§ 31
О МЕТОДЕ ДЕДУКЦИИ СУЖДЕНИЙ ВКУСА
Обязательное требование де-
дукции, то есть подтверждения правомерности суждений
определенного рода, предъявляется лишь тогда, когда суж-
дение притязает на необходимость; это относится и к тому
случаю, когда оно требует субъективной всеобщности, то
есть согласия каждого; между тем оно не познавательное
суждение, а лишь суждение об удовольствии или неудо-
вольствии от данного предмета, то есть выражает притяза-
ние на значимую для всех и каждого субъективную целе-
сообразность, которая не должна основываться на понятиях
вещи, поскольку данное суждение есть суждение вкуса.
Поскольку мы в последнем случае имеем не познава-
тельное суждение — ни теоретическое, которое посредст-
вом рассудка полагает в основу понятие природы вообще,
ни (чистое) практическое, которое полагает в основу в
качестве априорно данного разумом понятие свободы, —
и, следовательно, должны оправдать по его априорной
значимости не суждение, которое представляет, что вещь
есть, и не то, что я должен для создания ее совершить,
то способности суждения надлежит вообще показать только
общезначимость единичного суждения, которое выражает
субъективную целесообразность эмпирического представ-
ления о форме предмета, чтобы объяснить, как возможно,
чтобы предмет нравился только в суждении (без чувст-
венного ощущения или понятия), и что так же, как
суждение о предмете для познания вообще, обладает об-
щими правилами, благорасположение каждого тоже может
считаться правилом для всех остальных.
Если эта общезначимость основана не на собирании
голосов и обращении к другим с вопросом об их способе
ощущения, а как бы на автономии каждого в его суждении
о чувстве удовольствия (от данного представления), то
есть на его собственном вкусе, но при этом не выводится
из понятий, то подобное суждение — а суждение вкуса
в самом деле таково — содержит двоякую логическую
особенность: во-первых, априорную общезначимость, и все-
таки не логическую всеобщность на основе понятий, а
всеобщность единичного суждения; во-вторых, необходи-
мость (которая всегда должна покоиться на априорных
152
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
основаниях), однако не зависящую от априорных доказа-
тельств, представление о которых могло бы превратить
признание, ожидаемое суждением вкуса от каждого, в
вынужденное.
Выявление этих логических особенностей, которые от-
личают суждение вкуса от всех познавательных сужде-
ний, — если мы сначала отвлечемся здесь от всего его
содержания, а именно от чувства удовольствия, и будем
только сравнивать эстетическую форму с формой объек-
тивных суждений, как это предписывает логика, — ока-
жется достаточным для дедукции этой своеобразной осо-
бенности. Мы хотим прежде всего остановиться на этих
характерных свойствах вкуса, пояснив их примерами.
§ 32
ПЕРВАЯ ОСОБЕННОСТЬ СУЖДЕНИЯ ВКУСА
Суждение вкуса определяет
свой предмет как вызывающий благорасположение (как
прекрасный), притязая на согласие каждого, как будто это
суждение объективно.
Сказать: этот цветок прекрасен — равносильно тому, что-
бы повторить за ним его собственное притязание на благорас-
положение каждого. У него нет оснований притязать на то,
что его аромат приятен. Одних этот аромат восхищает, для
других он невыносим. Что же можно еще предположить, если
не то, что красоту следует считать свойством самого цветка,
которое сообразуется не с различием умов и чувств, но из ко-
торого надлежит исходить, чтобы судить о нем? И все же дело
обстоит не так. Ибо суждение вкуса состоит именно в том,
что, называя вещь прекрасной, оно исходит только из тех ее
свойств, благодаря которым она сообразуется со способом на-
шего восприятия.
Сверх того, от каждого суждения, которое должно до-
казать наличие у данного субъекта вкуса, требуется, чтобы
субъект выносил суждения самостоятельно, не пытаясь
сначала эмпирическим путем ознакомиться с суждениями
других и прийти к решению, исходя из того, вызывает
или не вызывает их благорасположение данный предмет,
следовательно, высказал бы свое суждение, не подражая
другим, высказал бы его не потому, что вещь действи-
153
________И. КАНТ________
тельно всем нравится, а высказал его априорно. Можно
было бы предположить, что априорное суждение должно
содержать понятие объекта, для познания которого у него
есть принцип; однако суждение вкуса совсем не основы-
вается на понятиях и вообще не есть познание, а только
эстетическое суждение.
Поэтому уверенность молодого поэта в том, что его
стихотворение прекрасно, не поколеблет ни суждение пуб-
лики, ни мнение друзей; а если он и прислушается к
ним, то не потому, что изменил теперь суждение о своем
стихотворении, а потому, что в своей жажде одобрения
готов — даже если вкус публики плох (во всяком случае,
поскольку он проявился в оценке его творчества) — при-
способиться к общему заблуждению (даже вопреки своему
суждению). Лишь впоследствии, когда в результате дли-
тельного опыта его способность суждения станет более
острой, он добровольно откажется от своего прежнего суж-
дения, так же, как сохранит те суждения, которые пол-
ностью основаны на разуме. Вкус притязает только на
автономию. Превращать же чужие суждения в определя-
ющие основания своего суждения было бы гетерономией.
То, что произведения древних с полным основанием
превозносятся в качестве образцов, а их авторов называют
классическими — уподобляя их некой аристократии среди
писателей, которая дает своим примером правила наро-
ду, — как будто указывает на апостериорные источники
вкуса и опровергает его автономию в каждом субъекте.
Однако с таким же основанием можно было сказать, что
работы античных математиков, которые до сих пор счи-
таются непревзойденными образцами глубочайшей осно-
вательности и высшего изящества в применении синтети-
ческого метода, также свидетельствуют о подражательно-
сти нашего разума и его неспособности с помощью
величайшей интуиции выводить из самого себя посредст-
вом конструирования понятий строгие доказательства. Не
существует такого применения наших сил, каким бы сво-
бодным оно ни было, и даже применения разума (чер-
пающего все свои суждения из общего априорного источ-
ника), которое, если бы каждый субъект начинал просто
с задатков своей натуры и ему не предшествовали бы
попытки других, не привело бы к ошибочным результатам;
деятельность предшественников направлена не на то, что-
бы сделать тех, кто следует за ними, просто подражате-
154
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
лями, но чтобы своими действиями указать им, что они
должны искать принципы в самих себе и идти собствен-
ным, подчас лучшим путем. Даже в религии, где уж
несомненно каждый должен находить правила своего по-
ведения в себе самом, так как он сам отвечает за него
и не может возложить вину за свои ошибки на других,
на своих учителей или предшественников, никогда еще
общие предписания, данные священнослужителями и фи-
лософами или выработанные самостоятельно, не давали
результатов, подобных тем, к которым ведет следование
примеру добродетели или святости; такой пример, изве-
стный из истории, не устраняет автономию добродетели,
возникшую из собственной исконной идеи нравственности
(априорной) и не превращает ее в механизм подражания.
Преемственность, соотносящаяся с актом прошлого, а не
подражание ему — таково правильное определение вли-
яния, которое могут оказывать результаты деятельности
служащего примером созидателя; а это означает только
следующее: черпать из тех же источников, из которых
черпал он, и при этом учиться у своего предшественника
только тому, как это совершать. Из всех способностей и
талантов вкус, поскольку его суждение не может быть
определено понятиями и предписаниями, есть именно то,
что больше всего нуждается в примерах, в том, что в
процессе развития культуры дольше всего встречало одоб-
рение; это ему необходимо, чтобы вновь не впасть в
грубость и не вернуться к элементарности первых опытов.
§ 33
ВТОРАЯ ОСОБЕННОСТЬ СУЖДЕНИЯ ВКУСА
Суждение вкуса не может
быть определено доказательствами, как будто оно чисто
субъективно.
Если кто-либо не находит здание, пейзаж или стихо-
творение прекрасным, то, во-первых, к внутреннему одоб-
рению его не принудят даже сто голосов, восхваляющих
данный предмет. Он может, правда, притвориться, что
ему это тоже нравится, чтобы его не обвинили в отсут-
ствии вкуса; может даже усомниться в том, развил ли
он надлежащим образом свой вкус знанием достаточного
155
________И. КАНТ________
числа предметов известного рода (подобно тому, как че-
ловек, который полагает, что различает вдали лес, тогда
как все остальные видят город, начинает сомневаться в
свидетельстве своего зрения). Однако ему ясно, что одоб-
рение других не дает никакого веского доказательства для
суждения о красоте; что другие могут действительно ви-
деть и наблюдать вместо него, и то обстоятельство, что
многие видели одинаково, может служить для него, по-
лагавшего, что видит иное, достаточным доказательством
для теоретического, тем самым логического суждения; но
то, что нечто понравилось другим, никогда не может
служить основанием для эстетического суждения. Небла-
гоприятное для нас суждение других может, правда, за-
ставить нас задуматься о нашем суждении, но никогда
не убедит нас в его неправильности. Следовательно, не
существует эмпирического доказательства, которое могло
бы принудить кого-нибудь принять определенное суждение
вкуса.
Во-вторых, еще в меньшей степени может априорное
доказательство определить по определенным правилам
суждение о красоте. Если кто-либо читает мне свое сти-
хотворение или ведет на спектакль, который никак не
соответствует моему вкусу, то сколько бы он ни ссылался
на Баттё, Лессинга или более ранних и знаменитых кри-
тиков вкуса и сколько бы ни приводил в доказательство
того, что его стихотворение прекрасно, установленные пра-
вила, пусть некоторые места, именно те, которые мне не
понравились, согласуются с правилами красоты (так, как
они там даны и всеми признаны), я затыкаю уши, от-
казываюсь выслушивать какие бы то ни было доводы и
умствования по этому поводу и скорее допущу, что эти
правила критиков неверны или по крайней мере непри-
менимы для данного случая, чем соглашусь с тем, что
мое суждение должно быть определено априорными дока-
зательствами, ибо это суждение вкуса, а не рассудка или
разума.
По-видимому, это обстоятельство послужило одной из
главных причин того, что способность эстетического суж-
дения получила наименование вкуса. Ведь если кто-либо
перечислит мне все ингредиенты блюда и скажет о каждом
из них, что он мне обычно приятен, а сверх того с
полным основанием отметит полезность такой пищи, —
я останусь глух ко всем этим доводам, пробую приготов-
156
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
ленное блюдо моим языком и моим нёбом и, основываясь
на этом (а не на всеобщих принципах), выношу свое
суждение.
И действительно, суждение вкуса всегда выносится как
единичное суждение об объекте. Рассудок может сделать
его всеобщим, сопоставляя его способность нравиться с
суждениями других; например, все тюльпаны красивы; но
тогда это уже не суждение вкуса, а логическое суждение,
которое делает отношение объекта к вкусу предикатом
вещей определенного типа; только то суждение, посред-
ством которого я нахожу данный отдельный тюльпан кра-
сивым, то есть нахожу, что мое благорасположение к
нему общезначимо, есть суждение вкуса. Эта особенность
состоит в том, что, хотя мое суждение обладает лишь
субъективной значимостью, оно все-таки притязает на
одобрение всех субъектов, будто оно есть покоящееся на
познавательных основаниях объективное суждение, обяза-
тельное вследствие возможности его доказать.
§ 34
ОБЪЕКТИВНЫЙ ПРИНЦИП ВКУСА НЕВОЗМОЖЕН
Под принципом вкуса следо-
вало бы понимать основоположение, под условие которого
можно подвести понятие предмета и затем посредством
умозаключения вывести, что предмет прекрасен. Но это со-
вершенно невозможно. Ибо удовольствие я должен ощутить
непосредственно от представления о предмете и вынудить
у меня это удовольствие посредством болтовни о доказа-
тельствах нельзя. Несмотря на то, что, как утверждает Юм,
критики способны умствовать более правдоподобно, чем по-
вара, судьба тех и других одинакова. Определяющего ос-
нования своего суждения они могут ждать не от убедитель-
ности доказательств, а только от рефлексии субъекта о его
собственном состоянии (удовольствии или неудовольствии),
отказываясь от всех предписаний и правил.
Однако умствовать критики все-таки могут и должны
для того, чтобы исправить и углубить наши суждения
вкуса: им надлежит не пытаться выразить определяющее
основание этого вида эстетических суждений в общей
приемлемой формуле, что невозможно, но исследовать в
157
________И. КАНТ________
этих суждениях познавательные способности и их функции
и показать на примерах их взаимную субъективную це-
лесообразность, о которой выше было сказано, что ее
форма в данном представлении есть красота его предмета.
Следовательно, сама критика вкуса лишь субъективна при-
менительно к представлению, посредством которого нам
дается объект; а именно она есть искусство или наука
подводить под правила взаимное отношение рассудка и
воображения друг к другу в данном представлении (без-
относительно к предшествующему ощущению или поня-
тию), тем самым их согласованность или несогласован-
ность, и определять их применительно к их условиям.
Критика вкуса есть искусство, если показывает это только
на примерах; она — наука, если выводит возможность
такого суждения из природы этих способностей в качестве
познавательных способностей вообще. Здесь мы все время
имеем дело только с критикой вкуса второго рода, с
трансцендентальной критикой вкуса. Ей надлежит развить
и обосновать субъективный принцип вкуса как априорный
принцип способности суждения. Критика вкуса как ис-
кусство пытается лишь применить к суждению о своих
предметах физиологические (здесь психологические), то
есть эмпирические правила, в соответствии с которыми
вкус в самом деле действует (не задумываясь над их
возможностями) и критикует продукты прекрасного ис-
кусства. Критика как наука критикует саму эту способ-
ность судить о них.
§ 35
ПРИНЦИП ВКУСА ЕСТЬ СУБЪЕКТИВНЫЙ ПРИНЦИП
СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ ВООБЩЕ
Суждение вкуса отличается
от логического суждения тем, что последнее подводит пред-
ставление под понятия объекта, первое же вообще не под-
водит его под понятие, так как в противном случае необ-
ходимого всеобщего одобрения можно было бы добиться по-
средством доказательств. Однако суждение вкуса сходно с
логическим суждением в том, что притязает на всеобщность
и необходимость, которые, однако, не основаны на поня-
тиях объекта, следовательно, чисто субъективны. Посколь-
158
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
ку же понятия составляют в суждении его содержание (то,
что относится к познанию объекта), а суждение вкуса не
может быть определено посредством понятий, оно основы-
вается только на субъективном формальном условии суж-
дения вообще. Субъективное условие всех суждений есть
сама способность судить, или способность суждения. Спо-
собность, примененная к представлению, посредством ко-
торого дается предмет, требует согласованности двух спо-
собностей представлений, а именно воображения (для со-
зерцания и объединения его многообразия) и рассудка (для
понятия как представления о единстве этого объединения).
Поскольку здесь в основе суждения не лежит понятие объ-
екта, оно может состоять только в подведении самого во-
ображения (при наличии представления, посредством кото-
рого дан объект) под условия, позволяющие рассудку во-
обще прийти от созерцания к понятиям. Другими словами,
поскольку свобода воображения состоит именно в том, что
оно схематизирует без понятия, то суждение вкуса должно
основываться только на ощущении взаимного оживления
воображения в его свободе и рассудка с его закономерно-
стью, следовательно, на чувстве, которое позволяет судить
о предмете по целесообразности представления (посредст-
вом которого дан предмет) для познавательных способно-
стей в их свободной игре; вкус как субъективная способ-
ность суждения содержит принцип подведения, но не со-
зерцаний под понятия, а способности созерцаний или
изображений (то есть воображения) под способность да-
вать понятия (то есть рассудок), в той мере, в какой первое
в своей свободе согласуется со второй в ее закономерности.
