание,
на которое он при этих условиях имел бы право, если
бы только часто не нарушал эти условия и не выносил
бы в результате ошибочное суждение вкуса.
§9
ИССЛЕДОВАНИЕ ВОПРОСА:
ПРЕДШЕСТВУЕТ ЛИ В СУЖДЕНИИ ВКУСА
ЧУВСТВО УДОВОЛЬСТВИЯ ОЦЕНКЕ ПРЕДМЕТА,
ИЛИ НАОБОРОТ?
Решение этой задачи — ключ
к критике вкуса и заслуживает поэтому пристального вни-
мания. Если бы предшествовало удовольствие от данного
предмета и только его всеобщая сообщаемость была бы отне-
84

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
сена в суждении вкуса к представлению о предмете, то подо-
бное воззрение было бы внутренне противоречиво. Ибо по-
добное удовольствие было бы лишь приятным в чувственном
ощущении и поэтому могло бы иметь по своей природе лишь
частную значимость, поскольку оно непосредственно зависе-
ло бы от представления, посредством которого дается пред-
мет.
Следовательно, в основе суждения вкуса должна лежать
в качестве субъективного условия и иметь своим следст-
вием удовольствие от предмета способность всеобщей со-
общаемости душевного состояния при данном представле-
нии. Однако всеобще сообщено может быть только позна-
ние и представление, поскольку оно относится к познанию.
Ведь только в этом случае представление объективно и
обладает всеобщей точкой отсчета, с которой вынуждена
согласоваться способность представления всех. Если опре-
деляющее основание суждения об этой всеобщей сообща-
емости представления надлежит мыслить только субъек-
тивно, то есть без понятия о предмете, оно может быть
только тем душевным состоянием, которое встречается
при отношении способностей представления друг к другу,
поскольку они соотносят данное представление с позна-
нием вообще.
Познавательные способности, которые вводятся в дей-
ствие посредством этого представления, пребывают в сво-
бодной игре, так как никакое определенное понятие не
ограничивает их особым правилом познания. Следователь-
но, душевное состояние в этом представлении должно
быть состоянием, вызванным чувством свободной игры
способностей представления при данном представлении для
познания вообще. Чтобы представление, посредством ко-
торого дается предмет, привело к познанию, необходимо
воображение для объединения многообразного в созерцании
и рассудок для единства понятия, соединяющего эти пред-
ставления. Это состояние свободной игры познавательных
способностей при представлении, посредством которого да-
ется предмет, должно быть всеобще сообщаемым, ибо по-
знание в качестве определения объекта, с которым должны
(в каком бы то ни было субъекте) согласоваться данные
представления, есть единственный способ представления,
который значим для всех.
Субъективная всеобщая сообщаемость способа пред-
ставления в суждении вкуса, поскольку она должна

________И. КАНТ________
иметь место без того, чтобы ей было предпослано оп-
ределенное понятие, может быть только душевным со-
стоянием при свободной игре воображения и рассудка
(поскольку они, как это требуется для познания вообще,
согласуются друг с другом). Мы сознаем, что это субъ-
ективное отношение, необходимое для познания вообще,
должно быть столь же значимым для каждого и, сле-
довательно, всеобще сообщаемым, как и любое опреде-
ленное познание, всегда основанное на этом отношении
как субъективном условии.
Это чисто субъективное (эстетическое) суждение о
предмете или о представлении, посредством которого дан
предмет, предшествует удовольствию от него и служит
основанием этого удовольствия от гармонии познаватель-
ных способностей; на этой всеобщности субъективных ус-
ловий суждения о предметах только и основана всеобщая
субъективная значимость благорасположения, которое мы
связываем с представлением о предмете, называемом нами
прекрасным.
То, что возможность сообщать свое душевное состояние,
даже связанное только с познавательными способностями,
вызывает удовольствие, легко показать (эмпирически и
психологически), хотя бы исходя из естественной склон-
ности людей к общению. Однако для нашей цели этого
недостаточно. Мы полагаем, что ощущаемое нами удо-
вольствие необходимо присутствует в суждении вкуса каж-
дого, будто, называя что-либо прекрасным, мы исходим
из свойств предмета, определенных в нем в соответствии
с понятием; ведь красота, не соотнесенная с чувством
субъекта, сама по себе ничто. Однако решение этого воп-
роса следует отложить до получения ответа на вопрос:
возможны ли и каким образом априорные эстетические
суждения?
Теперь же мы займемся менее сложным вопросом:
каким образом мы сознаем в суждении вкуса субъективную
согласованность познавательных способностей друг с дру-
гом — эстетически ли, посредством внутреннего чувства
и ощущения, или интеллектуально, посредством осознания
нашей преднамеренной деятельности, с помощью которой
мы вводим в игру познавательные способности.
Если бы данное представление, на котором основано
суждение вкуса, было понятием, соединяющим в суж-
дении о предмете рассудок и воображение для познания

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
объекта, то сознание этого отношения было бы интел-
лектуальным (как в объективном схематизме способности
суждения, о котором речь идет в «Критике»)14 . Однако
тогда вынесенное суждение не относилось бы к удоволь-
ствию и неудовольствию, то есть не было бы суждением
вкуса. Суждение же вкуса определяет объект независимо
от понятий, применительно к благорасположению и пре-
дикату прекрасного. Следовательно, названное субъектив-
ное единство отношения может быть обнаружено только
ощущением. Оживление обеих способностей (воображения
и рассудка) для неопределенной, но все же согласованной
посредством импульса данного представления деятельно-
сти, а именно той, которая необходима для познания
вообще, есть ощущение, чью всеобщую сообщаемость
постулирует суждение вкуса. Правда, объективное отно-
шение можно только мыслить, но, поскольку оно по
своим условиям субъективно, оно все-таки может ощу-
щаться в своем воздействии на душу; и при отношении,
в основе которого не лежит понятие (в отличие от
отношения способностей представления к познавательной
способности вообще), возможно только сознание этого
отношения посредством ощущения воздействия, состоя-
щего в облегченной игре обеих оживленных взаимной
согласованностью душевных способностей (воображения и
рассудка). Представление, которое в качестве единичного
и без сравнения с другими все-таки согласуется с ус-
ловиями всеобщности, — в чем и состоит вообще дело
рассудка — приводит познавательные способности к той
пропорциональной настроенности, которую мы требуем
для всякого познания и поэтому считаем значимой для
каждого, кто определен судить посредством сочетания
рассудка и чувств (для каждого человека).
Пояснение прекрасного,
выведенное из второго момента
Прекрасно то, что нравится всем без понятия.

________И. КАНТ________
ТРЕТИЙ МОМЕНТ
СУЖДЕНИЯ ВКУСА ПО ОТНОШЕНИЮ К ЦЕЛЯМ,
КОТОРЫЕ ПРИНИМАЮТСЯ В НИХ ВО ВНИМАНИЕ
§ 10
О ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТИ ВООБЩЕ
Для того чтобы объяснить,
что такое цель по ее трансцендентальным определениям (не
предпосылая этому что-либо эмпирическое, например, чув-
ство удовольствия), следует сказать, что цель — это предмет
понятия, поскольку понятие рассматривается как причина
предмета (как реальное основание его возможности); кау-
зальность же понятия по отношению к его объекту есть це-
лесообразность (forma finalis). Следовательно, там, где не
только познание предмета, но и самый предмет (его форма
или существование) как действие мыслится возможным
только посредством понятия этого действия, там мыслят
цель. Представление о действии есть здесь определяющее ос-
нование его причины и предшествует ей. Сознание каузаль-
ности представления в отношении состояния субъекта, на-
правленное на то, чтобы сохранить это состояние, может
здесь, в общем, означать то, что называют удовольствием;
напротив, неудовольствие есть такое представление, в кото-
ром содержится основание для определения состояния пред-
ставлений в сторону их собственной противоположности
(чтобы сдержать или устранить их).
Способность желания, поскольку она может быть оп-
ределена только посредством понятий, то есть в соответ-
ствии со стремлением действовать сообразно представле-
нию о цели, будет волей. Целесообразными объект, ду-
шевное состояние или поступок называются даже в том
случае, если их возможность не обязательно предполагает
представление о цели, просто потому, что объяснить и
постигнуть их возможность мы можем только в том случае,
если полагаем в качестве их основы каузальность согласно
целям, то есть волю, которая установила их именно та-
кими по представлению некоего правила. Следовательно,
целесообразность может быть и без цели, если причины
этой формы мы не полагаем в некую волю, но объяснить
88

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
ее возможность мы можем только в том случае, если
выводим ее из воли. Однако то, что мы наблюдаем, нам
не всегда необходимо понимать посредством разума (по
его возможности). Следовательно, мы можем по крайней
мере наблюдать целесообразность по форме, не полагая
в ее основу цель (в качестве материи для nexus finalis) 15 ,
и обнаруживать ее в предметах, правда, только посред-
ством рефлексии.
§ 11
СУЖДЕНИЕ ВКУСА ИМЕЕТ
В КАЧЕСТВЕ СВОЕГО ОСНОВАНИЯ
ТОЛЬКО ФОРМУ ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТИ ПРЕДМЕТА
(ИЛИ СПОСОБА ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О НЕМ)
Всякая цель, если она рас-
сматривается как основа благорасположения, всегда связана
с интересом в качестве определяющего основания суждения
о предмете удовольствия. Следовательно, в основе суждения
вкуса не может лежать субъективная цель; но и представле-
ние об объективной цели, то есть о возможности самого
предмета в соответствии с принципами целевой связи, тем
самым и понятие о добром, не может определить суждение
вкуса, ибо оно — суждение эстетическое, а не познаватель-
ное и, следовательно, касается не понятия о свойствах
предмета и его внутренней или внешней возможности по-
средством той или иной причины, а только отношения спо-
собностей представления друг к другу, поскольку они опре-
деляются представлением.
Это отношение в определении предмета прекрасным
связано с чувством удовольствия, которое посредством
суждения вкуса одновременно объявляется значимым для
каждого; следовательно, ни сопутствующая представле-
нию приятность, ни представление о совершенстве пред-
мета и понятие доброго не могут содержать определя-
ющего основания для суждения вкуса. Поэтому только
субъективная целесообразность в представлении о пред-
мете без какой-либо (объективной или субъективной)
цели, другими словами, только форма целесообразности
в представлении, посредством которого нам дается пред-
мет, может — поскольку мы осознаем ее — вызвать
благорасположение, рассматриваемое нами без понятия,
89

________И. КАНТ________
как всеобще сообщаемое, следовательно, служить опре-
деляющим основанием суждения вкуса.
§ 12
СУЖДЕНИЕ ВКУСА ПОКОИТСЯ
НА АПРИОРНЫХ ОСНОВАНИЯХ
Априорно установить связь
между чувством удовольствия и неудовольствия как дейст-
вия и каким-либо представлением (ощущением или поняти-
ем) как его причины совершенно невозможно, ибо это было
бы каузальным отношением, которое (в предметах опыта)
всегда может быть познано только постериорно и посредст-
вом самого опыта. Правда, в «Критике практического разу-
ма»16 мы действительно априорно вывели чувство уважения
(в качестве особой и своеобразной модификации чувства
удовольствия, не совпадающего в сущности ни с тем удо-
вольствием, ни с тем неудовольствием, которые мы испыты-
ваем от эмпирических предметов) из всеобщих нравствен-
ных понятий. Однако там мы могли выйти за пределы опыта
и обратиться к каузальности, основанной на сверхчувствен-
ной способности субъекта, а именно к каузальности свободы.
Но даже там мы выводили из идеи нравственного в качестве
причины, собственно говоря, не это чувство, а только опре-
деление воли. Душевное же состояние при чем бы то ни бы-
ло определенной воле уже само по себе есть чувство удо-
вольствия, тождественно с ним и, таким образом, не следует
из него как действие: последнее можно было бы предполо-
жить лишь в том случае, если бы понятие нравственного как
блага предшествовало определению воли законом, ибо тогда
удовольствие, связанное с понятием, тщетно было бы выво-
дить из этого понятия как познания.
Подобным же образом обстоит дело с удовольствием в
эстетическом суждении; разница лишь в том, что здесь
удовольствие чисто созерцательно и не вызывает интереса
к объекту, в моральном же суждении оно практическое.
Сознание чисто формальной целесообразности в игре по-
знавательных способностей субъекта при представлении,
посредством которого дается предмет, само есть удоволь-
ствие; ибо это сознание содержит определяющее основание
90

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
деятельности субъекта, направленной на оживление его
познавательных способностей, следовательно, содержит
внутреннюю каузальность (которая целесообразна) по от-
ношению к познанию вообще, но при этом она не огра-
ничена определенным познанием, тем самым содержит
только форму субъективной целесообразности представле-
ния в эстетическом суждении. Это никоим образом не
практическое удовольствие, подобно удовольствию, возни-
кающему из патологического основания приятного, или
удовольствию, возникающему из интеллектуального осно-
вания представляемого блага. Но оно все-таки обладает
в себе каузальностью, а именно стремлением сохранить
без дальнейших намерений само состояние представления
и занятие познавательных способностей. Мы задержива-
емся на наблюдении прекрасного потому, что это наблю-
дение само себя питает и воспроизводит, что аналогично
(хотя и не тождественно) тому, когда привлекательность
в представлении о предмете повторно пробуждает наше
внимание, причем душа остается пассивной.
§ 13
ЧИСТОЕ СУЖДЕНИЕ ВКУСА
НЕ ЗАВИСИТ ОТ ПРИВЛЕКАТЕЛЬНОСТИ
И ТРОГАТЕЛЬНОСТИ ПРЕДМЕТА
Всякий интерес вредит сужде-
нию вкуса и лишает его беспристрастности, особенно если
этот интерес не предпосылает целесообразность чувству удо-
вольствия, как это делает интерес разума, а основывает ее
на нем; последнее всегда происходит в эстетическом сужде-
нии, поскольку что-либо радует или печалит. Поэтому суж-
дения, аффилированные таким образом, либо вообще не мо-
гут притязать на общезначимое благорасположение, либо
могут притязать тем в меньшей степени, чем больше ощу-
щений такого рода находится среди определяющих основа-
ний вкуса. Вкус, которому для благорасположения необхо-
дима примесь привлекательного и трогательного, тем бо-
лее если он превращает их в критерий своего одобрения,
всегда еще варварский.
Между тем привлекательность часто не только при-
числяется к прекрасному (которое ведь, собственно говоря,
должно быть связано только с формой) в качестве допол-
91

________И. КАНТ________
нения ко всеобщему эстетическому благорасположению,
но даже само по себе объявляется прекрасным, вследствие
чего материал благорасположения выступает как форма:
заблуждение, которое, как и ряд других, в некоторой
степени обладающих истиной, может быть устранено точ-
ным определением этих понятий.
Суждение вкуса, на которое привлекательность и тро-
гательность не оказывают влияния (хотя они и могут
быть связаны с благорасположением к прекрасному), ко-
торое, следовательно, имеет своим определяющим основа-
нием только целесообразность формы, есть чистое суж-
дение вкуса.
§ 14
ПОЯСНЕНИЕ ПРИМЕРАМИ
Эстетические суждения могут
быть, как и теоретические (логические), разделены на эмпи-
рические и чистые. К первым относятся суждения, в кото-
рых речь идет о том, приятен или неприятен предмет, ко
вторым — те, в которых говорится о красоте предмета или о
способе его представления; первые — суждения чувств (ма-
териальные эстетические суждения), вторые (в качестве
формальных) единственно подлинные суждения вкуса.
Следовательно, суждение вкуса может быть названо
чистым лишь в том случае, если к его определяющему
основанию не примешивается эмпирическое благорасполо-
жение. А это всегда происходит в тех случаях, когда
суждение, которым что-либо объявляется прекрасным, свя-
зано с привлекательностью или трогательностью.
Между тем высказывают ряд возражений, которые в
конечном итоге объявляют привлекательность не только
необходимой составной частью красоты, но и самой по
себе обладающей достаточным основанием считаться пре-
красной. Цвет, например, зеленый цвет луга, звук, на-
пример, звук скрипки (в отличие от криков и шума),
большинство людей считает уже самими по себе прекрас-
ными, хотя в основе того и другого, казалось бы, лежит
лишь материя представлений, а именно только ощущение,
и они поэтому могут быть названы лишь приятными.
92

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
Однако вместе с тем нельзя не заметить, что ощущения
цвета и звука могут считаться прекрасными, лишь по-
скольку они чисты, — определение, которое относится
уже к форме и есть единственное в этих представлениях,
что можно с уверенностью считать всеобще сообщаемым,
ибо, поскольку само качество ощущений не у всех субъ-
ектов одинаково, трудно предположить, что все сочтут
один цвет приятнее другого или предпочтут звучание од-
ного инструмента звучанию другого.
Если согласиться с Эйлером, что цвет — это равно-
мерно следующие друг за другом удары (pulsus) эфира,
а звуки — удары приведенного в колебательное движение
воздуха и, самое главное, что душа воспринимает не
только посредством чувства такое воздействие на орган,
но воспринимает и посредством рефлексии равномерную
игру впечатлений (тем самым форму в соединении раз-
личных представлений), — в чем я, впрочем, не сомне-
ваюсь, — то цвет и звук окажутся не просто ощущениями,
а формальным определением единства многообразия в них
и тогда сами по себе могут быть отнесены к прекрасному.
Чистота же простого способа ощущения означает, что
его единообразие не нарушается и не прерывается каким-
либо чужеродным ощущением и относится только к форме,
ибо при этом можно абстрагироваться от качества этого
способа ощущения (от того, представляет ли оно цвет и
какой, представляет ли оно звук и какой). Поэтому все
простые цвета, поскольку они чисты, считаются прекрас-
ными, смешанные же не имеют этого преимущества; при-
чем именно потому, что они не просты, у нас нет кри-
терия, позволяющего судить о том, следует ли называть
их чистыми или нечистыми.
Что же касается того, будто красота, приданная пред-
мету его формой, может быть, как полагают, усилена
привлекательностью, то это распространенное заблужде-
ние, весьма вредное для подлинного, неподкупного, осно-
вательного вкуса; конечно, к красоте может быть добав-
лена и привлекательность, чтобы дать душе представле-
нием о предмете не только просто благорасположение, но
и вызвать ее интерес и, таким образом, подчеркнуть
значение вкуса и его культуры, особенно когда этот вкус
еще груб и неразвит. Однако эта привлекательность дей-
ствительно приносит вред суждению вкуса, если привле-
кает к себе внимание как основание суждения о красоте.

