OCR: Ихтик (г.Уфа)
ihtik.lib.ru, ihtik@ufacom.ru
Исходный бумажный оригинал книги предоставлен Дмитрием Михайличенко (г.Уфа)




Философия: Энциклопедический словарь / Под ред. А.А. Ивина. — М.: Гардарики, 2004. — 1072 с.

ISBN 5-8297-0050-6 (в пер.)

В Словаре, включающем более 1500 статей, рассматриваются понятия и проблемы современной философии, ее главные направления и основные разделы. Большое число статей посвящено истории философии и философам, оказавшим существенное влияние на развитие философии и всей общественной мысли. Особое место занимают материалы об отечественной философии и ее наиболее видных представителях. Ряд статей касается терминов социальных и гуманитарных наук, тесно связанных с философией. Введены также статьи, показывающие взаимосвязь философии с такими науками, как социология, политология, история, лингвистика, экономическая наука.
Словарь снабжен Тематическим рубрикатором статей.
Рассчитан на широкий круг читателей.



УДК 1(03)
ББК 87я2
Ф51


Научные консультанты:
д-р филос. наук В. Д. Губин (онтология, антропология);
д-р филос. наук И.П. Меркулов (эпистемология);
д-р филос. наук А.Л. Никифоров (философия науки);
д-р филос. наук Р.Г. Апресян (аксиология, этика);
д-р филос. наук А.С. Панарин (социальная философия);
д-р филос. наук В.В. Бычков (эстетика);
д-р филос. наук А.С. Карпенко (логика);
д-р филос. наук А. Л. Доброхотов (история философии);
д-р филос. наук Л. М. Руткевич (история философии)






Справочное издание
ФИЛОСОФИЯ
Энциклопедический словарь
Редакторы Л. Б. Родкина, О.М. Фролова
Художественный редактор И.С. Соколов
Корректоры О.В. Мехоношина, Е.К. Шарикова
Компьютерная верстка Т.А. Антоновой
Гигиенический сертификат 77.99.02.953.Д.001977.03.02 от 21.03.02
Изд. лиц. № 066160 от 02.11.98.
Подписано в печать 24.09.2003. Формат 84x108/16.
Печать офсетная. Усл. печ. л. 112,56. Гарнитура Ньютон.
Тираж 3000 экз. Заказ 678
УИЦ «Гардарики»
101000, Москва, Лубянский пр., д. 7, стр. 1
Тел.:(095)921-0289, 925-6840
Факс:(095)921-1169
Отпечатано с готовых диапозитивов
в ОАО «Можайский полиграфкомбинат»
143200, г. Можайск, ул. Мира, 93


© «Гардарики», 2004
© Коллектив авторов, 2004









От издательства

«Философский энциклопедический словарь» содержит около 1500 статей, включающих как основные философские термины, так и большое число персоналий.

Предыдущий «Философский энциклопедический словарь», написанный отечественными авторами, был издан в 1983 г. (переиздан в 1989 г.). С тех пор и страна, и отечественная философия кардинально изменились. Назрела потребность в новом универсальном словаре, охватывающем в одном томе всю мировую философию, начиная с античности и кончая последними десятилетиями 20 в. В предлагаемом издании основное внимание уделяется понятиям и проблемам современной философии.

При отборе статей за основу принято обычное деление философии на онтологию, эпистемологию, аксиологию, антропологию, социальную философию, этику, эстетику, философию религии и историю философии (западноевропейская античная философия, западноевропейская средневековая философия, западноевропейская философия Нового времени, современная западная философия, русская философия, китайская философия, индийская философия и др.). Из проблем логики и теории аргументации в Словаре рассматриваются только темы, представляющие непосредственный философский интерес.

В Словаре применена единая система отсылок: отсылочными являются все слова, набранные в статьях курсивом.
Состав статей о ныне живущих отечественных философах определен независимой экспертной комиссией, сформированной издательством.





Список сокращений

австр. — австрийский
амер. — американский
англ. — английский
антич. — античный
араб. — арабский
букв. — буквально
в., вв., — век, века
вост. — восточный
в т.ч. — в том числе
втор. пол.... в. — вторая половина ... века (и т.п.)
газ. — газета
г., гг. — год, годы
гл. обр. — главным образом
гос-во — государство
греч. — греческий
дат. — датский
Др. — Древний (Рим и т.п.)
др.-греч. — древнегреческий
др.-евр. — древнееврейский
др. — другой
евр. — еврейский
жур. — журнал
зап. — западный
изд. — издание
инд. — индийский
иран. — иранский
ин-т — институт
ирл. — ирландский
исп. — испанский
ит. — итальянский
к.-л. — какой-либо
кит. — китайский
кн. — книга
к.-н. — какой-нибудь
лат. — латинский
млн — миллион
млрд — миллиард
напр. — например
нач. — начало
нидер. — нидерландский
н.э. — наша эра
пер. — перевод
пол. — польский
проф. — профессор
РАН — Российская академия наук
р. — родился
рус. — русский
санскр. — санскрит
сер. — середина
с. — страница
см. — смотри
собр. — собрание
соч. — сочинение
ср. — сравни
ст. — статья
т., тт. — том, тома
т.е. — то есть
т.зр. — точка зрения
т.н. — так называемый
т.о. — таким образом
тыс. — тысяча
ун-т — университет
филос. — философский
фин. — финский
фр. — французский
центр. — центральный
чеш. — чешский
ч.-л. — что-либо
чл.-корр. — член-корреспондент
швейц. — швейцарский
шотл. — шотландский
юж. — южный
яп. — японский












АББАНЬЯНО (Abbagnano) Никола (1901 —1990) — ит. философ, основоположник «позитивного экзистенциализма», представляющего собой оригинальное переосмысление основных тем нем. и фр. экзистенциализма — концепций М. Хайдеггера, К. Ясперса, Г. Марселя, Ж.П. Сартра и др. А. как бы снимает упреки и обвинения в адрес традиционного экзистенциализма в антиинтеллектуализме, иррационализме или идеализме, полагая, что те элементы экзистенциализма, которые дают основание для критики, в его собственной концепции превращаются в элементы положительного и конкретного анализа, без которых нельзя понять рациональности мира. «Позитивный экзистенциализм», по мнению А., становится своеобразной «вечной философией» человеческого существования, которая помогает человеку понять самого себя, др. людей, существующий мир. Она не сводится лишь к выработке понятий, к конструированию систем, но означает также фундаментальный выбор, решение, заботу, страдание, т.е., согласно А., благодаря философии человек может жить подлинной жизнью и быть самим собой. Неопределенность и свобода, по А., составляют подлинное бытие человека, субстанцию человеческого Я, которая является и условием реальности, и условием человеческой судьбы, а также основой сосуществования с др. людьми. Только благодаря сосуществованию человек может реализовать свое Я. А. считает, что самой существенной характеристикой природы и конституции человека является время, поскольку оно раскрывает перед ним бесконечное количество возможностей. Взаимопереливы прошлого и будущего образуют историчность человеческого бытия, которая реализует одновременно человеческое Я и субстанцию экзистенции, или субстанцию существования. Историчность рождается из напряжения между текущим и преходящим временем и вечностью, которые

одновременно и связаны с историчностью, и противопоставляются ей. Проблемы истории — это не проблемы исторической реальности или исторического суждения, а проблемы существования сущего, или человека. Благодаря истории человек рождается и формируется как истинная личность. Центральное место в философии А. занимает проблема свободы. Свобода существования имеет смысл лишь в отношении к бытию. Быть или не быть свободным — человек решает в ходе своего свободного выбора, который помогает ему стать самим собой. С т.зр. А., человек как существование есть органическая часть мира как тотальности. Неприятие мира есть отказ от подлинного существования, принятие же мира создает, по А., подлинную основу чувственности как условия телесности. Природу А. считал объективным порядком вещей, в котором совпадают реальность и инструментальность, ибо человек взаимодействует с вещами и непосредственно, и опосредованно, при помощи техники. Настоящая техника, по А., представляет собой «встречу» между природой и человеком. Но если техника, по А., лишь инструмент воздействия человека на вещи, то искусство — это возвращение к природе, и в качестве такового оно есть история. Возвращаясь к природе, полагает А., человек спасает природу от времени и «встраивает» ее в историю. Искусство как возвращение к природе является подлинно свободным выбором, следовательно, в искусстве человек утверждает свою свободу. «Позитивный экзистенциализм», с т.зр. А., раскрывает перед человеком безграничные горизонты возможностей. В этом смысле «позитивный экзистенциализм» А. считает подлинным гуманизмом.

Мудрость философии и проблемы нашей жизни. СПб., 1998; La structura dell'existenza. Torino, 1939, L'existenzialismo positive Torino, 1948; Storia del pensiero scientifico. Torino, 1951-1953. Vol. 1-3; Fra il tutto e il nulla. Milano, 1973, L'uomo: progettoduemila. Roma, 1980; La saggezza della filosofia. Milano, 1987.

K.M. Долгов





АБЕЛЯР Пьер (Abelard, Abailard) (1079—1142) — фр. философ и теолог, сыгравший значительную роль в разработке схоластического метода философствования. Учился у Иоанна Росцелина, Гильома из Шампо и др.; преподавал в Мелене, Корбее, в школе Нотр-Дам и на холме св. Женевьевы в Париже. Учитель Петра Ломбардского, Иоанна Солсберийского, Арнольда Брешианского и др. После романа с Элоизой, окончившегося трагедией, он становится монахом ряда монастырей, основывает близ Ножан-сюр-Сен ораторий Параклет, возглавляет аббатство Сен-Жильд в Рюи (1125— 1132). Богословское учение А. было осуждено на соборах в Суасоне (1121) и Сансе (1140/41). Среди его главных трудов: «Теология «Высшего блага», «Да и Нет», «Этика, или Познай самого себя», «Диалог между философом, иудеем и христианином», «История моих бедствий» и др.

Поскольку, как полагал А., только разумное постижение догмата делает возможной веру в то, что он утверждает («нельзя верить в то, что предварительно не было нами понято»), мы не должны удовлетворяться лишь слепой, основанной на привычке и авторитете верой: «вера, не просветленная разумом, не достойна человека». Отсюда — основная максима теологии А.: «понимаю, чтобы веровать» («intelligo ut credam»). Применяя этот принцип в области трини-тарного учения, А. утверждает, что Бог может быть «высшим и совершеннейшим благом» только при условии, если он одновременно всемогущ, премудр и всеблагодатен — эти три момента единой божественной сущности и являют себя в лицах Троицы: соответственно в Отце, Сыне и Святом Духе. А. считал, что могущество Божества ограничено святостью его желаний и его мудростью (если Отец обладает абсолютным могуществом, то Сын — лишь частью могущества Отца, а Святой Дух совершенно лишен могущества). Это дало повод Бернару Клервоскому обвинить А. в установлении для божественной Троицы внутренней субординации, причем такой, которая разрушает субстанциональную связь Святого Духа с другими ипостасями.

Рассматривая вопрос о сущности греха, А. указывает, что порок (vitium) как склонность свободной воли ко злу грехом как таковым не является. Собственно грех (peccatum) заключается в сознательном согласии на зло, в невоздержании от реализации порочного желания; он есть внутреннее намерение субъекта, идущее вразрез с его совестью и возникающее в результате пренебрежения Божественной волей. Дурной же поступок (actio mala) является лишь внешним проявлением греха и сам по себе морально нейтрален. Из этого следует, что неведение человеком Божественной воли делает невозможным его виновность: «Евреи, распявшие Христа в уверенности, что тем угождают Богу, не имеют греха».

При решении вопроса о природе универсалий А., отвергая как номинализм Иоанна Росцелина, так и крайний реализм Гильома из Шампо, формулирует собственный концептуалистский подход, согласно которому универсалии, не обладая самостоятельной реальностью, получают — в результате абстрагирующей деятельности интеллекта — существование в человеческом разуме в качестве общих понятий (концептов). Поскольку общее не может быть реально существующей вещью и не может также заключаться в слове как некоем физическом звучании, универсальность должна приписываться лишь словам, имеющим определенный логический смысл, значение, т.е. словам, обладающим функцией сказуемого по отношению ко многим объектам, словам, выполняющим в суждениях роль предикатов этих объектов. В чувственном опыте нам дано лишь единичное; поэтому общему в объективной действительности соответствует то, что А. называл состоянием (status) вещей, т.е. то сходное или тождественное, что существует в единичных вещах и что делает возможным для них составлять один класс и называться одним и тем же именем.

История моих бедствий. М., 1959; Теологические трактаты. М., 1995; Opera. Paris, 1885; Philosophische Schnften. Minister, 1919—1933; Opera theologica. Turnhout, 1969.
Гаусрат А. Средневековые реформаторы. Т. 1: Абеляр. Арнольд Брешианский. СПб., 1900; Федотов Г.П. Абеляр. Пг, 1924; Ottaviano С. Pietro Abelardo: La vita, le opere, ll peusiero. Roma, 1931; Jolivet J. Arts du labgage et theologie chez Abelard. Paris, 1969; Petrus Abaelardus (1079—1142). Person, Werk und Wirkung. Trier, 1980.





АБСОЛЮТНОЕ (от лат. absolutus — безусловный) — 1) безотносительное, безусловное; взятое вне связи, вне сравнения с ч.-л.; 2) совершенное, полное. А. противопоставляется относительному, или релятивному, — условному, зависящему от тех или иных условий, преходящему, временному. В др.-греч. философии А. истолковывалось как сторона совершенства, завершенности, самодостаточности и выражалось понятиями «по природе», «само по себе», «в чистом виде»; ему противопоставлялось относительное как зависящее от другого или относящееся к другому. Особенно широко термин «А.» использовался в средневековой философии, причем в разных смыслах. Под А. понималось, в частности: свободное от материальных условий, от случайности; приложимое ко всякому бытию; необусловленное; не связанное с какими-то причинами; свободное от умственных ограничений. В современной философии многозначность А. сохранилась. А. может означать совершенное, завершенное, универсальное, необусловленное, свободное от ограничений, а также невыразимое, не способное быть предметом мысли, строгое, буквальное, безоговорочное, не являющееся символическим или метафорическим. Напр., «А. истина», «А. пространство», «А. Эго», «А. необусловленность» и т.п.





АБСОЛЮТНЫЕ КАТЕГОРИИ И СРАВНИТЕЛЬНЫЕ КАТЕГОРИИ — категории, приложимые к отдельным объектам и, соответственно, к парам объектов. Абсолютные категории (А.к.) выступают как свойства объектов, сравнительные категории (С.к.) — как отношения между объектами. Напр., сопоставляя описательное утверждение с действительностью, можно охарактеризовать его как истинное или ложное; но можно также оценить это утверждение как более вероятное, чем его отрицание или какое-то иное утверждение. О событии можно сказать, что оно было, есть или будет, но можно также сказать, что оно произошло раньше или позже другого события или же одновременно с ним.

Единая категориальная структура мышления распадается на две системы понятий. В первую из них входят абсолютные понятия, представляющие свойства объектов, во вторую — сравнительные понятия, представляющие отношения между объектами. А.к. иногда называются А-понятиями, С.к. — В-понятиями.

В систему А.к. входят бытийная категория становление, характеризующая возникновение нового; динамический временной ряд «прошлое — настоящее — будущее» («было — есть — будет»); динамические пространственные оппозиции «здесь — там» и «дальше — ближе»; «детерминированность» («предопределенность», «судьба»), выражающая определенность мира; «истина» («истинно, что...»); «добро» (абсолютный оценочный ряд «хорошо — безразлично — плохо»); «логическая необходимость» («логически необходимо, что...»); «цель» («...является целью»); «понимание» («понятно...»); «обоснованность» («...является обоснованным») и т.д.

Система С.к. включает сравнительные аналоги соответствующих А.к.: бытийное «...более реально, чем...»; статический временной ряд «раньше — одновременно — позже»; сравнительные пространственные понятия «правее — совпадают — левее»; «изменение» («...переходит в...»); «причинность» («...есть причина...»); «сравнительная вероятность» («...вероятнее, чем...»); «предпочтение» («лучше — равноценно — хуже»); «средство» («...есть средство для...»); «рациональность» («...более рационально, чем...») и т.д.

За каждой из двух категориальных систем стоит особое видение мира, свой способ его восприятия и осмысления. Отношение между А.к. и С.к. можно уподобить отношению между обратной перспективой в изображении предметов, доминировавшей в средневековой живописи, и прямой перспективой «классической» живописи Нового времени: обе системы внутренне связаны, цельны и самодостаточны, каждая из них, будучи необходимой в свое время и на своем месте, не лучше и не хуже другой.

Система А.к. тяготеет к представлению мира как становления, потока. В системе С.к. мир предстает как нечто сложившееся, ставшее, как бытие. Бинарная оппозиция «становление — бытие» является, т.о., центральной оппозицией теоретического мышления. Оба видения мира издавна имеют своих сторонников и противников. Склонность отдавать предпочтение восприятию мира как потока и становления можно назвать аристотелевской традицией в теоретическом мышлении; выдвижение на первый план описания мира как бытия — платоновской традицией. В русле первой идут гуманитарные науки (науки исторического ряда, лингвистика, индивидуальная психология), а также нормативные науки (этика, эстетика, искусствоведение); к этому же направлению относятся и те естественно-научные дисциплины, которые занимаются изучением истории исследуемых объектов. Остальные естественные науки, включая физику, химию и др., идут в русле второй традиции, ориентируются преимущественно на представление мира как постоянного повторения одних и тех же элементов, их связей и взаимодействий. Социальные науки (экономическая наука, социология, социальная психология и др.) также тяготеют к использованию С.к. Граница между науками, использующими А.к. (их можно назвать А-науками), и науками, опирающимися на систему С.к. (В-науками), не совпадает, т.о., с границей между гуманитарными и социальными науками (науками о культуре), с одной стороны, и естественными науками (науками о природе) — с другой (см.: Науки о природе и науки о культуре).

П.Ф. Стросон считает такие понятия, как «настоящее» («есть», «теперь») и «здесь», скорее не категориями, а средствами, с помощью которых категории связываются с миром, теми инструментами, которые придают опыту характерную для него избирательность. В этой терминологии проводится различие между категориями и категориальными характеристиками. Напр., понятие «время» является категорией, а понятия «прошлое — настоящее — будущее» и «раньше — одновременно — позже» — две ее категориальные характеристики (абсолютная и сравнительная); понятие «добро» — категория, а понятия «хорошо — безразлично — плохо» и «лучше — равноценно — хуже» — ее категориальные характеристики; понятие «детерминированность» — категория, а «необходимо — случайно — невозможно» и «причина — следствие» — ее категориальные характеристики и т.д. Различие между категориями и их категориальными характеристиками проводилось уже И. Кантом. Принимая это различение, можно сказать, что большинство категорий (включая категории «бытие», «время», «пространство», «детерминированность», «истина», «добро» и др.) предполагает для своей связи с миром абсолютные и сравнительные категориальные характеристики. В итоге имеют место два разных и дополняющих друг друга способа представления бытия, времени, пространства и т.д.

Иногда утверждается, что С.к. более фундаментальны, чем А.к., и что вторые сводимы к первым. В частности, неопозитивизм, предполагавший редукцию языка любой науки к языку физики (физикализм), настаивал на субъективности А.к. и необходимости замены их объективными С.к. С др. стороны, некоторые сторонники экзистенциализма утверждали, что человеческое измерение бытия передается именно А.к., а не С.к. В частности, М. Хаидеггер высказывался против «неподлинного» понимания времени (а тем самым и бытия) в терминах С.к. и называл «физическое» В-время «вульгарным» временем. Ранее А. Бергсон абстрактному времени науки противопоставлял истинное, конкретное время (длительность), являющееся, в сущности, А-временем. Вопрос о соотношении А.к. и С.к. остается пока почти неисследованным.

Бергсон А. Длительность и одновременность. Пг, 1923; Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1965. Т. 4 4 1; Ивин А.А. Два альтернативных видения мира // X Всесоюзная конференция по логике, методологии и философии науки Минск. 1990; Он же. Аналитическая философия. Избр. тексты. М, 1993.

А.А. Ивин







АБСТРАКТНЫЙ ПРЕДМЕТ (англ. abstract entity) — выделенные путем абстракции отдельные свойства предметов или отношения между ними. А.п. являются, напр., температура, цена, стоимость, форма, цвет, масса и т.п. В процессе познания А.п. обычно оперируют так, как если бы они существовали независимо от тех объектов, от которых они отвлечены. А.п. являются продуктами воображения и не существуют сами по себе в отличие от предметов, свойствами или отношениями которых они являются. Попытка приписать им реальное существование ведет к ошибке гипостазирования.







АБСТРАКЦИЯ (от лат. abstractio — отвлечение, отделение) — процесс мысленного отвлечения одних свойств и отношений вещей и явлений от других.

А. отождествления выделяет общее свойство объектов путем установления отношения эквивалентности или равенства между ними, т.е. отождествляет объекты относительно этого свойства. Такая А. опирается на аксиому свертывания, по которому каждому свойству (предикату) соответствует определенное множество объектов, и наоборот: напр., свойству «быть избирателем» соответствует множество граждан, обладающих избирательным правом. Изолирующая А. выделяет свойства, присущие реальным предметам в качестве самостоятельных абстрактных объектов, напр., «белизна», «доброта», «четность».

В конкретных науках, в особенности в математике, применяются свои специфические приемы А. В теоретико-множественной математике широко используется А. актуальной бесконечности, в которой отвлекаются от принципиальной невозможности построить, описать и идентифицировать любой элемент бесконечного множества, в силу чего оно уподобляется конечному множеству. В конструктивной математике обращаются к А. потенциальной осуществимости, допускающей отвлечение от возможности фактической осуществимости построения математических объектов.

Чтобы А. была плодотворной, отражающей существенные стороны действительности, необходимо исследовать, какие свойства являются наиболее важными для познания, от каких др. свойств можно отвлечься как от второстепенных и относительно независимых. В каждом случае эти вопросы решаются в рамках конкретного научного исследования.

Розов М.А. Научная абстракция и ее виды. Новосибирск, 1965, Шрейдер Ю.А. Равенство, сходство, порядок М., 1971; Марков А.А., Нагорный Н.М. Теория алгорифмов. М., 1984.







АБСУРД (от лат. absurdus — нелепый, глупый) — нелепость, противоречие. В логике под А. обычно понимается противоречивое выражение. В таком выражении что-то утверждается и отрицается одновременно, как, напр., в высказывании «Тщеславие существует и тщеславия нет». Абсурдным считается также выражение, которое внешне не является противоречивым, но из которого все-таки может быть выведено противоречие. Скажем, в высказывании «Александр Македонский был сыном бездетных родителей» есть только утверждение, но нет отрицания и, соответственно, нет явного противоречия. Но ясно, что из этого высказывания вытекает очевидное противоречие: «Некоторые родители имеют детей и вместе с тем не имеют их». А. отличается от бессмысленного: бессмысленное не истинно и не ложно, его не с чем сопоставить в действительности, чтобы решить, соответствует оно ей или нет. Абсурдное высказывание осмысленно и в силу своей противоречивости является ложным. Напр., высказывание «Если идет дождь, то трамвай» бессмысленно, а высказывание «Яблоко было разрезано на три неравные половины» не бессмысленно, а абсурдно. Логический закон противоречия говорит о недопустимости одновременно утверждения и отрицания. Абсурдное высказывание представляет собой прямое нарушение этого закона. В логике рассматриваются доказательства путем «приведения к А.»: если из некоторого положения выводится противоречие, то это положение является ложным.

В обычном языке однозначности в понимании слова «А.» нет. Абсурдным называется и внутренне противоречивое выражение, и бессмысленное, и все нелепо преувеличенное.

В философии и художественной литературе эпитет «абсурдный» иногда используется для характеристики отношения человека к миру. А. истолковывается как нечто иррациональное, лишенное всякого смысла и внятной связи с реальностью. В философии экзистенциализма понятие А. означает то, что не имеет и не может найти рационального объяснения.

Пьесы «Лысая певица» Э. Ионеско (1950) и «В ожидании Годо» С. Беккета (1953) ознаменовали рождение театра А. в качестве жанра или центральной темы. В драме А. обычно нет интриги и четко определенных персонажей, в ней царит случайность, а «фабула» строится исключительно вокруг проблемы коммуникации. Здесь можно выделить несколько типов А.: нигилистический А., не содержащий даже минимальных сведений о мировоззрении и филос. импликациях текста и игры; А. как структурный принцип отражения всеобщего хаоса, распада языка и отсутствия связного образа человечества; сатирический А., используемый в отдельных формулировках и интриге и достаточно реалистично описывающий мир.








АБХИДХАРМИЧЕСКИЕ ТЕКСТЫ — филос. «суперструктура» буддизма, создававшаяся (начиная с 3 в. до н.э.) как рационалистическая систематизация буддийской учительской традиции, в построении которой участвовал целый ряд школ и направлений. Истоки А.т. берут начало уже в тех сутрах, в которых представлены перечни топиков учения, своего рода таблицы, организованные по различным нумерологическим принципам, предназначенные для запоминания и усвоения (первая «корзина» Палийского канона). Появляются и специальные сутры, характеризуемые как «дистрибуция» предметов, а также нумерологические списки диад, триад и т.д., именуемые в палийских текстах матиками (букв, матрицы) (вторая «корзина»). Реальные А.т. тхеравадинов составляют третью «корзину» Палийского канона (см.: Трипитака). А.т. составляют основное наследие школы сарвастивадинов (систематизированное впоследствии у Васубандху в «Абхидхарма-коше»). Важнейший из них — свод «Махавибхаша» («Великое разъяснение»), датируемый 2 в. Текст составлен в форме сопоставления различных способов решения проблем, которая и позволяет вводить множество анонимных и конкретных мнений учителей школы сарвастивадинов (Дхарматрата, Васумитра, Гхошака, Буддадэва и др.).

Encyclopedia of Indian Philosophies. Vol. VII. Abhidharma Buddhism To 150 A.D. / Ed. by K.H.Potter with R.E. Buswell, P.S. Jaim and N.R. Reat. Delhi, 1996.










АВГУСТИН (Augustinus) Аврелий (354 — 430) — крупнейший представитель лат. патристики, одна из ключевых фигур в истории европейской философии. Происходил из небогатой провинциальной семьи и в молодости испытал влияние матери-христианки, но долгое время сохранял религиозную индифферентность. Получив образование в Мадавре и Карфагене, избрал карьеру профессионального ритора (с 374). В кон. 370-х гг. пережил увлечение манихейством, а в нач. 380-х — скептицизмом. В 383 переехал в Рим, а вскоре получил место ритора в Милане. Весной 387 принял крещение. В 388 вернулся в Сев. Африку; с 391 — пресвитер, а с 395 вплоть до смерти — епископ г. Гиппон Регий.

Многоплановое наследие А., одно из самых значительных в истории патристики (ок. 100 трактатов, несколько сот писем и проповедей, частью весьма обширных), сравнительно хорошо сохранилось. В творчестве А. можно выделить три основных периода. Для первого периода (386—395) характерны сильное влияние антич. (преимущественно неоплатонической) догматики, отвлеченная рассудочность и высокий статус рационального; второй период (395—410) отмечен преобладанием экзегетической и религиозно-церковной проблематики («О Книге Бытия», цикл толкований к посланиям апостола Павла, ряд моральных трактатов и «Исповедь», подводящая первые итоги духовного развития А.); в третьем периоде (410—430) преобладает предестинационистская и эсхатологическая проблематика (цикл антипелагианских трактатов и во многом итоговое соч. «О Граде Божием»; критический обзор собственных сочинений в «Пересмотpax»). Некоторые важнейшие трактаты писались с перерывами многие годы («О христианской науке» (396-426), «О Троице» (399-419).

Учение А. органично соединяет высокую теологию Востока с углубленным вниманием Запада к психологии и антропологии, синтезируя два полюса христианского теоретизирования — традицию Оригена и традицию Тертуллиана. Один из крупнейших представителей христианского неоплатонизма, А. со своим небывалым доселе интересом к человеческой личности и человеческой истории выступает родоначальником европейского «субъектоцентрического» и исторического сознания.

Онто-теология А. отдает дань традиционному для христианского неоплатонизма примату бытия перед сознанием: бытие Божие — исходная высшая реальность для индивидуального сознания, превышающая понятие субстанции и прочие категории. Но разум вынужден прибегать к ним, чтобы помыслить Бога или как запредельный свет, или как средоточие вечных идей-парадигм. Абсолютная Индивидуальность — субстанциальное единство «персон»-ипостасей.

Онто-теология А. находит развитие в антропологии и гносеологии. Человеческая индивидуальность, субстанциальная по причастности Абсолюту, структурно изоморфна ему. Человек как субъект-субстанция представляет собой единство трех «ипостасей» — ума, воли и памяти, т.е. сочетание авторефлексивной интенциональности и «субъективно-исторической» объемности индивидуального сознания. Это структурное единство гарантирует психологическую самотождественность всякого конкретно-эмпирического Я — «след таинственного единства». Однако говоря о субъекте психологии и гносеологии, А. сочетает с традиционной онто-центрической позицией принципиально иной ход мысли, неведомый ни античности, ни предшествующей патристике. Сомнение не всесильно, ибо психологический факт сомнения свидетельствует о существовании сомневающегося субъекта. Тезис «Я сомневаюсь (или: я ошибаюсь), следовательно, я существую», не получивший у А. (в отличие от Р. Декарта) универсального методологического статуса, призван, тем не менее, обосновать существование самого сознания и достоверность высшего бытия. Сохраняя свой абсолютный масштаб, Бог обретает контрмасштаб в человеческом сознании. Для разума непосредственно очевидно, что он существует; ум, воля и память (или «знать, хотеть и быть») являются такой же предельной данностью, как и бытие Божие. Путь познания — восхождение ведомого верой разума к Богу — имеет низшую ступень, чувственное восприятие (Бог познается и через творения). Восприятия упорядочиваются «внутренним чувством», первичной инстанцией самооценки и психологической интроспекции. Знание о вещах возникает в результате рефлексии разума над чувственными данными. Кульминация познания — мистическое прикосновение к высшей истине, «иллюминация», просветление умопостигаемым светом, в равной мере интеллектуальное и моральное. Так соединяются две цели познания, «Бог и душа»: «Возвратись в себя — истина обитает во внутреннем человеке». Поэтому особую важность для А. приобрела проблема времени — внутреннего (переживание «перетекания» времени) и внешнего (объективное время как мера становления, возникающая вместе с веществом и пространством).

В области морально-психологических проблем (А. сводил их к двум основным вопросам: каким должен быть человек и насколько это в его силах) взгляды А. претерпели значительную эволюцию. В произведениях первого периода разрабатывалась классическая теодицея, основанная на идее рационалистически и эстетически понимаемого мирового порядка. Видимое несовершенство является частью мировой гармонии и свидетельствует о принципиальной «благости» всего сущего: «Всякая природа, которая может стать хуже, хороша». Бог не отвечает за зло, которое является лишь отсутствием субстанции-блага и носит моральный характер: единственным источником зла является злая воля. Чтобы мораль была возможна, субъект должен быть свободен от внешней (в т.ч. сверхъестественной) причинности и способен выбирать между добром и злом. Моральность состоит в следовании нравственному долгу: сама идея о нравственном законе выступает как достаточный мотив (хотя содержание закона имеет богооткровенный характер). В сер. 390-х гг. эта схема переживает кризис под влиянием растущего внимания А. к психологии морального выбора. В «Исповеди» он описывает тончайшую динамику интимно-духовных процессов (к которой антич. и предшествующие христианские авторы были гораздо менее внимательны), приходя к выводу, что человек, «великая бездна», слишком слаб, чтобы самостоятельно преодолеть зло в самом себе. Параллельно на основе изучения посланий апостола Павла у А. начинает складываться концепция предопределения; она достигает завершения в трактатах третьего периода и приводит А. к окончательному разрыву с этическим рационализмом. После грехопадения Адама люди способны творить благо лишь с помощью благодати, которая несоизмерима с заслугами и дается тому, кто избран и предопределен к спасению. Основания такого предпочтения непостижимы: в справедливость высших решений можно только верить. Тем самым А. бесповоротно утверждает примат веры над разумом: мы не можем знать всего, во что верим. «Уверуй, чтобы уразуметь» — кредо зрелого и позднего творчества А.

Его кульминацией является эсхатология и историческая теоантропология трактата «О Граде Божием», вводящая в филос. обиход идеи морального прогресса и линейного исторического времени. «Град земной» и «Град Небесный» — символическое выражение двух видов «любви», борьбы эгоистических («любовь к себе вплоть до пренебрежения Богом») и моральных («любовь к Богу вплоть до забвения себя») мотивов. Моральную историю человечества А. начинает с грехопадения Адама и рассматривает как поступательное движение к обретаемому в благодати нравственному совершенству, состоянию «невозможности грешить». Цель истории свершится не на земле: земные государства — «разбойничьи шайки», необходимые лишь в условиях человеческой греховности. Сообщество праведных и будет тем Градом, который не от мира сего.

Экзегетика и герменевтика А. развивает традиции александрийской школы, рассматривая текст Писания как совокупность «знаков», имеющих теологическое, историческое и моральное значение.

А. создал целостное учение, которое на тысячу лет стало образцом для мыслителей Запада и до сих пор конкурирует с томизмом, находя приверженцев среди католических богословов. Концепция предопределения послужила вдохновляющей основой для протестантизма М. Лютера и Ж. Кальвина, а персоналистские религиозно-психологические мотивы составили другую линию влияния, ведущую через Б. Паскаля к С. Кьеркегору и экзистенциализму.

Творения. Киев, 1880—1908. Ч. 1 — 11; Избр. проповеди. Сергиев Посад, 1913; Исповедь. М, 1991.
Майоров Г.Г. Формирование средневековой философии. М., 1979; Бычков В.В. Эстетика Аврелия Августина. М., 1984; Gilson Ё. Introduction a l'etude de Saint Augustin. Paris, 1949; Jaspers K. Plato. Augustin. Kant. Drei Grilnder des Philosophierens. Munchen, 1967.

A.A. Столяров










АВГУСТИНИАНСТВО — направление в средневековой схоластике, связанное с влиянием идей Августина. Для А. характерны: ориентация более на Платона и неоплатонизм, чем на Аристотеля; в теологии — аналогия между тремя способностями души (памятью, разумом и волей) и тремя лицами Троицы, а также предпочтение, отдаваемое т.н. онтологическим доказательствам бытия Бога; в гносеологии — тезис о вере как предпосылке всякого знания, а также акцент на умозрительной интуиции, в акте которой озарение свыше и деятельность человеческого ума неразделимы; в филос. антропологии — крайне идеалистическая позиция, видящая в человеке душу, которая лишь «пользуется» телом как своим орудием; в доктрине о спасении — акцент на предопределении. До 12 в. А. претендовало на господствующее положение; ему противостояли пантеизм Иоанна Скота Эриугены, номинализм Росцелина и П. Абеляра и крайние еретические позиции. В 13 в. А. оказывается потесненным аристотелианскими доктринами, прежде всего томизмом. В дебатах позднего Средневековья А. отстаивалось мыслителями францисканского и августинского орденов против доминиканцев-томистов. Отголоски критики томизма с позиций А. встречаются вплоть до 20 в., причем как в католической религиозной философии (Й. Гессен), так, в преобразованном виде, и за ее пределами (К. Ясперс).





АВЁМПАС, или Авенпаце — см.: Ибн Баджа.





АВЕНАРИУС (Avenarius) Рихард (1843—1896) — швейц. философ, один из основоположников эмпириокритицизма — разновидности позитивизма. Как и у его современника Э. Маха, центральным понятием философии А. является понятие опыта, в истолковании которого А. пытается преодолеть противоположность между материализмом и идеализмом. Физическое (материальное) А. считает лишь внешней стороной опыта, в то время как психическое представляет собой внутреннюю сторону опыта. Целостный опыт есть единство физического и психического. Из такого понимания опыта естественно вытекает получившее широкую известность учение А. о «принципиальной координации» субъекта и объекта: без субъекта нет объекта и без объекта нет субъекта. Тезис о принципиальной координации означает, что нельзя говорить об объективной реальности самой по себе, она существует только в отношении к познающему субъекту. Поэтому А. вынужден отказаться и от классического понятия истины как соответствия мысли действительности. Ценность познания для него состоит лишь в том, что оно позволяет нам затрачивать меньше усилий для достижения тех или иных целей. В целом по своим воззрениям А. близок Маху и наряду с последним считается одним из лидеров второй волны позитивизма.

Человеческое понятие о мире. М., 1909; Философия как мышление о мире согласно принципу наименьшей меры силы. СПб., 1913; Критика чистого опыта. М., 1927—1928 Т. 1-2.








АВЁРИНЦЕВ Сергей Сергеевич (р. 1937) — литературовед, культуролог, философ. В 1961 окончил филологический факультет МГУ; доктор филологических наук. А. более 20 лет работал в Ин-те мировой литературы АН СССР, в течение ряда лет являлся зав. отделением антич. литературы. С декабря 1991 — зав. отделением Ин-та истории мировой культуры при МГУ. Вел также преподавательскую работу на филос. факультете МГУ. Автор ряда статей в «Философской энциклопедии» (1967—1970): «Православие», «Откровение», «Патристика» (в соавт. с В.В. Соколовым), «Протестантизм», «Шпенглер О.» и др.; в «Философском энциклопедическом словаре» (1983): «Христианство», «Киники», «Логос» и др.; в «БСЭ»; в энциклопедии «Мифы народов мира», в словаре «Эстетика»: «Риторика», «Архетип», «Фома Аквинский», «Хейзинга» и др. Характеризуя творчество А., А.Ф. Лосев отмечает, что работы А. по истории позднеантичной и средневековой литературы написаны с особым интересом к противоречивой динамике перехода от античности к Средневековью, к поэтике «сдвинутого слова» как ответу на общественный сдвиг, к взаимопроникновению ближневосточных и греч. культурных традиций в эллинистическую и византийскую эпохи; каждый символ антич. и средневековой культуры рассматривается в перспективе современной духовной ориентации, постигается внутри «ситуации диалога» исследователя с его создателем; литературное слово истолковывается как человеческий «жест», а стиль — как жизненная «установка». А. акцентирует в составе гуманитарного знания момент «человеческого понимания», несводимого ни к субъективно эстетическому вчувствованию, ни к рационалистическому исчислению. А. — академик РАН (2003), член Европейской академии (1991), член Всемирной академии культуры (1992).

Плутарх и античная биография. М, 1973, Порядок космоса и порядок истории в мировоззрении раннего средневековья // Античность и Византия. М., 1975; Классическая греческая философия как явление историко-литературного ряда // Новое в классической филологии. М, 1979; Эволюция философской мысли // Культура Византии IV — первой половины VII века. М, 1984; От берегов Босфора до берегов Евфрата. М., 1987; Попытки объясниться. М, 1988 (сб. публицистических статей); Бахтин М. Смех. Христианская культура// Россия (Альманах). Венеция. 1988. № 6 (переизд. в сб. «М.М. Бахтин и философия». М., 1992); Византия и Русь, два типа духовности. Статья первая: Наследие Священной державы // Новый мир 1988. № 7; Византия и Русь: два типа духовности. Статья вторая: Закон и милость // Там же. 1988. № 9, Два рождения европейского рационализма // Вопросы философии. 1989. № 3; Системность символов в поэзии Вячеслава Иванова // Контекст. 1989, «Морфология культуры» Освальда Шпенглера // Новые идеи в философии. Ежегодник Философского общества СССР. М., 1991; Культура и религия. М., 1991; Крещение Руси и путь русской культуры // Русское зарубежье в год тысячелетия крещения Руси. М., 1991; Христианский аристотелизм как форма западной традиции // Христианство и культура в Европе. Мадрид, 1992 (исп. яз., пер. на ит. яз.); Риторика и истоки европейской литературной традиции. М., 1996.





АВЕРРОЭС — см.: Ибн Рушд.






АВИДЬЯ (санскр. avidya — неведение) — в инд. мировоззренческих текстах незнание, означающее отсутствие не информированности, но знания экзистенциальной значимости, т.е. знания индивидом своей истинной, аутентичной природы. А., однако, не есть просто отсутствие этого знания, но замещение его знанием ложным, в котором эта аутентичная природа деформируется. Прежде всего А. означает ложную самоидентификацию, при которой индивид отождествляет себя с телом и чувственно-действенно-ментальным механизмом и соответствующими этому отождествлению эмоциональными переживаниями, и потому А. характеризуется как корень др. основных аффектов — желания и неприязни. В адвайта-веданте А. гипостазируется до космического принципа, «проецирующего» мир множественности и становления (см. Майя). У буддистов основной корень самой А. — вера в существование Атмана, что прямо противоречит концепции А. в школах брахманистской философии.





АВИЦЕННА — см.: Ибн Сына.





АВТАРКИЯ (от греч. autarkeia — самоудовлетворенность) — состояние независимости от внешнего мира, в т.ч. и от др. людей. Термин употреблялся Платоном и Аристотелем; киренаики и стоики считали А., или «самодостаточность», жизненным идеалом.





АВТОНИМНЫЙ — употребляемый в качестве имени самого себя. В терминологии, введенной Р. Карнапом, слово (фраза, символ, выражение) является А., если оно употребляется как свое собственное имя. Напр., в выражении «"Человек" начинается с согласной буквы» слово «человек» употреблено автонимно. А. употребление выражений языка совпадает с тем, что в схоластике называлось материальной суппозицией. А. употребление отделяется от обычного (в схоластической терминологии «формального») употребления с помощью кавычек, курсива и т.п. (см.: Суппозиция).







АВТОНОМИЯ (греч. autonomia — независимость) — свобода, заключающаяся в самодетерминации и независимости от любых внешних воздействий. И. Кант определял А. воли как подчинение ее своему собственному закону и считал такое ее самоопределение единственно сообразующимся с достоинством морально зрелого человека. Противоположность А. — гетерономия. Иногда понятие А. употребляется в более широком смысле, когда, напр., говорят об А. культуры по отношению к природе, органической жизни по отношению к неорганической, А. политической, и т.п.






АВТОРИТАРНОСТЬ — характеристика мышления, придающего преувеличенное или даже решающее значение мнениям каких-то авторитетов. Авторитарное мышление стремится усилить и конкретизировать выдвигаемые положения прежде всего путем поиска и комбинирования цитат И изречений, принадлежащих признанным авторитетам. При этом последние канонизируются, превращаются в кумиров, не способных ошибаться и гарантирующих от ошибок тех, кто следует за ними.

Мышления беспредпосылочного, опирающегося только на себя, не существует. Но предпосылочность мышления и его А. не тождественны. А. — это крайний, так сказать, вырожденный случай предпосылочности, когда функцию самого исследования и размышления пытаются почти полностью переложить на авторитет. Авторитарное мышление еще до начала анализа конкретных проблем ограничивает себя определенной совокупностью «основополагающих» утверждений, тем образцом, который определяет основную линию размышления и во многом задает его результат. Изначальный образец не подлежит никакому сомнению и никакой модификации, во всяком случае в своей основе. Предполагается, что он содержит в зародыше решение каждой возникающей проблемы или, по крайней мере, ключ к такому решению. Система идей, принимаемых в качестве образца, считается внутренне последовательной. Если образцов несколько, они признаются вполне согласующимися друг с другом. Если все основное уже сказано авторитетом, на долю его исследователя остаются лишь интерпретация и комментарий известного. Из А. непосредственно вытекают комментаторство и существенно экзегетический характер мышления.

Существуют общества, в которых авторитарное мышление представляется нормой и проникает во все сферы социальной жизни. Таковы средневековое общество, тоталитарные общества 20 в. и вообще любые коллективистические общества (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество). Как писал М. Кондорсе, в Средние века «речь шла не об исследовании сущности какого-либо принципа, но о толковании, обсуждении, отрицании или подтверждении другими текстами тех, на которые он опирался. Положение принималось не потому, что оно было истинным, но потому, что оно было написано в такой-то книге и было принято в такой-то стране и с такого-то века. Таким образом, авторитет людей заменял всюду авторитет разума. Книги изучались гораздо более природы и воззрения древних лучше, чем явления Вселенной».

А. характерна также для мышления членов таких коллективистических сообществ, как армия, церковь, тоталитарные религиозные секты, «нормальная» наука.

Кондорсе М. Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума. М., СПб., 1909; Кун Т. Структура научных революций. М., 1975: Гадамер Х.Г. Истина и метод. М., 1988: Фрейд З. Массовая психология и анализ человеческого «Я» // Фрейд 3 По ту сторону принципа удовольствия. М., 1992; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000; Он же. Философия истории. М., 2000.









АВТОРИТЕТ — значение или влияние лица, письменного источника и т.п., которое находит нужным постоянно учитывать какой-то человек или определенная группа. В зависимости от того, о какой области идет речь, можно говорить об А. филос. религиозном, научном и т.д. Особо устойчивые и часто упоминаемые А. обычно именуются «классикой».

А. принадлежит определенной человеческой личности, но А. личности имеет своим последним основанием не подчинение и отречение от разума, а осознание того, что эта личность превосходит нас умом и остротой суждения. «Авторитет покоится на признании и, значит, на некоем действии самого разума, который, сознавая свои границы, считает других более сведущими. К слепому повиновению приказам этот правильно понятый смысл авторитета не имеет вообще никакого отношения. Более того, авторитет непосредственно не имеет ничего общего с повиновением, он связан прежде всего с познанием» (Х.Г. Гадамер). Признание А. всегда связано с допущением, что его суждения не носят неразумно-произвольного характера, а доступны пониманию и критическому анализу.

Существенное значение проблеме А. и его роли в мышлении придает философская герменевтика.

Две крайние позиции в отношении А. — авторитарность и антиавторитарность. Первая придает преувеличенное или даже решающее значение суждениям А. и тем самым противопоставляет его разуму; вторая отрицает необходимость к.-л. А., считая, что человек должен полагаться только на свой разум, но никак не на мнения др. людей. Авторитарным являлось, напр., средневековое мышление, которое всегда начинало с классического текста: Библии, патристики, созданной ею философии и т.д. «Средневековый философ постоянно обращается за подтверждением всех своих мнений к библейскому или патристическому авторитету, непрерывно цитирует христианскую классику, переписывая нередко вместо доказательства целые страницы древних текстов. Степень подобия своего мнения мнениям древних есть для него степень истинности этого мнения» (Г.Г. Майоров). Антиавторитарным являлось мышление эпохи Просвещения, прямолинейно разграничивавшее «А. разума» и «А. людей», истолковывая последний как противостоящий разуму.

А. необходим, в т.ч. и в теоретической сфере. Возможности отдельного человека ограниченны, далеко не все он в состоянии самостоятельно проанализировать и проверить. Во многом он вынужден полагаться на мнения и суждения других. Вместе с тем ссылка на А., на сказанное или написанное кем-то не относится к универсальным, эффективным во всех аудиториях способам обоснования (см.: Аргументация контекстуальная). Суждение А. должно приниматься не потому, что оно высказано «тем-то», а в силу того, что сказанное представляется правильным. Слепая вера во всегдашнюю правоту А. плохо совместима с поисками истины, добра и красоты, требующими непредвзятого, критичного ума.

Обычная ошибка, связанная с А., — смешение эпистемического А., т.е. А. знания, с деонтическим А., А. должности. Именно такого рода смешение допустил, напр., св. Игнатий Лойола, основатель Ордена иезуитов, потребовавший в известном письме к португальским отцам церкви, чтобы они «подчинили свой разум вышестоящему лицу», т.е. деонтическому А.

Майоров Г.Г. Формирование средневековой философии. Латинская патристика. М., 1979; Гадамер Х.Г. Истина и метод. М., 1988; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997.













АГАССИ (Agassi) Джозеф (р. 1927) — израильский философ, методолог науки. Изучал теологию иудаизма (1940—1944), затем — физику, высшую математику и философию в Гебраистском ун-те Иерусалима (1946— 1951). Ученик К. Поппера. Преподавал в Станфорде, Лондонской школе экономики, ун-тах Гонконга и Бостона. В последние годы — проф. философии в Йоркском (Канада) и Тель-Авивском (Израиль) ун-тах.

С позиций критического рационализма А. критикует кумулятивистскую и конвенционалистскую концепции развития науки. Считает одним из признаков научности гипотетический характер знаний. В дополнение к демаркации между научным и ненаучным знанием вводит принцип демаркации между наукой и технологией, во взаимодействии которых усматривает источник их самостоятельного развития. У А. философия науки Поппера получает социологическое измерение. Он заостряет свое внимание на поведении ученых, декларируя автономию ученого относительно науки, требует учета филос. политических и экономических проблем, характерных для той общественной среды, в которую погружена наука. Если ученый занимается актуальными проблемами, то он не может отстать от развития науки, даже если придерживается консервативных взглядов. А. придает большое значение политической составляющей филос. деятельности. Он рассматривает критический рационализм как основу толерантности, демократического устройства общества и либеральных ценностей. Значительное место в работах А. отведено критике идейных противников попперовской теории «открытого общества». Истина рассматривается им в первую очередь как моральная ценность, и в этом смысле противостояние рационализм — иррационализм рассматривается как противостояние демократии и варварства (или диктатуры).

Наука в движении // Структура и развитие науки. М., 1978; Towards an Historiography of Science. Dordrecht, 1963; Faraday as a natural Philosopher. Chicago; London, 1971; Towards a Rational Philosophical Anthropology Dordrecht, 1977; Science and Society: Studies in the Sociology of Science. Dordrecht; Boston; London, 1981; Technology: Philosophical and Social Aspects. Dordrecht; Boston; London, 1985.











АГАТОЛОГИЯ (от греч. agathon — благо и logos — учение) — учение о благе (термин известен с 18 в., но впоследствии был забыт) в его отличии от ценности, изучаемой аксиологией. Мотивом его введения является постоянное смешение как философами, так и историками философии, работающими с аксиологической проблематикой, категорий блага и ценности, которые, при всей своей смежности в качестве обозначаемой нормативной (в отличие от познавательной) интенциональности индивида, не являются содержательно тождественными и терминологически различаются в истории философии. Хотя и благо, и ценность соотносятся с объектами устремлений индивида, с тем, что для него желательно и на что его «внутренний человек» дает согласие, стремится достичь и сохранить, оба понятия имеют свои специфические «оттенки». В качестве ценности нечто прежде всего переживается сердцем, а благо признается разумом; ценность означает неделимо-личное, благо — общепризнанное, то, что индивид стремится присвоить; поэтому ценность при любых попытках разделить ее с кем-то принципиально «субъективна», а благо при любой степени его индивидуализируемой интериоризации относительно «объективно». Между ценностями и благами может быть согласие, делающее внутренний мир человека гармоничным, но между ними может быть и чаще бывает конфликт: что-то может быть признано разумом в качестве блага, но не стать ценностью для сердца либо, наоборот, быть таковым для сердца и не устоять перед судом «практического разума». Различимы и нюансы соответствующих суждений. Если оценочное суждение, к примеру, будет «эта книга прекрасна», то суждение аксиологическое: «эта книга мне дорога», а агатологическое: «эта книга для меня благотворна».

Современный период А. начинается с выхода трактата Дж. Мура «Principia Ethica» (1903). Суть нового подхода состояла в том, что если до Мура этики более двух тысячелетий спорили о том, что есть благо и неблаго в человеческом поведении и каковы средства реализации первого и избежания второго, предлагая самые различные решения этих вопросов, то Мур обратился к выяснению того, каковы с логико-семантической т.зр. сами эти вопросы, какова природа этических суждений, в которых участвуют термины «благо», «не-благо» и «поведение», и какова, наконец, возможность определения этих исходных терминов. Существенное значение имела критика Муром т.н. натуралистической ошибки — попыток определить благо, которое, по Муру, является «неделимым» понятием, а значит, и неопределимым, в любых «неагато-логических» терминах. Учение о благе разрабатывается феноменологической школой М. Шелера (он ввел термин Guterethik — «этика благ»), Н. Гартмана и Г. Райнера. Критика предмета А. с позиций анализа высказываний о благе (как бессодержательных) дается К. Огденом и Дж. Ричардсом, Б. Расселом, М. Шликом и А. Айером (концепция радикального эмотивизма); новая, более «толерантная» трактовка блага в рамках философии языка содержится у Р. Хэара (рассмотрение прилагательного «благой» как «слова, используемого для рекомендации» в контексте различения дескриптивных и прескриптивных высказываний).

А. имеет свой круг основных проблем. Современные дискуссии (преимущественно в англоязычной филос. традиции) позволяют выделить проблемы: 1) что собственно означает понятие «благо» (а также прилагательное «благой») — объективное свойство определенных объектов или только субъективную их оценку? 2) всем ли объектам можно атрибутировать предикаты «благой» и «неблагой» и каким образом осуществляется их познание в этом модусе? 3) что означает понятие высшего блага (summum bonum) в соотношении с «обычными благами»? 4) как соотносятся друг с другом различные разновидности «благости» (гедонистические, утилитарные, духовные и т.д.) и каково место среди них этического блага? К этим проблемам можно было бы добавить и 5) актуально ли и в настоящее время построение иерархии благ (которое было актуальным для антич. и средневековой А.), исходя из принципов А. «формальной» (типа различение благ-средств, благ-средств/целей и благ-целей) и «материальной» (типа субординации благ эмоционального, витального, духовного и сакрального порядков)?

А. правомерно, по-видимому, рассматривать в качестве теоретического основания этики (что следовало, впрочем, уже из самой структуры «Никомаховой этики» Аристотеля), а также — особенно с учетом категории summum bonum — и сотериологии, а значит, в определенном смысле и философии религии.

Шохин В.К. Классическая философия ценностей: предыстория, проблемы, результаты // Альфа и Омега. 1998. № 17; Шохин В.К. Благо // Новая философская энциклопедия. М., 2000. Т. 1.

В.К. Шохин












АГНОЗИЯ (от греч. а — отрицательная приставка, gnosis — знание, познание) — невежество, незнание. У Сократа А. — начало философствования, у стоиков — его результат.









АГНОСТИЦИЗМ (от греч. а — отрицательная приставка, gnosis — знание, agnostos — недоступный познанию) — филос. учение, утверждающее непознаваемость мира. Термин «А.» был введен в 1869 англ. естествоиспытателем Т. Гексли, однако сомнения в способности человека познать окружающие его вещи были выражены уже антич. софистами и скептиками. Крупнейшими представителями А. в философии Нового времени считаются Д. Юм и И. Кант. Кант признает, что вне и независимо от нас существует внешний мир, который, воздействуя на наши органы чувств, порождает в нас ощущения. Этот мир Кант называет «вещью в себе». «Вещь в себе» — источник и причина наших ощущений, но это все, что мы можем сказать о ней. Ощущения упорядочиваются и составляют с помощью категорий рассудка те или иные представления о предметах — «вещи для нас», как называет их Кант. Но вопрос о том, похожи ли «вещи для нас» на «вещь в себе», или, иначе говоря, наши представления о предметах внешнего мира на сами эти предметы, не имеет решения. Допустим, мы едим вишни. Мы ощущаем алый цвет вишни, ее сочность, мягкость, кисло-сладкий вкус. Все это наши субъективные переживания, которые наш рассудок объединяет в целостный предмет, называемый «вишня». Но похожа ли эта сконструированная нами «вишня» на реальный предмет, породивший в нас соответствующие ощущения? Для ответа на этот вопрос нужно было бы сравнить наш образ вишни с реальностью. Однако человек не способен увидеть мир сам по себе, он видит его только через призму своей чувственности. Грубо говоря, решить этот вопрос мог бы лишь наблюдатель, способный видеть образы вещей в нашем сознании и сами вещи. Но человек не является таким наблюдателем, поэтому человек никогда не сможет узнать, каков мир сам по себе.

Это рассуждение Канта подвергалось критике многими философами. В частности, К. Маркс указал на то, что сравнение нашего представления о мире с самим миром осуществляется в практической деятельности и успех нашей практики как раз и свидетельствует о том, что мы, в общем, имеем правильное представление о предметах и явлениях окружающего мира. Вместе с тем А. Юма и Канта оказал громадное влияние на философию 19—20 столетий. После Канта каждый философ уже четко проводит грань между нашим представлением о мире и самим по себе внешним миром. Одним из крупных представителей А. в философии 20 в. был К. Поппер, полагавший, что в своем познании окружающего мира человек способен лишь обнаружить ложь в своих воззрениях и отбросить ее, но обнаружить истину он не способен. Прогресс познания выражается не в открытии и накоплении истин, а в разоблачении и отбрасывании иллюзий и заблуждений.

Как филос. учение А. внутренне противоречив и непоследователен, однако его важная заслуга перед философией состоит в том, что он нанес сокрушительный удар по «наивному реализму» — вере в то, что внешний мир таков, каким мы его себе представляем.

Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1963. Т. 2; История философии. Запад — Россия — Восток. М., 1996. Кн. 2.











АДДИТИВНОСТЬ И СУБАДДИТИВНОСТЬ (от лат. additi-vus — прибавляемый и sub — под) — характеристики отношений между целым и его частями. А. есть такое отношение, при котором свойства целого полностью определяются свойствами частей («целое равно сумме частей»); С. (или неаддитивность) — отношение, при котором целое не определяется его частями, так что оно не может быть познано и объяснено на основе одного лишь знания о его частях («целое больше суммы его частей»). Примерами аддитивных свойств могут служить масса имеющих части объектов, их линейные размеры и т.п.; субаддитивны свойства, присущие, напр., сообществам людей (толпа, масса, политическая партия и т.п.).









АДЕКВАТНЫЙ (от лат. adaequatus — приравненный) — вполне соответствующий, согласующийся. Представление о мире является А., если оно соответствует тем вещам, к которым оно относится; средство А., когда оно действительно способствует достижению цели; оценка А., если она согласуется с принятыми в данной области стандартами оценивания или если осуществляемые на ее основе действия приносят позитивный результат. Адекватность использовалась Фомой Аквинским в определении истины: истина есть соответствие (адекватность) предмета и представления о нем. У Э. Гуссерля адекватность — верификация; выполнение. Понятие «А.» шире понятия «истинный»: истинными могут являться лишь описательные высказывания; А. способны быть как описания, так и оценки, и даже орективы (выражения, задача которых внушать определенные чувства) и действия человека.










АДЕПТ (от лат. adeptus — достигший) — ревностный приверженец к.-л. учения. Понятие «А.» обычно связано с выработкой и пропагандой государственной, партийной или корпоративной идеологии и применяется для обозначения лиц, непосредственно действующих в этих сферах. А. именуется также всякий человек, посвятивший себя служению определенной идее, готовый отстаивать ее в идеологических спорах или даже бороться за нее с оружием в руках. В определенной ситуации, в зависимости от конкретных целей и установок, А. может не только демонстрировать, но и скрывать свою приверженность. (А. первоначально именовали посвященного в тайное учение или общество.)

Учения, испытывающие постоянную потребность в А., характерны прежде все для тоталитарных партий и режимов. Поскольку важнейшее место в системе тоталитаризма отводится жесткому идеологическому контролю над сознанием человека, его мыслями, чувствами, внутренним миром, тоталитарный режим нуждается в постоянном культивировании господствующей идеологии. Эта задача возлагается на А., занимающих обычно иерархически достаточно высокое или даже привилегированное положение и составляющих слой «образцовых» ортодоксальных последователей вождя-идеолога. В условиях идеологического монизма и полного контроля над механизмами государственного управления, как правило, происходит перерождение по крайней мере части А. в профессиональных функционеров, осуществляющих охрану идейных основ режима.









АДОРНО (Adorno), Визенгрунд-Адорно (Wisengrund-Adorno) Теодор (1903—1969) — нем. философ и социолог, один из ведущих представителей франкфуртской школы. С приходом в Германии к власти нацизма А. с 1934 — в эмиграции в Англии, с 1938 — в США. В 1949 возвращается во Франкфурт-на-Майне. Находясь под влиянием идей марксизма, А. полагает, что социальная теория всегда должна сохранять критическую направленность. Исходя из этого, он подвергает критике многие подходы, используемые в социальных исследованиях и претендующие на научность, за то, что они не учитывают возможность социального изменения. Причина неудач традиционной метафизики — феноменологии, идеализма, позитивизма — в иллюзии, что бытие соотносится с мышлением и является доступным для него. «Никакой разум не смог бы найти себя в реальности, порядок и форма которой подавляют любую претензию разума», — пишет А. в кн. «Актуальность философии» (1931). Принципу тождества бытия и мышления должна быть противопоставлена «негативная диалектика», диалектика отрицания, не признающая тождества реальности и мышления. Традиционная философия стремится познать непохожее, сделав его похожим. «Разум становится неспособным уловить реальность не в силу собственной неспособности, а поскольку реальность не есть разум». Негативная диалектика как борьба против господства тождественного означает восстание частностей против порочного всеобщего и внимание к индивидуальному. Негативное, т.е. не подвластное усмирению духом, должно быть двигателем демистификации.

Негативная диалектика является для А. ключом к истолкованию и критике филос. и социологических концепций. Идеализм, формалистическое неокантианство, неопозитивизм принадлежат прошлому; «рафинированная и амбициозная» феноменология Э. Гуссерля — не более чем общая программа; экзистенциализм М. Хайдеггера — «примитивный иррационализм»; догматические формы марксизма — априорный и некритический синтез социальных явлений. В кн. «Негативная диалектика» (1966) А. соединяет вместе эпистемологические и социально-критические мотивы: отрицание не является, как в гегелевской диалектике, моментом перехода к к.-л. синтезу; оно представляет собой средство релятивизации любой замкнутой системы понятий и требует отказа от наличной действительности ради конкретной возможности «утопии», не заданной в виде какой-то позитивной модели.

В кн. «Диалектика Просвещения» (1947), написанной А. совместно с М. Хоркхаймером, переосмысливается идея покорения природы человеком с помощью разума. Цели вышли из-под контроля разума, и он сделался чисто инструментальным: его задача — находить средства для являющихся внешними для него целей. Возникло «тотально административное общество», в котором индивидуальная рефлексия замещается стереотипными реакциями и мысленными клише, навязываемыми массовой «индустрией культуры». Ценности и модели поведения, предлагаемые масс-медиа, рассчитаны на всех и потому единообразны, примитивны, подменяют личностное общенеопределенным. «Весь мир становится пропущенным через фильтр культуриндустрии. Хорошо известное ощущение кинозрителя, воспринимающего улицу, на которой стоит кинотеатр, как продолжение только что закончившегося зрелища именно потому, что последнее всегда ориентировано на точное воспроизведение обыденного восприятия мира, становится путеводной нитью процесса производства массовой культуры». Под «административно управляемым миром» авторы — в духе абстрактного подхода к современному обществу, характерного для франкфуртской школы, — имеют в виду и капиталистическое, и социалистическое (коммунистическое и национал-социалистическое) общество. Тип деятельности, характеризуемый как «буржуазно-угнетательский», «буржуазно-эксплуататорский», распространяется на всю историю Запада с догомеровских времен (его в ясной форме проповедовал будто бы еще Ксенофан) и вплоть до «позднекапиталистической эпохи». В предисловии к новому изданию книги (1969) авторы настаивают на том, что мир и после поражения фашизма продолжает двигаться к тоталитаризму: «Осознанное в этой книге развитие в направлении тотальной интеграции прервано, но не прекращено; угроза его осуществления путем диктатур и войн остается актуальной. Прогноз вызванного этим превращения Просвещения в позитивизм, в миф того, что имеет место быть, в конечном счете — идентификация интеллекта со всем тем, что враждебно духу, самым убедительным образом подтвердился». Выходом из того тупика, в который разум завел сам себя, авторам представляется «критическое мышление, не останавливающееся даже перед критикой прогресса».

Анализ А. современной массовой культуры, производимой индустрией культуры с целью манипуляции массами, получил большой резонанс в социологии и социальной философии.

Существен вклад А. в методологию социальных наук. Полемизируя с К. Поппером, отстаивающим тезис о единстве и, в сущности, совпадении метода естественных наук и метода социальных наук, А. подчеркивает три момента: методология естественных и социальных наук является несомненно разной; социология, отправляющаяся, как и всякая наука, от фактов и конструирующая теории, делает это иначе, чем естественные науки; социология, начинающаяся с К.А. Сен-Симона, представляет собой достаточно зрелую научную дисциплину, и нельзя сказать, что она со временем будет все более приближаться к методологическому идеалу естественных наук. Социальные факты специфичны, они как капли воды на раскаленном железе, их восприятие требует предвосхищения момента целого, а их использование в критике выдвигаемых концепций предполагает особую осторожность. «Социальные факты не есть последняя реальность, поэтому основанием познания быть не могут... теория — это цель, а не средство социологии... Критика не только формальна, но и материальна: критическая социология, если истинны ее понятия, всегда и по необходимости есть критика общества...» Спекулятивность нельзя считать болезнью социального познания: без предвосхищения целостности невозможны адекватные частные наблюдения.

Филос. и социологические работы А. отличаются большой разноплановостью. Он является одним из авторов кн. «Авторитарная личность» (1950), а также автором кн. «Философия новой музыки» (1949), «Призмы» (1967), «Minima Moralia» (1974).

У М. Вебера основной закономерностью музыкального развития (в особенности в европейской музыке Нового времени) являлось рационализирована как выражение обшей тенденции овладения человеком природой. По А., неизбежное рационализирована музыки ведет в конечном счете к рационализирова-нию внутренней природы человека и увеличению возможностей господства над нею, ее искажения и извращения. Музыка, скрывающая, что она руководствуется принципом рационализирования, превращается в ложное сознание, становится идеологией. Необходимы эмансипация музыки, освобождение ее от чуждых ей религиозных, моральных, политических и др. функций с тем, чтобы она освободилась для своей основной функции — выражения антиномии нерационализиру-емого индивидуального и формально-рационального всеобщего. Под «новой музыкой» как протокольной фиксацией «непросветленного страдания» А. имеет в виду прежде всего творчество композиторов «новой венской школы» (А. Шенберг, А. Берг, А. Веберн).

В опубликованной посмертно (на основании рукописей) «Эстетической теории» (1970) искусство рассматривается как форма распоряжающегося природой разума. То, что делает произведение искусства некоторым строем и единством, А. называет «рациональностью», используя этот термин примерно в том же смысле, в каком Хайдеггер, М. Мерло-Понти и др. употребляют понятие художественное пространство.

К логике социальных наук // Вопросы философии. 1979. № 11; Диалектика Просвещения. Философские фрагменты. М.; СПб., 1997; Gesammelte Schriften in 20 Bd. Frankfurt am Main, 1970-1986.

Реале Д., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. М., 1997. Кн. 4; Давыдов Ю.Н. Макс Вебер и современная теоретическая социология. М., 1998.

И.П. Никитина










АЙДУКЁВИЧ (Ajdukiewicz) Казимеж (1890—1963) — пол. философ, один из наиболее выдающихся представителей львовско-варшавской школы в логике. Изучал философию во Львове (1908—1912) под руководством К. Твардовского, затем в Геттингене, где слушал лекции Д. Гильберта и Э. Гуссерля. Проф. Львовского, Познаньского и Варшавского ун-тов.

Интересы А. концентрировались гл.обр. вокруг логики, эпистемологии, семантики, философии языка и философии науки. Предложил интерпретацию традиционной логики в логике предикатов, показав, что для этого необходимо постулировать существование по меньшей мере трех предметов. Уточнил ряд математических понятий, в их числе понятие доказательства и понятие логического следования. В 1930-е гг. А. занимался гл.обр. философией языка и эпистемологией. В теории языка, развивая идею С. Лесьневского, разработал теорию синтаксических категорий, введя специальные квазиарифметические обозначения для описания синтаксических зависимостей выражений языка. В эпистемологии выдвинул концепцию, названную радикальным конвенционализмом. Она являлась радикализацией взглядов фр. конвенционалистов, прежде всего А. Пуанкаре и П. Дюэма. Согласно традиционному конвенционализму, основополагающие принципы естественных наук принимаются на основе конвенций. А. распространил этот подход на предложения наблюдения. Радикальный конвенционализм опирался на определенную теорию значения, согласно которой значения выражений диктуют правила принятия высказываний. Эти правила могут быть аксиоматическими, дедуктивными или эмпирическими. Совокупностью значений данного языка определяется его понятийный аппарат. Если допустить, что язык науки удовлетворяет определенным формальным условиям, напр., не содержит изолированных частей, то можно показать, что два понятийных аппарата являются либо тождественными, либо взаимонепереводимыми. Из этого вытекает, что если имеет место конфликт между высказыванием и наблюдением, его можно разрешить путем изменения понятийного аппарата. Коротко говоря: образ мира зависит от понятийного аппарата. В более поздний период А. отказался от радикального конвенционализма в пользу крайнего эмпиризма в духе Дж.С. Милля. А. внес вклад и в семантическую эпистемологию. Используя результаты формальной семантики, он подверг резкой критике эпистемологический идеализм, указав, что во всех его видах это течение смешивает высказывания о переживаниях и высказывания о вещах. В философии науки А. наметил программу прагматической методологии, т.е. методологии, исследующей не столько деятельность ученых, сколько продукты такой деятельности. С этой т.зр. разрабатывал общую теорию рассуждений, и в особенности ненадежных (недедуктивных) рассуждений.

Jezyk i poznanie. Warszawa, 1960 — 1964. Т. 1—2 (подборка на англ. яз.: The Scientific World-Perspective. Dordrecht, 1978); Logika pragmatyczna. Warszawa, 1965 (англ. изд.: Dordrecht, 1974).
The Heritage of Kazimierz Ajdukiewicz / Eds. V. Sinisi, J. Wolenski. Amsterdam, 1994.

Я. Воленьский (Краков)













АЙЕР (Ауег) Альфред Джулиус (1910—1989) — англ. философ аналитической школы. Проф. Лондонского (1946-1959) и Оксфордского (1959—1978) ун-тов. В своем творчестве попытался соединить основные принципы логического позитивизма с идеями британских эмпиристов и аналитиков. В работе «Язык, истина и логика» (1936) выступает блестящим пропагандистом идей Венского кружка в англоязычном мире. Главное внимание А. уделяет корректной формулировке принципа верификации, который трактует как критерий осмысленности высказываний. К числу высказываний, наделенных значением, А. относит эмпирические высказывания, носящие гипотетический характер, и аналитические, выражающие необходимые априорные истины, и прежде всего истины логики и математики. Из разряда осмысленных исключаются предложения метафизики и теологии, а также ценностные высказывания этики и эстетики, выражающие, по мнению А., наше эмоциональное отношение к разного рода вещам. Назначение философии — анализ, понимаемый А. как критически-аналитическая деятельность по прояснению смысла терминов и предложений. Существо позиции А. выражает феноменалистический анализ знания, предполагающий перевод предложений о материальных объектах в предложения о чувственных данных. Защита феноменализма в лингвистическом духе продолжена А. и в работе «Основания эмпирического знания» (1940), где он частично пересматривает и более сдержанно формулирует свои взгляды о верификации и природе аналитических истин. Аналитические высказывания уже не трактуются как «правила языка», однако их необходимый характер признается следствием принятия определенного набора правил. В дальнейшем интерес А. смещается к исследованию оснований достоверного знания и к поиску ответов на скептические возражения. Не отказываясь в принципе от «языка чувственных данных». А. уже не склонен видеть в предложениях, фиксирующих непосредственный опыт, не подверженные пересмотру окончательные верификаторы. Никакая совокупность утверждений о чувственных данных не может быть эквивалентной утверждению о физическом объекте, однако, считает А., понятие физического объекта построено таким образом, что чувственный опыт может служить подтверждением для предложений о физических объектах. Признавая возможность ошибки в любых высказываниях (о чувственных восприятиях, физических вещах, прошлом, чужих сознаниях и т.д.), А. считает, что мы можем быть уверенными в истинности высказываемых нами утверждений, если они имеют под собой хорошую индуктивную основу. В своих поздних работах А. отходит от феноменализма и квалифицирует свою позицию как «усовершенствованный реализм».

Language, Truth and Logic. London, 1936; 2nd ed. 1946; The Foundation of Empirical Knowledge. London, 1940; The Problem of Knowledge. London, 1956; The Central Questions of Philosophy. London. 1973.

Хилл Т.И. Современные теории познания. М., 1965; Пассмор Дж. Сто лет философии. М., 1998.










АКАДЕМИЯ платоновская — школа Платона, основана ок. 387 до н.э. А. — от названия общественного гимнасия, существовавшего, вероятно, со времен Солона (нач. 6 в. до н.э.) в сев.-зап. пригороде Афин на месте святилища в честь местного героя Академа. Недалеко от А. Платон приобрел небольшое имение и вел занятия либо у себя, либо в гимнасии, причем и здесь, и там он устроил святилища в честь муз. Школа Платона создана по его личной инициативе как частный кружок единомышленников, составивших своего рода неофициальный политический клуб и вместе чтущих память отмеченного божеством учителя философии Сократа; в ней по инициативе и по образцу, данному Платоном, начинают писать диалоги (с обязательным участием Сократа), полемизируют с др. сократиками. софистами и риторами, ведут диспуты и занимаются математикой. Когда Платон едет в Сицилию, его замещает Евдокс (попытки оспорить это неубедительны), и в то же время в А. появляется Аристотель, при котором развивается стихия диспутов и расширяется система литературных и лекционных жанров (диалоги с участием современников, доклады, курсы лекций, трактаты).

Последовательность схолархов А. после смерти Платона восстанавливается на основе прежде всего «Списка академиков» Филодема, IV кн. Диогена Лаэртия. Филон из Ларисы, который покинул Афины в 88, не оставил преемника, и на нем прерывается цепь непосредственного преемства схолархов А.

Ученик Филона Антиох Аскалонский порывает с ним еще при его жизни и основывает собственную школу, назвав ее Древней А., к которой он относил Платона и его ближайших последователей; в этом двойном разделении истории А. ему следовал Цицерон.

Тройное членение А. представлено в «Списке академиков»: Средняя начинается с Аркесилая, Новая — с Лакида; однако новый содержательный этап в развитии А. начинается с Карнеада, которого Секст Эмпирик и называет родоначальником Новой А.

По тому же Сексту, круг Филона и Хармида составил четвертую А., стремившуюся подчеркнуть единство А., что давало возможность постепенного перехода к догматизму. Школу Антиоха Секст называет Пятой.

Брат Антиоха Аскалонского Арист упоминается Цицероном в «Бруте». На Аристе завершается история основанной Антиохом Аскалонским Древней А., само название которой было ярким свидетельством того возвратного порыва филос. мысли античности, который в период т.н. Среднего платонизма искал идентичности во все большем внимании ктекстам основателя школы и постепенно привел к возникновению нескольких центров изучения и разработки платоновского наследия вне Афин. И тем не менее, когда афинские платоники в 4—6 вв. считали себя «диадохами» Платона и говорили о «золотой цепи» его адептов, это было не только «сентиментальной конструкцией», но и констатацией того единственного пути, на котором антич. платонизм сумел подвести самый внушительный итог всего развития языческой мысли и сохранить ее наследие для Византии, арабов и Зап. Европы.

Для христианских авторов А. и академики — прежде всего представители скептического периода платоновской школы, противопоставленные Платону: напр., св. Иустин, неоднократно цитируя Платона и показывая, что его учение восходит к Моисею, никак не соотносит его с А. И Тертуллиан в своем знаменитом вопрошании «Что Афины Иерусалиму? Что Академия — Церкви?» имеет в виду именно скептическую А., а не «человеколюбивого Платона», который «от самой природы» знал о бессмертии души. Между тем христианским писателям как в греч., так и в лат. традиции была хорошо известна история А.: Евсевий Кесарийский в «Евангельском приуготовлении» подробно воспроизводит сочинение Нумения «О расхождении академиков с Платоном»; Августин в трактате «Против академиков» также подробно излагает историю А., опираясь на Academicorum libri Цицерона; подчеркивая противоположность А. и Платона, Августин показывает, что академические уловки и диалектические ходы мысли были нужны последователям Платона только для того, чтобы сокрыть глубокомысленное учение Платона от непросвещенной толпы, которой оно было недоступно, и в частности, оспорить учение материалиста Зенона (ср. Климент Александрийский «Строматы»: младшие представители А. считают своей целью воздержание от суждений против фантастических представлений). Эта вынужденная позиция привела к спорам в самой А., в конце концов сошедшим на нет, поскольку «лик Платона, самый чистый и самый светлый из тех, что есть в философии, воссиял, сквозь облака заблуждений, особенно ярко в Плотине, платонике, которого находили до такой степени похожим на Платона, что казалось, будто... один жил в другом» (Там же). Августин на 33 году своей жизни разрешает для себя разногласия между А. и ее основателем и, освобождаясь от соблазна академического скепсиса, намеревается верой никогда не уклоняться «от авторитета Христова», а умом — опираться на «платоников, чьи взгляды не противоречат нашим таинствам» (Там же).

Блаженный Августин. Против академиков. М., 1999; Lynch J.P. Aristotle's School. A study of a Greek Educational Institution. London, 1972; Glucker J. Antiochus and the Late Academy. Gottingen, 1978; Billot M.F. Academie // Dictionnaire des philosophes antiques. I. Paris, 1989; Dorandi T. Ricerche sulla cronologia dei filosofi ellenistici. Stuttgart, 1991; Filodemo. Storia dei filosofi. Platone e I'Academia. Neapel, 1991.

Ю.А. Шичалин













АКОСМИЗМ (от греч. а — отрицательная приставка и kosmos — мир) — концепция несуществования внешнего, физического мира; филос. или религиозное учение о ничтожности мира. А. является, в частности, спиритуализм, отрицающий реальность внешнего мира. Элементы А. как презрения к миру хорошо выражены в индийской философии; они есть также в христианстве. Согласно Г.В.Ф. Гегелю, А. является пантеизм Б. Спинозы, т.к. Бог в нем единственно действительное, а все остальное — несущественно, случайно.








АКСИОЛОГИЧЕСКИЕ КАТЕГОРИИ (от греч. axios — ценный, logos — понятие, учение), оценочные понятия, оценочные модальности — понятия, используемые для характеристики объекта с т.зр. определенной системы ценностей.

Аксиологический статус отдельного объекта обычно выражается абсолютными А.к. «хорошо», «плохо» и «безразлично», используемыми в оценочном высказывании. Относительный аксиологический статус выражается сравнительными А.к. «лучше», «хуже» и «равноценно». Напр., «Хорошо, что пошел дождь», «Плохо, что существуют болезни», «Дождливая погода лучше сухой» и т.п. Вместо слов «хорошо» и «плохо» нередко используются слова «позитивно ценно», «является добром», «негативно ценно», «есть зло» и т.п. Вместо «лучше» часто используется «предпочтительно».

А.к. являются необходимыми структурными компонентами оценочных высказываний. Логическое исследование данных понятий осуществляется оценок логикой. По своим логическим свойствам А.к. аналогичны модальностям др. групп: логическим («необходимо», «возможно», «невозможно»), эпистемическим («убежден», «сомневается», «отвергает») и др.

Понятия «хорошо» и «плохо» взаимно определимы: объект является позитивно ценным, когда его отсутствие негативно ценно. Безразличное определяется как не являющееся ни хорошим, ни плохим. Понятия «лучше» и «хуже» также взаимно определимы: первое лучше второго, когда второе хуже первого. Равноценное определяется как не являющееся ни лучшим, ни худшим.

Абсолютные и сравнительные А.к. в общем случае неопределимы в терминах друг друга. Из двух хороших вещей одна может быть лучше другой; из того, что одна вещь предпочитается другой, не вытекает, что первая является хорошей, а вторая плохой. Существуют, т.о., две независимые системы аксиологических координат, используя которые человек выносит свои оценки. Система абсолютных оценочных понятий стоит ближе к человеческому действию, чем система сравнительных оценочных понятий. Характерно, что нормативные понятия «обязательно», «разрешено» и «запрещено», непосредственно связанные с человеческой деятельностью, определимы в терминах абсолютных, но не сравнительных оценочных понятий. Сведение деонтической характеристики деятельности к аксиологической ее характеристике может быть достигнуто, в частности, с помощью следующего определения понятия «обязательно» в терминах понятия «хорошо»: «действие А обязательно» = «действие А позитивно ценно, и хорошо, что воздержание от него влечет за собою наказание». Возможность такого рода определений указывает на то, что нормативные (деонтические) понятия являются частным случаем абсолютных аксиологических понятий.

Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997; Iwin A.A. Grundlagen der Logik von Wertungen. Berlin, 1975.







АКСИОЛОГИЧЕСКИЙ (от греч. axia — ценность и logos — слово, понятие, учение) — имеющий отношение к ценности или к теории ценностей. Последняя обычно рассматривает, как, напр., у Э. Гуссерля, не только хорошее и плохое, но и оценочно безразличное и то, что вообще исключается из сферы оценивания. Иногда в теории ценностей используются не только абсолютные, но и сравнительные оценки.








АКСИОЛОГИЯ (от греч. axia — ценность и logos — учение) — филос. дисциплина, исследующая категорию «ценность», характеристики, структуры и иерархии ценностного мира, способы его познания и его онтологический статус, а также природу и специфику ценностных суждений. Термин «А.» введен в 1902 фр. философом П. Лапи, а в 1904 использовался уже в качестве обозначения одного из разделов философии Э. фон Гартманом.

В истории филос. освоения ценностной проблематики выделяются несколько эпох. Начиная с античности и завершая послекантовской эпохой, можно говорить об обращениях к ней преимущественно «контекстного характера». При всех важных достижениях философии И. Канта ни категория ценности, ни ценностный мир, ни ценностные суждения еще не становятся предметом специализированной филос. рефлексии. В истории А. как реальной филос. дисциплины можно различить по крайней мере три основных периода.

I. П ре дкл асси ч ески й период (1806— 1890). Своим широким внедрением в философию категория ценности была обязана Г. Лотце, который вводит ее в действие практически во всех своих многочисленных сочинениях. «Главным органом» ценностного мировосприятия Лотце считает некое «откровение», определяющее ощущение ценностей и взаимоотношения последних. При всей своей субъективности ценности не создаются субъектом (как считал Кант), но лишь «раскрываются» им. Между ценностью, «заготовленной» в вещах, и способностью субъекта актуализировать ее, существует корреспондентность, за которую ответствен Бог как Мировой Разум. Начиная с Лотце, понятия ценностей — эстетических, моральных, религиозных — становятся общезначимыми единицами филос. лексики. А. Ритчль соотносил предметы веры, в отличие от научных или метафизических, с формулировками ценностных суждений. Ф. Брентано разделил психологические феномены на классы представлений, суждений и душевных переживаний, из которых последние ответственны за чувства удовольствия и неудовольствия, основополагающие для ценностных суждений. Существенным обострением интереса к ценностной проблематике филос. культура того периода была обязана Ф. Ницше, который провозгласил в незаконченной кн. «Воля к власти» знаменитое афористическое требование «переоценки всех ценностей».

II. Классический период (1890—1930) ознаменован подлинным «аксиологическим бумом», когда ценностная проблематика в одночасье стала едва ли не преобладающей в европейской мысли. Классическую А. правомерно рассматривать как единство А. «формальной» — изучение предельно общих законов, заключенных в ценностных отношениях, и «материальной» — изучение структуры и иерархии наличных, «эмпирических» ценностей. К этим двум предметностям можно добавить аксиологическую «онтологию» — изучение субъективности/объективности ценностей, их бытийной локализации и соотношения с существованием, а также «гносеологию» — исследование места ценностей в познавательном процессе.

В «формальной» А. систематизировались прежде всего некоторые аксиологические аксиомы, напр., 1) существование некоторой положительной ценности = положительная ценность; 2) существование некоторой отрицательной ценности = отрицательная ценность и т.д. (Брентано); близкие им реляции ценности и долженствования, закон исключенного третьего в А.: одна и та же ценность не может быть и позитивной, и негативной (М. Шелер); формулировки «закона специфического отношения ценностей» (из двух ценностей одна должна быть больше, другая — меньше), суммирования (А+В ценнее, чем А), «ценностной инверсии», ценностного «обмена» (А+В = В+А), сопоставления: если В ценно, поскольку ценно А, то А ценнее, чем В (Т. Лессинг).

«Материальная» А. соответствует способам иерархизации основных классов ценностей. Э. фон Гартман предлагал ценностный ряд: удовольствие — целесообразность — красота — нравственность — религиозность, отчасти напоминающий иерархию благ в платоновском «Филебе». Субординации ценностей уделял специальное внимание Г. Мюнстерберг.

Наиболее глубокое осмысление принципов «материальной» А. было представлено у Шелера. Иерархия ценностных модальностей описывается в последовательности четырех рядов: 1) ценностный ряд «приятного» и «неприятного»; 2) ценности витального чувства: все качества, которые охватывают противоположность «благородного» и «низкого», а также ценности сферы значений «благополучия» и «благосостояния»; 3) области духовных ценностей: «прекрасное» и «безобразное» и весь круг чисто эстетических ценностей; «справедливое» и «несправедливое», т.е. область ценностей этических; и ценности чистого познания истины, которые стремится реализовать философия; 4) высшей ценностной модальностью оказывается модальность «святого» и «несвятого»; основной ее признак — то, что она являет себя только в «абсолютных предметах», и все остальные ценности есть ее символы. Каждой из этих четырех ценностных модальностей соответствуют свои «чистые личностные типы»: художник наслаждения, герой или водительствующий дух, гений и святой; соответствующие сообщества — простые формы «обществ», государство, правовое и культурное сообщество, сообщество любви (Церковь).

Др. значительные схемы иерархизации ценностей разрабатывались баденской школой неокантианства (В. Виндельбанд, Г. Риккерт), а также персоналистом В. Штерном, различавшим ценности-цели и ценности-носители: вторые являются средствами для первых, но и среди первых некоторые могут быть средствами для др., высших ценностей. Иерархия «самоценностей» есть иерархия личностей различных порядков; ее завершает «самоценность с безграничной самоценностной полнотой» — Божественная Вселичность.

«Ценностная ситуация», как и познавательный акт, предполагает наличие трех необходимых компонентов: субъекта (в данном случае «оценивающего»), объекта (в данном случае «оцениваемого») и некоторого отношения между ними (в данном случае «оценивания»). Поскольку все три компонента содержатся в ней уже аналитически (входят в само ее понятие), то не было философов, которые могли бы отрицать хотя бы один из них. Расхождения были связаны поэтому преимущественно со сравнительной оценкой их места в «ценностной ситуации» и, соответственно, онтологического статуса ценностей. Основные позиции исчерпали все четыре логические возможности, которые можно было бы записать в виде тетралеммы.

1. Попытки локализовать ценности преимущественно в оценивающем субъекте. Хр. фон Эренфельс, Р. Гольдшид, А. Фуйе и др. отстаивали натуралистическую трактовку ценностей, связывая их с желательностью и потребностью; Г. Шварц, Мюнстерберг, а также глава марбургской школы неокантианства Г. Коген — волюнтаристическую, основатель имманентной философии В. Шуппе, В. Дильтей, А. Деринг — «сентименталистскую», связывая ценности с внутренним чувством. Аксиологам, настаивавшим на локализации ценностей в каком-то одном аспекте душевной деятельности, противостояли те, кто отказывались от выделения в субъекте к.-л. специальной «ответственной за ценности» способности (Э. фон Гарт-ман, А. Риль, прагматист Ф. Шиллер).

2. К «субъект-объективистам» в первую очередь относятся последователи Лотце и Брентано. А. Мейнонг подверг критике натуралистический субъективизм: выводить ценность объекта из его желаемости или его способности удовлетворять наши потребности неправомерно, ибо отношения здесь скорее противоположные — желательно для нас и удовлетворяет наши потребности то, что мы уже считаем для нас ценным. Критиком субъективистов-натуралистов был и Дж. Мур, считавший, что не наши эмоциональные состояния обусловливают представления о ценности соответствующих объектов, но как раз наоборот. Ценность можно определить как неэмпирическое, но объективное свойство предмета, постигаемое лишь в особой интуиции. Для Г. Зиммеля ценности — нечто субъективное, но он признавал и их «надсубъективную» значимость. У И. Хейде ценность в собственном смысле есть особое отношение взаимной «приуроченности» между объектом ценности и ее чувством. Хейде различает ценность, которой обладает сам объект и объект ценности, рассматриваемые им как ценности соответственно первого и второго порядка, ибо второй ценностный уровень уже включает в себя первый и опирается на него. К субъект-объективистам можно отнести и Э. Гуссерля, исследовавшего природу того, что он называл оценивающими актами. Когда субъект осуществляет их, он «схватывает» вещь и одновременно «направлен» на ценную вещь. Последняя является полным интенциональным коррелятом (объектом) его оценивающего акта.

3. Объективистская А., составляющая прямую противоположность субъективистской, настаивает на существовании онтологически независимого от субъекта царства ценностей, по отношению к которым он оказывается в положении реципиента. Основателем этого направления по праву считается Шелер, частично опиравшийся на идеи Брентано. Носители ценностных качеств, или благ, соотносятся с ценностями как вещи, в коих осуществляются эйдосы, с самими эйдосами. Последние могут созерцаться и независимо от своих носителей, подобно тому как краснота может постигаться и вне отдельных красных предметов. Субъект есть лишь локализация этих иноприродных по отношению к нему и независимых от него идеальных сущностей, способная тем не менее к «диалогу» с ними. Последователь Шелера Н. Гартман развивает концепцию царства ценностей: ценности — это сущности или то, посредством чего «все причастное им становится тем, что они суть сами, а именно ценным». Они не формальные, бесформенные образы, но «содержания, «материи», структуры», открытые для вещей, отношений и личностей, которые к ним стремятся.

4. Если Шелер и Гартман выделяли для ценностей отдельное бытийное царство, то Виндельбанд противопоставлял ценности «сущему» как таковому, а Риккерт считал, что простое расширение реальности до включения в нее ценностей не может привести к постижению их значимости. Ценностные значимости «не располагаются ни в области объекта, ни в области субъекта», «они даже не суть реальное». Не будучи реальными, они, однако, «объективны» и могут познаваться теоретическими науками, но не могут опираться на их результаты и быть поколебленными последними. Мы можем сообщаться непосредственно лишь с культурными благами — в виде личностей или вещей.

Разработка ценностных аспектов познания принадлежала преимущественно баденской школе. Виндельбанд, выясняя предметные границы философии и конкретных наук (изучающих различные роды сущего), определял философию как таковую в качестве «науки о необходимых и общезначимых определениях ценностей». Любые — как «практические», так и «теоретические» — суждения с необходимостью включают в себя и оценку своего содержания. Значение ценностных компонентов в научном познании специально рассматривалось М. Вебером, выдвинувшим концепцию «ценностной идеи», которая определяет установки ученого и его картину мира. Специальное значение «ценностная идея» имеет для наук о культуре, к которым он относил и социологию.

III. Постклассический период (с 1930-х гг.). Теоретическое значение современного этапа А. в сравнении с классическим относительно скромно. Можно ограничиться лишь двумя моментами современного «аксиологического движения»: отдельными направлениями развития классических моделей А. и некоторыми относительно новыми тенденциями.

Современный аксиологический натурализм исходит из старого постулата о том, что вещь обладает ценностью, поскольку она желаема (см. выше), — при том, что существуют разногласия относительно того, что именно в субъекте претворяет предмет в ценность (потребность или чувство удовольствия). Эти идеи отстаивали Р. Перри (ценность как производное от интереса), К.И. Льюис (ценность как «долговременное чувство удовлетворенности»), но наиболее значительная фигура здесь — Дж. Дьюи. Амер. прагматист различал объекты, «провоцирующие» ценностное отношение, и сами ценности, побуждения и желания. В желании, лежащем в основе ценностных установок, различаются два уровня — побуждение и интерес, а также фактуальные и ценностные суждения. К. первым относятся: «Мне нравится то-то», «Я люблю то-то», ко вторым — «Это заслуживает внимания», «Этим стоит насладиться» и т.д. Все ценностные суждения — суждения опыта, а потому подлежат экспериментальной проверке. Элементы бихевиоризма обнаруживаются в работах А. Маслоу, Р. Кеннея и многих др. англоязычных авторов.

Согласно феноменологам, напротив, ценностные суждения не эмпирические, но априорно синтетические, а А. в целом — априористское наукоучение, методологически отличное от эмпирических наук. Р. Ингарден различал в аксиологическом контексте эстетическое и теоретическое переживания и соответствующие установки. Как и Гуссерль, он видел в ценностях сущее (в отличие от неокантианцев), но ценности — не свойства вещей, «обладание» ими не относится к отношению присущности, и потому непостижимо, каким все-таки образом вещи могут быть носителями ценностей. Носители этических ценностей — личности, эстетических — произведения искусства, относящиеся, однако, с онтологической т.зр. не к реальным, но к интенциональным сущностям. Близок этому направлению был и Я. Мукаржовский, разрабатывавший семиотическую трактовку ценностей (а также дифференциацию ключевых понятий, в частности ценности и цели). Согласно его иерархизации, следует различать ценности существования, интеллектуальные, этические, социальные и религиозные.

Традиции нем. аксиологического идеализма продолжал Ф.Й. фон Ринтелен, различавший «самоценности» — прежде всего этические — и «относительные ценности» — утилитарные, а также ценности «вещные» и «личностные», ценность как объект и ценностное познание. К критикам натуралистической А. следует отнести Р. Траппа, доказывавшего неэмпирический характер ценностей исходя из того, что любой опыт является теоретически нагруженным, а в случае с ценностным опытом отсутствует к.-л. независимая инстанция его «контроля».

Аналитики во главе с А. Айером развивали тезис о неопределимости ценностных понятий на основании того, что им не соответствует реальный референт ни в субъекте, ни в объекте ценностной реляции. Оценочные понятия и суждения, собственно, ничего не означают и лишь выражают определенные эмоции. Этот эмотивистский подход к предмету А. преодолевается представителями того же направления — Дж. Урмсоном, Р. Брандтом, а также Р. Хэаром, который исследует типологические различия фактуальных и ценностных суждений, соотнося их, соответственно, с дескриптивными и прескриптивными высказываниями. В более поздних работах Хэар акцентирует различия категорий ценности (включаемой в сферу «желаемого») и интереса, а также трех классов существ, о которых можно сказать, что они имеют ценность: 1) имеющие ценность для себя (люди, животные и, возможно, сверхъестественные существа); 2) имеющие ее для др. существ (типа эстетически совершенных природных феноменов); 3) имеющие лишь «инструментальную» ценность для других (типа урожая, золотоносного песка и т.п.).

Хотя А. никогда не была в числе приоритетных областей отечественной философии (достаточно упомянуть о критической реакции на «аксиологизм» баденской школы), среди рус. философов можно отметить Н.О. Лосского, который, подвергнув критике основные нем. аксиологические теории, предпринял попытку построить ценностную модель на основании теистического персонализма, отстаивая понимание Бога как высшую «самоценность» (совпадение бытия и ценности), являющуюся источником всего тварного ценностного мира. Нетеистический аксиологический персонализм развивался М.М. Бахтиным, который видел в многообразии индивидов множество «неповторимо ценных личных миров», настаивая и на том, что между ними не может возникнуть противоречия, но скорее «диалог».

Область т.н. прикладной А. охватывает применение понятия «ценность» и прилагательного «ценностный» ко всем практически сферам человеческого познания и деятельности (от политики до медицины), а потому закономерно ведет к «обесцениванию ценностей» как глубинно-личностных атомов человеческой экзистенции и создает кризис в А., преодолимый только серьезными «антиинфляционными» мерами, связанными в первую очередь с «лечением» самого современного языка и серьезной работой над категориями А.

Лосский Н.О. Ценность и бытие. Бог и Царство Божие как основа ценностей. Париж, 1931; Проблема ценности в философии. М., 1966; Кюнг Г. Брентано, Гуссерль и Ингарден об оценивающих актах и познании ценностей // Логос. 1995. № 6; Каган М.С. Философская теория ценности. СПб., 1997; Шохин В.К. Классическая философия ценностей: предыстория, проблемы, результаты // Альфа и Омега. 1998. № 18 (3); Kraus O. Die Werttheorien. Geschichte und Kritik. Rohrer, Bruenn etc., 1937.

B.K. Шохин











АКСИОМА (от греч. axioma — значимое, принятое положение) — исходное, принимаемое без доказательства положение к.-л. теории, лежащее в основе доказательств др. ее положений.

Долгое время термин «А.» понимался не просто как отправной пункт доказательств, но и как истинное положение, не нуждающееся в особом доказательстве в силу его самоочевидности, наглядности, ясности и т.п. Так, Аристотель считал, что А. (начала) не требуют доказательства по причине своей ясности и простоты. Др.-греч. математик Евклид рассматривал принятые им геометрические А. как самоочевидные истины, достаточные для выведения всех др. истин геометрии. Нередко А. трактовались как вечные и непреложные истины, известные до всякого опыта и не зависящие от него, попытка обоснования которых могла только подорвать их очевидность.

Переосмысление проблемы обоснования А. изменило и содержание самого термина «А.». А. являются не исходным началом познания, а скорее его промежуточным результатом. Они обосновываются не сами по себе, а в качестве необходимых составных элементов теории: подтверждение последней есть одновременно и подтверждение ее А. Критерии выбора А. меняются от теории к теории и являются во многом прагматическими, учитывающими соображения краткости, удобства манипулирования, минимизации числа исходных понятий и т.п. В частности, в формальном исчислении, класс теорем которого уже известен, А. — это просто одна из тех формул, из которых выводятся остальные доказуемые формулы. Если, однако, теория еще не определена однозначно, выбор ее А. может диктоваться и содержательными соображениями.










АКСИОМАТИЧЕСКИЙ МЕТОД — способ построения научной теории, при котором какие-то положения теории избираются в качестве исходных, а все остальные ее положения выводятся из них чисто логическим путем, посредством доказательств. Положения, доказываемые на основе аксиом, называются теоремами.

А.м. — особый способ определения объектов и отношений между ними. Он используется в математике, логике, а также в отдельных разделах физики, биологии и др.

А.м. зародился еще в античности и приобрел большую известность благодаря «Началам» Евклида, появившимся ок. 330—320 до н.э. Евклиду не удалось, однако, описать в его «аксиомах и постулатах» все свойства геометрических объектов, используемые им в действительности; его доказательства сопровождались многочисленными чертежами. «Скрытые» допущения геометрии Евклида были выявлены только в Новейшее время Д. Гильбертом, рассматривавшим аксиоматическую теорию как формальную теорию, устанавливающую соотношения между ее элементами (знаками) и описывающую любые множества объектов, удовлетворяющих ей. Сейчас аксиоматические теории нередко формулируются как формализованные системы, содержащие точное описание логических средств вывода теорем из аксиом. Доказательство в такой теории представляет собой последовательность формул, каждая из которых либо является аксиомой, либо получается из предыдущих формул последовательности по одному из принятых правил вывода.

К аксиоматической формальной системе предъявляются требования непротиворечивости, полноты, независимости системы аксиом и т.д.

А.м. является лишь одним из методов построения научного знания. Он имеет ограниченное применение, поскольку требует высокого уровня развития аксиоматизируемой содержательной теории.

Как показал К. Гёдель, достаточно богатые научные теории (напр., арифметика натуральных чисел) не допускают полной аксиоматизации. Это свидетельствует об ограниченности А.м. и невозможности полной формализации научного знания.











АКТИВИЗМ (от лат. activus — активный) — филос. концепция, считающая активность, деятельность, в частности духовную активность, сущностью реальности; представление о том, что сущность человека заключается не в созерцании, а в деятельном преобразовании внешнего мира; моральное требование всегда переходить от теоретических заключений к практическим действиям. Понятие чистого акта (actus purus), восходящее еще к аристотелевской концепции божества, широко использовалось схоластической мыслью, а затем Г.В. Лейбницем, И.Г. Фихте и др. А. означает также убеждение, что адекватное решение проблемы истины не может быть найдено посредством абстрактного теоретизирования; деятельность, и прежде всего предметная, преобразующая мир деятельность, есть ключ к истине (Фихте, К. Маркс и др.).







АКЦИДЕНТНЫЙ (от лат. accidens — случайный) — в средневековой философии и позднее — не имеющий независимого и самодостаточного существования, существующий только в др. бытии, в субстанции или иной акциденции. А. может изменяться, исчезать или добавляться к имеющимся свойствам, в то время как субстанция остается той же самой.







АКЦИДЕНЦИЯ (от лат. accidentia — случай, случайность) — филос. термин, означающий то, что не имеет независимого и самодостаточного существования, а существует только в другом бытии, в субстанции или иной А. Изменяться, исчезать или добавляться может А., в то время как субстанция остается той же самой. Впервые термин «А.» встречается в «Метафизике» и «Физике» Аристотеля. В схоластике А. делились на собственные, необходимо данные с определенной сущностью (подобные «способностям души», которая всегда чувствует, стремится, рассуждает и т.п.), и несобственные, случайные (подобные цвету или размеру). Понятие «А.» широко использовалось в философии Нового времени при противопоставлении случайного, несущественного субстанциальному, или существенному.












АЛАН ЛИЛЛЬСКИЙ (Alain de Lille, Alanus de Insulis) (ок. 1120/1130—1202/1203) — фр. теолог, философ и поэт; «универсальный доктор» (doctor universalis). Преподавал в Париже (ок. 1157—1170) и Монпелье (ок. 1171-1185); боролся с ересью катаров. В старости, став цистерцианцем, удалился в Сито.

Согласно А.Л., поскольку в борьбе с религиозными воззрениями, отрицающими доводы Откровения, бессмысленно обращаться к авторитету Писания и святых Отцов, для защиты католического учения следует прибегать к доводам разума. Теология поэтому должна по возможности строиться как совокупность высказываний, дедуктивно выводимых из самоочевидных посылок, т.е. приближаясь к модели, представленной в геометрии. «У авторитета, — писал А.Л., — нос из воска, и его можно повернуть в любом направлении, а потому следует подкрепить его разумными доводами». Так, «Правила священной теологии» А.Л. представляют собой цепь из 134 аксиом с комментариями, которые, начинаясь с определения понятия «единица», описывают процесс перехода от единичности Бога к множественности мира и логически приводят к постулатам, относящимся к богословской проблематике. Среди них определение: «Бог есть умопостигаемая сфера, центр которой везде, а окружность нигде».

Перу А.Л. принадлежат также две аллегорические поэмы, сквозной темой которых является тема Природы как посредницы между Творцом и творением, поддерживающей установленный в мире порядок. Это «Плач Природы», диалог, осуждающий тех, кто, греша, нарушает и извращает естественные законы; и «Анти-клавдиан», эпопея, рассказывающая о победе добродетелей над пороками путем сотворения Богом и Природой (с помощью богословия и свободных искусств) совершенного человека, после чего в мире воцаряется новый золотой век.

Плач Природы (отрывки) / Пер. и предисл. М.Л. Гаспарова // Памятники средневековой латинской литературы X— XII веков. М., 1972; Opera. Paris, 1855.

Baumgartner M. Die Philosophie des Alanus de Insulis. Minister, 1896; Raynoudde Lage G. Alain de Lille. Poete du XII siecle. Paris, 1952; D'Alverny M.-T. Alain de Lille. Textes inedits: avec une introduction sur vie et ses oeuvres. Paris, 1965.












АЛЕКСАНДЕР (Alexander) Сэмюэль (1859—1938) — англ. философ. Основным в метафизике А. является всеохватывающая схема «эмерджентной эволюции» (от англ. emergent — внезапно возникающий). Основание этой схемы располагается «ниже» физико-химического уровня, точнее на субматериальном уровне — это само «пространство — время». Оно динамично, конституируется множеством точек — мгновений. Из него как из чего-то первичного возникает все. Следующий уровень — материя. Из материи возникает жизнь, но не как эпифеномен, а как новый уровень сложности. Есть разные уровни жизни, и на уровне организмов с высокоразвитой нервной системой появляется сознание. У А. есть и еще один уровень — Божество. Бог вводится А. в сам эволюционный процесс как его высшая цель. А. утверждает, что Бог, как и все, имеет физический и сознательный аспекты. Его тело — это все пространство — время, включающее все конечные сущие. В этом отношении Бог имманентен, но Бог трансцендентен в своей божественности. Носителем этой трансцендентности является та часть Вселенной, которая еще «впереди». А., т.о., проводит различие между Богом и «Божеством». «Божество» обозначает своеобразный телеологический процесс самореализации Бога. «Божество» трансцендентно по отношению к пространственно-временной Вселенной. Бог в процессе эмерджентной эволюции Вселенной движется к «Божеству» как к некоей вечной цели. С определенными оговорками можно сказать, что Бог есть Вселенная, устремленная к Божеству. Она устремлена к реализации возможностей, содержащихся в Божестве, но мировой процесс, соответственно Бог, никогда не реализует всех возможностей, т.е. не становится Божеством в полной мере.

Space, Time and Deity. London, 1927. Vol. 2.











АЛЕКСАНДР АФРОДИСИЙСКИЙ (кон. 2 — нач. 3 в. н.э.) — др.-греч. философ, влиятельный комментатор Аристотеля, глава перипатетической школы в Афинах ок. 198—209. Был первым в ряду антич. комментаторов, чьи тексты сохранились, и последним, кто толковал Аристотеля «с помощью Аристотеля», без привлечения неоплатонического словаря. Позднеантичные комментаторы, признавая авторитет А.А., часто ссылались на него просто как на «комментатора» (подобно тому как Аристотеля называли просто «философом», не упоминая имени).

Тексты А.А. можно разделить на две основные группы — комментарии и трактаты. Изданы сохранившиеся комментарии к «Метафизике», «Первой Аналитике» (кн. I), «Топике», «О чувственном восприятии», «Метеорологике»; комментарий к «Опровержению софистов» неаутентичен. Подлинными считаются трактаты: «О душе», «О судьбе», «О смешении и росте», а также сборники отдельных рассуждений «Апории и решения» и «Этические проблемы». В трактатах А.А. много внимания уделяет полемике: в «О судьбе» выступает в защиту свободы воли против стоического фатализма, в «О смешении и росте» критикует учение стоиков о всецелом смешении. В своих сочинениях А.А. часто представляет перипатетическую т.зр. на вопросы, самим Аристотелем не обсуждавшиеся (ср. трактовку судьбы в смысле «природы» в трактате «О судьбе»). Трактат «О душе» издан вместе с дополнительной книгой, традиционно приписываемой А.А. Из тематически неоднородных рассуждений, собранных здесь, наиболее важна интерпретация аристотелевского учения об уме, согласно которой ум понимается трояко: 1) материальный, или потенциальный; 2) способный мыслить; 3) творческий, или деятельный, или «приходящий извне» — этот третий ум отождествлен А.А. с Божественным Умом из «Метафизики» и резко отграничивается от первых двух умов, относящихся к человеческому мышлению.

Дальнейшая судьба сочинений А.А. связана в первую очередь с традицией комментирования Аристотеля в неоплатонизме и на араб. Востоке. Благодаря переводам на араб. язык А.А. оказался самым значимым посредником между Аристотелем и его араб. экзегетами. В эпоху Возрождения интерес к А.А. был велик у представителей т.н. падуанской школы.

О смешении и росте // Философия природы в античности и в средние века. М., 2000; Commentaria in Aristotelem Graeca. Berlin, 1883-1891. Vol. 1-3.

Солопова М.А. Александр Афродисийский и его трактат «О смешении» в контексте комментаторской традиции аристотелизма // Философия природы в античности и в Средние века. М., 2000; Sharpies R. W. Alexander of Aphrodisias: Scholos-ticism and Innovation // Aufstieg und Niedergang der Roemischen Welt. Berlin; New York, 1987.













АЛОГИЗМ (греч. а — отрицательная приставка, logos — понятие, разум) — ход рассуждения, нарушающий законы логики или правила проведения логических операций. А. всегда содержит в себе логическую ошибку. Ошибка в умозаключении, допущенная преднамеренно, с целью выдать ложное за истинное, именуется софизмом; непреднамеренная ошибка в умозаключении — паралогизм.








АЛХИМИЯ (позднелат. alchimia) — феномен средневековой культуры, в котором своеобразно переплетались начальные естественно-научные (прежде всего химические) представления о мире и характерные для данной культуры представления о человеке и обществе. Главной целью алхимиков являлись поиски т.н.

филос. камня («великого эликсира», «великого магистерия», «красной тинктуры» и т.д.), способного превращать неблагородные металлы в золото и серебро. Филос. камень должен был, кроме того, обеспечивать вечную молодость, излечивать все болезни и т.д.

А., будучи фрагментом средневековой культуры, не могла не разделять основные ее особенности: спекулятивную общую ориентацию, догматизм и авторитарность, традиционализм и символизм, иерархизм и т.д. Этому не способно было помешать то, что А., стоявшая между оккультным теоретизированием и химико-техническим имитирующим ремеслом, представляла собой изнанку магистральной культуры. Символический характер А. проявлялся, в частности, уже в параллелизме двух действий: превращения вещества в процессе «великого делания» являлись только символом параллельной внутренней работы алхимика над собой. «Великое делание», призванное дать в итоге филос. камень, было лишь одной, внешней стороной алхимического процесса, символизировавшей то, что в его ходе сам алхимик уподобляется Богу. Как раз поэтому А. считалась в Средние века ересью. В рассуждениях алхимиков ртуть и сера не только вещества, но и бесплотные принципы; газ не только нечто воздухоподобное, но и таинственный дух и т.п.

А., выявившая целый ряд химических веществ и описавшая их взаимодействие друг с другом, явилась предшественницей возникшей в 17 в. науки химии. А. не была наукой, хотя и опиралась частично на опыт и использовала некоторые собственно химические методы. Существование филос. камня физически (онтологически) невозможно, поскольку противоречит хорошо обоснованным законам природы.

Феномен А., одновременно «недохимии» и «сверххимии», надолго пережил Средние века. Известно, в частности, что И. Ньютон, настаивавший в своих книгах по физике на необходимости строго механистического, каузального и математического объяснения природы, проводил алхимические опыты. Делал он это, впрочем, втайне от своих коллег по «естественной философии».

С т.зр. социальной философии, А. может рассматриваться как смутное предвосхищение возникшей только в Новое время идеи коммунизма. Алхимики первыми начали поиски способа создания «рая на земле», т.е. богатого и процветающего общества, в котором нет надобности в тяжелом и монотонном труде, а легкость получения богатства (золота) лишает смысла само понятие частной собственности.

Рабинович В.Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. М., 1979; Он же. Ученый Средневековья. Психологический очерк // Научное творчество. М., 1979; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000.











АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ, или Альберт фон Больштедт (Albertus Magnus, Albert der GroBe, Albert von Bollstadt) (1193 или 1206/1207—1280) — нем. теолог, философ, естествоиспытатель; «универсальный доктор» (doctor universalis). Преподавал в Париже (1245—1248) и Кёльне (1248—1252); учитель Фомы Аквинского. Доминиканец, провинциал Ордена доминиканцев в Германии (1254-1257), епископ Регенсбурга (1260-1262). Канонизирован римско-католической церковью в 1931. Основные труды: «Сумма о тварях», «Об интеллекте и интеллигибельном», «О душе», «О единстве разума против Аверроэса», «Метафизика», «Сумма теологии» и др.

С именем А.В. связано заимствование схоластической мыслью идей и методов Аристотеля (практически все работы которого он изложил и прокомментировал в духе христианской теологии). Проводя четкое разделение областей теологии и философии, А.В. признает самодостаточность каждой в сфере своего приложения. Философы опираются в науке на низшую, рациональную способность ума; теологи же извлекают мудрость из его сокровенной части (abditum mentis), озаряемой светом Божества (lumen infusum).

Важнейшее место в онтологической структуре реальности занимает у А.В. бытие, являющееся первым сотворенным сущим (ens), а следовательно, и основой всех сотворенных вещей, композиция каждой из которых образована из «того, что есть» вещь, т.е. ее сущности, и отличного от сущности «бытия, которым является» вещь. Бытие, т.о., метафизически предшествует конкретизирующим и ограничивающим его определениям, благодаря которым просто бытие (esse simpliciter) становится бытием чего-либо (aliquid esse). Бытие является и предельным основанием всякого умопостижения, будучи простейшим понятием, на знании которого останавливается абстрагирующий интеллект. Всему сотворенному присуща также причастность определенной форме, соединенной или же несоединенной (как у чистых интеллигенций, т.е. ангелов) с материей.

В рамках своей антропологии А.В. утверждает, что в то время как сущностно душа есть чисто духовная субстанция, чья интеллектуальная деятельность не зависима от телесных органов, операционально она функционирует как форма тела человека, определяющая его видовое отличие и придающая ему жизнь. Придерживаясь аристотелевского различения деятельного и возможностного интеллектов, А.В. критикует теорию универсального деятельного разума Ибн Сины (Авиценны), корректируя ее так, что упомянутый разум отождествляется им с Богом, чей свет разумения сообщается индивидуальным деятельным разумам отдельных людей. Он также выступает против учения Аверроэса (Ибн Рушда) о едином, вечном и общем для всех интеллекте.

В научных трудах А.В. представлены практически все возможные в то время области естествознания: зоология, ботаника, минералогия и т.д.; он прославился и как натуралист, проводивший собственные эмпирические исследования, сопровождавшиеся большой систематизаторской работой.

О растениях // Агрикультура в памятниках Западного средневековья. М.; Л., 1936; Operaomnia. Paris, 1890—1899. Т. 1-38; Opera omnia. Munster. 1951—... Т. 1—40.

Albertus Magnus Doctor Universalis, 1280—1980. Mayence, 1980; Albertus Magnus. Seine Zeit, sein Werk, seine Wirkung. Berlin; New York, 1981; Libera A. de. Albert le Grand et la philosophie (A la Recherche de la verite). Paris, 1990.








АЛЬ-ГАЗАЛЙ — см.: Газали.
АЛЬ-КИНДИ — см.: Кинди.





АЛЬТРУИЗМ (фр. altruisme от лат. alter — другой) — нравственный принцип, предписывающий бескорыстные действия, направленные на благо (удовлетворение интересов) др. людей. Термин «А.» был введен О. Контом для фиксации понятия, противоположного понятию «эгоизм»; вслед за Контом это понятие активно использовалось Г. Спенсером. В 19 в. под влиянием утилитаризма А. понимался как ограничение личного интереса ради общего, а в некоторых интерпретациях именно общественного интереса. Как требование, предъявляемое к отношениям между людьми, А. шире принципа уважения, запрещающего отношение к другому как к средству достижения собственных целей, и принципа справедливости, запрещающего ущемление интересов другого и обязывающего воздавать другим по заслугам. В своем существенном содержании принцип А. был воплощен в заповеди любви. Принципом А. не исчерпывается христианская заповедь милосердия, впервые встречающаяся в Пятикнижии и принятая в христианстве в качестве основополагающего нравственного закона. В новоевропейской философии милосердие начинает трактоваться именно в духе А., а содействие благу другого рассматривается как основа морали вообще. В эпоху Просвещения, в учениях А. Шефтсбери, Ф. Хатчесона, А. Смита, Ж.Ж. Руссо, И.Г. Гердера, И.В. Гёте и др., в 19 в. в учениях Л. Шопенгауэра и B.C. Соловьева благожелательности как принципу человеческих взаимоотношений, в которых благо другого является приоритетным к личному благу, придается исключительное значение.

В 19 и нач. 20 в. А. как нравственный принцип стал предметом критики христианских, в особенности православных, мыслителей, полагавших, что новоевропейский А. неприемлем как человекоугодие, при котором забываются Бог и обязанность человека угождать Богу и выполнять все его заповеди (К.Н. Леонтьев). Христианская критика А. была обусловлена тем, что концепция А. вырастает из традиций европейского гуманизма, из стремления понять добродетели человека секуляризованного, а нравственность — как выражение потребностей и интересов человека, включенного в отношения с др. людьми, в общественные связи. В качестве нравственного принципа А. отвергался и как «учение буржуазно-демократической морали» (Н.А. Бердяев), как абстрактный и формальный принцип. Однако Соловьев трактовал А. именновдухе заповеди любви, распространяя ее на отношение как к др. людям, так и к др. народам. В марксизме А. отвергался как иллюзия, как идеологическое средство, призванное оправдать капиталистическую эксплуатацию. Ф. Ницше отвергал А. как одно из выражений «морали рабов».

Во втор. пол. 20 в. философско-этическая проблематика, связанная с А., получила развитие в исследованиях помогающего, или шире — «просоциального», поведения, в которых А. анализируется в контексте практических отношений между людьми, на материале различных форм солидарности, благодеяния, благотворительности и т.д. Эта проблема переосмысливается также в контексте этики заботы (К. Гиллиган, Н. Ноддингс). Достижения эволюционной генетики позволили представителям социобиологии (Р. Триверс, Э. Уилсон) показать биологические предпосылки А. и функциональную неопределенность того, что принято считать «личным интересом». Однако действительная проблема, отраженная в дилемме «А. — эгоизм», заключается в противоречии не частного и общего интересов, а моего и чужого интересов. Как видно из определения А., речь идет о содействии не общему интересу, а именно интересу др. человека как возможно равного и непременно как ближнего, и уточняется, что А. необходимо отличать от коллективизма как принципа, ориентирующего человека на благо сообщества (группы). Такое определение нуждается в нормативной и прагматической спецификации; в частности, относительно того, кто судит о благе другого, в особенности когда другой не может считаться в полной мере суверенным и судить о том, что составляет его действительный интерес.

Милль Дж.С. Утилитарианизм // Милль Дж.С. Утилитарианизм. О свободе. СПб., 1900; Конт О. Общий обзор позитивизма [XIV] // Родоначальники позитивизма. СПб , 1912. Вып. 4—5; Соловьев B.C. Оправдание добра [3] // Соловьев B.C. Соч.: В 2 т. М., 1988. Т. 1; Шопенгауэр А. Две основные проблемы нравственности // Шопенгауэр А. Свобода воли и нравственность. М., 1992; Altruism and Helping Behavior. Social Psychological Studies of Some Antecedents and Consequences/Ed. J. Macaulay, L. Berkowitz. New York; London, 1970; Nagel T. The Possibility of Altruism. Princeton, 1970; Altruism / Ed. Paul E.F, Miller FD., Paul J. Cambridge, 1993.










АЛЬТЮССЕР (Althusser) Луи (1918-1990) — фр. философ-марксист. Испытывал влияние структурализма и неорационализма. В своих работах исследует проблемы общественного развития, истории философии, диалектики, гносеологии, соотношения науки, идеологии и философии, теории и практики.

В работах 1960-х гг. («За Маркса», «Читать Капитал» (в соавт.) и др.), принесших А. широкую известность, он выражает обеспокоенность наличием во фр. марксизме теоретической пустоты, отсутствием теоретической традиции, недооценкой роли теории вообще и филос. теории в особенности. А. ставит цель способствовать оживлению интереса к философии как области фундаментальных исследований, необходимых не только для общественных и гуманитарных наук, но и для естествознания, поскольку философия является своеобразной «совестью науки», а также уберечь философию от опасности превращения ее в служанку политики, сведения ее к комментариям текущей политики.

В рамках поставленных задач А. выступает против наметившегося крена фр. марксизма в проблематику человека и гуманизма, считая, что это противоречит и сути марксизма, и творческой эволюции К. Маркса. Он отмечает, что на начальном этапе Маркс действительно опирался на «философию человека», которая служила ему теоретическим фундаментом. Однако с 1845 Маркс порывает с прежней концепцией и переходит на строго научные позиции, направляя все свое внимание на изучение структуры общества, способа производства, общественных отношений и т.д. Между «молодым» и «зрелым» Марксом произошел «эпистемологический разрыв», в результате которого было создано новое учение об обществе, исходя из которого Маркс критически оценивает гуманизм. Все это, как полагает А., дает основание считать, что марксизм есть «теоретический антигуманизм».

А. утверждает, что понятие гуманизма является не научным, а идеологическим, за ним нет к.-л. реальности, оно не играет познавательную роль. Не отрицая практическую важность гуманизма как идеологии, А. выступает за радикальное отделение науки и теории от идеологии. Он ратует за построение «чистой» теории, свободной от всякого эмпиризма и прагматизма. Для достижения этого он фактически противопоставляет теорию и практику и выдвигает понятие «теоретической практики», у которой имеется свой собственный объект и которая производит свой собственный продукт — знание. Марксистская философия выступает при этом как «теория теоретической практики», т.е. как метатеория и метанаука, разрабатывающая методологию научной деятельности. В стремлении очистить марксистскую философию от гуманизма, А. подчеркивает антисубъектную направленность своей концепции и в духе структурализма определяет историю как «процесс без субъекта».

В работах 1970-х гг. («Элементы самокритики» (1974), «Позиции» (1976) и др.) А. вносит коррективы в свою концепцию, признает, что допускал «теорицистский уклон» и увлечение структуралистской терминологией. Вместе с тем он продолжает развивать свое понимание философии и ее связей с политикой, разрабатывать проблемы структуры общества, соотношения науки и идеологии.

Pour Marx. Paris, 1965; Lire le «Capital» (encollaboration). Paris, 1965; Elements d'autocritique. Paris, 1974; Positions. Paris, 1976.

Грецкий М.М. Марксистская философия в современной Франции. М., 1984.











АЛЬ-ФАРАБИ — см.: Фараби.






АМЕЛИЙ (Amelius) Гентилиан из Этрурии (сер. 3 в.), ученик Плотина, первый из его постоянных слушателей. До Плотина учился у стоика Лисимаха, возможно, последователя Нумения Апамейского; во всяком случае восторженным почитателем последнего был сам А., собравший и выучивший наизусть почти все сочинения Нумения; в 269 А., покинув Плотина, отправился в Апамею. Сделанные А. записи плотиновских лекций составили около 100 книг; против обвинявших Плотина в заимствованиях у Нумения А. написал «Об отличии учения Плотина от учения Нумения»; в Афины Лонгину А. отправил письмо-трактат «О характере Плотиновой философии»; разъясняя Порфи-рию учение Плотина о том, что вне ума нет умопостигаемого, А. написал кн. «О недоумениях Порфирия», а в связи с полемикой кружка Плотина против гностиков — 40 книг против гностика Зостриана. А., вероятно, принадлежали комментарии к платоновским «Государству», «Тимею», «Пармениду» и «Филебу» и рассуждение о справедливости у Платона. А. отличался от Плотина склонностью к схематизации и к расчленению основных филос. понятий (особенно к трихотомиям). Так, А. признавал три ума (см.: Нус): собственно ум, второй ум — умопостигаемое первого и третий ум — умопостигаемое второго, отождествляя их с тремя демиургами, тремя царями Платона, которые в «Тимее» определены как сущий, обладающий и зрящий и соотнесены с Фанетом, Ураном и Кроном орфиков. Признавая единую мировую душу, А. приписывал ей функции, соответствующие определенным числам: монадически душа охватывает внутрикосмических богов, как диада и триада — демонов, как тетрада (2 в квадрате) и эннеада (3 в квадрате) — человеческую жизнь, как октада (2 в кубе) и эйкосигептада (3 в кубе) — доходит до низших пределов мира и с помощью «нечета» и «чета» всему придает совершенство. А. как толкователь Платона нашел продолжателя в Феодоре Азинском, а критика — в Ямвлихе. Порфирий отмечает религиозность А. Вероятно, как и Нумений, А. был увлечен вост. вероучениями; согласно Евсевию, А. сочувственно ссылался на учение о Логосе в начале «Евангелия от Иоанна» и сопоставлял его с Душою Мира платонической традиции.

Amelii Neoplatonici Fragmenta. Athen, 1956; Idem. Amelius von Etrurien. Sein Leben und seine Philosophie. Beitrag zur Geschichte des Neoplatonismus. Athen, 1956.

Dorrie H. Une exegese neoplatonicienne du Prologue de l'Evangile selon St. Jean (Amelius chez Eusebe, Prep. ev. II. 19, 1—4) / Epektasis. Melanges Patristiques offerts au Card. Jean Danielou, 1912; Idem. Platonica Minora. Munchen, 1976.










АМЕРИКАНСКАЯ ФИЛОСОФИЯ — филос. мысль в США. Особенность А.ф. в том, что хотя она развивалась под сильным влиянием идей и концепций, проникавших из Европы, последние обретали здесь новый смысл и звучание.

Первые проявления филос. активности в США датируются 17 в., что было вызвано распространением в колониальной Новой Англии пуританизма — религиозно-этического течения кальвинистского толка, детища Реформации и религиозно-политических битв в Англии. В рамках богословских споров вырабатывались позиции в понимании отношения человека, общества и религии, намечались контуры амер. либерализма. Так, у видного пуританского мыслителя Дж. Эдвардса религиозный мистицизм сочетался с компромиссным отношением к науке в той форме, в какой она была известна по трудам Ф. Бэкона, Дж. Локка, Р. Декарта, И. Ньютона.

Толчком к развитию самостоятельной амер. мысли послужила социально-политическая и публицистическая деятельность Т. Пейна и Т. Джефферсона в период Войны за независимость в Сев. Америке. Главное в работах Пейна составила критика монархизма, защита республиканизма и правового гос-ва как гарантов свободы личности и суверенности народа. В противовес пуританскому богословию он призывал доверяться науке и здравому смыслу. Еще более определенно отстаивал религиозный либерализм Джефферсон. В социальной философии он был физиократом, защитником естественного права, экономического индивидуализма, республиканизма. Разделяя договорную концепцию гос-ва, он разрабатывал основы политической демократии, что нашло отражение в Декларации независимости США (1776).

Дисциплинарную определенность А.ф. обретает в пер. трети 19 в., что во многом было вызвано проникновением идей шотландской школы здравого смысла. Тогда же распространяется трансцендентализм — идеалистическое философско-литературное течение, в котором обсуждается вопрос о подлинной сущности человеческого бытия. К нему примыкали мыслители, основавшие в 1836 «Трансцендентальный клуб», — Р. Эмерсон, Г. Торо, Т. Паркер, М. Фуллер. Эмерсон предложил поэтически-эстетический вариант философии, видя в ней средство единения с трансцендентальной человеку духовной субстанцией, или Богом, и сохранения личностно-духовного Я от искажающего влияния материальной практики. Идеи трансценденталистов заложили амер. традицию романтизма, эстетизма и персонализма.

Во втор. пол. 19 в. содержание А.ф. в значительной мере определялось напряжением, образовавшимся вокруг двух полюсов идейного влияния: эволюционного учения Ч. Дарвина, философии Г. Спенсера, историцизма Г.В.Ф. Гегеля, с одной стороны, и позитивистскими теориями О. Конта и Дж.С. Милля, выводами экспериментальной психологии, с др. стороны. Идеи европейских мыслителей, как и прежде, прочитывались через призму споров о религии. Результатом явилось конструирование различного рода «эволюционных теологий», оставляющих место для Бога и моральной свободы (Д. Фиске и др.) и одновременно философско-натуралистических интерпретаций (Ч. Райт, Дж. Болдуин и др.). Влияние философии Гегеля больше всего сказалось на творчестве Дж. Ройса, Дж. Дьюи, У. Хэрриса.

Ройс был первым мыслителем, посвятившим себя филос. труду профессионально; его творчество ознаменовало собой начало «золотого века» амер. мысли. Ройс поставил задачу создания логически последовательной метафизики «абсолюта» (или Бога), разрешающей противоречия единого и многого, конечного и бесконечного, субъективного и объективного. Отступая от гегелевской схемы, он заострил внимание на персоналистических аспектах «абсолюта», а также на роли человеческой воли, интереса и целеполагания. Он обозначил проблему значения, занимался осмыслением науки, использовал средства математической логики.

Творчески наиболее плодовитым мыслителем был Ч.С. Пирс, разрабатывавший проблемы символической логики, семиотики, теории значения, методологии наук и предвосхитивший многие идеи философии 20 в. Он первым сформулировал идею прагматического подхода, смысл которого он видел в отождествлении значения понятия с экспериментальными, в т.ч. и гипотетическими, последствиями, в принятии в качестве критерия истины интерсубъективного согласия научного сообщества. В своем варианте эволюционной метафизики он представлял реальность в виде процесса игры свободы, длительности, случайности.

У. Джеймс пришел в философию из психологии, и его интерес к феномену волевой активности человека, функционалистическая и бихевиористская трактовка психического повлияли на принятие понятий «воля» и «прагматически оправданное верование» в качестве ориентиров его филос. стратегии. Панрационализму, субстанционализму и монизму он противопоставил концепцию радикального эмпиризма, в которой единственным веществом мира выступает нейтральный «чистый опыт», снимающий оппозиции материи и сознания, субъективного и объективного, ценностей и фактов. Заимствованному у Пирса прагматическому методу Джеймс придал более широкий — этический и гносеологический смысл: значение каждого понятия определяется его работоспособностью в «потоке опыта»; напр., постулат Бога удостоверяется наличием религиозного опыта и его благотворностью для людей.

Творчество Дьюи знаменует собой поворот амер. мысли от религиозно-спекулятивного к натуралистическому, историцистскому, научно ориентированному типу философии, хотя в целом Дьюи остался верен моралистической традиции. Дьюи создал свою версию эмпиризма — «натуралистический эмпиризм», центральным понятием которой является пронизанный биологическими и социальными векторами «опыт».

Согласно его версии прагматизма — инструментализма или экспериментализма — формы познания, язык и логика являются орудиями разрешения проблемных ситуаций с целью адаптации человека к изменяющимся социальным и моральным условиям. Между теориями и реальностью не существует отношения корреспондентности, истина всегда контекстуальна. Концепция Дьюи об «образовании как исследовании», его социал-реформистский либерализм оставили глубокий след в культуре и практике США. Др. вариант прагматизма — социальный бихевиоризм — развивал Дж. Мид. Он обратил внимание на лингвистически-коммуникативную природу интеллекта и более детально, чем Дьюи, исследовал социальные и контекстуальные параметры производства знания. Идеи Мида использовались в необихевиоризме Б. Скиннера, философии права О.У. Холмса, натурализме, в социологии знания.

Одна из задач, вокруг которой концентрировались усилия эмпирических течений кон. 19 и первых десятилетий 20 в., состояла в преодолении дуализма субъекта и объекта на основе реализма и здравого смысла. Неореалисты (Р. Перри, У. Монтегю, Э. Холт, Э. Споулдинг, У. Марвин, У. Питкин) предложили концепцию «эпистемологического монизма», согласно которой объект познания независим от субъекта, но в познавательном отношении непосредственно представлен субъекту. Критические реалисты (А. Лавджой, Д. Дрейк, Дж. Пратт, А. Роджерс, Дж. Сантаяна, Р.В. Селлерс, Ч. Стронг) считали, что такая теория не объясняет феномен ошибочности восприятия, и противопоставляли ей «эпистемологический дуализм», согласно которому отношение субъекта и объекта опосредовано ментальными сущностями. Сантаяна — наиболее талантливый и плодовитый представитель этой группы — отвергал возможность теоретических доказательств реализма: его основанием является только биологически встроенная «животная вера». Он создал плюралистическую концепцию «четырех царств бытия», в описании которых попытался соединить принципы материализма с платонизмом.

К сер. 20 в. спекулятивно-идеалистические и религиозные формы философии — персоналистическая концепция Э. Брайтмена, религиозный монизм У. Хокинга, рационалистический идеализм Б. Бланшарда — были отодвинуты на второй план. Значительно больший резонанс получила спекулятивная философия А. Уайтхеда, заложившего вместе с Б. Расселом основы современной математической логики. Во второй половине своей жизни Уайтхед посвятил себя разработке космической и организмической системы реальности. В ней он попытался — в противовес единообразию механистического мировоззрения — выразить многообразие, уникальность, текучесть, эмерджентность опыта и соотносительность всех явлений живой Вселенной. Скрепляющим и одновременно «творческим принципом» Вселенной у него выступает метафизическая идея Бога: в сотворчестве с материальным миром Бог порождает новизну. Оригинальные идеи Уайтхеда использовались как в светской мысли, так и в протестантской модернистской теологии («неклассическая теология» Ч. Хартсхорна, «процесс-теология» и др.).

В 1920—1940-е гг. под влиянием идей эволюционизма, прагматизма, реализма в амер. мысли возникли разнообразные версии философского натурализма, которые объединил подход к объяснению всего сущего, исходя из понимания природы как единого всеохватывающего (исключая сверхъестественное) начала. Филос. натурализму присущи вера в универсальность научных методов, отказ от редукционизма, методология контекстуализма, защита гуманизма (А. Коэн, Э. Нагель, С. Хук, Дж. Рэнделл, С. Лампрехт, Ю. Бачлер и др.).

Переезде 1930- 1950-х гг. из Европы в США Р. Карнапа, Г. Рейхенбаха, Г. Фейгла, К. Гемпеля, А. Тарского и утверждение на амер. почве неопозитивизма с его новым образом философии как строго доказательного теоретического знания было концом «золотого века» А.ф., олицетворяемого классиками — Пирсом, Рой-сом, Джеймсом, Дьюи, Мидом, Уайтхедом, Сантаяной, — и началом «века анализа». Для логического эмпиризма были характерны: «лингвистический поворот», что означало переориентацию с объектного анализа на анализ языка; признание проблематики логики и методологии науки основным предметом исследования; демаркация научного знания от всенаучного (метафизики) с помощью эмпирического критерия верификации; использование для целей анализа прежде всего формализованных (искусственных) языков. Филос. идеи логических эмпириков в целом не выходили за рамки физикалистской парадигмы и были ориентированы на идеал «единой науки». Распространение идей позднего Л. Витгенштейна, а также оксфордских философов Г. Райла и Дж. Остина, практиковавших другой — контекстуальный — анализ естественного языка, усилило тенденцию к переформулировке всех проблем как проблем языка. Проблематика естественного языка рассматривается в работах М. Блэка, N. Малкольма, Э. Эмбрози и др. Эти два типа анализа определили господство аналитического стиля мышления в А.ф.

Под действием «плавильного котла» культуры США импортированные из Европы идеи анализа трансформировались в различные формы «американского синтеза». Одним из них явился прагматический анализ (У. Куайн, Н. Гудмен, У. Селларс). Продолжив линию логического эмпиризма на анализ языка науки, прагматические аналитики отвергли его эмпирическую — «фундаменталистскую» концепцию знания. Они подчеркнули теоретическую нагруженность терминов опыта и показали сложное отношение между теоретическим и эмпирическим. Наибольший резонанс получили работы по логике, математике, анализу формальных и естественных языков Куайна. Он отверг догмы эмпиризма позитивистов, дихотомию синтетического и аналитического, и предложил холистскую и прагматическую концепцию анализа как построения логически обоснованной теории, получающей свое оправдание с помощью релятивистского принципа прагматической эффективности системы. Им была реабилитирована онтология, которая в его понимании сводится к языку, на котором научная теория описывает картину мира. Др. синтез связан с соединением формально-логического анализа и контекстуального анализа естественного языка (Н. Хомский, Дж. Фодор, Д. Дэвидсон, Р. Монтегю, Д. Льюис и др.). Предполагается, что стихия естественного языка не сводится только к «языковым играм», как считал Витгенштейн, и в определенной мере поддается логическому исчислению, хотя и не в той форме, как это мыслили неопозитивисты.

Отказ от догм неопозитивизма и снятие запрета на метафизику в постпозитивистских теориях расширили проблемное поле аналитической философии, включив в него практически все филос. вопросы. Начиная с 1950-х гг. активная дискуссия завязалась вокруг проблемы сознания, что стимулировало появление разнообразных научно ориентированных материалистических концепций, в которых проблема отношения духовного и телесного решается на основе теории тождества (Фейгл и др.), физикализма (П. Черчленд), функционализма (Д. Деннет, X. Патнэм), элиминати-визма (П. Фейерабенд, Р. Рорти). В «научном реализме» поиски направлены на объяснение отношения между утверждениями науки и объективной реальностью, исходя из факта возможности эмпирически эквивалентных, но логически несовместимых теорий (Патнэм, У. Селларс, А. Масгрейв и др.). В аналитической философии истории (Гемпель, У. Дрей, Р. Мартин) предметом исследования является концептуальный и методологический аппарат исторического объяснения, в философии права — логическая и методологическая структура правового знания (Г. Харт, Дж. Ролз, Р. Нозик). В аналитическом ключе работают многие феноменологи, религиозные философы.

В 1960—1990-е гг. интенсивное развитие получила философия науки. В одном из ее направлений — «критическом рационализме» — научное знание исследуется не в статике, как было в неопозитивизме, а в динамике — как рост знания (С. Тулмин, Н. Хэнсон). Большой резонанс вызвала историцистская концепция Т. Куна, в которой традиционному кумулятивистскому взгляду на развитие науки была противопоставлена идея его прерывности — идея движения научного знания как смены несоизмеримых между собой научных парадигм. Прагматически-релятивистские и ис-торицистские идеи постпозитивистов, своим острием направленные против эмпирического («фундаменталистского») образа знания, получили развитие в постаналитической философии, в которой поставлена под сомнение вся гносеологическая рационалистическая традиция зап. философии. Крайним выражением релятивизма и историцизма явилась «анархическая эпистемология» Фейерабенда, защищающая методологический плюрализм, относительность научного и вненаучного знания. В постмодернистских версиях (неопрагматизм Рорти) философия сводится к жанру литературной критики, рассматривается как один из «разговоров культуры», выполняющий не познавательную, а коммуникативную функцию.

Наряду с типами философии, тяготеющими к социолингвистической объяснительной модели, в последней трети 20 в. активно заявили о себе натуралистические типы философии, апеллирующие к биологическим объяснительным моделям, в частности социо-биология (Э. Уилсон, Р. Доукинс, Р. Триверс и др.). На основе синтеза антропологии, социологии, этиологии и эволюционной генетики социобиологи объясняют социальное поведение, мораль и культуру сложным взаимодействием биологических и социальных факторов, «генно-культурной коэволюцией» и др.

Новым словом в амер. мысли последней трети 20 в. является филос. феминизм, представленный множеством конфликтующих позиций. Применив к анализу традиционных концепций общества, культуры и философии социогендерный метод, феминисты утверждают, что филос. представления о человеке, теории общества и практике его институтов являются однобоко патриархатными, не учитывающими социальную роль женского труда. В оборот социальной мысли ими был введен большой пласт новых тем: социальные параметры репродукции, влияние семейной субординации на иерархическую структуру общества, этика заботы и др.

В кон. 20 в. в проблемном поле философии в США и в ее когнитивной культуре усиливается тенденция к плюрализму, что во многом определяется размыванием ясных очертаний научного знания и возникновением различных образов науки. Наряду с традиционными филос. областями активно развиваются новые междисциплинарные прикладные исследования, относящиеся к искусственному интеллекту и нейронаукам, биоэтика, политическая этика, создаются амальгамы литературно-философской практики и т.д.

Паррингтон В.Л. Основные течения американской мысли. М., 1962. Т. 1—3; Мельвиль Ю.К. Чарльз Пирс и прагматизм. М., 1968; Каримскии A.M. Философия американского натурализма. М., 1972; Богомолов А.С. Буржуазная философия США. XX век. М., 1974; Юлина B.C. Теология и философия в религиозной мысли США XX века. М., 1986; Она же. Очерки по философии в США. XX век. М., 1999; Reck A. The New American Philosophers. An Exploration of Thought sinse World War II. Baton Rouge, 1968; Kuklick B. The Rise of American Philosophy. New Haven; London, 1977; Flower E., Murphey G. A History of Philosophy in America. New York, 1977.

H.C. Юлина












АНАКСАГОР (Anaxagoras) из Клазомен (ок. 500—428 до н.э.) — др.-греч. философ и ученый. Около 30 лет прожил в Афинах и явился фактическим основоположником афинской филос. школы. Был обвинен в безбожии и эмигрировал; последние годы жизни провел в Лампсаке. От сочинений А. до нас дошли 20 фрагментов.

Воззрения А. сформировались под воздействием милетской школы (прежде всего Анаксимена) и учения о бытии Парменида. Свое учение А. сформулировал в виде космогонической гипотезы, согласно которой начальное состояние мира представляло собой неподвижную бесформенную смесь, слагавшуюся из бесчисленного множества мельчайших, чувственно не воспринимаемых частиц, или «семян», всевозможных веществ. В какой-то момент времени и в каком-то участке пространства эта смесь приобрела быстрое вращательное движение, сообщенное ей неким внешним по отношению к ней агентом — умом (нусом). Концепция ума, оказавшая значительное влияние на дальнейшее развитие филос. мысли («вечный перводвигатель» Аристотеля, идея «первичного толчка» в философии Нового времени), означала радикальное противопоставление источника движения косной, инертной материи. А. описывал ум как «легчайшую» из всех вещей, которая ни с чем не смешивается, и утверждал, что он «содержит полное знание обо всем и имеет величайшую силу». Весь ход мировой эволюции от первичной неупорядоченности ко все большей организации Космоса был, согласно А., следствием исходного круговращения, вызванного умом.

Космический вихрь, постепенно замедляясь, в дальнейшем воспринимается в виде круговращения небесного свода. Под действием скорости вращения происходит отделение темного, холодного и влажного воздуха, собирающегося в середине вихря, от светлого, горячего и сухого эфира, устремляющегося к его периферии. Приведенные в движение «семена» стремятся соединиться с себе подобными, образуя более или менее однородные массы вещества, однако полного обособления этих масс произойти не может, ибо «во всем имеется часть всего», каждая же вещь кажется тем, что в ней преобладает. В ходе этих преобразований общее количество любого рода вещества остается неизменным, ибо «никакая вещь не возникает и не уничтожается, но соединяется из существующих вещей и разделяется». Эти принципы относятся не только к «семенам» качественно однородных веществ (получившим у перипатетиков наименование «гомеомерий»), но и к противоположностям теплого и холодного, светлого и темного, сухого и влажного, разреженного и плотного. Др. особенности концепции А.: отрицание пустоты, признание бесконечной делимости вещества, утверждение относительности большого и малого, идея бесконечно малых физических величин.
А. был первым ученым, давшим правильное объяснение солнечных и лунных затмений.

Diels H., Kranz W. (Hrsg.). Die Fragmente der \brsokratiker. Berlin, 1952. Bd. 2; Lanza D. Anassagora. Testimonianze e trammenti. Firenze, 1966.

Таннери Ц. Первые шаги древнегреческой науки. СПб., 1902; Романский И,Д. Анаксагор. У истоков античной науки. М., 1972; Guthrie W.K.C. A History of Greek Philosophy. Cambridge, 1971. Vol. 2.











АНАКСИМАНДР (Anaximandros) (ок. 610 — после 547 до н.э.) — др.-греч. философ милетской школы, ученик Фалеса, автор прозаического соч. «О природе» (сохранился небольшой отрывок и ряд словосочетаний). А. назвал началом, лежащим в основании всего сущего, апейрон — «безграничное, беспредельное», не столько в смысле беспредельности в пространстве и во времени, сколько в смысле бесструктурности, вещественной неопределенности. Апейрон «бессмертен и непреходящ», он «все объемлет и всем правит», ему присуще вечное движение, он единственная причина рождения и гибели мироздания: «Из чего все сущее получает свое рождение, в то же самое все и возвращается, следуя необходимости».

При космогенезе из апейрона вследствие его круговращения выделяются противоположности горячего и холодного, влажного и сухого. Образуя пары, они создают огонь (горячее и сухое), воздух (горячее и влажное), воду (холодное и влажное) и землю (холодное и сухое). Земля собирается в центре, над ней вода, воздух и огонь. Когда часть воды испаряется, появляется суша. На границе суши и моря в иле зарождается жизнь, часть морских животных выходит на сушу и сбрасывает чешую. Человек зародился в большой рыбе, взрослым вышел на сушу. Солнце, Луна и звезды — отверстия в невидимых огненных кольцах. Земля неподвижна без опоры, т.к. верха и низа нет. Она шарообразна или цилиндрична. Учение А. об апейроне развили пифагорейцы, дополнив апейрон вторым, упорядочивающим, первоначалом — предельным.

Diels H., Krani W. (Hrsg). Die Fragmente der \brsokratiker. Berlin, 1951. Bd 1.
Kahn С. Anaximander and the Origins of Greek Cosmology. New York, 1960.












АНАКСИМЁН (Anaximenos) (ок. 588 — ок. 525 до н.э.) — др.-греч. философ и ученый, ученик Анаксимандра (милетская школа). Истолковал первоначало (апейрон Анаксимандра) как воздух в силу его бескачественности. Все возникает из воздуха через разрежение (огонь) и сгущение (облака, вода, земля, камни). Души и боги воздушны. Плоские небесные тела и Земля держатся на воздухе. «Исправил» Анаксимандра: звезды не ближе, а намного дальше Луны и Солнца. Сохранившийся фрагмент из «О природе» А.: «Так и наша душа, будучи воздухом, сплачивает каждого из нас, а дыхание и воздух охватывают все мироздание».

Diels H., Kranz W. (Hrsg). Die Fragmente der Vorsokratiker. Berlin, 1951. Bd 1.
Рожанский И.Д. Развитие естествознания в эпоху античности. М., 1979.










АНАЛИЗ И СИНТЕЗ (от греч. analysis — разложение, расчленение, synthesis — соединение) — две универсальные, противоположно направленные операции мышления. Анализ (А.) — процедура мысленного (иногда и реального) расчленения изучаемого объекта на составные части, стороны, свойства и изучение их. Синтез (С.) — объединение полученных в результате А. частей объектов, их сторон или свойств в единое целое.

А. и С. используются как в мыслительной, так и в практической, в частности экспериментальной, деятельности. Уже на ступени чувственного познания мы разлагаем явления на отдельные стороны и свойства, выделяя их форму, цвет, величину, составные элементы и т.д. Выделенные части могут стать предметом самостоятельного, более глубокого изучения, между ними могут быть установлены определенные взаимоотношения и зависимости. Последующий С. восстанавливает целостность объекта, однако после его аналитического исследования мы более глубоко осознаем структуру этой целостности. Процедуры А. и С. являются необходимым элементом всякого научного познания. А. обычно образует его начальный этап, на котором происходит переход от общего, нерасчлененного описания изучаемого объекта к выявлению его строения, состава и отдельных свойств. Затем, после исследования выделенных свойств вновь происходит восстановление целостности объекта — С, но он уже обогащен полученным знанием о внутренней структуре исследуемого объекта и о закономерных связях его сторон и свойств.

В различных науках используются специфические способы А. и С.










АНАЛИТИКА (от греч. analytike (techne) — искусство анализа) — название, данное Аристотелем технике логического анализа. В своих «Аналитиках» Аристотель излагает анализ силлогизма, исследует теорию доказательства и условия получения достоверного знания.










АНАЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ — понятие, охватывающее многообразные теории зап. философии 20 в., сложившиеся в рамках аналитической традиции. Эта традиция утвердилась в Великобритании, США, Канаде, Австралии, получила распространение в Скандинавских странах и Нидерландах. По общефилософским установкам, пониманию целей и процедур анализа развивающиеся в ее рамках концепции существенно различаются между собой. Вместе с тем им присущи некоторые общие моменты. Это прежде всего «лингвистический поворот» — переформулировка филос. проблем как языковых проблем и их решение на основе анализа языковых выражений; «семантический акцент» — акцентирование внимания на проблеме значения; «методологический крен» — использование различных методов анализа с целью превращения философии в строго аргументированное знание; размывание граней между филос. логическими, лингвистическими и частнонаучными исследованиями, тенденция к нейтрализму и освобождению от ценностных посылок. Своими предшественниками аналитики считают представителей критической традиции в философии — Р. Декарта, Дж. Локка, Д. Юма, И. Канта, Дж.С. Милля, обративших внимание на активную роль концептуальных и языковых средств в производстве знания, своим антиподом — традиционный стиль философствования с его аморфными, спекулятивными, интуитивными рассуждениями.

По пониманию сути аналитического метода современные аналитические концепции условно можно классифицировать как редукционистские, или фундаменталистские (онтологический, теоретический и методологический редукционизм), и нередукционистские, или контекстуальные. По характеру анализируемого языка (язык символической логики или естественный язык) они подразделяются на формальные и неформальные.

Провозвестником современных форм А.ф. является Г. Фреге, в своих работах по математике, логике и философии языка обозначивший семантическую проблематику, ставшую одной из центральных, и применивший пошаговый метод определения значений. Основоположником А.ф. является Б. Рассел, у которого можно найти зачатки всех последующих форм анализа. Размышления о статусе и связи математических и логических истин привели Рассела к выводу, что исходя из минимума логических аксиом и используя строгие формальные средства, можно вывести все содержание логики и математики. За исходные единицы анализа Рассел принимал высказывания естественного языка, вместе с тем он полагал, что форма этих высказываний — двусмысленности и сложности — скрывает их подлинное значение. Созданная им теория дескрипций содержала способ переформулировки высказываний об объектах, чье существование сомнительно, с заменой наименования этих объектов на описание (дескрипцию) присущих им свойств, которые, в свою очередь, могут быть предметом непосредственного ознакомления через «чувственные данные». Практиковавшийся Расселом метод представлял собой редукцию поверхностного знания к простым и конечным метафизическим сущностям — «логическим атомам». Его цель — показать изоморфизм между структурой языка логики и структурой языка содержательной науки или опыта и построить непротиворечивую филос. и логическую теорию. Аналитический метод имел у Рассела позитивный смысл — с его помощью предполагалось получить истинную информацию о том, что существует в мире.

Дж. Мур в большей мере, чем Рассел, обозначил специфику лингвистического или концептуального анализа и сделал упор на аргументированные возможности естественного языка. Занимаясь этикой, он пришел к выводу, что трудности, с которыми сталкиваются философы, в значительной мере проистекают из неряшливого отношения к значениям используемых понятий, нечуткости к их зависимости от контекста, из попыток ставить вопросы без обоснования их правомерности и т.п. Практиковавшиеся им приемы впоследствии получили развитие в философии естественного языка.

У Л. Витгенштейна периода «Логико-философского трактата» (1921) метод анализа, как и у Рассела, отмечен логицизмом, редукционизмом, ориентирован на дедуктивные методы математики. Исходя из посылки о корреляции между действительностью и логической структурой языка, Витгенштейн считал возможным создание аналитических средств, позволяющих отличить теоретически правомерные высказывания от логически абсурдных и бессмысленных. Одно из таких средств он видел в схеме идеального языка. Идея о создании единой формализованной модели человеческого знания на основе выявления подлинной логической структуры языка была доведена им до законченной филос. теории. Основные элементы этого языка — имена — должны однозначно соответствовать определенным объектам, символы — иметь строго определенное значение, а правила синтаксиса — запрещать образование неосмысленных словосочетаний. Простейшими являются элементарные предложения, которым соответствуют дискретные эмпирические элементы — чувственные восприятия. В целом можно сказать, что Витгенштейн использовал два типа анализа: апеллировал и к эмпирическому критерию верификации, т.е. к редукционизму, и к корректировке естественного языка с помощью искусственного языка, что было отступлением от редукционизма. В отличие от Рассела, верившего в прогресс филос. знания, аналитические приемы у Витгенштейна были нацелены не столько на позитивное решение проблем, сколько на освобождение от «мистического», в число которого попадала большая часть проблематики философии.

Представители Венского кружка (М. Шлик, Р. Карнап, О. Нейрат, Ф. Вайсман и др.) сформулировали развернутую программу логического эмпиризма, в которой продолжили стратегию на прояснение языка. Как и у Витгенштейна, анализ был призван решить негативную задачу — элиминировать из теоретического языка псевдопроблемы и метафизику. Но главной все же была позитивная задача — прояснить язык науки, в частности, отношение между теорией и эмпирическими наблюдениями, между аналитическими и синтетическими суждениями, между понятиями, стоящими на разных уровнях абстракции. В рамках логического позитивизма практиковались два типа анализа. Первый тип представлял собой разновидность классического варианта редукционизма — сведения теоретических высказываний к «базисным предложениям», некоторым индикаторам осмысленности, и верификация на их основе истинностных суждений. В качестве последних сначала принимались предложения, выражающие чувственный опыт (феноменализм), а затем предложения, описывающие наблюдения физических объектов (физикализм). Конечная цель такой процедуры — построение монистической физикалистской картины мира на основе идеала «единой науки». Второй тип анализа основан на построении идеальных языков. В работах Карнапа главная филос. проблема анализа языка науки была сформулирована как проблема его логического синтаксиса. Логический анализ мыслился как формализация правил построения и преобразования языка науки. Ставилась задача: через построение все более полного формального языка максимально приблизить этот язык к естественному с тем, чтобы выявить его концептуальный каркас, структуру и повседневные способы мышления. Под влиянием критики со стороны А. Тарского Карнап счел необходимым включить в логический синтаксис семантический анализ, т.е. отношение значений терминов к описываемой ими реальности. В дальнейшем признается не только семантика, но и прагматика, т.е. филос. проблемы использования языка. В связи с этим аналитическая деятельность превращается в громоздкую и трудно реализуемую на практике систему преобразований.

Обращение и раннего Витгенштейна, и логических позитивистов к созданию идеального искусственного языка исходя из посылки об изоморфности структуры языка и структуры реальности — это, несомненно, отступление от классического редуктивного анализа. Новый тип анализа укоренился в США и Скандинавских странах. В Великобритании получил распространение др. тип нередуктивного анализа — контекстуальный и функциональный, предложенный философами, исследующими стихию повседневного естественного языка.

Самый радикальный шаг в сторону от классической аналитической традиции сделал Витгенштейн в «Философских исследованиях» (1953). Признав ошибочным свое старое представление об изоморфности структуры языка структуре фактов, он утверждает гетерогенность обычных понятий лингвистической практики, рассматривает язык как набор инструментов, выполняющих коммуникативные функции и обслуживающих меняющиеся социальные цели. Применительно к такому представлению о языке он предложил вариант анализа, основанный на концепции «языковых игр». Задача анализа состоит в прояснении употребления выражений, описании инструментальных функций, которые они выполняют в каждом конкретном контексте и «формах жизни». Как и в ранний период, Витгенштейн отвергает метафизику, однако на совершенно др. основании — в ней видится неправомерный перенос правил одной игры на другую. У философии только терапевтическая, а не гносеологическая роль — отсеять то, о чем что-то может быть сказано, от того, о чем говорить нельзя. Гносеологический релятивизм языковых конвенций Витгенштейна, растворяющий реальность в контекстах «языковых игр», в дальнейшем использовался в постмодернистских концепциях «постфилософии».

Параллельно с Витгенштейном философами Оксфордского и Кембриджского ун-тов (Дж. Остин, Г. Райл, Дж. Уиздом, Ф. Вайсман и др.), а также рядом амер. философов (М. Блэе, Н. Малкольм и др.) разрабатывались др. варианты анализа естественного языка. Позитивный смысл анализа сводится к выявлению неявных значений, формируемых в процессе интерсубъективного понимания и контекстуального употребления языка, установления семантических различий и правил точного употребления понятий, выявления ситуационного значения слов, сравнения различного рода «языков» и типов высказываний. Лингвистические аналитики исходят из того, что все знание о мире дают наука и здравый смысл; философия занимается не установлением истин, а проясняющей терапевтической деятельностью по очищению языка от «систематически вводящих в заблуждение высказываний» (Райл). Настаивая на специфичности филос. работы, они отказываются от идеализации научного знания. Тем не менее им свойствен особого рода позитивизм — убеждение в возможности решения проблем общей филос. значимости на базе анализа узких и частных проблем языка.

Для ряда представителей лингвистического анализа характерна попытка по-новому посмотреть на отношение логики и естественного языка и роль метафизических категорий. Данный анализ получил развитие в «дескриптивной метафизике» П.Ф. Стросона, нацеленной на исследование структур и связи фундаментальных категорий человеческого мышления, отношения структуры языка и структуры реальности. Выход на обсуждение общефилософской проблематики характерен также для М. Даммита и Э. Куинтона. С представлением о языке как сфере социальной коммуникации связаны появление в лингвистической философии определенных материалистических тенденций и отказ от ранее провозглашенного нейтрализма в философии.

Появление в США постпозитивистских форм философии (У. Куайн, Н. Гудмен, У. Селларс) положило конец классическим формам А.ф. Прагматические аналитики продолжают логицистскую традицию неопозитивизма в том смысле, что основное внимание сосредоточено на интерпретации научного знания и средствах его логического обоснования. Но при этом они отвергают центральные догмы неопозитивизма: дихотомию аналитического и синтетического, эмпирический верификационизм и др. Их новое слово состоит в подчеркивании холистических аспектов значения. Куайн выдвинул тезис о «неопределенности радикальной трансляции», согласно которому предложение всегда может рассматриваться как значение не одной, а множества различных вещей. Наши высказывания о мире предстают перед судом чувственного опыта не в отдельности, а в виде системы, которая сталкивается с опытом только краями, и речь может идти только об оправдании всей системы. Анализ выступает как построение логически обоснованной теории, получающей свое оправдание с помощью релятивистского принципа прагматической эффективности системы.

Одно из важных направлений в эволюции аналитической традиции мысли в 1960—1990-х гг. основано на синтезе альтернативных установок логического и лингвистического анализа. Потребность в логическом моделировании естественного языка, возникшая с производством компьютерных систем, стимулировала разработку необходимой для этого формальной техники (Дж. Фодор, Д. Дэвидсон, Р. Монтегю, Д. Льюис, С. Крипке, Я. Хинтикка и др.). Данные разработки предполагают, что организация и правила естественного дискурса, являясь естественными формами, определяемыми содержанием, не сводятся к произвольным «языковым играм», как считал Витгенштейн, и поддаются логическому исчислению. В то же время они не укладываются в только математические модели, как это полагали логические позитивисты.

В постпозитивистской философии понятие «анализ» получает неопределенно широкое толкование в силу резкого расширения проблемного поля. Если представители классической А.ф. ограничивались относительно небольшим кругом проблем, поддающихся «окончательному» разрешению, постпозитивистские аналитики в качестве предмета исследования могут брать любые филос. проблемы, отнюдь не претендуя на их «закрытие». Напр., в возникших в рамках аналитической традиции течениях научного материализма и научного реализма разрабатываются проблемы, имеющие широкую мировоззренческую значимость: онтологическая проблема об отношении духовного и телесного и гносеологическая проблема об отношении наших концептуальных средств к реальности. Вынашиваются идеи о создании А.ф. политики, социологии, права и др. Развитую форму приобрела А.ф. истории (К. Гемпель, М. Мартин, У. Дрей и др.), в которой основное внимание уделяется анализу концептуального аппарата исторического объяснения, методологии историографии и др. В течении, именуемом «анализ религиозного языка», методы логического и лингвистического анализа применяются к языку теологии и религии с целью обоснования их осмысленности, наличия в них собственных, отличных от философии и науки логики и правил (У. Блэкстоун, П. Ван Бурен).

Современная А.ф. не поддается идентификации по какому-то содержательному базисному принципу. Ее связывает не столько приверженность к.-л. парадигме знания, сколько стилевое родство. Главным предметом анализа выступает не столько язык, сколько метафизический вопрос о том, как язык «сцепляется» с мышлением (философия сознания) и реальностью (различные версии реализма). В арсенале аналитических средств сохраняется и логический, и семантический, и контекстуальный анализ, используются редукционистские процедуры, трансляция сложного к простому. Но ни одному из этих методов не придается самодовлеющее значение. Чаще всего под «анализом» понимается применение современной техники аргументации для определения посылок, установления смысловой и логической зависимости между высказываниями и т.п. (Для идентификации стилистики такой филос. работы вместо термина «аналитическая» часто используется термин «профессиональная» или «рациональная».) В аналитических теориях есть определенная сциентистская струя в том смысле, что они в целом следуют идеалу философии как рационально-теоретической деятельности, хотя и не отождествляют философию с наукой (вот почему проблема рациональности оказалась одной из ключевых). В 1970— 1990-е гг. образ «философии-как-науки» был подвергнут атакам постаналитиков (Р. Рорти, А. Данто, С. Кейвел и др.), полагающих, что невозможность эмпирического обоснования знания и дрейф аналитиков к антифундаментализму кладет конец претензиям философии на теоретизм и оставляет для нее одну перспективу «философии-как-литературы».

Карнап Р. Значение и необходимость. М., 1958; Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М., 1958; Нарский И.С. Современный позитивизм. М., 1961; Философия марксизма и неопозитивизм. М., 1961; Козлова М.С. Философия и язык. М., 1972; Звегинцев В.А. Язык и лингвистическая теория. М., 1973; Попович М.В. Философские проблемы семантики. Киев, 1975; Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл: логико-семантические проблемы. М., 1976; Петров В.В. Структуры значений (Логический анализ). Новосибирск, 1980; Павиленис Р.И. Проблема смысла. М., 1983; Грязнов А.Ф. Язык и деятельность. Критический анализ витгенштейнианства. М., 1991; Витгенштейн Л. Аналитическая философия. Избр. тексты. М., 1993; Сокулер З.А. Людвиг Витгенштейн и его место в философии XX века. Долгопрудный, 1994; Витгенштейн Л. Философские исследования. М., 1996; Макеева Л.Б. Философия X. Патнэма. М., 1996; Рорти Р. Философия и зеркало природы. Новосибирск, 1997; Аналитическая философия: становление и развитие. М., 1998; Патнэм Х. Философия сознания. М., 1998; Райл Г. Понятие сознания. М., 1999; Остин Д. Избр. М., 1999; Мур Дж.Э. Природа моральной философии. М., 1999; Юлина Н.С. Очерки по философии в США. XX век. М., 1999; Куайн У.О. Слово и объект. М., 2000.

Н.С. Юлина









АНАЛИТИЧЕСКИЕ И СИНТЕТИЧЕСКИЕ СУЖДЕНИЯ

Аналитические суждения (А.с.) — суждения, истинность которых устанавливается без обращения к действительности посредством логико-семантического анализа их компонентов; синтетические суждения (С.с.) — суждения, истинность которых устанавливается только в процессе их сопоставления с той реальностью, о которой они говорят.

Впервые в ясной форме разделение суждений на аналитические и синтетические было осуществлено И. Кантом. А.с. Кант называл такое суждение, предикат которого уже входит в содержание субъекта и, т.о., ничего не добавляет к тому, что мы знали о субъекте. Напр., суждение «Всякий холостяк неженат» является аналитическим, т.к. признак «быть неженатым» уже мыслится в содержании понятия «холостяк». «Всякое тело протяженно», «Москвичи живут в Москве» — все это А.с. С.с, согласно Канту, является такое суждение, предикат которого добавляет что-то новое к содержанию субъекта, напр. «Алмаз горюч», «Тихий океан — самый большой из океанов Земли» и т.п. Считается, что только С.с. выражают новое знание, А.с. представляет собой тавтологию, не содержащую никакой информации.

Современная логика расширила понятие А.с, включив в их число сложные суждения, истинность которых можно установить лишь на основе логических правил, не обращаясь к реальности. Напр., если дано суждение «а —> а», то не нужно обращаться к действительности, чтобы узнать, истинно или ложно это суждение, — в любом случае данная импликация будет истинной. Следовательно, это А.с.

Различие между А.с. и С.с. не является строгим и четким, ибо понятия в процессе развития познания изменяют свое содержание, включают в него новые признаки, а это приводит к тому, что какие-то С.с. становятся А.с. Напр., когда-то суждение «Все тигры полосаты» было С.с. и несло в себе новую информацию о тиграх. Но сейчас понятие «тигр» уже включило в свое содержание признак полосатости. Скорее всего мы затруднимся назвать тигром животное, во всем похожее на тигра, но лишенное характерных полос на шкуре. Следовательно, это суждение стало А.с.










АНАЛОГИЯ (от греч. analogia — соответствие) — сходство между предметами, явлениями и т.д. Умозаключение по А. (или просто А.) — индуктивное умозаключение, когда на основе сходства двух объектов по каким-то одним параметрам делается вывод об их сходстве по др. параметрам. Напр., планеты Марс и Земля во многом сходны: они расположены рядом в Солнечной системе, на обеих есть атмосфера и т.д.; на Земле есть жизнь; поскольку Марс похож на Землю с т.зр. условий, необходимых для существования живого, можно сделать вывод, что на Марсе также имеется жизнь. Это заключение является, очевидно, только правдоподобным.

А. — понятие, известное со времен антич. науки. Уже тогда было замечено, что уподобляться друг другу, соответствовать и быть сходными по своим свойствам могут не только предметы, но и отношения между ними. Помимо А. свойств существует также А. о т ношений. Напр., в известной планетарной модели атома его строение уподобляется строению Солнечной системы: вокруг массивного ядра на разных расстояниях от него движутся по замкнутым орбитам легкие электроны, подобно тому как вокруг Солнца обращаются планеты. Атомное ядро не похоже на Солнце, а электроны — на планеты; но отношение между ядром и электронами во многом подобно отношению между Солнцем и планетами. Продолжая это сходство, можно предположить, что электроны, как и планеты, движутся не по круговым, а по эллиптическим орбитам.

Сходство сопряжено с различием и безразличия не существует. А. всегда является попыткой продолжить «сходство несходного», причем продолжить его в новом, неизвестном направлении. Она не дает достоверного знания: если посылки рассуждения по А. истинны, это еще не означает, что и его заключение будет истинным. А., дающую высоковероятное знание, принято называть строгой. Научные А. обычно являются строгими. Умозаключения по А., нередкие в повседневной жизни, как правило, не особенно строги, а то и просто поверхностны. От А., встречающихся в художественной литературе, точность вообще не требуется, у них иная задача, и оцениваются они по др. критериям, прежде всего по силе художественного воздействия.

Для повышения вероятности выводов по А. необходимо стремиться к тому, чтобы было схвачено и выражено действительное, а не кажущееся сходство сопоставляемых объектов. Желательно, чтобы эти объекты были подобны в важных и существенных признаках, а не в случайных и второстепенных деталях. Полезно также, чтобы круг совпадающих признаков был как можно шире. Но наиболее важен для строгости А. характер связи сходных признаков предметов с переносимым признаком. Информация о сходстве должна быть того же типа, что и информация, распространяемая на др. предмет. Если исходное знание внутренне связано с переносимым признаком, вероятность вывода заметно возрастает. И наконец, при построении А. следует учитывать не только сходные черты сопоставляемых объектов, но и их различия. Если последние внутренне связаны с признаком, который предполагается перенести с одного объекта на другой, А. окажется маловероятной.

Обращение к А. может диктоваться разными задачами. Она может привлекаться для получения нового знания, для того, чтобы менее понятное сделать более понятным, представить абстрактное в более доступной форме, конкретизировать отвлеченные идеи и проблемы и т.д. По А. можно также рассуждать о том, что недоступно прямому наблюдению. А. может служить средством выдвижения новых гипотез, являться своеобразным методом решения задач путем сведения их к ранее решенным задачам и т.п.

Рассуждение по А. дало науке многие блестящие результаты, нередко совершенно неожиданные. Так, в 17 в. движение крови в организме сравнивали с морскими приливами и отливами; А. с насосом привела к идее непрерывной циркуляции крови. Д.И. Менделеев, построив таблицу химических элементов, нашел, что три места в ней остались незаполненными; на основе известных элементов, занимающих аналогичные места в таблице, он указал количественные и качественные характеристики трех недостающих элементов, и вскоре они были открыты. А. между живыми организмами и техническими устройствами лежит в основе бионики, использующей открытые закономерности структуры и жизнедеятельности организмов при решении инженерных задач и построении технических систем.

А. является, т.о., мощным генератором новых идей и гипотез. Аналоговые переносы представляют собой достаточно твердую почву для контролируемого риска. С их помощью мобилизуются решения, уже доказавшие свою работоспособность, хотя и в др. контексте, и устанавливаются связи между новыми идеями и тем, что уже считается достоверным знанием.

Вместе с тем А., и в особенности А. отношений, могут быть чисто внешними, подменяющими действительные взаимосвязи вещей, надуманными. Подобного рода уподобления были обычны в средневековом мышлении, на них опираются магия и всякого рода гадания и прорицания.

А. обладает слабой доказательной силой. Продолжение сходства может оказаться поверхностным или даже ошибочным. Однако доказательность и убедительность далеко не всегда совпадают. Нередко строгое, проводимое шаг за шагом доказательство оказывается неуместным и убеждает меньше, чем мимолетная, но образная и яркая А. Доказательство — сильнодействующее средство исправления и углубления убеждений, в то время как А. подобна гомеопатическому лекарству, принимаемому ничтожными дозами, но оказывающему тем не менее заметный лечебный эффект.

А. — излюбленное средство убеждения в художественной литературе, которой по самой ее сути противопоказаны прямолинейные приемы убеждения. А. широко используется также в обычной жизни, в моральном рассуждении, в идеологии, утопии и т.п.

Метафора, являющаяся ярким выражением художественного творчества, представляет собой, по сути дела, своего рода сгущенную, свернутую А. Едва ли не всякая А., за исключением тех, что представлены в застывших формах, подобно притче или аллегории, спонтанно может стать метафорой. Примером метафоры с прозрачным аналогическим соотношением может служить следующее сопоставление Аристотеля: «...старость так относится к жизни, как вечер к дню, поэтому можно назвать вечер "старостью дня"... а старость — "вечером жизни"». В традиционном понимании метафора представляет собой троп, удачное изменение значения слова или выражения. С помощью метафоры собственное значение имени переносится на некоторое др. значение, которое подходит этому имени лишь ввиду того сравнения, которое держится в уме. Уже это истолкование метафоры связывает ее с А. Метафора возникает в результате слияния членов А. и выполняет почти те же функции, что и последняя. С т.зр. воздействия на эмоции и убеждения метафора даже лучше справляется с этими функциями, поскольку она усиливает А., вводя ее в сжатом виде.

Аристотель. Поэтика. Соч.: В 4 т. М., 1984. Т. 4; Ивин А.А. Логика. М., 1999.

А.А. Ивин















АНАЛОГИЯ СУЩЕГО (лат. analogia entis), аналогия бытия — понятие в философии и богословии, означающее особый тип отношения между объектами или же особый тип предикации, при котором основанием соотнесения предметов являются не принципы тождества или различия, а принцип их подобия своему априорному источнику.

Филос. смысл понятию аналогии (от греч. analogia, что значило «пропорция» или «соответствие») придает Платон, видимо, опираясь на пифагорейскую традицию. В диалоге «Тимей» он делает пропорцию принципом космической, а в диалоге «Государство» — социальной гармонии. С его т.зр., аналогия с ее принципом «каждому свое» есть «справедливость Зевса» в отличие от несправедливого уравнительного распределения. В метафизике, этике и биологии Аристотеля аналогия также играет существенную роль как форма проявления единого начала в единичных сущностях.

Особое значение аналогия приобретает в средневековой христианской философии, начиная с рассуждений Августина об одновременном сходстве и несходстве Бога и его творения, а также о неспособности нашего языка выразить совершенство Творца. Зафиксированная таким образом проблема заключалась в том, что простое сходство Творца и твари стирает грань между Богом и миром, простое же различие — разрывает их связь. Фома Аквинский развивает специальную теорию А.с, по которой совершенство бытия неодинаково распределено в универсуме и неоднозначно (эквивокально) выражается в каждом отдельном случае: Бог обладает всей полнотой бытия, тогда как остальные сущности обладают им «по аналогии», в определенном смысле и соразмерности, но бытие при этом остается тем же самым. Противоположную позицию занимает И. Дунс Скот, утверждающий, что бытие всегда имеет однозначный (унивокальный) смысл во всех соотношениях. Томистская традиция (И. Капреол, Ф. Каетан, Ф. Суарес) развернула концепцию Фомы Аквинского в систематическую доктрину. Томизм предлагает «третий путь» (по отношению к «отрицательному» и «положительному» богословию), сохраняющий и идею невыразимости божественной сущности, и идею сходства Творца и творения.

Второе рождение теории А.с. происходит в неотомизме (особенно Э. Пшивара, Ф. Ван Стеенберген). Принцип А.с. активно используется в «аналектике» неотомиста Б. Лакебринка, полемически ориентированной против «негативизма», свойственного, по его мнению, гегелевской диалектике. Протестантское богословие обратило внимание на А.с. лишь в 20 в., но зато эта версия представлена такими именами, как К. Барт (критический подход с т.зр. собственной концепции «аналогии веры»), П. Тиллих (символический подход), Р. Бультман (экзистенциальный подход). Определенный интерес метод А.с. вызывает у философов-аналитиков.

Przywara E. Analogia Entis. New York, 1932; Anderson J.F. The Bond of Being. St. Louis, 1949; Lyttkens H. The Analogy between God and the World. Uppsala, 1952; Klubertanz G.P. St. Thomas Aquinas on Analogy. Chicago, 1960; McInerny R. The Logic of Analogy. Hague, 1961; Mondin B. The Principle of Analogy in Protestant and Catholic Theology. Hague, 1963; Davies B. Thinking about God. London, \985; Broadie A. Maimonides and Aquinas on the names of God // Religious Studies. 1987. № 23.











АНАМНЕСИС (от греч. anamnesis — припоминание) — идея-метафора др.-греч. философии, в соответствии с которой путь к истинному познанию лежит через воспоминание души о ее пребывании в более реальном и совершенном мире. А. как филос. понятие кристаллизовалось у Платона. В отличие от более общего понятия памяти А. характеризует процесс логического и морального преображения, который следует в результате «собранности» в памяти разрозненных моментов действительности.

Философема А. содержится уже в общегреческой мифологии. Мнемосина (Память), одна из древнейших богинь-титанид, является матерью Муз, а значит, одной из прародительниц культурного космоса. Как противоположность богини Леты (дочери Раздора), властвующей над Забвением, Мнемосина гармонизирует разрозненное, пользуясь тем, что память о целом хранится в каждой части. Интересно, что мифологическое сознание тесно связывает Память и Забвение в процессе этического преображения человека: в Лейбадейской пещере, где Трофоний предсказывал будущее, протекали два источника — Леты и Мнемосины, — первый из которых давал очищение от хаоса прошлого, а второй — осознание судьбы. (Ср. у Данте: омовение в Лете как условие перехода из Чистилища в Рай.)

Греч, философия наследует философему А. от орфиков. Орфические мистерии и заклинания отводят процессу А. значительную роль. Ключи Памяти, по учению орфиков, спасают душу от растворения в безличной стихии, сохраняя ее как «знающую», и выключают ее из круговорота переселения душ. Эта орфическая тема вплоть до позднего неоплатонизма остается в арсенале антич. философии. У пифагорейцев мы встречаемся не только с этим толкованием А., но и с целенаправленной техникой культивации памяти, что было оговорено в уставе школы и соответствовало утопическим идеям пифагорейцев. Орфические мотивы можно найти и у Гераклита, связывающего память с градацией состояний души, и у Эмпедокла с его теорией очищений как воспоминаний о прошлых переселениях души, ведущих к осознанию моральной цели этих странствий.

Всесторонне раскрывает возможности философемы А. Платон, для которого А. становится центральным понятием теории познания. С одной стороны, Платон использует образ «восковых дощечек» («Теэтет», 191—195а), который как бы показывает материальный субстрат памяти, с другой — описывает процесс активного воспроизведения в душе тех знаний, которые не выводимы из относительного и непостоянного мира чувственного опыта, а следовательно — запечатлены во время пребывания души в мире «истинно сущего» («Менон», 8 Lb — 86b; «Федон», 72е — 76е; «Федр», 250b-d). В «Федре» А. вплетается в картину циркуляции души в Космосе. В 249c-d подчеркивается, что воспоминаниями о бытии следует пользоваться правильно, чтобы прийти к «совершенным таинствам», в которых определенным образом «исполняется» предназначение души философа. Если этический аспект А. был хорошо изучен орфико-пифагорейской традицией, то гносеологический аспект разработан впервые именно Платоном. А. в его толковании — первая концепция априорного знания в западноевропейской философии. У Платона усиливается значение «майевтических» процедур, т.е. воздействия внешней силы, ведущей за собой субъекта «припоминания». Такой силой может выступать учитель, мистагог, партнер в диалоге, поэтическое «исступление», «удивление» и т.п.

Аристотель посвящает проблеме А. небольшую работу «О памяти и припоминании», где кроме психофизиологического анализа проблемы памяти дает концепцию А. как специфически человеческого качества, которое не только может идентифицировать ряд прошлых и настоящих восприятий, но и изменить расплывчатое состояние сознания, превратив его в отчетливое и активное обладание образом. Известную роль в истории философии сыграло также учение Аристотеля об активном интеллекте, который, в отличие от пассивного и вообще более низких состояний психики, не имеет воспоминаний.

В средневековой философии в той мере, в какой она не принимала наследие античности, вырабатывались собственные трактовки А. как спасительной силы памяти. Неприемлемость теории переселения душ, однако, не исключала использования психологического и гносеологического аспектов А. Особую роль играло понятие А. и памяти в философии Августина. Сопоставляя триаду «память — интеллект — воля» с Троицей «Отец — Сын — Дух Святой», Августин возводит к божественному источнику все так или иначе связанные с памятью (названной им «благороднейшей» способностью человека) акты сознания и отождествления явлений и идей. Употребление Августином «памяти» и «бытия» как синонимов показывает, что антич. теория А. сохранила в его философии центральное значение. В средневековой философии сохранялось и аристотелевское понимание А. Начиная с Петра Дамиани, активно обсуждалась проблема статуса высшего интеллекта, которая обострилась в связи с рецепцией авер-роизма в 13 в. Ряду теологов оказалась близкой трактовка А. как деятельности, этически и даже онтологически преображающей смысл припоминаемого содержания, а значит, деятельности, способной «сделать бывшее небывшим». Отсюда важность А. не только для теории познания, но и для теодицеи.

В философии Нового времени проблема А. теряет свою самостоятельность и растворяется в проблеме памяти как эмпирической психической способности. Некоторыми исключениями являются лишь Г. В. Лейбниц, в монадологии которого звучит платоновская тема А., и Д. Юм, чья теория ассоциаций парадоксальным путем привела к восстановлению значимости А. как процедуры преодоления хаоса.

В нем. классической философии идея А. оказывается особенно важной для Г.В.Ф. Гегеля. Его понятие «Erinnerung» (т.е. «воспоминание» и в то же время «погружение внутрь» как уход от внешней объективации духа к его внутренней динамике) имеет прямую связь с платоновским А.

В философии 19—20 вв. А., как и память вообще, начинает играть важную роль в тех концепциях «философии жизни», которые стремятся противопоставить диктатуре разума свободный поток витальности. У А. Бергсона А. и память как его основа оказываются единственными средствами преодоления материальной косности, но в отличие от платоновского А. рациональная структурность эйдоса (образ, форма, сущность) становится не сердцевиной А., а его враждебным противовесом. Показательны в этом отношении построения М. Хайдеггера (припоминание «забытого» бытия) и Х.Г. Гадамера, чья герменевтика не лишена заимствований у гегелевской трактовки А. Этический аспект А. используется в теории психоанализа, опирающейся на способность припоминания очистить сознание от «аффектов». Своего рода аналогом филос. А. можно считать ряд направлений литературы 20 в. (М. Пруст и др.), поставивших в центр авторского творческого акта воспоминание.

В рус. философии Вяч. Иванов делает понятие А. едва ли не центральным в своем учении о «предвечной памяти Я», посредством которой Нетварная Премудрость учит человека превращать средства вселенской разлуки — пространство, время и инертную материю — в средства единения и гармонии. (Соч. Брюссель, 1978. Т. 3.) С.р. также «анамнесиологию» его ученицы О. Дешарт.

Nuller E. Anamnesis. Ein Beitrag zum Plalonismus. Archiv fur Geschichte der Philosophie, 1912. Bd 25; Lion A. Anamnesis and the a priori. Oxford, 1935; Hartmann N. Das Problem des Aprioris-mus in der Platonischen Philosophie // Kleinere Schiriften. Berlin, 1957. Bd II; Huber C.E. Anamnesis bei Plato. Munchen, 1964; Ebert Th. Plato's Theory of Recollection Reconsidered // Man and World. London, 1973.

А.Л. Доброхотов












АНАРХИЗМ (от греч. anarchia — безвластие, безначалие) — учение, пытающееся обосновать необходимость освобождения людей от воздействия всех разновидностей общественной власти, чтобы обеспечить полную свободу личности. Хотя отдельные идеи А. встречаются уже в теориях Платона, Зенона, Ж.Ж. Руссо, Д. Дидро и ряда др. мыслителей, а А. как определенное психологическое состояние или умонастроение существовал практически всегда, целостная анархистская идеология сформировалась в Европе только в 1840—1860-х гг. Примерно в 1860—1870-х гг. А. стал уже довольно заметным общественно-политическим движением.

Основной вклад в теоретическую разработку этого учения внесли П.Ж. Прудон, М. Штирнер, М.А. Бакунин и П.А. Кропоткин. О приверженности А. заявляли В. Годвин, В. Тэккер, Л.Н. Толстой и др. Анархистские концепции каждого из этих мыслителей построены на разных филос. и нравственных основаниях и по-разному представляют цели и смысл общественного развития, способы и средства достижения общества анархии. Однако все они главную причину эксплуатации и несправедливости в обществе видят в гос-ве независимо от его формы (монархия, парламентская демократия или к.-л. иная форма правления). Они призывают упразднить все его ин-ты власти, ибо полностью не принимают саму идею организации общества «сверху вниз».

Прудон по праву может рассматриваться как один из основоположников учения А. Именно Прудону принадлежит заслуга введения в научный оборот самого термина «А.». В своей работе «Что такое собственность, или Исследование о принципе права и власти» (1840) он доказывает, что ин-том общества, из которого все исходит в нем, является частная собственность. Объявляя крупную частную собственность кражей, он дает резкую критику современного ему общественного строя и призывает прежде всего сокрушить такую собственность. Однако, отвергая крупную частную собственность, Прудон вместе с тем надеялся сохранить в неприкосновенности мелкую собственность, индивидуальную свободу производителя и одновременно избавить рабочего от власти предпринимателя. Свобода для Прудона — это не только равенство и бесконечное разнообразие в выражении индивидуальной воли, но еще и безвластие. Вот почему Прудон считает гос-во врагом свободы, главным орудием раскола общества и угнетения трудящихся и выдвигает идею ликвидации гос-ва. Позднее, правда, он предлагал раздробить современное централизованное гос-во на мелкие автономные области, в которых промышленные предприятия будут переданы в руки свободных ассоциаций рабочих и служащих. Прудон полагал, что переход к свободным ассоциациям трудящихся возможен через экономические реформы в сфере обращения: безденежного обмена товаров и беспроцентного кредита. Он считал, что такого рода реформы и есть социальная революция, осуществляемая мирным путем, и именно она даст возможность превратить всех трудящихся, при сохранении их собственности на средства производства, в самостоятельных производителей, эквивалентно обменивающихся товарами и услугами на началах взаимопомощи и сотрудничества. Учение Прудона уже при его жизни подвергалось резкой критике за субъективизм, волюнтаризм и эклектику. Так, К. Маркс считал Прудона одним из создателей системы «буржуазного социализма». Вместе с тем прудонистские анархистские идеи (отрицательное отношение к гос-ву, политической борьбе, крупной собственности и др.) использовались и продолжают использоваться различными течениями «мирного» А. и анархо-синдикализма.

Теорию индивидуалистического А. создал Штирнер. Его знаменитая кн. «Единственный и его собственность» (1844) ниспровергает все авторитеты: религию, право, собственность, семью и безоговорочно провозглашает свободу всякого конкретного индивида, т.е. Я. Согласно Штирнеру, «Я — единственный. Для Меня нет ничего выше Меня». Соответственно, Штирнер считает, что Я — критерий истины, а это значит, что личность не должна признавать никаких обязательных для себя общественных установлений. Индивиду надо поэтому искать не социальную, а свою собственную свободу. Утверждая свободу индивида, а по существу его полный произвол, Штирнер отрицает всякие нормы поведения, все общественные ин-ты. Однако найти такую форму общественного устройства, при которой каждый человек обретал бы наивысшую свободу, т.е. был бы независим от общества и его установлений, невозможно. Вот почему идеи совершенного эгоизма Штирнера хотя и оказали влияние на Бакунина и Кропоткина, но стали основой уже иного, не индивидуалистического направления в А.

Бакунин — один из самых выдающихся и влиятельных теоретиков и практиков А. В своих работах «Федерализм, социализм и антитеологизм» (1867), «Государственность и анархия» (1873) и др. он доказывал, что гос-во — это главное зло, но зло исторически оправданное, в прошлом необходимое, ибо оно есть лишь временная общественная форма, которая должна полностью исчезнуть, став простой «канцелярией» общества, «центральной конторой». Идеал Бакунина — общество, организованное на началах самоуправления, автономии и свободной федерации индивидов, общин и наций, на основе свободы, равенства, справедливости, отсутствия эксплуатации. Этим самым он в отличие от Штирнера подчеркивал не индивидуалистическую, а общественную сторону анархического идеала. Ратуя за социализм, Бакунин в то же время считал, что свобода без социализма — это несправедливость, а социализм без свободы — это рабство. Бакунин полагал, что идеал безгосударственного общества следует осуществить немедленно, сразу же после социальной революции. При этом он призывал во имя этого подняться над узко национальными, локальными задачами освободительного движения. Именно Бакунину принадлежит лозунг: «У нас нет отечества. Наше отечество — всемирная революция». Бакунин был активным участником революционного европейского движения. В 1868 он основал тайный анархистский союз «Международный альянс социалистической демократии», вел открытую борьбу против Маркса и его единомышленников в Международном товариществе рабочих (I Интернационале). Антиэтатистские идеи Бакунина, в частности его теоретические положения, направленные против государственного социализма, против авторитарных и бюрократических методов управления, его размышления об общественном самоуправлении, о федерализме и интернационализме и сегодня сохраняют свое значение.

Выдающимся теоретиком анархизма был известный рус. ученый и революционер Кропоткин. В сочинениях «Наука и анархия» (1892), «Анархия, ее философия, ее идеал» (1896) и многих др. он обосновывал и пропагандировал идеи А., отстаивая неизбежность их претворения через насильственную анархическую революцию. Считая, как и Бакунин, что только анархия является высшей ступенью общественной эволюции, он в отличие от него не призывал к тотальному отрицанию всех и вся. Кропоткин обосновывал возможность создания идеального анархо-коммунистического строя, т.е. такого безгосударственного общественного устройства, в котором все люди будут чувствовать себя счастливыми и свободными. По его мнению, именно такое общество будет «довольством всех», поскольку оно будет основано на совместном владении всеми богатствами, при неукоснительном соблюдении принципов свободы и равенства. В то же время Кропоткин являлся активным противником марксизма, он не соглашался с ним не только в вопросе о роли и месте гос-ва и насилия в истории, но и расходился по вопросу о невозможности в ходе революции постепенно и гуманно реформировать социальные ин-ты старого общества.

Теоретики А. внесли существенный вклад в развитие общественной мысли. Их критика государственно-бюрократического централизма, отчуждения административного аппарата от гражданского общества, отрицательных последствий огосударствления всех сторон общественной жизни оказала значительное влияние на становление многих филос. социологических и культурологических учений, выходящих далеко за рамки А.

Анархистские идеи и сегодня продолжают жить и распространяться, хотя они и не имеют той силы массовой привлекательности, на которую рассчитывают их адепты. Большинством людей А. вполне справедливо оценивается как утопия. Малочисленные анархические партии и группы, которые в основном можно встретить в некоторых странах Европы и Лат. Америки стремятся если не пересмотреть, то хотя бы несколько модифицировать основные положения своей политической теории. Основное внимание при этом обращается на те основания, которые в наибольшей степени диссонируют с современными процессами общественного развития. Естественно, это прежде всего вопрос о необходимости насильственной социальной революции. По-видимому, А. в будущем сохранится как одна из форм идейного поиска адекватного пути человечества к свободе и справедливости. Для этого имеются как объективные, так и субъективные причины и условия, которые с разной степенью значимости будут побуждать людей к такому поиску, а значит, следованию идеалам общества анархии.

Подчеркивая утопизм идеала А., неэффективность стратегических и тактических приемов практики анархистского движения, нельзя вместе с тем не видеть, что анархисты своей критикой существующего общества и пропагандой идеалов свободы внесли и продолжают вносить заметный вклад в современный общественный процесс и современное обществознание:

• анархистская теория побуждает обращать самое пристальное внимание на необходимость глубокого изучения и совершенствования всех отношений общественной власти, политики ее осуществления. В связи с этим характерно то, что в отличие от др. общественно-политических движений и партий анархисты всегда открыто выступали против любых недемократических режимов организации общественной жизни, даже если последние вызывали энтузиазм и восторг большинства людей;

• анархистский идеал создания свободных взаимоотношений людей в различных сферах их деятельности служит моделью и для сегодняшнего формирования общественных отношений. Этот идеал заставляет людей задуматься над тем, как не растерять, а, наоборот, сохранить и приумножить важнейшие ценности человеческого общежития: свободу, равенство прав, справедливость;

• анархистская идея федерализма и интернационализма позволяет критически посмотреть на сегодняшние процессы активизации сил национализма и национальной ограниченности, предостеречь людей от безумия национальной вражды;

• А. и его идеалы заставляют людей размышлять о том образе и строе жизни, который они имеют и которого они достойны.


Непреходящее значение А. и его идеологии выразил П.И. Новгородцев, который отметил, что, после того как человеческая мысль исследует все формы идеального устройства власти и все их найдет недостаточными, она неизбежно обратится к А., к мысли об устроении общественной жизни без власти и без закона, на чистом принципе свободы: «Если от социализма остается еще возможность перехода к анархизму как к более радикальному направлению, то за анархизмом открываются бездна и пустота, перед которыми кончаются и смолкают социально-философские вопрошания».

Плеханов Г.В. Наши разногласия // Избр. филос. произв. М., 1956. Т. 1; Ленин В.И. Государство и революция // Полн. собр. соч. М., 1958—1965. Т. 33; Маркс К. Нищета философии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. М., 1959. Т. 4.; Энгельс Ф. Бакунисты за работой // Там же. Т. 18; Бакунин М.А. Философия. Социология. Политика. М., 1989; Кропоткин П.А. Современная наука и анархия. М., 1990; Новгородцев П.И. Об общественном идеале. Кризис анархизма. М., 1994. Ч. 2; Штирнер М. Единственный и его собственность. Харьков, 1994; Прудон П.Ж. Что такое собственность? М., 1998.

B.C. Грехнев











АНГЛИКАНСТВО — одно из главных направлений в протестантизме, сформировавшееся в эпоху Реформации. Начиная с 14 в. в Англии издается серия правительственных указов, все более ограничивающих власть Ватикана над англ. католической церковью. В 1534 указом короля Генриха VIII Папа был лишен права назначать архиепископов и епископов на территории Англии, а парламент провозгласил монарха «единственным верховным земным главой английской церкви». Окончательный характер А. как компромиссного варианта между католицизмом и континентальным протестантизмом определился во втор, пол. 16 в., когда доработанная «Книга общих молитв» (1549) и «39 статей» были утверждены в качестве основы англиканского вероисповедания. А. сохраняет учение о церкви как о необходимой посреднице в деле «спасения», деление на клириков и мирян, подчинение церкви светской власти, церковную иерархию (епископальное устройство), епископские суды, назначение священников через епископское рукоположение и т.д. Одновременно признается протестантская концепция единоспасаюшей личной веры (sola fide), отвергается Священное Предание, учение о чистилище, о «преизбыточных заслугах святых», монашество, иконы, католические святые, мощи, обет безбрачия священников (целибат), пресуществление и т.д.

Современное А., насчитывающее свыше 70 млн адептов, представлено Англиканским содружеством (Anglican Communion), в которое входят свыше 30 церквей и религиозных объединений: Церковь Англии, Церковь в Уэльсе, Епископальная Церковь Шотландии, Протестантская епископальная церковь в США, а также ряд церквей в Индии, ЮАР, Канаде, Австралии и в др. странах. Церковь Англии — одна из государственных церквей Великобритании (другая — пресвитерианская Церковь Шотландии), ее главой выступает монарх, назначающий руководство англиканской церкви: архиепископов Кентерберийского и Йоркского, а также епископов. Члены Англиканского содружества, в сущности, независимы, их руководители периодически проводят консультативные Ламбетские конференции, на которых обсуждаются проблемы вероучения и социальной доктрины. В последние десятилетия англиканская церковь активно участвует в экуменическом и антивоенном движении.










АНСЕЛЬМ (Anselm) Кентерберийский (1033 — 1109) — теолог, представитель схоластики. С 1093 архиепископ Кентерберийский. Понимал веру как предпосылку рационального знания: «Не ищу уразуметь, дабы уверовать, но верую, дабы уразуметь». В противоположность умозаключениям к бытию Бога от бытия вещей развил т.н. онтологическое доказательство (онтологический аргумент) бытия Бога, выводящее его бытие из самого понятия Бога как всесовершенной сущности, необходимо включающей бытийственность. Проявившиеся в этом рассуждении понимание бытия как некоего «совершенства» и устремление к непосредственному интеллектуальному созерцанию Бога характерны для традиции августинианства. В полемике об универсалиях А. стоял на позициях схоластического реализма. Крайний теологический рационализм А. проявился в его трактате «Почему Бог вочеловечился?», где он пытался чисто логически доказать необходимость воплощения Бога в человеке.

Opera omnia. Edinburg; Roma, 1946—1951. Vol. 1—5; Monologion. Stuttgart, 1964.

История философии. М., 1940. Т. 1; Barth К. Fides quaerens intellectum. Anselms Beweis der Existenz Gottes... Munchen, 1931; Jaspers K. Diegrossen Philosophen. Miinchen, 1957. Bd 1.









АНТАГОНИЗМ (от греч. antahonisma — спор, борьба) — противоречие, для которого характерна острая непримиримая борьба враждующих сил, тенденций. Термин «А.» употреблялся в религиозных системах, применительно к борьбе добра и зла, в филос. учениях И. Канта, А. Шопенгауэра, К. Маркса и др.







АНТЕЦЕДЕНТ (от лат. antecedens — предшествующий) — в условном высказывании «Если А, то В» высказывание «А»; высказывание «В» называется консеквентом. Напр., в условном высказывании «Если сейчас день, то светло» А. является высказывание «Сейчас день». Иногда термин «А.» используется в расширительном смысле для обозначения посылки, основания, причины, условия и т.п.









АНТИКОММУНИЗМ — совокупность идейных течений, отвергающих теоретическое обоснование и практическое осуществление коммунистического идеала. А. реализуется как в виде простого неприятия коммунистической идеологии, так и в виде активного противодействия ее распространению, борьбы с ее проявлениями и носителями. А. может иметь характер мировоззренческой позиции или выступать в качестве системы политических взглядов и убеждений. В последнем случае А. является идейной основой деятельности политических организаций и движений, как легальных, так и нелегальных.

Неполитический А. связан обычно с морально-этическими предпочтениями, религиозными убеждениями, социокультурными воззрениями, не совместимыми с признанием приоритета коллективистских начал в быту и производственной деятельности. Источником антикоммунистического мировоззрения является утверждение индивидуализма во всех его социальных проявлениях, в первую очередь в форме индивидуальных прав и свобод личности. Особое значение здесь имеет право частной собственности, подразумевающее неприкосновенность имущественных прав людей от любого посягательства, в т.ч. насильственного обобществления. Однако в современном мире мировоззренческий А., как правило, приобретает черты политической доктрины даже в том случае, если он не выходит за рамки индивидуального сознания, поскольку негативный образ коммунизма основывается чаще не на присущих ему принципах коллективного образа жизни и даже не на его абстрактных идеалах, а на конкретной политической теории и практике коммунистического движения (см.: Коммунизм).

Бжезинский З. Большой провал: Рождение и смерть коммунизма в XX в. Нью-Йорк, 1989; Вильчек В.М. Прощание с Марксом (Алгоритмы истории). М., 1995.











АНТИНОМИЯ (от греч. antinomia — противоречие в законе) — рассуждение, доказывающее, что два высказывания, являющиеся отрицанием друг друга, вытекают одно из другого. Характерным примером логической А. является «Лжеца» парадокс.

Наибольшую известность из открытых уже в 20 в. получила А., указанная Б. Расселом.

Примером достаточно простой и оригинальной А. может быть следующее рассуждение. Некоторые слова, обозначающие свойства, обладают тем самым свойством, которое они называют. Так, прилагательное «русский» само является рус, «многосложное» — многосложно, а «шестислоговое» имеет шесть слогов. Такие слова, относящиеся к самим себе, называют а у -тологическими; слова, не имеющие свойства, обозначаемого ими, гетерологическими. Последних в языке подавляющее большинство: «сладкое» не является сладким, «холодное» — холодным, «однослоговое» — однослоговым и т.д. Разделение прилагательных на две группы представляется ясным и не вызывающим возражений. Оно может быть распространено и на существительные: «слово» само является словом, «существительное» — существительным, но «стол» — это не стол, а слово «глагол» — не глагол, а существительное. А. обнаруживается, как только задается вопрос, к какой из двух групп относится само прилагательное «гетерологическое». Если оно аутологичсское, то обладает обозначаемым им свойством и должно быть гетерологическим. Если же оно гетерологическое, то не имеет называемого им свойства и должно быть поэтому аутологическим.

А. Рассела связана с понятием множества. Относительно каждого множества представляется осмысленным задать вопрос, является оно своим собственным элементом или нет. Напр., множество всех людей не является человеком, так же как множество стульев — это не стул. Но множество, объединяющее все множества, представляет собой множество и, значит, содержит самое себя в качестве элемента. Назовем множества, не содержащие себя в качестве элемента, обычными, содержащие себя — необычными и рассмотрим множество, составленное из всех обычных множеств. Поскольку это множество, о нем можно спрашивать, обычное оно или нет. Ответ, однако, оказывается обескураживающим. Если оно обычное, то, согласно своему определению, оно не должно содержать самое себя в качестве элемента, поскольку содержит все обычные множества. Но это означает, что оно является необычным множеством. Допущение, что рассматриваемое множество представляет собой обычное множество, приводит, т.о., к противоречию. Значит, оно не может быть обычным. С др. стороны, оно не может быть также необычным: необычное множество содержит самое себя в качестве элемента, а элементами рассматриваемого множества являются только обычные множества. В итоге множество всех множеств, не являющихся собственными элементами, есть свой элемент в том и только том случае, когда оно не является таким элементом. Полученное противоречие говорит о том, что такого множества не существует. Но если столь просто и ясно заданное множество не может существовать, то в чем различие между возможными и невозможными множествами? Наивное, или интуитивное, представление о множестве как сколько угодно обширном соединении в чем-то однородных объектов способно вести, т.о., к противоречию и нуждается в прояснении и уточнении.

А. Рассела не имеет специфически математического характера, ее можно переформулировать в чисто логических терминах. Рассел предложил следующий популярный вариант открытой им А. Представим, что совет какой-то деревни так определил обязанности парикмахера: брить всех мужчин деревни, которые не бреются сами, и только этих мужчин. Должен ли он брить самого себя? Если да, то он будет относиться к тем, кто бреется сам, а тех, кто бреется сам, он не должен брить. Если нет, он будет принадлежать к тем, кто не бреется сам, и, значит, он должен будет брить себя. Т.о., этот парикмахер бреет себя в том и только том случае, когда он не бреет себя. Это, разумеется, невозможно.

Необходимым признаком логической А. обычно считается логический словарь, в терминах которого она формулируется. Однако в логике нет четких критериев деления терминов на логические и внелогические. Кроме того, в логических терминах можно сформулировать и внелогические утверждения.

На первых порах изучения А. казалось, что их можно выделить по нарушению какого-то еще не исследованного положения или правила логики. Особенно активно претендовал на роль такого правила введенный Расселом «принцип порочного круга», согласно которому в совокупность не должны входить объекты, определимые только посредством этой же совокупности. Все А. имеют общее свойство — самоприменимость, или циркулярность. В каждой А. объект, о котором идет речь, характеризуется посредством совокупности объектов, к которой он сам принадлежит. Если мы, к примеру, говорим: «Это высказывание ложно», мы характеризуем данное высказывание путем ссылки на совокупность всех ложных высказываний, включающих и данное высказывание. Однако циркулярность — свойство и многих непарадоксальных рассуждений. Такие примеры, как «самый большой из всех городов», «наименьшее из всех натуральных чисел», «один из электронов атома меди» и т.п., показывают, что далеко не всегда циркулярность ведет к противоречию. Однако провести различие между «вредной» и «безвредной» циркулярностью не удается.

А. свидетельствуют о несовершенстве обычных методов образования понятий и методов рассуждения. Они играют роль контролирующего фактора, ставящего ограничения на пути конструирования систем логики.

Один из предлагавшихся путей устранения А. — выделение наряду с истинными и ложными бессмысленных высказываний. Этот путь был предложен Расселом, объявившим А. бессмысленными на том основании, что в них нарушаются требования особой «логической грамматики». В качестве последней Рассел предложил теорию типов, вводящую своеобразную иерархию рассматриваемых объектов: предметов, свойств предметов, свойств свойств предметов и т.д. Свойства можно приписывать предметам, свойства свойств — свойствам и т.д., но нельзя осмысленно утверждать, что свойства свойств имеются у предметов. Напр., высказывания «Это дерево — зеленое», «Зеленое — это цвет» и «Цвет — это оптическое явление» осмысленны, а, скажем, высказывания «Этот дом есть цвет» и «Этот дом есть оптическое явление» — бессмысленны.

Исключение А. достигается также путем отказа от «чрезмерно больших множеств», подобных множеству всех множеств. Этот путь был предложен нем. математиком Е. Цермело, связавшим появление А. с неограниченным конструированием множеств. Допустимые множества были определены им некоторым списком аксиом, сформулированным так, чтобы не выводились известные А.

Были предложены и др. способы устранения А. Ни один из них не лишен, однако, недостатков.

Френкель А.А., Бар-Хиллел Й. Основания теории множеств. М., 1966; Клайн М. Математика. Утрата определенности. М., 1984.

А.А. Ивин










АНТИОХ АСКАЛОНСКИЙ (Antiochos) (ок. 130/120 -вскоре после 69 до н.э.) — философ-платоник, организовавший в Афинах свою школу, называвшуюся Древней Академией, как сообщает в «Бруте» Цицерон, слушавший А.А. в 79.

Учителя А.А. — стоики Мнесарх и Дардан, хотя мы не можем сказать, принадлежал ли когда-нибудь А.А. формально к стоической школе. Глава Академии Филон из Ларисы отрицал «неортодоксальность» академического скепсиса и стремился показать единство Академии, тогда как А.А., полемизируя с ним, подчеркивал необходимость вернуться к искаженному скептиками, начиная с Аркесилая, учению Древней Академии. К ней, помимо Платона, Спевсиппа. Ксенократа и Полемона, А.А. относил Аристотеля и Теофраста. Около 87—84 до н.э. А.А. — в Александрии, где знакомится с Лукуллом. Среди знаменитых учеников А.А. — помимо Цицерона и Лукулла — Варрон. Написал «Канонику»; Плутарх упоминает его соч. «О богах»: Цицерон говорит о некоем сочинении А.А., где утверждалось, что стоики и перипатетики едины на деле и расходятся только на словах. О др. сочинениях А.А. сведений нет. Его учение (при практически полном отсутствии греч. источников), восстанавливаемое по Цицерону, обнаруживает явные стоические и перипатетические черты.

Физика. Как и у стоиков, по А.А. есть два начала — активное и пассивное, сила и материя, из которых образуется тело и качество; одни качества начальные и простые, другие — вторичные и составные; начальные качества, или первопричины, суть огонь и воздух (активные) и вода и земля (пассивные): из них составляются все виды одушевленных существ и неодушевленных предметов; из «пятого элемента» (аристотелевского эфира) образуются разумные души и звезды; сила, активное начало, есть душа мира (платоновская), ум, мудрость, бог и промысл, который проявляется как необходимость и случай.

Учение о критерии и диалектика. Критерий истины имеет начало в ощущениях, но все же это не само ощущение, а то из постигнутого им, чего не может поколебать разум; но сам разум есть «источник чувств» и чувство, от природы имеющее способность обращаться к тому, что приводит его в движение; в конечном счете, по уточнению Зенона, критерием является «постигающее представление»; понятия, этимологии, суждения, определения, доказательства и правильные умозаключения составляют диалектику, подобием которой является риторика, используемая для убеждения.

Этика. Хотя стоики создали искусственную терминологию, по существу их этическое учение то же, что и у всех «древних». Высшим благом для людей является жизнь в согласии с природой (т.зр. стоиков, восходящая в Спевсиппу и Полемону, чьим учеником был Зенон), под каковой разумеется человеческая природа. Природа вложила в нас стремление к самосохранению, дала нам непосредственную приспособленность к своей собственной природе, но природа дает только указания для нравственной жизни, некие «семена» знания: человек должен совершенствовать себя сам. При этом нельзя забывать, что человек есть некое единство духовной и телесной природы, и хотя в нем есть безусловно лучшее — его добродетель, это лучшее нельзя мыслить без чувственности и плотской жизни. Поэтому А.А. наряду с душевными благами (или добродетелями: умом, памятью, понятливостью и др. не зависящими от свободной воли человека; мудростью, воздержностью, мужеством и справедливостью, которые развиваются только при сознательном участии человека) признает и внешние, или телесные, блага (здоровье, красота, друзья, богатство): первых довольно для счастливой жизни, но вместе со вторыми они ведут к жизни счастливейшей.

При всем своем эклектизме А.А. сумел дать принципиально новую ориентацию самого типа философствования: оно теперь немыслимо без оглядки на «древних», на авторитеты, между которыми и с которыми необходимо установить согласие. Эта ориентация постепенно стала главной в платонизме, все более ориентированном на толкование текстов основателя школы.

Luck G. Der Akademiker Antiochus. Berni; Stuttgart, 1953. Metre H.J. Philon von Larissa und Antiochos von Askalon // Lustrum 28-29, 1986-1987.

Lueder A. Die philosophische Personligheit des Antiochos von Askalon Gottingen, 1940; Dillon J. The middle Platonists. London, 1977; Glucker J. Antiochus and the Late Academy. Gottingen, 1978; Barnes J. Antiochus of Ascalon // Philosophia togata. Essays on Philosophy and Roman Society. Oxford, 1989; Gorier W. Antiochos aus Askalon Grundriss der Geschichte der Philosophie. Basel, 1994. Bd 4: Die Hellemstische Philosophie.

Ю.А. Шичалин












АНТИПСИХИАТРИЯ — медицинское и социально-политическое движение, возникшее в 1960-х гг. в Великобритании в результате деятельности группы психиатров, развернувших критику психиатрической теории и практики клинической психиатрии. Термин был предложен Д. Купером; идеи А. нашли наибольшее развитие в трудах Р.Д. Лэйнга. Начиная с Международного конгресса по диалектике освобождения (1971) А. превратилась в «контркультурное» политическое движение, примыкающее к «новым левым». Наряду с политическими лозунгами («борьба с империализмом», «перманентная революция», «дезинтеграция буржуазной культуры») А. выдвинула требования «революции в психиатрии» и «революции безумия». В США близкие А. идеи выдвигались в 1950—1960-е гг. Т. Шашем, во Франции — М. Фуко. Исследования «шизофрено-генных семей», ситуаций «двойной связи», проводившиеся в амер. «социальной психиатрии» (Г. Бейтсон и др.), социологические работы Э. Гоффмана, идеи фрейдо-марксизма (Г. Маркузе, Э. Фромм) оказали прямое влияние на британскую А. Основными источниками для теоретиков А. были феноменологическая психиатрия, «экзистенциальный анализ» Л. Бинсван-гера и «экзистенциальный психоанализ» Ж.П. Сартра. Согласно Лэйнгу, теоретические конструкции естественных наук, бихевиоризма и опирающейся на них психиатрии ничего не говорят нам о личности пациента, дают искаженное представление о его внутреннем мире. Единственной возможной формой постижения личностного «бытия-в-мире» является, по Лэйнгу, экзистенциальная феноменология; герменевтическое «постижение», эмпатия противопоставляются им «психиатрическому жаргону». «Безумие» признается той характеристикой межличностных отношений, которая находится в зависимости от понятности или непонятности суждений и действий др. человека. Гипотетические конструкции психологии и психиатрии могут быть применены только после соответствующей оценки индивида. Мир психотика является, согласно А., столь же осмысленным, как и мир психиатра, феноменологическое описание и экзистенциальный анализ выявляют особенности конституирования мира «онтологически небезопасными личностями», шизоидами. Результаты исследования «шизофрено-генных семей» в дальнейшем были перенесены на широкие социальные группы. Согласно А., при выходе индивида за пределы групповой «системы фантазии» на него навешивается ярлык «психотик». Т.о., психиатрия оказывается той социальной инстанцией, которая берет на себя карательные функции. Вместо карательных ин-тов (клиник), согласно А., должны существовать терапевтические общины, где люди, познавшие подлинное бытие и совершившие «путешествие по внутреннему пространству», могли бы помочь начинающим «психотикам». На практику психиатрии влияние А. было незначительным, она не была принята медицинским сообществом. Значительным было воздействие идей А. на ряд гуманитарных наук, на общественное мнение, поскольку представители А. поднимали важные вопросы легитимации власти врача над пациентом, связи психиатрии с различными социальными ин-тами, с технической цивилизацией в целом.










АНТИТЕЗИС (греч. antithesis — противоположение) — положение, суждение, противопоставляемое тезису. У И. Канта А. есть негативный член антиномии разума. У Г.В.Ф. Гегеля А. — вторая фаза диалектического процесса, отрицающая первую его фазу (тезис) и подготавливающая возникновение третьей фазы развития (синтеза), показывающей лишь частичную истинность как тезиса, так и А. и преодолевающей их оба. В логике А. — отрицание тезиса, используемое в косвенном доказательстве: установление ложности А. позволяет на основе закона исключенного третьего заключить, что выдвинутый тезис является истинным.








АНТИУТОПИЯ — в художественной литературе и в общественной мысли такие представления о будущем, которые в противоположность утопии отрицают возможность построения совершенного общества и предрекают, что любые попытки воплотить в жизнь такое общество неизбежно ведут к катастрофическим последствиям. Искаженная, перевернутая утопия иногда называется также «дистопией»; этот термин может обозначать и представление, что какое-то имеющееся, весьма несовершенное общество и является как раз осуществлением самых высоких социальных мечтаний.

Антиутопические настроения сквозят уже в сатирических произведениях Дж. Свифта, Вольтера, С. Батлера, М.Е. Салтыкова-Щедрина, Г.К. Честертона и др. Однако цельные А. появляются только в нач. 20 в., когда на историческую арену выходят коммунизм и национал-социализм, возникают тоталитарные режимы, становится реальной угроза новой мировой войны. Популяризации жанра А. в дальнейшем способствовало и обострение глобальных проблем. Типичными А. являются романы Е. Замятина «Мы», О. Хаксли «Этот прекрасный новый мир» и «Обезьяна и сущность», Дж. Оруэлла «Ферма зверей» и «1984», А. Кёстлера «Мрак в полдень», Л. Мэмфорда «Миф о машине», Р. Хейлбронера «Исследование видов человечества на будущее», М. Янга «Возвышение мерито-кратии», У. Голдинга «Повелитель мух» и др. К А. примыкают романы-предупреждения Дж. Лондона, К. Чапека, А. Франса, Р. Брэдбери, А. Азимова и др., описывающие опасности, подстерегающие общество в будущем.








АНТИФОН (Antifon) (5 в. до н.э.) — др.-греч. философ-софист. Занимался астрономией, метеорологией. В области математики А. пытался решить задачу на квадратуру круга, однако допустил столько ошибок, что в древности сложилась поговорка — «ошибка А.». Сочинения А. — «Истина», «О согласии» — не сохранились. Для А. веления природы и требования закона антагонистичны. Источник всех бед в том, что законы заставляют людей поступать вопреки своей природе: «многие [предписания, признаваемые] справедливыми по закону, враждебны природе [человека]», поэтому «человек будет извлекать для себя наибольше пользы, если он в присутствии свидетелей станет соблюдать законы, высоко чтя их, оставаясь же наедине, без свидетелей, [будет следовать] законам природы. Ибо предписания законов произвольны (искусственны), [веления же] природы необходимы». Предписания законов — результат соглашения людей, а не возникшие сами собой порождения природы, веления же природы — самовозникшие врожденные начала, а не продукт соглашения людей между собой. А. — родоначальник договорной теории происхождения гос-ва. Рабство — общественное установление, противоречащее природе: «По природе мы во всех отношениях равны, притом [одинаково] и варвары, и эллины, ведь всех людей нужды от природы одинаковы, мы все [одинаково] дышим воздухом через рот и едим мы все [одинаково] при помощи рук».

Фрагменты: Маковельский А.О. Софисты. Баку, 194). Ч. 2; Diets H., Kranz W. (Hrsg.). Die Fragmente der Vorsokratiker. Berlin, 1952. Bd 2.










АНТИЦИПАЦИЯ (от лат. ante — прежде, capere — схватывать) — предвидение или предвосхищение будущих событий, являющееся непосредственным и не представляющее собой вывода из др. знания. А. отличается как от ожидания, опирающегося на вероятностное умозаключение от прошлого к будущему, так и от предсказания, являющегося дедуктивным объяснением будущих явлений на основе известных общих принципов.

У стоиков и эпикурейцев А. — это врожденные идеи. У Лукреция, в схоластике, у Ф. Бэкона, Г.В. Лейбница и др. термин «А.» означает предположение (гипотезу), не имеющее подтверждения. В психологию понятие «А.» введено В. Вундтом и обычно означает либо ожидание организмом определенного положения вещей, либо предвосхищение результатов действия до его осуществления.









АНТИЧНАЯ (ДРЕВНЯЯ) ЗАПАДНАЯ ФИЛОСОФИЯ — средиземноморская проевропейская греко-латиноязычная философия рабовладельческих обществ Др. Греции, Египта македонской династии Птолемеев, Римской республики и поглотившей вышеназванные регионы Римской империи. А.з.ф. творилась на протяжении двенадцати веков — с 6 в. до н.э. по 6 в. н.э.

Ей предшествовала двуликая про/пред/философия, чье начало уходит в глубину веков с ее двумя противоречивыми сторонами. Это 1) художественно-мифико-религиозный мировоззренческий комплекс (ХМРМК) — плод в основном мировоззренческого воображения, результат «великой метафоры» — переноса на природу внешних свойств человека и родового общества (антропосоциоморфизм), благодаря чему образуется сверхприродный мир мифов, и 2) реальное жизнеобеспечивающее знание — плод практического рассудка, интеллекта, логоса как «разумного слова» в отличие от мифообразующего «мифоса».

Органически же А.з.ф. непосредственно предшествовала «профилософия». Профилософия — результат возрастающего воздействия на ХМРМК второй части профилософии, выразившейся у Гомера в реалистическом описании антропосных (люди — люди), мифико-антропосных (боги — люди) и даже мифических (боги — боги) ситуаций, в «земных» реальных знаниях, в описании производственного процесса, в культе разумности; у Гесиода — в описании годичного цикла земледельческих работ («Труды и дни»), в практической мудрости («меру во всем соблюдай и дела свои вовремя делай!»), получившей развитие у «семи мудрецов».

В результате этого воздействия в ХМРМК зарождаются такие элементы философии, как: в гомеровском э посе —демифизация генетического первоначала: Океан — не только в паре с Тефидой «предок богов», но и пресноводная река, от которой «все происходит»; идея абстрактной судьбы-мойры, подчиняющей себе самих богов, богоборчество; у Гесиода — педантичная, хотя все еще генеалогическая систематизация богов и как следствие — увядание мифического образа, демифизация первоначала (Хаос как космическое зияние) и второй ступени теогонии («широкогрудая Гея» — земля, «сумрачный Тартар» — подземелье, «прекраснейший Эрос» — вселенская любовь, «черная Нюкта» — ночь, «угрюмый Эреб» — мрак — все они на этой ступени — почти уже абстрактные стихии), подход к идее субстанции (хаcма — «великая бездна», где «залегают один за другим концы и начала страшные, мрачные. Даже и боги перед ними трепещут»); в орфизме — демифологизация первоначала (Ночь, Вода, Время и др.) и некоторых ступеней теогонии; у Ферекида — вечность первоначал: «Зас (Зевс) и Хронос (время) были всегда, а вместе с ними Хто-ния» (земля).

Генезис А.з.ф. следует понимать не как ошибочное «от мифа к логосу», а как истинное «от мифа к философеме благодаря логосу».

Для А.з.ф. характерны: антимифическая направленность, достигающая уровня мифологии как разумного слова о мифике; рационализм, опирающийся на не имеющую себе равных в Др. мире логику Аристотеля; связь с науками; распадение этой философии в ее, правда, развитых формах на филос. материализм (Левкипп, Демокрит, Эпикур, Лукреций, перипатетик Страбон и др.) и филос. идеализм (Платон, Аристотель, неоплатоники Плотин, Ямвлих, Прокл и др.).

Однако антимифическая направленность этой философии ослаблена ее собственной мирской теологией даже у материалистов (Эпикур и Лукреций допускали существование богов); ее рационализм страдает умозрительностью при недоразвитости эмпиризма при отсутствии эмпирического эксперимента; связь с науками со временем ослабевает, отчего и происходит угасание философии, что приводит философию в состояние демифизации; материализм ограничивается кругом природных явлений.

За немногими исключениями (софист Антифонт: «По природе мы во всех отношениях равны, притом [одинаково] и варвары, и эллины», софист Алкидам: «Бог создал всех свободными, природа никого не сделала рабом») греко-римские философы принимают рабство и рабовладение как естественное явление (Демокрит: «Рабами пользуйся как частями тела: каждым по своему назначению»).

А.з.ф., как и все древнезападное рабовладельческое общество, отличается такой замечательной чертой, как завершенность. Она подобна организму с его естественным жизненным циклом: рождение, рост, расцвет, упадок и увядание. Аналогично история А.з.ф. распадается на четыре периода с довольно четкой границей между вторым и третьим периодами и размытыми границами между первым и вторым, третьим и четвертым.

Впервый период — в период рождения (6 в. до н.э.) первичная философия (протофилософия, ее отличие от просфилософии в том, что в просфилософии в общем мифическом контексте содержатся элементы философии, в протофилософии в общем филос. контексте — рудименты мифики) сочетала в себе общую антимифическую направленность с вышеназванными рудиментами мифики.

Антимифическая направленность особенно явна у Гераклита: «Гомер заслуживает изгнания и наказания розгами», «многоучитель» Гесиод не понял, что день и ночь суть одно, «...что у них [у людей] за ум и что за разум! Они верят народным певцам...» и у Ксенофана: «Все, что есть у людей бесчестного и позорного, приписали богам Гомер и Гесиод: воровство, прелюбодеяние и взаимный обман».

Существует проблема начала А.з.ф. С легкой руки Аристотеля А.з.ф. принято начинать с Фалеса, тогда как Диоген Лаэртский начинает историю философии с Мусея и Лина, которых обычно относят к «предфилософской традиции». «Мусей, сын Евмолпа, первый, по преданию, учил о происхождении богов и первый построил шар; он учил, что все на свете рождается из Единого и возвращается в Единое». «Лин, по преданию, был сыном Гермеса и музы Урании; он учил о происхождении мира, о путях солнца и луны, о рождении животных и растений. Поэма его начиналась так: «Было время, когда все в мире явилося вместе...»... Вот таким образом началась у эллинов философия, само имя которой чуждо варварской речи».

К периоду зарождения принадлежат учения ионийцев: милетские философы Фалес, Анаксимандр, Анаксимен и гордый одиночка Гераклит, италийцев («Великая Греция»): Пифагора и ранних пифагорейцев, Ксенофана, Эмпедокла. Происходит зарождение филос. терминологии. Первоначало всего сущего понимается уже не только как генетическое начало во времени (Океан у Гомера, Хаос у Гесиода), но и как вневременное основание всего сущего (хюпокейменон в Греции, позднее субстанция в Риме). Это вода у Фалеса, апейрон у Анаксимандра, воздух у Анаксимена, огонь у Гераклита, земля у Ксенофана, апейрон и перас у пифагорейцев; однако Фалесова вода разумна, из Анаксименова воздуха рождаются души и боги, Гераклитов огонь подчинен вселенскому разумному слову-логосу, Ксенофанова земля управляется вселенским разумом-богом.

Формирование А.з.ф. заканчивается у ученика Ксенофана Парменида, отвергнувшего как мнимую физическую чувственную картину мира и поднявшегося до абстрактных понятий: «бытие», «небытие», «мышление». Существует только бытие, но бытие есть бытие лишь в той мере, в какой оно мыслимо, небытие немыслимо, а следовательно, не существует.

Второй период — период расцвета и зрелости А.з.ф. (5—4 вв. до н.э.) начинается с перемещения центра филос. мысли в Афины: иониец Анаксагор, афиняне Сократ и Платон, стагирит Аристотель. На Афины ориентировались и софисты (Протагор был там даже приговорен к смерти, но в отличие от Сократа спасся). Софисты поставили в центр филос. мысли человека (Протагор: «Человек — мера всех вещей»). Софисты разделили естественное и общественное. Часто то, что запрещено обществом, противоречит естественной природе человека, отчего люди становятся несчастными. Но, в отличие от природы, людей можно обмануть. Поэтому надо следовать природе тайком (Антифонт).

Особняком стоит Демокрит: «Я прибыл в Афины, но никто меня здесь не узнал».

Почти все философы этого периода приняли основополагающий тезис Парменида о том, что только бытие существует, а в динамике — формулу его последователя ионийца Мелисса: «Из ничего никогда не может возникнуть нечто» (в более поздней лат. формулировке: «ex nihilo nihil fit» («из ничего не бывает ничего»), но тем не менее допускали небытие в относительном смысле, в противном случае были бы немыслимы ни множество, ни движение (на что смело пошли и Парменид, и его ученик Зенон с его апориями (немыслимостями) движения и множества), ни даже заблуждение, о чем говорил Платон. У Левкиппа и Демокрита небытие — физическая пустота, у Платона — порождающие из себя путем геометрического структурирования стихии (земля, вода, воздух и огонь), «хора» — пространство («Тимей») или «иное» («Софист»). У Аристотеля небытие — «стерезис» — лишенность и «дюнамис» — возможность. Платон противопоставил физическим атомам Демокрита (которого он ни разу не называет по имени) свое учение о духовных атомах-идеях как вечных и неизменных потусторонних эталонах и образцах для множеств существенно сходных вещей и явлений в реальном (для Платона нереальном) чувственном мире. Аристотель, отказавшись от платоновского термина «идея» и заменив ее на «морфэ» (при сохранении платоновского «эйдоса»), свел формы лишь к формам автономно существующих благодаря вечной материальной причине видов вещей (у Платона это «минимально общее»). Род существует через виды.

И Платон, и Аристотель создали собственную мирскую теологию: у Платона бог — демиург («демиургос» — ремесленник), труженик, он создатель и младших богов, и космической души, и космоса («Тимей»), и душ (с помощью младших богов) всех живых существ. Бог Аристотеля — эгоистически замкнутое на себе само-себя-мыслящее мышление. Тем не менее бог Аристотеля — перводвигатель.

Философия отличается, по Аристотелю, от наук тем, что если науки ищут причины и исследуют части бытия, то философия ищет первопричины и исследует бытие как таковое; все науки более необходимы, чем философия, но лучше нет ни одной. Для Аристотеля характерен крайний телеологизм: из четырех первопричин (материальной, формальной, движущей и целевой) главная — целевая. Высшая цель всего сущего — свое благо.

Аристотель подверг критике грандиозный коммунистический проект Платона («Государство»): «прекрасный город» без собственности, семьи и под управлением философов, заметив, что «одна мысль о собственности доставляет несказанное удовольствие» и что «общее дело все сваливают друг на друг» («Политика»).

Третий период в истории А.з.ф. приходится на эпоху эллинизма, когда благодаря завоевательным походам великого македонца греческая культура и цивилизация выплеснулась в Сев. Африку (Египет Птолемеев со столицей Александрией) и в Зап. Азию (Царство селевкидов со столицей в Антиохии, Пергам). В египетской Александрии по инициативе и под покровительством Птолемеев возникает второй, после Афин, центр научно-философской мысли. В его основе александрийский Мусейон с библиотекой в несколько сот тысяч папирусных свитков. Ученые получают жалованье от гос-ва. Александрийская наука — это математики Евклид с его «Началами» («Стой-хейа»); Аполлоний, связавший воедино окружность, эллипс, гиперболу и параболу как разные сечения конуса; Гипсикл, введший в употребление на основе вавилонской шестидесятеричной системы градусы, минуты и секунды; географ Эратосфен, остроумно и довольно точно определивший окружность Земли; анатомы Эрасистрат, рассекавший живых преступников, и Герофил, обосновавший роль мозга как центра умственных способностей; опирающиеся на документы историки походов Александра: Клитарх Александрийский, Аристобул Кассандрийский и др.; филологи Зенодот Эфесский, Аристофан Византийский, Аристарх Самофракийский, Каллимах Киренский — создатель искусственной и ученой поэзии (александризм), Аполлоний Родосский с его «Аргонавтикой» и др. К александрийской науке примыкали физик и математик Архимед Сиракузский, Коперник Др. мира — Аристарх Самосский.

Продолжала существовать школа Платона «Академия», принявшая в сер. 3 в. до н.э. псевдоплатоновское умеренное скептическое направление (пробабилизм, от лат. probabilis — вероятный, правдоподобный, возможный): истины нет, есть более или менее вероятные полуистины (однако «страшней неправды только полуправда») у Аркесилая, Лакида, Карнеада Киренского. Радикальный скептицизм (из двух противоречащих суждений ни одно не более истинно, чем другое) развивали Энесидем и Агриппа.

Продолжала существовать перипатетическая школа Аристотеля Ликей. Теофраст — человек «отменной разумности и трудолюбия» (Диоген Лаэрт-ский) — не имел ни жены, ни детей, ибо «невозможно в равной мере служить и книгам, и жене». Часть его трудов сохранилась. Он — «отец ботаники». Страбон — материалист: все объяснимо естественными причинами, главная сила в природе — сила тяжести. Перипатетики Дикеарх, Аристоксен, Евдем внесли большой вклад в древнюю науку (см.: Перипатетики).

Киники (после доэллинистического Антисфена Диоген Синопский, Кратет Фиванский, Гиппархия и Мет-рокл, Онесикрит и Фелиск, Бион Борисфенский и Телем Мегарский и др.) показывали пример опрощения как путь к свободе и обосновывали его теоретически. «Кюникэ философиа» («собачья философия») стояла на «аскесис» — закаливание, «апайдеусиа» — воинствующее бескультурье и «аутаркейа» — самодостаточность. Киренаики (основатель Аристипп Киренский, кроме того, дочь Арета, внук Аристипп Младший — Метродидакт — «обученный матерью», Феодор-атеист, Анникерид, Гегесий и др.) проповедовали как высшую ценность наслаждение (гедонизм), а при невозможности его — самоубийство. Киники и киренаики — сенсуалисты, существует только единично-конкретное (против Платона: «Лошадь я вижу, а «лошадность» не вижу»). Мегарики (доэллинистические Евклид Мегарский, Евбулид Милетский, эллинистические Диодор Кронос, Стильпон Мегарский и др.) учили, что реально только общее, а наиболее реально всеединое, оно же благо.

В период эллинизма возникают «Сад» Эпикура и Стоя. Эпикур, опираясь на атомизм Левкиппа и Демокрита, новаторски учил о первоначально параллельном падении атомов в бездонной пустоте под влиянием их веса и о самопроизвольном их отклонении, без чего невозможно было бы образование космических вихрей, а из них неисчислимых миров, что в этике выразилось в образе наделенного свободой воли самопроизвольного эпикурейского мудреца. После Эпикура выделяются атомисты Филодем в Геркулануме и Лукреций в Риме.

Старшие стоики (Зенон из Китиона, Клеанф, Хрисипп и др.) сравнивали этику с желтком или плодами, физику с белком или плодовыми деревьями, логику со скорлупой или с оградой сада, т.е. считали, что философия без логики невозможна. Стоическая логика (они ввели само это слово) широка. Это учение и об обозначающем: знаки и слова (грамматика), и об обозначаемом: представления и стихийные понятия, возникающие извне на основе чувственных данных в первоначально чистой душе ребенка. Стоик стоек (игра слов) во всех бедах. Стоический мудрец бесстрастен, он различает зависимое (нравственное совершенство) и независимое (жизнь и смерть, здоровье и болезнь, богатство и бедность, слава и бесславие, красота и безобразие и т.п.) от него и безразличен (адиафора) к последнему. Свобода — познанная умом и признанная волей необходимость («Судьбы ведут того, кто хочет, и тащат того, кто не хочет» — Клеанф). Средняя Стоя (Панетий, Посидоний) эклектична.

В период эллинизма философия проникает в республиканский Рим (эллинофильский кружок римского полководца Сципиона Младшего и его друга Гая Лелия, греч. посольство в 156/155 до н.э. из пяти философов), встречая сопротивление консерваторов (Катон Старший). Громадную роль в этом распространении сыграл Цицерон, начавший создание лат. филос. терминологии.

Четвертый период — А.з.ф. в Римской империи, в гoc-ве остготов Теодориха и в ранней Византии Юстиниана. Рим. стоики Сенека, Эпиктет и Марк Аврелий свели философию к роли морализирующей утешительницы среди жизненных невзгод. Эпиктет учил, что от человека зависит лишь его отношение к жизненным ситуациям. Император Марк Аврелий был как бы распят между острым переживанием быстротекучести и бессмысленности жизни с ее однообразием и положительным долгом рим. гражданина с его моральными ценностями.

Плотин систематизировал дуалистическое учение Платона (у Платона материя совечна демиургу и идеям) в направлении последовательного иррациона-листического (высшее состояние человека — экстаз) мистического идеализма. Надбытийное и сверхумное Единое, оно же Свет и Благо, истекая (позднелат. emanatio — истечение) без утраты (ненаучная аналогия со свечением Солнца, которое якобы ничего не теряет), производит (но не во времени, а вечно иерархически) Космический Ум, он же вместилище идей, затем Космическую Душу (она же вместилище всех душ), затем Природу и, наконец, Материю, которая всего лишь угасание Первосвета. Человек в меру своей антителесной духовности способен вознестись до Единого в состоянии экстаза и переживать его в своей душе.

Последователи Плотина — Порфирий, Ямвлих, Прокл, Аммоний, Дамаский (последний схоларх Академии), Симпликий — детализировали учение Плотина в направлении дальнейшей его мифизации.

Трагическая гибель женщины-философа Ипатии от рук религиозных фанатиков в Александрии в 415; казнь Боэция (с его «Утешением философией» как последним значительным филос. текстом А.з.ф.) в гос-ве Теодориха в 524; закрытие Юстинианом в Афинах в Академии — четкие вехи умирания А.з.ф. в Средиземноморье.

А.Н. Чанышев











АНТРОПОЛОГИЗМ (от греч. anthropos — человек, logos — слово, понятие, учение) — основополагающая черта некоторых филос. концепций, сводящих все проблемы философии к проблемам человека. Впервые этот принцип был сформулирован И. Кантом, когда он три известных вопроса философии свел к четвертому, с его т.зр. основополагающему: «Что такое человек?» В учении Л. Фейербаха человек — единственный, универсальный и высший предмет философии. Антропологический принцип — исходная точка философии Н.Г. Чернышевского, последователя Фейербаха. А. был реакцией на схоластическое конструирование метафизических сущностей типа субстанции или абсолютного духа. Сведение философии к деятельности человека, к живому пониманию, к опыту человеческого сознания значительно способствовало развитию филос. мысли. И в то же время в философии всегда шла борьба между А. и попытками его преодоления. С одной стороны, сохранялось стремление утвердить центральное положение философской антропологии среди др. областей философии, а с другой — противники антропологии снова и снова указывали на то, что человек вовсе не есть центр Вселенной, что он не «господин» сущего. В 20 в. антропологический принцип все более обнаруживает свою недостаточность, становится тормозом развития философии. Он привел, по словам М. Фуко, к тому, что философия погружается в новый сон, но уже не догматизма, а антропологии. Для понимания сущности человека необходим анализ метафизических оснований его существования, анализ, недоступный сегодняшней антропологии (М. Хайдег-гер), необходим выход за пределы человека как продукта Культуры Нового времени (Фуко).

Фейербах Л. Избр. философские произв.: В 2 т. М., 1955; Фуко М. Слова и веши. СПб., 1994; Хайдеггер М. Кант и проблемы метафизики. М., 1997.










АНТРОПОЛОГИЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ — раздел политической науки, предметом которой является «человек политический».

Сложились две традиции в истолковании А.п.: с одной стороны, ее понимают как исследование специфики управленческих и властных отношений в архаических обществах, с другой — как исследование человека политического как особой ипостаси, отличной от «экономического человека» и др. функционально-ролевых проявлений общественной сути современного человека.

Первая традиция наследует установки культурной антропологии (этнологии) и делает акцент на сравнительных методах. Предметом ее внимания и одновременно ценностью, которую она отстаивает, является культурный плюрализм мира и культурная специфика. В ней используется культуроцентристский метод, приписывающий духовно-религиозному ядру культуры статус своего рода «базиса», или смыслообразующего начала, которое предопределяет скрытое единство всех видов практики данного общества (холизм). Этот вид А.п. интересует специфический для данного культурного региона тип культуры властных отношений, пронизывающей все проявления общественной жизни. Все архаические общества объединяются двумя особенностями: отсутствием строгой специализации и дифференциации ролей, подчиненных единой властно-патриархальной вертикали, и приматом «естественного» начала над договорным.

Власть здесь выступает как «досоциологическая» категория, имеющая либо космологическую основу всеобщей вселенской иерархии, либо мистическо-религиозный смысл. Поэтому ни легитимность власти, ни ее место в системе общественных отношений в этих культурах не проблематизируются и не выступают в форме дискурса или предмета торга.

А.п. первого типа, вышедшая из культурной антропологии, наследует трудности и парадоксы последней. С одной стороны, предполагается, что все политические культуры, отличающиеся от современного зап. эталона, являются архаическими и в этом качестве неадаптированными к современности и подлежащими модернизации. С др. стороны, проповедуется принцип культурного многообразия мира, что требует ценностной реабилитации незападных культур.

Модернизационная парадигма строится на двух дихотомиях: делении мира на ведущих и ведомых, и праве «авангарда» указывать остальным и направлять их; делении культур («ментальностей») на передовые и отсталые, подлежащие преобразованию и «чистке».

Оба эти постулата оспариваются современной демократической системой ценностей. Наделение целых социальных групп, стран и народов статусом воспитуемых и ведомых оскорбляет их достоинство и не может быть принято. В свою очередь, ценности культурного плюрализма создали основу для реабилитации незападных культур, все более признаваемых уже в качестве не отстающих, а отличных, своеобразие которых обогащает человечество альтернативными моделями развития. А.п. первого типа одновременно и тяготеет к этой новой системе ценностей, и все еще сохраняет европоцентристское сомнение относительно приспособляемости незападных культур к современности. По-видимому, это противоречие вообще не может быть разрешено в рамках одной только политической теории. Требуются прорыв в области философии истории, качественно новая интерпретация перехода от индустриального общества к постиндустриальному, раскрытие на этой основе новой затребованности культурного разнообразия и новых возможностей реабилитации архаики. Эти проблемы не получили разрешения в концепциях А.п. указанного культурно-антропологического направления (Ж.В. Лапьера, Э. Морена, С. Московичи). Всех их роднит критика социо-центризма в понимании политики и власти; они полагают, что власть — феномен не только социальный, относящийся к человеческому обществу, что он коренится в более общем «порядке природы», в первую очередь живой. Поэтому А.п. в данной традиции понимается как междисциплинарное течение, объединяющее усилия экологов, биологов, этологов, географов, культурологов.

А.п. этого типа выступает в рамках современного политического сообщества как субкультура, взбунтовавшаяся против социологического редукционизма. Она предпринимает усилие, обратное тому, которое совершила социология: возвращает человеку политическому чувство причастности более общему природно-космическому порядку. В этой традиции снова резко повышается методологический статус категории пространства: пространственная (географическая) принадлежность рассматривается как отнюдь не меньший фактор дифференциации политических систем и типов поведения, чем такие факторы, как уровень экономического развития, степень урбанизации, индустриализации, секуляризации. Эта новая «привязанность к пространству» сближает А.п. первого типа с др. заново активизирующимся направлением — геополитикой.

Вторая традиция в рамках А.п. роднит ее с такими течениями, как социальная феноменология, понимающее знание и теория жизненного мира, защищающими человека от наступления «постчеловеческого» мира «больших систем» и организаций.

В центре внимания данного направления находится проблема несоответствия и несводимости двух измерений политики: функциональной эффективности и ценностной аутентичности.

В первом измерении главной теоретической проблемой является эффективность политической системы и, в первую очередь, эффективность власти. Этот тип озабоченности олицетворяет фигура Н. Макиавелли. Общие и специальные вопросы политической теории, касающиеся эффективности политической интеграции и легитимизации власти, системы «сдержек и противовесов», систем принятия решений, административно-государственного управления и т.п. в целом наследуют данную парадигму политического функционализма. А.п. второго типа противопоставляет этому др. ряд критериев, исходящих из важной проблемы: насколько институциональные и функциональные особенности и устремления политики соответствуют человеческой природе и человеческому благу. А.п. в данном случае по-своему требует уступок от социологического детерминизма, поскольку подчеркивает природное достоинство человека и его неотчуждаемые права. Т.о., посягательствам общества на личность ставятся пределы, в основе которых лежит надсоциологический статус человека. Хотя этот статус не всегда проявляется в онтологическом плане (Бог или Природа наделяет человеческую личность высшими прерогативами), он является основой гуманистического пафоса А.п. второго типа. Параллельно такому повышению статуса человека соответственно понижается статус различного рода политических систем и ин-тов — оспариваются их видимая самодостаточность и способность функционировать в автоматическом режиме, т.е. помимо тех творческих интерпретаций и волевых усилий, которые некому совершить, кроме свободной личности. Если человек не одушевит «живой водой» своего неподдельного участия ин-ты и учреждения, они засохнут на корню. Как пишут П. Бергер и Т. Лукман, «социальный порядок является продуктом прошлой человеческой деятельности и существует до тех пор и постольку, поскольку человеческая активность продолжает его продуцировать. Никакого другого онтологического статуса ему приписать нельзя».

Т.о., А.п. второго типа разоблачает институционалистский фетишизм системной политологии, ориентирующейся на создание «самоналаживающихся» систем, а значит на то, чтобы впредь обходиться «без человека». Этим фетишизмом отчасти охвачено и современное либеральное сознание, слишком полагающееся на рынок как панацею от всех бед. В своей декадентской стадии либерализм порождает теории, призванные ответить, как устроить мир, чтобы впредь он обходился без человеческого энтузиазма, не требовал веры и воли, напряженных усилий и творчества. Это выдает «рациональное сомнение» в человеке, которым классический либерализм никогда не страдал. А.п. второго типа осуществляет реабилитацию человека и доказывает, что в принципе невозможно найти форму общественного устройства, независимую от человеческих качеств.

Несмотря на свою «архаическую» ценностную приверженность, эта ветвь А.п. доказала аналитическую и прогностическую эффективность и способность конкурировать по этому критерию с системно-функциональной школой в политологии. Это ярко проявилось в прогнозировании судеб тоталитарного режима. Аналитики системно-функциональной ориентации говорили о необычайной стабильности этого режима в условиях отсутствия какой бы то ни было оппозиции, всесилия машины сыска и устрашения, тотальности системы манипулирования сознанием. Хрупкости демократических режимов они противопоставляли устрашающую монументальность тоталитаризма. Напротив, аналитики политико-антропологического направления строили свои прогнозы на том, что тоталитарный режим противоречит «природе человека», посягает на его природное достоинство, стремление к счастью, самовыражению и свободе. На этом основании они и выносили свой приговор тоталитаризму. Как известно, история рассудила спор в их пользу. Этот пример свидетельствует о том, что «ценностный уклон» А.п. не является фатальным препятствием для ее аналитической зоркости.

Гаджиев К.С. Политическая наука. М., 1996; Панарин А.С. Философия политики. М., 1996; Сорокин П.А. Главные тенденции нашего времени. М., 1997; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000.

А.С. Панарин












АНТРОПОЛОГИЯ ТЕЛА — одна из дисциплин, входящая в общее направление социальной и культурной антропологии. Основные принципы выделения А.т. в отдельную антропологическую дисциплину следующие. Человеческое общество есть не искусственное понятие, созданное разумом, но «система активных сил» (Э. Дюркгейм), социобиологический и культурный феномен, результат эволюционного процесса. Человеческое тело включено в производство многих сложнейших социокультурных и познавательных функций и является частью социальной жизни. Картезианский принцип механического разделения сознания («души») и тела потерял действенность как инструмент антропологического познания. Физиология движения Н. Бернштейна, кинезика Р.Л. Бердвистеля и проксимика Е.Т. Халла представляют собой микроскопический анализ человеческого движения в зависимости от чисто физиологических или культурных детерминаций; демография и популяционная генетика соотносятся с моделями поведения больших групп и относятся к области макроскопического анализа. А.т. как дисциплина обретает свой объект исследования на пересечении этих двух дополняющих типов анализа.

Все телесные функции — состояния, виды движений, ритмы, порядок чувствований и ощущений — неотторжимы от социальной жизни, т.е. от полной включенности человеческого тела («организма») не только в самое элементарное движение, но и в разнообразные формы пространственно-временных, психосоматических, перцептивных, коммуникативных, символических и познавательных процессов. А.т. занимается исследованием всех областей социальной жизни (предельно широко понимаемой), где так или иначе проявляются значимые функции тела, т.е. влияющие или подчас определяющие развитие того или иного социокультурного процесса, феномена или поведения.

The anthropology of Body. New York, 1977.










АНТРОПОЦЕНТРИЗМ (от греч. anthropos — человек, kentron — центр) — позиция, согласно которой человек является центром и высшей целью мироздания. А. предполагает рассмотрение вещей исключительно с т.зр. целесообразности, т.е. телеологически. К А. явно тяготел Сократ, существенные элементы А. есть в средневековой философии, а также в радикальном гуманизме, истолковывающем мир в терминах человеческого существования.







АПАТИЯ (от греч. apatheia — отсутствие страданий, бесстрастие) — термин стоицизма, обозначающий способность мудреца, руководствующегося стоическим нравственным идеалом, не испытывать радости оттого, что вызывает наслаждение у обычных людей, и не страдать от того, что страшит обычного человека. У мудреца, достигшего А., нет аффектов и страстей, он руководствуется только разумным нравственным законом.






АПЕЙРОН (от греч. apeiron — беспредельное, безграничное, безмерное) — единственное вещественное первоначало и первооснова всего сущего (Анаксимандр). Истолкования: «мигма» — смесь (земли, воды, воздуха и огня); «метаксю» — нечто среднее (между огнем и воздухом), нечто принципиально неопределенное и неопределимое как внутренне неразграниченное, безмерное.

А. вечен: «не знает старости», «бессмертен и неуничтожим». Будучи внутренне активным, А. в своем вращательном движении периодически выделяет из себя качества: влажное и сухое, холодное и теплое, чьи парные комбинации образуют землю (сухое и холодное), воду (влажное и холодное), воздух (влажное и горячее), огонь (сухое и горячее), а из них все вещи, чья взаимная агрессивность и нарушение чужой («несправедливость»), а тем самым и своей меры приводит к их периодической гибели («возмездие») в А. как безмерном.









АПЕЛЬ (Apel) Карл Отто (р. 1922) — нем. философ. Окончил Боннский ун-т в 1950. В 1962 — проф. ун-та в Киле, с 1969 — в Саарбрюкене, с 1972 — проф. философии в ун-те Франкфурта-на-Майне (с 1990 — почетный проф.). Испытал влияние М. Хайдеггера, Л. Витгенштейна и Ч.С. Пирса. Связывает переворот в философии 20 в. с перемещением трансцендентального в сферу языка, что ведет к переходу от одинокого картезианского Я к интерсубъективности, создаваемой коммуникативным сообществом. Ответом на этот «лингвистический переворот» должна стать трансцендентальная прагматика: вместо гипостазирования абстрактного субъекта или сознания (как у И. Канта), А., опираясь на Витгенштейна и Хайдеггера, предлагает другое априори — изначальную интерсубъективность сознания, невозможность соблюдения правил игры (философствования) в одиночку, которая открывает человеку смысл его бытия в мире. Первым уровнем интерсубъективности является предструктура понимания, телесное априори — досознательная понятность бытия-в-мире. Над ним надстраивается языковое априори, укорененное в неустранимости языка — этой «артикулированности мироощущения», — из работы сознания. Наконец, третьим элементом трансцендентальной прагматики является априори коммуникативного сообщества: с усвоением прагматических пресуппозиций и норм общения индивидуальное сознание становится интерсубъективностью. Нормы коммуникативного сообщества являются основой морального поведения и наук об обществе. Отказываясь от поиска метафизических оснований этики, А. предлагает исходить из реально действующих в повседневной жизни коммуникативных правил. Стремясь доказать универсальность последних, утверждает, что этическая рациональность лежит в основе всех др. форм рациональности: каузальной (наука), технологической (целенаправленное действие), герменевтической (понимание). Опора на коммуникативную «этику дискурса» позволяет, согласно А., преодолеть ложное противопоставление наук о природе и наук о духе, рационализма и иррационализма.

Die Idee der Sprache in der Tradition des Humanismus von Dante bis Vico. Bonn, 1963; Transformation der Philosophie. Frankfurt am Main, 1973. Bd 1—2; Die «Erklaren-Verstehen»-Kontroverse in transzendental-pragmatischer Sicht. Frankfurt am Main, 1979; Normative Begrundung der Kritischer Theorie durch Rekurs auf lebenswehliche Sittlichkeit? Frankfurt am Main, 1989.

Reese-Schafer W. K.O. Apel. Hamburg, 1990; Transzendental-pragmatik Apel. Frankfurt am Main, 1993.













АПОДИКТИЧЕСКИЙ (от греч. apodeiktikos — доказательный, убедительный) — достоверный, основанный на логической необходимости, неопровержимый. А. суждения впервые выделил Аристотель, противопоставивший их «диалектическим», т.е. вероятностным, суждениям, не исключающим возможности противоположного тому, что в них утверждается. Непреложная истинность А. суждений вытекает из того, что они являются следствиями доказательств, опирающихся на истинные посылки; вместе с тем характер А. суждения зависит от его содержания, а не от его формы и не может быть непосредственно усмотрен из нее.

В дальнейшем в традиционной логике все суждения были разделены по модальности, т.е. характеру связи между субъектом и предикатом, на три вида: вероятностные («S, вероятно, есть Р»), ассерторические («S есть Р») и A. («S необходимо есть Р»). Последние выражают необходимую связь субъекта и предиката, причем необходимость истолковывалась как физическая (онтологическая), а не логическая. Ассерторические суждения используются для констатации фактов, А. суждения выражают законы природы (напр., «Всякий металлический стержень при нагревании удлиняется»). В современной модальной логике термин «А.» не употребляется.









АПОЛЛОНИЧЕСКОЕ И ДИОНИСИЙСКОЕ — категории культуры, получившие филос. истолкование в работе Ф. Ницше «Рождение трагедии из духа музыки». Истоком этих категорий являются два божества искусств в Др. Греции — Аполлон и Дионис. Противоположность между ними обусловлена противоположностью между пластическим искусством образов и непластическим искусством музыки. Аполлон и Дионис — это разные миры: мир сновидения и мир опьянения. Аполлоническое (А.) начало — это чувство меры, самоограничение, свобода от диких порывов, мудрый покой бога — творца образов; дионисийское (Д.) — первобытный хаос и ужас, вакхический восторг, трепет опьянения и экстаза. Д. начало — это содержание, из которого черпает творец, глубинные интуитивные прозрения бездн бытия, А. — это форма, в которую художник облекает свои видения и прозрения. Если Аполлон — это разумное начало, то Дионис — начало инстинктивное. Любая культура — это органический синтез А. и Д. В Др. Греции это синтез мифа и музыки, породивший антич. трагедию. Но в любой культуре эти два начала не находятся в гармоническом единстве, всегда превалирует либо одно, либо др. Современная культура страдает, по Ницше, ослаблением Д. начала, человек этой культуры уже не может, отпустив поводья, ввериться своему инстинкту, он руководствуется только знаниями, он вынужден всюду таскать с собой невероятное количество камней знаний, которые при случае, как пишут в сказке, могут «изрядно стучать в желудке». Но в то же время Д. начало, не обузданное разумом, может в будущем вырваться на поверхность культуры, неся с собой хаос и разрушения.

Противоположность А. и Д. можно найти в философии А. Бергсона как противоположность рассудка и инстинкта (интуиции). О. Шпенглер сравнивал Д. начало с фаустовским, Д. элемент в искусстве ассоциируется с фаустовским, мужским, деятельным началом, а А. — с созерцательным, женским жизнечувствием. Учение З. Фрейда о сознании и бессознательном также близко к этой противоположности.

С т.зр. Ж. Делёза, Ницше, открыв Д. мир, первым преодолел субъективизм зап. философии, первым исследовал мир безличных, до-индивидуальных сингу-лярностей как мир свободной и несвязанной энергии. Он построил «дионисийскую, смыслопорождающую машину», где смысл и бессмыслица уже не противостоят друг другу, а соприсутствуют вместе внутри нового дискурса. Ницше открыл новые пути исследования глубины, пролил на нее новый свет, услышал в ней тысячи голосов и заставил все их говорить.

Ницше Ф. Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм // Ницше Ф. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 1; Иванов В.И. Дионис и прадионисийство. СПб., 1994; Делёз Ж. Ницше. СПб., 1997; Фуко М. Theatrum philosophicum. Екатеринбург, 1998.










АПОЛОГИЯ (от греч. apologia — защита) — защита к.-л. или ч.-л., часто предвзятая; заступничество; защитительная речь. Напр., «Апология Сократа» Платона представляет собой проникнутое глубоким сочувствием изложение речи, произнесенной Сократом в свою защиту на суде, приговорившем его к смерти.







АПОРИЯ (от греч. aporia — затруднение, недоумение) — трудноразрешимая проблема, связанная с противоречием между данными опыта и их мысленным анализом. Наиболее известны А., сформулированные др.-греч. философом Зеноном Элейским. В А. «Ахилл» говорится о том, что быстроногий Ахилл не способен догнать медлительную черепаху, т. к., пока он пробежит разделяющее их расстояние, она проползет немного, пока он будет пробегать этот отрезок, она еще немного отползет, и т.д. А. «Дихотомия» говорит, что, прежде чем пройти весь путь, движущееся тело должно пройти его половину, а до этого — половину половины и т.д.; процесс такого деления бесконечен, поэтому тело вообще не может начать двигаться или, если оно уже движется, движение не может окончиться.

Эти и подобные им А. теперь признаются подлинными парадоксами, связанными, в частности, с описанием движения. А. близка к антиномии, но отличается от последней. Антиномия представляет собой обоснование двух несовместимых утверждений, одно из которых отрицает другое. А. же выдвигает и обосновывает положение, явно противоречащее опыту.

А. обычны и в современном мышлении. Всякий раз, когда принятая и хорошо апробированная теория вдруг резко расходится с достаточно твердо установленными фактами, можно говорить о возникновении затруднения, называвшегося в древности А. Напр., устойчивость мира является очевидным фактом. Одни и те же вещества постоянно выступают с одними и теми же свойствами, образуются одни и те же кристаллы, возникают одни и те же соединения и т.п. Вместе с тем, с т.зр. классической механики Ньютона, такая устойчивость является в принципе недостижимой. Н. Бор указывал, что именно размышление над данным затруднением заставило его отказаться от классической механики при объяснении внутреннего строения атома. Это противоречие между тем, что дано в наблюдении, и тем, что предписывает ньютоновская механика, является типичной А.










АППЕРЦЕПЦИЯ (от лат. ad — при, perceptio — восприятие) — осознанное восприятие. Термин введен Г.В. Лейбницем для обозначения схватывания умом своих собственных внутренних состояний; А. противопоставлялась перцепция, понимаемая как внутреннее состояние ума, направленное на представление о внешних вещах. У И. Канта А. означала изначальное единство сознания познающего субъекта, обусловливающее единство его опыта.

В психологии под А. понимается процесс, посредством которого новое содержание сознания, новое знание, новый опыт включаются в преобразованном виде в систему уже имеющегося знания.








АПРЕСЯН Рубен Грантович (р. 1953) — специалист в области моральной философии и нормативной этики. Окончил филос. факультет МГУ (1976), аспирантуру МГУ (1979). Преподавал в МГУ. С 1987 работает в Ин-те философии АН СССР (с 1992 — РАН). Доктор филос. наук (1993), проф. (2000).

Основное направление исследований А. было обусловлено его первыми работами, посвященными англо-шотландскому этическому сентиментализму 18 в. («Из истории этики Нового времени: Этический сентиментализм», 1986); выработанный в них под влиянием О.Г. Дробницкого подход к этическому исследованию был реализован им в более общих теоретических работах («Постижение добра», 1986; «Восхождение к морали», 1991, на исп. яз.). В монографии «Идея морали и базовые нормативно-этические программы» (1995) А., полемизируя с биологизаторскими и социологизаторскими этическими концепциями, определяет нравственность как совокупность ценностей и норм, ориентирующих человека на духовно возвышенное единение с Другим (с другими, с миром) — на идеал совершенства, обретаемого в милосердии. Предполагаемая и вменяемая моралью свобода рассматривается в качестве непременного, но тем не менее вспомогательного фактора моральности личности. Удовольствие, польза, совершенство и милосердие трактуются как «точки координат», вокруг которых фокусируется мир нравственных ценностей.

Историко-философские и историко-культурные изыскания привели А. к выводу о том, что идейное содержание понятия «мораль», которое концептуализируется и приобретает статус общего понятия в 17— 18 вв., исторически нарабатывается не только в рамках таких понятий, как «благо», «добродетель», «справедливость», но и иных, концептуально существенных для традиционной этики понятий, напр., «любовь», «дружба», а также «естественное право».

А. ведет также исследования по проблемам насилия и ненасилия, справедливой войны, благотворительности, любви.

Основы марксистско-ленинской этики: Учеб. пособие (в соавт. с А.А. Гусейновым, А.П. Скрипником). М., 1987; Мораль и рациональность [Ред.]. М., 1995; Опыт ненасилия в XX столетии: Социально-этические очерки [Ред.]. М., 1996; Гражданское участие: Ответственность, сообщество, власть [Ред.]. М., 1997; Этика: Учебник для вузов. М., 1998; Этика: новые старые проблемы (к 60-летию А.А. Гусейнова) [Ред.]. М., 1999; Этика: Энциклопедический словарь [Ред., совместно с А.А. Гусейновым]. М., 2001; Нравственные ограничения войны: Проблемы и примеры [Ред., совместно с Б. Коппитерсом, Н. Фоушином]. М., 2002.









АПРИОРИ И АПОСТЕРИОРИ (лат. a priori — из предшествующего, a posteriori — из последующего) — термины философии и логики. Априори — независимость знания, представления от опыта. Независимость от опыта может пониматься как: 1) независимость в значимости; 2) независимость в происхождении. Опыт может истолковываться как: а) любой, всякий опыт; б) опыт индивида в отличие от опыта человеческого рода; в) надындивидуальный опыт данной эпохи; г) актуальный опыт отдельного человека в его отличие от предшествующего опыта.

В связи с этими различениями возможны разные варианты значений априори: 1а) независимость от опыта связи субъекта и предиката в априорном синтетическом (И. Кант) и априорном аналитическом суждении (Кант, А. Мейнонг, М. Шлик), врожденное знание (отчасти Платон, Р. Декарт, Г.В. Лейбниц); 16) априорные представления индивида о пространстве и времени, понятийный каркас в априорной значимости для индивида (Г. Спенсер, К. Лоренц, Г. Фольмер, ряд марксистов) в отличие от апостериорной значимости для человеческого рода; 1 в) историческая априорность (М. Фуко, К. Хюбнер): парадигма определенной эпохи, набор аксиом эпистемы, задающих поле и принципы исследования и меняющихся вместе с эпохой; 1 г) обыденное употребление: предвидящее знание на основе предшествующего опыта с помощью аналогии и т.п.; 2а) чистые априорные представления: пространство, время (Кант); врожденное знание (отчасти Платон, Декарт, Лейбниц) — доопытное знание; 2б) представления о пространстве и времени индивида, понятийный каркас в независимом от опыта индивида происхождении с т.зр. представителей эволюционной теории познания в отличие от апостериорного происхождения для человеческого рода; 2в) парадигма эпохи независима в своем происхождении от самой этой эпохи; 2г) знание, происходящее из предшествующего опыта человека по отношению к актуальному опыту (доопытное знание).

Априори предполагает свое применение в опыте и существует для опыта; сам опыт возможен лишь на основе априорного; лишь в единстве априорного и опытного в узком смысле и возможно знание. Опытное в этом смысле есть апостериори, эмпирическое. Апостериорным будет являться то, от чего не зависит априорное, оно будет соответственно менять свое значение вместе с изменением значения априорного.

Аналитическая философия. Избр. тексты. М., 1993; Фуко М. Слова и вещи. М., 1994; Хюбнер К. Критика научного разума. М., 1994; Гуссерль Э. Начала геометрии. М., 1996; Круглое А.Н. Понятие a priori в докантовской философии // Категории. 1997. № 3; Круглое А.Н. О происхождении априорных представлений у И. Канта // Вопросы философии. 1998. № 10; Hartmann N. Das Problem des Apriorismus in der platonischen Philosophie. Berlin, 1935.








АПРИОРИЗМ — общее обозначение учений, принимающих идею априори в познании, действии, чувствовании; речь может идти о теоретико-познавательном, логическом, этическом, эстетическом и др. видах А. (см.: Априори и апостериори). Понятие возникло во втор. пол. 19 в. для обозначения тех интерпретаций И. Канта и тех сочинений неокантианцев, которые исходили из кантовского понятия априори; в этот период следует выделить психологическое, физиологическое, антропологическое, логическое и трансцендентально-логическое истолкование кантовского А.

Наиболее важную роль А. играет в современной философии науки. Центральный тезис А. состоит в утверждении, что всякое познание действительности возможно только при наличии априорных условий. Существуют различные виды А.: абсолютистский (кантовского толка); методический (Г. Динглер, П. Лоренцен, П. Яних, Ф. Камбартель, Ю. Миттельштрасс и др.), согласно которому структуры научного познания определяются посредством априорных условий, при которых вообще могут производиться измерения; формальный (М. Шлик, Р. Карнап и др. представители логического позитивизма), отрицающий существование синтетического априори и считающий априорной лишь формально истинную связь в аналитическом суждении; исторический (М. Фуко, К. Хюбнер), утверждающий вовлеченность априорного в историческое движение мысли и значимость априорного только в определенных исторических условиях; онто- и филогенетическое понимание априорности (Г. Спенсер, Г. Фольмер), согласно которому априорные формы и структуры истолковываются как априорно значащие для индивида (онтогенетически) и апостериорно значащие для человеческого рода (филогенетически). А. по-разному проявляется в отдельных научных дисциплинах; в науках, достигших теоретической зрелости, он выражен более отчетливо. Наиболее характерными признаками современного А. является расширение сферы его применения, большая функциональность (в сравнении с Кантом), историзация и релятивизация.









АПУЛЕЙ (Apuleius) Люций (ок. 125 — ок. 180) — рим. ритор, писатель, философ-платоник. Учился в Карфагене, затем в Афинах и Риме; путешествуя, посетил Самос и Фригию, был посвящен в мистерии Исиды и др. таинства; впоследствии навлек на себя подозрения в колдовстве и был вынужден переселиться в Карфаген. Традиция приписывает А. две группы сочинений, которые были впервые объединены в 14 в.: первая — «О магии» («Апология»), «Флориды», «Метаморфозы, или Золотой осел»; вторая — «Асклепий» (лат. перевод не дошедшего на греч. языке герметического трактата, не принадлежащий А.), «Об истолковании» (руководство по риторике 3—4 вв., содержащее ссылку на А.), речь «О божестве Сократа», аутентичность которой теперь не оспаривается (риторическая разработка темы демонологии), «О мире» (свободный лат. перевод псевдо-аристотелевского трактата) и «Платон и его учение». Последний — один из вариантов среднеплатонического учебника платоновской философии. Отмечая, что Платон первый объединил три части философии, А. не дает изложения логики, считая первой частью философии физику, которая делится на теологию, космологию и антропологию. Теология включает учение о началах (боге, материи, идеях) и двух сущностях: умопостигаемой и чувственной. В изложении космологии (строение мира из четырех элементов, учение о душе мира, времени, небесных телах) А. в основном следует «Тимею». А. различает провидение, или Божественную мысль, правящую всем тем, что происходит естественно и потому правильно; рок (fatum), или Божественный закон, в силу которого исполняется замысел Божий; и случай (fortuna). Наряду с этим он оставляет место свободной воле. Подчеркивая трансцендентность первого Бога, А. говорит также о «вторичном провидении» младших богов и служебной роли демонов. Трехчастное строение тела и души излагается в основном по «Тимею», но с учетом перипатетического представления о трех «сущностях» тела. Этика, определяемая как знание средств достижения счастливой жизни, включает в себя классификацию благ, добродетелей, пороков, учение об обычном человеке и совершенном мудреце, о подражании Богу и о гос-ве. В этике А. есть стоические (учение о первичной склонности, о совершенном мудреце) и перипатетические (идеальное гос-во как результат сочетания монархии, олигархии и демократии) моменты, отсутствующие у Альбина. О популярности филос. сочинений А. в лат. традиции свидетельствуют ссылки на него у Августина и Сервия.

Апология. Метаморфозы. Флориды. О божестве Сократа. М., 1988; De philosophia libri. Leipzig, 1908; Opuscules philoso-phiques et fragments. Paris, 1973.
Regen F. Apuleius Philosophus platonicus. New York, 1971; Dillon J. The Middle Platonists. London, 1977.

Ю.А. Шичалин










АРГУМЕНТАЦИИ ТЕОРИЯ — теория, изучающая многообразные дискурсивные приемы, используемые одними людьми для изменения убеждений др. людей (аудитории).

А.т., начавшая складываться еще в античности, прошла долгую историю, богатую взлетами и падениями. Сейчас можно говорить о становлении «новой теории» аргументации, формирующейся на стыке логики, лингвистики, психологии, социологии, философии, герменевтики, риторики, эристики. Актуальной является задача построения общей А.т., отвечающей на такие вопросы, как: природа аргументации и ее границы; способы аргументации, своеобразие аргументации в разных областях познания и деятельности, начиная с естественных и гуманитарных наук и кончая философией, идеологией и пропагандой; изменение стиля аргументации от одной исторической эпохи к другой в связи с изменением культуры эпохи и характерного для нее стиля мышления и др.

Центральными понятиями общей А.т. являются: убеждение, принятие утверждения, способ аргументации и ее основание, аудитория, стиль аргументации, контекст аргументации, позиция участника аргументации, диссонанс и консонанс позиций, спор и диалог, доказательство, истина и ценность и др.

А.т. исследует способы формирования убеждений (обоснованных верований) и занимается проблемой истины в той мере, в какой это необходимо для прояснения понятия убеждения. Убеждения могут приниматься аудиторией не только потому, что они выражают истину, но и по многим др. важным и второстепенным причинам; в силу того, напр., что некоторые следствия обсуждаемых убеждений подтверждаются опытом, потому что убеждения просты, высказаны авторитетным лицом, согласуются с традицией, представлены в эстетически совершенной форме, хорошо согласуются с уже принятыми убеждениями, отвечают интересам аудитории и т.д. С др. стороны, если некоторое положение истинно, из этого не следует, что оно непременно будет принято аудиторией. Представленная истина может оказаться для нее чересчур сложной или мало интересной, не отвечающей ее групповым или классовым пристрастиям и т.п.; истина может быть высказана человеком, не пользующимся доверием, она может не соответствовать устоявшимся традициям, противоречить общепринятым теориям, казаться бесполезной, а то и вредной, и т.д.

Для аргументации существенны оппозиции: абсолютная — сравнительная, общезначимая — контекстуальная, истинностная — ценностная, естественно-научная — гуманитарная аргументация и др.

В процессе абсолютной аргументации приводятся те убедительные, или достаточные, аргументы в поддержку тезиса, в силу которых он должен быть принят. Сравнительная аргументация имеет своей задачей показать, что лучше принять данный тезис, чем какое-то иное положение. Общая схема абсолютной аргументации: «А приемлемо, поскольку С»; схема сравнительной аргументации: «А более приемлемо, чем В, поскольку С». Здесь А — тезис, В — его альтернатива, С — основание аргументации. Абсолютная аргументация может быть истолкована как частный случай сравнительной: «А приемлемо, поскольку С» означает «А более приемлемо, чем не-А, поскольку С». Абсолютную аргументацию принято называть также обоснованием, сравнительную — рационализированием (рациональность в этом случае означает умение выбрать лучшую из имеющихся альтернатив). Обоснование является абсолютной оценкой знания, рационализирование — сравнительной оценкой («Должно быть принято А, поскольку С» и «Лучше принять А, чем В, поскольку С»).

В зависимости от характера основания аргументации все способы ее можно разделить на общезначимые и контекстуальные. К общезначимым (теоретическим и эмпирическим) способам относятся: прямое и косвенное (индуктивное) подтверждение; дедукция тезиса из принятых общих положений; проверка тезиса на его совместимость с др. законами и принципами, в частности с регулятивными принципами простоты, привычности и т.п.; анализ тезиса с т.зр. принципиальной возможности его эмпирического подтверждения и опровержения; проверка его на приложимость к более широкому классу объектов; включение тезиса в некоторую теорию; совершенствование содержащей его теории, усиление ее эмпирического базиса и прояснение общих принципов, выявление логических связей ее утверждений, минимизация ее исходных допущений и, если возможно, ее аксиоматизация и формализация; формулировка объяснений и предсказаний на основе теории и т.п.; ссылка на эффективность метода, с помощью которого получен тезис, и т.д. Контекстуальные способы обоснования и рационализирования включают ссылку на интуицию, веру, авторитеты, традицию, использование разного рода «аргументов к личности» и иных риторических приемов.

Общие контуры новой А.т. наметились в последние три-четыре десятилетия. Она восстанавливает то позитивное, что было в антич. риторике и иногда называется на этом основании новой риторикой. Стало очевидным, что А.т. не сводится к логической теории доказательства, которая опирается на понятие истины и для которой понятия убеждения и аудитории совершенно инородны. А.т. не сводима также к методологии науки или теории познания. Аргументация — это определенная человеческая деятельность, протекающая в конкретном социальном контексте и имеющая своей конечной целью не знание само по себе, а убеждение в приемлемости каких-то положений. В числе последних могут быть не только описания реальности, но и оценки, нормы, советы, декларации, клятвы, обещания и т.п. А.т. не сводится и к эристике — теории спора, ибо спор — только одна из многих возможных ситуаций аргументации.

В формировании главных идей новой А.т. важную роль сыграли работы X. Перельмана, Г. Джонстона, Ф. ван Еемерена, Р. Гроотендорста и др. Однако и в настоящее время А.т. лишена единой парадигмы или немногих, конкурирующих между собой парадигм и представляет собой едва ли обозримое поле различных мнений на предмет этой теории, ее основные проблемы и перспективы развития.

В А.т. аргументация рассматривается с трех разных позиций, дополняющих друг друга: с т.зр. мышления, с т.зр. человека и общества и, наконец, с т.зр. истории. Каждый из этих аспектов рассмотрения имеет свои специфические особенности и распадается на ряд подразделений.

Анализ аргументации с первой, логико-эпистемологической т.зр. включает три основных направления:

1) описание способов обоснования и рационализирования описательных и оценочных утверждений; в число данных способов включаются не только такие традиционные общезначимые (универсальные) приемы, как, скажем, дедуктивный вывод и индуктивное подтверждение следствий, но и контекстуальные способы обоснования, подобные ссылкам на интуицию и традицию;

2) анализ зависимости аргументации от той проблемной ситуации, в общих рамках которой она протекает;

3) выявление тех особенностей аргументации, которые связаны с приложением ее в разных областях мышления; существуют три такие области и, соответственно, три разновидности аргументации: теоретическая, практическая и художественная аргументация. Теоретическая аргументация, в свою очередь, распадается на естественно-научную и гуманитарную, практическая — на идеологическую (включающую, в частности, пропаганду) и утопическую.

Анализ аргументации как человеческой деятельности, имеющей социальный характер, предполагает исследование аудиторий, в которых разворачивается аргументация. Самая узкая аудитория включает только того, кто выдвигает определенное положение или мнение, и тех, чьи убеждения он стремится укрепить или изменить. Узкой аудиторией могут быть, напр., два спорящих человека или ученый, выдвигающий новую концепцию, и научное сообщество, призванное ее оценить. Более широкой аудиторией в этих случаях будут все те, кто присутствует при споре, или все те, кто вовлечен в обсуждение новой научной концепции, включая и неспециалистов, завербованных на какую-то сторону благодаря пропаганде. Изучение социального измерения аргументации предполагает также анализ зависимости манеры аргументации от общих характеристик того конкретного целостного общества или сообщества, в рамках которого она протекает. Характерным примером могут служить особенности аргументации в т.н. коллективистических (закрытых) обществах (тоталитарное общество, средневековое феодальное общество и др.) или коллективистических сообществах («нормальная наука», армия, церковь, тоталитарная политическая партия и др.).

Изучение исторического измерения аргументации включает три временных аспекта:

1. Учет того исторически конкретного времени, в котором имеет место аргументация и которое оставляет на ней свой след.

2. Исследование стиля мышления исторической эпохи и тех особенностей ее культуры, которые налагают свой неизгладимый отпечаток на всякую аргументацию, относящуюся к данной эпохе. Такое исследование позволяет выделить пять принципиально разных, сменявших друг друга типов, или стилей, аргументации: архаическую (или первобытную) аргументацию, антич. аргументацию, средневековую (или схоластическую) аргументацию, «классическую» аргументацию Нового времени и современную аргументацию.

3. Анализ тех изменений, которые претерпевает аргументация на протяжении всей человеческой истории. Именно в этом контексте становится возможным сопоставление стилей аргументации разных исторических эпох и постановка вопросов о сравнимости (или несравнимости) этих стилей, возможном превосходстве одних из них над другими и, наконец, о реальности исторического прогресса в сфере аргументации.


А.т. трактует аргументацию не только как особую технику убеждения и обоснования выдвигаемых положений, но и как практическое искусство, предполагающее умение выбрать из множества возможных приемов аргументации ту их совокупность и ту их конфигурацию, которые требуются особенностями аудитории и обсуждаемой проблемы.

Брутян Г.А. Аргументация. Ереван, 1984; Он же. Философские проблемы аргументации. Ереван, 1986; Гадамер Х.Г. Истина и метод. М., 1988; Алексеев А.П. Аргументация. Познание. Общение. М., 1991; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997; Он же. Теория аргументации. М., 2000; Johnston H. W., Natanson M. Philosophy, Rhetoric and Argumentation. Pennsylvania, 1965; Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. The New Rhetoric: A Treatise on Argumentation. Notre Dame, 1969; Rescher N. Plausible Reasoning. Amsterdam, 1976; Perelman Ch. The New Rhetoric and the Humanities. Essays on Rhetoric and Application. Dordrecht, 1979; Eemeren F. van, Gmotendorst R, Kruiger T. Handbook of Argumentation Theory. Dordrecht, 1987; Cattani A. Forme dell'Argomentare. II ragionamento tra logica e retorica. Padova, 1990.

A.A. Ивин









АРГУМЕНТАЦИЯ (от лат. argumentatio — приведение аргументов) — приведение доводов с намерением изменить убеждения др. стороны (аудитории). В числе таких доводов могут быть ссылки на опыт, на более общие и кажущиеся достоверными принципы, на принятую систему убеждений, на традицию или интуицию, на здравый смысл или вкус и т.д. Чрезвычайно разнообразные и разнородные приемы, с помощью которых могут формироваться и изменяться убеждения, изучаются аргументации теорией. Эти приемы зависят от конкретной области знания, от аудитории, от социальных групп и общества в целом, от своеобразия той культуры, или цивилизации, в рамках которой они складываются и применяются.

В А. различаются тезис — утверждение (или система утверждений), которое аргументирующая сторона считает нужным внушить аудитории, и довод, или аргумент, — одно или несколько связанных между собою утверждений, предназначенных для поддержки тезиса.

Теория А. является комплексной дисциплиной, существующей на стыке целого ряда наук, занимающихся изучением человеческой коммуникации и познания. В числе этих наук философия и логика, история и социология, лингвистика и психология и др. Более или менее систематическое изучение А. началось еще в античности, в период перехода от мифологического истолкования мира к его рациональному объяснению. Изучение теории А., долгое время называвшейся «риторикой», всегда считалось необходимым элементом гуманитарного образования. В сер. 20 в. в теории А. началась научная революция, в корне изменившая сам стиль ее рассуждений и ее методы и придавшая этой дисциплине как бы второе дыхание.

Теория А. исследует многообразные способы убеждения аудитории с помощью речевого воздействия. Влиять на убеждения слушателей можно не только с помощью речи и словесно выраженных доводов, но и многими др. способами: жестом, мимикой, наглядными образами и т.п. Даже молчание в определенных случаях оказывается достаточно веским аргументом. Эти способы воздействия изучаются психологией, теорией искусства, но не затрагиваются теорией А. На убеждения можно, далее, воздействовать насилием, внушением, подсознательной стимуляцией, лекарственными средствами, наркотиками и т.п. Этими методами воздействия занимается психология, но они явно выходят за рамки даже широко трактуемой теории А. А. представляет собой речевое действие, включающее систему утверждений, предназначенных для оправдания какого-то мнения. Она обращена в первую очередь к разуму человека, который способен, рассудив, принять или опровергнуть это мнение. Для А. характерны, т.о., следующие черты:

• А. всегда выражена в языке, имеет форму произнесенных или написанных утверждений; теория А. исследует взаимосвязи этих утверждений, а не те мысли, идеи и мотивы, которые стоят за ними;
• А. является целенаправленной деятельностью: она имеет своей задачей усиление или ослабление чьих-то убеждений;
• А. — это социальная деятельность, поскольку она направлена на др. человека или др. людей, предполагает диалог и активную реакцию др. стороны на приводимые доводы;
• А. предполагает разумность тех, кто ее воспринимает, их способность рационально взвешивать аргументы, принимать их или оспаривать.


Цель А. — принятие выдвигаемых положений оппонентом или аудиторией. Истина и добро могут быть подразумеваемыми целями А., но прямой ее целью всегда является убеждение аудитории в справедливости предлагаемого вниманию положения, склонение к принятию данного положения и, возможно, к действию, предлагаемому им. Это означает, что оппозиции истина — ложь и добро — зло не являются центральными ни в А., ни, соответственно, в ее теории. Аргументы могут приводиться не только в поддержку тезисов, представляющихся истинными, но и в поддержку ложных или неопределенных тезисов. Аргументированно отстаиваться могут не только добро и справедливость, но и то, что кажется или впоследствии окажется злом.

Подобно тому как умение говорить грамматически правильно существовало еще до описывающей этот процесс грамматики, так и искусство убеждать, лежащее в основе человеческого сотрудничества и деятельности, существовало задолго до возникновения теории А. Подавляющее большинство людей и сейчас с тем или иным успехом убеждают других, не обращаясь за помощью к особой науке и не рассчитывая на эту помощь. Хотя стихийно сложившиеся навыки убеждать других достаточны во многих областях человеческой деятельности, имеются такие виды деятельности и такие профессии, которые требуют специального изучения теории А. В демократических обществах это политика и право, философия и психология, история и теология и др.

Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000.

А.А. Ивин












АРГУМЕНТАЦИЯ КОНТЕКСТУАЛЬНАЯ — аргументация, эффективность которой ограничена лишь некоторыми аудиториями. Контекстуальные способы аргументации включают аргументы к традиции и авторитету, к интуиции и вере, к здравому смыслу и вкусу и др. А.к. противопоставляется универсальной аргументации, применимой в любой аудитории. К универсальной аргументации относятся прямая и косвенная эмпирическая аргументация, дедуктивная аргументация, системная аргументация, методологическая аргументация и др. Граница между А.к. и универсальной аргументацией относительна. Способы аргументации, являющиеся по идее универсально приложимыми, напр. доказательство, могут оказаться неэффективными в конкретной аудитории. И наоборот, некоторые контекстуальные аргументы, подобные аргументам к традиции или интуиции, могут казаться убедительными едва ли не в любой аудитории. Ошибкой было бы характеризовать А.к. как нерациональную или даже как иррациональную. Различение «рационального» и «нерационального» по способам аргументации не является оправданным. Оно резко сужает сферу рационального, исключая из нее большую часть гуманитарных и практических рассуждений, немыслимых без использования «классики» (авторитетов), продолжения традиции, апелляции к здравому смыслу и вкусу и т.п. Понимание той конечности, которая господствует над человеческим бытием и историческим сознанием, предполагает принятие А.к. как необходимого составного элемента рациональной аргументации.

Из А.к. наиболее употребительным и наиболее значимым является а р г у м е н т к традиции. В сущности, все иные контекстуальные аргументы содержат в свернутом виде ссылку на традицию; чувствительность аудитории к приводимым аргументам также в значительной мере определяется теми традициями, которые она разделяет. Влияние традиции на эффективность аргументации связано с тем, что традиция закрепляет те наиболее общие допущения, в которые нужно верить, чтобы аргумент казался правдоподобным, создает ту предварительную установку, без которой он утрачивает свою силу. Аргумент к традиции неизбежен во всех тех рассуждениях, включая и научные, в которые входит «настоящее» как тема обсуждения или как один из факторов, определяющих позицию исследователя. Без явной или неявной апелляции к традиции невозможны ни гуманитарные, ни социальные науки.

Аргументу к традиции близок а р г у м е н т к авторитету — ссылка на мнение или действие лица, хорошо зарекомендовавшего себя в данной области своими суждениями или поступками. Аргумент к авторитету необходим, хотя и недостаточен в случае обоснования предписаний (команд, директив, законов гос-ва и т.п.). Он важен также при обсуждении ценности советов, пожеланий, методологических или иных рекомендаций.

Интуитивная аргументация представляет собой ссылку на непосредственную, интуитивную очевидность выдвигаемого положения. Очень велика роль интуиции и, соответственно, интуитивной аргументации в математике и логике. Существенное значение имеет интуиция в моральной жизни, в историческом и вообще в гуманитарном познании. Художественное мышление вообще немыслимо без интуиции. Интуитивная аргументация в чистом виде является, тем не менее, редкостью. Обычно для найденного интуитивного результата подыскиваются задним числом основания, кажущиеся более убедительными, чем ссылка на его интуитивную очевидность. Интуиция никогда не является окончательной, и ее результат подлежит критическому анализу. Даже в математике интуиция не всегда является ясной: высшую степень очевидности имеют утверждения типа 2 + 2 = 4, но уже 1002 + 2 = 1004 имеет более низкую степень и доказывается не фактическим подсчетом, а с помощью рассуждения. Интуиция может просто обманывать. На протяжении большей части 19 в. математики были интуитивно убеждены, что любая непрерывная функция имеет производную, но К. Вейерштрасс доказал существование непрерывной функции, ни в одной точке не имеющей производной. Математическое рассуждение исправило интуицию и дополнило ее. Интуиция меняется со временем и в значительной мере является продуктом культурного развития и успехов в дискурсивном мышлении. Интуиция А. Эйнштейна, касающаяся пространства и времени, явно отличалась от соответствующей интуиции И. Ньютона или И. Канта. Интуиция специалиста, как правило, превосходит интуицию дилетанта.

Интуиции близка вера — глубоко искреннее, эмоционально насыщенное убеждение в справедливости какого-то положения или концепции. Если интуиция — это непосредственное усмотрение истины и добра, то вера — непосредственное тяготение к тому, что представляется истиной или добром. Как и интуиция, вера субъективна и меняется от человека к человеку. В разные эпохи предметом искренней веры были диаметрально противоположные воззрения. То, во что когда-то свято веровали все, спустя время большинству уже представлялось наивным предрассудком. В зависимости от способа, каким оправдывается вера, различают рациональную и нерациональную веру. Последняя служит оправданием самой себе. Сам факт веры считается достаточным для ее оправдания. Ссылка на твердую веру, решительную убежденность в правильности к.-л. положения может

использоваться в качестве аргумента в пользу принятия этого положения. Однако аргумент к вере кажется убедительным и веским, как правило, лишь тем, кто разделяет эту веру или склоняется к ее принятию. Другим аргумент к вере может казаться субъективным и почти что пустым: верить можно и в самые нелепые утверждения. Тем не менее встречаются ситуации, когда аргумент к вере оказывается едва ли не единственным, — ситуации радикального инакомыслия, непримиримого «разноверия». Обратить инакомыслящего разумными доводами невозможно. В таком случае остается только крепко держаться за свою веру и объявить противоположные взгляды еретическими, безумными и т.п. Там, где рассуждения и доводы бессильны, выражение твердой, неотступной убежденности может сыграть со временем какую-то роль. Аргумент к вере только в редких случаях выступает в явном виде. Обычно он подразумевается, и только слабость или неотчетливость приводимых прямо аргументов косвенно показывает, что за ними стоит неявная апелляция к вере.

Здравый смысл можно охарактеризовать как общее, присущее каждому человеку чувство истины и справедливости, даваемое опытом жизни. В своей основе здравый смысл не является знанием. Скорее, это способ отбора знания, то общее освещение, благодаря которому в знании различаются главное и второстепенное и обрисовываются крайности. Аргумент к здравому смыслу является одним из наиболее употребительных в А.к. Существенное значение этому аргументу придает современная филос. герменевтика, выступающая против его интеллектуализации и сведения его до уровня простой поправки: то, что в чувствах, суждениях и выводах противоречит здравому смыслу, не может быть правильным. Здравый смысл приложим прежде всего в общественных, практических делах. Он судит, опираясь не на общие предписания разума, а скорее на убедительные примеры. Решающее значение для него имеют история и опыт жизни. Здравому смыслу нельзя научить, в нем можно только упражняться. Апелляция к здравому смыслу неизбежна в гуманитарных науках, вплетенных в историческую традицию и являющихся не только ее пониманием, но и ее продолжением. Обращение к здравому смыслу довольно редко и ненадежно в естественных науках, стремящихся абстрагироваться от своей истории и вынести ее за скобки.

Аргумент к вкусу представляет собой обращение к чувству вкуса, имеющемуся у аудитории и способному склонить ее к принятию выдвинутого положения. Вкус касается только совершенства каких-то вещей и опирается на непосредственное чувство, а не на рассуждение. Кант характеризовал вкус как «чувственное определение совершенства». Понятие вкуса первоначально было моральным и лишь впоследствии его употребление сузилось до эстетической сферы «прекрасной духовности». Хороший вкус не является полностью субъективным, он предполагает способность к дистанции относительно себя самого и групповых пристрастий. Можно отдавать чему-то предпочтение, несмотря на то, что это одновременно не принимается собственным вкусом. Принцип «О нкусах не спорят» не является верным в своей общей формулировке. Споры о вкусах достаточно обычны, эстетика и художественная критика состоят по преимуществу из таких споров. О вкусах можно спорить, но лишь с намерением добиться не истины, а победы, т.е. утверждения своей системы оценок, причем спорить не только некорректно, софистически, но и вполне корректно. Аргумент к моде является частным случаем аргумента к вкусу. Вкус несет на себе отпечаток общности социальной жизни и изменяется вместе с ее изменением. Суждения вкуса, относящиеся к разным эпохам или к разным обществам, обычно оказываются несовместимыми друг с другом.

Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997; Гадамер Х.Г Истина и метод. М., 1988.

А.А. Ивин











АРГУМЕНТАЦИЯ ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ — аргументация, опирающаяся на рассуждение и не пользующаяся непосредственно ссылками на опыт. А.т. противопоставляется аргументации эмпирической, прямо апеллирующей к тому, что дано в опыте. Способы А.т. в отличие от способов эмпирической аргументации чрезвычайно многообразны и внутренне разнородны. Они включают дедуктивное обоснование, системную аргументацию, методологическую аргументацию и др. Никакой единой, проведенной последовательно классификации способов А.т. не существует.

Дедуктивная (логическая) аргументация представляет собой выведение обосновываемого положения из иных, ранее принятых положений. Она не делает такое положение абсолютно достоверным и неопровержимым, но она в полной мере переносит на него ту степень достоверности, которая присуща посылкам дедукции. Дедуктивная аргументация является универсальной: она применима во всех областях рассуждения и в любой аудитории.

Значение дедуктивной аргументации долгое время переоценивалось. Антич. математики и философы настаивали на исключительном использовании дедуктивных рассуждений, т.к. именно дедукция ведет к абсолютным истинам и вечным ценностям. Средневековые философы и теологи также преувеличивали роль дедуктивной аргументации. Их интересовали лишь самые общие истины, касающиеся Бога, человека и мира. Но чтобы установить, что Бог есть в своей сущности доброта, что человек — только его подобие и что в мире царит божественный порядок, дедуктивное рассуждение, отправляющееся от немногих общих принципов, подходит гораздо больше, чем индукция и эмпирическая аргументация. Характерно, что все предлагавшиеся доказательства существования Бога замышлялись их авторами как дедукции из самоочевидных посылок. Дедуктивная аргументация переоценивалась до тех пор, пока исследование мира носило умозрительный характер и ему были чужды опыт, наблюдение и эксперимент.

Системная аргументация представляет собой обоснование утверждения путем включения его в качестве составного элемента в кажущуюся хорошо обоснованной систему утверждений или теорию. Подтверждение следствий, вытекающих из теории, является одновременно и подкреплением самой теории. С др. стороны, теория сообщает выдвинутым на ее основе положениям определенные импульсы и силу и тем самым способствует их обоснованию. Утверждение, ставшее элементом теории, опирается уже не только на отдельные факты, но во многом также на широкий круг явлений, объясняемых теорией, на предсказание ею новых, ранее неизвестных эффектов, на связи ее с др. теориями и т.д. Включение утверждения в теорию распространяет на него ту эмпирическую и теоретическую поддержку, какой обладает теория в целом. Связь обосновываемого утверждения с той системой утверждений, элементом которой оно является, существенным образом влияет на эмпирическую проверяемость этого утверждения и, соответственно, на ту аргументацию, которая может быть выдвинута в его поддержку. В контексте своей системы («практики») утверждение может приниматься в качестве несомненного, не подлежащего критике и не требующего обоснования по меньшей мере в двух случаях. Во-первых, если отбрасывание этого утверждения означает отказ от определенной практики, от той целостной системы утверждений, неотъемлемым составным элементом которой оно является. Таково, к примеру, утверждение «Небо голубое»: оно не требует проверки и не допускает сомнения, иначе будет разрушена вся практика визуального восприятия и различения цветов. Отбрасывая утверждение «Солнце завтра взойдет», мы подвергаем сомнению всю естественную науку. Сомнение в достоверности утверждения «Если человеку отрубить голову, то обратно она не прирастет» ставит под вопрос всю физиологию и т.д. Эти и подобные им утверждения обосновываются не эмпирически, а ссылкой на ту устоявшуюся и хорошо апробированную систему утверждений, составными элементами которой они являются и от которой пришлось бы отказаться, если бы они оказались отброшенными. Во-вторых, утверждение должно приниматься в качестве несомненного, если оно сделалось в рамках соответствующей системы утверждений стандартом оценки иных ее утверждений и в силу этого утратило свою эмпирическую проверяемость. Такое утверждение переходит из разряда описаний в разряд оценок, связь его с др. нашими убеждениями становится всеобъемлющей. К таким непроверяемым утверждениям, в частности, относятся: «Существуют физические объекты», «Объекты продолжают существовать, даже когда они никому не даны в восприятии», «Земля существовала задолго до моего рождения» и т.п. Они настолько тесно связаны со всеми др. нашими утверждениями, что практически не допускают исключения из нашей системы знания. Системный характер обоснования не означает, однако, что отдельно взятое эмпирическое утверждение не может быть обосновано или опровергнуто вне рамок той теоретической системы, к которой оно принадлежит (см.: Тезис Дюэма — Куайна).

Теория придает составляющим ее утверждениям дополнительную поддержку, в силу чего чем крепче сама теория, чем она яснее и надежнее, тем большей является такая поддержка. Совершенствование теории, укрепление ее эмпирической базы и прояснение ее общих, в т.ч. филос. и методологических, предпосылок является одновременно существенным вкладом в обоснование входящих в нее утверждений. Среди способов прояснения теории особую роль играют выявление логических связей ее утверждений, минимизация ее исходных допущений, построение ее на основе аксиоматического метода в форме аксиоматической системы и, наконец, если это возможно, ее формализация. Построение научной теории в форме аксиоматизированной дедуктивной системы возможно, однако только для очень узкого круга научных теорий. Оно не может быть поэтому идеалом и той конечной целью, к которой должна стремиться каждая научная теория и достижение которой означало бы предел ее совершенствования.

Еще одним способом А.т. является анализ утверждения с т.зр. возможности эмпирического его подтверждения и опровержения. От научных положений требуется, чтобы они допускали принципиальную возможность опровержения и предполагали определенные процедуры своего подтверждения. Если этого нет, относительно выдвинутого положения нельзя сказать, какие ситуации и факты несовместимы с ним, а какие поддерживают его. Положение, в принципе не допускающее опровержения и подтверждения, оказывается вне конструктивной критики, оно не намечает никаких реальных путей дальнейшего исследования. Несопоставимое ни с опытом, ни с имеющимся знанием утверждение нельзя признать обоснованным. Вряд ли можно назвать обоснованным, напр., утверждение, что ровно через год в этом же месте будет солнечно и сухо. Оно не опирается ни на какие факты, нельзя даже представить, как его можно было бы опровергнуть или подтвердить, если не сейчас, то хотя бы в ближайшем будущем. К этому же классу утверждений относятся и высказывания типа «Вечная сущность есть движение», «То, что душа сама может высказать о себе, никогда не превосходит ее самое» и т.п.

Важным способом А.т. является проверка обосновываемого утверждения на выполнение им совместимости условия, требующего соответствия каждой гипотезы имеющимся в рассматриваемой области законам, принципам, теориям и т.п.

Методологическая аргументация представляет собой обоснование отдельного утверждения или целостной концепции путем ссылки на тот несомненно надежный метод, с помощью которого получено обосновываемое утверждение или отстаиваемая концепция. Это перечисление способов А.т. не является исчерпывающим.

 Витгенштейн Л. Философские работы. М., 1994; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997; Polya G. Mathematics and Plausible Reasoning. Princeton, 1954; Agassi J. Science in Flux. Dordrecht, 1975; Johnstone H.W. Validity and Rhetoric in Philosophical Argument. An Outlook in Transition. Pennsylvania, 1978; Fisher A. The Logic of Real Arguments. Cambridge, 1988; Walton D.N. Informal Logic. A Handbook of Critical Argumentation. Cambridge, 1989.

A.A. Ивин











АРГУМЕНТАЦИЯ ЭМПИРИЧЕСКАЯ — аргументация, неотъемлемой частью которой является ссылка на опыт, на эмпирические данные. А.э. противопоставляется аргументации теоретической, опирающейся на рассуждение и не пользующейся непосредственно ссылками на опыт. Различие между А.э. и теоретической является относительным в той же мере, в какой относительно различие между эмпирическим и теоретическим знанием. Нередки случаи, когда в одном и том же процессе аргументации соединяются вместе и ссылки на опыт, и теоретические рассуждения.

Ядро приемов А.э. составляют способы эмпирического обоснования знания, называемые также (эмпирическим) подтверждением, или верификацией. А.э. не сводится, однако, к подтверждению. В частности, пример и иллюстрация, играющие заметную роль в аргументации, не относятся к эффективным способам подтверждения. Кроме того, в аргументации ссылки на опыт могут быть заведомо недобросовестными, что исключается самим смыслом понятия подтверждения.

И А.э., и ее частный случай — эмпирическое подтверждение применимы, строго говоря, только в случае описательных (дескриптивных) высказываний. Оценки, нормы, декларации, обещания и иные выражения, тяготеющие к оценкам, не допускают эмпирического подтверждения и обосновываются иначе, чем ссылками на опыт. Использование А.э. с намерением убедить кого-то в приемлемости определенных оценок, норм и т.п. должно быть отнесено к некорректным приемам аргументации.

Подтверждение может быть прямым, или непосредственным, и косвенным. Прямое подтверждение — это непосредственное наблюдение тех явлений, о которых говорится в обосновываемом утверждении. В случае косвенного подтверждения речь идет о подтверждении логических следствий обосновываемого положения, а не о подтверждении самого этого положения. Хорошим примером прямого подтверждения служит доказательство гипотезы о существовании планеты Нептун: вскоре после выдвижения гипотезы эту планету удалось увидеть в телескоп. Обоснование путем прямой ссылки на опыт дает уверенность в истинности таких утверждений, как «Эта роза красная», «Холодно», «Стрелка вольтметра стоит на отметке 17» и т.п. Нетрудно заметить, что даже в таких простых констатациях нет «чистого» чувственного созерцания. Оно всегда пронизано мышлением, без понятий и без примеси рассуждения человек не способен выразить даже самые простые свои наблюдения, зафиксировать самые очевидные факты. Вера в то, что можно начать научное исследование с одних чистых наблюдений, не имея чего-то похожего на теорию, необоснованна. Опыт, начиная с самого простого, обыденного наблюдения и кончая сложным научным экспериментом, всегда имеет теоретическую составляющую и в этом смысле не является «чистым». Теоретическая нагруженность фактов особенно наглядно проявляется в современной физике, исследующей объекты, не наблюдаемые непосредственно, и широко использующей для их описания математический аппарат. Истолкование фактов, относящихся к таким объектам, представляет собой самостоятельную и иногда весьма сложную проблему. Кроме того, «твердость» чувственного опыта, фактов является относительной. Нередки случаи, когда факты, представляющиеся поначалу достоверными, приходится — при их теоретическом переосмыслении — пересматривать, уточнять, а то и вовсе отбрасывать. Особенно сложно обстоит дело с фактами в науках о человеке и обществе. Проблема не только в том, что некоторые факты могут оказываться сомнительными, а то и просто несостоятельными. Она еще и в том, что полное значение факта и его конкретный смысл могут быть поняты только в определенном теоретическом контексте, при рассмотрении факта с какой-то общей т.зр. Косвенное подтверждение состоит в выведении из обосновываемого положения логических следствий и их последующей опытной проверке. Подтверждение следствий оценивается при этом как свидетельство в пользу истинности самого положения. Пример такого подтверждения: известно, что сильно охлажденный предмет в теплом помещении покрывается капельками росы; если мы видим, что у человека, вошедшего в дом, тут же запотевают очки, мы можем с достаточной уверенностью заключить, что на улице морозно. Рассуждение идет по схеме: «если первое, то второе; второе истинно; значит, первое также является, по всей вероятности, истинным» («Если на улице мороз, у человека, вошедшего в дом, очки запотевают; очки и в самом деле запотели; значит, на улице мороз»). Это — индуктивное рассуждение, истинность посылок не гарантирует здесь истинности заключения. Выведение следствий и их подтверждение, взятое само по себе, не в состоянии установить справедливость обосновываемого положения. Чем большее количество следствий нашло подтверждение, тем выше вероятность проверяемого положения. Значение имеет не только количество следствий, но и их характер. Чем более неожиданные следствия какого-то положения получают подтверждение, тем более сильный аргумент они дают в его поддержку. И наоборот, чем более ожидаемо в свете уже получивших подтверждение следствий новое следствие, тем меньше его вклад в обоснование проверяемого положения. Неожиданное предсказание — это предсказание, связанное с риском, что оно не подтвердится. Чем более рискованно предсказание, выдвигаемое на основе какой-то теории, тем больший вклад в ее обоснование вносит подтверждение этого предсказания.

Важность А.э. невозможно переоценить, что обусловлено прежде всего тем, что конечным источником и критерием знания является опыт. Он связывает человека с миром, теоретическое знание — только надстройка над эмпирическим базисом. Вместе с тем теоретическое не сводимо полностью к эмпирическому. Опыт не является абсолютным и бесспорным гарантом неопровержимости знания. Он тоже может критиковаться, проверяться и пересматриваться. Если ограничить круг способов обоснования утверждений их прямым или косвенным подтверждением в опыте, то окажется непонятным, каким образом все-таки удается переходить от гипотез к теориям, от предположений к истинному знанию. Эмпирическое обоснование требует дополнения теоретическим обоснованием.

Поппер К.Р. Логика и рост научного знания. Избр. работы. М., 1983; Фейерабенд П. Избр. труды по методологии науки. М., 1986; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997; Baird AC. Argumentation, Discussion and Debate. New York, 1950; Hamblin С. Fallacies. London, 1970; Robinson J.E. The Scope of Rhetoric. Glenview, 1970; Scriven M. Reasoning. New York, 1976.

A.A. Ивин












АРЕНДТ (Arendt) Ханна (1906-1975) — нем. философ. Последовательница Э. Гуссерля и К. Ясперса. Большую часть жизни работала в Нью-Йоркском ун-те. Известна своими работами по классической философии, еврейской истории, политике и философии труда. Ей принадлежит одна из первых попыток в европейской философии проанализировать феномен тоталитаризма. Она определяла его как систему массового террора, который обеспечивает в той или иной стране атмосферу всеобщего страха. В кн. «Истоки тоталитаризма» (1951, рус. изд. 1966) исследованы условия формирования и принципы тоталитарного общества. Подчеркивая негативную роль масс в 20 в., А. фактически продолжает развивать традицию критики «массового общества», сложившуюся в творчестве позднего Ф. Ницше и подхваченную, с одной стороны, X. Ортегой-и-Гасетом, а с другой — К. Ясперсом. По мнению А., победа тоталитаризма может привести к разрушению человечества. Где бы ни сложился этот феномен, распадается сама сущность человека.

В работах А. исследован мир «империализма», способный порождать тоталитаризм. Значительное внимание уделено антисемитизму. Она подробно рассмотрела «дело Дрейфуса» как образец дремлющего антисемитизма. В теории пропаганды А. считала распространенной ошибкой представление о всесилии идеологического воздействия на человека. Ей принадлежит весьма тонкий анализ расового образа мыслей, существовавшего еще до явных проявлений расизма. Она пыталась также воссоздать трагическое самосознание женщины, которая разрывается между своей идентичностью и ассимиляцией.

Каждый том ее переписки с крупнейшими философами или модными литераторами — от Ясперса до Мэри Мак-Карти — оказывался бестселлером. Сборник статей А. «Человек в смутные времена» состоит из портретов людей, творческую деятельность которых она могла наблюдать.











АРИСТОТЕЛЬ (Aristoteles) (384-322 до н.э.) — великий др.-греч. философ и ученый, создатель логики, основатель психологии, этики, политики, поэтики как самостоятельных наук. Родившись на северо-востоке Греции (г. Стагира), провел 20 лет в Академии Платона (см.: Академия платоновская) в Афинах. После смерти Платона жил в греч. Малой Азии, затем в Македонии как воспитатель Александра Македонского. Потом снова в Афинах как глава своей филос. школы — Ликея. Второй и третий периоды жизни А. занимают каждый по 12 лет. А. принадлежит большое количество сочинений, в основном до нас дошедших: по философии, физике, биологии, психологии, логике, этике, политике, поэтике.

Будучи учеником Платона, А. подверг платонизм глубокой критике, отвергнув учение Платона об идеях как общих сущностях-эталонах, существующих до предметов материального мира и лишь отражающихся в них. А. колебался в понимании сущности индивида, вида и рода. Его два критерия сущности противоречивы: сущность должна существовать самостоятельно, но так существуют только индивиды, и должна быть определима, иметь свое понятие, но так существует только общее (вид), индивиды не имеют своего понятия. Отклонив реальность родов (они существуют через виды) и платоновское превращение качеств, количеств, отношений, действий и т.п. в самостоятельные идеи, А. склонился к признанию первичности вида относительно индивида и рода, обозначив его как «морфэ» (лат. «форма»), «первая сущность» (только в «Метафизике» и в «Категориях» первая сущность обозначает индивидов), «то, что было и что есть», т.е. устойчивое во времени (в пер. «суть бытия», «чтойность»).

В учении о возможности и действительности (потенциальном и актуальном) А. придал формам статус активных сил, оформляющих внутренне и внешне и переоформляющих пассивное вещество («хюлэ», материю), порождая предметы чувственного физического мира. Формальные и материальные универсальные первоначала и первопричины дополняются движущей и целевой причинами.

Мудрость («первая философия») — наука о первоначалах и первопричинах и о сущем как таковом. Источник движения — Бог как неподвижный перводвигатель. Общая цель — благо; все стремится к своему благу, а в конечном счете к Богу. Однако Бог чужд миру, он замкнут на себе, он «сам-себя-мыслящее мышление». В чувственном мире много такого, что не подобает видеть Богу.

В наукоучении А. выделял «теоретические» (созерцательные, без выхода в презираемую ими утилитарную практику) знания. К теоретическим знаниям относятся: мудрость, «первая философия» (позднее — метафизика), физика («вторая философия») и математика. «Практические», неподлинные знания (в них ввиду сложности предмета приходится выбирать, тогда как в теоретических науках выбора нет: или знание, или ложь): этика и политика; «творческие» науки, ограниченные искусством. А. не уделяет внимания промышленной деятельности, оставшейся у него, — аристократа-рабовладельца, без внимания. Физика А., трактующая такие темы, как движение и его виды, проблемы пространства и времени, источника движения, умозрительна. В собственно математике А. не дал ничего нового. В философии математики он понимал математические предметы не как совпадающие с физическими предметами (пифагорейцы) и не как первичное для физических предметов (платонизм), а как результат абстрагирующей работы математика. Космология А. с ее геоцентризмом, делением космоса на надлунный (эфирный) и подлунный (земля, вода, воздух и огонь) миры, с его оконечиванием мира в пространстве сыграла негативную роль в истории науки. А. интересовался биологией, описал около пятисот видов живых организмов, занимался биологической классификацией.

В психологии А. порвал с платоновским учением о бессмертии личных душ, об их переселении из тела в тело, об их существовании в идеальном мире, допустив бессмертие лишь общечеловеческого активного интеллекта, в равной степени присущего людям. В вопросе об источнике знания А. колебался между чувствами и умом. Для познания общего в природе необходимы и чувственное восприятие, и активный интеллект. В разумной душе, присущей лишь человеку (растения обладают растительной душой; животные — и растительной, и животной; человек — растительной, животной и разумной), все формы заложены потенциально, так что познание общего в природе — актуализация потенциально заложенных в душе форм (пережиток платоновского учения о познании как припоминании того, что души созерцали в идеальном мире до их вселения в тела).

А. сформулировал закон противоречия: об одном и том же в одном и том же отношении и в одно и то же время нельзя высказывать противоположные суждения, т.к. в самой действительности предметы не могут иметь в себе противоположные сущности, качества, количества, отношения, совершать противоположные действия и т.п. Этому закону А. придавал три разных смысла: онтологический, гносеологический и логический. На уровне возможности данный закон не действует (в возможности человек может быть и больным, и здоровым; в действительности, актуально, он или здоров, или болен). Создав логику (называвшуюся «аналитикой»), А. «открыл» силлогизм, его фигуры и модусы. А. различил достоверное знание (аподейктика), вероятное (диалектика) и намеренно ложное (софистика).

В учении о категориях А. выделил категорию сущности как общее обозначение реально существующего носителя самостоятельно не существующих качеств (категория качества), категорию количества (количественных характеристик), категорию отношений, категорию места и категорию времени, категорию действия, категорию страдания (подверженности воздействию). В «Категориях» А. этот список дополняется категориями положения и обладания.

В этике А. различал «этические» добродетели поведения как середины между крайностями как пороками (напр., щедрость — добродетель как середина между мотовством и скупостью) и дианоэтические добродетели познания. Этический идеал А. — созерцательная жизнь философа: так живет подлинный Бог.

В политике А. видел в человеке «политическое животное», не могущее жить вне общества себе подобных, определял гос-во как исторически возникшую общность людей, имеющую в отличие от таких общностей, как семья и догосударственные «селения», политическое устройство — как правильное, т.е. служащее общему благу (монархия, аристократия, полития), так и неправильное (тирания, олигархия, демократия), где власть имущие служат лишь своим интересам. А. подверг критике коммунистический политический идеал Платона. Человек — собственник от природы, одна мысль о собственности доставляет несказанное наслаждение, тогда как общее дело все будут сваливать друг на друга. Различая в гос-ве необходимые и составные части, А. отнес рабов к первым, понимая раба в основном как естественное творение природы. Думая, что для добродетели нужен досуг, А. не признал за трудящимися прав гражданина, однако хотел, чтобы в проектируемом им самим гос-ве все греки были гражданами. Выход из этого противоречия А. видел в том, чтобы во всех видах труда греков заменили рабы-варвары. А. обращался с этим проектом к Александру Македонскому, но безуспешно.

Этика. СПб., 1908; Политика. СПб., 1911; Метафизика. М.; Л., 1936; О частях животных. М., 1937; О возникновении животных. М.; Л., 1940; Риторика // Античные риторики. М., 1978; Риторика. Кн. 3 // Аристотель и античная литература. М., 1978; Поэтика // Там же; Соч.: В 4 т. М., 1975-1981. Т 1-3.

Лукасевич Я. Аристотелевская силлогистика с точки зрения современной формальной логики. М., 1959; Зубов В.П. Аристотель. М., 1963; Лосев А.Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М., 1975. Т. 4.

А. Н. Чанышев











АРКЕСИЛАЙ (Arkesilaus) (315—241 до н.э.) — греч. философ, основатель Средней (скептической) Академии платоновской. Ученик Теофраста, затем Крантора. Продолжая традицию древнеакадемической диалектики, довел до совершенства практику составления «равносильных» речей «за» и «против» на любую заданную тему; логическим выводом из этого был принцип воздержания от суждения (эпохе). Полемика со стоиками — вторая отличительная черта А. и созданной им Академии. Согласно Сексту Эмпирику, возражения А. направлены гл.обр. против стоического учения о «постижении», определяемом как «предположение постигающего представления». Указывая на противоречивость этой концепции и невозможность рассматривать «постижение» как критерий истины, А. отрицает существование «постижения» как такового. Однако теоретическая необходимость воздержания от суждения не избавляет от принятия решений на практике: здесь критерием является (как и у стоиков) вероятное. Всякое действие опирается на представление о приятном и на стремлении к нему, что не расходится с принципом эпохе, который освобождает только от мнений. Т.о., практическая этика у А. фактически построена на стоических понятиях.

Coussin P. Le Stoicisme de la Nouvelle Academie // Revue d'Histoire de la Philosophie. 1929. № 3; Gigon O. Zur Geschichte der sogenannten Neue Akademie // Museum Helveticum. 1944. Bd 1; Weische A. Cicero und die Neue Akademie. Milnster, 1961; Levy C. Scepticisme et dogmatisme dans l'Academie, «L'esoterisme» d'Arcesilas // Revue des Etudes Latines. 1978. Vol. 56.













APOH (Aron) Раймон (1905—1983) — фр. философ, социолог и политолог. В молодости увлекался марксизмом, затем перешел на позиции неокантианской философии. Определенное влияние на него оказали также В. Дильтей, Г. Зиммель и М. Вебер.

А. является основателем критической философии истории — гносеологического направления в философии истории, выступившего против позитивистской интерпретации исторического процесса. Основной задачей философии истории объявляется воссоздание и филос. осмысление исторического прошлого с помощью исторических фактов и источников. Вместо кантовского вопроса, в каких условиях историческая наука возможна, критическая философия истории ставит вопрос о том, возможна ли историческая наука, пригодная для всех времен. А. отвечает, что такую науку нельзя создать, т.к. исторический процесс очень дифференцирован и нет такой универсальной науки, которая охватила бы его целиком и полностью.

Критическая философия истории противопоставляется научному рационализму. Она, по мысли А., позволяет понять конкретное сознание, страсти и цели, которыми руководствуются люди в своей жизнедеятельности. Она хочет понять человека, его замыслы и настроения. Человек в отличие от животного историчен. Эту историчность А. рассматривает в трех смыслах: 1) человек как общественное существо всегда представляется только в историческом облике; он несет отпечаток того постоянно изменяющегося общества, к которому сам относится; 2) человек — продукт своей эпохи и своего прошлого, т.е. он представляет единство настоящего и прошлого; 3) только человек может рефлексировать о прошлом и будущем.

Основной категорией критической философии истории является категория понимания. А. выделяет три вида понимания: 1) психологическое понимание; оно предполагает использование понятий, знание частых и постоянных связей, а также элемент рассказа. Оно предполагает и нечто такое, что можно связать с биографией человека; 2) герменевтическое понимание; оно имеет в виду понимание текста, но чтобы понять текст, надо понять эпоху его написания, нужно понять также людей, которые жили, творили и действовали; 3) понимание ситуации, в которой действовали участники событий (акторы). Чтобы понять принятое решение, необходимо воспроизвести логику ситуации так, как ее представлял себе участник событий, принимавший то или иное решение в данной ситуации. При этом надо иметь в виду, что каждый человек по-своему переживает то или иное событие, те или иные процессы исторической действительности. Исследователь должен перенестись в изучаемую эпоху и заново прочувствовать пережитое.

Критическая философия истории нашла многих сторонников, как среди философов, так и среди историков. К ней примкнули Г. Фессар, Э. Дардель, П. Вейн, А. Марру и др.

Творчество А. не ограничивается анализом гносеологических проблем философии истории. Большое внимание он уделял также вопросам онтологии — социального детерминизма, социального прогресса, смысла истории, войны и мира и т.д. А. отвергал монистический детерминизм и был сторонником теории факторов, согласно которой все факторы равнозначны и ни один из них не играет решающей роли в общественном развитии. Что касается социального прогресса, А. сводил его лишь к количественным накоплениям, которые, с его т.зр., наблюдаются только в науке и технике. Но А. категорически отрицал прогресс как восходящее развитие человечества, как переход от одной ступени общества к другой, качественно отличной и более прогрессивной. Относительно будущего общества А. придерживался пессимистических и агностических воззрений.

А. оставил заметный след в социологии и политологии. Его труды, посвященные анализу социологических воззрений Ш.Л. Монтескье, О. Конта, К. Маркса, Э. Дюркгейма, М. Вебера и др., сыграли важную роль во фр. социологической мысли. Велик вклад А. и в политическую науку. Он философски интерпретировал вопросы межгосударственных и международных отношений, политики и морали, ответственности философа за сохранение мира и политической стабильности общества.

La societe industrielle et la guerre. Paris, 1959; Dimensions de la conscience historique. Paris, 1961; Les etapes de la pensee sociologique. Paris, 1967; La philosophie critique de l'histoire. Paris, 1969; Les desillusions du progres. Paris, 1969; Histoire et dialectique de la violence. Paris, 1973; Les dernieres annees du siecle. Paris, 1984; Introduction a la philosophie de l'histoire. Paris, 1986; Lecons sur l'histoire. Paris, 1989.

Гобозов Я.А. Философия политики. М., 1998; Он же. Введение в философию истории. М., 1999.











АРХАИЗМ (от греч. archaios — древний) — 1) устаревшее, пережиток старины; 2) устаревшее слово или оборот речи, вышедшие из употребления; 3) возрождение старого, архаического стиля как результат осознанной или неосознанной неудовлетворенности тем, что считалось совершенным. А. непосредственно связан с традицией: архаичным является все, что традиция отказывается удерживать. Вместе с тем традиция не остается постоянной, и ее изменение способно сделать то, что считалось А., звучащим вполне современно. Напр., диалектика как учение о противоречивости всего существующего являлась средневековым А. в творчестве Николая Кузанского, но перестала быть А. в творчестве К. Маркса, стоявшего на позициях возрождения коллективистического социалистического общества, во многом подобного средневековому умеренно коллективистическому обществу.










АРХE (греч. arche — начало, принцип) — термин др.-греч. философии, означавший первоначало, первопричину, принцип. У Платона А. означает как онтологический, так и гносеологический принцип, начало познания. Аристотель различает эпистемологические начала («начала, исходя из которых доказывают») и онтологические начала («начала сущности»). Наиболее достоверным и безусловным из «начал доказательств» Аристотель считает логический закон противоречия.







АРХЕТИП (от греч. arche — начало, typos — отпечаток, форма, образец) — прообраз, первоначало, образец. В аналитическую психологию К. Г. Юнга понятие А. вошло из произведений позднеантичных авторов. Юнг ссылался как на христианских апологетов и отцов церкви — Иринея, Августина, Ареопагита, так и на иудеев и язычников — Филона, Цицерона, Плиния, герметические трактаты. Часто это понятие употреблялось средневековыми мистиками и алхимиками, к исследованию трудов которых Юнг приступил как раз в то время, когда он стал употреблять термин «А.» (впервыс — в 1919). Поскольку А. в словоупотреблении христианских и языческих неоплатоников соответствовал «эйдосу», «идее» Платона, то Юнг оговаривал правомерность его употребления в психологии.

А. коллективного бессознательного отличаются Юнгом от «комплексов», содержащихся в личностном бессознательном, в которое входят прежде всего вытесненные из индивидуального сознания представления. Тем самым Юнг отличает свою аналитическую психологию от психоанализа З. Фрейда уже по предмету: бессознательное включает в себя не только вытесненные на протяжении индивидуальной жизни влечения, но также память всего человеческого рода. Коллективное бессознательное присуще всем людям, оно передается по наследству и является тем самым основанием, на котором вырастает индивидуальная психика. Подобно тому как наше тело есть итог всей эволюции жизни на Земле, психика человека содержит в себе и общие для всего живого инстинкты, и специфически человеческие бессознательные реакции на постоянно воспроизводящиеся на протяжении жизни рода феномены внешнего и внутреннего мира. Психология, как и любая др. наука, изучает универсальное в индивидуальном, т.е. общие закономерности. Это общее не лежит на поверхности, его следует искать в глубинах психики. По ходу научного поиска мы обнаруживаем систему установок и типичных реакций, которые незаметно определяют жизнь индивида. Под влиянием врожденных программ, универсальных образцов находятся не только элементарные поведенческие реакции вроде безусловных рефлексов, но также наше восприятие, мышление, воображение. А. коллективного бессознательного являются своеобразными когнитивными образцами, на которые ориентируется инстинктивное поведение: интуитивное схватывание А. предшествует действию, «спускает курок» инстинктивного поведения. В А. копился опыт тех ситуаций, в которых бесконечному числу предков современного человека приходилось «спускать курок» именно такого действия; это — когнитивная структура, в которой в краткой форме записан родовой опыт. Инстинкты представляют собой врожденные программы поведения, тогда как А. являются регуляторами психики, априорными для субъекта формами, которые передаются по наследству биологически, а не посредством культурной традиции. Юнг писал, что таким образом передается не содержание, а чистые формы, получающие содержание из опыта. Юнг сравнивал А. с системой осей кристалла, которая преформирует кристалл в растворе, будучи неким невещественным полем, распределяющим частицы вещества. В психике таким «веществом» являются внешний и внутренний опыт, организуемый согласно врожденным образцам. В чистом виде А. не входит в сознание, он всегда соединяется с какими-то представлениями опыта и в этой совокупности подвергается сознательной обработке. Ближе всего к самому А. эти образы сознания — «архетипические образы» — стоят в сновидениях, галлюцинациях, мистических видениях, некоторых психопатологиях, когда сознательная обработка минимальна. Это спутанные, темные образы, воспринимаемые как что-то жуткое, чуждое, но в то же время переживаемые как нечто бесконечно превосходящее человека, божественное («нуминозное» — Юнг часто пользовался этим термином, позаимствованным у Р. Отто). Архетипические образы наделены огромной психической энергией, встреча с ними вызывает сильные эмоции, ведет к трансформации индивидуального сознания.

Архетипические образы всегда сопровождали человека, они являются источником мифологии, религии, искусства. В этих культурных формах происходит постепенная шлифовка спутанных и жутких образов, они превращаются в символы, все более прекрасные по форме и всеобщие по содержанию. Мифология была изначальным способом обработки архетипических образов. Человек первобытного общества лишь в незначительной мере отделяет себя от «матери-природы», от жизни племени. Но он переживает последствия отрыва сознания от животной бессознательности, возникновения субъект-объектного отношения — этот разрыв на языке религии осмысляется как «грехопадение». Гармония восстанавливается с помощью магии, ритуалов, мифов. С развитием сознания пропасть между ним и бессознательным углубляется, растет напряжение, перед человеком возникает проблема приспособления к собственному внутреннему миру. Адаптацию к образам коллективного бессознательного берут на себя все более сложные религиозные учения, вводящие все более абстрактные догматы. Чем прекраснее, грандиознее передаваемый традицией образ, тем дальше он от опыта нуминозного, тем сильнее отрыв сознания от А. коллективного бессознательного. Символы открывают человеку священное и одновременно предохраняют его от непосредственного соприкосновения с колоссальной психической энергией А. Символы и церковные догматы придают форму внутреннему опыту священного. Мистика приобретает широкое распространение в кризисные эпохи, когда догматы отрываются от своих архетипических корней, когда с их помощью уже трудно передать непосредственный опыт архетипических образов.

Обособление сознания ведет к утрате равновесия, и бессознательное стремится «компенсировать» односторонность сознания. Если сознание уже не принимает во внимание опыт А., если символическая передача невозможна, то архетипические образы могут вторгнуться в сознание в самых примитивных формах. Примерами таких «вторжений» на индивидуальном уровне являются некоторые психопатологии, тогда как на коллективном уровне ими оказываются массовые движения, идеологии и т.п.

А. не даны нам ни во внешнем, ни во внутреннем опыте — в этом смысле они гипотетичны. Выдвинув эту гипотезу для объяснения неврозов и психозов.

Юнг использует ее для объяснения различных явлений культуры, прежде всего мифологии, религии и искусства. Эти идеи оказали определенное влияние на современное религиоведение — понятиями «А.», «архетипический образ» пользовались К. Кереньи, М. Элиаде, Дж. Кэмпбелл и др. историки религии и мифологии, не обязательно принимавшие многие др. положения аналитической психологии (в частности, и биологическую трактовку А.). Учение Юнга об А. коллективного бессознательного оказало также определенное влияние на литературоведение и искусствоведение, равно как и на творчество некоторых известных писателей, художников, кинорежиссеров. Чаще всего понятие А. используется не принадлежащими к юнгианской аналитической психологии авторами в более широком (а иногда и расплывчатом) смысле — как совокупность общих черт, сюжетов, образов, характерных для многих религиозных, литературных, культурных традиций. В аналитической психологии этот термин чаще всего употребляется по отношению к определенным психическим структурам, проявляющимся по ходу терапии.

Юнг К.Г. Архетип и символ. М., 1991; Он же. Аналитическая психология: Прошлое и настоящее. М., 1995; Он же. Человек и его символы. СПб., 1996; Архетипы в фольклоре и литературе. Кемерово, 1994; Архетип: Культурологический альманах. Шадринск, 1996.

A.M. Руткевич










АСАНГА (санскр. Asanga) — фактический основатель филос. школы буддийского идеализма йогачары-виджнянавады (учение о сознании как единственной реальности) и один из основных теоретиков махаянистского буддизма в целом, живший по современным датировкам в 4 в. По кит. и тибет. биографическим сведениям, А. родился в брахманском клане Каушиков, в Пурушапуре (Пешавар в Пакистане) и был старшим из трех братьев, младший из которых — известнейший философ Васубандху. Вначале А. принял монашеское посвящение в школе традиционного буддизма махищасака, но затем при неизвестных обстоятельствах был обращен в буддизм махаяны. А. сорок лет подвизался в распространении нового учения и некоторое время работал в знаменитой северо-восточной «буддийской академии» в Наланде. Ему удалось обратить в махаяну и Васубандху, придерживавшегося традиционного учения, после чего тот также стал одним из столпов виджнянавады. Братья активно сотрудничали при дворе в Айодхье, и есть основания предполагать, что А. скончался в ее пригороде на семьдесят пятом году жизни.

Только два из приписываемых А. сочинений никогда не вызывали сомнения с т.зр. его авторства. Первое из них — «Абхидхарма-самуччая» («Выжимки из Абхидхармы»), краткий истолковательный свод основных понятий традиционной буддийской схоластики, к коим были добавлены определения новых категорий махаянистского идеализма, преимущественно виджнянавадинские: «аккумулированное сознание» (алая-виджняна), «таковость» (татхата), три уровня реальности (трисвабхава). Этот текст, как и следующий, демонстрирует весьма основательную филос. выучку А. и опыт в классификации и анализе психологических феноменов, приобретенных им вместе с Васубандху еще в традиционном буддизме абхидхармы.

Основной труд А. — «Махаяна-санграха» («Сумма учения великой колесницы»), десять глав которой были распределены им по трем «разделам»: гл. 1—2 — предметы изучения, гл. 3—8 — само изучение и практика, ведущая к достижению «состояния Будды», гл. 9—10 — результаты изучения и практики. В гл. 1 обстоятельно исследуется основная категория буддийского идеализма «аккумулированное сознание». Это «сознание» хранит «отпечатки» (васана) последствий прошлого опыта индивида как в некоем «складе» в виде «семян» (биджа), которым предстоит прорасти в будущем опыте. Оно является условием функционирования «активного сознания», результирующего из действия пяти чувств и менталитета-манаса, которое, в свою очередь, оставляет «отпечатки», возвращающиеся в «аккумулированное сознание» и там «прорастающие»; т.о., индивид оказывается постоянно изменяющейся, кинетической конфигурацией двух взаи-мообусловливающих «сознаний». Помимо шести указанных видов сознания есть еще самосознание, характеризуемое как «загрязненный менталитет» (клишта-манас), благодаря аберрациям которого алая-виджняна мыслится как реальное Эго и даже «субстанциальное Я», наподобие брахманистского Атмана. По А., алая-виджняна является таким же кинетическим и «бессубстанциальным» феноменом, как и любой поток сознания, с теми лишь отличиями, что ему приписывается аккумулятивная функция и оно непостижимо «обычными людьми» (на деле же это была очевидная попытка введения в буддизм квази-Атмана, призванного объяснить и действие закона кармы, и единство индивидуального сознания). В гл. 2 разрабатывается концепция трех уровней реальности: 1) «воображаемая природа» (парикальпита-свабхава), 2) «зависимая природа» (паратантра-свабхава) и 3) «совершенная природа» (паринишпанна-свабхава). Эта оригинальная онтологическая концепция (впоследствии использованная и значительно модифицированная в адвайта-веданте) также не была открытием А.: в «Ланкаватара-сутре» (3—4 вв.) три уровня реальности можно различить приблизительно как псевдообъекты, псевдосубъекты и Абсолютное сознание. Но особенность трактовки А. состояла в том, что в качестве базового он рассматривал не первый, а второй уровень реальности — образы объектов познания (зависимые от «отпечатков» прежнего опыта, хранящегося в «аккумулированном сознании»), тогда как первому уровню соответствует ложное представление о действительных объектах, налагаемых на их «образ», а третьему — отсутствие этого «наложения». Гл. 3 посвящена стратегии «реализации» учения буддийского идеализма, согласно которому объектов внешнего мира как таковых нет, существуют лишь репрезентации сознания; здесь же рассматриваются шесть ступеней совершенства следующего пути бодхисаттвы (парамиты) — щедрость (дана), нравственное поведение (шила), терпение (кшанти), мужество-усердие (вирья), медитативная практика (дхьяна), мудрость (праджня). Предметы гл. 4—8: десять ступеней бодхисаттвы, нравственное поведение в отдельности, медитативная сосредоточенность (собственно буддийская йога) и «неразличительное знание» (нирвикальпаджняна). Тема гл. 9 — трансформация основы существования (ашраяпа-равритти) и конечная нирвана, «нирвана без опоры» (апратиштхита-нирвана). В гл. 10 рассматриваются три тела Будды по учению махаяны: «тело дхармы» (дхарма-кая), «тело блаженства» (самбхога-кая) и «произведенное тело» (нирмана-кая). Три тела Будды соотносятся с тремя уровнями реальности: дхарма-кая — с «совершенной природой» и трактуется как Абсолют, «начало Будды» во всех живых существах; самбхога-кая — с «зависимой природой», и ему соответствуют те бесчисленные будды, которые обитают в надземных сферах; нирмана-кая — с «воображаемой природой», это будды, действующие в земном мире и наделенные смертным телом, одним из которых был исторический Будда из племени шакьев.

Место А. в истории буддизма определяется его ролью в качестве фактического основателя одной из самых его влиятельных и «рафинированных» систем. Более десятка сочинений приписывается А., одно из которых — «Йогачарабхумишастра» («Трактат об уровнях йогической практики») — значимо для всей «практической философии» махаяны развернутой трактовкой идеала бодхисаттвы, другое — «Махаяна-сутраланкара» («Украшение сутр большой колесницы») — для махаянской «буддологии» — учении о буддах и просветлении (бодхи). «Махаянасанграха» была переведена в 6 в. на кит. язык Парамартхой и стала основополагающим текстом для основанной Куйцзи школы Фасян-цзун (7—9 вв.). Среди последователей А. в Китае можно назвать известного историка и философа Сюань Цзана (7 в.), разработавшего концепцию восьмого вида сознания — того самого, что несет ответственность за отождествление «аккумулированного сознания» с «субстанциональным Эго», не подозревая, что алая-виджняна на деле не отличается от тех «семян» будущего опыта, которые в нем хранятся. Влияние А. было значительно также в Тибете и в Японии.

Tucci G. On Some Aspects of the Doctrines of Maitreya (natha) and Asahga. Calcutta, 1930.

B.K. Шохин











АСКЕТИЗМ (от греч. askesis — упражнение, подвиг, asketes — подвижник) — пренебрежение чувственным, нынешним миром, его умаление или даже отрицание ради духовного, будущего мира. В простых формах А. предполагает ограничение или подавление чувственных желаний, добровольное перенесение боли, страданий и т.п.; в более радикальных случаях он требует отказа от собственности, семьи и т.п. для обеспечения приоритета духовного над материальным, желаемого совершенного мира над реальным миром. Понятый широко, А. имеет онтологические основания, поскольку опирается на реально существующее мировоззренческое представление о структуре мира, его частях и их взаимных связях. Возвеличение идеального мира, входящее в суть А., предполагает предельно широкое утверждение основных ценностей этого мира в реальном мире.

А. представляет собой одну из основных характеристик коллективистических обществ (средневековое общество, коммунистическое общество и т.п.) и коллективистических общностей (армия, церковь, тоталитарная религиозная секта или политическая партия и т.п.) (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество). В коллективистических обществах А. считается одним из важных средств, обеспечивающих переход от существующего социального строя к гораздо более совершенному обществу, своего рода «раю на небесах» или «раю на земле».

В А. можно выделить его материальную и духовную составляющие. Материальный А. обычно предполагает отрицание или хотя бы порицание собственности, отрицание семьи или по меньшей мере резкое умаление ее роли в обществе, подразделение потребностей человека на естественные и искусственные и принижение последних и т.п. Духовный аскетизм может включать отказ от многих духовных и интеллектуальных потребностей или даже превознесение нищеты духа, ограничение участия в духовной или интеллектуальной жизни своего времени, отказ от осуществления своих гражданских и политических прав и т.п. Граница между материальным и духовным А. является относительной.

Платон, создавший первую последовательную и хорошо аргументированную концепцию коллективистического общества (диалоги «Государство», «Законы»), выдвигал умеренность, удовлетворенность своим положением, каким бы оно ни было, в качестве общей добродетели для всех трех классов своего идеального общества. Умеренность, сущность которой в самоограничении, Платон понимал настолько широко, что включал в нее также политическое самоограничение — признание гражданами права государственного органа требовать законопослушания и повиновения управляемых. Самоограничение преследовало цель задержать все перемены и обеспечить простирающуюся неограниченно стабильность общества и тем самым, как думал Платон, справедливость.

Средневековый А. предполагал принесение в жертву земного ради небесного, сдержанность всех проявлений земной жизни, сведение к минимуму всех земных целей и забот, уменьшение роли человеческой плоти в жизни человека, сдержанность при изображении земной жизни, ее богатства и многообразия в искусстве; постоянное выявление и культивирование того, что является свидетельством иной, более возвышенной духовной жизни. Влечения к наслаждению пищей и вином, запахами, звуками, красками и формами («похоти плоти») опасны, говорил Августин, однако не вообще, а лишь когда они становятся самоцелью и превращаются в самостоятельный источник наслаждения. Произведения человеческих рук прекрасны, но только в той мере, в какой в них присутствуют следы идеальной красоты, заключенной в Боге. Искушение суетным знанием даже более опасно, чем плотские вожделения. Страсть к исследованию окружающего мира («похоть очей»), жадное любопытство, рядящееся в одежду познания и науки, не может быть одобрено, если оно не служит религиозным целям и не сочетается с верой в Бога.

Презрение к земному миру, предполагаемое А., не означает тотальной неприязни и тем более ненависти к нему. «Человек может и должен любить свое тело, но не ради него самого, а ради здоровья; но и заботиться о своем здоровье он должен не ради самого здоровья, а ради того, чтобы телесные недуги не мешали ему совершенствовать свою душу и делать добрые дела; и душу свою он должен любить не ради нее самой, а ради блага, в ней заключенного, которое, по Августину, есть Бог» (Г.Г. Майоров).

Средневековый А., требовавший направленности всех помыслов к высшему благу и презрения ко всему, что мешает такой направленности, вовсе не был мрачной, отсекающей все земные радости доктриной, как это иногда представляется (Г. Эйкен, Л. Шестов и др.). Другое дело, что в крайних своих проявлениях, у особенно ревностных своих последователей А. мог доходить до умерщвления плоти и отрицания всякой ценности земной красоты. Но и «нормальный» А., требовавший презрения к земной жизни ради жизни небесной, распространялся не только на искушения плоти или неумеренную любознательность, но и на благие дела. Сдержанность, диктовавшаяся им, касалась всех сторон земной жизни, всех видов человеческой деятельности.

Коммунистический А. основывался на убеждении в приоритете будущего, совершенного общества над существующим обществом, призванным служить лишь ступенькой на пути к коммунизму. А. этого типа требовал, прежде всего, полного отказа от собственности и отведения на второй план роли семьи. «Коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности»; «коммунистов можно упрекнуть разве лишь в том, что они хотят поставить официальную, открытую общность жен на место лицемерно скрываемой» (К. Маркс, Ф. Энгельс). Идейному обоснованию коммунистического А. служило разделение потребностей человека на естественные и искусствен н ые. Предполагалось, что только первые должны удовлетворяться, поскольку вторые навязаны человеку несовершенным обществом и должны быть отброшены. Важным доводом в поддержку А. являлось и различение низшей ступени коммунизма (социализма) и высшей его ступени (полного коммунизма). А.А. Зиновьев называет это разграничение чисто умозрительным и вместе с тем очень удобным для коммунистической идеологии: «Все дефекты реальной жизни в коммунистических странах можно отнести за счет того, что еще не достигли полного коммунизма».

Можно отметить, что рус. революционная интеллигенция втор. пол. 19 в., имевшая очевидный коллективистический уклон, также была проникнута духом А. Это нашло, в частности, отражение в романе Н.Г. Чернышевского «Что делать?» и во многом способствовало успеху романа. «Прежде всего, это книга аскетическая, — говорит Н.А. Бердяев. — Герой романа Рахметов спит на гвоздях, чтобы приготовить себя к перенесению пытки, он готов во всем себе отказать... Мораль «Что делать» очень чистая и отрешенная».

А., пронизывающий жизнь коллективистических обществ, не имеет социальных корней в индивидуалистических обществах. Социолог В. Парето характеризовал проявления А. в капиталистическом обществе как патологическую форму дисциплины желаний, гипертрофию чувства социальности. «У людей наблюдается особый род чувств, не имеющий подобия у животных. Они побуждают индивидов налагать на себя лишения, воздерживаться от удовольствий без какой-либо личной пользы, поступать наперекор инстинкту, подталкивающему живые существа стремиться к приятному и избегать неприятного. Такова сущность феномена, известного под именем А.». Люди вынуждены подавлять многие свои желания, будучи не в состоянии удовлетворить их все. Природа вложила в человека столько желаний, что средства для их удовлетворения всегда недостаточны. Чувства, подчиняющие желания дисциплине, подобные склонности к самоотверженности и самопожертвованию, общественно полезны. Но когда эти чувства получают чрезмерное развитие, они приводят к А. Согласно Парето, последний уже не полезен человеку, а вреден.

Иногда А. понимается как стиль не социальной, а индивидуальной жизни, предполагающий существенное ограничение чувственных желаний ради достижения более высоких, как кажется, духовных ценностей. А. в этом смысле был присущ практике некоторых философских школ (напр., киников) и особенно различных религиозных течений (отшельничество, монашество и т.п.). Освобождение от чувственных потребностей может быть средством для достижения сосредоточенности духа, подготовки к экстатическим состояниям, обретения «сверхъестественных» способностей.

В условиях социального неравенства мотивом А. может являться нежелание пользоваться кажущимися неоправданными привилегиями (нищенствующие религиозные ордена, толстовство и др.).

Эйкен Г. История и система средневекового мировоззрения. СПб., 1907; Маркс К., Энгельс Ф. Соч. М., 1959. Т. 4; Майоров Г.Г. Этика в средние века. М., 1986; Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX в. и начала XX в. // Вопросы философии. 1990. № 1; Шестов Л. Апофеоз беспочвенности: Опыт антидогматического мышления. М., 1991; Августин Аврелий. Исповедь. М., 1992; Арон Р. Этапы развития социологической мысли. М., 1993; Зиновьев А.А. Коммунизм как реальность. Кризис коммунизма. М., 1994; Никитина И.П. Аскетизм как способ жизнедеятельности // Философская антропология: современное состояние и перспективы. М., 1995; Бабушкин В.У. Философия духа. М., 1996; Ивин А.А. Введение в философию истории. М., 1997.

Я.П. Никитина









АСМУС Валентин Фердинандович (1894—1975) — рус. философ с весьма многогранными интересами. Род. в Киеве в семье служащего. Окончил историко-филологический факультет Киевского ун-та по отделению философии и рус. словесности. В течение нескольких лет занимался педагогической и научно-исследовательской деятельностью в Киеве. С 1927 — в Москве в Ин-те красной профессуры, в Академии коммунистического воспитания им. Н.К. Крупской, в МГУ (с довоенных пор и до смерти), в Ин-те философии АН СССР.

Лекции А. отличали безукоризненное литературное мастерство, точность и нестандартность образов. Прежде всего это были лекции по истории философии, практически по всем ее разделам — антич., средневековой, новой европейской, классическому нем. идеализму 18—19 вв. и по последующим направлениям «буржуазной» философии. Но к чтению историко-философских курсов А., беспартийный представитель «старой школы» (объявленный в газете Ин-та философии в 1938 «тенью Бухарина»), допускался не всегда (особенно в предвоенные террористические годы и после филос. дискуссии 1947). Но параллельно истории философии А. интенсивно занимался логикой и методологией научного познания, историей и теорией эстетики, дисциплинами, в которых партийный контроль был менее бдителен. Через аудиторию А. (включая и общество «Знание») прошли сотни и тысячи слушателей, с благодарностью вспоминавшие его лекции. В сравнительно немногочисленных семинарах (обычно аспирантского уровня) А. раскрывался как внимательный, весьмадоброжелательный и высокоинтеллигентный руководитель и человек.

Научно-исследовательская деятельность А. была весьма многосторонней, можно сказать — энциклопедичной. Еще в студенческие годы он был увенчан премией по конкурсу о возможном влиянии Спинозы на мировоззрение Л. Толстого (ответ А. был чисто отрицательным). В дальнейших своих работах, в особенности по истории философии и теории культуры, А. последовательно проводил идею преемственности между марксизмом и «наилучшими» достижениями предшествующей философии и культуры, что давало ему (и некоторым другим) возможность более широко и досконально анализировать предшествующие филос. учения и явления культуры. Однако по мере окостенения марксистско-ленинской идеологии резко возрастало официальное подчеркивание исключительности марксизма, «ленинского этапа» в философии и соответственно принижение предшествующей филос. мысли. Особенно ярко эта установка официальной идеологии проявилась в осуждении Центральным комитетом ВКП(б) третьего тома «Истории философии» (1944) и в выступлении А.А. Жданова на филос. дискуссии 1947, в результате которой преподавание и исследования по истории «западной» философии были сведены до минимума. В эти годы А. целиком ушел в преподавание логики и написание трудов по ней. Не прекращал он и занятий эстетикой (и литературоведением).

Диалектический материализм и логика. Киев, 1924; Диалектика Канта. М., 1929; Очерки истории диалектики в Новой философии. М.; Л., 1930; Маркс и буржуазный историзм. М.; Л., 1933; Борьба философских течений в Московском университете в 70-х годах ХIХ века. М., 1946; Логика. М., 1947; Учение логики о доказательстве и опровержении. М., 1954; Декарт. М., 1956; Немецкая эстетика XVIII в. М., 1963; Проблемы интуиции в философии и математике, М., 1965; Избр. философские труды. М., 1969—1971. Т. I—II; Платон. М., 1975; Античная философия. М., 1976, 1998; Философские этюды. М., 1984 (Платон: эйдология, эстетика, учение об искусстве. Жан Жак Руссо. Шиллер об отчуждении в культуре XVIII в. Учение Гегеля о правах и пределах формального мышления. Огюст Конт. Бергсон и его критика интеллекта. Алогизм Уильяма Джемса); B.C. Соловьев. М., 1994.










АССЕРТОРИЧЕСКИЙ (от лат. assertorius — утвердительный) — имеющий место, фактический в противопоставлении необходимо существующему (аподиктическому). А. суждение — суждение, лишь подтверждающее какой-то факт, без всякой модальной его квалификации (напр., «Солнце является звездой», «Человек смертен» и т.п.).





АС-СУХРАВАРДИ — см.: Сухраварди.






АСТРОЛОГИЯ (от греч. astrum — звезда, logos — слово, понятие, учение) — учение, согласно которому события земной жизни можно предсказать по расположению небесных светил. Обычно астролог для предсказания судьбы человека составляет по особым правилам гороскоп — условный чертеж расположения светил в момент рождения данного человека. А. как толкование расположения звезд было широко распространена на Др. Востоке, откуда она пришла в Др. Грецию и затем в Рим, где означала то же самое, что и астрономия. Позднее А. начала рассматриваться как средство для определения судьбы человека по положению и движению звезд. Основополагающий учебник по А. написал знаменитый астроном Птолемей, считавший, однако, что расположение звезд — только половина дела, а остальное зависит от самого человека. Составлял гороскопы для своих современников и др., не менее знаменитый астроном И. Кеплер.

Критика А. началась еще в античности; в Новое время даже отдаленное сходство какой-то научной концепции с А. истолковывалось учеными как свидетельство ущербности данной концепции. «Со стороны аристотелианцев и других рационалистов вплоть до Ньютона, — пишет об А. К. Поппер, — она подвергалась нападкам по ошибочным основаниям — за ее ныне признанное утверждение о том, что планеты оказывают «влияние» на земные («подлунные») события. Фактически ньютоновская теория гравитации, и в частности лунная теория приливов, исторически была детищем астрологических идей. По-видимому, Ньютон очень не хотел принимать теорию, восходящую к тому же источнику, что и теории, объясняющие, например, возникновение эпидемий гриппа «влиянием» звезд. И Галилей, несомненно, по тем же основаниям отвергал лунную теорию приливов, и его опасения по поводу результатов Кеплера легко объясняются его опасениями в отношении астрологии».

А. является типичной псевдонаукой, и тем не менее она существует и в наши дни. Отчасти это объясняется извечным желанием человека узнать свое будущее, иметь представление о своей судьбе, о том, «что говорят звезды». Кроме того, человек, вооружившийся своим гороскопом, имеет, как ему кажется, хороший аргумент в поддержку убеждения, что он не несет полной ответственности за свои дела и поступки. Долгожительство А. во многом объясняется также тем, что она пользуется псевдоэмпирическим методом, т.е. методом, который хотя и апеллирует активно к наблюдению (гороскопы, биографии и др.), тем не менее не соответствует научным стандартам. Кроме того, А. как целостная теория вообще не допускает фальсификации, опровержения эмпирическими данными. Астрологи обращают внимание только на то, что ими считается подтверждающими свидетельствами, и пренебрегают неблагоприятными для них примерами. Свои предсказания они формулируют в достаточно неопределенной форме, что позволяет объяснить все, что могло бы оказаться опровержением астрологической теории, если бы она и вытекающие из нее пророчества были более точными.

Поппер К. Логика и рост научного знания. Избр. работы. М., 1983; Фейерабенд П. Избр. труды по методологии науки. М., 1986; Никифоров Л.П. Философия науки: история и методология. М., 1998.









АТАРАКСИЯ (от греч. ataraxia — отсутствие волнений, невозмутимость) — в философии Эпикура и его школы — состояние душевного покоя, невозмутимости, к которому должен стремиться человек, в особенности мудрец. А. является предварительным условием достижения счастья и заключается в избавлении от страха перед богами, смертью и загробным миром, от чувства беспокойства перед непонятным в природе; она предполагает ограничение потребностей, умеренность в наслаждениях, отход об общественных и государственных дел.










АТЕИЗМ (греч. atheos — отрицание бога: а — отрицательная приставка, theos — бог) — безбожие, мировоззрение, отвергающее религию, т.е. веру в существование сверхъестественного мира (богов, духов, бессмертия души и т.д.). Поскольку существует множество различных религиозных доктрин (язычество, христианство, индуизм и т.п.), то и отрицание их принимает неодинаковые формы. Так, в европейской культуре под А. обычно понимается отрицание существования личного Бога, теизма, т.е. иудаизма, христианства и ислама, в свою очередь выступающих в различных вариантах: монотеизм, пантеизм, деизм, суфизм и др. В разнообразных историко-культурных контекстах под А. может подразумеваться религиозное свободомыслие, порывающее с представлениями о Боге, предписываемыми господствующей церковью, религиозный агностицизм: сомнение в возможности познания Бога — даже если признается его существование, наконец, А. в собственном смысле слова — категорическое отрицание его бытия. Поскольку исторические религии обычно представлены особыми социальными ин-тами, связанными с властными структурами, то критическое отношение к ним во многом определялось социально-политическими мотивами.

В эпоху античности А. понимался в отрицательно-этическом смысле и проявлялся преимущественно в форме непризнания общепризнанных государственных богов, а не богов вообще. Так, Ксенофан высмеивал антропоморфные представления о божествах; Сократ был осужден на смерть за поклонение «новым», а не официальным божествам. «Безбожниками» именовали и философов, стремившихся отыскать некую материальную первооснову существующего (ионийские натурфилософы, атомисты, Гераклит, Эмпедокл, Анаксагор, Левкипп, Демокрит, позже Эпикур, Лукреций Кар и др.). Римские власти обличали как «нечестивых безбожников» первых христиан, отвергавших узаконенный пантеон языческих богов в пользу единого всемогущего Бога, вочеловечившегося в Иисусе из Назарета.

В Средние века критика господствовавшего католицизма обычно выражалась в форме различных проявлений диссидентства, вольнодумия, отрицания тех или иных церковных догматов и образующихся на этой основе «еретических» и сектантских сообществ, главным мотивом которых был антиклерикализм. В свою очередь католическая церковь жестоко преследовала любые отступления от ортодоксального учения как инспирированные сатаной, создав инквизицию — мощную организацию для борьбы «за чистоту веры».

Формирование капитализма, духа буржуазного индивидуализма, предпринимательства и свободы дало мощный толчок развитию инакомыслия и собственно А., знаменовавшего процесс секуляризации общества. Уже на пороге 18 в. Я. Бейль заявил о возможности нравственного общества, состоящего целиком из атеистов. Главную роль в разрушении духовной диктатуры церкви сыграли бурное развитие естествознания, демонстрировавшее способность науки объяснять законы природы без и вопреки религиозной картине мира (Коперник, Бруно, Лайель, Дарвин и др.), а также философы, отстаивавшие право самостоятельно судить о теологических предметах и подвергшие критике церковные догмы (Р. Декарт, Б. Спиноза, Д. Юм, И. Кант, Г.В.Ф. Гегель, Л. Фейербах). С воинствующей (хотя и односторонней: в рамках теории «обмана») критикой религии и церкви выступали фр. материалисты 18 в. (Ж. Ламетри, П. Гольбах, К.А. Гельвеций, Д. Дидро, разоблачавшие роль церкви как защитницы социального гнета. Значительным шагом в развитии А. стало учение марксизма. Преодолевая «антропологизм» Л. Фейербаха, К. Маркс и Ф. Энгельс рассматривали религию как исторически закономерную форму культуры (а не результат «обмана» или просто невежества) и особое внимание обратили на выявление ее роли как орудия духовного угнетения эксплуатируемых классов и социальных групп.

Богатую предысторию А. имеет в России. Рус. фольклор изобилует антиклерикальными песнями, сказками и пословицами, высмеивающими духовенство и культ. Уже в 14 в. возникают массовые «еретические» движения (стригольники, жидовствующие и т.п.), антиклерикальные идеи которых наследуются и радикализируются в 17 в. сектантами (христоверы, духоборы, молокане и др.). Одновременно активно проявляют себя известные просветители (В.Н. Татищев, Д.К. Кантемир, М.В. Ломоносов, С.Е. Десницкий). С критикой церкви резко выступали А.Н. Радищев и его последователи из числа декабристов. Богоборческие мотивы четко звучат в произведениях А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, А.И. Полежаева, М.В. Петрашевского, достигая своей кульминации в философских работах В.Г. Белинского, А.И. Герцена, Н.Г. Чернышевского, Н.А. Добролюбова, Д.И. Писарева, вплотную приблизившихся к бескомпромиссному А.

19 в. отмечен повышенным интересом ученых к исследованию религии в широком спектре проблем: ее ранних форм (Э. Тэйлор, Д. Фрэзер), природы религии как социального явления (О. Конт, Г. Спенсер); широкое распространение получает А., основывающийся на теории эволюции. Он выступает в разных формах: вульгарного материализма (Бюхнер, Фохт), агностицизма (Гексли), «монизма» (Геккель). В результате к кон. 19 в. доминирующим стало представление о скором наступлении «иррелигиозного будущего».

Уродливое развитие А. получил в советской России. Абсолютизируя отдельные высказывания Маркса, Ленин провозглашает борьбу с религией «азбукой марксизма» и стратегической линией большевизма. После Октябрьской революции 1917 безбожие становится неотъемлемым компонентом государственной идеологии; создается разветвленная репрессивная система, жертвами которой стали многие тысячи священнослужителей и активных верующих всех конфессий. Тем самым официальный (т.е. научный) А. порывает с традициями свободомыслия. Такое положение сохранялось до сер. 1980-х гг.

Глубокие социальные катаклизмы 20 в. (прежде всего истребительные мировые войны и преступления тоталитаризма) вызвали оживление различных антисциентистских и религиозно-мистических концепций, и прежняя жесткая антитеза «религия — А.» принимает новые формы. С одной стороны, сохраняется влияние рационалистов, уверенных в способности человеческого разума обеспечить социальный прогресс, преодолевая пагубное влияние религии и церкви (напр., Б. Рассел в философии, С. Моэм, М. дю Гар — в литературе); получает распространение т.н. атеистический экзистенциализм, призывающий мужественно противостоять миру абсурда для обретения главного — свободы, несовместимой с существованием Бога (Ж.П. Сартр, А. Камю), добиться осуществления человеком самого себя, преодоления своей «бездомности и заброшенности» (М. Хайдеггер). С другой — возрождаются многообразные (в т.ч. и «нетрадиционные») религиозно-мистические, фундаменталистские и неоязыческие концепции, реанимируются антинаучные фантастические представления и предрассудки. Сегодня большинство специалистов склоняются к мнению, что компетенция религии должна быть ограничена рамками внутреннего мира человека, а наука лишена ее абсолютистских (сциентистских) мировоззренческих претензий, так что правомерно говорить о «дополнительности» религиозной веры и научного знания, лишь в совокупности удовлетворяющих мировоззренческие потребности миллионов людей на данной стадии развития общества.

Ле-Лантек Ф. Атеизм. М., 1930; История атеизма. Изд. 3-е Рязань, 1930; Маркс К., Энгельс Ф. Об атеизме, религии и церкви. М., 1986; Гараджа В.И. Религиоведение. М., 1995; Яблоков И.Н. Религиоведение. М., 1998; Smith G. Atheism. The Case Against God. Buffalo; New York, 1979.

Л.Н. Митрохин








АТМАН (санскр. atman — сам себя; тело; сущность, душа, дух, мировой дух) — кардинальное понятие инд. мысли, означающее безначальное и непреходящее, «субстанциональное» духовное начало индивида, онтологически внеположенное его телу и всей психоментальной структуре. Первые свидетельства об А. как о духовно-сущностном начале человека содержатся в Атхарваведе (Х.2.32) и в др. гимне того же собрания, где достигший совершенства в воздержании знает того А., который мудр, непреходящ и «вечно юн» (Х.2.43— 44). Инд. мысль рано начинает осваивать идею единства сущности микро- и макрокосма: в «Шатапатха-брахмане» прямо утверждается, что А. есть правитель и царь всех существ (XIV.5.5.15). В том же тексте цитируется и вдохновенное наставление мудреца Шандильи, согласно которому весь этот мир умещается в А. во «внутреннем сердце», что меньше рисового, горчичного или просяного зернышка или даже сердцевины рисового зернышка и одновременно больший, чем Земля, атмосфера, небо и все миры, и это вседействующее, всежелающее, всеобоняющее, всеощущающее, всеохватывающее, «молчаливое» и ничем не обусловленное начало есть «мой А.», сокровенный, и он же — Брахман, в которого знающий «войдет» после смерти (Х.6.3). Начиная с Брахман, Араньяк и Упани-шад (см.: Веды) А. отождествляется с абсолютным началом бытия всего мироздания — Брахманом. Учение об А. — демаркационная линия между начальной брахманистской философией (сер. I тыс. до н.э.), а затем ее классическими школами (в санкхье его «замещает» пуруша — «человек»), с одной стороны, и отрицавшими его (по разным основаниям) материалистами и буддистами — с другой (последние время от времени вводили «псевдо-А.» в виде пудгалы — «персоны», алаявиджняны — «аккумулированного сознания», и т.д.). Однако и брахманистские трактовки А. содержали значительные расхождения в связи с его нумерическими характеристиками и существенными атрибутами.










АТРИБУТ (от лат. attribuo — придаю, наделяю) — необходимое, существенное свойство объекта. Напр., А. материальных вещей — протяженность, вес, цвет и т.п. Уже Аристотель отличал постоянные А. от акциденций — случайных, преходящих состояний. В дальнейшем под А. понималось: то, что необходимым образом присуще духовной или материальной субстанции; то, что выражает природу вещи; то, без чего данную вещь нельзя помыслить. А. подразумевает необходимое отношение к некоторой субстанции, но он сам не может быть субстанцией или существовать без нее. Р. Декарт считал протяженность и мышление двумя исходными и основными А. реальности. Обычно термин «А.» использовался в фил ос. системах, предполагавших материальную или духовную субстанцию. После Д. Юма и И. Канта понятие субстанции существенным образом изменилось и под А. стали иметь в виду необходимое, неотъемлемое свойство любого объекта.

Понятие А. достаточно широко используется и в современной философии — обычно для обозначения необходимо присущих свойств. Выделяются, напр., пять А. реальности: энергия (источник движения), пространство (протяженность), время (изменение), сознание (активное отображение) и форма (организация, структура).

В логике А. называется то, что утверждается или отрицается относительно предмета, о котором идет речь в высказывании; А. может быть существенным или несущественным, необходимым или случайным.









АХИНСА (санскр. ahinsa, букв. — непричинение вреда живому) — воздержание от нанесения вреда живому. Данный этический принцип, специфичный для индийской философии и религии, опирается на идею родственности всего живого, неотделимости человека от природы. А. — доминирующее нравственное правило в индуизме, особое значение оно имеет также в буддизме и джайнизме. Правило является, однако, не столько императивом, требующим определенных действий, сколько призывом к чувству жалости ко всему живому.







АШАРИТЫ — представители одного из основных направлений мусульманской «спекулятивной теологии» (калам), последователи учения аль-Ашари (ум. 935), в более взвешенной форме продолжавшие рационализм мутазилитов. Ашаризм, ставший основной школой калама после 10 в., представлял решение «теологических» вопросов как «золотую середину» между позицией мутазилитов и доктриной традиционалистов (са-лафитов), сторонников свободы воли и сторонников предопределения, номинализма и реализма в осмыслении божественных атрибутов, направленных на смягчение последствия деятельности «абсолютного разума» мутазилитов. Видными представителями аша-ризма были аль-Бакиллани (ум. в 1013), аль-Багдади (ум. в 1037), аль-Джувейни (ум. в 1085), аш-Шахраста-ни (ум. в 1153). Ашаризм можно охарактеризовать как реакцию против мутазилизма, но с одной немаловажной оговоркой. Ашаризм был солидарен с ханбалита-ми (догматиками-традиционалистами) в критике мутазилизма, но в свою очередь А. были подвергнуты гонениям со стороны ханбалитов, выступавших против всякой аллегорической интерпретации «Священных текстов». Первоначально такая реакция была вызвана преследованиями, которым подверглись противники мутазилизма в период правления халифа аль-Мамуна (813—833) и его непосредственных преемников. Аль-Мамун, один из культурнейших людей своего времени, ревностно преследовал противников мутазилизма. Он не только был нетерпим по отношению к тем, кто придерживался иных взглядов, но принимал энергичные меры для их подавления. Однако эти меры не привели к желаемым результатам. В качестве примера можно привести тот факт, что некоторые сторонники мутазилизма сами отказывались от своих взглядов. Так, аль-Ашари, ученик последнего великого мутазилита аль-Джуббаи (849—919), отверг в свои сорок лет мутазилизм и объявил себя защитником «истинной религии». Аль-Ашари одним из первых попытался найти «золотую середину» между фатализмом и учением о свободе воли. Он пытался установить и утвердить всемогущество Бога, в отличие от мутазилитов, которые во главу угла ставили божественную справедливость. Для этого он вводит концепцию «касб» — «присвоения». «...Истинное значение «присвоения» заключается в том, что вещь происходит от ее присвоителя благодаря сотворенной силе». Это утверждение он поясняет следующим образом: «Бог ввел такой обычай (синнат), что после сотворенной способности (имеется в виду человеческая способность) или вместе с ней он творит совершаемое действие; если человек захочет этого и берется за это действие, то такое действие называется касб. Так что оно сотворено Богом и присвоено определенным человеком». Но, утверждая, с одной стороны, что «касб» является силой, действием, а с др. — подчеркивая, что эта сила сотворена Богом, аль-Ашари практически становится сторонником учения о предопределении. Бог — не только творец человеческих действий, но и реальный деятель как принудительных (имеются в виду природные действия), так и присваиваемых действий. «Человек присваивает действия благодаря сотворенной силе». Т.о., аль-Ашари отрицает за человеком способность быть творцом своих поступков и действий. Ученик аль-Ашари аль-Бакиллани значительно отличается от своего учителя, когда объясняет термин «присвоение». Он вводит отсутствующее у аль-Ашари понятие выбора и намерения в «присвоении». Человек является ответственным за свои поступки, считает аль-Бакиллани, только тогда, когда он намеревается и сознательно выбирает что-то (это в принципе мутазилитская идея). Но в утверждении того, что человек может действовать или присваивать только тогда, когда Бог сотворит в нем силу для определенного действия, он следует за аль-Ашари. Суть т.зр. аль-Бакиллани хорошо подметил аш-Шахрастани: «Он отличается от своего учителя тем, что сотворенная способность (человеческая) оказывает какое-то влияние на осуществление действия, и особенно на характер действия. Так, например, если движение сотворено Богом, то характер движения, как хождения, вставания и сидения, совершается сотворенной способностью». Аль-Джувейни не согласился с трактовкой аль-Бакиллани. Он считал, что действие в своем существовании опирается на человеческую способность и эта способность, в свою очередь, опирается в своем существовании на др. причину, так что отношение способности к этой причине аналогично отношению действия к способности. И, т.о., каждая причина имеет свою причину, пока мы не дойдем до причины причин, до Творца всех причин, не нуждающегося в причине. Как мы видим, аль-Джувейни достаточно далеко зашел в трактовке данной проблемы. Даже аш-Шахрастани был вынужден отметить, что «все это не из учения мусульман». А ведь аль-Джувейни считался последователем аль-Ашари. Большинство А. считали, что всякое человеческое действие творится Богом и только присваивается человеком, т.е. человеческое действие самоценно лишь в том смысле, что сам человек — место совпадения действия и способности, сотворенных Богом. Еще дальше А. заходили в толковании «начала» Священного Писания. Они полагали, что Коран извечен в отношении «смысла», но не словесного выражения. Более того, по мнению некоторых А., во втором отношении Коран не только порожден во времени, но и не обязательно является божественным. Бог передал архангелу Джебраилу только смысл Откровения, который тот и сообщил Мухаммеду, откуда следует, что словесное оформление Корана может принадлежать самому Пророку. В религиозных дискуссиях вырабатывался не только характерный как для ашаризма, так и для калама в целом особый круг теологических проблем, но и специфический для них метод их решения, исключающий ссылки на к.-л. авторитеты, помимо разума, в т.ч. на Коран и сунну. А. провозглашали безусловный приоритет разума над верой, объявляли сомнение методологическим принципом познания. Они считали необходимым для каждого мусульманина пройти этап, когда все религиозные представления он подвергает сомнению собственным разумом. Проблематика ашаризма, как и калама в целом, не сводилась к теологическим вопросам. Показательно, что в классических сочинениях по каламу теологическая проблематика занимает менее одной четверти их объема, остальное же место отводится натурфилософии, онтологии и гносеологии. В каламе разрабатывались оригинальные атомистические концепции, в которых финитистский подход к структуре тел распространялся и на движение, пространство и время. Основные черты ашаризма и в целом калама — рационализм, антиавторитаризм, преимущественное внимание к собственно филос. проблематике — объясняют тот факт, что деятельность А. воспринималась достаточно настороженно, а порой и резко враждебно большинством мусульманских традиционалистов (салафитов). Начиная с деятельности аш-Шахрастани и ар-Рази происходит сближение ислама и восточного перипатетизма, завершившееся в конечном счете их слиянием.

Саллум Т.Н. Руайаджадида или илм ал-калам ал-ислами. Адаб ва-накд. Каир, 1984; Сагадеев А.В. Калам // Классический ислам: традиционные науки и философия. М., 1988; А1-Juwayni Al-Irchad. Cairo, 1950; McCarthy R.J. The Theology of al-Ashary. Beyrouth, 1953; Wolfson. The Philosophy of the Kalam. Cambridge, 1976; Al-Ashari. Maqalat al-islamiyyn. Wiesbaden, 1980; Ibragim Т., Sagadeev A. The Classical Islamic Philosophy. Moskow., 1990.

H.C. Кирабаев













БААДЕР Франц Ксавьер фон (1765—1841) — нем. католический философ, теософ и богослов. Один из крупнейших деятелей нем. романтического движения. Изучал медицину в Ингольштадте и Вене (1781 — 1784), минералогию и химию в Горной академии Фрайбурга (1788—1792). Был в Англии и Шотландии (1792— 1796). В сер. 1790-х гг. вместе с Ф.Г. Якоби вел полемику с идеалистической философией И.Г. Фихте и раннего Ф.В.Й. Шеллинга. После назначения в 1799 горным советником в Мюнхен стал организатором мюнхенского кружка романтиков, куда вошли Й. Гёррес, Г.Г. Шуберт, Й. Риттер и др. С 1806 сблизился с Шеллингом, на которого оказал существенное влияние. В 1810— 1820-е гг. активно участвовал в религиозно-политической жизни Европы: был одним из идейных вдохновителей Священного Союза, автором проекта создания экуменической христианской академии в Санкт-Петербурге (совместно с А. Голицыным и А. Стурдзой) и т.д. С 1826 в качестве проф. философии и спекулятивной теологии Мюнхенского ун-та прочел множество лекционных курсов по философии религии, психологии, антропологии; издавал совместно с Гёрресом жур. «Эос», ориентированный на идеалы Реставрации.

Круг идейных интересов Б. чрезвычайно широк; в его сочинениях воплотились синтетические устремления позднеромантической мысли. Основная интенция творчества Б. в целом — поиск путей синтеза естественно-научного, филос. и религиозного мировоззрений на основе теистического и персоналистического толкования действительности; категориальные средства для него Б. активно черпал из неоплатонической традиции, томизма, средневековой и новоевропейской мистики (И. Экхарт, И. Таулер, Г. Сузо, Я. Бёме), теософии 18 в. (Этингер, Э. Сведенборг, Л.К. де Сен-Мартен). Обширное наследие Б., разнообразное по тематике, не содержит законченной филос. системы, но группируется в ряд проблемных комплексов и образует сложный контрапункт нескольких сквозных мотивов, проходящих через все его сочинения.

Средоточием мировоззрений Б. является христианская антропология; метафизическое и натурфилософское содержание его сочинений опирается на выдвижение структуры человеческого акта сознательного самоопределения в познании и действии в качестве базовой модели истолкования бытия вообще. В толковании самосознания Б. размежевывается с картезианской традицией, подчеркивающей его автономность, и указывает на изначально диалогическую, трансцендирующую природу сознания (декартовскому Cogito ergo sum противопоставляется Cogitor ergo cogitans sum). Т.о., всякое познаваемое бытие есть общение и сообщение. Бог как абсолютный дух есть совершенное общение (так Б. дает филос. обработку тринитарного догмата); абсолютная свобода Бога как личности проявляется в творении, которое являет возможность столь же органического общения индивидов в сотворенном. Отношение Бога и мира есть отношение единоразличия (Б. часто прибегает к эротическим метафорам). В природе органическое общение воплощено в динамическом взаимодействии сил; в истории оно осуществляется через гос-во и церковь как формы этически осмысленной коммуникации. Нарушение органической связи одного индивидуального сознания с другим, выпадание его из интерсубъективного целого ведет к эрозии бытийной основы личности (с этической т.зр., это и есть зло). Сохранение этой связи возможно лишь благодаря христианской религии, которую Б., подобно Ламенне и де Местру, считает реально действующей силой истории.

В Европе Б. не имел учеников и последователей (косвенное влияние его идей можно видеть у С. Кьеркегора); интерес к его творчеству после Первой мировой войны проявили не столько философы, сколько теологи и историки культуры. В России творчество Б. оказало прямое влияние на славянофилов и B.C. Соловьева; близость к Б. декларировал Н.А. Бердяев.

Samtlicht Werke. Leipzig, 1851-1860. Bd 1-16.

Baumgardt D. F. v. Baader und die philosophische Romantik. Halle, 1927; Hemmerie K. F. v. Baadersphilosophische Gedanke der SchOpfung. Milnchen, 1963; SchumacherF. Der Begrifi der Zeit bei F v. Baader. Munchen, 1983; Bd 1-16.









БАДЕНСКАЯ ШКОЛА — направление в неокантианстве (кон. 19 — нач. 20 в.); основной заслугой которого является введение понятия ценности в философию. Философия Нового времени предполагала, что ценностей нет и не может быть в естественных науках, дающих чистое описание природы; наличие ценностей в социальных и гуманитарных науках считалось их недостатком. Общее понятие ценности в качестве параллели тому, что есть, было введено только в 1860-е гг. Г. Лотце и Г. Когеном. Основатели Б.ш. В. Виндельбанд и Г. Риккерт настаивали на истолковании сущего по преимуществу в свете ценностей, что привело к становлению самостоятельной философии ценностей. Следуя этой идее, Ф. Ницше представил всю историю западноевропейской философии как полагание ценностей, источник которых он видел в «перспективности сущего». Виндельбанд, а вслед за ним Риккерт предложили сохраняющее свое значение и теперь деление всех наук на науки о природе (естествознание) и науки о культуре (исторические науки). Последние определялись опять-таки через понятие ценности. Естественные науки используют обобщающий номотетический метод, дающий научные законы; исторические науки применяют индивидуализирующий идиографический метод, дающий описания индивидуальных исторических явлений. Идея, что в человеческой истории нет законов, предопределяющих ее ход, оказала существенное влияние на философию истории, и в частности на истолкование проблемы смысла истории (К. Поппер, К. Ясперс и др.).








БАКУНИН Михаил Александрович (1814—1876) — рус. революционер, публицист, идеолог анархизма. Дворянин по происхождению. Учился в Петербургском артиллерийском училище (с 1826 по 1832), служил в армии. В 1834 Б. вышел в отставку и поселился в Москве, где близко познакомился с В.Г. Белинским и Н.В. Станкевичем и стал активным членом их кружка. В этот период Б. изучал философию Ф.В.Й. Шеллинга, И. Канта, И.Г. Фихте и Г.В.Ф. Гегеля, отдавая предпочтение последней (наиболее значимые работы этого периода — «Гимназические речи Гегеля. Предисловие переводчика» (1838) и «О философии» (1840). 1840-е гг. во многом стали переломными для Б.: в июне 1840 он едет продолжать образование в Берлинском ун-те, где знакомится с одним из лидеров левых гегельянцев А. Руге, и — позже — принимает активное участие в европейском революционном движении и в революции 1848— 1849 (среди его близких знакомых — К. Маркс, П.Ж. Прудон и др.). Один из непосредственных руководителей вооруженного восстания в Дрездене; после провала восстания в мае 1849 был арестован, дважды приговаривался к смертной казни саксонским и австрийским судами, и после нескольких месяцев заключения в тюрьмах Чехии, Австрии и Саксонии в 1851 выдан царскому правительству. Именно в эти годы окончательно сформировались основные темы творчества Б.: тема свободы и связанная с ней тема необходимости революции как преимущественно деструктивного акта, эту свободу обеспечивающего («необходимо разрушить этот старый мир... Необходимо смести все с лица земли, дабы очистить место для нового мира», — писал Б. в «Воззвании русского патриота к славянским народам» (1848), и тема социально-экономической и общественно-политической моделей, эту свободу обеспечивающих (соответственно — общины как демократического ин-та, чьими основными характеристиками являются общинное владение землей, мирское самоуправление и вера крестьян в их собственность на землю; и федерации, в рамках которой национальные гос-ва отказываются от верховной власти, передавая ее в руки особого органа — совета, а внутреннее устройство народов основывается на «равенстве всех, свободе всех и братской любви»). Проведя сначала в заключении, а затем — в ссылке в Сибири в общей сложности около 10 лет, в 1861 Б. бежал из ссылки за границу и активно включился в революционное движение. Эволюция взглядов Б. 1860—1870-х гг. во многом вызвана трансформациями культурной и политической жизни Европы, и прежде всего — созданием I Интернационала, активное участие в деятельности которого Б. принял в 1864 (наиболее важные в филос. смысле работы данного периода — «Федерализм, социализм и антитеологизм» (1867) и «Философские рассуждения о божественном признаке, о действительном мире и о человеке» (1870—1871). Именно к этому этапу жизни Б. относится окончательная формулировка его анархистской доктрины, «заявленной» еще в 1840-е гг. Фундаментальной категорией этой доктрины является категория свободы, которая «есть господство над внешними вещами, возникшее в результате познания законов природы... это наука, работа, политическое возмущение» и «организация, одновременно разумная и свободная, социального общества». Власть гос-ва и церкви (или, в ее «ослабленном» варианте, метафизики) является для Б. насилием над свободой. Вместе с тем свобода, по Б., есть прежде всего свобода индивида в обществе, отсюда необходимость признания в качестве незыблемого авторитета «коллективного и общественного духа общества», что сделало концепцию Б. чрезвычайно привлекательной для различного рода подпольных революционных организаций, построенных на достаточно жесткой дисциплине, которая была продиктована именно «авторитетом духа социального переустройства». За пропаганду анархизма в 1872 Б. был исключен из Интернационала, однако влияние его идей на европейское и рус. революционное движение (в частности, на деятельность П.А. Кропоткина, П.Л. Лаврова, П.Н. Ткачева и многих др.) трудно переоценить.

Избр. соч.: В 5 т. Пг; М., 1919—1920; Собр. соч. и писем: В 4 т. М., 1934—1935; Избр. филос. соч. и письма. М., 1987; Archives Bakounine. Leiden, 1961-1981. Vol. I—VII.

Корнилов А.А. Молодые годы Михаила Бакунина. М., 1915; Полонский В. Михаил Александрович Бакунин: Жизнь, деятельность, мышление. М.; Л., 1922. Т. 1; Корнилов А.А. Годы странствий Михаила Бакунина. Л.; М., 1925; Стеклов Ю. Михаил Александрович Бакунин: Его жизнь и деятельность. М.; Л., 1926—1927. Т. 1—4; Пирумова Н.М. Социальная доктрина М.А. Бакунина. М., 1990.

А. И. Резниченко









БАРТ (Barth) Карл (1886—1968) — швейц. протестантский теолог, оказавший влияние на все христианское богословие 20 в., основоположник «теологии кризиса». Изучал теологию в ун-тах Берна, Берлина, Тюбингена и Марбурга. В 1909—1910 — викарий в Женеве, в 1911—1921 — пастор в Зафенвиле (Швейцария). Кн. Б. «Послание к римлянам» (1919) принесла ему известность и место проф. теологии в ун-те Геттингена (1921). Вместе с Ф. Гогартеном, Э. Турнайзеном и Г. Мерцем основал жур. диалектической теологии «Между времен». Проф. догматики в Мюнстере (1925) и Бонне (1930). Отказавшись от сотрудничества с нацистами, в 1935 вернулся в ун-т Базеля. Один из основателей Исповедующей Церкви (Барменское теологическое просвещение, 1934). Согласно раннему Б., Бог есть лишенный всякой предметности источник кризиса всякой предметности — Судья, отрицание и небытие мира. Отрицая либеральное учение о «религиозном a priori», утверждал полный разрыв (диастазис, кризис) между религией как частью культуры и верой как прыжком в пустоту, между творением и Творцом. Вера — свойство не человека, а Бога, «верность» Бога. Вера так же диалектична и негативна, как Бог, в ней человек не может доверять никакой определенности, она оказывается не продолжением, а разрывом в бытии между греховностью человека и незаслуженной милостью Бога. Линия смерти человека, вновь и вновь «умирающего» в вере, становится линией жизни (обретение спасения). Вместе с тем Бог непрерывно пребывает в истории, которая началась после вертикального разрыва каузальных связей воплощением, смертью и воскресением Христа. Мировая история из запечатленного хаоса превратилась в Страшный суд. Поздний Б. (Церковная догматика, 1932—1967) развивал теологию Слова как возвышения мира Богом. В ее центре оказываются отношения ипостасей Троицы и отношения между Богом и человеком как их подобие (не аналогия бытия, а открываемая в вере устремленность друг к другу — analogia relationis et fidei). Служение Церкви и противостояние злу рассматриваются как необходимый ответ на Откровение.

Христианин в обществе. Познаваемость Бога. Барменская декларация / Прим. С.В. Лёзова // Путь. 1992. № 1; Очерк догматики / Пер. Ю.А. Кимелева. СПб., 1997; Das Wort Gottes und die Theologie. Milnchen, 1924; Kirchliche Dogmatik. Zurich, 1932-1967. Bd 1-4.







БАРТ (Barthes) Ролан (1915-1980) — фр. эстетик, критик, философ. Эволюция его творчества распадается на три периода. В первый (1950-е гг.) Б. испытывает сильное влияние марксизма и Ж.П. Сартра. Во второй (1960-е гг.) взгляды Б. находятся в рамках структурализма и семиотики. В третий (1970-е гг.) он переходит на позиции постструктурализма и постмодернизма. В течение всего творческого пути Б. разрабатывает концепцию «письма», оказавшую большое влияние на фр. и всю зап. мысль. В круг его интересов входят также проблемы семиотики, культуры и искусства.

В 1950-е гг. выходит первая важная работа Б. «Нулевая степень письма» (1953), в которой «письмо» определяется как «третье измерение формы». Б. располагает его между языком и стилем, выводит последние за пределы собственно литературы, называя язык «долитературным», а стиль — «сверхлитературным» явлением и полагая, что именно письмо делает литературу искусством. Оно означает технику, манеру, тон, ритм, а также моральное и ценностное измерение литературы. Письмо выступает способом связи литературы с обществом и историей, представляет собой литературный язык, включенный в конкретный социально-исторический контекст. В этот период Б. уделяет большое внимание критике зап. культуры вообще и массовой в особенности, посвящая этому кн. «Мифологии» (1957). Особо стоит выделить его анализ творчества Б. Брехта, которого он называет «единственным великим именем в пустыне современного театра».

В 1960-е гг. Б. увидел в структурно-семиотической методологии возможность решения всех проблем культуры, искусства и эстетики. Лингвистика и семиология, пишет он, «смогут, наконец, вывести нас из тупика, куда нас постоянно заводят социологизм и историзм». Теперь Б. смотрит на мир через призму языка, который охватывает и пронизывает все предметы и явления и вне которого нет ничего: «язык повсюду», «все есть язык». Б. определяет культуру как «поле дисперсии языков». Для него изменить язык — значит изменить мир. Радикальное преобразование общества он надеется осуществить с помощью «революции в собственности на символические системы».

Свои новые взгляды Б. развивает в работах «О Расине» (1963), «Критические очерки» (1964), «Критика и истина» (1966), «Основы семиологии» (1965), «Введение в структурный анализ рассказов» (1966), «Система моды» (1967) и др. Как и др. явления, искусство рассматривается с т.зр. знака и языка, как формальная система, в которой главным выступает не содержание и смысл, но форма и порождающая смысл структура, «кухня смысла». Существенно меняется понимание письма. Оно превращается в «реле», которое не включает, а отключает литературу от общества и истории. Письмо становится средством преодоления естественного языка, техникой «выпаривания» смысла слов и создания «косвенного языка», вторичных значений, коннотаций, которые являются имманентными, эндогенными образованиями.

В 1970-е гг. во взглядах Б. произошли новые изменения, которые затронули прежде всего «письмо». Теперь оно становится особой практической деятельностью, для обозначения которой Б. употребляет термины «письмо-текст», «чтение-письмо» и «текстуальный анализ», поскольку результатом письма выступает текст, принципиально отличающийся от традиционного произведения. «Произведение» представляется Б. устаревшим, ньютоновским понятием, тогда как «текст» — современным, эйнштейновским. Первое предстает как нечто готовое и законченное, обычно отождествляемое с книгой. Оно находится в рамках литературной традиции и культуры, подчинено общему мнению (доксе). «Текст всегда является парадоксальным». Он нарушает все традиции, не укладывается ни в какие жанровые рамки и представляет собой «не эстетический продукт, а означающую практику; не структуру, а структурирование; не предмет, а труд и игру». К «текстам» относятся фактически все бартовские работы 1970-х гг.: «S/Z» (1970), «Империя знаков» (1970), «Удовольствие от текста» (1973).

Нулевая степень письма // Семиотика. М., 1983; Избр. работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994; S/Z. M., 1994; Мифологии. М., 1996; Camera lucida. Комментарии к фотографии. М., 1997; Фрагменты речи влюбленного. М., 1999; Le grain de la voix. Paris, 1981; Le brutssement de la langue. Paris, 1984; L'aventure semiologique. Paris, 1985.

Чиковани Б.С. Современная французская литературная критика и структурализм Ролана Барта. Тбилиси, 1981; Силичев Д.А. Проблемы «письма» и литературы в концепции Р. Барта // Вопросы литературы. 1988. №11; Косиков Г.К. От структурализма к постструктурализму. М., 1998; Heath S. Vertige du deplacement. Paris, 1974; Sontag S. L'ecriture meme: a propos de Barthes. Paris, 1982; Calvet L.-J. Roland Barthes. Paris, 1990.

Д.А. Силичев










БАУМГАРТЕН (Baumgarten) Александр Готлиб (1714— 1762) — нем. философ, ученик X. Вольфа, пытавшийся продолжить его энциклопедический труд. Кн. Б. «Метафизика» И. Кант положил в основу своих лекций. Б. впервые ввел термин «эстетика» для обозначения теории прекрасного и явился родоначальником эстетики как особого раздела философии. Его вклад в развитие филос. терминологии этим не ограничивается: он широко использовал термины «субъективный» и «объективный», «в себе» и «для себя», введение которых иногда ошибочно приписывается Канту.

Metaphysica. Halae Magdeburgicae, 1739; Aesthetica. Traiecti as Viadrum, 1750-1758. Bd 1-2.









БАХТИН Михаил Михайлович (1895—1975) — философ, литературовед, эстетик, лингвист, культуролог. Предполагается, что две его работы «Фрейдизм: Критический очерк» (1927) и «Марксизм и философия языка» (1929, 1930) были изданы под именем В.Н. Волошинова, а кн. «Формальный метод в литературоведении. Критическое введение в социологическую поэтику» (1928) под именем П.Н. Медведева. Первый период творчества Б. охватывает 1920-е гг., он характеризуется интересом к филос. проблематике. Во второй период (кон. 1920-х — сер. 1930-х гг.) Б. выпустил в свет один из своих основных трудов — «Проблемы творчества Достоевского» (1929), (в последующих изд. «Проблемы поэтики Достоевского»). В третий период Б. занимался в основном проблемами истории и теории литературы.

Б. коренным образом переосмыслил проблему связи между Я и Ты, Я и Другими. Диалог не просто выступает у него как средство обретения истины, модус благоприятного человеческого существования, а оказывается единственным средством узнавания бытия, соприкосновения с ним. В диалоге позиция каждого расширяется до бытийственности. Бытие, по Б., это не мир вещей, не всепроникающая материя. Онтология рождается только тогда, когда между различными сущностями возникает общение. Это и есть единственный бытийственный мир.

В ранней работе Б., названной публикаторами «К философии поступка», ключевые слова: «событие», «событийность», «поступок», «не-алиби в бытии». В их ряду особо важным является понятие «Другой». Оно позволяет раскрыть «архитектонику» человеческих взаимоотношений, выявить роль диалога и полифонизма в целостном постижении бытия. Углубляя представление о «другости», Б. определяет свое отношение к филос. традиции в ее логико-гносеологических и интуитивистских формах. В работах Б. содержится критика философии жизни, экзистенциализма и персонализма за эстетизацию бытия и разрушение «правды нашего взаимоотношения». Особое внимание Б. уделяет тому, как соотносится мир жизни и мир культуры.

Ценность исследований Б. в том, что им утверждены принципиально новые установки изучения литературного творчества, культурной практики в целом. Б. проанализированы три открытия Ф.М. Достоевского, имеющие формально-содержательный характер и представляющие собой три грани одного и того же явления. Первое открытие — совершенно новая структура образа героя. Второе — изображение, точнее, воссоздание саморазвивающейся и неотделимой от личности идеи. Она становится предметом художественного воплощения, но не в качестве филос. или научной истины, а как человеческое событие. Основная особенность романов Достоевского — множество самостоятельных и неслиянных голосов и сознаний. Третьим открытием Достоевского Б. считает диалогичность как особую форму взаимодействия между равноправными и равнозначными сознаниями.

В работе Б. «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» (написана в 1940, изд. в 1965) исследуются народные праздники, карнавалы, выделяется особая роль смеха в истории культуры.

Проблемы творчества Достоевского. Л., 1929; Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965; Вопросы литературы и эстетики. М., 1975; Эстетика словесного творчества. М., 1979.











БАШЛЯР (Bachlard) Гастон (1884—1962) — фр. философ, методолог науки, эстетик, основоположник неорационализма. В его доктрине объединяются мотивы философии А. Бергсона, психоанализа, феноменологии, эпистемологии и идеи поэтического творчества. Эпистемологические взгляды Б. формировались под влиянием идей Н. Бора, Л. Брюнсвика и Ф. Гонзета, опиравшихся на новейшие достижения современного естествознания; «интегральный рационализм» Б. пронизан идеями диалектики: в сфере чистой аксиоматики господствует «внутренняя» диалектика, посредством которой рождаются новые содержания; в сфере прикладной — руководимая диалектикой наука превращается из дескриптивной феноменологии в «феноменотехнику», в конструирование феноменов и их преобразование в эмпирические данности. Вместе с тем, опасаясь растущей специализации науки и техники и их дегуманизируюшего воздействия на человека, Б. обращался к художественной деятельности, надеясь с помощью союза поэтического и научного творчества найти путь к целостной, космологической интерпретации человеческой активности. В эстетике Б. является продолжателем неоромантической традиции и европейского сюрреализма 1930—1940-х гг., используя их идеи для воссоздания целостности и нерасчлененности человеческой деятельности.

Новый рационализм. М., 1987; Психоанализ огня. М., 1993; Le nouvel esprit scientifique. Paris, 1934; Le rationalisme applique. Paris, 1962; La terre et les reveries de la volonte. Paris, 1962; L'engagement rationaliste. Paris, 1972.

Визгин В. П. Эпистемология Гастона Башляра и история науки. М., 1996.












БЕЗУМИЕ — психическое и душевное состояние, поведение, противоположное разумности. Имеются два основных подхода к анализу Б.: медицинский и филос. Согласно первому, Б. является болезнью; согласно второму, это духовная (моральная, религиозная) категория. Спор между сторонниками этих т.зр. уходит корнями в античность. Стоики, представители филос. подхода, считали, что душевные расстройства происходят от избытка страстей и неспособности к моральной ответственности. Платон называл одержимыми поэтов. Существовала близкая смысловая связь между представлениями о Б. и самоубийстве. Имела распространение и противоположная т.зр., одним из самых известных ее представителей был Гиппократ, считавший психические черты личности происходящими от физических причин.

С наступлением Средневековья медицинский подход надолго исчезает. Б. считается сакральной категорией: в нем видят одержимость бесами, до 15 в. сумасшедших приравнивали к еретикам и колдунам. Они оказывали, однако, некоторое влияние на жизнь общества через пророчества, юродство и т.п. Медицинский подход вновь проявляется в 15—16 вв.: больных изолируют, помещают в дома для умалишенных. Вплоть до 18 в. Б. не считалось, однако, болезнью, равной прочим (так, больных плохо кормили, заковывали в цепи).

Один из основоположников современной психиатрии фр. врач Ф. Пинель (1745—1826) развил идею «морального лечения» Б. С одной стороны, он рассматривал его как заболевание, имеющее органическую природу, с другой — считал, что нельзя понять Б., не обратившись к познанию духовной жизни. В рамках медицинского подхода сам термин «Б.» стал считаться уничижительным и постепенно заменился термином «психические заболевания». В 18—19 вв. постепенно возобладал медицинский подход к психическим болезням, вытеснив специфический филос. интерес к Б. Понятие «Б.» расщепилось на различные медицинские категории, в зависимости от т.зр. на патогенез психических заболеваний. В 19 в. в связи с развитием уголовного права психиатрия разрабатывает критерии невменяемости. Медицинский подход достигает пика, психиатрия становится позитивистски ориентированной наукой, основанной на физиологии.

Радикальный поворот в подходе к Б. осуществил З. Фрейд. Психоанализ переходит к изучению психического функционирования в его становлении, перенося акцент с нозологии болезни на ее психологические истоки и, далее, с болезни на больного. Считая неврозы и даже некоторые психозы обусловленными воспитанием, психическими (моральными) конфликтами детства, Фрейд практически реанимировал филос. подход, переведя его в русло исследования социальной детерминированности Б. В 20 в. в психиатрии получили широкое распространение «мягкие» методики психотерапии (беседы, групповая терапия, игры и т.п.), что отражает дальнейшее развитие начатой психоанализом линии рассмотрения психических отклонений как имеющих психологические (неорганические) причины. В отличие от антич. варианта филос. подхода в настоящее время характерным является поиск не моральных, а обусловленных внешней средой (воспитанием, культурой) причин психических болезней.

Одним из наиболее ярких представителей философии протеста против господства медицинского подхода является М. Фуко, который считает его яркой демонстрацией отказа от рассмотрения специфической «антропологической» реальности Б. Филос. анализ симптомов психических отклонений позволяет исследовать специфические черты не только их самих, но и того, что считается разумом, и поставить вопрос об обоснованности превосходства последнего.

Подобных воззрений придерживаются также некоторые др. современные философы и психиатры, в частности, идеолог движения «антипсихиатрии» Р.Д. Лэйнг, который пишет, что по сравнению с миром психически больного мир здорового человека беднее, и проводит связь между Б. и трансцендентальным (религиозным) опытом.











БЕЙЛЬ (Bayle) Пьер (1647—1706) — представитель раннего фр. Просвещения. Проф. Седанской академии (1675—1681) и Роттердамского ун-та (1681-1692). Мировоззрение Б. сформировалось под влиянием др.-греч. писателя Плутарха, скептицизма М. Монтеня, философии Р. Декарта, П. Гассенди, Б. Спинозы, выдающихся успехов естествознания 17 в. В 1681 Б. опубликовал кн. «Разные мысли, изложенные в письме к доктору Сорбонны по поводу кометы, появившейся в декабре 1680 года», в которой выступил с разоблачениями астрологических суеверий. Его главное произведение — «Исторический и критический словарь» (1697), содержащий обширные исторические данные, интерпретируемые с позиции веротерпимости, осуждения насилия и религиозного фанатизма. Б. не был атеистом, но утверждал несовместимость религии и знания, противоразумной веры и рациональной философии, а главное отвергал религиозный догматизм в пользу «естественного света» разума и скептицизма, отстаивал решающую роль совести человека в выборе собственной веры. Наибольшую известность приобрел революционный для того времени тезис Б. о том, что «разум без познания Бога иногда может убедить человека, что существуют благородные дела» и поэтому «общество атеистов будет поступать в гражданской и нравственной области так же, как поступают другие общества». Влияние Б. испытали Вольтер, фр. моралисты 18 в., а также Л. Фейербах.

Исторический и критический словарь: В 3 т. М., 1968.
Пиков В. Пьер Бейль. М., 1933; Богуславский В.М. Пьер Бейль. М., 1995; Он же. Скептицизм XVI—XVII вв. // История философии: Запад — Россия — Восток. Книга вторая. М., 1996.












БЕЙТСОН (Bateson) Грегори (1904—1980) — амер. антрополог, культуролог, философ. Начал исследовательскую деятельность с изучения эволюционной зоологии, затем — социальной антропологии на о-вах Новой Гвинеи и Бали. В 1950-х гг. занимается кибернетикой, изучает парадоксы абстракции. Применяет концепции теории коммуникации, а также идеи Н. Винера и Б. Рассела к проблемам психиатрии. Работая совместно с Дж. Виклендом, проводит исследования семей больных шизофренией и разрабатывает теорию «двойной связи», которая получила широкую известность в психиатрии. Согласно этой теории, психоз представляет собой коммуникативную неудачу в условиях, когда внешняя среда (у Б. это семья, у его последователей — Р. Лэйнга и др. — это может быть общество в целом) предъявляет индивиду условия, которые он не может выполнить, напр. одновременное требование от ребенка и инициативы, и послушания. В 1960-х гг., продолжая разрабатывать проблемы теории коммуникации, принимает активное участие в семинарах знаменитого центра Эсален (Калифорния). Деятельность этого центра оказала значительное влияние на формирование «Движения третьего тысячелетия», «Движения новой терапии», на гуманистическую и трансперсональную психологию, исследования ЛСД и др. направления неортодоксальной психологии. Теория экологического подхода к мышлению, разработанная Б., была положена в основу нейролингвистического программирования (Д. Гриндер, Р. Бендлер).

Communication. New York, 1950; Stepstoan Ecology ofMind. New York, 1963; Mind and Nature. New York, 1967; Angels Fear. Towards an Epistemology of the Sacted. New York, 1985.










БЕЛИНСКИЙ Виссарион Григорьевич (1811-1848) -рус. литературный критик, публицист, философ. В 1829—1832 учился в Московском ун-те, откуда под надуманным предлогом был отчислен за левые убеждения. Сотрудничал в различных газетах и журналах, сразу проявив талант литературного критика; его публицистическое творчество органически включало в себя и филос. размышления. Посещал кружок Н.В. Станкевича, где изучал произведения Г.В.Ф. Гегеля, а также И. Канта, И.Г. Фихте, Ф.В.Й. Шеллинга. На взглядах Б. того времени отразилось учение Гегеля о разумном и действительном; в кон. 1830-х гг. разделял консервативные следствия этого учения. Б. заключил, что существующая российская действительность разумна, и примирился с ней. В 1839 переехал в Петербург, стал ведущим журналистом «Отечественных записок». Вскоре он отказался от своих «примирительных» взглядов. Гегелевскую диалектику Б. стал переосмысливать в материалистическом плане. В 1840-х гг. филос. материализм сочетается у него с революционным демократизмом. Б. стоит у истоков рус. социализма. Идея социализма, к которой он пришел в 1841, стала для него «идеею идей». В 1847 вместе с Н.А. Некрасовым и И.И. Панаевым возглавил жур. «Современник». Летом того же года друзья отправили его для лечения за границу. Там Б. написал письмо к Н.В. Гоголю по поводу его кн. «Выбранные места из переписки с друзьями», в котором содержался социально-философский анализ общественно-политического строя России и православия, давались резко отрицательные их оценки. Письмо сразу стало распространяться в копиях. Оно стало известно правительству лишь после смерти Б., последовавшей через несколько месяцев. Имя Б. было запрещено упоминать в печати. 

Поли. собр. соч. М., 1953-1959. Т 1-ХШ.
Плеханов Г.В. Работы о В.Г Белинском // Плеханов ГВ. Избр. филос. произв. М., 1958. Т. IV.












БЕЛЛ (Bell) Даниэл (р. 1919) — амер. социальный философ, социолог и футуролог. Окончил колледж в Нью-Йорке, изучал социологию в Колумбийском ун-те. Один из авторов концепции деидеологизации, т.е. истощения идеологических систем. В кн. «Конец идеологии» (1960) рассматривал идею затухания социальных конфликтов. Впоследствии частично отказался от своих позиций и стал одним из инициаторов «реидеологизаторской волны». В работах «К 2000 году» (1968) и «Грядущее постиндустриальное общество» (1973) показал, что стремительное развитие научно-технической революции устранит социальные революции. Поэтому «индустриальное общество», которое всемерно развивало технику, перейдет в новую фазу социального развития — «постиндустриальное общество». Оно получит огромный импульс от развития науки и научных знаний. Б. описывает следующие черты постиндустриального общества: переход от производства товаров к экономике обслуживания; появление в общественной иерархии социальной группы профессионалов-технократов; повсеместное распространение «интеллектуальной технологии» (информатики, теории игр и моделирования, компьютеризации); возможности саморазвивающегося технологического роста на базе теоретических знаний.

Б. считает, что общество представляет собой относительно целостный феномен, но состоит из трех независимых друг от друга сфер: социальной структуры, которая создается на технико-экономической основе; политической системы и культуры. Эти сферы управляются разными «осевыми принципами»: экономика — эффективностью, политическая система — принципом равенства, культура — принципом самореализации личности. В работе «Противоречия капитализма в сфере культуры» (1976) выступает как культурфилософ, анализирует символическую природу культуры и модернизм. Обратил внимание на феномен религиозного возрождения.

Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. М., 1999.









БЁМЕ (Bohme) Якоб (1575—1624) — нем. протестантский мистик-визионер, теософ и богослов. Род. в крестьянской семье. По профессии сапожник. Пережив в 1600 и 1610 состояния религиозно-мистического экстаза, посвятил свою жизнь попыткам рациональной трансляции приобретенного опыта. После выхода в свет первого соч. «Аврора, или Утренняя заря в восхождении» (1612) Б. вступил в конфликт с религиозной общиной Герлица и был осужден как еретик. Вопреки наложенному на него запрету на литературную деятельность, в период с 1618 по 1623 создал серию теософских и религиозно-мистических сочинений («О троякой жизни человека», «40 вопросов о душе», «De signature rerum», «Mysterium Magnum» и многие др.), которые распространялись в списках благодаря усилиям сложившегося круга его учеников и последователей. Религиозное преследование Б. не прекращалось вплоть до его кончины.

Несистематичность произведений Б., их необычный язык, изобилующий неологизмами и многозначными символами, затрудняют интерпретацию его обширного наследия. В творчестве Б. переплетаются неоплатонические и гностические мотивы, влияние средневековой мистики, алхимической традиции, сочинений Коперника, Парацельса, В. Вейгеля, С. Франка и др. Центральная интуиция всего творчества Б. — монодуализм, представление о бытии как единстве единства и раздвоения. Применительно к Богу она развернута в учение о внутрибожественной жизни, представляющей собой вечное рождение Бога в Самом Себе и для Самого Себя из отличной от Него темной хаотической первоосновы. Бог есть единство двойственности, Да и Нет, Любовь и Гнев. Это единство в Боге двух принципов облекается в третий принцип, вечную Природу; т.о., Бог рождается для Себя как троичный. Для Б. саморождение Бога и становление природы, теогония и космогония — две стороны одного процесса, поэтому триединство Бога воплощается в динамическом, подвижном единстве противоборствующих сил видимой природы (т.н. качеств). Однако в отличие от пантеистических мистиков Возрождения Б. подчеркивает не только единство, но и раздвоение между Богом и природой, которое является следствием космической катастрофы падения Люцифера.

В основе антропологических воззрений Б. — представление о человеке как микрокосме; человек — образ соединения внутрибожественных принципов. В связи с общей монодуалистической установкой в антропологии Б. приобретает особое значение мистическое истолкование андрогинной природы человека. Синтез трех аспектов мировоззрения Б. (теософского, космологического и антропологического) осуществляется в т.н. христософии — учении о мистерии нового рождения человека во Христе.

Влияние Б. обширно и многообразно. Огромный интерес к наследию Б., возрожденному из забвения в сер. 18 в. в теософских сочинениях К. Сен-Мартена и Ф.К. Этингера, проявили деятели европейского романтизма — философы и теологи (Ф.В.Й. Шеллинг, Г.В.Ф. Гегель, Ф. фон Баадер), писатели и поэты (И.В. Гёте, Новалис, А. фон Арним), художники (Ф.О. Рунге), композиторы (А. Брукнер); его высоко оценивали Л. Фейербах, Э. фон Гартман, А. Шопенгауэр. Не менее многообразно, но почти не исследовано воздействие Б. на европейскую культуру 20 в. (примеры тому — кинематограф А. Ганса, аналитическая психология К.Г. Юнга, творчество нем. экспрессионистов и др.). Идеи Б. получили распространение и в США, где возникло несколько вдохновленных его учением религиозных общин. В России творчество Б. стало известно в кон. 18 в. благодаря переводческой деятельности масонов. Сильное влияние Б. испытал B.C. Соловьев, через посредство которого многие понятия и образы Б. вошли в культурный лексикон Серебряного века. В рус. философии 20 в. влияние Б. наиболее явственно видно у Н.А. Бердяева и С.Н. Булгакова.

Samtliche Werke. Stuttgart, 1955—1961; в рус. пер.: Аврора, или Утренняя заря в восхождении. М., 1990.

Фейербах Л. История новой философии. М., 1974. Т. 1; Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. М., 1998. Ч. 3; Hankamer P. Jacob Boehme. Gestalt und Gestaltung. Bonn, 1924; Koyre A. La philosophie de J. Boehme. Paris, 1929; Grunsky H. Jacob Boehme. Stuttgart, 1956; Lemper E.H. Jacob Boehme. Leben und Werk. Berlin, 1975.









БЕНТАМ (Bentham) Иеремия (Джереми) (1748-1832) -англ. правовед, философ, экономист и общественный деятель. Его главное филос. произведение — «Введение в принципы нравственности и законодательства» — было написано в 1780, но впервые опубликовано лишь в 1789 по просьбе друзей автора. В первоначальном варианте текста, который назывался «Введение в уголовный кодекс», Б. нашел ряд недостатков, которые устранял в течение нескольких лет. В 1823 вышло расширенное и дополненное издание произведения, содержащее 17 глав. Оно вошло в первый том одиннадцатитомного собр. соч. Б., издававшегося в Эдинбурге с 1838 по 1843. Первое рус. издание вышло в 1867. Исправленное и дополненное переиздание данного перевода осуществлено в 1998. Б. рассматривал «Введение» как подготовительный текст и в известной мере как развернутый план для написания целой серии трактатов по вопросам юриспруденции и моральной философии. «Введение» явилось основополагающим текстом для нескольких поколений философов-моралистов, а также юристов. Как этическое произведение оно содержит первое и наиболее полное изложение доктрины утилитаризма. В основе позиции Б. лежит «принцип полезности», согласно которому любые действия следует поощрять или порицать в зависимости от их тенденции усиливать или ослаблять пользу для отдельного индивида или группы лиц. Этот принцип не доказуем на основе к.-л. др. принципа, ибо имеет абсолютно фундаментальный характер. Впоследствии Б. стал называть данный принцип «принципом наибольшего счастья», имея в виду, что все законы и общественные ин-ты следует оценивать с т.зр. того, насколько они способствуют наибольшему счастью наибольшего числа людей. Правда, при этом он считал совершенное счастье нереальным и говорил о необходимости стремиться лишь к возможному счастью.

Б. никогда не претендовал на приоритет в открытии рассматриваемого принципа, называя в качестве своих непосредственных предшественников Ф. Хатчесона, Ч. Беккария, Д. Пристли и К. Гельвеция. Он также подчеркивал то влияние, которое на него оказала третья книга («О морали») работы Д. Юма «Трактат о человеческой природе». Однако никто до Б. столь последовательно не опирался на сам «принцип полезности», выводя из него все конкретное содержание этической и юридической теории. «Принцип» действует в четырех сферах: физической, политической, моральной и религиозной. В последней его действие наименее постоянно. Б. считал, что христианская мораль слишком опирается на альтруизм, а это опасно для общества, ибо способно нарушить его единство. Наиболее же постоянно действие «принципа» в первой сфере («физическая санкция» присутствует во всех перечисленных сферах, включая религиозную, в той мере, в какой та имеет отношение к посюсторонней жизни). Этический утилитаризм является «консеквенционализмом»: при моральной оценке человеческих действий принимаются во внимание только последствия действий. Иметь хорошие намерения и мотивы — еще не значит быть нравственным человеком. В этом утилитаризм противостоит основным принципам кантианской этики.

Англ. мыслитель отнюдь не предполагал, что все люди именно с помощью «принципа полезности» будут регулировать свое поведение, ибо каждый, как он подчеркивал, стремится максимизировать свое личное счастье, а не действует на основе одного лишь чувства долга. Поэтому «принцип» был прежде всего адресован законодателям и политическим деятелям, способным вносить изменения в общество (сам Б., как известно, был лидером партии реформаторов-радикалов). Законодатели должны использовать силу поощрений и наказаний (последние важнее) для того, чтобы преследование личного счастья индивидом соответствовало возрастанию счастья других. Т.о., в трактовке «принципа» содержится нормативный момент. У Б. есть рассуждения и о «личной этике» (в поздних произведениях — «личной деонтологии»), которая призвана инструктировать индивида, как увеличить свое собственное счастье, являющееся элементом счастья всего сообщества. Образование должно помочь индивиду осознать, что, преследуя общие интересы, он действует и в свою пользу. Трактуя максимализацию счастья как критерий правильности действий, Б., однако, ничего не говорил о справедливости в распределении счастья.

Причиной любых действий он называл удовольствия (как чувственные, так и интеллектуальные) и страдания, рассматривая человека как стремящееся к удовольствиям и избегающее страданий существо. Величина удовольствия отдельной личности зависит от его интенсивности, длительности, определенности (или неопределенности), близости (или удаленности) источника удовольствия. Если же речь идет о группе личностей, то добавляются еще и такие факторы, как плодотворность, чистота и широта распространения (т.е. зависимость от числа людей, на которых оно распространяется). Критики Б. не без основания отмечали, что он переоценивал сходство людей в отношении удовольствий и страданий.

В утилитаристской концепции Б. причиной того или иного действия является, собственно, не удовольствие или страдание, испытываемое в момент совершения действия, а их идея, фиксирующая вероятный баланс удовольствия, достигаемого в результате действия. Правильные действия людей увеличивают сумму удовольствий, а неправильные — уменьшают. Наказания также приносят людям страдания и ухудшают их баланс удовольствий. Поэтому правителям и законодателям важно точно определять минимально необходимое наказание за тот или иной проступок. Б. стремился сделать мораль и право столь же строгими и точными, как и физические науки, предвосхищая будущую разработку Дж.С. Миллем «логики нравственных наук». Он говорил, что «логика воли» важнее «логики разумения» (логики Аристотеля), которой занимались многие поколения метафизиков. В связи с этим Б. строил «гедонистическое исчисление», которое, по его замыслу, должно было математически точно определять соотношение удовольствий и страданий, получающееся в результате действий. Б. дал исчерпывающую, как он предполагал, классификацию главных удовольствий (14 видов) и страданий (12 видов). Образцом для него служили классификации болезней и лекарств в медицине, а также классификации биологических видов.

Согласно Б., все моральные теории, отвергавшие «принцип полезности», сводились кдвум главным: аскетическим теориям и теориям, основанным на принципе симпатии — антипатии. Принцип аскетизма, по его мнению, основывается на извращенной идее пользы, отдавая предпочтение страданию. Теории симпатии (или врожденного морального чувства в целом) основывались на чисто субъективных переживаниях и, как правило, сами зависели от «принципа полезности». Оба подхода лишены той «объективности», которая присуща этике пользы.

Для методологии этического и юридического исследования Б. характерны пристальное внимание к деталям, апелляция к фактам и борьба с терминологическими фикциями. Все существительные, отмечал он, делятся на имена фиктивных и реальных сущностей. Имена фиктивных сущностей должны быть элиминированы из языка науки. Он, в частности, был противником абстрактных моральных принципов, требуя их редуктивного анализа (напр., сводил утверждения об общем благе к утверждениям об индивидуальном благе и т.п.). Б. критиковал такие понятия, как «общий интерес», считал риторическими метафорами популярные среди просветителей понятия «общественного договора», «естественного права», «естественного закона», «человеческой природы», а также понятие неотчуждаемых «прав человека». Одновременно он ввел в научный оборот ряд новых слов, которые закрепились в языке моральной и правовой теории (напр., «интернациональный», «кодификация», «максимализация», «минимизация» и некоторые др.). Во «Введении» осуществляется тонкий концептуальный анализ понятий: «удовольствие», «страдание», «мотив», «предрасположенность», «эмоция», «страсть», «стремление», «добродетель», «зло», «чувствительность», «намерения», «сознательность». В этом отношении подход Б. предвосхищает подходы аналитической метаэтики и лингвистической философии в 20 в. Утилитаристская этика, основные положения которой были заложены «Введением в принципы нравственности законодательства», оказывает значительное влияние и на современную моральную философию (в основном англо-амер.), представляя собой главную альтернативу кантианской антиэвдемонистической традиции в этике.

The Works of J. Bentham Edinburg, 1838-1843. Vol. 1-2; в рус. пер. — Избр. соч. СПб., 1867. Т 1.
Smart J.J., Williams В. Utilitarianism. For and Against. Cambridge, 1973; Dinwiddy J. Bentham. Oxford, 1989.

А.Ф. Грязнов










БЕНЬЯМИН (Benjamin) Вальтер (1892-1940) — нем. философ, один из представителей франкфуртской школы, историк культуры, литературный критик. До 1922 учится в Берлине, затем во Фрейбурге; изучает литературу и философию. До 1914 активно участвует в студенческом антибуржуазном движении. Завершает образование в ун-те Берна. В 1925 лубликует одно из самых значительных своих произведений — «Первоисток немецкой драмы». Этим произведением заканчивается первый период его творческого развития. Под влиянием личных и общественно-политических событий Б. критически переосмысливает свои ранние, «наивно-рапсодические» позиции и обращается к изучению трудов К. Маркса, Ф. Энгельса и В.И. Ленина. В 1926—1927 совершает поездку в Советский Союз. С 1933 начинает сотрудничать с Ин-том социальных исследований во Франкфурте, тогда возглавляемым М. Хоркхаймером. Выходят в свет первые статьи, посвященные творчеству Ш. Бодлера и фр. культуре 19 в. (период правления Луи Бонапарта). С приходом фашистов к власти переезжает в Париж. Попытка нелегально эмигрировать из оккупированной Франции через Пиренеи в 1940 заканчивается неудачно. Опасаясь попасть как антифашист в руки гестапо, ночью 26 сентября Б. отравился.

Наиболее широкую известность как философ культуры Б. обретает посмертно. Лишь с опубликованием в 1955 двухтомника его избранных произведений, а в 1966 — частичного собрания его писем идейно-теоретическое наследие Б. попадает в фокус филос. интереса.

В «Познавательном предисловии» к кн. «Первоисток немецкой драмы» Б. отвергает как принципы эстетической психологии «вчувствования», так и некритическое перенесение естественно-научных методов в сферу философии культуры (Г. Коген). Разрабатывает метод филос. или культуроведческого анализа, сочетающий, казалось, прямо противоположные максимы: видеть в исторически уникальном, единичном общее, а в общем — единичное, уникальное. Исследователь должен соблюдать принцип «возвышенной середины» между поэтическим видением культуры и научно-философским анализом. Метод анализа должен быть имманентен материалу. Заметно сходство познавательной техники Б. с теорией «предельных образов» Э. Кассирера. Однако оно поверхностно и исчезает, как только мы обращаемся к анализу способов подключения феноменов к идее. У Б. оно носит теологически-языковой характер. Иначе у Кассирера: тот преодолевает разрыв между общим и частным с помощью структурно-функциональной формы связи и не нуждается во введении особенной функции языкового выражения.

Моделирование культуры для Б. — это способ выявления ее «первоистока», некоего первоначального архетипа, из которого (или благодаря ему), неся на себе его формирующую силу, рождается и распространяется во времени культурная ткань феноменов отдельной исторической эпохи, — «в потоке становления первоисток стоит как водоворот». Таким первоистоком для эпохи барокко, которую исследует Б., является аллегорическое миросозерцание. Форма нем. драмы подчинена аллегорическому принципу; через эту форму проектируется система значений на всю эпоху нем. барокко. Под аллегорией Б. понимает не просто один из сложных тропов барочной культуры, но принцип организации меланхолического сознания с его ритуалами, зрелищами, иконографией, реквизитами.

В своих материалистически ориентированных исследованиях второго периода Б. разрабатывает теорию диалектического образа. Эта теория на ином уровне материала в сущности повторяет тот порядок идей, который сложился при разработке теории «аллегории» в ранние периоды творчества. Диалектический образ по отношению к материалу определенной эпохи выполняет те же самые аналитическую и генетически-архетипическую функции, что и аллегория по отношению к эпохе барокко. Диалектический образ — это блиц-снимок, дающий изображение двух срезов исторической реальности феноменов: духовно-идеологического, мифологического и практически-материального («старое» и «новое», «архаика» и «модерн»). Мгновенность — определяющее темпоральное качество диалектического образа; поэтому он ч и с т о историчен, и всякое «здесь и сейчас» феноменов культуры определяется такого рода образами, «они синхронны настоящему». Темпоральность диалектического образа противопоставляется бескачественному, необратимому времени естественно-математического континуума, что ведет к решительному отказу от понятия «прогресса», ставшего в позитивистских концепциях истории 19 в. единственным критерием общественного развития.

Критики указывали на «фантасмагоричный характер» исследования Б. «Бодлер. Лирик в эпоху классического капитализма», который был следствием «нетеоретичности», «искусственности» и «произвола» метафорических параллелей, когда «отсутствие теории начинает аффицировать эмпирию» (Т. Адорно).
Произведение искусства в век его технической воспроизводимости. М., 1996; Московский дневник. М., 1997.

В.А. Подорога










БЕРГЕР (Berger) Питер Людвиг (р. 1929) — амер. социолог, ведущий представитель феноменологической социологии знания, видный идеолог неоконсерватизма, директор Ин-та экономической культуры Бостонского ун-та. Главные работы Б. посвящены разработке феноменологической социологии знания, социологии религии, теории модернизации и развития стран «третьего мира», проблемам литературы, семьи и т.д.

Социология знания Б. в значительной степени обусловлена влиянием феноменологической социологии А. Шюца, символического интеракционизма Дж.Г. Мида, социологической традиции Э. Дюркгейма и М. Вебера. В ранних работах «Шум торжественных ассамблей» (1961) и «Двусмысленное видение» (1962) Б. в духе неоортодоксии критиковал институциональную религию, противопоставляя ее подлинной вере. Широкую известность в США и за их пределами получила кн. «Введение в социологию» (1963), где была показана взаимосвязь между «человеком в обществе» и «обществом в человеке». Впоследствии идеи этой книги использовались Б. при разработке совместно с Т. Лукманом феноменологической социологии знания в работе «Социальное конструирование реальности» (1966). Социология религии, являющаяся составной частью феноменологической социологии знания, наиболее полно изложена Б. в кн. «Священная завеса» (1967), где, применяя разработанный им совместно с Лукманом понятийный аппарат, он стремится показать взаимосвязь между религией и конструированием человеком социальной реальности, проследить процесс секуляризации в исторической перспективе, понять роль и значение религии в современном мире. Работа «Слухи об ангелах» (1969) была, по собственному признанию Б., «попыткой преодоления кризиса секуляризма изнутри» и возрождения веры в нашем безрелигиозном мире, где о сверхъестественном остались лишь слухи. Единственной возможностью выхода из кризиса Б. считает индуктивный подход к интерпретации религиозных истин, восходящий к «теологии сознания» Ф. Шлейермахера. Этот подход представляет собой историко-феноменологический метод исследования религиозных феноменов, позволяющий проследить традицию вплоть до первоначального опыта, уловить сущность этого опыта и сделать свой собственный выбор. Отправным пунктом этого метода является человеческий опыт, а не Божественное откровение, а его цель — поиски сущности христианства, в конечном счете приводящие к усмотрению Бога, т.е. к вере.

Проблемы модернизации, социального изменения и развития рассматриваются Б. в работах: «Бездомное сознание» (1973), «Пирамиды жертв» (1975), «Капиталистическая революция» (1986), «В поисках Восточно-Азиатской модели развития» (1988). В результате контакта с «третьим миром» Б. пришел к выводу о необходимости диалога с различными религиями, что означало сдвиг «влево» по сравнению с его изначальной неоортодоксальной позицией. В то же время политические взгляды Б. эволюционировали «вправо», что выразилось в его переходе на позиции неоконсерватизма. В «Пирамидах жертв» Б. равным образом осуждал те способы модернизации, которые были реализованы в Китае времен «культурной революции» и в Бразилии в 1960—1970-е гг., как наиболее характерные примеры экспериментов в рамках социалистической и капиталистической моделей развития. Обе эти модели Б. считал в то время неприемлемыми, поскольку они потребовали колоссальных жертв в настоящем ради предполагаемых целей в будущем. В «Капиталистической революции», явившейся итогом разрабатывавшейся им на протяжении многих лет теории модернизации, всякие сомнения относительно того, является ли благом для развития стран «третьего мира» капитализм и модернизация, у него отпадают, и он становится активным защитником капиталистического пути развития.

The Sacred Canopy. New York, 1967; The Pyramids of Sacrifice. New York, 1974; The Heretical Imperative. New York, 1979; The Capitalist Revolution. New York, 1986.











БЕРГСОН (Bergson) Анри (1859-1941) — фр. философ, представитель интуитивизма и философии жизни, член Фр. академии (1914), лауреат Нобелевской премии по литературе (1927). Продолжая традиции Б. Паскаля, Р. Декарта, Ж.Ж. Руссо, фр. спиритуализма 19 в. (Мен де Биран, Ж. Лашелье), англ. эмпиризма, романтизма, осмысливая новые достижения естественных наук — физики, биологии, психологии, — Б. поставил задачу создания синтетической формы «позитивной метафизики», преодолевающей односторонность механистических, позитивистских способов философствования, а также умозрительность и спекулятивность рационалистической метафизики, и вместе с тем соединяющей специфическим образом глубинную метафизическую установку с конкретно-позитивной. Б. стоит у истоков антропологического направления современной философии, занимая место между позитивизмом и экзистенциализмом.

Главной целью «позитивной метафизики» Б. считает переосмысление основ философии, обращение к конкретным фактам, получаемым в ходе опыта; под опытом понимается опыт сознания, непосредственно погруженного в реальность и постоянно опирающегося на результаты научных исследований; предмет «позитивной метафизики» — жизнь как некая целостность, радикально отличающаяся и от материи, и от духа, которые суть результаты распада жизненного процесса. Сущность жизни («Опыт о непосредственно данных сознания», 1888; «Длительность и одновременность», 1922) может быть постигнута только с помощью интуиции, которая, являясь своего рода симпатией, непосредственно проникает в предмет, сливаясь с его индивидуальной и невыразимой природой: здесь нет противостояния субъекта и объекта, это — постижение жизнью самой себя. Самонаблюдение (интроспекция, внутреннее наблюдение) позволяет обнаружить, что тканью психической жизни является длительность — конкретное, живое, субъективное время, радикально отличающееся от физического времени, времени науки и научного познания; последнее возникает в результате разложения длительности интеллектом. Главная характеристика живого времени — неделимость и целостность, оно предполагает постоянное взаимопроникновение прошлого и настоящего, творчество новых форм, свободу. Свобода понимается как первичный, неопределимый факт сознания, как стремления человека-личности, идущие из глубинных слоев души, где сущность человека еще не искажена никакими привходящими мотивами и где он опирается на собственные духовные силы. Интеллект в противоположность интуиции имеет дело с «мертвыми вещами», материальными объектами, подчиненными практическим и социальным потребностям, он характеризуется «естественным непониманием жизни» и может давать лишь относительное знание; интеллект ориентирован на приспособление к условиям и на реализацию практических действий. Задача человека заключается не в том, чтобы приспосабливаться к реальности или властвовать над ней, а в том, чтобы развивать и продолжать в бесконечность жизненный порыв, совершенствовать наличные формы культуры и создавать новые.

Философия жизни Б. в полной мере раскрывается в основном его труде «Творческая эволюция» (1907), где длительность рассматривается в плане онтологии. В центре здесь находится понятие жизненного порыва — принципа развития и творчества, создающего в своем бесконечном развертывании всю совокупность жизненных форм. Течение жизни, зародившись в определенный момент в известной точке пространства, затем проходит через организуемые им одни за другими тела, от поколения к поколению, разделяясь между видами и распыляясь между индивидами, при этом не только ничего не теряя в силе, но и увеличиваясь в интенсивности по мере движения вперед. Жизнь — это прежде всего тенденция, порыв, воздействующий на неорганизованную и косную материю, которая постоянно оказывает сопротивление; в свою очередь, материя — не только препятствие для жизненного порыва, но и необходимое условие его осуществления и движения вперед — только благодаря ей образуются и развиваются новые жизненные формы. Источником жизненного порыва является сознание, скорее даже сверхсознание, Бог, понимаемый как «непрекращающаяся жизнь, действие, свобода»; это в начале творчества Б. нерелигиозное представление впоследствии («Два источника морали и религии», 1932) обретает все черты Бога и религии.

Б. противопоставляет свои мысли об эволюции как механистической концепции Г. Спенсера, так и традиционному телеологизму; особенно резко он критикует причинное объяснение эволюционного процесса, при котором не остается места свободе; что касается телеологизма, то Б. сохраняет сам принцип целесообразности, предполагая, что цель существует не впереди, а позади, в первоначальном импульсе. Концепция «жизненного порыва» дает онтологическое обоснование теории интуиции и интеллекта. Позитивная наука как создание чистого интеллекта специально приспособлена для воздействия на неорганизованную материю и выполняет практическую функцию, служит потребностям человека, создающего искусственные орудия. Интуиция вырастает из непосредственного жизненного инстинкта и поэтому способна постичь жизнь в ее глубинных проявлениях, в свободном потоке изменений, в длительности; интуиция — это сама форма жизни, практическая жизненная мудрость, непосредственный житейский опыт. Человек благодаря интуиции предстает в гармоничном единстве с природой, с Вселенной, судьбу которой он не только разделяет, но и созидает своими усилиями, творческими порывами. Примером интуитивного видения мира является искусство: деятели искусства, как правило, отрешены от перипетий социальной жизни и практических нужд, их деятельность изначально не преследует никакого конкретного интереса, и они в минуты вдохновения с помощью интуиции погружаются в саму жизнь, воспринимая ее в непосредственной целостности; искусство схватывает саму длительность, и высшим из искусств является музыка, поскольку она наиболее близка длительности.

Теория эволюции находит завершение в создании социально-этической и религиозной концепций, основная проблема которых — возможность прогресса человеческого общества. Б. противопоставляет закрытое и открытое общества и соответствующие им типы морали и религии — статическую и динамическую («Два источника морали и религии»).

Главная цель закрытых обществ состоит в поддержании целого, сохранении рода путем обеспечения постоянного порядка, подчинения части целому, строгой дисциплины и почти автоматического выполнения долга; общества закрытого типа представляют собой тупиковую линию эволюции и осуждены вечно вращаться по кругу. Статическая мораль — это система привычек, устойчивых стереотипов поведения, подчиненного безличным социальным требованиям; дальнейшая эволюция, развертывание жизненного порыва возможны лишь через представителей открытого общества.

Открытое общество являет собой высшую форму социальности, где действует динамическая мораль — сверхрациональная мистическая эмоция, позволяющая человеку откликаться на призыв великих нравственных личностей — носителей высших принципов справедливости, любви и милосердия, способных к бесконечному самосовершенствованию (др.-греч. мудрецы, израильские пророки, христианские мистики); динамическая мораль — область свободы, непрекращающегося развития, перехода к новым пределам, к трансцендентному, к божественному, сама возможность развития человечества, вызванного жизненным порывом.

Закрытым обществам наиболее соответствуют такие формы правления, как монархия и олигархия с их принципами иерархии, абсолютной власти вождя. Демократия наиболее удалена от природы и превосходит условия и возможности закрытых обществ, она имеет «евангельскую сущность» и выступает в качестве идеала, неопределимого и недостижимого. Единственно возможный путь возрождения человечества, борьбы с обезличиванием и стандартизацией человеческих отношений Б. видит в пропаганде норм евангельской морали, в частности аскетизма.

Философия Б. оказала влияние на прагматизм, экзистенциализм, персонализм, католический модернизм, философию истории А. Тойнби, П. Тейяра де Шардена, Э. Леруа, X. Ортеги-и-Гассета и др.

Собр. соч. СПб., 1913-1914. Т. 1-5; Длительность и одновременность. Пг., 1923; Опыт о непосредственно данных сознания. Материя и память // Собр. соч. М., 1992. Т. 1; Два источника морали и религии. М., 1994; Творческая эволюция. М., 1998.
Лососий И.О. Интуитивная философия Бергсона. Пг., 1922; Свасьян К.А. Эстетическая сущность философии Бергсона. Ереван, 1978; Блауберг И.И. Предисловие к Собр. соч. Бергсона: В 4-х т. М., 1992 Т. Он же. Предисловие к «Творческой эволюции» Бергсона. М., 1998; Ваrlow M. Bergson. Paris, 1966.

И.С. Вдовина











БЕРДЯЕВ Николай Александрович (1874—1948) — рус. философ. В 1894 поступил на естественный факультет Киевского ун-та, через год перевелся на юридический В ун-те Б. пережил увлечение марксизмом, повлекшее за собой арест (в 1898) по делу Киевского социал-демократического центра и ссылку в Вологду (с мая 1901). После ссылки Б. короткое время изучал философию в Гейдельбергском ун-те в Германии; в 1904 вошел в состав редакции жур. «Новый путь», в 1905 становится редактором жур. «Вопросы жизни» (совместно с С.Н. Булгаковым). В этот период времени его политическая ориентация существенно меняется: совершив характерную трансформацию «от марксизма к идеализму», Б. становится одним из наиболее ярких представителей т.н. нового религиозного сознания (показательны участие Б. в программном сб. «От марксизма к идеализму» (1902), а также его кн. «Новое религиозное сознание и общественность» (1907), «Sub specie aeternitatis. Опыты философские, социальные и литературные» (1907). В 1908 Б. переезжает в Москву, где принимает активнейшее участие в работе «Религиозно-философского общества им. Владимира Соловьева» и знаменитого книгоиздательства «Путь». В нач. 1910-х гг. Б. постепенно переходит к созданию собственной оригинальной филос. системы, испытывая, однако, значительное влияние петербургских неоромантиков (Д.С. Мережковского и его группы). Работы «Философия свободы» (1911) и в особенности «Смысл творчества. Опыт оправдания человека» (1916) — центральные для раннего периода творчества Б. — свидетельствуют о его незаурядном и оригинальном филос. даровании. Вместе с тем Б. всегда был достаточно близок (и лично, и идеологически) к мыслителям идеалистически-либерального направления, таким, как П.И. Новгородцев и П.Б. Струве. Это сходство позиций нашло свое выражение в участии Б. веб. «Вехи» (1909), позднее — в сб. «Из глубины» (1918) и в эмигрантский период творчества — в деятельности братства св. Софии, Рус. студенческого христианского движения и жур. «Путь» (Б. — редактор жур. с 1925 по 1940). Первая мировая война и Февральская революция в России были восприняты Б. как конец старой и начало новой эры; отношение же к Октябрю 1917 было резко негативным, что и нашло свое выражение в замечательных работах «Философия неравенства. Письма к недругам по социальной философии», «Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы» и «Миросозерцание Достоевского», вышедших в свет в 1923 уже за пределами России. Активная антибольшевистская позиция, деятельное участие мыслителя в филос. и религиозной жизни (в частности, именно Б. создал Вольную академию духовной культуры) привели к тому, что вместе со многими др. деятелями рус. культуры в 1922 Б. был выслан из России. С 1922 по 1924 Б. жил в Берлине. К берлинскому (достаточно краткому) периоду его жизни относятся эссе «Новое средневековье. Размышление о судьбе России и Европы» (1924), а также участие в совместном с представителями раннего евразийства сб. «София» (1923). В 1924 Б. переезжает на постоянное жительство во Францию, а с 1933 окончательно обосновывается в пригороде Парижа Кламаре. Наиболее важными сочинениями позднего периода можно считать работы «О назначении человека. Опыт парадоксальной этики» (1931), «Опыт эсхатологической метафизики. Творчество и объективация» (1947), а также вышедшие уже после смерти Б. в 1948 кн. «Самопознание. Опыт философской автобиографии», «Царство Духа и царство Кесаря» (1949), «Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого» (опубл. в 1952). В период Второй мировой войны отношение Б. к советской России существенно меняется в лучшую сторону, сопровождаясь последовательной критикой зап. культуры как культуры вне-личностной, антиперсоналистической. Однако на Западе Б. воспринимался прежде всего как «выразитель духа Православия» (В. Зеньковский) (при всей фактической нсцерковности и неортодоксальности его сочинений) и, кроме того, как блестящий «историк «русской идеи» и критик «русского коммунизма» (А. Ермичев), что и сказалось на присуждении Б. в 1947 (одновременно с А. Ахматовой) почетной степени доктора Кембриджского ун-та. Легкий, афористичный стиль работ Б. (что отнюдь не свидетельствует о легковесности его метафизических построений), романтический пафос всего филос. строя его произведений немало способствовали популярности его сочинений. Основными направлениями философствования Б. (в целом совпадающими с хронологической периодизацией его творчества) принято считать этико-эстетическое (т.е. период творческой консолидации с деятелями «нового религиозного сознания» — самое нач. 20 столетия), религиозно-мистическое (1911 — 1917, т.е. от выхода работы «Философия свободы» до начала рус. революции), историософское (примерно 1918—1924) и персоналистическое (1925—1948) (периодизация, предложенная Зеньковским). Несмотря на утверждения Б. о том, что «я согласен назвать себя метафизиком, но избегаю называть себя онтологом» и «моя философия не принадлежит к онтологическому типу, к типу философии... Вл. Соловьева», влияние метафизических и особенно историософских построений Соловьева на Б. достаточно сильно, пожалуй, даже сильнее, чем неоднократно декларированное самим философом влияние Гераклита, Оригена, Григория Нисского, М. Шелера и Л. Блуа.

Согласно Б., Св. Троица порождается Божественным Ничто, которое в отличие от одноименного термина Я. Бёме не столько является абсолютным, бескачественным и безличным Божеством, объединяющим Три Лица в Троицу, сколько существует до и независимо от ипостасного различения, являясь тем не-бытием — и вместе с тем свободой, — которое является началом и основанием всякого бытия, как Троичного, так и человеческого, и фундирует и добро, и зло в мире.

Постулируя нетварную свободу как свободу первоначальную, безосновную, ничем не выразимую бездну, абсолютную и иррациональную, не сводимую ни к каким человеческим категориям, Б. пытается решить проблему, достаточно сложную для любой религиозной метафизической системы, — проблему зла: в этом случае свобода (т.н. первая свобода), первичная по отношению к добру и злу, обусловливает возможность как добра, так и зла; т.о., Творец как основа Царства Духа не несет ответственности за существование мира объектов, а стало быть, за существование зла в этом мире. Как и для Соловьева, для Б. мир есть результат божественного желания «другого» и ответной любви, однако мир как объект любви существует лишь в плане духовном. Наш же, тварный мир, или мир «объектов», чуждых человеческому творческому духовному началу, есть результат грехопадения, в котором свобода заменена рабством — подчинением т.н. объективным законам природы и общества и моральному закону (в частности, Закону Моисееву) (вторая свобода). Человек, выступая носителем абсолютной свободы, является и элементом падшего мира, экзистенциальная личность человека неизбежно вступает в противоречие с «объектной» индивидуальностью человека как биологического и социального существа. Выход из этого трагического парадокса также трагичен и парадоксален и символизируется Голгофской мистерией. Человеческая личность, трактуемая прежде всего как творческий акт, но не факт мира объектов, символизирует собой продолжение творения в мире: поскольку «творческий акт всегда есть переход от бытия к небытию», постольку «в своем истоке творчество есть взлет, победа над тяжестью мира». В акте творчества осуществляются возрождение человека, освобождение его от процесса объективации и, следовательно, победа его над рабством и смертью. Одной из форм объективации является для Б. и современная форма социального устройства, когда общество является репрессивной конструкцией, где «существует коммуникация между людьми, но нет общения». Оценивая историю как феномен по существу метаисторический (собственно говоря, та история, которую мы проживаем, есть лишь часть доистории, собственно истории, т.е. бытия в прошедшем, настоящем и будущем, и постистории, т.е. эсхатологии), Б. утверждает необходимость «третьей свободы», т.е. свободы общественного действия на лично воспринятых его участниками религиозных началах («соборность», или «коммунитарность»), «персоналистичес-кого социализма», который — через неизбежный эсхатологический момент перехода истории в метаисторию — приведет к торжеству царства Духа вопреки царству Кесаря.

Собр. соч.: В 4 т. Париж, 1983—1991. Т. 1—4; Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990; Судьба России. М., 1990; Философия неравенства. Н. Бердяев о русской философии. Свердловск, 1991. Ч. 1—2; О назначении человека. М., 1993; Царство Духа и царство Кесаря. М., 1995; Klerinin Т. Bibliographie des oeuvres de N. Berdiaev. Paris, 1978.

Антонов H.P. Николай Александрович Бердяев и его религиозно-общественное миросозерцание. СПб., 1912; Ермичев А.А. Три свободы Николая Бердяева. М., 1990; Зеньков-ский В.В. История русской философии. Л., 1991. Т. 2. Ч. 2; Поляков Л. Мессия XX века (Судьбы России sub specie Николая Бердяева) // Параллели. 1991. № 1; Н.А. Бердяев: pro et contra. Антология. СПб., 1994. Кн. 1; Lowrie D.-A. Rebellious prophet. A life of N. Berdyaev. New York, 1960; Deitrich W. Pro-vokation der Person. N. Berdjajew in dern Impulsen seines Denkens. Geinhauen. Berlin, 1974—1979. Bd 1—5; Copleston Fr.C. Russian Philosophy from Gertzen to Berdyaev & Lenin. Notre Dame, 1986; Copleston Fr. Russian Religious Phylosophy. Notre Dame, 1988; Raeff M. Russia Abroad. A Cultural History of the Russian Emigration 1919—1939. New York; Oxford, 1990.

А.И. Резниченко











БЕРКЛИ (Berkeley) Джордж (1685—1753) — англ. философ и религиозный деятель, один из наиболее ярких и последовательных представителей имматериализма в Новое время. С 1734 — епископ в Клойне (Ирландия). Основные соч.: «Опыт новой теории зрения» (1709), «Трактат о началах человеческого знания» (1710), «Три разговора между Гиласом и Филонусом» (1713); «Алсифрон, или Мелкий философ» (1732), «Сейрис, или Цепь философских размышлений и исследований» (1744).