Служить нам путеводной нитью в выявлении закон-
ности этого основания посредством дедукций суждений
вкуса могут лишь формальные особенности суждений этого
рода, то есть поскольку рассматривается только их логи-
ческая форма.
159
________И. КАНТ________
§ 36
О ЗАДАЧЕ ДЕДУКЦИИ СУЖДЕНИЙ ВКУСА
С восприятием можно непос-
редственно связать, образуя познавательное суждение, поня-
тие об объекте вообще, эмпирические предикаты которого со-
держит восприятие, и получить, таким образом, суждение
опыта. В основе его лежат априорные понятия о синтетиче-
ском единстве многообразного в созерцании, позволяющие
мыслить это многообразие как определение объекта; и эти по-
нятия (категории) требуют дедукции, которая была дана в
«Критике чистого разума», благодаря чему и могла быть ре-
шена задача: как возможны априорные синтетические позна-
вательные суждения? Следовательно, эта задача касалась ап-
риорных принципов чистого рассудка и его теоретических
суждений.
Однако с восприятием может быть непосредственно
связано также чувство удовольствия (или неудовольствия),
а также благорасположения, которое сопутствует пред-
ставлению об объекте и служит ему вместо предиката;
таким образом, может возникнуть эстетическое суждение,
которое не есть познавательное суждение. В его основе,
если оно не просто суждение, основанное на ощущении,
а суждение формальной рефлексии, приписывающее это
благорасположение как необходимое каждому, должно ле-
жать нечто в качестве априорного принципа, который
может быть и субъективным (если бы объективный прин-
цип оказался невозможен для суждений такого рода), но
и в качестве такового он нуждается в дедукции, чтобы
можно было понять, как эстетическое суждение способно
притязать на необходимость. На этом основана задача,
которой мы теперь занимаемся: как возможны суждения
вкуса? Эта задача касается априорных принципов чистой
способности суждения в эстетических суждениях, то есть
в таких, где эта способность суждения не должна (как в
теоретических) просто подводить под объективные понятия
рассудка и где она не подчинена закону, а сама есть для
себя, субъективно, предмет и закон.
Данную задачу можно представить и таким образом: как
возможно суждение, которое позволяет нам, исходя только из
собственного удовольствия от предмета, независимо от его
понятия, априорно, то есть не дожидаясь одобрения другого,
160
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
предполагать, что это удовольствие, связанное с представле-
нием о данном объекте, присуще каждому субъекту!
Что суждения вкуса суть синтетические суждения, понять
легко, ибо они выходят за пределы понятия и даже созерца-
ния объекта, добавляя к созерцанию в качестве предиката не-
что, что вообще даже не есть познание, а именно чувство удо-
вольствия (или неудовольствия). Но что они, хотя предикат
(связанное с представлением собственное удовольствие) эм-
пиричен, тем не менее, поскольку они требуют согласия каж-
дого, суть априорные суждения или хотят считаться таковы-
ми, — также содержится уже в самом выражении их притя-
зания; таким образом, задача критики способности суждения
входит в общую проблему трансцендентальной философии;
как возможны априорные синтетические суждения?
§ 37
ЧТО, СОБСТВЕННО, АПРИОРНО УТВЕРЖДАЕТСЯ
В СУЖДЕНИИ ВКУСА О ПРЕДМЕТЕ?
Что представление о предмете
непосредственно связано с удовольствием, может быть восп-
ринято только внутренне и дало бы, если хотеть установить
только это, лишь эмпирическое суждение. Ибо априорно я
не могу связать с каким-либо представлением определенное
чувство (удовольствия или неудовольствия), кроме тех слу-
чаев, когда в разуме лежит в основе априорный принцип,
определяющий волю; тоща удовольствие (в моральном чув-
стве) есть следствие определения воли; именно поэтому его
нельзя сравнивать с удовольствием в суждении вкуса, ибо
оно требует определенного понятия закона; тогда как сужде-
ние вкуса должно быть непосредственно связано только с са-
мим актом суждения, до всякого понятия. Все суждения вку-
са — суждения единичные, потому что они связывают свой
предикат благорасположения не с понятием, а с данным еди-
ничным эмпирическим представлением.
Следовательно, не удовольствие, а общезначимость это-
го удовольствия, которое воспринимается в душе как связан-
ное только с суждением о предмете, априорно представляется
в суждении вкуса как всеобщее априорное правило для спо-
собности суждения, значимое для каждого. Если я утверж-
даю, что воспринимаю предмет и сужу о нем с удовольствием,
я выношу эмпирическое суждение. Но если я называю его
11—176
161
________И. КАНТ________
прекрасным, то есть могу считать, что подобное благораспо-
ложение необходимо должен испытывать каждый, мое сужде-
ние априорно.
§ 38
ДЕДУКЦИЯ СУЖДЕНИЙ ВКУСА
Если утверждается, что в чи-
стом суждении вкуса благорасположение к предмету свя-
зано только с суждением о его форме, то это не что иное,
как субъективная целесообразность формы для способности
суждения, которую мы в душе ощущаем как связанную с
представлением о предмете. Поскольку способность сужде-
ния в отношении формальных правил суждения — без вся-
кой материи (чувственного ощущения или понятия) — мо-
жет быть направлена только на субъективные условия при-
менения способности суждения вообще (не ограниченной ни
особым типом чувственного восприятия, ни особым рассу-
дочным понятием), следовательно, направлена на то субъ-
ективное, которое можно предположить во всех людях (как
необходимое для возможности познания вообще), то соот-
ветствие представления этим условиям способности сужде-
ния можно априорно принять как значимое для каждого.
Другими словами, удовольствие или субъективную целесо-
образность представления для отношения познавательных
способностей в суждении о чувственном предмете вообще
можно с полным правом считать присущими каждому*.
* Чтобы иметь право притязать на всеобщее согласие с суждением,
вынесенным эстетической способностью суждения и покоящимся только
на субъективных основаниях, достаточно допустить: 1) что у всех людей
субъективные условия этой способности в том, что касается отношения
приведенных в действие познавательных способностей для познания во-
обще, одинаковы; это должно соответствовать истине, ибо в противном
случае люди не могли бы сообщать свои представления и даже свои
знания; 2) что суждение принимало во внимание только это отношение
(тем самым только формальное условие способности суждения), и поэ-
тому оно есть чистое суждение, то есть не смешанное ни с понятиями
объекта, ни с ощущениями в качестве определяющих оснований. Если
во втором допущении и совершается ошибка, то это относится только
к неправильному применению права, которое дает нам закон, к особому
случаю, что не снимает само это право.
162
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
Примечание
Эта дедукция так легка пото-
му, что ей нет необходимости обосновывать объективную
реальность понятия; ибо красота — не понятие объекта, и
суждение вкуса — не познавательное суждение. Суждение
вкуса утверждает только, что мы вправе предполагать у
всех людей те субъективные условия способности суждения,
которые мы обнаруживаем у себя, и что мы правильно под-
вели данный объект под эти условия. Но хотя последнее
связано с неизбежными, не присущими логической способ-
ности суждения трудностями (поскольку в ней частный слу-
чай подводят под понятие, в эстетической же способности
суждения — под лишь ощутимое соотношение согласую-
щихся друг с другом в представлении о форме объекта во-
ображения и рассудка, и подведение может здесь легко ока-
заться неверным), этим правомерность притязания эстети-
ческого суждения на общее согласие не умаляется; ибо это
притязание направлено лишь на то, чтобы признать из
субъективных оснований правильность принципа значимой
для каждого. Что же касается трудности и сомнения в пра-
вильности подведения под этот принцип, то это столь же
не подвергает сомнению правомерность притязания на зна-
чимость эстетического суждения вообще, следовательно, его
принципа, как (правда, не так часто и легко возникающее)
неверное подведение логической способностью суждения
под ее принцип не может поставить под сомнение самый
этот принцип, который объективен. Однако если бы вопрос
гласил: как возможно априорно признать, что природа есть
совокупность предметов вкуса? — то решение этого вопроса
относится к телеологии, ибо тоща создание целесообразных
форм для нашей способности суждения следовало бы рас-
сматривать как цель природы, существенно связанную с ее
понятием. Однако правильность такого предположения вы-
зывает серьезное сомнение, тоща как действительность кра-
сот природы открыта для опыта.
11*
163
________И. КАНТ________
§ 39
О СООБЩАЕМОСТИ ОЩУЩЕНИЯ
Если ощущение в качестве ре-
ального в восприятии соотносится с познанием, оно называ-
ется чувственным ощущением, и специфическое в его каче-
стве может быть представлено как сообщаемое всем одина-
ковым образом, если допустить, что каждый обладает таким
же чувством, как мы; но предположить это о чувственном
ощущении безоговорочно нельзя. Ведь тому, кто лишен чув-
ства обоняния, такого рода ощущение сообщено быть не мо-
жет; и даже в том случае, если он не лишен этого чувства,
нельзя быть вполне уверенным в том, что его ощущение от
цветка подобно нашему. Еще более различными следует
представлять себе людей в зависимости от того, приятно или
неприятно им ощущение одного и того же предмета чувств,
и уж совершенно невозможно требовать, чтобы все испыты-
вали удовольствие от одного и того же предмета. Удовольст-
вие такого рода, поскольку оно проникает в душу через чув-
ство и мы, следовательно, остаемся при этом пассивными,
может быть названо удовольствием наслаждения.
Напротив, благорасположение к какому-либо поступку,
вызванное его моральным характером, есть удовольствие не
наслаждения, а самодеятельности и ее соответствия идее на-
значения человека. Это чувство, называемое нравственным,
требует понятий и представляет собой не свободную целесо-
образность, а целесообразность, основанную на законе, и мо-
жет быть всеобще сообщено только через разум и, чтобы удо-
вольствие было у всех однородным, — посредством очень оп-
ределенных практических понятий разума.
Удовольствие от возвышенного в природе в качестве удо-
вольствия умствующего созерцания также, правда, притязает
на всеобщность, но предполагает уже другое чувство, а имен-
но чувство своего сверхчувственного назначения, которое,
каким бы смутным оно ни было, имеет моральную основу. Од-
нако я не вправе предполагать, что другие люди примут это
во внимание и ощутят благорасположение при виде сурового
величия природы (такого благорасположения поистине труд-
но ожидать от восприятия явлений природы, вызывающих,
скорее, страх). Тем не менее, исходя из того, что при каждом
удобном случае следует принимать во внимание упомянутые
164
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
моральные задатки, я могу ждать от каждого и этого благо-
расположения, но лишь посредством морального закона, ко-
торый в свою очередь основан на понятиях разума.
Напротив, удовольствие от прекрасного не есть удоволь-
ствие ни от наслаждения, ни от соответствующей законам де-
ятельности и ни от умствующего созерцания в соответствии
с идеями, а только от рефлексии. Не обладая в качестве ру-
ководящей нити ни целью, ни основоположением, это удо-
вольствие сопровождает обычное схватывание предмета вооб-
ражением как способностью созерцания в его соотношении с
рассудком в качестве способности давать понятия, причем со-
вершается это посредством такого действия способности суж-
дения, которое она совершает при самом обычном опыте; раз-
ница только в том, что здесь она это совершает, чтобы пол-
учить эмпирическое объективное понятие, а там (в
эстетическом суждении) — чтобы воспринять соответствие
представления гармоническому (субъективно-целесообраз-
ному) действию обеих познавательных способностей в их сво-
боде, то есть с удовольствием воспринять состояние, вызван-
ное представлением. Это удовольствие необходимо должно
основываться у каждого на одних и тех же условиях, посколь-
ку они — субъективные условия возможности познания вооб-
ще и поскольку соотношение этих познавательных способно-
стей, требующееся для вкуса, необходимо для обычного здра-
вого рассудка, наличие которого мы можем предполагать у
каждого. Именно поэтому тот, кто выносит суждение вкуса
(если только он в этом сознании не заблуждается и не при-
нимает материю за форму, привлекательность за красоту),
может считать, что субъективная целесообразность, то есть
его благорасположение к объекту, разделяется каждым и что
его чувство всеобще сообщаемо, причем без опосредствования
понятиями.
§ 40
ВКУС КАК СВОЕГО РОДА
SENSUS COMMUNIS
Способность суждения в тех
случаях, когда заметна не столько ее рефлексия, сколько
ее результат, часто называют чувством и говорят о чувстве
истины, чувстве приличия, справедливости и т. д., хотя и
165
________И. КАНТ________
известно, или, во всяком случае, должно быть известным,
что эти понятия не могут корениться в чувстве, а тем бо-
лее, что чувство не обладает ни малейшей способностью
высказывать общие правила, что представление такого рода
об истине, приличии, красоте или справедливости никогда
не могло бы прийти нам в голову, если бы мы не способны
были возвыситься над чувствами до более высоких позна-
вательных способностей. Обычный человеческий рассудок,
который в качестве простого здравого (еще не восприняв-
шего влияние культуры) рассудка считают наименьшим,
чего можно ожидать от того, кто притязает на наименова-
ние человеком, обрел сомнительную честь называться об-
щим чувством (sensus communis), причем слово общий (не
только в нашем языке, где в этом слове действительно за-
ключена двусмысленность, но и в ряде других) понимают
в значении vulgare, как то, что встречается повсюду и об-
ладать чем не является ни заслугой, ни преимуществом.
Между тем под sensus communis следует понимать
идею всеобщего чувства, то есть способности суждения,
мысленно (априорно) принимающего во внимание способ
представления каждого, чтобы, таким образом, исходить
в своем суждении как бы из всеобщего человеческого
разума и избежать иллюзии, которая в силу субъективных
частных условий, легко принимаемых за объективные,
могла бы оказать вредное влияние на суждение. Проис-
ходит это благодаря тому, что свое суждение сопоставляют
с суждениями других, не столько действительными, сколь-
ко возможными, и ставят себя на место другого, абстра-
гируясь от ограничений, которые случайно могут быть
связаны с нашими собственными суждениями; а это в
свою очередь достигается посредством того, что по воз-
можности опускают то, что в представлении есть материя,
то есть ощущение, и обращают внимание лишь на фор-
мальные особенности своего представления или своего со-
зданного представлением состояния. Быть может, эта опе-
рация рефлексии покажется слишком изощренной, слож-
ной, чтобы приписывать ее способности, именуемой нами
общим чувством; однако она лишь кажется таковой, когда
ее выражают в абстрактных формулах; на самом деле
нет ничего более естественного, чем абстрагирование от
привлекательности или трогательности, когда ищут суж-
дение, которое должно служить общим правилом.