________И. КАНТ________
Ибо полагать, будто привлекательность способствует
развитию вкуса, настолько неверно, что привлекательность
надлежит, скорее, рассматривать как нечто чуждое, тер-
пимое, лишь поскольку оно не нарушает прекрасной фор-
мы, когда вкус еще неразвит и неискушен.
В живописи, в ваянии, вообще во всех видах изобра-
зительного искусства, в зодчестве, садоводстве, поскольку
они — прекрасное искусство, существенное — рисунок, в
котором основой для склонности вкуса служит не то, что
радует в ощущении, а то, что нравится только своей
формой. Краски, расцвечивающие контуры, относятся к
привлекательности; они могут, правда, сделать предмет
сам по себе более живым для ощущения, но не достойным
созерцания и прекрасным; более того, их очень часто
ограничивает то, чего требует прекрасная форма, и даже
там, где привлекательность допускается, благородство ему
придает только прекрасная форма.
Всякая форма предметов чувств (как внешних, так
опосредствованно и внутреннего чувства) всегда — либо
образ, либо игра; в последнем случае — либо игра образов
(в пространстве: мимика и танец), либо только игра ощу-
щений (во времени). Привлекательность красок или при-
ятного звучания инструмента могут служить добавлением,
но подлинный предмет чистого суждения вкуса составляет
в первом рисунок, во втором — композиция; а то, что
чистота красок и звуков, а также их многообразие и
контрастность как будто увеличивают красоту, происходит
не потому, что они как бы дополняют благорасположение
к форме чем-то ему однородным, а потому, что они сами
по себе приятны, что они лишь делают форму более
точной, определенной и законченной в созерцании и сверх
того оживляют своей привлекательностью представление,
пробуждая и сохраняя внимание к самому предмету.
Даже то, что называют украшением (parerga), то есть
все то, что не входит в представление о предмете в
целом, как его внутренняя составная часть, а связано с
ним лишь внешне как дополнение, усиливающее благо-
расположение вкуса, также действует ведь только посред-
ством своей формы, как, например, рамы картин, или
драпировка статуй, или колоннады вокруг великолепного
здания. Но если украшение само не обладает прекрасной
формой, если оно, подобно золотой раме, добавлено лишь
для того, чтобы своей привлекательностью вызвать одоб-

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
рение картины, то оно называется украшательством и
вредит подлинной красоте.
Трогательность — ощущение, в котором приятное
достигается лишь посредством мгновенной задержки и сле-
дующим за ней более сильным излиянием жизненной
силы, вообще не имеет никакого отношения к красоте.
Возвышенное же (с которым связано чувство растроган-
ности) требует в суждении иного критерия, не того, ко-
торое положено в основу вкуса; таким образом, чистое
суждение вкуса не располагает в качестве своего опреде-
ляющего основания ни привлекательностью, ни трогатель-
ностью, одним словом, вообще ощущением в качестве
материи эстетического суждения.
§ 15
СУЖДЕНИЕ ВКУСА НИ В КОЕЙ МЕРЕ
НЕ ЗАВИСИТ ОТ ПОНЯТИЯ СОВЕРШЕНСТВА
Объективная целесообраз-
ность может быть познана только посредством соотнесения
многообразного с определенной целью, следовательно, толь-
ко посредством понятия. Из этого одного уже следует, что
прекрасное, в основе суждения о котором лежит лишь фор-
мальная целесообразность, то есть целесообразность без це-
ли, совершенно не зависит от представления о добром, так
как доброе предполагает объективную целесообразность, то
есть соотнесение предмета с определенной целью.
Объективная целесообразность может быть либо внешней,
то есть полезностью предмета, либо внутренней, то есть его
совершенством. Что благорасположение к предмету, благо-
даря которому мы и называем его прекрасным, не может быть
основано на представлении о его полезности, достаточно оче-
видно из двух предыдущих разделов, ибо тоща благорасполо-
жение к предмету не было бы непосредственным, что служит
существенным условием суждения о красоте. Объективная
внутренняя целесообразность, то есть совершенство, уже
ближе предикату прекрасного, и поэтому некоторые извест-
ные философы отождествляли его с красотой, правда, добав-
ляя: если она мыслится смутно. В критике вкуса чрезвычай-
но важно решить, может ли в самом деле красота растворить-
ся в понятии совершенства.
95

________И. КАНТ________
Чтобы судить об объективной целесообразности, всегда
необходимо понятие цели и (если эта целесообразность
должна быть не внешней полезностью, а внутренней)
понятие внутренней цели, в котором содержится основание
внутренней возможности предмета. Поскольку же цель
вообще есть то, понятие чего может быть рассмотрено
как основание возможности самого предмета, то для того,
чтобы представить себе объективную целесообразность ве-
щи, этому представлению должно предшествовать понятие
о том, какой должна быть вещь; и соответствие много-
образного в ней этому понятию (которое дает правило
для соединения этого многообразия в ней) есть качест-
венное совершенство вещи. От него полностью отличается
количественное совершенство как законченность каждой
вещи в своем роде; оно есть простое понятие величины
(всеполноты), в котором уже заранее мыслится опреде-
ленным, какой должна быть вещь, и спрашивается только,
всем ли необходимым для этого она обладает. Формальное
в представлении о вещи, то есть согласованность много-
образного в едином (без определения того, чем оно должно
быть), само по себе не дает никакого познания объектив-
ной целесообразности, ибо, поскольку здесь абстрагиру-
ются от этого единого как цели (от того, чем вещь должна
быть), в душе созерцающего остается только субъективная
целесообразность представлений; она указывает, правда,
на известную целесообразность состояния представлений
в субъекте и на приятное допущение этого состояния,
вызванное тем, что воображение схватывает данную фор-
му, но не свидетельствует о совершенстве какого-либо
объекта, который мыслится здесь не посредством понятия
цели. Если, например, заметив в лесу лужайку, окружен-
ную деревьями, я при этом не представляю себе какую-
либо цель, скажем, что она могла бы быть использована
для танцев поселян, то одной этой формой не дано ни
малейшее понятие совершенства. Представлять себе фор-
мальную объективную целесообразность без цели, то есть
только форму совершенства (лишенную всякой материи
и понятия того, для чего происходит согласованность,
даже если бы это было идеей закономерности вообще),
есть подлинное противоречие.
Суждение вкуса есть эстетическое суждение, то есть
такое, которое покоится на субъективных основаниях и
определяющим основанием которого не может быть поня-

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
тие, тем самым и понятие определенной цели. Следова-
тельно, посредством красоты как формальной субъективной
целесообразности отнюдь не мыслится совершенство пред-
мета как предполагаемо формальная, но все-таки объек-
тивная целесообразность; и если различие между понятием
прекрасного и понятием доброго заключается только в
логической форме — первое лишь смутное, второе отчет-
ливое понятие совершенства, в остальном же они по сво-
ему содержанию и происхождению тождественны, то это
различие незначительно, ибо в этом случае между ними
не было бы специфического различия и суждение вкуса
было бы таким же познавательным суждением, как суж-
дение, которым что-либо объявляется добрым. Так, если
простолюдин утверждает, что обман дурен, он основывает
свое суждение на смутных, философ же — на отчетливых
принципах разума, но по существу оба они основываются
на одних и тех же принципах разума. Между тем я уже
указывал, что эстетическое суждение единственное в своем
роде и не дает никакого (даже смутного) познания объ-
екта; познание достигается только посредством логического
суждения, тогда как эстетическое суждение, напротив,
соотносит представление, посредством которого дан объект,
только с субъектом и позволяет обнаружить не свойства
предмета, а лишь целесообразную форму определения за-
нимающихся этим предметом способностей представления.
Суждение именно потому и называется эстетическим, что
его определяющим основанием служит не понятие, а чув-
ство (внутреннее чувство) упомянутой гармонии в игре
душевных сил, поскольку она может только ощущаться.
Напротив, если называть эстетическими смутные понятия
и объективное суждение, основанием которому они служат,
мы имели бы рассудок, судящий чувственно, или чувство,
представляющее свои объекты посредством понятий, — то
и другое внутренне противоречиво. Способность давать
понятия, как смутные, так и отчетливые, есть рассудок;
и, хотя для суждения вкуса в качестве эстетического
суждения также (как и для всех суждений) необходим
рассудок, он необходим здесь не как способность познавать
предмет, а как способность его определения и представ-
ления (без понятия) о нем в соответствии с отношением
этого представления к субъекту и его внутреннему чув-
ству, причем постольку, поскольку это суждение возможно
по некоему общему правилу.
7—176
97

________И. КАНТ________
§ 16
СУЖДЕНИЕ ВКУСА, В КОТОРОМ ПРЕДМЕТ
ПРИЗНАЕТСЯ ПРЕКРАСНЫМ ПРИ УСЛОВИИ
ОПРЕДЕЛЕННОГО ПОНЯТИЯ,
НЕ ЕСТЬ ЧИСТОЕ СУЖДЕНИЕ ВКУСА
Существуют два вида красо-
ты: свободная красота (pulchritudo vaga) и лишь сопутствую-
щая красота 17 (pulchritudo adhaerens). Первая не предпола-
гает понятия того, каким должен быть предмет; вторая пред-
полагает такое понятие и совершенство предмета в
соответствии с этим понятием. К первой относится (пребы-
вающая для самой себя) красота той или иной вещи; вторая
в качестве связанной с понятием (обусловленная красота)
приписывается объектам, которые подведены под понятие
особой цели.
Цветы — свободная красота природы. Вряд ли кто-ни-
будь, кроме ботаника, знает, каким должен быть цветок;
и даже ботаник, зная, что цветок есть оплодотворяющий
орган растения, не уделяет внимание этой цели природы,
когда судит о цветах, сообразуясь со вкусом. Следова-
тельно, в основу этого суждения не полагают совершенство
какого-либо рода, какую-либо внутреннюю целесообраз-
ность, с которой соотносится соединение многообразного.
Многие птицы (попугай, колибри, райская птица), мно-
жество морских моллюсков суть сами по себе такая кра-
сота, которая не встречается в предмете, определенном
понятиями в соответствии с его целью; они свободно
нравятся как таковые. Так, рисунки a la grecque, лист-
венный орнамент на рамах картин или на обоях и т. д.
сами по себе ничего не означают; они ничего не изобра-
жают, не изображают объект, подведенный под опреде-
ленное понятие; они — свободная красота. К этому же
виду можно отнести то, что в музыке называется имп-
ровизацией (без определенной темы), да и вообще всю
музыку без текста.
Суждение о свободной красоте (красоте только по фор-
ме) есть чистое суждение. Здесь не предполагается понятие
какой-либо цели, которой должно служить в данном объ-
екте многообразие, не предполагается, следовательно, и
то, что он должен представлять; это только ограничивало
бы свободу воображения, которое, наблюдая за образом,
как бы играет.
98

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
Лишь красота человека (мужчины, женщины, ребенка),
красота коня, здания (церкви, дворца, арсенала или бе-
седки) предполагает понятие цели, определяющей, какой
должна быть вещь, то есть предполагает понятие ее со-
вершенства, и, следовательно, есть сопутствующая красота.
Так же как связь приятного (в ощущении) с красотой,
которая, собственно говоря, связана только с формой,
препятствовала сохранению чистоты суждения вкуса, и
связь хорошего (а именно ради чего многообразие хорошо
для самой вещи в соответствии с ее целью) с красотой
наносит ущерб чистоте этого суждения.
Многое из того, что непосредственно нравится в со-
зерцании, можно было бы добавить к зданию, если бы
только ему не надлежало быть церковью; образ можно
было бы украсить разного рода завитушками и легкими,
правильными штрихами, подобными татуировке жителей
Новой Зеландии, если бы только это не был человек; а
человек мог бы иметь значительно более тонкие черты и
более приятный, мягкий овал лица, если бы он не должен
был представлять мужчину, и к тому же воинственного.
Благорасположение к многообразному в вещи в соот-
ветствии с ее внутренней целью, которая определяет ее
возможность, есть благорасположение, основанное на по-
нятии; благорасположение же к красоте не предполагает
понятия, но непосредственно связано с представлением,
посредством которого дается (а не мыслится) предмет.
Если суждение вкуса во втором виде благорасположения
делается зависимым от цели, поставленной в первом как
в суждении разума, и таким образом ограничивается, оно
уже не есть свободное и чистое суждение вкуса.
Правда, преимущество этого соединения эстетического
благорасположения с интеллектуальным заключается для
вкуса в том, что он фиксируется и, хотя он не становится
всеобщим вкусом, ему могут быть предписаны правила в
отношении ряда целесообразно определенных объектов. Но
тогда это уже не правила вкуса, а правила согласования
вкуса с разумом, то есть прекрасного с добрым, благодаря
чему прекрасное используется в качестве орудия для до-
стижения цели доброго, чтобы положить в основу того
образа мыслей, который может быть сохранен только по-
средством требующего усилия решения, но объективно
обладает общезначимостью, саму себя сохраняющую и
обладающую субъективной общезначимостью духовную на-

7*
99

________И. КАНТ________
строенность. Собственно говоря, совершенство ничего не
выигрывает от красоты, и красота ничего не выигрывает
от совершенства; но так как, сравнивая с помощью по-
нятия представление, посредством которого нам дается
предмет, с объектом (каким он должен быть), мы не
можем избежать того, чтобы одновременно не сопоставить
это представление с ощущением в субъекте, то при со-
гласовании этих обоих душевных состояний выигрывает
способность представления в целом.
Суждение вкуса о предмете, обладающем внутренней
целью, было бы чистым лишь в том случае, если бы тот,
кто его высказывает, не обладал понятием об этой цели
или в своем суждении абстрагировался от нее. Но тогда,
несмотря на то, что он вынес правильное суждение вкуса
о предмете как о свободной красоте, ему все-таки высказал
бы порицание тот, кто рассматривает красоту только как
сопутствующее свойство (то есть исходя из цели предме-
та); он обвинил бы его в отсутствии вкуса, хотя оба они,
каждый по-своему, вынесли правильное суждение: один,
основываясь на том, что дано в чувственном восприятии,
другой — на том, что заключено в его мыслях. Посред-
ством такого различения можно в раде случаев примирить
ценителей вкуса в их споре о красоте, показав им, что
один судит о свободной красоте, другой — о сопутству-
ющей, что один вынес чистое суждение вкуса, другой —
прикладное.
§ 17
ОБ ИДЕАЛЕ КРАСОТЫ
Объективного правила вкуса, которое посредством по-
нятий определило бы, что прекрасно, быть не может.
Ибо всякое суждение из этого источника есть суждение
эстетическое, то есть его определяющим основанием слу-
жит чувство субъекта, а не понятие объекта. Искать
принцип вкуса, который посредством определенных по-
нятий давал бы общий критерий прекрасного, — бес-
плодное занятие, ибо то, что ищут, невозможно и само
по себе противоречиво. Всеобщая сообщаемость ощущения
благорасположения или его отсутствия, причем такая,
которая имеет место без понятия, единодушие, насколько
100

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
это возможно, у всех народов во все времена по поводу
этого чувства в представлении об известных предметах,
есть эмпирический, хотя и слабый, едва достаточный
для предположения, критерий происхождения такого под-
тверждаемого примерами вкуса из глубоко скрытой, об-
щей для всех людей основы единодушия в суждении о
формах, в которых им даны предметы.
Поэтому считают, что некоторые продукты вкуса мо-
гут служить образцом; это не значит, что вкус может
быть обретен посредством подражания другим. Ибо вкус
должен быть своей собственной способностью; тот же,
кто подражает образцу, обнаруживает, если ему удается
его воспроизвести, умение, однако вкус обнаруживает
лишь постольку, поскольку он способен судить об этом
образце*. Из этого следует, что высший образец, пер-
вообраз вкуса, есть лишь идея, которую каждый должен
создать в себе самом и, исходя из которой, ему надлежит
судить обо всем, что есть объект вкуса, что служит
примером суждения вкуса и даже о вкусе каждого. Идея
означает, собственно говоря, понятие разума, а идеал —
представление о единичном существе18 как адекватном
идее. Поэтому прообраз вкуса, который основан на не-
определенной идее разума о неком максимуме, но может
быть тем не менее представлен не посредством понятий,
а лишь в единичном изображении, лучше называть иде-
алом красоты; мы им, правда, не обладаем, но стремимся
создать его в себе. Однако этот идеал красоты будет
лишь идеалом воображения именно потому, что он ос-
нован не на понятиях, а на изображении; способность
же изображать есть воображение. Как же мы достигаем
подобного идеала красоты? Априорно или эмпирически?
А также: для какого рода красоты возможен идеал?
Прежде всего следует заметить, что красота, для ко-
торой надлежит искать идеал, должна быть красотой не
свободной, а фиксированной понятием объективной целе-
сообразности, следовательно, должна принадлежать объек-
* Образцы вкуса в области литературы и красноречия должны быть
выражены на мертвом и ученом языке: первое — для того чтобы не
претерпевать изменений, неизбежных в живых языках, когда благородные
выражения становятся вульгарными, обычные устаревают, а созданные
заново недолговечны; второе — для того чтобы в основе их лежала
грамматика, не подверженная прихотливым изменениям моды и сохра-
няющая свои неизменные правила.
101