Одной из главных целей Б. является обоснование с помощью гносеологии тезиса «Бог близок к каждому из нас». Эта близость непосредственно обнаруживается в связности и гармоничности мира, каким он представляется каждому человеку. Такого рода гармония и обусловлена, по мнению Б., Божественным Промыслом. В этом смысле Бог является ближайшей и очевиднейшей предпосылкой самой элементарной ориентации человека в мире. Человек существует и познает в Боге. В этой своей установке Б. не выходит за рамки окказионализма Н. Мальбранша, которому он многим обязан. Вся оригинальность англ. мыслителя заключается в способе, каким он обосновывает эту установку. Несмотря на приверженность эмпирико-номиналистической традиции, исходная посылка его философии — констатация собственного существования на основании рефлексивного акта — заставляет вспомнить Р. Декарта. Она не нуждается в доказательстве, непосредственно очевидна и вполне отвечает требованиям картезианской рациональной методологии. Б., как и Декарт, рассматривает субъекта, некоторое Я в качестве носителя сознания, мысли. Помимо собственного существования, субъекту непосредственно дано также и содержание сознания — идеи. Последние рассматриваются как вполне однородные. Б. отвергает, следуя в этом за П. Бейлем, разделение идей на «первичные» и «вторичные». Все они одинаково «вторичны» в той мере, в какой принадлежат сознанию и только ему. При этом идеи, о которых идет речь, понимаются в соответствии с сенсуалистической моделью познания как элементы восприятия. Идеи, имеющиеся у субъекта, — это все, о чем у нас может быть достоверное знание. Утверждать, что за пределами сознания существуют объекты, инициирующие появление идей в сознании, означает, во-первых, выходить за пределы достоверного и, во-вторых, идти против логики, совмещая два несовместимых положения: что а) существует чувственно-воспринимаемый объект и что б) этот объект существует независимо от восприятия. Поскольку у Б. под идеями понимаются только идеи восприятия (абстрактные идеи трактуются им в рамках репрезентативной теории абстракций, т.е. как те же идеи восприятия, но несущие дополнительные функции), постольку их существование всецело обусловлено их восприятием. Философ формулирует знаменитый принцип: «Существовать значит быть воспринимаемым» (Esse est percipi). Поскольку речь у Б. идет только об объектах чувственного восприятия, этот принцип исключает лишь независимое от восприятия существование природных тел и, шире говоря, условие их существования — телесную субстанцию, материю. Но он вовсе не исключает существования сверхчувственного бытия. Др. непосредственно очевидным фактом для Б. является то, что существование (или несуществование) чувственных восприятий далеко не всегда зависит от нашей воли. Т.к. Б. не допускает существования к.-л. иного бытия, кроме бытия сознания, т.е. бытия духовного, то следует признать существование какого-то др. духовного бытия, от которого зависит наше перцептивное поле. Эмпирический опыт говорит: то что мы привыкли называть телом, ведет себя не так, как мы того хотим, но как диктует ему то, что мы опять-таки привыкли называть законами природы. Но поскольку принцип зависимости существования от восприятия остается в силе, то «своеволие» мира обусловлено восприятием иного, чем наше, духовного начала. Таковым для Б. является бытие Бога. Именно он в конечном счете и оказывается творцом всех чувственных восприятий, всех носителей сознания и их единственным координатором.

Философия Б. встретила у его современников весьма холодный прием. Его обвиняли в склонности к аффектированию читателя парадоксами, приводящими к нелепым выводам; в солипсизме; а хуже того — в подрыве доверия к Священному Писанию (если esse est percipi, то как мог существовать мир в первые шесть дней творения до появления Адама?). Учение Б. действительно включало солипсизм как одно из своих следствий (но не обязательное). Угрозы в дискредитации Библии отчасти снимались окказионалистской схемой. Что же касается парадоксов Б., то рассмотрение их оказалось плодотворным для дальнейшей истории филос. мысли.

The Works. London, 1948—1957. Vol. 1—9; в рус. пер.— Соч. М., 1978.

Блонский П.П. Учение Беркли о реальности. Киев, 1907; Нарский Н.С. Западноевропейская философия XVIII в. М., 1970; Кузнецов В.Н., Мееровский Б.В., Грязнов А.Ф. Западноевропейская философия XVIII в. М., 1986; Luce A.A. Berkeley's Immaterialism. London, 1945; Lessop Т.Е. George Berkeley. London, 1959; Johnston J.A. The Developement of Berkeley's Philosophy. New York, 1965; Tipton I.C. Berkeley. The Philosophy of Immaterialism. London, 1974; Urmson J.O. Berkeley. Oxford, 1982; Brykman G. Philosophie et apologetique chez Berkeley. Paris, 1982.

В.И. Стрелков











БЕРЛИН Исайя (1909—1997) — философ, историк идей, общественный деятель. В 1916 война заставляет семью Б. перебраться из Риги в Петроград, а в 1920 революция принуждает ее совершить обратный путь в Ригу, чтобы в следующем году навсегда уехать в Англию. Рус. язык с детства остается для Б. родным, хотя все его работы написаны по-английски. Б. получил образование в Оксфорде, где он занимался антич. философией и современной историей. В годы между двумя войнами интеллектуальная жизнь Оксфорда оставалась достаточно традиционной, как и программа филос. наук. Единственным значительным влиянием был марксизм, приведший немало знакомых Б. в коммунистическую партию. Сам он, с детства запомнивший ужас революции, никогда не поддавался этому влиянию, но его интересовали истоки революционных идей. Это заставило Б. написать биографию К. Маркса. Она вышла в 1939 и впоследствии неоднократно переиздавалась. Для самого Б. это был первый опыт интеллектуального возвращения в Россию, ибо именно для этой книги он познакомился с рус. публицистической мыслью, с трудами В.Г. Белинского и А.И. Герцена, с романами И.С. Тургенева.

В ходе занятий Марксом сложился немецко-русско-еврейский контекст, питавший мысль Б. С современной англ. философией Б. находил мало общего. Его оставлял равнодушным логический позитивизм оксфордского кружка, возникший под влиянием Л. Витгенштейна, в присутствии которого в Кембридже Б. читал свой доклад в 1940 на тему «Чужое сознание».

В сентябре 1945 Б. направлен в Россию с целью оценить общественное мнение и намерения властей относительно мирного сосуществования с Западом. В Москве происходит встреча Б. с Б. Пастернаком, в Ленинграде — с А. Ахматовой, вызвавшая гнев И. Сталина и (как считала сама Ахматова) спровоцировавшая партийное постановление 1946 о жур. «Звезда» и «Ленинград». Об этих встречах Б. оставил воспоминания, Ахматова — стихи и строки в «Поэме без героя», где Б. принято считать прототипом Гостя из будущего. Б. составляет «Замечания о литературе и искусстве в РСФСР в последние месяцы 1945 года», явившиеся для Запада первым рассказом о трагической судьбе рус. интеллигенции, о ее уничтожении Сталиным.

Визит в Россию обращает Б. к необходимости осознания ее судьбы. В 1948 к столетию со времени революционных потрясений в Европе Б. пишет статью «Россия и 1848», обосновывая свое видение этого события как исходной точки нового, революционного разрыва между Западом, где с этого момента возобладал умеренный либерализм, и Россией, где политические радикалы с презрением отвергли «мещанскую» Европу и пошли др. путем. Занимаясь рус. темами, Б. вырабатывает свой подход к материалу, перекликающийся с методом существовавшей в США школы истории идей (см.: Истории идей школа). Это сходство будет подтверждено им в подзаголовках двух основных сборников работ: «Против течения. Эссе по истории идей» (1980) и «Кривая древесина человечности. Главы из истории идей» (1991).

Первоначально Б. в русле истории идей проявляет интерес к выявлению образных, метафорических матриц, определяющих мышление, и называет (в окончательном варианте) свою работу об историческом скеп-тицизме Л.Н. Толстого «Еж и лиса» (1951, 1953). Определены два типа мыслителей: первые всю свою деятельность подчиняют одной идее (еж), вторые меняют пристрастия, пророческому служению предпочитают широкий синтез (лиса). К первым относится Ф. Достоевский, ко вторым — А. Пушкин. Особенность Толстого в том, что, рожденный лисицей, он пытался прожить жизнь ежа.

Такого рода реконструкции были лишь эпизодом для Б. Предметом своего исследования он делает историю политических идей, в особенности тех, что определили судьбу 20 в. С т.зр. Б., Россия не породила собственных социальных учений, но, заимствуя, дала пример их небывалого испытания на истинность, сосредоточив свой опыт в одном слове — «интеллигенция»: «Интеллигенция» — рус. слово, оно было придумано в 19 в. и обрело с тех пор общемировое значение. Сам же феномен со всеми его историческими, в полном смысле слова — революционными последствиями, по-моему, представляет собой наиболее значительный и ни с чем другим не сравнимый вклад России в социальную динамику».

Рус. исторический пример был в числе факторов, побудивших Б. внести существенные коррективы в теорию либерализма. Б. различает два понятия свободы (1958). Первое понятие — «негативной» свободы — получило свое классическое выражение у Дж.С. Милля. В центре его — представление о том, что никто не имеет права принуждать человека, делать за него выбор, ибо должна существовать сфера частной жизни, недоступная для вторжения любых внешних влияний и факторов. Крайнее жизненное проявление такой свободы — самоограничение, уход от мира. «Позитивная» свобода (второе понятие), напротив, предполагает возможность наиболее полной самореализации личности. За этим понятием обычно стоит высказанное или невысказанное убеждение в том, что за внешним несовершенством человека скрывается некая совершенная возможность, требующая выявления, очень часто достижимая лишь в том случае, если человек будет реализовывать ее не в одиночку, а отстаивая права группы себе подобных людей. Подобный утопический план нередко становится программой революционных событий.

Эти два понятия, хотя и одухотворенные общим желанием свободы, расходятся вплоть до противоположности в понимании жизненных целей. Задача современного сторонника либерализма — не выбирать между ними, а осознать, что те, кто следует по обоим путям, равно движимы стремлением к высшим ценностям. Истинный плюрализм для Б. связан с возможностью признания не множества взглядов или точек зрения, а множественности ценностей, конфликтующих, в какой-то момент взаимоисключающих, но от этого не утрачивающих своего значения и жизненной необходимости.

К числу основных понятий либеральной теории Б. относятся «искренность» и «компромисс». Б. полагал, что «искренность» в качестве сравнительно нового понятия была впервые осмыслена им. Искренняя вера или убеждение ценны, даже если они безусловно ошибочны, но лишь в том случае они требуют ограничения, когда становятся опасны, насильно навязываемые другим. Плюрализм конфликтующих ценностей предполагает необходимость их сосуществования в форме компромисса, который положен Б. в основание и самой идеи либерального общества — «это общество, умеющее между различными ответами на одни и те же вопросы находить неустойчивые компромиссы». Однако компромисс резко противопоставлен конформизму, как свободно совершаемый выбор — принудительному решению.

Б. полагал, что в традиции зап. мысли, восходящей к Платону, опасно преувеличено значение идеала, а следовательно, в нравственной и политической практике — необходимость стремления к нему. Понятие «идеал» предполагает возможность существования и обнаружения некой общей, обязательной для всех истины, доступной рациональному постижению. Б. не подвергал сомнению объективное существование ценностей, но настаивал на том, что они конфликтуют, часто оказываясь несовместимыми, что и влечет за собой противостояние цивилизаций, культур, если они не умеют достигать компромиссных решений.

Среди своих предшественников, умевших плыть «против течения», Б. первым называл Н. Макиавелли, осознавшего принцип несовместимости ценностей. Особенно интересовали Б. неортодоксальные фигуры эпохи Просвещения, противостоявшие ее доминирующему рационализму. В разное время он посвящал работы Дж. Вико, чье понимание истории не укладывалось в представление о просветительском прогрессе; И.Г. Гаману, для кого разум не был единственной и даже высшей формой познания, доступной человеку; Жозефуде Местру, которого высоко ценил за понимание человеческих слабостей, хотя и видел, какую политическую идею тот невольно предварял («Жозеф де Местр и происхождение фашизма»).

В культуре 20 в. Б. остался как выдающийся историк идей, влиятельный мыслитель, предложивший новое понимание плюрализма как неизбежного конфликта ценностей и поднявший либеральную теорию на уровень сложности современных политических проблем.

Речь при получении премии Джованни Аньелли // Литературная газета. 1990. 28 февр.; Четыре эссе о свободе. Лондон, 1992; Рождение русской интеллигенции // Вопросы литературы. 1993. Вып. VI; Из работы «Жозеф де Местр и происхождение фашизма» // Пушкин. 1998. № 4 (янв. — февр.); Russian Thinkers. Harmondsworth, 1955; Four Essays on Liberty. Oxford; New York, 1969; Against the Current: Essays in the History of Ideas. New York, 1980; The Crooked Timber of Humanity. Chapters in the History of Ideas. New York, 1991.

Бродский И. Исайя Берлин в 80 лет // Бродский И. Набережная неисцелимых. М., 1992; Шайтанов И. Быть либералом значит жить и давать жить другим. Диалог с Исайей Бер-линым // Общая газета. 1994. № 16. 22—28 апр.; Шайтанов И. Русский опыт и европейский либерализм // Пушкин. 1998. № 4 (янв. — февр.); Ignatieff M. Issiah Berlin. A Life. London., 1998.

И.О. Шайтанов










БЕСКОНЕЧНОЕ И КОНЕЧНОЕ — филос. категории, отображающие противоположные, но взаимосвязанные стороны существования и развития материального мира в пространстве и времени. В отличие от конечного (К.), присущего отдельным вещам, состояниям, процессам и формам движения, которые имеют преходящий, относительный характер, мир в целом, природа существует вечно во времени и бесконечно в пространстве. Однако эта вечность и бесконечность проявляются через существование и развитие отдельных вещей и явлений, в чем и находит свое выражение взаимосвязь между Б. и К. Многообразие природы выступает в виде потенциальной бесконечности разнообразных материальных систем различного уровня структур и организации.

Качественные аспекты бесконечного (Б.) изучаются естествознанием, в частности астрономией и космологией. С помощью методов этих наук открываются новые свойства и закономерности бесконечного многообразия мира, расширяются наши знания о пространственно-временных свойствах охваченной наблюдениями части Вселенной, а космология по-новому ставит вопрос о решении проблемы Б. и К. Эта проблема исследуется в космологии с помощью моделей, опирающихся, с одной стороны, на данные внегалактической астрономии, в частности открытие Э. Хабблом «красного смещения» света от далеких галактик, которое интерпретируется как расширение Вселенной, а с другой — на упрощающие предположения о ее изотропности, однородности распределения вещества и т.д. Такие модели не дают однозначного ответа на вопрос о бесконечности и конечности Вселенной.

Особенно важное значение проблема Б. имеет в математике, где она неявно используется уже при введении ее исходных понятий, а тем более при обосновании ее фундаментальных теорий и концепций (математический анализ, теория множеств, интуиционистская и конструктивная программы обоснования и др.). Несмотря на опосредованный характер связи математики с реальным миром, Б. заимствуется ею из действительности и вводится с помощью абстракций. Простейшей из них является абстракция практической бесконечности, в которой она отождествляется с очень большой или очень малой величиной. В такой форме понятие Б. применяется в естествознании и прикладной математике, однако его введение в чистую математику создало бы огромные трудности, т.к. нельзя было бы неограниченно продолжить даже ряд натуральных чисел. Поэтому в теоретической математике вводят более сильные абстракции потенциальной и актуально й бесконечности.

Потенциальная бесконечность абстрагируется от фактической неосуществимости неограниченного построения математических объектов, напр. натуральных чисел, и постулирует, что их ряд можно продолжать бесконечно. Неявно это понятие Б. употреблялось уже в антич. математике, но особое значение оно приобрело в период кризиса анализа бесконечно малых и в явном виде вошло в теорию пределов, где бесконечно малая стала рассматриваться как величина потенциальная, стремящаяся к нулю как своему пределу. Однако в последней четверти 19 в. было установлено, что теория пределов и последующая арифметизация анализа опираются на понятие актуальной бесконечности, которая была положена Г. Кантором в основание созданной им теории множеств. Поэтому место становящейся, потенциальной бесконечности в математике занимает бесконечность завершенная, актуальная. Однако такое уподобление бесконечного множества конечному впоследствии привело к парадоксам и вызвало новый кризис оснований математики. Выход из нее интуиционисты и конструктивисты видят в возвращении к идее потенциальной бесконечности, но большинство математиков пытаются сохранить канторовскую теорию множеств, исключая образование слишком обширных множеств путем специальных постулатов аксиоматической системы. Трудности, возникающие при рассмотрении математической бесконечности, по-видимому, связаны с противопоставлением Б. и К., которые выражают в идеализированной форме разные, но взаимосвязанные аспекты реальной бесконечности. Потенциальная бесконечность в абстрактном виде отображает становление и возникновение, актуальная бесконечность — его результат, бытие.

Больцано Б. Парадоксы бесконечного. Одесса, 1911; Кантор Г. Основы общего учения о многообразиях // Новые идеи в математике. СПб., 1914. № 6; Рузавин Г.И. Философские проблемы оснований математики. М., 1983; Бурова И.Н. Развитие проблемы бесконечного в истории науки. М., 1987.

Г.И. Рузавин










БЕССМЫСЛЕННОЕ — языковое выражение, не отвечающее требованиям синтаксиса, семантики или прагматики языка. Б. представляет собой конфликт с правилами языка, выход за рамки установок, регламентирующих общение людей с помощью языка. Б. не тождественно ложному, оно не истинно и не ложно, истинностное значение имеют только осмысленные высказывания. Б. выражение вообще несопоставимо с действительностью. Напр., выражение «Если идет снег, то паровоз» нарушает синтаксическое правило, требующее соединять с помощью связки «если.., то...» только высказывания; невозможно вообразить ситуацию, в которой оно оказалось бы истинным или ложным. В Б. выражении «Хорошо, что квадратичность пьет воображение», претендующем на оценку, смешиваются разные семантические категории; оно также не может быть ни истинным, ни ложным.

Б. (так же как и осмысленными) являются только высказывания. Отдельные понятия, такие как «равнина» и «круглый квадрат», обладают определенным содержанием, но они не претендуют на описание или оценку реальности. Из них можно составить высказывание, но сами по себе они высказываниями не являются.

Можно говорить о типах, или видах, Б. и о градациях его в рамках таких типов. К самому простому виду Б. относятся выражения, в которых нарушены правила синтаксиса. В искусственных языках логики эти правила автоматически исключают бессмысленные последовательности знаков. Синтаксис естественных языков тоже ориентирован на то, чтобы исключить Б. Но его правила весьма расплывчаты и неопределенны, и иногда невозможно решить, что стоит на грани их соблюдения, а что уже перешло за нее.

Др., более сложный тип Б. представляют высказывания синтаксически корректные, но смешивающие разные категории выражений языка: «Законы логики желтые», «Цезарь — первое натуральное число» и т.п. С т.зр. обычных представлений о Б., как и с т.зр. обычной грамматики, в высказывании «Я лгу» не нарушены никакие принципы соединения слов в предложения, и оно должно быть отнесено к осмысленным. Однако из предположения, что оно истинно, вытекает, что оно ложно, и наоборот, так что его следует, скорее всего, исключить из числа осмысленных.

Область Б. является разнородной и нечетко очерченной, простирающейся от обычных «ерунды», «чепухи» и «чуши» до экзотичных «нонсенса» и «абракадабры».

Отсутствие определений, разграничивающих осмысленное и Б., принято считать недостатком обычного языка. Однако расплывчатость границ между осмысленным и Б. многообразно и интересно используется в языковом общении; в художественной литературе с помощью этой неопределенности нередко оказывается возможным выразить и передать то, что невыразимо и непередаваемо никаким совершенным в своем синтаксисе и в своей семантике искусственным языком. Особенность естественного языка, представляющаяся слабостью и недостатком в одном отношении, оборачивается несомненным его преимуществом в другом.

Так, у Ф.М. Достоевского нередки стоящие на грани правил выражения, подобные «я видел и сильно думал», «ужасно умела слушать», «он впадал в скорбь и шампанское», «мне было как-то удивительно на него» и т.п. Они хорошо вписываются в общую систему экспрессивного языка Достоевского, стремящегося к связности, цельности речевого потока, к неопределенности, размытости характеристик ситуаций и действующих лиц.

Б., даже в своих крайних проявлениях, остается связанным со строем и духом своего языка. Об этом говорят, в частности, переводы Б. с одного языка на другой. Такие переводы не просто теоретически возможны, они реально существуют, и один из них может быть лучше другого.

Не только в повседневном, но и в научном рассуждении имеются разные уровни осмысленности, а значит, и Б. Они особенно заметны в периоды становления научной теории и ее пересмотра. В формирующейся теории, не имеющей еще полной и цельной интерпретации, всегда есть понятия, не связанные однозначно с исследуемыми объектами. Высказывания с подобными понятиями неизбежно являются только частично осмысленными. Связано это гл. обр. не с субъективными и случайными ошибками отдельных исследователей, а с самой природой научного познания. Картина мира, даваемая наукой, постоянно расширяется и пересматривается. Какие-то ее фрагменты теряют свою прежнюю устойчивость и ясность, и их приходится заново переосмысливать и истолковывать. Рассуждения же об объектах, еще не полностью осмысленных наукой или не обретших твердого места в ее структуре и связях, по необходимости недостаточно однозначны и определенны, а то и просто темны.

Слово «Б.» иногда используется в том же значении, что и абсурд, или внутренне противоречивое высказывание (напр., «Он был женатым холостяком»). Такое высказывание не является, однако, Б. в строгом смысле. Оно имеет смысл и является ложным.

Тондл Л. Проблемы семантики. М., 1975; Ивин А.А. По законам логики. М., 1983; Он же. Логика. М., 1999; Ajdukiewicz К. Jezyk i poznanie. Warszawa, 1960. Т. 1.










БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ — совокупность психических состояний и процессов, которые осуществляются без участия сознания.

Концепция Б. была впервые выражена Г. Лейбницем. Он оценивал Б. как низшую форму душевной деятельности. Определенные психические процессы, считал он, лежат за пределами осознанных представлений, которые возвышаются подобно островкам над океаном темных восприятий. Однако в истории философии можно указать на многих философов, которые высказывали догадки о Б. У Сократа и Платона это учение об амнезисе — знании как припоминании. Б. Спиноза говорил о неосознаваемых причинах, которые определяют желание. И. Кант связывал Б. с проблемой интуиции, т.е. с непосредственным получением знания в форме догадки без доказательств и логики.

Немалый вклад в разработку понятия Б. внесли романтики. Они стремились обнажить темную сторону души, описать интуитивные творческие силы, на которые опирается жизнь. Едва дух оказывается бесконтрольным, он устремляется к жизни с намерением овладеть ею и подчинить ее себе. Рассудок и рациональная воля лишают жизнь ее корней и питательной почвы. А. Шопенгауэр рассматривал Б. как стихийное жизненное начало, многоликое проявление воли в мире. Мировая воля у него — это бессознательное иррациональное начало. Феномен Б. в человеческой душе описан, по сути дела, и Ф. Ницше в его рассуждениях о двух мощных первоначалах антич. культуры — аполлоническом и дионисийском. Последнее и есть символ Б. Экстаз Диониса — это полное погружение в поток мировой жизни. Человек стремится слиться со вселенским трепетом бытия.

В 1869 Э. фон Гартман опубликовал книгу «Философия бессознательного». Автор, ссылаясь на Ф.В.Й. Шеллинга и Шопенгауэра, рассматривал Б. как абсолютное начало жизни во всех ее обнаружениях. Т.о., открытие Б. подготовлено длительным развитием философии. Заслуга же австр. психолога и философа 3. Фрейда состоит в том, что ему удалось дать развернутую картину этого феномена, раскрыть противоречие и конфликт Б. с волей человека и с окружающей его реальностью.

До Фрейда исследователи полагали, что неосознанное содержание человеческой психики кристаллизуется в сознании, а затем вытесняется из него. Фрейду принадлежит приоритет в открытии Б. как автономного, не зависящего от сознания безличного начала человеческой души: «Все вытесненное бессознательно, но не все бессознательное есть вытесненное».

Б. интенсивно вмешивается в человеческую жизнь. По мнению Фрейда, представление о том, что нашими поступками руководит Я, не более чем иллюзия. На самом деле властвует природное безличное начало, которое образует бессознательную основу нашей души, т.е. психики. Разделение психики на сознательное и Б. является основной предпосылкой психоанализа. Благодаря этому определению появляется возможность понять частые и важные патологические процессы психической жизни.

Психоанализ не считает сознательное сутью психики. Он рассматривает сознание как качество психики , которое может присоединяться к др. качествам или отсутствовать вовсе. Б. начало Фрейд называл Оно и подчеркивал, что наше Я есть лишь игрушка в руках этой древней и темной силы. Оно, в понимании Фрейда, имеет чисто природное происхождение. В нем сконцентрированы все первичные влечения человека: во-первых, сексуальные желания, а во-вторых, влечение к смерти, которое, будучи обращено вовне, оказывается устремлением к разрушению. Темная бурлящая бездна Оно скрывается под тонкой пленкой сознания. Приглаженные образы сознания, рафинированная логика скрывают клокочущий хаос.

Человеческое Я, по мысли Фрейда, изо всех сил пытается выжить в мире природы и общества. Однако побуждения индивида наталкиваются на безрассудную силу Оно. Если Я соотносится спринципом реальности, иначе говоря, пытается приспособиться к объективным, действительным условиям жизни, то Оно руководствуется принципом удовольствия. Так рождается непримиримая борьба между Я и Оно: «По отношению к Оно Я подобно всаднику, который должен обуздать превосходящую силу лошади».

Если Гегель обратил внимание на «хитрость разума», то Фрейд — «на хитрость бессознательного», т.е. на способность глубин психики реализовать собственные влечения, придавая им видимость сознательного выбора. Восприятие для Я играет ту же роль, какую в Оно занимает инстинкт. Я представляет то, что можно назвать рассудком и осмотрительностью.

Понятие Б. родилось в результате обработки опыта, в котором особую роль играет психическая динамика. Многие сильные психические процессы не осознаются. Представления не могут быть осознаны, когда этому противится сила Б. Между тем в психоаналитической технике нашлись средства, которыми можно прекратить действие сопротивляющейся силы и сделать бессознательные представления сознательными. Состояние, в котором они находились до их осознания, Фрейд называет «вытеснением». Сила же, которая привела к вытеснению и его поддерживала, ощущается во время аналитической работы как сопротивление.

Во фрейдизме Б., ведущее борьбу с сознательным, рассматривается как основной регулятор, внутренняя пружина всей деятельности человека. Как Б. характеризуются непроизвольные воспоминания, неожиданное появление новых идей, интуиция, автоматическое действие, патологические состояния и т.п.

Иную трактовку Б. дает К.Г. Юнг. Б. уже не рассматривается как чисто природный феномен; оно родилось у истоков человеческой истории в коллективном психическом опыте, так что можно говорить о культурном генезисе Б. Юнг определяет Б. как понятие исключительно психологическое. Оно покрывает все те психические содержания или процессы, которые не осознаются, т.е. не отнесены воспринимаемым образом к нашему Я.

В современной глубинной психологии Б. не считается больше результатом вытесняющей деятельности сознания, как полагал Фрейд. Юнг представляет Б. как нечто специфическое и творческое, как некую психическую перводействительность, главный источник свойственных всем людям основных мотивов и архетипов переживания, как источник творческой фантазии духа.

Б. представляет собой совершенно самостоятельную, независимую сферу человеческой психики, хотя и непрерывно взаимодействующую с сознанием. При этом индивидуальное сознание человека не имеет в своем распоряжении никаких средств, с помощью которых оно могло бы постичь сущность Б. Оно способно ассимилироваться сознанием лишь в символических формах, т.е. в том виде, в каком оно предстает в сновидениях, фантазиях, творчестве и традиционных мифологических образах.

Феномен Б. изучается также трансперсональной психологией. Оно рассматривается как необъятный материк и неисчерпаемое психологическое пространство. В нем можно обнаружить некие стойкие стандарты, те потоки видений, которые вызывает пациент в своей психике во время экспериментов.

Гроф С. За пределами мозга. М., 1993; Овчаренко В.И. Бессознательное // Популярная энциклопедия. Психоанализ. М., 1998; Гуревич П.С. Теория и практика психоанализа. М., 2000.

П.С. Гуревич










БЖЕЗИНСКИЙ (Bzzezinski) Збигнев (р. 1928) — амер. историк и политолог, один из наиболее ярких представителей советологии. Непримиримый антикоммунист. В 1977—1981 — советник по национальной безопасности президента США. В настоящее время — консультант Центра стратегических и международных исследований и проф. амер. внешней политики в Школе современных международных исследований при Ун-те им. Джона Хопкинса в Вашингтоне.

В центре внимания Б. — проблемы современного мира и перспективы его развития. Историю 20 в. Б. рассматривал сквозь призму противопоставления тоталитаризма и демократии, воплощенного в основном в противостоянии СССР и США.

В своих работах 1960—1980-х гг. («Идеология и власть в советской политике», 1962; «Политические системы: СССР и США. Сходство и различия» (в соавт. с С. Хантингтоном), 1964, «План игры. Геостратегические структуры ведения борьбы между СССР и США», 1975 и др.) Б. сопоставляет амер. и советскую политические системы, выявляет их сильные и слабые стороны, сравнивает эффективность данных систем в различных аспектах, а также анализирует мировой политический процесс как арену соперничества этих систем.

Б. подчеркивает исторические корни советского тоталитаризма, считая Советский Союз наследником царской России, сохранившим и даже усугубившим присущие ей деспотизм и экспансионистские устремления. Взглядам Б. на рус. историю и на роль России в мире свойственна известная тенденциозность, особенно заметная при сопоставлении с рассуждениями по поводу амер. истории и роли Америки в мировом сообществе, которые Б. склонен идеализировать.

Будучи убежденным антикоммунистом, сторонником утверждения демократии и амер. гегемонии, Б. детально анализирует современное положение Америки и формулирует политические рекомендации ее лидерам.

В кн. «Между двумя веками. Роль Америки в эру технотроники» (1970) Б. рассуждает об Америке как пионере и распространителе «технотронной» революции, которой предстоит кардинально изменить жизнь человечества. По мнению Б., Америке уготована роль мирового лидера, хотя это потребует от амер. общества серьезных усилий. Советский Союз вряд ли может стать союзником Америки и обществом, в полной мере отвечающим задачам технотронной эры.

Внимание Б. привлекала проблема идеологии, которую он считал важнейшим элементом советской политической системы. Пришествие технотронной эры означает «конец идеологии» как разновидности институциональных убеждений, отличающихся догматичностью.

В работах втор. пол. 1980 — 1990-х гг. («Большой провал: рождение и смерть коммунизма в 20 в.», 1989; «Вне контроля: глобальный хаос накануне 21-го столетия», 1993; «Великая шахматная доска», 1997 и др.) Б. рассматривает историю реального социализма, находит в его нынешней судьбе воплощение своих предсказаний и одновременно высказывает тревогу за будущее мирового сообщества, перспективы сохранения и упрочения амер. лидерства.

О современной России Б. говорит как о «черной дыре», которая, несмотря на нынешнюю слабость, не утеряла имперских притязаний. Единственной мировой сверхдержаве — Америке предстоит способствовать демократическим преобразованиям в России, но не допустить реализации ее имперских планов.

Totalitarian Dictatorship and Autocracy. Cambridge, 1956 (совм. с C.J. Fridrich); Ideology and Power in Soviet Politics. London, 1962; The Fragile Blossom. Crisis and Change in Japan. New York, 1972.










БИБЛИЯ (греч. Biblia — книги), или Священное Писание — книга, включающая в себя написанные на др.-евр. языке книги иудейского канона, называемые христианами (вместе с несколькими т.н. книгами второго канона, дошедшими только в пер. на греч. или написанными по-греч.) Ветхим Заветом, и Новый Завет, состоящий из Евангелий, Деяний и Посланий апостолов (Петра, Иоанна, Иакова, Иуды и Павла) и Апокалипсиса.

Текст Ветхого Завета, который складывался в течение не менее чем тысячи лет и был завершен приблизительно во 2 в. до н.э., отличает разнообразие жанров и стиля, но в то же время особенное внутреннее единство, которое в изданиях Священного Писания традиционно выявляется путем указания параллельных мест. Практически все существенное в Б. повторяется два раза или более. При том, что Писание отличает строгий монотеизм, здесь отсутствует какое бы то ни было систематическое учение о Боге, но в поэтических формулах даются отдельные фрагменты того, что традиция называет библейским откровением.

Бог не дает человеку познать себя, но сам является ему и открывает свою волю. Главная тема всей Б. — Berit (др.-евр.), т.е. договор, или союз (традиционный перевод «завет» не вполне точен; в новых переводах на англ. или фр. языки в этом случае обычно употребляется слово alliance), который заключает Бог как с отдельным человеком, так и со своим (богоизбранным) народом в целом. При этом, выделяя один народ из числа остальных, остающихся идолопоклонниками, Б. пронизывается мыслью о внутреннем единстве человечества. Так, генеалогия каждого из живущих на Земле людей возводится к Адаму, т.е. к одной супружеской паре и, следовательно, к общему корню, а обращаясь к Аврааму, Бог говорит о том, что «благословятся в нем все народы земли» (Быт 18,18). Заложенная в Ветхом Завете идея всемирности библейского союза Бога с его народом реализуется в Новом Завете. Иисус прямо говорит о том, что Царство Небесное уготовано тем, кто придет с востока и запада, т.е. язычникам.

Др. тема, проходящая через Б. красной нитью, связана с тем, что Бог призывает человека к верности и являет ему свою верность. В то же время необходимо иметь в виду, что библейская этика основана не на абстрактной этической норме, но на личных отношениях Бога и человека. Как Декалог, или Десятисловие (десять заповедей), так и остальные тексты этического содержания прямо обращены к адресату, с которым Бог говорит на «ты», им присущ характер императива, или призыва, адресованного конкретному человеку, к которому Бог обращается через библейский текст: «Почитай отца и мать... не убивай, не прелюбодействуй» и т.п. Т.о., само чтение Писания для верующего становится своего рода богоявлением, сопоставимым с явлением Бога Моисею в неопалимой купине. Этика Нового Завета не носит черты простого призыва, а зачастую ориентирует человека на недостижимый, но четко определяющий направление его духовного пути идеал. Так, в Нагорной проповеди Иисус, призывая людей к миру друг с другом и к полному отказу от всякого гнева в любой его форме, говорит: «Всякий гневающийся на брата своего подлежит суду» (Мф 5, 22). Средневековому читателю этот призыв казался настолько нереальным, что в греч. рукописях 7—8 вв. в него было добавлено слово «напрасно», превратившее парадоксальную заповедь Иисуса в простой запрет гневаться напрасно. Множество библейских текстов ориентируют читателя не на внешнее благочестие, но на внутреннюю связь человека с Богом. Эта одна из основных тем книги пророка Исайи из Ветхого Завета переходит в Новый Завет, где становится одним из главных его тезисов. Вся этика Нового Завета (как и последних по времени написания книг Ветхого Завета) базируется на эсхатологическом характере учения Иисуса и его ближайших учеников. Именно с напряженным ожиданием конца истории связано то место, которое Новый Завет отводит личной ответственности каждого за свои действия.

Эксплицитно учение о Боге как о Троице в Б. не сформулировано, однако Бога Иисус постоянно называет Отцом, а сам именуется «единородным» и «возлюбленным» Сыном Божиим, а у апостола Павла говорится, что он есть «образ Бога невидимого», в котором «полнота Божества пребывает телесно» (Кол 1,15; 2,9). Пневматология Нового Завета основывается гл. обр. на Евангелии от Иоанна, где сам Иисус говорит о Духе Святом: «И Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек, Духа истины» (Ин 14,16). Все христианское богословие, как святоотеческое, так и позднейшего времени, как бы далеко оно порой ни уходило от Писания, по своей сути представляет собой только комментарий к библейскому тексту (у православных, католиков и др. — на основе той устной памяти церкви, которая именуется Священным Преданием, у протестантов — на базе одного только текста Писания).

Г. П. Чистяков










БИНСВАНГЕР (Binswanger) Людвиг (1881 — 1966) -швейц. психиатр и философ. Получив медицинское образование в Лозанне, Гейдельберге, работал ассистентом у Э. Блейлера и К.Г. Юнга. В 1907 пришел к психоанализу, был близким другом З. Фрейда. В 1911 — 1956 руководил клиникой Белльвю в Кройцлингене, был действительным или почетным членом ряда академий. Филос. воззрения Б. сформировались под влиянием неокантианства и феноменологии Э. Гуссерля и М. Шелера. После выхода в свет «Бытия и времени» М. Хайдеггера Б., опираясь на экзистенциальную аналитику, создал собственное философско-антропологическое учение, названное им «экзистенциальным анализом». Б. внес изменения в психоаналитическую метапсихологию и в практику психотерапии, отвергнув фрейдовский биологизм и детерминизм в трактовке бессознательных процессов. Человеческое существование понимается Б. как единство трех временных модусов — прошлого, настоящего и будущего. Неврозы и психозы являются, по Б., осмысленными способами трансцендирования, конституирования мира и самих себя. Симптомы расстройства возникают из-за ограниченности горизонта видения: один временной модус становится доминирующим, что препятствует подлинному существованию человека. В работе «Основные формы и познание человеческого существования», в которой он развивал хайдеггеровскую аналитику человеческого бытия, Б. утверждал, что помимо мира «заботы», характеризуемого взаимным опредмечиванием, «принятием-за-нечто», имеется модус «бытия-друг-с-другом», в котором Я и Ты неслиянны и нераздельны. В этом модусе иначе структурированы пространство и время. Работы Б. оказали значительное влияние на современную психологическую и филос. мысль.

Gfundformen und Erkenntniss menschlichen Dasein. Zurich, 1942; Ausgewahlte Vortrage und Aisatze. Bern, 1947—1955. Bd 1—2;Being in the Wforld. Selected Papers of L. Binswanger. London, 1975.











БИОЛОГИЗМ — применение понятий и законов биологии для объяснения и понимания явлений социальной жизни. Проведение аналогий между обществом и органическим миром имеет долгую историю, начинающуюся еще в античности. Б. сложился, однако, только во втор. пол. 19 в., когда биология добилась очевидных успехов (открытие клетки, возникновение теории эволюции живых существ и др.). Явные черты Б. имеются в социальной теории Г. Спенсера, в социальном дарвинизме, в расово-антропологической школе (Ж.А. Гобино, X. Чемберлен и др.). Аналогии между организмами и их сообществами, с одной стороны, и человеком и обществом — с другой, отличаются поверхностностью, однако они оказывали и продолжают оказывать заметное влияние на общественное сознание.









БИХЕВИОРИЗМ (от англ. behavior — поведение) — направление в психологии, сторонники которого полагают, что сознание доступно научному изучению только через объективно наблюдаемые акты поведения. Интроспекция и др. методы изучения «внутреннего мира», «явлений сознания» с т.зр. Б. не имеет к.-л. ценности. Становление Б. происходило под заметным влиянием идей И.П. Павлова, его экспериментальных методов изучения поведения животных. Первая программа Б. была выдвинута в 1913 амер. психологом Дж. Уотсоном, который ставил цель превратить психологию в строгую науку, имеющую дело лишь с объективно наблюдаемыми свойствами и характеристиками человеческой активности. Психология — наука о поведении животных и человека, работающая объективными методами и являющаяся областью естественных наук. Э. Торндайк, изучая с помощью лабиринтов и «проблемных клеток» поведение животных, установил, что решение ими проблем происходит методом проб и ошибок. Этот метод, по его мнению, является основным и в процессах научения человека.

Ведущим бихевиористом следующего поколения был Б. Скиннер, разработавший ряд экспериментальных методик, позволявших соотносить акты поведения с понятиями, обычно используемыми для описания ментальных состояний. К научным понятиям Скиннер относил лишь те, которые описывают физические события и предметы. Ментальные понятия трактовались им как «объяснительные фикции», от которых следует очистить научную психологию. Наряду с собственно психологической бихевиористской программой Скиннер энергично пропагандировал ее социокультурные аспекты и следствия. Он отрицал свободу воли, моральную ответственность, автономию личности, противопоставляя всем этим менталистским «мифам» проекты переустройства общества на основе разработки различных технологий контроля и манипулирования поведением индивидов.

Филос. Б. восходит к доводам Т. Гоббса о материальной природе ментальных состояний. В 1940— 1950-е гг. некоторые философы попытались использовать установки Б. в философии сознания, перенеся в ней акцент с понятий, описывающих ментальную сферу, на понятия, описывающие определенные формы и правила поведения. Возникновение современного филос. Б. обычно связывают с философией сознания позднего Л. Витгенштейна, с работой Г. Райла «Понятие сознания» (1949) и более поздними работами по философии языка и сознания У. Куайна, коллеги Скиннера по Гарвардскому ун-ту, где они регулярно обсуждали проблемы Б.

Филос. Б. обычно подразделяется на три вида: строгий, «смягченный» и логический. Строгий Б. — это онтологическая позиция, утверждающая, что нематериальных душ или сознаний как таковых не существует. Этот взгляд является полностью материалистическим, согласно ему человеческие существа являются лишь чрезвычайно сложными машинами, материальными устройствами, которые не обладают нематериальной душой или сознанием. Более мягкая версия Б. утверждает, что ментальные состояния (независимо от того, существуют или нет нематериальные сознания) не могут быть описаны, охарактеризованы независимо от внешне проявляющегося телесного поведения. Логический Б. связан с философией языка. В нем полагается, что ментальные состояния становятся доступными объективному внешнему изучению тогда, когда мы обучаемся применять для фиксации наших внутренних, ментальных состояний общий с др. людьми язык и интерсубъективные критерии его применения в ситуациях, вызывающих эти состояния. В результате явления сознания могут быть переведены в лингвистический план и описаны как акты коммуникативного поведения.

Уотсон Дж.Б. Психология как наука о поведении. М; Л., 1926; Он же. Психология с точки зрения бихевиориста // Бихевиоризм: Хрестоматия по истории психологии. М., 1980; Райл Г. Понятие сознания. М., 1999; Уотсон Дж.Б., Торндайк Э. Бихевиоризм. М., 1999; Skinner B.F. Science and Human Behavior. New York, 1959; Idem. Beyond Freedom and Dignity. New York, 1971.












БЛАГО — позитивный объект интереса или желания. Во втор. пол. 19 в. понятие Б. непосредственно связывается с понятием ценности (Г. Риккерт и др.). В более узком, этическом смысле понятие Б. совпадает с понятием добра.

Вопрос о соотношении Б. и ценности продолжает оставаться предметом дискуссий. Баденская школа неокантианства тяготела к противопоставлению Б. и ценности, понимая последнюю как некоторый абстрактный образец, с т.зр. которого нечто способно быть Б. «Кроме бытия, — пишет Риккерт, — имеются еще ценности... Лишь совокупность бытия и ценностей составляет вместе то, что заслуживает имени мира... Иные объекты обладают ценностью или, точнее говоря, в иных объектах обнаруживаются ценности. Произведения искусства являются, например, такого рода действительными объектами... Мы будем называть такие с ценностью связанные реальные объекты «благами», чтобы отличить их таким образом от обнаруживающихся в них ценностей. В таком случае, например, и хозяйственные «ценности», о которых говорит политическая экономия, будут не «ценностями», а «благами». Точно так же и в других случаях нетрудно будет провести различие блага и ценности».

Если, однако, ценность и Б. противопоставляются столь прямолинейно, оказывается непонятным, откуда берутся сами ценности и почему они претерпевают изменения со временем. Не случайно Риккерт вынужден заявить, что «для ценности как ценности вопрос о ее существовании лишен всякого смысла».

Риккерт Г. О понятии философии // Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М., 1998.









БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ — то же, что филантропия (от греч. philia — любовь, anthropos — человек) — деятельность, посредством которой частные ресурсы добровольно и безвозмездно распределяются их обладателями в целях содействия нуждающимся людям, решения общественных проблем, а также усовершенствования условий общественной жизни. В качестве частных ресурсов могут выступать как финансовые и материальные средства, так и способности и энергия людей. Как определенного рода общественная практика Б. отличается от милостыни; она носит организованный, по преимуществу безличный характер и даже в случаях индивидуальных начинаний (проектов) имеет в виду общественно значимые цели. Б. осуществляется по плану, по специально разработанным программам. Направленная на общее благо, Б. представляет собой деятельность: а) цели которой выходят за рамки интересов семьи и непосредственных друзей; б) которая не предпринимается с намерением получения прибыли или в) по административному распоряжению. То, что в благотворительных акциях иногда могут осуществляться частные интересы их организаторов, попечителей или доноров, свидетельствует о необходимости строгого общественного и государственного контроля за благотворительной деятельностью. Однако еще до недавнего времени этот факт служил поводом для суровой критики самой Б. Негативистская критика Б. по-своему рациональна: она указывает на действительные пороки в общественных нравах, однако в отношении к собственно Б. она представляет собой морализирование, поскольку в ней Б. смешивается с рекламой, бизнесом, политикой, развлечением, но ее действительное социально-нравственное значение игнорируется. Аргументы иного рода выдвигаются в утилитаристской критике, основанной на анализе социальных последствий и социально-экономических составляющих Б. (Г.В.Ф. Гегель, Дж.С. Милль). Эта критика, ставя вопрос о справедливости и эффективности Б., подвергает сомнению тезис морального сознания, что Б. сама по себе всегда справедлива. С социологической т.зр., посредством Б. выполняются две важные социальные функции: во-первых, сохранения и воспроизводства общества и, во-вторых, развития общества. Как таковая Б. должна иметь четкие критерии и иметь единственной целью поощрение людей в их начинаниях, а не потворствование им в их иждивенчестве. Как говорил Милль, предоставление максимально необходимой помощи должно быть так организовано, чтобы оно не подрывало индивидуальное трудолюбие и способность человека к самообеспечению и в минимальной степени поощряло людей к тому, чтобы они полагались только на такую помощь.

В политике и практике амер. филантропических фондов, возникших во втор. пол. 19 — нач. 20 в., предназначение Б. связывается с усовершенствованием общества: абстрактное «благо ближнего» наполняется конкретным смыслом блага сограждан, блага общества и усматривается в распределении не просто потребительских благ, а средств, с помощью которых люди сами могут получить потребительские блага. Поворот в отношении к Б. во многом был ответом на коммунистически-пролетарский вызов времени. Этическая критика Б. (ее развивали Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой, К.С. Льюис) производит сдвиг в рассуждении о Б. с прагматических на ценностные и духовные проблемы. Эта критика ориентирована на универсальную мораль милосердия и представляет собой важный вклад в преодоление возможных нравственных отклонений, в частности гордыни, в Б.










БЛОНДЕЛЬ (Blondel) Морис (1861 — 1949) — фр. философ, ученик А. Бергсона, приверженец католического модернизма и спиритуализма. В своих исканиях Б. опирался также на идеи Б. Паскаля, Б. Спинозы, Г.В. Лейбница, Г.В.Ф. Гегеля, М.Ф.П. Мен де Бирана. Б. привлек внимание своей работой «Действие» («Action», 1893), которая была написана как диссертация и впоследствии переработана в двухтомное произведение (опубликована в 1950). Книга подверглась критике со стороны официального католицизма и была внесена Ватиканом в список запрещенных работ: ее автора упрекали в рационализации христианства, в превращении христианского учения в философию. Университетская общественность, со своей стороны, в течение нескольких лет отказывала ему в праве преподавать философию на том основании, что он не признавал автономии философии, подчиняя ее религии.

В создаваемой концепции, которую Б. называл философией действия, он старался примирить томизм с августинианством, а также с традицией средневековой мистики; вместе с тем проводил идею синтеза имманентного и трансцендентного, характерную для католического модернизма того времени. Критикуя неотомизм с его «теологическим рационализмом», Б. делает вывод, что в деятельности человека осуществляется реальная связь естественного и сверхъестественного. При этом считает, что только единство разума и веры может восстановить целостность философии.

В двухтомном произведении «Мышление» (1934) Б. стремится показать, что никакая идея человека не дает исчерпывающего знания о том, что он такое. Мышление — факт космический, оно не возникает внезапно, «из ничего», оно составляет часть Вселенной и неотделимо от нее. Всеобщий динамизм, который пронизывает и природу, и историю, порожден Божественной мыслью, являющейся внутренней причиной развития, источником противоречивости вещей и началом, полагающим цель эволюции мироздания. В сфере органической природы Божественная мысль проявляет себя в форме жизненного порыва в духе А. Бергсона, а с появлением человека этот порыв становится спиритуальным. В человеческой жизнедеятельности Б. выделяет примат волевого начала. Разработка диалектики выбора предвосхищает эту тематику в экзистенциализме. Критикуя с христианских позиций буржуазную цивилизацию, предлагает религиозно-нравственный путь ее преобразования.

La Pensee (2 у). Т. 1. La genese de la pensee et les paliers de son ascension spontanee. Paris, 1948; V. 2. Les responsabilite de la pensee et la possibility de son achevement. Paris, 1954; L'Etre et les etres. Essais d'ontologie concrete et integrate. Paris, 1963;L'Action Essai d'une critique de la vie et d'une science de la pratique. Paris, 1993.
Lacroix J. Maurice Blondel. Paris, 1963.









БЛОХ (Bloch) Эрнст (1885-1977) — нем. философ. С 1933 жил и работал в США, с 1948 — в ГДР, а с 1961 -в ФРГ. Б. — автор ряда работ, в которых с позиции философской антропологии обосновывал и развивал идеи гуманизма и идеалы общественной истории человечества, рассматривая человека целью мира и исходным пунктом своей философии. Он активно выступал против милитаризма, фашизма и др. форм реакционной идеологии.

Учение Б. получило название философии надежды. В одной из самых своих известных работ «Принцип надежды» (1954) он пытается показать, что ни одну вещь невозможно было бы переработать в соответствии с желаниями, если бы мир был завершенным, полным жестких, вполне законченных фактов. Однако, по Б., в мире существуют только процессы, т.е. динамические отношения, в ходе которых действительное не побеждает окончательно. Это означает, что действительное — процесс постоянного развития. Развитие совершается от «ничто», или «нет», в начале — ко «всему», т.е. царству абсолютного покоя, абсолютной истины и свободы в конце. Между стадиями «нет» и «все» всегда имеет место «еще нет», или, как Б. говорит, «недостаток». Именно «недостаток» порождает «надежду», которая онтологизируется и превращается в основное определение объективной действительности вообще. «Еще нет» — это возможное, но такое возможное, которое лишь частично обусловлено и не является окончательно детерминированным. Проводится различие между познавательно или объективно возможным и реально возможным. Объективно возможным является все то, наступление чего научно ожидаемо или, по крайней мере, не исключено на основании простого частичного познания его наличных условий. Реально возможным, напротив, является все то, чьи черты еще не полностью собраны в сфере самого объекта по причине их незрелости или потому, что новые условия, хотя и опосредованные уже существующими, подготавливают появление новой действительности. Данная теория очень близка понятию энтелехии Аристотеля, которая выражает единство материальной, формальной, действующей и целевой причины. У Аристотеля энтелехия — это переход от потенции к организованно проявленной энергии, которая сама содержит в себе свою материальную субстанцию, причину самой себя и цель своего развития. У Б. природа — это тоже «проблема субъекта». Он не признает независимой от человеческого сознания материи, ибо сводит ее к взаимодействию субъекта и объекта, духа и вещества. В конечном состоянии ее развития — царстве покоя, абсолютной истины и свободы исчезнет и сама материя, и тогда же прекратится всякое развитие.

Важное место в учении Б. отводится утопии. Характерно, что Б. не только не отмежевывается от утопии, но, наоборот, утверждает, что если это не абстрактная и не дурная, а конкретная утопия, она имеет свой коррелят в действительности. Не случайно Б. определяет реальную функцию утопии как шокирующего зеркала слишком знакомой реальности. Так, в частности, он считает, что марксизм — это «конкретная», подтвержденная фактами утопия, и доказывает, что центральным пунктом взглядов К. Маркса является утопия о цельном неотчужденном человеке. Б. полагает, что современный марксизм очень далеко ушел от этого идеала Маркса и ему следует ориентироваться не только на социальные преобразования, но, прежде всего, на моральное обновление душ людей. Высоко оценивая значение утопии, Б. выдвигает задачу соединить утопию с наукой. Однако эта задача не получила у него решения.

Утопизмом пронизано понимание Б. и всего общественно-исторического развития человечества. Он считает, что движение человеческой истории определяется имманентно присущей ей тенденцией в реализации своей конечной цели — совершенства. Согласно Б., именно утопическое мышление предвосхищает эту цель, ибо оно порождено надеждой на лучшее будущее, а поэтому и направлено на его приближение. С таких позиций он рассматривает историю развития культуры, философии, реальную борьбу классов и национально-освободительное движение.

Взгляды Б. оказали влияние на исследования общественного развития и роли в нем утопии и надежды. Показывая, что конкретная утопия (творческое предвосхищение нового) стоит на горизонте любой реальности, Б. одновременно обосновывает принцип надежды как важнейший фактор существования и развития человека в его взаимоотношениях с миром.

Принцип надежды // Утопия и утопическое мышление. Антология зарубежной литературы. М., 1991; Das Prinzip Hoftnung. In funfTeilen. Berlin, 1954—1959; Wissen und Hoflen. Berlin, 1955; Revision des Marxismus. Berlin, 1956; Geist der Utopie. Frankfurt am Main, 1964; Tubinger Einleilung in die Philosophie. Frankfurt am Main, 1968. Bd 1—2; Atheismus in Chris-tentum. Frankfurt am Main, 1969; Subjekt — Objekt. Erlauterungen zu Hegel. Frankfurt am Main, 1971; Revolution der Utopie. Frankfurt am Main; New York, 1979.











БЛУР (Bloor) Дэвид (р. 1942) — британский философ и социолог науки. Руководитель Центра по изучению науки на социологическом факультете Эдинбургского ун-та. Вводя в социологию научного знания идеи позднего Л. Витгенштейна, когнитивной психологии и социальной антропологии, Б. (совместно с Б. Барнсом) выдвинул «сильную программу», предназначенную реформировать анализ науки и знания вообще. Программа предполагает объяснение всякого (научного и вненаучного, истинного и ложного) знания из порождающих его социально-культурных условий и вне зависимости от его оценки самим познающим субъектом. Заявляя об отказе от установок социологии науки Р. Мертона, Б. стремится показать, что всякое знание — без остатка «социально нагруженный» феномен, а потому в нем нет места внесоциальной истине. Этот вывод он обосновывает, опираясь на проведенный им социологический анализ математики, призванный подтвердить применимость социологии знания для анализа всякого типа наук. Рассматривая языковые игры Витгенштейна как формы социальной деятельности, Б. находит у последнего образцы подлинной социологии знания. По замыслу Б., его вариант социологии знания способен заменить собой филос. теорию познания.

Взгляды Б. близки позициям ряда англо-американских представителей «социальной теории познания» (Дж. Коллинза, С. Фуллера, Э. Голдмана), одного из вариантов «натуралистической эпистемологии», восходящей к идеям У. Куайна.

Knowledge and Social Imagery. London, 1976; L. Wittgenstein A Social Theory of Knowledge. New York, 1983.










БОАС (Boas) Франц (1858—1942) — основатель амер. профессиональной антропологической школы, лингвист, фольклорист и культуролог. Б. создал школу исторической этнологии. Это направление определило развитие амер. антропологической мысли с кон. 19 в. по 1930-е гг. Учениками Б. оказались такие выдающиеся антропологи, как К. Уисслер, Р. Бенедикт, А. Крёбер, Р. Лоуи, Л. Уайт, П. Радин и др. Б. удалось создать первую профессиональную школу антропологов в США. В основе обучения лежала программа полевых исследований и изучения физической антропологии, лингвистики и этнографии. «Историческая школа» Б. сложилась в борьбе с эволюционизмом, историзм трактовался как эмпирическое описание. Первая задача, считал Б., — анализ явлений. Но чем ближе исследователь к конкретным формам, тем весомее обобщения. Б. отвергал сведение социальных явлений к замкнутой системе законов, которые были бы действительны для каждого общества. Он считал, что лишь при исчерпывающем знании всего биологического, географического и культурного контекста общества, при самом детальном знакомстве с различными типами реакций всего общественного организма и отдельных его компонентов можно объяснить феномен общества. Ошибка прежней антропологии состояла, по Б., в использовании некритически собранного конкретного материала для исторических реконструкций, не представляющих ценности. Т.о., Б. заложил целостный подход в антропологии. Он понимал научный (исторический) подход как накопление большого числа фактов и их последующее описание и противопоставлял свой метод умозрительным социальным построениям эволюционистов. В отличие от эволюционистов, стремившихся выделить универсальные и сходные черты в разных культурах, Б. подчеркивал те отличия и особенности каждой культуры, которые являются результатом ее собственного развития. В амер. антропологии понятие «культура» постепенно сделалось базовым. Б. внес большой вклад в развитие этнографии, лингвистики и др. направлений в антропологии.

Ум первобытного человека. М., 1926.
Антология исследований культуры. СПб., 1997; Культурология. XX век: Энциклопедия. М., 1998. Т. 1.











БОБРОВ Евгений Александрович (1867—1933) — религиозный философ, историк рус. философии и культуры, писатель, публицист и критик. Окончил Дерптский ун-т, где защитил диссертацию «Отношение искусства к науке и нравственности» (1895). Проф. Казанского, Варшавского ун-тов, после революции 1917 — проф. Донского (Северо-Кавказского) ун-та.

Как философ Б. сформировался в рамках т.н. рус. лейбницианства — опубликовал пер. «Монадологии» Г.В. Лейбница (1890), исследование «Новая реконструкция монадологии Лейбница» (Юрьев, 1896); был сторонником панпсихизма А.А. Козлова. Б. не ограничивался одной лишь популяризацией панпсихизма и персонализма Козлова и Г. Тейхмюллера, а сформулировал собственную систему «критического индивидуализма», утверждающую мысль о том, что человек находит себя прежде всего в качестве отдельной сущности, или индивида. Помимо индивидуально-личностных проблем Б. весьма занимала онтология: «Вопрос о бытии есть центральный вопрос всей метафизики». Филос. открытием Б. явилось «координальное бытие», которое было добавлено к трем тейхмюллеровским уровням бытия: идеальному, реальному, субстанциальному. Координация понималась как верховная форма бытия: «Мысль есть координация элементов сознания. Личность есть координация функций между собою и с Я. Вселенная есть координация существ между собою и с Богом». Важное место в филос. творчестве Б. заняло его историко-философское исследование «Философия в России. Материалы, исследования и заметки» (Вып. 1—6. Казань, 1899—1902), которое вычленяло в структуре рус. философствования: «школьную философию» со схоластикой и вольфианством, вольтерьянство, мистицизм, масонство, материализм, позитивизм, спиритизм.

О самопознании. Казань, 1898; О понятии бытия. Казань, 1898; Философские этюды. Варшава, 1911. Т. 1—4; Историческое введение в логику. Варшава, 1913; Историческое введение в психологию. СПб.; Варшава, 1913; Заметки по истории русской литературы, просвещения и культуры. Варшава, 1913; История новой философии. Варшава, 1915.











БОГ — «весьма трудно и, быть может, невозможно, дать такое определение слову «Бог», которое бы включило в себя все значения этого слова и его эквивалентов в других языках. Даже если определить Бога самым общим образом, как «сверхчеловеческое или сверхприродное существо, которое управляет миром», это будет некорректно. Слово «сверхчеловеческое» неприменимо к почитанию обожествленных римских императоров, «сверхприродное» — к отождествлению Бога с Природой у Спинозы, а глагол «управляет» — к точке зрения Эпикура и его школы, согласно которой боги не влияют на жизнь людей» (Х.П. Оуэн. Статья «Бог» в англо-американской. «Философской энциклопедии». Лондон; Нью-Йорк, 1967. Т. III).

«Господь сказал, что Он благоволит обитать во мгле» (3 Царств 8, 12). В этих словах, в разных вариантах повторенных в Библии, ясно сформулирована одна из главных черт того, что человечество может сказать о Б.: в мире Он присутствует скрыто. Б. Ветхого Завета «невидим» и «скрыт» (Ис 45,15). Через всю Библию красной нитью проходит мысль о том, что Он открывается лишь тогда, когда хочет этого сам, и тем людям, которых сам для этого избирает. Это — таинственная и непостижимая сила. В знаменитой формуле Евангелия от Иоанна (Ин 1,18) «Бога не видел никто никогда» речь идет даже не о том, что Б. не имеет каких бы то ни было физических очертаний, что позволило бы человеку увидеть его, но именно о непознаваемости Б., которого нельзя постичь путем умственных усилий.

На основании этих библейских представлений о Б. в первые века христианства был сформулирован принцип, согласно которому Он — «неизреченен, недоведом (т.е. не до конца умопостигаем), невидим, непостижим». Именно так говорится в последовании литургии Иоанна Златоуста, которая практически ежедневно совершается в православных храмах всего мира. Об этом же говорит Николай Кузанский, указывая, что Б. нельзя постичь «иначе как негативно», т.е. лишь осознав, каким Он не является. Однако «Он постигается через наслаждение от пребывания в истине и жизни среди мира и покоя в небе эмпирея, то есть высшего восторга нашего духа», иными словами, через приобщение к Его истине самой жизнью, нравственным выбором и внутренним состоянием человеческого Я. С т. зр. Николая Кузанского, Б. «не находится в области, или сфере, интеллекта» уже по той причине, что превосходит всякое человеческое представление о нем. Но при этом Он может открыться нам «лицом к лицу» через «радость Господню, которую никто не может отнять от нас, когда мы ощутим, что прикоснулись к нетленному бытию».

Богами в древних, т.н. языческих, религиях называются Амон, Мардук, Зевс, Аполлон, Гермес и др. адресаты поклонения. Однако этим же словом обозначается и «quo majus nihil cogitare potest» («тот, больше которого невозможно себе представить никого»), как говорит «язычник» Луций Анней Сенека, формулировку которого впоследствии будет использовать христианин и святой Ансельм Кентерберийский. В «неподвижном двигателе», являющемся причиной всего, о котором говорит Аристотель, Филон Александрийский узнал того самого Б., что некогда открылся Аврааму, а затем Моисею и ветхозаветным пророкам, — так состоялся синтез греч. филос. монотеизма с монотеизмом Библии. Того самого Б. можно узнать и в «Боге философов и ученых» Б. Паскаля.

Мифологемы, во-первых, о сотворении мира одним из богов (демиургом), а во-вторых, о Б., который царствует над миром (как Зевс у греков), в монотеистическом варианте составляют основу библейского видения Б., «творца неба и земли», царствующего над миром. При этом надо иметь в виду, что и библейское видение Б. формируется постепенно. Из представлений о племенном Б. Израиля (первые книги Пятикнижия), который любит исключительно свой народ, со временем, во Второзаконии и в книге пророков (прежде всего у Исайи) выкристаллизовывается образ благого и милосердного Отца всех людей и защитника вдов и сирот, «Отца вашего Небесного» Нагорной проповеди Иисуса — Б., который согласно определению Нового Завета есть любовь (1 Ин 4,8). В отличие от многочисленных богов народов Др. Востока Б. в Библии — един «и нет иного бога» (Ис 45,14), ибо «все боги народов — идолы (или даже «ничто» [2 Пар 16, 26]), а Господь небеса сотворил» (Пс 96,5). Он — всемогущ (Быт 17,1 и др.); о чем, напр., так говорится в книге Иова (42,2): «Знаю, что Ты все можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено». Однако сам термин «всемогущий» (лат. omnipotens) в Ветхом Завете отсутствует и вошел в язык богословия и в богослужебную практику христианского Запада из антич. литературы. Б. согласно библейским текстам не только царствует над всем миром, но и как бы пребывает повсюду. «Разве Я — Бог только вблизи, говорит Господь, а не Бог и вдали? Может ли человек скрыться в тайное место, где Я не видел бы Его? — говорит Господь. — Не наполняю ли Я небо и землю» (Иер 23,23— 24). Термин «вездесущий» (греч. pantachou paron) в Библии также не встречается, хотя имплицитно представление о вездесущии Божием присутствует в разных местах Священного Писания.

Нельзя не указать на то обстоятельство, что и с богами в древних религиях, и с единым Б. Ветхого Завета люди находятся приблизительно в одних и тех же отношениях: во-первых, им поклоняются, а во-вторых, просят о помощи и защите, но в то же время боятся. Наконец, им жалуются на трудности жизни, находя в них источник утешения, молятся и обещают следовать в жизни тем или иным принципам или правилам. Т.о., в отношениях между человеком и Божественной силой главную роль всегда играют молитва и благочестие, которые, разумеется, далеко не всегда имеют формы христианской морали.

Несомненное сходство между языческими верованиями самых разных народов и библейским представлением о Б., которое затем перейдет в Коран, одним исследователям и мыслителям дает основание говорить о религии как об общечеловеческом феномене, который, по-разному преломляясь в разных культурах, в главных чертах остается неизменным, другим — о том, что истинное представление о Б., пусть в искаженной форме, но все же присутствует не только в библейском откровении.

Библейское представление о Б., разрабатывавшееся в святоотеческой литературе и в церковном предании, легло в основу доказательств бытия Божия, поисками которых начинает заниматься филос. мысль в Средние века, когда эта проблема была сформулирована Ансельмом Кентерберийским. В 19 и 20 вв. на фоне бурного развития естественных наук традиционные представления о Б. подвергаются ревизии, в особенности после Ф. Ницше, заявившего, что «Бог умер», т.е. перестал играть к.-л. роль в жизни человечества. Дж.С. Милль предложил концепцию, согласно которой Б. хочет добра, но ограничен в своем могуществе. Ее развил амер. персоналист Э. Брайтман, считавший, что существующее в мире зло есть некая «данность», в условиях которой вынужден действовать Б., могущество которого, естественно, не беспредельно. Дж. Дьюи предложил видеть в Б. «активное отношение» между реальным и идеальным, а А. Швейцер — «этическую волю» или «безличную силу». Наконец, Дж.Э. Будин видит в Б. «духовное поле, в котором мы живем, движемся и существуем».

Др. путем пошел B.C. Соловьев, утверждавший в «Духовных основах жизни», что «Бог есть внутренняя истина, которая нравственно обязывает нас добровольно признать ее... Верить в Б. — значит признавать, что добро, о котором свидетельствует наша совесть, которого мы ищем в жизни, но которого не дают нам ни природа, ни разум, — что это добро все-таки есть, оно существует помимо нашей природы и разума, оно есть нечто само по себе». Его продолжателем стал С.Н. Булгаков (см.: «Свет невечерний»), указавший, что «Бог есть нечто, с одной стороны, совершенно трансцендентное, иноприродное, внешнее миру и человеку, но, с другой стороны, Он открывается религиозному сознанию, его касается, внутрь его входит, становится его имманентным содержанием. Оба момента религиозного сознания даны одновременно, как полюсы, в их взаимном отталкивании и притягивании». Булгаков подчеркивает, что «Бог есть — вне меня, но и для меня, — превыше моей субъективности, однако сообщаясь ей» и, главное, указывает на то, что вне личных отношений с Б., вне личного опыта встречи с Ним в ЕСИ (имеется в виду 2-е лицо единственного числа глагола «быть» из славянского текста молитвы «Отче наш»), вне обращенной к Нему молитвы ставить вопрос о Б. невозможно. «Громовый факт молитвы — как в христианской, так и во всех религиях — должен быть, наконец, понят и оценен в философском своем значении».

Вне зависимости от Булгакова к этим же выводам приходят М. Бубер, Г. Марсель, С.Л. Франк, Ф. Варийон и др. Бубер, вернувший религиозную мысль к чисто библейским основам, выдвигает тезис, согласно которому Б. — это всегда «Ты», которое ни при каких обстоятельствах не может превратиться в «Он». Концепция Булгакова и Бубера вытекает непосредственно из Нового Завета, где Иисус предстает как носитель уникального опыта богообщения и молитвы, обращенной к Б. как Отцу. Эта концепция не случайно появляется именно в то время, когда Новый Завет становится объектом пристальнейшего изучения для филологов, богословов и философов. «Пред лицом этого ЕСИ, этого синтетического религиозного суждения, конечно, безмолвствуют так называемые «доказательства бытия Божия», — утверждает Булгаков, полагая, что они могут иметь известное значение в философии, но не в собственной области религии, где «царит радостное непосредственное ЕСИ». По Булгакову, доказательства бытия Б. самим своим появлением свидетельствуют о кризисе в религиозном сознании. «Единственным же путем реального, жизненного познания Бога остается религиозный опыт», религиозная жажда, ибо «в вере Бог нисходит к человеку, установляется лестница между небом и землей, совершается двусторонний, богочеловеческий акт. И это объективное содержание веры имеет для верующего полную достоверность, есть его религиозное знание, полученное, однако, путем откровения». Булгаков показывает, что вера предполагает в качестве своего объекта, а вместе и источника, т а й н у, а не Б., что чрезвычайно важно для современного понимания среди прочих и такой идиомы, как, напр., «всемогущество Божие», которое может быть обнаружено не глазами стороннего наблюдателя, какими пытались быть Милль или Брайтман, но только в измерении личных отношений между Я и Ты, человека и Б.

Булгаков С.Н. О Богочеловечестве. Париж, 1933; Франк С.Л. Непостижимое. Париж, 1939; Buber M. Werke. Munchen, 1962-1964. Bd 1-3.

Г. П. Чистяков









БОГДАНОВ Александр Александрович (настоящая фамилия — Малиновский) (1873—1928) — философ и политический деятель марксистского направления.

Врач по образованию. Со студенческих лет принимал активное участие в революционном движении, с 1903 — член РСДРП(б). Испытал значительное влияние (помимо К. Маркса и идеологии народничества) идей представителей т.н. второго позитивизма — «эмпириокритиков» В. Освальда (что отразилось на концепциях Б., изложенных в ранней работе «Основные элементы исторического взгляда на природу» (1899) и — чуть позже — Э. Маха и Р. Авенариуса. В своей фундаментальной работе «Эмпириомонизм» Б. пытался обосновать необходимость «снятия» дуальности физического и психического миров путем введения новой интерпретации категории опыта, когда физический мир трактуется как социально организованный, а психическое — как индивидуально-организованный опыт, при этом познание в целом есть лишь «социальное приспособление», цель которого — максимально точно описывать опыт при условии необходимости «экономии мысли». Эмпириомонистские конструкции Б. вызвали резкую критику со стороны В.И. Ленина, который в небезызвестной работе «Материализм и эмпириокритицизм» обстоятельно аргументировал несовместимость философии Б. с диалектическим материализмом (что и повлекло за собой исключение Б. из партии в 1909). Центральными категориями Б. в нач. 20 в. являются понятие «опыт» и «организованность», получившие свое дальнейшее развитие в работе «Всеобщая организационная наука (тектология)» (1913—1922): коль скоро и физический, и психологический миры трактуются как изоморфизмы опыта (понятие опыта у Б. связывается и с категорией практики Маркса, и со специфической трактовкой опыта эмпириокритиками), во-первых, можно установить корреляцию между ними и, во-вторых, сформулировать законы, по которым происходит эта корреляция (для Б. — совокупность активностей (деятельностей) и сопротивлений). Рассматривая универсумы природы, социальной деятельности человека и культуры как изоморфные структуры различной степени организации, Б. приходит к выводу о необходимости создания тектологии — «всеобщей организационной науки», призванной соединить интегрирующую и обобщающую функцию философии (так она трактовалась в марксизме) с точностью и доказательностью естественных наук. Концепция отождествления культурных форм с социальными, характерная для Б., оказала большое влияние на становление идеологии т.н. пролеткульта (пролетарская культура) — эстетической концепции, жестко ориентированной на классовый подход к культуре и искусству. Вместе с тем учение Б. об элементах мира как самоорганизованных системах в достаточной степени предвосхитило идеи синергетики. В 1926 Б. организовал и возглавил первый в мире Ин-т по переливанию крови. В 1928 погиб, поставив на себе научный опыт.

Основные элементы исторического взгляда на природу. СПб., 1899; Эмпириомонизм: В 2 кн. М., 1904—1906; Всеобщая организационная наука (тектология). Ч. 1,2. СПб., 1913—1917; Ч. 3. Берлин; СПб., 1922; Философия живого опыта. М., 1913.

Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм // Полн. собр. соч. М., 1961. Т. 18; Красный Гамлет. Опыт коллективного анализа творческого наследия Александра Богданова // Вестник Российской академии наук. М., 1994. Т. 64. № 8; Садовский В.Н. Эмпириомонизм А.А. Богданова: забытая глава философии науки // Вопросы философии. 1995. № 8.











БОДРИЙЯР (Baudrillard) Жан (р. 1929) — фр. социолог, философ, культуролог. Свою концепцию разрабатывает под влиянием Ф. Ницше, Р. Барта, А. Лефевра, в диалоге и полемике с К. Марксом, З. Фрейдом, М. Фуко и др. мыслителями. В целом взгляды Б. находятся в рамках постструктурализма и постмодернизма. Эволюция его творчества распадается на два периода: первый охватывает кон. 1960-х и 1970-е гг., второй — 1980-1990-е гг.

В работах первого периода — «Система вещей» (1968), «Общество потребления» (1970), «Критика политической экономии знака» (1972), «Символический обмен и смерть» (1976) и др. — Б. рассматривает проблемы общества потребления, стремится раскрыть суть феномена потребления. Он отмечает, что во все времена люди приобретали, обладали и пользовались предметами и вещами, но не потребляли. Для этого нужны особые условия, которые сложились относительно недавно. Если в 19 в. основу существования общества составляли труд и производство, то в 20 в., после Второй мировой войны, главным становится потребление, от которого все больше зависит производство. Такое соотношение вызвано не изобилием предметов, их многообразием и доступностью, но тем, что изменился сам способ их существования, их смысл и назначение. Раньше главными свойствами вещей были материальность, полезность и функция. Теперь эти свойства отходят на задний план и уступают свое место новым свойствам, которые возникают в силу того, что предметы и вещи, подобно языку, образуют связную систему знаков и приобретают «знаковую стоимость».

Не менее глубокие и важные изменения происходят в представлениях потребителя, его менталитете и сознании. Он уже не может сколько-нибудь уверенно ориентироваться в новом порядке вещей, не способен понять логику и значение знаков нового социального языка. Приобретая бесчисленные вещи и предметы, он уже не столько удовлетворяет свои естественные потребности, сколько потребляет «стоимости-знаки», значениями которых выступают не реальные качества и достоинства предметов, но социальный статус, престиж, комфорт, причастность чему-то особенному. Представления потребителя оказываются глубоко искаженными, они легко поддаются манипулированию, их можно определить как «несчастное сознание».

Именно потребление знаков составляет сущность общества потребления. Б. определяет потребление как «процесс поглощения знаков и поглощение знаками». Оно предполагает неизбежное включение в общую систему обмена и «производства кодированных стоимостей». В обществе потребления всякий товар производится как знак, а знаки — как товары. Сложившуюся систему производства и потребления Б. сопоставляет с явлением товарного фетишизма, открытого Марксом. Однако Маркс связывал его с меновой стоимостью, усматривая в ней источник отчуждения человека, противопоставляя ее потребительной стоимости, в которой он видел возможность будущего освобождения человека. Б. считает, что новый фетишизм общества потребления связан с потребительной стоимостью и является еще более мистифицирующим, не оставляющим надежд на преодоление отчуждения. В связи с этим он рисует мрачную картину функционирования общества потребления, которое предстает как пространство всеобщего манипулирования и отчуждения. Б. полагает, что мы наблюдаем конец труда, производства и политической экономии, что для современного общества характерна утрата всякой референции, почвы и фундамента. Все это рушится под натиском экспансии «стоимости-знака», которую он определяет как «структурный закон стоимости», подчиняющий себе не только экономику, но и др. сферы человеческой жизни — язык, интеллектуальную деятельность, искусство и т.д. Повсюду действует «модель симуляции», вследствие чего место реальных предметов, процессов и явлений занимают разного рода знаки и «симулакры» («подобия»), которые обмениваются между собой, забыв о существовании реального. Так рождается «гиперреальное», которое поглощает реальное. Б. показывает это на примерах моды, масс-медиа, тела, досуга и т.д. Хотя общество потребления часто именуют обществом коммуникации, его надо было бы назвать, по Б., «обществом не-коммуникации», поскольку господство телевидения ведет к тому, что «люди уже не говорят между собой», их диалог вытеснил монолог телевидения, которое воплощает «симуляцию коммуникации».

В работах второго периода — «Симулакры и симуляция» (1981), «Фатальные стратегии» (1984), «Америка» (1986) и др. — взгляды Б. претерпевают существенные изменения. Он продолжает развивать тему симуляции и симулакров, не отказывается от своих критических выводов и суждений относительно негативных сторон общества потребления. В дополнение к ним он пессимистически утверждает, что «мир не является диалектическим... он обречен на крайности, а не на равновесие». Касаясь роста преступности, терроризма и др. подобных явлений, Б. заявляет: «Все мы заложники, все мы террористы».

В то же время он отходит от прежнего своего нигилизма и крайне критического отношения к действительности. Б. полагает, что сложившаяся ситуация не является безнадежной и из нее можно найти выход. Существующие в этом плане пути и стратегии — марксистские, либеральные или психоаналитические — он называет «банальными», исчерпавшими свои возможности и не могущими служить руководством к действию. Вместо них он предлагает «фатальные стратегии», которые заключаются не в борьбе — через бунт или революцию — с существующей системой, но в доведении абсурдности этой системы до логического конца. В осуществлении своих стратегий Б. делает ставку не на активного субъекта (коллективного или индивидуального), но на пассивную массу, которая нашла новый способ сопротивления, основанный не на внешнем, а на «внутреннем разрушении», разрушении изнутри. На процесс роста и превращения экономики, культуры, информации в гиперреальное масса отвечает гиперпотреблением и гиперконформизмом, что для Б. выступает наиболее адекватной формой поведения.

Такой поворот свидетельствует о значительном усилении в его взглядах постмодернистской составляющей. В своих работах Б. уделяет все больше внимания игре, удовольствию и наслаждению. Можно сказать, что он размышляет в духе известной формулы: если насилие неизбежно, то нужно принять его и получить удовольствие. Б. считает, что следует не противиться переизбытку знаков, но вступить с ними в игру, поддаться их соблазну и получить наслаждение. Он полагает, что существование и функционирование современного общества обусловлено не столько прогрессом науки, объективностью информации, действительным наказанием виновных, ростом качества жизни, сколько тем соблазном, который рождается из «разгула знаков», охватившего все области жизни от моды и рекламы до экономики и политики.

Система вещей. М., 1995; La societe de consomation. Paris, 1970; Pour une critique de l'economie politique du signe. Paris, 1972; Simulacres et simulations. Paris, 1981; Les strategies fatales. Paris, 1986; Amerique. Paris, 1986.

Д.А. Силичев











БОЗАНКЕТ (Bosanquet) Бернард (1848—1923) — англ. философ, представитель абсолютного идеализма. Преподавал в университетском колледже Оксфорда (1870—1881), затем переехал в Лондон, где занимался филос. исследованиями и принимал активное участие в работе Общества благотворительности. В 1902—1908 — проф. моральной философии в Ун-те Св. Андрея (Шотландия). Испытал влияние Г.В.Ф. Гегеля и Р.Г. Лотце, сочинения которых переводил на англ. яз.

В ранних работах Б. обосновывал роль логики в филос. познании. Поддерживал тезис Гегеля о том, что все реальное идеально. Утверждал независимость содержания сознания от его объекта. Развитие знания понимал как устранение противоречия в опыте через его снятие в понятии целого, или организма. Силлогистике формальной логики Б. противопоставлял теорию вывода как определения необходимости данного суждения в структуре целостной реальности, на которую указывает данная система мысли, т.к. мышление есть чувство целого. Полагал, что эстетика может примирить естественный и сверхъестественный миры. В этических сочинениях Б. рассматривал реальность как Абсолют, конкретное целое, в котором снимается противоречие добра и зла, удовольствие согласовано с долгом, а эгоизм — с альтруизмом. Видел решение социальных проблем не на пути прогресса, который лишь заменяет конечное на лучшее конечное, а в преодолении индивидом своей ограниченности в высших типах опыта — общественном и религиозном, в слиянии с гос-вом и Богом. Идеи Б. утратили популярность после их критики Дж. Муром и Б. Расселом.

Основания логики. М., 1914; The Philosophical Theory of the State. London, 1899; The Value and Destiny of the Individual. London, 1913; The Meetings of Extremes in Contemporary Philosophy. London, 1921; Three Chapters on the Nature of Mind. London, 1923.

Киссель М.А. Концепция диалектической логики Б. Бозанкета // Историко-философский ежегодник. М., 1986; Асочаков Ю.В., Муравьев А.Н. Активность сознания в политической философии // Творческая активность сознания. Л., 1986; Bosanquet H. Bernard Bosanquet. London, 1924.











БОКЛЬ (Buckle) Генри Томас (1821 — 1862) — англ. историк, социолог-позитивист. Видный представитель географической школы в социологии. Предпринял попытку при изучении истории применить закон причинности, истолкованный в духе материализма. Испытал влияние О. Конта. Задумал многотомную естественно-научную историю человечества, однако завершил лишь два тома — «Историю цивилизации в Англии» (1857-1861, рус. пер. 1863-1864). По существу, это было лишь теоретическое введение к первоначальному замыслу. По замечанию Э.Трёльча, для конкретного и индивидуального изображения процесса развития у Б. не хватило сил. Б. полагал, что, обращаясь к законам природы, можно поднять уровень социального, исторического знания. Этот путь, по его мнению, более продуктивен, нежели толкование божественного провидения или выявление случайности в истории. Особое внимание в социальной динамике, считал Б., имеют климат, пища, почва и ландшафт. Вместе с тем он признавал и роль интеллектуального фактора, особенно для понимания исторических судеб Европы. Развитие истории, по Б., — это строго закономерный процесс. Он более сложен, чем в природе, но в той же мере выверен и предопределен. Законы истории Б. пытался выводить эмпирическим путем: осмысливая эмпирику, он стремился придать своим рассуждениям статус универсальных закономерностей.

Природа предопределяет, по Б., не только экономическое развитие. Она создает условия для развития рассудка и разумной деятельности. Тропики и прилегающие к ним районы Б. рассматривал как очаг древнейших цивилизаций, в которых главенствующую роль играли силы природы. В результате сложилось неравномерное распределение богатства, а также умственной деятельности. В Европе преобладающим направлением стало подчинение природы, в др. регионах — подчинение человека природе. Взгляды Б. получили распространение в России. Современному обществознанию его идеи кажутся во многом устаревшими.

Чернышевский Н.Г. Замечания на книгу Г.Т. Бокля «История цивилизации в Англии» // Полн. собр соч. М., 1953. Т. 16; Трёльч Э. Историзм и его проблемы. М., 1994.










БОЛЬЦАНО (Bolzano) Бернард (1781-1842) — чеш. философ, математик, теолог. В 1805—1820 занимал кафедру религии Пражского ун-та, но был уволен за вольнодумство. В четырехтомном «Наукоучении» дал обзор традиционных логических учений, последовательно разграничивая психологическое и логическое, психические процессы и их логическое содержание. Согласно Б., логика имеет дело с идеальными предметами, существующими вне времени и пространства, а не с психическими процессами суждения и установления истинности. Данная Б. критика психологизма в логике оказала серьезное влияние на Ф. Брентано и Э. Гуссерля.

Grilndgeretze der Logic. Hamburg, 1963; Mathematische und philosophische Sehriften. 1810—1816. Bad Canstatt; Stuttgart, 1977. Bd 1.










БОССЮЭ (Bossuet) Жак Бенинь (1627—1704) — фр. писатель, епископ. Находился под сильным влиянием Августина. В соч. «Рассуждение о всеобщей истории...» Б. дал обзор истории человечества до эпохи Карла Великого целиком в духе христианской библейской традиции. Произведения Б. пронизаны идеей провиденциализма: Бог непосредственно управляет судьбами народов и налагает свою печать на каждую эпоху их развития.

В соч. «Политика, извлеченная из Священного Писания» Б. выступил сторонником богословского обоснования королевско-абсолютистской власти. Абсолютизм как форму правления, подчиненную разумному началу, Б. отличал от деспотизма и в «Рассуждении...» говорил об обязанностях монарха. Эти идеи Б. легли в основу католической традиции общественной мысли 18 в. Фр. просветители 18 в. и, особенно Вольтер, доказывали несостоятельность философско-социологических идей Б.

Oeuvres completes... Paris, 1861 —1866. Vol. 1—31.
Лансон Г. История французской литературы. М., 1896. Т. 1; Плеханов Г.В. Избр. филос. произв. М., 1958. Т. 2; Rebelliau А. Bossuet. Paris, 1900; Brunetiere F. Bossuet. Paris, 1913; Dimier L. Bossuet. Paris, 1916; Baumann E. Bossuet. Paris, 1929; Le Brun J. La spiritualite de Bossuet. Paris, 1973.










БОХЕНЬСКИЙ (Bochenski) Юзеф Мария (1902—1993) -пол. философ, доминиканец (с 1926), орденское имя — Иннокентий. Изучал право во Львове (1920— 1922), экономику в Познани (1922—1926), философию в Фрибуре в Швейцарии (1928—1931) и теологию в Риме (1931 — 1934). Проф. логики в ун-те «Ангеликум» в Риме, затем проф. истории философии в ун-те Фри-бура. Организовал в Фрибуре ин-т, занимавшийся изучением коммунизма в Центральной и Восточной Европе и являвшийся одним из основных советологических центров. Б. был известным логиком и исследователем истории логики. Одним из первых продолжил программу историко-логических исследований, начатую Я. Лукасевичем в Польше и основывающуюся на истолковании истории логики с т.зр. современной математической логики. В этом стиле анализировал историю модальной логики, логики Теофраста, антич. формальной логики. В 1956 представил обширную работу, синтезирующую историю логики в духе программы Лукасевича и являющуюся первым в логической литературе трудом такого рода. В философии Б. начинал как томист. Под влиянием львовско-варшавской школы полагал, что томизм должен быть осовременен путем применения к нему современного логического анализа. В этом духе Б. проанализировал ряд понятий, в частности понятие аналогии. Пытался также подвергнуть логической реконструкции доказательства существования Бога, сформулированные Фомой Аквинским. В 1960-е гг. Б. оставил томизм и прямо высказался в поддержку аналитической философии. При этом он считал, что деление философии на христианскую и остальную лишено оснований, ибо религиозная вера не предопределяет никакой философии. Философия же может быть либо аналитической, либо синтетической. Последняя является по большей части метафизической в наихудшем смысле этого слова, т.к. считает какие-то проблемы разрешимыми единственно благодаря интуиции или мистическому переживанию. С позиций рационализма Б. отвергал всякое познание, не являющееся логическим или эмпирическим, и проводил резкую границу между наукой и мировоззрением, между знанием и верой. Это вело к довольно неортодоксальным воззрениям на сущность веры, поскольку последняя является, по Б., вопросом решения и выбора, а не интеллекта. Тем не менее Б. полагал, что аналитическая теология возможна, а ее предшественником считал как раз Фому Аквинского. Б. придавал большое значение анализу понятий во всех областях знания, включая гуманитарные и социальные науки. Предметом его собственного анализа были понятия «авторитет-», «религия» и др. Б. отстаивал также систему взглядов, являющуюся, по его мнению, рациональной и направленную против гуманизма, антропоцентризма и сциентизма, во всяком случае против крайних версий этих воззрений.

Современная европейская философия. М., 2000; Die Sowjetrussishe dialektische Materialismus. Bern, 1950, 1962; Europaische Philosophie der Gegenwart. Bern, 1951; Die zeitgenossische Dankmethoden. Bern, 1954; Formale Logic.

Munchen, 1956; Wege zum philosophischen Denken. Munchen, 1959; Logic of religion. New York, 1965; Diamat. Stuttgart, 1968; Was ist Autoritat? Basel; Wien, 1974; Marxismus-Leninismus. Munchen, 1974.










БОЭЦИЙ (Boethius, Boetius) Анаций Манлий Торкват Северин (ок. 480—524 / 526) — рим. философ, теолог и поэт. Был выходцем из знатного рим. рода; образование получил, по-видимому, в Риме, в доме близкого друга своей семьи патриция Аврелия Меммия Симмаха. С 510 Б. находится на государственной службе, сначала как консул, а затем (с 522) в должности «магистра всех служб» (высший административный пост в королевстве остготов). Однако его деятельность при дворе остготского короля Теодориха была недолгой: в 523 Б. был обвинен в измене, заключен в тюрьму, а затем казнен. По разным сведениям казнь совершилась в 524 или 526.

Основной своей задачей Б. считал переводческую и комментаторскую деятельность. Он намеревался перевести на латынь все сочинения Аристотеля и Платона, а также показать, что в учениях этих философов много общего и мало различий. Этот грандиозный проект не был им осуществлен, но перевести и прокомментировать большинство логических трактатов Аристотеля ему все же удалось. Основываясь на соч. некоторых антич. авторов, он написал несколько монографий по наукам квадривиума (музыка, арифметика, геометрия и астрономия) и логике. Хотя в данном случае Б. выступил прежде всего как систематизатор антич. наследия, значение его деятельности трудно переоценить: эти работы, по сути дела, стали основой раннесредневековой учености. Благодаря комментариям Б. в средневековую философию вошли проблемы универсалий, первичной и вторичной интенций и т.д.

Как самостоятельный философ Б. наиболее ярко проявил себя в т.н. теологических трактатах, в которых он попытался с помощью филос. метода разрешить некоторые проблемы, специфические для христианской теологии, напр. тринитарную и христологическую. При этом философ активно использовал инструментарий формальной логики, в связи с чем Б. часто называют отцом схоластики. Проблема сущности и существования, одна из коренных проблем средневековой философии, также затрагивается Б., различающим в одном из своих теологических трактатов сущность (id quod est) и существование (esse).

Философию Б. рассматривает как род, а ее виды составляют теоретическая и практическая философия. Видами практической философии, в свою очередь, являются этика, политика и экономика; теоретическая философия подразделяется на теологию, физиологию и науку об интеллигенциях (духовных сущностях) и человеческих душах.

Отдельно Б. рассматривает четыре математические науки, составляющие квадривиум, т.е. четверной путь к мудрости, или философии. Помимо квадривиума Б. рассматривает тривиум, группу дисциплин, которую составляют логика, грамматика и риторика. Для Б. логика, или диалектика, — это умение правильно строить умозаключения и рассуждать. «Простыми элементами» логики, по мнению Б., являются слова, однако не просто слова как таковые, но слова, обладающие обозначающей функцией, являющиеся частью высказываний. Целью логики как инструмента филос. познания является проверка утверждений на истинность и нахождение ошибок в аргументации.

Б. предполагает, что обозначающие слова репрезентируют существующие вещи. Он понимает категории Аристотеля как обозначающие звуки, призванные обозначать высшие роды сущего. Смысл этого таков: число единичных вещей бесконечно, их многообразие не может быть охвачено умом, и они не могут стать объектами науки. Но поскольку вещи обладают некоей общей природой, то в конечном счете любая из них подпадает под тот или иной род, может быть определена и познана. Отдельно следует сказать о том, что, согласно Б., является объектом науки — индивид или общее. С одной стороны, ясно, что индивиды преходящи и бесчисленны, и о них не может быть никакой науки, а с др. стороны, очевидно, что общее познается только из единичного. Решение таково: предметом науки является общее, но то общее, которое реально существует в индивидах и которое познается благодаря чувственному восприятию индивидуальных вещей.

В разных сочинениях Б. предлагает разное решение проблемы универсалий. В «Комментарии к Порфирию» он в духе Аристотеля утверждает, что общее находится в чувственно воспринимаемых вещах, хотя и мыслится отдельно от них, а в трактате «О Троице», напротив, в духе платонизма указывает, что общее существует вне материи, а индивидуальные вещи неким образом ему причастны.

Бог, согласно Б., это сущность, лишенная материи, множественности и акциденций. Он — чистая форма, что отличает Его от чувственно воспринимаемых вещей, состоящих из формы и материи, поскольку Он един и абсолютно прост.

Особняком в творчестве Б. стоит его самое известное произведение — «Утешение философией». В «Утешении» затрагиваются многие метафизические и этические проблемы, как то: природа Бога, предопределение и судьба, свобода воли и происхождение Вселенной. В Средние века «Утешение» было едва ли не самым популярным филос. сочинением. Его читали государственные деятели, поэты, теологи и философы. Книга была переведена на староанглийский и старонемецкий языки. Влияние «Утешения» можно проследить у Данте, Чосера, в англо-норманнской и провансальской поэзии.

Наиболее полное собр. соч. Боэция напечатано в Патрологии Миня: Patrologiae cursus completus. Series Latina. Paris, 1973. Vol. 63—64. На рус. языке соч. Боэция представлены в: Боэций. Утешение философией и другие трактаты. М., 1990;
Е.В. Герцмон. Музыкальная боэциана. СПб., 1995.

А.В. Апполоное









БРАХМАН (санскр. brahman, первоначально «молитва», «молитвенная формула») — одно из системообразующих понятий инд. мысли, означающее абсолютное первоначало бытия и глубинное содержание всех мировых феноменов. Это понятие оказалось инструментом структурирования мифологических (Б. персонифицируемый в виде божества Брахмы), ритуалистических и мистических парадигм всей ортодоксальной религиозной традиции Индии, начиная с Брахман, Араньяк и Упанишад (см.: Веды). Уже в Атхарваведе Б. есть «лоно [всего] сущего и не-сущего» (IV. 1.1), и в нем заключены все боги — «как коровы в коровнике» (XI.8.32). Одновременно уже в поздневедийский период складываются основные понятийные производные от Б.: брахманы как класс жрецов, Б. как жрец с особой сферой компетентности, Б. как истолкования священнодейства и священного слова, Брахма как персонифицированное божество, один из будущих верховных богов индуизма. В ответ на вопрос, поставленный в одном позднем гимне Ригведы о том, чем были те лес и дерево, из которого вытесали небо и землю, составитель «Тайттирия-брахманы» отвечает, что этим исходным материалом был Б. (П.8.9). Отождествление Б. как сущности макрокосма и Атмана как сердцевины микрокосма восходит к Брахманам, но окончательно реализуется в древних Упанишадах, составляя содержание т.н. великих речений (см.: Веды). Б. отождествляется с Атманом как духовным ядром индивида, «обеспечивает» панэнтеистическую картину мира в индуизме, а в филос. школах веданты претворяется в Абсолют как универсальное мировое сознание, онтологически трансцендентное и одновременно имманентное миру. Показательно, что парадигма Б. воспроизводится и в махаянском буддизме, который на док-тринальном уровне оппонировал ей (ср. шуньята, тат-хата — «таковость», татхагатагарбха — «зародыш» вселенского Будды).












БРЕНТАНО (Brentano) Франц (1838—1917) — нем. и австр. философ. Преподавал философию в Вюрцбургском (1866—1873) и Венском (1874-1894) ун-тах. С 1864 — католический священник, в 1873 в связи с полемикой вокруг догмата о непогрешимости Папы сложил с себя духовный сан. Его непосредственные ученики в Вюрцбурге — К. Шлумпф, А. Марти и др., среди учеников и студентов в Вене — Т. Массарик, А. Мейнонг, Э. Гуссерль, К. Твардовский, К. фон Эренфельс, А. Хёфлер, З. Фрейд и др. В соответствии со своим учением о четырех фазах развития философии в каждую историческую эпоху (восходящее развитие и три фазы упадка) Б. негативно оценивал кантовскую и послекантовскую философию (фаза крайнего упадка), за исключением позитивизма, с представителями которого он, тем не менее, полемизировал. Под влиянием нем. историка философии А. Тренделенбурга Б. обратился к Аристотелю, философия которого послужила отправным пунктом его учения о сознании. Б. выдвинул идею философии как строгой науки, которая была затем подхвачена Гуссерлем. Исходной задачей Б. считал разделение предметов естествознания и психологии. Предметом естествознания являются физические феномены, которые обнаруживаются в ощущениях (видимые фигура, цвет, ландшафт, слышимые звуки и т.д.). Отождествление сил, вызывающих ощущения, с предметом есть условность, наделяющая объект науки устойчивым существованием. Поворот внимания к физическим феноменам в фантазии — один из основных источников психологического познания. Предмет психологии — психические феномены: акты сознания, которые не могут быть даны посредством самонаблюдения. Источником знания о них Б. считал внутреннее восприятие, сосуществующее в одном акте сознания с любой формой психической деятельности, каждая из которых осознается в нем как таковая: представление — как представление, суждение — как суждение, и т.д. Внутреннее восприятие, или внутренний опыт, есть в то же время источник очевидности: представление осознается в нем именно как то представление, которое мы имеем, суждение — именно как то суждение, которое мы высказываем, и т.д. Здесь намечается основной пункт его расхождения с И. Кантом: по Б., внутренний опыт не содержит в себе разделения на вещи-в-себе и явления. Основными признаками отличия психических феноменов от физических являются следующие: 1) все психические феномены или сами суть представления, или основаны на представлениях; 2) каждый психический феномен характеризуется интенциональным (ментальным) существованием в нем предмета, или направленностью на объект. Б. заново вводит средневековый термин «интенциональный», который становится одним из основных в философии 20 в.

Классификация психических феноменов проводится Б. соответственно их интенциональной природе, т.е. по способу полагания объекта. Существует три несводимых друг к другу класса: акты представления, лежащие в основе всех других; акты суждения, в которых нечто признается или отвергается (суждения — это не комбинация представлений), и акты любви и ненависти и интересов (чувство и воля). Из этой классификации вырастает этическое учение Б., основанное на аналогии между третьим и вторым классами: в отличие от представлений они обнаруживают противоположность верного и неверного, истинного и ложного. Акт предпочтения истинного в сфере чувств и воли — источник нравственного сознания.

В поздний период Б. уточняет, что наша психическая деятельность направлена на вещи (тела и «духи»), которые берутся в качестве объектов различным образом. Только вещи обладают существованием в собственном смысле, их высшее родовое понятие — реальность. То, что взято в качестве объекта, существует лишь в несобственном смысле: напр. телесность, а не индивидуальное тело, любовь, а не любящий, бесконечное пространство, а не пространственность, универсалии, а не индивиды, которые мыслят общее. Реальное, по Б., может быть только индивидуальным. То, что взято в качестве объекта — в представлении и т.д. — уже не индивидуально. Ни внешнее, ни внутреннее восприятие не дает индивидуализирующего признака. Учение о сознании — точка пересечения всех основных проблем философии Б.: проблемы времени, критического анализа языка, природы морального сознания, обоснования оптимистического религиозного мировоззрения («рационального теизма»). Влияние философии Б. прослеживается в феноменологии Гуссерля и М. Хайдеггера, неореализме, аналитической философии, в вюрцбургской психологической школе и гештальтпеихологии.

Очерк о познании [фрагмент]; письмо к Антону Марти от 17.03.1905; [Об очевидности. Фрагмент]; письмо к Гуссерлю от 9.01.1905 // Антология мировой философии. М., 1971.Т. 3; Избр. работы. М., 1996; Von der mannigfachen Bedeutung des Seienden nach Aristoteles. Freiburg, 1862 (Darmstadt, 1960); Psychologie des Aristoteles. Mainz, 1867; Psychologie vom empiris-chen Standpunkt. Leipzig, 1874; Die vier Phasen der Philosophic Stuttgart, 1895; Die Lehre Jesu und ihre bleibende Bedeutung. Leipzig, 1922; Versuch uber Erkenntnis. Leipzig, 1925; Vom Dasein Gottes. Leipzig, 1929; Wahrheit und Evidenz. Leipzig, 1930; Kategorienlehre. Leipzig, 1933; Vom Ursprung sittlicher Erkenntnis. Leipzig, 1934; Grundlegung und Aufbau der Ethik. Bern, 1952; Religion und Philosophie. Bern, 1954; Die Abkehr vom Nichtrealen. Bern; Munchen, 1966; Philosophische Untersuchungen zu Raum, Zeit und Kontinuum. Hamburg, 1976.

Твардовский К. Франц Брентано и история философии // Логико-философские и психологические исследования. М., 1997; Kraus О. Franz Brentano. Zur Kenntnis seines Lebens und seiner Lehre. Mit Beitrugen von C. Stumpf und Ed. Husserl. Munich, 1919; Kastil A. Die Philosophie Franz Brentanos: Eine Einfuhrung in seine Lehre. Bern, 1951.

В.И. Молчанов








БРИДЖМЕН (Bridgman) Перси Уильямc (1882—1961) -амер. физик и философ, лауреат Нобелевской премии 1946 по физике. В философии и методологии науки Б. известен концепцией «операционализма», сформулированной в работе «Логика современной физики» (1927). В основе этого учения лежит идея о том, что значения научных понятий синонимичны множеству операций, с помощью которых определяется их содержание. Основными такими операциями выступают экспериментальные процедуры измерения. На формирование операционализма основное влияние оказали прагматизм и тот способ, каким А. Эйнштейн определял основные понятия теории относительности. Операциональное введение понятий позволяет придать им строгое значение, отделить их от соответствующих понятий повседневного опыта и метафизики. Вместе с тем отождествление значения понятий науки с совокупностью операций ведет к отказу от их понимания как коррелятов реальности, к сближению операционализма с инструменталистской трактовкой научного знания. В духе этих идей Б. истолковывал различные эпизоды развития науки, а также высказывался по более общим филос. проблемам. Его позиция отражала реальные методологические изменения в современном естествознании, однако распространение операционализма на все содержание научного знания вызвало критику многих философов. В итоге сам Б. стал признавать, что значение научных понятий не исчерпывается операционально-измерительными процедурами, даже если расширить понимание операций, включив в них, наряду с реальными, ментальные операции.

The Logic of Modern Physics. New York, 1927; The Intelligent Individual and Society. New York, 1938; The Nature of Some of Our Physical Concepts. New York, 1952.










«БРИТВА ОККАМА» — методологический принцип, сформулированный средневековым англ. философом и логиком У. Оккамом и требующий устранения из науки всех понятий, не являющихся интуитивно очевидными и не поддающихся проверке в опыте: «Сущности не следует умножать без необходимости». Оккам направлял этот принцип против распространенных в то время попыток объяснить новые явления введением разного рода «скрытых качеств», ненаблюдаемых «сущностей», «таинственных сил» и т.п. «Б. О.» может рассматриваться как одна из первых ясных формулировок принципа простоты, требующего использовать при объяснении определенного круга эмпирических фактов возможно меньшее количество независимых теоретических допущений. Принцип простоты проходит через всю историю естественных наук. Многие крупнейшие естествоиспытатели указывали, что он неоднократно играл руководящую роль в их исследованиях. В частности, И. Ньютон выдвигал особое методологическое требование «не излишествовать» в причинах при объяснении явлений.

Вместе с тем понятие простоты не является однозначным (простота в смысле удобства манипулирования, легкости изучения, простота допущений, лежащих в основе теоретического обобщения; независимость таких допущений и т.д.). Неочевидно также, что само по себе стремление к меньшему числу посылок непосредственно связано с повышением эмпирической надежности теоретического обобщения.

В логике стремление к «экономии исходных допущений» выражается в требовании независимости: ни одна из принятых аксиом не должна выводиться из остальных. Это относится и к принимаемым правилам вывода.

С «Б. О.» определенным образом связано и следующее обычное требование к доказательству: в числе его посылок не должно быть «лишних утверждений», т.е. утверждений, не используемых прямо при выведении доказываемого тезиса. Это требование «экономии посылок» не является, конечно, необходимым. Оно не представляется также достаточно ясным и не включается в само определение доказательства. Доказательство с «излишними» или чересчур сильными посылками в каком-то смысле несовершенно, но оно остается доказательством.











БРУНО (Bruno) Джордано Филиппо (1548—1600) — ит. философ и поэт, представитель пантеизма. Преследуемый церковниками за свои взгляды, покинул Италию и жил во Франции, Англии, Германии. По возвращении в Италию (1592) был обвинен в ереси и свободомыслии и после 8-летнего пребывания в тюрьме сожжен на костре.

В философии Б. идеи неоплатонизма (в особенности представления о едином начале и мировой душе как движущем принципе Вселенной, приведшие Б. к гилозоизму) перекрещивались с сильным влиянием ранней греч. философии. Оформлению пантеистической натурфилософии Б., направленной против схоластического аристотелизма, во многом способствовало знакомство Б. с философией Николая Кузанского (у которого Б. почерпнул и идею «отрицательной теологии», исходящей из невозможности положительного определения Бога). Опираясь на эти источники, Б. считал целью философии познание не сверхприродного Бога, а природы, являющейся «Богом в вещах». Развивая гелиоцентрическую теорию Коперника, оказавшую на него огромное влияние, Б. высказывал идеи о бесконечности природы и бесконечном множестве миров Вселенной («О бесконечности, вселенной и мирах», 1584). Представление о единой бесконечной простой субстанции, из которой возникает множество вещей, связывалось у Б. с идеей внутреннего родства и совпадения противоположностей («О причине, начале и едином», 1584). В бесконечности, отождествляясь, сливаются прямая и окружность, центр и периферия, форма и материя, и т.п. Основной единицей бытия является монада, в деятельности которой сливаются телесное и духовное, объект и субъект. Высшая субстанция есть «монада монад», или Бог; как целое она проявляется во всем единичном — «все во всем».

Этика Б. проникнута утверждением «героического энтузиазма», безграничной любви к бесконечному, отличающей подлинных мыслителей, поэтов и героев, возвышающей человека над размеренной повседневностью и уподобляющей его божеству. Идеи Б. оказали большое влияние на развитие философии Нового времени (Б. Спиноза, Г.В. Лейбниц, Ф.В.Й. Шеллинг и др.).

Ореге latine... Napoli, 1879-1891. Vol. 1-3.; Opere italiane. Bari, 1925—1927. Vol. 1—3; в рус. пер. — Изгнание торжествующего зверя. СПб., 1914; Диалоги. М., 1949; О героическом энтузиазме. М., 1953.
Антоновский Ю.М. Дж. Бруно, его жизнь и философская деятельность. СПб., 1892; Ольшки Л. История научной литературы на новых языках. М.; Л., 1933. Т. 3; Штекли А. Дж. Бруно. М., 1964; Горфункель А. Дж. Бруно. М., 1965; Salvestrini V. Bibliografia di G.Bruno 1582—1950. Firenze, 1958; Galli G. La vita e il pensiero di G. Bruno. Milano, 1973.











БРЭДЛИ (Bradley) Фрэнсис Герберт (1846—1924) — британский философ, ведущий представитель школы абсолютного идеализма. Преподавал в Оксфордском ун-те. Свое этическое учение Б. разрабатывал в связи с критикой наиболее влиятельных тогда в Великобритании утилитаристской и кантианской этики. Истоки морали он видел в стремлении людей к гармонии и единству. Цель человеческой жизни, утверждал Б., заключается в «самореализации» в бесконечной и всеохватывающей целостности. В познании, согласно Б., нам всегда дано нечто универсальное, поэтому простое описание изолированных фактов принципиально невозможно, а анализ как таковой не ведет к истине. Любой факт связан «внутренним», существенным образом (в т.ч. и каузально) со всеми др. фактами. Позиция Б. построена на абсолютизации необходимых отношений и игнорировании тех отношений, которые выступают в качестве «внешних» и не определяют сущностный характер вещей и процессов. Вступая в то или иное отношение, любые соотносящиеся сущности изменяются.

Б. критиковал многие понятия традиционной формальной логики, прежде всего понятия «суждение» и «умозаключение», считая их в общепринятой трактовке бессодержательными и противопоставляя им некоторые иррационалистически истолкованные идеи гегелевской диалектической логики. При этом из диалектики исключались идея развития и закон единства и борьбы противоположностей; диалектическое противоречие было заменено «дополнительностью» противоположных сторон, достигаемой в сознании, стремящемся к максимальной целостности. Б. фактически сводит контрадикторные логические отношения к контрарным. Он также явился одним из первых критиков «психологизма» в логике, считая, что вопрос об эмпирическом происхождении понятий не должен интересовать логику. В метафизике Б. самопротиворечивость объекта или свойства рассматривается как показатель нереальности, что придает идеалистической диалектике Б. негативный характер. Используя ряд сложных аргументов, Б. вначале доказывает противоречивость понятий времени, пространства, причинности, энергии, чувственных качеств, личности, которые переводятся им в сферу видимости. Затем он рисует картину «истинной», «неизменной», «непротиворечивой» и «гармоничной» реальности — Абсолюта, в который входят все явления, различающиеся лишь по степени своей относительной цельности; последней в наибольшей мере обладают явления сознания и образы различных религий, а в наименьшей — материальные объекты и физические процессы. Абсолют — это бесконечный опыт. Он сверхличен, и потому его нельзя называть Богом. Подлинная реальность для Б. не может быть областью деятельности рационального мышления, которое, по его мнению, способно лишь к установлению отношений и расчленению целого; реальность постигается в мистическом переживании непосредственного опыта, в котором совпадают объективное и субъективное. Отношения как таковые, по Б., невозможны вне тотальности, субстанциального целого. В нач. 20 в. учение Б. и др. представителей абсолютного идеализма было подвергнуто критике неореалистами и ранними представителями аналитической философии.

Appearence and Reality. London, 1893; The Principles of Logic. London, 1922; Essays on Truth and Reality. Oxford, 1962; Ethical Studies. Oxford, 1962.

Геффдинг Г. Современные философы. СПб., 1907; Квитко Д.Ю. Очерки современной англо-американской философии. М., 1936; Хилл Т.Н. Современные теории познания. М., 1965; Киссель М.А. Учение о диалектике в буржуазной философии XX в. Л., 1970; Богомолов А.С. Английская буржуазная философия XX в. М., 1973; Church R.W. Bradley's Dialectic. London, 1942; Wollheim R. Bradley. Harmondsworth, 1959; Eliot T.S. Knowledge and Experience in the Philosophy of EH. Bradley. London; New York, \964; Airaksinen T. The Ontological Criteria of Reality. Turku, 1975; The Philosophy of EH. Bradley. Oxford, 1984.

А.Ф. Грязнов











БУБЕР (Buber) Мартин (1878—1965) — евр. религиозный философ и писатель, теоретик сионизма, преподавал в ун-тах США, Европы, Палестины и Израиля, был первым президентом Израильской академии наук. Лауреат Эразмовской премии. Б. развивал свою оригинальную концепцию религиозного экзистенциализма, внес большой вклад в философскую антропологию и анализ развития европейской антропологии от античности до наших дней. Его различение эпох «обустроенности» и «бездомности», идеи потерянности человека в окружающем мире, невозможности построения нового «дома» нашли отклик во многих работах, посвященных критике или развитию философско-антропологической проблематики, в частности в философии М. Хайдеггера. Знаменитый труд «Я и Ты», в котором развивается диалектика человеческих взаимоотношений, вскрывается причина отчуждения человека, живущего в мире Оно, проблема личности и индивидуальности, проблема специфических духовных усилий человека, пытающегося жить в мире Ты-образного характера, — породил целый ряд исследований, развивающих идеи Б. — это прежде всего касается работ С.Л. Франка, Г. Марселя, X. Ортеги-и-Гасета и др. Если в «Проблеме человека» Б. говорил о том, что в наступившей эпохе бездомности человек становится все более одиноким, ощущает себя один на один с миром, который сделался для него чужим и неприютным, что со временем это одиночество становится все холоднее и спастись от него все труднее, то в «Я и Ты» он писал о противоядии от одиночества, которое он видел в открытии человеком мира Ты через любовь к др. человеку, к миру природы, к Богу: «Пока человек спасается в самом себе, он не может принести миру ни радости, ни горя; миру нет дела до него. Лишь тому, кто верит в этот мир, дано взаимодействовать с ним; и если он отдается этому взаимодействию, он не может оставаться безбожным. Если мы любим реальный мир, который никогда не даст себя уничтожить, любим реально, во всем его ужасе, если только мы отваживаемся заключить его в объятия нашего духа, — наши руки встретят другие, которые сплетутся с ними». Живя в мире Ты, человек освобождается от принудительных причинно-следственных связей, обретает свободу, становится способным к творчеству. Правда, человек не может всегда жить в мире Ты, он надорвал бы свое сердце, в этом и состоит, по Б., «возвышенная печаль нашей судьбы».

Идейным истоком мировоззрения Б. был органический сплав иудаистской традиции, опыта религиозной жизни и нем. философии. Он многое сделал для пропаганды хасидизма и популяризации хасидской общины, в которой видел образец совместной жизни людей, тот подлинный образец отношений Я и Ты, который был идеалом его философии. Б. не стоял в стороне и от политики, после Второй мировой войны выступал с осуждением арабо-еврейской вражды. Он был знаком с рус. философами, прежде всего с Н.А. Бердяевым и Л. Шестовым, последний оказал серьезное влияние на его философию, их связывала дружба и многолетняя переписка.

Десять ступеней. Хасидские высказывания. Иерусалим; М., 1991; Я и Ты. М., 1993; Два образа веры. М., 1995; Werke. Munchen, 1962-1964. Bd 1-3.













БУЛГАКОВ Сергей Николаевич (1871-1944) — философ, богослов, экономист, священник. В 1896 оканчивает юридический факультет Московского ун-та и уезжает в Германию, где занимается политэкономией и примыкает к марксизму. По возвращении защищает магистерскую диссертацию «Капитализм и земледелие» и до 1906 занимает кафедру политической экономии в Киевском политехническом ин-те. В 1903 выходит его кн. «От марксизма к идеализму». Участвовал в сб. «Проблемы идеализма», «Вехи», «Из глубины», что отразило духовный кризис Б., его отход от марксизма и обращение к религиозному миросозерцанию. В 1905 издавал философско-религиозный жур. «Вопросы жизни», с 1906 — проф. политэкономии Московского ун-та и депутат Государственной Думы; принял сан священника в 1918, в 1919 переехал в Крым, где преподавал политэкономию и богословие. Как философ Б. проявил себя в написании двухтомного сб. «Два града» и кн. «Философия хозяйства». Работы «Свет невечерний» и «Трагедия философии» завершили филос. период творчества Б.; мыслитель постепенно становится богословом. В 1923 Б. высылается из страны — сначала в Прагу, в 1924 Б. занимает должность декана Парижского богословского ин-та. С 1927 по 1945 создает две богословские трилогии — «Купина Неопалимая», «Друг Жениха», «Лестница Иакова»; «Агнец Божий», «Утешитель», «Невеста Агнца», а также «Апокалипсис Иоанна» и «Философию имени». Последние две работы вышли из печати уже посмертно (соответственно в 1948 и 1953).

Философия всеединства B.C. Соловьева оказала на Б. определяющее влияние, особенно учение о Софии Премудрости Божией как предвечно сущей в Божественном замысле мировой душе, женственной по своему существу, вместившей божественную любовь и эманировавшей ее в мир. При этом Б. подчеркивал двойственный характер Софии — одновременно божественно-небесный и тварно-человеческий.

Важнейшее место в структуре философствования Б. занял трансцендентализм И. Канта и Ф.В.Й. Шеллинга. София понималась Б. также как идеальная основа мира, находящаяся между Творцом (Абсолютом) и творением (космосом). Онтологическая основа мира состоит в «сплошной, метафизически непрерывной софийности его основы», которая выступает не только как основа, но и как норма, «предельное задание», «аристотелевская энтелехия». В антропологическом срезе бытия София выступает как «мировая душа», «историческое человечество», «целокупное человечество», являющееся трансцендентальным субъектом истории, существование которого придает «динамическую связанность» эмпирически разрозненным действиям отдельных индивидов. Деятельность человека понималась Б. как хозяйственная деятельность, которая в глубинном метафизическом смысле также софийна. Трансцендентальный субъект знания для Б. то же, что и трансцендентальный субъект хозяйства — «историческое человечество», «Божественная София».

Философско-богословскую систему Б. можно рассматривать и как содержательный фон его историко-философских изысканий, в т.ч. по истории рус. культуры (многочисленные аналитические характеристики творчества Вл.С. Соловьева, Н.Ф. Федорова, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, А.С. Пушкина и др.).

Два града: В 2 т. М., 1911; Свет невечерний. Созерцания и умозрения. М., 1917; Тихие думы. М., 1918; Автобиографические заметки. Париж, 1949; Православие. Париж, 1965; Соч.: В 2 т. М., 1993.

Зандер Л.А. Бог и мир. Миросозерцание отца Сергия Булгакова. Париж, 1948. Т. 1 —2; Хоружий С.С. София — космос — материя. Устои философской мысли Булгакова // Вопросы философии, 1989. № 12.












БУЛЬТМАН (Bultmann) Рудольф Карл (1884—1976) — нем. протестантский теолог, историк религии. Изучал евангельскую теологию в Тюбингене, Берлине и Марбурге. Испытал влияние А. фон Гарнака, школы истории религий, В. Германа, диалектической теологии К. Барта, М. Хайдеггера. В 1910 — лиценциат теологии, в 1912—1916 — приват-доцент Марбургского унта, с 1916 — экстраординарный проф. в Бреслау, Гисенсе и Марбурге. Как историк церкви Б. получил известность благодаря своей «Истории синоптической традиции» (1921). Уже в раннем очерке «Проблемы теологической экзегезы Нового Завета» (1925) Б. говорил о том, что толкование текстов требует от исследователя не только исторического подхода, но и личного, жизненного отношения к затрагиваемым в них вопросам. Вслед за М. Келером и К. Бартом Б. различал результат исторического исследования и Слово, пришедшее из прошлого и обратившееся к человеку в его сегодняшнем положении, изменяющее его самопонимание. Б. сформулировал положение о том, что христианская вера обращена не к историческому Иисусу, а к учению церкви о «событии Христа» — главном эсхатологическом деянии Бога, даровании людям спасения, Христе потустороннем. Вместе с тем говорить о Боге можно, только говоря о человеке, настоящий предмет теологии — человеческое существование, к которому обращается Бог. Поэтому, опираясь на Хайдеггера, Б. выступил с экзистенциальной интерпретацией Нового Завета с целью освободить его непреходящее божественное содержание от мифологического языка и тем самым сделать его неуязвимым для исторической критики. Все, что может установить историческая критика, — это то, что первые ученики Христа уверовали в воскресение. Для развертывания божественного содержания, по Б., достаточно самого факта жизни Иисуса и его насильственной смерти. Демифологизация обращает не к Священной истории и не к «тому, что было на самом деле», а к настоящему человеческой души, в котором Слово Божие (керигма) зовет от неподлинного существования (вне веры и выбора) к подлинному (в вере, выбирая будущее), когда последним, эсхатологическим, становится каждый час. Откровение возвращает человека к его внутренней сути, к существованию как рискованному выбору. В отличие от либеральной теологии, критика мифа у Б. служит не установлению подлинности исторических фактов, а подтверждению разрыва между Богом и человеком. Независимо от степени достоверности исторических сведений, христианин не имеет никаких гарантий своей веры. Среди последователей Б. — X. Браун и Ф. Бури.

Новый Завет и мифология // Вопросы философии. 1992. № 11; Glauben und Verstchen. I—II. Tubingen, 1933—1952; Neues Testament und Mythologic. Tubingen, 1941; Offenbarung und Heilsgeschehen. Munchen, 1941; Jesus. Berlin, 1951;Theologie des NT. Tubingen, 1954; Jesus. Tubingen, 1964.

T.A. Нестик










БУРИДАН (Buridan) Жан (1300-1358) — фр. философ и логик, представитель поздней схоластики, ученик У. Оккама. Хотя в целом Б. все еще стоял на позициях схоластического аристотелизма, однако подверг критике аристотелевское понятие «целевая причина» и вообще учение о целесообразности в природе. Вопреки физике Аристотеля рассматривал вопрос о возможности движения тела в пустоте, подготавливая тем самым почву для постепенного формирования понятия инерции. В логике Б. осуществил подробный анализ непосредственных модальных умозаключений и разработал специфическую теорию устранения семантических антиномий, некоторые черты которой сохранились в семантике А. Тарского.

Summa de dialectica. Paris, 1487; Sophismata. Paris, 1493; Johannes Buridani Quaestiones in Methaphysicam Aristotelis. Paris, 1518.










БУРИДАНОВ ОСЁЛ — парадокс интеллектуального детерминизма, приписываемый фр. философу 14 в. Ж. Буридану. Согласно Буридану, при выборе одного из возможных решений воля контролируется разумом. Она действует лишь в том случае, если разум предпочтет одну из возможностей как наилучшую и даст импульс воле, которая и выберет эту возможность. Но если разум сочтет все имеющиеся возможности равноценными, то воля не будет действовать: осел, помещенный на равном расстоянии от двух одинаковых охапок сена, умрет от голода, ибо разум не сможет побудить его волю к выбору.









БУТРУ (Boutroux) Эмиль (1845—1921) — фр. философ, в центре внимания которого находились проблемы детерминизма и свободы, творчества и необходимости. При объяснении явлений жизни и психики Б. выступал против механицизма и механистического детерминизма, говоря о радикальном разрыве между материальным, инстинктивным и мыслительным уровнями бытия. Законы природы не абсолютны, они оставляют место случайному, индивидуальному, в конечном счете — творческому принципу, необъяснимому творческому началу. Уровни бытия, по Б., образуют иерархическую лестницу, поднимающуюся от неодушевленной материи к духовному совершенству Бога; Бог в наибольшей степени способен к творчеству; этой же способностью наделен и человек, однако он может утратить ее из-за привычного следования обыденному. Б. утверждал первичность духа и считал, что в основе биологической эволюции лежит случайный творческий акт, постоянно создающий новое; задача философии заключается в том, чтобы создать «логику случайного» как логику гармонии.

О случайности законов природы. М., 1900; Паскаль. СПб., 1901; Вильям Джемс и религиозный опыт. М., 1908; Наука и религия в современной философии. СПб., 1910. De la contingence des lois de la nature. Paris, 1874; De l'idee de loi naturelle dans la science et la philosophie contemporaine. Paris, 1895. Fontaine A.P. La philosophie d'Emile Boutroux. Paris, 1920.











«БХАГАВАДГИТА» (санскр. Bhagavadgita — «Песнь Господина мира») — авторитетнейший и популярнейший памятник индуизма, сочетающий многообразие идей с силой художественной экспрессии, включенный в корпус «Махабхараты» и содержащий 18 глав и более 700 стихов. «Б.» складывалась, вероятно, постепенно, но основное ее ядро восходит, видимо, к кон. I тыс. до н.э. — раннему этапу становления культа Кришны (главного воплощения Вишну) — и построена в виде диалога Кришны с героем Пандавов Арджуной. Мировоззренческое содержание «Б.» можно охарактеризовать как адаптацию монистического учения Упанишад к задачам индуистской «теософии»: Кришна является Атманом всех существ, пребывающим в их «сердце», их началом, концом и серединой, а Брахман — вместилищем того «семени», из которого он производит все сущее. В «Б.» принципы и ключевые понятия ранней санкхьи и йоги (двух из шести ортодоксальных систем инд. философии) переосмысливаются в контексте персонифицированного панэнтеизма. «Б.» как первый опыт широкой популяризации эзотерического наследия брахманизма выдвигает универсалистские принципы: каждый член индуистского общества должен следовать своей дхарме, и перед ним открыты три пути достижения высшей человеческой цели: «путь познания», соответствующий брахманическому гносису, «путь действия» — совершение предписанных действий ради самого предписания, а не ради «плодов», и «путь преданности» — эмоциональное «растворение» адепта в Божестве; этот путь объявляется наиболее эффективным. Установка на повышение конкурентоспособности индуизма перед лицом активной миссионерской деятельности буддизма представляется в «Б.» очевидной. На «Б.» составлены многочисленные комментарии, самый ранний принадлежал Шанкаре.

The Bhagavadglta with an Introductory Essay Sanskrit Text, English Translation and Notes by S. Radhakrishnan. Bombay, 1975. Семенцов B.C. Бхагавадгита в традиции и современной научной критике. М., 1999.












БЫТИЕ — филос. понятие, обозначающее наличие явлений и предметов — самих по себе или как данности в сознании, а не содержательный их аспект. Может пониматься как синоним понятий «существование» и «сущее» или же отличаться от них теми или иными смысловыми оттенками. Часто выступает как элемент понятийной оппозиции (напр., Б. и сознание, Б. и мышление, Б. и сущность). Проблемы Б. изучает филос. дисциплина онтология.

Как самостоятельное понятие Б. возникает в др,-греч. философии, в учении элеатов. Парменид формулирует тезисы, ставшие одной из постоянных парадигм западноевропейского онтологического мышления: Б. есть вечное и неизменное единство; противостоящее ему подвижное многообразие является небытием; Б. есть полнота всех качеств, сливающихся в высшей определенности и утрачивающих частную определимость; одно и то же — мышление и Б. Характерно, что уже в самом своем историческом начале категория Б. воспринимается как спорный и парадоксальный конструкт. С одной стороны, она явилась естественным результатом попыток первых греч. философов найти универсальный принцип организации эмпирических явлений, который устанавливался бы мышлением, а не опытом (ср. «логос» Гераклита, «число» пифагорейцев). Именно так эта категория принимается всей последующей антич. философией, уравновешиваясь лишь тем, что предметом мысли становится не «чистое» Б., а качественно определенные начала Б. («корни» Эмпедокла, «семена» Анаксагора, «атомы» Демокрита). Этот компромисс позволял объяснить связь Б. с конкретными предметами, умопостигаемого — с чувственным восприятием. С др. стороны — категория Б. критикуется софистами (Горгий) как пустое понятие, допускающее отождествление со своей противоположностью, с небытием, а также натурфилософами как противоречащее обыденному и научному сознанию (апории Зенона из Элеи).

Платон предложил решение антиномий Б. в своем учении об «идеях». Б. по Платону — совокупность умопостигаемых форм или сущностей, «идей», отражением которых является многообразие вещественного мира. Платон проводит границу не только между Б. и становлением, но и между Б. и «безначальным началом» Б., которое Платон называет также «благом». В онтологии неоплатоников это различение изображается как две последовательные ипостаси «единого» (сверхбытие) и «ума» (Б.). Важной особенностью платоновского понимания Б. явилась связь его с категорией истины. Истина есть результат восхождения к истинно сущему, т.е. к видам Б.

В философии Аристотеля, следующего в основном платонизму, появляется ряд специфических сдвигов в понимании Б.: отрицание Б. как высшего родового понятия, отождествление его с субстанциальной сущностью единичной вещи, попытка расчленить различные смыслы употребления слова «есть». Однако задачей «первой философии» остается, как и у Платона, усмотрение Б. как такового.

Средневековая философия, опираясь на известное библейское самоопределение Бога: «Я есть сущий» (Исх 3, 14), часто сближает понятия Б. и Бога, считая Б. единственно возможным безусловным предикатом Бога. Связанная с этим теоретическая проблематика разрабатывалась в т.н. онтологическом аргументе. Различные трактовки Б. выразились также в споре реалистов и номиналистов, тяготевших соответственно к платонизму и аристотелизму. Под влиянием онтологии араб. перипатетиков возникает различение сущности (essentia) и существования (existentia), в котором выделяются два аспекта Б. вообще: его идеальное содержание и его реальная положенность. Фома Аквинский подчеркивает момент творческой действенности Б., в полной мере наличный в самом Б. (ipsum esse), т.e. в Боге как чистом акте (actus purus). Он же вводит метод «аналогии сущего» как способ связи абсолютного Б. и его конечных проявлений.

Сложившаяся еще в антич. философии иерархия уровней Б., нижней границей которой является абсолютное небытие, в верхней — Б. как таковое, в философии Средневековья сливается с иерархией добра, а также с иерархией красоты. Б., т.о., понимается как полнота реализации всех стремящихся к совершенству качеств, а небытие отождествляется со злом как полной лишенностью присутствия Бога. Такая онтологическая интерпретация зла служила основой для христианской теодицеи, в классическом варианте представленной Августином. Вместе с тем антич. триада «Единое — Ум — Душа», в которой Б. в строгом смысле слова являлась вторая ипостась (Ум), оказалась плохой формой для теологического содержания и провоцировала периодически возникавшие — как на Западе, так и на Востоке — богословско-философские конфликты. Мыслители, испытавшие влияние неоплатонизма, тяготели к слиянию диалектики Единого и представлений о Боге (ср. Марий Викторин, «Ареопа-гитики», Скот Эриугена, И. Экхарт), но возникавшее при этом разведение понятий Б. и Бога делало эти концепции не вполне ортодоксальными. Более приемлемым было отождествление Б. и Бога, первый вариант которого дал Филон. В онтологических построениях Григория Нисского, Анселъма Кентерберийского, Фомы Аквинского богооткровенное имя (Сущий) трактуется как бескачественный предикат, открывающий Б., но не дающий познания его сущности. Однако и этот вариант теологического истолкования категории Б. вызвал сомнения чрезмерным сближением умопостигаемого Б. со сверхразумным Богом. Францисканская оппозиция (И. Дунс Скот, У. Оккам) стремится предельно разделить разумную необходимость и божественный абсолют, т.к. их сближение вызывает к жизни такие концепции, как отождествление сущности и существования, повышение роли сверхразумной воли Бога, учение об «этости, haeccaitas» предмета, не сливающейся с его эссенциальностью, «чтойностью, quiditas» (Дунс Скот). В философии Николая Кузанского (в первую очередь в учении о «Б.-возможности», possest) и Ф. Суареса вырабатывается итоговый компромиссный вариант связи категории Б. с основными онтологическими понятиями.

Новое время впервые выдвинуло проблему Б. в форме декартовского тезиса «мыслю, следовательно, существую» (cogito, ergo sum). От самоочевидности мыслящего Я Р. Декарт переходит непосредственно к абсолютному Б. при помощи т.н. онтологического аргумента. Главным результатом «открытия» Б. оказывается онтологическая гарантия истины, обоснование возможности науки. Б., т.о., является для Декарта и всей рационалистической традиции 17 в. точкой пересечения мыслимого и существующего, а потому его понятие обязательно имеет объективную значимость, т.е. имманентно содержит свой объект. На этом принципе построены системы Мальбранша и Б. Спинозы, признает его и Г.В. Лейбниц. В то же время эмпиризм 17 в. не признает его ни в такой форме, ни в форме онтологического аргумента, придерживаясь толкования Б. как фактической данности.

Вместе с темой Б. как субстанции (в гносеологическом аспекте — как совпадения понятия и реальности) постепенно развивается тема критики и ограничения категории Б., выявленная эволюцией и рационализма, и эмпиризма. Неопределимость Б., отмеченная Б. Паскалем, стремление сущности к Б. — у Лейбница, граница между Б. и волей, проведенная Декартом и Мальбраншем, — все это свидетельствует о сужении сферы применения категории Б. при сохранении традиционного тождества Б. и умопостигаемости. Можно говорить об аналогичном сужении и в философии Дж. Беркли с ее тезисом: «Быть — значит быть воспринимаемым» (esse est percipi), который позволил осуществить парадоксальный переход от последовательного эмпиризма к платонизму. Если у Беркли Б. — это субстанциальный субъект и его идеальное содержание, то в философии Д. Юма Б. утрачивает даже статус субъективной субстанциальной очевидности, чем отрицается картезианская интуиция cogito, открывшая в свое время ряд онтологических построений 17 в. Юм трактует различие между идеей и фактом как принципиальную несводимость одного к другому, как фундаментальную разнородность Б. и умопостигаемости.

В нем. классическом идеализме 18—19 вв. идет противоречивый процесс, начинающийся с критики И. Кантом категории Б., затем преобразившийся в реставрацию классического понятия абсолютного Б. в философии позднего И. Г. Фихте, раннего Ф.В.Й. Шеллинга и Г.В.Ф. Гегеля и завершившийся редукцией Б. к более изначальным слоям абсолюта в волюнтаристических построениях позднего Шеллинга. Тезис Канта о том, что Б. не реальный предикат, а лишь полагание того или иного содержания, был подхвачен и в дальнейшем развит позитивизмом и аналитической философией; учение Шеллинга о воле, если не исторически, то логически предваряло идеи иррационализма 19 в.; концепция же, выдвинутая Фихте и Гегелем, согласно которой абсолютное Б. есть не только субстанция, включающая в себя любое конечное содержание, но и абсолютный субъект, т.е. универсальное личностное начало, фактически не обрела преемников в западноевропейской традиции и оказывала лишь косвенное влияние на некоторые ее течения (персонализм, неогегельянство, экзистенциализм).

19 в., вплоть до 70-х гг. проходит под лозунгом борьбы со схоластическим онтологизмом. Идею Б. критиковали с различных т.зр. нем. романтики, С. Кьеркегор, А. Шопенгауэр, Л. Фейербах, Ф. Ницше и др. С кон. 19 в. начинается реакция против этой тенденции, приведшей ее сторонников к иррационализму, субъективизму, релятивизму, вульгарному материализму. Марбургское неокантианство, неогегельянство, имманентная философия, феноменология пытаются строить новую онтологию на основе аналитики чистого сознания, разъединяя, с одной стороны, традиционную связь Б. и эмпирическо-научного универсума, но сохраняя — с другой — идею имманентного присутствия Б. в актах сознания. Неореалисты ищут пути к новому пониманию Б. через исключение субъект-объектного понимания опыта.

Течения, условно называемые неопозитивизмом, особенно философия языкового и логического анализа, стремятся снять саму проблематику Б., которая рассматривается как спекуляция с непроясненными языковыми выражениями, заменить ее проблемами, выраженными языком позитивной науки или освобожденным от двусмысленностей естественным языком (Р. Карнап, Б. Рассел, Л. Витгенштейн).

Философию М. Хайдеггера, главной темой которой является вопрос о Б., можно считать логически последней главой той критики онтологии (на языке Хайдеггера — «метафизики»), которую предприняли «философия жизни» 19 в. и ее романтические предшественники. Основное заблуждение «метафизики» и вместе с ней всей западноевропейской культуры — в забвении истинного Б., в подстановке вместо Б. того или иного «сущего», т.е. вещественной или идеальной конкретности. Само же Б., по Хайдеггеру, есть нетеоретическое событие в мире «сущего», «просвет» в плотности овеществленного универсума, позволяющий человеку в созерцании или действии обрести свою подлинность и историчность. Хайдеггер и вместе с ним романтическая критика рационализма пытаются вернуться к древнейшим истокам мышления о Б. и даже перешагнуть в дофилософские мифологические его слои.

Нарский И.С. Понятие «существования», логический позитивизм и формальная логика // Философские вопросы современной формальной логики. М., 1962; Гладких Ю.Г. Трактовка существования в формальной логике // Вопросы философии. 1970. № 9; БенвенистЭ. Общая лингвистика. М., 1974. Гл. VIII, XVII; Целищев В.В. Логика существования. Новосибирск, 1976; Аверинцев С.С. Бытие как совершенство — красота как бытие // Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977; Хинтикка Я. Связка «есть», семантические игры и семантическая относительность // Хинтикка Я. Логико-эпистемологические исследования. М., 1980; Гайденко П.П. Понимание бытия у Фомы Аквинского // Западноевропейская средневековая словесность. М., 1985; См. также литературу к статьям: Метафизика, Онтология, Аналогия сущего.

А.Л. Доброхотов










«БЫТИЁ И ВРЕМЯ» — основополагающая работа М. Хайдеггера, вышедшая в 1927 и с тех пор выдержавшая более двадцати изданий. Вся последующая проблематика хайдеггеровской философии явно содержится в этом труде. Центральный вопрос книги — вопрос о смысле бытия. Интерес к проблеме бытия был, по Хайдеггеру, утрачен в ходе развития новоевропейской философии, наступила эпоха «забвения» бытия со всеми вытекающими отсюда последствиями: господством массовой культуры и технической цивилизации, торжеством метафизики, искусственно разорвавшей мир на субъект и объект, утратой навыков бытийного мышления, выхолащиванием языка. Необходимо вернуться к бытию и создать новую, фундаментальную онтологию. Последняя не стремится выработать особое, всеобъемлющее понятие бытия, но намерена дать анализ основополагающих структур вопрошающей о мире экзистенции. Фундаментальную онтологию, из которой могут возникать все др. онтологии, нужно искать в экзистенциальной аналитике человеческого существования, причем проводить адекватный анализ человеческого бытия можно только с помощью феноменологического метода, в то время как методы антропологии, психологии и биологии не ухватывают бытийной проблематики экзистенции.

В «Б. и в.» не говорится о человеке в традиционных формах сознания, субъекта, Я. Все это заменяет термин Dasein («вот-бытие», «здесь-бытие», «при-сутствие»), и человек рассматривается под новым углом зрения, как отмеченный собственным отношением к бытию. Но что такое бытие, остается неизвестным. Мы видим только разные области бытийствования. Камень есть, но не имеет отношения с самим собой. Человек же не только есть, но и развивает связь-отношение с самим собой, с себе подобными и со всем остальным миром. Он «имеет быть», его бытие задано ему. Dasein есть бытийствующее, которому его бытие преподнесено как задача. Dasein понимается исходя из своей экзистенции, из своей возможности быть самим собой или не быть самим собой. Либо человек выбирает самого себя и свой самобытный образ жизни, либо он живет в несобственном, в безличном, в анонимном существовании.

Вводя далее категорию «бытие-в-мире», Хайдеггер разрубает гордиев узел старой проблемы («как субъект может выступить из своей внутренней сферы и достичь объекта «вовне»?»), исходя из того, что Dasein как бытие-в-мире уже находится вовне — в доверительно близком мире. Познание не является тем, что впервые создает связь субъекта с миром, что возникает из воздействия мира на субъект, или наоборот. Познание есть фундаментально заложенный в бытии-в-мире модус Dasein.

Хайдеггер исследует основные онтологические характеристики Dasein: расположение, понимание и речь. Напр., расположение психологически понимается как просто настроение. Но можно увидеть этот феномен и как фундаментальный экзистенциал. Настроения могут портиться или меняться. Но это говорит лишь о том, что присутствие всегда уже настроено, эта настроенность предшествует встрече с другими, с окружающим миром. Это не внутреннее психологическое состояние, которое выплескивается наружу и отсвечивает на вещах и лицах. Настроение открывает бытие-в-мире как целое и делает возможным «настроенность на...». Человек всегда «задет», «затронут» миром, мир для него всегда уже «открыт» в этом смысле. Он может ему угрожать, волновать его, радовать. Все чувства и вся психология возникают потом, из этого способа бытийной открытости. Также и «понимание» в обыденном смысле есть лишь экзистенциальное производное от первичного понимания как способа существования бытия-в-мире. В психологическом смысле «понимать» — значит уметь справляться с ч.-л., быть на высоте. В онтологическом — это умение быть, возможность быть. Онтологически возможность более фундаментальна, чем действительность. Dasein есть возможность освобожденности для себя самого своего умения быть, быть в мире. Dasein не есть нечто наличное, что в придачу еще что-то может, чем-то способно быть, но оно первично есть бытие-возможность, оно каждый раз то, чем оно может быть. Эта «могущая» экзистенция открывает и весь мир в его возможности. Все открывается для понимания в своей служебности, применимости, полезности, негодности. Понимание всегда стремится проникнуть в возможности, потому что оно само по себе имеет экзистенциальную структуру, которую можно назвать планом, наброском. В этом смысле конституируемое экзистенциалом Dasein всегда больше того, что оно фактически есть. Поскольку оно есть то, чем оно становится или не становится, оно может, понимая, сказать себе: «Стань тем, что ты есть!» Понимание экзистенции есть всегда понимание мира.

Понимание как набросок экзистенциально составляет то, что у Хайдеггера называется «смотрением присутствия». Смотрением как озабоченностью, оглядкой, заботливостью, как смотрением за бытием как таковым. «Смотреть» не означает только воспринимать телесными глазами. Для экзистенциального смотрения действительно только своеобразие видения, которое делает неприкрытым встречающееся сущее. Не только всякое смотрение есть в своем истоке понимание, но также и «созерцание», «мышление» производны от понимания. Феноменологическое усмотрение сущности также основано на экзистенциальном понимании.

Всякое смотрение открывает мир, и в этом плане он всегда истолковывается. И, наконец, речь — это артикуляция понятности, она лежит в основании истолкования-изложения. Понятность бытия в мире выговаривает себя в качестве речи. Целокупность значений понятливости приходит к слову. Речь есть значимое членение понятности бытия-в-мире. Языкознание должно быть положено на онтологически изначальный фундамент. Речь — экзистенциально-онтологический фундамент языка.

Анализ Dasein должен выполнить двойную задачу: изложить конституивные моменты бытия-в-мире и указать единство этих моментов, их взаимосвязь, т.е. исследовать проблему временности. Это единство характеризуется тремя феноменами: экзистенциальность (здесь-бытие всегда уже при своей способности быть); фактичность (Dasein всегда уже определено, согласовано с тем, куда оно заброшено, что от него не зависит и что оно обязано принять); падшесть (оно понимает себя исходя из того, чем оно не является, оно затеряно в известном ему бытийствующем). Все три характеристики собираются воедино в заботе. Интерпретация бытия Dasein должна стать изначальным фундаментом выработки основополагающего онтологического вопроса, она должна осветить бытие Dasein в его возможной собственности и целостности. Dasein, пока оно есть, всегда недостает еще чего-то, чем оно способно быть и будет. Недостает конца, смерти. В забегании вперед, в крайнюю возможность (бытие к смерти) Dasein возвращается к собственному былому. Оно есть свое былое. Оно может быть былым, поскольку оно есть будущее. Не прошедшее есть первичное для Dasein, но поступательное забегание вперед в еще не бытийствовавшее, но уже послушно принадлежащее мне — в мою смерть. Только потому, что Dasein может забегать вперед, т.е. быть будущим, оно способно возвращаться в былое и свое бывшее не терять, а удерживать. Только перед лицом смерти человек начинает понимать и ценить прошлое.

Dasein, будучи временным, не оставляет свое былое позади, но им же и является сейчас, находится в настоящем, в фактичности. Этот феномен (бывшее-настоящее) называется временностью, а временность обнажается как смысл заботы. Падшесть же есть затерянность (потерянность) себя в настоящем.

К временности Dasein необходимо принадлежит историчность. Научно-теоретический способ трактовки истории ориентируется не только на гносеологическое прояснение исторического постижения или логику формирования концепций историографического описания (Г. Риккерт), но также и на «предметную сторону». При такой постановке вопроса история доступна лишь как объект определенной науки. Первофеномен истории отодвигается в сторону. Сведения о том, как история способна стать предметом историографии, можно извлечь только из способа бытия всего исторического, из историчности и ее укорененности во временности. Анализ историчности Dasein должен, по Хайдеггеру, показать, что сущее не потому временно, что выступает в истории, но наоборот, оно экзистирует и способно экзистировать лишь потому, что в основании своего бытия оно временно. Первично исторично Dasein, вторично исторично внутримировое встречное, не только подручное средство, но и миро-окружающая природа как историческая почва. История не взаимосвязь движения изменяющихся субъектов, не свободнопарящая последовательность переживаний «субъектов». Историчен не безмирный субъект, исторично сущее, которое экзистирует как бытие-в-мире. Событие истории есть событие бытия-в-мире. С экзистенцией исторического бытия-в-мире подручное и наличное уже каждый раз втянуты в историю мира.

«Б. и в.» по глубине и радикальности переосмысления основных проблем философии, по значимости и оригинальности раскрытия онтологического, бытийного уровня человека, по преодолению господствующих в философии эмпирических, психологических, антропологических методов исследования, по своему влиянию на европейскую филос. традицию является одной из самых радикально-революционных книг 20 в.

Бытие и время // Пер. В.В. Бибихина. М., 1997; Бытие и время. Избранные параграфы // Мартин Хайдеггер. М., 1993 (пер. А.В. Михайлова); Sein und Zeit. Tubingen, 1963.

Мартин Хайдеггер, сам свидетельствующий о себе и о своей жизни. Урал LTD, 1998.

В.Д. Губин








«БЫТИЁ И НИЧТО. Опыт феноменологической онтологии» — произведение Ж.П. Сартра (1943, рус. пер. 2000), в котором систематически изложены основные положения атеистического экзистенциализма. Считая себя учеником Э. Гуссерля, Сартр пытается использовать феноменологию для создания целостной концепции бытия, в котором он выделяет два «региона»: бытие-в-себе (бытие феномена) и бытие-для-себя (сознание). Оба эти понятия изначально имеют антропологический характер, они обозначают человеческое поведение или инструменты человеческого поведения. Бытие-в-себе — это феномен, которого не коснулось человеческое сознание, оперирующее категориями «средства — цели», оно противоположно в отношении цели, не пассивно и не активно, не имманентно, коль скоро у него нет отношения «к-себе»; бытие-в-себе «приросло к себе», оно абсолютно наполнено собой, оно — «в-себе». В отличие от него, бытие-для-себя есть свободная деятельность, оно есть то, чем не является, и оно не есть то, чем является; свобода для-себя означает спонтанность его деятельности и необусловленность никакими причинами. Онтологический смысл сознания Сартр описывает в терминах «ничто», «пустота», бытийная «недостаточность», «нехватка». Сознание, в отличие от бытия-в-себе, диалектично, внутренне противоречиво, в себе самом содержит свое отрицание. В деятельности для-себя Сартр видит выражение свободы: сознание человека — очаг свободных актов, организующих мир в ситуацию; свобода и ситуация — понятия коррелятивные: создавая ситуацию, человек стремится достичь полноты существования, следовательно, абсолютной интенсивности бытия-для-себя при сохранении свободы и сознания, т.е. человек стремится стать Богом. Сартр называет это стремление «бесплодной страстью». Человек способен превосходить ситуацию; бытие человека и его свободное бытие — это одно и то же. Осознание человеком свободы осуществляется им в тоске, «тоска есть способ бытия свободы». Одной из существеннейших характеристик сознания является его проективность: проект выступает как некая цель, благодаря которой для-себя становится ориентированной человеческой деятельностью. Способность проектирования основана на наличии у человека желаний, устремляющих его к «иному»; смысл желаний состоит в превосхождении человеком своего актуального положения. Свобода человека не подчинена никакой логической необходимости, в ней «существование предшествует сущности и повелевает ею». В человеческой субъективности Сартр обнаруживает такую позицию Я, которая свидетельствует о существовании др. Я; об этом говорят такие эмоциональные состояния, как стыд или гордость, которые человек испытывает только в окружении др. людей, тем самым утверждая эти чувства в качестве свободного бытия, бытия-для-себя. При этом, согласно Сартру, др. человек изначально выступает как угроза: своим взглядом извне он лишает Я свободы и специфически человеческого способа существования; «сущность отношения между сознаниями есть... конфликт». Единственным выходом из сложившегося положения является обращение к нравственному сознанию, к «искренности перед собой». Человек, «осужденный быть свободным, несет на своих плечах всю тяжесть мира: он ответствен за мир и за себя».

L'etre et le neant. Paris, 1943.









БЫХОВСКИЙ Бернард Эммануилович (1901-1980) — российский философ советского периода. Род. в Белоруссии, где в 1923 окончил факультет общественных наук Белорусского государственного ун-та. Преподавательская и научно-исследовательская деятельность протекала в Минске, с 1929 — в Среднеазиатском ун-те в Ташкенте, с нач. 1930-х гг. — в Москве, гл. обр. в Ин-те философии АН СССР. Читал курсы по истории, философии в Московском ин-те философии, литературы и искусства (МИФЛИ) и в Ин-те красной профессуры. Преподавал диалектический материализм, историю философии. Большая часть работ Б. посвящена истории западноевропейской философии. Значительное место в его работах занимают методологические вопросы философии в духе марксистского рационализма, согласно которому философия должна быть максимально приближена к науке. Активнейший автор и редактор-организатор 3-томной «Истории философии» (1940—1943), за которую в числе других был награжден Сталинской премией. Однако при последовавшем вскоре осуждении Центральным Комитетом ВКП(б) третьего тома в 1944 был назван одним из виновников (наряду с В.Ф. Асмусом и Б.С. Чернышевым) «неправильного» освещения нем. классической философии 18—19 вв., снят с поста зав. сектора истории философии Ин-та философии и отправлен редактором по философии в «Большую советскую энциклопедию». В 1953—1973 — проф. философии в Московском ин-те народного хозяйства им. Г.В. Плеханова. Умер пенсионером.

Как автор филос. работ Б. отличался ясностью мысли и незаурядным стилистическим мастерством. Очень многое сделал для популяризации филос. знаний, в особенности истории философии.

Психологические проблемы в учении Спинозы. Минск, 1927; Очерк философии диалектического материализма. М.; Л., 1930; Философия Декарта. М.; Л., 1940; Метод и система Гегеля. М., 1941; Основные течения современной идеалистической философии. М., 1957; Философия неопрагматизма. М., 1959; Фейербах. М., 1967; Дж. Беркли. М., 1970; Кьеркегор. М., 1972; Гассенди. М., 1974; Шопенгауэр. М., 1974; Сигер Брабантский. М., 1979.









БЫЧКОВ Виктор Васильевич (р. 1942) — специалист в области эстетики, искусствоведения, культурологии. Окончил аспирантуру филос. факультета МГУ (1972). С 1972 работает в Ин-те философии АН СССР (РАН), с 1992 — главный научный сотрудник, руководитель исследовательской группы «Неклассическая эстетика», с 1998 — зав. сектором эстетики. Доктор филос. наук (1982). Лауреат Государственной премии России в области науки и техники (1996). Автор большого числа научных работ, среди них 15 монографий, опубликованных в разных странах.

Ведет исследования в областях патристической эстетики, византийской и др.-рус. культуры, эстетики, искусства, рус. религиозной эстетики 19—20 вв. Ввел в научный оборот понятие «православная эстетика» (религиозная эстетика культур и народов православного ареала) и исследует ее основные феномены на протяжении двухтысячелетней истории (и предыстории) от Филона Александрийского и ранних отцов церкви до П.А. Флоренского, С.Н. Булгакова, современных представителей. Считает православную линию истории культуры и эстетики самобытной, отличной от путей и принципов западноевропейской культуры (эстетики). Одну из существенных особенностей православной эстетики Б. видит в ее принципиально нерефлективном, недискурсивном характере; отмечает пронизанность эстетическим сознанием всей православной культуры, органическое единство религиозно-мистического и художественно-эстетического опыта. К основным категориям и феноменам православной эстетики (наиболее полно разработанным в патристике и византийскими мыслителями) относит «образ», «символ», «знак», «икону», «слово», «возвышенное», «прекрасное», «творение», «свет», «цвет»; к главным характеристикам эстетического сознания (получившим предельное выражение в искусстве Др. Руси) — соборность, софийность, символизм, системность, каноничность, духовность, нравственно-этическую ориентацию. Важными сферами православной эстетики считает эстетику аскетизма и литургическую эстетику (понятия, введенные и разработанные Б.). Для последнего этапа православной эстетики, именуемого Б. «неоправославным» (B.C. Соловьев, Флоренский, Булгаков), характерна философско-богословская рефлексия с сильной эстетической окраской, высокая оценка художественно-эстетического опыта, связь эсхатологических чаяний с теургической эстетикой; замыкание богословия и философии на софиологии как новом этапе православной эстетики. Сильное влияние (или типологические параллели) православной эстетики Б. усматривает в эстетике рус. символизма и у некоторых теоретиков рус. авангарда.

Еше одна сфера научных интересов Б. — художественная культура 20 в. от авангарда до постмодернизма. Б. рассматривает систему наиболее «продвинутых» арт-практик 20 в., которую он называет «пост-культурой», в качестве важнейшего свидетельства глобального переходного периода в культуре, преобразования культуры в некое иное качество, одной из главных причин которого явился научно-технический прогресс последнего столетия. Посткультура, отказавшись от всех традиционных ценностей культуры, форм и способов бытия и презентации культурных феноменов, уравняв традиционно антитетические явления, ценности, понятия (добро и зло, прекрасное и безобразное, жизнь и смерть, любовь и ненависть, истинное и ложное, и т.п.), представляет собой уникальное экспериментальное поле проектно-продуктивной и репродуктивной деятельности по отысканию принципиально иных парадигм социально-индивидуального бытия и арт-бытия в частности. Для анализа посткультуры разработал специальный метод анализа, названный им «пост-адеквации». В настоящее время руководит двумя исследовательскими проектами сектора: «Религиозная эстетика» и «КорневиЩе. Неклассическая эстетика».

Византийская эстетика. Теоретические проблемы. М., 1977; Эстетика поздней античности. II—III века. М., 1981; Эстетика Аврелия Августина. М., 1984; Малая история византийской эстетики. Киев, 1991; Русская средневековая эстетика. XI-XVII века. М., 1992 (2-е изд. 1995); Aesthetica Patrum. Эстетика отцов Церкви. Т. I. Апологеты. Блаженный Августин. М., 1995; Духовно-эстетические основы русской иконы. М., 1995; 2000 лет христианской культуры sub specie aesthetica. СПб.; М., 1999. Т. 1—2; Руководитель исследовательских проектов: Художественно-эстетическая культура Древней Руси. М., 1996; КорневиЩе ОБ. Книга неклассической эстетики. М., 1998; КорневиЩе ОА. Книга неклассической эстетики. М., 1999; Эстетика. М., 2002; The Aesthetic Face of Being. Art in the Theology of Pavel Florensky. New York, 1993; KornewiSH-CHe. A Book of Non-Classical Aesthetics. M., 1998; 2000 Jahre Philosophic der Kunst im christlichen Osten: Alte Kirche, Byzanz, Russland. Wurzburg, 2001.








БЭКОН (Bacon, Baco) Роджер (ок. 1214—1292 или вскоре после) — англ. философ и естествоиспытатель; «удивительный доктор» (doctor miralibis). Францисканец; обучался и преподавал в Парижском и Оксфордском ун-тах (кон. 1220-х—1257). В 1278—1292 заключен в тюрьму по решению руководства Ордена. Среди главных трудов Б.: написанное для папы Климента IV энциклопедическое «Большое сочинение» («Opus majus»), а также «Малое сочинение» («Opus minus»), «Третье сочинение» («Opus tertium») и др.

Являясь последователем Аристотеля и поклонником Роберта Гроссетеста, Б. противопоставлял бесплодным, по его мнению, теолого-философским построениям в духе Александра Гэльсского и Альберта Великого конкретные достижения экспериментального естествознания. Выделяя три источника познания: веру в авторитет, рассуждение и опыт, он указывал, что только посредством опыта разум достигает полного и истинного постижения явлений, и потому «экспериментальная наука — владычица умозрительных наук». Опыт же, по Б., подразделяется на внешний — чувственное познание объектов природы и человеческого искусства, и внутренний, духовный — мистическое познание в акте божественной иллюминации сверхъестественных объектов: истин веры и самого Бога. Высшей формой знания является теология, а в качестве его основных «корней» выступают лингвистика, физика и мораль. При этом математика, чьи истины являются врожденными и обладают самоочевидной достоверностью, есть «врата и ключ» (porta et clavis) всех прочих наук. Среди же физических дисциплин особое внимание Б. уделяет оптике, или науке о перспективе, развивая учение о передаче всех естественных воздействий посредством т. н. умножения видов, т.е. трансмиссии форм действующей причины, мыслимой по аналогии с умножением света. В рамках же своей моральной философии Б. предлагает такую модель будущего государственного устройства, в соответствии с которой христианское общество должно управляться сословием клириков, «священников знания», владеющих достижениями всех наук и возглавляемых Папой Римским.

Кроме того, Б. известен как конструктор приборов и механизмов, возможный изобретатель пороха; особую славу принесли ему смелые догадки относительно будущих изобретений и открытий, изложенные в «Посланиях о тайных действиях искусства и природы и о ничтожестве магии». Так, им высказываются идеи создания очков, подзорной трубы, телескопа, безопорного моста, самодвижущихся повозок и кораблей, летательного аппарата, аппарата для подводного погружения, военных зажигательных стекол и др.

Opera quaedam hactenus inedita. London, 1859; Opus Majus. 3 vols. Oxford, 1897—1900 (reimpr. 1964) (рус. пер. (отрывки): Антология мировой философии. М., 1969. Т 1. Ч. 2); Opera hactenus inedita. Oxford, 1905—1940; Compendium studii theolo-giae. Cologne, 1988.

Bridges J.H. The Life and Work of Roger Bacon: An Introduction to the Opus Majus. London, 1914; Lutz E. Roger Bacon's Contribution to Knowledge. New York, 1936; Easton S.C. Roger Bacon and His Search for a Universal Science. Oxford; New York, 1952; Lindberg D.C. Roger Bacon's Philosophy of Nature. 1983.








БЭКОН (Bacon) Фрэнсис (1561 — 1626) — англ. философ, писатель и государственный деятель, один из родоначальников философии Нового времени. Род. в семье высокопоставленного сановника елизаветинского двора. Учился в Тринити колледже в Кембридже и в юридической корпорации Грейс-Инн. Вел судебную практику и избирался в парламент. Позже занимал высокие государственные должности. В 1618—1621 — лорд-канцлер и пэр Англии. В 1621 снят с этих должностей в связи с предъявленным ему парламентом обвинением в злоупотреблениях и взяточничестве.

Философия Б., идейно подготовленная предшествующей натурфилософией, традицией англ. номинализма и достижениями нового естествознания, соединила в себе натуралистическое миросозерцание и начала аналитического метода, эмпиризм и широковещательную программу реформы всего интеллектуального мира. Категориям схоластической философии, спекулятивным рассуждениям о Боге, природе и человеке Б. противопоставил доктрину «естественной философии», базирующейся на опытном познании, хотя и не свободной от отдельных понятийных и терминологических заимствований из учения перипатетиков. Свои обобщения по поводу огромной роли науки в жизни человечества, изыскания эффективного метода научного исследования, выяснения перспектив развития знания и его практического применения, умножающего могущество человека и его власть над природой, Б. изложил в незаконченном труде «Великое восстановление наук». Его частями были трактаты «О достоинстве и приумножении наук» (1623, рус. пер. 1971), «Новый Органон, или Истинные указания для истолкования природы» (1620, рус. пер. 1935) и цикл работ, касающихся «естественной истории» отдельных явлений и процессов природы («Приготовление к естественной и экспериментальной истории...», 1620, рус. пер. 1974; «История ветров», 1622; «История жизни и смерти», 1623; «История плотного и разреженного и о сжатии и расширение материи в пространстве», 1658). В этих трудах Б. разработал подробную классификацию знаний, включающую указания на те дисциплины, которые еще должны быть созданы; дал типологию заблуждений человеческого ума («идолы» разума); обосновал эмпирический метод и описал различные виды опытного познания («плодоносные» и «светоносные» опыты, разные способы к модификации эксперимента); сформулировал индукцию как метод исследования причин («форм») природных явлений. Пропагандируя науку, Б. разграничивал области научного знания и религиозной веры, считая, что религия не должна вмешиваться в дела науки. Он понимал христианство как религию откровения и видел в нем одну из связующих сил общества.

Касаясь предшествующей философии, Б. солидаризировался с ее материалистическим направлением и критиковал схоластику перипатетиков, мистику пифагорейцев, идеализм платоников, агностицизм скептиков. Особенно привлекали его те натурфилософы, которые понимали материю как активное начало; с одобрением воспринимал он и атомистическую философию Демокрита («О началах и истоках в соответствии с мифом о Купидоне и о небе, или О философии Парменида и Телезио, и особенно Демокрита в связи с мифом о Купидоне», 1658, рус. пер, 1937; «О мудрости древних», 1609, рус. пер. 1972).

Как государственный и политический деятель Б. был сторонником абсолютистской монархии, военно-морского и политического могущества Англии. Он симпатизировал чаяниям тех слоев, которые ориентировались на выгоды торгово-промышленного развития, и склонялся к меркантилистским взглядам («Опыты, или Наставления нравственные и политические», 1597, рус. пер. 1962, и др. политические и исторические сочинения). В утопической повести «Новая Атлантида» (1627, рус. пер. 1962) Б. изложил проект государственной организации науки. Прерогативу «Дома Соломона» — научно-технического центра, описываемого в его повести утопического общества, — составляют не только организация и планирование научных исследований и технических изобретений, но и распоряжение производством и природными ресурсами страны, внедрение в хозяйство и быт достижений науки и техники.

Бэконовская философия сложилась в атмосфере научного и культурного подъема позднего Возрождения и оказала огромное влияние на целую эпоху последующего филос. развития. Несмотря на неизжитые элементы схоластической метафизики и неверную оценку некоторых научных открытий своего времени, Б. ярко выразил дух новой науки. Он положил начало материалистической традиции в философии Нового времени и тому направлению исследований, которое потом получило название «философия науки». Утопический «Дом Соломона» послужил прообразом европейских научных обществ и академий. 

Соч.: В 2 т. М., 1977-1978.
Фишер К. Реальная философия и ее век. Франциск Бэкон Веруламский. СПб., 1870; Городенский Н. Франциск Бэкон, его учение о методе и энциклопедия наук. Сергиев Посад, 1915; Субботин А.Л. Фрэнсис Бэкон. М., 1974.

А.Л. Субботин










БЮРОКРАТИЗАЦИЯ — процесс внутри организаций государственного или частного сектора, характеризующийся ростом численности служащих и уровней иерархии, узкой специализацией функций, усложнением формальной регламентации деятельности. Б. может играть как положительную роль (контролируемость, предсказуемость), так и отрицательную (затруднение коммуникации, утрата гибкости и производительности). Согласно М. Веберу, Б. является глобальным процессом и тождественна рационализации поведения в организациях. Позднее было признано, что Б. может довести эффективность до предела, за которым поведение становится иррациональным, что не все организации подвержены Б., а воздействие Б. на производительность и рациональность зависит от многих внутриорганизационных и внешних факторов, в т.ч. от национальной деловой культуры. Выявлены такие последствия Б., как отчуждение работника от содержания труда, сдвиг цели на средства (большая заинтересованность в соблюдении правил, чем в результате), перекладывание ответственности на плечи других, враждебность к людям «извне», стремление ограничить общение с ними, стереотипизация. Согласно представителям неоклассической экономической школы и социологии организаций, Б. — частное явление, речь о ней может идти только применительно к конкретным организациям или их подразделениям. Были предложены и др. объяснения Б.: коллективная собственность на средства производства, оттеснение собственников от управления, «революция менеджеров», растущая роль технологий в управлении обществом, укрупнение организаций и затруднение доступа к информации и власти, преобладание групповых интересов над общеорганизационными, вмешательство гос-ва в различные сферы жизни общества, вертикальная интеграция на рынке и слияния корпораций, идеология справедливой социально-рыночной экономики. Одни исследователи предсказывают спад Б., вытеснение ее гибкими рабочими группами и деловыми сетями, другие отмечают ее нарастание.

Beetham D. Bureaucracy. Minneapolis, 1987; Gormley W. Taming the Bureaucracy. Princeton, 1989; Barzelay M. Breaking through Bureaucracy. Berkeley, 1992; Bureaucracy: Three Paradigms. Boston; Dortrecht; London, 1993; Pinchol G. and E. The End of Bureaucracy and the Rise of the Intelligent Organization. San Francisco, 1993; Norn M. The Political Economy of Bureaucracy. Cambridge, 1995; Gordon D.M. Fat and Mean. The Corporate Squeeze of Working Americans and the Myth of Managerial Downsizing. New York, 1996.









БЮРОКРАТИЯ (фр. bureau — бюро, канцелярия, греч. kratos — власть) — организация профессиональных государственных служащих для квалифицированного, эффективного исполнения общественной политики. Начиная с М. Вебера большинство исследователей Б. (М. Крозье, Ф. Селзник, А. Гоулднер, С. Липсет и др.) главное внимание уделяли изучению ее структуры и функций как рациональной системы управления обществом. Наиболее полно основные принципы рациональной бюрократической организации представлены в работах Вебера:

• Б. имеет иерархическую структуру;
• каждое учреждение обладает своей собственной областью компетенции;
• чиновники назначаются, а не выбираются на основе профессиональной квалификации, как указано в дипломах, или по результатам экзаменов;
• чиновники получают заработную плату в соответствии с рангом;
• для чиновника его работа представляет профессию или, по крайней мере, основное занятие;
• чиновник не владеет учреждением, в котором работает;
• чиновник подчиняется дисциплине и находится под контролем;
• смещение с должности основывается на решении вышестоящих инстанций.


Вебер представлял государственную Б. как систему высококвалифицированных специалистов духовного труда, профессионально вышколенных подготовкой, с высокой сословной честью, гарантирующей безупречность. По его мнению, без этого возникла бы опасность чудовищной коррупции и низких моральных нравов, что поставило бы под угрозу чисто техническую эффективность государственного аппарата. При этом подлинной профессией настоящего чиновника не должна быть политика. Он должен управлять прежде всего беспристрастно (данное требование применимо даже к т.н. политическим управленческим чиновникам), по меньшей мере официально, коль скоро под вопрос не поставлены «государственные интересы», т.е. жизненные интересы господствующего порядка. Sine ira et studio — «без гнева и пристрастия» должен он вершить дела.

Вебер полагал, что чиновник не должен делать именно то, что всегда и необходимым образом обязан делать политик — бороться. Принятие решений, борьба и страсть — стихия политика. Деятельность политика всегда подчиняется ответственности, прямо противоположной ответственности чиновника. Если вышестоящее учреждение настаивает на приказе, кажущемся чиновнику ошибочным, дело чести чиновника выполнить приказ под ответственность приказывающего, выполнить добросовестно и точно. Вебер полагал, что без такой дисциплины разваливается весь бюрократический аппарат.

В послевеберовский период происходит постепенный отход от рациональной модели Б., предлагаются более реалистические модели, описывающие Б. как естественную систему, где наряду с рациональными значительную роль играют иррациональные, личностные, неформальные моменты. Так, Р. Майкелсон, Т. Парсонс, Р. Мертон применяют к анализу Б. понятие дисфункции. Типичной дисфункцией Б. является перенос чиновниками акцента с целей организации на ее средства, в результате чего средства управления — иерархия, дисциплина, инструкции и пр. — превращаются в самоцель. Одновременно внутри бюрократической организации происходит замещение главных целей побочными, рациональных — иррациональными.

Но самой главной проблемой Б. в послевоенный период становится процесс ее политизации. Если «классическая Б.» начала 20 столетия ориентировалась на «общее благо» и «общественные интересы», будучи убежденной в том, что государственные проблемы должны решаться на чисто деловой основе, политически нейтрально, то современная политизированная Б. откровенно ориентируется на различные политические группы давления, пытаясь решать проблемы в процессе политических переговоров, используя плюралистическую полосу обеспечения (парламент, партии, лоббирование). Англ. политолог Б. Хидей утверждает, что современная Б. даже пытается руководить политиками: «Как минимум, чиновники осуществляют значительное влияние на политику министра. Они принимают решения, которые министр лишь визирует или о которых ему даже не докладывают. На более высоком уровне власти крупные чиновники, действуя индивидуально, планируют автономную политическую стратегию и пытаются навязать ее министру... Наконец, самая мрачная интерпретация сводится к тому, что не только отдельные чиновники, но и вся высшая администрация выступает сплоченно за определенную политику и пытается диктовать ее правительству».

Серьезные изменения в современной теории Б. возникли также с эволюцией стиля бюрократического управления. Если в нач. 20 в. чиновники избегали рискованных действий, не любили изменений, боялись допустить ошибки, поскольку они были административно наказуемы, то в конце столетия стиль Б. стал принципиально иным. В условиях постоянного применения инноваций в государственном управлении современный чиновник охотно идет на риск в необходимых ситуациях, стремится к изменениям, концентрирует внимание на появляющихся возможностях (часто в противовес инструкциям), выдвигает на первый план необходимость их реализации. Б. сегодня не является безразличной, предсказуемой и определенной, как в идеальной модели Вебера, а представляет собой динамично развивающийся феномен, в котором ведущую роль играют инновационные изменения.

В отличие от «идеальной модели» современная концепция Б. включает очень сложные характеристики. Прежде всего это обусловлено тем, что Б. активно использует сегодня современные информационные технологии, которые являются оперативным средством рационализации управленческой деятельности. Профессиональная деятельность Б. включает:

• разработку, осуществление и оценку государственных программ с использованием современных методов социально-политической и экономической диагностики, агрегирования информации и ее компьютерной обработки с помощью методов математического моделирования социальных процессов на локальном, региональном и национальном уровнях;

• организацию и проведение эмпирических исследований по изучению экономических и социально-политических процессов в области (регионе, стране) для поиска оптимальных управленческих решений, принятие таких решений;

• анализ, обобщение, интерпретацию социально-политических и экономических показателей, характеризуюших состояние района, региона, страны с применением рациональных приемов поиска, обработки и хранения информации;

• определение потребностей в изменениях и нововведениях и осуществление практических действий по их реализации.

Современная Б. стремится держать под контролем наиболее важную сферу управления — информационную, чем и объясняется ее все возрастающее воздействие на развитие современного общества.

Вильсон В. Государство. Прошлое и настоящее конституционных учреждений. М., 1905; Гурней Б. Введение в науку управления. М., 1969; Вебер М. Избр. произв. М., 1990; Зверев А.Ф. Теория бюрократии от М. Вебера к Л. фон Мизесу // Государство и право. 1992. № 1; Эрхард Л. Полвека размышлений. М., 1993; Василенко И.А. Административно-государственное управление в странах Запада: США, Великобритания, Франция, Германия. М., 1998; Weber M. The Theory of Social and Economic Organization. New York, 1946; Headey B. The Civil Service as an Elite in Britain and Germany // Revue international des sciences administrative. 1972. Vol. 38. N 1.

И.А. Василенко










«ВАЙШЕШИКА-СУТРА» (санскр. Vaisesikasutram) — собрание сутр филос. школы вайшешика, датируемое примерно 2 в. н.э. В новооткрытом комментарии Чан-дрананды (9 в.) текст «В.» делится на десять разделов, из которых первые семь содержат по две главы.

Раздел I посвящен шести онтологическим категориям вайшешики: субстанция, качество, движение, общее, особенное и присущность. Первые три получают вначале экстенсиональные определения — через перечисление их видов (субстанций — 9, качеств — 17, движений — 5), а затем интенсиональные: субстанция — локус качеств, действий и их «присущная причина»; качество — то, что локализуется в субстанции, само не обладая качествами и не являясь причиной соединений и разъединений; движение — то, что. локализуется лишь в одной субстанции, не обладая качествами и являясь независимой причиной соединений и разъединений. Субстанция, качество и движение относятся к общему и особенному. Только общее — бытие как таковое, общее и особенное — субстанциальность и т.д. (особенное — по отношению к бытию и общее — по отношению к «подчиненным» разновидностям), только особенное — не разложимые далее элементы классов. Существование — «источник применения атрибута «есть» к субстанциям, качествам и действиям», онтологически не сводимый к ним. Темы раздела II: качества субстанций, выводные знаки существования объектов, время, феномен сомнения и звук, который методом исключения может быть отнесен только к качествам. В разделе III обосновывается существование субстанциального Атмана, различаются виды некорректных аргументов умозаключения, выводится наличие ума-манаса как внутренней ментальной способности; составитель «В.» полемизирует с тремя оппонентами: др. вайшешиками, отрицающими возможность логического выведения Атмана, материалистами, отрицающими его отличие от тела, и ведантистами, отрицающими его множественность. В разделе IV рассматривается природа атомов, условия и способы восприятия субстанций и качеств, состав органического тела (состоит только из земли). В разделе V классифицируются движения и вводится понятие «невидимое», ответственное прежде всего за движения ненаблюдаемые, в т.ч. соединение Атмана с умом-манасом, в результате которого происходит перевоплощение (сансара) — непоявление нового тела есть «освобождение» (мокша). Раздел VI посвящен дхарме, определяемой как сумма праведных действий, гарантирующая «возвышение». В разделе VII продолжается рассмотрение качеств («длинное» и «короткое», «малое» и «великое», и т.д.), характеристик общего и особенного. Здесь же ведется полемика с мимансаками, настаивающими на «природной» связи между словом и его референтом, и обосновывается конвенциональный характер их соотнесенности. Наконец, определяется шестая категория — присущность, которая оказывается генератором идеи «это — здесь» в связи с причиной и следствием. В раздел е VIII исследуются условия познания всех вещей через шесть категорий, элементарные суждения и императивы, значение термина «объект». В разделе IX классифицируются четыре вида несуществования: небытие вещи до ее появления, после ее разрушения, по отношению к др. вещи и небытие фантомных объектов (сын бесплодной женщины, рога зайца и т.п.); исследуется природа перцептивного и выводного познания. Предметы разделах — удовольствие и страдание, понятие причины и вновь «возвышение» как цель человеческого существования.

Faddegon В. The Vaisesika-system, Described with the Help of the Oldest Texts. Amsterdam, 1918.

B.K. Шохин









ВАСИЛЬЕВ Николай Александрович (1880—1940) — рус. философ-логик. С 1910 — приват-доцент, в 1918 утвержден в должности доцента, с того же года — проф. кафедры философии Казанского ун-та, позже — проф. логики, поэтики и теоретических основ педагогики факультета общественных наук Казанского ун-та. В 1923 вследствие тяжелой болезни оставляет ун-т. Особое значение имеют работы В. нач. 20 в.: «О частных суждениях, о треугольнике противоположностей, о законе исключенного четвертого» (опубл. в Трудах Казанского ун-та в 1910 и позднее — отдельным оттиском), «Воображаемая (неаристотелева) логика» (1912) и «Логика и металогика» (опубл. в жур. «Логос», 1912—1913, № 1— 2). В этих работах В. обосновывает создание т.н. воображаемой логики (подобно «воображаемой геометрии» Н.И. Лобачевского), в которой не действует ряд важнейших законов формальной логики, в частности, закон противоречия («неверно, что А и не-А») и аристотелевский квадрат противоположностей. Предметом такой логики является «иной логический мир, иные ло-

гические операции, чем наши», действующие «в ином мире, чем наш, в воображаемом мире» (Воображаемая логика. М., 1989). Постулируя «воображаемую логику» прежде всего как металогику, В. подчеркивает, что «воображаемая логика есть реализация логики понятий; воображаемый мир есть мир осуществленных понятий. Платон гипостазировал мир идей; такой мир был подчинен воображаемой логике». Логика В. выходит далеко за пределы только формально-логических проблем; она теснейшим образом взаимодействует с онтологическими и гносеологическими конструкциями рус. философии нач. 20 в. (в частности, с рус. гуссерлианством, учитывая его интерес к позиции познающего субъекта). Сразу же после своего появления работы В. вызвали некоторый интерес, однако он быстро спал. Обращение к логическим идеям В. в 1960—1980-е гг. вызвано созданием т.н. паранепротиворечивой логики — логики, в которой из логического противоречия не выводимо произвольное утверждение.

Воображаемая логика. Казань, 1911; Отчет приват-доцента по кафедре философии Импер. Казанского ун-та Н.А. Васильева о ходе его научных занятий за время с 1 июля 1911 г. по 1 июля 1912 г. // Науч. б-ка КГУ, ОРРК, рукоп. № 6217, Казань; Воображаемая логика. Избр. труды. М., 1989; Imaginary (non Aristotelian) logic // Atti dei V Congresso International di Filosofia. Napoli, 5—9 magio 1924. Napoli, 1925.

Смирнов В.А. Логические взгляды Н.А. Васильева // Очерки по истории логики в России. М., 1962; Аносова В.В. Паранепротиворечивые логики и логические идеи Н.А. Васильева // Философские проблемы модальной и интенсиональной логики. М., 1982; Бажанов В.А. Становление и развитие логических идей НА. Васильева // Философские науки. 1986. № 3; Arruda A.I. N.A. Vasil'ev: A forerunner of paraconsistent logic // Philosophia Naturalis. 1984. Vol. 21.











ВАСУБАНДХУ (санскр. Vasubandhu) — философ классического буддизма, последователь школы сарвастива-динов, обращенный, согласно тибетской традиции, своим старшим братом Асангой в махаяну и ставший одним из ведущих теоретиков буддийского идеализма йогачары-виджнянавады. Период творчества В. может быть определен в границах 4—5 вв. Всего буддийской традицией В. приписывается авторство 1000 произведений. В настоящее время за ним их признается 23: собственные трактаты (с автокомментариями), комментарии к сочинениям Асанги и комментарии к махаянским сутрам. Большинство из них не сохранилось на санскр. и дошло в кит. и тибетском переводах.

«Абхидхармакоша» («Сокровищница Абхидхармы»), которая дошла до нас во всех трех языковых версиях, содержит 613 стихов, сопровождаемых прозаическим автокомментарием в девяти разделах. Раздел! посвящен классификации точечно-динамических «атомов» бытия дхарм по типу 18 дхату («элементы») — шесть познавательных способностей (помимо пяти органов чувств также ум-манас), шесть их предметных сфер, шесть соответствующих им «сознаний», — но включает также более «экономные» классификации: пять групп-скандх («слои» телесности, ощущений, представлений, установок-санскар и сознания) и 12 аятан (все компоненты дхату за исключением шести «сознаний»). ВразделеП рассматриваются способности чувств, ментальные феномены, ментальные абстракции и различные виды причинно-следственных связей. Раздел III посвящен космографии, мировым регионам, населяющим их живым существам и их судьбам, раздел IV — действиям (карма), многообразию их благих и дурных разновидностей и их «плодам». Аффектам и их «следам» посвящен разделу а следующий, VI, — пути к «освобождению» и классам тех «совершенных», которые ему следуют. Предметы раздела VII — разновидности познания, их особенности и результаты, в разде-л е VIII классифицируются разновидности медитативной сосредоточенности и медитативные упражнения. Раздел IX посвящен опровержению учения буддийских «еретиков»-ватсипутриев.

К основным виджнянавадинским трактатам В. относится «Кармасиддхи-пракарана» («Трактат об установлении действия») — попытка совместить буддийское учение о всемгновенности сущего с допущением воздаяния за действия не только в близком, но и в отдаленном будущем, основоположным для учения о карме. В. обращается к концепции «аккумулированного сознания». Три малых стихотворных трактата образуют своеобразную «философскую трилогию». В «Двадцатистишье», «Тридцатистишье» и в «Видж-няптиматрасиддхи» («Установление учения [о том, что существует] только познание») разрабатывается основной тезис буддийского идеализма о презентации объектов в сознании как единственной реальности и отрицании объективности внешних вещей. Мир подобен сновидению, в коем являются феномены сознания, не имеющие независимой «опоры»; само происхождение «иллюзорной» дихотомии субъекта и объекта объясняется закономерностями в трансформациях сознания. В «Трисвабхаванирдеше» («Экспозиция трех природ») первый уровень реальности — воображаемый — соответствует объектам опыта, второй — «зависимый» — субъектам, третий — совершенный — «аккумулированному сознанию». Все три носят признаки и сущего и не-сущего: первый уровень онтологически неопределим; второй существует не так, как является; третий является не-сущим по отношению к любой дуальности.

Васубандху. Абхидхармакоша (Энциклопедия Абхидхармы). Разд. III Учение о мире. Пер. с санскр., введение, ком-мент, и историко-философское исследование Е.П. Островской и В.И. Рудого. СПб., 1994; Энциклопедия Абхидхармы, или Абхидхармакоша. Разд. I. Дхатунирдеша, или Учение о классах элементов. Разд. П. Индриянирдеша, или Учение о факторах доминирования в психике. Изд. подгот. В.И. Рудой и Е.П. Островская. М., 1998; Васубандху. Учение о карме. [Энциклопедия Абхидхармы. Разд. IV] Предисл., пер. с санскр. и коммент. Е.П. Островской и В.И. Рудого. СПб , 2000.

В.К. Шохин










ВАТТИМО (Vattimo) Джанни (р. 1936) — ит. философ, эстетик, представитель герменевтического варианта постмодернизма. В своих исследованиях опирается на Ф. Ницше, М. Хайдеггера, Х.Г. Гадамера, в эстетике испытывает влияние И. Канта и В. Беньямина.

В. полагает, что в области философии и эстетики наблюдается эрозия основополагающих принципов и понятий, и прежде всего «принципа реальности», понятий бытия, субъекта, истины, прекрасного, эстетического вкуса и т.д. Бытие становится «ослабленным», оно растворяется в языке, выступающем единственным бытием, которое еще может быть познано. Истина сегодня понимается не по позитивистской модели научного знания, но исходя из искусства и риторики: «Постсовременный опыт истины относится к эстетическому и риторическому порядку». Он считает, что организация постсовременного мира является технологической, а его сущность — эстетической. Филос. мышление, по мнению В., характеризуется тремя основными свойствами. Первое — оно является «мышлением наслаждения». Назначение философии вытекает из смысла герменевтики: воспоминание и переживание духовных форм прошлого, сопровождаемое наслаждением в эстетическом смысле слова. Основу философии составляет «этика благ, а не этика императивов», и такая этика становится, по сути, эстетикой. Второе — оно является «мышлением контаминации», что означает смешение различных опытов. Филос. мысль должна охватывать все формы языкового опыта, все виды прошлого и современного знания — от науки до знания, циркулирующего в массмедиа и на уровне здравого смысла. Такая многомерность и разнородность не позволяет философии считать себя неким фундаментом знания с претензией на метафизическую истину. Однако она может претендовать на обобщающие заключения, содержащие «слабую» истину. Наконец, третье — филос. мышление выступает сегодня как «размышление над техникой», поскольку последняя остается судьбоносной для постсовременной цивилизации. Философия при этом должна отказаться от стремления добраться до «последних основ современной жизни».

Les aventures de la difference. Paris, 1985; La fin de la modernite. Paris, 1987; La societe transparente. Paris, 1990.










ВВЕДЕНСКИЙ Александр Иванович (1856-1925) — философ, психолог, логик. Окончил историко-филологический факультет Петербургского ун-та; в 1884—1886 подготавливался к званию проф. в ун-тах Берлина, Лейпцига, Гейдельберга, слушал К. Фишера. С 1887 — приват-доцент Петербургского ун-та, через год защитил магистерскую диссертацию «Опыт построения теории материи на принципах критической философии» и занял кафедру философии. В различных высших учебных заведениях столицы читал лекции по логике, психологии и истории философии, вел семинары по И. Канту, Платону, Аристотелю. С 1898 — председатель Санкт-Петербургского филос. общества, активно издавал филос. литературу и занимался собственным филос. творчеством. В истории рус. философии В. можно считать одним из самых больших приверженцев философии Канта, что нашло отражение в таких работах, как «Логика как часть теории познания» (1909), «Психология без всякой метафизики» (1914). Решение центральных филос. проблем В. видел в кантовском научно-критическом агностицизме, отвергал возможность научной метафизики, т.е. познания бытия, но признавал метафизику как дело веры.

Собственное филос. учение В. называл логизм о м, обосновывая его на принципах кантовского априоризма, который трактовал в смысле необходимости исходных, недоказуемых в системе знания, но «заведомо годных для знания» суждений. Из господствовавшего в то время неокантианства наиболее близки В. были Г. Коген и В. Виндельбанд.

Среди философов учениками В. можно назвать СО. Грузенберга, И.И. Лапшина, И.О. Лосского, СИ. Поварнина, в филос. полемике с ним состояли Э.Л. Радлов, С.Н. Трубецкой, Н.Я. Грот, М.И. Каринский.

К вопросу о строении материи. СПб., 1890; О пределах и признаках одушевления. Новый психофизиологический закон в связи с вопросом о возможности метафизики. СПб., 1892; Судьбы философии в России. М., 1898; Философские очерки. СПб., 1901.

Водзинский Е.И. Русское неокантианство конца XIX — начала XX в. Л., 1966; Филиппов Л.И. Неокантианство в России // Кант и кантианцы: критические очерки одной философской традиции. М., 1978; Абрамов А.И. О русском кантианстве и неокантианстве в журнале «Логос» // Кант и философия в России. М., 1994.








ВДОВИНА Ирена Сергеевна (р. 1937) — специалист в области современной зарубежной философии и эстетики. Доктор филос. наук. Окончила филос. факультет МГУ (1962). С 1962 работает в Ин-те философии АН СССР (РАН), в настоящее время — ведущий научный сотрудник. Докторская диссертация «Французский персонализм» (1983). Специальным предметом исследования является фр. феноменологическо-экзистенциалистская философия: персонализм (Э. Мунье, Ж. Лакруа, М. Недонсель, Ж.М. Доменак и др.), феноменология (М. Мерло-Понти, Э. Левинас), феноменологическая герменевтика (П. Рикёр). В изучении фр. персонализма главное внимание В. уделяет проблеме личности, ее осуществлению в качестве субъекта исторической деятельности, разработке личностной проблематики в истории философии и ее персоналистической интерпретации, вопросам соотношения личности и общества, личности и культуры, личности и искусства, личностным идеалам и способам их осуществления. В феноменологических концепциях В. интересуют прежде всего идеи о межличностном общении, о взаимопонимании людей и возможностях ослабления конфликтных ситуаций, возникающих в обществе. Феноменологическая герменевтика исследуется В. как учение о многоплановости, многоаспектности и диалектичности человеческого существования и способах его целостного осмысления. Особое внимание уделяется вопросам взаимосвязанности традиций и новаторства в историческом развитии, взаимной дополнительности современных филос. подходов в анализе человека и истории.

В. — автор пер. с фр. яз.: Мунье Э. Персонализм. М., 1992; Он же. Надежда отчаявшихся. М., 1995; Левинас Э. Тотальность и бесконечное // Левинас Э. Избранное: Тотальность и бесконечное. М.; СПб., 2000; Мерло-Понти М. Знаки. М., 2001; Рикёр П. Герменевтика и психоанализ. Религия и вера. М., 1996.

Французский персонализм (критический очерк философского учения). М., 1977; Эстетика французского персонализма. М., 1981; Французский персонализм: 1932—1982. М., 1990; Исследуя человеческий опыт... // Рикёр П. Герменевтика. Этика. Политика. М., 1995; Морис Мерло-Понти: интерсубъективность и понятие феномена // История философии. М., 1997; Феноменология и эстетика Мориса Мерло-Понти // Мерло-Понти М. Знаки. М., 2001; Левинас Э., Рикёр П. История философии. Запад — Россия — Восток. Книга четвертая. М., 1999.

ВЁБЕР (Weber) Альфред (1868—1958) — нем. философ, социолог и теоретик культуры, экономист и политолог. Начав свою научную карьеру как экономист, исследователь проблем размещения нем. промышленности, В. переходит к проблемам философии и социологии культуры. Творчество В. во многом сложилось под влиянием А. Шопенгауэра, Ф. Ницше и О. Шпенглера, а также в контексте мировоззренческих расхождений и теоретических разногласий со своим братом, выдающимся нем. социологом — М. Вебером. Преподавал в Берлинском, Пражском (1904—1907) и Гейдельбергском (с 1907 и почти до своей смерти) ун-тах. После прихода к власти в Германии национал-социалистов В. отошел от преподавательской деятельности и целиком посвятил себя научным занятиям. В этот период были созданы важнейшие труды В. в области социологии культуры. В 1924 в Берлине был опубликован сб. его статей «Германия и кризис европейской культуры», в котором он подвел итоги своих многолетних размышлений о судьбе Европы после Первой мировой войны. В 1935 в Лейдене выходит главный труд В. «История культуры как культурсоциологии».

По мнению В., уже задолго до начала Первой мировой войны ясно обнаружились глубинные проблемы, порожденные 19-м столетием. Наряду с высоким совершенством его технических и интеллектуальных достижений, интенсивным становлением новых возможностей и форм деятельности, выявилась напряженность жизненного пространства, на котором все это создавалось. По мере того как материальное начало побеждало и борьба за его интересы приобретала решающее значение, исчезла вера в достижение гармоничного равновесия, и общая субстанция европейского духа начала расползаться и исчезать.

Выход из создавшегося положения В. видел в новой организации и восстановлении динамики европейского духа. Как это может произойти, ему еще не было вполне ясно. Прежде всего нужно понять внутреннее содержание того, что нужно отстаивать и восстанавливать. Мы должны знать, отмечает В., как в условиях по-новому организованной Европы мы используем ее духовный потенциал, на котором она до сих пор основывалась; как следует поступить с динамической энергией европеизма, его стремлением к бесконечности, с которым он появился на свет в облике германо-романской Европы. Невозможно и не нужно избавляться от этих динамических свойств европейской сущности, иначе жители Европы перестали бы быть европейцами, оставаться самими собой.

Европейцы могут сосуществовать друг с другом и с иными историческими общностями в новых условиях земного пространства и бытия только в том случае, если удастся установить приоритет духовного начала над внешними силами, при этом помня об открытых эпохой гармоничного развития Европы закономерностях и правилах уравновешивания сил, пусть даже способы применения и реализации этих закономерностей и правил окажутся иными. Главное — сделать духовное начало, то, что превыше всего, столь сильным, чтобы оно вновь направляло ход развития. Но это может произойти только тогда, когда европейцы сумеют обратить внутрь склонность к внешней экспансии, преобразовать стремление к бесконечности из внешнего во внутреннее свойство. Это не означает попытки превратиться из людей деятельных, активных в пустых мечтателей, отвлеченных метафизиков, тяготеющих к саморефлексии. Это поворот к углублению и непрерывному совершенствованию того, с чем каждый народ приходит в мир как духовная целостность и одновременно в своей культурной особенности.

Прояснить эти несколько абстрактные и, как вскоре выяснилось, неосуществимые прогнозы о выходе Европы из духовного кризиса помогает общая концепция социального развития В. В ней он выделяет три аспекта, или три сферы развития. Социальный процесс — это сфера социально-экономических отношений, область гос-ва и политики, в которых выражаются волевые и властные силы человека. Это сфера «реальной социологии», отражающей базисные процессы существования и развития общества. Цивилизационным процессом В. обозначает область науки и техники. Научно-техническая сфера транскультурна, ее достижения могут легко передаваться от одной культуры другой. Духовное ядро исторических и национальных форм жизни составляет культурная сфера. Это мир идей, символов, мифов, он индивидуален, неповторим по своей сущности. Сфера культуры развивается по непредсказуемым и неповторимым путям. Она суть эманация творческой воли, соединяющая людей с вечными и таинственными началами мирового бытия.

Именно состояние этого духовного ядра вызывает у В. тревогу. Экономика, политика и инструментальный разум цивилизации заслонили и отвратили людей от культурного движения, в результате чего европейское общество сбилось с предназначенного ему пути. Соответственно и выход из кризиса В. предлагает искать в обновлении, новом понимании издавна присущей европейцам культурной идеи.

Германия и кризис европейской культуры // Культурология. XX век. Антология. М., 1995; Избр.: Кризис европейской культуры. СПб., 1998; Religion und Kultur. Berlin, 1912; Die Krise des modernen Staatsgedankens in Europa. Bern, 1925; Ideen zur Staats und Kultursociologie. Karlsruhe, 1927; Kulturgeschichte als Kultursoziologie. Leiden, 1935; Prinzipien der Geschichts und Kultursoziologie. Leiden, 1951; Abschied von der bisherengen Geschichte: Uberwindung des Nihilismus. Bern, 1946; Der dritte oder der vierte Mensch: Vom Sinn des geschichtlichen Daseins? Munchen, 1953; Deushland und die europaische Kulturkrise. Berlin, 1994.

Сидорина Т.Ю. Человечество между гибелью и процветанием: философия кризиса в XX веке. М., 1997; Давыдов Ю.Н. Альфред Вебер и его культурсоциологическое видение истории // Вебер А. Избр.: Кризис европейской культуры. СПб., 1998; Eckert R. Kultur, Zivilization und Gesellschaft: Die Geschichtstheorie Alfred Webers. Tubingen, 1990.

Т.Ю. Сидорина










ВЕБЕР (Weber) Макс (1864—1920) — нем. социолог, философ, историк, один из основоположников социологии 20 в. Можно выделить четыре аспекта его многообразной научной деятельности: проблемы методологии исторического и социологического познания (теория «идеальной типологии»); исторические работы (исследование производственных отношений в сельском хозяйстве античности, общая история экономики и т.д.); социологические работы о религии (сравнительный анализ религий, влияние протестантской этики на развитие капитализма); исследование фундаментальных проблем теоретической социологии (социология политики, проблема власти, типы рациональности в связи с типами хозяйствования и т.д.).

Большое влияние на В. оказали философия ценностей Г. Риккерта и учение о понимании В. Дильтея. Теория «идеальной типологии» В., созданная в полемике с марксизмом, была призвана опровергнуть идею о наличии объективных законов исторического развития. Понятию закона В. противопоставлял понятие идеального типа. Идеальный тип восходит к категории понимания, поскольку он является совокупностью осмысленных связей к.-л. исторической целостности или последовательности событий. Идеальный тип — это способ упорядочения эмпирического материала, это определенного рода методологическая утопия, позволяющая исследователю разобраться в хаосе реальных событий и фактов. «Капитализм» или «феодализм» являются лишь идеальными типами, а не объективными фактическими отношениями. С помощью идеально-типологической конструкции социальный или исторический материал выступает более осмысленным и понятным, чем он был в опыте реальной жизни.

Идеально-типологический подход В. распространял и на понятие власти. С его т. зр., в истории существовали три типа власти: легитимная (власть монарха), харизматическая (власть сильной личности) и бюрократическая (власть аппарата). В. первым описал и проанализировал феномен бюрократии и ее роль в современном обществе. Бюрократия — это машина, составленная из людей, работающая строго рационально, машина безличная и анонимная, с которой невозможно бороться и действие которой пронизывает все общество сверху донизу: школа, церковь, армия, государственное управление, производство — все структурировано, все расчленено на определенные функции, каждый человек является винтиком этой машины и безболезненно может быть заменен. Бюрократия существовала и в Др. Египте, и в Китае, но только в Европе после промышленной революции она получила всеохватывающее значение и место. Бюрократия — самая эффективная форма управления, потому что бюрократ — это человек, подавивший в себе все человеческие качества (любовь, ненависть, зависть) и руководствующийся только интересами дела. И в то же время бюрократия — самая опасная форма власти, ибо она имеет тенденцию к неограниченному расширению, к тому, что она рано или поздно начинает работать на себя, а не на общество.

В. различал два типа рациональности: материальную и формальную рациональность. Люди ставят перед собой цели и пытаются выработать рациональные методы их достижения. Но очень часто рациональные методы пытаются применить к определенным фундаментальным идеям — напр., к идеям социальной справедливости, гуманизма. Рационально устроенное капиталистическое хозяйство часто вступает в противоречие с такими идеями — гуманизм несовместим с бюрократической функциональностью члена управленческой машины, социальная справедливость — с эксплуатацией. Там, где социальная структура ориентирована на подобные идеи, она руководствуется, по В., материальной рациональностью. Формальная рациональность — это специфически зап. достижение, именно она позволяет достичь эффективной производительности, лежит в основе массового производства, отлаживает автоматический механизм рынка, и т.д. Только Западу известна нигде более не существовавшая рациональная капиталистическая организация свободного труда. Рациональная наука, рациональная двойная бухгалтерия, рациональная коммерциализация труда, точная калькуляция — все это завоевания зап. цивилизации, которые стали возможны с появлением специфического типа поведения, в огромной степени вызванного к жизни протестантизмом. Сочетание стремлений к прибыли и к рациональной организации труда только один раз возникло в истории. Протестантизм объявил стремление к прибыли и честный труд основными благами человека и тем самым стимулировал развитие капитализма. Капитализм в виде рыночной экономики руководствуется только формальной рациональностью — здесь существуют неограниченная борьба между автономными экономическими группами, денежная экономика, в которой цены, издержки и заработная плата рационально рассчитываются, ведется борьба против монополий, которые вносят неэкономические и, следовательно, иррациональные интересы в экономику, имеются «формальная свобода труда», отделение работников от средств производства. В. утверждал, что капитализм как формально-рациональная организация общества бесконечно выше всех известных форм организации.

В противоположность этому социалистическая экономика сталкивается с серьезными проблемами в результате фундаментального противоречия между формальной и материальной рациональностью. В социализме развитие больше определяется идеологией, нежели экономикой, а идеология — это иррациональная сила. Это противоречие приведет к тому, писал В., что в социалистических странах гос-во не сможет прокормить своих подданных, поскольку там нет и не может быть эффективно работающей экономики.

Когда началась революция в России, В. выучил рус. язык, чтобы следить по газетам за развитием событий, и, анализируя итоги революции, сделал вывод о том, что к власти в России пришли не рабочие и крестьяне, а служащие, что там установилась не диктатура пролетариата, а диктатура бюрократии, которая, будучи никак не сдерживаема частной собственностью, может достигнуть неслыханных размеров, превратив всех граждан общества в некое подобие феллахов др.-егип. гос-ва.

Избр. Образ общества. (Лики культуры). М., 1994; Gesammelte Aufsatze zur Wissenschaftlehre. Tubingen, 1951; Sociolo-gie — Wfeltgeschichtliche Analysen — Polirik. Stuttgart, 1956; Wirtshaft und Gesellschaft. Koln; Berlin, 1964.

В.Д. Губин








«ВЕДАНТА-СУТРА» (санскр. Vedantasutram) — основоположный текст школ веданты, приписываемый Бадараяне, который, скорее всего, был лишь одним из авторитетов общей традиции миманса-веданты. Др. названия — «Брахма-сутра», «Шариракамиманса-сутра». Кодификация «В.» решала три основные задачи ранних ведантистов: обособиться от мимансаков, унифицировать доктрины собственных школ и создать «общую платформу» по отношению к внешним оппонентам. Полемика с буддийским идеализмом позволяет датировать завершающую редакцию текста 3—4 вв. Материал «В.» (среднее число сутр — 555) распределен по четырем разделам, каждый из которых делится на две главы, в которых представлена преимущественно гностическая экзегеза — попытка гармонизировать далеко не единообразные мировоззренческие конструкты Упанишад и взгляды самих экзегетов. Собственно филос. материал представлен аксиоматическим введением в текст и многочисленными полемическими пассажами.

Согласно вводным сутрам I раздела: «Теперь — изыскание на предмет Брахмана. [Брахман — это то], из чего рождение и прочие [состояния] этого [мира]. Ввиду того, что шастра — источник [знания о Брахмане]. Последнее же — ввиду связанности [между ведийскими речениями]». Здесь задаются пять исходных пунктов всей будущей систематизации материала: 1) предмет веданты — Брахман (чем она обособляется от мимансы, предмет которой дхарма); 2) характеристика этого предмета; 3) выявление источника его познания — определенные тексты; 4) обоснование его приоритетности и 5) программа работы с ним (через выявление в каждом частном случае гармонии ведийских текстов). Тут же начинается полемика с санкхья-иками, предлагавшими в качестве причины мира Первоматерию (Пракрита), и их доктрина характеризуется как чисто рационалистическая, не санкционированная ведийским авторитетом. Раздел завершается утверждением, что Брахман есть не только действующая, но и материальная причина мира. Основные полемические блоки представлены во II разделе. В продолжающейся полемике с санкхьяиками (учение йоги несостоятельно, поскольку базируется на сан-кхье) составитель «В.» отвечает на возражения оппонентов в связи с тем, что Брахман — мировое сознание — не может быть причиной эмпирического (в т.ч. материального) мира ввиду их разноприродности: следствия отличаются от своих причин, даже будучи «заложенными» в них. Доктрина же санкхьяиков несостоятельна потому, что их бессознательная по определению Первоматерия не может иметь «дизайна». На возражения атеиста, что Брахман не может быть создателем мира за отсутствием у него мотивировок для этого, он возражает, что миросозидание есть для Брахмана «бескорыстная» игра. Критике подвергается и атомизм вайшешиков: переход от непротяженных атомов к «молекулярным» образованиям и от них — к протяженным телам нелогичен и необъясним. Буддийская теория мгновенности равнозначна признанию произведения чего-то из ничего. Основной аргумент против буддийского отрицания Атмана связан с обращением к феномену памяти. Основной же тезис буддийских идеалистов, по которому внешние предметы за пределами «форм» сознания не существуют, несостоятелен, поскольку ментальные «следы» с необходимостью требуют предшествующих контактов субъекта с реальными объектами. Критике подвергаются и два джайнских основоположения: доктрина контекстной предикации отрицает идентичность вещей, а учение о соразмерности души телу — неизменность Атмана. Составителя «В.» не устраивают ни шиваитская трактовка Божества как лишь инструментальной причины мира, ни вишнуитское учение о его манифестациях. С «неортодоксальным» ведантистом он расходится по вопросу о «размерах» Атмана, который, по его мнению, не может быть атомарен. Атман является не только сознательным по самой природе, но и агентом действия. «В.», однако, еще не отождествляет Атмана и Брахмана (как последующая адвайта-веданта): первый мыслится частицей второго, а также его отражением. Вместе с тем различия в состояниях и судьбах людей объясняются аналогиями с различными отражениями единого света в разной среде. В вопросе о причине сансары (III раздел) «В.» допускает обе альтернативные т.зр. ведантистов, заявляя, что будущее воплощение коренится как в «остаточной карме», так и в поведении в данной жизни. Основная характеристика Брахмана — его «бесформенность», лишенность любых характеристик за исключением той, что его природой является сознание. Вразделе IV составитель «В.» разрешает дискуссию между Джаймини и Бадараяной, из которых первый считал, что для достижения высшего блага необходимо совершение обрядов, а второй — что только истинное знание. Принимая вторую т.зр., он весьма «деликатно» обходится и с первой. По др. предмету дискуссий — существуют или не существуют тело и познавательные способности у приближающегося к миру Брахмы — составитель «В.» допускает в различных контекстах обе взаимоотрицающие позиции.

К «В.» как к высшему авторитету апеллировал и лидер школы адвайта-веданты Шанкара и основатели всех оппозиционных ей течений веданты. Потому все они (и некоторые из их ближайших последователей) составляли полные или, по крайней мере, частичные комментарии к тексту.

Badarayana. The Brahma Sutra. London, 1960.

В.К. Шохин










ВЕДЫ (санскр. veda — знание) — обозначение сакральной и начальной текстовой традиции инд. культуры, включающей: 1) собрание священных гимнов, жреческих и магических формул (мантры); 2) экзегетические тексты Брахман («истолкование Брахмана» — значения обрядовых действий, а также сопровождающих их мантр), Араньяк («лесные книги», предназначенные для дополнительного и «тайного» истолкования ритуала), Упанишад — эзотерическую интерпретацию реалий предыдущих текстов в контексте посвящения адепта в мистерию «сокровенного знания»; 3) руководства для работы жреческих школ со священным языком и обрядом в виде дисциплин, именуемых веданги («члены Вед») — фонетика, грамматика, этимология, просодия, ритуаловедение и астрономия. Преимущественно В. понимаются в значениях (1) и (2): указанные руководства и связанные с ними шраута-, грихья- и дхарма-сутры относятся к разряду текстов смрити (букв. — память или предание), тогда как четыре первых класса текстов — к наиболее авторитетной группе, шрути.

Тексты В. складывались длительно и постепенно, и их изустная трансляция в различных местностях, различными кланами поэтов-жрецов, а затем жреческими «традициями» и «школами» заняла не одну историческую эпоху. Основной вектор трансмиссии священной ведийской литературы — поэтапная кодификация жреческими «традициями» и «школами» текстов священных гимнов и формул, на завершающей стадии которой к ним «подключались» указанные классы экзегетических памятников. Самыми древними собраниями гимнов и священных формул были Ригведа — «Веда гимнов» (дошла до нас в одной редакции) и Атхарваведа — «Веда заговоров» (в двух редакциях). Более поздними по материалу можно считать собрания Самаведы — «Веда напевов» (преимущественно приспособленные к особой рецитации гимны Ригведы) и Яджурведы — «Веда формул жертвоприношения» в двух основных версиях: Черная Яджурведа (четыре основные редакции) содержит наряду с названными формулами также и истолкования; Белая Яджурведа (две редакции) — только формулы. С Ригведой соотносятся тексты Брахман, Араньяк и Упани-шад под названием «Айтарея» и «Каушитаки»; с Сама-ведой — «Панчавинша-» и «Джайминия-брахмана», «Араньяка-самхита» и «Джайминия-упанишад-брахмана-араньяка», «Чхандогья-» и «Кена-упанишада»; с Черной Яджурведой — Брахманы, Араньяки и Упани-шады «Катха» и «Тайттирия», также «Шветашватара-», «Майтри-» и «Маханараяна-упанишада»; с Белой Яджурведой — Брахмана и Араньяка «Шатапатха» и «Брихадараньяка-» и «Иша-упанишада»; с Атхарваведой (которая получила статус В. позднее, чем предыдущие) — «Гопатха-брахмана», а также «Мундака-», «Прашна-», «Мандукья-упанишада» и множество поздних Упанишад. В ряде случаев Упанишады действительно входят в состав Араньяк соответствующей В., как те — в состав соответствующих Брахман, в других — связь между этими текстами в рамках каждой В. обоснована единством предания соответствующих жреческих школ, а иногда (как в случае с Упанишада-ми «Атхарваведы») является изобретением кодификаторов.

Датировка памятников корпуса В., за отсутствием внешних источников, крайне осложнена. Признанным считается, что: 1) собрание гимнов Ригведы было кодифицировано приблизительно к нач. I тыс. до н.э.; 2) Самаведа, Яджурведа и Атхарваведа, а также Брахманы (за исключением «Гопатхи») и Араньяки были более или менее поэтапно кодифицированы в течение пер. пол. I тыс. до н.э.; 3) Упанишады «Брихадараньяка», «Чхандогья», «Айтарея», «Каушитаки», «Тайттирия», а также, возможно, «Иша» и «Кена» были оформлены до 5 в. до н.э. — шраманского периода.

Материал В., еще не обнаруживающий собственно теоретической рефлексии над мировоззренческими проблемами и понятиями, которые составляют признаки философии (см.: Индийская философия), содержит лишь «среду» генерации самих этих проблем и понятий. В космогонических гимнах Ригведы (преимущественно более поздних I и X книг-мандал) ставятся вопросы о происхождении мира из «сущего» и «не-сущего», об исходном «материале» космоса и демиурге, ответственном за его формирование, о Речи как созидательном начале мироздания, о соотношении Единого и множественности его манифестаций. В Атхарваведе рассматриваются также структура микрокосма, идея космической опоры (скамбха), дыхание как микро- и макрокосмическая сила (прана), время как движущее начало сущего (кала), Священное Слово-Брахман. В Брахманах, экзегеза которых построена на весьма замысловатых корреляциях элементов жертвоприношения, человека и мироздания, выявляются, помимо названного, соотносительные приоритеты слова и мысли, первоначало мира — в виде как натуральных феноменов, так и мысли, выясняется, что лежит у истоков мироздания — сущее или несущее; здесь же начало знаменитой идентификации ядра микрокосма с мировым первоначалом — Атмана и Брахмана. В Араньяках прочерчиваются корреляции органов человека, соответствующих способностей и феноменов природного мира, представление об Атма-не как достигающем все большей «чистоты» сообразно с иерархией живых существ. Наконец, в «добуддийских» Упанишадах в многообразных контекстах рассматриваются Атман, Брахман и Пуруша — жизнеобразующие начала мира и индивида, пять жизненных дыханий-пран, состояния сознания в бодрствовании, сне и глубоком сне, способности чувств и действий (индрии), ум-манас и распознавание-виджняна, и фиксируются наблюдения в связи с механизмом познавательного процесса. Знаменитые «великие речения» Упанишад: «Я есмь Брахман», «Тот Атман есть поистине Брахман», «То еси ты» предназначались, по всей вероятности, для медитативной интериоризации адептом эзотерических жреческих школ переданной ему тайной истины, тогда как формула «Кто поистине знает того высшего Брахмана, [сам] становится Брахманом» означала «программу» инициации в мистерию тайнознания. Атман-Брахман — непостижимое единство, поскольку «нельзя познать познающего», которое определяется поэтому через отрицания: «не то, не то...». В Упанишадах впервые формулируется т.н. закон кармы, устанавливающий причинные отношения между поведением и знанием человека в настоящем и его реинкарнацией в будущем, а также учение о сансаре — круге перевоплощений индивида в результате действия «закона кармы» и об освобождении знающего, в результате искоренения аффектированного сознания, из круга сансары — мокша. Однако говорить о единой доктрине Упанишад, отражающих значительные расхождения учительских традиций, весьма затруднительно. «Послебуддийские» Упанишады отражают мировоззрение санкхьи, йоги, буддизма, поздние «ведантийские» — веданты.

Брихадараньяка-упанишада. М., 1964; Чхандогья-упанишада. М., 1965; Упанишады. М., 1967; Атхарваведа. Избр. М., 1976; Ригведа. Мандалы 1—IV. Изд. подгот. Т.Я. Елизаренкова. М., 1989; Ригведа. Мандалы V—VIII. Изд. подгот. Т.Я. Елизаренкова. М., 1995; Ригведа. Мандалы IX—X. Изд. подгот. Т.Я. Елизаренкова. М., 1999.

В.К. Шохин









ВЕНСКИЙ КРУЖОК — группа философов и ученых, сформировавшаяся в 1922 и ставшая идейным центром философии неопозитивизма. Организатором и руководителем кружка был проф. кафедры натуральной философии Венского ун-та М. Шлик. В кружок входили Р. Карнап, О. Нейрат, Г. Фейгль, Э. Цильзель, В. Крафт и др. Члены кружка установили тесные связи с представителями львовско-варшавской школы (К. Айдукевич, Я. Лукасевич, А. Тарский), а также с Берлинским обществом эмпирической философии (Г. Рейхенбах, К. Гемпель, В. Дубислав и др.). В 1929 на конференции в Праге Нейрат от имени кружка выступил с манифестом «Научное понимание мира. Венский кружок», в котором были сформулированы основные принципы неопозитивизма. В Манифесте были указаны те направления филос. и научной мысли, продолжателями которых считали себя члены кружка: «1. Позитивизм и эмпиризм: Юм, Просвещение, Конт, Милль, Авенариус, Мах; 2. Основания, цели и методы эмпирического исследования: Гельмгольц, Риман, Мах, Пуанкаре, Энрике, Дюэм, Больцман, Эйнштейн; 3. Логистика и ее применение к действительности: Лейбниц, Пеано, Фреге, Шредер, Рассел, Уайтхед, Витгенштейн; 4. Аксиоматика: Пеано, Вайлати, Гильберт; 5. Эвдемонизм и позитивистская социология: Эпикур, Юм, Бентам, Милль, Конт, Фейербах, Маркс, Спенсер, Мюллер-Лиер, Попер-Линкеус, Карл Менгер (отец)». С 1930 по 1940 В.к. издавал жур. «Erkenntnis» и организовал ряд международных конгрессов по философии науки. С 1938 стала выходить «Энциклопедия унифицированной науки», работа над которой велась в основном членами кружка и их единомышленниками в др. странах. Агрессивная политика фашистской Германии и Вторая мировая война оборвали деятельность В.к.

В 1936 был убит руководитель кружка Шлик. В том же году идейный лидер кружка Карнап уехал в Чикаго. Постепенно члены В.к. и их соратники из Германии, Чехословакии, Польши эмигрировали в Англию и США. Хотя кружок прекратил свое существование, его представители создали в эмиграции -— в Великобритании, США, в Скандинавских странах — значительное число центров и школ, в которых продолжалась разработка филос. концепции В.к. Эта концепция опиралась, в основном, на идеи «Логико-философского трактата» Л. Витгенштейна. Последний полагал, что реальность устроена так же, как формальный язык логики: имеются «атомарные» предложения, из которых с помощью логических связок, кванторов и операторов образуются сложные, «молекулярные» предложения. Всякое молекулярное предложение может быть разложено на составляющие его атомарные предложения. Члены В.к. восприняли эту идею и решили, что и язык науки имеет такую же структуру. Задача заключается в том, чтобы выделить в науке слой наиболее простых — протокольных, как называли их члены кружка, — предложений и показать, каким образом к ним можно свести все остальные научные предложения. Поскольку протокольные предложения несомненно истинны, постольку и все др. предложения языка науки оказываются несомненно истинными. Так научное знание получило бы эмпирическое обоснование. Этот план оказался утопией.

В историю философии В.к. вошел как создатель одного из наиболее влиятельных направлений в философии 20 в. — неопозитивизма. Представители кружка широко использовали аппарат математической логики для точной формулировки и решения филос. проблем, для логического анализа языка науки и структуры научного знания, для точного описания процедур проверки, подтверждения и опровержения научных теорий. При этом ими были получены результаты, которые не устарели до сих пор и служат основой логико-методологического анализа научного знания. Они и в философии стремились к научной строгости и точности, поэтому объявили большую часть традиционной философии бессмысленной. За это их воззрения часто подвергались справедливой критике. Тем не менее, решительное противостояние В.к. всем формам иррационализма, неприятие бессодержательных филос. спекуляций, стремление к ясности и точности — все это обеспечило ему почетное место в истории философии 20 в.

Швырев B.C. Неопозитивизм и проблема эмпирического обоснования науки. М., 1966; Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998; Kraft V. The Viena Cirkle. The Origin of Neo-Positivism. New York, 1953.








ВЕРА — глубокое, искреннее, пронизанное эмоциями принятие какого-то положения или представления, иногда предполагающее определенные рациональные основания, но обычно обходящееся без них. В. позволяет признавать некоторые утверждения достоверными и доказанными без критики и обсуждения.

Своей непосредственной очевидностью и нерасчлененностью ведущего к ней пути В. близка интуиции. Как и интуиция, В. субъективна. В разные эпохи предметом искренней В. были диаметрально противоположные воззрения: то, во что когда-то свято веровали все, спустя время большинству представлялось уже наивным предрассудком. В. затрагивает не только разум, но и эмоции; нередко она захватывает всю душу и означает не только интеллектуальную убежденность, но и психологическую расположенность. В отличие от В. интуиция, даже когда она является наглядно-содержательной, затрагивает только разум. Если интуиция — это непосредственное усмотрение истины и добра, то В. — непосредственное тяготение к тому, что представляется истиной или добром; интуиция — способ открытия нового содержания, В. — способ удержания такого содержания в душе и разуме.

Принятие каких-то положений или представлений является функцией не только разума, но и др. сторон духовной жизни человека. Поэтому основания принятия идей и представлений достаточно сложны, а нередко и просто противоречивы. Иногда намечается следующая цепочка разных модусов принятия, определяемая двумя основными факторами — степенью обоснованности рассматриваемых идей или представлений и психологической расположенностью к ним: знание — убеждение — вера — безразличие — неверие — сомнение — заблуждение. Противоположностью знания является здесь заблуждение, противоположностью убеждения — сомнение, противоположностью В. — неверие; модусы возрастающего принятия идей или представлений — В., убеждение, знание; модусы возрастающего неприятия — отсутствие В., сомнение и заблуждение; нейтральное отношение (безразличие) означает отсутствие как В., так и неверия в рассматриваемое положение, равнодушие к нему. Данная цепочка, небесполезная в отдельных случаях, вызывает, однако, серьезные возражения, вызванные в первую очередь сложностью отношений между В. и знанием. В. может быть не только первым шагом на пути к обоснованному знанию, но и шагом, уводящим от знания и препятствующим его достижению.

В зависимости от способа, каким оправдывается В., различают рациональную В., предполагающую некоторые основания для своего принятия, и нерациональную В., в случае которой сам факт В. считается достаточным для ее оправдания. Самодостаточную В. иногда называют «слепой». Напр., религиозная В. в чудо не требует к.-л. обоснования чуда, помимо самого акта В. в него. Ни рациональная, ни тем более нерациональная В. не гарантирует истины. Напр., если кто-то твердо верит в существование внеземных цивилизаций, то отсюда не вытекает, что они действительно есть.

Иногда знание определяется как оправданная, истинная В.: человек знает какое-то положение, если он верит в это положение, и оно является в этом случае истинным. Данным определением знание сводится к В. и истине, но вряд ли это делает понятие знания более ясным. К тому же знание нередко абстрактно и лишено того эмоционального накала, который всегда характерен для В. Ближе к В. стоит убеждение, которое всегда подкрепляется определенными чувствами субъекта. «Как всякое интеллектуальное действие, искреннее утверждение несет в себе также и эмоциональную нагрузку. С его помощью мы стараемся уверить, убедить тех, кому мы адресуем речь» (М. Полани).

Соотношение знания и убеждения, с одной стороны, и В. — с другой, во многом неясно из-за их связи с разными плоскостями духовной жизни. Очевидно лишь, что знание, убеждение и В. существенно переплетены, могут взаимно поддерживать друг друга, и разделение их и отнесение к разным сторонам единой человеческой духовной жизни может быть только временным и условным.

Предположения не становятся частью науки до тех пор, пока их кто-нибудь не выскажет с убеждением и не заставит в них поверить. В. стоит не только за отдельными положениями, но и за целостными концепциями или теориями. Основные трудности их сравнения и выбора между ними вызваны чаще всего разными верованиями, стоящими за ними. Разные системы В. используют понятия, между которыми невозможно установить обычные логические отношения; такие системы заставляют своих сторонников видеть вещи по-разному и предполагают разные методы обоснования и оценки выдвигаемых положений. Этими чертами характеризуются и отношения между старой и приходящей ей на смену новой теорией, в силу чего переход от признания одной теории к признанию другой аналогичен «акту обращения» в новую В. и не может быть осуществлен шаг за шагом на основе логики и нейтрального опыта. Как показывает история науки, этот переход происходит сразу, хотя не обязательно в один прием, или не происходит вообще при жизни современников.

Определенная система верований лежит в основе не только определенных теорий, но и самой науки в целом. Эта система задает предпосылки научного теоретизирования и определяет то, что отличает научное мышление от идеологического, утопического или художественного мышления. Наука соответствует предметной противопоставленности всего присутствующего потому, пишет М. Хайдеггер, что она со своей стороны в качестве теории собственно и доводит действительное до предметного противостояния; «наука устанавливает действительное; «то, что существует» — напр., природа, человек, история, язык — выступает как действительное в его предметной противопоставленности и что тем самым наука оказывается теорией, фиксирующей действительное и устанавливающей его в предметном статусе, для средневекового человека было бы таким же странным, как для греческого мышления — сбивающим с толку». Совокупность мыслительных предпосылок науки размыта, значительная их часть носит характер неявного знания. Этим прежде всего объясняется то, что науку трудно сколь-нибудь однозначно отграничить от того, что наукой не является, и определить научный метод исчерпывающим перечнем правил.

Важное значение В. придает филос. герменевтика, считающая ее, наряду с традицией, авторитетом, здравым смыслом и вкусом, одной из основ человеческого существования.

Аргумент к В. относится к аргументации контекстуальной, убедительность которой зависит от аудитории. Такой аргумент представляется естественным и веским, как правило, лишь тем, кто разделяет соответствующую систему В. или склоняется к ее принятию. Др. аргумент к В. может казаться субъективным или даже пустым, поскольку верить можно в самые нелепые утверждения. Вместе с тем в ситуации радикального инакомыслия, непримиримого «разноверия» аргумент к В. может оказываться едва ли не единственным. Если рассуждения и доводы бессильны, выражение твердой, неотступной В. может со временем сыграть какую-то роль. Аргумент к В. не так редок, как это иногда представляется. Он встречается в науке, особенно в периоды ее кризисов. Он неизбежен при обсуждении многих вопросов, напр. вопроса о будущем человечества или вопроса о предпосылках научного мышления. Этот аргумент обычен в общении людей, придерживающихся какой-то общей системы В.

Аргумент к В. был основательно скомпрометирован в Средние века противопоставлением религиозной В. разуму, убеждением, что «конкретная реальность» В. стоит выше «абстрактных истин умозрения». Фил ос. герменевтика подчеркнула неустранимость аргумента к В. при обсуждении проблем, касающихся жизни и деятельности человека.

Кун Т. Структура научных революций. М., 1975; Полани М. Личностное знание. М., 1985; Гадамер Х.Г. Истина и метод. М., 1988; Хайдеггер М. Наука и осмысление // Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993; Витгенштейн Л. О достоверности // Философские работы. М., 1994. Ч. 1; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000.

А.А. Ивин









ВЕРА В СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОЕ — лежащее в основе любой религии убеждение в реальном существовании каких-то высших сил, таинственных и необъяснимых начал всего сущего. Психофизиологические и антропологические исследования первобытных популяций дают достаточно веские основания предполагать, что для человечества как вида весьма болезненным по своим последствиям оказалось обретение самосознания. Смутное осознание собственного Я, пусть еще и весьма слабо дифференцированного, не могло не сопровождаться осознанием отрицательных эмоций — чувства страха, тревоги, тоски, отсутствия безопасности, предчувствия смерти и т.д., — которые в человеческом организме обычно сопряжены с глубокими вегетативными (эндокринными, секреторными, сердечными и т.п.) и тоническими (спазмы, дрожь, расслабление и т.д.) изменениями. Последствия перманентного эмоционального перенапряжения, гнетущего состояния диффузного страха и др. отрицательных эмоций — это не только нестабильность психики и нарушение психосоциального «порядка», но и, как следствие, непосредственная угроза физическому здоровью и жизни первобытных людей. Осознав свою неповторимость и смертность, люди были вынуждены выработать какую-то новую для себя адаптивную реакцию, новую форму психологической защиты, которая блокировала бы доступ к сознанию отрицательных эмоций. Решение этой проблемы не могло ограничиться лишь их подавлением и вытеснением, т.к. без соответствующей переориентации не устраняется эмоциональное перенапряжение и невозможно выйти из состояния психологического дискомфорта. Поскольку в основе наших адаптивных реакций всегда лежат положительные и отрицательные эмоции (эти реакции сопряжены с процессами возбуждения), то для стабилизации психики древних гоминид, для установления психосоциального порядка в первобытных коллективах, по-видимому, был крайне необходим какой-то постоянный и притом общий для всех индивидов источник положительных эмоций. Само обретение В. в с, скорее всего, носило преимущественно неосознанный, инстинктивный характер. Однако в дальнейшем порожденная этой верой своего рода допинговая зависимость, вероятно, оказалась одним из факторов, который через механизмы естественного отбора способствовал значительному ускорению темпов когнитивной эволюции отдельных первобытных популяций — развитию способности к пониманию и росту самосознания, расширению сферы сознательного информационного контроля окружающей среды и т.д. Благодаря появившейся вере в существование каких-то высших сил и начал, от содействия которых зависят жизнь и благополучие человека, у первобытных людей постепенно сформировалась внутренняя психофизиологическая потребность наполнить новым сокровенным смыслом свои осознаваемые восприятия, мысли и воспоминания, а кроме того, и неотделимые от них (в силу магии образа) объекты и события.

Трудно переоценить значение самого факта возникновения древнейших религиозных форм миропонимания для последующей когнитивной и культурной эволюции человечества: ведь одновременно с первым примитивным культом неандертальцев зародились и какие-то рудименты «социального сознания» и культуры. До появления письменности сакрализация (превращение в священное), по сути дела, оставалась единственным средством закрепления в коллективной памяти важной для выживания людей культурной информации.

Хотя роль религиозных представлений на протяжении истории человечества существенно менялась, для многих людей В. в с. остается источником положительных эмоций и выполняет функцию психологической защиты.








ВЕРИФИКАЦИЯ (от лат. verificatio — доказательство, подтверждение) — установление истинности или эмпирической осмысленности научных утверждений.

Этот термин получил широкое распространение в связи с неопозитивистской программой эмпирического обоснования науки. С т.зр. неопозитивизма, эмпирический базис науки образуют абсолютно достоверные протокольные предложения, выражающие «чистый» чувственный опыт субъекта. Лишь те предложения науки истинны и осмысленны, которые могут быть верифицированы, т.е. сведены к протокольным предложениям. Задача логического анализа науки заключается в том, чтобы, с одной стороны, связать научные утверждения с протокольными предложениями и обеспечить науке прочный эмпирический базис, а с др. стороны — очистить язык науки от неверифицируемых, следовательно, бессмысленных предложений. При осуществлении этой программы встали две главные проблемы: выяснение природы протокольных предложений и разработка процедур В. Попытки неопозитивистов решить эти проблемы привели их к новому пониманию эмпирического языка — как языка, фиксирующего факты и результаты наблюдений и экспериментов, и к признанию косвенной верифицируемости: лишь небольшое число научных предложений должно быть непосредственно сводимо к протокольным, все остальные предложения верифицируются косвенно — благодаря их логической связи с непосредственно верифицируемыми предложениями.

В современной философии науки термин В. употребляется редко, причем в самом широком смысле: верифицировать некоторое предложение или теорию — значит как-то (прямо или косвенно) подтвердить ее с помощью эмпирических процедур — наблюдения или эксперимента.

Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998; Carnap R. Testability and Meaning // Philosophy of Science. 1937. Vol. 4.











ВЕРНАДСКИЙ Владимир Иванович (1863—1945) — естествоиспытатель и мыслитель, один из основоположников геохимии, радиогеологии, генетической минералогии, создатель биогеохимии, учения о биосфере и ее переходе в ноосферу. Окончил естественное отделение Петербургского ун-та. Работал в музеях Парижа, Лондона, Мюнхена. С 1890 по 1911 преподает на кафедре минералогии в Московском ун-те, где складывается его научная школа. В 1911 переезжает в Петербург и работает в Российской академии наук. В годы Первой мировой войны (1915) возглавляет постоянную комиссию при АН по изучению естественных производительных сил России (КЕПС). В 1917—1920 участвует в создании Украинской АН и избирается ее первым президентом. По возвращении в Петроград исполняет обязанности директора Геологического и Минералогического музеев, председателя КЕПС. С 1922 по 1926 читает курс геохимии в Парижском ун-те. В. обладал огромной эрудицией в различных областях естественно-научного и гуманитарного знания. Несомненно влияние идей В. на историков науки, философов, экологов.

Для филос. миросозерцания В., как и для творчества ряда др. рус. ученых-естествоиспытателей, характерна приверженность традиции органического (целостного) понимания природы. У В. она сочеталась с сильной склонностью к научному эмпиризму, своеобразному культу факта и фактичности в составе научного знания. Особо яркое выражение такое миросозерцание В. получило в его концепции биосферы и намеченном в общих чертах представлении о переходе биосферы в ноосферу в силу возрастающего и получающего все более решающее значение в ее составе разумной деятельности человека.

Биогеохимические очерки. 1922—1932. М.;Л., 1940; Избр. соч. М., 1954-1960. Т. 1-5; Живое вещество. М., 1978; Избр. труды по истории науки. М., 1988; Биосфера и ноосфера. М., 1989; Начало и вечность жизни. М., 1989.











ВЕРОЯТНОСТНАЯ ЛОГИКА — логическая система, в которой высказываниям соответствует непрерывная шкала значений истинности от 0 до 1, причем нуль приписывается высказыванию о невозможном событии, а 1 — практически достоверному. В.л. формально можно рассматривать как разновидность многозначной логики, которая оперирует дискретными значениями истинности, а В.л. — непрерывным множеством значений в интервале от 0 до 1. Поскольку появлению случайного события из статистического коллектива можно приписать некоторую вероятность, то такую же вероятность можно соотнести с высказыванием, характеризующим это событие, а тем самым установить соответствие между событиями и высказываниями о них. В.л. опирается, однако, на логическую интерпретацию вероятности, в которой последняя рассматривается как отношение между посылками и заключением индукции. Первые системы В.л. возникли именно в рамках логической интерпретации, нередко логическую вероятность называют также индуктивной вероятностью.

Системы В.л. могут строиться с помощью аксиоматического метода, когда аксиомами описываются свойства вероятностных высказываний, а все дальнейшие положения, или теоремы, логически выводятся из аксиом. Первую такую систему в 1921 построил известный англ. экономист Дж.М. Кейнс. Более совершенную аксиоматическую систему В.л. в 1939 создал англ. ученый Г. Джеффрис. В настоящее время существует множество подобных систем.

Др. системы В.л. основываются на индуктивной интерпретации вероятности как семантической степени подтверждения заключения или гипотезы посылками или данными. К таким семантическим системам принадлежит система, предложенная в 1950 Р. Карнапом, а также появившиеся позднее системы его последователей.

Кайберг Г. Вероятность и индуктивная логика. М., 1978; Keynes D.M. Treatise on Probability. London, 1921; Jeffreys G. Theory of Probability. Oxford, 1939; CarnapR. Logical Foundation of Probability. Chicago, 1950.










ВЕРОЯТНОСТЬ — общенаучная и филос. категория, обозначающая количественную степень возможности появления массовых случайных событий при фиксированных условиях наблюдения, характеризующую устойчивость их относительных частот. В логике — семантическая степень подтверждения гипотезы, основанная на свидетельствах, фактах и др. подтверждающих их данных. Такую В. нередко называют «рациональной степенью веры» и противопоставляют фактической, субъективной, вере. Гносеология рассматривает В. как меру превращения возможности в действительность в ситуациях неопределенности. Формальные свойства В. впервые были определены в исчислении В., а впоследствии в наиболее точной форме выражены в аксиоматической теории, предложенной А.Н. Колмогоровым. Математическая теория В. стала той обшей основой, или нейтральным ядром, вокруг которой появились различные интерпретации В.

Классическая интерпретация, возникшая из математического анализа азартных игр и разработанная Б. Паскалем, Я. Бернулли и П. Лапласом, определяет В. как отношение числа благоприятствующих шансов, или случаев, к числу всех равновозможных. Однако равновозможные случаи редко встречаются в действительности, и поэтому эта интерпретация уступила место частотной, или статистической, где В. рассматривается как относительная частота массовых случайных событий при достаточно длительных наблюдениях, число которых определяется характером событий. На практике было замечено, что такие события обладают устойчивой относительной частотой, и поэтому она практически принимается за В., значение которой определяется статистическими исследованиями. Однако это эмпирическое определение В. не совпадает с теоретическим, и поэтому, напр., Р. Мизес и его сторонники определяют В. как предел относительной частоты массовых событий, или статистических коллективов, при неограниченном числе наблюдений. Частотная, или статистическая, В. нашла широкое использование в естественных, технических и общественных науках, хотя она не столько определяет В., сколько оценивает ее. Существенный ее недостаток в том, что она неприменима к отдельным событиям и высказываниям. Поэтому для их интерпретации сначала стали обращаться к фактической вере субъекта, но т.к. она разная у различных людей, то в дальнейшем стали тем или иным способом модифицировать такой подход. В персоналистской интерпретации В. постулируется, что степени веры субъекта должны удовлетворять аксиомам теории В., в др. интерпретациях речь идет о рациональной вере разумно действующего субъекта. Поэтому решения, принимаемые на основе такой В., являются разумными и не зависят от индивидуальных особенностей и склонностей субъекта.

Логическая В. характеризует семантическое отношение между посылками и заключением индуктивного рассуждения, аналогичное отношению дедуктивного вывода, но в отличие от последнего заключение в нем не достоверно, а лишь подтверждается посылками в той или иной степени. Эти степени подтверждения заключены в интервале между 0 и 1, поэтому индуктивная логика оказывается разновидностью многозначной логики. В эмпирических науках типичным примером логической В. служит отношение между гипотезой и ее свидетельствами, степенью подтверждения которых оценивается правдоподобие гипотезы. Относительно количественной оценки логической В. мнения разных авторов расходятся: одни считают, что она может быть выражена лишь в сравнительных терминах (больше, меньше и равно), другие — в метрических (численно).

Различные интерпретации В. выражают разные аспекты этого сложного понятия, которые раскрывались по мере его использования в различных отраслях научного познания и практической деятельности. Такие интерпретации не противоречат, а дополняют друг друга.

Колмогоров А.Н. Основные понятия теории вероятностей. М., 1974; Кайберг Г. Вероятности и индуктивная логика. М., 1975; Probability in the Sciences. Dordrecht, 1988.

Г.И. Рузавин










ВЕЧНОСТЬ (греч. aion, лат. eternitas) — 1) неограниченность во времени; 2) безначальная и бесконечная длительность, неделимая на «до» и «после»; 3) лишенное всякой длительности неподвижное «теперь». У индоевропейцев понятие В. этимологически восходит к «веществу жизни», «молодости», обозначает продолжительную жизнь. Понятие о В. формируется в философии как идея безначального и бесконечного становления космоса (Анаксимандр, Анаксимен, Филолай). У Гераклита В. — дитя, играющее смертными существами. У Парменида В. — длящееся постоянство, неизменность. Платон впервые связал В. с бытием эйдосов и чисел, с неделимым образцом как вечно живым существом, предшествующим миру и времени; В. не «была» и не «будет», но только «есть». У Аристотеля В. упоминается в связи с небесными телами, для которых В. означает отсутствие рождения и гибели; вечно то, что вне времени; В. не можетиметь ничего в потенции, т.е. целиком действительна, она неподвижна, неделима и не имеет частей; В. — совершенная жизнь. У стоиков, а также в эллинистических культах В. (орфический Хронос-Фанес, александрийский Айон и др.) понимается как неизменный порядок бесконечного возвращения. В герметизме В. сливается с «вторым богом», мировой душой. У Плотина В. — полная и совершенная жизнь, не имеющая частей; ровный свет, исходящий из субстрата бытия. В неоплатонизме В. либо ниже Абсолютного Бытия и выше Ума (Прокл), либо отождествляется с Умом. В. не только объединяет в себе все части времени, но и порождает их (Плотин), управляет временем (Иоанн Дамаский). Для христианства классическим стало определение А.М.С. Боэция: совершенное обладание бесконечной жизнью целиком и сразу. В томизме В. — мера неизменности Божественной природы. Мы не можем знать о В. иначе как через время, через отсутствие «предшествующего» и «последующего», реального или возможного конца и начала, сменяющих друг друга частей. В. пребывает вся сразу, поскольку не испытывает недостатка ни в чем. В. — совершенное «теперь». Если с вещью не будет происходить никаких перемен, то ее сущность будет всегда одной и той же, а стало быть, и «теперь» как мера сущности прекратит свою смену. Такое неизменное «теперь» и есть В. Познаваемая как противоположность времени, В. понимается как негативный атрибут, отрицание изменчивости (И. Дунс Скот, Ауриол) или обусловленности (Ф. Суарес). Для Августина, Григория Великого и Фомы Аквинского В. только положительна: это совершенная жизнь Бога, сам Бог. Начиная с Василия Великого христианское богословие отличает от В. Бога непрестанность (aevum), которой Бог может наделять свои творения. Это неизменное «теперь», которое не имеет конца, но имеет начало. В нем пребывают ангелы, души блаженных и всех людей после воскресения из мертвых. Aevum описывается через состояния интуитивного божественного озарения, созерцания В. Так, ангелы способны изменяться, но удерживаются от этого созерцанием Бога и любовью к нему (Августин). Будучи сотворенными, пребывающие в aevum духовные сущности не способны принять свое существование целиком, и потому принимают его по частям, одну за другой (Альберт Великий). Мистика И. Экхарта, учение Г.В.Ф. Гегеля о движении Духа, понимание «теперь» у С. Кьеркегора и концепция творческой длительности у А. Бергсона подготовили сближение времени и В. в 20 в. Протестантские богословы определяют В. как «полноту времени». Согласно К. Барту, В. есть истинное, абсолютное время. О. Кульманн и Э. Бруннер понимают В. не как безвременность, а как бесконечную длительность (деятельность) Бога, частью которой является и человеческое время. Эту мысль развивает П. Тиллих: В. — это вечное присутствие, движущееся от прошлого к будущему вне потенциальности и актуальности; объемля все периоды времени, В. придает направленность истории. В целом для религиозной мысли 20 в. характерна интерпретация В. через философско-исторические категории (Ж. Гиттон, И. Марру, Р. Бультман, О. Кульманн, Р. Нибур). Современные попытки филос. обоснования В. в ее классическом понимании (Э. Стамп, Н. Кретцман) крайне редки и встречают критику (К. Смит и др.).

Брагинская Н.В. Эон в «Похвальном слове Константину» Евсевия Кесарийского // Античность и Византия. М., 1975; Benveniste E. Expression indo-europeenne de l'eternite // Bulletin de la Societe de linguistique de Paris. 1937. № 38; Guitton J. Le temp et l'etemite chez Plotin et S. Augustin. Paris, 1959; Leftow B. Time and Eternity. New York, 1991.

T.A. Нестик









«ВЕЩЬ В СЕБЕ» (нем. «Dingan sich», англ. «thing in itself», фр. «chose en soi») — филос. термин для обозначения вещи, какой она существует сама по себе (или «в себе»), в отличие оттого, какой она является «для нас» как познающих субъектов. Данное различие проводилось в той или иной форме уже давно, но особую резкость оно приобрело в Новое время в связи с эпистемологической проблемой объективности человеческого познания: способно ли оно давать объективное знание об «истинном» бытии или же человек вынужден ограничиться субъективным знанием о «проявлениях» бытия? Термины «в себе» и «для нас» впервые использовал А.Г. Баумгартен. Понятие «В. в с.» стало одним из основных в философии И. Канта. По Канту, познание ограничено одними явлениями, а «В. в с.» есть та основа этих явлений, которой человек не способен коснуться ни чувствами, ни разумом. Критика кантовской «В. в с.» шла в нескольких направлениях: отрицалось объективное существование «В. в с»; признавалось их существование, но критиковалась идея их непознаваемости; утверждалось, что никакой разницы между явлением и «В. в с.» нет, а есть только различие между уже познанным и еще не познанным.








ВИВЕКАНАНДА Свами (Нарендранатх Датта — 1863— 1902) — один из основных мыслителей, идейных лидеров и миссионеров неоиндуизма. Род. в семье процветавшего адвоката (Вишванатха Датта) в Калькутте. В 1879—1884 изучает западноевропейскую философию в колледже (впоследствии встретится с П. Дойссеном, чьи идеи глубинного единства философии И. Канта, А. Шопенгауэра и Шанкары, а также «пропитанности этикой» монизма Упанишад будут ему импонировать), частично сближается с реформаторским движением в неоиндуизме «Брахма-самадж», в 1885 становится учеником знаменитого мистика и проповедника Рамакришны Парамахамсы (1836—1886) и лидером кружка его последователей, а затем принимает обет аскетизма (санньяса) и совершает паломничество по Индии (1890—1892). В 1893 принимает участие в Парламенте религий в Чикаго, проповедуя религиозным либералам «всемирную истину» веданты и завоевывая первых зап. последователей. В 1895 основывает Ведантийское общество в Нью-Йорке, в 1897 окончательно возвращается в Индию (миссионерские путешествия в Европу и Америку предпринимались еще в 1899—1900), где сразу же основывает Миссию Рамакришны (влиятельнейшая неоиндуистская организация до настоящего времени), а затем «обители» в Белуре и Альморе и выпускает ряд газет. Успех миссионерской проповеди В. был обусловлен искусной апелляцией к самым различным типам реципиентов, которым следовало усвоить, что индуизм может удовлетворить все их возможные (в т.ч. и взаимоотрицающие) духовно-душевные потребности. Учение В., обозначенное им как «Практическая веданта», — мистифицирующая иллюзия совместимости самой активной мирской деятельности со стремлением к мистическому воссоединению с Единым в духе адвайта-веданты. Помимо осовременивания веданты, В. предпринял и осовременивание йоги, три традиционных направления которой (йога познания — джняна-йога, йога действия — карма-йога и йога преданности — бхакти-йога) трактуются им в применении к социально-политической доктрине (В. сделал и комментированный англ. пер. «Йога-сутр» Патанджали). Одна из основных тем проповеди В. — акцентировка якобы поверхностного характера различий между религиями и единства их внутреннего ядра. Однако, декларируя их глубинную равноистинность (что не мешало ему резко осуждать основоположения христианства), он настаивал на том, что именно веданта содержит ключ к уразумению их единства, или, по-другому, оказывается значительно «равнее» всех «одинаково равных». Апеллятивность В. (указанные «логические зияния» в его рассуждениях практически не замечали) состояла в настойчивой проповеди божественности человека, экстатического антропоцентризма, который на деле лишь с очень большими оговорками можно было привести в соответствие с панэнтеизмом веданты. Ревизией адвайта-веданты, на верность которой В. постоянно присягал, была и его трактовка Майи, которая становится у него почти положительной космической силой — равно как и карма претворяется у него в «способность и силу преобразования сложившегося». Традиционный ведантийский идеал индивидуального «освобождения» (мокша) посредством особой познавательно-медитативной практики В. предложил заместить идеей «коллективного освобождения» и общества тех, кто способен достичь его при жизни (идея же грядущего «царства шудр» была явной калькой с современных ему социалистических идеалов). Влияние В. на неоиндуизм было весьма велико; его последователями не без основания считаются Б. Тилак, Р. Тагор, Ганди, Гхош, Радхакришнан.

Практическая веданта. Избр. работы. М., 1993; The Complete Works of Swami Vivekananda. Calcutta, 1964. Vol. 1—8.
Костюченко B.C. Вивекананда. М., 1977.

В.К. Шохин









ВИКО Джамбаттиста (1668—1744) — крупнейший ит. философ, один из первых, кто в Новое время в Европе поставил вопрос о философии истории. В. жил в Италии, давно переставшей быть интеллектуальным центром Европы, во многом поэтому при жизни он был мало замечен и плохо понят. Рецепция философско-исторических идей В. совершалась много позже, начиная с И. Г. Гердера и Г.В.Ф. Гегеля и вплоть до 20 в.

Интерес В. к истории обусловлен его исходным гносеологическим принципом — человеческому познанию доступно лишь то, что создано самим человеком. В отличие от абсолютного большинства своих европейских современников В. отвергает возможность существования наук о природе. Ее творец — Бог и только он действительно знает природу. Согласно В., собственно познание — это выяснение того способа, каким вещь создана. Прерогатива человека — Мир Гражданственности, т.е. мир культуры, идей, языка, обслуживающих человеческие цели и обнаруживающих себя в процессе исторического развертывания. Подлинная наука имеет своим предметом историю, а своим методологическим принципом — принцип историзма. В. выделяет два типа знания: verum — истинное знание, достигаемое с помощью разума и касающееся общего, и certum — достоверное знание, основанное на воле и касающееся единичного. Двум способностям человека — разуму и воле — соответствуют две науки — философия и филология.

Согласно В., в истории обнаруживается некий идеальный план, имеющий циклическую структуру. В ней выделяются три фазы: века Богов, Героев и Людей. Им соответствуют три типа права, нравов, правления, языков, религии. Так, источником права в век Богов считается Божественное откровение. В век Героев господствует право силы, подминающее под себя и нравственность, и религию. Право в век Людей основано на предписаниях суверенного человеческого разума. Божественное провидение определяет возвратно-поступательное движение истории (corsi e recorsi). Мир Наций в своем становлении достигает апогея и рушится, чтобы начать свое движение снова с варварства. Т.о., концепция истории В. исходит из идеи круговорота, предполагающего, в отличие от традиционной теолого-эсхатологической т.зр. на историю, бесконечность исторического процесса. При этом внутренний закон исторического движения реализуется людьми, преследующими свои цели и свободно их выбирающими. Тем самым история — это не царство рока, судьбы (таковы историософские схемы стоиков и эпикурейцев), где усилия отдельных людей ничего не значат, но это и не хаос, не собрание случайностей. История у В. — единый интеллигибельный процесс человеческого самосознания. Вначале люди «чувствуют, не замечая; потом замечают взволнованной и смущенной душой; наконец, обсуждают чистым умом». Этим фазам соответствуют разные этапы языкового творчества. Чем сильнее переживание, тем образнее язык, тем более развиты фантазия и воображение, воплощающиеся в мифе о символе. Мир оказывается проекцией мифа. Мифология — не выдумка, а особый тип мышления. Образы играют роль универсалий, но не абстрактных, а насыщенных свежестью непосредственного чувства. Важно отметить, что для В. поэтическая мудрость не является низшей формой мудрости. Каждая из фаз историко-культурного процесса равно важна и необходима для реализации человека как целого.

Opere. Milano, 1959; в рус. пер.: Основания Новой Науки об общей природе наций. М., 1995.
Киссель М.А. Джамбаттиста Вико. М., 1980; Мудрагей Н.С. Философия истории Дж. Вико // Вопросы философии. 1996. № 1; Croce D. Brbliografiavichiana. Napoli, 1947—1948. Vol. 1—2; Idem. La filosofia G.B. Vico. Bari, 1947; Caponigri A. The Theory of History in Giambattista Vico. Time and Idea. Chicago, 1953.

В.И. Стрелков










ВИНА — состояние человека, обусловленное нарушением им долга, требований авторитета, обязанностей, накладываемых законом, соглашением (договоренностью) или самим собой. Противоположностью В. является заслуга, которая признается за человеком, совершившим действия, превышающие требования долга. Возможность виновности (как и заслуги) обусловлена (актуально или потенциально) ситуацией выбора, в которой человек оказывается в результате осознания долга или предъявления ему требования, самим фактом которого удостоверяются его свобода как способность выбирать между правильным (требуемым, подобающим) и неправильным (запрещающим, непотребным), а также его ответственность. Виновным может быть признано лишь вменяемое лицо, и обвинение означает признание вменяемости человека. В. человека может быть различной за действия, совершенные преднамеренно (умышленно), вынужденно (подневольно) и по неосторожности или наивности (неумышленно). С юридической т.зр. из того, что нечто противозаконное совершено данным индивидом, еще не следует, что преступление может быть ему вменено, если не будет доказано, что действие, оцениваемое как преступное, было совершено с умыслом, намеренно. Так же различна направленность сознания В.: возникает ли она на основе интернализации внешнего авторитета или возложения человеком на себя роли авторитета. Осознание В. выражается в чувстве стыда, муках совести. В признании (в частности, исповедальном) своей В. заключается раскаяние, а в осознанном принятии наказания, искупляющего В., — покаяние.

Юридическое и моральное понятия В. следует отличать от т.н. метафизического понятия В., суть которого заключается в том, что человек оказывается (и признается) безусловно виновным не только вследствие своего несовершенства и связанной с этим неспособностью до конца исполнить свой долг, но и вследствие всего, происходящего вокруг него. Такова христианская идея В. Согласно религиозной этике, виновностью сопровождается грех, и чувство В. выражает осознание человеком собственной греховности; это чувство неизбывно вследствие первородного греха человека.

О том же, по существу, говорил И. Кант, указывая на то, что человек виновен самим фактом возможности свободы (как произволения). Поэтому наряду с преднамеренной (dolus) и неумышленной В. (culpa) он говорил также о прирожденной В. (reatus). Виновность, по Канту, следует усматривать не только в поступках, имевших злые последствия, но и в поступках, не имевших видимых злых последствий, но совершенных не ради долга, а по максимам, которые по самой своей природе вполне могли бы привести к дурным последствиям и не привели лишь по счастливой случайности. В.-reatus и заключается в неисполнении долга как необходимости совершать добро во всей возможной полноте. По Г.В.Ф. Гегелю, человек виновен уже в своей способности действовать, быть В.-«причиной» происходящих вовне изменений, а действование — возможная материя проступка и преступления. Во фр. экзистенциализме В. человека обусловлена его неспособностью сполна реализовать собственный потенциал.

Выводя понятие «В.» (Schuld) из материального понятия «долги» (Schulden), Ф. Ницше видел источник этого «основного морального понятия» в отношениях должника и кредитора, превращенными формами которых являются отношения индивида с обшиной, предками и божеством. Однако еще Кант показал, что моральная В. не является «передаточным обязательством», подобно денежному обязательству (когда долг может быть перенесен на любое др. лицо): В. представляет собой выражение глубоко личного обязательства. По П. Рикёру, В. символизируется в суде, который, «метафизически перенесенный в глубины души», становится тем, что называют «моральным сознанием». Как и Гегель, Рикёр видит в чувстве В. одно из проявлений двойственности сознания, внутреннего диалога, посредством которого и осуществляются самоанализ и самонаказание.

Поскольку сознание В. представляет собой один из эффективных механизмов формирования зависимости, провоцирование чувства В. у человека с зависимым или авторитарным, т.е. сориентированным на внешний авторитет, сознанием оказывается эффективным механизмом власти (политической, корпоративной, родительской или межличностной) и, как указывал Э. Фромм, способствует упрочению авторитарных отношений.

Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа // Гегель Г.В.Ф. Соч. М., 1959. Т. IV; Кант И. Религия в пределах только разума // Кант И. Трактаты и письма. М., 1980; Ницше Ф. К генеалогии морали // Ницше Ф. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2; Рикёр П. Виновность, этика и религия // Рикёр П. Герменевтика и психоанализ. Религия и вера. М., 1996.












ВИНДЕЛЬБАНД (Windelband) Вильгельм (1848-1915) -нем. философ, историк философии, глава баденской школы неокантианства. Преподавал философию в Лейпцигском, Цюрихском, Фрайбургском, Страсбургском и Гейдельбергском ун-тах. Автор знаменитых книг «История древней философии» и «История новой философии», по которым училось несколько поколений студентов различных европейских стран, в т.ч. и России. Как мыслитель известен своими работами в области философии истории, философии духа, теории познания. Основные работы в этой области: «Прелюдии. Философские статьи и речи», «Философия в немецкой духовной жизни XIX столетия», «Платон», «Философия культуры и трансцендентальный идеализм» и др. В. первым стал различать науки не по предмету, а по методу: один класс наук — номотетические (прежде всего естественные науки) — рассматривает действительность с т.зр. всеобщего и выражает свое знание о действительности в законах; др. класс — идеографические — изучает действительность с т.зр. единичного в его исторической неповторимости. Общие законы не выражают специфики и уникальности единичного существования. В. вообще отвергал возможность применимости объективных законов к историческому познанию, к феноменам человеческого бытия. Смысл и значение имеют те феномены действительности, которые можно отнести к ценностям — к истине, благу, красоте, святости. В любых человеческих поступках, совершаемых во имя той или иной ценности, выявляется несводимость нашего существа к каким бы то ни было объективным (природным) закономерностям, выявляется индивидуальная свобода. Все отдельные науки занимаются изучением того, что е с т ь, а философия изучает то, что должно быть, т. е. идеалы, ценности. Философия, т.о., является наукой о совести, долге и свободе, в узком смысле она является этикой, наукой о должном. В. попытался реализовать кантовскую идею о примате практического бытия над теоретическим и во имя этого резко противопоставлял природу и свободу, объективные законы и человеческие ценности. Дуализм реальности и ценности — необходимое условие человеческой деятельности. Его учение о разделении наук оказало большое влияние на европейскую мысль 20 в.

Философия культуры: избр. М., 1994; Избр.: Дух и история. М., 1995.









ВИТАЛИЗМ (от лат. vita — жизнь) — биологическая и филос. концепция, согласно которой явления жизни обладают специфическим характером, в силу чего они радикально отличаются от физико-химических явлений. Виталист приписывает активность живых организмов действию особой «жизненной силы» («энтелехия» Г. Дриша, «жизненный порыв» А. Бергсона и т.п.). Противоположностью В. является биологический механицизм, утверждающий, что живое может быть объяснено в чисто физико-химических терминах.







ВИТГЕНШТЕЙН (Wittgenstein) Людвиг (1889-1951) — австро-англ. философ, Проф. философии в Кембриджском ун-те в 1939—1947. Филос. взгляды В. сформировались как под воздействием определенных явлений в австр. культуре нач. 20 в., так и в результате творческого освоения новых достижений в сфере логико-математического знания. В молодости В. был близок деятелям венского литературно-критического авангарда, находившегося под влиянием эстетической программы издателя жур. «Факел» К. Крауса. В центре внимания здесь была проблема разграничения ценностного и фактического в искусстве. Др. важным стимулом для В. послужили концепции Г. Фреге и Б. Рассела, под руководством которых он некоторое время работал. У первого В. воспринял и творчески переработал понятия пропозициональной функции (что позволило отказаться от устаревшего способа анализа предложений в субъектно-предикатной форме) и истинностного значения, семантическое различение смысла и значения языковых выражений. У второго — метод логического анализа языка, направленный на выявление «атомарных предложений», которым в реальности соответствуют «атомарные факты», а также отдельные элементы логицистской программы обоснования математики.

Первоначальная позиция В. сформулирована в его «Дневниках 1914—1916 годов» (Notebooks 1914—1916. Oxford, 2 ed., 1979). В них В. выражает уверенность в безграничных возможностях новой логики, в особенности логического синтаксиса. Философия, по его мнению, должна описывать практику использования логических знаков. Мировоззренческие фрагменты «Дневников» противоречиво сочетают пессимистические (в духе А. Шопенгауэра) и оптимистические мотивы в вопросе о смысле жизни. Данный текст, а также некоторые др. подготовительные материалы послужили основой для главной работы его «раннего» периода — «Логико-философского трактата» (Tractatus Logicophilosophicus). Трактат был написан в 1918, опубликован в 1921 в Германии. В 1922 вышел его англ. пер. с предисловием Рассела, принесший В. широкую известность среди англоязычных философов. Предисловие Рассела, в котором разбирались в основном логические идеи, вызвало несогласие В., считавшего самым важным ее философско-мировоззренческое содержание. В 1920—1930-е гг. логические позитивисты Венского кружка истолковывали отдельные положения трактата как предвосхищение своей антиметафизической программы и доктрины верификационизма. Книга написана в виде афоризмов, обозначенных цифрами, указывающими на степень важности того или иного афоризма. Логическая символика, применяемая в трактате, несмотря на очевидное влияние логико-математических работ Фреге и Рассела, во многом оригинальна.

Цель книги в определенном плане перекликается с целями кантовских критицизма и трансцендентализма, ориентированных на установление пределов познавательных способностей. В. ставит вопросы об условиях возможности содержательного языка, стремится установить пределы мышления, обладающего объективным смыслом и несводимого к к.-л. психологическим особенностям. При этом мышление отождествляется с языком, а философия принимает форму аналитической «критики языка». Язык в ранней концепции В. выполняет функцию обозначения «фактов», основу для чего создает его внутренняя логическая структура. В этом смысле границы языка совпадают с границами «мира». Все, что оказывается за пределами «мира фактов», называется в книге «мистическим» и невыразимым. Попытки сформулировать метафизические, а также религиозные, этические и эстетические предложения неизбежно порождают бессмыслицу. Дело в том, что лишь предложения естествознания, согласно В., сами будучи фактами, способны быть «образами» фактов, имея с ними общую «логическую форму». Последняя может быть «показана» с помощью совершенной логической символики. Невыразимость в языке «логической формы» и отсутствие смысла у логических предложений (которые суть тавтологии или выводимы из тавтологий) объясняются тем, что наличие такой формы и есть главное условие осмысленности. Невыразимы в языке и все этические, эстетические и религиозные предложения, как и предложения «метафизики», включая и метафизические взгляды самого В.; все они признаются бессмысленными. Крайний панлогизм приводит В. к мировоззренческой позиции, созвучной философии жизни. Факты в «Трактате» ограничены «мистическим», т.е. тем, что невыразимо и представляет собой интуитивное созерцание «мира» в целом. Научными, рациональными средствами в эту сверхъестественную сферу не пробиться. Отрицание реальности к.-л. каузальных связей между фактами порождает у В. пассивное отношение к миру, в котором, как он считал, ничего нельзя изменить. В отличие от конкретной науки философия, согласно В., не есть теория, стремящаяся к истине; она является аналитической деятельностью по прояснению логической структуры языка, устранению неясностей в обозначении, порождающих бессмысленные предложения. Такая позиция отчасти предвосхитила «антиметафизическую» программу Венского кружка. В «Трактате» устанавливается полное соответствие между онтологическими и семантическими понятиями: «объекты» реальности обозначаются «именами», сочетания «объектов» (факты) — сочетаниями «имен», т.е. предложениями, обладающими смыслом. Элементарные предложения, как и элементарные факты, абсолютно независимы по отношению друг к другу. Все сложные предложения трактуются как функции истинности элементарных предложений. Подобная концепция вела к аналитическому взгляду на язык и обозначаемую им реальность. Отказ в кон. 1920-х гг. от принципа независимости элементарных предложений явился одним из первых признаков трансформации всего учения В. Видение мира как организованного целого, подход к миру с «т.зр. вечности» должны, согласно В., привести к правильной этико-мировоззренческой позиции. Данная доктрина до сих пор оказывает влияние на ряд этико-религиозных учений на Западе. В рус. пер. трактат опубликован дважды: Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М., 1958; Витгенштейн Л. Философские работы. М., 1994. Ч. 1. В кон. 1920-х гг. В. осуществил пересмотр своей ранней позиции, отказался от выявления априорной структуры языка. В связи с этим им подчеркивалось многообразие способов употребления слов и выражений естественного языка. Значение, согласно В., не есть объект, обозначаемый словом; оно также не может быть ментальным «образом» в нашем сознании. Только использование слов в определенном контексте (см.: Языковые игры) и в соответствии с принятыми в «лингвистическом сообществе» правилами придает им значение. Проблему значения В. тесно связывал с проблемой обучения языку; при этом он критиковал теорию остенсивных (указательных) определений, подчеркивая их ограниченную применимость. В своем главном произведении позднего периода его творчества «Философские исследования» (Philosophische Untersuchungen) В. развивает этот круг идей. Работа над данным текстом (как и над материалами о философии математики) велась с сер. 1930-х гг. вплоть до смерти философа в 1951. Книга была опубликована в 1953 одновременно с ее англ. пер. Авторское предисловие, в котором говорится о необходимости издания этой книги вместе с ранним «Логико-философским трактатом» для того, чтобы по контрасту более ярко предстали особенности нового подхода, было написано в 1945. В. отказался в этой работе от «пророческого» стиля «Трактата». Текст разделен на две неравные части, из которых первая имеет более завершенный и готовый к публикации характер, чем вторая. С т.зр. содержания в структуре первой части выделяют три основные группы фрагментов: 1) § 1 — 133 — концепция языка и значения; 2) § 134—427 — анализ эпистемологических (предложение, знание, понимание) и психологических (ощущение, боль, переживание, мышление, воображение, сознание и др.) понятий; 3) § 428—693 — анализ интенциональных аспектов этих понятий. Текст «Исследований» начинается с критики «традиционного» понимания значения как некоторого объекта, соответствующего тому или иному слову (имени, знаку). Одновременно опровергается связанная с этой концепцией остенсивная теория обучения языку. Взамен предлагается концепция «значения как употребления», для обоснования которой используется понятие языковых игр. Любое слово имеет значение лишь в контексте употребляемого предложения. В. стремится переориентировать мышление философов с поиска общего и существенного на поиск и описание всевозможных различий. В этом смысле сам текст этого произведения есть своеобразная «тренировка» такой способности различения, осуществляемая на большом количестве примеров. При этом особое внимание придается правильной постановке вопросов. Продолжая номиналистическую традицию, отвергает наличие реальной общности языковых феноменов. Признается лишь специфическая взаимосвязь, называемая «семейным сходством». «Кристальная чистота» своей ранней логико-философской концепции признается поздним В. особенностью лишь одной из частных «языковых игр». В то же время сохраняется оценка филос. исследования как аналитической процедуры, которая, однако, уже ориентирована на естественный язык, а не на «совершенный» язык формальной логики. Философия, по замыслу автора, должна возвращать словам их привычное употребление, вызывая у нас «наглядные представления» такого употребления и способность «видеть аспекты». В. надеялся, что если подобное исследование сделает языковые связи открытыми (при этом скрытая бессмыслица станет явной), то уже нечего будет объяснять, а все филос. проблемы (трактуемые как «заболевания») исчезнут сами собой. В «Исследованиях» В. развивает также критику «ментализма», в особенности настойчиво выступает против трактовки понимания как духовного процесса. По его мнению, понимание, как и любая др. форма лингвистической или нелингвистической активности человека, правилосообразно. Но люди обычно не рефлектируют по поводу «правил», а действуют инстинктивно, «слепо». В. отмечает, что язык как средство коммуникации не может даже в «мысленном эксперименте» быть представлен как сугубо индивидуальный, приватный язык. Появление «Философских исследований» оказалось событием, на много лет вперед определившим характер и тенденции развития зап. философии, различных направлений аналитической философии прежде всего.

Одной из причин отмеченного изменения позиции В. в кон. 1920-х гг. послужило его знакомство с математическим интуиционизмом. В своих «Заметках по основаниям математики» (Remarks on the Foundations of Mathematics. Oxford, 1969) он разрабатывает своеобразный кодекс «лингвистического поведения» математиков. В основе несогласия с формалистскими и логицистскими путями обоснования математического знания лежало его убеждение в ошибочности использованных при этом «традиционных» концепций значения математических выражений. В философии математики В. развиваются некоторые идеи в духе математического конструктивизма. Он выступает против неограниченного применения закона исключенного третьего, терпимо относится к противоречиям в математических системах.

В самом позднем тексте В., впоследствии озаглавленном «О достоверности» (On Gertainty. Oxford, 1969), рассматриваются эпистемологические вопросы и проблема скептицизма. Согласно В., сами понятия «сомнение» и «достоверность» возникают лишь в определенных системах человеческой деятельности. Сомнение всегда с необходимостью предполагает нечто достоверное, а именно определенные парадигматические предложения, не нуждающиеся в обосновании.

Именно такие предложения, по его мнению, формируют наше представление о реальности.

В философии В. были поставлены и разработаны вопросы, во многом определившие характер всей новейшей англо-американской аналитической философии. Существуют также попытки сближения витгенштейнианства с феноменологией и герменевтикой, с различными видами религиозной философии. В последние годы на Западе опубликованы многие тексты В. из его обширного рукописного наследия.

Лекция об этике. Заметки о «Золотой ветви» Дж. Фрэзера // Историко-философский ежегодник. М., 1989; Философские работы. М., 1994. Ч. 1, 2 (кн. 1); Werkausgabe in 8 Bde. Frankfurt am Main, 1984.

Козлова М.С. Концепция философии в трудах позднего Витгенштейна // Природа философского знания. М., 1974; Грязнов А.Ф. Эволюция философских взглядов Л. Витгенштейна. М., 1984; Он же. Язык и деятельность: критический анализ витгенштейнианства. М., 1991; Людвиг Витгенштейн: человек и мыслитель. М., 1993; Сокулер З.А. Людвиг Витгенштейн и его место в философии XX в. Долгопрудный, 1994.

А.Ф. Грязнов









ВКУС — чувство совершенства, имеющееся у человека и способное склонить его к принятию определенных суждений. Понятие В. существенно уже понятия здравого смысла, В. опирается на непосредственное чувство, а не на рассуждение. И. Кант характеризовал В. как «чувственное определение совершенства» и видел в нем основание своей критики способности суждения. Понятие В. относят к эстетической сфере «прекрасной духовности», но в общем оно является более широким и охватывает обычно также сферу морали.

В. — не просто своеобразие подхода индивида к оцениваемому им явлению. Человек всегда стремится обладать хорошим В. вплоть до притязаний на его универсальность. «...Вкус по самой сокровенной своей сущности не есть нечто приватное; это общественный феномен первого ранга. Он в состоянии даже выступать против частной склонности отдельного лица подобно судебной инстанции по имени «всеобщность», которую он представляет и мнение которой выражает» (Х.Г. Гадамер). Можно отдавать чему-то предпочтение, несмотря на неприятие этого собственным В.

Интерес к феномену В. вызван тем, что человек погружен в историю; особенности его мышления и сам горизонт мышления определяются конкретной эпохой. Конечность, господствующая над человеческим бытием и историческим сознанием, должна включать принятие не только теоретической аргументации, но и аргументации контекстуальной, и в частности обращение к чувству В. и связанному с ним понятию моды.

Часто высказываемый принцип «О В. не спорят» постоянно опровергается на практике. Споры о В. достаточно обычны, эстетика и художественная критика состоят по преимуществу из таких споров. Кант отмечал, в частности, что в сфере В. возможен спор, но не диспут. Суждения В. являются оценками: они определяют степень совершенства рассматриваемых объектов. Как и всякие оценки, такие суждения не могут быть предметом споров, ориентирующихся на достижение истины, но способны быть объектом споров, нацеленных на победу над др. стороной. О В., т.о., можно спорить, но лишь с намерением добиться утверждения своей собственной системы оценок, причем спорить вполне корректно.

Претензия В. на общую значимость особенно наглядно проявляется в феномене моды, аргумент к которой является частным случаем аргумента ко В. Мода касается быстро меняющихся вещей и воплощает в себе не только В., но и определенный, общий для многих способ поведения. Будучи формой общественной солидарности, мода создает социальную зависимость, от которой трудно уклониться. Кант, напр., говорил, что лучше быть модным дураком, чем идти против моды, хотя и глупо принимать моду чересчур всерьез. Для хорошего В. характерно, отмечает Гадамер, что он умеет приспособиться к вкусовому направлению, представленному модой, или же умеет приспособить требования моды к собственному хорошему В.: «...В понятии вкуса заложено умение и в моде соблюдать умеренность, и обладатель хорошего вкуса не следует вслепую за меняющимися требованиями моды, но имеет относительно них собственное суждение. Он придерживается своего «стиля», т.е. согласовывает требования моды с неким целым, которое учитывает индивидуальный вкус и принимает только то, что подходит к этому целому с учетом того, как они сочетаются».

В. не сводится к правилам и понятиям и не может быть представлен как система образцов, на основе которых выносится оценочное суждение. В. присущ не каждому и предполагает не совпадение с суждениями всех других по любому конкретному поводу, а одобрение суждений В. некоторой идеальной общностью, совокупностью тех, кто тоже обладает хорошим В. В., отмечает Кант, «не говорит, что каждый будет согласен с нашим суждением, а говорит, что он должен согласиться». Чувство В. необходимо во всех тех социальных областях, где единичное характеризуется с учетом того целого, к которому оно принадлежит, и где само целое не представляет собой устойчивой системы правил или понятий. В. несет на себе отпечаток общности социальной жизни и меняется вместе с ее изменением. Суждения В., относящиеся к разным эпохам или к разным культурам, обычно оказываются несовместимы друг с другом.

Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1966. Т. 5; Гадамер Х.Г. Истина и метод. М., 1988; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997.

И. П. Никитина











ВЛАСТЬ — специфический инструмент управления, используемый для достижения поставленных целей. Цели могут быть групповыми, классовыми, коллективными, личными, государственными и т.д. В. призвана делать все для того, чтобы достичь тех целей, которые должны сохранять, но вместе с тем улучшать и изменять объект управления. Понятие В. многогранно и многоаспектно. Оно охватывает отношения, проявляющиеся как на макроуровне (В. гос-ва), так и на микроуровне (В. родителей над детьми).

В. — биосоциальное явление, задатки В. наследуются людьми от природы. Уже в животном мире существует определенная «субординация». Вожак стада обезьян имеет огромную «В.» над всеми остальными обезьянами, и они это хорошо чувствуют. Без такого вожака любое стадо может погибнуть, поскольку потеряет ориентиры и в жестоких условиях борьбы за существование не сможет адаптироваться к новым условиям жизни. Сама природа позаботилась о том, что кому-то из стада животных необходимо иметь «В.», позволяющую ему в разных ситуациях играть роль вожака. Оказавшись более сильным, вожак подчиняет себе всех остальных.

Все люди от природы имеют склонность властвовать над себе подобными. Властолюбие присуще каждому, но у одних оно проявляется сильнее, а у других слабее. Реализация властных задатков зависит исключительно от социальных условий. Напр., Наполеон не стал бы императором Франции, если бы Корсика не была присоединена к Франции за три месяца до его рождения и если бы в стране не разразилась революция.

Для осуществления В. необходимы по меньшей мере ее субъект и объект: один дает распоряжения, другой их выполняет. Субъект приказывает объекту, а объект подчиняется, ибо неподчинение влечет за собой наказание.

В качестве субъектов В. выступают гос-во, политические партии, церковь, индивиды, группы, классы через своих представителей. То же самое касается объекта В. Субъект и объект В. могут меняться местами. Подчинение субъекту В. предполагает такие формы взаимоотношений, при которых его распоряжения исполняются с необходимостью. При этом субъект В. должен обладать соответствующими властными полномочиями, дающими ему право приказывать объекту В. и требовать от него выполнения приказаний.

Власть предполагает контроль за выполнением принятых решений. Невыполнение решения должно иметь следствием наказание, которое может быть экономическим, административным, уголовным и др.

Политическая В. представляет собой насилие и принуждение. Естественно, что многие ее не любят, презирают и отвергают. Анархисты, напр., считают, что В. есть зло и от нее надо избавляться любыми путями. В. есть, однако, имманентная черта общества, и оно не может нормально функционировать без соответствующих властных структур. Люди боятся В., но вместе с тем, если в обществе берут верх аномальные явления — преступность, воровство, грабежи и т.д., — жалуются на отсутствие В. Безвластие приводит либо к дезинтеграции всех сторон общественной жизни и в конечном итоге к ее гибели, либо к установлению диктатуры.

В. не тождественна авторитету. Субъект может обладать В., но не авторитетом, хотя обладание В. не исключает наличия авторитета. Субъект приобретает авторитет постепенно и заслуживает его благодаря своей деятельности, приносящей пользу обществу, коллективу, группе, политической партии, мафии и т.д. Субъект авторитета дает советы и рекомендации, которые можно учитывать, а можно игнорировать, что недопустимо в отношении распоряжений субъекта В. Многие выдающиеся люди (писатели, ученые, художники и т.д.), не имея никакой В., пользуются большим авторитетом в обществе. Что касается В. имущих, они должны заработать авторитет своими делами, а не обещаниями.

Существуют разные классификации видов В., которые зависят от сфер общественной жизни, от характера и содержания самой В. и т.д. Во-первых, в общей форме можно выделить внутреннюю, внешнюю, «естественную» и институциональную В. Внутренняя В. вытекает из внутренней природы объекта В. Внешняя В. — это В., не вытекающая из внутренней природы своего объекта. Она предполагает подчинение чужой воле, навязывание своего видения мира, своего порядка и образа жизни. Так, победившее гос-во вынуждает побежденное подчиниться ему, перестроить свою жизнь в соответствии с представлениями гос-ва-победителя. Под «естественной» В. понимается В., которая как бы дана от природы. Напр., вожди первобытных племен имели большую В., но они ее получали естественным путем, т.е. благодаря своим природным данным, своей преданности племени и т.д. Что касается институциональной В., то она базируется на юридических законах и нормах. В зависимости от сфер общественной жизни можно выделить В. экономическую, политическую, духовную и т.д. В свою очередь экономическую В. можно разделить на подвиды (В. в рамках предприятия, корпорации, фирмы и т.д.). Политическая В. также проявляется в различных формах (монархия, демократия, диктатура, олигархия, режим личной В., законодательная, исполнительная и судебная ветви В. и т.д.).

Каждый способ производства порождает свой тип общественной В. В первобытном обществе господствовал такой тип В. (вожди, собрание рода), который наиболее адекватно соответствовал низкому уровню производительных сил и производственных отношений. Но уже с переходом к классовому обществу появляется др. тип В., выступающий в различных формах (монархия, демократия, тирания и т.д.). Формы его проявления зависят от конкретно-исторических условий. Так, в Афинах в эпоху Перикла функционировала развитая рабовладельческая демократия, в антич. Риме республиканская форма правления была заменена диктатурой. Для феодализма типична монархия. Что касается капиталистического способа производства, то типичной формой В. для него является республика, хотя в определенных исторических обстоятельствах появляются диктаторские режимы. Но и они рано или поздно уступают место республиканской форме правления.

И.А. Гобозов










ВОЗМОЖНОСТЬ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ — соотносительные филос. категории, характеризующие два основных этапа в изменении и развитии предметов, явлений, окружающего мира в целом. Действительность (Д.) есть такое состояние предмета или мира, которое реально, актуально существует в данный момент времени. Возможность (В.) — то состояние предмета или мира, которое в данный момент не существует реально, но может осуществиться в будущем. В. есть будущая Д. Процесс изменения предметов и явлений можно представить как процесс превращения В. в Д., как актуализацию потенциального состояния мира. Напр., у молодого человека, поступившего в вуз, есть В. окончить его и получить диплом; Д. в данный момент является его состояние в качестве первокурсника, получение диплома — лишь В., которая станет Д. через несколько лет успешной учебы.

Категории В. и Д. взаимосвязаны не только потому, что В. — это будущая Д., но и вследствие того, что В. уже существует в Д. — именно как В., т.е. в самой Д. сейчас существуют условия и действуют закономерности, которые в будущем приведут к актуализации ныне лишь потенциального состояния. В. есть аспект Д., настоящее содержит в себе зародыш будущего. Однако в Д. существуют предпосылки реализации не одной, а многих В. Если бы в Д. существовала лишь одна В., развитие мира было бы фатально предопределено, в нем не было бы места случайности и свободной деятельности человека. Д. одна, но В. ее последующего изменения — много.

Принято различать формальные (абстрактные) и реальные (конкретные) В. Формально возможно все то, что не противоречит законам логики и законам природы, т.е. все то, что не является невозможным. Напр., человек не может одновременно быть горбоносым и курносым — такая В. исключается законами логики; у него не может отрасти третья нога — такая В. исключается законами биологии; однако он может сделать пластическую операцию носа — формально такая В. у него существует. Реальная В. отличается тем, что для ее осуществления в Д. имеются какие-то условия и предпосылки. У человека есть формальная В. стать генералом, но для того, чтобы эта В. стала сколько-нибудь реальной, нужно, как минимум, быть военнослужащим. Для сравнительной оценки реальных В. иногда используют понятие вероятности и говорят, что одна В. более (менее) вероятна, чем другая, если в Д. имеется больше (меньше) факторов, благоприятных для реализации данной В. по сравнению с другой. Стопроцентная вероятность означает в этом случае необходимость: В. обязательно будет реализована; нулевая вероятность В. эквивалентна невозможности.










ВОЗРОЖДЕНИЕ, или Ренессанс (фр. Renaissance), — период в культурном и идейном развитии стран Зап. и Центр. Европы. Хронологические рамки ф и л о с о -ф и и В. — 14—16 вв. Ее историческое развитие можно разделить на три периода. Первый (14 в.) — период размежевания со средневековой философией и рождения гуманизма. Показательно отличие филос. стиля таких мыслителей, как Фома Аквинский, И. Дунс Скот, Данте, которые несомненно принадлежат Средневековью, от «нового пути» номиналистов-оккамистов 14 в. (Ж. Буридан, Орем, Николай из Отрекура), обосновывающих примат воли и субстанциальность индивидуума, от апологии светской власти у Марсилия Падуанского, от натурализма падуанской школы (Пьетро Д'Абано), от радикализма реформаторских идей Дж. Уиклифа и, конечно, от гуманистического культа антич. образованности и морали у Ф. Петрарки и К. Салютати. «Искусство жизни», разработанное Петраркой и противопоставившее средневековому идеалу жертвы и надежды на загробное воздаяние новые ценности духовного аристократизма и совершенствования земного бытия при помощи гуманитарной культуры, является самым очевидным знамением поворота к обновлению философии.

Второй период (15 — нач. 16 в.) — это этап созревания альтернативных мировоззренческих моделей, вынужденных до определенного времени сосуществовать вместе и искать компромисса. В трудах Л. Бруни, Л .Б. Альберта, Дж. Манетти, Лоренцо Валлы гуманистическая этика окончательно формируется как особый тип филос. отношения к жизни и творчеству, топика гуманизма расширяется до социальных и экономических проблем, предпринимается попытка гармонизации христианства и антич. философии (что особенно заметно в развитии любимой гуманистической темы «добродетель и судьба»).

К сер. 15 в. формируется возрожденческий неоплатонизм, расцвет которого был отчасти обусловлен эмиграцией в Италию византийских ученых. В центре этого процесса — «платоновская школа» во Флоренции, возглавленная М. Фичино. В работах флорентийских платоников осуществлялся эклектический синтез неоплатонизма, герметизма, каббализма, араб. мистики. Дж. Пико делла Мирандола — один из лидеров школы — создает знаменитую «Речь о достоинстве человека», признаваемую манифестом зрелого гуманизма. В 16 в. традицию школы продолжает П. Патрици. Развивается и аристотелианская ветвь философии.

П. Помпонацци, углубляя традиции падуанского аверроизма, делает шаг в сторону эмпиризма и сенсуализма.

Параллельно (и в связи) с гуманистической мыслью, стремящейся христианизировать язычество, существует тенденция обновления собственно христианства. Она более свойственна северному В. В Нидерландах направление представлено девентерской школой «Нового благочестия» (Г. Грооте, Фома Кемпийский). В Германии — Николаем Кузанским, К. Цельтисом. Мыслителям этого направления свойственна большая заинтересованность в очищенном от схоластики морально-религиозном практицизме, в анализе психологических глубин религиозной жизни. Аналогом этого движения в Италии можно считать протест Дж. Савонаролы против языческих крайностей гуманизма (к нему примыкает поздний Пико делла Мирандола). В атмосфере этого движения происходит становление будущей Реформации.

Особняком стоит в 15 в. философия Николая Кузанского, выделявшаяся своей масштабностью и глубиной. Он осуществил единственный в своем роде синтез ортодоксальной христианской философии, неоплатонизма и новейших тенденций гуманистической мысли. В этом отношении Николай Кузанский — последний средневековый и первый новоевропейский философ. В своей теории «ученого незнания» он утверждает богоподобность конечного разума и его способность познать абсолютное не только через явления, но через саму его непознаваемость, которая каждый раздана уму особым образом. На этом принципе строится изощренная диалектика относительного и абсолютного, «максимума» и «минимума». Предвосхищая Ф. Бэкона и Р. Декарта, философ выдвигает программу тотальной реформы наук и религий. Однако в культурной ситуации В. философия Николая Кузанского оказалась невостребованной.

Трети й, последний период философии В. (16 — нач. 17 в.) знаменуется началом общеевропейской религиозной революции — Реформации, которая стимулировала ряд дискуссий с далеко идущими для европейской философии последствиями. Прежде всего это спор о свободе воли между М. Лютером и Эразмом Роттердамским. Эразм, утверждая свободу воли, призывает перейти от нагромождений схоластической культуры на «путь Христа», каковым он считал милосердие, веру и простую жизненную мудрость. При этом роль философии, разоблачающей претензии любого мнимого знания, оказывалась весьма значительной. Лютер разрабатывает теорию предопределения и спасения только верой, в силу чего традиционная философия оказывается излишней, если не вредной. Но на деле лютеровское углубление понятия веры не порывает с основными мотивами В. и способствует прояснению роли самосознания в структуре личности: в этом отношении Лютер — предшественник Декарта. Лютер и его интеллектуальные соратники (У. Цвингли, Ф. Меланхтон, Ж. Кальвин) подготовили почву для перехода от возрожденческого идеала совершенной личности к новоевропейскому идеалу рационально-активного и этически-ответственного субъекта. В рамки В. вписывается также реформаторская мистика С.Л. Франка и Я. Бёме. Поэтическая натурфилософия последнего сыграла большую роль в развитии нем. классической философии.

Но мысль Реформации не была единственным итогом В. Утонченный меланхоличный скептицизм М, Монтеня сохраняет в эту эпоху этические импульсы классического гуманизма. Натурфилософия развивается в трудах Док. Бруно, превратившего ее в радикальный пантеизм, и Б. Телезио, существенно приблизившего ее к будущему новому естествознанию введением в привычный пантеистический гилозоизм нового метода изучения натуры «из своих собственных принципов». Бурно развивается мысль Контрреформации, в рамках которой осуществляются социальные, психологические и педагогические новации И. Лойолы, предложившего свою, антилютеровскую концепцию личности. Переживает неожиданный расцвет «вторая схоластика», раскрывшая в томизме новые ресурсы. Результаты, достигнутые при этом в онтологии Фомой де Вио (Каэтаном) и Ф. Суаресом, по-настоящему оценили только в 20 в. Ф. Рабле, Т. Мор, Т. Кампанелла создают яркие утопические мифы о совершенном обществе. Одновременно Н. Макиавелли формулирует свои жесткие рекомендации по управлению реальным обществом, закладывая основы современной социологии, а Ж. Боден создает теорию правового гос-ва, веротерпимости и суверенитета, начиная эпоху современной юридической мысли. Все это говорит о подспудных поисках филос. методологии, каковую найдет следующее поколение мыслителей. Исторический драматизм 16 — нач. 17 в., разочарование в гуманистической программе в известной мере стимулировал и возвращение к собственно филос. установкам. Т.о., 16 в. можно парадоксально назвать периодом плодотворного распада философии В. и высвобождения из нее жизнеспособных и адекватных времени моделей мышления.

В целом следует сказать, что эпоха В. не слишком благоприятствовала философии и не породила великих результатов, за исключением доктрины Николая Кузанского. Философия В. развивалась в косвенных формах эстетической, этической, политической и натурфилософской мысли. Но интуиции и схемы мысли, опробованные в ходе В., имели колоссальное значение для культурного поворота Европы к Новому времени.

Рутенбург В.И. Титаны Возрождения. Л., 1976; Брагина Л.М. Итальянский гуманизм. Этические учения XIV— XV вв. М., 1977; Ревякина Н.В. Проблемы человека в итальянском гуманизме второй половины XIV — первой половины XV в. М., 1977; Лосев А.Ф. Эстетика Ренессанса. М., 1978; Кузнецов Б.Г. Идеи и образы Возрождения. М., 1979; Немилое А.Н. Немецкие гуманисты XV в. Л., 1979; Горфункель А.Х. Философия эпохи Возрождения. М., 1980; Эстетика Ренессанса. М., 1981. Т. 1—2; Итальянский гуманизм эпохи Возрождения. Саратов, 1984, 1988. Ч. 1—2; Сочинения итальянских гуманистов (XV век). М., 1986; Гарэн Э. Проблемы итальянского Возрождения. М., 1986; Боткин Л.М. Итальянское Возрождение: проблемы и люди. М., 1995; Буркхардт Я. Культура Возрождения в Италии. М., 1996; Бицилли П.М. Место Ренессанса в истории культуры. СПб., 1996; Гайденко П.П. Волюнтативная метафизика и новоевропейская культура // Три подхода к изучению культуры. М., 1997; ЙейтсФ. Джордано Бруно и герметическая традиция. СПб., 2000.

А.Л. Доброхотов










ВОЙТЫЛА (Wojtyla) Кароль (р. 1920) — пол. философ. Ксендз с 1946, епископ с 1958, архиепископ Краковский с 1967, кардинал с 1967. В 1978 избран Папой, принял имя Иоанн Павел II. Изучал полонистику и теологию в Кракове (1938—1946), затем философию и теологию в Риме (1946—1948), проф. Католического ун-та г. Люблина в 1956—1978.

Филос. воззрения В. концентрируются вокруг этики, моральной философии и филос. антропологии; центральные вопросы, над которыми он размышляет: чем является человек и каковы его обязанности? Эти вопросы решаются В. с т.зр. христианской религии, прежде всего католицизма. Вместе с тем В. стремится достичь определенного синтеза теологии и философии. Наряду с католической философией и теологией, важную роль в таком синтезе играет феноменологическое влияние, особенно со стороны М. Шелера. В 1959 В. опубликовал книгу, посвященную возможности построения христианской этики в духе системы Шелера. Согласно В., этика Шелера слишком бедна содержанием, чтобы служить единственной основой для христианской этики. Однако можно в интересах христианства адаптировать концепцию морального опыта Шелера и персоналистические идеи, достаточно отчетливо выраженные у этого философа. Персонализм, объединяющий, с одной стороны, мотивы Шелера, а с другой — традицию Аристотеля и Фомы Аквинского, стал главной основой воззрений В. С персоналистической т.зр. В. рассматривает человека как существо, проявляющее себя в действиях. Действие является выходом за пределы самого себя, собственного одиночества, и благодаря этому — открытостью миру и др. людям. Именно в действии человек познает самого себя в качестве морального субъекта, и этот опыт ведет к моральным ценностям, укорененным в человеческой воле. Невозможно поэтому разрабатывать этику, не обращаясь к психологии и филос. антропологии. Долг человека — самосовершенствование посредством добрых дел, последние же проистекают из устроения жизни в согласии с принципами, сформулированными Фомой Аквинским. Однако В. несколько иначе расставляет акценты, чем Аквинат. На первый план выдвигаются вопросы ответственности, свободы и любви как выражений человечности. Не все томисты признали взгляды В. соответствующими духу св. Фомы. После избрания Папой В. вынужден был в силу обстоятельств закончить свою академическую деятельность. Однако энциклики, обращения и др. документы, автором которых является Иоанн Павел II, несут на себе отражение его философии. Он высказывается за экуменизм, за уважение достоинства как верующих, так и неверующих, а в социальных проповедях, решительно критикуя любые проявления тоталитаризма, подчеркивает также теневые стороны и недостатки либерализма. В изданной в 1998 энциклике «Fides et Ratio» рассматривает традиционную проблему соотношения веры и разума, подчеркивая автономию веры относительно религиозного авторитета.

Ocena mozliwosci zbudowania etyki chrzescipariskiej przy zalozeniach systemu Schelera. Lublin, 1959; Milosc i odpowiedzialnosc. Lublin, 1960; Osoba i czyn. Krakow, 1969 (англ. пер. 1979), Cztowiek i moralnosc. Lublin, 1986.
Williams G.H. The Mind of John Paul П. Origin of His Thought and Action. New York, 1981; Buttiglione R. La Filosofia di Karol Wojtyla. Bologna, 1983.

Я. Воленьский (Краков)











ВОЛЕНЬСКИЙ (Woleriski) Ян (р. 1940) — пол. философ. В 1958—1964 изучал право и философию в Кракове, философию под руководством Р. Ингардена. Преподавал в Ягеллонском ун-те в Кракове, в Политехническом ин-те в Познани. С 1991 — проф. философии Ягеллонского ун-та. Первоначально занимался теорией и философией права, но в тесной связи с логикой и общей философией. Разработал программу аналитической философии права, согласно которой традиционные проблемы теории права, напр. структура нормы права или природа правовых рассуждений, являются по своей сути проблемами аналитической философии. Предложил, в частности, семантическое понимание толкования права. Постепенно интересы В. сместились в сторону философии и прежде всего истории логики. В 1980-е гг. начал исследовать историю пол. аналитической философии, затем — развитие математической логики в Польше. Результатом этой работы явилась детальная история львовско-варшавской школы. Исследования истории пол. аналитической философии привели В. к убеждению, что обычное деление философии на континентальную и аналитическую (англосаксонскую) является ошибочным, поскольку аналитическая философия появилась на европейском континенте раньше, чем в англоязычных странах (Б. Больцано, Ф. Брентано и его школа, Г. Фреге). Выявление континентальных истоков аналитической философии имеет, по мысли В., принципиальное значение для ее дальнейшего развития. В частности, континентальная аналитическая традиция относилась с гораздо большим вниманием к классической аналитической проблематике, чем англосаксонская философия. В работах В. на конкретном материале показывается, что результаты современной логики, в особенности метаматематики, делают возможным новый подход к традиционным филос. проблемам, напр. к проблеме универсалий или к теории истины. Что касается последней, В. истолковывает семантическую концепцию истины А. Тарского как филос. истолкование понятия истинности.

Z zagadnieri analityczney filozofii prawa. Krakow, 1980; Filozoficzna szkota lwowsko-warszawska. Warszawa, 1985 (англ. изд.: Dordrecht, 1989); Metamatematyka a epistemologia. Warszwa, 1993; Essays in the History of Logic and Logicae Philosophy. Krakow, 1999.









ВОЛЬТЕР (Voltaire, настоящее имя Франсуа Мари Аруэ — Arouet) (1694—1778) — фр. философ, писатель, публицист, один из виднейших представителей фр. Просвещения 18 в. Испытал влияние идей Дж. Локка, естественно-научных взглядов И. Ньютона. Близок к материализму, его идее вечности и несотворенности материи, объективного существования и вечного движения. Исключал религиозное объяснение конкретных явлений природы, вместе с тем разделял позиции деизма, считая божественной конечную причину движения материи и др. явлений; исключал непосредственное вмешательство Бога в человеческие дела: согласно В., каждый человек, обладая собственной ценностью, занимает свое особое место в универсуме.

Одним из первых употребил термин «философия истории», обозначив им изучение сущности исторического процесса. Представлял историю как творчество самих людей, человечества, идущего от бессознательного существования к просвещенной цивилизации; отсюда отрицание объективных закономерностей истории («хаос»): миром правят мнения, и чтобы избавить людей от предрассудков и невежества, необходимо просвещение; культура человечества, т.е. его нравы, науки, искусства, в целом определена прогрессом разума. В равной мере критиковал христианский пессимизм и исторический оптимизм; наилучшей формой правления считал просвещенную монархию. Идеи В. сыграли значительную роль в формировании нового поколения фр. просветителей (Ж.О. Ламетри, Д. Дидро, П.А. Гольбах, К.А, Гельвеции).

Философия истории. СПб., 1868; Мемуары и памфлеты. Политика, религия, мораль. Л., 1924; Эстетика. М., 1974; Философские сочинения. М., 1988; Oeuvres completes. Vol. 1—50. Paris, 1877-1885.
Кузнецов В.Н. Франсуа Мари Вольтер. М., 1978; Naves R. Voltaire. Paris, 1962.









ВОЛЬФ (Wolff) Христиан (1679-1754) — нем. философ-рационалист. Идеолог раннего Просвещения. Проф. в ун-тах Галле и Марбурга (где в числе его учеников был М.В. Ломоносов). Сформировался под влиянием идей Р. Декарта, Э. Вейгеля, Э.В. Чирнхауза и особенно Г.В. Лейбница, от которого унаследовал интерес к построению всеобъемлющей системы филос. знания, приверженность рационалистической и априористической методологии, а также ряд основных идей метафизики, логики, теории познания и психологии.

Впервые дал четкое различение теоретического и эмпирического, чистого и прикладного знания; теоретическая философия, по В., — «наука о всех возможных предметах, насколько они возможны», т.е. наука, занимающаяся не простой констатацией фактов, а исследованием их взаимосвязей, причин и оснований. По классификации В., все филос. знание делится на «науки рациональные теоретические» (онтология, космология, рациональная психология, естественная теология), «науки рациональные практические» (этика, политика, экономика), «науки эмпирические теоретические» (эмпирическая психология, телеология, догматическая физика) и «науки эмпирические практические» (технология и экспериментальная физика). Из отдельных частей филос. системы В. наиболее разработанной является онтология. В трактовке «формы» В. следует Аристотелю и Лейбницу, считая ее определяющим деятельным началом, в трактовке «материи» — Декарту, отождествляя ее с телесной протяженностью. В космологии В. вслед за Лейбницем считает действительный мир контингентным (одним из возможных), однако отвергает монадологию Лейбница и вносит существенные поправки в его теорию предустановленной гармонии, склоняясь к картезианскому психофизическому дуализму и более последовательному механицизму. Наиболее оригинален В. в этике: принципы естественной морали он считает объективными нормами, вытекающими из самой структуры бытия и не зависящими от воли Бога. В политическом учении В. — сторонник теории естественного права и выразитель идей просвещенного абсолютизма. В 18 в. влияние В. в Германии было очень значительным; его учебные руководства по филос. дисциплинам, заменив устаревшие схоластические компендиумы, служили основой университетского образования вплоть до появления «критической философии» И. Канта.

Vernunftige Gedanken... Halle; Frankfurt am Main; Leipzig, 1712—1725; Philosophia rationalis sive Logica... Frankfurt am Main; Leipzig, 1728; Philosophia prima sive Ontologia. Frankfurt am Main; Leipzig, 1729; Cosmologia generalis. Frankfurt am Main; Leipzig, 1731; Psychologia rationalis. Frankfurt am Main; Leipzig, 1736—1737; Briefwechsel zwischen Leibniz und C.Wolff. Halle, 1860.
Kohemeyer E. Kosmos und Kosmonomie bei C.Wolff. Guttingen, 1911; Utitz E. C.Wolff. Halle, 1929.









ВОЛЮНТАРИЗМ (от лат. voluntas — воля) — термин, обозначающий концепции или течения, игнорирующие объективные тенденции общественного развития и отводящие решающую роль человеческой воле. Общество является продуктом взаимодействия людей, наделенных волей, сознательно и целеустремленно преследующих свои цели. Воля как проявление субъективности человека играет важную роль в общественной жизни. Однако примат принадлежит объективным обстоятельствам — экономическим, природным, политическим, духовным, социальным и т.д. Без учета этих обстоятельств люди приходят к абсолютно нежелательным для них результатам. Однако учет всех этих обстоятельств также не дает результата, если нет воли к достижению поставленной цели.

В. исходит из примата субъективного, он отвергает всеобщую причинную обусловленность общественных процессов и явлений. В сфере политики В. проявляется в различного рода движениях, которые не считаются с реалиями общественной жизни и пытаются навязать социуму свои представления о развитии социальных процессов. Как правило, волюнтаристских позиций придерживаются анархисты, отвергающие любую власть, экстремисты, крайние радикалы и т.д.

ВОЛЯ (лат. voluntas, англ. will, ит. volonta, нем. Wille, фр. volonte) — специфическая способность или сила, не вполне тождественная разуму или отличная от него. В истории европейской философии понятие В. имело два основных значения: 1) способность разума к самоопределению (в т.ч. моральному) и порождению специфической причинности (классическая рационалистическая традиция, исторически более влиятельная и не прерывающаяся от античности до настоящего времени); 2) фундаментальное свойство сущего (предшествующее разуму) и основа всех объяснительных моделей (волюнтаристическая традиция 19—20 вв., представленная преимущественно Ф.В.Й. Шеллингом, А. Шопенгауэром, Э. Гартманом, Ф. Ницше и отчасти А. Бергсоном).

В классической традиции В. выступает как относительно самостоятельная функция, или акциденция разума. «Конфликт разума и воли» здесь почти непредставим, а противоположность «волевого» иррациональному, напротив, разумеется сама собою. В метафоре «В.» выделяется прежде всего интеллектуально-императивный аспект, смысл твердого разумного намерения, деятельной мысли, стремящейся к осуществлению цели. «Волевая» проблематика начала оформляться в рамках проблемы свободы воли, и первоначально не имела отчетливых онтологических коннотаций, замыкаясь на сферах этики, гносеологии и психологии. Понятие В. не сразу получило нормативный терминологический эквивалент (поэтому грекам порой ошибочно отказывали во всяком представлении о В.). У Платона «волевое» впервые становится особым предметом рефлексии и понимается как синтез разумной оценки и стремления (причем последнее выделяется в отдельную способность души). Аристотель разработал «анатомию» волевого акта, рассматривая В. как специфическую причинность, отличную от «чистой» интеллектуальной сферы (созерцательный разум) и от «чистых» аффектов. Фундаментальной способностью души является стремл е н и е. В. — единственный вид стремления, который зарождается в разумной части души и является «синтезом» разума и стремления; предмет стремления в акте воления осознается как цель. Сфера В. соответствует «практическому» разуму, размышляющему о деятельности и направляющему на нее: чисто интеллектуальный акт отличается от акта целеполагания, в котором момент стремления акцентирован более заметно.

Христианство утвердило примат наднациональной веры и любви, ограничив сферу компетенции разума еще и в пользу возвышенного аффекта. Это ускорило эмансипирование В. в отдельную способность, повышение статуса динамически-«эротического» момента, и в соединении с онто-теологической перспективой неоплатонизма привело к возникновению своеобразной «метафизики В.», особенно ярко проявившей себя на лат. Западе начиная с IV в.

У Р. Декарта понятие В. несколько шире понятия разума, но по сути своей воление — модус мышления. Для Б. Спинозы В. и разум — одно и то же, ибо разум познает причинную связь вещей и идей: человек определяется к действию познанием. С т.зр. Г.В. Лейбница, основание всякой В. коренится в разуме, т.е. воление определяется разумом, хотя (в моральной плоскости) и не детерминируется им полностью. У И. Канта В. есть способность желания, определяющее основание которой находится в разуме, или способность определять самое себя к действию сообразно представлению о законах, или «вид причинности живых существ, поскольку они разумны». Цель действия есть объективное основание для самоопределения В.; цель — предмет произвола разумного существа, когда произвол через представление цели определяется к соответствующему действию. По Г.В.Ф. Гегелю, «различие между мышлением и волей — лишь различие между теоретическим и практическим отношением, но они не представляют собой двух способностей — воля есть особый способ мышления: мышление как перемещающее себя в наличное бытие, как влечение сообщить себе наличное бытие». У И.Г. Фихте В. выступает как равноправная способность наряду с разумом «внутри» субъекта, причем акт В. обладает логическим первенством в процессе самоопределения разумного Я. К классической традиции следует отнести и феноменологию, где аналогом В. выступает «интенция сознания» (М. Шелер и др.). Новейшим образцом классической схематики может служить «эдейтико-феноменологическая» концепция П. Рикёра, понимающего В. как «фундаментальную способность» — интеллектуальную интенцию, содержащую «проект» действия, т.е. стремление к цели, не совпадающее с «чистым» мышлением, хотя «сила (force)» воли — «это аспект cogito»: «желать значит мыслить».

Основой «волюнтаристической» традиции являются онтологическое понимание В. и тезис: не В. есть акциденция разума, а разум — акциденция В. «Волюнтаристический» потенциал классической традиции был в полной мере реализован Августином, И. Дунсом Скотом и Фихте, которые вплотную подходили к границе, отделяющей эту традицию от ее противоположности. Элементы собственно волюнтаристической традиции можно найти у Я. Бёме (благая или злая В. — онтологическая характеристика сущего) и М.П. Мен де Бирана, но как цельная позиция она не встречается раньше Шеллинга и особенно Шопенгауэра. Лишь Шопенгауэр впервые окончательно порывает с классикой. В. имеет онто-космический статус и выступает как лишенная субъективного начала иррациональная сила, не требующая достаточного основания, но сама являющаяся всеобщим основанием как «воля к жизни», т.е. как универсальное метафизическое начало и вместе с тем объяснительная модель. Комбинация идей Шеллинга и Шопенгауэра присутствует в «Философии бессознательного» Гартмана, а у Ницше шопенгауэровская «воля к жизни» преобразуется в столь же онтологичную «волю к власти». На этом взлет волюнтаристической традиции резко обрывается: она имеет лишь косвенное продолжение в иррационалистической концепции «жизненного порыва» Бергсона.

Для целого ряда важнейших филос. течений 20 в. «чистая» волевая проблематика не представляет самостоятельного интереса, — напр., для аналитической философии (где В. понимается как специфический предмет психологии): экзистенциализма, структурализма, постмодернизма.

Столяров А.А. Свобода воли как проблема европейского морального сознания. М., 2000; Alexander A. Theory of the Will in the History ofPhilosophy. New York, 1898; Tegen K.E. Moderne Willenstheorie. Uppsala, 1924-1928. Bd 1-2; Mc Vannel J.A. Hegel's Doctrine of the Will. New York, 1948; Barteri-Morelli E. La volonta nella filosofia di A. Schopenhauer. Rieti, 1951; Bourke V.J. Will in Western Thought. New York, 1964.

А.А. Столяров











ВООБРАЖЕНИЕ, фантазия — способность человеческого сознания создавать образы, не имеющие непосредственных аналогов в действительности. Философия изучает творческое продуктивное В., которое, отталкиваясь от наличной вещи с ее случайными признаками и особенностями, создает «чистый» образ (Я. Кант). В этом плане В. является основой познавательной деятельности, ибо наука, философия, искусство имеют дело только с чистыми образами, предметами, законами, которых нет в природе — скорость, масса, человек вообще, идеальный герой. Любое новое знание есть продукт творческого В., поскольку новое не есть механическая сумма старых знаний, а синтез эмпирических данных, переплавленный В. мыслителя или художника. В. не только достояние искусства, хотя здесь его значимость выступает наиболее явственно, любая свободная человеческая деятельность опирается на В. Оно имеет место в любом акте восприятия, когда человек домысливает, воображает невидимые стороны воспринимаемого объекта. В каждом опыте действует В. (опыт «как если бы», мир «как если бы») — оно открывает в любой вещи или событии набор возможностей, оттенков, перспектив «иначе-видения», поэтому человеческое сознание не отражает мир, а творит его, воссоздает в идеальной целостности. В. отводится важнейшая роль в феноменологической теории интеллектуального созерцания, в теории Ж.П. Сартра о ирреализующем принципе работы сознания, в психоаналитических концепциях, исследующих связь В. с механизмами бессознательного.

Коршунова Л.С., Пружинин Б.И. Воображение и рациональность: Опыт методологического анализа познавательных функций воображения. М., 1989; Бородой ЮМ. Воображение и теория познания. М., 1996; Husserl E. Effachrung und Urteil. Hamburg, 1954; Sartre J.P. L'imaginaire. Paris, 1958.

В.Д. Губин










ВОСПРИЯТИЕ — возникающая в когнитивной системе живых существ непрерывная последовательность внутренних образных репрезентаций, воспроизводящих сенсорно распознаваемые объекты, события, состояния и т.п. Изначально знания человека имеют чувственную природу. Объекты и события внешнего мира обнаруживаются нашей сенсорной системой, которая включает пять видов чувствительности: зрение, слух, обоняние, вкус и осязание. Если интенсивность внешних стимулов выше определенного порога, то происходит активизация чувствительных рецепторов. Сенсорная система преобразует воздействия стимулов в нервную энергию. Однако стимулы внешней среды обычно не воспринимаются как единичные сенсорные данные, они, как правило, оказываются элементами целостного сложноорганизованного паттерна.

В процессах переработки информации, идущих от сенсорных фильтров к В., участвуют разнообразные, генетически контролируемые когнитивные механизмы, которые отфильтровывают, кодируют, декодируют, изменяют, усиливают, запоминают (сенсорная память), «дополняют» и интерпретируют извлекаемые из внешней среды сенсорные данные. Поэтому наше В. — цвета, звука, пространства и т.д. — очень селективно. Оно, в частности, извлекает информацию из весьма узкого диапазона сенсорных сигналов. Напр., наши глаза восприимчивы к свету только в диапазоне от 380 до 760 нм, а наше «акустическое окно» — в пределах между 16 и 16 000 Гц. Извлечение информации из внешнего мира происходит с помощью перцептивных образов — схем, стереотипов, сценариев и т.п., задействованных в систему приема, которая благодаря этому способна предвосхищать информацию и сделать ее распознавание и В. возможным, когда она окажется доступной. Это означает, что в ее задачу входит определить, к какому виду должна быть приведена поступающая информация, чтобы ей можно было дать непротиворечивую интерпретацию. Т. о., перцептивная схема, стереотип и т.п. — это план извлечения информации для заполнения формата, т.е. готовый к восприятию развивающийся формат. Информация, не соответствующая такому формату, просто игнорируется, не извлекается. В. также конструктивно, поскольку в ходе переработки сенсорных сигналов происходит преобразование физических раздражений (напр., длины световых волн), двухмерности изображений на сетчатке глаза и т.п. в новые качества — цвета, трехмерное изображение объектов и т.д. Конструктивность В. проявляется в создании таких образов (гештальтов), которым в действительности ничего не соответствует. Мы обнаруживаем упорядоченные структуры там, где их нет — каналы на Марсе, фигуры людей или животных в гряде скал. Соответствующие процессы переработки сенсорных сигналов протекают в основном бессознательно, позволяя нашей когнитивной системе, основываясь на полученной информации, осуществить на уровне В. гипотетическую реконструкцию реального мира. Эта реконструкция предполагает, кроме всего прочего, создание когнитивной системой непрерывной последовательности (потока) внутренних репрезентаций непосредственно воспринимаемых объектов и событий в формате образов. Только на уровне В. происходит образование целостных образов, входе которого происходит дополнение неполноты контуров, интеграция разного рода ключевых сигналов и оценка вклада различных стимулов. В эту реконструкцию также встроены ряд гипотез о внешнем мире, которые могут быть в той или иной степени адаптированы к соответствующим внешним структурам. В. отбирает и определяет то, что важно для выживания организма. В. человека (несмотря на «необучаемость») претерпевает эволюцию в процессе филогенеза, которая зависит от генетической изменчивости и механизмов естественного отбора.

В В. участвуют высшие когнитивные механизмы, позволяющие интерпретировать и абстрагировать извлекаемую информацию, а также установить взаимосвязь между В. и предшествующим знанием (опытом). Обнаружение сигналов и распознавание образов зависит не только от внешних факторов (интенсивности стимулов и т.п.), но и от наличной информации о воспринимаемом, тренировки, содержания задачи, ожиданий наблюдателя, его заинтересованности и т.д. Распознавание воспринимаемого образа происходит при его полном или частичном совпадении с хранящимся в памяти соответствующим абстрактным образом (прототипом). Усиление входных сигналов и дополнительная входная информация, поступающая на уровень В., обеспечиваются за счет подключения внимания, которое концентрирует умственные усилия на сенсорных событиях. У человека подключение внимания сознательно контролируется, он способен осознавать воспринимаемые объекты, события, состояния, их взаимосвязь и воспринимать самого себя.

Наряду с опытом, пространственно-образным и знаково-символическим (логико-вербальным) мышлением В. является важнейшей составной частью познания, поставляющей знание о реальности. Оно тесно взаимосвязано с др. высшими когнитивными механизмами, интерпретирующими и абстрагирующими сенсорную информацию — с пространственно-образным мышлением, образованием понятий и т.д.

Солсо Р. Когнитивная психология. М., 1995; Меркулов И.П. Когнитивная эволюция. М., 1999.

И.П. Меркулов











ВОСТОЧНЫЙ ПЕРИПАТЕТИЗМ, или фальсафа (араб. — философия) — термин, которым в средневековой мусульманской литературе обозначали араб. антич. философию и учения мыслителей, ориентировавшихся на антич. модели философствования. Специфика В.п. состояла в том, что он никогда не стремился стать служанкой религии. От европейской средневековой философии В.п. отличался тем, что в области распространения мусульманской религии не сформировалась и не развивалась схоластика, т.е. философия и религия не были соединены друг с другом так, чтобы стоял вопрос о подчиненности одной из них другой. В.п. развивал светскую культуру, без которой невозможно было бы говорить о культуре многочисленных городов, развитии ремесел и искусств, науки и торговли.

О нерасчлененности светской и религиозной власти в Арабском халифате можно говорить лишь до 945, когда багдадские халифы уступили реальную власть светским правителям, султанам, оставив за собой лишь высшие религиозные посты. Можно также сказать, что одним из главных последствий такого разделения власти стало то, что авторитеты религиозного знания — факихи (мусульманские юристы) и у л е м ы (мусульманские «теологи») — были почти отстранены от прямого участия в государственных делах. Но вместе с тем они оставались главными идеологами мусульманского общества, строго следившими за чистотой мусульманского мировоззрения. Развитие исполнительной власти потребовало от светских правителей поиска новых помощников и советников, и если главными «чиновниками» стали катибы (секретари), то советниками в основном были философы или научные авторитеты. Поэтому философы в своей деятельности старались изыскивать такие формы и способы изложения, которые бы открыто не противоречили ценностям и нормам, принятым в окружении правителей и в обществе. Более того, для легализации философии и естественных наук они часто предпринимали попытки доказать необходимость их культивирования с помощью самой религии. Поэтому одним из главных в классической арабо-мусульманской философии был вопрос о соотношении философии и религии.

Аль-Кинди, прозванный «Философом арабов», в условиях господства мусульманского мировоззрения сформулировал главные для всей арабо-мусульманской философии вопросы: рационально-аллегорическое толкование «священных текстов»; отождествление Бога с первопричиной; толкование творения как наделения вещей существованием, как разновидности причинно-следственных отношений и, наконец, как процесса эманации; филос. интерпретация проблемы бессмертия индивидуальной души.

В его учении выделяются, как правило, два аспекта: первый из них связан с поиском внутреннего смысла Корана на основе аллегорической интерпретации и попыткой легализации философии в мусульманском обществе. Второй аспект — собственно филос. учение аль-Кинди, которое основано на идеях Аристотеля, афинской школы неоплатоников (в частности, Прокла) и Иоанна Филопона. К одной из основных его концепций относится учение о четырех видах разума: деятельного, всегда пребывающего в актуальном состоянии; потенциального, находящегося в состоянии «лишенности»; разума по обладанию, перешедшего в актуальное состояние; разума проявляющегося, т.е. функционирующего.

Трактуя философию как «познание истинной природы вещей в силу человеческой способности», аль-Кинди не представляет ее предмета без математических наук и без наук о природе. Сама философия — это знание о субстанциях, о количестве и качестве, а также учение о таких всеобщих определениях бытия, как материя, форма, место, движение и время. Она является также познанием истинной природы вещей, связанным с ответами на четыре вопроса: «Есть ли это?», «Что это?», «Каково это?», «Почему это?».

Основоположником В.п. по праву считается аль-Фараби. Круг его интересов был широк — это философия и логика, политика и этика, музыка и астрономия и т.п. Наиболее известными работами аль-Фараби являются «Книга букв» и «Трактат о взглядах жителей добродетельного города».

Аль-Фараби первым попытался концептуально решить вопрос о соотношении философии и религии. Философия и религия, согласно мнению Второго учителя, как называли аль-Фараби («Первым учителем» считался Аристотель), возникают после того, как люди, овладев «практическими искусствами», стремятся понять причины окружающих вещей. Направленная на удовлетворение этого желания мысль проходит в своем развитии ряд ступеней, возвышаясь от менее достоверных знаний к более достоверным. Эти ступени сопровождаются рассуждениями, соответствующими риторике, софистике, диалектике и аподейктике. Люди приобщаются к истинам двумя путями: с помощью собственно аподиктических рассуждений и посредством диалектических, риторических или поэтических речений. Первым путем следуют тогда, когда к поиску истин приобщаются «избранные», а вторым — когда к ним обращается «широкая публика». В эволюции познавательных способностей человека поэтические речения приходят в конце, т.е. после риторических и диалектических, что соответствует времени возникновения потребности людей в религии. Потребность в религии аль-Фараби связывал с появлением потребностей в политической науке и праве. В идеале, народом должны управлять философы-аподейктики, передающие полученные ими истины «широкой публике» через «истинную религию» в образах и аллегорических рассуждениях, представляющих собой как бы подражание филос. истинам. Основные задачи философии и религии аль-Фараби пытался решить в контексте их подчиненности задачам гражданской науки, или политики. Именно политическая наука, по аль-Фараби, позволяет определить основы мусульманского общества в его развитии и преобразовании в направлении достижения счастья, а что такое счастье и как его достичь, определяет философия.

Труды аль-Фараби оказали существенное влияние на филос. взгляды крупнейшего арабо-мусульманского мыслителя Ибн Сины, всемирно известного под ла-тинизир. именем Авиценна. В классификации наук Ибн Сина соединил теоретические науки с практическими (этика, домоводство, политика), с одной стороны, и с ремеслами, производством, торговлей, медициной — с другой. Эта связь осуществлялась посредством выделения в теоретических науках первичных, «чистых», и вторичных, «прикладных», дисциплин, их субординации и подчинения высшей науке — метафизике. Метафизику Ибн Сина делил на «универсальную» и «божественную». Первая изучала начала естественных наук, а вторая содержала в себе принципы эманационного учения, служащего переходом к этике и др. практическим наукам. К своего рода прикладной метафизике относились знания, касавшиеся откровения и потусторонней жизни.

Пионером перипатетической философии в мусульманской Испании (аль-Андалуз) был Ибн Баджа, широко известный под латинизир. именем Авемпас, или Авемпаце. К наиболее важным работам Ибн Баджи можно отнести «Прощальное послание» («Рисалат аль-Вада»), в котором рассматриваются вопросы о первом двигателе, человеческой цели, соединении человека с деятельным разумом, и «Жизнеустроение уединенника» («Тадбир аль-мутаваххид»). Название последней работы определяет филос. максиму его учения — как философ или группа философов могут достичь счастья или обрести интеллектуальные высшие и нравственные добродетели в обществе, далеком от совершенства. Речь идет о путях достижения счастья именно мудрецами, философами, а не суфиями, путь которых к блаженству лежит через аскезу и экстаз.

Последователь Ибн Баджи Ибн Туфайл, известный и под латинизир. именем Абубацер, создал учение о философской робинзонаде. В своей единственной дошедшей до нас работе «Хайя бен Якзан» Ибн Туфайл рассматривает возможность познания мира как филос. истины на основе представления о естественном появлении и развитии представителя человеческого рода, его умственных и физических способностей. Формирование мировоззрения у человека (по имени Хайя) Ибн Туфайл выводил прежде всего из размышлений о жизни и смерти. Богу нет места в его теории антропогенеза и космогонии. Это лишало человека ореола «святости» и уникальности. Человек, возникающий из материи благодаря естественным процессам, в единстве и гармонии своих органов отражает единство и гармонию всего Сущего.

Ибн Рушд, всемирно известный под именем Аверроэс, пожалуй, более чем кто-либо другой из арабо-мусульманских философов привлекает внимание представителей не только философии, но религии и культуры. Почти все исследователи его творчества рассматривают философию Ибн Рушда как вершину рационализма средневековой философии Араб. Востока. Научное наследие Ибн Рушда огромно. Оно включает самостоятельные труды и комментарии чуть ли не по всем известным тогда отраслям знания: философии, естественным наукам, медицине, юриспруденции и филологии. Большинство сочинений комментаторского характера представляет собой толкования трудов Аристотеля, написанных Ибн Рушдом в форме малых, средних и больших комментариев.

Учение Ибн Рушда о соотношении философии, теологии и религии обобщило накопленный испано-арабскими философами опыт, который свидетельствовал о невозможности к.-л. «истинной религии». Одним из ключевых утверждений Ибн Рушда является утверждение, что оба — «философ и рядовой верующий» — могут быть счастливы, но каждый по-своему. Для мусульманского мыслителя истина едина как для философов, так и для «широкой публики», а разница вызвана лишь способами ее постижения.

Ибн Рушд считал, что религия является необходимой основой интеграции человеческого коллектива. Без такой основы невозможно приобрести ни нравственных, ни теоретических добродетелей. Религия необходима потому, что рассчитана на всех, общедоступна и направлена на поддержание в обществе определенных нравственных норм и добродетелей, являющихся основой для развития научных знаний и обретения теоретических добродетелей. Философы принимают ее вместе со всеми предписываемыми ею обрядами, особенно заботясь о ее основополагающих догматах, ибо в ней — залог не только благополучия, но и самого существования общества.

Согласно Ибн Рушду, Первосущее тождественно мировому порядку, но такому, который рассматривается в некоей форме вневременности. Именно этот мировой порядок, считал он, является источником существования и необходимости универсума, ибо бытие объемлемых Вселенной вещей основывается на их единстве, взаимосвязи. Не будь всеобщей взаимосвязи вещей, не было бы и мира, который из них состоит. Такая, в сущности своей пантеистическая, трактовка Бога делала совершенно излишней теорию эманации, с помощью которой аль-Фараби и вслед за ним Ибн Сина стремились доказать несотворенность мира во времени и оттеснить Всевышнего на крайнюю периферию бытия. Выдвинутая Ибн Рушдом концепция Первосущего, отождествляющая его с мировым порядком, а этот последний — с действием природных сил, не нуждалась ни в различении в предметах сущности и существования, ни в делении сущего на возможное и необходимое и в целом была крупным шагом вперед на пути утверждения автономности и самодеятельности мира.

Особое место среди арабо-мусульманских мыслителей занимает ИбнХальдун. Современники, собственно, не считали его философом. Его почти не интересовали классические проблемы космологии и философии. Сферой его научных и филос. интересов была история. Он впервые в истории науки создал теорию поступательного развития общества от низшей ступени (варварства) к высшей (цивилизации) через развитие форм производительной деятельности людей, объясняя развитие форм общественной жизни развитием производства. Ибн Хальдуна можно считать отцом современной исторической науки, основателем политической теории. Философско-социологическое учение Ибн Хальдуна являлось в действительности продолжением высокого духа рационализма вост. перипатетиков.

Основной труд Ибн Хальдуна «Книга назидательных примеров из истории арабов, персов и берберов и их современников...» состоит из двух частей. Первая, известная как «Мукаддима» («Пролегомены»), является теоретическим изложением наиболее важных проблем социальной философии и философии истории: исторического знания, человеческого общества, стадий его развития и мест обитания, происхождения, сущности и структуры гос-ва, способов добывания жизненных средств, потребления и прибыли, экономической обусловленности исторического процесса, значения политики и экономики в развитии человеческой цивилизации и т.д. Вторая часть служит как бы историческим приложением к первой и посвящена истории отдельных народов и гос-в.

Ибн Хальдун пытался выработать филос. взгляд на историю человечества как на историко-социальное бытие и специально рассматривал вопросы о «природе социальной жизни», всеобщих закономерностях движения социального бытия (умран), изменения его содержания и формы. «Поэтому история — одна из важнейших основ философии и может быть достойной причисления к философским наукам». Ибн Хальдун хотел поднять историю до уровня филос. науки, теоретической дисциплины, стремясь выявить единую основу исторического процесса. Более того, история у него не только теоретический компонент цивилизации (умран), но и методология ее исследования.

Учение Ибн Хальдуна о гос-ве по своей значимости вышло далеко за рамки исторической эпохи, в которой он жил и творил. Гос-во, по Ибн Хальдуну, является не просто естественным и необходимым человеческим учреждением, в котором действует закон причинности, но той политической и социальной единицей, которая только и делает возможной существование человеческой цивилизации. Именно эта человеческая цивилизация и являлась предметом его исследования, предметом «новой науки».

Ренан Э. Аверроэс и аверроизм // Ренан Э. Собр. соч.: В 12 т. Киев, 1902. Т. 8—9; Ибн Сына. Китаб ал-ишарат ва-т-тан бихат. Каир, 1957—1960. Т. 1—4; Избр. произв. мыслителей стран Ближнего и Среднего Востока IX—XIV вв. М., 1961; Бациево СМ. Историко-социологический трактат Ибн Хальдуна «Мукаддима». М., 1965; /Ибн Баджа/. Расайл Ибн Баджа ал-иляхиййа. Бейрут, 1968; Аяь-Фараби. Философские трактаты. Алма-Ата, 1970; Сагадеев А.В. Ибн Рушд (Аверроэс). М., 1973; Аристу инда-ль-араб. Дирасат ва нусус. Кувейт, 1978; СоколовВ.В. Средневековая философия. М., 1979; Шаймухам-бетова Г. Б. Арабоязычная философия средневековья и классическая традиция. М., 1979; Касымжанов А.Х. Аль-Фараби. М., 1982; Фролова Е.А. Проблема веры и знания в арабской философии. М., 1983; Ибн Хальдун. Мукаддима. Бейрут, 1984; Сагадеев А.В. Ибн Сина (Авиценна). М., 1985; Степанянц М.Т. Восточная философия. М., 1998; Восточный перипатетизм. Нью-Йорк, 1999; A history of Muslim philosophy. Wiesbaden, 1963-1966. Vol. 1-2; Fakhry M. A History of Islamic Philosophy. New York, 1970; Ibrahim Т., Sagadeev A. Classical Islamic Philosophy. Moskow, 1990; History of Islamic Philosophy. Tehran, 1999.

H.C. Кирабаев








ВРЕМЕНИ ЛОГИКА, или Временная логика, — раздел современной модальной логики, изучающий логические связи временных утверждений, т.е. утверждений, в которых временной параметр включается в логическую форму. В.л. начала складываться в 1950-е гг. прежде всего благодаря работам англ. логика А.Н. Прайора, хотя первые попытки учесть роль временного фактора в логическом выводе относятся еще к античности (Аристотель, Диодор Кронос).

Задачей В.л. является построение искусственных (формализованных) языков, способных сделать более ясными и точными, а следовательно, и более плодотворными рассуждения о предметах и явлениях, существующих во времени.

В.л. представляет собой множество логических систем (логик), распадающихся на А-логику и В-логику времени. Первая ориентирована на временной ряд «прошлое — настоящее — будущее», вторая — на временной ряд «раньше — одновременно — позже».

В А-логике рассматриваются высказывания с «будет», «было», «всегда будет», «всегда было» и т.п. Понятия «будет» («было») и «всегда будет» («всегда было») взаимно определимы: «Будет А» («Было А») означает «Неверно, что всегда будет не-А». («Неверно, что всегда было не-А»). Напр., «Будет ветрено» означает то же, что «Неверно, что всегда будет безветренно».

В числе законов А-логики времени утверждения:

• то, что всегда будет, будет; то, что всегда было, было (напр.: «Если всегда будет время, то оно будет»);
• неверно, что наступит противоречивое событие; неверно, что было такое событие («Неверно, что было холодно и не холодно»);
• если будет, что будет нечто, оно будет;
• если неверно, что всегда было, что не всегда будет нечто, то оно имеет место сейчас;
• будет, что нечто было, если и только если оно или есть сейчас, или будет, или уже было («Будет так, что шел снег, только если он или идет, или пойдет, или уже шел»);
• всегда было, что всегда будет нечто, только если оно есть, всегда было и всегда будет («Всегда было, что всегда будет хорошая погода, в том и только в том случае, если она есть, всегда была и всегда будет») и т.п.


Фин. философом и логиком Г.Х. фон Вригтом А-логика времени формулируется с использованием выражений «...и затем...» и «...и в следующей ситуации...». «А и затем 5» означает «Сейчас А и будет В», что может пониматься так же, как «А изменяется (переходит) в В». В.л. может, т.о., истолковываться и как логика изменения.

В терминах временных понятий могут быть определены модальные понятия «необходимо» и «возможно»:

• необходимым является то, что всегда было, есть и всегда будет («Пространство необходимо, только если оно всегда было, есть и всегда будет»);
• возможно то, что или было, или имеет место, или будет («Возможно, что птицы улетают на юг, только если они уже улетели, улетают сейчас или улетят в будущем»).


В В-логике времени рассматриваются высказывания с «раньше», «позже» и «одновременно». Первые два из этих понятий взаимно определимы: «А раньше В» означает «В позже А». Одновременные события могут быть определены как такие, что ни одно из них не раньше другого.

Среди законов В-логики утверждения:

• ничто не раньше самого себя;
• если первое раньше второго, то неверно, что второе раньше первого;
• если первое раньше второго, а второе одновременно с третьим, то первое раньше третьего и т.п.


Понятие «раньше» неопределимо через «было», «есть» и «будет»; раньше одно другого могут быть и два прошлых, и два будущих события. В свою очередь, временные оценки, включающие ссылку на «настоящее», несводимы к утверждениям с «раньше». А-логика и В-логика времени являются, т.о., двумя самостоятельными, несводимыми друг к другу ветвями В.л.

А-логика времени нашла приложение при обсуждении некоторых филос. проблем, в анализе грамматических времен и др. В-логика использовалась при аксиматизации определенных разделов физики, биологии, при обсуждении проблемы непротиворечивого описания движения и др.

Временные ряды «прошлое — настоящее — будущее» и «раньше — одновременно — позже» несводимы друг к другу. Они независимы в широких пределах и представляют собой две т.зр. на мир, два способа описания одних и тех же вещей и событий, дополняющие друг друга. Первый ряд употребляется по преимуществу в гуманитарных науках, второй — в естественных. Можно сказать, что первые понятия служат для описания мира как становления, вторые — для описания мира как бытия. Поскольку временные ряды несводимы друг к другу, возникает вопрос, не является ли один из них более фундаментальным. Согласно распространенной т.зр., в интерсубъективном, безличностном языке науки неправомерно употребление «было — есть — будет», предполагающих ссылку на «субъективное», постоянно меняющее свое положение «настоящее». С др. стороны, мир без «стрелы времени» неисторичен, он как бы задан сразу, и все события лежат в одной временной плоскости.

К этому спору о допустимости использования в науке временных оценок с изменяющимся истинностным значением имеет прямое отношение и В.л.

Ивин А.А. Логика времени // Неклассическая логика. М., 1970; Вригт Г.Х. фон. Логико-философские исследования. Избр. труды. М., 1986; Prior A.N. Past, Present and Future. Oxford, 1967; /win A.A. Wahrheit und Zeit // Logik und empirische Wissenschaften. Berlin, 1977.

A.A. Ивин











ВРЕМЯ — фундаментальное понятие человеческого мышления, отображающее изменчивость мира, процессуальный характер его существования, наличие в мире не только «вещей» (объектов, предметов), но и событий. В содержание общего понятия В. входят аспекты, отображаемые более специальными понятиями: одновременности, временной последовательности, длительности, а также идея направленности, включающая в себя представление о прошлом, настоящем и будущем.

Большинство филос. направлений и естествознание рассматривают В. как объективную характеристику мира (объективное В.). Однако некоторые мыслители и философы квалифицируют В. как характеристику только человеческого сознания (Дж. Беркли, Д. Юм, И. Кант) или же, признавая объективное В., основной акцент делают именно на субъективном, внутреннем переживании В. (философия жизни, A. Бергсон, экзистенциализм, М. Хайдеггер).

На ранних этапах развития человечества представление о В. носило циклический характер (циклическое В.), что было вызвано исключительной важностью для человеческого существования циклических процессов: годичного и суточного циклов, цикла обращения Луны и, возможно, внутренних биоритмов организма и смены поколений. Реликтом такого циклического понимания В. является восточный календарь. Позднее постепенно выработалось линейное представление о B. Вместе с тем роль периодических (циклических) процессов в понимании В. и сейчас остается весьма значительной, поскольку именно они кладутся в основу эталонов измерения В.

В истории развития понятия В. можно выделить несколько этапов. Первоначально понятие В. рассматривалось в рамках мифопоэтической и религиозно-мифологической картины мира. В антич. эпоху В. становится предметом натурфилософского умозрения (Гераклит, Парменид, Демокрит, Аристотель). На этом этапе возникают два противоположных подхода к пониманию В. (как, впрочем, и пространства): субстанциональный, или субстантивистский, и реляционный. При субстанциональном подходе В. рассматривается как некая самостоятельная сущность, тогда как при реляционном подходе В. истолковывается как отношение в системе более фундаментальных сущностей. В дальнейшем вопрос о соотношении данных подходов активно дискутировался в философии и науке Нового времени.

В Средние века (4—14 вв.) внимание оказалось сосредоточенным в основном на связи понятия В. с теологическими проблемами, гл. обр. с проблемой сотворения мира. В кон. 17 — нач. 18 в. одним из основных движущих факторов анализа понятия В. становится теоретическое естествознание, поскольку именно в основные уравнения физических теорий (в первую очередь — классической механики) В. входит как фундаментальный параметр, характеризующий любые процессы и явления мира. В этот период получает особое значение конфронтация субстанциональной (И. Ньютон) и реляционной (Г.В. Лейбниц) концепций В.

Развитие естествознания в нач. 20 в. привело к открытию фундаментальной связи между пространством и В. (специальная теория относительности — СТО). С этого момента проблема В. рассматривается в более общем контексте проблемы пространства — В. Важнейшим результатом СТО в аспекте понимания В. явилось существенное изменение классического представления об абсолютной одновременности событий. В СТО события, происходящие в разных точках пространства и одновременные в одной системе отсчета, будут неодновременны в др. системе отсчета, движущейся относительно первой.

Переход к рассмотрению единого пространства — В. в СТО не означает полного растворения В. в пространстве. В СТО сохраняется некий особый статус В. и, в частности, такие важные понятия, как прошлое, настоящее и будущее.

Др. важным аспектом анализа В. стало обсуждение проблемы направленности В., проистекающей из фундаментальной необратимости явлений, фиксируемой вторым законом термодинамики.

Выводы относительно В. специальной (а затем и общей) теории относительности и термодинамики сформировали филос. и естественно-научную проблематику анализа В. в 20 в.

В филос. и естественно-научной литературе анализируются основные аспекты и характеристики В. как объективной характеристики мира. К ним относится классическая проблема субстанциональной или же реляционной сущности В. Эта проблема в настоящее время не имеет однозначного решения. И в философии, и в естествознании представлены обе т.зр.

Др. проблема состоит в выяснении зависимости временной длительности (характера протекания В.) от общего физического окружения. Эта сторона дела в определенной мере проясняется общей теорией относительности, устанавливающей зависимость временной длительности от гравитационного поля.

Третья фундаментальная проблема — направленность В. В современной литературе направленность В. анализируется в трех аспектах. Во-первых, направленность В. связывается со вторым законом термодинамики и необратимостью процессов. Новейшее развитие этого подхода представлено работами по термодинамике неравновесных процессов (школа И.Р. Пригожина) и работами по теории самоорганизации. Во-вторых, направленность В. может рассматриваться в рамках отношений причина — следствие (причина всегда предшествует следствию). Результатом развития такого подхода являются фундаментальные дисперсионные соотношения современной физики. В-третьих, направленность В. анализируется современной космологией, которая распространяет ее на глобальный космологический процесс расширения Вселенной. В этом аспекте существует дополнительная проблема возможности в прошлом сингулярного состояния, для которого понятие временной длительности (а тем самым и В. вообще) теряет смысл.

Кроме точного математизированного естествознания, понятие В. интенсивно рассматривается в биологии (биологическое В.) и в дисциплинах, изучающих общество (историческое В., социальное В.).

С.В. Илларионов









В. как понятие выражает собой объективную длительность, порядок и направление событий, а также субъективное отношение к изменениям и жизненное ощущение (временность). Обычно под объективным В. понимается последовательность процессов в направлении от прошлого к будущему. Прошлое объем-лет собой события, не подлежащие изменению, настоящее находится в процессе формирования, а будущее неопределенно. В философии науки В. рассматривается как реальный параметр (позволяющий привести природные события в упорядоченную систему), определяющий длительность событий.

Временность как филос. понятие имеет два значения, выступая в качестве а) свойства изменчивости и б) отношения к изменчивости и преходящести бытия. Временность в первом смысле (temporarily — англ.) охватывает любые объекты; во втором же смысле (temporality — англ.) она относится только к экзистенциальным формам сознательных существ. В этом смысле только те существа пребывают во В., которые обладают сознанием В. и в состоянии в своей деятельности и мышлении преодолевать горизонт настоящего, оказывая целенаправленное воздействие на будущее и сохраняя в рефлексирующей памяти прошлое. Временность как фундаментальная структура субъективности конституирует эмпирическое В. повседневности и определяется как «изначальное В.» (Хайдеггер).

Человек выступает во В. как конечное существо. Конечность означает неспособность определять предпосылки собственного бытия и одновременно способность вставать в некоторое отношение к этим предпосылкам. Именно конечное существо, способное самоопределяться в отношении собственных границ, может знать, что оно хочет, и тем самым обладать свободой. Эксперименты по поводу ощущения В., проводимые на космонавтах, показывают значительные расхождения между объективной длительностью событий и ее субъективным ощущением. С критикой объективного В. еще раньше выступили экзистенциалисты и представители философии жизни. Бергсон провел различие между абстрактным измеряемым В. часов (temps) и подлинным В. (duree) как творческой текущей длительностью. Для Хайдеггера проблема В. связана со смыслом человеческого бытия вообще. Р. Вендорф рассматривает развитие культуры как функцию изменения сознания В. (т.н. тирания В.); Н. Элиас, для которого часы являются социально нормированными процессами, интерпретирует В. как социальный символизм, для которого существенно «пятое измерение В.» — коммуникативное.

Для философии вообще значимо различение между охватывающим универсальным В. и собственным В. системы. Универсальное В., которым измеряют длительность событий, основано на периодичности др. событий (напр., атомных часов), характеризуемых собственным В. Универсальное В. линейно и схватывает длительность, порядок и направление развития событий. Напротив, собственное В. объектов циклично, что наблюдается в биологических и социальных явлениях. Разрушение системы приводит к окончанию ее собственного В. Многообразие концепций В. и сложности построения единой теории В. показывают труды Международного общества по изучению В. (International Society for the Study of Time), в которых рассматриваются проблемы В. применительно ко всем наукам, в архитектуре, в обществе, в жизни индивида, в литературе, музыке и т.п.

Рейхенбах Г. Направление времени. М., 1962; Молчанов Ю.Б. Четыре концепции времени в философии и физике. М., 1977; Хокинг С. Краткая история времени от большого взрыва до черных дыр. СПб., 2000; Heidegger M. Sein und Zeit. Halle, 1927; Reichenbach H. The Philosophy of Space and Time. New York, 1958; Sklar L. Space, Time and Spacetime. Berkeley, 1974; Janich P. Die Protophysik der Zeit. Frankfurt am Main, 1980; Wendoiff R. Zeit und Kultur. Opladen, 1980; Denbigh K.G. Three Concepts of Time. Berlin; Heidelberg; New York, 1981; Elias N. Uberdie Zeit. Frankfurt am Main, 1988; Froser J. Die Zeit.
Basel, 1988; Hon. H. Philosophie der Zeit. Berlin, 1990; Hawking S. Eine kurze Geschicute der Zeit. Reinbek, 1991.

И.Т. Касавин











ВРИГГ (von Wright) Георг Хенрик фон (р. 1916) — фин. логик и философ. С 1943 — проф. Хельсинкского унта, в 1945 был приглашен в Кембридж, где после ухода Л. Витгенштейна на пенсию занял его должность. С 1951 работает в Финляндии, с 1961 — действительный член Академии Финляндии, в 1968—1970 был президентом Академии Финляндии и президентом Финского научного общества, в 1975—1978 — президентом Международного ин-та философии. Его филос. взгляды сформировались под влиянием Э. Кайла, Ч.Д. Броуда, Дж. Мура и особенно Витгенштейна. В. — один из крупных представителей аналитической философии. Тематика его работ весьма разнопланова, однако преимущественно научные интересы сосредоточены в области логики, эпистемологии и философии науки. Он исследовал проблемы индукции и вероятности, каузальности и детерминизма, времени и изменения. В его работах лежат истоки ряда новых разделов современной логической науки: релевантной, деонтической логики, оценок логики, изменения логики, времени, истины, действий.

Логико-философские исследования. Избр. труды. М., 1986; Logical Studies. London, 1957; Norm and Action. London, 1963; Explanation and Understanding. New York, 1971; Causality and Determinism. New York, 1974; Wittgenstein. Oxford, 1982.









ВСЕЕДИНСТВО (греч. en koipan, лат. Unomnia, нем. Alleinheit) — одна из центральных категорий ряда филос. систем, означающая принцип совершенного единства множества, которому присущи полная взаимопроникнутость и в то же время взаимораздельность всех его элементов.

Первоначально представления о В. восходят к мысли досократиков, многие из которых выдвигали идеи о единстве, родстве и связности всего сущего (ср., напр., Гераклит: «И из всего одно, и из одного — всё»; Ксенофан: «Всё едино, единое же есть Бог»; Анаксагор: «Во всем есть часть всего» и др.). Эти идеи заложили историко-философскую основу для систематической разработки принципа В., осуществленной в неоплатонизме. Плотин впервые дал отчетливую филос. дефиницию В. как определенного способа внутреннего устроения бытия; таким устроением обладает «умопостигаемый мир», который не совпадает с высшим онтологическим принципом — единым, но стоит ниже его, составляя его «первое исхождение» в процессе эманации.

Концепция В. получила существенное развитие в патристике, где вслед за Посланиями апостола Павла (I Кор 15,28) в качестве В. выступает церковь как мистическое тело Христово. Уже для Климента Александрийского личность Христа выступает как В.; у Григория Нисского понятие В. распространяется на антропологию и социальную философию. С др. стороны, иерархическая онтология Псевдо-Дионисия Ареопагита в значительной мере воспринимает неоплатоническую трактовку В.: если место единого занимает Бог, то В. как аналог «умопостигаемого мира» — это содержащееся в Боге собрание «прообразов» (парадигм) всех вещей, «предвечных замыслов» Бога о мире. Эта концепция В. заняла свое место в кругу основных идей христианского платонизма и оказала значительное влияние на развитие всей средневековой филос. мысли вплоть до эпохи Возрождения.

Дальнейшая разработка принципа В. происходит в философии Николая Кузанского, который соединил в своем методе традиционную апофатическую теологию (принципиальная непостижимость абсолюта) и новую диалектическую философию. Он последовательно выдвигает в своих трактатах ряд онтологических начал («не-иное», «бытие-возможность» и др.), по-разному раскрывающих внутренний строй совершенного бытия, абсолюта, и, следовательно, — принцип В. Таковы, напр., учение о свертывании и развертывании абсолюта, о «стяжённом» пребывании единства в каждом своем моменте и др. Нем. классический идеализм доводит до конца тенденции Николая Кузанского к диалектической трактовке В. Принцип В. получает углубленную разработку в логике Г.В.Ф. Гегеля, однако в итоге он оказывается лишь одним из моментов диалектического самодвижения понятия, неразрывно связанным с др. моментами и не играющим роли самостоятельного онтологического принципа.

В дальнейшем проблема В. стала одной из основных в рус. религиозной философии 19—20 вв.

Рус. метафизика В. органически восходит к предшествующим этапам мировой мысли о В. После позднего Ф.В.Й. Шеллинга концепция В. почти исчезает из зап. философии — чтобы получить новое развитие в России. Здесь возникает целый ряд крупных филос. систем, начало которым было положено философией B.C. Соловьева. Имелась также и своя предыстория: еще не оформляясь в систематическую философию, интуиция В. была тем не менее чрезвычайно близка всему строю мысли славянофилов. Учение о соборности А.С. Хомякова, как и вся дальнейшая жизнь идеи соборности, неотделима от истории В.

Рус. «системы В.» далеко не единообразны и вовсе не составляют одной узкой школы. Но они самым тесным образом связаны с предшествующей метафизикой В. на Западе, и для каждой из них можно увидеть, к какому конкретному учению — или иному корню — восходит принятое в ней понимание В. По этому признаку возникает естественная классификация систем, которая дает хорошо обозримую панораму всего их множества. А именно, в учениях рус. метафизики В. концепция В. опирается на мифологему Софии Премудрости Божией: Соловьев, П.А. Флоренский (раннее учение), С.Н. Булгаков, Е.Н. Трубецкой; учение Николая Кузанского: С.Л. Франк, Л. П. Карсавин; монадологию Г.В. Лейбница: Н.О. Лосский, отчасти Карсавин; идеи антич. символизма: Флоренский (позднее учение), А.Ф. Лосев. Впрочем, как всякая схема, эта классификация приблизительна и отчасти условна. В особенности же условен последний пункт, ибо и философия Лосева, и поздняя «конкретная метафизика» Флоренского весьма самостоятельны, их истоки сложны, а антич. символизм — широкое русло довольно расплывчатых очертаний.

Следует добавить, что многие из рус. философов хотя и не создали собственных систем В., однако по своим позициям стояли к метафизике В. весьма близко. На первом месте тут должен быть назван С.Н. Трубецкой, ближайший друг и сподвижник Соловьева. Он внес заметный вклад в развитие учения о соборности, вскрывая и отстаивая соборную природу сознания. Тем самым он неизбежно формулировал и определенную трактовку В., в которой развивал основные положения Соловьева. Вплотную примыкает к метафизике В. и Л.М. Лопатин, еще один из круга соловьевских друзей и собеседников. (В построениях Лопатина, однако, интуиция В. связана более, чем с Соловьевым, с монадологией Лейбница.) Можно также упомянуть здесь Вяч. Иванова, В.Ф. Эрна и др.

В современной философии, перестав быть центральным онтологическим принципом метафизической системы старого типа, В. еще вполне остается в своей роли побудительного предмета и эффективного орудия мысли. Возможны совсем иные, новые и достаточно неожиданные появления В. на филос. арене. К примеру, карсавинское В. сумело предвосхитить некоторые концепции системного анализа, или еще пример: утверждение совершенного равновесия начал единства и множества, совершенной взаимопроникнутости частей единства очень созвучно современной диалектической и плюралистической моделям культуры, общения, моделям текста. Первым это заметил М.М. Бахтин в «Поэтике Достоевского», когда он выдвинул уподобление мира Ф.М. Достоевского церкви, и тем самым, как нам совершенно ясно, и В.: «Мир Достоевского глубоко плюралистичен. Если уж искать для него образ, к которому как бы тяготеет весь мир, образ в духе мировоззрения самого Достоевского, то таким является церковь как общение неслиянных душ, где сойдутся и грешники, и праведники; или, может быть, образ дантовского мира, где многопланность переносится в вечность, где есть нераскаянные и раскаявшиеся, осужденные и спасенные». Понятно, что у Бахтина, в отличие от обычных рассмотрений в метафизике В., идет речь о церкви эмпирической и В. несовершенном. Понимать это мы сегодня должны в двух планах: и в традиционном смысле устройства мира, и в современном смысле устройства текста, где совершается общение неслиянных голосов-дискурсов. Можно еще добавить, что в вербальных дискурсах принцип В., трансрациональное тождество части целому, традиционно присутствует и эксплуатируется в приемах аллюзии и синекдохи.

По принципу В. построены многие ключевые символы в буддизме, где В. входит в круг тем буддийской медитации. Символ В. присутствует в большинстве систем оккультизма и мистики (от каббалы до теософии и антропософии); эмблемой В. часто служил лотос, семя которого содержит миниатюрное подобие целого растения.

См. литературу к статьям: Единое, Плотин, Николай Кузанский, Соловьев.

С.С. Хоружий








ВСЕОБЩНОСТЬ, или универсальность, — характеристика некоторых императивных и ценностных (в т.ч. моральных) суждений в нормативной теории и этике. Заслуга последовательного этико-философского обоснования В. моральных форм принадлежит И.Канту, хотя осознание единства нравственных законов человечества и понимание В., по крайней мере некоторых ценностных и императивных представлений, складывается значительно раньше — в рамках антич. космополитизма (Демокрит, Сократ, Еврипид, Исократ); идею В. твердо отстаивали ранние стоики.

В истории этико-философской мысли прослеживаются различные трактовки В. моральных феноменов (общих принципов, требований, мотивов, решений). Одна заключается в том, что у всех людей есть некоторые общие представления о добродетельном, правильном и достойном. Содержательно эти представления могут варьироваться, но само их наличие воспринимается как свидетельство обусловленных природой или данных Богом нравственных начал. Такое понимание В. отражает действительный факт общераспространенности форм поведения и взаимоотношений. Под В. понимают также безотносительность нормативных суждений к конкретным лицам и ситуациям. В. в этом контексте выражается 1) в беспристрастности: равном отношении ко всем в определенной ситуации, 2) в надситуативности: в равном отношении к одному лицу в разных обстоятельствах, что обобщается 3) в принципе универсализуемости: принимая и осуществляя решение в отношении другого, я имею в виду, что такое же решение я бы принял в отношении любого другого в данной ситуации, и предполагаю, что любой другой в такой же ситуации принял бы такое же решение в отношении меня. Принцип универсализуемости рассматривается философами 20 в. (Ч. Стивенсон, Р. Хэар, О.Г. Дробницкий) в качестве одного из основополагающих критериев морали.

В моральной философии Хэара универсализуемость (наряду с прескриптивностью и приоритетностью) является существенным (критериальным) свойством моральных суждений и состоит в том, что они включают тождественные суждения обо всех случаях, тождественных в их универсальных качествах. Здесь по-своему обнаруживается золотое правило нравственности: из универсализуемости вытекает, что если я сейчас говорю, что я должен поступить определенным образом по отношению к определенному лицу, я обязан считать, что то же самое должно быть совершено в отношении меня, будь я в точно такой же ситуации, включая то, что я обладал бы теми же личностными качествами и теми же мотивами. Некоторые авторы трактуют В. как генерализацию (М. Сингер, Дж. Ролз), что встречает возражение методологического порядка: не все общие (в логическом смысле слова) суждения являются универсализуемыми (в этическом смысле слова) суждениями (Хэар). Надситуативность морали проявляется и в том, что она может пронизывать все иные формы нормативной регуляции, быть в конечном счете критерием их оценки и основанием их принятия личностью.

Идея В. моральных форм критикуется с позитивно-правовых и социологических позиций. Так, по Г.В.Ф. Гегелю, законодательные суждения, которым приписывается В., сформулированные как всеобщие, лишены в действительности всеобщего содержания: критерий В., или всеобщего законодательства, делает невозможными максимы, соотнесенные с действительным содержанием, т.е. с определенностью. Иного рода критика указывает на то, что В. — не уникальная и не универсальная характеристика морали, она сама исторична и возникает в ответ на изменения в социальной структуре и сознании общества; с этой т.зр. декларация общечеловеческой морали может скрывать и чьи-то намерения утвердить частные интересы в качестве всеобщих и ведет к подавлению индивидуальных моральных усилий (К. Маркс, Э. Дюркгейм).








ВУНДТ (Wundt) Вильгельм (1832-1920) — нем. философ, физиолог, психолог, языковед. Изучал медицину в ун-тах Тюбингена, Гейдельберга и Берлина, в 1857— 1864 являлся ассистентом Г. Гельмгольца, приват-доцентом Ин-та физиологии в Гейдельберге, затем проф. психологии в Цюрихе и Лейпциге, а в октябре 1879 создает первую лабораторию экспериментальной психологии, ставшую впоследствии международным научным центром. Состоял членом многих научных обществ и академий, некоторое время (1900) был ректором Лейпцигского ун-та, и хотя в последние годы жизни почти ослеп, но не прекращал активной научной и педагогической деятельности вплоть до 1917, оставив огромное теоретическое наследие.

Отличался энциклопедическими знаниями, разнообразием тематики исследований. Пытаясь синтезировать традиции нем. классики и позитивизма, в 1880-е гг. создает систему логики, этики и метафизики. В «Логике» (1880—1883) анализирует формы мышления, методы различных наук; в «Этике» (1886) особое значение придает понятию долга, выступая против гедонизма и утилитаризма. В «Системе философии» (1889) рассматривает мир как целесообразное развитие воли, отстаивает позиции психофизического параллелизма, утверждая особую психическую причинность, действующую в области сознания, отмечает внутреннюю взаимосвязь философии с др. гуманитарными дисциплинами.

Мировую известность и признание принесла В. разработка физиологической психологии как самостоятельной науки, опирающейся на экспериментальные методы. Выдвинув концепцию «аналитической интроспекции» (самонаблюдения), В. исследовал различные факты и феномены сознания. Изучал особенности зрительного, слухового и тактильного восприятия, оптические иллюзии, чувство времени, ассоциации, внимание, открыл трехмерность чувственных состояний. Полагал, что душа целостна, и центральную роль в душевной жизни отводил воле.

В соч. «Психология народов» (Т. 1—10. 1900—1929) одним из первых обратился к этнопсихологии, рассматривая своеобразие психического склада рас и народов. Проводил сравнительный анализ различных традиций и обычаев, дал психологическое истолкование мифа, религии, искусства, права и языка как формы проявления «коллективной воли», «народного духа». Полагал, что результаты исследований этнопсихологии, всеобщей истории и др. частных наук следует объединить в целостную непротиворечивую систему для достижения универсального филос. понимания жизни человечества.

Основания физиологической психологии. СПб., 1894. Т. 1—3; Система философии. СПб., 1902; Мировая катастрофа и немецкая философия. СПб., 1922; Введение в философию. М., 1998.











ВЫВОД в (традиционной) логике — рассуждение, в ходе которого из некоторых исходных высказываний (суждений), называемых посылками, с помощью логических правил получают новое высказывание, называемое заключением. Напр., из высказываний «Все полноправные граждане Афин были греками» и «Фемистокл был полноправным гражданином Афин» с помощью правил категорического силлогизма можно вывести высказывание: «Фемистокл был греком». В. иногда также называют процесс выведения нового высказывания из посылок или само это высказывание.

В символической логике В. определяется более строго — как последовательность высказываний или формул, состоящая из аксиом, посылок и ранее доказанных формул (теорем). Последняя формула данной последовательности, выведенная как непосредственное следствие предшествующих формул по одному из правил В., принятых в рассматриваемой аксиоматической теории, представляет собой выводимую формулу. Поскольку каждая формальная система имеет свои собственные аксиомы и правила В., постольку понятие В. приобретает относительный характер и должно определяться особо для каждой конкретной системы.

Ивин А.А. Логика. М., 1999.










ВЫСКАЗЫВАНИЕ — грамматически правильное повествовательное предложение, взятое вместе с выражаемым им смыслом.

В логике употребляется несколько понятий В., существенно различающихся между собой. Прежде всего это понятие дескриптивного, или о п и с а -тельного, высказывания, основной задачей которого является описание действительности. Такое В. является истинным или ложным; иногда допускается, что оно способно принимать некоторые «неопределенные» значения истинности, промежуточные между полной истиной и полной ложью. Логика долгое время тяготела к употреблению термина «В.» лишь применительно к описательным В.

Описательное отношение В. к действительности иногда отмечается словами «истинно», «действительно» и т.п., но чаще всего никак не обозначается. Сказать «Трава зеленая» — все равно что сказать «Истинно, что трава зеленая».

Всякое описание предполагает следующие четыре части, или компонента: субъект — отдельное лицо или сообщество, дающее описание; предмет — описываемая ситуация; основание — т.зр., в соответствии с которой производится описание; характер — указание на истинность или ложность предлагаемого описания. Не все эти части находят явное выражение в описательном В. Характер, как правило, не указывается: оборот «истинно, что...» опускается, вместо высказываний с оборотом «ложно, что...» используются отрицательные высказывания. Предполагается, что основания всех описательных В. тождественны: если оцениваться объекты могут с разных позиций, то описываются они всегда с одной и той же т.зр. Предполагается также, что, какому бы субъекту ни принадлежало описание, оно остается одним и тем же. Отождествление оснований и субъектов описаний составляет основное содержание идеи интерсубъективности знания, независимости его употребления и понимания от лиц и обстоятельств. Постулат тождественности субъектов и оснований описаний предписывает исключать упоминание этих двух «частей» из состава описания. Вместо того чтобы говорить «Для каждого человека с любой точки зрения истинно, что Земля вращается вокруг Солнца», мы говорим «Земля вращается вокруг Солнца».

Следующим важным типом В. является оценка, или оценочное В., устанавливающее абсолютную или сравнительную ценность какого-то объекта. К оценочным В. относятся собственно оценки, включающие понятия «хорошо», «плохо», «лучше», «хуже» и т.п., а также аналитические В., утверждения о целях, стандарты, конвенции, идеалы и т.п. Частным случаем оценочного В. является нормативное В.

Промежуточную группу между описательными и оценочными В. образуют «смешанные», описательно-оценочные В. Они не только описывают и фиксируют сложившуюся языковую практику, но и оценивают ее, предписывают конкретное языковое поведение. Двойственные, описательно-оценочные В. в одних ситуациях играют роль описаний и могут как таковые характеризоваться как истинные или ложные, в других — выполняют функцию оценок, лишенных истинностного значения.

Сложность проведения различия между описаниями и оценками часто связана с тем, что многие выражения языка имеют «смешанный», описательно-оценочный характер. Одно и то же выражение, напр. аксиома какой-то теории или принцип морали, может в одной ситуации функционировать как описание, в другой — как оценка, и нередко даже с помощью контекста трудно определить, в какой из этих двух противоположных ролей употребляется выражение.

Описательные и оценочные В. являются выражением двух противоположных отношений мысли к действительности: истинностного и ценностного. В первом случае отправным пунктом в сопоставлении В. с объектом является объект. В. выступает как его описание и характеризуется в истинностных терминах. В случае ценностного отношения исходным является В., выступающее как стандарт или проект, которому должен соответствовать объект. Если последний отвечает требованиям, предъявленным к нему В., он считается позитивно ценным (хорошим). При сопоставлении, напр., местности и карты можно, приняв за исходное местность, сказать, что карта, отвечающая ей, является верной. Но можно, приняв за исходное карту (напр., карту планировки местности), сказать, что местность, отвечающая карте, является позитивно ценной, т.е. такой, какой она должна быть. Неутверждаемое выражение «Этот дом голубой», для которого не указан способ соотнесения его с ситуацией (способ утверждения), не является ни описанием, ни оценкой, ни вопросом. Описание «Истинно, что этот дом голубой», оценка «Этот дом должен быть голубым» и вопрос «Этот дом голубой?» совпадают в своей основе и различаются только способом соотнесения с действительностью.

В качестве еще одной несамостоятельной группы могут быть выделены неопределенные В. типа: «Этот дом высокий», «Здесь растет дерево», «Завтра будет солнечное затмение» и т.п. Такие В. сами по себе не являются ни истинными, ни ложными, они приобретают истинностное значение только в локализованной ситуации, в частности при указании пространственно-временных координат. Многие В., относимые обычно к описательным, являются на самом деле неопределенными. Скажем, В. «Лондон больше Рима» истинно, но истинно именно теперь: было время, когда Рим был больше Лондона, и, возможно, в будущем эта ситуация повторится. Временны ми В., меняющими свое истинностное значение с течением времени, занимается времени логика. Были попытки построить особую логику пространства, описывающую логические связи пространственно неопределенных В. Существенно, что неопределенными могут быть как описательные, так и оценочные В.

Еще одну группу В., изучаемых современной логикой, составляют В., относимые обычно к бессмысленным. Напр.: «Простые числа зеленые». Это правильно построенное предложение. Такими же являются, очевидно, предложения «Истинно, что простые числа зеленые» и «Должно быть так, что простые числа зеленые» («Простые числа должны быть зелеными»). Первое предложение кажется описанием, но не является ни истинным, ни ложным, поскольку цвета не имеют отношения к числам. Второе предложение выражает, как может показаться, оценку, но о нем нельзя сказать, по аналогии с обычными оценочными высказываниями, что даваемая им оценка эффективна или целесообразна. Сходным образом обстоит дело с В. «Нынешний король Франции является лысым», «Пегас имеет крылья» и т.п., говорящими о свойствах несуществующих объектов. К бессмысленным иногда относятся также В. с туманным смыслом, подобные «Существовать — значит быть воспринимаемым». Нельзя сказать, что бессмысленные В. не являются В., хотя они не относятся ни к описательным, ни к оценочным В. и стоят не только «вне истины и лжи», но и «вне целесообразного и нецелесообразного». Бессмысленные В. могут быть, тем не менее, составными частями наших рассуждений. Проблема отнесения бессмысленных В. к В. усложняется, однако, тем, что само бессмысленное неоднородно. Оно простирается от относительной бессмысленности, связанной со смешением семантических категорий, до полной бессмысленности, обусловленной нарушением правил синтаксиса. Если выражение «11 — желтое число» еще можно причислить к В., то вряд ли это правомерно в случае выражений типа: «Я ходит», «Если идет дождь, то голова», «Хлестаков — человек является человеком» и т.п.

Перечень разных видов В., изучаемых логикой, показывает, что область понятия В. является гетерогенной и не имеет четких границ. Описательные В. — только один из многих видов В., несводимых друг к другу.

Карри Х. Основания математической логики. М., 1969; Новиков П.С. Элементы математической логики. М., 1973; Ивин А.А. Логика. М., 1999.

А.А. Ивин











ГАДАМЕР (Gadamer) Ханс Георг (1900—2002) — нем. философ. Изучал философию, германистику и историю искусств сначала в Бреслау (ныне Вроцлав), затем (1919—1922) в Марбурге. Под руководством П. Натор-па и Н. Гартмана защитил диссертацию «Сущность удовольствия в диалогах Платона» (1922). Слушал лекции М. Шелера и Э. Гуссерля, работал в семинаре М. Хайдеггера. Филос. образование дополнил классико-филологическим (на кафедре П. Фридлендера в Марбургском ун-те), по завершении полного курса обучения представил к защите работу «Диалектическая этика Платона» (на материале диалога «Филеб»). В 1927—1936 — доцент в ун-тах Марбурга и Киля, в 1937 — проф. в Марбурге, с 1939 — в Лейпцигском ун-те (в 1947-1949 — ректор), 1949—1968 — в Гейдельберге (где получает заведование кафедрой, руководимой ранее К. Ясперсом). После выхода на пенсию (1968) жил и работал в Гейдельберге. Вплоть до кон. 1980-х гг. — активный участник филос. семинаров, в т.ч. в США. В 1990-е гг. — частый гость международных коллоквиумов (особенно в Италии).

Г. — основоположник филос. герменевтики. В отличие от предшествующей герменевтической традиции филос. герменевтика не сводится к разработке методологии понимания текстов (и вообще не является такой разработкой), а представляет собой своего рода философию понимания. Ее предмет образуют не только «понимающие» (историко-гуманитарные) науки, но — в той мере, в какой феномену понимания придается универсальный характер, — вся совокупность человеческого знания о мире и бытие в нем.

Понимание для Г. — способ существования познающего, действующего и оценивающего человека. Ставя вопрос об условиях возможности понимания, Г. стремится преодолеть односторонне гносеологическую ориентацию филос. мышления (которое, начиная с И. Канта, занималось исследованием условий возможности познания) и перевести философствование в плоскость онтологии. Понимание в качестве универсального способа освоения человеком мира конкретизируется Г. как «опыт». Действительность не только (теоретически) познается, но и (жизненно-практически) «испытуется» человеком, поэтому у Г. часто речь идет не о «познании», а об «опыте» мира. Последний включает в себя и непосредственность переживания («опыт жизни»), и различные формы практически и эстетически опосредованного освоения реальности («опыт истории», «опыт искусства»).

Основные механизмы формирования опыта заложены в языке. Язык задает исходные схемы человеческой ориентации в мире, предваряя его схватывание в понятиях. Допонятийные и дорефлективные формы освоения действительности, реализующиеся на уровне предпонимания и лежащие в основе теоретического познания, описываются Г. как «преднамерение», «предусматривание», «предвосхищение», «пред-мнение» и т.д. — эти понятия иерархически не упорядочены. Главное для Г. — показать обусловленность рефлективно-теоретического освоения мира допредикативными формами знакомства с ним. В качестве основной такой формы Г. выделяет «предрассудок» (Vor-urteil, букв.: пред-суждение). В сознательном использовании этого двусмысленного термина — полемика Г. с философией Просвещения, провозгласившего своей целью очищение разума от предрассудков.

Фундаментальной характеристикой человеческого бытия и мышления Г. считает историчность: его определенность местом и временем и, следовательно, той «ситуацией», в которой человек себя застает. Возможность встать на позицию надвременного, внеисторического субъекта — иллюзия «идеализма сознания» (под таким именем у Г. выступает классическая европейская философия от Р. Декарта до Гуссерля включительно). Преодолеть эту т.зр. и тем самым перевести философствование в онтологический план Г. пытается с помощью понятия игры. Выход за горизонт «мыслящего себя мышления» в филос. герменевтике происходит путем обращения к языку, рассматриваемому как аутентичный способ самораскрытия истины бытия. В критической оппозиции позитивистски-сциентистскому направлению современной философии Г. стремится показать несводимость истины к тому ее понятию, которое сложилось в рамках новоевропейской науки. Истина есть не характеристика познания, а характеристика самого бытия. Она не может быть схвачена с помощью «метода», операционализирована познающим субъектом, а может лишь приоткрыть себя понимающему осмыслению. Истина «свершается», и преимущественный способ ее «свершения» («события») — искусство.

Исходя из этих положений, Г. переосмысливает традиционно-герменевтическую проблематику. Понимание текста предстает как экзистенциальное событие человеческой жизни, а осмысление прошлой культуры («опыт традиции») выступает как форма самоосмысления индивида и общества. Онтологическое условие понимания — его укорененность в традиции, «причастность» ее бытию как субъекта, так и объекта понимания. В противовес прежней герменевтике, различавшей понимание, истолкование (интерпретацию) и «применение» («аппликацию») как относительно самостоятельные процедуры, Г. утверждает их тождество: 1) понимание всегда является «истолковывающим», а истолкование — «понимающим»; 2) понимание возможно лишь в качестве «применения» — соотнесения содержания текста с культурным и мыслительным опытом современности. «Предрассудки» историка не препятствуют пониманию, а способствуют ему, во-первых, позволяя максимально заострить ина-ковость текста по отношению к интерпретатору (момент «чуждости» в истолковании), во-вторых, способствуя трансляции опыта от поколения к поколению и тем самым обеспечивая континуум традиции (момент «интимности» в истолковании). Интерпретация текста, т.о., состоит не в воссоздании первичного (авторского) смысла текста, а в создании смысла заново. Каждый акт интерпретации — событие в жизни текста, момент его «действенной истории», а тем самым и звено «свершения традиции».

Отказываясь от разработки теории интерпретации (Г. удовлетворяет ее разработка у Э. Бетти), филос. герменевтика сосредоточивает внимание на продуктивной стороне истолкования текстов. Интерпретацию культурной традиции Г. рассматривает как диалог прошлого и настоящего. Диалог осуществляется в «вопросно-ответной» форме, важно не только реконструировать вопрос, ответом на который данный текст является, но и отнести этот вопрос к себе. Диалог с традицией для Г. — не культурологическая задача, а самостоятельный источник филос. знания. Образцом для него служит Хайдеггер. Но обращение к филос. традиции нацелено не на «деструкцию метафизики», а на ее максимальную активизацию в контексте современного мышления. В поисках путей преодоления одностороннего когнитивизма Г. обращается к наследию Аристотеля и Канта. «Практическая разумность», объединяющая в себе и познавательную, и нравственную стороны отношения человека к миру, должна вывести человечество из тупика, в который его завело инструменталистски ориентированное мышление. Непреходящее значение Платона Г. видит в понимании философствования как диалога (диалогическую модель философии Г. заостряет против монологизма гегелевской диалектики). Критикуя новоевропейский «субъективизм» (трансцендентализм неокантианства и феноменологии, отправным пунктом которых является автономный и автореферентный субъект), Г. апеллирует к Г.В.Ф. Гегелю.

Центральным произведением Г., принесшим ему мировую известность, стала работа «Истина и метод: основные черты философской герменевтики» (1960, рус. пер. 1988). Название работы носит провоцирующий характер: союз «и» обозначает здесь не столько связь «истины» с «методом», сколько их определенную несовместимость. Демонстрируя «неметодическую» суть человеческого познания, Г. стремится показать, что способ познания, связанный с понятием науки и лежащим в ее основе понятием метода, не является ни единственным, ни универсальным. Культурно-историческая традиция знает различные способы человеческого отношения к миру. Научно-теоретическое его освоение — лишь одна из возможных позиций человеческого бытия. Можно выделить три основные формы связи человека с миром, три основных вида опыта и, соответственно, три измерения, в которых разворачивается бытие человека: «эстетическое», «историческое» и «языковое» (им соответствуют три основных раздела книги). Все три термина несут на себе печать условности, т.к., во-первых, они не обозначают принципиально различных сфер, а во-вторых, сложившийся за последние полтора столетия характер их использования привел к обеднению их значения. Записанное по ведомству «эстетики» искусствоведение недопустимо сузило опыт истины, обретаемый в искусстве и посредством искусства. Под влиянием Канта, усматривавшего основу прекрасного в априорной структуре субъективности, произошло забвение того фундаментального обстоятельства, что искусство есть способ раскрытия истины. Историзм 19 в. изъял из исторической сферы «герменевтическое измерение»: историю стали изучать, вместо того чтобы ее понимать. К текстам прошлого стали подходить «лишь исторически», т.е. рассматривать их исключительно как продукт определенных социально-культурных обстоятельств, как если бы они не имели никакого касательства к нам. В стремлении преодолеть ограниченность позитивистски ориентированной исторической науки В. Дильтей предложил психологический подход к осмыслению феноменов прошлого: их нужно не просто объяснить, исходя из определенного представления о связи общего и частного, но и понять, воспроизведя как уникальное порождение индивидуальности. Однако герменевтическая проблема, т.е. проблема понимания, тем самым не раскрывается — для понимания недостаточно перемещения интерпретатора в «горизонт» автора, необходимо «переплавление» их горизонтов. Последнее же может произойти только благодаря чему-то третьему, тому общему, в чем смогут примириться позиции обоих. Таким «третьим» выступает язык, рассматриваемый с т.зр. его бытийного статуса, т.е. как особая реальность, внутри которой человек себя застает и которая не может быть схвачена средствами социологического или психологического исследования. В стихии языка осуществляется как понимание человеком мира и его самопонимание, так и понимание людьми друг друга. Г., однако, не ограничивается указанием на язык как основное условие возможности человеческого бытия, а стремится продемонстрировать, что «бытие, которое может быть понято, есть язык». Как несущая основа передачи культурного опыта от поколения к поколению язык обеспечивает возможность традиции, а диалог между различными культурами реализуется через поиск общего языка.

Актуальность прекрасного. М., 1991; Platos dialektische Ethik. Leipzig, 1931; Wahrheit und Methode. Tubingen, 1960; Hegels Dialektik. Tubingen, 1971; \ernunft im Zeitalter der Wissenschaft. Frankfurt am Main, 1976; Gesammelte Schriften. Tubingen, 1982. Bd 1 — 10; Heideggers Wege. Tubingen, 1983; Das Erbe Europas. Frankfurt am Main, 1989.

B.C. Малахов











ГАЗАЛИ (а л ь — Газали) Абу Хамид Мухаммед ибн Мухаммед (1058—111 1) — философ, религиозный и политический деятель, суфий. Род. в г. Тусе (ныне г. Мешхед в вост. Иране). Получил хорошее для своего времени образование, учился в Тусе, Джурджане и в медресе Низамийа в Нишапуре под руководством известного ашарита аль-Джувейни. В своем духовном развитии Г. прошел следующие этапы: практической деятельности и участия в политике, сомнения и критики и суфийский. Его основные труды: «Воскрешение наук о вере», «Цели философов», «Непоследовательность философов», «Избавляющий от заблуждения», «Ниша света». В 34-летнем возрасте Г. начал глубоко изучать философию, результатом чего явился серьезный духовный кризис, сопряженный с сомнением в собственной вере, который, однако, продолжался недолго. В своей работе «Мерило действия» Г. писал о важности такого рода сомнения, ибо «кто не сомневается — не мыслит, кто не мыслит — не видит, кто не видит — пребывает в состоянии слепоты, растерянности и заблуждения». Вскоре им были написаны два филос. сочинения: «Цели философов» и «Непоследовательность философов». Первая работа является введением ко второй и в ней четко, ясно и последовательно изложены три основных раздела философии: логика, физика и метафизика. Во второй работе, которая носит ярко полемический характер, он подвергает критике философию Аристотеля и арабо-мусульманских перипатетиков. Считая, что они выносят суждения, опираясь на догадки и предположения, а не на истинное и достоверное знание, Г. дает систематическое опровержение их идей в вопросах вечности мира, творения мира, доказательства бытия Бога, атрибутов Бога, Божественного знания, движения и перводвигателя небесных сфер, возможности чудес, бессмертия человеческой души, воскрешения и посмертного существования. В результате полемики с философами по перечисленным темам Г. приходит к выводу о том, что следующие три их положения несовместимы с исламом: утверждение, что мир извечен, что Бог не знает частностей, а также отрицание загробной жизни. Что касается суждений философов по остальным вопросам, то их нельзя считать несовместимыми с исламом. Если философы-перипатетики исходили из возможности подчинения практического разума теоретическому на базе теории, которая в Европе получила форму теории «двойственной истины», то суфий Г. утверждал первенство практического разума, доказывая, что аль-Фараби, Ибн Сина и их последователи разрушают веру, а тем самым и нравственные устои общества и в то же время обнаруживают неспособность дать аподиктическое подтверждение тем метафизическим положениям, в жертву которым они эту веру приносят.

Г. полемизировал с философами, прибегая к методам «логических, рациональных и строгих суждений». Он чувствовал, что одного разума недостаточно для постижения высших истин и пытался найти иную способность для постижения тайны бытия. Единственный выход из создавшегося положения он видел в суфизме. В «Нише света» он нарисовал картину мира, концентрирующуюся вокруг понятия света, опираясь на коранический стих (24,34), где говорится о Боге, как о свете небесном и земном, и который Г. интерпретировал, как и др. суфии, в мистической терминологии. Он доказывал, что божественный свет, заливая мир, поддерживает его бесконечным множеством лучей. Понятие «свет», утверждал он, с одной стороны, обозначает Бога, а с другой — светлое, проливающее свет абсолютное бытие. Ведь зрение и разум, если их рассматривать как свет, делают объекты определенными. При этом разум более ясно говорит нам о свете, потому что возможность его проявления не связана с пространством и временем. Следовательно, между разумом и Богом можно провести аналогию, ибо последний сотворил Адама, наделив его разумом по своему подобию. Видимый мир является тенью умопостигаемого мира, который Г. называет также духовным миром. Иерархия «света» как светлых сущностей определяется степенью их близости к высшему свету, источнику света, Богу. Человек занимает уникальную позицию в этой иерархии. Т.к. человек сотворен по образу и подобию Божьему, его можно рассматривать как божественный образ, который может познать себя, может достичь знания о Боге как суфий. Однако этот образ, считал Г., является просто свидетельством того, что Бог милостив и что сущность Бога нельзя выразить в человеческих понятиях; являющееся божественной тайной может быть выражено только метафорически. Высший тип знания не основан, т.о., ни на разумном постижении, ни на авторитете веры, но является непосредственно очевидным. Рассматривая процесс познания как процесс единения с Богом, Г. отмечал, что «единение» нельзя понимать буквально. Он рассматривал единение как интенциональное, духовное, а не пространственное или временное состояние. Процесс единения завершается «аннигиляцией» (фана). Рассматривая состояние «фана» у суфиев, Г. писал: «Блеск Его лика сжег их, и их испепелило могущество Его величия. Они были стерты и исчезли в себе самих. Это одна реальность». «Фана» рассматривается как постижение реальности, под которой Г. понимал не только интеллигибельный мир во главе с Единым, но и прекрасный, невыразимый в словах мир «божественного присутствия». И «фана» — результат не просто «рациональной диалектики», а «диалектики любви», когда душа перестает быть «мудрым разумом» для того, чтобы стать «любящим разумом».

Любовь рассматривается Г. как естественная склонность души к земной и божественной красоте. Источник любви — стремление созерцать прекрасное, стремление к чистой красоте. Созерцание прекрасного означает не только образное видение, но и степень нравственной чистоты. Разум, стремясь к прекрасному, поднимается от чувств к красоте поведения и действий, а в своих дальнейших исканиях видит красоту добродетелей характера. Прекрасное — это то, что вызывает любовь, чтобы душа в своем прохождении ступеней совершенства достигла уровней созерцания «высшей красоты» и «высшего блага». Бог — это не только Единое, но и множество. Поскольку это множество как Единое может быть запечатлено в «Высшем Я», то последнее становится универсумом, который заключает это множество в себе. В состоянии «фана» человек обновляется, получает новые качества. Причем приближение к Единому сопровождается совершенствованием индивидуального духа на земле. Согласно Г., совершенство нельзя измерить количественно, ибо количество — это предел, а совершенство предела не знает. Здесь встает вопрос о сугубо интенсивном содержании понятия совершенства как качества. Только совершенный человек обладает подлинной моралью, ибо она основана на подлинном познании, т.е. способности интуитивного «схватывания» истины. При этом в процессе совершенствования человека большую роль играют знание и вера, являющиеся залогом убежденности в возможности достижения цели. Для Г. как суфия состояние «фана» означало смену уровней сознания. Для большинства суфиев «уход из этого мира» означал стремление найти такой мир, в котором бы царила справедливость, любовь и благо. Поскольку в реальных земных условиях это недостижимо, «праведный мир» переносится на небеса.

Избавляющий от заблуждения // Григорян С.Н. Из истории философии Средней Азии и Ирана VII—XII вв. М., 1960; Ал-иктисад фи-л-итикад. Каир, 1972; Мишкат ал-анвар. Каир, 1972; Тахафут ал-фала-сифа. Каир, 1972; Мизан ал-амал. Каир, 1973; Оживление религиозных наук. М., 1980; Ихйяулум ад-дин. Каир, 1985. Т. 1—5; Макасид ал-фаласифа. Бейрут, 1990.

Керимов Г. Аль-Газали и суфизм. Баку, 1969; Наумкин В.В. Трактат Газали «Воскрешение наук о вере» // Вступ. ст. к кн. Абу Хамид аль-Газали. Воскрешение наук о вере. М., 1980; Кирабаев Н.С. Идейная эволюция аль-Газали // Из истории философии освободившихся стран. М., 1983; Оbеrтап С. Der philosophische und religiose subjectivismus Ghazali. Vien, 1921; Smith M. Al-Ghazali the Mystic. London, 1944; Jabre F. La Notion de la Ma rifa chez Ghazali. Beirut, 1958; Montgomery Watt W. A Study of Ghazali. Edinburgh, 1963; Laoust H. La politique de

Ghazali. Paris, 1970; Wensihck A. La pensee de Ghazali. Amsterdam, 1974; Abul Quasem M. The Ethics of al-Ghazali. Selangor, 1975; Al-Janabi. Al-Ghazali: Mystical Theologico-Philosophical Synthesis. Beirut, 1998. Vol. 1—4.

Н.С. Кирабаев










ГАЙДЕНКО Пиама Павловна (р. 1934) — специалист по истории философии, науки и культуры. Доктор филос. наук (1982), чл.-корр. РАН (2000). В 1957 окончила филос. факультет МГУ, в 1962 — аспирантуру там же. Работала на кафедре истории зарубежной философии филос. факультета МГУ. Занималась преимущественно историей новой философии, особенно нем. идеализмом, а также современной зарубежной философией. По этой тематике опубликовала ряд работ, в т.ч. кн. «Экзистенциализм и проблемы культуры» (М., 1963), статьи «Философия истории М. Хайдеггера и судьба буржуазного романтизма» (Вопросы философии. 1962. № 6), «Проблема интенциональности у Гуссерля и категория трансценденции в экзистенциализме» (Современный экзистенциализм. 1966. № 7), «Философия искусства Хайдеггера» (Вопросы литературы. 1969. № 7), «Философия культуры Ясперса» (Там же. 1972. № 9), а также ряд статей для «Философской энциклопедии» (1973—1975) и «БСЭ». В этот период в центре внимания Г. — проблемы человека, истории и культуры. Исследование экзистенциальной философии приводит ее к убеждению, что историк философии не может ограничиваться лишь историей проблем, но обязательно должен увидеть судьбы живых людей прошлого, для которых та или иная проблема оборачивается судьбой. Отношение к истории мысли как к драме идей и человеческой драме требует специфического жанра исследования — своего рода филос. биографии. В этом именно жанре написана кн. Г. «Трагедия эстетизма. К характеристике миросозерцания С. Киркегора» (М., 1970). В 1967 перешла на работу в Ин-т международного рабочего движения АН СССР, в 1969 — в Ин-те истории естествознания и техники АН СССР, где работала в секторе общих проблем развития науки, с 1986 по 1988 — зав. сектором. Размышления над вопросами, поставленными в современной философии жизни и в экзистенциализме, особенно у М. Хайдеггера, — о судьбе зап. цивилизации, о специфическом характере ментальности, определяющей лицо современного индустриального общества, сформировали интерес Г. к рациональности и к ее важнейшему источнику — новоевропейской науке. Интерес к истории трансформации рациональности, к ее историко-культурным типам нашел свое выражение, с одной стороны, в изучении этой проблемы, как она ставилась в нем. идеализме (кн. «Философия Фихте и современность». М., 1979), в неокантианстве марбургской школы (Принцип всеобщего опосредования в неокантианстве марбургской школы // Кант и кантианство. М., 1978), в социологии М. Вебера (кн. «История и рациональность», написанная в соавт. М., 1991), в феноменологии Э. Гуссерля (Научная рациональность и философский разум в интерпретации Э. Гуссерля // Вопросы философии. 1992. № 7). С др. стороны, самостоятельному исследованию этой проблемы на материале истории науки посвящены две монографии Г.: «Эволюция понятия науки. Становление и развитие первых научных программ» (М., 1980) и «Эволюция понятия науки. XVII—XVIII вв.» (М., 1987). Здесь рассматриваются те трансформации, которым подверглись понятия науки и научности (а стало быть, научной рациональности) за более чем две тысячи лет. Как, когда и почему возникает такой исторически уникальный феномен, как европейская наука в антич. Греции, как он трансформируется в лоне христианской культуры в Средние века, а затем в эпоху Возрождения и особенно радикально в период научной революции 17—18 вв., наконец, какие моменты научной рациональности остаются инвариантными при всех этих изменениях — вот проблемы, обсуждаемые в этих монографиях и примыкающих к ним статьях — «О философско-теоретических предпосылках механики Галилея» (Историко-философский ежегодник, 1986), «Проблема рациональности на исходе XX века» (Вопросы философии. 1991. № 6), «Христианство и генезис новоевропейского естествознания» (Философско-религиозные истоки науки. М., 1997 и др.). В 1988 Г. перешла в Ин-т философии АН СССР (РАН), где и работает зав. сектором «Философские проблемы истории науки». На протяжении многих лет Г. занималась анализом как онтологического фундамента самого исторического процесса, так и методологией истории познания. В связи с этой темой возник ряд статей, посвященных анализу понятия времени. Начиная с 70-х гг. Г. занималась также изучением отечественной философии и опубликовала статьи, посвященные творчеству К.Н. Леонтьева (Наперекор историческому процессу // Вопросы литературы. 1974. № 5), Л.М. Лопатина, Н.О. Лосского и С.Л. Франка (Диалектика теокосмического всеединства // Идеалистическая диалектика в XX в. М., 1987), B.C. Соловьева (Искушение диалектикой: пантеистические и гностические мотивы у Гегеля и Вл. Соловьева // Вопросы философии. 1998. № 5), П.А. Флоренского, С.Н. Булгакова, Н.А. Бердяева (Философия свободы Н.А. Бердяева // Новый журнал. Нью-Йорк, 1991. № 184—185), П.Б. Струве (Под знаком меры // Вопросы философии. 1992. № 12). Занимается переводами филос. классики: в ее переводе вышли работы Гегеля «Иенская реальная философия» (М., 1970) и часть «Философии религии» (М., 1977), а также статья М. Вебера «Наука как призвание и профессия» (1990). В центре исследований последних лет — проблемы онтологии (Прорыв к трансцендентному. Новая онтология XX века. М., 1997; Бытие и разум // Вопросы философии. 1997. № 7), истории философии и истории науки (История греческой философии в ее связи с наукой. М., 2000; История новоевропейской философии в ее связи с наукой. М., 2000; Владимир Соловьев и философия Серебряного века. М., 2001).











ГАЛИЛЕЙ (Galilei) Галилео (1564-1642) — ит. физик, астроном, математик. Существенное внимание уделял общим проблемам зарождавшегося научного метода, а также отграничению науки от всякого рода околонаучных и псевдонаучных теорий. Сделал важные астрономические открытия, подрывавшие основы средневековых представлений о космосе и утверждавшие идею единства небесных и земных явлений. Был обвинен инквизицией в защите гелиоцентрической теории Н. Коперника и принужден к отказу от нее. Г. приписывается восклицание при выходе из заточения: «И все-таки она вертится!». Открытие Г. принципа относительности движения, идеи инерции, закона свободного падения тел имело огромное значение для формирования новой научной парадигмы: фундаментом науки является опыт (наблюдение и эксперимент), с помощью которого она отвечает не на вопрос, почему происходит исследуемое явление (напр., падение камня), а как оно происходит, какими математическими уравнениями описывается. Еще Леонардо да Винчи высказал мысль, что во всякой отрасли знания столько науки, сколько в ней математики, и что, в частности, живопись ближе к науке, чем поэзия, поскольку пользуется системой линейной перспективы. Г. твердо придерживался убеждения, что «книга природы» написана на языке математики и что мир можно постигнуть с помощью математики и механики.

Le opere. Firenze, 1929—1939. Vol. 1—20; в рус. пер.: Избр. труды. М., 1964. Т. 1-2.









ГАМАН (Hamann) Иоганн Георг (1730—1788) — нем. философ, писатель, религиозный мыслитель. Зарабатывал на жизнь трудом домашнего учителя, обладал энциклопедическими познаниями в различных областях. В 1758 во время деловой поездки в Лондон пережил христианское обращение и проникся сознанием необходимости осуществления религиозной миссии, средством для чего избрал литературное творчество. Находясь на государственной службе в качестве акцизного чиновника и начальника таможни, принял активное участие в литературной полемике вокруг идеалов Просвещения, в которой выступил как проницательный критик различных сторон просветительского культурного проекта. Личное общение с Г. оказало существенное влияние на идейное развитие И. Канта, И.В. Гёте, И.Г. Гердера, Ф.Г. Якоби.

Не будучи философом академического типа, Г. тяготел к сократическому пониманию философии как провокационной проблематизации общепринятых положений. Г. создал своеобразный стиль философствования, для которого характерны несистематичность изложения, предельная метафоричность, намеренная риторическая изощренность, едкая ирония, обилие аллюзий (за темноту языка Г. получил прозвание «Северный Маг»). Наиболее значительные произведения Г. — «Сократические достопримечательности», «Крестовые походы филолога», «Сивиллины листки», — несмотря на их внешнюю фрагментарность и мозаичность, образуют внутренне связное целое и служат выражением весьма законченного миросозерцания.

Основная интуиция творчества Г. — парадоксальность бытия и экзистенциальная неповторимость внутреннего опыта личности; именно из нее проистекают главные мотивы критики просветительского культа разума. Разум, по Г., самопротиворечив, догматичен, абстрактен; основой его деятельности является конечная человеческая экзистенция, которая всегда связана с чувственностью, вплетена в конкретную ситуацию, погружена в историю и абсолютно индивидуальна. Действительность, раскрывающаяся индивиду, имеет характер тайны, и адекватной формой ее постижения является парадокс (просветительскому «здравому смыслу» Г. противопоставляет «мудрость противоречия»). На смену интерпретации познания как рационально-логического моделирования структуры действительности должно прийти переживание интимной связи познающего и познаваемого как равноправных участников непредсказуемого диалога. Обнаружение личностного смысла бытия осуществляется в вере, которая выступает не только как условие познания (в чем Г. опирается на Д. Юма), но и как основа самого человеческого существования. Т.о., ключом к пониманию смысла действительности является ситуация коммуникации, а главной формой обнаружения этого смысла выступает язык (отсюда неприятие Г. математизированного естествознания и превознесение филологии как венца всех наук). В «Метакритике пуризма чистого разума» Г. указал на недооценку феномена языка как на главный недостаток кантовского критицизма (по Г., искомый Кантом синтез чувственности и рассудка имеется уже в самом языке). Язык в интерпретации Г. — непосредственное обнаружение трансцендентного, откровение сверхчувственного — в чувственном, внутреннего — во внешнем (в этом смысле природа есть обращенная к человеку божественная речь). Г. подчеркивает творческую мощь слова и его органическую природу (отсюда его убеждение в изначальности поэтической стихии речи).

Творчество Г., маргинальное для современников, стало предметом культа в романтическую эпоху (особое значение имели его эстетические установки). Прямым наследником Г. как в содержательном, так и в стилистическом отношении стал С. Кьеркегор. В 20 в. идеи Г. были переосмыслены в контексте философии жизни (В. Дилътей), религиозного экзистенциализма (К. Ясперс) и диалогической традиции (М. Бубер). 

Samtliche Werke. Wien, 1949-1957. Bd 1-6.
Metzke E. J.G. Hamanns Stellung in der Philosophie des 18. Jahrhunderts. Halle, 1934; Alexander W.M. J.G. Hamann: Philosophy and Faith. Hague, 1966; J.G. Hamann. Darmstadt, 1978.










ГАНГЕША УПАДХЬЯЯ (санскр. Gangesa Upadhyaya) -основатель школы навья-ньяя (новая ньяя), в которой правомерно видеть вершину достижений всей инд. логики. ГУ., творивший в 16 в., род. близ Дарбханги — столицы североиндийского гос-ва Митхилы (совр. Тирхут), и это, пожалуй, все, чем мы располагаем достоверным из его биографии.

Основное соч. — «Таттвачинтамани» («Драгоценность истины») — трактат в четырех разделах (кхан-ды). Каждый из них посвящен одному из четырех признаваемых в ньяе источников знания (даже после «революции» Бхасарваджни — 10 в.) — восприятию (пра-тьякша), включающему и то, что можно назвать интеллектуальной интуицией; умозаключению (анума-на) — дедукция в силлогистической и др. формах логического следования; сравнению (упамана) и словесному свидетельству (шабда). Особое значение имеет второй раздел, где за общими положениями относительно логического выведения следует теория вьяпти (букв. — заполнение, проникновение) — самого механизма выведения, основных логических проблем най-яиков и их оппонентов: на каком основании мы можем констатировать, что наличие на холме дыма (классический пример инд. силлогизма), «обеспечивает» наличие там и огня. ГУ. последовательно опровергает 21 дефиницию вьяпти, предлагая собственную. Предыдущие определения вьяпти базировались, по ГУ., на ее отождествлении с «неотклонением» (авьябхичара) и оперировали терминами «обоснование» (садхана) и «обосновываемое» (садхья), гарантировавшими без корректного определения вьяпти логический круг. Выведение ГУ. осмысляет в рамках общих моделей причинности как результат «взаимодействия» инструментальной причины выводного знания — «дым, «прони-каемый» огнем» (аналогичной причиной горшка будет гончарный круг), и оперативной: «Вот гора, обладающая дымом, «проникаемым» огнем» (в случае с горшком таковой будет контакт круга с глиной). Конечное определение вьяпти у ГУ: «проникновение» есть общность места, солокальность двух терминов умозаключения (саманадхикарана). ГУ. разрабатывал иерархию уровней абстракции, основанную на последовательном реализме (в средневековом смысле) ньяи, суть которой в том, что мы не только признаем общие свойства предметов, но и воспринимаем их эмпирически. В результате этого от предмета (огонь) абстрагировалась родовая характеристика (свойство огнен-ности), которая далее субстантивировалась (огнен-ность как сущность) в вещь, могущую иметь собственные свойства и вступать в отношения с др. вещами (напр., в отношение взаимопротивоположности). В том же классическом примере общее суждение: «Везде, где есть дым, есть огонь» — преобразуется вначале в эквивалентное отрицательное суждение: «Никакой случай дыма не встречается в месте, которое не есть место огня», а затем в суждение: «В дыме имеется родовое отсутствие того присутствия, которое описывается местом отсутствия огня, которое, в свою очередь, описывается как то, противоположность чему ограничено огненностью и контактом». В «Таттвачинтамани» исследуются и онтологические проблемы, напр. доказательства бытия Бога, а также проблема «освобождения».

ГУ. написал и др. сочинения, из которых известны «Лакшанаманджари» («Гирлянда определений») и «Лакшанататтва» («Истина определений»).

Критическое и систематическое исследование вьяпти означало новую ступень в истории инд. логики, т.к. предшествовавшая ньяя осмысляла механизм логического следования преимущественно эмпирически, индуктивно. Среди др. важнейших достижений ГУ. — новый уровень работы с абстракциями, переосмысление концепции небытия, использование символического (хотя и не искусственного) языка. В свою очередь, логики и индологи предпринимали попытки символизации и формализации логики самой новой ньяи — в их числе С. Сен, Д. Инголлс, М. Бохеньский, Ф. Сталь, К. Гоекоп и др.

Половину сочинений последующей новой ньяи (а эта традиция, вполне эзотерическая как сообщество носителей совершенно особого филос. языка, включала не менее 50 философов вместе с самим ГУ.) составляли комментарии к основному труду ГУ: полностью его комментировал (полемизируя с ним) др. видный теоретик новой ньяи Рагхунатха Широмани (15— 16 вв.), частично — др. философы, составившие и субкомментарии к «Таттвачинтамани» — Джагадиша и Га-дадхара (17 в.). Концепции ГУ. были творчески переосмыслены Матхуранатхой (17 в.) — крупнейшим после него представителем этой школы, которая развивается и по настоящее время.

Инголлс Д.Г.X. Введение в индийскую логику навья-ньяя. М., 1974; Encyclopedia of Indian Philosophies. Vol. VI. Indian Philosophical Analysis Nyaya-Vaisesika from Gangesa up to Raghunatha Siromani / Ed. by K.H. Potter and S. Bhattacharya. Delhi, 1993.

B.K. Шохин









ГАНДИ Мохандас Карамчанд (1869—1948) — крупнейший деятель национально-освободительного движения в Индии, религиозный идеолог, моралист. Род. в семье чиновника, министра в ряде княжеств Катхиавара (северо-запад Индии). В 1887—1891 получал юридическое образование в Англии, в 1891—1893 — адвокат в Бомбее, в 1893—1914 — юрисконсульт гуджаратской торговой фирмы в Юж. Африке, возглавивший борьбу инд. эмигрантов за демократические права (организация «Индийский конгресс в Натале»), с 1915 сближается с политической партией Индийский национальный конгресс, в который вступает в 1919, в 1919—1947 — один из лидеров и ведущих идеологов борьбы за национальную независимость Индии, чья тактика гражданского неповиновения принесла в этой борьбе решающие результаты (в 1922— 1924, 1930—1931 и 1942—1944 подвергался арестам англ. колониальным правительством). Погиб в 1948 после «раздела Индии» (на Индийский союз и Пакистан) от руки члена националистической организации «Хинду Махасабха».

Мировоззрение Г. (гандизм) представляет собой особую разновидность реформизма, которую можно охарактеризовать как моралистическую и которая включила круг идей этики Нового времени (влияние Г. Торо, Л.Н. Толстого, ряда протестантских моралистов), инд. реформаторов индуизма 19 в. и «практической философии» традиционных религий Индии — брахманизма, буддизма и джайнизма. Основные постулаты Г.: идея нерасторжимости политической деятельности и нравственных императивов, неотделимость целей от средств их достижения, ненасилие как способ решения конфликтных ситуаций, любовь и самовоспитание как средства «самоуправления» как индивида, так и общества. Центрообразующее понятие в системе идей Г. — концепция сатьяграхи (санскр. неологизм, означающий «упорство в истине»), опирающаяся на особое прочтение «Бхагавадгиты», которую Г. начал изучать почти с двадцатилетнего возраста (в англ. пер. Э. Арнольда) и которой посвятил многие годы размышлений (результаты их материализовались в небольшой книжке «Анасакти-йога», а затем в собрании эссе «Гита-мата»). В соответствии с концепцией карма-йоги «Бхагавадгиты», по которой следует стремиться только к самому действию как реализации долженствования, но не к его «плодам», и быть свободным от привязанностей (Г. терминологизировал этот императив в виде «анасакти-йоги» — «йога непривязанности»), проявляя равное отношение к успеху и неуспеху, Г. и построил свою «философию действия». Каждое действие, чтобы отвечать критерию истинности, должно быть «незаинтересованным» — совершаемым не ради эгоистических интересов, но ради осуществления предназначения человека в этом мире, образцом для чего должно служить поведение святого, который трудится для Бога, а не для себя. Результативность действия и равнозначна его незаинтересованности (свобода от эгоистических мотивов), критерий истины — соответствие идеалу невреждения-яхинсы, понимаемой очень широко: не только как конкретное предписание, но как образ жизни в целом. Истина, тождественная справедливости, — не просто нравственная добродетель, но космическая реальность, Божественная сила, сам Бог. Др. традиционные концепции инд. мысли, получившие «реформаторскую» трактовку у Г.: брахмачарья (традиционное «целомудрие», у Г. — полное посвящение себя общему делу), яджня (традиционное «жертвоприношение», у Г. — действие, направленное на благо других и потому «незаинтересованное»), тапасья (традиционно аккумуляция аскетической энергии, у Г. — самоотречение ради общественных интересов), отчасти и сварадж («самоконтроль», который у Г. трансформируется в его основную политическую доктрину самоуправления). Религиозное мышление Г. в строгом смысле внеконфессионально: если истина есть Бог, то и Бог есть истина, которая содержится во всех религиях, в соответствии с их нравственным содержанием. 

Моя жизнь. М., 1959.
Комаров Э.Н., Литман А.Д. Мировоззрение М.К. Ганди. М., 1969.

В.К. Шохин










ГАРТМАН (Hartmann) Николай (1882—1950) — нем. философ, основоположник критической (или новой) онтологии. Основные труды: «К основам онтологии», «Новый путь онтологии», «Построение реального мира», «Этика», «Эстетика», «Основные черты метафизики познания» и др. Г. одним из первых в 20 в. предпринял попытку возрождения онтологии. Основные метафизические вопросы, в которых работает филос. мысль, имеют, по его мнению, онтологическую природу. Теоретическое мышление, которое не было бы в своей основе онтологическим, никогда не существовало и не является возможным. Рассуждения о бытии необходимо принадлежат к сущности мысли. Прежде чем узнать, как совершается познание, надо узнать, что познается. Без онтологического обоснования все филос. положения повисают в воздухе. Онтология — важнейшая составная часть метафизики. И онтология, и метафизика имеют дело с бытием, но метафизика — с принципиально непознаваемыми проблемами, а онтология с уже познанным и принципиально познаваемым бытием. Именно онтология обратила внимание на иррациональные, непознаваемые «остатки» проблем, неразрешенные и неразрешаемые вопросы, в которые упирается каждое исследование. В сущности бытия вообще скрывается иррациональное, нечто такое, что мы не можем до конца обнаружить, открыть, но нельзя сказать, что бытие безусловно непознаваемо. Мы не знаем, что такое бытие в общем, но в частностях оно нам хорошо известно, в определенных формах данности оно является чем-то совершенно бесспорным. Вопросы о способах бытия и структуре бытия, о модальном и категориальном строении — самое неметафизическое в метафизических проблемах, относительно наиболее рациональное в вопросах, содержащих иррациональные остатки. Г. различал четыре сферы во всем, что охватывается понятием «бытие»: две первичные, не зависимые от сознания человека (в-себе-бытие), и две вторичные (бытие-для-нас). Первичные сферы выражаются в двух основных способах бытия: реальное и идеальное бытие. Им противостоит сознание, которое расщепляется на две сферы: логическую сферу и сферу познания. Познание связано с реальным бытием, а логическое — с идеальным. Реальное бытие состоит из четырех слоев: неорганическое, органическое, душевное и духовное бытие. Не категория материи, а категории времени и индивидуальности объявляются подлинными характеристиками реальности, являясь границей между изменчивым реальным бытием и неизменным идеальным бытием. В пространстве только часть реального мира является органической и неорганической природой. Все существующее во времени реально, и только реальное существует во времени. Реальному миру свойственна индивидуальность, неповторимость, одноразовость. Материалисты смешивают материальное с реальным, получается, что исторические судьбы, исторические события нереальны. Так же и психические акты не менее реальны, чем вещи и события. Но и язык, право, наука, нравственность — не идеальное бытие, т.к. они подвержены изменениям, связаны с реальной жизнью народа в определенную историческую эпоху. Г. приводит свое понимание онтологии в теории познания, в этике, эстетике, раскрывая соотношение реальных и идеальных сфер бытия, идеальных ценностей и реальной человеческой воли.

Эстетика. М., 1958; Проблемы духовного бытия // Культурология. XX век. Антология. (Лики культуры). М., 1995; Познание в свете онтологии // Западная философия: Итоги тысячелетия. Екатеринбург, 1997; Zur Grundlegung der Ontologie. Berlin, 1965.

Горнштейн Т.Н. Философия Н. Гартмана Л., 1969; Вяккерев Ф.Ф. Категория бытия у Гартмана // Вестник СПбГУ. Сер. 6. 1992. Вып. 2.

В.Д. Губин










ГАРТМАН (Hartmann) Эдуард фон (1842—1906) — нем. философ. Филос. система Г., характеризуемая им как «конкретный монизм», была в основном изложена в «Философии бессознательного», а затем всесторонне представлена в целом ряде работ, завершением которых явилась «Система философии» (1906—1909) в 8 т. Филос. система Г. представляет собой динамичную метафизику, в основе которой лежит понятие бессознательного. Фундаментальная, последняя реальность, по Г., в действительности бессознательна. Единое бессознательное начало обладает двумя соотнесенными и нередуцируемыми атрибутами — волей и идеей, соответственно — двумя скоординированными функциями. Г. полагал, что осуществил синтез философии Г.В.Ф. Гегеля, Ф.В.Й. Шеллинга и А. Шопенгауэра. «Воля» Шопенгауэра (без идеи) никогда не смогла бы осуществить телеологический мировой процесс, а «идея» Гегеля (без воли) не смогла бы объективироваться в существующем мире. Разлад между двумя сторонами бессознательного абсолюта определяет и жизнь человеческого сознания. Интеллектуально-рациональная сторона противостоит волюнтаристской. Чем острее сознание, тем очевиднее для него разорванность всякого сущего, соответственно очевиднее необходимость отказа от воли к бытию и возврата в бессознательное основание всего сущего. Проявление бессознательного абсолюта как воли дает основание для пессимизма, а его проявления как идеи — для оптимизма. Оптимизм и пессимизм должны быть примирены. Принцип практической философии заключается в том, чтобы разоблачать псевдомораль, ориентированную на счастье, и превратить цели бессознательного — избавление мира от нищеты воли — в цели сознания. Эстетика Г. примыкает к эстетике нем. идеализма.

Philosophie des UnbewuBten. Berlin, 1869; Das UnbewuBte vom Standpunkt der Physiologie und Deszendenztheorie. Berlin, 1873; Ashetik. Berlin, 1887. Bd 2; Das Grundproblem der Erkenntnistheorie. Berlin, 1889; Kategorienlehre. Berlin, 1896; Geschichte der Metaphysik. Berlin, 1900. Bd 2; System der Philosophie im GrundriB. Berlin, 1906—1909. Bd 8.










ГАССЕНДИ (Gassendi) Пьер (1592-1655) — фр. философ-материалист, занимался также математическими и астрономическими исследованиями. Под влиянием атомизма Эпикура стремился разрабатывать философию на научной основе, согласованной с новейшими идеями естествознания. В учении о познании стоял на сенсуалистической позиции, в то же время поддерживал мысль о двойственности истины: там, где речь идет о естественных явлениях, истина основана на опыте и разуме; истина же явлений сверхъестественных основана на Божественном авторитете, их познание недоступно ни непосредственному восприятию, ни филос. размышлениям. В этике — сторонник эвдемонизма, утверждающий неразрывность счастья и гражданской добродетели. Оказал влияние на естествоиспытателей Р. Бойля и И. Ньютона, литературное творчество Ж.Б. Мольера, Ж. Лафонтена и др., философию П.А. Гольбаха.

Соч. М., 1966—1968; Opera omnia. Lugdini, 1658; Firenze, 1727.
Быховский Б.Э. Гассенди. М., 1974; Brett G. The Philosophy of Gassendi. London, 1908.











ГЕГЕЛЬ (Hegel) Георг Вильгельм Фридрих (1770— 1831) — нем. философ, создатель развернутой филос. системы, построенной на принципах «абсолютного идеализма», диалектики, системности, историзма. Учился в гимназии Штутгарта, затем в Тюбингенском теологическом ин-те (1788—1793), где его соучениками и друзьями были Ф.В.Й. Шеллинг и И.Х.Ф. Гельдерлин. Первые сочинения Г. (неоконченные, опубликованы в 1907): «Народная религия и христианство» и «Позитивность христианской религии» были критическими работами. Объект нападок молодого Г. — «система» ин-тов и догматических религиозных установлений, навязываемых индивиду извне, подавляющих его свободу мысли и означающих «непризнание любой способности человеческого духа, особенно же первейшей среди них — разума» (Работы разных лет: В 2 т. М., 1970).

Йенский период жизни и творчества Г. (1801 — 1806) отмечен:

• преподаванием в Йенском ун-те, сначала под руководством Шеллинга; чтением курсов по логике, метафизике, натурфилософии, естественному праву, истории философии, а потом по «чистой математике», арифметике, геометрии;
• исследованиями филос. систем непосредственных предшественников и современников («Различие между философскими системами Фихте и Шеллинга», 1801);
• попытками разработать собственную филос. систему и прежде всего поисками основания, теоретического фундамента системы.


Эти поиски нашли отражение в работах: «Вера и знание, или Рефлективная философия, взятая в полноте ее форм — в качестве философии Канта, Якоби и Фихте», «Йенская реальная философия» (1805—1806). Г. постепенно пришел к выводу, что первой, фундирующей частью филос. системы должна стать новая филос. дисциплина, феноменология, разработке которой посвящено итоговое сочинение йенского периода — «Феноменология духа» (1807).

Один из самых продуктивных этапов творчества Г. — нюрнбергский (1808—1816). Г. был в Нюрнберге директором гимназии. Самое значительное произведение этого периода — «Наука логики» (I ч. — 1812, II ч. — 1813, III ч. — 1816), которой Г. теперь уже прочно отводит роль первой, основополагающей части системы. Логика при этом понималась и разрабатывалась не как формальная, а как содержательная, философско-метафизическая, одновременно онтологическая и гносеологическая дисциплина, выполняющая также теологическую функцию «изображения Бога в его вечной сущности»; в орбиту логических исследований была также широко вовлечена история философии. С 1816 по 1818 Г. был проф. в Гейдельберге, где в 1817 опубликовал «Энциклопедию философских наук», содержащую абрис всей его филос. системы, которая включала логику как ее основание, а также философию природы и философию духа. С 1818 и до конца жизни Г. был проф. Берлинского ун-та. Главные сочинения берлинского периода: «Философия права» (1821), второе и третье, значительно расширенные, издания «Энциклопедии» (1828; 1831). Г. умер от холеры.

Зрелая филос. система Г. — это «многоэтажное» здание, выстроенное на фундаменте «Науки логики» (не исключающее, а, напротив, предполагающее пропедевтическое значение «Феноменологии духа»). Система Г. в целом и его духовное наследие неотделимы не только от напечатанных при его жизни сочинений, но и от вторичных источников, каковыми являются его многочисленные «Лекции», опубликованные и до сих пор публикуемые преимущественно на основе записей его учеников и слушателей. При этом если лекции по логике, метафизике, философии духа, философии права как бы параллельны и дополнительны к основным сочинениям, то в отношении гегелевских эстетики, философии религии, философии истории, истории философии именно лекции приходится использовать как основной материал.

Система Г. задумана как воплощение основных принципов и фундаментальных идей его философии. Эти главные принципы, или основополагающие идеи, философии Г. суть: абсолютный идеализм в форме логицизма; системность; историзм; диалектика; теологизм. Более специфические принципы и методологические идеи: тождество бытия и мышления; восхождение от абстрактного к конкретному; «двойной принцип» (разумность действительного и действительность разумного). Принцип системности реализуется в целостности системы, скрепленной понятийным единством, использующей категориальный каркас, который подробнейшим образом обрисован в гегелевской логике.

Первая часть и одновременно фундамент системы — логика, точнее, «наука логики». Само превращение логики в основание системы, а также — в качестве всеобщей логики понятий, переходов от одной стадии логического мышления к другой — в систематизирующую модель (в метафизическом плане закрепляется как первенство логической идеи перед «идеей природы» и «реального духа») есть воплощение логицизма как важнейшего принципа зрелой философии Г. При этом в рамках логицизма Г. утверждает исходное первенство мышления, прежде всего мышления в понятиях и понятия как такового в качестве цели и движущей силы духа. Путь понятия мыслится как многоступенчатое восхождение от первых, еще абстрактных его определений в категориальной сфере бытия — через сферу сущности — в лоно понятия в собственном и высшем смысле, понятия как «конкретного», впитывающего все богатство его определенностей (логицизм понятия). Метафизическое обоснование логицизма понятия — это утверждение об инобытийном «предсуществовании» мышления, соответственно понятия в природе, конкретном духе, реальной истории и его «возвращении к самому себе» в логике. Здесь находит яркое и четкое воплощение объективный идеализм логицистского толка, специфический именно для системы Г.

Вторая часть филос. системы Г. — философия природы, которая дает «теоретическое», «мыслительное рассмотрение природы и стремится к познанию природного всеобщего».

Третья часть филос. системы Г., философия духа, имеет своим теоретико-методологическим фундаментом самое широкое понятие — понятие абсолютного духа, провозглашаемого «окончательной истиной» и завершением всех др. понятий, видоизменений и разделов духа — «природы» (трактуемой как инобытие, т.е. несобственное бытие духа), «конечного духа», логической идеи. Здесь находит наиболее яркое проявление абсолютный идеализм Г.

В философии духа Г. имеет место богатая дифференциация «духа», его форм и структур. Членение на субъективный, объективный и (собственно) абсолютный дух учитывает то, где и как дух обретает реальное существование, воплощение: субъективный дух — в человеческом индивидууме; объективный дух реализуется в «объективных формах» права, морали, религиозных и научных сферах активности; абсолютный дух воплощается в формах культуры: искусстве, религии, философии. Соответственно вся сфера философии духа как бы «нанизывает» на развивающиеся и «восходящие» формы духовности самые разнообразные структуры индивидуальной и социальной деятельности человека и человечества. В частности, сфера объективного духа — это богато разветвленная и проработанная социальная философия Г. Философия абсолютного духа объединяет в единый системный комплекс эстетику, философию религии, филос. осмысление самой философии и ее истории, философию истории. Это своего рода философия духовной культуры. Не меньшее значение приобретают структурирование и изучение духа и духовности в таких их «срезах», аспектах, измерениях, которые определяются понятиями «сознание», «самосознание», «чувственное познание», «рассудок», «разум», «мышление», «понятие», «идея». Эти понятия в трактовке Г., в свою очередь, приобретают богатую разветвленность и диалектическую взаимосвязь.

Г. в следующей формулировке запечатлевает единство принципов системности, историчности, восхождения от абстрактного к конкретному, вместе расшифровывающих исходный принцип абсолютного идеализма: «То же самое развитие мышления, которое изображается в истории философии, изображается также и в самой философии, но здесь оно освобождено от исторических внешних обстоятельств, здесь оно дается в стихии чистого мышления. Свободная и истинная мысль конкретна внутри себя и, таким образом, она есть и д е я, а во всей своей всеобщности она есть именно идея, идея как таковая, или абсолютное. Наука о ней по существу самому система, потому что истинное, как конкретное, есть развертывающееся внутри себя единство, остающееся во всем процессе этого развертывания таковым, т.е. целостность, и лишь посредством различения и определения ее различий может существовать и необходимость и свобода целого». Все рассмотренные принципы философии Г., в свою очередь, объединяются и пронизываются диалектикой как ее стержневой идеей и главным теоретико-методологическим принципом.

Диалектика в философии Г. предстает в трех главных ипостасях: 1) как «подлинная, собственная природа» любого конечного вообще, или: диалектическое «является вообще принципом всякого движения, всякой жизни и всякой деятельности в действительности»; так что все, что нас окружает, может быть рассматриваемо как «образец диалектики»; диалектика, напр., проявляется в движении небесных светил; 2) диалектика есть также всеобщий способ научного и филос. познания, суть которого — преодоление изолированности различных определенностей, приведение их в отношение друг с другом, когда определения переходят друг в друга имманентным образом. «Диалектика есть, следовательно, движущая душа всякого научного развертывания мысли и представляет собою принцип, который один вносит в содержание науки имманентную связь и необходимость, равно как в нем же заключается подлинное, а не внешнее возвышение над конечным». Диалектика Г. нацелена на то, чтобы впитать достижения диалектики в ходе истории философии (начиная с «изобретателя диалектики» Платона до диалектики Канта, воплощенной в антиномиях разума) и преобразовать диалектические подходы, разработки, догадки в систематическую науку разума, в разветвленное учение о диалектических категориях; 3) диалектика у Г. есть также одна из специфических сторон, один из «моментов» логики: если рассудок схватывает наличные предметы «в их определенных различиях (и фиксирует вещества, силы, виды в их самостоятельности), если рассудок является существенным моментом всякого образования, а рассудительный человек есть тот, который имеет перед собой определенную цель и твердо ее преследует, то «диалектический момент есть снятие такими конечными определениями самих себя и их переход в свою противоположность». Диалектическое как момент логики подразумевает отрицательное как результат диалектики. С диалектикой же в наиболее полном виде связан спекулятивный, или положительно-разумный, момент, который означает переход от рассудка и «отрицающего» разума к «положительному», спекулятивному разуму. «Это разумное, хотя оно есть нечто мысленное и притом абстрактное, есть вместе с тем и нечто конкретное, потому что оно есть не простое, формальное единство, а единство различенных определений». В результате разумное мышление «содержит внутри себя противоположности как идеализованные моменты». В этом — но только в этом — смысле Г. называет разумное «мистическим», имея в виду, что результат спекулятивного познания выводит за пределы доступного рассудочному мышлению и постижению. Все рассмотренные идеи-принципы философии Г. объединяются в целое не только диалектикой, но также и теологическим характером как филос. системы в целом, так и ее главных разделов.

Теологический принцип философии Г. выражается в следующем убеждении: если религия может существовать без философии, то «философия не может существовать без религии, а содержит ее внутри себя». Говоря о религиозном чувстве, религии сердца, о религиозности, упорствующей «в своей узкой и потому бездуховной напряженности», о «религии рассудка», в плену которой находится «современная религиозность», Г. противопоставляет им «религию духа», тесно связанную с философией и в нее перетекающую. При этом «абсолютный идеализм», являющийся основоположением философии Г., «по существу не представляет собой особенности философии, а является, наоборот, основой всякого религиозного сознания, поскольку именно последнее также рассматривает совокупность всего того, что есть, вообще весь существующий мир как сотворенный и управляемый Богом».

Литература о Г. сейчас поистине необозрима. В настоящее время функционируют гегелеведческие общества, объединения, выходят в свет специальные издания. Сильные традиции гегелеведение имело в дореволюционной России и в СССР.

Werke. Vbllstandige Ausgabe durch einen Verein von Freunden des Verewigten. Berlin, 1832-1845. Bd 1-19; Samtliche Werke. Leipzig, Hamburg, 1905-1954. Bd 1-15, 18-21, 27-29; Samtliche Werke. Jubilaumausgabe in 20 Bde. Stuttgart, 1927— 1940. Bd 1-26; Gesammelte Werke. Hamburg, 1968; \farlesun-gen / Ausgewahlte Nachschriften wid Manuskripte. Hamburg, 1983. Bd 1 — 13; на рус. языке: Собр. соч. М.; Л., 1929-1958. Т. 1-14.

Гайм Р. Гегель и его время. СПб., 1861; Соловьев В. Гегель // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПб., 1892. Т. 8 [15]; Ильин НА. Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека. М., 1918. Т. 1—2; Фишер К. Гегель, его жизнь, сочинения и учение. СПб., 1903; М.; Л., 1933; Мотрошилова Н.В. Путь Гегеля к «Науке логики». М., 1984; Быкова М.Ф. Мистерии логики и тайна субъективности. М., 1996; KojeveA. Introduction a la lecture de Hegel. Paris, 1947; Hyppolite J. Etudes sur Marx et Hegel. Paris, 1955; Lucacs G. Der junge Hegel. Uber die Beziehung von Dialektik und Okonomie. Berlin, 1967; Gadamer H.-G. Hegels Dialektik. Funfhermeneutis-che Studien. Tubingen, 1971; Markuse H. \femunft und Revolution. Hegel und Entstehung der Gesellschaftstheorie. Darmstadt, Neuwied, 1976; Buhner R. ZurSache der Dialektik. Stuttgart, 1980; Baum M. Die Entstehung der Hegelschen Dialektik. Bonn, 1986.

Н.В. Мотрошилова








ГЕГЕЛЬЯНСТВО — в узком смысле — филос. школа, оформившаяся в Германии под влиянием философии Г.В.Ф. Гегеля в период его жизни и непосредственно после его смерти. Г. в широком смысле включает и т.н. неогегельянство, т.е. различные формы абсолютного идеализма, возникавшие в ряде стран в 19 — пер. пол. 20 в. под воздействием гегелевской философии. В любом случае Г. следует отличать от многообразных форм опосредованного влияния гегелевской философии на европейскую и амер. филос. мысль в целом.

Г. делится на правогегельянство (старогегельянство), левогегельянство (младогегельянство) и своеобразный центр. Сами названия введены Д.Ф. Штраусом, который свою позицию обозначил как «левую», ортодоксальную позицию К.Ф. Гешеля и К.А. Габлера — как «правую», а воззрения К.Ф. Розенкранца отнес к «центру». Разделение было введено для более строгой интерпретации и дальнейшей разработки проблемы отношения Гегеля к религиозной и теологической проблематике. Правогегельянцы интерпретировали гегелевские идеи как совместимые с христианством, т.е. в теистическом ключе. Левогегельянство двигалось от пантеистической интерпретации к материализму и атеизму. Исторически гораздо более значимым оказалось левое крыло Г. — А. Руге, Б. Бауэр, Штраус, Л. Фейербах, К. Маркс, Ф. Энгельс и др.

При этом неправильно считать, что неогегельянство располагается лишь между полюсами буквальной консервации системы (старогегельянцы) и ее опрокидывания (младогегельянцы). Наряду с ортодоксальным сохранением метафизической логики (как у старогегельянцев Габлера и Вердера) были попытки ее дальнейшей разработки.

Vogel P. Hegels Gesellschaftsbegriff und seine geschichtliche Fortbildung durch Lorenz Stein, Marx, Engels und Lasalle. Berlin, 1925; Rorhacker E. Einfilhrung in die Geisteswissenschaften. Berlin, 1930; Lowith K. \bn Hegel zu Nietzche. Bonn, 1950.









ГЕГЕМОНИЗМ (от греч. hegemonia — господство) — понятие, обозначающее образ политического действия, связанный с установкой на безусловное доминирование одних субъектов политического мира над другими, а также соответствующую политическую доктрину. Г. проявляется обычно в навязывании политических взглядов, стиля поведения, политических предпочтений и в давлении (силовом, моральном, экономическом, политическом), которым сопровождается данное навязывание. Г. может присутствовать в отношениях между людьми как субъектами политического действия, между элитами, любыми организационно оформленными политическими силами и группировками, народами, гос-вами.

Часто в основе Г. лежат идеи расового и национального неравенства, превосходства одних народов над другими. В соответствии с данными идеями, «высшие», более «цивилизованные», интеллектуально, культурно и морально «развитые» народы, будучи носителями «прогрессивных» начал или особых духовных традиций, вправе диктовать свою волю «низшим», «отсталым» или «деградирующим», «загнивающим» народам и расам. Г. может основываться также на идеях религиозной исключительности, выраженных в представлениях о том, что бесспорная истинность той или иной веры позволяет ее последователям устанавливать свои порядки, не стесняясь в выборе средств.

Разновидностью Г. по сути является э л и т и з м, доктрина которого предполагает превращение политической элиты в замкнутую касту, стоящую над народными массами и осуществляющую руководство без какого бы то ни было участия с их стороны. Наконец, в международных отношениях Г. существует в форме великодержавности, политики диктата, проводимой отдельными странами мира в отношении др. народов, стран или целых регионов. Данный вид Г. получил наибольшее развитие в колониальную эпоху. В Новейшее время известны яп., германский, советский, амер. Г. Всякий Г. находит особенно яркое выражение в политике фашистских и пр. диктаторских режимов, основанных наэтнократическом, классовом (диктатура пролетариата, буржуазии, олигархии), религиозном и иных принципах.

Гегемонизм: с эпохой в конфликте. М., 1982; Galdanek A. Zniana w gtobalnym systemie miendzynarodowym. Supercykle i wojna hegemonizma. Poznan, 1992.









ГЁДЕЛЬ (Godel) Курт (1906-1978) — австр. логик и математик. Участвовал в работе Венского кружка. В 1933— 1939 — приват-доцент Венского ун-та, в 1940 эмигрировал в США, с 1953 — проф. Ин-та высших исследований в Принстоне. Г. принадлежат ряд важнейших результатов в области математической логики, теории множеств, теории моделей: теорема о полноте узкого исчисления предикатов, метод арифметизации метаматематики, доказательство непротиворечивости ряда важных гипотез теории множеств и др. Наиболее известны теоремы Г. о неполноте и непротиворечивости формальных систем. Согласно первой из них, если арифметическая формальная система непротиворечива, то она неполна. Вторая теорема гласит, что если формальная система непротиворечива, то невозможно доказать ее непротиворечивость средствами, формализуемыми в этой системе. На этих теоремах базируются многие важные результаты в рамках математической логики, теории доказательств, а также выводы методологического и гносеологического характера. По выражению С.К. Клини, они несут в себе целую программу и философию математики. Теоремы зачастую рассматриваются как достаточно строгое обоснование принципиальной невозможности полной формализации научных рассуждений и научного знания в целом.

Совместимость аксиомы выбора и обобщенной континуум-гипотезы с аксиомами теории множеств // Успехи математических наук. 1948. Вып. 3. № 1; см. также библиографию в: Клини С.К. Введение в метаматематику. М., 1957; Uber formal unentscheidbare Satze der Pnncipia Mathematica und verwandter Systems 1 // Monatshefte for Mathematik und Physik, 38, 1931; The Consistency of the Axiom of Shoice and of the Generalized Continuum-hipothesis with the Axioms of Set Theory. Princeton, 1940.










ГЁДЕЛЯ ТЕОРЕМА — важнейший результат, полученный австр. логиком и математиком К. Гёделем. В 1931 в ст. «О формально неразрешимых предложениях Pnncipia Mathematica и родственных систем» Гёдель доказал теорему о неполноте: если система Z(содержащая арифметику натуральных чисел) непротиворечива, то в ней существует такое предложение А, что ни само А, ни его отрицание не могут быть доказаны средствами Z. На примере анализа формальной системы, сформулированной в фундаментальном трехтомном труде Б. Рассела и А. Уайтхеда «Principia Mathematica», Гёдель показал, что в достаточно богатых формальных системах имеются неразрешимые предложения, т.е. предложения, которые недоказуемы и одновременно неопровержимы. Значение Г.т. состоит в том, что она показала неосуществимость программы формализации математики, выдвинутой нем. математиком Д. Гильбертом. Как показывает Г.т., даже арифметику натуральных чисел невозможно формализовать полностью, ибо в формализованной арифметике существуют истинные предложения, которые оказываются неразрешимыми. С философско-методологической т.зр. значение Г.т. заключается в том, что она показывает невозможность полной формализации человеческого знания.










ГЕДОНИЗМ (греч. hedone — удовольствие) — тип этических учений и нравственных воззрений, в которых все моральные определения выводятся из удовольствия и страдания. Г. берет начало в школе киренаиков и складывается как разновидность мировоззрения, отстаивающего приоритет потребностей индивида перед социальными установлениями как условностями, ограничивающими его свободу, подавляющими его самобытность. Киренаики считали, что удовольствие является высшим благом и добиваться его следует любыми средствами. В этом киренаики отличались от Сократа, который, признавая значимость удовольствия, трактовал его как сознание того, что что-то делается хорошо. В полемике с софистами Сократ настаивал на различении удовольствий — дурных и хороших, а также истинных и ложных. Платон в зрелых произведениях надеялся показать, что хотя хорошая жизнь хороша не потому, что полна удовольствий, все же возможно доказать, что наиприятнейшая жизнь является одновременно наилучшей жизнью. Так же и Аристотель считал, что удовольствие как таковое не есть благо и не достойно предпочтения само по себе. Эти идеи получили развитие в эвдемонизме Эпикура, который полагал действительным благом удовольствия не тела, а души, а более строго — состояние атараксии, т.е. «свободы от телесных страданий и душевных тревог". Однако разница между Г. и эвдемонизмом несущественна: оба учения ориентируют человека не на добро, а на удовольствие, а если и на добро, то ради удовольствия.

В христианской традиции Средних веков идеям Г. не было места; и лишь в эпоху Возрождения они находят новых сторонников (Л. Валла, К. Раймонди), да и то вначале только в мягкой эпикурейской версии. В новоевропейской мысли идеи Г., с одной стороны, оказываются воплощенными более или менее полно и адекватно в большинстве философско-этических учений того времени. Их выражают Б. Спиноза, Дж. Локк, представители сентиментализма этического (Ф. Хатчесон, Д. Юм). Т. Гоббс, Б. Мандевиль, К. Гельвеции прямо выводят поведение людей из удовольствия. Однако последнее все более ассоциируется с общественно определенными интересами индивида; данная линия в новоевропейской моральной философии от Гоббса к Гельвецию находит непосредственное продолжение в классическом утилитаризме, в котором удовольствие приравнивается к пользе. Лишь в произведениях де Сада принцип удовольствия утверждается в чистом виде — в противовес социальным установлениям и в косвенной полемике с теорией общественного договора. С др. стороны, в Новое время идеи Г. оказались перемещенными в такие контексты (рационалистического перфекционизма и социальной организации, в одном случае, и утопии аморальной вседозволенности — в другом), которые в конечном счете привели к кризису Г. как филос. мировоззрения. Относительно удовольствия как практически-поведенческого и объяснительно-теоретического принципа К. Маркс, З. Фрейд и Дж. Мур с разных позиций сформулировали положения, концептуально оформившие этот кризис. Благодаря психоанализу меняется положение в исследовании удовольствий: с психологической т.зр., удовольствие уже не может рассматриваться как универсальное начало поведения общественного индивида, тем более если речь идет о нравственности. Мур же показал, что Г., утверждая удовольствие в качестве единственного добра, в полной мере воплощает натуралистическую ошибку. В свете такой критики и после нее Г. уже не мог восприниматься как теоретически серьезный и достоверный этический принцип.










ГЕЛЕН (Gehlen) Арнольд (1904—1976) — нем. философ, один из основателей философской антропологии. Основные работы: «Человек. Его природа и его положение в мире» (1944); «Антропологические исследования» (1964), «Душа в технический век» (1964) и др. В отличие от животного, полагал Г., человек лишен биологической специализации, т.е. органической приспособленности к существованию в определенной природной среде. Человек является «недостаточным существом», неполноценным, он отличается от животного прежде всего своими недостатками: неприспособленностью, неспециализированностью, неразвитостью с т.зр. биологической организации. Но в отличие от животного человек открыт миру, воспринимает действительность во всем ее многообразии. Человек — это активно действующее существо, и потому все свои недостатки он превращает в свои достоинства, в средства своего существования. Не только дух отличает человека от животного, но уже практический интеллект у него качественно иного свойства. Г. отвергал широко распространенную схему ступеней человеческого развития, когда его низшие ступени расцениваются как близкие к животному образу жизни и лишь последующие, высшие — как истинно человеческие. Такая схема не позволяет видеть, что отличие человека от животного определено некоей изначальной структурной закономерностью, проявляющей себя на всех уровнях его существования. Человек должен проявляться как проект особого рода уже со ступени его органического бытия. Существенны для понимания человека не его анатомическое строение (прямая походка и т.п.) и не способность производить орудия труда, добывать огонь и даже не такой отличительный его признак, как сознание, а его биологическая организация, которая самой природой предопределена как специфически человеческая. Специфически человеческие комбинации восприятия и движения обеспечивают пластичность, свойственную только человеку. Природа предопределила человека к человеческому тем, что она не определила его животным. Др. компенсацией биологической недостаточности является история, общество и его ин-ты.

Gesamtausgabe Frankfurt am Main, 1977—1980. Bd 1—7. Григоръян Б.Т. Философская антропология. М., 1978; Кимелев Ю.А. Современная буржуазная философско-религиозная антропология. М., 1985; Проблема человека в западной философии. М., 1988; Гуревич П.С. Философская антропология. М., 1997.











ГЕЛЬВЕЦИЙ (Helvetius) Клод Адриан (1715—1771) — фр. философ-материалист, литератор. Испытал значительное влияние труда Дж. Локка «Опыты о человеческом разумении», идеи Вольтера, Ш.Л. Монтескье, Ж.Л.Л. Бюффона. Считал мир материальным, бесконечным во времени, пребывающим в постоянном движении; ощущение и мышление — свойствами материи. Доказывал опытное происхождение нравственных представлений, их обусловленность интересами индивида; был сторонником природного равенства людей. В объяснении истории также исходил из отдельного индивида, признавая при этом страсти и интересы (материальную выгоду) человека главной движущей силой общественного развития. Сторонник просвещенного абсолютизма. Сыграл значительную роль в идеологической подготовке Французской революции 1789 и идейной подготовке утопического социализма нач. 19 в. Основное произведение «Об уме» (1758) было позднее запрещено и сожжено по распоряжению парламента как представляющее опасность для гос-ва и религии.

Соч.: В 2 т. М., 1974; Oeuvres completes. Pans, 1795. Vol. 1-14.
Момджян Х.Н. Философия Гельвеция. М., 1955; Длугач Т. Б. Подвиг здравого смысла. М., 1995.











ГЕМПЕЛЬ (Hempel) Карл Густав (1905-1997) — амер. философ нем. происхождения. Учился в ун-тах Гёттингена, Гейдельберга, Берлина и Вены. Получив исходное образование в области физики и математики, Г. обратился к философии и испытал влияние взглядов Г. Рейхенбаха, М. Шлика, Р. Карнапа. Он был членом т.н. Берлинской группы Рейхенбаха школы логического позитивизма. Он также учился в Вене у Шлика (см.: Венский кружок), поэтому в своих взглядах совмещает идеи обеих групп. После эмиграции в США в 1937 Г. продолжал исследования по философии и работал в ун-тах Чикаго, Нью-Йорка, Йеля, Принстона, Питтсбурга.

Г. вошел в историю философии как один из лидеров неопозитивизма. Он дал исчерпывающую критику различных версий верификационного критерия значенияи предложил «критерий переводимости», согласно которому утверждение имеет смысл, если оно переводится на «эмпирический язык». Более поздняя т.зр. Г. состоит в том, что четкое различие между познавательным значением и бессмыслицей должно быть заменено постепенной дифференциацией, допускающей различные степени осмысленности, и что в качестве исходных смысловых единиц должны рассматриваться не отдельные утверждения, а системы утверждений.

Г. был одним из первых, кто попытался дать точное определение понятию подтверждения. Понятие подтверждения в позитивистской формулировке было впоследствии отброшено, поскольку тесно связано с верификационным критерием значения, и поэтому идеи Г. интересны сегодня лишь как определенный этап развития неопозитивизма. Проблемой, близкой к предыдущей, является проблема выяснения отношений между «теоретическими терминами» и «терминами наблюдения», т.е. проблема выяснения того, как научные термины (напр., «электрон»), соответствующие ненаблюдаемым сущностям и качествам, могут иметь наблюдательный смысл. Отбрасывая как слишком строгий ранний позитивистский тезис о физикализме и операционализме П. Бриджмена, Г. вводит понятие «интерпретативной системы». С помощью подобной системы, состоящей из утверждений, использующих и теоретические термины, и термины наблюдения, возможна «частичная интерпретация» теоретической системы т.о., что совокупность теории и ее интерпретативной системы будет иметь проверяемые наблюдаемые следствия. Сформулированная Г. в ходе этих исследований «дилемма теоретика» сильно поколебала позиции позитивизма и ясно показала, что теоретические термины не могут быть редуцированы к терминам наблюдения. В «дилемме» Г. впервые было ясно показано, что содержание теоретических терминов не может быть исчерпано никакой комбинацией терминов наблюдения. Г. дал строгий анализ научного объяснения на основании модели, которая сейчас широко известна как «дедуктивная модель», или «модель охватывающих законов». Согласно этой модели, событие объясняется, когда утверждение, описывающее это событие, дедуцируется из общих законов и утверждений, описывающих предшествующие условия; общий закон является объясняющим, если он дедуцируется из более исчерпывающего закона. Г. четко связал объяснение с дедуктивным выводом из законов и сформулировал условия адекватности объяснения. Этот подход к объяснению и особенно его применение к историческому объяснению и объяснению человеческих действий вызвали резкую полемику. Работы Г. по проблеме объяснения стали классическими и являются самой актуальной частью его наследия. Дедуктивно-номологическая модель научного объяснения пережила крушение неопозитивизма.

Мотивы и «охватывающие» законы в историческом объяснении // Философия и методология истории. М., 1977; Логика объяснения. М., 1998; Aspects of Scientific Explanation and Others Essays in the Philosophy of Science. New York; London, 1965.

Essays in Honor of Carl G. Hempel. The Function of Ceneral Laws in History // The Journal of Philosophy. 1942. № 39; Dordrecht, 1969; Tegtmeier E. Komparative BegrifTe: Eine Kritik der Lehrevon Carnap und Hempel. Berlin, 1981.

O.A. Назарова










ГЕННОКУЛЬТУРНАЯ КОЭВОЛЮЦИЯ — двустороннее взаимодействие генетических и культурных факторов с обратными связями. В современной социобиологии разработан ряд теорий Т.к., которые отличаются друг от друга уровнем описания механизмов взаимодействий генов и культуры. Некоторые из этих теорий ограничиваются лишь попытками выявить какие-то статистические корреляции между биологическими и культурными феноменами, не претендуя на их теоретическое объяснение. Др. теории используют модели классической этологии и экологии поведения и стремятся непосредственно связать гены с различными типами культуры. В 1981 Ч. Ламсден и Э. Уилсон предложили принципиально новую теорию Т.к., получившую в дальнейшем развитие в работах Ламсдена, А. Гушурст и др. Согласно этой теории, возникновение человеческого рода произошло не в ходе биологической эволюции дарвиновского типа, а в результате переплетения двух линий наследуемой информации — генетической и культурной. Культура (а ее правомерно рассматривать как передаваемую по социальным каналам информационную систему) формируется на когнитивном уровне специфическими, присущими только людям когнитивными механизмами. Эти механизмы направляются генетическими программами развития нервной системы, причем они гораздо менее чувствительны к широкому диапазону изменений окружающей среды, чем создаваемые ими культурные феномены. Т.о., в психике человека имеются некие врожденные ограничительные начала, стратегии, генетически закрепленные естественным отбором (их назвали «эпигенетические правила»), которые направляют наше когнитивное развитие, наше мышление, поведение и т.д. Они напрямую зависят от ДНК, причем генетические изменения могут трансформировать как сами эти правила, так и отношения между ними. Последовательно возникающие в когнитивной системе эпигенетические правила обычно разделяют на два класса. «Первичные» эпигенетические правила направляют автоматические процессы переработки когнитивной информации, ведущие от периферийных сенсорных фильтров к восприятию. «Вторичные» эпигенетические правила относятся к внутренним ментальным процессам, в т.ч. сознательной оценке и выбору, они действуют на основе цвета и всякой иной информации, появившейся в поле восприятия. В этих правилах закодированы врожденные компоненты стратегий индивидов, способствующие овладению культурой и обучению. Это обучение происходит благодаря передаче геннокультурной информации, в процессе которой врожденные эпигенетические правила с большей вероятностью используют одни, а не др. культургены. «Культурген» — это сконструированная социобиологами условная единица культурной информации, которую операционально определяют как информационный образ, или паттерн, соответствующий к.-л. артефакту, поведенческому образцу, ментальной конструкции и т.д. Подлежащий эмпирической идентификации, культурген выступает в качестве элемента ментального «эпигенеза», т.е. целостного процесса взаимодействия между генами и окружающей средой в ходе развития, направляемого и формируемого генетической информацией.