Максимы обычного человеческого рассудка, которые мы
166
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
здесь приводим, не относятся, правда, в качестве частей
критики вкуса к рассматриваемой нами теме, но тем не
менее могут пояснить ее основоположения. Эти максимы
таковы: 1. мыслить самостоятельно; 2. мыслить, ставя себя
на место другого; 3. всегда мыслить в согласии с самим
собой. Первая есть максима свободного от предрассудков,
вторая — широкого, третья — последовательного мыш-
ления. Первая — это максима разума, который никогда
не бывает пассивным. Склонность к пассивности разума,
тем самым к его гетерономии, называется предрассудком,
причем самый большой предрассудок из всех возможных
состоит в том, чтобы представлять себе природу, не под-
чиняющейся правилам, введенным рассудком своим суще-
ственным законом в ее основу, то есть суеверие. Осво-
бождение от суеверия называется просвещением*, ибо,
хотя это наименование применимо и к освобождению от
предрассудков вообще, однако в первую очередь (in sensi
eminenti) предрассудком должно было бы назваться суе-
верие, поскольку ослепление, которое порождает суеверие,
более того, которого оно требует как должного, потреб-
ность подчиняться руководству других свидетельствует
прежде всего о пассивном состоянии разума. Что касается
второй максимы мышления, то мы привыкли называть
ограниченным (узким, в отличие от широкого) мышление
тех, чьи таланты недостаточны для значительного исполь-
зования (преимущественно интенсивного). Однако здесь
речь идет не о способности познания, а об образе мыш-
ления, которое может целесообразно использовать эту спо-
собность; сколь бы малы ни были объем и степень при-
родного дара человека, этот образ мыслей всегда свиде-
тельствует о широте мышления, если человек способен
выйти за пределы субъективных частных условий сужде-
ния — тогда как многие как бы скованы ими — и, исходя
из общей точки зрения (которую он может определить,
* Очень скоро обнаруживается, что просвещение, правда in thesi29 ,
легко, но in hypothesi 30 трудно и медленно осуществимо; поскольку не
быть в своем разуме пассивным, но всегда для самого себя законода-
тельным очень легко для человека, стремящегося лишь соответствовать
своей существенной цели и не пытающегося знать то, что превосходит
его рассудок; однако поскольку стремление к такому знанию вряд ли
может быть предотвращено и всегда находится достаточное число людей,
твердо обещающих удовлетворить эту жажду знания, то сохранить или
создать то чисто негативное (которое и составляет собственно просве-
щение) в образе мышления (особенно в общественном) очень трудно.
167
________И. КАНТ________
только становясь на точку зрения других), рефлектирует
о собственном суждении. Третью максиму, а именно по-
следовательного по своему характеру мышления, достиг-
нуть труднее всего и достигнуть ее можно только путем
соединения двух первых максим, после того как в ре-
зультате частого следования им это превращается в навык.
Мы можем сказать: первая из этих максим есть максима
"рассудка, вторая — способности суждения, третья — ра-
зума.
Возвращаясь к прерванному этим эпизодом изложению,
я утверждаю, что вкус с большим правом может быть
назван sensus communis, чем здравый рассудок, а способ-
ность эстетического суждения скорее, чем интеллектуаль-
ная, — общим чувством*, если определять словом «чув-
ство» воздействие рефлексии на душу; ибо тогда под
чувством понимают чувство удовольствия. Вкус можно
было бы даже определить как способность судить о том,
чему наше чувство в данном представлении придает все-
общую сообщаемость без опосредствования понятием.
Умение людей сообщать друг другу свои мысли также
требует соотношения воображения и рассудка, чтобы
присовокупить к понятиям созерцания, а к созерцаниям
понятия, объединяя их в познании; но в этом случае
соответствие обеих душевных сил основано на законах
и подчинено определенным понятиям. Только там, где
воображение в своей свободе пробуждает рассудок, а
рассудок, не прибегая к понятиям, приводит воображение
к правильной игре, представление сообщается не как
мысль, а как внутреннее чувство целесообразного состо-
яния души.
Следовательно, вкус есть способность априорно судить
о сообщаемости чувств, связанных с данным представле-
нием (без опосредствования понятием).
Если можно было бы предположить, что всеобщая со-
общаемость нашего чувства уже сама по себе должна
представлять для нас интерес (однако делать такое за-
ключение, исходя только из свойств рефлектирующей спо-
собности суждения, мы не вправе), то стало бы понятно,
почему чувство в суждении вкуса предполагается у всех
и считается едва ли не обязательным.
* Вкус можно было бы определить как sensus communis aestheticus31,
а обычный здравый рассудок — как sensus communis logicus32 .
168
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
§ 41
ОБ ЭМПИРИЧЕСКОМ ИНТЕРЕСЕ
К ПРЕКРАСНОМУ
Что суждение вкуса, посред-
ством которого нечто признается прекрасным, не должно
иметь своим определяющим основанием интерес, достаточ-
но подробно рассмотрено выше. Однако из этого не следует,
что после того, как оно дано в качестве чистого эстетиче-
ского суждения, с ним не может быть связан интерес. Но
эта связь всегда может быть только опосредствованной, то
есть вкус должен быть сначала представлен соединенным
с чем-то другим, чтобы с благорасположением к одной толь-
ко рефлексии о предмете могло бы быть связано удоволь-
ствие от его существования (в чем и состоит всякий ин-
терес). Ибо здесь в эстетическом суждении применимо то,
что в познавательном суждении сказано (о вещах вообще);
a posse ad esse non valet consequentia33 . Это другое может
быть чем-то эмпирическим, а именно склонностью, свой-
ственной человеческой природе, или чем-то интеллектуаль-
ным, как свойство воли — возможность априорно быть оп-
ределенной разумом: то и другое содержит благорасполо-
жение к существованию объекта и может тем самым дать
основание для интереса к тому, что понравилось уже само
по себе независимо от какого бы то ни было интереса.
Эмпирический интерес прекрасное вызывает только в
обществе; и если считать влечение к обществу естест-
венным для человека, а умение и желание выразить его,
то есть общительность, — необходимым для человека в
качестве предназначенного для общества существа, следо-
вательно, присущим человеческому роду, то и вкус неиз-
бежно будет рассматриваться как способность суждения
обо всем том, посредством чего можно сообщить другому
даже свое чувство, то есть как средство, способствующее
тому, чего требует природная склонность каждого.
Брошенный на пустынном острове человек не стал бы
для самого себя украшать свою хижину или наряжаться,
искать цветы, а тем более сажать их, чтобы украситься
ими; лишь в обществе он заботится не только о том,
чтобы быть просто человеком, но и человеком изысканным
на свой манер (начало цивилизации), ибо таковым счи-
тают того, кто склонен и умеет сообщать свое удовольствие
другим и кого не удовлетворяет объект, если он не ис-
169
________И. КАНТ________
пытывает от него удовольствие вместе с другими людьми.
Каждый ждет и требует также общего внимания к сооб-
щениям всех остальных, как будто основываясь на неком
первоначальном договоре, продиктованном самим челове-
чеством; так, сначала в обществе получает значение и
вызывает большой интерес лишь привлекательное, напри-
мер краски, которыми раскрашивают лицо и тело (року
у карибов, киноварь у ирокезов), или цветы, раковины,
яркие перья птиц; но со временем — и красивые формы
(каноэ, одежды и т. д.), которые сами по себе совершенно
не связаны с удовольствием, то есть с благорасположением,
вызванным наслаждением; пока наконец на высшей точке
цивилизации это не превращается едва ли не в главное
дело утонченной склонности, и ощущения начинают це-
ниться лишь постольку, поскольку они могут быть всем
сообщены; и, хотя удовольствие каждого от подобного
предмета лишь незначительно и само по себе лишено
заметного интереса, идея его всеобщей сообщаемости почти
беспредельно увеличивает его ценность.
Однако этот интерес, опосредствованно связываемый
с прекрасным вследствие склонности людей к общитель-
ности, то есть интерес эмпирический, не имеет здесь
для нас значения; нам важно лишь то, что, пусть даже
опосредствованно, может иметь отношение к априорному
суждению вкуса. Ибо если и в этой форме можно было
бы обнаружить связанный с этим интерес, то вкус от-
крывал бы переход нашей способности суждения от чув-
ственного наслаждения к нравственному чувству; и это
послужило бы не только тому, чтобы мы научились
занимать вкус более целесообразно, но было бы также
представлено как таковое звеном в цепи априорных спо-
собностей человека, от которых должно зависеть все
законодательство. Об эмпирическом интересе к предметам
вкуса и самом вкусе можно сказать, что, поскольку
вкус подчиняется склонности, сколь бы утонченной она
ни была, интерес легко соединяется со всеми склонно-
стями и страстями, достигшими в обществе величайшего
многообразия и высшей ступени, и что интерес к пре-
красному, если данный интерес на этом основан, может
представлять собой лишь очень двусмысленный переход
от приятного к доброму. Нам надлежит исследовать, не
будет ли вкус содействовать такому переходу, если он
взят в своей чистоте.
170
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
§ 42
ОБ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОМ ИНТЕРЕСЕ
К ПРЕКРАСНОМУ
Те, кто, руководствуясь бла-
гами намерениями, стремились направить все виды дея-
тельности людей, к которым их побуждают природные за-
датки, на последнюю цель человечества, а именно на мо-
рально доброе, считали признаком доброго морального
характера проявление интереса к прекрасному вообще. Од-
нако им не без основания возражали, опираясь на опыт,
что виртуозы вкуса не только часто, но даже обычно тще-
славны, упрямы и подвержены пагубным страстям и, по-
жалуй, еще меньше, чем другие, могут притязать на вер-
ность нравственным принципам; создается впечатление, что
чувство прекрасного не только отличается по своей специ-
фике (как это в действительности и есть) от морального
чувства, но что и интерес, который можно связать с ним,
с трудом сочетается с моральным чувством, и, уж во всяком
случае, не посредством внутреннего родства.
Я охотно допускаю, что интерес к прекрасному в ис-
кусстве (сюда я отношу и искусное умение пользоваться
прекрасным в природе для украшения, следовательно, про-
явление тщеславия) никак не может служить доказатель-
ством связанного с морально добрым или даже лишь склон-
ного к нему образа мыслей. Однако вместе с тем я
утверждаю, что непосредственный интерес к красоте при-
роды (не только наличие вкуса, чтобы судить о ней)
всегда служит признаком доброй души и что, если этот
интерес привычен, он указывает, во всяком случае, на
благоприятную для морального чувства душевную настро-
енность в тех случаях, когда сочетается со склонностью
к созерцанию природы. Однако следует помнить, что здесь
я, собственно говоря, имею в виду прекрасные формы
природы, отвлекаясь от привлекательности, которую она
обычно столь щедро с ними связывает, поскольку интерес
к ним, будучи, правда, тоже непосредствен, все-таки эм-
пиричен.
Тот, кто в одиночестве (и не намереваясь сообщать
свои впечатления другим) созерцает прекрасную форму
полевого цветка, птицы, насекомого, восхищаясь ею, любя
ее и желая, чтобы она всегда существовала в природе,
пусть даже ему будет нанесен этим известный вред и,
171
________И. КАНТ________
уж во всяком случае, он не извлечет из этого пользы,
проявляет непосредственный, именно интеллектуальный
интерес к красоте природы. Другими словами, ее продукт
нравится ему не только по форме, ему нравится само его
существование, при этом он не связывает с этим чувст-
венную привлекательность или какую-либо цель.
Однако если обмануть такого любителя прекрасного —
воткнуть в землю искусственные цветы (сделав их совер-
шенно сходными с настоящими) или посадить на ветки
деревьев искусно вырезанных птиц — и он обнаружит
обман, то его непосредственный интерес к ним сразу же
странным образом исчезает, хотя может, пожалуй, воз-
никнуть другой интерес, а именно интерес, связанный с
тщеславным желанием украсить ими свою комнату для
взоров других. Мысль, что эта красота создана природой,
должна сопровождать созерцание и рефлексию, и только
на этой мысли зиждется непосредственный интерес к ней.
В противном случае остается либо чистое суждение вкуса,
лишенное всякого интереса, либо суждение, связанное
только с опосредствованным, а именно относящимся к
обществу, интересом, который уже не может считаться
несомненным признаком морально доброго образа мыслей.
Это преимущество красоты природы перед красотой в
искусстве (даже если последняя превосходит ее по форме),
способность вызывать непосредственный интерес, соответ-
ствует чистому и глубокому образу мыслей всех людей,
культивировавших свое нравственное чувство. Если чело-
век, обладающий достаточным вкусом, чтобы с величай-
шей верностью и тонкостью судить о произведениях пре-
красного искусства, с готовностью покидает помещение,
в котором размещены красивые вещи, питающие тщесла-
вие и доставляющие разного рода радость обществу, и
обращается к красоте природы, чтобы обрести здесь как
бы отраду своему духу в том строе мыслей, полностью
развить который ему никогда не удается, то мы отнесемся
с уважением к его выбору и предположим в нем пре-
красную душу, на что не может притязать ни знаток
искусства, ни любитель, исходя из интереса, питаемого
им к произведениям искусства. Чем же объясняется раз-
личие в оценке двух видов объектов, которые в суждении
вкуса вряд ли стали бы оспаривать друг у друга превос-
ходство?
Мы обладаем способностью выносить эстетическое суж-
172
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
дение о формах без посредства понятий и ощущать бла-
горасположение, которое мы считаем правилом для каж-
дого, причем наше суждение не основано на интересе и
не создает его. С другой стороны, мы обладаем и интел-
лектуальной способностью суждения, которая априорно оп-
ределяет благорасположение к чистым формам практиче-
ских максим (поскольку они пригодны для всеобщего за-
конодательства), которое мы превращаем в закон для
каждого; при этом наше суждение не основывается на
каком-либо интересе, но все-таки создает его. Удоволь-
ствие или неудовольствие называется в первом случае
удовольствием или неудовольствием вкуса, во втором —
морального чувства.
Но поскольку разум заинтересован также в том, чтобы
идеи (непосредственный интерес к которым он возбуждает
в моральном чувстве) имели и объективную реальность,
то есть чтобы в природе обнаруживался хотя бы след
того или намек на то, что в ней содержится какое-либо
основание, позволяющее предполагать закономерное соот-
ветствие ее продуктов нашему независимому от интереса
благорасположению (которое мы априорно признаем за-
коном для каждого, хотя и не можем обосновать это
доказательствами), то разум должен испытывать интерес
к каждому свидетельству природы о такого рода соответ-
ствии; следовательно, душа не может размышлять о кра-
соте природы, не ощущая одновременно интерес. Этот
интерес родствен моральному; и тот, кто ощущает его по
отношению к прекрасному в природе, может ощущать его
лишь постольку, поскольку его интерес был уже до этого
основан на нравственно добром. Следовательно, в том,
кого красота природы непосредственно интересует, можно
предполагать хотя бы склонность к доброй моральной
настроенности.
Иные скажут, это истолкование эстетических сужде-
ний, которое устанавливает их родственность моральному
чувству, слишком учено, чтобы считать его подлинным
прочтением тайнописи, посредством которой природа в
своих прекрасных формах образно говорит с нами. Но,
во-первых, этот непосредственный интерес к прекрасному
в природе действительно нельзя считать обычным; он
свойствен лишь тем, чье мышление либо уже настолько
развито, чтобы быть направлено на доброе, либо пре-
имущественно восприимчиво к развитию; и затем ана-
173
________И. КАНТ________
логия между чистым суждением вкуса, которое, не за-
вися от какого-либо интереса, позволяет ощутить бла-
горасположение и одновременно априорно представляет
его вообще присущим человечеству, с одной стороны, и,
моральным суждением, которое совершает то же, исходя
из понятий, — с другой, свидетельствует и без отчет-
ливого, тонкого и преднамеренного размышления об ус-
тойчивом непосредственном интересе к предмету как пер-
вого, так и второго; разница лишь в том, что в первом
случае этот интерес свободен, во втором — основан на
объективных законах. К этому присоединяется еще вос-
хищение природой, которая проявляет себя в своих пре-
красных продуктах как искусство не только случайно,
но как бы преднамеренно, по законосообразному пред-
писанию и в качестве целесообразности без цели; по-
скольку мы нигде вне нас эту цель не обнаруживаем,
мы, естественно, ищем ее в самих себе, а именно в
том, что составляет последнюю цель нашего бытия —
в моральном предназначении. (Вопрос об основании воз-
можности подобной целесообразности в природе будет
рассмотрен в разделе телеологии.)