________И. КАНТ________
ту не совершенно чистого, а частично интеллектуализи-
рованного суждения вкуса. Другими словами, там, где
при тех или иных основаниях суждения должен иметь
место идеал, в основе должна лежать какая-либо идея
разума по определенным понятиям, априорно определяю-
щая цель, на которой основана внутренняя возможность
предмета. Мыслить идеал прекрасных цветов, прекрасной
меблировки, прекрасного пейзажа невозможно. Невозмож-
но и представить себе идеал красоты, обусловленной оп-
ределенными целями, например, идеал прекрасного дома,
прекрасного дерева, прекрасного сада и т. д., вероятно,
потому, что цели здесь не вполне определены и фикси-
рованы своим понятием и поэтому целесообразность почти
так же свободна, как в свободной красоте. Лишь то, что
имеет цель своего существования в самом себе, лишь
человек, который способен сам определять посредством
разума свои цели или, если он должен брать их из
внешнего восприятия, все-таки может сопоставить их с
существенными, всеобщими целями, а затем судить об
этом сопоставлении с ними эстетически, — только человек,
следовательно, способен быть идеалом красоты, так же
как человечество в его лице в качестве интеллигенции
единственно среди всех предметов мира способно быть
идеалом совершенства.
Однако для этого необходимы два момента: во-первых,
эстетическая идея нормы, которая есть единичное созер-
цание (воображения); она служит критерием суждения о
человеке как предмете, принадлежащем к особому виду
животных; во-вторых, идея разума, которая превращает
цели человечества, в той мере, в какой они не могут
быть представлены чувственно, в принцип суждения об
образе человека; посредством этого суждения в явлении
открываются цели человечества как его действие. Идея
нормы должна брать элементы для образа животного осо-
бого рода из опыта, но величайшая целесообразность в
его строении, которая может служить критерием эстети-
ческой оценки каждой особи этого рода, прообраз, как
бы преднамеренно положенный в основу техники природы,
которому адекватен только род в целом, но не отдельная
особь, содержится лишь в идее того, кто выносит сужде-
ние, и эта идея со всеми ее пропорциями может быть в
качестве эстетической идеи совершенно in concretо 19 изо-
бражена в виде образца. Для того, чтобы в некоторой

102

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
степени пояснить, как это происходит (ибо кто же может
полностью выведать тайну природы?), попытаемся дать
психологическое объяснение.
Следует заметить, что воображение, совершенно непо-
нятным нам способом, может иногда не только возвращать
знаки для понятий из далекого прошлого, но и воспро-
изводить вид и образ предмета из несказанного числа
предметов различного или одного рода; более того, если
душа стремится к сравнению, воображение, по всей ве-
роятности, действительно может, хотя и недостаточно от-
четливо для сознания, как бы накладывать один образ на
другой и посредством конгруэнтности образов одного рода
находить среднее, служащее всем им общей мерой. Кто-то
видел тысячу взрослых мужчин. Если он хочет, сравнивая
их, вынести суждение о нормальном росте мужчины, то
воображение накладывает (как я полагаю) большое число
образов (быть может, всю тысячу) друг на друга; и —
если мне будет дозволено применить здесь аналогию с
оптическим изображением — там, где большинство из
них совпадает и где внутри контуров нанесена наиболее
яркая краска, обозначится средняя величина, одинаково
отдаленная как по высоте, так и по ширине от самых
больших и самых маленьких фигур. Это и есть фигура
красивого мужчины. (То же можно было бы получить
механическим путем, сложив их высоту и ширину (и
толщину), и разделив сумму на тысячу. Но воображение
делает это посредством динамического эффекта, возника-
ющего из многократного схватывания подобных образов
органом внутреннего чувства.) Если для мужчины среднего
роста таким же образом ищут голову средней величины,
а для нее — нос средней величины и т. д., то этот образ
будет лежать в основе идеи нормы красивого мужчины в
той стране, где это сравнение производится; поэтому негр
в своих эмпирических условиях будет иметь иную идею
нормы для красоты образа, чем белый, китаец — иную,
чем европеец. Так же обстоит дело с образом красивой
лошади или собаки (определенной породы). Эта идея нор-
мы не выведена из пропорций, взятых из опыта в качестве
определенных правил; напротив, только исходя из этой
идеи, возможны правила суждения. Она — парящий между
всеми отдельными, самыми различными созерцаниями ин-
дивидов образ для всего рода, тот образ, который природа
положила в качестве прообраза в основу своих порождений

103

________И. КАНТ________
данного вида, но ни в одной особи не сумела, как кажется,
полностью достичь. Идея нормы отнюдь не полный про-
образ красоты в данном роде, а только форма, состав-
ляющая непременное условие всякой красоты, только пра-
вильность в изображении рода. Она служит правилом —
именно так воспринимали и знаменитого Дорифора По-
ликлета (правилом для своей породы может служить и
корова Мирона)20 . Именно поэтому в идее нормы и не
может содержаться что-либо специфически характерное;
ибо в противном случае она не была бы идеей нормы
рода. Ее изображение нравится не красотой, а потому,
что оно не противоречит ни одному условию, при соблю-
дении которого вещь такого рода только и может быть
прекрасной. Подобное изображение лишь соответствует
школьным правилам*.
От идеи нормы прекрасного отличен его идеал, который
в соответствии с уже приведенными основаниями можно
обрести лишь в образе человека. Здесь идеал состоит в
выражении нравственного, без чего предмет не мог бы
нравиться всем, причем позитивно (а не только негативно
по своему изображению в соответствии со школьными
правилами). Правда, зримое выражение нравственных
идей, которые внутренне властвуют над человеком, может
быть взято только из опыта; однако для того, чтобы
сделать зримым в телесном выражении (как действия
внутреннего мира) их связь со всем тем, что наш разум
сочетает с нравственно добрым в идее высшей целесооб-
разности, — доброту души, чистоту, силу или спокойствие
и т. д., — необходимо, чтобы тот, кто хочет хотя бы
только судить о них, а тем более выразить их, был
* Считается, что лицо человека с совершенно правильными чертами,
которого художник попросил бы служить ему моделью, обычно совер-
шенно невыразительно, поскольку в нем нет ничего характерного; сле-
довательно, оно выражает скорее идею рода, чем специфические черты
личности. Преувеличенная же характерность, то есть такая, которая
нарушает идею нормы (целесообразности рода), называется карикатурой.
Опыт учит нас также, что совершенно правильные черты лица отражают
обычно лишь внутреннюю сущность среднего человека; быть может,
потому (если допустить, что природа выражает во внешности пропорции
внутреннего мира), что, когда ни один из задатков души не выходит
за пределы пропорции, необходимой в свободном от недостатков человеке,
не приходится ждать того, что называют гением, в котором природа
как бы отказывается от своего обычного соотношения душевных сил в
пользу какой-либо одной из них.
104

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
способен соединить чистые идеи разума с большой силой
воображения. Правильность подобного идеала красоты до-
казывается тем, что он не разрешает примешивать чув-
ственно привлекательное в благорасположение к его объ-
екту и тем не менее допускает проявление большого
интереса к нему; а это в свою очередь доказывает, что
суждение на основе такого критерия никогда не может
быть чисто эстетическим и что суждение, которое исходит
из идеала красоты, не есть просто суждение вкуса.
Пояснение прекрасного,
выведенное из этого,
третьего момента
Красота есть форма целесообразности предмета, вос-
принимаемая в нем без представления о цели*.
ЧЕТВЕРТЫЙ МОМЕНТ
СУЖДЕНИЯ ВКУСА ПО МОДАЛЬНОСТИ
БЛАГОРАСПОЛОЖЕНИЯ К ПРЕДМЕТУ
§ 18
ЧТО ТАКОЕ МОДАЛЬНОСТЬ
СУЖДЕНИЯ ВКУСА
О каждом представлении я
могу сказать: возможно по крайней мере, что оно (в ка-
честве познания) связано с удовольствием. О том, что я
называю приятным, я говорю, что оно действительно
доставляет мне удовольствие. О прекрасном же думают,
* Против этого объяснения можно было бы возразить, что существуют
вещи, форму которых мы считаем целесообразной, хотя и не знаем
цели этих вещей, например, часто извлекаемые из курганов каменные
орудия с отверстием как бы для рукоятки; несмотря на то, что они
явно свидетельствуют по своей форме о целесообразности и цель их не
известна, мы не признаем их, исходя из этого, прекрасными. Однако
уже одного того, что в них видят произведения искусства, достаточно
для признания, что их вид связывают с определенным намерением или
целью. Поэтому при созерцании их отсутствует какое бы то ни было
благорасположение. Напротив, цветок, например тюльпан, считается пре-
красным, потому что в восприятии его заключается известная целесо-
образность, которую мы в своем суждении не соотносим с целью.
105

________И. КАНТ________
что оно имеет необходимое отношение к благорасположе-
нию. Эта необходимость особого рода: не теоретическая
объективная необходимость, когда априорно можно знать,
что каждый почувствует такое благорасположение к пред-
мету, названному мною прекрасным; и не практическая
необходимость, когда посредством понятий чистой воли
разума, служащей свободно действующим существам пра-
вилом, это есть необходимое следствие объективного за-
кона и означает только, что мы должны просто (без
какого-либо намерения) действовать определенным обра-
зом. Необходимость, которая мыслится в эстетическом
суждении, может быть названа только необходимостью
образца, то есть необходимостью для всех согласиться с
суждением, рассматриваемым как пример всеобщего пра-
вила, установить которое невозможно. Поскольку эстети-
ческое суждение не есть объективное и познавательное
суждение, эта необходимость не может быть выведена из
определенных понятий, и, следовательно, она не аподик-
тична. Тем более она не может быть выведена из все-
общности опыта (из общего согласия в суждениях о кра-
соте данного предмета). Ибо дело не только в том, что
опыт вряд ли дал бы нам достаточное число подтверж-
дений, но и в том, что на основе эмпирических суждений
не может быть выведено понятие необходимости этих
суждений.
§ 19
СУБЪЕКТИВНАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ,
КОТОРУЮ МЫ ПРИПИСЫВАЕМ
СУЖДЕНИЮ ВКУСА, ОБУСЛОВЛЕНА
Суждение вкуса предполагает
согласие каждого; тот, кто называет что-либо прекрасным,
считает, что каждый должен одобрить предлежащий пред-
мет и также назвать его прекрасным. Следовательно, дол-
женствование в эстетическом суждении, даже при наличии
всех данных, которые требуются для суждения, высказыва-
ется лишь условно. Согласия каждого добиваются, посколь-
ку имеют для этого общее для всех основание; на это согла-
сие действительно можно было бы рассчитывать, если всегда
быть уверенным, что данный случай правильно подведен под
названное основание как правило для одобрения.
106

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
§ 20
УСЛОВИЕ НЕОБХОДИМОСТИ,
ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ СУЖДЕНИЕМ ВКУСА,
ЕСТЬ ИДЕЯ ОБЩЕГО ЧУВСТВА
Если бы суждения вкуса рас-
полагали (подобно познавательным суждениям) определен-
ным объективным принципом, тогда тот, кто выносит их по
этому принципу, притязал бы на безусловную необходи-
мость своего суждения. Если бы они были вообще лишены
принципа, подобно суждениям чувственного вкуса, мысль об
их необходимости вообще никому не приходила бы в голову.
Следовательно, они должны располагать субъективным
принципом, который только посредством чувства, а не по-
средством понятий, но все же общезначимо, определяет, что
нравится и что не нравится. Подобный принцип можно рас-
сматривать лишь как общее чувство, существенно отличаю-
щееся от здравого рассудка, который подчас также называют
общим чувством (sensus communis), так как рассудок выно-
сит суждения не на основании чувства, а всегда на основа-
нии понятий, хотя обычно только в качестве смутно пред-
ставляемых принципов.
Следовательно, только допуская, что подобное общее
чувство существует (под ним мы понимаем не внешнее
чувство, а действие, проистекающее из свободной игры
наших познавательных способностей), только, повторяю,
допуская наличие подобного общего чувства, может быть
вынесено суждение вкуса.
§ 21
МОЖНО ЛИ С ДОСТАТОЧНЫМ ОСНОВАНИЕМ
ПРЕДПОЛАГАТЬ НАЛИЧИЕ ОБЩЕГО ЧУВСТВА
Познание и суждения вместе
с сопутствующим им убеждением должны обладать всеоб-
щей сообщаемостью, ибо в противном случае они не соответ-
ствовали бы объекту и были бы все просто субъективной иг-
рой способностей представления, совершенно так, как того
требует скептицизм. Однако для того, чтобы познание могло
сообщаться, должно быть всеобще сообщаемо и душевное со-
стояние, то есть настроенность познавательных способно-
107

________И. КАНТ________
стей к познанию вообще, а именно пропорция, требующаяся
представлению (посредством которого нам дается предмет),
чтобы возникло познание; без этого представления как субъ-
ективного условия познания познание как действие не могло
бы возникнуть. Это в действительности и происходит каж-
дый раз, когда данный предмет посредством чувств приводит
в действие воображение для соединения многообразного, а
оно приводит в действие рассудок для установления единст-
ва этого многообразия в понятиях. Однако эта настроенность
познавательных способностей обладает в зависимости от
различия данных объектов различной пропорцией. Тем не
менее должна существовать такая пропорция, при которой
это внутреннее отношение наиболее соответствует оживле-
нию обеих душевных способностей (одной посредством дру-
гой) для познания (данных предметов) вообще, и эта настро-
енность может быть определена только чувством (не поняти-
ями). Поскольку сама эта настроенность должна быть
всеобще сообщаемой, должно быть всеобще сообщаемо и ее
чувство (при данном представлении), поскольку же сообща-
емость чувства предполагает общее чувство, то наличие его
можно с полным основанием допустить; при этом нет необ-
ходимости исходить из психологических наблюдений; нали-
чие общего чувства надлежит допустить как необходимое
условие всеобщей сообщаемости нашего познания, что пред-
полагается в каждой логике и в каждом принципе познания,
если он не связан со скепсисом.
§ 22
НЕОБХОДИМОСТЬ ВСЕОБЩЕГО СОГЛАСИЯ,
МЫСЛИМАЯ В СУЖДЕНИИ ВКУСА,
ЕСТЬ СУБЪЕКТИВНАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ,
КОТОРАЯ ПРИ ПРЕДПОЛОЖЕНИИ ОБЩЕГО ЧУВСТВА
ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ ОБЪЕКТИВНОЙ
Во всех суждениях, в которых
мы признаем что-либо прекрасным, мы никому не дозволя-
ем придерживаться иного мнения, несмотря на то, что осно-
вываем наше суждение не на понятиях, а только на нашем
чувстве; следовательно, полагаем его в основу суждения не
как частное, а как общее чувство. Это общее чувство не мо-
жет быть для данной цели основано на опыте, ибо оно хочет
давать право на суждения, в которых содержится долженст-
108

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
вование; оно не гласит: с нашим суждением будет согласен
каждый; оно гласит: каждый должен согласиться с ним. Сле-
довательно, общее чувство, в качестве примера суждения
которого я привожу здесь мое суждение вкуса, приписывая
ему тем самым значимость образца, есть просто идеальная
норма, предполагая которую можно совпадающее с ней со-
держание и выраженное в нем благорасположение к объекту
с полным правом считать правилом для каждого; хотя этот
принцип лишь субъективен, он признается субъективно-все-
общим (необходимой для каждого идеей), и в той мере, в ка-
кой речь идет о единодушии различных лиц, выносящих
суждения, он может, подобно объективному принципу, тре-
бовать всеобщего одобрения, если только при этом быть уве-
ренным, что подведение под принцип совершенно правиль-
но.
Эта неопределенная норма общего чувства действи-
тельно нами предполагается, что доказывается нашим
притязанием на право выносить суждения вкуса. Суще-
ствует ли в самом деле подобное общее чувство в ка-
честве конститутивного принципа возможности опыта,
или еще более высокий принцип разума делает его для
нас лишь регулятивным принципом, чтобы создать в нас
общее чувство для высших целей; следует ли считать
вкус исконной и естественной способностью или лишь
идеей некой искусственной способности, которую нам
еще предстоит приобрести, так что суждение вкуса и
его ожидание всеобщего согласия на самом деле есть
лишь требование разума создать такое единодушие чув-
ства, и долженствование, то есть объективная необхо-
димость совпадения чувства каждого с каждым особым
чувством другого означает лишь возможность прийти к
такому согласию, а суждение вкуса служит лишь при-
мером применения этого принципа. Все это мы здесь
еще не хотим и не можем исследовать; теперь нам
надлежит лишь разложить способность вкуса на его эле-
менты, чтобы затем соединить их в идее общего чувства.
Пояснение прекрасного,
выведенное из четвертого момента
Прекрасно то, что без понятия признается предметом
необходимого благорасположения.
109