Теория Г.к. сталкивается с рядом проблем, связанных в первую очередь с эмпирической идентификацией единиц культурной информации, отбираемых эпигенетическими правилами. Все более интенсивную культурную дивергенцию человечества, начиная с эпохи палеолита, сторонники этой теории объясняют возрастанием роли эпигенетических правил в эволюционных изменениях. Действуя как своего рода фильтр, эти правила способствовали отбору и применению только некоторых культурных альтернатив, которые транслировались следующим поколениям. Это освободило людей от чрезмерно широких границ культурной эволюции. Из теории Г.к. также следует, что по мере продвижения человечества к цивилизациям и др. формам сложноорганизованных обществ воздействие биологической эволюции не ослабевало, как ранее считалось, а, наоборот, усиливалось в силу увеличения числа и сложности врожденных эпигенетических правил. По этим же причинам генетическая эволюция человечества (а соответственно, и его культурная эволюция) может протекать гораздо быстрее, чем это предполагается эволюцией дарвиновского типа.

Ламсден Ч., Гушурст А. Геннокультурная коэволюция: человеческий род в становлении // Человек. 1991. № 3; Lumsden C.J., Wilson E.J. Genes, Mind and Culture: The Coevo-lutionary Process. Cambridge, 1981.

И.П. Меркулов










ГЕРАКЛИТ (ок. 544 — ок. 483 до н.э.) — др.-греч. философ (г. Эфес в Ионии). Его соч. «О природе» сохранилось фрагментарно (около 130 фрагментов). Прозвища: «Темный», «Плачущий» (не мог, по его словам, без слез смотреть на людскую суету). Продолжая линию милетской школы, принял за генетическое и субстанциональное начало огонь как наиболее живой изменчивый элемент: ведь в мироздании нет ничего неизменного, «все течет», «в одну и ту же реку нельзя войти дважды». Мироздание (Космос) — не продукт божественного, а тем более человеческого творения. Он был, есть и будет вечно живым огнем, мерами загорающимся и мерами погасающим, причем в первом случае все снова становится огнем («мировой пожар»), а во втором — «воздух живет огня смертью», «вода живет воздуха смертью», «земля живет воды смертью». Все подчинено вселенскому слову — логосу. Он присущ и людям в меру их разумности, однако большинство это слово не слышит, а услыхав, не понимает и ему не следует. Все, изменяясь, превращается в противоположное себе, отчего противоположности (даже добро и зло) тождественны. Все возникает через борьбу («борьба — отец всему и всему царь»), однако за борьбой таится гармония, тем не менее «справедливость в распре». Души возникают из влаги, лучшие из них содержат огненное начало, им присущ возрастающий логос. В чувственном познании Г. предпочитает зрение и слух, однако если бы все обратилось в дым, то его можно было бы распознать ноздрями. Людям не стало бы лучше, если бы все их желания сбылись, ибо они подобны ослам, предпочитающим солому золоту. Люди неравны: лучший из них предпочтительнее десяти тысяч, ибо он усвоил вселенский логос и живет в соответствии с ним. Народ должен отстаивать закон (право) так же, как крепостные стены свой город.

Diets И., Krani W. (Hrsg.). Die Fragmente der Vorsokratiker. Berlin, 1951. Bd 1; Heraclitus of Ephesus. Cosmic fragments. Cambridge, 1954; Bollack J., Wismann H. Heraclite ou La Separation. Paris, 1972; Marcovich M. Eraclito. Fragmenti. Firense, 1978.











ГЕРДЕР (Herder) Иоганн Готфрид (1744-1803) — нем. философ. Принадлежит к числу ведущих деятелей позднего Просвещения. Создатель одной из первых версий естественного исторического развития природы и человеческой культуры.

Учился в Кёнигсбергском ун-те (слушал лекции И. Канта, дружил с И.Г. Гаманом). В своем интеллектуальном становлении испытал влияние Дж. Бруно, Б. Спинозы, Г.В. Лейбница. В 1764—1769 преподает в церковной школе Риги, где выходят его первые работы: «Фрагменты о новейшей немецкой литературе» и «Критические леса». В 1769 предпринимает путешествие в Париж, где знакомится с Д. Дидро и Ж.Л. Д'Аламбером. Возвратившись в Германию, проводит две недели в Гамбурге в обществе Г.Э. Лессинга, оказавшего на него огромное влияние. В 1770 живет несколько месяцев в Страсбурге, где знакомится с И.В. Гёте и создает трактат «О происхождении языка» (изд. 1772). В 1771—1776 — советник консистории в Бюкебурге. В этот период он принимает деятельное участие в движении романтиков «Буря и натиск». В 1776 переезжает в Веймар, где становится генерал-суперинтендантом протестантской общины. Вместе с Гёте возглавляет веймарское содружество ученых и писателей. В этот период Г. интенсивно занимается естественными и историческими науками, создает свой шедевр — «Идеи к философии истории человечества» (публ. 1784—1791).

Ранний Г. разрабатывает проблемы эстетики и языкознания. Его учение о «духе народа», который выражается в искусстве и наиболее чисто — в народной поэзии, стоит у истоков фольклористики. Работа о происхождении языка дает одну из первых моделей естественного становления языка в ходе истории. Г. отрицает генетическую субординацию языка и мышления, полагая, что они развиваются во взаимообусловленном единстве. Г. не только отвергает бого-данность языка, но и, полемизируя с Э.Б. де Кондильяком и Ж.Ж. Руссо, утверждает его собственно человеческую специфику, находимую в мысли, практике и общественности. Во втор. пол. 1780-х гг. вовлекается в «спор о пантеизме» и публикует трактат «Бог» (1787), в котором выказывает себя радикальным сторонником спинозизма. В это же время в «Идеях к философии истории человечества» создает обширную картину эволюции природы от неорганической материи до высших форм человеческой культуры. Поздний Г. разрабатывает своеобразную культурную антропологию и политическую философию в «Письмах для поощрения гуманности» (1793—1797), где, в частности, выдвигает свою версию учения о «вечном мире», к которому должны привести не договоры властей, а гуманистическое восприятие народа, торговля и здоровый прагматизм. В работах «Метакритика чистого разума» (1799) и «Каллигона» (1800) Г. вступает в ожесточенную, но довольно поверхностную полемику с Кантом. «Каллигона» содержит одну из первых формулировок позитивистской эстетики.

В рамках зрелого нем. Просвещения учение Г. оказалось в изоляции. Будучи близким по настроению к пантеистической натурфилософии Гёте, оно противоречило ему рационалистическим доктринерством и религиозным духом. Оно вступило в конфликт с кантовской версией природы человека и смысла истории: принципы счастья индивидуума (Г.) и благоденствия общества в гос-ве (Кант) оказались несовместимыми. Ранних романтиков отталкивал наивный оптимизм Г.

Несмотря на это, мировоззрение Г. стало арсеналом тем, идей и творческих импульсов для самых разных направлений нем. мысли: для романтической эстетики и натурфилософии, гумбольдтианского языкознания, диалектической историософии И.Г. Фихте и Г.В.Ф. Гегеля, антропологии Л Фейербаха, герменевтики В. Дильтея, философии жизни, либеральной протестантской теологии.

Избр. соч. М.; Л., 1959; Идеи к философии истории человечества. М., 1977; Saemtliche Werke. Hildesheim, 1967—1968. Bd 1-33; Briefe. Vteimar, 1977-1984. Bd 1-8.

Гайм Р. Гердер, его жизнь и сочинения. М., 1888. Т. 1—2; Гулыга А.В. Гердер. М., 1975; J.H. Herder: Innovator Through the Ages. 1982.











ГЕРМЕНЕВТИКА (от греч. hermeneuo — разъясняю) — 1) искусство понимания как постижения смыслов и значения знаков; 2) теория и общие правила интерпретации текстов; 3) филос. учение об онтологии понимания и эпистемологии интерпретации. Г. возникла и развивалась в конкретных формах — толковании сакральных, исторических или художественных текстов. Теологическая Г., или экзегетика, создавалась как вспомогательная дисциплина для богословия и исходно (в 1 и 2 вв.) была представлена двумя основными направлениями: александрийская школа тяготела к аллегорическому истолкованию Библии; антиохийская — к «дословному» грамматическому и историческому. Августин создал своего рода учебник библейской Г., где рассматриваются проблемы знака, значения, смысла и их истолкования, а также правила для нахождения подлинного смысла Писания. В эпоху Реформации протестантское толкование столкнулось с католическим, что обострило интерес к принципам Г. Энциклопедией-словарем библейских терминов, герменевтических правил и советов становится книга Флация Иллирийца «Ключ к Священному Писанию, или О языке священных книг» (1567).

М. Лютер исходил из того, что Священное Писание постижимо через само себя, смысл уясняется из него самого, понимание фрагмента зависит от понимания целого и наоборот. Не менее значимой становится идея, высказанная Б. Спинозой: понимание Библии зависит от нашей способности раскрывать авторский смысл, исходя из целостности произведения. Начиная с 18 в. происходит понимание христианских текстов как собрания исторических источников, написанных разными авторами (евангелистами), что привело к сближению теологической Г. с филологической. Один из первых это осуществил И. Эрнести, с чьим именем связывается новая эпоха в интерпретации Нового Завета, освобождение от давления церковной догмы. Филологическая Г. формировалась как теория интерпретации и критики и опиралась на традиции, заложенные др.-греч. философами.

Платон в диалоге «Ион», размышляя о «божественнейшем из поэтов» Гомере, словами Сократа говорит об особой роли рапсода: он должен стать для слушателей истолкователем замысла поэта. В диалогах «Софист» и «Кратил» вопросы о значении слов, об их истолковании связываются с проблемами познания и логики. У Аристотеля в работе, названной «Об истолковании» («Peri hermeneias»), hermeneia относится не только к аллегории, но ко всему дискурсу, ко всем логическим формам суждений и выражения мысли.

Расцвет филологической Г. связан с интерпретацией текстов греко-латинской античности в эпоху Возрождения. В дальнейшем исследовалась не только особенность филологической Г., но сама филология стала рассматриваться как лежащая в основе Г. наука о слове. В. Гумбольдтом была выдвинута проблема понимания как основная функция языка, при этом язык рассматривался как «орган внутреннего бытия человека» и посредник между мыслящими субъектами. Главными становятся проблемы обоснования интерпретации, ее нормативных принципов, а также вычленяются типы интерпретации — грамматическая, психологическая, историческая. Развитие конкретных Г. сопровождалось разработкой общетеоретических проблем, что послужило началом и предпосылкой формирования общей теории понимания, имеющей преимущественно филос. статус. Ф. Шлейермахер поставил перед собой задачу — создать универсальную филос.

Г. как общую теорию понимания в отличие от специальных Г., занимающихся анализом языковых форм и конструктов. Им разработан метод дивинации как проникновения, вживания в чужое понимание, в психологию другого Я, дополненный методом компаративного анализа, или сравнительного понимания. Он рассматривает герменевтический круг как процесс бесконечного, «циклического» уточнения смыслов и значений, «самонахождение думающего духа», движение в рамках оппозиций. Напр., для понимания целого необходимо понять его части, но для понимания частей необходимо иметь представление о целом. Или: исходя изданного употребления, определить значение и, исходя из значения, найти употребление, заданное в качестве неизвестного. Важнейшие принципы общей теории понимания Шлейермахера — уравнять позиции истолкователя и автора для «уничтожения» исторической дистанции и понимать автора лучше, чем он сам себя понимал. В целом Г. предстает здесь как искусство понимания не объективных смыслов, но мыслящих индивидуальностей.

Разделение знания на науки о природе и науки о культуре, а также обобщение идей и принципов специальных Г., попытка создания общей теории понимания — все это убедило В. Дильтея в возможности рассматривать Г. как «органон наук о духе». Дильтей вводит в Г. понятие жизни, трактуя ее не в биологическом или прагматическом смысле, но как внутреннее восприятие нашей души. Методы постижения жизни — понимание, интуитивное проникновение, сопереживание, вчувствование. Дильтей стремился осуществить «критику исторического разума», выясняя, как исторический опыт может стать наукой. Поскольку в историческом мире отсутствует естественно-научная причинность, то вводятся связность и понятие темпоральности жизни, «течения жизни», переживания как «проживания жизни». Понимание приобретает новые черты, осознается, что понимание себя возможно через понимание Другого, что предполагает наличие общей для них духовной инстанции «объективного духа» или «медиума сообщества». Оно не может быть репрезентировано формулами логических операций, а предстает как истолкование, интерпретация устойчиво фиксированных проявлений жизни, языка, культуры прошлого, а Г. — как искусство такого истолкования.

Развивая филос. Г., М. Хайдеггер делает резкий онтологический поворот, стремясь раскрыть смысл бытия того сущего, которое есть мы сами (Dasein). Оно понимающе относится к своему бытию, которое всегда предстает как бытие-в-мире. Понимание онтологично, совершается не на уровне сознания, но укоренено в бытии человека. По мнению Хайдеггера, необходимо построить не методологию исторических наук, но теорию исторического бытия, онтологию истории. К языку в этом случае должно быть не лингвистическое, но герменевтическое отношение. Он предстает как реальность здесь-бытия, в которой явлено, воплощено предпонимание. Язык — это дом бытия, осуществляемый бытием и пронизанный его строем. В полной мере филос. Г. оформляется в работах Х.Г. Гадамера, который стремился преодолеть гносеологическую ориентацию, выяснить условия возможности понимания при сохранении целостного человеческого опыта и жизненной практики. Наиболее значимы его идеи, связанные с интерпретацией исторических фактов и признанием конструктивной роли «временной дистанции» между созданием текста и его истолкованием. Укорененность субъекта-интерпретатора в истории продуктивна для понимания, «историчность» которого также принципиально не снимаема. Она базируется на «пред-знании» и «пред-понимании», а также на «пред-рассудках», которые являются в большей мере исторической действительностью бытия индивида, чем рассудок, поскольку предстают как отложившиеся в языке схемы опыта. Гадамер разработал концепцию традиций, рассматривая «событие традиции» как присутствие истории в современности. Нахождение внутри традиции, причастность к общему смыслу — важная предпосылка понимания, однако существует опасность догматического принятия «власти традиций». Ее преодоление возможно лишь при «герменевтически вышколенном сознании» как сознании собственной предпосылочности. Понимание — это не только взаимодействие смыслов, «слияние горизонтов» автора и интерпретатора, но и развертывание имманентной логики предмета. Понять текст — значит понять «суть дела», обсуждаемого автором, произвести свой смысл, а не реконструировать авторский.

Разрабатывавший проблему «конфликта интерпретаций» П. Рикёр выявил два способа обоснования Г. путем обращения к феноменологии. Первый путь в соответствии с идеями Хайдеггера и Гадамера — обращение к онтологии понимания, рассмотрение понимания не как способа познания, но как способа бытия. На место эпистемологии интерпретации ставится онтология понимания. Г. перестает рассматриваться как метод и, уходя из сферы традиционной гносеологии и «заколдованного круга» субъектно-объектных отношений, ставит вопрос о бытии, которое существует, понимая. Второй путь — это онтология понимания в ее соотнесении с эпистемологией интерпретации, исходящей из семантического, рефлексивного и экзистенциального планов. Современной филос. Г. присуще стремление к комплементарности, к диалогу и синтезу с др. типами философствования и системами знания. Рикёр «прививает» Г. к феноменологии, соотносит с персонализмом, структурализмом, психоанализом, религией; стремясь осмыслить повествовательные функции культуры, он соединяет Г. с лингвистическим анализом и аналитической философией. Соотношение Г. с др. типами философствования осознается также в ходе известных дискуссий Гадамера с Э. Бетти, Ю. Хабермасом и Ж. Деррида о специфике подхода к тексту, интерпретации в Г. и деконструктивизме. Идеи Г. представлены в рус. философии, в частности у Г. Г. Шпета в его историческом исследовании «Герменевтика и ее проблемы», а также в идеях С.Л. Франка о «живом знании», М.М. Бахтина о диалоге, «участном ответственном мышлении», «тексте на рубеже двух сознаний», «неалиби в бытии», понятии хронотопа. Г. сегодня предстает в философии, гуманитарном знании и культуре в целом как одна из фундаментальных форм осмысления человеческого духовного опыта, способа его бытия как понимания.

Михайлов А.А. Современная философская герменевтика. Минск, 1984; Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986; Гадамер Х.Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М., 1988; Шпет ГГ. Герменевтика и ее проблемы // Контекст. Литературно-теоретические исследования. М., 1989—1992; Кузнецов В.Г. Герменевтика и гуманитарное познание. М., 1991; Рикёр П. Конфликт интерпретаций: Очерки о герменевтике. М., 1995; Dilthey W. Gesammelte Schnften. Leipzig, 1928 — 1979. Bd 1 — 18; Hermeneutik und Ideologiekritik. Frankfurt am Main, 1971; Hermeneutics and Modern Philosophy. New York, 1986; Dialogue and Deconstruction; The Gadamer — Derrida Encounter. New York; Albany, 1989.

Л.А. Микешина










ГЕРМЕНЕВТИЧЕСКИЙ КРУГ — особенность процесса понимания, основанная на его циклическом характере. Г.к. был известен уже антич. риторике, а также патристике (для понимания Священного Писания необходимо в него верить, но для веры необходимо его понимание. — Августин). Различные модификации Г.к. вызваны осознанием взаимообусловленности объяснения и интерпретации, с одной стороны, и понимания — с другой; для того чтобы нечто понять, его необходимо объяснить, и наоборот. В отчетливой форме, а именно как круг «целого и части», Г.к. представлен в герменевтике 18—19 вв. (Ф. Шлейермахер, А. Бек); для понимания целого необходимо понять его отдельные части, но для понимания отдельных частей уже необходимо иметь представление о смысле целого (слово — часть относительно предложения, предложение — часть относительно текста, текст — часть относительно творческого наследия данного автора и т.д.). Шлейермахер выделяет наряду с «грамматической» психологическую стороны Т.к.: текст есть фрагмент целостной душевной жизни некоторой личности, и понимание «части» и «целого» здесь также взаимно опосредованы. На др. аспект Г.к. обратил внимание В.Дильтей: понимание текста как «проявления жизни» творческого индивида возможно при условии понимания духовного мира соответствующей эпохи, что, в свою очередь, предполагает понимание оставленных этой эпохой «жизнепроявлений». В философии М. Хайдеггера Т.к. связывается не с формальными условиями понимания как метода познания, а с онтологическими его условиями как основного определения человеческого существования. Поскольку Г.к. выражает взаимообусловленность истолкования бытия человеком и человеческого самоистолкования, постольку задача герменевтики состоит не в том, чтобы выйти из Т.к., а в том, чтобы в него войти. В герменевтике Х.Г. Гадамера эта трактовка Г.к. развивается путем конкретизации Хайдеггеровского учения о понимании. Языковая традиция, в которой укоренен познающий субъект, составляет одновременно и предмет понимания, и его основу: человек должен понять то, внутри чего он с самого начала находится. В философии науки Г.к. разрабатывается как взаимообусловленность теории и факта: факты, из которых строится теория, всегда концептуально нагружены, их отбор и интерпретация обусловлены той самой теорией, которую они должны обосновать.










ГЕРЦЕН Александр Иванович (1812—1870) — философ, публицист, общественный деятель. Окончил физико-математический факультет Московского ун-та (1829— 1833), совместно с Н.П. Огаревым руководил социально-философским кружком, ориентированным на идеалы Французской революции и идеи А.К. де Сен-Симона. Миросозерцание Г. складывалось на общем фоне влияний эпохи александровского мистицизма, филос. романтизма и нем. философии. Ф. Шиллер и Ф.В.Й. Шеллинг, а затем и Г.В.Ф. Гегель становятся его духовными ориентирами.

За связь со студентами-вольнодумцами был арестован и выслан в Вятку, Владимир, Новгород. До выезда из России в 1847, примкнув к западникам, участвовал в полемике со славянофилами. Став свидетелем поражения Февральской революции (1848—1852) в Париже, Г. в 1853 основал в Лондоне Вольную рус. типографию, издавал «Полярную звезду» и «Колокол». Умер в Париже.

Литературное наследие Г. очень велико, среди филос. работ особенно выделяются «Дилетантизм в науке» и «Письма об изучении природы». Ведущей идеей Г. была мысль о союзе философии и естествознания. Естественные науки сами по себе не способны построить истинную картину мира без овладения филос. диалектикой, которая связывалась и сопрягалась с филос. системой Гегеля. Разрешая проблему тождества бытия и мышления, Г. выводил мышление и логику непосредственно из развития природы, попадая тем самым в тупик натурализма. Эволюция филос. миросозерцания характеризует Г. как одного из выдающихся представителей философии рус. Просвещения, который воспринимался как высочайший авторитет в филос. жизни 19 в. Н.А. Бердяев, признавая за Г. центральное значение для судеб России, писал о нем: «Если и не самый глубокий, то самый блестящий из людей 40-х годов». Собр. соч.: В 30 т. М., 1954-1966.

Шпет Г. Философское мировоззрение Терцена Пг., 1921; Пипер Л.О. Философское мировоззрение Герцена: историко-философские очерки. М.; Л., 1935; Володин А.И. Герцен. М., 1970; Смирнова З.В. Социальная философия Герцена. М., 1973; Ноет И.С. Молодой Герцен. Страницы жизни и творчества. М., 1986.











ГЕСИОД (8—7 вв. до н.э.) — др.-греч. мыслитель, первый известный по имени поэт, автор поэм «Теогония», «Труды и дни», предфилософ. Поставил вопрос о том, что «прежде всего зародилось», и получил от муз ответ, что прежде всего зародился хаос — не как беспорядок, а как зияние, пространство и место, потом зародились Эрос, Тартар, земля—Гея, родившая небо—Урана. Гея и Уран породили циклопов, гекатонхейров и титанов, один из которых (Крон) оскопил отца, что породило все виды зла. Боясь быть свергнутым детьми, Крон пожирал их при рождении, пока, наконец, не был обманут женой Реей, подсунувшей ему вместо новорожденного Зевса запеленутый камень. Возмужав, Зевс начал войну против отца и др. титанов (титаномахия) и сверг их в Тартар. Наступило царство Зевса и его братьев, сестер и детей, описанное Гомером. Предфилософское значение поэмы «Теогония» состоит в генеалогической систематизации мира богов, в демифологизации хаоса, в постановке в обобщенной форме вопроса о происхождении мира. В поэме «Труды и дни» Г. говорит о «пяти поколениях» людей: золотом, серебряном, медном, героическом и железном. Свое время он осознает как начало «железного века» с частной собственностью, особенно на землю, ярко рисует будущее человечества: «Не будет им передышки ни ночью, ни днем от труда и от горя, и от несчастий. Заботы тяжелые боги дадут им... Дети — с отцами, с детьми их отцы сговориться не смогут. Чуждыми станут товарищ товарищу, гостю — хозяин. Больше не будет меж братьев любви, как бывало когда-то. Старых родителей скоро совсем почитать перестанут... Правду заменит кулак... Стыд пропадет». Трудолюбивый Г. вводит вторую Эриду — богиню трудового соревнования (первая — богиня раздора), говоря, что «нет никакого позора в работе: позорно безделье». Стыд станет уделом бедняка, тогда как «взоры богатого смелы».











ГЁССЕН Сергей Иосифович (1887—1950) — философ, публицист, соредактор жур. «Логос». Изучал философию в ун-тах Гейдельберга и Фрейбурга под руководством В. Виндельбанда, Б. Ласка, И. Кона и Г. Риккерта, который был научным руководителем докторской диссертации «Об индивидуальной причинности» (1909). С 1913 преподавал философию в ун-тах Петербурга, Томска, Праги, Варшавы. Как философ Г. сформировался в неокантианской атмосфере жур. «Логос», пропагандируя неокантианство баденской школы. Филос. значение теории Риккерта он видел «в выработке гносеологического монизма формы, единственно способного обеспечить свободу и полноту эмпирических наук и согласовать требования эмпирии с требованиями философии». В статье «Мистика и мистицизм» было сформулировано учение «метафизического мистицизма». Исходным пунктом Г. была фиксация в западноевропейской филос. мысли двух напряженных противостояний: рационального мира, восполняемого «трансцендентным» Г. Когена, «идеальным» Э. Гуссерля, «миром ценностей» Риккерта, а с др. стороны, восходящей к И.Г. Фихте традиции иррационализации философии. Проблему соотношения мистики и метафизики Г. понимал так: «Мистицизм есть вид метафизики, возникающий там, где нарушенные границы суть последние границы, которые отделяют область философии и культуры от сферы иррационального переживания и мистики». В 1925 в Праге была предпринята попытка возрождения «Логоса», вышел один номер, но филос. интересы Г. были уже на излете, они сместились в область философии права, философии воспитания, в область рус. религиозного философствования.

Философия наказания. М., 1913; Свобода и дисциплина. Пп, 1917; Крушение утопизма // Современные записки. Париж, 1924. Кн. 19; Евразийство // Там же. 1925. Кн. 25; Монизм и плюрализм в систематике понятий // Труды Русского Народного ун-та в Праге. 1928. Т. 1; Мое жизнеописание // Вопросы философии. 1994. № 7—8.

Зеньковский В.В. СИ. Гессен как философ // Новый журнал. Нью-Йорк, 1951. № XXV, Сапов В.В. Сергей Гессен — русский философ // Вестник Российской академии наук. 1993. № 6.










ГЁТЕ (Goethe) Иоганн Вольфганг (1749—1832) — нем. поэт и мыслитель. Его филос. поэтические и научные понятия не просто дополняли, но взаимопроникали друг в друга, что сделало его неповторимой и оригинальной фигурой в истории мировой философии и культуры. Г. попытался создать такую науку, которая обходилась бы без наблюдения и эксперимента, без аппарата понятий и всевозможных методологических процедур. Основной метод такой науки — живое приобщение к объекту исследования путем чистого беспредпосылочного переживания объектов природы. Природа у него не объект познания, а объект изумления.

Там, где ученый овладевает традиционным аппаратом науки, он становится профессионалом, а Г. всегда считал себя любителем, поскольку этот термин произволен от слова «любить». Профессионал — не любитель, и потому от него скрыта исконная цель его профессии. Для того чтобы достичь живого созерцания, в котором природа получает возможность выговориться через человека, надо быть не ученым-профессионалом, а ученым-поэтом или мыслителем-поэтом. Люди забыли, считает Г., что наука развилась из поэзии, не принимают во внимание, что со временем обе к абсолютной пользе могут снова встретиться на более высокой ступени. Созерцание является важнейшей формой открытия мира, мир раскрывается не рассудку посредством слов и гипотез, а созерцанию посредством феноменов. Г. называл их первичными феноменами, или прафеноменами, потому что в явлении нет ничего выше их. Непосредственное восприятие первичных феноменов повергает человека в своего рода страх, потому что мир является обнаженным его чувствам. Но быстро появляется деятельный сводник — рассудок, который все подводит под известные понятия, все классифицирует и обозначает, и мир опять «закрывается» перед нами. Вместо того чтобы вглядеться в мир, в единичность, увидеть целостность, в одном цветке или стебле узреть превращение одной живой формы, а в позвонке — метаморфозы всех животных, человек заслоняется теоретическими воззрениями, знаками, формулами.

И это действительно трудно — «не ставить знак на место вещи», все время иметь перед собой живую сущность и не убивать ее словами. Притом в новые времена нам, полагал Г., грозит еще большая опасность в связи с тем, что мы позаимствовали выражения и термины из всех познаваемых областей, чтобы выражать воззрения на простые природные явления. На помощь призываются астрономия, космология, естествознание, даже религия и мистика; и часто общее через частное, элементарное через производное закрывается и затемняется, вместо того чтобы выявляться и познаваться.

Главное — ничего не искать за феноменами, они сами — учение. Метод живого созерцания в области биологии и зоологии, в области цвета (поиски и описание прафеноменов) привел Г. к серьезным научным достижениям. В созерцании мы приходим к пониманию целого не как суммы частей, а как некой организации, композиционности. Всякий предмет является символом целостности, в любом живом восприятии скрыты бесконечные горизонты, свидетельствующие о непостижимой сложности вещи или явления. «Настоящая символика там, где частное представляет всеобщее не как сон или тень, но как живое откровение непознаваемого».

Разница в подходах к миру абстрактной науки и живого созерцания явственно видна в различии подходов к природе цвета у Г. и И. Ньютона. Ньютон как физик полагал, что белый цвет — комбинированный, он заключает в себе все цвета, цвет можно рассматривать как объект с определенными физическими параметрами; у Г., который подходил к цвету как художник с зорким взглядом, пронизывающим природу, цвет возникает из соприкосновения света и тьмы, цвет есть специфицированный свет, а тьма играет активную роль в этой спецификации. Цвет — не абстракция, он может быть понят только в живом приобщении к этому феномену. В «Очерках учения о цвете» Г. писал, что синее вызывает у нас чувство одиночества, напоминает нам о тени, синее стекло показывает предметы в печальном виде, а голубую краску он называл «волнующим ничто». Нужно очистить созерцание от условностей, от мысленных определений, до сих пор встречаются люди, принимающие условную графическую символику за реальность, полагающие, что свет в самом деле доходит до нас волнами. Самое трудное — видеть перед глазами то, что у тебя перед глазами.

Но созерцание — это не просто смотрение, это мысль, в которой форма и содержание даны в неразрывном единстве, и потому она является «созерцательной мыслью». И высшим достижением такой мысли является любовь. У природы «нет речей и языка, но она создает тысячи языков и сердец, которыми она говорит и чувствует. Венец ее — любовь. Любовью только приближаются к ней. Бездны положила она между созданиями, и все создания жаждут слиться в общем объятии. Она разобщила их, чтобы опять соединить. Одним прикосновением уст к чаше любви искупает она целую жизнь страданий».

Широкий круг филос. и научных проблем, поднятых Г., нашел отражение и в его художественных произведениях, прежде всего в «Фаусте». Огромно влияние его «синтетической философии», в которой органично сплелись философия, поэзия и наука, на 19 и 20 вв., на философию Ф. Ницше, Г. Зиммеля, О. Шпен-глера и многих др.

Избр. соч. по естествознанию. М., 1957; Избр. филос. произв. М., 1964.
Зиммель Г. Истина и личность (из книги о Гете) // М., 1912—1913. Кн. 1—2; Свасьян К.А. Философское мировоззрение Гете. Ереван, 1983; Gаdamer H.-G. Goethe und die Philoso-phie. Leipzig, 1947.

В.Д. Губин











ГЕТЕРОНОМИЯ (от греч. heteros — другой и nomos — закон) — подчинение воздействию, идущему извне, несамодетерминация. Противоположность Г. — автономия.








ГЕШТАЛЬТПСИХОЛОГИЯ (от нем. Gestalt — структура, образ, форма, конфигурация) — одно из влиятельных направлений в психологии пер. пол. 20 в. Сформировалось под непосредственным влиянием филос. феноменологии (Э. Гуссерль), утверждавшей, что восприятие мира носит целостный, непосредственный характер, а в его основе лежат интенции субъекта. Др. источником идей Г. являются исследования австр. психолога X. фон Эренфельса, ученика Ф. Брентано, которому удалось открыть не сводимые к сумме элементов гештальт-качества. Впервые принципы Г. были сформулированы М. Вертхаймером в статье «Экспериментальное исследование движения» (1912) как альтернатива структурализму и бихевиоризму. Представители этого направления — Вертхаймер, В. Кёлер, К. Коффка, К. Левин и др. — исходили из предположения, что сложные психологические феномены нельзя разложить на простые ментальные компоненты (структурализм) или цепи стимул — реакция (бихевиоризм). Они доказывали, что адекватное объяснение интеллектуального поведения требует ссылки на внутренние состояния психики и врожденные сложноорганизованные когнитивные структуры, которые формируют наш перцептивный опыт и знание о мире. Свои гипотезы гештальтисты стремились подкрепить многочисленными экспериментальными данными (феномен стробоскопического движения и др.). Согласно их взглядам, наше перцептивное восприятие является целостным, активным и конструктивным процессом, строящимся на динамическом отношении между двумя элементами — воспринимаемой формой (структурой, гештальтом) и фоном (полем восприятия). Форма всегда доминирует, оставаясь при этом неразрывно связанной с менее четко воспринимаемым фоном, на котором она выделяется. Интенция наблюдателя спонтанно связывает форму и фон. Гештальтисты открыли лежащий в основе восприятия закон «хорошей формы», названный Вертхаймером «законом прегнантности», который предрасполагает к выбору наиболее простых, четких, упорядоченных и осмысленных форм.

Мышление Г. также рассматривали как активный конструктивный процесс. Вертхаймер различал продуктивное и репродуктивное мышление. Продуктивное мышление предполагает понимание структурных отношений, присущих проблеме или ситуации, сопровождающееся интеграцией соответствующих частей в динамическое целое. Напротив, репродуктивное мышление сводится лишь к слепому повторению усвоенных реакций применительно к отдельным частям целого. Этот тип мышления не порождает инсайта (Insight — понимание), определенного Кёлером как закрытие психологического поля, где все элементы интегрируются в целостную структуру. Наиболее систематический и прагматический подход к мышлению как решению задач с позиции Г. был разработан К. Дункером, который требовал от испытуемых «Думать вслух», настаивая на необходимости вербализации любой мысли. На основе полученных устных и письменных протоколов Дункер пришел к выводу, что процедуры решения задач могут быть формализованы как поиск средств решения конфликтов между текущими ситуациями и ситуациями, отвечающими желаемым целям. Результаты мыслительных операций он рассматривал как совокупность тесно интегрированных внутренних репрезентаций, которые детализируют находящиеся в противоречии элементы проблемной ситуации. Соответственно, понимание и инсайт определялись им как внутренние когнитивные состояния субъекта, зависящие от качества репрезентаций. Исследования Дункера ясно показали, что при решении проблем субъекты формировали планы, генерировали цели и разрабатывали стратегии, основанные на приобретенном знании. Он также выдвинул концепцию «функциональной закрепленности», которая утверждала, что объекты и идеи вместе с закрепленными за ними функциями становятся частью ситуации по решению задачи, и эта установка препятствует их новому применению.

Гештальтпсихологи внесли большой вклад в развитие психологии прежде всего своими экспериментальными исследованиями особенностей стратегии пространственно-образного, правополушарного мышления и др. явлений, которые нельзя было объяснить с помощью структуралистских и бихевиористских моделей. Однако им не удалось создать какой-то универсальной, последовательной и проверяемой теории. Инструментальные средства и методы, необходимые для адекватного исследования сложных когнитивных функций — восприятия, мышления, решения задач и т.д. — были разработаны позднее в кибернетике, теории информации и компьютерной науке (информатике). Выделив дальнейшее поле исследований, Г. в каком-то смысле предвосхитила революцию в когнитивной науке. Концепции гештальтпсихологов получили широкое применение в различных областях философии и прежде всего в эпистемологии и философии науки для объяснения специфики неявного, личностного знания, механизмов роста научных знаний и научных революций (М. Полани, Т. Кун, П. Фейерабенд, Н. Хэнсон и др.). 

Kuhler W. Gestalt Psychology. New York, 1947.

И.П. Меркулов











ГЖЕГОРЧИК (Grzegorczyk) Анджей (р. 1922) — пол. логик и философ. В годы Второй мировой войны изучал философию и математику в тайном Варшавском ун-те, в дальнейшем — проф. Ин-та математики, а затем — Ин-та философии и социологии Польской академии наук.

Г. принадлежат многие важные результаты в математической логике и в обосновании математики. Ввел иерархию первично рекуррентных функций, названную «иерархией Гжегорчика». Предложил семантику для интуиционистской логики, опирающуюся на понятие информации и эквивалентную семантике С.А. Крипке. Указал возможную модальную аксиому, названную его именем: L(L(A—>)LA)—>A)—>A, ведущую к расширению системы S4 К. Льюиса.

В философии математики Г. симпатизирует математическому конструктивизму, в согласии с типичными филос. представлениями пол. математической школы признает, что математическая практика не может быть ограничена заранее принятыми филос. допущениями. При оценке значимости логических теорий следует руководствоваться, согласно Г., их приложениями в др. областях знания, и прежде всего в математике. Симпатия к конструктивизму вызвана у Г. общим принятием теистической онтологии Т. Котарбиньского, в основе которой лежит идея, что мир слагается из вещей. Г. истолковывает эту онтологию как гипотетически наилучшую, поскольку она наиболее проста и наиболее близка повседневному опыту.

Особую важность для философии имеют, по мысли Г., философия человека и этика. Он начинает заниматься этими разделами философии в 1970—1980-х гг. Этические и философско-антропологические взгляды Г. инспирированы христианством. Он является сторонником истолкования религии как источника морального переживания, а не как институционализированной конфессии. Религия трактуется Г. как одна из основ универсалистической философии. Др. основой последней должен быть европейский рационализм, проявляющийся, в частности, в логике. Размышления над ролью логики в целокупной человеческой деятельности приводят Г. к идее обновления психологизма в логике, подвергнутого осуждению Г. Фреге и Э. Гуссерлем. Г. отводит философии особо важную роль в формировании современной интеллектуальной позиции, способной отвечать на вызовы времени.

Some Classes of Recursive Functions. Warszawa, 1953; Zarys logiki matematycznej. Warszawa, 1961 (англ. изд. — Dordrecht, 1974); Filozofia czasu pzoby. Warszawa, 1984; Logic. A Human Affair. Wanszawa, 1997.

Я. Воленьский (Краков)










ГИЛОЗОИЗМ (от греч. hyle — вещество, zoe — жизнь) — термин, введенный в 1678 Р. Кедвортом для обозначения учений о всеобщей одушевленности материи. Г. отрицает границу между живым и неживым и считает жизнь неотъемлемым свойством материи: «Материя никогда не может существовать и быть деятельной без духа, а дух — без материи» (И.В. Гёте). Гилозоистами, отождествлявшими живое и существующее, были Эмпедокл, Анаксагор, Анаксимен, Фалес, Гераклит. В «Тимее» Платона Космос предстает как живой организм. Элементы Г. очевидны у Аристотеля, позднее — у Дж. Бруно, Д. Дидро и др. Как учение о всеобщей одушевленности всего существующего Г. совпадает с панпсихизмом; от витализма Г. отличается тем, что не отделяет «жизненную силу» от «косной материи».










ГИПОСТАЗИРОВАНИЕ (от греч. hypostasis — сущность, субстанция) — логическая (семантическая) ошибка, заключающаяся в опредмечивании абстрактных сущностей, в приписывании им реального, предметного существования.

Эту ошибку допускает, напр., тот, кто считает, что наряду со здоровыми и больными людьми в реальном мире есть еще такие отдельные «существа», как «здоровье» и «болезнь». Или даже что есть особые предметы, обозначаемые словами «ничто» и «несуществующий предмет».

Опасность Г. существует не только в обыденном рассуждении, но и в научных теориях. Г. допускает, напр., юрист, когда говорит об идеальных нормах, правах и т.д. так, как если бы они существовали где-то наряду с лицами и их отношениями. Эту же ошибку совершает этик, считающий, что «справедливость», «равенство» и т.д. существуют в том же смысле, в каком существуют люди, связанные этими социальными отношениями.

Идея, что общим именам соответствуют не только обозначаемые ими отдельные предметы или лица, но и какие-то «общие предметы», восходит к Платону. Активные споры об объектах общих имен велись в Средние века. Сторонники реализма считали, что общее существует до предметов (в уме Бога), в предметах и, наконец, после предметов (в уме человека, фиксирующем их общность в каких-то чертах). Их противники номиналисты протестовали против опредмечивания абстрактных сущностей. С т.зр. номинализма реальны только единичные вещи, общее же существует только в уме человека, но не в самом мире.

Возражение против Г. было связано также с требованием «не удваивать сущности», известным под названием «бритва Оккама». Если не только объекты, но и их общие свойства становятся самостоятельными предметами, это означает, что мир удваивается. Нельзя сомневаться в том, утверждали номиналисты, что существуют «круглые вещи», однако необходимо протестовать против существования в качестве особого объекта также «круглости». Признание существования такого объекта означало бы, что вещи, называемые «круглыми», дополняются новой вещью, именуемой «круглостью».

Г. недопустимо в строгом рассуждении, где «удвоение мира» ведет к путанице между реальными предметами и вымышленными. Но оно успешно используется в художественной литературе, где правда и вымысел могут переплетаться.












ГИПОТЕЗА (от греч. hipothesis — основание, предположение) — положение, выдвигаемое в качестве предварительного, условного объяснения некоторого явления или группы явлений; предположение о существовании некоторого явления. Г. может касаться существования объекта, причин его возникновения, его свойств и связей, его прошлого и будущего, и т.д. Выдвигаемая на основе определенного знания об изучаемом круге явлений Г. играет роль руководящего принципа, направляющего и корректирующего дальнейшие наблюдения и эксперименты. Г. представляет собой необходимое звено в развитии научного знания.

Как предположительное, вероятное знание, еще не доказанное логически и не настолько подтвержденное опытом, чтобы считаться достоверным, Г. не истинна и не ложна. О ней можно сказать, что она неопределенна, лежит между истиной и ложью. Получив подтверждение, Г. превращается в истину и на этом прекращает свое существование. Опровергнутая Г. становится ложным положением и опять-таки перестает быть Г.

Г. выдвигается в науке для решения некоторой конкретной проблемы: объяснения новых фактических данных, устранения противоречия теории с отрицательными результатами экспериментов и т.п.

Процесс обоснования Г., в ходе которого она либо отвергается, либо превращается в достоверное положение (развернутая Г., касающаяся широкого круга явлений, становится научной теорией), в принципе не отличается от обоснован ия любого теоретического положения. Самым общим образом способы обоснования Г. можно разделить на теоретические и эмпирические, учитывая, однако, что различие между ними относительно, как относительно само различение теоретического и эмпирического знания. Теоретические способы охватывают исследование Г. на непротиворечивость, на эмпирическую проверяемость, на приложимость ко всему классу изучаемых явлений, на выводимость ее из более общих положений, на утверждение ее посредством перестройки той теории, в рамках которой она выдвинута. Эмпирические способы включают непосредственное наблюдение явлений, предполагаемых Г. (если оно возможно), и подтверждение в опыте следствий, вытекающих из нее.

Наиболее важным (первым) способом обоснования Г. является ее согласование с фактическим материалом, на базе которого и для объяснения которого она выдвинута; Г. должна соответствовать также установившимся в науке законам, теориям и т.п. Это т.н. условие непротиворечивости. Являясь принципиально важным, оно не означает, однако, что от Г. нужно требовать полного, пассивного приспособления к тому, что в момент ее выдвижения считается фактом. Факты — не только исходный момент конструирования Г., но и руководство к действию — к возможной корректировке как выдвигаемого предположения, так и самих фактов. В определенных условиях правомерна даже Г., противоречащая хорошо установленным фактам: вырывая факты из привычного теоретического контекста, она заставляет посмотреть на них с новой т.зр. и повышает вероятность обнаружить в них то, что ранее проходило незамеченным.

Все это относится и к согласованию Г. с утвердившимися в науке теоретическими положениями: соответствие им Г. разумно до тех пор, пока оно направлено на утверждение лучшей, более эффективной теории, а не просто на сохранение старой теории.

Второй способ обоснования Г. — установление ее проверяемости. Г. должна в принципе допускать возможность опровержения и возможность подтверждения. Г., не отвечающая этому требованию, не указывает пути для дальнейшего исследования. Таково, напр., предположение о существовании сверхъестественных, ничем себя не обнаруживающих объектов или Г. о «жизненной силе», проявляющейся только в известных и объяснимых и без нее явлениях.

Третьим способом теоретического обоснования Г. является проверка ее на принципиальную приложимость к широкому классу исследуемых объектов: она должна охватывать не только явления, для объяснения которых специально предложена, но и возможно более обширный круг родственных им явлений. Хорошим примером здесь могут служить Г. квантов М. Планка: выдвинутая вначале для объяснения сравнительно частного явления (излучения абсолютно черного тела), она в короткое время распространилась на целый ряд областей и объяснила из одного основания чрезвычайно широкое поле физических явлений. Если Г., выдвинутая для одной области, ведет к новым результатам не только в исходной, но и в смежных областях, ее объективная значимость существенно возрастает. Тенденция к экспансии, к расширению сферы своей приложимости в большей или меньшей степени присуща всем плодотворным научным Г.

Четвертый, собственно логический способ обоснования Г. — выведение ее из некоторых более общих положений. Если выдвинутое предположение удается вывести из каких-то утвердившихся истин, это означает, что оно истинно. Данный прием находит, однако, только ограниченное применение. Самые интересные и важные Г. являются, как правило, весьма общими и не могут быть получены в качестве следствий уже установленных положений. К тому же Г. обычно выдвигаются относительно новых, не изученных в деталях явлений, не охватываемых еще универсальными принципами.

Пятый способ обоснования Г. — внутренняя перестройка теории, в рамках которой она выдвинута. Выдвижение Г. диктуется динамикой развития теории, стремлением охватить и объяснить новые факты, устранить внутреннюю несогласованность и противоречивость и т.д. Успех Г. является одновременно и подкреплением породившей ее теории. С др. стороны, сама теория способна сообщать выдвинутой на ее основе Г. определенные импульсы и силу и тем самым содействовать ее утверждению. Во многом поддержка, оказываемая Г. теорией, связана с внутренней перестройкой последней. Эта перестройка обычно заключается во введении номинальных определений вместо реальных, принятии новых соглашений относительно изучаемых объектов, уточнении основополагающих принципов теории, изменении иерархии этих принципов или сферы их действия и т.д. Вводимые т.о. новые принципы, образцы, нормы, правила и т.п. меняют внутреннюю структуру как самой теории, так и постулируемого ею «теоретического мира».

Эмпирические способы обоснования Г. принято называть верификацией, или подтверждением. Прямая верификация — это непосредственное наблюдение тех явлений, существование которых предполагается Г. Примером может служить доказательство Г. о существовании планеты Нептун: вскоре после выдвижения Г. эту планету удалось увидеть в телескоп. Прямая верификация возможна лишь в том случае, когда речь идет о единичных объектах или ограниченных их совокупностях, что делает ее сферу чрезвычайно узкой.

Наиболее важным и вместе с тем универсальным способом верификации является выведение следствий из Г. и их последующая опытная проверка. Однако этот способ верификации сам по себе не позволяет установить истинность Г., он только повышает ее вероятность.

Превращение Г. в составной элемент теории, как правило, сложный и длительный процесс. Он не сводим к к.-л. одной процедуре, к отдельно взятому умозаключению. Г., ставшая частью теории, опирается уже не только на свои подтвердившиеся следствия, но и на всю теорию, на объяснение последней широкого круга явлений, предсказание новых, ранее неизвестных фактов, на связи между ранее казавшимися не связанными процессами и т.д.

Г., превратившаяся в теорию или ее элемент, перестает быть проблематичным знанием. Но она не становится абсолютной истиной, не способной к дальнейшему развитию. При последующем росте и развитии знания она корректируется и уточняется. Однако основное ее содержание, подвергаясь ограничениям и уточнениям, сохраняет свое значение.

Кун Т. Структура научных революций. М., 1975; Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983; Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997; Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998.

А.А. Ивин












ГИПОТЕЗА AD HOC (от греч. hipothesis — основание, предположение; лат. ad hoc — к этому, для данного случая) — гипотеза, выдвинутая с целью решения стоящих перед испытываемой теорией проблем и оказавшаяся в конечном итоге ошибочным вариантом развития этой теории. Предсказание новых фактов и адаптация к полученным экспериментальным данным являются наиболее важными проблемами, с которыми сталкивается любая научная теория. Решение этих проблем в принципе невозможно без введения дополнительных гипотез, построения частных теорий и специальных моделей. Но не все предсказания теории и попытки адаптировать ее к полученным экспериментальным данным отвечают общепризнанным метатеоретическим критериям научности и оказываются успешными. Т.к. возможности «легитимной» адаптации теорий ограничены, ученые в кризисных ситуациях иногда намеренно идут на нарушения этих критериев, прибегая к помощи Г. ad hoc. Некоторые Г. ad hoc вообще не обладают никаким дополнительным теоретическим содержанием по сравнению с исходной теорией, но они временно обеспечивают этой теории к.-л. важные прагматические преимущества (достаточную степень согласованности с новыми экспериментальными данными и т.д.). С др. стороны, Г. ad hoc, по сути дела, оказываются любые эмпирически бесплодные вспомогательные предположения, поскольку их дополнительное теоретическое содержание не получает экспериментального подтверждения. Можно выделить также и др. типы Г. ad hoc, использование которых приводит к нарушению соответствующих критериев научности. Эти нарушения могут оставаться необнаруженными, скрытыми в течение некоторого времени, т.к. в принципе невозможно предвидеть все следствия, вытекающие из имеющихся теорий и гипотез. Поэтому гипотезы, позволяющие на каком-то этапе успешно решить проблемы, связанные с адаптацией теорий к экспериментальным данным, в дальнейшем могут оказаться Г. ad hoc — напр., в силу их логической несовместимости с некоторыми допущениями исходной теории, которая обычно выявляется благодаря изобретению новых математических формализмов, новых математических модулей, гипотез и т.д. Нередко такого рода «селективно ценные» Г. ad hoc выступают отправным пунктом формирования новых теорий.












ГИПОТЕТИКО-ДЕДУКТИВНЫЙ МЕТОД — метод научного познания и рассуждения, основанный на выведении (дедукции) заключений из гипотез и др. посылок, истинностное значение которых неизвестно. Поскольку в дедуктивном рассуждении значение истинности переносится на заключение, а посылками служат гипотезы, то и заключение гипотетико-дедуктивного рассуждения имеет лишь вероятностный характер. Соответственно типу посылок гипотетико-дедуктивные рассуждения разделяются на две основные группы: 1) рассуждения, посылками которых являются гипотезы и эмпирические обобщения, истинность которых еще нужно установить; 2) выводы из таких посылок, которые заведомо ложны или ложность которых может быть установлена. Выдвигая некоторое предположение в качестве посылки, можно из него дедуцировать следствия, противоречащие хорошо известным фактам или истинным утверждениям. Таким путем в ходе дискуссии можно убедить оппонента в ложности его предположений. Примером является метод приведения к абсурду.

В научном познании Г.-д.м. получил широкое распространение и развитие в 17—18 вв., когда были достигнуты значительные успехи в области изучения механического движения земных и небесных тел. Первые попытки применения Г.-д.м. были сделаны в механике, в частности в исследованиях Г. Галилея. Теория механики, изложенная в «Математических началах натуральной философии» И. Ньютона, представляет собой гипотетико-дедуктивную систему, посылками которой служат основные законы движения. Успех Г.-д.м. в области механики и влияние идей Ньютона обусловили широкое распространение этого метода в области точного естествознания.

С логической т.зр., гипотетико-дедуктивная система представляет собой иерархию гипотез, степень абстрактности и общности которых увеличивается по мере удаления от эмпирического базиса. На вершине располагаются гипотезы, имеющие наиболее общий характер и поэтому обладающие наибольшей логической силой. Из них как из посылок выводятся гипотезы более низкого уровня. На самом низшем уровне системы находятся гипотезы, которые можно сопоставить с эмпирическими данными. В современной науке многие теории строятся в виде гипотетико-дедуктивной системы.

Такое построение научных теорий имеет большое методологическое значение, поскольку позволяет осуществлять эмпирическую проверку и подтверждение научных гипотез и теорий. Гипотезы самого низкого уровня проверяются путем сопоставления их с эмпирическими данными. Если они подтверждаются этими данными, то это служит косвенным подтверждением и гипотез более высокого уровня, из которых логически выведены первые гипотезы. Наиболее общие принципы научных теорий нельзя непосредственно сопоставить с действительностью, с тем чтобы удостовериться в их истинности, ибо они, как правило, говорят об абстрактных или идеальных объектах. Для того чтобы соотнести общие принципы с действительностью, нужно с помощью длинной цепи логических выводов получить из них следствия, говорящие уже не об идеальных, а о реальных объектах. Эти следствия можно проверить непосредственно. Поэтому ученые и стремятся придавать своим теориям структуру гипотетико-дедуктивной системы.

Разновидностью Г.-д.м. считают метод математической гипотезы, который используется как важнейшее эвристическое средство для открытия закономерностей в естествознании. В процессе научного исследования наиболее трудная — подлинно творческая — задача состоит в том, чтобы открыть и сформулировать те принципы и гипотезы, которые могут послужить основой всех последующих выводов. Г.-д.м. играет в этом процессе вспомогательную роль, поскольку с его помощью не выдвигаются новые гипотезы, а только выводятся и проверяются вытекающие из них следствия.

А.Л. Никифоров













ГЛОБАЛИЗМ (от лат. globus — шар) — понятие, определяющее сущность современного этапа развития человеческой цивилизации и возникающих в ходе данного развития проблем, одинаково актуальных для всего человечества, а также направление научного, политического, филос. мышления, отражающее способность к восприятию глобальных проблем. Г. как тип мышления отражается в целом комплексе понятий, к которому помимо глобальных проблем относятся глобальный интерес, глобальные условия, глобальная необходимость, глобальные противоречия, глобальные задачи и т.п. Особое внимание к глобальной проблематике обусловило систематизацию глобального мышления и интенсивное развитие на его базе специальной научной дисциплины — глобалистики, интегрировавшей в себе методики различных наук и пользующейся результатами их исследований. Одновременно Г., составляющий концептуальную основу данной дисциплины, оказался в центре внимания общественных, естественных, технических наук, что свидетельствовало о насущной необходимости в комплексных и междисциплинарных научных разработках. Так, напр., как особую сферу общественной мысли можно выделить политический Г., обусловленный потребностями обеспечения глобальной безопасности мирового сообщества и задачами политического регулирования глобальной сферы.

Г. как концептуальное направление научной мысли оформился на Западе в 1960-е гг. В СССР начало исследования мировых проблем с позиций Г. относится к нач. 1970-х гг. В этот период в научной литературе начали появляться публикации, посвященные анализу феномена глобальности, был выявлен системный характер глобальных проблем. В течение 1980-х гг. концепция Г. приобрела более развернутый характер, анализировались представлявшиеся в то время возможными пути, формы и средства решения данных проблем. Вместе с тем анализ генезиса глобальных проблем и поиск механизма их разрешения находились под воздействием классового подхода. Это мешало утверждению подлинного Г., основанного на признании равной ответственности всех стран и общественно-политических систем за судьбу человечества. В 1990-е гг. Г. получает всемирное признание и распространяется на все сферы человеческой деятельности, в его русле осуществляется широкий спектр исследований как в России, так и за рубежом.

Проблемы, требующие глобального подхода, глобальности мышления, т.е. такие, к которым применимо понятие Г., определяются по ряду признаков. В соответствии с ними к разряду глобальных относятся проблемы, удовлетворяющие одному из следующих положений: 1) те, которые затрагивают интересы всего человечества и его будущее; 2) те, которые приобретают всемирный характер, становясь объективными факторами развития общества в масштабах планеты; 3) те, нерешенность которых создает угрозу для человечества; 4) те, которые невозможно разрешить в местных или региональных рамках, которые требуют для своего разрешения объединенных усилий всего человечества.

Иноземцев Н.Н. Глобальные проблемы современности. М., 1981; Араб-Оглы Э.А. Обозримое будущее: социальные последствия НТР. М., 1986; Кинг А., Шнейдер Б. Первая глобальная революция Римского клуба. М., 1991; Rosenau J. Study of Global Interdependence. London, 1980; Anderson P.J. The Global Politics of Power, Justice and Death. London; New York, 1996.










ГЛОБАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ (от лат. globus (terrae) — земной шар) — совокупность жизненно важных проблем, затрагивающих человечество в целом и неразрешимых в рамках отдельных гос-в и даже географических регионов. Г.п. вышли на первый план в 20 в. в результате существенного роста численности населения и резкой интенсификации процесса производства в индустриальном обществе. Попытки решить Г.п. являются показателем постепенного формирования единого человечества и становления подлинно всемирной истории. К числу Г.п. относятся: предотвращение термоядерной войны; сокращение стремительного роста населения («демографического взрыва» в развивающихся странах); предотвращение катастрофического загрязнения окружающей среды, в первую очередь атмосферы и Мирового океана; обеспечение дальнейшего экономического развития необходимыми природными ресурсами, особенно невозобновимыми; преодоление разрыва в уровне жизни между развитыми и развивающимися странами; устранение голода, нищеты и неграмотности и др. Круг Г.п. не очерчен резко, их особенность в том, что они не могут решаться изолированно одна от другой и от их решения во многом зависит само существование человечества.

Г.п. порождены колоссально возросшим воздействием человека на окружающий мир, его преобразующей природу хозяйственной деятельностью, сделавшейся сопоставимой по своим масштабам с геологическими и иными планетарными естественными процессами. По пессимистическим прогнозам, Г.п. вообще не могут быть разрешены и в недалеком будущем приведут человечество к экологической катастрофе (Р. Хейлбронер). Оптимистический прогноз предполагает, что решение Г.п. окажется естественным следствием научно-технического прогресса (Г. Кан) или результатом ликвидации социальных антагонизмов и построения совершенного общества (марксизм-ленинизм). Промежуточная позиция состоит в требовании замедления или даже нулевого роста экономики и населения земного шара (Д. Медоуз и др.).

Коммонер Б. Замыкающийся круг. Л., 1974; Шиман М. К третьему тысячелетию. М., 1977; Форрестер Дж.В. Мировая динамика. М., 1978; Печчеи А. Человеческие качества. М., 1980; Kahn И., Brown W., Martel L. The Next 200 Years. London, 1977.













ГЛЮКСМАНН (Glucksmann) Андре (р. 1937) — фр. философ, публицист. В 1960-е гг. был сторонником маоистского варианта марксизма, выражал крайне революционные взгляды, выступал теоретиком фр. гошизма (левачества). В 1970-е гг., под воздействием майских выступлений студентов 1968, разочаровался в марксизме и революционной идеологии, перешел на крайне правые позиции, стал одной из главных фигур движения «новых философов». Г. является представителем т.н. философии критики, назначение которой видит в раскрытии феномена тоталитаризма, в изобличении всех форм несправедливости, насилия и деперсонализации человека. Истоки их усматривает во всей истории зап. философии, начиная с Платона. Г. считает, что философия должна бить тревогу по поводу атомной бомбы, террора, бедности, цинизма, глупости. Ее долг — быть на стороне жертвы, оказывать сопротивление всем проявлениям нечеловеческого. В одной из своих книг Г. формулирует «одиннадцатую заповедь», обращенную к современному человеку: «Пусть все нечеловеческое будет тебе чуждым». Поскольку, как полагает Г., революция приносит не освобождение, а его противоположность, тоталитаризм, постольку спасение человека придет не от нее, а скорее от бунта. Однако главные битвы, по мнению Г., сегодня происходят в сфере ментальности.

Lediscoursde la guerre. Paris, 1967; La cuisiniere et le mangeur d'hommes. Paris, 1975; Les maitres penseurs. Paris, 1977; Descartes, e'est la France. Paris, 1987; Le XIе Commandement. Paris, 1991.

Кутасова И.М. Антифилософия «новой философии». М., 1984; Каграманов Ю.М. Метаморфозы нигилизма. О «новых философах» и «новых правых». М., 1986.











ГОББС (Hobbes) Томас (1588—1679) — англ. философ. Род. в семье сельского священника. После окончания Оксфорда отказался от ученой карьеры и предпочел стать воспитателем сына барона Кавендиша, с семьей которого он будет так или иначе связан всю жизнь. Это занятие позволило Г. совершить ряд длительных путешествий на континент, что сыграло благотворную роль в его становлении как мыслителя. В Европе он познакомился с «Началами» Евклида, которые направили его интересы в сторону рационалистической методологии. Во время своих поездок Г. познакомился с выдающимися европейскими мыслителями той эпохи Р. Декартом, Г. Галилеем, П. Гассенди. Самое долгое пребывание Г. за границей (1640—1651) было связано с его эмиграцией, обусловленной обострением политической борьбы в Англии, приведшей к гражданской войне, а также опасениями быть обвиненным в приверженности монархии. В годы эмиграции Г. активно участвует в интеллектуальной жизни Европы, выдвигает возражения против «Размышлений о первой философии» Декарта, участвует в полемике с епископом Бремхоллом по вопросу о свободе воли, пишет основные свои труды. Тогда же он становится учителем математики будущего короля Карла II. После реставрации Стюартов Г. оказывается в достаточно трудном положении, т.к. роялисты упрекают его в симпатиях к Кромвелю, а клерикалы — в атеизме. Заступничество короля сохраняет ему свободу, но ограничивает возможности для публикаций. Последние годы Г. посвящает филологическим исследованиям, занимаясь переводом «Илиады» и «Одиссеи».

Основные работы Г. — филос. трилогия «Основы философии»: «О гражданине» (De cive. 1642), «Левиафан» (1651), «О теле» (De corpore. 1655), «О человеке» (De homine. 1658).

Философия Г. ориентируется на две образцовые научные дисциплины — механику и геометрию. Основываясь на первой, Г. строит теорию тел, подразделяющихся на природные (источником существования которых является реальность вне сознания, в конечном счете — Бог) и на политические (которые образуются благодаря воле и разуму человека). Онтологический номинализм философа допускает существование только отдельных тел (в связи с чем им отвергается понятие субстанции, если только последнюю не отождествлять с самими телами). Их всех роднит протяженность, а разделяет величина, фигура, положение по отношению друг к другу и движение, которое Г. сводит (вслед за Декартом) к простому перемещению, обусловленному соприкосновениями и соударениями тел. Механистическая модель Вселенной, развиваемая Г., приводит философа к отрицанию (в противоположность Декарту) свободы воли. Мир, выстраиваемый на основе этой модели, сугубо детерминистичен. В полемике с Бремхоллом Г. находил свободу воли внутренне противоречивым понятием, ибо оно предполагает признание возможности разрывов в цепи причин и следствий. По Г., свобода вовсе не противоречит необходимости, т.к. действовать свободно не означает действовать беспричинно. Более того, признание свободы воли поставило бы под вопрос и Божественное всемогущество.

Опираясь на геометрию, Г. строит свою концепцию научного знания, которое возникает из операций над данными чувственного опыта, опосредованными языковой практикой. Познавательная модель Г. равно включает элементы как эмпиризма, так и рационализма. Отказываясь от картезианских врожденных идей, Г. признает в качестве единственного источника фактов ощущение. Однако это обстоятельство не позволяет объяснить феномен научного знания. Чтобы преодолеть ограниченность сенсуалистической т.зр., не позволяющей сознанию идти дальше простой констатации единичного и закрывающей перед ним перспективу достижения суждений, имеющих всеобщий и необходимый характер, Г. обращает внимание на область языка, который у него по существу тождествен мышлению. Язык, согласно Г., имеет знаковый характер. То, что слова играют роль знаков, обусловлено многообразными соглашениями между индивидами по поводу их употребления. Без взаимного общения людей слова не были бы знаками, существуя лишь на уровне меток, создаваемых памятью для «внутреннего» и, следовательно, индивидуального употребления. Наука возникает из языковой коммуникации и делает ее строгой, вынуждая употреблять «вразумительные слова... очищенные от всякой двусмысленности точными дефинициями». Примером таковых и являются суждения геометров. Точность определений обусловливает универсальность общих имен, которые Г. отказывается относить к реальности вне сознания. Отсюда и истина представляется ему не выражением свойств самих тел, но определенной формой связи слов, подчиняющейся конвенционально выработанным правилам высказываний. Истина — феномен языка, а язык имеет условный характер. К числу условных понятий, в частности, следует отнести пространство и время. Что касается идеи Бога, то она, согласно Г., имеет сугубо негативный характер, поскольку человек не в состоянии создавать позитивных идей по поводу бесконечных объектов. По существу, Г. является сторонником теории двух истин, исключая теологию из научного обихода. Она возможна как сверхрациональная, боговдохновенная дисциплина. В целом Г. близок к деизму (он, в частности, много почерпнул у основателя англ. деизма — Г. Чербери). Деизм вытекает из принятия Г. механистической модели мира. Признание того, что идея Бога превышает возможности науки, не исключает, однако, весьма положительной оценки философом той роли, которую играет в общественной жизни религия.

Наибольший резонанс в истории мысли получило социальное учение Г. Он признает равенство между людьми «в отношении физических и умственных способностей», что по-своему воспроизводит тезис Декарта о тождестве ratio у всех людей. В естественном состоянии (при господстве естественного права) люди, в соответствии со своей природой, стремятся поддерживать свое существование любыми доступными для них способами, в чем проявляется универсальное стремление человека к самосохранению. В догосударственном состоянии нет морали. Господствует принцип: «Человек человеку волк». Безграничная алчность человека наталкивается на соответствующую необузданность других, что приводит к состоянию войны всех против всех. Обильные примеры подобного состояния предоставляли Г. события, свидетелем которых он был — тридцатилетняя война на континенте и гражданская война в Англии. Однако человек — не только чувственное существо, идущее на поводу у своих желаний; он по природе своей также и разумное существо. Именно осознание гибельности естественного состояния, способного довести людей до самоистребления, т.е. сделать невозможным основанное на чувственности стремление к самосохранению, заставляет человеческий разум искать выход. Он находится в учреждении государства как гаранта выживания индивида. В результате общественного договора на государственные органы (сам Г. оптимальным воплощением государственности признавал монархию) возлагается обязанность по поддержанию гражданского мира. Это главная функция носителя власти, идущая навстречу основным чаяниям человеческой природы, и ради осуществления ее подданные отчуждают от себя, по существу, почти все свои естественные права, сохраняя за собой право на жизнь. Власть гос-ва, по Г., абсолютна. Все, что обеспечивает мир и благоденствие оказывается юридически законным и морально оправданным. Граждане гос-ва, как оно описано у Г., лишены всех тех гражданских прав (свободы совести, собраний и т.п.), которые будут признаны основополагающими позднейшими идеологами правового гос-ва. Г. отвергает также принцип разделения властей. Практически под вопрос поставлены и имущественные права граждан — собственность индивида всегда может быть конфискована ради обеспечения общественного спокойствия. Однако абсолютная власть дана властителю не ради исполнения им своих прихотей. Не все, что делает суверен, легитимно само по себе. Можно сказать, что суверен у Г. менее абсолютен, чем всеобщая воля у Ж.Ж. Руссо. Безусловность подчинения может быть оправдана только верностью суверена взятым на себя обязательствам. Властитель не в состоянии господствовать (хотя и пытается) над разумом своих подданных, т.е. той составляющей их природы, которую они не могут отчуждать в пользу гос-ва, даже если бы и хотели. Незыблемая суверенность индивидуального разума — важный элемент баланса прав в социальном учении Г.

Судьбы учения Г. достаточно противоречивы. Оно встретило резкую критику у современников философа как в Англии (в особенности со стороны кембриджских платоников), так и на континенте. Намного более позитивно оценивалась его теория в «Энциклопедии» Д. Дидро. В дальнейшем серьезный интерес к Г. проявили крупнейший нем. социолог нач. 20 в. Ф. Тённис, который издавал в Германии его труды, а также В. Дильтей, признавший существенной роль Г. в становлении европейской культуры Нового времени.

The English Works. London, 1839-1845. Vol. 1-11; в рус. пер.: Избр. произв. М., 1964. Т. 1—2.

Ческис А.А. Т. Гоббс. М., 1929; Мееровский Б.В. Гоббс. М., 1975; Tonnies F. Th. Hobbes. Stuttgart, 1925; Brandt F. Thomas Hobbes'Mecanical Conception of Nature. London, 1928; Warren-der H. The Political Philosophy of Hobbes: His Theory of Obligation. Oxford, 1957; GauthierD.P. The Logic of Leviathan. Oxford, 1969.

В.И. Стрелков










ГОБИНО (Gobineau) Жозеф Артюр де (1816—1882) — фр. философ, писатель-ориенталист, дипломат, один из теоретиков расизма. Концепция Г. пропитана аристократическим романтизмом, выражением которого стала идея неравенства рас и «естественного» превосходства «кавказской» расы, выдвинутая в его основной историософской работе — «Опыт о неравенстве человеческих рас». Г., с одной стороны, видит в истории демонстрацию превосходства одних рас над другими, которое обусловлено сохранением первыми «чистоты крови», а с др. стороны, представляет ее как процесс смешения рас. При этом основной вывод Г. состоит в том, что проигрыш «высших» рас в результате такого смешения не компенсируется выигрышем «низших» рас. В целом человечество в генетическом плане вырождается, а значит, деградирует и в культурном, и в социальном отношениях. Отсюда призыв Г. прекратить межрасовое смешение. Г. пытается подкрепить свою философию истории соответствующей спиритуалистической онтологией, согласно которой бытие рассматривается как иерархия все более утонченных и «спорадических» сущностей, венчаемая индивидуальной «Идеей». Теория Г. повлияла на социал-дарвинизм. Использовали ее отдельные положения и идеологи национал-социализма.

Essai sur 1'inegalite des races humaines. Paris, 1853—1855. Vol. 1—4; Memoire sur diverses manifestations de la vie individuelles. Paris, 1935; Les religions et les philosophies dans 1'Asie centrale. Paris, 1955; в рус. пер. Век Возрождения. М., 1913; Кандагарские любовники. Пг., 1923; Великий чародей. М.; Л., 1926.
Гофман А.Б. Элитизм и расизм. (Критика философско-исторических воззрений А. де Гобино) // Расы и народы. Ежегодник. М., 1977. Т. 7; Tort P. L'Inegalite (Gobineau: la philosophie et les sciences) // La pensee hierarchique et revolution. Paris, 1982.











ГОЛЬБАХ (Holbach) Поль Анри (1723—1789) — фр. философ, естествоиспытатель, один из основателей школы фр. материализма и атеизма, соратник Д.Дидро и К.А. Гельвеция, автор большого числа статей в «Энциклопедии, или Толковом словаре наук, искусств и ремесел» (1751 — 1780). Главное произведение — «Система природы, или О законах мира физического и мира духовного» (1770), в котором изложены филос. социально-политические и этические воззрения Г. Цель филос. исследований он видит в отыскании всеобщих начал, лежащих в основе всех явлений мира. Считает материю вечной и несотворенной, порождающей в процессе развития и изменения все многообразие реального мира; движение является способом существования материи. В теории познания — сенсуалист, исходит из первичности материи и вторичности сознания, считает сознание одним из свойств особо организованной материи и верит в возможность исчерпывающего познания. В понимании истории признает решающей силой общественного развития сознание, интерес и волю выдающихся личностей. Критик церкви и религии, признающий последнюю порождением невежества людей и сознательного обмана со стороны духовенства; враг религиозной нравственности, преодоление которой необходимо для придания человеку мужества и энергии в отстаивании своих прав.

Система природы, или О законах мира физического и мира духовного. М., 1924; Священная зараза. Разоблаченное христианство. М., 1936; Письма к Евгении. Здравый смысл. М., 1956; Избр, произв.: В 2т. М., 1963; Sisteme de la nature ou des lois du monde physique et du monde morale. Paris, 1770; Systeme social... London, 1773. Vol. 1—3; La morale universelle. Paris, 1820. Vol. 1-3.

Кочарян М.Т. Поль Гольбах. М., 1978; Березовский Г.В. От Монтеня к Гольбаху. М., 1996.










ГОМЕР (Homeros) — легендарный др.-греч. поэт, которому приписывается авторство эпических поэм «Илиада» и «Одиссея», имеющих не только художественно-историческое, но и мировоззренческо-предфилософское значение. В них говорится о первоначале всего сущего не только как о боге, чья супруга — богиня Тефида, но и как о некоей пресноводной реке Океане, омывающей Землю, а также о Мойре (доле, судьбе) как о безличной необходимости, перед которой и сами боги трепещут. Имеет предфилософское значение также высокая оценка Г. разумности как качества человека, равного мужеству.











ГОРГИЙ (Gorgias) из Леонтин в Сицилии (ок. 480 — ок. 380 до н.э.) — др.-греч. философ, один из старших софистов. Согласно антич. биографической традиции, ученик Эмпедокла и основателей искусства красноречия Корака и Тисия. В отличие от др. софистов утверждал, что учит не добродетели или мудрости, а только ораторскому искусству, настаивая, по-видимому, на том, что единой для всех добродетели вообще не существует. Отрицал возможность точного знания, ссылаясь на то, что даже припоминание лично пережитого наталкивается на трудности. Поэтому люди должны во всем довольствоваться более или менее правдоподобным мнением. Поверивший в происходящее на театральной сцене или, как выразился Г., обманутый представлением, был мудрее, чем не поддавшийся обману. Иронической полемике против элейской школы было посвящено соч. Г. «О природе, или О несуществующем»: доводя до абсурда попытки элеатов оперировать логическими понятиями наибольшей общности, Г. пытался показать, что в том смысле, как об этом говорили элеаты, не существует ничего, а если бы даже и существовало ч.-л., мы ничего не могли бы об этом знать, и даже если бы узнали, не могли бы ничего передать другим. 

Фрагменты: Маковельский А.О. Софисты. Баку, 1941. Т. 1.
Чернышев Б.С. Софисты. М., 1929; Gomperz H. Sophistikund Rhetorik. Stuttgart, 1965; Guthrie W.K.C. A History of Greek Philosophy. Cambridge, 1971. Vol. 3.










ГОРСКИЙ Дмитрий Павлович (1920—1994) — специалист в области теории познания, методологии науки и логики. Окончил филос. факультет МГУ (1948), аспирантуру этого же факультета (1951). Доктор филос. наук, проф., заслуженный деятель науки РФ. В 1969— 1987 заведовал различными секторами Ин-та философии АН СССР (РАН), являлся проф. кафедры логики филос. факультета МГУ. Исследовал проблему абстракции и образования понятий, показал, что лейбницевское определение абстрактного тождества применимо лишь на уровне обобщенной теории. Подробно описал разнообразные типы определений, уделив особое внимание роли определений в формализованных языках. Показал, что введение в науку определений придает ее языку строгость только при условии принятия научной теорией соответствующих абстракций и идеализации. Исследовал понятия о реальных типах и их отличие от обычных родовидовых понятий; относил большинство понятий гуманитарных наук к понятиям о реальных типах. В последние годы подверг критике трудовую теорию стоимости К. Маркса.

Логика. М., 1961; Вопросы абстракции и образование понятий. М., 1962; Проблемы общей методологии науки и диалектической логики. М., 1966; Определение. М., 1974; Обобщение и познание. М., 1984; Логика и наука // Философия и социология науки и техники. Ежегодник. М., 1987 (в соавт. с А.А. Ивиным); Краткий словарь по логике. М., 1991 (в соавт. с А.А. Ивиным и А.А. Никифоровым); Ошибки гения наиболее опасны: критический анализ концепции К. Маркса. М., 1993; Towards the Construction of a General Theory of the Concept // The Opened Curtain. Boulder; San Francisco; Oxford, 1991 (в соавт. с М.С. Бургиным).











ГОСУДАРСТВО — политическая целостность, созданная национальной или многонациональной общностью на определенной территории, где с помощью политической элиты, монополизирующей власть, поддерживается юридический порядок, включая законное право применения насилия.

С древнейших времен люди пытались объяснить происхождение и сущность Г. Аристотель одним из первых предложил т.н. патриархальную теорию, согласно которой Г. возникло как естественный процесс усложнения форм общежития людей: вначале люди объединялись в семьи, затем несколько семей образовали селение, а на завершающей стадии этого процесса возникло Г. как форма общежития граждан, использующих политическое устройство и подчиняющихся власти закона. Аристотель был убежден, что природа вселила во всех людей стремление к государственному общению, и первый, кто это общение организовал, оказал человечеству величайшее благо.

В Средние века процесс возникновения Г. рассматривался в рамках религиозного мировоззрения как учреждение ин-та земной власти, установленной Богом. Современный католицизм считает своим официальным учением о Г. взгляды Фомы Аквинского, который призывал людей к повиновению государственной власти, связанной «божественными законами». С теократическими концепциями тесно связаны этические теории, рассматривающие Г. в виде воплощения моральной идеи, всеобщего закона. Так, по Г.В.Ф. Гегелю, Г. представляет собой высшую ступень в развитии «объективного духа», которая означает восстановление единства, нарушенного в гражданском обществе борьбой индивидов и групп.

В Новое время получила широкое распространение договорная теория происхождения Г. (Ж.Ж. Руссо, Т. Гоббс). Согласно этой теории, люди, пребывавшие первоначально в естественном, догосударственном состоянии, решают сознательно создать Г. (заключить договор), чтобы надежно обеспечить для всех основные права и свободы. На реалистический подход в объяснении государственной власти претендует также «теория завоевания» (Л. Гумплович, Ф. Оппенгеймер), описывающая процесс возникновения классов и Г. как результат завоевания одного племени другим.

Марксистская теория рассматривает Г. как политическую организацию экономически господствующего класса для подавления сопротивления его классовых противников. Согласно марксистскому экономическому детерминизму, Г. возникает на определенном уровне развития производительных сил, когда общественное разделение труда приводит к возникновению частной собственности, имущественного неравенства людей и расколу общества на антагонистические классы.

Некоторые теоретики пытаются объяснить происхождение и существование Г. психологическими факторами, подчеркивая, что выдающиеся личности являются его творцами благодаря «гипнотическому влиянию» на ищущую чужого руководства толпу (М.М. Ковалевский, Ж. Бюрдо).

В современной политической науке в целом возобладала синтетическая т.зр., учитывающая в процессе возникновения Г. социально-экономические, религиозные, моральные, военные и психологические факторы. Само по себе Г. как средство политического управления не является ни абсолютным благом, ни абсолютным злом. История показала, что форма Г., характер их деятельности, средства и методы управления зависят от общего уровня развития человеческого сообщества, от сложившейся в данном социуме политической культуры, преобладающих религиозно-филос. воззрений, потребностей экономического развития и многих др. факторов.

Признаками Г. являются: публичная власть, располагающая специальным аппаратом управления и принуждения (армия, полиция, суд); территория, на которую распространяется юрисдикция данного Г. (право производить суд); система права — совокупность обязательных норм, соблюдение которых обеспечивается органами власти.

Государственная власть носит универсальный характер в том смысле, что она распространяется на всех граждан данного Г., на все организации и учреждения страны. Государственный суверенитет предполагает полную независимость во внутренних делах и внешних сношениях, т.е. над властью Г., признаваемой суверенной, не стоит никакая иная власть, способная подчинить его себе или воспрепятствовать ему в осуществлении его воли. В международной сфере суверенитет Г. выражается в его праве самостоятельно, независимо от др. Г., решать все свои внутренние вопросы и вступать в международные соглашения. Уважение суверенитета является основным принципом международного права, закрепленным Уставом ООН.

Г. выполняет целый ряд важных внутренних и внешних функций. Главной внутренней функцией Г. является его деятельность по достижению социально-политической стабильности, служение общему благу. Г. стремится выступать в качестве главного арбитра при столкновении политических интересов, не допускать обострения социальных конфликтов и разрешать их мирными средствами. Помимо этого, Г. обеспечивает: экономические функции — выступает главным координатором и регулятором экономических процессов; социальные функции — обеспечивает систему социального страхования, общественных компенсаций, социальной опеки, развитие здравоохранения; культурно-образовательные функции — выступает главным гарантом сохранения и приумножения национальной науки и культуры, развития системы народного образования; экологические функции — отвечает за охрану окружающей среды на своей территории. Внешние функции Г. направлены на реализацию его интересов и целей на международной арене. Главными среди них являются: обеспечение национальной безопасности, отстаивание государственных интересов в международных отношениях, развитие взаимовыгодного сотрудничества, участие в решении глобальных проблем.

Гегель Г.В.Ф. Философия права // Соч.: В 10 т. М., 1935. Т 8; Маркс К, Энгельс Ф. Немецкая идеология // Соч., 2-е изд.: В 50 т. М., 1955. Т. 3; Аристотель. Политика // Соч.: В 4т. М., 1980. Т. 4; Гоббс Т. Левиафан // Избр. соч.: В 2 т. М., 1991. Т. 2; Токвиль А. Демократия в Америке. М., 1992; Василенко И. А. Административно-государственное управление в странах Запада: США, Франция, Германия. М., 1998.

И.А. Василенко











«ГОСУДАРСТВО» — наиболее известный и одновременно наиболее сложный для истолкования диалог Платона, посвященный теории совершенного государства. В десяти книгах диалога, названного С.Н. Булгаковым «дивным и загадочным», излагаются учения о бытии и познании, о душе, о справедливости, об искусстве в связи с теорией совершенного гос-ва. Платон исходит из идеи несовершенства индивида, подчиненности его интересам целого, будь то Вселенная, город, род, раса или любой др. коллектив. Существуют разные степени человеческого совершенства, но даже немногие относительно совершенные люди зависимы от других, менее совершенных, а значит, от общества и гос-ва. Гос-во следует поэтому ценить выше индивида; возможные упадок и развал гос-ва коренятся не в нем самом, а в несовершенстве человеческой души и природы, в подверженности человеческого рода вырождению. Платон рассматривает пять возможных форм гос-ва и находит, что четыре из них, воплощенные в современных ему гос-вах, явно ущербны: в них царят разделение, вражда, своеволие, стремление к обогащению. Пятая форма государственного устройства — это придуманное самим Платоном совершенное гос-во. В нем население подразделяется на три социальные группы: философов, стражей или воинов и ремесленников и земледельцев. Данные группы соответствуют трем составным частям человеческой души: разуму, воле и животным инстинктам. Философам принадлежит вся власть в гос-ве, но о ней нельзя сказать, что она является неограниченной: их управление является коллективным, выше всего они ставят благо гос-ва.

Основные особенности совершенного гос-ва таковы: единая для всего гос-ва цель, проводимая с жесткой последовательностью и стоящая неизмеримо выше целей и интересов отдельных групп и тем более индивидов; строгое разделение на социальные группы, с ясным отграничением правящей группы от иных групп; отождествление судьбы гос-ва с судьбой правящей группы, призванной руководить реализацией стоящей перед гос-вом цели; борьба с частной собственностью; преобразование семьи с намерением ограничить ее роль в обществе; обеспечение единообразия взглядов и даже чувств членов общества; твердость и неизменность той доктрины, которой руководствуется общество и которая определяет и обосновывает его глобальную цель; постоянная цензура убеждений, чувств и действий граждан, непрерывная пропаганда, формирующая их сознание по единому образцу; установление «железного занавеса», ограждающего индивидов совершенного гос-ва от разлагающего влияния извне. Простое перечисление основных черт совершенного гос-ва показывает, что теория Платона является первой ясной, последовательной и хорошо аргументированной концепцией коллективистического общества, ставящего коллективные ценности неизмеримо выше индивидуальных. Основная максима такого общества: «Все общее». Должны быть обобществлены не только собственность и семья, но даже чувства и мысли индивидов. «По одним и тем же причинам все будут радоваться и огорчаться, а законы по мере сил как можно более объединять государство» (Платон. Законы, 739 с). Благодаря совершенному гос-ву человеческая душа научится ничего не уметь делать отдельно от др. людей и перестанет даже понимать, как это возможно.

Платон полагает, что его гос-во, называемое им «наилучшим», а потом даже «божественным», даст счастье и блаженство своим жителям, исцелив их и вернув к изначальной человеческой природе. Средством должно служить установление справедливости. Ее обсуждение — центральная тема диалога, подзаголовком которого традиционно считаются слова «О справедливости».

Платон начинает с обычного для др.-греч. общества индивидуалистического понимания справедливости, а затем с помощью ряда интеллектуальных уловок приходит к прямо противоположному коллективистическому ее истолкованию, как если бы последнее вытекало из исходного понимания. Все, что содействует интересам гос-ва, говорит Платон, есть благо, добродетель и справедливость; все, что ему угрожает, представляет собой зло, порок и несправедливость. Такое, чисто утилитарное истолкование справедливости делает интересы гос-ва основным и единственным критерием добра и нравственности. Все ценности, о которых говорит Платон (благо, справедливость, счастье и др.), имеют у него подчеркнуто коллективистский характер. Не случайно план коллективистского переустройства общества, предлагавшийся в «Г.», не имел никакого успеха в др.-греч. обществе. И когда в конце жизни Платон писал «Законы», развивавшие некоторые идеи «Г.», он уже осознавал, что его проект совершенного гос-ва является описанием «идеального гос-ва», «образцом», не имеющим никаких надежд на свою реализацию.

В теории совершенного гос-ва Платона очень сложно переплетаются мотивы, свойственные всякому коллективизму, с мотивами, характерными для антич. его понимания. Платон формулирует свой проект так, как если бы последний был обращен не ко всем гражданам совершенного гос-ва, а лишь к его правящей элите. Проект предполагает создание антич. по своему типу города-гос-ва, которое ни в коем случае не должно разрастаться. Выдвижение в качестве единой для всего гос-ва цели — не допустить никаких перемен и обеспечить неограниченно долгую стабильность и тем самым справедливость — носит на себе печать тех антич. представлений, согласно которым справедливость означает пребывание на своем месте, а рассудительность — довольство этим местом.

Платоновский проект совершенного города — архетип коллективистической утопии на все времена. Вместе с тем было бы неисторичным представлять, как это делает К. Поппер, социальную утопию Платона как тоталитаристскую. Большим упрощением является также истолкование данной утопии как первой «теории социализма» (И.Р. Шафаревич). Социализм (и тоталитаризм как его крайняя версия) утвердился в социальной практике только в 20 в., его идейные истоки не выходят за рамки индустриального общества.

Историк Л. Мэмфорд высказал идею, что социальная фантазия Платона имела точный географический адрес и исторический прецедент. Путешествуя по Египту и Месопотамии, Платон увидел руины величественных сооружений, познакомился с папирусами, изображавшими слаженный коллективный труд одинаковых во всем людей. Его воображение, уязвленное хаосом, беспутствами, постоянными переменами окружающей жизни и жаждущее стабильности, гармонии и порядка, подобных космическим, нарисовало себе древнюю живую машину, в которой каждый винтик чувствует себя частью Высшего порядка. Он увидел мир, отделенный стеной от хаоса и подконтрольный высшим силам. Так возникла идея совершенного города-гос-ва (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество). 

Государство; Законы // Соч.: В 4 т. М., 1990—1994. Т. 4.
Шафаревич И.Р. Социализм как явление мировой истории // Есть ли у России будущее? М., 1991; Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1; Ивин А.А. Философия истории. М., 1999; Mumford L. Utopia: The City and the Machine // Deadalus. Boston, 1965. № 1.

А.А. Ивин












ГРАЖДАНСКОЕ НЕПОВИНОВЕНИЕ — политическое действие, выражающееся в намеренном нарушении закона ради инициирования изменений в законодательстве или политике правительства. Идея Г.н. была сформулирована Г.Д. Торо в эссе «О долге гражданского неповиновения» (1849), в котором он показал, что отказ от уплаты налогов может стать важным средством противодействия несправедливой политике гос-ва — основой ненасильственной, мирной революции. Действенность Г.н. была продемонстрирована на практике в ходе кампаний сатьяграхи, которые проводил М. Ганди в движении за гражданское равноправие чернокожих американцев под предводительством М.Л. Кинга (высказавшего свое отношение к Г.н. в «Письме из Бирмингемской городской тюрьмы», 1963), а также в многочисленных кампаниях протеста в 20 в. Этот опыт был подробно описан и проанализирован Дж. Шарпом. Философско-политическое обоснование Г.н. в рамках теории конституционной демократии было предложено Дж. Ролзом, который рассматривает Г.н. как одну из форм демократической оппозиции публичной воле, утверждаемой на основе мажоритарного принципа. Г.н. возможно лишь в условиях той социальной модели, которую принято называть открытым обществом (К. Поппер) и согласно которой социальные ин-ты рассматриваются как продукты человеческого творчества, а их сознательное изменение обсуждается в терминах пригодности для достижения человеческих целей и намерений.

Г.н. — это сопротивление несправедливости способами, хотя и противоречащими закону, но тем не менее в рамках верности правопорядку, неповиновение (отдельному) закону при верности законодательству и принципу верховенства права. Акции Г.н. могут носить прямой (неисполнение опротестовываемого закона) и непрямой (неисполнение иных законов) характер.











ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО — сфера спонтанного самопроявления свободных индивидов и добровольных ассоциаций и организаций, огражденная законом от прямого вмешательства и произвольной регламентации их деятельности со стороны органов государственной власти. Г.о. включает всю совокупность неполитических отношений в обществе, а именно: экономические, социальные, семейные, духовные, нравственные, национальные, религиозные отношения и др. Впервые термин «Г.о.» был употреблен еще в 16 в. в комментарии к «Политике» Аристотеля, где Г.о. противопоставлялось «политическому обществу», т.е. миру профессиональной политики. По традиции, берущей начало от К. Маркса, Г.о. противопоставляется гос-ву. Начиная с 1970-х гг. термин «Г.о.» становится одним из наиболее популярных в спорах о различиях между капитализмом и социализмом.

Отчленение Г.о. от гос-ва начинается при капитализме, хотя элементы его имелись еще в антич. демократических гос-вах. В средневековом феодальном обществе Г.о. нет и отсутствует почва для его возникновения.

В капиталистическом обществе гос-во избегает вмешиваться в частную жизнь граждан, не навязывает им единую идеологию и единую систему ценностей. Многообразные интересы людей реализуются через их совместную деятельность, для организации которой они вступают в добровольные, неподотчетные гос-ву объединения и ассоциации. Негосударственные, неправительственные организации, отражающие интересы индивидов, не входят в официальную статистику и с трудом поддаются учету. По некоторым данным, только в США деятельность сотен тысяч подобных организаций финансируется более чем 25 тыс. благотворительных фондов; в Норвегии на каждые шесть жителей приходится по одной неправительственной организации.

Гражданские ассоциации способствуют развитию у своих членов чувства сотрудничества, солидарности, преданности обществу. Индивиды, добровольно включающиеся в группу с широким разбросом целей и предпочтений среди ее членов, приобретают не только навыки кооперации и ощущение гражданской ответственности за коллективные начинания, но и невольно учатся самодисциплине, терпимости и уважительному отношению к мнению других.

Гос-во всегда стремится подмять под себя граждан, сузить сферу их нерегламентированной деятельности, разобщить и атомизировать их. Т.о., будучи противовесом гос-ва, стремится ограничить его деятельность политической сферой, оставляя все остальное свободному выбору индивидов.

Капиталистическое гос-во является, как подчеркивал еще Г.В.Ф. Гегель, условием создания Г.о. Это гос-во формулирует законы, ограждающие индивидов и их добровольные объединения от вмешательства со стороны органов государственной власти. Это не означает, однако, вопреки Гегелю, что гос-во стоит неизмеримо выше Г.о. Со своей стороны, Г.о. оказывает постоянное воздействие на гос-во, воздействие, без которого гос-во никогда не пошло бы на значительное ограничение своей компетенции.

Взаимодействие Г.о. и гос-ва может быть прояснено путем противопоставления коммунитарных и структурных социальных отношений. Первые — это отношения равных во всем людей, вторые — отношения по должностям, статусам и ролям, открыто предполагающие неравенство индивидов. Коммунитарными являются, напр., отношения между братьями и сестрами, между избирателями, между пассажирами транспорта, между членами политических партий, разного рода церквей, сект и т.п. Структурный характер носят отношения между начальниками и подчиненными, между родителями и их детьми, между учителями и их учениками и т.п. Структурность — это антикоммунитарность, неравенство индивидов, многообразие их классификаций и противопоставлений по статусу, роли, должности, собственности, полу, одежде и т.п. Коммунитарные отношения только в редких случаях проявляются в чистом виде, обычно они переплетаются со структурными отношениями: напр. в семье, где все ее члены в общем-то равны, есть вместе с тем дети и родители, среди пассажиров транспорта есть молодые и пожилые и т.п. Социальная жизнь представляет собой сложную динамику равенства и неравенства, коммунитарных и структурных отношений. Если одни из них получают явный приоритет, об обществе можно сказать, что оно нездорово. Преобладание структуры ведет к тому, что коммунитарные отношения проявляются извне и против закона. Преувеличение роли коммунитарных отношений в социальных движениях уравнительного типа, как правило, вскоре сменяется деспотизмом, бюрократизацией и др. видами структурного ужесточения.

Одним из главных источников структуризации общества является гос-во; основной источник коммунитарных отношений — Г.о. «Членство в гражданском обществе требует равных прав и обязанностей для всех, что достигается горизонтальными связями взаимности и кооперации, а не вертикальными связями авторитета и подчиненности. Граждане взаимодействуют как равные, а не как патрон с клиентом или правитель с подданным...» (Р. Патнэм). Гос-во привносит упорядоченность в Т.о., ограждает его от вмешательства, задает правила его игры. С др. стороны, Г.о. периодически обновляет и освежает структурные отношения, устанавливаемые и оберегаемые гос-вом. Главным инструментом воздействия Г.о. на гос-во является демократия. Противостояние и одновременно взаимозависимость гос-ва и Г.о. можно представить с помощью схемы: гос-во —> законы —> Т.о.; Г.о. —> демократия —> гос-во. Демократические выборы органов государственной власти — это краткие, периодически повторяемые периоды безраздельного доминирования Г.о. над гос-вом, коммунитарных отношений над структурными. Итогом такого господства является обновленное гос-во, способное в течение определенного периода находиться в известной гармонии с Г.о. Понятия демократии и Г.о. неразрывно связаны, т.о., друг с другом.

Марксизм мечтал об освобождении человека от раздвоенности между политическими и экономическими заботами, о стирании грани между человеком политическим, моральным и человеком экономическим, эгоистическим. Поскольку такая грань является неотъемлемой чертой Т.о., марксизм оценивал последнее как обман. Многообразие ин-тов Т.о., противостоящих гос-ву, уравновешивающих его и одновременно находящихся под его покровительством, является, с позиции марксизма, только фасадом, скрывающим угнетение и насилие и даже способствующим их усилению. Коммунистическое гос-во, осуществлявшее коренную перестройку экономической, социальной и духовной жизни общества, не предполагало ни разделения экономики и политики, ни автономии и суверенитета своих индивидов. Это гос-во лишило Г.о. всех его функций и в конечном счете поглотило его. Г.о. на долгие десятилетия перестало быть противовесом гос-ва, получившего полный контроль над всеми сторонами жизни коммунистического общества. Поглощение Г.о. гос-вом составляет одну из характерных черт тоталитаризма.

Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994; Геллнер Э. Условия свободы. М., 1995; Гаджиев К.С. Политическая наука. М., 1996; Патнэм Р. Чтобы демократия сработала. М., 1996; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000.

А.А. Ивин













ГРЕХ И ПРАВЕДНОСТЬ — противоположные категории, входящие в универсальную шкалу социальных оценок: преступление — грех (Г.) — обычное поведение — праведность (П.) — подвиг. Г. — негативно оцениваемый поступок, не являющийся вместе с тем преступлением; П. — позитивный поступок, не представляющий собой, однако, подвига. Г. стоит между преступным действием, нарушающим закон и подлежащим уголовному наказанию, и обычным действием, не вызывающим ни порицания, ни похвалы; П. располагается между обычным поведением и подвигом (героизмом, самопожертвованием и т.п.), требующим не просто похвалы, но награды. Т.о., всякое неординарное действие является или праведным (похвальным) действием, или подвигом (сверхпохвальным действием), или греховным (осуждаемым) действием, или, наконец, преступным (категорически осуждаемым) действием.

Понятия «преступление», «грех», «праведность» и «подвиг» имеют разное содержание в разные исторические эпохи и в разных цивилизациях (культурах) в рамках одной и той же эпохи. Универсальная же шкала, устанавливающая их взаимосвязь, остается одной и той же во всяком обществе, независимо от того, относится оно к первобытной или индустриальной эпохе, принадлежит оно к индивидуалистической или коллективистической цивилизации конкретной эпохи. Оппозиции «преступление — подвиг» и «грех — праведность» затрагивают не только сферы морали, права и идеологии, но и все иные области социальной жизни. Вторая из этих оппозиций в известном смысле более важна для общества, чем первая: преступники и герои весьма немногочисленны в сравнении с грешниками и праведниками, составляющими основную массу населения. Главной заботой общества, и прежде всего его идеологии и морали, является не столько наказание преступников и прославление героев, сколько порицание тех, кто пребывает в Г., и поощрение тех, кто совершает праведные поступки.

Понятие Г. обычно связывается с религиозной верой и истолковывается как нарушение религиозных предписаний, правил. В современном индустриальном обществе религиозная идеология не является господствующей и вместо слова «грех» часто используется более нейтральное слово «проступок». Однако и сейчас в повседневном языке слово «грех» продолжает употребляться для обозначения любых сколь-нибудь существенных промахов («вспомнить о грехах молодости») и в целом ряде др., не связанных с религией смыслах («не грех», «как на грех», «с грехом пополам» и т.п.).

Хотя противопоставление грешников и праведников имеет место во всяком обществе, понятия «грех» и «праведность» по-разному трактуются в коллективистических (закрытых) и индивидуалистических (открытых) обществах. В коллективистическом обществе независимо от того, к какой исторической эпохе оно относится, греховность всегда понимается как «болезнь», как нечто «напавшее» на человека извне. В средневековом, умеренно коллективистическом обществе к Г. подталкивают черти — вездесущие агенты Сатаны, противника Бога. В тоталитарном обществе (коммунистическом и национал-социалистическом) Г. является или результатом тлетворного влияния разлагающегося капиталистического общества, или пережитком, «родимым пятном», доставшимся в наследство от последнего. Предполагается, что само по себе тоталитарное общество не создает никакой почвы для Г. Как и в Средние века, в тоталитарном обществе жестокость при наказании за Г. не считается чем-то необычным и негуманным. Основная идея наказания за Г. предполагает воздействие надушу грешника посредством страданий, причиняемых его телу.

В индивидуалистическом обществе источники Г. более многообразны и включают как недостатки существующих социальных отношений, так и несовершенство самой человеческой природы.

Для коллективистического общества характерно резкое разграничение преступления и Г. (проступка), гораздо более слабо выраженное в индивидуалистическом обществе. В Средние века преступлениями занималось мирское право, оно почти не касалось побуждений преступника, важен был лишь факт противоправного деяния. Кара назначалась независимо от душевного состояния и намерений виновного. Г. как интериоризированный проступок, затрагивающий внутреннее состояние индивида, считался Г. и в том случае, когда имело место только побуждение, а поступка не последовало. От грешника, в отличие от преступника, требовалось обязательное признание и раскаяние. Наказание, налагаемое на грешника, существенно зависело от искренности его признания и глубины его раскаяния. Сходным образом в тоталитарном обществе, стремящемся поставить под контроль и действия индивида, и движения его души, важное значение придавалось осуждению не только преступных нарушений существующих законов, но и тем проступкам, которые прямо законов не нарушали, но не отвечали принятым партийным, моральным, бытовым нормам и традициям. От совершившего проступок, особенно от члена правящей партии, требовалось чистосердечное признание, подобное средневековой исповеди. Такое признание носило, как правило, публичный характер: оступившийся каялся перед своим коллективом в допущенном грубом промахе или даже в одном намерении совершить что-то предосудительное с т.зр. партийной этики, норм «тоталитарного общежития» и т.п. Малейшая фальшь в исповеди перед коллективом сурово осуждалась, кающийся не мог прибегнуть к умолчанию и не сообщить того, что могло бы быть направлено против него самого. Непременным элементом сообщения о проступке должно было являться искреннее раскаяние в содеянном или только замышлявшемся. Особенно настойчиво требовала от своих членов покаяния и раскаяния тоталитарная партия.

Перечни конкретных Г. средневекового и тоталитарного общества различаются, но в своей глубинной сущности средневековые и тоталитарные Г. совпадают: они представляют собой мятеж духа против идеологии общества и мятеж тела против духа. В Средние века «смертными грехами» являются выступления индивидуального разума против Бога и потворствование тем физиологическим и эмоциональным импульсам, которые не согласуются с религиозной идеологией. В тоталитарном обществе к существенным проступкам относятся выступления против основных идей и ценностей данного общества и несоблюдение в практической жизни и деятельности высоких требований тоталитарной идеологии и этики.

Иерархия средневековых Г. была разработана в 5 в. Иоанном Кассианом и пересмотрена в следующем веке Григорием Великим. Самым большим Г. считается гордыня, затем по нисходящей линии идут тщеславие, слабость, гнев, жадность, прелюбодеяние, чревоугодие. Григорий Великий вслед за гордыней ставит похоть, или неумеренность. Производными от каждого из смертных Г. являются остальные Г., оцениваемые как менее тяжкие.

В тоталитарном обществе также имеется ясная иерархия Г. и самым тяжким из них тоже считается гордыня — противопоставление своего мнения и своих убеждений господствующей идеологии, правящей партии или своему коллективу. Гордыня решительно осуждается по той же причине, что и в средневековом обществе. Бог не только всемогущ, но и всеведущ и всеблаг; противопоставлять слабые человеческие суждения о мире и добре Божественной мудрости — тягчайший Г. Коммунистическая идеология основывается на уверенности в том, что марксизм выработал неопровержимый и однозначный принцип как исторического развития, так и правильного курса коммунистической партии в будущем. Марксизм подытожил весь многовековой исторический опыт; партия последовательно воплощает марксистское учение в практику революционной борьбы. В партии нет поэтому места ни для альтернативных взглядов, ни для альтернативных действии. Самым большим партийным проступком является образование в партии фракций и течений, участие в к.-л. рода оппозиции, противопоставление себя и узкого круга своих единомышленников коллективному разуму партии. В тоталитарной нацистской партии не было развитой «единственно верной» теории, но были единственно правильные линия и воля вождя, несогласие с которыми было бы несомненной самонадеянностью и неумеренной гордыней. На уровне повседневной жизни тоталитарного общества Г. гордыни заключался в отрыве индивида от своего коллектива, в противопоставлении личного мнения коллективному суждению.

Тоталитарный коллективизм не менее сурово, чем средневековый коллективизм, осуждал тщеславие, исходя из двух предпосылок. Во-первых, история не движется усилиями людей и в избранном ими направлении, а имеет свою собственную логику. Человек может лишь угадать примерный ход истории и в меру своих сил содействовать ему. Кроме того, история — результат действия больших масс людей, которым и принадлежит в конечном счете решающая роль. Поэтому прославление индивидов, внесших особо заметный вклад в осуществление великих идеалов, должно быть достаточно сдержанным. Во-вторых, тоталитарный режим является открыто автократическим, а всякое тщеславие умаляет неограниченную власть вождя.

Стойкость человека и бодрость его духа являются важными добродетелями всякого коллективистического общества. Особую ценность эти достоинства приобретают в тоталитарном обществе, постоянно переживающем трудности, готовящемся к войне или ведущем ее. Слабость и уныние осуждаются в нем без всякого снисхождения.

В отличие от Средних веков тоталитарное общество придает гораздо меньшее значение тем проступкам, которые можно отнести к уровню повседневного, бытового общения людей и которые не несут в себе особого социального смысла. Такие старые Г., как жадность и чревоугодие, не имеют в этом обществе почвы для своего сколь-нибудь широкого распространения. Прелюбодеяние осуждается, и партийные чиновники постоянно заняты разбором такого рода проступков, но оно трактуется с известной долей иронии.

В отличие от четкой иерархии Г. коллективистического общества иерархия праведных деяний его индивидов гораздо менее определенна. Ее вершиной, несомненно, является неукоснительное следование господствующей идеологии, решительная борьба за претворение в жизнь ее принципов. Однако никакого «кодекса» праведных деяний и упорядочения их по степени похвальности нет. В частности, из восьми средневековых деяний милосердия (посещение больных и заключенных, подаяние нищим, погребение умерших и т.д.) ни одно не считалось лучшим или худшим, чем другие; требования, входившие в т.н. моральный кодекс строителя коммунизма («человек человеку — друг, товарищ и брат» и т.п.) также не составляли к.-л. ясной иерархии. Более тщательная проработанность иерархии Г., чем праведных деяний, говорит о том, что коллективистическое общество больше рассчитывает на страх своих индивидов, чем на их энтузиазм (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество, Тоталитаризм, Этика).

Гуревич А.Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981; Зиновьев А.А. Коммунизм как реальность. Кризис коммунизма. М., 1994; Ивин А.А. Введение в философию истории. М., 1997; Апресян Р.Г., Гусейнов А.А. Этика. М., 1998.

А.А. Ивин












ГРОФ (Groff) Станислав Ежи (р. 1931) — психолог, антрополог, ученый-экспериментатор, философ, один из наиболее видных представителей трансперсональной психологии и основателей Международной трансперсональной ассоциации. Начал свою карьеру в Чехословакии в качестве психиатра-клинициста. Изучал влияние ЛСД на течение психических болезней, возникающие при приеме ЛСД измененные состояния сознания. С 1967 продолжал исследования в США, в центре Эсален (Калифорния). Для достижения измененных состояний сознания после запрещения ЛСД использовал особую технику дыхания (т.н. холотропное дыхание). Считая, что в видениях, возникающих у испытуемых во время сеансов, обнаруживается связь с опытом рождения (т.н. пренатальные матрицы) и с мифологией различных культур, с мистическими учениями и древними культами, полагал, что в это время реально происходит выход на уровень «космического сознания» (в отличие от Т. Лири, по мнению которого возникающие галлюцинации такого прямого отношения к действительности не имеют). Г. заявлял, что его исследования лежат в том же русле, что и квантово-релятивистская теория, голографическая модель мозга К. Прибрама, теория информации и систем, теория И. Пригожина и т.п. Призывал современных исследователей сознания отрешиться от концептуальных ограничений механистической науки, таких как абсолютизация существующих физических границ, локальность связей, линейность времени, представления о материи как субстрате сознания, противопоставляя этому концепцию единства всего живого на земле (считая при этом живым практически все сущее, включая растения и минералы) и всепроникающей мощи сознания, единого с этим живым. Так, по мнению Г., полученные во время психоделических сессий данные дают основания считать, что сознанию принципиально доступна связь со всем существующим на земле и за ее пределами в настоящем, прошлом и будущем, способность воспринимать события макро- и микрокосма или каким-то др. образом знать о них. Т.о., психика в учении Г. представляется не эпифеноменом материи, а явлением, соразмерным универсуму.











ГРЭМ (Graham) Билли (р. 1918) — амер. евангелист-проповедник. Окончил богословский колледж в Кливленде и Флоридский библейский ин-т (1940); в 1938 был рукоположен в сан баптистского пресвитера. Считается, что под влиянием проповедей Г. в веру «обратились» свыше 10 млн человек во многих странах мира. Его излюбленные темы — обличение духовной нищеты и безнравственности, царящих в современном обществе, прежде всего в США — «нации опустошенных людей», запугивание скорым концом света и неизбежностью мук ада, требующей безотлагательного обращения к Богу. Свой агрессивный эсхатологизм Г. подкрепляет ссылками на реальные демографические и экологические угрозы, вспышку наркомании, организованной преступности и терроризма, возможность применения средств массового уничтожения, которые он объясняет всеобщим засильем греха. Г. решительно выступает против любых радикальных социальных движений, добивающихся коренных перемен в обществе: «Спасение человечества... будет достигнуто не при помощи воспитания, политики, техники, военной силы или науки... Спасение общества будет осуществлено силами, высвобождаемыми при апокалиптическом возвращении Иисуса Христа». В частности, Г. осуждал тактику «прямых ненасильственных действий» М.Л. Кинга, противопоставляя ей смиренную молитву и упование на милость Божью. В последние десятилетия Г. делает акцент на проповеди мира и всеобщего братства. При всей своей социологической поверхностности моралистика Г. способствует мобилизации нравственного протеста против общественного зла. Г. наиболее яркий выразитель тенденции превращения религии в разновидность массовой коммерциализированной культуры, лишенной духовной глубины и драматизма.

Peace with God. New York, 1963; The Secret of Happiness. New York, 1963; World Aflame. New York, 1965; My Answers. New York, 1973.

Л.H. Митрохин











ГРЯЗНОВ Александр Феодосиевич (р. 1948) — специалист в области истории зап. философии, теории познания и философии языка. Окончил филос. факультет МГУ (1971). С 1971 работает на кафедре истории зарубежной философии филос. факультета МГУ. Доктор филос. наук (1991), проф. (1993). В 1980 и 1993 читал курсы лекций в Оксфордском и Калифорнийском унтах. Автор четырех книг, редактор-составитель нескольких сборников, автор многочисленных статей в различных словарях и энциклопедиях.

Как историк философии специализируется, во-первых, в вопросах истории британской филос. мысли 17—19 вв. (публикации о кембриджском платонизме, философии Дж. Беркли, Д. Юма, шотл. школе «здравого смысла», утилитаризме, «первом позитивизме», абсолютном идеализме и др.), основное внимание уделяя вопросам преемственности и взаимного влияния идей в рамках национальной филос. традиции; во-вторых, изучает эволюцию аналитической философии в 20 в. — преобладающего направления в англосаксонском мире. Выделяет классический этап аналитической философии, характеризующийся следованием определенным программам и общим теоретическим установкам, и новейший этап, для которого характерно широкое применение метода концептуального анализа в самых различных областях человеческой практики, а также сближение с иными филос. традициями.

В последние годы, помимо исследований в области истории философии, Г. занимается вопросом о роли языка в философии, вопросами выражения психических процессов (сознания, прежде всего) в языке науки и повседневного опыта, осмыслением новейших результатов когнитивной науки и оценкой стратегий искусственного интеллекта.

Участвует в издании филос. первоисточников в качестве редактора-составителя, автора вступительных статей и комментариев (см. издания текстов Беркли, Юма, Т. Рида, Дж.Э. Мура, Б. Рассела, А.Н. Уайтхеда, Л. Витгенштейна, Дж. Марголиса, П. Уинча, Д. Пассмора и др.).

Философия шотландской школы. М., 1979; Эволюция философских взглядов Л. Витгенштейна. М., 1985; Язык и деятельность. М., 1991; Разумный скептицизм в жизни и философии // Вступ. ст. к: Юм Дэвид. Соч.: В 2т. М., 1996; Феномен аналитической философии в западной культуре XX столетия // Вопросы философии. 1996. № 4; Проблема ментальных понятий в западной философии психологии // Психологический журнал. 1996. Т. 17. № 4; Философия анализа // История философии. Запад — Россия — Восток. М., 1999. Книга IV; У истоков метаэтики // Вступ. ст. (совм. с Л.В. Коноваловой) к: Мур Д.Э. Природа моральной философии. М., 1999; Беспокойный ум // Вступ. ст. к: Рассел Б. Человеческое познание. М., 1999.















ГУА — графико-числовые символы восьми триграмм (ба гуа) и 64 гексаграмм (люшисы гуа) системы конфуцианского трактата «И цзин». Г. построены на основе двух типов черт: целой, или в числовом значении «нечетной» —, и прерванной, или «четной», — —. Триграммы состоят из трех, гексаграммы — из шести черт во всех возможных сочетаниях целой и прерванной типов черт. Г. символизируют три уровня, соответствующих космическим уровням Неба, Центра и Земли (в гексаграммах эти уровни удвоены; в отсчете снизу начальная и вторая — Земля, третья и четвертая — Центр, пятая и верхняя — Небо). Комментарии к трактату «И цзин» приписывают создание Г. Небу, мифическому первопредку Фуси и «совершенномудрым людям» (шэн жэнь) древности.

Триграммы служат генетической матрицей спирали 64 гексаграмм. Известны два плоскостных варианта расположения триграмм: вариант Фуси и вариант Вэнь-вана (основателя династии Чжоу [11—3 вв. до н.э.]). Однако, вероятнее всего, они имели объемное построение, изоморфное архетипу у син. Системы триграмм копируют порядок вселенских ритмов ян и инь (см.: Инь—ян) и развертывают их в спираль 64 гексаграмм, задающую единый генетический код всему телесному, духовному и идеально-мыслительному составу Поднебесной. Г. имеют имена, кроме того, гексаграммы в целом и каждая черта в отдельности сопровождаются мантическими афоризмами. Над всем этим надстраиваются комментарии, которые дают начало различным филос. учениям.

Щуцкий IO.K. Китайская классическая «Книга перемен». М., I960 (1993); Кобзев А.И. Китайская книга книг // Там же; Лукьянов А.Е. Дао «Книги перемен». М., 1993.












ГУБИН Валерий Дмитриевич (р. 1940) — специалист в области истории философии. Окончил филос. факультет МГУ (1964) и аспирантуру кафедры философии Московского ин-та народного хозяйства им. Г.В. Плеханова (1969). Работал на кафедре философии Рижского ин-та инженеров гражданской авиации, на кафедре философии Российского ун-та дружбы народов. В настоящее время — зав. кафедрой истории зарубежной философии, декан филос. факультета Российского государственного гуманитарного ун-та. Доктор филос. наук (1988), проф. (1990). Автор шести книг. Научные труды посвящены исследованию проблемы творчества в истории филос. мысли, проблемам онтологии в европейской философии 20 в. и филос. антропологии.

Критика современных буржуазных теорий творчества. Харьков, 1981; Культура и творческая деятельность. М., 1987; Проблема человека в современной философии. М., 1990; Человек и его бытие в природе, культуре и истории. М., 1992; Философия: Учебник для вузов (общая ред. и автор ряда глав). М., 1997; Онтология. Проблема бытия в современной европейской философии. М., 1998; Введение в философию: Учебное пособие. М., 1999; Философская антропология. СПб., 2000 (в соавт.).









ГУМАНИЗМ (лат. humanus — человечный) — система мировоззрения, основу которого составляет защита достоинства и самоценности личности, ее свободы и права на счастье. Истоки современного Г. восходят к эпохе Возрождения (15—16 вв.), когда в Италии, азатем в Германии, Голландии, Франции и Англии возникает широкое и многоликое движение против духовного деспотизма церкви, опутавшей жизнь человека системой жестких регламентаций, против ее аскетической и циничной морали. Социальную подоплеку Г. составляла борьба «третьего сословия» (буржуазии, крестьянства, ремесленников, городского плебса) против господствующей феодальной аристократии и духовенства. В противовес церковному требованию посвятить земную жизнь искуплению своих грехов, гуманисты провозгласили человека венцом мироздания, утверждали его право на земное счастье, на «естественное» стремление к наслаждению и способность к нравственному самосовершенствованию как духовно свободной личности. Позиции Г. отстаивали величайшие представители европейской культуры: Ф. Петрарка, Л. Валла, Дж. Пико делла Мирандола, Данте, Дж. Боккаччо, Леонардо да Винчи, Микеланджело. Дж. Бруно, Г. Галилей, Н. Коперник, Ф. Рабле, М. Монтень, Т. Мор, У. Шекспир, Ф. Бэкон, М. Сервантес, Эразм Роттердамский и многие др. Борьба против католицизма как священной санкции сословного феодализма достигает своего пика в движении Реформации (16 в.), принявшем массовый характер, и далее — в эпоху Просвещения, когда закладывались принципиальные черты европейской техногенной («фаустовой») цивилизации с ее оптимистическим культом разума, науки, свободной личности, индивидуализма и предпринимательской инициативы.

В традиционном Г. можно различить два основных течения. Буржуазный Г. исходит из священного характера частной собственности, которая только и может гарантировать свободное развитие «естественной природы» человека через накопление личного богатства. Г., выражающий мироощущение пролетариата, условием освобождения человека объявляет имущественное равенство или даже ликвидацию частной собственности. Эту программу защищали утопические социалисты (Мор, Т. Кампанелла, впоследствии Р. Оуэн, К.А. де Сен-Симон, Ш. Фурье), считавшие труд на благо всего общества не только главной обязанностью, но и источником наслаждения и счастья людей. Нередко делались и попытки достичь идеала равенства насильственным путем (гуситское движение в Чехии, Крестьянская война в Германии и т.п.). Сочетание идеала материального и духовного благополучия народа, гармонии «ума и сердца» с идеей коренного преобразования общественного строя характерно для рус. революционных демократов сер. 19 в. (В.Г. Белинский, Н.А. Добролюбов, Н.Г. Чернышевский, А.И. Герцен) и народников 1870-х гг.

Глубокие катаклизмы 20 в. (истребительные войны, тирания тоталитарных режимов, обострение глобальных проблем) поставили под сомнение ключевые установки европейской цивилизации, показав, что сам по себе научно-технический прогресс не только не обеспечивает гуманистического хода истории, но и неизбежно покушается на будущее, поскольку человек все более отчуждается от общества, превращается в «одномерное существо», в легко манипулируемого робота, в «винтик» огромной социальной машины. Происходит как бы возврат к ситуации эпохи Возрождения. В русле гуманистического движения возникают различные программы «человеческих отношений» (human relations), «генома человека», все активнее заявляют о себе движения «зеленых», требования гуманизировать культуру, науку, образование, политику, повысить качество жизни, дополнить научно-техническую революцию революцией моральной, яснее ставить и решать смысложизненные, экзистенциальные проблемы человеческого бытия. Все эти сдвиги наглядно проявляются в возрастающем влиянии на все сферы культуры антисциентистских, иррационалистических и даже мистических концепций, включая и филос. системы, ориентирующиеся на вненаучное знание, на воспроизведение внутреннего личностного мира человека (экзистенциализм, персонализм, философия жизни, сюрреализм, дадаизм, «театр абсурда» и т.п.). Поскольку глобальные проблемы носят универсальный характер, то успешная реализация идеалов Г. невозможна без международного сотрудничества различных регионов, стран и сообществ.

Гуманистический манифест II // Здравый смысл. Журнал скептиков, оптимистов и гуманистов. 1997. № 3.












ГУНЫ (санскр. guna — «нити», «пряди», «свойства») — одно из основополагающих понятий философии санкхьи, практически непереводимое на европейские языки. Три Г. — саттва, раджас и тамас — это ноуменальные, «атомарные» (несводимые к др.) состояния сущего, проявляющие себя в трех основных эмоциональных состояних — радости, страдании и безразличии, коим на онтологическом срезе соответствуют начала «освещения», «активности» и «препятствия». На уровне их «внутренних отношений» они непрерывно подавляют и в то же время опираются друг на друга, порождают и «спариваются» друг с другом. Первоматерия Пракрити — модус равновесия трех Г., охватывающих все, кроме духовного, начала Пуруши. В индуистской формуле божественного триединства (три-мурти) Вишну олицетворяет действие саттвы, Брахма — раджаса, Шива — тамаса. Модель трех Г. оказала заметное влияние на воззренческую систему «Махабхараты», а затем Пуран и других религиозных текстов.









ГУСЕЙНОВ Абдусалам Абдулкеримович (р. 1939) — специалист по этике и социальной философии. Доктор филос. наук, проф., академик РАН (2003), действительный член ряда общественных академий. Род. в с. Алкадар (Дагестан). Окончил филос. факультет МГУ (1961) и аспирантуру этого же факультета (1964). В 1965—1987 преподавал философию и этику в МГУ; там же защитил докторскую диссертацию «Социальная природа нравственности» (1977). С 1987 — зав. сектором этики Ин-та философии РАН, затем руководитель Центра этических исследований, зав. отделом, заместитель директора Ин-та философии РАН. Г. сформулировал гипотезу о стадиальном происхождении нравственности, взяв за критерий обособление индивида от родоплеменной общности в качестве самодеятельной личности. Первым в отечественной философии в нач. 1970-х гг. исследовал золотое правило нравственности как наиболее точное выражение специфики моральной регуляции, способствовал его популяризации в обществе. Исходя из единства теоретического содержания и нормативных целей этики, Г. предложил систематизацию историко-этического процесса, в которой антич. этика предстает по преимуществу как учение о добродетелях, средневековая этика — как учение о благах, а этика Нового времени представляет собой различные опыты теоретического синтеза двух фундаментальных характеристик морали: произвольности и общезначимости. В кон. 1980-х гг. Г. положил начало новому направлению исследовательской работы — этике ненасилия, показал, что насилие и ненасилие следует рассматривать не только как альтернативные варианты, но и как исторически последовательные стадии в борьбе за социальную справедливость; интерпретировал ненасилие как такую конкретизацию принципа любви, которая блокирует возможности его морализирующей фальсификации. Награжден дипломом ЮНЕСКО (1996) с вручением медали Махатмы Ганди «За выдающийся вклад в развитие толерантности и ненасилия». Г. предложил оригинальную интерпретацию важнейших этико-норматив-ных программ как различных версий решений одной и той же проблемы единства добродетели и счастья, конкретизировал понятие моральной демагогии.

Проблема происхождения нравственности (на материале развития института кровной мести) // Философские науки 1964. № 3; Золотое правило нравственности // Вестник МГУ. Сер. Философия. 1972. № 4; Начальный этап античной этики // Там же. 1973. № 4; Социальная природа нравственности. М., 1974; Отношение к природе как нравственная проблема // Философские науки. 1975. № 5; Золотое правило нравственности. М., 1979(1982, 1988; пер. наболи, исп., нем., словац.); Моральность личности: характер детерминации // Моральный выбор. М., 1980; Предмет этики // Марксистская этика. М., 1980; Долг и склонности // Вопросы философии. 1981. № 10; Этика Аристотеля. М., 1984; Этика и мораль // Философские науки. 1984. № 5; Введение в этику. М., 1985; Мораль // Общественное сознание и его формы. М., 1986; Этика Демокрита // Вестник МГУ. Сер. Философия. 1986. № 2; Краткая история этики (в соавт. с Г. Иррлитцем). М., 1987 (пер. на кит, серб, яз.); Мораль и насилие // Вопросы философии. 1990. № 5; Этика ненасилия // Вопросы философии. 1992. № 3; Благоговение перед жизнью: евангелие от Швейцера (Послесловие) // Швейцер А. Благоговение перед жизнью. М., 1992; Понятия насилия и ненасилия // Вопросы философии. 1994. № 6; Учение Л.Н. Толстого о непротивлении злу насилием // Свободная мысль. 1994. № 6; Великие моралисты. М., 1995; Язык и совесть. М., 1996; Моральная демагогия как форма апологии насилия // Вопросы философии. 1995. № 5; Мораль и разум // Научные и вненаучные формы знания. М., 1996; Мораль и цивилизация (От этики добродетелей к институциональной этике) // Философия культуры — 97. Самара, 1997; Вера, бог и ненасилие в учении Льва Толстого // Свободная мысль. 1997. № 7; О философах и профессорах философии // Вопросы философии. 1998. № 3; Этика: Учебник для нефилософских факультетов университетов. М., 1998 (в соавт. с Р.Г. Апресяном); Этика и идея глобального общества // Российская цивилизация. Этнокультурные и духовные аспекты. М., 1998; Этика: Учебник для философских факультетов. М., 1999 (отв. ред.); Марксизм и этика // Карл Маркс и современная философия. М., 1999; Понятие насилия // Философия, наука, цивилизация. М., 1999; Философия как этика (Опыт интерпретации Ницше) // Фридрих Ницше и философия в России. СПб., 1999; Свобода воли и ответственность // История философии. М., 2001; Сослагательное наклонение морали // Вопросы философии. 2001. № 5; Die neue Stellung der Wissenschaft: ethische Aspekte // Zeitschrift Wissenschaftsforschung. Graz, 1989; Zur Geschichle und aktuellen Situation der Ethik in der Sowjetunion // Studies in Soviet Thought. 1991. Bd 42; Die Idee des Absoluten als Bedingung der MOglichkeit von Moral // Der Mensch und seine Frage nach dem Absoluten. Munchen, 1994; Education for Democracy in Russia // Can Democracy be Taucht? Bloomington (Indiana). 1996.













ГУССЕРЛb (Husserl) Эдмунд (1859-1938) — нем. философ, основатель феноменологии. Род. в еврейской семье, жившей в Просснице (ныне Простеёв, Чешская Республика). С 1876 по 1878 изучал астрономию, математику, физику в Лейпцигском ун-те, затем в Берлине — под руководством К. Вейерштрасса и в Вене в 1881—1882. Большую роль в филос. судьбе Г. сыграл Т. Массарик (позднее — первый президент Чехословакии), под влиянием которого Г. стал посещать лекции Ф. Брентано в Вене (1884—1886), что определило его поворот от математики к философии. Под руководством ученика Брентано К. Штумпфа Г. подготовил и защитил диссертацию «О понятии числа. Психологический анализ». Круг влияний, которые испытал Г. в разное время, весьма широк: Р. Декарт, Дж. Локк, Г.В. Лейбниц, Д. Юм, И. Кант, Б. Болъцано, В. Дильтеи, П. Наторп и др. Преподавал в ун-тах Галле (1887— 1901), Геттингена (1901 — 1916) и Фрайбурга (1916-1928). С приходом к власти национал-социалистов Г. оказался в определенной изоляции. После смерти Г. его архив, насчитывающий 40 000 страниц рукописей, написанных стенографическим способом, был тайно переправлен в Бельгию.

Первая крупная работа Г. «Философия арифметики» (1891), в которой была сделана попытка (в период полемики с психологистами критически оцененная самим Г.) психологического обоснования основных математических понятий. На рубеже веков основной интерес Г. сосредоточился на проблеме «чистой логики», в результате чего появилась его первая собственно феноменологическая работа — «Логические исследования» (Logische Untersuchungen. 1900—1901. Bd I—II; рус. пер.: Логические исследования. Пролегомены к чистой логике. СПб., 1909. Ч. 1; Логические исследования. Т. П. Ч. 1. Исследования по феноменологии и теории познания. М., 2001). Она положила начало феноменологии как филос. направлению. Центральная тема т. I — наука как теория, различие теоретических и эмпирических наук. По Г., в основе объективности научного знания лежит логическая связь идей, образующая единство истин науки как единство значений. Эта связь в корне отличается от психологических связей переживаний в познании и от связей вещей (предметов в самом широком смысле), составляющих предметную область науки. Первое различие раскрывается при обсуждении вопроса о сущности логики как теоретической дисциплины, независимой от психологии, и в критике психологизма — различного рода попыток представить логические связи как частный случай психологических, что ведет, по Г., к скептицизму и релятивизму. Второе различие связано с постановкой проблемы истины и выявлением чисто логических условий возможности познания. Истина как идеальное единство значений, усматриваемое в фактах, не исчезает вместе с фактами. Совокупность значений (смыслов) неисчерпаема, это «царство истин», в котором может быть зафиксирована любая определенность вещей, любое предметное единство. При этом истины не изобретаются, но открываются, и систематика науки коренится в систематике вещей. Задача «чистой логики» — выявить условия, при которых связи значений образуют теорию как единство объяснения определенной предметной области, т.е. выявить условия возможности теории как таковой. В т. 11 «Логических исследований» Г. ставит перед собой задачу связать проблемы «чистой логики» с проблемами теории познания, т.е. с описанием всеобщих структур сознания, которые лежат в основе постижения реальных и идеальных предметов, выявить структуру психического акта как такового и определить специфику актов познания. Феноменология, по Г., не теория, она беспредпосылочна и следует логике проясняемых понятий. В ее сфере существование внешнего мира — метафизический вопрос, а направление исследований — «противоположно естественному»: оно нацелено не на предметы, которые в наивной установке полагаются существующими, а на акты в их смысловом содержании (значении), которое необходимо извлечь из психологической и грамматической оболочки высказываний. Значение отделяется от материально-вещественного бытия знака, от образа представления или фантазии и, главное, от предмета: необходимо различать то, о чем говорится, и то, что говорится. При описании сознания как акта основным является различие интенции значения и осуществления (наполнения) значения (если предмет дан в созерцании). Значение нереально, его статус аналогичен статусу идеальных, общих предметов. Г. подвергает критике как учения, гипостазирующие общее (платонизм), так и эмпирические теории абстракций (Локк, Дж. Беркли, Юм), показывая, что акт усмотрения общего всегда основан на акте восприятия, но интенция общего радикально отличается от интенции индивидуального. Соответственно различию значения и предмета выделяются две ветви «чистой логики»: теория предметов — учение о части и целом как о самостоятельных и несамостоятельных предметах и «чистая грамматика» — учение о самостоятельных и несамостоятельных значениях. Проблема интенциональности сознания — кульминация этой работы Г. В направленности сознания на предмет, в акте придания смысла дескриптивный анализ выделяет реальное и интенциональное содержание сознания. В первом выделяются интенциональные и неинтенциональные переживания, во втором — предмет (просто предмет и определенным образом интендированный предмет), качество акта (суждение, вопрос, желание и т.д.), материя (предметная отнесенность акта), сущность акта (единство качества и материи) и его полнота. Любой вид акта содержит в своей основе представление как объективирующий акт, который не зависит от того, реален ли его предмет или является вымышленным. В заключительном, шестом исследовании, которое, начиная со второго изд., выделяется в качестве 2-й части II т., рассматривается понятие познания как осуществления значения с определенной степенью полноты. Основная проблема — различие способов данности реального и идеального предметов. Истина описывается как полное тождество и совпадение значения, помысленного или зафиксированного в знаковой форме, и значения, осуществленного в созерцании. Очевидность в этом контексте оказывается переживанием такого совпадения. Соответственно, выделяются акты познания — сигнификация, созерцание (для реального предмета — восприятие, для идеального — категориальное созерцание, усмотрение общего) и адеквация. В «Логических исследованиях» еще не делается попытки представить феноменологию как «первую философию», вместе с тем проведенный в книге анализ сознания и познания оказал большое влияние на последующую эволюцию феноменологии.

К проблеме времени, которая стала для феноменологии одной из основных, Г. обратился в лекциях 1904/1905 (опубликованы только в 1928 М. Хайдеггером и Э. Штайн), в которых рассматривается иерархия внутреннего сознания времени и в качестве ее основы — самоконститутивный поток сознания как абсолютная субъективность.

Переворот в философии, который Г. провозглашает в своей программной статье «Философия как строгая наука» (Philosophic als Wissenschaft // Logos 1910— 1911. Bd I.; в рус. пер.: Логос. СПб., 1911. Кн. 1), основан прежде всего на выявлении непсихологически понятой субъективности. Первый шаг — это критика натурализма, для которого, по Г., или все существующее просто отождествляется с физической природой, или допускается существование причинно или функционально зависимого от физической природы психического. В «натурализировании» разума Г. увидел опасность не только для теории познания, но и для человеческой культуры в целом, ибо натурализм стремится сделать относительными как смысловые данности сознания, так и абсолютные идеалы и нормы. Релятивизму натурализма он противопоставляет методологию строгой науки о сознании, в основе которой лежит нетеоретическое требование направлять рефлексию на смыслообразующий поток сознания и дескриптивно выявлять смысловую данность переживания внутри конкретного потока-горизонта смыслов (значений). «Строгость» в учении о сознании подразумевает, во-первых, отказ от высказываний, в которых «просто», т.е. без рефлексии, нечто утверждается о существовании предметов в их пространственно-временных и причинных связях; во-вторых, отказ от высказываний относительно причинно-ассоциативных связей переживаний. Ни предметы, ни психологические состояния не перестают существовать от того, что при повороте к феноменологической установке причинность и функционализм лишаются статуса единственного метода изучения сознания. Г. вводит особые термины для обозначения процедур феноменологического метода, благодаря которым совершается переход от естественной установки к феноменологической: эпохе и феноменологическая редукция есть выдвижение на первый план смысловой связи сознания и мира и просмотр сквозь нее всех многообразных отношений человека и мира. В «естественной установке» наивная вера в существование предметов есть лишь фон для опознавательно-целевых ориентаций. Для «наивного» человека (выражение Г.) тип связи между предметами сливается с типом связи между предметами и сознанием. Феноменологическая установка отстраняется от причинно-функциональной взаимозависимости сознания и предметного мира. Лозунг «К самим вещам!» — это требование удерживать внимание на смысловой направленности сознания к предметам, в которой предметы раскрывают свой смысл без отсылки к природным или рукотворным связям с др. предметами. В этой процедуре нет ничего сверхъестественного: достаточно, напр., направить внимание на дом как на архитектурное сооружение, несущее определенный культурно-исторический или социальный смысл, «заключив в скобки» дом как препятствие (или цель) и дом как результат деятельности строителей.

Др. направление феноменологической редукции (трансцендентальная редукция) — отказ от объективистского понимания психического: эмпирическое Я как «вещеобразный предмет» редуцируется к феноменологическому содержанию переживаний в единстве потока переживаний; при этом рефлексия — не наблюдение за сознанием «со стороны», но «оживление» сознания, превращение смыслообразующего потока из возможности в действительность. Смысловая связь реализуется в потоке феноменов, которые не содержат в себе различия между бытием и явлением: явление психического и есть его бытие. Предмет (вещь) является, однако само явление предмета не является, но переживается. Постижение смысловых связей Г. называет «созерцанием сущностей», причем сфера анализа сознания — изучение смысловых оттенков восприятия, памяти, фантазии, сомнения, актов воли и т.д. — сравнима по объему с естествознанием.

В попытке систематизации феноменологии в «Идеях I» (Ideen zu einer reinen Phanomenologie und phanomenologischen Philosophie. Erstes Buch, 1913) на первый план были выдвинуты понятие чистого сознания с его ноэтико-ноэматическими структурами и понятие чистого Я, необходимость которого оспаривалась в «Логических исследованиях». Последователи-критики (Хайдеггер, Ж.П. Сартр и др.) увидели в этом «гносеологизацию» феноменологии и превращение ее в идеалистическую систему. В то же время эта терминология, а также структура cogito — cogitatio — cogitatum оказались необходимыми для расширения сферы феноменологических исследований и постановки проблемы интерсубъективности в 1920-е гг. Интерсубъективность вначале осознается в качестве проблемы описания условий возможности смысловых связей индивидов как духовных сущностей-монад и в качестве исходного пункта проблемы объективного познания, которое достигается в интерсубъективном опыте психофизически и ментально независимых друг от друга субъектов. Другой выступает как исходный момент и как путеводная нить опыта чужого, т.е. того, что не принадлежит нашей собственной сфере. Этот подход реализовался в «Картезианских медитациях» (Cartesianische Meditationen und Pariser Vortrage. Husserliana. 1950. Bd I), в работе, которая возникла на основе «Парижских докладов», прочитанных Г. в Сорбонне в 1929. В работе «Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология» (Die Krisis der europaischen Wissenschaften und die transzendentale Phanomenologie. Husserliana. 1954. Bd VI) постановка этой проблемы принимает вид «парадокса человеческой субъективности», которая одновременно есть и конституирующий мир субъект, и существующий в мире объект, а затем расширяется до парадокса универсальной интерсубъективности, которая, трактуемая как человечество, включающее в свой мир «всю совокупность объективного», есть часть мира и в то же время конституирует весь мир. По Г., метод разрешения этих парадоксов — строгое, радикальное эпохе, исходная точка которого — конкретное человеческое Я. Систематически обращая к себе вопросы из своего конкретного мира-феномена, человеческое Я, которое дано первоначально как «смутная конкретность», открывает в себе трансцендентальное Я. Предпосылка интерсубъективности — конкретный мир-феномен, жизненный мир. Это мир «субъективно-соотносительного», мир-горизонт всех наших целей и устремлений, которые так или иначе реализуются в предметах; в нем наличествуют как вещи обыденного опыта, так и культурно-исторические реалии, не тождественные объектам научного анализа (хотя они могут быть ему подвергнуты), а также связи, не тождественные связям, устанавливаемым в научном исследовании. Жизненный мир можно рассматривать как в естественной, так и в феноменологической установке. В первом случае, по Г., мы (в т.ч. и ученые) просто погружены в него, во втором — осознаем его как пред-данный и соотнесенный с нашей субъективностью, непрерывно наделяющей значениями (смыслами) предметы и отношения мира жизни.

В эпоху бурного развития естествознания Г. ставит вопрос о кризисе европейских наук, который он связывает с забвением жизненного мира как смыслового фундамента науки: в мире науки (предметная область, теоретические методы и модели, эксперимент, техника) ученый проходит мимо своей субъектно-смысловой корреляции с предметами и направляет внимание на связи между последними. Наука, по Г., не должна дедуцировать свои положения из сферы обыденного опыта, но она с неизбежностью соприкасается с основным способом ориентации в жизненном мире — с восприятием, ибо восприятие — основа (фундирующий акт) образования абстракций и конечный пункт верификации или фальсификации теории. Главное, однако, состоит в том, что именно в жизненном мире субъективность ученого обретает опыт смыслоотнесенности к миру. В рефлексии этот опыт дает возможность устранять невыявленные, т.е. не соотнесенные с определенным способом смыслополагания, предпосылки. Для Г. кризис европейской культуры в целом состоит в объективизме, который затемнил истинный смысл рационализма, смысл «имманентной духовной истории Европы».

Философия Г. оказала большое влияние на формирование экзистенциализма, персонализма, феноменологической социологии (А. Шюц). Ее влияние испытали также неотомизм, структурализм и постструктурализм, некоторые школы в психологии, психиатрии, литературоведении, методологии науки. Среди непосредственных учеников Г. — Хайдеггер, Р. Ингарден, Э. Левинас, А. Копре, Я. Паточка, Г.Г. Шпет и др. В рус. философии рецепция идей Г. относится к нач. 20 в. Наиболее заметное влияние его идеи оказали на И.О. Лосского, Б. Яковенко, Шпета, А.Ф. Лосева.

Парижские доклады // Логос. 1992. № 2; Амстердамские доклады // Логос. 1992. № 3; Философия как строгая наука. Новочеркасск. 1994; Феноменология внутреннего сознания времени. М., 1994; Начало геометрии. Введение Ж. Деррида. М., 1996; Картезианские медитации. М., 2001; Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. М., 1999; Логические исследования. М., 2001. Т II. Ч. 1; Husser-liana. Gesammelte Werke. Haag, 1950. Bd I-XXIX.

Яковенко Б.В. Философия Эд. Гуссерля // Новые идеи в философии. СПб., 1913. Сб. 3; Шпет Г.Г. Явление и смысл. Феноменология как основная наука и ее проблемы. М., 1914; Мотрошилова Н.В. Принципы и противоречия феноменологической философии. М., 1968; Молчанов В.И Априорное познание в феноменологии Гуссерля // Вопросы философии. 1978. № 10; Он же. Время и сознание. Критика феноменологической философии. М., 1988; Сартр Ж.П. Основная идея феноменологии Гуссерля: интенциональность // Проблемы онтологии в современной буржуазной философии. Рига, 1988; Молчанов В.И. Гуссерль и Хайдеггер: феномен, онтология, время // Проблемы сознания в современной западной философии. М., 1989; Гаиденко П. П. Научная рациональность и философский разум в интерпретации Э. Гуссерля // Вопросы философии. 1992. № 7; Молчанов В.И. Одиночество сознания и коммуникативность знака // Логос. 1997. № 9; Херрманн Ф.-В. фон. Понятие феноменологии у Хайдеггера и Гуссерля. Томск, 1997; Brand G. Welt, Ich und Zeit. Haag, 1955; Kern 1. Husserl und Kant. Haag, 1964; Held K. Lebendige Gegen-wart. Koln, 1968; Husserl. Expositions and Appraisals. Notre-Dame; London, 1977; Stroker E. Husserls transzendentale Phanomenologie. Frankfurt am Main. 1987; Bernet R.. Kern I., Marbach E. Edmund Husserl: Darstellung seines Denkens. Hamburg. 1989; The Cambridge Companion to Husserl. Cambridge, 1995; Gabel G.U. Husserl. Ein Verzeichms der Hochschulschnften aus westeuropaischen und nordamerikanischen Landern. 1912— 1990. Hurht, 1995.

В.И. Молчанов














ГХОШ Шри Ауробиндо (1872—1950) — философ, поэт, политический деятель, один из духовных лидеров неоиндуизма. Род. в Калькутте, в 1879—1893 по настоянию отца учился в Англии; в 1893—1905 — преподаватель фр. и англ. языков, затем директор колледжа в Бороде; в 1905—1910 — активист антиколониального движения Индии, один из лидеров радикального крыла в Индийском национальном конгрессе, разрабатывавший концепции политической независимости и самоуправления (сварадж и свадеши), с 1908 (дата ареста за участие в террористической деятельности) начинает активно интересоваться йогой; с 1910 прекращает политическую деятельность и до конца жизни проповедует свое новое духовное учение в Пондишери. В 1926 вместе с француженкой Миррой Ришар (позднее именовалась Матерью) основывает религиозную общину, активную до настоящего времени. Г. в свой «политический период» испытал самое значительное влияние идей С. Вивекананды в тесном общении с его ближайшими учениками. В «период отшельнический» Г. разработал новую, «динамическую» концепцию неоведанты, которую назвал интегральной ведантой, а также пурна-йогу («йога полноты»), призванную синтезировать йогические практики в соответствии с «научным мировоззрением». Абсолют в учении Г. сохраняет традиционное ведантистское именование сатчидананда («сущее-мышление-блаженство») и признаки Брахмана как Мирового сознания, «разлитого» во всем сущем, начиная с неорганических объектов и завершая сверхчеловеческими уровнями жизни. Однако отношения Мирового сознания и мира у Г. принципиально отличаются от шанкаровских и рассматриваются в терминах реальной инволюции и эволюции. Инволюция мыслится в некоторых отношениях сходно с нисхождением эманатов в неоплатонизме: они начинаются со «сверхразума», продолжаются «верховным разумом», а также различными измерениями «разума» (участвующего в «сверхразуме») в виде «интуитивного разума», «просветленного разума» и «высшего разума») и завершаются «душой» и материей как низшей манифестацией Мирового сознания. Эволюция мыслится как восхождение указанных уровней сущего к Абсолюту в обратном порядке, но это развитие, по Г., необратимое — в полном противоречии с традиционной индуистской, в т.ч. ведантийской космологией, согласно которой космические процессы, будучи безначальными, не могут иметь и конца. Необратимость эволюции у Г. — основание его неограниченного «космического оптимизма», веры в возможность достижения человеком сверхчеловеческих состояний, для чего и требуется новая «йога полноты», позволяющая ускорить эволюционный процесс. Конечный пункт этой йоги отличается от традиционно ведантийского: он мыслится как качественная трансформация жизни, а не как блаженство освобождения от нее (мокша). Мнение Тейяра де Шардена о сходстве его эволюционной концепции с гхошевской многими исследователями Г. считается справедливым. Практическая реализация идей Г., главная из которых — совершенствование человечества посредством «научной йоги» — стала осуществляться уже его ближайшими последователями, которые обустраивают ашрам в Путтучерри и до сих пор строят «город будущего» близ Пондишери — Ауровиль.

Sri Aurobindo Birth Centenary Library. Pondicheri, 1972— 1976. Vol. 1-30.
Костюченко B.C. Интегральная веданта (критический анализ философии Ауробиндо Гхоша). М., 1970; О Six Pillars: An Introduction to the Major Works of Sri Aurobindo / Ed. by R.A. McDermott. Chambersburg, Pa, 1974.

B.K. Шохин













ГЭЛБРЕЙТ (Galbraith) Джон Кеннет (р. 1908) — амер. экономист, публицист и общественный деятель, один из лидеров институционального направления в экономической теории. Род. в Канаде, образование получил в Торонтском и Калифорнийском ун-тах. Проф. Гарвардского и Принстонского ун-тов, президент Амер. экономической ассоциации (1972). В течение Второй мировой войны и послевоенного периода Г. занимал ряд постов в правительстве США.

В 1950—1970-х гг. Г. развивает комплексную институционально-социологическую концепцию, в которой соединяются анализ функционирования современной экономической системы и предпринимательских структур, идея технологического детерминизма, программа реформ. Наиболее оригинальными составляющими его позиции являются доктрины «общества потребления», «индустриальной системы», понятие «техноструктуры». Отталкиваясь от критики традиционной теории конкурентной экономики, восходящей к А. Смиту, Г. констатирует исчезновение свободного рынка и доминирование крупных корпораций — олигополии, которые обладают технологической и ценовой властью. По мнению Г., именно эволюция ин-та корпорации отражает становление новой «индустриальной системы», в которой решающее значение приобретает «техноструктура» — элита инженеров, экспертов, менеджеров. Переход власти к техноструктуре вызван изменениями в корпоративной стратегии: определяющую роль начинает играть не максимизация прибыли, а самосохранение техноструктуры, дальнейшее расширение ее влияния и рост корпорации. Концепция техноструктуры легла в основу альтернативной марксизму идеи Г. о конвергенции капитализма и социализма.

В известной кн. «Общество изобилия» (1958), получившей название «квазисоциалистической», Г. отмечает, что достигнутый в развитых странах технологический уровень позволяет говорить о явлении материального изобилия. Вместе с тем нерешенной остается проблема распределения, ощущается недостаток общественных благ, инвестиций в образование. Г. высказывается за соблюдение равновесия между частным и общественным потреблением. Дальнейшую эволюцию взглядов Г. отражает работа «Экономические теории и цели общества» (1973, рус. пер. 1976). Фиксируя противоречие между корпоративным и рыночным секторами экономики США, Г. высказывается за социально-экономические реформы. В комплекс мер его программы «нового социализма» входит освобождение от культа потребления, «раскрепощение» гос-ва, зависимого от власти техноструктуры, решение экологических и др. проблем.

Новое индустриальное общество. М., 1969; Жизнь в наше время. М., 1986; American Capitalism: The Concept of Countervailing Power. Boston, 1951; The Liberal Hour. London, 1960.













ДАВЫДОВ Юрий Николаевич (р. 1929) — специалист по социальной философии, западноевропейской философии, социологии искусства; доктор филос. наук, проф. Окончил исторический факультет Саратовского ун-та (1952), аспирантуру Ин-та философии АН СССР (1958). Работал в секторе истории философии того же ин-та. В тот же период (1956—1958) написал ряд статей, посвященных общим принципам историко-философского анализа и, в частности, «феноменологии духа» (одна из них была опубликована в качестве предисловия к т. 4 «Сочинений» Г.В.Ф. Гегеля). В 1959— 1962 работал старшим научным редактором изд-ва «Советская Энциклопедия» — участвовал в организации и выпуске первых томов пятитомной «Философской энциклопедии», где были опубликованы, в частности, и его статьи: «Вульгарный социологизм», «Иррационализм», «Монизм» и др. Параллельно преподавал на филос. факультете МГУ. Опубликовал цикл статей, посвященных критическому анализу неогегельянства. Завершением этого периода явилась кн. «Труд и свобода», которая была переведена на нем., ит. и др. языки и дала основание некоторым зап. авторам считать его одним из создателей русско-советской (полуофициальной) версии неомарксизма. В 1963—1965 работал зав. сектором философии Фундаментальной библиотеки по общественным наукам АН СССР. Руководил рядом научно-библиографических изданий по истории философии. Продолжал занятия в области социальной философии, начал работу в области социологии искусства, которая в 1960-е гг. только начинала возрождаться в стране. Первыми публикациями были статьи, посвященные социологической интерпретации антич. эстетики (Царь Эдип, Платон и Аристотель // Вопросы литературы. 1964. № 1), а также критическому анализу современной зап. теории социологии искусства (статья, посвященная Т. Адорно, которая вскоре переросла в серию статей о нем). В 1965—1970 заведовал сектором эстетики Ин-та истории Министерства культуры СССР, где получил возможность сосредоточиться на разработке собственной версии теории социологии искусства, представлявшей собой попытку перевести на более конкретный уровень ряд проблем, которые до того считались прерогативой эстетики и философии искусства. Этому кругу вопросов был посвящен цикл из трех монографий: «Искусство и элита» (1966), «Искусство как социологический феномен. К характеристике эстетико-политических взглядов Платона и Аристотеля» (1968), «Искусство и революция: Толстой и Блок, Маяковский и Эйзенштейн» (1967, книга вышла только на англ. и яп. языках), а также большое число статей. В процессе этого исследования разрабатывалась проблематика, относящаяся к области типологизации восприятия искусства в рамках различных общественных эпох и социальных страт. С 1970 работал в Ин-те социологии АН СССР (РАН). В настоящее время главный научный сотрудник, зав. сектором истории социологии и общей социологии. Д. перешел от эстетико-социологического анализа различных типов отношения к искусству и художественной культуре к более широкому — социально-философскому и теоретико-социологическому рассмотрению современного зап. сознания в целом. Этой тематике были посвящены кн.: «Эстетика нигилизма» (1975), «Критика социально-философских воззрений Франкфуртской школы» (1977, защищена в качестве докторской диссертации) и «Бегство от свободы» (1978). На передний план здесь выходит проблематика своеобразия современного зап. сознания, взятого в его эволюции и новейших тенденциях. В центре рассмотрения оказывается гедонистически-потребительский тип сознания, решительно противостоящий традиции, заложенной протестантизмом и его «хозяйственной этикой». В связи с этим Д. более углубленно занялся проблематикой социологии культуры вообще и социологии современной зап. культуры в частности, что нашло отражение в двух коллективных монографиях: «Неомарксизм и проблема социологии культуры» (М., 1980) и «Социология контркультуры: инфантилизм как тип миросозерцания и социальная болезнь» (М., 1980). Начиная с 1980 Д. специально занимался историей социальной философии и теоретической социологии, в особенности социологией М. Вебера. В русле этой работы находится его авторское, составительское и редакторское участие в издании словаря, посвященного зап. социологии, несколько коллективных монографий, в т.ч. «Буржуазная социология на исходе XX века» (1986), а также издание (совместно с П.П. Гайденко) кн. «История и рациональность. Социология Макса Вебера и веберовский ренессанс» (1991). Издана монография «Макс Вебер и современная теоретическая социология. Актуальные проблемы веберовского социологического учения» (М., 1998). В этот же период им вместе с небольшим коллективом соавторов были изданы книги, посвященные судьбам диалектики в зап. философии и социологии 20 в. Д. известен также своими литературно-критическими и публицистическими работами. Им опубликованы две серии статей — о тоталитаризме и о судьбах трудовой этики в посттоталитарной России (жур. «Наука и жизнь», «Вопросы философии», «Диалог» и др.). Проблемам трудовой этики посвящена и статья в «Вопросах философии» (1994. № 2) «Вебер и Булгаков (христианская аскеза и трудовая этика)». В последние годы его основная тема: новый рус. капитализм как проблема теоретической социологии. Д. является ответственным редактором, составителем и автором основных глав фундаментальной «Истории теоретической социологии» (1997—2000. Т. 1—4).










ДАММИТ (Dummett) Майкл Энтони Эрдли (р. 1925) — англ. аналитический философ и логик. Проф. логики Оксфордского ун-та. Наибольшее влияние на формирование взглядов Д. оказали филос. идеи Г. Фреге и позднего Л. Витгенштейна, интуиционистская философия математики и неопрагматизм У. Куайна. Философия языка не только преимущественная область исследований Д. — именно ей он приписывает роль интегрирующего центра, благодаря которому философия может стать последовательным и коллективным систематическим исследованием. Только изучив язык, мы можем познать мир, и только через анализ языка мы можем анализировать мышление. В двух крупных работах «Фреге» (1973) и «Интерпретация философии Фреге» (1981) Д. критически перерабатывает теорию значения Фреге. Вслед за Витгенштейном Д. подчеркивает, что язык служит не только для выражения мысли, это прежде всего социальное явление, и его главная функция — коммуникативная. Центральную задачу философии языка Д. видит в создании систематической теории значения, понимая под этим теорию, содержащую принципы, в которых в явном виде формулируется имеющееся у нас неявное и обнаруживающееся в практике знание используемого нами языка. Такая теория должна быть теорией о том, что значит понимать язык, однако Д. решительно отвергает ту т.зр., что понимать предложение значит знать условия его истинности. Необходимо отказаться от принципа двузначности, согласно которому каждое предложение является или истинным, или ложным совершенно независимо от нашего знания о мире. На этой позиции Д. несомненно сказывается влияние интуиционистской философии математики, которая составляет важную тему в исследованиях Д. Исходя из того, что если высказывание истинно, то всегда есть нечто, благодаря чему оно истинно, Д. предлагает определять как истинные или ложные только «эффективно разрешимые» высказывания, т.е. высказывания, которые мы можем верифицировать. Верифицируемость высказывания означает, что у нас есть возможность за конечное время оказаться в ситуации, когда это высказывание оправданно утверждать или отрицать. На основе этих семантических идей Д. выстраивает свои доводы против реализма.

Общение и конвенциональность // Философия. Логика. Язык. М., 1987; Frege: The Philosophy of Language. London, 1973; Elements of Intuitionism. Oxford, 1977; Truth and Other Enigmas. London, 1978; The Interpretation of Frege's Philosophy. London, 1981; The Logical Basic of Metaphysics. London, 1991.
Грязнов А.Ф. Язык и деятельность. Критический анализ витгенштейнианства. М., 1991.













ДАНИЕЛЮ (Danielou) Жан (1905-1974) — теолог, специалист в области патристики, философ, историк христианской культуры, кардинал и епископ католической церкви. Пользовался большим влиянием и авторитетом в среде нерелигиозной интеллигенции и молодежи. Уже в первом опубликованном труде «Влияние Храма, или Присутствие Бога» (1942) обнаружил черты, характерные для его творчества в целом: любовь к созерцанию, к теологии символов, к экзегетическим методам отцов церкви. Его перевод «Жизни Моисея» Григория Нисского стал первым томом серии «Христианские источники», Григорию Нисскому он посвятил также докторскую диссертацию «Платонизм и мистическое богословие. Духовное учение Григория Нисского» (1944) и ряд статей, объединенных в сб. «Бытие и время у Григория Нисского» (1970).

Фундаментальный труд Д. «История христианских учений до Никейского Собора» (1. Теология иудео-христианства (1950), 2. Евангельская весть и эллинская культура II и III веков (1960), 3. Происхождение латинского христианства (1978) — не просто традиционное изложение истории догматики, но очерк христианской культуры, которая создавалась, многое заимствуя из окружающих нехристианских культур. Заимствованные элементы очищались и усваивались невзирая на то, что при этом возникали побочные элементы — ереси. Развивая свой духовный поиск, Д. пытался прийти к синтезу и выявить правильное духовное отношение к нехристианским культурам и цивилизациям, он придавал большое значение экуменизму.

С большой проницательностью Д. почувствовал наступление кризиса веры, который стал все сильнее проявляться в церкви («Смущающая истина», 1961). Он прилагал усилия, чтобы выявить интеллектуальное «двурушничество» эпохи, разобщение между религией и верой, потерю чувства священного. В период своей борьбы с секуляризацией Д., один из самых ярких реформаторов, создал книги: «Молитва как политическая проблема» (1965), «Будущее религии» (1968), «Христианство — религия для масс или для элиты?» (1968), «Непреходящая вера и сегодняшний человек» (1968), «Новые тесты» (1970), «Культура, преданная своими» (1972).

Богословие иудеохристианства. Новый взгляд на христианские истоки. Израиль по замыслу Бога. Христианское миссионерство // Символ. 1983. № 9; Христос — центр истории // Символ. 1983. № 10; Христианское понимание истории. Эсхатологические чаяния // Символ. 1986. № 16; Бог и мы // Символ. 1999. №40.












ДАНИЛЕВСКИЙ Николай Яковлевич (1822— 1885) — философ, идеолог панславизма, публицист, естествоиспытатель. Создатель теории культурно-исторических типов — первого варианта теории локальных цивилизаций, предшественник О. Шпенглера и А. Тойнби.

В 1843—1847 учился на физико-математическом факультете Петербургского ун-та. С 1845 посещал кружок М.В. Буташевича-Петрашевского; в 1848 арестован по делу Петрашевского и летом 1850 направлен в административную ссылку. Позднее участвовал в работе десяти научно-практических экспедиций.

Творчество Д. включает работы по ботанике, зоологии, этнографии, экономике, статистике, а также публицистику. Наиболее крупные труды: книги «Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому» и «Дарвинизм. Критическое исследование». Критика Д. учения Ч. Дарвина основывалась на материале биологии и на аргументации философско-телеологического характера.

В кн. «Россия и Европа» излагалось учение о взаимоотношениях славянского и германо-романского миров, опиравшееся на оригинальный теоретический фундамент — философско-историческую доктрину, получившую в научной литературе наименование «теория культурно-исторических типов». Предпосылками теории культурно-исторических типов являются отказ от западнической ориентации в области социальной философии, интерес к славянофильству и, одновременно, указание на недостаточность его научно-теоретической базы; органицистский натурализм, т.е. отождествление социального и органического образований, а также специфическая теория природы — признание определяющими в организме его собственных, а не общего эволюционного закона.

Вопреки широко распространенному представлению об истории как об эволюционно-стадиальном движении единого человечества Д. изобразил историю в виде совокупности «биографий» отдельных культурно-исторических типов (цивилизаций).

По Д., в общем плане культурно-исторический тип состоит из идеальной формы и органической материи. В качестве специфической основы культурно-исторического типа выступают самобытные начала, проявляющиеся в сфере народности и не передающиеся др. культурно-историческим типам.

Поскольку культурно-исторический тип — органическое образование, его эволюция заключается в прохождении фаз жизненного цикла от рождения до старости и смерти. Одновременно осуществляется и культурная эволюция в направлении от первоначального этнофафического состояния к государственному и цивилизованному.

Всего в истории Д. насчитывал 10 культурно-исторических типов, всесторонне им анализировались только два из них — германо-романский и славянский. Историческую миссию России Д. видел в содействии развитию славянского культурно-исторического типа.

Публикация «России и Европы» вызвала длительную полемику, в которой сторонниками Д. выступили Н.Н. Страхов, К.Н. Леонтьев, К.Н. Бестужев-Рюмин, а критиками — B.C. Соловьев, Н.К. Михайловский, Н.И. Кареев и др.

Дарвинизм. Критическое исследование. СПб., 1885—1889. Т. 1—2; Сборник политических и экономических статей. СПб., 1890; Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому. СПб., 1995.

Голосенко И.А. Н.Я. Данилевский // Социологическая мысль в России. Л., 1978; Бажов СИ. Философия истории Н.Я. Данилевского. М., 1997.

С.И. Бажов











ДАО — универсальный символ кит. культуры. Вероятно, термин «Д.» впервые введен в предфилософский и филос. язык анонимными «совершенномудрыми людьми» (шэн жэнь), непосредственными предшественниками философов (цзы). Д. — ключевая гносеологическая, онтологическая и психологическая категория китайской философии. Соответственно диадическому принципу формирования единое Д. внутренне удваивается на Д.-дэ (=ян—инь). Вместе со своими противоположностями Д. образует триаду и т.о. выстраивает основную смыслообразующую модель, налагаемую на физическую, духовную и идеальную области природно-социального космоса, и создает условия филос. суждения о нем.

По учению «И цзин» («Книга перемен») Д. генерируется вселенскими энергетическими ритмами инь и ян, трансформируется в добро (шань) и завершается природой/натурой (син) человека и вещи. Умственный взор усматривает в этой трехступенчатой генерации принципы человеколюбия (жэнь) и знания (чжи). В конфуцианстве Д. взращивается на основе человеческих отношений. Согласно Конфуцию, субъект возделывания Д. — «благородный муж» (цзюньцзы), почва — семья в масштабах всей Поднебесной, семя — нормы почитания старших и любви к младшим, древо Д. — человеколюбие, плоды — система нравственных категорий, несущих образец гармонизации общества. Даосизм учит о космических истоках Д. У Лао-цзы Д. — это младенец (цзы), рожденный во вселенской пустоте в результате ее спонтанной спирально-вихревой возгонки, возгорания и затухания. Д.-младенец выступает энергетическим (цзин) первоначалом вещей, он озвучивает гармонию и вызывает последовательность актов познавательной рефлексии, в результате чего постигается постоянство (норма гармонии) и достигается разумное просветление. Д.-младенец есть переходная между метафизическим небытием и физическим бытием сущность, соединяющая Д.-миф и Д.-логос.

Филос. Д. диалектически развертывается в объеме архетипа у син культуры Д. При этом каждое из учений — ицзиновское, даоское и конфуцианское — задает свой алгоритм спиральной траектории Д. и направляет филос. Д. на реставрацию гармонии культуры Д. Вследствие этого др.-кит. философию в целом можно называть философией Д. Др. школы кит. философии либо восходят в интерпретации Д. к трем названным учениям, либо модифицируют Д. в соответствии со своими целями.

Дао и даосизм в Китае. М., 1982; Ян Хиншун. Материалистическая мысль в Древнем Китае. М., 1984; Лукьянов А.Е. Дао «Книги перемен». М., 1993; От магической силы к моральному императиву: категория дэ в китайской культуре. М., 1998; Лукьянов А.Е. Лао-цзы и Конфуций: философия Дао. М., 2000; Wans A. Tao: The Watercourse Way. New York, 1975.











«ДАО ДЭ ЦЗИН» («Канон дао и дэ») — основополагающий трактат даосизма, первоначально назывался «Лао-цзы» по имени предполагаемого автора Лао-цзы. По мнению ученых, «Д.д.ц.» окончательно сложился в 4— 3 вв. до н.э. и записан последователями основателя даоского учения.

Современный текст «Д.д.ц.» состоит из 81 главы, на границе 38-й главы разделен на «Дао цзин» («Канон дао») и «Дэ цзин» («Канон дэ»), написан ритмизованной и частью рифмованной прозой, снабжен древними (Хэшан-гун, 2 в. до н.э.) и раннесредневековыми (Ван Би, 3 в. н.э.) комментариями. Наряду с общепринятым известны др. списки «Д.д.ц.», в частности найденные в 1970-е гг. в Мавандуе (район Чанша) рукописи на шелке. Основная идея «Д.д.ц.» — спасение людей и вещей, обращение цивилизации Поднебесной в состояние органического естества (цзы жань). Метод — социальный и антропологический палингенезис: возвращение производящего человека к единству с первозданным вселенским естеством. В соответствии с этим создается философия дао и дэ. Дао рождается из вселенской пустоты как младенец (цзы) в облике живого, вечно вьющегося корня существования. Дэ в роли аналога дао возвращает человека в младенца-дао. При этом учителем и духовным наставником людей на пути к естеству выступает «совершенно-мудрый человек». Он проповедует недеяние (у вэй) как способ ухода человека от трагизма цивилизации, тиражируя «недеяние» в «неслужении», «неучении», «молчании» и т.д. Степень готовности вступления в дао — равновесие в человеке телесных, духовных и идеально-мыслительных противоположностей. После возвращения в дао начинается этап генезиса новой даоской человеческой и вещной цивилизации. Генетический знак младенца-дао (цзы) дополняется значением старика-дао (лао — предка, матери-прародительницы), откуда, вероятно, и происходит категория «лао-цзы», присвоенная анонимному основоположнику даосизма в качестве имени собственного.

«Д.д.ц.» оказал определяющее влияние на развитие даоского мировоззрения, переведен на все основные европейские языки, в силу традиционности кит. культуры до сих пор сохраняет теоретический и практический интерес.

Ян Хиншун. Древнекитайский философ Лао-цзы и его учение. М.; Л., 1950; Лукьянов А.Е. Лао-цзы (философия раннего даосизма). М., 1989; Мистерия Дао. Мир «Дао дэ цзина». М., 1996; Лао-цзы. Обрести себя в Дао. М., 1999; Торчинов Е.А. Даосизм. «Дао дэ цзин». СПб., 1999; Лукьянов А.Е. Лао-цзы и Конфуций: философия Дао. М., 2000; Legge J. The Texts of Taoism. Pt 1, 2. New York, 1962; Peerenboom R.P. Law and Morality in Ancient China. The Silk Manuscripts of Huang — Lao. New York, 1993.














ДАО И ДЭ — парная онтологическая, гносеологическая и психологическая категория кит. философии. В тождестве Д. и Д. образуют единое. Единое, Д. и Д. составляют триаду, которая рассредоточивается по системе архетипа у син и создает основную смыслообразующую модель. Последняя пропускается сквозь физическую, духовную и идеально-мыслительную области природно-социального космоса и создает условие филос. суждения о нем. Противоположности Д. и Д. взаимозаменяемы в рамках единого и могут выражать единое каждая со своей стороны под своим наименованием. Кроме того, диада Д. и Д. зачастую выражается под именем дао и только при необходимости развертывается в филос. рассуждении в Д. и Д.

В др.-кит. философии все процессы природного и человеческого существования осмысливаются на фоне единого в противоположностях Д. и Д. Генезис Д. и Д. в качестве онтологических, психологических и идеальных первосущностей в различных учениях показывается или вместе, или порознь. По «Книге перемен» («Цзин») дао генерируется вселенскими ритмами инь и ян (см.: Инь—ян), а дэ есть порождающая способность Неба и Земли. Согласно даоскому трактату «Дао дэ цзин», дао рождается из вселенской пустоты под видом органической младенческой сущности (цзы), и эта же пустота является лоном дэ. В конфуцианском письменном памятнике «Лунь юй» говорится о рождении дао из семейных нравственных отношений, а дэ, вторя дао, рождается из «следования середине». Единое Д. и Д. стоят за всеми феноменами Поднебесной как гарант их вечности. Присутствие Д. и Д. в Поднебесной сказывается как ее статико-динамическое состояние гармонии, а отсутствие — как дисгармония. Поэтому путь достижения единого, Д. и Д. пролегает через физическую, интеллектуальную и духовную индивидуальную и коллективную гармонизацию человеком самого себя и вещей природы, что и преподают филос. учения как определенный способ ведения жизни.

Дао и даосизм в Китае. М., 1982; Ян Хиншун. Материалистическая мысль в Древнем Китае. М., 1984; Лукьянов А.Е. Дао «Книги Перемен». М., 1993; Он же. Дао Лао-цзы и Дао Конфуция // Проблемы Дальнего Востока. 1997. № 6; От магической силы к моральному императиву: категория дэ в китайской культуре. М., 1998; Watts А. Тао: The Watercourse Way. New York, 1975.











ДАОСИЗМ (кит. дао цзя, дао цзяо — школа дао, учение дао) — одно из основных направлений китайской философии. Родоначальником Д. считается Лао-цзы, которому традиция приписывает авторство основополагающего даоского трактата «Дао дэ цзин» (первоначально «Лао-цзы»). Истоки Д. восходят к дофилософ-ской культуре дао (см.: Усин), олицетворяемой Хуанди — центральным Первопредком мироздания. Вследствие этого первый этап движения Д. на пути от мифа к философии получил название «Хуан-Лао чжи сюэ» («Учение Хуан[ди] и Лао[-цзы]»), второй этап — «Лао-Чжуан чжи сюэ» («Учение Лао[-цзы] и Чжуан[-цзы]»), т.к. идеи Лао-цзы были подхвачены и развиты его последователем Чжуан-цзы (ок. 369—286 до н.э.). Поэтапное развитие филос. Д. отражено в трактатах «Дао дэ цзин», «Чжуан-цзы», «Ле-цзы», «Хуайнань-цзы».

Мировоззренчески Д. ориентирован в прошлое, когда люди жили в условиях биосоциальной нерасчлененности рода и природы. В соответствии с этим Д. выдвигает идеал естественности (цзы жань) и разрабатывает учение, в котором проводит сквозную идею изоморфизма человека и природного космоса. Основная задача Д., по «Дао дэ цзин», заключается в спасении людей и вещей от наличного хаоса, возвращении их к родовым истокам и обращении в естество. Духовным предводителем Поднебесной Д. ставит «совершенномудрого человека» (шэн жэнь), уподобляемого «совершенномудрым людям» глубокой древности.

Система философии Д. выстраивается в ключе метафизики органического космогенеза дао — рождения младенца-дао (цзы) из вселенской пустоты. Он есть вечно вьющийся корень существования, среднее звено между небытием и бытием (у—ю), смертью и жизнью (сы—шэн), дао-мифом и дао-логосом. Младенец-дао снимает в себе эти противоположности и как родовой космический центр притягивает человеческую Поднебесную. Относительно последней космогония дао имеет не только прямую генезисную, но и палингенезисную (обратногенезисную) модальность. Дао рождается как младенец, но он уже и старец. В акте своего появления он старше всех родовых первопредков (ди), что и проецируется на людей и вещи: он и рождает их из себя, выпуская по виткам жизни собственного спирального корневища, и «врождает» их обратно по виткам смерти, наделяя их вечной молодостью и вечной старостью. Этот вневременной акт органического генезиса дао отображается в системе категорий, что накладывает отпечаток на их характеристики: все они содержательно сопрягают дао-миф и дао-логос, получают одновременно эмбриологические и чисто понятийные наименования, они диалектичны и символичны, т.е. построены по модели триады, и тавтологичны — каждая из категорий может играть роль первенствующей, встраиваться в модель архетипа у син и генерировать всю категориальную систему. Философия Д. открывает человеку пути индивидуального и коллективного вхождения в естественность (цзы жань).

«Ле-цзы» детализирует и развивает космогонию Д.: вводит категорию «первоперемена» (тай и), задает ей новый числовой виток развертки и раскладывает первоперемену в трех началах, подчеркивая тем самым порождающую способность Первоначала. «Чжуан-цзы» разрабатывает космологическую модель филос. мышления Д. по модели архетипа у син. «Хуайнань-цзы» подводит итог развитию филос. Д., раскрывает филос. содержание мифа и впервые в даоской литературе приводит полную развертку даоской спирали архетипа у син.

Во 2—3 вв. н.э. филос. Д. трансформируется в т.н. религиозный Д. или, в историко-философской квалификации, в неодаосизм. Для последнего характерно занятие алхимией, магией, медитацией, демонологией и т.п. Относительно филос. Д. религиозный Д. претерпел сложную организационную эволюцию, что ознаменовалось созданием школы «Тянь ши [дао]» («[Дао] Небесных наставников»), во главе которой встал первый патриарх Чжан Даолин (1—2 вв. н.э.). В 4 в. она дополнилась созданием еще двух школ — «Шанцин» («Высшая чистота») и «Линбао» («Духовная драгоценность»). В Средние века религиозный Д. вместе с конфуцианством и буддизмом составили религиозно-филос. триаду «сань цзяо» («три учения»), определявшую идеологию Китая вплоть до 20 в.

Ян Хиншун. Древнекитайский философ Лао-цзы и его учение. М.; Л., 1950; Атеисты, материалисты, диалектики Древнего Китая — Ян Чжу, Ле-цзы, Чжуан-цзы (VI—IVвв. до н.э.). М., 1967; Малявин В.В. Чжуан-цзы. М., 1985; Лукьянов А.Е. Лао-цзы (философия раннего даосизма). М., 1991; Торчинов Е.А. Даосизм. Опыт историко-религиоведческого описания. СПб., 1993; Чжуан-цзы. Ле-цзы. М., 1995; Мистерия Дао. Мир «Дао дэ цзина». М., 1996; Лао-цзы. Обрести себя в Дао. М., 1999; Торчинов Е.А. Даосизм. «Дао дэ цзин». СПб., 1999; Лукьянов А.Е. Лао-цзы и Конфуций: философия Дао. М., 2000; Legge J. The Texts of Taoism. New York, 1962. Pt 1, 2; Lafargue M. The Tao of Tao te ching. A Translation and Commentary. New York, 1992.

А.Е. Лукьянов










ДАРЕНДОРФ (Dahrendorf) Ральф Густав (р. 1929) — нем. социолог и политический деятель. В 1958—1967 — проф. ун-тов Гамбурга, Тюбингена и Констанца. В 1968—1974 — член федерального правления СвДП. С 1974 — директор Лондонской школы экономики и политических наук, живет в Англии. С 1982 — председатель правления Фонда Ф. Наумана. В 1990-е гг. — член комиссии Европейского Сообщества.

Либерально-демократические взгляды Д. сформировались под влиянием К. Маркса и К. Поппера. Свою конфликтную модель общества Д. строит на основе функционализма Т. Парсонса, критикуя его за утопическую теорию социального равновесия. Считает невозможной теорию, которая объясняла бы всю социальную действительность. Согласно Д., социальную группу (у Д. — принудительно координированную ассоциацию) определяют отношения распределения и господства, вменяемые индивидам нормы ролевого поведения. Выделяет роли, содержащие власть (т.е. дающие полномочия для установления и истолкования норм и применения санкций за их нарушение), и роли без власти. В содержание первых Д. включает интересы поддержания порядка и сохранения господства, а во вторые — интересы перераспределения. Объективные интересы разделяют мир на потенциальные конфликтные квазигруппы (классы). Д. рассматривает конфликт (между ролевыми ожиданиями, ролями внутри группы, группами, на уровне всего общества, между гос-вами; между равными, между господствующим и подчиненным, между целым и частью — всего 15 типов) как необходимый элемент социальной структуры, источник общественного развития. Благополучное общество не подавляет конфликты, а устанавливает нормы их урегулирования, условием которого является социальная мобильность (возможности для изменения человеком или группой своего места в обществе). Чем больше индивид привязан к своей социальной позиции, тем больше он привержен интересам своей группы и тем интенсивнее конфликт. Отношения производства и собственности не объясняют конфликтов в экономике и политике, они вторичны по сравнению с распределением и притязаниями на контроль за ним. Кризис современной демократии Д. видит в том, что класс обеспеченного большинства ради сохранения своего уровня жизни и общественного порядка готов поступиться либеральными свободами, утратил социальную сплоченность и провоцирует сепаратизм.

Class and Class Conflict in Industrial Society. Stanford, 1959; Homo Sociologicus. Koln, 1961; Gesellschaft und Freiheit. Munchen, 1965; Die Chancen der Krise. Stuttgart, 1983.











ДВИЖЕНИЕ — в широком смысле — всякое изменение, в узком — изменение положения тела в пространстве. Д. стало универсальным принципом в философии Гераклита («все течет»). Возможность Д. отрицалась Парменидом и Зеноном из Элей. Аристотель подразделил Д. на изменение в форме и изменение (увеличение или уменьшение) в размере. Диалектика, развивавшаяся Г.В.Ф. Гегелем, марксизмом и марксизмом-ленинизмом, выдвигала три общих закона всякого Д.: борьба противоположностей, переход количественных изменений в качественные и отрицание отрицания. Первый из этих принципов неясен, т.к. не дано определения «диалектического противоречия», второй — неуниверсален, третий — ошибочен, поскольку истолковывает всякое Д. как переход от низшего к высшему.











ДВОЙСТВЕННАЯ ИСТИНА — термин, обозначающий теорию, согласно которой описание, или описательное высказывание, может быть истинным при одном его основании (т.зр., с которой нечто описывается) и ложным при др. основании. Данная теория сложилась в Средние века, когда обнаружилось, что некоторые положения философии Аристотеля противоречат догмам христианства и ислама. Это затруднение попытались преодолеть с помощью учения о разделении филос. и богословских истин: истинное в философии может быть ложным в теологии, и наоборот. Теории Д.и. придерживались Ибн Рушд (Аверроэс) и его последователи, номиналисты И. Дунс Скот и У. Оккам и др. Широкое распространение учения об истинности некоторых описаний в теологии и ложности их в философии или др. областях знания получило в эпоху Возрождения (П. Помпонацци, падуанская школа аверроистов и др.). Стремясь отграничить научное исследование от теологических рассуждений, этого учения придерживался позднее Т. Галилей.

Обычно теория Д.и. истолковывается узко, как касающаяся лишь взаимных отношений истин философии и теологии. При широком истолковании эта теория относится ко всем описаниям, независимо от области знания, в которой они получены.











ДВУЗНАЧНОСТИ ПРИНЦИП — принцип, в соответствии с которым всякое высказывание либо истинно, либо ложно, т.е. имеет одно из двух возможных истинностных значений — «истинно» и «ложно». Этот принцип лежит в основе классической логики, которую называют также двузначной логикой.

Д.п. был известен еще Аристотелю, который, однако, считал его неприменимым к высказываниям о случайных будущих событиях. Аристотель утверждал, что истинность высказывания о будущем событии предполагает с необходимостью наступление этого события, а ложность высказывания о нем свидетельствует о его невозможности. Аристотель устанавливал, т.о., логическую связь между Д.п. и фатализмом, положением о предопределенности человеческих действий.

В более позднее время ограничения, налагаемые на Д.п., обосновывались тем, что он затрудняет анализ высказываний не только о будущих событиях, но и о ненаблюдаемых или несуществующих объектах («Мысль либо зеленая, либо не является зеленой», «Пегас имеет крылья либо не имеет их»), высказываний о переходных состояниях («Утро уже наступило либо еще не наступило») и т.п.

Сомнения в универсальности Д.п. не были реализованы в логических системах до появления современной логики, широко использующей методы, сходные с методами математики и не препятствующие чисто формальному подходу к логическим проблемам. В системах, получивших название многозначной логики, Д.п. замещается принципом многозначности, в соответствии с которым высказывание имеет одно из п возможных значений истинности, где п больше двух и может быть, в частности, бесконечным. Последний принцип можно переформулировать так, что двузначная логика окажется частным случаем многозначной: всякое высказывание имеет одно из п значений истинности, где п больше или равно двум и меньше или равно бесконечности.

Исключение дополнительных значений истинности (сверх «истинно» и «ложно») превращает большинство логических систем, опирающихся на принцип многозначности, в классическую двузначную логику. Последняя оказывается при этом предельным случаем первых. Двузначная логика описывает типичные случаи употребления определенных логических знаков («и», «или», «не» и т.п.). Многозначная логика, претендующая на уточнение описания этих же знаков, не может противоречить результатам двузначной, а должна, напротив, включать их в качестве предельных случаев.

Убеждение, будто Д.п. с неизбежностью ведет к признанию (строгого) детерминизма и фатализма, является ошибочным. Столь же ошибочно и предположение, что многозначная логика есть необходимое средство проведения индетерминистических рассуждений и что ее принятие равносильно отказу от (строгого) детерминизма.













ДЕБОЛЬСКИЙ Николай Григорьевич (1824—1918) -философ и педагог. Род. в семье известного священника и богослова; учился в Горном ин-те и Петербургском ун-те, окончив последний со степенью кандидата естественных наук. На Высших педагогических курсах читал лекции по педагогике, в Санкт-Петербургской духовной академии (1882—1887) вел курсы метафизики, логики и психологии.

Собственное филос. миросозерцание Д. выразил в трактате «Философия феноменального формализма» (1892). Основной вывод касался принципиального различия между Божественным абсолютным духом, углубленным в содержание бытия, познающим объекты в себе, и ограниченным умом человека, получающим доступ только лишь к формальной стороне абсолютного духа и посредством этого обретающим способность к пониманию явлений. У Д. создалась репутация рус. гегельянца. Формальные основания для этого были: кн. «О диалектическом методе» (1872), большая статья «Логика Гегеля в ее историческом основании» (1912), перевод гегелевской «Науки логики». Однако в содержательном плане филос. учение Д. тяготело более к И. Канту. По Д., философия бывает либо эмпирической, либо метаэмпирической. В последнем случае возможен или метафизический реализм (первую причину характеризуют признаками, взятыми из содержания нашего познания), или формализм (когда руководствуются одними логическими формами). Последний, согласно Д., выражается в различных формах: критический формализм Канта, субъективный формализм И.Г. Фихте, абсолютный формализм Г.В.Ф. Гегеля.

Завершением филос. творчества Д. были мысли, изложенные в работе «Безусловный скептицизм как средство оздоровления философии» (1914).

Введение в учение о познании. СПб., 1870; Философия будущего. Соображения о ее начале, предмете, методе и системе. СПб., 1882; О высшем благе, или О верховной цели нравственной деятельности. СПб., 1886. Асмус В.Ф. Консервативное гегельянство второй половины XIX в. // Гегель и философия в России. М., 1974; Зеньковский В.В. История русской философии. Л., 1991; Абрамов А.И. Кант в русской духовно-академической философии // Кант и философия в России. М., 1994.











ДЕДУКЦИЯ (от лат. deductio — выведение) — переход от посылок к заключению, опирающийся на логический закон, в силу чего заключение с логической необходимостью следует из принятых посылок. Характерная особенность Д. заключается в том, что от истинных посылок она всегда ведет только к истинному заключению.

Д. как умозаключению, опирающемуся на логический закон и с необходимостью дающему истинное заключение из истинных посылок, противопоставляется индукция — умозаключение, не опирающееся на закон логики и ведущее от истинных посылок к вероятному, или проблематичному, заключению.

Дедуктивными являются, напр., умозаключения:

Если лед нагревается, он тает.
Лед нагревается.
Лед тает.

Черта, отделяющая посылки от заключения, стоит вместо слова «следовательно».
Примерами индукции могут служить рассуждения:

Бразилия — республика; Аргентина — республика.
Бразилия и Аргентина — южноамериканские государства.
Все южноамериканские государства являются республиками.

Италия — республика; Португалия — республика; Финляндия — республика; Франция — республика.
Италия, Португалия, Финляндия, Франция — западноевропейские страны.
Все западноевропейские страны являются республиками.


Индуктивное умозаключение опирается на некоторые фактические или психологические основания. В таком умозаключении заключение может содержать информацию, отсутствующую в посылках. Достоверность посылок не означает поэтому достоверности выведенного из них индуктивного утверждения. Заключение индукции проблематично и нуждается в дальнейшем исследовании. Так, посылки и первого, и второго приведенных индуктивных умозаключений истинны, но заключение первого из них истинно, а второго — ложно. Действительно, все южноамериканские государства — республики; но среди западноевропейских стран имеются не только республики, но и монархии.

Особенно характерными Д. являются логические переходы от общего знания к частному типа:

Все люди смертны.
Все греки — люди.
Все греки смертны.


Во всех случаях, когда требуется рассмотреть какое-то явление на основании уже известного общего правила и вывести в отношении этого явления необходимое заключение, мы умозаключаем в форме Д. Рассуждения, ведущие от знания о части предметов (частного знания) к знанию обо всех предметах определенного класса (общему знанию), — это типичные индукции. Всегда остается вероятность того, что обобщение окажется поспешным и необоснованным («Сократ — умелый спорщик; Платон — умелый спорщик; значит, каждый человек — умелый спорщик»).

Нельзя вместе с тем отождествлять Д. с переходом от общего к частному, а индукцию — с переходом от частного к общему. В рассуждении «Шекспир писал сонеты; следовательно, неверно, что Шекспир не писал сонетов» есть Д., но нет перехода от общего к частному. Рассуждение «Если алюминий пластичен или глина пластична, то алюминий пластичен» является, как принято думать, индуктивным, но в нем нет перехода от частного к общему. Д. — это выведение заключений, столь же достоверных, как и принятые посылки, индукция — выведение вероятных (правдоподобных) заключений. К индуктивным умозаключениям относятся как переходы от частного к общему, так и аналогия, каноны индукции, целевое обоснование и т.д.

Дедуктивные умозаключения позволяют из уже имеющегося знания получать новые истины, и притом с помощью чистого рассуждения, без обращения к опыту, интуиции, здравому смыслу и т.п. Д. дает стопроцентную гарантию успеха. Отправляясь от истинных посылок и рассуждая дедуктивно, мы обязательно во всех случаях получим достоверное знание.

Не следует, однако, отрывать Д. от индукции и недооценивать последнюю. Почти все общие положения, включая и научные законы, являются результатами индуктивного обобщения. В этом смысле индукция — основа нашего знания. Сама по себе она не гарантирует его истинности и обоснованности, но она порождает предположения, связывает их с опытом и тем самым сообщает им определенное правдоподобие, более или менее высокую степень вероятности. Опыт — источник и фундамент человеческого знания. Индукция, отправляющаяся от того, что постигается в опыте, является необходимым средством его обобщения и систематизации.

В обычных рассуждениях Д. только в редких случаях предстает в полной и развернутой форме. Чаще всего указываются не все используемые посылки, а лишь некоторые. Общие утверждения, которые кажутся хорошо известными, опускаются. Не всегда явно формулируются и заключения, вытекающие из принятых посылок. Сама логическая связь, существующая между исходными и выводимыми утверждениями, лишь иногда отмечается словами, подобными «следовательно» и «значит». Нередко Д. является настолько сокращенной, что о ней можно только догадываться. Проводить дедуктивное рассуждение, ничего не опуская и не сокращая, обременительно. Однако всякий раз, когда возникает сомнение в обоснованности сделанного вывода, необходимо возвращаться к началу рассуждения и воспроизводить его в возможно более полной форме. Без этого трудно или даже невозможно обнаружить допущенную ошибку.

Дедуктивная аргументация представляет собой выведение обосновываемого положения из иных, ранее принятых положений. Если выдвинутое положение удается логически (дедуктивно) вывести из уже установленных положений, это означает, что оно приемлемо в той же мере, что и сами эти положения. Обоснование одних утверждений путем ссылки на истинность или приемлемость др. утверждений — не единственная функция, выполняемая Д. в процессах аргументации. Дедуктивное рассуждение служит также для верификации (косвенного подтверждения) утверждений: из проверяемого положения дедуктивно выводятся его эмпирические следствия; подтверждение этих следствий оценивается как индуктивный довод в пользу исходного положения. Дедуктивное рассуждение используется также для фальсификации утверждений путем показа того, что вытекающие из них следствия являются ложными. Не достигшая успеха фальсификация представляет собой ослабленный вариант верификации: неудача в опровержении эмпирических следствий проверяемой гипотезы является аргументом, хотя и весьма слабым, в поддержку этой гипотезы. И наконец, Д. используется для систематизации теории или системы знания, прослеживания логических связей входящих в нее утверждений, построения объяснений и пониманий, опирающихся на общие принципы, предлагаемые теорией. Прояснение логической структуры теории, укрепление ее эмпирической базы и выявление ее общих предпосылок является вкладом в обоснование входящих в нее утверждений.

Дедуктивная аргументация является универсальной, применимой во всех областях рассуждения и в любой аудитории. «И если блаженство есть не что иное, как жизнь вечная, а жизнь вечная — это познание истины, то блаженство — это не что иное, как познание истины» — Иоанн Скот (Эриугена). Это теологическое рассуждение представляет собой дедуктивное рассуждение, а именно силлогизм.

Удельный вес дедуктивной аргументации в разных областях знания существенно различен. Очень широко она применяется в математике и математической физике и только эпизодически — в истории или эстетике. Имея в виду сферу приложения Д., Аристотель писал: «Не следует требовать от оратора научных доказательств, точно так же как от математика не следует требовать эмоционального убеждения». Дедуктивная аргументация является очень сильным средством, но, как и всякое такое средство, она должна использоваться узконаправленно. Попытка строить аргументацию в форме Д. в тех областях или в той аудитории, которые для этого не годятся, приводит к поверхностным рассуждениям, способным создать только иллюзию убедительности.

В зависимости от того, насколько широко используется дедуктивная аргументация, все науки принято делить на деду кти вн ы е и индуктивные. В первых используется по преимуществу или даже единственно дедуктивная аргументация. Во вторых такая аргументация играет лишь заведомо вспомогательную роль, а на первом месте стоит эмпирическая аргументация, имеющая индуктивный, вероятностный характер. Типично дедуктивной наукой считается математика, образцом индуктивных наук являются естественные науки. Однако деление наук на дедуктивные и индуктивные, широко распространенное еще в нач. 20 в., сейчас во многом утратило свое значение. Оно ориентировано на науку, рассматриваемую в статике, как систему надежно и окончательно установленных истин.

Понятие «Д.» является общеметодологическим понятием. В логике ему соответствует понятие доказательства.
Аристотель. Аналитики. М., 1952; Черч А. Введение в математическую логику. М., 1960; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997; Ивин А.А. Логика. М., 1999.

А.А. Ивин












ДЕИДЕОЛОГИЗАЦИЯ — концепция, согласно которой в современных обществах уменьшается роль идеологий, вытесняемых формами позитивного знания. Несомненна соотнесенность концепции Д. с традицией позитивизма. Социальной базой Д. является «новый класс» технократов и менеджеров, пытающихся освободиться от излишней опеки политиков и идеологов и от давления традиционной среды, защищающей свои ценности. Девизом сторонников Д. стал тезис: все то, что идеологически одержимые левые обещали достичь посредством социальной революции, гораздо эффективнее достигается посредством научно-технической революции. С установками Д. в Зап. Европе 1950 — 1960-х гг. связывали не только социально-политическую стабилизацию обществ, истерзанных войной и классовым противостоянием, но и надежды на модернизацию сознания — преодоление традиционного утопизма и иррационализма.

Д. имела два адресата: научно-техническую интеллигенцию и обывателя, воплощающего тип «потребительского человека». Для научно-технической интеллигенции были значимы собственно позитивистские установки Д. — тот идеал точного, верифицируемого и инструментального знания, опираясь на который поднимающееся общество технократов защищалось от морально-идеологической цензуры «традиционалистов» — левого и правого идеологического «клира». Для потребителя, взятого технократами в союзники в борьбе с «традиционным менталитетом», Д. означала реабилитацию «принципа удовольствия», ослабление давления старой жертвенной морали, мешающей приобщиться к благам потребительского общества и «цивилизации досуга». В технократическом варианте концепцию Д. в 1960-е гг. развивали Д. Белл, Дж. Гэлбрепт (США), Р. Арон, Ж. Фурастье (Франция); в потребительско-гедонистическом варианте — адепты «цивилизации досуга» и индустрии СМИ (М. Каплан, Л. Ловенталь, Ж. Дюмадезье, Э. Морен, Ж. Казанев и др.).










ДЕИЗМ (от лат. Deus — Бог) — религиозно-философское воззрение, характерное прежде всего для философии Нового времени. Сам термин получил распространение в протестантских кругах, в частности у социниан, которые употребляли его, чтобы обозначить свое отличие от атеистов. В 17 в. Д. обнаруживает себя в т.н. естественной религии, развивавшейся X. Чербери, Т. Гоббсом, отчасти Дж. Локком. Б. Паскаль классифицировал деистов (наряду с атеистами и либертенами) как противников христианства, а Ж. Боссюэ — как «скрытых атеистов». Наивысшее развитие Д. получил в философии Просвещения. Деистами было большинство фр. энциклопедистов. В Великобритании к деистам относят Дж. Толанда, А. Шефтсбери, М. Тин-дала, Г. Болингброка. В Германии к Д. примыкали Д. Реймарус, М. Мендельсон, Г.Э. Лессинг.

Решая проблему отношения Бога и мира, деисты старались избегать опоры на религиозную догматику и откровение. По И. Канту, «у деистов совсем нет веры в Бога, а есть только признание первоначального существа или высшей причины». Согласно Д. Дидро, деист тот, кто верит в Бога, но отрицает всякое Откровение. В качестве первопричины Бог создал неизменные законы, которым следует мир. В то же время, по мнению деистов, Бог имманентно не присутствует в творении, будучи совершенно отличен от него, как часовщик отличен от сделанных и заведенных им часов. Откровение поверяется разумом и либо отбрасывается, либо принимается в зависимости от последнего. Мировое бытие следует предвечному плану. Предопределены все события, в нем происходящие. Целью человеческого существования и его высшим долгом является следование созданным Богом законам природы. С одной стороны, Д. противопоставлял себя теизму, исходившему из имманентности Бога миру, признававшему непосредственное присутствие Провидения в мировых событиях. С др. стороны, Д. противостоял пантеизму, отождествлявшему Бога и природу. Д. предполагал религиозную терпимость, неприятие фанатизма. За пределами «общечеловеческой религии» он зачастую допускал религию «частную», обусловленную традициями, привычками того или иного народа или социального слоя.

В настоящее время применительно к философии Д. имеет чисто историческое значение, хотя в неотрефлектированной форме его исповедуют многие современные естествоиспытатели.

Вороницын И.П. История атеизма. Рязань, 1930; Mauthner F. Der Atheismus und seine Geschichte in Abendlande. Stuttgart; Berlin, 1921 — 1923; OrrJ. English Deism: Its Roots and its Fruits. London, 1934; Nicolson H. The Age of Reason. London, 1960; Stephen L. History of English Thought in the Eighteen Century. Vol. 1-2. Oxford, 1962.











ДЕКАРТ (Descartes) Рене (латинизир. имя — Карте-з и й; Renatus Cartesius) (1596—1650) — фр. философ и ученый, один из основателей философии и науки Нового времени. Основные философско-методологические соч.: «Рассуждение о методе» (1637), «Размышления о первой философии» (1641), «Начала философии» (1644). Д. учился в иезуитском коллеже Ля Флеш, одном из лучших учебных заведений тогдашней Европы. Однако науки, которые он там штудировал (а Д. был не последним учеником), не удовлетворили его. По выходе из коллежа Д. предпочел обратиться к «книге мира», т.е. к наблюдению за реальной жизнью и, далее, к физическим и медицинским опытам. Позиция «наблюдателя» в наибольшей мере отвечала темпераменту Д. Ни школьная философия, ни школьная логика не отвечали его потребности в твердом и безусловном знании. Низкая (и не всегда справедливая) оценка схоластической философии и силлогистической логики сохранялась у него всю жизнь. Основной упрек, который он адресует философии, весьма характерен — она спорна. Но если она вызывает споры, значит, она не достигает истины. Вся жизнь Д. прошлапод знаком поиска истины, основным инструментом для достижения которой призвана была стать новая наука. В молодом возрасте Д. выдвигает баснословный проект создания такой единой науки — mathesis universalis, которая охватывала бы все области человеческого знания и руководствовалась математическим познанием как образцом для всякой частной дисциплины, всякого научного поиска. Эта наука представлялась ему в виде дерева, корнями которого была метафизика, стволом — физика, а ветвями — частные науки. Однако условием создания подобной науки должна была стать методология. Требование разработки методологии радикально отличало позицию Д. от того, как строилась ренессансная наука. Последняя не устраивала Д. прежде всего потому, что в ней важное не было отделено от неважного, случайное от необходимого. Она представлялась собранием утверждений, в котором преобладали комплементарность и простое сложение (М. Фуко). Связи между фактами выстраивались на основании аналогии, подобия, симпатий и антипатий. Такая форма систематизации не обеспечивала всему корпусу фактов ни достоверности, ни необходимости, ни всеобщности. В ней отсутствовала иерархия. Чтобы создать таковую, необходимо было выделить ее основание. Им должны были стать утверждения (типа постулатов Евклида), очевидность и неоспоримость которых с необходимостью удостоверялась бы их предельной простотой. Цель картезианской методологии и заключалась в подведении сознания к восприятию чего-то максимально простого, чья ясность и очевидность не могла быть поставлена под сомнение именно в силу отсутствия к.-л. затемняющих и искажающих его предпосылок. Доступность этой простоты должна была разделяться всеми мыслящими существами. Собственно способность ее удостоверять, которую Д. называет интеллектуальной интуицией, и составляет, с его т.зр., универсальное свойство всякого человека, обусловливающее возможность существования особого феномена — науки. Методология Д. концентрируется вокруг этой способности, фиксируя ее всеобщность, описывая условия, при которых она может быть задействована, и редуцируя к ней все остальные познавательные процедуры.

Однако применение методологии требовало, согласно Д., основополагающей метафизической операции — обоснования правомерности признания достоверности самого акта интеллектуальной интуиции. Д. поставил под сомнение не только основание всех эмпирических фактов — существование внешнего сознанию мира, но и истинность интуитивных актов. Из того, напр., что все мы с необходимостью, т.е. ясно и отчетливо, признаем, что параллельные прямые не пересекаются, еще не следует, предположил Д., что данное утверждение является истиной. Методологическая убедительность должна быть удостоверена методологическим сомнением. Последнее приводит к констатации безусловной реальности только одного — акта самого сомнения. Поскольку, согласно Д., сомнение является одной из форм мышления, то несомненно только оно. В свою очередь, несомненность мышления предполагает несомненность существования носителя мышления — субъекта (res cogitans). Признание абсолютной достоверности последнего, не вполне корректное с логической т.зр., имеет тем не менее исключительно важное значение, ибо обусловливает достоверность перехода от мышления к бытию, от идеи, действительность которой как духовного образования собственно не ставится под сомнение, к некоему реальному существованию, присутствующему иначе, чем просто в акте мысли, но столь же бесспорному, сколь и существование идеальной реальности. Д. формулирует знаменитый тезис: мыслю, следовательно, существую (cogito, ergo sum). Принцип cogito стал основанием всей новой философии, ориентированной на обоснование возможности научного знания. В то же время он обусловил и определенную трактовку человека — как автономного разумного субъекта, который для своего сущностного определения не нуждается ни в чем, кроме мышления.

В той мере, в какой констатация наличия процесса мышления не требует выведения последнего из ч.-л. иного, чем оно само, мышление у Д. играет роль субстанции. Субстанция понимается им, с одной стороны, как носитель качеств, а с другой — как то, что не требует для своего существования ничего, кроме самой себя. Субстанциальность мысли, духа обнаруживается в непосредственной открытости самому себе. В этом смысле субъект мышления субстанциально един с актом мышления. Res cogitans (мыслительная субстанция) непротяженна и неделима. Существование др. субстанции — протяженной, т.е. имеющей объем, — не обладает статусом самодостоверности, поскольку требует опосредования. Однако останавливаться на одной лишь духовной субстанции (так поступит позже Дж. Беркли) Д. не может, т.к. в этом случае естествознание лишается своего предмета. Перед Д. встает вопрос об обеспечении столь же достоверного перехода от мысли к протяженности. Это центральный вопрос метафизики Д., который ставит перед ним проблему Бога. Д. отмечает, что настоящий естествоиспытатель не может быть атеистом. Ведь его объект — природа, а ее реальность невозможно обосновать, иначе как обращаясь к существованию Бога и отталкиваясь от его существования. Но бытие Бога требует доказательства. Д. апеллирует к идее совершенного, которая присутствует в сознании с самого начала. Ведь если бы этой идеи там не было, невозможен был бы и акт сомнения, обусловленный предваряющим осознанием несовершенства того, что ставишь под сомнение. В то же время сама возможность сомнения говорит и о том, что сознание актуально совершенством не обладает. Несовершенное сознание, однако, обладает идеей совершенства, которая имеет иной источник, чем само сознание. Этот источник идеи совершенства должен и сам быть совершенным, а совершенное бытие называется Богом. Тем самым сознание, практикующее методологическое сомнение и достигающее на этом пути несомненности cogito, может это делать лишь в силу открытости Богу. Совершенство Бога гарантирует и то, что Он нас не обманывает и, следовательно, человек обладает истиной. Ее признаками являются ясность и отчетливость тех заложенных в нашем разуме идей, которые обнаруживаются нами в акте интеллектуальной интуиции.

Существование протяженной субстанции столь же очевидно, сколь и существование идей, открытых для «естественного света разума». Протяженная субстанция телесна. Д. отождествляет материю и протяженность и тем самым отрицает идущее от Аристотеля различение «места» и «тела». Из этого отождествления вытекает применимость математики (геометрии) к телесному миру. Кроме того, признание протяженности субстанциальным атрибутом делает невозможной пустоту. Материя у Д. делима до бесконечности. Движение макрообъектов, напр. планет, объясняется наличием вихрей. Источник последних, как и всякого движения, имеет трансцендентный характер. Постоянство законов природы обусловлено постоянством Бога. В первую очередь оно обнаруживается в законе инерции, который впервые сформулировал именно Д. Наряду с протяженностью и обусловленными ею" качествами, такими как величина, фигура, движение, и т.п. («первичными качествами»), Д. признает существование «вторичных качеств» — цвета, запаха, вкуса и т.п., которые, в отличие от первых, представляют собой смутные идеи, имеющие своим непосредственным источником не внешний мир, но аппарат чувственного восприятия.

Признание существования двух субстанций в рамках метафизики Д. не вполне последовательно. И дух, и протяженность не вполне автономны и, значит, не вполне субстанциальны. Обе они сотворены Богом и зависят от Него. Тем более что Д. — сторонник идеи постоянного творения мира Богом. По существу, единственной подлинной субстанцией, являющейся причиной самой себя, у Д. является Бог, что сам философ и признает в «Размышлениях о первой философии». Тем не менее на уровне тварного бытия разделение на res cogitans и res extensa имеет фундаментальный характер. Оно означает, что тело и дух вполне независимы друг от друга. Такого рода дуализм ставит перед Д. существенную проблему: если тело и дух субстанциально разведены, взаимно непроницаемы, то как они взаимодействуют? А то, что такое взаимодействие — эмпирический факт, этого Д. не отрицает. Самый очевидный пример такого рода — человек, сочетающий в себе два этих начала. То, что он мыслящее существо, это удостоверяет принцип cogito — предпосылка всякой истинности. Но этот же принцип удостоверяет и то, что человек также и телесен. Предпосылкой cogito является сомнение. Оно оправданно лишь в той мере, в какой познавательные возможности человека несовершенны. Это несовершенство обнаруживается на уровне восприятия смутных идей, а также поспешных суждений. Д. вообще исходит из того, что заблуждения появляются на уровне суждений, не выверенных в соответствии с правилами метода. Смутность же идей обусловлена их зависимостью от телесной организации человека. Ясные и отчетливые истинные идеи возможны на уровне чистого разума, когда он, вполне отстраняясь от тела, созерцает свое собственное содержание.

У Д. можно обнаружить несколько подходов к решению проблемы взаимодействия духа и тела. Самый известный — из «Страстей души», где философ описывает орган-посредник между ними — шишковидную железу. Однако решение это неудовлетворительно уже потому, что сама эта железа целиком телесна и, следовательно, в свою очередь, требует др. посредника. У Д. встречаются предпосылки и др. решения проблемы — не механистического, а окказионалистского.

Дуализм духа и природы у Д. определил радикальную метафору последней. Природа — это механизм. Все, что не является мышлением, а оно в тварном мире обнаруживается только в человеческом сознании, есть более или менее искусная конструкция. С этой т.зр. животное или растение ничем принципиально не отличаются от минерала. И наоборот, различие между человеком и животным субстанциально. Впрочем, метафора механизма объясняет не столько реальное устройство мира, сколько то, как описывает его наука. Между тем и другой существует зазор. Знания о природе имеют вероятностный характер. Наука познает природу, создавая ее модели. Мир сотворен и устроен Богом, и знать это устройство человеку не дано в силу бесконечного божественного могущества, бесконечно превышающего человеческую меру, — таков вывод «позднего» Д. Но мы можем говорить о том, как он мог бы быть устроен. Физика конструирует гипотетический мир, и методология Д. предлагает правила для такого рода конструирования.

Этические правила, сформулированные Д. в «Рассуждении о методе» и представленные там как временные, действующие до тех пор, пока метафизика не создаст условия для определения точных и однозначных законов человеческого поведения, по существу, так никогда и не были дополнены обстоятельной теорией морали. Эти правила рекомендовали читателям автономную линию поведения, согласно которой решительность в следовании раз избранному пути предпочиталась бездействию, а изменение себя — стремлению изменить мир. С др. стороны, Д. видел источник зла в недостаточной проясненности происхождения наших идей. В этом смысле он следовал принципу omnis peccans est ignorans.

Влияние учения Д. на последующую европейскую философию трудно переоценить. Вся метафизика 17 в. строится, исходя из решения проблем, поставленных Д. Монизм Б. Спинозы, окказионализм Я. Мальбранша, логика янсенистского Пор-Рояля возникли, следуя Д. и в споре с ним. Картезианский принцип cogito лежит в основании классической европейской филос. парадигмы, о чем уже в 20 в. напомнил Э. Гуссерль.

Ouvres. Paris, 1897—1913. Т. 1 — 12; Correspondance. Paris, 1936-1956. Vol. 1-6; в рус. пер.: Соч.: В 2 т. М., 1989-1994.
Любимов Н.А. Философия Декарта. СПб., 1886; Лят-кер Я.А. Декарт. М., 1975; Фишер К. Декарт: его жизнь, сочинения и учение. СПб., 1994; Мамардашвили М.К. Картезианские размышления. М., 1995; Cassirer E. Descartes. Paris, 1944; Descartes. Paris, 1946; Gueroult M. Descartes selon l'ordre des raisons. Paris, 1953. T. 1—2; Rodis-Lewis G. La morale de Descartes. Paris, 1957; BaderF. Die UrsprungederTranszendentalphi-losophie bei Descartes. Bonn, 1979. Bd 1.

В.И. Стрелков










ДЕКОНСТРУКЦИЯ (фр. desonctruction) — филос. понятие, предложенное М. Хайдеггером, введенное в научный оборот Ж. Лаканом и теоретически обоснованное Ж. Деррида. В поcл. четверти 20 в. идеи Д. были востребованы различными сферами гуманитарного знания: философией, искусствознанием, историей, политологией, социологией; получили они развитие и в теологии.

Отличие Д. от многообразных вариантов критики классической философии заключается в том, что это не критика, не анализ и не метод, но художественная транскрипция философии на основе данных гуманитарных наук, искусства и эстетики, метафорическая этимология филос. понятий; своего рода «негативная теология», структурный психоанализ филос. языка, симультанная деструкция и реконструкция, разборка и сборка.

Деррида предупреждает, что было бы наивным искать к.-л. ясное и недвусмысленное значение, адекватное слову «Д». Если термин «Д» ассоциируется с разрушением, то грамматические, лингвистические, риторические значения Д. можно сравнить с разборкой машины как целого на части для транспортировки в др. место. Однако эта метафорическая связь не адекватна радикальному смыслу Д.: она не сводима к лингвистико-грамматической или семантической модели, еще менее — к машинной. Акт Д. является одновременно структуралистским и антиструктуралистским (постструктуралистским) жестом, что предопределяет его двусмысленность. Д. предполагает внимание к структурам и в то же время процедуру расслоения, разборки, разложения лингвистических, логоцентрических, фоноцентрических структур. Однако такое расслоение не является негативной операцией. Речь идет не столько о разрушении, сколько о реконструкции, рекомпозиции ради постижения того, как была сконструирована некая целостность. Д. — не анализ и не критика. Она не является анализом, т.к. демонтаж структуры не есть возврат к неким простым, неразложимым элементам. Подобные философемы сами подлежат Д. Это и не критика в общепринятом или кантовском смысле — она тоже деконструируется. Д. не является к.-л. методом и не может им стать. Каждое событие Д. единично, как идиома или подпись. Оно не сравнимо с актом или операцией, т.к. не принадлежит индивидуальному или коллективному субъекту, применяющему ее к объекту, теме, тексту. Д. подвержено все и везде. В связи с этим любое определение Д. априори неправильно: оно остановило бы непрерывный процесс. Однако в контексте оно может быть заменено или определено др. словами: письмо, след, различение, приложение, гимен, фармакон, грань, почин — их список открыт.

Сосредоточиваясь на игре текста против смысла, Деррида сравнивает деконструктивистский подход с суматошным поведением птицы, стремящейся отвести опасность от птенца, выпавшего из гнезда. Лишь беспрерывные спонтанные смещения, сдвиги амбивалентного, плавающего, пульсирующего «нерешаемого» способны приблизить к постижению сути Д.

Результатом Д. является не конец, но закрытие, сжатие метафизики, превращение внешнего во внутритекстовое, т.е. философии — в постфилософию. Ее отличительные черты — неопределенность, нерешаемость, свидетельствующие об органической связи постфилософии с постнеклассическим научным знанием; интерес к маргинальному, локальному, периферийному.

Движение Д. не сводится к негативным деструктивным формам. Разрушая привычные ожидания, дестабилизируя и изменяя статус традиционных ценностей, Д. выявляет теоретические понятия, уже существующие в скрытом виде. Она ориентируется не столько на новизну с ее амнезией, сколько на инакость, опирающуюся на память. Характеризуя Д. как весьма мягкую, невоинственную, Деррида видит ее специфику в инакости другого, отличного от техно-онто-антропо-теологического взгляда на мир, не нуждающегося в легитимации, статусе, заказе, рынке. Речь идет не о локальных открытиях, но об изобретении нового мира, новой среды обитания, новых желаний на фоне усталости, исчерпанности, отработанности деконструируемых структур. Не являясь отрицанием или разрушением, Д. означает выяснение меры самостоятельности языка по отношению к своему мыслительному содержанию; это подобие телефонного «да», означающего лишь «алло».

Основные объекты Д. — знак, письмо, речь, текст, контекст, чтение, метафора, бессознательное и др. Д. логоцентризма Деррида начинает с Д. знака, затрагивающей краеугольные камни метафизики. Знак не замещает вещь, но предшествует ей. Он произволен и немотивирован, институционально-конвенционален. Означаемого как материального объекта в этом смысле не существует, знак не связывает материальный мир вещей и идеальный мир слов, практику и теорию. Означающее может отсылать лишь к др. означающему, играющему, т.о., роль означаемого. Результатом Д. знака является сужение его функций как утратившего свою первичную опору (вещь), и одновременно обретение нового качества оригинальности вторичного, столь существенной в процессе следующих шагов Д. речи и письма.

Деррида отвергает западновропейскую традицию приоритетного изучения речи как непосредственного способа прямой коммуникации, подчеркивая, что со времен античности до наших дней философия оставалась письменной. Отмечая, что коммуникативные свойства письменных знаков превосходят речевые, он не только считает, что письмо как символическая модель мышления важнее речи, но и выявляет фундаментальный уровень их бытования — архиписьмо, закрепляющее вариативность языковых элементов, снимающее противопоставление письма и речи.

«Символом веры» посткультуры стали идеи Д. контекста. Исходя из неизбежной разницы контекстов чтения и письма, Д. предполагает, что любой элемент художественного языка может быть свободно перенесен в др. исторический, социальный, политический, культурный контекст либо процитирован вообще вне всякого контекста. Открытость не только текста, но и контекста, вписанного в бесконечное множество др., более широких контекстов, стирает разницу между текстом и контекстом, языком и метаязыком.

Теория Д. оказалась весьма привлекательной для ученых, стремящихся расширить рамки классического структурализма, синтезируя его с иными научными подходами.

В США теория Д. легла в основу литературно-критической методологии йельской школы (П. де Ман, Дж.Х. Миллер, Дж. Харман, X. Блум и др.). Де Ман определяет Д. как негативное, демистифицирующее знание о механизме знания, или архизнание о саморазрушении бытия, превращающегося в аллегорию иллюзии.

К разновидностям теории Д. в США принадлежат также «левый деконструктивизм», «герменевтический деконструктивизм» и «феминистская критика».

«Левый деконструктивизм» (Ф. Джеймисон, Ф. Лентриккия, Дж. Бренкман, М. Рьян и др.) близок по своим социологически-неомарксистским тенденциям англ. постструктурализму; в нем ощутимо влияние идей франкфуртской школы. Литературная критика включается в широкий культурологический контекст, вбирающий религиозный, политический и экономический дискурсы, образующие в совокупности «социальный» текст. Д. мыслится как составная часть программы «культурных исследований».

«Герменевтический деконструктивизм» (У. Спей-нос, Дж. Риддел, П. Бове, Д. О'Хара, Д.К. Хой и др.), в отличие от антифеноменологизма йельской школы, задается целью Д. «метафизических формаций истины» (контролирующих сознание ментальных структур, сформированных научным знанием) на основе позитивного переосмысления хайдеггеровской герменевтики.

«Феминистская критика» (Г. Спивак, Б. Джонсон, Ш. Фельман, Ю. Кристева, Э. Сикси, Л. Иригарай, С. Кофман и др.) трактует Д. как вариант отказа от логоцентризма, отождествляемого с традиционным для «мужской» зап. цивилизации «фаллоцентризмом». Она сосредоточена на разоблачении «мужской» («ложной») традиционной культуры и противопоставлении ей «интуитивной», «женской» природы письма; противовесом стереотипам «мужского» менталитета выступает привилегированная роль женщин в формировании структуры сознания.

Теория Д. имеет на Западе как своих сторонников, так и принципиальных критиков. Последовательным оппонентом «континентального нигилизма» является классический оксфордский рационализм. В США с самокритикой Д. выступил йелец Блум, один из наиболее последовательных оппонентов постмодерна с позиций классического художественного канона. Он призвал вернуть художественный центр тяжести на прежнее место: вернуться от метаискусства к самому искусству, от метода — к художественному объекту, от контекста — к тексту, возвратить автору права, узурпированные у него художественной критикой. Пафос его неприятия Д. состоит в доказательстве состоятельности принципов универсальности, центрированности, иерархичности, каноничности зап. культуры.

Предложенная Д. филос. парадигма ассоциируется с тем способом мышления, мировосприятия и мироощущения, который характеризуется как «постмодернистский».

Ильин И. Постструктурализм. Постмодернизм. М., 1996; Ман П. Аллегории чтения. М., 1999; Деррида Ж. О грамматологии. М., 2000; Маньковская Н.Б. Эстетика постмодернизма. М., 2000; Deconstruction and Criticism. New York, 1979; Lentricchia F. After the New Criticism. Chicago, 1980; Derrida J. Psychee. Invention de 1'autre. Paris, 1987; Bloom H. The Western Canon. New York, 1995; Todorov T. La vie commune. Essai d'antropologie generale. Paris, 1995.

Н.Б. Маньковская












ДЕЛЁЗ (Deleuze) Жиль (р. 1926) — фр. философ, историк философии. Проф. Ун-та Париж-VII. Д. стремится к логической разработке опыта интенсивного философствования, того, что сам он называет философией становления. При этом он опирается на маргинальную филос. традицию (стоицизм, спинозизм) и на опыты художественного и литературного авангарда. Д. называет художников «клиницистами цивилизации», сближая их со знаменитыми врачами-имптомологами, обновившими диагностику. Каждый из подобных клиницистов максимально рискует, экспериментируя на себе, и этот риск дает ему право на диагноз. Философ может занимать в этой ситуации две позиции: либо резонировать по поводу уже поставленного диагноза, либо самому отважиться на опыт интеллектуальной диагностики. Д. однозначно решает эту дилемму в пользу второго варианта: необходимо взять на себя риск творца, и тогда появится возможность мыслить этим опытом, войти в это событие, а не делать его объектом «незаинтересованного» созерцания, которым разрушается опыт. В этом движении отвергается прежде всего неспособность философии от И. Канта до Э. Гуссерля порвать с формой общего чувства, в результате чего трансцендентальный субъект сохраняет форму личности, персонального сознания, субъективного тождества, удовлетворяясь калькированием трансцендентального и эмпирического. В противоположность ориентациям на рациональный модус здравого смысла Д. опирается на безличное и доиндивиду-альное поле, которое нельзя определить как поле сознания: нельзя сохранить сознание как среду, отказываясь от формы личности и т.зр. индивидуации. Трансцендентальную философию, пишет Д., роднит с метафизикой прежде всего альтернатива, которую они навязывают: или недифференцированный фон, бесформенное небытие, бездна без различий и свойств, или индивидуальное суверенное Существо, высокоперсонализированная форма. Вне этой формы или этого Существа — хаос... Др. словами, метафизика и тран-цендентальная философия сходятся в понимании произвольных единичностей (сингулярностей) лишь как персонифицированных в высшем Я. Будучи доиндивидуальными, неличностными, аконцептуальными, сингулярности, по Д., коренятся в иной стихии. Эта стихия называется по-разному — нейтральное, проблематичное, чрезмерное, невозмутимое, но за ней сохраняется одно общее свойство: индифферентность в отношении частного и общего, личного и безличного, индивидуального и коллективного и др. аналогичных противопоставлений (бинарных оппозиций). Сингулярность неопределима с т.зр. логических предикатов количества и качества, отношения и модальности. Сингулярность бесцельна, ненамеренна, нелокализуема. Ряд работ Д. написаны в соавторстве с философом и психоаналитиком Ф. Гваттари.

Nietzsche et la philosophie. Paris, 1962; Dibberence et Repetition. Paris, 1969; Logique du seus. Paris, 1969.












ДЕМАРКАЦИИ ПРОБЛЕМА (от фр. demarcation — разграничение) — традиционная филос. проблема нахождения критерия, позволяющего отличить и отделить знание от мнения или веры, науку — от псевдонауки, эмпирические науки — от формальных наук и от метафизики. «Проблему нахождения критерия, который дал бы нам в руки средства для выявления различия между эмпирическими науками, с одной стороны, и математикой, логикой и «метафизическими» системами — с другой, я называю проблемой демаркации» (К.Р. Поппер).

В разные периоды развития филос. мышления Д.п. решалась по-разному. Антич. философы полагали, что знание (episteme) отличается от мнения (doxa) тем, что знание всегда сохраняет свою истинность, в то время как мнение может быть в одной ситуации истинным, а в другой — ложным. Напр., предложение «Сократ — человек» выражает знание, а предложение «Сократ прогуливается» выражает лишь мнение, ибо если сейчас оно истинно, то через некоторое время может стать ложным. Философы Средневековья обсуждали, гл.обр., проблему разграничения знания и веры. С возникновением и развитием философии Нового времени Д.п. встала как проблема отличения научного знания от вненаучных форм духовной деятельности.

В 20 в. представители неопозитивизма выдвинули верификационный критерий Д.п.: лишь те утверждения научны и эмпирически осмысленны, которые можно верифицировать, т.е. свести к протокольным предложениям, выражающим чувственные переживания. Предложения математики и логики не-верифицируемы, поэтому они не выражают знания о мире, а являются лишь схемами вывода одних научных предложений из других. Предложения традиционной философии также неверифицируемы, поэтому они лежат вне науки и попросту бессмысленны. Этот критерий оказался чрезвычайно узким, ибо отсекал от науки ее наиболее плодотворную часть — законы и теории, которые не могли быть полностью верифицированы. В 1930-е гг. К. Поппер предложил в качестве критерия Д.п. принцип фальсифицируемости: лишь то знание научно, которое в принципе может быть опровергнуто (фальсифицировано) опытом и экспериментом. Алхимия, астрология, психоанализ не опровергаются опытом, поэтому лежат вне науки. Филос. системы также не допускают эмпирического опровержения, поэтому также оказываются за пределами научного знания. Фальсификационный критерий также не дал решения Д.п., ибо историки науки показали, что научные теории вовсе не опровергаются простым опытом или экспериментом, да и само понятие фальсификации оказалось весьма расплывчатым. Тем не менее в современной философии науки эмпирическая проверяемость, приводящая к подтверждению или опровержению научных теорий и законов, рассматривается как важнейший критерий научности: если некоторую идею нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть, то ученые не будут ею заниматься. В 1960-е гг. было предложено еще несколько вспомогательных критериев Д. — наличие парадигмы, особого профессионального языка, специфических методов исследования и т.п. Однако в настоящее время большинство философов науки склоняются к мнению о том, что между наукой и иными формами духовной деятельности нельзя провести четкой границы, что эта граница исторически условна и относительна и что Д.п. в каждую эпоху решается по-своему.

Поппер К.Р. Логика и рост научного знания. М., 1983; Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998.










ДЕМИУРГ (греч. demiurgos — мастер, ремесленник, от demos — народ, ergon, urgos — работа) — термин, встречающийся в греч. литературе начиная с Гомера. В гомеровских поэмах Д. одновременно и мастеровой, и герольд, предсказатель; позднее это слово означает скорее ремесленника — плотника или кузнеца. В истории философии оно приобретает особое значение в диалоге Платона «Тимей», где Д. предстает как «творец и родитель Вселенной», производящий и упорядочивающий физический мир в соответствии с идеальной моделью. Речь не идет о творении «из ничего», роль Д. сводится к тому, чтобы привести мир видимых вещей, пребывающих в «нестройном и беспорядочном движении», «из беспорядка в порядок», привести каждую вещь «к согласию с самой собой». Д. ведет все к благу, поскольку само благо, творение происходит благодаря уму; мир, «живое существо, наделенное душой и умом», родится «с помощью божественного провидения», по замыслу вечносущего бога.

Согласно Платону, Д. создает душу мира из трех частей — предела, беспредельного и их смеси. Затем мировая душа делится на две части, из которых образуются два круга — внешний (сфера неподвижных звезд) и внутренний (сфера планет). Вместе с небом возникает время как «движущееся подобие вечности». Мировая душа соединяется с мировым телом, после чего создаются четыре вида живых существ. Высший класс живых существ — «ставшие боги» совместно с Д. принимают участие в творении человека.

Платон называет космогонию, предложенную в диалоге «Тимей», «правдоподобным мифом», в связи с чем довольно трудно решить, считал ли он, что создание мира Д. было конкретным событием в конкретный момент времени в прошлом, или это выраженное в хронологической форме платоновское представление о соотносительной ценности различных элементов Вселенной, об онтологическом приоритете идеального. В Академии платоновской космогония «Тимея» была истолкована метафорически, рассказ о сотворении тела после души использовался для описания вторичности тела по отношению к душе. Аристотель употреблял слово «Д.» в традиционном значении — «ремесленник», «мастер».

Концепция Д. развивалась в неоплатонизме и у некоторых гностических авторов. Согласно Валентину, Д. располагается ниже эонов, ниже Софии, он устраивает мир феноменов, не имеющий отношения к невидимому Богу. Для Маркиона Д. тождествен Богу Ветхого Завета. Этот Д. зол и злы его творения, закон, который он предписывает, порождает грех и бессилие человека. Чтобы войти в царство благого Бога, человек должен освободиться от власти Д. и от связи с материей. Против гностического понимания Д. как источника зла в мире выступал Плотин в «Эннеадах».

Solmsen F. Plato's Theology. New York, 1942; Goldschmidt V. La Religon de Platon. Paris, 1949; Ambellian R. La notion gnostique du Demiurge dans les Ecritures et les traditos judeo-chretiennes. Paris, 1959.











ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ СОЦИАЛИЗМ — социальная доктрина, выступающая основой идеологии социал-демократических партий.

Идеи Д.с. формировались в 1930—1940-е гг. и опирались на наследие фабианцев, К. Каутского, австро-марксистов. В 1951 Социалистический интернационал принял программу принципов — Франкфуртскую декларацию, где были сформулированы основные ценности Д.с. Серьезный вклад в разработку идей Д.с. внесли В. Брандт, У. Пальме, Ф. Миттеран.

В основе доктрины Д.с. лежит стремление совместить демократию (в широком смысле слова) и регулируемую гос-вом рыночную экономику, добиться социальной справедливости посредством постепенного реформирования капиталистических социальных ин-тов. Соглашаясь с необходимостью «демократизации» классического капитализма, придания ему большей социальной направленности, реального обеспечения прав низших слоев населения, представители Д.с. стремятся избежать революционных потрясений, утраты политических и интеллектуальных свобод в результате тотального огосударствления жизни общества. Сознавая экономическую эффективность рынка, они намереваются использовать его как базу для повышения благосостояния общества в целом, а не только наиболее удачливых его представителей.

Достижение этих целей сторонники Д.с. связывают с контролем гос-ва над экономической жизнью, расширением участия трудящихся в управлении производством, с активизацией социальной роли гос-ва, призванного гарантировать права наименее преуспевающих граждан.

Сторонники Д.с. отдают предпочтение мирным способам общественного переустройства, считая, что политическая демократия предоставляет достаточные возможности для осуществления преобразований социалистической направленности. Д.с. ориентирован на широкие социальные слои, но основная его опора — т.н. средний класс. Д.с. предполагает поиск общественного согласия в рамках демократических политических ин-тов, позволяющих найти пути примирения возникающих межклассовых противоречий.

Идеи Д.с. находят подтверждение в наблюдающихся в зап. обществе процессах «диффузии собственности», «революции менеджеров», «революции в доходах» и т.д. «Диффузия собственности» происходит на основе развития акционерных обществ, когда собственниками предприятий (пусть и формально) становятся не один-два капиталиста, а большая группа акционеров. Развитие акционерного капитала меняет классовую структуру капитализма, превращая практически всех членов общества в собственников. «Революция менеджеров», теснейшим образом связанная с диффузией собственности, означает изменение характера управления предприятиями и возрастание роли наемных управленцев-менеджеров. Такие управленцы, по крайней мере предположительно, должны служить интересам широких слоев акционеров, а значит, интересам общества, а не отдельным капиталистам-собственникам. «Революция в доходах» означает рост благосостояния народных масс, достигаемый за счет успешного экономического развития, а также в результате активной социальной политики гос-ва, осуществляющего перераспределение доходов.

В значительной мере эти процессы инициировались и поддерживались политическими партиями, разделявшими идеи Д.с.

В настоящее время идеи Д.с. утеряли прежнюю популярность. Не в последнюю очередь это вызвано тем, что принципы жесткого государственного контроля за экономическими процессами, активной социальной политики в ответ на высокое налогообложение неоднозначно воздействовали на экономические системы отдельных обществ, приводя порой к снижению эффективности экономики.

Thomas N. Deraokratic Socialism. New York, 1953; Croland C.A.R. The Future of Socialism. London, 1957; Fishier W. Zur Einfuhrung in den demokratischen Sozialismus. Bonn, 1972.












ДЕМОКРАТИЯ (от греч. demos — народ, kratos — власть, правление) — форма правления, при которой граждане лично или через избранных представителей осуществляют право принятия (политических) решений. Д. основывается на признании народа в качестве источника власти и предполагает власть большинства, равноправие граждан, верховенство закона и т.д. При непосредственной Д. основные решения принимаются самими избирателями (напр., посредством референдумов), при представительной Д. решения принимаются выборными учреждениями (напр., парламентами). Форма правления, где власть большинства реализуется в рамках конституционных ограничений, гарантирующих меньшинству осуществление определенных индивидуальных или коллективных прав (таких, напр., как свобода слова, вероисповедания и т.д.), называется либеральной, или конституционной, Д.

Впервые демократический образ правления утвердился в Др. Греции. Отцом греч. Д. считается Солон, начавший в 594 до н.э. реформу государственного устройства Афин. Первые письменные фиксации слова «Д.» встречаются, однако, лишь в текстах втор. пол. 5 в. до н.э. (Эсхил, Геродот). Понадобилось не менее полувека, чтобы осмыслить новую реальность — народовластие. Д. отсутствовала в средневековом феодальном обществе, не имевшем ни государства, ни гражданского общества в современном смысле. Начиная с 17 в. демократический способ управления постепенно утверждается в развитых западноевропейских странах. Так, во Франции в 1814 было 100 тыс. избирателей при населении 30 млн человек. Женщины получили право голоса только после Первой мировой войны (в Швейцарии в 1971). Только в 1970-е гг. возраст самых молодых избирателей был снижен до 18 лет.

Определение Д. как общественного строя, при котором власть находится в руках народа, не удовлетворяло уже ни Платона, ни Аристотеля, различавших Д., регулируемую законами, и Д., лишенную правил. В последнем случае народ, т.е. большинство, попадая под влияние демагогов, устанавливает свою неограниченную власть над теми, кто остался в меньшинстве. Чисто формальная Д., не ограниченная никакими содержательными требованиями, способна привести к господству массы (охлократии) и к установлению самых крайних форм административной системы, вплоть до открыто тоталитарного общества. Известно, что Гитлер пришел к власти в 1933 в результате вполне демократических выборов. «Формальная демократия, т.е. право на свободное, равное и тайное голосование как таковое, отнюдь не является гарантией свободы, напротив, скорее угрозой ей» (К. Ясперс).

Д. означает периодическое обновление системы власти путем свободного, регулируемого законом волеизъявления граждан. Понятие «Д.» неразрывно связано с понятием «гражданское общество», охватывающим сферу спонтанного, огражденного законом самопроявления индивидов и добровольных ассоциаций и включающим всю совокупность неполитических отношений в обществе. Гос-во устанавливает законы, препятствующие прямому вмешательству и произвольной регламентации деятельности граждан со стороны органов государственной власти. Основным инструментом обратного воздействия гражданского общества на гос-во является Д. Демократические выборы органов государственной власти представляют собой краткие, регулярно повторяющиеся периоды доминирования гражданского общества над гос-вом, управляемых над управляющими. Результатом такого доминирования является обновленное гос-во, приведенное в большее соответствие с гражданским обществом.

Полноценная Д. возможна лишь в случае, если есть устойчивое гражданское общество, способное использовать ее в качестве инструмента приведения гос-ва в большее соответствие с теми ценностями, которые разделяет гражданское общество. В свою очередь само существование гражданского общества, руководствующегося в своей жизни правилами, установленными гос-вом, является стабильным и продуктивным, если в распоряжении гражданского общества есть Д. как решающее средство воздействия на гос-во. Связь Д. с развитым гражданским обществом является ключом к пониманию Д. и объяснением того, почему в странах, где гос-во не имеет в качестве своего противовеса гражданского общества, Д. оказывается неэффективной, а иногда даже вредной.

Общество представляет собой как бы две модели человеческой взаимосвязанности, накладывающиеся друг на друга и чередующиеся. Общество первой модели предстает как структурная, дифференцированная и зачастую иерархическая система политических, правовых и экономических уложений с множеством типов оценок, разделяющих людей по типу «больше» или «меньше». Общество второй модели оказывается неструктурной или рудиментарно структурированной, недифференцированной общностью равных личностей. Структурные отношения, открыто предполагающие неравенство людей, включают, в частности, их отношения по должностям, статусам, социальным ролям и т.п. Противоположностью таких отношений являются коммунитарные, или общинные, отношения, предполагающие равенство людей и особенно отчетливо проявляющиеся в переходных ситуациях: революции, выборы (сообщество равных в своих правах избирателей), перемена работы (сообщество безработных), перемещение в пространстве (пассажиры транспорта) и т.п. Коммунитарные отношения доминируют в религиозных общинах, в университетских сообществах, на митингах и демонстрациях, в политических партиях и т.п. Наиболее яркими, можно сказать, парадигмальными примерами коммунитарных отношений являются отношения подлинных друзей и влюбленных. И в том, и в др. случае люди вступают в отношения как целостные личности, во всем равные друг другу. Структурные отношения иногда называются вертикальными, а коммунитарные — горизонтальными. «Любое общество — современное или традиционное, феодальное или капиталистическое — характеризуется системой межличностных коммуникаций и обменов, как формальных, так и неформальных. Некоторые из этих связей носят преимущественно «горизонтальный» характер, сводя вместе обладателей равных статусов и возможностей. Др. связи в основном «вертикальны» и объединяют неравных людей с помощью асимметричных отношений подавления и зависимости. В реальном мире, разумеется, связи обоих типов соседствуют между собой...» (Р. Патнэм). Коммунитарные отношения выражают глубинную сущность человека — единство всех людей, их родовую общность. В известном смысле они фундаментальнее структурных отношений.

Социальная жизнь представляет собой сложную динамику и неустойчивое равновесие «общинности», или равенства, и структурности, или неравенства. Д. является основным средством, с помощью которого общество приводит в относительное соответствие и во временное равновесие структурные и коммунитарные отношения. Д. — это немногие дни и часы, когда все члены общества становятся равны друг другу (в качестве избирателей) с тем, чтобы путем своего свободного выбора тут же воссоздать, но, возможно, уже в измененной форме постоянно существующее между ними неравенство. Д. как периодическое кратковременное господство коммунитарных отношений над структурными с целью изменения и обновления последних является эффективной только в условиях индивидуалистического, но не коллективистического общества (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество).

Коллективистическому обществу нет необходимости прибегать к Д. для обновления своей структуры. Если даже оно сохраняет демократические процедуры, как это было в коммунистическом обществе, Д. становится чисто формальной. Участие в выборах делается не только правом гражданина, но и его обязанностью, «выбор» предлагается сделать из одного, безальтернативного кандидата, итоги голосования подводятся людьми, уполномоченными на это господствующей элитой, и т.д. Национал-социалистическое общество вообще презрительно относилось к Д. и не находило нужным проводить хотя бы формально-демократические выборы. Реальное обновление структуры коллективистического общества производится не рядовыми избирателями, а правящей элитой, действующей по ею же самой разработанным правилам. Равновесие между структурными и коммунитарными отношениями достигается путем постулирования будущего совершенного мира, в котором коммунитарные отношения будут безраздельно господствующими. Реально же существующее общество, отличающееся особо жесткой структурностью, объявляется временным и преходящим, всего лишь несовершенным преддверием будущего. Эпохой господства коммунитарных отношений в коммунистическом обществе провозглашается коммунизм, в национал-социалистическом обществе — будущее чисто арийское гос-во, завоевавшее все необходимое для своего устойчивого («тысячелетнего») существования. Текущее равновесие коммунитарных и структурных отношений в коллективистическом обществе частично способствует т.н. повседневная Д.: регулярные собрания; многолюдные демонстрации и митинги; праздники, которых чрезвычайно много; дни выборов (без выбора), всегда оформляемые как праздник, и т.д.

Д. не коренится ни в природе человека, ни в природе общества. Она не является ни общечеловеческой, ни универсальной социальной ценностью и предполагает для своей эффективности целый ряд социальных условий и ин-тов. Одно из основных условий — существование устойчивого гражданского общества. Др. условием является правовое гос-во — гос-во, в котором законы имеют равную силу для всех и изменение законов происходит только правовым путем. Такое гос-во предоставляет человеку ту защиту от насилия, при которой только и может проявиться значимость его взглядов и воли.

Д. предполагает, далее, возможность открытой, ничем не ограниченной дискуссии. Чтобы последняя могла осуществляться на основе подлинной осведомленности, необходима свобода прессы, собраний, свобода слова. Д. требует также существования конкурирующих между собой политических партий. Стабильность Д. придает также то, что можно назвать демократическим образом жизни: в массе населения должно постоянно жить сознание свободы и осознание той цены, какой она была завоевана. Осознание ценности свободы должно дополняться наличием у основной массы населения определенных привычек (этоса) совместной жизни, становящихся как бы само собой разумеющимся свойством человеческой натуры (уважительное отношение к закону, терпимость в общении, уважение к правам других, внимание и готовность помочь, отказ от насилия над группами меньшинства, постоянная готовность пойти на компромисс в житейских вопросах и др.).

Еще одно важное условие Д. — достаточно высокий уровень социально-экономического развития общества. «Эмпирический опыт свидетельствует, что эффективная демократия является коррелятом социоэкономической модернизации... Благосостояние облегчает бремя, как общественное, так и частное, и совершенствует социальное устройство» (Патнэм).

Д. предполагает также писаную или неписаную конституцию, ограждающую свободу, права человека и правовое гос-во от посягательств временно пребывающей у власти партии большинства. Д. требует отделения политики от экономики, разделения власти на три ветви и эффективно функционирующей судебной системы.

Д. всегда существует в определенном социальном контексте, ее формы, размах и эффективность меняются с изменением этого контекста.

Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. I — 2: Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994; Гелянер Э. Условия свободы. М., 1995; Гаджиев К.С. Политическая наука. М., 1996; Патнэм Р. Чтобы демократия сработала. М., 1996; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000.

А.А. Ивин












ДЕМОКРИТ (Demokritos) из Абдеры во Фракии (ок. 470 или 460 — 360-е гг. до н.э.) — др.-греч. философ, основоположник атомистического учения. Автор более 70 сочинений по этике, физике, математике, языку и литературе, различным прикладным наукам, в т.ч. медицине, от которых сохранились лишь фрагменты. В античности был известен не только глубиной своего учения, но и красотой слога своих произведений. Стиль Д. отличали краткость, ритмическая организация фразы, аллитерации, ассонансы, неологизмы, широкое использование риторических антитез: атомы и пустота; макрокосм — Вселенная и микрокосм — человек; то, что есть, и то, чего нет, и т.д.

«Атомы» и «пустота» — главные понятия плюралистической онтологии Д. Атом (he atomos oysia, «неделимая сущность») есть мельчайшее тело, неделимое по той же причине, по какой неделимо бытие у Парменида: деление предполагает наличие пустоты, но внутри атома по определению пустоты нет. Как и бытие у Парменида, атомы характеризуются вечностью и неизменностью. Пустота в системе Д. выступает как принцип дискретности, множества и движения атомов, а также как их «вместилище». Называя пустоту «небытием», Д. явно отказался от элейского постулата о несуществовании небытия, однако понятия бытия и небытия включены у него в более общее понятие «то, что на самом деле», благодаря которому реальность признается и за пустотой (не-бытием). Атомы и пустота существуют на равном основании, «не более "нечто", чем "ничто"» — этот принцип «исономии» (равноправия) является универсальным в системе Д.

Друг от друга одинаково плотные атомы отличаются тремя свойствами: «фигурой», «размером» и «поворотом» (т.е. положением в пространстве). Четвертая отличительная характеристика — «порядок» — относится к способу соединения атомов друг с другом, вследствие чего составленные из атомов микротела обладают разнообразными качествами. Фигуры (формы) атомов бесконечно разнообразны, ибо нет основания предпочесть одну форму другой и ограничить т.о. количество форм атомов. Атом как таковой недоступен чувственному восприятию, и сам Д. называл свои атомы «идеями», введя этот термин еще до Платона для обозначения сущности, усматриваемой лишь мыслью.

В согласии с законом сохранения бытия («из ничего ничего не бывает») возникновение и уничтожение сложных тел происходит путем соединения и разъединения атомов. Все атомы, число которых бесконечно, вечно движутся, даже внутри твердых тел они совершают колебательные движения. Первопричиной этого движения являются соударения атомов, начавшиеся в космогоническом спонтанном «вихре», в котором произошла первичная сортировка атомов — подобное к подобному, причем более крупные атомы оказались в центре, и из них произошла Земля. Вокруг нее первоначально вращалась «влажная и грязеобразная» оболочка, которая постепенно высыхала и влажная материя уходила вниз, а сухая от трения воспламенялась и из нее формировались звезды. Земля находится в центре Космоса согласно принципу «исономии» — «нет причины, почему бы она устремилась скорее в одну, чем в другую сторону».

Д. одним из первых указал на зависимость качеств вещей от способа их познания. Все понятия, составляющие язык нашего описания внешнего мира, не соответствуют ничему «поистине», оттого все наше познание, по существу, конвенционально, — у Д. это выражено в понятии nomos (соглашение, узаконенный обычай). «По обычаю сладость, по обычаю горечь, по обычаю холод, цвет, теплота, на самом же деле — атомы и пустота». Все качества сводимы к формально-количественным различиям атомов: тело, состоящее из «круглых и умеренно больших» атомов, кажется сладким, а из «округленных, гладких, косых и малых по величине» — горьким, и т.д. Качества образуются в ходе акта восприятия, причина их возникновения — взаимодействие атомов души и так или иначе развернувшихся атомов предмета. Поэтому различия в восприятии обусловлены как изменчивостью предмета (один и тот же атом, «повернувшись», может восприниматься и как кислый, и как сладкий), так и изменчивостью субъекта (больной воспринимает не так, как здоровый, ибо у него др. температура организма). Отсюда программный скептицизм в теории познания: «На самом деле мы ничего ни о чем не знаем».

Душа-псюхе, как и огонь, состоит из мельчайших атомов шарообразной формы. Чувственное восприятие Д. объяснял с помощью «истечений» от тел: от поверхности тел отлетает некая материальная пленка, имеющая форму воспринимаемого тела («видик», eidolon), проникает в глаз, а затем в душу, в которой отпечатывается.

Этика Д. — продолжение его атомистической физики: как атом есть полное и самодостаточное бытие, так и человек есть самодостаточное бытие, тем более счастливое, чем более замкнутое на себе самом. Для выражения своего понимания счастья Д. придумал несколько терминов: «благодушие» (эвтюмия), «благосостояние», «бесстрашие», «невозмутимость» (атараксия), использовал также и традиционные термины «гармония» и «размеренность». Центральное понятие его этики — «эвтюмия», которой была посвящена отдельная книга. Значение термина прежде всего восходит к понятию меры, самоограничения по отношению к телесным удовольствиям. Тот, кто благодушен, умеет радоваться тому, что имеет, не завидуя чужому богатству и славе, тот стремится к справедливым и законным делам, отчего «и во сне и наяву» радостен, уравновешен и поистине здоров; он трудится в меру сил, однако остерегается быть «слишком деятельным в частных и в общественных делах».

Основная линия влияния философии Д. — физическая доктрина Эпикура, творца второй атомистической системы в антич. философии.

Лурье С.Я. Демокрит: Тексты. Перевод. Исследования. Л., 1970; Diets H., Kronz W. (Hrsg.). Die Fragmente der Vorsokratiker. Berlin, 1952. Bd II.
Маковельский А.О. Древнегреческие атомисты. Баку, 1946; Асмус В.Ф. Демокрит. М., 1960; Proceedings of the First International Congress on Democritus. Xanthi, 1984. Vol. 1—2.

M.A. Солопова













ДЕННЕТ (Dennett) Дэниел Клемент (р. 1942) — амер. философ-аналитик, разрабатывающий функционалистскую концепцию сознания. Учился в Гарвардском и Оксфордском ун-тах (доктор философии с 1965), в 1965—1970 преподавал в Калифорнийском, с 1971 — в ун-те Тафта (с 1975 — проф. философии), там же — директор Центра когнитивных наук, соредактор жур. «Behavioral and Brain Sciences».

Главная тема творчества Д. — проблема сознания — исследуется им в веере ее подпроблем: духовное и телесное, личностное, свобода воли и детерминизм, естественные и искусственные интенциональные системы, человек и животное, человек и машина и др. В первой кн. «Содержание и сознание» («Content and Consciousness», 1969) он продолжил стратегию своего учителя Г. Райла в критике картезианского представления о сознании как «духе в машине», трансформировав лингвистический анализ в вариант натурализма. В дальнейшем он обратился к осмыслению подходов к феномену сознания, используемых в нейронауках, когнитивных науках, исследованиях по искусственному интеллекту, и сделал вывод, что важной задачей философии является методологический анализ концептуальных оснований этих новых дисциплин, реализация которой превратит традиционную философию сознания в разновидность философии науки (Brainstorms. Philosophical Essays on Mind and Psychology. 1978; Elbow Room: the Varieties of Free Will Worth Wanting. 1984).

Д. предложил функционалистскую трактовку сознания как третий путь между жестким монизмом и детерминизмом физикализма, с одной стороны, и ментализмом и дуализмом — с другой. Используя компьютерную аналогию, он утверждает, что функциональные отношения психологических состояний в принципе могут быть актуализированы в разных физических структурах — в человеческом теле, «твердой» программе компьютера и др. Как и при описании работы компьютерной программы, эти отношения можно описывать на нейтральном языке, не являющемся ни физикалистским, ни менталистским.

В кн. «Интенциональная установка» (The Intentional Stance. London, 1987) Д. развивает оригинальную концепцию интенциональности. В отличие от философов, считающих интенциональность внутренним свойством организма, а верования и желания — ее отражением, он утверждает, что принятие интен-циональной установки (intentional stance) заключается в рассмотрении некоторого сложного агента (человека, животного или компьютера) как действующего в соответствии с интенциональным образцом. В кн. «Объясненное сознание» (Consciousness Explained. 1990), «Опасная идея Дарвина: эволюция и смысл жизни» (Darwin's Dangerous Idea. Evolition and the Meaning of Life. 1995), «Виды сознания» (Kinds of Mind. 1996) он подкрепляет эту идею дарвиновской теорией естественного отбора, рассматривая структуры интенциональности как особые случаи природного дизайна.

Вместо традиционной модели самости как наблюдателя собственного «внутреннего театра» Д. предложил «модель многократных набросков» (multiple drafts model), согласно которой не существует единственного центра — самости, собирающей сигналы и превращающей их в осознанные образы: ментальная активность в мозге осуществляется в виде параллельных и перекрещивающихся процессов выбора, ревизии и интерпретации получаемой чувственной информации. Только естественный язык создает видимость единого Я, его постоянства и самотворчества.

Д. подчеркивает, что анализ категорий «сознание», «самость», «личностное», «свобода воли», «интенциональность» и др. на основе гетерофеноменологического языка, т.е. от третьего лица, имеет важное практическое значение не только для создания искусственных мыслящих систем, но также для юриспруденции, где от точного смысла данных категорий зависит определение таких понятий, как «вменяемость», «правовая и моральная ответственность» и др., а также для этики и социальных наук.

Онтологическая проблема сознания // Аналитическая философия: становление и развитие. М., 1998; Условия личностного // История философии. Ежегодник. М., 2000.
Dennett and his Critics: Demistifying Mind. Oxford; Cambridge, 1993; Daniel Dennett's «Consciousness Explained». Symposium // Inquiry. 1993. Vol. 36. № 1/2.

H.C. Юлииа














ДЕНОТАТ (от лат. denoto — обозначаю), или десигнат, предметное значение — в логике и семантике предмет, обозначаемый именем некоторого языка (в формализованном языке — константой или термом), или класс предметов, обозначаемых общим (нарицательным) именем (в формализованном языке — предметной переменной). Напр., собственное имя «Волга» обозначает реку Волгу, а сама река Волга является Д. имени «Волга». Общее имя «космонавт» обозначает всех людей, побывавших в космосе, класс этих людей является Д. данного общего имени. Др. характеристикой имени является его смысл — совокупность черт предметов, обозначаемых именем, то, что мы усваиваем, когда понимаем имя, и то, благодаря чему мы узнаем, какие предметы оно обозначает.

Д. собственных и общих имен, используемых в повседневном и научном языках, не всегда являются реально существующие предметы и совокупности таких предметов. Часто в качестве Д. выступают идеализированные, абстрактные объекты, напр., числа, точки, линии; литературные герои, напр. Гамлет или Наташа Ростова; фантастические существа, скажем, русалки или кентавры, и т.п. Если Д. некоторого имени не существует в качестве реального объекта или совокупности реальных объектов, то иногда считают, что такое имя вообще лишено Д. и обладает одним лишь смыслом. Использование языковых выражений такого рода может приводить к ошибкам и недоразумениям. Напр., выражение «Человек, побывавший на Марсе» кажется обозначающим некоторого человека, относительно которого можно высказать то или иное утверждение, допустим: «Человек, побывавший на Марсе, носит бороду». Если мы захотим установить, истинно или ложно это утверждение, мы можем перебрать всех бородатых людей, живущих на Земле, с целью обнаружить среди них человека, побывавшего на Марсе. Ясно, что среди бородатых мы такого человека не найдем и будем вынуждены заключить, что наше утверждение ложно. Следовательно, должно быть истинно противоположное утверждение: «Человек, побывавший на Марсе, не носит бороды». Однако, перебрав всех безбородых людей на Земле, мы и среди них не обнаружим человека, побывавшего на Марсе. Поэтому мы будем вынуждены заключить, что два противоречащих друг другу утверждения одновременно ложны, что является нарушением закона исключенного третьего. Во избежание подобных ошибок следует ясно отдавать себе отчет, какого рода существованием обладает Д. используемого нами имени, и применять соответствующие методы проверки утверждений, содержащих это имя.

Павиленис Р.И. Проблема смысла. М., 1983; Ивин А.А. Логика. М., 1999.















ДЕОНТИЧЕСКАЯ ЛОГИКА (от греч. deon — должное, правильное), или Логика норм, нормативная логика — раздел логики, исследующий логическую структуру и логические связи нормативных высказываний (норм). Анализируя рассуждения, посылками или заключениями которых служат такие высказывания, Д.л. отделяет необоснованные схемы рассуждений от обоснованных и систематизирует последние.

Д.л. слагается из множества систем, или «логик», различающихся используемыми символическими средствами и доказуемыми утверждениями. Вместе с тем эти «логики» имеют общие черты. Предполагается, что все многообразные нормы имеют одну и ту же структуру. Выделяются четыре структурных «элемента» нормы: характер — норма обязывает, разрешает или запрещает; содержание — действие, которое должно быть, может быть или не должно быть выполнено; условия приложения; субъект — лицо или группа лиц, которым адресована норма. Не все структурные элементы нормы находят выражение в символическом аппарате Д.л.

Подход Д.л. к структуре норм является предельно общим. Это позволяет распространить ее законы на нормы любых видов, независимо от их частных особенностей. Правила игры и грамматики, законы гос-ва и команды, технические нормы, обычаи, моральные принципы, идеалы и т.д. — нормы всех этих видов имеют одинаковую логическую структуру и демонстрируют одинаковое «логическое поведение».

В Д.л. понятия «обязательно», «разрешено» и «запрещено» обычно считаются взаимно определимыми.

В Д.л. имеют место закон деонтической непротиворечивости (выполнение действия и воздержание от него не могут быть вместе обязательными), закон деонтической полноты (всякое действие или обязательно, или безразлично, или запрещено), законы: логические следствия обязательного — обязательны; если действие ведет к запрещенному следствию, то само действие запрещено, и т.п.

Если Д.л. строится как расширение логической теории действия, различаются действие и (сознательное) воздержание от действия, не равносильное простой бездеятельности. Если в основу Д.л. положена логика взаимодействия, проводится различие между типами деятельности, связывающей двух субъектов (предоставление какого-то объекта, навязывание его и т.п.).

В соответствии с «Юма принципом» невозможен логический переход от утверждений со связкой «есть» к утверждениям со связкой «должен». Ни одна из существующих деонтических систем не нарушает данный принцип и не санкционирует переходов от описательных посылок к нормативным заключениям. Невозможным считается и логический вывод описательных высказываний из нормативных. Нарушающий якобы это положение «принцип Канта»: «Если должен, то может» (обязательность действия влечет его логическую возможность или выполнимость) — не является на самом деле контрпримером. В нем фигурирует не обязывающая норма, а описательное высказывание о ней.

Попытки свести Д.л. к логике описательных высказываний не увенчались успехом. Более плодотворным является истолкование норм как частного случая оценок. Норма представляет собой групповую оценку, подкрепленную угрозой наказания (санкции), т.е. социально навязанную и социально закрепленную оценку. «Обязательное действие А» можно определить так: «Действие А оценивается положительно, и хорошо, что уклонение от этого действия сопровождается наказанием». Такое определение нормативных понятий через оценочные позволяет свести деонтические модальности к аксиологическим модальностям и Д.л. — к оценок логике.

Д.л. нашла уже достаточно широкие и интересные приложения. Понимание логических характеристик норм необходимо для решения вопросов о месте и роли норм в научном и ином знании, о взаимных связях норм и оценок, норм и описательных высказываний и т.д. Знание логических законов, которым подчиняется моральное, правовое, экономическое и всякое иное рассуждение, использующее и обосновывающее нормы, позволяет сделать более ясными представления об объектах и методах наук, оперирующих нормами, оказать существенную помощь в их систематизации. Распространяя формальные критерии рациональности на область нормативного рассуждения, Д.л. позволяет дать аргументированную критику концепциям, утверждающим алогичность такого рассуждения и настаивающим на невозможности сколь-нибудь убедительного обоснования моральных, правовых и иных норм и их систем.

Источником филос. и методологического интереса является также то, что Д.л. заставляет по-новому взглянуть на ряд собственно логических проблем. В частности, построение логической теории нормативных высказываний, не имеющих истинностного значения, означает выход логики за пределы «царства истины», в котором она находилась до недавних пор. Понимание логики как науки о приемах получения истинных следствий из истинных посылок должно в связи с этим уступить место более широкой концепции логики.

Ивин А.А. Логика норм. М., 1973; Ивин А.А. Логика. М., 1999; Wright G.H. von. Norm and Action. A Logical Enquiry. London, 1963; Deontic Logic: Introductory and Systematic Readings. Dordrecht, 1971;IvinA.A. Grundprobleme der deontischen Logik. Berlin, 1972.

А.А. Ивин














ДЕОНТИЧЕСКИЕ ПОНЯТИЯ (от греч. deon — должное, правильное), или Нормативные понятия, Модальности долженствования — характеристики практического действия с т.зр. определенной системы норм. Нормативный статус действия обычно выражается понятиями «обязательно», «разрешено», «запрещено», «(нормативно) безразлично», используемыми в нормативном высказывании. Напр.: «Обязательно заботиться о близких», «Разрешено ездить в автобусе», «Безразлично, как человек называет свою собаку» и т.п.; здесь обязанность является характеристикой определенного круга действий с т.зр. принципов морали; разрешение относится к действию, не противоречащему системе правовых норм; нормативное безразличие утверждается относительно достаточно неопределенной системы норм, скажем, совокупности требований обычая, традиции и т.п.

Вместо слов «обязательно», «разрешено», «запрещено» могут использоваться слова «должен», «может», «не должен», «необходимо» и т.п.

При употреблении понятий «обязательно», «разрешено» и т.п. всегда имеется в виду какая-то нормативная система, налагающая обязанность, предоставляющая разрешение и т.д. Поскольку существуют различные системы норм и нередко они не согласуются друг с другом, действие, обязательное в рамках одной системы, может быть безразличным или даже запрещенным в рамках другой. Напр., обязательное с т.зр. морали может быть безразличным с т.зр. права; запрещенное в одной правовой системе может разрешаться др. такой системой.

Д.п., являющиеся необходимыми структурными компонентами нормативных высказываний, изучаются этикой, теорией права и др. дисциплинами, занимающимися нормами. Логическое исследование норм и нормативных понятий осуществляется деонтической логикой, называемой также логикой норм. В ней Д.п. рассматриваются как модальные характеристики высказываний, говорящих либо о действиях, либо о состояниях, возникающих в результате того или иного действия. С помощью этих понятий все действия, рассматриваемые с т.зр. какой-то системы норм, разбиваются на три класса: обязательные, нормативно безразличные и запрещенные.

Понятия «обязательно», «разрешено» и «запрещено» считаются взаимно определимыми:

• обязательно то, от чего не разрешено воздерживаться; обязательно все, что запрещено не делать;
• разрешено то, от выполнения чего не обязательно воздерживаться; разрешено все, что не запрещено;
• запрещено то, от чего обязательно воздерживаться; запрещено все, что не является разрешенным.


По поводу принципа «разрешено все, что не запрещено» нужно отметить, что он принимается не во всех системах деонтической логики. О системах, включающих данный принцип, говорится, что они определяют либеральный нормативный режим; системы, не предполагающие, что из отсутствия запрещения логически вытекает разрешение, характеризуют деспотический нормативный режим.

Безразлично действие, не являющееся ни обязательным, ни запрещенным, или, что то же, действие, которое разрешено выполнять и разрешено не выполнять.

Эти определения означают, что любую систему норм можно сформулировать не только в виде перечня «обязанностей», но и в форме множества «запрещений» или множества «разрешений» (включающего, конечно, и «неразрешения»).

Понятие обязанности (или деонтической необходимости) можно пояснить путем противопоставления ее др. видам необходимости. В зависимости от основания утверждения о необходимости можно выделить три ее вида: логическую, физическую (называемую также онтологической или каузальной) и деонтическую (нормативную) необходимость. Логически необходимо все, что вытекает из законов логики. Физически необходимо то, что следует из законов природы. Деонтически необходимо то, что вытекает из законов или норм, действующих в обществе, т.е. то, отрицание чего противоречит таким законам или нормам. Что касается взаимных связей трех видов необходимости, то предполагается, что действие, вменяемое в обязанность, должно быть логически и физически возможным, поскольку невозможно сделать то, что противоречит законам логики или природы.

Вместе с тем аналогия между логической и физической необходимостью — с одной стороны, и деонтической необходимостью — с другой, не является полной. Необходимое в силу законов логики или законов природы реально существует. Но из обязательности чего-то не следует, что оно имеет место. Принципы морали, законы гос-ва, правила обычая или ритуала и т.п., как известно, нарушаются.

В логике предложено определение обязательности — а значит, и др. деонтических понятий — через понятие наказания (санкции): действие обязательно, когда воздержание от него влечет за собой наказание. Однако при таком определении само понятие наказания должно быть нормативным, иначе окажется, что нормативное высказывание сводится к описательному.

Нормы являются частным случаем оценок (см.: Оценка). Это дает основание определить «обязательно» через «хорошо»: действие обязательно, когда оно представляет собой позитивную ценность, и хорошо, что воздержание от него ведет к наказанию. К примеру: «Обязательно быть честным, когда правдивость оценивается позитивно, и хорошо, что нечестность влечет осуждение».

Ивин А.А. Логика норм. М., 1973; Ивин А.А. Логика. М., 1999.

А.А. Ивин










ДЕРРИДА (Derrida) Жак (р. 1930) — фр. философ, эстетик, литературовед. Основатель деконструктивизма (си:. Деконструкция), ставшего вариантом постструктурализма и получившего широкое распространение в США. Начинал как структуралист, с сер. 1960-х гг. перешел на позиции постструктурализма и постмодернизма. В своих исследованиях опирается на Ф. Ницше и особенно на М. Хайдеггера. Основные работы посвящены проблемам философии, литературы и культуры. Взгляды Д. имеют философско-эстетический, эссеистский характер, им присущ ярко выраженный стиль, поэтому его нередко называют писателем.

К понятию «деконструкция» Д. пришел через трансформацию хайдеггеровского термина «деструкция» («разрушение»), стремясь ослабить имеющийся в нем аспект разрушительности. Хотя Д. является основателем деконструктивизма, таковым он стал не столько по своей воле, сколько благодаря амер. исследователям, которые адаптировали его идеи на амер. почве. Д. согласился с таким наименованием своей концепции, но, видимо, не без внутреннего сопротивления, ибо, во-первых, используя термин «деконструкция», он «не думал, что за ним будет признана центральная роль», во-вторых, он решительный противник выделения «главного слова» и сведения к нему всей концепции ради создания еще одного «изма», в-третьих, он намеревался разрабатывать новую науку о письме — грамматологию.

Признав себя деконструктивистом, Д. намеренно уходит от утвердительного определения и истолкования деконструкции, действуя в духе «негативной теологии», которая определяет Бога через перечисление отрицаний того, чем он не является. Д. подчеркивает, что деконструкцию нельзя сводить к тем значениям, которые она имеет в словаре (лингвистическое, риторическое и техническое), что она не является ни методом, ни анализом, ни критикой, что она не означает к.-л. «действие», «акт» или «операцию» и т.д. На самом деле в той или иной мере деконструкция является и тем, и другим, и третьим. К тому же не все мысли Д. находятся в русле «негативной теологии». В его работах, конечно, имеются положительные утверждения и размышления по поводу деконструкции. Он, в частности, отмечает, что деконструкция представляет собой непрерывный и бесконечный процесс, исключающий подведение к.-л. итога, обобщение смысла, сведение к некоему метадискурсу, что она принимает свои значения при «вписывании» ее «в цепь возможных заместителей», каковыми выступают письмо, след, рассеивание, различение, дополнение и т.д.

По мере эволюции творчества Д. внимание к положительной стороне деконструкции усиливается, и она рассматривается как «изобретение» («инвенция») и в др. значениях: открывать, творить, производить, находить, воображать и т.д. Наиболее адекватными ее эквивалентами являются «письмо» и «рассеивание», которые практически совпадают. В самом общем и упрощенном виде деконструкция означает критическое чтение и последующее «переписывание» прочитанного: «чтение-письмо». Результатом такого чтения-письма выступает текст, который представляет собой нечто среднее между филос. трактатом, эссе, литературным произведением, комментариями, критическими замечаниями, черновыми набросками и т.п.

Опираясь на чтение-письмо, Д. осуществляет деконструкцию наиболее важных явлений зап. философии, литературы и культуры. Предпринимая деконструкцию философии, Д. подвергает критике прежде всего сами ее основания. Вслед за Хайдеггером он определяет зап. философию как метафизику сознания, субъективности и гуманизма. Главный ее порок — догматизм. Таковой она является в силу того, что из множества известных дихотомий (материя и сознание, дух и бытие, человек и мир, означаемое и означающее, сознание и бессознательное, внутреннее и внешнее, мужчина и женщина, и т.д.) метафизика, как правило, отдает предпочтение к.-н. одной стороне, чаще всего сознанию и вместе с ним — субъекту, субъективности, человеку, мужчине. Отдавая приоритет сознанию, метафизика берет его в чистом виде, в его логической и рациональной форме, игнорируя бессознательное и выступая тем самым как логоцентризм. Если же сознание рассматривается в его связи с языком, то последний выступает в качестве устной речи. Метафизика тогда становится логофоноцентризмом. Когда метафизика направляет все свое внимание на субъекта, она рассматривает его как автора и творца, наделенного «абсолютной субъективностью» и прозрачным самосознанием. Отдавая предпочтение человеку, метафизика предстает в качестве антропоцентризма и гуманизма. Поскольку этим человеком, как правило, оказывается мужчина, метафизика является фаллоцентризмом.

Во всех случаях метафизика остается логоцентризмом, в основе которого лежит единство логоса и голоса, смысла и устной речи, «близость голоса и бытия, голоса и смысла бытия, голоса и идеального смысла». Это свойство Д. обнаруживает уже в антич. философии, а затем во всей истории зап. философии, включая самую критическую и современную ее форму — феноменологию Э. Гуссерля. Высшей формой рационализма и логоцентризма является философия Г.В.Ф. Гегеля. Поэтому деконструкция Д. направлена прежде всего против Гегеля, а его филос. концепция представляет собой современное антигегельянство.

В ходе проводимой деконструкции Д. дает интересные и оригинальные примеры тонкого и глубокого прочтения многих концепций из истории зап. филос. мысли. Он расшатывает и разрушает существующие понятия и представления, устоявшиеся иерархии и классификации, виды и жанры. Д. создает особый тип мышления, которое является многомерным и разнородным, противоречивым и парадоксальным, плавающим и пульсирующим, которое покоится на нюансах, полутонах и переливах. Он размывает границы между философией и литературой, рассматривая философию как «обходной путь к литературе». На этом пути философия что-то приобретает, но многое и теряет — в плане сохранения своей идентичности. Д. усиливает существующую тенденцию к эстетизации философии. Выражаемая им тенденция отдаляет философию от логики и естествознания и сближает ее с риторикой, гуманитарным знанием и искусством.

Шпоры: стили Ницше // Философские науки. 1991. № 3— 4; Письмо японскому другу // Вопросы философии. 1992. № 4; Невоздержанное гегельянство // Танатография Эроса. СПб., 1994; Позиции. Киев, 1996; Эссе об имени. СПб., 1998. L'ecriture et la difference. Paris, 1967; De la grammatologie. Paris, 1967; La dissemination. Paris, 1972; Parages. Paris, 1986; Psyhe. Invention de l'autre. Paris, 1987; Memoires: pour Paul Man. Paris, 1988; L'autre cap. Paris, 1991.

Критика метафизики в неоструктурализме / По работам Ж. Деррида 80-х годов. М., 1989; Силичев Д.А. Ж. Деррида: деконструкция, или философия в стиле постмодерн // Философские науки. 1992. № 3; Жак Деррида в Москве: деконструкция путешествия. М., 1993; The deconstructive turn: Essais in the rhetoric of philosophy. London; New York, 1983; Kofman S. Lectures de Derrida. Paris, 1984.

Д.А. Силичев















ДЕСАКРАЛИЗАЦИЯ — обесценивание сакральных (священных) образцов, религиозных представлений, мировоззренческих установок и т.д. С т.зр. когнитивного подхода в эпистемологии внутренние механизмы Д. коренятся прежде всего в психоэмоциональной сфере и тесно связаны с особенностями стратегий правополушарного пространственно-образного мышления (и сознания). На различных этапах когнитивной эволюции функции религиозных верований меняются. В условиях относительного доминирования в популяциях (или этнических группах) преимущественно образного мышления, которое в относительно большей степени управляется влиянием аффектов, сакральные образцы и архетипы, наряду с др. функциями, выполняют весьма важную психосоциальную функцию — функцию психологической защиты. Однако при определенных условиях эта функция может блокироваться нарастающими негативными эмоциями. Поскольку в структуре преимущественно образного мировосприятия религиозные верования синкретично интегрированы со всеми более или менее значимыми сторонами жизни людей (магия образа) и детально регулируют их поведение (все, что не имеет сакрального двойника или ему не «сопричастно», оказывается лишенным внутреннего смысла), то в силу особенностей холистической стратегии этого мировосприятия негативная эмоциональная оценка изменившихся реалий (вызванная, напр., новыми социально-экономическими условиями жизни, страданиями людей от социального гнета или массовых репрессий тоталитарного государства, последствиями войн, военно-политическим господством чужеземцев, насильственным насаждением культов гос-вом и т.д.) автоматически переносится на соответствующие сакральные образцы и архетипы. При этом необходимо учитывать, что в структуре архаического мышления традиционные религиозные верования способны лишь к сугубо экстенсивному росту, т.е. допускают только пополнение новыми сакральными архетипами. Они не подлежат «качественной» эволюции, т.к. соответствующие изменения в структурных связях между частями целого влекут за собой полное разрушение целостного архетипа или образца как сакральной модели реальности.

Эмоционально-психологическое обесценивание общепринятых религиозных верований, превращение их в источник негативных эмоций влекут за собой серьезные нарушения психосоциальной среды и психического здоровья популяций, являясь причиной дестабилизации индивидуальной психики, резкого роста числа психоэмоциональных расстройств, неврозов, деморализации и т.д. Все это сказывается и на образе жизни людей, потерявших веру в сакральные мировоззренческие образцы и поведенческие стереотипы — усиливаются миграционные процессы, растет преступность, получают все большее распространение «отклоняющиеся» формы социального поведения, ослабевают семейные узы, родственные, общинные и этнические связи, падает доверие населения к государственным и социальным ин-там, снижается его гражданская активность. В условиях отсутствия внешнего сакрального источника позитивных эмоций, выполняющего функцию психологической защиты индивидуального Я, объектом мыслительной рефлексии (при наличии достаточно высокого уровня когнитивного развития) обычно становится Я-образ, представление человека о самом себе и своем месте в мире. В духовной сфере мировоззренческий кризис находит свое выражение прежде всего в весьма нехарактерной для образного мировосприятия веротерпимости и своего рода идеологическом плюрализме, проявляющемся в сосуществовании все увеличивающегося числа религиозных культов, в росте религиозного скептицизма и неверия, в утрате интереса к научному знанию и науке, в широком распространении суеверий и, наконец, в реанимации древних религиозно-мистических доктрин, компенсирующих явный дефицит средств психологической защиты. Характерными примерами здесь могут служить мировоззренческие кризисы в Римской империи 1—3 вв., вЗап. Европе 12—14вв., во Франции 18 в., в России в нач. 20 в., в СССР в I960— 1980-е гг. и др.

Если мировоззренческий кризис не приводит к вмешательству внешних сил и установлению с их стороны военно-политического и культурно-информационного контроля, то он естественным образом может завершиться лишь в случае полной победы нового адаптивно ценного вероучения. Адептами этого вероучения в первую очередь становятся правящие социальные группы, стремящиеся использовать его сакральные образцы и архетипы в качестве средств тотального информационного контроля. Хотя обретение этническими общностями нового религиозного мировоззрения обычно растягивается на значительный исторический период (иногда даже на многие века), сам механизм смены мировоззренческих структур имеет много общего с переключением гештальта — когнитивные стратегии преимущественно образного мировосприятия исключают возможность к.-л. фундаментальных качественных эволюционных изменений внутри малодифференцированных сакральных архетипов. Тем не менее в периоды глубоких мировоззренческих кризисов, как правило, происходит частичная Д. традиционных религиозных верований и культов (напр., частичная Д. природы в др.-греч. филос. теологии), которая отвечает «духу эпохи», стремлению обнаружить черты нового адаптивно ценного вероучения. Императив, толкающий к позитивному разрешению мировоззренческого кризиса, также коренится в психоэмоциональной сфере: он вытекает из внутренней потребности психики людей в восстановлении защитной функции положительных эмоций и возобновлении их сакрального, сверхъестественного источника.

И.П. Меркулов












ДЕСКРИПЦИЯ (от лат. describere — описывать) — описание, описательное высказывание, являющееся истинным или ложным; дескриптивный — описательный. Противоположность — прескрипция, предписание. Напр., дескриптивная этика — этика, дающая чистое описание моральной жизни и не формулирующая к.-л. норм; дескриптивный метод в науке — чисто описательный метод.

В логике под Д. понимается языковое выражение, служащее для обозначения единичных объектов посредством описания их свойств или отношений к др. объектам. Д. являются, напр., «самый глупый человек на Земле», «изобретатель колеса», «древнегреческий поэт, которому приписывается авторство «Илиады» и «Одиссеи», и т.п.











ДЕТЕРМИНИЗМ И ИНДЕТЕРМИНИЗМ (от лат. determino — определяю, in — не) — две противоположные позиции по вопросу о взаимосвязи и взаимообусловленности явлений. Детерминизм (Д.) утверждает определяемость одних событий или состояний другими, Индетерминизм (И.) является отрицанием Д. Каузальная детерминация рассматривается обычно как частный случай детерминированности, а именно как определяемость событий их причинами или следствиями.

Многие события или состояния таковы, что в одно время является детерминированным их наличие, а в другое — отсутствие. Наступление некоторого события или состояния может быть детерминировано в одно время и не детерминировано в другое. Можно утверждать, напр., что выпадение дождя сегодня детерминировано, а выпадение его послезавтра — нет; можно, сверх того, заявлять, что сегодняшний дождь был детерминирован событиями, имевшими место еще неделю назад, но не был детерминирован событиями годичной давности. Вневременная детерминация может считаться с известным приближением частным случаем временной. Выражение «детерминировано А» истолковывается при этом как означающее «во всякое время /детерминировано наступление A во всякое время t'».

В выражении «в t' детерминировано, что в t имеет место событие A время детерминации и время наступления события могут совпадать (одновременная детерминация) или различаться. Случай, когда время детерминации предшествует времени наступления события, называется преддетерминацией; если момент детерминации расположен позднее момента, в который происходит детерминированное событие, говорят о постдетерминации. В случае каузальной детерминации речь идет соответственно о причинной детерминации и следственной детерминации. Часто детерминированность неявно отождествляется с преддетерминацией. Во многих контекстах — и в особенности в случае каузальной детерминации — сосредоточение внимания исключительно на определенности последующего предшествующим оправданно. Вместе с тем понятие постдетерминации (которая может быть названа также телеологической, или целевой, детерминацией) необходимо для обеспечения ясности в постановке и обсуждении целого ряда важных проблем, и прежде всего проблем, касающихся человеческой деятельности.

Можно выделить два основных типа определенности последующих событий предшествующими: каузальную детерминацию и вызревание предпосылок для последующего наступления конкретного события. Напр., в 15 в. в Зап. Европе созрели предпосылки для модернизации и перехода от традиционного общества к индустриальному; в 17 в. появились предпосылки для создания классической механики, в 19 в. — предпосылки для формулировки развитой теории социализма, и т.п. Как говорил П. Рикёр, прошлое воздействует на настоящее и будущее не только каузально: оно открывает определенные возможности, что, собственно, и заставляет постоянно обращаться к нему. Формирование предпосылок вряд ли можно отождествить с каузальной детерминацией: причина с необходимостью влечет наступление следствия, в то время как предпосылки не связаны со следующим за ними событием отношением необходимости.

Аналогично выделяются два основных типа постдетерминации: телеологический (целевой) Д. и постепенное вызревание целей. Напр., можно сказать, что многие действия человека предопределены тем, что в конце концов он должен умереть; что к осени 1917 Россия постепенно созрела для социалистической революции, и т.п. Судя по всему, важное для гуманитарных рассуждений понятие судьбы должно быть отнесено не к преддетерминизму, а к постдетерминизму, причем именно к случаю вызревания целей.

Каузальная детерминированность не единственный, но, по-видимому, наиболее интересный случай детерминированности. Введение представления о следственной детерминации не означает отрицания односторонней направленности (асимметрии) причинной связи, активности и производительности причин и пассивности их следствий. Оно не ведет также с необходимостью к растворению причинности в универсальном взаимодействии и к отказу от принципа, утверждающего одностороннюю зависимость следствий от причин. Для получения всех этих нежелательных заключений требуется вполне определенное понимание каузального постдетерминизма, предполагающее производительность следствий и возможность обратного воздействия следствий на вызвавшие их явления, в т.ч. и на явления, переставшие уже существовать.

Имеется большое число различающихся по своей силе «принципов Д.». Удобнее всего рассмотреть их применительно к каузальной детерминации, рассуждения о которой можно распространить на детерминацию любого вида.

Согласно принципу строгого Д., всякое событие, когда бы оно ни происходило, каузально детерминировано в каждый момент времени. Два частных случая этого принципа, касающиеся причинной и следственной детерминации, таковы: «каким бы ни было событие и в какой бы момент времени оно ни происходило, причина этого события существует во всякий предшествующий его наступлению момент» (или, короче, «причины всех событий уходят бесконечно в прошлое»); «следствия каждого события существуют в сколь угодно отдаленный момент будущего».

Более слабой версией принципа Д. является положение: «существуют такие события, что, независимо от того, в какое время они происходят, их наличие в это время каузально детерминировано во всякое время». Частными случаями последнего принципа являются утверждения: «существуют события, причины которых простираются бесконечно в прошлое» и «следствия некоторых событий могут быть обнаружены в сколь угодно отдаленном будущем».

Др. версиями принципа Д. являются утверждения: «всякое событие, когда бы оно ни происходило, каузально детерминировано в определенный момент времени» и «некоторые события каузально детерминированы в определенные моменты времени». Частными случаями первого утверждения являются положения: «всякое событие имеет причину в некоторый предшествующий ему момент времени» и «все события имеют следствия». Первое из этих положений иногда именуется «принципом причинности».

Существование многих версий принципа Д. означает, что понятие «детерминистическая позиция» является многозначным.

Граница между Д. и И. не является четкой. Нередко одна и та же т.зр. одними авторами оценивается как детерминистическая, а другими — как индетерминистическая. Если под И. понимается позиция, находящаяся в противоречии с некоторой детерминистической позицией и возможны несколько версий принципа каузального Д., то нужно признать, что существует несколько версий принципа каузального И. Наиболее сильная формулировка принципа Д. постулирует каузальную детерминированность всякого явления во всякое время. Соответствующая ей формулировка принципа И. утверждает существование событий, наличие которых в определенное по меньшей мере время не является каузально детерминированным в то или иное время. Наиболее слабая версия принципа Д. постулирует существование событий, отдельные случаи наступления которых каузально детерминированы в некоторые моменты времени. Связанная с ней наиболее сильная формулировка И. отрицает наличие моментов времени, в которые было бы каузально детерминировано то или иное событие.

Различию между причинным и следственным Д. соответствует различие между причинным и следственным И. Напр., принцип И., утверждающий, что всякое явление независимо от того, когда оно происходит, не является каузально детерминированным в некоторое время, имеет следующие два частных случая: 1) для всякого события существуют моменты времени, в которые оно еще не имеет причины; 2) нет событий с бесконечно протяженными во времени следствиями. Первый из этих случаев является одной из версий причинного И., второй — следственного.

Особый интерес представляет возможность комбинации принципов Д. с теми или иными принципами И. Существование комбинированных позиций, объединяющих детерминистические утверждения с индетерминистическими, является, по-видимому, основной причиной разногласий по поводу различения Д. и И. и последующей квалификации той или иной конкретной позиции.

Наиболее сильная версия Д. несовместима ни с одним из вариантов И. Сходным образом, наиболее сильная формулировка И. не может быть дополнена без противоречия тем или иным утверждением о существовании причин или следствий. Но имеются неполные детерминистические и индетерминистические позиции, оставляющие открытым вопрос о детерминированности или недетерминированности некоторых явлений в отдельные периоды времени. Примерами их могут служить следующие две: 1) некоторые события детерминированы во все моменты времени; 2) неверно, что каждое событие детерминировано во всякое предшествующее его наступлению время. Первую из них можно расширить до полной детерминистической позиции, вторую — до полной индетерминистической. Но можно также объединить приведенные два утверждения и получить комбинированную позицию, согласно которой существуют как всегда детерминированные события, так и события, не определенные в некоторые по меньшей мере моменты, предшествующие их наступлению.

Комбинированные позиции в вопросе Д. и И. достаточно часто встречаются в истории философии. Одна из первых таких позиций обосновывалась Аристотелем, который был убежден в однозначной определенности прошлого («прошлое не может не быть») и неполной определенности будущего. Утверждение Аристотеля о необходимости прошлого активно отстаивалось стоиками и считалось самоочевидным в Средние века.

Обычно принципам Д. и И. и их комбинациям дается онтологическая интерпретация: они истолковываются как утверждения о структуре действительности, о реально существующих или несуществующих причинах и следствиях. Этим же принципам может быть дана также эпистемологическая интерпретация, в которой они говорят о возможности определенных описаний действительности. Напр., онтологическому утверждению «причины некоторых событий не уходят бесконечно в прошлое» можно поставить в соответствие эпистемологическое утверждение «невозможна теория, позволяющая указать причину всякого события в сколь угодно отдаленном прошлом».

Понятия Д. и И. относятся к абсолютным категориям, понятие причинности — к сравнительным категориям. В общем случае абсолютные категории не определимы через сравнительные, и наоборот. Соответственно, все определения Д. через причинность и причинности через Д. не являются универсальными: их область приложения всегда ограничена (см.: Абсолютные категории и сравнительные категории).

Аристотель. Этика. К Никомаху. СПб., 1908; Бунге М. Причинность. М., 1962; Ивин А.А. О логическом анализе принципов детерминизма // Вопросы философии. 1969. № 10; Карнап Р. Философские основания физики. М., 1971; Ивин А.А. Каузальное определение истины // Философские науки. 1978. № 4; Карпенко А.С. Фатализм и случайность будущего: логический анализ. М., 1990; Lukasiewicz J. О determinizmie / Z zagadnien logiki i filozofii. Pisma wybrane. Warszawa, 1961; Rescher N. On the Logic of Chronological Propositions // Mind, 1966. Vol. 75. № 297.

А.А. Ивин











ДЕФИНИЦИЯ — см.: Определение.







ДЖАЙНСКИЙ КАНОН — собрание джайнских авторитетных текстов, которые были кодифицированы на соборе в 5 в. шветамбарами — представителями одного из двух основных течений джайнизма, но сохраняют общее джайнское наследие в незначительной «сектантской» редакции. Как и буддийский канон (см.: Трипитака), Д.к. стал результатом многовековой трансляции предания. Основные вехи этой трансляции связаны с первыми последователями основателя учения Джины Махавиры, затем с деятельностью первых кодификаторов устного собрания канонических текстов на соборе в 3 в. до н.э., с хранением и передачей текстов монахами-рецитаторами, о которых свидетельствуют надписи начала новой эры и, наконец, с письменной фиксацией текстов. Датировка текстов Д.к., записанных на джайнском пракрите, неизменно пополнявшегося за все эти периоды, существенно варьируется. Ядром Д.к. являются 12 анг (основные «члены» корпуса текстов): «Айярамга-сутта» — дисциплинарные правила для монахов, «Суйагадамга» — различение истинного и ложных учений, «Тхана» — различные предметы джайнского учения в нумерологических классификациях (ср. Абхидхармические тексты), «Самавайя» — продолжение предыдущего текста, «Вияхапаннатти» — учение о блаженстве, «Найядхам-макаха» — дидактические повествования, «Увасагада-са» — наставления для мирян, «Амтагадаса» — о тех, кто завершил жизнь голодовкой (высший религиозный подвиг в джайнизме), «Ануттаровавайядаса» — о тех, кто достиг высшего неба, «Панхавагарана» — вопросы и ответы катехитического типа по «практическим» проблемам, «Вивагасуйя» — поучения о вызревании плодов кармы, «Диттхивайя» — изложение не-джайнских мировоззренческих позиций. Др. компоненты Д.к. — 12 упанг (дополнительные «члены»), 10 пракирна-сутр («фрагменты»), 6 чхеда-сутр («дисциплинарные» сутры), два отдельных текста и четыре муля-сутр («корневые сутры»). Многие из этих текстов являются важными источниками по истории индийской философии. Так, «Виахапаннатти» («Бхагавати-сутра») содержит биографию Джины Махавиры, а также его учителя, впоследствии соперника Маккхали Госалы — лидера аскетического движения фаталистов-адживиков. «Суйягада» («Сутра-кританга») является важнейшим после текстов буддийской Трипитаки источником по начальному периоду инд. философии (сер. I тыс. до н.э.). Мировоззрение Джины Махавиры предстает здесь как «философия активизма», в которой, в противовес детерминистам, остается место для результативности человеческих действий вследствие допущения свободы выбора. Тот же источник позволяет соотнести уже с начальным периодом джайнской философии начала той своеобразной диалектической логики, согласно которой любое высказывание контекстно, а ложные воззрения являются результатом возведения одного из контекстных предикатов в абсолют. Примером служит отказ Джины Махавиры от категорических высказываний типа «Мир вечен» или «Мир невечен»: каждое из этих высказываний истинно, но только под определенным углом зрения. Наиболее известный комментарий к корпусу Д.к. был составлен в 9 в. на санскр. Шиланкой, который уточнил канонические сведения о древнем периоде джайнской и «общеиндийской» философии, но ввел и собственные, нередко схематические интерпретации.

Дигамбары (представители др. течения джайнизма) считают, что вся линия трансляции учения через прямых последователей Джины Махавиры давно оборвалась до появления текстов канона шветамбаров, и признают в качестве канона «четыре Веды». Среди них третья — «Дравьянуйога» — включает филос. сочинения Кундакунды, Самантабхадры, а также «Таттварт-хадхигама-сутру» с толкованиями.

Лысенко В.Г., Терентьев А.А., Шохин В.К. Ранняя буддийская философия. Философия джайнизма. М., 1994.

В.К. Шохин













ДЖАСТИФИКАЦИЯ (англ. justification — оправдание, подтверждение) — понятие, используемое в эпистемологии и этике. В рус. пер. англоязычной филос. литературы это понятие нередко переводится как обоснование, что может приводить к неточностям, поскольку Д. как оправдание может строиться иначе, чем через подведение оснований. В эпистемологии с нач. 20 в. наиболее распространенным является понимание знания как оправдан но го адекватного убеждения (англ. — justified true belief). Поэтому Д. является важным компонентом такого понимания знания; это понятие исключает из сферы знания такие убеждения, которые являются результатом случайной догадки, откровения и т.п. Знание должно быть оправданным через тот или иной вид аргументации.

Хотя знание как таковое всегда должно быть так или иначе джастифицировано, возможны ситуации, когда мы имеем оправданные убеждения, которые являются ложными. Напр., мы находимся в закрытом помещении и слышим по радио прогноз погоды, в котором утверждается, что в городе идет дождь. Представим себе, что мы также слышим звук падающих капель воды, поскольку этажом выше кто-то поливает цветы на балконе. В результате наше убеждение в том, что на улице идет дождь, будет хорошо обоснованным. Однако реально оно может быть ложным. Определение того, что может считаться адекватными основаниями и доводами для принятия того или иного убеждения, составляет главную проблему Д. В традиционных видах Д. используются индуктивные и дедуктивные аргументы. Аргументация также может представлять собой апелляцию к рациональности: будут ли иметь др. рациональные существа те же убеждения в данной ситуации и при данных условиях. Наконец, Д. может быть выбором наиболее важных доводов и оснований из имеющихся альтернатив.










ДЖЕЙМС, Джемс (James) Уильям (1842-1910) - амер. психолог и философ, основоположник прагматизма. Окончил медицинскую школу Гарвардского унта (1869), учился в Германии, с 1873 — преподаватель анатомии и физиологии Гарвардского ун-та, там же проф. философии (с 1885) и психологии (с 1889).

Первой работой, принесшей Д. известность, была двухтомная кн. «Научные основы психологии» (1890, рус. изд. 1902), в которой он подытожил сделанное в этой области, в частности В. Вундтом, и обозначил два основных вектора в исследовании психического — лабораторные эксперименты и феноменологическое наблюдение потока сознания. Д. принял натуралистическое объяснение Ч. Дарвиным происхождения человека и применил эволюционный подход к объяснению психического: ментальные свойства появились для ориентации и адаптации к среде. Однако Д. не устраивали радикально материалистические выводы, которые делались из дарвиновского учения. Предложенный им новый подход к пониманию психического можно назвать функционализмом, бихевиоризмом или персоналистической психологией. Всю жизнь Д. приковывала к себе загадка волевой активности человека, богатство его личностных — религиозных, этических, эстетических — переживаний. Не найдя ее решения ни в психологии, ни в дарвинизме, он обращается к философии. В 1896 он публикует эссе «Зависимость веры от воли» (рус. изд. 1904), в котором, по-своему истолковав идею прагматического метода Ч. Пирса, делает «волю» и прагматически оправданное «верование» ориентирами своей филос. стратегии.

В кн. «Многообразие религиозного опыта» (рус. изд. СПб., 1910; М., 1993) Д. обратился к новой тогда области — психологии религии. Традиционное рационализирующее богословие, считает Д., не схватывает подлинную сущность религиозного опыта; своими корнями он уходит в подсознательное и не поддается строго логическому объяснению. Религиозный опыт многообразен — это и опыт вост. мистика, и опыт христианского миссионера, но разные опыты объединяет воля к вере, выливающаяся в потребность в Боге и религии. Под «религией» Д. понимает не конфессиональную церковь или догмы, а интимное единение человека с высшими силами. Воля к вере тождественна духовной и моральной активности человека, на ее основе творятся ценности. Д. утверждает, что постулат Бога удостоверяется не теологическими аргументами, а прагматически — фактом наличия у людей религиозного опыта и его благотворностью в жизни.

Д. — последовательный противник панрационализма и интеллектуализма. Универсалистское объяснение мира на основе идеалистического или материалистического монизма, редуцирующего его к той или иной субстанции, убежден он, оставляет за бортом многокачественность и непредсказуемость. Материализм приемлем как генетический, но не метафизический принцип, поскольку в последней форме грозит детерминизмом, как это было у Г. Спенсера, а фатализм не оставляет пространства для свободы воли. Для Д. неприемлема и философия «абсолюта» Дж. Ройса, в которой объекты конституируются внутренними сущностными отношениями, трудно соединимыми с персоналистическим принципом. Отношения между объектами являются внешними и функциональными, что оставляет логическую возможность для свободы и случайности. Начав с опровержения метафизики, Д. в конце жизни сам обратился к космологически-метафизической проблематике. В цикле лекций, изданных позднее в виде кн. «Вселенная с плюралистической точки зрения» (рус. изд. 1911), в противовес «монотонному и блокированному» образу Вселенной он рисует ее многокачественной, стабильно-подвижной, каузально-случайной, свободной и непредсказуемой. Составляющие ее вещи соотносятся между собой функционально, а видимый порядок определен прагматическими целями опыта. Отсюда претензии науки и философии на постижение инвариантной структуры Вселенной являются самонадеянными.

В 1907 вышла кн. Д. «Прагматизм» (рус. изд. 1910), в которой он представил свою версию «радикального эмпиризма». Ее он предваряет радикальным тезисом: сознание не существует. Понятие «сознание» возникло из обыденной привычки противопоставлять «мысли» и «вещи», которую философы вслед за Р. Декартом возвели в ранг онтологического дуализма «души и тела», «сознания и материи». Его следует прилагать не к особой ментальной сущности, а к функциям «чистого опыта», в котором случается познание. «Чистый опыт», по Д., — это единственный материал в мире, из которого все создано. В субстанциональном отношении он нейтрален. В одном случае его поток функционирует как мысли, в другом — как физические факты, все зависит от контекста и нашего интереса. По мысли Д., идея нейтральности опыта снимает, наряду с загадкой сознания, проблемы субъект-объектного скачка, трудности реализма, дуализм ценностей и фактов и др. Вместе с тем он не исключал, что в нейтрализме таится логическая возможность психологизма и вместе с ней опасность неприемлемого для него монизма.

Радикальный эмпиризм Д. представлял собой версию британского эмпиризма, дополненную принципом «практикализма», или «прагматизма». Понятие «прагматический метод» Д. использовал в разных смыслах — гносеологическом, этическом, методологическом. В общей форме данный метод означал, что каждое понятие следует рассматривать по его «наличной стоимости» — как оно работает в потоке опыта. Если не работает, его следует отбросить. Чтобы понять, какие объекты существуют, а какие нет, нужно посмотреть, какие ощущения и какие мыслимые практические последствия следуют из принятия той или иной гипотезы. Совокупность последствий, как непосредственных, так и ожидаемых, будет истиной данного объекта. Напр., понятия «материя», «абсолютный разум» не оказывают осязаемых практических последствий, следовательно, лишены смысла. В гносеологии прагматический метод означает здравый инструментализм: усмотрение в теориях не истины о реальности, а умственных способов для практической ориентации в среде. Теории, в одном контексте являющиеся ложными, в другом могут оказаться истинными. Такой подход дает возможность снимать надуманные проблемы и улаживать споры, возникающие из-за непонимания контекстуальности истины. Прагматический метод Д. столкнулся с проблемой интерсубъективного удостоверения практических последствий: два человека не смогут вести осмысленный разговор, поскольку у них могут быть разные толкования этих последствий. Решить эту проблему было трудно.

Философия Д. оказала огромное влияние на амер. мысль 20 в. Она задала прагматический и во многом предвосхитила антропологический вектор в ее развитии. По стилистике мышления Д. можно считать амер. пионером философии жизни, волюнтаристско-романтического движения, адептом образа философии-как-литературы и в определенной мере провозвестником постмодернизма.

Essays in Radical Empirism. New York, 1912.
Юшкевич П.С. О прагматизме // Послесловие к книге У. Джемса «Прагматизм». СПб., 1910; Яковенко Б.В. О сущности прагматизма // Труды и дни. 1913. № 2; Квитко Д.Ю. Очерки современной англо-американской философии. М.; Л., 1936; Мелъвиль Ю.К. Американский прагматизм. М., 1957; Быковский Б.Э. Философия неопрагматизма. М., 1959; Богомолов А.С. Буржуазная философия США. XX век. М., 1974; Юлина КС. Очерки по философии в США. XX век. М., 1999.

Н.С. Юлина









ДЖЕНТИЛЕ (Gentile) Джованни (1875-1944) — ит. философ-неогегельянец. В 1897 окончил высшее педагогическое училище в Пизе. Был дружен с Б. Кроче (издавал вместе с ним жур. «Критика»), однако с 1913 — его яростный оппонент. С 1907 — проф. ун-тов в Палермо, в Пизе (с 1914) и в Риме (с 1917). С 1920 издавал «Критический журнал итальянской философии». В 1922—1924 — министр просвещения, реформатор образования в Италии. С 1935 — главный редактор «Итальянской Энциклопедии». Будучи одним из идеологов фашистского режима Муссолини, был приговорен к смерти и застрелен ит. партизанами.

Актуализм Д. основан на учениях И.Г. Фихте и Г.В.Ф. Гегеля. В отличие от Гегеля Д. считал возможным только переход от конкретного к абстрактному — от духовного акта к осмысленной мысли, от настоящего к прошлому, от положительного к отрицательному. Отношение бытия и небытия есть процесс, акт мышления (Я-субъект), которое не может мыслить себя (Я-объект) без того, чтобы одновременно быть и не быть. Дух (Субъект) есть действие и не может быть субстанцией; поэтому существует только одна категория — духовный акт, в котором мыслится (реализуется, творится) действительность. Все остальные категории возможны как помысленное, как безжизненные понятия, выпавшие из непрерывного самоопределения Духа. Актуальное мышление беспредпосылочно, это творение своего бытия и инобытия: из него Д. выводит Историю и Природу. Считал, что Бог существует не по ту сторону деятельности человеческого духа, а в ней самой как ее Идеал. В отличие от Кроче Д. полагал, что, поскольку духовный акт неделим, между производными от него познанием и деятельностью не существует границ. Отрицал существование зла (мыслящая мысль всегда есть истина и добро), злом и заблуждением может быть только отошедшее в прошлое, помысленное, абстрактное. Антипозитивистская концепция образования Д. основана на сочетании различных подходов, среди которых не может быть одного единственно научного, на активном участии ученика, на единстве интеллекта и воли, обучения и морального воспитания. Истинное воспитание есть сама философия. Движение Духа Д. по-гегелевски рассматривал через смену тезиса антитезисом и синтезом. В искусстве видел момент чистой субъективности, которой противостоит чистая объективность религии. Только в философии Дух выступает как абсолютный субъект и свобода, открывая смысл искусства и религии. Мыслить — значит преодолевать свою частность, особенность, подниматься до исторического масштаба. Поэтому отдельная личность — это лишь стадия на пути к «универсализованному» человеку-гос-ву. Интересы личности Д. полностью отождествлял с интересами гос-ва, а гос-во — с нацией. Считал гос-во этической субстанцией, нравственным идеалом, который фашизм должен реализовать через жертвенность и завоевание свободы в войне. Любая сила, согласно Д., моральна, поэтому насилие во имя национальной миссии оправданно. Выступал за преодоление трех гегелевских ограничений гос-ва: со стороны суверенитета др. гос-ва, Абсолютного Духа (Искусства, Религии и Философии), гражданского общества и семьи.

Введение в философию. СПб., 2000; Ореге complete. Vol. 1—55. Firenze; Rosmini e Gioberti. Pisa, 1898; La filosofia di Marx. Studi critici. Pisa, 1899; La riforma della dialectica hegeliana. Messina, 1913; Sommario di pedagogia come scienza filosofica. Bari, 1913—1914; Teoriagenerate dellospirito come atto puro. Pisa, 1916; Che cosa e il fascismo. Firenze, 1925; Filosofia dell'arte. Milano, 1931.

Эфиров С.А. Итальянская буржуазная философия 20 в. М., 1968; Harris H.S. The Social Philosophy of Giovanni Gentile. Urbana, 1960; Romano S. Giovanni Gentile. Milano, 1984; Chesi F.S. Giovanni Gentile e Heidegger. Milano, 1992.











ДИАЛЕКТИКА (от греч. dialektike (techne) — искусство вести беседу, спор) — филос. теория, утверждающая внутреннюю противоречивость всего существующего и мыслимого и считающая эту противоречивость основным или даже единственным источником всякого движения и развития. Элементы Д. имеются во всякой философии, отстаивающей идеалы коллективистического общества (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество). Такие элементы были, в частности, еще в философии Гераклита, прозванного за неясность («диалектичность») изложения своих идей Темным. Позднее Д. как учение о противоречии возродилась в средневековой философии, прежде всего в христианской концепции Бога, человека и человеческой истории. Как связная и универсальная теория Д. впервые была построена в 19 в. Г.В.Ф. Гегелем. Она была активно подхвачена марксизмом, которому не удалось, однако, ни углубить, ни прояснить основные идеи Гегеля. В 20 в. Д. пытались разработать марксизм-ленинизм и неомарксизм, однако без особого успеха. В частности, в неомарксизме Д. свелась к идее универсального развития, радикально отрицающего свои предшествующие ступени («негативная Д.»).

Коллективистическое общество (средневековое феодальное общество, тоталитарные коммунистическое и национал-социалистическое общества и др.) всегда ставит перед собой глобальную цель — достижение «рая на небесах» или «рая на земле». Переход от несовершенного существующего к совершенному будущему миру составляет основную проблему коллективистического мышления (см.: Триединства проблема). Д. является необходимой предпосылкой решения данной проблемы. Если такой переход не является предметом чистой, или «слепой», веры, он может обосновываться только диалектически.

Уже в умеренном средневековом коллективизме проблема будущего осмысливалась во многом на основе Д. Несовершенный «земной мир», являющийся миром Бога-Сына, связывался с совершенным «небесным миром» Бога-Отца не только с помощью мистического Бога-Духа, но и посредством диалектических ходов мысли. В средневековой философии имелись все те ключевые элементы Д., в т.ч. и т.н. закон отрицания отрицания, которые позднее Гегель и коммунистическая философия включили в свою «Д. природы, общества и мышления».

Цель средневековой Д. — попытаться схватить мир сразу в обоих его ипостасях, сакральной и мирской, сублимированной и низменной. Средневековая культура сочетает в единство полярные противоположности: небесное и земное, спиритуальное и грубо телесное, жизнь и смерть. Утверждается богоустановленная иерархия людей — для того чтобы тут же обречь на верную гибель стоящих у ее вершины и возвысить подпирающих ее основание. Прославляют ученых и в то же время самым верным путем, ведущим к спасению души, считают неразумие, нищету духа, а то и вовсе безумие. Суду над умершими предстоит состояться «в конце времен», и вместе с тем он вершится над душой каждого в момент его кончины, и т.д. В средневековой философии достаточно распространенным было убеждение, что познание Бога требует соединения вместе несовместимого, т.е. Д. «В первопричине бытия, — говорит Псевдо-Дионисий Ареопагит,— нужно утверждать все, что где-либо утверждается в сущем и ему приписывается как качество; и опять-таки все это надо отрицать в ней, в собственном смысле, потому что она возвышается над всем этим; и не надо думать, что здесь отрицания противоречат утверждениям, ибо первопричина, возвышаясь над всякими ограничениями, превосходит и все утверждения и отрицания». Познание небесного мира и его связей с земным миром стоит, т.о., выше логического требования непротиворечивости. Борьба средневековой философии против формально-логического закона противоречия была не менее ожесточенной, чем борьба с ним гегелевской, а затем и марксистско-ленинской философии, и продолжалась столетия. Инерция диалектического мышления была столь велика, что даже в период раннего Возрождения Николай Кузанский заявлял: «Великое дело — быть в состоянии твердо укрепиться в единении противоположностей».

Глубинной основой гегелевской Д. является средневековая концепция истории. Последняя представляет собой развитие применительно к человеческому обществу христианской доктрины Бога и человека, так что Д. Гегеля — это распространение не только на общество, но и на природу ключевых идей христианского понимания связи Бога и человека. Основные идеи гегелевской Д. сводятся к следующему: «...Все конечное, вместо того, чтобы быть прочным и окончательным, наоборот, изменчиво и преходяще», поскольку, «будучи в себе самом другим, выходит за пределы того, что оно есть непосредственно, и переходит в свою противоположность». Всякий развивающийся объект имеет свою «линию развития», свою «цель» или «судьбу». Эта линия слагается из качественно отличных друг от друга «отрезков», разделяемых характерными, скачкообразными событиями («узлами»). Они снимают (отрицают) определенное качество, место которого занимает др. качество, так что развитие включает подлинное возникновение и уничтожение. «Этот процесс, — поясняет Гегель, — можно сделать наглядным, представляя его себе в образе узловой линии». Все взаимосвязано со всем, «линии развития» отдельных объектов, сплетаясь, образуют единый поток мирового развития. Он имеет свою объективную «цель», внутреннюю объективную логику, предопределяемую самим потоком и не зависящую от «целей» или «судеб» отдельных объектов.

В систематизации Д., являвшейся общепринятой в диалектическом материализме в 1960 — 1980-е гг., некоторые из ведущих идей Гегеля именовались «принципами», другие — «законами». Эта систематизация включала следующие положения: принцип всеобщей взаимосвязи, утверждающий, что все связано со всем, и только ограниченность человеческого знания не позволяет видеть все существующие связи; принцип развития, провозглашающий необратимое, направленное, закономерное изменение материальных и идеальных объектов в качестве универсального их свойства; закон единства и борьбы противоположностей, касающийся перехода вещей в процессе своего развития в свою противоположность (определения понятия противоположности, или диалектического противоречия, так инебылодано);закон перехода количества в качество, говорящий о накоплении развивающимися объектами постепенных количественных изменений и последующем скачкообразном переходе последних в качественные изменения; закон отрицания отрицания, говорящий о «судьбах» или «целях», определяющих развитие объектов, напр. о «целях» пшеничного зерна, которому сначала предстоит стать колосом, а затем опять зерном и тем самым вернуться, но на более высоком уровне, к началу.

Принцип «все связано со всем» высказывался еще в античности. В средневековой философии универсальная взаимосвязь выводилась из сотворенности мира Богом и носила преимущественно характер связи символа и символизируемой им вещи. Начиная с Нового времени данный принцип утратил сколь-нибудь ясный смысл. Принцип развития также известен с античности, хотя еще И. Канту он казался «рискованным приключением разума». Идея направленного развития, восходящего от низших ступеней к высшим, очевидным образом неприложима к природе, а для тех, кто не разделяет идею неуклонного социального прогресса, и к обществу. Закон борьбы противоположностей, названный В.И. Лениным «ядром Д.», явно неприложим к природе. Приводившиеся Лениным примеры такой борьбы (борьба плюса с минусом, определяющая развитие математики; борьба северного полюса магнита с его южным полюсом, раскрывающая суть магнетизма, и т.п.) несерьезны. Закон перехода количественных изменений в качественные не является универсальным: в одних случаях развитие носит скачкообразный характер, в других оно протекает без к.-л. ясно выраженных скачков. Закон отрицания отрицания предполагает идею «цели» или «судьбы», заданной извне. Без этой идеи распространение данного закона на природу, не имеющую ни в научном, ни в марксистско-ленинском (но не в гегелевском) понимании «цели» и не подвластную судьбе, кажется грубым насилием над самой Д. Указанная систематизация Д. представляет собой, т.о., причудливое сочетание положений, одни из которых неясны, другие неуниверсальны, третьи несовместимы с рациональным мышлением.

Логически противоречивое мышление иррационально, оно представляет собой в конечном счете сумбур и хаос. Пытаясь снять это возражение против Д., С.Л. Франк вводит, наряду с понятиями «рациональное мышление» и «иррациональное мышление», новое понятие — «трансрациональное мышление». Однако суть проблемы от этого не меняется: философия, опирающаяся на понятия «знающего незнания» (Николай Кузанский), «монодуализма», «ведающего неведения», «двоицы, которая есть вместе с тем одно» (Франк) и т.п., выходит за границы рациональной философии.

К. Манхейм видит основную функцию Д. в рациональном объяснении исторически разнородной и неповторимой личности, теряемой при постулировании исторических законов и обобщений: «...Попытка понять принципиально иррациональный, исторически неповторимый индивидуум в рациональных категориях ведет к парадоксу в рамках Д., поскольку способствует созданию такого варианта рационализма, который должен вести к отрицанию самого рационализма». Еще одна функция Д. — прослеживание «внутренней линии» развития цивилизации. «Она снова рационализирует нечто в своей основе иррациональное и чуждое недиалектическому естественно-научному мышлению». И наконец Д. представляет собой подход, ведущий к открытию смысла в историческом процессе. Следствием этой филос. рационализации истории является «такая форма рациональности, которую трудно согласовать с позитивизмом естественных наук, чуждым всяким этическим оценкам и метафизике вообще».

Неприложимость Д. к исследованию природы связана в первую очередь с тем, что Д. плохо согласуется с принципом причинности, утверждающим, что все происходящее в мире имеет причину, и требующим объяснить мир от прошлого к будущему. Д. настаивает на целевом (телеологическом) обосновании от будущего к прошлому. Она неразрывно связана с понятием цели, и значит, с понятием ценности. Не случайно основное понятие Д. — понятие развития — определяется не просто как движение или изменение, а как направленное восходящее изменение, т.е. изменение, идущее в направлении определенной цели. Направленность всякого развития прямо утверждает диалектический закон отрицания отрицания. Э. Трёльч говорит о попытках Маркса связать Д. с материализмом и дополнить ее каузальным обоснованием: «...Диалектика при всем своем реалистическом и позитивистском преобразовании, при всем своем отрешении от божественных мировых целей в действительности самым тесным образом связана с целью и с идеей ценности, с понятием восходящего развития. Динамика не может быть превращена в принципиальное понятие, не приняв вместе с этим в себя определенной направленности». Телеологический характер Д. не согласуется также с понятием закона природы, играющим центральную роль в методологии естественных наук.

Диалектическая рациональность представляет собой особый тип рациональности, несовместимый, в частности, с рациональностью естественно-научного мышления и ведущий к неразрешимым парадоксам.

Коммунистическое общество ставило цель радикально преобразовать существующий социальный мир в соответствии с утопическим, не допускающим реализации образом. Д., служившая средством обоснования возможности — и даже необходимости — такого невозможного преобразования, являлась одним из непременных условий крепости идеологии данного общества. Именно поэтому она настойчиво, а зачастую и насильственно, внедрялась в мышление его индивидов и достаточно естественно («наивно», как говорит Ю. Бохеньский) принималась ими. Национал-социалистическая идеология, являющаяся идеологией др. формы коллективистического тоталитарного общества, также обнаруживала явственную тенденцию к Д. Хотя эта идеология просуществовала недолго и не была столь теоретически развита, как средневековое мировоззрение и марксизм-ленинизм, она тяготела к утверждению всеобщей зависимости вещей и универсального скачкообразного развития на основе борьбы противоположностей, развития, ведущего в конечном счете к нацистской версии «рая на земле» («тысячелетний рейх»), «Человек возвысился, — говорил А. Гитлер, — благодаря борьбе... Чего бы ни достиг человек, он добился этого благодаря оригинальности, усиленной брутальностью... Жизнь можно уложить в три тезиса: борьба — всему голова, добродетель — голос крови, а главное и решающее — это вождь». Идея Гитлера, что вечная борьба является законом жизни, явно перекликается с идеей Ленина, что закон единства и борьбы противоположностей представляет собой «ядро Д.». Идея, что добродетель есть голос крови, аналогична ленинскому утверждению, что добром является только то, что отвечает интересам пролетариата и цели построения будущего коммунистического общества. И наконец, положение о решающей роли вождя — аналог ленинской идеи о руководящей роли коммунистической партии в борьбе за построение совершенного общества. Вопрос об элементах Д. в национал-социалистическом мышлении нуждается, однако, в специальном исследовании.

В античности и в Средние века слово «Д.» употреблялось в др. смысле, чем тот, который придал этому слову Гегель. Оно обозначало особый метод аргументации, суть которого в выдвижении наряду с тезисом также антитезиса и выведении из них следствий до тех пор, пока не станет ясным, какое из данных двух утверждений истинно. Термин «диалектический» впервые был использован Платоном, приписавшим открытие Д. как метода аргументации Зенону из Элей. Иногда открытие этого метода считается заслугой Протагора, говорившего, что относительно любого предмета могут быть высказаны два противоположных утверждения. Протагор отрицал, однако, закон противоречия и тем самым делал диалектическую аргументацию бессмысленной. Сократ, вероятно, был первым, кто удачно совместил два главных положения Д. как теории аргументации: мысль о ценности мнений, в особенности противоположных мнений, и логический закон противоречия.

Антология мировой философии. М., 1969. Т 1. Ч. 2; Платон. Парменид // Платон. Соч.: В 3 т. М., 1970. Т 2; Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 2. М., 1974; Адорно Т., Хоркхаймер М. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты. М., 1977; Гуревич А.Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981; Марксистско-ленинская диалектика. В 8 кн. М., 1986; Франк С.Л. Соч. М., 1990; Буллок А. Гитлер и Сталин. Жизнь и власть. Т. I —2. Смоленск, 1994; Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994; Трёльч Э. Историзм и его проблемы. М., 1994; Ивин А.А. Философия истории. М., 1999; Он же. Теория аргументации. М., 2000; Bochenski J.M. Diamat. Stuttgart, 1968.

А.А. Ивин













ДИАЛЕКТИЧЕСКАЯ ЛОГИКА (от греч. dialegomai — веду беседу) — филос. теория, пытавшаяся выявить, систематизировать и обосновать в качестве универсальных основные особенности мышления коллективистического общества (средневекового феодального общества, коммунистического тоталитарного общества и др.) (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество). Первую попытку систематического построения Д.л. как приложения диалектики к мышлению («субъективной диалектики») предпринял в нач. 19 в. Г.В.Ф. Гегель, позаимствовавший все основные идеи деалектики из средневековой философии и теологии. Наиболее известными отечественными специалистами в области Д.л. были М.Б. Митин, П.Н. Федосеев, М.М. Розенталь, М.Н. Алексеев, Э.В. Ильенков, Т.С. Батищев, В.А. Лекторский и др. После Гегеля за двести лет в Д.л. не было внесено ничего существенно нового. Все попытки построить связную теорию «диалектического мышления» кончились безрезультатно.

Основной принцип Д.л. (ее «ядро») провозглашает сближение и отождествление противоположностей: имеющегося в разуме и существующего в действительности, количества и качества, исторического и логического, свободы и необходимости и т.д. Д.л. отражала сочетание коллективистической твердости ума с его софистической гибкостью. Результатом ее применения к осмыслению социальных процессов являлась двойственность, мистифицированность социальных структур и отношений: провозглашаемое в тоталитарных гос-вах право на труд оказывалось одновременно и обязанностью, наука — идеологией, а идеология — научной, свобода — (осознанной) необходимостью, выборы — проверкой лояльности, искусство — государственной мифологией и т.п. Однако этот парадокс «прошлого — будущего», «полновластия народа под руководством партии» Д.л. относила к особым свойствам нового, радикально порывающего с метафизическим прошлым мышления.

Эту сторону коллективистического мышления, его постоянное тяготение к парадоксу и соединению вместе несовместимых понятий хорошо выразил Дж. Оруэлл в романе «1984». В описываемом им обществе министерство мира ведает войной, министерство любви — охраной порядка, а бесконечно повторяемые главные партийные лозунги гласят: «Война — это мир», «Свобода — это рабство», «Незнание — это сила». Такое «диалектическое мышление» Оруэлл называет «двоемыслием». А.А. Зиновьев в кн. «Зияющие высоты», само название которой навеяно типично коллективистическим соединением несоединимого, удачно пародирует эту бросающуюся в глаза черту коллективистического мышления: «В результате цены на продукты были снижены, и потому они выросли только вдвое, а не на пять процентов», «Из душевных переживаний ибанцам разрешается радоваться успехам, благодарить за заботу и восторгаться мудростью руководства», «...Мы верим даже в то, во что на самом деле не верим, и выполним все, что на самом деле не выполним» и т.п.

С разложением коммунистического общества интерес к диалектике и Д.л. как ее частной области сразу же угас. Возрождения той или иной формы Д.л. можно ожидать лишь в рамках будущего коллективистического общества.

Алексеев М.Н. Диалектика форм мышления. М., 1959; Розенталь М.М. Диалектическая логика. М., 1960; Ильенков Э.В. Диалектическая логика. М., 1974; Материалистическая диалектика. М., 1979; Диалектика процесса познания. М., 1985; Марксистско-ленинская диалектика. Кн. 2. Диалектическая логика. М., 1986; Ивин А.А. Философия истории. М., 1999.














ДИАЛЕКТИЧЕСКАЯ ТЕОЛОГИЯ («критическая теология», «теология кризиса», «теология парадокса», «теология Слова Божьего») — влиятельное направление протестантской теологии 20 в., которое драматично выразило кризис европейской цивилизации, вызванный Первой мировой войной и ее катастрофическими последствиями. Основные принципы Д.т. были сформулированы в книге кальвинистского пастора К. Барта «Послание к Римлянам» (1919), получившей поддержку молодых теологов, группировавшихся вокруг жур. «Между временами», — Р. Бультмана, Ф. Гогартена, Э. Бруннера, Э. Турнейзена и др. Они порывают с наследием знаменитых либеральных протестантских теологов 19 в. (Ф. Шлейермахера, А. Гарнака, Э. Трёльча и др.), полных надежды на быстрый общественный прогресс, в котором главную роль должны сыграть научно-технические открытия и разумно истолкованное христианство как духовный фундамент гуманного общества. Против такого сближения вести Христа и ее богословских интерпретаций и выступили сторонники Д.т. Это означало утверждение концепции трансцендентного Бога, осуждение попыток растворить учение Христа в социальных идеалах и ценностях мирской цивилизации, резкое противопоставление высшей Божественной мудрости и ограниченного человеческого разума. Одним словом, возвращение к ортодоксальным воззрениям М. Лютера и Ж. Кальвина. Отсюда и др. название этого течения — неоортодоксия.

Отвергая основы либеральной теологии, Барт настаивает на выявлении того, что С. Кьеркегор называл «бесконечным качественным различием» между временем и вечностью, человеком и Богом, между словом человека и словом Бога: «Бог на небесах, а ты — на земле». Коренной порок «человеческой религиозности», по убеждению Д.т., заключается в том, что она превращает веру в «религию», в служение «не-Богу» — гос-ву, нации, классу, вождю и за абсолютные божественные ценности выдает «относительные нравственные стандарты коммерческого века», а рекламируемое ими Царство Божие — это чисто мирское царство, «идеализированное общество современного капитализма, развивающегося по законам «падшего» человечества» (Рапнхольд Нибур). Истину веры нельзя доверять ни безнадежно греховному человеку, ни церкви, постоянно впадающей в грязные политические игры. Единство этики и догматики содержится лишь в Христовой вести, в богооткровенном слове Бога, в «керигме» (Бультман), постигаемой творческим актом веры.

Свою концепцию диалектические теологи противопоставляют всей традиционной метафизике, католической схоластике, вообще любым попыткам постижения Бога, исходящим из представления об аналогии между Творцом на небесах и человеком на земле. Бог — нечто «совсем иное» по отношению к тварному миру, его суть невозможно выразить в человеческой речи. Поэтому любые рационалистические суждения о Боге бессодержательны; правомерны лишь экзистенциальные высказывания, выражающие зависимость человеческого бытия от деяний Бога. При этом христианская вера должна быть очищена от наслоившейся мифологической оболочки. Сама ее суть, живой нерв, в понимании Д.т., лежит за пределами человеческого знания и самопонимания (культуры). Человек не способен познать Бога в природе и истории и самостоятельно пройти путь к Богу, возможен лишь один путь — от Бога к человеку. Библейский Бог не имеет ничего общего с «богами» религий и философий, сотворенными по своему образу и подобию людьми. Только доверившись «единому слову Бога», человек может избежать идолопоклонства, выстоять перед напором нигилизма и соблазном вседозволенности.

Создатели Д.т., несомненно, проявили высокую интеллектуальную честность и профессионализм, чутко уловив трагизм эпохи. Однако в решении своей главной задачи, а именно сделать понятным и органически вписать образ библейского Бога в мироощущение современного человека, они столкнулись с непреодолимыми трудностями, которые привели к глубоким разногласиям между ними. Если Турнейзен, напр., остался верным идеям Барта, утверждавшего разрыв (диастас) веры и культуры, то Бруннер, опасаясь неизбежного в этом случае изоляционизма христианства, делает шаги навстречу естественной теологии. Бультман же бьется над проблемой связи христианской веры с историей и под влиянием воззрений М. Хайдеггера детально разрабатывает программу «демифологизации» Нового Завета как «экзистенциальной интерпретации» содержащихся в нем мифологических высказываний.

Так или иначе, вновь оживают отвергнутые Д.т. проблематика и подходы либеральной теологии 19 в., в т.ч. и признание способности философии помочь прояснению слова Божьего. Для Л. Тиллиха, напр., неприемлемо представление о Боге как высшем антропоморфном существе, восседающем на небесах; Бог не «над», не «под», не «наряду» с сущим — Он «самобытие»: бесконечная и неисчерпаемая Глубина, Основа, Сила нашего бытия. В отличие от сугубо житейских забот, направленных на конечные (finite) объекты и являющихся идолопоклонством, Он составляет Предельную заботу («Ultimate Concern»), без которой существование человека как духовного существа невозможно. Свою версию неоортодоксии, непосредственно направленной против доктрины «социального евангелизма», разработал Р. Нибур — наиболее влиятельный амер. теолог 20 в.

Д.т. определила главные направления и пафос развития протестантской теологии втор. пол. 20 в.: прежде всего систематический интерес к человеку (интерес, лежащий в русле общего «антропологического поворота», характерного для послевоенной философии) и осознание опасности крайностей как религиозного фундаментализма, так и модернизма. Д.т. послужила толчком к появлению новейших версий не только в протестантском (концепция Д. Бонхёффера, теология процесса, т.н. теология родительного падежа и др.), но и католическом богословии (например, воззрения Г. Кюнга).

Робинсон Д. Честно перед богом. М., 1992; Громадка Й. Перелом в протестантской теологии. М., 1993; Бонхёффер Д. Сопротивление и покорность М., 1994; Гараджо В.И. Протестантские мыслители новейшего времени // От Лютера до Вайцзеккера. М., 1994; Тиллих П. Избр. Теология культуры. М., 1995; Нибур Р. Христос и культура. Избр. труды Ричарда Нибура и Райнхольда Нибура. М., 1996; Лёзов С.В. Попытка понимания. М.; СПб., 1999; Тиллих П. Систематическая теология. Т. 1-3. М.; СПб., 2000.

Л.Н. Митрохин











ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ — философия марксизма-ленинизма. По характеристике Ю. Бохеньского, Д.м., являвшийся филос. доктриной коммунистического общества, есть объединение аристотелевской философии с гегелевской диалектикой: «Диалектический материализм по сути дела представляет собой соединение взглядов двух философов, выдвигавших противоречащие друг другу тезисы. Речь идет об Аристотеле и Гегеле. Понимание «материализма» в диалектическом материализме имеет мало общего с материализмом в общепринятом смысле слова, но зато содержит основные положения философии Аристотеля: о субстанциях, неизменных сущностях, независимой от сознания действительности, о том, что моральные ценности абсолютны, существуют за пределами истории и т.д. Слово «диалектический» означает, что диалектический материализм признает философию Гегеля, которая отрицает субстанцию, постоянные сущности, независимую от духа действительность, а моральные ценности считает изменчивыми и т.д.».

Внутренняя рассогласованность Д.м. ведет к тому, что для каждого явления оказываются возможными по меньшей мере два исключающих друг друга объяснения. Бохеньский приводит в качестве примера т.н. проблему Спартака. Спартак руководил революцией в тот период, когда класс рабовладельцев был, согласно марксизму-ленинизму, классом прогрессивным, а значит, революция не имела никаких шансов на успех и — с т.зр. классовой морали — была явлением реакционным, ибо противоречила интересам прогрессивного класса. Это вытекает из гегелевского компонента Д.м. Но одновременно Спартак превозносится как герой, поскольку уничтожение любой эксплуатации считается, в аристотелевском духе, абсолютной ценностью, стоящей над эпохами и классами.

В кон. 19 — нач. 20 в. Д.м. постепенно превращается в философию массового энтузиастического коммунистического движения. Это приводит к трансформации идей Аристотеля в Д.м. в направлении философского реализма. Последний ставит своей задачей систематизацию естественной (философской) установки обычного человека с учетом той глобальной цели, которую выдвигает коллективистическое (коммунистическое) общество (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество). Такая установка включает, как указывает А. Шюц и Т. Лукман, простые и кажущиеся очевидными идеи: мир существует независимо от моей воли и от моих желаний; он был задолго до моего появления на свет и останется в основе своей неизменным и после моей смерти; мир существует в пространстве и времени; помимо меня, есть др. люди, которые думают и чувствуют так же, как и я; мир, доступный людям, познаваем, но только в определенных пределах, и хотя знание постоянно расширяется, познать окружающий мир до конца никогда не удастся, и т.д. После выхода кн. В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» (1909) Д.м. отправляется уже не столько от предшествующих филос. концепций, сколько от естественной установки обычного человека, дополняя ее все более упрощаемой диалектикой. Можно отметить, что единственным возражением Ленина против использования слова «реализм» вместо слова «материализм» была ссылка на то, что первое слово «захватано позитивистами и прочими путаниками, колеблющимися между материализмом и идеализмом». Т.о., суть Д.м. как филос. составляющей теории построения коммунизма можно представить с помощью схемы: «филос. реализм + коммунистическое пророчество и гегелевская диалектика = Д.м.».

Д.м. имеет несомненную глубинную общность с философией средневекового, умеренно коллективистического общества. Уже с начала 6 в. A.M. Боэций очертил круг основных тем филос. спекуляции, который оказался неизменным до конца Средних веков. В число этих тем входили: вопрос о рациональных доказательствах бытия Бога и, соответственно, небесного мира; вопрос о свободе воли и совместимости ее с провидением; вопрос об оправдании Бога, допускающего существование в мире зла (теодицея); вопрос о целесообразном устройстве мира, его божественном происхождении и о соотношении вечности и времени. Строгими аналогами этих тем являются следующие основные темы Д.м.: вопрос о рациональных доказательствах наступления коммунизма; вопрос о совместимости активных человеческих действий по преобразованию общества с существованием объективных законов истории; критика антикоммунизма и оправдание насилия в преддверии полного коммунизма (в условиях социализма); вопрос о соотношении изменчивой предыстории общества, протекающей во времени, и его истории — коммунизма, охватывающего, оставаясь неизменным, неограниченное время («вечность»). Перед средневековой философией и Д.м. стояла одна и та же центральная триединства проблема, хотя и формулировавшаяся в разные эпохи по-разному. В Средние века речь шла о связи между несовершенным земным миром, представляемым Богом-Сыном, и совершенным небесным миром Бога-Отца; эта связь мыслилась как отношение между двумя ипостасями Бога и решалась в духе стихийной диалектики и мистики: они связывались неким третьим «лицом» — Богом-Духом. В Д.м. совершенный мир («коммунизм») низводится с небес на землю, и связь его с имеющимся несовершенным миром («социализмом») мыслится уже диалектически.

Арон Р. Мнимый марксизм. М., 1992; Буллок А. Гитлер и Сталин. Жизнь и власть. Смоленск, 1994. Т. 1—2; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000; Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 18; Bochenski J.M. Der Sowiet-russische Dialektische Material-ismus. Bern, 1962; Он же. Diamat. Stuttgart, 1968; SchutzA., Luckmann T. The Structure of the Life-World. Evanston, 1973.











ДИВЕРГЕНЦИЯ (от лат. divergere — обнаруживать расхождение) — понятие, заимствованное социальной наукой из биологии, где оно означает расхождение признаков у родственных организмов в процессе их эволюции или же распад первоначально единого экологического сообщества на несколько самостоятельных новых. В сфере политики Д. связана с увеличением качественного разнообразия институционально-политических, социально-культурных, идеологических и иных проявлений. Это ведет к усложнению существующих и появлению новых систем отношений. Д. выступает как понятие, противоположное конвергенции. В реальности дивергентные и конвергентные процессы находятся в непрерывном взаимодействии, обеспечивая поступательное движение, стабильное развитие и функционирование всех существующих общественных организмов.











ДИГНАГА (санскр. Dignaga) — основатель школы буддийской логики. Род. близ Канчи (Юж. Индия), принадлежал вначале к «неортодоксальному» буддийскому течению ватсипутриев (допускавших, наряду с дхармами, также псевдо-Я), затем покинул их, изучал в Наланде (Северо-Восток Индии) учение буддийского идеализма виджнянавады, последние годы провел в Ориссе (Северо-Запад Индии). Большинство из девяти текстов Д. сохранились в кит. и тибетском переводах.

В «Аламбана-карикше» («Исследование объекта познания») Д. развивает положения Васубандху, доказывавшего, что объект познания не может принадлежать внешнему миру — будь этим объектом атом или агрегат атомов. Новизна аргументации Д. состоит в том, что он вводит два критерия, которым должен отвечать объект познания: быть причиной познания и обладать той же формой, которая проявляется в познании. Внешний объект, обладающий «массивной формой», этим условиям не соответствует, а потому может быть только «объектом, являющимся в познании».

«Прамана-самуччая» («Конспект по источникам знания») — основная «монография» Д. по эпистемологии и логике в шести главах. В главе 1 проводится различение между восприятием, фиксирующим только мгновенно-частное и лишенным к.-л. мыслительных конструкций, и умозаключением, через которое постигаются только универсалии. Средство познания тождественно результатам познания, являющегося поэтому самодостоверным. В главах 2—4 проводится знаменитое различение Д. между собственно умозаключением как «выводом-для-себя» и силлогистическими пропозициями как «выводом-для-других» — в первом случае имеет место приобретение нового знания, во втором — лишь его экспозиция; выявляются три характеристики среднего термина; выделяются девять возможных отношений между доказательством и доказываемым положением («колесо аргументов») и исследуются два типа отношений между силлогистическим примером и средним термином («соприсутствие» и «соотсутствие»). Здесь же устанавливается форма трехчленного силлогизма, призванная заменить традиционный пятичленный. Значение этой реформы следует видеть в попытке трансформации логики как средства рациональной риторической аргументации (в каковом виде она развивалась найяиками) в науку о доказательстве чисто дедуктивного типа. В главе 5 развивается буддийская доктрина «отличения от другого»: слово обозначает не внешний объект (который Д. отрицается), но только отличие от др. референций («корова» означает не известное животное, но отрицание класса «не-коров»). Глава 6 посвящена псевдоответам как некорректным силлогизмам.

Др. сочинения Д., пользовавшиеся известностью: учебник «Ньяя-правеш» («Введение в логику») и «Хетучакранирная» («Изыскание о колесе аргументации»).

Основным продолжателем Д. был Дхармакирти (7 в.), автор семи логико-эпистемологических сочинений, последователем же Дхармакирти — Дхармоттара (9 в.), написавший комментарий к его учебнику логики. Д. оказал влияние на воззрения знаменитого вай-шешика Прашастапады. С его концепциями полемизировали найяики, мимансаки и джайны, но также и буддист-мадхьямик Чандракирти.

Щербатской Ф.И. Избранные труды по буддизму. М., 1988; Щербатской Ф.И. Теория познания и логика по учению позднейших буддистов. СПб., 1995. Ч. 1—2; Frauwallner E. Dignaga, sein Werk und seine Entwicklung // Wiener Zeitschrift fuer die Kunde Slid- und Ostasiens. 1959. Bd 3.

B.K. Шохин














ДИДРО (Diderot) Дени (1713-1784) — фр. философ-просветитель, писатель, теоретик искусства. Возглавлял издание знаменитой «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел» — выдающегося произведения фр. просветителей. В своих первых работах («Философские мысли», 1746; «Прогулка скептика, или Аллеи», 1747) придерживался деизма. В соч. «Письмо о слепых в назидание зрячим» (1749) перешел на позиции атеизма и материализма. Телеологическому доказательству бытия Бога (в мире царит гармония, целесообразность, значит, он сотворен по разумному плану Богом) Д. противопоставляет эволюционистские воззрения на природу (наблюдаемая гармония — результат длительного развития материи от менее совершенных форм к более совершенным, поэтому нет необходимости допускать существование Бога). Атеистический материализм получил дальнейшую разработку в соч.: «Мысли об истолковании природы» (1754), «Разговор Д'Аламбера и Дидро» (1769), «Философские принципы относительно материи и движения» (1770) и др. Согласно Д., материя — единственная субстанция. Элементы материи — органические молекулы, каждая из которых неизменна, вечна. Молекулы неделимы, разнородны; им присуща неистощимая внутренняя сила. Чувствительность — всеобщее свойство материи; сознание развивается на основе чувственных восприятий, поэтому утверждение о существовании особой бестелесной субстанции несостоятельно (по Д., процесс развития, приводящий к появлению животного из яйца, достаточно ясно доказывает, что даже неорганическая материя обладает способностью ощущения). Движение — существенное свойство материи. Согласно Д., нет абсолютного покоя, ложное учение философов о пассивности материи возникло вследствие предположения о ее однородности; в действительности же материя качественно разнородна, все ее частицы преисполнены разнообразной деятельности. По мнению Д., признание способности материи к самодвижению с неизбежностью приводит к отказу от представлений о внеприродном Боге (одной из важнейших функций которого считалось сообщение движения бездеятельной материи). В основе гносеологических воззрений Д. — представление о том, что источником всех человеческих знаний являются чувственные восприятия. Чувства должны контролироваться разумом и экспериментом, поэтому три главных средства исследования природы — наблюдение, размышление, эксперимент. Идеи Д. оказали значительное влияние на последующие формы материалистической философии.

Oeuvres completes. Paris, 1969—1973. Т. I—15; в рус. пер.: Собр. соч. М.; Л., 1935-1947. Т. 1-10; Соч. М., 1986-1991. Т. 1-2.
Длугач Т.Б. Дени Дидро. М., 1986; Wilson A.M. Diderot. New York, 1957; Proust J. Diderot et l'Encyclopedie. Paris, 1962; Chouillet J. Diderot. Paris, 1977; Bonnet J.C. Diderot. Paris, 1984.











ДИЛЬТЕЙ (Dilthey) Вильгельм (1833—1911) — нем. философ, историк культуры, представитель философии жизни, основоположник «понимающей психологии», один из основателей исторической герменевтики. С 1867 по 1908 — проф. ун-тов в Базеле, Киле, Бреслау и Берлине. Основные произведения: «Введение в науки о духе», «Описательная психология», «Построение исторического мира в науках о духе», «Учение о мировоззрении», «История юного Гегеля». Главная задача Д. — создать, подобно И. Канту, критику исторического разума. В отличие от Канта, Д. считал, что разум не является чистым, но всегда историчен, зависит от времени и обстоятельств. Принципы и правила разума пересматриваются и улучшаются в процессе общественно-исторического и научного опыта. Д. отталкивался не от сознания, не от разума, а от жизни. Жизнь, жизненные переживания, жизненный динамизм социальных явлений — та основа, на которой должно строиться познание. В жилах познающего субъекта, которого конструируют Дж. Локк, Д. Юм и Кант, течет, полагал Д., не настоящая кровь, а разжиженный сок разума в виде чисто мыслительной деятельности. Любую составную часть абстрактного научного мышления нужно толковать исходя из совокупности человеческой природы, какой она проявляется в опыте, языке и истории. Тогда обнаруживается, что живое единство личности, внешний мир, индивиды вне нас, их жизнь во времени, их взаимодействие могут быть объяснены исходя из этой совокупности.

Базой познания и истолкования исторических событий является описательная психология, которая не стремится разложить жизнь сознания на атомарно представляемые элементы, как это делает объяснительная психология, а исходит из развитой целостности душевной жизни. Природу мы объясняем, а душевную жизнь постигаем. Душевная жизнь составляет подпочвенный слой познания, и потому процесс познания может изучаться лишь в этой душевной связи и определяться по ее состоянию. Культурные системы: хозяйство, право, искусство, религия, наука, внешняя организация общества (семья, община, церковь, гос-во) возникли, согласно Д., из живых связей человеческой души и могут быть поняты только из этого источника. Чтобы что-то понять, надо это пережить. Непосредственное переживание — исходный пункт гуманитарных наук. Не надо общих понятий, чтобы постичь переживание др. человека. Выражение скорби на лице уже вызывает ответное чувство. В переживании имеет место непосредственная достоверность. В нем нет различия между актом переживания и его содержанием, тем, что внутренне воспринимается. Переживание есть не разложимое далее внутреннее бытие. Переживание — это индекс реальности вообще, который не понимала нововрёменная философия сознания вследствие односторонней ориентации на идею предметного сознания. Каждый внешний, направленный на предмет и им возбужденный акт содержит «внутреннюю сторону», которая, в свою очередь, указывает на те жизненные переживания, которыми обоснована вера в реальность внешнего мира. Переживание — это модус сознания вообще. Это не психическое или эстетическое, но трансцендентальное понятие, конструирующее всю полноту опыта, осуществляющее познание. Напр., мы понимаем субстанцию, когда ее переживаем. Содержания и отношения, которые приобретаются во внутреннем опыте и переживаются, выносятся вовне и закрепляются в логических формах. Всякая метафизика возникает не из чистой установки мысли к бытию или восприятию, но из работы духа, который созидает живую взаимосвязь. В языке, мифах, литературе, искусстве, во всех исторических действиях вообще мы, согласно Д., видим перед собой как бы объективированную психическую жизнь, продукты действующих сил психического порядка, построенные из психических составных частей и по их законам. Эта психическая жизнь имеет свою структурную связь, поскольку мы ее переживаем. Мы внутренне воспринимаем эту структурную связь, охватывающую все страсти, страдания и судьбы человеческой жизни, потому мы и понимаем человеческую жизнь, все ее глубины и пучины. Это происходит так же, как образуется смыслообраз мелодии — не из последовательности звукового потока, а из музыкальных мотивов, определяющих образное единство мелодии.

На переживании строится понимание, которое есть непосредственная сопричастность жизни, без мыслимого опосредования понятием. Задача историка — не соотносить действительность с понятиями, а добираться до тех пунктов, где «жизнь мыслит и мысль живет» (Л. Ранке). Мы объясняем природу, а духовную жизнь понимаем. Причем важнейшую роль в понимании играет воображение, оно одно дает нам целостное понимание. Мы всегда понимаем больше, чем знаем, и переживаем больше, чем понимаем. Внешние события — только повод для воображения историка. Из понимания вытекает и истолкование: историкдолжен не просто воспроизвести картину исторического события, но пережить его заново, истолковать и воспроизвести как живое. Прошлое переносится в настоящее во всей неповторимо индивидуальной целостности, во всем многообразии связей.

Д. считал, что науки о природе и науки о духе неправомерно обособляются друг от друга. Так, физиология занимается людьми, но она относится к наукам о природе; изучение языка включает в себя физиологию речевых органов; процесс современной войны включает в себя изучение воздействия газа на моральное состояние солдат. Но главным отличием наук о духе является то, что они направлены на самоосмысление человека. Это ход понимания от внешнего к внутреннему. Когда мы читаем историю войн, основания гос-в, она, писал Д. в «Построении исторического мира...», наполняет нашу душу великими образами, знакомит нас с историческим миром, но нам прежде всего интересно в этих внешних вопросах недоступное, переживаемое, имманентное. Поскольку в таком переживании содержится ценность жизни, то вокруг этого и крутится весь внешний шум истории. Здесь выступают цели, неизвестные природе. В этом творящем, ответственном, суверенном, в себе развивающемся духовном мире, и только в нем, жизнь имеет свою ценность, цель и значение.

Герменевтическая концепция Д. оказала решающее влияние на филос. герменевтику 20 в., на идеи М. Хайдеггера, Х.Г. Гадамера, П. Рикёра. Идеи философии культуры Д. отчетливо просматриваются в трудах представителей философской антропологии.

Введение в науки о духе; Сила поэтического воображения. Начала поэтики // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX—XX вв. М., 1987; Описательная психология. М., 1996; Gesammelte Schriften. Guttingen, 1957—1982. Bd 1—19.
Bollnow O.F. Dilthey. Stuttgart, 1955.

В.Д. Губин











ДИОГЕН СИНОПСКИЙ (Diogenes Sinopeus) (ум. ок. 330-320 до н.э.) — др.-греч. моралист. Прибыв в Афины и познакомившись с этическим учением Антисфена, стал осуществлять его в своей жизни. Своими противниками Д.С. был прозван Собакой, а его последователи — киниками (от греч. kiny — собака). До нас не дошли сочинения Д.С. (приписанные ему письма были созданы позднее), и неизвестно, излагал ли он вообще свое учение в письменной форме.

Д.С. отвергал всякое знание, лишенное этической направленности. Он жил в бочке (пифосе), сведя до минимума свои потребности и существуя на подаяние; достигнутая таким способом независимость от внешних влияний была, по утверждению Д.С, доблестью и высшим счастьем, уподобляющим киника божеству. Д.С. жестоко высмеивал всех тех, кто дорожил традиционными формами жизни, он не признавал отечества, единственным законом для себя считал закон природы и объявлял себя «гражданином мира». Диоген отвергал брак, идеализировал жизнь животных и первобытных людей. Разум и воспитание должны, по мнению Д.С, помочь человеку вернуться к природе.

Finley M.I. Aspects of Antiquity. Discoveries and Controversies. London, 1968; см. также лит. к ст. Киники.













ДИСКУРС (фр. discours, от лат. discursus — рассуждение, довод) — одно из сложных и трудно поддающихся определению понятий современной лингвистики, семиотики и философии, получившее широкое распространение в англо- и особенно франкоязычных культурах. Значение слова — речь, выступление, рассуждение. В рус. языке, как и во многих европейских, этому слову нет эквивалента. Оно переводится как Д., дискурсия, речь, слово, текст, рассуждение. Предметом теоретического изучения Д. стал относительно недавно.

Основоположник современной лингвистики Ф. де Соссюр редко пользовался термином «Д.», поскольку считал язык единственным предметом лингвистики, противопоставляя его речи, понимаемой как практическая реализация языка. Однако его последователи, напротив, уделяют Д. растущее внимание. Э. Бенвенист почти не употребляет термин «речь», предпочитая ему «Д.». Э. Брюссанс включает в соссюровскую дихотомию язык/речь третий член — Д., располагая его между языком и речью и наделяя его опосредующей функцией. Язык при этом выступает как абстрактная система знаков; Д. — определенные комбинации, с помощью которых говорящий использует язык; речь — сам механизм и процесс речевой деятельности.

Традиционно лингвистика ограничивалась изучением слова и фразы. Взаимодействие с др. гуманитарными науками — семиотикой, социологией, психологией — вывело лингвистику за пределы фразы, включив в ее предмет новую составляющую: Д. Начало этому положила статья амер. лингвиста Э. Харриса «Анализ дискурса» (1952). При таком подходе фраза является простым высказыванием, а Д. — сложным высказыванием, состоящим из нескольких фраз. Ж.К. Коке определил Д. как «трансфразовое измерение языка». Теперь в лингвистике и семиотике появилась новая дисциплина — дискурсивный анализ. Фр. семиотики Г. Греймас и Ж. Куртес находят соответствие между Д. и выдвинутым советскими семиотиками (Ю.М. Лотман и др.) понятием «вторичные моделирующие системы», которые строятся на основе «первичной моделирующей системы», каковой выступает естественный язык.

Д. как сходен, так и отличен от языка и речи. С речью его сближает то, что он также является процессом и деятельностью. Однако в отличие от речи Д. предполагает систему, он обладает свойством целостности, имеет внутреннюю организацию, форму, к нему применимы понятия вида, жанра и стиля. Свойство системности сближает Д. с языком. Язык является универсальной абстрактной микросистемой, тогда как Д. — конкретной мини-системой. Д. — это речь, наделенная социокультурным измерением, или язык, преобразованный говорящим субъектом и включенный в конкретный социокультурный контекст. Типология Д. включает религиозный, политический, литературный, филос. и др. дискурсивные жанры. Мы в подобных случаях обычно используем понятие языка, считая, что каждая область культуры имеет свой язык: литературный, филос. научный и т.д.

Понятия Д. и дискурсивного анализа нашли широкое применение в социальных и гуманитарных науках. Историки используют их при исследовании архивных документов. Социологи и психологи — при изучении разного рода анкет, интервью и бесед. Р. Барт положил начало применению дискурсивного подхода в литературоведении и критике. М. Фуко рассматривает через призму языка и Д. эволюцию всей зап. культуры, уделяя особое внимание науке, философии и литературе. Исторически Д. выступал в самых различных значениях, формах и жанрах. Конкретными его примерами являются тронная речь короля по поводу к.-л. важного и торжественного события; вступительная речь (слово) или заключительная речь (слово) при открытии или закрытии научного или иного конгресса; речь по случаю приема в академию или получения высокой награды или премии. Фр. поэт эпохи Возрождения Ронсар (16 в.) назвал свой сборник поэм «Дискурсы». Известный труд Р. Декарта «Рассуждение о методе» (17 в.) был написан как предисловие к трем др. работам. Свою речь «Рассуждение о стиле» (18 в.) Ф. Бюффон произнес в связи с его приемом во Французскую академию, где он дал известное определение: «Стиль — это сам человек». «Д.» может быть названа и достаточно обширная работа. Так, «Философское рассуждение о современности» Ю. Хабермаса, во фр. названии которого используется слово «discours», представляет собой двенадцать лекций, прочитанных во фр. ун-те.

Структурализм: «за» и «против». М., 1975; Степанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка. М., 1985; Greimas A., Courles J. Semiotique: Dictionnaire raisonne de la theori du langage. Paris, 1979.

Д.А. Силичев











ДИСКУРС СЕКСУАЛЬНОСТИ — понятие, получающее наиболее развернутое обоснование в ряде последних исследований М. Фуко, таких, как «Воля к познанию» (1976), «Забота о себе» (1984) и др.

Определение. Гипотеза Фуко отвергает могущество пола как естественного закона и нормы. Учреждение закона «пола» есть историческое событие, не природная данность и не факт («разделение полов»). Иными словами, существует нечто, что делает понятие «пол» нормативным понятием, но само остается в тени: это Д.с. Диалектика взаимодействия власти, пола и сексуальности такова: власть действует в пределах диспозитива сексуальности, точнее, она его создает и оформляет в целую систему сложных и обратимых отношений, преобразующих всякий отклоняющийся опыт сексуальности во всеобщий принцип сексуального поведения, который и предстает в виде закона «пола». Д.с. формулирует правила, по которым строится сексуальное поведение индивидов в ту или иную историческую эпоху, он нормализует сексуальное желание и управляет им.

Диспозитив (dispositiv) власти. Фуко вводит понятие диспозитива, которое не отличается простотой и наглядностью. С одной стороны, это устройство, аппарат, определенного вида «машинерия» (близкая по своим физическим свойствам образу «зеркального лабиринта»). Диспозитив — орудие власти, он удерживает, порождает, связывает, артикулирует всю совокупность отношений, существующих между телами, властью и удовольствиями; но с другой — диспозитив есть идеальная точка мысли, ее инструмент, с чьей помощью мы мыслим отношения сексуальности. Итак, диспозитив — и способ познания, и технология «захвата» сексуальности. Диспозитив организует пространство и время для любого из тел, чью чувственность необходимо преобразовать в зависимости от общей властной стратегии данного общества, от того, что оно считает сексуальной нормой, «правильной ориентацией», «истинной природой сексуальности» и т.п. Последовательно выделяя в историческом времени отдельные формации телесного опыта и те специализированные пространства, которые их образуют, — «места» рождения великих социальных ин-тов Запада: наказания, лечения, экзамена, тренировки и т.д. — Фуко стремится определить порядок изменения исторических форм чувственности.

По мнению Фуко, соответствующий сексуальному поведению дискурс появляется достаточно поздно, — к сер. 19 в. происходит открытие пространства семьи для проникновения в него разнообразных процедур контроля над сексуальным поведением. Семья как атомарная структура социальности (муж — жена, родители — дети) теперь недостаточна для контроля над различными видами «сексуальностей». Диспозитив сексуальности устраняет систему кровнородственных отношений, фокусируясь на сексуальности отдельного индивида, т.е. на безличной сексуальной единице, исключающей себя и свою сексуальную ориентацию из-под власти семейных отношений. Действие диспозитива может и должно объясняться явлением дифракции сексуальных функций. Вместо старой семейной сцены, где сексуальные отношения регулировались внутренним законом пола и сексуальность была замкнута на воспроизводящуюся структуру семейных отношений, появляется иная сцена, чьи персонажи более не следуют прежним запретам. Новые персонажи сексуальности: «фригидная жена», «мать, лишенная материнских чувств», «муж-импотент с его садистскими наклонностями», «дочь-истеричка», «юный гомосексуал, отказывающийся от брака», — разом появляются, когда утверждается повсеместно четыре фундаментальных стратегических принципа: истеризация женского тела, половое воспитание ребенка, социализация функций продолжения рода и психиатризация перверсивного (запрещенного) удовольствия. На новой сцене впервые становится видимым закон пола в действии.

Новые фигуры сексуальности оказываются продуктами психиатрического воображения, за ними нет реальных тел патологии, они — фигуры языка определенного дискурса, на которые, однако, в течение многих веков люди Запада реагировали как на реальных персонажей греха и позора.

Власть и боль-удовольствие. Особым и загадочным механизмом, распределяющим боль-удовольствие, и является то, что Фуко называет властью. Отдельное тело, послушное диспозитиву власти, теряет свои физиологические, пространственно-временные и анатомические функции. Теперь его индивидуация будет полностью зависеть от тонкого, обширного и разветвленного действия сил власти по всей поверхности тел. Микрофизика власти воздействует на тела чем-то вроде «животного духа»: все эти мельчайшие корпускулы, вирусы, частицы, атомы, элементы, образующие необозримые сети отношений между телами и их удовольствиями, подвешенные, быстрые, скользящие и неуловимые, в нескончаемом роении вокруг определенных трансгрессивных зон социального тела, которые они сами и возбуждают, провоцируют, заражают случайностью и неупорядоченностью и одновременно пытаются ограничить, исключить, принудить к «молчанию». Эрогенная зона создается в социальном теле благодаря прямому действию друг на друга этих корпускул власти. Запрет сопровождается его нарушением: одно преследует другое, укрепляя или ослабляя силу действия и того, и другого.

Замысел Фуко: представить современное зап. общество тотально перверсивным, но это значит приписать власти функцию тотального присутствия в социальном теле. Власть сама давно стала объектом удовольствия, и в силу этого субъектом удовольствия, именно властью удовольствие производится, испытывается, распространяется и обожествляется.

Три эстетики. Поздние интерпретации Фуко антич. и патрицианской эстетики опираются на очевидность достижения каждым индивидом постоянства жизненных удовольствий: заботу о себе. Отсюда три эстетики: первая, андрогинная и революционная, «садистическая» или «дионисийская», оперирует болью как инструментом новых телесных познаний и наслаждений, она сфокусирована на исполнении желания и стремится достичь высшего, оргиастического наслаждения (опора на генитальную сексуальность), более того, она стремится добиться захвата тела другого, его подчинения в качестве сексуального объекта как недостающей части генитального аппарата. Вторая, уравновешенная, патрицианская по своему происхождению, консервативная эстетика удовольствия, — достойная забота о себе как цель жизни, отстраняющая боль как оборотную сторону удовольствия. Боль не входит в экономию удовольствия, все подчинено и соразмерено мерой. Тр е т ь я — это уже эстетика совершенно иного типа, трансформационная, почти транссексуальная, поскольку в ней идет речь не о «сексуальном чувстве», но о развитии «чувства тела». Здесь рождается утопия о тотально эротизованном теле (без опоры на генитальную сексуальность). Получается так, что удовольствие обладает только непосредственными телесно-физиологическими характеристиками и являет нам лишь физиологическую норму удовольствия: что хорошо для организма, то и хорошо. Как если бы не было никакой возможности извлечь ощущение удовольствия, минуя его физиологическую норму, и как если бы все те удовольствия, которые испытывают, отклоняясь от принятой нормы, могли бы быть деквалифицированы в качестве удовольствий. Возможно, что этот неопределенный и громадный мир других удовольствий, простых и уместных, есть мир более совершенных удовольствий. Фуко пытался отстоять право индивида на новую экономию удовольствий, которая больше не определялась бы внешними ей целями, но только сама собой. Жить — не «работать и любить» (3. Фрейд), не искать «острых» наслаждений, а измерять проживаемое соответствующими мерами удовольствия.

Фуко М. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996; Фуко М. Забота о себе. История сексуальности-Ш. Киев; М., 1998.

В.А. Подорого










ДИСКУРСИВНЫЙ (от лат. discursus — рассуждение, довод, аргумент) — рассудочный, логический, противоположный интуитивному, чувственному.

Д. познание как опирающееся на разум и рассуждение противопоставляется интуитивному познанию, которое основывается на непосредственном созерцании и интуиции. Д. знание является результатом связного, последовательного, ясного рассуждения, в котором каждая последующая мысль вытекает из предыдущей и обусловливает последующую. Д. является, напр., знание, полученное в результате логического вывода из некоторых общих принципов заключения, относящегося к конкретному случаю, или знание, возникающее путем обобщения некоторой совокупности фактов. Различие между Д. и интуитивным до некоторой степени относительно. Всякая новая идея, мысль, представление возникают на основе предшествующего знания, предполагают осознание и формулировку проблемы, задачи, требуют сознательного и целенаправленного размышления. После того как новая идея возникла, требуется развитие ее следствий, установление ее связей с др. идеями, ее проверка и т.п. Т.о., интуитивный скачок мышления всегда включен в процессы Д. размышления. Однако различие между Д. и интуитивным все же имеет определенный смысл, ибо новое знание часто не может быть получено простым логическим рассуждением из имеющегося знания и требует творческого акта, выходящего за рамки логических схем и правил.










ДИСКУССИЯ (лат. discussio — рассмотрение, исследование) — спор, направленный на достижение истины и использующий только корректные приемы убеждения. Д. — одна из важнейших форм коммуникации, метод решения проблем описания реальности и своеобразный способ познания. Д. позволяет лучше объяснить то, что не является в полной мере ясным и не нашло еще убедительного обоснования. Если даже участники Д. не приходят в итоге к согласию, они определенно достигают в ходе Д. лучшего взаимопонимания. Д. полезна и тем, что она уменьшает момент субъективности, обеспечивая при этом общую поддержку убеждениям отдельного человека или группы людей. Д. обычно противопоставляется полемика, целью которой является утверждение определенных ценностей с использованием корректных приемов. В полемике, но не в Д. можно говорить о победе одной из спорящих сторон: когда в результате Д. открывается истина, она делается достоянием обеих спорящих сторон и «победа» одной из них имеет чисто психологический характер.











ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ И ИНТЕГРАЦИЯ (от лат. differentia — разность, различие, integratio — восстановление, восполнение) научного знания — два противоположных, но взаимосвязанных процесса развития научного знания. Дифференциация (Д.) — более глубокое и тщательное исследование отдельных явлений и процессов определенной области действительности на определенной стадии эволюции науки. Именно в результате такого исследования появляются отдельные научные дисциплины со своим предметом и специфическими методами познания.

Известно, что в антич. Греции не было строгого разграничения между конкретными областями исследования и не существовало отдельных научных дисциплин за исключением математики и частично астрономии. Все известные знания и приемы изучения явлений входили в состав философии как нерасчлененной области знания. Впервые отдельные научные дисциплины возникают в эпоху Возрождения, когда появляется экспериментальное естествознание, которое начало изучение природы с установления законов простейшей, механической формы движения. Занявшись изучением движения свободно падающих тел, Г. Галилей впервые начал систематически применять экспериментальный метод и математические приемы обработки его результатов. На этой основе он сформулировал относящиеся к ним законы и заложил основы механики, которую И. Ньютон превратил в научную дисциплину. Позднее постепенно формируются физика, биология и др. фундаментальные науки о природе. По мере дальнейшего научного прогресса происходит ускоренный процесс появления все новых и новых научных дисциплин и их ответвлений. Хотя при этом значительно возрастают точность и глубина знаний о действительности, одновременно ослабевают связи между отдельными научными дисциплинами и взаимопонимание между учеными. В наше время дело доходит до того, что специалисты разных отраслей одной и той же науки нередко не понимают ни теорий, ни конечных результатов др. отраслей. Возрастающая Д. и узко дисциплинарный подход грозят превратить единую науку в совокупность обособленных и изолированных областей исследования, вследствие чего ученые перестают видеть место результатов своей деятельности и своей научной дисциплины в познании единого, целостного мира.

В самой науке существуют средства и методы для ограничения негативных сторон чисто дисциплинарного подхода к изучению мира. С прогрессом научного познания становится все более очевидным, что сосредоточение усилий только на установлении специфических законов конкретных классов явлений в отдельных дисциплинах не способствует открытию общих, а тем более фундаментальных законов, с помощью которых раскрывается единство мира, взаимосвязь и взаимодействие образующих его систем и процессов. С помощью эмпирических законов можно понять и объяснить лишь постоянные, регулярно повторяющиеся связи между наблюдаемыми явлениями. Теоретические законы, раскрывающие более существенные, глубокие связи между ними, дают возможность более точно объяснить не только конкретные факты, но и сами эмпирические законы. Еще большей объяснительной и предсказательной силой обладают фундаментальные законы и принципы науки.

Интеграция (И.) научного знания осуществляется в различных формах и затрагивает как эмпирические, так и фундаментальные теоретические законы. Нередко И. начинается с применения понятий и методов одной науки в другой и завершается созданием широких междисциплинарных теорий и направлений исследования.

Единство научного знания. М., 1988.

Г.И. Рузавин














ДИХОТОМИЯ (от греч. dichotomia — разделение на две части) — деление на две непересекающиеся части (напр., проводимое в Ветхом Завете видение человека, как состоящего из души и тела); в логике — деление класса предметов, обозначаемых исходным понятием, на две взаимоисключающие части по наличию какого-то признака или его отсутствию (напр., класс, обозначаемый понятием «человек», можно дихотомически разделить на два класса: «мужчины» и «не-мужчины»).










ДОБРО — в широком смысле слова, как благо, означает, во-первых, ценностное представление, выражающее положительное значение ч.-л. в его отношении к некоторому стандарту, во-вторых, сам этот стандарт. В живой речи слово «Д.» употребляется для обозначения самых разных благ. В историческом развитии ценностного сознания, в истории моральной философии и моралистики, несмотря на сохранение лексического единства, происходит выявление смысловых различий в употреблении слова «Д.». В истории философии и культуры Д. трактовалось в зависимости от принимаемого стандарта как то, что соответствует непосредственным (житейским) потребностям, интересам и ожиданиям человека как индивида или члена сообщества (удовольствие, польза, счастье). С развитием морального сознания и этики вырабатывается более строгое понятие собственно морального Д.: а) Д. осознается как особого рода ценность, не касающаяся природных или стихийных событий и явлений: Д. (как и зло) характеризует действия, совершенные свободно, ради них самих, а не ради чего-то постороннего; б) Д. знаменует не просто свободные, но сознательно соотнесенные с высшими ценностями, с идеалом, поступки. С этим связано позитивное нормативно-ценностное содержание Д.: оно заключается в преодолении обособленности, разобщенности и отчуждения между людьми, утверждении взаимопонимания, морального равенства и гуманности в отношениях между людьми (см.: Золотое правило нравственности); оно характеризует действия человека с т.зр. его духовного возвышения и нравственного совершенствования (см.: Совершенство). Т.о., Д. связывается с духовным миром самого человека. Сведение понятия Д. к отдельным положительным качествам, сопровождающим события и явления, которые люди воспринимают как Д., Дж. Мур считал натуралистической ошибкой. Последняя, как показал Р. Хэар, заключается в том, что в определении конкретных событий, явлений и характеров как «добрых» и «хороших» смешиваются их дескриптивные и прескриптивные характеристики (см.: Дескрипция, Лрескрипция).

Различие между натуралистическим (в муровском понимании этого слова) и этическим пониманием Д. соответствует различению Д.в относительном и абсолютном смысле. При первом понимании «доброе» — это хорошее, т.е. приятное, полезное, важное, а значит, ценное ради чего-то другого.

Хотя по императивно-ценностному содержанию Д. как будто соразмерно злу, их онтологический статус может трактоваться различно: а) Д. и зло являются однопорядковыми началами мира, находящимися в постоянном единоборстве (манихейство); б) действительным абсолютным мировым началом является божественное Д. как Благо, или абсолютное Бытие, или Бог, а зло — результат ошибочных или порочных решений человека, свободного в своем выборе; в отношении к Бытию зло есть ничто; так что Д., будучи относительным в противопоставленности злу, абсолютно в исполненности совершенства; зло — всегда относительно (Августин, B.C. Соловьев); в) противоположность Д. и зла опосредствована чем-то иным — Богом (Л. Шестов), «высшей ценностью» (Н.А. Бердяев), в чем и заключено абсолютное начало морали, и тем самым утверждается, что онтологически и аксиологически Д. не является конечным понятием. В выяснении природы Д. было бы тщетно искать именно его бытийственную основу. Природа Д. не онтологична, а аксиологична. Объяснение происхождения Д. не может служить его обоснованием; поэтому логика собственно ценностного рассуждения может быть одинаковой как у того, кто убежден, что базовые ценности даются человеку в откровении, так и у того, кто считает, что ценности имеют «земное» — социальное и антропологическое — происхождение.

В структурно-нравственном плане статус Д. проясняется в соотнесении этого понятия с понятием «долг». Суть этико-теоретической антитезы Д. и долга заключается в вопросе о приоритете в морали ценностного или императивного начал. В решении этой антитезы в истории философии прослеживаются две тенденции — «этика блага» (или утилитаризм в широком смысле слова) и «этика долга» (или кантианство в широком смысле слова). Согласно первой, понятие Д. является основополагающим в морали; согласно второй, определяющим является понятие должного. Впрочем, в рамках самого морального сознания ценностные и императивные суждения взаимооборачиваемы: поскольку моральные требования императивно значимы не сами по себе, а в отношении несовершенной человеческой воли, должное обусловлено Д. как ценностью; и, наоборот, действительное Д. возможно как добродетель, т.е. как практическое и деятельное исполнение человеком своего долга.

Идея непреодолимой связности Д. и зла проходит через всю историю философии и конкретизируется в ряде этических положений: а) Д. и зло содержательно взаимоопределены и познаются в антитетическом единстве, одно через другое; б) формальное перенесение взаимосвязанности Д. и зла на индивидуальную нравственную практику чревато искушением человека; в) понимания зла недостаточно без готовности сопротивляться ему; но противостояние злу само по себе не ведет к Д. ; г) Д. и зло функционально взаимообусловлены: Д. нормативно значимо в противоположности злу и практически утверждается в отвержении зла; иными словами, действительное Д. — это деяние Д., т.е. добродетель как практическое и деятельное исполнение человеком вменяемых ему моралью требований. Однако будучи «сбалансированными» на уровне понятий, Д. и зло предоставляют неравные основания для оценки соответствующих действий. Одно дело вершить Д. или зло и другое — позволять злу твориться (др. людьми, стечением обстоятельств и т.д.). И хотя при выборе между большим и меньшим благом следует выбирать большее, а между большим и меньшим злом — меньшее, с моральной т.зр. вред зла значительнее, нежели благо Д. Недопущение несправедливости с моральной т.зр. существеннее, чем творение милосердия.

Р. Г. Апресян












ДОБРОДЕТЕЛЬ (греч. arete, лат. virtus, нем. Tugend, англ. virtue) — деятельное добро, делание добра; фундаментальное моральное понятие, характеризующее готовность и способность личности сознательно и твердо следовать добру; цельная совокупность внутренних качеств личности, воплощающих человеческий идеал в его моральном совершенстве. Д. является одной из двух основных форм объективаций морали наряду с принципами, нормами; в отличие от последних, фиксирующих надличностную и общезначимую сущность морали, Д. выражает индивидуализированность и произвольность морали. Ее можно определить как явленность морали в индивиде, мораль, ставшую мотивацией поведения. Для понятия Д. существенными являются следующие признаки. Она 1) всегда соотнесена с высшей, самодостаточной целью, которая никогда не может быть низведена до уровня средства и совпадает с человеческим совершенством; 2) сопряжена с особыми, только ей свойственными удовольствиями (радостями), практикуется ради самой себя; 3) возникает на пересечении природно-аффективных состояний (инстинктов, страстей, склонностей) и познающего ума, является качественной характеристикой (складом, устоем, диспозицией, нравственной определенностью) характера (нрава, этоса, темперамента, «души») человека; 4) представляет собой деятельное обнаружение нравственной сущности человека, реализуется в поступках, соотнесенных с практикуемыми в обществе образцами поведения; 5) выступает как свободный (самочинный, преднамеренный, сознательно-взвешенный) образ действий, в ходе которого индивид принимает на себя риск собственных решений; 6) деятельно противостоит пороку. Среди конкретных теорий Д. наиболее значительными, обозначающими важнейшие исторические вехи в ее понимании являются теории Аристотеля и И. Канта.

Аристотель связывает Д. со счастьем, видя в ней и путь к счастью и существенную часть самого счастья. Понимая Д. как наилучшее, совершенное состояние души, Аристотель видит это состояние в том, что неразумно-аффективная часть души слушается указаний ее разумной части подобно тому, как ребенок слушается указаний отца. Результатом является обладание серединой: «Как в страстях, так и в поступках пороки переступают должное либо в сторону избытка, либо в сторону недостатка, добродетель же умеет находить середину и ее избирает». Д. и пороки различаются не предметом, а способом, каким осуществляется то или иное дело; грани между ними являются подвижными. Середина — не арифметическая формула, а совершенный и каждый раз конкретный выбор, зависящий и от того, кто выбирает, и от частных обстоятельств выбора: «Установленных правил нет в поступках и действиях». Добродетельные умения (привычки) человека соотнесены с привычными формами полисной жизни, которая также представляет собой воплощенный, предметно развернутый разум. Добродетельный индивид оказывается основной несущей конструкцией полисной морали.

Кант развивает свое учение о Д. в прямой полемике с Аристотелем и его традицией. Для его позиции существенны следующие моменты: Д. сопрягается с такой целью, которая сама по себе есть долг; она выводится из чистых основоположений и вовсе не является навыком, привычкой к добрым делам; Д. нельзя определять как середину, различие между ней и пороком имеет качественную природу. Кант разрывает связь Д. со счастьем и подчиняет ее долгу.

Аристотель и Кант своими подходами к Д. обозначают две эпохи в истории этики и морали. Для Аристотеля мораль выступает по преимуществу в форме моральной (добродетельной) личности. Такое понимание вполне соответствовало общественным отношениям античности и Средневековья, в значительной мере имевшим форму личных связей. Для Канта мораль совпадает с абсолютным законом, а этика трансформируется прежде всего в метафизику нравов. За таким взглядом стоял исторический сдвиг, в ходе которого общественные отношения приобретали безличный, вещный характер, а нравственность из области личностных добродетелей перемещалась в область нормативных систем (прежде всего права).

От Сократа и Платона идет традиция выделения четырех кардинальных добродетелей: мудрость (рассудительность), справедливость, мужество, умеренность. Рассудительность — свойство ума, разумной части души (дианоэтическая Д., по классификации Аристотеля) и имеет отношение ко всем др. Д. (стоики считали ее единственной Д.). Справедливость есть нравственная мера в распределении преимуществ и недостатков совместной жизни людей. Мужество — воинская Д., способ поведения, позволяющий преодолеть физическую боль и страх смерти, когда этого требует мораль. Умеренность представляет собой нравственный способ поведения применительно к чувственным удовольствиям.

Аристотель расширил каталог Д., добавив в него кротость, щедрость (вместе с великолепием), честолюбие (вместе с величавостью), а также дружелюбие, любезность и правдивость. В патристической и схоластической этике ряд Д. был дополнен теологическими (богословскими) Д. веры, надежды и любви, заимствованными у ап. Павла (1 Кор. 13: 13). В Новое время произошли изменения, в контексте которых традиционный каталог Д. был, с одной стороны, расширен, а с другой — смещен из центра на периферию нравственной жизни; сформировалась Д. терпимости (толерантности), задающая нравственную меру отношения к людям др. верований и убеждений; в связи с торжеством мещанского (буржуазного) этоса над аристократическим на уровень общественно значимых Д. были подняты такие качества, как труд, бережливость, прилежание и др.; изменилось соотношение Д. и общезначимых норм в пользу последних.

А.А. Гусейнов










ДОБРОЛЮБОВ Николай Александрович (1836—1861) — рус. литературный критик, публицист, поэт, философ.

В 1853—1857 учился в Главном педагогическом ин-те в Петербурге. Кружок, который образовался вокруг него в ин-те и возглавлялся им, первоначально вырабатывал отношение к религии. Его идейным знаменем стал атеизм. Но вскоре основное внимание в кружке начинает сосредоточиваться на политических вопросах. Именно в студенческие годы Д. формируется как революционный демократ. В 1856 он познакомился с Н.Г. Чернышевским, стал его учеником, единомышленником. В 1856 начал сотрудничать в жур. «Современник», с 1857 — один из его ведущих работников. Последние годы своей недолгой жизни тяжело болел. В 1860—1861 на средства, предоставленные «Современником», лечился за границей, но продолжал писать и печататься в журнале. Важнейшие работы посвящены анализу различных литературных произведений. В них Д. интересовали не столько свойственные им эстетические достоинства и недостатки, сколько поднятые общественные проблемы. Бывало и так, что рецензируемая книга служила Д. вообще лишь поводом для собственных социальных размышлений. Д. считал, что существующие в стране общественные отношения не отвечают требованиям высшей справедливости и требуют коренных изменений. Он полагал также, что деспотизм и православная церковь взаимно поддерживают друг друга, что между ними возникла «круговая порука». Своим идеям Д. умел придавать такую форму, что они способны были преодолевать препоны цензуры. 

Собр. соч.: В 9 т. М.; Л., 1961-1964. Т. 1-9.
Седов М.Г. Изучение наследия Н.А. Добролюбова в прошлом и в наше время // Вопросы истории. 1987. № 6.











ДОБРОХОТОВ Александр Львович (р. 1950) — историк философии, культуролог; доктор филос. наук, проф. Окончил филос. факультет МГУ (1972) и аспирантуру того же факультета (1975). С 1975 по 1991 — преподаватель кафедры истории зарубежной философии филос. факультета МГУ, с 1991 — доцент кафедры истории и теории мировой культуры филос. факультета МГУ, с 1993 — проф., с 1995 — зав. этой кафедрой. С 1988 по 1996 — зав. кафедрой истории культуры Московского физико-технического ин-та. С 1992 по 1994 — зав. сектором методологии и теории Ин-та охраны природного и культурного наследия России. С 1989 — член Международной ассоциации исследователей греч. философии (Афины). С 1995 — член Международного генологического общества (Осло). В 1992 — приглашенный проф. Католического ун-та Тилбурга (Нидерланды). В 1992 — приглашенный проф. Ун-та Фрибурга (Швейцария). В 1996—1997 — приглашенный проф. Ун-та Женевы (Швейцария).

Кандидатская диссертация — «Учение Парменида о бытии» (1978), докторская диссертация — «Категория бытия в классической немецкой философии» (1990). Член редколлегии «Историко-философского ежегодника», культурологического жур. «Мировое древо», международного жур. «Studies in East European Though», редсовета российско-германской издательской серии «Философия на пороге нового тысячелетия». Разрабатываемые проблемы: история понятия «битие»; метафизика власти в рус. философии, философия рус. символизма; Данте как философ; история западноевропейской культуры; теоретические основы культурологии.

В историко-философских работах рассматривается историческая судьба западноевропейской метафизики как особого способа теоретической мысли, не сводимого ни к естественно-научной рациональности, ни к субъективно-личностной экспрессии. Предполагается при этом возможность реставрации метафизики как филос. дисциплины о сверхопытных началах бытия и способах их данности в мысли. В культурологических работах тематизируются основные исторические и морфологические закономерности существования культуры как самостоятельной реальности, опосредующей природу и человечество.

Гераклит: фрагмент В 52 // Из истории античной культуры. М., 1976; Категория бытия у досократиков // Из истории западноевропейской культуры. М., 1979; Учение досократиков о бытии. М., 1980; Метафизика, Онтология и др. статьи // Философский энциклопедический словарь. М., 1982; Категория бытия в классической западноевропейской философии. М., 1986; Кризис онтологизма в буржуазной философии первой половины XIX века // Проблема метода в современной буржуазной философии. М., 1986; «Беспредпосылочное начало» в философии Платона и Канта // Историко-философский ежегодник. 1987. М., 1987; Данте. М., 1990; Онтология символа в ранних трудах Лосева // Античность в контексте современности. М., 1990; Введение в философию. М., 1995; Онтология и этика когито // Встреча с Декартом. М., 1996; Мир как имя // Логос. 1996. № 7; Апология Когито или проклятие Валаама. Критика Декарта в «Ненаучном послесловии» Кьеркегора // Логос. 1997. № 10; Мифологические и литературные мотивы гностицизма в свете спекулятивного метода Гегеля // Мировое древо. 1999. № 6; L'Etre dans la philosophie antique et l'ontologie ouest-europeenne // La philosophie grecque et sa portee culturelle et historique. Editions du Progress, Moscou, 1985; Welches sind die wirklichen Fortschritte, die die Metaphysik seit Parmenides Zeiten gemacht hat? // La Parola del Passato. Rivista di studi antichi. V XLIH. Napoli, 1988; Die phi-losophische und kulturwissenschaftiche Mediaevistik in der UdSSR. Philosophisches Jahrbuch. Freiburg; Mtlnchen, 1992. № 99, 1 Halbband; Metaphysik und Herrschaft: die «russiche Idee» als Ursprung einer Kultur des autoritaeren Denkens und Han-delns // Studies in Soviet Thought. 1992. № 44; Das Individuum als Traeger der Macht: Destruktion der Ideale // Miscellanea Me-diaevalia. Bd 24. Individuum und Individualitaet im Mittelalter. Berlin; New York, 1996; La philosophie: en attendant Godot // Esprit. Paris, 1996; You know — therefore, you ought to (Ethical Implications of the «Cogito» // How Natural is the Ethical Law? Tilburg, 1997; и др.












ДОЙССЕН (Deussen) Пауль (1845-1919) — нем. философ и историк философии. Учился в Боннском ун-те на теологическом и филологическом факультетах; в 1869 получил докторскую степень за диссертацию о «Софисте» Платона; с 1872 начинает систематическое изучение инд. философии; в 1881 — 1889 преподает в Берлине (с 1887 в должности экстраординарного проф.); с 1889 — полный проф. в Киле. Испытал сильнейшее влияние Ф. Ницше (с которым учился уже в Боннском ун-те), выразившееся в его обращении к философии А. Шопенгауэра и к научной индологии. В 1911 Д. опубликовал четырнадцатитомное критическое издание сочинений Шопенгауэра (до сих пор наиболее авторитетное), в 1912 основал Шопенгауэровское общество и стал издавать его периодический журнал. По Д., Шопенгауэру принадлежали три основные заслуги: освобождение кантовской философии от неправильного понимания, создание цельной системы метафизики и основывающейся на ней этики, «научное» обновление христианства. Цель индивида — преодоление «воли к жизни», или эгоизма естественного существования, посредством «самоотрицания» как реализации «незаинтересованной праведности» и надиндивидуального существования; в соответствии с этим имперсонализмом Божество понимается Д. нетеистически. Д. стоит у истоков филос. компаративистики: задача историка философии — реконструкция метаисторических и трансрегиональных мировоззренческих архетипов. В истории мысли истина раскрывается в архетипе «вечной философии», основное ядро которой — учение об иллюзорности феноменального мира — было намечено в Упанишадах, разрабатывалось у элеатов и Платона, получило научную формулировку в «Критике чистого разума» И. Канта и окончательную у Шопенгауэра. Эта создаваемая Д. из компаративистских материалов философия наделена различением конвенциональной и конечной истины, особым пониманием «освобождения» и претензиями на статус всеобщей метарелигии (каждый верующий потому является «бессознательным кантианцем»). Труд жизни Д. — «Всеобщая история философии» (1894—1917), в которой фактически впервые материал индийской философии был введен всерьез в общефилософский контекст (ей были выделены три тома из шести, остальные посвящены европейской — от греков до Шопенгауэра). Д. принадлежат до сих пор не превзойденные нем. переводы Упанишад, мировоззренческих текстов «Махабхараты» и «Брахмасутрабхашьи» Шанкары. Однако его интерпретация индийской философии через Канта, который у него очевидным образом «ведантизируется», создает герменевтический круг.

Allgemeine Geschichte der Philosophie. Bd I. Abt. 1—3. Bd II. Abt. 1—3. Leipzig, 1894—1917; Die Elemente der Metaphysik. Aachen, 1877; Das System des Vedanta. Leipzig, 1883; Die Sutras der Vedanta oder die SarTrakamTmamsa des BSdarayana. Leipzig, 1887; Sechzig Upanishads des Veda. Leipzig, 1897; Vier philosophischen Texte des Mah3bh3ratam. Leipzig, 1906.

B.K. Шохин











ДОКАЗАТЕЛЬСТВО — рассуждение, устанавливающее истинность к.-л. утверждения путем приведения др. утверждений, истинность которых уже установлена.

В Д. различаются тезис — утверждение, которое нужно доказать, и основание, или аргументы, — те утверждения, с помощью которых доказывается тезис. Напр., тезис «Платина проводит электрический ток» можно доказать с помощью следующих истинных утверждений: «Платина — металл» и «Все металлы проводят электрический ток».

Понятие Д. — одно из центральных в логике и математике, но оно не имеет однозначного определения, применимого во всех случаях и в любых научных теориях.

На полное раскрытие интуитивного, или «наивного», понятия Д. логика не претендует. Д. образуют довольно расплывчатую совокупность, которую невозможно охватить одним универсальным определением. В логике принято говорить не о доказуемости вообще, а о доказуемости в рамках данной конкретной системы или теории. При этом допускается существование разных понятий Д., относящихся к разным системам. Напр., Д. в интуиционистской логике и опирающейся на нее математике существенно отличается от Д. в классической логике и основывающейся на ней математике. В классическом Д. можно использовать, в частности, закон исключенного третьего, закон (снятия) двойного отрицания и ряд др. логических законов, отсутствующих в интуиционистской логике.

По способу проведения Д. делятся на два вида. При прямом Д. задача состоит в том, чтобы найти такие убедительные аргументы, из которых логически вытекает тезис. Косвенное Д. устанавливает справедливость тезиса тем, что вскрывает ошибочность противоположного ему допущения, антитезиса.

Задача Д. — исчерпывающе утвердить истинность тезиса. Этим оно отличается от др. мыслительных процедур, призванных только частично поддержать тезис, придать ему большую или меньшую убедительность.

Нередко в понятие Д. вкладывается более широкий смысл: оно понимается как любой способ обоснования истинности тезиса. Расширительное толкование Д. обычно используется в социальных науках и рассуждениях, непосредственно опирающихся на наблюдения; в процессе обучения, где для подтверждения выдвинутого положения активно привлекаются эмпирический материал, статистические данные, ссылки на типичные в определенном отношении явления и т.п.

Придание термину «Д.» широкого смысла не ведет к недоразумениям, если учитывается, что обобщение, переход от частных факторов к общим заключениям дает не достоверное, а лишь вероятное знание.

Определение Д. включает два центральных понятия логики: понятие истины и понятие логического следования. Оба эти понятия не являются в достаточной мере ясными, и, значит, определяемое через них понятие Д. также не может быть отнесено к ясным.

Многие утверждения не являются ни истинными, ни ложными, лежат вне «категории истины». Оценки, нормы, советы, декларации, клятвы, обещания и т.п. не описывают каких-то ситуаций, а указывают, какими они должны быть, в каком направлении их нужно преобразовать. От описаний требуется, чтобы они соответствовали действительности и являлись истинными. Удачный совет, приказ и т.п. характеризуется как эффективный или целесообразный, но не как истинный. Высказывание «Вода кипит» истинно, если вода действительно кипит; команда же «Вскипятите воду!» может быть целесообразной, но не имеет отношения к истине. Очевидно, что, оперируя выражениями, не имеющими истинностного значения, можно и нужно быть логичным и доказательным. Встает, т.о., вопрос о существенном расширении понятия Д., определяемого в терминах истины. Им должны охватываться не только описания, но и утверждения типа оценок или норм. Задача переопределения Д. пока не решена ни оценок логикой, ни деонтической (нормативной) логикой. Это делает понятие Д. не вполне ясным по своему смыслу.

Единого понятия логического следования не существует. Логических систем, претендующих на определение этого понятия, в принципе существует бесконечно много. Ни одно из имеющихся в современной логике определений логического закона и логического следования не свободно от критики и от того, что принято называть «парадоксами логического следования».

Образцом Д., которому в той или иной мере стремятся следовать во всех науках, является математическое Д. Долгое время считалось, что оно представляет собой ясный и бесспорный процесс. В 20 в. отношение к математическому Д. изменилось. Сами математики разбились на группировки, каждая из которых придерживается своего истолкования Д. Причиной этого послужило, прежде всего, изменение представления о лежащих в основе Д. логических принципах. Исчезла уверенность в их единственности и непогрешимости . Логицизм был убежден, что логики достаточно для обоснования всей математики; по мнению формалистов (Д. Гильберт и др.), одной лишь логики для этого недостаточно, и логические аксиомы необходимо дополнить собственно математическими; представители теоретико-множественного направления не особенно интересовались логическими принципами и не всегда указывали их в явном виде; интуиционисты из принципиальных соображений считали нужным вообще не вдаваться в логику. Полемика по поводу математического Д. показала, что нет критериев Д., не зависящих ни от времени, ни от того, что требуется доказать, ни от тех, кто использует критерий. Математическое Д. является парадигмой Д. вообще, но даже в математике Д. не является абсолютным и окончательным.

Асмус В.Ф. Учение логики о доказательстве и опровержении. М., 1954; Пойа Д. Математика и правдоподобные рассуждения. М., 1975; Новиков П.С. Конструктивная математическая логика с точки зрения классической. М., 1977; Драгалин А.Г. Математический интуиционизм. Введение в теорию доказательств. М., 1979; Клайн М. Математика. Утрата определенности. М., 1984; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000.

А.А. Ивин













ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ОТ ПРОТИВНОГО — косвенное доказательство, при котором истинность тезиса обосновывается не прямо — с помощью аргументов, а посредством антитезиса — положения, противоречащего тезису. Показывая, что антитезис ложен, мы тем самым обосновываем истинность противоположного ему положения — тезиса. Напр., врач, убеждая пациента в том, что тот не болен гриппом, может рассуждать следующим образом: «Если бы вы действительно были больны гриппом, то у вас была бы повышена температура, был заложен нос и т.д. Но ничего этого нет. Следовательно, нет и гриппа». Доказательство некоторого положения от противного — это обоснование истинности данного положения, опирающееся на демонстрацию ложности «противного» (противоречащего) положения и закон исключенного третьего.

Общая структура Д. от п. описывается следующим образом. Нужно доказать некоторое высказывание А. В процессе доказательства сначала формулируется противоположное ему высказывание не-А и предполагается, что оно истинно: допустим, что А ложно, тогда должно быть истинно не-А. Затем из этого якобы истинного антитезиса выводятся следствия — до тех пор, пока либо не получится противоречие, либо такое следствие, которое явным образом противоречит известному истинному высказыванию. Если показано, что не-А ложно, то тем самым обоснована истинность тезиса А (см.: Доказательство). 

Ивин А.А. Логика. М., 1999.













ДОЛГ (греч. deon; лат. officiuum, obligatio; нем. Pflicht; англ. duty, obligation; фр. devoir, obligation; ит. devere) — одно из фундаментальных понятий этики, которое обозначает нравственно аргументированное принуждение к поступкам; нравственную необходимость, выступающую в качестве субъективного принципа поведения. Д. воплощает императивность морали. Сами действия, поскольку они мотивированы Д., именуются обязанностями; понятие «обязанность» говорит о том, что (какое конкретное действие) совершается, а понятие Д. — о том, почему оно совершается: служить отечеству, выполнять обещания, заботиться о детях есть обязанности, делать это по моральным основаниям есть Д. Действие совершается по моральным основаниям тогда, когда оно совершается не из-за внешних по отношению к нему соображений (по приказу, ради выгоды, из-за склонности и т.д.), а на том основании, что оно само в себе содержит нравственную ценность, является для субъекта личностно значимым.

Рус. слово «Д.» имеет еще второй смысл (то, что взято взаймы и необходимо вернуть, гл.обр. деньги). Значение Д., в смысле отношений заимодавца и должника, позволяет вскрыть исторические корни и социально-коммуникативный контекст его морального значения. По крайней мере, отчасти «в долговом праве таится рассадник мира моральных понятий «вина», «совесть», «долг», «священность долга» (Ф. Ницше). Долговые обязательства стали прообразом обязательств, исполнение которых является безусловным. Речь идет о такой безусловности, которая не может быть надежно гарантирована внешним образом. Для этого требуется еще внутреннее принуждение, налагающее обязанность в отношении самой обязанности, что и составляет смысл морального Д.

Начало теоретического осмысления Д. восходит к стоической школе, к предложенному Зеноном из Китиона выделению в человеческом поведении двух срезов: собственно нравственного и надлежащего. Надлежащие (природосообразные) поступки и есть предметная область нравственно должного, его материя; само нравственно должное в этом случае выступает как принцип поступков, неприродная форма. Такая теоретическая конструкция позволяла рационально-прагматическую обоснованность поступков дополнить их разумно-нравственным обоснованием и осмыслить в качестве Д., обязанностей. Цицерон трансформировал учение о Д. т.о., что два способа мотивации поведения были интерпретированы как две разные ступени нравственного поведения. Его кн. «Об обязанностях» и содержательно, и терминологически стала своего рода каноном философско-культурологических рассуждений о Д. вплоть до И. Канта.

Учение Цицерона о Д. заимствовал Амбросий Медиоланский и перенес его на средневековую почву. В Новое время понятие Д. осмысливается в рамках концепции естественного права. Д. Юм пишет, что «у нас нет иных мотивов исполнять обещания, кроме чувства долга». По Т. Гоббсу, как спор невозможен в том случае, если человек противоречит тому, что он утверждал раньше, так и общественная жизнь невозможна, если человек произвольно разрушает то, что раньше добровольно сделал; то, что в схоластических спорах именуется абсурдом, в мирских спорах именуется несправедливостью, неправомерностью, нарушением Д. Контрактная версия Д., согласно которой сама процедура соглашения налагает на человека обязательство по отношению к обязательствам соглашения, вполне логично выводится из социально-договорной теории общества и гос-ва, но в самой этой теории, как она воплотилась в творчестве философов Нового времени, мыслящих еще онтологично и полных пафоса истины и блага, была только намечена в общих чертах. Контрактная версия Д. стала основой самостоятельной теории в наши дни в рамках т.н. дискурсивной этики (К.О. Апель, Ю. Хабермас).

Наиболее развитую теорию Д. предложил Кант.

Т.к., считает Кант, нравственный закон выступает в форме категорического императива, безусловного принуждения к поступку, то единственным субъективным основанием, благодаря которому он приобретает действенность и становится человеческим нравственным законом, является Д. Д. есть принуждение к поступку нравственным законом. Д. дан только в соотнесенности и противостоянии со склонностями. Д. не отменяет прочие максимы, которые все можно интерпретировать как максимы себялюбия, он только взвешивает их с т.зр. соответствия критерию общезначимости и в случае положительного результата выступает их нравственной санкцией, которая является дополнением и усилением этих максим. Процедура такого взвешивания сводится к мысленному эксперименту, в ходе которого человек как разумное существо должен ответить себе на вопрос, совершил бы он соответствующий поступок также и в том случае, если бы у него не было никакой выгоды совершить его или если бы он противоречил его склонностям. Нравственным, по Канту, можно признать только такой поступок, который не просто сообразен Д., а совершается ради Д.: «Долг есть необходимость поступка из уважения к закону». Последующие размышления о Д. были формой смягчения этического ригоризма Канта (в школах неокантианства) или его критики (почти во всех последующих оригинальных этических системах).

Современная философия, которую принято называть постклассической, в этическом аспекте в целом характеризуется антинормативизмом. Это обнаруживается, в частности, в критике императивной формы морали, снижения ценностного статуса Д. и его смещении на периферию моральной жизни. Понятие Д., его анализ и в особенности обоснование, остаются для филос. этики открытой проблемой.

Кант И. Основоположение к метафизике нравов; Критика практического разума // Соч.: В 6 т. М., 1965. Т. 4(1); Юм Д. О морали // Соч: В 2 т. М., 1965. Т. I; Цицерон М.Т. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М., 1974; Ницше Ф. К генеалогии морали (Рассмотрение второе) // Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2; Фрагменты ранних стоиков. М., 1998. Т. 1; Reiner H. Die Grundlage der Sittlichkeit. Meisenheim, 1974.

A.A. Гусейнов











ДОСОКРАТИКИ — в узком смысле слова все др.-греч. философы, начиная с Фалеса (надо бы с Лина), в широком смысле и профилософы, начиная с Гомера (далее Гесиод, орфики, Ферекид, Лин) и до Сократа.

Если что и есть между Д. в узком смысле общего, так это только то, что от их сочинений сохранились фрагменты, тогда как от исторического Сократа ничего не сохранилось.

Приписывание Д. такой якобы общей им всем черты, как исключительная ориентация на космос и «фюсис» (природу), несостоятельно, т.к. софисты ориентировались на человека (именно человек — мера вещей) и на человеческое общество. Но и ранее человек интересовал Д. не меньше, чем «космофюсис». Уже первый философ Фалес не хотел иметь детей «из любви к детям», что ныне более актуально, чем Фалесово понимание архэ (начала). Громадное внимание человека к человеческому обществу уделяли пифагорейцы: воспитание, диалектика, евгеника, педагогика, медицина, этика, политика. Аналогичную тематику мы находим и у Демокрита.

Д., далее, обычно приписывается в качестве определяющего учение о физических первоначалах — стихиях (стойхейон — элемент): Фалес — вода, Анаксимен — воздух, Гераклит — огонь, Ксенофан — земля, Эмпедокл — все эти четыре не переходящие, по его мнению, друг в друга стихии («корни вещей»), но уже Анаксимандр поднялся до абстрактного апейрона, Гераклит поставил рядом со вселенским огнем вселенский логос как разумное слово, пифагорейцы добавили к апейрону как безмерному организующее его начало перас — меру, истолкованную как геометрическое число, Парменид свел физическую картину космоса к «мнению смертных», противопоставив ему как высшее (полученное от богини Дике — справедливости) знание — знание о началах как о бытии и мышлении, Эмпедокл ввел в качестве движущих начал противоборствующие Любовь и Ненависть, Анаксагор с его подстихийными «семенами вещей» нашел эту движущую силу в космическом Уме (Нус). Левкипп и Демокрит приняли за начала атомы и пустоту.

Фрагменты: Diets H., Kranz W. (Hrsg.). Die Fragmente der Forsokratiker. Berlin, 1951-1953. Bd 1-3; Kirk G.S., Raven J.E. The Presocratic Philosophers. Cambridge, 1983; в рус. пер.: Маковельский А.О. Досократики. Казань, 1914—1919. Ч. 1—3; Таннери П. Первые шаги древнегреческой науки. СПб., 1902.











ДОСТАТОЧНОГО ОСНОВАНИЯ ПРИНЦИП — принцип, требующий, чтобы в случае каждого утверждения указывались убедительные основания, в силу которых оно принимается и считается истинным. Требование достаточных или убедительных оснований столь же старо, как и само теоретическое мышление. В ясной форме это требование сформулировал уже Аристотель. Он уточнил одновременно, что в различных областях знания требование достаточности оснований является разным, и не следует от оратора требовать научных доказательств, а от математика — эмоционального убеждения. Важное значение Д.о.п. придавал Г. В. Лейбниц, приписывавший ему не только эпистемологический, но и онтологический смысл. Все существующее, считал Лейбниц, имеет достаточные основания для своего существования, в силу чего ни одно явление не может считаться действительным и ни одно утверждение истинным или справедливым без указания его основания: «Аксиома, что ничего не бывает без основания, должна считаться одной из самых важных и плодотворных аксиом во всем человеческом познании...» В основе всех необходимых истин лежит, по Лейбницу, логический закон противоречия, предпосылкой всех фактических и случайных истин выступает Д.о.п. Характеристика последнего, данная Лейбницем, не отличалась ясностью, и уже вскоре были предприняты попытки свести требование достаточного основания к условию непротиворечивости. В дальнейшем идея Лейбница понималась по-разному. В частности, А. Шопенгауэр истолковывал ее как положение о необходимой взаимосвязи каждого явления со всеми иными явлениями.

В традиционной логике требование обоснованности знания, именовавшееся законом достаточного основания, включалось (наряду с законом противоречия, законом исключенного третьего, тождества законом и др.) в число т.н. основных законов мышления, или основных законов логики.

Последующее развитие логики показало, однако, что отнесение Д.о.п. к числу логических законов лишено оснований. Стало также ясно, что сама проблема «твердых оснований», затрагивавшаяся традиционной логикой в связи с данным «законом», трактовалась поверхностно, без учета системного характера научного знания и динамики его развития.

Обоснование теоретического утверждения — сложный и противоречивый процесс, не сводимый к построению отдельного умозаключения или проведению одноактной эмпирической проверки. При этом из процесса обоснования не исключаются ни аксиомы, ни определения, ни суждения непосредственного опыта.

Обоснование теоретического утверждения слагается из целой серии процедур, касающихся не только самого утверждения, но и той теории, составным элементом которой оно является.

Из многообразных способов обоснования, обеспечивающих в конечном счете «достаточные основания» для принятия утверждения, можно выделить наиболее часто используемые способы.

1. Проверка выдвинутого положения на соответствие установившимся в науке законам, принципам, теориям и т.п. Утверждение должно находиться также в согласии с фактами, на базе которых и для объяснения которых оно предложено. Требование такой проверки не означает, конечно, что новое утверждение должно полностью согласовываться с тем, что считается в данный момент законом и фактом. Может случиться, что оно заставит иначе посмотреть на то, что принималось раньше, уточнить или даже отбросить что-то из старого знания.

2. Анализ утверждения с т.зр. возможности эмпирического подтверждения или опровержения. Если такой возможности в принципе нет, не может быть и оснований для принятия утверждения: научные положения должны допускать принципиальную возможность опровержения и предполагать определенные процедуры своего подтверждения.

3. Исследование выдвинутого положения на приложимость его ко всему классу объектов, о которых идет речь, а также к родственным им явлениям.

4. Анализ логических связей утверждения с ранее принятыми общими принципами: если утверждение логически следует из установленных положений, оно обоснованно и приемлемо в той же мере, что и эти положения.

5. Если утверждение касается отдельного объекта или ограниченного круга объектов, оно может быть обосновано с помощью непосредственного наблюдения каждого объекта. Научные положения касаются обычно неограниченных совокупностей вещей, поэтому сфера применения прямого наблюдения в этом случае является узкой.

6. Выведение следствий из выдвинутого положения и эмпирическая проверка их. Это универсальный способ обоснования теоретических утверждений, но способ, никогда не дающий полной уверенности в истинности рассматриваемого положения. Подтверждение следствий повышает вероятность утверждения, но не делает его достоверным.

7. Внутренняя перестройка теории, элементом которой является обосновываемое положение. Может оказаться, что введение в теорию новых определений и соглашений, уточнение ее основных принципов и области их действия, изменение иерархии таких принципов и т.д. приведет к включению анализируемого положения в ядро теории. В этом случае это положение будет опираться не только на подтверждение своих следствий, но и на те явления, которые объясняет теория, на связи ее с др. научными теориями и т.д. Ни одно утверждение не обосновывается изолированно, обоснование всегда носит системный характер. Включение утверждения в теоретическую систему, придающую устойчивость своим элементам, является одним из наиболее важных шагов в его обосновании.

Совершенствование теории, укрепление ее эмпирической базы и прояснение ее общих, филос. предпосылок одновременно является вкладом в обоснование входящих в нее утверждений. Среди способов прояснения теории особую роль играют выявление логических связей входящих в нее утверждений, минимизация исходных допущений, аксиоматизация и, если это возможно, ее формализация.

Аристотель. Метафизика. М.; Л., 1934; Лейбниц Г.В. Соч.: В 4 т. М., 1984. Т. 3.; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997.

А.А. Ивин











ДОСТАТОЧНОЕ УСЛОВИЕ — А является таким условием для В, если истинно условное высказывание «Если А, то 5».

Напр., т.к. условное высказывание «Если число делится на 9, то оно делится на 3» истинно, делимость числа на 9 является Д.у. его делимости на 3.

Понятие Д.у. логически связано с понятием необходимого условия: если А является Д.у. для В, то В есть необходимое условие для А, и наоборот. То, что число делится на 3, есть необходимое условие его делимости на 9. Можно, т.о., сказать, что когда одно есть Д.у. для другого, то второе является необходимым условием для первого. К примеру, поскольку высказывание «Если металлический стержень нагреть, он удлинится» истинно, истинность высказывания «Металлический стержень нагрет» есть Д.у истинности высказывания «Металлический стержень удлинился», и, соответственно, истинность высказывания «Металлический стержень удлинился» есть необходимое условие истинности высказывания «Металлический стержень нагрет».











ДОСТОВЕРНОСТЬ — обоснованность, доказательность, бесспорность знания. Достоверное суждение — такое суждение, в котором выражается прочно обоснованное знание, напр.: «Луна — спутник Земли», «Вода кипит при 100°С» и т.п. Достоверные суждения разделяются на два вида: ассерторические, констатирующие реальное положение дел, и аподиктические, утверждающие необходимую связь явлений. Д. суждений обеспечивается эмпирическим подтверждением, экспериментальными данными, общественной практикой. До сер. 20 в. считалось, что наука или повседневный опыт способны давать абсолютно достоверные суждения. Напр., диалектический материализм утверждал, что существуют т.н. абсолютные истины — положения, которые никогда не будут опровергнуты и вечно будут оставаться в сокровищнице человеческого знания. Представители логического позитивизма полагали, что протокольные предложения, выражающие чувственный опыт субъекта, абсолютно достоверны. Во втор. пол. 20 в. было осознано, что абсолютная Д. недостижима, что все наши утверждения и теории лишь относительно достоверны и со временем будут отброшены.











ДОСТОЕВСКИЙ Федор Михайлович (1821 — 1881) — рус. писатель, публицист. В творчестве Д. нашли глубокое отражение религиозные, этические и метафизические проблемы человеческого бытия; его произведения содержат образы и филос. идеи, ярко выражающие сущность человека, особенности его природы и сознания. Раннее творчество Д. определяется сочетанием литературного романтизма и психологического анализа. Его первый роман «Бедные люди» (1845) был с восторгом встречен В.Г. Белинским и Н.А. Некрасовым, увидевшими в молодом писателе творца «социального романа», продолжателя Н.В. Гоголя. Однако в повести «Двойник» (1846) уже заметно, что автор не ограничивается социальной типологией, а стремится к психологическому анализу человеческой души во всей ее сложности и противоречивости. В произведениях втор. пол. 1840-х гг. Д. рассматривал личность в ее эмоциональных и волевых качествах, определив для себя главные литературно-философские темы: «тайна» человека, нравственный смысл жизни, проблема социально справедливого общества.

В 1849 Д. был арестован за участие в обществе М.В. Петрашевского и приговорен к смертной казни. Он пережил несколько страшных минут в ожидании смерти, затем был помилован и осужден на четыре года каторжных работ. После каторги (1850— 1854) и службы в армейском батальоне Д. в декабре 1859 возвратился в Санкт-Петербург и, пересмотрев прежние «социалистические» убеждения, активно включился в литературную жизнь. Вместе с братом М.М. Достоевским он участвовал в издании жур. «Время» (1861—1863) и «Эпоха» (1864—1865), в которых пропагандировал идеологию почвенничества. Отстаивая идею национальной самобытности России, Д. в отличие от славянофилов пытался совместить ее с достижениями зап. цивилизации, найти компромисс между крайними т.зр. Он отрицательно относился к революционным проектам общественного переустройства, противопоставляя им национальную схему прогресса через постепенное решение социальных проблем, сотрудничество правительства с интеллигенцией и народом. Принципами «почвеннической» идеи полагались братское начало в противовес зап. индивидуализму, устройство рус. общества на христианских основаниях. У Д. формируется мировоззрение, носящее сильный антипросветительский и антипозитивистский характер, складывается новая система взглядов, ярко выраженная в повести «Записки из подполья» (1864). Их герой развивает парадоксальную философию, согласно которой человеческое самоволие ставится выше всех логических и разумных законов жизни. Сознание «подпольного» человека основано на протесте против объективного порядка бытия (законы природы, выводы естественных наук, математика), т.к. рациональная объективность не только отрицает свободную личность и индивидуальность, но и в принципе не может полностью познать ее, ибо способна охватить лишь «какую-нибудь одну двадцатую долю всей моей способности жить» («Записки из подполья»). Д. по сути отвергал не только позитивизм и утопический социализм, но и любую философию, ориентированную на рассудочное объяснение жизни. Он противопоставлял рассудку цельную человеческую природу, которая противоречива и иррациональна. Сомнение и страдание есть причины сознания, сущность человека заключается в его свободе, субъект свободной воли противоречит и противостоит европейскому прогрессу — эти и др. идеи составляли оригинальное филос. мировоззрение Д. и получили дальнейшую разработку в работах экзистенциалистов 20 в.

Выход из «подполья» Д. видел в следовании заветам православного христианства как эталонам полноценной, гармоничной человеческой жизни. Однако в его великих романах художественная и человеческая правда постоянно заставляет писателя отходить от православных догм и даже одобрять прямо противоположное. Достаточно вспомнить знаменитое Алешино «расстрелять!» в отношении генерала, затравившего ребенка собаками («Братья Карамазовы»). Правда жизни практически всегда побеждала у него правду религии; его христианство — это христианство «с человеческим лицом». Др. путь, по его мнению, состоял в саморазрушении личности, самообожествлении человека, утверждении предельного эгоизма. Различные варианты личного самоутверждения, воплощенные в литературных образах, являются филос. содержанием «идейных» романов Д., основная тема которых — трагедия человеческой свободы.

Герои Д. — носители определенных идей, а его романы представляют собой сложную идейную диалектику, или «полифонию» (М.М. Бахтин), основанную на взаимодействии личных позиций и мировоззрений. С одной стороны, идеалы всепроникающей любви и братства выражают князь Мышкин («Идиот», 1868), старец Зосима и Алексей Карамазов («Братья Карамазовы», 1879—1880); с др. стороны, идею отрицания и метафизического бунта воплощают Родион Раскольников («Преступление и наказание», 1866), Николай Ставрогин («Бесы», 1871—1872), Иван Карамазов и др. Важная тема Д. — антагонизм веры и неверия, христианства и социализма — получила завершение в «поэме» о Великом Инквизиторе («Братья Карамазовы»), в которой Христос олицетворяет свободу и любовь, а Инквизитор — насилие и принуждение. По мнению Д., свобода — это условие духовного выбора между добром и злом, великий дар, обогащающий или разрушающий личность.

Несмотря на преобладающую критическую сторону творчества, Д. удалось высказать и положительные идеи — примером может служить его мысль о красоте. Вера Д. в то, что «красота спасет мир», распространялась на разные стороны его мировоззрения — на психологию, эстетику, религию. Эстетическое созерцание красоты есть свойство человека, непосредственно соотносимое как с нравственным самосознанием, так и с исканием Бога. Красота есть объективная метафизическая сила, созидающая гармонию.

Духовным завещанием Д. является речь об А.С. Пушкине (1880). В ней Пушкин выступает символом гармонии и цельной творческой личностью, а его мировоззрение Д. понимает как идеал и будущую программу рус. человека. Призыв Д. к «всемирному всечеловеческо-братскому единению», провозглашенный в пушкинской речи, является, по сути, итогом его религиозных и филос. исканий.

Д. был знаковой фигурой для рус. религиозно-философского возрождения нач. 20 в. Он оказал значительное влияние на рус. и зап. филос. мысль, оказался самым читаемым рус. писателем на Западе, его книги стали объектом исследований для многих мыслителей XX в. (А. Камю, Бахтин, Н.А. Бердяев, Л. Шестов и др.).

Полн. соб. соч.: В 30 т. Л., 1972-1990. Т. 1-30.
Розанов В.В. «Легенда о Великом Инквизиторе» Ф.М. Достоевского. СПб., 1894; Мережковский Д.С. Толстой и Достоевский. СПб., 1901-1902. Т. 1-2; Шестов Л. Достоевский и Ницше. Философия трагедии. СПб., 1903; Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского. Прага, 1923; Штейнберг А.З. Система свободы Достоевского. Берлин, 1923; О Достоевском: Сб. статей. Прага, 1929—1936. Т. 1—4; Лосский И.О. Достоевский и его христианское миропонимание. Нью-Йорк, 1953; Голосовкер Я.Э. Достоевский и Кант. М., 1963; Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979; Камю А. Бунтующий человек. М., 1990.

О.Т. Ермишин













ДРОБНИЦКИЙ Олег Григорьевич (1933-1973) — специалист в области истории философии и этики. Окончил филос. факультет МГУ (1956), работал в Ин-те философии АН СССР с 1958. Доктор филос. наук (1970). Преподавал в МГУ. Д. — автор ряда работ по современной зап. моральной философии, теории ценностей, этике, методологии социально-философских и этических исследований. Он был одним из организаторов, редакторов и активных авторов «Краткого словаря по этике» (1965).

Главным и обобщающим трудом Д. стала фундаментальная монография «Понятие морали: Историко-критический очерк» (М., 1974), в которой развернуто определение морали как способа нормативной регуляции, а также механизмов ее функционирования. Книга представляет собой оригинальный синтез марксистской социально-исторической методологии и кантовской деонтологии. Помимо доминирующего кантовского влияния концепция Д. в отдельных своих частях испытала воздействие неокантианцев, Э. Гуссерля, Ж.П. Сартра, Р. Хэара. Эти влияния определили и собственную позицию Д. Прослеживая в первой части книги изменение понятия морали в истории мысли с глубокой древности и до сер. 20 в., Д. приходит к выводу о том, что европейская этика, выявив целый ряд специфических характеристик нравственности, не сумела согласовать их в единой концепции.

Во второй части книги Д. анализирует методологические и теоретические проблемы определения морали. Условием содержательно-теоретического определения морали, по Д., является то, что, во-первых, теоретик должен отказаться от определения морали через ее соотнесение с собственно моральными понятиями и от обращения к «самодостоверностям» обиходного опыта. Во-вторых, теоретическое понятие морали должно основываться на выводах социальной науки. В-третьих, для обеспечения перехода от функциональных характеристик морали к содержательным, их необходимо специфицировать на широком культурно-историческом материале и дополнить гуманитарным воззрением на человека.

Развивая эти установки, Д. пришел к выводу о том, что суммарными признаками морали как системы требований являются следующие: а) неинституциональность регуляции, б) особая роль в ней сознания, в) идеальный характер санкции и «незаинтересованность» морального мотива, г) напряженное противоречие между должным и сущим, д) автономия субъекта по отношению к «внешне-эмпирическим и групповым воздействиям», е) его способность к «самозаконодательству», ж) особая форма личной ответственности, з) моральное требование универсально, а моральное суждение универсализуемо. Мораль выполняет в обществе действенно-регулятивную, мировоззренческую, идеал-полагающую, духовно-критическую функции. Развертывая эти характеристики морали, Д. выстроил оригинальную теорию нравственного требования, в рамках которой им были предложены интересные подходы к анализу проблем соотношения морали и обычая, всеобщности моральных форм, обоснования моральных идей.

Вполне в духе близкого ему аналитически-лингвистического кантианства Д. оставался в целом в рамках формально-функционального анализа морали, не доводя его до позитивно-содержательных определений. Однако именно это позволило ему быть свободным от непременных для большинства советских этиков идеологических квалификаций морали и тем самым вывести морально-философское исследование на уровень строгой теории.

Критика современных буржуазных этических концепций. М., 1967 (совместно с ТА. Кузьминой); Мир оживших предметов: Проблема ценности и марксистская философия. М., 1967; Проблемы нравственности. М., 1977; Моральная философия: Избранные труды. М., 2001.

Р. Г. Апресян











ДРУЖБА — разновидность избирательно-личностных отношений между людьми, характеризующихся взаимным признанием, доверительностью, доброжелательностью, заботой. Исторически Д. рождается из ин-тов позднеродового общества (соответствующее греч. слово philia, т.е. Д.-привязанность, расположение, соединение, этимологически связано со словом phula — племя) — родства, с в о я ч е с т в а, т.е. отношений между близкими, живущими в одном доме, побратимства, т.е. отношений между сверстниками, совместно проходившими цикл инициации и сохранявшими на всю жизнь узы солидарности. В гомеровском эпосе «друзья» — это и те, кто связан общим делом (будь то война или путешествие). С ослаблением родовых, территориальных и функциональных уз отношения побратимства начинают наполняться и индивидуальным содержанием: они строятся как менее функциональные, более личные и добровольные отношения.

Для греков классической эпохи Д. — это и союз, рожденный по политическим соображениям, и отношения, возникающие из соображений взаимной пользы; это и то в родственных, соседских и т.п. отношениях, что обретается в них помимо их статусного или функционального содержания. Д. осознается и ценится так же, как отношения, не обусловленные родством, привычной совместностью жизни или интересом. Это становится предметом внимания антич. и более поздних мыслителей, стремившихся понять, что, помимо ритуала, соглашения или расчета, может быть основой глубоких и прочных отношений между людьми. (Понимание Д. как отношения, существенно отличного от чувственной любви или товарищества, исторически складывается относительно поздно.)

По преданию, Пифагор словом «Д.» обозначил принцип единения в мире всех со всеми. Ему же принадлежит высказывание: «Дружба — это равенство». Однако наиболее ценными разновидностями Д. он считал Д. с родителями, вообще со старшими, а также с благодетелями, т.е. с теми, с кем в силу их статуса равенство невозможно. Со времен ранней античности Д. символизировала возвышенные человеческие отношения и рассматривалась как воплощение подлинной добродетельности и мудрости. Именно такой образ Д. был развит Аристотелем, которому принадлежит наиболее фундаментальная и развернутая в др.-греч. философии концепция Д. Содержание Д., по Аристотелю, заключается в особенных, нравственно-прекрасных отношениях. В Д. люди благодетельствуют; друг представляет для друга ценность сам по себе; друзья проводят время совместно (или живут сообща); они «наслаждаются взаимным общением», они схожи во всем и делят друг с другом горе и радости. Друзей отличает единомыслие, которое проявляется также в поступках. Друг — это другое Я. При всей разноплановости характеристик Д. наиболее важной, по Аристотелю, является та, что в Д. человек желает блага другому ради него самого, старается по мере сил, не думая о себе, содействовать этому благу, и к другу «относится, как к самому себе» (см.: Милосердие). В стоицизме Д. осмысляется как форма отношений, покоящихся на свободе воли и добродетели: сказать о ком-то, что они друзья, значит указать на то, что они — честные и справедливые (Эпиктет). Цицерон понимал Д. как отношение, при котором к другу стремятся из приязни, нежели из стремления к удовольствию или пользе. Подобно Аристотелю, Цицерон описывает Д. как совершенное и нравственно-прекрасное отношение: «первый закон дружбы» заключен в том, чтобы просить друзей только о нравственно-прекрасном и делать друзьям нравственно-прекрасное, не дожидаясь их просьб.

В эпоху позднего Возрождения М. Монтень, последовательно отличая Д. от отношений родителей и детей, от любви к женщине, а также от расхожего понимания Д. как близкого знакомства или полезной связи, создает образ совершенной Д. как такого рода общения, в котором нет никаких иных расчетов и соображений, кроме самой Д., и все душевные побуждения человека чисты и безупречны. В филос. мысли последующих времен сохраняется протипоставление Д. как безусловно бескорыстных отношений отношениям эгоистическим. Критичность или возвышенность в восприятии Д. зависели от того, какой стороне этой оппозиции придавалось преимущественное значение. В новоевропейской моральной философии реалистически-критический подход к анализу Д. становится преобладающим (Д. Юм, И. Кант, позже А. Шопенгауэр и Ф. Ницше). Вместе с тем происходит более углубленное осмысление Д. в ряду близких ей межчеловеческих личностно значимых и интимных отношений. У романтиков складывается идеал юношеской страстной и беззаветной Д. В 20 в. Д. становится предметом специального анализа психологии.

Р.Г. Апресян











ДУАЛИЗМ (от лат. dualis — двойственный) — филос. теория, допускающая в любой данной области два независимых и несводимых друг к другу начала. В более широком смысле Д. — это сосуществование двух различных, не тождественных друг другу принципов, образов мыслей, мировоззрений, жизнеустремлений и т.п. Дуалистичны, напр., следующие пары объектов: мир идей и мир действительности (Платон), Бог и дьявол, Бог и мир, дух и материя, природа и дух, душа и тело, мышление и протяженность (Декарт), реальный и возможный миры (Г.В. Лейбниц), ноуменальное и феноменальное (И. Кант), неорганическая и органическая природа, субъект и объект, чувственное познание и разум, вера и знание, мир земной и мир потусторонний, необходимость и свобода, и т.д. Д. может быть метафизическим, религиозным, эпистемологическим, антропологическим, этическим и т.п.

Термин «Д.» впервые употребил Т. Хайд (1700) применительно к религиозному противопоставлению добра и зла; в сходном смысле этот термин использовался П. Бейлем и Лейбницем. В филос. смысле термин начал использоваться X. Вольфом, обозначившим им признание двух субстанций: духовной и материальной.

Д. противопоставляются монизм и плюрализм.












ДУНС СКОТ (Duns Scotus) Иоанн (1265/1266-1308) -средневековый философ и теолог, прозванный за свою склонность к сложным логическим дистинкциям «Тонким доктором» (doctor subtilis). Род. в Шотландии, вступил в францисканский орден в возрасте около пятнадцати лет, а в 1291 был рукоположен в священнический сан. Между 1280 и 1291 учился — по одним сведениям, в Оксфорде, по другим — в Париже; возможно, впрочем, что он получил университетское образование и в том, и в др. городе. Начиная с 1300 вел преподавательскую деятельность, читал лекции по «Сентенциям» Петра Ломбардского сначала в Оксфорде, а затем в Париже. Умер в Кёльне.

Теология и философия, по Д.С., суть различные и не подчиненные друг другу науки. Теология является практической наукой, поскольку ее цель не интеллектуальное познание, но спасение души. Философия (для Д.С. это прежде всего метафизика), напротив, теоретическая наука, постигающая сущее как таковое. Именно сущее как таковое является объектом человеческого разума. Несущее не может быть познано. Отсюда важная для Д.С. идея унивокальности (едино-значности) сущего. Бог может быть познан человеком только в силу того, что Он — сущий. Непосредственное и полное познание Бога средствами метафизики, однако, невозможно. Наше знание о Боге носит выводной характер, и единственное определенное понятие Бога, нам доступное, есть понятие бесконечного сущего.

Доказательство существования Бога, т.о., есть доказательство существования бесконечного сущего, являющегося первопричиной существования конечных вещей: понятие Бога сочетает в себе характер первой действующей причины, первой целевой причины и высшего сущего, превосходящего все остальное. Это доказательство носит характер восхождения от возможности существования случайных вещей к абсолютно необходимому Богу. Д.С, по всей видимости, не признавал «онтологического доказательства» Ансельма Кентерберийского, но использовал его для обоснования того, что понятие бесконечного сущего непротиворечиво и, следовательно, Бог бесконечен.

Д.С. утверждает, что метафизик может доказать, что Бог существует, что он мыслит и наделен волей, но отрицает, что может иметь место рациональное доказательство Божественного всемогущества, милосердия и справедливости. Эти атрибуты Бога являются атрибутами веры.

В вопросе о характере человеческого познания Д.С. принимает теорию, согласно которой в уме нет ничего, что прежде не было бы дано в чувствах. Поэтому он отвергает наличие в интеллекте к.-л. врожденных идей и теорию «божественной иллюминации». Достоверность самоочевидных положений (напр., что целое больше любой своей части) постигается не благодаря некоему божественному воздействию на человеческий разум, но в силу аналитического характера этих высказываний.

Конечное материальное сущее состоит из формы и материи. Материя, согласно Д.С., не является чистой потенциальностью, но, напротив, существует актуально. Кроме того, сущее, составленное из материи и формы, составлено не столько из двух принципов, сколько из двух сущностей. Это не значит, однако, что форма не является актом материи, она является таковым, но лишь постольку, поскольку определяет и ограничивает предсуществующую материю.

Универсалия, или общее понятие, по Д.С, это то, что пребывает во многом и сказывается о многом. Поэтому термин «универсалия» имеет три значения: 1) физическая универсалия, или общая природа, пребывающая во многих вещах, но не сказывающаяся о многом, не являющаяся как таковая ни общей, ни единичной, а потому универсалия только в потенции; 2) метафизическая универсалия — это способность сказываться о многом, извлекаемая умом из общей природы в процессе акта познания; 3) логическая универсалия — понятие в уме, могущее сказываться о многом, которая и является подлинной универсалией. Т.о., Д.С. решает проблему универсалий в духе умеренного реализма: универсалии формально находятся в уме, но образуются не произвольно, а на основании реально существующей общей природы.

В качестве принципа индивидуализации, т.е. основания существования индивидов, Д.С. рассматривает «этовость» (haecceitas), ограничивающую общую природу. «Этовость» не является ни формой, поскольку все формы одного вида общи для индивидов, ни материей, поскольку материя имеет свою собственную сущность и свой принцип индивидуализации. «Этовость» — предельная актуальность, добавленная к форме вида извне и ограничивающая общность вида до единичностей индивидов.

В вопросе о сущности и существовании Д.С. недвусмысленно отверг возможность привхождения существования в сущность как некоей акциденции, равно как и вообще возможность реальности сущности без существования.

Основополагающим моментом в антропологии Д.С. является признание примата воли над разумом. Наиболее отчетливое воплощение эта идея получила в следующем высказывании «Тонкого доктора»: «Ничто отличное от воли не является полной причиной воле-ния в воле».

Этическая позиция Д.С. находится в прямой зависимости от его представлений о Боге. Бог является высшим благом и высшим предметом любви. Поэтому поступки человека моральны только в том случае, если он совершает их из любви к Богу. При этом воля Бога есть причина блага, и нечто является благим потому, что Он волит нечто. Нет смысла спрашивать о причинах Божественной воли и тем более — оценивать ее с т.зр. человеческих представлений о добре и зле. Человек может только подчиняться Божественной воле и следовать ей, насколько она доступна его пониманию.

Opera Omnia. Paris, 1891 — 1895; Tractatus de Primo Principio. New York, 1940. С 1950 в Ватикане публикуется новое издание Opera Omnia.

А. В. Апполонов











ДУХ (греч. nous, pneuma; лат. spiritus, mens; нем. Geist; фр. esprit; англ. mind, spirit) — 1. Высшая способность человека, позволяющая ему стать субъектом смысло-полагания, личностного самоопределения, осмысленного преображения действительности; способность, открывающая возможность дополнить природную основу индивидуального и общественного бытия миром моральных, культурных и религиозных ценностей; играющая роль руководящего и сосредоточивающего принципа для др. способностей души. 2. Сверхприродная, правящая миром сила, к которой человек может быть активно или пассивно причастен. 3. Внутренняя сущность, смысл ч.-л. (в выражении типа «дух закона» или противопоставлениях типа «буква — дух»).

Понятие «Д.» не так жестко связано с рационально-познавательными способностями, как понятия «разум» и «рассудок». В отличие от «интеллекта» «Д.», как правило, соотносится со своим персонифицированным носителем, с «лицом»; в отличие от «души» — акцентирует объективную значимость своего содержания и его относительную независимость от стихии эмоциональных переживаний; в отличие от «воли» — на первый план выдвигает не акт свободного выбора, а созерцания и смыслы, которыми могут определяться действия; в отличие от «сознания» — фиксирует не столько дистанцию между Я и его эмпирическим наполнением, сколько их живую связь; в отличие от «ментальности» — не включает в себя несознаваемые механизмы традиционных и повседневных реакций и установок. В зависимости от идейного контекста Д. может противопоставляться (как оппозиция или как альтернатива) природе, жизни, материи, утилитарной необходимости, практической активности и т.д.

Концептуальное, понятийное и терминологическое оформление Д. получает в антич. философии. Со временем стали доминировать понятия «нус» и «пневма». Понятие «нус», которое в ряду ментальных терминов означало ум, образ мыслей, умственное созерцание — и этим отличалось от терминов с перевесом психологического («псюхе», «тюмос», «френ»), экзистенциального («софия», «гносис») и дискурсивного («логос», «дианойа», «диалектикэ») значения, — у Анаксагора стало означать мировой разум, цель космической динамики и организующе-различающую силу. В философии Платона, Аристотеля и неоплатоников Д. как мироправящая сила выражается термином «нус» и помещается в многослойную онтологическую иерархию: нус объединяет собой идеальные формы — эйдосы, внедряется через них в стихию мировой души-психеи и преобразует через нее мировую материю в космический организм. У Платона и неоплатоников нус порожден высшим принципом — невыразимым и непостижимым «благом», к которому нус тяготеет. У Аристотеля нус — высший уровень бытия, Бог, который мыслит сам себя и тем творит мир.

Термин «пневма» (как и лат. аналог «спиритус») первоначально означал воздух или дыхание, но затем приобретает психологическое и космологическое значение. Стоицизм понимает пневму как огненно-воздушную субстанцию, которая в виде эфира пронизывает мир, расслабляясь в материальных объектах и концентрируясь в «семейных логосах»: т.о., пневма выполняет и роль мировой души как оживляющее начало, и роль Д. как правящее начало. Неоплатонизм также использует понятие «пневма», описывая проникновения Д. в низшие сферы бытия: Д. и душа обволакиваются пневмой и через нее контактируют с материей.

Генезис христианского понимания Д. восходит к эллинистическому религиозному синкретизму. В Септуагинте словами «пневма теу» передается евр. понятие «руах элохим», Дух Божий (Быт I, 2), что открывает возможность многообразных сближений эллинского и библейского истолкований Бога. Филон Александрийский именует пневмой и высшее начало в человеке, и исходящую от Бога мудрость. Евангельское учение о Святом Духе становится основой для понимания Д. как одной из ипостасей Троицы. В Троице Д. является источником Божественной любви и животворящей силы. Бог есть Д. (Ин 4, 24), но в то же время существует и злая духовность. Очевидна резкая граница, отделяющая антич. понимание Д. как высшей внутри-космической силы от патристического и средневекового христианского понимания Д. как сущности, запредельной тварному миру, но деятельно присутствующей в мире и преображающей его.

Философия Ренессанса теряет интерес к средневековой пневматологии и возвращается к эллинистическим интуициям Д., понимая его как разлитую во Вселенной жизненную силу. В рамках возрожденческого натуралистического пантеизма и оккультной натурфилософии находит себе место и учение античных медиков о spiritus vitales, жизненном духе, локализованном в теле и сообщающем ему витальную энергию.

В 17—18 вв. происходит кристаллизация новых тем, связанных с проблемой Д.: это темы духовной субстанции и структуры познавательных способностей. Д. как субстанция выполняет теперь роль онтологической основы универсума (ср. «нус») и роль основания связи субъективного разума и объективной действительности.

Характерны категоричное размежевание Д. и материи как замкнутых в себе, не имеющих точек соприкосновения субстанций и в то же время объединение в духовной субстанции тех способностей, которые раньше находились на низших ступенях ментальной иерархии (ощущение, переживание, стремление, воля и т.п.). (Ср. в этом отношении понятия cogitare P. Декарта, mens Б. Спинозы, spiritus Г.В. Лейбница, esprit Лейбница и К.А. Гельвеция, mind англ. эмпириков.) Так, по Декарту, духовная субстанция (res cogitas) и материальная (res extensa) не имеют ничего общего, но внутри себя воспроизводят различия высшего и низшего, простого и сложного, которые старая метафизика обычно распределяла между Д. и материей. В рамках рационализма возникает проблема координации Д. и материи, которая вынуждала апеллировать непосредственно к Богу — создателю «предустановленной гармонии», поскольку Д. как субстанция оказывается своего рода безличной «духовной машиной». В традиции эмпиризма Д. лишается субстанциальности и сводится к единичным состояниям души. Д. есть нечто, способное мыслить, говорит Дж. Локк, но построить на этом основании ясную идею субстанции Д., как и субстанции тела, невозможно, поскольку мы имеем дело лишь с предполагаемым субстратом действий — мышлением, знанием, сомнением, силой движения и т.д. Дж. Беркли, однако, переворачивает этот аргумент, поскольку обнаруживает в самом факте восприятия асимметричность Д. и его содержания. Кроме «идей», (т.е. любых предметов восприятия), говорит он, есть «познающее деятельное существо... то, что я называю умом, Духом, душой или мной самим», это — «вещь, совершенно отличная от идей». «Дух есть простое, нераздельное, деятельное существо; как воспринимающее идеи, оно именуется умом; как производящее их тем или иным способом, действующее над ними — волей». Поскольку все вещи Вселенной «либо вовсе не существуют, либо существуют в уме какого-либо вечного Духа», то «нет иной субстанции, кроме Духа». Д. Юм, в свою очередь, переворачивает это понятие Д., демонтируя принцип самотождественности Я. «Сущность Духа (mind) так же неизвестна нам, как и сущность внешних тел, и равным образом невозможно образовать какое-либо представление о силах и качествах Духа иначе как с помощью тщательных и точных экспериментов...» Монадология Лейбница дает др. модель соотношения Д. и мира: критикуя представления о «едином всеобщем Д.», Лейбниц полагает, что неразумно допускать существование одного Д. и одного страдательного начала, вещества; принцип совершенства требует допущения между ними бесконечно многих промежуточных ступеней, каковыми и являются индивидуальные души-монады, воспроизводящие всеобщий Д. на свой неповторимый лад.

Нем. философия эпохи Просвещения, обозначая понятие «Д.», начинает отдавать предпочтение германскому слову «гайст» (Geist). M. Лютер переводит словом «Geist» евангельское понятие «пневма». У Я. Бёме «Geist» уже носит значение глубинной силы души, придающей ей форму и имеющей соответствие в макрокосме в виде души в оболочке Д. Просвещение, начиная с вольфианцев, интеллектуализирует «Geist», понимая его как Д., выражающий себя в мыслях. «Geist» сближается с «Vernunft» (разум); последнее понятие предпочитает и И. Кант. Однако мистические мотивы понятия «Geist» сохраняются в послекантовской спекулятивной философии, у И.В. Гёте, у романтиков.

Кант ограничивает сферу употребления понятия «Д.» («Geist») областью эстетики, где Д. определяется как «оживляющий принцип в душе» и «способность изображения эстетических идей» («Критика способности суждения»), и областью антропологии, где, в частности, различает духовные силы, осуществляемые разумом, и душевные силы, осуществляемые рассудком (см., напр., «Метафизика нравов»). Критически относится Кант и к просветительской рационализации Д., и к его оккультной мистификации. Своим трансцендентальным методом он радикально изменил саму проблему, разделив традиционный для метафизики универсум сверхчувственного единства на три автономных царства — природы, свободы и целесообразности, которые уже не могли суммироваться отвлеченным понятием «Д.».

В свете кантовских открытий И.Г. Фихте, Г.В.Ф. Гегель и Ф.В.Й. Шеллинг дают новую трактовку Д. Если выделить ее смысловое ядро, то можно отметить следующие моменты. Все конечные феномены Д. находят свой смысл в «абсолютном Д.». Абсолютный Д. творит себя и свою предметность. Абсолютный Д. это не объект, а процесс сверхэмпирической истории, в ходе которого Д. порождает себя и в котором только он и существует. Абсолютный Д. в своей истории отчуждается от себя (как от «Идеи») и, познавая отчужденный мир (как «Природу»), возвращается к себе (через историю человечества как Абсолютный Д.). В результате абсолют приобретает конкретность и самосознание. Отвлеченные объективные идеи и эмпирическая субъективность человека, т.о., суть лишь моменты в «биографии» абсолюта: чтобы стать истинным Д., он должен наполниться живым содержанием и придать ему форму вечности (шедевром изображения этого процесса остается гегелевская «Феноменология духа»).

Философия 19 в. в целом (если не считать консервативный спиритуализм) оказалась оппозицией нем. трансцендентализму. Понятие «Д.» становится естественной мишенью для критики таких направлений, как позитивизм, марксизм, волюнтаризм. Но понятие «Д.» остается релевантным для мыслителей постромантического толка и для некоторых представителей философии жизни.

В 20 в. философия отнеслась к понятию «Д.» более лояльно. Оппоненты в некоторых случаях переоткрыли его в рамках своих учений (напр., версия Э. Кассирера в неокантианстве, версия К. Юнга в психоанализе, версия А. Бергсона в витализме, версия М. Шелера в феноменологии, версия Дж. Сантаяны и А. Уайтхеда в неореализме). Философия культуры (особенно нем. ветвь), строя цивилизационные модели, обнаружила функциональность Д. Такие направления, как неотомизм, рус. религиозная философия или ит. неоспиритуализм (Б. Кроче, Дж. Джентиле), нашли возможность реанимировать классические представления о Д. в свете «неклассического» опыта современности. Персонализм, философия диалога, экзистенциализм в лице некоторых своих представителей (соответственно: Э. Мунье, М. Бубер, К. Ясперс) активно используют не только лексику традиционных учений о Д., но и их концептуальные схемы. В новейшей философии понятие «Д.» непопулярно.

Лосев А.Ф. История античной эстетики. Т. 4. Аристотель и поздняя классика. М., 1975; Мотрошилова Н.В. Путь Гегеля к «Науке Логики». М., 1984; Киссель М.А. Диалектика как логика философии духа (Б. Кроче — Дж. Джентиле — Р. Коллин-гвуд) // Идеалистическая диалектика в XX столетии. М., 1987; Быкова М.Ф., Кричевский А.В. Абсолютная идея и абсолютный дух в философии Гегеля. М., 1993; Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. М., 1997; Федотов Г.П. О Св. Духе в природе и культуре // Собр. соч.: В 12 т. М., 1998. Т. 2; Glass G. Untersuchungen zur Phanomenologie und Ontologie des menschlichen Geistes. Leipzig, 1896; Dreyer H. Der Begriff Geist in der deutschen Philosophie von Kant bis Hegel. Berlin, 1908; Leisegang H. Pneuma Hagion. Leipzig, 1922; Wechssler E. Esprit und Geist. Bielefeld, 1927; Noltenius F. Materie, Psyche, Geist. Leipzig, 1934; Hildebrand R. Geist. Tubingen, 1966.

А.Л. Доброхотов












ДУХ ЭПОХИ, или дух времени, — суммарная характеристика присущего эпохе исторической внутреннего единства, печать которого лежит на всем, что делается в данную эпоху. Д.э. сказывается на художественных, филос. научных произведениях, относящихся к конкретной эпохе, на ее оценках, нормах, обычаях и ритуалах, на способе жизни людей и характере их чувств и т.д.

Понятие «Д.э.» начало складываться в кон. 18 — нач. 19 в. (И.Г. Гердер, И.В. Гёте, Г.В.Ф. Гегель и др.). Гёте рассматривал, в частности, Д.э. как доминирование одной стороны ее духовной жизни над другой: «Если какая-нибудь сторона выступает наиболее сильно, овладевая массой и торжествуя над ней, так что при этом противоположная сторона оттесняется на задний план и затеняется, то такой перевес называют духом времени, который определяет сущность данного промежутка времени». По Гегелю, дух времени — это всего лишь совокупность идей, характерных для какого-то периода, проявление в истории объективного духа, действующего во всех единичных явлениях этого периода.

Д.э. слагается под воздействием культуры соответствующей эпохи как целого и является фактором, опосредующим влияние культуры на любую человеческую деятельность. Культура, из глубины которой вырастает свойственный ей Д.э., представляет собой не совокупность каких-то, быть может, и важных для эпохи «идей» (религиозных, филос. научных). Она является единой, сложной и дифференцированной системой, включающей присущие только ей стиль мышления, особые строй чувств и способы коллективных действий.

Цельность и связность культуры исторической эпохи, порождающей собственный Д.э., подчеркивал О. Шпенглер, настаивавший на глубоком внутреннем единстве всех элементов данной культуры, начиная с мифа, театра, живописи и кончая абстрактными математическими построениями. Л. Витгенштейн, испытывавший влияние Шпенглера, также полагал, что существует «семейное сходство» между различными частями одной и той же культуры: ее математикой, архитектурой, религией, политическими организациями и т.д. Одно из выражений этого сходства — свойственный культуре единый способ теоретического видения мира и его духовного освоения. Закат культуры представляет собой разрушение сходства ее элементов, их рассогласование и, как следствие, разрушение характерного для нее видения реальности.

Познание мира, отмечал П.М. Бицилли, есть в такой же степени творческий акт духа, как и построение мира человеческих ценностей: «И в том, и в другом случае сказываются в каждую эпоху одни и те же свойства человеческого духа, одни и те же приемы мышления, и эта общность и составляет внутреннее единство эпохи, то, что обусловливает ее неповторимое своеобразие. Этот дух эпохи, Zeitgeist, обнаруживается одинаково во всех ее продуктах». Право и мораль, религия и искусство, гражданский и государственный быт, домашний обиход — во всех этих областях субъект раскрывает себя, воплощает во внешних формах свою внутреннюю сущность и обогащает данный ему мир результатами творческой переработки тех элементов, которые он воспринял из своей культуры.

М. Фуко писал, что каждой культуре свойствен свой «кодифицированный взгляд на вещи», формирующийся под целостным воздействием культуры и меняющийся вместе с нею. Основополагающие коды культуры управляют ее языком, схемами восприятия, ее ценностями и т.д. Лингвистические, перцептивные и практические «решетки культуры» определяют эмпирические порядки, реализуемые в практике человеческой деятельности, оказывая непосредственное и незримое влияние на нее. Коды культуры встроены в цепочку «коды — практика — размышления о порядке», так что практика оказывается детерминированной двояко: общими размышлениями об упорядоченности вещей в мире и кодами, вырабатываемыми культурой.

Хотя Д.э. сказывается на науке в существенно меньшей мере, чем на религии или этике, тем не менее он влияет на решение даже наиболее абстрактных и отвлеченных научных проблем. О степени влияния на науку др. фрагментов культуры говорит, в частности, то, отмечает В.И. Вернадский, что такие ключевые научные понятия, как «материя», «наследственность», «атом», «энергия», «сила» и др., начали первоначально складываться вне науки и что стремление выразить все в числе, во многом определившее облик современной науки, пришло в нее из музыки и из религиозного созерцания. В свою очередь, наука оказывает обратное воздействие на культуру в целом, что стало особенно заметным начиная с науки Нового времени.

Самоопределение эстетических форм, говорит М.М. Бахтин, — это только другая сторона их слитности с иными формами, и она предполагает целостность культуры, в системе которой искусство занимает не только своеобразное, но и необходимое место. В частности, литература есть «неотрывная часть культуры, ее нельзя понять вне целостного контекста всей культуры данной эпохи. Ее недопустимо отрывать от остальной культуры и, как это часто делается, непосредственно, так сказать, через голову культуры соотносить с социально-экономическими факторами. Эти факторы воздействуют на культуру в целом и только через нее и вместе с нею на литературу».

Влияние культуры как целого опосредуется вырабатываемым ею Д.э. и сказывается на всех ее частях. Самые, казалось бы, далеко отстоящие друг от друга области культуры оказываются в конце концов связанными друг с другом. «Пейзажный парк был изобретен философами, писателями и знатоками искусств, не архитекторами и не садоводами. Он был изобретен в Англии, ибо это был сад английского либерализма... Партия вигов — это первый источник пейзажного сада, философия рационализма — второй» (Н. Певзнер). О регулярном саде Д.С. Лихачев пишет, что он «не был философски противопоставлен природе, как это обычно представляется. Напротив, регулярность сада мыслилась как отражение регулярности природы, ее подчинения законам ньютоновской механики и принципам декартовской разумности».