Что благорасположение к прекрасному искусству в
чистом суждении вкуса связано с непосредственным ин-
тересом не так, как благорасположение к прекрасной
природе, также нетрудно объяснить. Ибо в искусстве
прекрасное либо такое подражание прекрасной природе,
которое доходит до иллюзии, — тогда оно действует,
как красота природы, за которую ее принимают; либо
это искусство намеренно явно рассчитано на наше бла-
горасположение — тоща благорасположение к такому
произведению основывалось бы, правда, непосредственно
на вкусе, но возбуждало бы лишь опосредствованный
интерес к лежащей в основе причине, то есть к искус-
ству, которое может интересовать только посредством
этой цели, но никогда само по себе. Быть может, ска-
жут, что это происходит и в том случае, когда объект
природы интересует нас своей красотой лишь постольку,
поскольку с ней связывают моральную идею; однако не
это вызывает непосредственный интерес, а свойство при-
роды само по себе, то, что она допускает такую связь,
которая, следовательно, внутренне ей присуща.
Привлекательное в красоте природы, так часто встре-
чающееся как бы слитым с прекрасной формой, отно-
174
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
сится либо к модификациям света (в окраске), либо к
модификациям звука (в тонах). Ибо это — единственные
ощущения, допускающие не только чувственное воспри-
ятие, но и рефлексию о форме этих модификаций
чувств, и, таким образом, как бы служат языком, ко-
торым природа говорит с нами и в котором как будто
заключен высший смысл. Так, белый цвет лилии рас-
полагает, как нам кажется, душу к идеям невинности,
а затем семь цветов в их последовательности — от
красного до фиолетового: 1) к идее возвышенного, 2)
смелости, 3) приветливости, 4) скромности, 5) стойкости
и 6) нежности. Пение птиц сообщает об их радости и
удовлетворенности своим существованием. Так, во всяком
случае, мы толкуем природу, независимо от того, состоит
ли в этом ее намерение. Однако этот наш интерес к
красоте обязательно требует, чтобы это действительно
была красота природы, и совершенно исчезает, как толь-
ко обнаруживается, что это обман и только искусство;
причем исчезает настолько, что даже вкус не находит
в нем больше ничего прекрасного, а зрение — ничего
привлекательного. Что воспевают поэты больше, чем ча-
рующе прекрасное пение соловья в одиноких кустах
тихим летним вечером при мягком свете луны? Однако
известны примеры, когда за неимением такого певца
веселый хозяин вводил в заблуждение своих гостей,
прибывших подышать свежим воздухом в сельской ме-
стности, вызывая их восторг полной иллюзией пения
соловья, которому искусно подражал (с помощью трост-
ника или камыша) скрытый в кустах озорной парень.
Но как только обнаруживается обман, никто не согласен
больше выносить это пение, которое казалось столь оча-
ровательным. Так обстоит дело и с любой другой певчей
птицей. Для того, чтобы мы испытывали непосредствен-
ный интерес к прекрасному, оно должно быть явлением
природы или мы должны считать его таковым; тем
более, когда мы считаем возможным допустить, что по-
добный интерес проявят и другие; действительно, мы
называем грубым и низменным образ мыслей тех, кто
не обладает чувством для восприятия красоты природы
(ибо так мы называем ощущение интереса, вызванного
ее созерцанием) и довольствуется наслаждением чувст-
венными ощущениями, даруемыми трапезой или бутыл-
кой.
175
________И. КАНТ________
§ 43
ОБ ИСКУССТВЕ ВООБЩЕ
1) Искусство отличается от
природы, как делание (facere) от деятельности или дейст-
вования вообще (agere), а продукт или результат искусства
от продукта природы — как произведение (opus) от дейст-
вия (effectus).
Правильнее было бы называть искусством лишь со-
зидание посредством свободы, или произвола, полагаю-
щего в основу своих действий разум. Ибо хотя продукт
пчел (правильно построенные соты) многие склонны на-
зывать произведением искусства, но происходит это толь-
ко по аналогии с ним; как только вспоминают, что
пчелы исходят в своем труде не из соображений соб-
ственного разума, сразу же говорят — это продукт их
природы (инстинкта) и относят его в качестве ис-
кусства к их творцу.
Когда при обследовании торфяного болота находят,
как это часто случается, обтесанный кусок дерева, то
говорят, что это продукт не природы, а искусства; про-
изводящая его причина мыслила определенную цель, ко-
торой он обязан своей формой. Вообще искусство видят
во всем, созданном таким образом, чтобы представление
о нем как его причина предшествовало его действитель-
ности (даже у пчел), без того, чтобы действие этой
причины могло мыслиться; если же что-либо называют
собственно произведением искусства, чтобы отличить его
от действия природы, то под этим всегда понимают
творение человека.
2) Искусство как мастерство человека отличают и
от науки (умение от знания), как практическую спо-
собность от теоретической, как технику от теории (как
землемерное искусство от геометрии). И то, что человек
может сделать, если только знает, что должно быть
сделано, и ему, следовательно, достаточно известно, в
чем должно заключаться желаемое действие, не назы-
вают искусством. Лишь то, что даже при совершенней-
шем знании все-таки не сразу достигается умением,
относится к искусству. Кампер очень точно описывает,
176
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
каким должен быть наилучший башмак, но, конечно, сам
его сшить не мог*.
3) Искусство отличается и от ремесла: первое на-
зывается свободным, второе может называться и опла-
чиваемым искусством. Первое рассматривают как нечто
такое, что только в качестве игры, то есть занятия,
самого по себе приятного, может оказаться (удаться)
целесообразным; второе — как работу, то есть как за-
нятие, само по себе неприятное, привлекательное лишь
своим результатом (например, оплатой), к которому по-
этому можно принуждать. Следует ли считать в цеховой
табели о рангах часовщиков художниками, а кузнецов
ремесленниками, — этот вопрос требует иной точки
зрения и оценки, чем та, которую мы здесь избрали,
а именно соотношения талантов, которые должны лежать
в основе того или другого занятия. Я не буду здесь
говорить о том, не следует ли и некоторые из семи
так называемых свободных искусств относить к наукам,
другие же приравнять ремеслам. Однако полезно напом-
нить, что во всех свободных искусствах все-таки тре-
буется нечто принудительное, или, как это называют,
механизм, без чего дух, который должен быть в искус-
стве свободным и только привносит жизнь в творение,
вообще не имел бы тела и должен был бы полностью
испариться (например, в поэзии — правильность языка
и его богатство, а также просодия и размер стиха);
ведь некоторые новые воспитатели полагают, что они
будут наилучшим образом содействовать свободному ис-
кусству, если устранят в нем всякое принуждение и
превратят его из труда в простую игру.
§ 44
О ПРЕКРАСНОМ ИСКУССТВЕ
Не существует науки о пре-
красном, есть только критика прекрасного; не существует
* В моих краях простолюдин, кода ему предлагают задачу, которую
Колумб решил с яйцом, говорит: это не искусство, это только наука.
Другими словами, если это знать, то можно и сделать, и то же говорят
о мнимом искусстве фокусников. Но что ловкость канатоходца — ис-
кусство, никто отрицать не станет.
12-176
177
________И. КАНТ________
и прекрасной науки, есть лишь прекрасное искусство. Ибо
что касается первой, то надлежало бы научно, то есть по-
средством доказательств, установить, следует ли что-либо
считать прекрасным или нет; суждение о красоте, если бы
оно принадлежало науке, не было бы суждением вкуса. Что
касается второй, то наука, которая в качестве таковой дол-
жна быть прекрасной, нелепость. Ибо в таком случае мы,
требуя в ней как науке оснований и доказательств, услы-
шали бы в ответ преисполненные хорошего вкуса высказы-
вания (bon mots). Принятое выражение прекрасные науки
возникло, без сомнения, только вследствие того вполне пра-
вильного усмотрения, что прекрасному искусству в его со-
вершенстве требуется много знаний, например, знание
древних языков, произведений авторов, считающихся клас-
сическими, знание истории, древности и т. д.; поскольку
эти исторические науки составляют необходимую подготов-
ку и основу прекрасного искусства, а отчасти и потому,
что под этим понимают и знание произведений прекрасного
искусства (красноречия и поэзии), они из-за смешения слов
стали и сами называться прекрасными науками.
Если искусство для познания возможного предмета совер-
шает только необходимые действия, чтобы сделать его дейст-
вительным, то это механическое искусство; если же его не-
посредственная цель — вызвать чувство удовольствия, оно
называется эстетическим искусством. Оно может быть либо
приятным, либо прекрасным. В первом случае цель искусст-
ва состоит в том, чтобы удовольствие сопутствовало представ-
лениям только как ощущениям; во втором случае — чтобы
удовольствие сопутствовало представлениям как видам no-
знания.
Приятные искусства — те, цель которых — только достав-
лять наслаждение; к ним относится то привлекательное, что
может развлечь общество за трапезой: занимательный рас-
сказ, умение вызвать свободную оживленную беседу, настро-
ить шутками и смехом на веселый лад, когда можно, как го-
ворят, многое сболтнуть и никто не отвечает за сказанное, так
как это рассчитано на минутное развлечение, а не на то, что-
бы служить материалом для размышления и повторения.
(Сюда относится также сервировка стола или на больших пи-
рах музыка, которая странным образом создает лишь прият-
ный шум, поднимающий настроение, никто не обращает ни
малейшего внимания на композицию, и музыка лишь способ-
ствует непринужденному разговору с соседом.) Сюда же от-
178
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
носятся всякие игры, единственный смысл которых состоит в
том, чтобы убить время.
Напротив, прекрасное искусство есть способ представ-
ления, сам по себе целесообразный, который, хотя и
лишен цели, тем не менее поднимает культуру душевных
сил для сообщения их обществу.
В самом понятии всеобщей сообщаемости удовольствия
заключено, что данное удовольствие должно быть не удо-
вольствием от наслаждения, возникающего из ощущения,
а удовольствием от рефлексии; таким образом, эстетиче-
ское искусство в качестве прекрасного искусства есть то,
которое руководствуется рефлектирующей способностью
суждения, а не чувственным ощущением.
§ 45
ПРЕКРАСНОЕ ИСКУССТВО ЕСТЬ ТАКОЕ ИСКУССТВО,
КОТОРОЕ ОДНОВРЕМЕННО ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ
НАМ ПРИРОДОЙ
Воспринимая произведение
прекрасного искусства, следует сознавать, что это искусст-
во, а не природа; однако целесообразность его формы все-
таки должна представляться столь свободной от всякого
принуждения произвольных правил, будто оно есть продукт
природы. На этом чувстве свободы в игре наших познава-
тельных способностей, которая должна быть вместе с тем
целесообразной, зиждется то удовольствие, которое только
и может быть всеобще сообщаемо, не основываясь на по-
нятиях. Природа прекрасна, когда она похожа на искусство,
а искусство может быть лишь тогда названо прекрасным,
когда мы сознаем, что это искусство, но вместе с тем ви-
дим, что оно выгладит как природа.
Ибо в общей форме можно сказать, касается ли это
красоты в искусстве или в природе: прекрасно то, что
нравится только при оценке (не в чувственном ощущении
и не посредством понятия). В произведении искусства
всегда заложено определенное намерение что-то создать.
Однако если бы это было просто ощущением (чем-то лишь
субъективным), которое должно сопровождаться удоволь-
ствием, то такое произведение нравилось бы в суждении
лишь посредством чувственного восприятия. Если бы на-
мерение заключалось в том, чтобы создать определенный
12*
179
________И. КАНТ________
объект, то это намерение, осуществленное с помощью
искусства, нравилось бы лишь посредством понятий.
В обоих случаях искусство нравилось бы не просто при
оценке, то есть не как прекрасное, а как механическое
искусство.
Следовательно, целесообразность в продукте прекрас-
ного искусства, будучи преднамеренной, не должна ка-
заться таковой; другими словами, в произведениях пре-
красного искусства мы должны как бы видеть природу,
сознавая при этом, что перед нами произведение искус-
ства. Продуктом природы произведение искусства кажется
благодаря тому, что при всей точности в следовании пра-
вилам, с помощью которых оно только и может стать
тем, чем оно должно быть, оно лишено педантизма, в
нем не сквозит школьная премудрость, то есть нет и
следа того, что художник видел перед своим умственным
взором правило, накладывавшее оковы на его душевные
силы.
§ 46
ПРЕКРАСНОЕ ИСКУССТВО —
ЭТО ИСКУССТВО ГЕНИЯ
Гений — это талант (дар при-
роды), который дает искусству правила. Поскольку талант
как прирожденная продуктивная способность художника
сам принадлежит природе, то можно выразить эту мысль и
таким образом: гений — это врожденная способность души
(ingenium), посредством которой природа дает искусству
правила.
Как бы ни обстояло дело с этой дефиницией, произ-
вольна ли она или соответствует понятию, которое при-
выкли связывать со словом гений (что будет рассмотрено
в последующем параграфе), но уже заранее можно считать
доказанным, что по принятому здесь значению слова пре-
красное искусство необходимо следует рассматривать как
искусство гения.
Ибо каждое искусство предполагает правила, которые
должны быть положены в основание произведения, чтобы
его можно было назвать произведением искусства. Однако
понятие прекрасного искусства не допускает, чтобы суж-
дение о красоте его произведения выводилось из какого-
180
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
либо правила, определяющим основанием которого служит
понятие, то есть чтобы в основу было положено понятие,
которое указывало бы, каким образом это произведение
возможно. Следовательно, прекрасное искусство само не
может измыслить для себя правило, в соответствии с
которым ему надлежит создать свое произведение. Но так
как без предшествующего правила произведение искусства
никогда не может быть названо таковым, то правило
должно быть дано искусству природой субъекта (в част-
ности посредством настроенности его способностей), дру-
гими словами, прекрасное искусство возможно только как
продукт гения.
Из этого явствует, что гений 1) есть талант со-
здавать то, для чего не может быть дано определенное
правило, а не умение создавать то, чему можно нау-
читься, следуя определенному правилу; таким образом,
главным его качеством должна быть оригинальность. 2)
Поскольку возможна и оригинальная бессмыслица, про-
дукты гения должны быть одновременно образцом, то
есть служить примером; тем самым, хотя сами они
возникли не в результате подражания, они должны слу-
жить для этой цели другим, то есть служить руковод-
ством или правилом суждений. 3) Гений сам не может
описать или научно обосновать, как он создает свое
произведение — он дает правила подобно природе; по-
этому создатель произведения, которым он обязан своему
гению, сам не ведает, как к нему пришли эти идеи,
и не в его власти произвольно или планомерно приду-
мать их и сообщить другим в таких предписаниях, ко-
торые позволили бы им создавать подобные произведе-
ния. (Поэтому, вероятно, слово гений есть производное
от genius, своеобразного, данного человеку при рождении,
охраняющего его и руководящего им духа, который и
внушает ему эти оригинальные идеи.) 4) Посредством
гения природа предписывает правила не науке, а ис-
кусству, и это лишь постольку, поскольку оно должно
быть прекрасным искусством.