________И. КАНТ________
ОБЩЕЕ ПРИМЕЧАНИЕ
К ПЕРВОМУ РАЗДЕЛУ АНАЛИТИКИ
Подводя итог произведенному
выше анализу, мы обнаруживаем, что все сводится к поня-
тию вкуса — к тому, что вкус есть способность судить о
предмете в его отношении со свободной закономерностью
воображения. Поскольку в суждении вкуса воображение
должно рассматриваться в его свободе, оно берется не как
репродуктивное, подчиненное законам ассоциации, а как
продуктивное и самодеятельное (как источник произволь-
ных форм возможных созерцаний); и, хотя при схватывании
данного предмета чувств оно связано с определенной формой
объекта и, следовательно, не пребывает в свободной игре
(как в полете фантазии), все-таки вполне можно понять, что
предмет может дать ему именно такую форму, которая со-
держит соединение многообразного, какое воображение,
будь оно свободно предоставлено самому себе, создало бы в
согласии с закономерностью рассудка вообще. Однако то,
что воображение свободно и вместе с тем все-таки само за-
кономерно, то есть обладает автономией, есть противоречие.
Ибо закон дает только рассудок. Если же воображение вы-
нуждается действовать по определенному закону, то его про-
дукт по своей форме, то, каким он должен быть, определя-
ется понятиями; но тогда благорасположение вызовет, как
показано выше, не прекрасное, а доброе (совершенство,
правда, только формальное), и суждение не будет суждени-
ем вкуса. Следовательно, закономерность без закона и субъ-
ективное согласование воображения и рассудка без объек-
тивного согласования, при котором представление соотноси-
лось бы с определенным понятием предмета, совместимы
только со свободной закономерностью рассудка (которая на-
зывается также целесообразностью без цели) и со своеобра-
зием суждения вкуса.
Критики вкуса приводят обычно в качестве самых про-
стых и бесспорных примеров красоты геометрически пра-
вильные фигуры, такие, как круг, квадрат, куб и т. д.;
между тем они именно потому и называются правильными,
что их можно представить себе только как простое изо-
бражение определенного понятия, предписывающего этой
фигуре правило (в соответствии с которым она только и
возможна). Следовательно, одно из двух должно быть
ошибочным: либо суждение критиков, приписывающее

110

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
мыслимым предметам красоту, либо наше суждение, со-
гласно которому для красоты необходима целесообразность
без понятия.
Вряд ли человеку нужен вкус, чтобы почувствовать
большее благорасположение к кругу, чем к небрежному
наброску, к равнобедренному и равноугольному четырех-
угольнику — большее, чем к косоугольному, неравнобед-
ренному, как бы скрюченному; для этого достаточен обыч-
ный рассудок и совсем не нужен вкус. Там, где очевидно
намерение судить, например, о величине площади или
сделать понятным в делении отношение частей друг к
другу и к целому, необходимы правильные, причем на-
иболее простые фигуры; и благорасположение возникает
здесь не непосредственно от вида фигуры, а при мысли
о возможности использовать ее для осуществления раз-
личных намерений. Комната, стены которой образуют ко-
сые углы, сад такого же типа, вообще всякое нарушение
симметрии, будь то в животных (если они, например,
одноглазы), в зданиях или клумбах, нам не нравится
потому, что это нецелесообразно, не только практически
для определенного использования этих вещей, но и для
суждений о них, исходя из самых различных намерений;
подобное не происходит в суждении вкуса, которое, если
оно чисто, непосредственно связывает предмет благорас-
положения или его отсутствия с созерцанием предмета,
не руководствуясь возможностью использовать его или
какой-либо целью.
Правильность, которая ведет к понятию предмета,
правда, необходимое условие (conditio sine qua поп) для
того, чтобы охватить предмет единым представлением и
определить многообразие в его форме. Это определение
есть цель познания; и по отношению к нему оно также
всегда связано с благорасположением (которое сопутствует
каждому, даже проблематичному намерению). Но тогда
это просто одобрение решения, вытекающего из задачи,
а не свободная, неопределенно своеобразная занятость ду-
шевных сил тем, что мы называем прекрасным, где рас-
судок служит воображению, а не воображение рассудку.
В вещи, возможной только как следствие намерения,
в здании, даже в животном правильность, которая со-
стоит в симметрии, должна выражать единство созерца-
ния, сопутствующего понятию цели, и входит в позна-
ние. Там же, где должна выступать лишь свободная
111

________И. КАНТ________
игра способностей представления (но с условием, что
при этом не будет нанесен ущерб рассудку), — в пар-
ках, в украшении комнат, в разного рода сделанной со
вкусом утвари и т. п., правильности, которая представ-
ляется принуждением, по возможности избегают; поэтому
в английских парках, в мебели стиля барокко вкус
доводит свободу воображения едва ли не до гротеска,
но в этот отказ от всякого принуждения правил полагают
возможность того, что вкус достигнет в игре воображения
своего высшего совершенства.
Все жестко правильное (приближающееся к матема-
тической правильности) содержит нечто противное вкусу:
оно неспособно длительно занимать нас и, если оно
явно не связано по своему намерению с познанием или
определенной практической целью, вскоре наводит скуку.
Напротив, то, чем воображение может играть непредна-
меренно и целесообразно, всегда остается для нас новым
и не надоедает. Марсден в своем описании Суматры
замечает, что свободная красота природы повсюду ок-
ружает там зрителя и поэтому вскоре перестает при-
влекать его; между тем насаждения перца, где парал-
лельно расположенные жерди, по которым вьются эти
растения, образуют аллеи, вызывали его восхищение,
когда он обнаруживал их в лесу. Из этого он делает
вывод, что дикая, неправильная по своему виду красота
нравится для разнообразия лишь тому, кто нагляделся
на правильную красоту. Однако стоило ему пробыть
среди этих насаждений перца день, чтобы понять: когда
рассудок посредством правильности настраивается на по-
рядок, в котором он всегда нуждается, предмет перестает
его занимать и вскоре начинает тяготить воображение;
напротив, природа, расточительная там в своем много-
образии до пышности, не подчиненная никаким искус-
ственным правилам, могла бы постоянно служить пищей
его вкусу. Даже пение птиц, которое невозможно свести
к каким-либо правилам музыки, содержит как будто
большую свободу, а поэтому и в большей мере услаждает
вкус, чем послушное всем правилам музыкального ис-
кусства пение людей, ибо последнее при частом и дли-
тельном повторении надоедает. Однако здесь мы, быть
может, смешиваем наше расположение к веселью ма-
ленькой милой птички с красотой ее пения, так как
совершенно точное воспроизведение этого пения (напри-

112

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
мер, щелканья соловья) представляется нам совершенно
безвкусным.
Следует также отличать прекрасные предметы от кра-
соты предметов, увиденных издали (которые из-за рас-
стояния часто не могут быть отчетливо рассмотрены). В
последнем случае вкус исходит, по-видимому, не столько
из того, что воображение в данном случае схватывает,
сколько из того, что служит ему поводом для сочини-
тельства, то есть для фантазий, занимающих душу, по-
стоянно возбуждаемой многообразием, воспринимаемым
взором, как, например, при наблюдении за меняющимися
образами огня в камине или в струящемся ручье, которые
сами по себе нельзя назвать прекрасными, но они при-
влекательны для воображения, ибо способствуют его сво-
бодной игре.
КНИГА ВТОРАЯ
АНАЛИТИКА ВОЗВЫШЕННОГО
§ 23
ПЕРЕХОД ОТ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ О ПРЕКРАСНОМ
К СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ О ВОЗВЫШЕННОМ
Общность прекрасного и воз-
вышенного21 состоит в том, что оба они нравятся сами по се-
бе. А также в том, что оба они предполагают не чувственное
и не логически определяющее суждение, а суждение ре-
флексии; следовательно, благорасположение зависит в обоих
случаях не от ощущения, например, приятного и не от опре-
деленного понятия, как благорасположение к доброму; одна-
ко при этом оно все-таки соотнесено с понятиями, хотя и не
определяется с какими; и, таким образом, благорасположе-
ние связано только с изображением или способностью изо-
бражения, посредством чего эта способность изображения
или воображение рассматривается при данном созерцании в
соответствии со способностью рассудка или разума давать
понятия как нечто им содействующее. Поэтому оба сужде-
ния единичны и тем не менее объявляют себя общезначимы-
8—176
113

________И. КАНТ________
ми для каждого субъекта, хотя они и притязают только на
чувство удовольствия, а не на познание предмета.
Однако бросаются в глаза и серьезные различия между
прекрасным и возвышенным. Прекрасное в природе отно-
сится к форме предмета, которая состоит в ограничении;
напротив, возвышенное может быть обнаружено и в бес-
форменном предмете, поскольку в нем или в связи с ним
представляется безграничность, к которой тем не менее
примысливается ее тотальность; таким образом, прекрасное
служит, по-видимому, для изображения неопределенного
понятия рассудка, возвышенное — для такого же понятия
разума. Следовательно, в первом случае благорасположе-
ние связано с представлением о качестве, во втором —
с представлением о количестве. Второй вид благораспо-
ложения сильно отличается от первого и по своему ха-
рактеру; если первое (прекрасное) ведет непосредственно
к усилению жизнедеятельности и поэтому может соче-
таться с привлекательностью и с игрой воображения, то
второе (чувство возвышенного) есть удовольствие, которое
возникает лишь опосредствованно, а именно порождается
чувством мгновенного торможения жизненных сил и сле-
дующего за этим их приливом, таким образом, вызывая
растроганность, оно не игра, а серьезное занятие вообра-
жения. Поэтому возвышенное и несовместимо с привле-
кательностью; и поскольку душа не просто притягивается
к предмету, но и отталкивается им, в благорасположении
к возвышенному содержится не столько позитивное удо-
вольствие, сколько восхищение или уважение, и поэтому
оно заслуживает названия негативного удовольствия.
Однако самое важное внутреннее отличие возвышен-
ного от прекрасного состоит в следующем: если мы здесь
прежде всего принимаем во внимание, что совершенно
правильно, возвышенное в объектах природы (возвышен-
ное в искусстве всегда ограничивается условием соответ-
ствия природе), то красота природы (самостоятельная)
заключает в своей форме целесообразность, благодаря чему
предмет как бы заранее предназначается для нашей спо-
собности суждения и, таким образом, сам по себе служит
предметом благорасположения; напротив, то, что без вся-
кого умствования, просто в схватывании, возбуждает в
нас чувство возвышенного, хотя и может показаться нашей
способности суждения по форме нецелесообразным, несо-
размерным нашей способности изображения и как бы на-

114

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
сильственно навязанным нашему воображению, тем не
менее предстает в суждении возвышенным.
Из этого сразу же следует, что, называя какой-либо
предмет природы возвышенным, мы вообще выражаемся
неправильно, хотя совершенно правильно называем многие
из них прекрасными, ибо как можно выражать одобрение
тому, что само по себе воспринимается как нецелесооб-
разное? Мы можем только сказать, что предмет пригоден
для изображения возвышенного, которое может быть об-
наружено в душе; ибо возвышенное в собственном смысле
слова не может содержаться ни в одной чувственной форме
и относится лишь к идеям разума; хотя соответствующее
им изображение невозможно, они именно вследствие этого
несоответствия, которое может быть изображено чувствен-
но, возбуждаются и проникают в душу. Так, огромный,
разбушевавшийся океан не может быть назван возвышен-
ным; его вид ужасен. И душа должна быть уже полна
рядом идей, чтобы в подобном созерцании проникнуться
чувством, которое само возвышенно; она побуждается ос-
тавить чувственность и заняться идеями, содержащими
более высокую целесообразность.
Самостоятельная красота природы открывает нам тех-
нику природы, представляющую природу как систему, под-
чиненную законам, принцип которых мы не встречаем во
всей нашей рассудочной способности, а именно законам
целесообразности в отношении применения способности
суждения к явлениям таким образом, что судить о них
надлежит не только как о принадлежащих природе, с ее
лишенным цели механизмом, но и как о допускающих
аналогию с искусством. Следовательно, самостоятельная
красота природы действительно расширяет если не наше
знание объектов природы, то, во всяком случае, наше
понятие о природе — от понятия ее как простого меха-
низма до понятия ее как искусства, что позволяет при-
ступить к глубоким исследованиям возможности подобной
формы. Однако в том, что мы обычно называем в природе
возвышенным, нет ничего, что вело бы к особым объек-
тивным принципам и соответствующим им формам при-
роды; именно в своем хаосе или в своем самом диком,
лишенном всякой правильности беспорядке и опустошении
природа, если она обнаруживает при этом свое величие
и могущество, более всего возбуждает в нас идеи возвы-
шенного. Из этого следует, что понятие возвышенного в

8*
115

________И. КАНТ________
природе значительно менее важно и богато выводами, чем
понятие прекрасного в ней, и что оно вообще свидетель-
ствует совсем не о целесообразности в самой природе, а
только о возможном использовании созерцаний природы
для того, чтобы ощутить в нас самих совершенно неза-
висимую от природы целесообразность. Основание для пре-
красного в природе мы должны искать вне нас, основание
для возвышенного — только в нас и в образе мыслей,
который привносит возвышенность в представление о при-
роде. Это очень важное предварительное замечание, пол-
ностью отделяющее идеи возвышенного от идеи целесо-
образности природы и превращающее теорию возвышен-
ного в простой придаток к эстетическому суждению о
целесообразности природы, ибо в этой теории не пред-
ставлена особая форма в природе, а лишь развивается
целесообразное использование воображением своего пред-
ставления о природе.
§ 24
О ДЕЛЕНИИ ИССЛЕДОВАНИЯ
ЧУВСТВА ВОЗВЫШЕННОГО
Что касается деления момен-
тов эстетического суждения о предметах по отношению к
чувству возвышенного, то здесь аналитика может действо-
вать по тому же принципу, который применялся в расчлене-
нии суждений вкуса. Ибо как суждение эстетической ре-
флектирующей способности суждения благорасположение к
возвышенному должно быть так же, как благорасположение
к прекрасному, по своему количеству общезначимым, по ка-
честву — лишенным интереса, по отношению обладать
субъективной целесообразностью, по модальности пред-
ставлять ее как необходимую. Следовательно, метод не бу-
дет здесь отличаться от метода предшествующего раздела.
Некоторое различие состоит в том, что там, где эстетическое
суждение касалось формы объекта, мы начинали с исследо-
вания качества; здесь же, поскольку то, что мы называем
возвышенным, может быть бесформенным, мы начинаем с
количества как с первого момента эстетического суждения о
возвышенном; основание для этого очевидно из предшеству-
ющего параграфа.
116

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
Однако для анализа возвышенного необходимо деление,
в котором не нуждается анализ прекрасного, а именно
деление на математически возвышенное и динамически
возвышенное.
Ибо поскольку чувство возвышенного предполагает как
свою отличительную особенность душевное движение, свя-
занное с суждением о предмете — в отличие от него
вкус к прекрасному предполагает и сохраняет душу в
состоянии спокойного созерцания — и об этом движении
следует судить как об объективно целесообразном (так
как возвышенное нравится), то посредством воображения
возвышенное соотносится либо со способностью познания,
либо со способностью желания; однако в том и другом
случае суждение о целесообразности данного представле-
ния выносится применительно к этим способностям (без
цели или интереса): первая прилагается объекту как ма-
тематическая, вторая как динамическая настроенность
воображения — поэтому объект представляется нам воз-
вышенным этим двояким способом.
А. О МАТЕМАТИЧЕСКИ ВОЗВЫШЕННОМ
§ 25
ПОЯСНЕНИЕ НАЗВАНИЯ ВОЗВЫШЕННОГО
Возвышенным мы называем
то, что абсолютно велико. Однако быть большим и быть ве-
личиной — совершенно разные понятия (magnitudо и
quantitas). Одно дело просто (simpliciter) сказать: нечто ве-
лико, и совсем другое сказать, что оно абсолютно велико
(absolute, non comparative magnum). Второе есть то, что ве-
лико сверх всякого сравнения. Но что означает выражение:
нечто велико, мало или средней величины? То, что этим
обозначается, не есть чистое рассудочное понятие, тем более
не чувственное понятие, а также и не понятие разума, по-
скольку оно не содержит никакого принципа познания. Сле-
довательно, оно должно быть понятием способности сужде-
ния или происходить из него и полагать в основу субъектив-
ную целесообразность представления по отношению к
способности суждения. Что некая вещь есть величина
(quantum), познается из самой вещи без сравнения ее с дру-
117

________И. КАНТ________
гими, а именно когда множество однородного вместе состав-
ляет единое. Но для того чтобы установить, какова его вели-
чина, всегда необходимо в качестве меры нечто другое, ко-
торое также есть величина. Однако поскольку в суждении о
величине дело не только во множестве (числе), но и в вели-
чине единицы (меры), а ее величина в свою очередь нужда-
ется в чем-то другом в качестве меры, с чем ее можно срав-
нить, то мы видим, что определение величины явлений ни-
когда не может дать абсолютного понятия величины, но
всегда дает лишь сравнительное понятие.
Если я просто говорю: нечто велико, то создается
впечатление, что я вообще не мыслю никакого сравнения,
во всяком случае, не мыслю его с помощью объективной
меры, ибо этим высказыванием не определяется, какова
величина предмета. Однако, несмотря на то, что масштаб
сравнения субъективен, суждение притязает на общее со-
гласие. Такие суждения, как этот человек красив, он
большого роста, не ограничиваются выносящим эти суж-
дения субъектом, но, подобно теоретическим суждениям,
требуют согласия каждого.
Однако поскольку суждением, которым нечто просто
обозначается как большое, утверждается не только, что
предмет имеет величину, но эта величина рассматривается
как превосходящая величину многих других предметов
того же рода, хотя определение этого превосходства и не
дается, то в основу его полагается масштаб, который, как
считают, может быть принят в качестве такового каждым;
однако этот масштаб пригоден не для логического (мате-
матически определенного), а только для эстетического
суждения о величине, ибо он лишь субъективно положен
в качестве масштаба в основу суждения, рефлектирующего
о величине. Этот масштаб может быть, впрочем, и эм-
пирическим, как, например, средний рост знакомых нам
людей, средняя величина животных известного рода, де-
ревьев, домов, гор и т. п.; он может быть и априорно
данным масштабом, который из-за недостатков выносящего
суждение субъекта ограничен субъективными условиями
изображения in concretо, например, в области практиче-
ского — величина какой-либо добродетели или свободы
и справедливости в какой-либо стране, в области теоре-
тической — степень правильности или неправильности
произведенного наблюдения или измерения и т. д.
При этом знаменательно, что даже тогда, когда мы

118

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
совершенно не заинтересованы в объекте, то есть когда
его существование нам безразлично, сама его величина,
даже если объект рассматривается как бесформенный, спо-
собна вызвать благорасположение, которое может быть
сообщено всем, следовательно, содержит сознание субъек-
тивной целесообразности в применении наших познава-
тельных способностей; однако это — благорасположение,
вызванное не объектом, как в суждении о прекрасном
(потому, что здесь объект может быть бесформенным),
где рефлектирующая способность суждения настроена це-
лесообразно по отношению к познанию вообще, а расши-
рением самого воображения.
Если (при названном выше ограничении) мы просто
говорим о предмете: он велик, то это не математически
определяющее, а чисто рефлектирующее суждение о пред-
ставлении об этом предмете, субъективно целесообразное
для известного применения наших познавательных спо-
собностей в оценке величины; в этом случае мы всегда
связываем с представлением своего рода уважение, подобно
тому, как с тем, что мы просто называем малым, —
пренебрежение. Впрочем, суждение о вещах, больших или
малых, распространяется на все, даже на все свойства
вещей; поэтому мы даже красоту называем большой или
малой; причину этого надо искать в следующем: что бы
мы ни изображали (тем самым эстетически представляли)
в созерцании по предписанию способности суждения, оно
всегда есть явление, следовательно, количество.
Если же мы называем что-либо не просто большим,
но совершенно, абсолютно, для любого намерения (вне
всякого сравнения) большим, то есть возвышенным, то
скоро становится ясно, что мы позволяем искать соответ-
ствующий ему масштаб не вне его, а только в нем. Перед
нами величина, равная лишь самой себе. Из этого следует,
что возвышенное надо искать не в вещах природы, а
только в наших идеях — в каких, мы покажем в дедукции.
Это объяснение может быть выражено и таким спосо-
бом: возвышенно то, в сравнении с чем все остальное
мало. Из этого очевидно, что в природе не может быть
ничего, каким бы большим мы его ни считали, что,
рассмотренное в другом отношении, не могло бы быть
сведено к бесконечно малому; и наоборот, — ничего столь
малого, что в сравнении с еще меньшими масштабами не
выросло бы для нашего воображения в мировую величину.