П. Фейерабенд выводит сходство всех элементов конкретной культуры, включая ее литературный стиль, построение предложений, грамматику, идеологию, искусство, из мировоззрения данной культуры. Он полагает, что это абстрактное «основополагающее мировоззрение» оказывает влияние даже на восприятие, мышление и аргументацию, свойственные культуре.

Очевидно, однако, что мировоззрение как система достаточно отчетливо артикулированных идей не способно пронизать все сферы культуры, придать им глубинное внутреннее единство и быть инструментом их взаимовлияния друг на друга. Это делает, скорее, Д.э., не претендующий на выражение в абстрактных и требующих обоснования концепциях, но способный проникать в малейшие поры культуры.

Шпенглер О. Закат Европы. М.; Пг., 1923; Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. М., 1977; Вернадский В.И. Лекции по истории науки. М., 1978; Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979; Лихачев Д.С. Литература — реальность — литература. М., 1981; Фейерабенд П. Избр. труды по методологии науки. М., 1986; Бицили П.М. Элементы средневековой культуры. СПб., 1995; Ивин А.А. Введение в философию истории. М., 1997; Pevsner N. Studies in Art, Architecture and Design. New York, 1968. Vol. 1; Wright G.H.von. Wittgenstein. Oxford, 1982.

И.П. Никитина













ДУХКХА (санскр. duhkha, пали dukkha — страдание, несчастье, скорбь) — в мировоззренческих текстах Индии фундаментальная характеристика «профанического» существования индивида, не достигшего истинного самопознания. Хотя Д. правомерно интерпретируется как «страдание», его семантический объем онтологически значительно глубже, чем даже самый широкий спектр негативных эмоциональных состояний. Это находит выражение уже в том, что оппозиция Д. — счастье, радость, удовольствие (сукха) рассматривается не в качестве полноценной альтернативы Д., но скорее в виде лишь одного из аспектов Д., которая есть материализация «закона кармы» и необходимое «сопровождение» пребывания индивида в сансаре, и потому освобождение от Д. есть высшая цель человеческого существования (мокша). Вся буддийская доктрина изначально была уже кодифицирована как учение о «четырех благородных истинах» о Д. (чатвари арья-сатьяни): 1) констатация факта ее универсальности, 2) установление ее причины, 3) возможность ее устранения и 4) способ этого устранения.











ДУША (греч. psyhe, лат. anima) — одно из центральных понятий европейской философии, в связи с разработкой которого вся иерархия бытия, жизни и мысли постепенно осваивается как в своих самых низких, так и самых высоких пластах и по отношению к которому осмысляется позиция как вышебытийного первоначала, так и недосягающей бытия материи. Д. появляется вместе с самой философией в пифагореизме: одно из немногих безусловно засвидетельствованных ранне-пифагорейских учений — учение о бессмертии Д. и метемпсихозе. Учение Платона о Д. формировалось в оппозиции к софистическому пониманию Д. как только средоточия ощущений. В диалоге Платона «Федон», с одной стороны, проведены пифагорейские учения о теле как гробнице Д., о метемпсихозе (переселении душ) и палингенесии (новых рождениях), с другой — опровергнуто пифагорейское учение о Д.-гармонии и даны четыре доказательства бессмертия Д. Образованию и воспитанию Д. здесь придан фундаментальный онтологический смысл, поскольку, по Платону, Д. не несет с собой на тот свет ничего, «кроме воспитания и образа жизни». Аристотель в учении о Д. исходит из двух ее основных проявлений в живом существе: движения и ощущения; помимо этого он формально признает бестелесность Д. как того, что не есть тело, но что, однако, не может существовать без тела. Не признавая Д. как причину всякого движения, Аристотель рассматривает Д. в своей системе категорий как сущность, или первичную осуществленность, энтелехию естественного органического тела, обладающего возможностью жизни. По Аристотелю, Д. нет самой по себе, но есть живое существо, состоящее из Д. и тела. Аристотель отказывается от представления о мировой Д., но вводит ее своеобразный эрзац: природу, которая имманентна миру так же, как отдельная Д. — отдельному живому существу.

Традиция христианского богословия в учении о Д. исходила из противопоставления Д. животных и Д. человека: человек, созданный по образу и подобию Бога, и его бессмертная Д. суть, по Григорию Богослову, Божие дыхание и свет Божий. Д. должна быть для тела тем же, чем Бог является для Д. Показывая ложность платоно-пифагорейского учения о предсуществовании Д. (принимавшегося, в частности, Оригеном), об эманации Д. из Бога, естественном размножении Д., о душепереселении, о Д. как гармонии, о мировой Д., отцы церкви подчеркивали креационистский момент в возникновении Д. (хотя и могли толковать его по-разному), необходимость очищения Д., павшей в результате первородного греха, и возможность возвращения ее к Богу через Христа — главу церкви, причем вплоть до самых высших уровней иерархии мироздания.

Эпоха Возрождения начинает с утверждения традиционных общецерковных воззрений на отсутствие Д. мира (Николай Кузанский). Но в дальнейшем возрожденческая натурфилософия в лице Ф. Патрици, решительно оспаривая схоластическое учение о Д., вновь возвращается к учению о мировой Д. Антицерковный пафос воодушевляет Дж. Бруно, также признающего мировую Д. и в связи с этим прямо ссылающегося на Плотина. По существу, такого рода возвращения к языческим концепциям открывали путь к независимому изучению природы, хотя непосредственно и не вели к действительному развитию физики.

Дальнейшая эволюция представлений о Д. происходила в связи с актуализацией оппозиции Д. и тела у Р. Декарта: отмечая, что наша Д. нам лучше знакома, чем наше тело, Декарт считает ее основным свойством мышления, как основным свойством тела является протяжение. Выделяя два вида мышления — разум и волю, Декарт открывает возможность абсолютизации того и др. и их самостоятельного рассмотрения. При этом особую роль приобретает индивидуальный внутренний опыт, который постепенно выстраивается как общий (новоевропейский) внутренний опыт, верифицируемость которого предполагается. После этого уже легко было усмотреть все наше достоинство в одной только мысли (Б. Паскаль) и считать свойственную Д. познавательную способность лучшей нашей частью, властной обуздать аффекты и определять могущество Д. (Б. Спиноза). Но при этом тут же оказывалось, что сама Д. по сравнению с этой своей способностью остается чем-то пустым и почти лишним: у Дж. Локка Д. оказывается лишенной каких бы то ни было врожденных принципов и все свои идеи (у него — восприятия) она получает из опыта. Такого человека вместе с его Д., бессмертие которой недоказуемо, можно только анатомировать. Именно такой анатомический подход и предлагает Д. Юм. То, что, по Декарту, составляло сущность Д., у Юма вообще лишено силы, потому что мы теперь знаем только определенные частные качества и восприятия, и наши аффекты суть единственные скрепы нашего мышления. У Д. и тела, по Юму, все общее. Человек с такой Д. постепенно оказывается всего только очень сложной машиной, и Д. в нем целиком зависит от его темперамента и вообще состояний тела (Ж. Ламетри). Как дуализм Декарта, так и сенсуализм Локка не могли не вызвать реакции. Против Декарта решительно выступает Г.В. Лейбниц с учением о монадах, иерархия которых, по существу, представляет собой иерархию Д. или способностей Д., причем каждая монада есть микрокосм, в котором снята противоположность мышления и протяжения. Против Локка выступает Дж. Беркли, утверждающий, что в собственном смысле существуют только мыслящие субстанции, тогда как для других их бытие состоит в возможности быть воспринятым. Нет иной субстанции, кроме духа, или Д., причем Д. есть субъект, который проявляет волю и мыслит. Беркли возвращается к Платону и неоплатоникам в своем утверждении о производности тел от духа и с удовольствием приводит мысль Плотина, утверждавшего, что не Д. в теле, но тело в Д., а также Ямвлиха, признававшего Д. более высокой, чем природа. Попытка примирения разных т.зр. была предпринята в эклектической системе X. Вольфа. Воспитанный на его философии И. Кант оказался и его принципиальным противником. Кант показывает, что бессмертие Д. — постулат практического разума, т.е. теоретически недоказуемое положение, поскольку существование Д. после смерти выходит за рамки возможного опыта. С Кантом, сокрушившим метафизику, вопрос о Д. в новоевропейской философии принципиально переходит из сферы онтологии и гносеологии в сферу морали. Но, с др. стороны, под влиянием Канта развивается исследование Д. в той самой опытной сфере, которая нам безусловно доступна: речь идет об экспериментальной психологии, отыскивающей эмпирико-психологические обоснования метафизических вопросов, и Д., бывшая у Юма связкой представлений, становится связкой влечений, сил и способностей (Ф.А. Бенеке). Как эмпирическая наука психология постепенно стремится противопоставить себя философии и объединиться с антропологией, биологией, физиологией. Психометрия, психофизика, детальное изучение и классификация ощущений постепенно приводят к исчезновению человеческой Д. как онтологически насыщенного филос. понятия, что поддерживалось также эволюционистскими концепциями происхождения человека (Ч. Дарвин). Неуклонное исчезновение Д. из новоевропейской философии сопровождается теистическими тенденциями в находившейся под влиянием Г.В.Ф. Гегеля протестантской теологии и развитием понятия человеческой личности. Наряду с сенсуализмом и материализмом (Л. Фейербах), а также механицизмом (К. Фохт) развивается спиритуализм; метафизическую природу понятия Д. защищает Р. Г. Лотце. К И. Г. Фихте восходят интуитивистски-волюнтаристские концепции, также постепенно вытесняющие Д. из поля зрения философии: воля к жизни А. Шопенгауэра, жизненный порыв А. Бергсона. Наконец, парапсихология, психоанализ (З. Фрейд), аналитическая психология (К.Г. Юнг), психопатология (К. Ясперс) приводят к необыкновенному разбуханию психологии — науки о Д., не признающей Д. как таковой, что вполне соответствует многообразным формам новоевропейской духовности, не признающей духа, и новоевропейской культуры, не признающей бытийно наполненного религиозного культа. С этой т.зр. представляют несомненный интерес ряд установок рус. философии, подчеркивавшей несводимость душевной сферы к рациональной и интеллектуальной, а также возрождение гностических мотивов и учения о Д. мира у B.C. Соловьева с его учением о Софии как о Д. миров и единой царице всех душ и в рус. символизме.

Steel C.G. The changing self. A study on the soul in later Neo-platonism: Jamblichus, Damasciusand Priscianus. Bruxelles, 1978; Essays on Aristotle's «De anima». 1992; Corps et ame. Sur le «De anima» d'Aristote. Paris, 1996; Robinson T.M. Plato's Psychology. Toronto, 1995.

Ю.А. Шичалин













ДХАРМА (санскр. dharma, пали dhamma) — фундаментальная универсалия инд. культуры, не поддающаяся однозначному переводу на европейские языки по причине своей принципиальной многозначности, но в самом общем виде означающая порядок, норму, закон существования и развития как космоса, так и социума. Истоки понятия Д. восходят к Ригведе, где многократно встречается слово дхарман (от глагола дхар — держать, поддерживать), имеющее преимущественно значения «защита», «опора», «крепкое установление», «закон», «порядок». Его ближайший коррелят — слово рта (букв. — приведенное в движение) — периодическое упорядочение и регулирование мира, контролируемое некоторыми верховными божествами, прежде всего Митрой и Варуной, моделирующими, соответственно, воздаяние и наказание как гаранты правильных отношений между богами, людьми и теми и другими вместе (IX.97.22—23). Противоположность Д. — ад-харма (санскр. adharma — «не-дхарма», пали ad-hamma) — один из основных терминов инд. традиции, означающих противоположность добродетели и зло. Среди ранних прецедентов употребления соответствующего понятия можно выделить «Чхандогья-упанишаду» (VII.2.1), где адхарма наряду с Д. названа в числе предметов человеческого познания. Д. индуиста, описываемая в специальных текстах — дхарма-сутрах и дхарма-шастрах, осмысляется прежде всего как выполнение им обязанностей, определяемых его принадлежностью к соответствующей варне (социальная группа) и ашраме (стадия жизни). Д. в ее реализации — накопление «заслуги» (пунья), содействующей процветанию в текущей и будущей жизни — составляет основу целей человеческого существования. В буддизме Д. означает правду, знание, мораль и долг, но также проповедь Будды, собрание буддийских текстов и буддийское учение как таковое, а также отдельные его составляющие.












ДХАРМАКИРТИ (санскр. Dharmakmi) — вторая по значимости фигура в школе буддийской логики после Дигнаги. Деятельность Д. приходится на 7 в. Род. в брахманской семье на юге Индии и получил традиционное образование, вступил в местную буддийскую общину, продолжил изучение буддизма в знаменитом североиндийском учебном центре в Наланде и поступил в ученики к непосредственному преемнику Дигнаги Ишварасене. Большую часть жизни провел в писании филос. трудов, преподавании, публичных диспутах и проповеди; скончался в Калинге (Зап. побережье) в основанном им монастыре. Д. написал семь трактатов (возможно, сравнивая свои труды с корпусом семи трактатов Абхидхармы).

Основной труд Д. — объемный стихотворный трактат «Прамана-варттика» («Истолкование [трактата Дигнаги] об источниках знания») в четырех главах, формально претендовавший лишь на уточнение концепций Дигнаги, но фактически ставший творческим завершением буддийской реформы логики и эпистемологии. Порядок глав трактата — об умозаключении (написана с прозаическим автокомментарием), о достоверности источников знания (их всего два — восприятие и умозаключение; третий, признаваемый брахманистскими системами, — словесное свидетельство — вообще таковым не является), о чувственном восприятии и силлогизме — явно не последователен, что доставило немало хлопот инд. и тибетским толкователям философа. По мнению Э. Штайнкелльнера, первая глава была задумана как отдельный текст, к которому были добавлены другие. Помимо собственно эпистемологической проблематики здесь подробно разрабатывается дигнаговская концепция радикального номинализма апоха-вада («коровность» не только не означает реальной вещи, но есть лишь ограничение — «не не-коровность»), а также доктрина причинности (кшаника-вада) и основанная на ней концепция существования как «действенности» (артхакриякаритва) — длящиеся вещи отвечать этому критерию, по Д., не могут и потому являются фикциями.

Остальные его сочинения осмыслялись в Тибете как шесть дополнительных «ног», или опор, его системы. «Хетубинду» («Капля аргумента») — исследование аргумента как основной составляющей умозаключения, а также причинности и ряда др. проблем. «Ньяя-бинду» («Капля логики») — учебное пособие, в котором уже последовательно излагаются чувственное восприятие, умозаключение-для-себя и умозаключение-для-других (силлогизм). «Самбандхапарикша» («Исследование отношений») — обоснование нереальности любых реляций. «Ваданьяя» («Правила диспутов») — применение новой логической теории к «практической диалектике», в которой подвергается критике теория аргументации найяиков. «Праманви-нишчая» («Определение источников знания») — тщательно отделанный трактат (в стихах и прозе), посвященный тем же предметам, что и «Ньяябинду», в определенном смысле финальная версия эпистемологии и логики Д. «Сантанантарасиддхи» («Обоснование чужой одушевленности») соответствует по содержанию своему названию; проблема обсуждается в виде полемики виджнянавадина (коего и представляет автор) с буддийским реалистом-сарвастивадином, который отрицает принятие чужой одушевленности у буддийского идеалиста.

Д. в большей мере, чем Дигнага, выходил за границы собственно логико-эпистемологических задач. Реальным источником знания и гарантом истинного познания и основанной на нем практики является сам Будда, о котором, в свою очередь, свидетельствуют «обычные» источники знания. Дигнаговская реформа логики получает у него онтологическое обоснование: он исследует не только формальную связь понятий в умозаключении, но и ее «материальную» референтность — средний термин как причина («здесь огонь, потому что здесь дым»), как «собственная природа» («это дерево, потому что оно шимшапа») и как невосприятие («тут нет кувшина, потому что он тут не наблюдается»). Понятия, находящиеся в выводных отношениях, сами по себе не обладают реальностью (каковая принадлежит только дхармам), но имеют только практическую значимость. Универсалии — лишь воображаемые конструкции, не имеющие реальных референтов. Познание Атмана, на котором настаивают брахманистские школы, ведет лишь к себялюбию, а то, в свою очередь, — к желанию продления собственного существования, следовательно, увековечивает сансару. Никаких перманентных сущностей нет, и разрушение сущего является естественной характеристикой, точнее, процессом (поскольку сущее есть «поток»). Эта доведенная до логического завершения буддийская картина «мира без надежд» вполне, как кажется, объясняет тот глубокий пессимизм, коим проникнуто, по наблюдению Ф.И. Щербатского, все мироощущение Д.

Непосредственным преемником Д. был Девендра-буддхи, реальным — Дхармоттара (8—9 вв.), наиболее авторитетный его комментатор. Вторым по значимости толкователем Д. следует считать Винитадэву (8 в.). Школа Дигнаги-Д. просуществовала в Индии в целом до 11 в., в Тибете же она не прерывалась.

Обоснование чужой одушевленности с толкованием Винитадэва / Пер. с тибетского Ф.И. Щербатского. Пп, 1922.
Щербатской Ф.И. Избр. труды по буддизму. М., 1988; Щербатской Ф.И. Теория познания и логика по учению позднейших буддистов. СПб., 1995. Ч. 1—2; Lata Bapat. Buddhist Logic: A Fresh Study of Dharmakirti's Philosophy. Delhi, 1989.

B.K. Шохин













ДХАРМЫ (санскр. dharmah, пали dhamma) — ноуменальные, множественные, динамические, атомарные (далее неразложимые) носители-субстраты тех элементов, на которые в буддийской онтологии разлагается поток сознания-существования, который в обычном опыте воспринимается в виде индивидов и вещей. Учение о Д., составляющее ядро буддийской философии, восходит к ранним стадиям формирования буддийской мысли. По одной из классификаций текстов Палийского канона, совокупность Д. делится на обусловленные действием кармических сил и не обусловленные им; первые обладают признаками возникновения, уничтожения и инобытия (Ангуттара-никая 1.152), тогда как вторые определяются как нирвана (Самъютта-никая IV.359). В канонических палийских текстах обнаруживаются и три классические классификации Д. на скандхи (кхандха), аятаны и дхату, которые разрабатывались позднейшими абхидхармиста-ми (Дигха-никая 11.301—303, Самъютта-никая 11.140, III.59—61). Специальное внимание калькуляциями Д. (которые, возможно, генетически связаны с перечнями начал опыта в санкхье) уделяли сарвастивадины. Абхидхармические тексты насчитывают в среднем 75 Д., различая их как «обусловленные» (основная классификация: подвиды пяти скандх — «групп») и «необусловленные» и характеризуя как неопределимые «носители собственной сущности». Концепция Д. опирается на три основоположения буддизма (всеобщность страдания, изменчивость всего сущего и отсутствие Я) и обеспечивает, в свою очередь, теоретический фундамент всей буддийской сотериологии. В школе мадхьямики Нагарджуны учение о Д. существенно переосмысляется — их взаимокоррелятивность рассматривается как отсутствие у них собственной природы, их пустотность (шуньята).












ДЬЮИ (Dewey) Джон (1859—1952) — амер. философ, основоположник инструменталистской версии прагматизма. Им написано более 30 книг, охватывающих психологию, эпистемологию, этику, логику, эстетику, социальную философию, образование. Учился в унтах Вермонта и Джонса Хопкинса. Преподавал в унтах Миннесоты (1888—1889), в Мичиганском (1902— 1904), Чикагском, с 1904 в Колумбийском ун-те, в 1929 отошел от преподавательской работы. Придерживаясь активистского взгляда на философию, Д. стремился воплотить свои идеи на практике: он основал «The Journal of Philosophy» (1904), организовал Американскую ассоциацию университетских профессоров, боролся за внедрение в жизнь идей прогрессивного образования. Выступал с лекциями в Китае, Японии, Мексике, в 1929 посетил СССР, опубликовал «Впечатления о Советской России и революционном мире» (Impressions of Soviet Russia and the Revolitionary World. New York, 1929). Участвовал в общественном суде, снявшем с Л. Троцкого обвинения Москвы в шпионаже (Мексика, 1937).

Свой творческий путь Д. начал в кон. 19 в., занявшись психологией и педагогикой. Считая тогдашнюю психологию опытной наукой, объясняющей человека в его целостности и делающей анахроничными дуалистические объяснения философов, защищал идею «философии как психологии». В отличие от У. Джеймса Д. в большей мере испытал влияние гегелевской историцистской философии, считая возможным подправить ее трансцендентализм эволюционным натурализмом Ч. Дарвина и эмпиризмом здравого смысла.

В кн. «Реконструкция в философии» (Reconstruction in Philosophy. Boston, 1920) развивал идею адаптации философии к изменяющемуся социокультурному контексту. Применив к истории мысли социогенетический подход, Д. отверг интеллектуалистский взгляд, согласно которому философия представляет собой теоретическую рефлексию по поводу теоретических проблем, и сделал вывод, что в псевдотеоретической форме метафизические системы служили для консервации исторически изживших себя культурных установок. Веря в возможность превращения философии в инструмент повышения разумности людей, Д. советовал отказаться от теоретизма и онтологизма и заняться ценностными проблемами человека, этикой, социальной теорией. Философия, по Д., является разновидностью морального учения, совпадает с образованием, является Просвещением с большой буквы.

Предельным основанием эпистемологических и социально-этических конструкций философии Д. является понятие «опыт». В кн. «Опыт и природа» (Experience and Nature. Chicago, 1925) Д. дистанцируется от всех концепций, противопоставлявших опыт и природу и порождавших дуализм духовного и телесного, субъекта и объекта — как от гегелевского трансцендентализма, так и всех вариантов эмпиризма. Свою позицию он называет «эмпирическим натурализмом», подчеркивая намерение показать включенность природы в опыт, а опыта в природу. Опыт, по Д., — это весь жизненный мир человека в его органической целостности, многочисленных связях и взаимодействиях, в которые вовлечен человек. Опыт охватывает и созданное эволюцией природы, задающее диспозиции поведения на бессознательном уровне, и наследие истории и культуры, и индивидуальный вклад человека. Между природными, ментальными и социокультурными аспектами опыта имеют место непрерывность, взаимопереход, длительность. Опыт творится в «поле взаимодействующих событий», выступая одновременно материалом для рефлексии, методом исследования и рефлексии как таковой. Придерживаясь холистического и организмического понимания опыта, Д. отверг элементаристские и формальные методы и предложил другие — контекстуальный, инструментальный, функциональный, прагматический.

Кн. «Поиск достоверности» (The Quest for Certainty. New York, 1929) посвящена критике гносеологической интенции философии, направленной на отыскание конечного и достоверного фундамента истинного знания и пассивно-отражательного представления о процессе познания. Вместо понятия «отражение» Д. предложил понятие «исследование» (inquiry) или работу по превращению неопределенной, проблемной ситуации в целостную, контролируемую, поддающуюся разрешению. Этапами исследования являются: формулировка проблемы, предложения, выбор ведущей гипотезы, апробация гипотезы непосредственным или воображаемым действием. Его результат — «удовлетворительное соглашение» субъектов.

Свою философию Д. часто называл инструментализмом, рассматривая понятия, научные законы, логические приемы как орудия для исследования. В процессе их использования происходит естественный отбор наиболее практичных. Практичный, или «прагматичный», по Д., следует понимать как соотнесение всех приемов и рефлексивных соображений со следствиями для определения их смысла и проверки. Последствия могут быть любыми — эстетическими, моральными, политическими (Essays in Experimental Logic. Chicago, 1916). По Д., мы должны полагаться на результаты науки в освоении мира и стремиться применять ее методы в философии. Вместе с тем он полагал, что научное знание более адекватно проявляется в инженерном деле, медицине, социальных дисциплинах и т.п., имеющих прикладной эффект, нежели в «чистой» математике или физике.

Д. вошел в историю мысли 20 в. не только как философ, но и как теоретик и деятель образования. Его работы «Школы будущего» (Schools of Tomorrow. New York, 1915), «Демократия и образование» (Democracy and Education. New York, 1916), «Прогрессивное образование и наука образования» (Progressive Education and Science of Education. Washington, 1928), «Опыт и образование» (Experience and Education. New York, 1938), «Образование сегодня» (Education Today. New York, 1940) оказали огромное воздействие на мировую педагогическую мысль. (На рус. языке: Школа и общество. М., 1907; Психология и педагогика мышления. М., 1915; Школы будущего. М., 1918; Введение в философию воспитания. М., 1921; Школа и ребенок. М., 1922.) Он развивал теорию прогрессивного образования и выдвинул ряд новых для его времени идей: обучение как исследование и как выработка навыков самостоятельного мышления, переобучение всех возрастных категорий и др. Д. верил — и в этом состоял существенный момент его социального кредо, — что образование — важнейший инструмент в реализации права на равенство возможностей и орудие совершенствования общества.

Социальная философия Д. проникнута мелиориз-мом и оптимистическим убеждением в приложимости к общественным делам метода «кооперативной интеллектуальности». Общество, по Д., — органическая целостность, состоящая из множества ин-тов, в своем функционировании порождающих дисбалансы. Последние должны решаться, как в инженерном деле, реформистски. Для их предупреждения общество нуждается в планировании в соответствии с научной теорией, демократическим и моральным идеалами (Liberalism and Sosial Action. New York, 1935). Д. именуют в США «философом № 1». Его идеи пустили мощные корни в общественном сознании этой страны, и они дают о себе знать в филос. натурализме, в аналитической философии, феминизме, постмодернизме (Р. Рорти) и др.

How We Think. Boston, 1910; Essays in Experimental Logic. Chicago, 1916; Human Nature and Conduct: An Introduction to Social Psychology. New York, 1922; Individualism, Old and New. New York, 1930; Philosophy and Civilization. New York, 1931; A Common Faith. New Haven, 1934; Art as Experience. New York, 1934; Logic: the Theory of Inquiry. New York, 1938; Freedom and Culture. New York, 1939; Theory of Valuation. Chicago, 1939; Problems of Men. New York, 1946.

Schilpp P.A. (ed.) The Philosophy of John Dewey. Evanston, 1939; White M. The Origin of Dewey's Instrumentalism. New York, 1943; Hook S. John Dewey: Philosopher of Science and Freedom. New York, 1950; Edman I. (ed.) John Dewey, His Contribution to the American Tradition. Indianapolis, 1955; Bernstein R. John Dewey. New York, 1966; Mac Demon J. The Philosophy of John Dewey. Chicago, 1981.

H.C. Юлина













ДЭВИДСОН (Davidson) Дональд (р. 1917) — амер. аналитический философ. Проф. Принстонского (1967— 1970), Рокфеллеровского (1970—1976), Чикагского (1976—1981) и Калифорнийского (с 1981) ун-тов. Исследовательские интересы Д. охватывают широкий круг проблем в семантике, теории действия, философии сознания, онтологии и эпистемологии. В своем объяснении человеческих действий Д. стремится совместить их интенциональность (лат. intentio — стремление) и включенность в причинно-следственные отношения. Этой цели служит разрабатываемая им онтология событий. Будучи физическими событиями, человеческие действия каузально связаны с ментальными событиями (намерениями, желаниями и т.п.), однако эти связи не подчинены строгим законам, и каузальное объяснение любого конкретного действия человека строится с учетом рациональности и когерентности (лат. cohaerens — находящийся в связи) всей системы его верований, желаний и т.п. Эту свою позицию Д. определяет как «аномальный монизм». Образуя часть природы, подверженную каузальным взаимодействиям, ментальные события вместе с тем тождественны событиям в мозге, однако, согласно Д., это тождество имеет место не между соответствующими типами событий, а между индивидуальными событиями в силу совпадения их причин и следствий. Важную роль в исследованиях Д. играет выдвинутая им программа создания формальной теории значения для естественных языков на базе экстенсиональной логики. Центральная задача этой теории — показать, как приписываются значения предложениям языка. Разделяя идею Г. Фреге о том, что понимать предложение — значит знать условия его истинности, и, отталкиваясь от определения истины А. Тарского как критерия адекватности при приписывании значений, Д. связывает построение семантической теории с анализом логической формы предложений, который позволит определить условия истинности для каждого предложения в терминах истинностного значения его частей. Определенным шагом в реализации этой программы стал осуществленный Д. анализ логической формы высказываний о действиях, предложений с индексальными выражениями, предложений, содержащих пропозициональные установки. По замыслу, теория значения в конечном счете призвана объяснить, как происходит понимание языка в процессе коммуникации. Понятие коммуникации играет важную роль в антиэмпиристской эпистемологии Д., для которого основой познания является не чувственное восприятие, а интерсубъективность и интерпретация. Реальность не конструируется из чувственных восприятий в соответствии с концептуальными схемами языка, а, напротив, язык, мышление и мир составляют неразрывные части единой интерсубъективной структуры, и до включения в эту структуру как таковые не существуют. Кроме того, Д. предложил оригинальную концепцию метафоры, согласно которой значение метафорических слов и словосочетаний следует понимать буквально, а употребление их является специфическим.

Общение и конвенциональность // Логика. Сознание. Язык. М., 1990; Материальное сознание // Аналитическая философия. М., 1993; Reasons and Causes. Oxford, 1963; Essays on Actions and Events. Oxford, 1980; Inquiries into Truth and Interpretation. Oxford, 1984; Structure and Content of Truth. Oxford, 1990.

Пpиcт С. Теории сознания. М., 2000; Passmore J. Recent Philosophers. London, 1985.












ДЮФРЕНН (Dufrenne) Мишель (1910-1995)- фр. философ, эстетик, представитель феноменологии. В 1950— 1960-е гг. разрабатывает проблемы эстетики. Его двухтомная «Феноменология эстетического опыта» (1953) стала классической работой в этой области. В своих исследованиях опирается прежде всего на Э. Гуссерля и И. Канта. У первого Д. заимствует концепцию восприятия, которое «открывает нам мир в его истине». В учении Канта его привлекает понятие априорного. Кантовские априори чувственности и рассудка, благодаря которым объект может быть данным или мыслимым, Д. дополняет аффективными априори, благодаря которым объект становится чувствуемым. Именно аффективное априори делает возможным эстетический опыт, позволяя конституировать как объект, так и субъект этого опыта.

Д. наделяет эстетический опыт безграничными возможностями: он образует основу познавательного отношения, предшествует нравственному опыту и несет в себе его содержание, выражает смысл человеческой свободы, примиряет человека с самим собой, снимает все конфликты и противоречия с окружающим миром, устанавливает настоящую гармонию с миром. Высшей формой эстетического опыта выступает искусство, под которым Д. имеет в виду искусство модернизма и авангарда. Назначение искусства состоит не только в том, чтобы доставлять радость и наслаждение, но и выражать и передавать «голос Природы», обращенной к человеку и ждущей от него взаимности И ответа. Искусство обеспечивает человеку непосредственный доступ к самой Природе, возвращает в состояние изначальной близости с ней, в состояние спонтанной невинности, пробуждает в нем «фундаментальное чувство мира», которое не может передать никакой понятийный аппарат.

В 1970—1980-е гг. Д. проявляет повышенный интерес к проблеме отношений между искусством и политикой, отводя и здесь искусству определяющую роль. Он считает, что революция в искусстве должна опережать политическую революцию, быть импульсом и детонатором последней, сливаться с ней и превращать ее в игру и праздник. Д. предлагает оригинальную формулу: «Вместо политизации искусства надо эстетизировать политику».

Искусство на Западе // Курьер ЮНЕСКО. 1973. № 3; Искусство и политика // Вопросы литературы. 1974. № 4; La notion d'apriori. Paris, 1959; Phenomenologie de Pexperience esthetique. Paris, 1967. T. 1—2; Esthetique et philosophie. Paris, 1967—1981. T. 1—3; Le poetique. Paris, 1973; Art et politique. Paris, 1974.

Долгов К.М. Эстетика М. Дюфренна // Вопросы философии. 1972. № 4; Силичев Д.А. Феноменологические теории в эстетике 50—70-х годов // История эстетической мысли. М., 1990. Т. 5.














ДЮЭМ, Дюгем (Duhem) Пьер (1861 — 1916) — фр. физик-теоретик, философ и историк науки. Проф. физики в ун-тах Лилля, Ренна, Бордо. Автор работ в области термодинамики, гидродинамики, теории упругости. Одним из первых осознал важную роль истории науки для эпистемологии. Предметом филос. анализа Д. является физическая теория, рассматриваемая в свете двух исторических традиций: линии Декарта — Лапласа (теория как объяснение) и линии Паскаля — Ампера (теория как описание). По мнению Д., физическая теория не есть гипотетическое объяснение экспериментальных законов на основе скрытой от наблюдения реальности. Подобные объяснения составляют сферу метафизики, от которой наука должна освобождаться по мере своего развития. Основная цель теории состоит в описании — логической систематизации и классификации большого числа экспериментальных законов. Однако вопреки своей инструментальной установке, Д. признает, что целью физической теории является также постепенное превращение ее в естественную классификацию, отражающую действительный порядок вещей, недоступный нашему восприятию. Д. отвергает традиционное толкование описания как индуктивного обобщения наблюдаемых явлений и резко критикует индуктивистскую историографию. Согласно Д., опытные данные не имеют самодовлеющего характера и всегда рассматриваются сквозь призму теоретических понятий, превращающих экспериментальные данные в символические конструкции, не сводимые к индуктивным обобщениям. Кроме того, всякий экспериментально установленный закон не является точным, но только приблизительным, а потому он поддается преобразованию в символический закон самыми разнообразными способами. Т.о., физик волен избрать наиболее плодотворную гипотезу, независимо от опыта (инструментализм).

Эти методологические принципы Д. положил в основу своей историографической критики т.н. индуктивного метода И. Ньютона и А. Ампера. Ныне критика индуктивизма расценивается как одно из его бесспорных достижений в области методологии и историографии науки. Д. сумел убедительно показать, что закон всемирного тяготения, к которому обычно апеллировали индуктивисты, не является индуктивным обобщением законов, эмпирически установленных И. Кеплером, и даже находится в противоречии с ними. Аналогично обстояло дело и с Ампером — одним из наиболее рьяных проводников ньютоновской индуктивистской идеологии в области электродинамики. Д. показал, что «математическая теория электродинамических явлений вовсе не следует методу, предначертанному Ампером, что она вовсе не выведена исключительно из данных опыта».

Современные исследователи отмечают противоречивость позиции Д. в этом вопросе, вытекающую из непоследовательности его концепции в целом. Д. многочисленными примерами доказывает, что выбор и определение понятий, благодаря которым могут быть поняты физические феномены, зависят от теорий и что эволюция теории приводит к соответствующим изменениям понятий. В то время он стремился внушить читателю, что задача теории состоит в описании, т.е. классификации экспериментальных законов, откуда делается вывод, что прогресс физики состоит в том, что ее описательная часть почти целиком входит в новую теорию, между тем как объяснительная часть отпадает, уступая место новому объяснению.

Влияние Д. на современную философию науки оказалось двойственным. С одной стороны, Д. принял эстафету господствующей в то время позитивистской философии науки и развил это направление, предвосхитив ряд важнейших постулатов логического эмпиризма. С др. стороны, он подготовил почву для постпозитивизма, который взял на вооружение целый ряд фундаментальных идей Д., касающихся теоретической нагруженности фактов, зависимости научных законов от теоретической системы в целом и т.д. Внутренняя противоречивость дюгемовской концепции нашла свое внешнее выражение в существовании этих противоположных направлений в зап. философии науки. Важным вкладом Д. в эпистемологию является новый подход к отношению между философией науки и историей науки: начиная с Д. история науки становится интегральной частью философии науки.

Les origines de la statuque. Paris, 1905—1906. Vol. 1—2; Etudes sur Leonardo de Vinci. Paris, 1906—1913. Vol. 1—3; Essai sur la notion de theorie physique de Platon a Galilee. Paris, 1908; Le systeme du monde. Paris, 1913-1959. Vol. 1-10.

B.C. Черняк














ДЮЭМА (Дюгема) — КУАЙНА ТЕЗИС — тезис о невозможности сепаратной экспериментальной проверки гипотез, являющихся элементом сложноорганизованной теоретической системы. Первоначальный (слабый) вариант этого тезиса был сформулирован Л. Дюэмом: «Физик никогда не может подвергнуть контролю опыта одну какую-нибудь гипотезу в отдельности, а всегда только целую группу гипотез. Когда же опыт его оказывается в противоречии с предсказаниями, то он может отсюда сделать лишь один вывод, а именно, что, по меньшей мере, одна из этих гипотез неприемлема и должна быть видоизменена, но он отсюда не может еще заключить, какая именно гипотеза неверна». Из этой формулировки тезиса, в частности, следовало, что в силу системного характера организации фундаментальных теорий в принципе невозможен «решающий эксперимент», который позволял бы однозначно их подтвердить или опровергнуть. У. Куайн выдвинул более сильное утверждение относительно возможности в любом случае спасти к.-л. компонент теоретической системы перед лицом возникших экспериментальных трудностей: «Любое утверждение может рассматриваться как истинное, несмотря ни на что, если мы сделаем достаточно решительные корректировки в каком-то ином фрагменте системы». Эти два варианта Д.—К.т. явно не эквивалентны и фактически предполагают различные подходы. Из формулировки Дюэма следует лишь, что поиск ответственной за отрицательный результат эксперимента гипотезы в составе некоторой теоретической системы — дело полностью безнадежное, поскольку, с одной стороны, логически это никак не гарантировано, а с другой — любая такая гипотеза не поддается сепаратной эмпирической проверке. Такой вывод не означает, что при любых условиях можно избежать отказа от теоретической системы путем изменения к.-л. ее фрагмента. К тому же он явно противоречил бы общей методологической позиции Дюэма, недвусмысленно допускавшей отказ от фундаментальных научных теорий. Характерно, что формулировка Куайна оставляет открытым вопрос о возможности сепаратной проверки гипотез, поскольку в ней акцентируется внимание лишь на том, как избежать опровержения к.-л. элемента теоретической системы. Не исключено, что утверждение Куайна вообще не имеет прямого отношения к гипотезам, т.к. оно было высказано им в связи с критикой логического эмпиризма по вопросу о разграничении между аналитическими и синтетическими суждениями, для чего достаточно лишь тривиальной справедливости его тезиса. Но в этом случае едва ли могут возникнуть к.-л. принципиальные возражения, т.к. заранее допускалась бы возможность изменения семантических правил языка научной теории без каких-то ограничений. Однако именно это допущение оказывается неприемлемым, поскольку семантические правила научных теорий всегда формулируются с учетом стабильных отношений неязыковых объектов, и их возможное изменение имеет определенные границы. Попытки спасти теорию не могут, напр., привести к полному разрушению ее центральных гипотез или постулатов. Но даже если не накладывать никаких ограничений на добавление вспомогательных гипотез относительно референтов научной теории или экспериментальной установки, то в конце концов ученые все же будут вынуждены обратить свое внимание на ее исходные фундаментальные допущения под влиянием внешнего фактора — все увеличивающегося числа успешных предсказаний конкурирующей теории.

Т.о., из сформулированного Куайном сильного варианта тезиса следует нефальсифицируемость фундаментальных научных теорий. Этот вывод в целом совпадает с соответствующим выводом конвенционалистов, несмотря на различия в подходах. Действительно, как и Куайн, сторонники конвенционализма утверждали, что для каждой гипотезы Я, относящейся к некоторой области знания, и любых эмпирических данных наблюдения О всегда имеется некоторое множество вспомогательных предположений А, которое позволило бы получить данные О в качестве дедуктивного следствия из конъюнкции Я и А. Но в этом случае задача согласования любой фундаментальной научной теории с возможными отрицательными результатами экспериментов также оказывается чисто лингвистической проблемой. В то же время, если исходить из чисто логических соображений, то нельзя не признать, что при наличии семантической стабильности языка теории нет никаких логических гарантий, что существует требуемое множество А вспомогательных предположений, причем такое, что «Если Я и А, то О». Недоказуем по этим же соображениям также и прямо противоположный тезис, отрицающий к.-л. возможность существования соответствующего множества А.

Дюгем П. Физическая теория, ее цель и строение. СПб., 1910; Quine W. From a Logical Point of View. Cambridge (Mass.), 1961.











ЕВРАЗИЙСТВО — социально-философское учение, идейно-политическое движение рус. зарубежья, наиболее активно проявившее себя в 1920-е и 1930-е гг. Начало Е. связано с выходом в свет основополагающей работы Н.С. Трубецкого «Европа и человечество» (София, 1920), которую можно назвать своеобразным катехизисом евразийского учения. Выход через год коллективного труда «Исход к Востоку» (София, 1921) закрепил духовное объединение сторонников Е. За несколько лет увидели свет коллективные монографии «На путях» (Берлин, 1922), «Россия и латинство» (Берлин, 1923), четыре «Евразийских временника» (Берлин, 1923, 1925; Париж, 1927; Прага, 1929), 12 выпусков «Евразийской хроники»; издавались жур. «Версты», еженедельная газ. «Евразия» (1928—1929).

Евразийское учение представляет собой в наиболее полном объеме разработанный вариант рус. идеи, охватывающий самые разнообразные научные, религиозные, филос. концепции, в центре которых — идея России как самобытной цивилизации.

К кон. 1920-х гг. в евразийском движении намечаются разногласия, которые привели к теоретической полемике и организационному расколу движения. Основанием, по которому евразийцы разделились на умеренных и радикальных, явилось их отношение к политическому режиму в СССР. Евразийское движение просуществовало практически до начала Второй мировой войны. В тот период эмиграция раскололась на «оборонцев» и «пораженцев». Первые считали, что независимо от существующего в СССР политического режима в случае возникновения войны надо защищать страну. «Пораженцы» выступали с противоположных позиций, считая, что победа Германии будет означать падение большевистского режима в СССР, настаивали на необходимости ее поддержки. Евразийцы в этой полемике безоговорочно занимали позицию оборончества.

Главной задачей филос. исканий евразийцев было создание идеологии России, где были бы соединены наука, религия, философия. Поэтому в теоретических разработках евразийцев важное место занимают понятия евразийского мироощущения и евразийского умонастроения.

Ближайшим идейно-политическим источником евразийского учения являются учения славянофильства и, особенно, К.Н. Леонтьева. У ранних славянофилов евразийцы восприняли прежде всего идею соборности как «единства во множестве». Соборность — высший принцип существования личности, социальной группы, класса, гос-ва, этноса. Высшей в иерархии соборности является соборность православной церкви. Очень близка евразийцам идея Н.Я. Данилевского о культурно-исторических типах. Разделяют евразийцы и его взгляды по проблеме противостояния России и Запада. Они резко критикуют попытки европейской цивилизации абсолютизировать свои ценности, выдать свою культуру за общечеловеческую. Считая славянофилов своими предшественниками, евразийцы вместе с тем по ряду теоретических позиций резко критикуют их. Они не приемлют идеи приоритетной роли славянства в рус. государственности, считают утопическими идеи панславизма. В этом вопросе позиции Е. гораздо ближе к византизму Леонтьева.

Истоки революции 1917 евразийцы видят не в «заговоре кучки смутьянов, доставленных в запломбированных вагонах в Россию», а в процессе европеизации России, начатом Петром I и продолженном его бездарными преемниками. Европеизация привела к резкому социальному расслоению и абсолютному отрыву «правящего отбора» от широких народных масс, что сделало революцию — смену «правящего отбора» — неизбежной. Революцию надо принять как завершение эпохи европеизации России, принять как факт и думать о дальнейшей судьбе России. Подобные выводы евразийцев вызывали резкие возражения сторонников самых разных политических взглядов — от монархистов до либералов.

В своем проекте будущего государственного устройства России евразийцы предусматривали однопартийную систему (многопартийность — следствие европейской цивилизации — не подходит к российским, евразийским условиям), федеративное гос-во под управлением ведущего «отбора», выдвигаемого непосредственно народом. В экономике предполагалось обеспечить гармоничное сочетание коллективной и частной собственности на основе «общего дела». В духовной жизни главная роль отводилась идеологии православия.

Россия между Европой и Азией: евразийский соблазн. М., 1993; Трубецкой Н.С. История, язык, культура. М., 1995; Вернадский Г.В. История России. Монголы и Русь. Тверь; Москва. М., 1997; Кожинов В. Судьба России: вчера, сегодня, завтра. М., 1997; Он же. История Руси: современный взгляд. М., 1997; Русский узел евразийства. М., 1997; Савицкий П. Континент Евразия. М., 1997; Алексеев Н. Русский народ и государство. М., 1998; Титаренко М.Л. Россия лицом к Азии. М., 1998.











ЕДИНОЕ (греч. hen) — центральная категория философии неоплатонизма, обозначающая начало всякого множества, всякого бытия и ума (нуса), предшествующее им и превосходящее их. Будучи в конечном счете причиной всякой вещи, Е. не есть та или иная вещь, хотя именно благодаря Е. всякая вещь есть то, что она есть, а не иное (ср. определение Е. у Николая Кузанского как «не-иного»). Концепция Е. формируется в платонизме в процессе онтологического (теологического) толкования платоновского «Парменида». Сверхбытийное понимание Е. наметилось, возможно, уже в неопифагореизме, однако еще в среднем платонизме Е. — атрибут «первого бога», который есть одновременно бытие и ум. Впервые отчетливую концепцию Е. дал Плотин, который, исходя из «Парменида», провел различие между стоящим во главе иерархии универсума «единым как таковым», «единым-многим», или умом, и «единым и многим», или душой. «Многое и единое» и «многое как таковое» Плотин понимал соответственно как овеществленный эйдос и как тела, а Прокл — как тела и как материю. С развитием неоплатонизма все более подчеркивается пропасть между Е. и сферой ума и бытия, непостижимость Е. умом. Душа, сосредоточившись на Е. в «умной молитве», обретает его в сверхумном экстазе, но не выдерживает и вновь оказывается в пределах умопостигаемого или даже чувственного космоса, причем не может рассказать о виденном. Восходящее к «Пармениду» апофатическое учение о Е. определило всю неоплатоническую традицию. Однако в неоплатонизме имеется и катафатическое учение о «едином-благе», проводившееся с помощью принципа аналогии (Е. так же соотносится с умопостигаемым бытием, как солнце с чувственным бытием) на основе ряда платоновских текстов. В христианской теологии устанавливается соответствие между Е. и первым лицом Троицы (Отцом как безначальным первоначалом). Неоплатоническое учение о Е. оказало сильное влияние на Псевдо-Дионисия Ареопагита и всю традицию средневековой апофатической теологии.

Dodds E.R. The «Parmenides» of Plato and the origin of the Neoplatonic «One» // Classical Quarterly. 1928. Vol. 22; Rist J.M. The Neoplatonic «One» and Plato's «Parmenides» // Transactions and Proceedings of the American Philological Association. 1962. Vol. 93.












ЕРЕСИ (греч. hairesis — особое вероучение). В антич. времена «еретиками» называли людей, которые свободно, руководствуясь собственным разумом, интерпретировали христианское учение. Раннее христианство было представлено множеством группировок, резко полемизирующих между собой по поводу наступления «царства Божиего» на земле, организации христианских общин, отношения к ветхозаветной традиции, к верующим, «отпавшим» от церкви и т.д. После провозглашения христианства официальной религией Римской империи (4 в.) церковь проявляет все большую враждебность к любым отступлениям от ортодоксального вероучения. Для их обозначения и используется термин «Е.», которому придается обличительный смысл: Е. подлежат осуждению, репрессиям и искоренению. Так, уже первый Никейский собор (325) осудил арианство как «безбожную ересь», а в 527 издается указ против «еретиков», среди которых также фигурируют иудеи и язычники. Преследования инакомыслящих особенно ужесточаются после разделения христианской церкви на зап. и вост. (11 в.), когда в число еретиков включаются все новые религиозные движения и сообщества: катары, вальденсы, спиритуалы, беггарды, гуситы и т.д. В 13 в. для борьбы с ними создается специальный карательный орган — инквизиция.

Образование Е. — характерная черта развития религий; этому способствовали противоречия социальных групп и классов, по-разному воспринимающих и интерпретирующих религиозные догматы. Отсюда неисчислимое множество Е., известных истории, и понять суть каждой из них можно лишь в результате конкретно-исторического подхода.

В России Е. появляются в кон. 13 — нач. 14 в. Их социальную основу составили рост городов, развитие ремесел и торгово-денежных отношений, все большая централизация и сращивание государственных и церковных структур. Е. возникают как народные движения, имеющие четкую антиклерикальную направленность. Ясное представление об этом дает анонимное «Слово о лживых учителях» (13 — нач. 14 в.). «Лживые учителя» — это духовенство, которое обличается в корыстолюбии, тунеядстве, прислужничестве властям, в искажении «слова Божия». Первой массовой Е. в России были стригольники, появившиеся в Пскове и Новгороде в сер. 14 в. Выражая интересы городского народного люда, они открыто выступали против корыстолюбия и невежества духовенства, отрицали ряд церковных таинств, требовали права религиозной проповеди для рядового клира и мирян, а некоторые из них отвергали и церковное учение о воскресении мертвых. В 1375 руководители новгородских стригольников были преданы анафеме и казнены, но отдельные группы просуществовали до 15 в.

Постепенно рационалистическая критика православной церкви становится все более решительной и глубокой. Новгородский епископ Федор Добрый (нач. 14 в.) утверждает, что земной рай погиб и рай как таковой следует понимать лишь духовно. В кон. 14 в. церковный Собор осудил епископа Ефимия Висленя (Тверь) за непризнание «святой апостольской церкви». Наряду с критикой антидемократизма церковного устройства активизируются нападки на ключевой догмат христианства — учение о Троице. В 1380-х гг. в Ростове Великом с антитринитаристскими и иконоборческими проповедями выступает еретик Маркиан, под влиянием которого вспыхивают т.н. псковские споры об аллилуйя. Вскоре антитринитаристские движения (церковные авторы обличают их как «жидовствующих») охватывают Тверь, Псков, Новгород, Москву. Они стали провозвестниками не только критики церковной иерархии и идеалов аскетизма, но и выработки ценностей гуманизма и человеколюбия, равенства народов и вер. Эти идеи получили дальнейшее развитие (16 в.) в Е. Матвея Башкина и Феодосия Косого. Баш-кин отвергает догмат Троицы, объявляет Христа простым человеком, а иконы, изображающие Христа, Богородицу и святых — «идолами». Он осуждает претензии церкви на политическую власть, требует неукоснительного воплощения в обществе принципа евангельской любви, отвергает холопство и кабальную зависимость как несовместимые с учением апостолов. В 1553 Собор объявил Башкина еретиком, и он был заточен в монастырь. Демократические реформационные идеи нашли яркое воплощение во взглядах Феодосия Косого, настаивавшего на социальном и национальном равенстве всех людей. Ответом на растущее влияние критиков ортодоксального православия стало появление иосифлян (16 в.) — церковно-политического течения, направленного против «противоправительственных» реформационных движений. В 17 в. «еретическая» форма антифеодальной, антиклерикальной борьбы сменяется «сектантской».

Казакова Н.А., Лурье И. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV — начала XVI века. М.; Л., 1955; Клибанов А. И. Реформационные движения в России в XIV — первой половине XVI в. М., 1960; Мильков В.В. Древнерусские апокрифы. СПб., 1999.

Л.Н. Митрохин










ЕРЕСЬ И ОРТОДОКСИЯ (от греч. hairesis — особое вероучение, orthodoxia — следование учению) — противоположные категории, входящие в универсальную шкалу оценок систем убеждений: абсолютное заблуждение — ересь (Е.) — обычное мнение — ортодоксия (О.) — абсолютное знание. Эта шкала является теоретическим коррелятом шкалы социальных оценок, противопоставляющей грех и праведность: преступление — грех — обычное поведение — праведность — подвиг. Е. — система идей, решительно расходящаяся с господствующими в данном обществе или в данной среде представлениями о мире, обществе или человеке, но не являющаяся вместе с тем полным заблуждением, не имеющим ничего общего с обычными мнениями. О. — особо ревностное следование основам общепринятого учения или мировоззрения, не представляющее собой, однако, совершенного знания. Е. есть грех, и как таковая она требует публичного порицания; О., являющаяся праведностью, предполагает публичную похвалу. Противопоставление Е. и О. утвердилось в Средние века и до сих пор несет на себе религиозный оттенок, поскольку под Е. и сейчас иногда понимается вероучение, отклоняющееся от догматов господствующей религии, а под О. — неуклонное следование таким догматам. При более общем понимании Е. и О. еретическими являлись, напр., учение христианства в эпоху Др. Рима, гелиоцентризм Н. Коперника и учение Дж. Бруно в эпоху раннего Возрождения, развивавшаяся В. И. Лениным версия марксизма в нач. 20 в., волновая теория света в эпоху почти безраздельного господства корпускулярной его теории, и т.п. В случае не только религиозных, но и любых иных, достаточно влиятельных и авторитарно организованных доктрин, можно говорить о Е. и О. и, соответственно, о порицании еретиков и поощрении ортодоксов.

В Средние века существовала поговорка «С еретиками не спорят, их сжигают». Первая ее часть, говорящая о невозможности или, скорее, о нереальности спора с еретиками, в основе своей верна. Всякий спор предполагает определенную общность исходных позиций сторон, обеспечивающую начальное взаимопонимание спорящих. Те, кто совершенно не понимают друг друга, не способны спорить, точно так же как они не способны прийти к согласию. Еретиком является тот, кто отвергает некоторые основополагающие принципы, отказывается принять единый для данной среды базис, лежащий в основе форм ее жизни и коммуникации. С таким человеком спор действительно нереален. Трудно, напр., дискутировать о деталях второго пришествия Христа с теми, кто верит в Будду; того, кто не верит во внеземные цивилизации, вряд ли удастся увлечь спором о внешнем облике инопланетян.

Л. Витгенштейн приводит пример племени, уверенного в том, что его вождь своими ритуальными танцами способен вызвать дождь. Если их убеждения так же согласованны, как и наши, мы никак не можем оспорить их, опираясь на наши представления и нашу практику. Общий вывод Витгенштейна скептичен: обратить инакомыслящего разумными доводами невозможно. Остается только крепко держаться за свои убеждения и ту практику, в рамках которой они сложились, и объявить противоречащие взгляды еретическими, безумными и т.п. На инакомыслящих можно воздействовать только твердостью собственных убеждений, убедительностью, граничащей с внушением. Если т.о. удастся все-таки повлиять на человека др. культуры, это никоим образом не будет означать, что наши убеждения по каким-то интерсубъективным основаниям предпочтительнее, чем его.

Фейерабенд П. Избр. труды по методологии науки. М., 1986; Витгенштейн Л. О достоверности // Витгенштейн Л. Философские работы. М., 1994. Ч. 1; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000; Feyerabend P.K. Dialogue on Method // The Structure and Development of Science. Dordrecht, 1979.











ЕСТЕСТВЕННАЯ РЕЛИГИЯ — концепция, первоначально разработанная фр. философом Ж. Боденом в работе «Разговор семерых о возвышенных тайнах сокровенных вещей» и англ. мыслителем Г. Чербери. Религия предстает здесь практически тождественной подлинной морали, из нее почти устраняется догматика. Е.р. будто бы изначально распространялась на все человечество, и только в результате искажений разделилась на различные вероисповедания, заменившие исходную простоту сложностью церковной догматики и культа.

Сторонником Е.р. выступал Г.В. Лейбниц, разделивший религию на лежащую в границах человеческого разума и религию откровения. Сущностью Е.р. у Лейбница оказалось стремление к Богу как Высшему существу. Сначала это стремление является инстинктивным, оно составляет элемент любой религии, поэтому Е.р. — психологическая основа всякой позитивной религии. Естественная мораль и Е.р. имеют общий исток и полностью согласуются друг с другом. Человек не создает свое представление о Боге, но развивает представление, изначально заложенное в его душе, — вечную основу, общую для всех.

В дальнейшем концепция Е.р. развивалась в деизме, во фр. (Вольтер, Д. Дидро, Ж.Ж. Руссо), англ. (А. Коллинз, Дж. Тиндаль) и нем. (Г.Э. Лессинг) Просвещении.

Руссо в «Эмиле» («Исповедь веры савойского викария») описывает «истинно-естественную религию», которая должна способствовать сосуществованию людей в границах общего блага. В Е.р. есть только два догмата: существование Бога и бессмертие души. К этим заповедям религии человечества в Е.р. добавляется еще признание священности общественного договора и законов.

Лессинг, как и все сторонники Е.р., жестко противопоставляет этический и догматический аспекты религии. Цель Е.р. — «признать Бога, принимая во внимание самые достойные знания в каждом нашем действии и мысли» («О возникновении религии откровения»). Ни одна позитивная религия не может считаться истинной в полном смысле этого слова, каждая из них — выражение религии разума, разработка ее усилиями данного народа на определенной ступени культуры. В развитии религии разума проявляется Божественный план воспитания человека.

В полемике с концепцией Е.р. христианские авторы (С. Батлер, Г. Фостер и др.) защищали исключительность христианства как религии откровения, подчеркивая ограниченность и несовершенство человеческого разума.










ЕСТЕСТВЕННАЯ ТЕОЛОГИЯ — филос. богопознание, которое достигается посредством человеческого разума, без привлечения откровения. К области Е.т. относят доказательства бытия Бога (традиционно: онтологическое, космологическое и телеологическое), исследование божественной природы, отношений между Богом, миром и человеком.

Уже в эпоху раннего (2 в.) христианства апологеты задавались вопросом, существует ли Бог. Этот вопрос предполагает уяснение того, что есть Бог, и такое понимание реальности, которое позволяет разуму дать ответы на этот вопрос. В классической форме Е.т. разрабатывается в схоластике, где она противопоставляется теологии откровения. Обоснование этого различия в средневековой мысли базировалось на фрагменте Послания ап. Павла к Римлянам (1,18), в соответствии с которым человек способен достичь религиозной истины, применяя естественные возможности дискурсивной мысли. Если происхождение и назначение человека определяется его отношением к Абсолюту, человек должен иметь знание об этом Абсолюте. Вопросы о бытии и о Боге обретают смысл в человеческом вопросе о самом себе, в человеческой открытости бытию как таковому. Человек может обладать знанием об Абсолюте, познавая собственную природу и мир. Объектом Е.т. становится Бог, поскольку он познаваем через свои творения, человеческую душу в ее свободе и бессмертии и через естественный закон.

В большинстве построений Е.т. Бог рассматривается как «само бытие» (ipsum esse). В нем бытие совпадает с сущностью. Все сущее существует случайно, мир обладает бытием в силу причастности божественному бытию. Это обосновывает как возможности Е.т. — ведь бытие приписывается и Богу, и миру, так и ее метод аналогии, согласно которому все совершенства, приписываемые сотворенному, могут быть приписаны Богу, но даже в предельной полноте они не выражают Божественного совершенства. Благодаря аналогичности познания Абсолютное бытие и бытие тварного мира оказываются одновременно тесно связанными и бесконечно различными. В томистском варианте Е.т. (сам Фома Аквинский не употреблял этого термина) понимается как предварительная ступень теологии откровения, поскольку «естественный разум» ограничен в своих возможностях.

Критика Е.т. связана с вопросом о сущности метафизики как таковой. Здесь можно отметить кантовскую критику традиционной метафизической онтологии и хайдеггеровский анализ «онто-теологической» природы метафизики. В 20 в. Е.т. подвергалась критике также со стороны теологии откровения, особенно в работах К. Барта. В результате, Е.т., оставшись в целом верной схоластическим истокам, начинает интерпретировать метафизику в свете трансцендентальной онтологии.










ЕСТЕСТВЕННАЯ УСТАНОВКА — понятие феноменологии и феноменологической социологии, обозначающее «наивную» установку сознания, для которой миры — природный и социальный — несомненны, непосредственно даны и приняты на веру как само собой разумеющиеся. По Э. Гуссерлю, мир, воспринимаемый в Е.у., это целостный естественный мир как обыденного, донаучного, так и позитивно-научного мышления. Этот мир фактичен и реален, он постоянно доступен нам и находится «здесь, перед нами». Для Гуссерля анализ Е.у. является предварительным для осуществления феноменологической редукции, в ходе которой происходит «воздержание» от Е.у., «заключение ее в скобки» как путь к обнаружению и описанию трансцендентальной сферы «чистого» сознания. Такая трактовка Е.у. стимулировала более развернутые исследования наивного, ситуационно ограниченного сознания у М. Мерло-Понти, Ж.П. Сартра и др.

Отказавшись от гуссерлевского трансцендентализма, А. Шюц сделал мир Е.у. основной темой феноменологического анализа. На этой основе он и его последователи разработали феноменологическую социологию, а затем и феноменологическую программу в современной социологии знания. В рамках этого направления реальность, данная в Е.у, реальность повседневной жизни, трактуется как высшая и наиболее самоочевидная реальность. По сравнению с ней др. реальности оказываются конечными областями значений, анклавами в ее рамках. Мир Е.у. окружает их со всех сторон, и сознание всегда возвращается к нему из специализированных сфер значений. Таково отношение Е.у. и различных сфер теоретического мышления, религиозного сознания, искусства и т.п. Все это конечные области значений по сравнению с универсальным, неспециализированным восприятием мира в Е.у. повседневной жизни.

Реальность повседневной жизни предстает как интерсубъективный мир, который человек разделяет с др. людьми. Благодаря интерсубъективности мир Е.у. отличается от др. осознаваемых человеком сфер реальности. Повседневность в качестве реальности имеет «само собой разумеющийся характер». Она не требует никакой дополнительной проверки сверх того, что она просто существует.

Понимание повседневной Е.у. как подобной базисной структуры привело к формированию новой, феноменологической перспективы в социологии знания. Прежде эта дисциплина занималась преимущественно теоретическим знанием. Между тем фокус внимания на интеллектуальное истории, на теориях не может быть главным в социологии знания. Только небольшая группа людей в обществе занята теоретизированием, производством «идей». Поэтому социология знания должна заниматься всем тем, что считается «знанием» в обществе, т.е. прежде всего тем, что люди «знают» как «реальность» в их Е.у. повседневной до-теоретической жизни.

Новые направления в социологической теории. М., 1978; Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М., 1995; Schutz A. The Phenomenology of Social World. Chicago, 1967.












ЖАНЕ (Janet) Пьер Мари Феликс (1859—1947) — фр. психолог и психофизиолог. Автор докторских диссертаций «Психический автоматизм» (1889), «Ментальное состояние истериков» (1893). С 1890 — зав. лабораторией психологии в психоневрологическом госпитале Ж. Шарко. Читал лекции в Сорбонне (с 1896) и в Коллеж де Франс (1895—1935). Основатель «Журнала нормальной и патологической психологии» (1904). Одним из первых в экспериментальной психологии стал трактовать психику не как эпифеномен физиологических процессов, а как самостоятельное явление. Психическую деятельность рассматривал иерархически (как систему рефлексов, склонностей, чувств, осознанных убеждений и рационального поведения) и динамически (на основе понятий «силы» и «психологической слабости», тревоги и защитной реакции, взаимоперехода эмоциональных состояний). Выделял в личности две составляющие: одна сохраняет структуры прошлого, другая, синтезирующая, организует опыт настоящего. Чередование или наложение их друг на друга проявляется в «провалах» и «возвращениях» памяти, а также в истерических состояниях (анестезия, паралич без органических поражений, раздвоение личности и т.п.), которые свидетельствуют о существовании «второго сознания». Ж. пришел к выводу о психической, а не физиологической природе истерии: он лечил при помощи гипноза, освобождая пациентов от травмирующих воспоминаний, скрытых в подсознании. Несмотря на гипотезу Ж. о существовании подсознания и признание им роли сексуальности в развитии психических болезней, Ж. остался в стороне от психоанализа. Исследуя неврозы, описал явление психастении (навязчивый невроз). В очерке о развитии памяти и понятия времени соотносил память и время с повествовательными практиками, со знаками, которые передаются и длятся, несмотря на убывание становящегося. В поздних работах по социальной патопсихологии и детскому мышлению разрабатывал проблемы психологии социального познания, ввел понятие socius, обозначающее представление общества о самом себе.

Les medications psychologiques. Paris, 1919—1923. Vol. 1—3; L'Evolution de la memoire et de la notion du temps. Paris, 1928; La force et la faibicsse psychologiques. Paris, 1930; Les troubles de la personnalite sociale. Paris, 1937.

T.A. Нестик











ЖИЗНЕННАЯ СИЛА (лат. vis vitalis) — постулируемая витализмом особая, не сводимая ни к чему иному элементарная сила, благодаря которой в организме возникают явления жизни. В нач. 20 в. нем. биолог Г. Дриш попытался ввести в научный оборот гипотетическое понятие Ж.с, названной им энтелехией, присущей только живым существам и заставляющей их вести себя так, как они себя ведут. Он полагал, что Ж.с. имеет различные виды, зависящие от стадии развития организмов: в простейших одноклеточных организмах она сравнительно проста, у человека она значительно больше, чем разум, потому что ответственна за все то, что каждая клетка делает в теле. Дриш не определял, однако, чем энтелехия, напр., дуба отличается от энтелехии жирафа; он просто говорил, что каждый организм имеет свою собственную энтелехию. Обычные законы биологии он истолковывал как проявления энтелехии. Существование этой таинственной Ж.с. невозможно было проверить на опыте, поскольку ничем, кроме известного и объясняемого без нее, она себя не проявляла. Она ничего не добавляла к научному объяснению, и никакие конкретные факты не могли ее коснуться. Не имеющая принципиальной возможности фальсификации, гипотеза энтелехии была отброшена как бесполезная.












ЖИЗНЕННЫЙ МИР (нем. Lebenswelt) — одно из основных понятий феноменологии позднего Э. Гуссерля, введенное им в работе «Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология». Ж.м. — коррелят опыта и деятельности человека в повседневной жизни. Ж.м. следует отличать от особых «миров» — мнимо автономных смысловых образований, продуцируемых в рамках специализированной культурной деятельности (последние рассматриваются Гуссерлем на примере теоретических построений науки). Опыт Ж.м. имеет статус изначального в том смысле, что человек не «осваивает» Ж.м. посредством специальных усилий (как это имеет место в случае отдельных миров культуры), но в момент рефлексии всегда обнаруживает его как данность. Феноменологическая продуктивность понятия «Ж.м.» обусловлена прежде всего его фундирующей функцией по отношению к отдельным мирам науки. Это значит, что генетически все понятия науки формируются посредством идеализации тех или иных данностей Ж.м. Напр., такие понятия, как «прямая» и «плоскость», адекватное понимание которых требует особой геометрической перспективы, исторически сформировались в рамках землемерной практики, которая, в свою очередь, принадлежит Ж.м. В этом смысле Гуссерль характеризует Ж.м. как сферу «донаучных» («доксических») очевидностей. Т.о., Ж.м. задает возможные перспективы научной деятельности (и куль-туросозидающей деятельности вообще) и потому должен рассматриваться не только как универсум наличных предметов и человеческих практик, но и как трансцендентальный горизонт всякого смысла. Будучи смысловым основанием науки, Ж.м. в то же время может ассимилировать ее отдельные новообразования, следовательно, наука способна оказывать на него обратное воздействие. Взаимодействие Ж.м. и отдельных миров является одним из механизмов исторического развития культуры, поэтому тематизация Ж.м. в его фундирующей функции открывает перспективу феноменологического исследования истории. Кроме того, данности Ж.м. имеют интерсубъективный (общезначимый) характер, поэтому Ж.м. выступает как универсальный горизонт всей человеческой деятельности, тем самым задавая единство культуры, т.е. позволяя рассматривать ее как целое и соотносить между собой ее отдельные области. Ж.м. — это мир непосредственного и конкретного чувственного опыта. Эта характеристика полемически направлена против «объективизма» современного научного самосознания, редуцирующего чувственные качества предметов как «субъективные» в пользу гипостазированных (рассматриваемых в отрыве от их конститутивного генезиса) идеальных конструктов. Как горизонт, Ж.м. — коррелят трансцендентальной субъективности и потому может быть тематизирован только в рефлексивной установке сознания, т.е. на основе феноменологической редукции. При этом обнаруживается, что «жизнь» трансцендентального Я, коррелятивная Ж.м., представляет собой единство процессов «смыслообразования» и «смыслоосаждения»; последнее означает, что смысл утрачивает зримую связь с изначальной конститутивной активностью определенного Я и приобретает статус анонимной пассивной данности. Выявление и «реактивация» осажденного опыта Ж.м. как универсального горизонта интеллектуальной и практической деятельности становится у Гуссерля главной задачей философии, от решения которой зависит возможность осмысления существования человечества вообще. Отдельные мотивы учения о Ж.м. сближают его с философией жизни В. Дильтея, «экзистенциальной аналитикой» М. Хайдеггера и учением Л. Витгенштейна о «формах жизни». Идея Ж.м. повлияла на ряд гуманитарных концепций 20 в., таких как герменевтика Х.Г. Гадамера, теория коммуникативного действия Ю. Хабермаса, интерпретативная социология А. Шюца, и др.

Brand G. Welt, Ich und Zeit. Den Haag, 1955; Can D. Phenomenology and the Problem of History. Evanston, 1974; Hohl H. Lebenswelt und Geschichte. Freiburg, 1962; Stroeker E. Husserls transzendentale Phaenomenologie. Frankfurt am Main, 1987.












ЖИЗНЕННЫЙ ПОРЫВ (фр. elan vital) — центральное понятие теории эволюции А. Бергсона и его фундаментального труда «Творческая эволюция» (1907). Понятие развивает сформулированное ранее («Опыт о непосредственных данных сознания», 1888) понятие длительности, которое явилось действительным открытием философа. Длительность — это реальность особого рода, постоянно изменяющаяся, подвижная, это — сама ткань реальности, сущность вещей, а вместе с тем и творчество, непрерывное создание все новых и новых форм. Длительность составляет также глубинную суть сознания, представляющего собой целостность с присущими ей динамизмом, взаимопроникновениями и взаимодействиями представлений. Как в самой реальности, в сознании действует принцип творчества, не несущий в себе законов собственного движения; это — Ж.п., который, зародившись, развертывается через серию взрывов («дробление жизни на особи и виды»), качественных скачков по многим направлениям. Отдельные частные формы эволюционного процесса, достигнув наивысшей стадии развития, останавливаются и начинают движение по кругу, другие отклоняются в сторону, третьи поворачивают назад, а эволюция продолжает свой ход по др. траекториям. Здесь существует прогресс как непрерывное движение в главном направлении, заданный первичным импульсом, но он осуществляется лишь на двух-трех главных линиях эволюции, где вырисовываются все более сложные и развитые формы; при этом причинами эволюции нельзя считать ни приспособление к обстоятельствам (механицизм), ни реализацию некоего общего плана (телеология). Эволюция — это «беспрерывно возобновляющееся творчество», создающее не только формы жизни, но и идеи и понятия, в которых она может быть постигнута и изложена. Общее движение жизни привело к рождению человека, которому предстоит слиться с жизненным началом и продолжить его в собственном усилии, благодаря чему Ж.п. неисчерпаем. Всякий такой акт индивидуален, он — удел отдельных личностей, а развитие человечества — дело выдающихся людей, «гениев». Вершиной эволюции Бергсон считает «открытое общество», где действует динамическая мораль с ее главным принципом любви к человечеству, которому следуют избранные люди; к ним относятся, в частности, мудрецы Др. Греции, пророки Израиля, христианские мистики.










ЖИЗНЬ — особое качественное состояние мира, возможно, необходимая ступень в развитии Вселенной. Естественно-научный подход к сущности Ж. сосредоточен на проблеме ее происхождения, ее материальных носителей, на отличии живого от неживого, на эволюции живых организмов на земле и т.д. Филос. подход описывает Ж. как специфический феномен, некую абсолютную данность для человека и его сознания.

Можно выделить объективное и субъективное истолкование Ж. Первое характерно для представителей философии жизни — В. Дилыпея, Ф. Ницше, А. Бергсона. Для них Ж. — первичная реальность, целостный органический процесс, предшествующий разделению материи и духа, бытия и сознания. Бергсон утверждал, что Ж., жизненный порыв породили неорганическую материю, Ж. подобна ракете, сгоревшие обломки которой падают вниз и образуют безжизненное вещество. Субъективное истолкование — это попытка уяснить, что такое живое и какими особенностями оно обладает, что значит быть живым человеком. Только живой человек, с т. зр. мыслителей экзистенциалистской традиции, человек, старающийся жить в стихии любви, добра, творчества, может достичь истины, достичь Бога, ибо Бог есть бог живых, а не спящих и оглядывающихся на общезначимые поверхностные истины. Основная черта живого человека — это непостоянство, и привилегией непостоянства он более всего дорожит, непостоянство — это Ж. и свобода. Люди никогда не имеют дело с миром застывших и окончательных форм, к которым они должны только приспосабливаться, — в таком мире невозможно было бы жить. Ж., подчиняющаяся «спущенным сверху» принципам, — не Ж., а смерть. Человек сам себе закон. «Дважды два четыре, — говорил Ф.М. Достоевский, — есть начало смерти». Людям готовая истина не нужна, они отворачиваются от богов, чтобы предаться самостоятельному индивидуальному творчеству, которого и требует от нас природа, и только через него она открывает свои тайны. Живой, страдающий, любящий, верующий человек — это тот разрыв в застывшем объективном мире законов и принципов, через который проглядывает мир иной, и в этом мгновенном проглядывании он оказывается для метафизически зоркого человека миром мгновенных, чудесных и таинственных превращений. Мир требует нашего полного присутствия, в любое отношение к миру человек должен вкладывать всего себя, всю память о пережитом, все свои страсти, сомнения, надежды и ожидания. «Полностью присутствовать» — это и значит быть живым. Только тогда, когда человек присутствует полностью, для него есть красота, есть понимание, есть истина, есть Бог. Однако полное присутствие почти невозможно, часть нашей души всегда спит или омертвела, всегда прошлое висит над нами, закрывая мир, делая его внешне понятным, упорядоченным и скучным, делая его миром привычки. Только в очень редкие минуты просвета мы чувствуем себя живыми. Т.о., единственная ценность, которую человек ищет во всех проявлениях себя и окружающего, — это живое. Реальная человеческая психология строится, по мнению М.К. Мамардашвили, на оживлении того, что мертво. Мы оживляем мертвые слова, жесты, конвенции. Единственное наше трепетное и волнующее нас отношение ко всему этому сводится к тому, что за всеми симуляторами и привидениями, за вещами мы ищем Ж. и себя как живущего. Человек стремится к Ж. в том простом элементарном смысле слова, который важным образом отличается от обыденного. Ж. означает не продолжение Ж., а интенсивность, ощущение себя живым. И это самое высшее и самое прекрасное состояние, доступное человеку.

Шестов Л. На весах Иова // Шестов Л. Соч.: В 2 т. М., 1993. Т. 2; Ницше Ф. Несвоевременные размышления // Ницше Ф. Избр. произв.: В 3 т. М., 1994. Т. 2; Мамардашеши М.К. Лекции о Прусте. М., 1995; Бергсон А. Творческая эволюция. М., 1997.

Е.Н. Некрасова












ЖИЛЬСОН (Gilson) Этьен Анри (1884-1978) — фр. религиозный философ, видный представитель неотомизма, специалист по истории средневековой философии. Главной задачей своего творчества считает возрождение влияния Фомы Аквинского, утверждавшего необходимость гармонии разума и веры, единства философии и богословия, а также классиков средневековой теологии и философии св. Бонавентуры и И. Дунса Скота. У Бонавентуры Ж. привлекает метафизика, тесно связанная с христианской мистикой, и стремление к синтезу томистской и августинианской традиций, у Дунса Скота — тезис о существовании бесконечного бытия. Признавая очевидное различие позиций отмеченных мыслителей, Ж. высказывается в пользу плюрализма филос. идей и взглядов, который, как он считает, делает очевидной необходимость предоставления философии свободы исследования при условии признания преимуществ веры и откровения перед разумом. Важным для Ж. предметом анализа является различие между христианским Богом и богом философии. Здесь в поле его зрения попадают такие мыслители, как Р. Декарт и И. Кант; анализ их учений позволяет Ж. сделать вывод о том, что естественная теология должна опираться не на позитивную науку и рационалистическое мышление, а на религиозно-экзистенциальную метафизику, опыт отдельной личности, восходящей к Божественному откровению. Вот почему, согласно Ж., христианская мысль по самой своей сути является экзистенциальной. В гносеологии Ж. — сторонник «умеренного реализма», признающий роль чувственного и рационального моментов в познании, которые, однако, постигают лишь внешнюю сторону изучаемых предметов, в то время как сущность мироздания раскрывается только в откровении. Движущей силой истории и общественной жизни Ж. считает свободную волю человека, которая, в конечном счете, представляет собой «независимую зависимость», поскольку исходит от Бога.

Разум и откровение в Средние века // Богословие в культуре Средневековья. Киев, 1992; Философия и теология. М., 1995; Избр. Т 1. Томизм. Введение в философию Фомы Аквинского. М.; СПб., 2000; La philosophie de Saint Bonaventure. Paris, 1924; La philosophie au Moyen Age. Paris, 1944. Vol. 1—2; L'esprit philosophie medievale. Paris, 1944; Existentialisme Chretien. Paris, 1951; Introduction a la philosophie chretienne. Paris, 1960; La philosophie et theologie. Paris, 1960.

Сахарова Т.А. От философии существования к структурализму. М., 1974.












ЗАБЛУЖДЕНИЕ — эпистемологическая характеристика знания, выражающая его относительный и ограниченный характер. В плане индивидуальном З. означает несоответствие субъективных представлений человека объективному положению вещей, такое несоответствие может возникнуть в результате ошибок как в процессе рационального мышления, так и иррациональной деятельности.

В каждый исторический период те или иные знания считаются либо истинными, либо ложными. Именно с таких позиций логика подходит к оценке знаний при проверке, подтверждении и опровержении научных гипотез, законов и теорий. Когда же знания рассматриваются в процессе их развития, такая их оценка оказывается недостаточной, ибо не учитывает изменения их объективного содержания. В истории науки долгое время существовали теории, считавшиеся истинными, подтвержденные многочисленными фактами наблюдений, но впоследствии оказавшиеся либо полностью, либо частично ошибочными. К числу теорий первого рода относится геоцентрическая система Птолемея, признававшая в качестве центра нашей планетной системы и даже мироздания Землю, а не Солнце. Эта система, несмотря на упорное сопротивление церкви, была опровергнута гелиоцентрической системой Н. Коперника. В физике подобной же теорией была теория теплорода, считавшая теплоту особой невесомой материей, присутствующей в каждом теле и служащей причиной тепловых явлений. Несостоятельность теории теплорода была доказана в сер. 19 в. молекулярно-кинетической теорией вещества. Чаще в ходе развития науки происходит не полный, а только частичный отказ от прежних положений теории, оказавшихся ошибочными, уточняются также действительные границы их применения. Наиболее известной и показательной в этом отношении является теория классической динамики механики И. Ньютона и его теория гравитации. Законы ньютоновской динамики оказались неприменимыми для исследования движения микрочастиц и поэтому были заменены законами квантовой механики. Специальная и общая теории относительности опровергли прежние ньютоновские представления о пространстве, времени и гравитации. В связи с этим сам А. Эйнштейн заявлял, что «общая теория относительности показала, что, опираясь на фундамент, значительно отличающийся от ньютоновского, можно объяснить соответствующий круг экспериментальных данных более удовлетворительным образом, чем опираясь на фундамент, взятый Ньютоном». Действительно, если даже одни и те же факты можно объяснить с помощью разных теорий, то тем более возникает необходимость в новых теориях, когда обнаруживаются факты, которые не объясняются старой теорией. Именно периодически возникающее несоответствие между новыми фактами и старыми теориями служит источником развития научного познания. Вместе с этим развитием меняются и наши представления и оценки об истинности и ложности научного знания. То, что признавалось истинным на протяжении многих веков, оказывается З. в свете новых фактов, а то, что считалось З., становится истиной. К истине абсолютной как своему пределу, дающему исчерпывающее, полное и глубокое знание о предмете исследования, познание идет через истины относительные, неполные, частичные, которые наряду с объективно верным отображением действительности содержат и ошибочные элементы, обусловленные историческими рамками развития науки и практики в каждый конкретный период времени. В связи с этим кажется сомнительным утверждение, что абсолютная истина складывается из суммы относительных истин. Во-первых, сама абсолютная истина представляет собой некий идеал, к которому стремится познание, никогда не достигая его, во-вторых, поскольку в относительных истинах всегда имеются элементы заблуждения, то из такой суммы никогда не может возникнуть абсолютная истина, в-третьих, представление о том, что истина в науке возникает путем постепенного накопления частичных истин, приводит к кумулятивистской т.зр., согласно которой новые открытия в науке не приводят к пересмотру прежних научных истин.

Кун Т. Структура научных революций. М., 1975; Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983; Misak С. Truth and the End of Inquiry. Oxford, 1991.

Г.И. Рузавин












ЗАБОТА — активность, направленная на достижение блага к.(ч.)-л. Среди объектов З. называют мир в целом, окружающую среду, животных, общественные ин-ты. В качестве особого предмета З. выступает отношение человека к самому себе и к др. людям. М. Хайдеггер анализировал З. в терминах онтологии и описал ее как онтологически-экзистенциальную характеристику человека: человек порожден З. и через нее осуществляет свое бытие в окружающем мире и со-бытие с другими. М. Фуко считал принцип «заботы о себе» древним мотивом греч. культуры, который, начиная с философии Сократа, обретает строгую определенность как требование З. о совершенствовании собственной души. Последнее с необходимостью предполагает исполнение обязанностей по отношению к другим.

Трактовка З. как деятельно-заинтересованного отношения к другим, противоположного враждебности, эгоизму, манипуляции в корыстных интересах, равнодушию и основанного на осознании значимости связи между людьми, их взаимозависимости, имеет корни в различных филос. и культурных традициях. Конфуций главным качеством «благородного мужа», мерой всех добродетелей считал человеколюбие-жэнь. В Упанишадах бог Праджапати заповедует подавление страстей, подаяние бедным и сострадание к ближнему. В учении Будды важное место занимает понятие сострадания (любовь, отсутствие ненависти, непричинение вреда), значимость которого обусловлена представлением о взаимосвязанности и взаимозависимости всех живых существ.

В антич. философии тема З. как особого отношения между людьми возникает гл.обр. в контексте рассуждений о поддержании и укреплении единства человеческого рода, основанных на достоинстве каждого его члена. Согласно Цицерону, «узы между людьми» поддерживаются а) справедливостью; б) готовностью творить добро (добротой, щедростью). Образом и образцом нравственно прекрасного единения, согласно антич. философам, является, в частности, дружеская любовь-привязанность (греч. filia). Высшей ценностью в дружеских отношениях является сам друг. Дружба как согласие предполагает доверие и с необходимостью исключает враждебность, своеволие, охваченность разъединяющими страстями (Пифагор). В ней проявляются способность к сочувствию, готовность помогать, разделять тяготы, не препятствовать по причине неумеренного желания блага стремлению друга добиться больших успехов, если это влечет за собой риск для его благополучия (Цицерон). Дружеская привязанность проявляется по-разному, в зависимости от конкретных лиц и конкретных обстоятельств. Аристотель указал на деятельный характер дружбы: ее целью является действие-любовь. Одно из ее проявлений — благодеяние, существенной чертой которого, как и дружбы, является бескорыстность. Сенека именно благодеяние считал «главнейшим связующим звеном» для общества и «содружества человеческого рода» вообще. Сущность благодеяния он видел не в материи, а в душевном расположении, с которым совершается конкретный поступок, несущий благо другому. Чтобы благодеяние достигло своей цели, надо любить.

В христианской этике заботливое отношение к ближнему как милосердная любовь (лат. caritas), которая характеризуется «самопожертвованием, самопреданностью и самозабвением» (СМ. Зарин), составляет ее фундаментальное нормативное и ценностное содержание. Существенное отличие милосердного отношения от дружеской любви-привязанности состоит в требовании его опосредования абсолютным идеалом — любовью к Богу, свободной от низших, своекорыстных компонентов и выражающей религиозно-нравственное совершенствование человека в его любви к ближнему, которая универсализуется и распространяется на все человечество, включая врагов. По христианскому учению, именно через любовь к Богу естественное влечение людей друг к другу наполняется духовным содержанием.

В новоевропейской моральной философии близким христианскому понятию милосердия является понятие благожелательности — центральное в этическом сентиментализме. И. Кант сентименталистской трактовке благожелательности противопоставил «практическую»: с позиции этики долга любовь к людям должна быть отнесена не к чувству, а к деятельному благоволению, в основании которого лежит максима — «долг всех людей друг перед другом (все равно, считают их достойными любви или нет) согласно этическому закону совершенства: люби ближнего своего как самого себя». Вместе с тем он не отрицал вспомогательной значимости внеморального спонтанного добросердечия как «женской», прекрасной добродетели, которую рассматривал в сопоставлении с собственно моральной «мужской», возвышенной добродетелью, основанной на универсальных принципах справедливости. В отличие от Канта А. Шопенгауэр саму сущность морали осмысливал в единстве «более мужской» и «более женской» добродетелей справедливости и человеколюбия. Значение добродетели справедливости, по Шопенгауэру, отрицательно, оно выражается в требовании «не вреди», человеколюбия — положительно и выражается в требовании помощи.

Анализ З. в контексте противопоставления преимущественно женской моральной позиции как заботливой преимущественно мужской как позиции беспристрастной справедливости был предпринят в современной феминистской этике З. К. Гиллинан, Н. Ноддингс, С. Радек, Дж. Тронто и др. Феминистская трактовка, по существу, воспроизводит ключевые характеристики З., раскрытые в предшествующей этике. Ее особенность состоит в попытке перенести рассуждение о З. в иной этико-философский контекст, исключающий трансцендентный идеал (Бога, абсолютный моральный закон и т.д.). З. здесь основана исключительно на чувстве непосредственной связи конкретных людей и поддерживает эту связь. Именно конкретный человек во всем многообразии его жизненных проявлений здесь наделяется высшей ценностью.

Кант И. Наблюдение над чувством прекрасного и возвышенного // Кант И. Соч.: В 6 т. 1964. Т. 2; Он же. Метафизика нравов // Там же. М., 1965. Т. 4 (2); Аристотель. Никомахова этика // Аристотель. Соч.: В 4 т. М., 1984. Т. 4; Шопенгауэр А. Об основе морали [III] // Шопенгауэр А. Свобода воли и нравственность. М., 1992; Цицерон. О дружбе // Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М., 1993; Он же. Об обязанностях [I] // Там же; Сенека Л.А. О благодеяниях // Римские стоики. М., 1995; Зарин СМ. Аскетизм по православно-христианскому учению. М., 1996; Ямвлих Халкидский. Жизнь Пифагора. М., 1997; Noddings N. Caring: A Femenist Approach to Ethics and Moral Education. Berkley; London, 1984; Gilligan С. In a Different Voice. Cambridge, 1993; Tronto J. Moral Boundaries. New York; London, 1993.

O.B. Артемьева











ЗАКОН ИСКЛЮЧЁННОГО ТРЕТЬЕГО — логический закон, согласно которому истинно или само высказывание, или его отрицание. Закон устанавливает связь между противоречащими друг другу высказываниями: одно из таких высказываний истинно. Напр.: «Аристотель умер в 322 г. до н.э. или он не умер в этом году». «Завтра будет морское сражение или завтра не будет морского сражения» и т.п.

Само название закона выражает его смысл: дело обстоит так, как описывается в рассматриваемом высказывании, или так, как говорит его отрицание; третьего варианта нет («третьего не дано»).

З.и.т. был известен еще до Аристотеля. Однако он первым сформулировал этот закон, подчеркнув его важность для понимания мышления: «Не может быть ничего промежуточного между двумя членами противоречия, а относительно чего-то одного необходимо что бы то ни было одно либо утверждать, либо отрицать».

От Аристотеля идет традиция давать З.и.т. разные интерпретации.

1. Закон истолковывается как принцип логики, говорящий о высказываниях и их истинности: или высказывание, или его отрицание должно быть истинным.

2. Закон понимается как утверждение об устройстве самого мира: всякий объект или реально существует, или не существует.

3. Закон звучит как принцип методологии научного познания: исследование каждого объекта должно вестись до тех пор и быть настолько полным, чтобы относительно каждого утверждения об этом объекте можно было решить, истинно оно или нет.

Нередко полагают, что эти три истолкования — логическое, онтологическое и методологическое — различаются между собой только словесно. На самом деле это не так. Устройство мира, занимающее онтологию, и своеобразие научного исследования, интересующее методологию, — темы эмпирического, опытного изучения. Получаемые с его помощью положения являются эмпирическими истинами. Принципы же логики не вытекают из онтологических соображений и представляют собой не эмпирические, а логически необходимые истины.

Аристотель сомневался в приложимости З.и.т. к высказываниям о будущих событиях: в настоящий момент наступление некоторых из них еще не предопределено. Нет причины ни для того, чтобы они произошли, ни для того, чтобы они не случились. «Через пять лет в этот же день будет идти дождь» — это высказывание в настоящий момент ни истинно, ни ложно. Таким же является его отрицание. Сейчас нет причины ни для того, чтобы через пять лет пошел дождь, ни для того, чтобы его не было. Но З.и.т. утверждает, что или само высказывание, или его отрицание истинно. Значит, заключал Аристотель, закон следует ограничить высказываниями о прошлом и настоящем и не прилагать его к высказываниям о будущем.

В 20 в. размышления Аристотеля над З.и.т. натолкнули на мысль о возможности принципиально нового направления в логике. Была создана многозначная логика.

Последовательная критика З.и.т. берет начало от гол. математика и логика Л. Брауэра. Критика Брауэра положила начало новому направлению в формальной логике — интуиционистской логике.

Одной из предпосылок особого внимания к З.и.т. является его широкая применимость в самых разных областях рассуждений. Человек говорит прозой или не говорит прозой, кто-то рыдает или не рыдает, дождь идет или не идет, и т.п. — др. вариантов не существует. Это известно каждому, что показывает, насколько укоренен З.и.т. в нашем мышлении и с каким автоматизмом осуществляется его применение в рассуждениях.

Аристотель. Аналитики. М., 1952; Гейтинг А. Интуиционизм. М., 1965; Черч А. Введение в математическую логику. М., 1960; Ивин А.A. Логика. М., 1999.












ЗАКОН МЫШЛЕНИЯ — термин традиционной логики, обозначавший требование к логически совершенному мышлению, имеющее формальный характер, т.е. не зависящее от конкретного содержания мыслей. З.м. назывались также законами логики, или логическими законами. Из множества З.м. выделялись т.н. основные З.м. (логики), связанные, как считалось, с наиболее существенными свойствами мышления — такими, как определенность, непротиворечивость, последовательность, обоснованность. Основные З.м. рассматривались как наиболее очевидные из всех утверждений логики, являющиеся чем-то вроде аксиом этой науки. Под неясное понятие основного З.м. подводились чаще всего закон противоречия, закон тождества, закон исключенного третьего. Нередко к ним добавляли достаточного основания принцип и принцип «обо всех и ни об одном» («сказанное обо всех предметах какого-то рода верно и о некоторых из них, и о каждом в отдельности; неприложимое ко всем предметам неверно также в отношении некоторых и отдельных из них»).

В концепции основных законов мышления собственно логическое содержание смешивалось с теоретико-познавательным и с расплывчатыми методологическими рекомендациями (требованиями обосновывать каждое выдвигаемое утверждение, доводить исследование любого вопроса до полной определенности, выделять обсуждаемые объекты по достаточно устойчивым признакам и т.п.).

Современная (математическая, символическая) логика показала, что логических законов бесконечно много и нет оснований делить их на основные и второстепенные. Построены логические системы, в которых не являются законами закон исключенного третьего (интуиционистская логика, некоторые системы многозначной логики), закон противоречия (паранепротиворечивая логика). Термин «З.м.» в современной логике не употребляется (см.: Логический закон).










ЗАКОН ПРОТИВОРЕЧИЯ — логический закон, согласно которому высказывание и его отрицание не могут быть одновременно истинными. З.п. говорит о противоречащих друг другу высказываниях, т.е. о высказываниях, одно из которых является отрицанием другого. Отсюда иное название закона — закон непротиворечия, подчеркивающее, что закон отрицает противоречие, объявляет его ошибкой и тем самым требует непротиворечивости.

Противоречат друг другу, напр., высказывания: «Луна — спутник Земли» и «Луна не является спутником Земли», «Трава — зеленая» и «Трава не является зеленой» и т.п. В одном из противоречащих высказываний что-то утверждается, в другом — это же самое отрицается.

З.п. был открыт Аристотелем, считавшим его наиболее важным принципом не только человеческого мышления, но и самого бытия. И вместе с тем в истории логики не было периода, когда этот закон не оспаривался бы и когда дискуссии вокруг него совершенно затихали бы.

Большинство неверных толкований З.п. и большая часть попыток оспорить его приложимость если не во всех, то хотя бы в отдельных областях, связаны с неправильным пониманием логического противоречия. Последнее имеет место, когда высказывание и его отрицание говорят об одном и том же предмете, рассматриваемом в одном и том же отношении. Эти два высказывания должны совпадать во всем, кроме одной-единственной вещи: то, что утверждается в одном, отрицается в другом.

В романе Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» Панург спрашивает у Труйогана, стоит жениться или нет. Труйоган как истинный философ отвечает довольно загадочно: и стоит, и не стоит. Казалось бы, явно противоречивый, а потому невыполнимый и бесполезный совет. Но постепенно выясняется, что никакого противоречия здесь нет. Сама по себе женитьба — дело неплохое. Но плохо, когда, женившись, человек теряет интерес ко всему остальному. Видимость противоречия связана здесь с лаконичностью ответа Труйогана.

Нет противоречия в утверждении «Листва опала и не опала», подразумевающем, что некоторые деревья уже сбросили листву, а другие нет, в утверждении «Человек — и ребенок, и старик», выражающем идею, что один и тот же человек в начале своей жизни — ребенок, а в конце ее — старик, и т.п.

Введя понятия истины и лжи, З.п. можно сформулировать так: никакое высказывание не является одновременно истинным и ложным. Истина и ложь — две несовместимые характеристики высказывания. Истинное высказывание соответствует действительности, ложное не соответствует ей. Закон отрицает, что одно и то же высказывание может соответствовать реальному положению вещей и одновременно не соответствовать ему.

Иногда З.п. формулируют так: из двух противоречащих друг другу высказываний одно является ложным. Эта формулировка подчеркивает опасность, связанную с противоречием. Тот, кто допускает противоречие, вводит в свои рассуждения или в свою теорию заведомо ложное положение, что, разумеется, недопустимо.

Один из законов классической логики говорит: из противоречия следует любое высказывание. Появление противоречия в какой-то теории ведет в силу этого закона к ее разрушению. В ней становится доказуемым все, что угодно. Ценность такой теории равна нулю. В реальной научной практике дело обстоит, конечно, не так катастрофически, как это рисует данный закон. Чаще всего противоречие отграничивается от др. положений теории, входящие в него утверждения проверяются и перепроверяются до тех пор, пока не будет выяснено, какое из них является ложным. В конце концов ложное утверждение отбрасывается, и теория становится непротиворечивой.

Противоречие недопустимо в строгом рассуждении, когда оно смешивает истину с ложью. Но в обычной речи у противоречия много разных задач. Оно может выступать в качестве сюжета к.-л. рассказа, быть средством достижения особой художественной выразительности и т.д. Реальное мышление — и тем более художественное мышление — не сводится к одной логичности. В нем важно все: и ясность и неясность, и доказательность и зыбкость, и точное определение и чувственный образ. В нем может оказаться нужным и противоречие, если оно к месту. Настаивая на исключении логических противоречий, не следует, однако, всякий раз «поверять алгеброй гармонию» и пытаться втиснуть все многообразие противоречий в прокрустово ложе логики.

В сложившейся в последние десятилетия паранепротиворечивой логике противоречие трактуется несколько иначе, чем в классической логике. Исключается возможность выводить из противоречий любые предложения, так что противоречие перестает быть угрозой разрушения (тривиализации) теории. Этим не устраняется принципиальная необходимость избавляться от противоречий в ходе дальнейшего развития теории. О новом, более либеральном отношении к противоречию и возможности логики без З.п. еще в нач. 20 в. говорили Н.А. Васильев и Я. Лукасевич.

Одна из характерных особенностей мышления коллективистического общества (в индустриальную эпоху — тоталитарного общества) состоит в том, что оно подвергает сомнению З.п. в теории и не особенно считается с ним в реальной практике рассуждений, и прежде всего рассуждений о социальных проблемах (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество, Диалектика).

Аристотель. Аналитики. М., 1952; Васильев Н.А. Воображаемая логика. М., 1989; Ишмуратов А.Т., Карпенко А.С., Попов В.M. О паранепротиворечивой логике // Синтаксические и семантические исследования неэкстенсиональных логик. М., 1989; Ивин А.А. Логика. М., 1999; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000; Lukasiewicz J. О zasadzie sprzecznosci u Arystotelesa. Warszawa, 1987.

A.A. Ивин










ЗАКОН ТОЖДЕСТВА — логический закон, согласно которому всякое высказывание влечет (имплицирует) само себя. Внешне это самый простой из логических законов. Его можно передать так: если высказывание истинно, то оно истинно. Напр.: «Если трава зеленая, то она зеленая», «Если трава черная, то она черная».

З.т. выражает идею, что каждое высказывание является необходимым и достаточным условием своей собственной истинности.

З.т. принято называть и принципы аналогичного содержания, относящиеся не к высказываниям, а к именам (А — некоторое имя): «Всякое А есть А» и «Некоторые А есть А». Напр.: «Всякий человек есть человек», «Некоторые квадраты — это квадраты». «Некоторые» здесь означает «по меньшей мере некоторые, а может быть, и все», но не «только некоторые, но не все».

Принцип «Всякое А есть А» иногда называют аристотелевским З.т.

Традиционная ошибка, связанная с З.т., — подмена его требованием устойчивости, определенности мысли в ходе рассуждения. Еще Аристотель писал, что невозможно ничего мыслить, «если не мыслишь (каждый раз) что-нибудь одно». В процессе рассуждения не следует изменять значения понятий и утверждений. Они должны оставаться тождественными самим себе, иначе свойства одного объекта незаметно окажутся приписанными др. объекту. Если мы начали говорить, допустим, о звездах как небесных телах, то слово «звезда» должно, пока мы не оставим эту тему, обозначать именно эти тела, а не звезды на погонах или елочные звезды.

Требование не изменять и не подменять значения в ходе рассуждения справедливо. Но оно не относится к законам логики, точно так же, как не относится к ним совет выделять обсуждаемые объекты по достаточно устойчивым признакам, чтобы уменьшить вероятность подмены в рассуждении одного объекта другим.

Несостоятельно и имеющее долгую традицию истолкование З.т. как одного из законов бытия, говорящего о его относительной устойчивости и определенности. Понятый так закон превращается в утверждение, что вещи всегда остаются неизменными, тождественными самим себе. Такое истолкование является, конечно, недоразумением. З.т. ничего не говорит об изменчивости или неизменности. Он утверждает только, что если вещь меняется, то она меняется, а если она остается той же, то она остается той же.













ЗАМОШКИН Юрий Александрович (1927—1993) — специалист в области социологии и социальной философии; доктор филос. наук, проф. Окончил в 1950 МГИМО. В 1952—1967 — проф. этого ин-та. С 1967 работал в АН СССР, с 1975 — зав. отделом Ин-та США и Канады. Основные направления исследований: история социологии; современное состояние социологии; филос. и социологические проблемы индивидуализма, личности, прав, свобод, ответственности человека; бюрократия и личность, общественное мнение, его структура, изменения, принципы изучения и роль в общественном сознании; частный интерес, частная жизнь, частная собственность; бизнес и мораль. З. одним из первых в СССР на новом уровне исследовал проблему индивидуализма в ее социологических и социально-психологических аспектах; основываясь на достижениях мировой социологии, применил к проблеме личности понятия «нормы-рамки» и «нормы-цели», рассматривая противоречие между ними как причину фрустрации личности. В последние годы осуществил критическое переосмысление концепций индивидуализма послевоенного периода. Под руководством З. в СССР проводились исследования «аномии» (отклоняющегося поведения); ряд работ, выполненных в руководимом им отделе Ин-та США и Канады, содержит широкую панораму критических исследований общественного мнения в Америке как индикатора политических настроений, новых ценностей, национального сознания и самосознания американцев.

З. внес заметный вклад в отечественную американистику. Признанный в Америке исследователь, он был почетным гражданином ряда штатов и городов США.

Работы З. кон. 1980 — нач. 1990-х гг. дают анализ проблемы частной собственности в контексте развернувшихся в стране дискуссий. В них показываются неискоренимость частного интереса человека, цивили-зационное значение ин-та частной собственности и связанной с ним структуры личности, взаимодействие форм собственности. З. разработал оригинальную концепцию взаимоотношения равенства и свободы.

Последняя его работа содержит основы концепции противоречивого соотношения бизнеса и морали.

Кризис индивидуализма и личность. М., 1966; Политическое сознание в США (отв. ред. и автор). М., 1987; Частная жизнь, частный интерес, частная собственность // Вопросы философии. 1991. № 1, 2; Вызовы цивилизации и опыт США. (История, психология, политика). М., 1991; Бизнес и мораль // Философские исследования. 1993. № 1; The Humanist Ideas, Social Research and Present Reality // Marx and Contemporary Scientific Thought. Paris, 1969; Nuclear Disarmament: Ideal and Reality // Breakthrough Emerging New Thinking. New York, 1988.











ЗАПАДНИКИ — течение рус. общественной и филос. мысли 1840-х гг., выражавшее настроения либеральной и радикально настроенной интеллигенции, стремившейся к дальнейшей европеизации и модернизации России. Название, возникшее в результате полемики со славянофилами, с которыми З. первоначально составляли единое сообщество свободомыслящих, оппозиционно настроенных интеллектуалов, не вполне точно: З. не отрицали своеобразия, оригинальности рус. культуры, однако либо относились к нему отрицательно (Л.Я. Чаадаев), либо рассматривали его как особый вид или путь к достижению единого идеала европейской культуры, которую они рассматривали как общечеловеческую.

Различают западничество религиозное (Чаадаев, Ив. Гагарин, B.C. Печерин), либеральное (К.Д. Кавелин, Т.Н. Грановский, В.П. Боткин, В.Ф. Корш, позже СМ. Соловьев и Б.Н. Чичерин) и радикальное (А. И. Герцен, Н.П. Огарев, В. Г. Белинский). Западничество возникло в кон. 1830-х гг. как реакция членов филос. кружков Станкевича и Герцена, посещавших салоны Елагиных и Свербеевых и слышавших там «западную проповедь» Чаадаева против религиозного и преувеличенного патриотизма славянофилов. Салонные дискуссии Герцена и А.С. Хомякова; печатные споры Белинского и К.С. Аксакова о «Мертвых душах» Гоголя; Кавелина, Белинского и Ю.Ф. Самарина о рус. истории и «натуральной школе» в литературе; Соловьева, Чичерина и Самарина о народности в науке; публичные чтения Грановского и С.П. Шевырева — все это составляет главные страницы интеллектуальной истории 1840—1850-х гг. Печатными органами З. были «Отечественные записки», позже — «Современник», издававшиеся в Петербурге (вследствие чего их называли также петербургской партией, в отличие от московской партии — славянофилов).

Филос. основой расхождений З. со славянофилами было различие в представлении о человеческой личности, ее природе, генезисе и месте в мире и обществе. З. находились под сильным влиянием нем. идеализма, особенно философии Г.В.Ф. Гегеля, которую интерпретировали в духе, близком нем. левым младогегельянцам и Л. Фейербаху. Философия истории З. первоначально была разработана Кавелиным в лекциях 1844—1848 и в статье «Взгляд на юридический быт древней России» (1847). Его идеи заключались в том, что «мысль о бесконечном достоинстве человеческой личности» вносится в историю христианством, но на практике генезис личности осуществляется в германских племенах через отрицание родового строя. Воздействие антич. культуры и христианства облагораживает и придает осмысленность этому процессу. Он ведет к возникновению правовых отношений между личностями, которые оказываются условием достижения высшей цели истории — «безусловного признания достоинства человека и его всестороннего развития» и конечного внутреннего примирения личностей. Россия движется к этой же цели своим путем, но ее исторические задачи определяются слабой развитостью в ней начала личности.

Основные положения этой концепции в целом разделялись всеми З., полагавшими, что проявление национальных особенностей России возможно лишь на почве усвоения ею общечеловеческих достижений Запада, на почве реального культурного творчества. З. в широком смысле называются часто все мыслители, разделяющие подобные установки, но грань между З. и славянофилами в этом отношении чрезвычайно зыбка. Гораздо более реальна была разделявшая их «церковная стена» (Герцен). Славянофилы, сосредоточившие свое внимание на внутренних, религиозных аспектах становления личности, оспаривали универсальность зап. пути.

Различие между религиозными, либеральными и радикальными З. сводится гл. обр. к различию путей и методов осуществления поставленных целей. Первые и вторые на передний план выдвигали задачи мирного и последовательного культурного строительства в направлении дальнейшей европеизации страны, прежде всего в области просвещения, права и экономики, в отдельных случаях включавшие и религиозную реформу (см.: Гагарин И. Станет ли Россия католической?). Радикальные З., наоборот, на первый план выдвигали задачи разрушения существующего строя и реализации альтернативного правительственного проекта просвещения и европеизации. Либеральные З., как правило, сохраняли религиозные убеждения, хотя и не акцентировали их в своем теоретизировании. Радикальным З., напротив, был свойствен атеизм (что стало одной из причин разрыва Герцена и Грановского в 1846).

Постепенно Герцен («С того берега», «Былое и думы» и др.) и Кавелин («Задачи психологии», «Задачи этики») независимо друг от друга приходят к оригинальной концепции «полупозитивизма», стремящегося соединить отвержение метафизики, принципиальный релятивизм (особенно у Герцена), пафос научности, всеобщего детерминизма и материализма в области явлений с утверждением духовной независимости человеческой личности и значительности ее этических и социальных задач.

Идеи З. оказали большое влияние как на ход революционного движения в России (Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов, Д. И. Писарев, П.Л. Лавров, Н.К. Михайловский, марксизм), так и на рус. либеральную мысль (Кавелин, Грановский, Милюков и др.), часто также принимавшую религиозную окраску (Б.Н. Чичерин, П.И. Новгородцев, П.Б. Струве). Религиозное западничество, соединенное с определенной склонностью к католицизму, обнаруживается у B.C. Соловьева, Вяч. Иванова и др.

Пыпин А. Н. Характеристики литературных мнений от 20-х до 50-х гг. СПб., 1909; Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1953-1959; Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1954-1966; Янковский Ю.З. Из истории русской общественно-литературной мысли 40—50-х гг. 19 столетия. Киев, 1972; Кошелев В.А. Общественно-литературная борьба в России в 40-е гг. XIX в. Вологда, 1982; Пантин И.К., Плимак Е.Г., Хорос В.Г. Революционная традиция в России. 1783—1883. М., 1986; Герцен А.И. Эстетика. Критика. Проблемы культуры. М., 1987; Кавелин К.Д. Наш умственный строй. М., 1989; Чаадаев П.Я. Полн. собр. соч. М., 1991. Т. 1—2; Кантор В.К. В поисках личности: опыт русской классики. М., 1994; Леонтович В.В. История либерализма в России. 1762—1914. М., 1995; Зеньковский В.В. Русские мыслители и Европа. М., 1997; Из истории русской культуры. М., 2000. Т. V; Walicki A. Legal Philosophies of Russian Liberalism. Notre Dame, 1992.

K.M. Антонов













ЗАПАДНИЧЕСТВО И СЛАВЯНОФИЛЬСТВО — направления рус. общественной мысли 1840—1850-х гг., представители которых вели между собой полемику о путях общественно-исторического и культурного развития России.

Активными участниками московского западнического кружка были А.И. Герцен, Н.П. Огарев, Т.Н. Грановский, В.П. Боткин, Н.Х. Кетчер, К.Д. Кавелин и др. С участниками кружка был также тесно связан В.Г. Белинский. Наиболее видные представители славянофильства (С.) — И.В. Киреевский, П.В. Киреевский, А.С. Хомяков, И.С. Аксаков, К.С. Аксаков, Ю.Ф. Самарин.

Если западники настаивали на том, что страны Зап. Европы и Россия развиваются по единым для всего человечества законам, то славянофилы полагали, что важнейшей исторической задачей России является развитие самобытных общественных и культурных начал. Западников объединяла критическая установка по отношению к славянофилам, уверенность в приоритете общих закономерностей исторического развития над особенными и специфическими. Вместе с тем западники по-разному трактовали особенности зап. цивилизации и, соответственно, по-разному представляли себе перспективы исторического развития России.

В основном линии размежевания в среде западников определялись расхождением социально-политических позиций. Постепенно оформилось противостояние двух течений — революционно-демократического и социалистического, с одной стороны, и умеренно-либерального — с другой. Лидерами первого направления в западничестве (З.) были Белинский, Герцен, Огарев, второго — Грановский, Кавелин, Боткин и др.

Полемика между западниками и славянофилами началась после публикации в 1836 первого «Философического письма» П.Я. Чаадаева, написанного в западническом духе.

Филос. основу З. составляло преимущественно гегельянство. Принимался в основных чертах гегелевский взгляд на исторический процесс, характерными особенностями которого было учение о трехступенчатом саморазвитии воплощенной идеи от наличного бытия к разумной действительности и представление о переходе от господства необходимости к царству свободы. Соответственно, западники истолковывали исторический процесс как однонаправленный, т.е. как процесс прогрессивного развития. Конечной целью исторического движения признавалось достижение такого устройства общества, при котором были бы реализованы идеалы общественной свободы, создававшие условия для гармонического развития личности. Вслед за Гегелем западники разделяли народы на «неисторические», т.е. находящиеся на патриархально-догосударственной стадии развития, и «исторические», вступившие на путь развития гос-ва и гражданского общества.

Подобно индивидам и человечеству, народы как идеальные личности проходят две стадии развития: эпоху естественной непосредственности и эпоху сознательного существования. Перед «историческими» народами открыта перспектива перехода к состоянию разумной действительности. Западники отвергали, однако, объективизм и панлогизм Гегеля с позиции персоналистически ориентированного представления о центральном значении человеческой индивидуальности в мироздании.

В западнической концепции рус. исторического процесса начало перехода от племени к нации связывалось с реформаторской деятельностью Петра I. Западническая концепция рус. истории сыграла важную роль в формировании государственной школы в рус. историографии, представленной именами С.М. Соловьева и В.О. Ключевского.

Типичными для западников политическими требованиями были: предоставление гражданам элементарных прав и свобод, отмена крепостного права, телесных наказаний, ограничение самодержавия конституцией и др.

Важнейшие положения славянофилов формулировались в тесной связи с размышлениями о всемирной, зап. и рус. истории. Всемирная история понималась славянофилами как драматическое противостояние начал духовной свободы и материальной ограниченности. В цивилизациях и культурах различных народов эта борьба отразилась и воплотилась неодинаково. Перелом во всемирной истории был связан с появлением христианства. Но христианство оказалось по-разному воспринятым зап. народами и Русью: на Западе христианство подверглось искажению, а на Руси сохранилось в совершенной чистоте. Искажение было обусловлено принятием Западом языческих начал римской образованности. По мнению славянофилов, перед Россией стоит великая задача — донести начала истинного христианского духа до народов Запада. Различная судьба христианства у зап. и рус. народов определила и черты своеобразия их исторического пути: на Западе преобладают начала индивидуализма, формальной рассудочности, внешней свободы; на православном Востоке — коллективизм, цельная вера, истинная соборность.

В философско-мировоззренческом плане славянофильство (С.) опиралось на идеи патристики и романтизма в нем. классической философии (особенно Ф.В.Й. Шеллинга). Важная роль в философии С. отводилась концепции веры, под которой понималось не столько сверхчувственное восприятие, сколько начало, объединяющее сущностные силы человека — разум, волю, чувство.

Политические воззрения славянофилов были противоречивы. С одной стороны, они выступали против ущемления прав личности и подавления общества бюрократическим гос-вом, с другой — за сохранение самодержавной монархии.

Взгляды основоположников С. — Киреевского и Хомякова, — несмотря на принципиальное сходство, не были тождественными, что создавало почву для полемики между ними по поводу оценки уровня культурного развития допетровской Руси.

Многие филос. идеи С. оказали существенное влияние на творчество крупнейших представителей рус. религиозно-философской мысли — B.C. Соловьева, С.Н. Булгакова, Н.А. Бердяева и др.

Западники 40-х гг.: Н.В. Станкевич, ВТ. Белинский, А.И. Герцен, Т.Н. Грановский и др. М., 1910; Анненков П.В. Замечательное десятилетие // Литературные воспоминания. М., 1983; Дудзинская Е. Славянофилы в общественной борьбе. М., 1983; Кошелев В. Эстетические и литературные воззрения русских славянофилов, 1840—1850-е гг. М., 1985.

С.И. Бажов










ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ — общее, присущее в той или иной мере каждому человеку чувство истины и справедливости, приобретаемое с жизненным опытом. З.с. в основе своей не является знанием. Скорее, это способ отбора знания, то общее освещение, благодаря которому в знании различаются главное и второстепенное и обрисовываются крайности. Аргумент к З.с. представляет собой обращение с целью поддержки выдвигаемого положения к чувству З.с, несомненно имеющемуся у аудитории.

Апелляция к З.с. высоко ценилась в античности и шла в русле противопоставления мудрости («софии») и практического знания («фронесис»). Это противопоставление было теоретически разработано Аристотелем и развито его последователями до уровня критики теоретического жизненного идеала. Практическое знание, руководящее поступками человека, — это особый, самостоятельный тип знания. Оно направлено на конкретную ситуацию и требует учета «обстоятельств» в их бесконечном разнообразии.

В схоластике, напр. у Фомы Аквинского, З.с. — это общая основа внешних чувств, а также опирающейся на них способности судить о данном, присущей всем людям.

Важную роль отводил З.с. Дж. Вико, истолковывавший его как общее чувство истины и права. На этом чувстве Вико основывал значение красноречия и его право на самостоятельность. Воспитание не может идти путем критического исследования и нуждается в образах для развития фантазии. Изучение наук не способно дать этого и должно быть дополнено топикой — искусством находить аргументы. З.с, по Вико, — это чувство правильности и общего блага, которое живет во всех людях, но в еще большей степени это чувство, получаемое благодаря общности жизни, ее уклада и целей. З.с. направлен против теоретических спекуляций философов и определяет своеобразие исследования в гуманитарных науках. Их предмет — моральное и историческое существование человека, обнаруживающееся в его трудах и деяниях. Само это существование решающим образом определяется З.с.

А. Шефтсбери истолковывал З.с. как понимание общего блага и одновременно как приверженность общине или обществу, как естественные чувства, гуманность, любезность. З.с. — это добродетель скорее сердца, нежели ума, не просто являющаяся обиходной добродетелью, но предполагающая некоторую моральную и даже метафизическую основу. В философии шотл. школы понятие З.с. обрело центральную систематизирующую функцию.

Моральные мотивы в понятии З.с. подчеркивал А. Бергсон. Он указывал, что хотя З.с. связан с чувствами, но реализуется он на социальном уровне. Чувства ставят нас в какое-то отношение к вещам, З.с. руководит нашими отношениями с людьми. Он не столько дар, сколько постоянная корректировка вечно новых ситуаций, работа по приспособлению к действительности общих принципов.

О роли З.с. в философии Б. Рассел пишет: «...Ясно, что правильное умозаключение из истинных посылок не может привести к ошибкам; но посылки могут быть настолько близки к истине, насколько это требуется в теоретическом отношении, и тем не менее они могут привести к практически абсурдным следствиям. Поэтому для здравого смысла в философии имеется оправдание, но только в том отношении, что он показывает, что наши теоретические положения не могут быть совершенно правильными до тех пор, пока их следствия осуждаются здравым смыслом, который оказывается непреодолимым».

Существенное значение придает З.с. современная филос. герменевтика, выступающая против его интеллектуализации и сведения его до уровня простой поправки: то, что в чувствах, суждениях и выводах противоречит З.с, не может быть правильным.

З.с. — одно из ведущих начал человеческой жизни, которая разворачивается не под действием науки, философии или каких-то общих принципов, а под решающим воздействием З.с. Именно поэтому он необходим в гуманитарных и социальных науках, исследующих моральное и историческое существование человека.

З.с. проявляется в суждениях о правильном и неправильном, годном и негодном. «Обладатель здравого суждения не просто способен определять особенное с точки зрения общего, но знает, к чему оно действительно относится, т.е. видит вещи с правильной, справедливой точки зрения. Авантюрист, правильно рассчитывающий людские слабости и всегда верно выбирающий объект для своих обманов, тем не менее не является носителем здравого суждения в полном смысле слова» (Х.Г. Гадамер).

Приложим З.с. прежде всего в общественных, практических делах. С его помощью судят, опираясь не на общие предписания разума, а скорее на убедительные примеры. Поэтому решающее значение для него имеют история и опыт жизни, З.с. нельзя выучить, в нем можно только упражняться. Он имеет двойственный, описательно-оценочный характер: с одной стороны, он опирается на прошлые события, а с другой — является наброском, проектом будущего.

С изменениями общественной жизни меняется и З.с. Он служит своей эпохе, и значимость его суждений не выходит за ее пределы.

Хотя З.с. касается в первую очередь социальной жизни, по своей природе он более универсален, т.к. способен судить о любой деятельности и ее итогах, включая теоретическую деятельность и ее результаты — сменяющие друг друга теории и концепции. Однако в собственно теоретической области З.с. ненадежный советчик: от современных теорий резоннее требовать парадоксальности, т.е. разрыва с ортодоксальным, чем соответствия устоявшимся представлениям о мире, суммируемым З.с. ученого. Обращение к З.с. неизбежно в гуманитарных и социальных науках, вплетенных в историческую традицию и являющихся не только ее пониманием, но и ее продолжением. Но апелляция к З.с. является редкой и ненадежной в естественных науках, стремящихся абстрагироваться от своей истории и вынести ее за скобки.

Гадамер Х.Г. Истина и метод. М., 1988; Ив и н А. А. Основы теории аргументации. М., 1997.

А.А. Ивин










ЗЕНОН (Zenon) из Китиона (334/3-262/1 до н.э.) -основатель стоической школы. Потомок выходцев из Финикии, З. около 311 до н.э. приехал в Афины, где слушал киника Кратета, академика Полемона, мегариков Стильпона и Диодора Крона; совокупность этих влияний (к которым следует присоединить ионийскую натурфилософию, учение сицилийских врачей-«пневматиков», а также перипатетическую физику и этику) во многом определила доктринальные особенности стоицизма. Около 300 до н.э. З. основал собственную школу. Среди соч. З. (сохранились только фрагменты) выделяются: «Государство», «Об учении», «О знаках», «О мироздании», «О сущности», «О природе», «О влечении, или О природе человека», «О жизни согласно природе», «О надлежащем», «О страстях», «О законе».

Хотя сохранившиеся материалы недостаточны для реконструкции учения З. в его полном виде, они свидетельствуют о том, что З. наметил догматику стоицизма как минимум во всех основных частях. Предложенная им схема построения и изложения учения (логика — физика — этика) подчеркивала значение этики и стала, по-видимому, господствующим вариантом общешкольной нормы. З. разработал учение о «постигающем представлении» и ввел соответствующий термин, задав, т.о., номиналистические (критика теории «идей») параметры стоической гносеологии. В физике сформулировал учение о двух началах, о четырех элементах, о всеобщей телесности и пневме, о причинности и космических циклах, а также заложил основы космологии (мироздание — система концентрических сфер, окруженная огненным эфиром), телеологии, мантики и учения о судьбе. В душе выделял восемь частей (с «ведущей» в области сердца) и четыре «способности» (представление, влечение, согласие и разумность), но, в отличие от Хрисиппа, рассматривал влечения (включая их парарациональную этическую разновидность — «страсти») как эпифеномены суждений разума. В этике предложил объективные «природные» масштабы целеполагания и сформулировал «конечную цель» как «жизнь согласно с природой», а также наметил основные параметры аксиологии (учение о благе и «безразличном»). Вероятно, уже З. соединял добродетель и счастье аналитически (в духе школьной догмы «добродетели довольно для счастья»). Формальным завершением этики служит учение о мудреце — автаркичном субъекте, достигшем интеллектуально-нравственного совершенства в покорности «судьбе». Учение о «космополисе» (всемирном сообществе разумных существ), выражающее государственно-правовые идеалы стоицизма, было, вероятно, сформулировано в «Государстве». 

Фрагменты ранних стоиков. М., 1998. Т. 1.
Jagu A. Zenon de Cittium. Son rdle dans L'etablissement de la morale stoicienne. Paris, 1946; Graeser A. Zenon von Kition. Posi-tionen und Probleme. Berlin; New York, 1975.










ЗEHOH (Zenon) из Элеи (акмэ — 460-е гг. до н.э.), ученик Парменида, тираноборец, конкретно обосновывал учение Парменида о немыслимости, а тем самым о небытийности множества и движения.

Доказательство против множества — от противного, по схеме: «А есть В» истинно, потому что суждение «А не есть В» ложно, ибо допущение его истинности приводит к одинаковой истинности С и не-С. «Бытие едино», потому что допущение, что «бытие не едино, а множественно», приводит к противоречию. 1. Тезис: «Если существует много [вещей], то их должно быть [ровно] столько, сколько их [действительно] есть, отнюдь не больше и не меньше, чем сколько их есть. Если же их столько, сколько их есть, то число их ограниченно». Антитезис: «Если существует много [вещей], то сущее [по числу] беспредельно. Ибо между [отдельными] вещами всегда находятся другие [вещи], а между этими опять другие. И таким образом сущее неограниченно [по числу]». 2. Тезис и антитезис вместе: «Если сущее множественно, то оно должно быть и малым, и большим: настолько малым, чтобы [вовсе] не иметь величины, и настолько большим, чтобы быть бесконечным». Вывод: «Тому, кто утверждает множественность [сущего], приходится впадать в противоречие».

Доказательство против движения: мысля движение, мысль заходит в тупик (апория): 1. Движение не может начаться, потому что движущийся предмет должен дойти до половины пути, прежде чем он дойдет до конца, но чтобы дойти до половины, он должен дойти до половины половины, и так до бесконечности («Дихотомия» — разрубание надвое). 2. Быстрое (Ахиллес) не настигает медленное (черепаху), т.к. медленное будет всякий раз опережать быстрое на такую часть предыдущего расстояния между быстрым и медленным, на сколько скорость медленного меньше скорости быстрого. З. Летящая стрела покоится, ибо движущийся предмет в каждый момент времени занимает равное себе место, а тем самым покоится в нем.

Фрагменты: Маковельский А.О. Досократики. Казань, 1915. Ч. 2; Zeno of Elea. Cambridge, 1936; Diets H., Kranz W. (Hrsg.). Die Fragmente der Vorsokratiker. Berlin, 1951. Bd 1.

Яновская С.А. Преодолены ли в современной науке трудности, известные под названием «апорий Зенона»? // Яновская С.А. Методологические проблемы науки. М., 1972; Grunbaum A. Modern Science and Zeno's paradoxes. Middletown, 1967.













ЗИММЕЛЬ (Simmel) Георг (1858—1918) — нем. философ, социолог и культуролог, один из ярких представителей философии жизни, основоположник «формальной социологии». Основные идеи З. были разработаны им под непосредственным влиянием В. Дильтея. С т.зр. З., на пороге 20 в. центральной темой философии вновь становится «жизнь» — исходная точка всей действительности и всех ее оценок: метафизических, психологических, нравственных и художественных. Жизнь всегда находится в конфликте со всеми устоявшимися формами познания и практики, она в современную эпоху постоянно их разрушает: экономическая жизнь — формы производства, модернизм — традиционные художественные формы, философия — идеальный мир истин, мистицизм — существующие религиозные формы. Жизнь превозмогает собственную ограниченность, образуя «более чем жизнь» — культуру. Философия жизни трансформируется у З. в философию культуры. Культура, возвышаясь над жизнью, обретает собственную динамику и логику своего развития. Культура — начало, оформляющее жизнь, но жизнь никогда не застывает ни в одной из форм, любое творчество лишь изменяет форму культуры, но не может изменить форму жизни. В кон. 19 в. этот извечный конфликт достигает наибольшего противоречия: жизнь начинает бороться против культуры как таковой. Чем более развивается культура, тем более изощренные формы отчуждения человека от жизни она создает, готовя свою неизбежную гибель. В работе «Философия денег» З. писал о том, что деньги уравнивают все, выступают неким всеобщим формальным эквивалентом человеческих отношений, способствуют всеобщему отчуждению, ибо уничтожают всякую непосредственность чувств, привязанностей, симпатий, долга, совести и т.д. Люди теряют свои качественные особенности, превращаясь в одномерных индивидов. Деньги становятся символом межчеловеческих отношений, как и проституция.

В работах по социологии З. выделял некие формы социального взаимодействия людей, сохраняющиеся во все исторические эпохи. Изучение этих форм и является предметом формальной социологии.

Работы З. оказали большое воздействие на развитие философии культуры и социологии в Европе.
Избр. Т. 1—2. (Лики культуры). М., 1996; Lebenanschauung. Munchen, 1918; Philosophische Kultur. Potsdam, 1923; Philosophiedes Geldes. Berlin, 1958; Sociologie. Berlin, 1958.
Ионин Л.Г. Георг Зиммель — социолог. М., 1981.









ЗИНОВЬЕВ Александр Александрович (р. 1922) — логик, социолог и писатель. Доктор филос. наук (1960), проф. (1964). Участник Великой Отечественной войны, военный летчик, награжден боевыми орденами и медалями. Окончил филос. факультет МГУ (1951), аспирантуру (1954). В 1955—1976 работал в Ин-те философии АН СССР, преподавал логику на филос. факультете МГУ (1963—1976), был зав. кафедрой логики (1965—1967), членом редколлегии жур. «Вопросы философии» (1965—1975). Иностранный член Финской, Итальянской и Баварской академий наук.

Впервые у нас в стране З. систематически занялся проблемами многозначной логики, предложил оригинальную теорию логического следования, исключающую парадоксы. Разрабатывал принципы и средства логического анализа языка науки, выдвинул идею т.н. комплексной логики, соединяющей логический, гносеологический и онтологический анализ. Результаты логических исследований З. изложены в кн.: «Философские проблемы многозначной логики» (1960), «Логика высказываний и теория вывода» (1962), «Основы логической теории научных знаний» (1967), «Комплексная логика» (1970), «Логика науки» (1972), «Логическая физика» (1972), «Очерки комплексной логики» (2000). В логике и методологии науки З. достиг успехов, высоко оцененных в профессиональной среде. Из шести его монографий тех лет пять сразу же были переведены на англ. или нем. языки, что было тогда явлением исключительным. З. создал сильную научную школу, занимавшуюся проблемами современной логики (теория логического следования, логика оценок, деонтическая логика, силлогистика, приложения идей и аппарата логики в физике и др.).

В 1976 З. опубликовал в Швейцарии большой роман «Зияющие высоты», рассказывающий о жителях г. Ибанска, с энтузиазмом и вместе с тем не без насмешки над собой строящих «прекрасный новый мир» под универсальным названием «изм». Книга, являющаяся талантливым сатирико-социологическим описанием медленно, но неуклонно разлагавшегося коммунистического общества, получила мировую известность. Данный З. анализ стиля мышления, строя чувств и образа действий индивидов позднего коммунизма до сих пор остается непревзойденным по своей глубине и конкретности.

После выхода книги З. был лишен всех наград, степеней и званий, уволен с работы и оказался вынужденным уехать с семьей за рубеж. С 1978 проживал в Мюнхене, занимался литературной и научной деятельностью. Удостоен премии А. Токвиля за лучшую книгу по социологии (1982, кн. «Коммунизм как реальность», рус. пер. 1994), национальной литературной премии Италии (1992, кн. «Живи») и ряда др. престижных международных премий. Научный труд «Коммунизм как реальность», излагавший основы разработанной З. теории реального коммунизма, был охарактеризован известным социологом и советологом Р. Ароном как единственная действительно научная книга о советском обществе. З. опубликовано большое число научных и публицистических статей, докладов, интервью, излагающих, уточняющих и развивающих его теоретические и социальные позиции (частично переизданы в сб. «Без иллюзий», 1979; «Мы и Запад», 1981; «Ни свободы, ни равенства, ни братства», 1983). В этот же период им написана серия социологических романов и повестей: «Светлое будущее», 1978, «В преддверии рая», 1979, «Желтый дом» в 2 т., 1980; «Гомо советикус», 1982; «Пара беллум», 1982; «Нашей юности полет», 1983; «Иди на Голгофу», 1985 и др. З. создает своим творчеством новый жанр — социологический роман (социологическую повесть), в котором научно-социологические понятия излагаются в художественной форме.

Кризис, в который вступил Советский Союз к сер. 1980-х гг., З. истолковывает как специфический кризис коммунистической системы, кризис управления, для преодоления которого не подходят такие сугубо зап. методы, как рыночная реформа и либерализация (кн. «Горбачевизм», 1988; «Катастройка», 1988; «Смута», 1994; «Посткоммунистическая Россия», 1996 и др.). С началом горбачевской перестройки З. расширил исследовательскую тематику, обратившись к изучению зап. пути развития, или западнизма (кн. «Запад», 1995; «Глобальный человейник», 1997).

В начале 1990-х гг. З. восстановлен в гражданстве и в званиях. В 1999 вернулся в Россию. Преподает на филос. факультете МГУ.

Роман «Зияющие высоты» рассматривался коммунистическим режимом сквозь призму противостояния коммунистической и антикоммунистической (буржуазной) идеологий. З. отводилась роль антикоммуниста, с которой он сам, однако, никогда не соглашался; он никогда не считал себя и диссидентом. Согласно З., коммунистическое общество не является каким-то «вывихом» или тупиком истории, а представляет собой, как и капитализм, естественное состояние общества. Коммунизм универсален, хотя и приобретает в разных странах разную форму. Традиционное марксистское различение (полного) коммунизма и социализма является надуманным, хотя оно и удобно с идеологической т.зр. То, что осуществилось в Советском Союзе, и есть коммунизм, и др. коммунизма нет. Коммунизм вырастает из обычных коммунальных отношений людей, подчиняющихся таким правилам, как: меньше дать, больше взять; меньше риска, больше выгоды; меньше ответственности и больше почета, и т.п. Коммунистическое общество, не являющееся (в отличие от национал-социалистического) тоталитарным, способно устойчиво существовать только в форме, напоминающей советский коммунизм 1930—1950-х гг. Коммунизм имеет ряд неоспоримых преимуществ перед капитализмом. Коммунистическое общество построено на началах коллективизма, что придает отношениям людей особую теплоту, оно гордится собой, уверенно смотрит в будущее, обеспечивает своим гражданам приемлемую социальную защищенность, освобождает их от необходимости постоянно беспокоиться о проблемах экономики, политики, идеологии и т.д. Несомненные успехи, достигнутые коммунистической Россией, остаются высшей точкой во всей ее истории.

В фундаментальной монографии З. «На пути к сверхобществу» (2000) подробно рассмотрены методологические и логические основы его социологической концепции, сформулирован категориальный аппарат, позволяющий охватить ход истории в целом, обобщенно суммируются, уточняются и развиваются теория реального коммунизма, теория западнизма, современные тенденции развития человечества. Центральной в концепции З. является идея законов социальности, которые он называет законами экзистенциального эгоизма. Они выработаны людьми как средства защиты от самих себя и отличаются от норм морали и права. «Его предшественниками в этом вопросе... можно было бы считать Макиавелли с его трезвым анализом искусства государственного правления, Гоббса с гипотезой о естественном состоянии войны всех против всех как исходном пункте и постоянной основе государственно организованного социума, Мандевиля с его «Басней о пчелах» и выраженной в ней мыслью о том, что общее благо складывается из частных зол» (А.А. Гусейнов). Человечество в процессе эволюции проходит три стадии: предобщество, общество и сверхобщество. Переход от общества к сверхобществу, представляющему собой постцивилизационную стадию, является основной тенденцией развития человечества в 20 в. Этот переход протекает в двух эволюционных линиях, ожесточенно борющихся между собой: линии коммунистического типа, опирающейся по преимуществу на коммунальный аспект жизнедеятельности, и западнистской линии, в наиболее чистом виде воплотившейся в США и странах Зап. Европы и реализующей преимущественно деловой аспект жизнедеятельности человека. В борьбе этих линий к кон. 20 в. победил Запад, хотя вопрос об окончательности его победы остается открытым. Россия идет теперь по зап. пути, потеряв многое из своего былого могущества и величия. На стадии сверхобщества складывается единый, глобальный «человейник», развитие истории переходит из естественно-исторической фазы в планово-управляемую. Сверхобщество устанавливается как господство Запада; незападные народы и страны будут занимать подчиненное и периферийное положение.

«У меня нет никакой позитивной программы социальных преобразований, — пишет З., — но не потому, что я не способен что-то выдумать на этот счет, а в принципе. Любые положительные программы социальных преобразований имеют целью и отчасти даже результатом построение некоего земного рая. Но опыт построения земных раев всякого рода показывает, что они не устраняют жизненных проблем, драм и трагедий» (Русский эксперимент. М., 1995).

А.А. Ивин










ЗНАНИЕ — результат процесса познания, обычно выраженный в языке или в к.-л. знаковой форме.

Стремление понять, что такое З. и чем оно отличается от др. продуктов человеческого сознания, характерно уже для философов античности, которые поставили и пытались разрешить проблему: чем З. (episteme) отличается от мнения (doxa)? Если кратко резюмировать воззрения Ксенофана, Гераклита, Парменида, Платона и Аристотеля по этому вопросу, то можно сказать, что антич. мыслители относили мнение к чувственно воспринимаемому изменчивому миру, а З. — к умопостигаемому миру вечных сущностей. Мнение может быть истинным или ложным, З. — всегда истинно. Это обусловлено тем, что чувственно воспринимаемые вещи изменчивы и любое утверждение, истинное для них в настоящий момент, через некоторое время может стать ложным. Напр., высказывание «Сократ сидит» в момент его произнесения может быть истинным. Но вот Сократ встал, и это высказывание стало ложным. Мир идей не изменяется, поэтому высказывания об объектах этого мира всегда остаются истинными, напр. высказывание «Человек есть разумное животное» остается истинным, какие бы изменения ни происходили в чувственно воспринимаемом мире и с отдельными конкретными людьми. Т.о., антич. мыслители полагали, что З. всегда остается истинным и может быть получено лишь посредством разума. Некоторые из них вообще склонялись к тому, что З. владеют лишь бессмертные боги, а на долю людей остается лишь ненадежное мнение.

Для философов Средневековья главной проблемой становится проблема разграничения З. и веры и выяснения отношений между ними. З. понималось как то, что можно рационально обосновать, постулаты же веры принимаются без всякого обоснования. В связи с истолкованием взаимоотношения между верой и З. выделились три основные позиции. Представители одной (Августин, Ансельм Кентерберийский) утверждали, что постулаты веры предшествуют З. и служат отправным пунктом при построении рациональных рассуждений («верую, чтобы понимать» — вот их кредо); сторонники второй позиции (П. Абеляр), напротив, настаивали на том, что З. должно предшествовать вере и использоваться для ее обоснования («понимаю, чтобы веровать»); наконец, третья позиция (Тертуллиан, Петр Дамиани) провозглашала несовместимость З. и веры и невозможность рационального обоснования догматов веры («верую, ибо абсурдно»). Т.о., З. может и должно быть рационально обосновано, вера же не нуждается в таком обосновании.

Современная философия, в частности философия 20 в., продолжая старую традицию выделения З. из всей совокупности человеческих убеждений, верований, предрассудков и т.п., ставит вопрос об отличении научного З. от религиозных, филос. идеологических построений и мифов («проблема демаркации»). К отличительным особенностям научного З. в настоящее время относят: непротиворечивость, эмпирическую проверяемость, логическую или эмпирическую обоснованность. Утверждения же и концепции, не обладающие этими характеристиками, остаются вне сферы научного З. Итак, подводя итоги рассмотрения проблемы отличения З. от др. феноменов человеческого сознания в истории философии, можно констатировать: З. есть такой результат познавательной деятельности, который обладает непреходящей истинностью, может быть логически или фактически обоснован и допускает эмпирическую или практическую проверку.

З. принято разделять на обыденное и научное. Обыденное З., опирающееся на здравый смысл и повседневный опыт человека, служит для его ориентации в окружающем мире и организации практической

деятельности. Считается, что это З. не всегда вербализировано и отчасти существует в чувственных образах и наглядных представлениях о вещах и явлениях. Такого рода З. в элементарных формах присуще уже высшим животным. Обыденное З. относится к отдельным предметам и явлениям, оно не проникает в суть вещей, носит обрывочный и фрагментарный характер. З. о глубинной структуре предметов и явлений, об их существенных взаимосвязях дает наука. Научное З. отличается систематичностью и опирается на целенаправленные познавательные процедуры. Оно разделяется на эмпирическое и теоретическое З. Первое является результатом применения эмпирических методов познания (наблюдения и эксперимента) и относится к чувственно воспринимаемым вещам и явлениям. В этом отношении оно близко подходит к обыденному З. Теоретическое З. выражает существенные, закономерные связи изучаемой области явлений и, как правило, относится к идеализированным, абстрактным объектам. Некоторые исследователи (напр., М. Полани) полагают, что в науке — наряду с вербальным — имеется еще и невербальное, т.н. неявное З., представленное навыками, умениями и личным опытом ученого.

Основная проблема, обсуждавшаяся в философии 20 в. в связи с понятием З., — это проблема отношения З., гл.обр. научного, теоретического, к реальности. Представители марксистской философии, пользовавшейся широким влиянием в 20 в., истолковывали З. как адекватное отражение действительности, т.е. считали, что З. дает нам образ, картину окружающего мира. Такая позиция близка к т. зр. «наивного реализма», считающего, что предметы и явления окружающего мира таковы, какими они нам представляются. Но уже со времен открытия «вторичных качеств» стало ясно, что это далеко не так. Поэтому представители марксистской философии попытались раскрыть особый характер отображения мира в сознании человека, показать, что это — не зеркальное, не буквальное отражение. Однако понятие отражения — важнейшее понятие марксистской гносеологии — так и осталось неясным. Трудно сказать, напр., в каком смысле языковое выражение, скажем, предложение «уголь черен», «отражает» черноту угля. Поэтому если истолкование З. как отражения или описания реальности в той или иной мере разделяется многими философами в том случае, когда речь идет об общей картине мира, создаваемой человечеством в ходе его исторического развития, то в применении к отдельным элементам З. — понятиям, законам, теориям — принцип отражения вызывает трудности и споры. В какой-то мере этот принцип разделяют ныне представители «научного реализма» (X. Патнэм), стремящиеся доказать, что понятиям научных теорий соответствуют реальные объекты и взаимосвязи.

С реалистской интерпретацией З. конкурирует инструментализм, сторонники которого считают, что З., гл. обр. теоретическое, не является отображением или описанием реальности, а представляет собой лишь инструмент для установления фактов, их систематизации и предсказания. Инструменталистская концепция возникла еще в 16 в., когда была предпринята попытка истолковать учение Н. Коперника не как описание Солнечной системы, а как удобный математический аппарат для вычисления положений звезд и планет. И каждый раз, когда в науке происходит смена теорий, вызванная отказом от прежних представлений, инструментализм возрождается. В 20 в. в связи с возникновением теории относительности и квантовой механики и крушением картины мира классической физики оживились попытки рассматривать теоретическое З. только как инструмент, а не подлинное описание.

Одна из интересных и недавних попыток истолкования З. принадлежит К. Попперу. Он исходит из невозможности обосновать истинность З. и считает всякое З. принципиально недостоверным. Верно, конечно, что научное З. претендует на описание реальности, но наука не может надежно обосновать этих претензий, поэтому получаемое ею З. остается предположительным и ненадежным. Можно сказать, что такая трактовка З. в определенной мере возвращает нас к античности: истинное З. доступно только богам, люди же вынуждены довольствоваться лишь изменчивым и ненадежным мнением. Во втор. пол. 20 в. именно такое понимание З. получило наиболее широкое признание: З. есть такой результат познания, который претендует на адекватное описание реальности, поэтому может оцениваться как истинное или ложное, которое может быть рационально обосновано, однако при этом все наши оценки и обоснования относительны, поэтому никакое З. не является вполне надежным и достоверным. И до сих пор нет сколько-нибудь признанных ответов на многие интересные и сложные вопросы по поводу понимания З.: можно ли считать З. то, что невыразимо в языке? В каком смысле можно говорить о «ложном З.»? Если З. оказалось ложным, то не равнозначно ли это «незнанию»? Наконец, самый главный вопрос: в какой мере З. обусловлено особенностями познаваемого объекта, а в какой — деятельностью познающего субъекта? (см.: Мнение, Вера, Теория познания, Истина).

Алексеев Д.В., Панин А.В. Философия. М., 1996; Поупкин Р., Строя А. Философия. М.; СПб., 1997; Фоллмер Г. Эволюционная теория познания. М., 1998.

А.Л. Никифоров










ЗНАНИЕ ВРОЖДЁННОЕ — унаследованные родоспецифические схемы и образцы поведения, нормы реакции, мыслительные стратегии и т.д., доступные эмпирическому исследованию. Многие философы и естествоиспытатели в той или иной форме допускают существование врожденных знаний или «врожденных идей» — Платон, Аристотель, схоластики, Ф. Бэкон, Р. Декарт, Г.В. Лейбниц, Д. Юм, И. Кант, В. Гельмгольц, К. Лоренц, Ж. Пиаже, К. Юнг, К. Леви-Строс, И. Хомский и др. Однако вплоть до 20 в. под терминами «врожденные идеи» и «З. в.», как правило, понимались «данные Богом от рождения» абстрактные идеи, аксиомы логики, «идолы рода», первые принципы, необходимые истины, формы созерцания и категории, инстинкты, правила заключений и т.п. В пер. пол. 20 в. благодаря усилиям гл. обр. генетиков и этологов были заложены основы научных исследований З.в., которые стали рассматриваться как наследуемая и подлежащая эволюции генетическая информация, как своего рода встроенное в когнитивную систему живых существ информационное обеспечение, которое позволяет им извлекать и перерабатывать адаптивно ценную информацию и обеспечивает их выживание. Тем самым было опровергнуто также и выдвинутое классическими эмпиристами (Дж. Локк, Т. Гоббс, П. Гассенд и др.) предположение, что человеческий разум — это «чистый лист бумаги», tabula rasa, на которой чувственные впечатления отпечатываются, как в воске.

Современная этология и социобиология располагают весьма убедительными данными, свидетельствующими о том, что поведение живых существ, их когнитивная система находятся под генетическим контролем — сам факт наличия генетически контролируемых репертуаров (наблюдаемых, напр., при вылупливании птенцов или обеспечивающих навигацию мигрирующим птицам), а также врожденных когнитивных способностей (напр., восприятие трехмерности, величины, способность к ритуальному поведению, к созданию мысленного образа и т.д.) сомнений не вызывает. Степень биологической запрограммированности когнитивной системы различных живых существ варьируется в весьма широких пределах, и наряду с генетическими факторами существенно большее или меньшее влияние на их поведение оказывает опыт, т.е. приобретенная посредством научения или иным внесоматическим путем адаптивно ценная информация. Разумеется, приобретенные поведенческие признаки не наследуются и в силу этого не подвергаются естественному отбору. Однако имеет место отбор адаптивно ценных генетических признаков, которые предрасполагают к определенным формам поведения.

Когнитивная система человека, его мозг также генетически запрограммированы, хотя эта запрограммированность выражена гораздо слабее, чем у животных. Поведение людей намного пластичнее, хотя оно основывается на гораздо большем объеме врожденной информации, изначально встроенной в их когнитивную систему. Человек появляется на свет весьма оснащенным для познания — большинство программ задействуются с рождения. Как показали проведенные психологами исследования поведения, познания и категорий мышления, младенцы следят глазами за цветовыми пятнами и могут различать цвета, реагируют с большим интересом на карты с рисунком, чем на одноцветные карты, с большим вниманием смотрят на сложные образы, на лица людей, могут оценивать глубину и т.д. Т.о., когнитивные структуры и информация, детерминирующие пространственное видение, т.е. такие человеческие познавательные способности, как, напр., восприятие движения, цвета, пространственной глубины, способность интерпретировать двумерное изображение сетчатки глаза трехмерным образом, способность репрезентировать когнитивную информацию в формате образов и т.п., являются врожденными. Новорожденные дети также предпочитают сахар, им не нравится пища, содержащая соль, кислоту, горечь, они проявляют беспокойство в присутствии чужих людей, у них имеется врожденная способность сосать, хватать предметы, ходить, оптически фиксировать источник звука (даже у детей, родившихся слепыми). Кроме того, можно говорить о врожденности страха перед глубиной, высотой, змеями, знания человеческого лица (не какого-то конкретного лица), речевой способности и потребности речевого общения, а также, возможно, некоторых базисных грамматических структур («универсальная грамматика»). Частично врождены интеллект, музыкальные способности, логические структуры (напр., modus ponens), элементарные математические структуры (напр., групповые структуры и построение инвариантов), восприятие причинно-следственных отношений и каузальное мышление. Человек также обладает весьма широким арсеналом врожденных мыслительных стратегий, характерных для его доминирующего когнитивного типа мышления — эвристик, алгоритмов, способов абстрагирования и выведения следствий, обучающих программ, механизмов научения языку, диспозиций и предрасположенностей, которые формируются согласно некоторой генетически установленной программе при наличии определенной информации, извлекаемой из окружающей среды.

Встроенные в когнитивную систему человека З.в., как и наша когнитивная система в целом, являются результатом биологической и геннокультурной коэволюции и поэтому филогенетически апостериорны. Но эволюционный успех, конечно, не означает, что адаптивно ценная информация, которую несет в себе наша когнитивная система, абсолютно истинна. Тем не менее когнитивная система человека адаптирована к особенностям внешнего мира, а З.в. частично соответствует реальным структурам, т.к. только при этом условии оказалось возможным выживание homo sapiens.

Фоллмер Г. Эволюционная теория познания. М., 1998; Меркулов И.П. Когнитивная эволюция. М., 1999; Lamsden C.J., Wilson E.O. Genes, Mind and Culture: Coevolutionary Process. Cambridge (Mass.), 1981.

И.П. Меркулов









ЗНАЧЕНИЕ — содержание, обозначенное тем или иным языковым выражением — словом, предложением, знаком и т.п. Вопрос о З. языковых выражений исследуется лингвистикой, семиотикой и логической семантикой. Различают предметное, смысловое и экспрессивное З. языковых выражений. Наиболее точно эти виды З. описываются логической семантикой, в которой наибольшим признанием пользуется концепция З., предложенная Г. Фреге в кон. 19 в. и получившая дальнейшую разработку в трудах Б. Рассела, К.И. Льюиса, Р. Карнапа и др.

В концепции Фреге и его последователей все языковые выражения рассматриваются как имена, т.е. как обозначения некоторых внеязыковых объектов. Объект, обозначаемый языковым выражением, называется денотатом (объемом, экстенсионалом) этого выражения. Напр., собственное имя «Лев Толстой» обозначает рус. писателя Льва Толстого, а сам этот писатель является денотатом имени «Лев Толстой». Нарицательные (общие) имена обозначают классы предметов, и эти классы являются денотатами соответствующих общих имен.

Иногда денотат отождествляют со З. Однако такое отождествление не правомерно, ибо денотат представляет собой лишь одну сторону З. языковых выражений. В этом легко убедиться, сопоставив два имени, имеющие один и тот же денотат, но тем не менее являющиеся разными: «Лев Толстой» и «автор романа «Война и мир». Первое из них говорит о том, что обозначаемый им человек носит имя «Лев» и фамилию «Толстой», в то время как второе из этих имен говорит о том, что обозначаемый им человек написал определенное литературное произведение. Тот факт, что З. языковых выражений не исчерпывается их предметным З., отчетливо обнаруживается в различных контекстах их употребления. Напр., вполне осмысленно можно спросить: «Был ли Лев Толстой автором романа «Война и мир»?», но вряд ли столь же осмысленным будет вопрос: «Был ли Лев Толстой Львом Толстым?».

Поэтому считается, что каждое языковое выражение наряду с денотатом имеет еще и смысл — содержание выражения, которое усваивается в процессе его понимания. Смысл выражения служит для указания на его денотат, фиксируя определенные стороны, черты, свойства предметов, обозначаемых данным выражением. Языковое выражение обозначает свой денотат и выражает свой смысл. Разные выражения могут иметь один и тот же денотат, но различаться по своему смыслу. Выражение всегда имеет смысл, но иногда может не иметь денотата, напр., слово «русалка» имеет смысл, но не имеет денотата: в действительности нет таких существ. В связи с выражениями повседневного языка иногда выделяют еще экспрессивное З. — эмоциональную оценку обозначаемых предметов с т.зр. определенного субъекта.

Эта концепция З. языковых выражений применима и к предложениям. В качестве денотата предложения можно рассматривать его истинностное З. — истину или ложь и считать предложения именами истины или лжи. Истина является денотатом истинного предложения, ложь — денотатом ложного предложения. Все истинные предложения имеют один и тот же денотат — истину, все ложные предложения также имеют один денотат — ложь. Смыслом предложения является выражаемая им мысль, суждение.

Павиленис Р.И. Проблема смысла. М., 1983.

А.Л. Никифоров











ЗОЛОТОЕ ПРАВИЛО НРАВСТВЕННОСТИ — основополагающее нравственное требование: «(не) поступай по отношению к другим так, как ты (не) хотел бы, чтобы они поступали по отношению к тебе». Исторически это требование фигурировало под разными наименованиями: краткое изречение, принцип, правило, заповедь, основной принцип, поговорка, предписание и т.д. Термин З.п.н. за ним закрепился с кон. 18 в.

Первые упоминания о З.п.н. относятся к сер. I тыс. до н.э. Это правило встречается в «Махабхарате», в изречениях Будды. Конфуций на вопрос ученика, можно ли всю жизнь руководствоваться одним словом, ответил: «Это слово — взаимность. Не делай другим того, чего не желаешь себе». Издр.-греч. источников следует указать на «Одиссею» Гомера и «Историю» Геродота. В Библии З.п.н. упоминается в ветхозаветной книге Товита (Тов 4, 15) и дважды в Евангелиях при изложении Нагорной проповеди (Лк 3, 31; Мф 7, 12). Евангельская формулировка З.п.н. считается наиболее полной и адекватной: «Итак, во всем как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» (Мф. 7, 12). В Коране З.п.н. не зафиксировано, но оно встречается в «Сунне» как одно из изречений Мухаммеда. Раз возникнув, З.п.н. прочно вошло в культуру и массовое сознание, осело в виде пословиц, очевидных требований житейской мудрости (нем.: «Was du nicht willst, dass man dir tu, das fucg auch keinem anderen zu»; рус: «Чего в другом не любишь, того и сам не делай»). Оно было одним из постоянных (хотя и не всегда центральных) предметов этических размышлений.

З.п.н. и генетически, и по существу представляет собой отрицание талиона (древний обычай равного возмездия). В процессе многообразной внутренней дифференциации и расширения общественных отношений талион трансформируется в двух направлениях: подлежащий отмщению ущерб начинает а) калькулироваться с учетом субъективного аспекта (за его скобки постепенно выносятся ущерб, нанесенный скотом, ненамеренные действия и т.д.) и б) заменяться материальным вознаграждением, выкупом. Эти изменения привели к необходимости перехода от коллективной ответственности рода к индивидуальной ответственности лиц и снятия той резкой разделенности между «своими» и «чужими», которая могла уравновешиваться только взаимным признанием права силы. Они воплотились в З.п.н., которое отличается от талиона тем, что 1) утверждает в качестве субъекта поведения само действующее лицо и обязывает его руководствоваться своими собственными представлениями о хорошем и плохом («чего в другом не любишь...», «во всем, как хотел...»); 2) соединяет «своих» и «чужих», которые теперь становятся просто другими и охватывают всех людей; 3) представляет собой идеально (мысленно) заданный регулятив поведения, а не обычай.

З.п.н. есть формула отношения человека к себе через его отношение к другим. Существенно важно, что у этих видов отношений разные модальности: отношение к себе реально, охватывает поступки («поступайте и вы», «того и сам не делай»), отношение к другим идеально, охватывает область пожеланий («как вы хотите», «чего в другом не любишь»). Предполагается, что человек необходимо должен и хочет руководствоваться нормами, которые имеют достоинство всеобщности (не разрушают его связей с другими, а открывают перспективы сотрудничества с ними). З.п.н. предлагает способ, с помощью которого человек это может установить: необходимо мысленно поставить себя на место другого (других), т.е. тех, кто будет испытывать действие нормы, а другого (других) поставить на свое собственное место. Аргументы Г.В. Лейбница (желания могут быть безграничными) и И. Канта (преступник не пожелал бы быть осужденным) не учитывают этого мысленного обмена диспозициями, в результате чего субъект исходит не из своих ситуативно заданных эгоистических желаний по отношению к другому, а из тех предполагаемых желаний, которыми бы он руководствовался, окажись он на месте другого, а тот другой — на его месте. З.п.н. можно интерпретировать как мысленный эксперимент для выявления нравственного качества отношений между индивидами, состоящего в их взаимности (взаимоприемлемости этих отношений для обеих сторон). Оно соединяет произвольность моральных требований с их общезначимостью и в этом смысле выражает специфичность нравственности как таковой.

Специфичность З.п.н. как сугубо нравственного феномена отразилась и в его языке. Язык талиона выдержан исключительно в повелительном наклонении: его императивность является категорической в этом отношении «жизнь за жизнь» ничем не отличается от «не убий». З.п.н. дополняет повелительное наклонение сослагательным («как вы хотите» означает на самом деле «как вы хотели бы»). Через повелительное наклонение формула З.п.н. задает отношение субъекта к себе, а через сослагательное наклонение — отношение к другим. Получается: нравственность общезначима в качестве идеального проекта (в желаниях) и произвольна в качестве реального выбора (в поступках).

Гусейнов А.А. Золотое правило нравственности. М., 1988; Reiner Н. Die «Goldene Regel» Die Bedeutung einer sittlichen Grundformen der Menschheit // Zeitschrift fur philosophische Forschung. 1948. Hft. 1. Bd III.

А.А. Гусейнов










ЗОМБАРТ (Sombart) Вернер (1863—1941) — нем. экономист, социолог, философ. Проф. экономики в Бреслау и Берлине. Один из первых нем. социологов, вместе с М. Вебером руководил жур. «Архив социальной науки и социальной политики», в 1920-е гг. был первым президентом Немецкого социологического общества.

Развивая идеи «исторической школы» в политэкономии, З. испытывает влияние марксизма, примыкает к «катедер-социализму». Работа «Современный капитализм» (1902) приносит З. широкую известность. Как в ней, так и в последующих работах о возникновении капитализма З. показывает связь экономики с многообразными социальными ин-тами и историческими обстоятельствами. Полемизировал с Вебером, полагая неверным выведение капитализма из протестантской этики и связывая его генезис с множеством различных социальных и психологических факторов (Евреи и их участие в образовании современного хозяйства, 1910; Буржуа, 1924; Luxus und Kapitalismus, 1907; Krieg und Kapitalismus, 1911). В годы Первой мировой войны переходит на позиции нем. национализма, в кн. «Торгаши и герои» (1915) противопоставляет «героизм» немцев утилитаризму англичан. В 1920-е гг. окончательно порывает с марксизмом, разрабатывает один из первых вариантов «понимающей социологии», применяя его затем к политэкономии (Die drei National-okonomien, 1930). Будучи одним из ведущих представителей «консервативной революции», в нач. 1930-х гг. развивает идеи особого «немецкого социализма», преодолевающего как либеральный капитализм, так и марксистский социализм. В 1938 публикует свой главный филос. труд «О человеке», в котором развивает идеи В. фон Гумбольдта, В.Дильтея и всей «исторической школы» о человеке как творце и творении культуры. Публикация этой книги, в которой З. возвращается от национализма к идеалам гуманизма, приводит к конфликту с идеологами национал-социализма. Данная работа близка кругу идей «культурной антропологии» Э. Ротхакера и М. Ландмана.

Современный капитализм. Т. 1—2. М., 1903—1905; Т. 3. М.; Л., 1930; Народное хозяйство в Германии XIX и в начале XX века. М., 1924; Soziologie. Berlin, 1923; Die Zukunft des Kapitalismus. Berlin, 1932; Die Zahmung der Technik. Berlin, 1935; Deutscher Sozialismus. Berlin, 1934; Vom Menschen. Berlin, 1938.













ИБН АЛЬ-АРАБИ Мухйи ад-дин Абу Абдаллах Мухаммед Б.Алиал-Хатимиат-Таи (1165—1240) — арабо-мусульманский философ, суфий и поэт, создатель учения «О единстве бытия» (вахдат ал-вуджуд). Последователи И.А. звали его «Величайшим учителем» и «Сыном Платона». Происходил из древнего и влиятельного араб. рода, жил в основном в Испании и Сев. Африке, но много бывал и во всех частях араб. мира. Наиболее известные произведения: «Мекканские откровения», «Геммы мудрости», «Святой дух», «Книга путешествия». Хорошо знал учения антич. мыслителей, религиозно-философские системы неисламского Востока, считался поклонником учений аль-Газали и ас-Сухраварди. Его труды, и прежде всего «Мекканские откровения», адресованы не только широкому кругу практикующих суфиев (см.: Суфизм), но и более образованным читателям, преимущественно мусульманским юристам и «теологам». Эта работа предназначалась для чтения с учителем, который давал устные комментарии, сообразуясь со способностями каждого из своих учеников.

И.А. выделял три основных вида познания: 1) интеллектуальное, основанное на рассуждениях; 2) непосредственное переживание в состоянии экстатического транса; 3) боговдохновенное познание «таинств», имеющее сверхразумную природу, присущее пророкам и «святым». Риторический стиль многих произведений И.А., в частности «Мекканских откровений», содержит как диалектические рассуждения, так и символику духовной практики и откровения, призванные развивать способности учеников с целью превзойти уровни рациональных филос. и религиозных рассуждений. Поскольку способности у индивидов к духовному преображению различны, то язык И.А. часто загадочен, символичен и позволяет давать разнообразные толкования. Поэтому и самого И.А. рассматривают как «рационализирующего» философа-мистика, стремящегося свести все «таинства веры» к некой всеобъемлющей концептуальной системе, с одной стороны, и как суфия, отрицающего значение рациональных суждений и общепризнанных социально-религиозных норм, — с другой. В основе такого представления лежит признание И.А. сущностного различия между истиной и верой, между целями «законов» в широком смысле слова и истинами откровения. В своем учении «О единстве бытия» он систематизировал предшествующую суфийскую традицию. Утверждая, что бытие едино, он считал, что его следует рассматривать двояко — как Истину и как Творение, как абсолютное единство и как множественность. Мир, или Вселенная, есть развертывание во времени и в пространстве атрибутов и качеств Бога, который непрерывно является самому себе в неповторимых и бесчисленных образах материального бытия, позволяющих ему познать себя со стороны как объект. Атрибуты, имена и качества Бога, рассеянные в предметах и сущностях Вселенной, собраны воедино лишь в «совершенном человеке» — земной ипостаси и «зеркале Бога». В сложных символах и аллегориях И.А. описывает вневременной «процесс» теофаний как переход Бога из состояния «в-себе-бытия» в состояние «бытия-для-другого». Желая познать себя, он воплощает свои атрибуты в мире своих творений. Последние различаются способностью отразить в себе божественные способности. И.А. не отрицает значение истин философии и науки, разделяя с философами убеждение в вечности мира, его несотворенности во времени и в том, что мир управляется универсальной закономерностью. Но он признает логический метод познания несовершенным и поэтому неистинным. Он считает, что философ изучает и познает адекватно лишь эмпирический мир, а суфий проникает в сущность бытия, постигая внутреннее единство вещей. Поэтому его «совершенный человек» есть микрокосм, отражающий все уровни бытия и постигающий не отдельные аспекты истины, а саму Истину. Свое учение «О единстве бытия» И.А. рассматривает как высший синтез человеческого знания, а себя — как воплощение «совершенного человека». Оказал большое влияние на развитие суфийской философии и поэзии.

Мекканские откровения. СПб., 1995; Ал-Футухат; Фусус; Расаил. Хайдарабад, 1961. Т. 1—2; L'Arbre du monde: Shajarat al-Kawn. Kair, 1982.
Смирнов А.В. Великий шейх суфизма. Опыт парадигмаль-ного анализа философии Ибн Араби. М., 1993; Affifi A.E. The Mystical Philosophy of Myhyiddin Ibnu'l-Arabi. Cambridge, 1939; Osman J. Histoire et la classification de l'oeuvre l'lbn Arabi. Damask, 1964. Vol. 1-2.

H.C. Кирабаев










ИБН БАДЖА Абу Бекр Мухаммед ибн Яхья ас-Саиг [ла-тинизир. — Авемпас или Авенпаце (Avempace, Avenpace)] (ок. 1070—1139) — араб. врач, поэт, государственый деятель, пионер философии восточного перипатетизма в мусульманской Испании. Был долгие годы визирем альморавидских правителей. В 1118 переехал в Марокко, где незадолго до смерти был обвинен в вероотступничестве, заключен в тюрьму и отравлен.

Помимо комментариев к работам Аристотеля, трудов по логике, математике, медицине и музыке написал ряд оригинальных трудов по философии и проблемам гос-ва. К наиболее важным работам можно отнести «Прощальное послание», в котором рассматриваются вопросы о первом двигателе, о цели человека и его соединении с «деятельным разумом», и «Жизне-устроение уединенника». Название последней работы определяет филос. учение И.Б. — как философ или группа философов могут достичь счастья или обрести высшие интеллектуальные и нравственные добродетели в рамках общества, далекого от совершенства. Достижение единства человека с «деятельным разумом» рассматривается И.Б. как счастье. Речь идет о путях достижения счастья именно мудрецами-философами, а не суфиями, путь которых к блаженству лежит через аскезу и экстаз. Гос-во как политическое объединение, по И.Б., есть естественная по природе необходимость для достижения счастья, в нем жители в соответствии с их природными способностями делятся на управляющих и управляемых. Он исходил из взаимозависимости гос-ва и индивида и устанавливал связь между человеком, стремящимся к счастью, и условиями реализации этого стремления в гос-ве. Основываясь на учениях Платона и аль-Фараби о совершенном и несовершенном типах гос-ва, И.Б. выделил две его альтернативные функции: 1) осуществление руководства гражданами совершенного гос-ва в деле достижения главной цели — счастья; 2) способствование достижению частных целей в качестве предварительного условия для достижения главной в несовершенном гос-ве. Последнее он сравнил с наездником, приучающим лошадь к узде. Вместе с тем он считал, что истинное счастье достижимо только в уединении, добровольном отшельничестве, т.к. несовершенное гос-во этому препятствует, а совершенное — лишь создает благоприятные условия.

Расаил ал-Иляхия. Бейрут, 1968 (Метафизические трактаты); Расаил фальсафия. Бейрут, 1983 (Философские трактаты); в рус. пер.: Книга о душе // Избр. произв. мыслителей стран Ближнего и Среднего Востока IX—XIV вв. М., 1961.

Григорян С.Н. Средневековая философия народов Ближнего и Среднего Востока. М., 1960; Сагадеев А.В. Восточный перипатетизм. Нью-Йорк, 1999; Farrukh O.A. Ibn Bajja (Avempace) and the Philosophy in the Moslem West. Beirut, 1945; Rosen-thai E.I. The Place of Politics in Philosophy of Ibn Ba]ja // Islamic Culture. Hyderabad, 1951. Vol. 25. № 1.








ИБН РУШД Абу-л-Валид Мухаммед ибн Ахмед [латини-зир. — Аверроэс (Averroes)] (1126—1198) — араб. философ, ученый, медик, виднейший представитель восточного перипатетизма. Был разносторонне образованным человеком, служил в качестве главного судьи г. Севилья и придворного врача у правителя Кордовы. Идейная атмосфера мусульманской Испании втор. пол. 12 в. характеризовалась резко негативным отношением к философии со стороны религиозных деятелей, весьма недовольных популярностью «чужестранной науки» — философии. В 1195 произведения И.Р. были публично осуждены, а сам он выслан из столицы. Незадолго до смерти он был возвращен ко двору. Научное наследие И.Р. включает в себя самостоятельные труды и комментарии чуть ли не по всем известным тогда отраслям знаний: философии и естественным наукам, медицине и юриспруденции, филологии и политике. Большинство сочинений комментаторского характера представляют собой толкования к трудам Аристотеля, написанные в форме малых, средних и больших комментариев. Недаром И.Р. получил почетное прозвище Великого комментатора. К основным филос. произведениям относятся «Непоследовательность «Непоследовательности», «Рассуждение, выносящее решение относительно связи между религией и философией», «Книга об открытии путей аргументирования догм общения». Его учение о соотношении философии, «спекулятивной теологии» (калам) и религии обобщило уже накопленный перипатетиками мусульманской Испании опыт, который свидетельствовал о невозможности к.-л. «истинной религии». Его утверждения о том, что философ и рядовой верующий могут быть счастливы, но каждый по-своему, связано с его учением о том, что как для философов, так и для «широкой публики» истина едина, а разница связана лишь со способами ее постижения. Поэтому религию И.Р. рассматривал как «молочную сестру» философии. Его филос. рационализм наиболее полно представлен в его работе «Рассуждение, выносящее решение относительно связи между религией и философией», где люди делятся на аподейтиков, диалектиков и риториков. У И.Р. философия прямо связывается с аподиктическими суждениями и целью ее объявляется постижение истины. Диалектические, риторические и поэтические суждения исходят из посылок, основанных на мнении, а софистика и вовсе не стремится к достижению истины. И.Р. связывает теологию с диалектическими, а религию с риторическими суждениями. И.Р. полагает, что «священные тексты» могут быть подвергнуты символико-аллегорическому толкованию, и давать такое толкование правомочны только философы, т.е. вопросы мировоззренческого характера не могут быть предметом теологических рассуждений. Вместе с тем И.Р. считает, что философы не имеют права разглашать свои взгляды широкой публике. Развивая идеи перипатетиков о вечности и несотворенности мира во времени, И.Р. рассматривал Первосущее как тождественное мировому порядку, который является источником существования и необходимости универсума, ибо бытие вещей во Вселенной зиждется на их взаимосвязи и единстве. Такая, в сущности, пантеистическая трактовка Бога делала совершенно излишней теорию эманации, с помощью которой арабо-мусульманские перипатетики стремились доказать несотворенность мира во времени. Концепция Первосущего И.Р., отождествляющего его с мировым порядком, а этот последний — с действием природных сил, не нуждалась ни в различении в предметах сущности и существования, ни в делении сущего на возможное и необходимое и в целом утверждала автономность и самодостаточность мира. Социальные идеалы И.Р. основывались на «Государстве» Платона. Зло, существующее в гос-ве, он рассматривал как следствие моральной испорченности, которая ведет от «идеального» гос-ва к аристократии, затем к тимократии, олигархии, демократии и тирании. Худшим видом власти И.Р. считал тиранию «духовенства». Имя Аверроэса стало символом свободомыслия, и его философия рассматривалась как вершина средневекового рационализма. Широкой популярности его идей способствовали работы его европейских последователей — аверроистов, в частности, развивавших его учение о бессмертии и единстве общечеловеческого разума и т.н. теорию двойственной истины.

Тахафут ат-тахафут. Бейрут, 1969—1971. Т. 1— 2; Фальсафат Ибн-Рушд йахтави ала китабай фасл ал-микал ва-л-Кашф ан-манахиджал-адилла. Бейрут, 1979; Непоследовательность «Непоследовательности», Рассуждение, выносящее решение относительно связи между религией и философией // Классики арабо-мусульманской философии в переводах А. В. Са-гадсева. Нью-Йорк, 1999; Averroes' Tahafut at-Tahafut. Vol. 1 — 2. London, 1954; Averroes' Commentary on Plato' Republic. Cambridge, 1956.

Ренан Э. Аверроэс и аверроизм. Киев, 1903; Сагадеев А.В. Ибн-Рушд (Аверроэс). М., 1973; Кирабаев Н.С. Социальная философия мусульманского Востока. М., 1987; Игнатенко А.А. В поисках счастья. М., 1989; Фролова Е.А. История средневековой арабо-исламской философии. М., 1995; Сагадеев А.В. Восточный перипатетизм. Нью-Йорк, 1999; History of Islamic Philosophy. Tehran, 1999. Vol. I—II.

Н.С. Кирабаев











ИБН СИНА Абу Али Хусейн Абдаллах [латинизир. — Авиценна (Avicenna)] (980—1037) — философ, ученый, врач, представитель восточного перипатетизма. На мусульманском Востоке был известен под именем «аш-Шейх ар-Раис» («Первый мудрец») и «Худжат аль-Хак» («Авторитет истины»). В довольно раннем возрасте испытал влияние исмаилизма, еще в юности приобщился к религиозным наукам, античному наследию, логике и математике, физике и медицине. Слава искусного врача пришла к нему после того, как он в 17-летнем возрасте вылечил эмира Бухары. И.С. считается автором свыше 400 работ на араб. языке и около 20 — на фарси по всем известным тогда разделам науки и филос. знаний. Наибольшую известность ему принес «Канон врачебной науки» и многотомный энциклопедический труд «Книга исцеления» (в сокращенном изложении «Книга спасения»), которая состоит из четырех разделов, посвященных логике, физике, математическим наукам и метафизике. На фарси им была написана знаменитая «Книга знания» (Даниш-намэ). В последний год своей жизни он написал «Книгу указаний и наставлений», в которой подвел итоги своих филос. размышлений. В классификации наук логика рассматривается им как пропедевтика к философии, а собственно философия разделяется на теоретическую (физика, математика и метафизика) и практическую (этика, домоводство (экономика) и политика). Метафизика подразделяется на «универсальную» (онтология и начало естественных наук) и «божественную», которая содержит в себе принципы эманационного учения, служащего переходом к практическим наукам. В логическом учении И.С. содержится решение вопроса о соотношении философии, «спекулятивной теологии» (калам) и религии: философия основывается на аподиктических суждениях как единственно достоверных, калам опирается на диалектику и софистику, а религия — на риторические и поэтические суждения. В онтологии он рассматривает проблемы универсалий, соотношение сущности и существования, учение о «бытийно-возможном» и «бытийно-необходимом», поскольку бытие, согласно Аристотелю и И.С, не может выступать в качестве рода, делимого на к.-л. виды. Предметом метафизики у И.С. выступает сущее как таковое. Отношения между предметами, необходимо сопутствующими сущему (субстанция и акциденция, единое и многое, потенциальное и актуальное, общее и частное, возможное и необходимое), он рассматривает как чисто логические отношения. Основная задача метафизики — доказательство того, что у сущего есть единое начало. Предельное основание бытия И.С. рассматривает как вневременное целокупное сущее («бытийно-необходимое само-по-себе»), т.е. Бог неизменен и запределен времени, а мир отождествляется с совокупностью вещей в пространстве и во времени, которые сами по себе лишь возможны («бытийно-возможное само-по-себе»). Но поскольку совокупность вещей включена во всеобщую систему причинно-следственных связей, то они становятся необходимыми («бытийно-необходимое бла-годаря-другому»). Т.о., отношение Бога к миру уподобляется отношению логического исследования. В божественной науке соотношение между этими тремя «ипостасями» сущего именуется эманацией. Согласно И.С, универсалии существуют лишь в вещах и после вешей как отражение вещей в человеческом разуме. Неприятие И.С. представлений о самосущих универсалиях, подобных платоновским идеям, обусловлено тем, что И.С. считал различие между сущностью и существованием не реальным, а лишь логическим. Филос. и медицинские идеи И.С. оказали большое влияние на развитие науки в странах Востока и Запада.

Китаб ан-Наджат. Каир, 1938; Аш-Шифа. Ал-Бурхан. Каир, 1954; Аш-Шифа. Ал-Илахиййат. Каир, 1960. Т. 1—2; Аш-Шифа. Ал-Мантык. Т. I. Каир, 1952, Т. 2. Каир, 1970; Канон врачебной науки. Ташкент, 1954—1961. Т. 1—5; Китаб ал-Ишарат ва-т-Танбехат. Каир, 1957—1960. Т. 1—4; Избр. филос. произв. М., 1980; Избр. М. 1980; Книга наставлений и указаний. Душанбе, 1980; Аш-Шифа. Ат-Табиййат. Т. 1. Каир, 1983. Т. 2. Каир, 1969. Т. 6. Каир, 1975; Жизнеописание, Книга исцеления (Математика. Тройка. Свод науки о музыке) // Классики арабо-мусульманской философии в переводах А.В. Сагадеева. Т. 1. Нью-Йорк, 1999; Даниш-намэ. М.. 1999; The Metaphysica of Avicenna (Ibn-Sina). London, 1973.

Абу Али Ибн-Сина; к 1000-летию со дня рождения. Ташкент, 1980; Абу Али Ибн-Сина и его эпоха: к 1000-летию со дня рождения. Душанбе, 1980; Завадовский Ю.Н. Абу Али Ибн-Сина. Жизнь и творчество. Душанбе, 1980; Сагадеев А.В. Ибн-Сина (Авиценна). М., 1980, 1985; СагадеевА.В. Восточный перипатетизм. Нью-Йорк, 1999; Goichon A- M. La distinction de l'essence et de l'existence d'apres Ibn Sina (Avicenna). Paris, 1937; Goichon A.-M. La philosophie d'Avicenna et son influence en Europe medievale. Paris, 1944; Corbin H. Avicenna et le Recit visionnaire. Teheran; Pans, 1954. T. 1—2; Afman S.M. Avicenna. His Life and Works. London, 1958; Morewedge P. The Metaphysica of Avicenna. London, 1973; Carra de Vaux B. Avicenna. Amsterdam, 1974.

Н.С. Кирабаев










ИБН ТУФАЙЛ Абу Бекр Мухаммед ибн Абд-ал-Малик [латинизир. — Абубацер (Abubacer)] (ок. 1105— 1185) — араб. философ, ученый, государственный деятель. Получил хорошее образование, считался знатоком философии и естественных наук, астрономии и медицины, музыки и поэзии, суфизма. Его политическая карьера началась в Гранаде, где он был секретарем местного правителя. Позднее И.Т. возвысился до положения придворного врача и визиря альмохадского халифа. Написал ряд трактатов по медицине, но сохранилась только его филос. повесть «Хайя бен Якзан» («Живой, сын Бодрствующего»). Это весьма многоплановое произведение, представляющее собой социальную робинзонаду. В нем рассматриваются вопросы онтологии и гносеологии, психологии и религии, взаимоотношения человека и общества. В целом оно дает картину естественной эволюции человеческого рода. Во введении И.Т., говоря о цели работы — раскрытии тайн «Восточной философии» Ибн Сины, дает критический анализ идей Аристотеля, Ибн Сины, Ибн Бад-жи, аль-Фараби, аль-Газали. Основным содержанием повести является описание появления на свет главного героя по имени Хайя на необитаемом острове и анализ развития его филос. миропонимания. В процессе наблюдения за окружающим миром и размышления о первоосновах существующих вещей он постепенно выработал цельное мировоззрение, которое по сути отразило переход от филос. натурализма к суфизму (мистическому пантеизму). В заключении работы раскрывается отношение Хайя к традиционной религии, когда неожиданно на острове появляется др. человек, по имени Абсаль. И если мировоззрение Хайя рассматривается как олицетворение философии или «естественной религии», то воззрения Абсаля истолковываются как относящиеся к традиционной религии, исповедуемой большинством жителей халифата. При этом Абсаль рисуется как ищущий внутренний смысл традиционного вероучения, в то время как правитель обитаемого острова (по имени Саламан), откуда прибыл Абсаль, показан как придерживающийся буквального понимания (захир) «священных текстов» и отвергающий аллегорическую интерпретацию. Видимо, И.Т. под именем Саламана имел в виду салафи-тов, в частности, факихов-захиритов, господствовавших в альмохадском халифате и поддерживавших его правителей. Когда Хайя и Абсаль встретились, то выяснилось, что традиционная религия есть образно-символическая форма выражения «естественной религии» Хайи, т.е. содержание их идентично, но формы выражения различны. Тогда Хайя, не понимающий причин изложения филос. мировоззрения, или «естественной религии», в форме притч с их завуалированным смыслом, не позволяющих адекватно раскрыть истину в филос. понимании этого слова, преисполняется энтузиазмом открыть филос. смысл мировоззрения жителям острова. Но когда он вместе с Абсалем пытается осуществить свой замысел, то терпит неудачу, поскольку люди не хотят и не могут принять его «естественную религию».

«Естественная религия» основана на разуме и трактуется как истинная; а обычная религия, выраженная в форме притч, связана с различного рода предрассудками, в ней доминирует не разум, а чувство. Последнее в конечном счете есть источник стяжательства и др. пороков человека. Владения Саламана оказываются собирательным символом невежественных «добродетельных городов» аль-Фараби. В отличие от своих предшественников И.Т., исходя из идеи неспособности и нежелания масс к постижению филос. истин, приходит к идее постижения истины в полном уединении и изоляции. Философы должны в одиночестве вести «естественную жизнь», не пытаясь раскрыть свои убеждения широкой публике. Более того, И.Т. отказывается от идеи аль-Фараби и Ибн Сины о возможности существования «добродетельной религии», посредством которой массы должны были достигнуть счастья. Он пишет: «Если же они останутся с прежними верованиями до самой смерти, то обретут спасение...», т.е. удел широкой публики верить догматам традиционной религии и оставаться в невежестве.

Повесть о Хайе, сыне Якзана // Классики арабо-мусуль-манской философии в переводах А.В. Сагадеева. Нью-Йорк, 1999. Т. 1.
Соколов В.В. Средневековая философия. М., 1979; СагадеееА.В. Восточный перипатетизм. Нью-Йорк, 1999.

Н.С. Кирабаев













ИБН ХАЛЬДУН Абдурахман Абу Зейд ал-Магриби (1332—1406) — араб. историк, философ, государственный деятель. Занимал различные посты при дворах правителей Туниса, Феса, Гренады, Египта. Основной труд И.Х. «Книга назидательных примеров из истории арабов, персов, берберов...» («Китаб ал-Ибар...») состоит из трех частей: 1) «Мукаддима», известная в европейской литературе под названием «Пролегомены», содержит тематические разделы, в которых освещаются наиболее важные вопросы социальной философии и философии истории: о природе исторического знания, методологические проблемы исторического познания, понятия культуры и цивилизации, науки о культуре, типы цивилизаций, о человеческом обществе, стадиях его развития и местах обитания, способах добывания жизненных средств, потреблении и прибыли, экономической обусловленности исторического процесса, о происхождении и этапах развития гос-ва, о власти и др.; 2) история народов мусульманского Востока; 3) история народов Магриба. И.Х. пытался утвердить взгляд на историю человечества как на историко-социальное бытие и специально рассмотрел вопрос о движущих силах истории и ее общих закономерностях. Гос-во, по И.Х., является не просто естественным и необходимым человеческим учреждением, в котором действует закон причинности, но политико-социальной единицей, определяющей возможность существования самой человеческой цивилизации (умран). Он выдвинул идею об объективном характере развития гос-ва, зависящего не от воли Бога или правителей, не только от законов природы, но и от законов развития самого общества. И.Х. создал учение о закономерном характере развития человеческого общества, обусловленного географической средой, зависящего от того или иного типа производственной деятельности людей, и о свойственных каждой фазе подъема и упадка цивилизаций формах политической организации и культуры. Он увидел зависимость уровня развития культуры, форм социальной солидарности, характера государственного правления от общественного разделения труда и уровня экономического развития. И.Х. показал тесную связь религии и государственной власти, рассматривая первую как необходимый политический ин-т. И.Х. хотел поднять историю с уровня искусства до уровня науки, теоретической дисциплины.

Введение (фрагменты) // Избр. произв. мыслителей стран Ближнего и Среднего Востока IX—XIV вв. М., 1961; Мукаддима. Бейрут, 1968; Китаб ал-Ибар... Бейрут, 1983. Т. 1 — 10; The Muqaddimah. An Introduction to History. New York, 1958. Vol. 1-3.

Бациева С.М. Историко-социологический трактат Ибн Хальдуна «Мукаддима» М., 1965; Игнатенко А.А. Ибн Халь-дун. М., 1980; Fischel W.J. Ibn Kholdoun and Tamerlan. Berkelley, 1952; Mahdi M. Ibn Khaldun's Philosophy of History. London, 1957; Lacoste I. Ibn Khaldoun... Paris, 1966; Baali F. Society, State and Urbanism: Ibn Khaldun's Sociological Thought. New York, 1988.










ИВИН Александр Архипович (р. 1939) — специалист в области логики, философии науки, теории аргументации, философии истории. Окончил филос. факультет МГУ (1965), аспирантуру Ин-та философии АЛ СССР (1968). Преподавал на филос. факультете МГУ, в Московском историко-архивном ин-те, с 1985 работает в Ин-те философии АН СССР (РАН). Доктор филос. наук (1975), проф. (1976). Официальный представитель в России Европейской ассоциации аналитической философии (1991 — 1996). Автор около тридцати книг, в т.ч. девяти индивидуальных монографий (четыре из них переведены за рубежом). В числе опубликованных работ более десяти учебников, а также ряд научно-популярных книг.

В 1968 изложил первую логическую теорию абсолютных оценок (логику понятий «хорошо», «безразлично», «плохо»). На ее основе построил логику утилитарных оценок («А является средством для достижения позитивной ценности 5»). В дальнейшем показал, что нормы сводятся к оценкам с помощью определения: «действие обязательно, если и только если ситуация, реализуемая им, позитивно ценна, и хорошо, что воздержание от действия ведет к наказанию». Тем самым нормативное употребление языка было сведено к оценочному, а логика норм (деонтическая логика) — к логике абсолютных оценок. Ввел общее понятие ценности, охватывающее ценности всех видов и идущее в параллель классическому определению истины: добро есть соответствие объекта высказанной о нем идее, своему стандарту. Исследовал описательно-оценочные утверждения языка, на этой основе подверг критике выдвигавшееся позитивистами требование исключать любые оценки из языка социальных и гуманитарных наук. Поскольку человеческая деятельность невозможна без оценок и норм, науки, изучающие человека и общество и имеющие своей конечной целью рационализацию человеческой деятельности, всегда содержат оценки и устанавливают имплицитные, а иногда и эксплицитные ценности. Проблема не в устранении оценок, которое в этих науках в принципе недостижимо, а в обосновании объективности выдвигаемых оценок.

Определил понимание как подведение под ценность, т.е. как выведение понимаемой ситуации из общего утверждения о должном. Тем самым было показано, что операция понимания является столь же универсальной, как и операция объяснения; пониматься могут не только языковые выражения, но и человеческое поведение и явления неживой природы. В социальных и гуманитарных науках понимание, опирающееся на общие оценки, явно превалирует, однако, над объяснением, требующим общих истин.

В книгах по теории аргументации (см.: Аргументации теория) предложена новая общая концепция этой теории и проанализированы многообразные конкретные приемы аргументации. В их числе эмпирическая аргументация (прямое и косвенное подтверждение в опыте), теоретическая аргументация (дедуктивное обоснование, системная аргументация, методологическое обоснование и др.) и контекстуальная аргументация (ссылка на традицию, веру, интуицию, здравый смысл, вкус и т.п.).

В 1987 предложил первую логику без принципа фальсификации (modus tollens), позволяющую устранить сильную асимметрию между подтверждением утверждения и его опровержением (парафальсифицирующая логика). Показал, что не достигшая успеха фальсификация теории (ее «критика», в терминологии К. Поппера) является только ослабленным вариантом верификации.

В книгах по философии истории развита идея двух-полюсности человеческой истории: история движется между двумя достаточно постоянными полюсами, одним из которых является коллективистическое (закрытое) общество, другим — индивидуалистическое (открытое) общество. Коллективизм охватывает большую часть истории: древний, или примитивный, коллективизм, средневековый умеренный коллективизм и, наконец, индустриальный, или тоталитарный, коллективизм. Последний реализовался в 20 в. в двух социалистических вариантах: интернациональный социализм, обещавший рай на земле для всего человечества, и национальный социализм (национал-социализм), пытавшийся создать рай для избранной расы за счет всех остальных. К индивидуалистическим обществам относятся древние демократии и современный капитализм. Социалистические версии коллективизма исчерпали себя, наступил своеобразный «конец истории». В будущем коллективизм способен возродиться только в новой, уже не социалистической форме. Концепция биполярной истории может рассматриваться как соединение элементов линейно-стадиального и цивилизационного подходов к истории. Вместе с тем в этой концепции не постулируется ошибочный в своей общей форме принцип экономического детерминизма, требуемый формационным подходом, отсутствует идея причинно или телеологически предопределенного прогресса, охватывающего все основные сферы социальной жизни, истории приписывается не объективный, а лишь субъективный смысл. Многообразные цивилизации оказываются взаимосвязанными, хотя и разнородными фрагментами единого потока человеческой истории.

О логике оценок // Вопросы философии. 1968. № 8; Основания логики оценок. М., 1970; Логика норм. М., 1973; По законам логики. М., 1983; Искусство правильно мыслить. М., 1986, 1990; Логика без принципа фальсификации // Философские науки. 1987. № 3; Строгий мир логики. М., 1988; Многообразный мир любви // Философия любви. М., 1990. Т. 1; Логика: Учебник для средней школы. М., 1996; Практическая логика. М., 1996; Логика. Экспериментальный учебник. Киев, 1996; Логика. М., 1997; Основы теории аргументации. М., 1997; Введение в философию истории. М., 1997; Словарь по логике. М., 1998 (в соавт.); Логика: Учебник для гуманитарных факультетов. М., 1999; Логика. Общий курс. М., 1999; Философия истории. М., 2000; Теория аргументации. М., 2000; Модальные теории Яна Лукасевича. М., 2001; Grundlagen der Logik von Wertungen. Berlin, 1975; Der Deontis-chen Logik. Berlin, 1976; Wahrheit und Zeit // Logik und empirische Wissenschaflen. Berlin, 1977; The Evolution of Theoretical Thought // The Opened Curtain. Boulder; San Francisco; Oxford, 1991 и др.









ИГРА — один из важнейших феноменов человеческого существования. Обычно И. противопоставляют труду, в лучшем случае видят в ней тренировку перед серьезным делом или необходимое восполнение монотонной односторонней деятельности. Считается, что только ребенку пристало жить И., для взрослых И. — только отдых, расслабление, нечто несерьезное. Однако очень часто, если не всегда, И. воспринимается играющими — будь то шахматисты или футболисты, будь то болельщики или завороженные хитросплетениями И. дети — очень серьезно. Отношение И. — серьезное всегда остается неустойчивым. И. постоянно превращается в серьезное, а серьезное — в И. «Игра похищает нас из-под власти привычной и будничной серьезности жизни, проявляющейся прежде всего в суровости и тягости труда, в борьбе за власть. Это похищение возвращает нас к еще более глубокой серьезности, к бездонно-радостной, трагикомической серьезности, в которой мы созерцаем бытие словно в зеркале» (Е. Финк). И. отличается от любой др. деятельности тем, что она не имеет цели, она совершается не ради счастливого будущего, она сама по себе счастье. Она может подниматься до высот прекрасного и священного, оставляя серьезное далеко позади себя. Интенсивность И. не объяснить никаким биологическим анализом, И. подтверждает особый характер человеческого положения в мире. Животные могут играть, значит, они уже нечто большее, чем просто механизмы, люди играют — значит они суть нечто большее, чем просто разумные существа, ибо И. есть занятие внеразумное.

И., с т.зр. гол. историка и философа Й. Хейзинги, старше культуры, человеческая цивилизация не добавила никакого существенного признака к общему понятию И. Она, как и труд, выражает сущность человека. Но И., в отличие от труда, присуще настроение окрыленного удовольствия, которое больше простой радости от достижения ч.-л. конкретного. Здесь человек радуется своей свободе.

Во всех сферах деятельности человека проявляются явные или замаскированные формы И. Любые возрасты причастны И., все время от времени погружаются в И., испытывая освобождение, окрыленность, счастье, — от детей до глубоких стариков. Она охватывает все сферы человеческого существования. Играют в смерть, в похороны, в любовь, в труд. Особое место занимает И. в сфере праздника и культа, в сфере священного. В несовершенном мире и сумбурной жизни она создает временное, ограниченное совершенство, ритм и гармонию, не достижимые в повседневной жизни. Человек играет тогда, когда он празднует бытие. Этот праздник прерывает цепь отягощенных заботами будней, он отграничен от их серого однообразия, возвышен как нечто необычное и редкое. И. как праздник нужна будням, чтобы победить утилитаризм труда, чтобы работа для человека была не тягостной обязанностью, а возможностью самовыражения, возможностью выявления своей свободы. Только такой труд, сопряженный с И. в самом глубоком смысле этого слова, с И. как праздником бытия, и является в полном смысле человеческим трудом. Он очеловечивает мир, но не овеществляет человека.

Берн Э. Игры, в которые играют люди. Люди, которые играют в игры. СПб., [992; Хейзинга Й. Homoludens. M., 1992; Fink E. Grundphanomene des menschlichen Daseins. Munchen, 1979.








ИДЕАЛ (от лат. idealis, греч. idea — образ, идея) — 1) в общеупотребительном смысле: а) высшая степень ценного или наилучшее, завершенное состояние к.-л. явления, б) индивидуально принятый стандарт (признаваемый образец) ч.-л., как правило, касающийся личных качеств или способностей; 2) в строгом этическом смысле: в теоретическом плане — а) наиболее общее, универсальное и, как правило, абсолютное нравственное представление (о благом и должном), в нормативном — б) совершенство в отношениях между людьми или — в форме общественного И. — такое устроение общества, которое обеспечивает это совершенство, в) высший образец нравственной личности.

И. как специальное понятие ценностного, в частности морального, сознания и этического рассуждения формируется в просветительской и романтической мысли. Однако в историко-философском анализе оно может быть реконструировано и в отношении иных, более ранних мыслительных эпох путем вычленения представлений о высшем благе (подлинном блаженстве), конечном предназначении человека или его доминирующих обязанностях.

Различие подходов в теоретическом понимании И. обусловливается решением проблемы соотношения И. и реальности. При натуралистическом подходе к морали и ценностям вообще И. может трактоваться по-разному: 1) как результат обобщения и/или абсолютизации в культуре того, что составляет предмет потребностей человека; 2) как результат обобщения содержания норм и правил или отвлечения этого содержания от конкретных задач действия; соответственно, идеалов столько, сколько норм: в каждом устанавливается общая цель, сообразно которой формулируется предписание относительно того, чего не следует или что следует делать. По такой логике нет морального И. вообще, но есть идеалы добра, справедливости, человечности и т.д. Наряду с этим на практике универсальный И. может индивидуализироваться и принимать персонифицированные формы, трансформируясь в личный И. — в представление индивида о лучшем из всего того, что ему известно, или в индивидуально принятый стандарт ч.-л., как правило, касающийся личных качеств или способностей. От индивидуализации И. отличается конкретизация И. в отдельном образе (к примеру, совершенной или божественной) личности при сохранении его абсолютных характеристик; 3) как имманентные социальной или индивидуальной действительности требование или ценность, раскрывающие перед человеком более обширные перспективы.

При идеалистическом подходе к морали И. рассматривается существующим трансцендентно к реальности и данным человеку непосредственно, через «голос совести» (Платон) или априорно (И. Кант). Концепция И., основанная на радикальном противопоставлении должного и сущего, ценности и факта, получила развитие в неокантианстве (В. Виндельбанд, Г. Риккерт, Р. Лотце), в рус. религиозной философии (B.C. Соловьев, С.Л. Франк, И.О. Лосский).

Как форма нравственного сознания И. является одновременно ценностным представлением, поскольку им утверждается определенное безусловное положительное содержание поступков, и императивным представлением, поскольку то содержание определено в отношении воли человека и вменяется ему в обязательное исполнение. В структуре морального сознания И. занимает ключевое место; им задается содержание добра и зла, должного, правильного и неправильного и т.д. И. — наиболее отвлеченное и общее нравственное представление. Его императивная и ценностная сила несомненна. Проблема заключается в том, какую роль он играет в жизни индивида. В отличие от большинства др. нравственных понятий в И. дан завершенный и абсолютный образ добра — вне его противопоставленности злу (частные принципы и нормы морали непременно отражают противоречивую взаимоопределенность добра и зла). По тому, признается ли существование универсального и абсолютного И. в качестве критерия выбора ценностей и оценки, философы и моралисты делятся на абсолютистов и релятивистов.

Непонимание того, что невозможно инструментализировать абстрактное императивное содержание И. в конкретных поступках или в качестве исключительной индивидуальной нравственной задачи, упование на непосредственное и тем более полное воплощение И. представляет собой своеобразный «идеализм», который может выражаться в пренебрежении или ненависти к реальной жизни, в которой более или менее относительное добро присутствует наравне со злом, и в бегстве от активной жизни, которую не удается втиснуть в рамки «бескомпромиссно» понятого И. Идеализму в этом значении слова противостоит реализм, опасность которого проявляется в педантичной приверженности И. как абсолютному добру, что может выражаться в нигилизме в отношении самой морали: факты безнравственности в конкретных проявлениях жизни истолковываются в том смысле, что в самой нравственности нет правды. В поведенческом плане первая позиция может вести к крайнему ригоризму и тираническому понуждению др. людей к жизни «по И.», пусть и лишенному жизни, вторая — к аморализму, выражающемуся, в частности, в игнорировании нравственных требований, попрании практических норм морали. Между тем воплощение высокого императивно-ценностного содержания нравственного И. в конкретных поступках предполагает осуществление ряда менее общих принципов и исполнение частных требований.

Франк С.Л. Нравственный идеал и действительность // Франк С.Л. Живое знание. Берлин, 1923; МурДж. Принципы этики. М., 1984; Соловьев B.C. Оправдание добра // Соловьев B.C. Соч.: В 2 т. М., 1988. Т. 1; Gert В. Morality: A New Justifications of the Moral Rules. New York; Oxford, 1988.

Р.Г. Апресян








ИДЕАЛИЗАЦИЯ (от греч, idea — образ, идея) — понятие, означающее представление ч.-л. в более совершенном виде, чем оно есть на самом деле. В образованных в результате И. понятиях мыслятся идеализированные объекты, которые в реальности не существуют и прообразы которых могут быть указаны лишь с известной степенью приближения. И., являясь такой же естественной способностью человеческого мышления, как способность к абстракции и обобщению, широко используется в различных сферах умственной деятельности. Так, в обыденном сознании часто идеализируются реальные люди, события, обстоятельства. К И. прибегают поэты и художники, в своем творчестве формирующие жизненный материал сообразно идее, законам красоты и др. эстетическим нормативам. И. играет важную роль в научном познании — прежде всего в математике и математизированном естествознании. Здесь И. выступает в качестве допустимого и необходимого упрощения, которое позволяет исключить из рассмотрения те свойства и связи изучаемых объектов, учет которых существенно затруднил бы или сделал невозможным усмотрение и формулировку естественных закономерностей. Характерное для И. уподобление действительности некоторому идеальному образцу и соответствующее мысленное преобразование ее позволяет выйти за пределы собственно эмпирического рассмотрения и подняться на уровень теоретического описания, где естественные законы можно выразить на языке математики, как это делается, напр., в классической механике, термодинамике и др. физических теориях. Надлежащим образом осуществленная И., являющаяся одним из проявлений творческой активности человеческого мышления, способствует более глубокому постижению объективной реальности.








ИДЕАЛИЗИРОВАННЫЙ ОБЪЕКТ (от греч. idea — образ, идея) — объект, мыслимый в понятии, образованном посредством идеализации. Напр., в науке такими объектами выступают материальная точка, идеальная жидкость, абсолютно твердое тело, идеальный газ, абсолютно черное тело и др., являющиеся компонентами соответствующих физических теорий. Введение такого рода фиктивных, несуществующих и неосуществимых в действительности объектов в качестве предмета научного исследования допускается потому, что, являясь предельными случаями определенных реальных объектов, они служат основой для построения теоретических моделей, которые в конечном счете оказываются способными описывать закономерности реальной действительности. В последнем обстоятельстве следует усматривать и критерий, отличающий плодотворные, научно обоснованные идеализации от пустых фикций.






ИДЕАЛИЗМ (от греч. idea — образ, идея) — филос. система или доктрина, фундаментальным интерпретативным принципом которой является идея, в частности идеал. Обычно И. истолковывается как альтернатива материализму. Если материализм подчеркивает пространственное, телесное, чувственное, безоценочное, фактическое и механистическое, то И. делает ударение на внепространственном, нетелесном, сверхчувственном, нормативном или оценочном, телеологическом.

Поскольку для термина «И.» характерны как многозначность, так и неясность и неточность, его употребление оправдано, как правило, лишь в тех случаях, когда уточняется конкретная форма И., напр., И. Платона, гегелевский И., объективный И., моральный И. и т.п.

Термин начал использоваться в кон. 17 в., во-первых, применительно к теории идей в учении Платона и в христианском теизме и, во-вторых, для обозначения эпистемологической доктрины Р. Декарта и Дж. Локка, согласно которой «идеи» как непосредственные объекты, с которыми имеет дело человек, являются субъективными. Уже в нач. 18 в. термин «И.» стал использоваться для обозначения позиции, согласно которой внешний мир представляет собой только отпечаток человеческого ума. Популяризации термина способствовал И. Кант, назвавший свою теорию познания «критическим, или трансцендентальным, идеализмом».

Метафизический И. отождествляет онтологическую реальность (субстанцию, конкретную индивидуальность) исключительно с идеальным (умом, духом, душой, личностью, мыслью). Эпистемологический И. отождествляет объекты с идеями. Номиналистическая версия приводит к формуле «Существовать — значит быть воспринимаемым». Субъективный И. утверждает, что природа есть проекция конечного ума и не имеет внешнего, реального существования. Объективный И. отождествляет внешне реальную природу с мыслью или деятельностью некоего мирового, или абсолютного, ума.

И. истолковывает объективную действительность как идею, дух, разум и даже материю рассматривает как форму проявления духа. Объективный И. (Платон, Ф.В.Й. Шеллинг, Г.В.Ф. Гегель и др.) больше склоняется на сторону объективно существующей идеи, субъективный И. (Декарт, И.Г. Фихте и др.) — на сторону субъективного, индивидуального разума.

В эпистемологическом смысле И. является позиция, представляющая вещи как комплексы ощущений и признающая бытие лишь как осознанное бытие, или сознание (Г.В. Лейбниц, Дж. Беркли, А. Шопенгауэр и др.). Противоположностью так понимаемого И. является реализм, утверждающий наличное бытие действительности, лежащей вне сознания.








ИДЕАЛЬНЫЙ ТИП — термин М. Вебера, обозначающий понятие, отсылающее к культурно-историческим объектам, интерпретированным в свете определенных ценностей. Определения таких понятий находятся между реальными определениями (определениями-описаниями) и номинальными определениями (определениями-предписаниями). По Веберу, ключевые понятия социальных и гуманитарных наук представляют собой И.т. Напр., основные понятия теории капитализма К. Маркса («капитализм», «частная собственность», «прибавочная стоимость», «эксплуатация» и др.) являются И.т., т.е. существуют в контексте, или в координатах, определенных ценностей. Вебер упрекает Маркса не за использование подобного рода понятий (без них невозможно вычленение самого исторического «объекта», являющегося предметом исследования), а за то, что их определения представляются чистыми описаниями, никак не связанными с ценностями и являющимися истинными или ложными, как и все реальные определения. Понятие И.т. вводилось Вебером в рамках общей концепции отнесения к ценностям, призванной стать основой коренной перестройки наук о культуре.

Как ценности, так и ориентированные на них «точки зрения», с которых рассматриваются объекты культуры, схватываемые И.т., подвержены изменению. Поэтому И.т. свойственна, как подчеркивает Вебер, зависимость от «субъективных ценностей», совершенно чуждая тем естественным наукам, которые по своему типу близки механике. И.т. являются «индивидуальными» ценностными понятиями», поскольку они образованы путем соотнесения с ценностными идеями».

Представление об И.т. было одним из важных элементов замышлявшейся Вебером общей программы исключения прямых оценочных утверждений из наук о культуре. Принцип «свободы от ценностей» до сих пор остается, однако, предметом острой дискуссии.







«ИДЕИ К ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА» (1-е изд.: В 4 т. Рига; Лейпциг, 1784—1791) — главная работа И.Г. Гердера, в которой он реализовал свой проект универсальной филос. истории человечества. Состоит из 20 книг (и плана заключительных пяти книг), в которых Гердер, суммируя достижения современных ему космологии, биологии, антропологии, географии, этнографии, истории, дает изображение поэтапного становления человечества. В центре внимания автора — процесс мирового развития. Общий порядок природы Гердер понимает как ступенчатое поступательное развитие совершенствующихся организмов от неорганической материи через мир растений и животных к человеку и — в будущем — к сверхчувственной «мировой душе». Как свободная и разумная сущность, человек представляет собой вершину сотворенной божественным духом природы. Критикуя телеологию, Гердер подчеркивает значение воздействия внешних факторов (совокупность которых он называет «климатом») и считает достаточным для понимания истории ответ на вопрос «почему?», не задаваясь вопросом «для чего?». В то же время он признает ведущей силой истории внутренние, «органические» силы, главная из которых — стремление к созиданию общества. Основной сплачивающей силой общества Гердер считает культуру, внутренней сущностью которой является язык. Проблеме происхождения и развития языка Гердер уделяет особое внимание. Представляет интерес предложенная Гердером концепция «всеобщего мира», делающая упор не на политическом договоре «верхов», как в большинстве аналогичных трактатов 18 в., а на нравственном воспитании общественности.

В отличие от своей ранней критики цивилизации, близкой по духу Ж.Ж. Руссо, Гердер возвращается в «И. к ф. ...» к историческому оптимизму Просвещения и видит в прогрессирующем развитии человечества нарастание гуманизма, который понимается им как расцвет принципа личности и обретение индивидом душевной гармонии и счастья.

Книга вызвала интенсивную полемику в кругах просветителей. И.В. Гёте ее приветствовал, И. Кант критиковал ее эвдемонизм и отсутствие филос. методологии. Из-за критики исторической роли христианства книга была также вовлечена в «спор об атеизме».

Благодаря «И. к ф. ...» Гердера можно считать, наряду с Дж. Вико и Кантом, отцом культурологии как науки. В целом работа сыграла роль манифеста просвещенческого историзма.

Herder J.G. Saemtliche Werke. 1967 (repr). Bd 13—14; рус. пер.: Гердер И.Г. Идеи к философии истории человечества. М., 1977.
Гайм Р. Гердер, его жизнь и сочинения. М., 1888. Т. 1—2; Гулыга А.В. Гердер. М., 1975.










ИДЕНТИФИКАЦИЯ (от ср.-лат. identificare — отождествлять, уподоблять, устанавливать совпадение) — глубинная, трудно удовлетворяемая потребность человека к уподоблению, к поиску объекта поклонения. Индивид, воспринимающий мир как систему таинственных вещей и явлений, оказывается не в состоянии самостоятельно осознать назначение и смысл окружающего бытия. Он нуждается в системе ориентации, которые дали бы ему возможность отождествить себя с неким признанным образцом. Впервые такого рода механизмы были рассмотрены в психоаналитической концепции З. Фрейда, возникшей на основе наблюдения патологических случаев, а затем были распространены на «нормальную» духовную жизнь. Фрейд рассматривал идентичность как попытку ребенка (или слабого человека) перенять силу отца, матери (или лидера) и таким образом уменьшить чувство страха перед реальностью. Современные исследования позволяют расширить представление об этом механизме. Глубинная потребность человека состоит в том, чтобы постоянно видеть перед собой какие-то персонифицированные образцы. Типы и механизмы И. изучаются в связи с формированием общественных движений и появлением харизматических лидеров в политике. Этим занимается в основном прикладной психоанализ.








ИДЕНТИЧНОСТЬ (нем. Identitat, англ. identity, фр. l'iden-tite) — как логическая категория И. означает отношение, члены которого тождественны друг другу (напр., понятия «утренняя звезда» и «вечерняя звезда» идентичны — оба означают планету Венера); в качестве категории метафизики И. (тождество) есть характеристика бытия, более фундаментальная, чем различие. М. Хайдеггер в своих размышлениях об И. опирается непосредственно на элеатов: И. для него есть всеобщность бытия. Всякое сущее тождественно самому себе и — в той мере, в какой оно есть сущее, — всякому др. сущему. И., т.о., исключает различие (ибо исключает иное бытие и, стало быть, то, что выступает причиной инаковости — изменение).

Понятие «И.» стоит в центре критики западноевропейской филос. традиции, которую ведут в 1960— 1970-е гг. критическая теория франкфуртской школы, Э. Левинас и фр. постструктурализм. Т. Адорно дезавуирует господствовавшее на протяжении столетий философствование в качестве «мышления идентичности»; это мышление систематически игнорирует «нетождественное» — непосредственность существования, не поддающуюся втискиванию в рамки той или иной самотождественной «тотальности». «Философии идентичности» Адорно и противопоставляет свою «негативную диалектику». Равным образом на критике фигуры И. (тождества) построена философия Иного (Другого) у Левинаса. Реабилитации «различия» (difference) — и, более того, демонстрации его первичности перед И. — посвящены работы Ж. Делёза «Различие и повторение» (1968) и Ж. Деррида «Письмо и различие» (1967).

Филос. употребление термина «И.» долгое время остается социально, научно и психологически иррелевантным. Культурная антропология, социология и социальная психология пользуются этим словом без всякого соотнесения с философией или вовсе не прибегают к термину И., довольствуясь традиционной понятийностью — «самость», «самосознание», «Я», «личностное самоопределение» и т.д. (Без термина «И.» обходились, напр., З. Фрейд и Дж.Г. Mud, хотя проблематика, обозначаемая сегодня в качестве «проблематики И.», занимает значительное место в их творчестве.) Встреча различных словоупотреблений происходит в 1960-е гг. благодаря работам Э.Х. Эриксона, который ввел слово «И.» в междисциплинарный научный оборот. И., по Эриксону, есть «длящееся внутреннее равенство с собой», «непрерывность самопереживания» личности. Этот подход на стыке психологии и социологии практиковался в англо-американской литературе Э. Гоффманом, а до него — Ч. Кули и Мидом. Кули (в 1920-е гг.) и Мид (в 1930-е гг.) продемонстрировали, в частности, что личностная И. (в их терминологии — Self) не есть априори человеческого поведения, но что она складывается из свойств, продуцируемых в ходе социального взаимодействия («социальной интеракции»). И. — изначально социальное образование; индивид видит себя таким, каким его видят другие. И. есть, т.о., генерализированный, обобщенный Другой. К сходным выводам приходит, отправляясь от совершенно иных предпосылок, Ж. Лакан, для которого Я-идентичность и Другой принципиально неотделимы друг от друга. Идеи Кули и Мида дали толчок развитию «символического интеракционизма» и «теории ролей», своеобразным синтезом которых стала «драматическая модель» И. Гоффмана.

И. во всех этих случаях есть горизонт, в котором некоторая личность существует и действует как целое; к этому горизонту индивид может по-разному относиться, но без него нельзя обойтись. И. здесь — характеристика отношения индивида к себе самому, его «самопринадлежность», тогда как в др. контексте (который может быть обозначен как «социальный» или «социокультурный») И. характеризует принадлежность индивида некоторому коллективу. В соответствии с типом коллектива, с которым идентифицируют себя индивиды (roc-во, нация, партия, этническая или культурная группа, субкультура и т.д.), различают политическую, национальную, идеологическую, этническую, культурную И. При этом, однако, нельзя забывать, что И. в строгом смысле может быть атрибутирована только индивидам и что выражение «коллективная И.» всегда нуждается в дополнительных оговорках.

Роль философии в связи с этим — критическая проверка словоупотребления, в отсутствие которой комплексные и проблематичные образования начинают выступать как нечто само собой разумеющееся и простое. На это обстоятельство обратил внимание Ю. Хабермас, неоднократно выступавший против некритического употребления термина «И.» и, в частности, против подмены проблематики индивидуальной И. риторикой коллективной И. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М., 1996; Heidegger M. Identitat und Differenz. Pfilllingen, 1957; Habermass J. Zur Rekonstruktion des historischen Materialismus. Frankfurt am Main, 1976; Habermass J. Eine Art Schadenabwicklung. Kleine politische Schriften. Frankfurt am Main, 1987. Vol. 1; Taylor C. Sourses of the Self: the Making of Modern Identity. Cambridge, 1989; Giddens A. Modernity and Self-Identity. Cambridge, 1991.

B.C. Малахов











«ИДЕОЛОГИ» — группа фр. философов, историков, экономистов и общественных деятелей кон. 18 — нач. 19 в. В гносеологии «И.» были сторонниками сенсуализма Дж. Локка и Э. Кондильяка. Однако в отличие от их непосредственных предшественников — старшей группы фр. материалистов 18 в., материалистическое учение «И.» в основном имело деистическую форму. Понятие «идеология» (как учение об идеях) ввел в филос. оборот А.Л.К. Дестют де Траси. В соч. «Элементы идеологии» он рассматривал «идеологию» как науку об общих законах происхождения человеческих идей из чувственного опыта. Подобная наука, согласно Дестюту де Траси, должна лежать в основании всего свода наук о природе и человеческом обществе; на главные принципы «идеологии» должна опираться и политика. С позиций этического субъективизма и буржуазного индивидуализма Дестют де Траси выступал против утопического социализма и коммунизма. К. Маркс подверг критике вульгарно-экономическую теорию Дестюта де Траси.

В центре внимания др. представителя «И.» — К.Ф. Вольнея — были проблемы политической истории и этики. В своем основном соч. «Руины, или Размышления о революциях империй» (1791, рус. пер. 1928) он рассматривал причины расцвета и гибели различных гос-в, показывая реакционную роль религий в истории человеческого общества. Этическая доктрина Вольнея испытала сильное влияние учения К.А. Гельвеция об интересе и «разумном эгоизме». «Физиологическое» обоснование «идеологии» выдвинул П.Ж.Ж. Кабанис.

К концу наполеоновского правления и особенно в период Реставрации учение «И.» было вытеснено различными спиритуалистическими направлениями, а сам термин «идеология» в это время во Франции стал синонимом поверхностного философствования, оторванного от конкретной действительности.

Destutt de Tracy A.L.C. Elements d'ideologie. Paris, 1 SO 1 — 1815. Vol. 1—4; Он же. Commentaire sur I'Esprit des lois de Montesquieu. Paris, 1819; Volney C.F. Oeuveres completes. Paris, 1821. T. 1—8, в рус. пер.: Вольней К.Ф. Избр. атеистические произв. М., 1962; Cabanis P.J.G. Oeuvres philosophiques. Paris, 1956. Т. 1-2.

История философии. М., 1941. Т. 2. М., 1943. Т. 3; GuilloisA. Le salon de Madame Helvetius, Cabanis et les ideologues. Paris, 1894.











ИДЕОЛОГИЯ — понятие, введенное в нач. 19 в. А.Л.К. Дестютом де Траси для обозначения науки, предметом которой должны стать всеобщие законы образования идей. И. как наука о всеобщих и неизменных законах образования идей, их трансформации, влиянии на жизнь отдельных социальных групп, классов, сословий, по замыслу де Траси, не должна была содержательно отличаться от любой др. науки, напр. от механики, зоологии, превосходя их по интегрирующей роли в социальном познании. И. должна была вытеснить философию с ее места королевы всех наук и сыграть главную интегрирующую роль в объединении всего социального познания. Разум — творец идей, и его действия должны быть предсказуемыми, как законы гравитации.

С момента своего возникновения понятие И. стало предметом острой борьбы между теоретиками (идеологами) и практиками (политиками). Начало ей было положено Наполеоном. На первых порах, будучи республиканцем, он самым решительным образом поддержал новую науку И. и ее создателей. Но когда революционная эйфория пошла на спад, Наполеон, ставший к тому времени императором, объявил Траси и его соратников фанатиками, разрушителями, опасными болтунами и мечтателями, подрывающими корни политической власти и лишающими людей их утешительных иллюзий: «Вы, идеологи, разрушаете все империи, а эра иллюзий является для людей эрой счастья». Наполеон впервые употребил термин «идеолог» в уничижительном смысле: болтун, туманный метафизик, обскурантирующий ясные и четкие практические действия политической власти.

К. Маркс и Ф. Энгельс в целом разделяли отношение Наполеона к И., считая ее извращенным, ложным сознанием: «...Возьмем мир таким, какой он есть, не будем идеологами...». Этой же традиции отдали дань и некоторые теоретики II Интернационала и их оппоненты, представлявшие различные филос. направления. В кон. 19 — нач. 20 в. главенствующим основанием дифференциации понятия И. становится ее классовая принадлежность. В противовес буржуазной И. усилиями ряда теоретиков II Интернационала появляется понятие пролетарской И., которая не противопоставляется науке. Попытки соединить в органическое целое наукуи И., причем не любую И., а именно марксизм, были предприняты Г.В. Плехановым, Ф. Мерингом. Р. Люксембург, которые рассматривали марксизм как науку и одновременно как И. пролетариата.

В.И. Ленин выдвинул концепцию научной И., оказавшуюся весьма плодотворной в достижении той политической цели, которую ставили перед собой большевики — захват политической власти.

Концепция И. в рамках марксистской парадигмы прошла, т.о., несколько этапов: от гносеологического идеологизма Маркса и Энгельса, продолженного рядом теоретиков II Интернационала, через онтологический идеологизм Ленина, абсолютизированный во многом советскими теоретиками, к единству того и другого у Г. Лукача, который предпринял попытку снять дихотомию между гносеологической и онтологической составляющими И.

В 20 в. понятие И. стало столь значимым, что его не могли обойти вниманием исследователи самых различных филос. направлений. Первым этот момент оценил классик теории И. К. Манхейм: «Одно время казалось, что выявление идеологического аспекта в мышлении противника является исключительной привилегией борющегося пролетариата... ибо только в марксизме в силу его гегельянской основы преодолевается чисто психологический подход и проблема перемещается в сферу философии сознания... Поэтому... понятие идеологии связывали прежде всего с марксистско-пролетарской системой мышления, более того, даже отождествляли с ней»; но «проблема идеологии носит слишком общий и принципиальный характер, чтобы она могла длительное время оставаться привилегией одной партии». Манхейм широко использовал работы Лукача, что подтверждает стремление снять противопоставление гносеологического и онтологического ракурсов И. и обусловленную им абсолютизацию одной или др. составляющей.

Ренессанс гносеологического и онтологического идеологизма проявился во втор. пол. 20 в. соответственно в концепциях деидеологизации и реидеологизации. Его отзвуком в России стал тезис «Долой идеологию!» (кон. 1980-х — нач. 1990-х гг.) и противоположный ему тезис «Да здравствует новая идеология России!» (сер. 1990-х гг. — настоящее время). Ряд современных исследователей считает, что 20 в. был веком И. и идеологической борьбы по разным направлениям, а в 21 в. противостояние И. сменится конфликтом цивилизаций. Реалии сегодняшнего дня заставляют усомниться в таком подходе.

Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Соч. М., 1956. Т. 3; Мангейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994.












ИДЕЯ (от греч. idea — образ, представление) — многозначное понятие, использовавшееся в философии в существенно разных смыслах. В философии до Платона И. — это форма, вид, природа, образ или способ, класс или вид. У Платона И. — вневременная сущность, динамический и творящий архетип существующего; И. образуют иерархию и органическое единство, являясь образцами как для всего, что существует, так и для объектов человеческого желания. У стоиков И. — общие понятия человеческого ума. В неоплатонизме И. истолковываются как архетипы вещей, находящиеся в космическом Уме. В раннем христианстве и в схоластике И. являются прообразами вещей, вечно существующими в уме Бога.

В Новое время, в 17—18 вв. понятие «И.» субъективируется, и И. отождествляются с понятиями человеческого ума. Согласно Р. Декарту и Дж. Локку, И. означает «образ вещи, создаваемый духом», представление, которому реальная вещь соответствует лишь несовершенным образом. В нем. идеализме на первый план выдвигается динамический, нормативный аспект И.: если И. правильна, она, несмотря на препятствия, непременно реализуется. Для Г.В.Ф. Гегеля И. является объективной истиной и одновременно истинным бытием; И. — это развертывающееся в диалектическом процессе мышление, а действительность есть развитая И.

Марксизм сохранил динамическую трактовку И.: она отражает реальность не только в ее наличности, но и в необходимости и возможности, в тенденции развития. «...Ниспровергающий характер истины придает мышлению качество императивности... предикат «есть» подразумевает «должно быть», — пишет неомарксист Г. Маркузе. — Этот основывающийся на противоречии двухмерный стиль мышления составляет внутреннюю форму не только диалектической логики, но и всей философии, вступающей в схватку с действительностью».











ИДИОГРАФИЧЕСКАЯ НАУКА (от греч. idios — особенный, своеобразный, странный, неслыханный, gra-pho — пишу) — наука, целью которой является представление исследуемых объектов в их единственности и неповторимости, как единых уникальных целых. Термин был введен В. Виндельбандом, противопоставившим индивидуализирующую И.н. генерализирующей номотетической науке. «Номотетическое мышление», по Виндельбанду, направлено на отыскание общих законов, которым подчиняются изучаемые явления; «идиографическое мышление» ищет «отдельные исторические факты», рассматривает явления с т.зр. «их однократного, в себе самом определенного содержания».

Противопоставление двух типов наук по их предмету и методу было последовательно развито Г. Риккертом, говорившим о «науках о природе» и «науках о культуре». Риккерт не считал, что понятие научного закона является универсальной категорией эпистемологии и что каждая наука призвана устанавливать законы: «Если мы отделим закономерность как методологическую форму от причинности, то все же, хотя всякая действительность обусловлена причинно, могут существовать науки, которые вовсе не интересуются законами, но стремятся познавать индивидуальные причинные ряды». Естественные науки, или науки о природе, устанавливают универсальные законы; науки, занимающиеся изучением «человека в истории», не формулируют никаких законов, а изучают отдельные исторические факты и их причинные связи. С т.зр. Риккерта, понятия «закон науки» и «закон природы» совпадают, поскольку никаких законов, касающихся развития культуры, не существует. Социологию Риккерт характеризовал как «чисто естественно-научное трактование человеческой социальной духовной жизни». Позднее М. Вебер, принимавший риккертовское противопоставление наук о культуре наукам о природе, выдвинул программу развития социологии как «универсально-исторической» науки; «понимающая социология» разрабатывалась им как противоположность «понимающей психологии» В. Дильтея.

Противопоставление И.н. номотетической науке не является абсолютным. Виндельбанд подчеркивал, что И.н., воссоздающие объекты в их единичности и уникальности, нуждаются в определенных общих положениях, которые устанавливаются номотетическими науками. И.н. должны не отказываться полностью от номотетического метода, а использовать его в качестве подчиненного, иначе они рискуют впасть в релятивизм (неокантианцы неточно называли его «историзмом»). Преувеличение же роли номотетического метода в И.н. ведет к методологическому натурализму, трактующему генерализирующий метод естественных наук как универсальный.

Постановка Виндельбандом и Риккертом вопроса о специфике методологии исторических наук оказала существенное воздействие на методологию социального и гуманитарного познания. Идея, согласно которой задача науки истории в том, чтобы раскрыть законы исторического развития, начала складываться в Новое время. Ее отстаивали О. Конт, К. Маркс, Дж.С. Милль, Г. Зиммель и др. Однако уже в нач. 20 в. число сторонников этой идеи стало резко уменьшаться. Одной из причин такого поворота явилось то, что замысел открыть законы истории и тем самым поставить науку историю в один ряд со всеми др. науками, устанавливающими определенные закономерности, не привел ни к каким конкретным, сколь-нибудь надежно обоснованным результатам. Др. причиной являлось распространение убеждения в методологическом своеобразии исторических наук, для которых понятие закона науки является чужеродным (см.: Историзм).

Виндельбанд В. История и естествознание. СПб., 1904; Риккерт Г. Философия истории. СПб., 1908; Виндельбанд В. Философия в немецкой культурной жизни XIX столетия. М., 1910; Поппер К. Нищета историцизма. М., 1993; Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М., 1998.











ИДОЛ (от греч. eidolon — образ, лат. idolum) — в обычном словоупотреблении — кумир, фантом, предмет слепого поклонения. Демокрит пытался объяснить чувственное восприятие как истечение мельчайших частиц (eidola) от воспринимаемого объекта. Эта теория и термин «idolum» были известны в позднее Средневековье, но связывались с «второсортным», неполноценным знанием. Наибольшую известность получило употребление термина «И.» Ф. Бэконом в «Новом органоне» для обозначения четырех главных источников ошибок, обычных в философии и науке. Его типология заблуждений человеческого ума (И. разума) включала: призраки рода, имеющие основание в самой природе человека; призраки пещеры, заблуждения отдельного человека или группы людей, обусловленные «малым миром», «пещерой» индивида или группы; призраки рынка, проистекающие из взаимного общения людей; призраки театра, «которые вселились в души людей из разных догматов философии, а также из превратных законов доказательств». В числе последних «призраков» — софистика, крайний эмпиризм, дающий вместо полноценных обобщений поверхностные, невежественные суждения, и суеверие.










ИЕРАРХИЯ (от греч. hieros — священный, arche — власть) — расположение частей или элементов целого в порядке от низшего к высшему, с возрастающим значением и уменьшающимся числом членов (напр., И. ценностей, И. наук и т.п.). И. были особенно характерны для средневековой философии, в которой всякая исследуемая область вытягивалась в цепочку взаимосвязанных и последовательно подчиненных ступеней. Эта цепочка всегда была конечна, и ее «низ» представлялся интересным прежде всего потому, что он отражал и символизировал «верх». «Символизм и иерархизм — такова формула средневекового мировоззрения и такова формула всей средневековой культуры... Средневековье создало... иерархическое общество, иерархию чинов духовных и светских, иерархию общественных союзов, корпораций, «университетов», образующих вместе общую universitas, христианско-феодальный мир. Иерархизмом проникнут весь социальный уклад Средневековья» (П.М. Бицилли). Поскольку Бог, вершина всех И., мыслился как высшее благо и совершенство, то мир в целом и все ступени И., его составляющей, получали нравственную оценку. «В средневековой «модели» мира нет этически нейтральных сил и вещей: все они соотнесены с космическим конфликтом добра и зла и вовлечены во всемирную историю спасения» (А.Я. Гуревич).

Противоположностью И. является равенство. Средневековые мыслители весьма своеобразно, можно сказать мистически, соединяли «ранжирование душ и движений» с идеей совершенного равенства. Напр., Фома Аквинскии изображал небеса как иерархическую структуру со многими уровнями святости и в то же время как светлое единство, в которой даже самый большой святой не испытывает ни малейшей гордости за свое положение. Низведение вертикальной структуры к одноплоскостной общности, смыкание «верха» и «низа» в конечном счете призваны были дать эффект обновления и восстановления принципов классификации и порядка.

Тяготение к И. характерно для всех коллективистических обществ и сообществ (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество). В частности, в тоталитарном обществе И. универсальны и устойчивы. «Совершенно еще не изученный вопрос — стереотипность иерархий абсолютно во всех сферах жизни общества. Даже похороны имеют свою иерархию. Недостатки, например, разделяются на недосмотры, просмотры, упущения, недоделки, просчеты, недоработки, промахи, ошибки, грубые ошибки, грубейшие ошибки, непростительные ошибки, провалы и т.п. Достижения разделяются на сдвиги, подъемы, оживления, достижения, успехи, некоторые успехи, заметные успехи, серьезные успехи, крупные достижения и т.п.» (А.А. Зиновьев). В коллективистическом представлении об И. находят свое преломление все иные особенности коллективистической культуры: удвоение мира, разделение его на реальный и умопостигаемый (И. устанавливается во имя последнего и призвана соединять два мира), символизм (связь между уровнями И. является прежде всего символом какого-то иного содержания), тяга к универсальности (И. охватывает все), схематизм вещей и их связей (ступени И. четко очерчены) и т.д.

«Нормальная» наука также тяготеет к символам и И., выстраивая в иерархические цепочки как теоретические положения, так и изучаемые факты. И. пронизаны и такие коллективистические сообщества, как армия, церковь, тоталитарные религиозные секты и т.д.

Бицилли П.М. Элементы средневековой культуры. СПб., 1990; Зиновьев А.А. Зияющие высоты. М., 1992. Кн. 2; Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1995.











ИЗМЕНЕНИЕ — превращение в нечто другое. И. характеризуется направлением, интенсивностью, скоростью и длительностью. Гераклит считал И., истолкованное как движение, универсальным свойством; элеаты полагали, что И. — чистая видимость, поскольку бытие неподвижно. Демокрит сводил И. к соединению и разъединению неизменных элементарных частиц (атомов). В философии Платона чувственные вещи находятся в постоянном И., но их прообразы, идеи остаются неизменными. Аристотель провел различие между четырьмя типами И.: И. места, качества, количества, субстанции.








ИЗМЕНЕНИЯ ЛОГИКА — раздел современной логики, занимающийся исследованием логических связей высказываний об изменении и становлении материальных или идеальных объектов. Задача И.л. — построение искусственных (формализованных) языков, способных сделать более ясными и точными рассуждения об изменении объекта — переходе его от одного состояния к другому, о становлении объекта, его формировании. В И.л. ничего не говорится о конкретных характеристиках изменения и становления. Она только предоставляет совершенный с т.зр. синтаксиса и семантики язык, позволяющий дать строгие утверждения об изменении объекта, вскрыть основания и следствия этих утверждений, выявить их возможные и невозможные комбинации. Использование искусственного языка при обсуждении проблем изменения объекта не есть подмена этих онтологических проблем логическими, сведение эмпирических свойств и зависимостей к логическим.

Разработка И.л. идет по двум направлениям: построение специальных И.л. и истолкование определенных систем логики времени (см.: Времени логика) как логических описаний изменений. При первом подходе обычно дается «одномоментная» характеристика изменяющегося объекта, при втором — изменение рассматривается как отношение между двумя последовательными состояниями объекта.

К первому направлению относится, в частности, логика направленности Л. Роговского. Язык логики направленности включает не только термины «существует» и «не существует», но также термины «возникает», «исчезает», «уже есть», «еще есть», «уже нет», «еще нет» и т.п. С помощью этих терминов формулируются законы логики направленности:

• существовать — это то же, что начинать исчезать, и то же, что переставать возникать;
• не существовать — то же, что начинать возникать, и то же, что прекращать исчезать;
• становление — прекращение несуществования, а исчезновение — возникновение несуществования;
• уже существует — значит существует или возникает, и т.п.



Логика направленности допускает четыре типа существования объектов: бытие, небытие, возникновение (становление) и исчезновение. Относительно всякого объекта верно, что он существует или не существует, возникает или исчезает. Вместе с тем объект не может одновременно существовать и не существовать, существовать и возникать, не существовать и исчезать, возникать и исчезать, и т.п. Иными словами, четыре типа существования исчерпывают все возможные способы существования и являются взаимно несовместимыми. Логика направленности позволяет выразить в логически непротиворечивой форме гегелевское утверждение о противоречивости всякого движения и изменения. Утверждение «Предмет движется в данный момент в данном месте» эквивалентно утверждению «В рассматриваемый момент предмет находится и не находится в данном месте».

Примером второго подхода может служить логика времени Г.Х. фон Вригта. Ее исходное выражение: «А и в следующей ситуации В» может интерпретироваться как «Состояние А изменяется в состояние 5» («А-мир переходит в 5-мир»), что дает И.л. В логике времени доказуемы такие теоремы:

• всякое состояние либо сохраняется, либо возникает, либо исчезает;
• при изменении состояние не может одновременно сохраняться и исчезать, сохраняться и возникать, возникать и исчезать;
• изменение не может начинаться с логически противоречивых состояний и не может вести к таким состояниям и т.п.

Примеры утверждений, доказуемых в различных системах И.л., показывают, что она не является самостоятельной теорией изменения и не может претендовать на то, чтобы быть таковой. Формально-логический анализ изменения объекта преследует узкую цель — отыскание средств, позволяющих отчетливо зафиксировать логические связи утверждений об изменении того или иного объекта.

Вместе с тем И.л. имеет важное филос. значение, поскольку тема изменения (становления) еще с античности стоит в центре острых филос. дискуссий. И.л. позволяет, кроме прочего, прояснить отношение формальной логики к концепции внутренне противоречивой сущности становления.

Ивин А.А. Логика времени // Неклассическая логика. М , 1970; Вригт Г.Х. фон. Логико-философские исследования. Избр. труды. М., 1986; Rogowski L.S. Sens logiczny heglowskiej koncepcji sprzesznosci zmiany i ruchu // Studia filosoficzne. 1961. № 6 (27).







ИЗМЕРЕНИЕ — представление свойств реальных объектов в виде числовой величины, один из важнейших методов эмпирического познания. В самом общем случае величиной называют все то, что может быть больше или меньше, что может быть присуще объекту в большей или меньшей степени; числовая величина — такая, которая может быть выражена числом. Т.о., И. есть установление соотношения между числами и свойствами объектов. Если Q обозначает некоторую степень измеряемого свойства, U — единицу И., а q — числовое значение соответствующей величины, то результат И. выражается следующим образом: Q = qU. Это уравнение называется «основным уравнением измерения», в соответствии с которым и осуществляется приписывание числовых значений измеряемым величинам (напр., температура данного тела равна 20 градусам).

Для того чтобы результат И. был общезначим, в процессе И. необходимо соблюдать определенные правила И.

1. Правило эквивалентности: если физические значения измеряемых величин равны, то должны быть равны и их числовые выражения, символически: если Qi=Q2, то q,U = q2U.

2. Если физическое значение одной величины больше (меньше) физического значения другой величины, то числовое значение первой должно быть больше (меньше) числового выражения второй, символически: если Q1>Q2, то q1>Q2.

Знаки, стоящие между Q/ и Q2, не являются выражением обычных арифметических отношений, а представляют некоторые эмпирические соотношения между свойствами разных тел. Напр., если речь идет о весе двух тел, то знак «=» между Q/ и Q2 будет означать лишь то, что когда мы кладем одно тело на одну чашу весов, а др. тело — на вторую чашу, то весы оказываются в равновесии. Знак « > » между Qi и Q2 означает, что одна чаша весов опустилась ниже другой.

3. Правило аддитивности: числовое значение суммы физических значений некоторой величины должно быть равно сумме числовых значений этой величины, символически: qU (Q1 + Q2) — q1U + q2U.

В формулировке данного правила между Qi и (Q2 помещают знак « + », обозначающий эмпирическую операцию соединения двух значений одной величины. Эту операцию следует отличать от арифметического сложения. Величины, соединение которых подчиняется указанному правилу, называются «аддитивными». Таковы, напр., масса, длина, объем в классической физике. Если соединить вместе два тела, то масса получившейся совокупности будет равна сумме масс этих тел. Величины, не подчиняющиеся указанному правилу, называются «неаддитивными». Примером неаддитивной величины может служить температура. Если соединить вместе два тела с температурой, скажем, 20°С и 50°С, то температура этой пары тел не будет равна 70°С. Существование неаддитивных величин показывает, что при обращении с количественными понятиями необходимо учитывать, какие конкретные свойства обозначаются такими понятиями, ибо эмпирическая природа этих свойств накладывает ограничения на операции, производимые с соответствующими количественными величинами.

4. Правило единицы И. Необходимо выбрать некоторое тело или легко воспроизводимый естественный процесс и охарактеризовать единицу И. посредством этого тела или процесса. Для температуры задают шкалу И., выбирая две крайние точки, напр., точку замерзания воды и точку ее кипения, и разделяют отрезок трубки между этими точками на определенное количество частей. Каждая такая часть является единицей И. температуры — градусом. Единицей И. длины является метр, времени — секунда. Хотя единицы И. выбираются произвольно, однако на их выбор накладываются определенные ограничения. Тело или процесс, избранные в качестве единицы И., должны сохранять неизменными свои размеры, форму, периодичность. Строгое соблюдение этих требований было бы возможно только для идеального эталона. Реальные же тела и процессы подвержены изменениям под влиянием окружающих условий. Поэтому в качестве реальных эталонов И. выбирают как можно более устойчивые к внешним воздействиям тела и процессы.

В 1960 на Генеральной конференции по мерам и весам была принята Международная система единиц физических величин (СИ). Эта система действует и в России (с 1982).

Карнап Р. Философские основания физики. М., 1971; Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998.

А.Л. Никифоров












ИЛЛАРИОН КИЕВСКИЙ (кон. 9 — сер. 11 в.) — др.-рус. мыслитель, проповедник, первый киевский рус. митрополит (с 1051). Сведения о его жизни скудны; в летописи сообщается, что он был «муж благ, книжен и постник». Расцвет творчества приходится на время княжения Ярослава Мудрого (1019—1054). Перу И.К. принадлежат «Слово о Законе и Благодати», «Молитва», «Исповедание веры», а также ряд сочинений религиозно-нравственного характера. При его участии составлялся «Устав князя Ярослава о церковных судах». Оказал влияние на летописание, церковное красноречие, учительную литературу. Наиболее значительно по объему и содержанию «Слово», состоящее из трех частей: сопоставления Закона и Благодати, описания крещения Руси, похвалы великому князю Владимиру и его сыну Ярославу. Известно более 50 списков «Слова», относящихся к 15—17 вв., что говорит о его влиянии и авторитетности. Под Законом понимается ветхозаветное учение как начальная стадия духовного просвещения и самоорганизации др.-евр. народа, оказавшая влияние на все человечество. Под Благодатью понимается евангельское новозаветное учение, с одной стороны, развившее ветхозаветную традицию, с другой — преодолевшее ее рамки и ставшее мировой религией, распространившейся на многие народы и страны, в т.ч. на Русь. Христианский универсализм сочетается в «Слове» с глубоким патриотизмом. Историософская значимость памятника состоит в обосновании идеи равенства Руси среди цивилизованных народов, включенности ее в мировую историю, в сравнении князя Владимира с равноапостольным императором Константином, что предвосхитило возникшую позднее доктрину «Москва — Третий Рим», где Руси отводилась роль наследницы Рима и Византии. 

Слово о Законе и Благодати. М., 1994.

Идейно-философское наследие Иллариона Киевского. М., 1986. Ч. 1—2; Ужанков А.Н. «Слово о Законе и Благодати» Иллариона Киевского. М., 1999.











ИЛЛЮЗИОНИЗМ — позиция, согласно которой пространственно-временной внешний мир есть только видимость, «покрывало Майи», фантасмагория, феномен мозга и т.п. К И. могут быть отнесены учение инд. «Упанишад», а также философия А. Шопенгауэра, согласно которой не только все есть иллюзия, кажимость, но даже само существование не имеет никакого реального значения.










ИЛЬЕНКОВ Эвальд Васильевич (1924—1979) — специалист по диалектике, т.н. диалектической логике и «материалистической теории идеального». Типичный представитель философии марксизма-ленинизма. С 1941 — студент Московского ин-та философии, литературы и искусств. Участник Великой Отечественной войны. Окончил филос. факультет МГУ, аспирантуру этого же факультета. В 1953 был обвинен в гегельянстве. Работал в Ин-те философии АН СССР. В нач. 60-х гг. вышел из редколлегии готовившейся «Философской энциклопедии» в знак протеста против более широкого освещения в ней вопросов современной логики. В последние годы жизни занимался проблемой психического (личностного) развития слепоглухонемых детей и был обвинен позднее в подгонке фактов под ошибочную общую схему (Д.И. Дубровский). По И., такое развитие не содержит никакой дефектологической специфики, а скорее наоборот, высвечивает всеобщие нормы индивидуального развития в «чистом» виде.

В диалектике И. интересовали прежде всего вопросы внутренней противоречивости мышления, соотношение абстрактного и конкретного, логического и исторического и др.

Определение диалектического противоречия в работах И. отсутствует, как нет в них собственных конкретных примеров таких противоречий. Соотношение диалектического и обычного (логического) противоречия трактуется весьма неясно. «Если в теоретическом выражении действительности противоречие возникло с необходимостью из самого хода исследования, то оно не есть так называемое логическое противоречие, хотя и обладает формальными признаками такового, а есть логически правильное выражение действительности». Формально-логический запрет противоречия правилен, если он касается употребления терминов, но неверен, когда относится к движению понятий. «Последнее — предмет диалектической логики. Но здесь господствует другой закон — закон единства, совпадения противоположностей, притом совпадения, доходящего до их тождества. Именно он составляет ядро диалектики как логики мышления, следующего за развитием действительности». Позиция И. была шагом назад в сравнении с утвердившейся уже в марксизме-ленинизме идеей, что даже диалектическое мышление должно подчиняться обычным требованиям (формальной) логики. Обсуждение в работах И. соотношения логических законов тождества и противоречия, критика Р. Карнапа и др. показывают, что И., как и Г.В.Ф. Гегель, которому он во многом следовал, плохо представлял, чем занимается наука логика.

Творчество И. разворачивалось в период первой либерализации реального коммунизма и являлось попыткой приспособить схоластизированный и окостеневший марксизм-ленинизм к реалиям постиндустриального общества. Большинство советских философов того времени ограничивались идеей нового, «более углубленного» прочтения работ В.И. Ленина. И. считал нужным вернуться к диалектическим идеям К. Маркса и даже таких его предшественников в разработке диалектики, как И. Кант, И.Г. Фихте и Гегель. На Западе 1950—1960-е гг. также были отмечены существенным ростом интереса к творчеству Маркса и формированием целого ряда направлений неомарксизма. Наибольшим влиянием из них пользовалась франкфуртская школа (М. Хоркхаймер, Т. Адорно, Г. Маркузе и др.), оставившая от всей диалектики только идею развития путем постоянного отрицания своих предшествующих ступеней («негативная диалектика»). И. не проявлял интереса к работам современных ему зап. философов-неомарксистов. Развивавшееся им истолкование «аутентичного» марксизма иногда именуется «доморощенным неомарксизмом» (Ю.Н. Давыдов).

И. полагал, что диалектическая логика уже почти построена, в основном коллективными усилиями советских философов, и что многие их работы можно рассматривать как параграфы и даже главы этой Логики (с большой буквы). Ослабление, а затем и крушение коммунистического режима показало, что эти надежды были не более чем беспочвенной иллюзией.

Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале» Маркса. М., I960; Идеальное // Философская энциклопедия. М., 1962. Т. 2; Об идолах и идеалах. М., 1968; Диалектическая логика. М., 1974 (2-е доп. изд. — 1984); Учитесь мыслить смолоду. М., 1977; Становление личности: к итогам научного эксперимента // Коммунист. 1977. № 2; Ленинская диалектика и метафизика позитивизма. М., 1979; Искусство и коммунистический идеал. М., 1983; Философия и культура. М., 1991.

Дубровский Д.И. Проблема идеального. М., 1983; Давыдов Ю.Н. Макс Вебер и современная теоретическая социология. М., 1998.










ИЛЬИН Иван Александрович (1883—1954) — философ, правовед, публицист. Род. в Москве в дворянской семье. Окончил юридический факультет Московского ун-та (1906). Был оставлен на факультете для подготовки к профессорскому званию. В 1910 И. отправлен в научную командировку в Германию, Францию, Италию, где продолжил научную работу в ун-тах Гейдельберга, Фрейбурга, Геттингена, Парижа, Берлина: занимался в семинарах Г. Риккерта, Г. Зиммеля, Э. Гуссерля. Знакомство с Гуссерлем и увлечение его феноменологическим методом — важный момент в творческой биографии И. В 1912 И. возвращается в Москву и работает на юридическом факультете Московского ун-та и в ряде др. высших учебных заведений Москвы. В 1918 И. подготовил и блестяще защитил диссертацию «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека». Позднее диссертация была опубликована в виде двухтомной книги. В 1921 И. становится членом правления Московского юридического общества и председателем Московского психологического общества. Осенью 1922 И. в составе большой группы оппозиционно настроенной интеллигенции был выслан из страны. В Берлине вместе с Н.А. Бердяевым и Б.П. Вышеславцевым И. положил начало Русской религиозно-философской академии.

В 1927—1930 И. издает жур. «Русский колокол. Журнал волевой идеи». Спасаясь от преследования национал-социалистов, в июле 1938 И. эмигрирует в Швейцарию, где возобновляет свои публичные лекции.

Диссертация И. о философии Г.В.Ф. Гегеля была оценена как одно из наиболее оригинальных сочинений рус. философии 20 в. Как правоведу, ученику П.И. Новгородцева, И. понадобилось изучение Гегеля в связи с его философией права. И. попытался осмыслить по-новому всю систему Гегеля в целом, понять ее как последовательную реализацию определенного замысла, значимого и для философии 20 в. И. удалось обнаружить в филос. учении Гегеля «основную идею, скрывающую в себе «главное», то существенное, во имя чего это учение вынашивалось». Это — идея «спекулятивно-конкретного»: «Все реальное подлежит закону спекулятивной конкретности — вот содержание того кардинального опыта и той основной идеи, которой посвящена вся философия Гегеля».

Двухтомный труд о Гегеле является вершиной филос. творчества И. Переосмысливая гегелевскую систему, И. находит в ней основу для своеобразной философии мировой трагедии; мироздание изображается как арена борьбы двух стихий: божественной, благой, духовной и иррациональной, злой, материальной.

Ортодоксальным последователем Гегеля И. не стал, вместе с тем своеобразное мировоззрение философа И. сформировалось под воздействием Гегеля. По мнению И., философия — опытная наука, причем в опыт включается сверхчувственное умозрение. Философствующему субъекту, по И., следует овладеть «умением внимать сверхчувственному предмету» до самоотождествления духа с предметом так, чтобы в духе «самораскрывался» сверхчувственный предмет. Сверхчувственным предметом филос. умозрения является Бог. Сущность божественной реальности постигается средствами филос. умозрения и, т.о., не является трансцендентной. И. утверждал, что по существу вера и знание — это одно, а философия по своему содержанию есть религия. Вместе с тем в философии И. нашли отражение идеи феноменологии, персонализма и экзистенциализма. Не ограничиваясь лишь феноменологией человеческого общения, И. стремился найти онтологическое обоснование противоречия между «одинокостью» и единством людей. Основы онтологии человеческого бытия И. заимствовал у Фихте и Гегеля.

В 1924 И. начинал писать кн. «О сопротивлении злу силою», где утверждал, что «стремясь к добру, человек должен сначала испробовать все духовные средства для преодоления зла. Сопротивление злу силой допустимо лишь тогда, когда нет других возможностей. В этом случае такой выбор — не только право человека, но и его обязанность». В 1952 И. завершена тридцатилетняя работа над произведением «Аксиомы религиозного опыта». К этой книге примыкает кн. «Путь к очевидности». Для И. учение об очевидности — центральное в его философии: «воспитание духовной очевидности — первоочередная задача». Семь основ духовного бытия, по И., это: вера, любовь, свобода, совесть, семья, родина и нация. Все они являются формами духовной жизни и образуют внутреннее единство.

Важное значение имеют и труды И. по правовым и политическим вопросам. Право И. относил к сфере духа; естественное право относится к тайне творения и замыслу Бога о человеческом обществе.

И. был убежденным монархистом. Он пришел к выводу, что кризис, приведший Россию к трагическим событиям 1917, в основе своей не экономическо-политический, а духовный, это кризис рус. религиозности, рус. правосознания, рус. чести и совести, национального характера. Наилучший для России политический строй должен основываться на сложном сочетании монархических, республиканских и аристократических элементов. И. был последовательным и бескомпромиссным противником тоталитарных движений 20 в. — коммунизма и фашизма.

Творческое наследие И. огромно. Оно насчитывает более 40 книг и брошюр, несколько сот статей, более ста лекций и большое количество писем.

Собр. соч.: В 10 т. М., 1993; О грядущей России. М., 1993; Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека. СПб., 1994. Т. 1-2.
Лисица Ю. Т. И.А. Ильин как правовед и государствовед // Вопросы философии. 1991. № 5; Евлампиев И.И. Иван Ильин и его книга о Гегеле // И.А. Ильин. Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека. СПб., 1994. Т. 1.

И.А. Кауапова













ИММАНЕНТНАЯ ФИЛОСОФИЯ — филос. направление, отождествляющее познаваемую реальность с содержанием сознания. Основные идеи И.ф. высказал В. Шуппе, в дальнейшем их развивали Р. Шуберт-Золь-дерн, М. Кауфман, П. Ремке и др. С т.зр. И.ф. все познаваемое находится в сфере сознания, является имманентным ему. Содержание сознания оказывается в результате неразрывным единством Я и его объектов, мира внутреннего и мира внешнего.









ИММАНЕНТНЫЙ (от лат. immanens, род. п. immanentis — пребывающий в ч.-л., свойственный ч.-л.) — понятие, означающее внутренне присущее к.-л. предмету, явлению, процессу то или иное свойство. У И. Канта И. есть основанное на опыте, эмпирическое (остающееся внутри границ возможного опыта) как противоположное неэмпирическому, или трансцендентному. В современной метафизике и теологии имманентность указывает на наличие чего-то (сущности, бытия, силы и т.п.) в противоположность его отсутствию. Согласно пантеизму сущность Бога, или Абсолюта, полностью имманентна миру, т.е. является идентичной ему. С т.зр. деизма Бог стоит вне мира, трансцендентен ему. И., в смысле пребывающими в себе и не переходящими в нечто чуждое, не трансцендирующими, могут быть названы, напр., метод, определяющийся самим предметом исследования, критика, обсуждающая идею или систему идей на основе ее собственных предпосылок, и т.п.

В И. философии (В. Шуппе, И. Ремке) объект познания выступает как внутреннее содержание сознания.











ИММАТЕРИАЛЬНЫЙ (от лат. im — не, material — материальный) — невещественный, нетелесный, духовный. В средневековой философии И. субстанциями считались человеческая душа и ангелы. Предполагалось, что для рациональных способностей души, интеллекта и воли не нужен к.-л. телесный орган, хотя их деятельность и зависит от ощущений. Имматериализмом иногда именуются филос. концепции, отрицающие реальность материи и считающие реальными только духовные сущности.








ИМПЛИКАЦИЯ (от лат. implicatio — сплетение, от implico — тесно связываю) — логическая связка, соответствующая грамматической конструкции «если.., то...», с помощью которой из двух простых высказываний образуется сложное высказывание. В импликативном высказывании различают антецедент (ос-нование) — высказывание, идущее после слова «если», и консеквент (следствие) — высказывание, идущее за словом «то». Импликативное высказывание представляет в языке логики у с л о в н о е высказывание обычного языка. Последнее играет особую роль как в повседневных, так и в научных рассуждениях, основной его функцией является обоснование одного путем ссылки на нечто другое.

Выражаемую условным высказыванием связь обосновывающего и обосновываемого трудно охарактеризовать в общем виде, и только иногда природа ее относительно ясна. Эта связь может быть, в частности, связью логического следования, имеющей место между посылками и заключением правильного умозаключения («Если все живые многоклеточные существа смертны и медуза является таким существом, то она смертна»). Связь может представлять собой закон природы («Если тело подвергнуть трению, оно начнет нагреваться») или причинную связь («Если Луна в новолуние находится в узле своей орбиты, наступает солнечное затмение»). Рассматриваемая связь может иметь также характер социальной закономерности, правила, традиции и т.п. («Если меняется экономика, меняется и политика», «Если обещание дано, оно должно быть выполнено»).

Связь, выражаемая условным высказыванием, предполагает, что консеквент с определенной необходимостью «вытекает» из антецедента и что есть некоторый общий закон, сумев сформулировать который, мы можем логически вывести консеквент из антецедента. Напр., условное высказывание «Если висмут— металл, он пластичен» предполагает общий закон «Все металлы пластичны», делающий консеквент данного высказывания логическим следствием его антецедента.

И в обычном языке, и в языке науки условное высказывание, кроме функции обоснования, может выполнять также целый ряд др. задач. Оно может формулировать условие, не связанное с к.-л. подразумеваемым общим законом или правилом («Если захочу, разрежу свой плащ»), фиксировать какую-то последовательность («Если прошлое лето было сухим, то в этом году оно дождливое»), выражать в своеобразной форме неверие («Если вы решите задачу, я докажу великую теорему Ферма»), противопоставление («Если в огороде растет капуста, то в саду растет яблоня») и т.п. Многочисленность и разнородность функций условного высказывания существенно затрудняет его анализ.

В логических системах абстрагируются от особенностей обычного употребления условного высказывания, что ведет к различным И. Наиболее известны из них И. материальная, строгая И. и релевантная (уместная) И.

Материальная И. — одна из основных связок классической логики. Определяется она т.о.: И. ложна только в случае истинности антецедента и ложности консеквента и истинна во всех остальных случаях. Условное высказывание «Если А, то В» предполагает некоторую реальную связь между тем, о чем говорится в А и В; выражение «А материально имплицирует В» такой связи не предполагает.

Строгая И. определяется через модальное понятие (логической) невозможности: «А строго имплицирует В» означает «Невозможно, чтобы А было истинно, а В ложно».

В релевантной логике И. понимается как условный союз в его обычном смысле. В случае релевантной И. нельзя сказать, что истинное высказывание может быть обосновано путем ссылки на любое высказывание и что с помощью ложного высказывания можно обосновать какое угодно высказывание.

ИМЯ — выражение языка, которое может использоваться в качестве подлежащего или именной части сказуемого в простом предложении «S есть Р» (или: «... есть...»). Напр., выражения «Гарвей», «Менделеев» и «человек, открывший кровообращение» являются И., поскольку подстановка их в указанное предложение вместо букв S и Р (или многоточий) дает осмысленные предложения: «Гарвей есть человек, открывший кровообращение», «Менделеев есть человек, открывший кровообращение», «Гарвей есть Менделеев» и т.п. Первое из этих предложений истинно, два др. ложны. Но от И. не требуется, чтобы полученное путем его подстановки предложение оказывалось истинным: это предложение должно быть только осмысленным. Выражения «больше», «или» и т.п. И. не являются; «Гарвей есть больше», «Менделеев есть или» и т.п. бессмысленные образования.

Обычное употребление И. далеко от определенности и последовательности. Логика стремится внести некоторую упорядоченность в эту процедуру, описать те принципы, которым она должна подчиняться.

Объект, обозначаемый И., называется денотатом этого И.; содержание И., т.е. способ, которым оно указывает на свой денотат, называется смыслом И. В традиционной логике понятиям «смысл» и «денотат» соответствуют понятия «содержание» и «объем». Между И. и его денотатом имеется отношение именования, т.е. И. называет, именует свой денотат. При построении логических систем стремятся к тому, чтобы отношение именования удовлетворяло следующим трем принципам.

1. Принцип однозначности: И. должно иметь только один денотат, т.е. обозначать только один предмет, класс предметов или свойство. Принцип однозначности в естественных языках часто нарушается из-за многозначности и неопределенности слов и выражений. Однако следует стремиться к тому, чтобы по крайней мере в пределах одного контекста или одного рассуждения слова и выражения относились к одним и тем же объектам. В противном случае неизбежны логические ошибки.

2. Принцип предметности: всякое предложение говорит о денотатах входящих в него выражений. Напр., предложение «Уральские горы разделяют Европу и Азию» говорит не об И. «Уральские горы», «Европа», «Азия», а о той горной цепи, которая разделяет Европу и Азию. Принцип предметности кажется достаточно очевидным, однако когда мы начинаем говорить о самих языковых выражениях или о математических объектах, может произойти смешение И. с их денотатами.

3. Принцип взаимозаменимости: если два И. имеют один и тот же денотат, то одно из них можно заменить другим, причем предложение, в котором осуществляется такая замена, не изменяет своего истинностного значения. Напр., И. «Москва» и «столица России» имеют один и тот же денотат, поэтому в предложении «Москва — многомиллионный город» можно И. «Москва» заменить И. «столица России»: «Столица России — многомиллионный город». Принцип взаимозаменимости называют также принципом экстенсиональности (объемности), т.к. он служит для отличения экстенсиональных контекстов от интенсиональных. Экстенсиональным называют такой контекст, для которого важны только денотаты языковых выражений. Принцип взаимозаменимости в таком контексте выполняется: при замене И. с одним денотатом предложение сохраняет свое истинностное значение. Однако если для контекста важен не только денотат, но и смысл И., принцип взаимозаменимости нарушается: замена И. с одним денотатом может сделать истинное предложение ложным. Неэкстенсиональными, или интенсиональными, называют контексты, в которых принцип взаимозаменимости нарушается. Напр., И. «9» и «число планет Солнечной системы» имеют один и тот же денотат (число планет Солнечной системы равно 9). Рассмотрим предложение: «9 необходимо больше 7». Это предложение истинно. Заменим теперь в этом предложении «9» И. «число планет Солнечной системы», получим предложение: «Число планет Солнечной системы необходимо больше 7». Последнее предложение очевидно ложно, т.к. нет необходимости в том, чтобы число планет Солнечной системы превосходило 7.

Тондл Л. Проблемы семантики. М., 1975; Ивин А.А. Логика. М., 1996.













ИНГАРДЕН (Ingarden) Роман (1893—1970) — пол. философ. Обучался во Львове (1911 — 1912) под руководством К. Твардовского, затем в Геттингене (1912—1915) и Фрибурге (1915—1917) под руководством Э. Гуссерля. До Второй мировой войны — проф. Львовского ун-та, после 1945 — проф. Ягеллонского ун-та в Кракове.

И. — один из наиболее известных представителей феноменологии. Занимался всеми проблемами философии, но наиболее важные его идеи касаются онтологии и эстетики. В онтологии он не соглашался с трансцендентальным идеализмом Гуссерля. Утверждая, что решение Гуссерля не является единственно возможным с т.зр. феноменологического метода и феноменологического отправного пункта в философии, И. провел тщательный анализ онтологических возможностей разрешения спора о существовании мира. С этой целью он уточнил целый ряд основных онтологических понятий, в частности понятия способа существования, идеи, формы и материи. Онтология, по И., не касается того, что действительно существует, она имеет дело с экзистенциальными возможностями и разнообразными необходимыми понятийными связями. Собственные онтологические исследования склоняли И. к выводу, что наиболее приемлемым решением спора о существовании мира является реализм. Обоснование этой позиции требовало проведения метафизического исследования и, значит, изучения того, что фактически существует. И. не успел полностью реализовать свой замысел. Он оставил только анализ причинности, ведущий, по его мнению, к умеренному детерминизму.

Наиболее важная эстетическая работа И. касалась литературного произведения. Он исследовал его не только в эстетическом аспекте, но и в аспекте онтологическом. Литературное произведение истолковывалось И. как сложное образование. Среди составляющих его слоев И. выделял слой интенциональных предметов, и прежде всего слой состояний, представленных содержанием. Поскольку интенциональные предметы несамостоятельны, они должны быть надстроены над реальными предметами. Согласно И., выявление различных моментов и слоев литературного произведения (и более широко — каждого произведения искусства; И. занимался также музыкальными и архитектурными произведениями) необходимо для объяснения его тождественности. Онтологический анализ произведения искусства необходим также для выявления эстетических качеств, связанных с разными его слоями. И. высказывался против субъективизма и релятивизма в эстетике. Он выступал против этих позиций и в этике, критиковал эпистемологический конвенционализм. В последний период своего творчества И. занимался также философией человека, в частности проблемой ответственности. И здесь он стремился фундировать ответственность онтологически.

Исследования по эстетике. М., 1962; Das literarische Kunst-werk. Halle, 1931; О Sp6r о istnienie swiata. Krakow, 1947—1948 (нем. изд. —Tubingen, 1964—1965); Dziela. Warszawa, 1957— 1995.
Haefliger G. Uber Existenz: Die Ontologie Roman Ingardens. Dordrecht, 1994.

Я. Воленьский (Краков)











ИНДЕТЕРМИНИЗМ — см.: Детерминизм и индетерминизм.

ИНДИВИДУАЛИЗМ (от лат. individuum — особь) — понятие, обозначающее признание приоритета интересов индивида над коллективными или институциональными интересами. Как жизненная позиция и мировоззрение И. возникает в результате обособления индивида от семьи, рода, клана или социальной группы, осознания им своей индивидуальной или персональной определенности в отношении природы, божества, сообщества и в процессе осмысления ценности индивида самого по себе как рационального, автономного и самоопределяющегося существа.

Этико-философские взгляды, содержавшие идеи И., высказывались начиная с Демокрита и софистов. В тезисе Сократа о нравственном достоинстве разумной жизни предполагалась рациональная определенность индивида. Однако как социально-нравственный феномен И. получает распространение в эпоху эллинизма, что отразилось в учениях Эпикура, стоиков и скептиков. Стоики выводят личное благо индивида не из ценностей и установлений полиса или общины, но из закона природы; индивидуальность связывается ими с божественным порядком и равенством всех перед Богом. В Новом Завете, как и в трудах христианских мыслителей (на протяжении всего Средневековья) человек предстает индивидуальным лишь в отношении к Богу; его решения и действия в миру предопределены его сословным статусом. Эти представления сохраняются и идеологами Реформации, указывавшими на равнодостоинство всех людей перед Богом независимо от выпавшего на долю каждого жизненного поприща. Бог предстает доступным каждому индивиду непосредственно (а не через церковь); благодаря полнейшей преданности Богу индивид обретает власть на земле как проводник божественного всемогущества. Преданный Богу человек отделен от мира; ценность индивида выводится не из его принадлежности миру, а из существенного отличия от мира. Протестантская этика оправдывает человека в его овладении природой и в его могуществе над природой. Кальвинизм утверждал необходимость самостоятельного обоснования индивидом каждого своего решения; тем самым прямо ставился вопрос о личной ответственности человека за свою судьбу. Преданность Богу и самостоятельность в принятии решения сами по себе становятся достаточным основанием для нравственной корректности действий, вт.ч. тех, которые направлены к материальному благополучию. Частное накопление оправдывается как средство индивидуального спасения.

В этом М. Вебер увидел проявление духа капитализма. Именно с расцветом капиталистических отношений, давших простор свободе частной инициативы и предпринимательству, связано развитие И., получившего обоснование в новоевропейских философско-этических учениях как идеология, противостоящая феодальному абсолютизму и сословному корпоративизму. В теориях общественного договора подчеркивался приоритет индивида по отношению к социальным структурам и гос-ву. Индивид как бы признавался онтологически предшествующим гос-ву, а его развитие — в качестве условия развития общества. В экономической теории И. получил выражение в тезисе А. Смита о том, что отсутствие государственного регулирования хозяйства ведет к увеличению индивидуального благосостояния. В просветительской и постпросветительской мысли формулируется идея (с наибольшей полнотой выраженная в утилитаризме И. Бентама и Дж.С. Милля) о том, что противоречия между общими и индивидуальными интересами снимаются в условиях такого социального порядка, при котором удовлетворение общих интересов осуществляется индивидами, сориентированными в своей деятельности на реализацию частных интересов. В гносеологии Нового времени индивидуализм подкрепляется благодаря обоснованию особой роли рефлексии в познании (Ф. Бэкон, Р. Декарт, Б. Спиноза). Декартовское «cogito, ergo sum» ставит индивида в центр знания. Наконец, в моральной философии и теории права (Ф. Хатчесон, Р. Прайс, И. Кант) личностная определенность и вменяемость индивида выводятся из его автономии и способности к универсализуемым суждениям.

На рубеже 18 и 19 вв., по-видимому, и возникает термин «И.», на что указывал А. де Токвиль, отмечая, что новый термин был призван обозначить спокойное и взвешенное стремление каждого гражданина изолировать себя от массы себе подобных и замкнуться в узком семейном и дружеском кругу. Следствием этого стремления является то, что, создавая для себя маленькое сообщество, человек охотно перестает тревожиться об обществе в целом. Как символ раннебуржуазного мировоззрения И. провозглашал свободу индивида от всех форм внешнего давления и тем самым стимулировал самостоятельную, инициативную личную активность, способствовал утверждению морального достоинства человека. В отличие от эгоизма, смысл И. заключается в том, что человек в своих мотивах, решениях и действиях ориентируется на самого себя, исходит из своего собственного понимания того, в чем заключается благо и достоинство. В этом плане И. противостоит коллективизму и конформизму (которые заключаются в том, что индивид в своих мотивах, решениях и действиях исходит исключительно из стандартов, задаваемых извне). Так что в нормативном и ценностном отношении И. амбивалентен и может проявляться различным образом: как в эгоизме, анархизме, так и альтруизме.

Куклярский Ф. Философия индивидуализма. СПб., 1910; Токвиль А. де Демократия в Америке. М., 1992; Dewey J. Individualism: Old and New. New York, 1931; Lukes S. Individualism. Oxford, 1986; Clarke P.B., Norman E.R. Individualism // Dictionary of Ethics, Theology, and Society. London; New York, 1996.








ИНДИВИДУАЛИЗМ И ХОЛИЗМ (в социальном познании) (от лат. individuum — особь; англ. holism, от греч. holos — целое) — методологические, онтологические и ценностные установки, противостояние которых отразилось в стиле исторических, социологических и экономических концепций в 20 в. В онтологическом плане индивидуализм (И.) полагает, что общество состоит только из людей и их действий, а к.-л. надындивидуальных сущностей или субстанций не существует (социальный атомизм). Сторонники же холизма (X.) считают, что хотя социальные целостности зависят от действий и установок индивидов, онтологически они не тождественны этим действиям, а управляющие ими законы не редуцируемы к закономерностям поведения индивидов. Ряд философов и социальных теоретиков (Л. фон Мизес, К. Поппер, Ф.А. Хайек и др.) связывают X., «коллективизм» с определенной ценностно-идеологической позицией: враждебностью к политическому и экономическому либерализму, приверженностью к различного рода тоталитаристским и социалистическим идеологиям, а также идеям планирования социально-экономического развития. Хотя типичность таких связей нельзя отрицать, они не являются неизбежными. Классическим примером иной т.зр. может быть Т. Гоббс с его методологическим И., совмещающимся с политическим абсолютизмом.

В современных дискуссиях оппозиция И. — X. трактуется прежде всего как методологическая проблема. Методологические индивидуалисты требуют, чтобы социально-исторические и экономические «макрособытия» объяснялись через совокупности или конфигурации действий, установок, диспозиций, связей и обстоятельств отдельных индивидов. Нередко такое требование обосновывается ссылками на естественные науки, в которых решающий прогресс был достигнут, когда макроскопические характеристики и качества веществ и процессов стали объясняться через свойства микрочастиц — атомов и молекул. В социальном познании аналог этому методологические индивидуалисты находят в парадигматических сдвигах в экономической науке, перешедшей в 19 в. от холистских рассуждений о «богатстве нации» и макрохарактеристиках рынка к их объяснению через диспозиции и рациональные выборы индивидуальных производителей и потребителей товаров. В ответ сторонники методологического X. указывают на то, что в естествознании с отказом от классической механистической парадигмы в 20 в. широко распространились холистские (волновые концепции, теории поля и т.п.) способы объяснения, а методологический И. маржиналистской экономической теории был потеснен теорией Д.М. Кейнса с ее центральными понятиями национального дохода и сбережений, которые отражают системные, макроскопические процессы. Сходное противостояние имеет место и в методологии теоретической социологии, где оно восходит к оппозиции методологического И. М. Вебера с его установкой на объяснение общественных явлений через социальные действия людей и методологического коллективизма Э. Дюркгейма с его известным требованием рассматривать их как «вещи», как коллективные явления, не редуцируемые к сознанию и действиям индивидов.

Бхаскар Р. Общества // Социологос. М., 1991. Вып. 1; Поппер К. Нищета историцизма. М., 1993; Мизес Л. фон. О некоторых распространенных заблуждениях по поводу предмета и метода экономической науки // Теория и история экономических и социальных институтов и систем. М., 1994. Вып. 4. Научный метод.










ИНДИВИДУАЛИЗМ социальный — направление мыслей, чувств и действий, при котором жизнь отдельного человека (а также тех отдельных узких групп, в которых протекает его жизнедеятельность) оценивается как более ценная, чем жизнь больших ассоциаций и общества в целом. И., ставящему личность над большими коллективами, противостоит коллективизм, подчеркивающий неоспоримое главенство общества, гос-ва, нации или класса над индивидом. Под И. понимается также социальная система, не имеющая перед собою задачи решительно перестроить общество ради какой-то универсальной, обязательной для всех цели и допускающая в широких пределах независимость индивидов. И. может существовать как в форме теории, так и в форме реального индивидуалистического общества, возможно, не руководствующегося в своей жизнедеятельности никакой теорией. Примерами индивидуалистических обществ являются др.-греч. гос-ва (и прежде всего афинская демократия) и современные капиталистические общества.

Термин «И.» («индивидуалистическое общество») стал широко употребляться в противопоставлении термину «коллективизм» («коллективистическое общество») с кон. 19 — нач. 20 в., когда вопрос о выборе между капитализмом и социализмом — ведущей формой современного коллективизма — начал превращаться из чисто теоретического в дело реальной социальной практики. Коллективизм и И. какдве крайние, полярные формы социального устройства противопоставляются Г. Лебоном, Э. Дюркгеймом, К. Поппером, Ф.А. Хайеком, З. Бжезинским и др. (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество).









ИНДИВИДУАЛИСТИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО И КОЛЛЕКТИВИСТИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО — одна из основных оппозиций истории и философии истории. Индивидуалистическое общество (И.о.) не ставит перед собой задачу решительной перестройки общества ради достижения универсальной, обязательной для всех цели и допускает в широких пределах независимость индивидов. Коллективистическое общество (К.о.) представляет собой социальную систему, стремящуюся с помощью любых средств, включая и насилие, радикально преобразовать общество во имя достижения некой единой, всеподавляющей цели и отрицающую во имя этой цели автономию индивидов.

Примерами И.о. могут служить Др. Греция, и прежде всего антич. демократия, а также капиталистические общества, начавшие утверждаться в Зап. Европе в 17 в. К.о. являлись др.-егип., др.-кит., шумерская, араб., андская, майянская и др. культуры. Коллективистическими по своей природе были западноевропейское феодальное общество и российское общество вплоть до 20 в. В ряде европейских стран И.о. в 20 в. были замещены на довольно длительный период коллективистическими.

Слово «коллективизм» в обычном, или повседневном, его смысле означает нечто позитивное, общественно ценное, поскольку без многообразных коллективов и тех или иных коллективных действий общественная жизнь невозможна. Слово «индивидуализм» обычно означает что-то негативное: уход от общих, коллективных забот в сферу частных, индивидуальных, быть может, даже эгоистических интересов. Скрытый оценочный характер «коллективизма» и «индивидуализма» не может быть, однако, доводом против их использования в новых значениях. Превращаясь в термины языка науки, данные слова становятся оценочно нейтральными и перестают относиться к т.н. оценочным словам, подразумевающим позитивную или негативную оценку.

И.о. и К.о. как две крайние, полярные формы социального устройства противопоставляются Э. Дюркгеймом, К. Поппером, Ф.А. Хайеком, П.А. Сорокиным, К. Ясперсом, Р. Ароном и др.

Дюркгейм различает две формы солидарности людей, составляющих общество: механическую и органическую, или солидарность вследствие сходства и солидарность, опирающуюся на дифференциацию индивидов. Две формы солидарности соответствуют двум противоположным формам общественной организации. В архаическом обществе преобладает, напр., механическая солидарность, в капиталистическом обществе господствует органическая солидарность.

Поппер проводит различие между закрытым и открытым обществом; первое он называет также «коллективистическим», второе — «индивидуалистическим». К закрытым обществам относятся племенное общество, средневековое общество, современный тоталитаризм; открытыми являются др.-греч. общество и современное зап. общество. Закрытое общество можно охарактеризовать как магическое, а открытое — как рациональное и критическое, в первом индивиды жестко связаны традицией или заранее выработанным планом, во втором они вынуждены принимать личные решения.

Хайек выделяет два основных типа социальных систем, или «порядков»: сознательные и спонтанные. Сознательные «порядки» рождены разумом человека и действуют по заранее выработанным планам, направленным на достижение ясно очерченных целей. Спонтанные порядки складываются стихийно-исторически, не воплощают конкретного замысла и не контролируются из единого центра. Примерами сознательных порядков могут служить армия и промышленные корпорации; спонтанными порядками являются такие самоорганизующиеся и саморегулирующиеся системы, как язык, мораль, рынок. Современное зап. общество представляет собой сложное переплетение многих спонтанных порядков. Это общество, основанное прежде всего на принципе автономии и независимости личности, Хайек называет «индивидуализмом» и противопоставляет его социализму и иным формам коллективизма. Различные виды коллективизма по-разному определяют природу той единой цели, к которой должны направляться все усилия общества. «Но все они расходятся с либерализмом и индивидуализмом в том, что стремятся организовать общество в целом и его ресурсы в подчинении одной конечной цели и отказываются признавать какие бы то ни было сферы автономии, в которых индивид и его воля являются конечной целью» (Хайек). Двумя современными формами коллективизма являются социализм, тяготеющий к марксизму, и национал-социализм, или нацизм.

Сорокин выделяет два крайних типа общественного устройства, один из которых решительно ограничивает вмешательство гос-ва в жизнь общества и предоставляет максимальную свободу индивидам, а другой, напротив, до предела расширяет функции гос-ва и подвергает его цензуре все, включая даже частную жизнь индивидов. Общество свободного типа предполагает благоприятные внешние и внутренние условия для своего существования; тотальное огосударствление и планирование являются ответом на острый кризис, угрожающий самому существованию общества. Крайние типы общества редко реализуются в чистом виде; большинство реальных обществ находится между этими двумя полюсами.

Ясперс констатирует, что в современном мире есть две основополагающие тенденции, способные стать истоками человеческого выбора: либо мы сохраняем право свободного выбора, верим в возможности, которые появляются в свободном столкновении различных сил, какие бы ситуации при этом ни возникали; либо мы живем в тотально планируемом мире, в котором гибнут духовная жизнь и человек. Первый вариант — это демократическое общество с рыночной экономикой, второй вариант — общество с тотальным планированием. Планирование всегда было присуще человеческому существованию. Что опасно, так это тотальное планирование, когда гос-во подчиняет своему ведению не только экономику страны в целом, но и весь строй человеческой жизни. «Тотальное планирование не может быть ограничено... хозяйственной сферой. Оно становится универсальным фактором жизни людей. Регулирование хозяйства ведет к регулированию всей жизни как следствию сложившихся в этих обстоятельствах социальных условий» (Ясперс). Тотальное планирование неизбежно завершается централизованным управлением всей жизнью. Альтернативу «общество свободного выбора — общество тотального планирования» Ясперс не пытается, однако, распространить на все периоды истории.

И.о. и К.о. можно рассматривать как два универсальных, сохраняющихся во все эпохи полюса человеческой истории. Всякое конкретное общество или находится на одном из этих полюсов (в непосредственной близости от него), или, что бывает гораздо чаще, с той или иной силой тяготеет к одному из полюсов. Формы индивидуализма и коллективизма меняются от эпохи к эпохе, отдельные общества дрейфуют от индивидуализма к коллективизму и наоборот — но две крайние возможности, между которыми разворачивается история, остаются почти неизменными в своей глубинной сути.

Индивидуалистическое или коллективистическое устройство общества определяет все сколь-нибудь существенные характеристики социальной жизни, начиная с гос-ва, прав личности и ее автономии и кончая культивируемыми в обществе формами любви.

Выделение индивидуализма и коллективизма как двух чистых форм (полюсов, идеальных типов) устройства общества не означает, что мировая история представляется как арена никогда не затихающей борьбы между данными формами. Индивидуализм и коллективизм противостоят друг другу как способы общественного устройства, но из этого не следует, что они непременно ведут открытую или тайную войну друг с другом. И.о. и К.о. вполне могут мирно сосуществовать. Об этом говорит и современная, и почти вся предшествующая история. Противостояние индивидуализма и коллективизма сделалось особенно острым и дошло до войны только в 20 в., когда мир стал особенно тесным, а коллективизм (в его национал-социалистической и коммунистической формах) особенно агрессивным. История не движется борьбой коллективизма с индивидуализмом точно так же, как она не движется ни борьбой классов, ни борьбой наций.

Двухполюсность, или биполярность, человеческой истории несовместима с идеей гомогенности исторического времени, вытекающей из метафизики Просвещения, а затем и марксизма. Неоднородность развития отдельных обществ и регионов, тяготение их то к одному, то к другому из полюсов истории вызваны изменчивостью факторов духовной и материальной жизни конкретных обществ, плюрализмом культур и цивилизаций, многообразием социально-исторического опыта и т.п.

С т.зр. общего типа взаимодействия общества и природы в истории отчетливо выделяются четыре основные эпохи (ступени, формации и т.п.): первобытное общество, древнее аграрное общество, средневековое аграрно-промышленное общество и индустриальное общество. Это придает истории линейно-стадиальный характер. В каждую из эпох существуют одна или несколько цивилизаций, характеризующихся специфической, сложной, иерархически упорядоченной системой отношений: явных и неявных запретов, повелений, принципов и категорий теоретического и практического освоения мира. Разные формы одной и той же цивилизации могут быть названы культурами. В зависимости от свойственных цивилизации стиля мышления, строя чувств и способа организации коллективной деятельности она является или индивидуалистической, или коллективистической, или тяготеет к одному из данных двух полюсов. В частности, существовали: древние К.о. (Др. Египет, Др. Китай и др.) и древние И.о. (Др. Греция и Др. Рим); средневековые К.о. (западноевропейский феодализм и др.) и средневековые И.о. (средневековые города-республики); современные И.о. (капиталистические) (Зап. Европа, Северная Америка и др.) и новейшие К.о. (коммунистическая Россия, нацистская Германия и др.). Первобытное общество является примитивно-коллективистическим: оно не делит мир на реальный и теоретический, исключает индивидуальную свободу и личный выбор, но не формулирует и не обосновывает той цели, ради которой это делается.

К.о. одной эпохи, даже находящиеся в разных частях света и не связанные между собой, обнаруживают удивительное и далеко идущее сходство, начиная со способов мышления и строя чувств и кончая формами коллективных действий, собственности, идеологии, искусства и т.д. Точно так же обстоит дело с И.о., относящимися к одной и той же эпохе. Напр., др.-егип. и др.-кит. общества сходны друг с другом во многих даже конкретных деталях социальной жизни. Точно так же похожи друг на друга, вплоть до частностей, коммунистическое и нацистское общества. Родство др.-греч. и др.-рим. обществ очевидно.

Более примечательно то, что все К.о., принадлежащие к разным историческим эпохам, обнаруживают глубинное, но тем не менее несомненное сходство между собой. Разделенные иногда тысячелетиями, они демонстрируют очень похожие друг на друга стили теоретического мышления, настрои чувств и способы коллективной деятельности. Но если в случае К.о. одной эпохи можно говорить о содержательном сходстве их мышления, верований, действий и т.д., то применительно к К.о. разных эпох речь должна идти о формальном, или структурном, сходстве.

Если каждая новая эпоха воспроизводит индивидуализм и коллективизм, хотя и в новой форме, это означает, что ход человеческой истории не является прямолинейным движением по пути прогресса, в частности, он не является, вопреки Марксу и его сторонникам, последовательным восхождением от предыстории человеческого общества к его истории, наиболее полно отвечающей «сущности человека». При истолковании истории как движения между двумя полюсами вопрос о совершенном устройстве общества утрачивает свой финалистский смысл. Никакого завершения истории в форме идеального общества не существует. Индивидуализм, в частности капитализм, совершенен, если он требуется условиями существования общества. В др. время и в иных обстоятельствах более совершенным оказывается уже коллективизм или какая-то форма общественного устройства, промежуточная между ясно выраженными индивидуализмом и коллективизмом.

Проблема классификации цивилизаций и культур остается пока открытой, и ее решение требует учета длительной временной протяженности и исторической связности. Выделение исторических эпох и противопоставление друг другу И.о. и К.о. как двух полярных типов цивилизаций позволяет уточнить оба центральных понятия истории — понятие длительной временной протяженности и понятие исторической связности. Индивидуализм и коллективизм не только универсальны и хорошо различимы, но и в определенном смысле измеримы, и потому могут служить необходимой для изучения истории единицей исторического времени.

С т.зр. концепции двухполюсной и гетерогенной истории историческое развитие имеет следующие черты. История является стадиальной и складывается из качественно различных эпох; история полярна, так что эволюция отдельных обществ протекает между двумя постоянными полюсами; история в целом линейна в том смысле, что эпохи следуют друг за другом в строгой последовательности, однако развитие отдельных обществ является нелинейным, поскольку они способны переходить от индивидуализма к коллективизму, и наоборот; история направленна в двух смыслах: она ведет к возрастанию власти человека над природой и к постепенному формированию из историй отдельных обществ, культур и цивилизаций единой мировой истории.

Представление об истории как линейно-стадиальном развитии человечества, разворачивающемся между двумя постоянными полюсами, может рассматриваться как соединение в единой общей схеме т.н. формационного и цивилизационного подходов к истории. Формациям соответствуют при этом исторические эпохи, цивилизациям соответствуют индивидуалистические, коллективистические и промежуточные между ними общества, существующие в каждую из эпох (см.: Философия истории, Цивилизация, Эпоха).

Хайек Ф.А. Дорога к рабству // Вопросы философии. 1990. № 10—12; Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1— 2; Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М., 1993; Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000.

А.А. Ивин











ИНДИЙСКАЯ ФИЛОСОФИЯ — многообразие локальных характеристик в контексте родовых признаков философии, которое можно реконструировать на материале текстов инд. культуры в историческом движении традиционалистского полиформизма.

Под родовыми признаками философии, применимыми к И.ф. как к виду, подразумевается (даже при учете плюрализма в понимании философии у европейских философов) общее единство характеристик философии как теоретической рефлексии. Под локальными характеристиками И.ф. понимается не ее псевдоспецифика в виде «мистицизма», «интуитивизма» или «практицизма», о которой часто пишут в научной и еще более в популярной литературе, но те акцентировки, которые могут быть выявлены в контексте родовых признаков филос. рациональности. Это прежде всего эксплицитно выраженная диалогичность И.ф.: каждое положение инд. философа является альтернативой положению действительного или виртуального оппонента, основной жанр текстов И.ф. — комментарий — строится по полемическому принципу, и сам многочленный инд. силлогизм является, в отличие от трехчленного аристотелевского, диалогичным, представляет скорее убеждение, чем доказывание, и содержит компоненты риторической речи в виде наглядного примера и применения к рассматриваемому случаю. Др. особенность И.ф. — преобладание игровой аналитики и склонности к формалистическому эстетизму: способы построения классификаций и дефиниций были для инд. философа не менее важны, чем сам классифицируемый и дефинируемый материал. К специфическим чертам И.ф. можно отнести устойчивые дифференциации уровней объектов дискурса и самого их познания. Бытие и небытие, реальность и нереальность, но также истина и не-истина для инд. философа, как правило, многомерны, в них обнаруживаются различные «количества» и «качества», являющиеся основанием для построения иерархических «пирамид».

Нижняя граница И.ф. — периоды до-философии, когда в поздневедииском гносисе мировоззренческие темы уже осмысляются, но не становятся предметом исследовательской деятельности, и пред-философии, когда в поздневедийских школах исследовательская деятельность применяется не к мировоззренческим проблемам, а к обсуждению и описанию структурных единиц сакрального слова и обряда.

Собственно И.ф. проходит несколько основных этапов: 1) шраманский период сер. I тыс. до н.э. — эпоха первых филос. кружков и конфронтации первых философствующих «диссентеров» (адживики и др.) и традиционалистов (см.: Джайнский канон, Трипитака); 2) начальное и параллельное становления филос. школ в рамках классического буддизма (в рамках стхавирава-ды, махасангхики и махищасаки), джайнизма и брахманизма (ранняя санкхья, протоведанта и др.): сер. I тыс. до н.э. — нач. I тыс. н.э.; 3) кодификация базовых текстов будущих филос. школ джайнизма, буддизма и брахманизма (в виде прозаических сутр и стихотворных карик), первые комментарии и трактаты: 2—5 вв. (см.: «Вайшешика-сутра», «Таттвартхадхигама-сутра», Нагарджуна, «Миманса-сутра», «Ньяя-сутра», «Веданта-сутра», «Йога-сутра», «Ньяя-бхашъя», Асанга, «Санкхья-карика»); 4) ранняя схоластика трех указанных «философских конфессий» — формирование классических систем-даршан в основных нормативных комментариях и трактатах: 5—9 вв. (см.: Васубандху, Дигнага, Дхармакирти, «Мимансасутра-бхашья», «Падарт-хадхармасанграха», «Йогасутра-бхашъя», «Юктидипика», Кумарила Бхатта, Пробхакара, Шанкара); 5) зрелая схоластика, образование новых школ послешанка-ровской веданты (школы ограниченного монизма Ра-мануджи, дуализма, течения Мадхвы, Валлабхи, Ним-барки и др.), кашмирского шиваизма (Абхинавагупты и др.), синтетических филос. систем, появление общеиндийских филос. компендиумов, логика «новой ньяи» (навья-ньяя): 10—16 вв. (см: Удаяна, Гангеша Упадхьяя, «Санкхья-сутра»); 6) эпигонская схоластика, создание синкретических систем, воспроизведение традиционных жанров литературы И.ф. на инд. языках: с 17 в. по настоящее время.

Основными предметами дискуссий шраманского периода были: безначальны ли Атман и мир? имеет ли границы мироздание? едины ли душа и тело? результативны ли человеческие действия? имеются ли «нерожденные» существа? существует ли «совершенный» после смерти?; «факультативными»: каковы причины состояний сознания индивида? как они соотносятся со знанием и с Атманом? и т.д. В последующие периоды проблемный фонд И.ф. изменился практически до неузнаваемости. Поскольку И.ф. не знала, в отличие от европейской, дисциплинарной структуры филос. дискурса, его целесообразно распределить в предельно общих параметрах «логики», «физики» и «этики», установленных еще в антич. период философии.

I. Область «логики» можно условно разделить на логику в собственном смысле и эпистемологию, присоединив к ним лингвофилософскую проблематику.

1. Дискуссии по логике демонстрирует пример об-шеиндийского силлогизма: (а) Холм воспламенен; (б) Потому что он дымится; (в) Все, что дымится, воспламенено, как, напр., жаровня; (г) Но холм дымится; (д) Следовательно, он воспламенен. Найяики настаивали на том, что все члены этого силлогизма являются необходимыми; буддисты считали, что их можно вполне сократить до трех: положения (а), (б) и (в), или, по-другому, (в), (г) и (д) уже вполне достаточны для умозаключения. Первые видели в силлогизме средство убеждения, вторые — доказывания (попытка отделения логики от риторики восходит именно к эпохе школы буддийских логиков Дигнаги). Даршаны разделились и в интерпретации основного механизма умозаключения — пункта (в): реалисты-найяики полагали, что «сопутствование» большего термина среднему (вьяпти) обосновывается реальной связью между двумя реальными «вещами»: дымностью и огненное -тью, номиналисты-буддисты признавали лишь априорные отношения между «дымиться» и «воспламеняться».

Скорее к диалектической логике, чем к формальной, относится джайнская схема анэкантавады, согласно которой каждое высказывание корректно только в определенном смысловом контексте и теряет свою правильность в других. С этой т.зр. джайны рассматривали категорические позиции др. школ как ограниченные.

2. Дискуссии в теории познания были связаны прежде всего с тем, какие источники знания (прама-ны) следует считать достоверными и «атомарными», не сводимыми к другим. Материалисты-чарваки признавали таковым только чувственное восприятие, буддисты и вайшешики добавляли также умозаключение, санкхьяики и йогины — словесное свидетельство, найяики — сравнение, мимансаки, а за ними и ведантисты — также допущение, невосприятие, интуитивное воображение, предание, соответствие (типа: «В одном метре сто сантиметров») и жесты (как способ невербальной передачи информации). Каждая предыдущая из перечисленных даршан подвергала критике каждую последующую за введение «лишних» источников знания, а каждая последующая доказывала их несводимость к другим.

Что касается критерия истины, буддисты школы Дигнаги, мимансаки, а затем и санкхьяики считали, что истинность и ложность любого познавательного акта самодостоверны; найяики, напротив, утверждали, что в познании истинность и ложность устанавливаются опосредованным путем.

Дискуссии по истолкованию ошибок в познании иллюстрируются классическим примером сложенной веревки, которую в темноте принимают за змею. Для буддистов здесь случай иллюзорного тождества двух вещей, для найяиков и вайшешиков — момент «оживления» прежде воспринятого образа, для мимансаков школы Прабхакары — неразграничение восприятия и памяти, для мимансаков школы Кумарилы — ложное соединение в субъекто-предикатном отношении («это — то») двух реальных вещей; адвайта-ведантисты задавались др. вопросом: «Каким именно образом змея оказывается хотя бы на мгновение на «месте» веревки?» и констатировали, что она является в данном случае не не-сущим (ибо она на миг реально появилась, вызвав то чувство ужаса, которое не могут вызвать простой промах памяти или ложная атрибуция) и несущим (иначе в следующий миг испугавшийся человек не осознал бы того, что ее нет), и потому ее бытие «неописуемо», как не сущим и не не-сущим является и весь эмпирический мир.

3. Основная лингвофилософская проблема — характер связи слова и его референта. Найяики и вайше-шики придерживались конвенционализма, полагая, что слово «корова» соотносится с соответствующим животным лишь вследствие договоренности; миман-саки были убеждены в том, что они связаны и «природными» узами, которые вечны. Если же они вечны, то вечны и сами слова, которые должны считаться безначальными. На возражения оппонентов, что слова производятся говорящим, мимансаки отвечали, что они им лишь манифестируются. Эта доктрина должна была обосновать и другую — учение о безначальности Вед, которые непогрешимы вследствие отсутствия у них Автора, на существовании которого настаивали найяики и вайшешики. Др. проблема: складывается ли сигнификативность предложения из значений составляющих его слов или содержит нечто большее, чем их сумму? Школа Кумарилы придерживалась первой позиции, Прабхакары (7 в.) — второй, найяики — компромиссной.

II. «Фи з и к а» в И.ф. включает широкий круг проблем, которые можно было бы распределить между онтологией, антропологией, космологией и теологией.

1. Среди дискуссий по онтологическим проблемам выделяются дебаты по бытийному статусу универсалий. Буддисты отстаивали экстремистский номинализм, отрицая не только их существование вне вещей, но и их идентичность — классы вещей определялись через отрицание их отрицаний; школа Прабхакары была ближе к концептуализму, считая, что универсалии имеют положительную природу, но сводила их к объективному сходству вещей; по санкхьяикам, универсалии существуют до и после единичных вещей, но они отрицали их вечность; найяики придерживались экстремистского реализма, считая универсалии не только безначальными и вечными, но отдельными вещами, доступными особому восприятию. Наиболее острые дискуссии велись между крайними «партиями» буддистов и найяиков.

Др. проблема — онтологический статус небытия. Высказывание «На столе нет кувшина» буддисты истолковывали как «Нет присутствия кувшина», а вайшешики как «Есть отсутствие кувшина». Для первых небытие чего-то выводится из отсутствия восприятия его возможных признаков, для вторых — оно не только «контекстно», но и имеет самостоятельную реальность (потому и становится отдельной категорией) и даже «бытийно», ибо можно различать его четыре основные разновидности.

2. Дискуссии по тому, что можно условно назвать антропологией (инд. мировоззрения не проводили жестких границ между человеком и др. живыми существами), были связаны с существованием, количеством и характеристикой духовного начала индивида — Атмана. Материалисты-чарваки и почти все буддисты отрицали его; «неортодоксальные» буддисты-ватси-путрии принимали нечто вроде псевдо-Атмана (пуд-гала); джайны, найяики, вайшешики и мимансаки считали его нумерологически бесконечно множественным и активным субъектом познания и действия; санкхьяики и йогины — множественным и чистым светом, совершенно пассивным (за него все функции выполняет менталитет); адвайта-ведантисты — единым и чистым сознанием. Буддисты вели дискуссии с брахманистами (и с собственными «еретиками»), ве-дантисты — и с «активистами», и с санкхьяиками, а последние, в свою очередь, пытались обосновать невозможность единства Атмана различиями в существовании индивидов. Брахманисты критиковали не только материалистов и буддистов, но и джайнов, считавших душу-дживу соразмерной телу: они указывали им, что подобная душа должна быть «эластичной» (что абсурдно). Разногласия касались и состава человеческого тела (шарира): по вайшешикам и найяикам оно состоит только из атомов земли, по санкхьяикам — из всех пяти первоэлементов. Большинство школ И.ф. принимали в том или ином виде и концепцию тонкого тела (сукшмашарира), некоторые (санкхьяики и ве-дантисты) допускали и то, что оно является локусом ментальных способностей (антахкарана), которые отличались от способностей «внешних» — перцептивных и моторных (индрии). Расхождения касались и состава ментальных способностей: буддисты и вайшешики ограничивали его началом ум-манас, санкхьяики и ведантисты добавляли к нему эготизм-аханкару и интеллект-буддхи.

3. Дискуссии по мирообъяснению велись преимущественно вокруг проблемы причинности. Для буддистов мир — серийная последовательность «точечных» событий, а следствие есть уничтожение причины; найяики, вайшешики и отчасти мимансаки видели источники мира в атомах, которые «собираются» и «разъединяются» действием внешних для них факторов — в соответствии с учением о следствиях как новом начале в сравнении с причинами; у санкхьяиков и йогинов мироздание — манифестация Первоматерии (Пракри-ти): они считали следствие реальной трансформацией и «выявлением» причины; у адвайта-ведантистов мир — иллюзорная проекция Абсолюта-Брахмана, создаваемая космической Иллюзией: причина лишь по видимости трансформируется в свои «следствия».

4. В связи с рациональной теологией в И.ф. определилось несколько позиций. Дискуссии велись прежде всего между теми, кто признавал бытие Божества (найяики, вайшешики, йогины, ведантисты), и теми, кто отрицал его (материалисты, джайны, буддисты, санкхьяики, ранние мимансаки). Но и в рамках «теизма» (о теизме можно говорить только условно потому, что И.ф. не знала ничего, подобного христианскому креационизму, со всеми последствиями отсутствия этой концепции) различалось несколько моделей: иш-вара — «первый среди равных» духовных начал, безучастный к миру (йога); ишвара — архитектор мира и дизайнер, участвующий в создании вещей в соответствии с действием закона кармы (вайшешика и ньяя); ишвара как персонификация безличностного Абсолюта, осуществляющая дизайнерскую деятельность в космической игре, при содействии космической Иллюзии (адвайта-веданта); ишвара — реальный Абсолют, а души и мир — его «тело» (вишишта-адвайта).

III. Область «эт и к и» распределялась в дискуссиях инд. философов между этической проблематикой в собственном смысле (область нравственных предписаний и долженствования) и «сотериологией» как учением о высшей цели человеческого существования (пурушартха).

1. Среди собственно этических проблем выделялся вопрос об императивности закона невреждения-ахим-сы в связи с нравственной легитимностью совершения обрядовых предписаний, которые предполагали в некоторых случаях возможность его нарушения. Джайны, буддисты и санкхьяики считали требования закона ахимсы безусловными и потому отрицали возможность к.-л. оправдания его нарушения даже в «сакральных целях». Мимансаки, напротив, настаивали на непреложности обрядовых предписаний и считали, что, поскольку в них следует видеть сам источник дхармы, то допускаемые ими нарушения ахимсы следует считать вполне легитимными.

2. В общеиндийских дебатах по трактовке природы «освобождения» (мокша) большинство голосов было подано в пользу понимания его лишь как прекращения страданий и всякой эмоциональности. Такова позиция классического буддизма (см.: Нирвана), большинства философов ньяя-вайшешики, санкхьи, йоги, а также мимансы. Найяик Бхасарваджня, вишнуит-ские ведантисты и шиваитские школы считали, что в «освобождении» достигается причастность Ишваре; главными же сторонниками «положительного идеала» были адвайта-ведантисты, у которых «освобождение» понимается как осознание индивидом своего тождества с Абсолютом и которые видели в «освобождении» блаженство.

Сохраняется ли в «освобождении» индивидуальное сознание? Санкхьяики, йогины и вайшешики солидаризировались с ведантистами, отвечая на этот вопрос отрицательно, но по разным основаниям. Для сан-кхьяиков сознание — результат соединения духовного субъекта с факторами, инородными по отношению к нему, и потому освобожденный «чистый субъект» должен быть уже вне сознательности, по ведантистам же «освобождение» — слияние индивида с Абсолютом, подобно тому, как пространство, занимаемое горшком, сливается с пространством комнаты после того, как он разбит. Им противостояли «теисты» — и виш-нуитские, и шиваитские, — многие из которых положительно рассматривали возможность понимания высшего состояния как соприсутствия и соответствия «освобожденных» душ и Божества, а отчасти и джайны, у которых каждая «освобожденная» душа восстанавливает изначально присущие ей качества и могущества.

Осуществимо ли полное «освобождение» еще при жизни? Большинство найяиков и вайшешиков полагали, что нет. Однако найяик Уддйотакара и санкхьяики различали как бы первое «освобождение» и второе: предварительное осуществимо в последнем воплощении «знающего», окончательное — уже после его физической смерти. Ведантисты же наиболее последовательно отстаивали идеал «освобождения при жизни»: простое наличие тела как остаточного плода кармических семян не препятствует «освобождению» индивида.

Каковы «пропорции» выполнения обрядовых предписаний и познания в качестве средств достижения «освобождения»? Джайны и буддисты, а также санкхьяики видели в обрядовой практике условия не столько «освобождения», сколько, напротив, «закабаления» в сансаре. Шанкара, Мандана Мишра (7—8 вв.) и др. ранние ведантисты занимали промежуточную позицию: «освободительно» только знание, но правильное выполнение обрядовых предписаний «очищает» адепта на пути к высшей цели. Мимансаки, а также некоторые найяики в большей мере настаивали на необходимости «пути действия».

В И.ф. было разработано несколько систем категорий (падартхи). Вайшешики представили чисто онтологическую категориальную систему (была заимствована мимансаками и двайта-ведантистами), буддийская школа Дигнаги — эпистемологическую, джайны — онтологическо-сотериологическую, найяики — диалектическую, которая у Ватсьяны приобрела признаки онтологизма.

Чаттерджи С., Датта Д. Введение в индийскую философию. М., 1955; Радхакришнан С. Индийская философия. М., 1956—1957. Т. 1—2; Шохин В.К. Брахманистская философия: начальный и раннеклассический периоды. М., 1994; Лысенко В.Г., Терентьев А.А., Шохин В.К. Ранняя буддийская философия. Философия джайнизма. М., 1994; Шохин В.К. Первые философы Индии. М., 1997; Dasgupta S. A.History of Indian Philosophy. Oxford, 1922—1955. Vol. 1—5; Encyclopedia of Indian Philosophies. General Editor K. Potter. Dehli etc. Vol. I. Bibliography (1970, 1984, 1995). Vol. II. Indian Metaphysics. The Tradition of Nyaya-Vaisesika up to Gangesa (1978); Vol. III. Advaita Vedanta up to Samkara and His Pupils (1982); Vol. IV. Samkhya: A Dualist Tradition in Indian Philosophy (1987); Vol. V. The Philosophy of the Grammarians (1990); Vol. VI. Indian Philosophical Analysis. Nyaya-Vhisesika from Gangesa to Raghunatha Siromani (1993); Vol. VII. Abhidharma Buddhism to 150 A.D. (1996).

B.K. Шохин










ИНДУКЦИЯ (от лат. inductio — наведение) — умозаключение, в котором связь посылок и заключения не опирается на логический закон, в силу чего заключение вытекает из принятых посылок не с логической необходимостью, а только с некоторой вероятностью. И. может давать из истинных посылок ложное заключение; ее заключение может содержать информацию, отсутствующую в посылках. И. противопоставляется дедукция — умозаключение, в котором связь посылок и заключения опирается на закон логики и в котором заключение с логической необходимостью следует из посылок.

Два примера индуктивных умозаключений:

Енисей течет с юга на север; Лена течет с юга на север; Обь и Иртыш текут с юга на север.
Енисей, Лена, Обь, Иртыш — крупные реки Сибири.
Все крупные реки Сибири текут с юга на север.

Железо — металл; медь — металл; калий — металл; кальций — металл; рутений — металл; уран — металл.
Железо, медь, калий, кальций, рутений, уран — химические элементы.
Все химические элементы — металлы.


Посылки обоих этих умозаключений истинны, но заключение первого истинно, а второго ложно.

Понятие дедукции (дедуктивного умозаключения) не является вполне ясным. И. (индуктивное умозаключение) определяется, в сущности, как «недедукция» и представляет собой еще менее ясное понятие. Можно, тем не менее, указать относительно твердое «ядро» индуктивных способов рассуждения. В него входят, в частности, неполная И., индуктивные методы установления причинных связей, аналогия, т.н. «перевернутые» законы логики и др.

Неполная И. представляет собой рассуждение, имеющее следующую структуру:

S1 есть Р,
S2 есть Р,
Sn есть Р
Все S1, S2,..., Sn есть S.
Все S есть P.

Посылки данного рассуждения говорят о том, что предметам S1, S2, ..., Sn, не исчерпывающим всех предметов класса S, присущ признак Р и что все перечисленные предметы S1, S2, ..., Sn принадлежат классу S. В заключении утверждается, что все S имеют признак Р.

Напр.:

Железо ковко.
Золото ковко.
Свинец ковок.
Железо, золото и свинец — металлы.
Все металлы ковки.


Здесь из знания лишь некоторых предметов класса металлов делается общий вывод, относящийся ко всем предметам этого класса.

Индуктивные обобщения широко применяются в эмпирической аргументации. Их убедительность зависит от числа приводимых в подтверждение случаев. Чем обширнее база И., тем более правдоподобным является индуктивное заключение. Но иногда и при достаточно большом числе подтверждений индуктивное обобщение оказывается все-таки ошибочным.

Напр.:

Алюминий — твердое тело.
Железо, медь, цинк, серебро, платина, золото, никель, барий, калий, свинец — твердые тела.
Алюминий, железо, медь, цинк, серебро, платина, золото, никель, барий, калий, свинец — металлы.
Все металлы — твердые тела.


Все посылки этого умозаключения истинны, но его общее заключение ложно, поскольку ртуть — единственный из металлов — жидкость.

Поспешное обобщение, т.е. обобщение без достаточных на то оснований, — обычная ошибка в индуктивных умозаключениях и, соответственно, в индуктивной аргументации. Индуктивные обобщения всегда требуют известной осмотрительности и осторожности. Их убедительная сила невелика, особенно если база И. незначительна («Софокл — драматург; Шекспир — драматург; Софокл и Шекспир — люди; следовательно, каждый человек — драматург»). Индуктивные обобщения хороши как средство поиска предположений (гипотез), но не как средство подтверждения каких-то предположений и аргументации в их поддержку.

Начало систематическому изучению И. было положено в нач. 17 в. Ф. Бэконом, который весьма скептически относился к неполной И., опирающейся на простое перечисление подтверждающих примеров.

Этой «детской вещи» Бэкон противопоставлял описанные им особые индуктивные принципы установления причинных связей. Он даже полагал, что предлагаемый им индуктивный путь открытия знаний, являющийся очень простой, чуть ли не механической процедурой, «почти уравнивает дарования и мало что оставляет их превосходству...». Продолжая его мысль, можно сказать, что он надеялся едва ли не на создание особой «индуктивной машины». Вводя в такого рода вычислительную машину все предложения, относящиеся к наблюдениям, мы получали бы на выходе точную систему законов, объясняющих эти наблюдения.

Программа Бэкона была, разумеется, чистой утопией. Никакая «индуктивная машина», перерабатывающая факты в новые законы и теории, невозможна. И., ведущая от единичных утверждений к общим, дает только вероятное, а не достоверное знание.

Высказывалось предположение, что все «перевернутые» законы логики могут быть отнесены к схемам индуктивного умозаключения. Под «перевернутыми» законами имеются в виду формулы, получаемые из имеющих форму импликации (условного утверждения) законов логики путем перемены мест основания и следствия. К примеру, поскольку выражение «Если p и q, то р» есть закон логики, то выражение «Если р, то р и  В», то само по себе оно представляет простой набор символов некоторой графической формы, записанных в определенной последовательности. Интерпретировать данное выражение — значит приписать входящим в него символам и ему самому в целом некоторые значения. Пусть «А» имеет значение: «Солнце взошло», «В» — «Стало светло», а «—>» представляет союз «если, то». Тогда наше выражение приобретет смысл предложения: «Если Солнце взошло, то стало светло». Благодаря И. набор значков превращается в язык, описывающий внеязыковую реальность. Одна и та же формальная система может иметь несколько И., напр., можно под «А» и «В» подразумевать события, а «-»» истолковать как причинную связь событий, тогда указанное выражение приобретает смысл: «Событие А причинно влечет событие В». До тех пор пока не задана И., последовательность графических знаков представляет собой не более чем ряд пятен на бумаге. Напр., егип. иероглифы до их расшифровки, т.е. до открытия их И., могли рассматриваться просто как орнаментальные украшения.

Термины и предложения научных теорий интерпретируются с помощью идеализированных объектов, представляющих собой абстрактные образы реальных предметов или наделенных свойствами, отсутствующими в реальности. Широко известны идеализированные объекты Евклидовой геометрии — точки, линии, плоскости; классическая механика говорит о материальных точках, силах, скоростях; в оптике используются понятия совершенного зеркала, абсолютно черного тела и т.п. Системы идеализированных объектов, служащие для И. терминов и законов научных теорий, складывались, как правило, постепенно в ходе исторического развития научного познания, поэтому не следует думать, что термины научных теорий изначально обладают значением. Однако надо иметь в виду, что даже если научный термин заимствован из повседневного языка, как, напр., «сила» или «звезда», то в науке он чаще всего приобретает значение, весьма далекое от того, которое он имел в повседневном языке, и что это значение приписывается ему точно так же, как и символам формальной системы.

Сложнее обстоит дело с И. исторических текстов и художественных произведений. Предполагается, что текст или живописное полотно уже изначально обладают некоторым смыслом — тем, который стремился вложить в них автор. И задача И. заключается в том, чтобы выявить, раскрыть этот смысл. Тем не менее и здесь интерпретатор неизбежно вносит свой собственный личностный смысл в интерпретируемый материал. Именно этим объясняется множественность И. исторических документов и художественных произведений, а также споры по поводу этих И. (см.: Понимание).

Павиленис Р.И. Проблема смысла. М., 1983; Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998.












ИНТЕРСУБЪЕКТИВНОСТЬ — независимость употребления и понимания языковых выражений от лиц и обстоятельств. Принято говорить об И. языка, И. понятий, И. знания, И. подтверждения и т.п. Особое значение интерсубъективному характеру науки придавал неопозитивизм, выводивший из идеи И. требование исключать из науки любые оценки (и нормы), всегда являющиеся субъективными. С разложением неопозитивизма понятие И. отошло на второй план, а требование избегать оценок в научном знании, и в частности в социальных и гуманитарных науках, стало подвергаться критике. Человеческая деятельность невозможна без оценок; науки, изучающие человека и общество и имеющие своей конечной целью рационализацию человеческой деятельности, должны формулировать или предполагать те или иные оценки. Проблема не в устранении оценок, что в этих науках в принципе нереально, а в обосновании объективности или хотя бы И. выдвигаемых оценок.

Имеются четыре основных случая употребления языка: описание, выражение чувств (экспрессив), оценка и внушение чувств (оректив). Между ними находится целый ряд промежуточных случаев употребления языка: нормативное, магическое, постулативное, декларативное и др. (см.: Языка функции). Описания и экспрессивы относятся к пассивным, ориентированным на приспособление к реальности случаям употребления языка и могут характеризоваться в терминах истины и лжи. Оценки и орективы относятся к активным, направленным на преобразование действительности случаям употребления языка и не имеют истинностного значения. Если объективность отождествляется, как это нередко делается, с истинностью, а И. рассматривается как ступень, ведущая от субъективного к объективному, то оказывается, что интерсубъективными способны быть только описания и экспрессивы, но не оценки и орективы. На самом деле граница между интерсубъективным и субъективным не совпадает с границей между пассивными и активными употреблениями языка. Не только описания, но и оценки способны быть интерсубъективными, хотя и в более слабом смысле, чем описания.

Всякое описательное утверждение включает четыре части: субъект (лицо или сообщество, дающее описание), предмет (описываемая ситуация), основание (т.зр., в соответствии с которой производится описание) и характер (указание на истинность или ложность описания). Оценочное утверждение содержит четыре аналогичные части: субъект, предмет оценки, основание оценки и характер оценки (указание на абсолютную или сравнительную ценность предмета оценки). В случае описательных утверждений предполагается, что основания всех таких утверждений тождественны: если оцениваться объекты могут с разных позиций, то описываются они всегда с одной и той же т.зр. Предполагается также, что какому бы субъекту ни принадлежало описание, оно остается одним и тем же. Отождествление оснований и субъектов описаний составляет основное содержание идеи И. знания. Постулат тождества оснований и субъектов, лежащий в основе описательного употребления языка, предписывает исключать упоминание этих двух частей из состава описаний. Вместо того чтобы говорить, напр., «Для каждого человека с любой точки зрения истинно, что Солнце — звезда», мы говорим просто: «Солнце — звезда». Оценки могут принадлежать разным субъектам, один из которых может оценивать какую-то ситуацию как «хорошую», а другой — как «безразличную» или «плохую». Оценки «хорошо, что А» и «Плохо, что А», принадлежащие двум разным субъектам, не противоречат друг другу. Описания же «Истинно, что А» и «Ложно, что А» противоречат друг другу, даже если они принадлежат разным субъектам. Далее, оценки одного и того же предмета, даваемые одним и тем же субъектом, могут иметь разные основания. Выражения «Хорошо, что А, с точки зрения С» и «Плохо, что А, с точки зрения Д» не противоречат друг другу, даже если они принадлежат одному и тому же субъекту. Субъекты и основания разных оценок не могут быть отождествлены. Это означает, что оценки являются интерсубъективными в ином, более слабом смысле, чем описания. Именно это имеет в виду М. Хайдеггер, когда говорит в «Письме о гуманизме», что «оценка всегда субъективирует».

Карнап Р. Философские основания физики. Введение в философию науки. М., 1971; Агацци Э. Моральное измерение науки и техники. М., 1998; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000.











ИНТРОЕКЦИЯ (от лат. intro — внутрь, jacio — бросаю, кладу) — эпистемологическая концепция, согласно которой индивидуальное сознание ограничено кругом собственных идей и способно постигать внешний мир и др. сознания лишь благодаря проецированию вовне своего внутреннего содержания. Этой концепции придерживались Р. Декарт, Дж. Локк, Дж. Беркли и др. Ее критиковал Р. Авенариус, противопоставлявший ей свою теорию чистого опыта, связывающего воедино духовное и материальное, познающего субъекта и познаваемый объект. В психологии И. — включение индивидом в свой внутренний мир воспринимаемых им взглядов, мотивов и установок др. людей. Так понимаемая И. является основой идентификации — эмоционального и Иного самоотождествления индивида с др. человеком, группой, образцом.









ИНТУИЦИОНИЗМ (от позднелат. intuitio, от лат. intueor — пристально смотрю) — направление в обосновании математики и логики, согласно которому конечным критерием приемлемости методов и результатов этих наук является наглядно-содержательная интуиция. Вся математика должна опираться, согласно И., на интуитивное представление ряда натуральных чисел и на принцип математической индукции, истолковываемый как требование действовать последовательно, шаг за шагом; допускаются лишь конструктивные доказательства существования рассматриваемого объекта, указывающие способ его построения.

Создателем И. является нидер. математик Л.Э.Я. Брауэр. В нач. 20 в. он выдвинул программу радикальной перестройки математики, противопоставив ее концепции сведения математики к логике (логицизм) и истолкованию математики исключительно как языка математических символов (формализм).

Представители И. полагают, что чистая математика является мыслительной активностью, не зависящей от языка, ее объект — нелингвистические математические конструкции. Язык служит лишь для сообщения математических идей, математика не сводится к языку и тем более не может быть истолкована как особый язык. Предметом исследования (математической) логики является математический язык, более или менее адекватно передающий математические построения. Логика вторична по отношению к математике, последняя не может быть обоснована с помощью логических средств.

Основной тезис интуиционистов гласит, что существование в математике — это то же самое, что конструктивность, или «построяемость». Из существования математического объекта вытекает его непротиворечивость, но не наоборот: не каждый непротиворечивый объект существует. Построение является единственным средством обоснования в математике.

Интуиционисты подвергли резкой критике закон исключенного третьего, закон (снятия) двойного отрицания и ряд др. законов классической логики. Согласно Брауэру, логические законы не являются абсолютными истинами, не зависящими от того, к чему они прилагаются. Закон исключенного третьего, верный в случае конечной математики, неприменим в рассуждениях о бесконечных множествах. Объекты бесконечного множества невозможно перебрать. Если в процессе перебора не удалось найти элемент с требуемым свойством, ни утверждение о существовании такого объекта, ни отрицание этого утверждения не являются истинными. Критика И. классической логики привела к созданию нового направления в логике — интуиционистской логики.

Одновременно с Брауэром сомнения в универсальной приложимости закона исключенного третьего высказал рус. философ и логик Н.Л. Васильев. Он ставил своей задачей построение такой системы логики, в которой была бы ограничена не только сфера действия этого закона, но и закона противоречия. Казавшиеся парадоксальными идеи Васильева не были в свое время оценены по достоинству.

Френкель А.А., Бар-Хиллел И. Основания теории множеств. М., 1966; Рейтинг А. Интуиционизм. М., 1973.










ИНТУИЦИОНИСТСКАЯ ЛОГИКА — одна из наиболее важных ветвей неклассической логики, имеющая своей филос. предпосылкой программу интуиционизма. Выдвигая на первый план математическую интуицию, интуиционисты не придавали большого значения систематизации логических правил. Только в 1930 гол. математик и логик А. Рейтинг — ученик создателя интуиционизма Л.Э.Я. Брауэра — дал аксиоматическую формулировку И.л., подчеркнув, что «интуиционизм развивается независимо от формализации, которая может идти только по следам математической конструкции». В И.л. не действует закон исключенного третьего, а также ряд др. законов классической логики, позволяющих доказывать существование объектов, которые невозможно реализовать или вычислить. В числе таких законов — закон (снятия) двойного отрицания и закон приведения к абсурду.

Отбрасывание закона исключенного третьего не означает принятия отрицания этого закона; напротив, И.л. утверждает, что отрицание отрицания этого закона (его двойное отрицание) является верным. Отбрасывание не должно пониматься так же, как введение какого-то третьего истинностного значения, промежуточного между истиной и ложью.

В классической логике центральную роль играет понятие истины. На его основе определяются логические связки, позволяющие строить сложные высказывания. В И.л. смысл связок задается путем указания тех необходимых и достаточных условий, при которых может утверждаться сложное высказывание.

Если р и q — некоторые высказывания, то их конъюнкцию (р и q) можно утверждать, только если можно утверждать как p, так и q. Дизъюнкцию (р или q) можно утверждать тогда и только тогда, когда можно утверждать хотя бы одно из высказываний р и q. Математическое высказывание р можно утверждать только после проведения некоторого математического построения с определенными свойствами; соответственно отрицание р можно утверждать, если и только если имеется построение, приводящее к противоречию предположение о том, что построение р выполнено. Понятие противоречия здесь принимается в качестве неопределяемого, практически противоречие всегда можно привести к форме 1 = 2. Импликацию (если р, то q) можно утверждать, только если имеется такое построение, которое, будучи объединено с построением р, автоматически дает построение q.

Интуиционистское понимание логических связок таково, что из доказательства истинности высказывания всегда можно извлечь способ построения объектов, существование которых утверждается.

И.л. является единственной из неклассических логик, в рамках которой производилась достаточно последовательная и глубокая разработка многих разделов математики. Эта логика позволяет тонко и точно исследовать трудный и важный вопрос о характере существования объектов, исследуемых в математике.

Идеи, касающиеся ограниченной приложимости законов исключенного третьего, снятия двойного отрицания, редукции к абсурду и связанных с ними способов математического доказательства, разрабатывались рус. математиками А.Н. Колмогоровым, В.И. Гливенко, А.А. Марковым, Н.А. Шаниным и др. В результате критического переосмысления основных принципов И.л. возникла конструктивная логика, также считающая неправильным перенос ряда логических принципов, применимых в рассуждениях о конечных множествах, на область бесконечных множеств.

Рейтинг А. Интуиционизм. М., 1973; Новиков П.С. Конструктивная математическая логика с точки зрения классической. М., 1977; Драгалин А.Г. Математический интуиционизм. Введение в теорию доказательств. М., 1979.











ИНТУИЦИЯ (от позднелат. intuitio, от лат. intueor — пристальное, внимательное всматривание, созерцание) — способность к прямому усмотрению истины, постижению ее без всякого рассуждения и доказательства. Для И. обычно считаются типичными неожиданность, невероятность, непосредственная очевидность и неосознанность пути, ведущего к ее результату. С «непосредственным схватыванием», внезапным озарением и прозрением много неясного и спорного. Иногда даже говорится, что И. — это куча хлама, в которую сваливаются все интеллектуальные механизмы, о которых неизвестно, как их проанализировать (М. Бунге). И., несомненно, существует и играет заметную роль в познании. Далеко не всегда процесс научного и тем более художественного творчества и постижения мира осуществляется в развернутом, расчлененном на этапы виде. Нередко человек охватывает мыслью сложную ситуацию, не отдавая отчета во всех ее деталях, да и просто не обращая внимания на них. Особенно наглядно это проявляется в военных сражениях, при постановке диагноза, при установлении виновности и невиновности и т.п.

Из многообразных трактовок И. можно эскизно наметить следующие:

• И. Платона как созерцание стоящих за вещами идей, приходящее внезапно, но предполагающее длительную подготовку ума;
• интеллектуальная И. Р. Декарта как понятие ясного и внимательного ума, настолько простое и отчетливое, что не оставляет никакого сомнения в том, что мы мыслим;
• И. Б. Спинозы, являющаяся «третьим родом» познания (наряду с чувствами и разумом) и схватывающая сущность вещей;
• чувственная И. И. Канта и его более фундаментальная чистая И. пространства и времени, лежащая в основе математики;
• художественная И. А. Шопенгауэра, улавливающая сущность мира как мировую волю;
• И. философии жизни (Ф. Ницше), несовместимая с разумом, логикой и жизненной практикой, но постигающая мир как форму проявления жизни;
• И. А. Бергсона как непосредственное слияние субъекта с объектом и преодоление противоположности между ними;
• моральная И. Дж. Мура как непосредственное видение добра, не являющегося «естественным» свойством вещей и не допускающего рассудочного определения;
• чистая И. времени Л.Э.Я. Брауэра, лежащая в основе деятельности мысленного конструирования математических объектов;
• И. З. Фрейда как скрытый, бессознательный первоисточник творчества;
• И. М. Полани как спонтанный процесс интеграции, непосредственного внезапного усмотрения целостности и взаимосвязи в ранее разрозненном множестве объектов.


Этот перечень может быть продолжен: едва ли не у каждого крупного философа и психолога имеется свое собственное понимание И. В большинстве случаев эти понимания не исключают друг друга.

И. как «прямое видение истины» не является чем-то сверхразумным. Она не идет в обход чувств и мышления и не составляет особого рода познания. Ее своеобразие состоит в том, что отдельные звенья процесса мышления проносятся более или менее бессознательно и запечатлевается только итог мысли — внезапно открывшаяся истина.

Существует давняя традиция противопоставлять И. логике. Нередко И. ставится выше логики даже в математике, где роль строгих доказательств особенно велика. Чтобы усовершенствовать метод в математике, полагал Шопенгауэр, необходимо прежде всего отказаться от предрассудка — веры в то, будто доказанная истина выше интуитивного знания. Б. Паскаль проводил различие между «духом геометрии» и «духом проницательности». Первый выражает силу и прямоту ума, проявляющихся в железной логике рассуждений, второй — широту ума, способность видеть глубже и прозревать истину как бы в озарении. Для Паскаля даже в науке «дух проницательности» независим от логики и стоит неизмеримо выше ее. Еще раньше некоторые математики утверждали, что интуитивное убеждение превосходит логику, подобно тому как ослепительный блеск Солнца затмевает бледное сияние Луны.

Неумеренное возвеличение И. в ущерб строгому доказательству неоправданно. Логика и И. не исключают и не подменяют друг друга. В реальном процессе познания они, как правило, тесно переплетаются, поддерживая и дополняя друг друга. Доказательство санкционирует и узаконивает достижения И., оно сводит к минимуму риск противоречия и субъективности, которыми всегда чревато интуитивное озарение. Логика, по выражению математика Г. Вейля, — это своего рода гигиена, позволяющая сохранить идеи здоровыми и сильными. И. отбрасывает всякую осторожность, логика учит сдержанности.

Уточняя и закрепляя результаты И., логика сама обращается к ней в поисках поддержки и помощи. Логические принципы не являются чем-то заданным раз и навсегда. Они формируются в многовековой практике познания и преобразования мира и представляют собой очищение и систематизацию стихийно складывающихся «мыслительных привычек». Вырастая из аморфной и изменчивой пралогической И., из непосредственного, хотя и неясного «видения логического», эти принципы всегда остаются связанными с изначальным интуитивным «чувством логического». Не случайно строгое доказательство ничего не значит даже для математика, если результат остается непонятным ему интуитивно.

Логика и И. не должны противопоставляться друг другу, каждая из них необходима на своем месте. Внезапное интуитивное озарение способно открыть истины, вряд ли доступные последовательному и строгому логическому рассуждению. Однако ссылка на И. не может служить твердым и тем более последним основанием для принятия каких-то утверждений. И. приводит к интересным новым идеям, но она нередко порождает также ошибки, вводит в заблуждение. Интуитивные догадки субъективны и неустойчивы, они нуждаются в логическом обосновании. Чтобы убедить в интуитивно схваченной истине как других, так и самого себя, требуется развернутое рассуждение, доказательство (см.: Аргументация контекстуальная).

А.А. Ивин










ИНФОРМАЦИЯ КОГНИТИВНАЯ (от лат. cognitio — познавание, узнавание, познание) — информация, которая распознается, извлекается, интерпретируется и перерабатывается когнитивной системой живых существ. Эффективность поведения живых существ зависит от их способности различать (распознавать) объекты окружающей среды и происходящие в ней события. Для того чтобы выжить, они должны использовать извлекаемую из внешнего мира И.к. и соответствующим образом ее перерабатывать. Они получают ее при помощи органов чувств, которые могут реагировать на температуру, свет, давление, электрический ток, силу тяжести и различные химические вещества.

Живые существа способны распознавать множество входных сенсорных сигналов, причем только некоторые из изменений в чувствительных клетках подвергаются специальной обработке в их когнитивной системе (мозге), становятся воспринимаемыми, интерпретируются как информация о внешнем мире и, если речь идет о человеке, осознаются. При этом передаваемая информация многократно перекодируется: напр., фиксированный в пространстве и времени оптический сигнал (световая вспышка) кодируется в разницу потенциалов, а затем перекодируется в ионный сдвиг, химические реакции, поляризацию мембран, электрический нервный импульс и т.д. В ходе этих многократных процессов перекодирования сенсорная информация сильно изменяется — искажается, отбирается, усиливается и даже уничтожается.

Применительно к человеку это означает, что далеко не все сенсорные сигналы осознаются, большая часть их отфильтровывается, некоторые изменяются, усиливаются, «дополняются» и т.д. На основе этих данных наша когнитивная система осуществляет своего рода гипотетическую реконструкцию внешнего мира, прибегая к помощи внутренних структур, использующих для этой цели два типа информационных процессов — «восходящую» и «нисходящую» переработку И.к. «Восходящая» переработка запускается сенсорными сигналами и управляется неосознаваемыми, автоматическими механизмами, ведущими от сенсорной фильтрации к восприятию, которые направляются генетически и лишь в незначительной степени подвержены обучению или активному сознательному контролю. «Нисходящая», концептуально направляемая переработка, имея дело с И.к., уже поступившей в поле восприятия, в гораздо большей степени использует средства сознательного контроля, она более управляема и подчинена нашим целям и желаниям. Для полного анализа и понимания необходимо сочетание множества информационных процессов, как автоматических, так и неавтоматических. Многообразные процессы переработки И.к., в т.ч. имеющие отношение к нашему восприятию, эмоциям, мышлению, памяти и т.д., могут быть лишь частично осознанными. Осознание, сознательный контроль реально проявляется где-то только в первичной (кратковременной) памяти, позволяя в зависимости от желания учитывать или игнорировать поступающую И.к.

В когнитивной науке широко используется модель переработки И.к., которая предполагает, что процесс познания можно разложить на ряд этапов, каждый из которых представляет собой некую гипотетическую единицу, включающую набор операций, выполняемых над входной информацией. Эта модель также допускает, что реакция на события является результатом серии таких этапов и операций (напр., кодирование информации, восприятие, извлечение информации из памяти, формирование понятий, суждение и построение высказывания и т.п.).











ИНЬ—ЯН — основополагающая парная категория кит. философии, выражающая идею дуальности мира. Этимологически восходит к идеограммам, обозначающим теневой (инь) и солнечный (ян) склоны холма. Обозначает универсальный ряд противоположных сторон мира вещей: темное и светлое, женское и мужское, пассивное и активное, мягкое и твердое, земное и небесное, и т.д. И.—я. — главное понятие древней кит. натурфилософии (Инь—ян цзя), вошедшее в категориальный аппарат ведущих филос. школ Китая. Впервые упоминается в письменном памятнике «Го юй» (5—3 вв. до н.э.) как две формы проявления пнев-мы (ци): их правильное взаимодействие есть основа порядка и покоя в Поднебесной. В трактате «Дао дэ цзин» И.—я. выступает источником появления качественно отличных вещей. В «И цзин» («Книга перемен») подчиняется действию дао, взаимопревращаясь и образуя порождаемые Великим Пределом (Тай Цзи) «два образца», запечатленные в графике гексаграмм. Взаимодействие этих сил (инь и ян) обусловливает все многообразие перемен в мире. Категория «И.—я.» использована мыслителем-конфуцианцем Сюнь-цзы (3 в. до н.э.) для обоснования «естественных» причин качественных изменений в мире вещей. Дун Чжуншу (2 в. до н.э.) соединил учение об инь и ян с концепцией «пяти стихий» (у син), создав цельную систему этико-политического учения, носящего характер универсальной космологии. В неоконфуцианстве, в частности, во взглядах Чжоу Дуньи (11 в.) категория «И.—я.» увязывается с состоянием Великого Предела, ее порождающего, и в целом приобретает субстанциальный характер.

Быков Ф.С. Зарождение общественно-политической и философской мысли в Китае. М., 1966; История китайской философии / Пер. с кит. М., 1989; Китайская философия: Энциклопедический словарь. М., 1994; Кобзев А.И. Учение о символах и числах в китайской классической философии. М., 1994.












ИНЬ—ЯН ЦЗЯ (кит., букв. — школа инь—ян) — школа натурфилософов, одна из шести основных филос. школ Др. Китая. Разрабатывала вопросы космо- и онтогенеза, сущности и происхождения мира вещей и их связей с общественными процессами и природой человека. Возникновение школы инь—ян, очевидно, относится к нач. I тыс. до н.э. и связано с представлениями древних китайцев о дуальных силах инь и ян (см.: Инь—ян) и циклическом взаимодействии «пяти стихий» (у син). Однако к.-л. самостоятельных сочинений, раскрывающих учение этой школы, не сохранилось. Фрагменты этого учения можно встретить в древних памятниках «И цзин» («Книга перемен»), «Го юй» («Речи царств»), «Люй-ши Чунь Цю» («Весны и Осени господина Люя»). Традиция приписывает создание целостного учения об инь и ян философу Цзоу Яню (305—240 до н.э.), однако сочинений последнего, в которых излагалось бы это учение, не сохранилось.

Судя по фрагментарным упоминаниям о его учении в др. книгах, Цзоу Янь соединил концепцию инь—ян с учением о «пяти стихиях», наделив последние моральными качествами («пятью добродетелями» — удэ), которые возникают в ходе космогенеза. Цикличность «пяти добродетелей», согласно Цзоу Яню, проявляет себя и в историческом процессе, определяя этапы расцвета и упадка правящих династий. Эту концепцию впоследствии воспринял и развил в цельную онтоло-го-космологическую систему виднейший представитель ханьского конфуцианства Дун Чжуншу (2 в. до н.э.). Идеи школы инь—ян широко использовались и в неоконфуцианстве, и в религиозном даосизме.

Быков Ф.С. Зарождение общественно-политической и философской мысли в Китае. М., 1966; Рубин В.А. Концепции у-син и инь-ян // Рубин В.А. Личность и власть в Древнем Китае. М., 1993; Chan Wing-tsit (tr.). A Source Book in Chinese Philosophy. Princeton (N.J.); London, 1963.












ИОАНН СКОТ ЭРИУГЕНА (Johannes Scotus Eriugena), Э р и г е н a (Erigena) или Иеругена (Ierugena) (ок. 810 — ок. 877) — средневековый философ. По происхождению ирландец; переехал во Францию и в нач. 840-х гг. появился при дворе Карла Лысого, где был высоко ценим за свою необычайную ученость. Покровительство монарха позволяло И.С.Э. вести отрешенную жизнь ученого и сохранять независимость по отношению к требованиям церковных кругов.

В умственной атмосфере Запада той эпохи И.С.Э. представляет собой одинокое явление. К варварскому богословствованию зап. клириков он не мог относиться всерьез, к Августину высказывал почтение, но отчужденность; его подлинная духовная родина — мир греч. мысли, его филос. вера — платонизм и неоплатонизм, получивший христианское оформление в творчестве греч. авторов Оригена, Григория Нисского, Псевдо-Дионисия Ареопагита и Максима Исповедника (труды Псевдо-Дионисия и Максима И.С.Э. впервые перевел на лат. язык и занимался их истолкованием). И.С.Э. решительно настаивает на примате разума перед авторитетом религиозного предания. Дистанции между идеалистическим умозрением и христианским откровением, между философией и верой для него не существует. Его главное соч. «О разделении природы» уводит тенденции пантеизма так далеко, что объединяет Бога и мир в едином понятии «сущего», или «природы», проходящей четыре стадии диалектического самодвижения: 1) «природа творящая и не сотворенная», т.е. Бог как предвечная первопричина всех вещей; 2) «природа сотворенная и творящая», т.е. платоновский мир идей, локализованный в интеллекте Бога; 3) «природа сотворенная и не творящая», т.е. мир единичных вещей; 4) «природа не сотворенная и не творящая», т.е. снова Бог, но уже как конечная цель всех вещей, вбирающая их обратно в себя на исходе мирового процесса. В полном согласии с Псевдо-Дионисием Ареопагитом и в резком отличии от Августина И.С.Э. понимает Бога не как личность, описываемую по аналогии с человеческой личностью, но как присутствующее во всем и одновременно запредельное бытие, не поддающееся предметному постижению даже для самого себя: «Бог не знает о себе, что он есть, ибо он не есть никакое «что». Доктрина И.С.Э. представляет собой последовательный идеалистический монизм: все выходит из Бога и возвращается в Бога; И.С.Э. отрицает сущностную реальность зла — оно существует только как «ничто», как свое самоотрицание. Мистическое учение И.С.Э. о человеке, ориентированное на перспективу его просветления и обожествления, продолжает традиции Максима Исповедника и предвосхищает нем. мистика Майстера Экхарта. Принимая учение Платона о примате общего над единичным, И.С.Э. явился одним из основателей и радикальнейших представителей средневекового реализма. В целом грандиозные умственные построения И.С.Э. были чужды его эпохе, и его творчество не нашло настоящих продолжателей; лишь в 13 в. его пантеистические идеи подхватываются еретическими мыслителями и одновременно подвергаются церковному осуждению (напр., на поместном Парижском соборе в 1210). В общей исторической перспективе система И.С.Э. лежит на линии, идущей от Платона и Плотина через Прокла, Псевдо-Дионисия Ареопагита, Максима Исповедника и Николая Кузанского к нем. идеализму кон. 18 — нач. 19 в.

Opera quae supersunt omnia. Paris, 1865; в рус. пер. — в кн.: Антология мировой философии. М., 1969. Т. 1.4. 2.

Бриллиантов А. Влияние восточного богословия на западное в произведениях Иоанна Скота Эриугена. СПб., 1898; История философии. М., 1940. Т. 1; Domes H. Zur Geschichte der Mystik Erigena und des Neoplatonismus. Tubingen, 1925.












ИОАХИМ ФЛОРСКИЙ (Калабрийский), Джоак-кино да Фьоре (Joachimus Florensis, Gioacchino da Fiore) (ок. 1132—1202) — ит. мыслитель. Аскет, монах Цистерцианского ордена, ок. 1177 избран аббатом, ок. 1191 основал монастырь Сан-Джованни ин Фьоре как центр нового, Флорского ордена, откуда и получил свое прозвище.

Создатель мистико-диалектической концепции исторического процесса, выразившей глубокий кризис средневекового миропонимания. Эта концепция, разработанная в формах символического толкования Библии (в соч. «Согласование Нового и Ветхого Заветов» 1519 и «Пособие к Апокалипсису», 1527), исходит из деления всемирной истории натри «мировых состояния», или эры, соответствующие трем лицам христианской Троицы — Отцу, Сыну и Святому Духу. В продолжение ветхозаветной эры Отца Бог раскрывается человеку как властный господин, а человек подчиняется ему как трепещущий раб; новозаветная эра Сына превращает эти отношения в отношения отца и дитяти; наконец, грядущая эра Святого Духа сообщит им полную интимность. Каждая эра исчерпывает свое содержание в одной и той же повторяющейся последовательности этапов, что позволяет умозаключать от прошедшего к будущему. Выявление эры Святого Духа должно начаться около 1260: после периода борьбы и искушений восторжествует любовь к бедности и начало духовной свободы, властная и притязательная церковь Петрова уступит свое место церкви Иоанновой, отказавшейся от ненужного бремени мирской власти и управляемой кроткими аскетами-бессребрениками; дух свободы, любви и мира победит насилие и устранит самую его возможность. Преображение человечества должно иметь место еще в рамках посюсторонней истории; этот момент делает учение И.Ф. связующим звеном между древним хилиазмом и плебейскими ересями позднего Средневековья.

Судьбы наследия И.Ф. в течение 13 — нач. 14 в. были тесно связаны с францисканством, также учившим о «святой нищете»; создается обширная псевдо-иоахимовская литература. Дольчино делает из учения И.Ф. программу мятежа. Позднее идеи И.Ф. повлияли на идеологию Кола ди Риенцо, а через него — на весь дух новоевропейского политического мессианизма; в эпоху Реформации они оказали воздействие на Т. Мюнцера. Отголоски умозрения И.Ф. можно усматривать в филос. конструировании смысла истории у Г.В.Ф. Гегеля, Ф.В.Й. Шеллинга и особенно у рус. религиозного философа B.C. Соловьева. 

Liber figurarum. Torino, 1953. Vol. 1—2.

Стам С.М. Учение Иоахима Калабрийского // Вопросы истории религии и атеизма. М., 1959. Т. 7; Grundmann H. Studien Uber Joachim von Floris. Leipzig, 1927; HuckJ. Ch. Joachim von Floris und die joachimitische Literatur. Freiburg, 1938; Grundmann H. Neue Forschungen uber Joachim von Floris. Marburg, 1950; Russo F. Bibliografia gioachimita. Firenze, 1954.














ИРРАЦИОНАЛИЗМ (от лат. irrationalis — неразумный) — филос. концепция, отрицающая возможность разумного познания действительности или существенным образом ограничивающая такую возможность. Отрицая или принижая рациональное познание, И. выдвигает на первый план внерациональные аспекты духовной жизни человека: инстинкт, интуицию, чувство, волю, мистическое «озарение», воображение, любовь, бессознательное и т.п. Обычно И. утверждает алогичный и иррациональный характер самой действительности, исключающий ее познание с помощью разума или делающий такое познание второстепенным.










ИРРАЦИОНАЛЬНЫЙ (от лат. irrationalis — неразумный) — невыразимый в понятиях и суждениях, находящийся за пределами разума, недоступный ему.
Противоположностью И. как несоизмеримого с рациональным мышлением и недоступного ему является рациональный, постижимый разумом.








ИСКУССТВЕННЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ — область компьютерной науки (информатики), специализирующаяся на моделировании интеллектуальных и сенсорных способностей человека с помощью вычислительных устройств. Технологические основы для постановки проблемы И.и. возникли в результате создания в 1940-х гг. первых компьютеров. Однако только в нач. 1950-х гг. связь между человеческим интеллектом и вычислительными устройствами стала предметом дискуссий, итогом которых стал сформулированный англ. математиком и логиком А. Тьюрингом тест «неразличимости». Согласно этому тесту, вычислительное устройство может имитировать мышление («мыслить»), если оно «понимает» запрос и генерирует такую ответную реакцию, которая не вызывает у человека сомнений в том, что он обменивается информацией с человеком, а не с машиной. Первоначально имитация высших когнитивных функций человека ограничивалась простыми играми, а для создания соответствующих программ использовался алгоритмический метод. Радикальным выходом из возникавших в связи с этим затруднений оказалась разработка эвристического метода, предполагающего использование проверенных правил, приемов и стратегий решения интеллектуальных задач. Эвристический метод в большей степени соответствовал реальным процедурам человеческого интеллекта, позволяя избежать ненужных вычислений в тех случаях, когда алгоритм неизвестен. Впервые этот метод был использован при создании в 1956 амер. учеными А. Ньюэллом и Г. Саймоном программы «Логичный теоретик», которая достаточно успешно справлялась с задачей доказательства теорем математической логики. Позднее этим же исследователям удалось развить основные идеи, положенные в основу «Логичного теоретика», и разработать (1964) новую эвристическую программу — GPS («Универсальный решатель проблем»), которая моделировала общие стратегии, используемые при решении конкретных интеллектуальных задач в шахматах, логике, доказательстве теорем, криптографии и т.д.

Возникновение области И.и. обычно связывают с организованной Д. Маккарти (автором термина «И.и.») Дортмутской конференцией (1956), где группа из десяти ученых разработала исследовательский проект создания компьютерных программ, способных к разумному поведению. Именно эта конференция повлияла на становление новой дисциплины — когнитивной психологии — и определила курс будущих исследований И.и.

В 1960—1970-х гг. наряду с созданием самообучающихся систем, систем, понимающих простые предложения естественного языка, а также систем, позволяющих решать проблемы, доказывать теоремы и т.п., важнейшим направлением исследований в области И.и. становится разработка компьютерных экспертных систем, т.е. систем, обладающих информацией (базой знаний) эксперта в определенной области и способных имитировать его мыслительные операции — анализировать, консультировать и предлагать решения поставленных задач. В дальнейшем экспертные системы нашли самое широкое применение в промышленности, финансах, науке, культуре, медицине и военном деле. В этот период получают развитие системы естественного языка, которые «научили» компьютеры принимать, интерпретировать и выполнять команды на естественном языке пользователя, создавая более естественный интерфейс общения человека и компьютера. Эти системы стали применяться для машинного перевода, написания резюме, поиска библиографических текстов, анализа структуры предложения и стиля, моделирования человеческого разговора и т.д.

В 1970—1980-х гг. благодаря разработке новых методов — теории фреймов (М. Минский), теории систем технического видения (Д. Марр), языка программирования PROLOG и т.п. — открылись новые перспективы в исследовании проблемы распознавания образов на основе выделения информации, касающейся формы, цвета, граней, текстуры и т.д., и соотнесения ее с паттернами (шаблонами). Развитие компьютерного моделирования человеческих сенсорных способностей заложило фундамент для конструирования систем речевого распознавания и технического видения, которые предоставили пользователю возможность говорить с компьютером, а компьютерам — «видеть» и «понимать» окружающую их среду. В настоящее время исследования в области И.и. проводятся также и в таких направлениях, как робототехника, нейронные сети (симуляция процессов обработки информации в человеческом мозге), нечеткая логика, которые, как считают, будут иметь ключевое значение в 21 столетии.

Термин «И.и.» используют также для обозначения концепции в современной философии сознания, согласно которой когнитивные ментальные состояния человека могут дублироваться вычислительными устройствами. Обычно проводят различие между слабой и сильной версиями этой концепции. Слабая версия (она, как правило, не вызывает возражений) утверждает лишь, что соответствующим образом запрограммированные вычислительные устройства способны моделировать человеческое познание. Сторонники сильной версии (Д. Деннет, Д. Фодор и др.), несмотря на различия в позициях, идут гораздо дальше, допуская, что соответствующим образом запрограммированные вычислительные устройства могут находиться в когнитивных ментальных состояниях и в этом смысле обладают разумом и способностью к пониманию. Эта версия вызвала оживленную дискуссию в философии сознания и натолкнулась на серьезную критику. В связи с этим широкую известность получил предложенный в 1980 амер. философом Дж. Сёрлом мысленный эксперимент «китайская комната». Из этого эксперимента следовало, что относительно изолированного от внешнего мира человека, хорошо манипулирующего кит. иероглифами, значения которых он не знает, нельзя с определенностью утверждать, является ли он китайцем или нет. Хотя против критики сильной версии ее сторонники немедленно выдвинули ряд возражений, вопрос о том, до какого предела И.и. способен имитировать интеллект человека, остается открытым.

Shapiro S.C. Artificial intelligence. Encyclopedia of Computer Science. 3rd ed. Van Nostrand Reinhold, 1993; Long I. Introduction to Computers and Information Systems. 4th ed. Prentice-Hall, Inc., 1994.

И.П. Меркулов















ИСКУССТВО — форма творчества, способ духовной самореализации человека посредством чувственно-выразительных средств (звука, пластики тела, рисунка, слова, цвета, света, природного материала и т.д.). Особенность творческого процесса в И. — в нерасчлененности его субъективно-объективной обусловленности. Возникая как результат творчества конкретного субъекта, произведение И. в своем бытии обретает надличностный характер. Свойства содержания и формы произведения И., а также способ его восприятия не только свидетельствуют о психическом своеобразии творца, но и характеризуют коллективные формы переживания, направленность мышления, свойственные культуре породившей его эпохи.

Тайна рождения произведения И. во все времена была предметом активных дискуссий. Из «вещества жизни» — разрозненного, эклектичного, лоскутного — художник создает «вещество формы». Размышляя о тайне этого преобразования, философия и эстетика разрабатывали представления о специальных механизмах — энтелехии (Аристотель), художественном метаболизме и др. Не раз отмечалась одна из самых больших загадок И., состоящая в его умении представить ограниченность жизненных коллизий разных эпох через безграничное разнообразие художественных форм, умение добиваться беспрерывного художественного обновления «одной и той же жизни». В этом причина того, что исторически складывающаяся форма любого произведения И. не только отражает характер мастерства и художественных традиций эпохи, но и выступает источником нашего знания о человеке: понимания того, как изменялись способы его восприятия и чувственности, каким он видел или хотел видеть себя, как развивался его диалог с внутренним миром, менялся интерес к окружающему и т.д. Эволюция художественных форм, взятая в мировом масштабе, прочерчивает грандиозную траекторию движения человеческого духа.

Особенность истолкования художественных произведений состоит в том, что заложенный в них смысл оказывается непереводимым на язык понятий, невыразимым до конца никакими иными средствами. В этом находит свое подтверждение идея самоценности И. Парадокс состоит в том, что И. способно удовлетворять художественную потребность, лишь когда выступает не в качестве средства, а в качестве цели. Только обнаруживая свою изначально самобытную, уникальную природу, не замещаемую никакой иной — моральной, религиозной или научной, — И. оказывается оправданием самого себя и утверждает необходимость своего места в жизни человека.

Идея самоценности И. чрезвычайно трудно пробивала себе дорогу в истории. Эволюция представлений о природе художественного простиралась от утверждения ценности чувственно-пластического совершенства к приоритету знаково-символической стороны в Средневековье, от поисков утопической красоты идеального мира в эпоху Возрождения к культу импульсивности и чрезмерности барокко, от канонического равновесия классицизма к метафорической углубленности и психологической задушевности романтиков.

Пройдя сквозь сложные историко-культурные лабиринты, идея самоценности И. восторжествовала в творчестве романтиков, в немецкой классической эстетике. При этом оказалось, что, только обретая цель в самом себе, И. оказывается способным к глубокой культуросозидательной роли — восполнению нецелостности человеческого бытия. Т.о., можно зафиксировать парадокс, схваченный эстетиками нач. 19 в.: И. становится по-настоящему незаменимым, когда, казалось бы, максимально сосредоточивается на самом себе; др. словами, только через воплощение принципов самодостаточности художественного творчества И. способно реализовывать себя как уникальная деятельность, значимая и за своими пределами.

Каждая художественная эпоха не оставляла после себя незыблемой нормы, демонстрировала разные эстетические свойства и безграничные возможности И. Всякий раз оказывалась подвижной и трактовка самого феномена И. Абсолютизация любых нормативных и «ненормативных» теоретических манифестов И. разбивалась новыми волнами художественно-творческой стихии. Идеи о смерти И. либо декларации о бессмертии определенных стилистических форм опровергались продуктивностью новых художественных стадий. Все это убеждает в том, что любые филос. дефиниции И. продуктивны тогда, когда вырастают на основе тщательного анализа исторического материала, они не могут опираться на отвлеченные абстрактные конструкты.

В связи с этим особенно важен принцип историзма в изучении столь существенной категории эстетики, как художестве иное сознание. До недавнего времени история художественного сознания отождествлялась с историей эстетической мысли. История художественных представлений разных эпох сводилась к перечню того, что сказал об И. тот или иной философ. В исследовательских работах, стремившихся рассмотреть содержание художественного сознания более широко, основное внимание уделялось разработке теоретической конструкции этого понятия. Дальше дело не шло, в итоге понятие художественного сознания застывало в своем надвременном, безликом содержании.

Художественное сознание эпохи вбирает в себя все наличествующие в ней рефлексии по поводу И. В его состав входят бытующие представления о природе И. и его языка, художественные вкусы, художественные потребности и художественные идеалы эпохи, эстетические концепции И., художественные оценки и критерии, формируемые художественной критикой и т.п. Всю эту многоаспектность художественного сознания и его историческую подвижность можно раскрыть, только опираясь на анализ и обобщение реальных фактов И. Это обстоятельство чрезвычайно важно, ибо художественное сознание эпохи выражали не только философско-художественные теории; в формировании художественного сознания каждой исторической эпохи участвовала творческая практика всех видов И., культивируемые массовые формы художественного досуга и др. Изучение закономерностей эволюции художественного сознания должно аккумулировать все его реальное содержание и не сводить к узко понятой истории эстетической мысли как «истории головастиков» (Л. Февр).

Большое значение для понимания предназначения, возможностей и роли И. имеет давняя и малоразработанная проблема историзма художественных потребностей. Представления о предназначении И. все время менялись. Ответы, предлагаемые философией и эстетикой разных эпох на этот счет, со временем обнаруживали свою ограниченность. И. всегда обладало неиссякаемой способностью расширять круг своих возможностей. От первоначальной способности фокусировать в художественном произведении все самое совершенное, что художник находил в мире (античность, Возрождение), И. переходило к умению воплощать в художественном образе эзотерическое знание, невидимые смыслы и сущности (Средневековье, романтизм, символизм, экспрессионизм) и т.д.

Накопленный И. опыт взаимопроникновения чувственно-материальной формы и скрытого духовно-психологического содержания лег в основу концепции И. как идеального, выраженного в реальном. Г.В.Ф. Гегель видел истоки художественного творчества в потребности человека в духовном удвоении себя в формах внешнего мира, опосредованно. Этот взгляд в последующем многократно дополнялся и модифицировался. Действительно, любое содержание, выраженное опосредованно, кажется человеку более богатым, представляет для него особую ценность. Благодаря языку символов, намеков, мерцающих нюансов рождается художественная реальность, недосказанность и невыразимость которой проявляет себя как нерастраченная энергия. Возможность сделать внутреннее — явным, бесконечное — конечным способствовала формированию взгляда на И. как на дополнение, завершение и оформление неуловимой сущности бытия.

Потребность наслаждения собой в чувственном предмете не исчерпывает всех объяснений потребности в И. Важно прийти к пониманию, что образы И. — не только знак внутреннего, но вся полнота жизни, т.е. сама жизнь в ее ключевых символах, пороговых моментах, предельных мигах бытия. Художественное иносказание, оставляющее люфт для домысливания, интуиции, иррационального, так или иначе удовлетворяет глубинную тягу человека к закрепляющей структуре, выражает эту структуру в художественной картине мира. Утверждение И. вечности циклов языческого мира либо отрицание им вечности посюстороннего мира — любой из ответов служил в свое время установлению отношений человека и мира, способов общения людей. Сказанное — значит оформленное, понятое, опирающееся на тот или иной принцип. Творя собственный мир, И. упорядочивает восприятие окружающего мира, помогая человеку ориентироваться в нем. Каждая эпоха осуществляла «онтологическое вбрасывание» в И. собственной сущности; художественные произведения хранили, изучали и возвращали эту сущность современникам. Вырабатываемые И. культурные коды, до того как они превращались в мифологему, хотя бы на время создавали у человека сознание «хозяина», иллюзию владения окружающим миром.

Ситуация, развернувшаяся в Новейшее время получила осознание как «неклассический» период развития И. Поколеблены многовековые представления о предметности художественного образа, об истоках его содержательности. Стала доминирующей идея об отделимости художественных смыслов от предметности реального мира, о нетождественности художественных идей и вещественности, художественных смыслов и событийности знакомой реальности (X. Ортега-и-Гасет, Н. Саррот, Р. Гароди). В 20 в. И. встало перед необходимостью подтвердить свой высокий статус, доказывая, что ему под силу выразить и утвердить в сознании современников новые онтологические связи, даже если для этого придется прибегнуть к радикальной ломке имеющихся средств, изобретению нового художественного языка.

Современная философия и эстетика, отвечая на вопрос: каков баланс эволюционности и революционности в современных художественных процессах, исходят из убежденности в том, что в силу самой своей природы И. в этом отношении олицетворяет наличный человеческий опыт, в другом — преодолевает его. Внутренняя природа человека становится неизмеримо сильнее и богаче, когда он смело обращается к неизведанному, раздвигает горизонты, переживает новые конфликтные ситуации. И. Новейшего времени всячески культивирует эту великую страсть жизни к расширению своих границ, неистребимую тягу человека к восхождению в неизведанное, неограниченность устремлений человеческого духа, его подвижность, раскованность, незакоснелость. Именно благодаря этому свойству И. смогло стать панорамой, отразившей цепь последовательных «открытий человека» в ментальной истории последних двух тысячелетий.

Возможность пересматривать будущие духовные стереотипы, выбирать среди множества накопленных культурных представлений и приоритетов, сомневаться в абсолютности найденных ответов, т.е. находиться в непрерывном поиске — важнейшее завоевание И. прошедших столетий. Т.о., помогая процессу адаптации человека к окружающему миру, И. вместе с тем всегда стремится эту адаптацию разрушить, преодолевая автоматизмы восприятия, формируя тип человека, знающего осуществление, но не знающего осуществленного. И. 20 в. побуждает человека не замыкаться в границах найденных и освоенных мифологем, постоянно ощущать безбрежность окружающего мира, понимать важность столь же безграничного формирования себя.

Ни один из ответов на вечный и сложный вопрос: зачем человеку необходимо И., не может быть полным и окончательным.

Ястребова Н.А. Искусство и эстетический идеал. М., 1975; Вещь в искусстве. М., 1986; Роднянская И.Б. Художественность // Литературный энциклопедический словарь. М., 1987; Кривцун О.А. Эволюция художественных форм. Культурологический анализ. М., 1992; Батракова С.П. Художник XX века и язык живописи. М., 1996.

О.А. Кривцун












ИСТИНА — гносеологическая характеристика мышления в его отношении к своему предмету. Мысль называется истинной (или просто И.), если она соответствует своему предмету, т.е. представляет его таким, каков он есть на самом деле. Соответственно, ложной называют ту мысль, которая не соответствует своему предмету, т.е. представляет его не таким, каков он есть на самом деле, искажает его. Напр., мысль о том, что Иртыш есть приток Оби, соответствует своему предмету, ибо действительно Иртыш впадает в Обь; а мысль о том, что на березе растут бананы, искажает реальное положение дел, поэтому является ложной.

Истолкование И. как соответствия мысли действительности восходит к античности, поэтому его называют «классической концепцией истины» (или «теорией корреспонденции», от англ. correspondence — соответствие). Основную идею классической концепции выразил еще Платон: «...Тот, кто говорит о вещах в соответствии с тем, каковы они есть, говорит истину, тот же, кто говорит о них иначе, — лжет». Позднее такое же понимание И. выразил Аристотель. Важной особенностью классической концепции является то, что в ней И. объективна — в том смысле, что она не зависит от воли и желания людей, от ее признания или непризнания. Соответствие мысли объекту определяется объектом, его особенностями, а не нашими желаниями. Поэтому, скажем, мысль о том, что тела состоят из атомов, была истинна и во времена Демокрита, хотя получила признание лишь в 18 в. До настоящего времени классическое понимание И. является наиболее распространенным. Однако это понимание порождает ряд проблем, которые все еще не имеют общепризнанного решения.

Во-первых, чрезвычайно неясно, что означает «соответствие» мысли действительности, или реальному положению дел. Когда речь идет о чувственном образе, то это соответствие еще можно истолковать как «сходство» образа и вещи: можно допустить, что чувственный образ дерева как-то похож на само реальное дерево (да и то, это вызывает сомнения). Но о каком сходстве можно говорить, когда речь идет о мысли и предмете? В каком смысле утверждение «Треугольник имеет три угла» похож на треугольник? Ясно, что ни о каком «сходстве» здесь говорить нельзя. Но тогда что такое «соответствие» мысли предмету? Это до сих пор открытый вопрос.

Во-вторых, как узнать, что перед вами И., а не ложь, как отличить И. от заблуждения? Это вопрос о критериях И. Р.Декарт, напр., полагал, что критериями И. являются ясность и отчетливость мысли: если некоторая мысль мне совершенно ясна, то она и истинна. По-видимому, этот критерий мало что дает. Вот две противоположных мысли: «Слоны живут в Австралии» и «Слоны не живут в Австралии». Обе совершенно ясны, но какая из них истинна? Иногда в качестве критерия И. предполагается непротиворечивость: если некоторая мысль, теория непротиворечивы, то они истинны. Этот критерий позволяет отсечь заведомо ложные идеи и концепции: если мысль внутренне противоречива, то она безусловно ложна. Однако далеко не все непротиворечивые построения истинны, можно и волшебную сказку изложить без внутренних противоречий, тем не менее она не будет истинной. Марксистская философия в качестве критерия И. предложила рассматривать практическую деятельность: если, руководствуясь какой-то мыслью, мы добиваемся успеха в деятельности, то эта мысль истинна. По-видимому, во многих случаях этот критерий помогает нам отличить И. от заблуждения. Хотите узнать, щедр человек или скуповат, — сходите с ним в ресторан. Хотите узнать, не сгнила ли ваша картошка, — попробуйте ее съесть. На уровне повседневного опыта критерий практики часто помогает нам отличить И. от лжи. Однако уже здесь выясняется, что и ложные идеи способны приводить к успеху в практической деятельности. Напр., мы до сих пор ориентируемся на местности, исходя из того, что Солнце и весь небосвод вращаются вокруг Земли. Когда же речь заходит об установлении истинности научных теорий, сам критерий практики становится совершенно расплывчатым. Сейчас считается общепризнанным, что ни непротиворечивость, ни подтверждаемость опытом, ни успех в практической деятельности не позволяют нам провести четкую границу между И. и ложью.

Наконец, в-третьих — важный вопрос, связанный с классическим понятием И., встает по поводу оценки истории человеческого познания. Классическая концепция говорит лишь о двух понятиях — И. и лжи. Допустим, в настоящий момент мы умеем из совокупности современных идей и теорий выделить И. и отделить ее от лжи. Взглянув с т.зр. современных И. на предшествующие идеи и теории, мы обнаружим, что все они — или, по крайней мере, большая часть — ложны. Скажем, сейчас нам совершенно ясно, что естественно-научные взгляды Аристотеля ложны, что медицинские идеи Гиппократа и Галена ложны, что теория эволюции Кювье и Ламарка ложна, что даже великий Ньютон ошибался в своих представлениях о природе света, пространства и времени. Но как же сплошная цепь заблуждений могла привести к современной И.? И как эти люди могли жить и действовать, руководствуясь исключительно ложью? Эти следствия классического понимания кажутся парадоксальными. Следовательно, оценка истории познания требует каких-то новых понятий либо изменения классического понятия И.: предшествующие теории не были ложными, они были относительно истинными; прогресс познания состоит в углублении и обобщении относительных И., в возрастании в них зерен абсолютной И. Однако смысл понятий абсолютной и относительной И. так и не был прояснен удовлетворительным образом.

К. Поппер предложил оценивать историю познания с помощью понятия «степень правдоподобности»: с течением времени степень правдоподобности научных теорий возрастает. Но и здесь попытки точного определения понятия правдоподобности оказались безуспешными.

В истории философии было предложено немало разнообразных решений указанных выше проблем, но пока среди них нет ни одного, которое не порождало бы, в свою очередь, еще более трудных вопросов. Поэтому многие философы в настоящее время предпочитают вообще не говорить об И. Некоторые же предлагают отказаться от классического понимания И. и выработать какое-то иное истолкование этого понятия. Напр., в кон. 19 в. Ч. Пирс, У. Джеймс и Дж. Дьюи разработали прагматизм — концепцию, которая просто отождествляет истинность с полезностью: истинно то, что полезно, что приносит успех. Т.о., прагматизм отбрасывает туманную идею «соответствия» мысли предмету и легко решает остальные проблемы теории И. В общественной жизни прагматистское понимание И. иногда может оказаться вполне приемлемым, однако оно совершенно не годится для научного познания: наука не может считать истинной геоцентрическую систему мира только потому, что она успешно используется в наших повседневных делах.

В 20 в. было предложено еще несколько концепций И. — теория когеренции, истолковывающая истинность как совместимость утверждений; конвенционализм, считающий, что И. обусловлена соглашением; эмотивистская концепция, отождествляющая И. с эмоциональной привлекательностью, и т.п. И в настоящее время по поводу истолкования понятия И. продолжаются споры. Тем не менее среди всех этих споров прочно стоит основная идея здравого смысла и классической концепции: истинно то, что соответствует реальному положению дел.

Чудинов Э.М. Природа научной истины. М., 1977; Поппер К.Р. Логика и рост научного знания. М., 1983; Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998; Tarsky A. Der Wahrheitsbegriff in den formalisieren Sprachen // Studia Philosophia. 1935. Vol. 1.

А.Л. Никифоров














ИСТОРИЗМ — одна из центральных категорий исторических наук, истолковывающих мир — и прежде всего социальную жизнь — как постоянное обновление (становление) и использующих временной ряд «прошлое—настоящее—будущее» («было—есть—будет»). Из многочисленных значений термина «И.» можно выделить следующие два основных: 1) определенность настоящего прошлым и/или будущим; 2) определенность прошлого и будущего настоящим. В неисторических науках, подобных физике, химии или экономической науке, мир понимается как постоянное повторение (бытие); в их основе лежит временной ряд «раньше—одновременно—позже», исключающий «настоящее» и «стрелу времени». Аналогом понятия И. в такого рода науках является понятие детерминизма, или определенности последующего предшествующим, и наоборот (см.: Детерминизм и индетерминизм).

Религиозные концепции истории, как правило, настаивают на определенности настоящего будущим. В частности, история, написанная в соответствии с принципами христианства, является провиденциальной и апокалиптической. Она приписывает исторические события не мудрости людей, но действиям Бога, определившего не только основное направление, но и все детали человеческой деятельности. Для средневекового историка, пишет Р.Дж. Коллингвуд, «история была не просто драмой человеческих устремлений, в которой он принимал ту или иную сторону, но процессом, которому присуща внутренняя объективная необходимость. Самые мудрые и сильные люди вынуждены подчиниться ей не потому, что, как у Геродота, Бог — разрушительное и вредоносное начало, но потому, что Бог, будучи провидцем и творцом, имеет собственный план и никому не позволит помешать его осуществлению. Поэтому человек, действующий в истории, оказывается втянут в божественные планы, и те увлекают его за собой независимо от его согласия. История как воля Бога предопределяет самое себя, и ее закономерное течение не зависит от стремления человека управлять ею». Теология истории длится от творения до судного дня и спасения. Поступь Бога в истории обнаруживает себя в последовательности актов сотворения мира, создания человека и изгнания его из рая, изъявления Божественной воли устами пророков, спасения, явления Бога людям на рубеже времен, предстоящего Страшного суда. Смысл исторического существования заключен в будущем и является результатом не одного познания, но и исполненного надежд ожидания.

Упования на будущее воздаяние сделались инородными для исторического сознания лишь в 20 в. Радикальные концепции прогресса, выдвигавшиеся в 18— 19 вв. Ж.А. Кондорсе, К.А. Сен-Симоном, О. Контом, К. Марксом и др., оставались эсхатологически мотивированны будущим. В частности, А. Тойнби писал о марксизме, интерпретировавшем историю как постепенную подготовку к коммунизму: «Определенно иудейский... дух марксизма — это апокалиптическое видение безудержной революции, которая неизбежна, поскольку предписана самим Богом и которая должна изменить нынешние роли пролетариата и правящего меньшинства до полной их перестановки, которая должна возвести избранных людей в единой связке с нижайшего до высочайшего положения в царстве этого мира. Маркс возвел в своем на все способном деизме богиню «исторической необходимости» на место Яхве, пролетариат современного западного мира — на место евреев, а царство Мессии изобразил как диктатуру пролетариата. Однако характерные черты традиционного еврейского апокалипсиса выступают здесь сквозь потертую маску. Наш философский импресарио предлагает в современном западном костюме дораввинский маккавейский иудаизм...»

Вместе с тем у Маркса постепенно сложилась идея определенности настоящего не только будущим, но и прошлым. В результате его позиция оказывается двойственной: история движется не только своим притяжением к конечной цели, но и объективными историческими законами, обусловливающими переход от более низких к более высоким общественно-экономическим формациям и в конечном счете — к коммунистической формации.

В 20 в. представление о предопределенности настоящего будущим утрачивает остатки былого влияния, уступая место убеждению, что настоящее определяется прошлым и в известной мере образом того ближайшего, обозримого будущего, которое ожидает общество, культуру и т.п. и реализация которого во многом зависит от усилий человека. Отказ от идеи законов истории, действующих с «железной» необходимостью, придает определенности настоящего прошлым вероятностный, статистический характер. Такое понимание И. лишает ценности «удобное и по существу ничего не значащее толкование истории как постижимого и необходимого поступательного движения человечества» (К. Ясперс).

Идея определенности не только будущего, но и прошлого настоящим начала складываться только в кон. 19 — нач. 20 в. Еще Ф. Шлейермахер, положивший начало современной герменевтике, требовал от историка встать на позицию того исторического персонажа, действия которого описываются, и понять его лучше, чем он сам понимал себя. При этом предполагалось, что современный интерпретатор, смотрящий в прошлое из своего специфического настоящего, способен выйти из своего «теперь» и полностью идентифицироваться с прошлым. Но уже у О. Шпенглера разные культуры не являются проницаемыми друг для друга, так что человек более поздней культуры не способен адекватно представить себя индивидом ушедшей в прошлое культуры и не может вполне понять строй мыслей и образ действий последнего. Настоящее, границы которого совпадают с границами культуры, предопределяет невозможность адекватного познания прошлого. С особой силой подчеркнул историчность бытия человека, его погруженность в настоящее и зависимость не только будущего, но и прошлого от настоящего экзистенциализм. Невозможно подняться над историей, чтобы рассматривать прошлое «беспристрастно». Объективность исторична, и она прямо связана с той позицией в истории, с которой исследователь пытается воссоздать прошлое. «Мы ведь тоже вынуждены видеть и истолковывать прежнее мышление из горизонта определенного, т.е. нашего, мышления, — пишет М. Хайдеггер. — ...Мы не можем выйти из нашей истории и из нашего «времени» и рассмотреть само по себе прошлое с абсолютной позиции, как бы помимо всякой определенной и потому обязательно односторонней оптики... Вопрос об истинности данного «образа истории» заходит дальше, чем проблема исторической корректности и аккуратности в использовании и применении источников. Он соприкасается с вопросом об истине нашего местоположения в истории и заложенного в нем отношения к ее событиям». Хайдеггер почти с той же силой, что и Шпенглер, настаивает на взаимной непроницаемости и принципиальной необъяснимости культур. Единственным приближением к чужой культуре ему представляется самостоятельное (т.е. достигаемое внутри собственной живой истории, и каждый раз заново) ее осмысление. Позиция самостоятельного мыслителя, какая бы она ни была, будет уникальной и вместе с тем окончательной полноценной интерпретацией истории.

О роли настоящего в историческом исследовании Коллингвуд пишет, что «каждое настоящее располагает собственным прошлым, и любая реконструкция в воображении прошлого нацелена на реконструкцию прошлого этого настоящего... В принципе целью любого такого акта является использование всей совокупности воспринимаемого «здесь и теперь» в качестве исходного материала для построения логического вывода об историческом прошлом, развитие которого и привело к его возникновению». По Коллингвуду, эта цель никогда не может быть достигнута: настоящее не может быть воспринято и тем более объяснено во всей его целостности, а бесконечное по материалу прошлое никогда не может быть схвачено целиком. Желание понять полное прошлое на основе полного настоящего, нереализуемо на практике, что делает историю «стремлением к нравственному идеалу, поиску счастья».

Основной парадокс науки истории состоит в том, что она, с одной стороны, ничему не учит (точнее, стремится не учить современников), а с другой — представляет интерес гл. обр. постольку, поскольку позволяет яснее понять настоящее и отчетливее представить будущее. Занимаясь прошлым и только прошлым, историк не делает прогнозов и не заглядывает в будущее. Вместе с тем он осознает, что истории, написанной с «вневременной» или «надвременной» позиции, не существует, и с изменением настоящего изменится и определяемая им перспектива видения прошлого, так что потребуется новая, отвечающая новому настоящему трактовка истории. Решение парадокса — в постоянном переписывании истории, хотя прошлое как таковое, неизменно.

К. Ясперс подчеркивает две основные опасности, всегда подстерегающие историческое исследование: потерю настоящего и доминирование настоящего над прошлым и будущим: «...Мы можем потерять действительность из-за того, что мы живем как бы где-то в ином месте, живем фантастической жизнью, в истории, и сторонимся полноты настоящего. Однако неправомерно и господство настоящего момента, неправомерна жизнь данным мгновением без воспоминания и будущего. Ибо такая жизнь означает утрату человеческих возможностей во все более пустом «теперь». Загадка наполненного «теперь», полагает Ясперс, никогда не будет разрешена, историческое сознание способно только углублять ее.

В истолковании И. особую роль играет тот смысл, который придается понятию определенности одного времени другим. Определенность настоящего прошлым может интерпретироваться по меньшей мере трояко: как каузальная определенность (настоящее есть следствие, причина которого — прошлое), как определенность традицией и как определенность законами истории. Эти интерпретации могут комбинироваться, последняя из них получила название истори-цизма. Определенность настоящего будущим может означать телеологическую определенность (настоящее есть средство для достижения цели — будущего) или вызревание в настоящем предпосылок для будущего. Определенность будущего настоящим может пониматься как каузальная определенность или как подготовка в настоящем некоторых, не обязательно каузальных предпосылок для будущего. Наиболее сложно истолковать определенность прошлого настоящим: здесь не может идти речи о каузальной определенности, но можно говорить о телеологической определенности (ценности настоящего определяют, как должно истолковываться прошлое).

Своеобразную трактовку И. давали представители баденской школы неокантианства В. Виндельбанд и Г. Риккерт. Они различали генерализирующие, ориентирующиеся на формулировку научных законов номотетические науки (науки о природе) и индивидуализирующие, описывающие единичное и не повторяющееся идиографические науки (науки о культуре). Если наука о культуре, напр. история, использует гл. обр. методы наук о природе, она впадает в натурализм и истолковывает культуру по чуждому ей образцу — образцу природы. Если же наука о культуре вообще не прибегает к методу наук о природе и не использует его даже в качестве второстепенного, она впадает в др. крайность — в релятивизм, или И., представляет явления культуры как просто следующие друг за другом, но внутренне не связанные между собой.

И. в истолковании Виндельбанда и Риккерта представляет собой отказ от идеи, что прошлое определяет настоящее, а настоящее, в свою очередь, задает ту оптику, в которой только и возможно видение прошлого в его цельности и внутренней связности. И. как отрицание двусторонней связи между прошлым и настоящим действительно лишает историческое видение всякой перспективы и, значит, системы. Он дает «историю без истории» (Хайдеггер), поскольку выбор из бесконечного множества прошлых событий становится хаотичным и произвольным. Истолкование И. как релятивизма и оппозиции (методологического) натурализма идет, однако, вразрез с традицией, согласно которой И. есть определенность одного времени другим, а не отказ от такой определенности.

Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография. М., 1980; Арон Р. Введение в философию истории // Диалектика: проблемы и поиски. М., 1988; Поппер К. Нищета историцизма. М., 1993; Трёльч Э. Историзм и его проблемы. Логическая проблема философии истории. М., 1994; Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994; Досон К. Христианский взгляд на историю // Философия истории. Антология. М., 1995; Тиллих П. История и Царство Божие // Там же; Давыдов Ю.Н. Макс Вебер и современная теоретическая социология. М., 1998; Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М., 1998; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000; Toynbee A.J. Study of History. London, 1936. Vol. 2; Sorokin P. The Crisis of Our Age. New York, 1941; Heidegger M. Der europaische Nigilismus. Pfulingen, 1967.

A.A. Ивин










ИСТОРИИ ИДЕЙ ШКОЛА, школа биографии идей, — влиятельное направление в изучении интеллектуальной истории, возникшее в 1920-х гг. в США. Среди ее основателей — А.О. Лавджой, Дж. Боэс, М.Х. Николсон. И.и.ш. представляет собой одно из направлений филос. исследования, сосредоточенного на истории отдельных идей (unit ideas). Классической работой школы становится книга Лавджоя (1936), посвященная Великой цепи существ (иначе — Великой цепи бытия). История этого образа прослеживается от одной фразы у Платона до эпохи романтизма в качестве воплощения идеи полноты и цельности мироздания, простирающегося от червя до Бога.

В 1940 под редакцией Ф. Винера, начинает выходить «Журнал истории идей» («Journal of the History of Ideas»), а в 1968 — словарь истории идей («Dictionary of the History of Ideas. Studies in the Pivotal Ideas». 5 vols). Результаты исследований в русле И.и.ш. нередко тяготеют к словарной статье и складываются в издания словарного типа, посвященные ключевым понятиям культуры (подобным кн.: Williams R. «Keywords. A Vocabulary of Culture and Society», 1976).

У истоков И.и.ш. стояли философы, искавшие контакт с учеными разных, не только гуманитарных, профессий, чтобы проследить движение основных понятий в широкой сфере истории культуры. Исследуя мысль Дж:. Локка, облеченную в образ tabula rasa (чистой доски), историк идей сосредоточивается на ее метафорически-словесном воплощении, ее источниках, ассоциациях, на связях данной метафоры с другой: чистого листа, темной комнаты, зрения (см.: Philip Vogt. Seascope with Fog: Metaphor in Licke's Essay // Journal of the History of Ideas. 1993. № 1).

В статье, посвященной пятидесятилетию существования «Журнала истории идей» (1990. № 3), его главный редактор Д.Р. Келли подвел некоторые итоги существования школы, отвечая на три вопроса: что такое история идей? как она пишется и что собой представляет? в каком отношении она находится к философии и какой ей предстоит быть? И.и.ш. возникла с тем, чтобы истории философии как последовательности разного рода «измов» и разрозненных великих имен противопоставить изучение ментальности, укоренить идеи в широком интеллектуальном контексте. Отвергая гегелевскую «философему», историки идей изначально занимаются тем, что впоследствии М. Фуко назовет «эпистемой», идеей, не оторванной от ее корней, от ее непосредственного повода, от процесса ее познания и восприятия, от ее образного и языкового воплощения. Среди предтеч И.и.ш. В. Кузен с его понятием «культурной среды», В. Дильтей с его представлением о единстве и специфичности духовного бытия личности. Среди источников И.и.ш. — убеждение, возникшее в 18 в. (И.Г. Гердер, Ж.А. Кондорсе), что философия более, чем принято считать, зависима от языка.

И.и.ш., в отличие от истории философии, более сосредоточена на познании того, как развивалось человеческое познание, на «внутренней форме» понятий и образов, в которых существует мысль. В ее современном состоянии И.и.ш. смыкается с новым историзмом (X. Уайт, Д.Ла Капра), с «археологией знания» и деконструктивизмом (Фуко, Ж. Деррида). Основными исследовательскими вопросами в отношении идей становятся следующие: какими интеллектуальными матрицами формируется мысль? что представляет собой «опыттрадиции» (Х.Г. Гадамер)? каким был контекст возникновения, развития и восприятия мысли? Однако И.и.ш. развивается и в русле более традиционного прослеживания биографий основных понятий истории культуры (романтизм, классицизм, барокко), а также рождения современных политических идей (И. Берлин).

В России результаты работы И.и.ш. мало известны, хотя первые попытки исследования в этом направлении были сделаны одновременно с возникновением И.и.ш. и даже несколько ранее. Так, статьи Ф. Зелинского, составившие тома под общим названием «Из истории идей», начали появляться в журналах еще в кон. 19 в.

Будагов Р.А. История слов в истории общества. М., 1971; Кузнецов Б.Г. Идеи и образы Возрождения. М., 1979; Ахутин А.В. Понятие «природа» в античности и в Новое время. М., 1988; Шайтанов И.О. Мыслящая муза: «Открытие природы» в поэзии XVIII века. М., 1989; Панофски Э. Idea. К истории понятия в теориях искусства от античности до классицизма. СПб., 1999; Lovejoy A.O. The Great Chain of Being: A Study ofthe History of an Idea. Cambridge, (Mass.), 1936; Nicholson M.H. Newton Demands the Muse. Princeton, 1946; Boas G. The History of Ideas: An Introduction. New York, 1969.

И.О. Шайтанов













ИСТОРИЦИЗМ — воззрение, согласно которому задачей науки истории (и более широко — наук об обществе) является открытие законов человеческой истории, позволяющих предсказывать будущее развитие общества. Иногда И. говорит не о «законах истории», а о ее «ритмах», «схемах» и т.п., на основе которых может осуществляться историческое предсказание.

Термин «И.» введен в сер. 1930-х гг. К. Поппером, полагавшим, что именно историцистские концепции ответственны за неудовлетворительное состояние теоретических социальных наук. И. зародился еще в антич. философии (Гераклит, Платон); в 19 в., когда он достиг расцвета, его сторонниками являлись Г.В.Ф. Гегель, О. Конт, К. Маркс, Дж.С. Милль и др. В частности, Милль говорил о своем методе, что он «заключается в попытке путем изучения и анализа общих фактов истории открыть... закон прогресса; данный закон, будучи установлен, должен позволить нам предсказывать будущие события так же, как это происходит в алгебре, когда уже из первых членов бесконечного ряда становится понятным принцип регулярности их образования, и мы можем предсказать, каким будет весь остальной ряд вплоть до любого члена».

Поппер подвергает резкой критике идею существования законов истории. Он проводит различие между обобщающими науками и историческими науками. Теоретические обобщающие науки занимаются проверкой универсальных гипотез, прикладные обобщающие науки — предсказанием конкретных событий. Исторические науки заняты конкретными, специфическими событиями и их объяснением: «С нашей точки зрения, действительно не может быть никаких исторических законов. Обобщение принадлежит к таким научным процедурам, которые следует строго отличать от анализа отдельного события и его причинного объяснения. Задача истории как раз и заключается в том, чтобы анализировать отдельные события и объяснять их причины. Те, кого интересуют законы, должны обратиться к обобщающим наукам (например, к социологии)».

То, что историки интересуются единичными или специфическими событиями, а не законами или обобщениями, вполне совместимо, полагает Поппер, с научным методом, и в частности с причинным объяснением. Исторические науки не стоят особняком в своем отношении к универсальным законам. Всякий раз, когда речь идет о применении науки к единичной или частной проблеме, возникает сходная ситуация. Химик, проводящий анализ некоторого соединения — допустим, куска породы, — не думает об универсальном законе. Он применяет стандартную процедуру, являющуюся с логической т.зр. проверкой единичной гипотезы (напр., «Это соединение содержит серу»). Интерес его является гл.обр. «историческим» — это описание одной совокупности событий или одного индивидуального физического тела.

И. является одной из форм натурализма — стремления перенести в сферу общественных наук то, что считается методом естественных наук. Типичный аргумент в пользу И. состоит в следующем: «Мы можем предсказывать затмения, почему же тогда мы не можем предсказывать революции?» В более систематической форме этот аргумент звучит так: «Задачей науки является предсказание. Поэтому задачей общественных наук должны быть предсказания относительно общества, т.е. истории».

Позиция, согласно которой история представляет собой смену единичных и уникальных явлений, и что в ней нет прямого повторения и потому нет законов, сложилась в кон. 19 — нач. 20 в. (В. Виндельбанд, Г. Риккерт, Б. Кроне, Ф.А. Хайек, Поппер, К. Ясперс, Р. Арон и др.). «В конечном счете, — пишет Арон, — уникальное и необратимое становление, по своему определению, не несет в себе закона, поскольку оно не воспроизводится — по крайней мере, возвращаясь к его началу, нельзя представить... те правила, которым подчиняется всеобщее движение».

Нередко за законы истории принимаются действующие в истории социальные тенденции, подобные тенденции технического прогресса или роста народонаселения. В частности, Милль, говоривший о «законе исторического прогресса», выражал веру, что «общая тенденция есть и будет, за случайными и временными исключениями, тенденцией к лучшему, — тенденцией в направлении более счастливого и совершенного состояния. Это... теорема науки». Тенденции не являются, однако, законами, поскольку складываются при определенных условиях и прекращают свое существование при исчезновении этих условий.

Нередко историцистское истолкование истории соединяется с активизмом — уверенностью, что история делается самими людьми и связанным с этой уверенностью стремлением к активности, неприятием бездеятельности и пассивного ожидания. Как выразил эту «активистскую позицию» Маркс в своих «Тезисах о Фейербахе», «философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы его изменить». Однако активизм, который подобно активизму Маркса, опирается на идею естественных законов истории, столь же непреложных, что и законы природы, является внутренне непоследовательной позицией. Такой активизм предполагает, что общество изменяется людьми, но при этом движется по предопределенному и неизменному пути, стадии которого предначертаны непреложной исторической необходимостью. В предисловии к первому тому «Капитала» Маркс был вынужден так ограничить возможность активного вмешательства людей в ход их собственной истории: «Когда общество находит естественный закон, определяющий его развитие, даже в этом случае оно не может ни перескочить через естественные фазы своей эволюции, ни выкинуть их из мира росчерком пера. Но кое-что оно может сделать: сократить и облегчить родовые муки». Совмещение активизма с идеей «железных законов истории» вызвало критику уже в кон. 19 в. Утверждалось, в частности, что создание сторонниками И. политической партии, ставящей своей целью уничтожение капитализма и построение социализма, столь же бессмысленно, как и создание партии, борющейся за то, чтобы Луна — в соответствии с законами природы — двигалась по своей орбите. Поппер так перефразирует активистское изречение Маркса: «Историцист может только объяснить социальное развитие и помогать ему различными способами; однако дело, по его мнению, заключается в том, что никто не способен его изменить». И. не учит бездеятельности и фатализму и вместе с тем утверждает, что любая попытка вмешаться в социальные изменения тщетна.

И. видит основную задачу индивидуальной жизни в том, чтобы быть добровольным инструментом для достижения историей ее объективных целей. Если человек будет бороться против них, ему все равно не удастся остановить или изменить ход истории. Все, чего он добьется, так это своего осуждения потомками. Тот, чья деятельность идет по линии движения истории, удостоится со временем ее похвалы, в то время как тех, которые пытаются действовать против хода истории, ждет неминуемое осуждение. И. связан, т.о., с идеей, что высший суд — суд истории, или, как говорили в Средние века, «Всемирная история — это всемирный суд». Эта идея, характерная для всех коллективистических обществ, замещается в индивидуалистических обществах убеждением, что высшим судьей своей жизни и своей истории является сам человек, живущий в конкретную эпоху (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество).

И. представляет собой крайнюю версию историзма, утверждающего определенность настоящего одновременно прошлым и будущим.

Милль Дж.С. Система логики. Т. 2. СПб., 1914; Арон Р. Введение в философию истории. М., 1989; Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1—2; Он же. Нищета историцизма. М., 1993; Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000.

А.А. Ивин















ИСТОРИЧЕСКАЯ ШКОЛА (немецкая) — направление, созданное рядом нем. философов 19 в., выдвигавших принцип историзма и исторической относительности в противовес антиисторизму Просвещения.

Наиболее широко трактует понятие «И.ш.» В. Дильтей, который причисляет к ней Л. Ранке, Ф.А. Вольфа и, наконец, всю нем. историческую науку 19 в. Гораздо более осторожен Э. Трёльч, указывающий на то, что Ранке и Вольф «имеют лишь случайный налет идей органологической школы на своем мышлении», что это трезвые эмпирики, своеобразные и самостоятельные мыслители, далекие от проблем метафизики и гносеологии. Трёльч относит к И.ш. А. Мюллера, Ф.В.Й. Шеллинга, Я. Гримма, И.Г. Дройзена, В. Гумбольдта.

Метод нем. И.ш. был обозначен как «органология», сочетающаяся со своеобразным пониманием исторической общности и предмета истории. Органология И.ш. принципиально отличалась от эмпирически-биологической органологии школы О. Конто и Г. Спенсера, где под последней подразумевалось отождествление общества с организмом и объяснение социальной жизни биологическими закономерностями. В нем. И.ш. под органологией понималась прежде всего идея народного духа и его органические проявления. Деятели этой школы своими историософскими исследованиями хотели служить возрождению нем. нации при помощи гуманистического воспитания.

В отличие от Г.В.Ф. Гегеля они отрицали необходимость универсально-исторических обобщающих построений, любых логических конструкций. Вместо гегелевской «идеи» И.ш. использовала понятие жизни, виталистическую идею развития, понятие становления созерцаемого, а не конструируемого.

Абстрактному понятию всечеловечности, характерному для эпохи Просвещения, деятели И.ш. противопоставили понятие уникальности: уникальности географического пространства, обусловливаемого данным народом (культурой); уникальности исторического времени — духа эпохи, пронизывающего все проявления народной жизни от экономики до духовной культуры и искусства. В этом И.ш. наследовала традиции нем. романтизма. Многие из идей данной школы легли в основу современной концепции «плюрализма цивилизаций».

В. Виндельбанд, характеризуя И.ш., отмечал, что ее главной заслугой было глубокое обоснование идеи национальности: «Идея национальности была обоснована и прочувствована так глубоко, что не имела ни малейшего отношения к потребностям национального эгоизма, к удовлетворению желания власти и честолюбия, а, наоборот, основывалась существенным образом на этическом чувстве долга, идее гуманности и оставалась заключенной в ней».

Другой особенностью И.ш. является обращение к исторически укоренившейся религии, в которой усматривалась единственная возможность обрести охватывающее все историческое тело единство убеждений. Одновременно возникла надежда на то, что можно привить исторической сущности рим. церкви современное образование или наполнить «старые мехи» прежней религиозной жизни «новым вином» современного филос. содержания.

Еще одной особенностью И.ш. является исправление историософского анализа уже не на абстрактно-общее и естественно-необходимое, как в эпоху Просвещения, а на конкретно-историческое и национально-особенное.











ИСТОРИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ, или материалистическое понимание истории — марксистская философия истории и социология. В 20 в. И.м. превратился в идеологическую доктрину. Сам термин «И.м.» впервые использован Ф. Энгельсом в письмах 1890-х гг. Основные идеи разрабатывались К. Марксом и Энгельсом в работе «Немецкая идеология», Марксом в работах «К критике политической экономии», «Нищета философии» и др.

В социальную науку своего времени Маркс ввел новый метод исследования и новые понятия, связанные с процессами развития и упадка конкретных форм общества. Эти понятия оказали значительное воздействие на историческую и политическую науку, социологию и философию истории. Маркс использовал два подхода к обществознанию. Первый — подход к человеческим обществам как к целостным системам, в которых социальные группы и ин-ты, верования и доктрины должны изучаться не изолированно, но в их взаимосвязи. Второй — рассмотрение общественных систем как внутренне противоречивых образований: их развитие происходит за счет внутренних конфликтов. Происходящие при этом изменения демонстрируют достаточную степень регулярности, что дает возможность сформулировать общее утверждение относительно причин и следствий таковых. Маркс связал характеристики экономических систем с отношениями между общественными группами, предопределяющими структуры общества. Этот комплекс идей и был обозначен не слишком точным термином «И.м.» и послужил исходным пунктом для поиска точного и реалистического метода исследования причин социальных изменений (Ф. Теннис, М. Вебер, В. Зомбарт, Б. Кроче, В. Парето и др.).

В России первое систематическое изложение И.м. дано П.Б. Струве в его «Критических заметках» (1894). Против Струве выступил Г.В. Плеханов (П. Бельтов) в работе «К вопросу о монистическом взгляде на историю» (1895). В дальнейшем развернулась полемика между С.Н. Булгаковым («О закономерности социальных явлений», 1896) и Струве («Свобода и историческая необходимость», 1897; «Еще о свободе и необходимости», 1897). Ряд критических замечаний был высказан в адрес И.м. Н.А. Бердяевым («Субъективизм и индивидуализм в общественной философии», 1901). Делались попытки сближения И.м. и кантианства (см.: Давыдов И. «Исторический материализм и критическая философия», 1905). Как отмечал Г.П. Федотов в «Трагедии интеллигенции», в марксизме получили крещение все направления рус. филос. и политической мысли, в т.ч. и новые богословские течения.

В дальнейшем воздействие И.м. на отечественную социальную мысль утрачивает собственно научно-теоретический интерес. Внимание переключается с материалистического понимания истории как средства научного объяснения на И.м. как теоретическую историю и революционную социальную философию.

В.И. Ленин, оценивая вклад Маркса, интерпретировал И.м. как цельную и стройную научную теорию, которая с «естественно-исторической точностью» демонстрирует, как из одного уклада общественной жизни развивается другой, «более высокий уклад».

Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Соч. 2-е изд. Т. 3; Энгельс Ф. Письмо Боргиусу от 25 янв. 1894 // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 44; Ленин В.И. Исторические судьбы учения Карла Маркса // Полн. собр. соч. Т. 23; Исторический материализм. СПб., 1908.












ИСТОРИЧНОСТЬ (Geschichtlichkeit) — понятие, введенное в немецкоязычный филос. оборот В. Дильтеем и получившее широкое хождение в 1920-е гг. после публикации переписки Дильтея с графом Йорком (фон Вартенбургом). М. Хайдеггер усмотрел в И. определенность человеческой экзистенции: то, что человек имеет историю, не есть случайное обстоятельство, но представляет собой способ человеческого бытия. Историю, заключенную в понятии «И.», следует мыслить не как (завершенное) прошлое, а как (незавершенное) движение, в котором мы сами находимся. Рефлексия на И. должна поэтому способствовать преодолению исторического релятивизма, опасность которого несет в себе историзм. Человек существует исторически в той мере, в какой он не просто «предоставлен» своим историческим условиям, а в той, в какой он определенным образом относится к ним. Тем самым он относится к своим собственным возможностям. Это отношение к исторически определенному миру как пространству возможностей развертывается в понимании. Понимание как отношение к возможностям, в свою очередь, исторично, ибо всегда связано с ситуацией. И. — это единство связанности с определенной ситуацией и трансцендирующего характера человеческой экзистенции. Трансцендирование (выход за пределы) собственной ситуации делает возможным понимание др. исторической ситуации. В ходе установления отношения к др. ситуации обретается понимание собственной, т.е. самопонимание. Понятие И. в хайдеггеровской интерпретации превратилось начиная со втор. пол. 1930-х гг. в интеллектуальную моду, затронув гл.обр. экзистенциально-герменевтическое направление в философии (Т. Липпс, Г. Миш, О. Боль-нов, Х.Г. Гадамер).











ИСЧИСЛЕНИЕ (формальная система) — система символов, основными компонентами которой являются: 1) алфавит (совокупность элементарных символов — букв. цифр, скобок и т.п.), 2) правила построения формул из символов алфавита, 3) аксиомы (исходные доказуемые формулы), 4) правила вывода теорем (производных доказуемых формул) из аксиом.

Символам формальной системы может придаваться различная смысловая интерпретация в зависимости от того, какая конкретная семантическая модель ставится в соответствие всей формальной системе в целом. В результате такой интерпретации И. преобразуется в формальный язык. Напр., язык логики высказываний и язык логики предикатов являются интерпретированными логическими И.; язык арифметики — интерпретированным логико-математическим И.; язык теории множеств — интерпретированным теоретико-множественным И., и т.д. Логические И. являются важнейшей разновидностью формальных систем. От др. формальных систем такие И. отличаются сугубо логическим пониманием формул и правил вывода. Формулы, содержащие неквалифицированные переменные, рассматриваются в качестве пропозициональных переменных, вместо которых допускается подстановка соответствующих высказываний, а правила вывода задаются с таким расчетом, чтобы они отражали отношение логического следования между формулами. Наиболее значимыми являются классическое И. высказываний и классическое И. предикатов. На основе собственно логических И. строятся различные прикладные И. путем присоединения к логическим аксиомам тех или иных дополнительных аксиом. Прикладным логическим И. является, в частности, И. предикатов с равенством, получающееся в результате добавления к классическому И. предикатов дополнительных аксиом, характеризующих отношение математического равенства.












«И ЦЗИН» («Книга перемен», также «Чжоу и» — «Чжоус-кие перемены» по названию династии Чжоу [11—3 вв. до н.э.] или «Кругоспиральные перемены» по нарицательному значению иероглифа «чжоу») — одна из систем формирования др.-кит. культуры дао, связанная по архетипу у син с даосизмом и конфуцианством. Состоит из канонической графической и комментаторской иероглифической частей. Основу графических построений «И ц.» образуют два типа черт — целая и прерванная, символизирующие космические ритмы ян и инь (см.: Инь — ян). Из таких черт строятся системы восьми триграмм (ба гуа) и 64 гексаграмм (лю-шисы гуа). Объемная система триграмм (в различных вариантах последовательности своих элементов) копирует ритмы (дискретность) и циклы (континуальность) космических перемен и в порядке спирального сопряжения зеркальных горизонтального и вертикального построений триграмм сплетает спираль 64 гексаграмм — как генетический код и матрицу формирования телесного, духовного и идеально-мыслительного бытия природной вещи, человека и Бога. В то же время системы триграмм и гексаграмм — это ступени генерации Великого Предела (тай цзи), выступающего в роли космического первоначала. Гексаграммы озвучиваются в именах и в афоризмах (гадательных высказываниях) к гексаграммам в целом и к каждой черте в отдельности. Над спиральными хороводами гексаграмм и триграмм надстраивается комментирующая часть, созданная в 6—4 вв. до н.э. и называемая «Ши и» («Десять крыльев» — семь комментариев, три из которых состоят из двух частей). Отсюда берут начало различные учения о дао перемен как всеобщей гармонии. Соединение предела и беспредельного в дихотомической генетике Великого Предела, осуществляемой по типу геометрической профессии 1—2—4—8— 16—32—64, дало эффект числа и способствовало математизации системы «И ц.», вылившейся в «учение о символах и числах» («нумерологию»). На рубеже новой эры в Китае предпринимались попытки создания аналогов «И ц.» с усложнением нумерологической схемы — «И линь» («Лес перемен») Цзяо Яньшоу и «Тай сюань цзин» («Канон великого сокровенного») Ян Сюна. «И ц.» включен в состав конфуцианского «Пятиканония» и «Тринадцатиканония» (см.: «У цзин», «Ши сань цзин»).

Щуцкий Ю.К. Китайская классическая «Книга перемен». М., 1960; Лукьянов А.Е. Дао «Книги перемен». М., 1993; Кобзев А.И. Учение о символах и числах в китайской классической философии. М., 1994; И цзин — Чжоу И. Система перемен — Циклические перемены. М., 1999; The Yi: King // The Sacred Books of the East. Delhi, 1966. Vol. 16.











«ЙОГА-СУТРА» (санскр. Yogasutram) — базовый текст классической йоги, приписываемый Патанджали и датируемый примерно 4 в. Текст «Й.» состоит из четырех разделов. В I разделе определяются йога как «преодоление колебаний сознания», результатом чего должно быть «установление в себе» духовного начала (пуруши); стратегия преодоления этих колебаний и приближения к концентрации сознания, характеристики божества (ишвара) как особого пуруши; анализируются препятствия к успокоению сознания, к достижению «стабильности» сознания и «инсайту». Содержание II раздела: аффекты сознания — основное препятствие на пути к «освобождению» — и их результаты; учение о страдании и избавлении от него; первые пять ступеней восьмеричного тренинга йоги — воздержание от основных неправедных действий, а также культивирование правильной духовной практики, правильных определенных положений тела, дыхательных упражнений и освобождения чувств от действия на них внешних объектов. В III разделе рассматриваются три высшие стадии йогического тренинга — удержание сознания в одной точке, созерцание и концентрация — с различением предварительной и высшей («бессеменной») стадий; подробно перечисляются те оккультные «сверхсилы», которые достигаются «применением» концентрации сознания к различным сферам микро- и макрокосма. В IV разделе рассматриваются карма, ее латентные «следы»; конечное «освобождение» пуруши (мокша). Настаивая на объективном существовании внешних вещей, составитель «Й.» полемизирует с буддийскими идеалистами, эту объективность отрицающими. К «Й.» было составлено два основных комментария: «Йогасутра-бхашья» Вьясы и «Раджамартанда» («Царственное солнце») царя Бход-жи (10 в.).

Классическая йога («Йога-сутра» Патанджали и «Вьяса-бхашья») / Пер. с санскр., введение, коммент. и реконструкция системы Е.П. Островской и В.И. Рудого. М., 1992.













«ЙОГАСУТРА-БХАШЬЯ» (санскр. Yogasutrabhasyam) — основополагающий комментарий к «Йога-сутре», составленный Вьясой, вероятно, в 6 в. Автор «Й.» разрабатывает целый ряд тем, лишь намеченных в сутрах. Во введении он предлагает пятеричную схему уровней сознания, а затем развивает вариант «теистической» доктрины, обосновывая непревзойденность божества (ишвары) тем, что существо, более могущественное, должно быть им самим и не может быть к.-л., равным ему; цель ишвары — приносить совершенно бескорыстно пользу другим (инд. атеисты настаивали на немотивированности его действий). Вьяса, далее, подчеркивает неизменность связи между словом и его референтом, солидаризируясь здесь, в некотором смысле, с мимансаками. Он тонко различает онтологическую независимость менталитета (буддхи) от духовного начала (пуруши) и его «телеологическую» зависимость от него. В полемике с буддистами Вьяса отстаивает необходимость признания наряду со свойствами (дхарма) также их субстанциального носителя (дхармин). Позиция же буддийского идеализма несостоятельна, поскольку один и тот же объект отражается различно ориентированными сознаниями, и встает вопрос о том, каким именно из них он «сконструирован» (если все они в этом отношении «равноправны»). Вьяса видит единственный выход из затруднения в признании того, что сами модусы (букв. «пути») существования объекта и познания разнородны. Объективность внешних вещей обосновывается и их активностью: они подобно магниту притягивают к себе сознание и «окрашивают» его. Вместе с тем в терминологии Вьясы отражаются некоторые явные заимствования у буддистов.

Классическая йога («Йога-сутра» Патанджали и «Вьяса-бхашья») / Пер. с санскр., введение, коммент. и реконструкция системы Е.П. Островской и В.И. Рудого. М., 1992.












КАВЕЛИН Константин Дмитриевич (1818-1885) — философ, публицист, правовед, историк.
В 1835—1839 обучался на юридическом факультете Московского ун-та, позднее преподавал там же. В 1861 по настоянию властей, после студенческих волнений был вынужден прервать преподавание до 1878. Основные филос. работы, включая «Задачи психологии», «Задачи этики», были написаны К. в 1870—1880-е гг. Дополняя позитивистские идеи О. Конта анализом фактов психической жизни, К. разрабатывал оригинальный вариант «психологического позитивизма», стремясь преодолеть как «отвлеченный идеализм», так и материализм. По К., центральным звеном в комплексе наук о человеке является психология. К. отрицал существование непосредственного знания и усматривал основную функцию знания в обеспечении возможности сознательной творческой деятельности человека.

В области нравственной философии К. разрабатывал с позиций психологии принцип свободы воли.

К. — один из основателей государственной школы в рус. историографии. Своеобразие отечественной истории он усматривал в ее преимущественно государственном характере. Признавая различие исторических путей Зап. Европы и России, К. утверждал общность их исторических целей и стремлений. Актуальная задача для России — «развитие личности».

Общественно-политические взгляды К. характеризуются как умеренный либерализм. Постепенные административные реформы сверху должны стать путем реализации политического идеала России — «самодержавной республики».

Собр. соч.: В 4 т. СПб., 1897—1900; Наш умственный строй. М., 1989.
Корсаков Д. К.Д. Кавелин. Очерк жизни и деятельности. СПб., 1986.














КАГАН Моисей Самойлович (р. 1921) — специалист в области философии, культурологии и эстетики. Окончил филологический факультет ЛГУ (1942) и аспирантуру кафедры истории искусства исторического факультета ЛГУ. Участник Великой Отечественной войны. С 1946 преподавал на этой кафедре, а с 1960 — на филос. факультете того же ун-та и в ряде др. российских и зарубежных вузов. Кандидат искусствоведения, доктор филос. наук (1968), заслуженный деятель науки РФ, вице-президент Академии гуманитарных наук. Автор большого числа публикаций, многие из которых переведены на иностранные языки или написаны для зарубежных издательств и журналов; руководитель авторских коллективов, создавших исследования по истории эстетической мысли и мировой художественной культуры.

Своеобразие исследований К. — разработка методологии системного подхода, а в последние годы и принципов синергетики, применительно к изучению человеческой деятельности, теории и истории культуры и искусства. Это позволило на основе критерия необходимости и достаточности выявить структуру деятельности как субъект-объектного отношения, проявляющегося в трех видах предметной деятельности — познании бытия, его ценностном осмыслении, преобразовании (практическом и идеально-проективном), а также в общении как практическом и духовном субъект-субъектном взаимодействии. В этом контексте художественно-образное воссоздание бытия истолковывается как синкретическое объединение взаимно отождествленных четырех указанных выше видов деятельности. На основе этой же методологии дается структурный анализ культуры во взаимосвязи ее материальной, духовной и художественной подсистем (последняя отождествляет духовное и материальное и тем самым отличается от универсально свойственного деятельности эстетического потенциала). В последних работах обосновывается синергетическое осмысление закономерностей исторического развития мировой культуры. На протяжении многих лет К. систематически работает в области искусствознания и художественной критики.

Начала эстетики. М., 1964; Морфология искусства. Л., 1972; Человеческая деятельность. М., 1974; Мир общения. М., 1989; Системный подход и гуманитарное знание. Избр. статьи. Л., 1991; Град Петров в истории русской культуры. СПб., 1996; Философия культуры. СПб., 1996; Философская теория ценности. СПб., 1997; Эстетика как философская наука. СПб., 1997; О времени и о себе.СПб., 1998; История культуры Петербурга. СПб., 1999; Искусствознание и художественная критика. Избр. статьи. СПб., 2000; Се человек: жизнь, смерть и бессмертие в «волшебном зеркале» изобразительного искусства. СПб., 2000; Mensch — Kultur— Kunst. Hamburg, 1994.













КАЗУАЛЬНОСТЬ (от лат. casus — случай) — идея, что в мире господствует случайность, не поддающаяся обобщению. Эта идея отстаивалась Эпикуром, Лукрецием и др.










КАЛАМ (араб. — речь, беседа) — термин, который в средневековой мусульманской литературе имел три главных значения: слово Божье (в смысле «логоса» Филона Александрийского, христиан и неоплатоников); способ рассуждения, основанный на разуме (логика или диалектика); «спекулятивная теология» (илм ал-калам). Именно вместе с К. возникла в исламе концепция атрибутов Бога, коррелирующая с проблемами единобожия, свободы воли, судьбы грешников в потустороннем мире и т.п., основывавшихся на аналогии (кыяс). К. как способ рассуждения можно сравнить с филос. доводами в защиту догматов ислама. К. как «спекулятивная теология» — одно из направлений арабо-мусульманской философии, сложившееся в нач. 9 в. и опиравшееся на силлогизм и аналогию, в основе которых лежали филос. положения, а не следование религиозным авторитетам (таклид). В целом представители К. — мутакаллимы подвергались резкой критике со стороны догматиков-традиционалистов (салафитов): ханбалитов, которые, отвергая антропоморфизм, отказывались обсуждать антропоморфистские стихи Корана; хашвитов (антропоморфистов), которые отказывались обсуждать стихи, запрещавшие антропоморфическое представление о Боге. В историко-философском плане К. можно рассматривать как третью попытку философизации Священного Писания после Филона Александрийского и представителей патристики. Можно выделить шесть основных проблем, применительно к которым мутакаллимы давали трактовку Корана в терминах философии. 1. Проблема атрибутов Аллаха. Начало разработки данной проблемы в К. было положено спорами между мусульманами и христианами относительно Троицы вскоре после завоевания арабами Сирии (635). С развитием К. вера в реальное существование нетелесных атрибутов Бога была принята большинством религиозных авторитетов, но отвергалась теми мутазилитами, которые утверждали абсолютную единосущность Бога, отрицая в нем всякую множественность и реальность приписываемых ему атрибутов и считая, что они лишь обозначают его имена. 2. Дилемма извечности и сотворения Корана. Одни мутакаллимы утверждали, что Коран является воплощением слова Божия и поэтому обладает и божественной, и земной природой, а др. считали, что Коран — это не более как выражение предшествующего слова Божия или подражание ему. 3. Проблема сотворения мира. Концепцию творения ex nihilo (из ничего) в явной форме нельзя найти в мусульманском писании. Одни мутакаллимы трактовали творение мира «из не-сущего», т.е. из ничто, а другие (мутазилиты) рассматривали «не-сущее» как нечто реальное и, т.о., утверждали, что мир был сотворен из некой предшествующей материи. 4. Проблема атомарной структуры мира. Др.-греч. атомистика была воспринята мутакаллимами для опровержения вечности мира и наличия в нем причинно-следственных связей. 5. Проблема причинности.

Некоторые мутакаллимы отрицали объективную причинно-следственную связь между явлениями, считая, что регулярная последовательность событий есть не что иное, как результат таких действий Бога, которые в человеческом мире называются обычаем. 6. Проблема свободной воли и предопределения. Мутакаллимы толковали проблему человеческой воли по-разному: одни считали, что Бог наделил человека свободой воли с самого рождения и поэтому человек несет ответственность за свои поступки, другие же утверждали, что Бог наделяет человека перед каждым его действием соответствующей силой (концепция «касб» — «приобретение»). В К. принято выделять три этапа: ранний К. — мутазилизм (9 в.); поздний К. — ашаризм (10—12 вв.); сближение К. с философией восточного перипатетизма (13—15 вв.).

Ал-Ашари. Макалат ал-исламиййин ва-хтилаф ал-мусаллин. Стамбул, 1929—1931. Т. 1—2; Али Самим Нашшар. Нашат ал-фикр ал-фалсафи фи ислам. Каир, 1982; Ал-Багдади. Усул ад-дин. Каир, 1984; Саллум Т.И. Руайа джадида ила илм ал-калам ал-ислами. Адаб ва-накд. Каир, 1984; Сагадеев А.В. Калам // Классический ислам: традиционные науки и философия. М., 1988; Al-Juwayni. Al-lrshad. Cairo, 1950; R.J. McCarthy. The Theology of al-Ashary. Beyrouth, 1953; Wolfson A. The Philosophy of the Kalam. Cambridge, 1976; Al-Ashari. Maqalat al-islamiyyin. Wiesbaden, 1980; Ibragim Т., SagadeevA. The Classical Islamic Philosophy. M., 1990.

Н.С. Кирабаев














КАЛЬВИН (Calvin, латинизир. — Calvinus) Жан (1509-1564) — виднейший деятель Реформации, основатель кальвинизма. Изучал богословие в ун-те Парижа, право — в юридических школах Орлеана и Бурже, увлекался антич. философией и христианским гуманизмом Эразма Роттердамского. Под влиянием идей М. Лютера в 1534 порвал с католицизмом и, опасаясь преследований, переселился в Базель (Швейцария), где в 1536 издал «Наставление в христианской вере», вскоре признанное «энциклопедией протестантизма». К. постоянно совершенствовал и дополнял этот свой главный труд, последнее, значительно расширенное 6-е издание которого вышло в 1559.

Наибольшую известность приобрела доктрина К. об абсолютном божественном предопределении, развивающая взгляды Лютера. К. формулирует ее в жесткой форме: еще до сотворения мира Бог одних грешников избрал к спасению (в чем проявилось его высшее милосердие), а других обрек на вечные муки (в чем проявилась его высшая справедливость), и ничто — ни добрые дела, ни подвиги благочестия — не может изменить этого предначертания. Отсюда категорическая формула: Иисус Христос искупил грехи не всех людей, но лишь «избранных». Человек не способен проникнуть в тайну предопределения: его окончательная судьба известна лишь Богу, но ему следует до конца надеяться на свое «избранничество», подтвержденное им не заслуженным божественным даром — личной верой, возвещаемой Святым Духом. К. конкретизирует и Лютерово понимание земного призвания христианина, указывая на косвенные свидетельства принадлежности к «сыновьям света». Это успехи в предписанной свыше профессиональной деятельности, которая должна быть подчинена не стяжанию мирских благ и удовольствий, но высшей духовной цели — прославлению величия Бога. Решительно осуждаются роскошь, леность, паразитизм, а собственный труд и накопленное им богатство расцениваются как наилучший способ служения Богу. Идеал мирского аскетизма, составивший основу пуританской этики, как убедительно показал М. Вебер, стал эффективным стимулом развития частного предпринимательства и становления капиталистического строя, особенно в США.

На политическом развитии Запада особо сказалось учение К. о церкви и ее взаимоотношении со светской властью. Забота церкви — сфера духовного, вечного, «внутренний человек»; дело же гос-ва — управление обществом, утверждение справедливости и закона. При этом церковь и гос-во должны дополнять друг друга в обеспечении процветания общества и его граждан. Авторитет гос-ва, говорит К., идет от Бога, его должностные лица — слуги Творца, обязанные в решении практических вопросов защищать высшую небесную справедливость, руководствуясь законом Бога, выраженным в Библии. Напр., обличать и пресекать религиозное диссидентство не только как церковное, но и как гражданское преступление. Свои теократические установки К. последовательно воплотил на практике во время своего многолетнего правления в Женеве (1536—1538, 1541 — 1564), где он добился полного подчинения гражданских органов протестантской церкви, заслужив репутацию «женевского папы». Постепенно в городе был упразднен пышный католический культ, введены правила, регламентирующие весь быт граждан, налажена разветвленная система сыска и наказания вольнодумцев — вплоть до сожжения на костре. Наиболее мрачным эпизодом деятельности К. стало сожжение (1553) выдающегося исп. ученого и теолога М. Сервета, отрицавшего догмат троичности.

Неустанными усилиями К. превратил Женеву в оплот европейского протестантизма. Здесь находили приют преследуемые протестанты со всей Европы, отсюда, пройдя богословскую выучку и снабженные миссионерской литературой, они возвращались в др. европейские страны, чтобы с несокрушимой энергией утверждать протестантскую веру. Нараставшая борьба за веротерпимость и принцип свободы совести привели к падению влияния идей К., но в 20 в. интерес к ним заметно вырос (прежде всего, со стороны представителей диалектической теологии). 

Наставление в христианской вере. М., 1997—1999. Т. 1—3.
Порозовская Б.Д. Иоганн Кальвин. Его жизнь и реформаторская деятельность. СПб., 1899; Капелюш Ф. Религия раннего капитализма. М., 1931; Поршнев Б.Ф. Кальвин и кальвинизм // Вопросы истории религии и атеизма. 1958. № VII; Цвейг С. Кастеллио против Кальвина. Совесть против насилия. М., 1986; Ревуненкова Н.В. Ренессансное свободомыслие и идеология Реформации. М., 1989; Митрохин Л.Н. Жан Кальвин: «Божья метла» // Баптизм: история и современность. СПб., 1997.

Л.Н. Митрохин












КАЛЬВИНИЗМ, или реформатская церковь — одна из главных разновидностей протестантизма, основанная Ж. Кальвином. Основу кальвинистской церкви составляют автономные сообщества (конгрегации), управляемые консисториями в составе пастора, диакона и старейшин, выбранных из числа мирян. Конгрегация полностью независима в решении духовных вопросов. В отличие от М. Лютера, Кальвин утверждал, что гос-во обязано не только сотрудничать с церковью в управлении обществом, но и следовать ее предписаниям, неуклонно добиваясь божественной справедливости. Эту установку Кальвин осуществил на практике во время своего правления в Женеве (1536—1538, 1541—1564), постепенно сосредоточив всю религиозную и светскую власть в руках послушной ему консистории, состоящей из проповедников и высших государственных лиц, принесших присягу на верность Реформации. Поскольку, учит Кальвин, вне церкви нет спасения, то любое диссидентство — это преступление против Закона и оно должно быть ликвидировано. Тем самым К. фактически стал официальной религией города-гос-ва, для защиты которой использовались все карательные средства светской власти. Наиболее известным событием в этом смысле стало публичное сожжение выдающегося исп. ученого и теолога М. Сервета (1553).

Согласно Кальвину, Бог время от времени посылает на землю «небесных мстителей», чтобы сокрушить «кровавые скипетры тиранов», т.е. противников протестантизма. Это учение придавало кальвинистским деятелям веру в собственное провиденциальное призвание, неиссякаемую силу и энергию в борьбе с монархами и католическими иерархами. Примером может служить деятельность «железного канцлера» О. Кромвеля в Англии и шотландского проповедника Джона Нокса. Предписываемый К. этический идеал мирского аскетизма, бережливости, осуждения роскоши и паразитизма сыграл громадную роль в формировании капитализма. Вместе с тем становление буржуазного строя, идеалов индивидуализма и свободы совести все очевиднее вступало в противоречие с религиозным деспотизмом К. Так было в Англии нач. 17 в., когда в борьбе с К., получившим здесь название пресвитерианства, стали возникать разновидности сектантства (баптисты, квакеры, методисты и др.), выступавшие за веротерпимость и полное разграничение светской и церковной власти. История повторилась в Сев. Америке, где первые пресвитериане-колонизаторы попытались установить теократический режим в Новой Англии, что вызвало активное сопротивление др. протестантских конфессий. В 20 в. влияние К. на протестантскую теологию заметно возрастает (диалектическая теология, евангелическое христианство, религиозные правые). О См. литературу к ст. Кальвин Ж.











КАМПАНЕЛЛА (Campanella) Томмазо (1568—1639) — ит. философ, поэт, политический деятель, создатель коммунистической утопии. В возрасте 15 лет вступил в орден доминиканцев, за еретические взгляды и увлечение магией неоднократно подвергался судебным преследованиям. В 1599 за попытку организации в Калабрии заговора против исп. владычества, чудом избежав смертной казни, попал в неаполитанскую тюрьму на 27 лет, где и написал ряд наиболее значительных произведений, в т.ч. знаменитый «Город Солнца» (1602). После освобождения в 1626 жил в Риме, а с 1634 — во Франции, где пользовался покровительством Людовика XIII и кардинала Ришелье. Был знаком с Г. Галилеем, испытал сильное влияние идей Б. Телезио. Занимался астрологией и магией. Несмотря на значительную образованность, критически относился к «книгам человеческим», призывая читать «книгу творений Бога». Неудовлетворенность схоластической мудростью предопределила то, что К., подобно Телезио, высоко ценил чувственное познание, но ему был чужд сенсуализм последнего. Чувство для К. — некая разновидность интуиции, позволяющая проникнуть в суть вещей как творений Бога. Впрочем, К. высоко оценивал и присущий человеку разум, позволяющий постичь в вещах те вечные идеи, в соответствии с которыми их создал Бог.

Взгляды К. на устройство мироздания отличает панпсихизм и убежденность во взаимосвязи всего сущего.

Живо интересуясь общественными проблемами, К. написал ряд произведений на социальные темы, наиболее существенным из которых можно считать «Город Солнца» — своеобразный вариант коммунистической утопии. В придуманном К. обществе отсутствует частная собственность, упраздняется семья, дети передаются на воспитание гос-ву. Царит полная унификация в одежде, быту, поведении. Введена всеобщая трудовая повинность. Все стороны жизни соляриев строжайшим образом регламентированы гос-вом, которое поистине вездесуще. Во главе гос-ва стоит правитель по имени Солнце, или Метафизик. Он получает свой пост за ученость и ум и занимает его до тех пор, пока не найдется более достойный кандидат. Метафизик правит, опираясь на помощь трех соправителей — Пона, Сина и Мора (Мощь, Мудрость, Любовь) и многочисленного штата чиновников. Хотя в городе существует Совет, в который входят все солярии старше 20 лет, он, по-видимому, имеет лишь совещательные функции, власть же исполнительного аппарата, возглавляемого Метафизиком, абсолютна. Принцип сменяемости власти не очень понятен, хотя и указывается, что должностные лица сменяются по воле народа. За малейшее преступление следует жестокое наказание. В городе исповедуется религия Солнца, которую отличает существенный рационалистический элемент, а также тесная интегрированность в государственные структуры. Метафизик одновременно и первосвященник, функции др. служителей культа выполняют высшие чиновники.

В творчестве К. нашли отражение как характерные для эпохи Возрождения филос. идеи, так и социально-критические мотивы, свойственные его времени.

Lettere. Bari, 1927; Tutte le opere. Milano; Verona, 1954. Vol. 1. La filosofia che i sensi ci additano. Napoli, 1974.














КАМЮ (Camus) Альбер (1913—1960) — фр. философ, писатель, публицист, лауреат Нобелевской премии по литературе (1957). Сформировался под влиянием идей С. Кьеркегора, Э. Гуссерля, Ф.М. Достоевского, Л. Шестова. В центре внимания К. — этические проблемы («Я не философ, а моралист»): разделяя позиции экзистенциализма, ратует за «просвещенное язычество», воплощающее стремление человека к целостному существованию. Первоначально идеал человека К. ищет в согласии его с миром, основанным на телесном единении всех элементов универсума, благодаря которому человек достигает внутренней гармонии, душевной целостности и полноты (ранние произведения). В дальнейшем К. предпринимает попытку понять целостность человека через его стремление подойти к миру с позиции разума, достичь предельной ясности во взаимоотношениях с миррм («Миф о Сизифе. Эссе об абсурде»). Однако предельность познания оборачивается абсурдностью и бесплодностью усилий человека в достижении целостности своего существования и вынуждает его на постоянный бунт — трезвую и практически бесперспективную борьбу с иррациональным и бесчеловечным. К. перетолковывает картезианское cogito следующим образом: «Я бунтую, следовательно, мы существуем». Обратной стороной абсурда становится признание необходимости людской солидарности. Идея долга человека перед Другим — ближним и дальним — сформировалось у К. под влиянием событий Второй мировой войны, его участия в движении Сопротивления («Письма немецкому другу», «Бунтующий человек»). Поддерживая идею всеобщего братства людей, он более всего полагается не на науку или политику, а на искусство и культуру, и прежде всего на их творцов, удел которых заключается в том, чтобы неустанно бороться за утверждение в мире высших ценностей — красоты, добра, справедливости.

Бунтующий человек. М., 1990; Избр. произв. М., 1993; Cahiers Albert Camus. Paris, 1971 — 1973. Vol. 1—2; Essais. Paris, 1992.
Великовский СИ. Грани «несчастного сознания». Театр, проза, философская эссеистика Альбера Камю. М., 1973; Кушкин Е.П. Альбер Камю. Ранние годы. Л., 1982; Фокин С.
Альберт Камю. Роман. Философия. Жизнь. СПб., 1999; GremerG. Albert Camus. Paris, 1968.













КАН (Kahn) Герман (1922—1983) — амер. физик и футуролог. В 1961 создал и возглавил Гудзоновский ин-т, предназначенный для проведения исследований в области национальной безопасности и общественной политики. Ин-т разрабатывал долгосрочные научно-технические, социально-экономические и военно-политические прогнозы по заказам правительства и финансово-промышленных корпораций. К. считал возможным применение ядерного оружия в мировой войне, неизбежность которой постоянно подчеркивал в книгах «О термоядерной войне» (1960), «Мысли о немыслимом» (1962), «Об эскалации: метафоры и сценарии» (1965). Выступал сторонником постиндустриального общества, выразителем интересов многонациональных корпораций. В книгах, написанных в соавторстве с др. сотрудниками Гудзоновского ин-та («Год 2000-й», «Грядущее. Размышления о 70-х и 80-х гг.», «Следующие 200 лет»), К. пытался раскрыть тенденции развития мира. По его оценке, к 2000 двенадцать стран могли бы стать «явно постиндустриальными», а еще девять — «постиндустриальными в начальной фазе». Семнадцать стран могли бы достичь стадии массового потребления. Из 6 млрд. человек населения земного шара (цифра названа точно) около 1 млрд имели бы доходы свыше 4 тыс. долл., почти 500 млн — свыше 1,5 тыс. долл. и немного больше 500 млн человек — свыше 600 долл., что составляет уровень индустриального общества. Около 3 млрд человек будут жить в стадии переходного общества, а оставшиеся 1 млрд человек — в стадии доиндустриального общества. Как указывал К., еще два или три столетия назад ни одно человеческое сообщество не производило материальных благ, эквивалентных 200 долл. на душу в год. К 2000 более пяти шестых населения планеты превзойдут этот исторический рубеж. Для США К. нарисовал еще более лучезарную картину. В 2000 доход американца утроится и составит более 10 тыс. долл. в год на душу населения, против 3350 долл. в 1965. Прогнозы Ин-та относительно экономических показателей развития мира во многом оказались точными. Этого нельзя сказать о прогнозах в сфере духовной жизни. В частности, К. считал, что в кон. 20 столетия процесс секуляризации наберет огромные темпы. Однако на самом деле оказалось, что зона сакральной культуры необычайно расширилась, сложилось явление, которое получило название «реванш богов».

The Year 2000. New York; London, 1967; The Next 2000 Years. A Scenario for America and the Warld. New York, 1973; Thinking about Unthinkable. New York, 1984.














КАНЕТТИ Элиас (1905—1994) — австр. писатель, культуролог, обществовед. Лауреат многих литературных премий, в т.ч. Нобелевской премии по литературе (1981). Продолжая филос. традицию изучения массы как феномена (X. Ортега-и-Гасет, Г. Лебон, З. Фрейд), К. в кн. «Масса и власть» (М., 1997) представил массу как универсальное и вместе с тем загадочное явление. Она распадается так же внезапно, как и возникает. Естественная масса — это открытая масса: ее росту вообще не положено предела; закрытая масса отказывается от роста и делает упор на структуре. По мнению К., важнейший процесс, протекающий внутри массы — разрядка. Массе свойственна мания разрушения. Одна из самых важных характеристик жизни массы — то, что можно было бы назвать «чувством преследуемости», — главная восприимчивость и раздражимость по отношению к тем, кто раз и навсегда записан ею во враги. Ощущение коварства массы заложено в пафосе мировых религий. Одинаковая и очевидная для всех опасность порождает одинаковый для всех страх. Панику как распад можно, считает К., предотвратить, продлив первоначальное состояние объединяющего массового страха.

К. указывает четыре главные характеристики массы: она всегда стремится расти; внутри нее господствует равенство; она любит плотность; она требует направления. Каждое из этих свойств может присутствовать в массе в большей или меньшей мере. В зависимости от того, на каком из них сосредоточить внимание, можно получить различные классификации массы. Когда речь идет об открытой и закрытой массах, такое разделение основывается на признаке роста. Медленной массе свойственна удаленность цели, такая масса движется с необычайным постоянством к незыблемой цели, все время оставаясь единой и сплоченной; преследующая масса возникает в случае быстро достижимой цели.










КАНОН художественный (греч. kanon — норма, правило) — в эстетике категория, означающая систему внутренних творческих правил и норм, господствующих в искусстве в к.-л. исторический период или в каком-то художественном направлении и закрепляющих основные структурные закономерности конкретных видов искусства. Каноничность в первую очередь присуща древнему и средневековому искусству. В пластике с Др. Египта утвердился К. пропорций человеческого тела, который был переосмыслен др.-греч. классикой, теоретически закреплен скульптором Поликлетом (5 в. до н.э.) в трактате «Канон» и практически воплощен в его статуе «Дорифор», также получившей название «Канон». Разработанная Поликлетом система идеальных пропорций человеческого тела стала нормой для античности и с некоторыми изменениями для художников Ренессанса и классицизма. Витрувий применял термин «К.» к совокупности правил архитектурного творчества. В изобразительном искусстве восточного и европейского Средневековья, особенно в культовом, утвердился иконографический К. Выработанные в процессе многовековой художественной практики главные композиционные схемы и соответствующие им элементы изображения тех или иных персонажей, их одежд, поз, жестов, деталей пейзажа или архитектуры уже с 9 в. были закреплены в качестве канонических и служили образцами для художников стран восточнохристианского ареала до 17 в. Своим К. подчинялось и песенно-поэтическое творчество Византии. В частности, одна из наиболее сложных форм византийской гимнографии (8 в.) называлась «К». Он состоял из девяти песен, каждая из которых имела определенную структуру. Первый стих каждой песни почти всегда составлялся на основе тем и образов, взятых из Ветхого Завета, в остальных стихах поэтически и музыкально развивались эти темы. В западноевропейской музыке с 12—13 вв. под названием «К.» получает развитие особая форма многоголосия. Элементы ее сохранились в музыке до 20 в. (у П. Хиндемита, Б. Бартока, Д. Шостаковича и др.). Хорошо известна каноническая нормативизация искусства в эстетике классицизма, часто перераставшая в формализаторский академизм.

Проблема К. была поставлена на теоретический уровень в эстетических и искусствоведческих исследованиях только в 20 в., наиболее продуктивно в работах А.Ф. Лосева, Ю.М. Лотмана и др. Лосев определял К. как «количественно-структурную модель художественного произведения такого стиля, который, являясь определенным социально-историческим показателем, интерпретируется как принцип конструирования известного множества произведений» (1973). Лотмана интересовал информационно-семиотический аспект К. Он считал, что канонизированный текст организован не по образцу естественного языка, а «по принципу музыкальной структуры», и поэтому выступает не столько источником информации, сколько ее возбудителем. Канонический текст по-новому переорганизовывает имеющуюся у субъекта информацию, «перекодирует его личность» (1973).

Роль К. в процессе исторического бытия искусства двойственна. Будучи носителем традиций определенного художественного мышления и соответствующей художественной практики, К. выражает эстетический идеал той или иной эпохи, культуры, народа, художественного направления и т.п. В этом его продуктивная роль в истории культуры. Когда же со сменой культурно-исторических эпох меняется эстетический идеал и вся система художественного мышления, К. ушедшей эпохи становится тормозом в развитии искусства, мешает ему адекватно выражать духовно-практическую ситуацию своего времени. В процессе культурно-исторического развития этот К. преодолевается новым творческим опытом. В конкретном произведении искусства каноническая схема не является носителем собственно художественного значения, возникающего на ее основе (в «канонических» искусствах — благодаря ей) в каждом акте художественного творчества или эстетического восприятия.

Художественно-эстетическая значимость К. заключается в том, что каноническая схема, закрепленная как-то материально или существующая только в сознании художника (и реципиентов данной культуры), являясь конструктивной основой художественного символа, как бы провоцирует талантливого мастера на конкретное преодоление ее изнутри, посредством системы малозаметных, но художественно значимых отклонений от схемы в нюансах всех элементов изобразительно-выразительного языка. В психике реципиента каноническая схема возбуждает устойчивый комплекс традиционной для его времени и культуры информации, а конкретные художественно организованные вариации элементов формы побуждают его к углубленному всматриванию во вроде бы знакомый, но в чем-то новый образ, к стремлению проникнуть в его сущностные, архетипические основания, к открытию каких-то еще неизвестных его духовных истин.

Лосев А.Ф. Художественные каноны как проблема стиля // Вопросы эстетики. М., 1964. Вып. 6; Бычков В.В. Эстетические аспекты иконографического канона в восточнохристианском искусстве // Вопросы теории и истории эстетики. М., 1972. Вып. 7; Лосев А.Ф. О понятии художественного канона // Проблемы канона в древнем и средневековом искусстве Азии и Африки. М., 1973; Лотман Ю.М. Каноническое искусство как информационный парадокс // Там же.

В. В. Бычков











КАНТ (Kant) Иммануил (1724—1804) — нем. философ, крупнейший представитель нем. идеализма. Доцент (1755—1770), проф. Кёнигсбергского ун-та (1770— 1796). В философии К. традиционно выделяется два периода: «докритический» (до 1770) и «критический». Ранние работы К. («Мысли об истинной оценке живых сил» (1747), «Всеобщая естественная история и теория неба» (1755) посвящены естественно-научной проблематике. В этот период К. высказывает космогоническую гипотезу об образовании из первоначальной «туманности» планетарной системы. В 1760-е гг. наметился переход К. от естественно-научных проблем к филос. В «Единственно возможном основании для доказательства бытия Бога» (1762) К. отвергает онтологическое и физико-телеологическое доказательства бытия Бога. В работе «Опыт введения в философию отрицательных величин» (1763) К. приходит к выводу о необходимости проводить различие между логическим основанием и реальным основанием, причиной. «Наблюдения над чувством возвышенного и прекрасного» (1764) были первой работой К. по эстетике; введенные в ней понятия будут положены в основу будущей «Критики способности суждения». В «Грезах духовидца, поясненных грезами метафизики» (1766) К. подверг критике утверждения Э. Сведенборга о его способности общаться с душами умерших людей и получать от них всевозможные знания; в работе присутствует и критика рациональной спекулятивной метафизики. Однако К. выступает не против метафизики как таковой, а против вполне определенного ее вида; в его собственном понимании метафизика является «наукой о границах человеческого разума».

В диссертации «О форме и принципах чувственно воспринимаемого и умопостигаемого мира» (1770) К. приходит к принципиальному для критического периода утверждению о пространстве как субъективной схеме, которая не является ни отношением между вещами, ни субстанцией, в которой вещи существуют. Последние годы «докритического» периода в целом можно охарактеризовать как годы возрастающего интереса к метафизике: в это время К. все больше дистанцируется от старой, догматической философии, претендующей на познание вещей самих в себе, и пытается найти новое обоснование метафизики на др. основаниях.

Наметившийся в диссертации переход к «критической» философии, о котором К. говорил как о «пробуждении от догматического сна», был осуществлен в «Критике чистого разума», на написание которой ушло около десяти лет. В «Критике чистого разума» (1781, второе изд. — 1787) — «трактате о методе», содержащем «полную идею» будущей трансцендентальной философии, — К. изложил свои взгляды на природу познания и определил свое отношение к предшествующей философии, прежде всего к догматической спекулятивной метафизике. Вся критическая философия К. стоит под знаком трансцендентальной философии — рефлексивной философии, выясняющей условия возможности априорного знания, возможности и границ познания. Тем самым К. совершает в философии «коперниканский переворот», утверждая, что не «знания должны сообразоваться с предметами», а «предметы должны сообразоваться с нашим познанием». Основополагающим для кантовской философии является также различие априорного как безусловно независимого от всякого опыта, всеобщего и необходимого, и апостериорного, опытного в узком смысле. Сам опыт оказывается у К. состоящим из двух частей: приходящего извне апостериорного материала и добавляемой самим субъектом априорной формы. В «Критике чистого разума» К. задает вопрос о возможности математики, естествознания и метафизики; возможность наук он объясняет наличием априорно-синтетических суждений — суждений, независимых от опыта и расширяющих наше знание, — и механизмов, обеспечивающих возможность подобных суждений. Ответ на вопрос о возможности указанных наук К. получает соответственно в разделах, которые трактуют различные познавательные способности человека: чувственность (трансцендентальная эстетика), рассудок (трансцендентальная аналитика) и разум (трансцендентальная диалектика).

В качестве априорных у К. выступают пространство и время как априорные формы чувственности, которые упорядочивают приходящее извне многообразное. Чувственность аффицируется вещами самими по себе, которые для нас как таковые непознаваемы; они нам известны только как явления в пространстве, времени и через категории. Априорностью пространства и времени К. объясняет существование математики как достоверной науки. Возможность чистого естествознания объясняется им априорностью категорий как чистых понятий и в то же время основоположений рассудка. Объективное значение чистых рассудочных понятий К. показывает в трансцендентальной дедукции категорий, в ходе которой он приходит к трансцендентальному и синтетическому единству как «высшему пункту» трансцендентальной философии. Свое учение о категориях и основоположениях К. противопоставляет учению Д. Юма, пытаясь на путях априоризма обосновать критикуемую Юмом теорию причинности. Разъясняя процесс образования необходимых и всеобщих суждений в чистом естествознании, К. вводит в «Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей проявиться как наука» (1783) различение между суждениями восприятия и суждениями опыта; природа оказывается у К. совокупностью суждений опыта.

Ответ на вопрос о возможности метафизики как науки приносит больше негативных, чем позитивных результатов. Три основные темы предшествующей метафизики — душа, мир и Бог — оказываются в трансцендентальной философии К. идеями, которым в созерцании не может быть дан адекватный объект, они имеют не конститутивное, а регулятивное применение, т.е. направляют рассудок к определенной точке, объединяющей весь опыт в одно целое. Указанное различие у К. выступает также как противопоставление трансцендентального и трансцендентного: первое обосновывает опыт и делает его возможным, второе выходит за границы возможного опыта. Особый резонанс в последующей философии имела критика К. различных доказательств бытия Бога и учение об антиномиях чистого разума.

Одним из основных итогов «Критики чистого разума» явилось крушение традиционной метафизики и замена трансцендентной метафизики трансцендентальной философией. В этой книге К. высказывает идею о системе трансцендентальной философии, состоящей из двух частей: метафизики природы и метафизики нравов. Этот замысел К. в целом реализовал, однако полученные им результаты оказались таковы, что не удовлетворили большинство последователей трансцендентальной философии; это привело к попыткам нового построения «системы» трансцендентальной философии его сторонниками.

Если в «Критике чистого разума» К. отвечал по преимуществу на вопрос: «Что я могу знать?», то на др. вопросы он искал ответ в своих сочинениях по этической проблематике: «Основоположении к метафизике нравов» (1785) и «Критике практического разума» (1788). В этике К. утверждает автономию воли, в связи с чем выступает против утилитаристских, гедонистических и эвдемонистических концепций, являющихся «гетерономными». Человек, по К., есть существо, находящееся в двух мирах: мире явлений и мире вещей самих по себе, феноменальном и интеллигибельном. Как «вещь сама по себе» человек свободен от природной необходимости, свобода человека состоит в самозаконодательстве и подчинении своему закону. Свобода является необходимым условием этики, без нее человеку нельзя было бы вменить в ответственность его поступки. Мораль относится, по К., только к намерению, максиме поведения, а не к результатам поступка. Действие ради достижения к.-л. цели называется К. гипотетическим императивом; действие же на основе одного закона и уважения к нему является категорическим императивом. К. считает категорический императив априорной формой всякого поступка, его определение гласит: «Поступай так, чтобы максима твоей воли во всякое время могла бы иметь также и силу принципа всеобщего законодательства». Моральным К. называет действие в соответствии с долгом, из уважения к моральному закону; действие же по склонности, внешне сообразное с законом, называется К. легальным. Т.о., ответ на вопрос о том, что человек должен делать, звучит так: следовать долгу, поступать так, чтобы быть достойным счастья. В этике К. вводит в качестве постулатов практического разума свободу, бессмертие души и бытие Бога, расширяя сферу практического разума, однако оставляя неизменной границу того, что доступно лишь для чистого разума. К. утверждает примат практического над теоретическим («Критика практического разума», «Спор факультетов» (1798), а также независимость морали от религии; более того, последняя оказывается зависимой от морали. Единственно истинная религия состоит, по К., из нравственных законов, устанавливаемых практическим разумом («Религия в пределах только разума» (1793). Истолковывая Бога как постулат практического разума и видя его роль в приведении в состояние соразмерности достойности быть счастливым и обладанием счастьем, К. отвечает на вопрос о том, на что человек может надеяться. Однако главный вопрос, к которому сводятся все филос. вопросы, звучит у К. так: «Что такое человек?»