181
________И. КАНТ________
§ 47
ПОЯСНЕНИЕ И ПОДТВЕРЖДЕНИЕ
ДАННОГО ВЫШЕ ТОЛКОВАНИЯ ГЕНИЯ
В том, что гений следует пол-
ностью противополагать духу подражания, согласны все. По-
скольку же учение есть не что иное, как подражание, то ве-
личайшую способность, восприимчивость (понятливость)
как таковую нельзя считать гением. Однако даже если чело-
век мыслит или творит самостоятельно, а не только воспри-
нимает то, что мыслили другие, более того, открывает что-
либо в искусстве и науке, то и это еще недостаточное осно-
вание, чтобы называть такой (подчас великий) ум гением (в
отличие от того, кого называют глупцом, ибо он способен
только учиться и подражать), так как этому тоже можно на-
учиться, следовательно, достигнуть естественным путем ис-
следования и размышления в соответствии с правилами, что
по своей специфике не отличается от того, что может быть
достигнуто с помощью прилежания и посредством подража-
ния. Так, всему тому, что Ньютон изложил в своем бессмер-
тном труде о началах философии природы, — сколь ни ве-
лик должен был быть ум, способный открыть подобное, —
все-таки можно научиться; но невозможно научиться вдох-
новенно создавать поэтические произведения, как бы под-
робны ни были предписания стихосложения и как бы превос-
ходны ни были образцы. Причина заключается в том, что
Ньютон мог сделать совершенно наглядными и предназна-
ченными для того, чтобы следовать им, все свои шаги от пер-
вых начал геометрии до своих великих и глубоких откры-
тий — и не только самому себе, но и любому другому; меж-
ду тем ни Гомер, ни Виланд не может сказать, как
возникают и сочетаются в его сознании полные фантазии и
вместе с тем глубокие идеи, потому что он сам этого не зна-
ет, а следовательно, и не может научить этому другого34
Таким образом, в науке величайший первооткрыватель от-
личается от старательного подражателя и ученика лишь сте-
пенью; от того же, кого природа наградила даром создавать
прекрасные произведения искусства, он отличается по своей
специфике. Однако это отнюдь не умаляет заслуги тех вели-
ких мужей, которым человеческий род столь многим обязан,
хотя они и отличаются от любимцев природы, обладающих
талантом в области прекрасного искусства. Именно в том,
что талант ученых направлен на достижение все более рас-
182
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
тущего совершенства в знании и связанной с ним пользы, а
также на обучение этим знаниям других, заключается боль-
шое преимущество их по сравнению с теми, кто удостоился
чести называться гением; ибо для гениев искусство где-ни-
будь останавливается, наталкиваясь на рубеж, преступить
который оно не может — вероятно, он давно уже достигнут
и отодвинут быть не может; к тому же такое умение не со-
общается, оно дается каждому непосредственно природой,
следовательно, с ним умирает, пока природа когда-нибудь
вновь не одарит таким же талантом другого, которому ну-
жен лишь пример, чтобы подобным же образом применить
свой осознанный им талант.
Так как дар природы в искусстве (в качестве прекрас-
ного искусства) должен дать правило, то возникает вопрос,
каково же это правило? Оно не может быть выражено в
формуле и служить предписанием, ибо тогда суждение о
прекрасном могло бы определяться в понятиях; правило
должно быть выведено из деяния, то есть из произведения,
которое будет служить другим для проверки их таланта —
образцом не для подделывания, а для подражания. Объ-
яснить, как это возможно, трудно. Идеи художника про-
буждают близкие идеи у его ученика, если природа ода-
рила его способностями души в сходной пропорции. По-
этому образцы прекрасного искусства служат
единственным средством передать эти идеи потомству —
простым описанием этого достичь невозможно (особенно
в области искусства слова), — да и здесь классическими
могут стать лишь те описания, которые выражены на
древних, мертвых, сохранившихся только в науке языках.
Несмотря на то, что механическое искусство и пре-
красное искусство — первое как искусство просто приле-
жания и обучения, второе как искусство гения — сильно
отличаются друг от друга, не существует прекрасного
искусства, в котором в качестве существенного условия
не присутствовало бы нечто механическое, что можно
понять и чему надлежит следовать по правилам; таким
образом, что-то от школьного обучения составляет суще-
ственное условие искусства. Ибо в художественном твор-
честве необходимо мыслить нечто как цель, в противном
случае произведение нельзя будет отнести к искусству,
оно было бы просто продуктом случая. Но для того, чтобы
подчинить произведение какой-либо цели, нужны опреде-
ленные правила, от которых не следует отступать. По-
183
________И. КАНТ________
скольку оригинальность таланта составляет существенное
(но не единственное) свойство гения, легкомысленные лю-
ди полагают, что заставят с наибольшей вероятностью
видеть в них расцветающих гениев, если откажутся от
принудительности всех школьных правил, считая, что луч-
ше гарцевать на норовистой лошади, чем на объезженной.
Гений может дать лишь богатый материал для произве-
дений прекрасного искусства, его обработка и форма тре-
буют воспитанного школой таланта, способного использо-
вать этот материал таким образом, чтобы он устоял перед
способностью суждения. Если же кто-либо говорит и судит
наподобие гения даже в делах, требующих самого тща-
тельного исследования разума, то это уже просто смешно;
и право, не знаешь, кто более смешон — фокусник ли,
напускающий такой туман, что судить о чем-либо отчет-
ливо уже невозможно, но зато можно беспрепятственно
воображать что угодно, или публика, простосердечно по-
лагающая, будто ее неспособность ясно понять» и вникнуть
в чудо совершаемого объясняется тем, что ее забрасывают
огромными массами новых истин, по сравнению с кото-
рыми детали (ясное объяснение и проверка основополо-
жений в соответствии со школьными правилами) пред-
ставляются ей не более чем дилетантством.
§ 48
ОБ ОТНОШЕНИИ ГЕНИЯ К ВКУСУ
Для суждения о прекрасных
предметах как таковых требуется вкус, для самого же пре-
красного искусства, то есть для создания подобных предме-
тов, требуется гений.
Если рассматривать гений как талант к прекрасному
искусству (в чем и состоит, собственно, значение этого
слова) и пытаться расчленить его на способности, соче-
тание которых необходимо, чтобы составить подобный та-
лант, надо прежде всего точно определить различие между
красотой природы, суждение о которой требует только
вкуса, и красотой в искусстве, возможность которой (на
что в суждении о подобном предмете также следует об-
ратить внимание) требует гения.
Красота в природе — это прекрасная вещь; красота в
искусстве — прекрасное представление о вещи.
184
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
Для того, чтобы судить о красоте в природе как та-
ковой, мне не надо сначала иметь понятие о том, чем
должен быть этот предмет; другими словами, мне нет
необходимости знать материальную целесообразность
(цель); в суждении нравится сама форма как таковая без
знания цели. Но если предмет дан как произведение
искусства и в качестве такового должен быть признан
прекрасным, то, поскольку искусство всегда предполагает
в причине (и ее каузальности) цель, сначала в основу
должно быть положено понятие о том, какой должна быть
эта вещь, и так как соответствие многообразного в вещи
внутреннему ее назначению как цели есть совершенство
вещи, то в суждении о красоте в искусстве одновременно
должно быть принято во внимание и совершенство вещи,
тоща как в суждении о красоте природы (как таковой)
подобный вопрос даже не возникает. Правда, в суждении
об одушевленных предметах природы, например, человека
или лошади, обычно, когда судят об их красоте, прини-
мают во внимание и объективную целесообразность; но
это уже не чисто эстетическое суждение, не просто суж-
дение вкуса. В этом суждении природа уже рассматрива-
ется не такой, какой она являет себя в качестве искусства,
а поскольку она действительно есть искусство (хотя и
сверхчеловеческое); телеологическое суждение служит эс-
тетическому основой и условием, и эстетическое суждение
должно принимать это во внимание. В таком случае, —
если, например, говорят: «Это красивая женщина» — мыс-
лят не что иное, как: природа прекрасно выражает в ее
образе цели женского телосложения; ибо для того, чтобы
предмет мыслился подобным образом посредством логиче-
ски обусловленного эстетического суждения, надлежит
иметь в виду не только форму, но и понятие.
Превосходство прекрасного искусства заключается
именно в том, что оно изображает прекрасными вещи,
которые в природе уродливы и отталкивающи. Ужасы,
болезни, опустошения, войны и т. п. могут быть прекрасно
описаны как вредные явления, даже изображены на кар-
тине. Лишь один вид уродства не может быть представлен
соответственно его виду в природе, не уничтожая всякое
эстетическое благорасположение, то есть красоту в искус-
стве — это уродство, вызывающее отвращение. Ибо по-
скольку в этом странном, основанном только на вообра-
жении ощущении предмет представлен так, будто он на-
185
________И. КАНТ________
пришивается на наслаждение, тогда как мы всеми силами
препятствуем этому, то представление об этом предмете
как предмете искусства больше не отличается в нашем
ощущении от его природы и поэтому не может считаться
прекрасным. Так, ваяние, поскольку в его творениях ис-
кусство почти уподобляется природе, исключило непос-
редственное изображение уродливых предметов и поэтому
позволяет изображать, например, смерть (в виде прекрас-
ного гения), воинскую доблесть (в виде Марса) посред-
ством аллегории или атрибутов, которые выглядят при-
влекательно, то есть изображать предмет лишь косвенно
посредством толкования разума, а не только для эстети-
ческого суждения.
Все сказанное относится к прекрасному представлению
о предмете; оно, собственно говоря, есть лишь форма
представления понятия, посредством которой понятие ста-
новится всеобще сообщаемым. Для того, чтобы придать
эту форму произведению прекрасного искусства, достаточ-
но вкуса, с которым, развив и направив его на ряде
примеров, художник сопоставляет свое творение и после
многих мучительных попыток обрести благорасположение
находит наконец ту форму, которая ему нужна; следова-
тельно, эта форма — не дело вдохновения или свободного
порыва душевных сил, а результат длительного, даже
изнурительного стремления к такому совершенствованию,
которое позволит придать ей соответствие с мыслью, не
нанося при этом ущерба свободе в игре душевных сил.
Вкус есть лишь способность суждения, а не продук-
тивная способность; и поэтому то, что ему соответствует,
не есть произведение прекрасного искусства — оно может
быть также продуктом полезного и механического искус-
ства или даже науки, созданным по определенным пра-
вилам, которым можно научиться и которым надлежит
строго следовать. Привлекательная же форма, которую
придают этому продукту, — не более, чем средство со-
общаемости и как бы манера представления, по отношению
к которой еще сохраняется известная свобода, хотя этот
продукт и связан с определенной целью. Так, требуют,
чтобы столовый прибор или моральный трактат, даже
проповедь имели форму прекрасного искусства, но не
казались при этом вычурными; однако это еще не осно-
вание для того, чтобы называть их творениями прекрасного
искусства. К нему относят стихотворение, музыкальное
186
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
произведение, картинную галерею и т. п., но и в том,
что должно быть творением прекрасного искусства, часто
обнаруживается гений, лишенный вкуса, или вкус, ли-
шенный гения.
§ 49
О СПОСОБНОСТЯХ ДУШИ,
ОБРАЗУЮЩИХ ГЕНИЙ
О некоторых произведениях,
которые должны были бы, хотя бы отчасти, представлять со-
бой прекрасное искусство, говорят, что они лишены духовно-
сти, хотя с точки зрения вкуса в них нет ничего вызываю-
щего возражения. Стихотворение может быть очень милым
и элегантным, но дух в нем отсутствует. Рассказ — точен и
правилен, но лишенным духовности. Торжественная речь —
основательной и вместе с тем изящной, но лишенной духов-
ности. Разговор — часто достаточно занимателен, но дух в
нем отсутствует; даже о женщине говорят: она красива, раз-
говорчива и благопристойна, но в ней отсутствует дух. Что
же здесь понимают под духом?
Дух в эстетическом смысле — это оживляющий прин-
цип в душе. То, посредством чего этот принцип оживляет
душу, материал, который он для этого использует, есть
то, что целесообразно приводит душевные способности в
движение, то есть в такую игру, которая сама себя под-
держивает и сама укрепляет необходимые для этого силы.
Я утверждаю: этот принцип есть не что иное, как
способность изображения эстетических идей; под эстети-
ческой идеей я понимаю такое представление воображе-
ния, которое заставляет напряженно думать без того, что-
бы ему могла быть адекватна какая-либо определенная
мысль, то есть понятие; поэтому язык никогда не может
полностью выразить и сделать понятным это представле-
ние. Легко заметить, что эта идея как бы находится в
обратном соответствии (pendant) с идеей разума, пред-
ставляющей собой понятие, которому никогда не может
быть адекватно созерцание (представление воображения).
Воображение (в качестве продуктивной способности по-
знания) очень могущественно в создании как бы другой
природы из материала, который ей дает действительная
187
________И. КАНТ________
природа. Мы предаемся ему, когда опыт представляется
нам слишком будничным, переделываем опыт, правда, по
все еще аналогичным законам, однако и по принципам,
находящимся выше, в разуме (они столь же естественны
для нас, как те, посредством которых рассудок схватывает
эмпирическую природу); при этом мы чувствуем себя
свободными от закона ассоциации (присущего эмпириче-
скому применению этой способности); ибо, хотя природа
дает нам материал согласно данному закону, этот материал
может быть переработан нами в нечто совершенно другое,
а именно в то, что превосходит природу.
Подобные представления воображения можно называть
идеями: отчасти потому, что они по крайней мере стре-
мятся к чему-то находящемуся за пределами опыта и,
таким образом, пытаются приблизиться к изображению
понятий разума (интеллектуальные идеи), что придает им
видимость объективной реальности; с другой стороны, и
это главное, потому, что им в качестве внутренних со-
зерцаний не может быть полностью адекватным никакое
понятие. Поэт решается представить в чувственном облике
идею разума о невидимых сущностях — царство блажен-
ных, преисподнюю, вечность, сотворение мира и т. п. —
или то, примеры чего, правда, даны в опыте, но что
выходит за его пределы, например, смерть, зависть и все
пороки, а также любовь, славу и т. д. сделать их с
помощью воображения, которое стремится следовать при-
меру разума в достижении величайшего, чувственно вос-
принимаемыми в полноте, примера которой нет в природе;
собственно говоря, только в поэзии эта способность эсте-
тических идей может проявиться в полной мере. Рассмот-
ренная же сама по себе, эта способность есть, по существу,
только талант (воображения).
Если под понятие подводится представление воображе-
ния, которое необходимо для изображения, но само по
себе требует такого глубокого мышления, которое никогда
не может быть охвачено определенным понятием, тем
самым безгранично расширяет само понятие эстетически,
то воображение действует при этом творчески и приводит
в движение способность интеллектуальных идей (разум),
а именно заставляет мыслить по поводу этого представ-
ления (хотя это относится к понятию предмета) больше,
чем могло бы быть постигнуто и уяснено в нем.
Те формы, которые не составляют самого изображения
188
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
данного понятия, а выражают в качестве дополнительных
представлений воображения лишь связанные с ним след-
ствия и его родственность другим понятиям, называют
атрибутами (эстетическими) предмета, чье понятие как
идея разума не может быть изображено адекватно. Так,
орел Юпитера с молнией в когтях — атрибут могущест-
венного владыки неба, а павлины — прекрасной влады-
чицы неба. Эти атрибуты не представляют, подобно ло-
гическим атрибутам, то, что заключено в наших поня-
тиях о возвышенности и величии творения, они отражают
нечто другое, что дает воображению повод распростра-
ниться на множество родственных понятий, которые по-
зволяют мыслить большее, чем может быть выражено в
понятии, определенном словами; они дают эстетическую
идею, которая служит идее разума вместо логического
изображения, в сущности же для того, чтобы оживить
душу, открывая ей необозримую область родственных
представлений. Прекрасное искусство применяет это не
только в живописи и ваянии (где обычно употребляется
термин «атрибуты»); поэзия и ораторское искусство также
заимствуют дух, оживляющий их слова, у эстетических
атрибутов предметов, сопутствующих логическим атрибу-
там и придающих изображению размах, который застав-
ляет мыслить больше, хотя и в неразвитом виде, чем
может быть охвачено понятием, то есть определенным
словесным выражением. Ограничусь для краткости лишь
несколькими примерами.