119

________И. КАНТ________
Телескопы дали нам обильный материал для первого за-
мечания, микроскопы — для второго. Следовательно, что
может быть предметом чувств, не следует называть воз-
вышенным. Однако именно потому, что нашему вообра-
жению присуще движение в бесконечность, а нашему
разуму — притязание на абсолютную тотальность как на
реальную идею, само несоответствие этой идее нашей
способности оценивать величину вещей чувственного мира
пробуждает в нас чувство нашей сверхчувственной спо-
собности, вследствие чего оказывается, что велик не пред-
мет чувств, а велико совершенно естественное использо-
вание способностью суждения некоторых предметов для
того, чтобы вызвать последнее чувство, и каждое другое
использование по сравнению с ним мало. Таким образом,
возвышенным следует называть не объект, а духовную
настроенность, вызванную неким представлением, занима-
ющим рефлектирующую способность суждения.
Следовательно, к предыдущим формулам объяснения
возвышенного мы можем добавить следующее: возвышенно
то, одна возможность мыслить которое доказывает
способность души, превосходящую любой масштаб
чувств.
§ 26
ОБ ОПРЕДЕЛЕНИИ ВЕЛИЧИНЫ ПРИРОДНЫХ ВЕЩЕЙ,
ТРЕБУЮЩЕЙСЯ ДЛЯ ИДЕИ ВОЗВЫШЕННОГО
Определение величины по-
средством числовых понятий (или их знаков в алгебре) есть
математическое определение, определение их величины
просто в созерцании (по глазомеру) есть определение эсте-
тическое. Определение понятия того, как велико что-либо,
мы можем получить лишь с помощью чисел (во всяком слу-
чае, приближенно посредством уходящих в бесконечность
числовых рядов), единица которых есть мера; и потому вся-
кое логическое определение есть определение математиче-
ское. Однако так как мера должна быть величиной извест-
ной, то ее в свою очередь надлежит определить с помощью
чисел, единицей которых должна служить другая мера, то
есть определить опять-таки математически, и мы, таким об-
разом, никогда не получим первую или основную меру, а
120

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
тем самым и определенное понятие о данной величине. Сле-
довательно, определение величины основной меры должно
состоять только в возможности непосредственно схватить ее
с помощью созерцания и посредством воображения исполь-
зовать для изображения числовых понятий; другими слова-
ми, всякое определение величины природных предметов в
конечном итоге эстетично (то есть субъективно, а не объек-
тивно) .
Для математического определения величины не суще-
ствует наибольшего (ибо сила чисел уходит в бесконеч-
ность), но для эстетического определения величины наи-
большее существует, и о нем я говорю: если оно рас-
сматривается как абсолютная мера, больше которой
субъективно (для субъекта, выносящего суждение) быть
не может, оно содержит в себе идею возвышенного и
создает ту растроганность, которую неспособно создать
математическое определение величин посредством чисел
(разве что в той мере, в какой эстетическая основная
мера сохраняется живой в воображении); математическое
определение всегда изображает лишь относительную ве-
личину посредством сравнения ее с другими величинами
того же рода, эстетическое же определение — величину
абсолютную, в той степени, в которой душа способна
схватить ее в созерцании.
Для того, чтобы при созерцании принять в воображение
какое-либо количество, используя его как меру или еди-
ницу в определении величины посредством чисел, необ-
ходимы два акта этой способности: схватывание
(apprehensio) и соединение (comprehensio aesthetica). Co
схватыванием дело обстоит просто, ибо оно может про-
должаться до бесконечности, но соединение становится
тем труднее, чем дальше продвигается схватывание, и
вскоре достигает своего максимума, а именно наибольшей
эстетической основной меры в определении величины. Ибо
когда схватывание настолько продвинулось, что схвачен-
ные воображением вначале частичные представления чув-
ственного созерцания уже начинают затухать по мере
того, как воображение продолжает процесс схватывания,
оно теряет на одной стороне столько же, сколько выиг-
рывает на другой, и тогда соединение охватило то наи-
большее, за пределы которого воображение выйти не мо-
жет.
Это объясняет то, что Савари пишет в своих заметках

121

________И. КАНТ________
о Египте: чтобы ощутить все величие пирамид, к ним не
надо подходить слишком близко, но не надо и отходить
от них слишком далеко. Ибо если отойти слишком далеко,
то части пирамиды (камни, лежащие друг на друге) вос-
принимаются лишь смутно и представление о них не
оказывает воздействия на эстетическое суждение субъекта.
Если же подойти слишком близко, то глазу требуется
некоторое время, чтобы полностью охватить пирамиду, с
ее основания до вершины; при этом всегда в какой-то
степени затухают схваченные ранее части, прежде чем
воображение успевает воспринять другие, и соединение
никогда не бывает полным. Так же можно объяснить
замешательство или своего рода растерянность, охватыва-
ющие, как утверждают, человека, впервые вступающего
в собор святого Петра в Риме. У него возникает чувство
несоразмерности его воображения идеям целого, препят-
ствующее тому, чтобы он мог их изобразить; воображение
достигло своего максимума и при попытке расширить его
оно возвращается к себе, ощущая при этом растроганность
и благорасположение.
Здесь я еще не буду говорить о причине этого бла-
горасположения, связанного с тем представлением, от
которого его меньше всего можно было бы ожидать, а
именно с представлением, которое позволяет нам заме-
тить несоразмерность, а следовательно, и субъективную
нецелесообразность представления для способности суж-
дения в определении величин; замечу только следующее:
если эстетическое суждение должно быть чистым (не
смешанным с каким-либо телеологическим суждением в
качестве суждения разума) и должно служить примером,
полностью соответствующим критике эстетического суж-
дения, то следует обращаться не к возвышенному в
произведениях искусства (например, к зданиям, колоннам
и т. д.), где форму и величину определяет цель чело-
века, не к природным вещам, понятие которых уже
предполагает определенную цель (например, у живо-
тных, обладающих в природе определенным назначени-
ем), а к дикой природе (и здесь только поскольку она
сама по себе не привлекает или волнует действительной
опасностью) лишь в той степени, в какой она обладает
величиной. Ибо в представлении такого рода в природе
не содержится ничего необычайного (а также велико-
лепного или ужасного); воспринимаемая величина может

122

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
возрастать до любой степени, если только воображение
способно соединить ее в единое целое. Предмет необы-
чаен, если он своей величиной уничтожает цель, со-
ставляющую его понятие. Колоссальным же называют
просто изображение такого понятия, которое едва ли не
слишком велико для всякого изображения (граничит с
относительно необычайным), так как цель — изображе-
ние понятия затрудняется тем, что созерцание предмета
почти превышает нашу способность восприятия. Между
тем для того, чтобы чистое суждение о возвышенном
было эстетическим, а не смешанным с каким-либо суж-
дением рассудка или разума, оно не должно иметь в
качестве своего определяющего основания цель объекта.
* * *
Поскольку всему тому, что должно нравиться рефлек-
тирующей способности суждения без интереса, надлежит
содержать в своем представлении субъективную и в ка-
честве таковой общезначимую целесообразность, причем
здесь в основе суждения не лежит (как в прекрасном)
целесообразность формы предмета, то возникает вопрос:
какова же эта целесообразность и посредством чего она
предписывается в качестве нормы, чтобы служить осно-
ванием общезначимого благорасположения в определении
величины, причем в таком определении, которое доходит
даже до несоразмерности нашей способности воображения
изобразить понятие величины?
В соединении, необходимом для представления о ве-
личине, воображение само, не наталкиваясь на какие-либо
препятствия, движется в бесконечность; рассудок же ведет
его с помощью числовых понятий, для которых вообра-
жение должно дать схему; и хотя в этом процессе, свя-
занном с логическим определением величины, есть нечто
объективно целесообразное в соответствии с понятием цели
(как в каждом измерении), но ничего такого, что могло
бы быть целесообразным и привлекательным для эстети-
ческого суждения. В этой преднамеренной целесообразно-
сти нет также ничего, что заставило бы доводить величину
меры и тем самым соединения множества в одно созер-
цание до границы способности воображения, до того пре-
дела, которого оно способно достигать в своих изображе-
ниях. Ибо в определении величин рассудком (в арифмети-
123

________И. КАНТ________
ке) ничего не меняется от того, доводят ли соединение
единств до числа 10 (в десятичной системе) или только
до 4 (в четверичной), а дальнейшее образование величин
производят посредством сложения или, если количество
дано в созерцании, в схватывании прогрессивно (не в
соединении) в соответствии с принятым принципом про-
грессии. В этом математическом определении величин рас-
судок одинаково удовлетворен и обслужен независимо от
того, избирает ли воображение в качестве единицы вели-
чину, которую можно охватить одним взглядом, например,
фут или руту 22, или немецкую милю, или даже диаметр
земного шара, схватывание которых возможно, но соеди-
нение в созерцании воображения невозможно (невозможно
посредством comprehensio aesthetica, хотя и возможно по-
средством comprehensio logica в числовом понятии). В
обоих случаях логическое определение величины беспре-
пятственно уходит в бесконечность.
Однако душа внемлет голосу собственного разума, ко-
торый для всех данных величин, даже таких, которые
никогда не могут быть полностью схвачены, хотя (в чув-
ственном представлении) о них судят как о полностью
данных, требует тотальности, тем самым соединения в
одном созерцании, а для всех членов возрастающего в
прогрессии числового ряда — изображения, не изымая из
этого требования даже бесконечное (пространство и ис-
текшее время), более того, делает неизбежным мыслить
это бесконечное (в суждении обыденного разума) как
целиком (в своей тотальности) данное.
Бесконечное велико абсолютно (не только сравнитель-
но). В сравнении с ним все остальное (из величин того
же рода) мало. Но — и это самое главное — даже только
возможность мыслить его как целое свидетельствует о
такой способности души, которая превосходит все масш-
табы чувств. Ибо для этого потребовалось бы соединение,
которое предоставляло бы в качестве единицы масштаб,
имеющий определенное, выраженное в числах отношение
к бесконечному, что невозможно. Для того, чтобы суметь
хотя бы мыслить без противоречия бесконечное, чело-
веческой душе требуется способность, которая сама должна
быть сверхчувственной. Ибо только посредством такой спо-
собности и ее идеи ноумена, который сам не допускает
созерцания, но положен в основу созерцания мира как
явления в качестве субстрата, бесконечное чувственного

124

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
мира целиком охватывается в чистом интеллектуальном
определении величины под понятием, хотя и в матема-
тическом определении посредством числовых понятий оно
никогда не может мыслиться целиком. Даже способность
мыслить бесконечное сверхчувственного созерцания как
данное (в его интеллигибельном субстрате) превосходит
все масштабы чувственности и велико даже по сравнению
со способностью математического определения; конечно,
не в теоретическом отношении для познавательной спо-
собности, но в качестве расширения души, ощущающей
себя способной выйти за пределы чувственности в другом
(практическом) отношении.
Следовательно, возвышенна природа в тех ее явлениях,
созерцание которых заключает в себе идею ее бесконеч-
ности. Это возможно лишь при несоразмерности даже
величайшего стремления нашего воображения определить
величину предмета. Что касается математического опре-
деления величины, то воображение справляется здесь с
любым предметом и может предоставить ему достаточную
меру, так как числовые понятия рассудка могут с помощью
прогрессии привести любую меру в соответствие с каждой
данной величиной. Следовательно, только в эстетическом
определении величины стремление к соединению превос-
ходит способность воображения, только в нем чувствуется
желание понять прогрессивное схватывание как целое со-
зерцания и одновременно воспринять несоразмерность этой
неограниченной в своем продвижении способности требо-
ванию найти с минимальным усилием рассудка пригодную
основную меру и использовать ее для определения вели-
чины. Подлинная неизменная основная мера природы —
это ее абсолютное целое, которое в ней как в явлении
есть соединенная бесконечность. Но так как эта основная
мера — само себе противоречащее понятие (из-за невоз-
можности абсолютной тотальности бесконечного прогрес-
са), то величина объекта природы, на которую воображе-
ние бесплодно растратило всю свою способность к соеди-
нению, должна привести понятие природы к
сверхчувственному субстрату (лежащему в ее основе и
одновременно в основе нашей способности мыслить); этот
субстрат превышает по своей величине всякий чувствен-
ный масштаб и поэтому позволяет считать возвышенным
не предмет, а нашу душевную способность при опреде-
лении этого предмета.
125

________И. КАНТ________
Следовательно, так же как эстетическая способность
суждения в своем суждении о прекрасном соотносит во-
ображение в его свободной игре с рассудком, чтобы оно
могло прийти в соответствие с его понятиями вообще
(без их определения), она в суждении о предмете как о
возвышенном соотносит ту же способность с разумом,
чтобы субъективно соответствовать его идеям (не опреде-
ляя каким), то есть создать душевную настроенность,
сообразную той — и совместимую с той, — к которой
привело бы влияние определенных идей (практических)
на чувство.
Из этого следует также, что истинную возвышенность
надлежит искать только в душе того, кто выносит суж-
дение, а не в объекте природы, суждение о котором
вызывает эту настроенность. Да и кто назовет возвышен-
ным бесформенные скопления гор, в диком беспорядке
вздыбленные друг над другом, с их глыбами льда, или
мрачное бушующее море и т. д.? Но душа чувствует себя
возвысившейся в собственном суждении, когда она, пре-
даваясь при их созерцании, совершенно независимо от их
формы, власти воображения и приведенного с ним в связь,
хотя и без определенной цели, разума, лишь расширяю-
щего воображение, обнаруживает, что вся мощь вообра-
жения все-таки несоразмерна идеям разума.
Примерами математически возвышенного в природе при
ее созерцании могут служить все те случаи, когда вооб-
ражению в качестве меры (для сокращения числовых ря-
дов) дается не большее числовое понятие, а большая
единица. Дерево, которое мы определяем в сравнении с
человеческим ростом, дает масштаб для определения ве-
личины горы; а если такая гора высотой, скажем, с милю,
она может служить единицей для числа, выражающего
величину диаметра земного шара, чтобы сделать его на-
глядным; диаметр же земного шара может служить такой
единицей для известной нам планетной системы; планет-
ная система — для системы Млечного Пути и неизмери-
мого числа таких систем млечных путей под названием
туманных звезд, которые, вероятно, также составляют по-
добную систему, — все это не позволяет нам предполагать
здесь какие-либо границы. Возвышенное в эстетическом
суждении о столь неизмеримом целом зависит не столько
от величины числа, сколько от того, что мы в своем
продвижении обнаруживаем все большие единицы; этому