В «Критике способности суждения» (1790) К. перебросил мост от принципов природы к принципам морали, поскольку мы должны нравственно вести себя в эмпирическом мире. Посредничество между двумя мирами усматривается К. в понятии целесообразности; «Критике способности суждения» речь идет о целесообразности в искусстве и природе. В искусстве К. придает первостепенное значение суждению вкуса, а также понятиям возвышенного и прекрасного. Им разрабатывается также учение о гении и классификация прекрасных искусств. Говоря о целесообразности в природе, К. истолковывает вещи как цели природы и как организмы, пытаясь дополнить механическое описание телеологическим.

Историю человечества («Идеи всеобщей истории во всемирно-гражданском плане» (1784) и др. работы) К. рассматривал как «осуществление тайного плана природы», который направлен на приведение государственного устройства в такое совершенное состояние, при котором могли бы полностью развиться все задатки, вложенные природой в человечество. Средством, которым природа принуждает человечество к его цели — достижению «всеобщего правового гражданского общества», — является антагонизм, «необщительная общительность людей». В исторической науке К. ставил задачу найти «априорную нить», которая позволила бы добиться в истории знания, сопоставимого по достоверности с математическим и естественно-научным знанием. Выступая с пацифистских позиций, К. в соч. «К вечному миру» (1795) дал набросок оснований будущего интернационального мирового порядка.

Последние годы жизни К. работал над завершающим произведением (Opus postum), которое не было закончено. Основными темами в нем были — переход от метафизики к физике, еще ранее намеченный в «Математических началах естествознания», и идея трансцендентальной философии как метафизики, как завершенной системы.

Соч.: В 6 т. М., 1963—1966; Трактаты и письма. М., 1980; Критика чистого разума. СПб., 1993; Критика чистого разума. М., 1994; Соч.: В 4 т. на рус. и нем. языках. Т. 1. М., 1994; Т. 3. М., 1997; Соч.: В 8 т. М., 1994; Kants Gesammelte Schriften. Berlin, 1902 и ел.; Werke in zehn Banden. Darmstadt, 1983.

Асмус В.Ф. Иммануил Кант. М., 1973; Философия Канта и современность. М., 1974; Молчанов В.И. Время и сознание: критика феноменологической философии. М., 1988; Мотрошилова Н.В. Рождение и развитие философских идей. М., 1991; Жучков В.А. Из истории немецкой философии XVIII века (предклассический период). М., 1997; Martin G. Immanuil Kant. Ontologie und Wissenschaftstheorie. Koln, 1958; Hinske N. Kants Weg zur Transzendentalphilosophie. Stuttgart, 1970; Prauss G. Erscheinung bei Kant. Berlin, 1971; Prauss G. Kant und das Problem der Dinge an sich. Bonn, 1974; Fischer N. Transzendent in der Transzendentalphilosophie. Bonn, 1979; Metaphysik nach Kant. Stuttgart, 1988; Carl W. Die transzendentale Deduktion der Kategorien. Frankfurt am Main, 1992.

A.H. Круглов









«КАПИТАЛ. КРИТИКА ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ» — главное теоретическое произведение К. Маркса, призванное дать научное обоснование коммунистической утопии. На протяжении сорока лет исследований Маркс подготовил ряд вариантов своего труда. При его жизни вышли: первый выпуск «К критике политической экономии» (1859) и 1-й том «К.» (1867), подготовленный на основе третьего варианта (1863— 1865) (впервые 1 т. на рус. яз. в пер. Г. Лопатина, Н. Даниельсона и Н. Любавина издан в СПб. в 1872). Ф. Энгельс после смерти Маркса издал 2-й и 3-й тома «К.» (1885 и 1894); 4-й том в полном виде увидел свет в сер. 20 в. в СССР. Окончательная структура «К.», сложившаяся к сер.

1960-х гг., такова: первый том посвящен процессу непосредственного капиталистического производства, второй — процессам обращения капитала, третий — синтетической картине буржуазного производства как единства производства и обращения капитала, четвертый («Теории прибавочной стоимости») — критической истории буржуазной экономической мысли. По замыслу автора, в «К.» должны быть раскрыты внутренние законы исторического развития и функционирования капиталистического способа производства и вместе с тем существо самой политэкономии в качестве «ложного сознания». По Марксу, категории и законы политэкономии дают теоретическое выражение формам и способам хозяйственной практики, являющейся средоточием тотально превратного характера жизнедеятельности буржуазного общества. Следующее этой превратности политэкономическое сознание трактуется как «находящееся в плену видимости» и порывающее с действительным пониманием предмета. Степень конструктивности экономической теории стоит поэтому в обратном отношении к ее способности подлинного понимания существа предмета. Теория капитала предполагает критику политэкономии, а критика политэкономии, в свою очередь, вдохновлена неприятием самого капитала, т.е. революционной позицией пролетариата.

Экономические воззрения Маркса развивались в русле трудовой теории стоимости. К своим основным экономическим открытиям он относил открытие двойственного характера труда, выражающееся в существовании потребительной и меновой стоимости товара, природы денег, трактовку рабочей силы как товара, различение постоянного и переменного капитала и пр., позволившие ему раскрыть тайну прибавочной стоимости, периодических кризисов перепроизводства и обосновать закономерность революционного преобразования буржуазного общества в коммунистическое (см.: Коммунизм).

В филос. отношении «К.» представляет интерес в качестве изложения материалистического понимания истории, трактовки феномена товарного фетишизма и, в особенности, применения диалектического метода исследования, имеющего, по мнению Маркса, универсальный характер. Уже в «Экономически-философских рукописях 1844 года», где гегелевская диалектика, как и диалектика вообще, подвергалась радикальной критике, методология будущей экономической теории характеризуется следующим образом: «Как из понятия отчужденного труда мы получили путем анализа понятие частной собственности, точно так же можно с помощью этих двух факторов развить все экономические категории, причем в каждой из этих категорий... мы найдем лишь то или иное определение и развернутое выражение этих первых основ». В последующем Маркс остался верен этому замыслу. В неопубликованном при жизни «Введении» к «Критике политической экономии» дана интерпретация диалектики как неуклонного развития мысли, направленного к заранее установленному финалу. Такое истолкование научного мышления явилось одним из способов изображения действительности, подчиненных реализации собственно идеологических установок и отмеченных постоянным конфликтом с научным методом. На этой почве внутри марксистской философии практиковалось противопоставление формальной и диалектической логики, метафизики и диалектики и т.п., а сам «К.» рассматривался как образец воплощения подлинно научного метода.

Идеи «К.» стали одним из отправных пунктов ряда филос. и социально-исторических концепций 20 в. (франкфуртская школа, разнообразные течения постмарксизма 1960—1970-х гг.). 

Соч. Т. 23-26. Ч. 1-2. 47-50.
Жижек С. Возвышенный объект идеологии. М., 1999.











КАПИТАЛИЗМ — способ общественного устройства, утвердившийся в странах Зап. Европы в 17 в. и позднее распространившийся на Сев. Америку и др. регионы. Понятие «К.» является одновременно неясным и неточным: его содержание довольно расплывчато; класс стран, которые без колебаний можно назвать капиталистическими, не имеет четко очерченной границы. Кроме того, данное понятие относится к т.н. оценочным, или «хвалебным», словам: его употребление, как и употребление таких понятий, как «социализм», «справедливость», «консерватизм» и т.п., почти всегда связано с явной или неявной, позитивной или негативной оценкой. Не случайно слово «К.», как замечает историк Ф. Бродель, заставляет всякий раз вздрагивать при своем произнесении.

Сам термин «К.» «появился в своей законченной и ярко выраженной форме, лишь в нач. 20 в. Бесспорно, что на всю его сущность наложило отпечаток время его подлинного рождения в период 1400— 1800» (Бродель).

В развитии капиталистического общества отчетливо выделяются три периода: предкапитализм (14— 17 вв.); индустриальный капитализм (17—20 вв.); постиндустриальный капитализм (со втор. пол. 20 в.).

В период предкапитализма рыночная экономика еще не была естественным порядком вещей. К. не являлся устойчивым, и можно предположить, что на смену средневековой форме коллективизма еще могла, вместо индивидуалистического капиталистического общества, прийти новая, уже не феодальная форма коллективизма (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество). Скорее всего, это был бы тот полурелигиозный социализм, о котором мечтали Т. Мюнцер и др. и который И.Р. Ша-фаревич называет «социализмом ересей».

К. создал не только новый тип экономики, но и новый образ жизни и новый тип мышления. М. Вебер полагал, что это произошло с появлением протестантизма, т.е. К. возник не раньше 16 в.; В. Зомбарт относил его начало к Флоренции 15 в.; О. Кокс высказывался даже в пользу Венеции 11 в. Расхождения в датировках возникновения К. связаны, с одной стороны, с распространенным представлением о средневековом обществе как аграрном, а не аграрно-промышленном и, с другой — с пониманием К. как того открытия земли обетованной для экономики, которое явилось завершающим этапом исторического прогресса. Теперь мутации К. представляются очевидными, и он не кажется ни последним словом исторической эволюции, ни «столбовой дорогой» всего человечества.

На ранних этапах своего развития К. оказал огромное влияние на повышение производительности труда и увеличил промышленное производство до невиданных ранее размеров. В 19 в. К. достиг всей полноты власти. Сформировался образ примерного предпринимателя — создателя общественного блага, олицетворения здоровых буржуазных нравов, труда и бережливости, а вскоре и распространителя цивилизации и благосостояния среди колонизированных народов. Этот образ продержался, впрочем, недолго. В кон. 19 — нач. 20 в. К. стал испытывать определенные трудности, связанные с массовым отчуждением рабочих и др. социальных групп. Капиталисты обладали огромной властью, трудящиеся — минимальной, наименее обеспеченные слои общества были бесправны и испытывали колоссальные лишения. В дальнейшем четыре процесса стабилизировали и укрепили К.: рост профсоюзов; постепенное развитие идеи гос-ва всеобщего благосостояния; принятие гос-вом на себя ответственности за уровень производства; исчезновение старомодного капиталиста, на смену которому пришел менеджер, корпоративный бюрократ. Постепенная трансформация К. привела к тому, что на смену классическому К., опиравшемуся на не знающую особых ограничений частную собственность и избегавшему вмешательства гос-ва в экономическую жизнь, пришел посткапитализм, или неклассический К. Посткапитализм является принципиально иным К. не только в сравнении со временем создания «Философии истории» Г.В.Ф. Гегеля (нач. 19 в.), но и со временем написания «Капитала» К. Маркса (кон. 19 в.). У Гегеля еще имелись известные основания не считаться с формирующимся благодаря капитализму мировым сообществом и уверять, что мораль — это что-то для повседневного обихода, но не для высокой государственной политики и что из борющихся между собою гос-в то является правым, которое обладает большей силой и способно подчинить себе др. гос-ва. Критика Марксом ужасов капиталистической эксплуатации была по преимуществу справедливой. Во многом оправданным являлось и противопоставление им бесправного и нищего пролетария богатому и благополучному буржуа. Маркс ошибался, однако, в главном. Период становления К., когда тот был еще нестабилен и жесток в борьбе за свое существование, Маркс оценивал как время несомненного заката этого способа общественного устройства, как канун пролетарской революции.

В настоящий период К., которому еще сто лет назад марксизмом был поставлен смертельный диагноз, демонстрирует свои глубинные потенции, оставшиеся незамеченными ни Марксом, ни его последователями кон. 19 — нач. 20 в. «Очевидно, что современное общество, — пишет неомарксист Г. Маркузе, — обладает способностью сдерживать качественные социальные перемены, вследствие которых могли бы утвердиться существенно новые институты, новое направление продуктивного процесса и новые формы человеческого существования. В этой способности, вероятно, в наибольшей степени заключается исключительное достижение развитого индустриального общества».

Современное капиталистическое общество является чрезвычайно сложной и динамичной социальной системой. Самым общим образом его можно охарактеризовать как общество, имеющее следующие черты:

• оно возникает спонтанно и не воплощает никакого предварительного замысла, не имеет глобальной, обязательной для всех его членов цели;
• оно не контролирует из единого центра все стороны своей жизни;
• координация достигается в нем не за счет подчинения некоей общей цели и единому центру, а путем соблюдения универсальных правил поведения;
• экономической основой общества является частная собственность и частное предпринимательство, децентрализованная рыночная система и конкуренция;
• индивиды автономны и располагают защищаемой законом сферой частной жизни, в пределах которой они вправе принимать любые решения на свой собственный страх и риск;
• индивиды обладают безусловными и неотчуждаемыми правами и свободами, в числе которых свобода мысли И свобода слова, свобода создания ассоциаций и организаций, свобода совести, свобода передвижения, свобода выбора страны проживания и др.;
• общество является многопартийным, причем политические партии не имеют никаких непосредственных публично-властных полномочий;
• представительные органы государственной власти и местного самоуправления избираются населением;
• законодательная, исполнительная и судебная ветви государственной власти четко отделены друг от друга.


Центральными в общем описании К. являются, т.о., понятия: гражданское общество, правовое гос-во, многопартийность, демократия, принцип разделения властей, частная собственность, рынок, права человека и др.

Устойчивость современного К. обеспечивается переплетением достаточно большого числа разнородных факторов. Среди них особую значимость имеют следующие особенности капиталистического общества. Материальная и духовная его культура находится и будет, судя по всему, в обозримом будущем находиться в динамическом равновесии. Устойчивому развитию материального производства соответствуют достаточно гибкие социальные отношения, основу которых составляют автономная личность и устоявшееся гражданское общество. Капиталистическое гос-во во многом научилось взаимодействовать с гражданским обществом и ограничивать свое вмешательство в экономику минимально необходимой степенью. Образовалось мировое сообщество развитых капиталистических стран, приходящих на помощь друг другу в случае локальных и региональных кризисов. Во многом сгладилась резкость противостояния буржуазии и пролетариата, столь существенно влиявшая на устойчивость К. еще в 1920—1930-е гг. Сформировался достаточно широкий и стабильный средний класс, не склонный искать решительных социальных перемен и рисковать своим обеспеченным настоящим ради заманчивого, но неопределенного будущего. Сформировалась и устоялась идеология потребления как особого стиля жизни, в принципе доступного почти всем слоям населения; капиталистическому материальному производству удается предоставлять те товары и услуги, которые необходимы для поддержания этой идеологии. Буржуазная идеология проникла в др. слои общества, изменяя и вытесняя их собственные ценности, что создает иллюзию растворения современной буржуазии в нации в целом. Вмешательство гос-ва в экономику позволяет предотвращать резкий и опасный разрыв между наиболее обеспеченными «верхами» и наименее обеспеченными «низами». Нет ясной исторической перспективы, ради которой стоило бы рискнуть отказаться от той «капиталистической несвободы», которую Маркузе называет «комфортабельной, покойной, умеренной, демократической»; сверх того, попытки современного коллективистического (национал-социалистического и коммунистического) переустройства общества наглядно показали, что намерение в ближайшем же будущем создать «рай на земле» неминуемо ведет к тоталитарному аду. Длительная устойчивость К. в развитых странах, отсутствие острых, неотложных проблем, в которых он все более запутывался бы, шли параллельно с растущим ослаблением коммунизма. Эти процессы привели к тому, что в капиталистических странах исчезли как «революционные партии», так и «революционные классы», стремящиеся освободить себя, чтобы освободить и общество в целом.

Еще в нач. 20 в. К. представлялся общественным устройством, установившимся на долгие века, если не навсегда. М. Вебер, Зомбарт и др. писали о К. так, как если бы ему предстояло существовать неограниченно долго. Однако уже в конце Первой мировой войны, неожиданно обнажившей многие скрытые пороки капиталистического общества, К. обнаружил свою историчность и даже известную хрупкость. Октябрьская революция 1917 в России и затем формирование «мирового лагеря социализма» показали, что капиталистическое устройство общества так же преходяще, как и всякое иное его устройство.

Главное направление тех внутренних трансформаций, которые претерпел К. в 20 в. — это внедрение в его жизнь таких начал, которые с наибольшей резкостью и выразительностью проявляются в жизни коллективистического общества и в индустриальную эпоху доводятся последним до крайностей тоталитаризма. Постепенное преобразование К. можно назвать его умерением. Дикий, мало чем ограниченный К. 17—19 вв. являлся крайне индивидуалистическим обществом. Современный К. находится на пути к умеренному индивидуализму. Процессы, происходящие в посткапиталистическом обществе и ведущие от крайнего индивидуализма к умеренному, включают, в частности: усиление роли гос-ва в регулировании экономической жизни; постепенное, хотя и весьма сдержанное ограничение права собственности; последовательное и жесткое ограничение монополий; появление элементов плюрализма форм собственности; расширение мер по социальной защищенности тех, кто нуждается в ней; усиление внимания к здоровью населения, к проблемам страхования, к жилищным условиям; растущую заботу о сохранении окружающей среды; повышение уровня социальной защищенности наименее обеспеченных слоев населения; удержание в определенных пределах разницы между доходами наиболее обеспеченных и наименее обеспеченных слоев; выравнивание стартовых возможностей представителей разных групп населения; активизацию взаимосвязей гос-ва и гражданского общества; постепенное ослабление роли политических партий с одновременным ростом влияния бюрократии; растущее сближение развитых капиталистических стран, образование своеобразного «капиталистического интернационала» и др.

«Умерение» К. означает снижение остроты борьбы за существование в капиталистическом обществе, уменьшение доли тяжелого и монотонного труда, постепенное сближение сферы труда и сферы досуга, живущих пока что по разным законам, определенное потускнение идеалов общества потребления, заметный рост общих, коллективных ценностей и верований и т.д.

Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв. М., 1986. Т. 1-2; Гэлбрейт Д.К., Меньшиков СМ. Капитализм, социализм, сосуществование. М., 1988; Барт Р. Избр. работы. М., 1989; Бердяев Н.А. Новое средневековье. М., 1991; Шафаревич И.Р. Есть ли у России будущее? М., 1991; Ясперс К. Истоки истории и ее цель. М., 1991. Вып. 1—2; Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1— 2; Маркузе Г. Одномерный человек. Киев, 1994; Сорокин П.А. Главные тенденции нашего времени. М., 1997; Ивин А.А. Философия истории. М., 1999.

А.А. Ивин











КАРЖАВИН Федор Васильевич (1745-1812) — философ, филолог, теоретик архитектуры, политик. Учился в Сорбонне, встречался с Д. Дидро и Вольтером. По окончании учебы в 1765 вместе с В.И. Баженовым возвратился в Россию, где по указу императрицы Екатерины II был зачислен на должность «архитектуры помощника» в Экспедицию кремлевского строения. Новая образовательная поездка состоялась в 1773 в Амстердам и Париж, но прервалась участием в Войне за независимость Сев. Америки (1775—1783). Участвуя в войне, К. выполнял отдельные поручения Т. Джефферсона и Дж. Вашингтона. Возвращение в Россию было ознаменовано активной литературно-философской деятельностью, в которой нашли отражение идеалы фр. Просвещения. Общение с Дидро и Вольтером не прошло бесследно: в своих многочисленных сочинениях К. перечисляет «величайших» предшественников — Демокрита, Ф. Бэкона, Б. Франклина, фр. энциклопедистов, М.В. Ломоносова, А.Н. Радищева и др. К. создал целую систему, так и названную: «целая сокращенная наука». Он продемонстрировал особую страсть к дефинициям. Им были описаны понятия — «философия», «физика», «энциклопедия», «политика», «история», «право». Напр., понятие материи определялось так: «вообще всякое вещество», «Из какой материи состоит земноводной шар?». Ответ был таков: «Земноводной шар есть величайший ком, состоящий из земли, каменьев, песку, минералов, руд и вод». Большой заслугой К. было участие в публикациях соч. Т. Мора «Картина возможно лучшаго правления, или Утопия», написание рус. утопии «Город Морж», пер., комментирование и издание соч. Витрувия «Десять книг об архитектуре».

Французские, российские и немецкие разговоры. М.; СПб.; Лейпциг, 1784-1840.
Рабинович В.И. Вслед Радищеву... Ф.В. Каржавин и его окружение. М., 1986; Маслин М.А., Рабинович В.И. О преемственности в развитии идей русского просвещения XVIII в.: М.В. Ломоносов и Ф.В. Каржавин // Вестник Московского ун-та. Сер. 7. Философия. 1986. № 6.












КАРМА (санскр. каппа, пали kamma — обряд, действие, деяние) — одна из основополагающих концепций инд. мысли, определившая мировоззренческие парадигмы всех инд. религий и обусловившая специфику инд. социально-этических воззрений. К. соотносится прежде всего с «законом К.», по которому «история индивида» подчиняется причинно-следственной детерминации, обусловливающей характеристики настоящей жизни индивида предыдущими телесными, вербальными и ментальными действиями в предыдущих воплощениях. Хотя возможность возвращения умерших на землю предполагалась и до Упанишад, только начиная с этих текстов качество реинкарнации связывалось с балансом результатов предшествовавших действий индивида. В «Брихадараньяка-упанишаде» новое учение было выражено как представление о «пути богов» — пути огня и «пути предков» — пути дыма: первый — путь восхождения от Земли через Солнце в миры Брахмана, второй же предполагает после достижения Луны возвращение на Землю, и следующие этому пути «совершают круговращение», а те, кто этих путей не знает, становятся — вследствие самого своего неведения — насекомыми, мотыльками и кусающимися тварями (VI. 2. 16). Здесь же формулируется и та сентенция, которая обычно и интерпретируется как «закон К.»: «посредством благого действия [он] становится благим, посредством дурного — дурным» (III. 2. 14). Поскольку действия рассматриваются как «семена», а характеристики новой жизни как «плоды» и необходимое плодоношение «семян» не ограничивается пределами одной жизни, «закон К.» находится в необходимой связи с учением о перевоплощениях (сансара), являющихся его материализацией. Хотя «закон К.» был в Индии общепризнан, вопрос о самом субъекте этого «закона» (кто или хотя бы что в индивиде «подлежит» ему) в связи с его онтологическим статусом логически приемлемого решения у инд. философов не получил.











КАРНАП (Саrnар) Рудольф (1891—1970) — аналитический философ и логик, один из лидеров Венского кружка, ведущий представитель логического позитивизма. Приват-доцент Венского (1926—1931), проф. Германского (Прага, 1931 — 1935) ун-тов; после эмиграции в США — проф. Чикагского (1935—1952), Принстонского (1952-1954) и Калифорнийского (1954—1961) ун-тов. На формирование взглядов К. наибольшее влияние оказали идеи Г. Фреге, Б. Рассела и «Логико-философский трактат» Л. Витгенштейна. Основные области исследований: философия науки, эпистемология и логика. Одной из центральных тем в творчестве К. был поиск точной экспликации основной идеи эмпиризма, трактуемой им как сведение всех предложений науки к некоторому классу элементарных («протокольных») предложений, образующих неопровержимый и абсолютно достоверный базис знания. В осуществлении этой эмпирической редукции К. отводил принципиальное значение построению формально-логических языков и строгому определению процедур сведения. Первую попытку соединения эмпиризма и логики К. предпринял в кн. «Логическое построение мира» (1928), где им проведен «феноменалистический анализ» знания, предполагающий сведение всех понятий к элементам индивидуального чувственного опыта. Следующим шагом стала разработка физикализма, получившего законченное выражение в концепции «вещного языка». Предикаты наблюдения этого языка образуют, согласно К., тот эмпирический базис, на основе которого могут быть введены все научные термины. В ходе пересмотра процедур сведения К. был разработан метод редукционных предложений для определения диспозициональных предикатов. Др. «сквозной» темой в творчестве К. была разработка верификационной теории значения, согласно которой высказывание имеет значение, если оно может быть верифицировано, т.е. сведено к протокольным предложениям. Те высказывания, для которых верификация невозможна, должны быть устранены из науки как бессмысленные. В дальнейшем К. попытался смягчить чрезмерную жесткость этого критерия, отсекающего от науки предложения, выражающие научные законы и утверждения о прошлом, заменив понятие верификации более слабым понятием подтверждения. К. отводил центральное место критерию познавательного значения в программе «очищения» науки от метафизики, предложения которой объявлялись им «псевдовысказываниями». Взамен прежней метафизики К. предложил новое понимание философии как логического анализа языка науки, который призван выявить единство научного знания, обусловленное эмпирической однородностью языка всех наук. Решению этой задачи была посвящена «Энциклопедия унифицированной науки» (1938—1940), в создании которой К. принимал активное участие. К. достиг значительных результатов в области логического синтаксиса и семантики, в методологии дедуктивных наук, в построении систем индуктивной логики и в исследованиях по теории вероятности.

Значение и необходимость. М., 1959; Философские основания физики. Введение в философию науки. М., 1971; Der logische Aufbau der Welt. Berlin; Schlachtensee, 1928; Logische Syntax der Sprache. Wien, 1934; Testability and Meaning // The Philosophy of Science. 1936—1937. Vol. 3, 4; Introduction to Semantics. Cambridge, 1942; Logical Foundations of Probability. Chicago, 1950.

The Philosophy of Rudolf Carnap. La Salle (Illinois), 1963.















КАРНЕАД (Karneades) (ок. 214/213-129/128 до н.э.) -др.-греч. философ-платоник, глава Академии (см.; Академия платоновская). К. приехал в Афины (185/180 до н.э.), где познакомился с сочинениями Хрисиппа, изучал диалектику у Диогена-стоика. Затем перешел на позиции скептической Академии и оспаривал стоическую догматику (прежде всего — Антипатра из Тарса). Прославившись как выдающийся оратор, К. в составе афинского посольства был послан в Рим, где добился для афинян освобождения от штрафа и, помимо этого, ошеломил своим красноречием образованных римлян во время публичных лекций, часть которых была составлена в жанре «двойных речей». У К. было множество учеников, Академия при нем переживала пору расцвета. К. не писал филос. сочинений; его учение было известно из лекций, записанных его учениками Клитомахом и Зеноном Александрийским. Представление о его взглядах можно составить благодаря Цицерону, а также Сексту Эмпирику, Плутарху и др. Главный оппонент К. — Хрисипп; Диоген Лаэртий приводит изречение К.: «Не будь Хрисиппа, и меня бы не было». К. развил выдвинутые Аркесилаем принципы академического скепсиса с его антидогматизмом и полемической направленностью. Отрицая существование критерия истины, К. критиковал учение стоиков о «постигающем впечатлении»: поскольку любое впечатление равно может быть и истинным, и ложным, оно не может быть постигающим, а следовательно — и критерием истины; но критерием не может быть и разум: то, о чем он судит, должно прежде явиться ему, а это невозможно без ощущения. В качестве ориентира в практической деятельности К. допускал «убедительное впечатление», т.е. такое, которое представляется истинным, «выразительным»; окружение К. считало, что оно может быть даже критерием истины. К. различал впечатление просто убедительное, проверенное и устойчивое. В области этики антистоический пафос приводил К. к положительным суждениям о «высшем благе», которое состоит в том, чтобы по возможности наслаждаться теми благами, которые дает природа. К. критиковал также др. филос. школы, критически высказывался о существовании богов и их почитании, о промысле и роке, предсказании, астрологии и пр.

Fragmente. Wroclaw, 1970; Mette H. J. Weitere Akademiker heute: von Lakydes bis zu Kleitomachos // Lustrum, 27, 1985.
Nonvei Fieri St. Carneade. Padova, 1978; Gorier W. Karneades // Grundriss der Geschichte der Philosophie. Basel, 1994.

Ю.А. Шичалин











КАРПЕНКО Александр Степанович (р. 1946) — специалист в области неклассических логик, автор нескольких монографий и большого числа научных работ. Автор 14 статей по логике для «Новой философской энциклопедии». Окончил филос. факультет МГУ (1974), аспирантуру этого же факультета. С 1977 работает в Ин-те философии АН СССР (РАН). Доктор филос. наук (1991), зав. сектором логики Ин-та философии РАН. Ответственный редактор ежегодника «Логические исследования» и электронного жур. с тем же названием. Ответственный редактор «Трудов научно-исследовательского семинара Логического центра Института философии». С 1996 — преподавательская деятельность на кафедре логики филос. факультета МГУ.

Первые работы К. относятся к разработке семантики для многозначных логик, получившей название «фактор-семантика». Главный результат здесь состоит в структурализации самих истинностных значений. Ряд работ посвящен новому взгляду на природу простых чисел, ихлогическим свойствам. Получен результат о структурализации простых чисел и выявлен закон порождения их классов. Дана характеризация различных классов натуральных чисел посредством логических матриц.

В 1990-е гг. К. обратился к важной теме классификации логик. Разработки К. позволяют представить классическую логику в виде семимерной решетки, на основе которой вводится понятие «конструкция логики». Изучение подобных конструкций является весьма перспективным направлением в современной логике, поскольку можно строго выделить различные основания для классификации логик, а также разработать новые методы порождения целых классов (бесконечных) логик. Итогом работы явилось построение максимальной решетки (1997), в которую в качестве под-логик входят наиболее фундаментальные пропозициональные логики.

Кроме специальных логических исследований К. уделил много внимания логическому анализу таких филос. проблем, как асимметрия времени, фатализм, прошлое. Выяснилось, что в основе феномена «свобода воли» лежит сложнейшая проблема изменчивости прошлого. Под псевдонимом «А.С. Беловежский» разрабатывается тема коммунистического тоталитаризма. Основой вывод: победа тоталитаризма означала бы гибель человеческой цивилизации. Под псевдонимом «А.С. Чаха» опубликовано два сборника стихов с одним и тем же названием «Белый Кардинал».

Фатализм и случайность будущего: логический анализ. М., 1990; Логика, детерминизм и феномен прошлого // Вопросы философии. 1995. № 5; Штрих Шеффера для простых чисел // Логические исследования. М., 1995. Вып. 3; Классификация пропозициональных логик // Логические исследования. М., 1997. Вып. 4; Библиотечно-библиографическая классификация литературы по логике // Труды научно-исследовательского семинара Логического центра Института философии. М., 1997; Многозначные логики (сер. «Логика и компьютер». Вып. 4). М., 1997; Логика в России. Вторая половина XX века // Вопросы философии. 1999. № 9; Логики Лукасевича и простые числа. М., 2000; Логика на рубеже тысячелетий // Логические исследования. 2000. Вып. 7; Factor-semantics for n-valued logics // Studia Logica. 1983. Vol. 42. № 2/3; Characterization of prime numbers in Lukasiewicz's logical matrix // Studia Logica. 1989. \ol. 48. № 4; A logic without fixed points // Philosophical logic and logical philosophy. Dordrect, 1996; A maximal paraconsistent logic: The combination of two three-valued isomorphs of classical propositional logic // Frontiers of paraconsistent logic. Baldock, 2000; The classification of propositional calculi // Studia Logica. 2000. Vol. 66. № 2.









КАРСАВИН Лев Платонович (1882-1952) — философ, богослов, историк-медиевист, культуролог. Окончил историко-филологический факультет Петербургского ун-та (1901 — 1906); в 1910—1912 работал в архивах и библиотеках Франции и Италии, результатом явилось написание магистерской диссертации «Очерки религиозной жизни в Италии в XII—XIII веках» (1912) и докторской диссертации «Основы средневековой религиозности в XII—XIII веках, преимущественно в Италии» (1915). Свидетельством постепенного смещения научных интересов от истории и культурологии в область философии и богословия стали такие работы, как «Католичество», «Достоевский и католичество», «София земная и горняя», «Saligia, или Весьма краткое и душеполезное размышление о Боге, мире, человеке» (1919) и др. С 1918 — проф. Петроградского ун-та, в 1922 выслан из России. В Берлине К. издает ряд книг, в т.ч. «Философию истории» (1923), «О началах (Опыт христианской метафизики)» (1925), в Париже участвует в работе «Евразийского семинара» и издании богословских трудов: «Святые отцы и учители. Раскрытие православия в их теориях» (1926), «Церковь, личность и гос-во» (1927). С 1928 был зав. кафедрой всеобщей истории Каунасского ун-та; написал филос. сочинения «Peri archon. Ideen zur christischen Metaphysik» (1928), «О личности» (1929), «Поэма о смерти» (1931). В 1949 арестован и отправлен в лагерь «Абезь» (Коми), где и умер в лагерной больнице.

Метафизика всеединства B.C. Соловьева была для К. исходной точкой философствования. Составляющими элементами его учения являлись традиции христианского платонизма, святоотческое наследие и филос. учение Николая Кузанского. Принцип всеединства постепенно перерос в принцип Триединства, который, по К., более фундаментален, онтологичен и восходит к догмату троичности. В своей полноте и совершенстве этот принцип отождествляется с Богом и бытием личности. К. создал учение о «симфонической личности», которая на базе иерархической модели всеединства составляет основу его социальной философии и философии истории.

Религиозно-философские соч. М., 1992. Т. 1; Философия истории. СПб., 1993; Малые соч. СПб., 1994.
В память о Л.П. Карсавине. Брюссель, 1990.












КАРТЕЗИАНСТВО — ведущее направление в философии и науке 17—18 вв., оформившееся в качестве рецепции учения Р. Декарта (по-латыни его имя звучит как Cartesius — отсюда название). К. в целом продолжало основные направления мысли своего основателя. Так, остались неизменными главные постулаты физики Декарта — отождествление протяжения и материи, равенство движения и покоя, механицизм, геометризация пространства, отрицание пустоты, теория вихрей, делимость материи до бесконечности и т.д. Однако у последователей Декарта (напр., у X. Ле Руа) исчезает вероятностный характер, который был присущ физике их учителя. В К. делаются попытки разрешить проблемы, которые остались у самого Декарта нерешенными. Один из главных метафизических вопросов, который поставил Декарта в затруднительное положение, — вопрос о связи души и тела, мышления и протяжения (проблема психофизического взаимодействия). Вопрос этот был обусловлен дуализмом Декарта, вытекавшим из принципа «cogito» («мыслю, следовательно, существую»). Признание субстанциальности мышления (res cogitans) и протяжения (res extensa) и следовавшее отсюда отсутствие общей основы для их взаимодействия входили в разительное противоречие с эмпирической реальностью. Решения, предложенные самим Декартом (напр., признание в качестве посредующего органа «шишковидной железы» в «Страстях души») нельзя признать логически состоятельными. Различие в подходах к этой проблеме определило дифференциацию К. Так, Ле Руа пытался разрешить ее посредством редукции мышления к протяжению, упразднив одну из субстанций (мышление) и превратив ее в модус другой, единственной субстанции — протяжения. Б. Спиноза, которого с оговорками можно причислять к К., сохранил равенство мышления и протяжения, но отверг их субстанциальность, превратив их в атрибуты единственной субстанции, что позволило логически обосновать связь между ними. Предпосылки такого решения имелись, впрочем, у самого Декарта в его «Размышлениях о первой философии», где, по существу, единственной субстанцией признавался Бог (при том, что отношения к Богу мышления и протяжения оставались не вполне проясненными). Достаточно близко к этой трактовке приближался и окказионализм А. Гейлинкса и Н. Мальбранша. Однако у последних всякая самостоятельность бывших субстанций Декарта упразднялась, что вряд ли соответствовало позиции самого основателя К.

Dibon P. Sur Phistoire de la philosophie cartesienne. Groningue, 1955.










КАСАВИН Илья Теодорович (р. 1954) — специалист по теории познания, философии науки, современной нем. и амер. философии; доктор филос. наук (1989), главный научный сотрудник сектора теории познания Ин-та философии РАН (2000), проф. Ун-та Российской академии образования (2001), чл.-корр. РАН (2003). Автор свыше 160 научных публикаций, в т.ч. 9 монографий. Руководитель организованного им российско-германского Центра по изучению нем. философии и социологии (1994). Награжден медалью Академии наук за цикл работ по методологии науки. Приглашенный старший исследователь Оксфордского унта (Великобритания, 1991, 1993), стипендии Фондов Гумбольдта, Круппа, Фольксвагена и Немецкой службы академических обменов (Германия, 1992—2002).

Область научных интересов — теория познания, философия науки и социология знания, история философии, науки и культуры. Опираясь на идеи B.C. Стёпина, В.А. Лекторского, Д. Блура, К. предложил вариант социальной теории познания (СТП), радикально расширяющий ее предметную область, что позволяет анализировать не только научное, истинное, вербализированное знание, но все когнитивное многообразие сознания, деятельности и общения. СТП предполагает социокультурную интерпретацию классических теоретико-познавательных категорий, отдавая приоритет не логическим способам анализа и методам истинностной оценки, но феноменологическому описанию и типологическому анализу знания; связывает филос. подход к знанию прежде всего с исследованием не предметного, а его социального содержания. Исходя из идей К. Хюбнера, М.К. Петрова, А.Я. Гуревича, Э. Эванс-Причарда и М. Дуглас, К. разрабатывал концепцию креативной онтологии знания, призванной дополнить СТП до целостной неклассической эпистемологии (НЭ). В последней такие категории, как «знание», «истина», «рациональность», «прогресс познания», «традиция», «пространство», «время» и др., понимаются уже не только как позиции рефлексии, выражающие социокультурное содержание знания, но выступают как онтологические стратегии, учитывающие размерность целостного индивида. НЭ вводит тем самым элементы специфической антропологии и онтологии, выражением которых выступают новые концепты, в т.ч. заимствованные из других гуманитарных наук (познавательная установка, миграция, оседлость, местность, путь, предельный опыт, архе, исторические априори, индивидуальная культурная лаборатория). Данный междисциплинарный подход объединяет элементы социальной теории познания, феноменологической культурологии и герменевтики с методами и результатами социальной и культурной антропологии, палеоантропологии, когнитивной психологии, лингвистики, исторической географии. Базируясь на подходах X. Борхеса, К. Гирца, А. Шюца и К. Юнга, К. разработал с целью дополнительного эмпирического обоснования НЭ элементы исторической эпистемологии, использующей для реконструкции истории познания междисциплинарный метод case studies. Особенность интерпретации этого подхода состоит в персонификации когнитивных эпох в образах героических и исторических персонажей, стилизованные фрагменты биографий которых задают архетипы культурной истории. Здесь НЭ смыкается с художественной литературой, используя ее методы для типизирующей реконструкции творческой индивидуальности. В последующем К. занимался построением целостной концепции повседневности, стремясь синтезировать аналитические и феноменологические подходы; обосновал функциональную интерпретацию повседневности и необходимость разграничения повседневности как реальности, знания и философского принципа. Анализ естественного языка привел К. к необходимости осмысления таких феноменов, как текст, контекст и дискурс, что должно дать новые ответы на вопросы, поставленные постмодернистскими авторами.

В качестве редактора и составителя руководил подготовкой 14 коллективных монографий, антологий и переводов, среди них: «Заблуждающийся разум» (1990), «Деятельность: теории, методология, проблемы» (1990, совм. с Лекторским В.А.), «Наказание временем. Философские идеи в современной русской литературе» (1992), «Познание в социальном контексте» (1994, совм. с Лекторским В.А.), «Философия науки. Вып. 5» (1999, совм. с Порусом В.Н.), «Разум и экзистенция» (1999, совм. с Порусом В.Н.), «Уранос и Кронос. Хронотоп человеческого мира» (2001), «Субъект. Познание. Деятельность. К семидесятилетию В.А. Лекторского» (2002) и др.

Теория познания в плену анархии. М., 1987; Рациональность в познании и практике. М., 1989 (в соав. с З.А. Сокулер); Познание в мире традиций. М., 1990; Миграция. Креативность. Текст. Проблемы неклассической теории познания. СПб., 1999; Традиции и интерпретации. Фрагменты исторической эпистемологии. СПб., 2000; Социальная теория познания. Учебное пособие. М., 2001; Анализ повседневности. М., 2003 (в соавт. с С.П. Щавелевым); Ansatze zu der soz-ialen Erkenntnistheorie. Bremen, 1997; Soziale Erkenntnistheorie. Migrationsmetaphern, Wissenstypen, Textepochen. Nichtklassis-che Ansatze. Hildesheim, 2003.













КАССИРЕР (Cassirer) Эрнст (1874-1945) — нем. философ, представитель марбургской школы неокантианства, на протяжении своей жизни преподавал философию во многих ун-тах мира (в Германии до 1933 — в ун-тах Берлина и Гамбурга, в Англии — в Оксфордском ун-те, в Швеции — в Гетеборгском ун-те, в США с 1941 и до конца жизни — в Йельском и Колумбийском ун-тах).

В начале своей деятельности К. концентрировал усилия на филос. проблемах естествознания. В этот период со всей очевидностью определилась исходная установка его теоретической философии, а именно «марбургская» интерпретация кантовской «Критики». При марбургском подходе метафизическое разделение мышления и бытия оказывается невозможным, а проблема трансцендентального синтеза становится едва ли не основополагающей.

К. разработал учение о понятии как законе упорядоченного многообразия, совмещающем в себе и объективность кантовских категорий, и регулятивный характер кантовских идей разума (трансцендентность понятия всякому частному опыту). К основной характеристике такого понятия относится то, что отдельный член опыта (многообразное) обладает символическим характером — в нем подразумевается общий закон, охватывающий совокупность всех членов, при этом общее и особенное различаются не в бытии, а исключительно в значении.

Анализ природы и функции понятия создает необходимую предпосылку для перехода к символическому истолкованию культуры в фундаментальном произведении К. «Философия символических форм». В этой работе К. представил грандиозную картину конституирования предмета формой сознания, при котором научное познание теряет свои исключительные права на такое конституирование. Символическое в концепции К. оказывается подобным общему потоку жизни и мышления, протекающему через сознание. Характеристики символической сферы, даваемые К., призваны структурировать многомерность сознания и, соответственно, мира культуры. Символическая форма представляет собой целый пласт сознания (мифический, языковой, научный), он автономен, самодостаточен, несводим к другой форме и принимает конкретные очертания при описании содержания априорных форм числа, времени, пространства и понятия в контексте этой формы. Сознание не только многомерно, но и динамично — эту характеристику сознания отражают символические функции сознания: выражения значения, изображения значения, чистого значения. Мышление представляет собой синтез многообразного; в мифомышлении в отличие от научного мышления синтезируемое многообразное и его значение не могут быть отделены друг от друга и воспринимаются как нераздельная данность. В научном мышлении, наоборот, и понятие, и само многообразное лежат целиком в сфере идеального. Процесс перехода от мифомышления к научному познанию может быть выражен следующей формулой: от данности к заданности, от интуитивного предчувствия синтеза к дискурсивному предвосхищению синтеза в понятии.

В более поздней работе К. «Эссе о человеке» (1944) этот процесс назван самоосвобождением. В то же время для К. очевидна невозможность радикального устранения элементов мифического сознания, присутствующего зачастую в скрытом виде в сознании современного человека, и, кроме того, очевидна возможность актуализации мифического слоя сознания и опасность последствий такого шага.

В числе основных идей «позднего» К. — тезис об интерпретации человека в терминах культуры, тезис о свободе, представляющей собой свободу творческой активности. Сохранение на протяжении всей жизни К. приверженности функционализму находит подтверждение и в его последних работах: представление о к.-л. неизменной сущности человека оказывается невозможным.

Познание и действительность. СПб., 1912; Das Erkenntnis-problem in der Philosophie und Wissenschaft der neueren Zeit. Berlin, 1906—1957. Bd 1—4; Philosophie der symbolischen For-men. Berlin, 1923—1929. Bd 1—3; Substanzbegriff und Funk-tionsbegriff. Berlin, 1940; An Essay on Man. New Haven, 1944; The Myth of The State. New Have, 1946.












КАТАРСИС (от греч. katharsis — очищение) — категория эстетики, раскрывающая один из сущностных моментов эстетического, именно — высший духовно-эмоциональный результат эстетического опыта, эстетического восприятия, эстетического воздействия искусства на человека. Возникла еще в антич. культуре. Пифагорейцы разработали теорию очищения души от вредных страстей (гнева, вожделения, страха, ревности и т.п.) путем воздействия на нее специально подобранной музыкой (т.н. этическая функция музыки — воздействие на «этос» — характер, эмоциональный настрой, образ поведения и т.п. — человека). Существовала легенда, что Пифагору удавалось с помощью музыки «очищать» людей не только от душевных, но и от телесных недугов. Авторы антич. «Риторик» полагали, что катарсическим воздействием обладает и искусство слова. Платон не связывал К. с искусствами, понимая его как очищение души от чувственных устремлений, от всего телесного, затеняющего и искажающего красоту идей. Платоновское понимание К. получило дальнейшее развитие у Плотина, а затем в патристике и в средневековой мистике и эстетике, особенно в интериорной эстетике аскетизма византийских монахов.

Непосредственно к искусству концепцию К. применил Аристотель. В «Политике» он писал, что под воздействием музыки и песнопений возбуждается психика слушателей, в ней возникают сильные аффекты (жалости, страха, энтузиазма), в результате чего слушатели «получают некое очищение и облегчение, связанное с удовольствием...». В «Поэтике» он показал катарсическое действие трагедии, определяя ее как особого рода «подражание... посредством действия, а не рассказа, совершающее путем страдания и страха очищение подобных аффектов». Неясность этой формулировки вызвала многочисленные комментарии в литературе 16—20 вв. Одни толкователи понимали К. как очищение страстей (от крайностей и чрезмерностей), другие — как очищение от страстей, т.е. полное устранение их.

В эстетике Возрождения имело место как «этическое», так и гедонистическое понимание К. У теоретиков классицизма преобладал рационалистический подход. П. Корнель считал, что трагедия, показывая, как страсти приводят людей к несчастью, заставляет разум человека стремиться к сдерживанию их. По Г.Э. Лессингу, напротив, К. связан с возбуждением страстей, которые ведут к повышению социальной активности человека, к «превращению страстей в добродетельные наклонности», И.В Гёте понимал К. как процесс восстановления с помощью искусства разрушенной гармонии духовного мира человека. УЗ. Фрейда термин «К.» означал одни из методов психотерапии, связанный с высвобождением энергии вытесненных инстинктов и влечений, в т.ч. и с помощью искусства. Б. Брехт понимал аристотелевский К. как некое «омовение», совершаемое «непосредственно ради удовольствия». Сам он разработал в теории драмы понимание К. как возникшего на путях художественного «отчуждения» и некоего потрясенного направляемого разумом действия, нацеленного на позитивное преобразование человека и в конечном счете способствующее социальному прогрессу.

В отечественной эстетике понимание К. как завершающей стадии психического процесса, лежащего в основе эстетического восприятия искусства, обосновал Л.С. Выготский в кн. «Психология искусства». Воздействуя на психику человека, произведение искусства, по его мнению, возбуждает «противоположно направленные аффекты», которые приводят «к взрыву, к разряду нервной энергии. В этом превращении аффектов, в их самосгорании, во взрывной реакции, приводящей к разряду тех эмоций, которые тут же были вызваны, и заключается катарсис эстетической реакции».

Особое внимание К. как «всеобщей эстетической категории», вскрывающей сущность эстетического, уделил Д. Лукач («Своеобразие эстетического»). В контексте своей эстетики, базирующейся на теории отражения, он выдвигает на первый план социально-нравственное знание К. Эстетическое значение трагедии, для Лукача неразрывно связанное с социальным и этическим, он видит «в той правде жизни, которую, очищая и возвышая ее, отражает искусство»; «кризис, вызываемый К. у воспринимающего искусство, отражает самые существенные черты подобных ситуаций в жизни». При этом в жизни речь всегда идет об этических проблемах, поэтому они составляют, по Лукачу, «ядро эстетического переживания», а эстетическое играет важнейшую роль «в нравственном урегулировании человеческой жизни».

Внутреннее потрясение, просветление и неописуемое духовное наслаждение, которые характеризуют состояние К. и во многом близки к состояниям мистического экстаза, как этапы на путях мистического опыта, свидетельствуют о более глубоком духовном опыте, чем психофизиологические процессы в человеке, высокие эмоциональные состояния или интенции к социально-нравственному совершенствованию. Наряду со всеми этими сопутствующими моментами в К. выражается самая суть эстетического опыта как одного из путей приобщения человека к духовному универсуму. К. — реальное свидетельство осуществления в процессе эстетического восприятия контакта между человеком и плеромой духовного бытия, сущностной основой космоса.

Принципиальный отказ посткультуры (втор. пол. 20 в.) от эстетического в принципе, от художественно-эстетического измерения в искусстве (в современных практиках) закрывает для ее субъектов и катарсический путь в сферы Духа, прорыв материальной оболочки бывания, на что собственно посткультура и не претендует, ограничив свое онтологическое пространство телом и телесностью, вещью и вещностью.

Лукач Д. Своеобразие эстетического. М., 1986. Т. 2; Zumkley H. Aggression und Katharsis. Gottingen, 1978; Thiele M. Die Negation der Katharsis. Dusseldorf, 1982.

B.B. Бычков









КАТЕГОРИЗАЦИЯ (от греч. kategoria — высказывание; признак) — когнитивные процессы, обеспечивающие распознавание и выявление у объектов, событий и т.д. «прототипных» примеров понятий (категорий). Согласно общепринятым представлениям, наши понятия (концепты) суть ментальные репрезентации классов. Совокупность необходимых свойств, присущих объектам, объединенным в класс, образуют содержание (интенсионал) понятия, а объекты, к которым это понятие относится, — его объем (экстенсионал). Классический взгляд на понятия предполагает, что каждое свойство, образующее содержание понятия, является необходимым, а все они вместе — достаточными для его определения. Если взять, напр., понятие «холостяк», то с этой т.зр. его содержание включает в себя три решающих свойства: «мужчина», «взрослый человек» и «неженатый». Любое из этих свойств является необходимым — нельзя быть холостяком, будучи одновременно женщиной, или ребенком, или женатым мужчиной. В то же время в совокупности эти три свойства образуют условие достаточности — если кто-то является мужчиной, взрослым человеком и к тому же неженатым, то он должен быть холостяком. Такие свойства обычно рассматривают как существенные, т.к. они позволяют определить соответствующее понятие. Т.о., согласно классическому взгляду, объект будет категоризирован в качестве примера к.-л. понятия, если и только если ему присущи существенные признаки этого понятия.

Однако, как свидетельствуют проведенные еще в 1970-х гг. исследования эпистемологов, лингвистов и когнитивных психологов, такой классический подход к понятиям имеет весьма ограниченную ценность и не может служить универсальной основой для понимания многообразных процессов К., которые далеко не всегда сопряжены с выделением у объектов необходимых и достаточных свойств. Как оказалось, у неточных понятий (см.: Неточность), которые мы обычно используем в нашей повседневной жизни, не удается специфицировать существенные свойства. Напр., для понятий о различных животных и растениях, а также общих артефактов — «птица», «фрукт», «мебель», «автомобиль», «ложка» и т.д. — просто не существует никаких общепринятых фиксированных определений. Исследователям в дальнейшем удалось обнаружить, что структуры человеческого знания (и памяти) включают в себя, кроме всего прочего, также и определенного рода стереотипные образные репрезентации, получившие название прототипов, в которых фиксируются перцептивно выделяющиеся свойства некоторых типичных, «образцовых», наиболее «репрезентативных» примеров неточных понятий. В случае такого рода понятий эти свойства выступают как важнейший элемент их содержания. Но тогда меняется и сам смысл К.: К. объекта в качестве примера неточного понятия будет означать, что он достаточно схож с прототипом, т.е. что ему присуще определенное число свойств, совпадающих с аналогичными свойствами прототипа. Психологические тесты однозначно свидетельствуют, что К. более типичных, «прототипных» примеров понятий требует значительно меньше времени, чем К. менее типичных — напр. «яблоко» или «персик» категоризируются как случаи понятия «фрукт» быстрее, чем «изюм» или «винная ягода». Эти тесты также показывают, что типизация влияет не только на механизмы К., именования и памяти, но и на ряд др. ментальных процессов, включая дедуктивные и индуктивные рассуждения.

Наличие прототипов в содержании неточных понятий в целом хорошо согласуется с реальными особенностями повседневного мышления людей, которые часто думают и рассуждают более конкретно, чем этого требует ситуация. Видимо, некоторые наши ментальные операции, некоторые процессы обработки когнитивной информации требуют только конкретных репрезентаций, и потому одна из функций прототипов — запускать эти процессы. Именно поэтому К. неточных понятий оказывается для испытуемых делом гораздо более легким при наличии сходства конкретных примеров этих понятий с прототипами др. понятий (категорий), а не с абстрактными репрезентациями. Выявлено также немало случаев, когда использование неаналитических стратегий, способствующих запоминанию конкретных примеров, дает больший эффект и ведет к более точной К., чем это позволяют аналитические стратегии. Однако, как бы ни были полезны прототипные репрезентации неточных понятий для нашего повседневного мышления, необходимо все же учитывать их ограниченные возможности как средств обобщения и когнитивной экономии. Содержание практически любого понятия, конечно же, не исчерпывается типичными образцами, конкретными примерами; понятие — это всегда и некая абстрактная пропозициональная сущность, включенная в семантические сети, пакеты знаний и т.д. Специфические процессы К. неточных понятий проливают дополнительный свет на когнитивные механизмы взаимосвязи пространственно-образного и знаково-символического (логико-вербального) мышления, конкретное соотношение между которыми изменяется в ходе когнитивной эволюции.

Smith E.E., Medin D.L. Categories and Concepts. Cambridge, 1981.

И.П. Меркулов













КАТЕГОРИИ (от греч. kategoria — высказывание; признак) — наиболее общие, фундаментальные понятия, являющиеся формами и устойчивыми организующими принципами мышления. Система К., или категориальная структура, представляет собой сеть основных К. мышления, их устойчивую конфигурацию и взаимосвязь, при которой изменение одних элементов влечет за собой изменение других. Образно говоря, К. — это те очки, через которые человек смотрит на мир и без которых он не способен действовать в мире. Категориальная структура представляет собой систему координат мышления: его вопросов к самому себе и ожидания ответов на них. Такая структура, являясь инвариантным аспектом мышления, обеспечивает его единство, целостность и постоянную воспроизводимость несмотря на динамику и многообразие конкретных областей его приложения.

Система К. вырастает из глубин культуры конкретной эпохи и определяется культурой как целым, а не какими-то отдельными ее областями, напр. философией, теологией или наукой. С изменением культуры меняется и соответствующая ей система К. Переход от одной исторической эпохи к другой всегда сопровождается настолько радикальным изменением системы К., что возникает сомнение в том, что последующая эпоха способна понять предыдущие. В частности, О. Шпенглер был убежден в том, что такое понимание невозможно, и одна эпоха или культура наглухо закрыта для другой.

Основатель эволюционной эпистемологии К. Лоренц полагал, что К. — это функции нейросенсорной организации, сформировавшейся в интересах выживания.

Анализ К. как наиболее общих характеристик всякого сущего восходит к античности. Впервые систематическое учение о К. попытался развить Аристотель в трактате «Категории», обобщившем более ранние попытки выделить основные К. и охарактеризовать их. Аристотель выделил такие К., как «сущность (субстанция)», «количество», «качество», «отношение», «место», «время», «положение», «состояние», «действие» и «страдание». Эта система К. с несущественными изменениями обсуждалась в философии вплоть до Нового времени. И. Кант истолковал К. как априорные неизменные формы мышления, упорядочивающие опыт, и подразделил их на следующие разряды: качество (реальность, отрицание, ограничение), количество (единство, множество, цельность), отношение (субстанция и свойство, причина и действие, взаимодействие), модальность (возможность и невозможность, действительность и недействительность, необходимость и случайность). Г.В.Ф. Гегель выделял в качестве К. «бытие» (качество, количество, мера), «сущность» (основание, явление и действительность, включающая субстанцию, причину и взаимодействие), «понятие» (субъект, абсолютная идея, объект).

Системы К., создававшиеся в рамках нем. классической философии, поражают своей искусственностью, оторванностью от реального мышления. Эти системы основываются на нескольких ошибочных предпосылках: существует замкнутый перечень К.; он не зависит от культуры и не изменяется вместе с нею; система К. представляет собой не результат анализа реального мышления, а следствие определенных общих филос. идей, касающихся реальности, и др. В дальнейшем системотворчество в сфере изучения К. резко пошло на убыль.

Современная философия ввела в число К. такие понятия, как «вероятность», «рациональность», «объяснение», «понимание», «содержание», «форма», «редукция», «жизненный мир», «страх», «заброшенность», «забота», «сомнение», «языковые игры» и т.д. Стало ясно, что никакого исчерпывающего перечня К. не существует, что множество К. является не только размытым, но и весьма разнородным, так что о системе К. следует говорить с большой осторожностью. Каждая филос. концепция вводит свои собственные К., претендующие на то, чтобы быть экспликациями К. обычного мышления. Все филос. классификации К. (т.н. таблицы К.) в значительной мере искусственны, и нет оснований думать, что в будущем философия даст естественную и, значит, единственную их классификацию. В философии существует множество направлений, и каждое из них предполагает свою систему К., т.е. собственную их классификацию.

Из числа тех К., которые, так или иначе, предполагаются, по всей вероятности, большинством филос. систем К., можно выделить следующие: «существование», «время», «пространство», «изменение», «определенность», «рациональность», «добро», «истина», «убеждение», «знание» и т.д. Первая часть этих К. касается мира самого по себе, вторая — познания мира человеком. Перечень К. не является исчерпывающим уже потому, что познание — не единственная сфера человеческой жизнедеятельности.

Единая категориальная структура мышления отчетливо распадается в своих приложениях к конкретному содержанию на две противостоящие друг другу системы понятий. Иногда они также называются «К.», а иногда — «категориальными характеристиками».

В первую из этих систем входят абсолютные понятия, представляющие свойства объектов, во вторую — сравнительные понятия, представляющие отношения между объектами. Существование как свойство — это становление (возникновение или исчезновение); существование как отношение — это бытие, которое всегда относительно («А более реально, чем не-А»). Время как свойство представляется динамическим временным рядом «было—есть—будет»; время как отношение — статическим временным рядом «раньше—одновременно—позже». Пространство как свойство — это «здесь» или «там»; пространство как отношение — это выражения типа «А дальше В», «А совпадает с В» и «А ближе B». Изменение как свойство передается понятиями «возникает», «остается стабильным» и «исчезает»; изменению как отношению соответствует «А преобразуется (переходит) в B». Определенность существующего, взятая как свойство, передается рядом «необходимо—случайно—невозможно»; определенность как отношение передается выражением «А есть причина B».

Рациональности как свойству соответствует понятие «обоснованно» («утверждение А является обоснованным»), как отношению — выражение «А более рационально, чем 5». Добро в качестве свойства — это ряд «хорошо—безразлично—плохо»; добро как отношение — ряд «лучше—равноценно—хуже». Истина как свойство передается понятиями «истинно—неопределенно—ложно», как отношение выражением «А более вероятно, чем В». Убеждению как свойству соответствует ряд «убежден—колеблется—отвергает»; убеждению как отношению — выражение «А более приемлемо, чем B». Знание как свойство представляется рядом «знает—сомневается—отвергает»; знание как отношение — выражением «А адекватнее, чем В».

Абсолютные категориальные характеристики принято называть А-понятиями, сравнительные — В-понятиями.

Единая категориальная система распадается, т.о., на абсолютные и сравнительные К. За каждой из этих подсистем стоит свое видение мира, свой способ его восприятия и осмысления. Если К. это очки, через которые человек смотрит на мир, то наличие двух подсистем К. говорит о том, что у человека есть очки для ближнего видения, связанного с действием (абсолютные К.), и очки для дальнего, более абстрактного и отстраненного видения (сравнительные К.). Вопрос о том, зачем необходима не одна, а две системы К., дополняющие друг друга, остается открытым.

Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983; Вригт Г.Х. фон. Логико-философские исследования. Избр. труды. М., 1986; Витгенштейн Л. Философские работы. М., 1994. Ч. 1; Рикёр П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М., 1995; Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997; Стёпин B.C. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. М., 2000.

А.А. Ивин











КАУЗАЛЬНОСТЬ (от лат. causa — причина) — причинность, причинная обусловленность, необходимая связь причины и следствия.








КАЧЕСТВО — филос. категория, отображающая существенную определенность вещей и явлений реального мира. Филос. понятие «К.» не совпадает с употреблением этого термина, когда под ним подразумевается высокая ценность и полезность вещи. Качественная определенность вещей и различия между ними внешне выражаются с помощью свойств. Такие свойства познаются с помощью ощущений, которые отображают отдельные стороны, особенности и характеристики вещей. Именно благодаря ощущениям мы первоначально сравниваем и отличаем вещи друг от друга, выявляем различные их свойства. Впервые интуитивно ясное представление о К. сформулировал Аристотель, рассматривавший К. как видовое отличие сущности. Он проводил различие между К. и свойствами, подчеркивая целостный характер свойств, которыми обладает вещь.

В философии механистического материализма Нового времени получило распространение деление К. на первичные и вторичные, введенное Р. Бойлем и разработанное Дж. Локком в кн. «Опыт о человеческом разуме» (1690). К первичным К., существующим объективно, независимо от субъекта, Локк относил протяженность, величину, положение, механическое движение и т.п. Вторичными он называл субъективные К., не совпадающие со свойствами самих вещей (цвет, запах, вкус и др.). Такое деление К. восходит еще к атомистической гипотезе Демокрита, согласно которой первичными являются характеристики атомов, а вторичными — их свойства, познаваемые посредством ощущений, в то время как знание об атомах имеет умопостигаемый характер. Подобный взгляд на существование первичных и вторичных К. получил широкое распространение как в естествознании 17—18 вв., так и в ориентированном на него метафизическом материализме. Г. Галилей считал достоверными только К., которые можно выразить геометрически, Р. Декарт — К., обладающие протяженностью, Т. Гоббс — протяженностью и движением. Все они подчеркивали, что первичные К. постигаются разумом, хотя Локк считал, что они возникают благодаря ощущениям. Дж. Беркли отвергал объективное существование первичных К., считая их, как и вторичные К., исключительно результатом субъективной деятельности сознания. Д. Юм и И. Кант, отрицая связь между явлением и сущностью, ощущением и разумом, занимали половинчатую позицию. Хотя они, в особенности Кант, допускали объективное существование вещей, а следовательно, их К., но отрицали возможность их познания самих по себе: они могут быть познаны только в том виде, как они нам являются. Г.В.Ф. Гегель рассматривал К. как первоначальную ступень развития абсолютной идеи и познания бытия. Он определял К. как то, потеряв что, вещь перестает быть сама собой. Такое, чисто отрицательное определение открывало возможности для самых различных толкований.

С развитием научного познания в 19 и особенно в 20 вв. весьма актуальным стал вопрос об исследовании качественных и количественных свойств вещей, их взаимосвязи друг с другом и с общими категориями К. и количества. История научного познания свидетельствовала, что реальный процесс исследования вещей начинается с выявления простейших, чувственно воспринимаемых свойств и взаимосвязей между ними. Чтобы объяснить их, необходимо изучить строение и структуру вещей. Для этого требовалось перейти от исследования наблюдаемых объектов и свойств к объектам ненаблюдаемым, таким как молекулы, атомы, элементарные частицы, гены и подобные им теоретические объекты. Благодаря этому становится возможным не только объяснить эмпирически наблюдаемые свойства вещей, но и предсказать и создать вещи со свойствами, не встречающимися в природе. В связи с новыми открытиями в естественных и технических науках были предприняты дальнейшие попытки осмысления отношения между категориями «свойство» и «К.».

В отечественной филос. литературе К. нередко определяют через существенные свойства вещи или совокупность таких свойств. Однако подобные определения не могут считаться адекватными. Они обозначают одно и то же понятие разными терминами и, следовательно, допускают логическую ошибку удвоения терминов. С содержательной т.зр. в них не раскрывается взаимосвязь и противоположность между внешним и внутренним в вещах, их сущностью и формами ее проявления.

Локк Дж. Избр. филос. произв. М., 1960. Т. 1; Уемов А.И. Вещи, свойства и отношения. М.. 1963; Аристотель. Метафизика // Соч. М., 1975. Т. 1.

Г.И. Рузавин










КВАНТОР — логический оператор, с помощью которого высказывание о к.-л. отдельном объекте преобразуется в высказывание о совокупности (множестве) таких объектов.

В логике используется два основных К.: К. общности, «V», и К. существования, «Э». В естественном языке отдаленными смысловыми аналогами К. общности являются слова «все», «любой», «каждый»; смысловыми аналогами К. существования — слова «некоторые», «существует». С помощью данных К. любое атрибутивное высказывание вида Р(х) о том, что объекту х присуще свойство Р, может быть преобразовано в соответствующее кванторное высказывание вида VхР(х) и вида ЗхР(х). Содержательно сама кванторная формула «VxP(x)» читается как «для всех х имеет место Р(х)», а формула «ЭхР(х)» — как «для некоторых х имеет место Р(х)». Высказывание вида VxP(x) истинно, если любой х обладает свойством Р; и ложно, если хотя бы один х не обладает свойством Р. Аналогичным образом, высказывание вида ЗхР(х) истинно, если хотя бы один х обладает свойством Р; и ложно, если ни один х не обладает свойством Р.

На основе элементарных кванторных формул «VxP(x)>>, «ЭхР(х)» могут быть построены др., более сложные кванторные формулы. Логические взаимосвязи между такими формулами изучаются в логике предикатов. В частности, формула «ЗхР(х)» логически эквивалентна формуле «] Vx~| P(x)», а формула «VхР(х)» эквивалентна формуле «] Эх] Р(х)», где «]» — знак отрицания.

В неявной форме К. использовались уже Аристотелем, однако в строгом содержательном и формальном смысле они впервые были введены в логику Г. Фреге.











КВИЕТИЗМ (фр. quietisme, от лат. quietus — спокойный, безмятежный, quies — покой) — мистико-созерцательное направление в католической духовности, отрицающее человеческую активность и ответственность. Обычно его возводят к учению исп. каноника М. Молиноса и его последователей — Ж.М. Гюйон, архиепископа Фенелона.

Фундаментальный принцип К. — осуждение всех человеческих усилий. Человек, стремясь к совершенству, должен пребывать в полной пассивности, упразднить волю и довериться Богу до такой степени, чтобы его не заботили больше ни небо, ни ад, ни даже собственное спасение. Молинос в работе «Духовный руководитель» (1675) различает два пути религиозной жизни — внешний (размышление) и внутренний (созерцание). Отдавая предпочтение второму, он показывает, что это состояние достигается в особой форме безмолвной молитвы, когда душа сознательно отказывается не только от дискурсивных размышлений, но и от любых определенных действий, вплоть до надежды на добродетель или любовь Христа. Остается простой покой Божественного присутствия в чистой вере.

К. в изложении Молиноса не был принят католической церковью. В 1687 в папской булле Иннокентия XI «Coelestis Pastor» 68 положений из книги Молиноса были осуждены. Квиетистские идеи Ж.М. Гюйон и архиепископа Фенелона были популярны в России в эпоху Александра 1.

Нерре Н. Geschichte der quietistischen Mystik in der katholischen Kirche. Berlin, 1875; Knox R.A. Enthusiasm. New York, 1951.










КЕДВОРТ (Cudworth), Кадворт Ралф (1617-1688) - англ. философ, ведущий представитель кембриджских платоников. Сын священника. Образование получил в Кембриджском ун-те, где испытал сильное влияние Б. Уичкота. С 1645 глава Клэр-колледжа, а с 1654 Крайст-колледжа Кембриджского ун-та. К. разработал спиритуалистическое и теологическое учение о мире, в котором действуют духовные «пластические природы» — непосредственные инструменты реализации божественных целей. В главном соч. «Истинная интеллектуальная система универсума» К. выдвинул идеалистическую интерпретацию атомистической теории. Соглашаясь с Р. Декартом в трактовке критерия истинности идей как ясности и отчетливости, а также принимая теорию врожденных идей, которой придавал теологическую окраску, К. одновременно отвергал картезианскую дуалистическую онтологию и механистическую физику. Выступал против теории общественного договора и этических взглядов Т. Гоббса, учил о божественном происхождении неизменных и вечных принципов нравственности.

The True Intellectual System of the Universe. London, 1678; A Treatise of Freewill. London, 1838.
Passmore J.A. Ralph Cudworth. Cambridge, 1951.











КЕМБРИДЖСКИЕ ПЛАТОНИКИ — группа философов, моралистов, теологов, которая образовалась в Кембриджском ун-те в сер. 17 в. вокруг Б. Уичкота и просуществовала до нач. 18 в. В группу входили Дж. Смит (Smith), Г. Бернет (Burnet) и др. С филос. т.зр. наибольший интерес представляют Г. Mop (More) — автор «Руководства по этике» («Echiridion ethicum», 1667, англ. пер. — «An Account of Virtue», 1690) и Р. Кедворт — автор «Истинной интеллектуальной системы универсума» (1678), «Трактата о вечной и неизменной морали» (1731). Значительное влияние Уичкота испытывал Р. Камберленд, хотя и не разделял всецело его взглядов. В Оксфорде сторонником ключевых идей Мора был Дж. Глэнвилл.

Главный пафос философствования К.п. состоял в стремлении основать религию и мораль на разумных началах. Их объединяла не столько приверженность единой филос. системе, сколько общее мировоззрение, которое составляли вера и разум, неприятие любых проявлений фанатизма и привлечение для обоснования своих взглядов антич. философии, главным образом философии Платона, Плотина и стоиков, греч. патристики и ренессансных гуманистических идей, почерпнутых в платонизме флорентийской Академии. К.п. испытывали значительное влияние Р. Декарта. Однако, считая Декарта своим союзником в борьбе против схоластики, они в то же время опасались безграничного распространения механистического мировоззрения, не совместимого, по их мнению, с духовным пониманием универсума. Свои религиозные и этические взгляды К.п. противопоставляли доктрине Ж. Кальвина как догматической, иррациональной и тем самым, с их т.зр., противоречащей подлинному назначению религии и морали. Уичкот критиковал также Ф. Бэкона за концептуальное отделение веры от разума, а Мор и Кедворт своим главным оппонентом считали Т. Гоббса как автора волюнтаристской теории морали в ее секулярном выражении. В противостоянии религиозному и секулярному вариантам волюнтаризма — выведению морали из воли Бога или законодателя К.п. источником веры и морали провозгласили разум. Это положение они основывали на представлении о рациональной природе Бога и человека. Быть хорошим христианином для них означало не слепо исполнять всемогущую волю, а следовать велениям своего разума. Разум — «Божественный руководитель» (Divine Governor) жизни человека, поэтому «идти против Разума значит идти против Бога» (Уичкот). К.п. выступали за создание единой церкви — широкого христианского сообщества, закрытого для атеистов, в котором ритуалам отводилось вспомогательное значение. Высшую религиозную и нравственную ценность К.п. видели, однако, в отличие от протестантов, не в Божественной справедливости, а в Божественной любви.

Библейскую метафору «Светильник Господень — дух человека...» (Прит. 20: 27) К.п. интерпретировали в том смысле, что человек обладает осо,бой разумной способностью, которая является источником его духовной жизни в ее единстве, целостности и полноте. Она а) интуитивна, б) положительно определена в отношении добра, в) эмоционально окрашена. Мор называл эту способность «Божественной проницательностью» (Divine Sagacity), или «благообразной способностью» (boniform faculty), которая по значению превосходит разум (открывающий теоретические истины) и сфера действия которой охватывает весь универсум. Кедворт различал, с одной стороны, спекулятивное и дискурсивное понимание (understanding), с другой — любовь к благу самому по себе как высший «витальный принцип», центр активности души и самой жизни, который являлся первичным, вечным источником и принципом всех моральных суждений человека и его сознательных поступков. Освященная разумом любовь в философии К.п. выступала в качестве источника власти самого Бога и принципа всех его деяний.

Несмотря на то что интеллектуализм К.п. был далеко не всегда последовательным (напр., Мор настаивал на необходимости веры в ведьм, т.к. отказ от нее, по его мнению, ведет к атеизму), именно концептуальное утверждение индивидуального человеческого разума, который вместе с тем представлял универсальное начало в человеке, в качестве главного авторитета в религиозной и моральной сферах ставится в заслугу К.п. в истории философии. Идеи К.п. прямо или косвенно развивались в этическом сентиментализме, в этическом интеллектуализме. В моральной философии К.п. были сформулированы и так или иначе осмыслены темы, впоследствии ставшие ключевыми в этике категорического императива. К.п. повлиял на таких ученых, как И. Ньютон, И. Барроу, Г. Лейбниц. В литературе можно отметить влияние К.п. на Дж. Мильтона и Т. Кольриджа.

Cassirer E. The Platonic Renaissance in England. Edinburg, 1953; Passmore J. Cambridge Platonists // The Encyclopedia of Philosophy. New York, 1967. Vol. 2; The Cambridge Platonists. Selections. Cambridge, 1980.

O.B. Артемьева











КИМЕЛЕВ Юрий Анатольевич (р. 1948) — специалист в области филос. метафизики, филос. антропологии, философии религии и истории философии. Окончил Московский государственный ин-т иностранных языков, аспирантуру Ин-та философии АН СССР. С 1972 работает в Ин-те научной информации по общественным наукам АН СССР (РАН). Преподает на филос. факультете МГУ. Доктор филос. наук (1989), проф. (1997). Заслуженный деятель науки РФ. Автор шести книг.

Основная сфера работы К. — филос. метафизика. Исследование различных метафизических традиций европейской философии, прежде всего в их современных формах, ориентировано на систематическую экспликацию и реконструкцию основных проблемных комплексов, а также на их дальнейшую разработку. К. особое внимание уделяет филос. теизму как самостоятельной, дифференцированной филос. традиции. Филос. теизм анализируется и как философско-теоретическая основа католического и протестантского теологических комплексов. Исследование филос. теизма послужило одним из источников разработки К. «систематического очерка» философии религии. В области филос. антропологии К. обращается к вопросу «сущностного образа человека» как сфере потенциальной интеграции филос. и научного знания. Разработка столь важного компонента философско-антропологической тематики, как «проблематика субъекта», осуществляется в сопряжении с философско-исторической и социально-философской проблематикой.

Философия природы в средние века // Современные зарубежные исследования по средневековой философии. М., 1979; Современная философско-религиозная антропология. М., 1985; Феномен мистицизма и современная буржуазная философия религии // Вопросы философии. 1985. № 9; Наука и религия. Историко-культурный очерк. М., 1988; Современная западная философия религии. М., 1989; Методологические проблемы современного религиоведения. М., 1990; Философский теизм. М., 1993; Философия истории: Системно-исторический очерк // Философия истории. Антология. М., 1995; Современные зарубежные исследования по истории философской метафизики. М., 1996; Социологические теории модерна, радикализированного модерна и постмодерна. М., 1996 (в соавт. с Н.Л. Поляковой); Философия религии. Систематический очерк. ML, 1998.













КИНГ (King) Мартин Лютер (1929—1968) — негритянский религиозный и общественный деятель США, сыгравший выдающуюся роль в борьбе против расизма. Учился в баптистском колледже в Атланте (1945— 1948), в теологической семинарии в Честере (1948— 1951) и в Бостонском ун-те (1951—1955), где получил степень доктора философии.

Уже в семинарии К. был озабочен «поисками способа устранения социального зла», прежде всего расизма. Он с воодушевлением воспринял доктрину У. Раушенбуша, утверждавшего, что долг церкви не только в спасении людей, но и в преобразовании всех общественных отношений. Однако в 1950-е гг. его программа построения «Царства Божиего на земле», апеллирующая к совести верующих, уже обнаружила практическую неэффективность. Поэтому на К. глубокое впечатление произвели критика Райнхольдом Нибуром представления о способности к нравственному самосовершенствованию индивида, живущего в «аморальном обществе», и его концепция неискоренимого греха, восходящая к М. Лютеру.

К. ясно понимает, что чернокожим противостоят не отдельные аморальные индивиды, а «система зла», которую он, как протестантский богослов, выводит из грехопадения «первых человеков», в результате чего «грех проявляется на всех уровнях человеческого существования». К. стремится совместить этот факт с признанием возможности преодоления расизма, иными словами, найти разумную середину между концепцией имманентного Бога Раушенбуша и трансцендентного Бога Нибура.

В отличие от ортодоксального протестантского представления о том, что образ Божий в человеке полностью разрушен грехопадением Адама, К. утверждает, что он лишь «искажен», и в человеке сохранились могучие силы к созиданию, но он сам не способен полностью проявить их. Это может сделать лишь вера, которая обеспечивает чудесное единство божественной и человеческой воли к ликвидации греховного расизма. Долг христианина — не примиряться с дискриминацией чернокожих, но сердце его не должно ожесточаться; насилие невозможно ликвидировать силой, ему следует противопоставить «способность любви», пробуждаемую в человеке Богом.

К. предложил четкую программу ликвидации расизма, подсказанную опытом ненасильственного сопротивления М. К. Ганди. Речь идет о категорическом требовании: «Свободу немедленно!», реализовать которое может лишь тактика «прямых ненасильственных действий». Суть ее в том, чтобы активными («прямыми») действиями создавать напряженную обстановку, которая вынуждала бы расистские власти идти на переговоры. Такие акции неизбежно вызовут репрессивные меры, однако борцы с дискриминацией не должны отвечать насилием, им следует до конца воплотить принцип евангельской любви ко всем (агапе), в т.ч. и к врагам, стремясь пробудить это чувство и в сердцах гонителей.

Именно эта тактика, впервые примененная во время «автобусного бойкота» в Монтгомери (1955), стала доминирующей в массовых антирасистских выступлениях в нач. 1960-х гг. и обеспечила принятие целого ряда антидискриминационных законов. Пик движения пришелся на 1963, когда все организации за гражданские права сотрудничали в марше свободы на Вашингтон, объединившем свыше 200 тыс. человек, и на всю страну прозвучали слова Кинга о Великой мечте — Америке, где полностью восторжествуют свободы и равенство. Массовые выступления за равноправие афро-американцев завершились принятием Закона о гражданских правах негров (1964) и Закона об избирательных правах (1965). В 1964 К. стал лауреатом Нобелевской премии мира.

Однако тактика К. не могла обеспечить фактического равенства, и экономическое положение чернокожих угрожающе ухудшалось. В сер. 1960-х гг. по стране прошла волна яростных бунтов в негритянских гетто, сопровождавшихся вандализмом, кровопролитными схватками, массовыми арестами; росло влияние негритянских лидеров, воинственно требовавших «Власть черным!» и полагавших ненасильственные действия явно недостаточными. Они обличали К. в сговоре с властями, в глазах же последних он оставался зачинщиком общественных беспорядков, особенно после того, как публично выступил с осуждением войны во Вьетнаме. К. мучительно переживал кризис своего движения. Все недооценили, говорил он, «латентный расизм, глубоко укорененный в американском обществе». Однако он по-прежнему отвергал национализм и сепаратизм, хотя и подчеркивал необходимость выработки новой тактики, «которая должна способствовать укреплению союза всех бедняков — и белых, и чернокожих».

Есть у меня мечта. М., 1970; Паломничество к ненасилию // Этическая мысль. М., 1991; Stride Toward Freedom. The Montgomery Story. New York, 1958; Why We Can't Wait. New York, 1964; Strength to Love. New York, 1964; Where Do We Go from Here: Chaos or Community? New York, 1967; The Trumpet of Conscience. New York, 1967.

Нитобург Э.Л. Церковь афро-американцев в США. М., 1995; Митрохин Л.Н. Мартин Л. Кинг: способность любить // Баптизм: история и современность. СПб., 1997. Miller K.D. Voice of Deliverence: The Language of Martin Luther King and Its Sources. New York, 1992.

Л.Н. Митрохин










КИНДИ (аль-Кинди) Абу Юсуф Якуб бен Исхак (кон. VIII в. — между 860 и 879) — араб. ученый и философ, родоначальник восточного перипатетизма, имеет почетный титул «Философ арабов». К. написал более 200 трактатов. Современный читатель имеет доступ не более чем к 42 опубликованным его произведениям, 30 сочинений имеются в рукописном виде в различных библиотеках мира, а 34 сочинения — в пер. на лат., англ., фр., ит., нем., фарси языки, причем араб. оригиналы ряда этих пер. утрачены. К. был одним из первых арабо-мусульманских философов, переведенных на лат. язык в средневековой Европе. Первый переводчик Корана Р. Афчестер перевел работу К. «О расположении звезд». Четыре его трактата были переведены Й. аль-Ишбили и еще три книги — Д. Кремонским.

В условиях господства мусульманского мировоззрения К. сформулировал главные для всей арабо-мусульманской философии вопросы: рационально-аллегорическое толкование «священных текстов»; отождествление Бога с первопричиной; толкование творения как наделение вещей существованием, как разновидности причинно-следственных отношений и, наконец, как процесса эманации; филос. интерпретация проблемы бессмертия индивидуальной души. В его учении выделяются, как правило, два аспекта. Первый из них — поиск внутреннего смысла Корана на основе аллегорической интерпретации и с попыткой легализации философии в мусульманском обществе. Второй — собственно филос. учение К., которое основано на идеях Аристотеля, афинской школы неоплатоников (в частности, Прокла) и Иоанна Филопона.

Одна из основных его концепций — учение о четырех видах разума: деятельного, всегда пребывающего в актуальном состоянии; потенциального, находящегося в состоянии «лишенности»; разума по обладанию, перешедшего в актуальное состояние; разума проявляющегося, т.е. функционирующего. Трактуя философию как «познания истинной природы вещей в силу человеческой способности», К. не представляет ее предмета без математических наук и без наук о природе. Сама философия — это знание о субстанциях, о количестве и качестве, а также учение о таких всеобщих определениях бытия, как материя, форма, место, движение и время. Она является также познанием истинной природы вещей, разрешающим четыре вопроса: «Есть ли это?», «Что это?», «Каково это?», «Почему это?».

По проблеме соотношения общего и единичного К. принимает аристотелевскую идею в интерпретации Порфирия и говорит о роде, виде, различающем, собственном и случайном признаках. Он выделяет пять «просубстанций», или сущностей (вместо десяти категорий Аристотеля), — материю, форму, движение, пространство и время. Движение бывает шести видов: возникновение, уничтожение, превращение, увеличение, уменьшение, передвижение с одного места на другое. По К., каждая вещь состоит из материи и формы. Материя — основная сущность. Материя не уничтожается, она держит на себе все, а сама ни на чем не держится. Ступени познания соответствуют наукам: логике и математике; естествознанию; философия является высшей ступенью научного познания и возвышается над первыми двумя. Процесс познания, по К., начинается с исследования единичных, чувственно воспринимаемых телесных субстанций. Филос. знание достигается посредством знания мер (количеств) и свойств; познание вторичных сущностей — понятий, постигаемых умозрительно, невозможно без знания первичных сущностей. Существует и третий, интуитивный (божественный) вид знания. Божественное знание доступно прежде всего пророкам. Человеческое знание основывается на данных чувств и разума. Вместе с тем познание «божественного мира» возможно и для философии. Наука, постигающая причины бытия мира, есть, по К., «первая философия». Она является высшей ступенью филос. знания, потому что она «наука истинности первого (Бога), который является причиной всех истин». Теория причинности применяется в основном к познанию материального мира. Защищая философию, К. доказывал, что она не противоречит религии и дает возможность символико-аллегорического толкования Корана, укрепляя тем самым мусульманскую веру. Признавая способность разума уяснить язык Откровения, он находил в Коране высказывания, побуждающие обращаться к свету разума. Разум не останавливается у неких границ, а переходит их, требуя знания всех истин. Во многом благодаря К. антич. философия и культура стали составной частью мусульманской цивилизации; его творчество оказало большое влияние на развитие арабо-мусульманской и средневековой европейской философии.

Трактат о количестве книг Аристотеля и о том, что необходимо для усвоения философии; О первой философии; Книга о пяти сущностях; Объяснение ближней действующей причины возникновения и уничтожения // Классики арабо-мусульманской философии в переводах А.В. Сагадеева. Нью-Йорк, 1999. Т. 1.

Григорян С.Н. Средневековая философия народов Ближнего и Среднего Востока. М., 1966; Соколов В.В. Средневековая философия. М., 1979; Rescher N. Al-Kindi. An annotated bibliography. Pittsburgh, 1964; Atiyeh G. N. Al-Kindi: the philosopher of the Arabs. Rawalpindi, 1966; Ibragim Т., Sagadeev A. The Classical Islamyc Philosophy. Moscow, 1999.

H.C. Кирабаев













КИНИКИ (греч. kinikoi; лат. cynici — циники) — одна из т.н. сократических филос. школ Др. Греции. Ее представители (Антисфен, Диоген Синопский, Кратет и др.) стремились не столько к построению законченной теории бытия и познания, сколько к отработке и экспериментальной проверке на себе определенного образа жизни. Главное, что от них осталось в сознании последующих поколений, — это не трактаты, которые они писали, а преимущественно анекдоты: бочка Диогена, его просьба к царю Александру Македонскому: «Отойди и не засти мне солнца»; брак Кратета, осуществляемый прямо на площади, и т.п. Примитивность кинического философствования, поражающая при сравнении с виртуозной диалектикой платонизма и аристотелизма, — лишь оборотная сторона стремления всецело сосредоточиться на одной, и притом наиболее простой идее. Мыслить по-кинически — только средство; цель — жить по-кинически.

Учение К., созданное в условиях кризиса антич. полиса людьми, не имевшими своей доли в гражданском укладе жизни (основатель кинизма Антисфен был незаконнорожденным), обобщает опыт индивида, который может духовно опереться лишь на самого себя, и предлагает этому индивиду осознать свою извергнутость из патриархальных связей как возможность достичь высочайшего из благ — духовной свободы. Последовав примеру Сократа, К. довели его установки до небывалого радикализма и окружили атмосферой парадокса, сенсации, уличного скандала; недаром Платон назвал Диогена «Сократом, сошедшим с ума». Если Сократ еще демонстрировал уважение к наиболее общим заповедям традиционной патриотической морали, то К. с вызовом именовали себя «гражданами мира» (термин «космополит» был создан ими) и обязывались жить в любом обществе не по его законам, а по своим собственным, с готовностью приемля статус нищих, юродивых. Именно то положение человека, которое всегда считалось не только крайне бедственным, но и крайне унизительным, избирается ими как наилучшее: Диоген с удовольствием применяет к себе формулу страшного проклятия — «без общины, без дома, без отечества». К. хотели быть «нагими и одинокими»; социальные связи и культурные навыки казались им мнимостью, «дымом» (в порядке умственного провоцирования они отрицали все требования стыда, настаивали на допустимости кровосмесительства и антропофагии и т.п.). «Дым» нужно развеять, обнажив человеческую сущность, в которой человек должен свернуться и замкнуться, чтобы стать абсолютно защищенным от всякого удара извне. Все виды физической и духовной бедности для К. предпочтительнее богатства: лучше быть варваром, чем эллином, лучше быть животным, чем человеком. Житейское опрощение дополнялось интеллектуальным: в той мере, в какой К. занимались теорией познания, они критиковали общие понятия (в частности, «идеи» Платона) как вредную выдумку, усложняющую непосредственное отношение к предмету.

Философия К. послужила непосредственным источником стоицизма, смягчившего кинические парадоксы и внесшего гораздо более конструктивное отношение к политической жизни и к умственной культуре, но удержавшего характерный для К. перевес этики над др. филос. дисциплинами. Образ жизни К. оказал влияние на идеологическое оформление христианского аскетизма (особенно в таких его формах, как юродство и странничество). Типологически школа К. стоит в ряду разнообразных духовных движений, сводящихся к тому, что внутренне разорванное общество восполняет социальную несвободу асоциальной свободой (от йогов и дервишей до современных хиппи).

Лурье С.Я. Очерки по истории античной науки. М.; Л., 1947; Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. М., 1969; Нахов И.М. Киническая литература. М., 1981; Он же. Философия киников. М., 1982; Dudley D.R. A History of Cynicism from Diogenes to the Sixth Century. London, 1937; Hoistad R. Cynic Hero and Cynic King. Studies in the Cynic Conception of Man. Uppsala, 1948; Sayre F. The Greek Cynics. Baltimor, 1948.















КИРАБАЕВ Hyp Серикович (р. 1951) — специалист по арабо-мусульманской философии. Доктор филос. наук, проф. Окончил филос. факультет МГУ (1974), аспирантуру кафедры истории зарубежной философии того же факультета (1978). С 1979 работает в Ун-те Дружбы народов им. Патриса Лумумбы (ныне Российский ун-т дружбы народов). Зав. кафедрой философии (1988—1992), с 1994 — зав. кафедрой истории философии и с 1996 — декан факультета гуманитарных и социальных наук. Директор межвузовского Центра по изучению философии и культуры Востока при Российском ун-те дружбы народов. Отв. редактор филос. ежегодника тематической серии «Философская мысль континентов», главный редактор жур. «Вестник РУДН. Серия «Философия». Научный руководитель издательской программы академических монографий на рус. языке «Российские труды по востоковедению» международного издательства «Эдвин Меллен Пресс». В области арабо-мусульманской философии К. провел первое в отечественной и зарубежной историко-философской литературе комплексное исследование социальной философии мусульманского Средневековья, показав взаимосвязь философии и мусульманского права, раскрыв ключевую роль последнего в мусульманской идеологии. Мусульманское право при этом рассматривается как одна из первых форм теоретического знания, в рамках которого были сформулированы основные проблемы и методы гуманитарных наук на мусульманском Востоке. Большое внимание в своих работах К. уделяет реконструкции парадигмы классической арабо-мусульманской философии, анализу формирования и функционирования политико-правовой культуры ислама, рассматривая фикх как концепцию «сакральной» легитимности гос-ва, показывая влияние политических доктрин на практику развития Арабского халифата. В работах К. дан развернутый и целостный анализ формирования и развития социальной философии восточного перипатетизма от учения о «добродетельном городе» аль-Фараби до концепции идеального гос-ва Ибн Рушда в духе идей «естественного права». Особое внимание при этом уделяется философии истории Ибн Хальдуна и особенностям гуманистических традиций классической арабо-мусульманской философии. За последние годы опубликован ряд работ К. по проблемам кросскультурного взаимодействия зап. и вост. цивилизаций, в которых раскрываются проблемы открытости цивилизаций к диалогу, вопросы устойчивости межцивилизационного диалога в процессе развития филос. знания, а также в условиях формирования и функционирования внешнеполитической доктрины России.

Социальная философия мусульманского Востока. М., 1987; Классическая арабо-мусульманская философия: от социальной философии к философии истории. М., 1990; Соотношение власти и авторитета в политическом учении аль-Газали // Человек как философская проблема: Восток — Запад. М., 1991; Современная философская компаративистика и теория историко-философского процесса // Проблема интеграции философских культур в свете компаративистского подхода. СПб., 1996; Политико-правовая культура средневекового ислама. М., 1997; Ислам в контексте мусульманской цивилизации // Вестник РУДН. Серия «Философия». М., 1997; Классики арабо-мусульманской философии. (Сост., автор послесловия.) Нью-Йорк, 1999. Т. 1—2 (англ. яз.); Из словаря арабо-мусульманской классики // Вестник РУДН. Серия «Философия». 1999. № 1; Классическая арабо-мусульманская философия в зеркале западноевропейской схоластики // Вестник РУДН. Серия «Философия». 1999. № 1; Ценности мусульманской культуры и опыт истории. Нью-Йорк, 1999 (в соавт.); Islamic and Christian Culture: Re-opening the Lost Dialogue // Islamic and Christian Cultures: Conflict or Dialogue. Sofia, 1998; Islamic Civilization and Europe: Problem of a Dialogue // Islam, Ethnicity and Secularism in Central Asia, the Caucasus and the Middle East. Utrecht, 1998.











КИРЕЕВСКИЙ Иван Васильевич (1806-1856) — философ, литературный критик, теоретик славянофильства (см.: Славянофилы). С 1822 слушал лекции в Московском ун-те, в т.ч. и по философии Ф.В.Й. Шеллинга, но на интеллектуальное становление определяющее влияние оказала семья.

Как один из «архивных юношей» К. стал участником «Общества любомудров». В 1830 отправился за филос. знаниями в нем. ун-ты, слушал лекции Г.В.Ф. Гегеля, Ф. Шлейермахера, Шеллинга, а вернувшись, в 1832 стал издателем жур. «Европеец», запрещенного цензурой после выхода первого номера со статьей «Девятнадцатый век». Образ неблагонадежности, преследовавший К. всю жизнь, помешал ему занять кафедру философии Московского ун-та. Не занятый официальной службой, К. становится свободным философом-романтиком, журналистом, теоретиком славянофильства, другом и почитателем старцев Оптиной Пустыни.

Основные филос. идеи изложены К. в двух статьях: «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России» (1852); «О необходимости и возможности новых начал для философии» (1856). Все основные типологические черты рус. философствования — платонизм, святоотческое предание, нем. философия — нашли свое воплощение в творчестве К. Противопоставление Запада и России было проведено рус. мыслителем в аспекте противопоставления филос. учений Аристотеля и Платона. Рационализм зап. схоластики и панлогического учения Гегеля сопрягался им с аристотелевским «рацио», а филос. учение Платона — с православным Востоком и учением о цельном разуме. Именно это учение было вершиной филос. творчества московского славянофила и составной частью вошло в философию всеединства B.C. Соловьева.

Полн. собр. соч.: В 2 т. М., 1922; Критика и эстетика. М., 1979; Избр. статьи. М., 1984.
Мюллер Э. И.В. Киреевский и немецкая философия // Вопросы философии. 1993. № 5.












КИРЕНАИКИ (от названия североафриканского приморского города Кирена) — др.-греч. философы 5—4 вв. до н.э. Основатель — Аристипп, ученик софиста Протагора и Сократа. Аскетизму киников К. противопоставили наслаждение как высшую ценность жизни (гедонизм). При невозможности наслаждаться рекомендовалось самоубийство: после лекций смертепроповедника Гегесия в Александрии слушатели обрекали себя на смерть от голодания. Согласно Аристиппу, единственный источник знания — ощущения. Феодор (кн. «О богах») — «атеист»: «вовсе нет никаких богов» (Цицерон), он тот, кто «разными методами поколебал в своем учении о богах эллинское богословие» (Секст Эмпирик). По Феодору, мудрец выше дружбы (в ее основе выгода), и он не будет жертвовать собой ради отечества. Анникерид же высоко ценил дружбу, родство и отчизну и допускал ради друзей, родителей и отечества ненавистное К. страдание. Евгемер («Священная запись») думал, что религия возникла из культа личностей древних царей и великих людей (евгемеризм). От многих сочинений К. сохранились лишь фрагменты.










КИТАЙСКАЯ ФИЛОСОФИЯ — сложившийся в глубокой древности слой мировой культуры. Возникнув в I тыс. до н.э., К.ф. стала неотъемлемой частью духовных цивилизаций не только Китая, но и большинства стран Востока и Юго-Восточной Азии.

Кит. традиция выделяет шесть основных филос. школ в истории Китая: конфуцианство, натурфилософия (школа инь—ян), даосизм, моизм, школа имен (мин цзя) и легизм. Школы эти имели разные исторические судьбы и разное значение в истории К.ф.: одни из них — такие, как натурфилософия, моизм, школа имен и легизм, — просуществовали как самостоятельные школы сравнительно недолго (два—четыре столетия древнего периода истории Китая), другие — особенно конфуцианство и отчасти даосизм — продолжали функционировать как в древний, так и в средневековый период, причем конфуцианство, вобрав в себя существенные черты др. школ, стало доминирующим филос. направлением кит. духовной и политической культуры на протяжении двух последних тысячелетий. Именно за этим направлением филос. мысли Китая закрепилось название «китайская классическая философия».

Являясь частью мировой филос. культуры, К.ф. в то же время обладает своими, сугубо национальными особенностями. Ей присущи особый категориальный аппарат, особый язык филос. рефлексии, на формирование которого существенное влияние оказала иероглифическая письменность. Идеографический характер первоначальных кит. иероглифов, запечатлевший графический образ конкретных вещей, отразился на процессе дальнейшего формирования абстрактных понятий, характерных для филос. рефлексии. Даже тогда, когда тот или иной изначально предметный иероглиф приобретал по мере образования понятий категориальный, филос. смысл, он не порывал связи со своим конкретно-предметным значением, что явилось существенной особенностью филос. рефлексии китайцев, их стиля мышления, выразившейся в формировании понятий-образов в отличие от чисто логических категорий зап. философии.

На форму и стиль мышления китайцев существенное влияние оказала та конкретная среда земледельческой культуры, в недрах которой зарождалась К.ф. Она формировалась как ответ на общемировоззренческие вопросы этой культуры, была теснейшим образом связана с экономической и политической практикой, что придало К.ф. с первых шагов ее становления отчетливо выраженный практический характер. Более того, отдельные предметы, природные явления (времена года, календарь, материальные элементы мира — дерево, земля, вода, металл, огонь и т.п.) постепенно превратились в филос. понятия сначала натурфилософии, а затем и др. филос. школ. Это не значит, однако, что К.ф. изначально была лишена онтологического и гносеологического содержания — просто она развивалась как некое всеобъемлющее духовное начало кит. цивилизации, ее этическое и политическое основание, принявшее со временем характер традиции. Традиционализм К.ф. не только сыграл роль связующего звена между различными поколениями философов — традиции стали тем каркасом, на который нанизывались новые филос. идеи, причем не в виде чистых новаций, а как всего лишь новый комментарий к уже известному, «общепризнанному» мыслительному материалу. Именно в таких своеобразных рамках и шел процесс развития К.ф., рождались новые идеи и концепции.

Довольно ограниченный круг категорий К.ф., их устойчивый и традиционно обязательный характер серьезно затрудняют адекватное восприятие процесса развития этих категорий, обогащения их новым содержанием. Несостоятельными оказываются и попытки механического переноса категорий и понятий зап. филос. культуры на кит. почву — это приводит к неадекватным результатам, искажающим содержание и форму развития филос. знания в Китае.

Важной особенностью К.ф. является ее антропоцентрический и рациональный характер. Именно человек во всем многообразии его внутренних и внешних связей всегда стоял в центре внимания кит. философов. Многие принципиальные положения кит. философии несут в себе общечеловеческое содержание, не утратив своей актуальности и в наши дни. Это, напр., тезис о том, что высшей ценностью в мире является человек, высказанный впервые великим кит. мыслителем Сюнь-цзы в 3 в. до н.э.; это положение, зафиксированное в древнем памятнике «Шу цзин» («Книга истории», 6—5 вв. до н.э.), о том, что «человек — воплощение наивысшей одухотворенности в мире вещей»; это тезис о единстве, гармонии природы и человека, пронизывающий всю конфуцианскую и даоскую метафизику; это, наконец, тезис о «моральном познании мира» как важнейшем компоненте характеристики человека и его поведения в обществе, о познании как процессе познания «блага», «добра». К.ф. органически сочетала в себе метафизику, этику и социологию. При этом человек, его природная и общественная сущность, его субъективные возможности, его разум, способность познать мир всегда оставались в центре внимания кит. философов. Это была рационалистическая философия, устремленная на поиск достойного человека места в мире, призывавшая бережно относиться к природе, гармонизировать отношения человека и природы.

Рационалистический характер К.ф. наложил заметный отпечаток и на ее онтологию: ее главной темой стал не вопрос об отношении духа и материи, а проблема начал бытия, «начала сущего». В этом смысле К.ф. можно назвать «учением о пределе сущего», о пределе чувственного и рационального познания мира вещей. Не случайно поэтому возникшие в глубокой древности понятия «единое», «путь», «первоначало», «Великий Предел» стали впоследствии центральными категориями онтологических и гносеологических концепций кит. философов различных ориентаций.

К.ф. выработала свой, оригинальный категориальный аппарат, который трудно сводим к понятиям зап. филос. традиции. Строго говоря, К.ф. не знала таких фундаментальных категорий зап. философии, как «материя», «идея», «бытие». Это не значит, что сами проблемы соотношения материального и духовного, бытийного и небытийного не ставились кит. философами. Но рассматривались они в иных понятиях, не совпадавших полностью с понятиями зап. филос. культуры. Так категория «бытие» приобрела в К.ф. значение «наличия», а категория «материя» растворилась в понятии «субстанция». Это обусловило отсутствие в К.ф. четко выраженных материалистических и идеалистических концепций.

Несмотря на то что К.ф. в значительной степени носила умозрительный характер, однако ей было присуще стремление выстроить цельную картину мира, воплощающую в себе единство человека, космоса-природы и общества. Эта системность мышления, превалирование «единого» над отдельным и частным составляла характерную черту К.ф.

Особенностью К.ф. была также ее тесная связь с социальной и политической практикой. Филос. знание в Китае традиционно включало в себя весь комплекс знаний о природе, обществе и человеке, в т.ч. и принципы управления гос-вом. Собственно онтологические и гносеологические концепции приобретали в нем форму моральных и политических конструкций. Нормы социального поведения и общественного устройства выводились из представлений о сущности и структуре мироздания. Это обстоятельство обусловило трудность проведения границы между понятиями «философия» и «общественно-политическая мысль» применительно к Китаю. В то же время содержательная емкость и многофункциональность К.ф., ее последующая «идеологизация» (превращение в официальную доктрину гос-ва) обусловили ее роль общекультурной доминанты в жизни традиционного кит. общества. Философия глубоко проникла в обыденное сознание народа, сформировала стереотипы массового сознания, вызвав тем самым активную обратную связь этого сознания с филос. мыслью.

Проникновение в Китай в кон. 19 в. зап. филос. культуры серьезно поколебало господствующие позиции традиционной К.ф. Перед филос. элитой Китая встал вопрос о необходимости и возможности синтеза философий Китая и Запада. В 1930—1940-е гг. кит. философом Фэн Юланем была предпринята попытка создания «нового конфуцианства» как синтеза классической, конфуцианской философии и логико-аналитической философии Запада. В эти же годы рождается новое направление в К.ф. — «новое современное конфуцианство», которое продолжает существовать и развиваться и в наше время (в основном на Тайване и в США). Проблема же дальнейшего развития К.ф. стала ныне одной из актуальных проблем мировой филос. науки.

Го Можо. Философы Древнего Китая / Пер. с кит. М., 1961; Быков Ф.С. Зарождение политической и философской мысли в Китае. М., 1966; Древнекитайская философия. Собр. текстов: В 2т. М., 1972—1973; Переломов Л.С. Конфуцианство и легизм в политической истории Китая. М., 1981; Васильев Л.С. Проблема генезиса китайской мысли: формирование основ мировоззрения и менталитета. М., 1989; История китайской философии / Пер. с кит. М., 1989; Древнекитайская философия. Эпоха Хань. М., 1990; Рационалистическая традиция и современность. Китай. М., 1993; Китайская философия: Энциклопедический словарь. М., 1994; Китайская философия и современная цивилизация. М., 1997; Legge J. The Chinese Classics. Hong Kong; London, 1861-1872. Vol. I-VIII; Fung Yu-lan. A History of Chinese Philosophy. Princeton, 1953. Vol. 1-2.

В.Ф. Феоктистов











КЛАСС (в логике и математике) — 1) понятие, присущее всем элементам некоторой совокупности объектов; 2) совокупность выделенных по некоторому признаку объектов, мыслимая как целое.

Понятие К. (множества) обычно относят к числу простейших, неопределяемых понятий, которое может быть лишь пояснено с помощью примеров. Напр., множествами считаются совокупность всех жителей Москвы; совокупность всех натуральных чисел 1, 2, 3,...; совокупность книг домашней библиотеки; и т.д. При этом каждый отдельный житель Москвы, каждое натуральное число, конкретная книга и т.д. является элементом соответствующего множества. На основе такого интуитивного понимания различают конечные и бесконечные, материальные и абстрактные, и многие др. виды множеств в зависимости от того, каковы численность и природа объектов, образующих рассматриваемую совокупность.

Несмотря на интуитивную очевидность такого «агрегатного» представления о множествах, оно не является во всех отношениях удовлетворительным. В его рамках возникает ряд трудностей принципиального характера. Как заметил еще Б. Рассел, в этом случае нельзя понять, что представляет собой пустое множество: это множество не имеет ни одного элемента и, следовательно, его нельзя рассматривать в качестве агрегата, совокупности к.-л. объектов. Применительно к одноэлементным множествам теряет смысл и различие между элементом множества и самим множеством. Кроме того, в рамках агрегатной т.зр. любое множество можно считать состоящим из любого количества элементов. Как считает У. Куайн, если мы имеем, напр., груду камней, то «груда в действительности является конкретным предметом, столь же конкретным, как и камни, образующие груду, но класс камней в груде нельзя отождествлять с этой грудой. В самом деле, если бы это было так, то и другой класс можно было бы отождествить с этой же грудой, а именно класс молекул в данной груде камней с самой грудой. Но по существу эти классы следует различать. В самом деле, мы говорим, что один из них имеет, например, сто элементов, в то время как другой — триллионы элементов». Наконец, о неадекватности агрегатной т.зр. свидетельствуют и парадоксы классической теории множеств. К их числу относится, в частности, известный парадокс Рассела, во многом определивший теоретический кризис в логике и математике в нач. 20 в.

Впоследствии сформировалась логическая т.зр. на множества, в рамках которой парадоксы теории множеств получают достаточно простое объяснение. Для этого, однако, потребовалось тщательно проанализировать и уточнить многие содержательные представления, лежащие в основе самой логики. Как отмечал известный математик и логик Г. Вейль, «на понятие множества... имеются две противоположные точки зрения: множество либо рассматривается как набор вещей (Г. Кантор), либо считается синонимом свойства (атрибута, предиката) вещи. В последнем случае «х есть элемент множества у», символически «х е у», не означает ничего иного, кроме того, что «х обладает свойством у».

Согласно логической т.зр., множества суть понятия, абстрактные свойства, присущие материальным (эмпирическим, пространственно-временным) объектам. Любому понятию-множеству X соответствует определенная бесконечная совокупность материальных объектов. Эта совокупность есть объем понятия-множества X. Следовательно, принадлежность материального объектах некоторому множеству Х означает, что данному объекту присуще понятие X. Иначе говоря, теоретико-множественное отношение принадлежности (е) при ближайшем рассмотрении оказывается не чем иным, как давно известным в логике отношением п р и с у щ н о с т и (—), связывающим понятия с материальными объектами. Логическая т.зр. в конечном счете согласуется с интуитивным пониманием множеств, поскольку в ее рамках получают логическое истолкование не только отношение принадлежности, но и все остальные основополагающие отношения и понятия классической теории множеств — отношение дополнения (~), включения (с), объединения (U), пересечения (П), а также понятие пустого множества (и) и универсального множества (U).

С учетом всех полученных к кон. 20 в. научных результатов можно констатировать, что в рамках логического понимания К., с одной стороны, не имеют места затруднения типа парадокса Рассела, а с другой — полностью учитывается конструктивное, практически значимое содержание классической теории множеств.

Вейль Г. Математика. Теоретическая физика. М., 1984; Quine W. V.O. From a Logical Point of View. New York, 1963.

B.H. Перееерзев











КЛАСС ОБЩЕСТВЕННЫЙ (лат. classis — разряд, сословие, порядок) — понятие, используемое для анализа социальной дифференциации людей.

На разных этапах развития философско-социологического знания и сами классы, и причины деления общества на классы объяснялись по-разному.

В антич. философии исходили преимущественно из природных оснований в образовании классов. Считалось, что каждый человек рождается отличным от остальных по своей природе и поэтому предназначается для совершения определенной работы. Доказывалась вечность и неизбежность классового деления. Так, напр., у Платона идеальное общество разделено на философов, или правителей, стражей, или воинов, земледельцев и ремесленников. Рабы, согласно Платону, не являлись общественным сословием (классом), ибо не принадлежали к свободным гражданам и считались «говорящими орудиями». Аристотель тоже исходит из природных оснований в разделении занятий людей и считает, что по своей природе одни люди свободны, другие — рабы. Однако в отличие от Платона он дифференцирует свободных граждан, исходя из их экономического состояния, а поэтому делит общество на группы: очень зажиточных, крайне неимущих и средних, т.е. таких граждан, которые стоят в середине между очень богатыми и очень бедными. Кроме того, он дает и нравственную характеристику каждого из этих классов.

В Средневековье классовые различия людей всецело объяснялись волей Бога, а поэтому к.-л. особых разработок этого вопроса не производилось.

Философы Нового времени, особенно философы-просветители, обосновывая естественное равенство всех людей, показывали, что сословное деление общества есть результат сложившихся условий социальной среды и воспитания людей. Некоторые мыслители в этот период полагают, что классы в основном отличаются друг от друга политически. К.А. Гельвеций, напр., критикует «дурные» (неразумные) законы общественного устройства, которые делают возможным существование политического бесправия т.н. третьего сословия: буржуа, рабочих, ремесленников и крестьян в отличие от аристократов: дворян и духовенства. Др. мыслители (напр., Г. Мабли) причинуделения общества на классы — богатых и бедных — уже видят в собственности. Согласно взглядам англ. классической политэкономии, принадлежность людей к тому или иному классу определяется их экономическим доходом, т.е. отношениями распределения. Так, А. Смит считает, что во всяком цивилизованном обществе существуют три различных класса, поскольку совокупный общественный продукт состоит из трех частей, каждая из которых соответствует определенному доходу одного из классов. Те, кто живет на ренту, образуют класс землевладельцев, те, кто живет на прибыль с капитала, — капиталисты и те, кто живет на заработную плату, — рабочие.

Марксизм делает «класс» одним из важнейших понятий своей теории общества. При этом считается, что природа любого общественного явления может быть понята лишь на основе классового подхода. В отличие от предшествующих учений о классах, К. Маркс доказывает, что существование классов связано с определенными историческими фазами развития производства. Это значит, что класс — категория историческая, ибо каждой общественно-экономической формации соответствуют свои строго определенные классы (напр., в капиталистической формации основными классами могут быть только буржуа и пролетарии). Это означает также, что классы возникают вместе с появлением общественного разделения труда и частной собственностью. Именно поэтому основные причины возникновения классов, согласно основоположникам марксизма, не могут быть сведены к обману, насилию и особым способностям людей (организационному таланту, уму, хитрости), хотя эти факторы отнюдь не отрицаются. Так, по мнению Ф. Энгельса, образование классов шло двумя путями: 1) выделение внутри общины эксплуататорской верхушки, состоящей из родовой знати; 2) обращение в рабство военнопленных, а затем и соплеменников-должников. Кроме того, Маркс и Энгельс всегда считали, что классы неизбежно исчезнут с установлением диктатуры пролетариата, которая будет знаменовать собой переход к обществу без классов. Принадлежность людей к тому или иному классу — их объективный общественный статус — определяется сложившимися в обществе социально-экономическими отношениями системы производства (отношением к собственности, распределению, обмену и потреблению). Развивая эти положения Маркса, В.И. Ленин дает определение класса, в котором выявляет его сущность в зависимости от места, занимаемого этой большой группой людей в исторически определенной системе общественного производства. С т.зр. Ленина, это место класса определяется, во-первых, отношением к средствам производства; во-вторых, ролью в общественной организации труда; и в-третьих, способом и размером распределения получаемого совокупного продукта общества. На этом основании Ленин подчеркивает неизбежный антагонизм эксплуататоров и эксплуатируемых, поскольку экономически господствующие классы (классы, владеющие собственностью) присваивают себе труд трудящихся (лишенных частной собственности) классов. Современные ученые по-разному оценивают марксистскую теорию классов. Признавая, что эта теория в основных своих принципах верно отражала общественные реалии различий в материальном благосостоянии людей вплоть до нач. 20 в., многие считают, что ныне она утратила свое значение и не может использоваться в объяснении сущности социального неравенства людей. По их мнению, сегодня уже практически невозможно на основе признака собственности отнести тех или иных людей к к.-л. определенному классу из-за произошедшей в зап. обществе диффузии самой собственности. Более того, в современных обществах источником материального благополучия или неблагополучия является уже не столько материальная, сколько интеллектуальная собственность. Универсальная применимость марксистской классовой теории отрицается также потому, что в странах Востока источником благосостояния на протяжении всей истории было не столько наличие собственности, сколько место того или иного человека в бюрократической иерархии, ибо там всегда имели место личная зависимость и внеэкономическое принуждение производителя. Эта теория критикуется и за то, что класс всецело определяется в ней лишь на основе социально-экономических признаков и игнорируется значение психологических, идеологических и прочих духовных его признаков. Последнее критическое утверждение не совсем справедливо, ибо марксисты никогда не отрицали значение нравственных, религиозных и иных культурных особенностей тех или иных классов; однако они подчеркивали производность этих признаков класса от социально-экономических условий его бытия в обществе.

Современная теория класса (особенно в зап. социологии) все в большей мере заменяется т.н. теорией стратификации (П.А. Сорокин, Р. Мертон и др.), где класс или, точнее, «страта» — общественный слой определяется не столько из социально-экономических оснований, сколько из политических, профессиональных и иных особенностей его жизнедеятельности в обществе. При этом подчеркивается, что классовое разделение проистекает не только из контроля (или его отсутствия) за средствами производства, но из политических, культурных и прочих различий, прямо не связанных с собственностью. В связи с этим выделяются такие базовые признаки класса, как статус, уровень доходов, партийная принадлежность, профессия, квалификация, уровень образования и т.п. Несомненно, данные признаки имеют важное значение в анализе социальной дифференциации людей. Вместе с тем было бы неправильным затушевывать социально-экономические различия групп людей (их разное отношение к собственности и разные способы распределения общественного продукта). Нельзя не видеть, что классовое деление общества сохраняется, а кое-где даже и усиливается. Одновременно с этим классовая (социально-экономическая) дифференциация людей, конечно же, должна дополняться стратификационным анализом (определением политической, социальной, культурной иерархии, межпрофессиональными и внутрипрофессиональными различиями людей). Только такое сочетание может дать наиболее полную и адекватную картину класса для характеристики социальной дифференциации людей.

Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов: В 2 т. М.; Л., 1935. Т. 1; Маркс К. Письмо И. Вейдемейеру, 5 марта 1852 // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 28; Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20; Барбер Б. Структура социальной стратификации и тенденции социальной мобильности // Американская социология. М., 1972; Сорокин П.А. Социальная стратификация и мобильность // Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992; Parkin F. Marxism and Class Theory. London, 1979; Hindess B. Politics and Class Analysis. Oxford, 1987; Crompton R. Class and Stratification. Cambridge, 1993.

B.C. Грехнев











КЛАССИФИКАЦИЯ — многоступенчатое, разветвленное деление логического объема понятия. Результатом К. является система соподчиненных понятий: делимое понятие является родом, новые понятия — видами, видами видов (подвидами), и т.д. Наиболее сложные и совершенные К. дает наука, систематизирующая в них результаты предшествующего развития к.-л. отраслей знания и намечающая одновременно перспективу дальнейших исследований. Блестящим примером научной К. является периодическая система элементов Д. И. Менделеева, фиксирующая закономерные связи между химическими элементами и определяющая место каждого из них в единой таблице. Большую роль в развитии биологии сыграла К. растений К. Линнея. Хорошо известна К. элементарных частиц, даваемая современной физикой.

К. подразделяется на естественную и искусственную. В качестве основания естественной К. берутся существенные признаки, из которых вытекают многие производные свойства упорядочиваемых объектов. Искусственная К. использует для упорядочения объектов несущественные их признаки, вплоть до ссылки на начальные буквы имен этих объектов (алфавитные указатели, именные каталоги в библиотеках и т.п.).

В 17—18 вв. естественная К. объявлялась высшей целью изучения природы и венцом научного ее познания. В 20 в. представление о роли К. в процессе познания заметно изменилось. Противопоставление естественной и искусственной К. во многом утратило свою остроту. Далеко не всегда удается существенное четко отделить от несущественного, особенно в обществе и живой природе; кроме того, существенное в одном отношении может оказаться гораздо менее важным в др. отношении. Поэтому роль К., в т.ч. естественной, не должна переоцениваться, тем более не должно преувеличиваться ее значение в области сложных и динамичных социальных объектов и явлений. Как стало очевидным еще в 19 в., абсолютно резкие разграничительные линии несовместимы с теорией развития.









КЛАССИФИКАЦИЯ НАУК — многоступенчатое, разветвленное деление наук, использующее на разных этапах деления разные основания. Все науки обычно делятся на три группы: естественные науки, социальные и гуманитарные науки, формальные науки.

К естественным наукам относятся физика, химия, науки биологического ряда и др. Некоторые естественные науки, как, напр., космология, рассматривают исследуемые ими объекты в развитии и оказываются, т.о., близкими к гуманитарным наукам, а именно к наукам исторического ряда. Др. естественные науки, как, к примеру, география или физическая антропология, формулируют сравнительные оценки и тяготеют к таким социальным наукам, как социология и экономическая наука. Поле естественных наук является, т.о., весьма разнородным. Различия отдельных естественных наук настолько велики, что невозможно выделить какую-то одну из них в качестве парадигмы «естественно-научного познания». Идея неопозитивизма о том, что физика является тем образцом, на который должны ориентироваться все др. науки (исключая формальные), является контрпродуктивной. Физика не способна служить в качестве образца даже для самих естественных наук. Ни космология, ни биология, ни тем более физическая антропология не похожи в своих существенных чертах на физику. Попытка распространить на эти научные дисциплины методологию физики, взятую в сколь-нибудь полном объеме, не может привести к успеху, тем не менее определенное внутреннее единство естественных наук имеется: они стремятся описывать исследуемые ими фрагменты реальности, а не оценивать их; даваемые данными науками описания обычно формулируются в терминах не абсолютных, а сравнительных понятий (временной ряд «раньше—позже—одновременно», пространственные отношения «ближе—дальше», каузальное отношение, отношение «вероятнее, чем» и т.п.).

В число социальных наук входят экономическая наука, социология, политические науки, социальная психология и т.п. Для этих наук характерно, что они не только описывают, но и оценивают, причем очевидным образом тяготеют не к абсолютным, а к сравнительным оценкам, как и вообще к сравнительным понятиям. К гуманитарным наукам относятся науки исторического ряда, лингвистика (индивидуальная), психология и др. Одни из этих наук тяготеют к чистым описаниям (напр., история), другие — сочетают описание с оценкой, причем предпочитают абсолютные оценки (напр., психология). Гуманитарные науки используют, как правило, не сравнительные, а абсолютные категории (временной ряд «было—есть—будет», пространственные характеристики «здесь—там», понятие предопределенности, или судьбы и т.п.). Область социальных и гуманитарных наук еще более разнородна, чем область естественных наук. Идея отыскать научную дисциплину, которая могла бы служить образцом социогуманитарного познания, нереалистична. История, старающаяся избегать оценок и всегда обсуждающая прошлое только с т.зр. настоящего, не может служить образцом для социологии или экономической науки, включающих явные и неявные сравнительные оценки и использующих временной ряд «раньше—одновременно-позже», не предполагающий «настоящего»; политические науки не способны дать каких-то образцов для психологии или лингвистики и т.д. Поиски парадигмальной социальной или гуманитарной дисциплины еще более утопичны, чем поиски «образцовой» естественной науки.

Между собственно социальными и гуманитарными науками лежат науки, которые можно назвать нормативными: этика, эстетика, искусствоведение и т.п. Эти науки формируют, подобно социальным наукам, оценки (и их частный случай — нормы), однако даваемые ими оценки являются, как правило, не сравнительными, а абсолютными. В использовании абсолютных оценок нормативные науки напоминают собственно гуманитарные науки, всегда рассуждающие в координатах абсолютных категорий.

К формальным наукам относятся логика и математика. Их подход к исследуемым объектам настолько абстрактен, что получаемые результаты находят приложение при изучении всех областей реальности.

Приведенная К.н. опирается на две оппозиции: «оценка — описание» и «абсолютные понятия — сравнительные понятия». Все науки сначала делятся на естественные науки, тяготеющие к описанию в системе сравнительных категорий, и социальные и гуманитарные науки, тяготеющие к оценке в системе абсолютных категорий; затем последние подразделяются на социальные, нормативные и гуманитарные науки. Такая классификация не является единственно возможной. Существуют многообразные иные основания деления наук.

Асп Э. Введение в социологию. СПб., 1998; Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998; Стёпин B.C. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. М., 2000.

А.А. Ивин













КЛАССОВАЯ БОРЬБА — столкновение и противодействие интересов классов. О несовпадении интересов различных социальных групп друг с другом, об их конфликтах между собой издавна писали историки и философы. Аристотель, Т. Гоббс, Г.В.Ф. Гегель и др. рассматривали конфликт между социальными группами как закономерное и необходимое явление общественной жизни. Однако само понятие «К.б.» было впервые использовано, вероятно, в трудах фр. историков периода Реставрации (О. Тьерри, Ф. Гизо, О. Минье) и великих утопистов (К.А. Сен-Симона, Ш. Фурье).

Особое значение понятие «К.б.» получило в марксизме. Уже в «Манифесте Коммунистической партии» (1848) К. Маркс и Ф. Энгельс констатировали, что история всех существовавших обществ была историей борьбы классов, т.е. К.б. движет историю, т.к. неизбежно приводит к социальной революции — кульминации К.б. и переходу к новому общественному строю. Определяя К.б. как столкновение антагонистических (непримиримых) интересов классов, марксизм выявляет объективный интерес класса, который соответствует его месту в исторически определенной системе общественного производства. Этот интерес, если он не осознан, делает класс «классом-в-себе», но по мере осознания своего подлинного интереса класс превращается из «класса-в-себе» в «класс-для-себя». Иными словами, осознанный классовый интерес делает людей классово сознательными, поскольку они знают не столько свое место, но также и свой истинный классовый интерес. Именно это имеет в виду Маркс, когда говорит о том, что только К.б. пролетариата за свое освобождение от капитала неизбежно ведет к диктатуре пролетариата, а сама диктатура пролетариата знаменует собой переход к исчезновению классов и К.б. Правда, В.И. Ленин, развивая эти положения Маркса, писал, что установление диктатуры пролетариата не означает прекращения К.б. Он доказывал, что в условиях переходного периода от капитализма к социализму, хотя пролетариат и стал господствующим классом, его К.б., тем не менее, продолжается, но уже в новых формах и новыми средствами. По Ленину, это такие государственные формы К.б., как подавление сопротивления свергнутых эксплуататоров, гражданская война, нейтрализация мелкой буржуазии, использование буржуазных специалистов, воспитание новой дисциплины труда. Т.о., с т.зр. марксистов К.б. имеет место всегда, в любом обществе, где существуют антагонистические классы.

К.б. может быть как стихийной — неосознанное стремление защитить свои права, так и сознательной — целенаправленное движение за свои подлинные интересы. Марксисты полагают, что К.б. ведется в истории в трех основных формах: экономической, политической и идейной (идеологической). Так, экономическая борьба пролетариата — это борьба за улучшение условий продажи своего труда, сокращение рабочего времени, повышение оплаты труда. Эта борьба постепенно перерастает в борьбу политическую — общеклассовую борьбу всех представителей рабочего класса за свои коренные интересы — борьбу за установление диктатуры пролетариата. Идеологическая борьба — это борьба против буржуазной и реформистской идеологии, она призвана внести в широкие массы трудящихся социалистическое сознание. Согласно мнению основоположников марксизма, по мере развития класса К.б. пролетариата развивается от менее развитой экономической формы к более развитым политической и идейной формам.

В отечественной марксистской литературе примерно до сер. 1950-х гг. проводилась идея об усилении К.б. по мере строительства социализма и коммунизма (идея была выдвинута И.В. Сталиным). Позднее (с нач. 1960-х по 1980-е гг.) считалось, что К.б. — это не что иное, как процесс мирного соревнования капиталистической и социалистической систем, в ходе которого решается вопрос о том, «кто кого». В этой связи доказывалось, что борьба двух систем выражает основное противоречие современной эпохи. Считалось, что под влиянием этого противоречия развертывается революционная К.б. трудящихся (в лице трех основных их отрядов: мировой социалистической системы, международного рабочего и национально-освободительного движений) с империализмом.

Оценивая марксистскую теорию К.б. как сверхупрощение, К. Поппер вместе с тем считал, что она пригодна для классического капитализма сер. 19 в. Он полагал, что нельзя сводить любую проблему к подспудному классовому конфликту богатых и бедных. Действительно, такие современные общественные движения, как экологическое, феминистское, борьба за социальные свободы, за ядерное разоружение и т.п., трудно характеризовать только с т.зр. тех или иных классовых интересов, сводить всецело к классовому антагонизму собственников и несобственников средств производства. Однако, соглашаясь с Поппером и др. критиками К.б. в том, что ее значение в истории нельзя никоим образом абсолютизировать, было бы ошибочным вообще исключать ее из арсенала современного социального анализа. Процессы социальной дифференциации в обществе не приостанавливаются, имеет место безработица и маргинализация отдельных групп людей и, следовательно, не исчезают различные объективные интересы разных классовых групп общества, а значит, не могут исчезнуть и конфликты между ними. Вместе с тем современные условия общественной жизни, при которых существуют развитые демократические ин-ты: многопартийность, избирательная, правовая, парламентская, независимая судебная системы, изменяют природу этих конфликтов, обеспечивая их разрешение без революций.

Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии // Соч. Т. 4; Маркс К. Классовая борьба во Франции // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 7; Маркс К. Критика Готской программы // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19; Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 2; Dahrendorf R. Class and Class Conflict in Industrial Society. London, 1959.

B.C. Грехнев









КЛЕАНФ (Kleanthes) из А с с а (ок. 331/330 — ок. 232 до н.э) — стоик, ученик Зенона из Китиона и его преемник во главе школы. В молодости К. был кулачным бойцом и примкнул к Зенону уже в зрелом возрасте; вел аскетически скромную жизнь, зарабатывая на учебу физическим трудом. Среди сочинений К. почти по всем разделам учения (сохранилось немногим более 100 фрагментов) наиболее важны «Логика», «О знании», «О диалектике», «О Зеноновом учении о природе», «Физические заметки», «Разыскания о Гераклите», «Об атомах», «О времени», «О влечении», «О надлежащем», «О конечной цели», «О наслаждении», «Риторика» и «Гимн к Зевсу».

Вопреки распространенному мнению, отождествлявшему лояльность К. по отношению к Зенону с отсутствием самостоятельной позиции, К. внес нечто новое почти в каждый раздел стоического учения (см.: Стоицизм). Он уточнил теорию «представления» (которое описывал как «вещественный» отпечаток) и специально занимался модальной логикой. Имел, вероятно, оригинальную концепцию космологии и первым из стоиков обратился к Гераклиту. В учении о мировой симпатии К. впервые четко сформулировал фундаментальный тезис стоической онто-космологии: симпатия возможна лишь между телесными структурами. Единственный в школе считал звездный огонь конусовидным и имел редкий в стоической среде интерес к наблюдению живой природы. При достаточно традиционных антропологических взглядах К. полагал, в отличие от Хрисиппа, что все души сохраняются до конца космического цикла. Особенно большое внимание К. уделял теологии (которую считал особой частью философии), предложив оригинальные доказательства бытия богов. Блестящим выражением теологических воззрений К. является «Гимн к Зевсу», свидетельствующий о его поэтической одаренности и необычной для ранней стой религиозности. В этике следовал сложившейся при Зеноне школьной норме, внося отдельные уточнения в принципиально важные формулировки. В формуле «жить согласно природе» предлагал иметь в виду «природу целого»; считал, что однажды обретенную добродетель нельзя утратить. Вслед за Зеноном придавал важное значение практической этике, из которой впоследствии развилась позднестоическая моралистика. 

Фрагменты ранних стоиков. М., 1998. Т 1.
Verbeke G. Kleanthes van Assos. Brussel, 1949; Solmsen F. Cleanthes or Posidonius? The Basis of Stoic Physics. Amsterdam, 1961.











КОВАЛЕВСКИЙ Максим Максимович (1851-1916) -социолог, историк. После окончания юридического факультета Харьковского ун-та в 1872 — научная работа в различных странах Европы. В 1880— 1890-х гг. преподавал в европейских и амер. ун-тах. С 1905 работал в Санкт-Петербургском ун-те и др. высших учебных заведениях, в 1914 избран действительным членом Академии наук.

Методом, способным открыть законы развития общества, К. считает сравнительно-исторический метод, с помощью которого возможно эволюционно-стадиальное членение исторического процесса. По мнению К., основная ценность историко-сравнительного метода не столько в открытии новых фактов, сколько в научном объяснении уже имеющихся. Важнейшее теоретико-методологическое достижение К. связано с последовательной критикой различных редукционистских и монистических, т.е. однофакторных, концепций социально-исторического процесса (экономический материализм, психологический редукционизм, географический, биологический и др. детерминизм) и разработкой принципа плюрализма факторов, детерминирующих социально-исторический процесс.

Наряду с разработкой теории факторов К. стремится определить главные причины социальных изменений (напр., рост народонаселения и др.). В его поздних социологических работах просматривается тенденция к переходу от теории факторов к идеалистическому монизму.

Др. важнейшие темы социологической рефлексии К. — связь социологии и истории, закономерности социальной эволюции, происхождение социальных ин-тов.

От прямого народоправства к представительному и от патриархальной монархии к парламентаризму. М., 1906. Т. 1—3; Социология. СПб., 1910. Т. 1—2.

Лиоренцевич И.Г. Плюралистическая теория М.М. Ковалевского // Социологическая мысль в России. Л., 1978.










КОГЕН (Cohen) Герман (1842—1918) — нем. философ, глава и основной представитель марбургской школы неокантианства. Проф. ун-та Марбурга (1876—1912). К. попытался заново обосновать кантовский априоризм и привлечь внимание к проблеме трансцендентального у И. Канта. Центральным звеном философии К. явился разработанный на основе кантовской философии трансцендентальный метод. Этот метод состоит из метафизической (констатация априорных элементов) и трансцендентальной (истолкование априорных элементов как элементов сознания, обосновывающих факты науки) стадий.

К. преобразовывал кантовское учение в последовательную логическую систему идеализма, устраняя дуализм созерцания и мышления, явления и вещи в себе. Последнюю он истолковывал как полное понятие о предмете, целенаправленную идею мышления. По К., мышление порождает не только форму, но и содержание знания, не может иметь истока вне себя, «мышление есть мышление истока, которому ничего не может быть дано». Все наши знания должны быть изменениями, вариациями принципа истока. Исток не только является необходимым началом мышления, но и подтверждает себя во всем последующем движении как действующий принцип. Производство, порождение выражает творческий суверенитет мышления. Само мышление также является целью и предметом своей деятельности. Основными формами мышления К. считал не формы понятия, а формы суждения; для всех категорий предельный фундамент — в трех суждениях, или законах мышления: суждении истока, суждении тождества и суждении противоречия.

В этике, понимаемой как учение о принципах науки о праве и гос-ве, К. описал трансцендентальные принципы чистой воли, являющиеся масштабом для должного, и создал концепцию «этического социализма». При этом К. сохранял кантовский приоритет практического над теоретическим. Эстетика исходит из чистого чувства, которое есть чистая любовь к природе человека. Позднее К. развил строго рациональную религиозную философию, опирающуюся на Ветхий Завет.

Die systematischen Begriffe in Kants vorkritischen Schriften nach ihrem Verhaltnis zum kritischen Idealismus. Berlin, 1873; Das Prinzip der Infmitesmal-Methode und seine Geschichte. Berlin, 1883; Kants Theorie der Erfahrung. Berlin, 1885; Logik der reinen Erkenntnis. Berlin, 1902; Ethik des reinen Willens. Berlin, 1904; Asthetik des reinen Gefiihls. Berlin, 1912; Der Begriff der Religion im System der Philosophie. GieBen, 1915; Kommentar zur Kritik der reinen Vernunft. Leipzig, 1920.

Наторп П. Кант и Марбургская школа // Новые идеи в философии. СПб., 1913. № 5; Яковенко Б. О теоретической философии Германа Когена // Логос. 1910. Кн. 1; Schmidt W. Psychologie und Transzendentalphilosophie. Bonn, 1976; Marx W. Transzendentale Logik als Wissenschaftstheorie. Frankfurt am Main, 1977.










КОГНИТИВНАЯ НАУКА (от лат. cognito — познание; англ. cognitive science — наука о процессах познания) — область междисциплинарных исследований, изучающая познание и высшие мыслительные процессы с помощью информационных моделей. Включает дисциплины: эпистемологию, когнитивную психологию, лингвистику, психолингвистику, нейробиологию и компьютерную науку.

Основания К.н. были заложены в исследовании математика А. Тьюринга по конечным автоматам (1936), которому удалось показать, что для проведения любого вычисления достаточно повторения элементарных операций. Тем самым открылись перспективы для проверки и реализации известной идеи Т. Гоббса и Дж. Буля, что мы шл ен ие есть вычисление. Проверяя эту идею, математик К. Шеннон предположил (1948), что информацию правомерно представить как выбор одной из двух равновероятных альтернатив, а количество передаваемой через канал связи информации может быть измерено в битах или с помощью двоичной системы счисления (бит — это двоичный разряд, который может принимать значение 0 или 1). Шеннон также показал, что в электрических цепях выполняются операции алгебры логики. В дальнейшем эти результаты были применены к изучению мозга. Уже в 1948 У. Мак-Каллок и У. Пите выдвинули гипотезу о том, что мышление как процесс обработки когнитивной информации в принципе может протекать в нейронных сетях. Несколько позднее ими же была разработана первая нейронная модель мозга, где взаимодействие между сетями нейронов имитировали логические операции пропозиционального исчисления. Этот подход получил развитие в работах нейрофизиолога К. Лешли, который в 1951 предположил, что мозг следует рассматривать как динамичный комплекс, состоящий из многих взаимодействующих систем. Заметный вклад в становление К.н. внесли также работы Н. Винера и его коллег в области кибернетики и теории автоматов, позволившие объяснить некоторые характерные виды активности центральной нервной системы, отталкиваясь от аналогии между целенаправленным функционированием механических систем и соответствующими формами поведения людей. Эти открытия послужили основой для дальнейших систематических попыток описания общей структуры когнитивной системы человека и формирования когнитивной психологии. С кон. 1960-х гг. анализ природы человеческого познания с помощью информационных моделей становится скорее правилом, чем исключением.

Решающее влияние на исследования познавательных и мыслительных процессов в К.н. оказала компьютерная революция, способствовавшая формированию здесь двух основных направлений. Одно из них ориентируется на создание новых когнитивных компьютерных моделей (напр., разработанная еще в 1958 А. Ньюэллом и Г. Саймоном программа «Логичный теоретик»), которые в принципе могли бы рассматриваться как достаточно адекватные имитации различных аспектов человеческого познания. Др. направление связано с разработкой экспертных систем, т.е. программ, обобщающих экспертный уровень знаний в конкретных областях и обеспечивающих выполнение предписанных задач.

В К.н. разработаны два стандартных вычислительных подхода к моделированию когнитивных систем. Первый, более ранний, классический подход — сим-волицизм (symbolicism) — рассматривает мышление в терминах обработки символьной информации. Второй подход — коннекционизм (connectionism) — исходит из аналогии мыслительных процессов множеству соединений между узлами в сети. К.н. стремится дать объяснения лишь тем механизмам, участвующим в ментальных процессах, которые эмпирически фиксируются психологией, напр. — рассуждения, планирование, распознавание объектов и т.д.

Найссер У. Познание и реальность. М., 1981; Thagard Р. Mind Introduction to Cognitive Science. Cambridge, 1996.













КОГНИТИВНАЯ СИСТЕМА (от лат. cognito — познание, узнавание, ознакомление) — многоуровневая система, обеспечивающая выполнение всех основных когнитивных функций живого организма. Понятие «К.с.» возникло в результате широкого применения в когнитивной науке модели переработки информации и построения на ее основе разного рода когнитивных моделей человеческого познания. Модель переработки информации предполагает, что процесс познания можно разложить на ряд гипотетических этапов, каждый из которых включает набор уникальных операций, выполняемых над входной информацией. Предполагается также, что соответствующая реакция на событие (напр., распознавание образов) является результатом серии таких этапов и операций. К.с. обеспечивает выполнение всех этапов процесса познания, она включает в себя ряд гипотетических единиц — подсистем, таких как системы восприятия, внимания, памяти, мышления и т.д. Эти системы также могут состоять из соответствующих подсистем (напр., система восприятия предполагает работу нескольких подсистем — обнаружения сенсорных сигналов, распознавания образов, внимания и памяти), а те, в свою очередь, — из когнитивных структур. С этими структурами обычно связывают определенные когнитивные процессы, которые относятся к наборам операций (или функций), позволяющих извлекать, анализировать, изменять и перерабатывать когнитивную информацию (напр., забывание, мышление, формирование понятий и т.п.).

Применительно к строению К.с. термин «структура» обозначает лишь весьма условное гипотетическое представление о том, как организованы мысленные элементы (напр., деление памяти на кратковременную и долговременную можно только метафорически представить как два «хранилища» информации). Когнитивные структуры и соответствующие когнитивные процессы взаимосвязаны, каждый из них отчасти является следствием другого. Когнитивные процессы некоторым образом управляются структурами (напр., процессы запоминания, запускаемые эпизодической памятью), а некоторые когнитивные структуры образуются в процессе переработки когнитивной информации («пропозиции», «схемы» и т.д.). Поэтому когнитивные структуры и процессы вполне оправданно объединять в целостную К.с.

Солсо Р. Когнитивная психология. М., 1995; Меркулов И.П. Когнитивная эволюция. М., 1999.











КОГНИТИВНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ (от лат. cognito — познание, узнавание, ознакомление) — эволюционные изменения в доминирующих способах переработки когнитивной информации. Представления о К.э. сформировались в результате довольно успешных попыток применения когнитивных моделей в психофизиологии и этнопсихологии, а также на основании работ амер. нейрофизиолога Р. Сперри и его коллег, которым в 1970-х гг. удалось экспериментально зафиксировать наличие двух относительно автономных когнитивных типов мышления — знаково-символического (логико-вербального) и пространственно-образного, — связанных с функциональной активностью левого и правого полушарий мозга. Как было установлено, различия между этими типами мышления касаются стратегии переработки когнитивной информации. Пространственно-образное мышление характеризуется холистической стратегией обработки многих параметров, а знаково-символическое (логико-вербальное) — аналитической стратегией, позволяющей отобрать и сопоставить лишь немногие, существенные для анализа параметры, образуя однозначный контекст, необходимый для общения. Психофизиологические исследования межполушарной функциональной асимметрии у представителей различных этнических групп свидетельствуют о том, что относительное доминирование одного из когнитивных типов мышления проявляется как на индивидуальном уровне, так и на уровне популяций. По мнению социобиолога Э. Уилсона, «экологическое давление» способствовало развитию у предков современного человека мощного аппарата знаково-символического (логико-вербального) мышления, которое оказалось привязанным к левому полушарию. Такая дифференциация функций головного мозга значительно увеличила адаптивные возможности человека и поэтому в дальнейшем получила генетическое закрепление благодаря естественному отбору. Этнопсихологические исследования современных первобытных популяций показывают, что филогенетически «первичное» (или архаическое) мышление людей по своим когнитивным характеристикам преимущественно образное, правополушарное. К.э. находит свое выражение прежде всего в многоэтапном постепенном переходе от преимущественно пространственно-образного мышления к мышлению преимущественно знаково-символическому (логико-вербальному). В силу наличия прямых и обратных связей между генами, когнитивной системой и культурой К.э. имеет свою особую историю, тесно связанную с историей развития духовной культуры — религии, науки, философии и т.д. Междисциплинарные исследования механизмов К.э. способствовали формированию новой дисциплины — эволюционной психологии.

Ротенберг B.C., Аршавский В.В. Межполушарная асимметрия мозга и проблема интеграции культур // Вопросы философии. 1984. № 4; Меркулов И. П. Когнитивная эволюция. М., 1999; The Adapted Mind: Evolutionary Psychology and the Generation of Culture. New York, 1992.
















КОЖЕВ (Kojeve) (наст, фамилия Кожевников) Александр (1901—1968) — рус.-фр. философ, представитель неогегельянства. Сторонник феноменологическо-экзистенциалистской философии, проводил линию на сближение гегелевской философии с экзистенциализмом М. Хайдеггера и феноменологией Э. Гуссерля. Считал Г.В.Ф. Гегеля творцом исторической и генетической антропологии; отбрасывая гегелевскую философию природы, сосредоточивал внимание на философии истории, которую трактовал под углом зрения отношения раба и господина, распространяя его на всю мировую историю; субъектом исторического развития признавал раба — его труд выступает подлинным проявлением свободы, благодаря труду человек становится диалектическим существом, которое никогда не бывает равным себе, самотождественным; господин — это всего лишь символическая фигура, катализатор истории, но не ее творец. Диалектика раба и господина лежит в основании революционного развития исторической действительности, а последняя признается историей кровавых битв за «признание» — каждого всеми, за уничтожение самого отношения господина и раба; движущим мотивом борьбы объявляется страх перед смертью; здесь К. стремился соединить гегелевскую трактовку «абсолютного господина» (смерти) с хайдеггеровской характеристикой человека как «бытия-к-смерти». Развивая учение о «конце истории», философ говорил о прекращении действия «антропогенных факторов» — труда, борьбы и др. и об исчезновении человека в прежнем его понимании (последним он предвосхищал структуралистский тезис о «смерти человека»); стимулирующей силой социально-исторического развития человечества К. признавал христианскую религию.

Идея смерти в философии Гегеля. М., 1998; Introduction a la lecture de Hegel. Paris, 1947.
Кузнецов В.Н. Александр Кожев: антропологическо-«атеистическая» версия неогегельянства // Он же. Французское неогегельянство. М., 1982.











КОЗЕР (Coser) Льюис Алфред (р. 1913) — амер. социолог. Изучал филологию и социологию в ун-те Сорбонны. В 1941 эмигрировал из Германии в США. Под руководством Р. Мертона защитил докторскую диссертацию по социологии, а в 1956 вышла книга, написанная под влиянием Г. Зиммеля, «Функции социального конфликта», которая имела целью опровергнуть доминировавшую в те годы гармоничную модель общества Т. Парсонса. На сегодняшний день книга считается бестселлером среди работ по социологии, публикуемых в Америке. Один из основателей известного левого жур. «Диссинт» (1954). Активно участвует в жизни амер. социологического сообщества.

Функции социального конфликта М., 2000; The Functions of Social Conflict. New York, 1956; The American Communist Party (with I. Howe). New York, 1957, 1962; Men of Ideas. New York, 1965; Georg Simmel. New York, 1965; Continuities in the Study of Social Conflict. New York, 1967; Masters of Sociological Thought. New York, 1971; Greedy Institutions. New York, 1974; Refugee Scholars in America. 1984.












КОЙРЕ (Koyre) (наст, фамилия Койранский) Александр (1892—1964) — рус.-фр. философ и историк науки. Род. в Таганроге, учился в гимназиях Тифлиса и Ростова-на-Дону. С ранней юности участвовал в революционном движении, после революции 1905 был арестован. В 1908 уехал в Париж изучать математику и философию. В 1909—1911 — в Геттингене, где слушал лекции Э. Гуссерля и был активным участником феноменологического кружка. В Первую мировую войну воевал добровольцем сначала во фр., затем в рус. армии, участвовал в Февральской революции. Октябрьский переворот не принял, заняв позицию социалистов-революционеров. В 1919 окончательно покинул Россию и эмигрировал во Францию. В 1929 получил высшую докторскую степень за диссертацию, посвященную религиозной философии Я. Бёме. В 1930 — руководитель исследований в Практической школе (секция религиозных наук), с которой связал свою дальнейшую судьбу до конца жизни. Одновременно с историей религиозной мысли углубленно занимался историей рус. философии (работы о П.Я. Чаадаеве и И.В. Киреевском, а также труд «Философия и национальная проблема в России в начале XIX в.»). В нач. 1930-х гг. научные интересы К. сосредоточились гл.обр. на истории науки. После опубликования «Этюдов о Галилее» (1939) К. стал признанным лидером интерналистского направления в историографии науки, объясняющего развитие науки исключительно интеллектуальными факторами. К. разработал ряд методологических принципов, определивших новый способ видения и интерпретации научной мысли. Ему удалось придать истории науки теоретический характер путем выявления глубинных устойчивых структур сознания, определяющих возможность (или невозможность) возникновения и функционирования конкретных научных идей. Основополагающим в исследованиях К. является принцип единства научной, филос. и религиозной мысли. Др. его основополагающая идея — требование представить ход научной мысли в ее творческой созидательной активности, для чего необходимо поместить изучаемые источники в интеллектуальный и духовный контекст эпохи, представив их в подлинном аутентичном значении и не пытаясь прояснить «темную и смутную» мысль наших предков путем перевода ее на современный язык. Существенное значение, по К., имеет также интегрирование в истории научной мысли способа, каким она осознавала себя, противопоставляя себя тому, что ей предшествовало. При этом К. признавал необходимым изучать заблуждения и ошибки, поскольку они не менее поучительны, чем достижения. К. один из первых выдвинул идею некумулятивного развития науки и вопреки позитивистской историографии сумел показать, что развитие науки совершается в тесном единстве с философией и что великие научные революции всегда определялись переворотами или изменениями филос. концепций. Так, математизацию в науке К. объяснял победой платоновского рационализма и априоризма над аристотелевским эмпиризмом здравого смысла. Наиболее важной он считал научную революцию 16—17 вв., которая привела к глубокому преобразованию физики и астрономии. Основную линию становления новоевропейской науки К. видел в отказе от антич. и средневекового понятия «космоса» и замене его понятием бесконечного и однородного пространства, а также в переходе от качественных и неточных понятий аристотелевской и средневековой физики к абстрактным идеализированным объектам математической физики Г. Галилея и Р. Декарта. К. оказал значительное влияние на развитие современных историко-научных исследований. Известная ограниченность его подхода к истории науки вызвана его интерналистской установкой, изолирующей науку от социально-экономических, технических и др. «внешних» факторов.

Очерки истории философской мысли. М., 1985; Etudes Galileennes. Paris, 1939. Vol. 1—3; La Revolution astronomique: Copernic, Kepler, Borelli. Paris, 1961; Etudes Newtoniennes. Paris, 1968.

B.C. Черняк















КОЛАКОВСКИЙ (Kolakowski) Лешек (р. 1927) — пол. философ. Изучал философию в ун-те Лодзи под руководством Т. Котарбиньского в 1945—1950. Проф. философии в Варшавском ун-те до 1968, когда был смещен с заведования кафедрой по политическим мотивам. С 1969 преподает в ун-тах Монреаля, Беркли и Оксфорда.

К. является известным историком философии. Он исследовал философию Б. Спинозы, А. Бергсона, Э. Гуссерля, а также филос. концепции 17—18 вв., связанные с Реформацией. Особо интересовали К. филос. направления антипозитивистской ориентации, а также история оппозиции религиозной и политической ортодоксии. Пиком работы К. как историка философии стал трехтомный труд «Главные течения марксизма», в котором было проанализировано развитие марксистской философии от времени К. Маркса до сер. 20 в.

Филос. исследования К. не ограничивались историей философии. Он интересовался тем, чем является философия и какое место она занимает в культуре. Свою филос. деятельность К. начинал как марксист. С самого начала у него были, однако, сомнения по различным проблемам. Он не соглашался со схематичной интерпретацией диалектического и исторического материализма, интересовался работами молодого Маркса, но вместе с тем полагал, что трудности истолкования марксизма удастся преодолеть без радикального пересмотра доктрины. Но со временем скептицизм К. в отношении возможностей марксистской философии возрастал. До 1966 он был членом коммунистической партии, позднее был исключен из нее и отстаивал явно ревизионистские идеи по поводу стандартным образом истолкованного марксизма.

К. понимает философию как необходимую и интегральную часть культуры. Философия может быть продолжением или науки, или религии, или морали, или искусства. Так обстояло дело в ее истории: философия была либо сциентистской, либо теологической, либо моралистической, либо эстетизирующей. Во всех случаях она являлась, однако, чем-то обособленным и мифологичным. К. не разделяет ни один из этих односторонних подходов к философии, хотя сциентизм вызывает у него наибольшую неприязнь. По мысли К., философу предпочтительнее всего соотносить свои идеи со всем множеством проблем современных ему культуры и цивилизации. При этом философ должен играть роль обличителя, демистификатора, ибо в противном случае он постоянно будет превозносить существующий социальный порядок. Одни философы освящают существующий порядок вещей, другие насмехаются над ним. Сам К. предпочитает вторую роль, роль частично насмешника, а частично критика. Критически осмысленный опыт жизни в условиях тоталитарного коммунизма привел к тому, что К. встал на позицию последовательной защиты ценностей, отстаиваемых либерально-демократической концепцией развития общества. Философия К. оказалась явно синкретической: он хочет сохранить культурное наследие Европы, включая как то, которое идет от христианства, так и то, которое восходит к Просвещению.

Jednostka; nieskoriczonosd. Wblnosi i antynomie wolnosci w filozofii Spinozy. Warszawa, 1958; Swiadomosd religijna i wiez spoleczna. Studia nad chrzescijaristwem bezwyznaniwym sedemnastego wieku. Warszawa, 1965; Glowne mirty marksizmu. Pariz, 1976; Religion. If there is no God. Oxford, 1982.

Я. Воленьский (Краков)










КОЛИЧЕСТВО — филос. категория, отображающая общее в качественно однородных вещах и явлениях. Чтобы выявить в них это общее, необходимо, во-первых, установить их однородность, т.е. показать, в каком именно отношении они эквивалентны между собою, во-вторых, выделить то свойство или отношение, по которому рассматриваемые вещи сравниваются, и абстрагироваться от др. их свойств. Поскольку количественная сторона мира стала прежде всего предметом исследования математики, то в дальнейшем филос. представления о К. связывались именно с результатами изучения тех видов или форм К., которые существовали в математике. Простейшей формой К. является целое положительное число, которое возникает в процессе счета предметов. Изучая отношения между числами натурального ряда, пифагорейцы первыми обратили внимание на то, что такие отношения определяют закономерности между свойствами предметов внешнего мира. Однако открытие несоизмеримости диагонали квадрата с его стороной вызвало глубокий кризис в пифагорейской школе. Хотя в дальнейшем это противоречие было формально преодолено остроумной теорией пропорций Евдокса, оно и в дальнейшем продолжало оказывать влияние на обобщение и развитие понятия числа.

Первое развернутое определение К., явно ориентированное на опыт др.-греч. математики, было дано Аристотелем: «Количеством называется то, что может быть разделено на части, каждая из которых, будет ли их две или больше, есть по природе что-то одно и определенное нечто. Всякое количество есть множество, если оно счислимо, и величина, если измеримо». Это определение в тех или иных вариациях повторялось др. философами и до сих пор не потеряло своего значения, хотя в нем недостаточно ясно выражена связь между К. и качеством. Различие между предметами и явлениями уже на уровне чувственного познания непосредственно отображается с помощью свойств, которые выражают отдельные их особенности, признаки и отношения. Сравнение и измерение свойств и отношений предполагает выделение качественно однородного и одинакового в вещах, а именно эквивалентных их свойств и отношений. Поскольку первичным в познании является ощущение, ав нем неизбежно содержится качество, то анализ К. начинается именно с выявления качественно однородных свойств вещей. Эти свойства, называемые величинами, можно сравнивать или измерять. В первом случае между ними устанавливается отношение, выражаемое терминами «больше», «меньше» или «равное». Во втором — выбирается определенная общая единица измерения (напр., длины, массы, температуры и т.п.), и значение соответствующей величины определяется ее отношением к единице измерения, т.е. числом (целым, дробным или даже иррациональным).

Поскольку важная цель познания заключается в открытии законов, выражающих инвариантные, регулярные связи между величинами, характеризующими определенные процессы, постольку количественные связи отображаются с помощью различных математических функций. Если с помощью элементарной математики можно было изучать отношения между постоянными величинами, то с введением переменных величин стало возможным исследовать разнообразные функциональные отношения, а тем самым математически отображать движение и процессы. Создание дифференциального и интегрального исчислений дало в руки ученых мощное средство для исследования различных процессов. В дальнейшем математика создала еще более эффективные методы функционального анализа, а затем перешла к исследованию более общих абстрактных структур и категорий, среди которых анализ величин занимает весьма скромное место, хотя в прикладных исследованиях по-прежнему он продолжает играть важную роль. Не случайно поэтому иногда математику определяют как науку о косвенных измерениях величин.

Бурбаки Н. Очерки по истории математики. М., 1963; Карнап Р. Философские основания физики. М., 1971; Тимофеев И.С. Методологическое значение категорий «качество» и «количество». М., 1972; Аристотель. Метафизика // Соч. М., 1975. Т. 1; Колмогоров А.Н. Математика // Математический энциклопедический словарь. М., 1988.

Г.И. Рузавин











КОЛЛЕКТИВИЗМ — главенство некоего коллектива или группы, напр., общества, гос-ва, нации или класса, над человеческой личностью. Перефразируя известное выражение Б. Муссолини, относящееся к гос-ву, суть К. можно передать принципом: «Все в коллективе, все благодаря коллективу, ничего против коллектива». К. противостоит индивидуализму, подчеркивающему автономию личности, ее независимость и самостоятельную ценность.

Термином «К.» обозначают и конкретные общества, решительно и последовательно реализующие принцип К. Под К. понимается также социальная система, стремящаяся с помощью любых средств, включая и насилие, радикально преобразовать общество во имя достижения некой единой всеподавляющей цели и отрицающая во имя этой цели автономию индивида. Характерным примером такой системы является тоталитаризм, подчиняющий все без исключения стороны социальной и индивидуальной жизни контролю гос-ва и единственной правящей партии.

К. может быть теоретическим, существующим в форме более или менее разработанного проекта коллективистического переустройства общества, и практическим, существующим в виде конкретного коллективистического общества.

Термин «К.» («коллективистическое общество») широко употребляется с кон. 19 — нач. 20 в., т.е. с того времени, когда социализм — ведущая форма К. индустриального общества — начал превращаться из вопроса теории в дело реальной социальной практики (Г. Лебон, Э. Дюркгейм, К. Поппер, Ф.А. Хайек, Р. Арон, З. Бжезинский, В.В. Леонтович и др.) (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество).










КОЛЛЕКТИВИСТИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО — см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество.








КОЛЛИНГВУД (Collingwood) Робин Джордж (1889-1943) — англ. историк, философ, специалист по методологии и гносеологии исторической науки. В ранних трудах разделял т.зр. неогегельянцев на взаимосвязь и иерархию различных форм духовной активности человечества, особо выделяя при этом историческое знание как конкретную форму мышления, находящуюся между наукой и философией. В работе «Идея истории» обосновывает свою филос. позицию тем, что в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие: «Исторический процесс сам по себе является процессом мысли и существует постольку, поскольку индивидуальные субъекты, составляющие части его, сознают себя таковыми».

Одновременно с филос. трудами опубликовал ряд классических исторических работ «Римская Британия» (1923) и «Археология римской Британии» (1930), в которых применительно к обработке данных археологических исследований выдвинул методологию «логики вопроса и ответа» для получения комплексного, систематизированного исторического знания. Первый вопрос, задаваемый перед началом любой археологической работы: «Какова цель этой работы?», предполагает рационализацию выбора места раскопок, методов работ и научную систематизацию полученных результатов. Второй и третий вопросы тесно связаны с центральным принципом философии истории К., гласящим: «История в собственном смысле слова является историей мысли». В истории нет простых событий, любое событие «на самом деле является действием и выражает определенную мысль (намерение, цель) субъекта, его производящего; дело историка — познать эту мысль». Поэтому, получив к.-л. исторические данные, историк должен спросить: «Для чего открытый мною объект был предназначен?» и конкретизировать полученные знания ответом на вопрос: «Хорошо ли я выполнил свою задачу?». Наконец, любую историческую проблему невозможно изучить без исследования истории второго порядка, или истории исторической мысли о ней, целью которой должна стать «историческая критика». Историческая критика находит свое окончательное воплощение в истории истории, понимаемой К. по аналогии с историей философии.

Свои последние работы «Автобиография» и «Новый Левиафан» К. посвящает анализу единства моральных, политических и экономических действий в условиях предвоенной и военной Европы, резко критикуя иррационализм фашизма и бездействие демократических ин-тов.

Идея истории. Автобиография. М., 1980; Speculum Mentis or the Map of Knowledge. Oxford, 1924; An Essay on Metaphysics. Oxford, 1940; The New Leviathan. Oxford, 1947; An Essay on
Philosophical Method. Oxford, 1950; The Principles of Art. New York, 1958; The Idea of Nature. New York, 1960.











КОММЕНТАРИЙ (от лат. commentarius — заметки, толкование; иногда К. назывался «схолиями», греч. scholia) — жанр филос. литературы, наиболее интенсивно разрабатываемый в эпохи господства авторитарного знания, основанного на истинах, данных в «откровении» и зафиксированных в «священном» тексте. В качестве такового выступают либо собственно сакральные тексты (Веды, Книги Ветхого и Нового Заветов, Талмуд, Коран и др.), либо тексты, которым приписывалось сакральное значение в рамках религиозных союзов, филос. школ, церковного предания. Преемственность культурной традиции обычно обеспечивается школой, для которой типично отношение «авторитетный текст (истина) — учитель (толкователь) — ученик». Поэтому в европейской традиции К. возникает одновременно с ин-том школы в период окончательного утверждения письменного характера греч. культуры в 6 в. до н.э., а угасает в 16 в. с утверждением новоевропейского университетского образования и науки, заменившей знание, исходящее от авторитета, знанием, опирающимся на эмпирические данные и рациональное доказательство. С 16 в. К. (в виде научного К.) сохраняет свое значение в отдельных областях гуманитарной науки, преимущественно ориентированной на нужды исторического исследования и школы.

У греков филос. К. возникает в пифагореизме: аллегорически толкуется гомеровский эпос как вместилище архаической мудрости и орфической литературы, в которой новые религиозные идеи выражались в традиционной эпической форме; К. развивается софистами, разработавшими жанр «вопросов» — толкования отдельных трудных или сомнительных мест авторитетного текста. Филос. К. достиг расцвета у комментаторов Платона и Аристотеля, сочинения которых, начиная с 1 в. до н.э., стали наиболее представительными текстами греч. философии. Образ антич. философии, созданный в К. последних ее веков, был единственным, который знала средневековая Европа; он в значительной степени определил восприятие античности арабо-мусульманской философией. К. к текстам Ветхого Завета (Септуагинты) писал Филон Александрийский, повлиявший на формирование традиции христианского К. Начиная с Ипполита и особенно Оригена, разработавшего теоретические основы христианской экзегетики, К. к ветхозаветным и новозаветным текстам стал одним из центральных жанров патристической литературы, которая в дальнейшем сама выступала в качестве объекта комментирования (напр., К. Максима Исповедника к сочинениям Псевдо-Дионисия Ареопагита). Священное Писание в сочетании с текстами Аристотеля — основной предмет схоластического К.; Библия, Аристотель, Платон и неоплатоники — таков круг авторитетных текстов для комментаторов-гуманистов, деятельность которых знаменует последний расцвет филос. К. в европейской традиции.

Geffcken J. Zur Entstchung und Wesen des griechischen wissen-schaftlichen Kommentars // Hermes. 1932. Bd 67; Untersteiner M. Problemi di filologia filosofica. Milano, 1980.










КОММУНИЗМ — 1) утопическая концепция, отстаивающая возможность или даже необходимость построения в обозримом будущем совершенного общества, исключающего частную собственность, тяжелый, монотонный труд и неравенство людей; 2) будущее, совершенное в указанных отношениях общество.

Коммунистическое побуждение возникает из общей идеи прогресса, но выделяется верой в то, что активная человеческая деятельность приведет в конечном счете к изменению действительности и «именно благодаря человеку на Земле будет осуществлено все то, что в раю было лишь потенциальностью» (П. Тиллих).

Первые коммунистические теории стали возникать в 16—17 вв., в период утверждения и укрепления капитализма. Резкое ослабление религиозной веры, и в частности веры в существование «рая на небесах», вместе с невиданным ранее развитием науки и техники послужило почвой для возникновения иллюзии всемогущества человека. Представлялось, что он способен своими силами, не уповая на милость Бога, построить общество изобилия и особо человечных отношений между людьми. Возникли десятки концепций К., особую известность из числа которых получили теории Т. Мора, Т. Кампанеллы, К.А. Сен-Симона, Ш. Фурье, Р. Оуэна и др. Э. Кабе сформулировал основной принцип коммунистического общества: «Каждый по способностям, каждому по потребностям». Было выдвинуто предположение, что построению собственно коммунистического общества должен предшествовать переходный период — период социализма, руководствующийся принципом: «От каждого по способностям, каждому по труду». Фурье и Оуэн попытались предпринять практические шаги по постепенному формированию коммунистических ячеек в рамках капиталистического общества в надежде, что со временем такие ячейки вытеснят капитализм. Сен-Симон и Фурье сформулировали те основные проблемы, которые в первую очередь должно разрешить коммунистическое общество: устранение эксплуатации человека человеком, уничтожение различия между работниками умственного и физического труда, различия между городом и деревней и т.д.

Систематичная и, как тогда казалось, более реалистичная концепция К. была развита К. Марксом в сер. 19 в. Впоследствии она получила в марксизме название «научный К.». Эпитет «научный» призван был, вероятно, подчеркнуть следующие обстоятельства. Во-первых, учение Маркса о К. являлось составной частью его более широкой исторической концепции, охватывающей всю человеческую историю и трактующей переход к К. как завершение предыстории человеческого общества и переход к его собственно истории (теория общественно-экономических формаций: первобытное общество, рабовладельческое общество, феодализм, капитализм и, наконец, К.). Во-вторых, помимо телеологического (диалектического) обоснования неизбежности К., Маркс постулировал определенные необходимые и универсальные законы истории, неумолимо ведущие, как ему представлялось, к гибели капитализма и становлению коммунистического общества. В-третьих, Маркс одним из первых попытался связать концепцию К. с реальным и достаточно мощным уже в его время социальным движением — движением рабочего класса (пролетариата) за улучшение своего положения в капиталистическом обществе. Маркс считал, что основные пороки капитализма — и прежде всего абсолютное и относительное обнищание рабочего класса — будут углубляться до тех пор, пока в наиболее развитых капиталистических странах не произойдет одновременно пролетарская революция и не установится на период перехода к К. диктатура пролетариата. Пролетарии всех стран, объединившись, совместными усилиями заложат основы коммунистического общества, охватывающего все человечество.

Коммунистическая концепция Маркса столь же утопична, как и более ранние учения о К. Как и его предшественники, Маркс не предполагал, что К. — чрезвычайно опасная утопия, попытка воплотить которую в жизнь неизбежно ведет к жестокому деспотизму и массовому террору. Маркс не предвидел также, что наиболее активно коммунистическую утопию попытаются реализовать не самые развитые капиталистические страны, а, напротив, весьма отсталые в экономическом отношении, где капитализм только начинал утверждаться.

К. как в его марксистской, так и в др. версиях ориентирован на глобальную, единую для всего общества цель, которая должна быть реализована несмотря ни на что и которая требует от каждого индивида самого деятельного участия в своем осуществлении. Общество, ориентированное на глобальную цель и вынужденное ради этого мобилизовать все свои ресурсы, отрицает частную собственность, способную уклоняться от осуществления общего плана. Такое общество ограничивает семью, отвлекающую человека от служения глобальной цели. Оно вводит единую идеологию, обосновывающую принятую цель и оправдывающую те жертвы, которые приносятся ради нее. Оно настаивает на единообразии взглядов своих индивидов и делает невозможной критику в адрес цели и поддерживающей ее идеологии. Оно прибегает к насилию в отношении инакомыслящих и несогласных, отождествляет гражданское общество с гос-вом и придает последнему неограниченную власть и т.д.

Огромная мобилизующая роль коммунистического идеала, приводившего в движение миллионы людей и, несмотря на его неясность, заставлявшего их переносить страдания и причинять страдания другим, не нашла пока удовлетворительного объяснения. Этот идеал не является каким-то конкретным планом или хотя бы наброском плана, он, скорее, только мечта о совершенном будущем обществе. И тем не менее идеал, попав в благоприятную среду, порождает массовый энтузиазм, способный до основания разрушить старое, веками складывавшееся общество и начать строить новый мир.

О доктринах, являющихся инструментом воздействия на жизнь целого общества, Платон говорил как о «благородной лжи», Ж. Сорель как о «социальных мифах». Ф.А. Хайек считает содержание такого рода доктрин довольно случайным. Однако случайность возникновения «социального мифа» и известная необязательность его содержания не должны переоцениваться. «Миф» вызревает в толще самой социальной жизни, и дело случая, кто именно придаст ему форму «общего принципа». Главное, чтобы «миф» явился такой формой теоретической интерпретации социальных фактов, которая выражала бы стихийно сложившееся и уже вызревшее представление о новой справедливости. В средневековом обществе «миф» мог говорить только о совершенном небесном, но никак не о земном мире. В 20 в. «миф» мог основываться только на идее социализма, как в учении о К., или на идее национализма, или на соединении этих двух идей, как в доктрине национал-социализма. В некотором глубинном смысле «миф» не случаен, и его содержание во многом предопределено, хотя конкретная его форма довольно случайна. «Исторически произошло так, что основой и ядром идеологии коммунистических тенденций в мире и государственной идеологии коммунистических стран стал марксизм с некоторыми коррективами и дополнениями, зависящими от конкретных условий различных стран (ленинизм в Советском Союзе, маоизм в Китае). Фатальной необходимости в этом не было» (А.А. Зиновьев).

Для прояснения идеологии массовых коллективистических движений, включая христианство и К., важным является противопоставление коммунитарных («общинных») и структурных социальных отношений. Первые представляют собой отношения равных людей, выступающих в своих связях как целостные личности, вторые — это отношения по ролям, статусам и должностям, прямо предполагающие неравенство людей. По преимуществу коммунитарными являются, напр., отношения между подлинными друзьями, между членами религиозных общин, политических партий, между избирателями, участниками митингов и демонстраций и т.п. Структурный характер носят отношения между начальниками и подчиненными, между родителями и детьми, учителями и учениками и т.п. Коммунитарные отношения в известном смысле фундаментальнее структурных, поскольку выражают сущностную и родовую связь между людьми, без которой немыслимо никакое общество. Магическая сила христианской проповеди любви была связана в первую очередь с тем, что это был призыв к замещению структурных социальных отношений коммунитарными, ярким, можно сказать, парадигмальным выражением которых является любовь.

К. как высшая цель социального развития определялся по-разному: как царство свободы (общество, в котором свободное развитие каждого является условием свободного развития всех), как общество всеобщего изобилия («каждому по потребностям, но ограниченным естественными, или разумными, потребностями»), как общество без классов, без эксплуатации, без отчуждения и т.п. Все эти определения принимают во внимание только отдельные, частичные черты коммунистического идеала. Его глубинную суть выражает максима: последовательное, как можно более полное вытеснение существующих в индустриальном обществе структурных отношений коммунитарными отношениями. Полный К. — это общество чисто коммунитарных отношений, в котором люди равны друг другу как братья или как участники одного, длящегося вечность карнавала. Структурные отношения должны носить при К. временный и неустойчивый характер.

Поскольку собственность и структура неразрывно связаны, попытка максимально вытеснить структурные отношения из социальной жизни автоматически означает устранение частной собственности и связанных с нею различий людей.

Социальная жизнь представляет собой сложную динамику равенства и неравенства, коммунитарных и структурных отношений. Мечта о вытеснении структурных отношений и замещении их во всех сферах жизни коммунитарными не только утопична. Попытка ее реализации приносит неожиданные, прямо противоположные предполагавшимся следствия: после непродолжительного периода эйфории в обществе, вопреки благим намерениям его членов, устанавливаются еще более жесткие структурные отношения, причем устанавливаются гл.обр. с помощью террора и физического устранения всех несогласных с новой структурой.

Коммунистическая утопия в современном индустриальном обществе ведет, как показала история 20 в., к тоталитарному коммунистическому обществу, обычно называемому реальным социализмом или реальным коммунизмом. «...В индустриальном обществе настоящий социализм может быть только тоталитарным, а тоталитаризм — только социалистическим» (Э. Гэллнер).

Для реального К. характерны: обобществление средств производства и централизованное, государственное управление экономикой; четкая иерархия целей и ценностей, высшей из которых является построение совершенного общества; концентрация власти в руках одной партии, направляемой вождем; единственно верная идеология; монополия на средства коммуникации; полный контроль за всеми сферами общественной и частной жизни; искренняя убежденность общества в том, что оно призвано построить совершенный социальный мир и что все трудности на этом пути являются временными и преходящими.

Реальный К. представляет собой нестабильное общество. Оно живет ожиданием полного К., однако последний, несмотря на все провозглашаемые успехи в его строительстве, постоянно отодвигается все далее в будущее. За три года до своей смерти В.И. Ленин говорил о пятнадцати годах, нужных для перехода к К. Спустя сорок лет в Программе КПСС речь опять-таки шла о примерно таком же сроке. В дальнейшем наступление полного К. было благоразумно отодвинуто на «исторически обозримый период», т.е. в неопределенное будущее. «Для коммунистической идеологии различение высшей и низшей ступеней коммунизма очень удобно. Коммунизм при этом вроде бы уже есть и вроде бы его еще нет... Все дефекты реальной жизни в коммунистических странах можно отнести за счет того, что еще не достигли полного коммунизма... На деле такое различение имеет чисто умозрительный характер» (Зиновьев).

Реальный К., как и национал-социализм, представляет собой крайнюю форму индустриального коллективистического общества (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество). Различия между реальным К. и национал-социализмом, являющимися двумя формами тоталитаризма, в том, что К. опирается на идею интернационализма и предполагает построение совершенного общества, способного охватить в конечном счете все человечество, в то время как национал-социализм намеревается обеспечить «рай на земле» только для избранной нации (расы) за счет всех остальных народов; К. выдвигает идею «новой демократии», национал-социализм презрительно относится ко всякой демократии, считая ее «буржуазным предрассудком»; К. национализирует частную собственность, национал-социализм частично сохраняет ее, но делает собственника простым управляющим ею от лица гос-ва.

И Маркс, и Ленин настаивали на том, что К. неминуемо придет на смену капитализму прежде всего в силу того, что первый способен обеспечить более высокую производительность труда, чем второй. Это — одна из основных ошибок классического, марксистско-ленинского учения о К. Экономика с глубоким разделением труда может функционировать только плюралистическим и децентрализованным образом. К. по самой своей природе не способен выдержать экономическое состязание с капитализмом.

Советский К., ввязавшийся в «холодную» войну и экономическое соревнование с капитализмом, потерпел в конце концов поражение и разрушился под грузом им же созданных неразрешимых проблем.

Мечта о К. во многом подобна др. глобальным мечтам человечества: алхимической мечте о философском камне, способном превращать обычные металлы в золото, мечте об элексире вечной молодости и в особенности мечте о возможности жизни в небесном раю, где нет ни собственности, ни неравенства, ни даже самого труда. Такие мечты возникают в определенный период истории, охватывают тысячи или миллионы людей, зовут их к самопожертвованию и в конце концов, истощив их силы, постепенно уходят в прошлое. Мечта о К. сформировалась на почве индустриального общества; переход к постиндустриальному обществу лишает эту мечту даже поверхностной реалистичности. Каким может оказаться коллективистический «социалистический миф» самого постиндустриального общества, пока предсказать невозможно.

Хайек Ф.А. Дорога к рабству // Вопросы философии. 1990. № 10—12; Поппер К. Открытое общество и его враги М., 1992. Т. 2; Зиновьев А.А. Коммунизм как реальность. Кризис коммунизма. М., 1994; Ясперс К. Смысл и назначение истории. М.. 1994; Тиллих П. История и Царство Божие // Философия истории. Антология. М., 1995; Геллнер Э. Условия свободы. М.. 1996; Ивин А.А. Философия истории. М., 1999.

А.А. Ивин











КОММУНИКАЦИЯ — в широком смысле передача сообщения, сообщение. У К. Ясперса проводится различие между «объективной» и «экзистенциальной» К. Объективная К. обусловлена любого рода общностью между людьми (общие интересы, общая культурная принадлежность и т.д.). Экзистенциальная К. имеет место в ситуации общения двух «самостей». Понятие К. является центральным в теории «коммуникативного действия» Ю. Хабермаса и одним из главных в «трансцендентальной прагматике» К.О. Апеля. Условия, которые должны быть выполнены для того, чтобы двое говорящих могли сообщаться, Хабермас определяет в понятии «коммуникативной компетенции». К. в современном обществе, пронизанном отношениями власти, подвергается искажению идеологией. Но даже и эта К. имеет своей предпосылкой идеал К., свободной от господства. Данный идеал предполагает, что ни один участник К. не подвергается ограничениям, вызываемым властными отношениями. Апель распространяет теоретико-познавательное требование объективности и истинности на само сообщество аргументирующих — таково понятие «трансцендентального коммуникативного сообщества». Все притязания на объективность и истинность, а также на нормативную правильность могут быть обоснованы только в рамках коммуникативного сообщества. Решение относительно того, какие из притязаний на общезначимость являются правомочными, может быть принято только на основе консенсуса, достигаемого в ходе свободной от принуждения аргументации, которую ведут нацеленные на понимание индивиды.

Ермоленко А.Н. Этика ответственности и социальное бытие человека (современная немецкая практическая философия). Киев, 1994; Jaspers К. Philosophie. Berlin, 1932. Bd 2; Jaspers К. Von der Wahrheit. Munchen, 1947; Habermas J. Theorie des kommunikativen Handelns. 2 Bde. Frankfurt am Main, 1981.











КОНВЕНЦИОНАЛИЗМ (от лат. conventio — соглашение) — направление в философии науки, подчеркивающее, что в основе научных теорий лежат явные или неявные соглашения ученых относительно понятий, определений, аксиом, гипотез и т.д. Выбор соглашений диктуется соображениями удобства, целесообразности, «экономии мышления» и т.п. Основоположником К. считается Ж.А. Пуанкаре, отстаивавший его в применении к математике и математической физике.

Идеи К. поддерживали представители «второго» позитивизма, в особенности Э. Мах. В «третьем», логическом позитивизме (неопозитивизме) мысль, что многое в составе науки представляет собой результат соглашения ученых, также представлялась достаточно естественной.

К. Менгер сформулировал в кон. 1920-х гг. т.н. принцип терпимости, обычно связываемый с именем активно отстаивавшего этот принцип Р. Карнапа: выбор языка научной теории есть результат соглашения, руководствующегося только соображениями ясности, строгости и простоты; все языки, удовлетворяющие данным условиям, равноправны.

В 1930-е гг. К. Айдукевич, принадлежавший к львовско-варшавской школе, развил идею «радикального К.», согласно которой познание мира зависит от выбранного во многом на основе соглашений понятийного аппарата. В дальнейшем Айдукевич отошел от этой позиции.

Конвенции играют существенную, хотя далеко не определяющую роль в науке.

Многие имплицитные предпосылки науки определяются стилем мышления той исторической эпохи, в которую существует наука. Напр., средневековое научное исследование, исходившее из приоритета небесного мира над земным и считавшее наиболее важным способом обоснования ссылку на мнение авторитета, принципиально отличалось от науки Нового времени. Средневековое изучение химических явлений могло существовать только в форме алхимии; средневековой астрономии должна была сопутствовать астрология, средневековую философию невозможно было сколь-нибудь ясно отграничить от теологии и т.д.

В каждый конкретный период своего развития наука опирается также на некоторые собственные неявные, считающиеся сами собой разумеющимися соглашения, касающиеся специфики научного исследования. Условный характер этих соглашений обнаруживается обычно только в периоды глубоких научных кризисов, подобных кризису в естествознании в пер. трети 20 в.

Неявные соглашения во многом определяют ту веру, которая всегда стоит за научными концепциями и теориями. Это отчетливо проявляется при переходе от старых теорий к новым. «Копернианское учение приобрело лишь немногих сторонников в течение почти целого столетия после смерти Коперника. Работа Ньютона не получила всеобщего признания, в особенности в странах континентальной Европы, в продолжение более чем 50 лет после появления «Начал» (Т. Кун). М. Планк замечал, что «новая научная истина прокладывает дорогу к триумфу не посредством убеждения оппонентов и принуждения их видеть мир в новом свете, но скорее потому, что ее оппоненты рано или поздно умирают и вырастает новое поколение, которое привыкло к ней». «Привыкнуть к новой теории» во многом означает принять те новые неявные конвенции, которые неизбежно стоят за нею. Как замечает Кун, только с полным распадом теории становится ясно, как много неудачных, не отвечающих изменившемуся духу времени неявных соглашений стояло за нею.

Кун Т. Структура научных революций. М., 1973; Гейзенберг В. Часть и целое // Проблема объекта в современной науке. М., 1980; Помани М. Личностное знание. М., 1985; Гадамер Х.Г. Истина и метод. М., 1988; Plank M. Scientific Autobiography and other Papers. New York, 1949.











КОНВЕНЦИЯ (лат. conventio — соглашение) — договор, соглашение, в том числе имплицитное; конвенциональный — само собой разумеющийся, общепринятый, традиционный.









КОНДИЛЬЯК (Condillac) Этьен Бонноде (1715-1780) -единственный крупный фр. философ-эмпирик. В то же время один из немногих просветителей, занимавшийся логическими исследованиями. Брат Г.Б. де Мабли. С 1752до конца жизни — королевский цензор. Воспитатель внука Людовика XV — герцога Пармского. Сотрудничал в «Энциклопедии» Д. Дидро (вероятно, принимал участие в написании статей «Система», «Анализ», «Логика» и др.). Влияние К. во Франции особенно ощущалось в кон. 18 — нач. 19 в. (в частности, у А. Дестюта де Траси и др. «идеологов»). Внимание к философии К. было обусловлено его учением о языке. Есть основания считать, что оно оказало воздействие на Ф. де Соссюра.

Философия К. в целом ориентирована на создание общей теории познания. При этом она опирается на сенсуализм Дж. Локка, выводя всякое знание из ощущения и отвергая существование врожденных идей и способностей. В последнем случае К. пытается быть более последовательным сенсуалистом, чем сам Локк. Наше перцептивное поле состоит из элементарных ощущений, число которых конечно. В свою очередь, реальность за пределами сознания образуется из отдельных тел, кроме которых в природе ничего нет. На основании своего онтологического номинализма К. бичует «манию систем», которая плодит пустые, не имеющие отношения к действительности конструкции. К. подчеркивает структурное различие между материальными процессами и операциями мышления, исходя из онтологического дуализма. На этом основании он пытается доказать бытие Бога и опровергнуть учение Эпикура. Наряду с этим К. признает зависимость когнитивных операций от материальных структур, обусловливая различие между психикой человека и животного неоднородностью в их телесной организации (Р. Декартом такого рода неоднородность игнорируется). Важнейшую роль в познании у К. играет язык. Чувства пассивны, язык активен. Язык эквивалентен мышлению. Грамматика является существенным элементом искусства мышления. Языковые знаки предполагают семантическую независимость, что, в частности, означает возможность пользоваться ими и в отсутствие объекта. Отсюда эпистемологичес-ки важна проблема происхождения языка. К. считается одним из основателей ассоциативной психологии.

Ctuvres philosophiques Paris, 1947—1951 Vol. 1—3; в рус. пер.: Соч. М., 1980-1984. Т. 1-3.
Laromiguiere P. Paradoxes de Condillac. Paris, 1925; Bizzazi R. Condillac. Brescia, 1945; Knight J. The Geometric Spirit: The Abbe de Condillac and the French Enlightenment. New Haven, 1968.

В.И. Стрелков














КОНДОРСЕ (Condorcet) Мари Жан Антуан Никола (1743—1794) — фр. философ, математик, социолог, политический деятель. Сотрудничал в «Энциклопедии» Д. Дидро и Ж.Л. Д'Аламбера. В 1791 избран в Конвент. Якобинцы приговорили его к смерти. В тюрьме покончил с собой.

Одну из главных своих задач К. видел в распространении воздействия точных наук на сферу морали и политики. Эту функцию должна была выполнить «социальная математика», призванная, благодаря применению теории вероятностей, освободить человечество от предрассудков и одновременно подорвать неумеренный скептицизм. К. прежде всего известен как сторонник концепции исторического прогресса, изложенной им в «Эскизе исторической картины прогресса человеческого разума» (1795, рус. пер. 1909). В этой работе рассматриваются основные этапы исторического развития человечества, которое, по К., обусловливается становлением разума. Движущей силой последнего является способность к безграничному совершенствованию. Мораль, общественное устройство, хозяйственная жизнь в целом зависят от прогресса разума, наиболее непосредственно обнаруживающего себя в науках и ремеслах. Всего К. выделяет в истории 10 этапов. Переход от одного этапа к другому он связывает, в частности, с крупными достижениями в технологии трансляции знания, вначале с изобретением письменности, а затем — книгопечатания. Первое, напр., не только обеспечило «регенерацию» знания в гораздо больших масштабах, чем раньше, но и позволило человеку обнаружить и контролировать поступательный характер собственного интеллектуального движения. 9-й этап характеризуется широким развитием позитивных наук (прежде всего точных) и завершается фр. революцией. Следующий этап представляет собой некую технократическую утопию, в которой качественный и количественный прогресс науки и техники обеспечит возможность направленного воздействия на всю социоантропологическую сферу, что приведет к политическому и экономическому объединению всего человечества, ликвидации неравенства между отдельными индивидами и народами, нравственному и физическому совершенствованию людей. 

Oeuvres. Paris, 1847-1849. Т. 1-12.
BouissounouseJ. Condorcet. Paris, 1962.

В.И. Стрелков










«КОНЕЦ ИСТОРИИ» — термин, выражающий идею, что начиная с какого-то ключевого момента времени человеческая история радикально изменит свое течение или придет к завершению. Данная идея только немногим моложе самой науки истории, в рамках которой она периодически оживляется и обретает новый, соответствующий своему времени смысл.

В христианском мировоззрении царство небесное вводилось в историю как ее предел. Оно мыслилось как реализация абсолютного блаженства, достижение идеального состояния, требующее в качестве своего условия уничтожение всего сущего и воссоздание его на новых основаниях. История оборвется, мир будет сожжен всепожирающим огнем, жизнь окончится — только тогда наступит совершенно иная жизнь, в которой уже не будет зла. До окончания же мировой истории, как сказано у Августина, Вавилон злых и Иерусалим добрых будут шествовать вместе и нераздельно.

В марксизме мысль о завершении истории также связывалась с возникновением идеального общества, но уже не на небесах, а на земле. Движущей силой истории провозглашалась борьба классов, остальные революции считались локомотивами истории. В коммунистическом обществе не будет борьбы классов и исчезнет почва для социальных революций, в силу чего с построением такого общества история в старом смысле прекратится и начнется собственно человеческая история. «...Буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого общества» (К. Маркс). О том, в чем именно будет состоять «собственно история», марксизм говорит так же мало, как и христианство о жизни в царстве небесном. Но ясно, что историческое время изменит свой ход и мерой его станут тысячелетия или даже вечность, как в царстве небесном. Идея истории как диалектического прогресса с началом и неизбежным концом была позаимствована Марксом у Г.В.Ф. Гегеля, еще в 1806 провозгласившего, что история подходит к концу.

Как в христианском понимании, так и у Гегеля и Маркса завершение истории связывалось с идеей ее цели. Достигая этой цели, история переходит в др. русло, исчезают противоречия, двигавшие старую историю, и неспешный, не связанный с крутыми поворотами и революциями ход событий если и является историей, то уже в совершенно новом смысле.

Национал-социализм видел завершение истории (или «предыстории») в достижении главной своей цели — создании и утверждении на достаточно обширной территории расово чистого, арийского гос-ва, имеющего все необходимое для своего безоблачного существования на протяжении неопределенно долгого времени («тысячелетний рейх»).

Истолкование идеи «К.и.» как перехода от предыстории к собственно истории можно назвать абсолютным К.и. Представление об абсолютном К.и. является необходимым элементом идеологии всякого коллективистического общества, ориентированного на коллективные ценности и ставящего перед собой глобальную цель, требующую мобилизации всех его сил. Индивидуалистическое (открытое) общество не имеет никакой единой, всеподавляющей цели, с достижением которой можно было бы сказать, что предыстория завершилась и начинается собственно история. Понятие «К.и.» отсутствовало, в частности, в др.-греч. мышлении, с т.зр. которого история не имеет никакой находящейся в конце ее или вне ее цели. Идеология капиталистического общества также не содержит представления о будущем радикальном изменении хода истории и переходе ее в совершенно новое русло.

Идея «К.и.» является одним из аспектов триединства проблемы, центральной для мышления коллективистических обществ, — проблемы перехода от существующего несовершенного общества к будущему совершенному обществу, к «раю на небесах» или «раю на земле».

История 20 в. была прежде всего историей противостояния индивидуалистических обществ, называемых либеральными и демократическими, и коллективистических обществ, имевших две основные формы — коммунистическую и национал-социалистическую. Это противостояние привело вначале к «горячей» войне национал-социализма с индивидуалистическими обществами, объединившимися на короткий срок с коммунизмом. Военное поражение национал-социализма явилось одновременно и поражением национал-социалистической идеи. Затем развернулась уже «холодная» война между индивидуалистическими обществами и коммунизмом, ядром которого являлся Советский Союз. К кон. 1980-х гг. поражение коммунизма стало очевидным.

Если история понимается как постоянные, не приводящие ни к каким окончательным итогам колебания обществ и их групп между двумя возможными полюсами — индивидуалистическим и коллективистическим обществом, — то о «К.и.» можно говорить только в относительном смысле. История как противостояние индивидуалистических и коллективистических обществ на какой-то исторически обозримый срок придет к своему завершению, если индивидуализм (коллективизм) одержит победу над коллективизмом (индивидуализмом) и существенным образом вытеснит его с исторической арены.

В настоящее время на историческом горизонте не видно никакой жизнеспособной коллективистической идеи. Традиционный марксизм-ленинизм умирает как идеология, способная мобилизовать массы. Возможности религии и национализма в качестве основы для создания новых, достаточно мощных коллективистических обществ, оказывающих влияние на ход мировой истории, весьма ограничены. Что не менее важно, отсутствуют глубинные массовые энтузиастические движения, способные в обозримом будущем востребовать ту или иную форму коллективистической идеологии. Все это говорит о том, что история на определенный период перестает быть ареной противостояния индивидуалистических и коллективистических обществ. Это не означает, что коллективизм не вернется со временем на историческую сцену в какой-то новой своей форме, напр. в форме общества с коллективной собственностью на основные (и только основные) средства производства и рыночной экономикой. Предсказания, касающиеся коллективизма, всегда в известном смысле ненадежны. Его идейные предпосылки вызревают медленно, но его появление и утверждение в качестве массового движения всегда занимало считанные годы (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество, Эпоха).

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. М., 1959. Т. 13; Гегель Г.В.Ф. Философия истории. М., 1993; Фукуяма Ф. Конец истории? // Философия истории. Антология. М., 1994; Ивин А.А. Введение в философию истории. М., 1997.

А.А. Ивин












КОННЕКЦИОНИЗМ (от англ. connection — соединение, согласованность, связь) — разработанный в когнитивной науке вычислительный (компьютерный) подход к моделированию мозга, использующий искусственные нейронные сети для имитации процессов познания живых существ (включая человека) и их интеллектуальных способностей.

Истоки К. можно обнаружить в работах представителей ассоционистской школы в психологии кон. 19 — нач. 20 в., которые исходили из предположения, что биологическим коррелятом психологического процесса ассоциации выступает формирование или усиление соединений между синапсами нейронной сети (Г. Спенсер, Т. Мейнерт, У. Джеймс и др.). В 1943 У. Мак-Каллоку и У. Питсу удалось показать, что в нейронных сетях могут выполняться операции первопорядковой логики. В 1949 Д. Хеббом (студентом известного психолога К. Лешли) была впервые разработана когнитивная теория, основанная на модели нейронных сетей. Новый этап в эволюции К. наступил в кон. 1970-х — нач. 1980-х гг., когда вопрос о создании когнитивных теорий, использующих модели нейронных сетей, оказался в поле зрения членов «Исследовательской группы по изучению параллельной распределенной обработки информации» (PDP Research Group). В 1986 членами этой группы (Д. Мак Клеланд, Д. Румелхарт, Д. Хинтон, П. Смоленский и др.) была сформулирована новая концепция К. в качестве альтернативы классической «символической парадигме», согласно которой высшие формы человеческого познания аналогичны символическому вычислению, производимому цифровым компьютером.

Согласно взглядам современных коннекционистов, нейронные сети — это упрощенные модели мозга, состоящие из большого числа модулей (аналогов нейронов), которым приписываются веса, измеряющие силу соединений между модулями. Эти веса моделируют действия синапсов, обеспечивающих информационный обмен между нейронами. Модули нейронной сети, соединенные вместе в паттерне подключений, обычно делят на три класса: входные модули, которые получают необходимую для обработки информацию; выходные модули, где содержатся результаты обработки информации; модули, находящиеся между входными и выходными, получившие название скрытых модулей. Если нейронную сеть рассматривать как модель человеческого мозга, то входные модули аналогичны сенсорным нейронам, выходные — моторным нейронам, а скрытые модули — всем др. нейронам. Каждый входной модуль имеет величину возбуждения, репрезентирующую некоторое свойство, внешнее к сети. Сигнал от входных модулей распространяется всеми путями через сеть и определяет величины возбуждения во всех скрытых и выходных модулях. Установленный сетью паттерн возбуждения определяется весами или силой соединений между модулями. Величина возбуждения для каждого получающего сигнал модуля рассчитывается согласно функции возбуждения. Поскольку допускается, что все модули вычисляют в значительной мере ту же самую простую функцию возбуждения, то успешное моделирование человеческих интеллектуальных действий зависит прежде всего от параметров настройки весов между модулями. Поэтому нахождение правильного набора значений, необходимых для выполнения данной задачи, — главная цель в исследованиях коннекционистов. Для этого были изобретены соответствующие алгоритмы, которые могут вычислять правильные значения, необходимые для решения многих задач. Успешное применение коннекционистских методов зависит от весьма тонкой корректировки таких алгоритмов и используемых для обучения значений. Обучение обычно включает сотни тысяч попыток корректировки значений и может занимать дни или даже недели.

Уже первые попытки применения нейронных сетей для решения когнитивных задач — для чтения англ. текста, для предсказания форм прошедшего времени англ. глаголов, для оценки грамматических структур — показали их эффективность в качестве моделей человеческого интеллекта. Они особенно хорошо адаптированы к обработке информации, касающейся ассоциаций, к когнитивным проблемам, возникающим в случае параллельно действующих противоречивых команд — напр., распознавания объектов, планирования, координирования движений, оценки тонких статистических паттернов, оперирования нечеткими понятиями и т.д.

Из коннекционистских моделей и методов обучения сетей, в частности, следует, что репрезентация когнитивной информации в мозге скорее не локализована в отдельных нейронах или нейронных узлах, а распределена. Человеческая мысль предполагает образование сложных паттернов, действие которых распределено по относительно большим зонам кортекса. Обучение нейронных сетей показало, что каждая распределенная репрезентация является паттерном, действующим через все модули, т.к. граница между простыми и сложными репрезентациями отсутствует. С позиции К. оказывается, что высшие ментальные процессы представляют собой эмерджентные свойства, систематическим образом зависящие от феноменов низшего уровня. Поскольку мозг представляет собой векторный процессор, то проблемы психологии сводятся тогда к вопросу, какие операции с векторами объясняют различные аспекты человеческого познания.

Как направление в когнитивной науке К. неоднороден. Т.н. инструментальные коннекционисты пытаются найти точки соприкосновения с классицизмом, считая, что нейронная сеть — это также и символический процессор, но только на более высоком и более абстрактном уровне. Напротив, радикальные коннекционисты утверждают, что классическое программирование не соответствует гибкости и эффективности человеческого познания. В литературе по философии сознания основные положения К. подвергаются серьезной критике, оставаясь до сих пор предметом систематических дискуссий. Нейробиологи и нейропсихологи считают слабой стороной К. его принципиальный отказ от попыток эксплицитно моделировать различные виды нейронов головного мозга, действия нейромедиаторов и гормонов. Классицисты, со своей стороны, убеждены, что коннекционистские модели вряд ли соответствуют эффективности классических моделей при объяснении человеческих когнитивных способностей более высокого уровня, связанных с функционированием левополушарного, знаково-символического (логико-вербального) мышления — систематичности, языка, рассуждения, доказательств, обучения и т.д. Кроме того, коннекционистские нейронные сети, по-видимому, не содержат никаких структур, которые соответствовали бы убеждениям, желаниям и планам людей. Однако, как считают многие философы, эти когнитивные состояния обладают для человека глубоким символическим значением и вероятнее всего влияют на обработку информации. Поэтому до сих пор остаются открытыми вопросы, в состоянии ли коннекционистская парадигма заменить классицизм и способны ли коннекционистские модели имитировать различные сложные аспекты человеческих интеллектуальных способностей и познания.

Rumelhart D., McClelland J., and the PDP Research Group. Parallel Distributed Processing. Vol. 1. Cambridge (Mass.) 1986; Horgan Т., Tienson J. Connectionism and the Philosophy of Psychology. Cambridge (Mass.), 1996.

И.П. Меркулов











КОНСЕКВЕНТ (от лат. consequens — последующий) — в условном высказывании «Если А, то 5» высказывание «В». Иногда термин «К.» употребляется в широком смысле и обозначает результат, следствие и т.п.

Напр., в условном высказывании «Если сверкает молния, то гремит гром» высказывание «Гремит гром» является К., а высказывание «Сверкает молния» — антецедентом.










КОНСЕНСУС (от лат. consensus — согласие, соучастие) — в обычном употреблении означает единство мнений, суждений, взаимное согласие людей. В социологическом смысле К. — это согласие индивидов относительно норм и целей социальной общности, членами которой они являются, а также относительно распределения ролей и вознаграждений внутри этой общности. Понятие отражает чувство солидарности и сопричастности индивидов тем или иным ценностям, традициям и т.п. По М. Веберу, поведение людей, основанное на К., является предпосылкой более формальных типов социальной интеграции, обусловленных общественным договором, законами и т.д. В феноменологической социологии А. Шюца К. анализируется как внутренне присущее сознанию свойство социальности (интерсубъективности), формируемое путем взаимопонимания индивидов, основанного на том, что субъекты взаимно мотивируют друг друга в своих коммуникативных актах и духовных проявлениях. В социологии науки исследуются механизмы достижения интеллектуального К. внутри различных научных сообществ. Научный К. как согласованная оценка имеющегося фонда знания, а также новых открытий достигается в основном не за счет вполне убедительных доказательств или опровержений, а в процессе неформальных дискуссий и личных взаимодействий ученых, в которых интеллектуальные аргументы соседствуют с апелляциями к интуиции, вере, мнению научной элиты. Существенную роль научный К. выполняет в проведении грани между общепринятыми научными дисциплинами и т.н. девиантными (отклоняющимися от нормы) исследованиями: между психологией, биологией, астрономией, физикой, с одной стороны, и парапсихологией, астрологией, уфологией и т.п. — с другой. На достижение К. здесь влияют не только принятые внутри научного сообщества критерии научности, но и давление общественного мнения, степень распространения данных о параявлениях в средствах массовой коммуникации.










КОНСЕРВАТИЗМ (фр. conservatisme, от лат. conservo — охраняю, сохраняю) — идейное течение, настаивающее на постепенности изменения общества с учетом устоявшихся, оправдавших себя во времени органических коллективных ценностей и традиций. К. является не теорией (даже в ослабленном смысле этого слова), а особым стилем, или способом, размышления о социальных проблемах, в рамках которого существуют разные, нередко остро полемизирующие друг с другом конкретные социальные теории.

К. зародился в Англии как непосредственная реакция на Французскую революцию 1789. Основоположником его был Э. Бёрк, существенный вклад в развитие К. внесли в 19 в. С. Колридж, А. Токвиль, А. Мюллер, Ж. де Местр, Ф. Ламенне, Л. Бональд и др. Впервые термин «К.» был употреблен в нач. 19 в. фр. писателем Ф. Шатобрианом, давшим название «Консерватор» периодическому изданию. Слово вошло в широкий обиход в Германии в 1830-е гг., в Англии оно было принято только в 1930-е гг. К. всегда противостоял, с одной стороны, либерализму, с которым он разделял, однако, многие важные общие ценности, а с другой — социализму. В кон. 19 в. социализм решительно потеснил не только либерализм, но и К. В 1930-е гг., когда стала ясной гибельность радикального социализма, на первый план вышел либерализм, настаивавший на государственном регулировании экономики и передаче гос-ву ряда социальных функций. Сторонники К. продолжали выступать за свободу рыночных отношений. В 1970-е гг. появился и приобрел влияние т.н. неоконсерватизм, признающий в принципе необходимость государственного вмешательства в экономику, но отводящий главную роль рыночным механизмам регулирования. 1980-е гг. стали периодом побед политических партий консервативной ориентации во многих развитых капиталистических странах.

К. можно охарактеризовать как теоретическое осмысление традиционализма — более или менее универсальной тенденции к сохранению старых образцов, устоявшихся способов жизни. К. предполагает уважение к мудрости предков, сохранение старых моральных традиций, подозрительное отношение к радикальному преобразованию социальных ин-тов и ценностей. К. понимает общество как особую реальность, имеющую свою внутреннюю жизнь и очень хрупкую структуру. Он убежден, что общество — это живой и сложный организм, и его нельзя перестраивать, как машину.

Филос. предшественниками К. были англ. «моральные философы» Д. Юм, А. Смит и др., считавшие, что социальные ин-ты представляют собой не реализацию каких-то планов или проектов, а являются, скорее, продуктами стихийной, идущей без предварительного плана деятельности людей и результатами постепенного отбора наиболее эффективных форм. К. отвергает «инженерный» взгляд на общество, согласно которому оно способно сознательно, по заранее составленному проекту контролировать и направлять свою эволюцию. К. подчеркивает, что основные социальные ин-ты, моральные традиции и практика капиталистического общества — суверенитет и автономия индивида, частная собственность и частное предпринимательство, политическая и интеллектуальная свобода, демократия и правление права — спонтанно выработаны в ходе культурной эволюции, без к.-л. предварительного плана. Социальный прогресс представляет собой путь проб и ошибок. «Разум у отдельного человека ограничен, и индивиду лучше воспользоваться накопленными в течение веков общим банком и капиталом народов» (Э. Бёрк).

К. как способ мышления тяготеет к конкретному мышлению: консервативный реформизм занимается отдельными деталями, заменой одних единичных факторов др. единичными факторами («улучшением») и не стремится к изменению системы как целого с целью устранения неудобных фактов. Др. ключевым признаком, отличающим консервативное мышление, является трактовка им свободы. Либерализм принимает свободу как право личности поступать по собственной воле, и в первую очередь как возможность пользоваться неотъемлемыми правами человека. Свобода индивида ограничивается при этом лишь аналогичной свободой др. людей. К. не нападает на саму идею свободы, но подвергает сомнению лежащую глубже идею равенства. Утверждается, что люди принципиально неравны, неравны талантом и способностями, неравны в самом своем существе. «Свобода состоит не в способности действовать так или иначе согласно арбитральным решениям, свобода состоит в способности сохранить себя и жить в соответствии с глубочайшим существом собственной личности» (Ф. Шталь). Еще одним моментом, разделяющим сторонников ускоренного прогресса и консерваторов, является то, что прогрессистская мысль характеризует действительность не только в категории возможного, но также в категории нормы; консервативная мысль, напротив, пытается понять действительность как результат влияния реальных факторов и осмыслить норму в категории действительности. «Особый характер консервативного переживания явлений в более широком контексте основан на подходе сзади, со стороны их прошлого. Для прогрессивной мысли все в конечной инстанции обретает свое значение из-за чего-то вне или над собой, из утопии будущего либо от соотнесения с трансцендентной формой. В свою очередь, консерватор видит всякое значение явления в том, что за ним стоит, или в прошлом как зародыше эволюции. Там, где сторонник прогресса будет мыслить в категориях норм, консерватор — в категориях зародышей» (К. Манхейм).

Методологически консервативная критика мышления, основанного на идее естественного права, включала следующие основные моменты: консерваторы заменили разум, на который постоянно ссылались их оппоненты, такими понятиями, как «история», «жизнь», «нация»; дедуктивным наклонностям оппонентов консерваторы противопоставили идею иррационального характера действительности; в ответ на либеральный постулат сущностного сходства индивидов консерваторы выдвинули проблему их радикального различия; либеральному убеждению, что все политические и социальные инновации имеют универсальное применение, консерваторы противопоставили понятие общественного организма. «Консерватор мыслит категорией «Мы», в то время как либерал — категорией «Я». Либерал анализирует и изолирует различные культурные области: Закон, Правительство, Экономику; консерватор стремится к обобщающему и синтетическому взгляду» (Манхейм).

Современный К. пытается соединить две тенденции: характерное для классического либерализма уважение к свободе отдельного индивида и традиционную для К. защиту таких ценностей, как мораль, семья, религия, закон и порядок и т.д. Сейчас практически нет самостоятельной чистой консервативной или либеральной традиции. Направление мысли, называемое в широком смысле либеральным, органически впитало в себя главные элементы К.

Противостояние социализму, выдвигающему план радикального коллективистического (в частности коммунистического) переустройства общества, привело в конечном счете к сближению и даже слиянию либерализма и К., всегда остававшихся на позициях защиты основных ценностей современного капиталистического общества.

МигранянА.М. Переосмысливая консерватизм // Вопросы философии. 1990. №11; Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1944; Гаджиев К.С. Политическая наука. М., 1996; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000; Stahl F.J. Die gegenwartigen Partien in Staat und Kirche. Berlin, 1863.

A.A. Ивин











КОНТ (Comte) Огюст (1798—1857) — фр. философ, один из основоположников позитивизма и родоначальник социологии. В 1817—1822 был секретарем К.А. Сен-Симона, затем — экзаменатором и репетитором Политехнической школы в Париже. Основные идеи философии позитивизма изложены им в сочинениях: «Курс положительной философии» (Т. 1—2, 1899—1900) и «Дух позитивной философии» (1910).

Рассматривая историю человеческого познания и умственное развитие отдельного индивида, К. пришел к убеждению, что человеческий интеллект проходит три стадии развития. На первой, теологической, стадии все явления объясняются на основе религиозных представлений; вторая, метафизическая, стадия заменяет сверхъестественные факторы в объяснении природы сущностями и причинами, главной задачей на этой стадии является критика и разрушение теологических представлений и подготовка новой — позитивной, или научной, — стадии, на которой возникает наука об обществе, содействующая его рациональной организации. Именно в пер. пол. 19 в. человечество, по мнению К., начало переход на третью стадию своего духовного развития. Отсюда вытекает негативное отношение К. к философии, характерное и для позитивизма в целом: философия уже сыграла свою критическую роль в развитии человеческого познания и должна уступить место науке. Этим же вызвана и его высокая оценка науки и научного подхода: только наука способна дать позитивное знание о мире, она должна охватить все сферы человеческой деятельности и обеспечить им прочное основание.

В науке для К. главным являются факты — твердые, несомненные, устойчивые факты. Основное дело науки — собирать эти факты и систематизировать их. Миф, религия, философия стремились объяснять явления окружающего мира, указывая на некоторые сущности, лежащие за явлениями и порождающие их. Религия видела в мире проявление божественной воли, философия искала причины чувственно воспринимаемых событий в сфере невоспринимаемых сущностей. Но все рассуждения о причинах, полагает К., как религиозные, так и философские, весьма недостоверны, поэтому надежнее всего ограничиться простой констатацией фактов, не занимаясь спекулятивными размышлениями насчет их возможных причин: «Истинный позитивный дух состоит преимущественно в замене изучения первых или конечных причин явлений изучением их непреложных законов; другими словами, — в замене слова «почему» словом «как». Таким образом, основным методом научного познания оказывается наблюдение, а главной функцией науки — описание: «Все здравомыслящие люди повторяют со времени Бэкона, что только те знания истинны, которые опираются на наблюдения...»

На место религиозно-философских рассуждений об обществе К. предложил поставить особую науку — социологию, которая должна дать позитивное знание о социальных процессах. По аналогии с механикой социология К. разделяется на социальную статику, имеющую дело с устойчивыми («естественными») условиями существования любого общественного строя, и социальную динамику, изучающую законы общественного развития. Эти законы, полагает К., столь же устойчивы, как и законы естественных наук, ибо они определяются неизменной человеческой природой. Поэтому, делает вывод К., люди не в силах изменить коренные тенденции общественного развития. Изменяемы и подвластны влиянию людей только темпы развития и отдельные, не слишком значительные аспекты жизни общества. Позитивные социальные науки способны открыть неизменные законы общественного развития и благодаря этому прогнозировать общественные изменения и даже сознательно воздействовать на них.

К. был глубоко убежден в том, что именно наука в будущем станет главным фактором общественного прогресса. «Давайте, — призывал он, — не ввязываясь в ненужные дебаты, поставим позитивную философию в такое положение, чтобы она взяла на себя активную роль. Давайте же, завершая начатую Бэконом, Декартом и Галилеем гигантскую духовную работу, создадим систему всеобщих идей, которая в определенное время окажется для человеческого рода столь значимой, что революционный кризис, который ожидает цивилизованные народы, будет преодолен».

Стремление К. освободиться от умозрительных спекуляций и опереться на очевидное надежное знание имело определенное историческое оправдание. Идеи фр. просветителей 18 в. привели в конечном итоге к революционному потрясению Франции и к кровавым наполеоновским войнам, длившимся почти четверть века. Учение Г.В.Ф. Гегеля о том, что развитие природы обусловлено саморазвитием абсолютного духа, находилось в резком противоречии с научным подходом к изучению природы. Все это порождало подозрительное отношение ко всяким идеям, выходящим за пределы того, что доступно простому и надежному наблюдению. Это отношение и выразил в своей философии К. Именно поэтому позитивизм К. получил широкое распространение в среде ученых. Правда, в самой Франции идеи К. встретили прохладный прием, они нашли поддержку в Англии, где Л Спенсер и Дж.С. Милль обеспечили позитивизму широкую популярность.

Курс положительной философии. СПб., 1899—1900. Т. 1 — 2; Дух позитивной философии. СПб., 1910.
История философии: Запад — Россия — Восток. Кн. 3. М., 1998.

А.Л. Никифоров












КОНТЕКСТ ОТКРЫТИЯ И КОНТЕКСТ ОБОСНОВАНИЯ — два взаимосвязанных процесса научного исследования: с одной стороны, поиск и открытие новых истин в науке, с другой — их обоснование. Противопоставление данных контекстов возникло после того, как наука перешла от накопления, систематизации и обобщения фактического материала к теоретическому его анализу и объяснению. Раньше естествознание ограничивалось установлением простейших регулярностей в природе и открытием эмпирических законов, в дальнейшем для их объяснения необходимо было перейти к раскрытию более существенных и универсальных теоретических законов. Эмпирические законы можно открывать посредством наблюдений и экспериментов, используя методы индукции, поскольку они выражали инвариантные связи между наблюдаемыми свойствами вещей и явлений. На этом основании родоначальник индуктивных методов Ф. Бэкон называл их логикой открытия. Однако с помощью этой логики нельзя открывать теоретические законы, ибо они являются законами о ненаблюдаемых объектах и потому не содержат эмпирических понятий. Практика научных исследований убедительно свидетельствовала о верности этого тезиса. В связи с этим происходит коренной пересмотр прежних представлений о процессе научного исследования и начинается критика возможности существования особой логики открытия. В эмпирических науках вместо индуктивной логики, ориентирующейся на открытие новых научных истин, с сер. 19 в. все настойчивее выдвигается дедуктивная логика для обоснования существующих догадок, предположений и гипотез, все большее распространение получает гипотетико-дедуктивная модель анализа структуры научного исследования. Согласно этой модели, проблема генезиса, или происхождения, гипотез, способов их получения или формирования не имеют никакого отношения к методологии и философии науки. Ее задача ограничивается лишь логическим обоснованием результатов научного исследования. В неопозитивистской философии такое резкое противопоставление К.от. и К.об. обосновывал Г. Рейхенбах: «Акт открытия не поддается логическому анализу. Не дело логика объяснять научные открытия: все, что он может сделать, — это анализировать отношения между фактами и теорией... Я ввожу термины контекст открытия и контекст обоснования, чтобы провести это различие. Поэтому мы должны сказать, что эпистемология занимается только рассмотрением контекста обоснования». Глава школы критического рационализма К. Поппер, хотя и критиковал некоторые идеи неопозитивистов, но разделял их мнение, что философия науки должна заниматься не анализом процесса открытия новых идей и гипотез, а исключительно их обоснованием: «Вопрос о путях, по которым новая идея — будь то музыкальная тема, драматургический конфликт или научная теория — приходит человеку, может представлять существенный интерес для эмпирической психологии, но он совершенно не относится к логическому анализу научного знания».

В последние годы 20 в. гипотетико-дедуктивная модель научного познания и основанное на ней противопоставление открытия обоснованию подверглись резкой критике. Многие ученые справедливо отмечают, что эта модель дает возможность анализировать только готовые результаты научного исследования. Недостаток ее в том, что она, хотя и дает основания для принятия гипотезы, но не показывает, каким путем к ней приходят. Обычные ссылки на интуицию, талант и опыт ученого, конечно, необходимы для понимания новых открытий в науке, но это вовсе не означает, что размышления, которые приводят к таким открытиям, базируются на нерациональных основаниях. Задача философии науки — выявить эти рациональные основания.

Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983; Reichenbach H. Experience and Prediction. Chicago, 1938.

Г.И. Рузавин











КОНФОРМИЗМ (от позднелат. conformis — подобный, сообразный) — морально-политическое и морально-психологическое понятие, обозначающее приспособленчество, пассивное принятие существующего социального порядка, политического режима и т.д., а также готовность соглашаться с господствующими мнениями и взглядами, общими настроениями, распространенными в обществе. Как К. расценивается также непротивление преобладающим тенденциям, несмотря на их внутреннее неприятие, самоустранение от критики тех или иных аспектов социально-политической и экономической действительности, нежелание высказывать собственное мнение, отказ отличной ответственности за совершаемые поступки, слепое подчинение и следование любым требованиям и предписаниям, исходящим от гос-ва, общества, партии, лидера, религиозной организации, патриархальной общины, семьи и т.д. (подобное подчинение может быть обусловлено не только внутренними убеждениями, но и менталитетом, традицией). Высокая степень К. на основе фанатизма, догматизма, авторитарности мышления характерна для ряда религиозных сект. К. означает отсутствие или подавленность собственной позиции и принципов, а также отказ от них под давлением различных сил, условий, обстоятельств. В роли последних в зависимости от ситуации могут выступать мнение большинства, авторитет, традиции и т.п.

К. во многих случаях отвечает объективной заинтересованности гос-ва в сохранении контроля над населением, а зачастую и соответствует представлениям властных структур о благонадежности. Потому К. в обществе часто насаждается и культивируется господствующей идеологией, обслуживающей ее системой воспитания, службами пропаганды, средствами массовой информации. К этому склонны в первую очередь гос-ва с тоталитарными режимами. Конформистскими по своей сути являются все формы коллективистского сознания, предполагающие жесткое подчинение индивидуального поведения социальным нормам и требованиям, исходящим от большинства. Тем не менее в «свободном мире» с присущим ему культом индивидуализма единообразие суждений, стереотипность восприятия и мышления также являются нормой. Несмотря на внешний плюрализм, общество навязывает своему члену «правила игры», стандарты потребления, стиль жизни. Более того, в условиях глобализации, распространения единых интернациональных форм культуры практически на всей территории земного шара К. выступает уже как стереотип сознания, воплощенный в формуле «так живет весь мир».










КОНФУЦИАНСТВО (кит. жу цзя, жу цзяо — школа ученых-интеллектуалов, учение ученых-интеллектуалов) — кит. классическая философия. К, возникло в 6 в. до н.э., впоследствии распространилось в странах Дальнего Востока (Япония, Корея, Вьетнам), наряду с даосизмом и пришедшим из Индии буддизмом получило статус одного из трех главных философско-религиозных течений (сань цзяо — три учения, три религии). Основатель — Конфуции, первым из др.-кит. мыслителей определивший свое творчество под именем философии и назвавший себя философом (хао сюэ — любящий учение, любящий мудрость).

В своем развитии К. прошло несколько этапов. Первый — раннее К., включает учение Конфуция и его последователей Мэн-цзы и Сюнь-цзы. Второй—К, эпохи Хань (206 до н.э. — 220 н.э.), представлено творчеством Лу Цзя (216—172 до н.э.), Дун Чжуншу (190/170—120/104 до н.э.), Ян Сюна (53 до н.э. — 18 н.э.), Бань Гу (32—92) и др. Трети й — неоконфуцианство эпох Сун (960—1279) и Мин (1368— 1644), представлено трудами Чжоу Дуньи (1017— 1073), Чжан Цзая (1020-1078), Чэн Хао (1032-1085), Чэн И (1033-1107), Чжу Си (1130—1200), Лу Цзююаня (1139-1193), Ван Янмина (1472-1529). Четвертый — современное неоконфуцианство, представлено теоретическими разработками Чжан Цзюньмая (1887-1968), Лян Шумина (1893—1988), Фэн Юланя (1895-1990), Хэ Линя (р. 1902), Моу Цзунсаня (р. 1909), Ду Вэймина др.

Мировоззренчески К. ориентировано в будущее с опорой на древность. Последняя в К. получила собственную смысловую транскрипцию и преподносилась Поднебесной как образец, который сохранялся и постоянно воспроизводился в форме культуры (вэнь).

Филос. кредо К. выражено в положении Конфуция: «Человек может расширить дао, но не дао человека». В связи с этим ставилась задача: создать новый тип человека, способного воспринимать и расширять дао. Таковым является «благородный муж» (цзюнь-цзы), — субъект социокосмической середины, гармонично сочетающий в себе естество (чжи) и культуру (вэнь). «Благородный муж» возделывает почву семейных отношений — «почитание родителей и старших братьев», на которой вырастает человеколюбие (жэнь), выражающее сущность человека. Человеколюбие дает движущий импульс долгу, ритуалу, доверию, мудрости/знанию, т.е. всем остальным духовным элементам архетипа у син, и приводит к рождению дао. Человеческое дао через духов предков, нормирующих жизнь современности, сопрягается с дао судьбоносного Неба. В результате космос Поднебесной приобретает социоморфное и антропоморфное качества, а человек наделяется Небом природой/характером и следует дао Неба и духов предков как заданному естеством закону. В контексте слияния семьи, гос-ва и Неба-космоса в К. строится иерархия власти: глава семьи — отец рода, правитель гос-ва — отец семьи царства, Небо — отец семьи Поднебесной. Цель и смысл человеческого существования состоит в том, чтобы овладеть нравственными ценностями К. и гармонизировать природно-человеческую Поднебесную.

После смерти Конфуция К. дифференцировалось на восемь направлений. Среди них выделились два, возглавляемые Мэн-цзы и Сюнь-цзы. В силу разной интерпретации конфуцианских положений первое из этих направлений впоследствии получило квалификацию ортодоксального, второе — неортодоксального К.

Во 2 в. до н.э. с началом правления династии Хань К. одержало победу над легизмом и обрело статус официальной идеологии. К. было систематизировано Дун Чжуншу, прозванным «Конфуцием эпохи Хань», и дополнено космологической доктриной. Дальнейшее развитие К. получило в неоконфуцианстве, которому предшествовал даоско-конфуцианский синтез («учение о сокровенном» — сюань сюэ), вызванный проникновением в Китай буддизма.

Неоконфуцианство 11—17 вв. основывалось собственно на текстах Конфуция, Мэн-цзы и их учеников. Оно представлено двумя конкурирующими направлениями, возглавляемыми школой Чэн — Чжу (братьев Чэн и Чжу Си) и школой Лу — Вана (Лу Цзююаня и Ван Янмина). Первая развивала «учение о принципе» (ли сюэ), ведущем к постижению объективной реальности. Вторая сосредоточилась на «учении о сердце» (синь сюэ), ведущем к постижению субъективной реальности, в которой содержатся все принципы мироустройства.

Современное неоконфуцианство характеризуется, с одной стороны, стремлением к восприятию зап. ценностей, с другой — обращением к моральной проблематике раннего К. Унаследовав от предшествующего неоконфуцианства моральную доминанту в учении о бытии, космосе и познании, представители современного неоконфуцианства преобразовали ее в «моральную метафизику», сочетающую филос. и религиозные идеи.

Попов П.С. Китайский философ Мэн-цзы. СПб., 1904; Он же. Изречения Конфуция, учеников его и других лиц. СПб., 1910; Васильев Л.С. Культы, религии, традиции в Китае. М., 1970; Древнекитайская философия. М., 1972—1973. Т 1—2; Феоктистов В.Ф. Философские и общественно-политические взгляды Сюнь-цзы. М., 1976; Кобзев А.И. Учение Ван Янмина и классическая китайская философия. М., 1983; Малявин В. В. Конфуций. М., 1992; Конфуции. Я верю в древность. М., 1995; Переломов Л.С. Конфуций. «Лунь юй». М., 1998; Лукьянов А.Е. Понятие философии у древних китайцев // Проблемы Дальнего Востока. 1998. № 2; Он же. Лао-цзы и Конфуций: философия Дао. М., 2000; Fung Yulan. The History of Chinese Philosophy. Prinstone, 1953. Vol. 1—2; Legge J. The Chinese Classics. Hong Kong, 1960. Vol. 1—5; Confucianism and Chinese Civilization. New York, 1965.

A.E. Лукьянов












КОНФУЦИЙ (латинизир. форма кит. Кун Фу-цзы), имя Кун Цю, прозвище Чжунни (551—479 до н.э.) — др.-кит. философ, основатель конфуцианства. К. происходил из знатного, но обедневшего рода аристократов-чиновников. Его отец прославился воинской доблестью, мужеством и физической силой; в момент бракосочетания отцу было 66 лет, матери около 20 лет, вследствие чего их союз был назван «незаконным сожитием». Спустя два года после рождения К. умер отец. В 16 лет К. остался и без матери.

От природы К. обладал крепким здоровьем и хорошими умственными задатками. В возрасте 15 лет он занялся самообразованием в надежде впоследствии сделать служебную карьеру. Путь к ней лежал через освоение шести искусств: знание ритуалов, понимание музыки, стрельба из лука, управление колесницей, умение считать и писать. По словам самого К., владея многими способностями, он в молодости оставался на положении худородного и занимался «презренными делами»: был управляющим складами, надсмотрщиком над стадами и только в 26 лет поступил на службу, заняв мелкую должность помощника при совершающем жертвоприношения в кумирне царства Лу.

В возрасте 30 лет К. приступил к педагогической деятельности, открыв первую в истории Китая частную школу. Основной упор в ней делался на преподавании четырех дисциплин: «культуры» (письменная классика), «поведения» (этика), «преданности» (политика) и «доверия» (психология). Условия приема и обучения давали всем равные возможности и предполагали «обучение вне зависимости от рода» за минимальную плату — «связку сушеного мяса». Вместе с многочисленными учениками К. побывал в царствах Ци, Вэй, Сун, Чэнь в надежде найти правителя, готового принять его на службу и претворить на практике его идеи. В возрасте 51 года К. получил в своем царстве пост главы столичного города и некоторое время исполнял обязанности первого советника. Однако спустя четыре года из-за интриг и в знак протеста против небрежного отношения двора к государственным делам покинул родное царство Лу. В течение 13 лет К. с той же целью и так же безуспешно, как и раньше, путешествовал по многочисленным царствам Поднебесной, неустанно беседуя с правителями и сановниками.

Остаток жизни К. провел на родине, занимаясь школьным обучением, детализацией своего учения, составлением, редактированием и комментированием таких письменных памятников, как «Шу цзин» («Книга истории»), «Ши цзин» («Книга стихов»), «Чунь цю» («Вёсны и осени»), «И цзин» («Книга перемен»), «Юэ цзин» («Книга о музыке»), «Ли цзи» («Записи о ритуалах»). Этапы своей жизни и филос. становления К. отобразил в следующих словах: «В 15 летя устремился к учебе. В 30 лет стал самостоятельным. В 40 лет освободился от сомнений. В 50 лет познал веление Неба. В 60 лет стал проникновенен слухом. С 70 лет следую желаниям сердца и не нарушаю правил».

К. — основатель филос. школы (жу цзя) и филос. учения (жу цзяо), букв. школы и учения ученых-интеллектуалов. Первым из др.-кит. мыслителей дал определение и имя философии — хао сюэ (любовь к учебе, любовь к мудрости) и первым назвал себя философом — хао сюэ (любящим учение, любящим мудрость). В период правления династии Хань (3 в. до н.э. — 3 в. н.э.) учение К., обогащенное идеями легизма и даосизма, было возведено в ранг официальной идеологии и вплоть до 20 в. продолжало оказывать определяющее влияние на все стороны жизни страны. По роли, которую К. сыграл в развитии кит. культуры и цивилизации, он получил статус духовного вождя Поднебесной, сопряженный с культом религиозного поклонения. В КНР проводятся ежегодные международные конференции, посвященные К. и историческим судьбам конфуцианства, созданы кит. и международные конфуцианские центры, ассоциации и фонды, в 1985 в КНР открыт НИИ К., с 1986 издается жур. «Исследования Конфуция». 

Я верю в древность. М., 1995.
Сыма Цянь. Исторические записки (Ши цзи). Т VI. М., 1992; Малявин В.В. Конфуций. М., 1992; Переломов Л.С. Конфуций: жизнь, учение, судьба. М., 1993; Переломов Л.С. Конфуций. «Луньюй». М., 1998; Creel H.G. Confucius, the Man and the Myth. New York, 1949; Dawson R. Confucius. Oxford, 1981.

A.E. Лукьянов












КОНЦЕПТУАЛИЗМ (от лат. conceptus — понятие) — филос. учение, которое, не приписывая общим понятиям самостоятельной онтологической реальности, вместе с тем утверждает, что они воспроизводят объединяемые в человеческом уме сходные признаки единичных вещей. Отвергая схоластический реализм, К. утверждал, что в единичных предметах существует нечто общее, на основе чего возникает концепт, выраженный словом. В средневековой философии образец подобного решения проблемы универсалий выдвинул П. Абеляр. В новой философии, в противовес реализму кембриджских платоников и в отличие от номиналистической тенденции Т. Гоббса, теорию К. разработал Дж. Локк, стремившийся к синтезу эмпиризма и рационализма. Он объяснял происхождение универсалий деятельностью «...разума, который из наблюдаемого между вещами сходства делает предпосылку к образованию отвлеченных общих идей и устанавливает их в уме вместе с относящимися к ним названиями...». В духе К. решал проблему общих понятий Э.Б. де Кондильяк.

Соколов В.В. Средневековая философия. М., 1979; Grabтапп М. Die Geschichte der scholastischen Methode. Berlin, 1957. Bd 2.










KOPET (Coreth) Эмерих (р. 1919) — австр. философ и теолог, член ордена иезуитов, проф. христианской философии. Испытал влияние Ж. Марешаля (идея трансцендентального поворота), Й.Б. Лотца и К. Ранера. Внес значительный вклад в модернизацию неотомизма.

В центре внимания К. стоит метафизическая проблематика, понятая антропологически. «Рефлексивная метафизика» К. включает в себя многие положения традиционной онтологии (Аристотель, Фома Аквинский), но истолковывает эти положения как «условия личностного самоисполнения». Исследование способа бытия сущего в онтологических категориях должно, по К., привести к достижению трансцендентально-метафизического горизонта, т.е. сущностной изначальной открытости человеческого духа бытию. В томистской антропологии К. используются некоторые идеи М. Хайдеггера и Х.Г. Гадамера, а также филос. антропологии М. Шелера, А. Гелена и X. Плеснера, однако сохраняется понятная дистанцированность от них. Человек есть трансценденция, но не актуальная, а виртуальная или динамическая трансценденция в смысле виртуальной бесконечности актуально конечного. Понятая т.о. трансценденция не является чем-то таким, что могло бы дополнительно прибавляться к сущности человека, но есть то, что изначально составляет сущность человеческого духа. Невозможно поэтому всерьез и поистине говорить о человеке, не говоря о Боге, ибо отношение к Богу конституирует изначальную сущность человека. Свободное отношение человека к Богу есть религия. Религия изначальнее и целостнее философии. Филос. мышление проистекает из веры, но стремится освободить ее от смутности мифа, а также ложных форм религиозных представлений, культовых обрядов и т.п. и своим усилием возвысить до рациональной ясности, честного убеждения и ответственности. Религия принадлежит к спонтанной непосредственности человеческой жизни. Филос. мышление есть рациональное опосредование непосредственной жизни, а также религии. Его смысл не в том, чтобы заменить религию филос. знанием, а в том, чтобы вести к «опосредованной непосредственности» в мышлении, к проясненному, углубленному и обогащенному, но тем не менее вновь «непосредственному» жизненно-личностному религиозному отношению.

В целостности человеческого самоисполнения, охватывающего познание, воление и поступки, религия выполняет функцию общей направленности и придания смысла: она призвана жизненно и личностно выражать метафизическое беспокойство и пра-стремление (Ur-Sehnsucht) к Богу. Примирение же противоположностей лежит, по К., с одной стороны, в верности философии ее метафизической сущности, с другой — в совместимости веры и новейшей науки.

Проводя свое теолого-метафизическое исследование в духе католической философии Фомы Аквинского, К. сумел мягко реформировать ее «букву»: добавить к традиционному языку католицизма язык некоторых протестантских философов и теологов (напр., И. Канта, Г.В.Ф. Гегеля, С. Кьеркегора) и даже отметить достижения в деле исследования языка такой нетеистической в целом философии, как аналитическая. Последнее делается, впрочем, не без иронии: «То, что всегда было известно теологии (особенно в учении о таинствах), теперь вновь познается новейшей философией языка в анализе речевых актов и речевых действий (Остин, Сёрл и др.)».

Основы метафизики. Киев, 1998; Metaphysik. Eine metodish-systematishe Grundlegung. Insbruck, 1961; Grundfragen der Hermeneutik. Freiburg, 1969; Was ist der Mansch? Grundzuge eine philosophischen Anthropologie. Insbruck, 1973.











КОСМОПОЛИТИЗМ (от греч. kosmopolitus — гражданин мира) — 1) идеология т.н. мирового гражданства, отрицающая государственный и национальный суверенитет; 2) система взглядов, основанная на отказе от признания приоритетности национальных традиций и культуры перед традициями и культурой др. стран и народов, исходящая из единых интересов и ценностей всего человечества, относящая различные проявления патриотизма к примитивным формам человеческого сознания, и т.д. Идейные сторонники К. часто строят систему своих взглядов не на принципиальном признании всепланетарного единства, не на осознании себя гражданами планеты Земля, а в первую очередь на отрицании собственной национально-государственной идентичности. Превратно трактуемые общечеловеческие интересы, иногда соотносимые или отождествляемые с политикой конкретных гос-в мира, противопоставляются государственным интересам собственной страны. В основе К. может лежать не столько отсутствие патриотизма, пренебрежение национальными ценностями или нежелание следовать традиции, сколько стремление избежать государственно-политических ограничений, напр., свободно выбирать страну проживания. Хотя подобный К. сохраняет идеологию мирового гражданства и характеризуется отсутствием особой привязанности к родине, он тем не менее существенно отличается от негативистского К.

К. как мировоззрение возник в антич. мире. Он был тесно связан с социальными концепциями антич. философов и фактически являл собой попытку преодолеть политический партикуляризм полисной системы организации общества. Таков был К.Диогена Синопского, по свидетельству некоторых более поздних авторов, первым употребившего само понятие «космополит». По Эпиктету, космополитом себя называл также Сократ. Основатель филос. школы стоиков Зенон из Китиона рассматривал космополитический идеал как общественную форму, которая сделала бы возможной жизнь каждого человека по единому всемирному закону. Идея К. встречается также у софистов (Антифонт, Гиппий). К. филос. школы киренаиков выражался формулой «Ubi bene, ibi patrio» («Где хорошо, там и отечество»). Распространение получили также космополитические идеи, связанные с расширением сферы политического господства и влияния, напр., с созданием империи Александра Македонского. В эпоху Средневековья носителем космополитических идей была католическая церковь, претендовавшая на роль объединительницы всего христианского мира. В условиях разделенной на множество владений феодальной Европы комплексы космополитических представлений формировались также у отдельных социально-профессиональных групп, ведущих подвижный образ жизни, не испытывающих привязанности к к.-л. одному месту, — странствующие монахи, рыцари, студенты, торговцы, комедианты, художники, профессиональные воины-наемники. Идеи общественного устройства, принадлежавшие ряду европейских мыслителей эпохи Возрождения (Данте, Т. Кампанеяла), также были проникнуты духом К. Абстрактно-гуманистический идеал мирового гражданства развивался в эпоху Просвещения. Его носителями были Г.Э. Лессинг, И.В. Гёте, Ф. Шиллер, И. Кант, И.Г. Фихте и др. Особое значение для развития космополитических идей приобретало признание естественных прав и свобод человека. Гуманистические идеалы, исходившие из единства человеческой природы, требовали признания свободы человека от государственных оков.

В буржуазном обществе К. отражает природу капитала, стремящегося туда, где для него созданы лучшие условия и есть возможность получить наибольшую прибыль. В истории индустриально развитых стран прослеживается сложное взаимодействие К. с идеей национального гос-ва. Элементы К. присутствовали также в коммунистической идеологии. Именно в контексте К. можно трактовать ее базовый тезис о построении бесклассового и безгосударственного общества во всемирном масштабе. В СССР, где за первое десятилетие советской власти ожидание мировой революции сменилось преобладанием державных начал в политике, понятие К. приобрело стойко негативное значение и воспринималось как буржуазная идеология. После Второй мировой войны гос-во периодически разворачивало кампании борьбы с «безродным космополитизмом» и низкопоклонством перед научными и культурными достижениями Запада.

К. не образует самостоятельного направления в современной зап. политологии, социологии, философии, правоведении. Он зачастую неосознанно присутствует на государственно-политическом, международном, общественном и даже бытовом уровне, реализуясь в достаточно расплывчатых научных концепциях или стереотипах сознания. Усиление космополитических настроений в современном мире связано с тенденциями к мировой и региональной политической интеграции, экономической глобализации, развитию международных правовых ин-тов и утверждению концепций международной правосубъектности личности. К. в мировой экономике получил новое развитие с усилением влияния транснациональных корпораций. В политической сфере к К. тяготеют также разного рода мондиалистские концепции, требующие объединения мира на федеративной основе и создания всемирного правительства. Еще более заметно современный К. проявился в культурной сфере, когда значительная часть населения земного шара, особенно молодое поколение, усваивает общие формы материальной и духовной культуры. В разных странах и на разных континентах люди носят одну и ту же одежду, смотрят одни и те же фильмы, слушают одну и ту же музыку, пользуются одними и теми же предметами быта. Повсеместно распространены единые стандарты и коммуникативные средства. Особое значение имеет всемирная компьютерная сеть, доступ к которой уже сейчас рассматривают как виртуальный аналог мирового гражданства. Зачастую все это ведет к стандартизации сознания. Люди в разных уголках мира воспринимают единые культурные нормы и ценности, мыслят одинаковыми понятиями. В то же время элементы культуры отдельных стран и цивилизаций достаточно легко проникают в чуждую им социокультурную среду и усваиваются ею.

Во многом космополитичное сознание характерно также для научных и творческих кругов, которые хотя и разделены границами гос-в, но по сути существуют в своем особом интернациональном пространстве. В современном К. нужно особо выделить различные гуманистические направления, в первую очередь пацифистские и экологические.

Кузьмин Э.Л. Мировое государство: иллюзии или реальность? М., 1969; Лосев А.Ф. История античной философии в конспективном изложении. М., 1989; Фролов Э.Д. Факел Прометея. Очерки античной общественной мысли. Л., 1991; Тарнас Р. История западного мышления. М., 1995; Katsigiannopoulos E. Die Grundlagen des Kosmopolitismus in der Stoa. Mainz, 1979.

A.H. Смирнов









КОСМОС (от греч. kosmos — порядок, строй, мир) — термин др.-греч. философии для обозначения мира как упорядоченного, организованного и единого целого, возникшего из первородного хаоса. Впервые представления о К. и хаосе встречаются в древних мифах и в более отчетливой форме в космогонических гипотезах антич. греков. Именно для обозначения порядка древние греки употребляли слово К., которое они понимали совсем вдр. смысле, чем мы. Если для нас К. чаще всего ассоциируется с представлением о ближней области Вселенной, то для антич. греков он обозначал порядок, организованность, гармонию, а также совершенство и красоту. В противоположность ему термин «хаос» характеризует беспорядок, неорганизованность, нерасчлененность. По-видимому, первым, кто применил понятие «К.» для характеристики Вселенной, был Пифагор, который подчеркивал ее упорядоченность, согласованность ее частей и совершенство в образе музыкальной гармонии небесных сфер. Характерная особенность древних мифов о происхождении мира и первых космогонических гипотез состоит в том, что в них К., олицетворяющий упорядоченную Вселенную, возникал из первобытного хаоса, который представлялся в виде бесформенной, неорганизованной материи. Сам процесс перехода от хаоса к К. в различных мифах и гипотезах интерпретировался по-разному, начиная от разделения единого океана на небо и землю и кончая выделением из слитых в первобытном хаосе первоначальных стихий воды, земли и огня. Из них впоследствии образовались Солнце, звезды, воздух, а затем — минералы, растения и животные. Переход от неорганизованного хаоса к упорядоченному К. составляет основной внутренний смысл мифологии, содержащейся уже в архаических мифах о творении. Во многом аналогичные взгляды мы находим в первых космологических гипотезах, выдвинутых антич. философами. Развернутую гипотезу подобного рода предложил Платон в своем диалоге «Тимей». Как и его предшественники, он считал, что до начала этого процесса материя находилась в хаотическом и пассивном состоянии. Необходима была поэтому активная организующая сила Демиурга, которая привела ее в движение, придала ей упорядоченность и организацию. Эта основная идея о косной материи и деятельной, организующей форме получила дальнейшее развитие в космогонии его ученика — Аристотеля, который также признавал, что началом формирования мироздания было выделение из хаоса и обособление от него четырех основных стихий: воздуха, воды, земли и огня. Но кроме духовной, божественной причины творения К. из хаоса, Аристотель подчеркивал роль материальных, естественных причин. Если Демиург создает К. по точно выверенному математическому расчету, стремясь к построению гармоничного мира, то материальные причины действуют наугад. Поэтому результаты их действий имеют не необходимый, а случайный характер. В платоновском представлении о движении по спирали нельзя не заметить аналогии с последующими образными представлениями и характеристиками общего процесса развития как движения по восходящей линии, которые используются, напр., в диалектике. В гипотезе Аристотеля материальные причины хотя и играют определенную роль, но в силу того, что активное начало в формировании мироздания принадлежит форме, в конечном итоге материальные причины оказываются не основными, а лишь второстепенными. Т.о., в антич. философии и космологии процесс формирования мира представлялся в виде перехода от беспорядка, воплощенного в дезорганизованном хаосе, к порядку, выражавшемуся в постепенном возникновении все более организованных и упорядоченных структур.

Данная тенденция — в значительно модифицированном виде и основывающаяся на данных науки — прослеживается на протяжении всей истории существования космогонических гипотез, начиная от небулярной гипотезы Канта — Лапласа о происхождении нашей планетной системы и кончая гипотезой Г. Гамова и разработанной на ее основе стандартной моделью возникновения Вселенной. Началом этого процесса послужил взрыв сверхплотного и сверхгорячего вещества, сосредоточенного в сингулярной области Вселенной. После этого она начала расширяться, а ее температура постепенно снижаться; из горячей плазмы постепенно возникли элементарные частицы, а последующий процесс самоорганизации привел к образованию атомов и молекул, а в дальнейшем и химических элементов и простейших неорганических веществ. В настоящее время антич. идея о развитии как переходе от хаоса к К., беспорядка к порядку успешно разрабатывается в новом междисциплинарном направлении исследований, получившем название синергетики. Соответственно этому эволюция в мире рассматривается как результат самоорганизации систем от менее организованных структур к структурам более организованным, от простого к сложному, хотя при этом не исключаются процессы противоположного характера.

Топоров А. Космогонические мифы // Мифы народов мира. М., 1982. Т. 2; Рожанский Н.Д. Развитие естествознания в эпоху античности. М., 1979. Ч. 2.

Г.И. Рузавин












КОТАРБИНЬСКИЙ (Kotarbinski) Тадеуш (1886—1981) -пол. философ. Учился во Львове под руководством К. Твардовского. В 1918 стал проф. философии Варшавского ун-та и оставался в этой должности до 1960, т.е. до выхода на пенсию. После Второй мировой войны был также проф. и ректором ун-та в Лодзи. Был президентом Польской академии наук (1957—1962).

К. — один из наиболее видных представителей львовско-варшавской школы. Занимался едва ли не всеми разделами философии, от логики до этики. Создал праксеологию, общую теорию успешного действия. В онтологии К. отстаивал реизм (его предшественниками здесь были Г.В. Лейбниц и Ф. Брентано). Согласно реизму, индивидуальные вещи являются единственными элементами действительности. Существуют единичные вещи и только они. Реизм является: а) конкретизмом (то, что существует, есть индивид; номинализм), б) пансоматизмом (существуют только тела) и в) материализмом (тела являются материальными). Реизм является также семантическим тезисом, гласящим, что только такие высказывания осмысленны, которые содержат (помимо логических постоянных) лишь имена вещей или допускают преобразование в высказывания о вещах. Реизм гласит, что не существует абстрактных объектов: свойств, отношений или событий. Использование имен абстрактных объектов грозит ошибкой гипостазирования, т.е. допущением существования объектов, отличных от вещей, а это, в свою очередь, ведет к разнообразным филос. псевдопроблемам и бесплодным спорам. Реистический язык является не только теоретически корректным, но и предохраняет от филос. спекуляции. Реизм использовал логические идеи С. Лесневского, прежде всего номиналистическое исчисление имен. Реизм подобен физикализму логического эмпиризма.

В теории познания К. отстаивал радикальный реализм. Согласно такому подходу, познание имеет непосредственный характер (радикальный реализм является непосредственным реализмом), в частности, не существует никаких чувственных данных или психических содержаний: познание основывается на усвоении чего-то материального посредством материального человеческого тела, наделенного определенными предрасположениями. В аксиологии К. занимал позицию практического реализма, суть которой передает принцип: только такие цели поставлены хорошо, которые поддаются реализации. На этой основе была развита праксеология. Однако указанным образом понимаемый практический реализм недостаточен для этики, поскольку реально цели могут быть как достойными, так и недостойными. Поэтому К. предложил также особую концепцию этики, а именно идею независимой этики. Она независима от религии (отсюда само название «независимая этика») и опирается на принцип заботливого опекунства. Заботливым опекуном является тот, на кого можно положиться в любой ситуации. Коротко говоря, философия К. основывается на реализме трех типов: реизме, радикальном реализме и практическом реализме. Последний дополняется независимой этикой.

Избр. произв. М., 1963; Elementy teorii poznania, logiki formalnej i metodologii nauke. Lwow, 1929 (англ. пер. — 1966); Traktat о dobrej rabote. Warszawa, 1955 (англ. пер. — 1965); Pisma wybrane. Warszawa, 1957—1958; Logic, Semantic, and Ontology. Dordrecht, 1991.

Я. Воленъский (Краков)














КРЕАТИВНОСТЬ (лат. сrео — творить, создавать) — способность творить, способность к творческим актам, которые ведут к новому необычному видению проблемы или ситуации. Творческие способности могут проявляться в мышлении индивидов, в их трудовой деятельности, в созданных ими произведениях искусства и иных продуктах материальной и духовной культуры. Однако К., по-видимому, не является достоянием исключительно только вида Homo sapiens — скорее всего, эта способность присуща также многим «интеллектуальным» животным, обладающим достаточно развитым перцептивным мышлением, которое позволяет создавать многозначный образный контекст и извлекать из перцептивных образов необходимую для выживания новую когнитивную информацию (знание). Высокоразвитые приматы (шимпанзе) проявляют удивительную изобретательность и могут сделать своего рода открытие (напр., обнаружить новый прием, позволяющий отделить зерна пшеницы от песка), которое затем получает распространение в стаде. Но только человек способен творить объекты материальной и духовной культуры, и эта его способность развивается в ходе продолжающейся биологической, когнитивной и культурной эволюции Homo sapiens.

В психологии 20 в. был разработан ряд концепций, которые связывали К. личности с соответствующими способностями — напр., с интеллектуальной способностью адаптировать поведение к изменяющимся условиям с помощью метода проб и ошибок (бихевиоризм), со способностью к продуктивному (гештальт-психология) или дивергентному (Дж.П. Гилфор) мышлению и т.д. Поскольку предполагалось, что творческий процесс отличается от нетворческого прежде всего итоговым результатом, порождением нового, то в последние десятилетия получили широкое распространение психометрические исследования К., где с помощью соответствующих тестов предпринимались попытки выявить такие качества индивидов, которые можно было бы рассматривать как характеристические для их творческих способностей. Однако, как оказалось, психометрические тесты (тесты на IQ, на К. и т.д.) игнорируют взаимодействие наследственных факторов и факторов окружающей среды. В подавляющем большинстве случаев применительно к исследованию человеческих креативных способностей, по-видимому, невозможно создать четкую экспериментальную ситуацию, которая позволяла бы осуществить с помощью психометрических или биометрических мотивов анализ параметров действий генов в центральной нервной системе. Необходимо учитывать, что фенотип всегда является результатом сложного взаимодействия генотипа и среды и что генотипы, определяющие творческий потенциал личности, требуют для своего оптимального развития соответствующих внешних условий. Поэтому правомерна постановка вопроса о врожденных креативных способностях индивидов только как о потенциальной возможности творчества, которая в силу многих причин может не реализоваться (напр., из-за неустойчивости как свойства личности).

Личностные когнитивные особенности индивидов зависят от того, как их мозг справляется с информацией, как и с помощью каких мыслительных стратегий он ее обрабатывает и насколько он спонтанно активен.

Индивидуальные различия в нейрофизиологических параметрах могут проявляться на уровне психики, в психологических различиях. Напр., лица с быстрым вариантом затылочного a-ритма, который в стандартных условиях практически полностью определяется генетически, по-видимому, значительно превосходят других в абстрактном мышлении и в ловкости движений. Но при этом необходимо учитывать, что между действием генов и физиологическим фенотипом имеет место непрямая связь. Тем не менее было установлено, что креативные способности, как правило, не предполагают высокого уровня «общего интеллекта», а гораздо более тесно коррелируют с «врожденными талантами», со специфическими видами интеллекта — лингвистическим, музыкальным, логико-математическим, пространственным, телесно-кинестатическим, внутриличностным и межличностным (Г. Гарднер). К., видимо, в значительной мере реализуется в неосознаваемых правополушарных мыслительных процессах и стратегиях. Поэтому конкретное соотношение когнитивных типов мышления в какой-то мере определяет индивидуальные креативные способности людей. Для творческих личностей характерны весьма развитые способности к воображению и эмпатии, т.е. к идентификации своего Я с воображаемыми Я-образами посредством самовнушения. Они спонтанно предпочитают определенные мыслительные стратегии — напр., широко используют аналогии, образы, мыслят оппозициями и отрицаниями (отсюда часто встречающееся название творческого мышления — «мышление двуликого Януса»), прибегая к противопоставлениям даже при решении простых тестовых задач. Исследования также показывают, что для творческих личностей в целом типичен высокий уровень не только когнитивной, но и мотивационной активности. Они стремятся к автономии, независимости, самоутверждению, которые ведут их к поиску малоизученных или «горячих» проблем, формирующихся областей знания или видов искусств, чтобы именно здесь бросить вызов общепринятым представлениям. Они также оказывают явное предпочтение чему-то элегантному, оригинальному, сочетая это с толерантностью, терпимостью к критике, к двусмысленности, многозначности контекста.

Treffert D.A. Extraordinary People. London, 1989; Actualizing talent: a lifelong challenge. Cassell, 1995.

И.П. Меркулов












КРИЖАНИЧ (Krizanic) Юрий (1618-1683) — богослов, философ, публицист. Учился в Загребской католической семинарии, коллегиуме св. Афанасия в Ватикане, в 1642 защитил докторскую диссертацию в Риме. Принял священнический сан, изучал историю схизмы, занимался миссионерской деятельностью, в 1659 прибыл в Москву. Развивал идеи славянского единства, главенства России в защите славян от тур. и нем. экспансии, необходимости преобразования России в просвещенную монархию по образцу европейских держав. За прокатолические и прозападные взгляды был сослан в Тобольск, где провел 16 лет и написал основные соч.: «Политика», «Толкование исторических пророчеств», «О промысле Божием» и др. В 1676 выехал в Польшу, стал членом ордена иезуитов, погиб под Веной в битве с турками. Творческое наследие К. свидетельствует о его энциклопедизме и затрагивает богословские, филос. и политические проблемы. Совершенствуя средневековую схему «семи свободных наук», он делил знание на теоретическое и практическое; далее первое — на духовное и мирское, второе — на философию, математику, механику. Философия включает логику, физику и этику. Логика подразделяется на грамматику, риторику и диалектику; физика — на изучение телесного мира и медицину; этика — на идиоэтику, экономику, политику и юриспруденцию. К. проводит различие между мудростью как постижением Бога, мира и человека, знанием как пониманием причинных связей и философией как стремлением и любовью к мудрости. 

Собр. соч. М, 1891 — 1893. Вып. 1—3; Политика. М., 1965.
Белокуров С.А. Юрий Крижанич в России. М., 1901 — 1909. Т. 1—3; Пушкарев Л.Н. Юрий Крижанич: Очерк жизни и творчества. М., 1984.














«КРИЗИС ЕВРОПЕЙСКИХ НАУК И ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНАЯ ФЕНОМЕНОЛОГИЯ. ВВЕДЕНИЕ В ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКУЮ ФИЛОСОФИЮ» — неоконченная работа Э. Гуссерля. Написана на основе докладов, прочитанных в 1935 в Праге на тему «Кризис европейских наук и психология»; первые две части впервые опубликованы в 1936; первая полная публикация: Husserl E. Gesammelte Werke (Husserliana). Den Haag, 1954. Bd VI. В первой части работы Гуссерль диагностирует утрату современной культурой идеи единой, универсальной и аподиктически обоснованной науки, способной дать достоверный ответ на любой интересующий человека вопрос. Это означает глубинный кризис европейского человечества, поскольку смысл («телос») самого его бытия состоит в реализации универсального разума.

Причина кризиса выявляется во второй части работы: это основная тенденция исторического развития новоевропейской науки, состоящая, по Гуссерлю, в прогрессирующем забвении жизненного мира как смысловой основы и генетического истока всех научных построений и практик. Соответственно этому, трансцендентальная феноменология, как исследование жизненного мира и его конститутивных функций по отношению к науке, оказывается действенным средством выхода из кризисной ситуации. В третьей (и последней) части анализируется соотношение жизненного мира и объективной науки, излагается феноменологическая методология исследования жизненного мира, а также разрабатывается идея психологии как науки, которая, отказавшись от объективирующего подхода к субъекту, могла бы стать одним из «путей» к трансцендентальной феноменологии. В «К.е.н...» Гуссерль существенно расширяет тематический круг и методологический арсенал трансцендентальной феноменологии, а также экспонирует ее критические и терапевтические возможности по отношению к духовной культуре.












КРИПКЕ (Kripke) Сол Аарон (р. 1940) — амер. аналитический философ и логик. Проф. Принстонского ун-та. Основные области исследования: модальная логика, логическая семантика, философия языка, эпистемология. Предложил семантику для модальной логики, основанную на идее «возможных миров», что позволило строить экстенсиональные системы модальной логики и тем самым преодолеть ряд традиционных проблем логического анализа модальностей. Кн. «Именование и необходимость» (1980) посвящена филос. следствиям его семантики возможных миров. К. пересматривает понятие необходимости и вопреки традиционному среди аналитических философов мнению приписывает ее не только утверждениям, но и самим вещам, полагая, что некоторыми из своих свойств вещи обладают с необходимостью и не могут их утратить, не перестав существовать. К. выступает против традиционного отождествления необходимо-истинных утверждений с априорными и определяет первые как истинные во всех возможных мирах, обосновывая тем самым вероятность необходимых эмпирических истин и случайных истин, известных нам априорно. К. критикует традиционную дескриптивную теорию значения и формулирует концепцию имен собственных как «жестких десигнаторов», обозначающих один и тот же объект во всех возможных мирах, в которых этот объект существует. Референция имени не фиксируется с помощью дескрипций, а устанавливается непосредственно, путем указания на объект, во время «церемонии первого крещения (или именования)», а затем по каузальной цепочке передается от одного говорящего к другому. Аналогичную «каузальную» теорию референции К. формулирует и для терминов «естественных видов», обозначающих животных, растения, природные вещества и т.д. К. предлагает новое решение проблемы тождества: для него любой объект не просто тождествен самому себе, но необходимо тождествен, поэтому истинные утверждения тождества, формулируемые с помощью жестких десигнаторов, являются необходимо-истинными. На этой основе К. выдвигает свой аргумент против теории, отождествляющей сознание и мозг, ибо состояния мозга и состояния сознания нельзя считать необходимо-тождественными. В 1980-е гг. К. обращается к проблеме семантических парадоксов. Предложенная им «скептическая интерпретация» рассуждений Л. Витгенштейна о «следовании правилу» некоего семантического парадокса положила начало бурной дискуссии. Заслугу Витгенштейна К. видит в том, что он не только поставил, но и разрешил этот парадокс, показав, почему невозможен персональный язык и почему возможен язык человеческой коммуникации, осуществляемой в рамках «языкового сообщества» с присущими ему обычаями, практиками и «формами жизни».

Семантический анализ модальной логики: I. Нормальные модальные исчисления высказываний // Фейс Р. Модальная логика. М., 1974; Naming and Necessity. Cambridge (Mass.), 1980; Wittgenstein on Rules and Private Language: An Elementary Exposition. Oxford, 1982.

Passmore J. Recent Philosophers. A Supplement to 'A Hundred Years of Philosophy'. London, 1985.












КРИСТЕВА (Kristeva) Юлия (р. 1941) — фр. философ, специалист в области семиологии и философии языка. Род. в Болгарии; после защиты диссертации по структурной лингвистике работала ассистенткой у К. Леви-Строса, в 1960-е гг. — активный член круга «Тель-Кель»; проф. Ун-та Париж-VII, приглашенный проф. Колумбийского ун-та (США). Испытала влияние Ж. Лакана, Ж. Деррида и др. представителей фр. постструктурализма.

Текст для К. — поле напряжения между желанием и знаком. Смысл текста складывается из взаимного наложения и взаимного пересечения бессознательного и сознательного, непонятного и понятного, укорененного в сфере влечений и прошедшего рефлексивную проработку. За знаково-символической деятельностью, лежащей в основе текстовой практики, стоит наделенный телом субъект, поэтому структуры влечения с самого начала неотделимы от смысловых структур текста. В центре внимания текстового анализа, проводимого К. на материале литературного авангарда рубежа веков, — множественность и противоречивость смысла, принципиальная полисемия литературного произведения. К. принято относить к теоретикам феминизма, однако проблематика полового различия в ее работах — интегративная часть проблематики различия как такового.

Бахтин, слово, диалог и роман // Диалог Карнавал. Хронотоп. Витебск, 1993. № 4; Дискурс любви // Танатография эроса. Жорж Батай и французская мысль середины XX века. СПб., 1994; Semeiotike: Recherches pour une Semanalyse. Paris, 1969; La Revolution du Language Poetique: L'avantarge e la fin du XIX siecle, Lautreamont et Mallarme. Paris, 1974; Le Language. Cet inconnue: Une Initation a la Linguistique. Paris, 1981; Histories d'Amour. Paris, 1983; Etrangers a nousmemes. Paris, 1988.












«КРИТИКА ПРАКТИЧЕСКОГО РАЗУМА» (1788) — одно из трех основных сочинений И. Канта критического периода его творчества. Состоит из предисловия, введения, учения чистого практического разума о началах (аналитика и диалектика чистого практического разума) и о методе заключения. Посвящено этической проблематике: доказательству существования чистого практического разума и утверждению трансцендентальной свободы.

В предисловии и введении очерчивается абрис системы чистого практического разума и подчеркивается значение центрального в ней понятия свободы. В «Аналитике чистого практического разума» рассматриваются практические основоположения, содержащие всеобщее определение воли. Единственным определяющим основанием свободной и доброй воли может служить основной закон чистого практического разума (категорический императив): «Поступай так, чтобы максима твоей воли во всякое время могла бы иметь также и силу принципа всеобщего законодательства». Моральный закон выражает автономию воли, способность же воли действовать независимо от чувственных склонностей и природной необходимости является для Канта свободой. Уважение к моральному закону есть моральное чувство; принуждение же к поступкам со стороны разума, или действие согласно закону, исключающее определяющие основания склонности, — долг. Поступки по склонности, сообразные с долгом, Кант называет легальными, а поступки из уважения к закону, по долгу — моральными. Определяя волю нравственным законом, следуя долгу, человек как вещь-в-себе избавляется от господствующей в природе причинности, естественной необходимости и оказывается личностью, свобода которой независима от времен. Тем самым человек оказывается целью самой по себе, а не средством.

В «Диалектике чистого практического разума» рассматривается проблема высшего блага — высшей цели морально определенной воли, которое возможно лишь при соединении добродетели (нравственности) и счастья. Эта связь возможна в силу того, что человек как вещь-в-себе принадлежит сверхчувственному миру, а также в силу трех предположений практического разума—в существовании бессмертия, свободы и бытия Бога, называемых постулатами практического разума. Расширяя посредством постулатов сферу чистого разума в практическом употреблении и утверждая примат чистого практического разума над спекулятивным, Кант, однако, оставляет неизменной сферу чистого разума в спекулятивном (теоретическом) применении.

В учении о методе Кант рассматривает способы проникновения законов чистого практического разума в человеческую душу и влияния на ее максимы. В заключении подчеркивается важность для человека «звездного неба» и «морального закона», бесконечно возвышающего его ценность как интеллигенции через его личность.

Рус. пер.: Н. Смирнов (1879), Н.М. Соколов (1897, 2-е изд. 1908; пер. отредактирован в изд.: Кант И. Соч.: В 6т. М., 1965. Т. 5. Ч. 1; заново отредактирован в изд.: Кант И. Соч.: В 4 т. на нем. и рус. языках. М., 1997. Т. 3).

Materialien zu Kants «Kritik der praktischen Vernunft». Frankfurt am Main, 1975; Скрипник А.П. Категорический императив Иммануила Канта. М., 1986; Соловьев Э.Ю. И. Кант: взаимодополнительность морали и права. М., 1993.














«КРИТИКА СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ» — одно ИЗ трех основных сочинений И. Канта критического периода его творчества (опубликовано в 1790) наряду с «Критикой чистого разума» и «Критикой практического разума». Состоит из предисловия, введения, критики эстетической (аналитика и диалектика эстетической способности суждения) и телеологической (аналитика, диалектика, учение о методе телеологической способности суждения) способности суждения. Посвящено проблемам телеологии и искусства.

В предисловии и введении Кант указывает на основание, связывающее воедино две части философии: теоретическую, основанную на рассудке и понятиях природы и предполагающую априорный принцип закономерности, и практическую, основанную на разуме и понятии свободы и опирающуюся на принцип конечной цели. В качестве основания единства этих двух частей философии выступает способность суждения как промежуточное звено между рассудком и разумом, применяемая к искусству на основе априорного принципа целесообразности и делающая возможным переход от области понятий природы к области понятий свободы. На той же основе все силы или способности души оказываются поделенными на способность познания, чувство удовольствия и неудовольствия и способность желания.

В части об эстетической способности суждения рассматривается понятие целесообразности в искусстве.

В «Аналитике прекрасного» исследуются четыре аспекта суждения вкуса (качество, количество, цель и модальность) как «способности судить о прекрасном». Красота, или прекрасное, истолковывается как «свобода от всякого интереса», как то, что «нравится без понятия», как «форма целесообразности предмета, воспринимаемая в нем без представления о цели» и как то, что «без понятия признается предметом необходимого благорасположения». В «Аналитике возвышенного» последнее истолковывается как абсолютно, «сверх всякого сравнения» великое и как могущественное. Кант при-тивопоставляет искусство природе, науке и ремеслу и выделяет прекрасное искусство, «которое одновременно представляется нам природой». Творцом прекрасного искусства является гений — талант, дающий искусству правила. Поскольку как врожденная способность души гениальность является даром природы, в творчестве гения правила искусства дает сама природа. Среди прекрасных искусств Кант выделяет словесное, изобразительное искусство и искусство игры ощущений и выстраивает иерархию различных искусств в зависимости от их эстетической ценности.

В части о телеологической способности суждения рассматривается целесообразность в живой природе, которая обусловлена способом человеческого представления. Вещи истолковываются как цели природы, как организмы, в которых «все есть взаимно цель и средство». Природа оказывается тем самым «системой целей». В связи с этим Кантом ставится задача взаимодополняющего соединения механического и телеологического в объяснении природы.

Соч.: В 6 т. М., 1966. Т. 5 (автор пер. неизвестен; пер. отредактирован в изд.: Кант И. Критика способности суждения. М., 1994).

Baumler A. Kants Kritik der Urteilskraft; ihre Geschichte und Systematik. Halle, 1923. Bd 1; Kulenlampff J. Matenakien zu Kants «Kritik der Urteilskraft». Frankfurt am Main, 1974.













«КРИТИКА ЧИСТОГО РАЗУМА» — одно из трех основных сочинений И. Канта (1781). Во втором издании книги (1787) существенно переработан ряд разделов и введен фрагмент «Опровержение идеализма». «К.ч.р.» посвящена определению и оценке источников, принципов и границ научного знания. Состоит из предисловий, введения, трансцендентальной эстетики, аналитики и диалектики чистого разума, а также учения о его методе.

Кант преодолевает односторонности рационализма и эмпиризма в трактовке источников знания, утверждая взаимосвязанность чувственного опыта и рациональных структур в научном познании. В «Трансцендентальной эстетике» говорится о необходимом эмпирическом основании познавания — ощущениях, возникающих в результате воздействия объектов на нашу способность восприятия, но в дальнейшем изложении преимущественное внимание уделяется анализу способов «упорядочения», «связывания» эмпирических данных с помощью априорных и субъективных форм чувственного познания — пространства и времени. Соответственно ощущения, представления и вообще все «феномены», подчиненные субъективным условиям восприятия (пространству и времени), по Канту, не дают подлинного знания об объектах, или «вещах в себе». Последние он объявляет непознаваемыми. Априорный характер Кант приписывает всем формам познания. В «Трансцендентальной аналитике» рассматривается рассудок как способность мыслить, синтезировать, обобщать содержание чувственных представлений посредством априорных понятий — категорий. В основе способности объединять представления лежит «первоначально-синтетическое единство апперцепции». «Подведение» эмпирических созерцаний под категории осуществляется с помощью способности суждения или продуктивной способности воображения. В «Аналитике основоположений» рассмотрены общие методологические принципы и требования научного познания (принцип каузальности, идея субстанции и др.), которые определяют условия и границы «возможного опыта». В «Трансцендентальной диалектике» исследуется разум, требующий абсолютной завершенности опыта, и дается критика его иллюзий и ошибочных заключений (паралогизм, антиномии, идеал), в которые он впадает, отрываясь от чувственного основания познания и стремясь к познанию сверхчувственного — души, мира как целого и Бога. Кант далек от однозначно отрицательной оценки заблуждений разума и его антиномичности — он видит в этом проявление стремления к неограниченному расширению знания. Идеи разума имеют для естествознания регулятивное, направляющее значение. Учение об априорных, рациональных структурах и диалектике разума составляет, по Канту, подлинный предмет философии. В «Трансцендентальном учении о методе» определяются методы критического филос. исследования (дисциплина), его цели, идеал и способы их достижения, рассматривается система предметов чистого разума (сущее и должное) и знаний о них (метафизика природы и нравственности), а также его архитектоника. Краткое изложение «К.ч.р.» содержится в «Пролегоменах» (1783).

Рус. пер. М. Владиславлева (1867), Н.М. Соколова (1896— 1897, 1902), Н. Лосского(1907, 1915); см. также в кн.: КантИ. Соч. М., 1964. Т. 3.

Шульц И. Разъясняющее изложение «Категории чистого разума». М., 1910; Vaihinger H. Commentar zu Kants Kritik der reinen Vernunft. Stuttgart, 1881 — 1882. Bd 1—2; Smith N.K. A commentary to Kant's «Critique of Pure Reason». London, 1930; Materialen zu Kants «Kritik der reinen \fernunft». Frankfurt am Main, 1975.














КРИТИЦИЗМ — в широком смысле слова методологический подход, восходящий к «критике разума» И. Канта. Ряд филос. школ 19—20 вв. — эмпириокритицизм (Э. Мах, Р. Авенариус), критический реализм, франкфуртская школа, критический рационализм — рассматривают К. как свою основную ориентацию. Если критический реализм и эмпириокритицизм поясняют смысл К. аналогиями с кантовской критикой метафизики, а франкфуртская школа — с марксовской критикой буржуазного общества, то критический рационализм специально разрабатывает систему методологических регулятивов, обеспечивающих рациональность научного и филос. мышления, причем критика рассматривается как ядро рациональности.

В узком смысле К. совпадает с критическим рационализмом К. Поппера, Дж. Уоткинса, И. Лакатоса, Дж. Агасси, X. Альберта и близкими к нему концепциями П. Фейерабенда, У. Бартли и др. Как филос. направление К. возник в 1930-е гг. в ходе критики неопозитивизма и эволюционировал в процессе дискуссий с представителями исторического направления в философии науки (М. Полани, Т. Кун, С. Тулмин). К. предполагает, что не существует метода, обеспечивающего строго логическое приращение истинного знания, а потому задача ученого — поиск и выбраковка ложных теорий с помощью формально-логических способов (напр., умозаключения по схеме modus tollens). Поэтому ядром попперовского К. является принцип фальсификации (см.: Фальсификация).

Будучи первоначально чисто негативной методологической установкой, К. в дальнейшем приходит к осознанию ограниченности своих положений, невозможности свести науку и ее методологию к совокупности критических процедур. Современное понимание К. в философии возрождает идущее от нем. классической философии и К. Маркса понимание критики как преодоления односторонних и устаревших взглядов более емкими, разработанными и отрефлексированными концепциями. Элементами критической установки становятся рефлексия, политеоретическое описание, интерпретативное многообразие, диалогичность мышления.

Структура и развитие науки. М., 1978; Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983; Ойзерман Т.Н. Критика критического рационализма. М., 1988; Порус В.Н. Парадоксальная рациональность. М., 1999.














КРИТИЧЕСКИЙ РАЦИОНАЛИЗМ — направление в западноевропейской философии, пользовавшееся влиянием в 1960—1970-е гг. Главой этого направления был К. Поппер, идеи которого послужили теоретической основой К.р. и разрабатывались его учениками и последователями (Дж. Агасси, Дж. Уоткинс, И. Лакатос, X. Альберт и др.). Поппер полагал, что наука представляет собой образец рациональности и ученые в своем познании мира всегда действуют рационально. Этим наука отличается от философии, идеологии, политики, которые во многом являются иррациональными. Одним из важнейших компонентов рациональности, по мнению Поппера, является критицизм: всякая гипотеза, всякое решение должны быть подвергнуты беспощадной критике и отброшены, если они не смогут устоять против этой критики. Наука, полагал Поппер, развивается благодаря постоянной критике своих оснований. К.р. послужил теоретической основой социал-демократического реформизма, социальной инженерии и социальной терапии. Улучшение социальных условий и исправление социальных дефектов рассматриваются как чисто технические задачи, решаемые рациональными (научными) средствами. Такая позиция К.р. оказалась привлекательной для многих представителей научно-технической интеллигенции и политической элиты стран Зап. Европы и США. Сторонники К.р. сосредоточили усилия на разработке рекомендаций по «социальной технологии», выполняющей предохранительные функции по отношению к государственным ин-там, позволяющей этим ин-там гибко реагировать на изменения в социальной реальности, приспосабливаться к ним и сохранять контроль над этими изменениями. Огромную роль в этом процессе К.р. отводит научно-техническому прогрессу как движущей силе цивилизационного развития, распространению образования, повышению культурного уровня населения, превращению рациональности в доминирующую социальную ценность. В целом К.р. есть разновидность сциентизма.

Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1 —2; Исторические типы рациональности. М., 1995. Т. 1; Criticism and the Growth of Knowledge. Cambridge, 1972; Kritische Rationalismus und Socialdemokratie. Bonn, 1975—1976. Bd 1—2.












КРИТИЧЕСКИЙ РЕАЛИЗМ — неоднородное течение в европейской и амер. философии втор. пол. 19 — пер. пол. 20 в., для которого, наряду с признанием независимой от сознания реальности, характерно подчеркивание необходимости различать объект познания и его образ в сознании. К.р. составил важный этап в борьбе против неогегельянства и прагматизма. В Германии критическими реалистами именовали себя представители реалистического направления в неокантианстве (А. Риль, О. Кюльпе, Э. Бехер), считавшие «вещи-в-себе» необходимым основанием и материалом нашего знания о мире. На формирование взглядов британских критических реалистов (А. Прингл-Пэттисона, Р. Адамсона, Дж.Д. Хикса) повлияла отчасти философия И. Канта, отчасти — философия «естественного реализма» шотл. школы. Как относительно самостоятельное филос. течение К.р. оформился в США в 1920, когда Д. Дрейк, А.О. Лавджой, Дж.Б. Пратт, А.К. Роджерс, Дж. Сантаяна, Р.В. Селлерс и Ч.О. Стронг выступили с программным сб. «Очерки критического реализма. Совместное исследование проблемы знания». Амер. критических реалистов объединяло убеждение в том, что любое восприятие включает три отдельных ингредиента: акт восприятия, «непосредственно данное» и воспринимаемый объект. Существование физических объектов не зависит от того, воспринимаются они или нет, однако объекты не могут быть непосредственно даны в восприятии, поэтому субъект воспринимает «данное», которое служит посредником между ним и объектом и в некотором смысле соответствует объекту, но является не его копией, а знаком, указывающим на присутствие объекта. Возможность познания физических объектов критические реалисты обосновывали тем, что человеческий опыт изначально ориентирован на внешний мир. Наиболее яркое выражение этот аспект нашел в учении Сантаяны о «животной вере», согласно которому мы инстинктивно, как животные, чувствуем, что внешние вещи существуют независимо от нас и в этих вещах представлены некоторые из воспринимаемых нами качеств. Однако в трактовке природы «данных», объектов познания и характера их взаимосвязи среди критических реалистов отчетливо проявились разногласия, которые привели к распаду этого течения в 1930-е гг. Его участники, претерпев определенную эволюцию, продолжали отстаивать принципы К.р. уже независимо друг от друга. Для Сантаяны, Стронга, Дрейка и др. К.р. стал определенным аспектом их натуралистической философии. Пратт эволюционировал в сторону персонализма, создав концепцию «персонального реализма»; Лавджой отстаивал позиции «темпоралистского реализма». Селлерс разрабатывал теорию «физического реализма» и эмерджентной эволюции, предвосхищая во многом идеи научного реализма.

Хилл Т.Н. Современные теории познания. М., 1965; Пассмор Дж. Сто лет философии. М., 1998. Essays in Critical Realism. A Cooperative Study of the Problem of Knowledge. New York, 1920; Santayana J. Scepticism and Animal Faith. Introduction to a System of Philosophy. New York, 1923.














КРИШНАМУРТИ (псевд. Алисой) Джидду (1895 — 1986) — инд. мыслитель, поэт, проповедник, «учитель жизни», добившийся большой популярности в Индии и еще более за ее пределами. Род. в Маданапалли (шт. Мадрас) в брахманской семье чиновника британского правительства. В 1909 переезжает с семьей в резиденцию Теософского общества (где стал служить его отец Нарияния) в Адьяре (близ Мадраса) и сразу своими способностями впадать в транс привлекает к себе внимание лидеров Общества А. Безант и В. Л идбитера, начинающих готовить его к «должности» инкарнации Будды Майтреи — Учителя мира, а Дж. Арундейл организует специальный «Орден Звезды» с целью подготовки его к этой миссии. В 1911 — 1912 отправляется с братом для получения образования в Англию (на деле для получения наставничества от Безант); одновременно Нирияния начинает судебный процесс против теософов по случаю обнаружения интимной связи его сына с Лидбитером. В 1914 Безант удается выиграть процесс, К. с братом остается в Англии, пытается попасть в Оксфордский ун-т, но не выдерживает экзамены (в будущем ему также приходится ограничиваться «домашним образованием»), В 1920—1929 растет культ К. среди теософов, на чьих собраниях (в Индии, Голландии, Америке) он все чаще выступает, сообщая о получаемых им «откровениях» и заявляя о себе как об Учителе мира. Постепенно, однако, между его «откровениями» и теми, которые получали др. теософы, обнаруживаются все большие расхождения (прежде всего, конечно, в связи с окончательно неразрешенным вопросом о том, кому быть Учителем мира). В 1929 начинается его разрыв с Теософским обществом (он публично отказывается от звания мессии и от участия в деятельности «Ордена Звезды»), завершившийся в 1933 со смертью Безант (общение с теософами возобновляется только в 1980-е гг.). К. поселяется в США, путешествует с лекциями-проповедями по всему миру, неоднократно посещает Индию, но заканчивает свои дни в Калифорнии.

Наследие К., включая книги, записи лекций и кассеты, огромно (одни «Комментарии к жизни» составляют три тома). О популярности его свидетельствует уже тот факт, что только кн. «У ног учителя» (1910) — запись наставлений «Учителя Кутхуми», полученных во время ночных «астральных откровений» (под руководством Лидбитера), — выдержала более 40 прижизненных изданий. Наставления К. отражают определенное влияние идей экзистенциализма и философии жизни в синкрете с «обрывочными пассажами» из вост. религий — от кундалини-йоги до дзен-буддизма. К. отвергал все сложившиеся конфессии, считая, что они всегда только разделяли и разделяют людей. Его центральная идея — «креативная реальность», достижимая только через особые, «измененные» состояния сознания типа «настороженной пассивности» или «сознания без выбора». Цель — сохранить истинное постижение существования, не предпринимая никаких дальнейших шагов. Истина состоит в том, что «есть»; в тот момент, когда будет сделана попытка ее понять, начнется уже борьба за нее, которая означает конец понимания и возвращение к жизни как постоянному смятению бытия, а потому подлинное понимание истины прекращает деятельность ума, должную уступить место чистой спонтанности.

Причины успеха наставничества К. многообразны и среди них, помимо очевидных «парапсихологичес-ких» способностей, умение заинтересовать оккультистским мировоззрением представителей естествознания (о чем свидетельствуют, к примеру, его диалоги с англ. физиком Д. Бомом). Но главная состояла в том, что ему удалось предложить современному полуинтеллигенту такой вариант «секулярной религии», который предполагает успех на пути духовного совершенствования вне всякой связи с конкретной религиозной традицией (путем своеобразного духовного самоклонирования) — возможность, которую можно сравнить по степени ее реальности с возможностью стать, пользуясь известным инд. сравнением, сыном бесплодной женщины.

У ног учителя, СПб., 1911; Воспитание как вид служения. СПб., 1913; Немедленно измениться. М., 1993; Подумайте об этом. М., 1993; Дневник Кришнамурти. М., 1994; Традиция и революция. СПб., 1994; Проблемы жизни. М., 1995; Единственная революция; Полет орла; Вне насилия. М., 1996; О самом важном: Беседы Дж. Кришнамурти с Д. Бомом. М., 1996; Беседы в Париже. М., 1997; Вне насилия. М., 1997.

Померанц Г.С. Дж. Кришнамурти и проблема религиозного нигилизма // Идеологические течения современной Индии. М., 1965; Латьенс М. Жизнь и смерть Кришнамурти. М., 1993.

В.К. Шохин













КРОПОТКИН Петр Алексеевич (1842-1926) — рус. революционер, географ, социолог, теоретик анархизма. Род. в родовитой княжеской семье; в 1862 окончил кадетский (пажеский) корпус, служил в Сибири, затем учился на физико-математическом факультете Петербургского ун-та, специализировался в географии и геологии. В 1872 в Швейцарии вошел в контакте Юрской федерацией I Интернационала, находившейся под влиянием М.А. Бакунина, стал убежденным анархо-коммунистом; с 1876 по лето 1917 — в эмиграции.

Хотя К. принадлежит ряд специальных научных работ по узким естественно-научным темам, «чистым» академическим ученым он никогда не был. С ранней молодости для него базовыми стали ценностные, этические установки. Он разделял принцип антропоцентризма, включавший, однако, помимо идеи «великого целого Я», также идею определения Я через некоторое Ты. В отличие от анархистов-индивидуалистов был идеологом коллективистской концепции анархо-коммунизма. Анархическому мировоззрению, по К., соответствует «синтетическая философия», охватывающая все явления природы и общества. Его философия опирается на механическое (а именно кинетическое, т.е. находящееся в постоянном движении) понимание всех явлений, ее методом является индуктивный метод естественных наук. Анархизм как мировоззрение стремится к положительному знанию, которое не занимается, в отличие от метафизической философии, ни «основными началами», ни «субстанциями», ограничиваясь установлением законов явлений. Согласно К., миросозерцание анархизма возвращается к «здравой философии природы», находившейся в пренебрежении со времен Др. Греции до Ф. Бэкона, но строится на данных современной науки, в частности на принципе неуничтожимости энергии. Жизнь Вселенной должна пониматься как непрерывная, бесконечная цепь превращений энергии; в мире нет ничего таинственного; неразрывная связь между неорганическим и органическим мирами проявляется в том, что вещество во Вселенной есть нечто живущее и проходящее те же циклы развития и разложения, что и живые существа. Сам анархизм, по К., представляет собой одно из многочисленных проявлений эволюции мироздания. Само мироздание и наука о нем, считал он, построены как бы по анархическим принципам децентрализации и федерации индивидуальных элементов.

В сфере социологии К. был сторонником плюрализма факторов социального развития, из которых главным он считал географический. В противовес социал-дарвинизму с его законом «взаимной борьбы» К. выдвигал «закон взаимопомощи» как главный двигатель прогресса. Исходным пунктом этического учения К. была идея естественного происхождения нравственности из природы, но главным в «реалистической этике» он считал все-таки определение моральных целей. Основу нравственности, по К., составляют три элемента: инстинкт общительности, или солидарности, понятие справедливости и нравственное чувство, сходное с принципом альтруизма.

Собр. соч. СПб., 1906-1907. Т. 1,4, 5, 7; Собр. соч. М., 1918-1919. Т. 1-2.

Пирумова Н.М. П.А. Кропоткин. М., 1972; Труды международной научной конференции, посвященной 150-летию со дня рождения П.А. Кропоткина. М., 1997. Т. 1—2.













КРОЧЕ (Сrосе) Бенедетто (1866-1952) — ит. философ, историк, критик, публицист, общественный деятель. В 1902-1920 — проф. в Неаполе. Соредактор (с 1903, сначала с Дж. Джентиле) жур. «Critica», сыгравшего заметную роль в духовной жизни Италии пер. пол. 20 в. В 1925 К. отвечает на «Манифест интеллектуалов-фашистов» Джентиле своим контрманифестом. Разделяя либерально-демократические воззрения, он находился в оппозиции к фашистскому режиму Б. Муссолини, а в 1943—1947 К. возглавил воссозданную им либеральную партию.

Значительное влияние на формирование К. как философа оказала неаполитанская школа неогегельянства. Его собственные воззрения («абсолютный идеализм») сложились в процессе критического переосмысления гегелевского историзма, его концепции логики и диалектики, марксистской идеи примата практического начала, а также историософии Дж. Вико. К числу наиболее значительных и известных произведений К. относятся: «Эстетика как наука о выражении и как общая лингвистика» (1902, рус. пер. 1920), «Логика как наука о чистом понятии» (1905), «Философия практики. Экономика и этика» (1909), «Философия Дж. Вико» (1911), «Теория и история историографии» (1917), «Этика и политика» (1931), «История как мышление и как поступок» (1938), «Характер современной философии» (1941), «Философия и историография» (1949)и др.

Разделяя общий пафос гегелевского учения о понятии и Духе, К. вместе с тем мыслит полноту их реальности как единство различий, а не противоположностей и соответственно этому развивает диалектику различий, внутри которых только и уместно вести речь о противоположностях. Выделяя два типа активности Духа (познавательную и волевую), К. конституирует в зависимости от сферы их действия (универсальной или частной) четыре основополагающих категории-различия Духа: фантазию, интеллект, экономику и мораль. Классическая триада Красоты, Истины и Блага дополняется К. Пользой (или витальностью, экономикой). «Квартетная» форма необходима для преодоления «дуализма духа и природы, души и тела, внутренней и внешней реальности».

Циркулярно изображенная история сохраняет частный характер и исключает т.н. универсальную историю. Она близка человеку-индивиду своей конкретностью и исторически индивидуализированным познанием в отличие от претенциозно универсальной, трансцендентной «философии истории», произвольно толкующей историю от сотворения до конца мира. В истории универсально лишь признание, что общее живет только в частном.

В системе К. выделяются соответственно эстетика, логика, экономика и мораль. Взаимосвязанность этих частей обеспечивается единством практической и теоретической активности духа, нередуцируемых друг к другу, направленностью циркулярного движения от особенного ко всеобщему (от интуиции к понятию, от «экономики», от целесообразно-полезной деятельности к морали).

В эстетике К. развивал представление об искусстве как о сфере деятельности чистой интуиции восприятия индивидуальности, ее выражения в актах автономного воображения и сближал его с общей деятельностью языкового выражения (лингвистикой). Этот взгляд К. на искусство, близкое, по его мнению, к историческому знанию, позволил ему интерпретировать историческое суждение как связь субъекта, предмет которого индивидуальность, и предиката, включающего в себя филос. понятие. Факт очевидной зависимости истории от философии не свидетельство их тождества. Усмотреть подлинное тождество истории и философии можно только в том случае, если встать на почву «великой идеалистической философии первой половины 19 века», отвергнуть старое понятие философии как созерцания неподвижного и саму философию понять как историю. Решая проблемы, заданные ей историческими условиями, она озаряет своим светом сами эти условия и характеризует их так, как они суть в действительности. Поэтому каждой филос. системе присущ некоторый новый способ исторического воззрения, значимость и истинность которого идет рука об руку с истинностью этой системы. Восприняв через Вико старую ит. традицию, начатую Дж. Бруно и Т. Кампанеллой, К. надеялся, связав ее с Г.В.Ф. Гегелем, достичь «высот великого, объективного космополитического мышления» (Э. Трёльч). Гегелевское воплощение ее уже не могло быть принято из-за неприятия в нем судьбы индивидуальности. Права индивидуальности (и, заметим, полнокровности исторического факта) должны были быть восстановлены во всем их значении. Проблемой, которую решал К., стало «вхождение» мышления в индивидуальность, и именно здесь обнаружились принципиальные сложности крочеанской философии как в целом, так и в се философско-исторической части. Отвергнув какую бы то ни было причастность научного знания (естествознания и частного обществознания) к диалектике абсолютного, он тем самым реализовал полную автономию исторической науки, проблематизировав ее отношения с философией, которую ему приходилось то отождествлять с историей, то разводить с ней.

В философии К. причудливо переплелись многие духовные влияния времени. Они сплавлены пафосом преодоления всякого исторического натурализма, так что природа и история оказались чудовищно и непоправимо оторванными друг от друга. В философии истории К. представлена романтическая и энтузиастическая попытка удержать вместе с идеями прогресса, торжества гуманности, приятия науки как практической силы человечества и идею историзма, максимально приближенную к современной ему социологии и исторической науке, свободную от гегельянского панлогизма с его третированием индивидуальности, от отвлеченной трактовки объективного представления истории. Объективность исторического, по К., может быть дана лишь через воплощенное в индивидуальности духовное содержание, не кем-то и чем-то «подставленное», а определенное активностью самого человеческого духа. Исторический процесс есть, по К., путь разума и свободы.

Исторический материализм и марксистская экономия. Критические очерки. СПб., 1902; Задача логики // Логика. М., 1913. Вып. 1; Эстетика как наука о выражении и как общая лингвистика. М., 1920. Ч. 1; Антология сочинений по философии. СПб., 1996; Saggi filosofici. Ban, 1922—1952. Vol. 1-14; Filosofia dello spirito. Bari, 1948—1958. Vol. 1—4; Epistolario. Napoli, 1967-1969. Vol. 1-2.








КСЕНОФАН (ок. 570 — после 478 до н.э.) — др.-греч. философ, поэт, представитель элейской школы. Покинул ионийский Колофон из-за персидского нашествия. Мифология, по К., — продукт человеческого воображения, образы богов созданы людьми как их подобие (отчего у эфиопов боги темнокожи, а у фракийцев белокуры), поэтому боги не превосходят людей нравственно и не могут быть предметом поклонения. Истинный бог един, всевидящ, всеслышащ, всемогущ (правит миром силой мысли без физического усилия), не подобен смертным ни внутренне, ни внешне. Бог внутренне присущ миру, который обожествляется (пантеизм). В чувственно-физическом мире начало — земля, чьи корни простираются в бесконечность. Морское дно частично поднялось, что доказывается отпечатками морских животных в горных породах. Небесные светила — сгустившиеся и воспламенившиеся испарения. Солнце каждый день новое и для каждой местности свое. Подлинная истина людям недоступна, лишь мнения — удел всех.

Diets H., Kranz W. (Hrsg.). Die Fragmente der Versokratiker. Berlin, 1951. Bd 1.










КУАЙН (Quine) Уиллард ван Орман (1908—1997) — амер. философ, логик. Проф. Гарвардского ун-та (с 1948), где в 1931 окончил докторантуру под руководством А.Н. Уайтхеда. На формирование концепции К. большое влияние оказали М. Шлик, Р. Карнап и в целом идеи неопозитивизма, с которыми он познакомился во время поездки по Европе (1933) и, в частности, при встречах с членами Венского кружка. С 1934 К. в течение многих лет работал над одной из центральных проблем Венского кружка — вопросом о роли логики в обосновании математики. Участвовал во Второй мировой войне в качестве добровольца морской пехоты.

Основные работы К. в области логики посвящены построению аксиоматической системы, которая включала бы в себя логику классов и была бы непротиворечивой.

В философии математики К. придерживался позиций крайнего номинализма. Он ставил вопрос о возможности выразить все естественные науки на языке, в котором идет речь только о конкретных предметах, а не о классах, свойствах, отношениях и т.п. К. допускал возможность использования абстрактных понятий лишь в тех случаях, когда они служат вспомогательным средством, т.е. когда окончательный результат не содержит самих этих абстракций.

К. испытал влияние не только неопозитивизма, но и прагматизма и бихевиоризма. Появление в 1951 его статьи «Две догмы эмпиризма», содержавшей критику ряда основополагающих неопозитивистских идей, усилило в США интерес к новым тенденциям в аналитической философии, привнесло в последнюю элементы прагматизма. К. выступил, во-первых, против разграничения т.н. аналитических предложений, т.е. предложений логики и математики, зависящих только от значения составляющих их терминов, и синтетических (эмпирических) предложений, основывающихся на фактах, во-вторых, против редукционистского тезиса, что каждое осмысленное предложение эквивалентно некоторой конструкции из терминов, указывающих на непосредственный чувственный опыт субъекта. Источник этих «догм» К. видел в ошибочной установке рассматривать изолированные предложения, отвлекаясь от их роли в контексте языковой системы или теории. Данной установке он противопоставил холист-скую установку прагматизма. По К., проверке в науке подлежит система взаимосвязанных предложений теории, а не отдельные предложения, гипотезы. Этим объясняются устойчивость теории как таковой при столкновении ее с опытом, ее способность к самокоррекции на основе соглашений ученых. Философия, согласно К., принципиально не отличается от естественных наук, выделяясь лишь несколько большей степенью общности своих положений и принципов. Собственную позицию К. квалифицирует как натурализм, или научный реализм. К. доказывает, что «концептуальная схема» языка определяет структуру онтологии. При экспликации онтологической проблематики на языке экстенсиональной логики он формирует свой знаменитый тезис: «Быть — значит быть значением связанной переменной». Предпочтение одних онтологических картин другим объясняется сугубо прагматическими мотивами. С этим связан и тезис «онтологической относительности», в соответствии с которым наше знание об объектах, описываемых на языке одной теории, можно рассматривать лишь на языке др. теории, который, в свою очередь, должен рассматриваться в отношении к языку следующей теории, и так далее до бесконечности. Т.о. онтологическая проблематика замыкается на проблему переводимости языков (естественных или искусственных). Но «радикальный перевод», по К., является принципиально неопределенным, ибо предложения любого языка способны обозначать самые разные объекты, и способ их референции (указания на объекты) остается «непрозрачным» (неясным). В своей философии К. широко использовал данные лингвистики, антропологии, бихевиористской психологии (критикуя при этом психологический ментализм). Язык рассматривался им как важнейшая форма человеческого поведения, а наука — как один из путей приспособления организма к окружающей среде. К. ввел понятие «стимульного значения» — совокупности внешних стимулов, которые вызывают согласие или несогласие с произносимой фразой, и в этой связи исследовал проблему синонимии как тождества таких значений для говорящих на одном языке.

Слово и объект. М., 2000; A System of Logistic. Cambridge, 1934; Mathematical Logic. New York, 1940; Elementary Logic. Boston, 1941; From a Logical Point of View. A Logico-philosophical Essays. Cambridge, 1953; Method of Logic. New York, 1955; Word and Object. Cambridge; New York; London, 1960; The Ways of Paradox and Other Essays. New York, 1966; Ontological Relativity and Other Essays. New York; London, 1969; The Roots of References. La Salle, II, 1973; Theories and Things. Cambridge, 1981; The Time of My Life. Cambridge, 1985; Pursuit of Truth. Cambridge, 1990; From Stimulus to Science. Cambridge; London, 1995.

Американский философ: Интервью с Куайном и др. М.; Л., 1974; Kung G. Ontologie und logistische analyse der Sprache. Wien, 1963; Words and Objections: Essays on the Work of W. Quine. Dordrecht; Boston, 1975; Can Theories Be Refuted? Dordrecht; Boston, 1976; Orestein A. Willard van Orman Quine. Boston, 1977; Essays on the Philosophy of W.v.O. Quine. Hassocks (Sussex), 1979; The Philosophy of W.v.O. Quine. Carbondale, 1986.

O.A. Назарова









КУЗНЕЦОВ Валерий Григорьевич (р. 1941) — специалист в области логики и философии науки; доктор филос. наук, проф. Окончил филос. факультет МГУ (1973), аспирант того же факультета (1976) и с этого времени работает на филос. факультете МГУ. В настоящее время — главный редактор жур. «Вестник МГУ. Сер. Философия». Основная проблематика исследований — логико-методологические аспекты герменевтического и феноменологического обоснования гуманитарных наук. В работах К. ставятся и решаются задачи реконструкции истории развития герменевтического метода, определения основных признаков герменевтической методологии стандарта в гуманитарных исследованиях, логико-семантического минимума понимания, этапов становления герменевтической логики. Обосновывается взгляд, согласно которому герменевтическое рассуждение есть мериологический вывод от части к целому (или наоборот), в основе которого лежит герменевтический круг; обосновывается возможность оформления особого раздела филос. знания — логической герменевтики; строится ряд логических систем для анализа конкретных текстов и отношений между некоторыми филос. категориями, что дает возможность эмпирического обоснования логической герменевтики. К. провел архивные исследования наследия Г.Г. Шпета, дал сравнительный анализ герменевтической феноменологии М. Хайдеггера и Шпета. Значительное место в исследованиях К. отводится философии права, где рассматриваются проблемы возникновения и развития права, его определение, филос. концепции этого важнейшего фактора общественной жизни людей, обосновывается принцип соответствия положительного права идее естественного права. Этот принцип имеет двойственное предназначение как для оценки действующего права, так и для его совершенствования и развития. Данный принцип тесно связан с дуалистической природой самого права: с одной стороны, право — явление производное, отражающее интересы и волю властных структур, экономически и политически господствующих групп, но с др. стороны, право — реально действующий механизм изменения существующего строя, его совершенствования и развития. С этой т.зр. право и гос-во — вечные и непреходящие моменты жизни человеческого общества.

Отражение противоречивости изменений средствами формальной логики // Вестник МГУ. Сер. Философия. 1976. № 5; Логико-семантический анализ понимания языковых выражений (в соавт.) // Вестник МГУ. Сер. Философия. 1984. № 1; Фрегевская интерпретация понятия «существование» // Вестник МГУ. Сер. Философия. 1984. № 6; Гносеологическая функция герменевтического понимания // Познание и язык. М., 1984; Проблема понимания языковых выражений в логико-семантической концепции Л. Витгенштейна // Вопросы философии. 1985. № 9; Логический анализ теории изменения и модальностей Аристотеля // Вестник МГУ. Сер. Философия. 1987. № 4; Становление герменевтического обоснования гуманитарных наук // Проблемы логики и методологии научного познания. М., 1988; О логических основаниях квантовой механики // Современные исследования по квантовой логике. М., 1989; Герменевтика и гуманитарное познание. М., 1991; Герменевтическая феноменология в контексте философских воззрений Густава Густавовича Шпета // Логос. М., 1991. Вып. 2; Герменевтика; Эволюция идей и современное состояние // Вестник МГУ. Сер. Философия. 1992. № 2; Философия: Учебник: В 2 ч. (в соавт.). М., 1996; Основания логики: Учебник (в соавт.). М., 1999; Философия: учение о бытии, познании и ценностях человеческого существования: Учебник (в соавт.). М., 1999; Die Interpretation des Begriffs «Existenz» mit Mitteln der nichtklassischen Logik // LMPS. M., 1983; Die Fregesche Interpretation des Begriffs der Existenz und die Geschichte ihrer Rezeption // Mathematische Forschung. Berlin, 1984. Bd 20.













КУЛИ (Cooley) Чарльз Хортон (] 864—1929) — амер. социолог, один из основоположников направления символического и нтер а кц и о н и з м а и теории малых групп. Основным трудом К. является кн. «Человеческая природа и социальный порядок» (1902). Отвергая натурализм предшественников, К. не отбрасывает общемировоззренческие представления о единстве природной и социальной эволюции. Природу человека К. понимает как единство определенного набора «бесформенных импульсов и способностей», передаваемых с помощью механизмов наследственности, и социальной природы, вырабатываемой во взаимодействии в первичных группах. К. впервые провел различие между первичными группами (семья, детские группы, соседство, местные общины) — основными общественными ячейками, в которых происходят социализация человека, формирование личности, и вторичны ми общественными группами (классы, нации, партии). Первичные группы не независимы от вторичных, но являются более устойчивыми по отношению к макросоциальным изменениям.

Личность, согласно К., — совокупность психических реакций человека на мнение о нем окружающих людей. Особенно важную роль такие реакции играют в раннем развитии ребенка, когда именно через восприятие др. людей формируются его идеи и представления о самом себе, выливающиеся затем в стабильную концепцию собственной личности. Общество рассматривается К. как отношения между личностями, т.е. как отношения между «представлениями людей обо мне и моим самосознанием». Теория «зеркального Я» основывается на представлении о социальной реальности как процессе взаимодействия между индивидами.

Теория малых групп и теория «зеркального Я» в дальнейшем во многом определили развитие социальной психологии, теории социализации, ролевой теории личности, некоторых отраслей микросоциологии: социологии личности и социологии малых групп, социологии общностей и т.д.

Человеческая природа и социальный порядок. М., 2000. Human Nature and Social Order. New York, 1902; Social Organization. New York, 1909.











КУЛЬТУРА (лат. cultura — возделывание, воспитание, почитание) — универсум искусственных объектов (идеальных и материальных предметов; объективированных действий и отношений), созданный человечеством в процессе освоения природы и обладающий структурными, функциональными и динамическими закономерностями (общими и специальными). Понятие «К.» употребляется также для обозначения уровня совершенства того или иного умения и его внепрагматической ценности. К. изучается комплексом гуманитарных наук, в первую очередь культурологией, философией культуры, этнографией, культурной антропологией, социологией, психологией, историей.

Как понятие К. часто выступает в оппозиции природе, субъективной воле, бессознательной активности, стихийной самоорганизации. Часто К. синонимична цивилизации, но иногда противопоставляется ей как «живой организм» — «механизму». Специфика К. в ее роли опосредования мира бесчеловечной объективности природы и мира спонтанной человеческой субъективности, в результате чего возникает третий мир объективированных, вписанных в природу человеческих импульсов и очеловеченной природы. Если природная граница К. достаточно очевидна (природа без человека), то зафиксировать границу, разделяющую человеческую активность (будь то внутренняя духовность или творческая деятельность) от ее кристаллизованных форм, отделимых от субъекта и воспроизводимых им, значительно труднее. Но это необходимо для того, чтобы различить детерминацию К. и самоопределение свободной субъективности.

Область применения понятия К. не ограничена тем или иным типом предметности. С т.зр. К. может быть рассмотрен любой объект или процесс, в котором нас интересует не только его прикладная значимость, но и скрытый в нем способ интерпретации и ценностной окраски мира, предполагающий неутилитарный выбор.

Мир К. решает две формально противоположные задачи: поддержание статики общества, благодаря сохранению и воспроизведению традиции, и обеспечение его динамики благодаря творческим инновациям. Для этого К. создает в себе сложные многоуровневые системы, позволяющие снимать противоречия индивидуума и общества, старого и нового, своего и чужого, нормативного и ситуативного. В этом отношении К. можно определить как информационную сверхсистему, которая обеспечивает обратную связь со средой при сохранении фонда исторической памяти.

Как закономерное целое, К. обладает специфическими механизмами своего порождения, оформления в знаковой системе, трансляции, интерпретации, коммуникации, конкуренции, самосохранения, формирования устойчивых типов и их воспроизведения в собственной и инокультурной среде. Особую роль в К. играет система образования, поскольку культурное наследие не воспроизводится само собой и требует сознательного отбора, передачи и освоения. При этом К. не только поощряет и закрепляет необходимые для нее качества, но и выступает как репрессивная сила, осуществляющая при помощи системы запретов различение «своего» и «чужого».

Несмотря на стремление к максимальной устойчивости и длительности (к гомеостазу), К., как показывает история, всегда оказывается временным решением своих задач, и поэтому механизмы смены культурных эпох принадлежат к базисным закономерностям К. Если статус К. меняется не в результате внешних обстоятельств (напр., экологическая или политическая катастрофа, подчинение др. К.), то основным способом обновления оказывается культурная реформа, использующая механизмы преемственности. Поскольку развитая К. не бывает монолитом, в ее рамках всегда существует система оппозиционных вариантов, играющих роль культурных «противовесов». Это позволяет переходить к новым моделям, опираясь на разные формы культурной оппозиции (на альтернативные, «теневые», подпольные и т.п. контрагенты доминирующей К.). Так, напр., К. раннего Возрождения, внешне не порывая со Средневековьем, интерпретирует себя как «подлинное», обратившееся к Божьему миру христианство, опираясь на оппозиционные (хотя вполне органичные) элементы средневекового христианства: на номинализм, мистику, натурфилософию. Если реформы К. по тем или иным причинам тормозятся, возможен культурный конфликт, иногда перерастающий в культурную революцию. Так, неудача церковных реформ в Европе 15—16 вв. привела ко всесторонней культурной революции, породившей протестантскую К.

Важной особенностью К. является то, что ее объективные структуры всегда в конечном счете замыкаются на личностное приятие (или неприятие), толкование, воспроизведение и изменение. Вхождение в К. (инкультурация) может «автоматически» обеспечиваться механизмами К., но может также быть проблемой, требующей моральных и творческих усилий (что бывает, как правило, при столкновении разнородных К. или при конфликте поколений, мировоззрений и т.п.). Т.о., соотнесение себя с К. есть одно из фундаментальных свойств личности. Столь же важна К. для самоопределения социума на всех уровнях его существования — от общины до цивилизации. Как историческая форма, К. всегда существует в виде конкретного локального симбиоза технологий, поведенческих ритуалов и обычаев, социальных норм, моральных и религиозных ценностей, мировоззренческих построений и целеполаганий. Цельность этой системе придают как сумма объективированных продуктов К., так и ее «язык», т.е. относительно понятная в рамках данной К. знаковая метасистема.

Выделение К. как особого аспекта бытия позволяет учесть и исследовать то, что иначе минует и обыденную, и научную рефлексию. Так, одна и та же религиозная догматика порождает, преломляясь в разных культурах, существенные конфессиональные различия (напр., католицизм и православие); формальное принятие принципов «рыночной экономики», генетически связанных с англосаксонской культурой, в специфической культурной среде (Россия, Юго-Восточная Азия, Латинская Америка) дает самые разные результаты; одна и та же конституция дает разный политический эффект в К. с развитыми традициями активного гражданского общества и в К. с патерналистским восприятием гос-ва, и т.п. В этих случаях внутренняя логика идей и процессов взаимодействует с логикой культурной обусловленности, чем создается новое измерение реальности, нуждающееся в специальном, культурологическом анализе. Поэтому не одно и то же, напр., «политика» и «политическая культура», «труд» и «трудовая культура» и т.д.

К., в отличие от отдельных, «региональных» направлений человеческой деятельности, не создается целенаправленными актами, но является объективным результатом их суммы или — с др. стороны — исходным условием их осуществления. Культуральный подход предполагает поэтому не только анализ локальных достижений того или иного типа знания, умения, поведения, но и сравнительный, компаративистский анализ явлений со сходной культурной «внутренней формой». Это создает не преодоленные пока наукой методологические трудности (как, напр., корректно идентифицировать «импрессионизм» в живописи и «импрессионизм» в музыке при том, что интуитивно ясно их сходство?), но все же является необходимой задачей наук о К., поскольку позволяет выявлять общие процессы, «большие» стили, системы ценностей: то, что называется духом эпохи.

Из существования К. как общечеловеческого способа освоения природы не следует, что сами собой понятны ее нормы, ценности, язык, символы, мировоззренческие схемы. Любая состоявшаяся К. непонятна «извне» и требует расшифровки, если эта К. в прошлом, или благожелательного диалога, если это — современная К. (Последнее особенно важно в свете современного процесса глобализации К.) Также не является безусловной та или иная качественная градация культур: К. налична как многообразие вариантов, и попытка определить их «ценность» (какой бы критерий мы ни выбрали) так же сомнительна, как определение сравнительной ценности биологических видов. В то же время оценочный анализ возможен там, где можно содержательно сформулировать «цель» данной К. или определенной стадии ее развития. (Хотя история показывает, что «незрелые» или «наивные» формы К. со временем могут оцениваться как привлекательная альтернатива или же раскрывать свои непонятые дотоле глубины.)

Классификация культур предполагает выделение их 1) временной, исторической последовательности (это имеет смысл в тех случаях, когда прослеживается преемственность культур; напр.: античность — Средневековье — Новое время); 2) региональной обособленности, связанной, как правило, с географическими, этническими, политическими и языковыми разграничениями; 3) идеального содержания, т.е. отделимого от этнического субстрата и передаваемого традицией комплекса норм, ценностей, идей, технологий, стилей (в чем состоит один из узких смыслов слова «К.»); 4) иерархии качественных уровней (что зависит от вводимых критериев «совершенства»); 5) блоков сосуществующих культур (основания сосуществования могут быть самыми разными: территориальная близость, религиозное единство, экономическая целесообразность, политический союз, имперская оболочка и т.д.). Классификация культур, по какому бы принципу она ни проводилась, позволяет выявлять фундаментальные механизмы их самоосуществления и взаимодействия, а также находить способы герменевтического объяснения их наследия.

Романов В.Н. Историческое развитие культуры. Проблемы типологии. М., 1991; Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992; Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992; Кнабе Г.С. Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре античного Рима. М., 1993; Флиер А.Я. Культурогенез. М., 1995; Культурология. XX век. Словарь. СПб., 1997; Антология исследований культуры. СПб., 1997; Пелипенко А.А., Яковенко Г.Г. Культура как система. М., 1998; Сравнительное изучение цивилизаций. Хрестоматия. М., 1998; Малиновский Б. Научная теория культуры. М., 1999.

А.Л. Доброхотов













КУЛЬТУРА И ПРИРОДА — одна из основных оппозиций философии, культурологии, социологии культуры. Оппозиция «К. — П.» является предпосылкой подразделения всех наук на науки о культуре (К.) и науки о природе (П.), она лежит в основе определения предмета культурологии и предмета социологии К. Самым общим образом К. может быть охарактеризована как все то, что создано руками и умом человека в процессе его исторической жизнедеятельности, соответственно, П. — это все существующее и не созданное человеком. К. представляет собой то, что не имело бы места и не способно было бы удерживаться в дальнейшем без постоянных усилий и поддержки человека; П. — то, что не является результатом человеческой деятельности и может существовать независимо от нее. Очевидно, что с расширением сферы К. область П. соответствующим образом сужается; если К. хиреет, съеживается и гаснет, сфера природного расширяется.

К. включает материальную и духовную части. К К. относятся как созданные человеком здания, машины, каналы, предметы повседневной жизни и т.п., так и созданные им идеи, ценности, религии, научные теории, нормы, традиции, правила грамматики и ритуала, и т.п. К. находится в постоянной динамике, она радикально меняется от эпохи к эпохе. Это означает, что постоянно меняется и понятие П., противопоставляемое понятию К.

Широкое понимание К. как противоположности П. необходимо при обсуждении общих проблем становления и развития К. и, в частности, проблемы видения П. конкретными К. Это понимание является в известном смысле классическим, хотя оно не единственно возможное.

Еще Г. Риккерт настаивал на том, что понятие П. может быть точнее определено только через противоположное ему понятие К.: «Продукты природы — то, что свободно произрастает из земли. Продукты же культуры производит поле, которое человек вспахал и засеял. Следовательно, природа есть совокупность всего того, что возникло само собой, само родилось и предоставлено собственному росту. Противоположностью природы в этом смысле является культура, как то, что или непосредственно создано человеком, действующим сообразно оцененным им целям, или оно уже существовало раньше, по крайней мере сознательно взлелеяно им ради связанной с ним ценности». Сходным образом определял К. позднее П.А. Сорокин: «В самом широком смысле культура обозначает совокупность того, что создано или модифицировано сознательной или бессознательной деятельностью двух или более индивидов, взаимодействующих друг с другом или воздействующих на поведение друг друга».

А. Крёбер и К. Клакхон попытались проанализировать и классифицировать концепции и определения К. Все известные определения К., (в обзоре их более 150) подразделяются на шесть основных типов (от А до F), большинство из которых подразделяется на подтипы. В частности, к типу А относятся т.н. описательные определения, примером которых может служить определение Э. Тайлора: «Культура, или цивилизация, — это знания, искусства, нравственность, законы, обычаи и некоторые другие способности и привычки, усвоенные человеком как членом общества». Очевидно, что это — очень узкое определение, охватывающее лишь часть духовной К. Узким является и определение К. как социально унаследованного комплекса способов деятельности и убеждений (тип В, «исторические определения»). Еще одно крайне узкое определение опирается на идею образа жизни: К. — это совокупность стандартизированных верований и практик (тип С.. «нормативные определения»). Узкими являются и структурные «определения», напр.: К. это сочетание наученного поведения и поведенческих результатов, компоненты которых разделяются и передаются по наследству членами данного общества.

Все указанные определения касаются только духовной К. и никак не затрагивают материальную К., с которой первая всегда неразрывно связана. Напр., наука — это не только система идей и методов их обоснования, но и совокупность тех, иногда чрезвычайно сложных устройств и приборов, без которых невозможно научное исследование; живопись и скульптура — это, кроме всего прочего, и определенные материальные объекты, и т.п.

Определения типа: К. — это то, что отличает человека от животного, или: К. — результат организации специфичной для человека способности символизации (типы F-IV и F-III) являются попросту неясными.

Речь не идет, конечно, о том, что приведенные и подобные им определения К. никуда не годятся. Они вполне могут оказаться полезными в каких-то узких контекстах, при обсуждении отдельных сторон К.., не затрагивающем К. как единое взаимосвязанное целое. Ситуация здесь аналогична попыткам определения, напр., человека. Существуют десятки определений понятия «человек», но нет единственно верного и применимого во всех обстоятельствах определения данного понятия.

Зиммель Г. Философия культуры. М., 1996; Ионин Л.Г. Социология культуры. М., 1996; Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М., 1998; Никитина И.П. Культура и природа. Интерпретация природы в западноевропейской средневековой культуре. М., 2000; Sorokin P. Social and Cultural Dinamics. New York, 1937. Vol. 1; Kroeber A., Kluckhohn С. Culture. A Critical Review of Concepts and Definitions. Cambridge, 1952.

И.П. Никитина












КУЛЬТУРА ПОЛИТИЧЕСКАЯ — система исторически сложившихся политических традиций, убеждений, ценностей, идей и установок практического политического поведения, обеспечивающая воспроизводство политической жизни общества на основе преемственности.

В политической науке этот термин появился достаточно поздно, в 1950-е гг., благодаря работам амер. политологов Г. Алмонда и С. Вербы. К.п. выполняет в обществе целый ряд важных функций: когнитивную (политические знания), эмоциональную (политические чувства), оценочную (политические ценности и идеалы как основа политических оценок), регулятивную, коммуникативную, защитную, интегративную.

При сравнении политических культур разных цивилизаций серьезную проблему представляет создание таких общих моделей, которые позволили бы проводить такое сравнение и интерпретацию, не внося опасных упрощений в сложную структуру цивилизационных феноменов. До последнего времени зап. политологи предпочитали выстраивать иерархию мировых политических культур, ставя зап. (особенно часто, амер.) модель на первое место в качестве мирового эталона и даже общечеловеческой перспективы. Напр., Алмонди Верба выделили четыре основных типа К.п.:

• англо-американские (основные черты: светский, прагматический характер, понимание политики как процесса столкновения интересов, которые всегда можно примирить; общенациональный консенсус по поводу основополагающих ценностей, что придает культуре выраженную гомогенность; тяготение электората к политическому центру; линейный характер политического времени);

• континентально-европейскую (поляризованный политический спектр, ценностно-ориентированный электорат, циклический, прерывистый характер политического времени, сочетание гетерогенных начал в политике);

• авторитарно-патриархальную (в политике воспроизводится патриархальный архетип «большой семьи» во главе с «царем-батюшкой», высокотрадиционный характер, ценностная ориентация);

• тоталитарную (ключевой характеристикой является «механизм» и идеал специфической «рациональности», при котором человеческое поведение уподобляется автомату; полный (тотальный) политический контроль над всеми сторонами жизни общества; использование насилия в качестве инструмента политического регулирования).


Введение всеобщего эталона в мир политических культур подразумевает культурный редукционизм, сведение всего культурного многообразия к единому шаблону, что обедняет политическую палитру человечества. Начиная с 1980-х гг. в современной политологии постепенно укрепляется концепция неиерархичности политических культур, признание самоценности политического разнообразия мира. Современный опыт развития Японии, Китая, Южной Кореи, Гонконга и др. стран Азиатско-Тихоокеанского региона свидетельствует о том, что формы зап. К.п. не являются неизбежным следствием перехода к высокосовременному обществу.

Зап. индивидуализм, введение светского образования, признание особой роли средних классов, защита прав человека и множество др. особенностей, которые неотделимы от уклада жизни и культурных традиций Северо-Зап. Европы и США, следует рассматривать как одну из возможных альтернатив перехода к постиндустриальному обществу, но не обязательно как более совершенную или более нравственную. В разных политических культурах сходные результаты могут достигаться разными способами. При этом каждая культура разрабатывает свою концепцию определенной согласованности между «правилами игры» и политическими действиями, с одной стороны, и тем, что ожидает от них народ, что он признает легитимным — с другой.















КУЛЬТУРОЛОГИЯ — комплексная дисциплина, возникшая в 20 в. на стыке истории, философии, политологии, теории искусства, социологии, социальной психологии и др. наук о культуре и исследующая происхождение и сущность культуры, ее разновидности и типы, место человека в культуре, эволюцию культуры, причины революций в культуре и культурных деградаций, соотношение внутренней и внешней культуры, культуры и цивилизации, культуры и контркультуры, культуры и природы.

Впервые проблематика философии культуры появилась в трудах Дж. Вико, Ж.Ж. Руссо, Ф. Шиллера, в частности, в рассуждениях Шиллера о наивной и сентиментальной поэзии и о двух фазах развития культуры. Проблемы К. поднимались в трудах И.Г. Гердера и нем. романтиков. Философия культуры начинается с Ф. Ницше, с его учения о трех началах культуры (дионисийском, аполлоническом и сократическом), с критики современной ему рационалистической культуры. В кон. 19 в. в трудах В. Виндельбанда и Г. Риккерта выдвигается идея особой науки, которая бы занималась культурой, появляется деление всех наук на науки о природе и науки о культуре. Культура, с т.зр. Риккерта, это то, что создано человеком, действующим сообразно осознанным им целям. Во всех явлениях культуры мы всегда находим воплощение какой-то признанной человеком ценности, ради которой эти явления и были созданы. Наоборот, то, что возникло само по себе, есть природа. Если от объекта культуры отнять ценность, он станет частью природы. Значительное развитие К. получает в учении О. Шпенглера о культуре как прафеномене истории, о зарождении и умирании культуры, о невозможности преемственности между культурами, о противопоставлении культуры и цивилизации. История у Шпенглера распадается на ряд самостоятельных культурных организмов, имеющих свое время жизни. Каждая культура как организм проходит одну и ту же трансформацию — от зарождения до превращения в цивилизацию и умирания.

Представители рус. философии также внесли существенный вклад в К. Это прежде всего касается разработки концепций происхождения культуры, социологического и органического кризиса культуры, сверхкультуры. П.А. Флоренский считал, что культура этимологически указывает на свое происхождение от культа, ядром и корнем своим она имеет культ. Natura — то, что рождается присно, cultura — что от культа присно отщепляется, как бы прорастание культа, побеги его, боковые стебли его. Святыни — это первичное творчество человека; культурные ценности — это производные культа, как бы его отслаивающаяся шелуха, подобно сухой кожице луковичного растения. Согласно Н.А. Бердяеву, культура возникла в храме и вокруг храма и в ее органический период была связана с религиозной жизнью. Так было и в великих древних культурах, в культурах греч., средневековой, раннего Возрождения. Культура благородного происхождения, она несет на себе иерархический отпечаток культа. Она всегда идет сверху вниз, ее путь аристократический. Благородство всякой культуры, по Бердяеву, определяется тем, что культура есть культ предков, почитание могил и памятников, связь сынов с отцами. Она основана на предании. И чем древнее культура, тем она значительнее и прекраснее. Она всегда гордится древностью своего происхождения, неразрывной связью с великим прошлым. Сущность культуры более наглядно выступает при ее сопоставлении с цивилизацией. Цивилизация не имеет благородного происхождения. У нее нет связи с символикой культа. Она родилась в борьбе человека с природой, вне храма и культа. Переход от культуры к цивилизации имеет общие признаки у всех народов, прежде всего материальные — использование железа и т.п. Культура же всегда своеобразна и неповторима. Цивилизация всегда имеет такой вид, словно она возникла вчера или сегодня. В ней все новое, все приспособлено к удобствам сегодняшнего дня.

Существенно дополнили К. психоаналитические интерпретации. Вся исторически развивающаяся человеческая культура есть, согласно З. Фрейду, обуздание сексуальной жизни, и первые собственно культурные законы направлены сначала на запрет сексуальных отношений между родственниками, а потом и на ограничение сексуальной жизни вообще, напр. браком. Но многочисленные запреты, наложенные на сексуальное наслаждение со стороны культуры, сказались и в том, что позднейшее разрешение его в браке уже не давало человеку полного удовлетворения. Правда, и неограниченная половая свобода не приводила, по Фрейду, к лучшим результатам. Ценность любовной потребности тотчас понижалась, если удовлетворение становилось слишком доступным. Культура всегда находится в разладе с сексуальной жизнью. Поэтому невозможно найти равновесие между требованиями полового влечения и культуры, ибо иначе в будущем человеческий род вообще прекратится в силу его необычайно мощного культурного развития. Человек не удовлетворен культурой, которая резко обуздывает его свободу, в т.ч. и сексуальную, не дает ему возможности полного удовлетворения своих сексуальных потребностей. Но именно эта невозможность становится, по Фрейду, источником величайших культурных достижений, ибо половая энергия переходит в культурную деятельность. Какие еще мотивы могли бы заставить людей находить др. применение своим сексуальным импульсам, если бы люди в половой деятельности могли быть полностью счастливы? Полностью счастливый человек ничего не стал бы делать для развития культуры.

К. не может обойти стороной и теорию культур П.А. Сорокина с его анализом современного культурного кризиса.

Современные эсхатологические ожидания, неизбежные на рубеже тысячелетий, порождают особо пристальный интерес как к проблемам К., так и к проблемам философии культуры.

МольС. Социодинамикакультуры. М., 1973; Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992; Фрейд З. По ту сторону принципа удовольствия. М., 1992; Шпенглер О. Закат Европы. М., 1993; Культурология. XX век. Антология. М., 1995; ИонинЛ.Г. Социология культуры. М., 1996; Ивин А.А. Введение в философию истории. М., 1997; Губман Б.Л. Западная философия культуры XX века. Тверь, 1997; Сорокин П.А. Главные тенденции нашего времени. М., 1997.

Е.Н. Некрасова













КУМАРИЛА БХАТТА (санскр. Kumarila Bhatta) — наиболее значительный и влиятельный философ мимансы, основатель одной из двух ее основных школ, сыгравший первостепенную роль в ренессансе раннесредневекового индуизма и в вытеснении буддизма из Индии. К.Б. — постоянный оппонент др. ведущего мимансака, его современника Прабхакары. Деятельность К.Б. приходится на 7 в., местом его рождения считается Юж. Индия. К.Б. принадлежат четыре сочинения — стихотворные комментарии к «Мимансасутра-бхашье» Шабарасвамина.

«Шлокаварттика» («Истолкование в стихах») первой части I раздела «Мимансасутра-бхашьи» — капитальный труд в 25 главах. «Тантраварттика» («Истолкование учения») и «Туптика» («Золотое истолкование») — представляют собой стихотворные комментарии к «Мимансасутра-бхашье»: первый охватывает первые три раздела сутр мимансы, второй — девять остальных. К.Б. отстаивает безначальность Вед, которая гарантирует их истинность, приводит новые обоснования в пользу «природного» характера связи между словом и референтом, анализирует значение предложения. К.Б. подвергает критике основные доктрины буддистов, в т.ч. учение о мгновенности сущего (как отрицающее причинность), а также теорию значений слов как отрицаний др. значений и отождествление средства и результата познания (см.: Дигнага). В противовес най-яикам, отстаивавшим опосредованный критерий истины (логическая верификация), К.Б. настаивает на ее самодостоверности (уверенность в истине не требует никаких «внешних» обоснований). Вопреки вайшешикам, видевшим в соотношении универсалии и конкретного предмета реляцию присущности, он предлагает считать здесь актуальным отношение тождества-в-раз-личии. Однако многое К.Б. и заимствует у вайшешиков — прежде всего их категориальную систему (см.: «Падартхадхармасанграха»). К.Б. разрабатывает учение о двух ступенях восприятия — первоначального отражения и конкретной перцепции, включающей номинацию объекта, — снова вопреки буддистам, проложившим между чувственным и дискурсивным познанием непроходимый ров. Восприятие мира дает в принципе правильную его картину, которая не отменяется ошибками, являющимися результатом лишь некорректных субъектно-предикативных реляций. Ни один источник знания, по К.Б., не позволяет убедиться в существовании Божества (атомы могут «собираться» в протяженные тела и без его участия — действием автономного закона кармы), но все они позволяют обосновать существование Атмана как необходимого субстрата внутренних состояний и действий. К.Б. демонстрирует, вопреки своему фундаментализму, и относительно «широкий подход»: сама широта разномнений является полезной для поисков истины, выявляемой в сопоставлении различных воззрений.

Дхарма — это набор правил, которые изложены в священных текстах и рассматриваются в зависимости от времени, места и особых условий, т.е. контекстно, а потому не могут быть дедуцированы из общезначимых предписаний. Над священными текстами нет стороннего арбитража, даже в виде общезначимых норм типа императива невреждения-ахимсы (в перспективе которых ведийский ритуализм подвергался критике джайнами, буддистами и санкхьяиками) потому, что эти тексты являются «источником дхармического сознания»: обет бодхисаттвы, при всей его «этичности», есть лишь самообман и нарушение дхармы. Вместе с тем К.Б., как последовательный апологет ведизма, пытается показать, что даже эти ложные учения имеют истоки в Ведах: сама идея ахимсы прослеживается в ведийских предписаниях, а буддисты с джайнами, как неблагодарные дети добродетельных родителей, не признают их заслуг и расхищают их наследие.

К.Б. написал также «Брихаттику» («Великий комментарий»), фрагменты которого цитируются в «Таттвасанграхе» буддиста-виджнянавадина Шантарак-шиты (VIII в.). К.б. — основатель влиятельнейшего направления в мимансе, школы «бхаттов».

D'Sa F.X. Sabdapramanyam in Sabara and Kumarila. Vienne, 1980.

B.K. Шохин












КУМУЛЯТИВИЗМ (от лат. cumulatio — увеличение, скопление) — общая для ряда направлений в логике, методологии и философии науки эпистемологическая модель роста научного знания, согласно которой эволюция науки сводится к постепенному непрерывному накоплению абсолютно достоверных, непроблематичных (или высоковероятных) атомарных истин (теорий). Впервые кумулятивистскую модель роста научного знания выдвинул Г. Галилей, который считал, что по своему достоверному содержанию человеческое познание равно божественному, уступая ему лишь с экстенсивной стороны, т.е. по отношению к множеству познаваемых объектов. Поэтому процесс человеческого познания правомерно представить в виде бесконечного линейного накопления частных, «атомарных» истин. Как бесконечно малые части всеобщей абсолютной истины такие частные истины совершенно не зависят от дальнейшего экстенсивного развития знания. Поскольку эмпиризм традиционно верил в абсолютную надежность «фактуальных утверждений», образующих эмпирический базис науки, а рационализм рассматривал положения научных теорий как безусловно всеобщие и необходимые истины, то неудивительно, что кумулятивистская модель оставалась доминирующей концепцией роста знания в классической эпистемологии 17—19 вв. Даже в кон. 19 в. многим ученым казалось, что основная задача науки будет состоять, как и ранее, лишь в дальнейшем экстенсивном расширении наличного знания, в достижении все большего уровня систематизации, в повышении точности измерений, а потому «будущие открытия надо искать в шестом десятичном знаке» (А.А. Майкельсон).

Научная революция на рубеже 19—20 вв. поставила под сомнение правомерность К. независимо от его эпистемологических оснований. Попытку дать ему новое эмпиристское обоснование предприняли в 1920—1930-х гг. представители логического эмпиризма, отталкиваясь от стандартной (т.е. сформулированной в терминах языка первопорядковой логики) гипотетико-дедуктивной модели научных теорий. Согласно этой модели, научная теория, успешно преодолевшая достаточное число эмпирических проверок, приобретает высокую степень подтверждения относительно своей первоначальной области применения и оказывается застрахованной от опасности дальнейшего опровержения. Если эта теория окажется не в состоянии предсказать какие-то новые виды явлений, то их открытие потребует новых технических средств для ее проверки, которые следует ввести как дополнительные правила соответствия. Однако это означает замену исходной теории на тесно связанную с ней новую теорию, которая т.о. оказывается подтвержденной. При этом ее последующие ошибочные предсказания вполне могут рассматриваться только как неподтверждение этой новой теории. Тогда научный прогресс будет состоять в выдвижении последовательности теорий, между которыми имеет место отношение редукции. Ничего при этом не теряется — старые теории не отбрасываются, их вытесняют более исчерпывающие теории, к которым они могут быть в принципе редуцированы. Однако, как оказалось, при редукции теорий (гомогенной и гетерогенной) не выполняется условие смысловой инвариантности. Поэтому редукция одной теории к другой остается лишь логически возможным, а исторически весьма маловероятным вариантом отношений между следующими друг за другом научными теориями.

Др. попыткой вдохнуть новую жизнь в кумулятивистскую модель роста науки, но уже с позиции пантеоретизма, предприняли в нач. 20 в. сторонники классического конвенционализма, ссылавшиеся на правомерность т.н. холистской догмы (см.: Индивидуализм и холизм). По их мнению, достаточно изобретательный ученый всегда будет в состоянии т.о. перестроить научную теорию или т.о. переинтерпретировать противоречащие ей результаты экспериментов, что последние окажутся ее подтверждением. Такой процесс согласования теории и экспериментов теоретически мог бы продолжаться до бесконечности, и поэтому фундаментальные теории принципиально нефальсифицируемы ни экспериментальными данными, ни отдельными изолированными гипотезами. Но это фактически означало бы, что адаптация фундаментальных теорий к результатам экспериментов не имеет никаких естественных границ, обусловленных системными законами организации и развертывания их концептуальных структур.

Отвергая К. как универсальную эпистемологическую модель роста науки, современные направления в философии науки, как правило, допускают преимущественно кумулятивный характер накопления научных знаний лишь в пределах системно организованных комплексов теорий или их непрерывно связанных последовательностей — напр., научных исследовательских программ, научных парадигм и т.д.

И.П. Меркулов












КУН (Kuhn) Томас Сэмюэл (1922—1995) — амер. историк науки и философ, один из лидеров исторического направления в философии науки. Первая его книга посвящена коперниканской революции. Наибольшую известность К. принесла кн. «Структура научных революций» (1962), отразившая переломный этап в развитии современных зап. эпистемологии и историографии науки, связанный с преодолением основных догм неопозитивизма. Концепция К. в значительной мере сложилась под влиянием историков науки — прежде всего А. Койре, Э. Мейерсона, Э. Мецжер, А. Майер. Работа пол. ученого Л. Флека «Возникновение и развитие научного факта» оказала влияние на разработку центрального для книги К. понятия парадигма. Концепция научной революции как изменения взгляда на мир и идея несоизмеримости парадигм во многом стимулировались работами в области гештальтпсихологии, лингвистики (гипотеза Б. Уорфа), логики (концепция онтологической относительности У. Куайна). Наиболее оригинальным вкладом К. является рассмотрение когнитивного аспекта науки в неразрывной связи с динамикой научного сообщества. Основной единицей измерения процесса развития науки у К. выступает парадигма — концептуальная схема, признаваемая в течение определенного времени научным сообществом в качестве основы его практической деятельности. Научная революция вызывается полной или частичной заменой парадигмы. Общий ритм этого процесса представляет собой диахроническую структуру, включающую ряд последовательных этапов: генезис науки (допарадигмальный период), нормальную науку (парадигмальный период), кризис нормальной науки, научную революцию (смена парадигм). Допарадигмальный период характеризуется соперничеством различных школ и отсутствием общепринятых концепций и методов исследования. На определенном этапе эти расхождения исчезают в результате победы одной из школ. С признания парадигмы начинается история научной дисциплины, представляющая собой развитие и совершенствование научной традиции. Парадигмальный период с определенными нормами и образцами научной деятельности К. называет «нормальной» наукой. Однако постепенно накапливаются различного рода «аномальные факты», которые не поддаются решению средствами принимаемой парадигмы. Это порождает состояние резко выраженной профессиональной неуверенности — кризис парадигмы. Банкротство существующих правил стимулирует поиск новых. Результатом является научная революция — полное или частичное вытеснение старой парадигмы новой. В «Дополнении» к новому изд. книги (1969) К. признал, что понятия «научное сообщество» и «парадигма» фактически определяются друг через друга. Чтобы избежать логического круга, К. счел целесообразным отделить понятие парадигмы от понятия научного сообщества. Анализ парадигмы должен начинаться с определенной группы ученых, занятых проведением научного исследования. Научное сообщество состоит из специалистов, связанных общими традициями образования и работы в определенной области. Парадигма (или семейство парадигм) обеспечивает прочность профессиональных связей членов научного сообщества и относительное единодушие их суждений и оценок. Учитывая отмеченную критиками неясность и расплывчатость термина «парадигма», К. в дальнейшем попытался эксплицировать его значение посредством понятия «дисциплинарная матрица». Такая матрица определяет, во-первых, принадлежность ученых к определенной дисциплине и, во-вторых, систему правил научной деятельности. Понятие дисциплинарной матрицы позволяет ответить на вопрос, каким образом осуществляется проецирование символических конструкций на сферу опыта. Абстракции могут соотноситься с реальностью посредством аналогий, т.е. использования уже решенных задач в качестве эвристических моделей для решения задач в др. областях науки.

Структура научных революций. М., 1975, 1977; Замечания на статью И. Лакатоса // Структура и развитие науки. М., 1978; Объективность, ценностные суждения и выбор теории // Современная философия науки. М., 1994; Copernican Revolution. Cambridge, 1957; Sources for History of Quantum Physics. Philadelphia, 1967; The Essential Tension. Selected Studies in Scientific Tradition and Change. Chicago; London, 1977.

B.C. Черняк















КЬЕРКЕГОР (Kierkegaard) Серен (1813-1855) -дат. философ, теолог и писатель. В своих работах «Или — или» («Наслаждение и долг») и «Болезнь к смерти» он говорит о трех стадиях развития личности: эстетической, этической и религиозной. Эстетическая стадия — жизнь непосредственная, когда человек живет минутой, не задумываясь о смысле своего существования, о последствиях, живет прежде всего чувственными удовольствиями. Ложная беззаботность, ложное довольство жизнью — все это больше похоже на состояние животного, в лучшем случае, ребенка. Большая часть людей, считает К., за всю свою жизнь не выходит из состояния детства или юности, т.е. из непосредственной жизни, подкрашенной малой толикой рефлексии о себе самом. Непосредственный человек никогда не приходит к сознанию того, что он есть дух, никогда не замечает и не ощущает в глубине существования Бога. Однако человек, живущий внешней непосредственной жизнью, постоянно испытывает чувство тревоги, дисгармонии, страха перед неизвестным. Это его человеческая природа выдвигает перед ним требование — быть духовным. Человек должен выбрать: оставаться ему в своем поверхностном бездумном существовании, по мере возможности получая эстетическое наслаждение от жизни, или выбрать свою собственную природу, стать человеком нравственным. Путь к этому второму уровню существования идет через отчаяние. Отчаяние — не средство утешения или состояние, но подготовительный душевный акт, требующий серьезного напряжения всех сил души. Именно он дает победу над миром. Не вкусивший горечи отчаяния не в состоянии схватить истинной сущности жизни. Однако этическое существование, к которому человек приходит через отчаяние, не является высшим уровнем развития человека. Если нравственный закон общезначим, то это, по К., — доказательство его безнравственности. Если говорят, что смысл в неуклонном выполнении человеком долга, то это псевдоэтическое мировоззрение, потому что его проповедники становятся к долгу во внешнее отношение. Но нет долга вообще, есть только долг по отношению к самому себе, у каждого свой — долг быть самим собой, обрести себя. Когда человек прорывается к вере, то здесь, на религиозном уровне, отчаяние уже грех, и противоположностью отчаяния является не добродетель, а вера. Вера в то, что для Бога все возможно. Бог может даже сделать бывшее небывшим. Только тот, чье существо так потрясено, что он становится духом и понимает, что все возможно, только тот подходит к Богу. Вера у К. выступает как высшее напряжение, как состояние крайней разорванности, как высшая страсть, как наслаждение и мучение. Вера в то, что для Бога все возможно, — это парадокс, это особое измерение мышления, которое «нормальному» рассудку представляется безумием. Эта вера открывается человеку, дошедшему до края, когда для него не остается никакой другой человеческой возможности. Отсутствие возможности означает, что либо все стало необходимым, и тогда нет смысла вообще говорить о человеческой свободе, о спасении, либо все стало обыденным. Обыденность господствует везде, где человек полагается только на свои силы, на свой разум. Истинная вера является выходом и спасением не для каждого человека. К. различает обычный эстетизм, в котором человек живет минутой, когда он является «природно-непосредственным существом», не подозревающим о своем истинном предназначении, и эстетизм демонический, когда человек сознательно делает зло, сознательно грешит и упивается своей греховностью. Такой человек, отрицающий духовность, как бы сознательно заключил союз с дьяволом. Если для победы над своим животным началом достаточно обратиться к этическому, то для победы над дьяволом одной этикой не обойдешься, здесь может помочь только Бог. Своими слабыми силами человек ничего сделать не может. К. приводит библейский пример с Авраамом, которому Бог велел убить собственного сына. И тот заносит нож над сыном, веря, что Бог в последний момент остановит его руку. С т.зр. этики поступок Авраама, решившегося убить сына и верящего, что Бог этого не допустит, просто абсурден. Но точно так же абсурдна и настоящая вера с т.зр. разума, с т.зр. законов морали. Истинно верующий всегда, согласно К., должен жить в таком состоянии, никогда не успокаиваясь, всегда мучаясь своей греховностью, несовершенством, нечистыми помыслами, всегда подозревая себя в союзе с дьяволом и пытаясь от этого союза избавиться. Только такая позиция, а не этические постулаты, может сделать человека рыцарем веры. К. долгое время был неизвестен в Европе и лишь в 20 в. он начинает переводиться на многие европейские языки, а экзистенциалисты объявляют его своим предтечей. Большое влияние К. оказал на протестантскую диалектическую теологию.

Болезнь к смерти. М., 1993; Наслаждение и долг. Киев, 1994.
Шестов Л. Киргегард и экзистенциальная философия. М., 1992; Гайденко П.П. Прорыв к трансцендентному. М., 1997; Роде П. Серен Киркегор. Урал LTD, 1998.

В.Д. Губин












ЛАВРОВ Петр Лаврович (1823—1900) — философ, публицист, политический деятель. В 1837—1842 обучался в Петербургском артиллерийском училище; с 1846 — проф. математики Петербургской военной академии; в 1858 произведен в полковники. В Вологодской губернии, куда Л. был сослан по приговору военного суда в связи с покушением Д. Каракозова на царя, он написал свое самое известное произведение — «Исторические письма». После побега из ссылки в 1870 — в эмиграции.

В своих филос. работах Л. выступал против религиозного мировоззрения и умозрительной философии. Признавая заслуги материализма в борьбе с религией и идеалистической метафизикой, Л. разделял позитивистское представление о нем как о разновидности метафизики. Вместе с тем Л. критиковал позитивизм за отсутствие в нем «философского принципа». По Л., человек есть принцип, который служит центром филос. системы. Свою философию Л. определял как «антропологизм».

Деятельность человека в сфере природы ограничена объективными законами, но в социально-исторической области он преследует цели, соответствующие выработанным им идеалам. Исторический процесс в общем виде представляет собой переработку стабильных и застойных форм культуры в прогрессивные общественные формы цивилизации. Движущая сила истории — критически мыслящие личности. Современная борьба за дальнейший прогресс есть политическая борьба за социализм.

Философия и социология. М., 1965. Т. 1—2. 
Володин А.И., Итенберг Б.С. Лавров. М., 1981.













ЛАЗАРСФЕЛЬД (Lazarsfeld) Пауль Феликс (1901 — 1976) — амер. социолог. Сформулировал важные положения теории массовой коммуникации и формирования общественного мнения. Первая работа Л. (совместно с С. Стауфером и Л. Гутманом) была посвящена изучению социальных установок солдат. В сер. 1950-х гг. он совместно с Р. Мертоном выдвинул гипотезу о том, что сообщение, посланное аудитории, воспринимается сначала «лидером мнения» (наиболее авторитетным членом группы) внутри группы, а затем уже через него др. членами данной группы. Тезис о двухступенчатом потоке коммуникации положил начало большому количеству экспериментов в области изучения межличностных отношений, начиная с изучения фермеров, выращивающих новые сорта кукурузы, и кончая поведением врачей, выписывающих лекарства. Последующие исследования привели к модификации этой теории. Она стала называться концепцией многоступенчатого потока информации, т.к. выяснилось, что «лидеры мнений» имеют в свою очередь собственных «лидеров мнений», к которым они обращаются за информацией.

Л. описал (совместно с Мертоном) также «наркотизирующую» функцию массовой коммуникации. Человек, по их словам, получая обилие сведений, практически утрачивает чувство реальности. Поставляемая радио, телевидением, прессой информация может поразить воображение, удивить столкновением фактов, воспламенить чувства. Но между самим фактом и реальным откликом на событие огромная дистанция. Рождается психологическая усталость. Все это приводит к «деполитизации».

Л. — один из ведущих специалистов в области методологии и применения математических методов. Одна из его идей — необходимость диалога и сближения между социологией и др. общественными науками. Л. полагал, что социальное знание должно быть свободно от ценностного подхода.










ЛАКАН (Lacan) Жак (1901-1981) — фр. психиатр и психоаналитик, философ психоанализа, основатель структурного психоанализа. Создатель школы и учения — лаканизма, получившего широкое распространение не только во Франции, но и за ее пределами.

Л. начинал как врач-психиатр, и защищенная им диссертация «О параноическом психозе в его отношениях к личности» (1932) относилась к области медицины. Затем круг научных интересов Л. значительно расширяется: он серьезно изучает труды З. Фрейда, увлекается философией Г.В.Ф. Гегеля, проявляет интерес к социологии и искусству, особенно к сюрреализму С. Дали. К нач. 1950-х гг. Л. завершает разработку своей собственной концепции, основные идеи которой он изложил в программном докладе «Функция и поле речи и языка в психоанализе», сделанном на первом конгрессе Французского психоаналитического общества (1953).

Свое учение Л. разрабатывал под влиянием М. Хайдеггера, Ф. де Соссюра, К. Леви-Строса, Первый привлек его внимание филос. проблематикой субъекта, истины и бытия. У второго он позаимствовал структурную концепцию языка, в особенности понятия знака и системы, означающего и означаемого, а также диалектику отношений языка и речи, языка и мышления. Вслед за Соссюром, который подчинял мышление языку, Л. признает приоритет языка по отношению к бессознательному, что находит отражение в формуле: бессознательное организовано как язык. Поэтому функционирование каждого элемента бессознательного подчиняется принципу системности. Вместе с тем в понимании знака Л. расходится с Соссюром, разрывая означаемое и означающее и абсолютизируя последнее. Роль означающего при этом принадлежит бессознательному, которое, будучи языком, является синхронической структурой. Означаемым выступает речевой, дискурсивный процесс, воплощающий диахронию. Из работ Леви-Строса Л. берет понятие символического, а также толкование запрета инцеста и эдипова комплекса, пропуская их через призму собственного видения.

Что касается фрейдовского психоанализа, то свои исследования Л. подчиняет цели «буквального возврата к текстам Фрейда», не претендуя на их развитие или новое истолкование, ограничиваясь «ортодоксальным» прочтением. Л. действительно опирается на фундаментальные фрейдовские категории бессознательного, сексуальности, вытеснения, замещения, импульса и т.д. В отличие от неофрейдизма, отдающего предпочтение проблематике Я, Л. ставит в центр своей концепции и исследований бессознательное, Оно, как это было у самого Фрейда. Вместе с тем Л. переосмысливает почти все фрейдовские категории. Он разрабатывает новые понятия («символическое», «воображаемое», «реальное»), добавляя к ним некоторые логико-математические понятия («отрицание», «матема»). Вместо фрейдовской триады «Оно — Я — Сверх-Я» Л. вводит триаду «символическое — воображаемое — реальное», расходясь с Фрейдом в понимании входящих в нее терминов. Л. освобождает фрейдовский психоанализ от биологизма, подводя под него лингвистическую основу. В отличие от Фрейда, который в своих исследованиях сознательно избегал философии, Л. придает психоанализу филос. измерение, делая это в свете нем. филос. традиции. Он стремится превратить психоанализ в строгую социальную и гуманитарную науку, опирающуюся на лингвистические и логико-математические понятия.

La psychose paranoiaque dans scs rapports avec la personality. Paris, 1932; Ecrits. Paris, 1966; Le seminaire, 25 livres, 9 publies. Paris, 1975-1994.

Автономова Н.С. Психоаналитическая концепция Ж. Лакана // Вопросы философии. 1973. № 11; Филиппов Л.И. Структурализм и фрейдизм // Вопросы философии. 1976. № 3; Клеман Б.К., Брюно П., Сэв Л. Марксистская критика психоанализа. М., 1976; Clement С. Vies et legendes de Jacques Lacan. Paris, 1981; Juranville A. Lacan et la philosophic Paris, 1984; Dor J. Introduction a la lecture de Lacan. Paris, 1985.












ЛАКАТОС (Lakatos) Имре (1922—1974) — британский философ и историк науки. Род. в Венгрии. Во время Второй мировой войны участвовал в антифашистском движении Сопротивления. Свою настоящую фамилию (Липшиц) в период фашистской диктатуры Хорти сменил на Мольнар (Мельник), а после прихода к власти коммунистов — на Лакатош (Столяр). В Московском ун-те под руководством проф. С.А. Яновской работал над кандидатской диссертацией по философии математики. В кон. 1940-х гг. был обвинен в «ревизионизме» и более трех лет провел в заключении. После восстания 1956 эмигрировал из Венгрии в Австрию, затем уехал в Великобританию (1958). С 1960 преподавал в Лондонской школе экономики, стал учеником и последователем К. Поппера. Внес крупный вклад в развитие философии и методологии критического рационализма.

Л. предложил оригинальный вариант логики догадок и опровержений, применив ее в качестве рациональной реконструкции роста научного знания в содержательной «квазиэмпирической» математике 17— 19 вв. С его т.зр., «математика не развивается как монотонное возрастание количества несомненно доказанных теорем, но только через непрерывное улучшение догадок при помощи размышления и критики, при помощи логики доказательств и опровержений». Позднее он пришел к выводу, что эта его рациональная реконструкция может быть переработана с учетом ее возможного применения к др. областям научного знания, в частности к анализу развития теоретической физики. В итоге ему удалось создать более универсальную концепцию роста «зрелой» науки — методологию научно-исследовательских программ, где результатом многократных попыток исследователей верифицировать и фальсифицировать испытываемую научную теорию оказывается процесс непрерывного улучшения ее исходного содержания с помощью дополнительных гипотез.

Особое значение для создания моделей развития научно-теоретического знания Л. придавал исследованию истории науки. Методологический анализ, проводимый в целях выявления научности той или иной исследовательской программы, распадается, по его мнению, на следующие этапы: выдвижение рациональной реконструкции; сравнение ее с действительной историей соответствующей науки, а также критика рациональной реконструкции за отсутствие историчности и действительной истории — за отсутствие рациональности. В своих последних работах Л. предложил «нормативно-историографический вариант» методологии научных исследовательских программ в качестве общей теории сравнения конкурирующих логик научного исследования, где «реальная» история науки может рассматриваться как «пробный камень» ее рациональных реконструкций.

Хотя Л. так и не удалось в должной мере согласовать логико-нормативный характер своей реконструкции с реальным многообразием процессов роста научного знания, его методология исследовательских программ представляет собой одно из самых ярких достижений современной философии и методологии науки. Оставаясь всегда последовательным сторонником филос. рационализма, он отстаивал позиции этого направления в интенсивной полемике 1960—1970-х гг. с Т. Куном, П. Фейерабендом и рядом др. философов науки.

Доказательства и опровержения. М., 1967; История науки и ее рациональные реконструкции // Структура и развитие науки. М., 1978; Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. М., 1995.

И.П. Меркулов














ЛАКРУА (Lacroix) Жан (1900-1986) — фр. философ, один из ведущих представителей фр. персонализма. Рассматривает персонализм не как отдельное течение в философии, а в качестве фундаментального проекта подлинно филос. анализа. Истоки личностной позиции в философии находит в античности, у Сократа, позднее — у Августина, считая его наследником сократовской мудрости. Современными концепциями, наиболее одухотворенными личностными идеями, наряду с персонализмом, являются, по Л., экзистенциализм и марксизм. В центре внимания экзистенциализма — внутренний мир человека; марксизм интересует «внешний мир» человека, его обусловленность социально-экономическими, политическими и т.п. условиями; в соединении этих позиций и их переработке в персоналистском плане Л. видит путь к построению подлинно современного учения о человеке. Последнее не должно ориентироваться ни на науку, ни на идеологию, ни даже на философию, коль скоро все они тяготеют к систематизации и схематизму; персонализм — это некое вдохновение, интенция, предмет которых — человечество в целом, «универсальное в человеке и человечестве».

Marxisme, existentialisme, personnalisme. Paris, 1955; Le personnalisme comme anti-ideologie. Paris, 1972.
















ЛАМЕТРИ (La Mettrie) Жюльен Офре де (1709—1751) — фр. философ. На философию Л. наложили отпечаток его занятия медициной. И та, и другая должны подчиняться, по Л., природе, видя в ней свой единственный предмет и черпая из нее свой метод. Зависимость от человека (политическое рабство) Л. призывает заменить зависимостью от природы, предполагающей жизнь в согласии с разумом и обусловливающей единство людей. Мораль также зависит от физической организации человека. Индивид подобен машине, и как часы не ответственны за то, спешат они или отстают, так и человек не отвечает за свои действия. Картезианский дуализм души и тела Л. устраняет, полностью редуцируя первую ко второму. Единственная существующая субстанция — материя. Сама по себе она пассивна, но благодаря ощущению она становится активной. Недостаточно, следовательно, считать ее, вслед за Декартом, лишь протяженной. Ощущение — атрибут материи. Движение не придается материи извне. Для материи, начиная с самых элементарных ее уровней, характерна раздражимость. Материя проявляет склонность к самоорганизации. Ее движение упорядочено. Л. выступает против идеи творения материи. Она не-уничтожима и вечна. В учении о человеке Л. отвергает традиционное представление о душе и предлагает свой образ человека-машины. Разумная часть души отождествляется Л. с растительной. Тело производит и мысль. Опыт медика подталкивает Л. сделать вывод о принципиальной неавтономности души. Она всецело определяется телесными функциями. Отсюда следует, что между человеком и животными нет существенного различия. И счастье, и удовольствия зависят не от воли, свободу которой Л. отрицает, но от телесной машины. Мораль имеет два источника — природу и общество. Последнее диктует человеку понятия о чести, славе, уважении и др. добродетелях. Они относительны, будучи всецело зависимыми от текущей ситуации в обществе, от его потребностей. Мораль — дочь политики. В то же время выполнение моральных норм обеспечивает социальное равновесие. Освященные социумом нормы — это закон жизни большинства людей. Этическая теория Л. не ставит под сомнение традиционную мораль. Философ не верит в возможность просвещения масс. В этом смысле его моральное учение пессимистично. Но все же подлинная мораль — дитя природы. Ее ориентиры телесно детерминированы. Добро то, что приносит физическое удовлетворение. Зло — то, что вызывает телесное отвращение. Поскольку мы — рабы своего тела, постольку счастье от нас не зависит. Этика Л. в духе стоицизма учит обходиться без счастья, призывает к умеренности, требуя ограничиваться настоящим и не думать о прошлом и будущем, над которыми мы не властны. Идеи Л. оказали известное влияние на П.А. Гольбаха, К.А. Гельвеция, Д. Дидро и др. философов-просветителей.

Oeuvres philosophiques. Paris, 1796. Vol. 1—3; рус. пер.: Соч. М., 1976.

Богуславский В.М. Ламетри. М., 1977; Mendel L. La Mettrie. Leipzig, 1965; Vartanian A. Le philosophe selon La Mettrie // Dix-huitieme siecle. 1969. Vol. 1; Leduc-Fayetle D. La Mettrie et le «labyrinthe de l'homme» // Revue philosophique. 1980. № 3.













ЛАНДБЕРГ (Lundberg) Джордж Эндрю (1895-1966) - амер. социолог, поборник неопозитивистской парадигмы в социологии, один из создателей «социального бихевиоризма». Свои взгляды Л. изложил в кн. «Основания социологии» (1939) и «Может ли наука спасти нас?» (1947). Он доказывал, что социология, для того чтобы стать наукой, должна использовать естественно-научные методы исследования социального поведения и строить свои теории по образцу теорий естественных наук (прежде всего физики). Л. выдвинул программу определения смысла социального действия по внешним, наблюдаемым признакам и характеристикам поведения индивидов и групп, отождествив т.о. задачу исследования мотивов поведения людей с описанием его фактической, эмпирической стороны. Хотя Л. был сторонником количественных методов в социологии и противником метода интроспекции, он допускал исследование ценностей и идеалов людей, если они рассматриваются как поддающиеся операци-онализации, квантификации и объяснению. Полагая, что наука должна быть свободной от традиционных и религиозных верований, Л. был убежден, что наука — единственная надежда на будущее: если человечество не станет более рациональным, оно не выживет.

Foundations of sociology. New York, 1939; Social Research. New York, 1942; Can science save us? New York; London, 1947; Sociology. New York, 1954.











ЛАО-ЦЗЫ («Старик-младенец», «Старый философ») (6— 5 вв. до н.э.) — др.-кит. легендарный основатель даосизма. Согласно «Ши цзи» («Историческим запискам») Сыма Цяня (145—87 до н.э.), Л.-ц. уроженец селения Цюйжэнь, волости Ли, уезда Ку, царства Чу, имел имя Эр, второе имя Дань, фамилию Ли, прожил якобы 160 или 200 лет, служил архивариусом при Чжо-уском дворе. Видя упадок царства Чжоу, удалился на Запад. При пересечении границы по просьбе начальника заставы написал трактат (первоначально назван «Лао-цзы», впоследствии — «Дао дэ цзин»), в котором изложил филос. основы учения, названного даосизмом.

Даоский образ жизни (отшельничество, «молчание», «недеяние») сказался на гражданской биографии Л.-ц.: она сплошь состоит из легенд, поэтому в настоящее время реальность его личности подвергается сомнению. Однако отсутствие достоверных свидетельств о Л.-ц. возмещается изложением в «Дао дэ цзине» филос. автобиографии Л.-ц. Местом своего филос. рождения Л.-ц. называет вселенскую пустоту. Он овладевает знанием в неукоснительном следовании Великому Дао. На этом пути Л.-ц. обретает три нравственные драгоценности: милосердие, простоту и скромность, а с их помощью — мужество, широту характера и способности духовного вождя. В результате Л.-ц. достигает степени цзы жань — естественности и становится Отцом учения. Филос. творчество Л.-ц. развертывается как метафизика космогенеза, цикличность которого он выражает в системе взаимосвязанных категорий-тавтологий.

В период правления династии Хань (3 в. до н.э. — 3 в. н.э.) учение Л.-ц. целенаправленно трансформировалось религиозным даосизмом в идеологию. Л.-ц. был обожествлен, а его статус философа (Лао-цзы) изменен на социально-религиозный статус правителя (Лао-цзюнь).

Ян Хиншун. Древнекитайский философ Лао-цзы и его учение. М.; Л., 1950; Лукьянов А.Е. Первый философ Китая (фрагменты философской автобиографии Лао-цзы) // Вестник Московского университета. Сер. 7. Философия. 1989. № 5; Сыма Цянь. Исторические записки (Ши цзи). М., 1992; Лао-цзы. Книга пути и благодати (Дао дэ цзин). Обрести себя в Дао. М., 1999; Торчинов Е.А. Даосизм. «Дао дэ цзин». СПб., 1999.











ЛАППО-ДАНИЛЕВСКИЙ Александр Сергеевич (1863— 1919) — историк, философ. С сер. 1990-х гг. преподавал в Петербургском ун-те. С 1899 — действительный член Академии наук. В 1916 в Кембридже Л.-Д. было присвоено почетное звание доктора права. Л.-Д. — один из членов — учредителей Социологического общества им. М.М. Ковалевского, созданного в 1916.

Л.-Д. разработал оригинальную концепцию методологии истории. В основе концепции — своеобразно истолкованные идеи неокантианства. Важнейший труд Л.-Д. — «Методология истории». Цель гуманитарной науки, по Л.-Д., двоякая: выяснить психическое содержание социальных и культурных фактов и затем построить типологическую конструкцию. Подобно М. Веберу, Л.-Д. считал, что эта задача не может быть решена средствами к.-л. одного метода научного исследования — идеографического или номотетического. Недостатком первого метода является противопоставление субъективно-смысловой интерпретации объективному объяснению, основывающемуся на общенаучных понятиях. Второй метод игнорирует специфику общественных явлений, представляющих собой объективацию психического взаимодействия индивидов. Необходим синтез позитивных сторон обоих методов путем методологического осмысления их различия и границ их плодотворного использования. По мнению Л.-Д., решение этой проблемы позволит сформулировать основы теоретической социологии.

С позиций неокантианских представлений об обществе Л.-Д. подверг критике натуралистическую позитивистскую социологию за недооценку ею роли личности, ее прав.

Перу Л.-Д. принадлежат также труды по истории гос-ва, права, политической системы и истории научной мысли в России.

Методология истории. СПб., 1910—1913. Вып. 1—2.
Голосенко И.А. Социологические воззрения русского неокантианства // Социологическая мысль в России. Л., 1978.












ЛАУДАН (Laudan) Ларри (р. 1940) — амер. философ и методолог, представитель позитивистской философии науки, проф. Центра по изучению науки и общества в Вирджинском политехническом ун-те.

Предложил неорационалистический вариант понимания научного знания, опирающийся на ряд идей И. Лакатоса и С.Э. Тулмина. В его варианте философии науки определяющее значение имеет ценностное измерение науки. Л. ставит своей задачей реабилитацию научной рациональности, понесшей ущерб в результате некритического принятия социологизаторских и релятивистских концепций Т. Куна и П. Фейерабенда. Одновременно он стремится занять позицию посередине между научными реалистами, требующими референтности основных объяснительных концептов, и релятивистами, утверждающими теоретическую нагруженность научных терминов.

Л. выдвигает «сетчатую модель обоснования» (reticulated model), которая, по его мнению, способна учесть как дискретные, так и континуальные измерения развития научного знания и тем самым опровергнуть тезис несоизмеримости. Она противостоит монолинейной иерархической модели, предполагающей направление обоснования от целей к методам и далее к фактам. В его многомерной модели обоснование описывается как сложный процесс взаимодействия между всеми тремя указанными элементами научного знания. Принятие «сетчатой модели обоснования» требует отказа от холистской картины развития науки. «Сетчатая модель» не обнаруживает в себе ничего общего с гештальт-переключением, но, напротив, имеет более постепенный и сложный характер. Вместо модели монотрадиционного развития науки, когда одна парадигма сменяет другую, Л. предлагает мультитрадиционную модель, в которой изменение научной картины мира является продуктом взаимодействия нескольких конкурирующих парадигм. В отличие от Куна Л. считает, что выбор между теориями или парадигмами можно описывать как рациональный процесс, поскольку ценности и нормы, принимаемые научным сообществом, подлежат критической оценке. Научная рациональность истолковывается Л. как способность решать проблемы. Исходя из этого, конкурирующие теории допускают сравнение по количеству и качеству решаемых проблем. Научная рациональность требует исторического понимания, и Л. широко использует историко-научные примеры для обоснования своей позиции. Вместе с тем историзм не противоречит пониманию роста научной рациональности, который и выражается в прогрессе науки. Л. критически оценивает социологию научного знания эдинбургской и батской школ (Б. Барнс, Д. Блур, Г. Коллинз) и ставит задачу показать, что рациональная реконструкция научного познания недостижима с помощью социологических методов. Л. полагает, что нормативный подход в эпистемологии не только не противоречит эмпирическому пониманию науки, но, напротив, такое понимание «требует внимания к нормативной связи между когнитивными целями и средствами, которые и конструируют научную рациональность». Развивая в целом подход к пониманию науки и ее истории, который обнаруживает близость интернализму (см.: Империализм и экстернализм), Л. связывает основную перспективу философии науки с методологическим анализом целей и ценностей развивающегося научного знания.

Progress and its Problems. London, 1977; Science and Hypothesis. Dordrecht, 1981; Mind and Medicine: Problems of Explanation and Evaluation in Psychiatry and the Biomedical Sciences. Berkeley, 1983; Science and Values. Berkeley, 1984.










ЛЕБОН (Le Bon) Гюстав (1841 — 1931) — фр. философ, социолог и психолог, один из основателей социальной психологии.

В ряде книг («Эволюция материи» (1886), «Эволюция сил» (1907) и др.) на эмпирическом материале анатомии, физиологии, физики и химии защищал натурфилософские подходы, близкие к энергетизму. Особое место в его научном наследии занимают труды в области обществознания («Психология толпы» (1895), «Психология революций» (1912), «Психология социализма» (1908) и др.), в которых проводится идея особой значимости психологического фактора в познании жизни людей, а сама общественная психология считается движущей силой истории. Согласно Л., расовые (национальные) различия между народами дополняются их наследственными психологическими различиями. Такие различия обусловливают различия в воззрениях расовых групп и способствуют конфликтам между ними.

Основное внимание Л. уделил толпе. По Л., толпа — это такое скопление, совокупность людей, которое составляет как бы единое существо. Отличительной особенностью толпы является, во-первых, то, что сознательная личность здесь исчезает, ибо она становится безвольным автоматом, подчиняется произвольным импульсам, действует аффективно, а чувства и мысли всех участников толпы ориентированы в одном и том же направлении. Во-вторых, в толпе всякое чувство, всякое действие заразительно и притом в такой высокой степени, что индивид очень легко жертвует общему интересу своим личным интересом. В результате образуется вполне определенная и существующая лишь некоторое время коллективная душа, заставляющая всех входящих в толпу людей чувствовать, думать и действовать совершенно иначе, чем думал бы, действовал и чувствовал каждый из них в отдельности. В-третьих, в толпе у индивидов появляются такие особые свойства, которые не встречаются у них в изолированном положении, прежде всего — восприимчивость к внушению. Характеризуя толпу как психологическую массу, Л. говорит, что эта масса инстинктивно жаждет подчинения авторитету вождя. Масса не может жить без властелина, и она покорится всякому, кто объявит себя ее властелином. Вождям и их идеям Л. приписывает непреодолимую силу, которую он называет «престижем», или господством. Это господство парализует критические способности индивидов и наполняет их души почтением — чувством, подобным гипнотическому ослеплению.

Л. считал, что эпоха кон. 19 и нач. 20 в. знаменует собой «эру толпы» — могущество психологической массы, значение которой как единственной и вместе с тем разрушительной силы общественного процесса все увеличивается. Относясь враждебно к массе как толпе, Л. полагал, что именно толпа в силу своей импульсивности, изменчивости, раздражительности ответственна за распад общества, гибель цивилизации, поскольку она ведет к революциям и социализму. По Л., идея равенства противоречит природе человека, она несовместима с подлинной демократией, поэтому необходимо всячески бороться с коллективистскими, социалистическими идеями масс.

Учение Л. оказало значительное влияние на последующее развитие социальной психологии и социологии. Его социально-психологическая характеристика феномена толпы до сих пор сохраняет свою научную значимость и широко используется в анализе поведения индивидов в составе уличной и др. видов толпы.

Эволюция материи. СПб., 1912; Психология народов и масс. СПб., 1995; Психология социализма. СПб., 1997.

B.C. Грехнев












ЛЕВ XIII (граф Винченцо Джоаккино Печчи) (1810— 1903) — 284-й Папа Римский, был избран в 1878. Энцикликой «Aeterni Patris» («Вечные Отцы») открыл неосхоластическое движение: призвал католиков быть на уровне динамизма светской науки, культуры, политики — всего того, что характеризовало Европу кон. 19 в. Видел величие Фомы Аквинского в его неподражаемом искусстве теологии, связующем разум с верой предельно органическим образом, так что и разум, и вера сохраняют свои права и достоинства в целостности и неприкосновенности. Подчеркивал необходимость хранить в чистоте сам источник мысли св. Фомы и не смешивать его с идеями последователей «ангельского доктора», интерпретации которых не всегда уместны. Излишняя утонченность некоторых философов-схоластиков опасна не менее, чем ересь.

Энциклика «Rerum novarum» («О вещах новых», 1891) заложила основы социального учения Церкви, подвергнув критике несправедливую оплату труда наемных рабочих капиталистами, дававшую только прожиточный минимум. Л. XIII выдвинул требование обеспечить возможность для рабочего приобретать частную собственность. В энциклике подвергаются резкой критике популярные социалистические идеи как способ порабощения всех, в т.ч. наемных рабочих: отмена частной собственности влечет за собой полную зависимость граждан от государственных структур. По сути, энциклика явилась католическим ответом на вызов марксизма.













ЛЕВИ (Levy) Бернар Анри (р. 1949) — фр. философ, один из лидеров движения «новых философов» в 1970-х гг.; испытал влияние Ф. Ницше, А. Камю, структурализма (гл. обр. М. Фуко, Ж. Лакана), Р. Барта. Свою задачу видит в создании «новой онтологии власти», где власть и социальная действительность фактически совпадают, а онтология выступает в качестве теории, исследующей политические структуры мира; познание также приобретает черты политической эпистемологии, философия принимает формы и образы политики. Центральный онтологический вопрос: «что есть бытие?» заменяется вопросом: «что есть власть и чем она отличается от всего прочего?». Власть отождествляется с самим обществом, с его организмом, превращаясь в некий нематериальный принцип: власть закладывает основы общества, упорядочивает его, руководит им. При этом власть не может быть локализована, она целиком заполняет весь мир, она «место всех мест», и не может существовать никакой контрвласти, а следовательно, и никакой реальной борьбы с властью. Бытие власти сходно с бытием языка, который в процессе своего развития все больше приближается к властной функции, и тот, кто владеет языком во всех его возможных смыслах и способах существования, является властителем. Структуры власти, запечатлеваемые в языке, требуют полной нивелировки индивидуально-личностного начала и ведут к нескончаемому увеличению отчуждения и зла: люди всегда говорят языком своих властителей. Согласно Леви, только ценности иудейско-христианской традиции способны противостоять всепроникающей «патологии власти».

La barbarie a visage humain. Paris, 1977; Le testament de Dien. Pans, 1979; Questions de principe. Paris, 1983.














«ЛЕВИАФАН, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского» — произведение Т. Гоббса, в котором его философия представлена в наиболее полном и развернутом виде. Книга увидела свет в 1651 в Лондоне, лат. пер. — в 1668. В работе рассматриваются основные темы философии того времени: человек и его познавательные возможности, происхождение и специфика общества и гос-ва, а также место в них религии. Книга состоит из четырех частей: «О человеке», «О государстве», «О христианском государстве» и «О царстве тьмы». Первая часть начинается с анализа ощущения. Оно интерпретируется как физико-физиологический феномен. По Гоббсу, внешний объект, непосредственно или опосредованно, вызывает в органах ощущения некоторое движение, которое передается сначала в мозг, а затем в сердце. От сердца, в свою очередь, это движение идет в противоположном направлении — вовне. Эта двигательная реакция и представляется сознанию в качестве внешнего объекта. Ощущение в сознании существует в виде образа, мысли, фантазма. Ослабленный образ, восстанавливаемый в сознании воображением в отсутствие объекта, называется представлением. Последовательное соединение представлений образует речь — исключительную прерогативу человека. Механизм этого соединения описывается Гоббсом в духе ассоцианизма, хотя сам этот термин им не используется. Закрепленные в виде опыта цепочки представлений образуют основу для благоразумия, которому противопоставляется наука. Понимание последней у Гоббса неоднозначно. С одной стороны, она трактуется по типу евклидовой геометрии, будучи формой «связи имен», опирающейся на некоторые исходные дефиниции. С др. стороны, Гоббс не отрицает и того, что понятия ума «целиком или частично» порождаются ощущениями. Отсюда и представления об истине у него колеблются от квазиконвенционализма до индуктивизма. В учении о страстях Гоббс исходит из механистически понимаемой дихотомии телесных движений влечения (приближения) и отвращения (удаления) и производной от них пары л юбовь — ненависть. Поведение человека целиком детерминировано двумя типами психических реальностей — страстями и познанием, так что места для свободы воли не остается. «Л.» — это гл.обр. политический трактат, описывающий предпосылки возникновения и характер «седалища власти». В человеке таковыми предпосылками являются безграничный эвдемонизм и разум, заставляющие его избегать конфликта с др. индивидами. Чтобы избежать характерного для естественного состояния непрекращающегося конфликта, ставящего под угрозу самою его жизнь, человек вынужден перейти к состоянию общественному. Гос-во оказывается в этом случае гарантом сохранения неотъемлемого права человека на существование, гражданского мира, что достигается, однако, передачей всех остальных прав суверену — монарху или собранию (первое предпочтительнее). Суверен — единственный представитель всех своих подданных, и ему не может быть противопоставлена никакая «репрезентативная» инстанция (данное положение прямо направлено против претензий парламента). Никакой подданный не вправе упрекать суверена за его действия, т.к. он уже с самого начала дозволил ему таковые совершать, т.е. признал их за свои. Отсюда власть суверена не может контролироваться народом. Суверен отныне и есть народ (Rex est populus). В то же время обязанность подданного подчиняться прекращается, когда над его жизнью нависает непосредственная угроза. Защита гражданского мира требует подчинения церковных властей светским. В третьей части «Л.» этот тезис обосновывается, исходя из анализа Библии. Так, Гоббс показывает, что Царство Божие — это эсхатологическое понятие. В перспективе же истории граждане христианского гос-ва обязаны подчиняться в вопросах веры временным властям, что создает дополнительные контраверзы в схеме Гоббса, поскольку исконная автономность разума не позволяет его носителю подчиняться им (в случае несогласия его разума с официальной идеологией) иначе как внешне.

Рус. пер. «Л.» появился в 1864 и был конфискован цензурой. В 20 в. эта работа издавалась в России неоднократно. Последний раз в 1991 в кн.: Гоббс Т. Собр. соч. Т. II.















ЛЕВИ-БРЮЛЬ (Levy-Bruhl) Люсьен (1857—1939) — фр. философ и психолог. С 1904 — проф. Сорбонны. Филос. взгляды и психологическая концепция Л.-Б. сформировались под влиянием позитивистских идей О. Конта и фр. социологической школы. Его ранние работы касались проблем морали и истории европейской философии. В нач. 20 в. внимание Л.-Б. привлекли новые этнографические данные, описывающие жизнь современных первобытных популяций Юж. Америки, Африки, Австралии и Океании и особенности их менталитета. Постепенно первобытное мышление становится главной целью его филос. и психологических исследований.

В отличие от представителей англ. антропологической школы (Э. Тэйлор, Дж. Фрэзер и др.), которые исходили из неизменности универсальной природы человеческого «духа», психики и мышления, Л.-Б. выделял в эволюции сознания два этапа — первобытное и современное. Отталкиваясь от идей Э. Дюркгейма о социальной детерминации высших психических функций человека и примате коллективных представлений, навязываемых обществом каждому индивиду, Л.-Б. считал, что человеческое сознание социализировано и содержит множество традиционно воспринятых коллективных представлений, а различным обществам соответствуют различные формы мышления. Первобытное сознание отличается от сознания людей современных цивилизованных популяций как по содержанию, так и по доминирующим мыслительным стратегиям (логике). По содержанию — оно мистическое, т.к. присущие ему коллективные представления неотделимы от сильных религиозных эмоций и веры в сверхъестественное и составляют главный неотъемлемый элемент целостного восприятия первобытного человека. Первобытное сознание не различает естественное и сверхъестественное, ориентируется на выявление мистических таинственных сил и безразлично к противопоказаниям опыта, который оказывается не в состоянии поставить под сомнение эффективность магических действий и ритуалов. Доминирующие мыслительные стратегии первобытного сознания также обладают рядом специфических характеристик, которые Л .-Б. назвал пралогическим мышлением. Хотя это мышление не склонно без причины впадать в противоречия, оно и не пытается их избегать, оставаясь к ним нечувствительным. Пралогическое мышление опирается на когнитивные механизмы магии мысленного образа и магии слова, «мистической» абстракции и «мистического» обобщения. Оно подчиняется «закону партиципации» (или сопричастия), который управляет ассоциациями и связями представлений в первобытном сознании и предполагает существование различных мистических форм трансляции свойств от одного объекта к другому путем соприкосновения, заражения, овладения словом, ритуальных действий и т.д. Пралогическое мышление в состоянии уловить действительные связи между причинами и следствиями, которые, однако, получают в рамках первобытного сознания сугубо мистическую интерпретацию. Первобытные люди могут изобретать орудия труда лишь благодаря интуиции, практической ловкости, искусности, развившихся в результате упражнений и не требующих логического анализа и обобщения. Согласно Л.-Б., пралогическое мышление нельзя рассматривать как стадию, предшествующую по времени появлению логического мышления. Речь идет о типах мышления, которые сосуществуют в социальном сознании. В ходе эволюции от первобытного сознания к сознанию современному область логического мышления расширяется, а пралогического — сужается. Тем не менее всегда будут сохраняться коллективные представления, выражающие сопричастность, а соответственно всегда будет иметь место конфликт между древними и новыми коллективными представлениями.

Л.-Б. отождествлял сознание и мышление, а его понятие пралогического мышления оказалось эмпирически неподтвержденной конструкцией, от которой, судя по опубликованным посмертно заметкам, он даже хотел отказаться. Тем не менее его концепция оказала существенное влияние на дальнейшие психологические и эпистемологические исследования мышления, в частности, на взгляды фр. историков школы «Анналов», К.Г. Юнга, Л. Выгодского, Ж. Пиаже и др.

Первобытное мышление. М., 1930; Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1937.

И.П. Меркулов













ЛЕВИНАС (Levinas) Эмманюэль (1905—1995) — фр. философ литовского происхождения; автор этического варианта феноменологии, испытавший влияние Э. Гуссерля, М. Хайдеггера, Ф.М. Достоевского. Концепция Л. созвучна идеям «диалогической философии» М. Бубера, Ф. Розенцвейга, Г. Марселя; вместе с тем философ перетолковывает основные понятия феноменологии, которые, по его убеждению, обретают подлинный смысл лишь в соотнесении с проблемой Другого. Вслед за М. Шелером и Хайдеггером Л. использует интенциональный анализ при изучении духовно-эмоциональной жизни индивида, считая такие внутренние переживания человека, как забота, беспокойство, тревога, суверенной сферой феноменологии; здесь Л. опирается также на идеи позднего Гуссерля — его феноменологическую психологию, исходным пунктом которой является непосредственная практическая жизнь человека, зафиксированная в понятиях «жизненный мир», «интерсубъективность» и др. Заслугу экзистенциализма Л. видит в том, что ему удалось вывести филос. мышление за пределы субъект-объектных отношений, представив субъект и объект лишь в качестве полюсов интенциональной жизни, а не ее содержанием и тем самым превратив феноменологический метод в метафизический. Развивая экзистенциалистскую трактовку интенциональности (трансцендирования) и связывая ее с понятием смысла, Л. ищет новый по сравнению с прошлой философией предел трансцендирующей активности субъекта и находит его в опыте общения с др. человеком, в конечном итоге — с Богом. Человеческое общение Л. определяет как «близость ближнего», как непосредственное отношение двух своеобразных субъективностей, рождающееся естественным образом и предшествующее вовлечению. Близость не только не сводится к сознанию, но вписывается в него как чуждое ему свойство; чувство близости — это метаонтологическая и металогическая страсть, которой сознание охвачено до того, как стало образным и понятийным, и постигается она без к.-л. априори. В изначальном опыте близости различие между Я и Другим конституируется как отношение один-для-другого; из первоначального опыта близости Л. выводит практику и познавательную деятельность, мир культуры вообще. Один-для-другого — так формулирует философ проблему трансценденции, определяя ее как высшую способность и отличительный пафос человеческой субъективности. Появление Другого, считает Л., и есть то, что ищет феноменология: Другой — это феномен, выступающий за явлением; отношение к ближнему со стороны Я — это одержимость и ответственность. Чувство ответственности, по признанию самого философа, во многом подсказано ему рус. классической литературой (А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, Л.Н. Толстой, Достоевский). Критикуя сартровскую концепцию «для-себя», Л. утверждает, что нервом субъективности является «для-другого», связывающее чувство ответственности за Другого с конечностью человека. Человечество рисуется фр. феноменологом как мир коммуникации разнообразных культур, единство которых коренится в изначальном межсубъектном общении.

Время и Другой. Гуманизм другого человека. СПб., 1998; Избранное: Тотальность и бесконечное. СПб., 2000; De l’ехistence a Pexistant. Paris, 1947; Ethiqueet infini. Paris, 1982.

Вдовина И.С. Эмманюэль Левинас // История философии. Запад — Россия — Восток. Кн. четвертая. М., 1999.













ЛЕВИ-СТРОС (Levi-Strauss) Клод (р. 1908) — фр. этнолог, социолог и антрополог, создатель структурной антропологии. Окончив филос. отделение Парижского унта, Л.-С. в нач. 30-х гг. уехал в Бразилию, где в 1935— 1939 вел полевые исследования в тропических джунглях среди племен намбиквара, бороро, кадувео и др. Проф. социологии ун-та в Сан-Паулу (1935—1938). В 1941—1947 жил в США, здесь продолжил свои этнографические исследования, но уже среди индейских племен Сев. Америки. Советник фр. посольства в США по вопросам культуры (1946—1947), зам. директора Антропологического музея в Париже (1949— 1950), проф., зав. кафедрой социальной антропологии Коллеж де Франс (с 1959).

На формирование филос. взглядов Л.-С. в различной степени повлияли идеи Ж.Ж. Руссо, фр. социологическая школа (Э. Дюркгейм), амер. культурная антропология (Ф. Боас, А.Л. Крёбер), психоанализ (З. Фрейд, К.Г. Юнг), исследования в области структурной лингвистики (Ф. де Соссюр, Н.С. Трубецкой, Р. Якобсон и др.). Именно структурная лингвистика послужила для Л.-С. парадигмальным примером успешного применения структурных методов и образцом для разработки структурной антропологии. Будучи наиболее математизированной в 1950—1960-х гг. областью социальной науки, она достигла выдающихся успехов по сравнению с остальными социальными дисциплинами, поскольку, как он считал, ей удалось выработать позитивный метод и установить природу изучаемых явлений. Суть этого метода сводилась к переходу от изучения сознательных лингвистических явлений к исследованию их бессознательного базиса, к обнаружению действующих там общих структурных законов. Оценив преимущества этого метода, Л.-С. выдвинул предположение, что природа различных сторон социальной жизни — обычаев, социальных установлений, норм поведения, искусства, религии, права и т.д. — аналогична природе языка, что социальные явления тесно связаны с бессознательной умственной деятельностью и подчинены законам, которые нельзя установить при эмпирическом исследовании. Эти законы проявляются только при измерении соотношений между элементами структуры, которые могут быть выражены в виде математических функций, а вычисленные величины должны служить основанием для предвидения. Обобщив метод структурной лингвистики, который применялся также и в естественно-научных дисциплинах (напр., в зоологии), Л.-С. воспользовался аналогичным методом при исследовании социальной организации первобытных обществ, в особенности брачных обычаев и систем родства.

Создание структурной антропологии как своего рода «общей теории отношений» позволило Л .-С. подвести научные основы под свои филос. взгляды, которые, однако, не обрели форму какой-то завершенной филос. системы. С его т.зр. граница между наукой и философией подвижна — философия временно выполняет функции науки, поэтому сугубо филос. проблемы с какого-то момента становятся предметом научного исследования (напр., переход от природы к культуре в этнологии). Свои филос. взгляды Л.-С. называет «сверхрационализмом», а также «кантианством без трансцендентального субъекта». По его мнению, физическая реальность отлична от наших восприятий и гипотез о ней. Наши органы чувств и мышление воспринимают эту реальность в весьма искаженном виде, от них скрыта ее подлинная структура. Ведь мы воспринимаем лишь символ объекта, который еще нужно расшифровать. Традиционная европейская философия не в состоянии решить проблему субъекта и объекта, поскольку она не может выйти за границы наших ощущений. Философы даже не могут объяснить, почему мы воспринимаем только символы, которые совершенно непохожи на сами объекты. Свое собственное филос. решение проблемы субъекта и объекта Л.-С. формулирует предельно четко: объект надо искать в самом человеке, в бессознательной структуре его разума и мыслительной деятельности. Если нам удастся обнаружить эту структуру, мы одновременно обнаружим и подлинную структуру физической реальности, поскольку они идентичны. И такой переворот может сделать только наука о человеке, структурная антропология, поскольку она позволяет выявить базисные структуры, лежащие в основе всех форм социальной жизни. Эти формы состоят из систем поведения, которые представляют собой проекцию неких универсальных законов, регулирующих бессознательную структуру разума, на уровень сознания и социализированной мысли. Анализируя эти проекции, соответствующие эмпирические данные, исследователь должен выявить лежащие за ними структурные элементы, коренящиеся в бессознательном универсальные, общие для природы и человека, законы бытия. Если, напр., обнаружено, что бессознательная структура человеческого разума состоит из бинарных оппозиций, то такова структура природы, всей Вселенной. Ведь бессознательная структура разума дана человеку от природы, собственно говоря, это и есть природа.

Согласно Л.-С.. бессознательная структура человеческого разума остается неизменной, соответственно неизменна и природа человека. Она не зависит от биологической и когнитивной эволюции Homo sapiens, от наследования в адаптивно ценной генетической информации и индивидуальных генетических особенностей, определяющих фенотипические свойства личности. С его т.зр., «бессознательное» обозначает символическую функцию, которая у всех людей проявляется согласно одним и тем же универсальным законам, и, по сути дела, сводится к совокупности этих законов. Бессознательное всегда остается пустым, лишенным образного содержания, это своего рода «вместилище» образов (наподобие ньютоновского пространства). Реальность бессознательного исчерпывается его инструментальным действием — оно подчиняет структурным законам поступающие извне нерасчлененные элементы: эмоции, представления, воспоминания и т.д. В отличие от бессознательного подсознание индивидуально, оно выступает у Л.-С. как хранилище воспоминаний и образов, которые каждый индивидуум накапливает в течение всей своей жизни. Подсознание — это своего рода индивидуальный словарь, который структурируется и организуется бессознательным, его универсальными законами (аналогично фонологическим законам, которые действительны для всех языков).

Т.о., согласно Л.-С.. природа человека неизменна, изменяться может лишь эмпирическая реальность — предметы, нравы, обычаи, взгляды, язык и т.д. Сознание связано лишь с простой рационализацией, оно является опорой бессознательного, местом проекции его универсальной структуры. Мышление людей не эволюционирует, поэтому в мифологическом мышлении работает та же логика, что и в мышлении научном. Это следует из того факта, что миф как ментальный феномен обладает неизменной бессознательной структурой и именно благодаря этому он выполняет свою символическую функцию, различия же касаются лишь материала образов, которыми миф оперирует. Исследуя бессознательную диалектику мифа, Л.-С.. в частности, удалось обнаружить, что миф обычно оперирует противопоставлениями и стремится к их постепенному снятию — медиации. Цель мифа состоит в том, чтобы дать логическую модель для разрешения некоего противоречия (что невозможно, если противоречие реально), но это приводит лишь к порождению в его структуре бесконечного числа слоев: миф будет развиваться как бы по спирали, пока не истощится породивший его интеллектуальный импульс. По мнению многих исследователей мифологии, анализ метафорической, бессознательной диалектики мифа, безусловно, является наиболее выдающимся достижением Л.-С. (причем независимо от его романтической антиэволюционистской трактовки первобытного мышления).

Итак, согласно Л.-С.. человек всегда мыслил одинаково «хорошо», менялись только объекты, к которым прилагалось его мышление. Однако если эмпирическая реальность и изменяется, то лишь в негативном направлении, т.к. ее связь с бессознательной структурой разума нарушается. Современный человек, представитель цивилизованных популяций, отличается от человека первобытного по своему внешнему Я, а также тем, что связи между его внутренним и внешним Я оборваны историей. История, эмпирическая реальность рвет в человеке внутренние связи, культура становится изолированной от природы человека, а знаки — от бинарных оппозиций. Поскольку подлинный смысл открывается лишь на структурном уровне, то попытки обнаружить смысл истории историческим сознанием бесполезны. Есть лишь один путь восстановить утраченные связи объекта с субъектом, культуры с природой — это добиться интеграции атрибутов цивилизованных обществ с атрибутами первобытных, «холодных» обществ, которые никогда не изменяются и живут в гармонии с природой. Таков итог антиэволюционных и антиисторицистских взглядов Л.-С.. навеянных не в последнюю очередь известными идеями Руссо о «естественном состоянии» общества как счастливом детстве человечества.

Структурная антропология. М., 1985; Первобытное мышление. М., 1994.

И.П. Меркулов













ЛЕГИЗМ (лат. lex (legis) — закон, кит. фа цзя — букв. школа закона, законники) — одна из шести основных школ др.-кит. философии. Основоположниками школы закона традиционно считаются крупные политические деятели: Гуань Чжун (кон. 8—7 вв. до н.э.), Цзы Чань (5 в. до н.э.) и Ли Куй (5 в. до н.э.). Главными теоретиками Л. были Шан Ян (4 в. до н.э.) и Хань Фэй (3 в. до н.э.). Взгляды первого изложены в книге «Шан цзюнь шу» («Книга правителя области Шан»), а второго — в письменном памятнике «Хань Фэй-цзы». Наибольший вклад в теорию Л. внес Шан Ян (Гунсунь Ян, 390-338 до н.э.).

Основа доктрины Л. — учение о безусловном главенстве юридического закона (фа) в жизни roc-ва и общества. Творцом законов может быть только правитель. «Если во всем руководствоваться законом, страна будет наслаждаться порядком», — писал Шан Ян. Его концепция закона включала в себя 1) систему наказаний и поощрений как основу воспитания народа в духе преданности правителю и 2) систему присвоения рангов знатности и назначения на должности (взамен традиционной системы их наследования). Систему строгих наказаний за нарушение приказов правителя независимо от тяжести преступления Шан Ян считал источником «силы и добродетели». Весомым дополнением этой политики он рассматривал также доносы и взаимную слежку, названные им «системой взаимной ответственности».

Важным элементом социальной теории Шан Яна был тезис о необходимости «ослабления народа», превращении его в безропотное, послушное орудие воли правителя. «Когда народ глуп — им легко управлять». Это положение Шан Ян объяснял необходимостью заставить «народ» не «рассуждать» и думать об учении, а заниматься сельскохозяйственным трудом и «помышлять лишь о войне». «Государство может достичь спокойствия благодаря земледелию и войне», — утверждал он. В основе этого тезиса Шан Яна лежала его убежденность в том, что мораль, традиции и культура несовместимы с природой человека — его врожденным стремлением к выгоде.

Учение Шан Яна, дополненное концепцией Хань Фэя об «искусстве управления», было включено впоследствии в своих основных чертах в политическую доктрину императорского Китая (начиная с эпохи Хань — 3 в. до н.э. — 3 в. н.э.) и составило теоретический каркас политической культуры средневекового Китая. Интерес к учению легистов проявляли многие философы и политические деятели Китая вплоть до кон. 20 в.

Книга правителя области Шан («Шан цзюнь шу»). М., 1968; Переломов Л.С. Конфуцианство и легизм в политической истории Китая. М., 1981; Creel H.G. The Origins of Statecraft in China. Chicago, 1970.










ЛЕЙБНИЦ (Leibniz) Готфрид Вильгельм (1646—1716) — нем. философ, математик, физик и изобретатель, юрист, историк, языковед. Изучал юриспруденцию и философию в Лейпцигском и Йенском ун-тах. В 1672— 1676 в Париже. С 1676 состоял на службе у ганноверских герцогов, сначала в качестве придворного библиотекаря, затем герцогского историографа и тайного советника юстиции. Основные филос. соч.: «Рассуждение о метафизике» (1685), «Новая система природы» (1695), «Новые опыты о человеческом разуме» (1704), «Теодицея» (1710), «Монадология» (1714).

Л. явился завершителем философии 17 в., предшественником нем. классической философии. Его филос. система сложилась к 1685 как итог двадцатилетней эволюции, в процессе которой Л. критически переработал основные идеи Демокрита, Платона, Августина, Р. Декарта, Т. Гоббса, Б. Спинозы и др. Л. стремился синтезировать все рациональное в предшествующей философии с новейшим научным знанием на основе предложенной им методологии, важнейшими требованиями которой были универсальность и строгость филос. рассуждений. Выполнимость этих требований обеспечивается, по Л., наличием не зависящих от опыта «априорных» принципов бытия, к которым Л. относил: 1) непротиворечивость всякого возможного, или мыслимого, бытия (закон противоречия); 2) логический примат возможного перед действительным (существующим); возможность бесчисленного множества непротиворечивых «миров»; 3) достаточную обоснованность того факта, что существует именно данный мир, а не к.-л. другой из возможных, что происходит именно данное событие, а не другое (см.: Достаточного основания принцип); 4) оптимальность (совершенство) данного мира как достаточное основание его существования. Совершенство действительного мира Л. понимал как «гармонию сущности и существования»: оптимальность отношений между разнообразием существующих вещей и действий природы и их упорядоченностью; минимум средств при максимуме результата. Следствиями последнего онтологического принципа является ряд др. принципов: принцип единообразия законов природы, или всеобщей взаимосвязи, закон непрерывности, принцип тождества неразличимых, а также принципы всеобщего изменения и развития, простоты, полноты и др.

В духе рационализма 17 в. Л. различал мир умопостигаемый, или мир истинно сущего (метафизическая реальность), и мир чувственный, или только являющийся (феноменальный) физический мир. Реальный мир, по Л., состоит из бесчисленных психических деятельных субстанций, неделимых первоэлементов бытия — монад, которые находятся между собой в отношении предустановленной гармонии. Гармония (взаимно однозначное соответствие) между монадами была изначально установлена Богом, когда тот избрал для существования данный «наилучший из возможных миров». В силу этой гармонии, хотя ни одна монада не может влиять на другие (монады как субстанции не зависят друг от друга), тем не менее развитие каждой из них находится в полном соответствии с развитием других и всего мира в целом. Это происходит благодаря заложенной Богом способности монад представлять, воспринимать или выражать и отражать все др. монады и весь мир («монада — зеркало Вселенной»). Деятельность монад состоит в смене восприятий (перцепций) и определяется индивидуальным «стремлением» (аппетицией) монады к новым восприятиям. Хотя вся эта деятельность исходит имманентно из самой монады, она в то же время есть развертывание изначально заложенной в монаде индивидуальной программы, «полного индивидуального понятия», которое Бог во всех подробностях мыслил, прежде чем сотворил данный мир. Т.о., все действия монад полностью взаимосвязаны и предопределены. Монады образуют восходящую иерархию сообразно тому, насколько ясно и отчетливо они представляют мир. В этой иерархии особое место занимают монады, которые способны не только к восприятию, перцепции, но и к самосознанию, апперцепции. К последним Л. относил души людей.

Мир физический, как считал Л., существует только как несовершенное чувственное выражение истинного мира монад, как феномен познающего объективный мир человека. Однако поскольку физические феномены в конце концов порождаются стоящими за ними реальными монадами, Л. считал их «хорошо обоснованными», оправдывая тем самым значимость физических наук. В качестве таких «хорошо обоснованных» феноменов Л. рассматривал пространство, материю, время, массу, движение, причинность, взаимодействие, как они понимались в физике и механике его времени.

В теории познания Л. пытался найти компромиссную позицию между декартовским рационализмом и локковским эмпиризмом и сенсуализмом. Считая, что без чувственного опыта никакая интеллектуальная деятельность не была бы возможна, Л. в то же время резко выступал против учения Дж. Локка о душе как «чистой доске» (tabula rasa) и формулу сенсуализма — «Нет ничего в разуме, чего прежде не было бы в чувствах» — принимал лишь с поправкой: «кроме самого разума». Л. учил о прирожденной способности ума к познанию ряда идей и истин: из идей к ним относятся высшие категории бытия, такие, как Я, «тождество», «бытие», «восприятие», а из истин — всеобщие и необходимые истины логики и математики. Однако эта прирожденная способность дана не в готовом виде, но лишь как «предрасположенность», задаток. В отличие от Локка, Л. придавал гораздо большее значение вероятностному знанию, указывая на необходимость разработки теории вероятностей и теории игр. Л. ввел разделение всех истин по их источнику и особой роли в познании на истины разума и истины факта, закрепляя за первыми свойства необходимости, а за вторыми — свойства случайности.

В логике Л. развил учение об анализе и синтезе, ему принадлежит также принятая в современной логике формулировка принципа тождества. Л. создал наиболее полную для того времени классификацию определений. В работе Л. «Об искусстве комбинаторики» предвосхищены некоторые моменты современной математической логики.

Распространению идей Л. в Германии, где он до И. Канта был крупнейшим филос. авторитетом, способствовал ученик Л. и систематизатор его философии X. Вольф и его школа. Многие идеи Л. были восприняты нем. классической философией. В 20 в. идеи «монадологии» развивали представители персонализма и др. идеалистических школ (Э. Гуссерль, А.Н. Уайтхед и др.).

Die philosophischen Schriften. Berlin, 1875—1890. Bd 1—7; Samtliche Schriften und Briefe. Reihe 1—6, Berlin; Leipzig, 1950—1975; в рус. пер.: Избр. филос. соч. М., 1908; Соч.: В 4т. М., 1982-1989.

Серебреников B.C. Лейбниц и его учение о душе человека. СПб., 1908; Ягодинский И.И. Философия Лейбница. Казань, 1914; Майоров Г. Г. Теоретическая философия Г В. Лейбница. М., 1973; Leibniz. Sein Leben, sein Werken, seine Welt. Hannover, 1966; Studia Leibnitiana. Wiesbaden, 1969—1978. Bd 1 — 18.

Г.Г. Майоров














ЛЕНИН (Ульянов) Владимир Ильич (1870—1924) -один из создателей марксизма-ленинизма, первый руководитель тоталитарного коммунистического советского гос-ва.

Возглавив Революцию 1917, Л. сумел путем искусных политических действий и масштабных актов насилия упрочить власть большевиков в России и заложить основы советской государственности и международного коммунистического движения — влиятельных мировых сил на протяжении почти целого столетия. Значение Л. как социального мыслителя определено контекстом исторического опыта утверждения и краха коммунистического тоталитаризма в СССР и др. странах. Революционный марксизм, будучи, по Л., нерасторжимым единством теории и практики, руководствуется неуклонностью движения к конечной исторической цели — утверждению коммунистического строя. Верховным регулятивом теоретической деятельности служит принцип партийности, призванный обеспечить как верность практическим целям коммунистического движения, так и выверенность теоретических положений. Возможности филос. творчества в столь жестко и иерархически заданной идеологической системе, подчиненной достижению вполне определенных исторических целей, оказывались минимальными и неизбежно оборачивались «отступничеством», «ревизией основ» и т.п. Естественно, что философия, предоставленная самой себе, конституирующая себя в качестве свободного поиска истины, в глазах Л. выглядит жалкой иллюзией, лицемерием и простодушной наивностью, скрывающей за собой интересы той или иной социальной группы или класса. «Академическая», «профессорская» философия — предмет насмешек и самого настоящего глумления. Психология всеведущего и всезнающего лица, которому только и открыта истина, исключает культивирование естественных для науки начал плюрализма мнений, диалога, а потому критические «дискуссии» с оппонентами сопровождаются грубой бранью и руганью, порой не лишенных истеричности.

Занят ли Л. анализом революции и кризиса в естествознании на рубеже веков, двойственной природой крестьянства или диалектикой переходного периода — во всех этих случаях филос. неведение и неискушенность, а возможно, и нарочитая их демонстрация во имя достижения практических целей являются условиями «успешности» подобного анализа, приведения его к должным итогам, отвечающим интересам дела. Л. — великий мастер использования диалектики, этой «души марксизма», в переописании действительности, строго отвечающем идеологическим установкам партии. Философия, верная такой логике, ставит себя в безусловную зависимость от исторических судеб родившего эту логику коммунистического мифа и разделяет его судьбу. 

Полн. собр. соч.: В 55 т. М., 1958—1965.

В.И. Ленин. Биография: В 2 т. М., 1989; Лукач Г. Ленин: исследовательский очерк о взаимосвязи его идей. М., 1990; Ингерфлом К.С. Несостоявшийся гражданин: Русские корни ленинизма. М., 1993.













ЛЕОНТЬЕВ Константин Николаевич (1831 —1891) — философ, публицист, поздний славянофил, писатель. В 1850—1854 обучался на медицинском факультете Московского ун-та. Участвовал в Крымской кампании, позднее — на дипломатической службе. В 1871 Л. переживает религиозный кризис и оставляет службу.

Оригинальный характер филос. воззрений Л. определяется эстетической онтологией, основанной на выделении двух основных родов бытия — восходящей жизни («цветущей сложности») и нисходящей («вторичное смесительное упрощение»). Надо всем сущим, в т.ч. и над историческими образованиями, властвует триединый закон фаз жизненного цикла — от «первичной простоты» к «цветущей сложности» и «вторичному смесительному упрощению».

Религиозные воззрения Л. характеризовались противопоставлением истинного аскетического византийского православия «розовому» христианству, впитавшему либерально-гуманистические иллюзии. В этике Л. противопоставлял культу эвдемонизма пессимистическую оценку земной участи человека. Отвергая либерально-демократические и социалистические ценности с позиций сословно-аристократического идеала, Л. выступал на российской политической сцене в роли крайнего консерватора-охранителя. 

Соч.: В 9 т. М., 1912; Восток. Россия и славянство. М., 1996. Леонтьев К.Л. Pro et contra. СПб., 1995. Кн. 1—2.












ЛЕСЕВИЧ Владимир Викторович (1837—1905) — философ и публицист. Обучался в Петербургском инженерном училище и в Петербургской военной академии. За связь с революционным народничеством отбывал наказание в ссылке.

В философии выступил как последователь позитивизма. Критиковал О. Конта за недостаточное внимание к вопросам гносеологии и стремился развить позитивизм, разрабатывая гносеологические вопросы. Поддержал осуществленный рядом нем. позитивистов (Р. Авенариус, А. Риль и др.) поворот к исследованию гносеологической проблематики.

Программа гносеологических исследований Л. предусматривала анализ способов преобразования случайных представлений (обыденного опыта) в научный опыт — отчетливое, систематизированное знание. Гносеологически усовершенствованная позитивистская философия, по Л., должна стать одной из частных наук, специализирующейся на синтезе научного знания. Фундаментом знания являются отдельные чувственные факты. Базирующееся на фактах абстрактное, опосредованное знание с необходимостью выходит за пределы фактической достоверности. Поэтому открываемые наукой «объективные законы» принадлежат не сфере природы, а являются плодом субъективного (но не субъективистского) конституирования.

Основная задача научной философии, по Л., состоит в подготовке преобразования и усовершенствования «рутинных» отношений во всех сферах жизни общества путем привлечения внимания к изучению вопросов, способствующих общечеловеческому благу.

Собр. соч.: В 3 т. М., 1915-1917.
Кареев Н. Памяти В. В. Лесевича // Современность. 1906. № 1; Ганейзер Е. В.В. Лесевич в письмах и воспоминаниях // Голос минувшего. 1914. № 8.












ЛЕСНЕВСКИЙ (Lesnewsky) Станислав (1886—1939) -пол. логик. Обучался в Берлине, Лейпциге, Мюнхене, Гейдельберге и Львове (под руководством К. Твардовского). Проф. философии математики Варшавского ун-та в 1919—1939.

Л. принадлежит к крупнейшим логикам 20 в. Вместе с Я. Лукасевичем создал варшавскую логическую школу. Разработал систему оснований математики, включающую три логические системы: прототетику — расширенное исчисление высказываний, в котором допускаются выражения произвольных препозиционных категорий, причем они могут связываться кванторами; онтологию — исчисление высказываний, главным фактором которого является «есть»; а также мереологию — теорию отношения «целое — часть», замышлявшуюся как замена теории множеств. Системы Л. опирались на определенные общие допущения и имели номиналистический характер. Язык истолковывался как конечное, но допускающее расширения целое. Исчисление высказываний не зависит от экзистенциальных предположений, и в этом смысле онтология Л. является примером свободной логики, первой в истории логики системой такого типа. Мереология не допускает пустого множества, поскольку каждое мереологическое целое слагается из частей. Из-за конечного характера расширения систем Л. требовал разработки точных правил введения и определения новых выражений. Л. ввел собственные логические обозначения и детально описал свои системы. Они являются, с одной стороны, весьма сложными, а с другой — представляют собой образец логической строгости. При этом прототетика и онтология являются сильными логиками, поскольку в первой может быть выражен двузначности принцип, а вторая делает возможной элементарную определимость эквивалентности.

Л. принадлежат многие новые идеи в логике. Он первым сформулировал полный перечень условий, характеризующих правильное определение в дедуктивных системах. Ввел понятие синтаксической категории и отчетливо отделил язык от метаязыка, что сделало возможным известное решение парадокса «Лжеца», предложенное А. Тарским. По Л., логика является описанием реальности и формулирует общие законы бытия. Именно поэтому он назвал свое исчисление имен онтологией. В качестве философии логики Л. выдвигал интуитивный формализм. Согласно этой концепции, даже наиболее формализованный язык должен трактоваться как наделенный значением. Это был антиконвенционалистский подход (Л. говорил, что, хотя можно договариваться относительно слов, объективные отношения являются такими, какие они есть) и антиформалистский (интуицию невозможно исключить полностью, и логика является ее формальным представлением).

Системы Л. неортодоксальны, но их достоинства до сих пор стимулируют устойчивый интерес к ним.

Lectures Notes in Logic. Dordrecht, 1988; Collected Works. Dordrecht, 1992.
Luschei E. The Logical Systems of Lesniewski. Amsterdam, 1962; Lesniewski's Systems Ontology and Mereology. Dordrecht, 1984; Lesniewski's Systems Protothetic. Dordrecht, 1998.

Я. Воленьский (Краков)











ЛЕССИНГ Готхольд Эфраим (1729—1781) — нем. писатель, публицист, критик, теоретик искусства. Один из лидеров нем. Просвещения, родоначальник нем. классической литературы. Изучал богословие и медицину в Лейпцигском и Виттенбергском ун-тах. Отказался от духовной и академической карьеры. Дебютировал как литературный и театральный критик в газ. «Фоссише Цайтунг» (1751—1755); издавал «Театральную библиотеку» (1754—1758) и жур. «Гамбургская драматургия» (1767—1769). Автор драм, множества стихотворений, басен и эпиграмм. Окончил жизнь в должности библиотекаря брауншвейгского герцога.

Филос. аспекты творчества Л. связаны с его критикой вольфианства. Во фрагменте «О действительности вещей вне Бога» (1763) Л. противопоставил креационистскому теизму школы X. Вольфа и деизму фр. просветителей монистическую метафизику Б. Спинозы. В трактате «Воспитание человеческого рода» (1775— 1780) выступил как убежденный сторонник исторического подхода к осмыслению религии: язычество, иудаизм и христианство истолкованы здесь как три сменяющие друг друга фазы в историческом становлении естественной религии. Религиозное развитие человечества телеологически направлено к максимально полному раскрытию в грядущую эпоху всеобщего просвещения моральной сущности человека в общечеловеческих нормах нравственности. Идеал просвещенной веротерпимости Л. воплотил в образе Натана в филос. драме «Натан Мудрый»: вложенная в его уста «притча о кольцах» представляет монотеистические религии (иудаизм, христианство, ислам) как равноправные версии естественной религии. Правомерность исторической критики религиозных доктрин Л. отстаивал в полемическом соч. «Анти-Гец» (1778).

Особое место в наследии Л. занимает эстетический трактат «Лаокоон, или О границах живописи и поэзии» (1766), в котором на примере анализа позднеантичной скульптуры обсуждаются актуальные вопросы современной Л. художественной практики: соотношение визуальной и вербальной выразительности, интерпретация понятия «подражание», место безобразного в искусстве, проблема художественного времени. Согласно Л., средства выражения в живописи и поэзии точно соответствуют выражаемым предметам: первая есть изображение тел в пространстве, вторая — действий во времени (из этого различия выводится различие нормативных общеэстетических требований к живописцу и поэту). Л. подчеркивал динамический характер подражания, творческую роль воображения в восприятии произведений искусства.

Идеи Л. оказали значительное влияние на движение «Буря и натиск», на духовное развитие И. Канта, И.В. Гёте, Ф. Шиллера, И.Г. Гердера. В романтическую эпоху историзм Л. был переосмыслен Ф. Шлегелем.

Werke. Leipzig. 1955. Bd 1—6; в рус. пер.: Собр. соч. 2-е изд. СПб., 1904. Т. 1-10.

Фишер К. Г.Э. Лессинг как преобразователь немецкой литературы. М., 1882; Leisegang H. Lessings Weltanschauung. Jena, 1931; Rilla P. Lessing und sein Zeitalter. Berlin, 1958; Mann O. Lessing. Sein und Leistung. Hamburg, 1961.










«ЛЕ-ЦЗЫ» — даоский трактат, назван по имени предполагаемого автора Ле-цзы (Ле Юйкоу, 4 в. до н.э.), состоит из восьми глав, седьмая глава передает взгляды Ян Чжу (прибл. 440—334 до н.э.). В стилевом отношении сходен с даоским трактатом «Чжуан-цзы» (4—3 вв. до н.э.): в том и другом филос. идеи выражаются в форме притчи или диалога.

«Л.-ц.» детализирует, развивает и дополняет положения даоского трактата «Дао дэ цзин». В «Л.-ц.» разрабатывается новая модель даоской космогонии и конкретизируется завершающая стадия антропогонии — происхождение человека из космической пустоты и энергии; дается определение сущности человека через «человеческое сердце»; выстраивается типология человеческого субъекта — «совершенномудрый человек», «духовный человек», «совершенный человек», «человек совершенной веры», «человек, владеющий изменениями» и т.д. «Л.-ц.» оптимизирует проблему индивидуального и общественного существования посредством снятия абсолютной противоположности жизни и смерти и введения идеала Страны Всеобщего Процветания. Он насыщает органическую ритмику инь и ян (см.: Инь—ян, У сын) человеческой жизни гносеологическим содержанием и открывает пути к родовым архетипам, где человек сливается с естеством (цзы жань) и обретает его физическое, духовное и интеллектуальное могущество. «Л.-ц.» предлагает собственную концепцию династийного наследования Поднебесной и в критике конфуцианства активизирует развитие историко-философского сознания.

Щуцкий Ю.К. Основные проблемы к истории текста Ле-цзы // Записки коллегии востоковедов. III. 1928. Вып. 2; Атеисты, материалисты, диалектики Древнего Китая: Ян Чжу, Ле-цзы, Чжуан-цзы (6—4 вв. до н.э.). М., 1967; Торчинов Е.А. Даосизм (опыт историко-религиоведческого описания). СПб., 1993; Чжуан-цзы. Ле-цзы. М., 1995.













«ЛЖЕЦА» ПАРАДОКС — один из наиболее известных логических парадоксов. В простейшем его варианте человек произносит одну фразу: «Я лгу». Или: «Это высказывание ложно». Если высказывание ложно, то говорящий сказал правду и, значит, сказанное им не является ложью. Если же высказывание не является ложным, а говорящий утверждает, что оно ложно, то его высказывание ложно. Оказывается, т.о., что, если говорящий лжет, он говорит правду, и наоборот.

Традиционная лаконичная формулировка парадокса гласит: если лгущий говорит, что он лжет, то он одновременно лжет и говорит правду.

В Средние века была распространенной такая формулировка «Л.» п.: «Сказанное Платоном — ложно, — говорит Сократ. — То, что сказал Сократ, — истина, — говорит Платон». Возникает вопрос: кто из них высказывает истину, а кто — ложь?

Открытие «Л.» п. приписывается др.-греч. философу Евбулиду (4 в. до н.э.). Оно произвело громадное впечатление. Философ-стоик Хрисипп посвятил ему три книги. Некто Филет Косский, отчаявшись разрешить парадокс, покончил с собой. Предание говорит, что известный др.-греч. логик Диодор Кронос (ум. ок. 307 до н.э.) уже на склоне лет дал обет не принимать пищу до тех пор, пока не найдет решение «Лжеца», и вскоре умер, ничего не добившись. В древности «Лжец» рассматривался как хороший пример двусмысленного выражения. В Средние века «Л.» п. был отнесен к т.н. неразрешимым предложениям и сделался объектом систематического анализа.

Особым вниманием «Л.» п. пользуется в современной логике. Нередко он именуется «королем логических парадоксов», ему посвящена обширная научная литература. И тем не менее, как и в случае многих др. парадоксов, остается неясным, какие именно проблемы скрываются за данным парадоксом и как следует избавляться от него.

Чаще всего «Л.» п. считается характерным примером тех трудностей, к которым ведет смешение двух языков: предметного языка, на котором говорится о лежащей вне языка действительности, и метаязыка, на котором говорят о самом предметном языке. В повседневности нет различий между этими языками: и о действительности, и о языке говорится на одном и том же языке. Если язык и метаязык разграничиваются, утверждение «Я лгу» уже не может быть сформулировано.

Проблемы, связывавшиеся на протяжении веков с «Л.» п., радикально менялись в зависимости от того, рассматривался ли он как пример двусмысленности, или же как выражение, внешне представляющееся осмысленным, но по своей сути бессмысленное, или же как образец смешения языка и метаязыка. И нет уверенности в том, что с этим парадоксом не окажутся связанными в будущем и др. проблемы (см.: Антиномия).












ЛИ (кит. — принцип, закон, основание, порядок, мотив, атрибут, теория, истина, идеал, разумное) — одна из главных категорий кит. философии. Этимологически восходит к идеограмме, обозначающей разметку полей. Как филос. понятие выражает идею упорядочивающего начала, свойства, присущего всем вещам.

Категориальное оформление понятия «Л.» заняло несколько столетий, начиная с 4 в. до н.э., в процессе которого оно претерпело серьезные изменения, прежде чем превратилось в устойчивую категорию «закон/принцип» в неоконфуцианстве (11 — 16 вв.), оппозиционную понятию «субстрат/субстанция» (ци). Согласно взглядам Чжу Си (12 в.), Л. выступает как всеобщий и в то же время отдельный множественный структурирующий принцип вещей, придающий форму субстрату ци и находящийся с ним в нерасторжимом единстве. «Ли един, но рассеивается во многом» — таков главный тезис учения о законе/принципе (ли сюэ), творцом которого был Чжу С.и. Впоследствии содержание понятия «Л.» обогатилось включением в него нравственных категорий конфуцианства и приобрело оттенок не только онтологического, но и этического природного начала в человеке. В противовес этому Ван Чуаньшань, Дай Чжэнь и др. философы более позднего времени считали Л. вторичным по отношению к субстрату ци, преодолев тем самым дуализм позиции Чжу С.и.

Антология мировой философии. М., 1969; Феоктистов В.Ф. Философские и общественно-политические взгляды Сюнь-цзы. М., 1976; Кобзев А.И. Учение Ван Янмина и классическая китайская философия. М., 1983; Chan Wing-tsit. The Evolution of the Neo-Confucian Concept Li as Principle // Tsing Hua Journal of Chinese Studies. 1964. Vol. 4. № 2.












ЛИБЕРАЛИЗМ (от лат. liberalis — свободный) — идейное течение, в основе которого лежит убеждение в необходимости постепенного реформирования общества с целью более полной реализации индивидуальных ценностей, и в первую очередь индивидуальной свободы. Л. является не конкретной социальной теорией, а, скорее, особым стилем, или способом, размышления о социальных проблемах, в рамках которого существуют разные, нередко спорящие друг с другом теории. Истоки Л. восходят к эпохе буржуазных революций 17— 18 вв.

Основной ценностью Л. является свобода личности. Др. ценности — демократия, правозаконность, нравственность и т.д. — истолковываются только как средства достижения такой свободы. Основной метод Л. — не столько творчество и создание нового, сколько устранение всего, что грозит индивидуальной свободе или мешает ее развитию. Постулат Л. о непреходящей ценности свободы и равных правах каждой личности вместе с его методом, диктующим особую осторожность при решении социальных проблем, во многом объясняют ту трудность, с какой Л. завоевывает себе сторонников. Л. весьма аморфен, его толкование меняется от десятилетия к десятилетию, у него нет непререкаемых авторитетов. Строгие формулы, которые использовались в кон. 19 в. для изложения доктрины Л., теперь окончательно оставлены. Не случайно Л. постепенно приобрел славу «негативного учения», не способного предложить человеку индустриального общества никакой конкретной, рассчитанной на долгую перспективу программы.

Л. — индивидуалистическая система, т.к. на первый план выдвигается отдельный человек, а ценность общественных групп или учреждений измеряется исключительно тем, в какой мере они защищают права и интересы индивида и способствуют осуществлению целей отдельных субъектов. Л. считает своей задачей благополучие и даже счастье человека, но достигаемые усилиями самого человека, ставящего перед собой собственные цели и пользующегося максимально возможной свободой. Предполагается, что весь круг обязанностей по поддержанию социального порядка покоится на индивиде, иногда речь идет конкретно о его совести. Совесть — краеугольный камень старых форм Л.: в первую очередь на нее опирается выбор людей между порядком и анархией, она приказывает человеку следовать велениям разума в большей степени, чем велениям переменчивых чувств. Совесть — и с нею чувство долга — позволяет связывать свободу личности с объективным порядком. Постепенно эволюция Л., однако, заметно ослабила обращение к совести как к тому началу, которое должно согласовать и примирить идею автономии воли и разума личности, с одной стороны, и идею социального порядка — с другой.

Л. различает политическую и гражданскую свободу. Политическая свобода гарантирует право гражданина участвовать в управлении гос-вом; гражданская свобода — это те основные права, на признании которых строится гражданское общество. Л. рассматривает политическую свободу только как дополнение к свободе гражданской. Однако политическая свобода представляет собой необходимое дополнение к гражданской свободе, единственно действенное ее дополнение. Без политической свободы — гражданская свобода хрупка и ненадежна. Две основные гарантии свободы — как гражданской, так и политической — Л. видит в частной собственности и правовом гос-ве.

Л. является не только идейным течением, но и определенной социальной практикой. Экономический Л. 19—20 вв. выступал с критикой феодальной регламентации экономических отношений. Физиократы, а за ними А. Смит активно поддерживали лозунг «Lais-sez faire» («He мешайте действовать»). Дж. Локк и др. внесли важный вклад в утверждение идей парламентской демократии, конституционного правления, основанного на разделении власти между исполнительными и законодательными органами, обеспечении основных прав граждан, включая свободу слова, печати, вероисповедания и т.д. В 20 в. Л. отстаивал общественное устройство, при котором регулирование социально-экономических отношений осуществляется спонтанно, через механизм «свободного рынка». На основе философии утилитаризма И. Бентама Дж.С. Миллем, Г. Спенсером и др. было развито утилитаристское обоснование Л., основу которого составляет стремление к достижению «наибольшей суммы общего счастья». В последней трети 19 в. экспансии идей Л. был положен конец. На длительный период они были вытеснены социалистическими идеями, главное содержание которых составляли «организация», «обобществление» и «планирование». Парадоксальным образом это произошло под флагом требования «новой свободы». Уже завоеванные свободы объявлялись «ничего не стоящими» без той «экономической свободы», которую должен был принести социализм. Если для Л. свобода означала освобождение индивида от пут, не оставляющих ему выбора и заставляющих повиноваться власть имущим, то для социализма, истолкованного как скачок из царства необходимости в царство свободы, она сводилась к устранению оков капиталистической экономической системы и в конечном счете к требованию равного распределения богатства. В упадке Л. определенную роль сыграло также проникновение в него позитивистских идей.

Л. восстановил свой потенциал только в 1930-е гг., когда опыт коммунистической России показал, что обещанный радикальными социалистами путь к свободе есть в действительности прямая дорога к тоталитарному коммунистическому рабству. Постепенно классический Л. подвергся существенной перестройке, прежде всего в вопросе о социально-экономической роли гос-ва. Возникли концепции «нового Л.», или неолиберализма, сблизившегося с консерватизмом. Гос-ву стала вменяться обязанность разработки и воплощения в жизнь общей стратегии экономического развития, предотвращения кризисов и стабилизиции финансового положения. Была признана важность социальных и экономических прав индивидов, особая значимость выравнивания возможностей и шансов людей, особенно являющихся членами социальных групп, фактически оказавшихся в наиболее трудном положении. Л. начал учитывать гуманистические идеалы, стоящие выше механизмов рынка и конкуренции, и подчеркивать значение коллективных действий, ограничивающих сферу применения таких механизмов. Этими соображениями объясняются, в частности, прогрессивные налоги на доходы граждан и прибыли предприятий ради перераспределения части национального богатства, частичное ограничение свободы рынка и конкуренции ради уменьшения остроты экологических проблем, проблем физического и нравственного здоровья людей и т.д.

Иногда утверждается, что идеи Л. всегда были чужды России и никогда не найдут в ней подходящей почвы. Ссылаются на пресловутую «соборность», будто бы изначально присущую рус. душе, на коллективистический характер рус. человека, на «евразийское начало» и др. подобные им неясные, вырванные из исторического контекста аргументы. Действительно, идеи Л. плохо уживались с привычным укладом российской жизни. Вместе с тем традиция Л., пусть не особенно глубокая и сильная, а временами даже прерывающаяся, в России существует давно, по меньшей мере с 18 в. «Суть либерализма в России была совершенно тождественной с сутью западного либерализма» (В.В. Леонтович). История Л. в России была на длительный период оборвана Октябрьской революцией 1917. В коммунистическом обществе слова «либерализм» и «либерал» приобрели явный негативный оттенок.

Критика Л. велась гл.обр. с двух позиций: с позиции капитализма и одобрения основных либеральных ценностей; с позиции социализма (коммунизма) как наиболее радикальной формы современного коллективизма. Основные моменты критики Л., относящейся в первую очередь к классическому Л., сводятся к следующему. Л. трактует общество как систему, состоящую из своего рода «атомов» — свободных, самоуправляющихся индивидов, желания и интересы которых мало зависят от среды, в которой они живут и действуют. Отсюда переоценка моральной и ценностной автономии личности, ее способности и желания действовать исключительно по собственному плану и пользоваться своей системой ценностей. Л. не видит разных возможностей истолкования свободы и явно переоценивает роль индивидуальной свободы в сложной системе социальных отношений. Даже в развитом капиталистическом обществе далеко не все его члены горячо стремятся к свободе; многие ставят безопасность и устойчивость своего существования выше индивидуальной свободы, всегда сопряженной с ответственностью и риском. Далее, в коллективистическом (в частности, в коммунистическом и национал-социалистическом) обществе подавляющее большинство людей вовсе не чувствуют себя несвободными. Л. чересчур оптимистично предполагает, что люди руководствуются в свой жизни прежде всего разумом, а не чувством, верой, традициями и т.п., и выдвигает рационализм как едва ли не единственный метод решения всех социальных проблем. Л. преувеличивает роль выведения конкретных случаев из одного общего принципа или немногих таких принципов. Либеральное мышление нередко игнорирует историю и является в своей основе статическим, поскольку считает, что правильное понимание социальной жизни есть самодостаточная, автономная сфера, мало или вообще не зависящая от влияния истории. В частности, неисторично истолковываются неотъемлемые права человека (жизнь, свобода, собственность, право сопротивляться тирании и т.д.). Л. как бы не замечает, что помимо капитализма существовали и существуют др., иногда принципиально иные способы общественного устройства, столь же естественные, как и капитализм, и не являющиеся «болезнью общества» или «вывихом истории» (в частности, коммунизм). Л. плохо видит преходящий характер самого капиталистического общества, которое тоже исторично и в свое время сойдет с исторической арены.

С этими общими особенностями либерального мышления тесно связано решение Л. многих конкретных проблем: Л. чересчур абстрактно противопоставляет путь постепенных, шаг за шагом идущих реформ более радикальному пути социальной революции. Л. утверждает, что революции вообще не нужны и даже неразумны в современном индустриальном обществе. Это как раз полная противоположность подходу, объявляющему революцию основным двигателем истории. Вопрос, на который Л. не дает ответа: всегда ли можно обойтись без революции, заместив ее подходящими к случаю реформами? Ответ на этот вопрос должен быть, скорее всего, отрицательным. Во всяком случае каждый переход от коллективистического устройства общества к индивидуалистическому его устройству и наоборот представляет собой глубокую социальную революцию (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество). Если история рассматривается как колебания обществ между полюсами коллективизма и индивидуализма, революции становятся неотъемлемыми ее элементами. Марксизм переоценивал роль социальных революций в истории; Л., напротив, переоценивает возможности частичных, идущих шаг за шагом реформ.

Хайек Ф.А. Дорога к рабству // Вопросы философии. 1990. № 10—12; Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1—2; Леонтович В.В. История либерализма в России, 1762—1914. М., 1995; Гаджиев К.С. Политическая наука. М., 1996; Ивин А.А. Философия истории. М., 1999.

А.А. Ивин













ЛИБИДО (от лат. libido — страсть) — бессознательное сексуальное влечение, в более общем плане — влечение к жизни и ее обнаружениям, близкое к платоновскому Эросу.

Понятие «Л.» многозначно: это и желание, и влечение, и стремление. В разных содержательных контекстах оно может означать удовольствие, кровожадность, жажду наслаждения, произвол и каприз. Понятие «Л.» появилось в медицинской, психологической и затем филос. литературе во втор. пол. 19 в. в работах М. Бенедикта «Электротерапия» (1868) и А. Молля «Исследование сексуального влечения» (1898).

Прежде всего Л. — это проявление полового инстинкта, обостренного и неустанного сексуального влечения. Эрос — глубинная, трудноутоляемая потребность человека и общества. Он неизбывен, неисчерпаем. Человек то и дело вязнет в оргиастическом исступлении, в эротическом движении мысли. Это, по -З. Фрейду, сделавшему данное понятие основным для своих работ, не только страсть, но стиль современной жизни. Заслуга Фрейда — в открытии эротической природы подсознания. Половой инстинкт определяет в конечном счете первичные эмоциональные связи между людьми. Он лежит в основе любовных и дружеских чувств, различных привязанностей — к самому себе, др. родственникам, сверстникам. Обращаясь к изучению бессознательного, писал Н.А. Бердяев, мы находим там Л., с рождения присущее человеку. В бессознательном мы обнаруживаем не только неудовлетворенное половое влечение, но также стремление к преобладанию и власти, смятенное сознание(уязвленное самолюбие, неугасимую обиду и зависть, вечную приговоренность к одной и той же судьбе. Признав, что основная идея Фрейда гениальна, а метод плодотворен, Бердяев тем не менее считал, что он неправомерно придал Л. центральное и всеобъемлющее значение; так родилась ложная пансексуалистская метафизика.

У Фрейда в трактовке Л. обозначился разносторонний метафизический смысл. Именно через Л. он пытался осмыслить множество культурных, социальных и антропологических вопросов. Сам Фрейд называл свои идеи метапсихологическими гипотезами. Огромная толпа, готовая к бессознательным свершениям, как выясняется, предельно эротизирована. Жестоко мстит за себя, отмечал Фрейд, пренебрежение к либидозному фактору в армии. Межэтнические коллизии вообще нельзя понять без сложного синдрома любви и ненависти. Касаясь массовых политических движений, Фрейд уточнял, что каждый человек либидозно связан, с одной стороны, с вождем (Христом, полководцем, политическим лидером), а с другой — с иными массовыми индивидами.

К.Г. Юнг в полемике с Фрейдом расширил понятие «Л.» до психической энергии вообще, своего рода метафизического принципа психики. Юнг попытался освободить психоаналитическую теорию от чисто сексуального подхода. Он утверждал, что все психические явления можно рассматривать как обнаружения энергии, подобно тому, как все физические процессы могут пониматься как энергетические реализации. Субъективно и психологически эта энергия, по мнению Юнга, понимается и переживается как сильное желание. Л. здесь приобретает первоначальное значение, не сводимое только к сексуальному влечению. Оно означает желание или импульс, которые не подчиняются никаким авторитетам, морали или чему бы то ни было. Л. есть потребность организма в естественном для него состоянии. С генетической т.зр. телесными потребностями, составляющими сущность Л., являются голод, жажда, секс и эмоциональные состояния или аффекты.

Т.о., в аналитической психологии Л. рассматривается как психическая энергия, направляющая и побуждающая личность к любому виду деятельности. Обнаружение Л. в отношении к.-л. объекта определяет степень ценности этого объекта для индивида. Л. может меняться, но эта энергия не может быть уничтожена.

Юнг К.Г. Либидо, его метаморфозы и символы. СПб., 1994; Гуревич П.С. Либидо // Популярная энциклопедия. Психоанализ. М., 1998.












ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ — одно из направлений аналитической философии, получившее наибольшее распространение в Великобритании, США и некоторых др. странах в 1930—1960-е гг. Впервые метод филос. анализа естественного языка был разработан Дж. Муром. Др. важным источником для возникновения Л.ф. явилось учение позднего Л. Витгенштейна, его теория языкового значения «как употребления». В основном разделяя критическую антиметафизическую установку логических позитивистов в отношении «традиционных» способов философствования, представители Л.ф. иначе объясняли причину возникновения филос. заблуждений, которую они находили не в сознательной эксплуатации «метафизиками» неточностей и двусмысленных форм языка, а в самой его «логике», его «глубинной грамматике», порождающей парадоксальные предложения (типа предложения, на которое обратил внимание Мур: «Идет дождь, но я в это не верю») и всевозможные лингвистические «ловушки». Согласно Витгенштейну и некоторым его последователям из Кембриджского ун-та, филос. заблуждения устраняются путем прояснения и детального описания естественных (парадигматических) способов употребления слов и выражений, включения слов в органически присущие им контексты человеческой коммуникации («языковые игры»), введения в качестве критерия осмысленности требования, чтобы любое употребляемое слово предполагало возможность своей антитезы, осуществления номиналистической критики тенденции к унификации различных случаев употребления слов и др. приемов. При этом в отличие от логических позитивистов сторонники Л.ф. не призывали к «усовершенствованию» естественного языка по образцу формализованных логических языков или языка науки.

Одна из школ Л.ф. (Дж. Уисдом, М. Лазеровиц, Э. Эмброуз) разработала сугубо «терапевтическую» интерпретацию целей и задач философии, сблизившись в этом отношении с психоанализом. Др. группа лингвистических философов — оксфордская школа «обыденного языка» — стремилась прежде всего к созданию позитивной концепции языковой деятельности. Ею были разработаны оригинальные идеи, введен в оборот новый категориальный аппарат для анализа языковой коммуникации (теория «речевых актов» Д. Остина), описания способов употребления психологических понятий (Г. Райл), выявления «концептуальной схемы» языка и познания (Я. Стросон), анализа моральных высказываний (Р. Хэар). Начиная с 1960-х гг. происходит сближение проблематик и исследовательских подходов Л.ф. и ряда направлений современной лингвистики (прежде всего в области лингвистической прагматики). Некоторые первоначально выдвинутые в Л.ф. концепции получают формально-логическую трактовку (таковой, напр., является иллокутивная логика Дж. Сёрла, навеянная идеями Остина).

Проблемы и противоречия буржуазной философии 60— 70-х годов. М., 1983; Философия. Логика. Язык. М., 1987; Chariesworth M.J. Philosophy and Linguistic Analysis. Pittsburgh, 1959; Waismann E. The Principles of Linguistic Philosophy. London, 1965; Katz J.J. Linguistic Philosophy. London, 1971; The Linguistic Turn. Chicago; London, 1975.

А.Ф. Грязнов












ЛИОТАР (Lyotard) Жан Франсуа (р. 1924) — фр. философ. С 1959 преподавал философию в ун-тах Парижа (Сорбонна, Нантер), с 1972 по 1987 — проф. ун-та Сен-Дени, а также приглашенный проф. в различных ун-тах США и Канады, соучредитель (наряду с Ж. Деррида) Международного философского колледжа. В юности испытывал сильное влияние марксизма и психоанализа, в нач. 1960-х гг. был членом леворадикальной группы «Социализм или варварство».

Международную известность принесла Л. кн. «La condition postmoderne» (1979), однако постмодернизм никогда не был самостоятельной темой его творчества. В центре размышлений Л. находится проблематика «нерепрезентативной эстетики», развить которую Л. стремится в противовес моделям репрезентации, утвердившимся в искусствоведении и в философии после Г.В.Ф. Гегеля. Событие ускользает от репрезентации — не поддается однозначному схватыванию в понятиях и образах, оставаясь принципиально неопределенным. Никакое изображение не изображает событие, изображение лишь отсылает к неизобразимому, указывает на непредставимое.

Но событийность далеко не ограничивается сферой искусства. Она пронизывает собой любое высказывание. Отсюда др. важная для Л. тема — тема распри (differend). Спор, несогласие (dissens) первичен по отношению к согласию (consens), ибо высказывания, будучи событиями, не могут быть подведены под общий знаменатель некоего универсального правила. Утверждая первичность несогласия перед согласием, Л. решает далеко не чисто полемические задачи (отмежевываясь, напр., от Ю. Хабермаса и К.О. Апеля). Исходный пункт размышлений Л. о differend: как «спасти честь мышления после Освенцима». Эксцессы тоталитаризма 20 в. внутренне связаны с историей европейской мысли. Эту мысль необходимо перепродумать, чтобы блокировать ее тоталитарные тенденции. Имплицитный тоталитаризм заложен во всяком притязании на монопольное обладание истиной. С такими притязаниями выступают все большие идеологии, или, как их называет Л., «метанаррации». Современная эпоха (modern) особенно богата метанаррациями: к дискурсу спасения (христианство) она прибавила дискурс эмансипации, дискурс научно-технического прогресса и т.д. Специфика ситуации «постмодерна» — в радикальном недоверии к любым метанарра-циям.

Метанаррации стремятся узаконить себя не только в качестве истинных, но и в качестве справедливых. Их легитимация тождественна легитимации определенных социальных ин-тов, обоснованию и оправданию определенного способа общественного устройства. Метанаррация поэтому теснейшим образом связана с властью. Утверждение одного типа дискурса (одной из возможных «языковых игр») в качестве универсального совпадает с утверждением универсальности определенной социальной системы. Господство правил и норм одной, «легитимной» формы рациональности и третирование всех иных ее форм как неполноценных или незрелых есть вместе с тем третирование всех иных, «нелегитимных» форм жизни. На деле, как показывает, опираясь на Л. Витгенштейна, Л., нет и не может быть универсального языка, как нет и не может быть универсальной рациональности — есть лишь различные «языковые игры». Среди них можно выделить денотативные (ориентированные на значение) и прескриптивные (ориентированные на действие). Но денотативные высказывания опираются в конечном итоге на некоторые правила, которые носят не денотативный, а прескриптивный характер. В попытке затушевать это обстоятельство их называют метапрескриптивными высказываниями. Однако очевидно, что источник метапрескрипций следует искать не в логической, а в социальной сфере, не в семантике, а в прагматике. Социальная прагматика, разрабатываемая Л., выявляет сложное переплетение гетерогенных высказываний, демонстрируя при этом, что никакой метапрескрипций, общей всем «языковым играм», установить невозможно. Более того, устанавливать ее не нужно и вредно, ибо всякое притязание на создание гомогенной системы высказывания таит в себе опасность террора.

Ответ на вопрос: что такое постмодерн? // Ad Marginem'93. M., 1994; Гибкое приложение к вопросу о постмодернизме // Ступени. Философский журнал. СПб., 1994. № 2(9); Переписать современность // Там же; Заметки о смыслах «Пост» // Иностранная литература. 1994. № 1; Discours, figure. Paris, 1971; Economie libidinale. Paris, 1974; Instructions paiennes. Paris, 1977; La condition postmoderne. Paris, 1979; Le difTerend. Paris, 1983; Tombean de l'intellectuel et antre papiers. Paris, 1984; Le postmoderne expliqueaux enfants. Paris, 1986; Lecons sur l'Analytique du sublime. Paris, 1991.

B.C. Малахов
















ЛИРИ (Leary) Тимоти (р. 1920) — амер. писатель, психосоциолог, культуролог. С 1959 по 1963 вел в Гарвардском ун-те семинары, посвященные изучению психологического взаимодействия при групповой и игровой психотерапии. Одним из первых начал исследования галлюциногенных препаратов, прежде всего ЛСД, проводя опыты на себе самом и на своих студентах. Под его руководством были созданы центры «освобождения» и «духовных открытий», где практиковались психоделические сессии и медитации. Стоял у истоков движения трансперсональной психологии. За хранение и употребление наркотиков был приговорен к десяти годам тюремного заключения. Автор многих книг, как научных, посвященных изучению связи между психоделическим опытом и мистическими вост. учениями, так и публицистических. Был одним из наиболее активных участников жур. «Psychedelic Review». Работы Л. оказали значительное влияние на движение хиппи. Кроме исследования собственно галлюцинаций, возникающих при приеме ЛСД, провел в сотрудничестве с коллегами (Р. Олперт и др.) в Гарварде изучение мистических феноменов, трактуя их как варианты измененного состояния сознания, родственные психоделическим.

Psychedelic Experience Based on Tibetian Book of Dead. New York, 1960; Psychedelic Prayers after Tao-Te Ching. New York, 1965; Politics of Ecstasy. New York, 1968; Psyhology of Pleasure. New York, 1969.











ЛИСЕЕВ Игорь Константинович (р. 1941) — специалист в области философии естествознания, философии биологии и экологии, проблем взаимодействия общества, человека и природы. Доктор филос. наук (1995). Окончил филос. факультет МГУ (1965) и аспирантуру при нем (1969). Преподавал философию в 1-м Московском медицинском ин-те, на филос. факультете МГУ, в др. московских вузах. В 1968—1973 — научный редактор жур. «Вопросы философии». С 1973 — в Ин-те философии АН СССР (РАН) (старший научный сотрудник, зав. сектором, руководитель исследовательского Центра био- и экофилософии, зам. директора по научной работе). Автор большого числа публикаций, организатор и ответственный редактор многих сборников и коллективных монографических исследований.

Основное направление научно-исследовательской работы Л. — проведение всестороннего системного изучения характера и путей воздействия биологической науки на современную культуру. Это достигается на основе исследования онтологических, методологических, аксиологических и праксиологических аспектов воздействия современной науки о жизни на целостную систему культуры, на формирование в ней новых онтологических объяснительных схем, методолого-гносеологических установок, ценностных ориентиров и деятельностных приоритетов. В своем творчестве Л. рассматривает ряд глобальных взаимосвязанных проблем: эпистемологический статус современной биологии и расширение предметной области биологической науки; радикальная перестройка научно-исследовательской стратегии в науках о жизни, филос. анализ оснований биологии; влияние биологии на возникновение новых познавательных, ценностных и деятельностных моделей в культуре; понимание ценности жизни на разных этапах развития человеческой цивилизации. Разработка всех этих проблем свидетельствует о становлении современной философии жизни, дающей возможность осмыслить влияние феномена жизни на формирование картины мира, стиля мышления, появление новых форм, идеалов и принципов осмысления и оценки бытия и деятельности человека в нем. Л. показывает возрастающее влияние современной, по-новому понятой философии жизни на утверждение новых ориентации и регулятивов культуры, на формирование стратегии дальнейшего развития человечества в его сложном коэволюционном соразвитии с природой.

Философские проблемы современной науки о жизни. М., 1975; Экология и мировоззрение. М., 1979 (в соавт.); Философские проблемы естествознания. М., 1985 (в соавт.); Философская концепция человека и глобальные проблемы современности. М., 1987; Экологический кодекс России (этика природопользования) // К экологической цивилизации. М., 1993 (в соавт.); Философия естествознания XX века: итоги и перспективы. М., 1997 (в соавт.); Философия жизни — путь к новой парадигме культуры // Биофилософия. М., 1997; Глобальная экология как вызов современной культуре // Философия в духовной жизни общества. СПб., 1997; Космизм и экология: на пути к смене парадигмы культуры // Стратегия выживания: космизм и экология. М., 1997; Высокие технологии в контексте изменения регулятивов культуры // Высокие технологии и современная цивилизация. М., 1999; Новые методологические ориентации в современной философии биологии // Методология биологии: Новые идеи. М., 2001.














ЛОГИКА (от греч. logos — слово, понятие, рассуждение, разум), или Формальная логика, — наука о законах и операциях правильного мышления. Согласно основному принципу Л., правильность рассуждения (вывода) определяется только его логической формой, или структурой, и не зависит от конкретного содержания входящих в него утверждений. Различие между формой и содержанием может быть сделано явным с помощью особого языка, оно относительно и зависит от выбора языка.