Если великий король в одном из своих стихотворений го-
ворит: «Уйдем из жизни без ропота и ни о чем не жалея, ибо
мы оставляем мир, осыпанный благодеяниями. Так солнце,
завершив свой дневной путь, освещает мягким светом небо,
и последние лучи, которые оно посылает в эфир, — это его по-
следние вздохи на благо мира»35 , то этими сказанными на
склоне лет словами он оживляет свою космополитическую в
ее настроенности идею атрибутом, который воображение (вы-
зывая безоблачным вечером в душе воспоминание о прелести
прекрасного летнего дня) соединяет с этим представлением и
который пробуждает множество ощущений и дополнитель-
ных представлений, не находящих своего выражения. С дру-
гой стороны, даже интеллектуальное понятие может в свою
очередь служить атрибутом чувственного представления и
оживить его идеей сверхчувственного; но только в том случае,
если для этого использовано то эстетическое, которое субъек-
189
________И. КАНТ________
тивно связано с сознанием сверхчувственного. Так, напри-
мер, поэт, описывая прекрасное утро, говорит: «Солнце про-
глянуло, как покой проглядывает из добродетели»36 . Созна-
ние добродетели, даже в том случае, если только мысленно
стать на точку зрения добродетельного человека, наполняет
душу множеством возвышенных и успокоительных чувств и
открывает безграничную перспективу радостного будущего,
которое полностью не могут выразить слова, соответствую-
щие определенному понятию*.
Одним словом, эстетическая идея есть присоединенное
к данному понятию представление воображения, связанное
в свободном его применении с таким многообразием ча-
стичных представлений, что выражение, которое обозна-
чало бы определенное понятие для него, найдено быть не
может; следовательно, оно позволяет примыслить к поня-
тию много неизреченного; чувство этого неизреченного
оживляет познавательную способность и связывает дух с
языком как просто буквой.
Таким образом, способности души, соединение которых
(в определенном соотношении) составляет гений, — это
воображение и рассудок. Но так как в применении для
познания воображение находится под властью рассудка и
подчинено ограничению, чтобы соответствовать его поня-
тию, а в эстетическом отношении оно свободно и может
сверх согласованности с понятием дать — правда, непред-
намеренно — богатый содержанием, хотя и неразвитый
материал для рассудка, который тот в своем понятии не
принимал во внимание и который он применяет не столько
объективно для познания, сколько субъективно для ожив-
ления познавательных способностей, следовательно, кос-
венно все-таки для познания, — то гений заключается,
собственно говоря, в счастливом сочетании, которое нельзя
обрести в науке или достигнуть прилежанием и которое
позволяет найти идеи для данного понятия, а также вы-
разить их таким образом, чтобы вызванная этим душев-
* Быть может, никогда не было сказано ничего более возвышенного
или не была более возвышенно выражена мысль, чем в надписи на
храме Исиды (матери-природы): «я все, что есть, что было и что будет,
и никто из смертных не поднимал моего покрывала». Зегнер использовал
эту идею в виде глубокомысленной, предпосланной его учению о природе
виньетки, чтобы заранее внушить ученику, которого он намеревался
ввести в этот храм, священный трепет, способный настроить его душу
на торжественное внимание.
190
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
ная настроенность могла быть как сопутствующая понятию
сообщена другим. Такой талант и есть, собственно говоря,
то, что называют духом; ибо выразить неизреченное в
состоянии души при известном представлении и сделать
его всеобще сообщаемым — будь то на языке живописи
или пластики — требует способности схватывать быстро
исчезающую игру воображения и придавать ей единство
в понятии (именно поэтому оригинальном и вместе с тем
предоставляющем новое правило, не следующее из пред-
шествующих принципов или примеров), которое может
быть сообщено без принуждения правилами.
* * *
Возвращаясь после этого анализа к данному выше объ-
яснению того, что называют гением, мы обнаруживаем:
во-первых, что гений — это талант к искусству, а не к
науке, где первое место должны занимать и определять
совершаемые действия хорошо известные правила; во-вто-
рых, что в качестве таланта к искусству гений предпо-
лагает определенное понятие о произведении как цели, а
тем самым — рассудок, но вместе с тем и представление
(хотя и неопределенное) о материале, то есть о созерца-
нии, для изображения этого понятия, — следовательно,
отношение воображения к рассудку; в-третьих, что гений
проявляется не столько в осуществлении намеченной цели,
в изображении определенного понятия, сколько в изло-
жении или выражении эстетических идей, содержащих
богатый материал для данной цели, и тем самым пред-
ставляет воображение в его свободе от всякого подчинения
правилам, но тем не менее целесообразным для изобра-
жения данного понятия; и, наконец, в-четвертых, что
непринужденная, непреднамеренная, субъективная целесо-
образность в свободном соответствии воображения законо-
мерности рассудка предполагает такое соотношение и на-
строенность этих способностей, к которым не ведет ни-
какое следование правилам, будь то науки или
механического подражания, но может создать лишь при-
рода субъекта.
В соответствии с указанными предпосылками гений
есть служащая образцом оригинальность природного дара
субъекта в его свободном использовании своих познава-
тельных способностей.
Таким образом, произведение гения (то, что в этом
191
________И. КАНТ________
произведении следует приписать гению, а не возможному
обучению или школе) — пример не для подражания (ибо
тогда было бы утрачено то, что есть в произведении гений
и составляет дух творения), а для следования ему другого
гения, в котором благодаря этому пробуждается чувство
собственной оригинальности, позволяющей ему осуществ-
лять в искусстве свободу от правил таким образом, что
искусство само получает новое правило, благодаря чему
талант становится образцом. Но поскольку гений — лю-
бимец природы и его следует считать редким явлением,
то его пример служит для других способных людей шко-
лой, то есть методическим руководством по правилам, в
той мере, в какой их удалось извлечь из произведений
его духа и их своеобразия; для них прекрасное искусство
есть подражание, для которого природа дала правило через
посредство гения.
Однако такое подражание становится обезьянничанием,
если ученик повторяет все, даже то уродливое, что гений
вынужден был допустить, потому что устранить это было
невозможно, не ослабляя идею. Подобное дерзание может
считаться заслугой только гения; ему разрешена известная
смелость выражения и вообще ряд отклонений от общих
правил; но этому отнюдь не следует подражать, само по
себе оно остается ошибкой, которой надо избегать; она
составляет как бы привилегию гения, ибо от робкой ос-
мотрительности пострадала бы неподражаемость его ду-
ховного порыва. Другой вид обезьянничанья — манер-
ность; это подражание только своеобразию (оригиналь-
ности) как таковому, стремление по возможности
отдалиться от подражателей, не обладая при этом талан-
том, позволяющим служить образцом. Существуют два
способа (modus) изложения своих мыслей, один из них
называется манерой (modus aestheticus), другой — методом
(modus logicus); они отличаются друг от друга тем, что
первый руководствуется только чувством единства в из-
ложении, второй же следует в этом определенным прин-
ципам. Для прекрасного искусства значим лишь первый
способ. Манерным произведение искусства называется
лишь в том случае, если художник стремится к тому,
чтобы выражение его идеи было особенным, и не сооб-
разует его с соответствием идее. Кичливость (напыщен-
ность) и аффектация, направленные только на то, чтобы
отличаться от обычного (но не обладая при этом духом),
192
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
подобны поведению человека, о котором говорят, что он
сам себя слушает, или того, кто стоит и движется, как
на сцене, стараясь привлечь к себе внимание, что всегда
выдает дилетанта.
§ 50
О СВЯЗИ ВКУСА С ГЕНИЕМ
В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ПРЕКРАСНОГО ИСКУССТВА
Если спрашивается, что важ-
нее в произведениях прекрасного искусства — проявление
гения или вкуса, то это равносильно вопросу, что имеет в
них большее значение — воображение или способность суж-
дения. Поскольку искусство при наличии в нем гения заслу-
живает быть названным вдохновенным и только при нали-
чии вкуса прекрасным искусством, то последнее, во всяком
случае в качестве необходимого условия (conditio sine qua
non), — главное, на что следует обращать внимание в суж-
дении об искусстве как прекрасном. Богатство и оригиналь-
ность идей необходимы не столько для красоты, сколько для
соответствия воображения в его свободе с закономерностью
рассудка. Ибо все богатство воображения порождает в своей
не подчиняющейся законам свободе только нелепость; на-
против, способность суждения — это способность привести
воображение в соответствие с рассудком.
Вкус, как и способность суждения вообще, есть дис-
циплина (воспитание) гения; она сильно подрезает ему
крылья и делает его благонравным и изысканным; вместе
с тем вкус осуществляет руководство над гением, ука-
зывая ему, на что и в какой степени он может рас-
пространяться, оставаясь целесообразным; внося ясность
и порядок в полноту мыслей, вкус делает идеи устой-
чивыми, способными вызывать длительное и всеобщее
одобрение, побуждать к деятельности других и постоянно
развивать культуру. Поэтому, если при столкновении
этих двух свойств в художественном произведении сле-
дует чем-либо пожертвовать, то это, скорее, должно
относиться к гению; способность же суждения, которая
в вопросах прекрасного искусства высказывается, исходя
из собственных принципов, допустит скорее ограничение
13—176
193
________И. КАНТ________
свободы и богатства воображения, чем ограничение рас-
судка.
Следовательно, для прекрасного искусства требуются
воображение, рассудок, дух и вкус*.
§ 51
О ДЕЛЕНИИ ПРЕКРАСНЫХ ИСКУССТВ
Красотой вообще (будь то
красота природы или красота искусства) можно назвать вы-
ражение эстетических идей, с той только разницей, что в
прекрасном искусстве эту идею должно вызывать понятие об
объекте, а в прекрасной природе для того, чтобы пробудить
и сообщить идею, выражением которой должен служить объ-
ект, достаточно рефлексии о данном созерцании без понятия
того, чем должен быть объект.
Если, следовательно, мы хотим дать деление прекрас-
ных искусств, то в качестве наиболее удобного принципа
для этого нам надлежит, по крайней мере в виде попытки,
избрать аналогию искусства с тем способом выражения,
которым люди пользуются в разговоре, чтобы как можно
более полно сообщить о себе друг другу, то есть не только
свои понятия, но и ощущения**. Этот способ выражения
состоит в слове, жесте и тоне (артикуляции, жестикуляции
и модуляции). Только при соединении этих трех видов
можно полностью выразить то, что хочет сообщить гово-
рящий. Ибо таким образом мысль, созерцание и ощущение
одновременно и в соединении передаются другому.
Существуют только три вида прекрасных искусств: сло-
весное, изобразительное и искусство игры ощущений (в
качестве впечатлений внешних чувств). Это деление мож-
но произвести и дихотомически, — чтобы прекрасные
искусства делились на искусство выражения мыслей или
созерцаний, а оно в свою очередь делилось бы по форме
* Три первые способности объединяются четвертой. Юм в своей
«Истории» дает 37 понять англичанам, что, хотя в своих работах они в
доказательствах трех первых свойств, рассмотренных обособленно, не
уступают ни одному народу мира, в отношении четвертого, объединя-
ющего три предыдущих, предпочтение следует отдать французам.
** Пусть читатель не рассматривает данный набросок возможного
деления прекрасных искусств как разработанную теорию. Это лишь одна
из попыток, которые можно и должно предпринимать.
194
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
или материи (по ощущению). Однако такое деление вы-
глядело бы слишком абстрактным и не столь соответст-
вующим обычным понятиям,
1. К словесным искусствам относятся красноречие и
поэзия. Красноречие — это искусство заниматься делом
рассудка как свободной игрой воображения; поэзия —
заниматься свободной игрой воображения как делом рас-
судка.
Следовательно, оратор возвещает о деле и осуществ-
ляет его так, будто оно просто игра идеями, чтобы занять
слушателей. Поэт возвещает только о занимательной игре
идеями, и тем не менее рассудку представляется, будто
поэт намеревался заниматься только его делом. Соедине-
ние и гармония обеих познавательных способностей, чув-
ственности и рассудка, которые не могут обойтись друг
без друга и вместе с тем не могут быть соединены без
принуждения и взаимного ущерба, должно казаться не-
преднамеренным и происходящим как бы само собой; в
противном случае это не прекрасное искусство. Поэтому
в нем следует избегать всего нарочитого и педантичного.
Прекрасное искусство должно быть свободным в двойном
значении этого слова: как потому, что, в отличие от
занятия для заработка, оно не есть труд, количество ко-
торого можно установить, востребовать и оплатить по
определенному мерилу, так и потому, что душа чувствует
себя, правда, занятой, но, не стремясь при этом к другой
цели (независимо от вознаграждения), умиротворенной и
пробужденной.
Таким образом, хотя оратор и дает нечто сверх обе-
щанного, а именно занимательную игру воображения, он
не полностью выполняет свое обещание, то есть то, что
по существу и есть возвещенное им дело, а именно це-
лесообразно занять рассудок. Напротив, поэт обещает ма-
ло, возвещает лишь игру идеями, но совершает нечто
достойное того, чтобы им занимались, а именно, играя,
дает рассудку пищу и посредством воображения — жизнь
его понятиям; тем самым оратор дает, в сущности, меньше,
поэт — больше, чем обещает.
2. Изобразительные искусства или искусства выраже-
ния идей в чувственном созерцании (не посредством
представлений воображения, которые возбуждаются сло-
вами) — это либо искусство чувственной истины, либо
искусство чувственной иллюзии. Первое называется пла-
13*
195
________И. КАНТ________
стикой, второе живописью. Оба они создают в про-
странстве образы для выражения идей. Одно создает
образы, воспринимаемые двумя чувствами, зрением и
осязанием (хотя осязание предназначено не для ощуще-
ния красоты), другое — образы, воспринимаемые только
зрением. В основе того и другого в воображении лежит
эстетическая идея (archetypon, прообраз); образ же, ко-
торый составляет выражение этой идеи (ektypon, вос-
произведение), дается либо в его телесной протяженности
(так же как существует сам предмет), либо так, как
он рисуется глазу (по его видимости на плоскости);
или, при воспроизведении, условием рефлексии делают
либо отношение к действительной цели, либо лишь ви-
димость этой цели.
К пластике как первому виду прекрасного изобрази-
тельного искусства относятся ваяние и зодчество. Первое —
это искусство, телесно изображающее понятия вещей так,
как они могли бы существовать в природе (но, как
прекрасное искусство, оно принимает во внимание эсте-
тическую целесообразность); второе — искусство пред-
ставлять понятия вещей, возможных только в искусстве,
форма которых имеет для этого своим определяющим
основанием не природу, а произвольную цель, но пред-
ставлять их при этом эстетически целесообразно. В зод-
честве главное — определенное использование предмета,
созданного искусством, и это как условие ограничивает
эстетические идеи. В ваянии главная цель — выражение
эстетических идей. Так, статуи людей, богов, животных
и т. п. относятся к ваянию; храмы, пышные здания для
публичных собраний, а также жилища, триумфальные
арки, колонны, гробницы и т. п., воздвигнутые для уве-
ковечения памяти, относятся к зодчеству. Сюда же можно
отнести хозяйственную утварь (поделки столяра и другие
обиходные вещи такого рода); существенное в произведе-
нии зодчества — это соответствие продукта возможности
его определенного использования, тоща как произведение
скульптуры, которое создано только для созерцания, и
должно нравиться само по себе, есть в качестве телесного
изображения просто подражание природе, но в соотнесении
с эстетическими идеями; однако чувственная истина не
должна доходить до того, чтобы произведение переставало
быть искусством и продуктом произвола.