126

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
способствует систематическое деление мироздания, которое
все время представляет нам грандиозное в природе малым,
по существу же, представляет нам наше воображение во
всей его безграничности, а с ним и природу, исчезающе
малым в сопоставлении с идеями разума, когда оно хочет
дать изображение, соответствующее этим идеям.
§ 27
О ХАРАКТЕРЕ БЛАГОРАСПОЛОЖЕНИЯ
В СУЖДЕНИИ О ВОЗВЫШЕННОМ
Чувство несоответствия на-
шей способности достижению идеи, которая для нас закон,
есть уважение. Идея схватывания каждого данного нам явле-
ния созерцанием — это идея, заданная нам законом разума,
не признающего никакой иной определенной, значимой для
каждого и неизменной меры, кроме абсолютно целого. Одна-
ко наше воображение даже в величайшем своем напряжении
обнаруживает по отношению к соединению данного предме-
та в целое созерцания (тем самым для изображения идеи ра-
зума) свои границы и свое несоответствие этому, но вместе
с тем и свое назначение достигнуть соответствия этой идее
как закону. Следовательно, чувство возвышенного в природе
есть уважение к нашему собственному назначению, которое
мы приписываем объекту природы посредством своего рода
подстановки (смешения уважения к объекту с уважением к
идее человечества в нас как субъекте), что делает для нас
наглядным превосходство связанного с разумом назначения
наших познавательных способностей над высшей способно-
стью чувственности.
Чувство возвышенного есть, таким образом, чувство
неудовольствия от несоответствия воображения в эстети-
ческом определении величины определению посредством
разума и вместе с тем удовольствие от соответствия имен-
но этого суждения о несоразмерности величайшей чувст-
венной способности идеям разума, ибо стремление к ним
все-таки служит нам законом (разума); и это относится
к нашему назначению — считать все то грандиозное, что
содержится для нас в природе в качестве предметов чувств,
малым по сравнению с идеями разума и то, что возбуждает
в нас чувство этого сверхчувственного назначения, соот-
127

________И. КАНТ________
ветствует этому закону. Величайшее стремление вообра-
жения в изображении единства для определения величин
есть отношение к чему-то абсолютно большому, следо-
вательно, отношение к закону разума, предписывающему
принять в качестве высшей меры величин только это
абсолютно большое. Таким образом, внутреннее восприя-
тие несоответствия всякого чувственного масштаба опре-
делению величин разумом есть согласие с его законами,
и неудовольствие, возбуждающее в нас чувство нашего
сверхчувственного назначения, согласно которому целесо-
образно считать любой масштаб чувственности несоответ-
ственным идеям разума, есть тем самым удовольствие.
Представляя возвышенное в природе, душа ощущает
себя взволнованной, тогда как при эстетическом суждении
о прекрасном она находится в состоянии спокойного со-
зерцания. Эту взволнованность можно (особенно в ее пер-
вые минуты) сравнить с потрясением, то есть быстро
сменяющимся отталкиванием и притяжением одного и того
же объекта. Чрезмерное для воображения (до пределов
которого оно доводится при схватывании созерцания) —
как бы пропасть, в которой оно боится потеряться; однако
для идеи разума о сверхчувственном такое стремление
воображения не чрезмерно, а закономерно, тем самым в
такой же мере притягательно, в какой это для чувствен-
ности было отталкивающим. Само суждение остается при
этом всегда лишь эстетическим, поскольку оно, не обладая
в качестве основания определенным понятием объекта,
представляет лишь субъективную игру душевных способ-
ностей (воображения и разума) — даже посредством са-
мого их контраста — как гармоническую. Ибо, так же
как в суждении о прекрасном, воображение и рассудок
посредством своего согласия создают субъективную целе-
сообразность, воображение и разум создают ее здесь по-
средством противоречия друг другу, а именно возбуждают
в нас чувство, что мы обладаем чистым самостоятельным
разумом или способностью к определению величин; это
превосходство может стать наглядным лишь в проявлении
недостаточности той способности, которая в изображении
величин (чувственно воспринимаемых предметов) сама
безгранична.
Измерение пространства (как схватывание) есть одно-
временно и его описание, тем самым объективное движе-
ние в воображении и прогресс; напротив, соединение мно-

128

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
жества в единство, не мысли, а созерцания, последова-
тельно схватываемого в мгновение, есть регресс» который
вновь снимает условие времени в прогрессе воображения
и делает наглядным одновременность существования.
Следовательно, это соединение (так как последователь-
ность во времени — условие внутреннего чувства и со-
зерцания) есть субъективное движение воображения, по-
средством которого оно совершает насилие над внутренним
чувством, и это насилие должно быть тем заметнее, чем
больше количество соединяемого воображением в созер-
цании. Следовательно, стремление ввести меру величин
в единичное созерцание, схватывание чего требует зна-
чительного времени, есть способ представления, который,
рассмотренный субъективно, нецелесообразен, но объек-
тивно требуется для определения величины и тем самым
целесообразен; при этом, однако, именно то насилие, ко-
торому воображение подвергает субъекта, рассматривается
для всего назначения души как целесообразное.
Качество чувства возвышенного состоит в том, что
оно есть чувство неудовольствия эстетической способно-
стью суждения о предмете, которое вместе с тем пред-
ставляется в нем как целесообразное; это возможно бла-
годаря тому, что наша собственная неспособность обна-
руживает сознание неограниченной способности того же
субъекта, и душа может эстетически ее оценить, лишь
осознав эту неспособность.
В логическом определении величин невозможность до-
стигнуть когда-либо абсолютной тотальности посредством
прогресса в измерении вещей чувственного мира во вре-
мени и пространстве была признана объективной, то есть
невозможностью мыслить бесконечное как целиком дан-
ное, а не только субъективно, то есть как неспособность
схватить его, поскольку в этом случае совершенно не
принимается во внимание степень соединения в созерцание
в качестве меры, а все зависит от числового понятия.
Однако в эстетическом определении величин числовое по-
нятие должно отпасть или быть изменено, и для этого
определения целесообразно лишь соединение, произведен-
ное воображением для единицы меры (тем самым избегая
понятия законов о последовательном создании понятий
величины). Если величина достигает едва ли не крайней
степени нашей способности к соединению в одно созер-
цание, а воображение все-таки призывается числовыми

9-176
129

________И. КАНТ________
величинами (по отношению к которым мы сознаем нашу
способность безграничной) к эстетическому соединению в
большую единицу, то мы ощущаем себя в душе в эсте-
тическом отношении как бы заключенными в известные
границы; но неудовольствие по поводу необходимого рас-
ширения воображения для приведения его в соответствие
с тем, что в способности нашего разума безгранично, а
именно с идеей абсолютного целого, тем самым нецеле-
сообразность способности воображения для идей разума и
их пробуждения, все-таки представляется целесообразной.
Но именно благодаря этому само эстетическое суждение
становится субъективно целесообразным для разума в ка-
честве источника идей, то есть такого интеллектуального
соединения, для которого всякое эстетическое соединение
мало, и предмет в качестве возвышенного воспринимается
с удовольствием, возможным только посредством неудо-
вольствия.
В. О ДИНАМИЧЕСКИ ВОЗВЫШЕННОМ В ПРИРОДЕ
§ 28
О ПРИРОДЕ КАК МОГУЩЕСТВЕ
Могущество — это способ-
ность преодолевать большие препятствия. Оно называется
властью, если преодолевает сопротивление того, что и само
обладает могуществом. Природа, рассматриваемая в эстети-
ческом суждении как могущество, не имеющее над нами
власти, динамически возвышенна.
Для того чтобы мы считали природу динамически
возвышенной, ее следует представлять себе как возбуж-
дающую страх (хотя не каждый предмет, возбуждающий
страх, признается нашим эстетическим суждением возвы-
шенным). Ибо в эстетическом суждении (без понятия) о
превосходстве над препятствиями можно судить только по
величине сопротивления. То, чему мы стремимся оказать
сопротивление, есть зло, и, если мы обнаруживаем, что
наша способность для этого недостаточна, оно становится
предметом страха. Следовательно, в эстетическом сужде-
нии природа может рассматриваться как могущество, тем
130

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
самым как динамически возвышенная, лишь постольку,
поскольку в ней видят предмет страха.
Однако можно считать предмет страшным, не испы-
тывая страха перед ним, если мы судим о нем только
мысля такой случай, когда мы захотели бы оказать ему
сопротивление и всякое сопротивление оказалось бы со-
вершенно тщетным. Так, добродетельный человек боится
Бога, не испытывая перед ним страха, ибо такого человека
не беспокоит мысль, что он когда-либо захочет сопротив-
ляться Богу и его заветам. Однако в каждом подобном
случае, который он сам по себе не может считать невоз-
можным, он признает Бога грозным.
Тот, кто испытывает страх, не может судить о воз-
вышенном в природе, так же как не может судить о
прекрасном тот, кто пребывает во власти склонностей и
желаний. Первый избегает вида предмета, который вну-
шает ему трепет, так как испытывать благорасположение
при страхе, если он подлинен, невозможно. Поэтому при-
ятное ощущение при избавлении от трудности есть ра-
дость. Избавление же от опасности вселяет радость и
намерение никогда больше этой опасности не подвергаться;
неприятно даже вспоминать о таком ощущении, а тем
более искать повод для его повторения.
Нависшие над головой, как бы угрожающие скалы,
громоздящиеся на небе грозовые тучи, надвигающиеся с
молнией и громами, вулканы с их разрушительной силой,
ураганы, оставляющие за собой опустошения, бескрайний,
разбушевавшийся океан, падающий с громадной высоты
водопад, образуемый могучей рекой, и т. д. превращают
нашу способность к сопротивлению в нечто совершенно
незначительное по сравнению с их могуществом. Однако
чем страшнее их вид, тем более он притягивает нас, если
только мы в безопасности; и мы охотно называем эти
предметы возвышенными, потому что они возвышают на-
ши душевные силы над их обычным средним уровнем и
позволяют нам обнаруживать в себе совершенно новую
способность к сопротивлению, которая порождает в нас
мужество померяться силами с кажущимся всевластием
природы.
Ибо так же как в неизмеримости природы и недоста-
точности нашей способности обрести масштаб, пропорци-
ональный определению величины ее области, мы обна-
ружили, правда, свою ограниченность, но одновременно

9*
131

________И. КАНТ________
обнаружили в способности нашего разума другой нечув-
ственный масштаб, который подчиняет себе саму эту бес-
конечность как единицу и по сравнению с которым все
в природе мало, тем самым нашли в своей душе превос-
ходство над природой даже в ее неизмеримости, — так
и непреодолимость ее могущества, заставляя нас, правда,
ощутить в качестве природных существ нашу физическую
беспомощность, одновременно открывает в нас способность
судить о себе как о независимых от природы и наше
превосходство над ней; на этом основано самосохранение
совершенно другого рода, чем то, на которое может по-
сягать природа вне нас и которому может угрожать опас-
ность; при этом человечество в нашем лице остается не
униженным, хотя человек и должен был бы покориться
этой власти. Таким образом, в нашем эстетическом суж-
дении природа выступает как возвышенная не потому,
что она вызывает страх, а потому, что она взывает к
нашей силе (которая не есть природа), чтобы мы считали
то, о чем мы заботимся (имущество, здоровье и жизнь),
незначительным и поэтому видели бы в ее могуществе
(которому мы в этом отношении, конечно, подчинены)
не такую власть для нас и нашей личности, перед которой
нам следовало бы склониться, когда речь идет о наших
высших интересах и о необходимости утверждать их или
отказаться от них. Следовательно, природа называется
здесь возвышенной потому, что она возвышает воображе-
ние до изображения тех случаев, когда душа может ощу-
тить возвышенность своего назначения даже по сравнению
с природой.
Эта самооценка ничего не теряет от того, что ощутить
подобное одухотворяющее благорасположение мы можем,
только находясь в безопасности; будто, если угроза опас-
ности несерьезна, с возвышенностью нашей духовной спо-
собности (как может показаться) дело обстоит не так уж
серьезно. Благорасположение связано здесь лишь с обна-
руживающимся в подобном случае назначением нашей
духовной способности, зачатки которой имеются в нашей
природе; развитие же ее и упражнение предоставляется
нам и есть наша обязанность. В этом и заключена истина,
как бы человек, доводя до этого свою рефлексию, ни
осознавал свою действительную беспомощность в настоя-
щем.
Этот принцип кажется, правда, надуманным и резо-

132

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
нерским, тем самым выходящим за пределы эстетического
суждения; однако наблюдение над человеком доказывает
обратное, а также то, что этот принцип может лежать в
основе самых обыденных суждений, хотя это и не всегда
осознается. Ибо что же вызывает даже у дикаря наиболь-
шее восхищение? Человек, который не пугается, ничего
не страшится, следовательно, не уклоняется от опасности
и решительно, с величайшей осмотрительностью берется
за дело. Даже при самом высоконравственном состоянии
общества сохраняется это преимущественное уважение к
воину, с той разницей, что от него требуют также всех
добродетелей мирного времени — мягкости, сострадания
и даже должной заботы о самом себе, именно потому,
что в этом познают непобедимость его духа перед лицом
опасности. Поэтому, сколько бы ни спорили, сравнивая
государственного деятеля и полководца, о том, кто из них
заслуживает большего уважения, эстетическое суждение
решает в пользу второго. Даже война, если она ведется
в соответствии с установленным порядком и с соблюдением
гражданских свобод, таит в себе нечто возвышенное и
делает образ мыслей народа, который ведет ее таким
образом, тем возвышеннее, чем большим опасностям он
подвергался, сумев мужественно устоять; напротив, дли-
тельный мир способствует обычно господству торгового
духа, а с ним и низкого корыстолюбия, трусости и из-
неженности и принижает образ мыслей народа.
Такому толкованию понятия возвышенного в той мере,
в какой это связывается с могуществом, как будто про-
тиворечит, что в непогоде, урагане, землетрясении и т. п.
мы обычно представляем себе Бога во гневе, но вместе
с тем и в его возвышенности, хотя представлять себе при
этом превосходство нашей души над действиями и, как
кажется, даже над намерениями подобного могущества
было бы глупостью и одновременно святотатством. По-ви-
димому, здесь душевная настроенность, которая уместна
при явлении подобного предмета и обычно бывает связана
с его идеей при такого рода свершениях в природе, вы-
ражается не в чувстве возвышенности нашей природы, а
в покорности, подавленности и чувстве полного бессилия.
В религии вообще распростертость, поклонение с опущен-
ной головой, с выражением уничижения и страха в жестах
и голосе считается единственно подобающим поведением
в присутствии божества; большинство народов приняло

133

________И. КАНТ________
это поведение и сохраняет его до сих пор. Однако такая
душевная настроенность сама по себе совсем не обяза-
тельно связана с идеей возвышенности религии и ее
предмета. Человек, который действительно боится, имея
на то в себе причину, поскольку сознает, что в силу
своих порочных убеждений он погрешил против могуще-
ства, воля которого неодолима и вместе с тем справедлива,
находится отнюдь не в том душевном состоянии, которое
позволяет ему восхищаться величием Бога; для этого не-
обходимо расположение к спокойному созерцанию и со-
вершенно свободное суждение. Только тогда, когда человек
сознает в себе искреннюю, богоугодную настроенность,
действия такого могущества способны пробудить в нем
идею возвышенности этого существа, поскольку он сознает
в себе самом соответствующую этой воле возвышенность
настроенности, а это поднимает его над страхом перед
подобными действиями природы, которые он уже не рас-
сматривает как проявления гнева Божия. Даже смирение
как беспощадное суждение о своих недостатках, которые
в других случаях при сознании своих добрых намерений
легко могут быть оправданы слабостью человеческой при-
роды, есть возвышенная душевная настроенность, свободно
предающаяся страданию, испытываемому от сделанных са-
мому себе упреков, чтобы таким образом постепенно ис-
коренить их причину. Только в этом внутреннее отличие
религии от суеверия; суеверие порождает в душе не бла-
гоговение перед возвышенным, а страх и трепет перед
могущественным существом, чьей воле испуганный чело-
век сознает себя подчиненным, не испытывая должного
почтения к нему; из этого может возникнуть только стрем-
ление снискать благосклонность высшего существа, подо-
льститься к нему, а не религия, связанная с добрым
образом жизни.
Следовательно, возвышенность содержится не в какой-
либо вещи природы, а только в нашей душе в той мере,
в какой мы можем сознавать свое превосходство над при-
родой в нас, а тем самым и природой вне нас (поскольку
она на нас влияет). Все, что вызывает в нас такое чув-
ство — к этому относится и могущество природы, воз-
буждающее наши силы, — называется (хотя и в пере-
носном смысле) возвышенным; и, лишь предполагая в нас
эту идею и в связи с ней, мы способны достигнуть идеи
возвышенности того существа, которое вызывает в нас

134

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
глубокое благоговение не только своим могуществом, про-
являемым им в природе, но в еще большей степени за-
ложенной в нас способностью судить о природе без страха
и мыслить наше назначение в том, чтобы возвышаться
над ней.
§ 29
О МОДАЛЬНОСТИ СУЖДЕНИЯ
О ВОЗВЫШЕННОМ В ПРИРОДЕ
Существует бесчисленное
множество вещей прекрасной природы, в суждении о кото-
рых мы приписываем каждому человеку согласие с нами и
действительно можем, не опасаясь серьезно ошибиться, это-
го согласия ждать; что же касается нашего суждения о воз-
вышенном в природе, то здесь не так легко рассчитывать на
согласие с нами других. Ибо для того, чтобы вынести сужде-
ние об этом превосходстве предметов природы, нужна, как
кажется, значительно большая культура не только эстетиче-
ской способности суждения, но и познавательных способно-
стей, которые лежат в ее основе.
Настроенность души к чувству возвышенности требует
ее восприимчивости к идеям; ведь именно в несоответствии
природы этим идеям, следовательно, лишь при предпо-
сылке этого несоответствия и напряжения воображения в
его усилии рассматривать природу как схему для идей,
состоит то, что отпугивает чувственность и вместе с тем
притягивает нас; ибо в этом несоответствии заключена
власть, осуществляемая разумом над чувственностью, для
того чтобы расширить ее в соответствии со своей собст-
венной областью (практической) и позволить ей заглянуть
в бесконечное, которое для нее — бездна. В самом деле
без развития нравственных идей то, что мы, подготов-
ленные к тому культурой, называем возвышенным, пока-
жется необразованному человеку лишь пугающим. В про-
явлениях власти природы, в их разрушительности и гран-
диозном масштабе их могущества, по сравнению с
которыми его силы превращаются в ничто, он увидит
лишь трудности, опасности и беды, окружающие человека,
попавшего под их власть. Так, некий добрый и в остальном
вполне разумный савойский крестьянин, не задумываясь,
135