Отличительная особенность правильного вывода в том, что от истинных посылок он всегда ведет к истинному заключению. Такой вывод позволяет из имеющихся истин получать новые истины с помощью чистого рассуждения, без обращения к опыту, интуиции и т.п. Неправильные выводы могут от истинных посылок вести как к истинным, так и к ложным заключениям.

Л. занимается не только связями высказываний в правильных выводах, но и многими иными проблемами: смыслом и значением выражений языка, различными отношениями между терминами (понятиями), операциями определения и логического деления понятий, вероятностными и статистическими рассуждениями, парадоксами и логическими ошибками и т.д. Но главная тема логических исследований — анализ правильности рассуждения, формулировка законов и принципов, соблюдение которых является необходимым условием получения истинных заключений в процессе вывода.

Правильным является, напр., рассуждение, следующее схеме: «Если есть первое, то есть и второе; есть первое; значит, есть и второе». По этой схеме из высказываний «Если сейчас день, то светло» и «Сейчас день» вытекает высказывание «Сейчас светло». Какие бы конкретные истинные высказывания ни подставлялись в указанную схему, заключение обязательно будет истинным.

В правильном рассуждении заключение вытекает из посылок с логической необходимостью, общая схема такого рассуждения выражает логический закон. Рассуждать логически правильно — значит рассуждать в соответствии с законами Л.

Л. не просто перечисляет некоторые схемы правильного рассуждения. Она выявляет различные типы таких схем, устанавливает общие критерии их правильности, выделяет исходные схемы, из которых по определенным правилам могут быть получены др. схемы данного типа, исследует проблему взаимной совместимости схем и т.д.

В современной логике логические процессы изучаются путем их отображения в формализованных языках, или логических исчислениях. Построение исчисления отличается тщательностью, с которой формулируются его синтаксические и семантические правила, отсутствием исключений, характерных для естественного языка. Исследованием формального строения логических исчислений, правил образования и преобразования входящих в них выражений занимается логический синтаксис. Отношения между исчислениями и содержательными областями, служащими интерпретациями или моделями, исследуются семантикой логической.

Современная Л. слагается из большого числа логических систем, описывающих отдельные фрагменты, или типы, содержательных рассуждений. Эти системы принято делить на классическую Л., включающую классические Л. высказываний и Л. предикатов, и неклассическую, в которую входят модальная логика, интуиционистская логика, многозначная логика, неклассические теории логического следования, пара-непротиворечивая логика, Л. квантовой механики и др. Каждая из этих Л. также включает, как правило, соответствующие Л. высказываний и Л. предикатов. Т.о., хотя Л. как наука едина, она слагается из множества более или менее частных систем, ни одна из которых не может претендовать на выявление логических характеристик мышления в целом. Единство Л. проявляется прежде всего в том, что входящие в нее «отдельные» Л. пользуются при описании логических процессов одними и теми же методами исследования. Все они отвлекаются от конкретного содержания высказываний и умозаключений и оперируют только их формальным, структурным содержанием. В каждой применяется язык символов и формул, строящийся в соответствии с общими для всех систем принципами. И наконец, «сконструированная» Л. вызывает ряд вопросов, характерных для любой системы: нет ли в ней противоречий, охватывает ли она все истины рассматриваемого рода, и др. Между разными логическими системами имеются определенные связи. Одни системы могут быть эквивалентны другим, или включаться в них, или быть их обобщением, и т.д. Единство Л. проявляется также в том, что разные Л. не противоречат друг другу: законами одной из них не являются отрицания законов, принятых в другой.

История Л. насчитывает около двух с половиной тысячелетий и разделяется на два основных этапа. Первый начался с трудов Аристотеля и продолжался до втор. пол. 19 в. — нач. 20 в., второй — с этого времени до наших дней. На первом этапе Л. развивалась очень медленно, это дало И. Канту повод заявить, что она является с самого начала завершенной наукой, не продвинувшейся после Аристотеля ни на один шаг. Ошибочность такого представления была ясно показана в последние сто с небольшим лет, когда в Л. произошла научная революция и на смену традиционной логике пришла современная Л., называемая также математической, или символической, логикой. В основе последней — идеи Г. Лейбница о возможности представить доказательство как математическое вычисление. Дж. Буль истолковал умозаключение как результат решения логических равенств, в результате чего теория умозаключения приняла вид своеобразной алгебры, отличающейся от обычной алгебры лишь отсутствием численных коэффициентов и степеней. С работ Г. Фреге начинается применение Л. для исследования оснований математики. Значительный вклад в развитие Л. в дальнейшем внесли Б. Рассел, А.Н. Уайтхед, Д. Гильберт и др. В 1930-е гг. фундаментальные результаты получили К. Гёдель, А. Тарский, А. Чёрч.

Современная Л. с особой наглядностью показала, что развитие Л. тесно связано с практикой теоретического мышления и прежде всего с развитием науки. Конкретные рассуждения дают Л. материал, из которого она извлекает то, что именуется логической формой, логическим законом и т.п. Теории логической правильности оказываются очищением, систематизацией и обобщением практики мышления.

Л. активно реагирует на изменения в стиле и способе научного мышления, на осмысление его особенностей в методологии науки. Сфера приложений Л. в изучении систем научного знания непрерывно расширяется.

На первых порах современная Л. ориентировалась почти всецело на анализ математических рассуждений. Это поддерживало иллюзию, что развитие Л. не зависит от эволюции теоретического мышления и не является в к.-л. смысле отображением последней.

В 1920-е гг. предмет логических исследований существенно расширился. Начали складываться многозначная Л., предполагающая, что наши утверждения являются не только истинными или ложными, но могут иметь и др. истинностные значения; модальная Л., рассматривающая понятия необходимости, возможности, случайности и т.п.; деонтическая логика, изучающая логические связи нормативных высказываний, и др. Все эти новые разделы не были непосредственно связаны с математикой, в сферу логического исследования вовлекались уже естественные и гуманитарные науки.

В дальнейшем сложились и нашли интересные применения: времени логика, описывающая логические связи высказываний о прошлом и будущем, паранепротиворечивая Л., не позволяющая выводить из противоречий все что угодно; эпистемическая логика, изучающая понятия «опровержимо», «неразрешимо», «доказуемо», «убежден», «сомневается» и т.п.; оценок логика, имеющая дело с понятиями «хорошо», «плохо», «безразлично», «лучше», «хуже» и т.п.; изменения логика, говорящая об изменении и становлении нового; причинности логика, изучающая утверждения о детерминизме и причинности, пара-фальсифицирующая логика, не позволяющая отвергать положения, хотя бы одно следствие которых оказалось ложным, и др. Экстенсивный рост Л. не завершился и сейчас. Основные ее ветви, или разделы, можно сгруппировать так:

• базисная Л., в которую входят классическая Л., модальная Л., многозначная Л., неклассические теории логического следования;
• металогика, исследующая сами логические теории, их внутреннюю структуру и связи с описываемой ими реальностью;
• разделы математического направления, включающие теорию доказательства, теорию множеств, теорию функций, Л. вероятностей, обоснование математики;
• разделы, ориентированные на приложение в естественных и гуманитарных науках, такие, как индуктивная Л., изучающая проблематичные выводы, логические теории времени, причинности, норм, оценок, действия, решения и выбора и др.;
• разделы, находящие применение при обсуждении определенных философских проблем: Л. бытия, Л. изменения, Л. части и целого, логические теории вопросов, знания, убеждения, воображения, стремления и т.п.


Границы между этими областями не являются четкими, одни и те же ветви Л. могут иметь одновременно отношение к философии и естествознанию, к математике и металогике и т.д.

Прояснение и углубление оснований современной Л. сопровождалось пересмотром и уточнением таких центральных ее понятий, как логическая форма, логический закон, доказательство, логическое следование и др.

Законы Л. долгое время представлялись абсолютными истинами, никак не связанными с опытом. Однако возникновение конкурирующих логических теорий, отстаивающих разные множества законов, показало, что Л. складывается в практике мышления и что она меняется с изменением этой практики. Логические законы — такие же продукты человеческого опыта, как и аксиомы евклидовой геометрии, тоже казавшиеся когда-то априорными.

Доказательство, в особенности математическое, принято было считать императивным и универсальным указанием, обязательным для всякого непредубежденного ума. Развитие Л. показало, однако, что доказательства вовсе не обладают абсолютной, вневременной строгостью. Даже способы математической аргументации наделе историчны и социально обусловлены. В разных логических системах доказательствами считаются разные последовательности утверждений, и ни одно доказательство не является окончательным.

Перемены, происшедшие в Л. в 20 в., приблизили ее к реальному мышлению и тем самым к человеческой деятельности, одной из разновидностей которой оно является.

Чёрч А. Введение в математическую логику. М., 1960; Стяжкин Н.И. Формирование математической логики. М., 1967; Карри Х.Б. Основания математической логики. М., 1969; Зиновьев А.А. Комплексная логика. М., 1973; Новиков П.С. Элементы математической логики. М., 1973; Попов П.С., Стяжкин Н. И. Развитие логических идей от античности до эпохи Возрождения. М., 1974; Клини С.К. Математическая логика. М., 1985; Ивин А.А. Логика. М., 1999.

А.А. Ивин










ЛОГИКА В РОССИИ — эволюция современной (математической) логики в России. Кон. 19 в. и нач. 20 в. знаменуют выход логики за рамки силлогистики и появление логиков-новаторов, таких как П.С. Порецкий, М.В. Каринский, Л.В. Рутковский, СИ. Поварнин, и др. Казанский логик Н.А. Васильев выступил автором «воображаемой логики» (1910, 1912), где он подверг критике закон противоречия. Наряду с пол. логиком Я. Лукасевичем Васильев стал основателем нового направления — паранепротиворечивой логики. В серии статей И.И. Жегалкин (1927—1929) предложил арифметизацию символической логики высказываний и предикатов.

В 1924 выходит статья М.И. Шейнфинкеля «О кирпичах здания математической логики», заложившая основы комбинаторной логики (впоследствии получившей развитие в работах X. Карри), а в 1925 появляется первое в России исследование в области интуиционистской логики. Эта была статья А.Н. Колмогорова «О принципе tertium non datur». В ней впервые представлена аксиоматика минимальной логики высказываний и предикатов. Позднее (1932) Колмогоров возвращается уже к собственно интуиционистскому исчислению, предложив его интерпретацию в виде «исчисления задач». В работе В.И. Гливенко (1929; рус. пер. 1998) впервые приведен пример перевода одной логики в другую, а именно классической в интуиционистскую. Так было положено начало целому направлению (бурно развивающемуся и сейчас): переводам и погружениям одних логических систем в другие. Несколько особняком стояла работа И.Е. Орлова «Исчисление совместности предложений» (1928), которая на самом деле оказалась исторически первой в мире работой по теории логического следования.

Уникальная история России 20 в. предопределила и уникальное развитие логики в ней, во многом непонятное для зап. историка науки. В жестко тоталитарной социальной системе логика, а главное истина, становятся предметом чисто идеологических манипуляций. «Формальная логика» начала подвергаться гонениям, в полной мере развернувшимся к кон. 1920-х гг. Тем не менее в кон. 1930-х и 1940-х гг. в математических жур. появляются работы Д.А. Бочвара, А.И. Мальцева, П.С. Новикова, В.Ш. Шестакова. Последний создал логическую теорию контактно-релейных схем и разделил в этом приоритет с амер. математиком К. Шенноном.

В 1948 формальная логика возвращается в систему среднего и высшего образования. В этом же году созданы кафедры логики на филос. факультетах МГУ и ЛГУ; образуется сектор логики в Ин-те философии АН СССР (РАН). Однако положение логики в системе образования не остается независимым. Вышедший оригинальный учебник В.Ф. Асмуса (1947) подвергается критике, а в результате разгоревшейся дискуссии в 1950—1951 на страницах главного филос. официоза «Вопросы философии» и дискуссии по проблемам логики в МГУ и Ин-те философии было зафиксировано, что высшей ступенью мышления является диалектическая логика, а низшей — формальная. Сторонников последней такое соотношение явно не устраивало и на этом фоне все 1950-е и даже 1960-е гг. прошли в острой полемике.

В целях преодоления известного несоответствия между уровнем тогдашнего логико-философского образования и уровнем мировой логической культуры устанавливается практика переводов важнейших логических трудов: Д. Гильберта и Р. Аккермана «Основы теоретической логики» (1947), А. Тарского «Введение в логику и методологию дедуктивных наук» (1948), Л. Витгенштейна «Логико-философский трактат» (1958), Р. Карнапа «Значение и необходимость» (1959), С.К. Клини «Введение в метаматематику» (1957) и А. Чёрча «Введение в математическую логику» (1960). Две последние книги берутся за основу при преподавании логики на филос. факультете МГУ и изучаются различными группами логиков, одну из которых организует А.А. Зиновьев. Налаживается контакт между логиками-философами и логиками-математиками. В противостоянии с «диалектиками» первые обратились за помощью ко вторым и получили ее. Семинары А.А. Маркова и С.А. Яновской на механико-математическом факультете МГУ стали первыми «университетами» для многих философов.

Определенным итогом непростого развития явилось издание «Философской энциклопедии» (1960— 1970), в которой логика в большинстве статей была представлена по возможности в полном виде.

На современном этапе развития логики порой трудно определить, что принадлежит к математической (символической), а что к филос. логике. Можно выделить, однако, некоторые наиболее интересные направления.

Конструктивная и интуиционистская логики. Возникновение и развитие конструктивного направления (на базе конструктивной логики) вызваны в первую очередь работами А.А. Маркова и созданием им в кон. 1940-х гг. теории нормальных алгорифмов. Эта же тема представлена в работах П.С. Новикова. В рамках классического подхода к логике теорию рекурсивных функций разрабатывает В.А. Успенский. С кон. 1960-х гг. А.С. Есенин-Вольпин начинает развивать ультраинтуиционистскую программу оснований математики и естественно-научных теорий.

Многозначные логики. В России сложилась хорошая школа многозначной логики. Первая оригинальная работа принадлежит Д.А. Бочвару (1938), его логика предназначалась для анализа парадокса Рассела. В 1960 вышла первая книга по многозначной логике, посвященная ее филос. проблемам (А.А. Зиновьев), а в 1997 в монографии А.С. Карпенко подведен определенный итог развития многозначной логики в России и за рубежом.

Другие не классические логики. Исследования в области неклассических логик приняли весьма широкий размах. Это вызвано расширением концептуального и технического аппарата, позволяющего подойти к анализу логической и филос. проблематики, недоступной для рассмотрения средствами только классической логики.

Начиная с 1980-х гг. появляются монографии по времени логике: А.Т. Ишмуратов (1981), Э.Ф. Караваев (1983), А.С. Карпенко (1990), A.M. Анисов (1991). Впервые логика норм (деонтическая логика) и оценок логика исследуются А.А. Ивиным (монографии в 1970 и 1973).

Отметим также, что исследование силлогистических теорий средствами символической логики — одно из ведущих направлений в современной российской логике (А.Л. Субботин, Е.К. Войшвилло, В.А. Смирнов, В.А. Бочаров, В.И. Маркин, В.М. Попов, К.И. Бахтияров, М.И. Бежанишвили, Л.И. Мчедлишвили и др.).

Логика и методология наук. В 1930-е гг. С.А. Яновская и В.Ф. Асмус начинают исследовать логико-методологические и филос. проблемы оснований математики. Появляются работы Яновской о роли абстракций и идеализации в познании и о способах введения понятий. Современную теорию понятия, привлекая средства символической логики, создает Войшвилло (1967,1989). Вопросам абстракции и образования понятий посвящена книга Д.П. Горского (1962); им же исследована специфика определений в различных теориях (1974). М.М. Новоселов вводит методологически важное понятие интервала абстракции и на его основе ряд таких понятий, как абстракция постоянства, абстракция индивидуации, абстракция неразличимости и др. И.Н. Бродский выявил роль отрицательных высказываний в познании (1973). В работах Ивина, Ю.В. Ивлева и др. активно развивалась теория аргументации.

Отметим концепцию Зиновьева о том, что три ветви старой философии: формальная логика, гносеология и онтология должны быть слиты в нечто единое при систематическом построении логики.

Закончился 20 в., страшный для России, с неисчислимыми жертвами и потерями. Величие логики как гуманитарной науки состояло отчасти в том, что она стала спасительным прибежищем для многих из тех, кто не захотел примкнуть к марксизму-ленинизму.

Силаков А.В., Стяжкин Н.И. Краткий очерк истории общей и математической логики в России. М., 1962; Брюшинкин В.Н. Исследования по формальной логике (обзор советской литературы последних лет) // Вопросы философии. 1983. № 6; Бажанов В.А. Прерванный полет. История «университетской» философии и логики в России. М., 1995; Карпенко А.С. Логика в России. Вторая половина XX века // Вопросы философии. 1999. № 9; Bochenski J.M. Soviet Logic // Studies in Soviet Thought. 1961. Vol. 1; Anellis I.H. Formal Logic and Dialectical Materialism in the Soviet Union // Modern Logic. 1994. № 4; Uspensky V.A. Mathematical Logic in the Former Soviet Union: Brief History and Current Trends // Logic and Scientific Methods. Dordrecht, 1997.

A.C. Карпенко











ЛОГИКА ВЫСКАЗЫВАНИЙ — раздел логики, в котором изучаются истинностные взаимосвязи между высказываниями.

В рамках данного раздела высказывания (пропозиции, предложения) рассматриваются только с т.зр. их истинности или ложности, безотносительно к их внутренней субъектно-предикатной структуре. При этом многообразие всех возможных отношений между высказываниями анализируется на основе трех базовых отношений — отрицания, конъюнкции и дизъюнкции, а также производных от них отношений импликации, эквивалентности и некоторых др. Данные отношения обозначают с помощью специальных формальных символов — пропозициональных логических операторов (пропозициональных связок). В современном логическом языке в качестве пропозициональных связок обычно используются следующие символы: оператор отрицания «]», оператор конъюнкции «&»,оператор дизъюнкции «V», оператор импликации «—>» и оператор эквивалентности «<—>». В естественном языке смысловыми аналогами этих операторов являются, соответственно, частица «не», союз «и», союз «или», связка «если.., то...» и связка «...если и только если...». Точный логический смысл пропозициональных связок задается с помощью истинностных таблиц, в которых любому высказыванию (вида А, ] А, А&В, AvB, A—>B, ] (А&В), Av] В и т.д.) приписывается свойство быть истинным высказыванием, либо свойство быть ложным высказыванием.

Л.в. является, с одной стороны, содержательной теорией, отражающей истинностные взаимосвязи между смысловыми значениями высказываний, а с др. стороны — логическим исчислением, выражающим синтаксические связи между самими высказываниями. Наиболее распространено классическое исчисление высказываний,в котором из конечного числа аксиом по специальным правилам вывода могут быть получены все общезначимые формулы Л.в., выражающие соответствующие логические законы. Первый содержательный вариант Л.в. был предложен еще в период античности в логико-философской школе стоиков, возглавлявшейся Хрисиппом. Значительно позже, в 19 в., англ. логиком Дж. Булем был предложен теоретико-множественный вариант Л.в., известный под названием «алгебра логики», или «Булева алгебра». Л.в. — основополагающий раздел современной логики, имеющий широкое применение в различных сферах интеллектуальной деятельности человека. Вместе с тем, поскольку в Л.в. не учитывается субъективно-предикатная структура высказываний и ряд др. содержательных положений, с ее помощью нельзя адекватно формализовать значительную часть содержательных рассуждений, используемых человеком. Для этих целей дополнительно к средствам Л.в. используются средства логики предикатов и металогики.









ЛОГИКА НАУЧНОГО ПОЗНАНИЯ, или Логика науки, — применение идей, методов и аппарата логики в анализе научного познания. Развитие логики всегда было тесно связано с практикой теоретического мышления и прежде всего с развитием науки. Конкретные рассуждения дают логике материал, из которого она извлекает то, что именуется логической формой, законом и т.д. Теории логической правильности оказываются в конечном счете очищением, систематизацией и обобщением практики мышления.

Современная логика с особой наглядностью подтверждает это. Она активно реагирует на изменения в стиле и способе научного мышления, на осмысление его особенностей в методологии науки. Сфера приложений логики в изучении систем научного знания непрерывно расширяется. В кон. 19 — нач. 20 в. логика почти всецело ориентировалась на исследование математического рассуждения, и эта связь с математикой была настолько тесной, что до сих пор в имени «математическая логика» прилагательное «математическая» иногда истолковывается как указывающее не только на своеобразие методов новой логики, но и на сам ее предмет. В 1920-е гг. предмет логических исследований научного знания существенно расширился. Начали складываться такие разделы логики, кaк многозначная логика, модальная логика, теория логического следования, деонтическая логика и др. Были предприняты попытки систематического построения индуктивной логики. Все эти новые разделы не были непосредственно связаны с математикой, в сферу логического исследования вовлекалось уже естественно-научное и гуманитарное знание.

В 1930—1940 гг. Л.н.п. интенсивно разрабатывалась в рамках философии неопозитивизма, сделавшей логический анализ языка науки основным средством борьбы с «дурной метафизикой» и порождаемыми ею «псевдопроблемами». Неопозитивизм принял идею о безоговорочной применимости математической (современной) логики не только к дедуктивным наукам, но и к опытному знанию и резко противопоставил свою «логику науки» традиционному филос. и методологическому анализу познания. Претенциозная неопозитивистская программа сведения философии науки к логическому анализу ее языка потерпела крах. Причина его не в принципиальной неприменимости современной логики к опытному знанию, а в порочных философско-методологических установках, связанных с фетишизацией формальных аспектов познания, абсолютизацией языка и формальной логики. Особенности неопозитивистской методологии — изоляционизм, отказ от исследования научного знания в динамике, наивный индуктивизм, эмпирический фундаментализм и редукционизм — фатальным образом сказались не только на самой этой методологии, но и на направляемом ею логическом анализе научного знания. Неудачными оказались, в частности, попытки чисто формальными средствами охарактеризовать индукцию, определить понятие естественно-научного закона, диспозиционного предиката, объяснения, контрфактического высказывания, осуществить сведение теоретических терминов к эмпирическим и др. Неопозитивистское расширительное истолкование возможностей Л.н.п. было преодолено только в кон. 1950-х — нач. 1960-х гг., когда стало очевидно, что задачи, которые выдвигались перед нею неопозитивизмом, плохо поставлены и не имеют решения.

Сейчас логический анализ научного знания активно ведется в целом ряде как давно освоенных, так и новых областей. Самым общим образом их можно обозначить так:

• методология дедуктивных наук;
• применение логического анализа к опытному знанию;
• применение логического анализа к оценочно-нормативному знанию;
• исследование приемов и операций, постоянно используемых во всех сферах научной деятельности (объяснение, понимание, классификация и т.д.).


Использование логики в анализе научного познания означает ее рост не только вширь, но и вглубь, хотя последний процесс из-за сопровождающих его споров менее заметен. Прояснение и углубление оснований логики сопровождается пересмотром и уточнением таких центральных ее понятий, как логическая форма, логический закон, доказательство, логическое следование и др.

Начиная с 1950-х гг. к логической форме оказались отнесенными такие непривычные для традиционной логики понятия, как «было», «будет», «раньше», «позже» и «одновременно», «хорошо», «плохо» и «безразлично», «знает» и «полагает», «возникает» и «исчезает», «уже есть» и «еще есть» и т.д. Сама логическая форма сделалась относительной: она зависит не только от исследуемого языкового выражения, но и от принятой системы анализа, от того формализованного языка, на который оно «переводится».

Возникновение конкурирующих систем логики показало, что законы логики не являются истинами, никак не связанными с практикой мышления, и зависят от области, к которой они прилагаются. Так, при рассуждении о бесконечных совокупностях объектов не всегда применим закон исключенного третьего, принципы косвенного доказательства и др. Рассуждение о недостаточно определенных или изменяющихся во времени объектах также требует особой логики и т.д. Более того, на разных этапах развития научной теории находят применение разные множества логических законов. Так, в условиях формирующейся теории ограничена применимость закона противоречия, законов, позволяющих выводить любые следствия из противоречий и отвергать положения, хотя бы одно следствие которых оказалось ложным (паранепротиворечивая логика и парафалъсифицирующая логика). Обнаружилась, т.о., «двойная гибкость» человеческой логики. Она может меняться не только в зависимости от области обсуждаемых объектов, но и в зависимости от уровня теоретического осмысления этой области.

Приложения логики показали, что доказательство не обладает абсолютной, вневременной строгостью и является только культурно опосредствованным средством убеждения.

В стандартном определении доказательства используется понятие истины. Доказать некоторое утверждение — значит логически вывести его из других являющихся истинными положений. Но многие утверждения не связаны с истиной: оценки, нормы, советы, клятвы, декларации и т.п. Очевидно, что они тоже могут быть элементами логически последовательных рассуждений и доказательств. Встает вопрос о существенном расширении понятия доказательства. Им должны охватываться не только описания, способные иметь истинностное значение, но и все те многообразные утверждения, которые не являются описаниями и не могут быть сведены к ним.

Обычное понимание логического следования существенным образом опирается на понятие истины: из множества посылок А логически следует высказывание В, если и только если при любой интерпретации, при которой истинны все высказывания из А, истинно также высказывание В. Это можно истолковать так, что между оценками, нормами, как и между всеми иными выражениями, лишенными истинностного значения, невозможно отношение логического следования. Очевидно, однако, что оценочные, нормативные и им подобные высказывания способны быть посылками и заключениями логически корректных рассуждений. Это означает, что «высказывание», «логическое следование» и др. центральные понятия логики должны быть определены в терминах, отличных от «истины» и «лжи». Намечается выход логики за пределы «царства истины», в котором она находилась до сих пор. Понимание ее как науки о приемах получения истинных следствий из истинных посылок должно уступить место более широкой концепции логики.

Под влиянием приложений логики и прежде всего ее приложений в анализе научного знания существенно изменились представления об отношении логики к мышлению и языку. Согласно господствовавшей в 1930-е гг. т.зр., правила логики представляют собой продукт произвольной конвенции и выбор их, как и выбор правил игры, ничем не ограничен. В силу этого все искусственные языки, имеющие ясную логическую структуру, равноправны, и ни один из них не лучше и не хуже другого. Это — т.н.принцип терпимости, выдвинутый в кон. 1920-х гг. К. Менгером и активно пропагандировавшийся позднее Р. Карнапом. Данный принцип отрывает логику от обычного мышления и обычного языка. Разумеется, мышление не копирует мир своей внутренней структурой, но это не означает, что они никак не связаны и что логика — только своеобразная интеллектуальная игра, правила которой точны, но произвольны. Правила игры определяют способы обращения с вещами, правила логики—с символами. Искусственные языки логики имеют предметное, семантическое измерение, которого лишены игры. Нарушающий правила игры вступает в конфликт с соглашениями, нарушающий же правила логики находится в конфликте с истиной и добром, стандарты которых не являются конвенциональными. Логика как инструмент познания связана с действительностью и своеобразно отображает ее. Это проявляется в обусловленности развития логики развитием человеческого познания, в историческом изменении логических форм, в успешности практики, опирающейся на логическое мышление.

Перемены, происшедшие в логике, низвели ее с заоблачных высот непогрешимой абстракции. Они приблизили логику к реальному мышлению и тем самым к человеческой деятельности, одной из разновидностей которой оно является. Это, несомненно, усложнило современную логику, лишило ее прежней твердости и категоричности. Но этот же процесс насыщения реальным содержанием придал ей новый динамизм и открыл перед нею новые перспективы.

Если не принимать во внимание давно сформировавшуюся методологию дедуктивных наук, существенный вклад в которую внесла логика, можно сказать, что Л.н.п. не достигла пока особо впечатляющих успехов. Тем не менее есть определенное продвижение и есть перспектива. Уже сейчас можно сделать вывод о плодотворности крепнущих связей логики с естественными и гуманитарными науками как для методологии этих наук, так и для самой логики.

Зиновьев А.А. Логика науки. М., 1973; Логика научного познания. Актуальные проблемы. М., 1987; Никифоров А.Л. Философия науки; история и методология. М., 1998; Ивин АА. Логика. М., 1999.

А.А. Ивин











ЛОГИКА ПРЕДИКАТОВ — центральный раздел логики, в котором изучается субъектно-предикатная структура высказывании и истинностные взаимосвязи между ними.

Л.п. представляет собой содержательное расширение логики высказываний. В рамках данного раздела любое высказывание (пропозиция, предложение) рассматривается как некоторый структурно-сложный символ, разделяющийся на субъект, предикат и субъектно-предикатную связку. Субъект указывает на целостное понятие о предмете суждения; предикат — на к.-л. отдельное свойство, присущее предмету суждения; субъектно-предикатная связка — на отношение предикации (присущности), имеющее место между предметом суждения и отдельным свойством рассматриваемого предмета. Напр., в высказывании «Петр есть студент» слово «Петр» является субъектом, «студент» — предикатом, а слово «есть» — субъектно-предикатной связкой.

Так же, как и в логике высказываний, в Л.п. любое высказывание считается либо истинным, либо ложным. Однако при этом кроме пропозициональных связок «]», «&», «V», «—>», «<—>» используются еще три логических оператора: оператор предикации «<—», квантор общности «V» и квантор существования «Э». Если с помощью оператора предикации (субъектно-предикатной связки) формализуется внутреннее логическое строение высказываний об отдельных объектах, то с помощью кванторов формализуются высказывания о различных совокупностях объектов.

В естественном языке отдаленными смысловыми аналогами этих трех дополнительных операторов являются, соответственно, слова «есть (является)», «все» и «некоторые». Точный логический смысл этих операторов задается с помощью специальных семантических правил и формальных аксиом, постулируемых в соответствующем логическом исчислении. Наиболее распространено классическое исчисление предикатов, в котором из конечного числа аксиом по специальным правилам вывода могут быть получены общезначимые формулы Л.п., выражающие соответствующие логические законы. Средствами классического исчисления предикатов могут быть формализованы все основные типы высказываний силлогистики Аристотеля.

Кроме классического первопорядкового исчисления предикатов используются и др., более изощренные варианты формализации содержательной теории предикатов. Среди них наиболее известно исчисление предикатов второго порядка, в котором допускается квантификация формул как по предметным переменным, так и по предикатным переменным. Средствами Л.п. может быть формализовано значительно больше естественно-языковых рассуждений, нежели средствами логики высказываний. Вместе с тем Л.п. не может обеспечить формализацию всего естественного языка, поскольку в ней не учитывается ряд важных содержательных положений, относящихся к сфере компетенции металогики.










ЛОГИСТИКА — в нач. 20 в. название логики, изучаемой математическими методами, в частности, с использованием аксиоматизации и формализации. Слово «Л.» первоначально означало искусство вычисления или обычную арифметику. Г. Лейбниц употреблял его для обозначения «исчисления умозаключений», которое он пытался развить.

Термин вышел из употребления, уступив место терминам математическая логика, символическая логика, или современная логика.










ЛОГИЦИЗМ — концепция, сводящая математику к логике. Согласно Л., логика и математика соотносятся между собой как части одной и той же науки: математика может быть получена из чистой логики без введения дополнительных основных понятий или дополнительных допущений. Под логикой при этом понимается теория дедуктивного рассуждения.

Л. восходит к идее Г. Лейбница о «сводимости математики к логике». Во втор. пол. 19 в. нем. логик Г. Фреге сформулировал арифметику чисто логически, но, столкнувшись с парадоксами, признал свою попытку безнадежной. В дальнейшем тезис Л. развивали англ. философы и логики Б. Рассел и А.Н. Уайтхед.

Против идеи, что математические понятия можно свести к логическим понятиям с помощью явных определений и затем вывести математические теоремы из логических аксиом, обычно выдвигаются следующие возражения. Прежде всего, для сведения математики к логике приходится принимать аксиому бесконечности, предполагающую существование бесконечных множеств. Далее в выведении математики из логики в какой-то степени содержится круг. Всегда имеются необоснованные предпосылки, которые должны быть приняты на веру или интуитивно. Можно попытаться уменьшить их число, но нельзя избавиться от них совсем. Различение, что из этих предпосылок относится к математике, а что — к логике, лежащей в ее основе, носит субъективный и по существу произвольный характер. И наконец, в 1931 К. Гёдель показал, что все системы аксиоматически построенной арифметики существенно неполны: их средствами невозможно доказать некоторые содержательные истинные арифметические утверждения. Основной тезис Л. следует, т.о., признать опровергнутым.

Это не означает, что Л. был совершенно бесплодным. Его сторонники добились определенных успехов в прояснении основ математики. В частности, было показано, что математический словарь сводится к неожиданно краткому перечню основных понятий, которые принадлежат, как принято считать, словарю чистой логики.

Однако в целом Л. оказался утопической концепцией.

Клини С.К. Введение в метаматематику. М., 1957; Френкель А.А., Бар-Хиллел Й. Основания теории множеств. М., 1966.












ЛОГИЧЕСКИЕ ОШИБКИ — нарушения к.-л. законов или правил логики. Если ошибка допущена неумышленно, она называется паралогизмом; если же правила логики нарушают умышленно с целью доказать недоказуемое или ввести кого-то в заблуждение, то это — софизм. Л.о. следует отличать от фактических ошибок. Последние обусловлены не нарушением правил логики, а незнанием предмета, фактического положения дел, о котором идет речь. К Л.о. нельзя также причислять ошибки словесного выражения мысли. Классификация Л.о. обычно связывается с различными логическими операциями и видами умозаключений. Так, можно выделить ошибки, обусловленные нарушением правил деления понятий (напр., деление не по одному основанию), определения понятий (напр., порочный круг в определении); ошибки в индуктивном выводе (напр., поспешное обобщение); ошибки в дедуктивных умозаключениях; ошибки в доказательстве — по отношению к тезису, к аргументам и к демонстрации.









ЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ — применение средств математической логики для обсуждения и решения филос. и методологических проблем, для уточнения и формализации языковых выражений. Выражение проблемы в формализованном языке придает ей точность и определенную ясность, что иногда способно облегчить поиск ее решения. При этом часто оказывается, что формальное выражение проблемы не вполне адекватно ее содержательному пониманию. Тогда мы пытаемся улучшить это выражение и сделать его более адекватным. Одновременно происходит и более глубокое содержательное усвоение анализируемой проблемы. Напр., когда А. Тарский строит точное формальное определение понятия истины, он применяет понятие истины к предложениям. Это дает повод поставить вопрос о том, чему мы приписываем понятие истины — предложениям или суждениям. Обсуждение этого вопроса позволяет более глубоко понять природу суждения и предложения, а также яснее осознать смысл понятия истины.

Основы метода Л.а. были заложены в трудах Г. Фреге и Б. Рассела. Однако широкое распространение он получил в трудах представителей логического позитивизма, которые провозгласили, что основной задачей философии является Л.а. языка науки. Несмотря на значительные успехи в решении отдельных проблем, достигнутые Р. Карнапом, Г. Рейхенбахом, К. Гемпелем и др., представители логического позитивизма в общем не смогли использовать все эвристические возможности метода Л .а., т.к. в силу своих гносеологических установок ограничивали базис этого метода средствами экстенсиональной логики. В настоящее время метод Л.а. часто используется на различных этапах филос. и методологических исследований: для более четкой постановки проблем, для выявления скрытыхдопущений той или иной т.зр., для уточнения и сопоставления конкурирующих концепций, для их более строгого и систематического изложения, и т.д. Однако следует помнить об ограниченности этого метода и об опасностях, проистекающих из его применения. Точность выражений, к которым приводит метод Л.а., часто сопровождается обеднением содержания. Простота и ясность формального выражения некоторой проблемы иногда может порождать иллюзию решения там, где еще требуются дальнейшие исследования и дискуссии. Трудности формального представления и заботы о его адекватности могут увести от обсуждения собственно филос. или методологической проблемы и заставить заниматься техническими вопросами, лишенными филос. смысла. Так и случилось со многими методологическими проблемами логического позитивизма. Если же помнить обо всем этом и рассматривать формальное выражение философско-методологических проблем и понятий не как конечный результат, а как вспомогательное средство более глубокого филос. анализа, как некоторый промежуточный этап в ходе филос. исследования, то такие формальные выражения иногда могут оказаться полезными (см.: Экспликация).

Тарский А. Введение в логику и методологию дедуктивных наук. М., 1948; Методы логического анализа. М., 1977; Кюнг Г. Онтология и логический анализ языка. М., 1999.











ЛОГИЧЕСКИЙ АТОМИЗМ — учение о том, что реальность состоит из некоторых неанализируемых логических атомов, из которых строятся все др. онтологические сущности и положения дел. Термин введен в 1918 5. Расселом, который и развивал это учение вместе со своим учеником Л. Витгенштейном. Л .а. отталкивается от языка исчисления предикатов, содержащего индивидные и предикатные выражения. В соответствии с этим Рассел допускал существование двух видов логических атомов — индивиды и свойства. В дальнейшем он попытался и индивиды представить как пучки чувственно воспринимаемых свойств, индивиды при этом оказываются не более чем крючком, на котором висят чувственные качества, неким х (иксом), которому приписываются предикатные выражения. Витгенштейн в «Логико-философском трактате» в качестве атомов рассматривает предметы, вещи, из которых состоят положения дел. Он пытается обойтись вовсе без свойств и отношений, утверждая, что отношения между предметами можно выразить с помощью пространственного расположения знаков для индивидов.

Рассел в разные периоды своей деятельности значительно модифицировал свою первоначальную доктрину. Витгенштейн вообще отказался от Л.а. уже через несколько лет после выхода «Трактата». Тем не менее учение о логических атомах оказало значительное влияние на логический позитивизм.

Витгенштейн Л. Логико-философский трактат // Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. 1. М., 1994; Кюнг Г. Онтология и логический анализ языка. М., 1999; Russel В. Logical Atomism // Logik and Knowledge, Essays 1901 — 1950. New York, 1956.










ЛОГИЧЕСКИЙ ЗАКОН, или Закон логики, — выражение, содержащее только логические константы и переменные и являющееся истинным в любой (непустой) предметной области. Примерами Л.з. могут служить закон противоречия, закон исключенного третьего, закон де Моргана, закон косвенного доказательства и т.п.

Л.з. принято называть также (логической) тавтологией. В общем случае логическая тавтология — выражение, остающееся истинным, независимо от того, о каких объектах идет речь, или «всегда» истинное выражение. Напр., в выражение «Неверно, что p и не-р», представляющее закон противоречия, вместо переменной р должны подставляться высказывания. Все результаты таких подстановок («Неверно, что 11 — простое число и вместе с тем не является простым» и т.п.) являются истинными высказываниями. В выражение «Если для всех х верно, что х есть Р, то не существует х, не являющийся Р», представляющее закон логики предикатов, вместо переменной х должно подставляться имя объекта из любой (непустой) предметной области, а вместо переменной Р — некоторое свойство. Все результаты таких подстановок представляют собой истинные высказывания («Если для всех людей верно, что они смертны, то не существует бессмертного человека», «Если каждый металл пластичен, то нет непластичных металлов» и т.п.).

Понятие Л.з. непосредственно связано с понятием логического следования: заключение логически следует из принятых посылок, если оно связано с ними Л.з. Напр., из посылок «Если р, то q» и «Если q, то r» логически следует заключение «Если р, то r», поскольку выражение «Если (если р, то q, и если q, то r), то (если р, то r)» представляет собой закон транзитивности (скажем, из посылок «Если человек отец, то он родитель» и «Если человек родитель, то он отец или мать» по этому закону логически вытекает следствие «Если человек отец, то он отец или мать»).

Современная логика исследует Л.з. только как элементы систем таких законов. Каждая из логических систем содержит бесконечное множество Л.з. и представляет собой абстрактную знаковую модель, дающую описание какого-то определенного фрагмента, или типа, рассуждений. Напр., бесконечное множество систем, обладающих существенной общностью и объединяемых в рамках модальной логики, распадается на эпистемическую логику, деонтическую логику, оценок логику, времени логику и др.

В современной логике построены логические системы, не содержащие закона противоречия (паранепротиворечивая логика), закона исключенного третьего, закона косвенного доказательства (интуиционистская логика) и т.д.









ЛОГОС (греч. logos — речь, слово, высказывание, понятие, основание, мера) — понятие 1) антич. философии и 2) христианского богословия, обозначающее а) разумный принцип, управляющий миром и б) Бога-Сына как Посредника между Богом-Отцом и миром. Как филос. понятие Л. появляется у Гераклита, хотя толкование его остается в высшей степени спорным. Но анализ контекстов и сопоставление с др. обобщающими понятиями раннегреческой философии (с разумом, законом, числом, бытием, апейроном, стихией) позволяют увидеть в Л. концентрированное выражение таких функций досократовского правящего начала (архе), как власть меры и закона (одновременно безличная и божественная), сохранение единства и порядка во взаимопревращении стихий, вовлечение человека в процесс преображения хаоса в космос.

Однако в дальнейшей истории антич. философии вплоть до стоиков Л. не отягощен никакой метафизической нагрузкой. Зато фиксируется его значение как рассуждения, аргумента, дискурсивного познания. В составе диалектического метода Платона Л. осуществляет роль инструмента различения и определения видов через дихотомическое рассечение рода. Для Платона характерно также сопоставление Л. и мифа как двух способов выражения истины. Аристотель чаще всего употребляет термин Л. в смысле «определения» или «разумности вообще». Иногда имеется в виду разумность моральная; иногда — математическая пропорция; иногда — силлогизм или доказательство.

Стоицизм, опираясь на Гераклита, восстанавливает онтологический смысл Л., который понимается как мировая разумно-творческая эфирно-огненная субстанция, Зевс и судьба. Характерна принципиальная неразличенность в стоическом огненном Л. смыслового принципа и вещественного субстрата. В той мере, в какой Л. пронизывает каждую часть природы своей организующей силой, он описывается стоиками как множество смысловых семян, прорастающих в мире. В логике стоики различают внутренний Л. (мышление) и внешний, произнесенный (речь).

В эллинистическую эпоху понятие «Л.» привлекает внимание религиозной мысли Средиземноморья, стремившейся к синкретическому соединению греч. и вост. традиций. Самым значительным результатом этих экспериментов было учение Филона Александрийского. По Филону, Бог содержит в себе свой внутренний Л. как разум и замысел мира, но также излучает Л. вовне, творя и одушевляя им мир, что согласуется с образом библейского Бога, который творит мир словом. Кроме того, Л. может пониматься Филоном как посредник между «первым Богом» — творцом и «третьим богом» — тварной природой. Поэтому он именуется «вторым богом», «первосвященником», «единородным Сыном Божьим». Учение Филона оказало большое воздействие на христианское богословие и, видимо, отразилось в понимании Л. в Евангелии от Иоанна.

Евангелие от Иоанна дает представление о Л. как Единородном Сыне Бога-Отца, выраженное словами: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (I, 1). В Апокалипсисе (19, 13) имя «Слово Божие» носит Иисус, творящий Страшный суд. В отличие от Л. эллинистической философии, который был эманацией абсолюта и превращенной формой его пребывания в низших мирах, в христианской философии Л., отождествленный в Евангелии со вторым лицом Троицы, Иисусом Христом, есть, во-первых, прямое присутствие Бога в мире и, во-вторых, его нераздельное (хотя и неслиянное) единство с человеческой природой («И Слово стало плотию» (I, 14). Толкование этих текстов — в основе учения патристики о Л.

Схоластика 13 в. (Бонавентура, Фома Аквинский) создает теологию Слова как обширный синтез богословских и собственно филос. аспектов учения о Л.; нем. мистика 13—14 вв. (И. Экхарт и др.) выдвигает учение о вечном рождении Л. в душе верующего; раннее лютеранство, акцентирующее роль текста Писания и проповеди, опирается на теологию Слова в своей антикатолической полемике и диалектике веры, знания и свободы. Т.о., не только богословие, но и христианская философия постоянно обращалась к этому учению, видя в нем возможность согласовать истины умозрения и откровения.

Философия Нового времени утрачивает интерес к проблематике Л., замещенной проблемами логики. Но уже в нем. трансцендентализме с его заинтересованностью проблемами конкретности и историчности духа, инобытия логики, связи личностного и абсолютного обнаруживается возвращение к философии Л. Так, у И. Канта находим христологический текст, толкующий Л. Иоанна в смысле его совместимости с принципом разума и в тесной связи с чисто кантовской проблемой размежевания практического разума и религии. И.Г. Фихте не только подчеркивает согласованность своего «наукоучения» с Евангелием от Иоанна, но и противопоставляет христианство Иоанна, «вечную» религию Л. и знания христианству Павла, исказившему Откровение. Для Г.В.Ф. Гегеля Л. тождествен одному из основных элементов его Логики, Понятию. Поскольку Понятие в системе Гегеля есть максимальное раскрытие абсолюта как Идеи в себе и для себя, т.е. Идеи, преодолевшей раскол субъективного и объективного и достигшей формы свободы, то вся дальнейшая эволюция Идеи через природное инобытие и конкретности Абсолютного Духа может рассматриваться как сверхэмпирическая история Л. Ф.В.Й. Шеллинг уделяет особое внимание теме Л. в своей поздней философии, находя в учении Евангелия о Л. подтверждение своей теории мировых эпох, изображающей домировой, внутримировой и после-мировой способы существования божественного абсолюта.

Понятие «Л.» входит в активный словарь рус. религиозной философии кон. 19 — пер. пол. 20 в. Тональность темы задает ранний B.C. Соловьев с характерным для него «александрийским» контекстом евангельского Л. К той или иной трактовке Л. часто прибегают философы «всеединства» (П.А. Флоренский, С.Н. Булгаков, С.Л. Франк, Л.П. Карсавин). В.Ф. Эрн во введении к своему сб. «Борьба за Логос» выдвигает неославянофильскую идеологию логизма («Л. есть лозунг»), противопоставляя эллинско-христианский Л. зап. рационализму. У раннего А.Ф. Лосева Л. является одной из основных системных категорий.

В философии 20 в. специальное внимание теме Л. уделяют религиозные философы как неотомистской традиции (К. Ранер с его концепцией человека как «слушателя Слова»), так и протестантской «диалектической теологии» (К. Барт). Значимой оказывается проблема Л. — особенно в аспекте эллинского наследия — для герменевтики (см., напр.: Х.Г. Гадамер «Истина и метод»). М. Хайдеггер в своих поздних работах неоднократно возвращается к попытке заново истолковать утраченный смысл греч. Л. как «собирающе-раскрывающей» силы. В постструктурализме Л. часто отождествляется с рационалистической мифологией Запада. Так, для сформулированного Ж. Деррида метода деконструкции главной целью выступает «обезвреживание» логоцентризма (практически синонимичного метафизике).

Муретов М.Д. Философия Филона Александрийского в отношении к учению Иоанна Богослова о логосе. М, 1885; Васильева Т. В. Беседа о логосе в платоновском «Теэтете» // Платон и его эпоха. М., 1979; Трубецкой С.Н. Учение о Логосе в его истории // Трубецкой С.Н. Соч. М., 1994; Лосев А.Ф. История античной эстетики. М., 1994. Т. 1. Ранняя классика; Т. 5. Ранний эллинизм; Т. 6. Поздний эллинизм; Aall A. Geschichte der Logosidee in dergriechischen Philosophie. Leipzig. 1896-1899. Bd 1-2; Kelber W. Die Logoslehre von Heraklit bis Origenes. Stuttgart, 1958; Bouyer L. Das Wort ist der Sohn. Ein-siedeln, 1976.

А.Л. Доброхотов










ЛОКК (Locke) Джон (1632—1704) — англ. философ и политический мыслитель, разработал эмпирическую теорию познания и идейно-политическую доктрину либерализма. Род. в пуританской семье. Окончил Вестминстерскую школу и колледж Крайст-Черч Оксфордского ун-та, в котором затем преподавал. В 1668 избран членом Лондонского королевского общества. Став в 1667 домашним врачом и компаньоном лорда Эшли Купера (впоследствии графа Шефтсбери) — видного оппозиционного общественного деятеля времен Реставрации, Л. приобщается к активной политической жизни. С этого времени жизнь Л. на много лет связывается с семьей Купера. Политические взлеты и падения лорда тут же сказывались на его судьбе. Вслед за Шефтсбери, ввиду грозящих преследований со стороны англ. правительства, он в 1683 эмигрирует в Голландию. Здесь Л. сближается с кругом Вильгельма Оранского и после провозглашения того королем Англии возвращается в 1689 на родину.

В центре философии Л. — теория познания, развиваемая в традиции англ. эмпиризма и противостоящая картезианству, кембриджскому платонизму и университетской схоластической философии. Его главное филос. произведение «Опыт о человеческом разумении» (1690, рус. пер. 1898) содержит изложение целостной системы эмпирической философии, одной из главных задач которой было доказать несостоятельность допущения в познании к.-л. умозрительных предпосылок и, вместе с тем, невозможности метафизики, занимающейся трансцендентными проблемами. Л. создал грандиозную модель происхождения всего человеческого знания из чувственного опыта и исследовал получаемое т.о. знание с т.зр. его достоверности, очевидности, реальности и объема.

Согласно Л., добро есть то, что доставляет или увеличивает удовольствие и уменьшает страдание; в достижении этого и заключается, собственно, счастье, стремление к которому есть основание всякой свободы. Свою основную этическую максиму Л. корректирует определением морального добра как подчинения человеческой воли естественному закону, коренящемуся в конечном счете в божественной воле, — «истинной основе морали». В благоразумном и благочестивом сознании достигается гармония между личными и общественными интересами.

Большой заслугой Л. была его настойчивая защита веротерпимости. Этой теме он посвятил несколько работ, наиболее яркой из которых является «Послание о веротерпимости» (1689, рус. пер. 1988) — страстный и глубокий памфлет в защиту свободы совести как неотъемлемого права каждого человека. Право выбора и исповедания религии отвечает интересам и свободам людей, и поэтому должно быть признано гос-вом как их естественное право. Оно отвечает и интересам истинной церкви как добровольного человеческого сообщества, которая в своей деятельности призвана руководствоваться благочестием и состраданием, а не насилием. Терпимость не может распространяться лишь на тех, кто вступает в противоречие с законами roc-ва и моральными нормами общества, кто сам не проявляет терпимости в вопросах религии или использует ее для получения привилегий и кто вообще отрицает существование Бога. «Послание...» содержало требования предоставления религиозным общинам равных прав и отделения церкви от гос-ва. Защищая свои взгляды на религию и церковь от критиков, Л. опубликовал второе (1690) и третье (1692) послания о веротерпимости (четвертое так и осталось недописанным). В 1695 Л. издал кн. «Разумность христианства, каким оно представлено в Священном Писании», где старался рационально отделить подлинное учение Христа от последующих наслоений. Вместе с тем он полагал, что, поскольку человеческий разум ограничен, христианство, даже разумное, нуждается в откровении, в приобщении к божественному опыту «через его дух».

Социально-политическая философия Л. изложена в «Двух трактатах о правлении» (1690, рус. пер. 1988). В первом трактате Л. рассматривает и опровергает взгляды роялиста Р. Филмера, который утверждал, что всякая собственность и власть происходят от владений и власти Адама, дарованных ему Богом. Во втором трактате Л. развивает теорию происхождения собственности из труда, а государственной власти из общественного договора. Здесь излагается общая концепция происхождения, объема и цели государственного правления. Объединяясь в гос-во, люди передают правительству часть своих естественных прав ради защиты всех остальных прав — на жизнь, на свободу слова и веры, на собственность. Законодательная власть в гос-ве должна быть отделена от исполнительной, судебной и федеративной, осуществляющей внешние сношения. Правительство должно подчиняться закону, как и граждане, ибо именно закон обеспечивает свободы, защищая каждого от произвола и насилия со стороны других. Народ остается безусловным сувереном и имеет право не поддерживать и даже ниспровергать правительство, которое не выполняет взятые на себя обязательства. Это была концепция, обосновывающая тот государственный строй парламентарной монархии, который складывался в Англии после «Славной революции» 1688—1689.

Идеи Л. положили начало идеологии века Просвещения. Их влияние испытали самые выдающиеся мыслители этого века, причем разных филос. воззрений: в Англии — от Дж. Толанда, Коллинза и Дж. Пристли до Дж. Беркли и Д. Юма; во Франции — от Вольтера и Ж.Ж. Руссо до Э.Б. де Кондильяка, К.А. Гельвеция и Д. Дидро. Политическая философия Л. получила развитие у Ш.Л. Монтескье и была воспринята идеологами Американской революции — Франклином, Адам-сом и Джефферсоном. 

Соч.: В 3 т. М., 1985-1988.
Заиченко Г.А. Джон Локк. М., 1988; Aaron R.I. John Locke. Oxford, 1973.

А.Л. Субботин













ЛОМОНОСОВ Михаил Васильевич (1711 — 1765) — ученый-энциклопедист, поэт и мыслитель. Философию изучал в Марбурге у X. Вольфа. Своеобразно трансформировал монадологию Г.В. Лейбница в физическую теорию корпускул механистическо-материалистического толка. Энциклопедизм Л. проявился в разработке широкого круга проблем физики, химии, геологии, минералогии, климатологии, экономической географии, истории, психологии, логики, эстетики. Филос. работу Л. немного: «Физическая диссертация о различии смешанных тел, состоящем в сцеплении корпускул, которую для упражнения написал Михайло Ломоносов, студент математики и философии, в 1739 г., в марте месяце»; «Элементы математической химии»; «Заметки по физике и корпускулярной философии».

Л. был убежден, что между теорией и практикой существует самая тесная, непрерывная связь и поэтому истинный ученый должен быть также и философом, поскольку научная теория истинна лишь в том случае, если она опирается на правильные филос. основы. В ряду филос. дисциплин особое место занимает логика, т.к. каждая наука лишь постольку наука, поскольку она доказывает то, что утверждает. «Элементам математической химии» Л. предпослал филос. обоснование теоретических основ естествознания в форме описания двух основных законов мышления: закона противоречия и закона достаточного основания. «Одно и то же не может одновременно быть и не быть», а также: «Ничто не происходит без достаточного основания». Эти законы Л. называл аксиомами или высшими филос. принципами бытия и познания. Развиваясь в русле вольфианской философии, Л. все же сумел выйти за ее рамки, противопоставив сверхрационализированному миру нематериальных монад учение об атомах и корпускулах. В соч. «О нечувствительных частицах тела» Л. дал определение материи: «Материя есть то, из чего состоит тело и от чего зависит его сущность». Онтология Л. была тесно сопряжена с его гносеологией. Логические же проблемы излагались им в связи с риторикой. В 1743 было написано «Краткое руководство к риторике на пользу любителей сладкоречия», которое впоследствии было расширено и переработано в «Краткое руководство к красноречию. Книга первая, в которой содержится риторика, показующая общие правила обоего красноречия, т.е. оратории и поэзии, сочиненная на пользу любящих словесные науки». Свое логическое учение Л. начинал с понятия, которое у него обозначилось термином «простая идея». Идеи суть «представления вещей или действие в уме нашем» и бывают простые и сложные. Рассматривая категории свойств и вещей, Л. делил последние на материальные и «жизненные». К материальным свойствам относились те, которые одинаково присущи как одушевленным, так и неодушевленным телам. Не проводя различий между первичными и вторичными качествами тел, Л. придавал т.н. вторичным качествам статус характеристик, объективно присущих самим вещам.

В качестве особой и специфической категории Л. выделял понятие «имена», выказав тем свое отношение к номиналистам и реалистам. Первых он называл «именниками», а вторых — «вещественниками». Л. не отождествлял мышление и язык, но ставил их в определенную связь и писал о двух логических функциях слов: одни из них способны выражать лишь термины, другие же обозначают связи между мыслями. Т.о., Л. критиковал, с одной стороны, номинализм, ставящий знак равенства между понятием и словом, а с другой — реализм, признающий реальным существование понятий самих по себе и приписывающий им первичность по отношению к вещам материального мира. Для познания и правильного поведения, писал Л., необходим природный рассудок, подкрепленный «логикой, которая после грамматики есть первая предводительница ко всем наукам». Л. ощущал острую связь не только с философией Нового времени, но и с филос. культурой Киевской и Московской Руси, что нашло определенное отражение в «Предисловии о пользе книг церковных в российском языке».

В сфере общественно-социальных идей Л. привлекали идеалы западноевропейского Просвещения: прогресс общества связывался им с развитием образования, просвещения и ремесел; развитие государственности сопрягалось с борьбой с теократическими тенденциями рус. церкви; развитие личности — с формированием независимого и влиятельного гос-ва. Основными темами филос. поэзии Л. были Бог, Природа и Человек. По инициативе Л. при попечительстве кн. И.И. Шувалова был создан императорский Московский ун-т (1755). Л. был академиком Шведской и Болонской академий наук. В советский период научное и филос. творчество Л. было одним из центральных объектов историко-философских исследований. Оно безоговорочно характеризовалось как филос. материализм и ведущая тенденция рус. филос. мысли 18 в.

Полн. собр. соч.: В 11 т. М.; Л., 1950-1983; Избр. произв.: В 2 т. М., 1986.
Плеханов Г.В. Соч. М.; Л., 1925. Т. 21; Кузнецов Б.Г. Творческий путь. М.; Л., 1961; Уткина Н.Ф. М.В. Ломоносов. М., 1966; Развитие естествознания в России, XVIII — начало XIX в. М., 1977; Абрамов А.И. Историография русской философии XVIII в. // Общественная мысль: Исследования и публикации. М., 1990. Вып. III.

А.И. Абрамов












ЛОПАТИН Лев Михайлович (1855-1920) — философ, психолог. Окончил историко-филологический факультет Московского ун-та. Защитил магистерскую (1886) и докторскую (1891) диссертации. С 1892 — проф. кафедры философии Московского психологического общества; редактор жур. «Вопросы философии и психологии».

Основной труд Л. — «Положительные задачи философии».

Л. трактует эмпирический опыт как относящийся к познанию явлений в их субъективном значении. С целью преодоления субъективизма в познании возможна и необходима разработка метафизики знания о действительной сущности вещей. В области метафизики возможны два способа движения: рациональный, утверждающий внеопытные истины, и способ, основанный на вере, не связанный с логическим доказательством. Соответственно, Л. выделяет два основных вида метафизики: онтологию разума и онтологию веры. К последнему виду метафизики Л. относит материализм, основанный на вере в объективность чувственных впечатлений. Сам Л. был сторонником онтологии разума. Центральной проблемой онтологии разума Л. считаетпоиск связи единого и многого; была создана концепция субстанции как субъекта многообразия качеств и состояний. Обстоятельной разработке в философии Л. подверглась и проблема причинности. Развитие онтологии разума приводит Л. в конечном счете к «системе конкретного спиритуализма».

Положительные задачи философии. М., 1886—1891. Ч. 1-2.
Рубинштейн М.М. Очерк конкретного спиритуализма Лопатина Л. М. // Логос. 1911 — 1912. Кн. 2—3; Огиев А.И. Лопатин Л.М. Пг., 1922.














ЛОРЕНЦ (Lorenz) Конрад (1903-1989) — выдающийся австр. этолог и философ, лауреат Нобелевской премии 1973 по физиологии и медицине (совместно с Н. Тинбергеном и К. Фришем), основатель эволюционной эпистемологии. Внес крупный вклад в создание теоретических основ современной этологии и генетики социального поведения. Пытаясь распространить сформировавшиеся в 1930-х гг. представления об универсальном характере генетической эволюции на классическую теоретико-познавательную проблематику, разработал эпистемологическую концепцию, которую назвал «эволюционной теорией познания (знания)». Интерес к эпистемологической проблематике возник у Л. в связи с результатами его собственных исследований поведенческих стереотипов, которые, в частности, показали, что каждому виду животных свойственны определенные инстинктивные действия, являющиеся продуктом эволюции, которые с т.зр. генетики можно рассматривать как врожденные фенотипические признаки. В 1941 в нем. филос. жур. «Blatter fur Deutsche» он опубликовал статью «Кантовская доктрина априори в свете современной биологии», где высказал предположение, что наша центральная нервная система, формы нашей интуиции и категории мышления адаптированы к реально существующему наподобие того, как ступни наших ног адаптированы к полу, или рыбий плавник — к воде. Априорные знания возникают в ходе эволюции как результат постоянных конфронтации с реальностями внешнего мира, они становятся наследуемыми элементами мышления.

Свою задачу Л. видел, с одной стороны, в создании такой теории познания, которая базировалась бы на биологической и филогенетической информации, а с другой — в построении образа человека, который соответствовал бы этой теории познания. Естественнонаучный подход к эпистемологии он основывал на позиции «гипотетического реализма», т.е. исходил из предпосылки, что все познание вырастает из процесса взаимодействия когнитивного субъекта и объекта восприятия, которые в равной степени реальны и принадлежат к одному и тому же типу реальности. Л. также допускал, что наши психические состояния, все, что получает свое отражение в нашем субъективном опыте, внутренне связано и даже идентично физиологическим процессам, доступным объективному анализу. Однако, по мнению Л., автономию личностного опыта и его законы в принципе нельзя объяснить на основе физических или химических законов, равно как и на языке сколько угодно сложных нейрофизиологических структур.

Согласно эпистемологическим взглядам Л., человек — это живое существо, которое обязано своими качествами и функциями (включая высокоразвитые познавательные способности) эволюции, которая, по сути дела, представляет собой процесс познания, т.к. любая адаптация предполагает усвоение некоторой меры информации о внешней реальности. Все, что мы знаем о материальном мире, в котором живем, производно от наших филогенетически эволюционирующих механизмов усвоения информации. Органы чувств и центральная нервная система позволяют живым организмам получать нужную информацию об окружающем мире и использовать ее для выживания. Поэтому поведение людей и животных, в той степени, в какой они адаптированы к своей среде, суть образ этой среды. «Очки» наших способов мышления и восприятия — категории каузальности, субстанции, качества, пространства и времени — суть функции нейро-сенсорной организации, сформировавшейся в интересах выживания. Однако у нас развились органы восприятия лишь тех аспектов реальности, считаться с которыми было императивом выживания нашего рода. Поэтому следует допустить, что у реальности имеется множество др. аспектов, знание которых не имеет жизненно важного значения для человека. Мы, напр., не слышим того, что передается на частотах, не доступных для наших слуховых рецепторов. Человек обладает врожденными нормами поведения, которые доступны для изучения с помощью техники и методов естественных наук. Эти филогенетически запрограммированные нормы оказывают сопротивление всем культурным влияниям и играют немаловажную роль в социальном поведении человека.

С кон. 1950-х гг. Л. особенно волновали проблемы, связанные с кризисом европейской цивилизации, с процессом культурного упадка. Этот кризис, по его мнению, обнаруживает симптомы «умственного недуга». Возникает потребность прибегнуть к диагностическим методам медицины, чтобы исследовать когнитивный аппарат человека, его разум и цивилизацию. Большая часть психических болезней и расстройств, угрожающих выживанию европейской цивилизации, связана, считал Л., с социальным и моральным поведением человека. Необходимо научное понимание причин данных патологических симптомов, а это требует разрушения стены, разделяющей гуманитарное и естественно-научное познание.

Агрессия: так называемое зло. М., 1994; Кантовская доктрина априори в свете современной биологии // Человек. 1997. № 5.

И.П. Меркулов












ЛОСЕВ Алексей Федорович (1893—1988) — философ, историк античной философии и эстетики. Получил классическое образование на историко-филологическом факультете Московского ун-та. С 1919 — проф. классической филологии Нижегородского ун-та, член Психологического общества при Московском ун-те, Религиозно-философского общества памяти B.C. Соловьева, Философского кружка им. ГА. Лопатина, Вольной академии духовной культуры. С 1922 по 1929 читал курс лекций по эстетике в Московской консерватории.

Миросозерцание Л. формируется на основе глубокого интереса к филос. учению Платона, сквозь призму которого воспринимались самые различные проявления духовной культуры: музыка и математика; филос. взглядов Ф.М. Достоевского, B.C. Соловьева, Ф.В.Й. Шеллинга, Г.В.Ф. Гегеля, Ф. Ницше, А. Бергсона, П. Наторпа, Э. Кассирера; физических теорий Х.А.Лоренца и А. Эйнштейна. В 1920—1930-х гг. выходит цикл монографий: «Античный космос и современная наука», «Диалектика числа у Плотина», «Музыка как предмет логики», «Диалектика художественной формы», «Критика платонизма у Аристотеля», «Очерки античного символизма и мифологии», «Диалектика мифа». Собственное филос. учение Л. изложил в работе «Философия имени», которая была своеобразным синтезом феноменологии и платонизма. Филос. идеи Плотина и Прокла, развивающие диалектические построения платоновского «Парменида», Л. положил в основу преобразования феноменологии Э. Гуссерля, превратив ее в универсальную диалектику. «Философия имени» генетически была связана со спорами об имеславии нач. 20 в.; система бытия строилась на основании тщательного анализа (67 категорий) природы «имени», или «слова». Для Л. все в мире, включая и мертвую природу, есть смысл, поэтому философия природы и философия духа объединяются в философии имени как самообнаружении смысла. Имя в своем законченном выражении понималось как «идея», улавливающая и очерчивающая «эйдос», существо предмета. Наибольшую полноту и глубину имя обретает, когда охватывает и сокровенный «мистический» слой бытия, когда раскрывается как миф, который является не вымыслом, а, напротив, последней полнотой, самораскрытием и самопознанием реальности. Философия имени, по Л., совпадает с диалектикой самопознания бытия и философией вообще, т.к. имя, понятое онтологически, является вершиной бытия, достигаемой в его имманентном самораскрытии.

В 1930 появился ряд публикаций с критикой работы Л. «Диалектика мифа» (Л.М. Каганович, М. Горький и др.) и характеристикой мыслителя как классового врага, мракобеса, реакционера, черносотенца и монархиста. Последовавшие «оргвыводы» привели к аресту Л. и «трудовому перевоспитанию» на Беломорканале до 1933, после освобождения работа была связана с преподаванием в качестве проф. филологии. С нач. 1950-х гг. начался новый период филос. творчества: было опубликовано около 400 научных работ (в т.ч. 30 монографий). Наиболее выдающиеся из них: восьмитомная «История античной эстетики», «Эллинистически-римская эстетика», «Эстетика Возрождения», «Проблема символа и реалистическое искусство», «Владимир Соловьев и его время».

Из ранних произведений. М., 1990; Философия. Мифология. Культура. М., 1991; Очерки античного символизма и мифологии. М., 1993; Бытие. Имя. Космос. М., 1993; Миф. Число. Сущность. М., 1994.

А.Ф.Лосеву: К. 90-летию со дня рождения. Тбилиси, 1983; Гоготешвили Л. Лосев А.Ф. // Русская философия. Малый энциклопедический словарь. М., 1995.














ЛОССКИЙ Николай Онуфриевич (1870—1965) — философ, представитель рус. интуитивизма и персонализма. Окончил физико-математический и историко-филологический факультеты Петербургского ун-та, с 1900 — приват-доцент, с 1916 — проф. В 1922 выслан из России, преподавал в ун-тах Праги, Брно, Братиславы, в 1946 переехал в США, где стал проф. Свято-Владимирской духовной академии в Нью-Йорке и работал до 1950.

Длительная эволюция филос. миросозерцания Л. привела его к признанию истинности христианства, но сама филос. система строилась в рамках повышенной систематичности и логической обоснованности, что нашло свое отражение в учении о предмете, методе и структуре философии; в гносеологии интуитивизма; в идеал-реалистической, персоналистической онтологии и метафизике; в филос. психологии и антропологии; в логике и теории свободы воли; в христианской теономной этике, эстетике и социальной философии. Л. был также историком философии и понимал ее как особую «науку о мире как целом», стремящуюся «установить цельную, непротиворечивую общую картину мира как основу для всех частных утверждений о нем». Выступая против трансцендентного и имманентного «гносеологического индивидуализма», Л. в «Обосновании интуитивизма» сформулировал свою гносеологическую позицию: «...В процессе познания внешнего мира объект трансцендентен в отношении к познающему Я, но, несмотря на это, он остается имманентным самому процессу знания». Онтологию идеал-реализма Л. называл также «иерархическим персонализмом» и возводил этот онтологический плюрализм к монадологии Г. В. Лейбница. Абсолют как Высшее сверхмировое начало описывался Л. в терминах апо-фатического богословия: «Сущее сверхсовершенство» «сверхразумного» и «сверхличного» Бога. В своем отношении к миру Абсолютное выступает подлинным творцом «множества субстанций» как «конкретно-идеальных начал», составляющих высшую сферу мира — Царство Духа. Это есть Царство Божие, а обитатели его обладают бессмертным «духоносным телом» и совершенным «космическим сознанием».

Введение в философию. СПб., 1911; Интуитивная философия Бергсона. М., 1914; Мир как органическое целое. М., 1917; Основные вопросы гносеологии. Пг., 1919; Бог и мировое зло. Прага (Берлин), 1941; Условия абсолютного добра. Париж, 1949; Воспоминания. Мюнхен, 1968.

Старченко Н.Н. Мир, интуиция и человек в философии Н.О. Лосского. М., 1991; Гайденко П.П. Иерархический персонализм Н.О. Лосского // Лосский Н.О. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция. М., 1995.














ЛОТЦЕ (Lotze) Рудольф Герман (1817—1881) — нем. философ и ученый. Л. стремился к синтезу метафизики нем. идеализма (от Г.В. Лейбница до Г.В.Ф. Гегеля) с естественными науками и медициной. Л. различает три сферы: действительности, истины и ценностей. В работе «Микрокосм» (3 т., 1856—1864) с опорой на науку осмысляется отношение человека к этим трем сферам. В конечном счете мир предстает как духовный (по своей природе), личность постигается как монада, отношение к Богу изображается как (преимущественно) этическое отношение. В «Логике» (1874) Л. представляет мышление и познание чисто предметно, проводит четкое различие между бытием вещей и их значимостью (Gelten — новое понятие, введенное Л. для смысловых содержаний и ценностей). В «Метафизике» (поздний вариант — 1879) метафизика членится Л. традиционно (при отвлечении от филос. теологии) на онтологию, космологию, психологию. Л. в общем и целом принимает механическую интерпретацию природы. Он отказывается признавать какой-то особый виталистский принцип, обусловливающий функционирование организма. Механическая интерпретация природы предполагает существование отдельных вещей, находящихся во взаимодействии. Но, по Л., взаимодействие возможно только между членами органического единства. А постоянство каждой вещи по отношению к своим изменчивым состояниям можно постичь по аналогии с отношением души, или единства сознания — к своим состояниям. Можно поэтому говорить не только о концепции природы как органического целого, но и об идее вещей как в некотором отношении психических или духовных сущностей. Механическая каузальность, воспринимаемая наукой как таковая, есть в действительности Божественная деятельность. Но личностный Бог — это не Абсолют, в отношении к которому вещи суть лишь модификации Божественной субстанции. Каждая вещь есть центр деятельности и существует «для себя». Бог выражает себя в мире путем реализации ценностей, реализации морального идеала. Мы можем приобрести знание этих ценностей опытным путем. Даже наша вера в бытие Бога зиждется в конечном счете на моральном опыте и постигаемых в этом опыте ценностях. Этот же опыт лежит в основе нашего убеждения, что мир не может быть лишь механической системой. Т.о., метафизическая интерпретация мира должна опираться на опыт, а не на последние основания мышления или какие-то самоочевидные истины. Философия отказывается от возможности последнего постижения мира и довольствуется реакцией всего человека на «чудо действительности».

Medizinische Psychologic ober Physiologic der Seele. Berlin. 1852; Metaphysik. Berlin, 1879; System der Philosophie. Berlin, 1912. Bd 2.









ЛУКАСЁВИЧ (Lukasiewicz) Ян (1878-1956) — пол. логик. Учился во Львове под руководством К. Твардовского (1896—1900). Проф. философии в Варшавском ун-те (1915—1939), после Второй мировой войны — проф. математической логики в Королевской академии наук в Дублине.

Л. — один из наиболее выдающихся логиков 20 в. Вместе с С. Лесневским основал варшавскую логическую школу, многое сделал также для организации логических исследований в Польше. Наиболее важным достижением Л. было открытие многозначных логик. Над этой проблемой Л. работал с 1910. Мотивами для изменения логики были у него филос. соображения, а именно размышления над проблемами индетерминизма и свободы воли. Согласно Л., в основе классической (двузначной) логики лежат принципы, имплицирующие радикальный детерминизм. Л. подверг тщательному анализу высказывания о будущем и пришел к выводу, что они не являются истинными или ложными в настоящем, а приобретают определенное логическое значение лишь в определенный момент времени. Если Л есть высказывание о будущем случайном событии, то в момент произнесения это высказывание является возможным. Т.о., Л. пришел к мысли, что такое высказывание имеет третье, наряду с истиной и ложью, логическое значение. В 1918 Л. разработал трехзначную логику, затем обобщил ее до логики с произвольным, но конечным числом значений и, наконец, предложил бесконечнозначную многозначную логику. По мере успехов в разработке многозначных логик мотивация их введения отошла на второй план, хотя Л. всегда подчеркивал, что новая логика имеет важное филос. значение, а также особое значение для обоснования науки, в частности математики. Первоначально Л. был убежден, что логика имеет ценность как описание мира и полагал, что опыт даст ответ на вопрос, какая из альтернативных логических систем является правильной, двузначная или многозначная. Построенная Л. модальная логика (т.н. L-система) опиралась на многозначную логику. Л. показал, что ни один из функторов классической логики высказываний нельзя интерпретировать как возможность. В конечном счете модальная L-логика была развита Л. как надстройка над четырехзначной логикой.

Л. принадлежат также многие др. интересные логические результаты. Он ввел бесскобочную логическую символику, называемую теперь польской нотацией, или символикой Л. Предложил ряд оригинальных аксиоматик классического исчисления высказываний. Исследовал частичные исчисления высказываний, импликативные и эквивалентностные. Занимался, в частности, поисками таких аксиоматизаций, которые содержали бы только одну аксиому или самые короткие аксиомы. Еще одним достижением Л. была формулировка исчисления высказываний с переменными функторами, что сделало возможным элегантную формализацию интуиционистской логики. Огромную роль Л. сыграл в исследованиях в области истории логики. Он открыл, что стоики явились создателями логики высказываний, а также дал формализацию логики Аристотеля. Ведущей идеей историко-логических исследований Л. было убеждение, что традиционная формальная логика должна исследоваться методами современной логики.

Аристотелевская силлогистика с точки зрения современной формальной логики. М., 1959; Elementy logiki matematycnej. Warszawa, 1929 (англ. пер. — 1963); О zasadzie sprzecznosci u Aristotelesa. Warszawa, 1957; Selected Works. Amsterdam, 1970.

Ивин А.А. Каузальное определение истины // Философские науки. 1978. № 4; Он же. Парадоксы модальной логики Я. Лукасевича // Философские науки. 1980. № 1; Карпенко А.С. Фатализм и случайность будущего: логический анализ. М., 1990; Он же. Многозначные логики. М., 1997; Ивин А.А. Модальные теории Яна Лукасевича. М., 2001.












ЛУКМАН (Luckmann) Томас (р. 1927) — проф. социологии ун-та в Констанце (Германия), ученик и последователь А. Шюца, ведущий представитель феноменологической социологии знания. После смерти Шюца реализовал задуманный тем проект кн. «Структуры жизненного мира». Подобно Шюцу, филос. обоснование социальных наук и возможность выхода из переживаемого современной наукой кризиса Л. видит в феноменологии жизненного мира. По замыслу Л., феноменология жизненного мира должна стать «универсальной социальной наукой», «матрицей» всех социальных наук, способной с помощью метаязыка дать описание универсальных структур жизненного мира. Это необходимо для того, чтобы человек и его жизненный мир заняли в научной космологии соответствующее место, утраченное ими со времен Г. Галилея.

В 1966 Л. опубликовал совместно с П. Бергером труд «Социальное конструирование реальности», в котором разрабатывается феноменологическая версия социологии знания. Эта версия противопоставляется авторами всей предшествующей социологии знания, предметом которой было теоретическое знание. Последнее, по мнению авторов, не только не исчерпывает всего запаса знания, существующего в обществе, но и играет далеко не главную роль в жизни большинства людей. Поэтому «ядром» социологии знания должно быть обыденное, дотеоретическое знание, которым человек оперирует в своей повседневной жизни. Теория Бергера и Л. предполагает анализ «социального конструирования реальности», ее предметом являются процессы и механизмы, с помощью которых происходят возникновение, функционирование и распространение знания в обществе. Использование феноменологического анализа в качестве метода освещения знания «реальности повседневной жизни» позволяет социологам воздерживаться от причинных и генетических гипотез, а также от утверждений относительно онтологического статуса анализируемых феноменов. Социальная реальность предстает в их концепции в качестве феномена «жизненного мира», как нечто непосредственно данное сознанию индивидов, существующее в их коллективных представлениях и конструируемое интерсубъективным человеческим сознанием. При этом снимается качественное различие между социальной реальностью как объективной реальностью, существующей независимо от сознания людей, и социальной реальностью как общественным сознанием. Основная работа Л. по социологии религии «Проблема религии в современном обществе» была написана в 1963. Центральным понятием его концепции религии является «трансцендирование» (выход за пределы биологического существования человека), понимаемое им в духе идей философской антропологии (М. Шелер, X. Плеснер, А. Гелен) как процесс конструирования смыслового универсума. Трансцендирование, согласно Л., неотъемлемая сторона человеческой жизни, наиболее ярко проявляющаяся в религиозности. Религиозность — качество самой природы человека, неизменно присутствующее в ней во все времена. Меняются лишь формы ее проявления, которые Л. связывает с социальными изменениями, происходящими в данном обществе. Л. — один из первых социологов религии, обративших внимание на то, что при упадке «церковно-ориентированной религии» внецерковная религиозность может сохраняться и даже возрастать. Т.к. сакрализация мира, по его убеждению, необходима неспособному жить без опыта трансценденции человеку, последний вынужден создавать в современном секуляризованном обществе свою собственную «приватную» религию. По мнению Л., именно эта возникающая на основе различных религий и культов «невидимая религия» гарантирует человеку «автономию» и возможность «самореализации». Л. занимается также разработкой социологии языка, рассматривая влияние языка на сознание, обыденную жизнь и конституирование социальных структур.

The Social Construction of Reality (with P. Berger). New York, 1966; The Invisible Religion. New York, 1967; The Structures of the Livesworld (with A. Schutz). Evanston, 1973; The Phenomenology and Sociology. New York, 1978.










ЛУКРЕЦИЙ (99—54 до н.э.) — рим. философ. Творчески подытожил в латиноязычной поэме «О природе вещей» (7415 строк) атомистическое учение Левкиппа, Демокрита, Эпикура. Главный враг Л. — религия. Она не оплот морали, напротив, «религия больше и нечестивых сама и преступных деяний рождала». Л. отрицает роль богов — все происходит «без помощи свыше», ничто не творится «по божественной воле», иначе мир не был бы так несовершенен и так неприспособлен к человеку. Однако боги существуют. Они — олицетворение самодостаточной атараксии (безмятежности) эпикурейских мудрецов: «чуждые наших забот и от них далеко отстранившись, всем обладают они и ни в чем не нуждаются в нашем». Главная ценность — разум, опирающийся на чувства и превосходящий их: безграничная Вселенная, пустота и «основные начала» не даны в чувствах — они лишь мыслятся. Главная истина — «из ничего не творится ничто», что раскрывается Л. как вечность материи: «вся существует материя вечно». Главные проблемы — начала обычных тел и природа души. Обычные тела имеют свойства (то, что нельзя отнять, не разрушив их носителя) и явления (то, что можно отнять, не разрушив). Общее свойство тел — способность «противодействовать и не пускать» по отношению друг к другу и ощущаемость по отношению к человеку. Обычные тела состоят из «основных тел», как слова из букв. Основные, или изначальные, тела вечны и неизменны, не погибают и не возникают, не переходят друг в друга и не делятся (атомы). Они тверды, «крепки, плотны и вески». Л. думал, что «должно пребывать нерушимое нечто, чтобы не сгинуло все совершенно, в ничто обратившись». Все тела находятся в пространстве как пустоте. О наличии пустоты говорит движение. Общее свойство пустоты — непротиводействие телам и неощущаемость.

Время — явление: «времени нет самого по себе», оно не существует «вне движения и покоя». В основе всех движений — вечное сверхбыстрое падение в бездонное пространство «основных тел» под действием силы тяжести (их веса). Эти равновесные тела падают параллельно и односкоростно, отчего взаимодействие между ними и образование из них миров невозможно, не будь самопроизвольного отклонения этих тел: «уносясь в пустоте, в направлении книзу отвесном... тела изначальные в некое время в месте неведомом начинают слегка отклоняться». «Основные тела» разнородны. Они отличаются друг от друга величиной (а тем самым и весом) и формой.

Основные, изначальные тела не обладают жизнью и чувствами.

Вселенная бесконечна и в пространстве, и во времени. Бесконечно и число изначальных тел (атомов), иначе они затерялись бы в бесконечной Вселенной. Нет ничего единственного в своем роде — так же и наш мир не одинок. Эти многие миры рождаются не по воле богов, а сами собой постепенно и стихийно. Они смертны: «их жизни предел точно так же поставлен». Плодородие земли зависит от разнообразия в ней основных тел. Наблюдающийся упадок плодородия говорит о приближении нашего мира к гибели.

Смерть и жизнь нераздельны: «Не было ночи такой, ни дня не бывало, ни утра, чтобы не слышался плач младенческий, связанный с воплем, сопровождающим смерть и мрачный обряд погребальный».

В основе религии — вымысел о бессмертии души в загробном мире. Однако душа смертна, ибо телесна, она состоит из частиц тепла, воздуха, ветра и четвертой сущности: «никакого ей нету названия, тоньше ее ничего и подвижнее нету, и элементов ни в чем нет более мелких и гладких. Первая в членах она возбуждает движение чувства, ибо, из мелких фигур состоя, она движется первой; следом за нею тепло и ветра незримая сила движутся, воздух затем, а затем уж и все остальное». Людей мучает то, что их не будет, но не то, что их не было.

А.Н. Чанышев














ЛУКЬЯНОВ Анатолий Евгеньевич (р. 1948) — философ-востоковед. Окончил филос. факультет МГУ (1975), аспирантуру филос. факультета МГУ (1978). Преподавал в Российском ун-те дружбы народов (1978—1993), Российском государственном гуманитарном ун-те (1993—1997), с 1997 — главный научный сотрудник Ин-та Дальнего Востока РАН. Доктор филос. наук (1992), проф. (1995). Руководитель Центра изучения духовных цивилизаций Вост. Азии Ин-та Дальнего Востока РАН (с 1997), зам. председателя Общества российско-китайской дружбы (с 1998). Автор шести монографий, основное направление исследований — становление и развитие вост. и зап. философии: сравнение генезиса др.-кит., др.-инд. и др.-греч. философии; формирование кит., инд. и греч. мифологии в ключе архетипов культур Дао, Ом и Логоса; происхождение и исторические модификации даосистской философии в циклах «Лао-цзы — Чжуан-цзы» и «Чжуан-цзы — Лао-цзы»; исследование графической и иероглифической системы Дао «И цзина»; историко-философский анализ конфуцианской философии; типология цивилизаций, пути построения диалога вост. и зап. цивилизаций; перевод с др.-кит. классических филос. текстов — «И цзин», «Дао дэ цзин», «Лунь юй», «Чжун юн». На основе письменных источников и данных исторической и археологической науки раскрывается процесс формирования культуры Дао, разрабатывается концепция культурогенного происхождения кит. философии, выявляется ее терминологическое и понятийное самоопределение, реставрируется объемная модель архетипа Дао, дешифруется генетический код спиралей Дао ицзиновского, даосистского и конфуцианского учений, выдвигается гипотеза космоплане-тарного архетипа как критерия идентификации национальных культур, способа их коммуникаций и взаимного адекватного понимания.

Становление философии на Востоке (Древний Китай и Индия). М., 1989; Лао-цзы (философия раннего даосизма). М., 1991; Истоки Дао: древнекитайский миф. М., 1992; Дао «Книги Перемен». М., 1993; Начало древнекитайской философии. «И цзин», «Дао дэ цзин», «Лунь юй». М., 1994; Лао-цзы и Конфуций: философия Дао. М., 1999.













ЛУЛЛИЙ (Lully) Раймунд (1235-1315) — средневековый схоласт. До пострига в монахи учился в Париже, вел жизнь придворного и поэта при дворе арагонского короля. Основное внимание Л. было посвящено логике. Занимаясь формальной разработкой учения о силлогизме, пытаясь сделать мышление в какой-то мере автоматическим процессом, он исходил из мысли о формальном характере логического вывода, независимости его от конкретного содержания.

В своем труде «Ars magna» («Великое искусство») Л. описал первую логическую машину. Машина Л. представляла собой набор разной величины дисков, наложенных на один вал. По краям дисков были написаны наиболее важные понятия средневекового мировоззрения. Вращая вал и, соответственно, диски, можно было чисто механически получать правильные суждения. Только спустя четыре столетия Г.В. Лейбниц оценил труд Л. и развил дальше идею механического выполнения логических операций. В 20 в. разработка этой идеи привела к созданию компьютера.

Стяжкин Н.И. Формирование математической логики. М., 1967; Никифоров А.Л. Общедоступная и увлекательная книга по логике. М., 1995.












«ЛУНЬ ЮЙ» («Суждения и беседы») — основополагающий письменный памятник конфуцианства, записан в 5 в. до н.э. учениками Конфуция в стиле кратких изречений — монологов, диалогов, дидактических максим и т.д. Наиболее близко передает взгляды Конфуция, канонизирован в 1 в., состоит из 20 глав.

Основная идея «Л.ю.» — воспитание человека конфуцианской цивилизации, которая в ретроспективе строится на основе почитания, любви и веры в древность, в перспективе — на основе расширения человеком дао, в настоящем — на основе создания из человеческого субстрата нового человека семьи Поднебесной. Он должен обладать глубоко осознанным (чжи) человеколюбием (жэнь), которое укрепляется чувством долга (и), реализуется в ритуале (ли) и скрепляется доверием (синь). Небо задает ему первый импульс человеческого становления в виде небесной судьбы как нравственной программы и природы/натуры. Далее он сам совершенствует полученную природу с помощью принципа «почитания родителей и старших братьев» (сяо ти), завещанного предками. Процесс становления завершается усвоением культуры (вэнь). В соответствии с этим в «Л.ю.» строится философия дао и дэ: дао генерируется из семейных отношений «почитания родителей и старших братьев» и представляет собой гармоничное сочетание пяти вышеназванных норм (жэнь, и, ли, синь, чжи — в дальнейшем у чан, «пять постоянств»), дэ обобщает и фокусирует их в центре нравственного мироздания. Духовным и политическим предводителем Поднебесной ставится «благородный муж» (цзюньцзы), уравновешивающий в себе физическую естественность и интеллектуальную культуру. Это субъект высшего совершенства, кто хранит культуру, в ком «следование середине» порождает дэ и кто движет и развивает дао в нравственных нормах «пяти постоянств».

«Л.ю.» оказал огромное влияние на всю кит. культуру и сохраняет актуальное значение в современности в контексте построения странами «конфуцианского культурного региона» «конфуцианской духовной цивилизации».

Переломов Л.С. Конфуций: «Лунь юй». М., 1998; Беседы и суждения Конфуция. СПб., 1999.










ЛУРИЯ (Loria) Ицхак бен Шломо, по прозвищу Ари («Лев») (1534—1572) — евр. философ-каббалист, совмещавший в себе черты равви-книжника, цадика-праведника и мистика-визионера. Л. не пожелал закрепить свою доктрину в письменном виде, за него это сделали ученики, составившие различные компиляции идей и изречений философа; самая известная из них — «Восемь врат» («Шмона шераим») X. Витала (нач. 17 в.). Л. близок по строю мыслей к гностикам: космический процесс, по его мнению, протекает в интенсивно драматической форме. Космогония Л. основана на толковании Зохара, но содержит элементы, которые отсутствуют в этом основополагающем труде каббалы. Она зиждется на учении о цимцум, т.е. «сжатии», процессе самоумаления Бога, ведущем к высвобождению некоего пространства, в пределах которого стало возможно сотворение мира. Л. понимает этот процесс как «изгнание», ссылку Богом Самого Себя в глубочайшее уединение. Это не акт откровения, а подвиг самоограничения, добровольная жертва. Лишь благодаря ей могло осуществиться проявление Бога как Творца; тем самым космический процесс оказывается двунаправленным. Л. разработал также учение о швират-ха-келим, т.е. «сокрушении сосудов», космической катастрофе, последовавшей за сотворением Адама Кадмона, Первоадама, от главы которого хлынул мощный поток света, расколовший и растрескав-ший большую часть сефирот, божественных каналов, связывавших Творца и его творение. Их осколки превратились в «скорлупы» (клиппот), субстанцию ситра ахра, темных сил, а также послужили источником существования грубой материи. «Сокрушение сосудов» было вызвано необходимостью очищения сефирот посредством удаления «скорлуп», после чего зло обособилось и обрело реальность в низшем из миров, Асия. Как семя должно лопнуть, чтобы обрести росток и цвет, так и сефироты должны были разбиться, дабы божественный свет, «космический росток», мог исполнить свое назначение. Из всего этого проистекает третий раздел лурианской мысли — доктрина о тик-кун, процессе космического восстановления и воссоединения того, что было приведено в расстройство и разъединение в результате «сокрушения сосудов».

Еще одна важная тема мистической философии Л. — гилгул, «круговращение душ». Моральная цель разработки этой проблемы — поднять дух человека, оказавшегося в галгут, историческом изгнании, пресуществив его в символ изгнания души, схожего с тем, которое претерпел Бог. Лурианский гилгул выступает как всеобщий закон Вселенной, а не как средство наказания нечестивых душ. Переселение — не столько воздаяние, сколько возможность души продолжить подвиг самоосвобождения. Лурианские идеи прослеживаются во всем последующем развитии спекулятивной каббалы, они оказали влияние на становление восточноевропейского хасидизма, их отблеск сквозит в умозрительных построениях Я. Бёме и Р. Фладдэ, а также в творчестве таких писателей, как Г. Майринк, Д. Форчун, Д. Андреев.

Trait des Revolution des Ames. Paris, 1905; Сефер-ха-гилгулим. Книга перевоплощений // Контекст. 2000. № 5.
Шолем Г. Основные течения в еврейской мистике. Иерусалим, 1993. Т. 2.














«ЛУЧШИЙ ИЗ МИРОВ» — характеристика, данная Г.В. Лейбницем реально существующему миру. Бог, создавший этот мир, воплотил, по убеждению Лейбница, лучший из всех возможных (мыслимых) миров: мудрость позволила Богу представить все внутренне непротиворечивые миры, доброта дала ему возможность выбрать лучший из них, и его сила позволила ему реально воплотить данный мир. Свойство быть «Л. из м.» оказывается, т.о., простым следствием трех атрибутов Бога: его всезнания, всеблагости и всемогущества.










ЛЬВОВСКО-ВАРШАВСКАЯ ШКОЛА — существовавшая в кон. 19 — пер. пол. 20 в. пол. школа, активно занимавшаяся проблемами философии и логики. Л.-в.ш. была основана К. Твардовским во Львове, в ее развитии можно выделить два периода: львовский — до конца Первой мировой войны и львовско-варшавский — в 1918—1939. Вторая мировая война и события после нее, прежде всего пребывание Польши в «лагере социализма», в котором марксизм был официальной государственной философией, привели к тому, что Л.-в.ш. перестала существовать как организованное филос. движение. Тем не менее многие известные представители школы продолжали свою работу как в Польше, так и в эмиграции. Можно поэтому в известном смысле говорить о периоде упадка Л.-в.ш., наступившем после 1945.

Школа была весьма многочисленной. В пике своего развития, в кон. 1930-х гг. она насчитывала около 80 человек, работавших во всех областях философии. Тем не менее обычно Л.-в.ш. рассматривается прежде всего как логическая школа. Наиболее видными се представителями являлись: К. Айдукевич, Т. Чежовский, Т. Котарбиньский, С. Лесневский, Я. Лукасевич, A. Тарский и З. Завирский; все они относились к «логическому крылу». К более широкому кругу принадлежали историк философии и эстетик В. Татаркевич, B. Витвицкий и сам Твардовский. Близок школе был также Ю.М. Бохеньский.

Разные истолкования деятельности Л.-в.ш. обусловлены несколькими причинами. Во-первых, школа, даже в узком ее понимании, не была объединена какими-то общими филос. идеями. Ее основанием были некоторые метафилософские представления, у истоков которых стоял Твардовский. Философия должна быть наукой. Философ обязан заботиться о ясности и точности своих утверждений, а также об обосновании высказываемых идей. Философия, понимаемая как наука, должна быть независима от мировоззрения, прежде всего от религии. Хотя, согласно Л.-в.ш., нельзя заранее определить круг тех филос. проблем, которые допускают научное решение, можно, однако, допустить, что некоторые проблемы являются чересчур спекулятивными и их следует отбросить. В существенной мере это был проект, сформулированный уже Ф. Брентано, учителем Твардовского. В сущности, мотивы Брентано всегда были весьма живыми в Л.-в.ш. Метафилософские идеи школы близки тем, которые провозглашались Венским кружком, но были гораздо менее радикальными. Рассматривая историю школы, следует помнить также о двузначности понимания ею логики. Лесневский, Лукасевич и Тарский являлись представителями математической логики, в то время как Айдукевич, Чежовский, Котарбиньский и Завирский были логиками в более широком значении, занимавшимися гл. обр. философией науки и философией языка. И хотя верно, что метафилософская программа Твардовского способствовала как формальным, так и семиотическим или методологическим логическим исследованиям, называя Л.-в.ш. (в более узком смысле) логической, нужно иметь в виду, что она объединяла как тех, кто занимался математической логикой, так и тех, кто подходил к логике с более широких филос. позиций. В силу этого трудно указать точные критерии представительства в Л.-в.ш.; они были сложными. С одной стороны, важными являлись общая метафилософская направленность и круг интересов, а с другой — исходная принадлежность к группе Твардовского, т.е., был ли исследователь его учеником или учеником его ученика. Этим вызвано то, что Л.-в.ш. (на этот раз в более широком ее понимании) была неоднородной по филос. проблемам, которыми занимались ее представители (ими охватывалось все, от логики до эстетики), по взглядам (их трудно описать одним утверждением) или мировоззренческим ориентациям (в ней были, напр., и верующие, и атеисты). Несмотря на это, для школы было характерно ощущение глубинной интеллектуальной общности и единой культурной миссии. Твардовский считал, что существуют филос. сверхдержавы и филос. провинции. Если народ, немногое сделавший в философии, хочет оставаться в ней, он не может поддаваться доминированию философии сверхдержавы, напр., англ., нем. или фр. философии. Он должен стремиться черпать из разных источников, и в этом случае может создать что-то оригинальное. Эти идеи также являлись одной из причин плюрализма Л.-в.ш.

Неверно, однако, что Л.-в.ш. не выдвигала достаточно широко принимаемых филос. идей. В первую очередь это касалось реализма в эпистемологии и абсолютизма в понимании истины, этических и эстетических ценностей. Еще одним общим убеждением была форма рационализма, названная Айдукевичем антирационализмом. Эта позиция требовала, чтобы принимались только такие утверждения, которые являются интерсубъективно проверяемыми и интерсубъективно передаваемыми.

Гораздо более важными являлись, однако, частные идеи и представления. В логике следует упомянуть открытие Лукасевичем многозначных логик, системы Лесневского, а также семантическое определение истины Тарского. Все эти достижения имели важное значение не только для самой логики, но и для философии. В онтологии наиболее интересной концепцией был реизм Котарбиньского, т.е. идея, что существуют только и исключительно единичные материальные вещи. В эпистемологии следует упомянуть прежде радикальный конвенционализм Айдукевича, согласно которому не только теоретические утверждения, но и предложения наблюдателя опираются на конвенции. Как реизм, так и радикальный конвенционализм использовали интересные идеи философии языка. Кроме того, Айдукевич разработал первую категориальную грамматику, основывающуюся на строгих формальных принципах. В методологии науки внимания заслуживают оригинальная попытка Завирского применить многозначную логику в квантовой механике и вероятностная логика в трактовке Чежовского. В дистриптивной психологии (в стиле Брентано) наиболее важные результаты получил Твардовский, проведший различие между содержанием и предметом представления, а также между деятельностью и ее продуктами. В практических вопросах можно упомянуть праксеологию Котарбиньского и его независимую этику. И наконец, в истории философии требуют упоминания работы Лукасевича и Бохеньского, а также монументальный синтез истории эстетики, данный Татаркевичем. В этом кратком перечне указаны далеко не все те важные работы и идеи, которые возникли в рамках Л.-в.ш.

Л.-в.ш. сыграла важную роль в формировании современной пол. философии. Это была типично аналитическая школа, опирающаяся на континентальную, брентановскую филос. традицию. От Венского кружка школа отличалась гораздо большим вниманием к традиционным филос. проблемам, несмотря на свой программный минимализм. Школа составляет, по-видимому, известную альтернативу той аналитической мысли, которая традиционно восходит к англ. философии.

Философия и логика Львовско-Варшавской школы. М., 1999; Skolimowski И. Polish Analytical Philosophy. London, 1967; The Lvow-Warsav School and the Vienna Circle. Dordrecht, 1988; Wolenski J. Logic and Philosophy in the Lvow-Warsaw School. Dordrecht, 1989; Polish Scientific Philosophy. Amsterdam, 1993.

Я. Воленьский (Краков)










ЛЬЮИС Кларенс Ирвинг (Lewis) (1883—1964) — амер. логик и философ. Проф. философии в Гарвардском ун-те. В 1912 высказал идею, что классическая логика, использующая понятие материальной импликации, должна быть заменена более совершенным описанием логического следования. Тем самым в современной (математической) логике была поставлена проблема адекватной теории логического следования, не решенная до настоящего времени. В качестве выражения, более соответствующего обычному значению слова «имплицирует», Л. предложил строгую импликацию, означающую выводимость одного высказывания из др. и избегающую парадоксов материальной импликации. Строгая импликация определяется как логически необходимая материальная импликация. В 1920 Л. и Я. Лукасевич вводят в современную логику тему модальностей, активно обсуждавшуюся еще Аристотелем и средневековыми логиками. Но если Лукасевич понимает возможность онтологически, или прогностически (возможно то, для отсутствия чего в будущем сейчас нет причины), то Л. описывает логическую возможность (возможно всякое высказывание, не являющееся внутренне противоречивым). Л. подчеркивает, что абстрактная система не является «логикой» до тех пор, пока она не получает содержательно оправданной логической интерпретации.

В эпистемологии Л. предлагает свою версию прагматизма, называемую им концептуалистическим прагматизмом и соединяющую эмпиризм с философией И. Канта: 1) априорная истина является определимой по своей природе и проистекает исключительно из анализа понятий; 2) выбор концептуальных систем для приложения к конкретным эмпирическим данным является прагматическим; 3) опытом в общем случае являются такие данные, концептуальная интерпретация которых предположительно не может быть иной.

Л. разрабатывалась теория значения имен (понятий), призванная заменить упрощенную теорию имен Г. Фреге. Заметный вклад Л. внес также в современную теорию ценностей.

Работы Л. существенно сказались на развитии современных логических и филос. исследований в США. «Льюис оказал на Куайна громадное влияние, — говорит Д. Дэвидсон. — Льюис соединял интерес к логике с некоторой смесью британского эмпиризма и Канта, к которым он ухитрился добавить большую дозу американского прагматизма... Льюис был учеником Канта и крупным самостоятельным эпистемологом. Совершенно очевидно, что соединение Канта с прагматизмом восходит к Дьюи...» Дэвидсон усматривает определенное историческое движение от неокантианской немецкой философии к прагматизму, когда они были соединены в работах Дьюи и, до некоторой степени, Пирса. Затем это было усвоено Льюисом и далее Куайном.

Implication and Algebra of Logic // Mind. 1912. Vol. 21. № 3; Survey of Symbolic Logic. Berceley, 1918; Symbolic Logic. New York, 1931 (with C.H. Langford); Mind and the World-Order. New York, 1939; An Analysis of Knowledge and Valuation. La Salle (Illinois), 1946.
Боррадори Дж. Американский философ. М., 1998.











ЛЭЙНГ (Laing) Рональд (1927—1989) — англ. психиатр и писатель, философ науки, идеолог движения антипсихиатрии. Получил образование в ун-те Глазго, работал в армии, с 1957 — в Тэвистокской клинике (Лондон). В кн. «Разделенное Я» применил экзистенциальный и феноменологический анализ (Л. Бинсвангер) к психопатогенезу шизофрении. Психоз, по мнению Л., возникает при сочетании особой психологической недостаточности индивида, «онтологической неуверенности» и слишком жестких условий внешней среды. Под влиянием школы Г. Бэйтсона развивал теорию «двойной связи» (double bind), распространяя ее на все общество в целом. В сер. 1960-х гг. происходит радикализация взглядов Л. Он подвергает острой критике зап. общество, его социальные ин-ты и культуру. Психические заболевания предстают как ценность, путешествие во внутреннее измерение и время, обретение свободы и подлинного существования. Совместно с Д. Купером он организует «антипсихиатрические клиники», в которых практикуется совместное проживание здоровых и больных, изучает ЛСД и мистические вост. учения. По мнению Л., психозы могут быть тесно связаны с трансцендентальным опытом и глубинной религиозностью. Психику он трактует мистически, четко дистанцируясь от редукционистского подхода позитивистской науки. Характерен отказ от репрессивности, нормативности, стремление найти абсолютные, идеальные, «онтологические» критерии здоровья и болезни. Л. находится под значительным влиянием философии Ж.П. Сартра, а также А. Бергсона, С. Кьеркегора и М. Хайдеггера.

В 1970-х гг. Л. отказывается от леворадикальной социальной позиции и рассматривает в основном вопросы методологии науки, резко критикуя позитивизм и сциентизм. Его перу принадлежат также публицистические и художественные работы, в одной из которых Л. стенографически записывает беседы со своими детьми — сыном и дочерью.

The Devided Self. London, 1960; Politics of Experience. London, 1967; Politics of the Family. London, 1969; Do You Love Me? London, 1974; Facts ofthe Life. London, 1976; Conversations with Children. London, 1978.












ЛЮБОВЬ — интимное и глубокое чувство, устремленность на др. личность, человеческую общность или идею. Л. необходимо включает в себя порыв и волю к постоянству, оформляющиеся в этическом требовании верности. Л. возникает как самое свободное и постольку «непредсказуемое» выражение глубин личности; ее нельзя принудительно ни вызвать, ни преодолеть. Важность и сложность явления Л. определяются тем, что в нем, как в фокусе, пересекаются противоположности биологического и духовного, личностного и социального, интимного и общезначимого.

Разработанная терминология различных типов Л. существовала в др.-греч. языке. «Эрос» — это стихийная и страстная самоотдача, восторженная влюбленность, направленная на плотское или духовное, но всегда смотрящая на свой предмет «снизу вверх» и не оставляющая места для жалости или снисхождения. «Филия» — это Л .-дружба, Л.-приязнь индивида к индивиду, обусловленная социальными связями и личным выбором. «Сторге» — это Л.-привязанность, особенно семейная, «агапе» — жертвенная и снисходящая Л. «к ближнему».

Осмысление Л. в мифе и древнейших системах философии берет Л. как «эрос», видя в ней космическую силу, подобную силе тяготения. Для греч. мысли характерно учение о Л. как строящей, сплачивающей, движущей и соразмеряющей энергии мироздания (орфики, Эмпедокл). Даже Аристотель видит в движении небесных сфер проявление некоей вселенской Л. к духовному принципу движения — неподвижному перводвигателю (что было теологически переосмыслено в средневековой философии и отразилось в заключительном стихе «Божественной комедии» Данте: «Любовь, что движет солнце и светила»). Продолжая эту линию, Посидоний разработал учение о всемирной «симпатии» вещей и природных сил, необычайно популярное вплоть до Ренессанса и Нового времени (И.В. Гёте). Другая линия античной философии Л. начинается с Платона, истолковавшего в диалоге «Пир» чувственную влюбленность и эстетический восторг перед прекрасным телом как низшие ступени лестницы духовного восхождения, ведущего к идеальной Л., предмет которой — абсолютное благо и абсолютная красота (отсюда упрощенное выражение «платоническая Л.»). Доктрина Платона, платоников и неоплатоников об «эротическом» пути к абсолюту типологически сопоставима с индуистской мистической доктриной о «бхакти» — экстатической Л., представляющей собой один из четырех возможных путей просветления.

Христианство усмотрело в Л. сущность своего Бога и одновременно главную заповедь человеку. При этом речь шла о жертвенной, «все покрывающей» и безмотивной Л. («агапе») к «ближнему» — не к «близкому» по роду или по личной склонности, не к «своему», но к тому, кто случайно окажется близко, и в особенности к врагу и обидчику. Предполагалось, что именно такая Л. сможет побудить любящих принять все социальные дисгармонии на себя и тем как бы отменить их.

Ренессанс проявляет интенсивный интерес к платоновской теории «эроса», восходящего от эстетики чувственного к эстетике духовного («Диалоги о любви» Леоне Эбрео, 1535). Б. Спиноза радикально переосмыслил схоластическое понятие «интеллектуальной Л. к Богу», это центральное понятие его «Этики» означает восторг мысли перед глубинами мирового бытия, не ожидающий для себя никакой ответной Л. из этих глубин. Философия энциклопедистов 18 в., полемизируя с аскетизмом, подчеркивала радостную естественность чувства Л. и сопряженный с ним «правильно понятый интерес» индивида, часто смешивая Л. со «склонностью» и «благожелательностью», а счастье с гедонистическим самоудовлетворением. В эпоху Французской революции 1789 Л. была понята как порыв, разрушающий рамки сословных преград и социальных условностей, воссоединяющий в стихийном единстве «то, что строго разделил обычай» (Ф. Шиллер). Представители нем. романтизма (Новалис, Ф. Шлегель, Ф.К. фон Баадер) и нем. классического идеализма (И. Г. Фихте, Ф.В.И. Шеллинг, молодой Г.В.Ф. Гегель) толковали Л. как метафизический принцип единства, снимающий полагаемую рассудком расколотость на субъект и объект. С этой гносеологизацией проблемы Л. у романтиков соседствует вникание в «темную», «ночную», иррациональную психологию Л., порой предвосхищающее психоанализ. Важнейшая линия осмысления Л. на протяжении 19 в. связана с противопоставлением ее «рациональному» буржуазному делячеству. В предельно обобщенном (и отвлеченном) принципе Л. для Л. Фейербаха лежит родовая сущность человека, подвергающаяся отчуждению и извращению во всех религиях мира. Ч. Диккенс и Ф.М. Достоевский противопоставляют эгоизму принципиальной бесчеловечности Л. как жалость и совесть, Л.-самопожертвование, которая «не ищет своего». Одновременно с этим в пессимистической философии 19 в. ставится задача «разоблачить» Л. Так, для А. Шопенгауэра Л. между полами есть иллюзия, при помощи которой иррациональная мировая воля заставляет обманутых индивидов быть слепыми орудиями продолжения рода. На рубеже 19—20 вв. З. Фрейд предпринял систематическое перевертывание платоновской доктрины Л. Как и Платон в «Пире», Фрейд постулирует принципиальное единство истока, соединяющего проявления половой страсти с явлениями духовной жизни; но если для Платона одухотворение «эроса» означало его приход к собственной сущности и цели, то для Фрейда это лишь обман, подлежащее развенчанию переряживание «подавляемого» полового влечения («либидо»). После Фрейда западноевропейский идеализм предпринимает ряд попыток восстановить понимание Л. как пути к глубинной истине и одновременно самой этой истины. В философии жизни Л. выступает в качестве одного из синонимов «жизни», начала творческой свободы и динамики. М. Шелер видел в Л. акт «восчувствования ценности», благодаря которому личность входит в духовное пространство свободы, характеризующей ценностный мир, и впервые по-настоящему становится личностью. Мотив абсолютной свободы Л. в смысле ее недетерминированности подхватывается экзистенциалистами. Представители религиозного экзистенциализма (М. Бубер, Г. Марсель) говорят о Л. как спонтанном прорыве из мира «Оно» в мир «Ты», от безличного «иметь» к личностному «быть».

С.С. Аверинцев











Л. чрезвычайно многообразна, она имеет многие виды и формы. Можно говорить об эротической (половой) Л. и Л. к самому себе, Л. к человеку и к Богу, Л. к жизни и к родине, Л. к истине и к добру, Л. к свободе и к славе и т.д. Выделяются также Л. романтическая, рыцарская, платоническая, братская, родительская, харизматическая и т.п. Существуют Л.-страсть и Л.-жалость, Л.-нужда и Л.-дар, Л. к ближнему и Л. к дальнему, Л. женщины и Л. мужчины и т.п. Предложено множество классификаций Л., но все они или неполны и не охватывают всех ее разновидностей, или лишены ясного внутреннего принципа. Самое простое и, как кажется, естественное упорядочение разновидностей Л. — это представление всей области Л. в виде ряда «ступеней», движение по которым подчиняется определенным принципам (см.: Ивин А.А. Многообразный мир любви // Философия любви. М., 1990. Т. 1). Учитывая классическую традицию, можно выделить девять таких «ступеней»: эротическая Л. и Л. к самому себе; Л. к ближнему; Л. к человеку; Л. к родине, к жизни, к Богу и т.п.; Л. к природе, и в частности космическая Л.; Л. к истине, к добру, к прекрасному, к справедливости и т.п.; Л. к свободе, к творчеству, к славе, к власти, к богатству и т.п.; Л. к игре, к общению, к собирательству, коллекционированию, к развлечениям, к постоянной новизне, к путешествиям и т.п.; влечение к пище, пристрастие к сквернословию и т.п. По мере движения от первой «ступени» к последней уменьшается эмоциональная составляющая Л., непосредственность и конкретность этого чувства. От «ступени» к «ступени» падает также интенсивность Л., охват ею всей души человека. Эротическая Л. и Л. к детям могут заполнить всю эмоциональную жизнь индивида; Л. к творчеству или славе чаще всего составляет только часть такой жизни; пристрастие к игре или к коллекционированию — только один аспект целостного существования человека. Уменьшается от «ступени» к «ступени» и охватываемое Л. множество людей. Эротическая Л. захватывает каждого или почти каждого; Бога, истину или справедливость любят уже не все; Л. к славе или к власти — удел немногих. С уменьшением непосредственности и конкретности Л. растет социальная составляющая этого чувства. Она присутствует и в Л. к себе, и в Л. к детям, но она гораздо заметнее в Л. к власти, к свободе или к богатству. Одновременно все более выраженными и распространенными становятся влечения, полярно противоположные отдельным видам Л. Эротическая Л. не имеет, как кажется, своей ясной противоположности; но уже Л. к жизни достаточно отчетливо противостоит влечение к разрушению и смерти; Л. к истине еще резче противостоит пристрастие ко лжи; почти одинаково распространены и сильны Л. к свободе и неприязнь к ней, «бегство от свободы». И наконец, от «ступени» к «ступени» стандартная оценка тех ценностей, на которые направлена Л., становится все ниже. Можно скорее понять и простить крайности эротической Л. или Л. к жизни, чем крайности стремления к славе или к богатству; равнодушие к красоте извинительнее, чем равнодушие к близким.

Несмотря на чрезвычайное разнообразие Л., у разных видов Л. есть существенное внутреннее сходство. Прежде всего, Л. социальна по своей природе. Можно даже сказать, что она является высшим проявлением социальности человека. Это очевидно в случае эротической Л., меняющей свой стиль и способ существования от эпохи к эпохе. Но это достаточно отчетливо видно и в случае гораздо менее ярко выраженных разновидностей Л., таких, как, напр., Л. к азартным играм, которая всегда предполагает напарников, или Л. к коллекционированию антиквариата, которая невозможна в среде, где древнее не отличается от просто старого и ветхого.

Л. является ведущей потребностью человека, одним из главных способов укоренения его в обществе. «Что любовь есть вообще драгоценное благо, счастье и утешение человеческой жизни — более того, единственная подлинная ее основа — это есть истина общераспространенная, как бы прирожденная человеческой душе» (С.Л. Франк). Всякая Л. всегда является Л. к конкретным, данным в чувстве вещам. Л. к абстрактному, воспринимаемому только умом, не существует. «Мыслимое не может быть любимым» (Гегель). Л. универсальна: та или иная ее форма доступна каждому. Л. всегда означает новое видение: с ее приходом и ее предмет, и его окружение начинают восприниматься совершенно иначе, чем раньше. Особенно радикально меняет видение эротическая Л. Это «страшное землетрясение души» (Г. Гейне) способно заставить человека смотреть по-новому букв. на все, включая и самого себя. Новое видение, сообщаемое Л., это прежде всего видение в ауре, в модусе очарования. Оно придает объекту Л. особый способ существования, при котором возникает ощущение уникальности этого объекта, его подлинности и незаменимости. Ощущение подлинности находит свое выражение в ритуале и культе, когда объект Л. воспринимается как близкий и в то же время недосягаемо далекий и неприкосновенный.

Л., создающая ореол вокруг любимого объекта, сообщает ему святость и внушает благоговение. О том, насколько сильным может быть последнее, говорит, напр., то, что даже самые уродливые изображения Богоматери находили себе почитателей, и даже более многочисленных, чем хорошие изображения. «Самое глупое и бесполезное, — пишет В.В. Розанов, — говорить влюбленному, что «предмет» его не хорош, потому что суть влюбления и заключается в неспособности увидеть, что предмет «не хорош»... Ореол, вне которого не видится предмет любви, — это самое непонятное в ней. Но если бы ореол отсутствовал, все любви пали бы на одного или немногих избранных, наилучших в духовно-физическом отношении людей».

Шопенгауэр и Фрейд полагали, что Л. ослепляет, притом настолько, что в любовном ослеплении человек способен совершить преступление, ничуть не раскаиваясь в этом. Однако Л. не ослепление, а именно иное видение, при котором все злое и дурное в любимом предстает как только умаление и искажение его подлинной природы. Недостатки любимого, замечает Франк, подобны болезни у человека: ее обнаружение вызывает не ненависть к нему, а стремление выправить его.

Идея, что сущность Л. в отождествлении влюбленного с предметом его любви, есть уже у Платона, описывающего как любящие были когда-то одним существом, разделенным затем на две, обреченные искать друг друга половины. «Между любящими разрывается перепонка самости, и каждый видит в другом как бы самого себя, интимнейшую сущность свою, свое другое Я, неотличное, впрочем, от Я собственного» (П.А. Флоренский). Соединение двоих в одно связано с изменением видения и возникающим в результате этого ореолом. Ситуация, когда два человека становятся одним и одновременно остаются двумя личностями, парадоксальна. Она ведет к тому, что Л. приобретает не только облик совпадения и согласия, но и характер конфликта и борьбы. «Условием отождествления «другого» со мною, — пишет Ж.П. Сартр, — является постоянное отрицание мною, что я — этот «другой». Объединение есть источник конфликта и потому, что, если я ощущаю себя объектом для «другого» и намереваюсь ассимилировать его, оставаясь таким объектом, «другой» воспринимает меня как объект среди других объектов и ни в коем случае не намеревается вобрать меня в себя: «...Бытие-для-дру-гого предполагает двойное внутреннее отрицание». Однако, хотя Л. всегда включает не только единство, но и конфликт, она почти всегда приносит с собою ощущение радости, счастья и специфического внутреннего освобождения.

Перечисление особенностей Л. не может быть полным. В ней всегда остается что-то невыразимое, непонятное и даже мистическое.

Соловьев B.C. Собр. соч. СПб., 1909. Т. 7; Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. М., 1914; Франк С.Л. С нами Бог. Париж, 1964; Фрейд З. Избр. Лондон, 1969. Т. 1; Гегель Г.В.Ф. Философия религии. М., 1976. Т. 1—2; Ибн Сына (Авиценна). Трактат о Любви. Тбилиси, 1976; Федоров Н.Ф. Соч. М., 1982; Тейяр де Шарден П. Феномен человека. М., 1987; Сартр Ж.П. Первичное отношение к другому: Любовь, язык и мазохизм // Проблема человека в западной философии. М., 1988; Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1988; Философия любви. М., 1990. Т. 1—2; Kama Sutra of Vatsyayna. Bom-bey, 1961; Scheler M. Istota i formy sympatii. Warszawa, 1986.

И.П. Никитина











ЛЮБУТИН Константин Николаевич (р. 1935) — специалист в области истории философии и теории познания. Окончил филос. факультет МГУ (1957). Доктор филос. наук (1973), проф., зав. кафедрой истории философии Уральского государственного ун-та, заслуженный деятель науки РСФСР. Один из организаторов филос. факультета УрГУ, деканом которого был с 1978 по 1989.

В течение многих лет был членом редколлегии жур. «Философские науки», более 20 лет руководит диссертационным советом по филос. наукам при Уральском ун-те. В 1993—1999 Л. — вице-президент Российского филос. общества.

Первая проблема, которой были посвящены работы Л., — проблема человека в истории филос. мысли, решение этой проблемы в современной филос. антропологии. Л. показал, что развитие филос. человековедения пошло после И. Канта и Л. Фейербаха двумя путями. С одной стороны, К. Маркс, следуя Фейербаху, создает философию практики, которая и есть философия человеческой жизни, филос. антропология. В 20 в. одним из немногих аутентичных философов-марксистов был Э. Фромм. С др. стороны, филос. человековедение, ориентированное идеалистически, вылилось в современную, прежде всего немецкоязычную, филос. антропологию, представленную двумя ветвями: биологизаторской и функционалистской.

Вторая проблема, над которой в течение многих лет работает Л., — проблема субъекта и объекта в истории философии. Им сформулирована гипотеза, согласно которой современная философия, в сущности, предстает в качестве общей теории субъекта и объекта, раскрывается как многоуровневая теория, включающая в себя иерархию разнообразных субъектов и объектов (человечество как часть природы, социальные общности: семья, социальная группа, класс, нация; индивид как субъект и объект). Механизм взаимодействия субъекта и объекта (субъекта и субъекта) на каждом уровне (общее, особенное, единичное) включает, как минимум, практическое, познавательное и ценностное отношения.

Человек — мир — философия (в соавт. с П.П. Чупиным). Свердловск, 1970; Критика философской антропологии. М., 1971; Проблема субъекта и объекта в немецкой классической и марксистско-ленинской философии. Свердловск, 1973 (М., 1981); Введение в историю философии (в соавт. с Б.В. Емельяновым). М., 1987; Фейербах: философская антропология. Свердловск, 1989; Человек в философском измерении. Свердловск, 1990; От рассудка к разуму: Кант, Гегель, Фейербах (в соавт. с В.Н. Воеводиным, И.С. Нарским). Екатеринбург, 1991; Диалектика субъекта и объекта (в соавт. с Д.В. Пивоваровым). Екатеринбург, 1993; Человек в философском измерении: от Фейербаха к Фромму. Псков, 1994; Западная философская антропология: от Фейербаха к Фромму. Екатеринбург, 1994; Классическая философская антропология: И. Кант, Л. Фейербах (в соавт. с Р.А. Бурхановым). Екатеринбург, 1995; Пролегомены к «богдановщине». Екатеринбург, 1996; Герои и еретики: Александр Богданов // Научный ежегодник Института философии и права Уральского отделения РАН. Екатеринбург, 1999.













ЛЮТЕР (Luther) Мартин (1483—1546) — нем. теолог и общественный деятель эпохи Реформации, основатель протестантизма. С 1501 по 1505 учился в Эрфуртском ун-те, в 1505 получил степень магистра свободных искусств. Пережив острый духовный кризис, поступил в августинианский монастырь, в 1506 постригся в монахи, был рукоположен в духовный сан (1507); в 1512 получил степень д-ра богословия и стал проф. библеистики Виттенбергского ун-та.

В 1517 Л. обнародовал 95 тезисов, в которых обличал продажу индульгенций как корыстную торговлю «небесными сокровищами», несовместимую с учением Писания. Обвиненный Римом в ереси, Л. категорически отказался пересмотреть свои взгляды, а в 1520 публично сжег папскую буллу, отлучавшую его от церкви. Развивая критику католического культа, он все более укрепляется в убеждении, что спасение не зависит от поведения человека: оно даруется по абсолютно суверенной воле Господа и проявляется в личной вере в искупительную жертву Иисуса Христа. Такая вера — не рассудочный выбор, но безраздельное доверие к Спасителю, состояние полного смирения и «сокрушения сердца» человека, осознающего свое полное ничтожество и неискоренимую греховность. Такова суть знаменитой концепции sola fide (спасение только личной верой) — догматического фундамента протестантизма.

Основу протестантской антропологии составляет учение Л. о «христианской свободе». Человек, утверждал он, имеет двойственную природу — сущность духовную и сущность физическую. Соответственно первой, на которую «люди ссылаются как на душу, он называется духовным, внутренним, или новым обновленным человеком»; его праведность и свобода души не зависят ни от каких земных условий, но только от абсолютной суверенной воли Бога. Воля же человеческая «без Божьей благодати ничуть не свободна, а неизменно оказывается пленницей и рабыней зла, потому что сама по себе она не может обратиться к добру». Тем самым христианин «свободен во Христе», он «имеет все, что ему нужно в вере, и не нуждается ни в каких делах для оправдания себя; и если ему не нужны дела, то он не нуждается и в законе; а если он не нуждается в законе, то, конечно же, свободен от закона...». Отсюда вывод: «Если светская власть осмеливается диктовать законы душам, она грубо вмешивается в Правление Господа, соблазняет и портит души», а поэтому «здесь христианин не должен уступать, иначе он предает Господа».

Соответственно же «физической сущности, на которую люди ссылаются как на плоть, человек называется плотским, внешним или ветхим». Поскольку светское правление установлено самим Богом для охраны мира, наказания греха и преступлений, то в земной жизни христианин «слуга всем» и должен подчиняться ее законам. С этих позиций Л. выступал как против требований кальвинистов сделать Евангелие средством регуляции мирской жизни, так и против призывов Т. Мюнцера силой добиваться социального равенства на земле, а в своих памфлетах 1525 требует жестокой расправы над мятежниками.

Учение Л. о путях спасения и земном призвании («свободе») человека несло в себе глубокий гуманистический пафос, расшифровать который смогло только последующее развитие культуры. Его идея неискоренимой греховности и ничтожества человека утверждала извечное, так сказать, онтологическое равенство всех верующих в главном — в глазах Бога, пробуждало в мирянах чувство собственного достоинства и внутренней независимости от «князей» — и церковных, и светских. Она признавала равенство всех христиан в возможности прямой связи с Богом, опосредованной только собственной совестью, проявляя полное доверие к духовно-нравственному опыту любого «профана», превосходящего в глазах Бога все папские декреталии и схоластические филос. умствования. Идеи Л., пробившие брешь в духовной диктатуре церкви, положили начало широкому общенациональному движению против католической церкви.

Поскольку Л. не признает посреднической роли церкви во взаимоотношениях человека с Богом, он отвергает специфическое для католицизма выделение особой (сакральной) сферы активности (принятие таинств, посты, «добрые дела», подвиги благочестия, монашество, посещение святых мест и т.п.) как решающего средства спасения и объявляет священнодействием всю повседневную (профаническую) деятельность человека, проникнутого сознанием безоговорочного раскаяния в своей греховности. Отсюда ключевое для антропологии Л. понятие земного долга, призвания (der Beruf): это бескорыстное, полное сознания собственной греховности служение Богу и ближним. Протестантская этика, освящающая повседневный целеустремленный труд, профессиональное мастерство и усердие как форму служения Господу, стала могучим стимулом становления раннего капитализма, развития предпринимательской активности и формирования идеологии либерализма.

Л. радикально пересматривает и традиционное отношение католицизма к разуму и науке. Человек, подчеркивает он, живет в двух сферах: в отношении к Богу (царство небесное) и в отношении к природной и социальной среде (царство земное). Адекватным и достаточным инструментом решения земных проблем (т.е. физического существования и регуляции жизни общества) служит разум — величественный дар Бога, отличающий человека от животного. Однако человеческий («природный») разум в принципе неспособен проникнуть в тайну божественной милости, которая может быть познана лишь верой; религия природного разума, извращенного грехом, не просто недостаточна, она порочна и ведет к идолопоклонству. В сфере теологии такой разум может быть лишь слугой веры, дрессировщиком человеческой самонадеянности и никчемности. Вера же рождает «просвещенный разум» — способность человека упорядоченно рассуждать над материалом, который дан в Писании. Аналогично Л. относится к науке. С одной стороны, он категорически отвергает ее как средство богопознания, с другой — поощряет ее в изучении природы и общества для получения практических знаний, частично восстанавливающих господство человека над природой, утраченное Адамом. Небеса теологии, подчеркивает он, не являются небесами астрономии: с религиозной т.зр. свет Луны — знак божественной заботы, дело же ученых исследовать его как отражение света Солнца.

Принципиальное различение двух сфер человеческого существования предопределяет отношение Л. к философии: в отличие от теологии, она имеет дело с эмпирическим, видимым миром и способна давать полезные знания. Л., напр., одобряет размышления Цицерона об этике и трактаты Аристотеля, посвященные логике и риторике: они могут помочь в совершенствовании проповеднического искусства. Но он с порога отвергает само право философов как рассуждать о богословских предметах (о Боге, грехе, бессмертии души и т.д.), так и переносить филос. категории в область теологии. В этом случае тот же Аристотель фигурирует у него как «зловонный философ», «слепой язычник». Особо неприязненно Л. относится к Фоме Аквинскому и к схоластике в целом.

Великим творческим подвигом Л. был перевод Библии на нем. язык, сыгравший громадную роль в подъеме национальной культуры. Этому способствовали и составленные им хоралы и религиозные песни, в которых он широко использовал мелодии и тексты народных песен. Л. также много сделал для реформирования системы образования, настаивая на изгнании схоластики и на преподавании дисциплин, обогащающих учеников полезными знаниями. Творчество Л. оказало глубокое влияние на европейскую (прежде всего, нем.) философию и культуру в целом.

О рабстве воли // Эразм Роттердамский. Философские произв. М., 1986; Избр. произв. СПб., 1994.
Порозовская В.Д. Мартин Лютер. Его жизнь и реформаторская деятельность. СПб., 1898; Бецольд Ф. фон. История Реформации в Германии. СПб., 1900. Т. 1—2; Смирин М.М. Народная реформация Томаса Мюнцера и Великая крестьянская война. М., 1955; Соловьев Э.Ю. Непобежденный еретик. Мартин Лютер и его время. М., 1984; Энгельс Ф. Крестьянская война в Германии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. М., 1986. Т. 7; Соловьев Э.Ю. Времяидело МартинаЛютера // Прошлое толкует нас. М., 1991; Митрохин Л.Н. «Единоспасающая» вера Мартина Лютера // Баптизм: история и современность. СПб., 1997; Mackinnon J. Luther and Reformation. New York, 1962. Vol. I—IV, Deutin W. Der Radikale Doctor Martin Luther. Koln, 1982.

Л.Н. Митрохин












ЛЮТЕРАНСТВО — одно из главных направлений протестантизма, основанное М. Лютером. Единственным источником вероучения Л. провозглашает «апостольские и пророческие» книги Ветхого и Нового Заветов в специфической интерпретации Лютера и его последователей (прежде всего, Ф. Меланхтона). Всякое посредничество церкви в деле спасения («оправдания») отвергается: спасают не добрые дела и подвиги благочестия, а только личная вера (sola fide) в искупительную жертву Иисуса Христа, которая даруется не по заслугам человека, но по абсолютно свободной воле Бога как проявление его безграничной справедливости и милосердия. Л. отвергает чистилище, заупокойные молитвы, монашество, поклонение святым и их мощам, иконам; из семи таинств оставлены лишь крещение и причащение, истолкованные в свете sola fide: как традиционные церковные обряды. Провозглашая равенство всех верующих перед Богом, Л. отвергает ин-т священства и церковную иерархию, но постепенно вырабатывает все более строгую процедуру посвящения в пасторы (ординация), влияние которых в церкви неуклонно возрастает.

Многолетняя борьба между Л. и Римом завершилась Аугсбургским религиозным миром (1555), закрепившим право князей определять религию подданных по принципу «чья земля, того и вера». Церковь действует в соответствии с сформулированным Лютером разграничением — сферы Евангелия, имеющей дело с религиозной сущностью человека, и сферы Закона, регулирующего мирскую жизнь общества. Управление лютеранской церковью в конечном счете подчинено светской власти, но последняя не может вмешиваться в духовную жизнь подданных. В настоящее время в мире насчитывается около 80 млн лютеран, преимущественно в Германии и соседних странах. В России число последователей Л. невелико. 

См. литературу к ст. Лютер М.













МАГИЯ (лат. magia, от греч. mageia) — различные ритуалы, направленные на использование власти тайных потусторонних, сверхъестественных сил для достижения человеческих целей; древнейшая форма организации коллективной деятельности и коммуникации; форма раннерелигиозных верований; первый тип специализированной творческой деятельности.

Одна из первых теорий предложена Дж. Фрэзером. Он отличает М. от религии (умилостивительного культа богов) и мантики (вопрошания тайных сил) как способ воздействия на область сверхъестественного с помощью природных сил. Психологическая основа М., по Фрэзеру, кроется в ассоциации идей, между которыми не существует реальной причинной связи; апелляция к М. позволяет умному человеку доминировать над остальными, основывать королевские династии и новые гос-ва, получать статус святых и богов после смерти; М. вырабатывает первые санкции, закрепляющие частную собственность и самостоятельность индивида.

По Б. Малиновскому, М. обеспечивает уверенность в ситуациях неопределенности; на ее основе создается церемониальная структура торговли, организуются сложные формы коллективного труда; М. действует с помощью усиления социального давления на индивида и укрепляет неравенство людей в примитивных обществах; М. представляет собой в основном языковой феномен и использует специальный высокопарно-сакральный язык, отличающийся от повседневного языка, применяемого в контексте трудовой деятельности и общения; М. — предельный случай, демонстрирующий силу и активность языка, т.к. всякий язык имеет магическую функцию; миф является схемой магического действия, которое нередко сводится к проговариванию мифа. Этнографические исследования показывают, что М. воплощает в себе фундаментальное и плодотворнейшее противоречие первобытной жизни. Она формирует новые социальные структуры, критикуя повседневную племенную реальность и обыденное сознание. Она культивирует также свободную индивидуальность, сосредоточивая всю креативную силу в «обожествленном еретике» — шамане. М. дает человеку ряд готовых ритуальных актов и стандартных верований, оформленных в определенную практическую и ментальную технику. Функция М. заключается, по Малиновскому, в ритуализации человеческого оптимизма, в поддержании веры в победу надежды над отчаянием.

Антропологи исследуют М. в основном социологическими средствами и предлагают ее объяснение как феномена, удовлетворяющего некоторую социальную потребность (единство племени, успешность деятельности и т.п.). Психологическое объяснение М. К. Леви-Стросом ставит в центр личность первобытного шамана и характер его отношений с племенем. Наиболее значимым примером психомагического действия является магическое лечение. Для объяснения этих феноменов Леви-Строс выстраивает цепочку между психическими способностями шамана, определенным магическим ритуалом и далее — психикой и физиологией человека — объекта М. Важнейшим элементом здесь является группа, во имя которой осуществляется магический акт и которая своей верой убеждает в действенности М. Основой этой теории является гипотеза об «эффективности символов», якобы обеспечивающих коммуникативный резонанс психических и физических структур.

Все объяснения М. строятся или по космологическому, или по социокультурному принципу. Космологический, или натуралистический, способ объяснения М. предлагается обыденным сознанием, а также физикой, биологией и психофизиологией. Он строится по схеме объяснения неизвестного через якобы известное и использует логический прием аналогии. Так, М. рассматривается как реализация объективных возможностей, заложенных в природе и в самом человеке: астрология исходит из психокосмических связей; экстрасенсорика и психокинез — из психической энергии; телепатия, ясновидение, предвидение — из дальнодействия и обратного течения времени. Известные законы природы служат объяснению ряда практических и духовных способностей человека; подобно этому еще не известные, но в принципе познаваемые природные потенции кладутся в основу объяснения М.

Обособленность космологического подхода в том, что он так же неопровержим, как и сама М. Природа неисчерпаема, а научное познание бесконечно, нет сомнений в перспективах науки понять неизвестное. Наука все более сужает возможную область магического мировоззрения и практики; М., становясь понятной, превращается в науку, а большая часть непонятного объявляется суеверием и шарлатанством. Перспективы космологического понимания М. определены свойственным науке делением мира на истину и заблуждение и сводятся к вытеснению М. из культуры или редукции ее к чему-то иному, «рациональному».

Религиоведение, культурология, этнография, социальная психология, лингвистика предлагают социокультурный способ объяснения М. как функции некоторых способов социальной организации («функционализм» Малиновского), функции культуры, функции языкового символизма. Основным принципом этого способа объяснения является рассмотрение М. как реакции на определенные социальные потребности, а также потребности психологического характера (смягчение стресса, чувства вины, страха, неуверенности). В ходе магического действия осуществляется незаметная подмена целей; задача преобразования природы решается путем изменения коллективной психологии, а трансформация психики приводит к решению практической проблемы. Сущность М. обнаруживается в ее принципиальной приграничности с наукой и практикой; там, где практика не достигла уверенной регулярности, а наука не представляет убедительного объяснения, всегда находится место для М.

Междисциплинарное взаимодействие религиоведения, социальной антропологии, психологии, лингвистики, философии в исследовании М. выполняет не только научную, но и общекультурную функцию — раскрывает корни и содержание современного «оккультного возрождения», освобождает массовое сознание от опасных заблуждений, развенчивает псевдонаучные претензии современных оккультистов, а также идеологов, эксплуатирующих магические понятия (харизма, судьба, тайные силы) для создания политических мифологий.

Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1983; Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 1985; Эванс-Причард Э. Нуэры. М., 1985; Элиаде М. Космос и история. М., 1987; Заблуждающийся разум. М., 1990; Магический кристалл. М., 1992; Знание за пределами науки. М., 1996; Герметизм, магия, натурфилософия в культуре XIII—XIX вв. М., 1999; Разум и экзистенция. СПб., 1999; Касавин И.Т. Миграция. Креативность. Текст. Проблемы неклассической теории познания. СПб., 1999.

И.Т. Касавин












МАГИЯ СЛОВА — характерное для архаического, преимущественно образного мышления (и сознания) отождествление определенным образом упорядоченных звуковых символов (слов) и обозначаемых ими вещей, событий и т.д. Поскольку в структуре архаического мышления перцептивный образ синкретично сливается с оригиналом (знать ч.-л. для древнего человека означало прежде всего быть очевидцем событий, иметь непосредственный сенсорный контакт с познаваемым), то слова и их сочетания, видимо, первоначально возникли как необходимые для коммуникации средства обозначения (символизации) смыслов (концептов) образов и сценариев. Поэтому слово выступает здесь в качестве такого же полноправного заместителя оригинала, как и перцептивный образ, — архаическое мышление перенесло абсолютное доверие к показаниям органов чувств на слова и, тем самым, наряду с магией образа и магией неречевого символа породило М.с. В результате смыслы образов (и сценариев), содержащаяся в них пропозициональная информация как бы обрели абсолютно достоверную и непроблематичную вербально-символическую форму репрезентации, а инстинктивное стремление людей к информационному контролю окружающей среды получало принципиально новое интеллектуальное орудие, обладающее огромными когнитивными потенциями.

Есть основания полагать, что магическое «овладение» объектами и событиями с помощью слов (заклинаний и т.д.) постепенно становилось все более важным когнитивным инструментом конструирования сакральных ритуалов, который первоначально лишь дополнял, а в дальнейшем начал частично вытеснять более архаичные невербально-символические формы информационного контроля — ритуальные действия и танцы, рисунки, изображения знаков и т.д. Так, напр., судя по имеющимся археологическим данным, по мере развития вербальной коммуникации в ритуалах посвящения первобытных людей особое значение приобрела церемония присвоения имен (см.: Имя), позволяющих установить связь посвящаемого с тотемическими предками. Конечно, не только речевое общение, но и М.с. могли возникнуть лишь при наличии соответствующих преадаптивных изменений в когнитивной системе гоминид, в механизмах межполушарной кооперации. Благодаря этим изменениям и изменениям на информационном уровне у индивидов сформировалось внутреннее состояние абсолютной уверенности, личной убежденности в том, что слова (а затем и понятия) являются заместителями реальных объектов и событий и схватывают какие-то их важные аспекты. Т.о., М.с. — это результат уже совершившихся когнитивных изменений, которые позволили словам и понятиям направлять ход наших мыслей и тем самым инициировать совершенно новый комплекс ожиданий и экстраполяций.

«Магические» акты лингвистического обозначения смыслов образов, прототипов, сценариев и т.д. по мере развития речевого общения и становления полноценных естественных языков послужили отправным пунктом формирования простейших концептуальных структур — рассказа, повествования, мифа, — которым (как и любым вербальным моделям понимания событий) в силу их значительной информационной избыточности присущ резко возросший потенциальный риск появления серьезных ошибок. Все более широкое распространение вербальной формы информационного контроля при определенных условиях приводит к формированию у соответствующих популяций преимущественно устной (опирающейся на произносимую речь) культуры. Наиболее убедительным примером здесь, пожалуй, может служить культура Др. Греции, где предпочтение устной речи носило столь масштабный характер, что даже свои философско-теологические учения греки стремились излагать в форме диалога. Закрепленная в др.-греч. культуре когнитивная установка, ориентировавшая на распространение вербального контроля окружающей среды, потенциально содержала в себе предпосылки дальнейшего развития искусства аргументации, поскольку (как и любой др. навык, известный людям на инструментальном уровне) это искусство в принципе оставалось доступным для последующего фокального осознания и артикуляции. М.с, по-видимому, способствовала также формированию в антич. эпистемологии «пропозициональной» установки, поскольку развитие в Др. Греции вербальной формы информационного контроля и устной культуры требовало перенесения акцента на принципиально иные, речевые средства сакрализации смысла, мысли. А это — в силу когнитивных особенностей архаического, преимущественно образного мышления — предполагало апелляцию к магической силе слова, к его сверхъестественным возможностям репрезентировать только «истинное», подлинное знание. Постепенное разрушение М.с, магии устной речи является прямым следствием когнитивной эволюции, существенных изменений в доминирующем образном мировосприятии в пользу все большей автономии знаково-символического, логико-вербального мышления. Симптомы этого процесса применительно к европейской эволюционной истории впервые дают о себе знать лишь в 12—13 вв. (критика онтологического доказательства существования Бога, переориентация позднесредневековой логики на анализ терминов, высказываний и отношений между ними и т.д.).

И.П. Меркулов













МАДХВА (санскр. Madhva, др. имя — Анандатиртха) — основатель двайта-веданты («дуалистическая веданта») и одной из четырех признанных вишнуитеких традиций бхакти — брахма-сампрадая, — писавший и проповедовавший в 13—14 вв. Сохранилось несколько его «агиографий», одна из которых называется «Мадхва-виджая» («Триумф Мадхвы»).

М. приписывается около 40 сочинений, из которых наиболее значительны комментарии к «Брахма-сутрам» («Анувьякхьяна»), «Бхагавадгите» и тем же основным Упанишадам, которые истолковывал Шанка-ра, частичные комментарии к Ригведе, «Махабхарате», «Бхагавата-пуране» и 10 филос. трактатов.

Строя свое учение на радикальной оппозиции доктрине Шанкары (коего он называл «переодетым буддистом») и частично учению Рамануджи, М., как и последний, отождествляет Брахмана с Вишну-Нарая-ной, наделенным всеми совершенствами, однако акцентирует его полное отличие от мироздания. Абсолют М. — созидатель, хранитель и разрушитель мира, ответственный за всякое владычество, познание, препятствия, закабаление и «освобождение» и вместе с тем образцовый семьянин — супруг богини Лакшми и отец демиурга Брахмы и «спасителя» Ваю. М. принадлежит немалый вклад в эпистемологию, прежде всего в исследование самодостоверности истинного знания и в разработку концепции источников знания (прамана), а также в логику, в т.ч. подробный анализ механизма выводного знания (концепция вьяпти). М. работал с шестиричной категориальной системой вайшешиков (падартхи), восполняя ее категориями «квалифицируемое», «целое» и заимствованными из мимансы «потенцией» и «сходством». М., учение которого можно было бы назвать «философией отношений» (в адвайта-веданте Шанкары реляции в конечном счете считались иллюзорными), различал пять основных онтологических дистинкций. Это различия: 1) между Божеством и индивидуальными душами (джива); 2) между Божеством и материей (джада); 3) между душами и материей; 4) между отдельными душами; 5) между отдельными фракциями материи. Поэтому обычный дуализм души и тела составляет лишь один из пунктов в системе дуалистических оппозиций онтологии М. Будучи отличной от Божества, душа тем не менее является его отражением. Подлинное знание об этом достигается соответствующим изучением «писаний», после чего адепт созревает для служения Божеству, которое отвечает ему дарами, соразмерными возможностям реципиента. «Освобождение» мыслится не как адвайтистское слияние иллюзорной индивидуальной души с Брахманом, но как действительное и вечное сопребывание с Вишну в его «обители». Все существа делятся на три класса: предназначенные для «освобождения», для адов (прежде всего демоны и последователи Шанкары) и для пребывания в сансаре, и это фаталистическое учение логично следует из полной ответственности Божества за все, что происходит с ними.

Труды М. комментировались Джаятиртхой (14 в.) и Вьясатиртхой (16 в.), которые «достроили» основной корпус текстов двайты, продолжая полемизировать с адвайтистами. Специфическая «неуживчивость» М. нашла свое продолжение в его общине, которая разделилась на множество подсект, споривших преимущественно по «юрисдикционным» вопросам.

Dasgupta S. A History of Indian Philosophy. Vol. IV. Indian Pluralism. Cambridge, 1922; Glasenapp H. von. Madhvas Philosophie der Vishnu-Glaubens. Bonn, 1923; Siauve S. La doctrine de Madhva, Dvaita-Vedanta. Pondichery, 1968.

B.K. Шохин













МАЙМОНИД (Maimonides) Моше бен (Маймон) (1135— 1204) — врач, теолог, ведущий евр. философ Средних веков. Род. в Кордове, в 1165 покинул Испанию и эмигрировал в Палестину, затем осел в Египте. Упорядочил труднопонимаемые до того предания Талмуда, дав толкования содержащимся в нем понятиям. Труды М., пронизанные духом учения Аристотеля, подразделяются на три части. Первая из них посвящена проблемам библейского антропоморфизма, атрибутам Бога, представлению и критике калама; во второй обсуждаются доказательство существования Бога, материя и форма, сотворение мира и его будущее; в третьей части затрагиваются проблемы провидения, зла, предвидения и свободы воли, телеологии и рациональности наставлений Торы. По М., евр. религия содержит высшие принципы всякой истины, и именно поэтому принципы данной религии должны быть рационально обоснованы. Это положение вызывало резкие возражения со стороны евр. ортодоксии. Основной труд М. «Dalalat al-Hairin» («More nebuchim» — «Руководство сомневающихся»), написанный на араб. языке ок. 1190 и переведенный на др.-евр. язык ок. 1200, оказал существенное влияние не только на последующую евр. философию и теологическую мысль, но и на ведущих представителей схоластической философии 13 в. и прежде всего на Фому Аквинского и Альберта Магнуса. Под известным воздействием М. был позднее Б. Спиноза.

Moses ben Maimon, sein Leben, seine Werke und sein Einfluss. Leipzig, 1908—1914. Bd 1 — 2; Silver D.J. Maimonidean Criticism and Maimonidian Controversy. 1180—1240. Leiden, 1965; Zac S. Maimonide. Paris, 1965.












МАЙОРОВ Геннадий Георгиевич (р. 1941) — специалист в области истории философии и истории культуры. Окончил филос. факультет МГУ (1965), аспирантуру кафедры истории зарубежной философии (1968). С того времени работает на этой кафедре. Доктор филос. наук (1983), проф. (1988).

В своих ранних работах М. исследует философию Г.В. Лейбница, давая ее детальную логическую реконструкцию, устанавливая ее связь с предшествующей традицией и с деятельностью Лейбница в области конкретных наук. М. показывает, что методология и метафизика Лейбница явились наивысшим достижением филос. мысли 17 в. и что важнейшие научные открытия Лейбница во многом были обязаны творческой мощи его идеализма (такая трактовка в условиях тотальной диктатуры марксизма-ленинизма того времени была беспрецедентной). В последующий период М. мнимается преимущественно средневековой и антич. философией. В монографии, посвященной патристике, он (впервые в России) воссоздает историю развития христианской филос. мысли в продолжение первых шести столетий ее существования. Выявляя специфику средневекового «способа философствования» и выделяя в нем такие черты, как ретроспективность, экзегетизм, дидактизм и культ авторитета, М. показывает, что филос. воззрения отцов церкви и особенно Августина выступают в качестве «иконографического» образца, на который ориентирована средневековая схоластика, хотя этот образец воспринимается ею чаще всего как уже деформированный логикой А.М.С. Боэция и лишенный свойственного патристике духа свободы и новаторства. В др. сочинениях этого периода М. прослеживает развитие идеи Абсолюта в антич. и раннехристианской философии, анализирует филос. взгляды Цицерона и Боэция, особенности средневековой этики, исследует происхождение арабо-мусульманского перипатетизма и т.д.

С нач. 1990-х гг. М. занимается также проблемами происхождения и определения сущности философии. Отвергая мифогенную и гносеогенную теории ее происхождения, М. показывает, что идея философии возникает у греков (и только у греков) как результат развития критического мышления и осознания недостижимости для человека полноты мудрости (софиогенная теория). Исходя из этого, высказывается идея, что историю собственно философии нужно начинать не с Фалеса, а с Пифагора. Вопрос о том, что такое философия, М. решает методом редукции всех исторически существовавших способов ее понимания к трем типам: софийному (философия как духовное влечение к мудрости, т.е. к полноте истины), эпистемическому (философия как наука) и технематическому (философия как искусство), признавая аутентичным только со-фийное понимание.

М. известен как издатель классиков мировой философии: в его переводах с лат. языка были опубликованы ранее не издававшиеся в России сочинения Дж. Беркли, Лейбница, Боэция и др.

Философия Лейбница и ее новейшие западные интерпретации // Вопросы философии. 1968. № 10; Методологические принципы философии Лейбница // Историко-философский сборник. М., 1968; Проблема достоверности знания в философии Лейбница // Вопросы философии. 1969. № 4; Теоретическая философия Готфрида В. Лейбница. М., 1973; Формирование средневековой философии (латинская патристика). М., 1979 (пер. на серб.-хорв. яз. Белград, 1982; на болг. яз. София, 1987); Северин Боэций и его роль в истории западноевропейской культуры // Вопросы философии. 1981. № 4; Лейбниц как философ науки // Лейбниц ГВ. Соч.: В 4 т. М., 1983. Т. 3; Образ Катона Старшего в диалогах Цицерона // Античная культура и современная наука. М., 1985; Цицерон как философ // Цицерон. Философские трактаты. М., 1985; Этика в средние века. М., 1986; Цицерон и античная философия религии. М., 1989; В поисках нравственного Абсолюта: античность и Боэций. М., 1990; Судьба и дело Боэция // Боэций. Утешение философией и другие трактаты. М., 1990; Роль Софии-Мудрости в истории происхождения философии // Логос. 1991. № 2; Восток и Запад в Европе // Диалог цивилизаций: Восток — Запад. М., 1994; София, эпистема, технема. Размышления о способах понимания философии в ходе истории // Вестник МГУ. Сер. «Философия». 2000. № 3; Das Problem der Erkenntnisgewissheit in der Philosophie von G.W. Leibniz // Studien zur Geschichte der westlichen Philosophie. Frankfurt am Main, 1986.

МАЙЯ (санскр. maya — колдовство, мистификация, иллюзорность) — одно из универсальных понятий инд. религиозной и филос. мысли, означающее как силу, так и результаты космической иллюзорной креативности, которой на уровне субъективной рецепции соответствует неведение (авидья) относительно истинной природы вещей, нередко также гипостазирующееся и в этом качестве выступающее ее синонимом. Первое явление этого понятия в общекосмологическом обличье происходит не ранее, чем в явно послебуддийской «Шветашватара-упанишаде». Здесь М. означает наряду с обычным заблуждением также Мировую силу. Великий Владыка (Махешвара) как «носитель заблуждения» (майин) создает из материи священного гимна стихи, жертвоприношения, все прошедшее и будущее, и весь мир «проникнут» его «членами»; сама же М. отождествляется с первоматерией мира Пракрити, а ее узами связывается индивидуальная душа (IV.9—10). Учение о М. как философски гипостазированном агенте эмпирического мира было логически необходимо веданте строгого монизма (адвайта-веданта): Абсолют-Брахман как мировое сознание в качестве «единого, без другого» должен был быть примирен с наблюдаемым миром множественности и становления. Тем не менее онтологическая и космологическая трактовка М. серьезно проблематизируется, вопреки распространенному мнению, не у Шанкары, но в последующей адвайта-веданте. Некоторые считали, что М. каким-то «неописуемым» образом локализуется в самом Брахмане, другие же связывали ее с индивидуальными душами (джива), а представители адвайтист-ской подшколы виварана Шрихарша и Читсукха (13 в.) акцентировали положительный, креативный характер М. Учение о М. было основной мишенью критики адвайты у вишнуитских ведантистов, тогда как в Европе 19 в. оно было воспринято с романтическим энтузиазмом.

В.К. Шохин












МАКИАВЕЛЛИ (Machiavelli) Никколо (1469—1527) — ит. общественный деятель, политический мыслитель, историк, военный теоретик. Род. в патрицианской, но обедневшей флорентийской семье. Во время восстановления республики во Флоренции играл достаточно видную роль в политической жизни, выполняя различные дипломатические поручения. После возвращения Медичи был удален отдел, что обеспечило ему досуг для занятия филос. трудами. Основные произведения М.: «Государь», «Рассуждения на I декаду Тита Ливия», «История Флоренции».

Суть мировоззрения М. определяли два основных принципа: антропологический и политический реализм, стремление к объединению Италии.

М. исходил из определенного понимания человеческой природы, которую он не считал ни однозначно доброй, ни однозначно злой. Однако политику следует, по его мнению, скорее исходить из того, что она зла. С именем М. связано возникновение реалистической политической философии, свободной от ханжеской христианской морали.

Происхождение гос-ва М. объяснял не с религиозных позиций, а через необходимость примирения противоречий между людьми, движимыми эгоистическими побуждениями. Различные политические режимы — способ обеспечения равновесия между постоянно находящимися в состоянии борьбы богатыми и бедными.

Человек — существо активное, деятельное. Не отказываясь от принципа судьбы, управляющей делами людей, М. в то же время высоко оценивал роль самого человека в творении своей жизни. Трактат «Государь» представляет собой своеобразное пособие для политика, сборник советов, как завоевать и удержать власть.

Добродетель государя — не в моральном совершенстве или следовании Божьим заповедям. Она — в способности к эффективной политической деятельности. Эта добродетель вполне совместима с жестокостью и вероломством в том случае, если интересы власти требуют жестокости и вероломства: «Государь, если он хочет сохранить власть, должен приобрести умение отступать от добра и пользоваться этим умением смотря по надобности». М. не одобряет аморализма, но он пишет о реальности и не приносит ее в жертву абстрактной христианской морали.

В «Государе» М. явно обозначил свои политические предпочтения, а также указал цель, для достижения которой он считал приемлемыми даже грязные средства. Будучи сторонником республики, ради объединения Италии он был готов принять тиранию и служить ей.

Религию М. рассматривал с т.зр. политической пользы. В ней главное не истина, а выполнение общественной функции. Высоко оценивая значимость религии, М. утверждал, что «из всех прославляемых людей более всего прославляемы главы и учредители религий». Он считал, что «религия была одной из первейших причин счастья Рима». Современную ему католическую церковь М. критиковал за то, что распущенность клира подрывает религиозную веру в народе, а светская политика римских пап препятствует объединению Италии.

В филос. и политической мысли более позднего времени политический реализм М. был утрирован, а «макиавеллизм» стал синонимом беспринципности, аморализма в политике.

Opere. Milano; Napoli, 1954; Legazioni. Commissarie. Scritti di governo. Roma; Bari, 1973. Vol. 1—2; в рус. пер.: Соч. М.; Л., 1934. Т. 1; О военном искусстве. М., 1939; История Флоренции. Л., 1973; Избр. соч. М., 1982.














МАКИАВЕЛЛИЗМ — термин, используемый для обозначения беззастенчивой политики, добивающейся своих целей, пренебрегая нормами морали. Н. Макиавелли действительно говорил, что каждое действие гос-ва (или его правителя) допустимо, особенно во внешних, межгосударственных отношениях, если оно способно обеспечить преимущества для своей собственной страны. Отрыв политики от моральной оценки не был, однако, изобретением Макиавелли: такова была и во многом такой остается реальная политическая практика. В частности, гораздо позднее Г.В.Ф. Гегель отстаивал идею, что мораль придумана для индивидов, а в отношениях между гос-вами правым является то, которое сильнее. Постепенное формирование единого человечества и подлинно мировой истории дает основание думать, что мораль будет все более охватывать не только отношения индивидов и их групп, но и сферу политики и межгосударственных отношений.











МАК-ЛЮЭН (McLuhan) Херберт Маршалл (1911 — 1980) — канадский философ и социолог, специалист по теории коммуникации и массовой культуре, автор оригинальной философии истории. Создатель культурно-исторической типологии, живописующей впечатляющую картину пожирания одного средства коммуникации другим. Основанием этой типологии служит господствующее средство коммуникации. М.-Л. развил версию антропологии, в которой средство коммуникации предстает не столько как техника, сколько как метафора. Каждая «ампутация» функции тела и передача ее «средству» ведет к реструктурации опыта. Фигура М.-Л. как пророка электронной эры стала элементом массово-культурной мифологии. Его метафоры («галактика Гутенберга», «глобальная деревня») вошли в повседневный язык; без них не обходятся практически ни одна работа о книге, медиа, о всемирной сети Интернет.

В 1930-е гг. М.-Л. изучал в Кембридже англ. литературу. Был учеником А. Ричардса и Ф.Р. Ливиса, основателей литературоведческой школы «новой критики». Огромное влияние на М.-Л. оказало творчество Т.С. Элиота и Дж. Джойса, а также экономиста и социолога Инниса. Свою «Галактику Гутенберга» (1962) М.-Л. предлагал рассматривать как комментарий к Иннису.

Начав преподавать с кон. 1930-х гг. в ун-тах США и Канады, М.-Л. проявлял особое внимание к грамматике, риторике и поэтике медиа, к комиксам, рекламе и поп-музыке. Мир символов, остроумия, роскошный и похотливый хаос человеческих страстей и объектов желания в «тотемистских медиа» заворожил его. Он стал писать об этом мире, акцентируя внимание на культурных клише.

Первые годы пребывания в Америке М.-Л. владела идея героического сопротивления «прекрасному новому миру». Таков настрой его «Механической невесты», написанной в 1950-е гг. В дальнейшем общий настрой его работ изменился. В большинстве сочинений М.-Л. отсутствует меланхолический тон, столь свойственный как традиционалистской, так и либеральной или марксистской критике новых типов культуры.

Прошлобудущее книги // Курьер ЮНЕСКО. 1972. № 1; Телевидение. Робкий гигант // Телевидение: вчера, сегодня, завтра. М., 1987; The Gutenberg Galaxy: The Making of Typographic Man. Toronto, 1962; The Medium is the Massage. New York, 1967.

Козлова Н.Н. Маклюэн: контексты мифа // Пушкин. 1998. №5(11).













МАКСИМ ГРЕК, в миру Михаил Триволис (ок. 1470— 1556) — переводчик, богослов, мыслитель. Род. в знатной греч. семье, жил в Сев. Италии, где сотрудничал с деятелями эпохи Возрождения, затем постригся в монахи доминиканского монастыря Св. Марка во Флоренции (1502). Не найдя успокоения, вскоре уезжает в Афон, в Ватопедском монастыре вновь принимает постриг. В 1518 по приглашению Василия III прибывает в Москву. Переводит «Толковую Псалтырь», творения отцов церкви, жития, статьи из сб. «Свиды». За нестяжательские взгляды, несогласие с автокефалией рус. церкви осуждается на соборах 1525 и 1531. Долгие годы проводит в заточении в монастырях. После кончины стал почитаться как местный, а с 1988 — как общерусский святой. Творческое наследие включает свыше 350 переводов и оригинальных сочинений разных жанров. Своеобразно соединивший византийские, возрожденческие и др.-рус. традиции, продемонстрировавший высокий уровень богословской, филологической, филос. культуры, он стал крупнейшим мыслителем России 16 в. Разрабатывал проблемы онтологии (учения о Св. Троице, метафизике света, макро- и микрокосме), гносеологии (логика, интуитивное познание, кардиогносия), антропологии (три части души: разумная, волевая, чувственная, пять видов сенсуалистического познания), этики (генезис морали от естественных религий до иудаизма и христианства), социально-исторического анализа (гармония светской и духовной властей, трактовка самодержавия как умения монарха властвовать собой). М.Г. дал свое определение философии, считая ее возвышенным знанием, которое «благоукрашение законополагает и гражданство составляет», целомудрие, кротость, мудрость хвалит, «добродетель и благость вводит в сем свете».

Соч. пр. Максима Грека. Казань, 1859—1862. Ч. 1—3; Соч. пр. Максима Грека в русском переводе. Троице-Сергиева лавра, 1910—1911 (репринт 1996).

Иконников B.C. Максим Грек и его время. Киев, 1915; Громов М.Н. Максим Грек. М., 1983; Буланин Д.М. Переводы и послания Максима Грека: Неизданные тексты. Л., 1984; Denissoff E. Maxime le Grec et l'Occident. Paris, 1943.













МАК-ТАГГАРТ (McTaggart) Джон Эллис (1866—1925) — англ. философ. Представитель т.н. радикального персонализма, в духе которого М.-Т. интерпретировал гегелевскую философию, сочетая ее с учением Г. В. Лейбница о монадах. Абсолютная идея, по М.-Т, — не субстанция-субъект, как считал Г.В.Ф. Гегель, а «духовное сообщество» личностей; сверхиндивидуального сознания не существует, но индивидуальное сознание субстанционально, несотворимо и неразрушимо. Отсюда вывод М.-Т. о «бессмертии души» (независимо от того, признается ли существование Бога). М.-Т. пытался обосновать некоторые догмы религии, утверждая, что истинная философия должна быть мистической.

Studies in Hegelian Cosmology. Cambridge, 1918; Studies in Hegelian Dialectic. Cambridge, 1922; The Nature of Existence. Cambridge, 1968. Vol. 1-2.

Broad Ch.D. Examination of McTaggart's Philosophy. Cambridge, 1933—1938; \fel. 1—2; Airaksinen T. The ontological Criteria of Reality. A Study of Bradley and McTaggart. Turku, 1975.














МАЛКОЛbМ (Malcolm) Норман (р. 1911) — амер. философ аналитического направления. Учился в ун-те Небраски и в Гарварде, однако решающее влияние на его взгляды оказало пребывание в 1938—1939 в Кембриджском ун-те, где он общался с Дж. Муром и Л. Витгенштейном. С последним М. встречался и переписывался до его смерти в 1951 и может считаться его учеником и последователем. М. написал широко известную книгу о Витгенштейне, стремился разъяснить его идеи и метод, а также применить их к тем областям, которые не попали в сферу интересов австро-англ. философа. Филос. работы М. посвящены эпистемологии, философии религии, философии сознания и языка. Одним из центральных для М. является вопрос о взаимоотношении здравого смысла, естественного языка и филос. рассуждения. По мнению М., если философ исследует к.-л. понятие и приходит к выводу, расходящемуся со здравым смыслом и естественным языком, то, скорее всего, можно предположить, что он совершил ошибку.

Витгенштейн о значении выражения «Я знаю» // Философия, логика, язык. М., 1987; Ludwig Wittgenstein: A Memoirs. Oxford, 1958 (рус. пер.: Людвиг Витгенштейн: воспоминания // Людвиг Витгенштейн: человек и мыслитель. М., 1993); Dreaming. London, 1959 (рус. пер.: Состояние сна. М., 1993); Problems of Mind: from Descartes to Wittgenstein. New York, 1971; Thought and Knowledge. London, 1977; Nothing is Hidden: Wittgensteins Criticism of his Early Thought. Oxford, 1986.















МАЛЬБРАНШ (Malebranche) Никола (1638-1715) — фр. философ, главный представитель окказионализма. С 1664 — католический священник. Основное соч. — «О разыскании истины» (1674—1675, рус. пер. т. 1—2, 1903—1906). М. стремился соединить ведущие идеи философии Р. Декарта с учением Августина. В онтологии М. исходил из различения двух субстанций мыслящего духа и протяженной материи. Вследствие абсолютной независимости и разнородности этих субстанций их воздействие друг на друга невозможно; причиной связи души и тела в человеке, по М., может быть только Бог. М. отстаивал онтологическое доказательство бытия Бога: уже одной идеи бесконечности, присутствующей в человеческом уме, достаточно для вывода о том, что Бог существует (если человек мыслит бесконечное, то должен существовать реальный, бесконечно совершенный прообраз этого понятия — иначе происхождение идеи бесконечного необъяснимо). Согласно М., материя пассивна, бездеятельна; тела сами по себе не могут сообщать движение друг другу. В то время как Бог — общая и единственная истинная причина, обладающая способностью двигать тела, имеется и множество частных причин — это причины естественные, или окказиональные. Естественные причины — только повод для проявления Божественной воли. Тело может служить окказиональной причиной изменений, происходящих в душе (и наоборот; истинная же причина подобных изменений — Бог). В основе гносеологии М. учение о видении всех вещей в Боге. Человеческая душа не может непосредственно познавать материю (в силу разнородности двух субстанций). В то же время в Боге с необходимостью имеются идеи всех сотворенных Им существ. Поэтому познание внешних тел возможно для человека лишь через созерцание их идей в Боге. Такое созерцание доступно людям только потому, что сам Бог желает раскрыть необходимые для них знания о материальных объектах. М. признавал четыре способа познания: непосредственное (знание о Боге); познание вещей через их идеи (знание о материальных телах); через внутреннее чувство (знание собственной души); по аналогии (знание чистых духов и душ др. людей). Философия М. оказала влияние на взгляды Г.В. Лейбница, Дж. Беркли, Д. Юма.

Oeuvres completes. Pans, 1962—1970. Т. 1—21 (в рус. пер.: Беседа христианского философа с философом китайским о бытии и природе Божества // Православный собеседник. 1914. №4).

Ершов М.Н. Проблема богопознания в философии Мальбранша. Казань, 1914; Olle-Laprune L. La philosophie de Malebranche. Paris, 1870. T. 1—2; Gueroult M. Malebranche. Paris, 1955—1959. T. 1—3; Alquie F. Le carteesianisme de Malebranche. Paris, 1974; McCracken C.J. Malebranche and British Philosophy. Oxford, 1983.













МАМАРДАШВИЛИ Мераб Константинович (1930-1990) — российский философ, сыгравший в 1960— 1980 гг. большую роль в возрождении филос. жизни и филос. климата в стране. М. мало издавался при жизни, но часто выступал с курсами лекций по актуальным проблемам философии в МГУ, во ВГИКе, в Ин-те общей и педагогической психологии, в ун-тах др. республик и стран. Его ученики и последователи записывали эти лекции на магнитофон, перепечатывали. Они и послужили основой для посмертного издания его книг. От лекций М. и от самого его облика веяло подлинной мудростью. Он был образцом честности и искренности в мышлении.

Наиболее известные курсы: «Проблемы анализа сознания» (М., 1974), «Аналитика познавательных форм и онтология сознания» (Рига, 1980), «Опыт физической метафизики» (Вильнюс, 1984) — потом частично вошли в его книги «Классический и неклассический идеалы рациональности» (Тбилиси, 1984), «Необходимость себя» (М., 1996). Очень популярны были лекции М. о Р. Декарте, И. Канте и М. Прусте, вышедшие потом отдельными книгами. Значительная часть наследия М. до сих пор не опубликована.

Главная тема исследовании М. — отология сознания: опыт построения «физической метафизики», проблема превращенных форм сознания, проблема рациональности, проблема живого человека.

Лейтмотивом всех рассуждений М., следующего филос. традиции Декарта, Канта, Э. Гуссерля, Пруста, является фраза «всегда уже поздно», т.е. в любое мгновение мир уже застыл, окаменел. Как поместить себя в глыбе мира на предназначенное только тебе место существования? Нужно попытаться втиснуться в кратчайший промежуток времени, когда мир еще не застыл, увидеть его «первым светом». «Еще на малое время есть свет с вами; ходите, пока есть свет», — приводил он часто слова из Евангелия. Увидеть мир первым светом — значит открыть его для себя, породить заново. Мир не длится автоматически, он должен каждый раз снова и снова порождаться. Устойчиво только то, что порождено каждым. Или порождено заново. Мир воспроизводится и длится, потому что воссоздается каждый раз в каждой точке. Но поскольку каждый раз мир творится заново, то это предполагает определенный метафизический закон — еще ничего не случилось, нет никакого «было», а есть только «есть». Мы говорим о мире, в котором в определенном смысле еще ничего не случилось. Мы находимся в такой точке. Все случится только с моим участием.

Поскольку истинно только то, что заново порождено, что понято и открыто мной, мое понимание — вклад в онтологию мира. Истина не есть вещь, которая лежит в каком-то уголке, ожидая, когда ее откроют. То, что мы должны увидеть, мы не можем ни выдумать, ни получить наблюдением — с нами это должно случиться.

Эта увиденность мира в проблеске света возникает, согласно М., из темноты, которая есть у каждого человека. Темнота — это прежде всего невозможность знания, невозможность делать что-то знанием. Можно ли получить понимание того, что нечто благородно, что нечто есть добро, из к.-н. правила, из общего определения? Это надо каждый раз устанавливать самим, т.е. я должен заново воссоздать понимание. Необходимость воссоздания ч.-л., его принципиальная неопределенность и есть темнота, и у каждого она индивидуальна. Каждая общая истина для каждого из нас непонятна по-своему. Мы должны разрешить ее по-своему, в своей уникальной ситуации, новым возрождением применительно к конкретным явлениям, состояниям.

Высокое, доброе, прекрасное не есть что-то, присущее предметам самим по себе, это не вещи, это то, что не существует без человеческого усилия, все это приходится «держать» самому, а для этого нужно быть живым. Самому понять — значит полностью присутствовать, мир требует полного присутствия. «Полностью присутствовать» — это и значит быть живым.

Только тогда, когда я присутствую полностью, для меня есть красота, есть понимание, есть истина, есть Бог. «Единственная ценность, которую мы ищем во всех проявлениях себя и окружающего, — это живое... Реальная человеческая психология строится на оживлении того, что мертво. Мы оживляем мертвые слова, мертвые жесты, мертвые конвенции. Единственное наше трепетное, то есть волнующее нас отношение ко всему этому в действительности сводится к тому, что за всеми симуляторами и привидениями, за вещами — мы ищем жизнь. И себя как живущего. Ибо ощущать себя живым совсем не просто».

Призвание человека и прежде всего философа — быть живым, реализовать свое понимание и тем самым свое место в мире. И никто вместо тебя этого сделать не может, никому нельзя передоверить этот труд. Философия вообще говорит об уникальных состояниях, актах, которые нельзя передать другому, в которых нельзя даже сотрудничать или разделять труд или друг другу помогать. Возможен, конечно, диалог, но его возможность обусловлена тем, насколько человеку удастся стать сначала один на один с бытием и быть одиноким. Только из нашего метафизического одиночества можно протянуть руку другому.

Самое большое мужество — это мужество идти к тому, о чем в принципе нельзя знать, чего нельзя достичь с помощью знания, а можно постичь, только став живым. А живой человек — это человек, способный всегда быть другим, свободный человек. «В Евангелии, — писал М., — кроме известных всем заповедей, которые философы называют обычно исторической частью Евангелия, есть лишь одна действительная заповедь. Отец заповедовал нам вечную жизнь и свободу. То есть обязал нас к вечной жизни и свободе. Мы вечны, если живы, и нужно идти к тому, чего в принципе нельзя знать. А на это способны только свободные существа. Само это движение есть проявление свободы».

Лекции о Прусте. М., 1995; Как я понимаю философию. М., 1997; Кантианские вариации. М., 1997; Эстетика мышления. М., 1999; Современная европейская философия. XX век. М., 1999.
Произведенное и названное. Философские чтения, посвященные М.К. Мамардашвили (Москва, 1995). М., 1998.

В.Д. Губин
















МАНДЕВИЛЬ (Mandeville) Бернард (1670-1733) — англ. философ, психолог и писатель-моралист. Род. и учился в Голландии, здесь окончил Лейденский ун-т и получил степень доктора медицины. Остальную жизнь прожил в Англии. В 1705 М. анонимно опубликовал поэму «Возроптавший улей, или Мошенники, ставшие честными» (рус. пер. 1986) — аллегорию, в которой нарисовал сатирическую картину общества, процветающего благодаря порокам его членов и пришедшего в упадок, как только в нем восторжествовало благонравие. Вместе с обстоятельными комментариями и филос. трактатами «Исследование о происхождении моральной добродетели» и «Исследование о природе общества» поэма не раз переиздавалась в составе кн. «Басня о пчелах, или Пороки частных лиц — блага для общества» (1714, рус. пер. 1974). В 1729 вышел содержащий шесть филос. бесед второй том «Басни о пчелах». В противоположность этике «естественного нравственного чувства» А. Шефтсбери, которую он критикует, М. считает, что в природе человека нет непосредственного нравственного начала, что в ней господствуют эгоистические, низменные влечения и аффекты. Систему морали создало искусство политиков, приучивших людей преодолевать свои влечения и аффекты из стыда, гордости и страха. Рассматривая условия жизни общества, М. обращает внимание на продуктивную роль зла для прогресса и самого существования общественной жизни. Зло, как моральное, так и физическое, т.е. недостатки и пороки людей, неблагоприятные и разрушительные силы природы, есть та побудительная причина, которая делает людей социальными существами и является, залогом их успехов в хозяйственной деятельности, в искусствах и науках. Вокруг «Басни о пчелах» разгорелась полемика. Начало положило заявление присяжных большого жюри графства Мидлсекс, осудившего книгу как безнравственную и опасную для религии и общества. С критикой М. выступили известные писатели и философы Ф. Хатчесон, Д. Деннис, Дж. Беркли. Ответом на критику Беркли стало последнее произведение М. «Письмо к Диону» (1732). Как психолог М. придерживался концепции аффективной природы человека и в комментариях к «Возроптавшему улью...» дал множество примеров анализа поведения и сознания людей, осуществленного в понятиях этой концепции. Острое, парадоксальное сочинение М. занимает видное место как в истории англ. философии и литературы, так и в идеологии всего века Просвещения. 

Басня о пчелах. М., 1974.
Субботин А.Л. Бернард Мандевиль. М., 1986.










«МАНИФЕСТ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ» — произведение К. Маркса и Ф. Энгельса, написанное по просьбе 2-го Конгресса Союза коммунистов и ставшее первым программным документом международного коммунистического движения. Вышел в свет в Лондоне в нач. 1848. В нем получили свою классическую формулировку основные цели, стратегия и тактика коммунистов в деле революционного ниспровержения буржуазного строя и замены его бесклассовым коммунистическим обществом (коммунизмом), основанным на господстве общественной собственности на средства производства.

В первых двух главах «М.К.п.» дается обоснование исторически неизбежной гибели буржуазного общества и провозглашаются конечные цели коммунистов и грядущей коммунистической революции. Третья глава посвящена характеристике тогдашней социалистической и коммунистической литературы, заключительная — стратегии и тактике коммунистов в политической борьбе, их отношению к различным партиям. Блестящая литературная форма произведения, яркие афоризмы и четкое изложение программы действий определили на долгие десятилетия популярность «М.К.п.» в революционной среде.

В развитии марксизма «М.К.п.» знаменует собой период, когда целый ряд общих теоретических концепций и прозрений, принадлежавших Марксу и Энгельсу (критика гражданского общества со свойственными ему формами идеологического сознания, концепция превратного характера целей и форм экономики капитализма, начала материалистического понимания истории и др.), обретает единство и получает практически-действенное выражение в программных положениях политической партии, призванной способствовать утверждению исторической миссии пролетариата, могильщика буржуазного общества. Наложение теории на практику революционного движения, провозглашенное «М.К.п.» и ставшее пафосом марксистской доктрины в целом, неизбежно догматизировало основополагающие коммунистические «символы веры» (глубоко неслучайное название одного из первоначальных вариантов «М.К.п.», принадлежащее Энгельсу). Именно это обстоятельство проясняет смысл единодушной оценки самими марксистами «М.К.п.» в качестве первого зрелого произведения марксизма, завершающего историческое его становление. Растущий опыт революционной борьбы, последовательно осмысливаемый с позиций неприкосновенности основополагающих догм, стал важнейшим условием конкретизации и развития идей «М.К.п.» в последующей деятельности Маркса, Энгельса и их ортодоксальных учеников и последователей.

«М.К.п.», как и ряду др. классических произведений революционного марксизма, чужды как неангажированное, академически ориентированное социальное и филос. знание («буржуазный объективизм»), так и подлинная готовность честно представлять реальные, а не теоретически постулируемые интересы рабочего класса («хвостизм», «оппортунизм» и т.п.). О Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4.












МАНХЕЙМ (Mannheim) Карл (1893-1947) — нем. философ и социолог, один из основателей социологии знания, известен своими работами по теории идеологии и динамике культуры. Род. в Венгрии. Учился в ун-тах Будапешта, Фрайбурга, Гейдельберга, Парижа. На развитие взглядов М. оказали влияние идеи Г. Риккерта, Э. Гуссерля, М. Вебера, М. Шелера, традиции неокантианства, неогегельянства, феноменологии. После падения Венгерской советской республики (1919) переехал в Германию. С 1925 — приват-доцент философии Гейдельбергского ун-та, с 1929 — проф. социологии и национальной экономии во Франкфуртском ун-те. В 1933 эмигрирует в Великобританию. Преподает социологию в Лондонской школе экономики и политической науки, с 1941 преподает в педагогическом центре при Лондонском ун-те, где в 1945 становится проф. педагогики. В «нем.» период своего творчества М. занимается проблемами теории познания, разрабатывает философско-социологическую методологию социального познания, обращается к изучению феноменов духовной культуры. Наиболее известная работа этого периода «Идеология и утопия» (Ideologie und Utopie. Bonn, 1929; в пер. на англ. Ideology and Utopia. London, 1952). В «англ.» период творчества М. создает работы, посвященные анализу исторического опыта 20 в. Наиболее известные работы этого периода «Человек и общество в эпоху преобразований» (1935), «Диагноз нашего времени: очерки военного времени, написанные социологом» (1943).

М. ощущал свое время как эпоху радикальной социальной перестройки. Как и ряд др. мыслителей межвоенного времени, суть этой перестройки он видел в переходе от традиционной социальной структуры с ее устойчивой иерархией и господством просвещенной элиты к обществу, в котором массы начинают претендовать на власть.

Деструктивный ход событий, по М., заключается в том, что те социальные слои, у которых и раньше можно было предполагать латентное господство иррациональных импульсов, теперь декларировали их открыто, а группы, которые могли бы противодействовать иррационализму, оказались беспомощными и как бы внезапно потеряли веру в формирующую общество власть разума.

В свете этих представлений М. обращает внимание на феномен диспропорционального развития человеческих способностей. Он выделяет два основных вида опасных диспропорций в развитии способностей. Первый состоит в том, что в обществе техническое и естественно-научное знание опережает моральные силы и осмысление общественного прогресса. Второй вид диспропорций возникает из-за того, что ни в одном более или менее сложном обществе разумность и моральность, необходимые для решения поставленных хозяйством и обществом задач, не проявляются во всех социальных группах и слоях равномерно. Эту диспропорциональность М. называет «социальной диспропорциональностью» и связывает с нею необходимость регулирования процессов перехода к демократии масс.

На основе диагноза, поставленного современному обществу, М. задается вопросом: «Действительно ли на стадии массового общества все безнадежно, и мы без надежды на спасение движемся навстречу гибели общества и культуры?» Он считает, что история либерального массового общества достигла точки, когда расчет на естественный ход событий ведет к гибели. Чтобы избежать рокового развития событий, необходимо регулирование, даже планирование социокультурных изменений. Необходимо также признать, что система образования, рассчитанная на индивидуализированный элитарный тип в демократии меньшинства, не может быть без изменений успешно применена к массам. Пассивное ожидание в этой ситуации опасно, ибо к власти придут те группы, которые под планированием понимают одностороннее, функционирующее в их интересах господство сил. Планирование не означает насилия над живыми структурами, диктаторскую замену творческой жизни. Это прежде всего умение ясно видеть тенденции развития и учитывать их в своих действиях, поддерживать любые позитивные сдвиги.

В последние годы жизни М. интенсивно занимался проблемами воспитания и образования, изменениями, происходящими в культуре и общественной жизни.

Диагноз нашего времени. М., 1994; Seele und Kultur. Budapest, 1918; Die Strukturalyse der Erkenntnistheorie. Berlin, 1922; Historismus. Bonn, 1924; Das Problemeiner Soziologie des Wis-sens. Bonn, 1925; Ideologische und soziologische Interpretation der geistigen Gebilde. Bonn, 1926; Ideologie und Utopie. Bonn, 1929 (в пер. на англ.; Ideology and Utopia. London, 1952); Mensch und Gesellschaft im Zeitalterdes Umbraus. Leiden, 1935 (в пер. на англ.: Man and Society in an Age of Reconstruction. Studies in Modern Social Structure. London; New York, 1940); Diagnosis of Our Time: Wartime Essays of Socioligist. London, 1943.

Малинкин А.Н. О Карле Манхейме // Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994.













МАРБУРГСКАЯ ШКОЛА — направление в неокантианстве, основанное Г. Когеном и П. Наторпом и поддержанное Э. Кассирером. М.ш. подчеркивала априорную, неэмпирическую, непсихологическую, чисто логическую сторону знания, отрицательно относилась к психологизму. Ощущение рассматривалось не как самостоятельный фактор познания, а лишь как побуждение к нему. Логическое и априорное в эстетике, этике, психологии и праве, независимое от опыта, считалось фундаментом этих областей знания. Бытие истолковывалось как переплетение логических отношений, а категории — как условия познания: суждение истинно и соответствует действительности, если оно образуется в соответствии с категориями.










МАРГОЛИС (Margolis) Джозеф (р. 1924) — амер. философ, видный представитель «эмерджентного» (от лат. emergo — появляюсь, возникаю) материализма, одного из направлений в современной философии сознания. С 1968 — проф. Темплского ун-та (г. Филадельфия). По мнению М., любая филос. теория оказывается существенно неполной, если она не дает явного объяснения природы психики и личности и, соответственно, не влияет на перспективы исторических и поведенческих дисциплин. Он критикует модели человеческой психики, разработанные представителями различных направлений «научного материализма» (Г. Фейгл, Р. Рорти, Дж. Смарт, X. Патнэм, Дж. Фодор и др.), за упрощенчество и редукционизм, за недооценку специфики и фундаментального значения человеческой культуры. Но он отвергает и дуализм как способ решения проблемы духовного и телесного, поскольку неприемлемость физикализма и неадекватность различных вариантов теории тождества психического и физического, выдвигаемых «научным материализмом», не исключает правомерности иных материалистических концепций сознания. М. разработал свою оригинальную концепцию «эмерджентного» материализма, считая, что без понятий эмерджентности и воплощения нельзя дать адекватное материалистическое объяснение основным психическим явлениям и сущностям культуры — личностям, произведениям искусства, артефактам, словам и предложениям, техническим устройствам и т.д. По его мнению, эмерд-жентные сущности (свойства) всегда воплощены в материальных системах, образуя особые качества по отношению к целостной системе, которой они приписываются. М. исключает правомерность объяснения каждого эмерджентного свойства системы в терминах свойств ее компонентов и связей между ними, а также возможность «самосоздания» любой сложной сущности из сущностей предшествующего уровня. Он допускает существование таких нередуцируемых эмерджентных сущностей культуры, которые могут быть определены только в интенциональных контекстах. Однако личности, как и др. культурные сущности, могут существовать, лишь будучи воплощены в физических или биологических телах и организмах, причем эти сущности отличаются друг от друга только по функциональным признакам. Воплощенная сущность, т.о., не является онтологически независимой от воплощающей сущности. Эти сущности различны, хотя воплощенная сущность всегда обладает некоторыми из свойств воплощающих сущностей. Поэтому воплощение включает в себя культурную эмердженцию. Культура — это система, в которой существовали или существуют личности и результаты их деятельности. Такая система есть система знаков, обозначающих типы, она управляется правилами, а ее личности способны использовать язык, вести себя интенционально в соответствии с правилами, которые они понимают и могут нарушать.

М. — сторонник единства естественно-научных и социогуманитарных дисциплин и считает необходимым сближение различных филос. школ, в частности аналитической философии с философией сознания и герменевтикой. Наиболее актуальными, с его т.зр., являются междисциплинарные исследования процессов эволюции, инноваций, включая научные открытия.

Личность и сознание. М., 1986; Philosophy of Psychology. Englewood — Cliffs (N. J.), 1984.












МАРИТЁН (Maritain) Жак (1882-1973) — фр. религиозный философ, ведущий представитель неотомизма, оказавший заметное влияние на эволюцию социальной доктрины католицизма. Последователь Л. Бергсона и Ш. Пеги. Романтический христианский утопизм последнего стал точкой философствования М, поставившего задачей новое осмысление филос. системы Фомы Аквинского, где значительную роль должны сыграть экзистенциальная философия (прежде всего философия жизни и персонализм), примирение благодати и природы, веры и разума, теологии и философии. Развиваемая М. концепция «интегрального гуманизма» — это своеобразное учение о человеческой личности и ее свободе, о «трансцендентных основаниях» жизни и культуры и вместе с тем программа перестройки зап. общества. Основные идеи «интегрального гуманизма» состоят в следующем: признание личностного начала высшей ценностью и личностная ориентированность общественной жизни; принцип коммунаторности, единения людей на основе общего блага; христианская «теистическая направленность» предполагаемых преобразований. Программа «интегрального гуманизма» М. подготовила платформу католического обновления, начавшегося после II Ватиканского собора (1962—1965).

Философ в мире. М., 1994; Знание и мудрость. М., 1999; Cfeuvres 1912—1939. Paris, 1975; Humanisme integral. Paris, 1968; Religion et culture. Paris, 1991.
Губман Б.Л. Кризис современного неотомизма. Критика неотомистской концепции Ж. Маритена. М., 1983; Phelan G.B. Jacques Maritain. New York, 1937.













МАРК АВРЕЛИЙ (Marcus Aurelius) Антонин (121-180) — последний крупный представитель позднего стоицизма, рим. император (с 161). Единственное соч. — «К самому себе» (в др. пер. — «Наедине с собой») в 12 книгах, филос. «дневник» (состоящий из отдельных рассуждений), является одним из лучших памятников моралистической литературы. По сравнению с Сенекой и Эпиктетом М.А. менее оригинален; его значимость — в личном и свободном отношении к «сумме» стоических догм, которым у М.А. сопутствуют гераклитовские, эпикурейские и платонические мотивы при общем скептическом настрое. Интересы М.А. сосредоточены в области практической этики: гносеология, космология и теоретическая этика интересуют его только как пропедевтика. Космос есть целесообразно упорядоченное целое, управляемое промыслом, или всеобщим разумом, тождественным материальной божественной п н е в м е. Однако основа стоического мировоззрения (аналитическое соединение понятий «космос» и «разум») становится у М.А. объектом скептической оценки и последующего выбора: либо промысл и целесообразность с их неизбежными издержками, либо хаос атомов. Но и признание первого не устраняет сомнений в познаваемости мира, представления о котором пронизаны мотивами вечного обновления. Душа человека тождественна «пневматическому» началу, разум (истечение, частица мирового разума) — «ведущему». М.А. отвергает психологический монизм ранней стои: «ведущее» резко отделяется от влечений, разум (иногда отождествляемый с личным «демоном») противопоставляется не только душе, но порой (в платоническом духе) и веществу в целом. Счастье заключено в добродетели — филос. согласии со всеобщим разумом. Нужно обратиться «к самому себе», сообразовать свое разумное начало (которое единственно в «нашей власти») с природой целого и так обрести «бесстрастие». Все предопределено от века, мудрец принимает судьбу как должное и любит свой жребий. Однако М.А. (как и все стоики) заинтересован в обосновании автономии морального выбора. Добродетель должна подчиняться иной причинности, нежели природные явления: какую бы картину мира ни выбрал человек — стоическую, атомистическую и т.п., — он должен сделать себя достойным божественной помощи. Теодицея вполне традиционна: зло имеет исключительно моральный характер, и боги не отвечают за него. Иногда у М.А. проглядывает огрубленный интеллектуализм уже платонического толка — пороки суть следствие неведения. С Сенекой, Эпиктетом, а также с христианским учением (при отрицательном отношении к христианам) М.А. сближают призывы к гуманности, к заботе о душе, к осознанию своей греховности; космополитический пафос обретает особый смысл в устах повелителя мировой империи. В обостренном личном отношении к божеству, в пессимизме, близком к трагической безысходности, выражается характерное для позднего стоицизма сочетание филос. умозрительности с интимным религиозным чувством.

Ad se ipsum libri XII. Leipzig, 1979; Наедине с собой. Размышления / Пер. С. Роговина. М., 1914 (Магнитогорск, 1994).
Neuenschwander H.R. Mark Aurels Beziehungen zu Seneca und Poseidonios. Bern; Stuttgart, 1951; Pesce D. Epicuro e Marco Aurelio. Due studi sulla saggezza antica. Firenze, 1959; Bodson A. La morale sociale des derniers Stoiciens. Paris, 1967; Fontaine F. Marc Aurele. Paris, 1991.

A.A. Столяров













МАРКОВ Борис Васильевич (р. 1946) — специалист в области филос. и культурной антропологии, методологии и теории познания. Окончил филос. факультет (1971) и аспирантуру (1974) ЛГУ. Преподает там же с 1974. Доктор филос. наук (1987), проф. (1989), зав. кафедрой онтологии и теории познания (1989—1994), филос. антропологии (с 1994). Автор многих статей и четырех монографий.

Первые курсы лекций и научные работы М. посвящены теории познания и методологии науки. Комбинируя различные критерии оценки познавательного значения, М. предложил эффективную семиотическую модель проверяемости научного познания. В дальнейшем, под влиянием интереса к истории науки, он дополнил список логико-эпистемологических критериев социокультурными нормами рациональности. В 1990-е гг. М. обратился к исследованию истории соотношения человеческой духовности и телесности на основе методов феноменологии, герменевтики и психоанализа. Возрастающий интерес к процессу цивилизации привел М. к изучению структур повседневности. Антропогенное воздействие труда, власти, социальных ин-тов и дисциплинарных пространств, техники, архитектуры, массового искусства осуществляется иначе, чем порядок идей. Кроме «понимания» М. указал на иные формы опыта признания другого, и прежде всего на такие, как привычка, складывающаяся благодаря повторению. В последних работах М. техники самосознания и «заботы о себе», практики понимания и коммуникации, моральное сознание и рациональность изучаются как способы повышения самоконтроля и самодисциплины человека, обитающего в том или ином культурном пространстве. Современность — «место истины» диагностируется М. как утрата зависимости человека от «почвы и крови», как глобализация виртуальной реальности, которая имеет транснациональный и транскультурный характер и уже не регулируется гос-вом. Цена, которую приходится платить за такую «эмансипацию», оказывается весьма значительной, и философия должна искать новые формы противодействия бестиализации человека.

Критерии оценки познавательного значения научных гипотез // Философские науки. 1976. № 6; Эмпирическая проверяемость знания в историко-научных реконструкциях // Методологические проблемы историко-научных исследований. М., 1982; Проблема проверяемости и обоснования научного знания. Л., 1983; Наука и ценности. Л., 1990 (ред.); Разум и сердце. СПб., 1993; Наука и альтернативные формы знания. СПб., 1994 (ред.); Стратегии ориентации в постсовременности. СПб., 1996 (ред.); История современной зарубежной философии. СПб., 1997 (в соавт.); Основы онтологии. СПб., 1997 (ред); Своеобразие исторического // Риккерт Г. Границы естественно-научного образования понятий. СПб., 1997; Понимание, объяснение, оценка в философии истории 20 в. // Клио. Межвузовский журнал. СПб., 1997; Другая свобода // Вестник СПбГУ. 1998. Вып. 3; Очерки феноменологической философии. СПбГУ, 1998. (ред.); Понятие жизни в философской антропологии // Вестник СПбГУ. 1998. Вып. 4; Философская антропология. СПб., 1998; Герменевтика и деконструкция. СПб., 1999 (ред.); Моральное сознание и практическое ориентирование // Перспективы практической философии на рубеже веков. СПб., 1999; Ответственность интеллигенции // Вехи «Вех». СПб.; Париж, 1999; Философия языка // Метафизические исследования. СПб., 1999; Храм и рынок. Человек в пространстве культуры. СПб., 1999; Communication and Argumentation // Cognitio humana. Dynamik des Wissens und der Werte. Leipzig, 1996; Hat Freiheit Zukunft? // Berliner Debatte INITIAL. Zeitschrift fur sozialwissenschaftliche Diskurs № 4, 1998; Law and Economic Order in the Structures of Russian Everyday Life // The Social Market Economy / Ed. P. Koslowski. Springer, 1998.

МАРКС (Marx) Карл, полное имя — Карл Генрих (1818— 1883) — нем. философ, социолог и экономист, один из наиболее глубоких критиков капитализма и основателей современного социализма. Творчество М. оказало серьезное воздействие на социальную мысль и социальные движения кон. 19—20 в. Род. в Пруссии в семье адвоката, учился в Боннском и Берлинском ун-тах, где изучал гл. обр. философию и историю. В возрасте двадцати лет вступил в кружок молодых критически настроенных социал-радикалов и философов, известных как младогегельянцы. В 1841—1843 познакомился с работами Л. Фейербаха, оказавшими на него значительное влияние. В 1844 в «Экономическо-философских рукописях» сделал попытку обобщить первые собственные экономические размышления и дать обоснование своих довольно абстрактных гуманистических воззрений. В дальнейшем представления М. о способах достижения более совершенного, чем капитализм, общественного устройства резко ужесточились, что дает основание говорить о разрыве между творчеством молодого и зрелого М. После нескольких лет работы в качестве газетного публициста в Германии и Франции М. переехал в 1849 в Лондон, чтобы избежать политических преследований. Здесь он погрузился в довольно спокойную атмосферу размышлений о судьбах капитализма, сотрудничая с газетами ради заработка и изредка принимая участие в работе первых политических организаций рабочего класса. В 1848 вместе со своим другом Ф. Энгельсом написал по просьбе только что организовавшегося Международного Союза коммунистов «Манифест Коммунистической партии». В нем говорилось, в частности, что «коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности»; по поводу предъявлявшегося коммунистам упрека в намерении обобществить не только собственность, но и жен, заявлялось, что в действительности буржуазный брак уже является общностью жен, «коммунистов можно было бы упрекнуть разве лишь в том, что они хотят поставить официальную, открытую общность жен на место лицемерно скрываемой». Главным трудом жизни М. был «Капитал», первый том которого вышел в 1867. Второй и третий тома были подготовлены для печати и изданы Энгельсом уже после смерти М. Эта сложная, перенасыщенная диалектикой работа долгое время считалась основной книгой массового энтузиастического коммунистического движения, «подобно Библии, дремлющей на полках у многих христиан, которые ее никогда оттуда не снимают, такую книгу не обязательно читать и понимать» (Д. Уатт).

М. был человеком, искренне преданным науке и исключительно добросовестным исследователем. В отличие от подавляющего большинства своих последователей, он всегда был готов вносить изменения в свои теории, учитывая новые данные. Хотя он и говорил, что ничто человеческое ему не чуждо, вся его жизнь была заполнена по преимуществу одним — непрерывным, монотонным и тяжелым трудом, против которого он так резко высказывался в своей критике капитализма. Девизом М. было лат. изречение «Иди своим путем, и пусть другие говорят все, что угодно».

Работы М. при его жизни не пользовались особым успехом. Они или подвергались слабо аргументированной критике, или, что было чаще, попросту замалчивались. Известно, что первые шесть рецензий на первое изд. первого тома «Капитала» были опубликованы под разными псевдонимами Энгельсом, справедливо опасавшимся, что это выдающееся произведение также пройдет незамеченным философами и экономистами того времени.

Социальная философия М. складывалась прежде всего под воздействием Г.В.Ф. Гегеля, фр. социальных утопий (К.А. Сен-Симон, Ш. Фурье) и англ. утилитаризма (И. Бентам, Дж. С. Милль). Эти три круга идей М. подверг, однако, резкой, иногда просто уничтожительной критике: он скорее отталкивался от них в поисках собственного решения, чем пытался развить их.

Согласно М., человеческая история представляет собой естественный, независимый от сознания и воли людей процесс смены общественно-экономических формаций. Он начинается с первобытно-общинной формации и затем последовательно проходит четыре стадии: рабовладельческую, феодальную, капиталистическую и коммунистическую. Элементы формационного подхода были уже у Гегеля, однако М. внес в понятие формации принципиальную новизну: развитие общества обусловлено в первую очередь противоречиями между составляющими способ производства производительными силами и производственными отношениями. Этот новый момент принято называть экономическим детерминизмом, хотя М. и делал оговорки относительно того, что экономический фундамент общества испытывает на себе известное обратное воздействие др. сфер социальной жизни. Можно сказать, что суть формационного подхода сводится к линейно-стадиальному истолкованию истории, дополненному идеей экономического детерминизма. Этот подход утверждает линейность истории (наличие общей линии развития, по которой идут все общества и народы), направленность истории (она движется по пути прогресса, от низших форм к формам все более развитым с т.зр. способа производства), гетерогенность истории (она слагается из качественно различных отрезков, разделяемых глубокими социальными катаклизмами, или революциями) и существование относительного «конца истории» (достигнув коммунистической стадии, история завершается как таковая, превращаясь в «предысторию»). Формационный подход к истории несовместим с возникшим несколько позднее т.н. цивилизационным подходом к ней, трактующим историю как совокупность локальных, почти независимых друг от друга цивилизаций. События 20 в. показали, что и формационный, и цивилизационный подходы к истории являются схематичными и односторонними.

Основными темами творчества М. являлись критический анализ современного ему капитализма и поиски путей перехода к более совершенному общественному устройству — коммунизму, «фантастическому миру, где все люди будут счастливы» (К. Ясперс). Критика М. ужасов капиталистической эксплуатации была по преимуществу справедливой. Во многом оправданным являлось и противопоставление им бесправного и нищего пролетария богатому и всемогущему капиталисту. М. ошибался, однако, в главном. Период утверждения капитализма, когда тот был еще нестабилен и жесток в борьбе за свое существование, М. оценивал как время несомненного заката этого способа общественного устройства и, соответственно, как канун пролетарской революции. Капитализм, которому М. еще сто с лишним лет назад поставил смертельный диагноз, и сейчас демонстрирует свои скрытые потенции, оставшиеся незамеченными ни М., ни его последователями кон. 19 — нач. 20 в.

М. категорически отказывался обсуждать устройство коммунистического общества, ссылаясь на то, что коммунистический человек будет не глупее нас и сумеет сам наладить свою жизнь. М. казалось очевидным одно: при коммунизме богатства будут изливаться непрерывным потоком, поскольку централизованная экономика с обобществленными средствами производства способна обеспечить гораздо более высокую производительность труда, чем рыночная, конкурентная экономика, опирающаяся на частную собственность. Это была одна из основных ошибок учения о коммунизме: современная экономика с глубоким разделением труда может эффективно функционировать только плюралистическим и децентрализованным образом.

М. хорошо понимал, что ин-т частной собственности является ключевой опорой тех относительных свобод, которые существовали в современном ему капиталистическом обществе. Он говорил, что развитие частнособственнического капитализма с его свободным рынком подготовило развитие всех демократических свобод. Вместе с тем он намеревался беспредельно расширить эти свободы путем простого упразднения частной собственности, не предполагая, что вместе с ее устранением исчезнут и все свободы.

Для предлагавшегося М. обоснования перехода от капитализма к коммунизму характерен своеобразный методологический дуализм. Наряду с телеологическим по своей природе диалектическим обоснованием, к которому М. относился с большим почтением, им использовалось также обычное каузальное обоснование. Такое смешение телеологии с причинностью снижало убедительность как телеологического, так и каузального обоснования. В «Манифесте Коммунистической партии» неизбежность наступления коммунизма обосновывается чисто диалектически. Первым звеном диалектической триады является первобытный коммунизм, в котором все противоположности еще скрыты и связаны и из которого они очень постепенно начинают свое восходящее развитие. Затем следует длительный период все усиливающихся и углубляющихся противоположностей, которые, заостряясь в классовой борьбе, приводят к последней, высшей и абсолютной противоположности: буржуазии и пролетариата. Утверждающийся коммунизм, снова снимающий все классовые противоречия, является повторением первобытного коммунизма, но уже на более высокой ступени. Однако в «Капитале» М. обосновывает неизбежное наступление коммунизма прежде всего путем анализа капиталистического способа производства, якобы ведущего к абсолютному и относительному обнищанию пролетариата и тем самым к пролетарской (социалистической) революции. Это уже попытка установить причинную связь между капитализмом и следующим за ним коммунизмом.

Линейно-стадиальная концепция истории М. напоминает по своей структуре архаический миф. Как указывает М. Элиаде, и космогонический, и посвятительский мифы обладают следующими чертами: они основываются на символическом возвращении к началу; это возвращение предполагает уничтожение всего прежде существовавшего мира: «Для того чтобы нечто принципиально новое началось, остатки и руины старого цикла должны быть полностью разрушены»; переход от смерти к новому рождению связан с пересечением зоны хаоса как состояния, необходимо предшествующего творению и содержащего в себе все потенциальные составляющие нового бытия; новое рождение, как и новое начало жизни, — не просто повторение уже случившегося, а «доступ к новой модальности существования», и, в частности, «снятие работы Времени», «излечение человека от боли существования во Времени». «Возвращение к началу» у М. — это возвращение (хотя и на более высоком уровне) к первобытному коммунизму, в котором нет частной собственности, семьи в современном смысле слова, гос-ва, эксплуатации человека человеком, отчуждения и т.д.; «уничтожение прежнего мира» — разрушение капиталистического общества, включая непременное разрушение капиталистического гос-ва; «пересечение зоны хаоса» — период социализма, руководствующийся принципом «От каждого по способностям, каждому по труду», предшествующий полному коммунизму с его принципом «От каждого по способностям, каждому по потребностям»; «снятию работы Времени» соответствует идея, что если поступь истории, приносящей серьезные перемены, измеряется десятилетиями, в крайнем случае — столетиями, то коммунистическое общество должно занять «всю историю», которая потеряет всякие внутренние временные градации и ст.зр. которой предшествующая история человечества окажется всего лишь «предысторией».

Теория стадиального движения к коммунизму не была, однако, ни «благородной ложью» (в смысле идеологии «совершенного государства» Платона), ни «социальным мифом» (Ж. Сорель, Ф.А. Хайек и др.). Постулируя утопическое, не допускающее реализации состояние общества, она лишь повторяла те ходы мысли, которые были характерны когда-то для мифологического способа разрешения в принципе неразрешимых противоречий между вымыслом и реальностью.

Случайность возникновения «мифа о коммунизме» не должна переоцениваться. Этот «миф» вызревал в толще самой социальной жизни, и М. оказался тем, кто придал ему наиболее совершенную форму «общего принципа». Учение о коммунизме оказалось таким способом теоретической интерпретации фактов, который оправдывал априорные мнения и предрассудки, обосновывал стихийно сложившееся и уже вызревшее представление о новой справедливости, требующей своего воплощения в жизнь. М. одним из первых убедительно показал, что в индустриальном обществе реальной противоположностью капитализма способен быть только социализм. М. не мог, однако, предполагать, что в индустриальном обществе социализм может быть только тоталитарным. Исторический парадокс социальной теории М. в том, что создававшаяся как учение о совершенном обществе, в котором свобода каждого является условием свободы всех, эта теория оказалась ядром идеологии коммунистического тоталитарного общества, основанного на страхе и терроре. В этом и состояла, надо полагать, применительно к творчеству М. гегелевская «ирония истории».

Идеи М. послужили отправным моментом для формирования нескольких, несовместимых друг с другом течений мысли. Марксизм-ленинизм сделал основной упор на диалектику, социалистическую революцию и диктатуру пролетариата; зап. неомарксизм почти полностью отказался от диалектики и от представления о пролетариате как могильщике капитализма и сосредоточил свое внимание на понятиях практики, отчуждения, «ложного сознания», на абстрактной критике капитализма; особую ветвь образовали попытки дополнить философию М. идеями экзистенциализма (Ж.П. Сартр, М. Мерло-Понти), фрейдизма (Э. Фромм) и др. Прямое или косвенное воздействие марксизма ощущается в постструктурализме М. Фуко, психоанализе Ж. Лакана, деконструкции Ж. Деррида и др. Влияние идей М. было продолжительным и устойчивым в России, Германии, Франции; в Англии и США воздействие этих идей не было сколь-нибудь существенным. «Европейскому мышлению присущ определенный пиетет, не позволяющий игнорировать Маркса. Вы должны найти что-нибудь положительное в его творчестве, пусть даже только в ранних сочинениях. В Америке этого никогда не было. Я хочу сказать, что здесь никого не интересует, читали ли вы Маркса или нет...» (Р. Рорти).

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. М., 1955-1981. Т. 1-50.
Андерсон П. Размышления о западном марксизме. На путях исторического материализма. М., 1992; Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 2; Арон Р. Этапы развития социологической мысли. М., 1993; Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994; Боррадори Д. Американский философ. М., 1999; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000; Berlin I. Karl Marx, his Life and Environment. New York, 1948; Cornu A. Karl Marx et Fridrich Engels. Paris, 1955—1962. Vol. 1-3; Hook S. Marx and the Marxists, the Ambiquous Legacy. Princeton, 1955; Sartre J.-P. Critique de la raison dialectique. Paris, 1960. Vol. 1; AltusserL. Lire «Le Capital». Paris, 1965. T. 1— 2\Adorno T. Negative Dialectic. London, 1973; Eliade M. Mith and Reality. New York, 1975; Cohen G.A. Karl Marx's Theory of History: A Defence. Oxford, 1978; Kolakowcki L. Main Currents of Marxism. Oxford, 1978; Giddens A.A. Contemporary Critique of Historical Materialism. London, 1982.

A.A. Ивин











МАРКСИЗМ — филос. социальная и экономическая теория, развитая К. Марксом и Ф. Энгельсом. Краткое изложение общих идей М. содержится в «Манифесте Коммунистической партии», написанном Марксом и Энгельсом в 1848; детальный анализ капитализма дан Марксом в «Капитале».

Философия М. получила впоследствии название диалектического материализма. Она утверждает первичность материи и вторичность сознания, истолковываемого как «материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней». Материя развивается по законам диалектики, которым подчиняется и человеческое мышление. В аксиологии отстаиваются в целом гуманистические ценности, хотя средства, предлагаемые для их достижения, включают насильственное устранение целых социальных классов. В социальной теории М. концентрирует свое внимание (хотя и не без известных оговорок) на экономическом детерминизме и классовой структуре общества. Вся история, исключая первобытное общество и высшую ее ступень — коммунизм, объявляется историей борьбы классов. В экономике утверждается трудовая теория стоимости, включающая понятие прибавочной стоимости в условиях капиталистического способа производства. Опираясь на анализ капитализма, М. делает, вопреки известному Юма принципу, этическое заключение, что капитализм несправедлив и должен быть замещен новой общественно-экономической формацией — коммунизмом. Это произойдет уже в обозримом будущем в результате неотвратимой и победоносной пролетарской революции, которая установит диктатуру пролетариата и социализм во всех развитых капиталистических странах. После непродолжительного переходного периода сначала в развитых, а затем и во всех остальных странах установится коммунизм, означающий конец предыстории человечества и начало его подлинной истории.

Суть социальной доктрины М. можно свести к следующим четырем моментам: во-первых, деятельность капиталистических предприятий направлена исключительно на получение прибыли, возникающей в результате эксплуатации рабочих, которые получают в виде заработной платы меньше, чем они реально зарабатывают; во-вторых, капитализм внутренне нестабилен, склонен к экономическим кризисам и все более запутывается в неразрешимых противоречиях; в-третьих, по мере развития капитализма рабочие все более ясно осознают свое положение и все больше приобретают решимости свергнуть капитализм силой; в-четвертых, общество, которое придет на смену капитализму, будет социалистическим и демократическим по своей экономической и политической организации и явится переходной ступенью к бесклассовому, процветающему обществу.

Хотя Маркс и Энгельс считали свою теорию научной, их последователи часто рассматривали ее как форму светской религии. С возникновением марксизма-ленинизма М., вопреки своим первоначальным интенциям, сделался составной частью идеологии тоталитарного коммунистического общества и действительно приобрел черты догматического религиозного учения.

Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 2; Зиновьев АЛ. На пути к сверхобществу. М., 2000; Ивин А.A. Философия истории. М., 2000;














МАРКСИЗМ-ЛЕНИНИЗМ — одна из левых, наиболее радикальных версий марксизма, разработка которой принадлежит в первую очередь В.И. Ленину. В Советском Союзе и в др. странах т.н. социалистического лагеря М.-л. являлся ядром официальной коммунистической идеологии.

М.-л. не только существенно упростил и огрубил марксизм, но и ввел в него целый ряд принципиально новых идей. Важные шаги в постоянно нараставшем процессе «очищения» концепции К. Маркса от элементов «спекулятивной философии» сделал уже Ленин, никогда, впрочем, не признававшийся в том, что в чем-то существенном отступает от ведущих идей марксизма. Радикальному упрощению М.-л. был подвергнут И.В. Сталиным, сведшим его к немногим, понятным для коммунистической элиты тезисам. Упрощение и идейное обеднение марксизма было вызвано объективными причинами: марксизм все более превращался из филос. концепции в основу идеологии массового, энтузиастического коммунистического движения.

В итоге эволюции в М.-л. вошли следующие основные элементы:

• диалектический материализм, которым сам Маркс вообще не интересовался;
• исторический материализм, включенный в кон. 1970-х гг. в диалектический материализм и истолкованный как распространение принципов последнего на область общественных явлений;
• критический анализ капитализма, имевший целью приспособить старое описание капитализма к реалиям 20 в. и, вопреки фактам, отстоять старую идею, что общий кризис капитализма продолжает углубляться;
• теория партии особого типа и связанного с партией революционного движения, развитая Лениным и не имеющая никакого отношения к ортодоксальному марксизму;
• коммунистическое пророчество, то объявлявшее построение коммунизма делом ближайших десятилетий, то отодвигавшее его на «исторически обозримый период».


Коллективными усилиями советских «философов», закреплявшимися решениями съездов коммунистической партии, М.-л. была придана чрезвычайно простая, общедоступная форма. Исчезли многие темы, казавшиеся важными Марксу, в частности проблемы гуманизма, праксиса, отчуждения, гражданского общества, демократии, «всестороннего человека», «азиатской общественно-экономической формации» и др. При этом марксистская доктрина получила ортодоксальную форму, малейшее отступление от которой расценивалось как явный ревизионизм и сурово каралось. Догматизированный Лениным, Сталиным и их последователями марксистский дискурс обрел ясность, простоту и твердость. Он начинается с изложения законов диалектики (противоречие как источник всякого развития, скачкообразный переход количественных изменений в качественные, отрицание отрицания и восходящее развитие по спирали) и диалектики природы; затем следует исторический материализм (примат производительных сил и производственных отношений над всеми иными социальными отношениями); далее идет анализ капиталистического строя с целью проиллюстрировать истинность исторического материализма; из этого анализа выводится необходимость организации партии революционного действия и делается вывод не столько о неизбежном крахе капитализма, сколько о неотвратимой победе коммунизма и тем самым завершении предыстории человечества. Эта схема не только вошла во все учебники по марксистско-ленинской философии и научному коммунизму, но и являлась руководством для всех тех, кто занимался теоретическими проблемами философии и идеологии. На долю последних оставалась только некоторая детализация общей, не допускающей даже малейших отступлений схемы. «В Москве и в так называемых социалистических странах создали определенную доктрину, идеологический катехизис, возведенный в ранг государственной истины» (Р. Арон).

По Марксу, диктатура пролетариата является необходимым средством для перехода от капитализма к коммунизму. Учением о «партии нового типа» М.-л., в сущности, свел диктатуру пролетариата к диктатуре революционной партии, полновластно контролирующей все стороны жизни коммунистического общества начиная с политики и экономики и кончая частной жизнью его членов. «...Диктатура пролетариата есть власть, осуществляющаяся партией, опирающейся на насилие и не связанной никакими законами» (Ленин). Находясь у власти, монопольно правящая партия сочетает идеологию, призванную вызывать энтузиазм, с террором, постоянно внушающим страх. Партия предлагает новое решение всех экзистенциальных проблем, касающихся смысла истории и человеческой жизни, человеческого счастья, справедливости и т.д. Она обосновывает также новый кодекс моральных предписаний, в котором высшим долгом объявляется служение не обществу в целом, а какой-то узкой его части, и в первую очередь самой партии. «Партии нового типа» не было в марксизме. Маркс и Энгельс представляли себе коммунистическую партию похожей на другие политические партии, и в особенности на партии рабочего класса. «Коммунисты не являются особой партией, противопоставляющей себя другим рабочим партиям... Они не выставляют никаких особых принципов, под которые они хотели бы подогнать пролетарское движение» («Манифест Коммунистической партии»).

Другим важным моментом, в котором М.-л. отошел от марксизма, была трактовка предпосылок победы социалистической революции. Согласно Марксу, успех последней возможен только при условии, что она происходит одновременно в наиболее развитых капиталистических странах. М.-л. выдвинул положение о возможности победы социализма в одной отдельно взятой стране, если последняя является отсталой, по преимуществу крестьянской страной. Теория «перманентной революции» Л.Д. Троцкого, развивавшаяся им начиная с 1905, отрицала промежуток между антифеодальной (демократической) и антикапиталистической (социалистической) фазами революции и утверждала неизбежность перехода от фазы национальной к фазе интернациональной: начавшись в России, революция непременно должна выйти за ее границы. Ленин долгое время отклонял формулировку Троцкого, но в 1917 согласился с тем, что революция в России добьется успеха, только если вслед за нею вспыхнет интернациональная революция: «Для окончательной победы социализма усилий одной страны, особенно такой отсталой крестьянской страны, как Россия, недостаточно, для этого требуются усилия пролетариата нескольких развитых стран». Положение о возможности победы социализма в одной отдельной стране, в частности в России, было выдвинуто Сталиным. Однако последний приложил все усилия для того, чтобы отказаться от своего авторства. Он приписал эту идею Ленину, для чего потребовалась фальсификация высказываний как Ленина, так и Троцкого. Отказавшись от авторства, Сталин получил возможность резко противопоставить «ленинизм», включающий веру в возможность построения социализма в одной России, «троцкизму», преподносимому как пораженческая, антиленинская позиция.

Согласно Марксу, любая социальная революция развивается следующим образом: материальные условия производства растут и зреют до тех пор, пока они не вступят в конфликт с социальными и правовыми отношениями и, вырастая из них как из одежды, не разорвут их. Политическая же революция может привести только к тому, что один набор правителей уступит свое место другому, а это — всего лишь простая смена лиц, осуществляющих государственное управление. Октябрьская революция 1917 опровергла рассуждения Маркса о характере «грядущей революции». Однако М.-л. вместо того, чтобы признать это опровержение, переинтерпретировал как общую теорию социалистической революции, так и Октябрьские события с тем, чтобы привести их в соответствие. В результате данная теория утратила всякое эмпирическое содержание и сделалась в принципе нефальсифицируемой. Сходным образом М.-л. трансформировал ключевые позиции марксизма о соотношении базиса и надстройки, о социализме как коротком переходном периоде от капитализма к коммунизму и др. Все эти изменения позволили в конечном счете «интерпретировать марксизм в таком духе, от которого сам Маркс пришел бы в бешенство» (Г.П. Федотов).

Маркс настаивал на том, что его концепция является открытой и должна постоянно трансформироваться под воздействием новых социальных факторов, а не застывать в догмах и стереотипах. Под влиянием политической ситуации М.-л. изменил духу изначального «открытого марксизма» и превратил его в конце концов в схоластику, равнодушную к изучению социальной проблематики постиндустриального общества.

Процесс разложения М.-л. как ядра коммунистической идеологии начался в 1960-е гг. В условиях, когда разрядилась атмосфера страха, составлявшая главную особенность сталинизма, стало заметно, что коммунистический энтузиазм постепенно изнашивается и его нужно поддерживать особо завлекательными обещаниями. Первым глубинным свидетельством ослабления М.-л. явилась новая программа коммунистической партии, провозгласившая, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». Обещание наступления коммунистического изобилия уже в ближайшие десятилетия говорило о непонимании теоретиками М.-л. не только процессов, шедших в советской экономике, но и самой сути коммунизма. Вера в реальность построения коммунизма стала быстро угасать с кон. 1970-х гг. «...Убогая, хотя и относительно мягкая брежневская эпоха подорвала веру в идеалы гораздо сильнее, чем пронизавший все общество тотальный, непредсказуемый и в высшей степени разрушительный сталинский террор, который по крайней мере можно было воспринимать как леденящее душу драматическое предвестие рождения нового общества, пришествия нового человека» (Э. Гэллнер).

Включение в новую, брежневскую конституцию особой статьи о «руководящей и направляющей роли» коммунистической партии было явным свидетельством растущей слабости коммунистической идеологии и обслуживающего ее М.-л. Раньше правящая партия, необходимая коммунистическому обществу как воздух, была почти незаметна в делах гос-ва; теперь она сделалась одним из элементов государственного механизма. Ее руководящая роль, выполняемая ею все хуже и хуже, могла стать объектом критики. Прямое разложение коммунистического режима и в самом деле началось с требования устранить из конституции статью об особой роли коммунистической партии.

Одним из признаков нарастающего кризиса М.-л. было также то, что начиная уже с 1960-х гг. в советской философии все в большем числе стали появляться работы, не связанные непосредственно с традиционной проблематикой диалектического и исторического материализма. Эти работы были посвящены логике, философии науки, истории философии и т.д. Непременное упоминание классиков М.-л. оказывалось в них по преимуществу формальным. Понятия «марксистско-ленинская философия» и «советская философия» все более расходились. Целый ряд советских философов 1970—1980-х гг. не имел уже к М.-л. никакого отношения.

К моменту наступления — при М.С. Горбачеве — второго этапа либерализации оказались окончательно подорванными два основных постулата М.-л.: убеждение в том, что коммунизм способен опередить капитализм в сфере экономики, и убеждение в нравственном превосходстве идеалов коммунизма. М.-л. оказался явно не способным ответить на вопросы, вставшие перед Советским Союзом и др. социалистическими странами в кризисный период кон. 1980-х гг. Даже вопрос о том, построен ли наконец в Советском Союзе социализм, о полном утверждении которого так много говорилось со втор. пол. 30-х гг., стал звучать в это время весьма остро и смело. Этот злополучный вопрос так и остался без ответа: с началом 90-х гг. интерес к нему был потерян. Стало очевидно, что Россия неожиданно вступила на путь «строительства капитализма», который всегда был для М.-л. неразрешимой загадкой.

История стран, пытавшихся построить совершенное коммунистическое общество, хорошо показала внутреннюю парадоксальность М.-л. Созданный в качестве теоретического обоснования такого общества, он оказался в конечном счете идеологическим обоснованием тоталитарных коммунистических режимов.

М.-л. иррационален в том смысле, что он ставит перед собой одну цель, а достигает прямо противоположного, несовместимого с нею результата (см.: Неомарксизм, Тоталитаризм).

Федотов Г.П. Александр Невский и Карл Маркс // Вопросы философии. 1990. № 8; Андерсон П. Размышления о западном марксизме. М., 1991; Арон Р. Мнимый марксизм. М., 1993; Буллок А. Гитлер и Сталин. Жизнь и власть. Смоленск, 1994. Т. 1—2; Зиновьев А.А. Коммунизм как реальность. Кризис коммунизма. М., 1994; Геллнер Э. Условия свободы. М., 1995; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000.

А.А. Ивин













МАРКУЗЕ (Marcuse) Герберт (1898—1979) — нем.-амер. философ, видный представитель неофрейдизма, один из основателей франкфуртской школы. В 1930-х гг. появились его первые работы: «Онтология Гегеля» и «Разум и революция». М. стремился связать Г.В.Ф. Гегеля не столько с К. Марксом, сколько с В. Дильтеем. Трактат «Разум и революция» был посвящен обоснованию тезиса о революционном характере филос. системы Гегеля. Франкфуртский ин-т социальных исследований пытался разработать всеохватывающую социальную теорию, применяя метод эмпирических исследований. Однако М. остался верен чисто теоретическому подходу к историческим и социальным темам.

Уже в работах 1930-х гг. он отмечает подавление инстинктов, сексуальное вытеснение как один из существующих атрибутов эксплуататорского строя. Следствием дуалистической метафизики он считает не только экономическую, но и сексуальную нищету, подавление тела. У М. появляется легкая критика гедонизма и материализма 18 в. Просветители, по мнению М., утверждали право на физическое наслаждение, лишенное к.-л. чувства страха или вины. У раннего М. обнаруживается критика буржуазной концепции любви, которая в капиталистическом обществе потеряла свой спонтанный характер игры, став предметом привычки и долга. Любовь в этом обществе получила чисто гигиенические функции и сделалась средством поддержания физического и психического здоровья, необходимого для эффективного функционирования производственного механизма.

Подавление сексуальности, по М., не просто зло капитализма, но необходимое условие поддержания социального строя. Более того, развитие свободного эротизма способно нарушить функционирование капиталистической системы. Именно поэтому господствующий класс всегда стремился к утверждению протестантской этики.

«Эрос и цивилизация» (1955) — центральное произведение М., в котором он показал себя крупным представителем радикальной традиции в психоанализе. М. считал, что неофрейдисты пришли к оптимистическим выводам, просто отбросив все неприятные факты, открытые психоанализом: значение сексуальности, функции бессознательного, роль инфантильного опыта. Репрессивная цивилизация, по М., не только порабощает человека, но и таит в себе угрозу саморазрушения, гибели человечества. Если вся история цивилизации есть диалектическая борьба двух извечных сил, то поражение смерти может быть достигнуто только через освобождение Эроса.

М. был связан с движением «новых левых», но позже отошел от них, внес коррективы в свои теоретические исследования. М. пытался продумать также философско-антропологические проблемы, стремясь понять природу человека и его предназначение.

Одномерный человек. Киев, 1994; Эрос и цивилизация. М., 1998.
Баталов Э.Я. Философия бунта. М., 1973; Романов И.Ю. Психоанализ: культурная практика и терапевтический смысл. М., 1994.















МАРСЕЛЬ (Marcel) Габриэль Оноре (1889—1973) — фр. философ, драматург, литературный, театральный и музыкальный критик, основоположник христианского экзистенциализма. Испытал влияние И. Канта, Ф.В.Й. Шеллинга, С. Кьеркегора, А. Бергсона, англ. и амер. мыслителей кон. 19 — нач. 20 в. (Дж. Ройс, Ф. Брэдли, У. Джеймс). В центре его внимания — экзистенциальный опыт человека. В объяснении взаимоотношения человека с миром он выступает против «духа абстракций», идеализма, психологизма, ориентируясь на феноменологию Э. Гуссерля как одно из ведущих направлений философии 20 в.; подлинной связью человека с миром признает ощущение и видит в нем ключевую проблему философии. М. формулирует одну из важнейших тем феноменологической философии: тему собственного тела человека, которое является экзистенциальной опорой индивида в мире, безусловным показателем его причастности миру (в этом русле будут развивать свое экзистенциальное учение М. Мерло-Понти и Ж.П. Сартр); проводит резкое различие между миром «объективности» (мир физических объектов) и миром «существования» (личностное присутствие в мире), где преодолевается дуализм субъекта и объекта. Экзистенция тесно сопряжена с бытием, т.к. только в бытии она может мыслиться нами; бытие в силу своей открытости, расположенности — это также идеальная сфера интерсубъективности, место встречи субъектов, отмеченной печатью любви. Нервом любви является смертность человека, ближнего, отсюда ее важнейшее определение: «любить — значит говорить другому: ты не умрешь». Вместе с тем онтология — это место встречи личностного и трансцендентного: главным для М. является священный характер личностной воплощенности, свидетельствующий о невозможности превращения тела в объект. Философ верит в сакральность человеческого существования, в священный характер всего живого. В сфере общения между людьми отдает приоритет искусству — музыке, театру, художественной литературе; идеализирует патриархальные отношения Средневековья, критикует мир техники как «разбитый мир», способствующий превращению человека в вещь.

Быть и иметь. Новочеркасск, 1994; Трагическая мудрость философии. М., 1995; Пьесы. М., 2002; Journal metaphysique. Paris, 1914—1923, 1927; Homo viator. Paris, 1945; Les homme contre l'liumain. Paris, 1951; Le Mistere de l'Etre. 2 vol. Paris, 1951.

Тавризян Г.М. Габриэль Марсель: философский опыт о человеческом достоинстве // Габриэль Марсель. Трагическая мудрость философии. М., 1995.












МАССОВАЯ КУЛЬТУРА — феномен человеческой истории, возникающий в силу того, что в 20 в. культура стала представляться совокупностью знаний, приемов и методов, техник и технологий действия, т.е. чем-то внешним по отношению к человеку, тем, чем можно овладеть, выучив, затвердив, приняв к сведению, и что можно легко отбросить, когда отпала необходимость. М.к. стала возможной и в силу того, что результаты творческого труда немногих людей множатся, копируются десятками тысяч экземпляров, доводятся до каждого, могут быть использованы каждым. Огромные массы живут результатами чужого труда: миллионы людей пользуются, напр., открытием Р. Дизеля, чаще всего даже не понимая, как и на каких принципах устроен дизельный двигатель. Для достижения определенных результатов в науке достаточно усвоить технику научного исследования, методику проведения и описания экспериментов, технику построения и обобщения выводов. Точно так же и многие современные поэты являются, по сути, версификаторами, овладевшими техникой стихосложения, знающими сегодняшний уровень поэтической культуры и имеющими более или менее развитый поэтический вкус и слух. М.к. — это «массовые» ученые, «массовые» писатели, «массовые» поэты, художники, даже философы. Ярким примером тому является появление «массовых» писателей и поэтов в СССР в 1920—1940-е гг. М.к. производит специфический продукт — массового человека. Массовый человек не меряет себя никакой особой мерой, ощущает себя таким, как все, и ничуть этим не удручен, наоборот, гордится своей одинаковостью с другими. Если неординарный человек старается открыть в себе талант, особое дарование и, не открыв, чувствует себя бездарностью, серостью, то массовому человеку такие переживания не даны. «Особенность нашего времени в том, — пишет X. Ортега-и-Гассет, — что заурядные души, не обманываясь насчет собственной заурядности, безбоязненно утверждают свое право на нее и навязывают ее всем и всюду». Массового человека характеризуют, с т. зр. Ортеги-и-Гассета, две черты: беспрепятственный рост жизненных запросов и врожденная неблагодарность ко всему, что сумело облегчить ему жизнь. Массу больше всего заботит собственное благополучие и меньше всего — истоки этого благополучия. Масса — это устойчивый вид людей, специфическая порода, которая появилась в более или менее оформленном виде в 20 в., и потому ныне можно с полным правом говорить об «антропологической катастрофе». М.к., в отличие от подлинной культуры, которая есть живое внутреннее совершенство человека, его способность к творчеству себя и окружающего мира, — не создает у человека иммунитета против варварства, является лишь тонкой пленкой внешней цивилизованности, которая легко смывается в эпоху социальных потрясений.

Ортега-и-Гасет X. Восстание масс // Эстетика. Философия культуры. М., 1991; Бердяев Н.А. О культуре // Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. М., 1994. Т. I.












МАТЕМАТИЧЕСКАЯ ЛОГИКА — одно из названий современной логики, пришедшей во втор. пол. 19 — нач. 20 в. на смену традиционной логике. В качестве др. названия современного этапа в развитии науки логики используется также термин символическая логика. Определение «математическая» подчеркивает сходство новой логики с математикой, основывающееся прежде всего на применении особого символического языка, аксиоматического метода, формализации.

М.л. исследует предмет формальной логики методом построения специальных формализованных языков, или исчислений. Они позволяют избежать двусмысленной и логической неясности естественного языка, которым пользовалась при описании правильного мышления традиционная логика. Новые методы дали логике такие преимущества, как большая точность формулировок, возможность изучения более сложных с т.зр. логической формы объектов. Многие проблемы, исследуемые в М.л., вообще невозможно сформулировать с использованием только традиционных методов.

Иногда термин «М.л.» употребляется в более широком смысле, охватывающем исследование свойств дедуктивных теорий, именуемое металогикой или метаматематикой.











МАТЕРИАЛИЗМ (от лат. materialis — вещественный) — многозначная идея, которой чаще всего придается один или некоторые из следующих смыслов.

1. Утверждение относительно существования или реальности: только материя существует или является реальной; материя является изначальной и фундаментальной составляющей универсума; только данные в ощущениях сущности и процессы реальны; универсум не управляется неким рассудком, целью или конечной причиной; все строго причинно обусловлено материальными (неодушевленными, неумственными) процессами или сущностями; умственные сущности, процессы или события (хотя они и существуют) всегда причинно обусловлены материальными сущностями, процессами или событиями и сами по себе не производят к.-л. каузального воздействия (эпифеноменализм), ничто сверхъестественное не существует (натурализм); ничто умственное не существует.

2. Утверждение относительно познания существующего или реального: все объяснимо в терминах материи, находящейся в движении, или материи и энергии, или, наконец, просто материи (в зависимости от того, как понимается материя); все качественные различия сводимы к количественным различиям; только объекты, доступные научному исследованию, являются физическими или материальными (т.е. доступными для всех, управляемыми, не-умственными, естественными или чувственно воспринимаемыми).

3. Утверждение о ценностях: здоровье, телесное удовлетворение, чувственные удовольствия и им подобные вещи являются той единственной или высшей ценностью, к которой может стремиться или которой способен достичь человек.

4. Утверждение об объяснении человеческой истории: человеческие действия и культурные изменения детерминируются исключительно или по преимуществу экономическими факторами (экономический детерминизм или близкие ему позиции).












МАТЕРИАЛbНЫЙ (лат. material) — телесный, вещественный в противоположность имматериальному; акцентированный момент содержания (и, значит, описываемой им реальности) как противоположный формальному.










МАТЕРИЯ — одно из наиболее многозначных филос. понятий, которому придается один (или некоторые) из следующих смыслов: 1) то, определяющими характеристиками чего являются протяженность, место в пространстве, масса, вес, движение, инерция, сопротивление, непроницаемость, притяжение и отталкивание, или какая-то комбинация этих свойств; внешняя причина чувственного опыта; то, что составляет «данный в ощущениях мир»; устойчивое, постоянное (или относительно постоянное); общее для многих (доступное для более чем одного познающего субъекта); 2) физическое или не-умственное; 3) физическое, телесное или не-духовное; 4) неодушевленное, неживое; 5) естественное, не являющееся сверхъестественным; 6) полностью или частично непредопределенное; потенция обретения формы или то, что обладает такой потенцией; то, что в соединении с формой конституирует индивидуальное; то, что относится к содержанию, противопоставляемому форме; частное, противопоставляемое универсальному; 7) источник ощущений; то, что дано в опыте как противоположное даваемому умом; 8) то, из чего нечто состоит; то, из чего вещь возникает или создается; 9) первосуществующее или изначальная основа; 10) то, что является предметом рассмотрения.









MAX (Mach) Эрнст (1838—1916) — австр. физики философ. Род. в Австро-Венгрии, в местечке Турас, ныне Туржани, находящемся на территории современной Чехии. В 1864,26 лет отроду, получил должность проф. физики в ун-те Граца. Через три года молодого ученого приглашают занять должность ректора Пражского унта. Здесь он провел большую часть своей творческой жизни. И лишь на склоне лет, в 1895, М. принимает предложение возглавить кафедру натуральной философии в знаменитом Венском ун-те. К этому времени он отошел от физики и почти полностью погрузился в философию. Умер М. в самый разгар Первой мировой войны неподалеку от Мюнхена.

М. оставил заметный след в физике: вошли в учебники понятия «конус М.», «число М.», «принцип М.». Критика им основных понятий классической механики подготовила почву для создания теории относительности и оказала непосредственное влияние на одного из ее создателей — А. Эйнштейна. Однако в историю М. вошел не столько как физик, сколько как философ — создатель и глава филос. школы, получившей название «махизм», или «эмпириокритицизм». Рассматриваемая в исторической перспективе, эта школа заняла место «второго позитивизма», ибо М., его соратники и ученики в новых исторических условиях развивали идеи основоположников позитивизма и, как показало время, готовили почву для третьей волны позитивизма, поднявшейся в сер. 1920-х гг.

Согласно М., мир состоит из небольшого числа однородных элементов, представляющих собой соединения физического с психическим, материи и духа. Между этими элементами нет отношений «сущность — явление» или «причина — следствие», а имеются лишь функциональные связи. Поэтому основная, можно сказать, единственная задача науки сводится к описанию элементов мира и функциональных связей между ними. Даже научная теория является не более чем описанием — сокращенной записью множества конкретных описаний, которые иначе трудно было бы запомнить и воспроизвести. В использовании теорий проявляется принцип экономии мышления — основной принцип, направляющий развитие человеческого познания. Философия М. была порождена кризисом классического естествознания, неспособностью ученых понять новые явления с помощью старых концептуальных средств. На первых порах в среде ученых распространилось мнение о том, что наука и не должна ставить перед собой гордую задачу постижения истины. Это мнение и выразила философия М. Однако как только ученые выработали средства объяснения и понимания новых данных, философия М. потеряла своих сторонников и отошла в область истории. Сам М. так и не принял ни теорию относительности, ни квантовую механику, совершившие революцию в физике, ту революцию, для подготовки которой он так много сделал.

Анализ ощущений и отношение физического к психическому. М., 1908; Популярно-научные очерки. СПб., 1909; Познание и заблуждение. Очерки по психологии исследования. М., 1909; Механика. Историко-критический очерк ее развития. СПб., 1909.

История философии: Запад — Россия — Восток. Кн. 3. М., 1998.












МЕГАРСКАЯ ШКОЛА — одна из сократических школ в др.-греч. философии. Основана Евклидом из Мегары (ум. в глубокой старости после 369 до н.э.), одним из ближайших учеников Сократа. К М.ш. принадлежали Евбулид, Стилпон и Диодор Крон. Противники прозвали М.ш. эристической, а ее представителей — эристиками («спорщиками»). Отталкиваясь от учения Парменида о том, что существует только единое бытие, и от учения Сократа о благе, Евклид утверждал, что существует одно только благо, лишь называемое разными именами: иногда разумением, иногда богом, а иногда умом и прочими наименованиями. А противоположное благу он отрицал, заявляя, что оно не существует. Евклид отрицал допустимость умозаключений по аналогии, к которым систематически прибегали Сократ и Платон.

Широкую известность получили апории Евбулида «Сорит», или «Куча» (если прибавлять по одному зерну, с какого момента появится куча, и значит ли это, что куча возникает в результате прибавления одного зерна?), и «Лысый» (если волосы с головы выпадают по одному, с какого момента человек становится лысым?). М.ш. впервые натолкнулась на логические парадоксы, связанные с самоотнесением понятий. Так, Евбулид поставил парадоксальный вопрос: говорит ли правду или неправду человек, заявляющий «Я лгу». Рассуждение Евбулида (возможно, Алексина — др. представителя М.ш.) «Рогатый», основанное на логической ошибке, относится уже к категории софизмов. Оно гласит: «Что ты не потерял, ты имеешь. Рогов ты не терял. Стало быть, ты рогат».

Стилпон отвергал общие понятия и утверждал, что тот, кто говорит «человек», не называет ни одного конкретного человека и, следовательно, говорит «никто». Ученик Стилпона Филон и др. мегарики исследовали различные формы логической импликации. Диодор Крон отождествлял возможное с действительным. Отрицая вслед за элеатами движение, он утверждал, что ничто не движется, но всегда оказывается продвинувшимся. М.ш. сыграла значительную роль в развитии логики.

Котарбиньский Т. Лекции по истории логики // Избр. произв. М., 1963.









МЕДИТАЦИЯ (от лат. meditatio — сосредоточенное размышление) — действие или условие, благодаря которому возникает связующее звено, посредник между гетерогенными элементами. В философии понятие М. необходимо в тех системах, в которых постулируются две формы реальности, настолько различные, что никакое непосредственное их взаимодействие не является возможным. Таковы, напр., философия позднего неоплатонизма, картезианство Н. Мальбранша и А. Гейлинкса, философия Б. Спинозы, в которой ум и материя не могут непосредственно взаимодействовать. Принцип М. в такого рода системах обеспечивает Бог. М. является существенным аспектом доктрины и практики многих религий. В частности, в иудаизме и христианстве М. неизбежна в силу трансцендентности Бога и несовершенства человека. М. — важная функция Христа: как Богочеловек он призван быть связующим звеном между Богом и людьми.

Восточный тип М., представленный йогой в Индии и даосизмом в Китае, предполагает религиозно-мистическое настроение индивидуального сознания в безличном, неохватном абсолюте. Медитирующий человек уподобляется при этом мотыльку, сгорающему в пламени свечи, или соляной кукле, растворяющейся в воде моря.

Методы М. разнообразны. Интерес к ней и ее психотерапевтическим аспектам проявляют некоторые течения психоанализа.











МЕЙЕРСОН (Meyerson) Эмиль (1859—1933) — философ и историк науки. Род. в Люблине, с 1882 жил во Франции. Начинал как историк науки, но вскоре посвятил свои интересы эпистемологии. Согласно М., теория научного познания опирается на историю научной мысли. Изучение последней показывает, что, несмотря на синхронное и диахронное многообразие научных теорий, существуют устойчивые структуры научного разума, проявляющиеся даже в ошибочных теориях. Общим знаменателем, указывающим на сходство современных теорий с их далекими предшественницами, является тенденция к отождествлению различного, лежащая, по М., в основе научного объяснения. Акцентируя внимание на каузальном объяснении, М. расходился с позитивистской трактовкой теории как описания. Принцип каузальности состоит в том, что должно существовать равенство между причинами и действиями, т.е. первоначальные свойства плюс изменение условий должны равняться изменившимся свойствам. Сам же принцип причинности совпадает с принципом тождества, примененным к существованию вещей во времени. Согласно М., цель теоретического объяснения состоит в замещении бесконечного разнообразия мира ощущений тождественными во времени и пространстве отношениями. Уже на уровне здравого смысла фиксируется инвариантность вещей; наука заменяет ее еще более устойчивыми, стабильными и однородными объектами и структурами. В механике, напр., все видимое разнообразие явлений сводится к различиям пространственных фигур и движений. Время в причинном объяснении постепенно сводится к пространству, как это показывает представление его в качестве одной из четырех координат пространственно-временного мира в теории относительности.

Вместе с тем в своем стремлении к объяснению разум неизменно наталкивается на препятствия, не укладывающиеся в рациональную схему тождества. Между этой схемой и действительностью существует иррациональный остаток, который не удается свести к чистому тождеству, что и побуждает интеллект постоянно улучшать свои теории. Научный разум находится на перекрестке двух противоположных тенденций: стремления к объяснению через тождество и невозможности осуществить его до конца. Первая тенденция находит, согласно М., выражение в принципах сохранения, вторая, связанная с иррациональностью действительности, яснее всего представлена вторым началом термодинамики, где необратимость времени ведет к нарушению принципа тождества предшествующего и последующего состояний вещей.

Эту концепцию М. выдвинул в своей первой кн. «Тождественность и действительность» (1907), опираясь на историю трех принципов сохранения: сохранения скорости (инерции), сохранения материи, сохранения энергии. М. попытался показать, как этот последний, выражающий неизменность мира, сталкивается с «иррациональным» принципом Карно, утверждающим, что такая неизменность невозможна. Вслед за А.Бергсоном М. полагал, что становление рациональным образом непостижимо. Тем самым утверждалась недостижимость идеала полностью рационализировать действительность с помощью человеческого разума. Концепция М. послужила одним из источников неорационализма, однако трактовка им причинности как априорной формы разума во многих отношениях еще близка к кантианству.

Тождественность и действительность. СПб., 1912; De L'explication dans Les sciences. Paris, 1921. Vol. 1—2; La deduction relatisiste. Paris, 1925.











МЁЙНОНГ (Meinong) Алексиус фон (1853-1920) -австр. философ и психолог. Ученик Ф. Брентано, отвергнувший затем многие поздние идеи последнего. М. стремился основать новую априорную дисциплину — «теорию предметности», отличную от метафизики, являющейся эмпирической наукой, касающейся реальности. «Предмет», по М., не материальный объект, а данность объекта в переживании, все, на что направлена мысль. Предметы могут существовать как физические объекты или как математические сущности, могут быть возможными или невозможными, могут относиться к более низкому или более высокому уровню, подобно отношениям, «основывающимся» на своих простых элементах. В теории предметов нужно абстрагироваться от их существования и сосредоточиться на их сущности. В зависимости от четырех основных классов переживаний — представления, мысли, чувства, желания — М. различает четыре класса предметов: объекты, объективное, достойное (дигнитативное) и желаемое (дезидеративное). К достойному относится истинное, доброе и прекрасное; к желаемому — объекты долженствования и выдвигаемых целей. На основе «теории предметности» М. разрабатывал учение об эмоциях, а также общую теорию ценностей.

М. основал в ун-те Граца филос. школу и создал первую в Австрии лабораторию экспериментальной психологии.

Идеи М. оказали влияние на развитие неопозитивизма, в частности на ранние работы Б. Рассела. Истолкование М. разума как интенционального акта было развито в теории интенциональности Э. Гуссерля.

Psychologisch-ethische Untersuchungen zur Werttheorie. Leipzig, 1894; Uber Annahmen. Leipzig, 1902; Uber die Stellung der Gegenstandstheorie in System der Wissenschaften. Leipzig, 1907; Gesamte Abhandlungen. Leipzig, 1913—1914. Bd 1—2.











МЕЛАНХТОН (Melanchton) (грецизир. от нем. Швер-церд) Филипп (1497—1560) — нем. теолог и философ. М. сыграл одну из ключевых ролей в оформлении и утверждении Реформации. Автор «Аугсбургского исповедания» — основного вероучительного документа лютеранства, а также «Апологии» к нему. «Loci communes rerum theologicasum» («Общие принципы теологии») М. — первое систематическое изложение лютеранской догматики. В теологии М. основное место занимает тематика оправдания. М. стремился установить гармонию между аристотелизмом и откровением, а также дополнить аристотелизм христианским учением. Приметным элементом учения М. было учение о врожденных принципах, особенно моральных принципах, а также о врожденном характере идеи Бога. И врожденные принципы, и идея Бога интуитивно постигаются посредством lumen naturale (естественного света). Это учение противостояло аристотелевскому учению о tabula rasa.

Филос. система М. охватывает диалектику (логику и теорию познания), физику, психологию, этику. Логика М., отраженная в учебниках по логике, находилась под влиянием Рудольфа Агриколы. Лекции по физике и астрономии основывались на текстах Аристотеля и Птолемея. М. всячески способствовал изучению книги Н. Коперника. Позиция М. сочетает лютеранское неприятие гелиоцентризма с заимствованием и использованием концептуальных и эмпирических компонентов коперниканской теории, таких как уточненные Коперником астрономические данные, расчетные математические таблицы, его решение проблемы прецессии и некоторые его планетарные модели в рамках геостатической системы. В своих «Комментариях «О душе», а также «Philosophiae morales epitome» и «Ethicae doctrinae elementa» M. свободно использовал Аристотеля. Его идеалом было нравственное совершенствование посредством изучения классиков и Евангелия. И в теологическом, и в филос. плане М., опираясь на Эразма Роттердамского и в противоположность М. Лютеру, отстаивал свободу воли.

М., выработавший принципы организации протестантских ун-тов, благодаря своей педагогической деятельности был прославлен как Praeceptor Germaniae (Наставник Германии).

Gesamtausgabe in 8 Bdn. Berlin, 1952.












МЕЛИОРИЗМ (от лат. melior — лучше) — идея, что мир не является ни всецело плохим, ни всецело хорошим, что соотношение добра и зла может изменяться и что относительная воля добра способна возрастать. Человеческие усилия усовершенствовать мир могут, согласно данной идее, действительно сделать его лучше, и возможно, что тенденция биологической и социальной эволюции идет в этом направлении. М. выдвигается как альтернатива оптимизму и пессимизму. Термин «М.» был введен Дж. Эллиотом.









МЕЛЬЕ (Meslier) Жан (1664—1729) — фр. мыслитель-атеист, сторонник уравнительного коммунизма. Сельский священник. Свое единственное сочинение, озаглавленное Вольтером «Завещание» (Le Testament), при жизни не публиковал. Копии его имели широкое хождение во втор. пол. 18 в. В 1762 Вольтер опубликовал отрывок из него. Полное издание вышло в свет в 1864 в Амстердаме. Структура сочинения включает восемь доказательств ложности всех религий, которые рассматриваются как продукт сознательного обмана народа со стороны «сильных мира сего» с целью достижения и сохранения своего господства. Шестое доказательство дает, в частности, широкую панораму злоупотреблений и несправедливостей, чинимых народу. Тотальная критика феодально-абсолютистской организации общества приводит М. к отказу от возможности примирения интересов народа и знати. Строго говоря, знать, по его мнению, не нужна, она не выполняет никакой положительной социальной функции. Народ же — а это почти исключительно крестьянство — самодостаточен. Теоретическая основа для такого взгляда — всеобъемлющий «натурализм». Крестьянин как раз и является «натуральным» человеком, полностью вписанным в природу. Нет нужды и в просвещенном абсолютизме. М. ставит перед собой задачу «просветить» народ, обнажив перед ним всю тяжесть его положения, все предрассудки, которые насаждает в его сознание власть. Этого достаточно, т.к. М. считает (вслед за Р. Декартом), что всем людям в равной мере свойствен «естественный свет разума». Заканчивает М. революционным призывом ко всем народам объединиться и сбросить иго тиранов. Он мечтает о сельском патриархальном коммунизме, вытекающем из природного равенства, при котором люди будут сообща владеть дарами земли, объединившись в семьи-общины. М. призывает уподобиться первым христианам, возвратить на землю «золотой век», когда все были братьями. Интеллектуальный горизонт М. не выходит за рамки сельской коммуны. Его жизнь прошла среди крестьян, и его сочинение — выражение спонтанного протеста сельского населения предреволюционной Франции.

Oeuvres completes. Paris, 1970—1972. Т. J—3.
Волгин В.А. Французский утопический коммунизм. М., 1960; Dommanget M. Le cure Meslier. Paris, 1965.








МЕН ДЕ БИРАН (Main de Biran) Мари Франсуа Пьер Гонтье де Биран (Gontier de Biran) (1766—1824) — фр. философ и политический деятель. В творчестве М.д.Б. четко прослеживаются три этапа. Первый включает разработку сенсуалистической гносеологии: главным произведением этого периода является работа «Влияние привычки на способность мыслить» (1803); отрицая врожденное знание, М.д.Б. вслед за Э.Б. де Кондильяком источником идей признает ощущения, причиной которых являются внешние объекты; истинную философию отождествляет с «идеологией» (т.е., в понимании М.д.Б., с наукой, исследующей происхождение, содержание и границы человеческого знания), заимствуя при этом у Кондильяка мысль о соединении физиологии и «идеологии». Эти выводы М.д.Б. стремился соотнести с вопросом о влиянии привычки на способность мышления. Для второго этапа филос. деятельности М.д.Б. характерно учение о волевом усилии как первоначальном факте внутреннего чувства, разработка которого сопровождалась размежеванием с позициями «учителей» («Об анализе мышления», 1806; незавершенный труд «Опыт об основаниях психологии»): активность опыта представляет собой волевое усилие, не сводимое к физиологическим свойствам, имеющее «сверхорганический» характер; метафизическая природа души раскрывается через самонаблюдение индивида. В 1820-х гг. М.д.Б. развивает идеи христианской метафизики: в «Новых опытах антропологии» (1823—1824) говорит о трех ступенях человеческой жизни: животной, человеческой и божественной, выражением которых являются, соответственно, чувственные ощущения, воля и любовь; историко-философский процесс трактуется как выражение вечных религиозных и моральных истин. М.д.Б. оказал большое влияние на развитие зап. философии: на спиритуализм, философию жизни, персонализм, экзистенциализм и т.д.

Oeuvres. Paris, 1920-1944. Vol. 1-14.
Кротов А.А. Философия Мен де Бирана. М., 2000; Gouhier H. Main de Biran par lui-meme. Paris, 1970; Lacroze R. Mainde Biran. Paris, 1970.









МЕНТАЛИЗМ — метафизическая теория эксклюзивной реальности индивидуальных умов и их субъективных состояний. Термин «М.» иногда используется применительно к индивидуалистическому идеализму Дж. Беркли и Г.В. Лейбница, противопоставляемому абсолютному идеализму Г.В.Ф. Гегеля и его последователей.








МЕНТАЛЬНОСТb (от лат. mens — сознание, ум) — образ мышления, общая духовная настроенность человека, группы. М. является более широким и вместе с тем менее ясным понятием, чем стиль мышления, характеризующий лишь интеллектуальную предрасположенность к определенным умственным действиям.

Ментальный — имеющий отношение к уму или в его функциональном аспекте (восприятие, воображение, память, чувство, желание и т.д.), или в его содержательных аспектах (чувственные данные, образы и др. содержания, наличествующие в уме). Менталитет — это или «склад ума» (от фр. mentalite), или социально-психологические установки, способы восприятия, манера чувствовать и думать. «Понятие mentalite утвердилось в интеллектуальной жизни Запада как поправка 20 в. к просветительскому отождествлению сознания с разумом. Mentalite означает нечто общее, лежащее в основе сознательного и бессознательного, логического и эмоционального, т.е. глубинный и потому трудно фиксируемый источник мышления, идеологии и веры, чувства и эмоций. Mentalite связано с самими основаниями социальной жизни и в то же время своеобразно исторически и социально имеет свою историю» (М.И. Рожанский).












МЕРКУЛОВ Игорь Петрович (р. 1945) — специалист в области эпистемологии и философии науки. Окончил филос. факультет МГУ (1969), аспирантуру Ин-та философии АН СССР (1972). Работает в Ин-те философии АН СССР (ныне РАН) с 1972, в настоящее время — зав. сектором эволюционной эпистемологии Ин-та философии РАН. Доктор филос. наук (1983), старший научный сотрудник (1984). Автор трех монографий.

Первые работы М. посвящены исследованию эпистемологических и методологических проблем развития научного знания — анализу гипотетико-дедуктивной модели научных теорий, соизмеримости теорий, критериев научности теоретического знания, и т.д. В дальнейшем в его поле зрения оказывается круг вопросов, связанных с методом гипотез и ролью этого метода в развитии познания, с построением моделей роста теоретического знания в эпоху научных революций. Отталкиваясь от эволюционных представлений и используя возможности информационного подхода к исследованию процессов роста научного знания, М. в своих трудах 1980-х гг. разработал модель формирования новых научных теорий, отправным пунктом которой выступают селективно ценные ad hoc гипотезы. Эти гипотезы, как правило, возникают в виде вновь разработанных математических моделей, получающих на первых порах хотя бы частичное подтверждение на основе каких-то фрагментов уже имеющегося научного знания. Порождая «промежуточные» теории, они задают логику эволюции знания в эпоху научных революций.

В 1990-х гг. основное внимание М. уделял исследованию когнитивных аспектов эволюции познания и мышления. Он разработал собственный вариант эволюционной эпистемологии, ориентированной на интеграцию эволюционных представлений с достижениями когнитивной науки, где когнитивная эволюция человека и эволюция его ментальности оказываются постепенным многоэтапным процессом смены доминирующего когнитивного типа мышления — по преимуществу пространственно-образного мышления — мышлением преимущественно знаково-символическим (логико-вербальным). Как самоорганизующиеся системы, когнитивные типы мышления зависят от своего прошлого состояния, но их настоящее однозначным образом не детерминируется предшествующей историей. Поэтому у когнитивной эволюции нет «законов эволюции» или «законов исторического развития», которые управляли бы необходимыми стадиями эволюции мышления на протяжении всей эволюционной истории человечества. По мнению М., доминирующие когнитивные типы мышления в известных границах направляют культурную эволюцию этнических общностей (популяций и этнических групп) в определенное русло, а изменения на когнитивном уровне (в способах обработки когнитивной информации) получают соответствующую репрезентацию в духовной культуре, в мировоззренческих структурах — в религиозно-теологических доктринах, в филос. учениях, науке, искусстве и т.д.

Гипотетико-дедуктивная модель и развитие научного знания. М., 1980; Метод гипотез в истории научного познания. М., 1983; Когнитивная эволюция. М., 1999.









МЕРЛО-ПОНТИ (Merleau-Ponty) Морис (1908-1961) -фр. философ феноменологическо-экзистенциалистского направления. Филос. воззрения сложились гл.обр. под влиянием Э. Гуссерля и М. Хайдеггера. Основные темы исследования: обоснование уникального отношения человека и мира, природа языка, история как порождение и место человеческой деятельности. Первой теме, по преимуществу онтологической, посвящены две работы М.-П.: «Структура поведения» (1942) и «Феноменология восприятия» (1945; рус. пер. 1999); второй — семантической — работы нач. 1950-х гг.: «Косвенный язык и голоса безмолвия», «О феноменологии языка»; третья тема нашла свое отражение в трудах: «Гуманизм и террор» (1947), «Приключения диалектики» (1955) и др.

Позиция М.-П. с самого начала складывалась как отход от точки зрения сознания, согласно которой мир располагается вокруг человеческого Я и сам по себе начинает существовать для него как движение к онтологии, раскрывающейся через описание существующего человека. Пользуясь методом феноменологической редукции и углубляя последнюю, М.-П. вслед за Гуссерлем стремится найти самый что ни на есть естественный и в то же время целостный исходный контакт человека с миром, намеревается отыскать феномен «по ту сторону от мира объектов» как первичное открытие мира: цель философии — повествование о начале, ей надлежит выразить то, каким образом зарождается «жизненный опыт», изначальный контакт с миром, предшествующий любой мысли о мире. Феноменологическая редукция в таком случае означает выдвижение на первый план смысловой связи человека и мира, а интенция предстает «формулой единого поведения перед лицом Другого, Природы, времени, смерти, словом, особым способом оформления мира». Феномен у М.-П. и есть «первичное открытие мира» (восприятие), субъектом которого является человеческое тело, «собственное тело», «феноменальное тело», этот «проводник бытия в мир», якорь, закрепляющий человека в мире; будучи продолжением мира, тело вместе с тем выступает «мерой всего», «универсальным измерителем», поддерживающим гармонию в мире; благодаря телу спонтанное восприятие («чувственно воспринимаемый хаос») обретает целостность; первичное восприятие является основой, на которой вырастают все человеческие смыслы и значения.

В работах семантического содержания М.-П. обосновывает причастность человека бытию через язык, речь, а их появление и оформление также связывает с особой функцией человеческого тела. Главная цель здесь — понять, каким образом, исходя из первичного восприятия и жеста, сопровождающего это восприятие, возникает языковое поведение, какой смысл имеет оно для становления человеческого субъекта. Лингвистический опыт — это высшее достижение человека, показатель его историчности и трансцендирования, благодаря которым совершается развитие человеческой культуры. Поэтому, анализируя язык, лингвистический опыт в целом, можно прийти к подлинно онтологической позиции, с одной стороны, выявляя «перцептивное родство» человека с миром, с другой — создавая «конкретную теорию духа». Для М.-П. собственно человеческий (культурный) мир возникает в тот момент, когда складывается система Я — Другой, когда между телом Я и его сознанием и телом и сознанием Другого появляется внутреннее отношение, когда Другой выступает не как фрагмент мира, а как видение мира и носитель поведения. Основным показателем человеческого М.-П. считает выражение, самовыражение индивида; в лингвистическом опыте, как и в опыте перцептивном, человек не просто переводит в символический план результаты первичного восприятия, а делает это исключительно для того, чтобы сообщить Другому данные результаты. Особое значение в выражении играет индивидуальность субъекта, или, как пишет философ, его стиль. Различие индивидуальных стилей, т.е. индивидуальных способов отношения к миру и выражения этих отношений, лежит в основе создания смыслов.

Итак, для М.-П. человеческая культура есть система символов, и философии надлежит размышлять над логосом этой системы, ведущим от первичного восприятия и безмолвного мира к слову и спонтанно объединяющим в одно целое множество человеческих монад, прошлое и настоящее, природу и культуру. Благодаря языку человек становится подлинно историческим субъектом — он включается в деятельность по созданию смыслов, которая родилась до него и продолжится после него. В лингвистическом опыте реализуется начатое еще на перцептивном уровне взаимное пересечение перспектив отдельных индивидов, образующее человеческую историю; в живом слове, как ни в каком ином человеческом акте, интерсубъективность и историчность спаяны воедино. Введя акт говорения в понимание феномена, М.-П. делает вывод: теперь перед нами все существенные элементы феномена.

Искомый М.-П. феномен во многих отношениях сродни произведению искусства. Художник в своем творчестве исходит из первичного отношения к миру, на основе которого только и возможно обладать целостным мироощущением; в художественном творчестве потребность человека в самовыражении и общении с другими проявляется со всей очевидностью. Наиболее соответствующими филос. (феноменологическому) освоению мира М.-П. считает художественную литературу и живопись.

Свою политическую позицию М.-П. называл либерализмом. Для него главное в истории — чтобы не прерывалась связь времен. Отсюда его глубокое недоверие ко всякого рода революциям, этим «режимам творческой неуравновешенности», отказывающимся от уже достигнутого.

Око и дух. М., 1993; В защиту философии. М., 1996; Феноменология восприятия. СПб., 1999; Знаки. М., 2001; Structure du comportement. Paris, 1942; Sens et non-sens. Paris, 1966.
Тавризян P.M. Проблема человека во французском экзистенциализме. М., 1977; Вдовина И.С. Феноменология и эстетика М. Мерло-Понти // Мерло-Понти М. Знаки. М., 2001.

И.С. Вдовина










МЕСТР (Maistre) Жозеф Мари де (1753—1821) — фр. мыслитель, политический деятель. Воспитывался в иезуитской школе. Окончил Туринский ун-т (1774). В молодости придерживался либеральных идей. Увлекался масонским иллюминизмом, мечтая преобразовать религиозное сознание в Европе. В дальнейшем, наряду с Э. Бёрком и Л. Бональдом, стал выразителем клерикально-монархической реакции на просветительскую идеологию. В 1802—1817 занимал пост посланника сардинского короля в Петербурге, где написал свои основные соч.; «О папе» (1819), «Петербургские вечера...» (1821) и др. Одна из руководящих идей зрелого М. — неспособность человека своими силами установить стабильный социальный порядок. История, или, в терминах М., «экспериментальная политика», показывает, что человек, предоставленный самому себе, склонен к разрушению, а не к созиданию. По своей природе он раб и способен только имитировать внешние характеристики заданных свыше социальных ин-тов. Кроме того, человек естественно зол. М. сознательно противопоставляет эту свою т.зр. руссоистскому идеалу естественной добродетельности человека. Зло, присущее человеку, — прямое следствие первородного греха, который играет фундаментальную роль в историософии М. Этот грех образует фон истории и одновременно ее тайну. М. выступает против теории прогресса. Историю скорее следует понимать как непрекращающуюся деградацию. Естественное состояние человека, к которому апеллирует Ж.Ж. Руссо, — иллюзия. Естественный человек — это человек «поврежденный». Он никак не может служить образцом для подражания. Эдем окончательно утрачен. Порядок в обществе может быть обеспечен только «из-под палки». Отсюда скандально известная апология палача как гаранта социального мира. Эмансипация человека, совершившаяся в эпоху Просвещения, закономерно привела к «сатанинской» Французской революции, когда сувереном стал народ, разрушивший основные общественные устои — гос-во, церковь, веру. Социум, по мнению М., может плодотворно существовать, только основываясь на религии. Абсолютный суверенитет монарха обусловлен данной ему божественной санкцией. Оптимальной формой правления М. считает теократию, воплотившуюся в средневековой Европе в духовной власти пап.

Ваук F. Les idees politiques de J. De Maistre. Paris, 1945; Lebrun R. Throne and Altar, the Political and Religious Thought of J. De Maistre. London, 1965; Ploncard d'Assac J. Enquete sur le nationalisme. J. De Maistre. Paris, 1969.










МЕТАЛОГИКА — раздел логики, в котором изучаются логические исчисления и формализованные логические теории.

В рамках данного раздела изучаются все те универсальные отношения, которые могут иметь место между смысловыми значениями символов того или иного языка; между самими символами; а также между языковыми символами и использующими их людьми. В этом смысле М. представляет собой семиотическое расширение логики предикатов. М. разделяется на три тесно связанных друг с другом раздела — логический синтаксис, логическую семантику и логическую пpaгматику. В рамках логического синтаксиса основное внимание уделяется анализу отношений между символами языка; в рамках логической семантики — анализу отношений между языковыми символами и теми объектами, на которые эти символы указывают; в рамках логической прагматики — анализу отношений между языковыми символами и интеллектуальными субъектами, использующими язык с целью передачи информации.

Наиболее обстоятельно изучены проблемы логического синтаксиса. Основные темы логического синтаксиса — изучение отношения дедуктивной выводимости (для его обозначения используется оператор выводимости «—»); различных видов и методов формального доказательства; проблем непротиворечивости и разрешимости формальных систем. В результате металогических исследований установлено, в частности, что классическое исчисление высказываний непротиворечиво и разрешимо, в то время как классическое исчисление предикатов непротиворечиво, но неразрешимо. В рамках логической семантики основное внимание уделяется изучению отношения логического следования, отношения тождества и отношения дефи н иции (определения). В формальном языке М. эти отношения обозначают, соответственно, с помощью оператора следования «=», оператора тождества «=» и оператора дефиниции «=Df». В результате металогических исследований установлено, в частности, что отношение логического следования единственно для любых логических исчислений, в то время как отношение дедуктивной выводимости варьируется в зависимости от правил вывода и аксиом, принятых в том или ином конкретном исчислении. Кроме названных отношений, к числу важных объектов логической семантики относятся понятия: истина, ложь, смысл, значение, символ, термин, метатермин и др.

Если логический синтаксис есть своего рода «техника» М. (относящаяся в основном к сфере компетенции математической логики), то логическая семантика — это «философия» М., ее главная содержательная часть. Что касается логической прагматики, то она акцентирует свое внимание на методах и приемах аргументации, заблуждении и обмане, софизмах, парадоксах и др. формах проявления «человеческого фактора» в логике.

М. представляет собой наиболее динамично развивающийся и еще не полностью сформировавшийся раздел современной логики. Центральная теоретическая проблема М. — создание адекватного формального метаязыка, включающего в себя язык логики предикатов, близкий по своим выразительным возможностям естественному языку. Одна из важных прикладных задач М. — логическое моделирование естественно-языковых рассуждений в системах искусственного интеллекта.











МЕТАТЕОРИЯ (от греч. meta — после, за, позади) — теория, изучающая язык, структуру и свойства некоторой др. теории. Теория, свойства которой исследуются в М., называется предметной, или объектной, теорией. Наиболее развиты М. в логике и математике (металогика И метаматематика). Объектом исследования М. обычно оказывается не содержание объектной теории, а ее формальные свойства, поэтому она предварительно формализуется и представляется в виде формального исчисления. В М. обычно выделяют две части: синтаксис, изучающий структурные и дедуктивные свойства исследуемой теории, и семантику, рассматривающую вопросы интерпретации изучаемой теории. Понятие «М.» впервые было предложено нем. математиком Д. Гильбертом в связи с его программой обоснования математики средствами теории доказательств. Ряд важных метатеоретических результатов был получен А. Тарским.











МЕТАФИЗИКА (от греч. metaphysic — то, что после физики) — наука о сверхчувственных принципах и началах бытия. В истории философии под М. чаще всего понимается подлинная философия. Термин «М.» впервые введен Андроником Родосским, систематизатором работ Аристотеля, объединившим под этим названием все его труды, выходящие за рамки естественно-научных сочинений антич. мыслителя.

На протяжении истории философии М. либо отвергалась как ложное учение, выходящее за рамки опыта, либо возвеличивалась как высшее достижение человеческого разума. И. Кант критиковал предшествующую ему М. за ее умозрительность, за то, что она имела дело с содержательно ограниченными сферами и в то же время не знала правильного пути познания этих сфер, она только постулировала Бога, бессмертие души, целостность мира, наивно полагая, что их можно постичь так же, как постигаются предметы реальной действительности. Кант полагал, что М. возможна как систематическое знание, но сам он ограничился лишь анализом тех противоречий, в которые впадает мысль, пытаясь разрешить основные метафизические проблемы. Кант ввел различие между М. природы и М. нравов; в последней противоречия чистого разума находят практическое разрешение. Он также разграничил М. и естествознание, показав коренное различие предметов этих дисциплин.

Тем не менее мы во всех областях знания — в познании человека, истории, природы — сталкиваемся с метафизическими проблемами, везде упираемся в то, что недоступно человеческому разуму, в некий нерастворимый остаток. Эти проблемы — не произвольный продукт человеческого любопытства, не исторический балласт мысли, а сама вечная загадочность мира, укорененная в его состояниях и свойствах. Метафизические вопросы разбросаны по всем областям, они везде образуют основу тех или иных направлений философии.

«Под метафизикой, — писал А. Шопенгауэр, — я понимаю мнимое знание, которое выходит за пределы возможного опыта, т.е. за пределы природы или данного явления предметов, выходит для того, чтобы дать то или другое объяснение относительно того, чем обусловливается этот мир или эта природа в том или другом смысле; или, говоря просто, объяснение того, что прячется за природой и дает ей возможность жизни и существования». Любая М. говорит о совершенно др. миропорядке, о порядке вещей-в-себе, где теряют свое значение все законы этого мира явлений. Шопенгауэр считает, что есть некая, всегда актуальная метафизическая потребность человека, что физика, т.е. попытка естественного изучения явлений, всегда упирается в М., как бы презрительно первая ни относилась ко второй, ибо физическое знание никогда не может достигнуть начального звена всей подлежащей объяснению цепи причин и следствий. Любые действующие причины основываются на чем-то совершенно необъяснимом — на первоначальных свойствах предметов и обнаруживающихся в них силах природы. Философия, которая пытается ограничиться физикой и отвергает М. как мнимое знание (прежде всего материализм), — это излюбленная, по Шопенгауэру, философия цирюльников и аптекарских учеников. На деле, чем более успешно развивается физика, тем настоятельней возникает потребность в М., чем полнее и точнее исследуется сущность отдельных вещей, тем больше всякое исследование нуждается в объяснении общего и целого.

Существует и др. тип истолкования М., берущий свое начало у Ф. Ницше и наиболее ярко и последовательно выраженный М. Хайдеггером. М., по мнению Ницше, положила начало ложному удвоению мира, его делению на мир истинный и мир ложный, мир сверхчувственный и мир чувственный. Отсюда возникает и Бог как онтология и мораль, навязывающая человеку определенные, свыше установленные правила, возникает учение о резком противопоставлении субъекта и объекта. М. подавляет человеческую свободу, заставляет его покоряться невидимым идолам — отсюда рано или поздно наступающий нигилизм, неверие в вечные ценности, усталость европейского человечества. «Истинный мир» в конце концов теряет свою привлекательность, он не спасает, ни к чему не обязывает, «истинный мир» и Бог становятся бесполезными идеями, которые необходимо упразднить. Для Хайдеггера М. — не филос. учение и не какая-то отдельная дисциплина философии, а отношение к сущему в целом, истина о совокупном сущем, т.е. то или иное истолкование поверх познания определенных моментов, видов, классов, всего существующего как такового. Метафизическое суждение не может быть последовательно выведено из наблюдения и познания конкретной действительности, оно опирается на решение человека как свободного существа. Человеческие сообщества всегда возникают вокруг того или иного ответа на метафизический вопрос: для чего есть сущее. Философия Ницше несет с собой, согласно Хайдеггеру, завершение М., потому что разоблачает все ранее дававшиеся ответы на вопрос о смысле сущего как необоснованные, спекулирующие в пустоте и вызванные наивностью человеческих представлений о себе самом. М. — это пространство исторического свершения, пространство, в котором судьбой становится то, что сверхчувственный мир, идеи, Бог, нравственные законы, авторитет разума, прогресс, счастье большинства, культура, цивилизация утрачивают присущую им силу созидания и начинают ничтожествовать. М. должна быть преодолена, нужно перестать смотреть на наш мир как на проходной двор и некую потусторонность, нужно искать действительные бытийные основы человеческого существования.

Аристотель. Метафизика // Соч.: В 4 т. М., 1975. Т. 1; Кант И. Критика чистого разума // Соч.: В 6 т. М., 1964. Т. 3; Хайдеггер М. Введение в метафизику. М., 1999; Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. М., 1994. Т. 1—2.

В.Д. Губин











МЕТАФИЗИКА СВЕТА (нем. Lichtmetaphysik) — историко-философский термин, относящийся к устоявшейся в рамках позднеантичнои и средневековой культуры системе теологических, филос. и естественно-научных представлений о свете как объединяющем в себе все сущее первофеномене этого мира, который, будучи связанным с понятиями «порядок» и «число», «разум» и «истина», играет роль посредствующего звена, скрепляющего в единое онтологическое целое противоположные сферы реальности: чувственное и умопостигаемое, физическое и математическое, тварное и нетварное. М.с. обязана своим возникновением, с одной стороны, уподоблению Платоном статуса Блага в умопостигаемой области положению Солнца в области чувственно воспринимаемого, с другой — тому, что, согласно библейскому тексту, свет есть творение первого дня, предшествующее др. творческим актам Бога (Быт 1,3). Позднее неоплатоники, разрабатывая учение об эманации Единого, согласно которому видимый свет есть проявление во тьме материи света умопостигаемого, утвердили представление о бытии как световой иерархии, активно усвоенное христианской, иудейской и мусульманской теологией.

В традиционной М.с. свет осуществляет функцию связующего посредника, с одной стороны, в космо- и антропологической плоскости, т.е. через его существование в качестве «чего-то третьего» между телесной и духовной субстанциями в размерах макро- и микрокосма; с другой — в символической, т.е. через иерархию причастных и уподобляющихся друг другу светов (иногда трактующихся как три стадии угасания единого света во тьме материи): 1) света чувственного, телесного, определяемого как универсальная природа всех тел и стоящего на границе телесного мира и мира чистых форм; 2) света умопостигаемого, духовного, выступающего одновременно как свет бытия, свет прекрасного и свет разумения, просвещающий интеллекты людей вечными истинами; 3) света нетварного, божественного (неоплатоники, каппадокийские отцы, Августин, Дионисий Ареопагит, Дунс Скот, Эриугена, Ибн Сина, Ибн Гебироль, Адам Пульхремулиерис, Бонавентура, Ульрих Страсбургский и др.). В рамках же «науки о перспективе» М.с. достигает кульминации в учении Роберта Гроссетеста о том, что весь универсум есть результат мультипликации света из первоначально сотворенной точки, в которой свет как «форма телесности» слит воедино с первоматерией.

С переходом к Новому времени М.с. распадается на ряд обособленных направлений: естественно-научное (Р. Бэкон, Витело, Дитрих Фрейбергский, Р. Декарт); мистическое (И. Экхарт, Я. Бёме); художественное (Данте); теологическое (Григорий Палама, Николай Кузанский); натурфилософское (Ф.В.Й. Шеллинг, Г.В.Ф. Гегель).

Baeumker С. Witelo, ein Philosoph und Naturforsher des XIII Jahrhunderts. Minister, 1908; Beierwaltes W. Lux Intelligibilis. Munchen, 1957; Hedwig K. Sphaera Lucis. Miinster, 1980; McEvoy J. The Metaphysics of Light in the Middle Ages // Philosophical Studies (Dublin). 1979. № 26.











МЕТАФИЗИЧЕСКАЯ ЭТИКА — подход к этике, согласно которому она представляет собой ветвь метафизики, так что этические принципы выводимы из метафизических, а этические понятия определимы в терминах метафизических понятий.






МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ — относящийся к метафизике; надэмпирический, стоящий над всяким возможным опытом; трансцендентный; оторванный от опыта, чисто умозрительный.








МЕТАЯЗЫК (от греч. meta — после, за, позади) — язык, средствами которого исследуются и описываются свойства языка, называемого предметным, или объектным. Напр., когда мы начинаем изучать иностранный язык, знакомиться с его лексикой, с его грамматической структурой, системой времен и т.п., мы пользуемся для описания свойств этого, пока еще не известного нам языка своим родным языком, который выступает в данном случае в качестве М.

Смешение объектного языка и М. приводит к противоречиям, ошибкам в рассуждениях и парадоксам. В естественном языке явного различия между объектным языком и М. нет: мы пользуемся одним и тем же языком и для того, чтобы говорить о внеязыковых объектах, и для того, чтобы говорить о самом языке. Только интуиция помогает избегать путаницы и противоречий. Однако всегда существует опасность того, что неразличение объектного языка и М. приведет к противоречию или к ошибке в рассуждении. Поэтому в науке, в частности в металогике и метаматематике, проводится четкое разделение этих двух языков. К М. обычно предъявляются следующие требования: 1) в нем должны быть средства для описания синтаксических свойств объектного языка; 2) М. должен быть настолько богат по своим выразительным возможностям, чтобы для каждого выражения объектного языка в нем существовала формула, являющаяся переводом этого выражения; 3) логический словарь М. должен быть по крайней мере столь же богат, как и логический словарь объектного языка; 4) в М. должны быть дополнительные переменные, принадлежащие к более высокому типу, чем переменные объектного языка, и т.п.

Tarski A. Der Wahrheitsbegriff in den formalisierten Sprachen // Studia Philosophica. 1935. Vol. 1.











МЕТЕМПСИХОЗА (от греч. metempsychosis — переселение душ) — учение о переселении души умершего во вновь родившийся организм. Первый фундаментальный принцип доктрины касается эсхатологического контекста: вера в переселение душ влечет за собой космологию бесконечных актов разрушения и периодических созидательных актов. Впервые идея М. появляется у Диодора Сицилийского (1 в. до н.э.), затем у Галена, у Александра Афродисийского. В древних учениях существует еще один термин — «реинкарнация» (повторное рождение). Реинкарнация и М. — не синонимы. Реинкарнация указывает на переход души из одного тела в другое, предполагая тем самым, что душа воплощена (инкарнирована) и что она находится в отведенном ей месте. М. указывает скорее на само движение души от одного тела к другому. Тем самым оба понятия неразделимы и дополняют друг друга, последовательно указывая на поиск телесного воплощения и на его завершение, на взаимодополняемость покоя и динамики. Статическое описание характеризуется этически (речь идет об описании последствий инкарнации души, предназначенной повторять операцию воплощения бесконечно). Динамическое описание носит скорее эсхатологический характер (в той мере, в какой душа вовлечена в свои вне-телесные циклы). М. предполагает заранее дуалистический принцип независимости души. Этот принцип представлен у древних греков (Сократ, Пифагор, Платон), он содержится в иудаизме (Каббала, Книга Сияния), в христианстве (у Оригена), у суфиев в исламе, затем в конце Средних веков у Дж. Бруно, приговоренного к смерти за свои реинкарнационные идеи. Эта тема представлена также у И.В. Гёте, у англ. поэтов, у Д. Джойса, К.Г. Юнга, П. Гогена. В различных религиозных, филос. и культурных течениях она проходит через века. Однако именно Индия является страной, в которой идея М. разработана с глубокой религиозно-философской тщательностью (сансара, карма). Кальпа — реинкарнационистский цикл — оценивается в двенадцать миллионов лет. X. Борхес отмечает в связи с этим, что индуистское мышление склонно воображать такие обширные периоды времени, которые абсолютно чужды зап. привычкам.

Жизнь земная и последующая. М., 1991; Бонам Р. О переселении душ // Страх. Страсти человеческие. М., 1998; Демина Н. Тайна, которая в вас самих. М., 1998.










МЕТОД (от греч. methodos — путь, способ исследования, обучения, изложения) — совокупность приемов и операций познания и практической деятельности; способ достижения определенных результатов в познании и практике. Применение того или иного М. определяется целью познавательной или практической деятельности, предметом изучения или действия и условиями, в которых осуществляется деятельность.

Каждая сфера человеческой деятельности имеет свои специфические М.: можно говорить о М. художественного творчества; М. обработки информации; М. ведения войны и т.д. Философия рассматривает в основном М. познания. Существует нисколько различных классификаций этих М. Так, выделяют частные, специальные М. конкретных наук, напр. М. механики, сравнительный М. в языкознании, М. анкетирования в социологии, радиоуглеродный М. в археологии и т.п. Наряду с М. конкретных наук существуют также общенаучные М, т.е. М., используемые обширным классом наук или даже всеми науками. К числу таких М. обычно относят наблюдение, измерение, экспериментальный М., индуктивный М., гипотетико-дедуктивный М., моделирование и т.п. И, наконец, наиболее общими М., применимыми как в познании, так и в практике, являются анализ и синтез, идеализация и абстрагирование, сравнение, обобщение и т.п. Широким распространением пользуется также разделение М. науки на теоретические и эмпирические.

Всякий М. опирается на определенное знание об объектах познания или практической деятельности. Поэтому иногда М. называют научные принципы и теории, напр. вариационные принципы механики — принцип возможных перемещений, принцип наименьшего действия, принцип Д'Аламбера и т.п., которые выступают в качестве М. изучения равновесия и движения несвободной механической системы. Возможно, в этом случае лучше говорить о методологической функции законов и теорий науки. Учение о М. называется методологией.

Тарский А. Введение в логику и методологию дедуктивных наук. М., 1948; Методы научного познания и физика. М., 1985.










МЕТОДОЛОГИЗМ И АНТИМЕТОДОЛОГИЗМ — две крайние позиции в истолковании значения методологии в развитии научных теорий. Методологизм (М.) считает следование научному методу решающим условием приемлемости научной теории и нередко отождествляет соответствие методу с соответствием теоретической конструкции реальности, т.е. с истиной. Анти-методологизм (А.) отрицает возможность использования методологических соображений при оценке теории и даже утверждает, что научного метода как такового не существует.

М. начал складываться в 17—18 вв. вместе с формированием науки в современном смысле этого слова. Он естественным образом вытекал из фундаментальных предпосылок мышления Нового времени и из его оппозиции средневековому мышлению, тяготевшему к умозрительности. Зарождающейся науке предстояло научиться вести систематическое наблюдение природных явлений, не искажаемое предвзятыми допущениями. Показательна в этом плане борьба Ф. Бэкона против беспорядочного опыта, характерного для позднего Средневековья, стремление доказать, что научное значение имеет лишь методический опыт, полученный в результате строгим образом регламентированных процедур. Даже изготовление золота и совершение разных чудес следовало, по Бэкону, осуществлять по строгим, методологически выверенным рецептам. Чуть позднее Р. Декарт попытался разработать универсальный метод, гарантирующий достижение истины в любых областях исследования. Критика Д. Юмом индукции, считавшейся основой единого научного метода, на долгий период оказалась почти забытой. И. Кант развил концепцию априорных предпосылок, гарантирующих универсальность метода науки; Г.В.Ф. Гегель выдвинул в качестве условия универсальности диалектику; О. Конт и К. Маркс апеллировали к закономерному характеру природных и исторических процессов, как если бы сама онтологическая необходимость обладала способностью диктовать общезначимые правила своего познания.

Проблема «оправдания» индукции, вставшая со всей остротой в кон. 19 — нач. 20 в., привела к постепенному ослаблению позиций М. Характерно, что К. Айдукевич, долгое время шедший в русле старой традиции и определявший понятия обоснования и научности через понятие метода, в 1950-е гг. уже характеризовал М. как весьма ограниченную т.зр. Проблема обоснования должна ставиться, по Айдукевичу, предельно широко, чтобы в обсуждение было вовлечено и понятие принятия утверждения, связанное по своему смыслу с человеческой деятельностью; научные методы сами должны оцениваться и оправдываться с прагматической т.зр.

Если «классический» М. полагал, что существуют универсальные, значимые всегда и везде правила и методы научного исследования, то сложившийся к сер. 20 в. «контекстуальный» М. ставил правила в зависимость от контекста исследования и постулировал, что, хотя никакие из этих категорических правил не являются универсальными, имеются тем не менее универсальные условные правила, предписывающие определенные действия в определенных исследовательских ситуациях. Позднее стала утверждаться промежуточная между М. и А. т.зр., что даже условные правила имеют свои пределы, так что и они могут иногда приводить к отрицательным результатам.

Согласно крайней версии А., методологические правила всегда бесполезны и должны быть отброшены. Если М. — это, выражаясь словами Ф. Ницше, «не победа науки, а победа научного метода над наукой», то А. — это приоритет бессистемности и хаотичности над научной строгостью и методичностью.

За М. всегда скрывается опасность релятивизации научного и иного знания. Если истинность знания определяется не соответствием его реальности, а соблюдением методологических канонов, то из-под науки ускользает почва объективности. Никакие суррогаты, подобные общепринятости метода, его успешности и полезности получаемых результатов, не способны заменить истину в качестве решающего критерия принятия утверждений. Подмена ее методологическими требованиями вынуждает признать, что каждое коренное изменение научных методов и концептуальных каркасов приводит к изменению той реальности, которую исследует ученый. Переворот в методологии оказывается разрывом со старым видением мира и его истолкованием.

М. сводит научное мышление к системе устоявшихся, по преимуществу технических способов нахождения нового знания. Результатом является то, как пишет М. Мерло-Понти, что «научное мышление произвольно сводится к изобретаемой им совокупности технических приемов и процедур фиксации и улавливания. Мыслить — означает пробовать, примеривать, осуществлять операции, преобразовывать при единственном условии экспериментального контроля, в котором участвуют только в высокой степени «обработанные» феномены, скорее создаваемые, чем регистрируемые нашими приборами». Наука, лишенная свободы операций, перестает быть подвижной и текучей и во многом лишается способности увидеть в себе построение, в основе которого лежит «необработанный», или существующий, мир. Слепым операциям, выполненным по правилам научного метода, М. придает конституирующее значение: они формируют мир опыта, мир эмпирических данных.

В своих крайних вариантах М. склоняется к субъективной теории истины: истинно утверждение, полученное по определенным правилам и удовлетворяющее определенным критериям. Эти правила и критерии могут относиться к происхождению или источнику знания, к его надежности или устойчивости, к его полезности, к силе убежденности или неспособности мыслить иначе. Объективная теория истины как соответствия фактам, напротив, предполагает, что некоторая концепция может быть истинной, даже если никто не верит в нее, и ее происхождение методологически не безупречно; другая же концепция может быть ложной, даже если она отвечает всем методологическим канонам и образцам и кажется имеющей хорошие методологические основания для ее признания. Согласно принципу эмпиризма, только наблюдения или эксперименты играют решающую роль в признании или отбрасывании научных высказываний, включая законы и теории. В соответствии с этим принципом методологическая аргументация может иметь только второстепенное значение и никогда не способна поставить точку в споре о судьбе конкретного научного утверждения или теории.

В качестве характерного примера А. обычно приводится т.н. методологический анархизм П. Фейерабенда: «...существует лишь один [методологический] принцип, который можно защищать при всех обстоятельствах и на всех этапах человеческого развития, — допустимо все». Однако позиция Фейерабенда является скорее попыткой избежать крайностей как М., так и А. Методологические правила, полагает Фейерабенд, нужны и всегда помогают исследователю: ученый, переступивший некоторую норму, руководствуется при этом другой нормой, так что какие-то нормы есть всегда. Проблема в том, что не существует абсолютных, значимых всегда и везде правил и образцов научного исследования, и поиски их являются пустым делом. Условные методологические правила имеют исключения даже в тех ситуациях, к которым они относятся. Эти правила также имеют свои пределы и иногда приводят к отрицательному результату. Любое правило может оказаться полезным при проведении научного исследования, также как любой прием аргументации может оказать воздействие на убеждения научного сообщества (см.: Методологическая аргументация, Научный метод).

Декарт Р. Рассуждение о методе. М., 1953; Бэкон Ф. Соч.: В 2 т. М., 1978. Т. 2; Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983; Фейерабенд П. Против метода // Фейерабенд П. Избр. труды по методологии науки. М., 1986; Мерло-Понти М. Око и дух. М., 1992; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000; Ajdukiewicz К. J?zyk i poznanie. Warszawa, 1975. Т. 2; Feyerabend Р.К. Changing Patterns of Reconstruction // British Journal for the Philosophy of Science. 1977. Vol. 28. № 4.

A.A. Ивин












МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ АРГУМЕНТАЦИЯ — обоснование отдельного утверждения или целостной концепции путем ссылки на тот несомненно надежный метод, с помощью которого получено обосновываемое утверждение или отстаиваемая концепция. М.а. является частным случаем аргументации теоретической.

Представления о сфере М.а. менялись от одной эпохи к другой. Существенное значение придавалось ей в Новое время, когда считалось, что именно методологическая гарантия, а не соответствие фактам как таковое сообщает суждению его обоснованность. Современная методология науки скептически относится к мнению, что строгое следование методу способно само по себе обеспечить истину и служить ее надежным обоснованием. Возможности М.а. очень различны в разных областях знания. Ссылки на метод, с помощью которого получено конкретное заключение, довольно обычны в естественных науках, крайне редки в гуманитарных науках и почти не встречаются в практическом и тем более художественном мышлении.

Методологизм, сутью которого является преувеличение значения М.а. как приоритетного перед др. способами теоретической аргументации, таит в себе опасность релятивизации научного и иного знания. Никакие суррогаты, подобные интерсубъективности, общепринятости метода, его успешности и т.п., не способны заменить истину и обеспечить достаточно прочный фундамент для принятия знания. Методологизм сводит научное мышление к системе устоявшихся, по преимуществу технических способов нахождения нового знания. Результатом является то, что научное мышление произвольно редуцируется к изобретаемой им совокупности технических приемов. Согласно принципу эмпиризма, только наблюдения или эксперименты играют решающую роль в процессе принятия или отбрасывания научных высказываний. В соответствии с этим принципом М.а. может иметь только второстепенное значение и никогда не способна поставить точку в споре о судьбе конкретного научного утверждения или теории. Общий методологический принцип эмпиризма гласит, что различные правила научного метода не должны допускать «диктаторской стратегии». Они должны исключать возможность того, что мы всегда будем выигрывать игру, разыгрываемую в соответствии с этими правилами: природа должна быть способна хотя бы иногда наносить нам поражение.

Методологические правила расплывчаты и неустойчивы, они всегда имеют исключения. В частности, индукция, играющая особую роль в научном рассуждении, вообще не имеет ясных правил. Научный метод несомненно существует, но он не представляет собой исчерпывающего перечня правил и образцов, обязательных для каждого исследователя. Даже самые очевидные из этих правил могут истолковываться по-разному. «Правила научного метода» меняются от одной области познания к другой, поскольку существенным содержанием этих «правил» является некодифицируемое мастерство, т.е. умение проводить конкретное исследование и делать обобщения.

Научный метод не содержит правил, не имеющих или в принципе не допускающих исключений. Все его правила условны и могут нарушаться даже при выполнении их условия. Любое правило может оказаться полезным при проведении научного исследования, так же как любой прием аргументации может оказать воздействие на убеждения научного сообщества. Но из этого не следует, что все реально используемые в науке методы исследования и приемы аргументации равноценны и безразлично, в какой последовательности они используются. В этом отношении «методологический кодекс» вполне аналогичен моральному кодексу.

М.а. является, т.о., вполне правомерной, а в науке, когда ядро методологических требований устойчиво, необходимой. Однако методологические аргументы не имеют решающей силы даже в науке. Прежде всего, методология гуманитарного познания не настолько ясна, чтобы на нее можно было ссылаться. Иногда даже утверждается, что в науках о духе используется совершенно иная методология, чем в науках о природе. О методологии практического и художественного мышления вообще трудно сказать что-нибудь конкретное. Далее, методологические представления ученых являются в каждый конкретный промежуток времени итогом и выводом предшествующей истории научного познания. Методология науки, формулируя свои требования, опирается на историю науки. Настаивать на безусловном выполнении этих требований значило бы возводить определенное историческое состояние науки в вечный и абсолютный стандарт. Каждое новое исследование является не только применением уже известных методологических правил, но и их проверкой. Исследователь может подчиниться старому методологическому правилу, но может и счесть его неприемлемым в каком-то конкретном новом случае. История науки включает как случаи, когда апробированные правила приводили к успеху, так и случаи, когда успех был результатом отказа от какого-то установившегося методологического стандарта. Ученые не только подчиняются методологическим требованиям, но и критикуют их, и создают как новые теории, так и новые методологии.

Фейерабенд П. Избр. труды по методологии науки. М., 1986; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997; Никифоров А.Л. Философия науки; история и методология. М., 1998.

А.А. Ивин














МЕТОДОЛОГИЯ ДЕДУКТИВНЫХ НАУК — методология наук, в которых используется по преимуществу или даже единственно дедуктивная аргументация. Отличительной особенностью дедуктивных теорий является возможность логического вывода большей части их содержания из небольшого числа исходных посылок, называемых аксиомами или постулатами. К таким теориям относятся, прежде всего, теории математики и математического естествознания (механики, теоретической физики), а также тех наук, в которых широко используются математические методы исследования. В отличие от фактуальных наук, логическая структура дедуктивных теорий может быть представлена наиболее точно и определенно с помощью аксиоматического метода. Согласно этому методу, все понятия теории разделяются на немногие основные, или первоначальные, понятия и большинство производных, которые получаются из основных с помощью определений. Аналогично этому все утверждения теории разбиваются на два класса: исходные утверждения, или аксиомы, и утверждения, логически выводимые из них с помощью правил дедукции, называемые теоремами или просто следствиями.

Наибольшие успехи в настоящее время достигнуты в исследовании структуры математических теорий. Они являются результатом преодоления тех трудностей и парадоксов, которые возникли в теории множеств, считавшейся незыблемым фундаментом классической математики. С этой целью математики стали тщательно анализировать исходные понятия и принципы теории множеств. Чтобы избежать парадоксов, обнаруженных в этой теории, ее стали строить в аксиоматической форме. Крупные результаты в исследовании структуры математических теорий, опирающихся на аксиоматическую теорию множеств, были получены коллективом математиков, выступающих под псевдонимом Н. Бурбаки. Они рассматривают все математические теории как некоторые комбинации абстрактных структур: «Чтобы определить структуру, задают одно или несколько отношений, в которых находятся элементы ...затем постулируют, что данное отношение или данные отношения удовлетворяют некоторым условиям (которые перечисляют и которые являются аксиомами рассматриваемой структуры). Построить аксиоматическую теорию данной структуры — это значит вывести логические следствия из аксиом структуры, отказавшись от к.-л. других предложений относительно рассматриваемых элементов». Именно отвлечение от конкретного содержания изучаемых элементов и их свойств обеспечивает широкое применение математических методов в др. науках. Понятие абстрактной структуры играет первостепенную роль в математике. Обычно в ней выделяют три основных типа структур: 1) алгебраические, в которых два любых элемента однозначно определяют третий элемент; 2) структуры порядка, где рассматриваются не только порядок следования элементов, но и их сравнение по величине и др. свойствам; 3) топологические структуры, опирающиеся на понятия непрерывности и предела. Эти основные, или порождающие, структуры образуют более сложные, или комбинированные, структуры, с помощью которых можно анализировать реально существующие математические теории. Переход от основных, порождающих, структур к сложным, объединяющим несколько основных, дает возможность не только обнаружить глубокие внутренние связи между теориями, но и выявить неизвестные раньше фундаментальные структуры. Так, в последние десятилетия в математике возникла теория категорий, которая является, по мнению ее создателей, более общей, чем теория множеств, и, кроме того, подчеркивает конструктивный аспект математической деятельности.

С формальной т.зр. все высказывания, встречающиеся в математической теории, могут претендовать на роль аксиом, а сама теория рассматриваться как система аксиом, замкнутых для дедукции. Это означает, что каждое множество высказываний, которое содержит все свои логические следствия, будет представлять замкнутую систему, или теорию. Как показал А. Тарский, двумя исходными понятиями — осмысленного высказывания и следствия — можно охарактеризовать важнейшие результаты в М.д.н. С помощью этих терминов могут быть определены такие характеристики теорий, как непротиворечивость, полнота, аксиоматизируемость и некоторые др.

Однако чисто формальный подход, несмотря на его значительные достоинства, нуждается в дополнительном, содержательном рассмотрении. Формальный анализ, напр., не может объяснить, почему в качестве аксиом выбираются не любые, а лишь определенные утверждения. Какими целями руководствуются при их выборе? Почему при формальном тождестве структур предпочтение отдается одним, а не др. теориям? И т.д. Именно поэтому сами ученые рассматривают структуры как своего рода идеализации, представляющие собой определенное приближение к действительно существующим дедуктивным наукам и, прежде всего, к математике. Особого внимания заслуживают результаты исследований К. Гёделя, сформулированные в двух знаменитых его теоремах. В первой из них доказывается, что всякая формальная система, содержащая по крайней мере формальную арифметику, неполна. Это означает, что в такой системе всегда можно построить некоторую формулу, которая будет в ней неразрешима, т.е. ни истинность, ни ложность ее нельзя будет доказать. Из этой теоремы следует важный методологический результат: содержательную математику нельзя формализовать полностью. Это свидетельствует о том, что в развитии дедуктивного знания приоритет принадлежит содержанию, а не форме. Вторая теорема устанавливает, что если формальная система непротиворечива, то не существует доказательства ее непротиворечивости с помощью средств, формализуемых в этой системе. Отсюда можно сделать предположение о существовании целой иерархии формальных систем, в которой каждая из последующих превосходит предыдущую систему по силе средств формализации. Следовательно, в ходе развития дедуктивных наук их формализация не может быть завершена на каком-то исторически определенном этапе.

Бурбаки Н. Очерки по истории математики. М., 1963; Tarski A. Fundamental Concepts of Methodology Deductive Sciencics // Logic, Semantics and Metamathematics. Oxford, 1956; Maclane S. Categorial Algebra and Set Theory Foundations // Axiomattic Set Theory. American Mathematical Society. Providence, 1971.

Г.И. Рузавин












МЕТОДОЛОГИЯ НАУКИ — систематический анализ методов, применяемых для получения научного знания и тех общих принципов, которыми направляется научное исследование. Методологические исследования можно разделить на общие, частные и конкретные.

Общая методология занимается вопросами обоснования научного знания независимо от того, в какой из конкретных научных дисциплин оно получено, проблемой роли опыта в научном познании, различиями между науками о природе и науками о культуре, структурами таких универсальных операций научного познания, как объяснение и понимание, проблемой единства научного познания и т.п.

Частная методология исследует методологические проблемы отдельных наук или их узких групп. Можно говорить, напр., о методологии физики, о методологии биологии, о методологии наук исторического ряда и т.п. И в физике, и в биологии применяется операция объяснения. Вместе с тем многие биологические объяснения используют понятие цели, которое теряет смысл применительно к физическим объектам. Что представляет собой целевое, или телеологическое, биологическое объяснение и почему оно может использоваться только в биологических науках, но не в физике, космологии или химии? Можно ли заменить телеологическое объяснение обычным для др. естественных наук объяснением через научный закон? Эти и подобные вопросы относятся к частной методологии.

В социальных и гуманитарных науках сравнительно хорошо разработаны частные методологии социологии, экономической науки, психологии, ряда исторических наук. Характерной особенностью всякой частной методологии является то, что она, будучи важной для какой-то отдельной науки или узкой группы наук, почти не представляет интереса для др. наук. Напр., объекты исследования всех социальных и гуманитарных наук находятся в процессе постоянного изменения, и каждый из них не может быть вполне понят в отвлечении от его истории; основываясь на этом обстоятельстве, иногда говорят, что история является в некотором смысле «общей наукой», поскольку к ней вынуждены обращаться все др. науки о культуре. И вместе с тем своеобразная методология исторического исследования вряд ли может вызвать интерес у лингвиста, психолога или экономиста. История не является парадигмой социальных и гуманитарных наук, точно так же, как физика не является парадигмой естественно-научного познания.

Конкретная методология, называемая иногда методикой, занимается методологическими аспектами, связанными с отдельными исследовательскими операциями в рамках конкретных научных дисциплин. К сфере этой методологии, меняющейся от науки к науке, относятся, напр., методика проведения физического эксперимента, методика эксперимента в биологии, методика опроса в социологии, методика анализа источников в истории и т.п.

Истолкование научного познания как специфической человеческой деятельности, осуществляемой сообществом ученых, диктует широкое понимание М.н. Центральными ее проблемами являются: исследование способов обоснования научного знания, позволяющих придавать гипотезам статус интерсубъективного или объективного знания; анализ критериев приемлемости, или адекватности, систем научных утверждений (научных теорий); изучение тех систем категорий, которые используются в качестве координат научного мышления.

Социальные и гуманитарные науки (науки о культуре) принципиально отличаются от естественных наук (наук о природе). Это означает, что в рамках общей М.н. наряду с методологией естественно-научного познания должна разрабатываться также вполне самостоятельная методология социального и гуманитарного познания. Этим не отрицается внутреннее единство науки, и в частности единство научного метода. Однако само это единство предстоит еще выявить и исследовать, поскольку очевидно, что оно не может быть сведено к уподоблению наук о культуре наукам о природе. Долгое время считалось, что есть единая методология научного познания, хотя и разрабатываемая преимущественно на материале естественных наук. Предполагалось, что как только социальные и гуманитарные науки, существенно отстающие в своем развитии от естественных наук, станут полноценными научными дисциплинами, все сказанное по поводу методов естественных наук окажется приложимым к социальному и гуманитарному познанию. Пока господствовала эта т. зр., для утверждения которой в 20 в. многое сделал неопозитивизм, М.н. о культуре находилась в зачаточном состоянии. Ее развитие началось, в сущности, только в кон. 19 в. и было связано с именами В. Виндельбанда, Г. Риккерта, М. Вебера, В. Дильтея и др. Однако и сейчас еще под «М. н.» нередко понимается методология естествознания, а под «философией науки» — философия естественных наук.

Существенные методологические различия между науками о природе и науками о культуре связаны с особой ролью ценностей (и, соответственно, оценок) в науках о культуре (за исключением наук исторического ряда, тяготеющих к чистому описанию и стремящихся избегать оценок). В социальных и гуманитарных науках ценности являются не просто строительными лесами, используемыми при возведении теорий, а неотъемлемыми структурными элементами самих этих наук и конструируемых в их рамках теорий. Данные науки должны, в конечном счете, содействовать рационализации человеческой деятельности, прояснению ее целей и перспектив, что невозможно без введения и обоснования определенных ценностей. Сложность проблемы ценностей в случае социальных и гуманитарных наук обусловлена в первую очередь тем, что эти науки не выражают (за редкими исключениями) явных оценочных суждений и не устанавливают предписывающих норм. Ценности входят в социальное и гуманитарное знание обычно в форме двойственных, описательно-оценочных высказываний или же в форме отнесения к ценностям, о котором говорил в свое время Вебер.

Социальные и гуманитарные науки широко используют не только обычные эмпирические и теоретические методы обоснования знания, но и контекстуальные методы, предполагающие обращение к традиции, авторитетам («классике»), здравому смыслу, интуиции, вкусу и т.п. Обсуждение последних означает сближение М.н. о культуре с филос. герменевтикой.

Хотя социальные и гуманитарные науки, ориентированные на ценности, существенно отличаются от естественных наук своими методами обоснования, своеобразие познания общества и человека определяется гл.обр. той системой категорий, в рамках которой протекает это познание и которая задает его основные цели и ценности. Единая категориальная структура научного мышления отчетливо распадается на две системы понятий, самодостаточные, но в более широком плане взаимодополняющие друг друга. В первую из них входят абсолютные понятия: добро, динамический временной ряд «было—есть—будет», предопределенность («судьба»), цель, понимание и др. Во вторую систему входят сравнительные понятия: вероятность, предпочтение, статический временной ряд «раньше—одновременно—позже», причинность, средство, объяснение и др. Система абсолютных категорий тяготеет к представлению мира как становления, или потока. В системе сравнительных категорий мир предстает как нечто сложившееся, как бытие (см.: Абсолютные категории и сравнительные категории). Бинарные оппозиции «описание — оценка» и «бытие — становление» являются центральными оппозициями научного мышления. В русле восприятия мира как потока и становления идут гуманитарные и отчасти социальные науки, трактующие свои объекты как процесс, порождающий новое; естественные науки, за исключением тех из них, которые тяготеют к наукам исторического ряда, отдают приоритет описанию мира как бытия, постоянного повторения одних и тех же элементов, их связей и взаимодействий.

Поппер К. Логика и рост научного знания. Избр. работы. М., 1983; Фейерабенд П. Избр. труды по методологии науки. М., 1986; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997; Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998; Стёпин B.C. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. М., 2000.

А.А. Ивин












МЕХАНИЦИЗМ (от греч. mechane, machine — орудие, машина) — теория, в соответствии с которой все явления полностью объяснимы на основе механических принципов; идея, что каждое явление представляет собой результат существования материи, находящейся в движении, и может быть объяснено на основе законов этого движения; теория универсального объяснения посредством действующей причины, противопоставляемой конечной причине, или цели; доктрина, гласящая, что природа, подобно машине, является таким целым, функционирование которого автоматически обеспечивается его частями. В космологии М. впервые был провозглашен Левкиппом и Демокритом, заявлявшими, что природа объяснима с помощью атомов, находящихся в движении, и пустоты. М. поддерживался Г. Галилеем и др. учеными 17 в. Согласно Р. Декарту, сущность материи состоит в протяженности, и все физические явления объяснимы через законы механики. М. в биологии представляет собой утверждение, что любые организмы могут быть полностью объяснены на основе механических принципов; противоположностью М. здесь является витализм.








МЕЦЖЁР (Metzger) Элен (1889—1944) — фр. историк и философ науки. Свою научную деятельность М. начала в качестве кристаллографа, но вскоре увлеклась историей науки. В 1918 была опубликована ее докторская диссертация «Генезис науки о кристаллах», в которой показывалось, как в кон. 18 в. из конгломерата различных наук (физики, минералогии и химии) выделилась особая научная дисциплина — кристаллография. В дальнейшем интересы М. смещаются в область истории химии. В 1927 выходит в свет первый том «Химических доктрин во Франции», охватывающий период с нач. 17 по кон. 18 в. (второй том так и не был написан). В 1920 она опубликовала труд «Химия». В кн. «Философия материи Лавуазье» (1935) М. проанализировала филос. основания химических теорий А. Лавуазье подобно тому, как она сделала это ранее относительно трудов ряда др. ученых. М. всегда пыталась найти связь между философией науки и историей науки. В 1926 вышел ее труд «Научные концепты», специально посвященный философии науки. В 1987 изданы ее статьи, написанные в 1914—1939 и посвященные проблеме филос. метода в истории наук. Многим замыслам М. не суждено было осуществиться (ее жизнь трагически оборвалась в газовой камере Освенцима).

Предмет исследования М. — история идей, она не касается истории жизни ученых, элиминируя тем самым из своей работы биографические данные и психологию изучаемых авторов. Она считает, что невозможно определить механизм связи эволюции доктрин, экспериментальных открытий и технических изобретений химии с определенной эпохой, пока не будет проанализирована и изложена история идей. Главное — показать формирование самих основ теории, их модификацию под давлением внутренней логики или же внешних влияний (социальных или научных).

М. выдвинула одну из первых моделей не кумулятивного развития науки, предвосхитив ряд принципиальных положений концепции Т. Куна и оказав на него заметное влияние. Согласно М., необходимо отделить период становления определенной науки от стадии ее существования как уже сформировавшейся научной дисциплины. В фазе генезиса наука не является автономной системой, развивающейся по своим внутренним законам. Ее эволюция в значительной мере определяется и направляется господствующими филос. течениями. Этому этапу обычно свойственны плюрализм мнений ученых, множественность концепций и отсутствие общепринятой теории. Такая эпистемологическая ситуация, называемая М. «интеллектуальной анархией», во многом определяется отсутствием четкого осознания предмета познания и специализации в среде исследователей. Зрелая фаза науки характеризуется ее дисци плинарной структурой — наличием собственного предмета и методов исследования, а также организованной группы ученых, работающих в рамках общепризнанной теории. Переход от плюрализма к такой теории совершается внезапно, без видимой связи с предшествующими работами. Новая концепция быстро завоевывает популярность у многих ученых, которые вербуются нередко из числа ее бывших противников, как бы обращенных в новую веру. С утверждением общепринятой концепции ученые видят свою главную задачу в расширении области ее применения. Их работа сводится к усовершенствованию принятой теории, не затрагивающему ее основных принципов. Однако в ходе этого спокойного эволюционного развития постепенно обнаруживаются трудности и аномалии, которые приводят в итоге к кризису общепризнанной концепции и стремлению найти ей замену.

М. предлагала идеализированную методологическую схему, облаченную в конкретный живой материал истории химии, к тому же относящийся к периоду ее генезиса. Кун же развил абстрактную и в достаточной мере эксплицированную — вплоть до концептуальной номенклатуры — методологическую схему, претендующую на универсальный характер. Вместе с тем сближение предложенной М. рациональной реконструкции истории химии во Франции 17 в. с моделью Куна представляет, помимо прочего, филос. интерес в плане споров о том, что первично: логика или история науки. История науки, точнее ее реконструкция, может дать пищу для дальнейших методологических абстракций, поэтому два аспекта развития — логика и история — тесно взаимосвязаны и стечением времени постоянно меняются местами.

B.C. Черняк













МИД (Mead) Джордж Герберт (1863—1931) — амер. философ, социолог и социальный психолог. Примыкал к прагматизму и натурализму, развивал отдельные идеи У.Джеймса и Дж. Дьюи. Считал, что существование общества возможно благодаря способности человека принимать на себя разные роли; межиндивидуальные процессы опираются именно на эту способность человека. Социальный индивид (социальное Я) может взять на себя роль другого, других и «общественного другого». Это и есть этапы преображения физического организма в социальное Я. Человек отличается от животного тем, что может оказаться объектом для себя самого. В каждом индивидуальном Я заложена сложная партитура реакций, способов действия, символических содержаний. Чтобы раскрыть их потенциал, нужно обеспечить максимальный диапазон взаимодействия. Став социальным субъектом, человек содействует развитию общества. Понятие «перспектива» в философии М. выражает специфику взаимодействия человека с социальной средой. Богатство и необычность реакций и способов деятельности, которыми располагает личность, зависят от разнообразия тех систем взаимодействия, в которых личность участвует. На последнем этапе внешний социальный контроль превращается в форму внутреннего самоконтроля. Структура завершенного Я характеризует единство и структуру социального процесса.

Большую роль М. придавал системе символов. Процесс социализации, по М., завершается формированием социального рефлексивного Я. Последнее отражает совокупность межиндивидуальных взаимодействий, способность личности становиться объектом для самой себя. Концепция М. оказала значительное воздействие на развитие социальной психологии и социологии. Она заложила, в частности, основы символического интеракционизма (Г. Блумер, Т. Кун и др.). Идеи М. получили распространение в области психологии, социальной этики. Одна из основных работ М. — «Сознание, личность и общество» (1936).

Кон И.С. Социология личности. М., 1967; Ионин Л.Г. Критика социальной психологии Дж. Мила и ее современных интерпретаций // Социологические исследования. 1975. № I.











МИЗЕС (Mises) Людвиг фон (1881 — 1973) — австро-амер. экономист, политический философ, автор работ по эпистемологии и методологии экономической теории. Род. в Лемберге (Львов). Окончил Венский ун-т, где первоначально специализировался по экономике в духе традиций нем. исторической школы. Однако под влиянием идей основателя австр. экономической школы К. Менгера, а также своего учителя Е. Бём-Баверка М. стал ее радикальным последователем до конца жизни, одним из главных, наряду с Ф. фон Хайеком, представителем неоавстр. направления. С 1909 М. работал в Венской торговой палате, в 1927 вместе с Хайеком основал Австрийский ин-т исследований экономического цикла. С 1920 по 1934 вел научный семинар, среди участников которого были экономисты Хайек, Ф. Махлуп, Г. Хаберлер, математик К. Мен-гер (сын экономиста), социолог-феноменолог А. Шюц и др. В 1934 М. эмигрировал в Швейцарию, где был проф. Женевского ун-та, с 1940— в США, работал там в экономических учреждениях и преподавал в Нью-Йоркском ун-те до 87-летнего возраста. Один из основателей и активных участников либерального общества «Монт Пелерин» (1944). Основные экономические работы М. относятся к теориям денег и циклов, проблемам экономического расчета и социализма.

По исходным установкам экономические, философско-политические и методологические взгляды М. отличались единством и бескомпромиссной последовательностью. Это радикальный политический либерализм, «радикальный априоризм» и методологический индивидуализм. Под впечатлением от революций 1917—1918 в России, Баварии и Венгрии и роста социалистических настроений М. стал непримиримым защитником идей либерализма, критиком социализма, а затем национал-социализма и противником вмешательства гос-ва в экономическую жизнь (интервенционализма). В основе его критики социализма как экономической системы лежит идея о том, что при отсутствии рыночного механизма образования цен становится невозможным экономический расчет (эту идею независимо от М. обосновал также рус. экономист Б.Д. Бруцкус в работе «Социалистическое хозяйство» 1921 — 1922). Поэтому неизбежными следствиями внедрения планового хозяйства становятся «запланированный хаос», дезорганизация производства и распределения («Социализм» (1922, рус. пер. 1994), «Либерализм» (1927), «Запланированный хаос» (1949, рус. пер. 1993).

Наряду с критикой социально-политического «коллективизма» М. критиковал «методологический коллективизм», гипостазирующий холистские понятия «общество», «гос-во», «нация» и т.п. в социальном и экономическом анализе. Он выступал в защиту методологического индивидуализма, предполагающего, что индивид, как далее не разложимый атом, является основой и точкой отсчета для исследования человеческих действий. Коллективность при этом трактовалась М. как функция опосредования одного или нескольких индивидов, действия которых относятся к коллективу как вторичному источнику. Такая установка была вызвана у М. своеобразным пониманием природы экономической теории. В кн. «Человеческая деятельность» (1949, рус. пер. 2000), которую он считал своей главной работой, экономика трактуется у него как «ветвь праксеологии» — априорной науки о человеческих действиях. Первичные постулаты экономической теории, по М., не имеют эмпирического происхождения, но выявляются в логическом самоанализе и затем служат базисом для дедуктивных построений. Этот «радикальный априоризм» и антиэмпиризм М. вызывал наибольшую критику со стороны др. экономистов.

О некоторых распространенных заблуждениях по поводу предмета и метода экономической науки // THESIS. 1994. № 4; Индивид, рынок и правовое государство. Антология. СПб., 1999; Теория и история. М., 2001; The Ultimate Foundation of Economic Science. Kansas City, 1977.












МИКЕШИНА Людмила Александровна (р. 1930) — специалист в области философии науки и теории познания. Окончила филос. факультет ЛГУ (1953). Научно-педагогической деятельностью занимается с 1964, доктор филос. наук (1979), проф. (1981). Работала доцентом кафедры философии Ленинградского горного ин-та им. Г.В. Плеханова. С 1978 преподает, а с 1986 также заведует кафедрой философии Московского педагогического государственного ун-та. Автор четырех монографий, пяти учебных пособий, более десяти программ по филос. дисциплинам, организатор и ответственный редактор «Хрестоматии по истории философии» (М., 1994, 1997). Председатель Научно-методического совета по философии Министерства образования (с 1993).

В трудах М. исследуются общие закономерности социокультурной детерминации познания, единство и взаимодействие логических, когнитивных и ценностных моментов. Ценностные и мировоззренческие предпосылки научного познания, а также метод, стиль научного мышления, научная картина мира рассматриваются в единстве методологических функций и форм социокультурной обусловленности познания. Неявное знание, имплицитные компоненты, принятые на веру эмпирические высказывания исследуются как феномены, необходимые не только для понимания и интерпретации научных текстов, но и для целостного видения знания в единстве дорефлексивных и рефлексивных форм. Обосновываются идеи обновления традиционной теории познания и эпистемологии с учетом опыта герменевтики; исследуется специфика филос. интерпретации; герменевтические смыслы образования рассматриваются в связи с интерпретирующей функцией субъекта.

Структура и функции научного метода. М., 1977; Детерминация естественно-научного познания. Л., 1977; Ценностные предпосылки в структуре научного знания. М., 1990; Методология в контексте культуры. М., 1992; Герменевтические смыслы образования // Философия образования. М., 1996; Новые образы познания и реальности. М., 1997 (в соавт.); Теория познания и герменевтика // Вестник РГНФ. М., 1998. № 4; Фундаментальный поворот в понимании структуры научного знания // Философия, наука, цивилизация. М., 1999; Специфика философской интерпретации // Вопросы философии. 1999. № 11.












МИЛЕТСКАЯ ШКОЛА — первая филос. школа в Др. Греции (малоазийская греч. Иония, город-гос-во Милет) и в европейской филос. традиции. Милетские философы Фалес, Анаксимандр, Анаксимен подытожили мифологическое, предфилософское мировоззрение в Др. Греции (Гомер, Гесиод, орфики и др.), заимствовав у него установку на большие проблемы, и через свои интеллектуальные занятия науками создали качественно новое интеллектуальное мировоззрение — философию. В центре их внимания проблемы первоначала и первоосновы всего сущего, единства мироздания и его генезис из единого первоначала, понимаемого милетскими философами по-разному. Роль сверхъестественных сил исключалась. Боги — модификации первоначального вещества, обладающего таким свойством, как разумность. Допуская лишь одно первоначало, милетские философы были монистами, а считая его вещественным — наивными материалистами. Процесс возникновения многообразия мира мыслился ими диалектически как выделение противоположностей и их борьба.












МИЛЛЬ (Mill) Джон Стюарт (1806—1873) — англ. философ-позитивист, экономист и общественный деятель. С 1823 по 1858 служил в Ост-Индской компании. В 1865—1868 — член палаты общин, где поддерживал либеральные и демократические реформы.

Мировоззрение М. складывалось под влиянием политэкономии Д. Рикардо, утилитаристской доктрины И. Бентама, философии Дж. Беркли и Д. Юма и ассоциативной психологии Д. Гартли и Джеймса Милля. Его филос. взгляды изложены в «Обзоре философии сэра Вильяма Гамильтона...» (1865, рус. пер. 1869), где М. с позиций феноменалистического позитивизма возражает англ. априористам. Все знание, по М., проистекает из опыта, его предметом являются наши ощущения. Материя — лишь постоянная возможность ощущений, а сознание — возможность их переживаний. Разделяя ряд филос. и логических установок позитивизма О. Конта, М. отвергал его социально-политическую доктрину, в которой усматривал систему духовного и политического деспотизма, игнорирующую человеческую свободу и индивидуальность («Огюст Конт и позитивизм», 1865, рус. пер. 1867).

Основное соч. М. «Система логики» (т. 1—2, 1843, последний рус. пер. 1914) содержит индуктивистскую трактовку логики как общей методологии наук. В ней М. излагает учение об именах и предложениях, дедуктивном (силлогистическом) умозаключении и индукции.

В этике («Утилитарианизм», 1863, последний рус. пер. 1900) М. исходит из концепции опытного происхождения нравственных чувств и принципов. Развивая утилитаристскую этику Бентама, согласно которой ценность поведения определяется доставляемым им удовольствием, М. признает не только эгоистические, но и бескорыстные стремления. В общественной жизни люди должны учитывать взаимные интересы, что дисциплинирует их эгоизм. Развитое нравственное чувство обнаруживается поэтому в стремлении к достижению «наибольшей суммы общего счастья».

Рассуждения и исследования политические, философские и исторические. СПб., 1864—1865. Ч. 1—3; Автобиография. М., 1896; О свободе. СПб., 1906; Размышления о представительном правлении. СПб., 1963—1964. Вып. 1—2; Основы политической экономии. М., 1980—1981. Т. 1—3.

Туган-Барановскии М. Дж.Ст. Милль. Его жизнь и учено-литературная деятельность. СПб., 1892; Зенгер С. Дж.Ст. Милль, его жизнь и произведения. СПб., 1903; Трахтенберг О.В. Очерки по истории философии и социологии Англии 19 в. М., 1959; Anschutz R.P. The Philosophy of J.S. Mill. Oxford, 1953; Ryan A. The Philosophy of J.S. Mill. London, 1970.















«МИМАНСА-СУТРА» (санскр. Mimamsasutram) — собрание сутр мимансы (одной из ортодоксальных систем инд. философии), приписываемое Джаймини, бывшему, видимо, лишь одним из учителей общей традиции мимансы-веданты. «М.» — хронологически разнослойный памятник, тематически весьма древний, но с инновациями до 3—4 вв. «М.» является наиболее объемной коллекцией сутр «ортодоксальных» даршан, но из общего числа сутр преимущественно ритуаловедческой тематики лишь малая часть носит филос. характер. Материал «М.» распределяется по двум большим тематическим блокам: в первом рассматриваются ведийские предписания общего характера, во втором — конкретные ритуаловедческие предписания, отдельные обряды и сопровождающие их разъяснения, а филос. сутры составляют теоретическое введение в этот материал. Часть этих сутр эксплицирует общую аксиоматику мимансаков, другие — их полемику с основными оппонентами, прежде всего с вай-шешиками. В первых сутрах (I. 1.1—5) выявляется специфический предмет мимансы — дхарма, трактуемая как «объект, определяемый через специфическую связь с предписанием». Предписание, или слово, — единственный источник знания о дхарме, ибо, во-первых, восприятие дает знание о сущем, а здесь речь идет о должном, во-вторых, связь слова с его референтом не условна, но «природна». В полемических же пассажах (1.1.6—32) различимы три блока: обоснование того, что слово вечно, а не преходяще; аргументирование значимости (сигнификативности) не только слов, но и составляемых из них предложений; опровержение тех философов, которые не признают безначальности Вед (как особого слова) — основного «философского догмата» мимансаков. На «М.» был составлен комментарий «Мимансасутра-бхашья», ставший основой дальнейших толкований.

Sandal M.L. Mimamsasutras of Jaimini. Delhi, 1980.











«МИМАНСАСУТРА-БХАШЬЯ» (санскр. Mimamsasutrabhasya) — первый из сохранившихся полностью комментариев к «Миманса-сутре». Его автор, Шабарасвамин, опирался на целый ряд предшественников, среди которых он более всего обязан анонимному Вриттикаре («Создателю комментария»), и творил, вероятнее всего, в 5 в. Шабарасвамин разделил материал сутр на 890 «параграфов», в которых каждая проблема рассматривается классическим для инд. комментария способом: выдвижение тезиса, контраргументы действительного или виртуального оппонента и их опровержение. Именно в «М.» миманса (одна из ортодоксальных систем инд. философии) становится собственно филос. школой с эксплицированной эпистемологией (разрабатываемой в полемике с буддистами) и логически обоснованными позициями по мировоззренческим вопросам. Дхарма — то, что приносит человеку благо, или полезное, и автор «М.» пытается доказать, что даже некоторые «деструктивные» ведийские обряды этому не противоречат. Он отстаивает достоверность восприятия как средства познания внешних вещей, отвергая махаянскую идею иллюзорности объектов восприятия. Автор «М.» дает определение как основным источникам знания (восприятие, слово, умозаключение), так и другим, которые признаются мимансаками в качестве независимых (сравнение, допущение, невосприятие). Специальное внимание уделяется субъекту познания: отстаиваются его существование, «субстанциальность», множественность и активность. Безошибочность Вед — следствие их несозданности: если у них нет автора, то некому и ошибаться. Боги, коим адресованы ведийские гимны и обрядовые формулы, реально не существуют, но онтологической реальностью обладают их имена. Зато реально существует «плодоносность» обрядового действия, которая аккумулируется постепенно. Текст неоднократно комментировался Кумарила Бхаттой и Прабхака-рой (7 в.), истолкования которых положили начало двум конкурирующим школам мимансы. Миманса-сутра-бхашья (фрагменты) / Пер. А.В. Пимено-ва // Степанянц М.Т. Восточная философия. Вводный курс. Избр. тексты. М., 2001.












МИМЕСИС (от греч. mimesis — подражание, воспроизведение) — принцип, выражающий основу творческой деятельности художника. Понятие М. является важнейшим для понимания природы и специфики художественной выразительности, отношений реального мира и мира художественного.

Первая теория М. принадлежит Аристотелю, по мнению которого природа художественного удовольствия заключена в радости узнавания: вид знакомого явления актуализирует воспоминания о подобном, ассоциации, сопоставления и т.п. Подчеркивая очевидное своеобразие художественной реальности по сравнению с действительным миром, Аристотель ставит проблему соотношения правды и правдоподобия в искусстве. Правдоподобие возникает как результат искусного копирования реальности, всего того, что существует вне искусства. Правда в искусстве — нечто иное, стоящее выше правдоподобия; она фактически олицетворяет особый, художественный, смысл, на выражение которого и направлены усилия художника. Художник может поступиться точностью деталей, если этим обеспечивается большая выразительность произведения.

В разные исторические эпохи вопрос об окружающем мире как образном источнике искусства рассматривался в эстетической науке в качестве фундаментального. Высказывались многочисленные соображения о чрезвычайной сложности процесса смыслообразования в искусстве, о влиянии в нем едва заметных «рекомбинаций» окружающего мира на резкое изменение символики искусства. Постепенно утвердилась идея, что «синтаксис действительности» не совпадает с «синтаксисом искусства». Искусство добывает истину не путем простого подражания действительности, а через сгущение, уплотнение, модификацию реальной предметности, особую организацию пространственной и временной композиции произведения.

Если проследить судьбу понятия М. в европейской художественной теории и практике, то обнаружится, что движение художественного творчества шло по пути поиска все более опосредованных связей между окружающим миром и теми смыслами, которые стремился генерировать художник, осваивая предметно-чувственную фактуру. Уже на исходе антич. культуры, в раннем христианском искусстве образ все более приобретает обозначающий характер, его изображение и смысл начинают соединяться не естественным образом, а во многом конвенционально, символику образа надо разгадать, его иконография (внешний облик) зачастую «шифрует» содержание, обозначающее естественно не перетекает в обозначаемое. Чем выше смысловая плотность содержания, на котором построен художественный образ, тем сильнее проступает его знаковый характер. К примеру, средневековый человек (до эпохи Возрождения) не понимал, что значит «просто» любоваться пейзажем. Поскольку идеальный эстетический объект в то время был невыразим и скрыт, постольку и язык искусства наделялся особой символической плотностью, подчинялся культурно-исторически установленным семантике и синтаксису.

Искусство, то сближаясь с образностью окружающего мира, то отдаляясь от нее, вплоть до кон. 19 в. никогда не порывало с ней целиком. Предметность, чувственная фактура реальной действительности воспринималась искусством как жизненно важная пуповина, генератор художественной символики, источник смыслообразования, почва для создания «художественных картин мира». Т.о., «классический» тип отношений искусства и действительности, выразившийся в понятиях М. и «радости узнавания», объединял практику художников, драматургов, поэтов, стремившихся к духовному удвоению себя в опоре на чувственный, предметный материал окружающего мира.

В нач. 20 в. появились теоретические манифесты, зафиксировавшие коренной перелом, оторвавший искусство от классических форм взаимодействия с окружающим миром (X. Ортега-и-Гасет, В. Кандинский, Н. Саррот). Художественные приемы, разработанные в свое время на основе традиционных форм художественного подражания, как отмечали эти авторы, были доведены поздними стадиями развития искусства едва ли не до автоматизма и потому в полной мере исчерпали свою символику. Эксплуатация новым искусством языка традиционного искусства оценивалась как «нечестный прием» (в котором особенно преуспели мелодрама, салонная живопись); подлинное искусство призвано «разгадать метаморфозу современного мира». Человек 20 в. столь сложен, неоднозначен, так мало знает о себе самом, что и искусство, обращаясь к глубинному анализу его психики и сознания, вынуждено оперировать образными реалиями внешнего мира максимально опосредованно. Эти идеи оказываются доминантными в новейших концепциях, затрагивающих проблему М.

Аристотель. Поэтика. М., 1957; Гароди Р. О реализме без берегов. М., 1961; Монтаж: Литература. Искусство. Театр. Кино. М., 1988; Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры. М., 1991; Махлина С. Т. Реализм и условность в искусстве. СПб., 1992.












МИН ЦЗЯ (кит., букв. школа имен, др. названия: номиналисты, софисты, диалектики/спорщики) — кит. филос. школа 5—3 вв. до н.э., разрабатывавшая проблемы способов, форм, правил мышления. Главными представителями считаются Дэн Си (6 в. до н.э.), Гун-сунь Лун (сер. 4 — сер. 3 в. до н.э.) и Хуэй Ши (ок. 370 — ок. 310 до н.э.). Основным памятником школы является трактат «Гунсунь Лун-изы» (4—3 вв. до н.э.); др. сочинения или не сохранились («Хуэй-цзы»), или являются поздней подделкой («Дэн Си-цзы»).

Внутри школы имен существовало два направления: «школа совпадения тождества и различия» («хэ тун и пай»), представителем которой был Хуэй Ши, и «школа отделения твердого от белого» («ли цзянь бай пай») Гунсунь Луна. О взглядах Хуэй Ши можно судить по его высказываниям в памятнике «Чжуан-цзы» (4— 3 вв. до н.э.). Центральным положением его взглядов был тезис об относительности различий между вещами и абсолютности «Великого единства» космоса. Хуэй Ши приписываются десять известных суждений, среди которых выделяются тезисы о том, что основой «расцвета различий» является «расцвет тождества», что «все вещи в конце концов едины и в конце концов различны» — это называется «большое подобие и различие». Хуэй Ши приписывались и парадоксы: «Царство Юэ не имеет границы — и все же имеет границу»; «Небо находится на одном уровне с Землей, горы находятся на одном уровне с озерами»; «Солнце, будучи в зените, уже заходит»; «Рождаясь, вещь умирает»; «Отправляюсь в Юэ сегодня, а прибываю туда вчера» и др.

Школа Гунсунь Луна сосредоточила внимание на вопросе о связи «имени» (мин) и «реалии» (ши), а также формы вещей и их свойств. Философ признавал реальное существование вещей и их качеств, которые выступают как самостоятельные сущности, разнородно воспринимаемые органами чувств. Реалии же, по Гунсунь Луну, должны быть именованы каждая однозначно, т.е. каждой конкретной реальной вещи должно соответствовать одно имя/название. В сжатой форме это положение философ выразил в ставших знаменитыми постулатах «белая лошадь не есть лошадь» и «твердый и белый камень суть два камня». Разъясняя их смысл, Гунсунь Лун указывал, что слово «лошадь» означает только определенную «телесную форму», а слово «белая» — определенный цвет, «белизну», которая не является определяющим признаком общего понятия «лошадь». Точно так же обосновывал Гунсунь Лун и др. тезис — о разделении понятий «твердый камень» и «белый камень», обусловленном спецификой чувственного восприятия вещей человеком.

Взгляды философов школы имен не оказали заметного влияния на последующее развитие кит. философии.
Быков Ф.С. Зарождение политической и философской мысли в Китае. М., 1966; Древнекитайская философия. Собр. текстов. М., 1973. Т. 2; Ян Юнго. История древнекитайской идеологии / Пер. с кит. М., 1989.











МИР — все сущее; бытие этого сущего, выступающего в определенных областях (напр., «М. природы», «М. физики», «М. культуры», «М. искусства» и т.п.); то, в чем вершится человеческое существование («М. человека» «мы», «они» и т.п.); в экзистенциализме то, что образует «мировость» существования, т.е. бытие человека в М. По М. Хайдеггеру, М. является видом человеческого бытия и проникновением в трансцендентальное его состояние, делающим возможным преодоление понятия сознания и связанных с ним отрешенности от М. и изолированности субъекта.

В астрономии М. — Вселенная, Космос, Универсум.










МИРОВАЯ ДУША — разумный, живой, постоянно присутствующий принцип Космоса, рассматриваемый как его организующая и интегрирующая сила или как источник его движения; отношение между М.д. и Космосом аналогично отношению между душой человека и его телом. Понятие М.д. введено Платоном (в «Тимее» представлена как двигатель мира; содержит в себе все телесное и полное знание о нем). У стоиков роль М.д. играла пневма (греч. pnevma) — мировая сила, пронизывающая все существующее. О М.д. говорили неоплатоники (Плотин), а позднее Дж. Бруно представлял ее как всеоживляющий и творящий принцип. У И. Г. Гердера и И.В. Гёте место всеоживляющей М.д. занимал Мировой дух. Романтики, в частности Ф.В.Й. Шеллинг, понимали М.д., подобно Бруно, как принцип, который бессознательно связывает всю природу во всеобщий организм.

Представление о М.д. является близким понятию Мирового ума, или Абсолютного ума, существование которого утверждается в идеализме Веданты и буддизма; с данным представлением генетически связаны христианский теизм, объективный идеализм и абсолютный идеализм. У Г.В.Ф. Гегеля мир есть развитие мирового духа, который, проходя все ступени природы и человеческой истории, «делает себя тем, что он есть в себе, своим делом, своим творением».










МИРОВОЗЗРЕНИЕ — система взглядов на мир и место человека, общества и человечества в нем, на отношение человека к миру и самому себе, а также соответствующие этим взглядам основные жизненные позиции людей, их идеалы, принципы деятельности, ценностные ориентации. М. является не суммой всех взглядов и представлений об окружающем мире, а их предельным обобщением. Понятию М. близки понятия «общая картина мира», «мировосприятие», «мироощущение», «миросозерцание», «миропонимание».

Общественное М. меняется от эпохи к эпохе и складывается под воздействием культуры эпохи как целого, а не в результате воздействия тех или иных сторон социальной жизни и тем более не под воздействием популярных в конкретную эпоху идей. Существенной составляющей М. как отражения мира (прежде всего мира культуры) и ценностного отношения к нему является стиль мышления исторической эпохи, задающий общие принципы теоретического освоения мира и определяющий горизонт мышления эпохи.

Важную роль в формировании М. играет философия. «Мировоззрение скрывает в себе философию, идет, как и она, к целому, универсальному, последнему, конечному и включает в себя не только знания о Космосе, но также и оценки, переживаемые субординации ценностей, формы жизни» (Г. Мейер). Согласно М. Шелеру, М. — «управляющий всей культурой или одной личностью вид селекции и членения, в котором оно (мировоззрение) фактически вбирает чистую сущность физических, психических и идеальных вещей, независимо оттого, как совершается их осознание и даже происходит ли это осознание вообще». «Чистая сущность» всего того, что окружает человека, и тем более того, как он должен действовать в будущем, является во многом результатом филос. мышления, пытающегося объединить в единое целое разные формы познания мира начиная с результатов конкретных наук и кончая анализом традиций, духа эпохи и стиля ее мышления. Вместе с тем опрометчиво было бы утверждать, как это делал марксизм-ленинизм, что какая-то конкретная филос. система (напр., марксистско-ленинская философия — диалектический и исторический материализм) способна составить ядро М. общества. М. определяется культурой в ее целостности, а не одной идеологией, ядром которой в коммунистическом обществе действительно был марксизм-ленинизм.













МИРОНОВ Владимир Васильевич (р. 1953) — специалист по систематической философии и философии науки, доктор филос. наук, проф. Окончил филос. факультет МГУ (1979). С 1998 — зав. кафедрой систематической философии, декан филос. факультета МГУ.

Сфера научных интересов М. — исследование особенностей философии как формы сознания, сочетающей в рамках общего рационалистического подхода два вектора отношения к миру: рационально-теоретический и ценностно-мировоззренческий. Философия не может быть безразличной ни к к.-л. способу или виду познания, ни к к.-л. системе ценностей. Это — открытая система, представляющая собой рефлексию о наиболее общих, предельных вопросах бытия и одновременно являющаяся конкретно-практическим размышлением над использованием результатов данной рефлексии в жизни людей. Указанные векторы задают границы филос. коммуникационного пространства, а постановка и решение отдельных проблем может тяготеть к тому или иному вектору. Философия самореализуется как диалог мыслителей и культур, внутри которого сталкиваются разнообразнейшие т.зр. и синтезируются в едином общечеловеческом мыслительном процессе противоположные концепции. В этом коммуникационном пространстве не существует ни «вертикальных» исторических границ, ни «горизонтальных» культурно-цивилизационных.

В работах М. отстаивается тезис о том, что философия является искусством интерпретации, выполняя герменевтическую функцию. Поскольку в философии интерпретация осуществляется на вторичном, еще более удаленном от реальности «n-уровне», философия оказывается «интерпретацией интерпретаций», творческой деятельностью, приумножающей смыслы. При этом философия является наиболее свободной интерпретацией, т.к. философ раскрывает зафиксированные смыслы в контексте новой социокультурной и пространственно-временной заданности. Это один из источников приращения филос. знания.

М. исследует также проблемы взаимоотношения философии и науки, процесс изменения образа науки в человеческой культуре. Сциентистский и антисциентистский образы науки выступают своеобразными признаками современной культуры, некоторыми симптомами ее «кризиса», проявляющегося на самых различных уровнях. В связи с этим анализируется проблема воздействия науки на изменение современного культурного коммуникационного пространства, оказывающего как положительное, так и негативное влияние на развитие человеческой культуры и отражающего ее переход к интеграционной динамической модели.

Антисциентистские интерпретации специфики философии // Вестник МГУ. Сер. «Философия». 1983. № 4; О понимании философии как мудрости // Философские науки. 1986. № 6; Компьютеризация: проблемы и перспективы (социальный аспект) // Философские науки. 1987. № 7; Философия, ее предмет и роль в обществе. М., 1987; Наука и «кризис культуры» (или затянувшийся карнавал). Ст. 1—2 // Вестник МГУ. Сер. «Философия». 1996. № 4; Философия: Учебник для студентов вузов. М., 1996 (в соавт.). Ч. 1—2; Образы философии и науки в современной культуре. М., 1996; Философия: Учебник для студентов вузов. М., 1998; Специфика гуманитарного познания и философия как интерпретация (деконструктивизм или конструктивизм) // Вестник МГУ. Сер. «Философия». 1998. № 6; Философия. Учение о бытии, познании и ценностях человеческого существования: Учебник. М., 1999 (в соавт.); Auf dem Gipfel der Geschichte. Wie es der Philosophie unter dem Rotem Stern erging // Wissenschaft of Hochschule. 1/2. 1993.













МИСТИКА (от греч. mystika — таинственные обряды, таинство): 1) в широком, обобщенном смысле — загадочное и непонятное, «выходящее за рамки индивидуальной способности и понимания» (Ф.В.Й. Шеллинг); 2) в духовном смысле — ощущение и понимание мира как таинства, «живое прикосновение к тайне» (Н.А. Бердяев), непосредственное созерцание таинственного, вырастающее из опыта переживания человеком своего единения с бесконечным бытием (Абсолютом, Богом, Единым, Универсумом, «космической тотальностью» и т.п.). Диапазон родовых признаков М. предельно широк: от понимания ее как «всеобъемлющего чувства жизни», проявления «жизненного порыва» (А. Бергсон), «бытийственной основы религии» (Бердяев) до признания ее в качестве «единственно глубокого и совершенного мировоззрения» (А. Швейцер). К видовым признакам М. относят прежде всего непосредственность и целостность мистического восприятия и неизреченность мистического опыта.

Главным критерием М. является непосредственный опыт единения человека с бесконечным бытием — unio mystica. При этом само единение может выступать в форме мистериального посвящения (натуралистическая М.), экстатическо-чувственной (духовная М.) или рефлективно-умозрительной (спекулятивный, «теософский» мистицизм). Несмотря на различие способов единения, его суть — в преодолении разрыва между конечным и бесконечным, временным и вечным, земным и небесным. Отсюда, согласно Швейцеру, М. имеет место тогда, когда кто-либо считает предопределенным разрыв между земным и неземным, временным и вечным и, все еще пребывая в земном и временном, «переживает свое вхождение в неземное и вечное».

Опыт мистиков всех времен и народов свидетельствует о том, что путь мистического единения, восхождения души к Абсолюту имеет сходные ступени, в классической форме зафиксированные еще Псевдо-Дионисием Ареопагитом (О мистическом богословии, 1, 3). Первая, подготовительная ступень предполагает нравственные и аскетические упражнения (см.: Аскетизм), чтобы обуздать чувственность, животную природу и преодолеть порочные наклонности. Это — ступень нравственного очищения, освобождающая человека от привязанностей к внешнему миру. Вторая ступень включает духовные упражнения, имеющие целью молитвенное сосредоточение и концентрацию мыслей на Абсолютном, что ведет к внутренней отрешенности и духовному просветлению, открывающему способность видения, созерцания Абсолюта. Наконец, третья ступень, как цель всех предыдущих упражнений, есть выход сознания за пределы конечного, тварного, земного — экстаз: непосредственное переживание единения с Абсолютом.

Всякая М. является в той или иной мере этически окрашенной, ибо необходимо включает в себя момент нравственного очищения, самосовершенствования, культивирование очистительных (cathartikai) добродетелей: воздержания, смирения, самоотречения, терпения, прощения и т.п. На основании этого некоторые философы выделяли даже особый «морально-аскетический» тип М. Напр., Бердяев различал М. «совершенствования души» и М. «познания божественных тайн бытия»: этическую и гностическую М. Примером первого типа может служить М. христианских аскетов; примером второго — М. Плотина, Я. Бёме, И. Экхарта или М. каббалы. На тесную связь между этикой самосовершенствования и М. указывал Швейцер, подчеркивая, что создать этику самосовершенствования не означает ничего иного, как обосновать этику с помощью М. Тем не менее в строгом смысле слова «морально-аскетическая М.» не может рассматриваться в качестве самостоятельного типа. Она имеет прикладной характер и подчинена высшей сверхэтической цели: единению с Абсолютом. Восхождение души к Богу, слияние с Абсолютом и т.п. — акт, по существу, «не этический, а чисто духовный» (Швейцер). На высшей ступени мистического опыта происходит метафизическое отстранение, снятие этического: душа больше не нуждается в различении добра и зла; она должна отрешиться «не только от всего дурного, но и от всего хорошего, от всякой формы, даже духовной» (Плотин. Эннеады, VI, 7, 34). Согласно Экхарту, на высшей ступени единения с Абсолютом душа должна утратить, забыть и самого Бога и «утвердиться на полном Ничто».

Попытки этического оправдания М. предпринимались такими мыслителями, как B.C. Соловьев, Л.Н. Толстой, Бергсон и др.

В систематической форме проблема М. была рассмотрена Швейцером, показавшим, что «этическая М.» может вырасти только на почве «духовной преданности таинственной бесконечной воле к жизни». В этой связи Швейцер переосмысливает сам факт единения с бесконечным бытием, понимая его не как «возвышение в Абсолютном» или растворение конечного в бесконечном, но как единение со всем живым.










МИСТИЦИЗМ (от греч. mystikos — таинственный) — религиозно-теологическая концепция, согласно которой высший тип познания — это интуитивное, непосредственное усмотрение скрытой, таинственной сущности мироздания, природных и социальных явлений. В этом смысле М. присущ всем религиям, поскольку они утверждают существование иного, сверхъестественного мира и существ, обнаруживающих себя в непостижимых для человеческого ума чудесах и знамениях. Разумеется, в каждом конкретном случае М. принимает особую форму. В более узком (собственном) смысле под М. понимают опыт прямого личностного общения с Божеством (Абсолютом) и совокупность психотехнических приемов, позволяющих достигать экстатического ощущения единства с ним. В утверждении возможности непосредственного, т.е. не требующего никаких посредников единения с Богом, и состоит суть М. Отсюда и его огромное историко-культурное значение. В ит. Возрождении, подчеркивал Н.И. Конрад, как рационализм, так и М. представляли собой «лишь различные пути к одному и тому же: к освобождению человеческого сознания от власти догмы, к выходу в сферу полной духовной, а значит, и творческой свободы, а именно это и было необходимо для движения вперед человеческой мысли, общественной жизни, культуры, науки». Ярким примером проявления антиклерикализма, свободомыслия и гуманизма был мистический пантеизм Т. Мюнцера.

Истоки средневекового М. восходят к неоплатонизму и учению Августина о сверхчувственном озарении человеческой души (иллюминизм), но своего наибольшего распространения он достигает в эпоху Средневековья («Ареопагитики», каббала — в иудаизме, суффизм — в исламе, исихазм — в православии, католические мистики: Бернар Клервоский, Иоахим Флорский, И. Экхарт, И. Таулер и др.). Значительное влияние М. оказал на взгляды основателей протестантизма (прежде всего М. Лютера). Теологическое обоснование М. осуществляется средствами апофатического («негативного») богословия, содержащего лишь отрицательные характеристики Божества как первичной духовной реальности, проявляющиеся в мистически озаренной душе человека. Господствующая церковь стремилась максимально воплотить атмосферу таинственности в своей богослужебной практике, но она враждебно относилась к М., идущему снизу, ускользающему из-под ее контроля и отвергающему основу ее земной власти — претензии на роль незаменимого посредника в обретении благодати, а следовательно, церковные ритуалы, таинства и богослужения. Это характерно и для России, где православная церковь жестоко преследовала т.н. мистические секты (прежде всего христоверов, молокан-прыгунов и христиан веры евангельской (пятидесятники).

В Новейшее время распространение получили псевдонаучные версии самодовлеющего внеконфессионального М. (теософия, антропософия, спиритизм, оккультизм, «христианская наука» и т.д.), особенно востребованные в современную эпоху, когда все яснее обнаруживается неспособность церковного истеблишмента контролировать религиозные поиски масс. Многие специалисты говорят о новой «мистической волне», представленной т.н. религиозными культами, или религиями Нового века, лидеры которых претендуют на роль живых богов или полномочных посланцев Бога, поддерживающих с ним постоянную связь (см.: Нетрадиционные религии).

Смирин М.М. Народная Реформация Томаса Мюнцера и Великая крестьянская война. М., 1983; Митрохин Л.Н. Религии Нового века. М., 1985; Бёме Я. Аврора, или Утренняя заря в восхождении. М., 1990; Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. М., 1990; Лосский В.Н. Очерк мистического богословия восточной церкви. Догматическое богословие. М, 1991; Лютер М. Избр. произв. СПб., 1994; Мистика. Религия. Наука. Классики мирового религиоведения. М., 1998.












МИТРОХИН Лев Николаевич (р. 1930) — специалист по истории философии, философии религии и религиоведению; доктор филос. наук (1967), проф. (1991), чл.-корр. РАН (1994), академик РАН (2000). Окончил филос. факультет МГУ (1953), аспирантуру того же факультета (1956). С 1958 работал в Ин-те философии АН СССР. В 1974—1978 — на дипломатической службе в США; 1979—1987 — в Ин-те международного рабочего движения АН СССР; с 1987 — вновь в Ин-те философии АН СССР. В настоящее время зав. отделом Ин-та философии РАН, главный редактор жур. Президиума РАН «Social Sciences», член редколлегии жур. «Вопросы философии». Автор около десяти монографий, а также многих брошюр и научных статей.

В работах М. исследуются роль религии в становлении европейской культуры, история и современное состояние протестантизма, фундаментальные проблемы философии религии и теологии. Многие публикации М. посвящены истории и современному состоянию реформационных движений на Западе и в России (ереси, сектантство), преимущественно баптизма. В их числе «Баптизм и современность» (М., 1964); «Баптизм» (1966, 1974); «Кризисные явления в современном баптизме» (М., 1967); «Баптизм и научное знание» (М., 1969). В русле этой проблематики находятся и статьи М. о М.Л. Кинге, Райнхольде Нибуре, Б. Грэме, Харви Коксе, о концепции «смерти Бога» и религиозном пацифизме. В завершающем капитальном труде «Баптизм: история и современность» (1997) впервые в научной литературе представлено формирование и современное состояние баптизма — как зап., так и российского.

Специальное внимание М. уделяет проблемам христианской антропологии, взаимоотношениям религии и науки, религии и морали, обратившись к ним уже в кн. «Христианская "Наука жизни"» (М., 1957) и в ряде последующих работ. В серии статей, обобщенных в монографии «Философия религии. Опыт истолкования Марксова наследия» (1993), М. детально проанализировал атеистическое наследие К. Маркса и Ф. Энгельса. Выявляя односторонний социологизи-рованный подход марксизма к религии и невнимание к экзистенциальной проблематике, М. вместе с тем объективно показывает заслуги Маркса в разработке концепции «отчуждения», учения об идеологии и сознании («товарный фетишизм», «форма превращенная»), высоко оценивает работы Энгельса по раннему христианству и истории протестантизма в Германии. Ряд работ М. посвящен анализу идеологии и культуры США: «Антикоммунизм в США» (М., 1968), «Негритянское движение в США: идеология и практика» (М., 1974), «Религии "Нового века"» (М., 1985). В последней книге дана обстоятельная характеристика «культов», или «нетрадиционных религий», распространившихся в Новом свете в 1970-е гг., а сегодня — и в России.

М. принимал участие в организации и редактировании многих коллективных трудов, в таких как «Современный экзистенциализм» (М., 1966); «Проблема человека в современной философии» (М., 1969); «Философия и наука» (М., 1972), словари «Протестантизм» (1990) и «Христианство» (1994). В последние годы М. опубликовал целый ряд работ, посвященных современному положению религии и церкви в России: «Религия и политика в посткоммунистической России» (1994), «Религия и культура. Философские очерки» (2000). Работы М. отличают особое внимание к «вертикальному» измерению культуры, к социально-онтологическим корням религиозного сознания, стремление объяснить специфику религии как исторически закономерного типа всенаучного экзистенциального знания, как способа решения фундаментальных проблем предназначения и бытия человека.











МИФ (от греч. mythos — слово, сказание, предание) — сказание, воспроизводящее в вербальной форме архаические верования древних (и современных первобытных) народов, их религиозно-мистические представления о происхождении Космоса, явлениях природы и событиях социальной жизни, деяниях богов, героев, демонов, «духов» и т.д. Традиция исследования М. восходит к антич. философии, где сформировалось весьма критическое отношение к антропоморфным верованиям древних. Рассматривая М. лишь как правдоподобные объяснения, Платон тем не менее нередко использовал их в качестве архаичной формы мысленного эксперимента, которую он противопоставлял рассуждению. Аристотель объяснял появление М. чувством удивления людей перед необычными явлениями и, по-видимому, также не придавал им серьезного познавательного значения. В последующие исторические эпохи отношение филос. мысли к М. существенно варьировалось — от попыток реанимировать древнюю мифологию и дать философско-теологическую интерпретацию мифологическим образам (неоплатонизм) до просветительской критики (эпикурейцы, скептики), отрицавшей существование божеств и даже находившей прототипы их образов в реальных исторических персонажах прошлого. В эпоху Возрождения антич. М. служили одним из источников гуманистических идей. Фр. просветители 17—18 вв. (Б. Фонтенель, П. Бейль, Вольтер, Д. Дидро), напротив, видели в мифологических представлениях лишь проявления предрассудков и суеверий, рассматривали их как результат сознательного обмана со стороны жрецов, заинтересованных в укреплении своего авторитета. Только в кон. 19 в., благодаря достижениям психологии и социогуманитарных наук, а также все более интенсивным контактам европейцев с первобытными народами, М. становится объектом специальных исследований, ориентированных на поиск первооснов человеческой культуры.

К.-л. универсальной всеобъемлющей теории М. к настоящему времени не разработано. Однако на протяжении 20 в. выдвинуто довольно много концепций, где различные аспекты М. — его структура, функции, происхождение, характерная для него бессознательная диалектика развертывания мысли и т.п. — исследуются с различных т.зр. Согласно культурно-исторической теории, разработанной англ. этнографом и антропологом Дж. Фрэзером, М. представляет собой воспроизведение в вербальной форме содержания древних ритуалов. Фрэзер пытался связать многие М. (в частности, т.н. аграрные) со сменой верховной власти, интерпретируя их как изложение универсального ритуала убийства старого жреца и замены его новым жрецом, обладающим магической силой, которая позволяет обеспечить первобытному коллективу богатые урожаи.

Часто полемизировавший с Фрэзером фр. психолог Л. Леви-Брюль отталкивался от разработанной Э. Дюркгеймом концепции «коллективных представлений» и рассматривал М. как феномен «пралогического» мышления. Такое мышление подчиняется «закону партиципации» (или сопричастия), который управляет ассоциациями и связями представлений в первобытном сознании и мышлении и предполагает существование различных мистических форм трансляций свойств от одного объекта к др. путем соприкосновения, заражения, овладения словом, ритуальных действий и т.д. Согласно Леви-Брюлю, М. воспроизводит когнитивные особенности «пралогического» мышления, специфику восприятия древними народами пространства и времени, присущие им представления о кругообороте рождения и смерти и т.д.

Наряду с культурно-историческим и социально-психологическим подходами в нач. 20 в. формируется психоаналитическая концепция М., в которой содержание мифологических представлений интерпретируется как результат воспроизведения вытесненных в бессознательное неприемлемых для субъекта мыслей, сексуальных влечений. Согласно З. Фрейду, в основе устойчивых, часто повторяющихся мифологических сюжетов лежит эдипов комплекс (т.е. эмоциональные отношения между матерью, отцом и детьми), который порождает чувство вины у победивших сексуальных конкурентов, приводит к обожествлению образа умерщвленного отца и формированию элементарных норм морали. Поскольку содержание бессознательного может проявить себя лишь косвенным образом — в сновидениях, оговорках, забываниях и т.д., то типичные мифологические сюжеты, образы и символы должны совпадать с символикой и сценариями сновидений. Фрейд, в частности, ссылался на сравнительные исследования О. Ранком М. о рождении героя, где центральную роль играет бросание в воду и спасение из воды. Ранк открыл, что это — изображение рождения, которое практически полностью совпадает с аналогичными сценариями сновидений.

Однако, как показал британский антрополог Б. Малиновский, эдипов комплекс и чувство вины не могли возникнуть в матриархальном обществе, где ребенок воспитывался братом матери. Поэтому эта гипотеза Фрейда не может служить универсальным ключом к пониманию истоков М. (и человеческой культуры вообще). Малиновский, в свою очередь, предложил рассматривать М. в неразрывном единстве с ритуалом и древней магией: в силу особенностей архаического мышления М. одновременно выступает здесь и как ритуал, и как его вербальная репрезентация. Соответственно и ритуал может быть интерпретирован как «единство слова и дела», М. и действия. В первобытных коллективах М. выполняет важную функцию регулятора социального поведения, он устанавливает связь между прошлым и настоящим, гармонизирует отношения внутри общества и т.д.

Психоаналитическая концепция М. получила дальнейшее развитие в работах К. Юнга. Он, в частности, предположил, что наряду с индивидуальным бессознательным существует также и более глубинный (идентичный у всех людей) пласт человеческой психики, который он назвал «коллективным бессознательным». Содержащиеся здесь «архетипы» (напр., мифологические образы круга, креста, квадрата, числа четыре и т.д.), по его убеждению, сами по себе непредставимы, пусты и чисто формальны, в них нет ничего, кроме возможности представления, которая дана априори. Содержание М. сводится к «архетипам», которые как «присутствующая форма», как часть наследственной структуры психологического бытия отражают генетическую и генно-культурную предрасположенность людей к образованию соответствующих мифологических образов и символики сновидений.

Под влиянием психоаналитических теорий бессознательного, а также структурной лингвистики — наиболее математизированной в сер. 20 в. гуманитарной дисциплины — в 1950-х гг. сформировалась структуралистская концепция М., которая рассматривала его как особым образом структурно упорядоченную форму архаического мышления. К. Леви-Строс впервые высказал и тщательно обосновал ставшую впоследствии классической мысль о том, что М. как ментальный феномен обладает бессознательной структурой, а различия касаются лишь материала образов, которыми он оперирует. Анализ Леви-Строса (как и ряда исследователей до него) показал, что архаическое мышление довольно активно и свободно манипулирует весьма обширным набором оппозиций, противопоставлений, исходным материалом которых обычно выступают конкретные образы животных, растений, предметов, небесных светил и др. природных объектов, а также общие свойства (категории), признаки, форма и т.д. Эти оппозиции, а их корни уходят в древнюю магию, располагаются на различных уровнях сознания и взаимодействуют между собой. Дихотомия сакрального и профанного (божественного и земного) — наиболее универсальная, она пронизывала все сферы мировосприятия древнего человека и определенным образом структурировала все прочие полярные противопоставления, менее универсальные, — напр., космические («правое — левое», «высшее — низшее», «ночь — день», «жизнь — смерть»), этические («добро — зло»), этнические («мы — чужеземцы»), мифологические («близнецы — антагонисты») и т.д. Поясняя бессознательную диалектику М., Леви-Строс, в частности, отмечал, что М. обычно оперирует противопоставлениями и стремится к их постепенному снятию — медиации. Цель М. состоит в том, чтобы представить логическую модель для разрешения некоего противоречия, что невозможно, если противоречие реально. Это приводит лишь к порождению в его структуре бесконечного числа слоев: М. будет развиваться как бы по спирали, пока не истощится породивший его интеллектуальный импульс. Пытаясь разрешить исходное противоречие (напр., между «верхом» и «низом»), М. заменяет его более узкой оппозицией (в данном случае «земля — вода»), а затем еще более узкой и т.д. Противоречие, однако, остается неразрешенным, и поэтому задача М. в конце концов сводится к доказательству верности обоих членов оппозиции. Т.е., если, напр., А отождествляется с сугубо негативной функцией, а В — с позитивной, то в процессе медиации В оказывается способным принимать на себя и негативную функцию. Т.о., согласно Леви-Стросу, прогрессирующая медиация постепенно ведет к замене более отдаленных и абстрактных полюсов более близкими и конкретными, пока, наконец, не будет найден символический медиатор, семантические ресурсы которого позволят совместить противоположности, что, собственно, и отвечает цели М. — снять исходное противоречие. Среди прочих направлений в исследовании М. следует отметить концепцию неокантианца Э. Кассирера, рассматривавшего М. как «символическую форму», а также работы М. Элиаде, в которых было проанализировано характерное для М. восприятие времени и пространства. В последние десятилетия 20 в. получили все более широкое распространение и признание эволюционно-эпистемологический и тесно связанный с ним когнитивный подход к М. Здесь М. интерпретируется как представленный в вербальной форме феномен архаического, преимущественно пространственно-образного мышления. Эти подходы не только позволяют объяснить структурные особенности М. (напр., наличие здесь оппозиций, обладающих важным символическим значением, присущую М. бессознательную диалектику разрешения противоречий и т.д.) как результат правополушарных мыслительных стратегий, но и проливают дополнительный свет на когнитивные механизмы мифотворчества, на их связь с верой в сверхъестественное. С позиции этих подходов получают объяснение многие данные, касающиеся М., полученные др. направлениями, в частности тот факт, что в силу присущей архаическому мышлению магии слова содержание М. воспроизводит ритуалы и магический «опыт» первобытных народов. Однако необходимо учитывать, что мир М. явно не ограничен лишь этими узкими рамками. В качестве источников весьма разнообразных мифологических символов, образов и сюжетов, по-видимому, выступали не только архетипы бессознательного, обнаруживавшиеся в результате применения специальной психотехники, которой весьма эффективно владели жрецы, колдуны и шаманы первобытных обществ, но также и сюжеты сновидений. Характерное для архаического, преимущественно образного мышления абсолютное доверие к показаниям органов чувств, скорее всего, распространялось и на сюжеты, воспринимаемые «наблюдателем» в состоянии сна. Поэтому древний человек верил в реальное существование фигурирующих в сновидениях иллюзорных персонажей, событий, сценариев точно так же, как он верил в реальное существование объектов и событий окружающей среды. Т.о., наши древнейшие предки первоначально были избавлены от необходимости как-то дифференцировать естественное и сверхъестественное — мир сновидений (как и мир М.) вполне мог представляться им таким же естественным, как и внешний мир, который могли населять «невидимые» в состоянии бодрствования «души» умерших родственников, вождей, животных и т.п., наделенные глубоким сакральным смыслом.

Фрейд З. Тотем и табу. М.; Пг., 1923; Леви-Строс К. Первобытное мышление. М., 1994; Элиаде М. Аспекты мифа. М., 1995; Меркулов И.Л. Когнитивная эволюция. М., 1999.

И.П. Меркулов












МИФ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ (от. греч. mythos — слово, предание, сказание) — древнейшее сказание, являющееся художественным повествованием о важнейших природных и социальных явлениях и служащее в древнем обществе средством объяснения и понимания мира. Устойчивость и повторяемость воспроизведения мифов в искусстве, выступающих в качестве формообразующих универсалий творчества, обнаруживается как на уровне образно-тематического строя произведения (содержание), так и на уровне способов художественного мышления (форма). Большинство исследователей, изучавших исторические корни мифов (Дж. Фрэзер, К. Юнг, К. Леви-Строс, Н. Фрай, Ф.И. Буслаев, А.А. Веселовский, В.Я. Пропп, Е.М. Мелетинский), пришли к заключению: продукты фантазии людей разных культур обнаруживают общие черты. В разных этносах, никогда не соприкасавшихся друг с другом, в инд., западноевропейских, рус. и латиноамериканских и т.д. мифах и сказках обнаруживаются сходные механизмы образования устойчивых символов и сюжетов, сходные типы конфликтов и повествований, лежащие в основе художественных сказаний. Существующие подходы к изучению способов бытия в истории культуры мифологического сознания как особого поэтического «диффузного мышления» чрезвычайно разнообразны и сложны, им посвящен большой массив специальной литературы.

Одним из важных источников, обеспечивающих устойчивую символику мифа как достаточно автономной формы культуры, служит его природная связь с осмыслением природного мира (явление «символического метафоризма»). Символика, которой наделяется природный мир, оказывается аналогичной в разных этнических общностях. К примеру, тучи — всегда символ врага, чуждых сил, и напротив, все, связанное с солярными образами (с солнцем), олицетворяет положительные силы. Обобщая весь массив образного и композиционного строя, стихийно создающегося народным коллективным фантазированием, можно прийти к выводу, что в мифе природа мыслится в человеческих понятиях, а человечество — в природных терминах. Это явление и получило название психологического параллелизма, или антропоцентризма. «Тощий хребет крадется», «равнина стелется уютно» — примеры наделения природного ландшафта человеческими эмоционально-эстетическими характеристиками.

На основе изучения памятников народного творчества можно составить словарь сюжетного и, шире, символического языка мировой литературы. Преследуя задачу овладения миром, стремясь подчинить мир себе, осмыслить его, сделать его понятным, человек создает художественное сказание об этом мире в форме рассказа о его происхождении.

Анализ структуры мифа обнаруживает в нем множество символов и аллегорий, которые олицетворяют разные соотношения сознательного и бессознательного, что в итоге приводит к установлению нового равновесия в трактовке мира и гармонической развязке. Образы победы над змием, драконом, брака с принцессой, которая прежде была недосягаема, образы «злой ведьмы» и т.д. могут быть осмыслены как символы или даже аллегории примирения со своим душевным миром через разные ступени взаимодействия сознательного и бессознательного.

Важно отметить, что мифы древних обществ — это мифы, созданные естественным образом, жизненно важные, постоянно воспроизводимые; однако собственно мифотворчество не исчерпывается этой исторической стадией. Интенсивное развитие мифотворчества обнаруживается и в 18, и в 19, и в 20 вв. Уже Возрождение не столько ж и л о в мифе, сколько использовало его; антич. мифология включалась в сложный сплав с христианством, магией, рыцарской легендой и в итоге обрела качество «исторической принудительности».

Истоки современного мифотворчества восходят к романтикам. Они одними из первых заинтересовались художественным потенциалом мифа, его богатыми возможностями как «нелогичной логики», синкретизмом и дискутировали по этому поводу с просветителями. Романтики фактически впервые попытались рассмотреть стихийное народное творчество, включая и мифологию, как проявление высшей художественности, отмеченной свежестью и непосредственностью восприятия. Миф понимался ими не как нелепый вымысел, плод незрелого ума, а как проявление высшей мудрости, выражение способности древнего человека к цельносинкретическому, незамутненному односторонним аналитическим мышлением восприятию и художественному моделированию мира.

В 20 в. используется не только понятие мифа, но и понятие мифологемы. Последняя понимается как мотив мифа, его фрагмент или часть, получающая воспроизведение в поздних фольклорных и литературных произведениях. Мифологема, подобно мифу, расценивается как носитель важного, общечеловеческого содержания. Т.о., можно сказать, что миф присутствует в искусстве в разных своих ипостасях. С одной стороны, как исторический обусловленный естественный источник художественного творчества, давший ему изначальный толчок, а с другой — как некий трансисторический генератор литературы, наделяющий искусство определенными мифоцентрическими рамками.

Потебня А.А. Слово и миф. М., 1989; Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 1995; Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. М., 1995; Барт Р. Мифологии. М., 1996; Мифы в искусстве. М., 1996; Хюбне К. Истина мифа. М., 1996.

О.А. Кривцун












МИФОЛОГИЯ (от греч. mythos — предание, сказание и logos — слово, понятие, учение) — способ осмысления мира на ранних стадиях человеческой истории, фантастические повествования о его сотворении, о деяниях богов и героев. В М. Космос предстает как единое целое, образованное взаимодействием и взаимопревращениями живого и мертвого, сознательного и стихийного, человека и окружающей среды. Это достигалось путем переноса на природу связей и зависимостей, характерных для первобытного общества, т.е. путем ее одушевления. Мифологический образ мира синкретичен: в нем отсутствует четкое разделение субъекта и объекта, предмета и знака, причины и следствия; процедуры логического обобщения и доказательства подменяются метафорическим сопоставлением по аналогии, внешнему сходству, сближением разнородных явлений на основе сходного эмоционально-чувственного восприятия. Тем самым происходит как бы снятие напряженности в отношениях природного хаоса и целенаправленной человеческой деятельности, достигается определенная предсказуемость результатов последней, что закрепляется образованием все более сложных ритуалов, обрядов, стереотипов коллективного поведения. Как архаический способ понимания мира, М. постепенно уступала место научным, достоверным представлениям о природной и общественной действительности, подчиненным критериям рационалистически-философского знания.

В истории проявилась и др. тенденция: М. составила материнское лоно, отправную точку для формирования ранних форм религии, а именно т.н. язычества. М. и религию объединяют многие общие черты — признание иного мира, бога или богов, чудес и знамений, непостижимых человеческому разуму и т.п. Вместе с тем постепенно выявлялись и существенные различия между ними, все отчетливее выделявшие само качество религиозности, так или иначе отличающееся от свойств фантастичности, сказочности, метафоричности. Религия предполагает не просто веру в сверхъестественный («небесный», «горний») мир, но и в его решающее влияние на судьбы мира земного. Поэтому в ней практикуется особая технология целенаправленного воздействия на потусторонние силы — то, что называется культом.

М. обнаруживает типологическое сходство с ранними формами религии — магией, фетишизмом, анимизмом, тотемизмом. Языческие боги также не стоят над природой, они действуют внутри равновесного Космоса как олицетворения многочисленных природных и социальных стихий, обеспечивая раз и навсегда установленный порядок мироздания. Постепенно они все более персонифицируются, получают четкие сферы подвластной им природной и социальной действительности; среда их обитания поднимается к небу; происходит размежевание мифологических и религиозных персонажей доминирующего впоследствии теизма: все более жесткое противопоставление тела и духа, плоти и души, священного и профанного, земного и небесного. Многоликий антич. пантеон составил исходную основу для развитых форм религии (прежде всего теизма), все более обособляющихся от мифологии и ориентирующихся на последнюю реальность — стоящего над миром трансцендентного всемогущего Бога.

Суть этого процесса, совершавшегося в рамках общинно-родовой формации, охарактеризована А.Ф. Лосевым: «Миф не есть религиозный символ, потому что религия есть вера в сверхчувственный мир и жизнь согласно этой вере, включая определенного рода мораль, быт, магию, обряды и таинства, и вообще культ. Миф же ничего сверхчувственного в себе не содержит, не требует никакой веры... С точки зрения первобытного человека, еще не дошедшего до разделения веры и знания... речь здесь должна идти не о вере, но о полном отождествлении человека с окружающей его средой, то есть природой и обществом. Не будучи магической операцией, миф тем более не включает в себя никакой обрядности. Магическая операция есть буквальная или субстанциональная реализация мифа... Магия, обряд, религия и миф представляют собой принципиально различные явления, которые не только развиваются часто вполне самостоятельно, но даже и враждуют между собой» (Мифология // Философская энциклопедия. М., 1964. Т. 3).

Немаловажно и др. различие. По мере усложнения и расслоения общества выделяется особый социальный слой профессиональных деятелей (шаманы, колдуны, жрецы, духовенство, священнослужители, равно как и особые социальные ин-ты, прежде всего церковные), претендующих на роль распределителей всемогущей сверхъестественной энергии. Религиозные ин-ты срастаются с властными государственными структурами, что создает возможность узкие корпоративные интересы отдельных классов и социальных групп выдавать за «общенародные», «национальные» интересы. «Религиозная организация и люди, ее представляющие, в какой-то степени начинают занимать место семьи, племени и roc-ва. Они связывают человека вместо того, чтобы оставить его свободным, и человек начинает поклоняться не Богу, но группе, которая претендует на то, чтобы говорить от его имени. Это случилось во всех религиях» (Фромм Э. Психоанализ и религия // Сумерки богов. М., 1989).

Было бы упрощением свести М. к совокупности наивных и занимательных сказок, постепенно уступающих место научно трезвому взгляду на мир. Это самоценная, завершенная форма сознания, неотъемлемый культурный генофонд народа, санкционирующий и воспроизводящий традиционные для данного сообщества нормы поведения и духовные ценности.

Хотя религия как более жесткая, деспотическая по структуре и организации форма сознания и подавила М., окончательно порвать с ней она не может; многие религиозные, в т.ч. и теистические, представления по-прежнему толкуются в рамках мифологических образов, традиционных для данного региона. Отсюда древняя проблема «демифологизации» религии, в наше время драматично поставленная Р. Бультманом.

М. — не только хранительница коллективной народной памяти, но и постоянно воспроизводимый способ осмысления событий, представляющихся чудесными и непознаваемыми. Не случайно мифологические конструкции оживают и наполняются предельно современным содержанием в творчестве выдающихся писателей (М. Булгаков, Х.Л. Борхес, Г. Гессе, Дж. Джойс, Т. Манн, Г.Г. Маркес, А. де Сент-Экзюпери), стремящихся постичь тайны человеческого существования, недоступные холодному разуму.

Вся повседневная жизнь современного человека наполнена многочисленными мифами, постоянно культивируемыми массмедиа, не говоря уже о том, что мифотворчество охотно используется профессиональными идеологами для манипуляции массовым сознанием. Достаточно сослаться на официальную М. нацистской Германии. Больше того, именно сегодня, когда участились конфликты и войны на религиозно-этнической почве, М. стала существенным компонентом массовой культуры, повелительным мотивом деятельности миллионов и миллионов людей. На такую опасность обожествления власти, использования антиисторических сказаний, мифов, религиозных представлений указывали поколения гуманистов, скептиков, свободомыслящих, атеистов, отстаивавших идеалы веротерпимости и принцип свободы совести.

Токарев С.А. Что такое мифология? // Вопросы религии и атеизма [1] 10. М., 1962; Кессиди Ф.Х. От мифа к логосу. М., 1972; Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 1976; Голосовкер Я.Э. Логика мифа. М., 1987; Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. М., 1991; Лосев А.Ф. Диалектика мифа. М., 1994; Хюбнер К. Истина мифа. М., 1996.

Л.Н. Митрохин













МИХАЙЛОВСКИЙ (псевдонимы — Гроньяр, Посторонний, Профан и др.) Николай Константинович (1842— 1904) — рус. публицист, литературный критик, социолог. Учился в Петербургском ин-те горных инженеров; с 1868 — ведущий сотрудник, а затем соредактор жур. «Отечественные записки», фактически являвшегося рупором легального народничества; с нач. 1890-х гг. до конца жизни — соредактор жур. «Русское богатство», идейного выразителя оформившегося в легальном народничестве либерального направления; в кон. 1870-х гг. М. поддерживал контакты с народовольцами, в конце жизни — с эсерами.

В сфере философии М. преимущественно популяризатор. Главным в его антропоцентрической филос. концепции было антиметафизическое убеждение в несостоятельности любых, будь то материалистических или идеалистических, учений о безусловной сущности, лежащей за пределами опыта и наблюдения. Центром Вселенной и мерой вещей является человек. К проблеме познания сущности мира М. безразличен. В духе антропоцентризма он доказывает, что нет абсолютной истины, но есть только истина для человека, что критерий истины следует искать в удовлетворении познавательных потребностей человеческой природы. В сфере социологии общефилософским установкам М. соответствует т.н. субъективный метод, противостоящий прежде всего объективизму «органической теории» Г. Спенсера, социал-дарвинизму, а также пассивно-созерцательным мотивам в философии истории Г.В. Плеханова. Критику последнего неправомерно распространял на весь марксизм.

Полн. собр. соч. СПб., 1906—1914. Т. 1—8, 10; Последние соч. СПб., 1905. Т. 1-2.
Бердяев Н.А. Субъективизм и индивидуализм в общественной философии. СПб., 1901; Колосов Е.Е. Очерки мировоззрения Н.К. Михайловского. СПб., 1912.















МНЕНИЕ — одно из важнейших проявлений общественного и индивидуального сознания, совокупность связанных между собой суждений, заключающих в себе скрытое или явное отношение, оценку к.-л. явлений, процессов, событий и фактов действительности. Выполняет контрольно-консультативную функцию (определяет позицию, выносит решение по тем или иным проблемам), регулирует поведение индивидов, социальных групп и ин-тов общества. В узком смысле М. — мысль, соображение, предлагаемое бездостаточного основания, не проверенное, не подтвержденное необходимой аргументацией. М. нередко противопоставляется знанию: «Там, где заканчивается знание, начинается мнение».

Традиция сопоставления М. и знания в истории философии утверждается у элеатов и в платонизме. Так, Парменид указывает три возможных способа и процесса постижения бытия: 1) путь мышления, обращенного на вечные истины и неизменное бытие, 2) путь чувственного восприятия, направленного на изменчивый мир становления, 3) путь достойных похвалы М., обнаруживающих в меняющемся мире порядок, закономерности и оказывающихся началом восхождения к высшим истинам.

Платон связывает познание истины с припоминанием идей-сущностей, с умозрением, а М. отождествляет с верованиями, чувственным наблюдением, с житейским, повседневным опытом. М. амбивалентно и парадоксально, поскольку рождается в повседневности, обыденности, где пересекаются, взаимодействуют и сосуществуют истина и заблуждение, типическое и уникальное, социальное и индивидуальное, временное и вечное. М. считается темным, неясным знанием, которое следует пересмотреть, отбросив видимости и заблуждения. Общепринятые М. предстают как сфера предрассудков, которая удерживает разум в плену, ставит ему пределы. Именно поэтому во многих диалогах Платона Сократ призывает, отказавшись от расхожих М., познать себя. Критическое отношение, ирония заставляют человека отдать себе отчет в мере достоверности повседневного, опытного, непосредственного знания, пересмотреть с т.зр. разума и высокой нравственности устоявшиеся М., подтолкнуть душу к рождению истины.

Согласно Аристотелю, знание может быть дискурсивным или непосредственно интуитивным. Точное знание (эпистеме) исходит из необходимых посылок, а М. (докса) носит вероятностный характер. Вместе с тем даже точное знание опирается на общепринятые М., признаваемые большинством мудрецов, поэтому в школе Аристотеля складывается традиция тщательно подбирать и систематизировать М. предшественников по различным предметам (напр., «Физические мнения» Теофаста).

Возникая в условиях неопределенности познавательной ситуации, М. предполагает выбор и оценку, поскольку оно тесно связано с верой, с определенной мировоззренческой позицией и психологической установкой. М. может быть адекватным действительности или иллюзорным.

Принято выделять индивидуальное (частное) и общественное, коллективное М. Индивидуальное М. исходит из интересов и потребностей личности, выражает ее неповторимое своеобразие, хотя может совпадать с общественным М. и иметь важное всеобщее значение. Общественное М. действует во всех сферах жизни общества, утверждая нормы общественных отношений, отражает определенную коллективную позицию, является важнейшим механизмом социального взаимодействия, поэтому может быть как единодушным, однородным, так и плюралистическим, содержащим различные, не совпадающие друг с другом т.зр. Такое М. формируется не столько стихийно, сколько под целенаправленным воздействием различных социальных ин-тов, с помощью средств массовой информации. Активность и значение общественного М. определяется социальными условиями, уровнем развития культуры, демократических ин-тов и свобод.













МНОГОЗНАЧНАЯ ЛОГИКА — совокупность логических систем, опирающихся на многозначности принцип. В классической двузначной логике выражения при интерпретации принимают только два значения — «истинно» и «ложно», в М.л. рассматриваются и др. значения, напр. «неопределенно», «возможно», «бессмысленно» и т.п. В зависимости от множества истинностных значений различают конечнозначные и бесконечнозначные логики.

Проблема содержательно ясной интерпретации многозначных систем — наиболее сложная и спорная в М.л.

Об этом выразительно говорит, в частности, обилие интерпретаций, предложенных для самой старой из этих систем — трехзначной логики Я. Лукасе-вича. В соответствии с одной из ее интерпретаций высказывания должны делиться не просто на истинные и ложные, а на истинные, ложные и парадоксальные. Значение «парадоксально» приписывается высказываниям типа «Данное утверждение является ложным», т.е. тем высказываниям, из допущения истинности которых вытекает их ложность, а из допущения ложности — истинность.

Промежуточное значение истолковывалось и как бессмысленное. К бессмысленным относятся высказывания типа «Наполеон — наибольшее натуральное число». Это значение истолковывалось и как «неизвестно» или «неопределенно». Неопределенное высказывание — это высказывание, относительно которого в силу к.-л. (возможно, меняющихся от случая к случаю) оснований нельзя сказать, что оно истинно или ложно. К неопределенным могут относиться, в частности, высказывания, истинностное значение которых является разным в разные моменты времени («Идет дождь»), высказывания с различного рода переменными и т.д.

Эти примеры показывают, что одна и та же многозначная система может иметь разные интерпретации, причем «неестественность» некоторых из них вовсе не означает, что столь же «неестественной» будет и каждая иная интерпретация.

М.л. не отрицает двузначную логику. Напротив, первая позволяет более ясно понять основные идеи, лежащие в основе второй, и является в определенном смысле ее обобщением. В большинстве М.л. отсутствуют отдельные законы двузначной логики. В принципе, можно построить М.л., в которой не имеет места любой, заранее заданный закон двузначной логики. С др. стороны, М.л. таковы, что их законами являются утверждения, не имеющие аналогов в классической логике.

Эти факты не препятствуют, однако, рассмотрению М.л. как своеобразного обобщения двузначной логики. Некоторые утверждения, являющиеся логическими законами при допущении двух значений истинности, перестают быть законами при введении некоторых дополнительных значений. Но в этом случае законами М.л. не оказываются и отрицания соответствующих двузначных законов. Напр., в интуиционистской логике не имеют места не только законы исключенного третьего и приведения к абсурду, но и отрицания этих законов.

Ни двузначность, ни многозначность не являются прирожденными свойствами человеческого мышления. Решение одних проблем может быть получено в рамках двузначной логики, рассуждение о других может оказаться более успешным, если опирается на тот или иной вариант М.л. Вопрос же о том, какой является формальная логика как особая наука с т.зр. числа допускаемых значений истинности, не имеет смысла. Логика никогда не исчерпывалась и тем более не исчерпывается сейчас одной-единственной логической системой. Вопрос о числе допускаемых значений истинности может возникнуть только при построении отдельных логических систем и при решении отдельных логических проблем. Логика же как совокупность всего огромного числа существующих конкретных логических систем, очевидно, не является ни двузначной, ни многозначной.

М.л. существует около полувека. Многие ее проблемы пока не решены или недостаточно исследованы. Тем не менее уже к настоящему времени М.л. нашла большое число приложений, интересных в теоретическом или практическом отношении. Прежде всего открытие М.л. заставило по-новому взглянуть на саму науку логику, ее предмет и используемые ею методы. Оно с особой выразительностью подчеркнуло тот факт, что классическая двузначная логика не является единственно мыслимой и возможной и что современная логика слагается из множества внутренне разнородных логических систем.

Многозначные системы более богаты, чем двузначная логика: в первых имеются функции, невыразимые во второй. Так, если в двузначной логике имеются только четыре разные функции от одного аргумента, то в трехзначной логике их уже, соответственно, двадцать семь. Это послужило основой попыток определить в рамках М.л. такие понятия, которые, будучи взяты сами по себе, не кажутся достаточно ясными и которые неопределимы в двузначной логике. Речь идет прежде всего о модальных понятиях «необходимо», «возможно», «случайно» и т.п.

Зиновьев А.А. Философские проблемы многозначной логики. М., 1960; Аристотель. Об истолковании // Соч. М., 1978. Т. 2; Карпенко А.С. Многозначные логики. М., 1997; Rosser J.B., Turquette A.R. Many-Valued Logics. Amsterdam, 1958; Modern Uses of Multiple-Valued Logic. Dordrecht, 1977.

А.А. Ивин











МНОГОЗНАЧНОСТИ ПРИНЦИП — положение, в соответствии с которым всякое высказывание имеет одно (и только одно) из трех или более истинностных значений. М.п. лежит в основе многозначной логики и противопоставляется лежащему в фундаменте классической логики принципу двузначности. Согласно последнему, всякое высказывание является либо истинным, либо ложным, т.е. принимает одно из двух возможных истинностных значений — «истинно» и «ложно». М.п. говорит, что высказывание имеет одно из п значений истинности, где п больше двух и может быть как конечным, так и бесконечным.

Первыми логическими системами, опирающимися на М.п., были трехзначная логика Я. Лукасевича (1920) и я-значная логика Э. Поста (1921), в которой высказываниям приписывались значения из конечного множества натуральных чисел 1, 2, ... п, где п больше единицы и конечно.

Введение в логику многозначных систем с особой остротой поставило проблему содержательно ясной интерпретации формальных логических построений. Как только допускается более двух значений истинности, встает вопрос: что, собственно, означают промежуточные между истиной и ложью значения? Если истина понимается как соответствие мысли действительному положению дел, то существуют ли вообще высказывания, не являющиеся ни соответствующими действительности, ни не соответствующими ей? Введение промежуточных значений истинности изменяет смысл самих понятий истины и лжи. Поэтому нужно не просто говорить о придании смысла промежуточным значениям истинности, но и о переистолковании данных двух понятий. Истина и ложь, как они понимаются в классической двузначной логике, несовместимы с допускаемыми М.п. дополнительными значениями истинности.

Несмотря на большое число предложенных многозначных систем и предпринятых попыток их содержательного обоснования, идея, что логика, предполагающая более двух значений истинности, не является «формальным упражнением», все еще не кажется бесспорной.

Обычно предполагается, что в случае допущения более двух значений истинности крайними значениями являются «явная истина» и «явная ложь», а промежуточные значения представляют постепенно убывающие градации истины и постепенно возрастающие градации лжи. В предельном случае трехзначной логики промежуточное между «истинно» и «ложно» значение истолковывается как некоторая «неопределенность» («возможность», «проблематичность» и т.п.), равноотстоящая от обоих, достаточно ясных и определенных полюсов.

Имеется и др. возможный подход к обоснованию многозначной логики и лежащего в ее основе М.п. Можно считать, что между истиной и ложью нет никаких промежуточных значений и что многозначная логика имеет дело не с «расщеплением» истины на систему выделенных значений и лжи — на систему невыделенных, а с некоторыми дополнительными характеристиками высказываний, отличными от их истинностных значений. В этом случае нет необходимости настаивать на том, что наряду с истиной и ложью имеются иные истинностные значения. Всякое высказывание является либо истинным, либо ложным, но многозначная логика, в отличие от двузначной, стремится учесть не только это обстоятельство, но и особенности той области, в которой истинно высказывание, метод, с помощью которого устанавливается его истинность, и т.д.

Изучение логических систем, опирающихся на М.п., и сопоставление их с классической двузначной логикой показало, что ни двузначности принцип, ни М.п., лежащие в основе отдельных логических систем, не составляют фундамента логики. Двузначность и многозначность — всего лишь отдельные характеристики определенных логических систем, не раскрывающие всего своеобразия последних, а иногда даже не схватывающие существенных их черт. Логика в целом не является ни двузначной, ни многозначной.













МНОГОЗНАЧНОСТЬ — характеристика выражения, имеющего в разных контекстах разное значение. Напр., слово «закон» может означать как регулярность, имеющую место в природе или обществе, так и утверждение о такой регулярности, сформулированное в языке науки. С М. связана одна из основных трудностей понимания говорящими друг друга. Подавляющее большинство слов обычного языка многозначно. Так, словарь современного рус. литературного языка указывает семнадцать разных значений глагола «стоять»; слово «жизнь» имеет более тридцати значений и т.д. Между одними значениями трудно найти ч.-л. общее, между другими трудно провести различие.

М. как естественная и неотъемлемая черта обычного языка, в принципе, не является недостатком. Но она таит в себе потенциальную возможность логической ошибки. В процессе общения всегда предполагается, что в конкретном рассуждении смысл входящих в него слов не меняется. Если речь идет, допустим, о новом как незнакомом, пока не будет оставлена данная тема, слово «новый» должно обозначать «незнакомый», а не «следующий» или «современный». Логическая ошибка, связанная с подменой значения слова, называется эквивокацией. Допускается она, напр., в рассуждении: «В грамматике достаточно знать только имена существительные, т.к. «глагол», «наречие», «прилагательное» и т.д. — все это существительные».

Многозначными могут быть не только отдельные слова, но и части фраз, и целые фразы. Напр., высказывание «Часть программы полностью не была выполнена» может означать, что эта часть оказалась полностью невыполненной, но может означать, что она была выполнена не полностью.

М. — одна из характерных черт языка философии, в частности философии науки. В социальной философии К. Маркса многозначны такие ключевые ее понятия, как «труд», «отчуждение», «диктатура пролетариата», «общественно-экономическая формация», «коммунизм» и др.; в философии М. Хайдеггера многозначны понятия «бытие», «время», «здесь-бытие» как нерасчлененная целостность субъективного и объективного и др.; в концепции развития науки Т. Куна центральное понятие «парадигма» употребляется, как показали его критики, более чем в десяти разных значениях. М. филос. понятий, сопряженная со всегда присущими им неясностью и неточностью, во многом объясняет, почему оригинальной филос. теории непременно сопутствуют, подобно художественному произведению, многообразные и нередко конфликтующие друг с другом истолкования.












МОДА — система групповых предпочтений, воплощающих в себе не только вкус, но и определенный, общий для многих способ поведения. «Мода по своему усмотрению управляет лишь теми вещами, которые в равной степени могут быть такими или иными. Фактически ее составляющей является эмпирическая общность, оглядка на других, сравнение, а вместе с тем и перенесение себя на общую точку зрения» (Х.Г. Гадамер). Будучи социальным по своей сути явлением, М. создает общественную зависимость, от которой трудно уклониться. В частности, И. Кант считал, что лучше быть модным дураком, чем идти против М., хотя и глупо принимать М. чересчур всерьез. Сходное убеждение выражал А.С. Пушкин: «Быть можно умным человеком и думать о красе ногтей. К чему бесплодно спорить с веком? Обычай — деспот средь людей».

Как и вкус, М. не сводится к правилам и понятиям, а представляет собой систему образов, на основе которых выносятся оценочные суждения. Вкус и М. постоянно взаимодействуют. «Хороший вкус характеризуется тем, — пишет Гадамер, — что умеет приспособиться к вкусовому направлению, представленному модой, или же умеет приспособить требования моды к собственному хорошему вкусу. Тем самым в понятии вкуса заложено умение и в моде соблюдать умеренность, и обладатель хорошего вкуса не следует вслепую за меняющимися требованиями моды, но имеет относительно их собственное суждение. Он придерживается своего «стиля», т.е. согласовывает требования моды с неким целым, которое учитывает индивидуальный вкус и принимает только то, что подходит к этому целому с учетом того, как они сочетаются».

Назначение М. — различать и разграничивать людей, поэтому М. — понятие прежде всего индивидуалистических обществ. Коллективистические общества, выдвигающие на первый план равенство людей, их неразличимость, стремятся унифицировать не только мысли, чувства и поступки своих индивидов, но их вкусы и даже внешний вид (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество).

В средневековом, умеренно коллективистическом обществе сохранялись имущественные различия и важные различия в статусе. В силу этого единообразие вкусов и стандартизация М. не проявлялись в нем с той отчетливостью, с какой они позднее выступали в жизни социалистического, тоталитарного общества. Строгая иерархия тканей, мехов, цвета одежды и т.п., утверждавшаяся в Средние века, служила различению сословий и поддержанию в каждом из них чувства собственного достоинства в соответствии с положением и саном. Чтобы богатые сословия не злоупотребляли дорогой одеждой, высказывалось предположение закрепить различия сословий в одежде не обычаем, а законодательным актом: отличительный знак на одежде сделал бы ненужным различия в самой одежде, так что представители всех сословий могли бы одеваться примерно одинаково.

В социалистических обществах императивы вкуса и М. существовали в чрезвычайно ослабленной форме. В своих мечтаниях некоторые социалисты-утописты шли еще дальше: они хотели, чтобы не только вкусы и одежда всех людей были одинаковыми, но чтобы даже их лица не имели существенных различий. В частности, Л.М. Дешан, описывая будущее социалистическое общество, высказывал пожелание, чтобы «почти все лица имели бы почти один и тот же вид». Социалист, описанный Ф.М. Достоевским, говорил, что в будущее общество «даже красивые очень лицом мужчины и женщины не должны быть допускаемы». Реальные социалистические общества воздерживались от такой далеко идущей унификации своих индивидов, хотя коммунизм и стремился к единообразию их тел, достигаемому благодаря физкультуре и здоровому образу жизни, а национал-социализм — даже к сходству их лиц, являющемуся естественным результатом борьбы за «расовую чистоту». В тоталитарном обществе не было сословий, различие которых должна была бы подчеркивать М.; кроме того, большинство его членов были чрезвычайно бедны, и им было не до М. Сама атмосфера тоталитарного общества отвращала от М., расценивавшейся как «буржуазное понятие».

Не только коллективистические общества, но и коллективистические сообщества (армия, церковь, тоталитарные политические партии и т.п.) явственно тяготеют к единообразию в одежде. Корпоративная психология, господствующая в таких сообществах, диктует их членам не только исполнительность и полную лояльность сообществу, но и внешнее сходство, и в первую очередь сходство в одежде.

Феномен М. проявляется почти во всех областях социальной жизни. Особое значение придает ему филос. герменевтика, считающая М. одной из важных сфер проявления вкуса, представляющего собой «общественный феномен первого ранга» (Гадамер). Аргумент к М. является частным случаем аргумента к вкусу и находит приложение не только в повседневной жизни и искусстве, но даже в науке.

Дешан Л.М. Истина, или Достоверная система. Баку, 1930; Кант И. Соч. М., 1966. Т. 6; Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1984; Гадамер Х.Г. Истина и метод. М., 1988; Хейзинга Й. Осень Средневековья. М., 1988; Зиновьев А.А. Зияющие высоты. М., 1994. Кн. 2.

И. П. Никитина














МОДАЛЬНАЯ ЛОГИКА — раздел логики, в котором исследуются логические связи модальных высказываний, т.е. высказываний, включающих модальности. Мл. слагается из ряда направлений, каждое из которых занимается модальными высказываниями определенного типа.

В современной М.л. изучаются следующие основные группы модальных понятий:

• логические модальности (абсолютные: «логически необходимо», «логически случайно», «логически возможно», «логически невозможно»; сравнительные: «логически влечет», «есть логическое следствие»);
• физические (онтологические, каузальные) модальности (абсолютные: «физически необходимо», «физически случайно», «физически возможно», «физически невозможно»; сравнительные: «есть причина», «есть следствие», «не является ни причиной, ни следствием»);
• эпистемические (теоретико-познавательные) модальности (относящиеся к знанию: «доказуемо», «опровержимо», «неразрешимо»; относящиеся к убеждению: «убежден», «сомневается», «отвергает», «допускает»; связанные с истинностной характеристикой, абсолютные: «истинно», «ложно», «неопределенно» и сравнительные: «более вероятно», «менее вероятно», «равно вероятно»);
• деонтические (нормативные) модальности («обязательно», «разрешено», «запрещено»);
• аксиологические (оценочные) модальности (абсолютные: «хорошо», «аксиологически безразлично», «плохо»; сравнительные: «лучше», «равноценно», «хуже»);
• временные (абсолютные: «было», «есть», «будет»; сравнительные: «раньше», «одновременно», «позже»).


Логические модальности изучались еще Аристотелем и средневековыми логиками. Детальное исследова-ние др. типов модальностей началось только в 1950-е гг., хотя первые упоминания о них относятся еще к поздней античности и Средним векам (см.: Деонтическая логика, Времени логика, Изменения логика, Оценок логика, Причинности логика, Эпистемическая логика).

Модальные понятия разных типов имеют общие формальные свойства. Так, независимо от того, к какой группе относятся эти понятия, они определяются друг через друга по одной и той же схеме. Нечто возможно, если противоположное не является необходимым; разрешено, если противоположное не обязательно; допустимо, если нет убеждения в противоположном, и т.п. Случайно то, что не является ни необходимым, ни невозможным; безразлично то, что не обязательно и не запрещено; неразрешимо то, что недоказуемо и неопровержимо, и т.п.

Сравнительные модальные понятия разных групп также определяются по одной и той же схеме: «первое лучше второго» равносильно «второе хуже первого», «первое раньше второго» равносильно «второе позже первого», «первое причина второго» равносильно «второе следствие первого» и т.п.

В каждой ветви М.л. доказуема своя версия принципа модальной непротиворечивости, являющегося модальным аналогом противоречия закона: высказывание не может быть и логически необходимым, и логически невозможным; действие не может быть и обязательным, и запрещенным; объект не может быть и хорошим, и плохим, и т.д.

В каждой ветви М.л. есть также своя версия при н -ципа модальной пол ноты, являющегося модальным аналогом закона исключенного третьего. В теории физических модальностей принцип полноты утверждает, что всякое событие является или необходимым, или случайным, или невозможным; в деонтической логике — что всякое действие или обязательно, или нормативно безразлично, или запрещено; в логике оценок — что всякий объект является или хорошим, или оценочно безразличным, или плохим, и т.д.

Модальные понятия, относящиеся к разным группам, имеют разное содержание. При сопоставлении таких понятий (напр., «необходимо», «доказуемо», «убежден», «обязательно», «хорошо», «всегда») складывается впечатление, что они не имеют ничего общего. Однако М.л. показывает, что это не так. Модальные понятия разных групп выполняют одну и ту же функцию: они уточняют устанавливаемую в высказывании связь, конкретизируют ее. Правила их употребления определяются только этой функцией и не зависят от содержания высказываний. Поэтому данные правила являются едиными для всех групп и имеют чисто формальный характер.

В последние десятилетия М.л. бурно разрастается, включая в свою орбиту все новые группы модальных понятий. Существенно усовершенствованы способы ее обоснования. Это придало М.л. новый динамизм и поставило ее в центр современных логических исследований.

Ивин А.А. Модальная логика и теория импликации // Теория логического вывода. М., 1973; Фейс Р. Модальная логика. М., 1975; Вригт Г.Х. фон. Логико-философские исследования. Избр. труды. М., 1986.

А.А. Ивин













МОДАЛЬНОСТЬ (от лат. modus — мера, способ) — оценка связи, устанавливаемой в высказывании, данная с той или иной т.зр. Модальная оценка выражается с помощью модальных понятий: «необходимо», «возможно», «случайно», «доказуемо», «опровержимо», «обязательно», «разрешено», «хорошо» и т.п.

О предмете S можно просто сказать, что он имеет свойство Р. Но можно, помимо того, уточнить, является ли связь S и Р необходимой или же она случайна, доказано ли, что S есть Р, или это только предполагается, хорошо ли, что S есть Р, или нет, и т.п. Результатами таких уточнений будут модальные высказывания разных типов. Общая их форма: M(S есть Р) или M(S не есть Р), где М — некоторое модальное понятие. Напр., из немодального высказывания «Аргон — инертный газ» можно образовать модальные высказывания «Возможно, что аргон — инертный газ», «Предполагается, что аргон — инертный газ», и т.п. Модальной оценке могут быть подвергнуты не только связи предметов и признаков, но и связи др. типов («Необходимо, что если есть причина, то есть следствие», «Хорошо, что если есть причина, то есть следствие» и т.п.). Одно и то же высказывание может стать объектом нескольких последовательных модальных оценок с одной или разных т.зр. («Хорошо, что доказано, что аргон — инертный газ»).

Логические связи модальных высказываний являются объектом исследования модальной логики.












МОДАЛЬНЫЕ КАТЕГОРИИ (от лат. modus — мера, способ) — понятия, с помощью которых с той или иной позиции конкретизируется характер связей и отношений объектов. Модальная конкретизация осуществляется чаще всего путем использования понятий «необходимо», «возможно», «доказуемо», «опровержимо», «обязательно», «разрешено», «хорошо», «плохо» и т.п.

Наиболее употребительными являются следующие группы М.к.: логические (абсолютные: «логически необходимо», «логически случайно», «логически возможно», «логически невозможно»; сравнительные: «логически влечет», «есть логическое следствие»); онтологические (каузальные) (абсолютные: «необходимо», «случайно», «невозможно», «возможно»; сравнительные: «есть причина», «есть следствие», «не является ни причиной, ни следствием»); теоретико-познавательные (эпистемические) (относящиеся к знанию: «доказуемо», «опровержимо», «неразрешимо»; относящиеся к убеждению: «убежден», «сомневается», «отвергает», «допускает»; связанные с истинностной характеристикой, абсолютные: «истинно», «ложно», «неопределенно»; сравнительные: «вероятнее», «менее вероятно», «равновероятно»); деонтические (нормативные) («обязательно», «нормативно безразлично», «запрещено», «разрешено»); аксиологические (оценочные) (абсолютные: «хорошо», «аксиологически безразлично», «плохо»; сравнительные: «лучше», «равноценно», «хуже»); временийе (абсолютные: «было», «есть», «будет»; сравнительные: «раньше», «одновременно», «позже»), М.к. разных групп имеют общие формальные свойства. Так, независимо оттого, к какой группе относятся эти понятия, они определяются друг через друга по одной и той же схеме, напр.: нечто возможно, если противоположное не является необходимым; разрешено, если противоположное не обязательно; допускается, если нет убеждения в противоположном. Случайно то, что не является ни необходимым, ни невозможным. Безразлично то, что не обязательно и не запрещено. Неразрешимо то, что недоказуемо и неопровержимо, и т.п.

Подобным же образом сравнительные М.к. разных групп определяются по одной и той же схеме: «первое лучше второго» равносильно «второе хуже первого», «первое раньше второго» равносильно «второе позже первого», «первое причина второго» равносильно «второе следствие первого» и т.д.

М.к., относящиеся к разным группам, имеют разное содержание. При сопоставлении таких понятий (напр., «необходимо», «доказуемо», «убежден», «обязательно», «хорошо», «всегда») складывается впечатление, что они не имеют ничего общего. Однако это не так. Они выполняют одну и ту же функцию: уточняют устанавливаемую в высказывании связь, конкретизируют ее. Правила их употребления определяются только этой функцией и не зависят от содержания высказывания. Поэтому данные правила являются едиными для всех групп понятий и имеют чисто формальный характер.

Логические М.к. изучались еще Аристотелем и средневековыми логиками. Детальное исследование др. групп М.к. началось в 1950-е гг., хотя первые упоминания о них относятся еще к поздней античности и Средним векам (см.: Времени логика, Изменения логика, Эпистемическая логика, Причинности логика).












МОДЕРНИЗАЦИЯ — процесс перехода от традиционного общества, которое отождествляется гл.обр. с социальными отношениями патриархально-феодального типа, к современному обществу индустриального капиталистического типа. М. — целостное обновление общества. Теории М. появились в 1950-х гг., когда обществоведы анализировали те преобрзования, которые происходили в доиндустриальных, аграрных и иных, напр. колониальных и зависимых, обществах. Движение коммунитарных типов социальности к капиталистическим экономическим и политическим системам привело к идеализации Запада с его научно-техническими и технологическими достижениями, демократическими и культурными традициями. Основные признаки М.: рост возможностей использования современной технологии в ключевых отраслях материального производства, расширение форм потребления, создание социальных, политических и культурных условий для развития нового производства. М. вместе с тем не только захватывает производственную деятельность, но выражается также в новых типах духовности.

Поначалу концепция М. касалась в основном развивающихся стран. Однако позже она стала выдвигаться в качестве универсальной модели, предназначенной для истолкования в едином ключе всех крупных событий современной политической истории. М. существует в виде двух основных моделей: вестернизации и догоняющей модели. Вестернизация (от англ. western — западный) предполагает внедрение в культурную ткань разных стран структур, технологий и образа жизни зап. обществ. В основном такого рода преобразование происходило в форме колонизации. Догоняющая модель предполагает приблизить отсталые в экономическом отношении страны к развитым. С помощью индустриализации изменяется жизнь ряда стран, при этом М. воспринимается как исторический процесс, рационально направленный на радикальное преобразование структуры современного мира. Предполагается, что мировая тенденция индустриальной цивилизации одинаково проявляется в Европе, в Америке и в Азии, в демократических и тоталитарных гос-вах. Классическую теорию М. критикуют с двух позиций. Утверждается, что М. может вести к «посттрадиционному обществу», т.е. к обществу переходного типа, вышедшему из «традиционного» состояния, но не ставшему «модернизированым». С др. стороны, вводится понятие «постмодернизация»: общество постоянно развивается, и трудно определить критерии М.; во многих обществах традиции и инновации существуют одновременно и возникает тенденция объединения основ современного и традиционного общества.

Ориентация на новацию не исключает опоры на традицию, которая сама оказывается предпосылкой М. Организация светской жизни не исключает роли мифа и религии в духовной сфере, проповедь индивидуализма не противоречит сохранению определенных форм коллективности. Демократический характер власти не устраняет авторитарности, попыток «управлять демократией». Наращивание производительности совмещается с ограничениями пределов роста. Использование науки не мешает признанию др. форм ценностной организации общества. Япония, Индонезия и др. страны показали возможности такой постмодернизации. Вместе с тем М. признает главной закономерностью общественного развития постоянное изменение и усложнение социальных, политических, экономических и культурных структур и их функций в соответствии с требованием рационального и эффективного функционирования общества.

Современные буржуазные теории общественного развития. М., 1984; Модернизация в России и конфликт ценностей. М., 1994; Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. Новосибирск, 1998.













МОДЕРНИЗМ (фр. modernisme, от moderne — современный, англ. modernism) — неоднозначное понятие, использующееся в науке в нескольких смыслах. В наиболее широком из них оно употребляется в зап. эстетике и искусствознании 20 в. для обозначения большого круга явлений культуры и искусства авангардно-модернизаторского характера, возникших под влиянием НТП в техногенной цивилизации втор. пол. 19 — пер. пол. 20 в. (или даже несколько шире), начиная с символизма и импрессионизма и кончая всеми новейшими направлениями в искусстве, культуре и гуманитарной мысли 20 в., включая все авангардные движения, вплоть до его антипода — постмодернизма. Среди главных теоретиков-предтеч М. часто называют Г.Э. Лес-синга, И. Канта, романтиков; к непосредственным теоретическим лидерам относят Ф. Ницше, З. Фрейда, А. Бергсона и многих «неклассических» философов и мыслителей 20 в., в частности экзистенциалистов и структуралистов. В качестве основных особенностей М. указывают на эстетическую стратегию автономии искусства, принципиальную независимость от к.-л. внехудожественных контекстов (социального, политического, религиозного и т.п.); на предельное затушевывание или полный отказ от миметического принципа (см.: Мимесис) в искусстве; акцент на художественной форме (тенденция, достигшая логического предела в формализме любого толка — и художественном, и исследовательском), понимаемой в качестве сущностной основы произведения искусства и отождествляемой с его содержанием, и в результате этого — на абсолютизацию визуальной (или аудио) репрезентации произведения в качестве принципиально нового кванта бытия, самобытного и самодостаточного.

В российско-советской эстетике и искусствознании понятие М. чаще всего (начиная с А. Бенуа) применяли для обозначения всего комплекса авангардно-модернистских явлений с позиции предвзято негативной оценки. В основном это позиция консервативной линии в традиционной культуре по отношению ко всему новаторскому; в советской науке она определялась в первую очередь партийно-классовыми идеологическими установками. М. являлся объектом не столько научного анализа, сколько всеобъемлющей, часто огульной критики. Критиковали М. за отход от традиционной (в рамках традиции 19 в. прежде всего) культуры — за антиреализм, эстетство, отказ от социально-политической ангажированности, за смыкание с мистикой, за абсолютизацию художественно-выразительных средств, за апелляцию к иррациональной сфере, алогизм, абсурдность и парадоксальность, за пессимизм и апокалиптику, за формализм, за стирание границ между искусством и жизнью и т.п.

Более строгим представляется суженное значение термина «М.» как одного из трех главных этапов развития искусства 20 в.: авангарда, М. и постмодернизма. Типологически и феноменологически М., наряду с главными своими особенностями, перечисленными в первом (широком) семантическом модусе, наследует многие достижения и находки собственно авангарда, но отказывается от его бунтарского, эпатажного, скандалезного манифестаторства. М. — это как бы академизировавшийся авангард; он утверждает многие из авангардных новаторских художественно-эстетических находок уже в качестве как бы само собой разумеющейся классики. Для М. кубизм, абстракционизм, экспрессионизм, сюрреализм, конструктивизм, додекафония, литература Дж. Джойса — это классика, органично продолжившая многовековую историю мирового искусства. Хронологически апогей М. приходится приблизительно на поздние 1940-е — 1970-е гг., т.е. частично перекрывает и поздний авангард, и ранний постмодернизм, являя собой как бы некое посредующее звено между ними.

Если авангард во многом довел до логического предела (часто до абсурда) автономизацию средств и способов художественного выражения традиционных искусств, как правило, еще в их рамках (живописи, музыки, скульптуры, литературы) и только наметил некие принципиально новые поисковые ходы арт-презентации (редимейдс Дюшана, пространственные коллажи, фотомонтажи и т.п.), то М. в основном разрабатывал именно эти нетрадиционные для классического искусства стратегии арт-продуцирования. Начиная с поп-арта, кинетизма, минимализма, всевозможных акций, инсталляций, концептуального искусства, энвайронментов художники М. выводят арт-объекты за рамки собственно искусства в традиционном понимании, разрушают границы между искусством и окружающей действительностью, часто активно вовлекают реципиента в процесс творчества-созерцания-участия в произведениях — арт-проектах. Создатели модернистских объектов и концептуальных пространств или акций, как правило, отказываются от традиционной для искусства эстетической (= художественной) значимости и констатируют только их самобытное и уникальное бытие в момент презентации-рецепции. Парадоксы, абсурдные ходы, алогичные сочетания вроде бы несочетаемых элементов и т.п. приемы и методы сборки на основе коллажа-монтажа часто из далеких от традиционных для искусства материалов (обычно бывших в употреблении вещей и их фрагментов, отслуживших машин, механизмов, приборов индустриальной цивилизации, реже — заново созданных неких технологических неутилитарных симулякров, не имеющих реальных прообразов и к.-л. функционального назначения), должны активизировать восприятие реципиента и рассчитаны на очень широкую и субъективную смысловую полисемию. С М. в сфере художественной культуры начинает формироваться энвайронментальная эстетика, и в нем заключены основные истоки посткультуры; в ряде своих арт-направлений М. с 1960—1970-х гг. перетекает в постмодернизм.

Модернизм. Анализ и критика основных направлений. М., 1980; The Gender of Modernism. An Anthology. Bloomington (Ind.), 1990; Eysteinsson A. The Concept of Modernism. Ithaca; New York, 1990; Stevenson R. Modernist Fiction. An Introduction. New York; London, 1992; Drucker J. Theorizing Modernism. Visual Art and the Critical Tradition. New York, 1994; Nicholls P. Modernism. A Literary Guide. London, 1995; From Modernism to Postmodernism. An Antology. Cambridge (Mass.); Oxford, 1996.

B.B. Бычков












МОДЕРНИЗМ В ИСКУССТВЕ (от фр. moderne — современный) — понятие, обозначающее течения художественной практики, сложившиеся в первые десятилетия 20 в. (кубизм, экспрессионизм, футуризм, абстракционизм, сюрреализм, конструктивизм, поп-арт и др.) и развивавшиеся вплоть до Второй мировой войны. Рождение модернизма обозначило важный водораздел в развитии художественного сознания, глобальный разрыв с предшествующими тенденциями искусства. Это не обернулось, однако, появлением нового всеобъемлющего стиля, становлением приемов выразительности, ведущих к созданию устойчивых и общезначимых художественных форм. Напротив, культура модернизма явила многообразие мозаичных, не укладывающихся в единую формулу художественных поисков. Принципиальная специфика художественных процессов модернизма состояла в том, что разнородные художественные течения развивались в его рамках не последовательно, а параллельно, и при этом воспринимались как равноправные.

Узел проблем, с особой силой потрясших традиционные устои культуры и искусства нач. 20 в. и породивших искусство модернизма, можно определить как кризис веры в рациональное устройство мира. Новая картина мира (опыты по расщеплению ядра, возникновение теории относительности, развитие психоанализа) не вооружила, а разоружила человека, резко усилив в его представлении долю нерациональных факторов, правящих миром и лежащих в основе существующего. Фр. писательница и критик Н. Саррот точно обозначила искусство модернизма как «эру прозренья», вызванную падением доверия к языку традиционных художественных форм со стороны как творцов, так и публики. Привычные опыты «выстроенных рассказов» стали казаться верхним слоем, маскирующим действительность вместо того, чтобы обнажать ее. Точно прорисованные персонажи в традиции старого романа были уже не способны вобрать в себя реальность. Психологический элемент, подобно живописному, незаметно освобождался от предмета, с которым был нераздельно слит, и стремился в искусстве модернизма к самодостаточности, к тому, чтобы обойтись, насколько это возможно, без опоры на внешнюю предметность.

Художественная практика модернизма породила идеи о «необязательности пребывания искусства в рабстве у действительности», о возможности художественного творчества генерировать смыслы внутри своего языка, извлекая их из интонации, тембра, света, цвета, красок, линий, движений, ритмов, контрастов и т.д. самих по себе. Новая позиция художника была порождена потребностью не мистифицировать публику, а найти замену набившим оскомину приемам искусства, не адекватным духу времени и новому чувству жизни. Доминантой нового искусства стало выступать нечто расплывчатое и неуловимое, рядоположенное неопределимости самой жизни. Это уже не очерченные персонажи, а некие иллюзии, фантомы, модальности. Многомерная новая художественная оптика отказалась от помощи узнаваемых и давно адаптированных образов.

Вторжение «неклассических форм» в изобразительное искусство, музыку, литературу первоначально воспринималось как однозначный признак смерти искусства, как разрушение чего-то очень важного, что еще сохраняла в себе художественная практика кон. 19 в. Безусловно, модернизму был присущ пафос отрицания предшествующего искусства, однако одновременно он был также созидательной работой, своего рода «культурной ретортой». Энергия А. Модильяни, П. Пикассо, А. Шенберга, М. Пруста, В. Кандинского, Дж. Джойса, М. Шагала и др. авторов, не наследующих формы классического искусства, была направлена на выработку адекватного художественного облика эпохи, предопределяла бросок в будущее. Модернизм строит свою художественную символику, не обращаясь прямо к реальности, а мобилизуя внутрихудожественные ресурсы. Эти усилия потребовали колоссальной работы, приведшей в итоге к установлению новых отношений человека и мира.

С одной стороны, модернизм ощущал бесконечность и невыразимость современной реальности, невозможность объять ее уже имеющимися поэтическими формулами. С другой — его усилия были ознаменованы значительным обогащением лексическо-выразительных средств «говорящего» языка искусства, стремлением превзойти язык эпохи в непреложных и емких формах художественной речи.

Можно говорить о принципиальном различии сути художественного творчества модернизма и постмодернизма. Искусство модернизма еще означало сохранение надежды, стремилось, несмотря ни на что, продолжать быть посредником между человеком и миром, вырабатывать адекватные времени ориентации. Созданная и воплощенная постмодернизмом пародия на все предшествующие эпохи несла культ аутентичности самой по себе, стремление мыслить все творческие проявления как игровую сферу, абсолютизацию самоутверждения как такового, не задаваясь вопросом, имеются ли точки сопряжения между художественной деятельностью и картиной мира. Т.о., созидательный характер искусства модернизма, несомненно, противостоит творчеству постмодернизма с его игрой уже состоявшимися художественными формами.

Зарубежная эстетика и теория литературы XIX—XX вв. М., 1987; Самосознание европейской культуры XX века. М., 1991; На грани тысячелетий: Мир и человек в искусстве XX века. М., 1994; Вейдле В. Умирание искусства. СПб., 1996; Якимович А. К. Утопии XX века: К интерпретации искусства эпохи // Вопросы искусствознания. 1996. № 1; Кривцун О.А. Эстетика. М., 1998.

О.А. Кривцун











МОДЕРНИЗМ РЕЛИГИОЗНЫЙ (лат. modernus — современный) — направление в теологии, настаивающее на необходимости своевременного обновления вероисповедания, культовой практики и организации церкви в соответствии с изменениями социально-политического и культурного контекста. Противоположное течение — фундаментализм. Причины появления и историко-культурный смысл М.р. обусловлены простым фактом: религия in vivo — как органический компонент развивающегося общества — претерпевает постоянные изменения во всех своих элементах (см.: Ереси, Сектантство). У отдельных политических кругов эти изменения вызывают различную реакцию: положительную у социально-радикальных, отрицательную — у консервативных (в т.ч. и представителей официальной церкви), озабоченных сохранением уже достигнутой власти. В периоды обострения эти противоречия получают выражение в сфере богословской мысли, примером чему и служит конфронтация фундаментализма и М.р. Наиболее масштабным проявлением последнего стала деятельность великих реформаторов 16 в. (М. Лютера, Т. Мюнцера, Ж. Кальвина и др.), радикально пересмотревших традиционную догматику Ватикана и основавших новую разновидность христианства — протестантизм. С той поры протестантизм проявляет себя как наиболее динамичная, не скованная единой авторитарной властью религия. Так, можно указать на влиятельную нем. школу библейской критики и либерального богословия кон. 18 — нач. 19 в. (Ф. Шлейермахер, Ритчль, А. Гарнак и др.), оказавшую сильное влияние на облик современного М.р. Что же касается последнего, то он дебютировал в движении за обновление ортодоксального католицизма, активизировавшемся в нач. 20 в. Католические модернисты стремились освободиться из-под власти архаической схоластики и догматизма, привести вероучение в соответствие с данными современной науки и общественно-политическими реалиями. Ватикан резко враждебно встретил это начинание: в энциклике папы Пия X «Об учениях модернистов» (1907) оно было официально осуждено как «синтез всех ересей». Обвинению подверглись прежде всего попытки поставить под сомнение абсолютный авторитет божественного откровения, сведение веры к имманентному внутреннему опыту, использование научных достижений и модных филос. направлений для объяснения возникновения и эволюции церковного вероучения, в частности, принципиального различения «Христа веры и Христа истории», что, в свою очередь, подрывало представление о решающей роли церкви в акте спасения, узаконивало плюрализм теологических школ и аллегорическое истолкование церковных таинств и чудес.

Этот конфликт был исторически неизбежным, поскольку все яснее выявлялась невозможность совместить средневековые религиозные представления о мире и человеке с теми, которые неумолимо утверждались в Новое время. Не случайно эта конфронтация оказалась в центре христианской мысли 20 в., когда термин «М.р.» приобретает более широкое значение; он демонстрирует стремление различных христианских церквей сочетать веру с образцами нерелигиозного сознания, определить филос. и богословские основания для принятия методологии и данных гуманитарной науки, позволяющие отстоять религиозную специфику веры. Рим все более склонялся к такой установке, что отчетливо проявилось на II Ватиканском соборе (1962—1965) с его пафосом т.н. аджорнаменто («осовременивания»), примером чего может служить решение о возможности проводить богослужение не только на латыни, но и на национальных языках. Т.о., спустя полвека Ватикан принял и одобрил ряд нововведений М.р., осужденных им полвека назад.

М.р. — неотъемлемая черта становления любой религии, однако наиболее радикальные формы он приобрел в протестантизме. Особую остроту полемика между религиозными фундаменталистами и модернистами в США развернулась после появления в печати 12 обличительных выпусков «The Fundamentals. A Testimony to the Truth» (1910—1912). Они были направлены против доминировавшего в амер. протестантизме движения «социального евангелизма» У. Раушенбуша, широко использовавшего достижения естественных и общественных наук для уточнения устаревших религиозных представлений. Наивно полагать, будто они стремились дискредитировать христианство. Напротив, представители М.р. проявляли интеллектуальную честность и критичность в объяснении сути религии; они были воодушевлены идеей «перенести небесную гармонию» на землю, построив на ней «царство Божье», избавленное от социального зла. По-своему это была защита (апологетика) христианской веры, но очищенной от фанатизма и политического своекорыстия. Точно суть герменевтической установки «социального евангелизма» выразил Ш. Мэтьюс — один из его ведущих авторитетов. Модернист, как и фундаменталист, подчеркивает он, убежден в Божественном вдохновении Писания, «но вдохновении людей, а не слов». «Не наша религия возникла из Библии, а Библия возникла из нашей религии». Религиозный опыт людей библейского времени, продолжает он, — совокупность специфических верований, установок, упований, легенд — был зафиксирован в различных текстах, наиболее ценные из которых в результате строгого отбора были включены в состав Писания. А поэтому, опираясь на достижения современной исторической науки, мы должны критически различать «слова Библии и подлинную суть ее учения».

Реализация этой установки непосредственно зависела от социально-политических и культурных потрясений, которыми столь богат 20 в. Отсюда причудливые метаморфозы протестантского М.р. Это и резкая критика «социального евангелизма» представителями диалектической теологии, или неоортодоксии (прежде всего Р. Нибуром), и обостряющиеся размежевания и трения внутри последней, и возникновение новых весьма радикальных концепций (напр., «безрелигиозного христианства» Д. Бонхёффера) и теологических школ (теологии процесса, экзистенциальной теологии, теологии «родительного падежа», «смерти Бога», «надежды», «революции», «теологии черных» и даже «смерти теологии»). В наименьшей мере модернистские тенденции проявляются в православии, особенно на российской почве.

Л.Н. Митрохин











МОДУС (лат. modus — мера, способ, образ, вид) — филос. термин, обозначающий свойство предмета, присущее ему только в некоторых состояниях и зависящее от окружения предмета и тех связей, в которых он находится. М. противопоставляется атрибуту — неотъемлемому свойству предмета, без которого он не может ни существовать, ни мыслиться.

В логике М. — разновидность некоторой общей схемы рассуждения. Чаще всего говорят о М., или формах, силлогизма (правильных и неправильных).













МОИЗМ (кит. Мо цзя, букв. школа Мо [Ди], монеты) — филос. школа и организация философа Мо Ди (5 — нач. 4 в. до н.э.) и его последователей в 5—3 вв. до н.э. Традиция выделяет два периода существования школы Мо Ди — ранние монеты, в основном взгляды самого Мо Ди, и поздние, т.е. взгляды его учеников и последователей. Главным памятником М. является трактат «Мо-цзы» (5—3 вв. до н.э.), в котором излагаются как учение самого Мо Ди (11 глав), так и взгляды поздних моистов — четыре главы раздела «Цзин» («Канон») и две главы «Да цюй» («Большой выбор») и «Сяо цюй» («Малый выбор»).

Главным положением этико-политического учения моистов была идея «всеобщей любви и взаимной выгоды», которая предполагала гуманное отношение ко всем людям, независимо от их социального положения и родственных связей. «Тому, кто любит других, люди отвечают взаимной любовью; тому, кто приносит пользу другим, люди платят тем же», — говорил Мо Ди. В этом он видел проявление социальной справедливости, которая должна обеспечить «простолюдинам» безбедное существование.

Мо Ди резко выступал против паразитического образа жизни родовой аристократии и системы наследования должностей и рангов знатности, предлагая назначать на государственные должности людей независимо от их социального положения, учитывая лишь один критерий — их способности и высокие моральные качества. Он был также противником конфуцианских ритуалов (ли), видя в них расточительство богатств страны и средство одурманивания народа. Он осуждал грабительские войны как источник страданий и гибели простых людей.

Условием справедливого правления Мо Ди считал претворение в жизнь «воли Неба», которое выступало в его взглядах олицетворением и критерием подлинного человеколюбия и социальной справедливости. Носителем этой воли на земле мог быть только гуманный правитель. Вместе с тем Мо Ди был решительным противником конфуцианской веры в предопределенную свыше судьбу (мин). Этой судьбе он противопоставлял учение о человеке как единственном творце своего благополучия: «Кто полагается лишь на свой труд, тот живет. Кто не опирается на свой труд, тот не живет».

В то же время философ верил в существование добрых и злых духов как проявление «воли Неба», награждающего с их помощью справедливость и карающего зло.

Большой вклад в развитие кит. философии внесли гносеологические и логические идеи моистов. Основой теории познания Мо Ди был тезис о том, что истина определяется реальным содержанием вещей, которые познаются человеком через органы чувств. Согласно Мо Ди, истинность любого суждения должна отвечать трем правилам/критериям (сань бяо): оно должно иметь основание, источник и применимость. Под «основанием» Мо Ди понимал дела совершенномудрых правителей, под «источником» — реальные «вещи» и «дела» и под «применимостью» — применение суждений в управлении страной к выгоде всего народа. Мо Ди принадлежит также заслуга выдвижения и обоснования впервые в кит. философии категории «причинность» (гу) и «род/аналогия» (лэй).

Поздние монеты (4—3 вв. до н.э.) развивали в основном гносеологические и логические взгляды Мо Ди. Они разрабатывали стройную концепцию видов и ступеней познания мира, основу которой составлял принципиальный тезис о познаваемости «внешних вещей» и разграничение понятий «способность к познанию» и собственно «знание». Поздние монеты различали три вида знания: услышанное (вэнь), непосредственное (цинь) и разумное (шо). «Истинное знание», по их представлениям, достигается путем размышления на основе чувственного знания. Развивая учение Мо Ди об «именах» как «названиях действительных вещей», поздние монеты впервые в кит. философии выработали логические категории «общего имени», «родового имени» и «частного имени». Им принадлежит также заслуга в разработке понятий тождества и различия, части и целого, единичного и множественного, а также семи видов (методов) логических суждений.

Хотя М. и утратил впоследствии свои позиции, его идеи оказали большое влияние на воззрения ряда крупных кит. философов: Сюнь-цзы, Хань Фэя (3 в. до н.э.), Ван Чуна (1 в.), Тань Сытуна (19 в.), Сунь Ятсена (19-нач. 20 в.).

Древнекитайская философия. Собр. текстов. М., 1972. Т. 2; Титаренко М.Л. Древнекитайский философ Мо Ди, его школа и учение. М., 1985; Graham A.C. Later Mohist Logic Ethics and Science. Hong Kong; London, 1978.

Ф.В. Феоктистов













МОКША (санскр. moksa — освобождение, избавление) — основное понятие инд. «практической философии», высшая из целей человеческого существования, означающая избавление индивида от всех страданий, будущих перевоплощений (сансара) и механизмов действия «закона кармы», включая не только «вызревшие» и «вызревающие» семена прошлых действий, но и латентные потенции их «плодоношения». Понятие «М.» восходит уже к древним Упанишадам, развивается в «Бхагавадгите» и ряде др. разделов «Махабхараты» и обстоятельно разрабатывается брахманистскими и джайнской филос. школами, полемизировавшими по определению ее природы, возможности обретения при жизни адепта, а также средств ее реализации (в буддизме основной коррелят М. — нирвана). В течениях вишнуизма, шиваизма и шактизма достижение М. мыслится через освоение практик (культовых и йогических), реализующих единство адепта с божеством.












МОМДЖЯН Карен Хачикович (р. 1948) — специалист в области социальной философии и общей социологии. Доктор филос. наук (1989), проф. (1990). В 1971 окончил филос. факультет МГУ, в 1974 — аспирантуру того же факультета. С тех пор работает на филос. факультете МГУ; с 1989 — зав. кафедрой социальной философии. Под редакцией М. вышла коллективная монография «Общество как предмет социально-философского исследования» (М., 1987), он являлся редактором материалов Всесоюзной конференции «Социальная философия в конце XX века» (М., 1991). Основные темы исследований М.: методологические проблемы обществознания, специфика социально-философского познания общества; субстанциональная специфика социума; социально-философская концепция деятельности; принципы структурно-функционального анализа социальных систем; проблемы философии истории и историософии России; современные интерпретации социальной философии К. Маркса. М. развивает идею деятельностного подхода к социальной реальности, рассматривая все формообразования социума как модусы и атрибуты субстанции деятельности. Им разрабатывается концепция общества как организационной формы самодостаточной деятельности людей, предложена многоуровневая модель социальной системы, в основе которой лежит типология необходимых форм деятельности. Особое внимание М. уделяет проблемам концептуальной природы социально-философского познания: им предложена модель «бинарной» философско-социологической теории, предпринята попытка систематизации социально-философских категорий, рефлексивного изложения социальной философии методом восхождения от абстрактного к конкретному. М. исследует причины возникшего в современной социальной теории «кризиса фрагментации», который проявляется в беспрецедентном разбросе мнений о природе социальной реальности и способах ее филос. и социологического постижения. В отличие от исследователей, считающих подобное состояние естественным и неизбежным, М. ищет пути построения интегральной социальной теории, основанной на принципах взаимодополнения идей, которые несовместимы лишь в случае их концептуальной абсолютизации. М. разрабатывается многоуровневая и многоаспектная система философско-социологического знания, в рамках которой возможно неэклектическое сосуществование и взаимодействие рефлективных и валюативных парадигм познания, позиций «методологического коллективизма» и «методологического индивидуализма», универсалистских и сингуляристских трактовок общества, социоцентризма и антропоцентризма, концепций структурности и структурации, морфостазиса и морфогенеза, монистического и плюралистического подхода к детерминантам и доминантам социального процесса и т.д.

Концептуальная природа исторического материализма. М., 1982; Место исторического материализма в системе общественных наук (в соавт.) // Исторический материализм как социально-философская теория. М., 1982; Критика современной буржуазной социальной философии // Там же; Категории исторического материализма: системность, развитие. М., 1986; Что такое общество? М., 1991; Исторические закономерности. М., 1991; Даже гений не может быть революционером и ученым сразу // Марксизм; pro et contra. M., 1992; Что такое общество? // Человек и общество. М., 1993. Кн. I; «Анатомия» общества // Там же; Функционирование и развитие общества // Там же; Закономерности исторического процесса // Там же; Социум. Общество. История. М., 1994. Ч. I; Состояние и перспективы отечественной социальной философии // Проблемы преподавания философии в высшей школе. М., 1996; Философия: Учебник для вузов: В 2 ч. (всоавт.с В.Г. Кузнецовым и В.В. Мироновым). М., 1996; Общество и история глазами философа // Философия: Учебник для студентов вузов: В 2 т. М., 1997; Введение в социальную философию. М., 1997; Философия. Учение о бытии, познании и ценностях человеческого существования: Учебник (в соавт). М., 1999. Понятие общества // Обществознание: Учеб. пособие для поступающих в вузы. М., 1999; Человек. Общество. История // Обществознание. М., 2000; The fate of marxism in post-totalitarian Russia // Democratization. Washington, 1992. №2.













МОНАДА (от греч. monas, род. п. monados — единица, единое) — понятие, используемое в ряде филос. систем для обозначения конститутивных элементов бытия. В антич. философии это понятие в качестве исходного мирообъясняющего принципа оформилось на основе идей пифагореизма в платоновской Академии. В философии Нового времени понятие М. вошло в пантеистической интерпретации Николая Кузанского и Дж. Бруно. У Бруно М. отражают бесконечную Вселенную в соответствии с принципом единства микрокосмоса и макрокосмоса. В 17 в. понятие М. играет существенную роль в философии исп. схоласта Ф. Суареса, англ. платоника Г. Мора, нем. натурфилософа Ф.М. Гельмонта. Оно становится ключевым понятием всей филос. системы у Г.В. Лейбнииа, создавшего специальное учение о М. После Лейбница понятие М. разрабатывалось в духе идеалистического рационализма школой X. Вольфа. В 19 в. идеи монадологии имели отзвук в воззрениях нем. философов И.Ф. Гербарта, Р.Г. Лотце и др., в 20 в. — в философии Э. Гуссерля и А.Н. Уайтхеда. Монадологический подход лег в основу филос. взглядов ряда представителей персонализма (Ш. Ренувье, Дж.Э. Мак-Таггарт и др.).

Cramer W. Die Monade. Das philosophische Problem von Ursprung. Stuttgart, 1954; Heimsoeth H. Atom. Seele, Monade... Mainz, 1960; Ноrn J. Monade und Begriff. Munchen, 1965.










«МОНАДОЛОГИЯ» («Monadologie») — произведение Г.В. Лейбница, написанное в 1714 на фр. языке в форме тезисов, популярно излагающих основы его филос. системы. «М.» подытоживает длительное и противоречивое развитие филос. взглядов Лейбница. Центральное место в «М.» занимает учение о монадах, бестелесных «простых субстанциях», «истинных атомах природы», «элементах вещей» (§ 1—3): монадам приписываются отрицательные свойства неделимости, неуничтожимости, нематериальности, неаффицируемости («монады не имеют окон»), неповторимости (нет двух одинаковых монад) (§ 4—9) и положительные свойства самодостаточности, саморазвития, психической активности, состоящей в восприятии (perception) и стремлении (appetition) (§ 10—19). Сообразно уровням развития воспринимающей способности все монады делятся на примитивные (бесконечно малые перцепции), монады-души (смутные перцепции, сопровождающиеся ощущением и памятью) и монады-духи (отчетливые перцепции, сопровождающиеся сознанием-апперцепцией) (§ 14, 20—30). Учение о бессознательных восприятиях, «малых перцепциях», используется в «М.» для обоснования непрерывности психической жизни и всеобщей взаимосвязи происходящих в мире процессов. В силу этой взаимосвязи любая монада воспринимает все и выступает «постоянным живым зеркалом Вселенной» (§ 56). Взаимная согласованность восприятий различных монад оправдывается в «М.» теорией предустановленной гармонии (§ 50—62), которая также используется для объяснения психофизического взаимодействия, обоснования гармонии души и тела, причин конечных и причин действующих (§ 63—81). В русле этой теории Лейбниц развивает свою концепцию биологического преформизма (свертывания и развертывания живого организма) и учение о «метаморфозах» (§ 69—77). Ряд тезисов «М.» посвящен анализу априорных оснований существования действительного мира (наилучшего из всех возможных), в связи с чем затрагивается вопрос об «истинах разума» и «истинах факта», о законе противоречия и достаточного основания принципе (§ 31—37), а также вопросы теодицеи (§ 38—48, 83—90). «М.» — самое полное и систематическое изложение филос. воззрений Лейбница.

Лейбниц Г.В. Соч.: В 4 т. М., 1983. Т. 3.












МОНИЗМ (от греч. monos — один, единственный) — рассмотрение многообразия явлений мира в свете одного начала, единой основы всего существующего. В этом смысле термин «М.» впервые использован X. Вольфом, называвшим монистами тех, кто признает только одну, основную субстанцию. М. противопоставляются дуализм, признающий два независимых начала, и плюрализм, исходящий из множественности начал.

В антич. философии М. первоначально имел форму представления о «первовеществе», из которого возникли все вещи, напр. вода (у Фалеса), огонь (у Гераклита). Классическими противниками крайнего М. были Парменид из Элеи и Б. Спиноза. На подчеркнуто монистическом представлении о реальности основывается христианская религия. Крайней формой М. являлся диалектический материализм, доказывавший, что все разнообразие явлений природы, общества и человеческого сознания представляет собой продукт развивающейся материи.

Различают материалистический и идеалистический М. Материалистический М. постулирует в качестве первоначала, первоосновы мира некоторую физическую, материальную субстанцию, напр. атомы (Демокрит), материю (марксизм) и т.п. Идеалистический М. исходит из духовного первоначала — идеи (Платон), абсолютного духа (Г.В.Ф. Гегель), нейтральных элементов опыта (Э. Мах) и т.п. Перед любой монистической концепцией встает проблема рационального объяснения отношения материального и духовного: если в качестве исходной первоосновы постулируется одна из этих субстанций, то откуда берется другая субстанция и как они взаимосвязаны? Трудности в решении этой проблемы привели к возникновению дуализма (Р. Декарт) и плюрализма (Г.В. Лейбниц), которые постулируют существование двух и более независимых субстанций. Однако и для этих концепций сохраняется трудная проблема объяснения взаимодействия независимых субстанций.

Сущность М. трактуется по-разному, так что имеется множество видов М.: М. неразличимости в основе мира (философия тождества); М. божественной субстанции (пантеизм, панэнтеизм); М. жизни (гилозоизм, панвитализм); М. всеобщей одушевленности (панпсихизм); М. сознания, мышления или духа (идеализм, панлогизм, спиритуализм); М. материи (материализм, натурализм); М. энергии (энергетизм) и др. В эпистемологическом плане М. означает, что реальный объект и идея о нем (восприятие или понятие) совпадают в познавательном отношении, как это утверждает, напр., крайняя мистика.










МОНОТЕИЗМ (от греч. monos — единственный и theos — Бог) — учение о едином персонифицированном Боге. Монотеистическими религиями являются иудаизм, ислам и христианство (если признается, что троичность Бога — Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Святой Дух — не ставит под сомнение его единство).









МОНТЕНЬ (Montaigne) Мишель (1533—1592) — фр. философ, писатель, политический деятель эпохи Возрождения; от увлечения стоицизмом (пирронизмом) пришел к греч. скептицизму Лукреция и Эпикура. Выступал против теологического догматизма и схоластического авторитаризма, утверждая, что познавательная деятельность человека всегда осуществляется между знанием и незнанием. Говорил о необходимости личной убежденности, вытекающей из индивидуального опыта; подчеркивал роль чувств в приобретении знаний, считая их «нашими господами». Широко трактуя разум, одновременно отвергал возможность рационального познания Бога и разумного подтверждения религиозных догматов; в понимании Бога вслед за антич. мыслителями утверждал, что боги создаются людьми по своему образу и подобию, вместе с тем стремился освободить божественное существо от большинства антропоморфных характеристик. Взглядам М. свойственна натуралистически-пантеистическая тенденция; в соответствии с ней всемогущество Бога заменяется всемогуществом природы, которая в свою очередь подчиняется некоему единому вселенскому порядку.

Центральное место в философии М. принадлежит вопросам этики и вытекающим из нее социальным выводам. Противник и критик традиционной аскетической морали, М. проповедует жизнь в согласии с природой и разумом; счастье и удовольствие являются основным двигателем человеческих поступков. В социальном учении М. — сторонник естественного равенства людей, идеализирующий «естественное состояние» человечества. Практически-философские воззрения М. изложены в «Опытах», в которых запечатлены ход и метод наблюдения и самонаблюдения их автора; благодаря этой работе в философии и литературе стал утверждаться жанр «эссе» — описание опыта, поставленного человеком на самом себе, являющимся одновременно и наблюдателем, и объектом наблюдения. Философия М. оказала влияние на философию фр. Возрождения, на формирование опытной методологии Нового времени, на Б. Паскаля, Ж.Ж. Руссо, феноменологическо-экзистенциалистскую философию 20 в.

Опыты: В трех книгах. М., 1979; Oeuvres completes. Paris, 1924-1941. Vol. 1-12; Essais. Paris, 1992. Vol. 1-3.
Богуславский В.М. Скептицизм в философии. М., 1990; Montaigne (1580— 1980). Actes du Colloque international (USA-France, 1980). Paris, 1983.