Живопись — второй вид изобразительных искусств,
196
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
художественно изображающий чувственную видимость в
ее связи с идеями, я бы разделил на искусство пре-
красного изображения природы и искусство прекрасного
сочетания ее продуктов. Первое — собственно живо-
пись, второе — декоративное садоводство. Ибо первое
дает лишь видимость телесной протяженности, второе
дает эту протяженность в ее истине, но при этом лишь
видимость ее использования и применения для других
целей, а не только для игры воображения при созер-
цании его форм*. Это не что иное, как украшение
земли тем же многообразием (травами, кустами, цветами
и деревьями, даже водами, холмами и долинами), ко-
торое предлагает созерцанию природа, с той только раз-
ницей, что здесь это сочетается иначе и в соответствии
с определенными идеями. Но прекрасное сочетание те-
лесных вещей так же, как и живопись, дано только
для глаза; осязание не может дать наглядного представ-
ления о такой форме. К живописи в широком смысле
слова я бы отнес также украшение комнат обоями,
орнаментом и красивой мебелью, которые служат только
для лицезрения, а также искусство одеваться со вкусом
(кольца, табакерки и т. д.). Ибо клумбы со всевозмож-
ными цветами, комнаты со всевозможными украшениями
(в том числе и наряды дам) составляют своего рода
картину на пышном празднестве, которая, подобно по-
длинным картинам (не ставящим своей целью обучать
истории или естествознанию), служат только лицезре-
нию, чтобы занять идеями воображение в его свободной
игре и занять без определенной цели способность эсте-
тического суждения. Техника создания всех этих укра-
* Что декоративное садоводство может рассматриваться как вид жи-
вописи, хотя оно и представляет свои формы телесно, кажется странным;
но поскольку оно берет свои формы действительно из природы (деревья,
кусты, травы и цветы лесов и полей, по крайней мере вначале) и
поскольку оно не есть искусство, подобно пластике, условием соверша-
емого им сочетания продуктов природы служит (в отличие от зодчества)
не предмет и его цель, а лишь свободная игра воображения в созерцании,
то в этом оно совпадает с чисто эстетической живописью, не имеющей
определенной темы (сопоставляющей, развлекая, с помощью света и
тени воздух, землю и воду). И вообще пусть читатель рассматривает
все сказанное здесь только как попытку объединить различные виды
прекрасного искусства одним принципом, которым в данном случае
служит принцип выражения эстетических идей (по аналогии с языком),
а отнюдь не как окончательно принятую их дедукцию.
197
а
________И. КАНТ________
шений может быть по своим механическим приемам
самой различной и требовать самых различных худож-
ников, но суждение вкуса о том, что в этом искусстве
прекрасно, имеет одно назначение: судить только о фор-
мах (не принимая во внимание цель данного произве-
дения) так, как они предстают перед нашим взором в
отдельности или в своем соединении, по действию, ко-
торое они оказывают на воображение. Уподобление изо-
бразительного искусства (по аналогии) мимике, сопро-
вождающей речь, оправдывается стремлением духа ху-
дожника дать посредством своих образов телесное
выражение того, что и как он мыслил, как бы заставить
само произведение говорить посредством мимики —
обычная игра нашей фантазии, наделяющей безжизнен-
ные вещи в соответствии с их формой духом, который
говорит из них.
3. Искусство прекрасной игры ощущений (которые
возбуждаются извне, но игра которых должна обладать
всеобщей сообщаемостью) может касаться лишь соотно-
шения различных степеней настроенности (напряженно-
сти) чувства, воспринимающего ощущение, то есть его
тона; и в этом широком смысле оно может быть раз-
делено на художественную игру ощущений слуха и зре-
ния, то есть на музыку и искусство колорита. Приме-
чательно, что оба эти чувства обладают помимо восп-
риимчивости к впечатлениям, необходимой, чтобы
получать посредством них понятия о внешних предметах,
еще особым, связанным с этим ощущением, о котором
трудно сказать, лежит ли в его основе чувство или
рефлексия; эта восприимчивость может иногда отсутст-
вовать, хотя при этом чувство, поскольку речь идет о
познании им объекта, совсем не всегда слабо развито,
а иногда даже необычайно тонко. Это означает: нельзя
с уверенностью сказать, есть ли краска или тон лишь
приятные ощущения или уже сами по себе — прекрасная
игра ощущений и в качестве таковой ведут к благорас-
положению, испытываемому от формы в эстетическом
суждении. Если подумать о скорости колебаний света
или, во втором случае, о скорости колебаний воздуха,
которая, вероятно, во много раз превосходит нашу спо-
собность судить непосредственно при восприятии о со-
отношении производимого ею деления времени, то сле-
довало бы предположить, что ощущается только действие
198
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
этих колебаний на эластичные части нашего тела, со-
вершаемое же им деление времени не замечается и не
привносится в суждение, другими словами, с красками
и звуками связывается только приятность, а не красота
их композиции. Но если подумать, во-первых, о мате-
матической стороне того, что может быть сказано о
пропорции этих колебаний в музыке и в ее оценке, и
судить, как подобает, о контрастах красок по аналогии
с музыкой, если, во-вторых, обратить внимание на то,
что в ряде, правда, очень редких случаев люди, обла-
дающие наилучшим зрением, не различают красок, а
обладающие тончайшим слухом, не различают звуков,
далее, на тех, кто этой способностью обладает и восп-
ринимает изменение качества (не только степени ощу-
щения) при различной напряженности на шкале красок
и звуков, а также, что их число предназначено для
постижимых различений, — то окажется необходимым
рассматривать оба названных ощущения не просто как
чувственное впечатление, а как действие суждения о
форме в игре многих ощущений. Различие мнений в
суждении об основе музыки может изменить дефиницию
лишь в том смысле, что музыку сочтут либо, как это
сделали мы, прекрасной игрой ощущений (посредством
слуха), либо игрой приятных ощущений. Только в пер-
вом случае музыка полностью представляется прекрасным
искусством, во втором случае — приятным искусством
(по крайней мере отчасти).
§ 52
О СОЕДИНЕНИИ РАЗЛИЧНЫХ ПРЕКРАСНЫХ ИСКУССТВ
В ОДНОМ ПРОИЗВЕДЕНИИ
Красноречие может быть сое-
динено с живописным изображением как своих субъектов,
так и предметов в драме, поэзия с музыкой — в пении, пе-
ние же с живописным (театральным) изображением — в
опере, игра ощущений в музыке с игрой образов — в танце
и т. д. Так же и изображение возвышенного, поскольку оно
относится к прекрасному искусству, может соединиться с
красотой в рифмованной трагедии, дидактическом стихо-
творении и в оратории; и в таких соединениях прекрасное
199
________И. КАНТ________
искусство становится еще более художественным; но стано-
вится ли оно также прекраснее (когда перекрещиваются
столь многообразные различные виды), вызывает в ряде слу-
чаев сомнение. Во всяком прекрасном искусстве существен-
ное заключено в форме, целесообразной для наблюдения и
суждения, где удовольствие есть одновременно и культура и
располагает дух к идеям, тем самым делая его восприимчи-
вым к ряду подобных удовольствий и развлечений в форме,
а не в материи ощущения (в привлекательности или трога-
тельности), когда все дело только в наслаждении, которое
ничего не оставляет в идее, притупляет дух, постепенно вы-
зывает отвращение к предмету и делает душу вследствие
осознания ею нецелесообразности своей настроенности по
суждению разума недовольной и капризной.
Если прекрасное искусство не сочетают в той или
иной степени с моральными идеями, которые только и
создают самостоятельное благорасположение, то именно
таковой окажется в конце концов его судьба. В этом
случае оно служит лишь для развлечения, потребность
в котором становится тем больше, чем чаще к нему
обращаются, стремясь устранить недовольство души со-
бой, делая ее все более бесполезной и недовольной
собой. Вообще связи искусства с моральными идеями
больше всего способствует красота природы, если с ран-
него возраста привыкнуть наблюдать за ней, судить о
ней и любоваться ею.
§ 53
СРАВНЕНИЕ РАЗЛИЧНЫХ ПРЕКРАСНЫХ ИСКУССТВ
ПО ИХ ЭСТЕТИЧЕСКОЙ ЦЕННОСТИ
Первое место среди всех ис-
кусств занимает поэзия (она почти полностью обязана своим
происхождением гению и меньше всего руководствуется
примерами и предписаниями). Поэзия расширяет душу тем,
что дает воображению свободу и в пределах данного понятия
избирает из безграничного многообразия возможных согла-
сующихся с ним форм ту, которая связывает изображение
понятия с таким богатством мыслей, адекватным которому
не может быть ни одно выражение в языке, и, следователь-
но, эстетически возвышается до идей. Поэзия укрепляет ду-
200
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
шу, дозволяя ей почувствовать свою свободную, самодея-
тельную и независимую от природного назначения способ-
ность рассматривать природу как явление и судить о ней по
воззрениям, которые сама природа не дает в опыте ни чув-
ству, ни рассудку, и, таким образом, использовать природу
для сверхчувственного, как бы в качестве его схемы. Поэзия
играет видимостью, создаваемой по своему усмотрению, не
прибегая к обману, ибо она сама объявляет свое занятие
лишь игрой, которая, однако, может быть целесообразно ис-
пользована рассудком для его дела. Красноречие, если под
ним понимать искусство уговаривать, то есть вводить в за-
блуждение с помощью красивой видимости (в качестве ars
oratoria), а не просто умение красиво говорить (красоту сло-
га и стиля), есть диалектика, заимствующая у поэзии лишь
необходимое для того, чтобы настроить души, до того как
они вынесут свое суждение в пользу оратора, и таким обра-
зом лишить это суждение свободы; поэтому применение
красноречия не следует рекомендовать ни в суде, ни на ка-
федре. Ибо когда речь идет о гражданских законах, о праве
отдельных лиц или о продолжительном наставлении и опре-
делении умов к правильному пониманию и добросовестному
выполнению своих обязанностей, недостойно такого важного
дела допускать даже след чрезмерного остроумия и вообра-
жения, а тем более искусства уговаривать и располагать в
чью-либо пользу, ибо хотя это искусство часто применяется
для достижения самих по себе правомерных и похвальных
целей, оно неприемлемо потому, что способствует субъек-
тивному искажению максим и убеждений, пусть даже объек-
тивно деяние правомерно; ведь недостаточно совершать пра-
вое, но и совершать это следует лишь на том основании, что
оно есть правое. К тому же просто ясное понятие о такого
рода человеческих обстоятельствах, живо изложенное, ил-
люстрированное примерами и свободное от нарушений пра-
вил благозвучия языка или благопристойности выражения
соответственно идеям разума (что в своей совокупности и
составляет красноречие), уже само по себе оказывает доста-
точное влияние на души людей, и нет никакой необходимо-
сти прибегать к механизму уговоров, которые, поскольку
они могут быть использованы также для оправдания или со-
крытия порока и заблуждения, не могут заглушить тайного
подозрения в желании оправдать вину изощренным хитро-
умием. В поэзии все происходит честно и открыто. Она при-
знается в том, что хочет просто вести занимательную игру
201
________И. КАНТ________
воображения, причем по форме в согласовании с законами
рассудка, и не стремится перехитрить или запутать рассудок
чувственным изображением*.
Вслед за поэзией я бы назвал, если речь идет о
привлекательности и душевном волнении, то искусство,
которое ближе всего к ней из словесных искусств и очень
естественно с ней соединяется, а именно музыку. Ибо
хотя музыка и говорит только посредством ощущений без
понятий, тем самым, в отличие от поэзии, не оставляет
ничего для размышления, она многообразнее и, несмотря
на свою преходящесть, глубже волнует душу; правда, ее
скорее можно назвать наслаждением, чем культурой (воз-
буждаемая ею попутно игра мыслей есть лишь воздействие
некой как бы механической ассоциации), и по суждению
разума она имеет меньшую ценность, чем любой другой
вид прекрасного искусства. Поэтому музыка, подобно вся-
кому наслаждению, требует частой перемены и не вы-
держивает многократного повторения, нагоняя этим скуку.
Привлекательность, которую музыка сообщает столь все-
обще, основывается, вероятно, на том, что каждое выра-
жение языка связано в своей совокупности со звучанием,
соответствующим его смыслу, что это звучание в большей
или меньшей степени выражает аффект говорящего и в
свою очередь возбуждает аффект в слушающем, вызыва-
ющий в нем идею, которая выражена в языке таким
* Должен признаться, что прекрасное стихотворение всегда достав-
ляло мне чистое удовольствие, тогда как чтение наилучшей речи римского
народного трибуна, современного парламентского деятеля или проповед-
ника всегда было связано с неприятным чувством неодобрения подобного,
основанного на ухищрении искусства, которое, оперируя людьми как
механизмом, способно заставить их выносить по важным вопросам суж-
дения, какие по спокойном размышлении должны терять для них всякий
вес. Убедительность и красота речи (вместе они создают риторику)
принадлежат к прекрасному искусству, но ораторское искусство (ars
oratoria) в качестве искусства пользоваться людскими слабостями в своих
целях (пусть даже они задуманы как благонамеренные или действительно
таковы) не заслуживает уважения. К тому же своего высшего развития
оно достигло в Афинах и в Риме в то время, когда государство при-
ближалось к своей гибели и истинно патриотический образ мыслей
угасал. Тот, кто при ясном понимании вопроса владеет всем богатством
и чистотой языка и при наличии плодотворного воображения, способного
изображать его идеи, откликается сердечным участием на все истинно
доброе, есть vir bene dicendi peritus, тот безыскусственный и убедительный
оратор, каким его хотел видеть Цицерон, хотя сам не всегда оставался
верен этому идеалу.
202
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
звучанием; а так как модуляция есть как бы всеобщий,
понятный каждому человеку язык ощущения, музыка сама
по себе пользуется ею со всей присущей ей выразитель-
ностью и, таким образом, по закону ассоциации сообщает
всем естественно связанные с этим эстетические идеи; но,
поскольку эти идеи не суть понятия и определения мысли,
форма сочетания этих ощущений (гармония, мелодия)
служит, в отличие от формы языка, только для того,
чтобы посредством их пропорциональной настроенности
(которая, так как в звуках она основывается на отношении
числа вибраций воздуха в определенное время, поскольку
звуки соединяются одновременно или в последовательно-
сти, может быть подведена под определенные математи-
ческие правила) выразить эстетическую идею целого не-
изреченного богатства мыслей в соответствии с опреде-
ленной темой, составляющей господствующий в
музыкальном произведении аффект. С этой математиче-
ской формой, хотя и не представленной в определенных
понятиях, только и связано благорасположение, которое .
рефлексия о таком множестве сопровождающих друг друга
или следующих друг за другом ощущений связывает с их
игрой как значимым для каждого условием этой формы;
и, только исходя из этой формы, можно считать себя
вправе заранее высказывать в своем вкусе суждение каж-
дого.
Однако с привлекательностью и душевным волнением,
вызываемым музыкой, математика безусловно ни в коей
мере не связана; она лишь необходимое условие (conditio
sine qua поп) того соотношения впечатлений, как в их
связи, так и чередовании, которое позволяет соединить
их воедино и помешать им уничтожить друг друга, со-
четать их в непрерывном движении и оживлении души
посредством созвучных с этим аффектов и тем самым
привести ее к спокойному самонаслаждению.