________И. КАНТ________
называл (как рассказывает господин де Соссюр) всех лю-
бителей покрытых ледниками гор глупцами. Впрочем, кто
знает, так ли уж он не прав, если такой любитель гор
подвергает себя опасностям, которые его там ждут, только
для развлечения, как большинство путешественников, или
для того, чтобы потом давать патетические описания своих
подвигов? В намерение же господина де Соссюра входило
дать людям знания, а возвышающие душу ощущения,
которые испытал этот замечательный человек, он сообщил
своим читателям как бы дополнительно.
Однако то, что суждение о возвышенном в природе
требует известной культуры (в большей степени, чем суж-
дение о прекрасном), не означает, что оно создано куль-
турой и введено в общество лишь в качестве конвенци-
ональности; напротив, его основа заключена в природе
человека, в том, чего вместе со здравым рассудком можно
ждать и что требовать от каждого, а именно — в задатках
чувства идей (практических), то есть морального чувства.
На этом основана необходимость согласия других с
нашим суждением о возвышенном, которую мы уже вклю-
чаем в наше суждение. Подобно тому, как человека,
остающегося равнодушным в своем суждении о предмете
природы, который мы считаем прекрасным, мы обвиняем
в недостатке вкуса, о человеке, не взволнованном тем,
что нашему суждению представляется возвышенным, мы
говорим, что он лишен чувства. Того и другого мы тре-
буем от каждого человека и предполагаем их у него, если
он обладает некоторой культурой; разница лишь в том,
что первого, поскольку способность суждения соотносит
воображение с рассудком, как дающим понятия, мы тре-
буем от каждого без исключения; второго же, поскольку
в нем способность суждения соотносит воображение с ра-
зумом как способностью создавать идеи, мы требуем лишь
при субъективной предпосылке (которую мы, однако, счи-
таем себя вправе предполагать у каждого), а именно при
наличии у человека морального чувства, и тем самым
сообщаем необходимость и этому эстетическому суждению.
В этой модальности эстетических суждений, а именно
в необходимости, на которую они притязают, заключен
главный момент критики способности суждения. Ибо имен-
но модальность указывает на наличие в них априорного
принципа и изымает их из области эмпирической психо-
логии — где они были бы погребены под чувствами удо-

136

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
вольствия и страдания (лишь сопровождаемые ничего не
говорящим эпитетом более тонкого чувства), — чтобы
ввести их, а посредством них и способность суждения в
класс суждений и способностей, в основе которого лежат
априорные принципы, и в качестве таковых перевести в
трансцендентальную философию.
ОБЩЕЕ ПРИМЕЧАНИЕ К ОБЪЯСНЕНИЮ ЭСТЕТИЧЕСКИХ
РЕФЛЕКТИРУЮЩИХ СУЖДЕНИЙ
По отношению к чувству удо-
вольствия предмет должен быть отнесен к приятному, пре-
красному, возвышенному или абсолютно доброму
(iucundum, pulchrum, sublime, honestum).
Приятное в качестве движущей силы вожделений всег-
да однотипно, какого бы происхождения оно ни было и
каким бы различным по своей специфике ни было пред-
ставление (чувства и ощущения в объективном рассмот-
рении). Поэтому в суждении о влиянии приятного на
душу значение имеет только количество привлекательного
(действующего одновременно или последовательно), как
бы масса ощущения приятного; следовательно, оно может
быть понято только через количество. Приятное не свя-
зано с культурой и относится лишь к наслаждению. На-
против, прекрасное требует представления о качестве объ-
екта, которое также может быть понято и сведено к
понятиям (хотя в эстетическом суждении оно к ним не
сводится); оно связано с культурой, поскольку одновре-
менно учит обращать внимание на целесообразность в
чувстве удовольствия. Возвышенное состоит лишь в от-
ношении, в котором выносится суждение о пригодности
чувственно воспринятого в представлении о природе для
возможного его сверхчувственного применения. Абсолют-
но доброе, о котором субъективно судят по вызываемому
им чувству (объект морального чувства) как об опреде-
лимости сил субъекта посредством представления об аб-
солютно принудительном законе, отличается в первую
очередь модальностью, основанной на априорных поня-
тиях необходимости, в которой содержится не только при-
тязание на одобрение, но и требование его от каждого;
само по себе оно относится, правда, не к эстетической,
а к чисто интеллектуальной способности суждения и при-
137

________И. КАНТ________
писывается не природе, а свободе, и не в просто рефлек-
тирующем, а в определяющем суждении. Но определи-
мость субъекта этой идеей, причем субъекта, который
может ощущать в себе препятствия со стороны своей
чувственности, но одновременно воспринимать их как мо-
дификацию своего состояния и превосходство над чувст-
венностью посредством преодоления этих препятствий, то
есть моральное чувство, — настолько родственна эстети-
ческой способности суждения и ее формальным условиям,
что может придать закономерному поступку, совершенно-
му из чувства долга, эстетичность, то есть возвышенность
и даже красоту; при этом моральное чувство не теряет
своей чистоты, что невозможно, если полагать моральное
чувство в естественную связь с приятным.
Если резюмировать исследование обоих видов эстети-
ческого суждения, то из него последуют два кратких
пояснения:
Прекрасно то, что нравится в простом суждении (сле-
довательно, не посредством чувственного ощущения в со-
ответствии с понятием рассудка). Из этого непосредственно
следует, что оно должно нравиться независимо от какого
бы то ни было интереса.
Возвышенно то, что непосредственно нравится в силу
своего противодействия чувственным интересам.
То и другое в качестве объяснений эстетических об-
щезначимых суждений имеет отношение к субъективным
основаниям, а именно, с одной стороны, чувственности,
содействуя созерцательному рассудку, с другой — высту-
пая против нее, но для целей практического разума, и
все-таки оба они, соединенные в одном субъекте, целе-
сообразны по отношению к моральному чувству. Прекрас-
ное учит нас любить что-либо, даже природу, без всякого
интереса, возвышенное — высоко ценить его даже вопреки
нашему (чувственному) интересу.
Возвышенное можно описать таким образом: оно —
предмет (природы), представление о котором побуждает
душу мыслить недосягаемость природы как изображение
идей.
В буквальном понимании и логическом рассмотрении
идеи не могут быть изображены. Однако когда мы рас-
ширяем нашу эмпирическую способность представления
(математически или динамически) для созерцания приро-
ды, к этому неизбежно присоединяется разум как способ-

138

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
ность абсолютной тотальности и независимости и создает,
правда тщетное, стремление души сделать чувственные
представления соответствующими идеям. Это стремление
и чувство недостижимости идеи посредством воображения
само есть изображение субъективной целесообразности на-
шей души в использовании воображения для ее сверхчув-
ственного назначения и заставляет нас субъективно мыс-
лить саму природу в ее тотальности как изображение
чего-то сверхчувственного, хотя объективно создать это
изображение мы не можем.
Ибо вскоре мы замечаем, что природа в пространстве
и времени совершенно лишена безусловности, а тем самым
и абсолютной величины, которую требует даже самый
обыденный разум. Именно это напоминает нам, что мы
имеем дело лишь с природой как явлением и что оно
должно рассматриваться только как изображение природы
самой по себе (которую разум имеет в идее). Эта идея
сверхчувственного, которую мы не можем точнее опреде-
лить и, следовательно, не можем познать природу как
изображение этой идеи, а можем только мыслить, вы-
зывается в нас предметом, при эстетическом суждении о
котором воображение напрягается до своего предела, будь
то предел расширения (математически) или предел его
власти над душой (динамически), так как оно основыва-
ется на чувстве того назначения души, которое полностью
выходит за пределы воображения (на моральном чувстве),
по отношению к которому представление о предмете рас-
сматривается как субъективно целесообразное.
В самом деле, чувство возвышенного в природе невоз-
можно мыслить, не связав с ним ту настроенность души,
которая близка настроенности к моральному; и, хотя не-
посредственное удовольствие от прекрасного в природе
также предполагает и культивирует известную широту
образа мыслей, то есть независимость благорасположения
от чисто чувственного наслаждения, — свобода при этом
все-таки представляется в большой степени в игре, чем
подчиненной законному делу, что составляет подлинный
характер человеческой нравственности, где разум должен
подвергнуть чувственность насилию; разница заключается
в том, что в эстетическом суждении о возвышенном это
насилие представляется произведенным самим воображе-
нием в качестве орудия разума.
Поэтому благорасположение к возвышенному в природе

139

________И. КАНТ________
лишь негативно (в прекрасном же оно позитивно), а
именно есть чувство того, что воображение лишается сво-
боды (причем совершено это им самим), ибо оно опре-
деляется целесообразно не по закону эмпирического при-
менения, а по другому закону. Благодаря этому оно по-
лучает расширение и могущество большее, чем то,
которым оно жертвует; однако основание этой мощи ос-
тается скрытым от него самого, тогда как жертву или
лишение, а вместе с ним и причину, которой оно под-
чинено, оно чувствует. Удивление, граничащее со стра-
хом, ужас и священный трепет, охватывающий человека
при виде вздымающихся гор, глубоких бездн с клокочущей
в них водой, мрачных, приглашающих к грустному раз-
думью пустынь и т. д., не есть, если человек ощущает
себя при этом в безопасности, действительный страх, а
лишь попытка переместиться в это состояние воображе-
нием, чтобы почувствовать силу той способности, которая
связывает возбужденное в душе волнение со спокойным
ее состоянием, и таким образом ощутить свое превосход-
ство над природой в нас самих, а тем самым и над
природой вне нас, поскольку она может оказывать влияние
на наше самочувствие. Ибо по закону ассоциации вооб-
ражение делает наше состояние удовлетворенности зави-
симым от физических причин, но именно оно есть по
принципам схематизма способности суждения (следова-
тельно, в подчинении свободе) орудие разума и его идей,
а в качестве такового — могущество, способное утверждать
нашу независимость от влияния природы — снижать до
малого то, что представляется в ней великим, и, таким
образом, полагать абсолютно великое только в своем (субъ-
екта) собственном назначении. Эта рефлексия эстетиче-
ской способности суждения, направленная на то, чтобы
возвыситься до соразмерности разуму (только без опреде-
ленного понятия о нем), все-таки представляет предмет
субъективно целесообразным посредством объективного не-
соответствия между воображением — в его величайшем
расширении — и разумом.
Здесь вообще следует обратить внимание на то, о чем
уже было упомянуто выше, а именно, что в трансцен-
дентальной эстетике способности суждения речь должна
идти только о чистых эстетических суждениях, следова-
тельно, примерами здесь не должны служить те прекрас-
ные или возвышенные предметы природы, которые пред-

140

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
полагают понятие цели; ибо в противном случае целесо-
образность была бы либо телеологической, либо основан-
ной только на ощущениях предмета (наслаждении или
страдании) и, таким образом, в первом случае — не
эстетической, во втором — не чисто формальной целесо-
образностью. Следовательно, называя вид звездного неба
возвышенным, не следует полагать в основу суждения о
нем понятия о мирах, населенных разумными существами,
а светлые точки, которые, как мы видим, покрывают
пространство над нами, — считать солнцами этих существ,
движущимися по весьма целесообразно установленным ор-
битам, а просто видеть звездное небо, огромный всеохва-
тывающий свод; и именно с этим представлением мы
должны связывать возвышенность, которую придает этому
предмету чистое эстетическое суждение. Так же, взирая
на океан, мы не должны мыслить его, исходя из всевоз-
можных обогативших нас знаний (которые не содержатся
в непосредственном созерцании), например как обширное
царство водных существ, как громадный резервуар, кото-
рый, испаряясь, наполняет воздух необходимыми земле
облаками, или как стихию, которая, разделяя части света
друг от друга, вместе с тем делает возможным тесное
общение между ними; ибо все это дает лишь телеологи-
ческие суждения; океан следует воспринимать так, как
это делают поэты, в зависимости от того, каким он пред-
стает в данный момент; если он спокоен — зеркальной
гладью воды, ограниченной только небосводом; если же
он неспокоен — бездной, грозящей все поглотить, но и
в этом случае возвышенным. То же следует сказать о
возвышенном и прекрасном в человеке, глядя на которого
мы не должны обращаться к понятиям целей как опре-
деляющим основаниям суждений о том, для чего суще-
ствуют все его члены, и не допускать, чтобы соответствие
этим целям влияло на наше (тогда уже не чистое) эсте-
тическое суждение; хотя требование, чтобы они не про-
тиворечили этим понятиям, служит, конечно, необходи-
мым условием и эстетического благорасположения. Эсте-
тическая целесообразность есть закономерность
способности суждения в ее свободе. Благорасположение к
предмету зависит от отношения, в которое мы полагаем
наше воображение; необходимо только, чтобы оно и само
по себе поддерживало свободное занятие души. Напротив,
если суждение определяется чем-либо другим, чувствен-

141

________И. КАНТ________
ным ощущением или рассудочным понятием, оно будет,
правда, закономерным, но уже не будет суждением сво-
бодной способности суждения.
Поэтому если говорят об интеллектуальной красоте
или возвышенности, то, во-первых, эти выражения не
вполне правильны, поскольку это — виды эстетических
представлений, которые, если бы мы были только чистыми
интеллигенциями23 (или мысленно приписывали бы себе
это качество), вообще не могли бы в нас присутствовать;
во-вторых, хотя то и другое в качестве предметов ин-
теллектуального (морального) благорасположения, правда,
может быть соединено с благорасположением эстетиче-
ским, поскольку они не основаны на интересе, но вместе
с тем такое соединение затрудняется тем, что они должны
вызывать интерес; а это, чтобы в эстетическом суждении
изображение соответствовало благорасположению, возмож-
но только посредством чувственного интереса, который
связывается с ним в изображении, что повредило бы ин-
теллектуальной целесообразности и лишило бы ее чистоты.
Предмет чистого и безусловного интеллектуального
благорасположения есть моральный закон в его могуще-
стве, которое он осуществляет в нас, властвуя над всеми
предшествующими ему движущими силами души и над
каждой из них в отдельности; а так как это могущество
может эстетически проявиться, собственно говоря, только
в жертвах (что есть лишение, хотя и ради внутренней
свободы, но вместе с тем открывает в нас бездонную
глубину этой сверхчувственной способности с ее уходя-
щими в непредвиденное последствиями), то благораспо-
ложение с эстетической стороны (по отношению к чув-
ственности) негативно, то есть противоречит этому ин-
тересу, рассматриваемое же с интеллектуальной стороны,
оно позитивно и связано с интересом. Из этого следует,
что интеллектуальное само по себе целесообразно (мо-
рально), доброе должно в эстетическом суждении пред-
ставляться не столько прекрасным, сколько возвышенным
и что оно вызывает скорее чувство уважения (презира-
ющего привлекательность), чем любви и доверительной
склонности; происходит это потому, что человеческая
природа достигает соответствия этому доброму не сама
по себе, а лишь посредством насилия, которое разум
совершает над чувственностью. И наоборот, то, что мы
называем возвышенным в природе вне нас или в нас

142

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
(например, известные аффекты), представляется только
как могущество души, способной посредством моральных
принципов подняться над рядом препятствий чувствен-
ности, и тем самым вызывает интерес.
На этом я хотел бы несколько остановиться. Идея
доброго в соединении с аффектом называется энтузиаз-
мом. Это состояние души кажется возвышенным, причем
настолько, что обычно даже утверждают, будто без него
невозможно совершить ничего великого. Однако аффект*
всегда слеп либо в выборе своей цели, либо, даже если
эта цель дана разумом, в ее осуществлении; аффект есть
то душевное движение, которое лишает нас способности
обдумать основоположения, чтобы в соответствии с ними
определить себя. Следовательно, он никоим образом не
может заслужить благорасположение разума. Эстетический
энтузиазм, правда, возвышен, поскольку он есть напря-
жение сил посредством идей, вызывающих порыв души,
который действует сильнее и длительнее, чем импульс
посредством чувственных представлений. Но (что пред-
ставляется странным) даже отсутствие аффектов (apatheia,
phlegma in significatu bono) в душе, следующей своим
неизменным принципам, также, причем в превосходной
степени, возвышенно, потому что оно одновременно имеет
на своей стороне благорасположение чистого разума. Толь-
ко такого рода душевное состояние называется благород-
ным; это выражение применяется и к вещам, например
к зданию, одежде, стилю, манерам и т. п., в тех случаях,
когда они вызывают не столько удивление (аффект при
представлении о новизне, превосходящей ожидание),
сколько восхищение (удивление, не прекращающееся и
при утрате новизны), что происходит, когда идеи непред-
намеренно и безыскусственно совпадают в их изображении
с эстетическим удовлетворением.
Каждый энергичный аффект (возбуждающий сознание
* Аффекты по своей специфике отличны от страстей. Первые
относятся только к чувству; вторые связаны со способностью желать и
представляют собой склонности, которые затрудняют или делают невоз-
можной всякую определимость произвола основоположениями. Первые
бурны и непредвзяты, вторые — продолжительны и обдуманны; так,
неудовольствие в качестве гнева — аффект, в качестве ненависти (жажды
мщения) — страсть. Она никогда и ни при каких обстоятельствах не
может быть названа возвышенной, ибо если в аффекте свобода души
тормозится, то в страсти она устраняется.
143