МОНТЕСКЬЕ (Montesquieu) Шарль Луи (1689—1755) — фр. философ-просветитель, сторонник деизма. Принимал участие в создании возглавлявшейся Д. Дидро «Энциклопедии». Основное сочинение М. — трактат «О духе законов» (1748, рус. пер. 1955). Рассматривая общественную жизнь, М. выступил с обоснованием географического детерминизма. Отвергая христианский провиденциализм, он также не разделял взгляд на историю как на случайное сочетание событий. Формы правления, как и законы, устанавливаемые в различных гос-вах, М. ставил в прямую зависимость от географической среды, важнейшими составляющими которой считал климат, почву и рельеф местности. Климат он подразделял на холодный, умеренный и жаркий. Холодный (среднеевропейский) климат он считал благоприятным для установления политической свободы, в то время как жаркий, напротив, способствующим «духу рабства». Подразделяя почву на плодородную и неплодородную, он связывал первую ее разновидность с господствующим при деспотизме «духом зависимости» (т.к. плодородная почва, по М., приводит к накоплению богатства у населения и, как следствие, к изнеженности, нежеланию рисковать своей жизнью, отсутствию свободолюбия). «Бесплодная» же почва, согласно М., наоборот, воспитывает у людей изобретательность, мужество, воздержанность, способствуя т.о. установлению республиканской формы правления. Наконец, рельеф местности, по М., определяет величину территории гос-ва. М. считал, что обширные гос-ва могут управляться только деспотической властью, в малых же странах закономерно возникают республики. Согласно М., помимо географических факторов на характер устанавливаемых людьми законов влияют также торговля, численность населения, его богатство, нравы, обычаи, религия. Развивая идеи Дж. Локка, М. доказывал необходимость разделения власти в гос-ве на три ветви. Согласно М., политическая свобода невозможна без разделения законодательной, исполнительной и судебной ветвей власти; смешение их ведет к деспотизму. Наилучшей формой правления М. считал конституционную монархию (по образцу английской). Философия М. повлияла на взгляды К.А. Гельвеция, Ж.Ж. Руссо, Т. Джефферсона, А. Фергюсона, а также научения представителей географической школы в социологии. Обоснованный М. принцип разделения властей был использован составителями амер. конституции (1787).

Oeuvres completes. Paris, 1973—1976. Vol. 1—2; в рус. пер.: Избр. произв. М., 1955; Персидские письма. М., 1956; О духе законов. М., 1999.
Баскин М.П. Монтескье. М., 1975; Benrekassa G. Montesquieu. Paris, 1968; Quoniam T. Montesquieu: son humanisme, son civisme. Paris, 1977; Baum J.A. Montesquieu and Social Theory. Oxford, 1979.














MOP (More) Томас (1478—1535) — англ. гуманист, писатель, государственный деятель. Окончил Оксфордский ун-т, где изучал право. Дружил с Эразмом Роттердамским, посвятившим М. свою «Похвалу Глупости», написанную в его доме. Находясь в оппозиции к Генриху VII, сделал блестящую политическую карьеру при Генрихе VIII, став сначала канцлером герцогства Ланкастерского (1525—1529), а затем и всей Англии (1529—1532). Будучи католиком и противником протестантской Реформы, отказался дать присягу королю как главе англиканской церкви, осудил его развод и был приговорен к смертной казни «за государственную измену». Главное соч. М. — «Утопия» (1516), в первой части которой содержится резкая критика внутренней политики Генриха VII, приведшей к росту нищеты и преступности, а также к бесполезному ужесточению судопроизводства. Вторая часть посвяшена описанию идеального строя фантастического острова Утопия («Нигдения»), где дан прообраз коммунистического устройства жизни: земля, орудия производства и продукты труда обобществлены, труд вменяется в обязанность всех граждан и считается почетным, допускается рабство, граждане-работники, разделенные на «фамилии» не столько родственного, сколько производственного порядка, поочередно переходят из города в деревню и обратно. Многие положения «Утопии» развивают политические идеи Платона, высказанные в «Государстве», и, в свою очередь, служат руководством для последующих утопистов, стремящихся согласовать эти абстрактные картины с реальностью. Влияние утопической концепции М. прослеживается во всей новейшей европейской истории от событий Французской революции до наших дней. 

Утопия. М., 1978.
Каутский К. Томас Мор и его утопия. М., 1924; Осиновский И.И. Томас Мор. М., 1974.












МОРАЛb (от лат. moralitas, moralis, mores — традиция, народный обычай, позднее — нрав, характер, нравы) — понятие, посредством которого в мыслительном и практическом опыте людей вычленяются обычаи, законы, поступки, характеры, выражающие высшие ценности и долженствование, через которые человек проявляет себя как разумное, сознательное и свободное создание (существо). Как и понятие «этика», понятие «М». формулируется в филос. размышлении с целью обобщения тех сторон человеческой жизни, которые обозначились понятиями «благо (добро) и зло», «добродетель и порок», «справедливость и своенравность», «правильное и неправильное», а также «склад характера», «нормы и принципы поведения», «достоинство» и т.д. В наиболее общем, но тем не менее специальном значении представления о М. формируются в процессе осмысления, во-первых, правильного поведения, нравственности, должного характера («морального облика»), отличных от тех, что стихийно обнаруживаются у людей в повседневной жизни; а во-вторых, условий и пределов произволения человека, ограничиваемого собственным (внутренним) долженствованием, или пределов свободы в условиях извне задаваемой организационной и (или) нормативной упорядоченности. Наряду с этим и в специальной общефилософской литературе, и в публицистике, и в обычной речи под «М.» нередко понимается вообще любая принятая (где-либо) система норм индивидуального поведения.

Основные различия в философско-этических трактовках М. определяются расхождениями в понимании источника М. и содержания морального идеала. По пониманию источника М. типологически различаются: а) натуралистические концепции, выводящие М. из природы, представляющие М. как момент развития природных (биологических) закономерностей; б) социологические концепции, выводящие М. из общества, представляющие М. как элемент общественной организации, как разновидность социальной дисциплины; в) антропологические концепции, выводящие М. из природы человека, трактующие М. как неотъемлемое качество человека; г) супранатуралистические концеции, выводящие М. из некоторого трансцендентного источника. По интерпретации идеала различаются: а) гедонистические учения, согласно которым высшей ценностью и целью человека является удовольствие и все обязанности человека в конечном счете подчинены его желанию получать удовольствия (см.: Гедонизм); б) утилитаристские, или прагматистские, учения, согласно которым морально ценным является то, что служит определенной цели, а человек должен совершать полезные действия (см.: Польза) и стремиться к успеху; в) перфекционистские учения, согласно которым высшей ценностью является совершенство и каждый должен совершенствоваться в стремлении приблизиться к идеалу; г) гуманистические учения, согласно которым высшей нравственной ценностью является человек, а обязанностью каждого — содействие благу другого (см.: Альтруизм). Эти классификации референтны зап. филос. традиции, хотя в известных модификациях их можно проследить во всех культурах, где вычленяемы рассуждения о высших ценностях и целях человеческой жизни. В понимании природы М. в мировой истории идей можно реконструировать антиномичные представления о М. как: а) системе (кодексе) вменяемых человеку в исполнение норм и ценностей — универсальных и абсолютных или партикулярных и относительных, б) сфере индивидуального самополагания личности — свободного или предопределенного какими-то внешними факторами. Согласно одному из наиболее распространенных подходов М. трактуется как способ регуляции (в частности, нормативной) поведения людей. Такое понимание М. оформляется у Дж.С. Милля, определявшего М. как совокупность правил, которыми люди руководствуются в своих поступках; хотя понимание М. как некоторой формы императивности формируется раньше — в разных вариантах у Г. Гоббса, Б. Мандевиля, И. Канта (в отличие от доминировавшего в просветительской мысли понимания М. как преимущественно сферы мотивов). Различия в понимании императивности касались трактовки характера М. и степени тех ограничений, которые она накладывает. Императивность М. может трактоваться как выражение необходимости целесообразного взаимодействия в обществе; в частности, как совокупность правил, вырабатываемых самими людьми и закрепляемых в «общественном договоре» как системе взаимных обязательств, которые люди как граждане одного сообщества берут на себя с целью поддержания целостности социума и справедливого удовлетворения интересов каждого. Моральная императивность может рассматриваться с т.зр. ее специфичности, которая заключается в том, что она более побудительна, чем запретительна: требования М. не угрожают физическими или организационными ограничениями, ее санкции носят идеальный характер, они обращены к человеку как сознательному и свободному субъекту (Кант, Г.В.Ф. Гегель, P.M. Хэар). Взаимо- и самоограничения, вменяемые М., указывают на ту ее особенность, что М. задает форму воления, а это существенным образом отличает моральность от законопослушности, адаптивности, прислужничества или прилежности. Так полагаемый «изнутри-побудительный» характер императивности М. получил отражение в специальных понятиях долга и совести. Самоценность моральных действий, т.е. то, что они являются благими сами по себе и злыми сами по себе, была отражена в традиции естественного права, истоки которой легко прослеживаются равно в греч. античности (Гесиод, Гераклит), в иудаизме и христианстве и которая получает филос. и философско-правовое осмысление у стоиков, Августина, Г. Гроция, С. Пуфендорфа, Гоббса, X. Вольфам пр. Согласно теории естественного права, естественный закон пересекается по содержанию с церковным и гражданским законами, но одновременно утверждает критерий, внешне никак не обусловленный. В различных представлениях об императивности М. нашла отражение присущая ей роль гармонизации обособленных интересов, но вместе с тем и обеспечения свободы личности, и противостояния произволу — путем ограничения своенравия, упорядочивания индивидуального (как имеющего тенденцию к атомизированию, отчуждению) поведения, уяснения целей, к которым стремится личность (в частности, к достижению личного счастья), и средств, которые для этого применяются.

Рестриктивность М. обнаруживается не только в запретах, но в оценочных или обосновывающих рассуждениях. Но и запретам в М. присущи свои особенности: а) их исполнение обеспечивается не внешним контролем, а внутренним волением самого действующего субъекта — иначе (что было последовательно продемонстрировано Кантом) следует говорить о легальности (исполнение запрета как установленного закона), лояльности (исполнение запрета как заданного некоторым авторитетом), сервильности (исполнение запрета в порядке службы, прислуживания), но не о моральности; б) такого рода запреты оказываются возможными как безусловные (см.: Всеобщность); наличие же внешней контролирующей инстанции свидетельствует об условности, обусловленности запрета; в) запреты интериоризируются в качестве моральных лишь в процессе их личностного осмысления.

В новоевропейской философии складывается и др. представление о М. — как независимой и не сводимой к религии, политике, хозяйствованию, обучению форме управления поведением людей. Эта интеллектуальная тенденция к спецификации, точнее секуляризации, области М. стала условием более частного процесса формирования и развития в 17—18 вв. собственно филос. понятия М. — не только как сферы знаний или суммы различных предписаний и поучений, но как отдельного предмета теоретизирования. Представление о М как таковой формируется как представление об автономной М. Впервые в систематизированном виде этот подход был развит кембриджскими платониками 17 в. и в сентиментализме 18 в. (А.Э.К. Шефтсбери, Ф. Хатчесон), где М. описывается как способность человека к суверенному и независимому от внешнего влияния суждению и поведению. В философии Канта автономия М. как автономия воли утверждалась еще и как способность человека принимать универсализуемые решения и быть субъектом собственного законодательства. По Канту, апелляции не только к обществу, но и к природе, к Богу характеризуют гетерономную этику. Дж.Э. Мур усилил этот тезис указанием на недопустимость в теоретическом обосновании М. ссылок на внеморальные качества.

М. может концептуализироваться и как сфера ценностей, задаваемая дихотомией добра и зла, как такая сторона деятельности, в которой проявляются стремление человека к добру и отвращение от зла. При таком подходе М. предстает не с т.зр. того, каким образом она действует, каков характер ее требований, какие социальные и культурные механизмы гарантируют их реализацию, каким должен быть человек как субъект нравственности и т.п., а того, к чему человек должен стремиться и что ради этого совершать, к каким результатам приводят его поступки. В современной литературе различие принципиальных подходов к трактовке природы М. ассоциируется с традициями «кантианства» и «утилитаризма». Утилитаризм (в широком значении этого понятия) усматривает достоинство своего подхода в том, что, в отличие от «формального» кантианства, имеет что предложить человеку в качестве положительного нравственного закона. Однако содержательность указания на добро и зло в нормативной этике довольно относительна. Если принять во внимание указанное выше разнообразие нравственных принципов (в соответствии с интерпретацией идеала), которые берутся за основу при определении добра, станет ясно, что определение М. через противоположность добра и зла задает только направление исследования (см.: Добро). Различие традиции в анализе М. — как формы императивности или сферы ценностей — ведет к этико-теоретическому осмыслению антитезы долга и добра (блага), суть которой заключается в вопросе о приоритете в М. ценностного или императивного начала. В ее решении в истории философии прослеживаются две тенденции: согласно одной, понятие добра является основополагающим в М. (Пифагор, Демокрит, Аристотель, Эпикур, Августин, Гоббс, Б. Спиноза, Шефтсбери, Милль, Г. Сид-жвик, Мур и др.); согласно др., определяющим является понятие должного, или (в др. версиях) правильного (стоики, Кант, интуитивисты). При втором подходе характер абсолютности добра оказывается ограниченным: добро абсолютно в аксиологическом и содержательном отношении, но относительно в функциональном отношении. Принципиальная в порядке теоретического рассуждения, эта антитеза не представляет особой проблемы для самого морального сознания, в рамках которого ценностные и императивные суждения взаимно легко конвертируются. Утверждение чего-то в качестве добра, по логике М., одновременно означает его вменение к непременному использованию в качестве должного и правильного; и наоборот, определение чего-то в качестве должного означает, что его исполнение есть добро.

Еще одна, примыкающая к предыдущей, концептуализация понятия М. возможна при построении этики как теории добродетелей. Традиция такого подхода идет из античности, где в наиболее развитом виде она представлена Аристотелем. На протяжении всей истории философии оба подхода — теория норм и теория добродетелей — так или иначе дополняли друг друга, как правило, в рамках одних построений; и все же в некоторых учениях, напр. у Фомы Аквинского, Б. Франклина, B.C. Соловьева или А. Макинтайра, превалирует именно этика добродетелей. Если этика норм отражает ту сторону М., которая связана с формами организации, или регуляции, поведения, а этика ценностей анализирует позитивное содержание, посредством норм вменяемое человеку в исполнение, то этика добродетелей указывает на личностный аспект М., на то, каким должен быть человек, чтобы реализовать должное и правильно себя вести. В истории этической мысли прослеживаются два подхода к пониманию добродетели. Согласно одному (которого придерживался, к примеру, Кант), добродетель может трактоваться как обобщающее понятие, тождественное моральности, соответственно порок трактуется как аморальность. По этой логике человек либо морален, либо нет, т.е. человек либо добродетелен, либо порочен. Согласно другому (которого придерживался, к примеру, Аристотель), добродетель — это качество характера, проявляемое в той или иной деятельности, и добродетелей столько, сколько можно предположить разновидностей человеческой деятельности. Признание многих и разных добродетелей предполагает, что конкретный индивид может быть в одних отношениях добродетельным, а в иных порочным.

Дробницкий О.Г. Понятие морали: Историко-критический очерк. М., 1974; Мур Дж. Принципы этики. М., 1984; Donnagan A. The Theory of Morality. London; Chicago, 1977; Harman G. The Nature of Morality: An Introduction to Ethics. New York, Oxford, 1977; Hare R. Moral Thinking. Its Levels, Method and Point. Oxford, 1981; Gert B. Morality: A New Justifications of the Moral Rules. New York; Oxford, 1988; Bauman Z. Postmodern Ethics. Oxford; Cambridge, USA, 1993.

Р.Г. Апресян













МОРЕЛЛИ (Morelly) — аббат, представитель фр. утопического коммунизма 18 в. Автор, о котором нет достоверных данных. Нет даже уверенности, что такой человек вообще существовал. М. приписывается соч. «Code de la nature» (рус. пер. «Кодекс природы, или Истинный дух ее законов», 1921).

Реабилитируя в противовес рационализму 17 в. эффектное начало в человеке, М. изображает последнего в качестве существа, созданного для счастья, по природе своей открытого общению с себе подобными и находящего удовлетворение в совместном труде. В естественном состоянии люди всем владеют сообща и ощущают себя братьями. В дальнейшем, с ростом населения между людьми возникает соперничество, сознание родства ослабляется, возникает частная собственность. Не находя ей места в будущей социальной организации, М. не отрицает, однако, ее значения для настоящего и прошлого человечества. Будучи несомненным злом, она в то же время является мощным стимулом для возвращения человека к идее равенства, т.е. к собственной природе. Начало реализации этой идеи связывается М. с обнародованием сформулированных им трех законов, по которым должно строиться коммунистическое общество. В них, во-первых, фиксируется общность имущества, во-вторых, выдвигается требование обеспечения работой и содержанием за общественный счет каждого трудоспособного гражданина и, в-третьих, определяется обязанность каждого члена общества содействовать общественной пользе сообразно своим возможностям. Утопия М. исключает обмен и денежное обращение. Граждане прибегают к услугам общественных магазинов. Обязательно участие в сельскохозяйственных работах. Замещать общественные должности имеют право только отцы семейств в порядке очередности. Это требование подчеркивает патриархальную ориентацию проекта М. Выборное представительство не допускается. М. рассматривает историю как реализацию предвечных целей Бога, который понимается в духе деизма. Вводится государственная религия. Существующие же религии объявляются суевериями.

Взгляды М. оказали влияние на Г. Бабефа и фр. утопических коммунистов (Э. Кабе, М. Дезами и др.). 

Le code de la nature. Amsterdam, 1755.
Волгин В.П. Французский утопический коммунизм. М., 1960; Reverdy A. Morelly: idees philosophiques, economiques et politiques. Poitier, 1909.













MOCC (Mauss) Марсель (1872—1950) — фр. социолог и социальный антрополог. Заведовал кафедрой истории религий нецивилизованных народов Высшей школы практических исследований (с 1900), проф. социологии в Коллеж де Франс (с 1931). Образование получил в Бордоском ун-те. М. был племянником, учеником и сотрудником Э. Дюркгейма, активным приверженцем дюркгеймовской социологической школы. После смерти основателя школы он руководил ею в качестве главного редактора жур. «L'Annee sociologique» (1925— 1927). В политическом плане М. был сторонником реформистского социализма. Будучи в целом последователем Дюркгейма, М. тем не менее отказался от антипсихологизма своего учителя, стремясь в своих исследованиях к синтезу социологического и психологического подходов в изучении человека. Он подчеркивал важность исследования «целостного человека» в единстве его социальных, психических и биологических свойств. В отличие от Дюркгейма, М. не был склонен к разработке универсальных теорий, сосредоточившись гл. обр. на структурно-функциональном и сравнительно-историческом исследованиях конкретных фактов в рамках конкретных социальных систем. Главная работа М., ставшая классической, — «Опыт о даре. Форма и основание обмена в архаических обществах» (1925); в ней он на огромном историко-культурном материале обосновывает ключевое значение даров как универсальной формы обмена до развития товарно-денежных отношений. Дары, по М., формально добровольны, реально обязательны; давать, брать и возвращать дар — это обязанности, нарушение которых влечет за собой социальные санкции. В этом произведении М. выдвинул идею «целостных социальных фактов»: ориентацию на комплексное исследование фактов и выявление наиболее фундаментальных из них, пронизывающих все стороны социальной жизни и выступающих одновременно как экономические, юридические, религиозные и т.д. Большое научное значение имели и др. исследования М., в частности «О некоторых первобытных формах классификации» (1903, в соавт. с Дюркгеймом), «Опыт о сезонных вариациях в эскимосских обществах» (1906, при участии А. Беша), «Об одной категории человеческого духа: понятие личности, понятие «Я» (1938) и др. В области общей социологической теории идеи М., особенно идея «целостных социальных фактов», оказали определенное воздействие на труды Г.Д. Гуревича и К. Леви-Строса. Работы М. и его преподавательская деятельность повлияли на развитие различных отраслей социального знания, в частности этнологии, фольклористики, исторической психологии, индологии и др.

Общества. Обмен. Личность // Труды по социальной антропологии. М., 1996; Социологическая оценка большевизма // Новое и старое в теоретической социологии. М., 1999. Кн. 1; Manuel d'ethnographie. Paris, 1947; Sociologie et anthropologie. Paris, 1950; Deuvres. Paris, 1968—1969. Vol. 1—3.












МОТРОШИЛОВА Неля Васильевна (р. 1934) — специалист в области истории западноевропейской философии, теории познания: доктор филос. наук, проф. Окончила филос. факультет МГУ (1956). С 1959 — в Ин-те философии АН СССР (РАН), в настоящее время зав. отделом истории философии. Ответственный редактор «Историко-философского ежегодника», ряда др. изданий, среди которых «Социальная природа познания: теоретические предпосылки и проблемы» (М., 1979): «Studien zur Geschichte der westlichen Philosophie» (Frankfurt am Main, 1986); «Философия Мартина Хайдеггера и современность» (М., 1991).

Внесла важный вклад в исследование западноевропейской философии Нового времени и 20 в. В области нем. классической философии ее внимание сосредоточено на философии И. Канта и Г.В.Ф. Гегеля (в кан-товедении: теория познания Канта, философия права, учение Канта о свободе; в гегелеведении: проблемы системности у Гегеля, система категорий «Науки ло-

гики» как логики науки, социальная философия Гегеля — философия права, свободы, гражданского общества, специфика гегелевской феноменологии).

В исследованиях М. феноменологии и экзистенциализма на первый план выступают: концепция «чистого сознания» Э. Гуссерля как филос. модель, содержащая объединяющую конструкцию существенных черт сознания и предлагающая методы их раздельного анализа («чистое созерцание» и описание сущностей). Обращается внимание на следующие черты: сознание — бесконечный поток, разделенный на целостные части (феномены), направленный на предмет (интенциональный), содержащий пересечения предметных аспектов (ноэматических) и относящихся к различным свойствам актов (поэтических), содержащий «смыслодающие» функции, «чистые сущности» как «чистые возможности», приобретающий «временные» и «бытийственные» (онтологические) измерения, конституирующие такие целостности, как «мир», «природа», «бытие», «субъект», «чистое Я», «интерсубъективность».

В последние годы М. занимается детальным анализом 2-го тома «Логических исследований» Гуссерля. Еще в 1960-е гг. М. начала разрабатывать концепцию социально-исторической обусловленности познания, которая в 1980—1990-е гг. была дополнена проблемами развития философии и социологии, мировой цивилизации, исследованием социально-исторических корней нем. классической философии под углом зрения понятий «цивилизация», «эпоха», «историческая ситуация»; анализом роли «официального» и «неофициального» филос. сообщества в развитии философии и др. В 1980—1990-х гг. начато и продолжается исследование истории рус. философии, особенно феноменологической и экзистенциальной (Л. Шестов, Г.Г. Шпет, Б. Яковенко); исследуется перекличка филос. идей России и Запада в кон. 19 — нач. и кон. 20 в.

Ряд исследований М. посвящен новым и новейшим течениям в зап. философии, их представителям («филос. портреты» Ю. Хабермаса, В. Хесле и др.). В последнее время под руководством М. подготовлен и опубликован четырехтомный учебник «История философии: Запад — Россия — Восток» (1994—1998), в котором в едином комплексе проанализирована история философии различных эпох, стран и регионов. М. — автор глав этого учебника, посвященных антич. философии, философии Нового времени (великие философы 17 в.; нем. философы 18—19 вв.), рус. философии «серебряного века», зап. философии 20 в.

М. — руководитель и один из исполнителей проекта двуязычного, нем.-рус, издания собр. соч. Канта (вышли в свет I и III т.), а также проекта «Философия Ф. Ницше в России», в рамках которого выполнено детальное текстологическое исследование работы «По ту сторону добра и зла»; разработаны темы «Первые ницшеведческие исследования в России» и «В. Соловьев и Ф. Ницше».

Принципы и противоречия феноменологической философии. М., 1968; Познание и общество. Из истории философии XVII—XVIII вв. М., 1969; Гуссерль и Кант: проблема «трансцендентальной философии» // Философия Канта и современность. М., 1974; Наука и ученые в условиях современного капитализма. М., 1976; Истина и социально-исторический процесс познания. М., 1977; К проблеме научной обоснованности норм // Вопросы философии. 1978. № 7; Учение о человеке в философии эпохи ранних буржуазных революций // Философия эпохи ранних буржуазных революций. М., 1983; Путь Гегеля к «Науке логики». М., 1984; Современное исследование философии Гегеля: новые тексты и проблемы // Вопросы философии. 1984. № 7; Ориентации новой личности и их выражение в философии человека XVII столетия // Историко-философский ежегодник. 1986. М., 1986; Диалектика системности и системность диалектики в «Науке логики» Гегеля // Философия Гегеля. Проблемы диалектики. М., 1987; Социально-исторические корни немецкой классической философии. М., 1990; Рождение и развитие философских идей. М., 1991; Драма жизни, идей и грехопадения Мартина Хайдеггера // Квинтэссенция. 1992; Парабола жизни Льва Шес-това // Вопросы философии. 1992. № 1; История философии: Запад — Россия — Восток. М., 1994-1998. Т. I, II, III, IV; Marcuses Utopie der Antigesellschaft (в соавт. с Ю.А. Замошки-ным). Berlin, 1971; Freiheit und Vernunft // Weiner Jahrbuch fur Philosophic 1991. BdXXlII; Delineation ofGegenstendlichkeiten in Edmund Husserl's 2 v. «Logical Investigation» // Analecta Husserliana. 1992. Vol. XXVII.












МУДРОСТЬ (греч. — sophia, лат. — sapientia, инд. — prajna, др.-перс. — mazda, кит. — чже, евр. — hokma) — понятие, обозначающее высшее, целостное, духовно-практическое знание, ориентированное на постижение абсолютного смысла бытия и достигаемое через духовно-жизненный поиск истины субъектом знания. Большинство определений М., встречающихся в классической этико-философской традиции, подчеркивают в ней именно момент высшего знания в его ценностном выражении. Напр., по Г.В.Лейбницу, М. есть «знание высшего блага»; по И. Канту, М. — это «свойство воли согласовываться с высшим благом как конечной целью всех вещей»; Л.Н. Толстой определяет М. как «знание вечных истин, приложимых к жизни», и т.д.

Смысл мудрости, обозначающий состояние высшей сверхличностной духовности, соотносится с различными сверхнормальными проявлениями ментальности: провидением и ясновидением, глубоким умом, широким знанием, богатым жизненным опытом, житейской находчивостью и хитростью и т.п. «Словарь русского языка 11—17 вв.» приводит некоторые наиболее устойчивые смысловые значения слова «М.»: 1) ум, разум, благоразумие — умудренность; 2) совокупность знаний, ученость — великомудрие; 3) религиозная благочестивость — премудро с т ь; 4) душевная чистота, нравственное совершенство — смиренномудрие; 6) хитрость, лукавство, плутовство — мудрствование. В соответствии с этими смыслами бытуют и различные образы мудреца: духовный наставник, старец, философ, мыслитель, провидец, святой, хитрец, плут и т.д. Большинство из этих значений сложилось в контексте широкой фольклорной традиции и духовно-религиозной литературы под сильным влиянием византийского богословия и популярной греч. философии.

В этико-философском контексте значение рус. слова «М.» теснее всего переплелось с греч. понятием «софия». Слово «софия», хотя и переводится традиционно на рус. язык как «М.» или «премудрость», означает не только субъективное состояние души или ума, но и объективное положение вещей: их совершенство, красоту, гармонию. Кроме того, в нем содержится вполне четкое указание на творчество. Из тех значений, которые были намечены в «Словаре русского языка 11—17 вв.», понятию «софия» больше всего соответствует смысл «мастерства» и «совершенства» — совершенномудрия. П.А. Флоренский замечает, что слово «софия» правильнее было бы переводить на современный рус. язык как «мастерица», «художница» (Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. М., 1990). У Гомера, Гесиода и др. греч. авторов слово «софия», как и производные от него слова, употребляется в значении художественно-технического умения, знания, мастерства, совершенства, т.е. способности воплощать определенный замысел в действительности.

Данное значение понятия «софия» наложило заметный отпечаток и на его этико-философское осмысление начиная с Сократа и Платона и кончая рус. философами-софиологами (B.C. Соловьев, П.А. Флоренский, С.Н. Булгаков, Е.Н. Трубецкой, Л.П. Карсавин и др.). Основой этико-философского смысла софии-мудрости стало понимание ее как творческого воплощения идеи в бытии, истины в жизни, что определяет состояние идеально преображенной действительности и жизненно воплощенной идеальности. Это духовно-бытийное состояние осуществляется в образе жизни мудреца, пытающегося через нравственное творчество жизни и софийное преображение «этоса» достичь единения с Абсолютом.

Целостность М. выступает в единстве трех сторон: познавательной, коммуникативной и нравственной. Познавательная сторона определяет связь мудреца с трансцендентальным миром, с источником абсолютного знания, высшим выражением которого является мистическое единение с Абсолютом — unio mystica (см.: Мистика). Коммуникативная сторона определяет связь мудреца с социальным миром, с др. людьми, общение с которыми, в силу необходимости претворения трансцендентного в мирское, выливается в символико-игровые и иронико-плутовские формы поведения. Наконец, нравственная сторона определяет отношение мудреца к своему духовному миру, что выражается в аскетическом очищении духа, самоотречении и стремлении к нравственному совершенству (см.: Аскетизм). В своем классическом виде это триединство М. воплощается в лице Сократа, у которого познавательно-мистическое начало выступает в форме «даймониона», коммуникативно-поведенческое преломляется в иронии, а нравственное — в совершенствовании души и стремлении к добродетели.

Все многообразие форм М. и типов мудреца обусловлено в целом соотношением этих трех начал и преобладанием одного из них. Так, познавательно-мистическое начало преобладает у мудрецов-магов, пророков, духовидцев, теософов. Плутовское начало доминирует в образах фольклорных плутов и хитрецов — трикстеров, шутов. Нравственное начало становится преобладающим у филос. мудрецов, учителей жизни: Конфуция, Пифагора и др. Тождество мистики и добродетели определяет тип религиозного мудреца: святого, старца; тождество плутовства и добродетели — тип юродивого, «скомороха Божьего» (Франциск Ассизский), а также тип кинизирующего или иронизирующего философа и софиста в духе Диогена, Сократа и т.д.

В.Н. Назаров



Редкое и с трудом достигаемое соединение знания, опыта и ценностей, позволяющее выносить взвешенные, глубокие и дальновидные суждения о человеке, обществе и мире. Этимологически слово «философия» означает «любовь к М.», однако само понятие «М.» пока не прояснено философами. Из кажущихся очевидными свойств М. можно выделить следующие. М. не сводится к обширным знаниям о мире, человеке и обществе. Проницательность в отношении природы позволяет наукам о природе глубоко судить о ее объектах, но такие суждения никогда не называются мудрыми. Как говорил еще Гераклит, впервые употребивший слово «philosophos» для обозначения исследователя природы вещей, многознание не научает М., которая заключается в постижении оснований и причин. Вместе с тем знание представляет собой одну из необходимых предпосылок М. Касающаяся прежде всего человека и его непосредственного окружения, М. может быть скорее обнаружена в науках о культуре, чем в науках о природе, хотя и в первых она является довольно редкой и ее трудно выделить из общей массы эмпирического, субъективного и поверхностного. М. связана прежде всего с деятельностью человека и, значит, с теми ценностями, которыми он руководствуется в своей жизни и в своих действиях. М. опирается на здравый смысл, но идет гораздо дальше его и встречается значительно реже. М. требует опыта жизни и известного отдаления от тех событий, о которых приходится судить. Как говорил Г.В.Ф. Гегель, «сова Минервы вылетает в сумерки».

Как пишет в своей «Этике» Н. Гартман, М. есть «проникновение чувства ценности в жизнь, в любое чувствование вещей, во всякое действие и реагирование вплоть до спонтанного «оценивания», сопровождающего каждое переживание; постижение всего действительно этического бытия с точки зрения этого бытия; всегда лежащая в основе образа действия практического сознания его связь с ценностью. В строго антиинтеллектуалистическом смысле это можно было бы назвать этической духовностью, господствующим положением этики как основного духовного фактора во всей жизни человечества». Единственное, с чем трудно здесь согласиться, — это ограничение М. сферой этики, хотя и понимаемой весьма широко. М. — это доступное в конкретное время видение наиболее глубинных, возможно, еще не устоявшихся ценностей человеческого существования (не только этических, но и любых иных) и умение связать их с постоянно меняющимися обстоятельствами жизни.

А.A. Ивин












МУЖЕСТВО — этическая добродетель, характеризующая нравственную меру в преодолении страха; одна из четырех кардинальных добродетелей античности (наряду с умеренностью, мудростью и справедливостью). Систематический анализ М. дал Аристотель. По его мнению, М. есть преодоление страха смерти в тех случаях, когда смерть считается достойной, прекрасной и отношение к ней характеризует нравственные качества индивида. М. означает готовность оплатить добродетельность поведения риском собственной жизни: «Кто осмысленно устремляется ради добра в опасность и не боится ее, тот мужествен, и в этом мужество». В качестве типичных, общественно закономерных такие ситуации возникают в военных битвах. М. как этическая добродетель и война как общественное отношение соотнесены друг с другом. М. можно также, по Аристотелю, определить как этически достойный способ поведения человека в бою; отсюда — представление о нем как мужской добродетели (соответствующий др.-греч. термин, как и рус. «мужество», является однокоренным со словами «муж», «мужчина»). Хотя М. представляет собой середину между страхом и безумной отвагой, тем не менее оно ближе ко второй крайности и поэтому выступает как способность стойко переносить страдания, прежде всего физическую боль.

М. этически санкционирует воинскую деятельность как важную функцию аристократических сословий (напр., в идеальном гос-ве Платона М. — специфическая добродетель стражей). С переходом от греч. античности к рим. термин «М.» (лат. — virtus) становится одновременно синонимом доблести и добродетели. М. — центральная добродетель средневекового рыцарского этоса, теснейшим образом связанная с понятием чести. М. ценится также мещанской моралью, хотя здесь оно уже не рассматривается в качестве кардинальной добродетели и теряет преимущественное значение воинской доблести. Девальвация и трансформация М. стали важнейшими выражениями и результатами сдвига в общественных нравах, в ходе которого «промышленный дух одержал победу над военным и аристократическим духом» (Ф. Ницше). В филос. этике Нового времени М. низводится до второстепенной темы. Т. Гоббс отказывает М. в статусе гражданской добродетели, а страх смерти рассматривает в качестве продуктивной силы, способствующей установлению мира. У Б. Спинозы оно находится почти в самом конце обширного каталога аффектов. И. Кант определяет понятие М. как способность «отваживаться на то, что велит долг», считая, что есть опасности, для преодоления которых нужно больше М., чем для поединка в бою или на дуэли (таков, напр., страх насмешки, глумления). Усилия Ницше вернуть М. на верхние этажи этической иерархии и восстановить его первоначальный смысл добродетели воина-аристократа остались одиночными. В настоящее время М. чаще употребляется в расширительном содержании, как синоним нравственной твердости. Оно по преимуществу выступает как общечеловеческая позиция и все больше теряет значение мужской добродетели. Такому смещению акцентов в понимании М. в значительной степени способствуют современные теории и практические опыты ненасилия, в которых ненасильственная борьба со злом и несправедливостью интерпретируется как более мужественная, чем насильственная. М. Ганди говорил, что для ненасильственной борьбы нужно во много раз больше М., чем для насильственной. Углубление смысловых акцентов и расширительное понимание М. как «М. быть» в философии 20 в. типично прежде всего для экзистенциализма.

Цицерон. Об обязанностях. Кн. I // О старости. О дружбе. Об обязанностях. М., 1974; Аристотель. Никомахова этика. Кн. III // Соч.: В 4 т. М., 1984. Т. 4; Платон. Лахет // Диалоги. М., 1986; Оссовская М. Рыцарский этос // Рыцарь и буржуа. М., 1988; Тиллих П. Мужество быть // Избр. Теология культуры. М., 1995.

А.А. Гусейнов














МУНЬЕ (Mounier) Эмманюэль (1905—1950) — основатель и ведущий теоретик фр. персонализма, создатель жур. «Esprit» («Дух», октябрь 1932).

В основе учения М. лежит признание абсолютной ценности личности, находящейся в постоянном творческом самоосуществлении; личность первична по отношению к любым социальным системам, материальной и экономической необходимости. Непосредственное влияние на формирование взглядов М. оказала кризисная ситуация в период между двумя войнами, которую он расценил как общий кризис человека и цивилизации — одновременно экономический и духовный — и выход из которого видел в преобразовании мира на личностных началах. Опираясь на традицию философии субъективности, идущей от Сократа и Августина, и впитывая в себя антропологические идеи рационализма (Г.В. Лейбниц, И. Кант, К. Маркс) и иррационализма (М. Шелер, А. Бергсон, Н.А. Бердяев), католик М. стремился создать общецивилизационное миропонимание, в центре которого находится человек, вовлеченный в судьбу мира, т.е. осмысленно и ответственно действующий в мире, и в то же время трансцендирующий — постоянно преодолевающий себя и мир в движении к абсолютному началу (Богу), несоизмеримому с человеком и вместе с тем задающему ему подлинные жизненные ориентиры. Способом коренного изменения цивилизации М. признает революцию — одновременно социально-экономическую и духовную, при этом более всего полагается на «внутреннюю революцию» человека — на преобразование им своего внутреннего мира, на усвоение христианских ценностей. Основополагающие понятия персонализма М.: личность, творчество, трансценденция, межличностное общение и др. — в значительной степени определяются через художественное творчество и искусство.

Идеи персонализма М. получили широкое распространение. Персоналистски ориентированные филос. концепции существуют во многих странах: Италии, Швейцарии, Польше, Венгрии, в Скандинавском регионе, Латинской Америке. Идеи М. стали теоретической основой различных направлений социальной теологии: теологии труда, теологии личности, теологии революции, теологии освобождения. Персоналистская версия христианства способствовала переориентации официальной доктрины современного католицизма. Многие идеи персонализма входят в мировоззренческий багаж нынешнего главы римско-католической церкви Иоанна Павла II.

Надежда отчаявшихся. М., 1995; Манифест персонализма. М., 1999; Oeuvres. Paris, 1961-1962. Vol. I-IV;.
Эстетика французского персонализма. М., 1981; Вдовина И.С. Французский персонализм. М., 1990.












МУР (Moore) Джордж Эдуард (1873—1958) — англ. философ, представитель неореализма. Главный редактор жур. «Mind» (1921—1947). Выступал против англ. абсолютного идеализма и берклианства. В статье «Опровержение идеализма» (1903) анализировал ощущение, различая две его стороны — «сознание» и «объект». Объект, по М., не сводится к сознанию. Вместе с тем «независимое» существование объекта в гносеологической схеме М. является лишь видимостью, ибо объект в его концепции выступает в акте ощущения, а не в качестве стороны объективной реальности. Отвергая теорию отражения, М. абсолютизировал элементы непосредственности в познании, предвосхитил возникновение неореалистической концепции «имманентности трансцендентного». Под влиянием шотландской школы признавал истинность суждений «здравого смысла», исследование которого связывал с анализом обыденного языка. Идеи М. явились одним из источников лингвистической философии.

Этическая концепция М. носит индивидуалистический характер и основывается на критике «этического натурализма», рассматривающего «добро» как объективное рациональное понятие. «Добро» для М. — основополагающая этическая категория, смысл которой постигается лишь с помощью интуиции.

Principia Ethica, Cambridge, 1903; Some Main Problems of Philosophy. London; New York, 1958; Philosophical studies. London, 1959; Philosophical papers. London; New York, 1959.

Хилл Т.И. Современная теория познания. М., 1965; Луканов Д. М. Гносеология американского «реализма». М., 1968; Богомолов А.С. Английская буржуазная философия 20 в. М., 1973; The Philosophy of G.E. Moore. Evanston, 1942; G.E. Moore. Essays in Retrospect. London, 1970.













МУТАЗИЛИТЫ (араб. — отделившиеся, обособившиеся) — представители первой крупной школы в мусульманской «спекулятивной теологии» (калам), процветавшей в пер. пол. 9 в. Мутазилизм возник и получил первоначальное развитие в ходе диспутов мусульман с представителями др. верований, прежде всего христианства, а также с появлением в исламе различных религиозно-политических течений. В этих спорах сложилась характерная для всего калама в целом проблематика, включившая вопросы об атрибутах Бога и их соотношения с его сущностью, извечности Корана как слова Божьего или его сотворенности во времени, проблему свободы воли и предопределения и т.п. М. считались «отделившимися», потому что они утверждали, что совершающий смертельный грех отходит от рядов правоверных, но не становится неверующим, т.е. он занимает промежуточное положение между теми и другими. Поэтому принято считать, что М. восходят к кругу Хасана аль-Басри (ум. 728), от которого откололись его ученики Васил ибн Ата (ум. 748) и Амр ибн Убайд (ум. 762). Деятельность М. проходила в период активных переводов работ великих антич. мыслителей во втор. пол. 8 в. М. отрицали необходимость слепого следования религиозным авторитетам и традициям. Сомнение они рассматривали как первое условие познания, считая, что «50 сомнений стоят больше одной догмы». Они считали, что человек кроме пяти чувств обладает еще и шестым — разумом, «светом разума», на суд которого должны быть отданы все проблемы. Они опирались на силлогизм и аналогию, в основе которых лежали филос. а не религиозные положения. Все трактаты, которые приписывают или относят к М., включали в себя два главных раздела: о справедливости и единобожии, и поэтому их называли поборниками справедливости и единобожия. М. основывали свои взгляды на учениях Демокрита, Эпикура, Эмпедокла и др. антич. философов. Наиболее известными представителями мутазилизма были аль-Алляф (ум. ок. 840), ан-Наззам (ум. 835—846), аль-Джахиз (ум. 868). М. являлись активными сторонниками свободы воли. Они считали, что, поскольку Бог справедлив, он может творить по отношению к своим созданиям только то, что целесообразно и справедливо. Отсюда они выводили, что Бог не может быть источником зла и несправедливости, потому что если человеческая воля несвободна и все поступки людей предопределены, то получается, что Бог несправедлив, наказывая их за зло. Иными словами, М. утверждали, что у человека наличествует свободная воля, и за все дурные поступки он должен отвечать перед Богом. Бог, согласно учению М., всемогущ, но только относительно добра и справедливости. Зло и несправедливость не исходят от Бога, значит, есть такие акты, которые Всевышний не способен совершать. Когда, напр., ан-Наззама обвинили в отрицании всемогущества Бога, то он ответил: «Вы не допускаете, чтобы Аллах творил зло актуально, а я не допускаю, чтобы потенциально». Если человек свободен, то он волен совершать как добрые, так и дурные поступки. Бог, в силу своей справедливости, оказывается вынужденным награждать человека за благие дела и наказывать за дурные. В итоге получается, что Бог совершает это не по своей воле, но по своей справедливости. Бог обязан, желает он того или нет, награждать или наказывать свои создания.

Историческая заслуга М. заключалась в том, что они первыми пробили брешь в догматической мусульманской мысли, основывающейся на слепой вере в каждую букву «священных текстов». После этого религиозные деятели уже не могли отвечать на все вопросы, касавшиеся истины догматов ислама, традиционным «биля кайфа» (не спрашивай как). Они выступали также против всякого антропоморфизма. М. считали, что мусульманское единобожие несовместимо с признанием реальности и извечности Божественных атрибутов как неких сущностей, отличных от Божественной сущности. Традиционный список главных «положительных» атрибутов Бога обычно включал следующие семь: знание, могущество, жизнь, волю, зрение, слух и речь. Из них субстанциональными, т.е. внутренне присущими Божественной сущности как таковой, М. признают только первые три, объявляя их тождественными Божественной сущности и в этом смысле извечными. Остальные же характеристики они относят к «атрибутам действия», возникающим во времени, изменчивым, а потому отличным от Божественной сущности. Отсюда следует и мутазилитское учение о сотворенности Корана как слова Божьего, расходящееся с преобладающим в мусульманской мысли представлением об извечности Корана. Пять основных принципов этического рационализма М., общих для всех его школ, включали: объективность ценностей; Бог — источник одного лишь блага; рациональная познаваемость ценностей; человеческая способность действовать и познавать ценности — источник зла; вечное вознаграждение или наказание в потустороннем мире сообразно с ответственностью человека, вытекающей из 3-го и 4-го принципов. Наиболее известные мутазилитские школы были в Басре и Багдаде в 9—10 вв. При Халифе аль-Мамуне и двух его преемниках, с 813 по 847, к их деятельности правители относились весьма благосклонно, даже рассматривали тезис о «сотворенности» Корана в качестве показателя лояльности религиозных авторитетов к правящему режиму. Однако после 847 М. подверглись гонению. Мутазилизм оказал большое влияние на развитие рационализма в философии и культуре мусульманского Востока.

Жузе П. Мутазилиты. Казань, 1899; Ал-Джахиз. Китаб ал-Хайван. Каир, 1938—1945; Закуев А.К. Философия ан-Наззама. Баку, 1961; Ибрагим Т. Материалистические тенденции в учении мутазилитов // Из истории философии освободившихся стран. М., 1983; Nader A.N. Le sisteme philisophique des Mutazula. Beirut, 1956; Ibrahim Т., Sagadeev A. Classical Islamic Philosophy. Moskow, 1990 (см. также литературу к ст. Калам).

Н.С. Кирабаев











МЫШЛЕНИЕ — направленный процесс переработки информации в когнитивной системе живых существ. М. реализуется в актах манипулирования (оперирования) внутренними ментальными репрезентациями, подчиняющимися определенной стратегии и приводящими к возникновению новых ментальных репрезентаций. М. возникает у животных в ходе биологической эволюции, когда интенция к действию дифференцируется от ее непосредственного, автоматического перевода в моторные акты и освобождает в когнитивной системе пространственно-образную модель окружающей среды.

М. предполагает наличие у когнитивного субъекта внутренних когнитивных состояний, содержание которых выражается с помощью актов суждения (т.е. пропозиционально). Суждение невозможно определить без ссылки на лингвистические сущности — предложения, однако это означает лишь, что применительно к человеческому М. суждения строятся по лингвистическому образцу и этот образец (предложение) нужен для вербальной репрезентации суждения (мысли). Т.о., в общем случае пропозициональная структура М., его пропозициональное содержание вовсе не обязательно должны репрезентироваться в речевых актах. Анализ форм поведения животных, возникающих в результате научения, в частности, показывает, что они обладают интенциональными состояниями, т.е. состояниями перцептивной уверенности, которые имеют некоторое пропозициональное содержание, что они способны различать эквивалентные в информационном отношении сообщения и отдавать предпочтение одним альтернативам перед др. Т.о., животные способны к мыслительным актам, информационно эквивалентным актам суждения, но оперируют невербальными внутренними репрезентациями, использующими различные перцептивные коды.

В процессе дальнейшей биологической и когнитивной эволюции у живых существ наряду со способностями кперцептивному М. возникают также зачатки М. знаково-символического. Естественный отбор способствовал наследованию тех генетических признаков, которые определяют способности особей к извлечению и обработке необходимой для выживания когнитивной информации, получаемой от представителей своего вида. Речь прежде всего идет о способности многих животных к ритуализации своего поведения. В процессе эволюции первоначальная функция к.-л. формы поведения животных (сценария) модифицируется и, превращаясь в знак, становится средством коммуникации.

Символическая коммуникационная система, видимо, давала древним гоминидам большие адаптивные преимущества. Поэтому естественный отбор способствовал совершенствованию языковых способностей индивидов, развитию вербальной коммуникации и М. логико-вербального — специфической, присущей только людям формы знаково-символичес-кого М. Однако человечеству для реализации возможностей ускорения когнитивной эволюции, эволюции М. и культуры, возникших благодаря появлению речи, потребовались многие тысячелетия. Хотя какими-то речевыми рудиментами, видимо, владел еще Homo erectus (обитавший приблизительно 1,5 млн лет назад), вплоть до начала неолитической революции темпы когнитивного и культурного прогресса оставались исключительно медленными. Скорее всего, весьма длительный исторический период речь оставалась функционально избыточной по отношению к довербальным формам коммуникации.

М. архаическое, преимущественно образное все еще в широких масштабах использовало довербальные средства передачи социально значимой информации, где смысл мысленных репрезентаций (образов, прототипов и сценариев) «овеществлялся» и транслировался с помощью невербальных символов, изображений, жестовых языков и языка действий — ритуалов, танцев и т.д. Появление простейших концептуальных структур — рассказа, повествования, мифа — позволило словам и словесно выразимым знаниям направлять ход мыслей, а М. — выявлять несопоставимо больший объем скрытой когнитивной информации.

Попытки выяснить, что представляет собой человеческое М., предпринимались еще в глубокой древности. Как и элеаты, Платон отождествлял М. и речь, которые, с его т.зр., возникают в результате установления отношения между субъектом и предикатом высказывания или «соединения» имен существительных с глаголами. Аристотель разделял «пропозициональную» парадигму Платона: его понимание силлогизма в равной мере допускало и пропозициональную, и лингвистическую, и онтологическую интерпретации. Способность мыслить Аристотель относил к компетенции ума, бессмертной «мыслящей части» души. Он также выдвинул ряд гипотез, оказавших существенное влияние на последующее развитие психологии М. — напр., принцип ассоцианизма. Идеи, считал Аристотель, связываются между собой на основании смежности, сходства или контраста, а истинное знание может быть получено путем дедуктивных или индуктивных рассуждений.

В философии Нового времени М. и его законы анализировались с различных мировоззренческих позиций. Отталкиваясь от традиционной для христианского вероучения оппозиции души и тела, некоторые философы рассматривали М. как атрибут особого, свойственного только человеку (как ближайшему подобию Бога) духовного начала. Р. Декарт, в частности, считал, что сознание («душа») является нематериальной метафизической сущностью, которую Бог соединил с материальным телом, а М. — это свойство сознания, «разумной души». Напротив, Т. Гоббс придерживался механистического взгляда на природу мысли и исходил из предпосылки, что материя может мыслить. По его мнению, М. подобно математическому вычислению, но вместо чисел оно оперирует идеями — суммирует, вычитает, сравнивает их и т.д. Гоббс был уверен, что, в принципе, могут быть созданы такие технические устройства, которые окажутся способными мыслить. Продолжая рационалистическую традицию Декарта, Г.В. Лейбниц полагал, что человеческое М. управляется законами логики, и выдвинул идею математизации М. — создания универсального логического языка, который позволил бы точно и однозначно эксплицировать понятия и отношения и получать с помощью вычислений истинные знания. Развивая представления Дж. Локка, который впервые назвал связи, обусловленные привычкой или случаем, термином «ассоциация идей», британские эмпирики Дж. Беркли, Д. Юм, а позднее Дж. Милль и его сын Дж.С. Милль выделяли три типа внутренних мысленных репрезентаций: восприятия, их бледные копии, которые хранятся в нашей памяти, и преобразования этих бледных копий, т.е. ассоциативное М. Однако вопросы, касающиеся природы мысленных ассоциаций, их источников, процессов, лежащих в основе их формирования, законов ассоциаций и т.д., длительный период оставались предметом острых дискуссий. Во втор. пол. 19 в. усилиями гл.обр. философов, математиков и психологов окончательно сформировались два основных направления исследования, которые привели к разработке различных логических и психологических концепций М.

Важным этапом формирования логической концепции М. оказалась разработка в 1854 ирл. математиком Дж. Булем алгебры логики. Согласно его т.зр., мысли представляют собой высказывания или утверждения о мире, которые могут быть представлены в символической форме. Такого рода символы соответствующим образом комбинируются, и из них получают др. утверждения о мире. М., с этой т.зр., оказывается манипуляцией символами. Разрабатывая такой подход к М., Г. Фреге построил аксиоматическое исчисление высказываний и заложил основы современной логической семантики. Тем самым были значительно расширены репрезентативные возможности языка логики применительно к знаково-символическому (логико-вербальному) М. В дальнейшем попытки устранить обнаруженные в системе Фреге парадоксы повлекли за собой формализацию логики.

Параллельно попыткам философов и математиков проанализировать логические аспекты М., в др. дисциплине — психологии — во втор. пол. 19 в. был поставлен вопрос о том, могут ли ментальные события и М. в целом к.-л. образом быть измерены. Основоположники экспериментальной психологии (В. Вундт в Германии и его ученик Э. Титченер в США) стремились сформировать отдельную от философии, опирающуюся на эмпирические данные дисциплину, которая изучала бы структуру сознания и объясняла бы его феномены в терминах естественных наук. Психологи-структуралисты надеялись разложить психические явления на простые атомы, выделить простейшие, неразложимые ментальные события и обнаружить законы, управляющие образованием более сложных ментальных феноменов. В дальнейшем новые открытия (в частности, открытие условного рефлекса И.П. Павловым) заставили психологов отказаться от структуралистской программы, и доминирующей концепцией в психологии на протяжении последующих 40 лет стал бихевиоризм (Дж. Уотсон), провозгласивший, что объектом психологического исследования может быть только наблюдаемое поведение, а М., вера и т.д. — это лишь теоретические конструкты. Неспособность бихевиоризма объяснить более сложные психические явления — напр., речь, М. и т.д. — обусловила формирование в психологии альтернативной концепции — гештальттеории. Ее сторонники (М. Вертгеймер, В. Кёлер и др.) считали, что для адекватного объяснения мыслительных процессов необходимо допустить наличие внутренних ментальных состояний и тесную интеграцию рзаличных когнитивных структур. Поскольку целое не сводится к сумме его частей, то М. следует рассматривать как активный, конструктивный процесс. Оно может быть либо продуктивным, стремящимся обнаружить новые структурные отношения в ситуации или проблеме, либо непродуктивным, лишь имитирующим уже известное.

Фундаментальные открытия 1940—1950-х гг. в теории информации, нейрофизиологии, теории автоматов и кибернетике радикальным образом изменили направления исследований в различных областях науки, прямо или косвенно относящихся к человеческому М. Однако только в сер. 1960-х гг. эти открытия позволили сформировать единую картину мыслительных процессов на основе моделей переработки информации, положив начало новой психологии, которую У. Нейссер называл когнитивной психологией. Позднее когнитивная психология стала частью более крупной дисциплины — когнитивной науки, которая в настоящее время охватывает исследования в таких областях, как эпистемология, лингвистика, психолингвистика, информатика, нейробиология, нейропсихология и т.д. Общей целью этих исследований является объяснение и моделирование высших мыслительных процессов.

Открытие в 1960-х гг. межполушарной церебральной асимметрии и базирующихся на функциональной активности левого и правого полушарий мозга когнитивных типов мышления — знаково-символического (логико-вербального) и пространственно-образного, — получившее убедительное экспериментальное подтверждение, послужило отправным пунктом формирования принципиально новых представлений о мыслительной активности человека. Как оказалось, различия между функциями полушарий и, соответственно, когнитивными типами М. не сводятся к формам репрезентации материала, а касаются гл. обр. способов переработки когнитивной информации, принципов организации контекстуальной связи. Для пространственно-образного М. характерны холистическая стратегия обработки многих параметров поступающей информации. В результате происходят одновременное выявление соответствующих контекстуальных связей между различными смыслами образа или между целостными образами, «гештальтами», и создание на этой основе многозначного контекста (напр., мозаичной или калейдоскопической картины) с множественными «размытыми» связями. Со своей стороны, знаково-символическое (логико-вербальное) М. использует аналитическую стратегию и направлено на выявление только некоторых, существенных для анализа признаков, жестких причинно-следственных связей. Оно последовательно перерабатывает когнитивную информацию (вербальную и невербальную) по мере ее поступления, организуя однозначный контекст, необходимый для успешной вербальной коммуникации. Однако в простейших случаях знаково-символическое М. также обнаруживает способность к параллельной обработке информации, а пространственно-образное М. — некоторые, довольно примитивные способности к анализу.

Хотя наши системы лево- и правополушарного М. полностью не переводимы друг в друга, это не исключает, а наоборот, предполагает их тесную взаимозависимость, взаимодополняемость и кооперацию. Напр., манипулирование символами становится эффективным лишь в той степени, в какой оно содействует реализации неартикулированных актов понимания и опирается на их результаты. В свою очередь эффективность образного М. также оказывается в зависимости оттого, может ли оно считывать результаты левополушарной мыслительной активности и, ориентируясь на них, продуцировать новое целостное понимание. Человеческое М. может использовать не только перцептивные и вербальные коды, но и коды абстрактные, пропозициональные, в которых, вероятно, заключены наши знания основ грамматики языка и базисной арифметики. Наличие таких кодов дает нам возможность легко и быстро переводить мысль с перцептивного кода на вербальный и обратно, а также попеременно подключать соответствующие стратегии обработки когнитивной информации. С этой т.зр. именно абстрактный препозиционный код является языком мысли, а слова, образы, символы, знаки и т.д. — это только конкретные формы ее репрезентации.

Т.о., М. является одной из важнейших функций когнитивной системы, которая обеспечивает информационный контроль окружающей среды, адаптацию и выживание организмов. М. тесно связано с памятью, оно использует ее информационные ресурсы, накопленные благодаря опыту и обучению. Однако источником М. выступает не только когнитивная информация, извлекаемая из внешней среды, но и своего рода встроенное в когнитивную систему программное обеспечение, т.е. подлежащая биологической эволюции врожденная генетическая информация, определяющая формат внутренних ментальных репрезентаций, стратегии их переработки т.п. Даже в когнитивной системе человека большинство мыслительных процессов протекает неосознанно, их интегральный сознательный контроль осуществляется здесь гл. обр. на уровне целей и намерений. В то же время благодаря эволюции сознания и появившейся в ходе этой эволюции способности частично изменять самосознание (напр., в актах эмпатии) человек получил возможность гораздо более эффективно использовать свой интеллектуальный и мыслительный потенциал, свои природные задатки к творческому М., воображению, к созиданию культуры. Появление речи и развитие логико-вербального М. радикально расширили его арсенал средств обработки когнитивной информации, позволили извлекать общие характеристики объектов, явлений и отношений между ними с помощью информационно более емких, чем образы и прототипы, концептуальных средств — понятий, суждений, гипотез, научных законов, теорий и т.д. В настоящее время высшие когнитивные функции человека, включая М. и познание, активно изучаются когнитивной наукой и специальной областью компьютерной науки (информатики), получившей название искусственный интеллект.

Солсо Р. Когнитивная психология. М., 1995; Меркулов И.П. Когнитивная эволюция. М., 1999.

И.П. Меркулов












МЫШЛЕНИЕ АРХАИЧЕСКОЕ — филогенетически «первичное», преимущественно пространственно-образное, правополушарное мышление. Философами, антропологами и культурологами 20 в. предпринимались неоднократные попытки выявить отличительные особенности (в т.ч. и когнитивные) этого исторически наиболее древнего мышления. Благодаря их усилиям были разработаны и стали широко известны концепции «пралогического» мышления (Л. Леви-Брюль), «мифологического» мышления (К. Леви-Строс), «архаического способа мышления» (М. Элиаде) и др. Хотя в этих концепциях сам феномен первобытного мышления получил весьма подробное описание, исследователям так и не удалось теоретически обосновать его универсальные когнитивные характеристики, поскольку это требовало выхода за пределы сугубо социологических и культурологических представлений, игнорирующих биологическую и когнитивную эволюцию Homo sapiens. Гораздо более успешным в этом отношении оказался возникший в 1960-х гг. когнитивный подход, опирающийся на гипотезу двойного кодирования. Учитывая факт межполушарной функциональной асимметрии, эта гипотеза исходит из наличия у людей двух когнитивных типов мышления, двух систем кодирования, переработки и хранения когнитивной информации — образной и вербальной. Когнитивный подход рассматривает М.а. как мышление преимущественно пространственно-образное, правополушарное и позволяет последовательно и непротиворечиво объяснить такие его когнитивные характеристики, как, напр., оперирование прототипами, прообразами (архетипами), безразличие к логическим противоречиям и стремление установить между объектами и действиями какие-то формы мистической сверхъестественной связи («сопричастности»), широкое использование оппозиций, метафор, мифа как средств разрешения противоречий, вера в сверхъестественное и т.д.

Как было установлено, для М.а. характерно явное преобладание конкретных прототипных репрезентаций понятийного содержания и «холистических» стратегий обработки когнитивной информации, во многом совпадающих с «логикой» мифа. Это мышление в меньшей степени подвержено сознательному контролю, оно скорее управляется влиянием аффектов, эмоциональной оценкой, полагается на неосознаваемые, автоматические процессы и стереотипы. Ему присуща сравнительно меньшая организованность и упорядоченность связей между мысленными образами и элементами образов или словами, которые обозначают их смысл (и, соответственно, оно требует более низкой активности мозга и меньших физиологических затрат). Поскольку правое полушарие функционирует в настоящем времени, опираясь на прошлое, то для М.а. типично циклическое восприятие времени. Оперирование оппозициями, противопоставлениями — это также устойчивый элемент правополушарной неосознаваемой стратегии, обусловленной генетической предрасположенностью людей к выдвижению бинарных альтернатив. Когнитивные механизмы преимущественно образного мышления предполагают абсолютное доверие к показаниям органов чувств и порождают магию образа, которая распространяется и на сюжеты, воспринимаемые «наблюдателем» в состоянии сна. Магия образа лежит в основе формирования древнейших форм верований и вообще веры в сверхъестественное, этого непременного атрибута архаического менталитета.

М.а. в широких масштабах использует невербальные (довербальные) средства передачи социально значимой информации, где смысл мысленных репрезентаций (образов, сценариев и т.д.) «овеществляется» и транслируется с помощью символов, изображений, жестовых языков и языка действий — ритуалов, танцев и т.д. Относительно высокий удельный вес такого рода невербальных способов социальной коммуникации был характерен не только для древних первобытных популяций, но и для более развитых в культурном отношении др.-вост. цивилизаций. Аналогичный вывод позволяют сделать также данные исследований современных первобытных популяций.

Правомерно, по-видимому, говорить об эволюции М.а., о его этапах. Они характеризуются различным соотношением право- и левополушарных стратегий при условии, что стратегии правополушарного мышления остаются доминирующими. Как когнитивный тип мышления преимущественно образное мышление проявляется на индивидуальном уровне и на уровне популяций (или этнических групп). В последнем случае речь идет о статистическом преобладании в популяции индивидов с данным доминирующим когнитивным типом мышления. Не исключается, т.о., наличие внутри отдельной популяции достаточно большой группы людей (социальных групп, слоев), отличающихся по своему доминирующему когнитивному типу мышления от остальных ее членов. Это генетическое разнообразие, проявляющееся также и в доминировании конкретной гемисферы, исключительно важно для когнитивной эволюции и смены этапов М.а. Присущая преимущественно образному мышлению стратегия обработки когнитивной информации способствует формированию и развитию культуры только определенного типа (или семейства культур с близкими ценностными ориентациями) — напр., культуры собирательства и охоты, а также аграрной культуры, которые базируются на ценностях, ориентирующих людей на целостное, нерасчлененное восприятие мира, на созерцание и приспособление к нему как к неизменной данности. Поэтому М.а. является когнитивной основой длительного сохранения традиционной мировоззренческой ориентации на общепринятые сакральные образцы и архетипы.

Элиаде М. Космос и история. М., 1987; МеркуловИ.П. Когнитивная эволюция. М., 1999.

И.П. Меркулов











МЫШЛЕНИЕ ДИСКУРСИВНОЕ (от лат. discursus — рассуждение) — логическое мышление в понятиях, идущее последовательно, шаг за шагом в противоположность интуитивному познанию, непосредственному схватыванию. Напр., наше знание времени является дискурсивным, или концептуальным, если мы способны разъяснить, что такое время и привести какие-то доводы в поддержку своей т.зр.; в противном случае знание является интуитивным.











МЭН-ЦЗЫ, Мэн Кэ, Мэн Цзы-юй (ок. 372-289 до н.э.) — др.-кит. философ, педагог, второй после Конфуция идеолог раннего конфуцианства. Уроженец царства Цзоу (впоследствии область царства Лу, ныне — Юго-Вост. часть уезда Цзоусянь провинции Шань-дун).

Происходил из рода крупного сановника; получил хорошее образование; много странствовал, посетив царства Ци, Сун, Мэн, Вэй, Лян и др., где проповедовал свое учение. Не получив признания у правителей, М.-ц. вернулся в царство Лу, где занялся педагогической деятельностью. Его беседы с учениками легли в основу письменного памятника «Мэн-цзы» (4—3 вв. до н.э.). Идеи М.-ц. явились развитием этико-политического учения Конфуция и составили основу конфуцианской концепции политической организации общества.

Центральная идея политических взглядов М.-ц. — «человеколюбивое правление» (жэнь чжэн), имевшее несколько аспектов, в т.ч. 1) разделение всех жителей Поднебесной на «благородных мужей» (цзюньцзы), т.е. «тех, кто управляет людьми», и «простолюдинов» (шу минь) — «тех, кем управляют»: «Те, кто напрягают свой ум, управляют людьми; те, кто напрягают свои мускулы, управляются [другими]»; 2) обеспечение зажиточной жизни народу (тезис «править, заботясь о народе»), поскольку, согласно М.-ц., «народ является главным [в Поднебесной], за ним следуют духи Земли и зерна, а государь уступает им по значимости».

М.-ц. считал, что такой политикой правитель может «завладеть сердцем народа», «подчинить его себе» и в конечном итоге «овладеть Поднебесной». Обеспечение зажиточной жизни народу М.-ц. связывал с наделением его «постоянным занятием и имуществом» — это приведет к утверждению в народе добродетели. Конкретным шагом в осуществлении этой политики М.-ц. считал возрождение системы «колодезных полей», при которой крестьяне обязаны были сначала обработать «общее поле» («поле князя»), а затем уже — собственные наделы, с которых следовало платить налог в размере одной десятой урожая.

М.-ц. выступал за создание системы школ и домов призрения для престарелых как средства нравственного воспитания людей и утверждения согласия между верхами и низами.

Суть этико-философского учения М.-ц. сводится к положению об изначально доброй природе человека, которой присущи «четыре нравственных начала» (сы дэ): человеколюбие, чувство долга, стремление соблюдать ритуал и разум/мудрость. Человек, по М.-ц., наделен «врожденными знаниями» (лян чжи), чем объясняется его способность «познать Небо и его веления», добиваясь «слияния воедино Неба и человека».

Небо в учении М.-ц. выступало как высшая нравственная сила, верховное одухотворенное начало всех дел в Поднебесной. «Небо» олицетворяло собой нравственное совершенство и в то же время — «искренность», «истинность» (чэн).

М.-ц. первым из конфуцианских мыслителей поставил вопрос о соотношении чувственного и разумного начал в процессе познания. Важнейшим средством постижения мира философ считал «сердце» (синь, «разум») и второстепенным — органы чувств. Только «сердце» размышляет о «принципах» (ли) и постигает их.

В том же рационалистическом духе оценивал М.-ц. роль энергетического начала в человеке (ци) и его «воли» (чжи): «Воля руководит ци, а ци наполняет тело. Воля — главное, а ци — второстепенное».

Учение М.-ц. стало впоследствии неотъемлемой частью конфуцианской ортодоксии, а памятник «Мэн-цзы» вошел в 12 в. в каноническое конфуцианское «Четверокнижие» («Сы шу»).

Попов П.С. Китайский философ Мэн-шы. СПб., 1904; Ян Юнго. История древнекитайской идеологии / Пер. с кит. М., 1957; Быков Ф.С. Зарождение политической и философской мысли в Китае. М., 1966; Древнекитайская философия. Собр. текстов. М., 1972. Т. 1.

В.Ф. Феоктистов












МЮНЦЕР (Munzer) Томас (ок. 1490-1525) — протестантский теолог, идеолог народной реформации в Германии, предводитель крестьян и городской бедноты в Крестьянской войне (1524—1525). Приобрел известность как лютеранский священник в Цвиккау. Растущее сочувствие угнетенным крестьянам и городскому плебсу, ненависть к угнетателям — «развратителям мира», предавшим «Божественный порядок», привело его к разрыву с умеренной позицией М. Лютера и призыву к народной революции. Обоснование своих взглядов он находил в средневековых мистических доктринах, прежде всего в идеях Иоахима Флорского, предвещавшего наступление царства Духа, порвавшего с «игом» книжной учености, у И. Экхарта и И. Таулера, подчеркивавших деятельную природу христианина, в учении чешских таборитов о решающей роли «ревнителей дела Божьего» в свержении мирового зла.

М. отвергает проповедуемый Лютером дуализм духовной и светской жизни: Евангелие должно стать законом не только религиозной, но и социально-политической жизни; христианин подчиняется только высшей Божественной воле и никогда не должен мириться с произволом и «безбожными» действиями светских правителей. Его долг — добиваться построения Царства Божия на земле и прежде всего превращения равенства людей перед Богом в равенство на земле.

«Мертвой букве» церковного учения, исказившего Божественный разум, М. противопоставляет непосредственную «веру сердца», «обновленный разум», постигающий высшую Божественную мудрость. Ее фундамент не могут составить ни схоластические умствования, ни проповеди «фарисеев и епископов и книжников», а только «основа души», способная познать Бога таким, каков он есть. Для этого, по М., необходимо укрепление веры, обретаемой в процессе общения с Богом и противостоящей вере «книжной», «пергаментной». Такое общение означает сближение человеческой и Божественной веры, когда человек мыслит и действует в соответствии с Божественным предначертанием. Т.о., подчинение человеческого разума Божественной воле — не унижение разума, а напротив, его преобразование посредством «истинной веры». Приписывание человеческому разуму статуса божественного означает у М. отстаивание его суверенности и независимости от церковного, «безбожного» разума, раскрытие «совершенного разума» в человеке. Историческая заслуга М. состояла в том, что на языке профетической эсхатологической доктрины он страстно и талантливо выразил мироощущение «ремесленников и пахарей», открыто выступавших против феодального гнета.

Циммерман В. История Крестьянской войны в Германии. М., 1937; Энгельс Ф. Крестьянская война в Германии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 7; Смирин М.М. Народная реформация Томаса Мюнцера и Великая крестьянская война в Германии. М., 1955; Штекли А.Э. Томас Мюнцер. М., 1961; Лазарев В.В. Становление философского сознания Нового времени. М., 1987.















НАБЛЮДЕНИЕ И ЭКСПЕРИМЕНТ (от лат. experimentum — проба, опыт) — важнейшие методы эмпирического познания.

Научным наблюдением (Н.) называют восприятие предметов и явлений действительности, осуществляемое с целью их познания. В акте Н. можно выделить: 1) объект; 2) субъект; 3) средства; 4) условия; 5) систему знания, исходя из которой задают цель Н. и интерпретируют его результаты. Все эти компоненты следует учитывать при сообщении результатов Н. для того, чтобы его мог повторить любой др. наблюдатель. Важнейшим требованием к научному Н. является соблюдение интерсубъективности. Оно подразумевает, что Н. может повторить каждый наблюдатель с одинаковым результатом. Лишь в таком случае результат Н. будет включен в науку. Поэтому, напр., наблюдения НЛО или разнообразных парапсихических феноменов, не удовлетворяющие требованию интерсубъективности, до сих пор остаются вне науки.

Н. подразделяются на непосредственные и косвенные. При непосредственном Н. ученый наблюдает сам избранный объект. Однако далеко не всегда это возможно. Напр., объекты квантовой механики или многие объекты астрономии невозможно наблюдать непосредственно. О свойствах таких объектов мы можем судить лишь на основе их взаимодействия с др. объектами. Подобного рода Н. называют косвенными, оно опирается на предположение об определенной закономерной связи между свойствами непосредственно не наблюдаемых объектов и наблюдаемыми проявлениями этих свойств и содержит логический вывод о свойствах ненаблюдаемого объекта на основе наблюдаемого эффекта его действия. Следует заметить, что между непосредственным и косвенным Н. нельзя провести резкой границы. В современной науке косвенные Н. получают все большее распространен ие по мере того, как увеличивается число и совершенство приборов, используемых при Н., И расширяется сфера научного исследования. Наблюдаемый предмет воздействует на прибор, а ученый непосредственно наблюдает лишь результат взаимодействия предмета с прибором.

Эксперимент (Э.) есть непосредственное материальное воздействие на реальный объект или окружающие его условия, производимое с целью познания этого объекта. В Э. обычно выделяют следующие элементы: 1) цель; 2) объект экспериментирования; 3) условия, в которых находится или в которые помещается объект; 4) средства Э.; 5) материальное воздействие на объект. Каждый из этих элементов может быть положен в основу классификации Э., их можно разделять на физические, химические, биологические и т.д. в зависимости от различия объектов экспериментирования. Одна из наиболее простых классификаций основывается на различиях в целях Э.: напр., установление к.-л. закономерности или обнаружение фактов. Э., проводимые с такой целью, называются «поисковыми». Результатом поискового Э. является новая информация об изучаемой области. Однако чаще всего эксперимент проводится с целью проверки некоторой гипотезы или теории. Такой Э. называется «проверочным». Ясно, что невозможно провести резкой границы между этими двумя видами Э. Один и тот же Э. может быть поставлен для проверки гипотезы и в то же время дать неожиданную информацию об изучаемых объектах. Точно так же и результат поискового Э. может заставить нас отказаться от принятой гипотезы или, напротив, даст эмпирическое обоснование нашим теоретическим рассуждениям. В современной науке один и тот же Э. все чаще обслуживает разные цели.

Э. всегда призван ответить на тот или иной вопрос. Но чтобы вопрос был осмысленным и допускал определенный ответ, он должен опираться на предварительное знание об исследуемой области. Это знание и дает теория, и именно теория ставит тот вопрос, ради ответа на который ставится Э. Поэтому Э. не может принести правильного результата без теории. Первоначально вопрос формулируется в языке теории, т.е. в теоретических терминах, обозначающих абстрактные, идеализированные объекты. Чтобы Э. мог ответить на вопрос теории, этот вопрос нужно переформулировать в эмпирических терминах, значениями которых являются чувственно воспринимаемые объекты. Следует, однако, подчеркнуть, что, осуществляя Н. и Э., мы выходим за рамки чисто логических рассуждений и вступаем в непосредственный контакт с реальными вещами. В конечном итоге только через посредство такого контакта получают подтверждение или опровергаются наши представления о действительности. В эмпирических познавательных процедурах наука вступает в непосредственное столкновение с описываемой ею действительностью — именно в этом заключается громадное значение Н. и Э. для научного познания.

Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998.

А.Л. Никифоров















НАГАРДЖУНА (санскр. Nagarjuna) — основатель филос. школы мадхьямика и в определенном смысле ведущая фигура в махаянском буддизме в целом. Деятельность Н. приходится на 2—3 вв. Согласно знаменитому жизнеописанию мадхьямика Кумарадживы (4—5 вв.) Н. род. в брахманской семье на юге Индии и прошел полный курс брахманского образования, а затем обратился в буддизм сам и обратил местного царя; по сообщениям Сюань Цзана (7 в.), деятельность Н. проходила в Северо-Вост. Индии. Имя его окутано густым туманом легенд и чисто фольклорных сюжетов. Существенно только то, что он подверг критике классическое буддийское учение, обратившись в махаяну, полемизировал с противниками буддизма, участвовал в миссионерской деятельности, уже при жизни почитался бод-хисаттвой, а после смерти стал объектом культа. Из приписываемых Н. порядка 200 сочинений наиболее достоверными считаются пять.

Основное из них — «Мулямадхьямака-карика». («Строфы, основополагающие для [учения] о срединном пути») — около 450 стихов, распределенных по 27 главам. Текст посвящен преимущественно критике общеинд. и классических буддийских филос. категорий, в ходе которой раскрывается «пустотность» эмпирической реальности и тех понятийных каркасов, на которых основывается опыт ее познания. Каждая глава посвящена критической интерпретации одного из философско-религиозных топиков, в последовательности: причинность; движение; три классификации дхарм по 12 опорам сознания, пяти «группам» и 18 «элементам»; аффекты и их носители; возникновение, пребывание и разрушение вещей; действие и деятель; воспринимаемое и воспринимающий; «огонь и топливо»; круговорот бытия; страдание и его истоки; категория реальности; взаимодействие факторов эмпирического мира; категории бытия и небытия; зависимость и освобождение; действия и результаты; Атман; время; причины и следствия; появление и исчезновение вещей; Будда как «совершенный»; ошибки мышления; четыре «благородные» истины Будды; нирвана; 12 звеньев цепочки зависимого происхождения состояний бытия индивида; ложные мнения. Критика общепринятых понятий осуществляется Н. в контексте различения двух уровней истины — конвенциональной и абсолютной: Н. прямо объявляет, что «те, кто не распознают различия этих двух истин, не распознают и глубинный смысл учения Будды». Излюбленный метод «негативной диалектики» Н. — восходящая уже к эпохе Будды антитетралемма, посредством которой отрицаются все четыре логически возможные предикации. Основной текст Н. открывается отвержением четырех возможностей происхождения вещей: от себя, от чего-то другого, от того и другого вместе и ни от себя, ни от другого, тогда как в главе о нирване отрицается возможность предицирования ее существования, несуществования, того и другого вместе и ни того, ни другого.

В семидесятистишье «Виграка-вьявартани» («То, что устраняет дискуссии»), сопровождаемом автокомментарием, развивается центральная доктрина Н. — учение о «пустотности», которая отождествляется с законом зависимого происхождения состояний существования индивида и отсутствием у вещей собственной природы. Здесь же Н. критикует общеинд. эпистемологию — учение об источниках знания — и пытается опровергнуть основной довод противников «негативной диалектики» (которая, чтобы быть последовательной, должна отрицать, по их суждению, и самое себя).

«Юктишаштика» («Шестьдесят стихов о [логической] когерентности») перекрывает, несмотря на ограниченный объем, множество тем, начиная с зависимого происхождения состояний бытия индивида и завершая характеристикой «великих душ», которые уже достигли «освобождения» или приближаются к нему и которым противопоставляются души, приверженные страстям и «заключенные в клетку объектов».

В «Вайдалья-пракаране» («Трактат об обращении в пыль [ложных учений]») подвергается критике учение ньяи, прежде всего ее система 16 диалектических то-пиков. Это произведение важно для хронологизации текстов брахманистских систем, с которыми полемизирует Н.

«Ратна-вали» («Гирлянда драгоценностей») — стихотворный трактат из пяти глав по 100 стихов в каждой — посвящена этической, сотериологической и политической проблематикам в перспективе философии мадхьямики. В главах 1—3 благосостоянию в этом мире противопоставляется высшее благо «освобождения». В главе 4 — «Поведение царя» — представлена буддийская концепция царской власти, даются практические советы монарху. Основными добродетелями царя должны быть первые «совершенства» следующего путем бодхисаттвы: щедрость, нравственность и терпение. В главе 5 проводится параллель между монархом и бодхисаттвой: первый символизирует совершенство земной власти, второй — духовное пробуждение.

Перу Н., возможно, принадлежит и «Упая-хридал» («Сердцевина средств [дискуссии]») — один из ранних буддийских учебников по теории аргументации.

Н. стоит у истоков многовекового наследия школы мадхьямики. Среди его преемников выделяются Арья-дэва (3 в.) и такие комментаторы его основного труда, как Буддапалита (5 в.), Бхававивека (6 в.) и Чандра-кирти (7 в.).

Mulamadhyamakakarika of Nagarjuna. The Philosophy of the Middle Way. Introduction, Sausrkrit Text, English Translation and Annotation by D.J. Kalupahana. Delhi, 1999; Андросов В.П. Буддизм Нагарджуна. Религиозно-философский трактат. М., 2000.

Андросов В.П. Нагарджуна и его учение. М., 1990.

В.К. Шохин













НАГЕЛЬ (Nagel) Эрнест (1901 — 1985) — амер. философ, видный представитель натурализма. Проф. Колумбийского ун-та. Основная область исследований: логика и философия науки. Признавая природу единственным и всеобъемлющим объектом познания и подчеркивая приоритетное значение научных методов исследования, Н. вместе с тем в своей трактовке научного знания сохраняет приверженность логическому эмпиризму, ибо для него логико-математические принципы выражают лингвистические правила, а осмысленность эмпирических высказываний определяется их подтверждаемостью на опыте. Однако Н. не согласен с чисто конвенционалистской трактовкой логики и не склонен считать чувственные данные тем фундаментом, на котором можно построить структуру знания, ибо само эмпирическое познание невозможно без логических средств анализа. Выдвигая концепцию «логики без онтологии», Н. критикует тех, кто пытается подвести онтологические и трансцендентные основания под необходимый характер логических законов, ибо для него это означает игнорирование их нормативной природы. В трактовке логико-математических принципов, считает Н., следует прежде всего учитывать их функции в конкретных научно-исследовательских контекстах. Важный аспект натуралистической философии Н. составляет его трактовка ментальных событий и процессов как определенного аспекта телесной организации человека, однако он не склонен сводить психологические предикаты к физическим, ибо редукционизм, по мнению Н., ошибочен. В своей наиболее известной кн. «Структура науки» (1961) Н. рассматривает широкий круг вопросов о природе объяснения, логике научного исследования, структуре научного знания и т.д. Он детально разрабатывает гипотетико-дедуктивную модель объяснения как единый тип объяснения для всех наук, включая биологические и социальные. Согласно этой модели, объяснить к.-л. явление — значит показать, что оно выводимо из некоторого множества законов, действующих при определенных («начальных») условиях. Историк, как и любой др. ученый, должен объяснить, почему произошло то или иное событие, а для этого ему нужно выявить детерминированные «регулярности» в развитии общества. Однако детерминизм в истории ни в коей мере не означает, считает Н., признания «исторической неизбежности» и не отменяет моральной ответственности людей. В своей филос. оценке квантовой механики Н. вслед за А. Эйнштейном и М. Планком отвергает индетерминистское истолкование ее следствий.

Sovereign Reason. Glencoe Illinois, 1954; Logic Without Metaphysics. Glencoe Illinois, 1956; The Structure of Science. New York, 1961.

Каримский A.M. Философия американского натурализма. М., 1972.













НАДЕЖДА — ожидание блага, осуществления желаемого. В античности не было единого представления о ценностном значении Н. Негативное ценностное значение Н. обосновывалось тем, что она воспринимается как иллюзия, добровольный самообман. Однако из представления об иллюзорности Н. не всегда делался вывод о том, что она является злом. Н.-иллюзия выступала в роли утешения (Эсхил «Прикованный Прометей»), которое хотя и не способно отвести удары судьбы, зато в силах избавить человека от страдания в ожидании неизбежного. Ценность иллюзорной Н.-утешения была развенчана, в частности, в стоицизме, согласно которому обманчивая Н. ведет к отчаянию, в то время как главное для человека — сохранить мужество перед лицом любых ударов судьбы. В нейтральном значении понятие Н. раскрывается как ожидание события, которое с ценностной т.зр. может быть и хорошим, и плохим. По Платону, у хороших и правильно мыслящих людей надежды истинные и достижимые, у дурных и неразумных — ложные и несбыточные. С такой трактовкой связано понимание Н. как положительной ценности — справедливой награды за добродетельную жизнь. Положительное значение Н. в античности закрепилось и в том, что Н. символически изображали на монетах, а в Др. Риме существовало культовое почитание Н.

В христианстве Н. трактуется исключительно как положительная ценность. И хотя допускается, что объектами Н. могут быть различные (включая материальные) блага, в ней усматривается знак принадлежности человека не земной жизни, а вечности; ее основное содержание — упование на справедливый суд Христа и спасение (мессианская Н.). В таком качестве Н. рассматривается как одна из основополагающих добродетелей наряду с верой и милосердием. Наиболее распространена т.зр., что Н. в сравнении с др. теологическими добродетелями обладает меньшей значимостью. Для апостола Павла «любовь из них больше»: она пребывает вечно, в вере же и в Н. потребность утрачивается, когда Царство Божье становится фактом.

Понятие Н. занимает существенное место в моральной философии И. Канта. Согласно Канту, высшее благо предполагает соединение добродетели и счастья, между которыми объективно существует напряжение: в моральном законе не содержится необходимого основания для связи между нравственностью и счастьем. Совершенное осуществление добродетели и достижение соразмерного с добродетелью счастья не постижимы разумом и могут быть предметом лишь Н. В качестве условий возможности высшего блага и оснований Н. на его достижение Кант называет свободу, бессмертие души и бытие Бога. Н., как и страх, не может быть, по Канту, нравственным мотивом: в качестве принципа деяния она разрушительна для его моральной ценности.

В современных рассуждениях о Н. в разных филос. контекстах переосмысливаются антич. христианские представления. Одни философы отождествляют Н. с иллюзией, рассматривают ее как предлог уйти от решения смысложизненных дилемм в мир грез (А. Камю, Ж. Батай, Д.Д. Руне) и противопоставляют ей безнадежность как отсутствие всякого обмана. Другие считают Н. сущностно связанной со свободой и творчеством и признают ее необходимой и весьма эффективной движущей силой развития как в личностном, так и социальном, историческом и даже космическом аспектах (П. Рикёр, Э. Блох, Э. Фромм).

Кант И. Критика практического разума // Кант И. Собр. соч.: В 6т. [I]. М., 1965. Т. 4; Камю А. Бунтующий человек. М, 1990; Льюис К.С. Просто христианство // Льюис К.С.Любовь, страдание, надежда. М., 1992; Фромм Э. Революция надежды // Фромм Э. Психоанализ и этика. М., 1993; Левицкий С.А. Трагедия свободы // Левицкий С.А. Соч. М., 1995. Т. I; Зарин СМ. Аскетизм по православно-христианскому учению. М., 1996; Bloch E. Das Prinzip Hoffnung. Berlin, 1954—1959. Bd 1—3; Shorey P. Hope // Encyclopedia of Religion and Ethics. Edinburgh; New York, 1974.













НАЙДЫШ Вячеслав Михайлович (р. 1947) — специалист в области теории развития, гносеологии, филос. проблем естествознания, истории культуры. Окончил филос. факультет Киевского ун-та (1972). Преподавал там же в 1975—1978. С 1978 работает в Российском ун-те Дружбы народов; зав. кафедрой онтологии и теории познания (с 1992). В 1981 — 1984 преподавал в Кабульском ун-те. Доктор филос. наук (1989), проф. (1991). Заместитель главного редактора «Вестника Российского университета дружбы народов». Сер. «Философия». Автор ряда монографий и учебников.

В трудах Н. разрабатывается теоретическая модель сущности и структуры революционных процессов в познании, анализируются взаимосвязи когнитивного и ценностного аспектов сознания, феномен квазинауки, мифотворчество и рациональность в их связи с развитием цивилизации, филос. аспекты проблемы будущего науки, историческое развитие философии мифологии, тайна как форма культуры. На основе модели научных революций реконструируются логика и основные этапы развития научных революций в физике, астрономии, биологии, выделяются и систематизируются методологические установки познания в этих науках, закономерности смены естественнонаучных картин мира.

Н. выделяет основные исторические типы связи когнитивного и ценностного аспектов сознания; показывает, что формы квазинауки принципиально не интерпретируемы и, как правило, ориентированы вовсе не на познание мира, а на воспроизводство ценностных факторов в системах субъект-субъектных отношений (межличностного общения, массовых коммуникаций, идеологическом, художественно-образном творчестве); анализирует категориальный аппарат философии мифологии, особенности и перспективы фольклорного сознания.

О гносеологической сущности научных революций // Философские науки. 1977. № 5; Материалистическая диалектика и проблема научных революций. Киев, 1981 (в соавт.); О революциях в развитии биологии // Философские науки. 1986. № 5; Категории «закон» и «хаос» в астрономии // Категории «закон» и «хаос». Киев, 1987; Научная революция и биологическое познание: философско-методологический анализ. М., 1987; Введение в философию. М., 1991; Глобальные проблемы современности и историческое развитие практики // Ценности познания и гуманизация науки. М., 1992; Когнитивное и ценностное в познании // Ценности познания и гуманизация науки. М., 1992; Диахрония мифотворчества // Религия в изменяющемся мире. М., 1993; Мифотворчество и фольклорное сознание // Вопросы философии. 1994. № 2; Фольклорная родословная квазинаучных мифологем // Человек. 1996. № 1; Цивилизация как проблема философии истории. М., 1997; Проблема цивилизации в научной мысли Нового времени // Человек. 1998. № 2; Цивилизация как проблема философской антропологии // Человек. 1998. № 3; Будущее науки и квазинауки как философская проблема // Наука и квазинаучные формы культуры. М., 1999; Концепции современного естествознания. М., 1999; Тайна как феномен культуры // Человек. 1999. № 2; Понятие квазинаучных форм культуры // Наука и квазинаучные формы культуры. М., 1999; Миф как тайна. Философия мифологии в ее историческом развитии. М., 2000.












НАСИЛИЕ — общественное отношение, в ходе которого одни индивиды (группы людей) с помощью внешнего принуждения, представляющего угрозу жизни вплоть до ее разрушения, подчиняют себе других, их способности, производительные силы, собственность; узурпация свободной воли в ее наличном бытии (Г.В.Ф. Гегель). «Насиловать — значит делать то, чего не хочет тот, над которым совершается насилие» (Л.Н. Толстой). Н. можно интерпретировать как разновидность отношений власти, поскольку последняя представляет собой господство одной воли над другой, принятие решения за другого. Оно отличается от др. типов властных отношений — патернализма и правового принуждения. Патернализм есть господство зрелой (взрослой) воли над незрелой (детской); такое господство считается отеческим, ибо оберегает незрелую волю и рассчитывает на то, что в последующем, когда она достигнет стадии зрелости, будет одобрено ею. Правовое принуждение имеет источником предварительный договор, по которому индивиды сознательно в рамках и для целей сообщества отказываются от части своей свободы и передают право решения по определенным вопросам соответствующим ин-там и институционализированным лицам. Патерналистское и правовое принуждение имеют между собой то общее, что на них получено (или могло бы быть получено) согласие тех, против кого они направлены; сопряженное с ними внешнее воздействие считается легитимным Н., это — частичное Н., полунасилие, часто косвенное Н.; на собственно Н. в принципе не может быть получено согласие тех, против кого оно направлено. Н. следует также отличать от природной агрессивности человека как живого существа. В отличие от нее Н. является актом сознательной воли и претендует на обоснование, на законное место в межчеловеческой коммуникации. От др. форм общественного принуждения Н. отличается тем, что доходит до пределов жестокости, характерной для природной борьбы за существование, а от природной агрессивности — тем, что апеллирует к понятиям блага, справедливости. Н. можно определить как право сильного, возведение силы в закон человеческих отношений, ему нет места ни в природе, ни в пространстве человечности, разумного поведения; оно находится между ними, представляя собой способ выхода из естественного состояния или обратного провала в такое состояние. Н. соединяет две природы человека, что определяет как его фундаментальное значение в структуре человеческого бытия, так и его амбивалентный характер. Н. входит в реестр негативных ценностей в качестве их предельного случая; оно есть крайнее выражение зла. В то же время оно существует в многообразии количественных и качественных характеристик, которые не могут не учитываться при их ценностной квалификации (так, напр., не одно и то же быть ограбленным или убитым, есть также разница между единичными актами Н. и массовыми убийствами и т.д.). Противоречивость понятия Н. стала предметом филос. споров, которые развернулись гл. обр. вокруг вопроса: может ли (и если да, то в каких случаях) Н. получить санкцию в качестве разумного, нравственно оправданного и достойного способа действия? Разнообразные ответы на него можно свести к трем позициям: апология Н.; радикальное отрицание Н., не допускающее исключений (см.: Ненасилие); мягкое отрицание Н., допускающее исключения. Апология Н. как такового является в истории философии большой редкостью (некоторые из младших софистов, Ф. Ницше, Ж. Сорель и др.), она заключается в том, что Н. рассматривается в качестве критерия справедливости, выражения красоты и мощи духа. Радикальное отрицание Н. также имело мало сторонников (напр., тезис Сократа о том, что хуже совершить несправедливость, чем испытать ее; благостное восприятие жизни Франциском Ассизским) и стало концептуально акцентированной интеллектуальной традицией только в наше время (Л.Н. Толстой, М. Ганди, А. Швейцер и др.); оно исходит из убеждения, что моральное оправдание Н. невозможно по определению. Наиболее широко представлена третья позиция, по отношению к которой первые две являются маргинальными: в соответствии с ней Н. может быть духовно, нравственно оправдано, но только в рамках общего отрицательного отношения к нему; ее основные усилия сосредоточены на исследовании аргументов и соответствующих ситуаций (контекстов), в которых такое оправдание возможно и необходимо. Н. признавалось оправданным как: отказ от части во имя целого; жертва во имя будущего; способ предотвращения большего Н.; легитимное насилие гос-ва; историческое деяние.

Н. — один из способов поведения в предельных конфликтных ситуациях, когда конфликтующие стороны расходятся в понимании добра и зла. Его логика при этом следующая: там и тогда, где и когда невыносимое зло нельзя блокировать иначе как уничтожив его носителей или подчинив их воле добрых, совершить Н. столь же естественно и справедливо, как, напр., очистить тело от паразитов. Вопрос о философско-этическом обосновании Н. сводится к проблеме о правомерности деления людей на безусловно добрых и безусловно злых. Такое деление невозможно убедительно аргументировать. В ситуации, когда люди кардинально расходятся в понимании добра и зла, каждый из них имеет одинаковое право выступать от имени добра. И если признавать Н. в качестве способа выхода из этой ситуации, то нравственная позиция состояла бы в том, чтобы признать такое право за обеими сторонами. Взаимное признание права силы, которое, в частности, лежит в основе талиона, отдельных форм войны по правилам, дуэлей и т.п., есть первый шаг на пути отказа от Н.

Усилия философов найти Н. позитивное место в этико-нормативных программах, основываясь на философско-исторических аргументах, были обусловлены желанием: а) найти соразмерное и эффективное средство борьбы против зла и, самое главное, б) конкретизировать идею активного, деятельного начала в структуре бытия. Чтобы адекватно оценить их позицию, следует иметь в виду, что они строго не разводили понятия силы (власти) и Н. Такая понятийно-терминологическая размытость объяснялась и оправдывалась реальным состоянием нравственно-исторического опыта человечества, в котором сила в значительной степени была явлена в форме Н. В настоящее время ситуация существенно изменилась прежде всего в связи с «прогрессом» оружия (средства Н.), разрушительная сила которого достигла тотальных размеров. Философия уже не отождествляет силу с Н.: складывается интеллектуальная традиция (Толстой, Ганди, М.Л. Кинг и др.), которая по этому критерию ненасильственное сопротивление злу ставит выше насильственного; в рамках философии политики (Дж. Шарп) вырабатывается взгляд, согласно которому сотрудничество с населением является более существенным и специфичным признаком политической власти, чем легитимное Н.

Гусейнов А.А., Апресян Р.Г. Этика. М., 1999.

А.А. Гусейнов














НАТУРАЛИЗМ (от лат. naturalis — природный, естественный; natura — природа) — всякая филос. концепция, рассматривающая природу как единый, универсальный принцип объяснения всего сущего, исключающий все «сверхъестественное». По И. Канту, Н. есть выведение всего происходящего из фактов природы. Ключевое в понимании Н. понятие природы истолковывается по-разному; иногда утверждается даже, что оно охватывает также дух и духовные творения (стоицизм, Эпикур, Дж. Бруно, И.В. Гёте, романтизм, философия жизни). Гилозоизм и панпсихизм наделяют природу имманентно присущей ей одушевленностью, пантеизм — одухотворенностью. В социологии Н. выражается в объяснении развития общества различными природными факторами (климатическими условиями, географической средой, биологическими и расовыми особенностями людей). В этике Н. представлен концепциями, выводящими принципы морали из некоего природного начала (биологии или психологии человека и т.д.); Н. свойствен таким эстетическим направлениям, как гедонизм, эвдемонизм, утилитаризм. Дж. Мур обвинял в «натуралистической ошибке» всякое направление в этике, пытающееся определить моральное добро в терминах удовольствия, счастья, пользы и т.п.

Для понятия «Н.» характерна существенная неясность, которая может быть снята только путем конкретизации выдвигаемой версии Н. В общем случае Н. предполагает, что универсум не требует сверхъестественной причины и верховного правителя, но существует сам по себе, объясняется из самого себя и является самоуправляемым; что мир как процесс не является теологическим или антропоцентрическим, не имеет цели, детерминистичен и лишь случайно произвел человека; что человеческая жизнь — физическая, умственная, моральная и духовная — обычное естественное событие, подпадающее во всех аспектах под общие природные взаимосвязи и закономерности.









НАТУРАЛИСТИЧЕСКАЯ ОШИБКА — термин, введенный Дж. Муром для обозначения выведения этических заключений из неэтических посылок или определения этических понятий в неэтических терминах. Мур считал, что такого рода ошибка допускается во всех системах метафизической этики и натуралистической этики.








НАТУРАЛИСТИЧЕСКАЯ ЭТИКА— этическая теория, считающая, что этика есть эмпирическая наука (естественная, социальная или гуманитарная), что этические понятия могут быть сведены к понятиям естественных наук, а этические проблемы разрешены на базе этих наук.

Н.э., выводящая заключения о моральном добре и долге из чисто описательных посылок, совершает, как отмечал еще Д. Юм, грубую ошибку, поскольку от «есть» невозможно с помощью логики перейти к «должен». «В каждой этической теории, — писал Юм, — автор в течение некоторого времени рассуждает обычным образом, устанавливает существование бога или излагает свои наблюдения относительно дел человеческих; и вдруг я, к своему удивлению, нахожу, что вместо обычной связки, употребляемой в предложениях, а именно: "есть" или "не есть", не встречаю ни одного предложения, в котором не было бы в качестве связки "должно" или "не должно". Подмена эта происходит незаметно, но тем не менее она в высшей степени важна... Я уверен, что этот незначительный акт внимания опроверг бы все обычные этические системы и показал бы нам, что различие порока и добродетели не основано исключительно на отношениях между объектами и не познается разумом». В дальнейшем критика Н.э. была развита Ж.А. Пуанкаре, Дж. Муром, К. Поппером и др.

Мур Дж. Принципы этики. М., 1984; Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1.













НАТУРФИЛОСОФИЯ (от лат. natura — природа) — философия природы, умозрительное истолкование природы, рассматриваемой в ее целостности. Границы между естествознанием и Н., ее место в философии исторически менялись. Наиболее значительную роль Н. играла в древности. Фактически Н. явилась первой исторической формой философии. Др.-греч. натурфилософы выдвинули ряд гипотез, имевших большое значение в истории науки, напр. атомистическая гипотеза. В дальнейшем Н. обычно именовалась физикой или физиологией, т.е. учением о природе. Само понятие «Н.» (philosophia naturalis) восходит к стоицизму (Сенека).

В Средние века, когда философия сближается с теологией, Н. почти исчезает с филос. горизонта: отдельные элементы антич. Н. были приспособлены к креационистским представлениям христианской, мусульманской и иудейской теологии.

Рост интереса к природе в философии Возрождения нашел выражение в новом расцвете Н., связанной с именами Дж. Бруно, Б. Телезио, Т. Кампанеллы, Дж. Кардано, Т. Парацельса, Ф. Патрици. Н. этой эпохи развивалась гл.обр. на основе пантеизма и гилозоизма. Особенно широко использовался принцип тождества микро- и макрокосмоса; была выдвинута идея целостного рассмотрения природы и ряд др. глубоких положений, однако понимание природы в целом носило во многом фантастический характер, включая астрологические и алхимические представления. Стремление к овладению силами природы породило увлечение магией, каббалистикой и мистикой чисел.

В 17—18 вв. в эпоху бурного прогресса механистического естествознания, когда возобладали аналитические методы и метафизический способ рассмотрения природы, Н. отступает на второй план. В нем. классической философии Н. снова выдвигается в качестве одной из основных филос. дисциплин, особенно у Ф.В.Й. Шеллинга, пытавшегося на основе объективного идеализма обобщить достижения естествознания. Шеллинг выдвинул идеи о полярности как принципе дифференциации первоначального единства природы и о том, что высшие формы представляют собой как бы возведение в степень более низких форм. Н. Шеллинга развивали Л. Окен, Д.М. Велланский, а также некоторые естествоиспытатели.

Попытки возрождения Н. были предприняты в кон. 19 — нач. 20 в. В. Оствальдом, X. Дришем, Т. Липпсом и др., пытавшимися преодолеть с помощью Н. кризис новейшего естествознания. Элементы Н. существуют в теории эмерджентной эволюции и в философии А.Н. Уайтхеда.

Современная философия науки исключает возможность существования Н. как особой филос. дисциплины, возвышающейся над естественными науками и директивной по отношению к ним.

Кузнецов Б.Г. Эволюция картины мира. М., 1961; Dingler H. Geschichte der Naturphilosophie. Berlin, 1932; Naturphilosophie. Von der Spekulation zur Wissenschaft. Berlin, 1969.













НАУКА — особый вид познавательной деятельности, направленный на выработку объективных, системно организованных и обоснованных знаний о мире. Взаимодействует с др. видами познавательной деятельности: обыденным, художественным, религиозным, мифологическим, филос. постижением мира.

Как и все виды познания, Н. возникла из потребностей практики и особым способом регулирует ее. Н. ставит своей целью выявить сущностные связи (законы), в соответствии с которыми объекты могут преобразовываться в процессе человеческой деятельности.

Любые объекты, допускающие преобразование человеком, — фрагменты природы, социальные подсистемы или общество в целом, состояния человеческого сознания и т.п. — могут стать предметами научного исследования. Н. изучает их как объекты, функционирующие и развивающиеся по своим естественным законам. Она может изучать и человека как субъекта деятельности, но также в качестве особого объекта.

Предметный и объективный способ рассмотрения мира, характерный для Н., отличает ее от иных способов познания. Напр., в искусстве освоение действительности всегда происходит как своеобразная склейка субъективного и объективного, когда любое воспроизведение событий или состояний природы и социальной жизни предполагает их эмоциональную оценку. Художественный образ всегда является единством общего и единичного, рационального и эмоционального. Научные же понятия — это рациональное, выделяющее общее и существенное в мире объектов.

Отражая мир в его объективности, А. дает лишь один из срезов многообразия человеческого мира. Поэтому она не исчерпывает собой всей культуры, а составляет лишь одну из сфер, которая взаимодействует с др. сферами культурного творчества — моралью, религией, философией, искусством и т.д.

Признак предметности и объективности знания является важнейшей характеристикой Н., но он еще недостаточен для определения ее специфики, поскольку отдельные объективные и предметные знания может давать и обыденное познание. В отличие от него Н. не ограничивается изучением только тех объектов, их свойств и отношений, которые в принципе могут быть освоены в практике соответствующей исторической эпохи. Она способна выходить за рамки каждого исторически определенного типа практики и открывать для человечества новые предметные миры, которые могут стать объектами массового практического освоения лишь на будущих этапах развития цивилизации. В свое время Г.В. Лейбниц характеризовал математику как Н. о возможных мирах. В принципе эту характеристику можно отнести к любой фундаментальной Н. Электромагнитные волны, ядерные реакции, когерентные излучения атомов вначале были открыты в физике, и в этих открытиях потенциально был заложен принципиально новый уровень технологического развития цивилизации, реализовавшийся значительно позднее (техника электродвигателей и электрогенераторов, радио- и телеаппаратура, лазеры, атомные электростанции и т.д.).

Постоянное стремление Н. к расширению поля изучаемых объектов, безотносительно к сегодняшним возможностям их массового практического освоения, выступает тем системообразующим признаком, который обосновывает др. характеристики Н., отличающие ее от обыденного познания.

Прежде всего — это отличие по продуктам (результатам). Обыденное познание создает конгломерат знаний, сведений, предписаний и верований, лишь отдельные фрагменты которого связаны между собой. Истинность знаний проверяется здесь непосредственно наличной практикой, т.к. знания строятся относительно объектов, включенных в процессы производства и наличного социального опыта.

Но поскольку Н. постоянно выходит за эти рамки, она лишь частично может опереться на наличные формы массового практического освоения объектов. Ей нужна особая практика, с помощью которой проверяется истинность ее знаний. Такой практикой становится научный эксперимент. Часть знаний непосредственно проверяется в эксперименте. Остальные объединяются логическими связями, что обеспечивает перенос истинности с одного высказывания на другое. В итоге возникают такие присущие Н. характеристики, как системная организация ее знаний, их обоснованность и доказанность.

Далее, Н., в отличие от обыденного познания, предполагает применение особых средств и методов деятельности. Она не может ограничиться использованием только обыденного языка и тех орудий, которые применяются в производстве и повседневной практике. Ей необходимы особые средства деятельности — специальный язык (эмпирический и теоретический) и особые приборные комплексы. Именно постоянное развитие этих средств обеспечивает исследование все новых объектов, в т.ч. и тех, которые выходят за рамки возможностей наличной производственной и социальной практики. Этим же вызваны потребности Н. в постоянной разработке специальных методов, обеспечивающих освоение новых объектов безотносительно к возможностям их сегодняшнего практического освоения.

Метод в Н. часто служит условием фиксации и воспроизводства объекта исследования; наряду со знанием об объектах Н. систематически развивает знания о методах.

Наконец, существуют специфические особенности субъекта научной деятельности. Субъект обыденного познания формируется в самом процессе социализации. Для Н. же этого недостаточно: требуется особое обучение познающего субъекта, которое обеспечивает его умение применять свойственные Н. средства и методы при решении ее задач и проблем. Систематические занятия Н. предполагают также усвоение особой системы ценностей. Фундаментом выступают ценностные установки на поиск истины и на постоянное наращивание истинного знания. На базе этих установок исторически развивается система идеалов и норм научного исследования. Эти ценностные установки составляют основание этики Н. Система идеалов Н. запрещает умышленное искажение истины в угоду тем или иным социальным целям, система норм научного исследования требует постоянной инновационной деятельности и вводит запрет на плагиат.

Фундаментальные ценностные установки соответствуют двум фундаментальным и определяющим признакам Н.: предметности и объективности научного познания и ее интенции на изучение все новых объектов, безотносительно к наличным возможностям их массового практического освоения.

В развитии научного знания можно выделить преднауку и Н. в собственном смысле слова. На начальной стадии зарождающаяся Н. еще не выходит за рамки наличной практики. Она моделирует изменение объектов, включенных в практическую деятельность, предсказывая их возможные состояния. Реальные объекты замещаются в познании идеальными объектами и выступают как абстракции, которыми оперирует мышление. Их связи и отношения, операции с ними также черпаются из практики, выступая как схемы практических действий. Такой характер имели, напр., геометрические знания древних египтян. Первые геометрические фигуры были моделями земельных участков; операции разметки участка с помощью мерной веревки, закрепленной на конце колышком, что позволяло проводить дуги, были схематизированы и стали способом построения геометрических фигур с помощью циркуля и линейки.

Переход от преднауки к собственно Н. вызван новым способом формирования идеальных объектов и их связей, моделирующих практику. В развитой Н. они не только черпаются непосредственно из практики, но преимущественно создаются в качестве абстракций, на основе ранее введенных идеальных объектов. Построенные из их связей модели выступают в качестве гипотез, которые затем, получив обоснование, превращаются в теоретические схемы изучаемой предметной области. Так возникает особое движение в сфере развивающегося теоретического знания, которое начинает строить модели изучаемой реальности как бы сверху по отношению к практике с их последующей прямой или косвенной практической проверкой.

Исторически первой осуществила переход к собственно научному познанию мира математика. Затем способ теоретического познания, основанный на движении мысли в поле теоретически идеальных объектов с последующей экспериментальной проверкой гипотез, утвердился в естествознании. Третьей вехой в развитии Н. стало формирование технических Н. как своеобразного опосредующего слоя знания между естествознанием и производством, а затем произошло становление социальных Н.

Каждый из этих этапов имел свои социокультурные предпосылки. Первый образец математической теории (евклидова геометрия) возник в контексте антич. культуры с присущими ей ценностями публичной дискуссии, демонстрации, доказательства и обоснования как условиями получения истины.

Естествознание, основанное на соединении математического описания природы с ее экспериментальным исследованием, формировалось в результате культурных сдвигов, происшедших в эпохи Ренессанса, Реформации и раннего Просвещения.

Становление технических и социальных Н. было вызвано интенсивным индустриальным развитием, стимулируемым внедрением научных знаний в производство и возникновением потребностей научного управления социальными процессами.

На каждом из этапов развития научное познание усложняло свою организацию. Во всех развитых Н. складываются свои уровни теоретического и эмпирического исследований со специфическими для них методами и формами знания (основной формой теоретического уровня выступает теория научная; эмпирического уровня — научный факт).

К сер. 19 в. формируется дисциплинарная организация Н., возникает сложная система взаимосвязанных дисциплин. Каждая из Н. (математика, физика, химия, биология, технические и социальные Н.) имеет свою внутреннюю дифференциацию и свои основания — свойственную ей картину исследуемой реальности, специфику идеалов и норм исследования и характерные для нее философско-мировоззренческие идеи.

Взаимодействие Н. формирует междисциплинарные исследования, удельный вес которых возрастает по мере развития Н.

Каждый этап развития Н. сопровождался особым типом ее институализации, определяемой организацией исследований и способом воспроизводства субъекта научной деятельности. Как социальный ин-т Н. начала оформляться в 17—18 вв., когда в Европе возникли первые научные общества, академии и научные журналы. В 20 в. Н. превратилась в особый тип производства научных знаний, включающий многообразные объединения ученых, в т.ч. крупные исследовательские коллективы, целенаправленное финансирование и особую экспертизу исследовательских программ, их социальную поддержку, специфическую промышленно-техническую базу, обслуживающую научный поиск, сложное разделение труда и целенаправленную подготовку кадров.

В процессе исторического развития Н. менялись ее функции в социальной жизни. В эпоху становления естествознания Н. отстаивала в борьбе с религией право участвовать в формировании мировоззрения. В 19 в. к мировоззренческой функции добавилась функция быть производительной силой. В первой пол. 20 в. Н. стала приобретать еще одну функцию — превращаться в социальную силу, внедряясь в различные сферы социальной жизни и регулируя различные виды человеческой деятельности.

В современную эпоху, в связи с глобальными кризисами возникает проблема поиска новых мировоззренческих ориентаций человечества. В этой связи переосмысливаются и функции Н. Ее доминирующее положение в системе ценностей культуры во многом было вызвано ее техническим приложением. Сегодня важно органическое соединение ценностей научно-технологического мышления с теми социальными ценностями, которые представлены нравственностью, искусством, религиозным и филос. постижением мира. Такое соединение представляет собой новый тип научной рациональности. В развитии Н. начиная с 17 в. можно выделить три основных типа рациональности: классическую (17 — нач. 20 в.), неклассическую (пер. пол. 20 в.), п о с т н е к л а с -сическую (кон. 20 в.).

Классическая Н. предполагала, что субъект дистанцирован от объекта и как бы со стороны познает мир; условием объективно истинного знания считалась элиминация из объяснения и описания всего, что относится к субъекту и средствам деятельности. Для неклассической рациональности характерна идея отнесенности объекта к средствам и операциям деятельности; экспликация этих средств и операций выступает условием получения истинного знания об объекте. Образец реализации такого подхода — квантово-релятивистская физика. Наконец, постнеклассическая рациональность учитывает соотнесенность знаний об объекте не только со средствами, но и с ценностно-целевыми структурами деятельности, предполагая экспликацию внутринаучных ценностей и их соотнесение с социальными целями и ценностями.

Появление каждого нового типа рациональности не устраняет предыдущий тип, но ограничивает поле его действия. Каждый из этих типов расширяет поле исследуемых объектов.

В современной, постнеклассической Н. все большее место занимают сложные, исторически развивающиеся системы, включающие человека. К ним относятся объекты современных биотехнологий, в первую очередь генной инженерии, медико-биологические объекты, крупные экосистемы и биосфера в целом, человеко-машинные системы, включая системы искусственного интеллекта, социальные объекты, и т.д.

В широком смысле сюда можно отнести любые сложные синергетические системы, взаимодействие с которыми превращает само человеческое действие в компонент системы. Методология исследования таких объектов сближает естественно-научное и гуманитарное познание, составляя основу для их глубокой интеграции.

Наука и культура. М., 1974; Кун Т. Структура научных революций. М., 1975; Природа научного познания. Минск, 1979; Холтон Дж. Тематический анализ науки. М., 1981; Малкей М. Наука и социология знания. М., 1983; Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983; Научные революции в динамике культуры. Минск, 1987; Стёпин B.C. Философская антропология и философия науки. М., 1992; Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998; Меркулов И.П. Когнитивная эволюция. М., 1999; Стёпин B.C. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. М., 2000.

B.C. Стёпин











НАУКИ О ДУХЕ — термин, употребляемый с сер. 19 в. и обозначающий примерно то же самое, что и науки о культуре (см.: Науки о природе и науки о культуре) или идиографическая наука. Выражение «Н. о д.» является переводом термина англ. философии «moral science». К Н. о д. обычно относили историю, лингвистику, социологию, этику, эстетику и др. Психология считалась стоящей между науками о природе и Н. о д.

В. Дильтей, резко противопоставлявший Н. о д. естественным наукам, относил к предмету исследования первых общественно-историческую действительность. Он полагал, что Н. о д. опираются не только на принцип причинности, имеющий силу для всех наук, но и на определенные ценности и суждения о целях.













НАУКИ О ПРИРОДЕ И НАУКИ О КУЛЬТУРЕ — введенное Г. Риккертом подразделение наук по их предмету и методу. Это подразделение совпадает с предложенным В. Винделъбандом и подробно разработанным Риккертом противопоставлением номотетической науки и идиографической науки.

В последние десятилетия естественные науки нередко именуются также «Н. о п.», а социальные и гуманитарные науки — «Н. о к.». В таком удвоении терминологии нет опасности, если принимается во внимание, что употребление Риккертом терминов «Н. о п.» и «Н. о к.» было связано с идеей, вызывающей возражения современной методологии науки. Суть этой идеи в том, что Н. о п., использующие генерализирующий метод, устанавливают научные законы, в то время как Н. о к., пользующиеся индивидуализирующим методом, не формулируют никаких законов. Эта идея не нашла сколько-нибудь убедительного обоснования. Физика и химия действительно стремятся обосновать общие регулярности, которые называются законами науки. Но уже в биологии эта тенденция к поиску законов выражена гораздо слабее (особенно в теории эволюции); космология использует физические закономерности, но сама не формулирует законов развития Вселенной. С др. стороны, хотя гуманитарные науки не открывают законов, неверно, что и все социальные науки не способны делать этого. Экономическая наука достигла заметного прогресса в установлении общих регулярностей экономической жизни; социология стремится обосновать регулярности, касающиеся форм и изменений совместной жизни людей. Граница между науками, формирующими законы, и науками, не делающими этого, не совпадает с границей между естественными науками («Н. о п.»), с одной стороны, и социальными и гуманитарными науками («Н. о к.») — с другой. Устанавливают законы те науки (естественные и социальные), которые описывают или оценивают исследуемые явления в системе сравнительных категорий; не формулируют законов науки (гуманитарные и естественные), описывающие или оценивающие изучаемые объекты в системе абсолютных категорий (см.; Абсолютные категории и сравнительные категории, Классификация наук).

Виндельбанд В. История и естествознание. СПб., 1904; Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М., 1998.













НАУКОВЕДЕНИЕ — научная дисциплина, изучающая способы функционирования и развития науки, структуру и формы научной деятельности, взаимодействие науки с др. социальными ин-тами и сферами материальной и духовной жизни общества.

Отдельные аспекты развития науки привлекали внимание ученых и философов, начиная с Г. Галилея и Ф. Бэкона. Однако только в 20 в. в связи с громадным усилением влияния науки на все стороны общественной жизни ее изучение становится предметом специальных исследований. В 1960-е гг. эти исследования оформляются в самостоятельную научную дисциплину. Под влиянием Н. возникают специальные отрасли: социология науки, экономика науки, психология науки и т.п., которые входят в систему Н. Однако Н. — это не комплекс дисциплин и даже не синтез знаний о логико-познавательных, социальных, психологических, структурно-организационных аспектах развития науки, а особая наука, изучающая взаимодействие различных элементов, определяющих развитие науки как исторически изменяющейся целостности. В Н. выделяют аналитическое и нормативное направления исследований. Целью аналитического изучения является раскрытие закономерностей функционирования и развития науки как социального ин-та и особой формы деятельности (социально-экономические детерминанты ее развития, их взаимодействие; типология связей науки с др. социальными ин-тами; эволюция организационных форм науки в процессе изменения ее объема и социальных функций и т.п.). При изучении места науки в обществе, взаимосвязей науки с др. социальными ин-тами применяются понятия и методы истории, социологии, политэкономии и др. Проблемы научного творчества изучаются с помощью психологических и социально-психологических методов. Оформилась область статистического исследования структуры и динамики информационных массивов науки и потоков научной информации (наукометрия). Изучение организационных форм научной деятельности объединяет специалистов по теории организации, психологов, социологов, математиков и др.

На результатах аналитического изучения науки базируются нормативные науковедческие исследования. В самом общем виде их цели можно сформулировать как разработку теоретических основ научной политики и государственного регулирования науки: выработку рекомендаций по повышению эффективности научной деятельности, объективных критериев оценки результатов этой деятельности, принципов организации, планирования и управления научными исследованиями. 

Наука и культура. М., 1984.













НАУЧНОЕ СООБЩЕСТВО — в философии и социологии науки данным термином обозначается совокупность профессиональных ученых, т.е. людей со специальной подготовкой, социальной функцией которых является получение знаний.

Н.с. в современном и широком смысле этого слова начало формироваться в Европе в 16—17 вв. вместе с возникновением первых научных академий. В 1438 Козимо Медичи основал во Флоренции Платоновскую академию; в 1542 в Риме возникает Витрувианская академия, в 1603 — Академия дей Линчей, в 1607 — Академия дель Чименто и т.д. Важнейшую роль в формировании Н.с. сыграли: Лондонское королевское общество (1660) и Парижская академия наук (1666). Выдающаяся заслуга в создании последней принадлежит монаху-минориту М. Мерсенну, благодаря деятельности которого были установлены научные контакты между ведущими учеными того времени — Р. Декартом, Б. Паскалем, Г. Галилеем, Э. Торичелли, П. Ферма и многими др. Большую роль в формировании Н.с. сыграли научные журналы, международные конгрессы и конференции ученых, конкурсы на решение тех или иных важных научных проблем, научные премии и т.п. В 18 в. в Европе уже сложилось международное Н.с. с единым пониманием целей науки и ее методов.

Более точный смысл понятие «Н.с.» получило в книге амер. философа и историка науки Т. Куна «Структура научных революций» (1962). Н.с, с его т.зр., — это сообщество не просто людей, занимающихся познанием мира, а таких исследователей, которые разделяют некую общую парадигму — совокупность фундаментальных теорий, законов, образцов решений проблем. Быть членом Н.с. — значит принимать в качестве неоспоримой истины господствующую ныне парадигму. Астрономы Средневековья принимали парадигму Птолемея; физики 18—19 вв. были убеждены в абсолютной истинности классической механики; биологи 20 в. безоговорочно принимают теорию эволюции Дарвина и законы наследственности Менделя, и т.п. Если исследователь не разделяет веры в господствующую парадигму, то он оказывается вне Н.с. Т.о., границы Н.с. четко очерчиваются парадигмой. Поэтому, напр., современные экстрасенсы, исследователи НЛО и полтергейстов, астрологи не входят в Н.с, не считаются учеными, ибо все они либо прямо отвергают те или иные основоположения современной науки, либо выдвигают идеи, не признаваемые современной наукой. С определенными оговорками именно такое понимание Н.с. принято в современной философии науки.

Кун Т. Структура научных революций. М., 1975; Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998














НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ ПРОГРАММА — определенным образом связанная последовательность научных теорий. Концепция Н.-и.п. входит в число основополагающих допущений методологии И. Лакатоса, видного представителя критического рационализма. Лакатос рассматривал рост «зрелой» теоретической науки как смену исследовательских программ, состоящих из непрерывно связанных серий теорий. Каждая теория программы (за исключением исходной) возникает как результат добавления вспомогательной гипотезы к предыдущей теории. Непрерывность программы обусловлена особыми нормативными правилами, некоторые из них предписывают, какими путями следовать в ходе дальнейших исследований («положительная эвристика»), другие же говорят, каких путей здесь следует избегать («отрицательная эвристика»). Важным структурным элементом исследовательских программ, согласно Лакатосу, является «жесткое ядро», объединяющее условно неопровергаемые, специфические для данной программы фундаментальные допущения. «Отрицательная эвристика» запрещает в процессе проверки исследовательских программ направлять правило modus tollens классической логики на это «жесткое ядро» при столкновении с аномалиями и контрпримерами. Она предлагает изобретать вспомогательные гипотезы, образующие «предохранительный пояс» вокруг «жесткого ядра», которые должны адаптироваться, модифицироваться или даже полностью заменяться при столкновении с контрпримерами. Со своей стороны, «положительная эвристика» включает в себя ряд предположений, как видоизменить или развить опровергаемые варианты исследовательской программы, каким образом модифицировать или уточнить «предохранительный пояс», какие новые модели необходимо разработать для расширения области применения программы.

Согласно Лакатосу, в развитии исследовательских программ можно выделить две основные стадии — прогрессивную и вырожденную. На прогрессивной стадии «положительная эвристика» способна стимулировать выдвижение вспомогательных гипотез, расширяющих эмпирическое и теоретическое содержание программы. Однако в дальнейшем, достигнув т.н. пункта насыщения, развитие исследовательской программы резко замедляется. Возрастает число гипотез ad hoc, аномальных фактов, появляются внутренние противоречия, парадоксы и т.д. Наличие такого рода симптомов еще не служит объективным основанием для отказа от исследовательской программы. Ведь «маленькая революция или творческий сдвиг в ее положительной эвристике может подтолкнуть ее опять вперед». Такое основание, по мнению Лакатоса, появляется только с момента возникновения новой исследовательской программы, способной объяснить эмпирический успех своей предшественницы и теоретически предсказать не известные ранее факты, которые в дальнейшем получат экспериментальное подтверждение. Конечно, новую программу нельзя отбрасывать после первой неудачи, а следует на время «укрыть» от утвердившейся соперницы.

В работах по философии науки иногда используют понятие «научная исследовательская программа» в более широком (и менее четком) смысле, чем у Лакатоса. В него включают некие общие предпосылки для построения научных теорий и даже «картины мира», характеристики предмета или метода исследования и т.д.; напр., говорят о пифагорейской, атомистической, континуалистской программах.

И.П. Меркулов











НАУЧНЫЙ ЗАКОН — универсальное, необходимое утверждение о связи явлений. Общая форма Н.э.: «Для всякого объекта из данной предметной области верно, что если он обладает свойством А, то он с необходимостью имеет также свойство В». Универсальность закона означает, что он распространяется на все объекты своей области, действует во всякое время и в любой точке пространства. Необходимость, присущая Н.э., является не логической, а онтологической. Она определяется не структурой мышления, а устройством реального мира, хотя зависит также от иерархии утверждений, входящих в научную теорию. Н.з. являются, напр., утверждения: «Если по проводнику течет ток, вокруг проводника образуется магнитное поле», «Химическая реакция кислорода с водородом дает воду», «Если в стране нет развитого гражданского общества, в ней нет устойчивой демократии». Первый из этих законов относится к физике, второй — к химии, третий — к социологии.

Н.з. делятся на динамические и статистические. Первые, называемые также закономерностями жесткой детерминации, фиксируют строго однозначные связи и зависимости; в формулировке вторых решающую роль играют методы теории вероятностей.

Неопозитивизм предпринимал попытки найти формально-логические критерии отличения Н.з. от случайно истинных общих высказываний (таких, напр., как «Все лебеди в этом зоопарке белые»), однако эти попытки закончились ничем. Номологическое (выражающее Н.з.) высказывание с логической т.зр. ничем не отличается от любого другого общего условного высказывания.

Для понятия Н.э., играющего ключевую роль в методологии таких наук, как физика, химия, экономическая наука, социология и др., характерны одновременно неясность и неточность. Неясность проистекает из смутности значения понятия онтологической необходимости; неточность связана в первую очередь с тем, что общие утверждения, входящие в научную теорию, могут изменять свое место в ее структуре в ходе развития теории. Так, известный химический закон кратных отношений первоначально был простой эмпирической гипотезой, имевшей к тому же случайное и сомнительное подтверждение. После работ англ. химика В. Дальтона химия была радикально перестроена. Положение о кратных отношениях вошло составной частью в определение химического состава, и его стало невозможно ни проверить, ни опровергнуть экспериментально. Химические атомы могут комбинироваться только в отношении один к одному или в некоторой целочисленной пропорции — сейчас это конститутивный принцип современной химической теории. В процессе превращения предположения в тавтологию положение о кратных отношениях на каком-то этапе своего существования превратилось в закон химии, а затем снова перестало быть им. То, что общее научное утверждение может не только стать Н.э., но и прекратить быть им, было бы невозможным, если бы онтологическая необходимость зависела только от исследуемых объектов и не зависела от внутренней структуры описывающей их теории, от меняющейся со временем иерархии ее утверждений.

Н.з., относящиеся к широким областям явлений, имеют отчетливо выраженный двойственный, дескриптивно-прескриптивный характер (см.: Описательно-оценочные высказывания). Они описывают и объясняют некоторую совокупность фактов. В качестве описаний они должны соответствовать эмпирическим данным и эмпирическим обобщениям. Вместе с тем такие Н.з. являются также стандартами оценки как других утверждений теории, так и самих фактов. Если роль ценностной составляющей в Н.з. преувеличивается, они становятся лишь средством для упорядочения результатов наблюдения и вопрос об их соответствии действительности (их истинности) оказывается некорректным. Так, Н. Хэнсон сравнивает наиболее общие Н.з. с рецептами повара: «Рецепты и теории сами по себе не могут быть ни истинными, ни ложными. Но с помощью теории я могу сказать нечто большее о том, что я наблюдаю». Если абсолютизируется момент описания, Н.з. онтологизируются и предстают как прямое, однозначное и единственно возможное отображение фундаментальных характеристик бытия.

В жизни Н.э., охватывающего широкий круг явлений, можно выделить, т.о., три типичных этапа: 1) период становления, когда функционирует как гипотетическое описательное утверждение и проверяется прежде всего эмпирически; 2) период зрелости, когда закон в достаточной мере подтвержден эмпирически, получил ее системную поддержку и функционирует не только как эмпирическое обобщение, но и как правило оценки других, менее надежных утверждений теории; 3) период старости, когда он входит уже в ядро теории, используется, прежде всего, как правило оценки других ее утверждений и может быть отброшен только вместе с самой теорией; проверка такого закона касается прежде всего его эффективности в рамках теории, хотя за ним остается и старая, полученная еще в период его становления эмпирическая поддержка. На втором и третьем этапах своего существования Н.з. является описательно-оценочным утверждением и проверяется, как все такие утверждения. Напр., второй закон движения Ньютона долгое время был фактической истиной. Потребовались века упорных эмпирических и теоретических исследований, чтобы дать ему строгую формулировку. Сейчас данный закон выступает в рамках классической механики Ньютона как аналитически истинное утверждение, которое не может быть опровергнуто никакими наблюдениями.

В т.н. эмпирических законах, или законах малой общности, подобных закону Ома или закону Гей-Люссака, оценочная составляющая ничтожна. Эволюция теорий, включающих такие законы, не меняет места последних в иерархии утверждений теории; новые теории, приходящие на место старым, достаточно безбоязненно включают такие законы в свой эмпирический базис.

Одна из главных функций Н.з. — объяснение, или ответ на вопрос: «Почему исследуемое явление происходит?» Объяснение обычно представляет собой дедукцию объясняемого явления из некоторого Н.з. и утверждения о начальных условиях. Такого рода объяснение принято называть «номологическим», или «объяснением через охватывающий закон». Объяснение может опираться не только на Н.э., но и на случайное общее положение, а также на утверждение о каузальной связи. Объяснение через Н.з. имеет, однако, известное преимущество перед др. типами объяснения: оно придает объясняемому явлению необходимый характер.

Понятие Н.з. начало складываться в 16—17 вв. в период формирования науки в современном смысле этого слова. Долгое время считалось, что данное понятие универсально и распространяется на все области познания: каждая наука призвана устанавливать законы и на их основе описывать и объяснять изучаемые явления. О законах истории говорили, в частности, О. Конт, К. Маркс, Дж.С. Милль, Г. Спенсер.

В кон. 19 в. В. Виндельбанд и Г. Риккерт выдвинули идею о том, что наряду с генерализирующими науками, имеющими своей задачей открытие Н.з., существуют индивидуализирующие науки, не формулирующие никаких собственных законов, а представляющие исследуемые объекты в их единственности и неповторимости (см.: Номотетическая наука и Идиографическая наука). Не ставят своей целью открытие Н.з. науки, занимающиеся изучением «человека в истории», или науки о культуре, противопоставляемые наукам о природе. Неудачи в поисках законов истории и критика самой идеи таких законов, начатая Виндельбандом и Риккертом и продолженная затем М. Вебером, К. Поппером и др., привели к сер. 20 в. к существенному ослаблению позиции тех, кто связывал само понятие науки с понятием Н.з. Вместе с тем стало ясно, что граница между науками, нацеленными на открытие Н.э., и науками, имеющими др. главную цель, не совпадает, вопреки мнению Виндельбанда и Риккерта, с границей между науками о природе (номотетическими науками) и науками о культуре (идиографическими науками).

«Наука существует только там, — пишет лауреат Нобелевской премии по экономике М. Алле, — где присутствуют закономерности, которые можно изучить и предсказать. Таков пример небесной механики. Но таково положение большей части социальных явлений, и в особенности явлений экономических. Их научный анализ действительно позволяет показать существование столь же поразительных закономерностей, что и те, которые обнаруживаются в физике. Именно поэтому экономическая дисциплина является наукой и подчиняется тем же принципам и тем же методам, что и физические науки». Такого рода позиция все еще обычна для представителей конкретных научных дисциплин. Однако мнение, что наука, не устанавливающая собственных Н.э., невозможна, не выдерживает методологической критики. Экономическая наука действительно формулирует специфические закономерности, но ни политические науки, ни история, ни лингвистика, ни тем более нормативные науки, подобные этике и эстетике, не устанавливают никаких Н.з. Эти науки дают не номологическое, а каузальное объяснение исследуемым явлениям или же выдвигают на первый план вместо операции объяснения операцию понимания, опирающуюся не на описательные, а на оценочные утверждения. Формулируют Н.з. те науки (естественные и социальные), которые используют в качестве своей системы координат сравнительные категории; не устанавливают Н.з. науки (гуманитарные и естественные), в основании которых лежит система абсолютных категорий (см.: Абсолютные категории и сравнительные категории, Историцизм, Классификация наук. Науки о природе и науки о культуре).

Виндельбанд В. История и естествознание. СПб., 1904; Карнап Р. Философские основания физики. Введение в философию науки. М., 1971; Поппер К. Нищета историцизма. М., 1993; Алле М. Философия моей жизни // Алле М. Экономика как наука. М., 1995; Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998; Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М., 1998; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000; Он же. Философия истории. М., 2000; Стёпин B.C. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. М., 2000.

А.А. Ивин










НАУЧНЫЙ МАТЕРИАЛИЗМ — направление в англоязычной аналитической философии втор. пол. 20 в., пытающееся решить психофизическую проблему на основе интерсубъективного языка. Его фил ос. предтечами являются: необихевиоризм Б. Скиннера, логический бихевиоризм Г. Райла, физикализм Р. Карнапа, концепция приватного языка Л. Витгенштейна. Основные представители: Г. Фейгл, Дж. Смарт, Д. Армстронг, Р. Рорти, П. Фейерабенд, У. Селларс, Дж. Фодор, К. Уилкес, П. Чёрчленд, М. Бунге, Дж. Ким, Д.Деннет и др.

Внешним фактором появления Н.м. явилось развитие новых областей знания — нейронаук, когнитивных наук, теории искусственного интеллекта и др. Его стратегической целью является опровержение декартовского дуализма, исходя из физикалистской парадигмы, включающей в себя физикалистский монизм и детерминизм («все есть физическое и все подчинено физическим законам»). Предметом анализа является разветвленный куст подпроблем, входящих в проблему сознания: интенциональность, самость, личностное, свобода воли, язык, идеальное. Филос. специфика Н.м. состоит в переведении проблемы отношения сознания и тела (the mind-body problem) на лингвистический уровень и в разрешении возникающих при этом логических, семантических и эпистемологических трудностей. Лингвистический подход проявляется в формулировке обсуждаемых вопросов. Тождественны ли высказывания о психических процессах высказываниям о нейрофизиологических процессах мозга? Удостоверяет ли прямая интроспекция своего Я реальность сознания и самости? Поскольку нельзя непосредственно ощущать чужую боль, не означает ли это, что мы не можем знать значение ментальных терминов, употребляемых др. людьми, таких, как «боль», «желание», а ментальный язык в принципе не может быть интерсубъективным? Не достигается ли интер-субъективность в описании психических состояний человека на «публичном» языке нейрофизиологии и поведенческих наук? Является ли язык инструментом сознания, или все, что именуют «сознанием», есть только языково-коммуникативная деятельность? Возможно ли сконструировать физическую систему, скажем, компьютер, в виде самосознающей самости, ощущающей боль? Установки, составляющие костяк Н.м., исключают идеализм и иррационализм, вместе с тем являются достаточно широкими, чтобы в их рамках предлагать более радикальные (теория тождества, элиминативный материализм и др.) и менее радикальные (функциональный материализм, атрибутивный материализм и др.) версии.

Физикалистский импульс этому течению задал Карнап (1931), в рамках концепции единой науки выдвинувший идею трансляции языка психологии на язык физики. Фейгл (1958) счел эту идею нереальной и предложил тезис о тождестве духовного и физического, согласно которому ментальные термины обычного языка и нейрофизиологические термины, используемые в науке для описания сознания, семантически различаются между собой, однако относятся к одному и тому же референту. Данное тождество подобно тождеству терминов «Утренняя звезда» и «Вечерняя звезда», относящихся к одному и тому же объекту — планете Венера. Австрал. философы Дж.Дж. Смарт (1963) и Д. Армстронг (1968) предложили др. толкование тождества: высказывания о ментальных состояниях могут быть транслированы в то, что Райл назвал «предметно нейтральными» высказываниями, какими мы пользуемся, напр., когда говорим, «что-то вызывает рак», не зная подлинных причин рака. Философ может предполагать, что это «что-то» и есть процессы мозга, однако подтверждением служат только эмпирические исследования ученых. Логические трудности теории тождества связаны с отождествлением разнородного: ощущение запаха розы и испытываемые при этом нейрофизиологические процессы — это не одно и то же.

Более радикальная стратегия предложена элиминативизмом, предлагающим вовсе изъять категорию «сознание» из филос. языка. Фейерабенд (1963) утверждал, что с созданием совершенного материалистического языка ментальные термины изменят свой смысл и будут вытеснены научными. Согласно Рорти (1965), у понятия «сознание» нет референта, оно лингвистически невыразимо, строится на иллюзии о прямом доступе сознающего к своему сознанию. У него нет никакой особой реальности, помимо социолингвистической коммуникации. Чёрчленд (1984) считал, что в сфере обыденных представлений, или «фолк-психологии», объяснения сознания опираются на посылки, не имеющие интерсубъективной значимости: они выражают информацию от первого лица («я чувствую боль»), которая у др. лица может иметь качественно др. основание. Поскольку терминам «фолк-психологии» нет точных коррелятов в научном языке, их ждет такая же судьба элиминации, которая постигла физические понятия «флогистон», «движущиеся небесные сферы» и др.

Стратегия более умеренных функционалистс к и х теорий строится на использовании компьютерных аналогий. Ее сторонники — X. Патнэм (1960), Деннет (1978) — утверждают, что ментальные состояния реализуются в теле таким же образом, каким «мягкая» программа компьютера реализуется в «жесткой». Согласно Деннету, пропасть между человеком, животным и физическими системами исчезает, если рассматривать интенциональность не как онтологический признак ментального, а как наш способ изучения мира или стратегию прагматического предсказания поведения как живых, так и неживых систем. Для понимания самости наиболее важное состоит в том, что процессы мозга работают параллельно процессам языкового нарратива и именно язык создает видимость единого Я, его постоянства и самотворчества. Имеются и др. версии Н.м., в частности, эмерджентный материализм (Бунге, Дж. Марголис), теоретический материализм (Дж. Корнмен).

Критики видят трудности элиминативистских и функционалистских трактовок сознания в их противоречии с субъективной уверенностью человека в реальности собственного сознания и прямого доступа к своему Я, в сомнительной возможности, не прибегая к особому ментальному языку, выразить качественную определенность субъективных чувств (Дж. Сёрл, Э. Нагель). В тенденции замены языка «фолк-психологии» языком научной психологии многим видится процесс взаимной коррекции, а не вытеснения. Эти трудности активизировали картезианскую традицию в философии сознания, также апеллирующую к науке, но настаивающую на уникальности феномена сознания. В современном неодуализме также имеется множество позиций: интеракционизм (К. Поппер, Дж. Экклз), дуализм свойств, эпифеноменализм, психофизический параллелизм и др. Признание реальности или нереальности сознания в конечном счете зависит от того, какая гипотеза принимается за стратегическую: о наличии у человека природной диспозиции к усвоению языка (в терминах Н. Хомского — «ментального органа языка») или гипотеза о чистой социальности языка. Спор монистов и дуалистов упирается, т.о., в решение фундаментальной проблемы об отношении биологического и социального.

Смарт Дж. Дж. Конфликтующие точки зрения по проблеме объяснения // Структура и развитие науки. М., 1978; Бунге М. Несостоятельность психофизического дуализма // Философские науки. 1979. № 2; Марголис Дж. Личность и сознание. М., 1986; Дубровский Д. И. О книге Дж. Марголиса и его концепции «эмерджентистского материализма» // Там же; Дэвидсон Д. Материальное сознание // Аналитическая философия. Избр. тексты. М., 1993; Армстронг Д.М. Материалистическая теория сознания // Там же; Рорти Р. Философия и зеркало природы. Ч. I. Новосибирск, 1997; Деннет Д.

Онтологическая проблема сознания // Аналитическая философия: становление и развитие. М., 1998; Сёрл Дж. Мозг, сознание и программы // Там же; Патнэм X. Философия сознания. М., 1999; Юлина Н.С. Очерки по философии в США. XX век. М., 1999; Ryle G. The Concept of Mind. London, 1949; Feyerabend P. Materialism and the Mind-Body Problem // The Review of Metaphysics. 1963. № 17; Smart JJ. Philosophy and Scientific Realism. London, 1963; Fodor J. The Language of Thought. New York, 1975; Dennett D.C. Brainstorms. Montgomery, 1978; Wilkes K. V. Physicalism. London, 1978; Bunge M. Scientific Materialism. Dordrecht; Boston; London, 1981; Armstrong D.M., Malcolm N. Consciousness and Causality. Oxford, 1984; Churchland P. Matter and Consciousness. Cambridge; London, 1984.

Н.С. Юлина










НАУЧНЫЙ МЕТОД — система категорий, ценностей, регулятивных принципов, методов обоснования, образцов и т.д., которыми руководствуется в своей деятельности научное сообщество. Н.м. предполагает:

• достаточно устойчивую и ясную систему категорий, служащих координатами научного мышления;
• определенную систему ценностей, на которые ориентируется в своей деятельности ученый;
• специфический отбор методов обоснования полученного знания;
• ряд общих регулятивных принципов, соответствие которым желательно, но не обязательно;
• особые, специфические для каждой научной дисциплины правила адекватности;
• определенные образцы успешной исследовательской деятельности в конкретной области.


Система научных категорий является совокупностью наиболее общих, фундаментальных понятий, играющих роль форм и устойчивых организующих принципов научного мышления. В числе категорий: бытие (существование), время, пространство, изменение, детерминизм, рациональность, ценность, истина, убеждение, знание и т.д. Одни категории касаются мира самого по себе, другие — познания его человеком; перечень категорий не может быть исчерпывающим. Категориальная структура научного мышления распадается на подсистему абсолютных категорий, приложимых к отдельным объектам, и подсистему сравнительных категорий, приложимых к парам, тройкам и т.д. объектов. Так, «время» как свойство представляется динамическим временным рядом «прошлое — настоящее — будущее» («было — есть — будет»); время как отношение — статистическим временным рядом «раньше — одновременно — позже», не предполагающим «стрелы времени»; «добро» как свойство выражается понятиями «хорошо — безразлично — плохо», как отношение — понятиями «лучше — равноценно — хуже», и т.д. За каждой из категориальных подсистем стоят особое видение мира, свой способ его восприятия и осмысления. Подсистема абсолютных категорий тяготеет к представлению мира как становления, потока; в подсистеме сравнительных категорий мир предстает как нечто сложившееся и не порождающее нового. В русле видения мира как становления идут гуманитарные и нормативные науки; к этому же видению тяготеют и те естественно-научные дисциплины, которые занимаются изучением истории исследуемых объектов. Остальные естественные науки, а также социальные науки ориентируются преимущественно на представление мира как постоянного повторения одних и тех же элементов, их связей и взаимодействий. Граница между науками, использующими по преимуществу абсолютные категории, и науками, опирающимися прежде всего на сравнительные категории, не совпадает, т.о., с границей между науками о культуре (гуманитарными и социальными науками), с одной стороны, и науками о природе (естественными науками) — с другой. Уже на уровне используемых подсистем категорий намечается существенное различие в методах наук, описывающих мир как нечто становящееся, и наук, представляющих его как нечто ставшее. Среди ценностей, направляющих научную деятельность, первостепенную роль играет реализм — убеждение в реальном (чаще всего материальном) существовании исследуемых объектов, в том, что они независимы от ученого, не являются его конструкцией, иллюзией, фантазией и остаются в силу этого одинаковыми для всех исследователей. Иногда вместо термина «реализм» используется термин «объективность»: «Краеугольным камнем научного метода является постулат о том, что природа объективна» (Ж. Моно). Однако, как отмечает К. Лоренц, в «постулате объективности» содержатся на самом деле целых два постулата, один из которых относится к объекту научного поиска, а другой имеет в виду самого ученого. Прежде всего, следует допустить материальное существование самого объекта исследования, если таковое исследование рассчитывает иметь к.-н. смысл. В то же время лежащие на ученом обязанности нелегко поддаются явному определению. Др. основополагающей научной ценностью является эмпиризм — уверенность в том, что только наблюдения и эксперименты играют решающую роль в признании или отбрасывании научных положений, включая законы о теории. В соответствии с требованием эмпиризма неэмпирическая (теоретическая или контекстуальная) аргументация может иметь только вспомогательное значение и никогда не способна поставить точку в споре о судьбе конкретного научного утверждения или теории. В методологическом плане эмпиризм гласит, что различные правила Н.м. не могут допускать «диктаторской стратегии»: они должны исключать возможность того, что мы всегда будем выигрывать игру, разыгрываемую в соответствии с этими правилами; природа должна быть способна хотя бы иногда наносить нам поражения. К ценностям, предполагаемым Н.м., относятся также теоретичность — стремление придать итогам исследования особую систематическую форму, а именно форму теории, способной обеспечить объяснение (предсказание) и понимание исследуемых явлений; объективность — требование избавляться от индивидуальных и групповых пристрастий, непредвзято и без предрассудков вникать в содержание исследования, представлять изучаемые объекты такими, каковы они сами по себе, независимо от субъекта или «наблюдателя», всегда исходящего из определенной «т.зр.»; совместимость — убеждение, что новое знание должно в целом соответствовать имеющимся в рассматриваемой области законам, принципам, теориям или, если такого соответствия нет, объяснять, в чем состоит ошибочность старых представлений; критичность — готовность подвергнуть полученные выводы «критике и проверке ...в надежде найти ошибки, чему-то научиться на этих ошибках и, если повезет, построить лучшие теории» (К. Поппер); открытость — возможность свободного обмена информацией в рамках научного сообщества; воспроизводимость — повторяемость проведенных др. исследователями наблюдений и экспериментов, причем с теми же результатами, что и полученные ранее, и др. Множество основных ценностей, которыми руководствуется ученый, не имеет отчетливой границы, и данный их перечень не является исчерпывающим. Нет оснований сводить эти ценности к какой-то одной или немногим из указанных, напр. к критичности, как это делает Поппер, полагающий, что «критерием научного статуса теории является ее фальсифицируемость, опровержимость...». Соответствие указанным ценностям гуманитарных и др. наук, тяготеющих к системе абсолютных категорий, носит иной характер, чем соответствие этим же ценностям естественных и социальных наук, опирающихся на сравнительные категории. Это касается в первую очередь требований эмпиризма, теоретичности, объективности, критичности. Данные требования гораздо труднее реализовать в науках второго типа, чем в науках первого типа. В частности, та степень теоретичности и объективности, которая обычна в науках, использующих временной ряд без «настоящего» и оценочный ряд без «хорошо», никогда не достигается в науках, опирающихся на временной ряд с «настоящим» и предполагающих (явные или неявные) абсолютные оценки.

Допускаемые Н.м. способы обоснования образуют определенную иерархию, вершиной которой является аргументация эмпирическая (прямое и косвенное подтверждение в опыте и др.). Далее следует аргументация теоретическая (дедуктивная и системная аргументация, методологическая аргументация и др.). Что касается аргументации контекстуальной (ссылок на традицию, авторитеты, интуицию, веру, здравый смысл, вкус и т.п.), она считается менее убедительным, а иногда и просто сомнительным способом научного обоснования. И вместе с тем без контекстуальных, зависящих от аудитории аргументов не способны обходиться ни гуманитарные, ни нормативные науки, поскольку «все наше историческое конечное бытие определяется постоянным господством унаследованного от предков — а не только понятого на разумных основаниях — над нашими поступками и делами» (Х.Г. Гадамер).

Н.м. не содержит правил, не имеющих или в принципе не допускающих исключений. Все его правила условны и могут нарушаться даже при выполнении этих условий. Любое правило может оказаться полезным при проведении научного исследования, так же как любой прием аргументации может повлиять на убеждения научного сообщества. Но из этого не следует, что все реально используемые в науке методы исследования и приемы аргументации равноценны и безразлично, в какой последовательности они используются.

Н.м. предполагает, что новое научное положение должно находиться в согласии не только с эмпирическими данными и хорошо зарекомендовавшими себя теориями, но и с определенными регулятивными принципами, складывающимися в практике научных исследований. Эти принципы разнородны, обладают разной степенью общности и конкретности. Наиболее известные из них: принцип простоты (требование объяснения изучаемых явлений при минимальном числе независимых и как можно более простых допущений), принцип привычности, или консерватизма (рекомендация избегать неоправданных новаций и стараться, насколько это возможно, объяснять новые явления с помощью известных законов), принцип универсальности (пожелание проверять выдвинутое положение на приложимость его к классу явлений, более широкому, чем тот, на основе которого оно было первоначально сформулировано), принцип красоты (требование, чтобы хорошая теория отличалась особым эстетическим впечатлением, элегантностью, ясностью, стройностью и даже романтичностью) и др.

В каждой области знания есть свои правила, или стандарты, адекватности. Они не только являются контекстуальными, но и имеют во многом конвенциональный характер. Эти стандарты, принимаемые научным сообществом, касаются общей природы объектов, которые должны быть исследованы и объяснены, той количественной точности, с которой надлежит это сделать, строгости рассуждений, широты данных и т.п. «Ранее принятые утверждения, когда они используются для защиты справедливости последующих, не обеспечивают полной надежности этого процесса: поскольку все научные утверждения в своей основе не вполне убедительны. Критерии адекватности не более надежны, ибо даже они не могут быть установлены с помощью обычных процедур, то есть посредством аргументации, базирующейся на контролируемых наблюдениях. Отчасти поэтому их трудно, как правило, сделать четкими; в чем-то они сродни скрытому знанию, которое мастера своего дела передают друг другу в непосредственном общении» (М. Малкей).

Н.м. не представляет собой исчерпывающего перечня правил и образцов, обязательных для каждого исследования. Даже самые очевидные из его правил могут истолковываться по-разному и имеют многочисленные исключения. Правила Н.м. могут меняться от одной области познания к др., поскольку существенным их содержанием является некодифицируемое, вырабатываемое в самой практике исследования мастерство — умение проводить конкретное исследование и делать вытекающие из него обобщения. Описать это мастерство в форме системы общеобязательных правил так же невозможно, как кодифицировать мастерство художника или политика.

Н.м. в каждый конкретный промежуток времени представляет собой итог и вывод предшествующей истории научного познания. Методология науки, формируя свои требования, опирается на данные истории науки. Настаивать на безусловном выполнении этих требований значило бы возродить определенное историческое состояние науки и вечный и абсолютный стандарт.

Каждое новое исследование является не только применением уже известных методологических правил, но и их проверкой. Исследователь может подчиниться старому методологическому правилу, но может и счесть его неприемлемым в каком-то конкретном новом случае. Истории науки известны как случаи, когда апробированные правила приводили к успеху, так и случаи, когда успех был результатом отказа от какого-то устоявшегося методологического стандарта. Ученые не только подчиняются методологическим требованиям, но и критикуют их и, создавая новые теории, создают также новые методологии (см. также: Методологизм и антиметодологизм, Методологическая аргументация).

Кун Т. Структура научных революций. М., 1975; Структура и развитие науки. М., 1978; Малкей М. Наука и социология знания. М., 1983; Фейерабенд П. Избр. труды по методологии науки. М., 1986; Гадамер Х.Г. Истина и метод. М., 1988; Мерло-Понти М. Око и дух. М., 1992; Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1994; Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000; Стёпин B.C. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. М., 2000; Giedymin J.A. Generalization of Refutability Postulate // Studia Logica. 1960. Vol. 10; Quine W.V.O. Word and Object. Cambridge (Mass.), 1960; Ajdukiewicz K. Jezyk a poznanie. Warszawa, 1965. T. 1; Ravetz J.R. Scientific Knowledge and Its Problems. Oxford, 1971; Lorenz K. Behind the Mirror. A Search for a Natural History of Human Knowledge. London, 1977.

A.A. Ивин











НАУЧНЫЙ РЕАЛИЗМ — неоднородное течение в аналитической философии науки втор. пол. 20 в., для которого характерно признание реального существования абстрактных объектов, постулируемых научными теориями. Выражая характерное для зап. культуры с кон. 17 в. представление о науке как о наиболее надежном способе познания мира, раскрывающем внутренние механизмы наблюдаемых явлений и создающем истинную картину реальности как таковой, Н.р. во многом был реакцией на инструментализм и конвенционализм ряда направлений в современной философии науки и прежде всего историцистской школы в лице Т. Куна и Я. Фейерабенда. Хотя позиции Н.р. по сути отстаивали еще в 1950-е гг. такие философы, как Э. Нагель и У. Селларс, декларацией этого нового направления стала кн. Дж. Смарта «Философия и научный реализм» (1963). К числу известных представителей Н.р. принадлежат Р. Бойд, Г.Р. Харре, Я. Хакинг, X. Патнэм и др. Обоснование Н.р. его сторонниками в основном осуществлялось лингвистическими средствами, т.е. речь, как правило, шла не непосредственно о существовании теоретических объектов, а о референции теоретических терминов, о критериях ее установления и изменения.

Общее доктринальное ядро Н.р. было сформулировано Р. Бойдом в виде следующих двух принципов: 1) термины зрелой науки, как правило, имеют референцию; 2) законы теории, принадлежащей к зрелой науке, как правило, приблизительно истинны. В противовес тезису о несоизмеримости научных теорий научные реалисты обосновывали инвариантность референции научных терминов, обеспечивающую преемственность в развитии научных теорий, опираясь на «новую», или «каузальную», теорию референции, разработанную С. Крипке, Патнэмом и др. для терминов естественных видов, большинство из которых составляют научные термины. Согласно этой теории, референция терминов естественных видов детерминируется присущей этим естественным видам внутренней природой. Когда в процедуре «первого крещения» представителям к.-л. естественного вида присваивается некоторый термин, то экстенсионал этого термина автоматически охватывает и всех остальных представителей этого вида в силу «тождества» их внутренней природы. И хотя смыслы, приписываемые этим терминам, могут оказаться ложными и будут в последующем изменены, это нисколько не повлияет на инвариантность референции данных терминов. В вопросе истины научные реалисты изначально придерживались корреспондентной теории, которая стала главной мишенью как внешней, так и внутренней критики. Наиболее серьезным аргументом против соответствия между языком и реальностью служит возможность эмпирически эквивалентных, но логически несовместимых теорий. Т.о., «метафизический» период в развитии Н.р., когда он был заявлен как учение об онтологическом статусе ненаблюдаемых объектов и сущностей, постулируемых научными теориями, сменился «постметафизическим», когда вследствие обвинений в «метафизичности» и в принятии сверхупрощенной идеи «соответствия» между языком и реальностью ряд научных реалистов (Патнэм, М. Хессе, А. Масгрейв и др.) предложили альтернативные концепции «реализма» («умеренного», «прагматического», «внутреннего» и т.д.), сочетающие в основном когерентную трактовку истины с различными прагматистскими и верификационистскими критериями «оправданной утверждаемости» высказываний. В выборе между «реальными сущностями», выражающими внутреннюю структуру вещей, и «номинальными сущностями», создаваемыми человеком ради удобства «упорядочения мира», эти альтернативные концепции уже отдавали предпочтение вторым. В 1980-е гг. интерес к Н.р. стал постепенно убывать.

Smart J. Philosophy and Scientific Realism. London, 1963; Bhaskar R. Realist Theory of Science. Sussex, 1978; Harre R. Varieties of Realism: A Rationale for the Natural Sciences. Oxford, 1986.










НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИЗМ, или нацизм — форма общественного устройства, соединяющая социализм с ярко выраженным национализмом (расизмом). Н.-с. называется также идеология, обосновывающая такого рода социальный порядок. Типичный пример Н.-с. — Германия 1933—1945. Н.-с. и коммунизм представляли собой две основные разновидности тоталитаризма 20 в.

В 1920-е гг. в социалистическом движении наряду с радикальным левым социализмом (коммунизмом) довольно быстро сложился радикальный правый социализм (нацизм). Разногласия и борьба двух крайних форм социализма — старого социализма, тяготеющего к марксизму, и Н.-с. — являлись неизбежным столкновением между двумя социалистическими течениями. «У них не было расхождения в том, что именно государство должно определять положение человека в обществе. Но между ними были (и всегда будут) глубокие расхождения в определении конкретных классов и групп» (Ф.А. Хайек). И коммунизм, и нацизм стремились к планомерной и тотальной организации сил общества для выполнения определенной общественной задачи. Однако они по-разному определяли природу той цели, на достижение которой должны направляться все усилия общества. Коммунизм предлагал построить «рай на земле» для всего человечества (интернационализм). Н.-с. намеревался создать такой «рай» для избранной нации (расы) за счет всех др. народов (национализм, расизм). Коммунизм и Н.-с. принципиально расходились с индивидуализмом и либерализмом в том, что, подчиняя все ресурсы общества достижению конечной цели, отказывались признать какие бы то ни было сферы автономии, в которых индивид и его воля являлись бы определяющими. История Н.-с. и коммунизма показывает, что «в индустриальном обществе настоящий социализм может быть только тоталитарным, а тоталитаризм — только социалистическим» (Э. Геллнер).

Н.-с. предполагал: централизованное, государственное управление экономикой, не считающееся с частично сохраняющейся частной собственностью на средства производства; четкую иерархию целей и ценностей, высшей из которых являлось построение расово чистого общества, имеющего все необходимое для своего продолжительного существования: концентрацию власти в руках одной партии, направляемой вождем; идеологию, которая не может оспариваться даже в деталях; безраздельную монополию на средства массовой коммуникации; полный контроль за всеми сферами общественной и частной жизни; жесткое насилие в отношении всех инакомыслящих и несогласных; обеспечение расовой чистоты общества; искреннюю убежденность широких масс в том, что они призваны построить совершенный социальный мир и создать нового человека.

В нач. 1930-х гг. в Германии национал-социалисты во главе с А. Гитлером мирным путем пришли к власти. Почти сразу же начались гонения на евреев и затем их массовое уничтожение (холокост), а также подготовка к завоеванию народов, призванных обеспечить трудовые ресурсы для «тысячелетнего рейха». «Внешняя политика, — писал Гитлер, — это искусство быстро обеспечивать народ необходимым по количеству и качеству жизненным пространством. Внутренняя политика — это искусство гарантировать применение необходимой для этой цели силы, выражающейся в расовой чистоте и соответствующей численности населения».

Мировоззрение Н.-с. опиралось на вульгарный социал-дарвинизм, дополненный расистскими воззрениями, истолковывающими историю как демонстрацию превосходства одних рас над другими, превосходства, обусловленного сохранением творческими расами «чистоты крови» (Ж.А. де Гобино, X. Чемберлен и др.). «Главный источник силы народа, — утверждал Гитлер, — это не владение оружием или организация армии, а внутренняя его ценность, то есть расовая чистота». Для сохранения последней гос-во должно защищать свой народ от «отравления тремя ядами», каждый из которых связан с евреями; это, во-первых, интернационализм — пристрастие к чужому, проистекающее из преуменьшения собственных культурных ценностей и ведущее к смешению крови; во-вторых, эгалитаризм, демократия и закон большинства, не совместимые с индивидуальным творческим началом и доверием к вождю; в-третьих, пацифизм, разрушающий в человеке здоровое, инстинктивное стремление к самосохранению. Еще в 1927 Гитлер говорил: «Народ теряет свою внутреннюю ценность, как только становится подвержен этим трем порокам, ибо он тем самым разрушает свою расовую чистоту, проповедует интернационализм, предает свою самостоятельность и на ее место ставит подчинение меньшинства большинству, иначе говоря, некомпетентность, и начинает скатываться в братство всех людей». Идеология, основанная на национал-социалистических идеях, считалась необходимым условием «нового, революционного преображения мира». Орудием проведения ее в жизнь являлась национал-социалистическая партия, называвшаяся, подобно коммунистической партии, «революционной». «Идеология Гитлера, какой бы непродуманной и неубедительной она ни казалась тем, кто не разделял ее, давала ему такой же подход к историческим процессам, а следовательно, и такую же уверенность в себе, какую марксизм давал коммунистическим вождям» (А. Буллок).

Политический, а затем и экономический успех Н.-с. в нач. 1930-х гг. являлся, по словам Хайека, прямым следствием неудач социалистов, тяготевших к марксизму. К моменту прихода Гитлера к власти последними было национализировано более половины нем. промышленности, приведенной неумелым государственным управлением в полный упадок. После непродолжительных споров Н.-с. категорически выступил против продолжения обобществления собственности. В частности, по поводу заводов Круппа Гитлер недвусмысленно заявил: «Разумеется, я их не буду трогать. Не думаете же вы, что я настолько безумен, что стану разрушать немецкую экономику? Только если Крупп не сумеет справиться и действовать в интересах нации, государство должно вмешаться, только и только тогда... Но для этого не нужна экспроприация... достаточно иметь сильное государство». Обобществлению собственности Н.-с. предпочел постановку собственников под полный контроль гос-ва.

Национал-социалистическая общественная система, подчинившая нем. народ неограниченной власти небольшой кучки людей, не являлась неким отступлением от магистрального пути истории. Н.-с. был одной из версий коллективизма 20 в., считавшего, что волей истории он идет на смену прогнившему индивидуализму (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество). «...Одна общепринятая иллюзия — быть может, самая опасная из всех, — пишет Э. Фромм, — состояла в убеждении, что люди вроде Гитлера якобы захватили власть над государственным аппаратом лишь при помощи вероломства и мошенничества, что они и их подручные правят, опираясь на одно лишь грубое насилие, а весь народ является беспомощной жертвой предательства и террора». Фромм заключает, что годы, прошедшие после поражения Н.-с, со всей очевидностью показали ошибочность этой т.зр.: «Нам пришлось признать, что в Германии миллионы людей отказались от своей свободы с таким же пылом, с каким их отцы боролись за нее; что они не стремились к свободе, а искали способ от нее избавиться; что другие миллионы были при этом безразличны и не считали, что за свободу стоит бороться и умирать. Вместе с тем мы поняли, что кризис демократии не является сугубо итальянской или германской проблемой, что он угрожает каждому современному государству».

Военное поражение Н.-с. явилось одновременно и поражением национал-социалистической идеи. Тем не менее нельзя сказать, что она умерла окончательно.

Как и коммунизм, Н.-с. продолжает оставаться одной из главных коллективистических перспектив современного индустриального общества.

Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1990; Хайек Ф.А. Дорога к рабству // Вопросы философии. 1990. № 10—12; Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1—2; Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М., 1993; Буллок А. Гитлер и Сталин. Жизнь и власть. Смоленск, 1994. Т. 1—2; Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994; Геллнер Э. Условия свободы. М., 1995; Гаджиев КС. Политическая наука. М., 1996; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000; Schapiro L. Totalitarianism. London, 1972; Tolman J.L. The Myth of the Nation and the Vision of Revolution. London, 1981; Hayek F.A. Fatal Conceit. Chicago, 1989; Arendt H. The Origins of Totalitarianism. New York, 1996.

А.А. Ивин










НЕБЫТИE — категория онтологии, по существу тождественная категории ничто, означающей отрицание, отсутствие бытия. Понятие Н. ввел Парменид, у Демокрита и Платона оно получает онтологический статус. У Демокрита бытие (атомы) и пустота (Н.) рассматриваются как равнозначно необходимые условия существования мира, у Платона Н. — это материя как чистая возможность, пассивность и зависимость. Каждая вещь есть единство бытия и Н. В 20 в. Н. — это прежде всего экзистенциальная проблема. П. Тиллих говорит о «тревоге небытия», того, что религия называет «вечной смертью», объявляя ее важнейшим феноменом экзистенциального переживания человека. Н. угрожает человеку тройным образом: как тревога судьбы и смерти, тревога пустоты и утраты смысла, тревога вины и осуждения; эта тревога неотъемлемо присуща человеческому существованию и может быть преодолена только через то мужество, которое дает вера.

Платон. Софист. Тимей // Собр. соч.: В4т. М., 1993—1994; Тиллих П. Мужество быть // Избр. Теология культуры. М., 1995.













НЕДОНСЕЛЬ (Nedoncelle) Морис (1905-1976) — фр. философ-персоналист, католический священник; главные темы творчества — личность, общность человеческих сознаний, любовь, художественное творчество, Бог. Личность для Н. — это подлинное существование, которое никогда не достигает завершенного состояния, она сама себя создает, творит себя и в этом смысле свободна. Однако личность обретает собственное существование только в «другом» и благодаря «другому»; «ты» — это исток «я», а не его граница; каждый имеет цель в себе и в то же время во всех других. Взаимность сознаний и любовь как самое существенное в личности и личностях являются наиболее адекватными характеристиками человека, достигшего личностного существования. Вместе с тем личность по природе своей причастна Богу, при этом любовь к Богу и любовь к людям тесно связаны между собой: человеческие отношения включают в себя любовь к Богу и отношение к Богу включает в себя отношение к человеку; Бог нуждается в человеке так же, как человек нуждается в Боге. Анализируя личность, Н. стремится учитывать роль науки, морали и искусства в ее становлении и существовании. В отличие от Э. Мунъе, придававшего большое значение социальным и политическим условиям человеческого существования, Н. строит свою концепцию вне политики и классовых антагонизмов. Особое место он отводит искусству, художественному творчеству, поскольку самовыражение человека в искусстве считает высшей формой человеческой активности: художник видит мир в Боге и намеревается реализовать Бога в мире; суть усилий художника состоит в том, чтобы дополнить жизнь человека тем, чего ему недостает — Абсолюта.

La personne humaine et la nature. Paris, 1943; Introduction a l'esthetique. Paris, 1957; Conscience et logos. Horisons et methodes d'une philosophie personnaliste. Paris, 1961; Exploration personnaliste. Paris, 1970.












НЕЙРАТ (Neurath) Otto (1892—1945) — австр. философ, социолог и экономист; видный представитель логического позитивизма, один из организаторов и лидеров Венского кружка. Н. был убежденным антифашистом и демократом, принимал участие в революционных боях 1918—1923 в Австрии и Германии. После захвата Австрии гитлеровской Германией переехал в Голландию, в 1940 — в Англию, где до конца жизни преподавал в Оксфордском ун-те. Сегодня оригинальные идеи Н., даже если они расцениваются скорее как филос. гипотезы, вновь используются в теоретических дискуссиях.

Лекции Н. «Das Problem des Lustmaximums» (1912, transl. in: Neurath O. Empiricism and Sociology. Dordrecht; Boston, 1973) о концептуальной критике идеи максимального удовольствия по сути предвосхитили развитие аналитической этики в сер. 20 в. Статья Н. «Prinzipielles zur Geschichte der Optik» (1915, transl. in: Neurath O. Empiricism and Sociology) по альтернативным гипотезам и системам гипотез (на примере физической оптики) представляла собой интересный анализ исторического развития соперничавших теорий света, их нереализованных возможностей и случайного выживания теорий в науке — все это весьма близко не только более поздним идеям Т. Куна, но и самого Венского кружка. Одна из наиболее значительных статей Н. «Die Verirrten des Cartesius und das Auxiliarmotiv; zur Psychologie des Entschlusses» (1913, transl. in: Neurath O. Philosophical Papers), посвященная анализу «метафизических размышлений» Р. Декарта, содержит простое и ясное описание процесса рационального принятия решений, используемого и в теоретической, и в практической жизни, а также предостережение против псевдорационализма, которым так легко обмануться, когда недооцениваются неполнота и неточность нашего знания.

Заметное влияние на развитие доктрины неопозитивизма оказала дискуссия между Н. и Р. Карнапом о природе протокольных предложений, считавшихся эмпирическим базисом науки. Н. полагал, что протокольные предложения не обладают преимуществами по сравнению с др. видами предложений. Критерием истинности по Н. является не абсолютная достоверность протокольных предложений, а в конечном счете непротиворечивость утверждений науки; любое предложение (не противоречащее др. предложениям данной науки), в зависимости от задач исследования, может быть выбрано ученым (по соглашению с др. учеными) в качестве протокольного. При этом вопрос о том, как приходят ученые к указанному соглашению, остается их личным делом и не имеет отношения к логике и философии (изучение этого вопроса — дело социологии, причем той ее части, которая изучает общественное поведение ученых, их воспитание и обучение). В работах Н. нач. 1930-х гг. об основаниях знания, отчетах о наблюдениях, протокольных предложениях рассматривалась когерентная теория истины в ее эпистемологической и социоисторической форме, обосновывалась ошибочность идеи протокольных предложений, что стимулировало позднее работы У. Куайна и Куна.

Критика Н. первого издания кн. К. Поппера «Логика исследования» более чем на 25 лет предвосхитила дискуссии между И. Лакатосом, П. Фейерабендом, А. Грюнбаумом и Куном по проблеме фальсификации.

Считая установление единства знаний важнейшей задачей философии науки, Н. вместе с Карнапом стал одним из авторов и главным редактором «International Encyclopedia of Unified Science» (Международная энциклопедия единой науки) (1938—1940). Одна из основных филос. идей Н. состоит в обосновании возможности единого унифицированного языка науки, опирающегося на язык физики и математики и способного обеспечить единство научного знания (т.зр. т.н. радикального физикализма). С помощью такого языка можно установить логические связи между науками, выработать общую методологию, проанализировать основные понятия и разработать классификацию наук. Н. первостепенное внимание уделил переводу на такой язык положений психологии и социологии.

Предметом психологии, по Н., должно быть изучение поведения отдельных людей, «...которое можно интерсубъективно описать на языке физики». Рассуждения о психике, о «чужом сознании» и т.д. Н. относил к разряду метафизических и ненаучных. Такая концепция (называемая Н. «бихевиористской») привела Н. в конечном счете к оценке бихевиоризма как единственно возможной формы научной психологии.

Anti-Spengler. Munich, 1921; Empirische Sociologie. Wien, 1931; Le development du circle de Vienne et l'avenir de l'empirisme logique. Paris, 1935; International picture language; the first rules of isotype. London, 1936; Modern Man in the Making. New York; London, 1939; Empiricism and Sociology. Dordrecht; Boston, 1973; Philosophical Papers: 1913—1946. Dordrecht; Boston; Lancaster, 1983 (имеется библ. работ Н.); The Correspondance of О. Neurath and R. Carnap. Dordrecht; Boston, 1984.

O.A. Назарова












НЕЙРОФИЛОСОФИЯ — направление в современной философии науки, пытающееся обосновать правомерность редукции психологии к нейронаукам (нейробиологии, нейрофизиологии и нейропсихологии). Одна из главных задач Н. — исследование компьютерного моделирования природы мозга и сознания, а также возможностей компьютерного мышления. Наиболее известный представитель этого направления — П.С. Чёрчленд, проф. Калифорнийского ун-та. По мнению Чёрчленд, в нервной системе имеется несколько уровней организации — молекулы, структуры нейронов, целые нейроны, малые сети нейронов, большие сети нейронов и мозг в целом. Ученые стремятся объяснить высшие психические функции и способности (восприятие, память и т.д.) прежде всего в терминах когнитивных систем и больших сетей. Но они должны также ставить перед собой задачу объяснить эти функции и способности в терминах меньших сетей. Кроме того, молекулы мозга могут быть подвергнуты биохимическому анализу, а обнаруженные данные должны получить интерпретацию в терминах физики. Чёрчленд высказала предположение, что нейрофизиология и психология будут коэволюционировать до тех пор, пока в будущем, на некотором более высоком уровне, психологические теории не окажутся редуцированными к более фундаментальной нейрофизиологической теории; именно тогда возникнут предпосылки для разработки единой теории сознания и мозга.

В литературе по философии сознания концепция Чёрчленд была подвергнута весьма острой критике прежде всего за попытку реанимировать т.зр., согласно которой более низкий уровень организации обеспечивает объяснение свойств более высокого уровня. В то же время эта концепция вполне оправданно привлекла внимание ученых к необходимости более тесной интеграции нейронаук и когнитивной науки, ориентируя нейробиологов и нейрофизиологов более полно учитывать результаты, полученные когнитивной психологией и исследованиями в области искусственного интеллекта, а психологов — привлекать данные нейроанатомии и нейрофизиологии. Как оказалось, такая интеграция действительно приводит к новым открытиям — напр., к открытию изменяющихся свойств нейронов и нейрофизиологических механизмов, обеспечивающих работу внимания, визуальное осознание, распознавание образов, и т.д.

Churchland P. Neurophilosophy: Toward a Unified Science of the Mind-Brain. Cambridge (Mass.), 1988.












НЕМЕЦКАЯ КЛАССИЧЕСКАЯ ЭСТЕТИКА — период развития нем. эстетики (кон. 18 — пер. пол. 19 в.), когда был создан преемственный ряд концепций И. Канта, Ф. Шиллера, Ф.В.Й. Шеллинга и Г.В.Ф. Гегеля, осмыслявших природу искусства и эстетической деятельности человека в рамках всеобъемлющих филос. систем. Эстетические учения более поздних этапов уже утрачивают это качество универсализма и всеохватности и обращаются к анализу отдельных аспектов философии искусства.

Внимание к эстетике у каждого из перечисленных мыслителей было вызвано не столько специальным интересом к искусству, сколько стремлением разработать необходимые компоненты, придающие завершенность филос. системе. Путем оперирования максимально обобщенными понятиями, использования диалектического метода мышления применительно к анализу искусства Кант, Шеллинг и Гегель смогли вывести обсуждение эстетической проблематики на принципиально новый уровень, поднять теоретическую планку эстетических доказательств и выводов. После Н.к.э. уже нельзя было теоретизировать по поводу искусства так, как это делали, к примеру, представители эстетики классицизма или Просвещения, зачастую сближаясь с беллетристикой и опираясь на философию «здравого смысла».

Достижения Н.к.э. заключаются в разработке идеи самоценности искусства и обосновании его уникальной духовной роли в социальной истории («искусство как высший принцип человеческой деятельности»). Отсюда и важное положение, согласно которому ошибка всех предшествующих эстетических теорий в том, что они искали цель искусства вне самого искусства, т.е. искали его понятие в чем-то другом, чему искусство служит средством. Несмотря на различие систем и методологических подходов представителей Н.к.э., в их представлениях теории искусства много общего. Ключевые понятия, определяющие природу искусства и прекрасного, — «целесообразность без цели» (Кант), «сущность в явлении» (Шиллер), «бесконечное, выраженное в конечном» (Шеллинг), «абсолютная идея в ее внешнем инобытии» (Гегель) — выражают взгляд на сферу эстетического как уникального средоточия и равновесия противоположных начал. Смысл этих определений — в трактовке искусства и красоты как некоей целостности, способной в силу своей интегративной природы разрешать всевозможные противоречия, быть отражением всей полноты универсума. Вместе с тем названные мыслители во весь голос говорят об угрожающих искусству социальных процессах, ставящих под вопрос его судьбу как гармоничного духовного мира. Идеализация в искусстве делает его ложным. Типизация замыкает художественное творчество рамками негативных образов и также ведет в тупик. Мысль Гегеля о том, что предметом художественного изображения может быть не всякое содержание, а лишь то, которое мысль фиксирует как сущность, обнажила дефицит адекватных мировоззренческих ориентиров, дефицит, всю остроту которого было дано испытать художественному творчеству последующих эпох.

Шиллер Ф.П. Творческий путь Фридриха Шиллера в связи с его эстетикой. М.; Л., 1933; Шеллинг Ф.В.Й. Об отношении изобразительных искусств в природе // Литературная теория немецкого романтизма. М., 1934; Шиллер Ф. Статьи по эстетике. М.; Л., 1935; Шиллер Ф. О наивной и сентиментальной поэзии. Письма об эстетическом воспитании // Собр. соч.: В 6 т. М., 1959. Т. 6; Кант И. Критика способности суждения // Собр. соч.: В 6 т. М., 1964. Т. 5; Шеллинг Ф.В.Й. Философия искусства. М., 1966; Гегель Г.В.Ф. Эстетика. М., 1968— 1973. Т. 1—4; Афасижев М.Н. Эстетика Канта. М., 1975; Кривиун О.А. Гегелевская концепция связи красоты и искусства // Искусство и действительность. М., 1979; Он же. Конструирование мира искусства в философии Ф.В.Й. Шеллинга // Социально-эстетические проблемы познания искусства. М., 1979; Гулыга А.В. Кант. М., 1981; Он же. Шеллинг. М., 1982.













НЕНАСИЛИЕ — этический принцип, согласно которому границы морали (нравственности) совпадают с отрицанием насилия; постнасильственная стадия борьбы с социальной несправедливостью. Термин Н. (аналогично нем. Gewaltlosigkeit, англ. nonviolence) является калькой с санскр. термина «ахимса» (невреждение). В отечественной литературе и общественно-политической лексике он закрепился недавно, с кон. 1980-х гг., чему способствовали как академические исследования философии и этики Н., так и гражданские инициативы, призванные адаптировать к российским условиям зап. опыт ненасильственных акций.

Идея Н. является нормативной конкретизацией золотого правила нравственности. Оно присутствует во всех сформировавшихся на заре цивилизации культурах и религиях, занимает центральное место в религиозно-философских учениях джайнизма и буддизма. В европейскую культуру она привнесена Нагорной проповедью: «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую... Вы слышали, что сказано: «люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего». А Я говорю вам: любите врагов ваших» (Мф 5, 38—39, 43—44).

Н. не воспринято общественным сознанием в прямом и обязывающем значении. Господствующим по-прежнему остается взгляд, частично оправдывающий насилие: справедливые войны (Августин), право народа на восстание (Фома Аквинский), смертная казнь (И. Кант) и др. Считалось, что насилие может быть орудием справедливости, служить благой цели. Коренной поворот во взгляде на Н., когда оно понимается как первопринцип морали, не допускающий никаких исключений закон поведения, наметился в наше время и связан прежде всего с именами Л.Н. Толстого, М. Ганди, М.Л. Кинга.

Анализ теории и практики Н. в 20 в. позволяет и требует разграничивать Н. как общий этический принцип и как особую программу конкретной деятельности. В первом случае оно выступает в качестве безусловного запрета, негативно очерчивающего пространство морали. Во втором случае оно является сознательно культивируемой и достаточно конкретной программой, направленной на разрешение тех конфликтов, которые обычно было принято решать с помощью различных форм нравственно санкционированного насилия. На воинственную несправедливость возможны три реакции: покорность, насильственное сопротивление, ненасильственное сопротивление. Как постнасильственная стадия борьбы за справедливость, Н. приобретает конкретный вид в зависимости от природы конфликтов, которые подлежат разрешению: конфликт между народами — одно, между социальными группами — другое, межличностные конфликты — третье и т.д. Ненасильственную борьбу в этом смысле нельзя конституировать в качестве особой деятельности, профессии. Требование Н. не задает конкретного содержания многообразной в своих проявлениях деятельности, оно есть всеобщее и безусловное ее ограничение.

Опыт ненасилия в XX веке. М., 1990; Ненасилие: философия этика, политика. М., 1993; Л.Н. Толстой. В чем моя вера? // Полн. собр. соч. Т. 23; Protest Power and Change // An Encyclopedia of Nonviolent Action... New York; London, 1997.












НЕОБХОДИМОЕ УСЛОВИЕ — В является таким условием для А, если истинно условное высказывание «Если А, то 5».

Напр., поскольку условное высказывание «Если ниобий — металл, то он электропроводен» истинно, то электропроводность ниобия является Н.у. того, что он металл.

То, что ниобий металл, есть достаточное условие его электропроводности. Можно, т.о., сказать, что если одно есть Н.у. для другого, то второе есть достаточное условие для первого. К примеру, в силу истинности высказывания «Если идет дождь, то земля мокрая» истинность высказывания «Земля мокрая» является Н.у. истинности высказывания «Идет дождь», и, соответственно, истинность высказывания «Идет дождь» — достаточное условие истинности высказывания «Земля мокрая».












НЕОБХОДИМОСТЬ — категория, используемая в философии, научном познании и логике и выражающая неизбежный характер событий, происходящих в реальном мире, либо закономерный характер процессов, изучаемых в науке, или же логическую связь между посылками и заключением в дедуктивных умозаключениях. В онтологическом смысле Н. отображает такое отношение между объективными событиями реального мира, при наличии которого одно событие неизбежно вызывает, обусловливает или определяет др. событие. Обычно такая Н. противопоставляется логической Н., которая считается априорной, поскольку вытекает из законов логики, а не из объективной реальности. Онтологическая Н. считается априорной: она устанавливается с помощью эмпирического исследования. В этом отношении она сходна с номической (греч. nomos — закон) Н., устанавливаемой на основе законов природы и общества, выражающих регулярность или повторяемость реальных событий или процессов, исследуемых естественными и общественными науками. Однако повторяемость, свойственная номической Н., может иметь разный характер. В законах универсального типа она приводит к достоверным предсказаниям, в статистических законах — лишь к вероятным, или правдоподобным. В этом факте находит свое выражение связь между Н. и случайностью, существующая в реальном мире. Без обращения к объективному миру нельзя найти и правильный ответ на фундаментальный вопрос: в чем состоит источник Н.? Некоторые философы видели его в существовании особого мира идей, который обладает необходимым характером. Так, допущение существования универсалий, или форм, по мнению Платона, может объяснить всеобщий и необходимый характер математических и логических истин. В христианской философии источником Н. выступает Божественная воля, которая может изменить существующий порядок вещей и сотворить чудо. В философии Нового времени происхождение Н. объясняется ссылками на рационально-объективный характер мышления. Так, для Г.В.Ф. Гегеля необходимость чувственно воспринимаемого мира есть результат саморазвития абсолютной идеи. Др. позиция состоит в том, что Н. вносится в природу самим субъектом. В этом отношении типична т.зр. И. Канта, который считал, что субъект обладает априорными категориями, которые вносит в свои восприятия, и поэтому он в состоянии познать созданную им самим Н. Такие категории, как «пространство» и «время», «причинность» и «Н.», являются априорными и в синтезе с эмпирическими данными придают положениям естествознания необходимый характер. Сторонники эмпиризма пытались вывести необходимый характер принципов и законов науки с помощью индуктивных умозаключений из опыта. Однако критика Д. Юма, показавшего, что индуктивные выводы не обладают характером логической Н., серьезно подорвала их позицию. Под влиянием этой критики некоторые философы стали придерживаться скептической позиции, а другие вместе с Юмом считают, что вера в Н. основывается на привычке, приобретаемой в ходе неоднократного повторения опыта. Наиболее радикальным является отрицание существования к.-л. Н. в мире, однако такую позицию можно защищать теоретически, но ей трудно следовать практически. По сути дела, многовековая практика человечества свидетельствует о том, что люди всегда руководствовались убеждением, что в мире существует определенная Н. В противном случае они были бы не в состоянии вести целесообразную рациональную деятельность.

От реальной Н., обсуждаемой в философии и научном познании, следует отличать логическую Н., которая опирается на законы логики и связанные с ними правила дедуктивных умозаключений. Напр., истинное значение конъюнкции высказываний «Снег бел» и «Снег не бел» зависит не от реального состояния вещей, а исключительно от закона противоречия классической логики, согласно которому такая конъюнкция должна считаться необходимо ложным высказыванием. Напротив, дизъюнкция указанных высказываний в силу закона исключенного третьего рассматривается как необходимо истинная. Все подобного рода логические положения, называемые тавтологиями логики, можно рассматривать как логически необходимые утверждения в узком смысле слова. В более широком смысле логически необходимыми считаются утверждения, действительные в каждом из возможных миров, под которыми подразумеваются любые воображаемые миры.

Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983; Plantinga A. The Nature of Necessity. Oxford, 1974; Kripke S.A. Naming and Necessity. Oxford, 1980.

Г.И. Рузавин











НЕОВИТАЛИЗМ — термин, введенный в 1856 Р. Вирховым для отличения своей теории от прежних версий витализма. Н. принимает принцип причинности и естественно-научное понятие закона и вместе с тем пытается обосновать идею, что в органической природе действует особая сверхмеханическая, сверхматериальная жизненная сила или закономерность. Неовиталистских представлений придерживались Я. Икскюль, И. Рейнке, Г. Дриш (см.: Жизненная сила, Энтелехия).













НЕОГЕГЕЛЬЯНСТВО — неоднородное филос. движение, получившее, особенно с нач. 20 в., распространение в Германии, Франции, Англии, Голландии, Италии. В Германии «обновление гегельянства» (В. Виндельбанд) происходит в нач. 20 в. как часть общего движения неоидеализма. Мощным толчком к такому обновлению послужили посвященные творчеству Г.В.Ф. Гегеля книги К. Фишера и В. Дильтея, а также публикация ранних произведений Гегеля.

Обращение к творчеству Гегеля не привело неогегельянцев к созданию систематических разработок «метафизического ядра» философии Гегеля — философии абсолютного духа, концептуализации диалектики как всеохватной формы самоосуществления духа и одновременно как универсального метода филос. постижения. Это было обусловлено неокантианской критикой метафизики и мощным влиянием историзма. Интерпретации Гегеля опирались преимущественно на «Феноменологию духа» и разработки философии объективного духа, а не на «Логику» или «Энциклопедию» в целом. Предпринимались попытки продуктивно использовать историческое мышление Гегеля, прежде всего на основе диалектики как метода постижения исторических духовно-смысловых реальностей. При этом преследовались цели метафизического истолкования истории и культуры, а также методологического обновления наук о духе, т.е. решения применительно к наукам о духе тех задач, которые в связи с естественными науками решало неокантианство.

Общие характеристики Н. отчетливо проявляются в философии двух наиболее известных его представителей Г. Глокнера и Р. Кронера. Глокнер отвергает гегелевский «панлогизм», но сохраняет диалектику как важнейший компонент своего собственного «рационально-иррационального» метода, используемого для осмысления широкого круга проблем, прежде всего проблем философии культуры, философии ценностей и филос. антропологии. Кронер также практикует избирательный подход к философии Гегеля при разработке своей философии культуры. Ему принадлежит и наиболее масштабная попытка показать системную закономерность движения филос. мысли от Канта к Гегелю.

За пределами Германии Н. было тесно связано с процессом рецепции нем. идеализма вообще. Во Франции оно реализовалось в основном в форме использования ряда базисных положений гегелевской философии для осмысления философско-исторической, философско-антропологической и экзистенциально-феноменологической проблематик. Ж. Валь, А. Кожев, Ж. Ипполит стремятся продемонстрировать актуальность многих компонентов гегелевского филос. наследия. В Италии помимо старой неаполитанской гегелевской школы (Б. Спавента, А. Вера и др.) к Н. можно отнести некоторые филос. концепции, где гегелевские мотивы образуют пусть и весьма важный, но лишь один ряд др. компонентов — абсолютный историзм Б. Кроче, актуализм Дж. Джентиле. В Голландии Н. придерживались Г. Болланд (поздний период творчества) и болландианская школа.

Fisher К. Hegels Leben. Werke und Lehren. Berlin, 1897; Bolland G.J.P. Alte Vernunft und neuer Verstand. Trento, 1902; Filosofia dello spirito. Padova, 1902—1917; Kroner H. Von Kant bis Hegel. Stuttgart, 1921-1924; Wenke H. Hegels Theorie des objek-tiven Geistes. Bonn, 1926; Glockner H. Das Abenteuer des Geistes. Berlin, 1938; Kojev A. Introduction a la lecture de Hegel. Paris, 1946; Hippolite I. Genese et structure de la Phenomenologie de l'esprit de Hegel. Paris, 1947; Dilthey W. Die Jugendgeschichte Hegels // Gesammelte Schriften. Gottingen, 1950—1977. Bd 4.

Ю.А. Кимлев












НЕОКАНТИАНСТВО — 1) университетско-академическое движение в Германии в 1850—1880; 2) господствующее течение филос. мысли Германии втор. пол. 19 — перв. четв. 20 в., решавшее основные вопросы философии путем истолкования учения И. Канта. В эволюции Н. выделяют три основных периода: 1) раннее, или физиологическое; 2) классическое; 3) позднее. К представителям раннего Н. относят прежде всего Ф.А. Ланге и О. Либмана. Классическое Н. датируют с 1870-х гг. до 1914; расцвет Н. приходится на 1890— 1910. Наиболее влиятельные школы — марбургская (Г. Коген, П. Наторп, Э. Кассирер); баденская, или фрайбургская (В. Виндельбанд, Г. Риккерт, Г. Кон, Э. Ласк); неокритицизм, или неокантианский реализм (А. Риль, О. Кюльпе, Э. Бекер). Для позднего Н. характерен отход от позиций Канта. Наиболее заметный след в истории философии оставили марбургская и фрайбургская школы. Их общие идейные установки нашли выражение в истолковании («критике») учения Канта с позиций более последовательного идеализма. Главным достижением Канта они считали мысль о том, что формы наглядного созерцания (пространство и время) и формы рассудка (категории) суть функции познающего субъекта, а главным заблуждением — признание объективно существующей, хотя и непознаваемой «вещи в себе». Последняя была объявлена «предельным понятием опыта», «задачей чистого мышления», т.е. продуктом мыслительной деятельности познающего субъекта. Отказ от «вещи в себе» в кантовском понимании привел Н. к отрицанию онтологии с позиций рационалистического гносеологизма: активность мышления стала рассматриваться как источник априорных сущностных определений самого бытия и одновременно — как деятельность по конструированию человеческой культуры. Вынужденное считаться с критерием объективности познания, Н. обосновывало его на пути трансцендентализма. Обе школы отмежевывались, с одной стороны, от «метафизики» объективного идеализма (прежде всего Г.В.Ф. Гегеля), с другой — от «психологизма» субъективно-идеалистического толка. Марбургская школа исходила при этом из «трансцендентально-логического» толкования учения Канта. Она утверждала примат «теоретического» разума над «практическим» и разрабатывала «трансцендентальный метод» как «логику чистого познания». Фактически ею строился метод интерпретации «фактов культуры», «заданных» в сферах научного познания, морали, религии, права, искусства. Фрайбургская школа исходила из «трансцендентально-психологического» истолкования учения Канта. Ею утверждался примат «практического» разума над «теоретическим», доказывался трансцендентальный статус ценностей. Последний обосновывался тем, что ценности хотя и не существуют эмпирически, но реально «значат». На базе трансцендентализма обе школы Н. строили натур- и культурфилософские концепции и социологические доктрины, ядро которых составляла методология познания, охватывавшая как «науки о природе» (естествознание), так и «науки о духе» (социальное и гуманитарное знание). Так, по Риккерту, для «наук о природе» характерен номотетический (генерализующий) метод, ориентированный на установление законов; для «наук о духе», или исторических и социальных наук, — идиографический (индивидуализирующий) метод, ориентированный на установление и описание неповторимых в своей индивидуальности фактов и событий действительности. Но если для баденской школы звеном, связующим обе научные сферы, был субъект познания, а именно его воля, относящая познаваемый предмет к априорным ценностям (в исторических и социальных науках) либо не относящая его к ним (в естественных науках), то для Кассирера, последнего представителя марбургской школы Н., общим опосредующим принципом философско-антропологического уровня стала «символическая функция сознания», проявляющаяся в способности человека к символизации, обозначению. Большинство филос. социологических и культурологических течений 20 в. — феноменология, экзистенциализм, философская антропология, социология знания, понимающая социология, формальная социология, социальная антропология, этно-методология — выросли из Н., вобрав в себя и трансформировав его важнейшие идеи. Их основоположники — Э. Гуссерль, М. Хайдеггер, М. Шере, К. Манхейм, М. Вебер, Г. Зиммель, Л. фон Визе, Б. Малиновский, Г. Гарфинкель и др. — испытали влияние Н. Неокантианская философия науки стала также одним из важнейших источников неопозитивизма и последующих исследований в области методологии научного познания.

Риккерт Г. Философия истории. СПб., 1908; Наторп П. Социальная педагогика. СПб., 1912; Кассирер Э. Познание и действительность. Понятие о субстанции и понятие о функции. СПб., 1912; Виндельбанд В. Избр. Духи история. М., 1995; Риккерт Г. Границы естественно-научного образования понятий. СПб., 1997; Кассирер Э. Избр. Опыт о человеке. М., 1998; Kohnke K.Ch. Entstehung und Autieg des Neukantianismus. Dieduetsche Universitatsphilosophie zwischen Idealismus und Positivismus. Frankfurt am Main, 1986.

A.H. Малинкин












НЕОМАРКСИЗМ — неоднородное и противоречивое филос. и социологическое течение, пытавшееся приспособить марксизм к реалиям 20 в.

Иногда проводится различие между Н. в узком смысле и Н. в широком смысле. В Н. в узком смысле включаются западноевропейские сторонники социальной теории К. Маркса (в особенности из Германии, Австрии, Италии и Франции), в частности те, кто стремился дополнить марксизм элементами неогегельянства, философии жизни, экзистенциализма, фрейдизма, структурализма, филос. герменевтики и др. К Н. в широком смысле относятся все филос. социологические течения, формирование которых происходило в той или иной мере под влиянием идей Маркса («марксизм после Маркса»). К Н. в узком смысле обычно причисляют франкфуртскую школу, соединение марксизма с неофрейдизмом (Э. Фромм, Г. Маркузе, В. Райх), попытки дополнить марксизм экзистенциализмом (Ж.П. Сартр, М. Мерло-Понти), соединение марксизма со структурализмом (Л. Гольдман), с филос. герменевтикой (Ю. Хабермас) и др.

Ясных оснований, по которым можно было бы разграничить Н. в узком смысле и Н. в широком смысле, нет.

Уже к нач. 20 в. внутри рабочего движения наметились две полярные тенденции — социал-демократическая и коммунистическая. Для первой были характерны отход от гегелевских элементов в марксизме, интерпретация последнего в духе позитивизма или неокантианства. Социал-демократическая тенденция привела в конечном счете к современной социал-демократии, отказавшейся от идей диалектики, пролетарской революции, диктатуры пролетариата и исключившей ссылки на Маркса из своих программных документов. Коммунистическая тенденция в рабочем движении и в марксизме привела к преобразованию последнего в России в марксизм-ленинизм, в Китае — в маоизм, в Сев. Корее — в доктрину «чучхe», и т.п. Все эти версии Н. воспринимали Маркса с существенной поправкой на гегелевскую диалектику и сводили диктатуру пролетариата к диктатуре единственной в стране правящей коммунистической партии. Коммунистический Н. отличался крайним догматизмом: отступая во многих принципиальных пунктах от марксизма, он на словах уверял, что не отказывается ни от одной строчки из написанного Марксом. Социалистическая революция в России опровергла учение Маркса о «будущей мировой революции» и показала, что марксизм применим не столько в развитых капиталистических странах, как считал сам Маркс, сколько в странах формирующегося капитализма. Коммунистический Н. пересмотрел как марксистскую теорию «пролетарской революции», так и соотношение между экономикой и политикой в странах «победившего социализма».

В размежевании социал-демократического и коммунистического Н. особую роль сыграли работы Э. Бернштейна (1850—1932), указавшего в кн. «Проблемы социализма и задачи социал-демократии» (1889) на теоретически наиболее уязвимые моменты марксизма. Ухудшения экономической ситуации, предсказанного «Манифестом Коммунистической партии», не произошло. Нет пролетаризации среднего слоя, ужесточения классовых конфликтов, учащения экономических кризисов. Диалектика, являющаяся, по Бернштейну, «самым коварным элементом марксизма», привела последний к смешению экономических и социальных факторов с моральными, к неверному пониманию природы гос-ва, которое представляется, с одной стороны, как чисто репрессивный орган, действующий от имени собственников, а с др. — как поистине чудотворная сила. Необходима ревизия марксизма, обнаружившего свою несовместимость с новыми историческими фактами. Следует бороться не за революцию, а за государственные реформы, способные в конце концов с помощью демократии преобразовать существующее общество. «Демократия есть начало и конец в одно и то же время. Она — средство введения социализма и форма реализации социализма... Демократия в принципе уничтожает господство класса, даже если она пока не в состоянии упразднить классы вообще... Демократия есть высшая форма компромисса». Бернштейн начинал как марксист, именно ему Ф. Энгельс доверил редактирование и публикацию своих работ после смерти. Социал-демократическое движение нач. 20 в. оказалось не готово к радикальной ревизии марксизма. В 1904 съезд Второго Интернационала осудил ревизионизм Бернштейна.

Менее радикален в своих усовершенствованиях марксизма К. Каутский (1854—1938). Он вносит в марксизм элементы социал-дарвинизма, настаивает на новом истолковании диалектики, подвергает сомнению экономический детерминизм Маркса: «Ни материальными предпосылками, ни духовной активностью нельзя пренебрегать. Более того, нельзя даже сказать, что для них характерно отношение причины и следствия, скорее они взаимно обусловливают друг друга, постоянно переплетаясь». Каутский не считает революцию, совершенную большевиками в России, социалистической.

Еще одной ветвью Н. является т.н. австромарксизм, сформировавшийся в нач. 20 в. Его представители (М. Адлер, К. Реннер, Р. Гильфердинг, О. Бауэр и др.) отрицают существование непреложных законов социального развития и сводят идею социализма к этическому постулату и ценностной максиме. Австромарксизм интерпретирует идеи Маркса в свете неокантианства и требует разделения в марксизме научного (описательного) и этического (прескриптивно-го). Прогресс, социализм и т.п. истолковываются как ценности.

Книга Г. Лукача (1885—1971) «История и классовое сознание» (1923) впервые подняла ставшие весьма популярными в более позднем Н. проблемы овеществления и отчуждения. В условиях товарного производства капиталистического общества овеществление становится универсальным. Поэтому глава о товарном фетишизме в «Капитале» Маркса выражает, по Лукачу, самую суть исторического материализма как самопознания пролетариата. Овеществление сообщает любому отношению между индивидами характер вещности, «призрачную предметность». Лукач отрицает приложимость диалектики к природе, но видит в диалектике единственное средство для преодоления «дилеммы бессилия» — дилеммы фатализма чистых законов и этики чистой интенции.

К. Корш (1886—1961) в кн. «Марксизм и философия» (1930) указывает, что ленинская версия марксизма неверна в своей основе. Диктатура пролетариата оказалась на самом деле диктатом партийной верхушки над пролетариатом. Социалистическое сознание не может быть привнесено извне в борьбу пролетариата за свое освобождение. Позднее в кн. «Карл Маркс» (1938) Корш сводит основные идеи марксизма к трем простым принципам: все существующие социальные условия изменчивы и представляют собой объект изменения (принцип изменения); экономические категории марксизма не универсальны, а характеризуют только определенный период развития капитализма (принцип спецификации); материалистическая теория социальной революции является мощным рычагом социальной революции (принцип критики).

К Н. близка «философия надежды» Э. Блоха (1885— 1977). Человек изначально устремлен в будущее, и этот первобытный импульс, определяющий и человеческую, и природную реальности, проявляется в жизни человека как надежда или желание, а в онтологическом плане как возможность или «еще-не-бытие». Надежда расширяет горизонт человека и является путем к его освобождению. «Где есть надежда, там есть религия», причем религия не только как продукт отчуждения человека, но и как протест против отчуждения, против неподлинного частичного существования.

В Италии Н. был представлен А. Лабриолой (1843— 1904), А. Грамши (1891 — 1937) и др. Грамши, в частности, полагал, что Октябрьская революция произошла вопреки прогнозам Маркса и являлась на самом деле революцией против «Капитала». Марксизм должен истолковываться поэтому не как спекулятивная доктрина, а как философия практики и прежде всего как философия революционной практики, говорящая о борьбе за власть класса подчиненного и класса руководящего. История обнаруживает себя скорее не в развитии производительных сил, а в борьбе двух гегемонии, или культурных моделей. Во взаимодействии социальных сил роль базиса, т.е. основания общества, играет надстройка, все прочие ин-ты вторичны.

Во Франции Н. довольно популярен в 1950— 1960-е гг. А. Лефевр (1901 — 1979) отстаивает идею, что неокапитализм изменил природу рабочего класса, лишил его революционных потенций и превратил в класс потребителей общества мнимого благосостояния. Л. Гольдман (1913—1970) пытается очистить марксизм, и прежде всего теорию культуры, от диалектического материализма. Р. Гароди (1913—1975) считает марксизм объединением идей человека-творца И.Г. Фихте и социально-исторических условий его развития. Систему Сталина — Брежнева Гароди отказывается называть «социалистической» и пишет о советских руководителях: «Неспособные ассимилировать даже минимальную инициативу снизу, отвергая любую попытку обновления, они несут полную ответственность за теоретическую дегенерацию марксизма и преступную практику полицейской власти в России и странах-сателлитах. Больше всего они боятся социализма с человеческим лицом». В последней своей кн. «Танец жизни» (1973) Гароди высказывается за «открытое общество», не впадающее ни в тоталитаризм, ни в индивидуализм и дающее простор творчеству, пророчествам и утопиям. Л. Альтюссер в кн. «За Маркса» (1965) и «Читая «Капитал» (1965, в соавт. с Э. Балиба-ром и Р. Этабле) противопоставляет науку как дескриптивную теорию реальности и идеологию как волю, надежду, ностальгию. Маркс переходит от идеологии к науке лишь в 1845 («Тезисы о Фейербахе» и «Немецкая идеология»), когда оставляет все разговоры о сущности человека, отчуждении и т.п. Благодаря этому эпистемологическому перелому марксизм становится не только антигуманизмом, но и антиисторизмом. Гуманизм есть идеология, поскольку говорит о человеке «воображаемом»; теоретический антигуманизм уничтожает филос. миф о человеке и тем самым делает возможным научное познание человеческого мира и путей его трансформации. Альтюссер подвергает сомнению диалектику, которую поздний Маркс якобы заменил положением о серии «изломов истории» и идеей «сюрдетерминации» — общим эффектом взаимодействия всех конкретных обстоятельств, создающих специфические противоречия. Положением, что экономическое противоречие есть детерминанта и в то же время нечто обусловленное, Альтюссер пытается прикрыть экономический детерминизм марксизма. Мерло-Понти в работах «Гуманизм и террор» (1947) и «Приключения диалектики» (1955) соглашается с марксистской критикой капитализма и считает, что свобода человека попрана во всех современных социальных системах: революции истинны какдвиже-ния, но ложны как режимы, поскольку приходящий к власти революционный класс перестает быть прогрессивным. Мерло-Понти отказывается субординировать взаимодействующие друг с другом экономические, правовые, моральные, религиозные и иные отношения. Сартр в кн. «Критика диалектического разума» (т. 1, 1960; т. 2, незаверш., 1985) выступаете программой экзистенциального обоснования исторического материализма, в котором он видит «самую решительную попытку осветить исторический процесс в его тотальности». В марксистско-ленинской философии усилия Сартра переосмыслить марксистскую концепцию социально-исторической практики в духе идеи «экзистенциального проекта» характеризовались как «волюнтаристическая деформация исторического материализма».

В Германии Н. представлен также франкфуртской школой, просуществовавшей около сорока лет и оказавшей большое влияние на интеллектуальную атмосферу Зап. Европы. X. Патнэм обращает внимание на связь между новой франкфуртской школой (Ю. Хабермас, К.О. Апель и др.) и американским прагматизмом в лице У. Джеймса и Ч.С. Пирса.

В 1960—1970-е гг., во время последнего всплеска Н. в Зап. Европе, неомарксистские тенденции проявились и в странах т.н. лагеря социализма. В Венгрии это была «будапештская школа», в которую входили А. Хеллер, М. Вайда, Д. Маркуш, Ф. Фехер, А. Хегедуш и др. В Югославии весьма активной являлась группа «Праксис», сложившаяся вокруг одноименного журнала и включавшая Г. Петровича, Л. Враницкого, Р. Супека, М. Марковича, С. Стояновича и др. Неомарксисты Вост. Европы делали акцент на раннем Марксе и «демократическом социализме» («социализме с человеческим лицом»).

В Советском Союзе также появились намеки на необходимость «фундирования» ортодоксального марксизма. Наиболее отчетливо они выразились в работах Э.В. Ильенкова и шедших в русле его идей Г.С. Батищева, В.А. Лекторского и др. Этот «доморощенный Н.», как его точно охарактеризовал Ю.Н. Давыдов, не отличался филос. эрудицией и сосредоточивал свои усилия как раз на том, от чего стремился уйти зап. Н.: на обосновании тождества бытия и мышления, на разработке особой диалектической логики, на «ленинской диалектике» и «ленинском социализме», искаженных якобы последующими наслоениями.

Н. не имел сколько-нибудь существенного влияния в США. «До шестидесятых годов в Америке, — говорит Р. Рорти, — не было марксистской традиции; здесь люди просто не читали Маркса и не читают его до сих пор... Европейскому мышлению присущ определенный пиетет, не позволяющий игнорировать Маркса. Вы должны найти что-нибудь положительное в его творчестве, пусть даже только в ранних сочинениях. В Америке этого никогда не было. Я хочу сказать, что здесь никого не интересует, читали ли вы Маркса или нет...»

В 1970-е гг. Н. растерял почти всех своих сторонников в Зап. Европе. С постепенным разложением коммунистических режимов в странах бывшего лагеря социализма Н., как и сам марксизм, также все более становится историей. Несмотря на горячие уверения представителей Н. в верности «аутентичному Марксу», оказалось, что они делали ту же работу, что и прямые противники марксизма: все с большей силой и очевидностью обнажали расплывчатость и внутреннюю рассогласованность концепции Маркса, предсказывавшей скорый и неизбежный переход от капитализма к коммунизму. К кон. 20 в. сама реальная социальная история явственно обнажила как несовременность и утопичность марксизма, так и невозможность к.-л. образом приспособить его к новой социальной реальности.

Андерсон П. Размышления о западном марксизме. М., 1991; Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Кн. 4. Отромантизмадонашихдней. М., 1997; Боррадори Дж. Американский философ. М., 1998; Давыдов Ю.Н. Макс Вебер и современная теоретическая социология. М., 1998; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000; История философии: Запад — Россия — Восток. М., 2000. Кн. 4; Gorman K.K. Neomarxism: The Meaning of Modern Radicalism. London, 1982; Developing Contemporary Marxism. London, 1985.

A.A. Ивин













НЕОПЛАТОНИЗМ — последний этап развития антич. платонизма. Основателем Н. обычно считают Плотина (3 в.) или его учителя Аммония. Н. замыкает средний платонизм, вбирает в себя неопифагореизм и использует аристотелизм в качестве введения — гл.обр. логического — в учение Платона.

Антич. Н. тяготел к школьной организации и существовал прежде всего в виде ряда школ. Правда, школа Плотина в Риме представляла собой кружок слушателей, распавшийся еще при жизни учителя. Уже у Плотина и его учеников Амелия и Порфирия были разработаны основные понятия системы Н., во главе иерархии бытия стоит сверхсущее единое-благо, постижимое только в сверхумном экстазе и выразимое только средствами отрицательной (апофатической) теологии; далее в порядке нисхождения («истечения» — см.: Эманация) из единого следовали бытие-ум (нус) с идеями в нем, душа (псюхе), обращенная к уму и к чувственному космосу, вечному в своем временнoм бытии. Однако в школе Плотина еще отсутствовали четкие основы интерпретации платоновских диалогов. Амелий, напр., проводил тройное деление ума и учил о трех умах и трех демиургах, полагая, что это и есть «три царя» Платона, тогда как Плотин под «тремя царями» понимал единое, ум и душу. В то же время Порфирий, в отличие от Плотина и Амелия, считал, что демиург для Платона — это не ум, а душа.

Учеником Порфирия был Ямвлих, основатель сирийской школы Н. Он впервые ввел в Н. теургию. Проведенная им реформа оказала решающее влияние на всю последующую традицию Н., в связи с чем говорят о доямвлиховском и послеямвлиховском типах Н. Пергамская школа Н. (4 в.), основанная учеником Ямвлиха Эдесием, продолжала линию сирийской школы, уделяя преимущественное внимание мифологии и теургии. К пергамской школе принадлежал император Юлиан.

Академия платоновская, видимо, не испытывала особого влияния Н. вплоть до Плутарха Афинского (ум. 432). Он написал комментарии к ряду диалогов Платона, а также к аристотелевскому трактату «О душе». Его преемником был Сириан, который окончательно определил круг авторитетных для Н. текстов (помимо Платона и пифагорейцев — также Гомер, орфическая литература и халдейские оракулы) и утвердил за аристотелевской философией статус введения в философию Платона. В 437 главой Академии стал ученик Плутарха и Сириана Прокл, который подвел итог развитию платонизма в рамках языческого политеизма и дал детально разработанную сводку основных понятий и методов Н.

Н. оказал мощное воздействие на развитие средневековой философии и теологии. В вост. патристике уже Евсевий Кесарийский привлекает Плотина для решения догматических вопросов. Усвоение и переработка Н. во многом определяют характер богословия Афанасия Александридского и представителей т.н. каппадокийского кружка — Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского. Опыт каппадокийцев воспринял Псевдо-Дионисий Ареопагит, комментаторами которого в 6—7 вв. явились Иоанн Скифопольский и Максим Исповедник. В 11 в. Михаил Пселл, изучавший Плотина, Порфирия и Прокла, возобновил преподавание Н. в Константинополе.

В зап. патристике Н. в его плотиновском варианте через посредство Порфирия был воспринят Марием Викторином и благодаря ему — Августином. Образец христиански истолкованной неоплатонической философии дал Боэций. Традиция христианского Н. на лат. Западе складывалась прежде всего под влиянием Августина и Боэция, а также Калкидия и Макробия, а начиная с 9 в. — Иоанна Скота Эриугены, переведшего на лат. яз. соч. Псевдо-Дионисия Ареопагита и давшего умозрительный очерк неоплатонической системы в трактате «Разделение природы».

Неоплатоническую интерпретацию ислама стремился дать Ибн Сина, под влиянием которого находился Сухраварди, разработавший учение о сверхумном свете (ишрак). Переосмысление неоплатонических представлений в духе ортодоксального ислама осуществил аль-Газали, соединив их с суфийским учением о единении с божеством в сверхумном экстазе (см.: Суфизм).

Усвоению Н. в среде гуманистов во многом способствовал Плифон, возглавлявший платоновскую академию в Мистре; под его влиянием Козимо Медичи основал Платоновскую академию во Флоренции. Во втор. пол. 15 в. в связи с активной переводческой и издательской деятельностью гуманистов расширяется база для знакомства с антич. Н. Огромное влияние оказали пер. и комментарии М. Фичино. Н. во всем многообразии его проявлений был рассмотрен Пико делла Мирандолой. В 16 в. под сильным неоплатоническим воздействием складываются учения Ф. Патрицци и Дж. Бруно.

Влияние флорентийского Н. испытал англ. комментатор Псевдо-Дионисия Ареопагита Дж. Колет, через посредство которого Н. был воспринят в 17 в. кембриджскими платониками. Неоплатонические элементы прослеживаются у Б. Спинозы и Г.В. Лейбница. Под непосредственным влиянием Плотина написан «Сирис» Дж. Беркли. Однако в целом традиция Н. к кон. 18 в. угасает. Интерес к Н. возобновляется в эпоху романтизма. Неоплатоников изучают Ф. Шеллинг и Г.В.Ф. Гегель, высоко оценивший их идеи в «Истории философии». В рус. идеалистической философии 19 — нач. 20 в. Н. оказал влияние на B.C. Соловьева, П.А. Флоренского, С.Л. Франка. Значительным воздействием Н. отмечено учение А. Бергсона.

Beierwaltes W. Platonismus und Idealismus. Frankfurt am Main, 1972; Dome H. Platonica Minora. Munchen, 1976; The Significance of Neoplatonism. Norfolk, 1976.

Ю.А. Шичалин














НЕОПОЗИТИВИЗМ, или логический позитивизм (логический эмпиризм) — одно из основных направлений философии 20 в., соединяющее основные установки позитивистской философии с широким использованием технического аппарата математической логики. Основные идеи Н. были сформулированы членами Венского кружка в сер. 1920-х гг. Эти идеи нашли поддержку у представителей львовско-варшавской школы, Берлинской группы философов, у ряда амер. представителей философии науки. После прихода к власти в Германии фашистов большая часть представителей Н. эмигрировала в Англию и США, что способствовало распространению их взглядов в этих странах.

В математической логике неопозитивисты увидели тот инструмент, который должен был послужить критике традиционной философии и обоснованию новой филос. концепции. При создании последней они отталкивались от идей, высказанных Л. Витгенштейном в его «Логико-философском трактате». Витгенштейн полагал, что мир устроен так же, как язык классической математической логики. Согласно его представлениям, «мир есть совокупность фактов, а не вещей». Действительность распадается на отдельные «атомарные» факты, которые могут объединяться в более сложные, «молекулярные» факты. Атомарные факты независимы один от другого: «Любой факт может иметь место или не иметь места, а все остальное останется тем же самым». Атомарные факты никак не связаны друг с другом, поэтому в мире нет никаких закономерных связей: «Вера в причинную связь есть предрассудок». Поскольку действительность представляет собой лишь различные комбинации элементов одного уровня — фактов, постольку и наука должна быть не более чем комбинацией предложений, отображающих факты и их различные сочетания. Все, что претендует на выход за пределы этого «одномерного» мира фактов, все, что апеллирует к связям фактов или к глубинным сущностям, должно быть изгнано из науки. Нетрудно увидеть, что в языке науки имеется много предложений, которые очевидно не отображают фактов. Но это свидетельствует лишь о том, что в научном и тем более в повседневном языке много бессмысленных предложений. Для выявления и отбрасывания таких бессмысленных предложений требуется логический анализ языка науки. Именно это должно стать главной задачей философов.

Идеи Витгенштейна были переработаны и развиты членами Венского кружка, гносеологическая концепция которых опиралась на следующие принципы.

1. Всякое знание есть знание о том, что дано человеку в чувственном восприятии. Атомарные факты Витгенштейна неопозитивисты заменили чувственными переживаниями субъекта и комбинациями этих чувственных переживаний. Как и атомарные факты, отдельные чувственные впечатления не связаны между собой. У Витгенштейна мир есть калейдоскоп фактов, у неопозитивистов мир оказывается калейдоскопом чувственных впечатлений. Вне чувственных впечатлений нет никакой реальности, во всяком случае, мы ничего не можем сказать о ней. Т.о., всякое знание может относиться только к чувственным впечатлениям. Опираясь на эту идею, неопозитивисты выдвинули принцип верифицируемости: всякое подлинно научное и осмысленное предложение должно быть сводимо к предложениям, выражающим чувственно данное; если некоторое предложение нельзя свести к высказываниям о чувственно данном, то оно лежит вне науки и бессмысленно.

2. То, что дано нам в чувственном восприятии, мы можем знать с абсолютной достоверностью. Структура предложения у Витгенштейна совпадала со структурой факта, поэтому истинное предложение было у него абсолютно истинно, т.к. оно не только верно описывало некоторое положение дел, но в своей структуре «показывало» структуру этого положения дел. Поэтому истинное предложение не могло быть ни изменено, ни отброшено. Неопозитивисты заменили атомарные предложения Витгенштейна «протокольными» предложениями, выражающими чувственные переживания субъекта. Истинность протокольного предложения, выражающего то или иное переживание, также является несомненной для субъекта. Совокупность протокольных предложений образует твердый базис науки, а сведение всех остальных научных предложений к протокольным служит гарантией несомненной истинности всего научного знания.

3. Все функции знания сводятся к описанию. Если мир представляет собой комбинацию чувственных впечатлений и знание может относиться только к чувственным впечатлениям, то оно сводится лишь к фиксации этих впечатлений. Объяснение и предсказание исчезают. Объяснить чувственное переживание можно было бы, только апеллируя к его источнику — внешнему миру. Неопозитивисты отказались говорить о внешнем мире, следовательно, отказались от объяснения. Предсказание должно опираться на существенные связи явлений, на знание причин, управляющих их возникновением и исчезновением. Неопозитивисты отвергли существование таких связей и причин. Т.о., как и у О. Конта или Э. Маха, здесь тоже остается только описание явлений, ответ на вопрос «как», а не «почему».

Из этих основных принципов гносеологии Н. вытекают некоторые др. его особенности. Сюда относится, прежде всего, отрицание традиционной философии, которая всегда стремилась сказать что-то о том, что лежит за ощущениями, стремилась вырваться из узкого круга субъективных переживаний. Неопозитивист либо отрицает существование мира вне чувственных переживаний, либо считает, что о нем ничего нельзя сказать. В обоих случаях философия оказывается ненужной. Единственное, в чем она может быть хоть сколько-нибудь полезна, так это в анализе научных предложений и в разработке способов их сведения к протокольным предложениям. Поэтому философия отождествляется с логическим анализом языка. С отрицанием традиционной философии тесно связана терпимость Н. к религии. Если все разговоры о том, что представляет собой мир, объявлены бессмысленными, а вы, тем не менее, хотите говорить об этом, то безразлично, считаете вы мир идеальным или материальным, видите в нем воплощение воли Бога или населяете его демонами — все это в равной мере не имеет к науке никакого отношения, а является сугубо личным делом каждого.

Еще одной характерной особенностью Н. является отрицание им какого бы то ни было развития в мире. Если мир представляет собой совокупность чувственных переживаний или лишенных связей фактов, то в нем не может быть развития, ибо развитие предполагает взаимосвязь и взаимодействие фактов, а это как раз и отвергается. Все изменения, происходящие в мире, сводятся к перекомбинациям фактов или ощущений, причем это не означает, что одна комбинация порождает другую: имеет место лишь последовательность комбинаций во времени, но не их причинное взаимодействие. Дело обстоит так же, как в игрушечном калейдоскопе: встряхнули трубочку — стеклышки образовали один узор; встряхнули еще раз — появился новый узор, но одна картинка не порождает другую и не связана с ней. Столь же плоским оказывается и представление о развитии познания. Мы описываем факты, их комбинации и последовательности комбинаций; мы накапливаем эти описания, изобретаем новые способы записи и... этим все и ограничивается. Знание, т.е. описание фактов, постоянно растет, ничего не теряется, нет ни потрясений, ни потерь, ни революций. Такое представление о развитии знания получило название «наивно-кумулятивной модели» развития науки.

Невозможность осуществить сведение научного знания к протокольным предложениям, сравнение неопозитивистской модели развития науки с реальной историей научного познания выявили ошибочность основоположений Н. Внутренние проблемы и трудности, возникшие при разработке неопозитивистской концепции, оказались непреодолимыми, и к нач. 1960-х гг. Н. растерял всех своих сторонников. В наследство последующей философии он оставил стремление к ясности, точности, обоснованности филос. положений и отвращение к туманным рассуждениям, лишенным к.-л. основания (см.: Позитивизм, Протокольные предложения).

Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998; История философии. Запад — Россия — Восток. Кн. 4. М., 1999.

А.Л. Никифоров










НЕОРАЦИОНАЛИЗМ — общее название нескольких направлений в философии и методологии научного познания 20 в., опирающихся на современную науку и рассматривающих ее как воплощение и образец ра-

циональности. Н. сложился в перв. пол. 20 в. во Франции, Швейцарии, Австрии. Основные представители — Г. Башляр, Ф. Гонсет, И. Мейерсон; сюда же причисляют иногда Ж. Пиаже, Ж. Ульма, сторонников критического рационализма, структурализма, системного подхода и т.п. В 1930 был основан «Союз рационалистов», существующий до сих пор.

Н. опирается, в основном, на физику и именно в ней видит лидера современного естествознания и науки в целом. Философия, с т.зр. его представителей, должна освободиться от метафизических и иррационалистических предрассудков и стремиться к строгости, точности и обоснованности, которые характерны для математизированных физических теорий. От классического рационализма Н. отличается тем, что признает изменчивость предпосылок и норм рациональности и допускает существование ее разных форм. Рассматривая соотношение теории и опыта, Н. отдаст безусловное предпочтение теории и подчеркивает творческий, конструктивный характер научного познания. Знание с т.зр. Н. есть скорее творческий конструкт, нежели отображение реальности. В этом отношении Н. противостоят эмпиризм и позитивизм.

Федорюк Г.М. Французский неорационализм. Ростов-на-Дону, 1983; Башляр Г. Новый рационализм. М., 1987; Исторические типы рациональности. М., 1995.













НЕОРЕАЛИЗМ — течение в англо-американской философии, возникшее на рубеже 20 в., для которого характерно признание независимого существования внешних объектов и их непосредственной данности познающему субъекту. Н. явился реакцией на абсолютный идеализм неогегельянства и идеалистический эмпиризм амер. прагматизма. На формирование философии Н. оказали влияние идеи Ф. Брентано, А. Мейнонга и шотл. школы. В Англии первыми представителями Н. были Дж. Мур, Т.П. Нанн и Б. Рассел. Как самостоятельное филос. течение Н. оформился в США в 1910, когда У.П. Монтегю, Р.Б. Перри, У.Т. Марвин, У.Б. Питкин, Э.Г. Сполдинг и Э.В. Холт опубликовали «Программу и первую платформу шести реалистов». В более систематизированном виде их общий подход к философии был изложен в 1912 в коллективном труде «Неореализм. Совместные исследования в философии». Далекие от полного единомыслия, амер. неореалисты провозгласили своим общим лозунгом «освобождение метафизики от эпистемологии», отстаивая исключительную ценность логического анализа для философии. Ядро доктрины амер. Н. составила теория «независимости имманентного», согласно которой познаваемые объекты непосредственно «входят» в сознание, но в то же время их реальность не зависит от когнитивных отношений, в которые они вступают, ибо последние, будучи «внешними отношениями», не влияют на природу своих объектов. Неореалисты сочетали «дуализм» в трактовке отношения между познающим субъектом и познаваемым предметом с эпистемологическим монизмом в понимании отношения между предметом и тем, посредством чего этот предмет познается. В вопросах онтологии неореалисты исходили из того, что объективный онтологический статус имеют и объекты, существующие реально, и объекты, существующие идеально. Однако если Холт и Перри разрабатывали концепцию нейтрального монизма, постулируя существование простейших нейтральных элементов мира, то для др. неореалистов физические, психические и логико-математические объекты имели разный онтологический статус. Вместе с тем все неореалисты придерживались плюралистической онтологии в том смысле, что приписывали объектам действительное обладание многообразием тех свойств, которые обнаруживает сознание. Признавая при этом опыт объективным, неореалисты оказались перед необходимостью объяснить, как возможны заблуждения и ошибки. Наиболее важное значение они придавали разрешению «эгоцентрического затруднения», предполагающего изначальную соотнесенность познаваемых объектов с сознанием. Неспособность неореалистов дать адекватный ответ на это и подобные ему затруднения в значительной мере ускорила распад этого филос. течения. В 40-е гг. в целях консолидации неореализма в США была создана Ассоциация реалистической философии, которая просуществовала недолго, но в нее вошли ряд неореалистов второго поколения (Д.К. Уильяме, Ч. Бэйлис). Дальнейшую разработку доктрина Н. получила в трудах британского философа С. Александера, попытавшегося обосновать все разновидности объектов познания в рамках единой пространственно-временной онтологии.

Хилл Т.Н. Современные теории познания. М., 1965; Мур Дж. Опровержение идеализма // Историко-философский ежегодник. М., 1987; Пассмор Дж. Сто лет философии. М., 1998; The Programm and First Platform of Six Realists // Journal of Philosophy, Psychology and Scientific Methods. 1910. Vol. VII; The New Realism. Cooperative Studies in Philosophy. New York, 1912.

Л.Б. Макеева














НЕОСХОЛАСТИКА — термин, которым прежде обозначалось обновление схоластической философии и богословия, происходившее с сер. 16 в. в рамках Контрреформации; точнее этот процесс можно назвать «второй схоластикой». Среди ее представителей были кардинал Каэтано, Ф. Суарес. В это время основным богословским текстом стали не «Сентенции» Петра Ломбардского, а «Сумма теологии» Фомы Аквинского. Сейчас термином Н. характеризуется религиозно-философское движение втор. пол. 19—20 в., открытое энцикликой папы Льва XIII «Aeterni patris» (1879), давшее новое осмысление проблем веры, возможностей и границ человеческого разума, норм морали, возродившее томизм перед лицом современной проблематики. Учение св. Фомы было объявлено официальной философией католической церкви, но для большинства представителей Н. это был «св. Фома, прочитанный заново» (название книги пол. томиста С. Свежавски). На II Ватиканском соборе томизм уже противопоставлялся всем направлениям современной филос. мысли. В результате стало возможным включение в Н. элементов феноменологии, герменевтики и персонализма.

Особую роль в развитии Н. сыграл Г.Ж. Мерсье и основанный им в Лувенском ун-те Institut Superieurde Philosophic, ставший настоящей школой Н. Учение томизма изучалось в контексте истории философии и естественных наук, прежде всего биологии и психологии. Свою попытку обновления томизма Мерсье предпринял во «Всеобщей критериологии» (1899), где проблема истины решается через нахождение абсолютного критерия. Для него томизм ценен своей живой энергией и способностью к реформированию.

Примером такого реформирования может служить метафизика Н., основанная на томистской концепции совпадения в Боге сущности и существования. Бог как актуально сущий (actus essendi) творит мир в соответствии с сущностными образцами. В экзистенциальной интерпретации Э. Жильсона и Ж. Маритена каждая конкретная сущность пассивна, пока не актуализуется благодаря actus essendi. Тем самым экзистенция не достигается никаким сущим самостоятельно, творения имеют место в силу причастности к существованию Того, в ком сущность является самим существованием. Творение иерархически упорядочено: на низшей ступени находится первоматерия, на высшей — ангелы.

В Н. продолжается традиция доказательств бытия Бога, но они рассматриваются скорее не как доказательства, а как пути к Богу. К традиционным доказательствам добавляется антропологическое, исходящее из «действительности мира и человека» (Й.Б. Лотц). Человек в Н. рассматривается как единство души и тела. Душа — это форма тела, между ними существует сущностная связь, которая собственно и конституирует человека. Благодаря душе, наделенной умственной жизнью, познанием и духовным желанием, человек становится личностью.

К представителям Н. можно отнести Ж. Марешаля, К. Ранера, Э. Корета, Й.Б. Лотца, Й. де Фриза, М. Мюллера, Ф. Ольджати, К. Фабро.

О Przyware Е. Die Problematik der Neuscholastik // Kantstu-dium, 33 (1928); Giacon С La Seconda Scolastica. Paris, 1943— 1950; Gilson E. Le thomisme. Paris, 1948; Raeymaeker L. de. Le Cardinal Mercier et L'Institut Superieur de Philosophie. Louvain, 1952; Coreth E. Metaphysik. Innsbruck, 1961; VriesJ. tfeGrundbe-grifie der Scholastik. Darmstadt, 1980; LotzJ.-B. Theologie und Philosophie. Berlin, 1981.

C.A. Коначева












НЕОФРЕЙДИЗМ — обозначение новых течений, выделившихся из ортодоксального фрейдизма к кон. 1930-х гг. Первоначально от фрейдизма отпочковались два крупных направления: психология личности (индивидуальная психология) А. Адлера и цюрихская школа аналитической психологии, наиболее известным представителем которой был К. Г. Юнг. Сам З. Фрейд полагал, что Юнг внес в психоанализ множество новшеств, в частности экспериментальное исследование психоаналитических понятий, понятие «комплекс», применение в анализе мифологического и антропологического материала, утверждение учебного анализа как важной части в подготовке психоаналитиков, использование психоаналитической теории и терапии для понимания и лечения психозов. Аналитическая психология, сохраняя связи с психоанализом, вместе с тем во многом разошлась с фрейдизмом. Юнг не принял тотально сексуальную мотивацию человеческого поведения, из которой исходил Фрейд. Это повлекло за собой переосмысление фрейдистской концепции либидо. Общий подход к психике Фрейда, полагал Юнг, был механистическим и автоматически причинным. Юнг был убежден, что человеческие существа живут не только по законам, основанным на физических и механических причинах. Он критиковал Фрейда за то, что тот слишком резко разграничивал «галлюцинации» и «реальность». Юнг интерпретировал психическую реальность как то, что переживается самим индивидом. В этом контексте бессознательное оценивалось не в качестве врага, а скорее как нечто потенциально полезное и созидательное. В частности, сновидения переставали быть чем-то обманчивым, требующим расшифровки. Специфически трактовал Юнг и символы. Несогласие с Фрейдом касалось также вопроса о балансе врожденных конституциональных факторов и внешней среды при формировании личности, принципиально разного истолкования происхождения совести и морали. Не совпадали представления Фрейда и Юнга об эдиповом комплексе. Юнг уделял большое внимание первичным отношениям между младенцем и матерью.

Основателями Н. стали К. Хорни, Г.С. Салливан, Э. Фромм и А. Кардинер. Первоначально они примыкали к фрейдовской школе. Под влиянием амер. социологических и бихевиористских установок неофрейдисты стали придавать особое значение роли социальной среды. В результате внутри фрейдизма произошли существенные преобразования. Оказались отвергнутыми теория сублимации и учение о либидо. Неофрейдисты, по существу, «социологизировали» психологию. Немалое воздействие на Н. оказала амер. школа культурантропологии.

В настоящее время психоаналитические идеи оказывают серьезное влияние на самые разные сферы образования, культуры и науки. Психоаналитическая философия существует во множестве вариантов: «психологическая филос. антропология» (Л. Бинсвангер), «экзистенциальный психоанализ» (Ж.П. Сартр, Э. Фромм), синтетические представления о человеке, основанные на сочетании идей психоанализа с феноменологией Г.В.Ф. Гегеля (П. Рикёр) или с феноменологическим учением Э. Гуссерля (Л. Раухала), психоаналитическая герменевтика (А. Лоренц, Ю. Хабермас), «структурный психоанализ» (К. Леви-Строс, Ж. Лакан).

Особое значение психоанализ имеет для наук о человеке, в т.ч. для исследований различных аспектов научного и художественного творчества, психологии, медицины, морали, религии. Он проникает также в такие узкоспециализированные дисциплины, как лингвистика, кибернетика, теория архитектуры и даже физика. Возрастает влияние психоанализа в теориях и практике современного искусства. Не менее существенно воздействие психоанализа на филос. и социологические школы, политологию и культурологию.

Хорни К. Невротическая личность нашего времени. Самоанализ. М., 1993; Романов И.Ю. Психоанализ: культурная практика и терапевтический смысл. М., 1994.

Л.С. Ершова














НЕПОСРЕДСТВЕННОЕ ЗНАНИЕ — самоочевидное, не требующее логического подтверждения знание, полученное путем прямого восприятия истины, созерцания и переживания общего посредством конкретно-единичного. Н.з. противопоставляется опосредованному, дискурсивному знанию.

Своими корнями понятие Н.з. уходит в глубь антич. философии, где интерпретируется как результат чувственного созерцания (Левкипп, Демокрит, Эпикур и др.), как итог индивидуального, экстатического акта припоминания первообразов (Платон), как интеллектуальная интуиция (Аристотель), раскрывающая непосредственные и общие начала знания, творческое умозрение, которому предшествует длительная подготовительная работа. Позднее возможность и необходимость непосредственного постижения религиозных истин утверждается в трудах византийских богословов и средневековых схоластов.

Понятие Н.з. активно разрабатывается в эмпиризме и рационализме Нового времени. В эмпирических концепциях под Н.з. понимается совокупность чувственных ощущений, впечатлений, данных сознанию и зафиксированных в языке. При этом Н.з. рассматривается как начало и основа всей системы знания. В рационализме исходным актом познания признается непосредственная рефлексия, постижение глубинной сущности сознания. Аксиома Р. Декарта «cogito ergo sum» («мыслю, следовательно, существую») провозглашается самоочевидной, достоверной истиной, логической основой всякого знания, и Н.з. как прямое усмотрение истины ставится выше опосредованного.

Проблема взаимодействия непосредственного и опосредованного знания получает развитие в нем. классической философии, а затем в марксизме, утверждающем опосредованность любого акта восприятия культурно-историческими традициями и предметно-практической познавательной деятельностью субъекта.

Особое значение проблема Н.з. приобретает на рубеже 19—20 вв. в процессе методологической критики классического рационализма. Разрабатываются целостные концепции интуитивного Н.з. (А. Бергсон, Б. Кроче, И.О. Лосский, С.Л. Франк и др.). Э. Гуссерль создает учение об идеации, о сущностном видении феноменального в его собственных пределах, благодаря чему Н.з. как интуиция входит в основоположения филос. антропологии и экзистенциализма, становится особым способом самореализации человека.

Специфической формой проявления Н.з. является т.н. неявное знание, воплощенное в схемах восприятия, телесных навыках и практическом мастерстве, всесторонне исследованное М. Полани.













НЕПРОТИВОРЕЧИВОСТЬ — отсутствие в системе идей логического противоречия, т.е. некоторого утверждения и его отрицания. Н. постулируется логическим противоречия законом и входит в ядро тех требований, которые предъявляются к рациональному мышлению (см.: Рациональность). Согласно т.н. классической логике, нарушение постулата Н. делает возможным доказательство в системе идей, в частности в научной теории, любого утверждения. Это если и не лишает такую систему всякой ценности, то заставляет локализовать противоречие и предпринять усилия по его устранению. Внутренне противоречивое мышление принято считать иррациональным.

Вместе с тем мышление коллективистических обществ и их идеологов (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество) склонно не только ограничивать фундаментальное требование Н., но даже выдвигать несовместимое с ним положение о противоречии как источнике всякого движения, в т.ч. движения мышления. Два утверждения «Тело находится в данном месте» и «Тело не находится в данном месте» составляют логическое противоречие. Однако Г.В.Ф. Гегель писал в своей «Философии истории»: «Двигаться означает быть в данном месте и в то же время не быть в нем, следовательно, находиться в обоих местах одновременно; в этом состоит непрерывность времени и пространства, которая единственно только и делает возможным движение». Гегель лишь продолжал интеллектуальную традицию, сложившуюся в средневековом, умеренно коллективистическом обществе (Псевдо-Дионисий Ареопагит, П. Дамиани и др.): познание наиболее глубоких истин, в частности познание небесного мира и его связей с земным миром, стоит выше требования Н. Из рус. философов эту идею пытался развить С.Л. Франк, понимавший, однако, что мышление, нарушающее требования логики, не является рациональным, и вводивший в связи с этим понятие особой, трансрациональной истины: «Она есть непостижимое, логически невыразимое единство познаний, которые в сфере отвлеченно-логического синтеза остаются безусловно несогласимыми». Развиваемая Гегелем, марксизмом и марксизмом-ленинизмом особая теория мышления — диалектика основывается на явно декларируемом или молчаливом отрицании требования Н. или ограничении его действия сферой «повседневного мышления».

Допущение противоречий в коллективистическом мышлении означает, что рациональность такого мышления, постоянно апеллирующего к диалектике, принципиально отличается от рациональности индивидуалистического мышления.










НЕСОИЗМЕРИМОСТИ ТЕОРИИ ТЕЗИС — выдвинутый Т. Куном в качестве аргумента против кумулятивизма тезис о несоизмеримости дисциплинарных матриц (теорий). Его истоки можно обнаружить в идеях гештальтпсихологии и позднего Л. Витгенштейна. Различают сильный и слабый варианты тезиса о несоизмеримости теорий.

Согласно Куну, научные сообщества интерпретируют результаты своих исследований в зависимости от имеющихся общепризнанных образцов, которые в «нормальной» науке выступают как набор готовых мыслительных схем. Поскольку эмпирическое значение теоретических терминов частично зависит от общепризнанных образцов, то два научных сообщества, обладающих одними и теми же символическими обобщениями, но различными образцами, приписывают различные значения теоретическим терминам. Т.о., за исключением символических обобщений, научные сообщества располагают различными дисциплинарными матрицами (теориями). Научная революция предполагает смену дисциплинарных матриц, поэтому новая дисциплинарная матрица оказывается несоизмеримой со старой. Она может включать в себя некоторые из старых символических обобщений, но уже с измененными значениями теоретических терминов. В сжатой форме сильный вариант Н.т.т. (тезис об изменении значений теоретических терминов) можно сформулировать следующим образом: значения теоретических терминов зависят от всех без исключения принципов теории, поэтому выдвижение новой теории, частично относящейся к тому же классу явлений, что и предшествующая теория, требует изменения значений всех теоретических терминов. Аналогичную формулировку этого тезиса предлагал в своих ранних работах П. Фейерабенд. Из сильного варианта Н.т.т., в частности, следовало, что задача выбора теорий в принципе не может быть решена путем логического или математического доказательства, а требует апелляции к ценностям типа точность, простота, красота и т.д., которые отдельными учеными могут пониматься и применяться по-разному. Поскольку из несоизмеримости теорий вытекала несоизмеримость признанных научным сообществом мировоззренческих и социально-психологических норм, то, по мнению Куна, процесс смены дисциплинарных матриц и ценностей в эпоху научных революций следует рассматривать по аналогии с переключением гештальта.

Сильный вариант Н.т.т. вызвал оживленную дискуссию в логике, методологии и философии науки, которая стимулировала попытки более точной экспликации понятий «значение», «изменения значений», «область приложения теории» и т.д., а также более детальные исследования процессов формирования теорий. Ряд философов науки (Ф. Сапп, М. Бунге и др.) выдвинули в качестве альтернативы слабый вариант Н.т.т., который исходит из допущения, что, хотя принципы теории частично определяют значения теоретических терминов, только некоторые из этих принципов действительно оказывают такое влияние на значения, и не исключено, что это влияние зависит от контекста. Следовательно, внесение некоторых изменений в теорию будет иметь результатом изменение в значении теоретических терминов. Поскольку этот вариант Н.т.т. предполагает наличие относительно независимого от проверяемой теории языка «наблюдательной» теории, то несовпадение между результатами предсказаний и экспериментальными данными может быть выражено в соответствующих значениях дескриптивных терминов. Изменения в экспериментальной технике никогда не бывают всеобщими, и в силу этого оказывается возможным сравнение эмпирического содержания и отбор теорий и гипотез, выдвинутых на различных этапах научных революций.

И.П. Меркулов













НЕТОЧНОСТЬ — характеристика употребления имени (понятия), недостаточно определенно или четко очерчивающего класс объектов. Употребление понятия, его интерпретация предполагает знание его смысла, или содержания, а также знание его денотации, т.е. класса объектов, к которым оно приложимо. Понятие, содержание которого является недостаточно определенным или вообще расплывчатым, называется неясным. Понятие, обозначающее расплывчатый, плохо специфицированный класс объектов, именуется неточным. Неточным понятиям противопоставляются точные понятия, относящиеся к четко определенным совокупностям объектов.

Примером неточного служит понятие «молодой человек». В двадцать лет человек определенно молод, в сорок его уже нельзя назвать молодым. Где-то между этими возрастными границами лежит довольно широкая область неопределенности, когда нельзя с уверенностью назвать человека ни молодым, ни немолодым. Граница класса людей, к которым приложимо понятие «молодой человек», лишена четкости.

Неточными являются эмпирические характеристики, вроде «высокий», «большой», «отдаленный» и т.д. Неточны понятия «дом», «куча» и т.п., т.к. существуют ситуации, когда мы не можем с уверенностью утверждать, употребимо в данном случае рассматриваемое понятие или нет. Причем сомнения в приложимости понятия к конкретным вещам не удается устранить ни путем привлечения новых фактов, ни дополнительным анализом самого понятия. Если, напр., происходит постепенная разборка дома, трудно сказать, в какой именно момент оставшееся можно назвать не домом, а развалинами.

Употребление неточных понятий способно в определенных ситуациях вести к парадоксальным заключениям. Об этом говорят открытые Евбулидом еще в 4 в. до н.э. парадоксы «Куча», «Лысый», «Медимн зерна» и др. Рассуждение Евбулида, изложенное в несколько осовремененной версии, таково. Допустим, мы собрали людей с разной степенью облысения и строим их в ряд. Первым в ряду поставим человека с густой шевелюрой; у второго пусть будет только на один волос меньше, чем у первого, у третьего — на волос меньше, чем у второго, и т.д. Последним в ряду будет совершенно лысый человек. Формулируем две посылки: первый, стоящий в ряду, не является лысым; для произвольной пары в данном ряду верно, что если первый из них не лысый, то и непосредственно следующий за ним не является лысым, поскольку у этого следующего всего на один волос меньше. Из данных посылок вытекает, согласно математической индукции, что каждый человек из данного ряда не является лысым. Налицо апория — противоречие между тем, что дано в опыте, и тем, к чему приводит рассуждение. Используя прием Евбулида, можно доказать и прямо противоположное утверждение, что все стоящие в ряду являются лысыми. Для этого достаточно начать с другого конца образованного нами ряда людей. Первым человеком будет совершенно лысый; у каждого следующего в ряду будет всего на один волос больше, чем у предыдущего, так что если предыдущий — лысый, то и следующий за ним также лысый. Значит, каждый человек в ряду является лысым. Здесь уже не просто рассогласование чувств и разума, а противоречие в самом разуме, т.е. антиномия.

Парадокс «Куча» строго аналогичен парадоксу «Лысый». Одно зерно (один камень и т.п.) не образует кучи. Если п зерен не образуют кучи, то и п+1 зерно не образует кучи. Следовательно, никакое число зерен не может образовать кучи.

Характерная особенность неточных понятий заключается в том, что с их помощью можно конструировать неразрешимые высказывания, относительно которых невозможно решить, истинны они или нет. Обращение с неточными понятиями требует поэтому известной осторожности.

Большинство ключевых филос. понятий являются неточными («сознание», «экзистенция», «материальное», «идеальное», «научный метод» и т.д.). Неточные понятия нередки и в научных (в особенности в социальных и гуманитарных) теориях. К неточным относятся также обычные понятия, связанные с измерением пространства и времени, на что впервые обратил внимание А. Эйнштейн. Он показал, в частности, что понятие «одновременные события» не является точным. Легко установить, одновременны или нет события, происходящие в пределах восприятия человека. Установление же одновременности удаленных друг от друга событий требует синхронизации часов, сигналов. Содержание понятия одновременности не определяет никакого метода, дающего хотя бы абстрактную возможность суждения об одновременности таких событий.

То, что понятия в большинстве своем являются неточными, означает, что каждый язык, включая и язык научной теории, более или менее неточен. Сопоставление теории, сформулированной в таком языке, с реальными и эмпирически устанавливаемыми объектами всегда обнаруживает определенное расхождение теоретической модели с реальным миром. Обычно такое расхождение относят к проблематике, связанной с приложимостью теории, и оно оказывается тем самым в известной мере замаскированным. Но это не означает, что оно не существует. Особенно остро стоит вопрос о приложимости к эмпирической реальности наиболее абстрактных теорий. Применительно к математике Эйнштейн выразил эту трудность так: поскольку математические предложения относятся к действительности, они не являются бесспорными, а поскольку они являются бесспорными, они не относятся к действительности. Анализируя понятие Н., Б. Рассел пришел к заключению, что, поскольку логика требует, чтобы используемые понятия были точными, она применима не к реальному миру, а только к «воображаемому неземному существованию».

Г. Фреге сравнивал понятие с некоторой очерченной областью и утверждал, что при неясных очертаниях последнюю вообще нельзя назвать областью. «Это означает, пожалуй, — комментирует эту мысль Л. Витгенштейн, — что от нее мало толку. Но разве бессмысленно сказать: "Стань приблизительно там!" ...Является ли расплывчатое понятие понятием вообще? Является ли нечеткая фотография вообще изображением человека? Всегда ли целесообразно заменять нечеткое изображение четким? Разве неотчетливое не является часто как раз тем, что нам нужно?» По мысли Витгенштейна, наличие в обычном языке неточных понятий вызвано объективными причинами и свидетельствует не о его слабости, а о гибкости и скрытой силе.

Понятия могут быть не только неточными в отношении обозначаемых множеств вещей, но и одновременно неясными по своему содержанию. В этих случаях понятия являются, можно сказать, «вдвойне расплывчатыми»: они лишены определенности как по денотату, так и по содержанию. Неточными и одновременно неясными являются, напр., понятия «философия», «игра, «язык», «мышление», «восприятие», «наука» и т.п. Л. Витгенштейн называет такого рода понятия «семейными»: обозначаемые ими объекты мало похожи друг на друга; но когда они, как члены одной семьи, собираются вместе и оказывается возможным сравнивать их попарно, их «семейное сходство» становится очевидным.

Н. имеет степени, или градации, и более точные понятия во многих случаях предпочтительнее неточных. Вполне оправданно поэтому стремление к уточнению используемых понятий. Но оно должно тем не менее иметь свои пределы. Даже в науке значительная часть понятий является неточными. И это связано не столько с субъективными и случайными ошибками отдельных ученых, сколько с самой природой научного познания.

Долгое время в логике и математике не обращалось внимания на трудности, связанные с неточными и в особенности с размытыми понятиями. От понятий требовалась точность, а все нечеткое, размытое объявлялось недостойным интереса.

В последние десятилетия эта ригористическая установка потеряла привлекательность. Построены логические теории, учитывающие своеобразие рассуждений с неточными понятиями. Успешно развивается математическая теория т.н. размытых множеств, имеющая дело с нечетко очерченными совокупностями объектов. Изучение проблем Н. — одно из условий приближения логики к практике обычного мышления, имеющего дело по преимуществу с неточными понятиями.

Тондл Л. Проблемы семантики. М., 1975; Витгенштейн Л. Философские работы. М., 1994. Ч. 1; Ивин А.А. Логика. М., 1999; Рассел Б. Исследование истины и значения. М., 1999; Ajdukiewicz К. Jezyk i poznanie. Warszawa, 1960. Т. 1.

А.А. Ивин












НЕТРАДИЦИОННЫЕ РЕЛИГИИ («религии Нового века», религиозные «культы», «новые религии», «тоталитарные секты» и т.п.) — общее и во многом условное обозначение религиозных новообразований, которые противопоставляют себя официальным и господствующим религиям. Современные Н.р. отражают характерный для 20 в. кризис устоев европейской цивилизации: крах либерально-прогрессистских концепций, рост антисциентистских и мистических доктрин. Говоря конкретнее, они свидетельствуют о неспособности сложившегося «религиозного истеблишмента» удовлетворять духовные потребности верующих (в первую очередь молодежи) в «обезбоженном мире» (М. Хайдеггер), когда в сознании многих привычный и милосердный «Бог умер».

В прошлом диссидентские образования (ереси и секты) возникали внутри господствующих церквей вследствие несогласия с ортодоксальным толкованием одних и тех же священных книг. Что же касается современных Н.р., то они, как правило, отвергают традиционные религии в целом, противопоставляя им сочинения и проповеди собственных основателей. В зависимости от специфики культурных традиций и социально-политической обстановки религиозные новообразования принимают различные, нередко полярные формы. Тем самым понятие Н.р. приобретает крайне расплывчатый смысл: в него обычно включают последователей Ананды Марг и сатанистов, практикующих бесчеловечные ритуалы, респектабельный бехаизм и безобидных поклонников летающих тарелок, а также многочисленные версии нсоориентализма, неоязычество, теософию, антропософию, космизм, т.н. врачевательные культы, и т.д.

Обостренный общественный интерес к Н.р. возник после самоликвидации Народного храма Д. Джонса (1978), когда погибло 914 американцев. Трагедия стала возможной, поскольку Джонс добился собственного почитания (культа) как «живого бога»; поэтому организации такого типа получили в США обличительное наименование «культы». Тогда же выяснилось, что начиная с 1960-х гг. в стране возникло около 2 тыс. религиозных и квазирелигиозных новообразований, которые также стали фигурировать как «культы», хотя большинство их составляли аморфные и неустойчивые группы поклонников спиритизма, парапсихологии, телекинеза, летающих тарелок, различных «групп здоровья». Все это точнее обозначать более широким термином, а именно «религии нового века», или Н.р.

Наибольшую, часто скандальную известность в США приобрели Церковь объединения Сен Муна, Дети Бога Д. Берга и Церковь сайентологии Л. Хаббарда, а также неоориенталистские группы, использующие (обычно произвольно) богатый нравственно-психологический опыт религий Востока. Это, прежде всего, Общество сознания Хари Кришна, Миссия Божественного света, Организация здоровья, счастья и святости.

В США «культы», нередко нарушавшие законодательство, сразу же столкнулись с активным противодействием властей, традиционных церквей и родителей, дети которых, вступив в организацию, порвали с ними все отношения. В результате некоторые из «культов» утратили свою агрессивность, др. были вынуждены перебазироваться в Европу и иные регионы, превратившись в своеобразные транснациональные корпорации, ведущие прибыльную финансовую деятельность.

Среди всего многообразия Н.р. целесообразно выделить т.н. культы в особую группу, поскольку их деятельность постоянно порождает конфликтные ситуации. Во главе «культа» стоит харизматический лидер, который объявляет себя либо живым богом, либо божественным посланцем, призванным спасти мир, погрязший в грехе. Цельное, детально разработанное вероисповедание подменяется проповедями, произвольно комбинирующими и вульгаризирующими элементы теизма, восточных религий, языческих верований и примитивной магии. Акцент обычно делается на запугивании скорым концом света и Страшным судом. Все, кто не разделяет взглядов лидера (в т.ч. и родители), обличаются как ненавистные «слуги дьявола». «Культы» часто имеют свои общежития, где царят жесткий аскетизм и нещадная эксплуатация. От неофитов, как правило, требуют передачи имущества в пользу самозваного «мессии» или, по меньшей мере, выплаты значительной части средств.

Широко практикуются изнурительные групповые мероприятия (многочасовые танцы, лекции, молитвенные собрания, зубрежка цитат), вводящие людей в полугипнотическое состояние, которое ставит их в полную зависимость от лидера и лишает возможности свободного выбора. О силе такого воздействия говорят все новые акты коллективного самоубийства и убийства: напр., калифорнийской группой «Небесные врата» (апрель 1998), Движением за восстановление десяти заповедей (Уганда, март 2000). Вместе с тем в некоторых Н.р. практикуются психотерапевтические процедуры, которые оказывают благоприятное лечебное воздействие на физическое состояние и самочувствие человека.

С кон. 1980-х гг. деятельность зарубежных миссионеров Н.р., располагающих огромными финансовыми возможностями, перемещается в Россию. В обстановке растущего ощущения потерянности и беззащитности, падения авторитета традиционных церквей, догматика и уставы которых воспринимаются (особенно молодежью) как препятствие к самовыражению, обещания энергичных проповедников решить все — и социальные, и личные — проблемы «здесь и сейчас» Н.р. находит массовый отклик. Привлекают и внутригрупповая («семейная») атмосфера, способность руководителей понятно формулировать свои цели, обеспечивать строгое выполнение моральных предписаний в сообществах. Заметно активизируются и религиозные новообразования российского происхождения (Богородичный центр, Великое Белое Братство, Церковь Последнего завета Виссариона, Система Учителя Иванова и др.). Причем, наряду с объединениями, рекламирующими себя как «новейший вариант» христианства и вост. религий, энергично реанимируются древние языческие верования, которые нередко поддерживаются местными властями как истинно «народные» — с целью обосновать свою независимость от центра.

Деятельность Н.р. встречает резкое противодействие со стороны традиционных религий, прежде всего Русской Православной Церкви, нередко переносящих это понятие на вполне «традиционные» протестантские церкви (напр., баптистов и дореформенное русское сектантство). Ныне Н.р. существуют во всех областях России, и численность их последователей растет быстрее, чем в др. религиях (к кон. 20 в. ее можно было оценить примерно в 200—300 тыс. человек).

Митрохин Л.Н. Религиозные «культы» в США. М., 1984; Он же. Религии «Нового века». М., 1985; «Нетрадиционные религии» в посткоммунистической России (круглый стол) // Вопросы философии. 1996. № 12; Кантеров И.Я. Современные нетрадиционные культы // Основы религиоведения. М., 1997; Баркер А. Новые религиозные движения. СПб., 1998; Балагушкин Е.Г. Нетрадиционные религии в современной России. М., 1999.

Л.Н. Митрохин











НЕЯВНОЕ ЗНАНИЕ (англ. tacit knowledge) — скрытое, неартикулированное и нерефлексивное личностное знание. Концепция Н.з. была разработана М. Полани под влиянием идей гештальтпсихологии и впервые детально представлена в его кн. «Личностное знание» (1958). Полани выделял два типа знания — знание артикул ированное, явное, выраженное в языке, в понятиях и суждениях, и знание неартикулированное, имплицитное, содержащееся латентным образом в схемах восприятия, практическом мастерстве, искусствах, телесных навыках и т.д. По его мнению, функция наших концептуальных схем аналогична функции наших перцептивных схем, позволяющих нам видеть новые объекты, а также функции наших потребностей, которые дают нам возможность распознавать новые объекты как средства удовлетворения этих потребностей. Согласно Полани, существуют два критерия правильного восприятия — четкость контура (его контрастность, отсутствие полутонов) и осмысленность воспринимаемого образа совместно определяют, что глаз увидит. В визуальном восприятии среды можно обнаружить истоки соединения активного формирования знания с принятием этого знания в качестве заместителя реальности. Это соединение является отличительной чертой всякого личностного знания.

Корни личностного знания — в периферическом осознании тела, являющимся фоном для фокусного сознания. Внешний объект осмысляется в силу того, что он становится нашим собственным продолжением — он превращается в «инструмент», попадая в операционное поле, созданное нашим целенаправленным действием, и выступает в этом поле как продолжение нашего тела. Знак или символ аналогичен инструменту и является таковым только для человека, который опирается на него, чтобы достичь чего-то или обозначить что-то, не имеющее реального коррелята. Эта опора есть акт самоотдачи, присутствующей в каждом интеллектуальном свершении и стягивающей множество вещей к единому фокусу. Поэтому всякое действие, связанное с ассимиляцией каких-то вещей, которые благодаря их присутствию в периферическом сознании становятся нашим инструментальным продолжением, является способом реализации собственной личности. Адаптация понятий к уже имеющемуся пониманию целого также происходит на периферическом уровне сознания, а условием такого понимания оказывается определенная координация и интеграция смыслов частей целого, преобразование их в непротиворечивое взаимосвязанное единство, где смысл частей определяется смыслом целого, целостным пониманием. Оставаясь вне фокуса сознания, Н.з. содержит в себе общий смысл формализмов, исследовательских приемов и методов познания, предполагающий определенное понимание отношений между частями и целым. По мнению Полани, искусство познания — это аспект акта продолжения нашей личности в периферическом осознании предметов, составляющих целое. Прогресс в научном открытии зависит от самоотдачи личности в научном поиске, при котором устанавливаются контакты с реальностью. Уверенность в себе определяет нашу готовность к отказу от рутинного образа действий. Наша самоотдача в поисках нового неизменно проникнута страстью: ориентиром на пути к реальности оказывается интеллектуальная красота.

В научном познании явное, артикулированное знание выступает как знание интерперсональное, оно представлено в научных гипотезах, теориях, теоретических моделях, экспериментальных законах и т.д. Однако, как считает Полани, артикуляция всегда остается неполной по отношению к знанию. Поэтому прогресс науки невозможен без неявного личностного знания, которое латентно содержится в индивидуальном опыте исследователей — в их искусстве экспериментирования, диагностики, мастерстве владения теоретическими методами и т.д. Это неартикулированное «молчаливое» знание не излагается в учебниках и пособиях, его нельзя обнаружить в научных монографиях и журнальных статьях, оно передается либо в ходе непосредственных личных контактов ученых, либо в процессе совместных экспериментальных исследований. Концепция Полани была выдвинута в качестве альтернативы «фундаменталистским» теориям познания (логический эмпиризм, марксизм и т.д.), полностью исключавшим наличие врожденных, неосознаваемых и нерефлектируемых форм знания. Она получила частичное подтверждение в ходе дальнейших когнитивных исследований.

Полани М. Личностное знание. М., 1985.

И.П. Меркулов











НЕЯСНОСТЬ — характеристика употребления имени (понятия) с недостаточно определенным, расплывчатым смыслом. Употребление и понимание понятия предполагает знание его смысла или содержания и отчетливое представление о классе тех объектов, к которым оно относится. Понятие, отсылающее к размытому, нечетко представляемому множеству вещей или к множеству, граница которого неопределенна, является неточным (см.: Неточность). Понятие с неясным смыслом, размытым и неопределенным содержанием называется содержательно неясным или просто неясным.

Напр., «живое существо» представляет собой относительно точное понятие: обычно мы уверенно распознаем, является ли встретившийся объект таким существом или нет. Вместе с тем содержание этого понятия не вполне ясно. Существуют десятки определений жизни, и вряд ли какое-то из них является окончательным.

Еще одним примером неясного понятия может служить слово «человек». Существуют десятки определений человека. Одним из самых известных является определение его как животного, наделенного разумом.

Неясно, однако, что такое разум, которого лишено все живое, кроме человека. В каждую эпоху имелось свое определение человека, представлявшееся для того времени наиболее глубоким. Р. Барнет писал, что для греков человек — мыслящее существо, для христиан — существо с бессмертной душой, для современных ученых — существо, производящее орудия труда; сверх того, для психолога человек является животным, употребляющим язык, для этика — существом с «чувством высшей ответственности», для теории эволюции — млекопитающим с громадным мозгом и т.д.

Многие понятия и естественного языка, и полуискусственного языка философии являются одновременно и неясными, и неточными. Их содержание расплывчато, и они отсылают к нечетко очерченному классу объектов. Таковы, напр., понятия «философия», «бытие», «онтология», «рациональность», «научный метод», «причинность», «язык», «интуиция» и др.

Неясными и одновременно неточными являются и многие научные понятия. Одним из источников споров, постоянно идущих в биологии, особенно в учении об эволюции живых существ, является неясность таких ключевых понятий этого учения, как «вид», «борьба за существование», «эволюция», «приспособление организма к окружающей среде» и т.д. Не особенно ясны и многие центральные понятия психологии: «мышление», «восприятие», «темперамент», «личность» и т.д. Неясные понятия обычны в эмпирических науках, имеющих дело с разнородными, с трудом сводимыми в единство фактическими данными. Такие понятия нередки и в самых строгих и точных науках, не исключая математику и логику. Не является, напр., ясным понятие множества, или класса, лежащее в основании математической теории множеств. Далеки от ясности такие важные понятия логики, как «логическая форма», «высказывание», «доказательство», «логическое следование» и др.

Не является, наконец, ясным и точным и само понятие науки. Было предпринято много попыток выявить те особенности научных теорий, которые позволили бы отграничить последние от псевдонаучных концепций, подобных алхимии или астрологии. Но полной определенности и отчетливости понятию «наука» так и не удалось придать.

Степень содержательной ясности научных понятий определяется прежде всего достигнутым уровнем развития науки. Неразумно было бы поэтому требовать большей — и тем более предельной — ясности в тех научных дисциплинах, которые для нее еще не созрели. Существенно также, что понятия, лежащие в основании отдельных научных теорий (такие, как «множество» в математике или «логическое следование» в логике), по необходимости остаются содержательно неясными до тех пор, пока эти теории способны развиваться. Полное прояснение таких понятий означало бы, в сущности, что перед теорией уже не стоит никаких вопросов.

Иногда неплохим средством прояснения понятия оказывается исследование его происхождения, прослеживание изменений его содержания со временем. Однако значение анализа этимологии слова для уточнения его содержания чаще всего переоценивается. Слово «революция» когда-то означало в астрологии регулярное движение небесных тел; «феодал» и «феодализм» первоначально были терминами судебной практики; слово «капитал» употреблялось только ростовщиками и счетоводами. Эти этимологические экскурсы почти ничего не значат для более ясного понимания современного значения указанных слов. Эволюция значения чаще всего является непоследовательной, а то и просто противоречивой.

Тондл Л. Проблемы семантики. М., 1975; Ивин А.А., Никифоров А.Л. Словарь по логике. М., 1997; Ивин А.А. Логика. М., 1999.

А.А. Ивин











НИБУР (Niebuhr) Райнхольд (1892—1971) — амер. протестантский философ и теолог. В творчестве Н. можно обозначить три основных периода. 1915—1936 — формирование социальных и политических воззрений; Н. заявляет о собственном кредо и выражает потребность в его теологическом истолковании. 1937—1949 — складывается зрелый вариант неоортодоксальной теологии Н. 1950—1960-е гг. — неоортодоксальные принципы Н. переходят из теоретической плоскости в практическую, проходя жесткую проверку и корректировку.

Неоортодоксия Н. — это желание реставрировать ортодоксальное христианство в эпоху, когда обнаруживается крах просветительских общественных установок. Отсюда трагическое осмысление исторического опыта человечества, кристаллизующее дух не только нашей эпохи, но и самого Священного Писания. Так возникает мощная фундаменталистская тяга к самодостаточной и аутентичной христианской традиции.

Историософские взгляды Н. вырастают из его антропологической концепции. Исходя из теоцентри-ческой установки, Н. провозглашает Бога гарантом существования высших ценностей и смысла человеческой жизни. Интерес к реставрации ортодоксального христианства сочетается у Н. с попытками осмысления человека как социального существа. Среди актуальных социальных проблем Н. выделяет такие, как власть, господство частной собственности, расовая дискриминация, верховенство насилия и затрагивает широкий круг культорософских проблем: феномен культуры, природа и культура, культура и цивилизация.

Христос и культура: Избр. труды Ричарда Нибура и Райнхольда Нибура. М., 1996; Reflections on the End of an Era. New York, 1934; Man's Nature and his Communities. New York, 1965.












НИБУР (Niebuhr) Ричард (1894—1962) — представитель диалектической (неоортодоксальной) теологии, историк и философ культуры, брат Райнхольда Нибура. Учился в Элмхерском колледже, теологической семинарии в Идене, в Вашингтонском и Йельском ун-тах. В 1916 возведен в сан пастора евангелической церкви, в 1924 получил степень доктора философии. С 1931 до конца жизни — проф. теологии и этики в Йельской богословской школе. В центре его исследовательских интересов — проблемы соотношения Христа и культуры, а также специфика христианской моральной философии.

В полемике с либеральными протестантами типа Э. Трёльча Н. настаивал на необходимости отличать ответ Христа на вопросы человеческой истории от ответа его последователей. Ответов на эту «вечную проблему» (отношение Христа и культуры) может быть множество. Она возникла еще при жизни Христа, прослеживается в различные эпохи и проявляется в различных формах: как коллизия между разумом и Откровением, религией и наукой, природным и божественным Законом, гос-вом и церковью, непротивлением и насилием. Она осознается в специальных исследованиях, посвященных соотношению протестантизма и капитализма, пиетизма и национализма, пуританства и демократии, католицизма и папизма (либо англиканства), христианства и прогресса.

Сила и притягательность Иисуса, по мнению Н., проистекают как от человека, живущего в Боге, так и от Бога, пребывающего среди людей. Что же касается понятия культуры, то оно в светской и христианской традициях часто определяется нечетко и произвольно. Это происходит в том случае, когда религия исключается из культуры. Наиболее значимые признаки культуры, по Н., следующие: культура — это вторая природа; культура и социальное бытие идут рука об руку; культура является человеческим достижением, мир культуры оказывается миром ценностей; ценностью, на которую гл. обр. направлены человеческие достижения, является благо человека; культура во всех своих формах и видах занята временным и материальным воплощением высших божественных ценностей.

Н. детально сравнивает два подхода к этой «вечной проблеме». Ответы первого типа подчеркивают противоположность Христа и культуры. Для ответов второго типа, напротив, характерно признание коренной связи между Христом и культурой. Н. обосновывает еще один вариант понимания проблемы: Христос есть воплощение культурных устремлений и восстановитель основ подлинного общества, однако в нем имеется нечто, что не является ни продуктом культуры, ни прямым вкладом в нее. По сути Христос является Христом в культуре, но также и Христом превыше культуры.

Радикальный монотеизм и западная культура // Христос и культура. Избранные труды Ричарда Нибура и Райнхольда Нибура. М., 1996; The Social Sources of Dominaiionalism. New York, 1929; The Meaning of Revelation. New York, 1941; The Responsible Self: An Essay in Christian Moral Philosophy. New York, 1963.













НИГИЛИЗМ (от лат. nihil — ничто) — в широком смысле отрицание общепринятых ценностей, идеалов, моральных норм, культуры и т.д. Впервые это понятие появилось у Ф.Г. Якоби, но всесторонний анализ Н. как общеевропейского явления дал Ф. Ницше. Н., сего т.зр., — это сознание, согласно которому мы не имеем ни малейшего права признать к.-л. потусторонность или существование вещей в себе, которое было бы божественным, было бы воплощенной моралью. Мораль придавала человеку абсолютную ценность, служила адвокатом Бога, полагала в человеке знание абсолютных ценностей, охраняла его от презрения к себе, от восстания с его стороны на жизнь. Н. означает крушение высшего мира ценностей, состояние, в котором человек остается один на один с бессмысленностью мира и должен научиться жить в этой бессмысленности, без иллюзий, без надежды. Н. — признак исчерпанности развития европейской культуры, поскольку религия, мораль, искусство, наука стали уже полыми идолами, формами самоотрицания и самоотчуждения человека. М. Хайдеггер, комментируя Ницше, считает, что его филос. Н. несет с собой завершение метафизики, потому что намеренно разоблачает все до сих пор действовавшие ответы на вопрос о смысле сущего как необоснованные, спекулирующие в пустоте и вызванные наивностью человеческих представлений о себе самом. Это не прекращение истории, а начало эпохи, когда, приняв смерть Бога и крушение прежних ценностей, человек сам сможет распоряжаться своим могуществом, достигнет понимания того, что он не только сущее среди других сущих, но и такое сущее, которому завещана тайна бытия.

В России термин «Н.», вошел в широкое употребление еще в 1860-х гг., т.е. задолго до того, как он стал популярен на Западе. В частности, М. Катков применил его для характеристики воззрений Писарева. После выхода романа И.С. Тургенева «Отцы и дети» (1862) его герой сразу превратился в обобщенный образ русского нигилиста, а автора записали в изобретателя самого термина «Н.» в России и на Западе.

Хайдеггер М. Европейский нигилизм // Хайдеггер М. Времяибытие. М., 1993; Ницше Ф. Воля к власти // Ницше Ф. Избр. произв.: В 3 т. М., 1994. Т. 2.












НИКИФОРОВ Александр Леонидович (р. 1940) — специалист в области логики, теории познания и философии науки. Окончил филос. факультет МГУ (1967). Работает в Ин-те философии РАН. Доктор филос. наук (1983), проф. (1993). Автор нескольких книг и большого числа статей, ряд из которых переведен за рубежом.

Предложил новый способ построения доказательств, опирающийся на графическое изображение высказываний Г. Фреге; исследовал взаимосвязь дис-позиционных предикатов и контрфактических высказываний и возможности их эмпирической определимости. В работах Н. дается анализ развития философии науки в 20 в. и вскрываются основные тенденции, проявившиеся в этом процессе: постепенный отказ от демаркационизма; реабилитация традиционной философии; переход от анализа языка науки к рассмотрению ее истории; размывание границ между наукой и вненаучными формами познания, и т.д. Н. предложил также решение ряда важных философско-методологических проблем. Им сформулировано определение понятия научной рациональности, опирающееся на понятие цели науки: научно рационально все то, что ведет к получению истинного знания о мире. Разработана семантическая концепция понимания, согласно которой в процессе понимания происходит не только открытие заложенного в тексте смысла, но и привнесение в него нового субъективного смысла интерпретатором текста. Исследована специфика философии и филос. творчества, выявлены многие черты, отличающие их от науки и научной деятельности. Занимается исследованием проблем, связанных с понятием личности, творчества, свободы и смысла человеческого существования.

Известен также как переводчик логико-философской литературы; в его переводах вышли работы К. Поппера, Б. Рассела, Г. Кюнга, Я. Хинтикки, А.Н. Уайтхеда, П. Фейерабенда и др.

От формальной логики к истории науки. М., 1983; Книга по логике. М., 1996; Словарь по логике. М., 1998 (в соавт. с А.А. Ивиным); Философия науки: история и методология. М., 1998; Беседы на посторонние темы. М., 1999; Природа философии. М., 2001; Логика. М., 2001.













НИКОЛАЙ КУЗАНСКИЙ (Nicolaus Cusanus), настоящее имя — Николай Кребс (Krebs) (1401—1464) — нем. теолог, философ, математик, церковный деятель, дипломат. Окончил Падуанский ун-т, получив докторскую степень по каноническому праву (1424), вступил в орден августинцев, епископ в Бриксене (1448), кардинал (1450), генеральный викарий в Риме при папе Пие II. В мировоззрении Н.К., сложившемся на рубеже между средневековой схоластикой и философией эпохи гуманизма, ощутимо влияние мистики (особенно Мейстера Экхарта) и номинализма У. Оккама; вместе с тем оно предвосхищает многие черты философии и точных наук Нового времени. Н.К. стремился филос. определить сферу человеческого знания как область «знания о незнании» (docta ignorantia) и расширить возможности познания при помощи принципа «совпадения противоположностей» (coincidentia oppositorum), причем такое совпадение может быть достигнуто только в Боге. Эти проблемы рассматриваются в трактате «Об ученом незнании» (1440). В 1453 под впечатлением от взятия Константинополя турками издал соч. «О мире или согласии веры», призывающее к объединению религий в универсально понимаемом католичестве. В работе «Об исправлении календаря» (1436) предвосхитил принципы григорианского летоисчисления более чем за сто лет до его появления. Н.К. можно считать родоначальником математического учения о бесконечном: он первым стал рассматривать круг как многоугольник с бесконечным числом бесконечно малых сторон. Хотя Н.К. догадывался о существовании бесконечности в пространстве и времени, он считал сотворенный мир «Богом в ничто», в котором никакое учение о творении неспособно ч.-л. изменить. Связующим звеном между Богом и миром служит Христос как воплощение Логоса. Человек является микрокосмосом и отблеском универсума: оба они устроены по принципу постепенного перехода через ряд ступеней — от высшего к низшему и обратно. Т.о., осуществляется тождество бесконечно великого и бесконечно малого, т.е. абсолютная полнота и абсолютная простота бытия. Будучи абсолютным единством и полнотой, Бог творит всякое частное, ограниченное бытие, но так, что его ограниченность может упраздняться посредством соединения с противоположным, в чем и заключается причастность всякого бытия к Богу. Бог, т.о., есть «возможность-бытие» («О бытии возможности», 1460, «Не-иное», 1462), в Нем виртуально заключены возможности градации сущего.

Всеобъемлющая, поистине ренессансная широта взглядов и глубина концепций Н.К. не была должным образом оценена ни его современниками, ни фактическими продолжателями (Р. Декарт, Г.В. Лейбниц), однако важнейшие из его положений, сочетающие в себе математическую точность с вдохновенными прозрениями, так или иначе оказались объектами пристального интереса и усвоения философией Нового времени. 

Избр. филос. соч. М., 1937; Соч.: В 2 т. М., 1979-1980.
Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. М., 1978; Jaspers К. Nicolaus Cusanus. Mtlnchen, 1969.















НИРВАНА (санскр. nirvana, пали nibbana — затухание, угасание, иссякание, успокоение) — согласно всем школам буддизма, конечная цель человеческого существования, осуществление которой равнозначно окончательному уничтожению страдания, исчерпанности притоков аффектированного сознания, прекращению трансмиграции (сансара) и действия механизмов «закона кармы». В буддийских текстах различаются Н. и паринирвана — полная Н., осуществляемая лишь с последним развоплощением. Если в первоначальном и ортодоксальном буддизме Н. может быть достигнута лишь обретшим высшее совершенство монахом и адепт должен пройти весь долгий путь к ней самостоятельно, то в махаянском (где Н. приобретает статус Абсолюта) — любым человеком, черпающим силы для ее достижения благодаря аккумуляции заслуг и непосредственной помощи будд и бодхисаттв.












НИЦШЕ (Nietzsche) Фридрих (1844-1900) — нем. философ, представитель философии жизни, поэт. С детства обнаружил поэтические и музыкальные способности, с последнего курса филологического факультета Лейпцигского ун-та (1869) был приглашен на должность проф. классической филологии в Базельский ун-т. В том же году Лейпцигский ун-т на основании опубликованных статей присвоил ему степень доктора.

В своем первом большом соч. «Рождение трагедии из духа музыки» (1872) развивал идеи типологии культуры, продолжая традиции, намеченные Ф. Шиллером, Ф. Шеллингом и нем. романтиками, но давая свою, оригинальную трактовку греч. культуры, в которой, по его мнению, выразились в полной мере три важнейших начала, присущих затем любой европейской культуре: дионисийское, аполлоновское и сократическое. Если синтез Диониса и Аполлона, музыки и мифа, сновидения и опьянения заложил основы др.-греч. трагедии, то Сократ, по мнению Н., разрушил это единство, введя в трагедию рационализм, логику, положил начало всеохватывающему господству науки.

В последующих работах «Несвоевременные размышления» (1873), «Утренняя заря» (1881), «Веселая наука» (1882). «Так говорил Заратустра» (1883—1884), «По ту сторону добра и зла» (1886) Н. разрабатывал свою концепцию сверхчеловека. Человек массы — это супершимпанзе. Н. считал, что теория Дарвина не подтверждается никакими серьезными фактами. Естественный отбор действительно способствует выживанию, но отнюдь не самых лучших и самых значительных особей. В результате естественного отбора никакого прогресса не происходит. Все яркое, красивое, талантливое вызывает зависть или даже ненависть и погибает — это особенно характерно для общества, но и в природе творится то же самое. Потомство дают лишь серые, невзрачные индивиды. У гениальных людей вообще редко бывают дети. Яркие люди, сильные и смелые, всегда идут вперед, не боятся рисковать жизнью и потому чаще всего рано сходят со сцены истории. Единственными представителями истинной человечности являются, согласно Н., лишь философы, художники и святые. Только им удается вырваться из животного мира и жить целиком человеческими интересами. Расстояние между обычным человеком (супершимпанзе) и обезьяной гораздо меньше, чем между ним же и истинным человеком. Здесь уже качественные различия, тогда как в первом случае только количественные. Человек — это то, что должно быть преодолено. Сверхчеловек — это человек мощной жизненной силы, мощных инстинктов, в нем не угасло и не подавлено дионисийское начало. Каждый обыкновенный человек должен смотреть на себя как на неудавшееся произведение природы и стараться воспитать в себе философа, художника или святого. Люди, не стремящиеся к этому, не рискующие жизнью, обладают только одним качеством — злобной завистью ко всем тем, кто рискнул, кто состоялся, ко всему яркому, талантливому, красивому, мудрому. Мелкие, серые и невзрачные индивиды — продукт христианской морали и социалистической пропаганды. Вся современная мораль выросла из христианской религии сострадания, которая привела к тому, что современный человек страдает ослаблением жизненной силы. В человеке, согласно Н., есть два начала: тварь и творец. Все, что есть в человеке как твари, вся грязь, глина, бессмыслица, хаос, должно быть обожжено, закалено, сформовано. Человека надо любить не за то, что он человек, ибо просто человек — это животное, а за то, что он преодолевает в себе человека. Не прошедшие этого пути, несостоявшиеся неизбежно сбиваются в стадо, сущность которого составляют три инстинктивные силы: 1) инстинкт стада против сильных и независимых: 2) инстинкт страждущих и неудачников против счастливых; 3) инстинкт посредственности против исключений. Инстинкт стада видит высшее в середине и в среднем. Все должны быть равны, все должны быть одинаковы, поэтому всякое исключение, стоящее над стадом, воспринимается его членами как нечто враждебное и вредное. В стаде нет одиночества, оригинальности, самостоятельности, в стаде каждый должен быть прозрачен и познаваем для остальных. Стадо — это восстание безобразных, неудавшихся душ против красивых, гордых, бодрых; стадо всегда выступает против властолюбия, против привилегий, против сектантов, свободомыслящих, скептиков, против философии.

В работах «Сумерки кумиров», «Воля к власти» Н. разрабатывал главные темы: проблему удвоения мира и смерть Бога, проблему нигилизма, проблему вечного возвращения. Начиная с Платона в европейской философии и культуре возникают, по Н., два мира: истинный сверхчувственный мир и неистинный мир повседневного опыта. Устанавливается сущностное различие между созданными вещами и их создателем — Богом. Бог принимает образ высшего порядка, в нем сосредоточивается полнота благ, полнота добра. Бог осмысливается как определенная онтология и враждебная жизни мораль. Это удвоение мира было продолжено И. Кантом, который навсегда оторвал ноуменальный мир, мир сущностей от мира явлений. Человек, для которого полностью закрыты дионисийские, космические перспективы, может только сочинять бессмысленные сказки про какой-то др. мир, он полон недоверия к жизни. Отказ от идеи удвоения мира, убийство Бога радикально меняют ценностные ориентации человека. Смерть Бога означает обретение свободы и тем самым возможность рождения сверхчеловека. Это не имеет ничего общего с биологической эволюцией или мутацией в какой-то новый вид. Это игра, в которой устанавливаются новые ценности и снимается двоемирие. «Истинный мир» уже и сейчас потерял свою привлекательность, он не спасает, ни к чему не обязывает, ничего не добавляет к эмпирическому факту, к картине мира позитивистски ориентированной науки. Истинный мир и Бог стали бесполезными идеями, которые необходимо упразднить. Но отбрасывание истинного мира упраздняет и мир видимый, ибо реальность, в которой существует человек, превращена истинным миром в иллюзорную реальность, созданную по модели высших ценностей. Отмена всех ценностей способствует наступлению эпохи нигилизма, который означает исчерпанность развития европейской культуры, катастрофу духовности, поскольку обнаруживается, что все ее ценности — это полые идолы. Религия, мораль, искусство, наука стали формами самоотчуждения и самоотрицания человека. За духовной катастрофой могут последовать социальные катаклизмы, что, видимо, и произойдет, считал Н., в 20 в. Переоценка ценностей, разрушение потустороннего возвращают человеку богатство его жизненных сил, волю к власти, подлинное господство этой воли над земным. И это господство призван осуществить новый человек, который должен принять на себя чудовищную бессмысленность всего бытия и трагически восторжествовать над обломками всевозможных иллюзий. Бесконечная прямая становления — это тоже иллюзия. Воля к власти идет на то, чтобы бесконечное число раз, навсегда и в вечности повторилось состояние мира, которое она здесь и теперь берет на себя. Вечное возвращение — суперисторическая т.зр., не предполагающая спасение в историческом процессе или в результате такого процесса, мир заканчивается в каждый момент и каждый момент может возродиться вновь благодаря появлению гения. Гений — это прошлое, возвратившееся в настоящее время, это воплощенная в каждом поступке, впечатлении или мысли вечность. Вечное возвращение — утверждение момента, утверждение индивидуального, в противовес любой вере, которая надеется на бесконечный прогресс или эволюцию.

Идеи Н. оказали огромное влияние на современную философию. Ни одного автора не цитировали так часто, как Н. Многие страницы работ или целые книги С. Франка, Н. Бердяева, М. Хайдеггера, М. Фуко, Ж. Делёза и др. выдающихся философов посвящены анализу его наследия, полемике с его пророчествами, пронизаны неприятием его идей или восхищением ими.

Соч.: В 2 т. М., 1990. Werke. Kritische Gesamtausgabe. 30 Bd. Berlin; New York, 1967-1997.
Делёз Ж. Ницше. СПб., 1997; Heidegger M. Nietzsche. Bd 1—2. Stuttgart, 1961.

В.Д. Губин











НИЧТО — категория онтологии, означающая отсутствие бытия вообще. Н. противостоит многообразию нечто, сущему, бытию. Н. является важнейшим началом др.-инд. философии. В антич. философии нет строгого различения Н. и небытия, Н. в философии Платона и Аристотеля и есть небытие как иное бытие, применительное только к вещам чувственного мира, к материи. В Средние века проблема Н. — это прежде всего проблема творения мира Богом из ничего. Сам Бог в мистической средневековой традиции представляет собой Н., Н. сущее. Большую роль играет категория «Н.» в философии Г.В.Ф. Гегеля: Н. и чистое бытие есть пара противоположностей, с которых начинается (по Гегелю) развитие мира.

В философии 20 в. предпринимаются попытки онтологизировать Н. Таковы, напр., изыскания М. Хайдеггера, у которого Н. впервые появляется в результате охватывающей человека бездонной скуки или ужаса и приоткрывает бытие. Это выступление за пределы сущего, трансцендирование есть условие восприятия сущего в целом, условие постижения бытия. Не будь наше существо заранее выдвинуто в Н., мы бы не могли встать в отношение к сущему в целом и в отношение к самому себе. Без выдвинутости в Н. нет возможности вопрошать сверх сущего, за его пределы, нет возможности повернуться лицом к бытию. Ж. П. Сартр в кн. «Бытие и ничто» говорит о том, что сущностью сознания является Н. Сознание не является субстанциальным, оно есть чистое явление в том смысле, что существует только в той мере, в какой нам является. Но поскольку оно чистое явление, то и представляет собой пустоту, Н., ибо весь мир лежит вне его. Это не то Н., которое вне бытия, ограничивает последнее или парит над ним, это и не абстрактное логическое понятие, каким его мыслил Гегель. Н. находится в самом сердце бытия. Бытие лишь через Н., лишь через человека и его сознание приходит в мир. Имя этой возможности порождать из себя Н., согласно Сартру, первым дал Р. Декарт: это — свобода. Свобода в данном случае — не качество, которое наряду с другими принадлежит человеческому бытию, сама сущность человека содержится в свободе, свободу невозможно отличить от этой сущности. Только через свободу человек становится вестником бытия, условием любого — филос. научного, артистического, житейского — открытия мира. Н. — фундаментальная характеристика человека, который есть Н. по сравнению со всяким что-то, он не предназначен природой к к.-л. определенной деятельности, но может заниматься любой. Он — бесконечная, открытая потенциальность, важнейшей особенностью его существования является способность к творчеству, в котором он как бы воспроизводит Божественную способность, творя новые, никогда ранее не бывшие вещи и ценности, творя из Н.

Хайдеггер М. Что такое метафизика // Время и бытие. М., 1993; Sartre J.-P. L'etre et le neant. Paris, 1956.

В.Д. Губин











«НИ ЭТО, НИ ТО» (санскр. neti, neti) — знаменитая фраза из Упанишад, представляющая ответ на вопрос о природе брахмана, имперсональной, пантеистической души мира; непрямое указание на неопределимость брахмана.










НОВАЛИС (Novalis), псевдоним; настоящее имя — Фридрих фон Харденберг (Hardenberg) (1772—1801) — философ, поэт, один из вождей йенского романтизма. Изучал право в Йене, Лейпциге, Виттенберге, в 1797 — горное дело во Фрейбурге. Некоторое время работал горным инженером на саксонских соляных копях.

Во фрагменте «Ученики в Саисе», поэтическом цикле «Гимны к ночи», незаконченном романе «Генрих фон Офтердинген», в сборнике фрагментов и афоризмов обрисовал контуры филос. мировоззрения, ставшего активным ферментом будущего романтизма. Свою философию Н. называл «магическим идеализмом», подразумевая под этим двуединую задачу одухотворения природы и воплощения в конкретную реальность идеальных потенций человека. Залогом осуществления этой цели Н. считал «магию» слова и способность поэтического воображения. «Магический идеализм» — программа целостного физического и духовного преображения человека, который должен отказаться от репрессивного отношения абстрактной рациональности к природе и осознать скрытые в индивидуально-чувственном обобщающие силы. Просвещенческий рационализм, по Н., ошибочно подменил задачу творческого культивирования чувства гипертрофией мысли: «Мысль — это только сны ощущения, умершее чувство...» (ср. с учением Гёте о пра-феномене). Чуждый Просвещению как мыслитель, реабилитировавший Средневековье, и поэт, воспевавший таинственное единство любви и смерти, Н. в то же время своеобразно продолжает просвещенческую трактовку творчества как трудового преображения природы.

Философия, по Н., это «искусство извлекать мыслью мировую систему из глубин нашего духа». Дух — это «жизнь жизни», возвращающая природе смысл. Природа же — это набросок того, чем должен стать наш дух в своем развитии. Для мыслительного стиля Н. особенно характерно выстраивание восходящих рядов разноприродных явлений и нахождение соответствий и «перекличек» между элементами внешне несходных рядов. Причем Н. использует не только аналогию, в рамках которой одно явление объясняется через др., но и метод связи «несходного с несходным», при котором явления приобретают смысл, вступая в отношения взаимошифрования. Это делает Н. родоначальником нового символизма. Свою мистическую натурфилософию (в которой ощущается влияние Я. Бё'ме) Н. тесно увязывает с мистической историософией, в центре которой учение о «золотом веке», ждущем спасенное поэзией и религией человечество. Сценарий спасения сжато изложен в романе «Генрих фон Офтердинген» (вставная «сказка Клингсора», ч. 1, гл. 9). Статья «Христианство, или Европа» (1799), посвященная толкованию роли католицизма и протестантизма в европейской судьбе (и решительно отвергнутая поначалу единомышленниками), стала первым манифестом христианского консерватизма и обозначила конец эпохи Просвещения.

Генрих фон Офтердинген // Избранная проза немецких романтиков: В 2 т. М., 1979. Т. 1; Фрагменты // Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М., 1980; Вера и любовь, или Король и королева // Эстетика немецких романтиков. М., 1987; Гимны к ночи. М., 1996; Ученики в Саисе // Новалис. Гимны к ночи. М., 1996; Христианство и Европа // Там же; Werke, Tagebuecher und Briefe Fnedrich von Hardenbergs. Munchen; Wien, 1978. Bd 1—2.

Берковский Н.Я. Новалис // Романтизм в Германии. Л., 1973; Габитова P.M. Философия немецкого романтизма. М., 1978; Иванов В.И. О Новалисе // Мировое Древо. 1994. № 3; Микушевич В. Тайнопись Новалиса // Новалис. Гимны к ночи. М., 1996. Haering Nh. Novalis als Philosoph. Stuttgart, 1954; Kurzke H. Romantik und Konservatismus. Die «politischen» Werke Friedrich von Hardenbergs (Novalis) im Horizont seiner Wirkungsgeschichte. Munchen, 1983.

A.Л. Доброхотов















НОВГОРОДЦЕВ Павел Иванович (1866—1924) — правовед, философ, социолог. Окончил юридический факультет Московского ун-та, с 1890 по 1899 провел в заграничных командировках. Подготовил две диссертации: «Историческая школа юристов, ее происхождение и судьба», «Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве». С 1896 — приват-доцент, с 1903 — проф. Московского ун-та. Был членом ЦК партии кадетов. Участник программного сб. «Проблемы идеализма» (1902), ставшего первым манифестом нового идеалистического движения в рус. философии.

Н. был сторонником философии И. Канта, истолковывая ее в духе этического идеализма. После религиозного обращения этический идеализм Н. обрел религиозно-филос. измерение.

Н. был инициатором и основателем «идеалистической школы права». Его философско-правовые воззрения формировались в период нигилистического отношения к проблемам права и правовой регламентации общественной жизни. Сам он оставался, однако, сторонником и теоретиком правового гос-ва. Его интересы концентрировались на проблеме естественного права, которое позитивизм (историческое и социологическое направления) пытался упразднить, сводя правовую норму к историческим традициям или социальным связям. С позиций этического идеализма Н. отстаивал взаимную несводимость права и нравственности и устанавливал их связь на почве естественно-правовой идеи. Естественное право он истолковывал как вечное неотъемлемое право личности, имеющее нравственную природу и абсолютную ценность.

Опыт революции 1903—1907 побудил Н. обратиться к анализу духовных основ социалистического движения. В кн. «Об общественном идеале» (1917) он подчеркивает невозможность достижения совершенного общественного строя.

Важное направление социальной философии Н. — разработка представления о социальном гос-ве, призванном не только обеспечивать политические свободы личности, но и право человека на достойное существование. Этот идеал был сформулирован в русле традиционных для рус. мысли исканий правды и справедливости.

Кант и Гегель в их учении о праве и государстве. М., 1903; Об общественном идеале. М., 1991; Соч. М., 1995.

Медушевский А.Н. История русской социологии. М., 1993; Замалеев А.Ф., Осипов И.Д. Русская политология: обзор основных направлений. СПб., 1994.












«НОВЫЕ ОПЫТЫ О ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ РАЗУМЕ» — сочинение Г.В. Лейбница, в котором критически обсуждается филос. концепция Дж. Локка, изложенная в «Опыте о человеческом разуме». Сочинение было закончено к 1704, но в связи со смертью Локка автор отказался от его публикации, и оно впервые было издано в 1765.

Композиционно работа Лейбница написана в форме диалога между Филалетом (представляющим позицию Локка) и Теофилом и в точности — книга за книгой, глава за главой — повторяет структуру произведения Локка. В идейно-содержательном отношении в работе излагается во многом противоположная локковской филос. система; как справедливо заметил И. Кант, если в системе Локка процесс познания сенсифицировался, то в системе Лейбница он интеллектуализировался. В предисловии к сочинению Лейбниц останавливается на главных пунктах своего расхождения с Локком, отмечая близость своих взглядов с воззрениями Платона. Эти пункты касаются прежде всего локковского представления души как «чистой доски» (tabula rasa) и его понимания связи материи с мышлением. В первой книге Лейбниц критически разбирает локковское опровержение учения о врожденных идеях и принципах, указывая, что последние присущи людям в неосознанном, потенциальном виде в качестве естественных предрасположений и задатков. Во второй книге он с позиций рационализма критически рассматривает эмпирическое учение Локка об идеях. В третьей и четвертой книгах, где речь идет соответственно о языке и о познавательном процессе и проблеме истины, во взглядах Лейбница и Локка наряду с различиями уже обнаруживается много общего, и в этих случаях Лейбниц стремится уточнить или поправить Локка. По ходу обсуждения положений локковской концепции Лейбниц высказывает много глубоких и перспективных соображений, касающихся различных сфер знания: логики, психологии, языкознания, математики. Он также излагает и поясняет целый ряд основных идей и положений собственной филос. системы — принцип непрерывности, принцип тождества неразличимых, принцип всеобщей взаимозависимости, учение о монадах и о предустановленной гармонии. Это сочинение Лейбница, как и работа Локка, — крупнейшее и весьма знаменательное произведение века Просвещения, идеи которого в истории европейской филос. мысли были оттеснены на второй план только с появлением критической философии Канта.

Соч.: В 4 т. М., 1983. Т. 2.














«НОВЫЙ ОРГАНОН, ИЛИ ИСТИННЫЕ УКАЗАНИЯ ДЛЯ ИСТОЛКОВАНИЯ ПРИРОДЫ» — филос. трактат Ф. Бэкона, вторая часть задуманного им труда «Великое восстановление наук». Издан в Лондоне в 1620 незавершенным. Трактат состоит из двух кн. «Афоризмов об истолковании природы и царстве человека». В нем излагается учение о методе исследования. Бэкон считает, что природу можно покорить, лишь подчиняясь ей, не искажая ее образа, а постигая ее внутренние причины, или «формы», и используя полученное знание в практической деятельности. Однако этому препятствуют заблуждения ума, или «идолы». Идолы рода коренятся в природе человека, в его склонности к привычному или предпочтительному. Идолы пещеры — это узость взглядов отдельных людей, маленький мир каждого, который накладывается на большой и всеобщий мир. Идолы площади навязываются уму штампами ходячего словоупотребления. Идолы театра возникают из приверженности людей к односторонним теориям и превратным доказательствам. Не всякие идолы поддаются искоренению, но можно ослабить их воздействие на ум, правильно организовав исследование. И здесь надежным, истинным орудием познания служит индукция, представляющая собой рациональный способ анализа опытных данных, производящий в опыте разделение и отбор и путем должных исключений наводящий на правильные обобщения и аксиомы. Структуру индукции составляют «таблицы открытий». Собирается достаточное количество разнообразных случаев того явления, причина, или «форма», которого ищется (таблица присутствия); затем — множество случаев, как можно более подобных предыдущим, в которых это явление отсутствует (таблица отсутствия); затем — множество случаев, в которых имеет место изменение интенсивности исследуемого явления (таблица степеней). Сравнение и анализ этих таблиц позволяют исключить факторы, постоянно не сопутствующие исследуемому явлению, и в итоге выявить его причину, или «форму». Работа индуктивного метода иллюстрируется Бэконом на примере нахождения «формы» тепла. Процессу индуктивного анализа способствуют ситуации, в которых природа исследуемого явления обнаруживается более очевидным образом — т.н. преимущественные примеры. На рассмотрении этих примеров и обрывается бэконовский трактат. Произведение Бэкона, содержащее много глубоких филос. соображений, положило начало разработке философии и методологии опытной науки Нового времени, в частности, было первым подходом к построению индуктивной логики.

Соч.: В 2 т. М., 1978. Т. 2.















НОЗИК (Nozick) Роберт (р. 1938) — амер. философ. Широкую известность Н. принесла работа «Анархия, государство, утопия» (1974). Выдвинутая в ней концепция радикального либерализма противостоит как консервативной философии права Дж. Ролза, так и социалистическому (в частности, марксистскому) истолкованию гос-ва и права. Вместе с тем Н. — противник и ехидный критик анархистского негативизма по отношению к государственно-правовому регулированию общественной жизни. Общество, по Н., складывается как результат свободных обменов между индивидами. Нормативные рамки задаются исключительно естественными индивидуальными правами (к числу основных естественных прав относится прежде всего право индивида на свободу и равенство). Поэтому легитимным может считаться лишь такое гос-во, которое отвечает этим правам. Гос-во возникает как непреднамеренный результат актов обмена и взаимной передачи компетенций. Гос-во не обладает безусловным правом требовать от индивидов, живущих на определенной территории, чего бы то ни было (будь то уплата налогов или исполнение воинской повинности). Граждане, в свою очередь, не обладают правом требовать от гос-ва социальных гарантий или льгот. Вмешательство гос-ва в действия индивидов оправданно лишь в случаях, когда 1) эти действия ограничивают свободу др. индивидов и когда 2) индивиды добровольно передают гос-ву часть своих естественных прав. Роль гос-ва должна сводиться поэтому к роли «ночного сторожа» — возникая на рынке индивидуальных соревнований, оно есть не что иное, как всеобщая организация по охране основных прав человека. С этих позиций Н. критикует теорию справедливости Ролза. Если Ролз понимает блага как дары Бога, которые лишь надлежит правильно распределить, то Н. подчеркивает сотворенность любых благ, а значит, право индивидов на обладание благами, которых они добились.

В др. своей работе «Философские разъяснения» (1982) Н. выступает не только как социальный философ, но и как систематик, разрабатывающий традиционные проблемы онтологии и эпистемологии с целью обоснования своей этической позиции. Задачу философствования как такового Н. видит не в навязывании другим собственного мнения в качестве единственно истинного, а в прояснении такой позиции, в которой наши убеждения выдерживали бы напор иных убеждений. Подлинная цель философии состоит, т.о., в том, чтобы обезопасить нашу систему убеждений от деструкции. Мы должны, в частности, научиться, сохраняя веру в объективную истину, не закрывать глаза и уши перед лицом критики, исходящей от носителей чуждых нам убеждений.

Anarchy, State and Utopia. New York, 1974; Philosophical Explorations. New York, 1981; Tne Examined Life. New York, 1989.
Боррадори Д. Американский философ. М., 1998; Reading Nozick. Totowa, New York, 1981.













НОМИНАЛИЗМ (от лат. nomen — имя, название) — филос. учение, отрицающее онтологическое значение универсалий (общих понятий), т.е. утверждающее, что универсалии существуют не в действительности, а только в мышлении. В Средние века Н. был одним из течений схоластики, возникшим в ходе спора с реализмом об универсалиях. Однако основной тезис Н. был сформулирован еще др.-греч. философами — киником Антисфеном и стоиками (см.: Стоицизм), которые критиковали теорию идей Платона; идеи, утверждали они, не имеют реального существования и находятся только в уме. Проблему природы общих понятий отчетливо сформулировал Порфирий во введении к комментариям к «Категориям» Аристотеля; благодаря переводам этого текста Викторином и Боэцием на лат. язык проблема привлекает внимание средневековых мыслителей. Номиналистические взгляды высказывали Марциан Капелла (5 в.) и Беренгар Турский (11 в.), но самостоятельным течение Н. становится после его обоснования И. Росцелином, который утверждал, что действительным существованием обладают лишь единичные вещи, а универсалии — это имена (nomina) вещей, существующие только как «колебания голоса» (flatus vocis). Крайний Н. Росцелина вызвал критику со стороны как схоластических «реалистов» (Ансельм Кентерберийский), так и умеренных номиналистов (см. также: Концептуализм). Н. вступил в противоречие с догматами о таинстве причащения (у Беренгара Турского) и о нераздельности Троицы (у Росцелина); церковь осудила учение Росцелина на Суассонском соборе (1092).

Свой расцвет средневековый Н. переживает в 14 в. Самый выдающийся номиналист этого периода У. Оккам, используя некоторые идеи Иоанна Дунса Скота, утверждал, что предметом познания могутбыть только единичные индивидуальности. Интуитивное познание фиксирует их реальное бытие, а абстрактное познание выясняет отношение между терминами, выступающими в роли понятий о предметах (поэтому оккамизм называют также терминизмом). Поздний Н. оказал влияние на развитие средневекового естествознания и логики и внес существенный вклад в разработку теории двойственной истины (Николай из Отрекура, связавший Н. с атомизмом; Николай Орем, И. Буридан и др.).

В философии 17 в. Н. Т. Гоббса и Дж. Локка (а также элементы Н. у Б. Спинозы) был направлен на построение теории познания, не связанной со схоластической традицией гипостазирования общих понятий. Аргументы Н. использовались в онтологии и гносеологии фр. материализма 18 в. Однако Дж. Беркли и Д. Юм используют номиналистическую критику онтологизации универсалий для отрицания объективности общего — понятий причинности и субстанции.













НОМОЛОГИЧЕСКОЕ ВЫСКАЗЫВАНИЕ (от греч. nomos -закон, logos — учение, понятие) — высказывание, выражающее закон природы. Напр., «Все тела при нагревании расширяются», «Сила тока в цепи прямо пропорциональна напряжению и обратно пропорциональна сопротивлению проводника» и т.п.

В философии науки законы природы принято выражать в форме общих условных высказываний, напр., «Для всякого х, если х — металл, то х электропроводен». Однако многие истинные высказывания, не являющиеся законами природы, также могут быть представлены в такой форме. Напр., высказывание «Все мои друзья блондины» получит вид: «Для всякого х, если х — мой друг, то х блондин», и оно тоже вполне может быть истинным. Возникает вопрос: как отличить общие высказывания, выражающие законы природы, от общих высказываний, которые хотя и истинны, но законов не выражают? Имеются ли у Н.в. какие-то особенности, которых лишены случайно истинные обобщения? Многолетние усилия ответить на этот вопрос и задать некоторые формальные особенности Н.в., отличающие их от случайно истинных обобщений, не привели, да и не могли привести к успеху. Там не менее некоторые черты Н.в. были установлены. Считается, что высказывание, выражающее закон природы, должно быть истинным, универсально общим (т.е. область, о которой оно говорит, не должна быть ограничена), нетривиальным (т.е. оно не должно иметь характера логической тавтологии) и, наконец, между его антецедентом и консеквентом должна существовать смысловая, содержательная связь.

Хотя в некоторых отношениях указанные особенности важны, они не дают четкого определения Н.в. и не позволяют отделить их от случайно истинных обобщений. Это естественно, ибо Н.в. отличаются от всех иных высказываний отнюдь не особенностями своего формального выражения. Какие высказывания выражают законы, т.е. являются номологическими, а какие — нет, выясняется в ходе исторического развития науки благодаря эксперименту и практической деятельности. 

Гемпель К.Г. Логика объяснения. М., 1998.













НОМОТЕТИЧЕСКАЯ НАУКА (от греч. nomo-teteo — издавать, устанавливать законы) — наука, основной целью которой является открытие общих, универсальных научных законов. Н.н., пользующаяся генерализующим методом, противопоставляется идиографической науке, использующей индивидуализирующий метод и имеющей своей задачей не открытие законов, а представление исследуемых объектов в их единственности и неповторимости. Противопоставление двух типов наук по их методу было введено В. Виндельбандом и в деталях разработано Г. Риккертом. Последний называл Н.н. также «науками о природе» (сохраняя за ними и обычное название — «естественные науки»), а идиографические науки — «науками о культуре». (См.: Науки о природе и науки о культуре.)












НОРМА — предписание, разрешение или запрещение действовать определенным образом. Н. выражается нормативным, или деонтическим, высказыванием. Языковые формулировки последних многообразны и разнородны. Иногда нормативное высказывание имеет форму повелительного (императивного) предложения, но чаще представляется повествовательным предложением с особыми нормативными словами: «обязательно», «разрешено», «запрещено», «(нормативно) безразлично». Вместо указанных могут употребляться также др. слова и обороты: «должен», «может», «не должен», «позволено», «рекомендуется», «возбраняется» и т.п. В языковом представлении Н. решающую роль играет контекст, в котором она выражается. Можно говорить об обычных, или стандартных, формулировках Н., но вряд ли можно сказать, что существует грамматическое предложение, в принципе не способное выражать нормативное высказывание. Попытка определить Н. на чисто грамматических основаниях не приводит к успеху.

Более удачными представляются попытки уточнить понятие Н. путем выявления ее внутренней структуры и исследования ее многообразных разновидностей.

Структура и логические связи Н. изучаются деонтической логикой. Она исходит из представления, что все Н. независимо от их конкретного содержания имеют одну и ту же структуру. Каждая Н. включает четыре «элемента»: содержание — действие, являющееся объектом нормативной регуляции; х а р а к -т е р — Н. обязывает, разрешает или запрещает это действие; условия приложения — обстоятельства, в которых должно или не должно выполняться действие; субъект — лицо или группа лиц, которым адресована Н. Не все эти структурные элементы находят явное выражение в языковой формулировке Н. Но это не означает, что они не обязательны. Без любого из них нет Н. и, значит, нет выражающего ее нормативного высказывания.

Область Н. крайне широка; между Н. и тем, что ею не является, нет ясной границы. Самым общим образом Н. можно разделить на правила (правила игры, грамматики, логики и математики, обычая и ритуала и т.п.), предписания (законы гос-ва, команды и т.п.), технические Н., говорящие о том, что должно быть сделано для достижения определенного результата. Помимо этих основных групп к Н. относятся также обычаи («Принято, чтобы младшие приветствовали старших первыми»), моральные принципы («Не будь завистлив») и правила идеала («Солдат должен быть стойким»). Эти виды Н. занимают как бы промежуточное положение между главными видами.

Сложность отличения нормативных высказываний от высказываний иных видов, и прежде всего от описательных высказываний, во многом связана с существованием высказываний, выполняющих сразу несколько функций или меняющих свою функцию от ситуации к ситуации. В частности, Н. почти не встречаются в научных теориях, которые не ставят своей специальной задачей их выработку и обоснование. В обычные теории Н. входят, как правило, в виде «смешанных», описательно-нормативных (или дескриптивно-прескриптивных) утверждений. Очевиден, в частности, двойственный характер наиболее общих принципов теории. Не являются нормативно нейтральными и все иные законы теорий и даже лежащие в их основе факты.

Н. представляют собой частный случай оценок: это социально апробированные и социально закрепленные оценки. Средством, превращающим позитивную оценку действия в Н., требующую его реализации, является угроза наказания, или санкции. «Обязательно действие А» можно определить как «Делать А хорошо, и позитивно ценно, что воздержание от этого действия ведет к наказанию». Нормативное высказывание является, т.о., особым случаем оценочного высказывания.

Н. как оценки, стандартизированные с помощью санкции, являются частным и довольно узким классом оценок. Н. касаются действий или вещей, тесно связанных с деятельностью человека, в то время как оценки могут относиться к любым объектам. Н. направлены всегда в будущее, оценки могут касаться также как прошлого и настоящего, так и того, что существует вне времени.

Как и всякое оценочное высказывание, нормативное высказывание не является ни истинным, ни ложным. Истина характеризует отношение между описательным высказыванием и действительностью. Н. не являются дескриптивными, они не употребляются для описания и описывают постольку, поскольку это необходимо для выполнения основной функции — предписания.

Вопрос о том, приложимы к Н. термины «истинно» и «ложно» или нет, был и остается предметом споров. Во многом они связаны с тем, что значительное число языковых выражений имеет двойственный, описательно-нормативный характер. Таковы, в частности, моральные Н., которые не только предписывают определенное поведение, но и опосредованно описывают сферу моральной жизни.

Как говорит «Юма принцип», из высказывания со связкой «есть» невыводимо логически высказывание с «должен». Положение о том, что нормативное заключение не может быть выведено из чисто описательных посылок, деонтическая логика дополнила утверждением о невыводимости описаний из Н. Отсутствие между Н. и описательными высказываниями связи логического следования не означает, конечно, что между этими типами высказываний вообще нет связи.

Ивин А.А. Логика норм. М., 1973; Он же. Основы теории аргументации. М., 1997; Гусейнов А.А., Апресян Р.Г. Этика. М., 1998.

А.А. Ивин














«НОРМАЛЬНАЯ» НАУКА — стабильная, добившаяся несомненных успехов научная теория, ставящая перед учеными прежде всего задачу последовательного развертывания господствующей в ней парадигмы и прослеживания на разнообразном конкретном материале следствий такого развертывания.

Представление о «Н».н. было введено в 1960-е гг. Т. Куном: «Термин "Нормальная" наука означает исследование, прочно опирающееся на одно или несколько прошлых достижений, которые в течение некоторого времени признаются определенным научным сообществом как основа для развития его дальнейшей практической деятельности». Примерами «Н».н. могут служить астрономия Птолемея, ньютоновская динамика, корпускулярная оптика, волновая оптика и т.д.

Кун полагал, что развитие научных теорий идет по схеме: «Н».н. — научная революция — «Н».н. — ... Каждая теория проходит этап «Н».н., а последняя является необходимой предпосылкой научной революции и т.д.

Для «Н».н. характерны следующие черты:

• уменьшение до одной числа тех теорий, которые конкурируют в объяснении исследуемой области явлений;
• твердое убеждение в том, что монопольная теория способна обеспечить решительное продвижение в изучении рассматриваемого круга явлений;
• сведение к минимуму фундаментальных исследований, касающихся той парадигмы, которая лежит в основе «Н».н.;
• резкое ограничение критики и прежде всего критики, касающейся оснований «Н».н.;
• сведение всех задач научного исследования к конкретизации знания, даваемого парадигмой «Н».н., развитию его деталей и распространению исходной и не подлежащей критике теории на всю исследуемую область;
• ограничение рассматриваемых проблем проблемами-головоломками, ответ на которые вытекает из принятой парадигмы и не требует введения новых фундаментальных допущений;
• нетерпимое отношение к тем, кто отказывается признать монополию теории, принимаемой «Н».н. в качестве своей парадигмы.


Концепция «Н».н. Куна вызвала оживленные споры, продолжавшиеся более двух десятилетий. Ее сторонники находили парадигмы и, соответственно, «Н».н. в самых разных областях знания, даже в социологии и психологии; схема научного развития от «Н».н. через научную революцию снова к «Н».н. представлялась им универсальной, не знающей исключений. Те научные дисциплины, которые не укладывались в такую схему, оценивались как недостаточно зрелые и только находящиеся на пути к «Н».н. Противники концепции «Н».н. и основанного на ней представления об этапах развития научного знания утверждали, что «Н».н. просто не существует.

«Н».н. является аналогом коллективистических сообществ, подобных армии, церкви, тоталитарной партии и т.д. (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество). Кун приводит убедительные примеры, подпадающие под его описание «Н».н. Он правильно подчеркивает догматический и авторитарный ее характер. Она приводит к временному «ограничению мысли», ученые в этот период «в значительной мере перестают быть исследователями... или по крайней мере исследователями нового». Вместе с тем «Н».н. не является необходимым этапом в развитии каждой научной теории, миновавшей период своей предыстории. Подобно тому, как не всякая политическая партия или религиозная секта с необходимостью становится тоталитарной, не каждая научная дисциплина со временем вступает в период «Н».н. и далее развивается, чередуя такие периоды с научными революциями. Это относится в первую очередь к социальным и гуманитарным наукам, большинство из которых явно не имеет ясных, общепринятых и не подвергаемых критике парадигм, задающих направление будущих исследований. Это верно и для многих естественно-научных теорий, никогда не приобретающих тех черт, которые имеет «Н».н.

«Н».н. является только одним из полюсов, к которому могут тяготеть реальные научные теории. П. Фейерабенд характеризует этот полюс принципом упорства: из множества теорий следует выбирать одну, обещающую наиболее плодотворные результаты, и упорно держаться за нее, несмотря на серьезные трудности. Др. тактика — выдвигаемый самим Фейерабендом принцип пролиферации, требующий постоянного изобретения альтернатив обсуждаемых т.зр., включая даже выдвижение гипотез, противоречащих подтвержденным теориям. Большинство реальных научных теорий движется между этими двумя полюсами, причем естественно-научные теории обычно тянутся к форме «Н».н., а социальные и гуманитарные теории — к противоположному полюсу.

Кун Т. Структура научных революций. М., 1975; Фейерабенд Л. Избр. труды по методологии науки. М., 1986; Ивин А.А. Введение в философию истории. М., 1997.

А.А. Ивин










НОРМАТИВНЫЙ — устанавливающий стандарт, регулятивный; связанный с принятым идеалом. В методологии науки: относящийся к наукам, включающим эксплицитные ценности, устанавливающим, подобно этике, эстетике и политологии, какие-то нормы или правила поведения. Противоположность Н.: эмпирический.











НРАВСТВЕННОЕ БОГОСЛОВИЕ — православно-христианское учение о нравственности, богословская дисциплина, рассматривающая нравственное сознание и поведение человека в свете истин Божественного откровения — догматов грехопадения, боговоплощения, искупления, спасения и др. Предмет Н.б. во многом определяется пониманием взаимосвязи догматики и нравственности, иерархичности соотношения догматических и нравственных истин. В богословской литературе принято выделять четыре т.зр. на предмет Н.б. и метод систематизации нравственно-богословских знаний. Христианская нравственность рассматривается и излагается: 1) с т.зр. учения о добродетели и ее противоположности — грехе; 2) с т.зр. идеи Царства Божия; 3) с т.зр. учения о спасении; 4) с т.зр. требований нравственного закона Божия и вытекающих из него нравственных обязанностей.

Н.б. рассматривает предмет в единстве двух начал: естественного нравственного закона, коренящегося в разумной природе человека, и сверхъестественной Божественной воли. Это определяет три рода нравственных норм, которыми должен руководствоваться человек в исполнении нравственных обязанностей на пути к спасению: 1) нормы, совпадающие с естественным законом разума (напр., нормы о почитании родителей, запреты убийства, воровства и т.п.); 2) нормы, не противоречащие закону разума, но целиком к нему не сводящиеся (напр., заповедь любви к врагам или непротивления злу насилием, которыми невозможно руководствоваться только на основе разума и здравого смысла); 3) нормы, не постижимые разумом (напр., вытекающие из таинства благодати Божией как условия спасения).

Истоки Н.б. восходят к Священному Писанию Ветхого Завета и Нового Завета и прежде всего к Декалогу (десяти Моисеевым заповедям) и Нагорной проповеди Христа, к Посланиям апостола Павла, а также нравственно-экзегетическим творениям отцов и учителей церкви, агиографическим, гомилетическим и аскетическим памятникам христианской мысли, закладывающим основы христианской этики. Основными темами Н.б. становятся при этом установление нравственных обязанностей человека по отношению к Богу и ближнему; феноменология и аналитика страстей, добродетелей и пороков (грехов); обоснование естественного нравственного закона и его нормативных функций в единстве со сверхъестественным Божественным откровением.

В православной традиции христианское нравоучение вплоть до 18 в. ограничивалось аскетическими и агиографическими материалами, заимствованными из сочинений подвижников, отцов и учителей церкви и переложенными в сборники для нравственно-назидательного чтения. «Добротолюбие» — один из первых сборников такого рода, приближающихся по методу к систематическому изложению нравственности.

Становление Н.б. в качестве самостоятельной дисциплины относится к 18 в., когда Феофан Прокопович создает курс «Н.б.», вошедший в программу Киевской и Московской академий и Троицкой семинарии. Оформление предмета Н.б. происходит под влиянием протестантской этики и католической моральной теологии. Так, семинарская учебная программа по Н.б. при Уставе 1867 была составлена применительно к «системе» Хр. Пальмера и «Богословской этике» Р. Роте; в Московской академии придерживались христианской этики Зайлера.

Это во многом обусловило основное противоречие в развитии Н.б. и богословской науки в целом, особенно отчетливо проявившееся к кон. 19 в.: противоречие между морализмом и духовностью, нравственным опытом и духовным созерцанием как истоком и основой богословствования. Для морализма было характерно в целом сведение христианской нравственности к «естественной морали», обмирщение аскетики, возведение догматов к нравственному опыту и в конечном счете — растворение всего богословия в Н.б., «обращение всего богословия в нравственный монизм» (Антоний Храповицкий). Принцип духовности, напротив, предполагал изначальную ценность духовного созерцания по отношению к нравственному опыту: «метафизический реализм» преобладал здесь над «нравственным мистицизмом», «духовная трезвость» над «моралистическим упоением». Особенно ярко это выразилось в опыте духовного созерцания русских подвижников (Серафима Саровского, Игнатия Брянчанинова, Феофана Затворника, оптинских старцев, Иоанна Кронштадтского). Цель христианской жизни усматривалась при этом в стяжании Святого Духа; добродетель же выступала как средство такого стяжания. Н.б. строилось при этом как обоснование пути к спасению и оправдание подвижнической жизни, ведущей к снисканию благодати.

Особенность развития Н.б. (в отличие от католической моральной теологии и протестантской этики) — отсутствие взаимосвязи с филос. этикой, что привело, в частности, к ее резкому размежеванию с рус. религиозно-нравственной философией. Это существенно отразилось на концептуальности и систематичности отечественного Н.б. Ведь систематизация предмета Н.б. во многом означает поворот к филос. этике. Так, один из самых систематических курсов Н.б. — «Православное учение о нравственности» И.Л. Янышева дает теоретическую конструкцию нравственной системы посредством углубленного анализа самой идеи нравственности и лишь отсюда подходит к христианству. Не случайно этот труд характеризуется как «рациональная пропедевтика к собственно христианскому нравоучению» (Н.Н. Глубоковский). Актуален поиск «философско-богословского синтеза» в области систематизации нравственных знаний в духе рус. религиозно-филос. традиции 20 в., предпринявшей попытку создания филос. православно-христианской этики.

В.Н. Назаров













НРАВСТВЕННОСТЬ — термин, употребляемый, как правило, синонимично термину «мораль», реже — «этика». Так же как «этика» в греч., «мораль» в лат., «Sittlichkeit» в нем. яз., рус. слово «Н.» этимологически восходит к слову «нрав» (характер). В языках, где употребляются одновременно оба слова (как в рус. — «мораль» и «Н.» или в нем. — «Moralitat» и «Sittlichkeit»), они чаще выступают синонимами либо же каким-то образом концептуализируются для обозначения отдельных сторон (уровней) морали, однако концептуализации такого рода носят по преимуществу авторский характер. Так, концептуальное различие между понятиями «мораль» и «Н.» проводил Г.В.Ф. Гегель в «Философии права» (1821), где Н. представлена как завершающий этап развития объективного духа от абстрактного права и морали. Абстрактное право — это сфера формальной свободы единичной для себя сущей воли и абстрактного добра; мораль — это сфера реальной свободы, в которой субъективная воля полагает себя также и как объективная воля, свободная не только в себе, но и для себя; Н. — это сфера практической свободы, субстанциональной конкретности воли, возвышающейся над субъективным мнением и желанием, это — «в себе и для себя сущие законы и учреждения». Непосредственными проявлениями Н. являются, по Гегелю, семья, гражданское общество и гос-во. В советской этической литературе также предпринимались попытки смыслового разделения понятий «мораль» и «Н.», во многом близкие гегелевскому. Напр., под Н. могут пониматься: а) нравы как практикуемые формы поведения, б) мораль, закрепленная традицией и вековой привычкой, в) мораль на уровне ее общественных проявлений, выражающая общественную т.зр. — в отличие от морали как феномена культуры, формы мотивации индивидуального поведения, личностной установки, совокупности объективных и безусловных норм и т.д. Анализ общеупотребительной лексики не подтверждает наличия различий между этими понятиями в живом языке.











НУС (греч. nous — разум, мысль, дух) — ум, термин др.-греч. философии, означающий начало сознания и самосознания в космосе и человеке, принцип интуитивного знания (в отличие от дискурсивно-рассудочного знания).

Черты, характерные для позднейших концепций Н., намечены в элейской школе (знаменитое тождество мысли и бытия у Парменида) и у Анаксагора, поставившего Н. у истоков мира. Первую развитую концепцию Н. дал Аристотель, у которого Н. — эйдос эйдосов, целевая причина всего существующего — стоит во главе иерархии универсума и как предмет всеобщей любви есть перводвигатель. Аристотель же резко отделил актуальный Н., для которого мыслящее и мыслимое совпадают, от частичного и только потенциального человеческого Н. Хотя у Платона концепция Н. не была достаточно разработана, в Платоновской академии, видимо, проводилось различие между умом-Н. и единым (Спевсипп) либо же они объединялись (Ксенократ). Разработка проблемы Н. в среднем платонизме велась на основе понимания аристотелевского Н. как платоновского демиурга, содержащего в себе идеи-образцы всякого творения, но тождество ума-демиурга и парадигмы отчетливо не формулировалось; атрибуты Н. — единое, сущее, отец, создатель, первый бог. У Плотина Н. — первая «ипостась», вторая ступень в иерархии универсума, сфера истинно сущего, стоящая ниже породившего ее единого-блага. Н. — вечная, насквозь ясная сфера идеальных образцов, или блаженных богов, — прекрасный умопостигаемый космос, в котором Плотин четко выделяет объект (бытие), субъект (Н. как чистая мысль) и тождество того и др. («совершенное живое существо» платоновского «Тимея»). Ямвлих четко выделил в Н. умопостигаемых и мыслящих богов. Прокл на основании тройного деления различал в Н. три триады богов: умопостигаемых (образец, парадигма), умопостигаемых и мыслящих, мыслящих (собственно ум). Понятие Н. играет важную роль в христианской теологии (бог как Н.; «умная» природа ангелов) и антропологии (Н. как образ Божий в человеке и средство общения с Богом в «умной» молитве, чистой от примеси воображения).

Наиболее значимыми для истории философии моментами антич. учения об уме-Н. следует считать разработки у Аристотеля и Плотина: представление о тождестве в актуальном уме субъекта и объекта, об интеллектуальном (умном) созерцании и т.п.

Perler O. Der Nus bei Plotin und das Verbum bei Augustinus als vorbildliche Ursache der Welt. Vergleichende Untersuchungen. Freiburg, 1931; Hamelin O. La theorie de l'intellect d'apres Aristote et ses commentateurs. Paris, 1953; Armstrong A. H. The Background of the Doctrine that the Intelligibles are not outside the Intellect // Les sources de Plotin. Geneve, 1960; Kramer H.J. Der Ursprung der Geistmetaphysik. Amsterdam, 1967; Hager F.P. Der Geist und das Eine. Bern; Stuttgart, 1970; Szlezak Th.A. Platon und Aris-toteles. Basel; Stuttgart, 1979; Lloyd A.C. Plotinus and the Genesis of Thought and Existence // Oxford Studies in Ancient Philosophy. Vol. V. Oxford, 1987.










«НЬЯЯ-БХАШЬЯ» (санскр. Nyayabhasya) — первый из дошедших до нас комментариев к «Ньяя-сутре», составленный в 4—5 вв. Пакшиласвамином Ватсьяяной, в котором материал «Ньяя-сутры» тематизируется и систематизируется. Только в «Н.-б.» 16 канонических топиков ньяи обретают признаки филос. категорий, притом онтологического характера (по ним «распределяется» сущее как таковое); они разделяются на две основные — источники знания и предметы знания — и 14 др. категорий, служащих компонентами практического инструментария «практикующего философа». Т.о. различаются два уровня самой категориальности. Описание всего материала сутр через эти категории позволяет считать, что сутры и «Н.-б.» находятся в соотношении языка-объекта и метаязыка. Философия рассматривается в «Н.-б.» в контексте «деятель-ностного подхода», операционально — как последовательность номинации определенных предметов, их дефинирования и критического исследования последнего. Данный алгоритм становится определяющим для многих текстов инд. схоластики. Ватсьяяна значительно детализирует полемику «Ньяя-сутры» со всеми оппонентами, наиболее обстоятельно дискутируя с материалистами, буддистами, мимансаками и санкхьяиками. Существенно расширяя проблематику сутр, автор «Н.-б.» нередко пользуется их исходным материалом для построения новых для ньяи филос. конструкций. Среди них — концепции ума-манаса как «внутреннего чувства», объектами которого являются составляющие эмоционального мира индивида и памяти как проявления авторефлективного сознания (обосновывающего наличие субстанциального Я); дистрибуция проявленных и латентных качеств материальных элементов; иерархизация уровней универсалий и вечности; обоснование бытия Бога как персонифицированного агента мироздания, альтруистически настроенного по отношению ко всем существам. «Н.-б.» была подробно откомментирована в «Ньяя-варттике» Уддйотжары (7 в.).

Ньяя-сутры. Ньяя-бхашья. Историко-философское исследование. Пер. с санскрита и комментарий В.К. Шохина. М.,2001.

Schokhin V. What are the Sixteen Padarthas of Nyaya? An Attempt to Solve the Dilemma of Long Standing // Journal of Indian Council of Philosophical Research. 2001. April—June. Vol. XVIII. №2. P. 107-127.
















«НЬЯЯ-СУТРА» (санскр. Nyayasutram) — базовый текст филос. системы ньяя, составленный в 3—4 вв., хотя многие сутры добавлялись и позднее. Составитель «Н.-с.» опирался на предшествовавшие учебные пособия найяиков по теории аргументации, а также на тексты, в которых излагались общие положения ньяи и вайшешики по онтологии и натурфилософии. Каждый из пяти разделов «Н.-с.» содержит по две главы. Раздел I посвящен определениям и классификациям 16 нормативных диалектических топиков ньяи: источники знания, предметы знания, сомнение, цель-мотив, иллюстративный пример, доктрины, члены силлогизма, рефлексия, удостоверенность в решении дилеммы, диспут, софистическая дискуссия, эристическая дискуссия, псевдоаргументы, словесные ухищрения в дискуссии, псевдоответы и причины поражения в споре. В разделе II представлено критическое исследование сомнения и источников знания. Отвергается довод буддистов-мадхьямиков, согласно которому сами источники знания должны постигаться через другие, т.е. предполагают регресс. Они сравнимы со светильником, освещающим и внешние предметы, и самого себя. Обосновывается реальность целого помимо частей и настоящего времени помимо прошедшего и будущего. Представлена классификация священных текстов, которые делятся на прескрипции, дескрипции и «воспроизведения». Реальных источников знания четыре — восприятие, умозаключение, сравнение и слово авторитета, другие же, предлагаемые мимансаками, включаются в них. В подробной полемике с мимансой о трактовке звука (как онтологической основы слова) составитель «Н.-с.» опровергает тезис своих оппонентов, считающих звук безначальным. Значение слова составляют не индивиды, «формы» или классы по отдельности, но все эти референции вместе. В разделе III доказывается, что Атман не сводим ни к внешним, ни к внутренним чувствам; рассматривается структура тела; обосновывается происхождение пяти чувств из материальных элементов и исследуется механизм зрительного акта. Знание не является вечным, но его локусом может быть только перманентный Атман (а не внешние чувства или ум-манас), который является также субъектом желания и неприязни. Атман не сводим к манасу, но каждому Атману соответствует «свой» манас, а тело производится кармой. В разделе IV рассматриваются дефекты сознания, а также причинность: целое производится из частей как нечто новое. Вопреки убеждениям буддистов вещи бывают не только преходящие, но и непреходящие. Анализируются «плоды» действий, страдание и «освобождение» (мокша). Страдание не природно и не безначально, но обусловлено желаниями (а потому может быть устранено), истинное познание разрушает дефекты сознания. Целое, вопреки убеждениям буддистов, не сводится к частям, ибо в определенном смысле онтологически внеположено им. Атомы «располагаются» за пределами минимальной перцептивности и являются неделимыми: допущение их делимости ведет к регрессу в бесконечность. Внешний мир, вопреки убеждениям буддийских идеалистов, существует, его феномены не являются миражами. Для достижения «освобождения» помимо познания рекомендуется психотехника и общение с приблизившимися к истине. Раздел V посвящен развернутой классификации псевдоответов и причин поражения в споре, т.е. двум последним нормативным диалектическим топикам. Нормативное истолкование «Н.-с.» — «Ньяя-бхашья» Ватсьяяны.

Ньяя-сутра. Ньяя-бхашья. Историко-философское исследование. Пер. с санскрита, комментарий В.К. Шохина. М., 2001; The Nyayasutras of Gotama / Ed. with Vatsyayana's Bhasya and RaghD"ttama's Chandra by G. Jha and D. Sastri. Banaras, 1920-1925.
Meulhrat A. Untersuchungen zur Kompositionsgeschichte der Nyayasutras. Wurzburg, 1996.

B.K. Шохин













«ОБ ОБЩЕСТВЕННОМ ДОГОВОРЕ, ИЛИ ПРИНЦИПЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПРАВА» — главное социально-политическое произведение Ж.Ж. Руссо (1762). Основой всякой законной власти, по Руссо, являются соглашения между людьми (т.к. люди не обладают естественной властью друг над другом). Гос-во возникает в результате заключения общественного договора (переход человечества от «естественного» состояния к «гражданскому»). Общественный договор — соглашение, имеющее своей целью создание такой ассоциации людей, которая осуществляла бы защиту личности и имущества каждого своего члена. Общественный договор устанавливает политическое равенство между гражданами, гарантирует их свободу, делает возможным появление права собственности. Статьи первоначального общественного соглашения нигде не были точно сформулированы, но везде «молчаливо признаны», они выражают собой те принципы, на основе которых фактически происходило зарождение древних «гражданских обществ». Согласно Руссо, суверен — это народ (причем суверенитет народа неотчуждаем и неделим). Законодательная власть может принадлежать только народу (никакие «представители» не должны обладать полномочиями выносить окончательные постановления: закон, не ратифицированный общей волей народа, должен считаться недействительным). Исполнительная же власть (за невозможностью ее реализации всей массой народа) должна быть возложена на правительство, члены которого — чиновники на службе у суверена. Народ имеет право в любое время видоизменить, ограничить, даже отнять исполнительную власть у тех людей, которым она была ранее вручена. Поддержание общественного договора должно осуществляться, по Руссо, посредством периодических народных собраний (сроки созыва которых не должны зависеть от исполнительной власти). Подобные народные собрания, по его мнению, регулярно проходили в рим. республике. Считая ложными все существующие религии, Руссо настаивает на необходимости государственной деистической «гражданской религии», суть которой сводится к вере в святость общественного договора, к признанию бытия Бога, загробной жизни и посмертного воздаяния. «Гражданская религия» запрещает конфессиональную нетерпимость; атеисты не должны изгоняться из государства как «необщественные» люди. Согласно Руссо, в ходе исторического развития человечества общественный договор был нарушен (это произошло из-за непрерывной борьбы частных интересов, а также злоупотреблений представителей власти); однако народ имеет законное право вернуть себе утраченную свободу, восстановив первоначальное общественное соглашение (фактически речь идет о праве на революцию).

Du contract social on principes du droit Politique. Amsterdam, 1762; рус. пер.: 1938; в кн. «Трактаты», 1969; 1998.













ОБНАЖЁННОСТЬ — суммарная характеристика индивидов коллективистических обществ и сообществ, выражающая открытость этих индивидов для внешнего отслеживания и манипулирования, совпадение их друг с другом в стиле мышления, строе чувств и в поведении. Та или иная степень О. свойственна представителям всех реально существовавших коллективистических обществ: первобытного примитивного коллективизма, древнего коллективизма, средневекового умеренного коллективизма и коллективизма индустриального общества, в особенности его крайней формы — тоталитаризма (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество). Радикальной О. требует, как правило, и утопический коллективизм, рисующий людей будущего совершенного общества сходными не только отсутствием собственности и семьи, но даже своими лицами и одеждой (Платон, Т. Кампанелла, Т. Мор, К.А. Сен-Симон, Ш. Фурье, К. Маркс, В.И. Ленин, А. Гитлер и др.). О. как существенное сходство мыслей, чувств и поступков характерна также для таких коллективистических сообществ, как армия, церковь, тоталитарные партии и религиозные секты, «нормальная» наука и др. К. О. тяготеют также те представители индивидуалистического общества, которые хотя и не входят в состав разного рода коллективистических сообществ, но тем не менее имеют достаточно ясно выраженный коллективистический склад ума и характера.

Первая, яркая и детальная характеристика О., свойственной индивидам «совершенного государства», построенного на началах коллективистической справедливости, дана Платоном в диалогах «Государство» и «Законы». Платон, исходивший из максимы «У друзей все общее», имеющей, по-видимому, пифагорейское происхождение, использовал не термин «О.», а термин «общность». В наилучшем гос-ве все должно быть, по мысли Платона, общим: «Существует ли в наше время где-либо и будет ли когда, чтобы общими были жены, дети, все имущество и чтобы вся собственность, именуемая частной, всеми средствами была повсюду устранена из жизни? Чтобы измышлялись по мере возможности средства так или иначе сделать общим то, что от природы является частным, — глаза, уши, руки, — так, чтобы казалось, будто все сообща видят, слышат и действуют, все восхваляют и порицают одно и то же. По одним и тем же причинам все будут радоваться и огорчаться, а законы по мере сил как можно более объединят государство». Благодаря совершенному гос-ву человеческая душа научится ничего не уметь делать отдельно от др. людей и перестанет даже понимать, как это возможно.

Впервые термин «О.» употребил, по-видимому, Франциск Ассизский, придававший особое значение существованию «без» и «не имея». Он представлял своих собратьев как людей, находящихся в процессе перехода от земного мира к небесному. Они должны обходиться без собственности, семьи, социального статуса, привилегий, материальных удовольствий, а иногда даже без одежды; они должны избавиться также от знания, возвышающего их над др. людьми, и от всякого рода пристрастий. Все это позволит не просто освободиться от привязанности к материальным и духовным благам, но и обрести внутреннюю свободу и блаженство «нищего духом». Позицию Франциска можно выразить как «обнажение духа», хотя он, тяготея к конкретному мышлению, обычно говорил о нищете. Идеалом последней, прославлявшейся и поэтизировавшейся как «Госпожа Нищета», был для Франциска Христос: сын всемогущего Бога, он «не стыдился быть нищим странником и жить на милостыню». Образ обнаженного Христа, являвшийся для Франциска символом огромного значения, использовался им для обозначения начала и конца своей обращенной жизни. «Когда он принимал решение отказаться от отцовского имущества и посвятить себя религии, то сделал это, раздевшись донага во дворе епископа Ассизского. В конце жизни, умирая в Порциунколе, он заставил своих товарищей раздеть его, чтобы он мог встретить смерть голым на полу хижины... Спал он всегда на голой земле... Дважды он даже покидал стол братии, чтобы есть на голой земле, подвигнутый к этому оба раза мыслью о нищете Христовой» (М.Д. Лэмберт). О. символизировала у Франциска нищету, а нищета — абсолютное отсутствие собственности и др. структурных и экономических пут, налагаемых на человека обществом.

В романтизме кон. 18 — нач. 19 в., являвшемся широким, хотя довольно поверхностным и аморфным выражением недовольства формирующимся капитализмом, звучал и мотив О. будущего человека. Несовершенство реальной жизни особенно ярко проявляется, по мысли романтиков, в современном человеке, представляющем собой только сырой материал для создания полноценной личности. Для осуществления завета «совершенный человек в совершенной природе» (Новалис) необходимо перестроить все, начиная с самих основ, и добиться создания иной, совершенной природы и новых людей, которые будут не только все сильны и счастливы, но даже одинаково красивы.

Ф. Ницше связывал тягу к О., или, как он говорил, прозрачности, со стадным инстинктом. Стадо (масса, коллектив) видит высшее в середине и в среднем. Все должны быть равны и одинаковы, всякое исключение, всякая непохожесть индивида на других воспринимаются членами стада как нечто враждебное и вредное. В стаде нет одиночества, оригинальности, самостоятельности, в нем каждый должен быть прозрачен и познаваем для других.

Наиболее наглядно О. проявляется в лишенности одежды или, если этого не позволяют климатические условия, в одинаковости одежды, отсутствии феномена моды. В современном обществе нудисты уже завоевали себе право находиться без одежды на пляжах; имеются общественные организации, которые активно, вплоть до появления голыми на публике, отстаивают «право находиться в обнаженном виде на улице и в общественных местах» (Манифест англ. общества «Свобода быть собой»). Характерно, что первобытные племена, жившие в жарком климате и носившие когда-то минимум одежды, вступая в контакт с зап. культурой, начинали одеваться и даже пытались — в меру своих возможностей — следовать чужой моде. В коллективистических сообществах внешняя одинаковость индивидов проявляется в особой форменной одежде, которую обязан носить каждый представитель сообщества. В тоталитарных обществах (коммунистическом и национал-социалистическом) мода расценивается как «буржуазное понятие» и считается несовместимой с основными ценностями, прокламируемыми этими обществами. Даже тоталитарная номенклатура, чувствующая необходимость отграничения от всех остальных граждан, никогда не прибегает к дорогой и тем более модной одежде. Представители номенклатуры одеваются иначе, чем все иные, но опять-таки чрезвычайно однообразно: добротно, но без всякой претензии на роскошь. Обычно они конструируют себе нечто полувоенное: френчи, кителя, военного образца фуражки, пальто, похожие на шинели, и т.п. В частности, на парадных портретах Сталин и Гитлер всегда одеты почти одинаково.

В социалистических движениях грубо уравнительного типа предполагалось, что люди будущего общества не должны будут отличаться друг от друга не только одеждой, но и своим физическим обликом: в таком обществе не будет ни слишком красивых, ни слишком уродливых лиц и фигур. Напр., Л.М. Дешан, описывая будущее социалистическое общество, высказывал пожелание, чтобы «почти все лица имели бы почти один и тот же вид». Сходную мысль выражал в подготовительных материалах к роману «Бесы» Ф.М. Достоевский, один из его героев-социалистов говорил о будущем обществе: «По-моему, даже красивые очень лицом мужчины или женщины не должны быть допускаемы». Национал-социализм намеревался достичь внешней одинаковости людей путем очищения арийской крови от всех чужеродных примесей; коммунизм делал упор на физкультуру, способную в известной мере унифицировать внешний облик людей.

Внешняя неотличимость индивидов реального коммунистического (социалистического) общества — только поверхностное проявление О. В идеале индивиды такого общества не должны отличаться друг от друга самой своей сутью — своими мыслями, чувствами и поступками, они призваны быть безличными «винтиками» бесперебойно работающего общественного механизма. Ключевыми предпосылками достижения О. являются лишенность индивидов собственности, семьи и всего того, что обусловливает возникновение структурных отношений, разделяющих людей по ролям, статусам, должностям, одежде, внешности и т.д. Структурные отношения, означающие неравенство и неодинаковость людей, должны быть замещены коммунитарными, или общинными, т.е. отношениями равных во всех смыслах людей. О. оказывается, т.о., простым следствием более общего требования безраздельного господства коммунитарных социальных отношений над структурными.

Человек коммунистического общества, утвердившегося в 20 в. в России и в ряде др. стран, был лишен собственности, в существенной мере семьи, друзей, которым можно вполне доверять, неповторимых индивидуальных реакций на мир. Этот человек имел минимальные средства для существования и полностью зависел от общества, давшего ему работу и, значит, саму возможность жить, был открыт душой и мыслями своему коллективу, не имел иных значимых целей, кроме участия в общем деле построения совершенного общества. Первобытный человек, прикрывавший одеждой только единственную часть тела, был обнажен перед природой и во всем зависим от ее капризов. Коммунистический человек, все передавший обществу и не скрывавший от него ни своих помыслов, ни чувств, был почти полностью обнажен перед ним и, значит, всецело зависим от него.

Ключевым в теме О. является вопрос о соотношении О. и свободы, и в частности вопрос о соотношении частной собственности и свободы. Согласно т.зр. сторонников коллективистического устройства общества, условием свободы является полное отсутствие частной собственности и в более общем плане — полная О. индивидов совершенного общества или сообщества (Платон, Франциск Ассизский, Маркс и др.). С т.зр. сторонников индивидуалистического общества, частная собственность есть одно из основных условий свободы, а разнообразие индивидов, их неодинаковость, или необнаженность — предпосылка стабильности общества и его устойчивого, динамичного развития (Дж. Локк, Дж.С. Милль, К. Поппер, Ф.А. Хайек и др.): «Наше поколение напрочь забыло простую истину, что частная собственность является главной гарантией свободы, причем не только для тех, кто владеет этой собственностью, но и для тех, кто ею не владеет. Лишь потому, что контроль над средствами производства распределен между многими не связанными между собою собственниками, никто не имеет над этими средствами безраздельной власти, и мы как индивиды можем принимать решения и действовать самостоятельно. Но если сосредоточить все средства производства в одних руках, будь то диктатор или номинальные «представители всего общества», мы тут же попадаем под ярмо абсолютной зависимости» (Хайек).

Существует два типа свободы. Коллективистическая, или утилитарная, представляет собой свободу действовать в направлении избранной обществом или сообществом глобальной цели (создание на земле прототипа небесного сообщества, построение коммунизма, создание чисто арийского общества и т.п.). Эта свобода как осознанная историческая необходимость несовместима с частной собственностью и требует предельной О. индивида: ничто внешнее (собственность, семья, знания и т.д.) не должно отвлекать человека от служения стоящей перед обществом (или сообществом) глобальной цели. Индивидуалистическая свобода предполагает, что индивид, связанный минимумом коллективных ценностей и норм, имеет возможность сам определять свои жизненные задачи и несет личную ответственность за результаты своей деятельности. Такого рода свобода, предполагающая высокую степень независимости индивидов от общества, невозможна без частной собственности.

Свобода индивида действовать в соответствии со своими собственными целями, желаниями и прихотями предполагает их неодинаковость и необнаженность.

Тэрнер В. Символ и ритуал. М., 1983; Хайек Ф.А. Дорога к рабству // Вопросы философии. 1990. № 10—12; Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1—2; Зиновьев А.А. Коммунизм как реальность. Кризис коммунизма. М., 1994; Маркузе Г. Одномерный человек. Киев, 1994; Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994; Франциск Ассизский. Соч. М., 1995; Панарин А.С. Философия политики. М., 1996; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000; Lambert M.D. Franciscan Poverty. Allenson, 1961.

А.А. Ивин













ОБОСНОВАНИЕ — приведение тех убедительных аргументов, или доводов, в силу которых следует принять к.-л. утверждение или концепцию. О. обычно включает целую серию мыслительных действий, касающихся не только рассматриваемого положения, но и той системы утверждений, той теории, составным элементом которой оно является. Существенную роль в механизме О. играют дедуктивные умозаключения, хотя лишь в редких случаях процесс О. удается свести к умозаключению или цепочке умозаключений.

Все многообразные способы О., обеспечивающие «достаточные основания» для принятия утверждения, делятся на абсолютные и сравнительные. Абсолютное О. — это приведение тех убедительных или достаточных оснований, в силу которых должно быть принято обосновываемое положение. Сравнительное О. — система убедительных доводов в поддержку того, что лучше принять обосновываемое положение, чем иное, противопоставляемое ему положение. Совокупность доводов, приводимых в поддержку обосновываемого положения, называется основанием О. Общая схема, или структура, абсолютного О.: «А должно быть принято в силу С», где А — обосновываемое положение и С — основание О. Структура сравнительного О.: «Лучше принять А, чем В, в силу С». Напр., выражение «Следует принять, что небо в обычных условиях голубое, поскольку в пользу этого говорит непосредственное наблюдение» — это абсолютное О., его резюмирующая часть. Выражение же «Лучше принять, что небо синее, чем принять, что оно красное, основываясь на положениях физики атмосферы» — это результирующая стадия сравнительного О. того же утверждения «Небо голубое». Сравнительное О. иногда называют также рационализацией: в условиях, когда абсолютное О. недостижимо, сравнительное О. представляет собой существенный шаг вперед в совершенствовании знания, в приближении его к стандартам рациональности. Очевидно, что сравнительное О. несводимо к абсолютному: если удалось обосновать, что одно утверждение более правдоподобно, чем др., этот результат невозможно выразить в терминах изолированной обоснованности одного или обоих данных утверждений.

Требования абсолютной и сравнительной обоснованности знания играют ведущую роль как в системе теоретического и практического мышления, так и в сфере аргументации. В этих требованиях пересекаются и концентрируются все др. темы эпистемологии, и можно сказать, что обоснованность и рациональность являются синонимами способности разума постигать действительность и извлекать выводы, касающиеся практической деятельности. Без данных требований аргументация теряет одно из своих сущностных качеств: она перестает апеллировать к разуму тех, кто ее воспринимает, к их способности рационально оценивать приводимые аргументы и на основе такой оценки принимать их или отбрасывать.

Проблема абсолютного О. была центральной для эпистемологии Нового времени. Конкретные ее формы менялись, но в мышлении данной эпохи они всегда были связаны с характерным для нее представлением о существовании абсолютных, непоколебимых и непересматриваемых оснований всякого подлинного знания, с идеей постепенного и последовательного накопления «чистого» знания, с противопоставлением истины, допускающей О., и субъективных, меняющихся от человека к человеку ценностей, с дихотомией эмпирического и теоретического знания и др. «классическими предрассудками». Речь шла о способе или процедуре, которая обеспечивала бы безусловно твердые, неоспоримые основания для знания.

С разложением «классического» мышления смысл проблемы О. существенно изменился. Стали очевидными три момента:

1) никаких абсолютно надежных и не пересматриваемых со временем оснований и теоретического, а тем более практического знания не существует, можно говорить только об относительной их надежности;
2) в процессе О. используются многочисленные и разнообразные приемы, удельный вес которых меняется от случая к случаю и которые несводимы к какому-то ограниченному, каноническому их набору, представляющему то, что можно назвать «научным методом» или более широко — «рациональным методом»;
3) само О. имеет ограниченную применимость, являясь прежде всего прерогативной науки и связанной с нею техники и не допускающей автоматического перенесения образцов О., сложившихся в одних областях (и прежде всего в науке), на любые др. области.


В современной эпистемологии «классическая» проблема О. трансформировалась в задачу исследования того лишенного четких границ многообразия способов О. знания, с помощью которого достигается приемлемый в данной области — но никогда не абсолютный — уровень обоснованности. Поиски «твердых оснований» отдельных научных дисциплин перестали быть самостоятельной задачей, обособившейся от решения конкретных проблем, встающих в ходе развития этих дисциплин.

Способы О. составляют в совокупности ядро всех многообразных приемов аргументации, но не исчерпывают последних. В аргументации используются не только корректные приемы, но и некорректные, подобные лжи или вероломству и не имеющие ничего общего с О. Кроме того, процедура аргументации как живая, непосредственная человеческая деятельность должна учитывать не только защищаемый или опровергаемый тезис, но и контекст аргументации, и в первую очередь ее аудиторию. Приемы О. (доказательство, ссылка на подтвердившиеся следствия и т.п.), как правило, безразличны и к контексту аргументации, и, в частности, к аудитории.

Способы аргументации могут быть и почти всегда являются более богатыми, чем приемы О. Но все приемы аргументации, выходящие за сферу приемов О., заведомо менее универсальны и в большинстве аудиторий менее убедительны, чем приемы О. (см.: Аргументация эмпирическая, Аргументация теоретическая, Аргументация контекстуальная, Достаточного основания принцип, Обоснование оценок).

Поппер К.Р. Логика и рост научного знания. М., 1983; Витгенштейн Л. Философские работы. М., 1994; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997; Wright G.H. von. The Varieties of Goodness. London, 1963; Iwin A.A. Grundlagen der Logik von Wertungen. Berlin, 1975.

A.A. Ивин











ОБОСНОВАНИЕ ОЦЕНОК — приведение доводов (аргументов) в поддержку высказываемых оценок с намерением убедить аудиторию в их приемлемости. Напр., в качестве аргумента в поддержку оценки «Хорошо, когда солдат дисциплинирован» можно сослаться на утверждение «Армия, состоящая из недисциплинированных солдат, обязательно потерпит поражение».

Способы аргументации делятся на универсальные, применимые во всякой аудитории, и контекстуальные, успешные лишь в некоторых аудиториях. Универсальная аргументация подразделяется далее на эмпирическую, включающую ссылку на то, что дано в опыте, и теоретическую, опирающуюся гл.обр. на рассуждение. Эта классификация способов О.о. требует важного уточнения: эмпирическое обоснование в случае оценок имеет иной смысл, чем в случае описательных (дескриптивных) высказываний. Оценки не могут поддерживаться ссылками на то, что дано в непосредственном опыте. Вместе с тем имеются такие способы О.о., которые в определенном отношении аналогичны способам обоснования описаний и которые можно назвать поэтому квазиэмпирическими. К ним относятся различные индуктивные рассуждения, среди посылок которых имеются оценки и заключения которых также являются оценкой. В числе таких способов — неполная индукция, аналогия, ссылка на образец, целевое обоснование (подтверждение), истолкование акта понимания как индуктивного свидетельства в пользу его посылок и др.

Ценности не даны человеку в опыте. Они говорят не о том, что есть в мире, а о том, что должно в нем б ы т ь, и их нельзя увидеть, услышать и т.п. Знание о ценностях не может быть эмпирическим, процедуры его получения могут лишь внешне походить на процедуры получения эмпирического знания.

Самым простым и вместе с тем самым ненадежным способом индуктивного О.о. является неполная (популярная) индукция. Ее общая схема:

S1 должно быть Р.
S2 должно быть Р.
...
Sn должно быть Р.
S1, S2, ..., Sn — все являются S.
Все S должны быть Р.

Здесь первые п посылок являются оценками, последняя посылка представляет собой описательное утверждение; заключение является оценкой. Напр.:

Суворов должен был быть стойким и мужественным.
Наполеон должен был быть стойким и мужественным.
Эйзенхауэр должен был быть стойким и мужественным.
Суворов, Наполеон и Эйзенхауэр были полководцами.
Каждый полководец должен быть стойким и мужественным.


Популярным способом индуктивной аргументации в поддержку оценок является аналогия. Общая схема оценочной аналогии:

Предмет А имеет признаки a, b, с и является позитивно (негативно, нейтрально) ценным.
Предмет В имеет признаки а, b, с.
Предмет В также является, вероятно, позитивно (негативно, нейтрально) ценным.


В этом рассуждении сходство двух предметов в каких-то признаках оказывается продолженным, и на основании того, что первый предмет имеет определенную ценность, делается вывод, что и второй предмет обладает такой же ценностью. Напр.: «Книга А — антиутопия, написанная хорошим языком, имеющая занимательный сюжет, заслуживает похвалы; книга В также является антиутопией, написанной хорошим языком и имеющей занимательный сюжет; значит, книга В, по-видимому, заслуживает похвалы».

Часто аналогия с оценочной посылкой предстает в форме: «Предмет А имеет свойства а,b,с и должен быть d; предмет В обладает свойствами а, b, с; значит, предмет В, вероятно, должен быть d». Напр.: «Хороший автомобиль имеет колеса, мотор и должен быть экономичным; хороший трактор имеет колеса и мотор; значит, хороший трактор тоже, по-видимому, должен быть экономичным». Только в самых редких случаях оценочная аналогия выступает в такой прозрачной форме, как в приведенных примерах. «Человек по сравнению с божеством так же ребячлив, — говорил Гераклит, — как ребенок по сравнению со взрослым». В этой свернутой аналогии речь идет о том, что человек в сравнении с более высокой ступенью развития, должен казаться ребячливым, поскольку ребенок, во многом подобный взрослому человеку, должен казаться ребячливым. В «Дон Кихоте» Сервантеса проводится такая ясная аналогия: «Странствующий рыцарь без дамы — это все равно, что дерево без листьев, здание без фундамента или тень без тела, которое ее отбрасывает». Поскольку дерево, лишенное листвы, здание без фундамента и тень без тела внушают подозрение и не могут оцениваться положительно, такую же реакцию вызывает и странствующий рыцарь без дамы.

Еще одним способом индуктивного О.о. является апелляция к образцу, т.е. ссылка на то примерное поведение отдельного лица или группы лиц, которому надлежит следовать.

Наиболее важным и распространенным способом О.о. является целевое обоснование оценок, называемое также мотивационным, или телелогическим.

Способы теоретической аргументации в поддержку оценок включают дедуктивное их обоснование, системную аргументацию (в частности, внутреннюю перестройку теории), демонстрацию совместимости обосновываемой оценки с др. принятыми оценками и соответствие ее определенным общим оценочным принципам, методологическое обоснование и др. Можно сказать, что теоретическая аргументация в поддержку оценочных утверждений, в т.ч. норм, во многом параллельна теоретическому обоснованию описательных утверждений: почти все способы аргументации, применимые в случае описаний, могут использоваться также для О.о. Исключение составляет анализ утверждений с т.зр. возможности эмпирического их подтверждения и опровержения: от оценок нельзя требовать, чтобы они допускали принципиальную возможность опровержения эмпирическими данными и предполагали определенные процедуры своего подтверждения такими данными.

Дедуктивное О.о. состоит в выведении обосновываемого оценочного утверждения из иных, ранее принятых оценок. Исследованием дедукции одних оценок из др. занимаются оценок логика и деонтическая (нормативная) логика.

Системное О.о. представляет собой включение их в представляющуюся хорошо обоснованной систему оценочных утверждений в качестве ее составных элементов.

Важным шагом в теоретическом обосновании оценочных утверждений является демонстрация их совместимости с имеющимися в рассматриваемой области оценками и их системами. Новая оценка должна быть в согласии не только с уже принятыми и устоявшимися оценками и их системами, но и с определенными общими принципами, подобными принципам простоты, привычности, красоты и т.д.

Определенное значение в обосновании оценочного утверждения может иметь, далее, методологическая аргументация, заключающаяся в ссылке на то, что оценка получена с помощью метода, уже неоднократно продемонстрировавшего свою надежность.

Каждый успешный акт понимания сообщает известную дополнительную поддержку той общей оценке или норме, на основе которой он осуществляется.

Особую роль в обосновании оценочных утверждений играют контекстуальные способы обоснования, включающие аргументы обращенные к интуиции, традиции, здравому смыслу, вкусу и др.

В процессе аргументации в поддержку оценок обычно используются самые разные способы обоснования, начиная с дедуктивного обоснования и кончая обращением к интуиции и традиции. Чаще всего применяются не универсальные, а контекстуальные аргументы, поскольку оценки меняются от одного круга людей к другому и только немногие из оценок представляются общепринятыми. Характерным примером в этом плане являются принципы морали. Если мораль и держится в определенной мере на аргументации, то на аргументации, включающей все возможные ее способы, а не какие-то избранные, особо подходящие для обоснования морали приемы.

Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997; Johnston H.W. Philosophy and Argument. Pensylvania, 1959;

Ziman J.M. Public Knowledge. Cambridge, 1968; Brant W.J. The Rhetoric of Argumentation. Indianapolis, 1970; Martin H.C., Col-burn W.C. Communication and Consensus: an Introduction to Rhetorical Discourse. New York, 1972; Argumentation. Amsterdam, 1978; Edmondson R. Rhetoric in Sociology. London, 1984; The Politics and Rhetoric of Scientific Method. Historical Studies. Dordrecht, 1986.

A.A. Ивин














ОБРАЗ МЫСЛЕННЫЙ — формат перцептивной мысленной репрезентации когнитивной информации об объектах и событиях, отсутствующих в поле восприятия. Люди, как и многие животные, воспринимают окружающий мир не только с какой-то фиксированной позиции, но и в процессе движения (локомоции). Процесс восприятия, смена следующих друг за другом фаз перцептивного цикла происходит очень быстро, букв. за доли секунды. Акт локомоции порождает резкое увеличение информации, для обработки которой требуется дополнительное время. А это неизбежно влечет за собой «остановку» процесса восприятия (или его отсрочку), во время которой могут возникать образы. О.м. складывается в результате извлечения из непрерывного перцептивного цикла структурно организованных информационных паттернов, которые способны предвосхищать события, места, объекты, отсутствующие в поле восприятия в данный момент времени, т.е. представляют собой также и своего рода план извлечения информации из потенциально доступного окружения. С когнитивно-информационной т.зр. возникновение образа можно рассматривать как результат отказа от избыточной информации путем образования «суперзнаков». Способность когнитивной системы к созданию образов для текущих задач обеспечило живым существам весьма существенные адаптивные преимущества. Это обусловило дальнейшую эволюцию генетически контролируемых когнитивных механизмов, ответственных за создание внутренних мысленных репрезентаций в формате образов, и связанных с ними когнитивных подсистем (памяти, распознавания образов и т.д.). Когнитивная система регулярно сохраняет и такие образы, стереотипы и т.п., которые лишены нужной информации и совершенно неадекватны изменившейся ситуации или тому, что нужно делать. В частности, для увеличения адаптиро-ванности когнитивной системы потребовалось постоянное пополнение репертуара выделенных перцептивных образцов, прототипов, сценариев и т.д. и их корректировка.

Психологи уже давно подметили, что наши О.м. (впечатления) следуют определенным стереотипам, сценариям. Большая часть нашего поведенческого репертуара (особенно в повседневной жизни) также ритуализирована и соответствует простым сценариям — инструкциям, схемам, которые фиксируют порядок (последовательность) действий и взаимоотношения между участниками событий. В структурах человеческой памяти постоянно накапливаются и сохраняются не только отдельные образы и их организованные комплексы, но и единицы знания типа прототипов, стереотипов и сценариев, которые позволяют распознавать, толковать и предсказывать текущие события, а также вспоминать события прошлого.

О.м. о прошлом событии обычно сопровождается субъективным ощущением его богатства, полноты, наличия самых подробных деталей и максимальной приближенности к оригиналу. Однако, как свидетельствуют экспериментальные исследования показаний свидетелей преступлений, это ощущение нередко ошибочно — при всей видимой яркости картины образ может быть весьма неполным и неточным. И это неудивительно, т.к. образ и образное мышление тесно связаны с процессами восприятия, а эти процессы в основном направляются неосознаваемыми генетическими механизмами. Мы также не в состоянии существенно влиять на переработку когнитивной информации в сенсорной памяти. В специфических случаях, напр., при гипнозе, галлюцинациях, при подавлении по Фрейду, когда защитные механизмы блокируют доступ к сознанию эмоционально негативной информации, люди могут вообще не воспринимать даже отчетливо видимые объекты. О.м. — это не картинки и не реалистические предвидения, они нередко символизируют подсознательные и бессознательные желания и в значительной мере зависят от неосознаваемых стереотипов, сценариев, перцептивных образцов и т.п.

О.м. полностью реализуется в настоящем и является завершенным психическим актом, включающим в себя репрезентацию пространственных и временных «меток», т.е. пространственно-временных условий, при которых соответствующие события и объекты воспринимались и с которыми они оказались интегрированными в силу специфики процессов восприятия. Эти «метки» играют важную роль в функционировании долговременной памяти. Пространственно-образное мышление живых существ предполагает манипулирование образами и элементами образов, их преобразование, которое направляется соответствующими стратегиями. Но только у человека О.м. взаимодействуют с пропозициональной информацией, которая отвечает задачам выведения следствий и межличностного общения. Открытие межполушарной церебральной асимметрии и двух когнитивных типов мышления позволило когнитивным психологам выдвинуть гипотезу двойного кодирования, которая предполагает наличие у человека двух систем кодирования, двух способов внутренней репрезентации когнитивной информации и ее хранения в памяти — невербального образного процесса и вербального процесса символизации. Образный и вербальный коды в процессе обработки когнитивной информации могут перекрываться и попеременно подключаться с большим акцентом на одном или другом. Эта гипотеза нашла убедительное подтверждение в психологических и неврологических исследованиях, в частности, в клинических наблюдениях А.Р. Лурии (1976). Она, напр., позволяет объяснить, почему мы обладаем способностью оперировать О.м., используя слова и предложения, а также создавать новые образы и даже выводить следствия. 

Меркулов И.П. Когнитивная эволюция. М., 1999.

И.П. Меркулов












ОБРАЗЕЦ — устойчивое представление о том, каким должен быть рассматриваемый объект. О. можно подразделить на О. действий, или идеалы, и О. иных вещей, или стандарты.

Идеал — это такое поведение лица или группы лиц, которому надлежит следовать. Подражание О., имитация чужого поведения может быть спонтанной. Имитирующий тип поведения имеет большое значение в социальной жизни. Повторение одного и того же поведения, принятого за О. в данном обществе, не нуждается в обосновании, поскольку О. обладает определенным авторитетом и престижем. Одни О. предназначены для всеобщего подражания, другие рассчитаны только на узкий круг людей. Своеобразным О. является Дон Кихот: ему подражают именно потому, что он был способен самоотверженно следовать избранному им самим О.

О. может быть реальный человек, взятый во всем многообразии присущих ему черт. Нередко в качестве О. выступает поведение какого-то реального человека в определенной, достаточно узкой области: есть О. любви к ближнему, любви к жизни, самопожертвования и т.д. О. может служить также поведение вымышленного лица: литературного героя, героя мифа, легенды и т.д. Безразличие к к.-л. О. само по себе может выглядеть как О.: в пример иногда ставится тот, кто умеет избежать соблазна подражания.

Наряду с О. существуют также антиобразцы, которые дают примеры отталкивающего поведения и тем самым отвращают от такого поведения.

Не только для действий, но и для всего, с чем регулярно сталкивается человек, будь то топоры, часы, пожары, церемонии и т.д., существуют свои О., говорящие о том, какими должны быть объекты данного рода. Для вещей разных типов существуют разные стандарты: свойства, ожидаемые от хороших молотков, не совпадают со свойствами, требуемыми от хороших адвокатов, и т.п. И идеалы, и стандарты изменяются со временем: хороший рим. военачальник вполне мог бы оказаться плохим современным полководцем, и наоборот.

Не для всякого поведения имеются О., точно так же как не для всяких вещей существуют стандарты. Идеалы и стандарты складываются в процессе человеческой деятельности и являются своеобразными выводами из нее, касающимися лишь регулярно вовлекаемых в эту деятельность объектов. О. служат обычными основаниями формулируемых человеком оценок, однако далеко не каждая оценка опирается на тот или иной О.

Для новых форм поведения и новых видов вещей не существует к.-л. О.

Иногда О., говорящие о том, какими должны быть объекты, именуются ценностями. Так, говорят о ценностях доброжелательности, объективности, любви к ближнему, уважительного отношения к старшим и т.п. Отождествление О. с ценностями утвердилось в философии ценностей благодаря неокантианству (В. Виндельбанд, Г. Риккерт). В современной аксиологии, в социологии и т.д. под ценностями обычно понимаются именно О. «Ценности, — пишет, напр., социолог Э. Асп, — это абстракции на фоне целей, конкретизирующие цели и притязания в планы действий и, наконец, в конкретные действия... Ценности — это, следовательно, такие феномены, которые представляются людям чрезвычайно важными, и, ориентируясь на которые, они действуют, принимают решения и делают выбор». При всем удобстве подобной терминологии следует, однако, учитывать, что она вносит двусмысленность в понятие ценности и не соответствует обычному употреблению этого понятия. Ценностью обычно считается сам объект желания, стремления, интереса и т.п., а не тот О., которым иногда руководствуется человек, позитивно оценивающий данный объект. «Ценность есть опредмеченная цель...» (М. Хайдеггер).

Перельман X., Олбрехт- Тытека Л. Новая риторика: трактат об аргументации // Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987; Асп Э. Введение в социологию. М., 1998; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000.

А.А. Ивин










ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ЦЕННОСТИ — комплекс понятий, входящих в систему филос. учения о человеке и составляющих важнейший предмет изучения аксиологии. О.ц. выделяются среди прочих ценностей тем, что выражают общие интересы человеческого рода, свободные от национальных, политических, религиозных и иных пристрастий, и в этом качестве выступают императивом развития человеческой цивилизации. Любая ценность как филос. категория обозначает положительную значимость явления и происходит из приоритетности человеческих интересов, т.е. характеризуется антропоцентричностью. Антропоцентризм О.ц. имеет социально-исторический характер, независимый от конкретных социокультурных проявлений и основанный на исторически возникающем единстве представлений о наличии неких универсальных сущностно значимых свойств человеческого существования.

К О.ц., признанным мировым сообществом, относятся жизнь, свобода, счастье, а также высшие проявления природы человека, раскрывающиеся в его общении с себе подобными и с трансцендентным миром. Попрание О.ц. рассматривается как преступление против человечности.

В прошлом универсализм тех ценностей, которые сейчас принято называть общечеловеческими, реализовывался лишь в рамках этнокультурной и социальной общности, а их значимость обосновывалась божественным установлением. Таковыми были, напр., ветхозаветные десять заповедей — фундаментальные нормы социального поведения, данные «богоизбранному народу» свыше и не распространявшиеся на иные народы. Стечением времени, по мере осознания единства человеческой природы и приобщения к мировой человеческой цивилизации народов, ведущих примитивный образ жизни, О.ц. стали утверждаться во всепланетарных масштабах. Исключительную важность для утверждения О.ц. имела концепция естественных прав человека. В Новое и Новейшее время неоднократно предпринимались попытки полного отрицания О.ц. или выдачи за таковые ценностей отдельных социальных групп, классов, народов и цивилизаций.

Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. М., 1990; Salk Jon., Salk Jonsth. World Population and Human Values: A New Reality. New York, 1981.












ОБЪЕКТ (от лат. objectum — предмет) — в самом широком смысле то, на что направлено индивидуальное или коллективное сознание. Когнитивным, или эпистемологическим, О. является все, что воспринимается, воображается, представляется или мыслится; О. может быть реальным, вымышленным или даже галлюцинаторным. После И. Канта О. часто называют то, что противостоит субъекту, его сознанию как часть внешнего мира, т.е. реальный О. Волевым О. является все желаемое, избегаемое или притягивающее.









ОБЪЕКТИВАЦИЯ (от лат. objectivus — предметный) — опредмечивание, превращение в объект; мыслительный процесс, посредством которого ощущение, возникающее как субъективное состояние, преобразуется в восприятие объекта (см.: Интроекция).










ОБЪЕКТИВИЗМ (от лат. objectivus — предметный) — направление в эпистемологии, считающее возможным постижение в процессе познания реальных предметов, их свойств и отношений; иногда — объективный идеализм (см.: Идеализм); в этике, эстетике — т.зр., что человеческий ум способен познавать объективные ценности и предписания; противоположность субъективизму, психологизму, индивидуализму и т.п.; ориентация познания на воздержание от социально-критических оценок, суждений о целях и ценностях.









ОБЪЕКТИВНОСТb (от лат. objectum — предмет) — независимость суждений, мнений, представлений и т.п. от субъекта, его взглядов, интересов, вкусов, предпочтений и т.д. (противоположность — субъективность). О. означает способность непредвзято и без предрассудков вникать в содержание дела, представлять объект так, как он существует сам по себе, независимо от субъекта. Под субъектом понимается как индивид, так и консолидированная группа лиц (напр., научное сообщество, церковь и т.п.), общество, целостная культура, человечество. О. предполагает освобождение от «наблюдателя», выносящего суждение о мире и всегда исходящего из определенной т.зр.

Абсолютная О. недостижима ни в одной области, включая научное познание. Тем не менее идеал объективного знания — одна из наиболее фундаментальных ценностей науки. О. исторична: мнения, представлявшиеся объективными в одно время, могут оказаться субъективными в др. Напр., астрономы более двух тысяч лет считали вполне объективной геоцентрическую картину мира; потребовалось несколько столетий и усилия выдающихся ученых и философов (Н. Коперник, Дж. Бруно, Г. Галилей и др.), чтобы показать, что более объективной является гелиоцентрическая картина.

Хотя наука постоянно стремится к О., объективное и субъективное, знание и вера в ней существенным образом переплетены и нередко взаимно поддерживают друг друга. Знание всегда подкрепляется интеллектуальным чувством субъекта, и предположения не становятся частью науки до тех пор, пока что-то не заставит в них поверить. Субъективная вера стоит не только за отдельными утверждениями, то и за целостными концепциями или теориями. Особенно наглядно это проявляется при переходе от старой теории к новой, во многом аналогичном «акту обращения» в новую веру и не осуществимом шаг за шагом на основе логики и нейтрального опыта. Как показывает история науки, такой переход или происходит сразу, хотя не обязательно в один прием, или не происходит вообще при жизни современников новой теории. «Коперниканское учение приобрело лишь немногих сторонников в течение почти целого столетия после смерти Коперника. Работа Ньютона не получила всеобщего признания, в особенности в странах континентальной Европы, в продолжение более чем 50 лет после появления «Начал». Пристли никогда не принимал кислородной теории горения, так же как лорд Кельвин не принял электромагнитной теории и т.д.» (Т. Кун). М. Планк замечал, что «новая научная истина прокладывает дорогу к триумфу не посредством убеждения оппонентов и принуждения их видеть мир в новом свете, но скорее потому, что ее оппоненты рано или поздно умирают и вырастает новое поколение, которое привыкло к ней».

Определенная система верований лежит в основе не только отдельной теории, но и самой науки в целом. Эта система задает предпосылки научного теоретизирования и определяет то, что отличает научное мышление от идеологического, утопического или художественного мышления. Совокупность мыслительных предпосылок науки размыта, значительная их часть носит характер неявного знания. Этим прежде всего объясняется, что науку трудно сколь-нибудь однозначно отграничить от того, что наукой не является, и определить научный метод исчерпывающим перечнем правил.

Предпосылочным, опирающимся на неявные, размытые верования и в этом смысле субъективным является и мышление целой исторической эпохи. Совокупность этих верований определяет стиль мышления эпохи, ее интеллектуальный консенсус. Стиль мышления почти не осознается той эпохой, в которую он господствует, и подвергается определенному осмыслению и критике только в последующие эпохи. Переход от стиля мышления одной эпохи к стилю мышления др. (и значит, от одного общего типа О. к др.) является стихийно-историческим процессом, занимающим довольно длительный период.

Конкретные науки различаются своими характерными типами О. К. Леви-Строс пишет, в частности, об О. (физической) антропологии, что она не только требует от исследователя абстрагироваться от своих верований, предпочтений и предрассудков (подобная О. свойственна всем социальным наукам), но и подразумевает нечто большее: «речь идет о том, чтобы подняться не только над уровнем ценностей, присущих обществу или группе наблюдателей, но и над методами мышления наблюдателя... Антрополог не только подавляет свои чувства: он формирует новые категории мышления, способствует введению новых понятий времени и пространства, противопоставлений и противоречий, столь же чуждых традиционному мышлению, как и те, с которыми приходится сегодня встречаться в некоторых ответвлениях естественных наук». Неустанный поиск антропологией О. происходит только на уровне, где явления не выходят за пределы человеческого и остаются постижимыми — интеллектуально и эмоционально — для индивидуального сознания. «Этот момент чрезвычайно важен, — подчеркивает Леви-Строс, — поскольку он позволяет отличать тип О., к которому стремится антропология, от О., представляющей интерес для других социальных наук и являющейся, несомненно, не менее строгой, чем ее тип, хотя она располагается и в иной плоскости». Антропология в этом отношении ближе к гуманитарным наукам, стремящимся оставаться на уровне значений (смыслов).

В зависимости оттого, какое из употреблений языка имеется в виду, можно говорить об О. описания, О. оценки и О. художественных образов (в последних наиболее ярко выражаются экспрессивная и оректическая языка функции).

О. описания можно охарактеризовать как степень приближения его к истине; промежуточной ступенью на пути к такой О. стала интерсубъективность. О. оценки определяется ее эффективностью, являющейся аналогом истинности описательных утверждений и указывающей, в какой мере оценка способствует успеху предполагаемой деятельности. Эффективность устанавливается в ходе обоснования оценок (и прежде всего — их целевого обоснования), в силу чего О. оценки иногда, хотя и не вполне правомерно, отождествляется с ее обоснованностью.

К. Маркс отстаивал идею, что групповая субъективность совпадает с О., если это — субъективность передового класса, т.е. класса, устремления которого направлены по линии действия законов истории. Напр., буржуазные социальные теории субъективны, поскольку их сверхзадача — сохранение капиталистического общества, что противоречит законам истории; пролетарские революционные теории объективны, ибо они выдвигают цели, отвечающие этим законам. Согласно Марксу, положительно ценным объективно является то, реализация чего требуется законами истории. В частности, если в силу таких законов неизбежен революционный переход от капитализма к коммунизму, то объективно хорошим будет все, что отвечает интересам пролетарской революции и задачам построения коммунистического общества.

История представляет собой, однако, смену уникальных и единичных явлений, в ней нет прямого повторения одного и того же, и потому в ней нет законов. Отсутствие законов исторического развития лишает основания идею, что оценка из субъективной способна превратиться в объективную и стать истинной. Оценки в отличие от описаний не имеют истинностного значения; они способны быть лишь эффективными или неэффективными. Эффективность же в отличие от истины всегда субъективна, хотя ее субъективность может быть разной — от индивидуального пристрастия или каприза до субъективности целой культуры.

В науках о культуре можно выделить три разных типа О. (см.: Классификация наук). О. социальных наук (экономическая наука, социология, демография и др.) не предполагает понимания изучаемых объектов на основе опыта, переживаемого индивидом; она требует использования сравнительных категорий и исключает «я», «здесь», «теперь» («настоящее») и т.п. О. гуманитарных н а у к (история, антропология, лингвистика и т.п.), напротив, опирается на систему абсолютных категорий и понимание на основе абсолютных оценок. И наконец, О. нормативных наук (этика, эстетика, искусствоведение и т.п.), также предполагающая систему абсолютных категорий, совместима с формулировкой явных оценок, и в частности явных норм.

В эпистемологии 17—18 вв. господствовало убеждение, что О., обоснованность и тем самым научность необходимо предполагают истинность, а утверждения, не допускающие квалификации в терминах истины и лжи, не могут быть ни объективными, ни обоснованными, ни научными. Такое убеждение было вызвано в первую очередь тем, что под наукой имелись в виду только естественные науки; социальные и гуманитарные науки считались всего лишь преднауками, существенно отставшими в своем развитии от наук о природе.

Сведение О. и обоснованности к истине опиралось на убеждение, что только истина, зависящая лишь от устройства мира и потому не имеющая градаций и степеней, являющаяся вечной и неизменной, может быть надежным основанием для знания и действия. Там, где нет истины, нет и О., и все является субъективным, неустойчивым и ненадежным. Все формы отражения действительности характеризовались в терминах истины: речь шла не только об «истинах науки», но и об «истинах морали» и даже об «истинах поэзии». Добро и красота оказывались в итоге частными случаями истины, ее «практическими» разновидностями. Редукция О. к истинности имела своим следствием также сведение всех употреблений языка к описанию: только оно может быть истинным и, значит, надежным. Все др. употребления языка — оценка, норма, обещание, декларация (изменение мира с помощью слов), экспрессив, оректив, предостережение и т.д. — рассматривались как замаскированные описания или объявлялись случайными для языка, поскольку казались субъективными и ненадежными.

В кон. 19 в. позитивисты объединили разнообразные неописательные утверждения под общим названием «оценок» и потребовали решительного исключения всякого рода «оценок» из языка науки. Одновременно представители философии жизни, стоявшей в оппозиции позитивизму, подчеркнули важность «оценок» для всего процесса человеческой жизнедеятельности и неустранимость их из языка социальной философии и всех социальных наук. Этот спор об «оценках» продолжается по инерции и сейчас. Однако очевидно, что если социальные и гуманитарные науки не будут содержать никаких рекомендаций, касающихся человеческой деятельности, целесообразность существования таких наук станет сомнительной. Экономическая наука, социология, политология, лингвистика, психология и т.п., перестроенные по образцу физики, в которой нет субъективных и потому ненадежных «оценок», бесполезны.

Не только описания, но и оценки, нормы и т.п. могут быть обоснованными или необоснованными. Действительная проблема, касающаяся социальных и гуманитарных наук, всегда содержащих явные или неявные оценочные утверждения (в частности, двойственные, описательно-оценочные высказывания), состоит в том, чтобы разработать надежные критерии обоснованности и, значит, О. такого рода утверждений и изучить возможности исключения необоснованных оценок. Оценивание всегда субъективирует, в силу чего науки о культуре отстоят дальше от идеала О., чем науки о природе. Вместе с тем без такого рода субъективации и тем самым отхода от О. невозможна деятельность человека по преобразованию мира.

В естественных н а у к ах также имеются разные типы О. В частности, физическая О., исключающая телеологические (целевые) объяснения, явным образом отличается от биологической О., обычно совместимой с такими объяснениями; О. космологии, предполагающей «настоящее» и «стрелу времени», отлична от О. тех естественных наук, законы которых не отличают прошлого от будущего.

Проблема О. художественных образов остается пока почти неисследованной. Аргументация (и прежде всего обоснование) объективирует поддерживаемое положение, устраняет личностные, субъективные моменты, связанные с ним. Однако в художественном произведении ничего не нужно специально обосновывать и тем более доказывать, напротив, надо отрешиться от желания строить цепочки рассуждений и выявлять следствия принятых посылок. И вместе с тем художественный образ может быть не только субъективным, но и объективным. «...Сущность художественного произведения, — пишет К.Г. Юнг, — состоит не в его обремененности чисто личностными особенностями — чем больше оно ими обременено, тем меньше речь может идти об искусстве, — но в том, что оно говорит от имени духа человечества, сердца человечества и обращается к ним. Чисто личное — это для искусства ограниченность, даже порок. «Искусство», которое исключительно или хотя бы в основном личностно, заслуживает того, чтобы его рассматривали как невроз». По поводу идеи З. Фрейда, что каждый художник является инфантильно-автоэротически ограниченной личностью, Юнг замечает, что это может иметь силу применительно к художнику как личности, но не приложимо к нему как творцу: «ибо творец ни автоэротичен, ни гетероэротичен, ни как-либо еще эротичен, но в высочайшей степени объективен, существенен, сверхличен, пожалуй, даже бесчеловечен или сверхчеловечен, ибо в своем качестве художника он есть свой труд, а не человек».

Хилл Т.Ч. Современные теории познания. М., 1965; Кун Т. Структура научных революций. М., 1975; Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1985; Юнг К.Г. Феномен духа в искусстве и науке. М., 1992; Поппер К. Нищета историцизма. М., 1993; Никифоров А.А. Философия науки: история и методология. М., 1998; Меркулов И. П. Когнитивная эволюция. М., 1999; Юлино Н.С. Очерки по философии в США. XX век. М., 1999; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000; Он же. Философия истории. М., 2000; Хокинг С. Краткая история времени. От большого взрыва до черных дыр. М., 2000; Plank M. Scientific Autobiography and Other Papers. New York, 1949; Post-Analytic Philosophy. New York, 1985; Cohen L.J. The Dialogue of Reason. An Analysis of Analitical Philosophy. Oxford, 1986.

A.A. Ивин











ОБЪЯСНЕНИЕ — рассуждение, посылки которого содержат информацию, достаточную для выведения из нее описания объясняемого явления. О. представляет собой ответ на вопрос «Почему данное явление происходит?» Почему тело за первую секунду своего падения проходит путь длиной 8,9 метра? Чтобы объяснить это, мы ссылаемся на закон Галилея, который в общей форме описывает поведение разнообразных тел под действием силы тяжести. Если требуется объяснить сам этот закон, мы обращаемся к общей теории гравитации И. Ньютона. Выведя из нее закон Галилея в качестве логического следствия, мы тем самым объясняем его.

Имеются два типа О. Первый тип представляет собой подведение объясняемого явления под известное общее положение, функционирующее как описание. О. второго типа опирается не на общее утверждение, а на утверждение о каузальной связи. Оба типа О. являются дедуктивными рассуждениями.

В работах, посвященных операции О., под нею почти всегда понимается О. через общее утверждение, причем предполагается, что последнее должно быть не случайной общей истиной, а законом науки. О. через закон науки принято называть номологическим, или О. посредством охватывающего закона. Идея О., как подведения объясняемого явления под научный закон, начала складываться еще в 19 в. Она встречается в работах Дж.С. Милля, А. Пуанкаре, П. Дюэма и др. Четкую формулировку номологической (или дедуктивно-номологической) модели научного О. в современной методологии науки обычно связывают с именами К. Поппера и К. Гемпеля. В основе этой модели лежит следующая схема рассуждения:

Для всякого объекта верно, что если он имеет свойство S, то он имеет свойство Р.
Данный объект А имеет свойство S.
Следовательно, А имеет свойство Р.


Напр., нить, к которой подвешен груз в 2 кг, разрывается. Нам известно общее положение, которое можно считать законом: «Для каждой нити верно, что если она нагружена выше предела своей прочности, она разрывается». Нам известно также, что данная конкретная нить нагружена выше предела ее прочности, т.е. истинно единичное утверждение «Данная нить нагружена выше предела ее прочности». Из общего утверждения, говорящего обо всех нитях, и единичного утверждения, описывающего существующую ситуацию, мы делаем вывод: «Данная нить разрывается».

Номологическая схема О. допускает разнообразные модификации и обобщения. В число посылок может входить несколько общих и единичных утверждений, а объясняющее рассуждение может представлять собой цепочку умозаключений. Объясняться может не только отдельное событие, но и общее утверждение, и даже теория. Гемпель предложил также вариант индуктивно-вероятностного О., в котором используемое для О. общее положение носит вероятностно-статистический характер, а в заключении устанавливается лишь вероятность наступления объясняемого события.

Номологическое О. связывает объясняемое событие с др. событиями и указывает на закономерный и необходимый характер этой связи. Если используемые в объяснении законы являются истинными и условия их действия реально существуют, то объясняемое событие должно иметь место и является в этом смысле необходимым. Гемпель формулирует следующее «условие адекватности» номологического О.: «...Любое объяснение, т.е. любой рационально приемлемый ответ на вопрос: «Почему произошло X?», должно дать информацию, на основании которой можно было бы уверенно считать, что событие X действительно имело место».

Мнение, что О. должны опираться только на законы (природы или общества), выражающие необходимые связи явлений, не кажется обоснованным. В О. могут использоваться и случайно истинные обобщения, не являющиеся законами науки. Прежде всего, наука в современном смысле этого слова, ориентированная на установление законов, начала складываться всего около трехсот лет тому назад; что касается О., то оно, очевидно, столь же старо, как и само человеческое мышление. Далее, О. универсально и применяется во всех сферах мышления, в то время как номологическое О. ограничено по преимуществу наукой. Кроме того, между необходимыми и случайными обобщениями (законами науки и общими утверждениями, не являющимися законами) нет четкой границы. Понятие закона природы, не говоря уже о понятии закона общества, вообще не имеет сколь-нибудь ясного определения. Если потребовать, чтобы в О. всегда присутствовал закон, то граница между О. и теми дедукциями, в которых используются случайные обобщения, исчезнет. И наконец, общие утверждения не рождаются сразу законами науки, а постепенно становятся ими. В самом процессе утверждения научного закона существенную роль играет как раз выявление его «объяснительных» возможностей, т.е. использование общего утверждения, претендующего на статус закона, в многообразных О. конкретных явлений. Последовательность «сначала закон, а затем О. на основе этого закона» не учитывает динамического характера познания и оставляет в стороне вопрос, откуда берутся сами научные законы. Общие утверждения не только становятся законами, но иногда и перестают быть ими. О. — фундаментальная операция мышления, и ее судьба не может ставиться в однозначную зависимость от понятия научного закона.

О. может быть глубоким и поверхностным. О. на основе закона столь же глубоко, как и та теория, в рамках которой используемое в О. общее положение оказывается законом. О., опирающееся на не относящееся к науке или вообще случайное обобщение, может оказаться поверхностным, как и само это обобщение, но тем не менее оно должно быть признано О. Если общее положение представляет собою закон, О. обосновывает необходимость объясняемого явления. Если же используемое в О. общее положение оказывается случайным обобщением, то и заключение о наступлении объясняемого явления будет случайным утверждением.

По своей структуре О., как выведение единичного утверждения из некоторого общего положения, совпадает с косвенным подтверждением, т.е. подтверждением следствий обосновываемого общего положения (см.: Аргументация эмпирическая). Если выведенное следствие О. подтверждается, то тем самым косвенно подтверждается и общее утверждение, на которое опирается О. Однако «подтверждающая сила» объясняемого явления заметно выше, чем та поддержка, которую оказывает общему утверждению произвольно взятое подтвердившееся следствие. Это вызвано тем, что О. строятся как раз для ключевых, имеющих принципиальную важность для формирующейся теории фактов, представляющихся неожиданными или даже парадоксальными с т.зр. ранее существовавших представлений и, наконец, для фактов, которые претендует объяснить именно данная теория и которые необъяснимы для конкурирующих с нею теорий. Кроме того, хотя О. совпадает по общему ходу мысли с косвенным подтверждением, эти две операции преследуют прямо противоположные цели. О. включает факт в теоретическую конструкцию, делает его теоретически осмысленным и тем самым «утверждает» его как нечто не только эмпирически, но и теоретически несомненное. Косвенное подтверждение направлено не на «утверждение» эмпирических следствий некоторого общего положения, а на «утверждение» самого этого положения путем подтверждения его следствий. Эта разнонаправленность О. и косвенного подтверждения (объяснение мира и укрепление теории) также сказывается на «подтверждающей силе» фактов, получивших О., в сравнении с фактами, служащими исключительно для подтверждения теории. В известном смысле объяснить мир важнее, чем строить о нем теории, хотя эти две задачи во многом неотделимы друг от друга.

Общая схема каузального объяснения:

А является причиной В.
А имеет место.
Следовательно, В также имеет место.


Напр.: «Если поезд ускорит ход, он придет вовремя; поезд ускорил ход, значит, он придет вовремя». Это — дедуктивное рассуждение, одной из посылок которого является утверждение о зависимости своевременного прибытия поезда от ускорения его хода, другой — утверждение о реализации причины. В заключении говорится, что следствие также будет иметь место.

Далеко не все О., которые предлагает наука, являются О. на основе уже известного научного закона. Наука постоянно расширяет область исследуемых объектов и их связей. На первых порах изучения новых объектов речь идет не столько об открытии тех универсальных законов природы или общества, действие которых распространяется на эти объекты, сколько об обнаружении тех причинно-следственных связей, в которых они находятся с др. объектами. Вряд ли есть основания утверждать, что каждая научная дисциплина независимо от ее своеобразия и уровня развития дает исключительно О., опирающиеся на законы. История, лингвистика, психология, политология и т.п. не устанавливают, как можно думать, никаких законов; социология, экономическая наука и т.п. если и формулируют какие-то обобщения, то явно отличные от естественно-научных законов. Очевидно вместе с тем, что все указанные науки способны давать причинные О. исследуемых ими явлений (см.: Предсказание, Понимание.)

Философия и методология науки. М., 1977; Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997; Гемпель К.Г. Логика объяснения. М., 1998; Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998.

А.А. Ивин











ОБЫДЕННОЕ СОЗНАНИЕ, или повседневное, практическое сознание, — сознание, включенное в человеческую практику и не сформированное специально, подобно науке, искусству, философии.

Долгое время проблема О.с. трактовалась крайне противоречиво. Почти каждая работа начиналась с указания на значимость О.с, но тут же следовало утверждение, что О.с. относится к низшему уровню отражения действительности. Это противоречие постоянно присутствовало в марксизме, неомарксизме и в др. разновидностях классического социального знания (фрейдизме, структурном функционализме). Обыденно-практическое мышление относилось к области иррационального, а значит, занимало низшее положение. Мир повседневного сознания и знания представлялся поверхностью, под которой мыслилась некая глубина, завесой фетишистских форм, за которой находится подлинная реальность («Оно» в фрейдизме; экономические связи и отношения в марксизме; устойчивые структуры, определяющие человеческое поведение и мировосприятие в структурном функционализме). Исследователь выступал как абсолютный наблюдатель, для которого живой опыт, практика — всего лишь симптомы глубинной реальности. По отношению к обыденному культивировалась своеобразная «герменевтика подозрения». Повседневное и неповседневное представлялись разными онтологическими структурами, а сама повседневная жизнь и О.с. подвергались проверке на истинность. О.с. считалось объектом рационализации, проектирования, пропаганды (А. Лефевр, А. Геллер).

Герменевтические и феноменологические школы в социальной философии и социологии выступили в качестве альтернативы классической парадигме социального знания. Толчок к новому пониманию повседневности был дан Э. Гуссерлем в его трактовке жизненного мира. В социальной феноменологии А. Шюца был осуществлен синтез этих идей и социологических установок М. Вебера. Шюц сформулировал задачу исследования повседневности в контексте поиска предельных оснований социальной реальности как таковой. Различные варианты такого подхода представлены в современной социологии знания (П. Бергер, Т. Лукман), с несколько иных методологических позиций — в символическом интеракционизме, этнометодологии и т.п. Эволюция исследований повседневности сопряжена со сменой парадигм социального знания.

В новой парадигме повседневное и неповседневное уже не выступают в качестве различных и несоизмеримых по своему значению онтологических структур. Это — разные реальности лишь постольку, поскольку представляют разные типы опыта. Соответственно теоретические модели не противопоставляются конструктам повседневной ментальности и О.с. Центральным вопросом социального познания становится соотнесение социального знания с повседневными значениями (конструктами первого порядка). Проблема объективности знания не снимается, но сами формы повседневной жизни и мышления уже не проверяются на истинность.

Вместе с осмыслением проблематики повседневности складывается «постклассическая парадигма» социального знания. Природа исследовательского объекта — повседневная жизнь людей и О.с. — меняет отношение к самой идее познания социального мира. Язык науки возвращается «домой», в повседневную жизнь, приближаясь к нарративности повседневной жизни. Социальный исследователь утрачивает привилегированную позицию абсолютного наблюдателя и выступает лишь как участник социальной жизни наравне с «другими». Смена т.зр. позволяет обратить внимание на то, что раньше казалось, во-первых, незначимым, а во-вторых, подлежащим преодолению отклонением от нормы: архаику в современности, банализацию и технологизацию образов и др. В центре внимания исследователей оказываются анализ самоочевидностей сознания, привычных, рутинных практик, практического чувства, специфической «логики практики». Исследование превращается в своего рода «коммонсенсологию» (от sensus commu-nis — здравый смысл). Данная познавательная ситуация порождает опасность релятивизма, т.к. проблема истины вытесняется проблемой коммуникации людей, культур. Задача познания сводится к исторически обусловленному «культурному действию», цель которого — выработать новый способ «считывания мира».

Шюц А. Формирование понятий и теории в общественных науках // Американская социологическая мысль. Тексты. М., 1994; Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995.









ОБЯЗАННОСТЬ — в широком значении — синоним долга. В философии это понятие исторически складывалось в значении должного вообще. «Надлежащее» стоиков означало «подобающее», т.е. соответствующее требованиям природы. Лат. эквивалентом этого термина явилось слово «officium», в данном значении впервые использованное Цицероном, который трактовал officium в смысле не отвлеченного изначального долга, а обязанности человека как гражданина — члена рим. общины. Это то должное, что обусловлено связями человека с др. людьми, общностью их жизни. Соответственно, Цицерон указывает на две основные О.: справедливость и благотворительность-щедрость (beneficientia). Co времени Цицерона, по замечанию И. Канта, учение о нравственности (этика) называется учением об О.

Термин «officium» прочно закрепился в европейской философии. Ф. Бэкон различал учение об общих О. (О. человека как человека) и учение о специальных, или относительных, О. (профессиональных, сословных, статусных). По Т. Гоббсу, О. — это долженствование, детерминированное законом. Соответственно, каковы законы (напр., естественный, гражданский, церковный), таковы и О. Во многом в духе Цицерона трактует О. как выражение правовых уз (vinculum juris) Дж. Локк: он понимает эти узы не столько как выражение гражданского, но естественного закона (law of nature). О., по Локку, также соотносится с правом, которым обладает законодатель, в случае с естественным законом — Божественный законодатель. Субъективным основанием исполнения О. является не страх наказания, а понимание справедливости.

И. Кант существенно уточняет толкование О.: законам соответствуют лишь «правовые О.» (officia juris), т.е. такие, для которых возможно внешнее законодательство, — в отличие от «О. добродетели» (officia vir-tutis), для которых не может быть внешнего законодательства, поскольку они направлены к цели, которая сама есть также и долг. Но долг определяется (довольно близко к гоббсовскому пониманию О.) как необходимость действия из уважения к закону. При этом у Канта долг и О. дифференцированы нестрого; нравственная О. трактуется как долг; наряду с «долгом добродетели» говорится о «правовом долге». Кант делит О. на О. по отношению к себе и О. по отношению к другим. О. является совершенной, если она не допускает никаких ограничений со стороны др. О.; несовершенной является О., допускающая ограничения.

По отношению к долгу Кант делает важное замечание для дальнейшего развития понятия О.: «Всякому долгу соответствует некое право, рассматриваемое как правомочие». Это соответствие было уточнено Г.В.Ф. Гегелем по отношению к О.: человек обладает «правами постольку, поскольку у него есть обязанности, и обязанностями, поскольку у него есть права». Однако это соотношение оказывается различным в абстрактном праве и в морали: в области первого праву одного лица соответствует О. другого лица в отношении этого права; в области морали человек имеет право на собственное знание, и благо лишь в единстве с О.

Т.о., складывается узкое понятие О. как формы долженствования, требующего отлица (как индивидуального, так и коллективного — общественной организации или государственного органа) определенных действий, гарантирующих (обеспечивающих) права людей. Отсюда данное А. Шопенгауэром определение О. как поступка, простым несовершением которого другим причиняется несправедливость, т.е. нарушаются права других.

В отличие от О. обязательство — это форма долженствования, принимаемая лицом, вступающим в особенные, нередко документально закрепляемые отношения с др. лицами, организациями или учреждениями.














«ОДНОМЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Очерки идеологии высокоразвитого индустриального общества» (1964) — самая известная работа представителя франкфуртской школы Г. Маркузе. В книге затрагиваются важнейшие проблемы 20 в.: положение человека в технологическом мире, научно-технический прогресс и его последствия в самых различных областях, массовое сознание общества. Название работы связано с характеристикой современного «высокоразвитого индустриального общества», которое не имеет оппозиции (и, стало быть, двумерности). Оно поражено «параличом критики». Маркузе считает, что ни один из классов современного общества не обладает революционностью. Это вызвано тем, что производительные силы обеспечивают огромный прирост богатства. Поэтому они утратили свою революционизирующую суть. На книге лежит печать пессимизма, и вместе с тем она пронизана острым интересом к политическим и социальным темам.

«О.ч.» содержит в себе систематическую критику амер. политики и амер. цивилизации в целом. Основные положения более ранней работы Маркузе «Эрос и цивилизация» подвергнуты здесь радикальной переоценке. Раньше Маркузе был уверен, что само высокоразвитое индустриальное общество создаст условия для отмены собственных предпосылок. Сокращение рабочего дня и потребность в сублимации должны привести к эскалации эротизма. Др. словами, Маркузе считал науку и технику политически нейтральными силами, которые могли в прошлом служить целям подавления влечений, а в будущем стать орудием их освобождения. Теперь в «О.ч.» Маркузе видит в самой науке политически реакционную силу. Наука разработала подход к природе как к объекту контроля и манипулирования, создав этим предпосылку для экономических и политических манипуляций Нового времени.

По мнению Маркузе, никакая революция — политическая, экономическая и даже сексуальная — не может преуспеть в преодолении современного научного метода. Техника, равно как и наука, заключает в себе «неотделимую от нее репрессивную динамику». Именно развитие техники обеспечивает слияние культуры, политики и экономики в могущественную систему господства над человеком. Научно-техническая революция также непрерывно создает все новые ложные и репрессивные потребности: в автомобилях, телевизорах, холодильниках и т.п. Поэтому освобождение человека не может произойти без радикальных изменений в техническом базисе общества, а это предполагает частичное возвращение к примитивизму.

Пессимистическая оценка перспектив научно-технической революции дополняется сходной оценкой сопровождающего ее развития сексуальной терпимости. Подавление сексуальности все более становится, по словам Маркузе, уделом экономически отсталых стран. Однако сама моральная терпимость в высокоразвитых странах способна стать средством поддержания репрессивного строя. Сексуальная революция — это еще одна революция, которую предали. Наряду с репрессивной сублимацией растет теперь и роль репрессивной десублимации, или, по терминологии Маркузе, репрессивной толерантности. Повсюду, отмечает он, за прилавками универмагов, в офисах и на фабриках можно увидеть массу привлекательных девиц и смазливых молодых людей. Происходит «либидолизация» экономики, которая способна сделать труд более терпимым, не лишая его, однако, репрессивного и обесчеловечивающего характера.

Наряду с «эротизацией» экономики протекает и обратный процесс деэротизации окружающей среды. В природном окружении либидо легче выходит за непосредственные пределы эрогенных зон, стимулируя процессы нерепрессивной сублимации. В «О.ч.» роль главного социального критика переходит уже к невротику. Сам невроз объявляется бескомпромиссным протестом против мира, в котором живет больной. 

Одномерный человек. Киев, 1994.
Бондаренко Л.И., Тачлин С.А., Баженов А.В. Психоанализ и культурология. Харьков, 1991; Популярная энциклопедия. Психоанализ. М., 1997.















ОЙЗЕРМАН Теодор Ильич (р. 1914) — специалист по истории философии и теории познания. Окончил филос. факультет МИФЛИ (1938) и аспирантуру при нем. Участник Великой Отечественной войны. В 1947 вернулся на филос. факультет МГУ; доктор филос. наук (1952), проф. (1953), в 1954-1968 зав. кафедрой истории зарубежной философии. С 1968 — в Ин-те философии АН СССР, в 1971 — 1987 — зав. сектором, затем отделом истории философии, с 1987 — советник РАН. Действительный член АН СССР (1981), ныне РАН. Лауреат Ломоносовской премии (1965), премии имени Г.В. Плеханова (1979), Государственной премии СССР (1983). Действительный член Международного института философии (1982), доктор honoris causa Йенского ун-та. Автор более 40 книг и брошюр; свыше 200 работ переведено на нем., англ., фр., исп., кит., греч., порт, и др. языки.

Историко-философские работы посвящены гл. обр. нем. классическому идеализму, который трактуется как метафизика свободы. В отличие от общепринятого в марксистской историко-философской литературе методологического подхода И. Кант, И. Г. Фихте и Ф.В.Й. Шеллинг рассматриваются не столько как предшественники философии Г.В.Ф. Гегеля, сколько как создатели выдающихся филос. систем, вполне сопоставимых по своему идейному богатству и значению с философией Гегеля. В особенности этот подход применяется О. к учению Канта, которому он посвятил более двадцати публикаций. Разрабатывая теорию историко-философского процесса, О. показывает, что плюрализм филос. идей и учений — непреходящий специфический познавательный процесс, обогащающий проблематику и все развитие философии. Развитие философии характеризуется как дифференциация, дивергенция, поляризация филос. учений, а также как их противоречивая интеграция. В работах по истории марксистской философии рассматривается преимущественно ее становление, отношение к предшествующим учениям. В этой связи главное внимание уделяется ранним, «домарксистским» работам К. Маркса. В гносеологических исследованиях утверждается, вопреки Гегелю, а также марксистской традиции, существование абстрактных истин, которые характеризуются как преимущественное содержание научного знания. О. отвергает признание универсального критерия истины, поскольку практика не всегда может быть критерием истины и далеко не всякая практика может быть основой познания.

Возникновение марксизма — революционный переворот в философии. М., 1948 (в соавт. с В.И. Светловым); Философия Гегеля. М., 1956; Основные этапы развития домарксистской философии. М., 1957; Философия Фихте. М., 1962; Формирование философии марксизма. М., 1962; Проблема отчуждения и буржуазная легенда о марксизме. М., 1965; Проблемы историко-философской науки. М., 1969; Главные философские направления. М., 1971; Философия Канта. М., 1974; Диалектический материализм и история философии. М., 1979; Критика буржуазной концепции смерти философии. М., 1980; Историко-философское учение Гегеля. М., 1982; Рациональное и иррациональное. М., 1984; Критика критического рационализма. М., 1988; Философия как история философии. М., 1999; Entfremdung als historische Kategorie. Berlin, 1966; Der junge Marx im ideologischen Kampf der Gegenwart. Frankfurt am Main, 1972; Philosophie auf dem Wege zur Wissenschaft. Berlin, 1989.












ОККАЗИОНАЛИЗМ (от лат. occasional — случайный) — направление картезианской метафизики втор. пол. 17 в., основанное на положении о непрерывном божественном посредничестве между телесной и духовной субстанциями. Телесные и духовные изменения являются поводами для соотносящей их друг с другом божественной деятельности. Причинно-следственные отношения понимаются как отношения творения; сотворенные субстанции к творению не способны (положение, встречающееся уже у мутакаллимов и аль-Газали) (см.: Газали). Поэтому взаимодействие не только между душой и телом, но и между телами требует непрерывного сверхъестественного вмешательства. Из параллелизма духа и материи следует утверждение о том, что внешние предметы познаются не чувственным путем, а через созерцание идей в Боге. Представители О. — И. Клауберг, А. Гейлинкс, Н. Мальбранш, Л. де Ла Форж, Ж. де Кордемуа и др. — искали соответствие духовного и телесного, в отличие от ортодоксальных картезианцев, не в шишковидной железе (Р. Декарт), а в высшем Бытии, производящем и поддерживающем над Ничто обе субстанции. Критика О. со стороны С. Фуше (непротяженное Божество, как и душа, не может влиять на протяженные тела) заставила Мальбранша допустить, что Бога нельзя отнести ни к телесной, ни к духовной субстанции. Т.о., психофизическая проблема решается окказионалистами онтологически (онтософически, по Клаубергу): любое несовершенное бытие возможно только через бытие совершенное. Идеи О. послужили основанием теории предустановленной гармонии Г. В. Лейбница и критики естественной причинности Д. Юмом.

Specht R. Commertium mentis et corporis. Munchen, 1966; Robinet A. La tradition malbranchiste аи 18е siecle // Rev. Univ. Bruxelles. 1972. № 2/3.












OKKAM (Ockkam, Occam) Уильям (ок. 1285—1349) -англ. философ, логик и церковно-политический писатель, представитель поздней схоластики. Монах-францисканец. Учился и преподавал в Оксфорде. В 1323 в связи с обвинением в ереси был вызван папой Иоанном XXII в Авиньон, где находился в течение 4 лет. С 1328 жил в Мюнхене при дворе противника папы императора Людвига Баварского, которому О., по преданию, сказал: «Защищай меня мечом, а я буду защищать тебя пером». Как политический писатель О. выступал против претензий папы на светскую власть, против абсолютизма церковной и светской власти; отстаивал принцип «евангелической бедности», предвосхитив во многом идеи Реформации.

О. был главным представителем номинализма 14 в. Считая, что реально существуют только единичные субстанции и их абсолютные свойства, О. полагал, что вне мышления т.н. универсалии суть только имена, термины, обозначающие классы имен. Первичным познанием, по О., является интуитивное, которое включает внешние восприятия и интроспекцию. Понятия, не сводимые к интуитивному знанию и не поддающиеся проверке в опыте, должны быть удалены из науки: «Сущности не следует умножать без необходимости». Этот принцип, получивший название «бритвы О.», сыграл важную роль в борьбе против средневекового реализма, теории «скрытых качеств» и т.п. Считая, что между единичными субстанциями не может существовать необходимой связи, О. ограничивал применение понятия причинности сферой эмпирических констатаций. О. выступал за разделение сфер философии и теологии; догматы религии — сверхразумные предписания, относящиеся не к разуму, а к вере и воле. Причем воле О., как и Иоанн Дунс Скот, отдавал приоритет перед разумом. О. оказал значительное влияние на развитие логики и философии (см.: Оккамизм).

Opera politica. Manchester, 1940—1963. Vol. 1— 3; Opera philosophica et Theologica. St. Bonaventura (New York), 1967—1970. Vol. 1-2.
Martin G. W.V. Ockham. Berlin, 1949; Baudry L Guillaume d'Occam. Sa vie, ses oeuvres, ses idees sociales et politiques. Paris, 1949. Vol. 1.













ОККАМИЗМ, «терминизм» — филос. течение в поздней схоластике (14 — нач. 15 в.), возникшее под влиянием идей У. Оккама и получившее значительное распространение в ун-тах Англии (Кембридж), Франции (Париж), Германии (Гейдельберг, Лейпциг, Эрфурт), Чехии (Прага), Польши (Краков) и Италии (Падуя). Для О. характерны: борьба за автономию научного знания и отделение философии от теологии (теория двойственной истины), повышенный интерес к проблемам логики, теории познания, теории языка, ориентация на чувственный опыт и аналитические методы, критика схоластической метафизики. Свой способ философствования, основанный на анализе терминов и чувственных данных, оккамисты называли «современным способом» (via moderna), противопоставляя его спекулятивному «старому способу» (via antiqua), господствовавшему в схоластике 13 в., прежде всего в системах Фомы Аквинского и Иоанна Дунса Скота. О. внес значительный вклад в логику, разработав вслед за У. Шервудом, Петром Испанским и Оккамом функциональную теорию терминов и теорию суппозиции. В области политической философии О. обычно следовал теории независимости светской власти от духовной (особенно Марсилий Падуанский). Наиболее значительными представителями О. были Роберт Холкот, Жан из Мирекура, Николай из Отрекура, Жан Буридан, Альберт Саксонский. Труды оккамистов оказали определенное влияние на мыслителей Нового времени, в частности на П. Раме, Т. Гоббса и Д. Юма.

Соколов В.В. Средневековая философия. М., 1979; Vignaux P. Nominalisme аи 14e siecle. Montreal, 1948; Weinberg J.R. Nicolaus of Autrecourt, a Study in 14 Century Thought. Princeton, 1948; Moody E.A. Truth and Consequence in Medieval Logic. Amsterdam, 1953.














ОККУЛЬТИЗМ (от лат. occultus — тайный, сокровенный) — попытка выявить и использовать в практических целях «скрытые» природные силы. О. основывается на убеждении, что все вещи составляют единое целое и между ними существуют необходимые, целенаправленные отношения, не являющиеся ни временными, ни пространственными. Представление о всеобщих скрытых связях явлений и о человеке, включенном в систему таких связей, было распространенным в Зап. Европе в 14—16 вв. Тайные силы иногда персонифицировались, и их пытались вызвать заклинаниями. Рецидивы О. встречаются и в настоящем времени.












ОЛПОРТ Гордон (1897—1967) — амер. психолог, разработчик системного подхода к личности. Полемизируя с представителями психоанализа и бихевиоризма, О. описывает личность как открытую психофизическую систему, ядро которой составляет человеческое Я. При этом акцент делается на индивидуальной неповторимости каждой личности: психическую жизнь нельзя объяснить общими закономерностями. Это приводит О. к формулировке принципов «идиографической персонологии». Выступая против сведения сложного к простым элементам, О. выдвигает принцип функциональной автономии мотивов. Личность стремится к реализации своего жизненного потенциала, к самоактуализации. Как человек приобретает новые навыки, так он приобретает и новые мотивы. Личность отдает предпочтение социальным, а не биологическим мотивам. Многие мотивы человеческого поведения могут утратить связь с биологической почвой и поэтому способны функционировать самостоятельно. Это положение дает О. возможность подвергнуть переоценке арсенал тех культурных ценностей, которые кажутся святынями различным группам населения.

Принцип функциональной автономии, разработанный О., призван объяснить возникновение и действие тех конкретных импульсов, которые лежат в основе поведения личности. Этот принцип позволяет исследовать конечные и подлинные мотиваторы поведения зрелой личности и избежать представления, что энергия жизни неким образом состоит из ранних архаических форм: инстинктов, преобладающих рефлексов или неизменного бессознательного. Принцип функциональной автономии позволяет не рассматривать мотив как механический рефлекс, полностью зависящий от действия стимула, и объясняет стойкость бредовых идей, фобий и форм навязчивого, не адекватного реальности поведения.

Зарубежные исследования по психологии сознания. М., 1977; Гуревич П.С. Психология. М., 1999.










ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ АРГУМЕНТ — метод доказательства, при помощи которого необходимость существования ч.-л. выводится за мысли о нем; в западноевропейской философии выступал методом связи категорий бытия и мышления.

Парменид выдвинул тезис о том, что поскольку мысль о бытии является необходимо истинной, следовательно, бытие существует; бытие и мышление — одно и то же. Эта идея повлияла на учения Платона и неоплатоников о бытии и истине, а также на средневековое понимание Бога как полноты бытия и блага. В теологии О.а. использовался в т.н. онтологическом доказательстве бытия Бога: если понятие «Бог» построено правильно, то такое качество, как существование, будет обязательно в нем содержаться; если же мы не включаем в его содержание «существование», то оно не будет понятием Бога. Употребление этой идеи для доказательства бытия Бога встречается у Филона Александрийского и Боэция, наиболее полно у Августина. Ансельм Кентерберийский дал формулировку О.а., которую впоследствии воспроизводили чаше других: Бог есть то, более чего нельзя помыслить, но т.к. существующее в действительности превыше существующего только в мысли, то Бог существует. Его современник Гаунило выдвинул возражение, которое также часто использовалось критиками О.а.: нельзя от понятия переходить к реальности его объекта, т.к. любое содержание понятия относится само по себе только к мыслимому. Впоследствии Фома Аквинский, признавая, что сущность (понятие) Бога совпадает с его существованием, отрицал тем не менее онтологическое доказательство на том основании, что сущность Бога нам неизвестна и поэтому нельзя из нее выводить существование. Последний вариант О.а., непосредственно связанный с платоновской традицией и греч. патристикой, дал Николай Кузанский.

В рационалистической гносеологии Нового времени О.а. направлял поиск абсолютно достоверных элементов познания. У Р. Декарта из безусловной истинности индивидуального бытия выводилась необходимость абсолютного бытия (т.е. Бога), из чего, в свою очередь, — реальность физического мира. Декартовское доказательство критиковали П. Гассенди и Дж. Локк, напротив, Н. Мальбранш и Б. Спиноза всесторонне развернули его содержание и в онтологии, и в гносеологии. Г. В. Лейбниц, признавая О.а., ограничил его требованием предварительного доказательства возможности совершенного существа.

Фундаментальную критику О.а. дал И. Кант, указавший, что «бытие не есть реальный предикат», а потому оно не может быть включено в понятие «Боги» наряду с др. предикатами; бытие есть лишь «полагание» вещи, и как таковое оно ничего не прибавляет к содержанию понятия. У И.Г. Фихте, Ф.В.Й. Шеллинга и Г.В.Ф. Гегеля обнаруживается реставрация О.а. Возражая Канту, Гегель утверждал, что понятие «Бог» является единственным понятием, в сущность которого необходимым образом входит существование. В системе Гегеля О.а. также используется при описании перехода абсолютной идеи от ее раздвоения в «сущности» к единству в «понятии»: возвращаясь в свое единство, понятие становится объективностью, т.е. из понятия выводится имманентно в нем содержавшаяся необходимость его объективного существования.

В новейшей философии проблема О.а. теряет свою остроту. Оценки О.а. — от признания его несостоятельности до согласия со всеми или некоторыми его аспектами — в основном определяются близостью философа к той или иной классической традиции.

Франк С.Л. К истории онтологического доказательства // Предмет знания. Пг., 1915; Proof of God's Existence. Recent Essays on the Ontological Argument. New York, 1965.













ОНТОЛОГИЯ — учение о бытии как таковом, раздел философии, изучающий фундаментальные принципы бытия. Иногда О. отождествляют с метафизикой, но чаще рассматривают как ее основополагающую часть, как метафизику бытия.

Бытие — последнее, о чем допустимо спрашивать, но оно не может быть определено традиционным образом. В любой проблеме, особенно это касается понятий духа, сознания, материи, есть что-то последнее, что само не может быть определено. Бытие — это чистое существование, не имеющее причины, оно — причина самого себя, самодостаточное, ни к чему не сводимое, ни из чего не выводимое. Это действительность как таковая. Поскольку бытие открывается только человеку и через его мышление, то постижение бытия — попытка приобщиться к истинному существованию, обретение самобытности, свободы.

Термин «О.» стал употребляться в философии X. Вольфа — предшественника И. Канта.

Первым шагом в становлении О. является философия Парменида. Если до Парменида философы размышляли о существующих вещах, то он впервые начал размышлять о сущем как таковом, что, собственно, и было началом философии. Парменид открыл бытие как новое измерение универсума, не сводимое к природе — ни к окружающему миру, ни к природе человека. Бытие, согласно Пармениду, это то, что является причиной всего и ни от чего не зависит, оно не возникает и не исчезает, иначе оно не было бы бытием, а зависело бы от чего-то, что дало ему возможность возникнуть; оно неделимо, всегда есть все целиком — либо оно есть, либо его нет; оно не может, следовательно, быть больше или меньше, оно здесь и сейчас, его не может быть завтра или вчера; оно целокупно и неподвижно, про него невозможно сказать, что оно развивается, поскольку оно в каждый момент самодостаточно; оно завершено, закончено, существует в строгих границах и похоже на шар, любая точка на котором равно отстоит от центра, шар, центр которого везде, а периферия нигде. Бытие — это не только окружающий нас материальный мир, совокупность вещей или какая-то высшая нематериальная субстанция — Бог или Мировой разум и т.д. Все это только проявления бытия. Бытие — это то, что всегда уже есть, оно может только открыться нам, если мы сделаем усилие и если нам повезет впасть в соответствующее состояние. Все остальные филос. проблемы имеют смысл и значимость постольку, поскольку на них падает отблеск бытия.

Философия должна, следовательно, быть О. — изучать основные качества и параметры бытия. Не менее важным вкладом в онтологическую проблематику явилось платоновское учение об идеях, чья совокупность и есть бытие. В средневековой О. понятие бытия отождествляется с Богом. Отцы схоластики подробно разрабатывают учение об уровнях бытия: субстанциальном, актуальном, потенциальном, необходимом, случайном и т.д.

После работ Канта онтологическая проблематика отходит на второй план, вытесняясь проблемами гносеологии, и вновь возрождается только в 20 в. в трудах Н.А. Бердяева, С.Л. Франка, Н. Гартмана. «Критическая онтология» Гартмана скрупулезно исследует отношение между О. и метафизикой. Если даже в сущности бытия как такового скрывается иррациональное, нечто такое, что мы не можем до конца обнаружить, открыть, тем не менее нельзя сказать, что бытие безусловно непознаваемо. Мы не знаем, что такое бытие в общем, но в частностях оно нам хорошо известно, в определенных формах данности оно является чем-то совершенно бесспорным. Уже в наивном обыденном познании можно отличить подлинное бытие от фиктивного. Философия и наука содержат познанное и еще не познанное, кроме того, есть и непознаваемое. Предметом рассмотрения О. в отличие от метафизики являются познаваемые, постижимые аспекты бытия. Вопросы о способах и структуре бытия, о модальном и категориальном строении — самое неметафизическое в метафизических проблемах, наиболее рациональное в проблемах, содержащих иррациональные «остатки». И метафизика, и О. имеют дело с «бытием-в-себе», бытием как таковым, метафизика — с принципиально непознаваемым до конца, О. — с уже познанным и принципиально познаваемым бытием. Именно О. обратила внимание на иррациональные непознаваемые «остатки» проблем, указала и обрисовала их. О. описывает феномены, индифферентные к идеализму и реализму, теизму и пантеизму. Гартман различает четыре сферы во всем, что охватывается понятием «бытие»: две первичные, не зависимые от сознания человека, и две вторичные. Первичные сферы выражаются в двух основных способах бытия: реальное и идеальное бытие. Им противостоит сознание, которое расщепляется на две сферы: логическую и познания. Познание обращено на реальное бытие, а логическое — на идеальное. О. занимается отношением реальной сферы к идеальной. Философия — это прежде всего О., это поиски целостности мира. Основная сущность (бытие) — это то, что не проявляется для нас, чего нам всегда недостает. Все, что непосредственно есть, — сущее, вторичное и обоснованное. Философия стремится вывести на поверхность, сделать явным, доступным то, что было глубинным, тайным, скрытым. Истина (лат. aletheia) означает раскрытие, обнажение, проявление. «Философия — открытие бытия вещей в их полной обнаженности и прозрачности речи, слово о бытии: онтология» (X. Ортега-и-Гасет). Основная идея «фундаментальной О.» М. Хайдеггера: что бы ни увидел, что бы ни понял своим умом человек, что бы он ни изобрел, пространство, в котором он так или иначе ведет себя в истории, устроено не им, сцена, на которую он каждый раз вступает — всегда уже есть. О. — это слово о том, что уже есть, прежде чем человек начинает размышления о нем. А всегда уже есть бытие, трансценденция, которая не тождественна своим опредмеченным проявлениям, не тождественна сущему. Сама О. коренится для Хайдеггера в различении бытия и сущего.

В современной О. выделяются различные виды, или манифестации бытия: бытие окружающего нас предметного мира, бытие человека, бытие сознания, социальное бытие, бытие как трансценденция (как нечто потустороннее, т.е. лежащее по ту сторону наших познавательных возможностей, понятий, воображения, принципиальное невыразимое). Все эти виды и подходы, за исключением последнего, являются в строгом смысле слова нефилос. Поиски бытия в философии — это поиски человеком своего дома, преодоление своей бездомности и осиротелости, того, что К. Маркс весьма приблизительно назвал «отчуждением». Поиски бытия — это поиски корней, прикоснувшись к которым, человек может почувствовать в себе силу для преодоления бессмысленности окружающего мира, мужество жить, несмотря ни на эту бессмысленность, ни на свою конечность, почувствовать себя необходимой частью бытия, не менее существенной и необходимой, чем окружающий мир. Эти поиски составляют незримый фундамент того, что человек называет наукой, искусством, религией, стремлением к счастью, любовью, совестью, долгом и т.п. Бытие есть тайна, но тайна в данном случае — не что-то глубоко спрятанное, что нужно открыть, чего нужно добиться. Тайна лежит на поверхности, ее нужно пережить или прожить, и тогда она в какой-то степени станет понятна — не знаема, но понятна. А для этого нужно иметь мужество идти к тому, чего в принципе нельзя знать. Понимание бытия, прикосновение к нему, осененность бытием преобразует, преображает человека, вырывая его из бессмысленного хаоса эмпирической жизни и делая самобытным, делая его самого бытием. В отличие от окружающего мира бытие есть то, что призывает к пониманию. Это можно отчетливее понять на примере разницы между О. и космологией. Универсум как предмет последней открыт для рационального объяснения, с ростом науки он становится все более интеллигибельным. Но бытие — это не часть универсума, не содержание его или внутренняя структура, оно не становится по мере роста наших знаний чем-то более понятным, интеллигибельным. Оно — за интеллигибельностью. Здесь нет увеличивающейся глубины и широты, нет чего-то спрятанного, здесь не бывает новых открытий. Осведомленность о бытии есть тип человеческого отклика на то, на что способно откликнуться только человеческое существо. Наше выживание как человеческих существ, наша жизнь зависят от опыта разумности. Однако осведомленность о бытии не является необходимой для выживания или удовлетворения жизнью. Она, добавляясь к разуму, вводит особое, специальное измерение в наш опыт. Амер. метафизик М. Мунитц сравнивает осведомленность о бытии с духовным здоровьем, считая, что эта осведомленность является «невыразимым аккомпанементом» любой деятельности или опыта.

Осененность бытием не похожа на веру в Бога, поскольку бытие — это не источник универсума или человека, оно не есть некая высшая целостность, оно не обладает к.-л. степенью добра, любви, справедливости и т.п. Не имеет смысла вера в бытие или в его конечный триумф. Не имеет смысла искать союза с ним, в том значении, в каком верующий или мистик ищет союза с Богом, бытия нельзя достичь молитвой или послушанием. Мы можем быть открыты к бытию, но оно не ищет и не ожидает открытия. Осененность бытием создает другой порядок и качество жизни, отличные от религиозной веры или научного понимания. Достижение этой осененности есть специфически филос. проницательность. Быть в свете бытия — не значит отрицать мир, превращать его в иллюзию, не значит отбросить или минимизировать наши контакты с миром. Это просто означает, что у нас появляется другое измерение нашего опыта, которое окрашивает все виды нашего взаимодействия с миром — практические, эстетические, интеллектуальные и т.д. «Бытие — это то же самое, что незаконная радость. Нет никаких причин к тому, чтобы мы были, и тем радостнее быть, и тем больше продуктивной гордости можно от этого испытать» (М.К. Мамардашвши).

С т.зр. аналитической философии О. невозможна, поскольку логически невозможно построить содержательное понятие бытия. Темой онтологических размышлений, согласно У. Куайну, является группа представлений, выражаемых словом «быть», анализ того, что означает «бытие» у метафизиков. Априори может быть установлено не содержательное знание о том, что действительно существует, а лишь логическая форма утверждения существования.

Доброхотов А.Л. Категория бытия в классической западноевропейской философии. М., 1986; Фрагменты ранних греческих философов. М., 1989. Ч. 1; Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию. М., 1992; Куайн У. Онтологическая относительность // Современная философия науки: Хрестоматия. М., 1994; Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997; Hartmann N. Zur Grundlegung der Ontologie. Berlin, 1965; Munitz M. The Wbys of Philosophy. New York, 1979.

В.Д. Губин















ОНТОЛОГИЯ ИСКУССТВА — исследовательское направление в эстетике, изучающее фундаментальные принципы бытия искусства, бытийную сущность его символики. Первоначально О.и. была ориентирована на изучение способа бытия художественного произведения как чувственно-материального объекта, на анализ онтологического статуса искусства, степени объективности его содержания, форм его зависимости (независимости) от воспринимающего субъекта и историко-культурного контекста.

Сам по себе музыкальный текст или текст пьесы, романа есть не что иное, как объект, запечатленный в нотах, типографических знаках; статус произведения искусства он приобретает только тогда, когда актуализируется и воспринимается заложенное в нем содержание. Уже со времен И. Канта стало общезначимым заключение: распредмечивание содержания произведения возможно лишь в случае соединения интенции художественного текста с действительным опытом индивида. Более того, сам факт новых и новых приближений к уже известному произведению — инсценировки, трактовки, вариации — свидетельство его онтологической неисчерпаемости, таящихся в нем «резервов смысла». Отсюда положение, что настоящий смысл произведения искусства есть совокупность всех смыслов, для которых оно дает повод.

В 20 в. проблемы О.и. активно разрабатывались в феноменологии Э. Гуссерля, экзистенциализме М. Хайдеггера, структурализме Р. Барта. Главный лейтмотив их поисков в этой сфере — каким образом посредством искусства человек может прикоснуться к глубинным структурам бытия? Какой должна быть идеальная модель художественного восприятия, преодолевающая поверхностный психологизм, очищающая восприятие от случайных («неподлинных») онтологических знаков, символов? Т.о., 20 в. значительно обогатил трактовку проблем О.и. Исследование уже не ограничивается анализом ролей материального носителя произведения искусства и воспринимающего субъекта в процессе смыслопорождения. Речь идет о соотнесенности художественной символики с сущностными основами бытия.

Благодаря все новым интерпретациям произведение искусства постоянно возрождается. При этом оказывается, что власть хозяина этого текста — его автора над дальнейшей жизнью художественного произведения достаточно иллюзорна. На этом наблюдении основана известная концепция «смерти автора» Барта. Вся «множественность исторических биографий» текста, по его мнению, «фокусируется в определенной точке, которой является не автор, как утверждали до сих пор, а читатель», «рождение читателя приходится оплачивать смертью автора». «Смерти автора» способствуют и возможности текста к самоорганизации: самые оригинальные авторские замыслы вступают в компромисс с надличностными языковыми формами и приемами данной культуры, самостоятельные законы рождающегося живого текста порой действуют неодолимо.

Произведение искусства предполагает широкое, но не беспредельное поле для интерпретаций; художественная форма задает им определенное направление, по которому можно успешно двигаться, но только в его рамках, тогда трансформация онтологических смыслов будет подобна естественному прорастанию зерна. Условие многовековой «прочности» и открытости произведений, определяемых как классические, заключено в таком качестве художественной формы, как полисемия, многозначность. Именно на этом основывается нередко звучащее утверждение, что художественный мир может ощущаться как более подлинный, чем реальный. Сгущение художественной символики образует такой ландшафт, который онтологически воспринимается как более богатый, чем мир обыденный. Через особую конфигурацию ключевых символов, повторяющихся «эмблем» и лейтмотивов проглядывает всепорождающая стихия бытия. На достижение такого эффекта, по сути, и претендует любой художник: не выражать собственное мнение, но быть «глаголом универсума». Его экзистенциальная тоска во многом и выступает как побудительный мотив творчества, позволяющий искусству осуществить прорыв сквозь устоявшиеся мифологемы и рутинный порядок в непредсказуемые глубины космоса, в новые пласты бытийного смысла.

Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1988; Карасев Л.В. Онтологический взгляд на русскую литературу. М., 1995; Муратов А.Б. Феноменологическая эстетика начала XX века и теория словесности. СПб., 1996; Муриан И.Ф. Искусствознание и история искусства. Онтологические задачи // Вопросы искусствознания. 1996. № 2; Кривцун О.А. Эстетика. М., 1997.












ОПЕРАЦИОНАЛИЗМ (от лат. operatio — действие) — направление в философии науки, пытавшееся истолковать научные понятия не как отображение свойств и отношений реальных вещей, а как выражение измерительных операций. Создателем, пропагандистом и, по сути дела, единственным представителем О. был амер. физик П.У. Бриджмен. В 1927 он издал кн. «Логика современной физики», в которой попытался показать, что значение фундаментальных физических понятий «пространство», «время», «масса» и т.д. есть не что иное, как совокупность операций измерения соответствующих величин. Напр., что такое длина? То, что может быть измерено с помощью линейки, а не свойство реальных предметов. Что такое масса? То, что измеряется посредством весов. Когда мы говорим, что данный человек весит 80 кг, мы имеем в виду не некое присущее ему свойство, а только то, что, когда он встанет на весы, стрелка весов укажет на отметку «80». Такая интерпретация понятий науки в определенной мере выражала отдельные особенности теории относительности и квантовой механики, поэтому О. пользовался некоторой популярностью в 1930—1940-е гг.

Однако слабости О. были слишком очевидны. Если речь идет о длине или массе столов, стульев, деревьев, слонов и т.п., то это еще можно интерпретировать как нечто, измеряемое линейкой или весами. Но если мы говорим, напр., о массе Солнца или о расстояниях до звезд, разве думаем мы при этом о линейках и весах?

Величины такого порядка измеряются совершенно иначе. И в этих случаях Бриджмен оказался вынужден говорить не о реальных измерениях, а о «карандашно-бумажных» операциях. К тому же одни и те же величины могут измеряться разными способами и с помощью различных инструментов. Должны ли мы в этих случаях говорить о нескольких разных понятиях? Будучи талантливым ученым (в 1946 ему была присуждена Нобелевская премия за работы в области экспериментальной физики) и осознав трудности операционалистского истолкования научного знания, Бриджмен в 50-е гг. сам был вынужден признать, что значение физических понятий не исчерпывается измерительными операциями. Тем не менее О. подчеркнул то огромное значение, которое имеют в современной науке количественные понятия и измерительные операции, поэтому и остался в истории философии 20 в.

Bridgman P. W. The Logic of Modern Physics. New York, 1927; Bridgman P. W. The Nature of Some of Our Physical Concepts. New York, 1952.












ОПИСАНИЕ, описательное высказывание, дескриптивное высказывание (от англ. description — описание) — высказывание, главной функцией которого является описание действительности. Если О., даваемое высказыванием, соответствует реальному положению дел, высказывание считается истинным, если не соответствует — ложным. О. есть повествовательное предложение, рассматриваемое вместе с его содержанием (смыслом) как истинное или ложное. О. чаще всего имеет грамматическую форму повествовательного предложения: «Плутоний — химический элемент», «У ромба четыре стороны» и т.п. Однако О. может выражаться и предложениями др. видов. О. отличается от иных высказываний не грамматической формой, а прежде всего своей основной функцией и особенностями составляющих его структурных «частей».

Понятие О. может быть в определенной мере прояснено путем противопоставления его оценке, или оценочному высказыванию. Эти два вида высказываний являются выражением двух противоположных отношений мысли к действительности: истинностного и ценностного. В первом случае отправным пунктом в сопоставлении высказывания с объектом является объект, высказывание выступает как его О. и характеризуется в истинностных терминах. В случае ценностного отношения исходным является высказывание, выступающее как стандарт или проект, которому должен соответствовать объект. Если последний отвечает требованиям, предъявляемым к нему высказыванием, он считается позитивно ценным (хорошим).

Описательное отношение высказывания к действительности иногда отмечается словами «истинно», «действительно» и т.п., но чаще всего никак не обозначается. Сказать «Небо голубое» — все равно что сказать «Истинно, что небо голубое».

Всякое О. предполагает следующие четыре части, или компонента: субъект — отдельное лицо или сообщество, дающее О.; предмет — описываемая ситуация; основание — т.зр., в соответствии с которой производится О., и характер — указание на истинность или ложность предлагаемого О. Не все эти части находят явное выражение в О. Характер О., как правило, не указывается: оборот «истинно, что...» опускается, вместо высказываний с оборотом «ложно, что...» используются отрицательные высказывания. Предполагается, что основания всех О. тождественны: если оцениваться объекты могут с разных позиций, то описываются они всегда с одной и той же т.зр. Предполагается также, что, какому бы субъекту ни принадлежало О., оно остается одним и тем же. Отождествление оснований и субъектов О. составляет главное содержание идеи интерсубъективности знания, независимости его употребления и понимания от лиц и обстоятельств. Постулат тождественности субъектов и О. предписывает исключать упоминание этих двух «частей» из состава О. Вместо того чтобы говорить: «Для каждого человека с любой точки зрения истинно, что Земля вращается вокруг Солнца», мы говорим: «Земля вращается вокруг Солнца».

Сложность проведения различия между О. и оценками по большей части вызвана тем, что многие выражения языка имеют «смешанный», описательно-оценочный характер (см.: Описательно-оценочное высказывание). Одно и то же выражение, напр. аксиома какой-то теории или принцип морали, может в одной ситуации функционировать как О., в другой — как оценка, и нередко даже с помощью контекста трудно определить, в какой из этих двух противоположных ролей употребляется выражение.












ОПИСАТЕЛЬНО-ОЦЕНОЧНЫЕ ВЫСКАЗЫВАНИЯ — высказывания, играющие в одних контекстах роль описаний, а в других — роль оценок. Описание и оценка представляют собой два противоположных отношения утверждений к действительности: истинностное и ценностное (см.: Языка функции). О.-о.в. соединяют эти, кажущиеся несовместимыми употребления языка в своеобразные двойственные высказывания, лежащие между чистыми описаниями и чистыми оценками. Простым примером таких высказываний могут служить определения толковых словарей. Задача словаря — дать достаточно полную картину стихийно сложившегося употребления слов, описать те значения, которые придаются им в обычном языке. Но словарь ставит перед собой и др. цель — нормировать и упорядочить обычное употребление слов, привести его в определенную систему. Словарь не только сообщает, как реально используются слова, но и указывает также, как они должны правильно употребляться. Еще одним примером О.-о.в. являются, как указывает П.Ф. Стросон, правила грамматики: они говорят, как функционирует язык, и вместе с тем предписывают, как правильно его употреблять.

Еще Сократ столкнулся с затруднением, связанным с возможностью и истинностной, и ценностной интерпретации одного и того же утверждения. На вопрос, может ли справедливый человек однажды совершить несправедливый поступок, он отвечал, что нет: если это произойдет, человек перестанет быть справедливым. Сократ шел от идей к вещам, т.е. придерживался ценностного подхода. В рамках же истинностного подхода такая ситуация вполне возможна. Неслучайно Л. Шестов писал, что «сократовское уверение, будто с дурным не может приключиться ничего хорошего, а с хорошим — ничего дурного, есть «пустая болтовня» и «поэтический образ».

Между полюсами чистых описаний и чистых оценок располагаются как минимум следующие типы О.-о.в.:

• акцентуированные, или оценочно окрашенные, высказывания, имеющие гл.обр. описательное содержание, но функционирующие в системе определенных общих ценностей и наложившие на них свой отпечаток;
• научные законы, не только описывающие и объясняющие некоторые совокупности фактов, но и являющиеся стандартами оценки других утверждений теории;
• высказывания о тенденциях социального развития, подводящие итог предшествующих стадий эволюции социальных явлений и структур и намечающие перспективу их дальнейшего развития;
• правила частной практики, обобщающие опыт в конкретной сфере деятельности и дающие на этой основе рекомендации, как оптимизировать данную деятельность;
• принципы морали как правила определенной, хотя и весьма широкой практики;
• правила логики и математики, являющиеся правилами всякой, или универсальной, практики и вместе с тем сохраняющие определенное описательное содержание и, значит, известное притязание на истинность.


Примерами акцентуированных высказываний могут служить многие утверждения о фактах, особенно о фактах, играющих ключевую роль в обосновании конкретных теорий. В таких высказываниях связку «есть» обычно можно заменить на «должно быть»: изучаемый объект не просто обладает указанными свойствами, но должен обладать ими, иначе будет поставлена под сомнение судьба опирающейся на него теории. Акцентуированные высказывания непосредственно связаны с поднятой М. Вебером темой «отнесения к ценностям»: описание, функционирующее в рамках определенной системы ценностных координат, само становится оценочно окрашенным, хотя и не переходит в разряд оценок. Вебер подчеркнул, что оценочно окрашенными являются едва ли не все описания, даваемые социальными и гуманитарными науками, или науками о культуре. Г. Маркузе ограничивал ценностное измерение утверждений о фактах лишь суждениями диалектики и диалектической логики: «...Ниспровергающий характер истины придает мышлению качество императивности. Центральную роль в логике играют суждения, которые звучат как демонстративные суждения, императивы, — предикат "есть" подразумевает "должно быть". В качестве примеров Маркузе приводит суждения: «Добродетель есть знание», «Совершенная действительность есть предмет совершенного знания», «Человек свободен» и т.п.

Высказывания о тенденциях социального развития говорят не просто о том, что будет, а о том, что должно быть, если принять во внимание определенные факторы социального развития и в первую очередь те ценности, которые окажутся способными направлять деятельность людей в будущем. Примером такого рода высказывания может служить несбывшееся предсказание П.А. Сорокиным постепенного сближения зап., капиталистического, и советского, коммунистического, обществ и формирования на их основе нового, интегрального типа общества.