Если же оценивать значимость прекрасных искусств
по той культуре, которую они дают душе, и принять за
масштаб расширение способностей, которые должны объ-
единиться в способности суждения для познания, то му-
зыка, поскольку она играет лишь ощущениями, займет
среди прекрасных искусств низшее место (хотя в том,
что ценится как приятное, быть может, высшее). Следо-
вательно, в этом отношении изобразительные искусства
превосходят ее; ибо, вовлекая воображение в свободную
203
________И. КАНТ________
и вместе с тем соответствующую рассудку игру, они од-
новременно заняты делом, создавая произведение, которое
служит рассудочным понятиям длительно действующим и
самим по себе рекомендуемым средством, способствующим
соединению этих понятий с чувственностью, и тем самым
как бы доходчивости высших познавательных способно-
стей. Эти два вида искусств идут совершенно различными
путями: первый — от ощущения к неопределенным идеям;
второй — от определенных идей к ощущениям. Последние
производят длительное, первые — преходящее впечатле-
ние. Воображение может восстановить впечатление и на-
ходить в этом приятное развлечение; преходящие же впе-
чатления либо сразу полностью исчезают, либо, если во-
ображение непроизвольно их повторяет, они становятся
скорее назойливыми, чем приятными; сверх того, музыке
недостает вежливости; дело в том, что она, преимущест-
венно из-за характера своих инструментов, распространяет
свое влияние дальше, чем требуется (на соседей), таким
образом, как бы навязывается и тем самым ущемляет
свободу других, находящихся вне музыкального общества.
Этого недостатка лишены те виды искусства, которые
обращаются к зрению, ведь для того, чтобы они не про-
изводили впечатления, достаточно отвести взор. Воздей-
ствие музыки подобно наслаждению от далеко распрост-
раняющегося запаха. Тот, кто вынимает из кармана на-
душенный платок, заставляет вдыхать этот аромат всех
вокруг себя и рядом с собой против их воли, принуждая
их, если они хотят дышать, одновременно и наслаждаться;
почему это и вышло из моды .
Из изобразительных искусств я отдал бы предпочтение
живописи, отчасти потому, что она в качестве искусства
рисунка лежит в основе всех остальных видов изобрази-
тельного искусства, отчасти же потому, что она способна
значительно глубже проникать в область идей и в соот-
ветствии с ними расширять область созерцания в большей
степени, чем это доступно другим видам искусства.
* Те, кто рекомендовал для домашних благочестивых занятий ду-
ховные песнопения, не подумали о том, что таким шумным (и именно
поэтому обычно фарисейским) благочестием они причиняют большое
неудобство публике, заставляя соседей либо петь с ними, либо прервать
свои размышления.
204
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
§ 54
ПРИМЕЧАНИЕ
Между тем, что нравится только в оценке, и тем, что
доставляет удовольствие (нравится в ощущении), суще-
ствует, как мы часто показывали, значительная разница.
Второго, в отличие от первого, нельзя ждать от каждого.
Удовольствие (даже если причина его заключена в идеях)
всегда, по-видимому, состоит в чувстве, которое благо-
творно влияет на всю жизнь человека, тем самым и на
его физическое состояние, то есть здоровье; поэтому Эпи-
кур, считая всякое удовольствие в сущности телесным
ощущением, был, быть может, не так уж не прав, только
сам не понимал себя, когда причислял к удовольствию
интеллектуальное и даже практическое благорасположе-
ние. Если иметь в виду последнее различие, то можно
понять, как удовольствие может не нравиться тому, кто
его ощущает (например, радость нуждающегося, но бла-
гонамеренного человека при получении наследства от лю-
бящего, но скаредного отца), как глубокая скорбь может
даже нравиться тому, кто ее испытывает (например, горе
вдовы, вызванное смертью ее обладавшего многими до-
стоинствами мужа), как удовольствие может, сверх того,
еще и нравиться (например, удовольствие от наук, кото-
рыми мы занимаемся) или как боль (например, причи-
няемая ненавистью, завистью, жаждой мести) может к
тому же еще и не нравиться. Благорасположение или
неблагорасположение основано здесь на разуме и тожде-
ственно одобрению или неодобрению; удовольствие же и
страдание могут покоиться только на чувстве или на
ожидании возможного (по какой бы то ни было причине)
хорошего или плохого самочувствия.
Всякая меняющаяся свободная игра ощущений (не ос-
нованная на каком-либо намерении) доставляет удоволь-
ствие, поскольку она усиливает чувство здоровья, причем
независимо от того, удовлетворяет ли нас в суждении
разума предмет этого удовольствия и даже само это удо-
вольствие; и это удовольствие может достичь аффекта,
хотя мы и не испытываем интереса к самому предмету,
во всяком случае, не настолько, чтобы он был соразмерен
степени испытываемого удовольствия. Игру ощущений
можно разделить на азартную игру, игру звуков и игру
205
________И. КАНТ________
мыслей. Первая требует интереса, будь то тщеславия
или своекорыстия, который, однако, далеко не так велик,
как интерес к способу, которым мы пытаемся этого до-
стигнуть; вторая требует лишь смены ощущений, каждое
из которых соотносится с аффектом, не достигая, однако,
степени аффекта, и возбуждает эстетические идеи;
третья возникает лишь из смены представлений в спо-
собности суждения, что, правда, не порождает мысль,
связанную с каким-либо интересом, но все-таки оживляет
душу. О том, какое удовольствие должны доставлять эти
игры, хотя и незачем считать, что в их основе лежит
какая-либо заинтересованность, свидетельствуют все наши
вечера; ведь без игр вряд ли может обойтись какой-либо
вечер. В них проявляются такие аффекты, как надежда,
страх, радость, гнев, насмешка; они ежеминутно сменяют
друг друга и настолько сильны, что, создавая внутреннее
движение, вызывают усиление всей жизнедеятельности те-
ла, что доказывает вызванная этим бодрость духа, хотя
при этом участники игры ничего не приобрели и ничему
не научились. Но поскольку азартная игра не есть пре-
красная игра, мы о ней здесь говорить не будем. Напротив,
музыка и повод к смеху суть два типа игры эстетическими
идеями или представлениями рассудка, посредством кото-
рых ничего не мыслится и которые исключительно бла-
годаря тому, что они сменяют друг друга, могут все-таки
доставлять живое удовольствие; этим они достаточно ясно
показывают, что оживление в обоих случаях носит только
телесный характер, хотя оно и создается идеями души,
и что все, провозглашаемое столь тонким и одухотворен-
ным удовольствие развлекающегося общества есть просто
чувство здоровья, достигнутое благодаря соответствующему
этой игре движению внутренних органов. Не суждение о
гармонии звуков или острот, которая своей красотой слу-
жит лишь необходимым средством, а повышенная жизне-
деятельность тела, аффект, который приводит в движение
внутренние органы и диафрагму, одним словом, чувство
здоровья (без такого повода оно обычно не ощущается)
составляет удовольствие, заключающееся в том, что к
телу можно подступиться и через душу и что душу можно
использовать для врачевания тела.
В музыке эта игра идет от ощущения тела к эстети-
ческим идеям (объектам для аффектов), а от них обратно
к ощущению тела, но с возросшей силой. В шутке (ко-
206
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
торую так же, как музыку, следует отнести скорее к
приятному, чем к прекрасному искусству) игра начинается
с мыслей; в своей совокупности, стремясь найти для себя
чувственное выражение, они занимают и тело; а так как
участие рассудка, который не нашел в этом изображении
ожидаемого, внезапно ослабевает, то действие этого ос-
лабления ощущается в теле через вибрацию органов, ко-
торая содействует восстановлению их равновесия и бла-
готворно влияет на здоровье.
Во всем, что вызывает веселый неудержимый смех,
должно заключаться нечто бессмысленное (в чем, следо-
вательно, рассудок сам по себе не может находить бла-
горасположение). Смех — это аффект, возникающий из
внезапного превращения напряженного ожидания в ничто.
Именно это превращение, которое для рассудка безусловно
не радостно, все же косвенно вызывает на мгновение
живую радость. Следовательно, причина должна заклю-
чаться во влиянии представления на тело и на взаимо-
действие его с душой; причем не потому, что представ-
ление объективно есть предмет удовольствия (ибо как
может доставлять удовольствие обманутое ожидание?), а
только потому, что это ожидание, как игра представлений,
создает в теле равновесие жизненных сил.
Мы смеемся и ощущаем истинное удовольствие, слушая
рассказ о том, как в Сурате индиец, который сидел за
столом у англичанина, увидев, когда тот откупорил бу-
тылку с элем, что пиво, превратившись в пену, выходит
из бутылки, выразил в многочисленных восклицаниях
крайнее удивление, а на вопрос англичанина, что же в
этом удивительного, ответил: «Меня удивляет не то, что
оно выходит, а то, как вам удалось загнать его туда»; и
смеемся мы не потому, что ощущаем себя несколько умнее
этого невежественного индийца или по поводу чего-либо
приятного, обнаруженного во всем этом нашим рассудком,
а потому, что наше напряженное ожидание внезапно пре-
вратилось в ничто. Или если наследник богатого родст-
венника, намеревающийся торжественно оформить его по-
хороны, жалуется, что это ему не удается, ибо (говорит
он) «чем больше я плачу плакальщикам, чтобы они
выглядели грустными, тем веселее они выглядят», то мы
громко смеемся, а причина этого заключается в том, что
наше ожидание внезапно превратилось в ничто. Следует
заметить, что ожидание должно превратиться не в пози-
207
________И. КАНТ________
тивную противоположность ожидаемого предмета — так
как это всегда есть нечто и часто может огорчить, — но
именно в ничто. Ибо если кто-либо возбуждает в нас
своим рассказом большие ожидания, а в конце мы сразу
же понимаем, что он не соответствует истине, то нам
это не нравится; например, когда рассказывают о людях,
которые, пережив большое горе, за ночь поседели. На-
против, если в ответ на подобный рассказ какой-нибудь
шутник со всеми подробностями расскажет о горе купца,
который, возвращаясь в Европу из Индии со всем своим
состоянием, помещенным в товары, вынужден был в
страшную бурю выбросить все за борт, и это его рас-
строило до такой степени, что в ту же ночь поседел его
парик, — то мы смеемся и это доставляет нам удоволь-
ствие, поскольку мы еще некоторое время перебрасываем
свой собственный промах, пытаясь поймать, впрочем, без-
различный нам предмет или, вернее, идею, за которой
мы следовали, между тем как мы стремимся лишь схватить
и удержать его. Здесь удовольствие доставляет не отповедь
лжецу или глупцу, ибо и сама по себе эта история, будь
она рассказана серьезно, вызвала бы громкий смех в
обществе, на предыдущий же рассказ, скорее всего, вообще
не стоило бы обращать внимание.
Следует заметить, что во всех этих случаях в шутке
должно быть заключено нечто, способное на мгновение
обмануть; поэтому, как только иллюзия рассеивается, пре-
вращаясь в ничто, душа вновь оглядывается, чтобы сделать
еще одну попытку, и, бросаемая в разные стороны под
влиянием быстро следующих друг за другом усилением и
ослаблением напряжения, приводится к колебанию; по-
скольку отрыв от того, что как бы натягивало струну,
происходит внезапно (не посредством постепенного ослаб-
ления), то это колебание должно вызвать душевное дви-
жение и соответствующее, ему внутреннее телесное дви-
жение, но вместе с тем и веселость (как действие спо-
собствующего здоровью движения).
Ибо если допустить, что со всеми нашими мыслями
гармонически связано какое-либо движение телесных ор-
ганов, то нетрудно понять, как внезапному принятию
душой то одной, то другой точки зрения для рассмотрения
своего предмета может соответствовать попеременное на-
пряжение и расслабление эластичных частей наших внут-
ренних органов, которые передаются диафрагме (подобно
208
________КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ________
тому, что чувствуют люди, боящиеся щекотки); при этом
легкие выталкивают воздух быстро следующими друг за
другом выдохами и таким образом создают полезное для
здоровья движение; именно оно, а не то, что происходит
в душе, служит подлинной причиной удовольствия от
мысли, которая, по существу, ничего не представляет.
Вольтер38 говорил, что небо дало нам в противовес мно-
жеству трудностей жизни две вещи: надежду и сон. Он
мог бы присоединить к этому смех, если бы только сред-
ства вызвать его у разумных людей были бы легко до-
ступны и если бы необходимые для этого остроумие и
оригинальность настроения не были бы столь редки, сколь
распространен талант сочинять так головоломно, как ми-
стики, так сногсшибательно, как гении, или так душераз-
дирающе, как авторы чувствительных романов (пожалуй,
моралисты того же типа).
Следовательно, можно, как я полагаю, согласиться с
Эпикуром, что всякое удовольствие, даже если оно вы-
звано понятиями, возбуждающими эстетические идеи, есть
животное, то есть телесное, ощущение, нисколько этим
не умаляя ни духовное чувство уважения к моральным
идеям, которое есть не удовольствие, а уважение к себе
(к человеку в нас), возвышающее нас над потребностью
в удовольствии, ни даже значение менее благородного
чувства, вкуса.
Нечто, состоящее из того и другого, обнаруживается
в наивности, которая есть вспышка некогда естественной
для человеческой природы искренности, противостоящей
тому, что стало второй натурой человека, — искусству
притворства. Над простотой, которая еще не умеет при-
творяться, смеются, радуясь одновременно простоте при-
роды, которая становится здесь препятствием этому ис-
кусству. Ожидали повседневной привычки к искусствен-
ности выражения, предусмотрительно рассчитанного на
красивую видимость, а перед нами внезапно оказалась
неиспорченная невинная натура, встретить которую мы
никак не ожидали и которую тот, кто ее проявляет,
совсем не собирался обнаруживать. Что красивая, но лож-
ная видимость, которая обычно столь много значит в
нашем суждении, здесь внезапно превращается в ничто
и что в нас самих как бы обнажается притворщик, вы-
зывает душевное движение, которое идет по двум проти-
воположным направлениям, что также целебно сотрясает
14—176
209
________И. КАНТ________
тело. Но то, что бесконечно превосходит все привычные
обычаи, чистота мышления (по крайней мере, ее задатки),
которая еще не совсем исчезла в человеческой природе,
привносит в эту игру способности суждения серьезность
и глубокое уважение. Однако поскольку это лишь крат-
ковременное явление и покров притворства вновь засло-
няет его, к этому примешивается и сожаление, нежная
умиленность, которая в качестве игры легко соединяется
с добродушным смехом и обычно действительно с ним
соединяется, вознаграждая того, кто дал для этого повод,
за его смущение, вызванное тем, что он еще не умудрен
житейским опытом. Поэтому искусство быть наивным есть
противоречие; однако представлять наивность в вымыш-
ленном лице возможно и являет собой прекрасное, хотя
и редкое искусство. Но с наивностью не следует смешивать
чистосердечную простоту, которая лишь потому не при-
вносит искусственность в природу, что не ведает, что есть
искусство человеческого общения.
К тому, что, поднимая наше настроение, родственно
удовольствию, получаемому от смеха и относящемуся к
оригинальности духа, но не к таланту в области прекрас-
ного искусства, следует отнести причудливость манер.
Причудливость в хорошем значении этого слова означает
талант произвольно переходить в такое расположение ду-
ха, когда обо всех вещах судят совершенно иначе, чем
обычно (даже наоборот) и все-таки соответственно прин-
ципам разума в подобной душевной настроенности. Тот,
кто непроизвольно подвержен подобным изменениям на-
строения, непостоянен; того же, кто может произвольно
и целесообразно (для живого изображения посредством
вызывающего смех контраста) вызывать их, называют,
как и его манеру, забавным. Впрочем, эта манера отно-
сится скорее к приятному, чем к прекрасному искусству,
так как предмет второго всегда должен сохранять неко-
торое достоинство и поэтому требует известной серьезности
в изображении, так же как вкус в суждении.