________И. КАНТ________
того, что наши силы способны преодолеть любое сопро-
тивление — animi strenui24 ) эстетически возвышен, на-
пример, гнев, даже отчаяние (возмущенное, но не ма-
лодушное). В расслабляющем аффекте, превращающем
само стремление противодействовать в предмет неудо-
вольствия (animum languidum25 ), в самом по себе нет
ничего благородного, но он может быть отнесен к пре-
красному чувственного характера. Поэтому растроган-
ность, которая может достигнуть силы аффекта, также
очень различна по своему характеру. Она бывает му-
жественной и бывает нежной. Последняя в тех случаях,
когда она доходит до аффекта, вообще ни к чему не
пригодна; склонность к ней называется сентименталь-
ностью. Сострадание, отвергающее утешение, или то,
которому мы преднамеренно отдаемся, свидетельствует,
если оно касается придуманных бед, представляющихся
посредством обмана фантазии действительными, о мяг-
кой, но вместе с тем слабой душе — в ней есть
прекрасная сторона, она может быть названа склонной
к фантазии, но не преисполненной энтузиазмом. Романы,
слезливые пьесы, плоские нравственные предписания, ко-
торые поверхностно занимаются убеждениями, называе-
мыми (хотя и неправильно) благородными, в действи-
тельности делают сердце слабым и бесчувственным по
отношению к строгому требованию долга, неспособным
ни питать уважение к достоинству человека в нашем
лице, ни к правам людей (нечто совершенно иное, чем
их счастье) и вообще следовать твердым принципам;
даже религиозное учение, призывающее для того, чтобы
снискать милость Божию, к раболепному, низкому по-
ведению и лести, отказывающееся вместо того, чтобы
пробудить в нас смелую решимость, попытаться исполь-
зовать свои силы, которые мы при всей нашей слабости
еще сохраняем, для преодоления дурных склонностей,
от всякого доверия к нашей собственной способности
сопротивляться злу в нас — ложное смирение, усмат-
ривающее единственный способ быть угодным высшему
существу в презрении к себе, в плаксивом лицемерном
раскаянии и в чисто пассивном состоянии души, плохо
согласуется с тем, что можно отнести к красоте, а уж
тем более к возвышенности души.
Но и бурные душевные движения, связывают ли их
под названием назидательности с идеями религии или,

144

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
как относящиеся только к культуре, с идеями, пред-
ставляющими общественный интерес, не могут, какое бы
напряжение воображения они ни вызывали, претендовать
на честь возвышенного изображения, если они не ос-
тавляют в душе такую настроенность, которая, хотя и
косвенным образом, влияет на сознание человеком своей
силы и решимости стремиться к тому, что заключает
в себе чистую интеллектуальную целесообразность (к
сверхчувственному). Ибо в противном случае все эти
виды растроганности превращаются только в своего рода
моцион, к которому охотно прибегают, видя в нем поль-
зу для здоровья. Приятная усталость, которая следует
за такой будоражащей игрой аффектов, создает наслаж-
дение, хорошим самочувствием, вызванным восстановлен-
ным в нас равновесием жизненных сил; в конечном
счете оно не отличается от того, что так нравится
сластолюбцам Востока, заставляющим разминать свое те-
ло, мягко сжимать и сгибать свои мускулы и суставы;
разница лишь в том, что там движущий принцип на-
ходится большей частью в нас, здесь полностью вне
нас. Подчас человек полагает, что проповедь настроила
на высокий лад его душу, между тем в ней ничего не
было построено (не была построена система добрых мак-
сим), или что трагедия сделала его лучше, тогда как
он просто рад, что счастливо избежал скуки. Следова-
тельно, возвышенное всегда должно быть связано с об-
разом мыслей, то есть с максимами, которые способст-
вуют тому, что интеллектуальное и идеи разума обре-
тают превосходство над чувственностью.
Не следует опасаться, что чувство возвышенного ут-
ратит что-либо от такого отвлеченного способа изобра-
жения, которое применительно к чувственному совер-
шенно негативно; ибо воображение, хотя оно и не на-
ходит никакой опоры за пределами чувственного,
ощущает себя безграничным именно благодаря такому
устранению его границ; эта отвлеченность есть, следо-
вательно, изображение бесконечного, которое именно по-
этому может быть только негативным, но при этом
все-таки расширяет душу. Быть может, в иудейской
книге законов нет ничего более возвышенного, чем за-
поведь: Не сотвори себе кумира и никакого изображения
того, что на небе, вверху, и что на земле, внизу, и
что в воде, ниже земли, и т. д. Одна эта заповедь

10—176
145

________И. КАНТ________
может объяснить энтузиазм, который еврейский народ в
эпоху развития своей нравственной культуры испытывал
к своей религии, когда он сравнивал себя с другими
народами; этим может быть объяснена и гордость, вну-
шаемая магометанством. То же относится и к представ-
лению о моральном законе и способности в нас к мо-
ральности. Совершенно напрасно опасение, будто, если
мы лишим ее всего того, что связано с чувствами, в
ней будет содержаться лишь холодное, безжизненное
одобрение без всякой движущей силы или трогательно-
сти; наоборот, там, где чувства больше ничего не видят
перед собой, где остается лишь несомненная неугасимая
идея нравственности, скорее окажется необходимым уме-
рить порыв неограниченного воображения, чтобы не дать
ему возвыситься до энтузиазма, чем, опасаясь бессилия
этих идей, искать помощь в картинах и детских посо-
биях. Поэтому-то власти охотно разрешали щедро снаб-
жать религии подобными атрибутами, пытаясь таким об-
разом избавить своих подданных от усилий, но вместе
с тем и лишить их способности распространять свои
душевные силы за пределы произвольно отведенных им
границ, чтобы, придав им пассивность, легче управлять
ими.
Напротив, чистое, возвышающее душу негативное изо-
бражение нравственности именно потому, что оно лишь
негативное, не ведет к опасной экзальтации, которая
состоит в иллюзии, будто можно увидеть нечто за всеми
границами чувственности, то есть грезить, руководствуясь
принципами (безумствовать на основе разума), ибо непо-
стижимость идеи свободы полностью пресекает путь ко
всякому позитивному изображению; моральный же закон
в нас сам по себе есть достаточно и изначально опреде-
ляющий закон, и он даже не разрешает нам искать оп-
ределяющее основание вне его. Если энтузиазм может
быть сравнен с безумием, то экзальтацию можно сравнить
с безрассудством, причем последнее менее всего совме-
стимо с возвышенным, поскольку оно смешно в своих
бесплодных грезах. В энтузиазме как аффекте воображе-
ние безудержно, в экзальтации как укоренившейся, по-
груженной в себя страсти — оно лишено правил. Пер-
вый — преходящая случайность, которая иногда может
поразить даже самый здравый рассудок, вторая — болезнь,
которая его разрушает.
146

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
Простота (безыскусственная целесообразность) есть
как бы стиль природы в возвышенном, а следовательно,
и стиль нравственности, и — второй (сверхчувственной)
природы; нам известны только ее законы, но мы не в
состоянии созерцанием достичь той сверхчувственной спо-
собности в нас самих, в которой содержится основа этого
законодательства.
Следует также заметить, что, хотя благорасположение
к прекрасному, так же как и благорасположение к воз-
вышенному, не только заметно отличается от других эс-
тетических суждений всеобщей сообщаемостью, но и об-
ретает благодаря этому качеству интерес для общества (в
котором оно может быть сообщено), однако и обособление
от общества считается возвышенным, если оно покоится
на идеях, выходящих за пределы всякого чувственного
интереса. Довольствоваться самим собой, то есть не нуж-
даться в обществе, не будучи при этом нелюдимым, то
есть не избегать общества, есть нечто приближающееся
к возвышенному, подобно каждому преодолению потреб-
ностей. Напротив, избегать людей из мизантропии, не-
навидя их, или из антропофобии (боязни людей), опасаясь
их как врагов, скверно и достойно презрения. Существует,
правда, мизантропия (с недостаточным основанием назы-
ваемая таковой), склонность к которой укореняется с воз-
растом в душе многих благомыслящих людей; в том, что
касается доброжелательности, в ней филантропии доста-
точно, но в результате длительного печального опыта она
далека от того, чтобы люди всегда нравились подобным
мизантропам. Об этом свидетельствует склонность к уеди-
нению, фантастическая мечта провести свою жизнь в от-
даленном поместье или (свойственные молодым людям)
грезы о счастливой жизни в кругу небольшой семьи на
маленьком, неизвестном остальному миру острове — что
столь умело используют романисты и авторы робинзонад.
Неискренность, неблагодарность, несправедливость, ребя-
ческие цели, которые мы считаем важными и великими
и в стремлении достичь которых люди причиняют друг
другу всевозможное зло, — все это настолько противоречит
идее того, чем люди могли бы быть, если бы захотели,
и горячему желанию видеть их лучшими, что, дабы не
возненавидеть их, поскольку любить их невозможно, отказ
от всех радостей общественной жизни представляется лишь
незначительной жертвой. Эта печаль, не по поводу бед,

10*
147

________И. КАНТ________
которые судьба посылает другим (причина этой печали
симпатия), а по поводу тех, в которых люди виновны
сами (такая печаль основана на антипатии в основопо-
ложениях) , возвышенна, поскольку она основана на идеях,
тогда как первая может считаться лишь прекрасной. Столь
же глубокомысленный, сколь основательный Соссюр гово-
рит в описании своего путешествия в Альпах о Бономе,
одной из савойских гор: «Там царит какая-то пошлая
печаль». Следовательно, ему была известна и интересная
печаль, которая возникает при виде пустынной местности,
куда люди охотно бы переселились, чтобы ничего больше
не слышать и не знать о мире, и которая должна быть
все-таки не столь негостеприимна, чтобы предложить лю-
дям крайне тяжелое существование. Я высказываю это
замечание, желая лишь напомнить, что и грусть (не по-
давляющая печаль) может быть отнесена к здоровым аф-
фектам, если она основана на моральных идеях; если
же она основана на симпатии и в качестве таковой вы-
ражает сочувствие, то относится лишь к расслабляющим
аффектам. Цель этого замечания — привлечь внимание
к душевной настроенности, которая возвышенна лишь в
первом случае.
С проведенным здесь трансцендентальным рассмотре-
нием эстетических суждений можно сравнить физиологи-
ческие исследования, разработанные Бёрком и многими
глубокомысленными людьми в нашей среде, чтобы уви-
деть, куда ведет чисто эмпирическое рассмотрение возвы-
шенного и прекрасного. Бёрк*, который по праву может
быть назван самым значительным исследователем в этом
направлении, приходит на этом пути к выводу (с. 223
его труда), «что чувство возвышенного основано на инс-
тинкте самосохранения и на страхе, то есть на страдании;
поскольку оно не доходит до действительного расшатыва-
ния частей тела, оно порождает движения, которые, очи-
щая тонкие или грубые сосуды от опасной или затруд-
няющей их функционирование закупорки, способны воз-
будить приятные ощущения, правда, не удовольствие, а
своего рода приятный трепет, некоторое успокоение, сме-
шанное со страхом». Прекрасное, которое он основывает
* По немецкому переводу его сочинения: Философские исследования
о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного. Рига, Гар-
ткнох, 1773 26.

148

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
на любви (исключая из этого желание), он сводит
(с. 251—252) «к сокращению, расслаблению и вялости
телесных фибр, тем самым к размягчению, растворению,
изнеможению, упадку, угасанию, замиранию от наслаж-
дения». И это объяснение он подтверждает теми случаями,
когда воображение возбуждает в нас чувство прекрасного
и возвышенного, соединяясь не только с рассудком, но и
с чувственным ощущением. В качестве психологических
наблюдений этот анализ феноменов нашей души прекрасен
и дает богатый материал для излюбленных исследований
эмпирической антропологии. Нельзя также отрицать, что
все наши представления, будут ли они объективно только
чувственными или полностью интеллектуальными, субъ-
ективно могут быть связаны с наслаждением или страда-
нием, как бы незаметно это ни было, ибо все они аф-
фицируют чувство жизни и ни одно из них, поскольку
оно есть модификация субъекта, не может быть безраз-
личным; более того, наслаждение и страдание, как ут-
верждал Эпикур, в конце концов всегда телесны, неза-
висимо от того, исходят ли они из воображения или из
рассудочных представлений, так как жизнь без чувства,
воспринимаемого телесным органом, есть лишь сознание
своего существования, но не хорошее или дурное само-
чувствие, то есть ощущение стимулирования или тормо-
жения жизненных сил, ибо душа сама по себе есть це-
ликом жизнь (сам принцип жизни), и препятствия или
стимулы следует искать вне души, но все-таки в самом
человеке, тем самым в соединении с его телом.
Если же благорасположение к предмету полагать пол-
ностью в том, что он доставляет наслаждение привлека-
тельностью или трогательностью, то нельзя ждать от дру-
гого, что он согласится с тем эстетическим суждением,
которое вынесли мы; ибо в этом случае каждый с полным
правом обращается только к своему личному чувству. Но
тогда полностью прекращается и всякая проверка вкуса,
если только не рассматривать пример, который другие
приводят из-за случайного совпадения их суждений, как
веление одобрения, — принцип, которому мы, вероятно,
стали бы противиться, ссылаясь на естественное право
подчинять суждение, непосредственно основанное на соб-
ственном состоянии, своему чувству, а не чувству других.
Следовательно, если суждение вкуса необходимо сле-
дует считать не эгоистическим, а плюралистическим по

149

________И. КАНТ________
своей внутренней природе, то есть само по себе, а не
исходя из примеров, которые приводятся другими в ка-
честве свидетельств их вкуса, если рассматривать его как
достойное того, чтобы каждый был с ним согласен, то в
основе его должен лежать (объективный или субъектив-
ный) априорный принцип, достичь которого невозможно
посредством выявления эмпирических правил изменений
души, ибо они дают лишь знание того, как выносится
суждение, но не предписывают, какое суждение следует
выносить, и притом так, чтобы веление было безусловным,
как это предполагают суждения вкуса, непосредственно
соединяя благорасположение с представлением. Следова-
тельно, эмпирическое рассмотрение эстетических суждений
всегда может служить началом, подготавливающим мате-
риал для более углубленного изыскания; трансценденталь-
ное же исследование этой способности возможно и суще-
ственно связано с критикой вкуса. Ибо без априорных
принципов критики невозможно было бы судить о вкусах
других и выносить о них хотя бы с некоторой видимостью
права одобрительные и уничтожающие суждения.
Дальнейшее об аналитике эстетической способности
суждения содержит
ДЕДУКЦИЯ ЧИСТЫХ ЭСТЕТИЧЕСКИХ СУЖДЕНИЙ
§ 30
ДЕДУКЦИЯ27 ЭСТЕТИЧЕСКИХ СУЖДЕНИЙ
О ПРЕДМЕТАХ ПРИРОДЫ ДОЛЖНА БЫТЬ НАПРАВЛЕНА
НЕ НА ТО, ЧТО МЫ НАЗЫВАЕМ В НЕЙ ВОЗВЫШЕННЫМ,
А ТОЛЬКО НА ПРЕКРАСНОЕ
Притязание эстетического
суждения на общезначимость для каждого субъекта нужда-
ется в качестве суждения, которое должно быть основано
на каком-либо априорном принципе, в дедукции (то есть
легитимации притязания); эта дедукция должна быть при-
соединена к объяснению суждения, когда речь идет о бла-
горасположении или неблагорасположении к форме объек-
та. Таковы суждения вкуса о прекрасном в природе.
В этом случае целесообразность имеет свое основание
в объекте и его форме, хотя эта целесообразность и не
указывает на отношение объекта к другим объектам в
соответствии с понятиями (для познавательного суждения),
150

________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
а вообще касается только схватывания формы в той мере,
в какой она оказывается тождественной способности по-
нятий и способности их изображения (что тождественно
их схватыванию) в душе. Поэтому и по поводу прекрас-
ного в природе можно задать ряд вопросов, которые ка-
саются причины этой целесообразности ее форм; например,
как объяснить, что природа столь расточительно повсюду
насаждает красоту, даже на дне океана, куда очень редко
проникает взор человека (для которого ведь только и
может быть целесообразным прекрасное), и т. п.
Только возвышенное в природе, если мы выносим о нем
чисто эстетическое суждение, не связанное с понятиями со-
вершенства как объективной целесообразности, — ибо в этом
случае оно было бы телеологическим суждением, — может,
будучи совершенно лишенным формы и образа, все-таки рас-
сматриваться как предмет чистого благорасположения и об-
ладать субъективной целесообразностью данного представле-
ния; и тогда возникает вопрос, можно ли требовать для эсте-
тического суждения такого рода, кроме объяснения того, что
в нем мыслится, еще и дедукцию его притязания на какой-ли-
бо (субъективный) априорный принцип.
Ответ на это гласит, что, говоря о возвышенном в
природе, мы выражаемся не вполне правильно и припи-
сывать его следует, по существу, образу мышления или,
вернее, его основанию в человеческой природе. Схваты-
вание лишенного формы и целесообразности предмета слу-
жит лишь поводом осознать это, и мы только пользуемся
предметом таким субъективно целесообразным способом,
но не рассматриваем его как таковой сам по себе и по
его форме (как бы species finalis accepta, non data28 ).
Поэтому наше объяснение суждений о возвышенном в
природе было одновременно и их дедукцией. Ибо, ана-
лизируя в них рефлексию способности суждения, мы об-
наружили целесообразное соотношение познавательных
способностей, которое должно быть априорно положено в
основу способности ставить цели (в основу воли) и поэтому
само априорно целесообразно; а это и составляет дедук-
цию, то есть оправдание притязания подобного суждения
на всеобщую и необходимую значимость.
Следовательно, нам предстоит искать лишь дедукцию
суждений вкуса, то есть суждений о красоте вещей при-
роды, и тем самым решить задачу всей эстетической
способности суждений в целом.
151