Примером правила частной практики может служить известное требование свободы науки от ценностей. Долгое время оно распространялось только на естественные науки, но уже со втор. пол. 19 в. стало все более активно предъявляться также социальным и гуманитарным наукам. «В результате независимость науки от ценностей (называемая иногда аксиологической нейтральностью), — пишет Э. Агацци, — была выдвинута как тезис одновременно описательный и предписывающий». Л. Витгенштейн относит к правилам частной практики высказывания типа: «Небо голубое» (сомнение в нем способно разрушить всю практику визуального восприятия и различения цветов), «Солнце завтра взойдет» (отказ от него ставит под сомнение всю естественную науку), «Если человеку отрубить голову, то обратно она не прирастет» (сомнение в нем ставит под вопрос всю физиологию) и т.п.

Моральные принципы содержат описание сферы моральной жизни и, опосредованно, тех сторон жизни общества, одним из обнаружений которых является мораль. Этими же принципами предписываются определенные формы поведения, требуется реализация известных ценностей и идеалов. Проблема обоснования данных принципов — это проблема раскрытия их двойственного, дескриптивно-прескриптивного характера. Принцип морали напоминает двуликое существо, повернутое к действительности своим регулятивным, оценочным лицом, а к ценностям — своим «действительностным», истинностным лицом: он оценивает действительность с т.зр. ее соответствия моральному идеалу и одновременно ставит вопрос об укорененности этого идеала в действительности.

Правила логики и математики регламентируют «изготовление» определенных логических и математических объектов, используемых во всякой деятельности (логически правильных рассуждений, определений, классификаций и т.п., математически правильных вычислений, построений, доказательств и т.п.). Как и правила частной практики, правила универсальной практики являются О.-о.в., но во вторых правилах прескриптивный момент выражен гораздо более отчетливо. В частности, Витгенштейн полагает, что говорить об истинности или неистинности утверждений логики и математики бессмысленно, т.к. они являются правилами и должны оцениваться не сами по себе, а только в составе тех языковых игр, или практик, которые направляются ими: «Опасность состоит, я полагаю, в том, что пытаются дать обоснование нашей процедуры, тогда как здесь не может быть такой вещи, как обоснование, и мы должны просто сказать: так мы это делаем». Витгенштейн прав, настаивая на исключительной роли системного обоснования правил всякой практики и на том, что обоснование таких правил не может быть сведено к применению аргументов. Правила логики и математики обосновываются гл.обр. не сами по себе, а в составе тех теорий, в которых они используются. Внутреннее обоснование данных правил, т.е. их обоснование в рамках чистой логики или чистой математики, — всего лишь первый этап обоснования, хотя именно на этом этапе они получают статус «логических» и «математических истин». Второй этап обоснования — это внешнее обоснование, т.е. обоснование тех содержательных теорий, в состав которых входят соответствующие утверждения логики и математики. Приемлемость таких теорий одновременно является свидетельством приемлемости лежащих в их основе логических и математических структур.

Многообразие О.-о.в. показывает, во-первых, разнородность тех способов, какими оценки могут входить в рассуждение, и, во-вторых, неявный характер подавляющего большинства тех оценок, которые являются составными элементами социальных и гуманитарных теорий. Если под ценностями понимается, как это бывает обычно, только то, что нашло эксплицитное выражение в специальных оценочных суждениях, сфера ценностей резко сужается. Остаются только внешние для процесса познания ценности, подобные моральным, эстетическим или религиозным. Можно предполагать, что они имеют определенное отношение к социальным и гуманитарным наукам. Но даже в таком слабом допущении нет прямой необходимости. Естественные же науки в этом случае полностью выпадают из-под действия ценностей. Узкое истолкование ценностей приводит в конечном счете к противопоставлению истинностного и ценностного подходов к действительности, образует пропасть между науками о природе и науками о культуре.

Проблема О.-о.в. — одна из самых сложных в методологии социальных и гуманитарных наук. Важность ее исследования вызвана в первую очередь тем, что оно должно ответить на вопрос, как именно обосновываются О.-о.в. Обоснование описаний предполагает прежде всего ссылку на прямое или косвенное соответствие их реальности (см.: Аргументация эмпирическая). Оценки (и их частный случай — нормы) являются в конечном счете руководствами для деятельности и обосновываются гл.обр. путем ссылки на успешность направляемой ими деятельности (см.: Обоснование оценок). Итогом обоснования описания является заключение о его истинности или ложности; результат обоснования оценки — вывод о ее эффективности или неэффективности. В каких терминах должны характеризоваться О.-о.в.: «истинно — ложно» или же «эффективно — неэффективно»? К.-л. общих принципов, позволяющих разграничивать ситуации, в которых двойственное высказывание употребляется как описание, и ситуации, когда это высказывание истолковывается как оценка, не существует. Дополнительная сложность вызвана тем, что отдельные высказывания мигрируют между описательным и оценочным полюсами. Высказывание, появившееся в какой-то теории как чистое описание, может постепенно приобрести значение правила, т.е. оценки. С др. стороны, высказывание, первоначально являвшееся оценкой, способно сместиться с течением времени в сторону типичных описаний.

О.-о.в. соединяют вместе описание и оценку. В одних контекстах они выступают как описания и должны, подобно всем описаниям, быть истинными или ложными. Их обоснование должно быть таким же, как и обоснование обычных описаний. В др. контекстах эти высказывания функционируют уже как оценки, чаще всего как стандарты или правила оценки иных высказываний. При этом данные высказывания не имеют, как и все оценки, истинностного значения и должны обосновываться подобно обычным оценкам. Никаких специальных способов обоснования, применимых только в случае О.-о.в., нет.

Шестов Л. Скованный Парменид. Париж, 1927; Ивин А.А. Ценности в научном познании // Логика научного познания. М., 1987; Витгенштейн Л. О достоверности // Витгенштейн Л. Философские работы. М., 1994. Ч. 1; Маркузе Г. Одномерный человек. М., 1994; Вебер М. «Объективность» познания в области социальных наук и социальной политики // Культурология. XX век. Антология. М., 1995; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997; Сорокин П.А. Главные тенденции нашего времени. М., 1997; Агацци Э. Моральное измерение науки и техники. М., 1998; Wittgenstein L. Remarks of the Foundations of Mathematics. Oxford, 1967; Strawson P.F. The Different Conception of Analytical Philosophy // The Linguistic Turn. Chicago; London, 1975.

А.А. Ивин











ОППОЗИЦИЯ (от лат. oppositio — противопоставление) — 1) несогласие, противодействие, сопротивление, противопоставление своих взглядов к.-л. др. взглядам; 2) группа лиц внутри к.-л. общества, организации, партии, коллектива, оказывающая противодействие центральному руководству в форме несогласия, неподчинения, сопротивления либо выступающая против мнения большинства или официального мнения; ярко выраженное противостояние, способное привести к расколу, проявляющееся прежде всего внутри жестко структурированных объединений в связи с несогласием по принципиальным вопросам; 3) политические силы, обычно организационно оформленные, выступающие против политики (или ее отдельных аспектов), проводимой руководством данной страны, а также против конкретных лиц в руководстве.

Политическая О. может быть представлена разными силами, действующими разобщенно, но каждое из оппозиционных течений руководствуется определенной идеей, имеет свой набор претензий к властям и преследует определенные цели. В целях консолидации усилий различные оппозиционные группировки могут объединяться и образовывать объединенную О. Оппозиционные силы, как правило, исходят из собственных представлений о путях развития общества и стремятся к власти для их реализации. В зависимости от характера О. приход к власти может осуществляться легальным либо насильственным путем. Вместе с тем О. часто совмещает критическое отношение к власти в лице ее представителей и непосредственных носителей с лояльностью государственным устоям.

В демократических государствах О. — естественный элемент политической системы. Она действует открыто, имеет собственные средства массовой информации, располагает реальными рычагами влияния на политику официальных властей и является одним из проявлений политического плюрализма. При этом оппозиционность в условиях политической свободы редко выходит за рамки, допустимые законом. В странах с жесткими авторитарными и тоталитарными режимами, а также с неразвитыми системами гражданских и политических свобод оппозиционность либо полностью исключается, либо подавляется различными способами. Оппозиционные движения в подобных условиях приобретают более радикальный характер.

Власть и оппозиция: Российский политический процесс XX столетия. М., 1995; Political Opposition in Western Democracies. London, 1966; Di Palma G. Disaffection and Participation in Western Democracies: the Role of Political Oppositions. Berkeley, 1969; Opposition in Western Europe. London; Sydney, 1987.












ОПРЕДЕЛЕНИЕ, дефиниция (лат. defenitio — ограничение) — логическая операция, раскрывающая содержание понятия. Напр., обычное определение термометра указывает, что это, во-первых, прибор и, во-вторых, именно тот, с помощью которого измеряется температура. Важность определений подчеркивал еще Сократ, говоривший, что он продолжает дело своей матери, акушерки, и помогает родиться истине в споре. Анализируя вместе со своими оппонентами различные случаи употребления конкретного понятия, он стремился прийти в конце концов к его прояснению и О. В лингвистике О. — толкование слова.

Отличает и отграничивает определяемый предмет от всех иных. Приведенное О. термометра позволяет однозначно отличить термометры от всех предметов, не являющихся приборами, и отграничить термометры по присущим только им признакам от всех иных приборов. О. раскрывает сущность определяемых предметов, указывает те основные признаки, без которых они не способны существовать и от которых в значительной мере зависят все иные их признаки. Напр., О. человека как животного с мягкой мочкой уха или как существа, способного смеяться, отграничивает людей от всех иных животных, но не раскрывает глубокой сущности человека. Более удачным в этом смысле является О. человека как разумного животного или как животного, производящего орудия труда. О. может быть более глубоким или менее глубоким, и его глубина зависит прежде всего от уровня знаний об определяемом предмете. Необходимо также учитывать известную относительность сущности: существенное для одной цели может оказаться второстепенным с т.зр. др. цели. Напр., в геометрии могут использоваться разные, не совпадающие между собой О. понятия «линия», и вряд ли можно сказать, что одно из них раскрывает более глубокую сущность этого понятия, чем другие.

Конкретные формы, в которых реализуется операция О., чрезвычайно разнообразны. Прежде всего необходимо отметить различие между явными и неявными О. Первые имеют форму равенства двух имен, вторые не имеют такой формы. К первым относятся, в частности, наиболее употребительные, родовидовые О., называемые также «классическими», ко вторым — контекстуальные, остенсивные, аксиоматические и др. О. Принципиально важным является различие между реальными и номинальными О. Первые представляют собой описания определяемых предметов и являются истинными или ложными, вторые представляют собой предписания (нормы), говорящие о том, какое значение следует придавать вновь вводимым понятиям, и не имеют истинностного значения.

Относительно О. иногда высказывается общий принцип: «Об определениях не спорят», или: «О словах не спорят». Однако мнение, будто по поводу О. неразумно или даже бессмысленно спорить, — явно ошибочно. Оно не согласуется с общим представлением об О. и его задачах в обычной жизни и в научном исследовании. Это мнение противоречит также тому очевидному факту, что споры об О. являются обычным делом. За указанным принципом стоит, судя по всему, предостережение, что споры о реальных О. и споры о номинальных О. принципиально различны. Реальное О. есть описание какой-то совокупности объектов, и проверка его правильности заключается в сопоставлении его с описываемым объектом. Адекватное описание — истинно; описание, не соответствующее действительности, — ложно. Споры относительно реальных О. — это обычно споры по поводу истинности описательных (дескриптивных) высказываний. Номинальное О. не описывает что-то, а требует нечто реализовывать. Поэтому спор здесь идет не об истинности некоторого описания, а о целесообразности, правомерности и т.п. выдвигаемого требования. Положим, кто-то определяет «бегемота» как «хищное парнокопытное млекопитающее отряда нежвачных». На такое О. можно возразить, что оно неверно, поскольку является ложным: бегемоты — не хищники, а травоядные животные. Но, допустим, кто-то говорит, что он будет отныне называть «бегемотами» всех представителей отряда пресмыкающихся, включающего аллигаторов, гавиалов и настоящих крокодилов. В данном случае нельзя сказать, что О. ложно. Человек, вводящий новое слово, ничего не описывает, а только требует — от себя или от др., — чтобы рассматриваемые объекты именовались этим, а не др. словом. Но спор возможен и уместен и здесь. Аллигаторов, гавиалов и настоящих крокодилов принято называть «крокодилами», нет смысла менять это устоявшееся имя на «бегемот», тем более что последнее закрепилось уже за совсем иными животными. Такая замена нецелесообразна, она не принесет пользы. Хуже того, неизбежная в случае переименования путаница принесет прямой вред. Возражения сводятся, т.о., к тому, что предложение — или даже требование — переименовать крокодилов в бегемотов нецелесообразно и неэффективно. О. любого вида в принципе может быть предметом спора. Но споры об О.-требованиях ведутся иначе, чем об О.-описаниях.

Одна из особенностей языка философии заключается в обилии в нем размытых, недостаточно определенных в отношении своего содержания понятий. Отсюда в философии сравнительно немного О. При этом большая их часть относится к контекстуальным, раскрывающим содержание понятия путем указания его многообразных связей с др. понятиями, встречающимися в тексте. Характерно, что философия коллективистических обществ тяготеет к наиболее простым, родо-видовым О. и полна ожесточенных споров по поводу таких О. (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество).

О. является эффективным средством против неясности понятий и рассуждений. Вместе с тем невозможно определить все, точно так же как невозможно доказать все. О. сводит неизвестное к известному, не более того. Оно всегда предполагает, что есть вещи, известные без всякого О. и разъяснения и не требующие дальнейших уточнений с помощью чего-то более очевидного. «Неясное» и «неопределимое» не одно и то же. Как раз наиболее ясное, само собой понятное и очевидное меньше всего нуждается в О., а зачастую и просто не допускает его.

О. действуют в довольно узком интервале. С одной стороны, он ограничен тем, что признается очевидным и не нуждающимся в особом разъяснении, сведении к чему-то еще более известному и очевидному. С др. стороны, область успешного О. ограничена тем, что многое остается пока еще не настолько изученным и понятным, чтобы дать ему точную характеристику. Попытка определить то, что еще не готово для О., способна создать только обманчивую видимость ясности.

Наиболее строгие О. встречаются в науках, имеющих дело с абстрактными объектами. Легко определить, напр., квадрат, совершенное или нечетное число. С трудом даются О. конкретных, реально существующих вещей, взятых во всем многообразии присущих им свойств. Напр., хотя с момента открытия электрона прошло не так уж много времени, ему давались уже десятки разных О.

В художественной литературе нет никаких О., если не считать определенности каждого слова его окружением. В философии и науке О. не так часты, как это может показаться, если составлять представление о филос. и научном творчестве только по учебникам. Цельность и ясность как художественным произведениям, так и филос. и научным теориям придают не столько разъяснения и ссылки на более ясное и очевидное, сколько многообразные внутренние связи понятий. Ясность и обоснованность той целостной системы, в которую входит понятие, являются гарантией и его собственной ясности.

Попа К. Определение. М., 1976; Горский Д. П. Определение. М., 1985; Ивин А.А. Логика. М., 1999.

А.А. Ивин












ОПРОВЕРЖЕНИЕ в логике — рассуждение, направленное против выдвинутого утверждения, предположения или доказательства и имеющее своей целью установление его ложности или недоказанности. Различают прямое и косвенное О. При прямом О. из выдвинутого положения выводят следствия до тех пор, пока не получат следствия, прямо противоречащего некоторой известной истине. В таком случае мы должны признать данное следствие ложным, но это означает, что ложно и то положение, из которого оно получено. При косвенном О. доказывают истинность положения, противоречащего выдвинутому утверждению. Если выдвинутое утверждение противоречит доказанной истине, то оно должно быть признано ложным. Напр., пусть выдвинуто утверждение «Все медведи являются бурыми». Для его опровержения мы формулируем противоречащее ему положение: «Некоторые медведи не являются бурыми». Затем находим в Арктике белого медведя и тем самым доказываем это положение, опровергая т.о. первоначальное утверждение. Если для опровергаемого утверждения формулируется доказательство, то О. может быть направлено либо против аргументов предъявленного доказательства, либо против логической связи аргументов с тезисом доказательства. В этом случае при О. стараются показать, что какие-то из приведенных аргументов ложны или необоснованны, либо стремятся обнаружить ошибку в выводе тезиса из аргументов, т.е. показать, что между тезисом и аргументами нет логической связи. В обоих случаях О. показывает, что выдвинутое утверждение не было доказано, хотя, конечно, оно и может быть истинным.

В философии науки под О. некоторого закона или теории понимают установление их ложности на основе их расхождения с эмпирическими данными. Пусть «Т» — некоторая теория, «А» — ее эмпирическое следствие. Если при эмпирической проверке оказалось, что истинно не утверждение «А», а его отрицание «не-А», то «А» следует признать ложным. Это ложное следствие мы получили из теории «Т», следовательно, эта теория ложна и опровергнута. Рассуждение при этом протекает по схеме:

Т —> А
не-А
не-Т.


Это не что иное, как modus tollens традиционной логики, дающий достоверный вывод. Совершенно очевидно, что здесь мы имеем дело с частным случаем логического опровержения.

Опираясь на схему modus tollens, К.Поппер предположил, что в случае расхождения теории с фактами мы с уверенностью можем утверждать, что теория опровергнута и должна быть отброшена как ложная. Однако в реальной научной практике дело обстоит не так просто. Во-первых, всегда возможны сомнения в чистоте эксперимента и надежности установленного факта. Во-вторых, для вывода эмпирического следствия к теории присоединяются дополнительные редукционные предложения, которые могут оказаться ошибочными. Наконец, в результате небольших модификаций теории обычно можно устранить ее расхождение с фактами. Поэтому реальный процесс опровержения научной теории часто растягивается на долгие годы и даже десятилетия (см.: Фальсификация, Пара-фальсифицирующая логика).

Лакатос И. Доказательства и опровержения. М., 1967; Ивин А.А. Логика. М., 1999.











ОПТИМИЗМ (от лат. optimus — наилучший) — один из двух основных видов восприятия мира, выражающий позитивное, доверительное отношение к нему; противостоит пессимизму. В обыденном понимании — это склонность видеть и подчеркивать во всех жизненных событиях положительные стороны, не впадать в уныние из-за неурядиц, верить в успех, в счастливый исход любого начинания и конечное благополучие.

В филос. умозрении следует отличать гносеологический О., считающий мир целиком поддающимся познанию, и О. этический, основными чертами которого является указание на действенность добра и бессилие зла, убеждение в окончательном торжестве добра над злом, справедливости над несправедливостью, разума над хаосом. Для религиозно-метафизического О. характерна онтологизация добра, вера во вселюбящего, всеблагого Бога или в могущество мирового Разума (Логоса), чьи проявления вносят в мир созидающее и светлое начало. В деистических, секулярных, по преимуществу рационалистических, филос. системах О. опирается не на веру в Божественный Промысел, а на веру в способность человека поступать согласно его природе или его разуму. При этом всякого рода «метафизические допущения» считаются ненужными и даже вредными, ибо сковывают свободную волю индивида.

Для античности нельзя провести строгого разделения мировоззрений на оптимистические и пессимистические. Мир, где властвует судьба и все изменения происходят по ее воле, воспринимался греками целостно, без явного неприятия к.-л. его явлений и без явного преобладания унылых или радостных настроений. Христианская философия, напротив, строго отделила оптимистические и пессимистические мотивы, которые диалектически сочетаются в ней. Хотя она и наполнена трагическими переживаниями падения человека и мира в бездну греха, но постоянно подчеркивает свой радостный, оптимистический пафос. Это выражается в евангельских представлениях о божественном начале, живущем даже в самой заблудшей душе, о возможной победе человека над смертью, благодаря искупительной жертве Богочеловека, о преображении твари и о торжестве Царствия Божьего. Оптимистический пафос характерен для эпохи Возрождения, где появляются представления о непрерывном развитии и накоплении знания (Г. Галилей), о неограниченных возможностях человека в постижении мира. Стремление мыслителей Ренессанса проникнуть в тайну творения привело в Новое время к идее возможного достижения человеческим разумом божественного всеведения. В системах Р. Декарта, Б. Спинозы, Г.В. Лейбница, И. Канта, Г.В.Ф. Гегеля разум, не замутненный волевым началом, признается совершенным мерилом жизни. Радикальным метафизическим О. отличается философия Лейбница, согласно которой наш мир есть наилучший, ибо Бог при творении держал в уме бесконечное число возможных миров и, в силу своей абсолютно доброй воли, остановился на наилучшем варианте. В философии Просвещения, а также в позитивизме светский этический О. достигает своей вершины. Идея прогресса в знании распространяется на социальную сферу (А.Р.Ж. Тюрго, М.Ж.А. Кондорсе), и отныне считается, что человечество движется от менее совершенных форм общества к более совершенным. На деятельном преобразовании реальности и прорыве к справедливому социуму настаивали социалисты-утописты (К.А. Сен-Симон, Ш. Фурье) и марксизм, видевший завершение мировой истории в построении коммунизма — формации, где люди смогут освободиться от вековой экономической зависимости и разовьют все творческие способности.

Философия 20 в. в свете мировых войн и революционных потрясений была вынуждена внести коррективы в оптимическое мировоззрение. Экзистенциализм говорит об абсурдности жизни (А. Камю), о «страхе», «тревоге», «покинутости» (Ж.П. Сартр, П. Тиллих), о «заботе» (М. Хайдеггер), которые стали основными настроениями эпохи. Но человек не должен впадать в отчаяние, напротив, в условиях, когда пошатнулись метафизические ценности, он получает «абсолютную свободу» (Сартр) и должен утверждать идеалы милосердия и гуманизма.

В современном мире оптимистическая вера в неограниченные возможности науки, техники, в прогресс общества и в благотворное влияние на человеческие качества политико-правовых ин-тов, хотя существенно подорвана мировыми войнами и революциями, остается одним из самых влиятельных умонастроений.











«ОПЫТ О ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ РАЗУМЕ» — основное филос. сочинение Дж. Локка. Первое издание вышло в Лондоне в 1690, было еще три прижизненных издания с исправлениями и дополнениями. В сочинении изложены теория познания Локка, его психологические воззрения и философия языка. Работа состоит из четырех книг, которым предпосланы посвящение Т. Герберту, графу Пемброку и обращение к читателю.

В первой книге дается критика учения о врожденных идеях и принципах (т.е. изначально присущих человеческому уму до всякого опыта). Локк доказывает, что ни положения логики и математики, ни правила морали, ни идея Бога не являются врожденными.

Во второй книге излагается теория происхождения знания из чувственного опыта — внешнего и внутреннего, из ощущения и рефлексии. Они являются источниками, снабжающими ум идеями, под коими Локк понимает все то, что ум воспринял в себя и чем он может затем оперировать. Исходный материал знания — простые идеи, из них ум посредством присущей ему деятельной способности соединения, сопоставления и абстракции образует сложные и общие идеи. Локк различает идеи первичных и вторичных качеств, т.е. идеи, сходные с теми качествами тел, которые вызывают эти идеи (протяженность, фигура, плотность, движение), и не сходные (цвет, звук, запах, вкус). Среди сложных идей он различает идеи модусов, субстанций и отношений. Идеи бывают ясные или смутные, реальные или фантастические, адекватные или неадекватные, истинные или ложные.

Третья книга содержит философию языка. Здесь излагается концептуалистический взгляд на природу общих понятий и имен.

Четвертая книга посвящена анализу познавательного процесса и проблеме истины. Всякое познание есть восприятие соответствия или несоответствия идей. По степени достоверности установления такого соответствия или несоответствия познание делится на интуитивное, демонстративное и чувственное. Последнее оценивается Локком как наименее ясное и достоверное, что вносит в его эмпирическую концепцию познания рационалистический элемент. Знание истинно тогда, когда идеи соответствует действительности. Истина — это соединение (или разъединение) идей или их знаков сообразно соответствию (или несоответствию) обозначаемых ими вещей. В четвертой книге также рассматриваются вопросы реальности и объема познания, основания и степени вероятного знания, природы и основания веры, или мнения.

Это сочинение Локка оказало решающее влияние на филос. мысль века Просвещения, оставаясь одним из самых известных произведений этой эпохи.

Соч.: В 3 т. М., 1985. Т. 1-2.










ОРГАНИЦИЗМ (от лат. organismus — живое тело) — истолкование духовных, исторических, политических и др. образований по аналогии с живыми организмами. При этом подчеркиваются такие черты последних, как их сложность, целостность, связь с окружающей средой, динамическая упорядоченность, создание ими нового бытия и т.д. Предполагается, что народы, культуры, языки, течения в философии и искусстве, научные теории и т.д., подобно организмам, в определенное время рождаются, достигают зрелости, а затем старятся и умирают. Аналогия с живым нередко оказывается полезной, однако, как и всякая аналогия, она ставит на место исследуемого объекта некоторый иной объект, а потому провоцирует опасность некритического их отождествления.











ОРИГЕН (Origenus) (ок. 185 — 253 или 254) — христианский теолог, философ и ученый, представитель ранней патристики. Изучал антич. философию (по некоторым сведениям, в школе Аммония, из которой вышел также Плотин). С 217 возглавлял христианскую школу в Александрии, но в 231 подвергнут осуждению со стороны александрийской и др. церквей, после чего перенес свою преподавательскую деятельность в Палестину (в г. Кесарию). Во время очередной волны антихристианских репрессий был брошен в тюрьму и подвергнут пыткам, от которых вскоре умер.

Перечень соч. О. включал около 2000 «книг» (в антич. смысле слова). В работе по критике текста Библии О. выступил как наследник александрийской филологической традиции и одновременно как основатель библейской филологии. Философия О. — стоически окрашенный платонизм. Чтобы согласовать его с верой в авторитет Библии, О. вслед за Филоном Александрийским разрабатывал доктрину о трех смыслах Библии — «телесном» (буквальном), «душевном» (моральном) и «духовном» (философски-мистическом), которому отдавалось безусловное предпочтение. Сотворение мира Богом О. толковал как вечно длящийся акт: прежде этого мира и после него были и будут др. миры. Эсхатологический оптимизм О. отразился в учении о т.н. апокатастасисе, т.е. о неизбежности полного «спасения», просветления и соединения с Богом всех душ и духов (как бы независимо от их воли), включая дьявола, и о временном характере адских мук. Доктрина О. об аскетическом самопознании и борьбе со страстями оказала сильное влияние на становление монашеской мистики в 4—6 вв., а выработанная им система понятий широко использовалась при построении церковной догматики (у О., напр., впервые встречается термин «богочеловек»). В эпоху расцвета патристики приверженцами О. были Евсевий Кесарийский, Григорий Назианзин и особенно Григорий Нисский. Др. теологи резко осуждали О. за «еретические» мнения (учение об апокатастасисе) и за включение в состав христианской догмы несовместимых с ней тезисов антич. философии (в частности, платоновского учения о предсуществовании душ). В 543 О. был объявлен еретиком в эдикте императора Юстиниана I; однако влияние его идей испытали многие мыслители Средневековья.

В рус. пер.: Творения Оригена. Казань, 1899; Против Цельса. Казань, 1912. Ч. I.
Болотов В. Учение Оригена о святой Троице. СПб., 1879; История философии. М., 1940. Т. 1; Volker W. Das Vollkommenheitsideal des Origenes. Tubingen, 1931; Danielou J. Origene. Paris, 1948.












ОРТЕГА-И-ГАСЕТ (Ortega у Gasset) Xoce (1883—1955) — исп. философ, теоретик искусства, публицист. С начала гражданской войны в Испании (1936) жил во Франции, Португалии, в 1939 эмигрировал в Латинскую Америку; в 1945 вернулся на родину.

Получил известность своими попытками переосмыслить природу западноевропейской культуры, и прежде всего философии. Теоретические взгляды О.-и-Г. складывались под влиянием марбургской школы неокантианства, к которым впоследствии философ относился критически. Основной недостаток творчества представителей нем. классической философии, и в особенности Г.В.Ф. Гегеля, О.-и-Г. усматривал в «оптимистическом благодушии», подпитывавшемся ощущением гарантированности прогресса и проявившемся в торжестве рационально-конструктивного осмысления человека и истории. Подобное воплощение филос. самодовольства, по мнению О.-и-Е, было лишено «подлинной и горькой искренности», взволнованного духа творчества и потому оставляло за рамками исследования поиски ключа к нашему существованию, «столь же загадочному, сколь и ненадежному». С именем исп. теоретика связана попытка выработать новое понимание философии как особого рода творчества, возможного только в единстве с реальной жизнью человека, а не как собрания готовых истин, которые индивиду предстоит лишь усвоить. Учение О.-и-Г. стало составной частью общей идейной переориентации европейской философии 20 в.: отразило ее антропологическую ориентированность, глубокое внимание к онтологической проблематике.

Одной из центральных тем, пронизывающих большинство работ О.-и-Г. («История как система», 1935; «Идея начала у Лейбница», 1947, и др.), стала проблема взаимодействия рациональных и «жизненных» начал в человеке. Жизнь человека — это целостность такого рода, которая неподвластна теоретическому анализу рационального мышления. Для жизни, определяемой философом как «единство драматического динамизма между Я и миром», характерны незаданность, необусловленность и незавершенность. Исходя из определения жизни как «драмы», О.-и-Г. разрабатывает принцип ситуационности в исследовании человека, ставший основным в инструментарии экзистенциально-феноменологической философии. Отсюда и стремление увидеть жизнь человека в ее изначальной реальности («человек — это то, что с ним произошло»), желание видеть жизнь очищенной от каких бы то ни было тенденциозных интерпретаций (см.: «В поисках Гёте»). О.-и-Г. критикует рационалистическую философию прежде всего за то, что для нее мир выступает в виде «моделей мира», в то время как подлинная задача разума состоит в том, чтобы помочь человеку освободиться от внешних абстрактных конструктов, парализующих мышление. Жизнь требует от человека постоянных самостоятельных ее интерпретаций, выработки личных убеждений, регулирующих его решения, поведение, все существование. Необходимо, чтобы эти мнения действительно принадлежали человеку, пробивались сквозь наслоения смыслов, которые социум наложил на те или иные явления мира. Только проделав эту трудную работу, человек начинает ориентироваться в тревогах, заботах и опасностях, рождаемых «неоспоримой очевидностью жизни».

Жизненная ситуация, когда человек в конце концов может жить и без истины, когда его отношения с истиной — внешние и случайные, описана О.-и-Г. через анализ феномена массовой культуры и массового человека («Восстание масс», 1929; «Человек и люди», 1927): «Архаические черты, живущие в глубине человека, празднуют свою победу в феномене массового искусства. Что ждет этого человека, какой жизнью ему суждено жить? Да никакой. Он обречен представлять собой другого, т.е. не быть ни собой, ни другим. Жизнь его неумолимо теряет достоверность и становится видимостью. Игрой в жизнь, и притом чужую».

Эстетические исследования О.-и-Г. вдохновляла мысль, что ни один тип художественного видения в истории культуры не может быть понят как вневременная норма искусства. В одной из центральных работ — «Дегуманизация искусства» (1925) — он проводит идею о преходящем характере любых художественных стилей и приемов; постоянным и абсолютным при этом остается процесс самопознания человека, стремящегося на каждом витке истории рассмотреть себя в более масштабной системе координат. О.-и-Г. обосновывает необходимость перевода художественного восприятия с принципа «ближнего видения», на принцип «дальнего видения». Последнее освобождает художественные смыслы от прямого взаимодействия с вещами, с реальной предметностью. В конечном счете, убежден О.-и-Г, искусство должно быть озабочено не тем, чтобы хранить и умножать свои языковые накопления, а тем, чтобы используемые им приемы были максимально адекватны глубинным состояниям человека в ту или иную историческую секунду. Творчество О.-и-Г. оказало существенное влияние на новейшие тенденции развития социологии, эстетики, философии культуры, на способы осмысления «неклассических» форм художественного творчества.

Эстетика. Философия культуры. М., 1991; Что такое философия? М., 1991; Философия. Эстетика. Культура. М., 1993; Этюды об Испании. Киев, 1994; Веласкес. Гойя. М., 1997; Размышления о «Дон Кихоте». СПб., 1997; Избр. труды. М., 1997.

Зыкова А.Б. Учение о человеке в философии X. Ортеги-и-Гасета. М., 1978; Деревянко Е.В. Неизбежность аристократии духа: учение X. Ортеги-и-Гасета об общественном идеале // Социологические исследования. 1992. № 6; Хайдеггер М. Встречи с X. Ортегой-и-Гасетом // Философские науки. 1994. № 1-3.

О.А. Кривцун














ОРТОДОКСИЯ (от греч. orthos — правый, прямой и doxa — мнение) — православие или правоверие, дословно «исповедание правого (или верного) мнения». Сам термин появляется довольно поздно как антоним к слову «гетеродоксия», которым обозначались «иные», или нецерковные, богословские взгляды разного рода еретиков и тех учителей, мнения которых церковь по к.-л. причинам отвергала. Термин «О.» впервые встречается у Евсевия Кесарийского (265— 340) в «Церковной истории», где Ириней Лионский и Климент Александрийский названы «послами церковной ортодоксии». Со времени Юстиниана (527— 565) слово «О.» начинает употребляться достаточно широко для обозначения богословских взглядов, относительно которых существует мнение, что они точно соответствуют Евангелию и учению церкви. С 843 первое воскресенье Великого поста получает наименование дня Торжества Ортодоксии, или Православия. После 1054 термин усваивается за учением Константинопольской и др. вост. церквей, отказавшихся от общения с католическим Римом. Слово «О.» широко употребляется в переносном смысле для обозначения религиозной или филос. позиции, о которой заявляется, что она в точности соответствует букв. и первоначальному пониманию того или иного учения. В этом смысле говорят об ортодоксальных иудеях, лютеранах, марксистах и пр.












ОРУЭЛЛ (Orwell) Джордж (псевд., настоящее имя и фамилия Эрик Артур Блэр (Blair) (1903—1950) — англ. писатель и публицист, давший одно из самых ярких и глубоких описаний тоталитарного общества. Оказал значительное влияние на понимание современной социальной философией двух основных версий радикального социализма — коммунизма и национал-социализма. В молодости О. искренне верил в близкое всемирное торжество социализма, участвовал в гражданской войне в Испании на стороне республиканцев, был ранен. Разочаровавшись в революционных идеалах, перешел на позиции либерального реформаторства. Большое влияние на творчество О. оказали Дж. Свифт, С. Батлер, Д. Лоренс, Е.И. Замятин.

Известность О. связана с его сатирой «Ферма животных» (1945) и с романом-антиутопией «1984» (1949), в котором изображена социалистическая система, пришедшая на смену капиталистической. Новое общество полностью отрицает свободу и автономию личности. Для него характерны: мобилизация всех сил для реализации глобальной цели; концентрация власти в руках одной партии, направляемой вождем; безраздельная монополия на средства коммуникации; считаемая единственно верной идеология; полный контроль за общественной и частной жизнью; жестокое насилие в отношении всех инакомыслящих и несогласных; постоянные поиски врагов, с которыми ведется непримиримая война; материальная нищета и всеобщий страх.

Вместе с тем коллективистическое общество, описываемое О., ориентировано не на углубление социалистического (коммунистического) образца общественного устройства, а на простое воспроизведение в условиях современного индустриального общества древнего коллективистического образца. Социализм, боровшийся за власть, пишет О., долгое время прибегал к помощи таких слов, как «свобода», «справедливость» и «братство». Революции устраивались под знаменем равенства. «Однако все варианты социализма, появлявшиеся после 1900 года, более или менее открыто отказывались считать своей целью равенство и братство. Новые движения, возникшие в середине века... ставили своей целью увековечение несвободы и неравенства... Целью их было в нужный момент остановить развитие и затормозить историю». Стабилизация общества и нерушимое неравенство — идеалы как раз древнего коллективизма.

Поскольку общество, рисуемое О., основывается не на любви и справедливости, а на ненависти и стремится вытравить у своих индивидов все чувства, кроме страха и самоуничижения, такое общество может существовать только в атмосфере жестокой борьбы с внутренними и внешними врагами. Один из идеологов этого общества говорит: «Никогда не прекратятся шпионство, предательство, аресты, пытки, казни, исчезновения. Это будет мир террора — в такой же степени, как мир торжества... Ереси будут жить вечно. Каждый день, каждую минуту их будут громить, позорить, высмеивать, а они сохранятся ... У нас всегда найдется еретик — и будет здесь кричать от боли, сломленный и жалкий, а в конце, спасшись от себя, раскаявшись до глубины души, сам прижмется к нашим ногам».

О. описал стиль тоталитарного мышления и тоталитарный образ жизни. Он обрисовал, в частности, постоянное тяготение этого мышления к парадоксу и соединению несовместимых понятий. В обществе будущего министерство мира ведает войной, министерство любви — охраной порядка, а бесконечно повторяемые партийные лозунги: «Война — это мир», «Свобода — это рабство», «Незнание — сила». Такое диалектическое мышление О. называет «двоемыслием», означающим «способность одновременно держаться двух противоположных утверждений». О. хорошо понимает основную цель диалектики (двоемыслия) — быть грандиозной системой умственного надувательства: «Успехи партии зиждятся на том, что она создала систему мышления, где оба состояния существуют одновременно. И ни на какой другой интеллектуальной основе ее владычество нерушимым быть не могло». Главный герой романа О. работает в министерстве правды, занятом постоянным переписыванием истории: поскольку прошлое истолковывается в обществе будущего как обоснование и оправдание настоящего, то с изменением «настоящего» должно неминуемо меняться и прошлое. «Ежедневно и чуть ли не ежеминутно прошлое подгонялось под настоящее. Историю, как старый пергамент, выскабливали начисто и писали заново — столько раз, сколько нужно. И не было никакого способа доказать потом подделку».

О. в художественной форме выразил основную социальную тенденцию 20 в.: на смену капитализму постоянно готова прийти какая-то разновидность социализма, причем новое общество окажется тоталитарным.

1984. М., 1992; Down and out in Paris and London. London, 1933; Burmese Days. New York, 1934; The Road to Wigan Pier. London, 1937; Homage to Catalonia. London, 1938; Coming up for Air. London, 1939; Animal Farm. London, 1945; The Collected Essays, Journalism and Letters of G. Orwell. New York, 1968. Vol. 1-4.

И.П. Никитина












ОРФИКИ — последователи др.-греч. легендарного певца Орфея. От их соч. сохранились лишь фрагменты. Уже в древности существовало несколько версий орфической космогонии. Первоначалом является то ли Никта (Ночь), то ли Вода, то ли Хронос (Время), то ли Хаос, то ли слиянность Земли, Неба и Моря. Будучи пред-философией, космогония О. содержит в себе значительные элементы теогонии. Человек сотворен Зевсом из праха испепеленных им титанов, растерзавших ребенка-Диониса и вкусивших его мяса, а потому является двойственным существом: титаническим и дионисийсклм, телесным и духовным. Бессмертная душа пребывает в смертном теле как в темнице, она обречена на переселение в новые тела. Цель жизни — освобождение души от тела для обитания на «островах блаженных».












ОСЕВОЕ ВРЕМЯ — термин К. Ясперса, обозначающий период между 8 и 2 вв. до н.э., когда произошел резкий поворот в истории, появился человек современного типа и образовалась как бы ось мировой истории. Христианская история видела отправной пункт исторического развития в явлении Христа. Даже Г.В.Ф. Гегель, пытавшийся нарисовать картину истории так, чтобы христианство выступало лишь как один из ее моментов, говорил, что весь исторический процесс движется к Христу и идет далее от него, что явление сына Божьего есть ось мировой истории. Ясперс отказывается видеть ось истории в явлении Христа: последнее имеет значение только для христиан, а историческая ось должна иметь значение для всего человечества.

В О.в. произошли многие примечательные события. В Китае жили Конфуций и Лао-цзы, возникли все направления кит. философии. В Индии сложились Упанишады, жил Будда. В философии были рассмотрены все возможности филос. осмысления бытия, вплоть до скептицизма, материализма, софистики и нигилизма. В Иране Заратуштра учил о мире, где идет борьба добра со злом. В Палестине выступали пророки, в Греции — это время Гомера, философов Парменида, Гераклита, Платона, трагиков, Фукидида и Архимеда. Все, связанное с этими именами, появилось почти одновременно в течение немногих столетий в Китае, Индии и на Западе независимо друг от друга. «Новое, возникшее в эту эпоху в трех упомянутых культурах, сводится к тому, что человек осознает бытие в целом, самого себя и свои границы. Перед ним открывается ужас мира и собственная беспомощность. Стоя над пропастью, он ставит радикальные вопросы, требует освобождения и спасения» (Ясперс). В О.в. были разработаны те основные категории, которыми человек мыслит по сей день, заложены основы мировых религий, существующих и сегодня. Важнейшей характеристикой этого времени является прорыв мифологического мировоззрения, переход от мифа к логосу. В О.в. впервые разделяются как противоположности земля и небо, сущее и должное, повседневное и идеал. Стремясь к идеалу и осознавая свою беспомощность, человек обращается к внешней силе — к всемогущему Богу, живущему вне мира и способному спасти человека лишь по своей доброй воле. О.в. знаменует исчезновение великих культур древности. Народы, не воспринявшие идей О.в., остаются на уровне природного существования, их жизнь является неисторичной.

Ясперс признает, что он не может ответить на вопрос о причине О.в. «Никто не может полностью понять, что здесь произошло, как возникла ось мировой истории! Нам надлежит очертить контуры этого поворотного периода, рассмотреть его многообразные аспекты, интерпретировать его значение, для того чтобы на данной стадии хотя бы иметь его перед глазами в качестве все углубляющейся тайны» (Ясперс).

Ясперс выделяет четыре гетерогенных периода человеческой истории: прометеевскую эпоху (возникновение речи, орудий труда, умения пользоваться огнем), эпоху великих культур древности, эпоху духовной основы человеческого бытия (начинающуюся с О.в., когда формируется подлинный человек в его духовной открытости миру) и эпоху развития техники. В человеческой истории оказываются, т.о., как бы два дыхания. Первое ведет от прометеевской эпохи через величие культуры древности к О.в. со всеми его последствиями. Второе начинается с эпохи науки и техники, со второй прометеевской эпохи в истории человечества и, возможно, ведет к новому, еще далекому и невидимому второму О.в., к подлинному становлению человека. 

Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994.











«ОСНОВЫ ФИЛОСОФИИ» — филос. трилогия Т. Гоббса. 1-я часть — «О теле» — впервые вышла в Лондоне в 1655. В ней с позиции механистического материализма строится картина телесного мира, рассматриваются законы движения и основные свойства тел, анализируется проблема чувственных качеств. Работу «О теле» Гоббс считал основой своей филос. системы, т.к. в ней формулируется понимание философии как учения о телах (естественных и искусственных). 2-я часть трилогии — «О человеке» — вышла последней, в 1658. В ней содержится анализ процесса чувственного восприятия (прежде всего — зрительного), рассматриваются психологические представления об аффектах, правах и способностях людей. 3-я часть — «О гражданине» — была опубликована на лат. языке в Париже в 1642. В ней в наиболее полной и систематизированной форме изложены взгляды Гоббса на естественное и гражданское состояние людей. Развивая учение о естественном праве и естественных законах, Гоббс показывает причины образования гос-ва (отвергая при этом религиозные объяснения), оценивает различные виды правления, формулирует идею сильной абсолютной власти правителя. В работе «О гражданине» Гоббс также подчеркивает, что церковная власть должна полностью подчиняться власти светской. Первый рус. пер. 3-й части был осуществлен в 1914. Полностью филос. трилогия Гоббса опубликована в кн.: Гоббс Т. Избранные произведения. М., 1965. Т. 1.










ОСТИН (Austin) Джон (1911—1960) — британский философ-аналитик, представитель лингвистической философии. Проф. Оксфордского ун-та (1952—1960).

В основе концепции О. лежит идея, что главной целью филос. исследования является прояснение выражений обыденного языка. Взгляды О. не носят систематического характера. Многие его выступления были направлены против неверного, т.е. нарушающего логику, употребления слов и целых фраз отдельными философами, но основной вклад О. в науку состоит в проницательных замечаниях об употреблении таких терминов, как «знать» и «истинный». О. подверг критике широко распространенную в аналитической философии теорию «чувственных данных». Общее филос. возражение против возможности знать ощущения др. людей иногда принимает форму вопроса о степенях уверенности. О. считает, что на самом деле никогда нельзя быть уверенным в своих же собственных ощущениях. Мы можем не только их неправильно назвать или обозначить, но и испытывать неуверенность относительно них и более основательным образом. Напр., мы можем просто быть недостаточно знакомы с данным ощущением, чтобы позволить себе уверенно судить о нем, или мы можем пытаться «распробовать» свое ощущение более полно. Общее филос. возражение против всех претензий на знание, согласно О., выражено в следующем рассуждении: знание не может быть ошибочным, а «мы, по-видимому, всегда или практически всегда подвержены ошибкам». Прилагательное «истинный», по О., не должно применяться ни к предложениям, ни к суждениям (propositions), ни к словам. Истинными являются высказывания (statements). Фактически можно сказать, что высказывание истинно, когда историческое положение дел, с которым оно соотносится посредством разъясняющих соглашений, однотипно тому положению дел, с которым употребленное предложение соотносится посредством описательных соглашений. Всякая попытка сформулировать теорию истины как образа оказывается неудачной вследствие чисто конвенционального характера отношения между символами и тем, к чему эти символы относятся. О. считает, что многие фразы, рассматриваемые часто как высказывания, вообще не должны характеризоваться как истинные или ложные; как, напр., формулы в исчислении, определения, исполнительные фразы, оценочные суждения, цитаты из литературных произведений.

Др. проблема, стоявшая в центре внимания О., — возможность познания «чужих сознаний». О. надеялся, что в результате его деятельности возникнет новая дисциплина, являющаяся симбиозом философии и лингвистики, — «лингвистическая феноменология». Он полагал, что познание сознания др. людей включает особые проблемы, но, подобно познанию любого др. вида, оно основывается на предшествующем опыте и на личных наблюдениях. Предположение о том, что это познание переходит от физических признаков к фактам сознания, ошибочно. О. считает, что вера в существование сознания др. людей естественна; обоснований требует сомнение в этом.

Важное место в ранних работах О. занимало различение понятий перформативного и констатирующего высказываний. Под первым он понимал высказывание, являющееся исполнением некоторого действия («Я обещаю, что...»), под вторым — дескриптивное высказывание, способное быть истинным или ложным. В дальнейшем эти идеи были преобразованы в теорию речевых актов (см.: Языка употребления). Единый речевой акт представляется О. как трехуровневое образование. Речевой акт в отношении к используемым в его ходе языковым средствам выступает как локутивный акт; в отношении к манифестируемой цели и ряду условий его осуществления — как иллокутивный акт; в отношении к своим результатам — как перлокутивный акт. Главным новшеством О. в этой схеме является понятие иллокуции, т.к. локуцией всегда занималась семантика, а перлокуция была объектом изучения риторики. О. не дает точного определения понятию иллокутивного акта, он только приводит примеры: вопрос, ответ, информирование, уверение, предупреждение, назначение, критика и т.п. О. пытается обнаружить отличительные признаки иллокуции. В дальнейшем Ф. Стросон свел замечания О. к четырем признакам, из которых главными являются признаки целенаправленности и конвенциональности.О. считал, что в отличие от локутивного в иллокутивном акте конвенции не являются собственно языковыми. Однако ему не удалось объяснить, в чем состоят эти конвенции. О. принадлежит и первая классификация иллокутивных актов. Он полагал, что для этой цели нужно собрать и классифицировать глаголы, которые обозначают действия, производимые при говорении, и могут использоваться для экспликации силы высказывания — иллокутивные глаголы. С т.зр. современного уровня развития лексической семантики классификация О. выглядит довольно грубым приближением к сложной структуре данного объекта исследования. Теория «речевых актов» оказала большое влияние на современную лингвистику и логику.

Чужое сознание // Философия, логика, язык. М., 1987; Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. М., 1989; Истина // Аналитическая философия: Становление и развитие (антология). М., 1998; Избранное. М., 1999; Ifs and Cans. London, 1956; Philosophical papers. Oxford, 1961; Sense and Sensibilia. Oxford, 1962; How To Do Things With Words. Oxford, 1962.

O.A. Назарова












ОТВЕТСТВЕННОСТЬ — отношение зависимости человека от чего-то, что воспринимается им в качестве определяющего основания для принятия решений и совершения действий. Объектом О. могут быть др. люди, в т.ч. будущие поколения, общности, а также животные, окружающая среда, материальные, социальные и духовные ценности и т.д. В праве объектом О. является закон. О. может быть обусловлена: а) ненамеренно (естественно или случайно) обретенным человеком статусом (напр., О. родителей), б) сознательно принятым им социальном статусом (напр., О. должностного лица) или заключенными соглашениями (напр., О. перед контрагентом, О. наемного работника). Соответственно различают О. естественную и контрактную. О., обусловленная статусом, осознается человеком как призвание, обусловленная соглашением — как обязанность. О. может быть двоякой: а) накладываемой групповыми, корпоративными, служебными или какими-то иными локальными обязанностями, и это, скорее, подотчетность; б) самостоятельно принимаемой личностью в качестве личного и универсализуемого долга; но и в этом случае сохраняется то измерение О., которое фиксируется в модальности «О. перед» в отличие от модальности «О. за».

В истории философии идея О. развивается в связи с темами свободы (свободы воли, принятия решения, свободы действия), вменения и вины. В классической философии она и затрагивалась только в этом контексте и далеко не всегда была терминологически оформлена. Понимание О. зависит от понимания свободы; при детерминистском взгляде на человеческую деятельность возможность О. отрицается (напр., в бихевиоризме Б. Скиннера). Свобода — одно из условий О., О. — одно из проявлений свободы, в частности как автономии: человек вправе принимать решения и совершать действия согласно своим мнениям и предпочтениям, но он должен отвечать за их последствия и не может перекладывать вину за негативные результаты своих решений и действий на др. На это указывал еще Аристотель, подчеркивая, что произвольное (т.е. свободное) действие, но совершенное в неведении, свидетельствует о порочности действия, а то и испорченности самого деятеля.

Как выражение моральности и основа действий О. отлична от убежденности. Выделение «этики убеждения» и «этики О.» позволило М. Веберу разграничить два типа поведенческой ориентации. Этика О. — это этика практической, сориентированной на объективные результаты деятельности; она требует непременно учитывать возможные результаты предпринимаемых усилий и отвечать за них. Поэтому этика О. в особенности актуальна в рамках политической или хозяйственной деятельности.

Вебер М. Политика как призвание и профессия // Вебер М. Избр. произв. М., 1990; Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск, 1995; Hart H.L.A. Punishment and Responsibility. Oxford, 1969; Zimmerman M. An Essay on Moral Responsibility. Totowa, 1988.











ОТКРОВЕНИЕ — сообщение человеку воли Бога. Как показывает история религии, такое сообщение может иметь самую разнообразную форму. Это может быть вытянутый жребий, пророчество жрецов, сновидение, видение, экстатический опыт, особая рукопись или книга, прорицание, стихийное бедствие, эпидемия и т.д. Божественное сообщение приходит, как правило, необычным путем, но это не обязательное условие. О. воспринимается не столько рассудком, сколько сердцем, причем его восприятие свободно от заблуждения и доступно лишь немногим избранным, да и то лишь в редкие мгновения.










ОТНЕСЕНИЕ К ЦЕННОСТЯМ — программа радикальной перестройки социальных и гуманитарных наук (наук о культуре), призванная исключить из этих наук явные оценки и в максимальной степени заместить понимание как подведение под ценность каузальным пониманием. Само понятие «О. к ц.» было введено Г. Риккертом, считавшим его ключевым в процессе формирования понятий и суждений в индивидуализирующих науках о культуре: «Если мы понимаем какой-нибудь объект индивидуализирующим способом, то особенность его должна быть связана каким-нибудь образом с ценностями, которые ни с каким другим объектом не могут находиться в такой же связи».

В дальнейшем М. Вебер (и др.) попытался разработать целостную программу исключения прямых оценочных утверждений из наук о культуре и, прежде всего, из истории и социологии. Центральным в этой программе было понятие О. к ц., предполагавшее: учет перспектив развития исследуемых социальных явлений (их «шансов» в будущем) и введение на этой основе кажущихся чисто описательными идеальных типов; вынесение всех оценок за пределы теоретической системы; возможно более полное исключение из такой системы понимания как подведения под общую оценку путем замещения его операцией каузального понимания. Невозможно раз и навсегда исключить ценности (а значит, и оценки) из атмосферы, в которой развиваются науки о культуре, ибо «человеческое поведение» становится «действием» лишь в том случае и постольку, «поскольку действующий индивид или действующие индивиды связывают с ним субъективный смысл». Не входя прямо в ткань социальной или гуманитарной теории, ценности должны составлять тот контекст, в котором она существует, быть общими координатами теоретизирования, но не его составной частью. О. к ц. как вынесение ценностей за скобки теории не является оценкой, поскольку оно представляет собой лишь общее освещение той сцены, на которой разворачивается теоретическая деятельность. «Отнесение той или иной группы исследуемых явлений к определенным общечеловеческим ценностям, актуализируемым в данную эпоху и выражающим ее преобладающий интерес, — это, по Веберу, "чисто логический метод", который вовсе не открывает двери в эмпирическое исследование "практическим оценкам" (Ю.Н. Давыдов). Поскольку понятия теории несут на себе отблеск ценностей, в контексте которых она существует, эти понятия являются только способами идеальной типизации, некоторыми образами-схемами, позволяющими наиболее удобным способом упорядочивать эмпирический материал, поставляемый конкретными исследованиями. Таково, напр., понятие «капитализм» у К. Маркса и В. Зомбарта: в свете ценностей, принимавшихся Марксом, капитализм есть клонящийся к гибели общественный строй, непосредственно предшествующий коммунизму; согласно Зомбарту, руководствовавшемуся совсем иными жизненными впечатлениями и ценностями, не заявляя, впрочем, о них явно, капитализм представляет собой достаточно совершенный, установившийся на неограниченно долгое время строй.

Проблема О. к ц. вызвала и продолжает вызывать большие споры. В 1960-е гг. в дискуссиях по поводу «логики социальных наук» активно участвовали социолог Т. Парсонс, Г. Маркузе, Ю. Хабермас и др.

Концепция О. к ц. являлась первой серьезной попыткой разрешить основную методологическую проблему, связанную с социальными и гуманитарными науками, — дилемму объективности и субъективности. Человеческая деятельность невозможна без оценок (и их частного случая — норм); науки, изучающие человека и общество, имеют своей конечной целью рационализацию человеческой деятельности (указание лучшего из возможных способов действия), и потому формулируют неявные или даже явные оценки. С др. стороны, оценка всегда субъективна, она выражает какие-то индивидуальные или групповые предпочтения; по поводу одних и тех же социальных перспектив (напр., будущего капитализма) могут высказываться самые разные оценочные суждения.

Концепция О. к ц. не отличалась ясностью и не решила вопрос о месте ценностей в социальном и гуманитарном познании. Но она впервые прямо поставила данный вопрос и наметила один из возможных путей его решения (см.: Описательно-оценочные высказывания).

Вебер М. Исследования по методологии науки. М., 1980. Ч. 1—2; Ивин А.A. Ценности в научном познании // Логика научного познания. М., 1987; Вебер М. Избр. произв. М., 1990; Давыдов Ю.Н. Макс Вебер и современная теоретическая социология. М., 1998; Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М., 1998.












ОТНОШЕНИЕ в логике — то, что в отличие от свойства характеризует не отдельный предмет, а пару, тройку и т.д. предметов. Традиционная логика не рассматривала О.; в современной логике О. — пропозициональная функция от двух или большего числа переменных. Бинарным является, напр., О. «быть больше», тернарным — О. «находиться между» и т.д.










ОТЧУЖДЕНИЕ (нем. Entfremdung, англ. alienation) — 1) отношения между субъектом и к.-л. его функцией, складывающиеся в результате разрыва их изначального единства, что ведет к обеднению природы субъекта и изменению, извращению, перерождению природы отчужденной функции; 2) сам процесс разрыва этого единства.

В теориях общественного договора (Т. Гоббс, Ж.Ж. Руссо) под О. понимался процесс обезличивания, деиндивидуализации социальных отношений, возникающий с передачей государству прав личности.

В философии Г.В.Ф. Гегеля О. было одной из центральных категорий. Он понимал О. как внешнее проявление мирового разума в природе и истории и опредмечивание, институциализацию сущностных сил человека. Последний аспект гегелевской трактовки О. был использован Л. Фейербахом для объяснения феномена религиозной веры — Бог есть О. человеческой сущности, отделенной от человека и противопоставленной ему.

Присущий гегельянству интерес к анализу О. был сохранен и в философии К. Маркса. С т.зр. последнего, феномен, О. появляется в период разложения родового общества и превращения его в классовое. По Марксу, О. — социальное явление, неизбежное в антагонистических общественно-экономических формациях, вытекающее из специфики разделения труда в классовом обществе. При капитализме наиболее глубинной формой О. становится О. труда. В капиталистическом обществе продукт, произведенный рабочим, становится для него чуждым предметом. Чем больше труда вкладывает рабочий в свой продукт, тем могущественнее делается чуждый для него предметный мир (мир капитала), а сам пролетарий, его внутренний мир все более обедняются. Труд при этом выступает как нечто внешнее для человека, не принадлежащее его сущности. В таком труде работающий, говорит Маркс, не утверждает себя, а отрицает, «чувствует себя не счастливым, а несчастным, не развивает свободно свою физическую и духовную энергию, а изнуряет свою физическую природу и разрушает свои духовные силы». Преодоление, снятие О. труда возможно, согласно марксизму, лишь в результате революционных социальных преобразований: замены капиталистических производственных отношений социалистическими.

Гегелевская и марксовская трактовка О. оказала значительное влияние и на понимание этого явления философией 20 в.

Филос. мысль 20 в. анализирует важнейшие формы О., присущие современному обществу. При этом преимущественное внимание уделяется тем формам О., субъектом которых является человек, лишенный части своих сущностных характеристик и тем самым утративший свою природу, «обесчеловеченный». Основным показателем О. признается наличие в мировосприятии современного человека следующих доминант:

• чувство бессилия, ощущение того, что судьба индивида вышла из-под его контроля и находится под детерминирующим влиянием внешних сил;
• представление о бессмысленности существования, о невозможности получить путем осуществления к.-л. действий рационально ожидаемый результат;
• восприятие окружающей действительности как мира, в котором утрачены взаимные обязательства людей по соблюдению социальных предписаний, разрушена институциализированная культура, не признается господствующая система ценностей;
• ощущение одиночества, «исключенности» человека из существующих социальных связей (маргинализация человека в обществе);
• чувство утраты индивидом своего «подлинного Я», разрушения аутентичности личности, т.е. самоотчуждения.


Э. Дюркгейм, противопоставляя современное, промышленное, общество традиционному, отметил утрату членами первого чувства общности, рост в нем индивидуализма и дезинтеграции и развил концепцию аномии, описывающую состояние О., порожденного индустриализацией. Этот же процесс разрушения и О. традиционных связей проанализирован и в работе Ф. Тенниса «Община и общество».

По О. Шпенглеру, О. нарастает по мере превращения культуры в цивилизацию, в которой господствует бездушный интеллект, безличные формы социальной связи, подавляющие творческие начала личности.

Аналогичные процессы были описаны М. Вебером, уделившим особое внимание формализации социальной организации, ее бюрократизации, сопровождающейся обезличиванием человека, утратой им индивидуальной свободы. Г. Зиммель отмечал тенденцию «интеллектуализации» общественной жизни и О. индивида от социальных и культурных образований, перехода его в рациональную «одномерность», сопровождающегося ростом свободы и ответственности человека. В поздних работах Зиммеля О. рассматривается как результат извечного противоречия между творческими аспектами жизни и застывшими, объективированными формами культуры (учение о «трагедии творчества»).

Отмеченные выше подходы к анализу социального О. были развиты и углублены в сер. и втор. пол. 20 в. в работах социологов различных направлений. Дюркгеймовская концепция аномии была использована Р. Мертоном при анализе отклоняющегося (девиантного) поведения. Веберовская теория рационализации получила дальнейшее развитие в работах теоретиков франкфуртской школы.

Для антисциентистских направлений философии 20 в., в частности для экзистенциализма, характерно рассмотрение в качестве одного из существенных источников О. процесса превращения техники в самостоятельную, существующую по собственным законам силу. Так, по К. Ясперсу, техническое О. стало центральным, поскольку техника все более переполняет предметное бытие человека, функционируя и изменяясь по чуждым человеческой самости законам. В ряде случаев, напр. в амер. экзистенциализме, в качестве источника О. выступает не только техника в собственном смысле слова, но и приравниваемая к ней рационалистическая философия, особенно неопозитивизм. Утверждается, что принятие установок рационализма, концепций объективной истины и объективного времени заставляет человека жить не по субъективным нормам «жизненного мира», а по законам «научной картины мира», что и является причиной О.

Снятие подобных форм О., по мнению авторов таких трактовок, возможно путем переориентации человека на сугубо личностное мировосприятие и адекватный ему образ жизни. В отличие от такого решения проблемы Ясперс считал, что преодоление О. состоит в развитии коммуникации, в глубоко индивидуальном и интимном общении, воспитании в себе способности к «дискуссии», противостоянии любому фанатизму.

Ж. П. Сартр в своих работах утверждает, что неотчуждаемость свободы человека, с одной стороны, и фундаментальная конфликтность межличностных отношений («бытие-для-другого») — с другой, антитеза творческой индивидуальной практики и безликого, инертного социального бытия, с неизбежностью порождают О. Кроме того, Сартр различает «синхроническое» и «диахроническое» О., причем последнее понимается как результат опредмечивания, как неснимаемое, неизбежно присутствующее в предметной деятельности человека.

Различая «подлинное» и «неподлинное» бытие, М. Хайдеггер рассматривает О. как форму существования человека в обезличенном мире повседневности. С его т.зр., О. проявляется в выполнении индивидом социальных ролей, в подчинении его общественным нормам поведения, мышления, языка.

Неофрейдизм (Э. Фромм, К. Хорни, Г.С. Салливан) ищет истоки О. и самоотчуждения человека гл.обр. в межличностных отношениях, в социально-психологических явлениях. Франкфуртская школа видит причину О. в доминировании в обществе инструментальной рациональности, превратившейся в идеологию господства человека как над природой, так и над человеком. Средством устранения О. сторонники школы считают распространение в обществе мировоззрения, основанного на «критическом мышлении», разоблачающем разнообразные формы ложного сознания, вскрывающем истоки социального О. и самоотчуждения личности, подавления человечности.

Г. Маркузе разработал концепцию «одномерного человека», который, будучи включенным в навязанную ему потребительскую гонку, оказывается отчужденным от таких своих социальных характеристик, как критическое отношение к существующему обществу, способность к революционной борьбе за его преобразование и т.п.

В противоположность Маркузе, X. Аренд утверждает, что распространение О. человека вызывается лишением его частной собственности. Согласно этой концепции, именно частная собственность обеспечивает необходимую для человека степень «скрытности», «приватности», а также его социализацию. Развитие О. Аренд связывает с двумя историческими процессами: во-первых, с экспроприацией собственности у значительного числа представителей «рабочей бедноты», лишившей их «семейно-собственной частной доли мира», и, во-вторых, с укреплением современного государства, которое стало субъектом многих жизненных процессов, ранее регулировавшихся самим индивидом. Критика О. занимала значительное место в идеологии контркультуры, в частности, в концепциях Т. Роззака и Ч. Рейча.

Распространенность О. в развитых обществах в 20 в. была столь широка, что те или иные его формы фиксировались большинством социологов и социальных психологов (так, напр., амер. социальный психолог М. Макоби выделил особый психологический тип личности — «воин в джунглях»: человек, абсолютно отчужденный от всех др. людей и воспринимающий их как потенциальных врагов).

Проблема истоков, сущности и путей снятия О. остается открытой.

Alienation: the Cultural Climate of Our Time. New York, 1964; Vol. 1—2; Alienation: a Casebook. New York, 1969; Geyer R.F. Alienation Theories. Oxford, 1980.

Д.М. Носов












ОЦЕНКА — высказывание, устанавливающее абсолютную или сравнительную ценность какого-то объекта. Способы выражения О. чрезвычайно разнообразны. Абсолютные О. выражаются чаще всего предложениями с оценочными словами «хорошо», «плохо», «(оценочно) безразлично». Вместо них могут использоваться слова: «позитивно ценно», «негативно ценно», «добро», «зло» и т.п. Сравнительные О. формулируются в предложениях с оценочными словами «лучше», «хуже», «равноценно», «предпочтительно» и т.п. В языке для правильного понимания О. важную роль играет контекст, в котором они формулируются. Можно выделять обычные, или стандартные, формулировки оценочного высказывания, но в принципе любая грамматическая форма способна в соответствующем контексте выражать оценку. Выделить О. среди др. видов высказываний, опираясь только на грамматические основания, трудно.

Понятие О. может быть прояснено путем противопоставления его дескриптивному (описательному) высказыванию, а также с помощью исследования внутренней структуры оценок и их видов.

О. является выражением ценностного отношения утверждения к объекту, противоположного описательному, или истинностному, отношению. В случае истинностного отношения отправным пунктом сопоставления утверждения и объекта является последний; утверждение выступает как его описание. В случае ценностного отношения исходным является утверждение, выступающее как образец, стандарт. Соответствие ему объекта характеризуется в оценочных понятиях. Позитивно ценным является объект, соответствующий высказанному о нем утверждению, отвечающий предъявленным к нему требованиям.

Допустим, что сопоставляются какой-то дом и его план. Можно, приняв за исходное дом, сказать, что план, соответствующий дому, является истинным. Но можно, приняв за исходное план, сказать, что дом, отвечающий плану, является хорошим, т.е. таким, каким он должен быть.

В обычном языке между истиной и оценкой есть определенное различие. Слово «истинный» употребляется, как правило, только применительно к высказываниям, слово же «хороший» многофункционально. Напр., «Хорошо, что гремит гром» — это оценка, говорящая о соответствии ситуации какому-то не указанному явно представлению; «Хорошая трава — зеленая» — в этом высказывании фиксируется одно из свойств, входящих в стандартное представление о том, какой должна быть «настоящая» трава; «Этот снег хороший» — оценка, основанием которой является образцовое представление о снеге, и т.п.

Оценочное отношение мысли к действительности чаще всего выражается не с помощью особых оценочных понятий, а высказываниями с явным или подразумеваемым «должно быть»: «Ученый критичен», «Электрон на стационарной орбите не должен излучать» и т.п.

О. включает следующие части, или компоненты: субъект О. — лицо (или группа лиц), приписывающее ценность некоторому объекту; предмет О. — объект, которому приписывается ценность, или объекты, ценности которых сопоставляются; характер О. — абсолютная и сравнительная; основание О. — то, с т.зр. чего производится оценивание. Не все эти части находят явное выражение в О. Но это не означает, что они не обязательны. Без любой из них нет О. и, значит, нет фиксирующего ее оценочного высказывания.

О. не является ни истинной, ни ложной. Истина характеризует отношения между описательным высказыванием и действительностью; О. не являются описаниями. Они могут характеризоваться как целесообразные, эффективные, разумные, обоснованные и т.п., но не как истинные или ложные. Споры по поводу приложимости к О. терминов «истинно» и «ложно» во многом связаны с распространенностью двойственных, описательно-оценочных высказываний, которые в одних ситуациях функционируют как описания, а в др. — как О.

Т.н. «Юма принцип», вызывавший до недавних пор дискуссии, говорит о невозможности логического перехода (вывода) от фактических (описательных) утверждений к утверждениям долженствования. Данный принцип принимается логикой О., отвергающей как выводимость О. из чистых описаний, так и выводимость описаний из О. Это не означает, однако, ни того, что между описательными высказываниями и О. нет вообще никаких связей, ни того, что О. не способны иметь косвенное эмпирическое обоснование.

Вольф Е.М. Функциональная семантика оценки. М., 1985; Ивин А.А. Ценности в научном познании // Логика научного познания. М., 1987; Он же. Основы теории аргументации. М., 1997; Гусейнов АЛ, Апресян Р.Г. Этика. М., 1998; Wright G.H. von. The Varieties of Goodness. London, 1963; Hartman R.S. The Structure of Value. Southern Illinois University Press, 1967; Iwin A.A. Grundlagen der Logik von Wertungen. Berlin, 1975.

A.A. Ивин










ОЦЕНОК ЛОГИКА — раздел логики, изучающий логическую структуру и логические связи оценок. О.л., являющаяся ветвью модальной логики, слагается из логики абсолютных оценок, формулируемых обычно с помощью понятий «хорошо», «плохо» и «(оценочно) безразлично», и логики сравнительных оценок, в которых используются понятия «лучше», «хуже» и «равноценно».

Сравнительные оценки называются также предпочтениями,а их логика — логикой предпочтений.

Первая попытка создать логическую теорию абсолютных оценок («логику добра») была предпринята еще в 1920-е гг. Э. Гуссерлем. Однако впервые эта логика была сформулирована только в кон. 1960 — нач. 1970-х гг. (А.А. Ивин, Е. Калиновский, X. Вессель и др.).

В логике абсолютных оценок принимается, что позитивно ценное (хорошее, добро) и негативно ценное (плохое, зло) взаимно определимы: объект является хорошим, когда его отсутствие негативно ценно; объект является плохим, когда его отсутствие позитивно ценно. Напр.: «Быть здоровым хорошо, только если быть больным плохо»; «Плохо, что случаются пожары, только если хорошо, когда их нет». Безразлично то, что не является ни хорошим, ни плохим. Среди законов О.л. положения:

• ничто не может быть одновременно хорошим и безразличным, безразличным и плохим;
• если что-то безразлично, то и противоположное безразлично («Если все равно, что небо голубое, то было бы все равно, если бы оно не было голубым»);
• хорошо первое и хорошо второе, только если хорошо вместе первое и второе («Хорошо иметь правый башмак и хорошо иметь левый башмак, только если хорошо иметь и правый, и левый башмаки») и др.


Принимаемый обычно в логике абсолютных оценок принцип аксиологической полноты утверждает, что всякий объект является или хорошим, или безразличным, или плохим. Этот принцип справедлив только в случае предположения, что множество вещей, о ценности которых имеется определенное представление, совпадает со множеством всех вещей. Такое предположение не всегда оправданно. Напр., то, что у трапеции четыре стороны, скорее всего, ни хорошо, ни плохо, ни безразлично, такого рода факты вообще лежат вне сферы наших оценок.

Другой важный принцип — принцип аксиологической непротиворечивости: противоречащие друг другу состояния не могут быть вместе хорошими (плохими). Напр.: «Неверно, что хорошо как путешествовать, так и не путешествовать, летать самолетами и не делать этого» и т.п. Этот принцип требует внутренней непротиворечивости системы принятых оценок; реальные множества оценок нередко непоследовательны.

Нормы — это частный случай оценок, а именно групповые оценки, поддержанные угрозой наказания. Нормативные понятия «обязательно», «разрешено» определимы в терминах абсолютных оценочных понятий: «Обязательно А» равносильно «А позитивно ценно, и хорошо, что уклонение от А ведет к наказанию». Нормативное высказывание является сокращенной формулировкой оценочного высказывания. Это означает, что О.л. содержит деонтическую логику и является в этом смысле более фундаментальной.

Другая ветвь О.л. — логика предпочтений.

Логическое исследование сравнительных оценок началось в кон. 1940-х гг. в связи с попытками установить формальные критерии разумного (рационального) предпочтения. В качестве самостоятельного раздела модальной логики логика предпочтений начала развиваться после появления работ Г.Х. фон Вригта.

В логике предпочтений принимается, что «лучше» и «хуже» взаимно определимы: один объект лучше другого в том и только том случае, когда второй хуже первого. Напр.: «Здоровье лучше болезни» равносильно «Болезнь хуже здоровья». Равноценное определяется как не являющееся ни лучшим, ни худшим («Бронзовая скульптура равноценна мраморной, только если бронзовая скульптура не лучше мраморной и не хуже ее»). Равноценными могут быть и хорошие, и плохие объекты.

В числе законов логики предпочтений положения:

• ничто не лучше самого себя;
• если одно лучше другого, то неверно, что второе лучше первого («Если троллейбус лучше автобуса, то неверно, что автобус лучше троллейбуса»);
• ничто не может быть и лучше, и хуже другого («Неверно, что зима лучше лета и вместе с тем зима хуже лета»);
• если первое лучше второго, а второе равноценно третьему, то первое лучше третьего;
• все равноценно самому себе;
• если первое равноценно второму, а второе — третьему, то первое равноценно третьему, и т.п.


В логике предпочтений принимается обычно принцип аксиологической полноты для сравнительных оценок: любые два объекта таковы, что один из них или лучше другого, или хуже, или они равноценны. Этот принцип опирается на допущение, что множество вещей, ценность которых может сравниваться, охватывает все мыслимые вещи. Очевидно, однако, что сопоставляться на предмет предпочтения могут не любые объекты. Скажем, быть простым числом не лучше и не хуже, чем быть совершенным числом, но это не означает, что простое и совершенное числа в каком-то смысле равноценны. Объекты, подобные числам или геометрическим фигурам, лежат, по всей вероятности, вне области наших предпочтений. Принцип аксиологической полноты не является, т.о., подлинно универсальным, приложимым к любым совокупностям объектов.

Неочевидна также универсальность законов, подобных такому: неверно, что наличие какого-то объекта лучше его отсутствия и вместе с тем отсутствие его лучше, чем наличие. Законами этого типа предполагается непротиворечивость множества принимаемых нами предпочтений. Хорошо известно, однако, что реальные совокупности оценок нередко бывают непоследовательными. Принятие условия непротиворечивости ограничивает применимость логики предпочтений внутренне последовательными системами оценок.

Для некоторых типов предпочтений справедлив закон транзитивности: если первое лучше второго, а второе лучше третьего, то первое лучше третьего. В общем же случае предпочтение не является транзитивным (переходным). Напр., если кто-то предпочитает лимону апельсин, а апельсину яблоко, то из этого не вытыкает, как кажется, что он предпочитает также лимону яблоко. Отказ от закона транзитивности имеет несколько неожиданное следствие. Человек, не следующий в своих предпочтениях этому закону, лишается возможности выбрать наиболее ценную вещь из неравноценных. Если он предпочитает лимону апельсин, апельсину — яблоко и вместе с тем предпочитает лимон яблоку, то какую бы из этих трех вещей он ни избрал, всегда останется вещь, предпочитаемая им самим выбранной. Если предположить, что разумный выбор — это выбор, дающий наиболее ценную альтернативу из всех имеющихся, то соблюдение закона транзитивности окажется необходимым условием разумности выбора.

Логика абсолютных оценок и логика сравнительных оценок несводимы друг к другу и являются двумя самостоятельными разделами О.л. «Лучше» неопределимо через «хорошо»: лучше одна другой могут быть и две хорошие, и две плохие вещи. Иногда «хорошо» так определяется через «лучше»: нечто является хорошим, когда его наличие лучше, чем его отсутствие. Напр.: «Хорошо иметь синий цвет, если и только если быть синим лучше, чем не быть синим». Однако это и подобные ему определения носят только частичный характер и не позволяют получать «логику добра» в качестве следствия логики предпочтений.

Идеи и аппарат О.л. нашли интересные приложения в целом ряде областей, и прежде всего в политической экономии, в лингвистике, в исследовании морали, права, в филос. анализе ценностей. При изучении научного познания эти приложения связаны прежде всего с анализом социально-исторической обусловленности познания, зависимости его от эпохи и др. контекстуальных характеристик познания. Важную роль О.л. играет в обосновании моральных норм и в критике распространенного в философии тезиса, что наука не должна содержать ценностей, поскольку споры о них в принципе не могут носить научного характера.

Ивин А.А. Основания логики оценок. М., 1970; Он же. Основы теории аргументации. М., 1997; Вригт Г.Х. фон. Логико-философские исследования. М., 1986; Hellden S. On the Logic of «Better». Lund, 1957; Wright G.H. von. The Logic of Preference. Edinburg, 1963; Iwin A.A. Grundlagen der Logik von Wertungen. Berlin, 1975.

A.A. Ивин












«О ЧЕЛОВЕКЕ» — одно из главных филос. сочинений К.А. Гельвеция. Физическая чувствительность, по Гельвецию, лежит в основе всех человеческих мыслей и действий. Нет врожденного знания; все идеи происходят от ощущений. Умственные операции сводятся к наблюдению сходств и различий между чувственными восприятиями, поэтому всякое суждение является определенным результатом испытанных ощущений. Люди от природы обладают одинаковыми умственными способностями; умственное неравенство — следствие различного воспитания. Вся человеческая жизнь — непрерывное воспитание. Под воспитанием Гельвеций понимал не только влияние педагогов, но и воздействие на ум человека таких внешних факторов, как форма правления, нравы народа, случайные события (к воспитателям людей относятся и испытываемые ими ощущения). Поэтому нет двух людей, которые приобрели бы совершенно одинаковое воспитание. Осуждая деспотическое правление, Гельвеций источником большинства общественных бедствий считал невежество. Несчастье людей и народов определяется несовершенством законов, поэтому необходимо принять справедливые законы (которые гарантировали бы некоторый минимум собственности для всех граждан, упразднив тем самым деление людей на два класса, один из которых живет в нищете, другой — пресыщен различными излишествами). Все существующие религии, по Гельвецию, ложны. Духовенство всегда стремилось присвоить себе богатство и власть, лицемерно внушая др. людям отвращение к тому и другому. Единственная истинная религия — это мораль, основанная на подлинных принципах (первый из которых — считать благо общества верховным законом). Истинная религия не осуждает, а укрепляет в людях привязанность к земной жизни.

De l'Homme. London, 1773; первый рус. пер. — 1938; Гельвеций К.А. Соч. М., 1974. Т. 2.










«ПАДАРТХАДХАРМАСАНГРАХА»(санскр. Padarthadharmasamgraha — «Компендиум характеристик категорий») — систематический трактат, опиравшийся на «Вайшешика-сутру», второй по значимости после нее текст философии вайшешики, составленный в 6 в. Прашастападой. «П.» отражает тенденцию вайшешиков к восстановлению первоначальной системы шести онтологических категорий (после попытки восполнения ее до десятеричной, предпринятой в 5 в. Чандра-мати), а также к рецепции ряда нововведений школы буддийских логиков Дигнаги. Текст «П.» построен как развернутое истолкование этих категорий: субстанция (дравья), атрибут (гуна), движение (карма), общее (са-манья), особенное (вишеша) и присущность (сама-вая). Экзегеза категорий позволяет Прашастападе вводить и относительно самостоятельные темы.

Все шесть категорий имеют характеристики существования, именуемости и познаваемости. Первые пять категорий, т.е. все кроме присущности, суть то, чему может быть присуще нечто другое. Последние пять категорий, т.е. все кроме субстанции, не могут быть локусом качеств и движений. Субстанции, качества и движения причастны существованию, могут быть общими и особенными, именоваться «вещами», быть агентами дхармы и не-дхармы, а также следствиями и причинами ч.-л. Общее, особенное и присущность самосущны, «характеризуемы суждениями», не могут быть ни следствиями, ни причинами ч.-л., не причастны различиям общего и особенного, вечны и не могут именоваться «вещами». За этой филигранной системной классификацией основных видов сущего следует описание характеристик всех шести категорий. Материальные элементы земли, воды, огня и ветра характеризуются по присущим им свойствам, а затем различаются два их уровня — в виде атомов и производных образований; последние распределяются по соответствующим «телам», органам чувств (имеющим, по вайшешике, материальное происхождение) и объектам. Экспозиция четырех материальных элементов дает Прашастападе повод для описания космогонического процесса. После каждых ста лет жизни Брахмы (один его день равен 4 320 000 человеческим годам) Махешвара («Великое Божество») дает отдых живым существам (за его решениями стоит, однако, всеобщий «закон кармы»), уставшим от сансары, и наступает космическая ночь распада всего составного до конечных атомов. Затем, ради того, чтобы живые существа вновь начали испытывать радость и страдание, Махешвара начинает новое миросозидание. Вначале из атомов ветра образуется «великий ветер», который «провоцирует» образование масс воды, земли и огня, а затем из смеси атомов огня и земли образуется космический эмбрион, из коего рождается Брахма, порождающий из своей мысли божества и бестелесные существа, а из частей своего тела четыре варны людей и др. живые существа, которые он заставляет соединяться с определенными ментально-психическими состояниями в зависимости от «отпечатков» кармы, накопленной ими в предыдущий космический период. За описанием характеристик субстанций следуют характеристики качеств, и (поскольку «суждения» также включаются в число качеств) это дает повод Прашастападе рассмотреть все источники знания, уделив специальное внимание нетривиальным восприятиям и среднему термину силлогизма. Подробностью отличаются классификации видов движения. Анализируя общее, автор «П.» различает два уровня универсалий — высший (Бытие) и низший (те универсалии, которые могут быть подклассом более общего класса), в классе особенного специальное внимание уделяется предельным «индивидуаторам» отдельных атомов. Выявляются и четыре признака присущности, отличающие ее от простого контакта между двумя объектами.

«П.» неоднократно комментировалась. Основные истолкования: «Ньяякандали» Шридхары (10 в.) и «Киранавали» Удаяны (11 в.).
Complete Word Index to the Printed Editions of the Prasastapadabhasya by J. Bronkhorst and Y. Ramseier. Delhi, 1994.

B.K. Шохин














ПАМЯТЬ — способность когнитивной системы живых существ кодировать и сохранять информацию при участии, как правило, высших когнитивных процессов. Первые попытки научного исследования человеческой П. берут свое начало с работы нем. психолога Г. Эббингаузе «О памяти» (1885), который стремился выяснить, как формируется память, как она развивается и т.д. Результаты исследований Эббингаузе оказали существенное влияние на У. Джеймса, который в своей классической двухтомной работе «Принципы психологии» (1890) предложил различать первичную, непосредственную память и память вторичную, косвенную. Однако эти идеи Джеймса первоначально не получили широкого признания со стороны психологов в силу отсутствия к.-л. подтверждающих эмпирических данных (за исключением весьма ненадежных данных интроспекции). Только после возникновения в 1960-х гг. когнитивной психологии, опирающейся на информационный подход, идеи Джеймса получили дальнейшее развитие в соответствующих моделях памяти.

Согласно современным психологическим концепциям, когнитивная система человека включает несколько видов П. В их число входит примитивный способ хранения информации — сенсорная память, которая в отличие от других видов П. не зависит от высших когнитивных функций (таких, как, напр., внимание) и сознательного контроля — здесь информация не преобразуется и не связывается с др. информацией. Сенсорная П. (иконическая, эхоическая, тактильная и т.д.) позволяет нам отбирать только существенную, адаптивно ценную информацию. Это — своего рода буфер большой емкости для хранения «сырой» необработанной информации, сопряженный с фильтром, способным осуществить такой отбор. Сохраняя в сенсорной П. на короткое время полный чувственный образ, мы получаем возможность сканировать непосредственно наблюдаемые события, абстрагировать наиболее значимые для нас стимулы и встраивать их в матрицу нашей П. Сенсорная П. удерживает входные сигналы в течение короткого промежутка времени (от 250 миллисекунд до 4 с), она точна, не поддается контролю.

Информация, отобранная сенсорной системой, быстро передается в кратковременную память, а затем либо замещается др. поступающей информацией, либо удерживается благодаря повторению. Кратковременная П. без особых усилий восстанавливает в сознании происходящее сейчас, в данное время, ей необходимо около одной секунды для того, чтобы изучить информацию и самопроизвольно забыть большую ее часть в течение 15—30 секунд.

В отличие от кратковременной долговременная П. требует серьезных усилий и поиска, ее объем огромен, а длительность хранения информации ограничена лишь возрастом. Человеческая мысль сознательно (а иногда и неосознанно) запускает процесс извлечения информации из долговременной П. и затем недолго удерживает нужные данные в кратковременной П., где они обрабатываются. В долговременной П. содержится определенным образом организованная информация, касающаяся пространственно-образной модели окружающего мира, убеждений и взглядов относительно себя и др. людей, ценностей и социальных целей, наших умений, а также перцептивных навыков понимания речи, интерпретации живописи или музыки, научных знаний и т.д.

Накопленные в когнитивной психологии экспериментальные данные позволили Э. Тулвингу (1972) предположить наличие двух разновидностей долговременной П. — эпизодической и семантической. Выделяют также низшую форму долговременной П. — процедурную П., которая сохраняет связи между стимулами и реакциями. Эпизодическая П. позволяет сохранить упорядоченную во времени информацию об отдельных эпизодах и событиях, о связи между этими событиями, вспомнить и сознательно воспроизвести во временной последовательности образы конкретных лиц, объектов и действий. Эпизодическая П. подвержена изменениям и потерям по мере поступления новой информации. Большая часть нашего поведенческого «репертуара» ритуализи-рована и соответствует простым сценариям — инструкциям, схемам, которые фиксируют последовательность действий и взаимоотношения между участниками событий. В эпизодической П. постоянно накапливаются единицы стереотипной информации — сценарии, которые организуются в структуры более высокого порядка — кластеры. Этот вид П. хранит в основном образную информацию, которая составляет основу для распознавания людей, событий, мест и т.д., которые мы воспринимали в прошлом.

Семантическая П. — это необходимая для пользования языком П. на слова (и др. вербальные символы), понятия, правила, формулы, алгоритмы манипулирования символами, абстрактные идеи и т.д. Такая П. воссоздает смысл (значение) в форме одновременного представления и переживания взаимосвязанных понятий. Напр., понятие огня связывается в семантической П. с понятиями «горячий», «красный», «опасный», с приготовленной пищей и т.д. Т.о., в семантической П. любое понятие выступает как «узел», который всегда или почти всегда связан какими-то отношениями с др. «узлами», образуя семантическую сеть.

Сам акт воспоминания связан с возбуждением узлов в долговременной П., с распространением поиска по семантическим сетям. Если появляется какая-то новая ментальная репрезентация, новое понятие и т.п., то распространение поиска по семантическим сетям позволяет обнаружить связь этого понятия с уже известными понятиями. Поэтому, напр., новый сорт яблок мы немедленно классифицируем по цвету, форме, размерам, вкусовым характеристикам, обстоятельствам, при которых им удалось полакомиться и т.д. В семантической П. этот сорт будет связан не только с др. сортами яблок, но и с др. видами фруктов, а также с различными эмоциональными состояниями и воспоминаниями. Мысль с этой т.зр. представляет собой весьма сложную и постоянно меняющуюся сеть узлов и связей.

Семантические сети открывают широкие возможности для представления знаний и выведения заключений, они позволяют описать богатый спектр отношений, а не только какие-то простейшие типы отношений подкласса («собака — животное»).

Пропозициональная репрезентация наиболее эффективна там, где возможна последовательная классификация, она очень удобна для анализа лингвистического материала — слов, предложений, рассказов и т.п., а также для компьютерного программирования. Но в человеческой П. пропозициональные репрезентации определенным образом соотносятся с образными репрезентациями — сценарии, прототипы и структуры более высокого уровня — кластеры — могут быть связаны с соответствующими узлами (понятиями) семантической П. Поэтому, благодаря тесному взаимодействию эпизодической и семантической П., мы можем свободно, без особых усилий прибегать к услугам образных репрезентаций с помощью слов и умозаключений, и наоборот.

Разработанные первоначально только для технических целей (в частности, для создания техники компьютерного поиска) сетевые модели функционирования семантической П. в дальнейшем получили известное признание в нейробиологии и нейрофизиологии, где в последние годы были разработаны новые концепции, которые рассматривают «след памяти» не как фиксированную и локализованную в одном месте энграмму, а как эмерджентное свойство динамической системы. Необходимая для воспоминания информация, может быть, и локализуется в определенном участке мозга, но сама энграмма скорее всего возникает в результате активации актом воспоминания, будучи воплощена в измененных связях нейронного ансамбля. Т.о., П., согласно новым представлениям нейрофизиологов, заключена в схеме связей между нейронами и динамике нейронной системы. Эти представления в целом неплохо согласуются с выводами когнитивных моделей долговременной П., которые исходят из того, что П. — это свойство сетей, системы в целом, а ее функционирование базируется на структурных связях между узлами. Именно эти структурные связи и определяют способ обработки когнитивной информации, ее стратегию, служат инструментом поиска развивающейся мыслью новой информации.

Нормой Д. Память и научение. М., 1985; Роуз С. Устройство памяти. М., 1995.

И.П. Меркулов













ПАНАРИН Александр Сергеевич (р. 1940) — специалист в области социальной философии и политологии. Окончил филос. факультет МГУ (1966), доктор филос. наук, проф. Зав. кафедрой политологии МГУ и сектором социальной философии Ин-та философии РАН. Ведущий эксперт и руководитель программы «Философия гуманистического глобализма» Горбачев-Фонда.

По своим научным взглядам примыкает к течению позднего евразийства. Автор большого числа научных работ, в т.ч. 15 монографий и учебников. В докторской диссертации «Современный цивилизационный процесс и феномен неоконсерватизма» (1991) рассмотрел влияние неоконсервативной волны на становление современного глобального мира. Занимается исследованием методологии политического анализа и прогнозирования, геополитики и философии политики. В 1999 награжден Ломоносовской премией. Работы переводились в США, Германии, Финляндии, Югославии, Китае и др. странах. В своих трудах развивает идею цикличности мировой истории. По мнению П., судьба России в 20 в. определялась в соответствии с законами «западной» фазы мирового исторического цикла, заканчивающейся на наших глазах. Грядущая «восточная» фаза, связанная с формированием новой, постэкономической цивилизации, будет ознаменована реабилитацией культурно-цивилизационного опыта Востока и попытками его конвертирования в альтернативные общественные практики. В этой фазе совершится поворот России к Востоку вместо обещанного российскими либералами возвращения в «европейский дом».

П. утверждает, что сам переход от индустриального общества к постиндустриальному будет совершен не на основе очередной НТР, а на основе новой «революции сознания», в корне меняющей наши ценности, установки и приоритеты. В этот период адаптированные и неадаптированные общества во многом поменяются местами: потребительские общества Запада станут менее приспособленными к постэкономической цивилизации будущего, чем сохранившие духовные приоритеты общества Востока и России. На базе этой идеи автор выстраивает принципиально новые геополитические и цивилизационные сценарии 21 в.

Философия политики. М., 1994; Россия в цивилизационном процессе. М., 1994; Политология. М., 1997; Российская интеллигенция в мировых войнах и революциях XX в. М., 1998; Реванш истории. М., 1998; Россия в циклах мировой истории. М., 1999; Глобальное политическое прогнозирование в условиях стратегической нестабильности. М., 1999; Философия истории. М., 1999 (общ. редакция); Политология: о мире политики на Востоке и на Западе. М., 1999; Российская альтернатива. Нью-Йорк, 1999.












ПАНВИТАЛИЗМ (от греч. pan — всё и vita — жизнь) — натурфилос. учение, согласно которому в природе всюду царит жизнь.







ПАНЛОГИЗМ (от греч. pan — всё и logos — разум) — учение, согласно которому мир есть актуализация разума, логоса; иногда П. называют также учение о логической природе Вселенной. Термин используется, в частности, применительно к философии Г.В.Ф. Гегеля.










ПАНПСИХИЗМ (от греч. pan — всё и psyche — душа) — представление о всеобщей одушевленности, согласно которому все вещи, а может быть, даже мир в целом, одушевлены, обладают жизнью и психикой; форма метафизического идеализма, утверждающего, что вся природа состоит из психических центров, подобных человеческой душе (примером может служить теория монад Г.В. Лейбница).








ПАНТЕИЗМ (от греч. pan — всё и theos — бог) — филос. и религиозное учение о Боге и мире, объединяющее их в единое целое. Впервые слово «пантеист» было использовано англ. деистом Дж. Толандом в 1705. Оппонент Толанда — нидер. богослов Й. Фай ввел сам термин «П.», очень быстро ставший общеупотребительным. Довольно сложно свести различные варианты П. в одно общее определение. Основой всех типов П. остается отрицание сущностного различия между Богом и миром, т.е. утверждение их полного единства в бытии, лежащем в основании мирового целого. Это бытие может быть определено как вечная и бесконечная субстанция у Б. Спинозы, абсолютная реальность духа у Г.В.Ф. Гегеля или чистая, свободная и абсолютная воля у Ф.В.Й. Шеллинга. Из утверждения единства Бога и мира следуют два направления в П., в зависимости от того, как определяется место этого единства — в Боге или в мире. В П. Бог растворяется в мире во вселенской перспективе. В панэнтеизме (всё в Боге) мир оказывается только способом Божественного проявления.

В истории философии пантеистические идеи берут начало в др.-инд. мысли. В Упанишадах Брахман — единая, бесконечная и неизменная реальность, отождествляется с Атманом — жизненным духом, одушевляющим человека. Некоторые исследователи полагают, что пантеистические тенденции можно найти в греч. философии у элеатов, стоиков и неоплатоников. Ксенофан выступал против Гомера и Гесиода, осуждая антропоморфизм и имморализм многочисленных богов, но его собственное учение о Едином, неизменном и идентичном с миром бытии осталось непроясненным. В стоической философии П. — основа мироощущения. Логос, пронизывающий весь мир, сливается с «веществом», «природой». В учении Плотина об эманации Ум, Мировая душа с необходимостью исходят от абсолютного Единого.

Средневековый П. часто вырастает из мистической, созерцательной практики. Пропасть, разделяющая Бога и человека в монотеистических религиях, ставит вопрос о возможности соединения с божеством. Мистический опыт единства в своих экспликациях требует языка, соединяющего Божественное и человеческое, что приводит к пантеистическим формулировкам. В 9 в. Иоанн Скот Эриугена в соч. «О разделении природы» выделял четыре вида бытия: несотворенное и творящее, сотворенное и творящее, сотворенное и нетворящее, несотворенное и нетворящее. Первая природа — это Бог как творец, четвертая — Бог как тот, в кого возвращается все сотворенное. Для Эриугены природа вечна, все четыре вида бытия принадлежат к различным периодам ее развертывания, все предстает как бесконечная теофания. Сходные тенденции можно отметить в шартрской школе, у Давида Динанского, амальрикан. Согласно М. Экхарту, мир творится Богом извечно, вместе с рождением Сына, сотворенные вещи вне Бога представляют собой чистое ничто. Мистический П. завершают в 16 в. построения Я. Бёме, который видел основание всех вещей в божественной «Первооснове» (Ungrund), объединяющей все и ничто.

В эпоху Возрождения можно обнаружить две тенденции в П.: христианскую (Николай Кузанский) и антихристианскую (Дж. Бруно). Для Николая Кузанского Бог, в котором совпадают абсолютный максимум и абсолютный минимум, проявляет себя в мире, предстающем как чувственно воспринимаемое богоявление. У Бруно Бог становится имманентной причиной природы, жизнь космоса — Божественной жизнью. Все события происходят в соответствии с Божественным законом, что абсолютно исключает возможность чуда.

В 17 в. самым ярким проявлением П. была система Спинозы, для которого существует только одна субстанция — Бог как causa sui (причина всего), существующая «в себе и для себя». Бог не творит мир (в иудео-христианском смысле). Он имманентная причина мира, вещи не творятся, но исходят, отсюда знаменитое — Deus sive nature (Бог или природа). Спиноза проводит различие между активной, порождающей природой — natura naturans и природой пассивной, порожденной — natura naturata. Тем самым мир предстает как необходимое следствие Бога, состоящее из модусов.

В дальнейшем П. перестает быть критическим переосмыслением монотеизма, в нем. мысли складывается собственно пантеистическая традиция, И.В. Гёте под влиянием Спинозы разрабатывает такое видение мира, которое одновременно соединило бы Божественное и природное и разделило бы их. Нем. идеализм полемизирует со спинозовской концепцией Бога-субстанции. И.Г. Фихте видит абсолютное бытие как соединяющее основание Я и не-Я. Божественный разум лишен личностных черт. Шеллинг утверждает тотальное недифференцированное единство субъекта и объекта, принимая П. как принцип «всё в Боге». Для Гегеля Божественное предстает как тотальность, Абсолют, диалектически проявляющийся в природе и истории.

В последующем развитии философии пантеистические тенденции теряют свое значение.

Jasche G.B. Der Pantheismus nach seiner) verschiedenen Hauptformen. Berlin, 1826-1832. Bd 1-3; Plumptre C.E. History of Pantheism. London, 1881. Vol. 1—2; Urquhart W.S. Pantheism and the Value of Life. Berlin, 1919; Siwek R.P. Spinosa et le pan-theisme religieux. Paris, 1950.

C.A. Коначева












ПАНЭНТЕИЗМ (от греч. pan — всё; en — в; theos — бог) — позиция, согласно которой Бог наполняет собой всякое без исключения относительно независимое существование; сверх того, хотя Бог имманентен миру, его имманентность не является абсолютной (как утверждается в пантеизме); Бог есть нечто большее, чем мир, он трансцендентен в том смысле, что, хотя созданное зависит от создателя, создатель не зависит от сотворенного им. Бог должен рассматриваться как высший тип единства, а именно как единство в множественности. Термин введен К.К.Ф. Краузе, учеником И.Г. Фихте и Ф.В.И. Шеллинга, использовавшим его для обозначения понимания Бога, призванного объединить теизм, резко отделяющий Бога от мира, и пантеизм, сливающий Бога и мир: Вселенная покоится в Боге, а мир есть способ проявления Бога. Учения, близкие к П., выдвигали многие философы, начиная с Плотина и кончая Ф. Шлейермахером. К панэнтеистам можно отнести также Августина и Иоанна Скота Эриугену; панэнтеистический характер имеет христианская мистика.









ПАРАДИГМА н а у ч н а я (от греч. paradeigma — пример, образец) — совокупность научных достижений, признаваемых всем научным сообществом в тот или иной период времени и служащих основой и образцом новых научных исследований. Понятие П. получило широкое распространение после выхода в свет кн. амер. историка науки Т. Куна «Структура научных революций» (1962).

К настоящему времени понятие «П.» еще не получило точного значения, однако в самом общем смысле П. можно назвать одну или несколько фундаментальных теорий, пользующихся всеобщим признанием и в течение какого-то времени направляющих научное исследование. Примерами подобных теорий являются аристотелевская динамика, птолемеевская астрономия, механика Ньютона, кислородная теория горения Лавуазье, электродинамика Максвелла, теория атома Бора и т.п. П. воплощает в себе бесспорное, общепризнанное знание об исследуемой области явлений. Однако, говоря о П., имеют в виду не только некоторое знание, выраженное в принципах и законах. Ученые — создатели П. — не просто сформулировали некоторую теорию или закон, при этом они решили еще одну или несколько важных научных проблем и тем самым дали образцы того, как нужно решать проблемы. Оригинальные опыты создателей П. в очищенном от случайностей и усовершенствованном виде затем входят в учебники, по которым будущие ученые усваивают свою науку. Овладевая в процессе обучения этими классическими образцами решения научных проблем, будущий ученый глубже постигает основоположения своей науки, обучается применять их в конкретных ситуациях и овладевает специальной техникой исследования тех явлений, которые входят в предмет данной научной дисциплины. Кроме того, задавая определенное видение мира, П. очерчивает круг проблем, имеющих смысл и решение; все, что не попадает в этот круг, не заслуживает рассмотрения с т.зр. сторонников данной П. Одновременно П. устанавливает допустимые методы решения этих проблем. Благодаря этому она детерминирует тип получаемых в процессе эмпирического исследования фактов. Т.о., П. служит основой определенной научной традиции.

Уточняя смысл П., Кун ввел понятие дисциплинарной матрицы. Последняя включает в себя элементы трех основных видов: символические обобщения, или законы; модели и онтологические интерпретации; образцы решений проблем. Онтологическая интерпретация указывает те сущности, к которым относятся законы теории. Символические обобщения и их принятая онтологическая интерпретация задают тот мир (аспект, срез реальности), который исследует сторонник П. Приняв этот мир, ученый преобразует поступающие из внешнего мира стимулы в специфические «данные», имеющие смысл в рамках П. Поток стимулов, воздействующих на человека, можно сравнить с хаотичным переплетением линий на бумаге. В этом клубке линий могут быть «скрыты» некоторые фигуры, скажем, утки, кролика, охотника или собаки. Содержание П., усвоенное ученым, позволяет ему формировать определенные образы из потока внешних воздействий, «видеть» в переплетении линий именно утку, а не кролика или собаку. То, что переплетение линий изображает именно утку, а не что-то иное, будет казаться несомненным «фактом» всем приверженцам П. Требуется усвоение др. П. для того, чтобы в том же самом переплетении линий увидеть новый образ и, т.о., получить новый «факт» из того же самого материала. Именно в этом смысле каждая П. формирует свой собственный мир, в котором живут и работают ее сторонники.

Понятие «П.» тесно связано с понятием научного сообщества: П. — то, что принимается научным сообществом; научное сообщество — сообщество ученых, принимающих одну П. (см.: Научная революция).

Кун Т. Структура научных революций. М., 1975; Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998; Стёпин В.С. Теоретическое знание. М., 2000; Criticism and the Growth of Knowledge. Cambridge, 1970.

А.Л. Никифоров












ПАРАДОКС (греч. paradoxos — неожиданный, странный) — в широком смысле: утверждение, резко расходящееся с общепринятым, устоявшимся мнением, отрицание того, что представляется «безусловно правильным»; в более узком смысле — два противоположных утверждения, для каждого из которых имеются убедительные аргументы.

Парадоксальны в широком смысле афоризмы, подобные «Люди жестоки, но человек добр», любые мнения и суждения, противостоящие общеизвестному, «ортодоксальному». Парадоксальным казался в свое время закон всемирного тяготения И. Ньютона, объединявший такие разные виды движения, как падение яблока и движение планет по орбитам. Несомненный оттенок П. имела и волновая теория света, утверждавшая, что в центре тени, отбрасываемой небольшим непрозрачным диском, должно быть светлое пятно.

Ускорение процесса развития науки привело к тому, что парадоксальность стала одной из характерных черт современного научного познания. Если еще сто лет назад П. воспринимаются как досадное препятствие на пути познания, то сейчас стало ясно, что наиболее глубокие и сложные проблемы нередко встают в остропарадоксальной форме.

Особую роль П. играют в логике. Они свидетельствуют о том, что привычные приемы теоретического мышления сами по себе не обеспечивают надежного продвижения к истине. П. можно рассматривать как критику логики в ее наивной, интуитивной форме.

П. играют роль фактора, контролирующего и ставящего ограничения на пути конструирования логических систем. И здесь их можно сравнить с экспериментом, проверяющим правильность систем таких наук, как, напр., физика и химия, и заставляющих вносить в них изменения.

П. в логической теории говорит о несовместимости допущений, лежащих в ее основе. Он выступает как своевременно обнаруженный симптом болезни, без которого последнюю можно было бы долгое время не замечать.

Наиболее известную и сложную группу П. составляют антиномии. В их числе: антиномия «лжеца», антиномия Рассела, антиномия Греллинга — Нельсона и др.

Несколько особняком стоит знаменитый П. «Протагор и Еватл» и такие его версии, как «Крокодил и мать», «Санчо Панса» и др. По преданию, философ-софист Протагор (5 в. до н.э.) заключил со своим учеником Еватлом договор: Еватл, обучавшийся праву, должен заплатить за обучение лишь в том случае, если выиграет свой первый судебный процесс. Закончив обучение, Еватл не стал, однако, участвовать в процессах. Протагор подал на него в суд, так аргументируя свое требование: «Каким бы ни был результат суда, Еватл должен будет заплатить. Он либо выиграет этот свой первый процесс, либо проиграет. Если выиграет, то заплатит в силу заключенного договора. Если проиграет, заплатит согласно решению суда». На это Еватл ответил: «Если я выиграю, решение суда освободит меня от обязанности платить. Если суд будет не в мою пользу, это будет означать, что я проиграл свой первый процесс и не заплачу в силу договора».

Если под решением данного спора понимать ответ на вопрос, должен Еватл уплатить Протагору или нет, то очевидно, что спор неразрешим. Договор учителя и ученика внутренне противоречив и требует реализации логически невозможного положения: Еватл должен одновременно и уплатить за обучение, и вместе с тем не платить.

Антиномии и подобные им П. являются рассуждениями, итог которых — противоречие. В логике известны и многие др. типы П. Они также указывают на какие-то затруднения и проблемы, но делают это в менее резкой форме. Особый интерес среди них представляют П. неточных, или размытых, имен. В этом случае не ясно, какие именно предметы подпадают под то или иное название, а какие нет (см.: Неточность).

Анализ П. способствовал прояснению оснований логики, совершенствованию конкретных ее теорий. Что касается центральных логических антиномий, то в логике найдены достаточно эффективные методы их устранения. Пока не открыто ни одного П., для которого не было бы найдено никакого решения.

Френкель А.А., Бар-Хиллел И. Основания теории множеств. М., 1966; Ивин А.А. Логика. М., 1997.














ПАРАЛЛЕЛИЗМ ПСИХОФИЗИЧЕСКИЙ — дуалистическое решение проблемы отношения сознания и тела. Согласно этому решению, процессы, происходящие в мышлении и бытии (психические и физические процессы), строго соответствуют друг другу и во времени, и в содержании, но совершенно не взаимодействуют между собой. Термин «параллелизм» был введен Т.Г. Фехнером, отстаивавшим принцип строгой, математически вычисляемой зависимости между психическими и физическими явлениями и выдвинувшим идею «психофизики» как науки о закономерном соотношении между ними. Сама идея такого параллелизма была выдвинута Б. Спинозой в его «Этике»; эту идею разделяли Г.В. Лейбниц, Ф.В.И. Шеллинг, А. Шопенгауэр и др. Часто П.п. понимают просто как методическое правило, требующее связывать психологическое исследование явлений сознания как таковых с физиологическим анализом и достигать благодаря этому двустороннего рассмотрения.










ПАРАЛОГИЗМ (греч. paralogismos — неправильное рассуждение) — непреднамеренная логическая ошибка, связанная с нарушением законов или правил логики. П. отличают от софизма — ошибки, совершенной намеренно, с целью ввести в заблуждение оппонента, выдать ложь за истину.









ПАРАНАУКА (от греч. para — около, возле, при) — термин, обозначающий многообразие сопутствующих науке идейно-теоретических учений и течений, существующих за ее пределами, но связанных с нею определенной общностью проблематики или методологии.

Понятие «П.» сформулировано в рамках философии и социологии науки и фиксирует ряд результатов рефлексии о природе науки и ее взаимодействии с окружением, в частности стремление провести демаркационную линию между наукой и иными типами знания.

Во-первых, понятие «П.» выражает то обстоятельство, что содержание самой науки неоднородно и некоторые из ее элементов могут не укладываться в идеалы научной рациональности, соответствующие доминирующей теоретической парадигме. Тогда название П. может получить новая и еще не завоевавшая авторитета теория (космонавтика К.Э. Циолковского в нач. 20 в. или гелиобиология А.Л. Чижевского в наши дни), которая со временем имеет шанс войти в сферу «нормальной науки» (Т. Кун). Такую теорию отличает отсутствие развитой теоретической схемы на фоне провозглашения новой научной картины мира, в результате чего теоретическая интерпретация эмпирического материала строится непосредственно на основе последней. Наряду с блестящими теоретическими гипотезами в подобной теории присутствуют опора на непроверенные факты и противоречивые логические построения, неразработанность вспомогательных теорий или практических приложений. Название П. нередко получают и устаревшие, деградировавшие научные теории, не учитывающие многочисленных опровержений и новых научных данных. Их сторонники продолжают строить вечные двигатели, истолковывать таблицу химических элементов в рамках гипотезы У. Праута, искать квадратуру круга или детерминистскую интерпретацию квантовой механики. В подобных случаях П. тождественна понятиям «альтернативной» или «девиантной» науки.

Во-вторых, понятие «П.» фиксирует то, что идеалы научной рациональности не обязательны также и для целого ряда иных видов познания (практического и практически-духовного освоения мира, в частности). Оппозиционные науке практические традиции нередко выступают в форме «народных наук» («органическая агрикультура» Р. Штейнера, народная медицина, народная архитектура, народная педагогика, народная метеорология и синоптика и пр.). «Народные науки» обычно опираются на организмически-мифическую картину мира и представляют собой концентрированные выражения практического и обыденного опыта, приспособленные к традиционным условиям жизни. Их ценность определяется тем, насколько традиционные обычаи и знания применимы за пределами данных традиций. «Народные науки» могут органически дополнять науку и технологию или даже заменять их при определенных обстоятельствах (народная медицина в эпоху «культурной революции» в Китае). Нередко они содержат знания, дающие позитивный импульс развитию науки и техники (форма поморского коча была использована при проектировании первых ледоколов). Превознесение результатов «народной науки» приводит к ее деградации (противопоставление мичуринской опытной селекции научной генетике).

В последнем случае велик шанс превращения «народной науки» впсевдонауку. В США, к примеру, широко распространено присвоение имени «наука» (science) всякой системе знания, оформленной в школьную или университетскую специальность. Возникает широкий спектр «сельскохозяйственных наук», «семейных наук», «кулинарных наук», «музыкальных наук», «спортивных наук» и пр. Эти дисциплины учат полезным знаниям и навыкам, но не содержат системы идеальных объектов, процедур научного объяснения и предсказания и потому не поднимаются выше систематизированного и дидактически оформленного опыта, оставаясь прикладными руководствами по различной тематике. Др. вид псевдонаук представляет собой околонаучную публицистику, спекулирующую на тематике, имеющей громкое общественное звучание или, напротив, таинственной. Такова «уфология», или «наука об НЛО» (UFO — англ. аббревиатура «неопознанных летающих объектов»), содержащая фантастические гипотезы и массу малодостоверных фактов. Аналогична ей и «теория мировых катастроф» амер. психиатра И. Великовского, претендующая на объяснение явлений природы, описанных в Ветхом Завете. Здесь и исследования паранормальных феноменов (парапсихология, теория биоритмов, биоэнергетика и т.п.), постулирующие существование особых, неизвестных науке субстанций и природных сил или преувеличивающие роль определенных природных закономерностей.

Самостоятельный тип П. представляют собой «оккультные науки» (алхимия, астрология, френология, геомантия, хиромантия, физиогномика, толкование сновидений). Это в той или иной мере теоретикоподобные учения, основанные на вере в сверхъестественное и отличающиеся выраженными претензиями на эффективность своих практических приложений. «Оккультные науки» опираются на натурфилософские теории и др. мифы, народный опыт и некоторые научные факты и методы, направляя все это синкретическое единство на то, чтобы предсказывать судьбу и способствовать ее оптимальному развертыванию. Этому призваны служить поиск «жизненного эликсира» или составление гороскопа, прослеживание «линий судьбы» по руке или прогноз, исходящий из символики сновидений. Современные шаманы создают академии и ун-ты, присуждают и получают ученые степени и звания, открывают специальные журналы, тщательно имитируя структуру науки и научного образования, и в то же время критикуют науку за догматизм и сциентизм.

Именно для последнего типа П. характерно выдвижение неоправданных претензий на статус науки в целях обеспечения себе более благоприятных социальных условий. П. нередко связаны с самыми разными оппозиционными или маргинальными общественными движениями, политическим радикализмом, крайним экологизмом, агрессивным феминизмом. Адепты и сторонники таких П. избегают присущей науке самокритики, культивируют фанатизм, сектантство, идеологическую пропаганду, популистскую риторику, не чужды стремления к политической власти или влиянию.

Задача П. не только в том, чтобы удовлетворять духовные потребности невежественных людей. П. в ее современном виде — естественный спутник и вызов науке в условиях демократического общественного устройства, когда наука вынуждена вести диалог с др. социокультурными системами и не может окончательно устранить оппонентов. Это способствует формированию более широкого мировоззрения, развитию критического мышления и активной социальной позиции ученых по пропаганде науки и техники.

Волькенштейн М.В. О феномене псевдонауки // Природа. 1983. №11; МигдалА. Поиски истины. М., 1983; Филатов В.П. Научное познание и мир человека. М., 1989; Заблуждающийся разум. Многообразие вненаучного знания. М., 1990; Касавин И. Т. Познание в мире традиций. М., 1990; Velikovsky I. Worlds in Collision. London, 1950; Philosophy of Science and the Occult. Albany, 1982; Radner D., Radner M. Science and Unreason. Belmont, 1982.

И. Т. Касавин
















ПАРАНЕПРОТИВОРЕЧИВАЯ ЛОГИКА — логика, не позволяющая выводить из противоречия произвольное предложение. В классической логике теория называется противоречивой, когда в ней можно доказать одновременно и предложение, и его отрицание. Если при этом в теории можно доказать и произвольное предложение, она называется тривиальной.

П.л. трактует противоречие иначе, чем классическая логика. Исключается возможность выводить из противоречий любые предложения, противоречие перестает быть угрозой разрушения теории. Этим не устраняется, конечно, принципиальная необходимость избавляться от противоречий в ходе дальнейшего развития теории.

Такой подход к противоречию сложился относительно недавно. В кон. 1940-х гг. пол. логиком С. Яськовским была построена «логика дискуссии», не позволяющая выводить из противоречия произвольные предложения. Более совершенная версия П.л. была предложена позднее браз. логиком Н. да Костой. Паранепротиворечивой является также релевантная логика, в которой новая трактовка противоречия оказалась естественным следствием решения др. задачи — более адекватной, чем в классической логике, формализации условного высказывания.

О новом отношении к противоречию и возможности логики без противоречия закона еще в нач. 20 в. говорили рус. логик Н.А. Васильев и пол. логик Я. Лукасевич.

Васильев Н.А. Воображаемая логика. М., 1969; Ишмуратов А. Т., Карпенко А.С., Попов В.М. О паранепротиворечивой логике // Синтаксические и семантические исследования неэкстенсиональных логик. М., 1989; Lukasiewicz J. О zasade sprzecznosci u Aristotelesa. Warszawa, 1987.










ПАРАПСИХОЛОГИЯ (от греч. para — около, возле; psyche — душа; logos — слово, учение) — изучение необычных феноменов предвидения, телепатии и других, нуждающихся в объяснении психических явлений, которые не подпадают под наличные физические или психологические объяснения. Термин «П.» предложен П. Бойраком (1893). Т. Райн ввел понятие «пси-феномена» и разделил такие феномены на два вида: когнитивные и физические (пси-гамма-феномены и пси-каппа-феномены). К первым, называемым также экстрасенсорным восприятием, относятся ясновидение, способность к предсказанию, телепатия (прямая коммуникация между двумя сознаниями, возможно разделенными большим пространством, обходящаяся без обычного участия органов чувств); ко вторым — психокинез, т.е. духовное воздействие на материальные объекты на расстоянии.

Телепатия является частным случаем телегнозиса — такого знания о состоянии чужого сознания, которое получается, как можно думать, не путем восприятия телесных движений др. человека и не благодаря каким-то иным физическим воздействиям, посредством которых обычно устанавливается связь между сознаниями.

Вопрос о том, можно ли иметь знание о мыслях др. человека, фактах или будущих событиях без использования обычных сенсорных каналов, остается открытым. Вера в существование такого знания распространена с древнейших времен, но она обычно обосновывалась ссылками на сверхъестественные силы. Научных и прежде всего твердо установленных эмпирических оснований для такой веры пока нет. Еще проблематичнее возможность существования парапсихологических феноменов физического характера: выпадение определенной комбинации цифр при игре в кости или конкретный расклад карт при сдаче по мысленному приказу человека; перемещение предметов одним усилием воли; преодоление благодаря только такому усилию гравитации (левитация); передвижение, нередко разрушительное, предметов при полтергейсте и т.п.

Из П. иногда делались выводы о существовании параллельной, чисто духовной реальности, о возможности общения с духами и т.п. Более осторожные сторонники П. считают парапсихологическую деятельность реально существующей, но отвергают ее спиритическое обоснование. Противники П. обосновывают свои взгляды тем, что пси-феномены совершенно не вписываются в сложившуюся научную картину мира и что все должно объясняться с помощью естественных факторов, а не путем постулирования еще одной, доступной лишь избранным, реальности.











ПАРАФАЛЬСИФИЦИРУЮЩАЯ ЛОГИКА — логическая теория, не предполагающая ассиметрию верификации (эмпирического подтверждения) и фальсификации (эмпирического опровержения). Особый интерес к проблеме такой ассиметрии привлек К. Поппер, противопоставивший опровержимость научных теорий их эмпирической подтверждаемости и связавший разграничение науки и ненауки с фальсифицируемостью.

Согласно современной (классической) логике, две взаимосвязанные операции — подтверждение и опровержение — существенно неравноправны.

Достаточно одного противоречащего факта, чтобы окончательно опровергнуть общее утверждение, и вместе с тем сколь угодно большое число подтверждающих фактов не способно раз и навсегда подтвердить такое утверждение и превратить его в истину. Напр., даже осмотр миллиарда деревьев не делает утверждение «Все деревья теряют зимой листву» истинным, а только повышает его правдоподобие; зато всего один пример дерева, сохранившего листву среди зимы, опровергает это высказывание.

Асимметрия подтверждения и опровержения опирается на логическую схему рассуждения, именуемую принципом фальсификации: «если верно, что А имплицирует В, и неверно, что В, то неверно, что А». Данный принцип был известен еще стоикам, которые передавали его так: «если есть первое, то есть второе; второго нет; следовательно, нет и первого». В средневековой логике принцип получил название modus tollens. Принципа фальсификации совершенно не коснулась критика в адрес классической логики, начавшаяся в 1920-е гг. и ставшая особенно активной после 1950-х гг.

В П.л. не принимается логический принцип фальсификации, очерчивающий слишком узкие рамки для опровержения. Логика не должна предрешать ответа на выходящий за рамки ее компетенции вопрос: симметричны опровержение и подтверждение или нет. Задаваемое логикой понимание опровержения должно быть шире эпистемологического его понимания. Отказ считать принцип фальсификации законом логики не означает, что фальсификация в духе данного принципа никогда не имеет места: он лишь не является универсальным, применимым всегда. Ситуация здесь аналогична закону исключенного третьего, не применимому в рассуждениях о бесконечных множествах. В П.л. принцип фальсификации не является доказуемым, и вместе с тем в ней возможна фальсификация в некотором более слабом смысле («парафаль-сификация»). Возможен также путь реализации идеи П.л. путем отказа от модального аналога принципа фальсификации: «если верифицировано условное высказывание (если А, то В) и фальсифицировано его следствие В, то фальсифицировано основание А». Последнее положение является следствием принципа фальсификации в рамках простой логической теории эпистемических модальностей «верифицировано» и «фальсифицировано».

Карнап Р. Философские основания физики. М., 1971; Кун Т. Структура научных революций. М., 1975; Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1980; Ивин А.А. Логика без принципа фальсификации // Философские науки. 1987. № 3; Он же, А.А. Теория аргументации. М., 2000.














ПАРАЦЕЛЬС (Paracelsus) Теофраст, псевдоним, настоящее имя Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенхайм (1493—1541) — швейц. натурфилософ, естествоиспытатель, врач. Филос. и космологические взгляды П. основаны как на традициях гностицизма, герметизма и каббалы, преломленных в неоплатонических идеях Марсилио Фичино и Пико делла Мирандолы, так и на магических верованиях и практиках позднего Средневековья. Мир для П. — выражение и воплощение божества, проявляющего себя посредством «Великого Таинства», Misterium Magnum. Это первоначало, не-тварный центр Вселенной, из которого все вытекает, зародыш, скрывающий в себе все позже реализуемые возможности; Misterium то идентичен Богу, то равнозначен алхимической первоматерии. Первая его дифференциация или «коагуляция» — Илиастр («Звездная материя»), творческая и реализующая мощь, порождающая три субстанциональные силы мироздания (Sulfur, Mercurius, Sal, т.е. Серу, Ртуть и Соль), а также четыре первоэлемента (огонь, воздух, землю и воду). Сера — источник телесного роста первоэлементов, Ртуть — животворящая влага или жизненный дух, Spiritus vitalis, Соль — скрепляющий, формообразующий фактор; «Из Sulfur растет Corpus. Без Соли нет ничего осязаемого. Третье же есть Mercurius, сиречь Liquor». «Водяным» аспектом Илиастра является Аквастр («Водяная звезда»), сущность, одушевляющая и сохраняющая его телесные жидкости. Если Илиастр — динамический, духовный принцип, то Аквастр, в силу своей влажной природы, — начало «психическое», соприродное душе. К.Г. Юнг трактует последний как понятие, близкое к современным представлениям о бессознательном. Отрицательная, теневая сторона обеих сущностей — Кагастр («Дурная звезда»), причина ущерба и упадка всего материального. Человеческое тело, как и тело Вселенной, является кагастрическим продуктом грехопадения кагастрической личности, Евы. Все эти понятия содержат явный алхимический подтекст и перекликаются с учением о микрокосме, о тождестве процессов в природе и человеке: всякая металлическая материя, напр., жаждет стать золотом, всякий человек, пропитанный «божественной тинктурой», стремится к преображению, возвращению в Materia Spiritualis, «духовную материю». На том же учении основаны и медико-магические положения П.: врач должен иметь понятие не только о «внутреннем небе», т.е. о строении человеческого тела, но и о звездном небе: «Небо есть человек и человек есть небо, и все люди — одно небо, и небо — только один человек. Подходите ко всем инфекциям через звезды, ведь от звезд они переходят к людям, и что совершается на небе, то происходит и с человеком». Философия для П. — разновидность герметического метода, принципа «изумрудной скрижали»: «Что наверху, то и внизу»; человек подобен и небесному своду, и алхимической печи, атанору. Магическая Вселенная П. — «одно древо, одно первоначало, один корень, от одного ствола», человек обитает во всех четырех элементах и сам «населен» четырьмя элементами. Он их выражает, а потому является целостным и совершенным выражением мироздания во всех его формах и аспектах.

Мощное влияние и неповторимый духовный склад П. в большей или меньшей мере затронули ход развития европейской философии, естествознания, медицины, повлияв на мистические концепции Я. Бёме, натурфилософские взгляды Я.Б. Гельмонта и Ф.М. Гельмонта, на учение Г.В. Лейбница о монадах («жизненных духах»), творчество И.В. Гёте, Ф.В.И. Шеллинга и Новалиса, а также на «философию жизни» Л. Клагеса.

Samthliche Werke. Bd. 1-14. Munich; Berlin, 1922-1936; в рус. пер.: Парацельс Филипп Аврелий Феофраст. Химическая Псалтирь, или Философические правила о камне мудрых. М., 1784; Теофраст Парацельс. Об оккультной философии // Герметизм, магия, натурфилософия в европейской культуре ХШ-ХIХ вв. М., 1999.

Койре А. Мистики, спиритуалисты, алхимики Германии XVI века. М., 1994; Юнг К. Дух Меркурий. М., 1996; Гартман Ф. Жизнь Парацельса и сущность его учения. М., 1997.













ПАРЁТО (Pareto) Вильфредо (1848—1923) — ит. социолог и экономист. Все поступки делятся П. на логические и нелогические. В категорию нелогических поступков попадают те действия, которые субъективно или объективно не обнаруживают логической связи. В первой части «Трактата всеобщей социологии» П. исследует нелогические поступки, во второй части анализируются логические поступки и делается попытка воссоздания социального целого и синтетического объяснения общества.

По мнению П., обязанность логически-экспериментальной науки состоит в том, чтобы избегать любых экстра- или метаэмпирических понятий. Все употребляемые слова должны соотноситься с отмеченными или наблюдаемыми фактами, все понятия должны определяться относительно непосредственно установленных реалий или тех реалий, которые могут возникнуть в ходе эксперимента. Религиозным и иным понятиям, неприложимым к миру феноменов, нет места в логически-экспериментальной науке.

Метод П. сводится к фиксации множества проявлений чувств, действий, теорий, курьезного поведения, разновидностей религиозного опыта, магии, колдовства и т.д. и к установлению того, что, хотя все эти виды поведения различны и заключают в себе, как кажется, нечто вроде анархического изобилия, при более внимательном анализе они обнаруживают определенную устойчивость. В частности, во всех обществах люди испытывают отвращение к убийству; но в разные эпохи и в разных обществах они объясняют или оправдывают отказ от убийства разными мотивами. В некоторых случаях говорят, что Зевс запрещает преступления, в др. — что всеобщий Разум не допускает покушения на человеческое достоинство. Запрет обосновывается разными теориями, но есть константа: отказ от определенного поведения, и причиной отказа служит психическое состояние или чувство. Иррациональные, инстинктивные мотивы действия П. называет «остатками», указывая на их свойство «оставаться» после того, как произведена редукция всех рациональных соображений. «Остатки» — это чувства, инстинкты, страсти, импульсы, которые обусловливают поведение человека. П. пытается типологизировать «остатки» и производные от них духовные феномены, которые он называет «деривациями». Деривации — это переменные элементы системы, образуемой поведением человека и его словесным сопровождением.

П. рассматривает общество как сложную систему. В его социологии решающим является различие между массами и элитой. П. дает два определения элиты: широкое, охватывающее всю общественную элиту, и узкое, прилагаемое лишь к правящей элите. История, согласно знаменитой формуле П., — это кладбище аристократий, летопись преемственности привилегированных меньшинств, которые формируются, борются, достигают власти, пользуются ею и приходят в упадок, чтобы быть замененными др. меньшинствами. Циркуляция элит — основной аспект того, что П. называет общим строением общества.

П. стремится дать диагностику демократических обществ, которые он сам именует, однако, плутодемократическими, чтобы не забывалась их основная черта: существование тесной связи между политическим классом, или элитой в строгом смысле слова, и руководящими кадрами промышленности и финансов. «Трактат всеобщей социологии» вызвал весьма разноречивые оценки.

Trattato di sociologia generale. Milano, 1964. V. 1—2; Scritti sociologici. Toronto, 1966; Complendio di sociologia generale. Torino, 1978.

Арк Ф. Этапы развития социологической мысли. М., 1993.












ПАРМЕНИД (ок. 540 — ок. 470 до н.э.) — др.-греч. философ, элеат (город-государство Элея). В своей филос. поэме «О природе» поставил проблемы бытия и небытия; сформулировал идею тождества бытия и мышления. Небытия нет, ибо оно немыслимо и несказанно, бытийно лишь мыслимое (мысль о предмете и предмет мысли — одно и то же). Не будучи разделенным небытием, бытие едино. Т.к. изменение и перемещение предполагает небытие (движущееся не находится там, где оно только что было, и его нет там, где оно сейчас будет), то бытие неизменно и неподвижно, вечно, вне времени, «все в настоящем». Эта истинная картина мира («путь истины») — плод разума. Чувственная же, пространственно-временная физическая картина мира с подвижностью, изменчивостью, множественностью — «путь мнения». Это мир борьбы активного, огненного и пассивного, темного начал, он управляем космической Афродитой и Эротом. Следовать истине может лишь тот, у кого бестрепетное сердце. В учении о неподвижности подлинного бытия П. противостоял Гераклиту с его «все течет». Последующие философы синтезировали обе картины мира в учениях о неизменности элементов и изменчивости и текучести их комбинаций.

Diets H., Kranz W. (Hrsg.). Die Fragmente der Vorsokratiker. Bd 1. Berlin, 1951.











ПАСКАЛЬ (Pascal) Блез (1623—1662) — фр. философ, ученый и публицист. Как публицист П. прославился прежде всего своими сатирическими «Письмами к провинциалу» (1656—1657), в которых вполне проявился его дар не только полемиста, но и превосходного писателя. Непосредственными объектами его критики стали иезуиты с их «облегченной» трактовкой христианской морали — последователи доктрины пробабилизма. В этой полемике П. выступал на стороне янсенистов — сторонников более суровой, августинианского толка, линии в католицизме, ставшей одной из религиозных предпосылок классицизма.

П. был одним из крупнейших ученых 17 в. — создателем первой счетной машины, глубоким исследователем теории вероятностей, автором трактатов о вакууме и равновесии жидкостей. При этом он довольно сдержанно (будучи в этом близок «позднему» Р. Декарту) оценивал познавательные возможности науки, которой недоступны как бесконечно малое природы, так и бесконечно большое. П. был одним из первых в своем веке, кто указал на зазор, существующий между наукой и нравственностью. Однако фр. просветители 18 в. (Вольтер, Кондорсе и др.) признавали П. именно как ученого, игнорируя его религиозную философию.

Деятельность П. как философа составила существенную альтернативу картезианству, выступившему в роли главного направления фр. мысли как в физике, так и в метафизике. Фундаментальное размежевание П. с Декартом и его последователями происходит на почве оценки роли экзистенциального фактора. Если для Декарта человек — это почти исключительно разум (правда, в «Размышлениях о первой философии» на первый план выходит воля), а его основной познавательный инструмент — интеллектуальная интуиция, то для П. человек — это еще и тело и душа (у Декарта душа и интеллект — зачастую синонимы). Реабилитация чувства происходит благодаря признанию П. основополагающей роли внутреннего чувства, интуиции «сердца», не просто конкурирующего с разумом, но являющегося единственным источником достоверного знания о пространстве, времени, движении, а главное — о Боге. Будучи «поврежденным» в результате грехопадения (что в особенности обнаруживается в нравственной и рациональной деятельности), человек, с т.зр. П., склонен концентрировать свое внимание на собственном «величии». Единственно верная нравственная позиция состоит, однако, в «ненависти к себе». Себялюбие (amour-propre) составляет основу самообмана человека, сознающего в глубине души собственное онтологическое ничтожество. Самозабвенная познавательная деятельность составляет один из наиболее основательных способов уйти от себя. Единственная причина, по которой мы можем любить себя, состоит в нашей способности любить других, в конечном счете — любить в человеке «образ Божий». Любовь образует автономное начало нравственного чувства, которое не может быть выведено ни из разума, ни из соображений пользы. Христианская нравственность обнаруживает себя в «бодрствовании», т.е. в отклике на непрекращающиеся страдания Христа. Любя другого, отзываясь на его боль, человек тем самым не предает забвению и собственный «чистый образ».

Согласно П., разум и сердце апеллируют к различным видам достоверности. Если первый адресует нас к знанию, то второй — к пониманию. Продукция разума нейтральна; она доступна всем, кто достаточно образован. Послание же сердца доступно только др. сердцу. Чтобы это произошло, адресату необходимо экзистенциально совпасть с отправителем, жить с ним в едином эмоциональном ключе. Наконец, если разум доказывает свои истины, то сердце убеждает в них. Одним из элементов такого рода убеждения был литературный талант П., сыгравший немаловажную роль в его полемике с иезуитами — людьми весьма эстетически одаренными.

Др. важными темами П. стали трагичность человеческого бытия, проявляющаяся в переживании человеком своей конечности, а также человеческое достоинство, обнаруживающееся в сознании (сравнение человека с «мыслящим тростником») собственного удела. П. во многом предвосхитил экзистенциально ориентированные направления позднейшей зап. философии (Ф.Г. Якоби, С. Кьеркегор, А. Камю и др.). Значительно его воздействие и на рус. мыслителей (Ф.М. Достоевский, Л. Шестов).

Oeuvres. V. 1—14. Р., 1904—1914; в рус. пер. — Мысли. М., 1994; Письма к провинциалу. Port-Royal, 1997.
Стрельцова Г.Я. Паскаль. М., 1979; Brunschvicg L. Pascal. Paris, 1932; Guitton J. Genie de Pascal. Paris, 1962; MesnardJ. Les Pensees de Pascal. Paris, 1976.













ПАТНЭМ (Putnam) Хилари (р. 1926) — амер. логик и философ. Проф. Гарвардского ун-та. Будучи одним из ведущих представителей аналитической философии, с сер. 1980-х гг. выступает с ее резкой критикой. Спектр филос. интересов П. включает философию и методологию науки, философию языка, философию сознания, гносеологию и логику. Выступая в защиту научного реализма, П. в 1960-е гг. совместно с С. Крипке и др. создает «новую», или «каузальную», теорию референции, согласно которой значение терминов естественных видов, составляющих большинство научных терминов, определяется гл.обр. присущей этим естественным видам внутренней природой, хотя учитываются и др., прагматические аспекты их употребления. Истолкованное т.о. значение имеет некоторое инвариантное «ядро», которое обеспечивает преемственность в развитии научных теорий. Последующие исследования природы референции и отношения соответствия между языком и реальностью вынудили П. отмежеваться от корреспондентной теории истины, лежащей в основе уязвимого для критики «метафизического» варианта научного реализма, и сформулировать в кн. «Разум, истина и история» (1981) концепцию «внутреннего реализма», где истина трактуется как идеализированная рациональная приемлемость, а мир оказывается расчлененным на объекты в соответствии с концептуальными схемами познающего субъекта. В работах 1980-х гг. П. развивает эту концепцию, дополняя ее требованием «реализма с человеческим лицом». Теперь уже «деревья и стулья» оказываются для него «образцами» реального, а существование объектов, постулируемых истинными научными теориями, становится вопросом конвенции. В дальнейшем единственную возможность обоснования реализма П. связывает с отказом от господствующей в современной философии «картезианской» трактовки ментального как некоторой области взаимодействия между нашими когнитивными способностями и объектами внешнего мира. К этой позиции подвели П. и его исследования по философии сознания. В нач. 1960-х гг. он предложил «функциональный» подход к решению психофизической проблемы, который представляет собой вариант «теории тождества», постулирующей тождественность наших ощущений и восприятий определенным состояниям мозга. В отличие от физикалистского варианта, функционализм отождествляет ментальные состояния не с физическими состояниями мозга, а с его «функциональными состояниями». Неоднократные попытки П. реализовать программу описания ментальных состояний в функциональных терминах натолкнулись на непреодолимые трудности и убедили его в необходимости иного подхода, который он теперь видит в отказе от «картезианского» взгляда на сознание и возврате к «аристотелевскому реализму без аристотелевской метафизики».

Философия сознания. М., 1998; Philosophical Papers. Vol. 1—3. Cambridge, 1975—1983; Reason, Truth and History. Cambridge, 1981; The Many Faces of Realism. LaSalle (111.), 1987; Realism with a Human Face. Cambridge, 1990.

Макеева Л. Б. Философия X. Патнэма. М., 1996.










ПАТРИСТИКА (от греч. pater, или лат. pater — отец) — термин, появившийся в 17 в. и обозначающий совокупность учений христианских авторов кон. 1 — 8 в., — т.н. отцов церкви. К кон. 5 в. были сформулированы три признака, отличавшие авторитетного «отца»: древность, святость жизни и ортодоксальность учения (впоследствии к ним был добавлен четвертый — одобрение церкви). Этим критериям соответствовали не все крупные христианские авторы; поэтому с современной т.зр. составной частью П. являются и те учения, которые христианская традиция не считаетвполне ортодоксальными, а «отцом» может быть назван почти всякий автор первых веков христианства.

В широком смысле П. — доктринальная форма построения христианской культуры, многоплановый синтез религиозных ценностей христианства и эллинского литературно-философского наследия. Особенностью П. как историко-философского феномена (во многом разделяемой со схоластикой) является декларативный отказ от свободного филос. поиска. В отличие отантич. философии, П. признает единую истину Откровения, которая нуждается не в разыскании и обосновании, а в разъяснении и истолковании, и становится корпоративным достоянием всего христианского сообщества. Христианская традиция считает П. единым учением, раскрытым разными авторами с различной глубиной: монотеистическая религия как тотальное духовное явление требует от философствующих адептов почти абсолютного теоретического конформизма. Авторитет, основополагающая константа П., иерархически структурируется (в порядке убывания): Откровение (абсолютный авторитет) — господствующая церковная норма, корпоративный авторитет — личный авторитет отдельного «отца». В истории европейской мысли П. является, т.о., первым, внутренне цельным и исторически длительным типом рефлексии, в большинстве отношений соответствующим гипотетическому понятию религиозной философии, которая по основным интуициям и посылкам тождественна религии, по объекту рефлексии — теологии, а по рациональным методам — «чистой» философии. На протяжении более десяти веков христианская теология была в Европе единственно признанным (и исторически возможным) стилем философствования, основной характеристикой которого является декларативно-непривилегированное положение разума и рациональных методик по отношению к авторитету.

Понятийная структура эллинской философии оказалась единственным средством, способным оформить религиозный опыт христианства и придать ему общезначимость в пределах тогдашней культурной ойкумены. Так из «ограничения» веры при помощи понятийного аппарата возникли христианские теология, космология и антропология. Вместе с тем ни одно понятие греч. философии не было способно с полной адекватностью выразить реалии религиозного сознания. Поскольку Писание выступало как источник истины и конечная объяснительная инстанция, христианское теоретизирование формировалось как экзегеза священного текста, т.е. как религиозная герменевтика, заимствовавшая антич. аллегорическую методику через Филона Александрийского. Наиболее высокий, метафизический вид экзегезы требовал осмысления важнейших парадигм греч. философии, в ходе которого кристаллизовались два основных типа теологизирования — апофатический («отрицательный») и катафатический («положительный»). Платоновское запредельное первоначало, стоящее выше бытия и категориальных различий, было идеальной объяснительной моделью для христианских представлений о непостижимости Бога. Но и традиционная апофатика, таившая в себе отказ от всякой попытки объяснить отношение Бога к миру и человеку, должна была получить противовес в виде катафатической теологии, содержательно гораздо более широкой (в ее сферу входят тринитарное учение, христология, космология, антропология и т.д.) и использующей помимо платонических перипатетические и стоические элементы. Эти взаимодополняющие типы теологизирования никогда не выступали в совершенно «чистом» виде, хотя один из них мог предпочитаться сообразно уровню учения и особенностям регионально-языкового менталитета.

Ранняя П., к которой принадлежат апостольские отцы и апологеты, по преимуществу катафатична и космологична. Ей импонировало стоическое учение о мировом разуме-логосе, позволявшее объяснить мироустроительные и провиденциальные функции Бога-Творца, раскрывающиеся в Христе-Логосе и божественной премудрости-Софии. Уже у апологетов встречаются первые апофатические высказывания (Бог непостижим и трансцендентен) в сочетании с катафатическим использованием платонических и перипатетических элементов (Логос присутствует в Боге-Отце как разумная потенция, получающая энергичное выражение в акте творения). Ориген, создавший первую систему филос. теологии, во многом сходную с неоплатонизмом, определил дальнейшие пути развития П. Возвышенное монотеистическое благочестие и глубина платонизма как нельзя лучше отвечали возросшим метафизическим потребностям зрелой П. и задачам тринитарной полемики, которая вывела онтологическую проблематику на первый план.

Формула Никейского собора («единство в трех Лицах») требовала отказа от схематически-рационалистического субординационизма (учения о неравно-сущности Лиц-ипостасей), которого придерживались апологеты, Тертуллиан, Ориген и которое пропагандировал Арий. Поскольку в апофатической проекции бытие Божье выше категориальных различий, вопрос решался в катафатической плоскости: трансцендентное единство нужно было представить как «явленное» в трех различных ипостасях.

Этическая проблематика со времен апологетов развивалась на фоне господствовавших полемических настроений. Если на Востоке доминировали традиционная моралистика и (со времен Оригена) переосмысленная в христианском духе традиционная же проблема обоснования моральной автономии при помощи теодицеи, то атмосфера зап. теоретизирования определялась персоналистической и волюнтаристической перспективой, особенно характерной для Августина: соотношение индивидуально-человеческой и Высшей воли. Учение Августина о спасении благодатью, даруемой не на основании заслуг, противоречило господствовавшей традиции и не было востребовано позднейшим католицизмом, но оказалось созвучным индивидуалистическому протестантскому сознанию. Вместе с тем необычное даже для П. внимание к индивидуальной психологии нашло выражение в моральной аналитике «Исповеди» Августина.

Космологическая тематика, намеченная уже апологетами, подчинена обоснованию креационистской модели мироздания (в противоположность стоическому пантеизму, а позже — неоплатоническому эманатизму): мир сотворен «из ничего» по переизбытку божественной любви (в отличие от гностического учения о «злом» демиурге); тварная материя не является злом или небытием.

Основные теоретические достижения П. стали достоянием средневековой зап. и византийской теологии; при этом нужно учитывать, что в силу ряда причин вост. П. более плавно эволюционировала к своим византийским формам, чем зап. — к схоластитке. Значительная часть энергии П. была затрачена на полемическую разработку теологической догматики и оформление традиции, которую последующая эпоха получила в относительно «готовом» виде. Поэтому схоластика (в первую очередь зап.) могла уделять гораздо большее внимание чисто филос. стороне предмета: эта «вторичная рефлексия» вкупе с решительной сменой методологических ориентиров позволяла ей постепенно освобождаться от ограничений конфессионального философствования. Вместе с тем некоторые теологические проблемы обрели вторую жизнь в эпоху Реформации.

Современными наследниками П. являются католическая мысль, определяющая себя как «религиозное пользование разумом» (Э. Жильсон), и связанное с вост. традицией православное богословие.

Patrologia syriaca. Paris, 1894—1926. Vol. 1— 3; Corpus scriptorum christianorum orientalium. Paris, 1903; Patrologia orientalis. Paris, 1903; Texte und Untersuchungen zur Geschichte der altchristlichen Literatur. Bd 1 — 15. Leipzig, 1882—1897; Patristische Texte und Studien. Berlin; New York, 1960.
Гарнак А. Сущность христианства. СПб., 1907; Болотов ВВ. Лекции по истории древней церкви. Т. 1—4. СПб., 1907—1917 (М., 1994); Флоровский Г.В. Восточные отцы IV века. Париж, 1931 (М., 1992); Он же. Восточные отцы V— VIII веков. Париж, 1933 (М., 1992); Майоров Г.Г. Формирование средневековой философии. Латинская патристика. М., 1979; Зенъковский В.В. Основы христианской философии. М., 1992; Бычков В.В. Aesthetica patrum. Эстетика отцов церкви. М., 1995.

А.А. Столяров










ПАЦИФИЗМ РЕЛИГИОЗНЫЙ (лат. pacificus — умиротворяющий) — религиозная доктрина, отрицающая насилие и войны как способ разрешения социальных и межличностных конфликтов. В европейской культуре истоки П.р. выступают уже в Ветхом Завете, в котором содержатся заповедь десятисловия Моисея «Не убий» (Исх 20,16; Исх 32,19) и упоминание времени, когда люди перекуют «мечи на орала, и копии свои — на серпы: не поднимет народ на народ меча, и не будет более учиться воевать» (Исх 2,4). Миролюбивые мотивы отчетливо выражены в Новом Завете: «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими» (Мф 5,9). Поэтому некоторые «отцы церкви» (Климент Александрийский, Ориген и др.) оценивали войну как несовместимую с учением Христа. После превращения христианства в государственную религию Римской империи (4 в.) церковь принимает доктрину справедливой («священной») войны, которая последовательно разрабатывается Августином (5 в.), Фомой Аквинским (13 в.), Ф. Суаресом (16—17 вв.) и повсеместно применяется в средневековой Европе.

Идеологов ранней буржуазии отличает двойственное отношение к вооруженным конфликтам. Они осуждали их как препятствие для развития промышленности и торговли (фритредеры), но оправдывали, если войны велись против «тиранов», ради новых рынков сбыта, источников сырья и т.п. Эта амбивалентность проявлялась и в позиции основоположников протестантизма. Так, М. Лютер признавал «роль меча» для обеспечения гражданского порядка, а Ж. Кальвин установил террористическое правление в Женеве. К вооруженному насилию призывали и лидеры плебейского крыла Реформации (Т. Мюнцер, Иоанн Лейденский). Идеи П.р. впервые были высказаны христианскими гуманистами и противниками ранней протестантской ортодоксии (Эразм Роттердамский, С. Франк, С. Кастеллион, М. Сервет), осуждавшими войны как проявление варварства и жестокости.

Ряд гонимых протестантских сект, возникших в 16 в. (швейц. и чеш. братья, гуттерское братство, менониты и др.), апеллируя к этике Евангелия, категорически отказывались участвовать в любой деятельности, связанной с войной. Еще более решительную позицию защищали возникшие век спустя квакеры (Англия), или «друзья». В каждом человеке, утверждали они, незримо присутствует божественная субстанция («Внутренний Свет», «живой Бог», «Слово»), поэтому убийство любого человека, а тем более война — это не что иное, как «богоубийство», которое не может быть оправдано никакими «человеческими» (политическими, юридическими, гуманистическими и т.п.) соображениями. Аналогичные размежевания совершались и в России, где начиная с 17 в. возникали сектантские образования (духоборцы, некоторые разновидности молокан, позже толстовцы, пятидесятники, адвентисты-реформисты и др.), противопоставлявшие себя православной доктрине «священной войны» за «веру, царя и Отечество».

До 20 в. последователи П.р. постоянно подвергались репрессиям со стороны как светских властей, так и церковных лидеров. Решающий поворот обозначило наступление ядерной эры. Если раньше религиозные пацифисты отвергали всякую войну как «богоубийственную», то ядерная война могла рассматриваться как самоубийственная для человеческого рода в целом. Тем самым П.р. получал возможность стать фрагментом светской социальной мысли, обрести аргументы, основанные на научных расчетах. Начиная с 1950-х гг. на Западе возникает массовое движение т.н. ядерного пацифизма, объявляющего святотатством войну с применением средств массового уничтожения — ядерного, химического, биологического, лазерного оружия. Ныне эту позицию разделяют практически все крупнейшие христианские церкви. Сторонники «ядерного пацифизма», как правило, признают справедливость применения обычного оружия для национальной самообороны, однако программы, подобные квакерской, по-прежнему остаются активным ферментом современного антивоенного движения, ее конечным идеалом.

Вместе с тем в 20 в. возросла роль религиозного фактора в национально-этнических конфликтах. Сами по себе они вызываются конкретными социально-экономическими, геополитическими факторами и могут быть предметом заинтересованных переговоров и возможных компромиссов. Однако их сакрализация неизбежно рождает фанатизм соперничающих сторон и сводит до минимума шансы на разумную договоренность. Примерами могут служить противостояние иудаистского, христианского и исламского «миров» на Ближнем Востоке, конфронтация мусульман и индуистов в Кашмире, суннитов и шиитов в исламе, терроризм «араб. фундаменталистов», учащающиеся призывы к джихаду на Сев. Кавказе и т.д. При всей своей социологической наивности П.р. служит влиятельным фактором и залогом выживания человечества, прообразом торжества гуманных цивилизованных отношений между народами.

Митрохин Л.Н. Христианство и борьба за мир (религиозный пацифизм на Западе: истоки и социальная роль) // Вопросы философии. 1984. № 11; Митрохин Л.Н. К вопросу об истоках и роли современного пацифизма на Западе // Вопрос всех вопросов. М., 1985.

Л.Н. Митрохин











ПЕРВИЧНЫЕ И ВТОРИЧНЫЕ КАЧЕСТВА — теоретико-познавательное представление о существовании двоякого рода чувственных образов качеств материальных тел, различающихся по характеру их соответствия своим прообразам. Наиболее обстоятельно это представление было изложено в философии Нового времени Дж. Локком в «Опыте о человеческом разумении». Согласно Локку, первичные качества тел — протяженность, форма, плотность, подвижность — совершенно неотделимы от тел и вполне адекватно воспринимаются человеком. Однако в телах есть и такие недоступные нашему восприятию формы, объемы и движения частиц, которые, воздействуя на органы чувств, вызывают образы, не схожие с породившими их качествами. Цвет, вкус, звук, тепло как таковые, в том чувственном виде, в каком они воспринимаются человеком, не существуют в самих телах. Это — вторичные качества, производные от первичных, являющихся единственно объективными.

Представление о П. и в.к. ознаменовало собой решительный отход теории познания от т.зр. наивного реализма и вместе с тем создание концепции в эвристическом отношении оправдывавшей и поощрявшей притязания математизированного естествознания. Последнее положило в основу объективного исследования предметов и явлений природы те их качества, к которым можно применить меру и число, а те качества, к которым их применить не представляется возможным, стремилось редуцировать к первым. Вызвавшее в свое время и позже так много споров и интерпретаций представление о П. и в.к. стало одной из предпосылок того усиленного внимания, которое в последующих гносеологических концепциях стали уделять субъективным компонентам человеческого познания.









«ПЕРЕОЦЕНКА ВСЕХ ЦЕННОСТЕЙ» — выдвинутое Ф. Ницше требование ультрарадикальной критики всех ценностей, в т.ч. христианства, с тем чтобы превратить их в ценности с противоположным содержанием (отбросить любовь к ближнему и заместить ее любовью к дальнему, и т.п.). Ценности рассматривались Ницше как «пунктуации человеческой воли», изменение которых изменяет само человеческое существование. Кн. «Воля к власти», изданная уже после смерти Ницше, снабжена подзаголовком «Попытка переоценки всех ценностей»; наиболее резкая критика ценностей, отстаиваемых христианством, содержится в работе «Антихрист. Проклятие христианству» (1895), к которой и относился первоначальный подзаголовок.








ПЕРИПАТЕТИКИ (от греч. peripatos — прогулка) — др.-греч. философы, участники аристотелевского Ликея (с 335/334 до н.э., расцвет при Деметрии Фалерском, 317—307 до н.э.). Преемник Аристотеля по руководству школой (схоларх) — Феофраст (Теофраст), автор многих сочинений. В «Метафизике» (фрагменты) Феофраст ограничивает телеологизм Аристотеля в пользу случайности, отмечает противоречивость учителя в его концепции неподвижного перводвигателя, отстаивает учение Аристотеля о вечности мира во времени, выступая против стоиков с их периодическими космическими пожарами, о Боге как само-себя-мыслящем мышлении. Феофраст — автор первой проблемной систематической истории философии — «Мнения физиков». Как автор «Об истории растений» и «О причине растений» (обе работы сохранились), Феофраст — «отец ботаники». Он описал 550 видов растений, «причины растений» — влияние среды и наследственность. Феофраст — эмпирик: «чувство и различие созерцает, и начала исследует», «началом доказательств является чувство» (Климент Александрийский). Феофраст первым стал отличать огонь от земли, воды и воздуха: огонь самостоятельно, без горючего материала не существует, В «Характерах» (сохранились) описано 30 типов людей с преобладанием к.-л. отрицательной черты: подлость, бесстыдство, бессовестность, льстивость, крохоборство, болтливость, угодничество и др. Комедиограф Менандр — ученик Феофраста. Совпадение названий ряда сохранившихся трудов Аристотеля и несохранившихся Феофраста («Физика», восемь книг; «Аналитика первая», «Аналитика вторая», «Топика») породили гипотезу, что автор этих трудов — Феофраст.

Перипатетик Дикеарх определил окружность Земли в 300 тыс. стадий (52 тыс. км). Идеальное гос-во должно сочетать в себе элементы монархии, аристократии и демократии (предвосхищение Полибия). Человечество прошло «три века»: «золотой» (век праздности и мира), пастушеский и земледельческий. Все состоит из четырех стихий. Душа как преходящая гармония этих стихий в человеческом теле смертна.

Перипатетик Аристоксен (известные через Диогена Лаэртского, Порфирия и Ямвлиха труды: «Жизнь Пифагора», «Пифагорейский образ жизни», «Пифагорейские мнения» и др.) — теоретик музыки. Мужественная музыка воспитательна, женственная расслабляющая музыка ведет к утрате свободы. Духа нет. Сила чувства — от строения тела.

Перипатетик Евдем Родосский — автор трудов по истории математики.

Третий схоларх Стратон (годы схолархата — 287— 268 до н.э.) писал на метафизические, этические, политические и психологические темы. Но главное у него — физика (прозвище «Физик»). Стратон отвергает телеологию Аристотеля, целевые причины. Все объяснимо естественными и действующими причинами. Все сущее произведено природой как самодостаточной и самопроизвольной силой, не имеющей божественности, жизни, сознания и личности. Главная естественная причина — сила тяжести, именно она упорядочивает космос (вертикальность земли, воды, воздуха и огня). Стратон отверг пятую сущность (квинтэссенцию) Аристотеля (небесные тела). Признав пустоту, не принял атомизм. Атомы — «Демокритовы грезы». Скорость падающего тела возрастает с расстоянием. Мирового разума (активный интеллект Аристотеля) не существует. Время — мера не только движения (Аристотель), но и покоя. Душа смертна. Знание — движение души, берущее начало в органах чувств.

Ликон (годы схолархата — 268—225 до н.э.) — практический этик, по его мнению, высшая цель жизни — «истинная радость души». Пятый схоларх, этик Аристон Кеосский, различил высокомерие и гордость — «величие души».
Фрагменты: Die Schule des Aristoteles. Texte und Komm. Bd 1-10. Basel; Stuttgart, 1967-1969.

A.H. Чанышев










ПЕРСОНАЛИЗМ — теистическая тенденция в философии, в которой личность и ее духовные ценности признаются высшим смыслом земной цивилизации. К П. относятся учения Ф. Якоби, А. Олкотта, Ш. Ренувье, Л. Прата и др. Концепцию этического П. разрабатывал М. Шелер в кн. «Формализм в этике и материальная этика ценностей» (1921). Этический П. Шелера, «критический П.» Штерна и «теологическая этика» Тиллике послужили основой персоналистской тенденции в нем. философии. На первом плане здесь — проблематика задатков и способностей индивида, глубинных сфер индивидуальной жизни человека; «личностный метод» объявляется универсальным средством познания не только человека, но и всей реальности.

В России П. ведет начало от Ф.М. Достоевского, который в своих глубоко философичных художественных произведениях поставил ряд нравственно-психологических и религиозно-философских проблем: свобода и ответственность человека, власть и насилие, смирение, страдание и др. Идеи П. развивали Н. Бердяев, Л. Шестов и отчасти Н. Лосский, С. Булгаков. Учение о человеке Бердяева получило название эсхатологического П. Он различал в человеке личность и индивида: индивид — это неделимая часть вещественного природного мира, подчиненная его закономерностям; личность — это подобие Бога, ее сущность не выводится из природного мира. Личность приобретает и сохраняет черты подобия Бога, если идет по пути всегда трагичного творчества, но только на этом пути она сохраняет свое человеческое призвание и перед ней открывается возможность общения с Богом. Эсхатологический характер истории обещает человеку-личности, прошедшему через последний Суд, качественно новое, иное бытие. Шестов, развивая идеи П., говорит о неизбежном одиночестве и трагизме личности, противопоставившей себя людям, миру, необходимости; только в абсолютном одиночестве личности открывается ее персональная истина и персональный бог; жизнь творческой личности — это осознание неизбежности смерти, постоянное ожидание смерти.

Последовательные персоналистские учения в современной зап. мысли разрабатываются амер. и фр. философами. Амер. П. возник в кон. 19 в. Его основатель — П. Боун, главные представители — Дж. Хау-исон, Р. Флюэллинг, Э. Брайтмен, У. Хоккинг. Понятие личности трактуется ими как неповторимая, уникальная субъективность, история человечества — как процесс развития личностного начала, которое достигается путем единения с Богом. В центре амер. П. — религиозно-этическая проблематика; основное внимание в нем уделяется вопросам свободы и нравственного воспитания. Моральное самосовершенствование граждан должно привести к общественной гармонии.

П. во Франции сформировался в нач. 1930-х гг. Его основоположник — Э. Мунье; печатный орган — жур. «Эспри» («Esprit», основан в октябре 1932); главные представители — Д. де Ружмон, П.Л. Ландсберг, М. Недонсель, Ж. Лакруа, Г. Мадинье. В кризисные 1930-е гг. левокатолические сторонники фр. П. выступили с идеей создания филос. учения о человеческой личности как главнейшей заботе человеческой цивилизации. Концепция личности складывалась в ходе осмысления гуманистической традиции в истории философии, идущей от Сократа, Августина и Платона через Г.В. Лейбница, И. Канта, Мальбранша, Ж.Ж. Руссо, Мен де Бирана и С. Кьеркегора к М. Шелеру, М. Буберу, А. Бергсону, Бердяеву, Лосскому, Ж. Маритену, К. Ясперсу, Г. Марселю; большое значение придавалось концепциям человека, разрабатываемым экзистенциализмом и марксизмом. Сторонники личностной философии перетолковали многие проблемы христианской концепции человека, стремясь ослабить свойственный ей догматизм и ввести в нее новое содержание, соответствующее требованиям современности.

Личность в персоналистской трактовке выступает как единство трех основных характеристик: экстериоризации, интериоризации и трансценденции. Экстериоризация — это осуществление личности вовне; интериоризация — внутренняя сосредоточенность личности, ее духовный мир; и экстериоризация, и интериоризация, находясь в глубинной взаимосвязи, увлечены движением трансцендирования, нацеленным на высшие, божественные, ценности — истину, красоту, благо. Одной из центральных идей в понимании личности является мысль о вовлеченном существовании, означающем активный диалог христиан с современностью, вовлечение верующих в социальные движения на стороне прогрессивных сил; религиозное миропонимание призвано играть роль конструктивного фактора в преобразовании мира на гуманистических основах. Персоналисты акцентируют воспитательную функцию личностной философии, видя в ней педагогику, нацеленную на пробуждение личностного начала в человеке. Большое значение в этой связи отводится проблеме личностного общения, в котором сторонники П. видят цель и назначение человеческого существования. Персоналистская концепция коммуникации близка к этическому учению Шелера и феноменологической этике Э. Левинаса. В ней утверждается действенный характер личностного общения, когда каждый индивид «имеет цель в себе и в то же время во всех», а встреча Я и Ты в Мы создает особый опыт — коммуникацию душ, осуществляемую «по ту сторону слов и систем».

Персоналистская философия широко опирается на искусство и эстетику: в эстетической концепции в значительной степени конкретизируется смысл понятий: «личность», «творчество», «коммуникация», «сообщество», «культура». Социальная концепция «личностной философии» строится на основе критического анализа капиталистической и социалистической общественных систем, в ней разрабатывается проект новой цивилизации как третьего пути между социализмом и капитализмом, где изживаются недостатки этих систем и основой общественной организации является примат личности и ее духовных ценностей.

Учение католических философов, группирующихся вокруг «Эспри», в послевоенное время проделало значительную эволюцию. Ж.М. Доменак, бывший директором жур. в 1957—1977 гг., стремился к соединению идей П. с идеологией реформизма, с 1977 в жур. превалирует ориентация на учения о постиндустриальном обществе.

Идеи фр. П. получили широкое распространение. Под их влиянием сложились персоналистски ориентированные концепции в Италии, Швейцарии, в Скандинавском регионе, Лат. Америке, они стали теоретической основой различных направлений социальной теологии, способствовали переориентации официальной доктрины современного католицизма. Многие положения П. входят в мировоззренческий багаж нынешнего главы римско-католической церкви Папы Иоанна Павла II. С 1980-х гг. во Франции наблюдается оживление идей П.: создаются ассоциации и объединения («За новую жизнь», «Продолжение», «Актуальность персонализма»), ставящие своей целью возродить подлинный П., каким видел его Мунье, продолжить начатые им исследования и развернуть широкую работу по внедрению идей П. во все сферы общественной и индивидуальной жизни людей.

Бердяев Н.Н. О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической философии. Париж, 1939: Он же. Опыт эсхатологической метафизики (Творчество и объективация). Париж, 1947; Мунье Э. Что такое персонализм? М., 1994; Он же. Надежда отчаявшихся. М., 1995; Он же. Манифест персонализма. М., 1999; Lacroix J. Marxisme, existentialisme, personnalisme. Paris, 1955; Mounier E. Oeuvres Vol. 1—IV. Paris, 1961 — 1962.

Вдовина И.С. Эстетика французского персонализма. М., 1981; Она же. Французский персонализм. М., 1990.

И.С. Вдовина










ПЕРСПЕКТИВИЗМ (от лат. perspicio — смотреть сквозь) — воззрение, согласно которому результаты познания самым существенным образом зависят от личной позиции, т.зр. познающего субъекта, так что об объективном знании, свободном от влияния такой позиции, можно говорить только при совпадении субъектов. Г.В. Лейбниц, разделявший это воззрение, приводил следующую аналогию: подобно тому как один и тот же город, наблюдаемый с разных сторон, предстает перед нами перспективно очень разным, так и в силу наличия бесконечного множества простых субстанций, каждая из которых видит мир в своей перспективе, имеется столь же много различных миров, которые являются, однако, не чем иным, как перспективно разными представлениями об одном-единственном мире. К представителям П. относились также Ф. Ницше, В. Дильтей, X. Ортега-и-Гасет и др.







ПЕРФЕКЦИОНИЗМ (от фр. perfection) — убеждение в том, что совершенствование, как собственное, так и др. людей, является той целью, к которой должен стремиться человек. Предполагается, что искомое совершенство включает прежде всего добродетели, а также развитие присущих человеку талантов и дарований. Представители П. иногда считают, что совершенствование человека является не только его нравственной задачей, но и смыслом человеческой истории. К сторонникам П. можно отнести Г.В. Лейбница, А.Э.К. Шефтсбери, М.А. Кондорсе, X. Вольфа, И. Канта и др. О совершенствовании человека говорят также концепции, развивающие идею сверхчеловека (Ф. Ницше, К. Маркс, В.И. Ленин, А. Гитлер и др.), однако при этом предлагаются такие средства для достижения данной цели, с которыми ортодоксальные перфекционисты никогда бы не согласились.







ПЕССИМИЗМ (от лат. pessimum — наихудший) — один из двух основных видов восприятия мира, выражающий негативное, подозрительное, недоверчивое отношение к нему; противостоит оптимизму. В обыденном понимании — подавленное настроение, склонность видеть и подчеркивать отрицательные стороны действительности, ощущение безысходности и бесцельности жизни, слишком болезненная реакция на неудачи. В филос. понимании пессимистическое мировоззрение указывает на преобладание в мире страданий и тщетную борьбу добра со злом, на торжество несправедливости, на бессмысленность человеческой жизни и исторического процесса. В филос. размышление пессимистические мотивы впервые переходят из некоторых религиозных мировоззрений. Так, буддизм, утверждая, что «жизнь есть страдания», хотя и указывает путь избавления от них и достижения нирваны, но признает природу мира ложной и иллюзорной, а наше существование — бесцельным вращением в круге постоянных перерождений.

Учитывая всю сложность и многомерность антич. мироощущения, можно обнаружить в нем ярко выраженные пессимистические черты, ставшие основным содержанием греч. трагедии. Софоклу принадлежит мысль, которую можно считать классической формулировкой принципа пессимизма: «Первое благо — совсем не рождаться, второе — родившись, умереть поскорей». Пессимистические мотивы присущи взглядам Гесиода, сожалевшего, что счастливый «золотой век» остался в далеком прошлом, и Гераклита, презиравшего толпу и учившего о непостоянстве текучего мира, который периодически сгорает в космическом огне. У стоиков, несмотря на героическое стремление к добродетельной жизни согласно логосу, сама жизнь и ее блага считаются безразличными, и мудрец не может рассчитывать ни на земное счастье, ни на посмертное воздаяние.

В некоторых религиозных доктринах (гностицизм, манихейство) пессимистические моменты состоят в признании зла онтологическим началом, не уступающим по силе добру. Глубоким П. отличается ветхозаветная кн. Екклезиаста, наполненная переживаниями суетности повседневной жизни, тщетности человеческих усилий найти счастье в труде, семье, мудрости. Христианская философия, хотя в главном своем положении о воскресении Богочеловека носит ярко оптимистический характер, проникнута трагическими переживаниями греховности человека, по вине которого «мир во зле лежит».

В новоевропейской мысли кроме торжества рационального научного знания можно увидеть и др. интеллектуальные движения, опиравшиеся на иррациональные основания. Так, пессимистические мотивы под влиянием гностицизма звучат в рассуждениях нем. мистиков (И. Экхард, Я. Бёмё), а также в философии близкого к романтизму Ф.В.И. Шеллинга о «темной стороне Бога» и зловещей «бездне» в душе человека. Однако рационализм тоже не был односторонне оптимистичен: поздний И. Кант писал о «радикальном зле» в человеческой природе, которое выражается в неспособности индивида противостоять чувственному началу и поступать согласно велениям разума. Философия жизни отвергла оптимистические настроения Нового времени. Наиболее последовательно принцип П. проводит А. Шопенгауэр, распространяя его на свою метафизику. Наш мир и люди в нем есть порождения слепой ненасытной воли, которая ради своей забавы обрекает человека на страдания. Поэтому «наше бытие таково, что лучше бы его совсем не было» «судьба жестока, а люди жалки». Ф. Ницше резко критикует христианскую культуру, полагая, что современный европеец выродился в «домашнее животное» и ближайшие два столетия станут торжеством нигилизма. Ницшеанский пафос «переоценки ценностей» оказал влияние на культурологический П. Согласно О. Шпенглеру, живая «органическая» культура, подвергнутая «неорганическому» промышленному расширению, превращается в мертвую цивилизацию; такая судьба вскоре постигнет Европу.

20 век с его мировыми войнами и революциями дал богатую пищу для пессимистических настроений. Философия экзистенциализма подчеркивает, что ощущения страха, тревоги, отчаяния, покинутости стали основными умонастроениями эпохи. В мире «овеществления» человек теряет способность вникать в глубинные смыслы бытия, убеждается в абсурдности действительности (А. Камю), а все уникальные всплески гениальности душатся господствующей массовой культурой (X. Ортега-и-Гасет).

Сегодня, несмотря на общее оптимистическое благодушие, связанное с построением гуманистического открытого общества, ряд филос. направлений (традиционализм, постмодернизм) пессимистически оценивают будущее зап. культуры, считая, что в условиях бурного развития материальной стороны цивилизации в ущерб духовной человек теряет свободу и свое предназначение.








ПЕТР ДАМИАНИ (Petrus Damiani) (ок. 1007-1072) — ит. средневековый теолог и философ, кардинал-епископ Остийский. Первый сформулировал положение о том, что философия является служанкой теологии («Философия должна служить Священному Писанию, как служанка — своей госпоже»). Эту идею детально развил позднее Фома Аквинский: «...Она [теология] не следует другим наукам как высшим по отношению к ней, но прибегает к ним, как к подчиненным ей служанкам». Идея подчиненного положения философии не означала, однако, в эпоху Средневековья принижения философии и ограничения суверенитета разума. Допущение соучастия разума и основанного на нем филос. знания в решении теологических проблем являлось, напротив, высокой оценкой возможностей рационального познания. П. Д., взгляды которого получили широкое распространение на его родине и в Германии, настаивал на самом широком использовании Библии и писаний отцов церкви в борьбе с инакомыслием и ересями. Он существенно способствовал укреплению авторитарности средневекового, и в частности теологического и филос. мышления. Выражая общую, но редко выходившую на поверхность тенденцию своей эпохи, П. Д. ограничивал действие логического противоречия закона: Бог не подчиняется данному закону, поскольку он не подчиняется вообще никаким законам; даже человеческое познание Бога требует соединения несовместимого. Ранее эту идею отстаивал Псевдо-Дионисий (Ареопагит), позднее — Николай Кузанский и др.

Patrologiae cursus completus. Vol. 145; De divina omnipotentia e altri opuscoli. Firenze, 1943.
Blum O.J. St. Peter Damian, His Teaching on the Spiritual Life. Washington, 1947.








ПЕТР ИСПАНСКИЙ (Petrus Hispanus), настоящее имя Пьетро Ребули-Юлиани (ок. 1220—1277) — медик и философ. Был врачом папы Григория X и кардиналом, а в 1276 стал папой под именем Иоанн XXI. Он известен как автор широко распространенного в Средние века пособия по логике «Summulae logicales». Это пособие состоит из семи логических трактатов, посвященных рассмотрению предложений, предикабилий, категорий, силлогизмов, топики, ложных умозаключений, свойств терминов. Первые шесть трактатов перелагают содержание аристотелевского «Органона», однако обстоятельные тексты Аристотеля здесь сведены в краткие определения и правила, снабженные мнемоническими средствами. Нововведением является седьмой трактат «О свойствах терминов». В нем рассматриваются возможные подстановки в предложениях вместо одних терминов других; возможные расширения и ограничения терминов в предложениях, правила именования, правила распределения терминов при присоединении к ним различных кванторов. В некоторых дошедших до нас вариантах пособия содержится учение об экспонибилиях — предложениях, имеющих определительные и дополнительные слова, выражающие исключительность, изъятие, начало, конец или отсутствие конца, сравнение, различие и т.п. Этим пособием пользовались в Европе почти три столетия, и уже после изобретения книгопечатания оно издавалось множество раз. Проблематика, которой был посвящен трактат «О свойствах терминов», тщательно разрабатывалась средневековыми перипатетиками.

Summulae logicales. Rome, 1947.
Владиславлев К. Логика. СПб., 1872.









ПЕТР ЛОМБАРДСКИЙ (Petrus Lombardus) (ок. 1095— 1160) — средневековый философ и теолог. Род. в Ломбардии, в окрестностях г. Новара. Будучи низкого происхождения, он, тем не менее, смог получить хорошее образование в Болонье, после чего при содействии Бернара Клервоского перебрался в Париж. Длительное время П.Л. преподавал в парижской кафедральной школе, а за год до смерти (в 1159) стал епископом Парижа.

Широкую известность П.Л. получил благодаря своей «Книге сентенций» — систематическому изложению христианской догматики. Хотя поначалу это сочинение вызвало неоднозначную реакцию в церковных кругах, впоследствии оно стало основным учебником по теологии, который читался и комментировался во всех европейских ун-тах вплоть до 15 в., а кое-где и позднее.

Будучи в первую очередь теологом, П.Л. стремился не столько к филос. осмыслению христианского учения, сколько к тому, чтобы примирить подчас несогласующиеся мнения церковных авторитетов и интегрировать их в единую непротиворечивую систему, пригодную для образовательных нужд. Отсюда и компилятивный характер его «Сентенций». В книге собраны мнения многих признанных Учителей Церкви (преимущественно Августина) и некоторых позднейших авторов, которые составляют бoльшую часть главного сочинения П.Л. С др. стороны, «Книгу сентенций» нельзя назвать образчиком дурного эклектизма, поскольку произведение отличают непротиворечивость и логическая строгость изложения, а отсутствие оригинальности компенсируется прекрасным знанием и глубоким пониманием материала.

Любое исследование Священного Писания, по мнению П.Л., подразделяется на учение о вещах и учение о знаках. При этом знаки также являются вещами, но не всякая вещь является знаком. Собственно знаками П.Л. именует церковные таинства, как символы благодати, а вещами — все остальное. Вещи, в духе Августина, П.Л. классифицирует следующим образом: 1) объекты наслаждения (Бог); 3) объекты пользования (мир); 3) вещи, наслаждающиеся и пользующиеся (человек). На основании этого «Сентенции» разделяются на четыре основные части. Первая посвящена Богу, вторая — творению, третья — воплощению Иисуса Христа, четвертая — таинствам.

Представления П.Л. о природе Бога целиком вписываются в общую зап. христианскую традицию, восходящую к Августину. Бог — единственно подлинное бытие, он вечен, неизменен, абсолютно прост. При этом Он един в трех лицах, благ и наделен волей, сообразно которой и творит мир из ничего. Существование Бога может быть доказано средствами разума. П.Л. приводит четыре способа (пути) такого доказательства, которые, однако, имеют общий характер восхождения от творения к Творцу; от изменяющегося к неизменному, от тела к уму и к Творцу тел и умов и т.д.

Несмотря на теологический характер «Книги сентенций», многие проблемы, затронутые П.Л., стали в связи с распространением его книги как учебника предметом широкого обсуждения и исследования, в т.ч. филос. Отсюда то значительное влияние, которое сочинение П.Л. оказало на философов и теологов позднего Средневековья. В числе комментаторов «Сентенций» были Бонавентура, Дунс Скот, У. Оккам и др.

Наиболее полное собр. соч. Петра Ломбардского напечатано в Патрологии Миня: Patrologiae cursus completus. Series Latina. Paris. Vol. 191-192.









ПЕТРОВ Василий Викторович (р. 1949) — специалист в области философии языка, логики, филос. науки. Доктор филос. наук, проф. Окончил технологический факультет Тюменского индустриального ин-та (1971), аспирантуру кафедры философии Новосибирского государственного ун-та (1974). В 1974—1980 — научный сотрудник, ученый секретарь Ин-та истории, филологии и философии Сибирского отделения АН СССР, в 1980—1986 — советник Государственного комитета СССР по науке и технике; в 1986—1991 — проф. АОН. С 1991 — зав. кафедрой логики Московского государственного лингвистического ун-та. Докторская диссертация — «Структуры значения: логико-методологический анализ» (1983). Основные научные результаты в области философии языка достигнуты в обосновании и анализе особенностей новой когнитивной парадигмы в изучении языка. Осуществляя приложение концепций когнитивной науки к исследованию проблем формализации естественного языка, П. предполагает модифицированные версии логики предикатов и логики действий. В области филос. науки П. предлагает идею разделения семантической референции научных терминов и референций, использующих эти термины в научной практике, и на этой основе — описание механизма преемственности научного знания. Обосновывая два подхода к анализу метафор (семантический и когнитивный), П. исследует природу и механизм функционирования метафор в научном познании.

Семантика научных терминов. Новосибирск, 1982; Философские проблемы логики (в соавт.). М., 1984; Элементы логики действий (в соавт.). М., 1991; Обработка языка и логика предикатов (в соавт.). Новосибирск, 1993.









ПИАЖЕ (Piaget) Жан (1896—1930) — швейц. психолог, философ и логик. С 1955 директор Международного центра генетической эпистемологии. В первых научных работах видел разгадку мышления ребенка в анализе детской речи («Речь и мышление ребенка», 1923; рус. пер. 1932). Он описал при этом своеобразие детского мышления, считая эгоцентризм главной отличительной характеристикой познавательной деятельности ребенка. Дети постоянно путают субъективное и объективное, переносят свои внутренние побуждения на реальные связи вещей. Они считают слова и жесты весьма действенными, а предметы наделяют сознанием и волей.

В работах «Генезис элементарных логических структур» (1939—1941; рус. пер. 1963) и «Психология интеллекта» (рус. пер. в кн. «Избранные психологические труды», 1969) излагается операциональная концепция интеллекта. По мнению П., функционирование и развитие психики происходит через адаптацию индивида к среде. Природные схемы поведения позволяют ассимилировать материал через устоявшиеся механизмы восприятия, но в то же время эти схемы приспосабливаются к реальным жизненным ситуациям. П. различает четыре основные стадии развития интеллекта: сенсомоторную, дооперациональную, стадию конкретных операций и стадию формальных операций.

Для описания систем интеллектуальных операций П. использует математическую логику. В области экспериментальной психологии заслуга П. в том, что он проанализировал механизмы выражения основных психических функций и прежде всего важнейшие понятия и принципы человеческого мышления. Психологические и логические идеи П. получили теоретическую проработку в рамках особого направления исследований, которое он назвал генетической эпистемологией. Ее основной принцип — возрастание инвариантности знания субъекта об объекте под влиянием изменения условий опыта. П. принадлежит многотомный труд «Экспериментальная психология» (совместно с П. Фрессом).

Избр. психологические труды. М., 1969.
Популярная энциклопедия и психоанализ. М., 1997.














ПИКО ДЕЛЛА МИРАНДОЛА (Pico della Mirandola) Джо-ванни (1463—1494) — ит. гуманист и философ. Учился в ун-тах Болоньи, Феррары и Падуи, где освоил схоластическую традицию аристотелизма и аверроизма, овладел множеством языков, в т.ч. др.-евр. и араб., что позволило ему изучать в оригинале Ветхий Завет и Коран. Будучи живым воплощением духовных крайностей и противоречий Ренессанса, увлекался Каббалой и «натуральной магией» — и в то же время выступал с критикой астрологии, отвергая «предопределение звезд» и противопоставляя ему свободу человеческой воли («Рассуждение против предсказательной астрологии», 1495). Издал в Риме «Философские, каббалистические и теологические заключения» (1486), в которых выдвинул «900 тезисов», отчасти почерпнутых из известных ему религиозно-философских систем, а отчасти сформулированных им самим, и призвал на открытый диспут ученых Европы, взявшись защищать свои положения. Вступлением к «тезисам» послужила «Речь о достоинстве человека», в которой развивалась мысль о том, что признаком человека является не столько его центральное положение в Космосе, сколько способность выходить за пределы царства форм, его власть над собственной природой как результат того, что он не имеет природы. Человек — «творение неопределенного образа», у которого нет «ничего собственного», никакого «точного места», словом, никакой «ограниченной природы», законы которой стесняли бы его поступки. Человек в силах «быть тем, чем хочет». Папская курия осудила сначала 13 тезисов, а после «защитительной речи» П.д.М. («Апология», 1487) — и все тезисы целиком. П.д.М. был обвинен в ереси, подвергся аресту и вынужден был бежать во Францию. По возвращении в Италию он обосновался во Флоренции, где примкнул к кружку неоплатоников, возглавляемому Марсилио Фичино. В это время создавались его трактаты «Семь аспектов творения» (1490) и «О бытии и едином» (1496), которые не были закончены. В конце жизни проникся проповедями Дж. Савонаролы, благодаря чему усилились его религиозно-мистические настроения. Современники именовали П.д.М. «Князем согласия», поскольку смысл своей деятельности он видел в «примирении философов», исходя из того, что все религиозно-философские учения являются частными примерами единой истины, содержащейся в универсально понимаемом христианстве.

De hominis dignitate. Heptaplus. De Ente et Uno. Firenze, 1942; Речь о достоинстве человека. Комментарий к канцоне о любви Дж. Бенивьени // Эстетика Ренессанса. Т. 1. М., 1981.
Баткин Л.М. К истолкованию итальянского Возрождения. Антропология М. Фичино и Пико делла Мирандола // Из истории классического искусства Запада. М., 1980; Он же. Итальянское Возрождение в поисках индивидуальности. М., 1989.








ПИРС (Peirce) Чарльз Сандерс (1839—1914) — амер. философ и ученый, основатель прагматизма. Род. и бoльшую часть жизни провел в г. Кембридже (шт. Массачусетс). Время от времени читал курсы лекций в Гарварде и ун-те Джонса Хопкинса. Он публиковал в основном журнальные статьи и рецензии. Однако изданное после смерти П. в 1930-е гг. собр. соч. составило 8 больших томов, дающих полное представление о многогранности таланта амер. философа. Тексты П. не носят систематического характера, но они при этом полны оригинальных идей. Он внес существенный вклад в развитие современной (математической) логики, семиотики и методологии экспериментальных наук, разрабатывал свою собственную метафизическую систему. В 1871 на заседании Метафизического клуба (связанного с Гарвардским ун-том) он обсудил рукопись, которая была впоследствии издана в виде двух статей в «Ежемесячнике популярной науки» (1877— 1878). В те годы позиция П. еще не воспринималась как начало нового филос. направления. Лишь в 1897 У. Джеймс в публичной лекции «Философские концепции и практические результаты» возвестил о появлении нового филос. направления — прагматизма, истоки которого он обнаруживал в ранних статьях П.

Первая из этих статей называется «Закрепление верования». Она начинается с обсуждения вопроса о связи развития логики с развитием естественных наук. Необходимо учитывать, что речь в статье идет именно о логике научного познания. П., будучи одним из создателей современной логики, как методолог никогда не отрывал «чистую» логику от психологии мышления. Это не означает, что он был сторонником психологизма в логике. Он стремился к проявлению главных принципов, которыми руководствуется ученый в процессе познания. В ходе проведенного им исследования выяснилось, что эти принципы имеют и более широкую сферу применения в др. областях человеческой деятельности. Все мы, отмечал П., различаем ощущения сомнения и верования (belief). Практическое их различие заключается в том, что именно верования руководят нашими устремлениями и формируют наши действия. Чувство уверенности есть свидетельство установления некоторой привычки, которая будет определять дальнейшие действия. Сомнение же есть неприятное, неудовлетворенное состояние человека, от которого он всеми силами стремится избавиться и перейти в состояние верования (в смысле убежденности, уверенности в ч.-л., а не религиозной веры). Т.о., и сомнение, и верование оказывают на нас влияние, хотя и по-разному. Верование не сразу заставляет действовать, но ставит нас в такие условия, что мы будем действовать определенным образом, если к тому будет повод. Сомнение же сразу стимулирует действия, пока оно не будет преодолено. Сомнение должно быть реальным, жизненным, обусловленным определенной ситуацией. Правда, П. еще не эксплицировал признаки такой ситуации — позднее это сделал в своих работах Дж. Дьюи.

Процесс перехода от состояния сомнения к состоянию верования П. называет «исследованием», имея в виду не только научное исследование. Что же касается собственно научного исследования, то, как показал П. в своих методологических текстах, оно проходит три стадии. Во-первых, стадию абдукции, т.е. выдвижения неожиданной гипотезы, являющейся главным творческим вкладом ученого. Во-вторых, стадию дедукции, заключающейся в выведении из гипотезы следствий и проверке формальной правильности (непротиворечивости, прежде всего) данной процедуры. И в-третьих, стадию индукции, когда на основе статистических данных проверяются следствия. При этом если гипотеза была верной, то в результате проверки она перестает казаться неожиданной. Цель исследования — «твердое мнение». Это понятие, судя по заявлениям П., для него важнее понятия истины.

Твердое мнение, или верование, должно быть закреплено. На взгляд П., возможны четыре способа закрепления верований, достоинства и недостатки которых он сопоставляет. Во-первых, люди используют метод упорства, которому присущи такие достоинства, как сила, прямота, простота; в целом всегда полезнее во что-то верить, чем вообще не верить. Но этот психологический метод индивидуалистичен. Не будучи в своей массе отшельниками, люди неизбежно задумываются о закреплении верований в рамках общества. Во-вторых, метод авторитета (также психологический по своей природе) имеет немалые преимущества перед методом упорства; этот метод, допуская одни верования и не допуская другие, помогает достаточно долго сохранять в том или ином обществе мир. В особенности данный метод широко применялся в теократических обществах Средневековья. Однако никакой общественный ин-т никогда не сможет контролировать мнения каждого субъекта. Организованные верования в конце концов начинают вызывать сопротивление людей, не желающих быть духовными рабами. В-третьих, априорный (метафизический) метод, по П., в плане рациональности превосходит предыдущие методы. «Исследование» в данном случае выступает как процесс формирования определенной теории. Но мода на ту или иную метафизическую теорию проходит. Пристрастия людей постоянно колеблются между материалистическими и спиритуалистическими теориями. Только научный метод способен объективно детерминировать наши мнения. В ходе осуществления исследования по этому методу разные люди должны приходить к одним и тем же результатам. Основной гипотезой научного метода П. считает признание существования реальных вещей, свойства которых не зависят от наших мнений о них. Эти «реальности» воздействуют на органы чувств в соответствии с постоянными законами восприятия. Поскольку главное понятие научного метода — понятие «реальности» — проясняется лишь во второй статье П., то центр тяжести объяснения данного метода также переносится в эту статью. Он подчеркивает не только эпистемологическую, но и моральную сторону научного метода: успех в науке предполагает достойное моральное поведение, а преступник, как наивно полагал амер. философ, вообще не может быть ученым. Идеалы логики «исследования» он сближал с идеалами морали.

Статья «Как сделать наши идеи ясными» начинается с критики классического (логико-рационалистического) учения о ясности (как психологической узнаваемости) и отчетливости (возможности определения в абстрактных терминах) идей. Критика одного из положений рационалистической эпистемологии объясняется не только желанием П. «по контрасту» противопоставить научный метод, но и подчеркнуть принципиальную новизну своего методологического подхода. По схеме П. Р. Декарт, который с помощью методического сомнения отбросил догмы схоластиков и стал искать истинные принципы в самом мышлении, совершил важный переход от метода авторитета к априорному методу. Однако фр. философ доверился самонаблюдению и не показал отличия ясной идеи от идеи, лишь кажущейся ясной. Хотя Г.В. Лейбниц впоследствии и уточнил понятие отчетливости, но все свел к формальным дефинициям. Поэтому, убеждает П., нам необходима подлинная ясность идей. Он призывает использовать понятия «сомнения» и «верования» в самом широком смысле, фиксирующем возникновение и разрешение некоторой проблемы в мышлении. Мышление же он трактует как определенным образом структурированную последовательность ощущений, проходящих в сознании. Значение наших мыслей заключается в тех привычках к действию, которые они формируют. Цель же любого действия воплощается в производстве ощущаемых результатов. В этом контексте П. и формулирует свое правило достижения высшей ступени ясности (которое более известно как «Принцип П.»): «Если мы рассмотрим «практические последствия», которые, как мы полагаем, могут быть произведены объектом нашего понятия, то понятие об этих последствиях и будет нашим полным понятием об объекте». П. приводит примеры прояснения значения отдельных понятий, начиная с наиболее простых случаев и заканчивая филос. понятием «реальность». Как, к примеру, прояснить понятие «вес»? Сказать, что оно означает тяжесть тела, означает сказать, что в отсутствие противоположно направленной силы оно упадет. Понятие же «сила» имеет операциональное значение, ибо оно помогает нам объяснять изменения в движении тел.

Прагматистский принцип конкретизировался П. в теории знаков, которые он подразделил на 76 типов. Его семиотические разработки базируются на положении, что перевод слова в понятие о вызываемых им действиях равносилен указанию на то, что слово как знак обозначает эти действия. Он подчеркивал, что всякое мышление имеет знаковый характер. Человек не только интерпретирует знаки, но и сам является знаком для себя в будущем, знаком своего будущего поведения. Фактически, для П. человек — это производящее знаки существо.

Амер. философ следующим образом проясняет понятие «реальность». Он признает, что в обычном употреблении смысл данного понятия кажется наиболее ясным. Так, реальным признается то, чьи характеристики независимы от того, что кто-либо мог подумать о них. Но этого недостаточно. Следует рассмотреть чувственно воспринимаемые последствия вещей. Главным же действием вещей для нас является производство верований, напоминает П. Мнение, в отношении которого согласны все участвующие в некотором исследовании, и будет тем, что называют «истиной», а объект, представленный в этом мнении, обладает «реальностью». Философ, связывающий научный метод с тезисом о независимости объекта восприятия от самого чувственного восприятия, одновременно делает объект зависимым от наших мнений и убеждений в отношении его. В то же время подчеркивание П. социального характера истины (истина как то верование, к которому могло бы прийти сообщество ученых) объективно выводило П. за рамки феноменалистской эпистемологии, что и проявилось в его более поздних текстах. Он, напр., отмечал, что, когда ученый-экспериментатор говорит о к.-л. феномене или эффекте, он, как правило, имеет в виду не конкретное событие, зафиксированное кем-либо, но то, что обязательно произойдет, если в соответствующих условиях экспериментатор начнет действовать по определенному плану. Отсюда значение любого научного положения лежмт в будущем, которое оно способно предсказывать и приближать.

Популяризация прагматизма Джеймсом вызвала негативную реакцию П., который, дабы дистанцироваться от подхода своего коллеги, даже предложил использовать новый термин «прагматицизм». Джеймс до крайности довел тезис прагматизма о том, что цель человека в действии. На самом деле действие должно вести к чему-то, отличному от непосредственных практических результатов. Так что расхождение П. со взглядами Джеймса в начале нашего столетия объясняется не только рекламно-популяризаторской деятельностью последнего, но и имманентными теоретическими причинами. Дело в том, что первый, помимо глубокой разработки вопросов символической логики, семиотики и методологии экспериментальных наук, строил свою оригинальную метафизическую систему. Он высоко ценил роль общих идей, считая себя реалистом в средневековом смысле слова и критикуя британский номинализм. Именно к общим идеям должны вести человеческие действия.

От позитивизма прагматизм в целом отличается достаточно благожелательным отношением к широкой метафизической проблематике. В основе метафизики П., в частности, лежит общая идея космической эволюции. Главные характеристики процесса эволюции схватываются такими идеями, как идея синехизма (непрерывное становление приводит к прогрессу рациональности в мире), техизма (учение о роли случая в эволюции и несводимости всех изменений к механическим закономерностям) и агапизма (учение об «эволюционной любви», вносящей в мир благо и совершенство).

Collected Papers. Vol. 1—8. Cambidge. (Mass.), 1931 — 1958; Закрепление верования. Как сделать наши идеи ясными // Вопросы философии. 1996. № 12.
Мельвиль Ю.К. Чарлз Пирс и прагматизм. М., 1968; Moore E.C. American Pragmatism: Peirce, James and Dewey. New
York, 1961; Ayer A.J. The Ongines of Pragmatism. San Francisco, 1968; Rorty R. Consequences of Pragmatism. Universiry of Minnesota Press, 1982.

А.Ф. Грязнов









ПИСАРЕВ Дмитрий Иванович (1840—1868) — литературный критик и публицист. В 1861 окончил историко-филологический факультет Петербургского ун-та и стал ведущим критиком жур. «Русское слово», а затем и «Дело». 1862—1866 провел в Петропавловской крепости, продолжая литературную работу, жизнь завершилась трагически — утонул в Балтийском море. В истории рус. общественной мысли П. занял неординарное место, будучи одновременно родоначальником рус. нигилизма и представителем рус. Просвещения 1840—1860-х гг. Как нигилист он призывал бить направо и налево, разбить все, что можно разбить, как просветитель — был на стороне поборников культа «разума» и «правды», слыл непримиримым обличителем «врагов человечества», невежества, застоя и бесправия. Просветительские идеи «естественного права» и «естественных потребностей человека» были основным и главным принципом почти всех его суждений. Его мысли в области социальной философии были поэтому достаточно узки и бедны, поскольку одна лишь забота о голодных и раздетых не могла стать основой позитивной социально-экономической программы. Филос. интересы сформировались под влиянием К. Фохта, Л. Бюхнера, Я. Молешотта, позитивизма О. Конта, эволюционной теории Ч. Дарвина. О философии Платона П. писал в вульгарно-уничижительном тоне, а у Гегеля усматривал только лишь «диалектические фокусы».

Отдельные исследователи считают П. предтечей субъективного метода в истории из-за его мнения, что история есть осмысление событий сквозь призму писательской личности. Приняв в литературной критике позицию «чистого искусства», П. пришел к идее «разрушения эстетики», доказывая, что у искусства вообще нет никаких законов и принципов. Судьба самого П. и его идей была парадоксальным соединением принципов вульгарного материализма, нигилизма и утилитаризма.

Полн. собр. соч.: В 6 т. СПб., 1909—1913; Соч.: В 4 т. М., 1955-1956; Избр. произв. Л., 1968.
Переверзев В.Ф. Д.И. Писарев. М., 1929; Маслин М.А. Д.И. Писарев в борьбе за материализм и социальный прогресс. М., 1968.








ПИФАГОР — один из первых др.-греч. философов (6 в. до н.э.), основатель легендарного Пифагорейского товарищества. По совету Фалеса учился мудрости в Египте (22 года), затем в Вавилонии (12 лет), куда попал в числе плененных персами египтян, и, возможно, в Индии. Учение П. — типичная протофилософия, сочетающая пережитки художественно-мифолого-религиозного мировоззренческого комплекса и магии, с одной стороны, и ростки нового филос. мировоззрения на основе пифагорейской науки (математика, астрономия, медицина, евгеника, диететика и др.) — с др.

Согласно П., «самое мудрое — число», «душа есть гармония», «справедливость — число, помноженное само на себя» (т.е. преступление и наказание должны быть подобны сторонам квадрата). П. освободил арифметику «от служения делу купцов» (Аристоксен) и придал ей статус свободной абстрактной науки. Геоцентризм П. был превзойден вторым великим пифагорейцем, Филолаем: Земля движется в мировом пространстве, но не вокруг Солнца, а вокруг невидимого с Земли некоего Центрального огня, вокруг которого вращается и Солнце, светящееся отраженным светом. Мир познаваем в той мере, в какой апейрон (беспредельное) организовано числом и пределом: «Где нет числа и меры — там хаос и химеры». Третий великий пифагореец, Архит (4 в. до н.э.) — не столько философ, сколько ученый, математик. Трактовка П. как мистической личности, а Пифагорейского союза как религиозной организации ошибочна. Пифагорейский союз («Великая Греция» — греч. города-гос-ва на юге Италии, центр Кротон) — философско-научная организация. В нее принимались свободные после многолетнего испытания, собственность была общей — «У друзей все общее» (П.), пифагорейцы жили и питались совместно. Одно время пифагорейцы процветали, но затем «товарищество» распалось. Сочинения пифагорейцев не сохранились, за исключением немногих фрагментов, их учение и образ жизни известны из доксографии, причем количество информации возрастает по мере удаления во времени от пифагореизма (6—4 вв. до н.э.), что не может не настораживать.

П. и ранние пифагорейцы разделяли орфическое учение о переселении душ (метемпсихоз). Согласно легенде, П. знал о своих прежних воплощениях. В некоторых существах он узнавал своих умерших друзей («Ворона серотелая летает не спеша — твоя осиротелая в ней каркает душа»). Поздние пифагорейцы учили о смертности души как гармонии частей живого тела, уподобляя ее гармонии цитры, пока та цела.

Фрагменты: Diets Я., Kranz W. (Hrsg.). Die Fragmente der Vorsokratiker. Bd 1. Berlin, 1951; Vogel C.J. de. Pythagoras and Early Pythagoreanism: An Interpretation of Neglected Evidence on the Philosopher Pythagoras. Oxford, 1966; Timpanaro Cardini M. (ed.). Pitagorici. Testimonianze e frammenti. V. 1—2. Firenze, 1969.










ПИФАГОРЕИЗМ — совокупность др.-греч. филос. и научных концепций, восходящих к Пифагору (6 в. до н.э.) и основанному им замкнутому элитарному духовному обществу в «Великой Греции» (греч. города-гос-ва на юге Аппенинского полуострова и на востоке Сицилии). Почти вся информация об этом обществе — позднеантичная (неоплатоники Порфирий и Ямвлих, Диоген Лаэртский). Многолетнее наблюдение, продолжительное молчание, нравственно-интеллектуальные добродетели, обобществление собственности («У друзей все общее» — Пифагор) — условия приема в общество. Укрощение страстей, преодоление уныния, почитание старших по обществу, особенно Пифагора, развитие механической и смысловой памяти, гимнастика и морские купания, музыка как укротительница гнева, мягкая медицина (мази), забота о здоровом потомстве, диета, отказ от алкоголя, занятия математикой, астрономией, философией (слово «философия» — нововведение Пифагора), участие в управлении гос-вом — основные обязанности пифагорейцев. Даже после распада пифагорейского общества пифагорейский образ жизни соблюдался его адептами. О нем писал Платон.

Дополнив апейрон Анаксимандра как «беспредел» пределом (дуализм), поняв последний как геометризированное число, П. геометризировал и физический мир (земля состоит из кубов, огонь из тетраэдров и т.д.), и арифметику (единица — точка, два — линия, три — плоскость, четыре — тело и т.д.; числа: линейные, прямоугольные, квадратные, треугольные, кубические и т.д.), положив тем самым начало аналитической геометрии.

Есть самое мудрое число. Все имеет свое число. Душа — самодвижущееся число. Боги числообразны. П. не считал числа первичными по отношению к вещам, как это полагали Платон и академики. В астрономии пифагореец Филолай (5 в. до н.э.) отверг геоцентризм и положил в центр Космоса («Космос» — нововведение Пифагора) Центральный огонь, вокруг которого вращаются Земля, Противоземлие (Антихтон), Луна, Солнце (кристаллическое тело, светящее отраженным светом), пять планет. П. разделял фантастическое учение о переселении душ (метемпсихоз).

Вытесненный платонизмом, П. ожил в 1 в. до н.э.: римлянин Публий Нигидий Фигул, иудей-военнопленный Александр Полигистор. Постпифагореизм — идеалистическо-мистическое учение. Первоначала — монада (единица) и неопределенная двоица, порождающие числа, из них точки, линии, плоские и объемные фигуры, из них физические тела (Александр Полигистор). К постпифагореизму примыкает «чудотворец» Аполлоний Тианский (1 в. н.э.). Образ самого Пифагора приобретает все более чудотворные черты. Впрочем, постпифагореизм трудно отличить от среднего платонизма. Убеждение П. в точной числовой основе мира («предел») побудило И. Кеплера искать законы обращения планет.

Diets И., Kranz W. (Hrsg). Die Fragmente der Vorsokratiker. Bd I. Berlin, 1951; Pitagorici. Testimonianze e frammenti. Vol. 1 — 2. Firenze, 1969.








ПЛАТОН (niato) (427—347 до н.э.) — др.-греч. мыслитель, наряду с Пифагором, Парменидом и Сократом — родоначальник европейской философии, глава филос. школы Академия.

Биографические данные. П. — представитель аристократического семейства, принимавшего активное участие в политической жизни Афин. Получил традиционное для аристократического юноши воспитание (физическое и мусическое). В юности слушал софиста гераклитовской ориентации Кратила, в 20 лет знакомится с Сократом, начинает регулярно посещать его беседы и отказывается от реальной политической карьеры (хотя как философ всю жизнь занимался проблемами гос-ва и законодательства). Его нрав отличался крайней застенчивостью и замкнутостью. После смерти Сократа (399) П. уезжает в Мегары. Принимает участие в Коринфской войне, в походах в Танагру (395) и Коринф (394). В 387 посещает Юж. Италию и Сицилию (Сиракузы), где знакомится с Дионом, приближенным правителя Сиракуз Дионисия I. Знакомство с Дионом, попавшим под обаяние личности П. и его образа мыслей, предопределило впоследствии еще две поездки П. в Сицилию (в 367— 366 и в 361), что представляло собой своеобразный эрзац политической деятельности, но приносило самые настоящие опасности, заботы и огорчения. Возможно (хотя и менее вероятно), П. побывал и в Кирене (Сев. Африка), где жил геометр Феодор.

Школа П. Согласно ряду свидетельств, П. по возвращении из Сицилии (387) основал свою филос. школу в Академии. Вероятнее всего, «школа П.» как автономная институция со своим распорядком жизни и занятий формировалась постепенно, о чем свидетельствуют и сочинения П. По принятому обычаю школа П. также стала именоваться Академией. Это была частная институция, созданная по инициативе П. и поддержанная его учениками и последователями. Среди принадлежавших к платоновскому кружку — его племянник Спевсипп, Ксенократ, знаменитый математик и астроном Евдокс Книдский. В 366 в Академии появляется Аристотель и остается там вплоть до смерти П.

Очерк литературной деятельности П. П. начинает писать в том жанре прозаических сочинений, который к нач. 390-х гг. был наиболее развит и распространен, — в жанре судебной речи: «Апология Сократа» — первый законченный и дошедший до нас текст П., который был опубликован около 392. «Апология» отличается несомненным литературным совершенством, и в ней сформулированы основные установки П. (о чем ниже). Около 386 написана речь «Менексена» в жанре политической речи (надгробная речь, похвала афинянам, павшим за отечество). Затем (во втор. пол. 380-х гг.) П. пишет эпидиктические (показательные) речи: три речи «Федра» на парадоксальную тему (похвала невлюбленному поклоннику и божественному безумию), шесть энкомиев (похвальных речей) Эроту и энкомий Сократу, вошедшие в «Пир».

Из этих речей написанная первой «Апология» намечает ту проблематику, которая становится центральным предметом размышлений П.: несовместимость индивидуальной добродетели и существующего государственного устройства. Здесь же в «Апологии» П. обнаруживает свою пифагорейскую ориентацию, делая Сократа прямым инструментом божественной воли и излагая его устами учение о бессмертии души.

Свои размышления о гос-ве П. в неизвестной нам форме обнародовал еще до 392 (когда были поставлены «Женщины в народном собрании» Аристофана, содержащие пародию на проект платоновского гос-ва (фр. 571—710). Именно ради развития проблемы справедливости П. обращается к жанру диалога, который уже разрабатывался сократиками, но еще не имел устоявшихся форм: его зачаточная форма, возможно, отражена в «Апологии» (20а2 — 20сЗ), где Сократ воспроизводит свой разговор с Каллием. О том, что форма диалога установилась у П. не сразу, свидетельствует «Горгий», ранний вариант которого создается после первой сицилийской поездки. Только постепенное оформление школы П. во втор. пол. 380-х гг. позволило найти ту литературную форму, которая на последующие двадцать лет оказалась продуктивной.

Чтобы задать для школы стилистический ориентир, П. начинает писать диалоги, пересказанные самим Сократом или кем-то из его учеников и содержащие рамку, в которой описывались место действия и его участники, их характеры и реакция на ход беседы. В диалогах, пересказанных самим Сократом, специальное внимание уделяется состоянию благородного юноши, с которым Сократ беседует. Правила этой литературной игры предполагали отказ от изображения современности и разработку реальности ушедшего 5 в. Первый такой диалог, продолживший разработку темы справедливости и гос-ва, — «Протагор». Здесь тема политики существенно объединена с темой воспитания (в соответствии с общесофистической постановкой вопроса).

После этого П. пишет рамку для «Менексена», вводит в общий ход беседы уже созданные речи «Федра» и «Пир», наряду с завершением «Пира» пишет «Федона», начинает работу над «Государством» как над пересказанным диалогом, создает «Евтидема», «Хармида» и «Ликсида». Все эти диалоги (включая начало «Государства») рассчитаны на широкий круг слушателей (каковой и описан, напр., в «Евтидеме» и «Хармиде»).

Однако параллельно с этим (начиная примерно с «Федона») в кружке П. получает все более самостоятельное значение детальное обсуждение отдельных тем, имеющее интерес и значение преимущественно для членов кружка (в «Федоне» — четыре доказательства бессмертия души). В русле этой тенденции появляются диалоги «Менон» (подчеркнувший значение математики для школы П.) и «Кратил» (с его учением о природе имени и о роли диалектики в правильном установлении имен), а «Теэтет» свидетельствует о том, что форма пересказанного диалога уже потеряла свое значение в качестве стилистического регулятива (воспроизводя беседу Сократа и Теэтета, Евклид оговаривает прямую драматическую форму диалога без разъяснений «а я сказал», «а он заметил»): техника ведения беседы приобрела самостоятельное значение.

Об этом свидетельствует и разработка новой проблематики, проявившейся в тех же диалогах: природа знания (концепция знания-припоминания в «Федоне» и «Меноне», проблема природной правильности имени в «Кратиле», обсуждение тезиса Протагора «человек есть мера всех вещей» в «Кратиле» и «Теэтете»).

Между второй и третьей сицилийскими поездками П. завершает «Государство», начинает «Законы» и пишет диалог «Парменид», в котором подчеркивает приоритетную роль критерия и инструментов познания. Обсуждение этой проблемы вызвано появлением в Академии юного Аристотеля, который, продолжая писать и диалоги, вводит в школу П. новые жанры, позволяющие специально и систематически разрабатывать отдельные проблемы и дисциплины, а также регламентировать разные стороны школьной жизни (правила постановки вопросов, технику ведения рассуждений и диспутов, категориальный аппарат и инструментарий философии).

После третьей сицилийской поездки П. задумывает монументальные трилогии, но только отчасти осуществляет свои замыслы: из трилогии «Тимей», «Критий», «Гермократ» второй диалог не завершен, последний — вообще не написан; из трилогии «Софист», «Политик», «Философ» написаны только первые два диалога. Сократ перестает быть ведущим участником беседы («Тимей» представляет собой монолог пифагорейца Тимея о создании мира и человека, «Критий» — монолог Крития об Атлантиде), а в «Законах» Сократа вообще нет. На диалогах этого периода сказываются новые требования к методической оснащенности философии, выдвигаемые в Академии Аристотелем. Единственный традиционный сократический диалог этого периода — «Филеб», где под именами Филеба и Протарха П. вывел Евдокса и Аристотеля. Гибелью Диона (в 354) вызвано написание VII Письма — первой в европейской литературной традиции автобиографии. Параллельно неведомые нам ученики Академии пишут «Гиппий Больший», «Гиппархий», «Сизифий», «Миносий», «Демодокий» и ряд писем, а также «О добродетели» и «О справедливости».

Основные проблемы платоновской философии. П. поддержал основные тенденции предшествующей философии, возникшей в школе Пифагора, принципиально осознавшей свою предметную область в школе Парменида, получившей развитие в школах софистов, Сократа и сократиков. От пифагорейцев П. унаследовал противопоставление божественной и человеческой мудрости, учение о бессмертии души и осознание необходимости должным образом воспитать философа и сформировать образ его жизни, поскольку душа не берет с собой на тот свет ничего, кроме «воспитания и образа жизни» («Федон» 107d). От Парменида — противопоставление подлинного бытия-ума сфере становления и связанного с ним мнения. От софистов и Сократа — необходимость «воспитывать людей» путем изучения определенного набора дисциплин, обеспечивающих переход от мира становления к миру подлинного бытия, а также особое внимание к происхождению гос-ва и права.

Исходное пифагорейское понимание философии как «любви к божественной мудрости» П. трансформировал в образе Сократа, подвергающего испытанию человеческую мудрость по предписанию божества в Дельфах и на основании указаний божественного голоса: Сократ в этом отношении оказался таким же воплощением философии, как демон Эрот, олицетворяющий вечное стремление находящейся здесь души к миру подлинного бытия и знания («Пир»).

Учение о душе и гос-ве. Сама человеческая душа сравнивается П. с колесницей, в которую запряжены белый и черный кони (благородное и низменное начала в человеке), управляемые возничим (разумом). Когда возничему удается смирить низменное начало, душа может подняться и вместе с богами созерцать подлинное бытие. П. разрабатывает учение о самодвижной душе и насчитывает помимо душ богов девять разрядов человеческих душ: мудреца, царя, практического деятеля, врачевателя тел, прорицателя, поэта и художника, ремесленника, софиста, тирана, а также души животных («Федр» 248 b-е).

Структура души может быть более строго описана на основании анализа трех ее начал: вожделения, пыла и рассудительности, которым соответствуют добродетели: здравомыслие, мужество и мудрость. Справедливость согласует их и в отдельной человеческой душе, и в гос-ве, которое устроено аналогичным образом: ради удовлетворения разнообразного рода людских потребностей в нем трудятся ремесленники, их защищают мужественные воины, а управляют всеми мудрые правители-философы («Государство»). Поэтому душа и гос-во равно образуются с помощью правильно построенного педагогического процесса: его граждане получают благодаря искусству грамоты, пения и игры на кифаре элементарное мусическое и благодаря учителю гимнастики и врачу хорошее физическое воспитание, а лучшие по своим природным задаткам должны изучать военное и полководческое искусство, а также арифметику, геометрию, астрономию и музыку; венчает этот набор искусств диалектика, подводящая философов-правителей к постижению беспредпосылочного начала, или подлинного сверхсущего блага, каковое есть благо каждого отдельного существа, гос-ва и мира в целом (там же, 504е—5 Не) и позволяющее им справляться с искусством законодателя и судьи. В отличие от них мнимые искусства, или негодные сноровки (рассмотренные в «Горгии»), вредят телу (поваренное и косметическое искусства) и душе (софистика и риторика).

В зависимости от того, какие начала в нем доминируют, гос-во может быть правильным (монархия и аристократия) или неправильным (тимократия, олигархия, демократия, тирания). Образцом всякого гос-ва служит жизнь прежних поколений при Кроносе, когда родом людей управляло божество посредством демонов, пасших отдельные группы людей, и не было ни войн, ни раздоров, но все имели возможность философствовать («Политик» 271с—272с). Но живущему «в царстве Зевса» П. приходится в «Законах», во-первых, рассмотреть исторически существовавшие типы государственного устройства (Спарты, Крита, Илиона, дорийцев, Лакедемона, Персии, Аттики — 1625с— 628а, III 682а—70Id) и, во-вторых, продумать чрезвычайно подробное законодательство, которое хотя и опирается на основные принципы мысленно выстроенного П. идеального гос-ва — добродетель и справедливость, однако вносит в прежний мысленный проект существенные коррективы.

Три основные начала души рассматриваются теперь П. как нити, за которые божество дергает людей-кукол ради неясной им цели (I 644d—645с; VII 803с— 804b). П. значительно подробнее регламентирует воспитание начиная с младенческого возраста, но диалектика, венчавшая иерархию наук в «Государстве», исчезает (VII 788а—820е). Наконец, П. подчеркивает наличие не только добрых, но и злых побуждений в индивидуальной человеческой душе и постулирует существование злой души для мира в целом (X 896с—897а). Результатом этого оказывается в тонкостях продуманная система наказаний и полное отрицание индивидуальной инициативы, не санкционированной законом.

Иерархия бытия. Основная идея Парменида, противопоставившего мир истинного бытия и становления, нашла у П. разработку в виде ряда иерархических структур. В «Пире» рассмотрена иерархия красоты, уводящая нас от плотской красоты к красоте души, нравов и обычаев, наук и прекрасного самого по себе, выше которого только благо и которому причастны все прочие виды прекрасного (210а—211с). В «Федоне» (108с—111с) здешней земле (подобию) противопоставлена истинная (образец). В «Государстве» (50ба— 517с) бытие, ум, образец, идея в качестве прекрасного подчинены благу, которому в чувственном мире соответствует Солнце. В «Тимее» благой демиург, тождественный сфере ума-парадигмы, представляющей область нетварного вечного бытия, творит (рождает) мировую душу и поручает богам создание отдельных душ, осуществляя тем самым переход к сфере становления и времени. Здесь же идет речь о материи, которая понимается как необходимое связующее звено между миром вечного ума-образца и подчиненного законам необходимости мира времени и становления.

П. ясно показывает, что зло возникает в тварной природе и тогда уже становится самостоятельной силой. Поразительна четкость, с какой он фиксирует этапы своих размышлений: Бог был благ и потому создал мир («Тимей»); когда сотворенный мир остается сам по себе, он проявляет самовольное бесчинство («Политик»); но это не значит, что Бог перестает опекать мир; просто в мире, как и в человеке, нужно говорить скорее о двух душах: доброй и злой («Законы»).

Критерий и метод познания. Догматическое изложение всех этих вопросов не удовлетворяет школу П., и в ходе академических дискуссий возникает потребность установить онтологический и гносеологический статус тех вечных образцов, к которым относится и идея красоты, и превосходящая ее идея блага, а также идеи-образцы для всего чувственного мира. В связи с этим уже в «Теэтете» П., анализируя мир мнения и погруженность человека в стихию ощущений, когда каждый оказывается мерой всех вещей, их существования и несуществования, говорит о некоем странном существовании небытия, или становлении бытия, благодаря которому наряду с неправильными мнениями возможны и правильные.

Критерий, позволяющий правильно ориентироваться в этом мире объективных чувственных данностей, П. задолго до И. Канта формулирует так: «...не во впечатлениях заключается знание, а в умозаключениях о них, ибо, видимо, именно здесь можно схватить сущность и истину, там же — нет» («Теэтет» 186d). Ни ощущения, ни правильные мнения, т.е. представления, возникающие в нас благодаря восприятию чувственной или мысленной данности, ни объяснения в связи с правильными мнениями не дают нам еще знания как такового, хотя они и необходимы для подступа к нему. Над ними стоит в процессе познания рассудочная (дискурсивная) способность, а ее превосходит созерцающий подлинное бытие ум. Этой иерархии познавательных способностей соответствуют инструменты познания: имя, словесное определение, мысленный образ вещи, т.е. возникающее в нас представление о ней, или ее идея, независимое от нас бытие которой от века мы предполагаем; пользуясь ими и составляя суждения, душа сама с собой ведет разговор об этом и стремится подойти к подлинному бытию; но когда проблема критерия и метода достижения знания выходит на первый план, тогда оказывается, что общих прекрасных рассуждений о диалектике, подводящей нас к подлинному бытию, недостаточно.

Из «Кратила» мы узнаем, что диалектиком называется тот, кто умеет задавать вопросы и давать ответы (390с). В «Государстве» П. говорит о том, что «диалектика подобно венцу находится над всеми знаниями» (534е); что «диалектиком называется тот, кто постигает понятие каждой сущности» (534b). Но о «диалектическом методе» (533с) мы узнаем только, что он, освобождаясь от предположений, подходит к самому исходному принципу каждой вещи, высвобождает нашу душу, как бы зародившуюся в некоей варварской грязи, и влечет ее ввысь. Но как он это делает, в чем, собственно, состоит этот метод и как мы постигаем сущность каждой вещи, мы ниоткуда не узнаем.

Не лучше обстоит дело и с идеями. До «Парменида» П. ни разу не говорит об идеях систематически, а в «Пармениде» он вынужден приступить к обсуждению проблем, возникших в ходе школьных дискуссий относительно онтологического статуса идей и их гносеологической функции. Но, во-первых, неясно, у каких здешних вещей-подобий есть идеи-образцы, у каких нет. Напр., мы можем говорить об идее подобия и неподобия; но предположить для сора или грязи «существование какой-то идеи было бы слишком странно» («Парменид» 130c-d). Проблема существования идей вызывает множество и др. трудностей. Вещи не могут приобщиться к идее в целом, потому что они раздробят ее; не могут приобщиться и к ее части, поскольку тогда единая идея окажется многим. Если мы принимаем, что общим между великими предметами будет некая идея великости, то сами великие вещи и идея великости должны иметь в качестве общего между ними еще некое великое, и мы т.о. будем вынуждены бесконечно умножать число промежуточных сущностей. Многие вещи должны быть причастны сразу нескольким противоположным идеям: напр., нечто малое больше своей части, и то, к чему добавляется малая часть малого, становится больше, а не меньше прежнего.

Вызывает затруднение и само понимание идеи как образца: вещи не могут уподобиться ей в главном, т.е. в том, что она — идея. Идеи соотносятся с идеями и как таковые подобны одна другой, а не вещам; точно так же и вещь в качестве вещи будет подобна другой вещи, но никак не идее. Поэтому, обладая опытом вещей, мы ничего не сможем сказать об идеях, а от идей никак не перейдем к вещам.

Рассматривая все эти вопросы в «Пармениде», П. говорит о необходимости сохранить идеи для рассуждения, а диалектику — как основной метод упражнения в философии. Но отсутствие у него строгой системы рационального знания все более остро ощущалось и в Академии, и им самим. С появлением Аристотеля критика идей принимает сокрушительный характер, а после сведения им диалектики только к области вероятностных рассуждений П. в «Законах» изымает ее из образовательной программы и начинает искать верифицируемый метод филос. исследования.

Но П. плохо даются онтологически ненаполненные конструкции. В «Софисте» и «Политике» он разрабатывает метод диерезы: разделения рода до неделимых далее видов, в основе которого лежит не технический прием, а пристальное вглядывание в сущность вещи, при котором, по замечанию Аристотеля (I Анал. 1, 31), то, что должно быть показано, постулируется, и которое есть как бы бессильный силлогизм. В «Филебе» П. предлагает глубокомысленный метод смешения, при котором все, допускающее «больше» или «меньше», рассматривается в своих проявлениях как то или иное сочетание беспредельного и предела. Но он не мог победить в споре с Аристотелем, подвергшим эти методы сокрушительной критике, специально рассмотревшим всю сферу языковых выразительных средств и создавшим соответствующие науки (топику, аналитику, риторику, учение о языковом выражении и категориях). При этом победа Аристотеля была всего лишь одним из явлений школьной практики Академии при жизни ее первого схоларха.

П. четко продумал и письменно зафиксировал два своих грандиозных проекта: идеального государственного устройства и законодательства, которому «вряд ли когда-нибудь выпадет удобный случай для осуществления» («Законы» 745е). Он подвел итог опыту предшествующей философии и заново создал ее как узнаваемый феномен европейской культуры. Параллельно с этим он создал филос. школу и противопоставил ее софистическим и риторическим школам. Школа П. единственная просуществовала до конца античности (закрыта эдиктом Юстиниана в 529), затем платоники продолжали непрерывно учить вплоть до 10 в. в Каррах (в Месопотамии, недалеко от Эдессы). Тем самым платонизм вместил и сохранил все реальные достижения антич. философии не только для зап. Средневековья и Византии, но и для арабо-мусульманской традиции, и тем самым обеспечил сущностное единство не только антич. но и всей европейской мысли.

Лучший греческий текст в серии Collection Bude (Les Belles Lettres. Paris, 1921). Издание воспроизведено в Оксфордской университетской серии (ed. I. Burnet. Т. 1—5. 1956—1962). См. также в серии Loeb Classical Library: Vol. 1 — 12, Cambridge (Mass.), 1921 — 1966. Рус. пер. в серии «Философское наследие» (Сочинения под ред. А.Ф. Лосева и В.Ф. Асмуса. М., Мысль. 1968—1972. Т. 1—3. Диалоги / Под ред. А.Ф. Лосева. М., 1986 — есть переиздания).

Ю.А. Шичалин








ПЛАТОНИЗМ — 1) в узком смысле — направление позднеантич. философии 1 в. до н.э. — нач. 3 в. н.э.; более точное его обозначение в современной литературе — средний П. в отличие от неоплатонизма; 2) в широком смысле — всякое филос. направление, опирающееся на учение Платона. Необходимый элемент П. — противопоставление чувственному миру мира сверхчувственного. В дуалистических системах П. материя понимается в качестве самостоятельного начала небытия и зла наряду с нематериальным первоначалом всякого бытия, с благом, а в монистических идеалистических — как результат самоограничения и дробления этого первоначала. В античности П. представлен Древней, Средней и Новой Академией, средним П., неоплатонизмом, а также системами неопифагореизма, гностицизма и герметизма, эксплуатировавшими ряд понятий и представлений П. В Средние века и в Новое время вплоть до 19 в. П. выступает преимущественно в виде неоплатонизма и его ответвлений.







ПЛЁСНЕР (Plessner) Хельмут (1882—1985) — нем. философ, один из родоначальников философской антропологии. В своих основных работах «Ступени органического и человек» (1928), «Смех и плач» (1941), «По эту сторону утопии» (1974) попытался обосновать филос. антропологию как специальную филос. дисциплину. П. стремился к всестороннему охвату феноменов человеческого существования, подчеркивая, что если филос. антропология хочет постичь человека во всей его полноте и быть адекватной опыту его существования, то она не должна ограничиваться человеком только как личностью, как субъектом духовного творчества и моральной ответственности. Ей надлежит постичь природную сферу, располагающуюся на одной высоте с личностной жизнью.

Сущность человека в том, что он способен дистанцироваться от своей собственной «жизненной середины», способен осознать себя как Я в теле и как Я вне тела. Я представляет собой находящийся вне человека пункт, из которого он способен созерцать сценарии своей внутренней жизни. В силу этого человек по природе своей, на основании формы своего существования искусственен. Как эксцентрическое существо, лишенное равновесия, своего места и времени, пребывая в ничто, лишенный родины, человек должен стать чем-то и создать себе равновесие. Будучи вне места и времени, он делает возможным переживание самого себя и одновременно переживание своей безместности и безвременности как стояния вне себя. Он положен в свои границы и потому переступает их, ибо как всякое живое, он не удерживается в границах. Человек устроен таким образом, что всегда стремится стать иным, не таким, каков он есть в данный момент. Он не знает покоя, нигде не ведает пристанища, переходит от одного превращения к др. Даже в осуществлении мысли, чувства и воли человек находится вне себя самого, не находится в «здесь и теперь», но — позади этого «здесь и теперь», без места, в ничто. Его «действительный внутренний мир» — это разлад с самим собой, из которого нет выхода, нет компенсации. Жизнь человека снова и снова рассыпается у него в руках, он постоянно носит в себе раскол, перелом, пустоту, зияние, пропасть, конфликт и т.п.

П. формулирует три закона человеческого существования: закон естественной искусственности, закон опосредованной непосредственности и закон утопического места — все они подчеркивают специфическую, эксцентрическую природу человека. Осознание безосновности себя и мира в целом наталкивает человека на идею Бога. Из неустойчивости ему остается только «прыжок в веру». Ссылаясь на М. Шелера, П. утверждал, что антропоморфизму сущностного определения абсолюта необходимо соответствует теоморфизм сущностного определения человека. Последнюю связь и упорядочивание, место жизни и смерти, укрытость и примирение с судьбой, истолкование действительности, родину способна подарить лишь религия. Поэтому между нею и культурой, полагал П., существует абсолютная враждебность, несмотря на все исторические мирные договоры и заверения в откровенности и открытости друг другу, столь излюбленные, напр., ныне. Кто хочет домой, на родину, в укрытие, должен принести себя в жертву вере. Но кто водится с духом, не возвращается. Однако поскольку человек — прежде всего духовное существо, дух отвращает человека и вещи от себя. Его знак — прямая нескончаемость бесконечности, а его элемент — будущее.

Идеи П. оказали большое влияние на последующее развитие филос. антропологии.
Gesammelte Schriften. Bd 1—6. Frankfurt am Main, 1980— 1984.
Кимелев Ю.А. Современная буржуазная философско-религиозная антропология. М., 1985; Hengstenberg H.E. Philosophische Antropologie. Stuttgart. 1957; Philosophische Antropologie heute. Munchen, 1972; Rothaker E. Philosophische Antropologie. Bonn, 1996.

Губин В.Д.








ПЛЕХАНОВ Георгий Валентинович (1856—1918) — рус. общественный и политический деятель, первый пропагандист марксизма в России, литературный критик, философ. В 1874—1876 учился в Петербургском горном ин-те; с 1875 —участник народнического революционного движения. В 1883 создал в Женеве социал-демократическую группу «Освобождение труда»; после раскола Российской социал-демократической рабочей партии на большевиков и меньшевиков стремился сохранить «внефракционность», но чаще оказывался на стороне меньшевиков.

П. — не просто первый теоретик российской социал-демократии, он претендует и на статус ее главного философа. Не ограничиваясь интерпретацией, систематизацией и изложением идей К. Маркса и Ф. Энгельса, он сформулировал фактически самобытную филос. концепцию, расходившуюся во многом с филос. посылками основоположников марксизма. Вместо марксовско-энгельсовской идеи приближения «конца философии» как системы и науки наук по мере проникновения диалектики в положительные науки Плеханов предложил концепцию марксистской философии именно как системы, ведущей за собой науку. Он соглашался с А. Лабриолой, что философия, в отличие от теологии, занимается теми же задачами, что и наука. При этом философия стремится или опередить науку, предлагая гадательные решения, или резюмирует и подвергает дальнейшей логической обработке решения, найденные наукой. Т.о., философия ведет за собой естественные и общественные науки, освобождая их от противоречий; в будущем точные науки настолько встанут на ноги, что гипотезы философии сделаются бесполезными. Философия доходит до сущности вещей, изучает мир как целое, науки же изучают этот мир по частям. Марксистская философия представляет собой систему идей, объединяющих совокупность человеческого опыта на данной ступени интеллектуального и общественного развития, синтез познанного бытия в данную эпоху. Основные составные части этой философии: диалектика как метод и универсальная теория развития («душа» системы), философия природы и философия истории (исторический материализм).

Избр. филос. произв.: В 5 т. М., 1956.
Чагин Б.А. Г.В. Плеханов и его роль в развитии марксистской философии. М.; Л., 1963; Пустарнаков В.Ф. «Капитал» К. Маркса и философская мысль в России. М., 1974; Baron S.H. Plehanov, the Father of Russian Marxism. Stanford, 1964; Steila D. Genesis and Development of Plekhanov's Theory of Knowledge. A Marxist Between Antropological Materialism and Physiology. Dordrecht; Boston; London, 1991.







ПЛОТИН (Plotinos) (204/205—270) — греч. филосов-платоник, основатель неоплатонизма. Учился в Александрии, с 244/245 жил в Риме, преподавал философию; после десяти лет устных бесед начал записывать свое учение.

Как и представители платонизма, П. прежде всего толкует Платона, но не комментирует отдельные его диалоги, а на основе ряда платоновских текстов строит некое подобие системы. Подчеркнутое почтение к Платону сопровождается у П. острой критикой всей послеплатоновской философии, которой П., однако, многим обязан.

Традиция среднего платонизма и неопифагореизма, к которой тяготел П., исходила из противопоставления чувственного космоса умопостигаемому, посредствующим звеном между которыми признавалась мировая душа. Новым у П. явилось учение о первоначале всего сущего, едином, которое само выше сущего, или, по Платону, «за пределами сущности». При этом последовательность ум — душа — космос, т.е. вся сфера бытия, оказывалась только проявлением, осуществлением первоначала, тремя его ипостасями: ум и душа — осуществление единого в вечности, космос — во времени. Единое, начало всего сущего, как и у Платона, именуется у П. благом и сравнивается с солнцем. Ему противоположна темная и лишенная вида материя, принцип зла. Но такова только собственно материя, низшая граница, замыкающая иерархию бытия; однако материя есть и в умопостигаемом. В принципиальном смысле материя у П. — бестелесный неаффицируемый субъект, относительное неопределенное подлежащее. П. использует здесь также пифагорейский комплекс представлений о неопределенной двоице, первом различии и «дерзости», ставшей причиной перехода единого во множество. Ум дерзнул отпасть от единого, душа — от ума, а наиболее дерзкая часть души прозябает вплоть до растений. Т.о., материя у П. провоцирует высшее к переходу в низшее. Она — зеркало, отражаясь в котором высшее порождает низшее в качестве своего подобия. Итак, сфера сущего охвачена, по П., мощью сверхсущего единого и ограничена немощью не-сущей материи. Структуру бытия у П. задает противопоставление «тамошнего» и «здешнего». «Там» — истинно сущее, ум, который и есть первичные сущности; в уме мысль и предмет мысли совпадают. Поэтому ум обладает недоступной низшему способностью: осуществлять свои замыслы без посредства орудий и в материи, которая не отличается от него самого. «Образы», творимые умом, есть первообразы, тогда как в «здешнем» мире нам приходится довольствоваться подобиями. Однако принцип подражания П. проводит не механически. П. исходит из того, что только чувственный космос находится в определенном месте, тогда как умопостигаемый мир — повсюду. Поэтому душа в человеке не есть подобие некоей души-в-себе; знания, получаемые ею от ума, — подлинные. Сфера истинного бытия всегда открыта для души, ей нужно только уметь вернуться к себе самой, познать свою истинную природу. Возможность такого возвращения обеспечена тем, что душа не целиком выступает из умопостигаемого космоса; ее рождение в теле означает «дробление» единой души, ибо «там» — все души нераздельны. Достигается это возвращение на путях очищения души и уподобления ее божеству.

Универсум П. статичен. Всякая низшая ступень в нем вечно рождается от высшей, причем высшая вечно остается неизменной и, порождая, не терпит ущерба. Единое вечно сияет в своей сверхпрекрасной благости, вечно прекрасен созерцающий сам себя ум, вечно душа устремляется к единому и оглядывается на созданный ею космос. Космос вечно движется круговым вращением и в подлунной части его вечно чередуются возникновение и гибель. Вечно взаимное истребление животных, вечны войны и убийства среди людей. Вечно и неизбежно зло в мире. Это, однако, не делает П. пессимистом. Здешний мир для него — игра в театре. Ничто не властно над благой душой, даже рок, которому подвластна вся сфера времени. Из того, что в мире есть зло, не следует, будто божество не заботится о мире, что мир лишен разумного плана: ведь и в драме не все герои, но есть и рабы. Разнообразие, вносимое злом, только украшает пьесу, а наша истинная отчизна — всегда рядом с нами. Пусть душа, презрев «здешнее», вернется к своему истинному отцу и любит его чистой любовью. Это ироническое отношение П. к настоящему и «здешнему», его устремленность к прошлому и «тамошнему» как единственному пристанищу для затерянной в просторах космоса души — характерные черты не только позиции П., но и того последнего этапа в развитии антич. философии, который открывается им.

П. оказал огромное влияние на последующее развитие философии, нередко — анонимно и опосредованно (ср. т.н. «Теологию Аристотеля», являющуюся в действительности извлечением из «Эннеад», а также широкое проникновение идей П. в западноевропейскую средневековую культуру через посредство Макробия и особенно Августина). Прямое знакомство с П. происходит в 15 в. (М. Финчино и платоновская Академия во Флоренции); под влиянием П. находится Дж. Бруно. Позднее особый интерес к П. характерен для Дж. Беркли, представителей нем. классического идеализма, а также для мыслителей и эпигонов нем. романтизма.

Opera. V. 1—3. Bruxeles; Leiden, 1973; То же. Vol. 1—2. Oxford, 1964—1977; в рус. пер. Избр. трактаты // Вера и разум. 1898. № 8, 9, 11, 13, 14, 17, 19; 1899. № 2, 6, 11-15; 1900. № 18—21;Антология мировой философии. М., 1969.Т. 1.4. 1.
Блонский П.П. Философия Плотина. М., 1918; Лосев А.Ф. Диалектика числа у Плотина. М., 1928; Он же. История античной эстетики. Поздний эллинизм. М., 1980; Baladi N. La pensee de Plotin. Paris, 1970; Moreau J. Plotin ou La gloire de la philosophie antique, Paris, 1970; Sleeman J.H., Pollet G. Lexicon Plotinlanum. Leiden, 1980.

Ю.А. Шичалин








ПЛЮРАЛИЗМ (лат. pluralis — множественный) — позиция, в соответствии с которой имеется не одна (монизм), не две (дуализм), но много сущностей, субстанций, существований и т.п. Термин «П.» введен X. Вольфом. П. являлись, напр., учение о четырех элементах — воздухе, земле, огне и воде, — из которых слагается все существующее; иерархия монад Г.В. Лейбница; философия У. Джеймса; философия жизни; неотомизм и др.










ПОДОРОГА Валерий Александрович (р. 1946) — специалист в области истории философии, культурологии и политологии, доктор филос. наук. Окончил филос. факультет МГУ (1970), аспирантуру ИФ АН СССР (1974). С 1974 — в ИФ АН СССР (РАН), в настоящее время зав. сектором аналитической антропологии. Докторская диссертация — «Выражение и смысл. Коммуникативная стратегия философии культуры 19—20 столетий» (1992). Руководитель серий «Ad marginem» и «Ессе Homo». Основной предмет исследования П. — философия тела, телесности. На базе концепции телесности анализируются произведения литературы, искусства филос. методом постструктуралистской феноменологии. Цель П. — подготовить категориальный инструментарий для осмысления отечественной традиции интеллектуальной истории и попытаться построить общую археологию чувственности или перцептивности рус. культуры.

Проблема языка в негативной философии Адорно // Вопросы философии. 1979. № 11; Ницше и стратегия маргинальной философии // Критический анализ методов современной западной философии. М., 1986; Фундаментальная антропология М. Хайдеггера // Философская антропология в XX веке. М., 1986; Знаки власти // Киносценарий. 1991. № 3, 4; Евнух души. Позиция чтения и мир Андрея Платонова // Вопросы философии. 1989. № 3; Художник и власть // Искусство кино. 1990. № 5; Театр без маски (попытка философского комментария) // Человек. 1990. № 1; Метафизика ландшафта. М., 1993; Выражение и смысл. Коммуникативная стратегия в философии культуры XIX—XX столетий. М., 1995; Феноменология тела. М., 1995.







ПОДСОЗНАТЕЛЬНОЕ — слой сознания, прикрытый сознанием и обнаруживающий себя явно только в особых случаях (сновидения, гипнотическое состояние, оговорки, описки, др. ошибочные действия и т.п.). П. влечения могут, по З. Фрейду, выявляться и ставиться под контроль сознания с помощью техники психоанализа.






ПОЗИТИВИЗМ (от лат. positivus — положительный) — филос. направление 19—20 вв., подчеркивающее надежность и ценность положительного научного знания по сравнению с философией и иными формами духовной деятельности, отдающее предпочтение эмпирическим методам познания и указывающее на недостоверность и шаткость всех теоретических построений. В своем развитии П. прошел три этапа, сохраняя при этом некоторые основные особенности, которые и позволяют говорить о нем как о едином направлении филос. мысли.

Родоначальником П. считается О. Конт. Рассматривая историю человеческого познания и умственное развитие отдельного индивида, Конт пришел к убеждению в том, что человеческий интеллект в своем развитии проходит три стадии: «В силу самой природы человеческого разума всякая отрасль наших познаний неизбежно должна в своем движении пройти три различных теоретических состояния: состояние теологическое, или фиктивное; состояние метафизическое, или абстрактное; и, наконец, состояние научное, или позитивное». Когда-то люди объясняли явления окружающего мира с помощью мифа и религии, затем человеческий разум возвысился до филос. (метафизического) объяснения; в 19 в. филос. объяснение должно уступить место научному познанию мира. Отсюда вытекает негативное отношение к философии, характерное для П.: философия уже сыграла свою роль в развитии человеческого познания и должна уступить место науке. В этом же причина высокой оценки науки и научного подхода: только наука способна дать позитивное знание о мире, она должна охватить все сферы человеческой деятельности и обеспечить им прочное основание.

Для Конта, как и для П. вообще, главным в науке являются факты — твердые, несомненные, устойчивые факты. Основное дело науки — собирать эти факты и систематизировать их. Миф, религия, философия стремились объяснять явления, указывая на некоторые сущности, лежащие за явлениями и порождающие их. Религия видит в мире проявление божественной воли, философия ищет причины чувственно воспринимаемых вещей и событий в сфере невоспринимаемых сущностей. Но все рассуждения о причинах, полагали позитивисты, как религиозные, так и филос. весьма недостоверны, поэтому надежнее всего ограничиться простой констатацией фактов, не занимаясь спекулятивными размышлениями насчет их возможных причин. «Истинный позитивный дух состоит преимущественно в замене изучения первых или конечных причин явлений изучением их непреложных законов; другими словами, в замене слова «почему» словом «как» (Конт). Т.о., основным методом научного познания оказывается наблюдение, а главной функцией науки — описание: «Все здравомыслящие люди повторяют со времен Бэкона, что только те знания истинны, которые опираются на наблюдения». (Конт).

Стремление Конта и его последователей освободиться от умозрительных спекуляций и опереться на надежное знание имело под собой вполне определенную историческую почву. Идеи фр. просветителей 18 в. привели в конечном итоге к революционному потрясению Франции и к кровавым наполеоновским войнам, длившимся более четверти века. Учение Г.В.Ф. Гегеля о том, что развитие природы обусловлено саморазвитием абсолютного духа, находилось в резком противоречии с научным подходом к изучению природы. Все это порождало подозрительное отношение ко всяким идеям, выходящим за пределы того, что доступно простому и надежному наблюдению. Это отношение и выразил нарождающийся П. Именно поэтому он получил широкое распространение как раз в среде ученых.

Однако его популярность была обеспечена прежде всего деятельностью двух англ. последователей Конта — Г. Спенсером и Дж.С. Миллем. Их работы определили облик и многие характерные черты нового филос. направления: подчеркивание безусловной надежности и обоснованности эмпирического знания — знания фактов; настороженное отношение к теоретическому знанию, включая обобщения, законы, теории; склонность к инструменталистскому истолкованию теоретического знания; превознесение науки в ущерб философии и др. формам духовной деятельности.

Эти черты сохранились и в т.н. втором П., который приобрел широкую популярность в научных кругах в кон. 19 — нач. 20 в. Лидером П. в этот период становится Э. Мах, придавший П. новую форму, получившую название «махизм», или «эмпириокритицизм». Вместе с Махом идеи П. в этот период разрабатывали нем. физико-химик В.Ф. Оствальд, швейц. философ Р. Авенариус, фр. физик П. Дюэм, рус. философы А.А. Богданов, П.С. Юшкевич, В.М. Чернов.

Мир, с т.зр. Маха, состоит из элементов, которые представляют собой соединение физического и психического. Поэтому в отношении физического мира и человеческого сознания эти элементы нейтральны: они не включаются полностью ни в первый, ни во второй. Эти элементы однородны, равнозначны, среди них нет более важных, более фундаментальных или существенных: «Весь внутренний и внешний мир составляется из небольшого числа однородных элементов...» Учение о нейтральных элементах мира должно было, по мысли Маха, преодолеть крайности материализма и идеализма и разрешить противоречия между этими направлениями в философии.

Поскольку все элементы мира абсолютно равноправны, между ними нет отношений «сущность — явление», «причина — следствие». Связи в природе не настолько просты, чтобы каждый раз можно было указать на одну причину и одно следствие: «в природе нет причин и нет следствия. Природа нам только раз дана» (Мах). Единственный вид отношений, существующий между элементами, это — функциональные отношения. Поэтому следует считать устаревшими такие понятия, как «причина», «вещь в себе», «сущность» и «заменить понятие причины математическим понятием функции». Следствием такого плоскостного видения мира, при котором в нем усматривают лишь однородные элементы и функциональные связи между ними, является дескриптивизм в теории познания: все функции познания, в т.ч. и научного, сводятся к описанию. И это вполне естественно, ибо если из мира изгоняются закон и сущность, то объяснение и предсказание оказываются невозможными. «Описания... — говорит Мах, — сводятся к определению численных величин одних признаков на основании численных величин других признаков при помощи привычных численных операций». Это и есть идеал научного познания. «Но пусть этот идеал достигнут для какой-нибудь области фактов. Дает ли описание все, чего может требовать научный исследователь? Я думаю, что да!» Последовательно развивая эту т.зр., Мах и научные понятия истолковывает как «определенный род связи чувственных элементов». Законы науки также оказываются не более чем описаниями. Точно так же истолковывается и научная теория: «быстрота, с которой расширяются наши познания благодаря теории, придает ей некоторое количественное преимущество перед простым наблюдением, тогда как качественно между ними никакой существенной разницы нет ни в отношении происхождения, ни в отношении конечного результата». Причем теория оказывается худшим видом описания, ибо она дальше всего отстоит от своего объекта. Однако мы вынуждены пользоваться теориями, ибо они в сокращенном и сжатом виде аккумулируют в себе громадные множества отдельных описаний, которые трудно было бы запомнить и воспроизвести. В использовании теорий проявляется принцип экономии мышления, который Мах считает фундаментальным принципом, регулирующим развитие человеческого познания.

Махизм, или «второй П.», был порожден кризисом классического естествознания, неспособностью ученых понять новые явления с помощью старых средств, безотказно служивших им почти двести лет. На первых порах в среде ученых распространилось мнение о том, что наука не должна ставить перед собой гордую задачу постижения истины. В философии это мнение нашло выражение в плоской и пессимистической философии Маха и его сторонников. Однако ученые скоро оправились от шока, вызванного открытием целой лавины новых непонятных явлений, и приступили к поискам новых средств объяснения и понимания. Философия

Маха быстро потеряла сторонников и отошла в область истории.

Третий всплеск интереса к П. проявился в сер. 1920-х гг., когда сформировался и быстро завоевал широкую популярность неопозитивизм, или логический П. Его отличительная особенность состоит в том, что при сохранении основных установок позитивистской философии он широко использует аппарат математической логики для формулировки и решения филос. проблем (см.: Венский кружок).

Конт О. Курс положительной философии. Т. 1—2. СПб., 1899—1900; Мах Э. Познание и заблуждение. М., 1909; Милль Дж.С. Система логики силлогистической и индуктивной. М., 1914; История философии. Запад — Россия — Восток. Кн. 3. М., 1998.

А.Л. Никифоров











«ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ» (греч. Gnothi seauton, лат. Nosce te ipsum) — надпись на храме Аполлона в Дельфах как призыв бога Аполлона к каждому входящему. По преданию, эта идея была принесена в дар Аполлону «семью мудрецами». Автором ее в антич. источниках чаще называется мудрец Хилон, реже — Фалес или др. мудрецы. Иногда эта рекомендация представляется как ответ Аполлона, изреченный пифией, на вопрос Хилона: «Что самое лучшее для людей?»

Первоначально изречение «П.с.с.» означало, по-видимому, лишь призыв к самоконтролю и осознанию предела своих возможностей. Сократ переосмыслил дельфийский призыв в духе отказа от бесплодных спекуляций о мире в целом и положил его в основу своей интеллектуалистической этики («добродетель есть знание»), делающей самопознание и прежде всего познание своей нравственной сущности предварительным условием добродетельной и счастливой жизни.

Г.Э. Лессинг называл самопознание центром, а И. Кант — началом всей человеческой мудрости.

В дальнейшем отношение к призыву все глубже и глубже познавать себя существенно изменилось: бесконечное копание в себе, в своих мыслях, чувствах и поступках лишает человека активности и решительности; мораль и моральные добродетели основываются не на знании, а на чем-то ином; человек, если даже он делает основным объектом своих интересов самопознание, обычно составляет превратное представление о себе; знание Человеком самого себя с необходимостью должно включать хорошее знание им окружающего мира, в особенности своей социальной среды.










ПОЗНАНИЕ — категория, описывающая процесс получения любых знаний путем повторения идеальных планов деятельности и общения, создания знаково-символических систем, опосредующих взаимодействие человека с миром и др. людьми. Филос. концепции П. чрезвычайно разнообразны. Существуют аналитическое, феноменологическое, герменевтическое, психоаналитическое, трансценденталистское, марксистское, эволюционное, социально-антроплогическое и др. понимания П. Помимо филос. имеют место и специально-научные концепции П. — психологическая, нейрофизиологическая, лингвистическая, социологическая, логическая, информационная, синергетическая, часто выступающие в единстве с некоторыми филос. учениями. За пределами науки и философии не заканчивается рефлексия о П. Повседневное словоупотребление стихийно формирует обыденное понимание П.; в религии и теологии идет речь о способах и формах П. Бога; магия и оккультные науки стремятся разработать методы П. таинственных субстанций, астральных влияний, демонических сил. В кон. 20 в. гносеологическая проблематика в ряде филос. учений отходит на второй план, утрачивается уверенность в специфике филос. эпистемологии и тем самым — интерес к проблеме филос. обоснования П. Однако претензии ряда наук на исчерпывающее понимание П. сталкиваются с теми же проблемами, над которыми давно работают философы (реализм — инструментализм, фундаментализм — феноменализм, субстанциализм — функционализм, догматизм — релятивизм).

В целом большинство различий в истолковании и обосновании П. можно свести к двум основным позициям: фундаментализму (эссенциализму) и функционализму (феноменализму), каждая из которых схватывает одну из существенных сторон познавательного процесса. Водораздел между ними образуется разным пониманием человеческого опыта: в первом случае как деятельности, руководимой рефлексией и ищущей своего рационального объяснения в ходе бесконечного регресса оснований, во втором случае как деятельности, стихийно порождающей рефлексию по мере необходимости и подчиняющей ее своим потребностям и задачам. Наиболее полный образ П. предполагает поиск и нахождение баланса между рядом противоречиво дополняющих друг друга позиций.

Так, с одной стороны, П. в его специфичности требует для своего понимания чего-то принципиально и субстанционально иного — «реальности», «объекта», «материи»; с др. — П. может быть понято как самостоятельная идеальная реальность, обладающая внутренней динамикой и источниками развития (трансцендентализм). Однако, будучи самостоятельной реальностью, П. вместе с тем пронизывает все аспекты человеческого мира и лишь в абстракции может быть выделено из него. В таком случае П. следует понимать как процесс, сопровождающий деятельность и общение людей и выполняющий функцию их обеспечения идеальными образами. П. осуществляется поэтому не неким «гносеологическим субъектом», но целостным индивидом, как правило, даже не ставящим себе специальных познавательных задач. Понятое таким образом П. не является «отражением реальности вне человека и человечества», но имеет дело лишь с содержанием коллективной деятельности и общения, поскольку последние нуждаются для своей организации в идеальных, т.е. возможных, пробных, приблизительных, вариативных моделях и перспективах. В данном процессе знание как результат П. в прямом смысле возникает из не-знания, т.е. из иных контекстов опыта, нуждающихся в знании. Динамика процесса порождения знания, векторность, интенциональность П., связанная с исследовательской, поисковой установкой на расширение сферы идеальных конструктов, есть то, что отличает его от сознания. Поэтому функциональный и эпифеноменальный генезис П. не означает, что П. лишено собственного, не сводимого к деятельности и общению содержания. Его служебная роль отходит на второй план с дифференциацией познавательных задач, в контексте которых идеальные объекты выступают в качестве не только целей, но средств и даже специфических предметных содержаний познавательных процедур.

В этом случае основным содержанием П. в его относительной самостоятельности становится создание и замена одних идеальных образов и объектов другими в форме процедуры обозначения, отождествления ранее не отождествляемого, создания аналоговых моделей. Тем самым обеспечивается возможность обмена между разными контекстами опыта: между объективным и субъективным, бытийственным и мыслимым; чувственной информации предпосылаются понятийные схемы, на последние накладывается чувственное содержание, эмоции взаимодействуют с рассудком, аналитическая рефлексия — со стихийным и неосознаваемым опытом; прошлое соотносится с настоящим и будущим, близкое — с далеким, известное — с неизвестным, упорядоченное — с хаотичным. Взаимодействие контекстов опыта позволяет отличить их друг от друга, внести в каждый из них внешнюю и внутреннюю структурность, придать смысл тому, что понимается под «опытом», «мышлением», «чувственностью». В основе взаимодействия контекстов лежит практика человеческого общения и деятельности, в ходе которых происходит замена одних предметов другими, призванными выполнять аналогичную функцию, и обмен опытом по этому поводу. Поэтому в центре познавательного процесса находится проблема взаимоотношения смысла и значения — именно они образуют его структуру как единство стабильного и изменчивого.

Понимание П. как деятельности обозначения при взаимодействии контекстов опыта означает отказ от формулы «от живого созерцания к абстрактному мышлению и от него — к практике». Путь П. — это движение от локальных и стандартных контекстов опыта ко все более разнообразным и универсальным, причем чувственные и рассудочные элементы присутствуют на каждом этапе. Познавательный процесс не означает развития абстрактно-понятийного содержания за счет сворачивания чувственно-образного; гармоническое развитие знания в целом предполагает увеличение разнообразия всех типов содержаний и прогрессивную дифференциацию типов познавательного отношения к миру. Функция П. состоит в накладывании на мир сети обозначений — научных формул, нравственных норм, художественных образов, магических символов, позволяющих человеку упорядочить свое бытие в нем и так структурировать свою психику, чтобы придать ей мобильность и вариабельность, обеспечивая тем самым возможность продуктивной деятельности и понимающего общения.

Конструктивность — едва ли не главное отличие человеческого П. от аналогичной психической деятельности животных. Знаково-символические системы, стихийно возникая как эпифеномен деятельности и общения, приобретают затем относительную самостоятельность, и мыслительная работа с ними не только сопровождает все проявления человеческой активности, но и является условием ее возможности. П. не есть копирование некоторой внешней познаваемой реальности, но внесение смысла в реальность, создание идеальных моделей, позволяющих направлять деятельность и общение и приводить в систему состояния сознания. Рационализация и конструктивная перестройка познавательных структур и процедур позволяют не только выстраивать деятельность и общение по некоторому образцу (норме), но и осуществлять произвольный переход от одних образцов, стандартов к др., придает динамичность познавательному процессу, обеспечивает его творческий характер, приводит к расширению горизонта сознания, что является предпосылкой порождения всякого объекта культуры.

Эволюция П. является нелинейным процессом, который не может быть описан лишь как движение от дорационального к рациональному, от мифа к логосу, от мнения к знанию. Ступенями эволюции П. в филогенетичном смысле являются целостные когнитивно-культурные системы, обладающие специфическим социально-историческим содержанием. Таковы повседневный опыт, магия, миф, искусство, религия, право, философия, мораль, идеология, наука. Возникая в процессе дифференциации познавательного отношения к миру как разные типы П., они приобретают автономные функции и обогащаются содержанием в ходе взаимодействия между собой. В одних типах познания рельефно выступает накопление, сохранение и воспроизводство опыта, в др. — его развитие и обновление. Примерами первого рода является П. в рамках мифа, религии, морали, права, примерами второго — магия, искусство, философия, наука. Поскольку в любых типах знания присутствует элемент динамики, творчества и элемент статики, систематизации, то данное различие не имеет абсолютного характера. Оно вытекает из неравномерности развития знания, из перехода от генезиса к зрелому состоянию и от него — к стагнации. Тип познавательного отношения определяется пропорциональным сочетанием в нем практически-целевых, нормативно-регулятивных, конструктивно-созерцательных, аналитико-критических и поисково-исследовательских контекстов.

Коул М., Скрибнер С. Культура и мышление. М., 1977; Фуко М. Слова и вещи. М., 1977; Найссер У. Познание и реальность. М., 1981; Малкеи М. Наука и социология знания. М., 1983; Тулмин С. Человеческое понимание. М., 1984; Филатов В.П. Научное познание и мир человека. М., 1989; Заблуждающийся разум: многообразие вненаучного знания. М., 1990; Хюбнер К. Критика научного разума. М., 1996; Касавин И. Т. Миграция. Креативность. Текст. Проблемы неклассической теории познания. СПб., 1998; Vollmer G. Evolutionare Erkenntnistheorie. Stuttgart, 1980; Goldman A. Epistemology and Cognition. Cambridge etc., 1986; Fuller S. Social Epistemology. Bloomington, 1988; The Cognitive Turn: Sociological and Psychological Perspectives on Science. Kluwer, 1989.

И. Т. Касавин











ПОЛЕМИКА (от греч. polemicos — воинственный, враждебный) — одна из разновидностей спора, имеющая целью победу над противоположной стороной и использующая только корректные приемы. Спор, направленный на победу, всегда является спором о ценностях, об утверждении каких-то собственных оценок и опровержении несовместимых с ними оценочных суждений др. стороны. Споры о равенстве, справедливости, сострадании, любви к ближнему представляют собой П., так же как споры о личных планах и планах социальных групп, о нормах гос-ва и принципах морали, о традициях и идеалах и т.д. П. обычно противопоставляется дискуссия, задача которой — достижение не победы в споре, а истины с помощью опять-таки корректных приемов.









ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА — совокупность политических ин-тов, норм, ценностей, идей и отношений, в которых реализуется политическая власть. Это понятие пришло в политическую философию из социологии в 1950—1960-е гг. и помогло исследователям упорядочить описание политических процессов, выяснить внутренние закономерности развития политических структур. Свои концептуальные очертания понятие «П.с.» приобрело в работах амер. политологов Д. Истона и Г. Алмонда, которые подчеркивали, что П.с. объединяет не только организованные стороны политической жизни, но и такие ее факторы, как сознание, идеи и мировоззрение. Системой эту широкую сеть политических отношений и взаимодействий назвали потому, что все они взаимозависимы: если к.-л. элемент этого устройства изменяется, то следствием становится изменение П.с. в целом.

К функциям П.с. относят: определение целей, задач, путей социально-политического развития общества; организацию деятельности общества по выполнению принятых целей и программ; распределение материальных и духовных ценностей; согласование разнообразных интересов гос-ва и социальных групп гражданского общества; разработку определенных правил социально-политического поведения людей; обеспечение внутренней и внешней безопасности и стабильности политического строя; формирование политического сознания, приобщение членов общества к политическому участию и деятельности; контроль за соблюдением социальных законов и правил, пресечение действий, нарушающих политические нормы.

П.с. имеет институциональную, идеологическую, нормативную, коммуникативную и ценностную подсистемы. Институциональная подсистема включает гос-во, политические партии и движения, группы лоббирования, средства массовой информации (телевидение, радио, печать). Идеологическая подсистема образует теоретический уровень (политические идеологии: принципы, идеи, лозунги, идеалы, концепции) и эмпирический уровень (политическая психология: чувства, настроения, предрассудки, эмоции, мнения, традиции). Коммуникативная подсистема представляет собой совокупность отношений и форм взаимодействий, складывающихся между нациями, классами, социальными группами и отдельными индивидами по поводу их участия в организации политической власти. Нормативная подсистема объединяет политические нормы и нравственные принципы, определяющие и регулирующие политическую жизнь общества. И, наконец, культура выступает как интегрирующий фактор, способный с помощью культурных ценностей, традиций и обычаев стабилизировать П.с. в целом.

Существуют многочисленные классификации П.с. Со времен Платона известна классификация в зависимости от форм правления: монархия — правление одного человека, и ее искаженная форма — тирания; аристократия — правление нескольких достойных людей, и ее искаженная форма — олигархия; демократия — правление многих или всего народа, и ее искаженная форма — охлократия.

Достаточно часто используют типологизацию П.с. в зависимости от формы политического режима. В этом случае выделяют тоталитарные, авторитарные и демократические П.с. и их разновидности.

По формам административно-государственного устройства П.с. разделяют на унитарные (где господствует единая централизованная система органов власти и правосудия на всей территории), федеративные (которые состоят из политических единиц, обладающих известной политической самостоятельностью) и конфедеративные (где сложился союз независимых политико-государственных структур).










ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ — наука, изучающая законы, управляющие производством, обменом, потреблением и распределением материальных благ в обществе на разных этапах его развития. Термин «П.э.» образован из трех греч. слов: «политейа» — общественное устройство, «ойкос» — хозяйство, дом и «номос» — закон. В букв. переводе он обозначает ведение общественного хозяйства. Некоторые предпосылки для возникновения такого экономического учения в виде методов рационального ведения домашнего хозяйства появились еще в антич. мире. Как самостоятельная наука П.э. сформировалась лишь в период возникновения капитализма и образования централизованного рынка. Основоположником классической П.э. считают А. Смита, создавшего представленную в его труде «Богатство народов» трудовую теорию стоимости. Дальнейшее всестороннее развитие эта теория получила в «Капитале» К. Маркса, где на основе теории прибавочной стоимости раскрываются механизмы капиталистической эксплуатации.

Если П.э. в целом изучает взаимосвязи и взаимодействие между различными подсистемами экономической системы и закономерности их функционирования и развития, то конкретные экономические теории анализируют процессы хозяйственной деятельности отдельных отраслей, объединений, фирм и предприятий. В этом смысле П.э. можно рассматривать в качестве методологии экономического исследования, дающую целостный, системный взгляд на процессы, происходящие в хозяйственной жизни общества. Таким образом, можно говорить о законах экономической жизни в разных социально-экономических формациях (первобытное общество, рабовладельчество, феодализм и капитализм). Однако такой общий подход явно недостаточен для анализа конкретных процессов и механизмов организации экономической жизни, которые нас больше всего интересуют практически. Именно поэтому в современных условиях главное внимание обращается не столько на общие экономические законы, сколько на эффективную организацию хозяйства в условиях, когда ресурсы общества становятся все более ограниченными. Такую отрасль экономической науки обозначают термином «экономике». «Экономикс — это наука о том, как люди и общество выбирают способ использования дефицитных ресурсов, которые могут иметь многоцелевое назначение, для того чтобы произвести разнообразные товары и распределить их сейчас или в будущем для потребления различными индивидами и группами общества» (П. Самуэльсон, В. Норхауз).

Экономический анализ может осуществляться на разных уровнях исследования, начиная от изучения и оценки работы отдельного предприятия и фирмы и кончая деятельностью всей экономической системы в целом. В первом случае такой анализ осуществляется на уровне микроэкономики, во втором — макроэкономики. Как самостоятельное направление анализа макроэкономика сформировалась в 1930-е гг. в связи с Великой депрессией, возникшей в США и др. странах Запада. Классическая теория экономики, утверждавшая, что свободный рынок в состоянии сам себя регулировать с помощью механизма цен, оказалась неспособной ни объяснить причины возникшей депрессии, ни указать пути выхода из нее. Предложенная Дж.М. Кейнсом теория рекомендовала выход из депрессии посредством регулирования экономики государством через снижение налогов и увеличение государственных расходов. Однако теория Кейнса оказалась неспособной ни предвидеть, ни объяснить новые экономические трудности, возникшие вследствие быстрого роста инфляции после Второй мировой войны. В связи с этим начинается критика кейнсианства и возникает новая, монетаристская, модель экономики, разработанная чикагской школой во главе с М. Фридманом. Основное различие между этими школами касается регулирования рынка государством. Кейнсианцы считают такое регулирование не только возможным, но и необходимым. Монетаристы, как и экономисты-классики, отвергают такое вмешательство и считают, что рыночный механизм в конечном итоге приведет экономику в равновесие.

Любое общество, организуя производство необходимых ему благ, сталкивается с тремя основными задачами. Какие товары производить и в каком количестве? Какие ресурсы и технологии использовать для производства? Для кого произвести товары и как распределить их между индивидуумами и группами? На протяжении всей истории можно выделить три основных типа организации хозяйства, или троякого рода ответы на поставленные вопросы. В архаических экономических системах далекого прошлого все решалось на основании многовековых обычаев и традиций. В командно-административной системе эти задачи решались государственными органами на основании директив и планов. В рыночной экономике вопрос «что производить» решается на основании спроса потребителей, а установившаяся цена товаров на рынке заставляет производителей искать наиболее эффективные способы их производства. Товары же распределяются между теми, кто в состоянии за них заплатить. Неравенство, возникающее при этом, может быть смягчено справедливой социальной политикой государства, в частности, путем установления соответствующей шкалы налогов.

Как и любая др. наука, теоретическая и прикладная экономика исходят из фактов, но они настолько многочисленны, что без их анализа, классификации и обобщения в эмпирических и теоретических законах невозможно не только строить прогнозы и установить тенденции развития экономической жизни, но просто-напросто разобраться в ней. Экономические законы принадлежат к социальным законам, и поэтому они не могут не отличаться от законов природы, поскольку люди в своей деятельности руководствуются определенными мотивами и стремлениями. Так, вступая в рыночной обмен, они защищают собственные интересы, преследуют личные цели, но, осознавая свои действия на индивидуальном уровне, они не могут предсказать, тем не менее, какая ситуация сложится на уровне надындивидуальном. В частности, они не могут сказать, какая равновесная цена установится на рынке, ибо она складывается помимо их воли и сознания. Поэтому объективные экономические законы возникают как определенные тенденции в развитии хозяйственной деятельности общества в результате взаимодействия множества разнонаправленных целей, мотивов и интересов. От др. социальных законов они отличаются тем, что мотивация в экономической деятельности во многих случаях может быть измерена в деньгах и вследствие этого экономические законы являются более точными, чем др. социальные законы. Благодаря этому становится возможным измерение экономических переменных, а тем самым и построение математических и компьютерных моделей экономических процессов.

Маркс К. Капитал. Т. 1—3 // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23—26; Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М., 1962; Кеинс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег. М., 1978; Самуэльсон П., Норхауз В. Экономикс. М., 1992; Рузавин Г.И. Основы рыночной экономики. М., 1996; Friedman М. & R. Free to Choose. New York, 1980.

Г.И. Рузавин










ПОЛИЦЕНТРИЗМ (от греч. poly — много, многое + лат. centrum — средоточие, многополярность, многополюсность) — принцип и основная структурная особенность геополитического устройства современного мира. В историческом плане П. идет на смену биполярной модели миропорядка, связанной с военно-политическим и идеологическим противостоянием Восток — Запад. Утверждение П. обусловлено устойчивой тенденцией к росту разнообразия региональных интересов в современном мире. Многополярная структура мира формируется под воздействием множества геополитических факторов, в числе которых видная роль принадлежит экономике. Геополитические полюсы, центры силы, ядро которых составляют одно или несколько государств, образуют вокруг себя интеграционные объединения экономического характера (напр., Европейский Союз). Система региональных объединений формируется также на основе этноцивилизационной и культурной общности. В современном мире произошло расширение спектра геополитических критериев доминирования. Напр., военный потенциал больше не является непременным атрибутом мирового центра силы или главным показателем сверхдержавности.

Многополюсный миропорядок характеризуется рядом особенностей. Во-первых, хотя внутри современных мировых полюсов явно выделяются «центры притяжения» (Япония, США, Китай, Германия), между самими полюсами нет четких и конфронтационных границ. Во-вторых, в условиях П. увеличивается число участников международных отношений, претендующих на первые роли, умножаются их индивидуальные интересы, а значит, возрастает количество поводов для конфликтов меньшего размаха, но по широкому кругу вопросов. В-третьих, с увеличением количества центров силы появляются возможности для новых геополитических комбинаций.

Сорокин К.Э. Геополитика современности и геостратегия России. М., 1996; Гаджиев К.С. Геополитика М., 1997; Rosenau J. Turbulence in World Politics. London, 1990.








ПОЛЬЗА — ценностное понятие, отражающее положительное значение предметов и явлений в их соотнесенности с интересами субъекта (индивидуального или коллективного). В более строгом смысле П. — характеристика средств, достаточных для достижения заданной цели. Наряду с П. целерациональное мышление использует и др. ценностные понятия, а именно: «успех» — достижение результатов, близких к запрограммированным в качестве цели, и «эффективность» — достижение результатов с наименьшими затратами. Так что в более широком смысле нечто признается полезным, если: а) отвечает чьим-то интересам, б) обеспечивает достижение поставленных целей (способствует успешности действий), причем в) с наименьшими затратами (способствует эффективности действий). В отличие от П. под «выгодой» или «корыстью» в узком значении этих слов следует понимать такой интерес, осуществление которого возможно ценою интересов др. людей и сообществ. Как и др. ценности практического сознания (успех, эффективность, целесообразность, преимущество и т.п.), П. представляет собой относительную ценность в отличие от высших ценностей (добра, прекрасного, истины, совершенства).

Принятие П. в качестве ценностной ориентации может порождать нравственные коллизии в том случае, когда П. трактуется как благо само по себе или как моральное добро. Сами по себе понятия и правила пользо-ориентированного сознания морально нейтральны. Однако с этической т.зр. всегда сохраняется существенное различие между моралью как таковой и отношениями полезности, между добром и П., поскольку П. и родственные ей понятия отражают ценности и нормы, адекватные именно отношениям обособленных, отчужденных, но связанных друг с другом индивидов. В психологии эта система практического сознания передается с помощью понятия «принцип реальности» (ср. Удовольствие). Устремленность к П., успеху, эффективности предполагает обращенность человека к реальности, учет наличных обстоятельств, сложившегося порядка вещей.

В исторически раннем или неразвитом ценностном сознании понятие П. исчерпывается значением удовлетворения жизненных потребностей. Во всех традиционных обществах стремление к П. как к наживе осуждалось. Наиболее ценными признавались блага, доставшиеся в наследство, в результате дара или благодеяния, по случаю. Развитие товарного производства и денежного хозяйства определило формирование иных ценностных ориентаций; в рамках экономических, вещных отношений П. — приоритетная ценность, ключевой принцип деятельности. Наиболее типичным выражением пользо-ориентированной деятельности является предпринимательство как деятельность, направленная на достижение прибыли посредством производства товаров и предоставления услуг. В экономической теории свойство полезности отражается в понятии «потребительная стоимость».

В классической либеральной мысли нравственно-гражданское значение принципа П. усматривается в том, что он позволяет устанавливать масштаб общественной значимости индивидуального поведения и тем самым ограничивать эгоистическое своеволие. В настоящее время понятие П. как теоретический концепт постепенно переместилось в социально-экономическую теорию, а также прикладные теории управления и организации. В социально-моральных теориях усиливается критицизм в отношении П. как ценностного понятия и практического принципа.

Милль Дж.С. Утилитарианизм. О свободе. СПб., 1900, Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. М., 1955. Т. 3; Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск, 1995; Бентам И. Введение в принципы нравственности и законодательства. М., 1998.

Р. Г. Апресян









ПОМПОНАЦЦИ (Pomponatius) Пьетро (1462—1524) -ит. философ, крупнейший представитель аристотелизма эпохи Возрождения. Исходя из теории двойственной истины, отрицал возможность рационального доказательства бессмертия души, ибо она индивидуальна и связана с жизнью. Отвергал сверхприродные явления, веру в чудеса и колдовство, считая, что все таинственные явления могут быть объяснены естественными причинами. Отрицал свободу воли и защищал концепцию судьбы, близкую учению стоицизма. Не признавая мораль греха и искупления, направленную в потусторонний мир, видел в нравственной добродетели самой по себе естественную награду и «достоинство» человека, а в пороке — его естественное наказание.

П. существенно способствовал формированию скептического отношения к чудесам и всему сверхъестественному и оказал значительное влияние на развитие западноевропейского свободомыслия 16—18 вв.

Tractatus acutissimi. Venetiis, 1525; Corsi inediti dell insegna-mento padovano. Vol. 1—2. Padova, 1966—1970.
Горфункель А.Х. Философия эпохи Возрождения. М., 1980; История философии: Запад — Россия — Восток. Кн. 2. М., 1997; Florentine F. Pietro Pomponazzi... Firenze, 1868; Nardi В. Studi su Pietro Pomponazzi. Firenze, 1965.










ПОНИМАНИЕ — универсальная операция мышления, представляющая собой оценку объекта (текста, поведения, явления природы) на основе некоторого образца, стандарта, нормы, принципа и т.п. П. предполагает усвоение нового содержания и включение его в систему устоявшихся идей и представлений. Как и объяснение, П. обыденно и массовидно, и только свернутый характер этой операции внушает обманчивое представление, что оно встречается редко и требует особой проницательности.

Проблема П. долгое время рассматривалась в рамках экзегетики, занимавшейся толкованием древних, особенно религиозных (библейских) текстов. В 19 в., благодаря усилиям прежде всего В. Шлейермахера и В. Дильтея, начала складываться более общая теория истолкования и П. — герменевтика.

Объяснение как подведение под общую истину и П. как подведение под общее правило взаимно дополняют друг друга. Они представляют собой как бы два разных видения одних и тех же объектов: одно — с т.зр. соответствия утверждений об этих объектах реальности, др. — с т.зр. соответствия данных объектов принятым в обществе или в конкретной среде ценностям. Продолжительный период объяснение и П. противопоставлялись друг другу. Неопозитивизм считал если не единственной, то главной функцией науки объяснение. Филос. герменевтика ограничивала сферу объяснения естественными науками и выдвигала в качестве основной задачи социальных и гуманитарных наук П. Постепенно стало, однако, ясно, что операции объяснения и П. имеют место во всех научных дисциплинах и входят в ядро используемых ими способов обоснования и систематизации знания. Более того, объяснение и П. не являются прерогативой научного познания. Они присутствуют в каждой сфере человеческого познания и коммуникации.

О неразрывной связи П. и оценок (ценностей) говорил еще Дильтей. «Понимание и оценка. Безоценочное понимание невозможно, — писал М.М. Бахтин. — Нельзя разделить понимание и оценку: они одновременны и составляют единый целостный акт». Поскольку П. есть оценка на основе некоторого образца, пониматься может все, для чего существует такой общий образец. Сфера П. включает не только индивидуальные психические состояния («детский лепет», «Гамлета» и «критику разума» — ими ограничивал область П. Дильтей), но и вовлекаемые в орбиту человеческого познания и деятельности явления живой и неживой природы.

До сих пор распространена т.зр., что пониматься может только текст, наделенный определенным смыслом: понять означает раскрыть смысл, вложенный в текст его автором. Очевидно, что это очень узкий подход. Мы говорим о П. не только написанного или сказанного, но и о П. действий человека, его переживаний. Понятными или непонятными, требующими размышления и истолкования, могут быть поступки, как наши собственные, так и др. людей. Пониматься может и неживая природа: в числе ее явлений всегда есть не совсем понятные современной науке, а то и просто непонятные для нее. Не случайно физик П. Ланжевен утверждал, что «понимание ценнее знания», а другой физик — В. Гейзенберг считал, что А. Эйнштейн не понимал процессов, описываемых квантовой механикой, и так и не сумел их понять.

Идея, что пониматься может только текст, будучи приложенной к П. природы, ведет к неясным рассуждениям о «книге бытия», которая должна «читаться» и «пониматься», подобно др. текстам. Поскольку у «книги природы» нет ни автора, ни зашифрованного им смысла, П. и «толкование» этой «книги» является только иносказанием. Если пониматься может лишь текст, естественно-научное П. оказывается П. в некотором переносном, метафорическом значении.

Логическая структура операций объяснения и П. не особенно ясна. Прежде всего это касается П., относительно которого даже предполагается, что оно вообще лишено отчетливой, допускающей расчленение структуры и не способно быть объектом логического анализа. К этой мысли отчасти склоняет существование «нерассудочных» форм П., к которым относятся, в частности, интуитивное схватывание и эмоциональное (чувственное) П. с такой его разновидностью, как эмпатия. Как и понятийное П., они предполагают ценности, но не являются сколь-нибудь ясными рассуждениями. Однако понятийное, или «рассудочное», П. имеет достаточно отчетливую логическую структуру, причем она в основе своей сходна со структурой объяснения.

Существуют два основных типа П., параллельные двум основным разновидностям объяснения. П. первого типа, которое можно назвать сильным, представляет собой подведение понимаемого явления под принимаемую общую оценку; П. второго типа, или слабое П., включает, помимо какой-то оценки, каузальное утверждение. Сильное П. является дедуктивным рассуждением, слабое П. представляет собой индукцию, т.е. проблематичное умозаключение.

Пример сильного П.:
Всякий ученый должен быть критичным.
Галилей — ученый.
Значит, Галилей должен быть критичным.

В данном дедуктивном умозаключении первая посылкаявляется общей оценкой, вторая — утверждением о начальных условиях. В заключении общее требование распространяется на частный случай.

Следующий пример сильного П. относится к П. неживой природы:

На стационарной орбите электрон не должен излучать.
Электрон атома водорода находится на стационарной орбите.
Следовательно, электрон атома водорода не должен излучать.

Пример слабого П., которое может быть названо также целевым, или мотивационным:

Если в доме протопить печь, в доме будет тепло.
В доме должно быть тепло.
Значит, в доме следует, по всей вероятности, протопить печь.


Первая посылка говорит о средстве, необходимом для достижения определенного результата. Вторая посылка является оценочным утверждением, представляющим этот результат как цель и превращающим связь «причина — следствие» в связь «цель — средство». В заключении говорится о том действии, которое должно быть осуществлено для достижения поставленной цели.

Схема сильного П.:

«Всякое S должно быть Р; М есть S; следовательно, М должно быть Р». Схема слабого (целевого) понимания: «А причина В; В позитивно ценно; значит, А также является, вероятно, позитивно ценным».

Имеются три типичные области П.: П. поведения человека, его характера и поступков, П. природы и П. языковых выражений. Из этих областей П. поведения представляется парадигмой П. вообще, поскольку именно в человеческом поведении ценности, играющие центральную роль во всяком П., обнаруживают себя наиболее явно.

Целевое П. поведения предполагает раскрытие связи между мотивами (целями, ценностями), которыми руководствуется человек, и его поступками. Понять в этом смысле поведение индивида — значит указать ту цель, которую он преследовал и надеялся реализовать, совершая конкретный поступок. Логической формой элементарного акта целевого П. поведения является т.н. практический силлогизм, анализировавшийся еще Аристотелем: «Агент X намеревается (желает, стремится) получить А; для достижения А нужно совершить действие В; значит, Одолжен совершить действие В». Первая посылка фиксирует цель, которую ставит перед собой действующий субъект. Вторая посылка описывает его представление о средствах, необходимых для достижения цели. В заключении указывается то конкретное действие, которое субъект должен совершить. «...Практический силлогизм, — пишет Г.Х. фон Вригт, — дает наукам о человеке то, что так долго отсутствовало в их методологии: подходящую модель объяснения, которая является подлинной альтернативой по отношению к модели охватывающего закона. С более общей точки зрения можно сказать, что последняя модель служит для каузального объяснения и объяснения в естественных науках; практический же силлогизм служит для телеологического объяснения в истории и социальных науках». То, что фон Вригт называет «телеологическим объяснением», представляет собой на самом деле не объяснение, а П. Фон Вригт ошибается также, считая практический силлогизм формой дедуктивного, а не индуктивного рассуждения.

Если в социальном и гуманитарном знании процедуры истолкования и П. обычны, то в естественных науках они кажутся по меньшей мере редкими. По поводу идеи «истолкования природы», ставшей популярной благодаря Ф. Бэкону, Дильтей заметил: «П. природы — interpretatio naturae — это образное выражение». Иного мнения о П. природы придерживаются сами ученые, изучающие ее. О необходимости сочетания объяснения природных явлений с их П. говорили А. Эйнштейн, В. Гейзенберг, В. Паули и др.

П. природы является оценкой ее явлений с т.зр. того, что должно в ней происходить, т.е. с позиции устоявшихся, хорошо обоснованных, опирающихся на прошлый опыт представлений о «нормальном», или естественном, ходе вещей. Понять какое-то природное явление — значит подвести его под стандартное представление о том, что происходит в природе. Проблема П. встает в естествознании, как правило, только в моменты его кризиса, когда разрушаются существующие стандарты оценки изучаемых природных явлений. В периоды т.н. нормальной науки, когда основные ценности теории, входящие в ее парадигму, не подвергаются сомнению и пересмотру, создается впечатление, что описание обязательно совпадает с оценкой («нормой»), «имеет место» — с «должно быть» и, соответственно, всякое объяснение есть одновременно П. В кризисный период «есть» и «должен», объяснение и П. перестают совпадать и становится возможным и явным объяснение (в частности, правильное предсказание) без П. и П. без умения объяснить на основе точного закона.

П. языкового выражения является подведением значений, входящих в него слов, под соответствующие контексту представления. При этом понимается всегда не отдельное слово, а текст, в котором слова взаимно ограничивают друг друга и редуцируют свои значения до представлений (ситуационных или контекстных значений).

Философия и методология истории. М., 1977; Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979; Гейзенберг В. Часть и целое // Проблема объекта в современной науке. М., 1980; Витгенштейн Л. О достоверности // Он же. Философские работы. М., 1994. Ч. 1; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997; Dilthey W. Gesammelte Schriften. Leipzig, 1924; Wright G.H von. Explanation and Understanding. London, 1971.

A.A. Ивин










ПОНЯТИЕ — общее имя с относительно ясным содержанием и сравнительно четко очерченным объемом. П. являются, напр., «химический элемент», «закон», «сила тяготения», «астрономия», «поэзия» и т.п. Отчетливой границы между теми именами, которые можно назвать П., и теми, которые не относятся к ним, не существует. «Астрономия» уже с античности является достаточно оформившимся П., в то время как «сила тяготения» до И. Ньютона вряд ли могла быть отнесена к П.

В истолковании содержания самого имени «П.» единства мнений нет. В одних случаях под П. имеют в виду все имена, включая единичные и пустые. В др. случаях П. понимаются как общие имена, отражающие предметы и явления в их общих и существенных признаках. Иногда П. отождествляется с содержанием общего имени, со смыслом, стоящим за таким именем. Термин П. широко употреблялся в традиционной логике, где выделялись три общезначимые «формы мысли»: П., суждение и умозаключение. В современной логике этот термин почти не используется.









ПОППЕР (Popper) Карл Раймунд (1902—1994) — австро-английский философ, один из крупнейших представителей философии науки 20 в. Род. в Вене, после окончания в 1924 Венского ун-та преподавал физику и математику в средней школе и в Венском ун-те. В 1937 эмигрировал в Новую Зеландию, а в 1946 переехал в Англию, где до конца жизни работал на кафедре философии, логики и научного метода Лондонской школы экономики.

Известность П. принесла его большая работа «Открытое общество и его враги» (1945), в которой он противопоставил «открытое» демократическое общество западноевропейского типа «закрытому» тоталитарному обществу, имея в виду, прежде всего, социалистическое общество в СССР. Однако в историю философии 20 в. он вошел гл.обр. как создатель оригинальной методологической концепции. Она получила название «фальсификационизм», поскольку основной ее идеей был принцип фальсифицируемости — опровергаемости посредством опыта. П. верит в объективное существование физического мира и признает, что человеческое познание стремится к истинному описанию этого мира. Он даже готов согласиться с тем, что люди могут получить истинное знание о мире; однако он отвергает существование к.-л. критерия истины — критерия, который позволял бы нам выделять истину из всей совокупности наших убеждений. Даже если бы мы в своем научном поиске случайно натолкнулись на нее, мы не смогли бы с уверенностью знать, что это — истина. Ни непротиворечивость, ни подтверждаемость эмпирическими данными не могут служить ее критерием. Любую фантазию можно представить в непротиворечивом виде, а ложные убеждения часто находят подтверждение. В попытках понять мир люди выдвигают гипотезы, создают теории и формулируют законы, но они никогда не могут с уверенностью сказать, что именно из созданного ими истинно. Единственное, на что мы способны — это обнаружить ложь в наших воззрениях и отбросить ее. Постепенно выявляя и отбрасывая ложь, мы тем самым можем приблизиться к истине. Это оправдывает наше стремление к познанию и ограничивает скептицизм.

Исходя из этих филос. соображений, П. решает демаркации проблему, т.е. проблему разграничения науки и не-науки. В нач. 20 в. было широко распространено восходящее еще к Ньютону мнение, что наука отличается использованием индуктивного метода, который начинает с наблюдений, констатаций фактов, а затем восходит к обобщениям. Это мнение разделяли и логические позитивисты, принявшие в качестве критерия демаркации верифицируемостъ, т.е. подтверждаемость научных положений эмпирическими данными. П. отверг индукцию и верифицируемость в качестве критериев демаркации. Их защитники видели характерную черту науки в обоснованности и достоверности, а особенность не-науки, скажем, метафизики, — в недостоверности и ненадежности. Однако, по мнению П., полная обоснованность и достоверность в науке недостижимы, а возможность частичного подтверждения ее помогает отличить науку от не-науки. Напр., учение астрологов о влиянии звезд на судьбы людей подтверждается громадным эмпирическим материалом. Подтвердить можно все что угодно — это еще не свидетельствует о научности. То, что некоторое утверждение или система утверждений говорят о физическом мире, проявляется не в подтверждаемости их опытом, а в том, может ли опыт их опровергнуть. Если система опровергается с помощью опыта, значит, она приходит в столкновение с реальным положением дел, что как раз и свидетельствует о том, что она что-то говорит о мире. Поэтому в качестве критерия демаркации П. принимает фальсифицируемость: только та теория научна, которая в принципе может быть опровергнута опытом. И в конце концов каждая научная теория когда-нибудь действительно опровергается и отбрасывается. Все научные теории и законы представляют собой лишь необоснованные догадки — предположения, в истинности которых мы никогда не можем быть абсолютно уверены. Эти предположения невозможно полностью верифицировать, их можно лишь подвергнуть проверкам, которые рано или поздно выявят ложность данных предположений.

Важнейшим, а иногда единственным методом научного познания долгое время считали индуктивный метод. Согласно индуктивистской методологии, научное познание начинается с наблюдений и констатаций фактов. После того как факты установлены, мы приступаем к их обобщению и построению теории. Теория рассматривалась как сжатое воплощение фактов и поэтому считалась достоверной. П. отверг всякую достоверность и индукцию как метод познания. В познании окружающего мира человек всегда опирается на определенные верования, ожидания, теоретические предпосылки. Процесс познания начинается не с наблюдений, а с осознания проблем и выдвижения догадок, предположений, разрешающих эти проблемы. Свои догадки мы соотносим с результатами наблюдений и отбрасываем их после фальсификации, заменяя новыми догадками. Пробы и ошибки — вот из чего складывается метод науки. Метод проб и ошибок характерен не только для научного, но и для всякого познания вообще. И амеба, и Эйнштейн пользуются именно им в своем познании окружающего мира, утверждает П. Более того, метод проб и ошибок является не только методом познания, но и методом всякого развития. Природа, создавая и совершенствуя биологические виды, действует методом проб и ошибок.

Каждый отдельный организм — это очередная проба; успешная проба выживает, дает потомство, неудачная проба устраняется как ошибка.

Итогом и концентрированным выражением фальсификационизма является схема развития научного знания, предложенная П. Как отмечалось, фальсификационизм был порожден глубоким убеждением П. в том, что у нас нет никакого критерия истины и мы способны обнаружить и выделить лишь ложь. Из этого убеждения естественно следовали: 1) понимание научного знания как набора догадок о мире — догадок, истинность которых установить нельзя, но можно обнаружить их ложность; 2) критерий демаркации: лишь то знание научно, которое фальсифицируемо; 3) метод науки — метод пробы и ошибки. Познание начинается с осознания стоящей перед нами проблемы; для ее решения ученые выдвигают одну или несколько теорий — предположительных решений проблемы, которые нужно проверить. Теория может выдержать проверку, однако это не свидетельствует о том, что она истинна. В конце концов в ходе эмпирических проверок нам однажды удастся найти расхождение теории с экспериментом — теория фальсифицируется. Фальсифицированная теория отбрасывается как негодная проба и заменяется новой теорией. Никакой связи между старой и новой теорией нет, следовательно, нет никакого накопления знания: в науке есть только изменение, но нет прогресса. Концепция П. была одной из самых первых некумулятивистских концепций развития научного знания — концепций, отвергающих преемственность в развитии науки и постепенное увеличение и углубление научного знания.

П. внес большой вклад в философию науки. Прежде всего, он намного раздвинул сферу ее исследования. Логические позитивисты сводили философию науки к анализу структуры знания и к его эмпирическому обоснованию. П. основной проблемой философии науки сделал проблему развития знания — анализ выдвижения, формирования, проверки и смены научных теорий. Переход от анализа структуры к анализу развития знания существенно изменил и обогатил проблематику философии науки. Еще более важно то, что методологический анализ развития знания потребовал обращения к реальным примерам развития науки. Именно с методологической концепции П. философия науки начинает поворот от логики к истории науки. Сам П. — особенно в начальный период своего творчества — еще в значительной мере ориентировался на логику, но его ученики и последователи уже широко используют историю науки в своих методологических исследованиях. Обращение к реальной истории быстро обнаружило существенные недостатки методологии П., однако развитие философии науки в 1960— 1970-е гг. в значительной мере стимулировалось критикой и разработкой его идей.

Logik der Forschung. Wien, 1935; The Open Society and Its Enemies. Vol. 1—2. London, 1945; The Logic of Scientific Discovery. London, 1959; Conjectures and Refutations. The Growth of Scientific Knowledge. London; Henley, 1963; Objective Knowledge. An Evolutionary Approach. Oxford, 1973. В рус. пер.: Логика и рост научного знания. М., 1983; Открытое общество и его враги. Т. 1—2. М., 1992.
Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998; The Philosophy of Karl Popper // The Library of Living Philosophers. Vol. XIV. P. I—II. La Salle, 1974; O'Hear. Karl Popper. London, 1980.

А.Л. Никифоров










ПОРФИРИЙ (232 — между 301 и 305) — антич. философнеоплатоник, один из самых активных членов плотиновского кружка: ему доверяют правку сочинений Плотина и защиту его взглядов. В ходе самостоятельных занятий философией уже после смерти учителя, не приняв его антиаристотелевскую позицию, П. комментирует ряд сочинений Аристотеля, а также пишет «Введение к Категориям» Аристотеля. П. также комментирует «Начала» Евклида и «Гармонику» Птолемея, пишет «Историю философии», доведенную до Платона включительно (дошли фрагменты и «Жизнь Пифагора»). П. толкует платоновские тексты, а мысль издать сочинения своего учителя Плотина в виде кодекса «Эннеад» отражает потребность в авторитетном тексте как опоре для философствования. П. не создал своей школы, но вел активную педагогическую деятельность. Он открыто полемизировал с христианством (трактат «Против христиан»). Философия П. как платоника плотиновской ориентации представлена в виде ряда тезисов в соч. «Подступы к умопостигаемому»: спасение души достижимо путем отвращения от тела, очищения души, возвращения к Уму в «гносисе» (знании) и уподобления божеству. Сохраняя схему плотиновского универсума, П. приписывает, однако, демиургические функции не уму, но высшей части души. П. оказал большое влияние на позднейший платонизм, как языческий, так и христианский (вост. традиция: Ямвлих и через него весь последующий греч. платонизм; зап. традиция: Макробий, Марий Викторин, Августин, Боэций и через них — вся философия Средневековья).

Opuscula selecta. Lipsiae, 1886; Gegen die Christen. Berlin, 1916; Lettera ad Anebo, a cura di A.R. Sodano. Napoli, 1958; Sententiae ad intelligibilia ducentes. Leipzig, 1975; La vie de Plotin. Paris, 1982-1992; De l'abstinence. T. 1-4. Paris, 1977-1979; Fragmenta. Leipzig, 1993.

Bidez 1. Vie de Porphyre, le philosophe neoplatinicien. Gand, 1913; Porphyre. Fondation Hardt // Entretienssurl'Antiquiteclassique. 12. 1966; Hadot P. Porphyre et Victorinus. Paris, 1968. Vol. 1—2; Smith A. Porphyry's place in the neoplatonic tradition. A study in post-plotinian neoplatonism. The Hague, 1974.












ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО — термин, введенный Д. Беллом и иногда используемый для обозначения современной стадии развития индустриального общества. Концепция П.о. является дальнейшим развитием распространенных в 1960-е гг. теорий «индустриального общества» Р. Арона и «стадий экономического роста» У. Ростоу. Наиболее видные представители этой концепции — Белл, Г. Кан, З. Бжезинский («технотронное общество»), А. Тофлер («сверхиндустриальное общество»), Ж. Фурастье — вкладывают в нее неодинаковое содержание. В частности, Белл считает П.о. особой исторической эпохой, идущей вслед за доиндустриальным обществом и индустриальным обществом. Такая трактовка неубедительна, поскольку тысячелетиям человеческой истории (доиндустриаль-ному обществу) противопоставляются три столетия индустриального общества, а последнему периоду — два-три десятилетия современной истории весьма ограниченного числа стран. Сомнительно, что уровня П.о., в котором валовой национальный продукт достигает 20 тыс. долл. США на душу населения, способны достичь хотя бы все наиболее развитые капиталистические страны. Проблематично также, что если бы «мировая система социализма» сохранилась на исторической арене, то какая-то из стран с государственной собственностью на средства производства и централизованной экономикой могла перейти от индустриальной к постиндустриальной стадии развития.

Идея П.о. как особой стадии развития человечества является, в сущности, попыткой противопоставить утопии коммунизма другую форму «рая на земле», основанную уже на капиталистической системе экономики.

Kahn H., Wiener A.J. The Year 2000. London, 1969; Brzezinski Z. Between Two Ages. New York, 1970; Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. New York, 1973.












ПОСТМОДЕРНИЗМ (фр. postmodernisme) — широкое культурное течение, в чью орбиту в последние два десятилетия 20 в. попадают философия, эстетика, искусство, наука. Постмодернистское умонастроение несет на себе печать разочарования в идеалах и ценностях Возрождения и Просвещения с их верой в прогресс, творчество разума, безграничность человеческих возможностей. Общим для различных национальных вариантов П. можно считать его отождествление с эпохой «усталой», «энтропийной» культуры, отмеченной эсхатологическими настроениями, эстетическими мутациями, диффузией больших стилей, эклектическим смешением художественных языков. Авангардистской установке на новизну противостоит здесь стремление включить в современное искусство весь опыт мировой художественной культуры путем ее ироничного цитирования. Рефлексия по поводу модернистской концепции мира как хаоса выливается в опыт игрового освоения этого хаоса, превращая его в среду обитания современного человека культуры. Тоска по истории, выражающаяся в т.ч. и в эстетическом отношении к ней, смещает центр интересов с темы «эстетика и политика» на проблему «эстетика и история». Прошлое как бы просвечивает в постмодернистских произведениях сквозь наслоившиеся стереотипы о нем, понять которые позволяет метаязык, анализирующий и интерпретирующий язык искусства как самоценность.

Философско-эстетической основой П. являются идеи фр. постструктуралистов и постфрейдистов о деконструкции (Ж. Деррида), языке бессознательного (Ж. Лакан), шизоанализе (Ж. Делёз, Ф. Гваттари), а также концепция иронизма ит. семиотика У. Эко, амер. неопрагматика Р. Рорти. В США произошел расцвет художественной практики П., оказавшей затем воздействие на европейское искусство. В «силовое поле» постмодернистской культуры попали постнеклассическая наука и окружающая среда.

Термин «П.» возник в период Первой мировой войны в работе Р. Панвица «Кризис европейской культуры» (1914). В 1934 в своей кн. «Антология испанской и латиноамериканской поэзии» литературовед Ф. де Онис применяет этот термин для обозначения реакции на модернизм, однако в эстетике он не приживается. В 1947 А. Тойнби в кн. «Постижение истории» придает ему культурологический смысл: П. символизирует конец зап. господства в религии и культуре. Амер. теолог X. Кокс в своих работах нач. 1970-х гг., посвященных проблемам религии в Лат. Америке, широко пользуется понятием «постмодернистская теология». Ведущие зап. политологи (Ю. Хабермас, З. Бауман, Д. Белл) трактуют его как культурный итог неоконсерватизма, символ постиндустриального общества, внешний симптом глубинных трансформаций социума, выразившийся в тотальном конформизме, идеях «конца истории» (Ф. Фукуяма), эстетическом эклектизме. В политической культуре П. означает развитие различных форм постутопической политической мысли. В философии — торжество постметафизики, пострационализма, постэмпиризма. В этике — постгуманизм постпуританского мира, нравственную амбивалентность личности. Представители точных наук трактуют П. как стиль постнеклассического научного мышления. Психологи видят в нем симптом панического состояния общества, эсхатологической тоски индивида. Искусствоведы рассматривают П. как новый художественный стиль, отличающийся от неоавангарда возвратом к красоте как к реальности, повествовательности, сюжету, мелодии, гармонии.

Популярность термин «П.» обрел благодаря Ч. Дженксу. В кн. «Язык архитектуры постмодернизма» (1977) он отмечает, что, хотя само это слово и применялось в амер. литературной критике 1960— 1970-х гг. для обозначения ультрамодернистских литературных экспериментов, ему можно придать и принципиально иной смысл: П. означает отход от экстремизма и нигилизма неоавангарда, частичный возврат к традициям, акцент на коммуникативной роли архитектуры.

Специфика постмодернистской эстетики берет на вооружение неклассическую трактовку классических традиций. Дистанцируясь от классической эстетики, П. не вступает с ней в конфликт, но стремится вовлечь ее в свою орбиту на новой теоретической основе. Эстетикой П. выдвинут ряд принципиальных положений, свидетельствующих о ее существенном отличии от классической западноевропейской эстетики. Это относится прежде всего к утверждению плюралистической эстетической парадигмы, ведущей к расшатыванию и внутренней трансформации категориальной системы и понятийного аппарата классической эстетики.

Выходящая за рамки классического логоса постмодернистская эстетика принципиально антисистематична, адогматична, чужда жесткости и замкнутости концептуальных построений. Ее символы — лабиринт, ризома. Теория деконструкции отвергает классическую гносеологическую парадигму репрезентации полноты смысла, «метафизики присутствия» в искусстве, перенося внимание на проблему дисконтануальности, отсутствия первосмысла, трансцендентального означаемого. Концепция несамотождественности текста, предполагающая его деструкцию и реконструкцию, разборку и сборку одновременно, намечает выход из лингвоцентризма в телесность, принимающую различные эстетические ракурсы — желания (Делёз, Гваттари), либидозных пульсаций (Лакан, Ж.Ф. Лиотар), соблазна (Ж. Бодрийар), отвращения (Ю. Кристева).

Подобный сдвиг привел к модификации основных эстетических категорий. Новый взгляд на прекрасное как сплав чувственного, концептуального и нравственного обусловлен как его интеллектуализацией, вытекающей из ориентации на красоту ассонансов и асимметрии, дисгармоничную целостность второго порядка как эстетическую норму постмодерна, так и неогедонистической доминантой, сопряженной с идеями текстового удовольствия, телесности, новой фигуративности в искусстве. Пристальный интерес к безобразному выливается в его постепенное «приручение» посредством эстетизации, ведущей к размыванию его отличительных признаков. Возвышенное замещается удивительным, трагическое — парадоксальным. Центральное место в эстетике П. занимает комическое в его иронической ипостаси: иронизм становится смыслообразующим принципом мозаичного постмодернистского искусства.

Др. особенностью постмодернистской эстетики является онтологическая трактовка искусства, отличающаяся от классической своей открытостью, нацеленностью на непознаваемое, неопределенное. Неклассическая онтология разрушает систему символических противоположностей, дистанцируясь от бинарных оппозиций: реальное — воображаемое, оригинальное — вторичное, старое — новое, естественное — искусственное, внешнее — внутреннее, поверхностное — глубинное, мужское — женское, индивидуальное — коллективное, часть — целое, Восток — Запад, присутствие — отсутствие, субъект — объект.

Субъект как центр системы представлений и источник творчества рассеивается, его место занимают бессознательные языковые структуры, анонимные потоки либидо. Утверждается экуменически-безличное понимание искусства как единого бесконечного текста, созданного совокупным творцом. Сознательный эклектизм питает гипертрофированную избыточность художественных средств и приемов постмодернистского искусства, эстетический «фристайл».

Постмодернистские принципы филос. маргинализма, открытости, описательности, безоценочности ведут к дестабилизации классической системы эстетических ценностей. П. отказывается от дидактически-профетических оценок искусства. Аксиологический сдвиг в сторону большей толерантности во многом вызван новым отношением к массовой культуре, а также к тем эстетическим феноменам, которые ранее считались периферийными. Внимание к проблемам эстетики повседневности и потребительской эстетики, вопросам эстетизации жизни, окружающей среды трансформировали критерии эстетических оценок ряда феноменов культуры и искусства (кича, кэмпа и т.д.). Антитезы высокое — массовое искусство, научное — обыденное сознание не воспринимаются эстетикой П. как актуальные.

Постмодернистские эксперименты стимулировали также стирание граней между традиционными видами и жанрами искусства, развитие тенденций синестезии. Усовершенствование и доступность технических средств воспроизводства, развитие компьютерной техники и информатики подвергли сомнению оригинальность творчества, «чистоту» искусства как индивидуального акта созидания, привели к его «дизайнизации». Пересмотр классических представлений о созидании и разрушении, порядке и хаосе, серьезном и игровом в искусстве свидетельствовал о сознательной переориентации с классического понимания художественного творчества на конструирование артефактов методом аппликации. На первый план выдвинулись проблемы симулякра, метаязыка, интертекстуальности, контекста — художественного, культурного, исторического, научного, религиозного. Симулякр занял в эстетике П. место, принадлежавшее художественному образу в классической эстетике, и ознаменовал собой разрыв с репрезентацией, референциальностью как основами классического западноевропейского искусства.

Наиболее существенным филос. отличием П. является переход с позиций классического антропоцентрического гуманизма на платформу современного универсального гуманизма, чье экологическое измерение обнимает все живое — человечество, природу, космос, Вселенную. В сочетании с отказом от европоцентризма и этноцентризма, переносом интереса на проблематику, специфичную для эстетики стран Востока, Полинезии и Океании, отчасти Африки и Лат. Америки, такой подход свидетельствует о плодотворности антииерархических идей культурного релятивизма, утверждающих многообразие, самобытность и равноценность всех граней творческого потенциала человечества. Тема религиозного, культурного, экологического экуменизма сопряжена с некласссической постановкой проблем гуманизма, нравственности, свободы. Признаки становления новой филос. антропологии соотнесены с поисками выхода из кризиса ценностей и легитимности.

Наиболее известными исследователями П. являются Бодрийар (Франция), Дж. Ваттимо (Италия), В. Велш, X. Кюнг, Д. Кампер, Б. Гройс (Германия), Д. Барт, У. Джеймс, Ч. Дженкс, Рорти, А. Хайсен, И. Хассан (США), А. Крокер, Д. Кук (Канада), В.В. Бычков, И.П. Ильин, В. Курицын, В.А. Подорога, М.К. Рыклин, М. Эпштейн, А. Якимович, Б. Ямпольский (Россия), М. Роз (Австралия), М. Шульц (Чили). К принципиальным критикам П. принадлежат Ф. Джеймисон, А.И. Солженицын, Хабермас.

О Курицын В. Книга о постмодернизме. Екатеринбург, 1992; Подорога В. Феноменология тела. Введение в философскую антропологию. М., 1995; Маньковская Н.Б. «Париж со змеями» (Введение в эстетику постмодернизма). М., 1995; Она же. Эстетика постмодернизма. СПб., 2000; Ильин И. Постструктурализм, деконструктивизм, постмодернизм. М., 1996; Он же. Постмодернизм от истоков до конца столетия. Эволюция научного мифа. М., 1998; Козловски П. Культура постмодерна. М., 1997; Силичев Д.А. Постмодернизм: экономика, политика, культура. М., 1988; Корневище О.Б. Книга неклассической эстетики. М., 1998; Корневище О.А. Книга неклассической эстетики. М., 1999; Jencks С. The Language of Postmodern Architecture. London, 1977; Baudrillard J. Simulacres et simulation. Paris, 1981; Habermas J. Modernity. An Unfinished Project // The Anti-Aesthetics. Essays on Postmodern Culture. Port Townsend and Wash., 1986; Huyssen A. After the Great Divide. Modernism, Mass Culture, Postmodernism. Bloomington, 1986; Torres F. Deja vu. Post et neo-modernisme: Leretour du passe. Paris, 1986; Kroker A., Cook D. The Postmodern Scene. Montreal, 1987; Rorty R. Contin-gence, Irony and Solidarity. Cambridge (Mass.), 1989; The Subject in Postmosernism. Vol. 1—2. Ljubljana, 1989—1990; Connor S. Postmodern Culture. An Introduction to the Theories of the Contemporary. Cambridge (Mass.), 1990; The Horizon of Postmoder-nity. Poznati, 1995.

Н.Б. Маньковская













ПОСТПОЗИТИВИЗМ — общее название, используемое в философии науки для обозначения множества методологических концепций, пришедших на смену методологии логического позитивизма. П. не представляет собой особого филос. направления, течения или школы, это скорее этап в развитии философии науки, начавшийся приблизительно в кон. 1950-х гг. Характерная черта этого этапа — значительное разнообразие методологических концепций и их взаимная критика. Это и фальсификационизм К. Поппера, и концепция научных революций Т. Куна, и методология научно-исследовательских программ И. Лакатоса, и концепция неявного знания М. Полани, концепции С.Э. Тулмина, Дж. Агасси, У. Селларса и многих др. Авторы и защитники этих концепций создают весьма различные образы науки и ее развития, обсуждают специфические проблемы, встающие в рамках той или иной концепции, предлагают противоположные решения методологических проблем. Вместе с тем можно говорить об общих чертах, свойственных П. как определенному этапу в эволюции философии науки.

1. П. отходит от ориентации на символическую логику и обращается к истории науки. Если в эпоху господства логического позитивизма образцом для методологических построений служили формально-логические конструкции, а основным орудием методологического исследования был онтологический анализ языка науки и построение формальных моделей («экспликация»), то П. заботится не столько о формальной строгости своих построений, сколько о соответствии их реальному научному знанию и его истории. 2. В П. происходит существенное изменение проблематики методологических исследований: если логический позитивизм основное внимание обращал на анализ структуры научного знания, то П. главной проблемой философии науки делает понимание развития научного знания. Это привело к существенному изменению всего круга проблем философии науки. 3. Для П. характерен отказ от жестких разграничительных линий, установлению которых позитивизм уделял большое внимание. Смягчается известная дихотомия эмпирического — теоретического, исчезает противопоставление фактов и теорий, контекста открытия и контекста обоснования. 4. П. постепенно отходит от идеологии демаркационизма, исповедуемой логическим позитивизмом. Представители последнего полагали, что можно и нужно установить четкую демаркационную линию между наукой и не-наукой, в частности, философией (метафизикой). Опираясь на верификационную теорию значения, логические позитивисты пытались обосновать тезис о бессмысленности метафизических утверждений и одну из главных своих задач видели в устранении метафизики из науки. П. отказывается видеть жесткие границы между наукой и философией. Он признает осмысленность филос. положений и неустранимость их из научного знания. 5. Распространенной особенностью постпозитивистских концепций является их стремление опереться на историю науки. Позитивизм не питал интереса к истории, в качестве образца научности он принимал теории математической физики и полагал, что все научное знание в конечном итоге должно приобрести форму аксиоматических или гипотетико-дедуктивных теорий. Если какие-то дисциплины далеки от этого идеала, то это свидетельствует лишь об их незрелости. Представители П. главным объектом своего внимания сделали развитие знания, поэтому они вынуждены были обратиться к изучению истории возникновения, развития и смены научных идей и теорий. 6. Отличительной чертой большинства постпозитивистских концепций является отказ от кумулятивизма в понимании развития знания. П. признал, что в истории науки неизбежны существенные, революционные преобразования, когда происходит пересмотр значительной части ранее признанного и обоснованного знания — не только теорий, но и фактов, методов, фундаментальных мировоззренческих представлений. Поэтому вряд ли можно говорить о линейном, поступательном развитии науки. Многие представители П. предпочитают говорить не о развитии, а об изменении научного знания. И одной из важных проблем постпозитивистской философии науки стал вопрос о том, существует ли в этом изменении к.-л. накопление знания?

Таковы некоторые общие особенности методологических построений П.

Однако сам термин «П.» указывает еще на одну черту, объединяющую все концепции рассматриваемого периода: все они в той или иной мере отталкиваются в своих рассуждениях, в постановке и решениях методологических проблем от позитивистской методологии и начинают, как правило, с ее критики. Позитивизм слишком долго господствовал в философии науки, и следы этого господства ощущались чуть ли не во всех вопросах, относящихся к анализу научного знания. Поэтому практически каждый философ науки должен был так или иначе выразить свое отношение к позитивистскому наследству. Возможно, это позволяет приблизительно обозначить и конец П. в философии науки: когда накопилось достаточно нового материала и исследователи стали отталкиваться от критического осмысления и пересмотра результатов Поппера, Куна, Лакатоса и др. критиков позитивизма, можно сказать, что уже не только логический позитивизм, но и П. ушел в прошлое. По-видимому, это произошло на рубеже 1980-х гг. Споры между сторонниками Поппера и Куна зашли в тупик. От многочисленных методологических концепций, появившихся после крушения неопозитивизма, осталось множество новых проблем, но очень немного общепризнанных результатов. К сер. 1970-х гг. — в значительной мере благодаря усилиям П. Фейерабенда — стало выясняться, что создание общепризнанной теории, описывающей строение и развитие науки, — дело безнадежное. Именно осознание этого обстоятельства и можно считать признаком заката П. Логические позитивисты были убеждены в том, что философия науки сама является наукой, следовательно, в ней должна существовать одна общепризнанная методологическая концепция. П. породил множество таких концепций, однако долгое время сохранял позитивистское убеждение в том, что лишь одна из них может быть «правильной», адекватной и т.п., что в философии науки нужно стремиться к научной общезначимости. Однако зашедшие в тупик дискуссии в конце концов показали, что философия науки — далеко не наука, что в ней не может быть общезначимых концепций и решений, что она неизбежно несет на себе отпечаток характерного для философии плюрализма. Так развеялась последняя иллюзия позитивизма и вместе с тем закончился этап П. Философия науки свелась к обсуждению отдельных методологических проблем (см.: Логический позитивизм).

Кун Т. Структура научных революций. М., 1975; Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983; Фейерабенд П.К. Избр. труды по методологии науки. М., 1986; Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998.

А.Л. Никифоров









ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ (неоструктурализм) — направление, в которое в 1970-е гг. трансформировался структурализм. Настоящую верность структурализму сохранил только К. Леви-Строс. В 1980-е гг. П. сомкнулся с постмодернизмом, что существенно усложнило идентификацию. В Германии известен как неоструктурализм. Вариантом П. стал деконструктивизм, возникший из работ Ж. Дерриды и получивший широкое распространение в США (П. де Ман, Г. Блум, X. Миллер). Наряду с герменевтическим течением (Д. BammuMo), П. является основным направлением философии постмодернизма. Главными его представителями являются Деррида, М. Фуко, Ж.Ф. Лuomap, Р. Барт, Ж. Делёз и др.

В отличие от структурализма П. принадлежит эпохе постмодерна, что в значительной степени предопределяет многие существенные его характеристики. Он выражает разочарование в классическом зап. рационализме, отвергает прежнюю веру в разум, науку и прогресс, выражает глубокое сомнение в возможности осуществления великих идеалов гуманизма. В нем нет модернистского футуризма, хотя и постмодернистский пассеизм не слишком бросается в глаза. Главное отличие П. от структурализма заключается в его отказе от понятий структуры и системы, от структуралистского универсализма, теорецизма и сциентизма. Он также ослабляет антисубъектную направленность структурализма, несколько реабилитирует историю и человека — если не как субъекта, то как индивида. Глубокая связь между П. и структурализмом состоит в том, что П. сохранил языково-знаковый взгляд на мир, а также практически осуществил намерение структурализма объединить научно-философский подход с искусством, рациональное с чувственным и иррациональным, ученого с художником.

В филос. плане П. противопоставляет себя прежде всего учению Г.В.Ф. Гегеля как высшей форме зап. рационализма и логоцентризма. Раньше Гегель считался «вершиной мысли», по отношению к которой все последующее воспринималось не более чем комментарий. П. нарушает эту традицию, выступая как открытое анти гегельянство. Практически все его представители в своих работах уделяют много места разъяснению своего отношения к Гегелею, его филос. системе, языку и понятийному аппарату. Деррида отвергает гегелевское «снятие», готов «четвертовать» гегелевскую диалектику, отождествляет гегелевскую «машину мышления» с «махинацией». Фуко пишет о том, что вся современная эпоха любыми путями «стремится избавиться от Гегеля». Делёз относит содержание одной из своих книг ко «всеобщему антигегельянству», отмечая, что такие понятия, как «различие» и «повторение», занимают в ней место гегелевского тождества, отрицания и противоречия. В ответ на гегелевское утверждение о том, что «истина — это целое», Лиотар призывает объявить «войну целому», видя в нем центральную гегелевскую категорию, считая, что «тотальность» («целостность») эпистемологического регистра легко переходит в «тоталитаризм» политического регистра. Он усматривает «трансцендентальную иллюзию» в гегелевском стремлении «обосновать добро и справедливость на истинном, а должное — на том, что есть».

Представители П. определяют философию Гегеля как философию системы, тождества, единства, бытия и смысла, присоединяя к ней марксизм и структурализм, а также философию языка, понимаемого в соссюровском смысле как закрытая система, хотя методологическую роль языка П. сохраняет и обращается к нему часто. Философию гегелевского типа П. именует также метафизикой присутствия, субъекта, сознания и гуманизма, противопоставляя ей философию различия, инаковости и множественности.

В своем сопротивлении гегелевскому наследию постструктуралисты опираются прежде всего на Ф. Ницше и М. Хайдеггера. Первый привлекает их тем, что он отверг системный способ мышления Гегеля, противопоставив ему мышление в форме небольших фрагментов, афоризмов и сентенций. Ницше выразил критическое отношение к категории бытия, понимаемого как «последний фундамент», добравшись до которого мысль будто бы приобретает прочную опору и достоверность. По мнению Ницше, такого бытия нет, есть лишь его интерпретации и толкования, которые бесконечны. Он также подверг сомнению существование истин, назвав их «неопровержимыми заблуждениями». Хайдеггер продолжил линию Ницше, сосредоточив внимание на критике разума, человека и гуманизма. Разум, по его мнению, став инструментальным и прагматическим, выродился в рассудок, «исчисляющее мышление», высшей формой и воплощением которого стала техника, не оставляющая места для гуманизма. На горизонте гуманизма, как полагает Хайдеггер, неизменно появляется варварство, в котором «множатся вызванные техникой пустыни».

П. в целом находится в русле идей Ницше и Хайдеггера. Главными его методологическими принципами выступают плюрализм и релятивизм, в соответствии с которыми предлагаемая П. картина мира лишена единства и целостности. Мир распадается на множество фрагментов, или островов, архипелага, между которыми нет сколько-нибудь устойчивых связей. У Ли-отара мир состоит из «фрагментов языковой материи».

Он утверждает, что мир является иррациональным, в нем царствует беспорядок, энтропия и хаос, и он не поддается рациональному объяснению и познанию. В противоположность гегелевскому способу мышления, который покоится на диалектике и преследует цель раскрыть сущность или смысл, дать объяснение или провести критический анализ, П. разрабатывает новый тип мышления, который нельзя назвать филос. и научным, понятийным, логическим и последовательным. Наряду с филос. измерением в нем большое значение имеют стиль, литературные и поэтические приемы, метафоры, многозначные и неопределенные слова, «неразрешимые» термины. Такой тип или способ мышления часто обозначается словом «письмо», которое ввел в оборот Барт, у него оно объединяет в себе критический анализ-эссе, литературное творчество и чтение-восприятие. Бартовская концепция письма у др. представителей П. расширяет поле компетенции. У Дерриды «письмо» сначала занимает ведущее положение, а затем выступает одной из форм «деконструкции», через которую он пропускает всю историю зап. философии, литературы и культуры в целом.

Во всех случаях письмо и деконструкция являются некой дестабилизирующей силой, способом разрушения или расшатывания устоявшихся норм и правил, взглядов и представлений, иерархий и субординаций, видов и жанров. Продуктом письма и деконструкции выступает дискурс, или текст, который существенно отличается от философского трактата, научной работы или литературного произведения. По своей внутренней организации текст представляет собой сетку, ткань, паутину, лабиринт, у которых нет начала и конца, нет к.-л. объединяющего центра или главного слова. Текст является открытым и незавершенным, для него характерны избыток, безмерность и бесконечность во всем. В его создании важное значение имеет игровое начало. Барт указывает на «игру письма против смысла». Деррида говорит об «игре текста против смысла». Лиотар размышляет о «языковых играх». Текст представляет собой множественность, разнородность, многомерность, полисемию и полифонию.

Вместе с отрицанием гегелевского абсолютного знания и сциентизма П. подвергает сомнению возможность достижения объективного знания, поскольку всякое знание опосредовано языком, зависит от культуры и власти. Он снимает имевшее место в структурализме противопоставление науки, знания и идеологии, находя между ними количественные, а не качественные различия, хотя наука обладает некоторыми преимуществами в деле познания действительности, те «истории», которые она составляет о мире, имеют такой же повествовательный характер, как и др. ненаучные «истории». Поэтому Лиотар называет научные теории прошлого «рассказами», а те из них, которые претендовали на универсальное значение — «метарассказами». Будучи основой высоких технологий, наука, по Лиотару, продолжает играть важную роль и в эпоху постмодерна, однако она не может претендовать на роль объединяющего начала в обществе, ибо в этом случае она будет еще одним «метарассказом» освобождения. Теме зависимости знания от власти особое внимание уделяет Фуко. Он усиливает известную идею Ницше о неотделимости «воли к власти» от «воли к знанию» и доводит ее до своеобразного «панкратизма», согласно которому власть определяет и пронизывает все социальное поле, «она производит реальное». При таком подходе определяющим и движущим фактором познания является не знание и истина, а власть, и отношения между знанием и властью выражает формула: «Власть устанавливает знание, которое в свою очередь выступает гарантом власти». Всякое знание есть конструкция или проекция чьих-то взглядов или интересов, а не отражение или обнаружение порядка вещей, каким он есть на самом деле. Деррида полагает, что прежняя противоположность истины и фикции стирается и «в сердцевине истины обнаруживается фикция».

Общество в П. предстает аморфным и атомизированным, лишенным внутренней структуры, единства и целостности, для его характеристики Лиотар использует метафоры облака и архипелага, между островами-сообществами которого имеются гл. обр. пространственные связи. Происходящие в обществе изменения не позволяют говорить о его развитии и тем более прогрессе. Что касается его истории, то традиционная ее форма, основывающаяся на деятельности того или иного субъекта, отвергается. В др. ее понимании она допускается. При этом история не является линейной, она не имеет направленности и цели, не преследует к.-л. результат, у нее нет хронологии и будущего. Она представляет собой стихийный процесс сдвигов, смещений, переходов, пульсаций и взрывов. История приобретает характер лабиринта. Источником изменений и движения выступает не противоречие, а различие и повторение.

Значительное место в П. занимает тема кризиса социального статуса интеллигенции. В эпоху модерна интеллигенция, будучи немногочисленной, играла в обществе огромную роль. Она состояла из выдающихся личностей, которые были настоящими властителями дум. Благодаря им интеллигенция занимала ведущее положение в идеологии, политике, образовании, культуре и искусстве. С приходом постмодерна ситуация резко изменилась. Прежняя интеллигенция уступила свое место интеллектуалам, число которых значительно возросло, однако их роль в обществе заметно уменьшилась. Постмодерные интеллектуалы уже не претендуют на роль властителей дум, довольствуясь исполнением более скромных функций. Барт с иронией отмечает, что интеллектуалы стали «ненужными отходами общества». По мнению Лиотара, Сартр был последним «большим интеллектуалом», верившим в некое «справедливое дело», за которое стоит бороться. Сегодня для подобных иллюзий не осталось никаких оснований. Новый образ интеллектуала рисует Фуко, полностью принимающий происходящие изменения в социальном статусе интеллектуалов. Он выступает против прежнего «универсального интеллектуала», который размышляет о судьбах мира, пророчествует, составляет законы, оценивает и осуждает, заседает в суде над историей. Фуко предлагает тип «специфического интеллектуала», роль которого заключается не в том, чтобы говорить др. людям, что они должны делать. Интеллектуалом является конкретный человек, который никого ничему не учит, никому не читает мораль, а просто лечит больного, занимается исследованиями, пишет книгу или сочиняет музыку. Он погружен в настоящее и не думает о будущем.

Социально-политические и идеологические позиции П. являются двойственными и неопределенными. Он не приемлет коллективное или групповое участие в реальных событиях, как и ангажированность сартровского типа. В то же время его позиции нельзя назвать асоциальными или нейтральными. Преобладающими в них являются характерные для левых мотивы анархизма и индивидуализма, к которым примешиваются мотивы пессимизма и ностальгии от правых. П. считает необходимым быть на стороне жертв системы, «выпавших из гнезда», всех тех, кто входит в категорию маргинальности: безумные, заключенные, бездомные, «проклятые поэты». В этом смысле философия различия выступает как философия инакомыслия, диссидентства, сопротивления системе. Деррида в связи с этим рассуждает об этике и долге инакомыслия, который состоит не в том, чтобы говорить за других, но чтобы предоставлять свой голос другим. Делёз размышляет о стремлении открывать доступ к письму тем, кто всегда был его лишен. Лиотар считает возможным и необходимым способствовать максимальному утверждению справедливости в отношении тех, кто оказался проигравшим и побежденным.

П. размывает границы между философией, литературой и литературной критикой, усиливая тенденцию к эстетизации философии и ставя до некоторой степени под сомнение само ее существование. Тему смерти философии затрагивает Фуко. Делёз предпочитает говорить скорее о мышлении различия, чем о философии. То же самое делает Деррида, рассматривая философию как «обходной путь к литературе». Некоторые его работы действительно выглядят как литературные вариации на филос. темы. Творчеству Барта, Фуко и Дерриды присущ ярко выраженный стиль, в силу чего их иногда называют писателями. В целом П. представляет собой кризисное состояние философии переходной эпохи постмодерна.

Деррида Ж. Письмо японскому другу // Вопросы философии. 1992. № 4; Барт Р. Избр. работы. М., 1994; Фуко М. Воля к истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996; Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996; Лиотар Ж.Ф. Состояние постмодерна, СПб., 1998; Делёз Ж. Различие и повторение. СПб., 1998; Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? СПб., 1998; Косиков Г.К. От структурализма к постструктурализму. М., 1998; Derrida J. L'ecriture et la difference. Paris, 1967; Idem. De la grammatologie. Paris, 1967; Culler J.C. On Deconstruction: Theory and Criticism after Structuralism. New York, 1982.

Д.А. Силичев











ПОЧВЕННИЧЕСТВО — идейное направление в России 1860-х гг. Не представляя законченной идеологии, П. сформировалось на основе общих взглядов, разделяемых писателями А.A. Григорьевым, Ф.М. и М.М. Достоевскими, философом Н.Н. Страховым. Представители П. стремились снять противоречие между славянофильством и западничеством, примирить национальную самобытность России с лучшими проявлениями зап. цивилизации и достижениями европейской культуры.

Григорьев заложил идейный фундамент П., опираясь на эстетику романтизма и славянофильскую концепцию культуры. Он утверждал, что умозрительная теория не является адекватным выражением жизненной реальности, и отдавал эстетическое предпочтение непосредственному чувственному восприятию. Эстетика Григорьева определяла и остальные стороны его мировоззрения. Так, учения славянофилов и западников воспринимались им как отвлеченные схемы, оторванные от истинной действительности. Григорьев критиковал славянофильство за абсолютизацию общинного начала и разделение рус. истории на два периода (до Петра I и после). Из противоречий теории и жизни он видел только один выход — обращение к традиционному укладу рус. народа, примирение враждующих социальных групп на основе единой национальной культуры.

Основная программа П. была выражена в жур. «Время» (1861 — 1863) и «Эпоха» (1864—1865), издаваемых братьями Достоевскими. Ф.М. Достоевский считал возвращение к «почве», народу, основам рус. национального духа необходимым шагом для позитивного исторического развития России. Основой для разрешения противоречий он считал синтетическую силу рус. духа, его универсальные возможности. П. понималось Достоевским как религиозная и социальная доктрина, способная переустроить жизнь на христианских началах братства и единения. Зап. индивидуализму противопоставлялись национальные формы социального устройства — община и земство, а идея рус. «всечеловечности» призвана была соединять мировые культурные ценности и народные идеалы.

Страхов лишь косвенно принадлежал к П., увлекаясь идеями Григорьева. Страхов вполне состоялся как оригинальный мыслитель, частично отразив идеи П. в своих работах. Критике зап. рационализма посвящена его кн. «Борьба с Западом в русской литературе» (1883), идее целостности и гармонии бытия — работа «Мир как целое» (1872). Оставаясь последователем Григорьева в литературной эстетике, Страхов развил оригинальное учение в духе христианской антропологии. Человек неразрывно связан с миром, представляя вместе с ним единое целое. Гармония человека и мира, их метафизическая и религиозная связь в трактовке Страхова есть своеобразная фил ос. формула, основанная на идеях П.

Деятельность «почвенников», несмотря на примирительную позицию, прошла в острой полемике как с консервативными идеологами, так и с революционно-демократическими публицистами. Не определившись как филос. или социальное учение, П. свелось к общественно-политическим декларациям о необходимости соединения с родной почвой и народным началом, оставшись фактом общественной и идеологической борьбы в послереформенной России, на переломе двух эпох в рус. истории.

Фридлендер Г.М. У истоков «почвенничества» (Ф.М. Достоевский и журнал «Светоч») // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1971. Т. XXX. Вып. 5; Нечаева B.C. Журнал М.М. и Ф.М. Достоевских «Время». 1861 — 1863. М., 1972; Она же. Журнал М.М. и Ф.М. Достоевских «Эпоха». 1864— 1865. М., 1975; Осповат А.Л. К изучению почвенничества (Ф.М. Достоевский и А.А. Григорьев) // Достоевский. Материалы и исследования. Вып. 3. Л., 1978; Твардовская В.А. Достоевский в общественной жизни России (1861—1881). М., 1990.













ПРАБХАКАРА (санскр. Prabhakara) — основатель одной из двух школ мимансы (школа прабхакаров), живший в 7 в. и бывший, согласно инд. традиции, старшим современником Кумарила Бхатты, который называл его «гуру», но почти по всем вопросам разошелся с ним, став основателем альтернативной школы. О П. мало что известно, кроме того, что он был уроженцем Кералы (Юж. Индия) и написал два комментария к «Мимансасутра-бхашье» Шабарасвамина: детальный (составленный, однако, в «лапидарном» стиле) «Бри-хати» («Великое истолкование») и популярный «Лагхави» («Краткое истолкование»). Здесь предпринимается попытка превращения мимансы как филос. школы, которой она стала у Шабарасвамина, в «полную систему», включающую учение о категориях, эпистемологию, лингвофилософию, онтологию, космологию и «практическую философию». Принципиальный оппонент буддистов, П., активный участник «индуистского ренессанса», обнаруживает, однако, в ряде немаловажных пунктов их явное влияние.

Свою систему категорий П. строит из материалов вайшешики, добавляя к первым ее четырем категориям («субстанция», «качество», «движение» и «общее») четыре новые: «зависимость» (паратантрата), «потенциальность» (шакти), «сходство» (садришья) и «число» (самкхья). Последняя соответствует количеству, в вайшешике отсутствующему, предпоследняя — отношению, «потенциальность» — возможности «вызревания» результата обрядовых действий. Показательно, однако, что он не включает сюда небытие (абхава) — как и буддисты, он отвергает несуществование (которое категоризируется у Кумарилы). Хотя «сходство» у него категоризируется, оно в известном смысле замещает универсалии, коим П., почти как и школа Дигнаги, отказывает в статусе реальных и отдельных от индивидов вещей. В эпистемологии П. известен прежде всего своей концепцией ошибочного познания. Классические примеры свернутой веревки, принимаемой в темноте за змею, или морской ракушки, принимаемой за серебро, истолковываются им как смешение перцепции с воспоминанием. Основной акцент этой концепции — утверждение безусловной истинности познания как такового, в чем П. решительно расходится с буддистами. Расходится он с ними и в трактовке самого восприятия, допуская помимо внерефлектив-ного отражения объекта также и рефлективную стадию, когда воспринимаемое идентифицируется («Это есть то»). В философии языка П. отстаивал позицию, согласно которой значение предложения не сводится к сумме значения составляющих его слов, но содержит большее. Наконец, ему принадлежит трактовка ритуального действия, по существу альтернативная той, которую отстаивал Шабарасвамин. Он считал, что мотивом исполнения предписания должны быть не «плоды» в настоящей или будущей жизни, но совершенно бескорыстная установка на совершение долга ради него самого, которая сопровождается особым «чувством долга», не находящим аналогий во всем спектре «эмпирических» эмоций индивида. Ф.И. Щербатской не был далек от истины, сопоставляя эту позицию с кантовским учением о категорическом императиве.

Доктрины П. разрабатывались Шаликанатха Мишрой (10 в.), откомментировавшим его основное сочинение, а также Рамануджачарьей (не ведантист), Бхаванатхой и рядом др. философов, сыгравших весьма важную роль в инд. средневековых контроверсиях.

Щербатской Ф.И. Учение о категорическом императиве у брахманов // Сб. Музея антропологии и этнографии при Российской академии наук. Пг., 1918. Т. 5. Вып. 1.

В.К. Шохин








ПРАВА ЧЕЛОВЕКА — возможности, правомочия, потенции действий человека в определенной, указанной в законе сфере. Формула «Люди рождаются свободными и равными» подразумевает, что человеку принадлежат от рождения определенные права, что он не обязан ими никакой высшей власти, которую должен был бы постоянно благодарить за этот дар. Права принадлежат человеку уже в силу того, что он человек. На этом основании их обычно называют естественными правами. Они не только никем не предоставляются человеку, но и никем не могут быть у него отобраны: ни государством, ни любым, сколь угодно демократичным голосованием. «Основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения» (Конституция Российской Федерации. Ст. 17). Нередко вместо понятия «П.ч.» используется близкое ему по смыслу понятие «свободы человека».

С т.зр. юридической природы, нормативного закрепления прав и свобод человека, а также системы их защиты и механизма их реализации между ними трудно провести четкую границу. Во Всеобщей декларации прав человека, принятой ООН в 1948, употребляется даже формула «право на свободу» («Каждый человек имеет право на свободу мысли, совести и религии...»).

Международные стандарты прав и свобод человека включают гражданские, политические, экономические, социальные права, права в области культуры, права ребенка и др. В число гражданских прав входят: право на жизнь; право на свободу, на личную неприкосновенность, свободу от жестокостей; право на неприкосновенность личной и семейной жизни; право на свободное передвижение; право на гражданство; право на защиту со стороны закона. Политические права включают: право на свободу мысли, совести и религии; право на свободу мирных собраний и ассоциаций; право на участие в управлении делами государства. В числе экономических прав: право собственности; право на труд и отдых. Социальные права включают: право на семейную жизнь, право на достаточный жизненный уровень. В культурные права входят: право на образование; право на участие в культурной жизни. Перечисленные П.ч. не исчерпывают всех его прав. Иногда вводится понятие основных, или фундаментальных, прав и свобод человека. Обычно под ними понимаются те права, которые закреплены в принятых международных нормах и в основном законе государства, его конституции. Существуют международные ин-ты защиты П.ч.

Понятие «П.ч.» является одним из центральных в социальных науках. Оно уходит своими идейными корнями в антич. философию и христианство, но начало утверждаться в социальной жизни только в 17— 18 вв., в период формирования капитализма.

Достаточно полная реализация П.ч. возможна только в развитом капиталистическом обществе. Хотя к международным документам, устанавливающим П.ч., присоединилось подавляющее большинство современных государств, во многих из них провозглашаемые права остаются чистой декларацией. Попытка воплотить их в жизнь в странах, явственно тяготеющих к коллективистической форме социального устройства, неизбежно приводит к серьезным осложнениям. Идея «человек, его права и свободы являются высшей ценностью» представляет собой постулат лишь индустриального индивидуалистического общества (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество). Индивидуальная свобода как данность не совместима с основными ценностями индустриального коллективистического (и, в частности, тоталитарного) общества, в числе которых не может быть автономии личности и связанных с нею индивидуальных прав и свобод. Характерно, что когда в 1960-е гг. коммунистическая Россия присоединилась к международным актам о П.ч., сами эти акты не публиковались официально внутри страны. Борьба диссидентов за П.ч., разворачивавшаяся в 1965—1985, стала борьбой только за те права, которые уже были закреплены законами Советского Союза. Эта борьба являлась открытой, не носила политического характера, не была организационно оформлена и отвергала любое насилие для достижения своих целей. И тем не менее диссиденты оказались прямыми врагами коммунистического режима. Их борьба за выполнение страной ее собственных законов являлась выступлением против коммунистического коллективизма, борьбой за открытое, свободное общество, в котором только и возможна свободная личность.

Источник прав и свобод иногда усматривается в достоинстве человека. Как говорил Ж.Ж. Руссо, отказаться от своей свободы — значит отказаться от своего человеческого достоинства, от П.ч., даже от обязанностей. Достоинство как предпосылка П.ч. является не моральным, присущим одним людям и отсутствующим у других, а универсальным социальным достоинством. Ссылка на достоинство, свойственное каждому человеку, представляет собой, однако, только первое приближение к объяснению П.ч. В разных обществах люди, обладающие по своей природе одинаковым достоинством, могут иметь очень разные права.

Обоснование П.ч. исходит из истолкования природы человека, или его сущности. Многообразные подходы к последней проблеме можно разделить на два типа, противопоставляя друг другу социологическое и антропологическое истолкование человека. Суть первого хорошо передает формула К. Маркса: человек есть совокупность общественных отношений. При таком понимании человек предстает как носитель определенных общественных функций и ролей и основной проблемой оказывается его приспособление к господствующим ин-там, его социализация и адаптация к общественной среде, интеграция в ту или иную систему ценностей. Истолкование человека как сколка общества на определенном этапе его развития растворяет индивида в обществе и подчиняет его обязательной коллективной судьбе: «Нельзя жить в обществе и быть свободным от него». Социологическое истолкование обычно противопоставляет антропологическому понятию природы человека социологическое понятие его сущности. Предполагается, что природа человека, понимаемая исключительно в естественно-научном смысле, сформировалась еще в период становления современного человека и перестала быть действующим фактором человеческой истории. Антропологическое истолкование, напротив, говорит о природе человека, зависящей от истории и изменяющейся в ходе нее, но не растворимой полностью в ней. Формирование этой природы никогда не может быть завершено, человек не только живет в обществе и зависит от системы социальных связей, но и во многом выбирает свое место в этой системе. Его индивидуальная жизнь, в существенной мере определяемая его собственными выбором и решениями, открыта будущему и не предопределена коллективной судьбой. Антропологическое понимание отстаивается персонализмом, экзистенциализмом, феноменологией, культурной антропологией. Они подчеркивают свободу личности, ее неопределенность и непредопределенность, многообразие людей, важность для каждого из них существования полноправного и полноценного Другого. Социальное разнообразие, неоднородность, несовпадение интересов рассматриваются не как изъян современного общества, а как его несомненное преимущество. Человек формируется обстоятельствами, но вместе с тем всегда остается свободным, поскольку сам определяет многие обстоятельства своей жизни. Только будучи свободным, человек является вменяемым и ответственным.

Социологически понимаемый человек, не имеющий никакого твердого ядра и являющийся лишь отражением социальных отношений, не способен иметь естественных, или природных, неотчуждаемых прав: только общество наделяет человека правами; никаких прав, принадлежащих ему от рождения, уже в силу того, что он человек, у него не может быть. Естественные права могут быть свойственны только антропологически понимаемому человеку.

Для коллективистического общества и его теоретиков характерен явный приоритет социологического человека над антропологическим; индивидуалистическое же общество отдает явное предпочтение антропологическому истолкованию человека. Соответственно, коллективистическое общество весьма неохотно говорит о П.ч., вто время как для индивидуалистического общества соблюдение этих прав является одной из основных его ценностей.

Понятие П.ч. плохо совместимо с идеей неограниченного государственного суверенитета. Нарушение П.ч. не является внутренним делом государства и допускает вмешательство со стороны других государств с целью восстановления данных прав. Такое вмешательство обычно носит характер политического и экономического давления, но может принимать и форму вооруженного конфликта. Суверенитет государства, в котором нарушаются П.ч., при этом оказывается существенно ограниченным.

Всеобщая декларация прав человека. ООН, 1948; Азаров А.Я. Права человека. М., 1995; Панарин А.С. Философия политики. М., 1996; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000.

А.А. Ивин








ПРАВИЛО СЕРЕДИНЫ — идея этики Аристотеля, что каждая моральная добродетель занимает промежуточное положение между крайностями излишества и недостачи.







ПРАВИЛЬНЫЙ — являющийся таким, каким и должен быть в соответствии с логическими, этическими или иными правилами, законами, принципами и т.п. В частности, логическая правильность представляет собой соответствие законам и правилам логики. Обычно проводят различие между истинностью и правильностью мышления. Понятие истины характеризует мышление в его отношении к действительности: истинна мысль, соответствующая действительности. Понятие правильности характеризует мышление в ином аспекте: рассуждение (умозаключение) правильно, если оно опирается на законы логики; к рассуждению (умозаключению) вообще не приложимы понятия «истинное» и «ложное». Различие между истинностью и правильностью отчетливо проявляется в тех случаях, когда формально правильное рассуждение приводит к ложному выводу. Напр., умозаключение «Все металлы — твердые тела; ртуть не является твердым телом; значит, ртуть не металл» логически правильно, но его заключение ложно из-за ложности первой посылки.

Иногда понятие «П.» употребляется вместо понятия «истинный», в частности, когда говорят о «правильном наблюдении», «правильном заключении» и т.п.

Отвечающее правилам (законам, принципам и т.п.), или П., называется также корректным, не соответствующее правилам — некорректным. Поскольку правила касаются всегда человеческой деятельности, корректной или некорректной может быть только та или иная деятельность, а не что иное. Очевидно, что деятельность как таковая не является ни истинной, ни ложной.

Тщательный анализ проблемы следования правилу, или корректности, дан поздним Л. Витгенштейном. Он настаивает, в частности, на ненужности и беспочвенности особых филос. трактовок понятия правила и подвергает критике следующие широко распространенные ошибочные представления о правилах: они всегда могут быть сформулированы явно и однозначно (и, в частности, в случае языковых игр); овладеть правилом — значить быть в состоянии дать его четкую формулировку; следование правилу предполагает его понимание; следование правилу основывается на его адекватной интерпретации; правило «содержит в себе» все случаи его применения и детерминирует те действия, в которых выражается следование ему; если правила являются основой коммуникации, то и следование правилу должно иметь некоторую основу, и притом основу, лежащую вне сферы коммуникации; правила являются отражением некоторой реальности, так что их нарушение приводит к столкновению с реальностью. Витгенштейн подчеркивает, что правило — это не формула, детерминирующая деятельность, а что-то вроде «социального установления», обычая, традиции. Если формулу удается отделить от той последовательности, которую она порождает, то правило живет только в практике своих применений. Более того, оно совпадает с этой практикой, которая всегда конечна, многообразна и изменчива. Философские объяснения, апеллирующие в духе традиций новоевропейской философии к процессам в сознании или к идеальным объектам, говорит Витгенштейн, не способны сделать следование правилу ни более понятным, ни более обоснованным.

Человеческая деятельность детерминируется не только правилами, но и теми целями, которые человек ставит перед собой. Если деятельность, отвечающая правилам, именуется П., или корректной, то деятельность, способствующая достижению поставленных целей, принято называть эффективной. П. (корректность) и эффективность являются, т.о., двумя основными, дополняющими друг друга характеристиками человеческой деятельности, включая мыслительную деятельность и языковую коммуникацию.

Витгенштейн Л. Философские исследования // Витгенштейн Л. Философские работы. Часть I. М., 1994; Сокулер З.А. Людвиг Витгенштейн и его место в философии XX века. Долгопрудный, 1994; Ивин А.А. Логика. М., 2001.








ПРАВО ЕСТЕСТВЕННОЕ — понятие, употребляемое для обозначения тех ценностей, принципов и прав, которые представляются вытекающими из природы человека и не зависящими от конкретных социальных условий или государственного строя. П.е. считается не-приобретаемым и неотчуждаемым, присущим всякому человеку от рождения, не обусловленным никакими внешними обстоятельствами, а потому самоценным и неизменным в своем объеме. П.е. первично по отношению к праву позитивному, т.е. действующему праву, сложившемуся у разных народов в определенной исторической обстановке, и исходит из целостности и неизменности человеческой природы. Все многообразие проявлений П.е. в конечном итоге сводится к трем его формам: право на жизнь, право на свободу и право на личное счастье. Последнее, по мнению ряда мыслителей Нового времени, предполагает также и право собственности, хотя и не вполне тождественно ему. Включение права частной собственности в перечень основополагающих прав, имеющих естественный характер, традиционно является предметом спора между буржуазной и социалистической концепциями права. Формирование первых представлений о П.е. относится к античности. Римские юристы под П.е. понимали совокупность норм, вытекающих из самой природы и определяющих поведение не только людей, но и животных. В Средние века П.е. мыслилось как божественное установление. Современная естественно-правовая идеология оформляется в Новое время, когда возникает комплекс представлений об идеальном правовом кодексе, предписанном природой и запечатленном человеческим разумом. В данном контексте П.е. выступает как оценочная категория и приобретает по отношению к реальному «гражданскому закону» характер императива, игнорирование которого или противоречие которому лишает правомерности любые нормы и установления. Поэтому наряду с прочим П.е. предполагает и право народов на сопротивление угнетению. В эпоху Просвещения концепция П.е. послужила фундаментом для большинства достижений зап. общественной мысли. Поскольку П.е. часто мыслилось не только как логическая предпосылка, но и как «естественное состояние», некогда исторически предшествовавшее общественному и государственному порядку, созданному людьми произвольно путем общественного договора, оно считалось основой гражданского равенства, общественных и политических свобод, в т.ч. свободы рыночной конкуренции, свободы выбора морально-этических ценностей и т.д. Соответствующим образом изменилась и государственно-политическая концепция, основными составляющими которой стали концепции гражданского общества, гос-ва-«ночного сторожа» и принцип разделения властей. П.е. ограждало отдельного человека от неправомерного вмешательства в его личную жизнь со стороны гос-ва и церкви, осуждало клерикализм и сословные привилегии. Признание идей П.е. было общим для Дж. Локка, Г. Гроция, Ш. Монтескье, Ж.Ж. Руссо, А. Смита, Т. Пейна, Д. Юма, И. Канта и многих др. великих зап. мыслителей. Принципы П.е. легли в основу Декларации независимости США 1776 и Декларации прав человека и гражданина 1789 во Франции. Вместе с тем идеи П.е. на том этапе отличались явным европоцентризмом и практически не затрагивали проблему национального и расового равноправия. В 20 в. П.е. было закреплено во Всеобщей декларации прав человека, принятой Генеральной Ассамблеей ООН в 1948. П.е. гарантируется конституциями всех правовых гос-в.

В дореволюционной России идеи П.е. нашли мощный отклик в рус. философии права, в т.ч. у таких мыслителей, как B.C. Соловьев, К.Д. Кавелин, Б.Н. Чичерин, Н.М. Коркунов, П.К. Новгородцев, И.В. Гессен. В советском гос-ве, где основой прав человека считалось социалистическое правосознание, П.е. рассматривалось как классово чуждый продукт буржуазного общества. Неофициальная традиция связывать П.е. с зап. обществом и образом жизни сохраняется до сих пор.

Четвернин В.А. Современные концепции естественного права. М., 1988; Права человека: История, теория и практика. М., 1995; Strauss L. Natural Right and History. Chicago; London, 1963; Matz U. Rechtsgefuhl und objektive Werte. Ein beitrag zur Kritik des wertethischen Naturrechts. Munchen, 1966.

A.H. Смирнов










ПРАГМАТИЗМ (от греч. pragma — дело, действие) — течение амер. мысли, в котором фактор практики используется в качестве методологического принципа философии. Возникло в 1870-е гг., оформилось в пер. пол. 20 в. и как тенденция сохранилось и в настоящее время. С П. связано творчество разных по своей стилистике мыслителей — Ч. Пирса, У. Джеймса, Дж. Мида, Дж. Дьюи, Ф. Шиллера (Великобритания), натуралистов, прагматических аналитиков, неопрагматистов и др.

Термин «П.» в философию ввел Пирс. В статье «Как сделать наши понятия ясными» (1878) он использовал его для способа определения значения понятий в зависимости от процедур его исследования и практических последствий. У Пирса область применения прагматического метода была ограничена практикой научного сообщества.

Джеймс заимствовал идею П. у Пирса и, соединив ее с утилитаризмом Дж.С. Милля, придал ей общефилософское значение для решения экзистенциальных, гносеологических, этических и религиозных вопросов. Под «прагматическим методом» Джеймс имел в виду сопряжение понятий и верований с их работоспособностью (или их «наличной стоимостью») в потоке опыта индивида. Данный метод был призван отсеять надуманные проблемы от важных, прояснить, какие объекты следует принимать за существующие, а какие нет, и тем самым решить (или снять) филос. проблемы и уладить филос. споры. С его помощью Джеймс считал возможным снять вопрос об истине как соответствии реальности. В теориях следует видеть не отражение реальности, а верования, которые в одном потоке опыта могут быть ложными, а в др. — истинными. Понятия «истина», «благо», «правильное» имеют функциональный и адаптивный характер: «Истинное — это способ нашего мышления, соответствующий обстоятельствам (expedient), так же как «правильное» — это наш соответствующий обстоятельствам способ поведения» (У. Джеймс. Прагматизм. СПб., 1910).

Англ. прагматист Шиллер усилил антропологические и персоналистические мотивы джеймсовского варианта П. (Schiller F.C.S. Studies in Humanism. London, 1930). Вместе с тем, возражая Джеймсу, он считал, что опыт не является нейтральным, его содержание нагружено целями, потребностями, эмоциями человека. Свидетельством истинности суждения являются вытекающие из его принятия благоприятные для нас последствия; однако далеко не все, что работает, является истинным, а только то, что служит познавательным, моральным и гуманистическим целям.

П. Дьюи роднит с П. Джеймса борьба с умозрительной метафизикой, апелляция к эмпиризму здравого смысла, антидуализм и антифундаментализм, отказ от противопоставлений суждений факта и суждений ценности, внимание к проблеме обоснования знания. Вместе с тем П. Дьюи более объективистский и сциентистский, в нем в большей мере задействованы социо-историцистские подходы и дарвиновские идеи естественного отбора и приспособления к среде.

Дьюи не придерживался методологического монизма. Предложенная им организмическая и процессуальная трактовка опыта предполагала применение разнообразных методов — функциональных, операциональных, экспериментальных, прагматических, контекстуальных, являющихся, по большому счету, разновидностями филос. критической рефлексии. Прагматический метод рассматривался как составная часть исследования (inquiry), состоящего в превращении неопределенной проблемной ситуации в ситуацию определенную, целостную и поддающуюся разрешению. Цель исследования — решение — достигается путем мыслительных экспериментов и естественного отбора наиболее эффективных и практичных гипотез. «Практичность», или «прагматичность», — это правило соотнесения понятий, гипотез, выводов с вытекающими из них последствиями. Последствия могут быть разными, как практически-прикладными, так и эстетическими, моральными, воображаемыми (Dewey J. Essays in Experimental Logic. Chicago, 1916).

Выступив против гегелевского объективизма и кантовского гносеологизма и формализма, против «пассивно отражательных» и «сущностных» концепций познания, Дьюи отверг понятие «объективная истина». Истину следует понимать как инструментально принятое «верование» (belief) в рамках того или иного контекста. Вместе с тем «верование» требует интерсубъективного удостоверения практических последствий и должно быть «подтвержденным утверждением» (warranted assertibility). П., контекстуализм, экспериментализм Дьюи во многом несли отпечаток его социал-реформистских взглядов и одновременно служили методологическими ориентирами социально-политической философии.

Мид понимал под П. прежде всего деятельностный и контекстуальный подход к решению проблем. В отличие от Пирса, не интересовавшегося социальной философией, и Джеймса, для которого она была на периферии его интересов, у Мида, так же как у Дьюи и С. Хука, она была одной из центральных. Он более детально, чем Дьюи, исследовал понятие «социальность», сделав его ключевым в своих филос. построениях (Mead G.H. The Philosophy of the Act. Chicago, 1938). Потребность в познании возникает из необходимости разрешения проблемной ситуации, детерминирующей смыслы высказываний, познавательные инструменты и предполагаемые результаты. Представления об истинном, должном, благом формируются в сообществах людей и проникнуты социальностью. (Идеи Мида о социальности в дальнейшем были использованы в «социологии познания».)

Хотя прагматисты в рамках инструментализма обращались к проблематике логики научного исследования, они специально не занимались интерпретацией формальных систем (исключением, пожалуй, является Ч. Моррис), вне их интересов остались технические проблемы языка и значения (это не относится к Пирсу). Данное обстоятельство сыграло свою роль в том, что «лингвистический поворот», совершенный в США аналитически ориентированными философами, вытеснил классический П. с авансцены академической жизни. Однако многие характерные для прагматической традиции подходы сохранились в виде реинтерпретаций и получили дальнейшее развитие в филос. натурализме (Хук, Э. Нагель, Э. Эйдел, С. Лам-прехт, Э. Крикорян и др.), в прагматическом анализе, в различных синтетических прагматистско-позитивистских и неопрагматистских концепциях.

Наиболее активным защитником амер. прагматической и натуралистической традиции был Хук. В ранний период творчества, находясь под сильным влиянием марксизма (позднее он стал интеллектуальным лидером США в критике ленинско-сталинской разновидности марксизма и коммунизма), он попытался соединить интерпретации практики у Маркса и Дьюи и применить социал-реформистски истолкованный П. к политическим, этическим и образовательным проблемам. Позднее Хук занимался оснащением прагматической рефлексии техникой логического анализа и экзистенциальными проблемами.

Одним из видных представителей прагматической ветви аналитической философии был У.О. Куайн. Он перевел все филос. вопросы на языковый и интертеоретический уровень; напр., вопрос о существовании к.-л. объектов имеет смысл только в каркасе языка теории, постулирующей их существование. Как логические, так и эмпирические предложения должны проверяться не по одному и не ситуативно, как это было у Дьюи, а как части целостной теоретической системы, в рамках которой они имеют свой смысл. Речь может идти только об оправдании всей системы, а оно может быть только прагматическим (Quine W.V.O. Word and Object. Cambridge (Mass.); New York; London, 1960).

M. Уайт — др. представитель прагматического анализа — по ряду вопросов был близок Куайну, но выступал за более широкий синтез П. и неопозитивизма. Уайт обосновывал внутреннюю связь онтологии, логики и этики: между суждениями ценности и суждениями факта нет дихотомии, поскольку и в последних наличествует этический элемент. Любые проверки знания сродни этическим процедурам и понятие «истина» несет на себе этическую нагрузку.

Философ-аналитик Д. Дэвидсон видит ошибку Куайна (так же как Дьюи и Мида) в том, что язык (и концептуальные схемы) у него выступает чем-то третьим между сознанием и нейтральной реальностью. Дэвидсон предложил вообще отбросить идею языковой конвенции как посредника между сознанием и природой; язык имеет отношение не к отражению реальности, а к социальной коммуникации. В духе Дьюи он утверждает, что истина строится не на основе общезначимого критерия, а на принципе доверия (charity) к носителям др. языка и др. концептуальных схем (Дэвидсон Д. Об идее концептуальной схемы // Аналитическая философия. Избр. тексты. М., 1993). X. Патнэм, разочаровавшись в результатах собственных доказательств «естественного реализма», предлагает заменить категорию «истина» понятием «пригодность» (fitness).

В отличие от философов-аналитиков, выбирающих из прагматического наследия отдельные идеи, Р. Рорти предлагает по-новому посмотреть на ницшеанские мотивы Джеймса, историцизм Дьюи и общий для этих мыслителей антифундаментализм — с т.зр. вклада в постмодернизм (Rorty R. Consequences of Pragmatism. Minneapolis, 1982). В предложенном Рорти постмодернистском варианте неопрагматизма философии отказано в статусе теоретического знания, ее роль ограничена «коммуникативным разговором» и «литературной критикой». Идеологию объективизма и истины, доминировавшую в зап. культуре, Рорти предлагает заменить этноцентристской идеологией солидарности с верованиями своего сообщества.

Эбер М. Прагматизм. СПб., 1911; Франк С.Л. Прагматизм как гносеологическое учение // Новые идеи в философии. Сб. 7. СПб., 1913; Мельвиль Ю.К. Чарльз Пирс и прагматизм. М., 1968; Макеева Л.Б. Философия X. Патнэма. М., 1996; Юдина Н.С. Очерки по философии в США. XX век. М., 1999; Moore E.C. American Pragmatism: Peirce, James and Dewey. New York, 1961; Ayer A.J. The Origins of Pragmatism. Studies in Philosophy of Charles Peirce and William James. London, 1968.

Н.С. Юдина








ПРАДЖНЯПАРАМИТСКИЕ ТЕКСТЫ — важнейшая часть литературы махаяны (одного из направлений буддизма), посвященная в соответствии с ее обозначением «совершенству мудрости» и включающая памятники, самые древние из которых восходят к 1 в. н.э. Хотя П.т. составлены в прозе и имитируют диалогическую композицию текстов Сутра-питаки (см.: Трипитака) в виде беседы Будды с его наиболее известными учениками, или бодхисаттвами, объем текстов калькулируется в слогах. По П.т., внешние вещи — сновидения или проекции мировой мистифицирующей силы (майя), подобные фантому большой толпы людей, который может быть создан на перекрестке дорог магом, способным по своей воле в мгновение превратить его в ничто. Конечная истина раскрывается через осмысление «пустотности» (шунъята) не только внешних вещей, но даже сансары и нирваны и самого учения Будды. Не имеют реального референта понятие бодхисаттвы и даже само понятие «совершенство мудрости», которые значимы только на уровне «практической» истины, но никак не конечной. Бодхисаттва полагает, будто следует «вести» бесчисленное множество существ, но на деле нет ни «ведущих», ни «ведомых». Зато есть сам «путь бодхисаттвы», который заключается в отказе от того, чтобы осмыслять к.-л. объекты: такой отказ возможен потому, что мысль бодхисаттвы по сути есть не-мысль, сверкающая в своей «чистоте» (поскольку нет связи с фантомными феноменами, которые являются объектами обычной мысли). Конечная же цель достигается путем «недуалистического озарения» (в нем и состоит «совершенство мудрости»), в результате которого открывается «таковость» сущего.








ПРАКСЕОЛОГИЯ (от греч. praktis — практика) — теория эффективной организации деятельности. Термин «П.» впервые был употреблен Л. Бурдье (1882), но введен в оборот А. Эспинасом (1923) и воспринят Е. Слуцким (1926) и Т. Котарбиньским, который впоследствии обобщил свои взгляды на П. в кн. «Принципы хорошей работы» (1946) и «Трактат о хорошей работе» (1955). Благодаря Котарбиньскому термин «П.» и идеи П. были институционализированы в качестве направления теоретических и прикладных исследований. Появление П. было в русле исследовательских ожиданий и поисков начала века, нашедших также выражение в разработке А.А. Богдановым с 1910-х гг. идеи тектологии как теории универсальной организационной науки («Всеобщая организационная наука (тектология)», т. 1—3, 1913—1917).

Задачами П., по Котарбиньскому, являются анализ техники и аналитическое описание элементов и форм рациональной деятельности, создание «грамматики действия» в порядке выработки наиболее общих норм максимальной целесообразности действий (см.: Польза), в частности, в виде системы общетехнических рекомендаций и предостережений применительно к профессиональной индивидуальной и коллективной деятельности (работы).

Обобщения и выводы П. привлекаются в этике в связи с анализом поступка, морального выбора, принятия решения, нормативно-ценностных аспектов сотрудничества и взаимодействия вообще (М. Бунге). В прикладном плане проблематика П. востребована в исследованиях по хозяйственной этике. Праксеологические идеи и проблемы разрабатывались в утилитаризме, прагматизме, теории организации (А. Гастев, Г. Форд, А. Файоль), общей теории действия (Т. Пар-сонс), экономической теории (Л. фон Мизес). С 1962 в Польше издается основанный Котарбиньским жур. «Praxeologia» (до 1966 — «Praxeological Notes»).

Котарбиньский Т. Трактат о хорошей работе. М., 1975; Praxiologies and the Philosophy of Economics. London, 1992; Casparski W.W. A Philosophy of Practicality: A Treatise on the Philosophy of Tadeusz Kotarbinski. Helsinki, 1993; Kotarbinski's Praxiology. Hull, 1995.








ПРАКТИКА (греч. praktike, от praktikos — деятельный, активный) — материальная, чувственно-предметная деятельность человека. П. включает: целесообразную деятельность; предмет, на который направлена последняя; средства, с помощью которых достигается цель; результат деятельности. П. обычно понимается как систематическая, многократно повторяющаяся деятельность, как соединение такого рода деятельности многих индивидов. Частным случаем П. является приложение разрабатываемой теории к тому фрагменту реальности, который описывается ею. П. в этом смысле иногда противопоставляется теории.

Филос. понятие П. сформировалось относительно поздно. Ему предшествовало понятие разума, взятого со стороны своих практических функций, или практического разума. Согласно И. Канту, такой разум дает человеку «законы свободы», т.е. моральные принципы, возвышающие его над миром природы. Теоретический разум занят вопросом: «Что я могу знать?», практический разум ставит перед собой вопрос: «Что я должен делать?». В философии Г.В.Ф. Гегеля практический разум («практический дух») является формой предметно-практического отношения человека к миру. Само понятие П. Гегель истолковывал как «волевую деятельность идеи».

В «Тезисах о Фейербахе» К. Маркса, написанных в 1845, но опубликованных только в 1888, П. предстала как конечный критерий истины: «...Вопрос о том, обладает ли человеческое мышление предметной истинностью, — вовсе не вопрос теории, а практический вопрос. Спор о действительности или недействительности мышления, изолирующегося от практики, есть чисто схоластический вопрос». Марксизм-ленинизм утверждал, что успешность человеческой П. доказывает согласие наших представлений с объективной природой вещей, но что вместе с тем «критерий П. никогда не может по самой сути дела подтвердить или опровергнуть полностью какого бы то ни было человеческого представления» (В.И. Ленин).

Идея, что процесс познания не способен сам по себе обеспечить удовлетворительное обоснование открываемых истин и что для этого требуется выход за пределы теории в сферу практической, предметной деятельности, отстаивалась также прагматизмом. Задача мышления — не познание как отражение независимой от мышления реальности, а преодоление сомнения, являющегося помехой для действия (Ч. Пирс), выбор средств, необходимых для достижения цели (У. Джеймс) или для решения «проблематической ситуации» (Д. Дьюи). Согласно т.н. принципу Пирса, идеи, понятия и теории являются лишь инструментами или планами действия, значение которых полностью сводится к возможным практическим последствиям. «...Истина определяется как полезность» (Дьюи), или практическая успешность идеи.

Понятие П. своеобразным образом преломляется в теории «языковых игр», или «практик», позднего Л. Витгенштейна. Эмпирические предложения могут быть, по Витгенштейну, в некоторых случаях проверены и подтверждены в опыте. Но есть ситуации, когда они, будучи включенными в систему утверждений, используемую в конкретной области деятельности, не проверяются, но сами используются как основание для проверки других утверждений. Сомнение имеет смысл только в рамках некоторой языковой игры, или сложившейся П., при условии принятия ее правил. Поэтому бессмысленно сомневаться, что у человека две руки или что Земля существовала задолго до нашего рождения, ибо нет такой П., внутри которой при принятии ее предпосылок можно было бы сомневаться в этих вещах. В контексте своей системы («языковой игры») утверждение может приниматься в качестве несомненного, не подлежащего критике и не требующего обоснования, по меньшей мере, в двух случаях. Во-первых, если отбрасывание этого утверждения означает отказ от определенной П., от той целостной системы утверждений, неотъемлемым составным элементом которой оно является. Напр., утверждение «Небо голубое» не требует проверки и не допускает сомнения, иначе будет разрушена вся П. визуального восприятия и различения цветов; отбрасывая утверждение «Солнце завтра взойдет», мы подвергаем сомнению всю естественную науку. Во-вторых, утверждение должно приниматься в качестве несомненного, если оно сделалось в рамках соответствующей системы утверждений стандартом оценки иных ее утверждений и в силу этого утратило свою эмпирическую проверяемость. Среди таких утверждений-стандартов выделяются те, которые не проверяются в рамках определенной, достаточно узкой П., и утверждения, не проверяемые в рамках любой, сколь угодно широкой П. Примерами последних утверждений, называемых Витгенштейном методологическими, могут служить: «Существуют физические объекты», «Объекты продолжают существовать, даже когда они никому не даны в восприятии» и т.п.

Маркс К, Энгельс Ф. Соч. М., 1955—1981. Т. 3; Ленин В.И. Полн. собр. соч. М., 1958—1965. Т. 18; Витгенштейн Л. О достоверности // Он же. Философские работы. М., 1994. Ч. 1; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997; Scheffler I. Four pragmatists. London; New York, 1974.

А.А. Ивин






ПРАШАСТАПАДА — см.: «Падартхадхармасанграха»






ПРЕДЕЛОВ РОСТА КОНЦЕПЦИЯ — концепция социально-экономического развития человечества и решения глобальных проблем на рубеже 20—21 вв. П.р.к. положена в основу первого доклада Римскому клубу «Пределы роста» («The Limits to Growth») (1972). По инициативе и при финансовой поддержке Римского клуба группой ученых Массачусетсского технологического ин-та (МТИ) во главе с Д. Медоузом было проведено исследование, в котором использовались результаты работы с компьютерной моделью мира («Мир-3»). Модель «Мир-3» была создана на основе первых глобальных моделей проф. МТИ Дж. Форрестера. Согласно прогнозу, полученному при помощи этой модели, через 75 лет сырьевые ресурсы планеты окажутся исчерпанными, нехватка продовольствия станет катастрофической, если экономическое развитие мира немедленно не будет сведено к простому воспроизводству, а прирост населения Земли не будет поставлен под жесткий контроль. Модель «Мир-3» давала прогноз, что на рубеже 20—21 вв. вследствие голода и болезней возможно резкое падение численности населения Земли. Рост населения требует увеличения промышленных мощностей и, как следствие, потребностей в нефти, металле и др. ресурсах. С истощением источников сырья поднимаются цены, все меньше денег остается на развитие и финансирование различных сфер жизни общества. Наконец, наступит время, когда расходы на амортизацию производства превысят возможные капиталовложения. В результате этого промышленная база, сфера услуг и сельское хозяйство придут в упадок, обусловливая недостаток продовольствия, услуг и медицинской помощи населению планеты. Выводы, к которым пришли Медоуз и его коллеги, произвели сенсацию в научном мире, они заставили задуматься о будущем Земли: «Могут ли темпы роста численности населения и запасов капитала быть физически реализованы в нашем мире? Какое количество людей в состоянии обеспечить всем необходимым наша планета, на каком уровне благосостояния и на какой срок?» (Медоуз Д. и др. Пределы роста. М., 1991). Согласно прогнозу Медоуза, человечество уверенно идет навстречу «глобальной катастрофе», избежать которой можно, только приняв меры по ограничению, регулированию роста производства, роста численности населения и изменению критериев прогресса. Материальный рост не может продолжаться до бесконечности, человечество должно отказаться от количества в пользу качества.

В докладе «Пределы роста» была предложена т.н. концепция нулевого роста. Согласно этой концепции, оптимальным является такое состояние планеты и общества, когда численность населения и объем капитала остаются, по существу, стабильными, а те факторы, которые могут увеличить или уменьшить их, поддерживаются в тщательно контролируемом равновесии. С т.зр. авторов доклада, это картина мира, стремящегося к «глобальному равновесию».

Выводы амер. исследователей и сама П.р.к. вызвали множество критических замечаний. Среди основных замечаний по поводу П.р.к. можно выделить следующие: 1) авторов концепции упрекали в «неомальтузианстве»; 2) признавая справедливость оценок для планеты в целом, критики сомневались в применимости предложенного проекта в к.-л. отдельной стране; 3) вызывала сомнение также и достоверность данных, использовавшихся в компьютерных расчетах; 4) серия критических замечаний относилась к концепции «нулевого роста», к возможности осуществления «глобального равновесия» в мире.

Вместе с тем проект, подготовленный под руководством Медоуза, был высоко оценен, привлек широкое внимание к деятельности Римского клуба и положил начало серии следующих докладов Клубу. Цель этих докладов — исследовать глобальные проблемы современности, изучить их причины, продумать возможные последствия и, главное, привлечь внимание мировой общественности к необходимости безотлагательного решения глобальных проблем.

Форрестер Дж. Мировая динамика. М., 1978; Медоуз Д. и др. Пределы роста. М., 1991; Гвишиани Д.М. Аурелио Печчеи и становление глобальной проблематики // Системные исследования. 1992—1994. М, 1996; Лейбин В.М. «Модели мира» и образ человека. Критический анализ идей Римского клуба. М., 1981; Сидорина Т.Ю. Человечество между гибелью и процветанием. М., 1997; Римский клуб. М., 1997.

Т.Ю. Сидорина








ПРЕДИКАБИЛИИ (лат. praedicabilia, от praedico — извещаю, высказываю) — в логике Аристотеля пять типов предикатов (сказуемых в суждении), которые могут утверждаться или отрицаться о субъекте высказывания: определение, род, вид, существенный (собственный) и несущественный (привходящий) признак. В этот список Порфирий и более поздние логики включали вместо определения видовое отличие.







ПРЕДИКАТ (от лат. praedicatum — сказанное) — языковое выражение, обозначающее к.-л. свойство или отношение. П., указывающий на свойство отдельного предмета (напр., «зеленый», «теплый»), называется одноместным. П., обозначающий отношение, называется двухместным, трехместным и т.д., в зависимости от числа членов данного отношения («любит» — двухместный предикат, «находится между» — трехместный).

В традиционной логике П. понимался только как свойство, предикативная связь означала, что предмету, выраженному субъектом суждения, присущ определенный признак, выражаемый П. суждения. Это ограничение существенно ослабляло выразительные возможности языка логики. В частности, в системах аксиом математических теорий всегда имеются аксиомы, невыразимые посредством одноместных П. В современной логике предикация рассматривается как частный случай функциональной зависимости. П. называются функции, значениями которых служат высказывания. Напр., выражение «...есть зеленый» (или «х есть зеленый») является функцией от одной переменной, «...любит...» (или «х любит у») — функция от двух переменных, «...находится между... и... » (или «x находится между у и г») — функция от трех переменных и т.д. Эти выражения превращаются в высказывания при соответствующей подстановке имен вместо переменных или при связывании переменных кванторами, напр.: «Иван любит Марью» или «Для всякого х, х зеленый».








ПРЕДМЕТ — всякий объект, выступающий как ограниченный или завершенный; то, чему могут принадлежать свойства и что может состоять в определенных отношениях с др. объектами. П. в логике — все, что может стать объектом рассуждения и что в формализованном языке представляется переменной.








ПРЕДМЕТНАЯ ОБЛАСТЬ, или область объектов теории, универсум рассуждения — множество объектов, рассматриваемых в пределах одного рассуждения или в научной теории, т.е. тех объектов, к которым относятся термины и утверждения теории. П.о. включает в себя прежде всего индивиды, т.е. элементарные объекты, изучаемые теорией, а также их свойства, отношения и функциональные связи, рассматриваемые в теории. Напр., в теории чисел П.о. служит натуральный ряд, в математическом анализе — множество действительных чисел, в ботанике — множество растений (растительных видов), в социологии — множество социальных групп и отношений между ними и т.п. П.о., соединяющая в единство разнотипные объекты, изучаемые в какой-то теории, представляют собой логическую абстракцию; это не реально существующее единство, а лишь объединение предметов в мысли. Поэтому вопрос о реальном существовании П.о. часто представляет собой особую научную проблему.








ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ — представление, распространяемое представителями религиозных монотеистических учений, согласно которому деятельность и судьба людей всецело определяются волей Бога. Центральное место это представление занимает в религиозной философии истории. В частности, в христианской философии Августина оно выступает в форме провиденциализма как предопределенности пути и конечной цели истории — к эсхатологическому «Царству Божию». Такое представление стало основой всей средневековой церковной христианской истории и продолжало оказывать свое влияние и в дальнейшем. Острые дискуссии вокруг идеи П. возникли в христианстве, как и в др. религиях, в связи с решением проблемы о свободе воли и ответственности человека. Если деятельность и судьба человека полностью предопределены божественной волей, он не несет никакой ответственности за свои поступки. В таком случае он не может быть обвинен в грехах, и, следовательно, защитники идеи об абсолютной предопределенности подрывают моральные устои общества. С др. стороны, сторонники свободы воли слишком многое предоставляют произволу личности и тем самым покушаются на прерогативы религии и на те же моральные устои. Особо острая полемика между защитниками противоположных взглядов на П. возникла в период религиозной Реформации. Такие вожди Реформации, как М. Лютер и особенно Ж. Кальвин, выступили против засилья римско-католической церкви, ее торговли индульгенциями и др. злоупотреблений духовенства. Они заявляли, что спасение человека может быть достигнуто только верой, которая даруется ему Богом, и поэтому защищали идею об абсолютном П. В этой связи они не только не проводили никакого различия между духовенством и мирянами, но считали, что служение Богу может быть достигнуто не столько соблюдением церковных обрядов и ритуалов, сколько мирскими делами и заботами (справедливостью, экономным ведением хозяйства, накоплением добра, бережливостью и т.п.). Возникшая на этих принципах протестантская мораль способствовала, как известно, формированию первоначального накопления капитала.








ПРЕДРАССУДОК — мнение, казавшееся когда-то самоочевидным, разделявшееся всеми и сохраняющееся в дальнейшем, после обнаружения его ошибочности, по инерции или привычке.

Мышления беспредпосылочного, ничего не предполагающего и никаким горизонтом не ограниченного, не существует. Мышление всегда исходит из определенных, эксплицитных или имплицитных, анализируемых или принимаемых без всякого исследования предпосылок. Суждения, оказывающиеся со временем П., частично продукты господствовавшего ранее и являвшегося по преимуществу имплицитным стилем мышления, а частично представляют собой весьма общие содержательные предпосылки мышления и деятельности, безоговорочно принимавшиеся когда-то.

С течением времени предпосылки, т.е. то, что автоматически ставится перед посылками почти всякого рассуждения, неизбежно меняются. Новый социально-исторический контекст навязывает новые предпосылки, и они, как правило, оказываются несовместимыми со старыми. И если последние продолжают все-таки удерживаться, они превращаются в оковы мышления, в пред-рассудки: выше разума ставится то, что он способен уже не только осмыслить, но и подвергнуть критике.

Характерным примером филос. П., относящихся прежде всего к философии науки, могут служить т.н. классические П. — те общие схемы подхода к исследованию реальности, которые сложились в рамках «классического» мышления Нового времени и которые и сейчас нередко воспринимаются как классика всякого мышления, совершенно независимая от времени. Это то, что ставится перед рассуждением («перед рассудком») и определяет общее его направление; но также то, что из необходимой и естественной в свое время предпосылки мышления успело превратиться в сковывающий его П.

Одним из «классических П.» является фундаментализм — уверенность в том, что всякое («подлинное») знание может и должно со временем найти абсолютно твердые и неизменные основания. Эта уверенность основывалась в «классическом» мышлении на убеждении в особой надежности данных чувственного познания или определенных истин самого разума. Др. «классическим П.» является кумулятивизм — уподобление познания процессу бесконечного надстраивания здания, постоянно растущего вверх, но никогда не перестраиваемого. Кумулятивизм очевидным образом предполагает фундаментализм, ибо знание не может бесконечно надстраиваться, если оно не опирается на безусловно надежный фундамент. С кумулятивизмом тесно связана опять-таки являющаяся П. идея последовательного, идущего шаг за шагом приближения к истине: накопление знаний все более приоткрывает завесу над истиной, которая мыслится как предел такого «асимптотического приближения». Устойчивости убеждения в существовании абсолютного оправдания и абсолютных оснований научных теорий во многом способствует математика, создающая, как отмечает И. Лакатос, иллюзию раз и навсегда обоснованного знания. Математика ошибочно истолковывается также и как образец строгого кумулятивизма.

Наиболее распространенный и сейчас «классический» П. — стремление ко всеобщей математизации. Оно опирается на убеждение, что в каждой науке столько знания, сколько в ней математики, и что все науки, включая социальные и гуманитарные, требуют внедрения в них математических идей и методов. Нет достоверности там, говорил на заре Нового времени Леонардо да Винчи, где нельзя применить одну из математических наук, или у того, что не может быть связано с математикой. Г. Галилей был твердо убежден, что «книга природы написана на языке математики» и что этот язык представляет собой универсальный язык науки. До сих пор повторяется как нечто само собой разумеющееся, что наука «только тогда достигает совершенства, когда ей удается пользоваться математикой» (К. Маркс). Однако уже в самом нач. 20 в. В.И. Вернадский писал, что «нет никаких оснований думать, что при дальнейшем развитии науки все явления, доступные научному объяснению, подведутся под математические формулы или под так или иначе выраженные числовые правильные отношения; нельзя думать, что в этом заключается конечная цель научной работы».

Леонардо да Винчи. Книга о живописи... М., 1934; Вернадский В.И. Избр. труды по истории науки. М., 1981; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000; Lakatos I. A Renessance of Empiricism in the Recent Philosophy of Mathematics // British Journal for the Philosophy of Science. 1976. Vol. 27. № 3.








ПРЕДСКАЗАНИЕ — выведение описания нового, еще не существующего или еще неизвестного явления из установленного общего положения и начальных условий. Схема П. та же, что и схема объяснения: из общего утверждения (желательно закона природы или общества) выводится частное или единичное утверждение о предсказываемом явлении. П. и объяснение различаются лишь своей временной направленностью: объяснение направлено к прошлому, П. — к будущему. При объяснении рассматриваемое явление уже известно, для него подбирается то общее положение, на которое может опереться объяснение. При П. сначала устанавливается общее положение, из него выводится описание предсказываемого явления и ведется поиск его подтверждения. Всякое объяснение потенциально представляет собой П. (направленное в прошлое, или ретросказание), а каждое П. дает объяснение предсказанным событиям.

Против «симметрии» объяснения и П. выдвигались многие возражения, но ни одно из них нельзя признать убедительным.

П. играют особую роль в подтверждении и укреплении научной теории. «...Если прогресс науки является непрерывным и ее рациональность не уменьшается, — пишет К. Поппер, — то нам нужны не только успешные опровержения, но также и позитивные успехи. Это означает, что мы должны достаточно часто создавать теории, из которых вытекают новые предсказания, в частности, предсказания новых результатов, и новые проверяемые следствия, о которых никогда не думали раньше». Из П., подтверждение которых сыграло особую роль в судьбе предложивших их теорий, можно упомянуть П. автора общей теории относительности А. Эйнштейна того, что при определенных условиях движение планет должно отклоняться от законов И. Кеплера, и П., что свет, несмотря на свою нулевую массу, подвержен гравитационному притяжению. Хорошим примером того, как серия успешных, можно сказать блестящих, П. привела к быстрому утверждению теории, является теория атома Н. Бора (П. этой теорией размеров атома водорода, величины константы Ридберга и др.).

Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983; Грюнбаум А. Философские проблемы пространства и времени. М., 1969; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000.








ПРЕДУСТАНОВЛЕННАЯ ГАРМОНИЯ — понятие, введенное Г.В. Лейбницем для объяснения согласованности простых субстанций в универсуме. В монадологии субстанциальные элементы мира — монады не имеют «окон», представляют собой замкнутый мир, невосприимчивый к внешним влияниям. Их общение не может быть результатом обоюдного физического воздействия. Кроме того, не принимая декартовского разделения res cogitans (вещь мыслящая) и res extensa (вещь протяженная), считая, что каждая душа представляет энтелехию собственного тела, Лейбниц вынужден объяснить соотношение души и тела. Для обоснования согласованности монад Лейбниц использует пример двух маятниковых часов, чья синхронная работа возможна, если построить такие часы, чтобы они могли идти строго параллельно благодаря своей конструкции. Так и Бог, создавая монады, сотворил их взаимосогласованными в силу их собственной природы. Душа следует своим законам, тело — своим, и они сообразуются в силу предустановленной Богом гармонии, поскольку являются выражением одного и того же универсума. Души действуют согласно законам конечных причин, тела — по законам причин действующих, и оба царства гармонируют между собой. Это позволяет установить соотношение души и тела, не прибегая постоянно к чуду божественного вмешательства. Бог устанавливает гармонию до творения, что и объясняет очевидное взаимодействие души и тела в мире опыта.

Концепция П.г. была направлена против окказионализма Н. Мальбранша и дуализма Р. Декарта.








ПРЕКРАСНОЕ — эстетическая категория, характеризующая явления, обладающие высшим эстетическим совершенством. В истории мысли специфика П. осознавалась постепенно, через соотнесение его с др. рода ценностями — утилитарными (польза), познавательными (истина), этическими (добро).

Синкретическое сознание, свойственное антич. культуре, снимало вопрос о собственно эстетической самоценности П. Последнее приобретало смысл в связи с удовлетворением множества иных важных потребностей. Характеризуя эстетически совершенное, античность приобрела собственную категорию «калокагатия», что означало единство П. и нравственно-доброго. Эстетически-П. понималось одновременно как этическое в своей основе, а также как средоточие всех иных совершенных качеств, включая истинное, справедливое и т.д. П. как объективное свойство, заданное самой природой, и П. как субъективное чувство удовольствия сосуществовали и мыслились нераздельно.

Вплоть до сер. 19 в. понятия П. и художественного, красоты и искусства отождествлялись. Острые споры велись относительно источника возникновения П., его онтологического статуса. С одной стороны, П. наделялось свойствами реально существующего («П. рассеяно в природе»), с др. — виделось достоянием творческой личности («художник сам владеет формой П.»). В природе прекрасных явлений и произведений обнаруживались как объективные, так и субъективные стороны. Аристотель, напр., склонялся к мысли, что художественное — это осуществленное эстетическое; художник собирает, группирует, шлифует явления окружающего мира, благодаря чему и добивается особой выразительности произведения искусства. Поразительно восприятие в антич. культуре произведений Гомера: по общему мнению, у него нет не П. вещей. Однако очевидно, что художественное совершенство творений Гомера определяется отнюдь не каким-то специальным («П.») содержанием. Уже антич. эстетическая мысль развивала идею о том, что художественно-П. может стать любое содержание, предметом искусства способно выступать бесконечное разнообразие реальных явлений. Фактически, когда эстетическая теория пришла к такому заключению, она подняла проблему, остро обсуждаемую и по сей день, — проблему «искусство и зло». В какой мере негативный жизненный материал может служить основой для создания совершенных, прекрасных произведений искусства? Самым общим ответом, варьировавшимся начиная с античности, было: уникальные особенности художественной формы в состоянии преодолевать негативное жизненное содержание.

Среди категорий эстетики П. обладает особым универсализмом. Высказывая оценочное суждение, вполне естественно отмечать: «Это — П. трагедия, а это — посредственная». Понятие П. и сегодня зачастую трактуется как синоним художественности и тем самым оказывается неизмеримо шире всех др. эстетических категорий; оно как бы «подчиняет» их себе, приводит к единому знаменателю эстетически совершенного, эстетически значительного. Такого рода наблюдения склоняют многих к мысли, что П. есть единственная собственно эстетическая категория, а все прочие категории выступают как «категории-гибриды», включающие в себя как эстетическое, так и этическое содержание (категории «благородное», «трагическое», «безобразное»), имеющие как эстетический, так и религиозный смысл (категории «возвышенное», «умиротворяющее», «просветленное»). Исходя из того, что П. под силу чувственно воплощать невыразимые духовные сущности и одновременно сообщать конкретным образам и явлениям символическую неисчерпаемость, в истории не раз провозглашался лозунг о том, что «красота спасет мир». С одной из первых развернутых теоретических программ преобразования человека через приобщение к П. выступил Ф. Шиллер. Восприятие П., по его мнению, мобилизует все уровни психики человека, актуализирует весь спектр эмоциональных, логических, интуитивных способностей; систематические контакты с П. могут помочь человеку свести к минимуму негативное влияние цивилизации.

Г.В.Ф. Гегель размышлял над дилеммой: с одной стороны, искусство, замкнутое в мире эстетического идеала и вымысла, П., но неистинное, с др. — искусство, вбирающее в себя все стороны противоречивой, недостойной, неизменной действительности, истинное, но далеко не П. Гегель предостерегал от противопоставления этих двух миров, ибо лишь в своей соотнесенности они способны составить художественный портрет конкретной действительности, полнокровный и вместе с тем не теряющий идеала.

Возникновение в сер. 19 в. т.н. неклассической эстетики способствовало вытеснению категории П. на периферию исследовательского интереса и художественной практики. В теоретических работах О. Бальзака, Г. Флобера, Ф. Ницше, Г. Зиммеля П. начинает мыслиться не как коренное предназначение искусства, а как одна из его особенностей. Дальнейшее дистанцирование понятий красоты и искусства обнаруживается в 20 в., когда представление о художественности в большей степени начинает сближаться с понятиями «выразительное», «убедительное», «интересное», «занимательное», нежели с понятием П. (X. Ортега-и-Гасет, Ж. П. Сартр, Х.Г. Гадамер).

Лосев А.Ф., Шестаков В. П. История эстетических категорий. М., 1965; Тахо-Годи А.А. Классическое и эллинистическое представление о красоте в действительности и искусстве // Эстетика и искусство. М., 1966; Самохвалова В.И. Красота против энтропии. М., 1990; Столович Л.И. Красота. Добро. Истина. М., 1994; Кривиун О.А. Эстетика. М., 1998.

О.А. Кривцун








ПРЕСКРИПЦИЯ (от лат. prescribere — предписывать) — предписание, норма, высказывание, обязывающее, разрешающее или запрещающее что-то сделать и не являющееся истинным или ложным; прескриптивный — предписывающий. Противоположность П. — дескрипция, описание.






ПРИГОЖИН (Prigogine) Илья Романович (1917-2003) -бельгийский физикохимик рус. происхождения. В 1977 удостоен Нобелевской премии по химии за работы в области неравновесной термодинамики. Группа исследователей в Брюссельском Свободном ун-те, работающая под его руководством, получила мировую известность как Брюссельская научная школа. С 1959 — директор Международного ин-та физикохимии. С 1967 — директор Центра термодинамики и статистической физики при Техасском ун-те. С 1982 П. — иностранный член АН СССР.

С сер. 1940-х гг. работает над проблемами неравновесной термодинамики. П. установил, что процессы, протекающие в системах, далеких от равновесия, могут трансформироваться во временные и пространственные структуры. Система становится чувствительной к своим собственным флуктуациям, которые могут превратиться в фактор, направляющий глобальную эволюцию системы (порядок через флуктуации). Главное внимание уделял изучению того, как диссипация порождает порядок во времени и пространстве. В 1971 была опубликована первая его работа по теории диссипативных структур «Ther-modynamic Theory of Structure, Stability and Fluctuations». Вместе со своими сотрудниками П. разработал упрощенную теоретическую модель для описания феномена самоорганизации, который можно наблюдать за порогом химической нестабильности. Эта модель была названа брюсселятором в соответствии с именем Брюссельской научной школы, где она была изобретена. Уравнения реакции-диффузии составляют ядро математической модели, первоначально предназначенной для описания определенного типа химической нестабильности и образования временных структур (осцилляции процессов во времени) — химических часов. Наиболее известный пример такого рода нестабильности — реакция Белоусова — Жаботинского, открытая в нач. 1960-х гг.

От конкретной модели сложного поведения в химии П. продвигается к глубоким мировоззренческим обобщениям о смене научной парадигмы и радикальных изменениях в видении мира. Эволюционная парадигма охватывает всю химию, а также существенные части биологии и социальных наук. Происходит открытие нового мира необратимости, внутренней случайности и сложности.

П. развивает философию нестабильности. Особое внимание он уделяет рассмотрению проблемы времени, происхождению стрелы времени, природе необратимости. Сущность происходящей в наши дни научной революции состоит, с его т. зр., в том, что современная наука о сложном опровергает детерминизм и настаивает на том, что креативность проявляется на любом уровне природной организации. Природа содержит нестабильность как существенный элемент, как правило, имеет место не единичная бифуркация, а целые каскады бифуркаций, в результате которых возникают новые макроструктуры, поэтому мы не можем предсказать, что произойдет; будущее открыто. Это означает, что даже фундаментальные естественные науки становятся науками историческими, в них появляется темпоральный, нарративный элемент, наступает «конец определенностей». Мир находится в становлении, участниками которого являемся мы сами. Мы призваны вести диалог с природой, тем самым человеческая креативность встраивается в креативность природы в целом. Мы живем в эпоху флуктуации и бифуркаций, когда индивидуальные действия являются существенными. Поэтому конец определенностей в науке означает начало особой ответственности человека за судьбы природы и человечества.

Николис Г., Пригожин И. Самоорганизация в неравновесных системах. М., 1979; Пригожин И, От существующего к возникающему. Время и сложность в физических науках. М., 1985; Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. М., 1986; Пригожин И. Переоткрытие времени // Вопросы философии. 1989. № 8; Николис Г., Пригожин И. Познание сложного. М., 1990; Пригожин И. Философия нестабильности // Вопросы философии. 1991. № 6; Пригожин И., Стенгерс И. Время, хаос, квант. М., 1994; В поисках нового мировидения: И. Пригожин, Е. и Н. Рерихи. М., 1991; Prigogine I. La fin descertitudes. Paris, 1996.








ПРИКЛАДНАЯ ЭТИКА — область знания и поведения, предметом которой являются практические моральные проблемы, имеющие пограничный, междисциплинарный и открытый характер. Показательные примеры таких проблем — смертная казнь, эвтаназия, трансплантация органов, клонирование, продажа оружия и др. Они являются пограничными, т.к. касаются фундаментальных моральных принципов, ценности самой жизни, междисциплинарными, т.к. являются предметом осмысления ряда дисциплин, и открытыми, т.к. имеют форму дилеммы, каждое из взаимоисключающих решений которой способно быть предметом моральной аргументации.

Более конкретно этико-прикладные проблемы характеризуются следующими признаками. 1. Они возникают в публичных сферах жизни, предполагающих и требующих кодифицированного (юридического, административного, профессионального) регулирования и контроля, в зонах институционального поведения, где поступки по определению имеют осознанный и общественно вменяемый характер. Это — такие проблемы, судьба которых решающим образом зависит от сознательно выраженной воли общества, воплощенной в соответствующей институциональной организации жизни. Напр., в результате смертной казни погибает значительно меньше людей, чем от семейных ссор и уличных драк, тем не менее именно она, а не семейные ссоры и уличные драки является предметом П.э., т.к. в этом случае речь идет о целенаправленном акте государства. 2. Для решения этих проблем недостаточно одной доброй воли, нравственной решимости; требуется еще и профессиональная строгость суждений. Здесь моральная обоснованность выбора теснейшим образом сопряжена с адекватным знанием предмета выбора. Нельзя, напр., выработать нравственно взвешенное отношение к трансплантации органов без ответа на вопрос о медицинских критериях человеческой жизни. 3. По вопросу их нравственной квалификации среди специалистов и в общественном мнении господствуют противоположные по существу, но соразмерные по удельному весу и общественному статусу позиции. Так, т.зр. в пользу эвтаназии и против нее одинаково апеллируют к этической категории милосердия, претендуют на легальность. 4. Эти проблемы являются открытыми не потому, что не найдено логически безупречного обоснования, а потому, что его нет в принципе; они всегда единичны и требуют каждый раз частных, одноразовых решений. Здесь уместна аналогия с юридической практикой, где самые совершенные законы не освобождают от суда, призванного специально удостоверять, конкретно исследовать каждый случай их нарушения. 5. Способ принятия решений здесь является публичным, процессуально оформленным, чаще всего он осуществляется через особые этические комитеты, в которых представлена вся совокупность относящихся к делу интересов и компетенций. В случае этико-прикладных проблем как бы выносится наружу тот выявленный еще Аристотелем внутриличностный механизм рационального взвешивания и борьбы мотивов, который предшествует принятию нравственно вменяемого решения.

Моральные вопросы, имеющие этико-прикладной характер, возникают в разнообразных сферах практической деятельности. Соответственно П.э. существует как собирательное обозначение совокупности многих конкретных П.э. — биоэтики, экологической этики, этики хозяйствования, политической этики, этики науки и др. Наиболее развитой из них, на примере которой по преимуществу и строятся обобщения о П.э., является биоэтика (биомедицинская этика). Вопрос о научном и практическом статусе конкретных видов П.э. не имеет на сегодняшний день однозначного решения. Очевидно, что они не являются частями, разделами этики как науки о морали, они в большей мере принадлежат соответствующим специальным областям знания: биомедицинская этика — биологии и медицине, этика науки — науковедению и т.д. П.э. представляет собой новую, внутри себя многообразную область знания и общественной практики, возникающую на стыке этики и др. конкретных форм научно-практической деятельности. П.э. тесно соприкасается, отчасти совпадает с профессиональной этикой, но не тождественна ей. Профессиональная этика конкретизирует общие моральные требования применительно к своеобразию соответствующей профессии и занимается гл.обр. нормами, правилами поведения, а П.э. имеет своим предметом конкретные моральные ситуации; первая рассматривает профессиональное поведение, вторая — поведение в нравственно общезначимом содержании.

Вопросы о предмете П.э., ее соотношении с этикой в традиционном значении термина остаются предметом споров среди специалистов. Различные мнения об этом могут быть сгруппированы в четыре позиции: П.э. является приложением этической теории к практике и восходит своими истоками к антич. древности; представляет собой новейший вариант профессиональной этики; выступает как совокупность особого рода практических моральных вопросов современности; может быть интерпретирована как новая стадия развития этики, характеризующаяся тем, что теория морали прямо смыкается с нравственной практикой общества. Несомненным, однако, является то, что П.э. — одна из самых активных точек роста этических знаний и накопления морального опыта.

Введение в биоэтику. М., 1999; Коновалова Л.В. Прикладная этика. М., 1999; Момов В., Бакштановский В., Согомонов Ю. Прилежната этика. София, 1988; Applied Ethics and Ethical Theory. London, 1988.

A.A. Гусейнов








«ПРИНЦИПЫ ЭТИКИ» (1903; рус. пер. 1984) — главное этическое произведение Док. Э. Мура, оказавшее значительное влияние на англоязычную моральную философию 20 в. Эта работа положила начало метаэтическим исследованиям, поставившим своей целью не выдвижение и обоснование к.-л. ценностных программ, не ответ на традиционные этические вопросы («что есть добро?», «что мы должны делать?» и т.п.), а анализ самих этих вопросов, выяснение их точного смысла, установление правил и норм этического рассуждения. Эта аналитическая деятельность, по мнению Мура, должна привести к прекращению беспорядочных, маловразумительных споров, которыми полна история этики и источником которых большей частью являются элементарные логические ошибки в употреблении основных этических понятий. В отличие от многих позднейших аналитиков, полагавших, что ценностный характер этических высказываний делает их научно неосмысленными, Мур был убежден в возможности построения этики как науки, и свою книгу он обозначил (перефразируя название известного произведения Канта) как «Пролегомены ко всякой будущей этике, которая может претендовать на звание научной». «Иными словами, — поясняет Мур, — я попытался отыскать фундаментальные принципы этического рассуждения; и именно установление этих принципов, а не принятие каких-либо окончательных решений на основе их использования можно считать главным предметом книги». Правда, граница между логико-методологическим (т.е. метаэтическим) и содержательно-ценностным (т.е. собственно этическим) подходами проведена в работе Мура не вполне отчетливо: объектом исследования для него являются не только этические рассуждения о добре, долге и пр., но и сами добро и долг как особые реалии.

Согласно Муру, этическая наука занимается доказательством и опровержением суждений, содержащих термины «добродетель», «порок», «долг», «обязанность», «добро» и т.д. Всякое конкретное суждение такого рода основывается на более общем суждении; самым общим основанием, к которому в конечном счете приходит любой этический дискурс, является суждение о добре самом по себе, добре как таковом. Поэтому все философы-моралисты при построении своих этических учений берут в качестве отправного пункта то или иное определение добра. Но какое из этих альтернативных определений следует считать правильным? Большую часть своей книги Мур посвятил тщательному анализу дефиниций добра, представленных в истории этики, и пришел к заключению, что все они ошибочны, ибо отождествляют добро с такими сущностями или свойствами, которые не являются воплощением добра самого по себе. Критика Мура направлена не против тех или иных конкретных этических концепций, речь у него идет о принципиальной невозможности дать правильное определение добра. Попытка обоснования этого положения составляет самую важную и оригинальную часть моральной философии Мура.

Неопределимость добра не является непреодолимым препятствием для разработки научной этики: на помощь приходит интуиция, благодаря которой мы непосредственно постигаем добро как таковое и можем обнаруживать его присутствие в тех или иных вещах (тем самым квалифицируя их в качестве «добрых»). Более того, опора на интуицию позволяет дать явное определение добра через другие термины, не впадая в логическую ошибку. Для этого, полагает Мур, следует применить метод изолирующей абстракции, а именно — «выяснить, существование каких предметов мы считали бы добром, если бы они существовали сами по себе, абсолютно изолированно». В итоге Мур приходит к следующему выводу: «Наибольшими ценностями, какие мы знаем или можем себе представить, являются определенные состояния сознания, которые в общих чертах можно определить как удовольствие общения с людьми и наслаждение прекрасным». Иронические замечания некоторых исследователей творчества Мура по поводу банальности данного утверждения не снижают общепринятой высокой оценки его книги как фундаментальной работы, во многом определившей облик современной моральной философии.

Л. В. Максимов








ПРИЧИННОСТИ ЛОГИКА — раздел современной логики, занимающийся исследованием структуры и логических отношений высказываний о причинных связях явлений (каузальных высказываний). Понятие причинности — одно из центральных как в науке, так и в философии науки. Причинная связь не является логическим отношением. Но то, что причинность не сводима к логике, не означает, что проблема причинности не имеет никакого логического содержания и не может быть проанализирована с помощью логики. Задача логического анализа причинности заключается в систематизации тех правильных схем рассуждений, посылками или заключениями которых служат каузальные высказывания. В этом плане П.л. ничем не отличается, скажем, от времени логики или логики знания, целью которых является построение искусственных (формализованных) языков, позволяющих с большей ясностью и эффективностью рассуждать о времени или знании.

В П.л. связь причины и следствия представляется особым условным высказыванием — каузальной импликацией. Последняя иногда принимается в качестве исходного, неопределяемого явным образом понятия. Смысл ее задается множеством аксиом. Чаще, однако, такая импликация определяется через др., более ясные или более фундаментальные понятия. В их числе понятие онтологической (каузальной, или фактической) необходимости, понятие вероятности и др.

Логическая необходимость присуща законам логики, онтологическая необходимость характеризует закономерности природы и, в частности, причинные связи. Выражение «А есть причина В» («А каузально имплицирует В») можно определить как «онтологически необходимо, что если А, то 5», отличая тем самым простую условную связь от каузальной импликации.

Через вероятность причинная связь определялась так: событие А есть причина события В, только если вероятность события А больше нуля, оно происходит раньше В и вероятность наступления В при наличии А выше, чем просто вероятность В.

Понятие причинной связи определяется также с помощью понятия закона природы: А каузально влечет В, только если из А не вытекает 5, но из А, взятого вместе с множеством законов природы, логически следует В. Смысл этого определения прост: причинная связь не является логической, следствие вытекает из причины не в силу законов логики, а на основании законов природы.

Для причинной связи верны, в частности, утверждения:

• ничто не является причиной самого себя;
• если одно событие есть причина второго, то второе не является причиной первого;
• одно и то же событие не может быть одновременно как причиной какого-то события, так и причиной его отсутствия;
• нет причины для наступления противоречивого события и т.п.


Слово «причина» употребляется в нескольких смыслах. Наиболее сильный из них предполагает, что имеющее причину не может не быть, т.е. не может быть ни отменено, ни изменено никакими событиями или действиями. Наряду с этим понятием полной, или необходимой, причины существует также более слабое понятие частичной, или неполной, причины. Для полной причины выполняется условие: «Если событие А каузально имплицирует событие В, то А вместе с любым событием С также каузально имплицирует В». Для неполной причины верно, что в случае всяких событий А и В, если А есть частичная причина В, то существует такое событие С.. что А вместе с С является полной причиной В, и вместе с тем неверно, что А без С есть полная причина В. Иначе говоря, полная причина всегда, или в любых условиях, вызывает свое следствие, в то время как частичная причина только способствует наступлению своего следствия, и это следствие реализуется лишь в случае объединения частичной причины с иными условиями.

П.л. строится так, чтобы в ее рамках могло быть получено описание и полных, и неполных причин. П.л. находит приложения при обсуждении понятий закона природы, онтологической необходимости, детерминизма и др.






ПРИЧИННОСТЬ (каузальность; от лат. causa — причина) — определенное внутреннее отношение между явлениями, такая их связь, при которой всякий раз за одним следует другое. Причина — это явление, вызывающее к жизни др. явление; результат действия причины — следствие.

В старину между стенами здания, подлежащего сносу, помещали прочный железный стержень и разводили под ним костер. От нагревания стержень удлинялся, распирал стены, и они разваливались. Нагревание здесь причина, расширение стержня — ее следствие.

Камень попадает в окно, и оно разлетается на осколки. Молния ударяет в дерево, оно раскалывается и обугливается. Во всех случаях одно явление (причина) вызывает, порождает, производит и т.п. др. явление — свое следствие.

Причина всегда предшествует во времени следствию. Сначала железо нагревается, а затем начинает расширяться. Окно раскалывается не до удара камня, а после него и т.д. Основываясь на этом очевидном свойстве П., человек всегда ищет причину интересующего его явления только среди тех явлений, которые предшествовали ему, и не обращает внимания на все, что случилось позднее.

Далее, причинная связь необходима: всякий раз, когда есть причина, неизбежно наступает и следствие. Вода при нормальном атмосферном давлении нагревается до 100°С, закипает и превращается в пар. Можно миллион раз нагревать воду до кипения, и она всегда будет переходить в пар. И если бы при миллион первом нагревании этого вдруг не произошло, мы должны были бы сказать, что между нагреванием воды и превращением ее в пар нет причинной связи.

Названных характеристик П., однако, недостаточно для отличения ее от связей др. типов.

Наступлению каждого явления предшествует бесконечное множество др. явлений. Но только одно из них может быть его причиной. Постоянное следование одного явления за др. не говорит еще, что предшествующее — причина последующего. Ночь всегда предшествует утру, а за утром неизменно наступает день. Но ночь — не причина утра, а утро — не причина дня. Как предостерегает лат. изречение: «После этого не значит вследствие этого».

Следствие обязательно наступает в случае реализации причины. Но причина, сверх того, порождает и обусловливает следствие. В этом — еще одна особенность причинной связи, отграничивающая ее от всех иных случаев постоянного следования одного явления за др. Без этой особенности причинную связь невозможно характеризовать однозначно. Без нее нельзя, в частности, отличить причину от повода, т.е. события, которое непосредственно предшествует др. событию, делает возможным его появление, но не порождает и не определяет его.

Допустим, что на нитке подвешен камень. Нитка разрезается, камень падает. Что является причиной падения? Ясно, что разрезание нитки — только повод, а причина — земное притяжение. Если бы камень лежал на поверхности или находился в состоянии невесомости, он, лишенный подвески, не упал бы.

Для причинной связи также характерно, что с изменением интенсивности, или силы действия, причины соответствующим образом меняется и интенсивность следствия.

П., наконец, всеобща. Нет и не может быть беспричинных явлений. Все в мире возникает только в результате действия определенных причин. Это — закон П., требующий естественного объяснения всех явлений природы и общества.

Эти особенности П. обусловливают специфическую ее черту: наличие причинной связи нельзя установить на основе только наблюдения.

Чтобы определить, какое из двух деревьев выше, мы сравниваем их и приходим к соответствующему заключению. Решая вопрос, является ли один человек братом др., мы изучаем их прошлое и пытаемся определить, имели ли они общих родителей. И в первом, и во втором случае нет необходимости рассматривать какие-то др. деревья и др. людей. Иначе обстоит дело с причинными связями. Предположим, мы видим, что камень летит к окну, ударяется об оконное стекло, и стекло раскалывается. Мы говорим, что удар камня был причиной разрушения стекла. Мы видели, как камень ударил в стекло, а стекло, как мы хорошо знаем, всегда раскалывается от сильного удара. Увидев летящий в окно камень, мы можем заранее предсказать, что произойдет. Но представим, что перед окном была прозрачная пластмассовая поверхность, и в тот момент, когда камень ударился о пластмассу, кто-то в доме, чтобы обмануть нас, незаметно разбил окно. В обычных ситуациях мы исключаем такой обман и уверенно говорим, что видели своими глазами причину разрушения стекла.

Этот упрощенный пример говорит о том, что о причинной связи нельзя судить только на основе наблюдения, относящегося к одному случаю. Необходимо сопоставление нескольких сходных случаев, а также знание того, что обычно происходит в соответствующих ситуациях.

Причину можно установить только на основе рассуждения. В логике разработаны определенные методы проведения таких рассуждений, получившие название принципов, или канонов, индукции. Первая формулировка этих принципов была дана еще в нач. 17 в. Ф. Бэконом. Систематически они были исследованы в 19 в. Дж.С. Миллем. Отсюда их наименование — «каноны (принципы) Бэкона — Милля».

Все принципы индукции опираются на рассмотренные выше свойства причинной связи. Каждое явление имеет причину, именно поэтому поиски ее не лишены смысла.

И. П. Никитина




Возникновение проблематики П. обязано человеческой способности задавать вопрос «почему?». Под причиной изначально понималось то, что способно породить нечто иное как следствие, а указание на причину давало объяснение следствию. Издавна представления о П. связывались с понятиями силы, власти, принуждения, необходимости, понимаемыми то в обыденно-профанном, то в возвышенно-сакральном смысле. Магия выступила исторически первой проблематизацией П.; для первобытного человека вопрос о причинах событий возникает лишь в экстраординарной ситуации, отклонение которой от обычного течения событий должно найти оправдание. Дж. Фрэзер объясняет магию переносом психологической ассоциации на причинную связь реальных драматических событий. Этот «кошмар причинности» (Х.Л. Борхес) находит разрешение в магической космологии, указывающей на тайные силы как источник аномальной ситуации. В мифологии и эпосе вопрос о причинах событий возникает преимущественно в трагических ситуациях (Эдип, Иов), и ответом служит указание на их сакральную обусловленность (роком, судьбой, Боже-

ственной волей). Для Платона область причин совпадает в сущности со сферой идей, порождающих чувственные вещи. Аристотелевская теория четырех причин (материальной, формальной, действующей и целевой) задавала в целом антич. и средневековую парадигму, нововременная механистическая картина мира оставила из этого набора лишь действующую причину.

Новый этап проблематизации П. связан с концепцией Д. Юма. Она и сегодня, по убеждению представителей аналитической философии, является основой для обсуждения этой проблемы. Юм пытался показать, что каузальность как необходимое отношение объективного порождения причиной следствия не обнаруживается в опыте, в котором не наблюдаются такие феномены, как «сила», «принуждение» или «необходимость». Человеческому представлению о П. соответствует в природе лишь регулярная последовательность сходных событий. Восходящая к Юму аналитическая «теория регулярности» утверждает, что одно событие Я является причиной события С тогда и только тогда, если а) события П и С имеют место; б) событие П имеет место раньше события С; в) всегда, когда имеет место Я-подобное событие, за ним следует С-подобное событие. Согласно Юму, наше представление о П. основано на опыте, но выходит за его пределы, поскольку всякое суждение об отдельной ситуации П. имеет общий характер, будучи основано на индукции, не являющейся формой необходимо-истинного вывода. Хотя понятие П. не может быть обосновано онтологически и логически, оно допускает психологическое оправдание того, почему определенные каузальные суждения рассматриваются как истинные: ожидание привычных последовательностей событий есть свойство человеческого ума, переносимое на природу. По Юму, общие принципы описания причинных событий не могут быть обоснованы именно в силу несовершенства индукции. Таковы причины универсальности (всякое явление имеет свою причину) и единообразия (одинаковые причины постоянно продуцируют одинаковые следствия) П. До сих пор нет единого мнения о приемлемости этих принципов.

Современная проблематика П. определяется следующими вопросами. Как следует анализировать понятие «П.»? Какова логическая форма причинных суждений? Каковы носители причинных связей — события или состояния? Чем отличаются актуально действующие причины от потенциальных причин, симптомов, условий и предпосылок? Как различить причинные и случайные регулярности? Каков онтологический статус причинных связей и каковы основания для выбора между их реалистической и антиреалистической интерпретацией? Что имеет более фундаментальный характер: каузальная связь или каузальные законы? Можно ли редуцировать каузальные связи и законы к индетерминистским ситуациям? Имеет ли П. направление? Как относятся между собой П. и время, П. и детерминизм, П. и объяснение?

Анализ П. в рамках теории деятельности обращается к антропологическим истокам представлений о П. Она определяется через термины «производить» и «препятствовать» (Г.Х. фон Вригт) и выступает как перенесение этих действий на неживую природу с помощью контрфактических высказываний.

Вероятностный анализ П. не связывает ее с детерминизмом; причина рассматривается как то, что делает следствие некоторым образом более вероятным. Для уточнения данной идеи вводятся понятия «позитивной статистической релевантности» (П. Суппес), «каузального процесса» (Г. Саймон) и используются контрфактические суждения о вероятности.

Новейшее развитие науки оживило дискуссии по проблеме П., в частности, в связи с вопросом об индетерминистской интерпретации квантовой механики, релятивистскими теориями пространства-времени и неравновесной термодинамикой.

Бом Д. Причинность и случайность в современной физике. М., 1959; Бунге М. Причинность. М., 1962; Свечников Г.А. Причинность и связь состояний в физике. М., 1971; Аскин А.Ф. Философский детерминизм. Саратов, 1974; Hume D. An Enquiry Concerning Human Understanding. L., 1748; Sup-pes P. A Probabilistic Theory of Causality. Amsterdam, 1970; Wright G.Y. von. Explanation and Understanding. Ithaca, 1971; Grunbaum A. Philosophical Problems of Space and Time. Dordrecht, 1973; Causation and Conditionals. Oxford, 1975; The Nature of Causation. Urbana; Chicago; London, 1976; Kausalitat. NeueTexte. Stuttgart, 1981; Stegmuller W. Erklarung, Begrundung, Kausalitat. Berlin; Heidelberg; New York, 1983; Salmon W.C. Scientific Explanation and the Causal Structure of the World. Princeton, 1984.

И. Т. Касавин







ПРОБАБИЛИЗМ (англ. probability — вероятность) — доктрина антич. скептиков, состоящая в том, что уверенность недостижима и что единственным руководством убеждения и действия является вероятность. Согласно этой концепции, знание может быть только вероятным, т.к. истина недостижима. К П. в современном смысле относятся теории познания (включая научное познание) Б. Рассела, К. Поппера и др.






ПРОВИДЕНЦИАЛИЗМ (от лат. providentia — провидение) — истолкование истории как проявления воли внешних по отношению к историческому процессу сил, провидения, Бога. П. характерен для всех теистических религий — иудаизма, христианства, ислама, понимающих историю как осуществление предустановленного божественного плана «спасения» человека. Разработанный Августином провиденциалистский путь к «царству Божию» лег в основу всей средневековой христианской историографии.

П. предполагает завершение истории, наличие конца истории. В Средние века Царство небесное вводилось в историю как ее предел, как реализация абсолютного блаженства, достижение идеального состояния, требующего в качестве своего условия предварительного уничтожения всего сущего и его воссоздания на новых основаниях.

В 17 в. идеи П. отстаивал Ж.Б. Боссюэ. Начиная с Возрождения и особенно в эпоху Просвещения постепенно складывается подход к истории, опирающийся на «естественный закон», разум и т.п. и не требующий привлечения провидения. Однако параллельно продолжает существовать и П. (Ж.П. де Местр, Ф. Шлегель, Л. Ранке и др.). Г.В.Ф. Гегель утверждал, хотя и не без оговорок, что мировыми событиями управляет божественное провидение. Сходных представлений придерживались томизм, славянофильство и др., в настоящее время — неотомизм. В пер. пол. 20 в. национал-социализм отстаивал идею провидения, благоволящего к избранному народу и его вождю, способствующего установлению господства избранного народа над всеми иными народами и созданию совершенного государства, способного существовать века («тысячелетний рейх»).

Часто термин «П.» употребляется в широком смысле, когда любые изменения, а не только общий ход истории, истолковываются как заранее предустановленные и определенные волей провидения или неким «замыслом».








ПРОГРЕСС (лат. progressus — движение вперед, успех) — направление поступательного развития, для которого характерен переход от низшего к высшему, от менее совершенного к более совершенному.

Идея прогрессивного развития вошла в науку как секуляризованная версия христианской веры в провидение. В библейских чаяниях пророков нашел отражение образ будущего как священного, предопределенного и необратимого процесса развития человечества, ведомого божественной волей. Но истоки этой идеи можно обнаружить значительно раньше, в др.-греч. филос. традиции. Платон в «Законах» и Аристотель в «Политике» рассуждали о совершенствовании социально-политической организации, которая развивается от семьи и первобытной общины до греч. полиса (города-гос-ва).

Несколько позже, в Средние века, Р. Бэкон попытался использовать концепцию П. в идейной области. Он предположил, что научные знания, накапливаясь с течением времени, все более совершенствуются и обогащаются. И в этом смысле каждое новое поколение в науке способно видеть лучше и дальше своих предшественников. Широко известны сегодня слова Бернарда из Шартра: «Современные ученые — это карлики, стоящие на плечах гигантов».

В Новое время движущие силы П. начали усматривать в естествознании. Согласно Г. Спенсеру, П. в обществе, как и в природе, подчиняется всеобщему принципу эволюции — непрерывно возрастающей сложности внутренней организации и функционирования. Постепенно концепция П. распространилась на развитие всеобщей истории, внедрилась в литературу и искусство. Разнообразие социальных порядков в разных цивилизациях стали объяснять различием в стадиях прогрессивного развития. Была построена своеобразная «лестница П.», на вершине которой находятся самые развитые и цивилизованные зап. общества, а ниже на разных ступенях — др. культуры, в зависимости от уровня их развития. Концепция П. «вестернизировалась», положив начало «европоцентризму» и «америкоцентризму».

В Новейшее время решающую роль в прогрессивном развитии стали отводить человеку. М. Вебер подчеркнул всеобщую тенденцию рационализации в управлении общественными процессами, Э. Дюркгейм — тенденцию интеграции общества через «органическую солидарность», которая основана на взаимовыгодном и взаимодополнительном вкладе всех членов общества. Сегодня рубеж 19—20 вв. по праву называют «триумфом идеи П.», поскольку в это время дух романтического оптимизма сопровождал всеобщую уверенность в том, что наука и технология способны гарантировать непрерывное улучшение общественной жизни. В целом классическую концепцию П. можно представить как оптимистическую идею постепенного освобождения человечества от невежества и страха на пути ко все более высоким и рафинированным уровням цивилизации.

Предполагалось, что такое движение будет продолжаться в настоящем и будущем, невзирая на случайные отклонения. Было широко распространено убеждение в том, что П. можно сохранить на всех уровнях, во всех основных структурах общества и в результате достичь для всех полного процветания. Речь шла о наиболее полной реализации таких ценностей, как свобода, равенство, социальная справедливость и экономическое процветание. Классическая концепция опиралась на понятие необратимого линейного времени, где П. является положительно оцениваемой разницей между прошлым и настоящим или настоящим и будущим.

Среди критериев П. наиболее часто встречались: совершенствование религии (Августин, Ж. Бусе), рост научных знаний (Ж.А. Кондорсе, Д. Вико, О. Конт), справедливость и равенство (Т. Мор, Т. Кампанелла, К. Маркс), рост индивидуальной свободы в совокупности с развитием морали (И. Кант, Э. Дюркгейм), господство над природой (Г. Спенсер), развитие техники, индустриализация, урбанизация (К.А. Сен-Симон).

Однако после Первой мировой войны начали высказываться сомнения в прогрессивности общественного развития и появились идеи о побочных негативных эффектах социального развития. Одним из первых с критикой теории П. выступил Ф. Теннис. По его мнению, развитие общества от традиционного, общинного к современному, индустриальному не улучшило, а ухудшило условия человеческой жизни. Личные, непосредственные, первичные социальные связи традиционного общества были заменены безличными, опосредованными, вторичными, чисто инструментальными контактами современного социума.

После Второй мировой войны критика основных постулатов теории П. усилилась. Для многих стало очевидным, что П. в одной области приводит к неприятным побочным эффектам в другой. Развитие науки и техники, урбанизация, индустриализация, сопровождавшиеся загрязнением и разрушением окружающей среды, привели к экологическому кризису. Уверенность в необходимости неуклонного экономического и технического роста сменилась альтернативной идеей «пределов роста».

Ученые просчитали, что если уровень потребления в разных странах приблизится к зап. стандартам, то планета взорвется от экологической перегрузки. Концепция «золотого миллиарда», согласно которой обеспеченное существование на планете может быть гарантировано только для миллиарда человек из обеспеченных стран, окончательно подорвала основной постулат классической концепции П. — ориентацию на лучшее будущее для всего человечества. Господствующее долгое время убеждение в превосходстве того пути развития, по которому пошла зап. цивилизация, сменилось разочарованием.

Одновременно был нанесен мощный удар по утопическому мышлению, отражавшему идеализированные представления о лучшем обществе. Мировая система социализма стала последней из попыток практической реализации утопического видения мира. У человечества пока нет больше в запасе проектов, ориентированных на светлое будущее, «способных захватить человеческое воображение и мобилизовать коллективные действия (роль, которую так эффективно выполняли социалистические идеи); вместо этого мы имеем либо катастрофические пророчества, либо простые экстраполяции нынешних тенденций (как, напр., в теориях постиндустриального общества)» (П. Штомка).

Размышления о будущем идут сегодня в двух основных направлениях. Первое определяет воцарившийся пессимизм, рисующий мрачные образы дегенерации, разрушения и упадка. Разочарование в научно-технической рациональности привело к распространению иррационализма и мистицизма. Логике и рассудку все чаще противопоставляются интуиция, эмоции, сфера подсознательного. Радикальные постмодернистские концепции утверждают, что современная культура утратила надежные критерии отличия реальности от мифа, прекрасного от безобразного, порока от добродетели. Они подчеркивают, что мы вступили в эпоху «высшей свободы» — свободы от традиции, от морали, от П.

Второе направление определяют активные поиски новых концепций П., способных дать человечеству позитивные ориентиры на будущее и избавить его от необоснованных иллюзий. Постмодернистские концепции П. прежде всего отвергли традиционную версию теории развития с ее детерминизмом, фатализмом и финализмом. Большинство из них выбрало др., вероятностный подход к развитию общества и культуры. Р. Нисбет, И. Валлерстайн, А. Этциони, М. Арчер, У. Бакли в своих теоретических концепциях трактуют П. как возможный шанс на улучшение, который с определенной вероятностью может наступить, но может и пройти незамеченным.

При всем разнообразии подходов известных зап. социологов, все они опираются на принцип «конструктивизма», который стал теоретическим фундаментом постмодернизма. Задача сводится к тому, чтобы в нормальной повседневной деятельности людей найти движущие силы прогрессивного развития. Как замечает К. Лэш, «уверенность в том, что улучшения могут произойти только благодаря человеческим усилиям, обеспечивает решение загадки, которая в противном случае просто неразрешима».

Альтернативные концепции П., возникшие в русле теории деятельности, крайне абстрактны, апеллируют к «человеку вообще», мало интересуясь цивилизационными и культурными различиями. Здесь, в сущности, имеет место новый тип социальных утопий — кибернетическое конструирование идеальных социальных культур, рассматриваемых сквозь призму человеческой деятельности. Данные концепции возвращают человечеству позитивные ориентиры, веру в возможное прогрессивное развитие и называют — пусть на уровне высокой теории — условия и источники прогрессивного развития. Они не отвечают, однако, на главный вопрос: почему человек — «свободный для» и «свободный от» — иногда выбирает прогрессивное развитие и стремится к «активному обществу», но зачастую, напротив, ориентируется на разрушение и декаданс, что приводит к регрессу или стагнации. Опираясь на теорию деятельности, вряд ли возможно утверждать, что П. необходим обществу, поскольку нельзя доказать, захотят ли люди реализовать свою способность к созиданию в будущем. Ответа на эти вопросы не найти в кибернетике и теории систем, но на них всегда пытались ответить культура и религия. Поэтому альтернативой конструктивистскому модернизму в теории П. может сегодня стать социокультурный этикоцентризм.

Этикоцентричная концепция П. начала формироваться в рус. философии в 19 в., хотя ее истоки и предпосылки возникли значительно раньше. Самобытная рус. филос. традиция всегда была ареной борьбы межу западноевропейским абстрактным ratio и восточнохристианским, конкретным богочеловеческим Логосом. Рус. религиозно-философский ренессанс «серебряного века» стремился постигнуть иррациональные тайны космоса конкретным и живым разумом. Он во многом подготовил почву для формирования российской этикоцентричной циви-лизационной альтернативы зап. рациональным принципам жизнестроения.

В настоящее время, спустя целое столетие, российские философы возвращаются к наследию «серебряного века», пытаясь вновь услышать самобытные ритмы национальной культуры и перевести их на строгий язык науки. Изучение философии рус. космизма, философии всеединства, натурфилософского органицизма способно возродить традиции самобытной национальной культуры, рассматривающей общество не с позиций техноцентричной кибернетики, а с позиций культурной целостности. Российский цивилизационный синтез качественно отличается от зап. тем, что требует не нейтрализации культурно-ценностных измерений, а, напротив, их активизации.

По мнению A.С. Панарина, биоморфная модель познания открывает человеку образ живого космоса как органической целостности, пространство которого будит в нас мотивации высшего порядка, несовместимые с безответственно потребительским эгоизмом. Именно в живой природе, рассматривая ее не как мастерскую, а как храм, человек черпает созидательную энергию. При этом главным принципом преобразующей деятельности является предостерегающее: «Не навреди!»

В современной социальной науке назрела необходимость серьезного пересмотра основных принципов, ценностей и приоритетов. Она способна подсказать человечеству новые пути, если оно, в свою очередь, найдет в себе силы воспользоваться ими.

Панарин А.С. Философия политики. М., 1995; Ивин А.А. Философия теории. М., 2000.

И.А. Василенко








ПРОКЛ (Proklos) Диадох (412—485) — др.-греч. философ-неоплатоник. Учился в Александрии, затем в Афинах у Плутарха Афинского и Сириана. Сменил Сириана в 437 в качестве главы Академии платоновской; сочинения П. тесно связаны с его преподавательской деятельностью.

Иерархия универсума строится у П. по схеме платоновского «Парменида»: сверхсущее единое, оно же благо и бог; далее сверхсущие единицы-боги, которым причастны сущие боги, или умы; последние представляют собой умопостигаемых богов, или бытие, понимаемое на основе платоновского «Филеба» как единство моментов предела, беспредельности и их соединения. Бытию и умопостигаемым богам противопоставлены ум (нус) в собственном смысле слова и мыслящие боги. С мыслящими богами-умами связаны мыслящие души. Следующая ступень — демонические «просто души»: ангелы, демоны в собственном смысле и герои. Еще ниже — «частичные души», одушевляющие тела; к ним принадлежит и душа человека. Ниже всего — неодушевленные тела. В эту расчлененную иерархическую структуру П. включает традиционных греч. богов, распределяя их по триадам и разделяя на трансцендентных и космических. Между телами и душой посредствует «природа», бестелесная, но неотделимая от тел бессознательная сила, тождественная силе рока. Материя, не будучи ни злом, ни благом, необходимо появляется в процессе ослабления первоначала и происходит от высших начал.

Наряду с иерархией бытия П. строит иерархию наук: физика и этика, математика, философия — таков ряд наук, соответствующий теоретическим добродетелям, которые свидетельствуют о приобщении человека к сфере ума извне. Выше них стоят добродетели парадигматические и гиератические, характеризующие более высокий тип жизни, чем научное познание: парадигматические — слияние человека со сферой ума, гиератические — выход за пределы ума к единому. Всякий высший тип знания возможен только благодаря божественному озарению; если любовь (эрос) связывает с божественной красотой, истина открывает божественную мудрость, то вера соединяет с благостью богов.

Философия П. — наиболее подробный вариант школьного платонизма — оказала громадное влияние на всю средневековую философию (отчасти через посредство Псевдо-Дионисия Ареопагита) — на европейскую, византийскую, араб. философию, а также на философию Возрождения (Николай Кузанский, Пико делла Мирандола и др.).

In Platonis Rempublicam commentarii. V. 1—2. Leipzig, 1899—1901; In Platonis Timaeum Commentaria. T. 1—3. Leipzig, 1903—1906; Commentary on the first Alcibiades of Plato. Amsterdam, 1954; Elementatio physica. Berlin, 1958; Tria opuscula. Berlin, 1960; Elements of theology. Oxford, 1963.
Rosan L.J. The philosophy of Proclus. New York, 1949; Beierwaltes W. Proklos. Grundzllge seiner Metaphysik. Frankfurt am Main, 1965; Trouillard J. L'un et l'ame selon Proclos. Paris, 1972.







ПРОЛЕГОМЕНЫ (греч. prolegomena — предисловие, введение) — предварительное введение в ту или иную науку, разъясняющее ее предмет и методы; предварительное рассмотрение совокупности проблем, решение которых является условием дальнейшего развития обсуждаемой отрасли знаний. Филос. традиция использовать термин «П.» установилась после работы И. Канта «Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука» (1783). Эта работа являлась попыткой изложить идеи «Критики чистого разума» (1781) в более простой и ясной форме.






ПРОПАГАНДА (от лат. propaganda — подлежащее распространению) — популяризация и распространение политических, филос. религиозных, научных, художественных или иных идей в обществе посредством устной речи, средств массовой информации, визуальных или иных средств воздействия на общественное сознание. В узком смысле под П. понимается лишь политическая или идеологическая П., осуществляемая с целью формирования у масс определенного политического мировоззрения. Политическую П. можно рассматривать как систематическое воздействие на сознание индивидов, групп, общества в целом для достижения определенного результата в области политического действия.

Чисто технологически П. — это процесс передачи определенных идей или комплексов идей аудитории с расчетом на их усвоение ею. Специфика состоит в том, что аудитория, т.е. объект воздействия, определяется самим пропагандистом, и при этом он должен не только преподносить ту или иную идею в виде, удобном для восприятия, но и способствовать ее воплощению в жизнь. Всякая П. имеет конкретную цель и рассчитана на инициирование практической деятельности, в этом состоит ее отличие от агитации, направленной на стимулирование деятельности по осуществлению пропагандируемых идей. Поэтому П., как правило, содержит не просто идеи, а набор конкретных установок, простых и ясных руководств к действию. П. как коммуникационный процесс предполагает взаимодействие сознаний пропагандиста и аудитории, происходящее путем усвоения устных или письменных форм речи, а также образов. Но глубинный смысл П. заключается в ее эмоциональном воздействии на аудиторию посредством передачи настроений, чувств и специально созданных психосемантических формул.

Первоначально понятие «П.» применялось для обозначения миссионерской деятельности, проводимой католической церковью. В дальнейшем акцент стал делаться на политическо-идеологической функции П. В настоящий момент понятие «П.» часто наделяется устойчивым негативным содержанием, поскольку рассматривается как способ манипулирования общественным сознанием в целях достижения узкополитических целей, удовлетворения корпоративных интересов и т.д. Поэтому неудивительно, что П. зачастую понимается как контролируемое распространение сознательно искаженных представлений, осуществляемое с целью побудить людей к действиям, отвечающим заранее намеченным целям заинтересованных групп, и в этом смысле противопоставляется агитации.

П. осуществляется в ходе непосредственного коммуникативного контакта (межличностное общение, воздействие на небольшие или довольно значительные группы людей во время собраний, митингов) или в ходе опосредованного воздействия через средства массовой коммуникации. Последний способ более эффективен, поскольку при нем П. охватывает большую аудиторию и тем самым обеспечивается необходимая массовость П.

Пропагандистское сообщение является основным компонентом пропагандистского процесса, в его основе лежит идеологически окрашенная информация, содержащая оценку тех или иных социальных явлений. Форма выражения оценки может быть различной: от внешне нейтральной констатации фактов до эмоционального призыва — лозунга.

Особой изощренностью П. отличалась в эпоху противостояния общественно-политических систем — социализма и капитализма. Во всех правовых гос-вах современности пресекается П. войны, расовой, национальной и религиозной ненависти. В то же время многие гос-ва активно поддерживают различные виды неполитической П., напр., П. спорта, бережного отношения к окружающей среде, здорового образа жизни и т.д.

Bartlett F.C. Political Propaganda. Cambridge, 1940; Jacques E. Propaganda. The Formation of Men's Attitudes. New York, 1962; Propaganda and Communication in World History. Honolulu, 1980.






ПРОПЕДЕВТИКА (от греч. propaideuo — предварительно обучаю, подготовляю) — подготовительные занятия; введение в науку. В качестве жанра филос. литературы П. представляет собой элементарное, систематическое и краткое изложение какого-то филос. учения.






ПРОСВЕЩЕНИЕ (философия) — широкое культурное движение в Европе и Сев. Америке кон. 17 — 18 в., ставившее своей целью распространение идеалов научного знания, политических свобод, общественного прогресса и разоблачение соответствующих предрассудков и суеверий. Центрами философии П. были Франция, Англия и Германия. Свое концентрированное выражение идеология П. получила во Франции в период с 1715 по 1789, названный веком П. (siecle des lumieres). Кантовское определение П. как «мужества пользоваться своим собственным умом» говорит о принципиальной установке П. на наделение разума статусом высшего авторитета и следующей из этого этической ответственности его носителей — просвещенных граждан.

При всех национальных особенностях филос. П. имело несколько общих принципов и тем, которые и составляют его суть. 1. Существует единый порядок природы, на познании которого основаны не только успехи наук и благополучие общества, но и морально-религиозное совершенство; верное воспроизведение законов природы позволяет построить естественную нравственность, естественную религию и естественное право. 2. Разум, освобожденный от предрассудков, является естественным источником знания; факты суть единственный материал для разума. 3. Рациональное знание должно освободить человечество от социального и природного рабства; общество и гос-во должны быть гармонизированы с внешней природой и натурой человека. 4. Теоретическое познание неотделимо от практического действия, обеспечивающего прогресс как высшую цель общественного бытия.

Конкретные пути реализации этой программы могли в рамках П. расходиться достаточно существенно. Особенно значителен был разброс в мнениях о религии: практический атеизм Ж.О. де Ламетри, П. А. Гольбаха, К. А. Гельвеция и Д. Дидро — рационалистический антиклерикальный деизм Вольтера — умеренный деизм Д'Аламбера — благочестивый деизм Э.Б. де Кондилъяка — эмоциональный «деизм сердца» Ж.Ж. Руссо. Объединяющим моментом была ненависть к традиционной церкви. (Характерно, что деизм П. не исключал таких организационных форм, как масонская квазицерковь с ее ритуалами.) Гносеологические различия были менее разнообразны: в основном просветители придерживались эмпиризма локковского толка с подчеркнуто сенсуалистским толкованием происхождения знаний. Сенсуализм мог носить механико-материалистический характер (Гельвеций, Гольбах, Дидро), но не исключался скептический и даже спиритуалистический вариант (Кондильяк). Онтология интересовала просветителей в меньшей степени: они предоставляли решение этих проблем конкретным наукам (в этом отношении философия П. может считаться первым вариантом позитивизма), фиксируя лишь очевидность существования субъекта, природы и бога-первопричины. Только в «Системе природы» Гольбаха дана догматически-определенная картина атомистически-материального бытия. В социальной сфере просветители старались обосновать теорию прогресса и связать ее со стадиями хозяйственного и политического развития общества (Тюрго, Ж.А. Кондорсе). Экономические (Тюрго), политические (Ш.Л. Монтескье), правозащитные (Вольтер) идеи П., несомненно, сыграли значительную роль в становлении либеральной цивилизации современного Запада.

Следует отметить особенности национальных школ П. Философия фр. П. отличается своей радикальной социальной и антиклерикальной направленностью. Для нее характерна блестящая литературная форма, в ряде случаев дающая литературные и публицистические шедевры (Дидро, Вольтер, Руссо). При всем своем остром интересе к социальной и исторической проблематике фр. просветители (в отличие от нем.) не создают общей философии истории, растворяя специфику исторического в природе с ее властью случайности и в произволе человеческой воли. Цвет фр. П. объединило издание «Энциклопедии» (1751 — 1780), возглавленное Дидро и Д'Аламбером. «Энциклопедия» стала своего рода эмблематическим деянием просветителей, поскольку объединяла в себе функции пропаганды науки, воспитания граждан, воспевания созидательного труда, объединения авторов в «партию» просветителей, эффективного практического предприятия и «полезной» эстетики, воплощенной в великолепных гравюрах. В программных статьях («Вступительное рассуждение», «Энциклопедия») перед «добротной» философией была поставлена задача «объять единым взглядом объекты умозрений и операции, которые можно выполнить над этими объектами» и строить заключения «исходя из фактов или общепринятых истин».

Англ. П. сосредоточено на проблемах утилитарной морали (А.Э.К. Шефтсбери, Ф. Хатчесон, Гартли, Б. де Мандевилъ) и сенсуалистической эстетики (Г. Хом, Э. Бёрк, Шефтсбери, Хатчесон). В гносеологии оригинальна шотл. школа «здравого смысла». Англ. деизм более увлечен проблемой веротерпимости и свободомыслия, чем богословскими проблемами (Дж. Толанд, С. Кларк, Дж. Коллинз).

Нем. П. более метафизично и плавно вырастает из традиций классического рационализма 17 в. (Э.В. фон Чирнхауз, С. Пуфендорф, X. Томазий, X. Вольф, Х.А. Крузиус, И.Н. Тетенс). Позднее нем. П. увлечено религиозными спорами (под влиянием пиетистского фермента) о веротерпимости, пантеизме, соотношении прав гос-ва и церкви (Г.С. Реймарус, М. Мендельсон, Г.Э. Лессинг, И.Г. Гердер), А.Г. Баумгартен и Лессинг вносят заметный вклад в эстетику. Гердер — один из первых создателей принципа историзма — создает обширную картину эволюции природы от неорганической материи до высших форм человеческой культуры.

Кризис европейского П. становится заметен в таких предромантических явлениях, как апология эмоциональной и народной стихии у позднего Ж.Ж. Руссо, нем. литературно-филос. течение «Буря и Натиск» с его агрессивным волюнтаризмом, интуиционизм зрелого И.В. Гёте, антипросвещенческие выпады И.Г. Гамана и Ф.Г. Якоби, визионерская мистика Э. Сведенборга.

Очевидной исторической границей философии европейского П. становятся 1780—1790-е гг.: эпоха англ. промышленной революции, призвавшей в культуру инженеров и предпринимателей на смену публицистам и идеологам; фр. политической революции, разрушившей исторический оптимизм П.; нем. литературно-филос. революции, пересмотревшей статус разума.

Интеллектуальное наследие П. было скорее идеологией, чем философией, и поэтому оно быстро вытесняется романтизмом и нем. классической философией, получив от них эпитет «плоского рационализма». Однако П. находит союзников в лице позитивистов тор. пол. 19 в. и обретает «второе дыхание» в 20 в., воспринимаясь иногда как альтернатива и противоядие в борьбе с тоталитаризмом и его предпосылками. Так, просвещенческие мотивы звучат, напр., в работах Э. Гуссерля, М. Вебера, Б. Рассела, Л. Витгенштейна.

Каримский A.M. Революция 1776 года и становление американской философии. М., 1976; Кузнецов В.Н. Французский материализм XVIII века. М., 1981; Кузнецов В.Н., Мееровский Б.В., Грязнов А.Ф. Западноевропейская философия XVIII века. М., 1983; Французское Просвещение и революция. М., 1989; Жучков В.А. Немецкая философия эпохи раннего Просвещения (конец XVII — первая четверть XVIII в.). М., 1989; Огурцов А.П. Философия науки эпохи Просвещения. М., 1993; Жучков В.А. Из истории немецкой философии XVIII в. Предклассический период. От вольфовской школы до раннего Канта. М., 1996; Хоркхаймер М., Адорно Т.В. Диалектика Просвещения. М.; СПб., 1997.

А.Л. Доброхотов








ПРОСТРАНСТВО — фундаментальное (наряду с временем) понятие человеческого мышления, отображающее множественный характер существования мира, его неоднородность. Множество предметов, объектов, данных в человеческом восприятии одновременно, формирует сложный пространственный образ мира, являющийся необходимым условием ориентации любой человеческой деятельности.

В истории развития представлений о П. это понятие, как и очень тесно связанное с ним понятие времени, прошло этапы мифопоэтического (религиозно-мифологического), натурфилос. и научно-филос. осмысления. На первом этапе осмысление П. основывалось на противопоставлении «верха» и «низа», с которыми сопоставлялись сакральные понятия небесного и земного или даже подземного, а также противопоставление мест восхода и заката солнца.

Второй, натурфилос. этап осмысления П. относится к антич. эпохе. Высшей точки анализ П. достиг в антич. атомистике и в философии Аристотеля. Атомисты (Левкипп, Демокрит) вводили пустое П. как необходимое условие для движения атомов. В натурфилософии Аристотеля основное внимание уделялось границам тел и представлению о естественном месте, к которому стремится каждое тело. В этих учениях были заложены основы двух главных подходов к пониманию П. — субстанциональному и реляционному.

Очень важную роль в развитии понятия П. сыграло создание в антич. эпоху геометрии. Разработка аксиоматической системы геометрии Евдокса — Евклида привела к тому, что П. стали отождествлять с Евклидовой геометрией.

В 17 в. проблема П. приобретает особую значимость в связи с начавшимся бурным развитием естествознания. В натурфилософии Р. Декарта П. играет особую роль, поскольку именно пространственную протяженность Декарт считает атрибутом материи и тем самым в известном смысле отождествляет П. и материю. Декартово геометрическое понимание материи доминировало в 17 в. и оставалось весьма влиятельным в 18 в.

Др. подход к П. был развит в механической натурфилософии И. Ньютона. В ней П. интерпретируется как пустое вместилище любых возможных тел, абсолютное и не зависящее ни от тел, которые в нем находятся, ни от процессов, которые в нем происходят. В сущности, Ньютон на новом, научно-филос. уровне вернулся к представлениям антич. атомистики.

Значительную роль в развитии представлений о П. сыграла дискуссия нач. 18 в. между Г.В. Лейбницем, отстаивавшим реляционное понимание П. как отношения в совокупности мест, занимаемых телами, и последователями Ньютона, защищавшими субстанционально-абсолютистскую концепцию.

Развитие представлений о П., с эпохи античности и до нач. 18 в., происходило в рамках интерпретации П. как объективной характеристики мира. В философии 18 в. заметное место заняли концепции П. (и времени) как субъективных характеристик человеческого сознания, выработанных на основе чувственного опыта (Дж. Беркли, Д. Юм) или же априорно присущих сознанию (И. Кант). Субъективистские концепции П. (и времени) заметно стимулировали активность обсуждения проблемы П. Важнейшую роль в утверждении понимания П. как объективной характеристики мира сыграло развитие физики в 18—19 вв., когда пространственные переменные, наряду со временем, органически входили в фундаментальные законы физики (механика, электродинамика) как определяющие независимые переменные.

Существенным моментом развития представлений о П. вплоть до 19 в. было то, что эти представления развивались исключительно в рамках Евклидовой геометрии. Евклидовость геометрии мира даже не ставилась под сомнение. Новый этап развития представлений о П. наметился в нач. втор, четверти 19 в. в результате создания неевклидовой геометрии (Н.И. Лобачевский, Я. Бойяи, К.Ф. Гаусс), когда стало ясно, что Евклидова геометрия не является единственно возможной. После этого последовала быстрая разработка общей математической теории неевклидовой геометрии (Б. Риман, Е. Бельтрами, Ф. Клейн) и был поставлен вопрос о том, какой именно геометрией характеризуется П. нашего мира.

Параллельно с развитием математических теорий П. развитие физики привело к созданию специальной теории относительности, в которой П. и время объединены в единое пространственно-временное многообразие. Следующим этапом явилось создание общей теории относительности (А. Эйнштейн, Д. Гильберт), в которой четырехмерное пространственно-временное многообразие описывается весьма общей неевклидовой геометрией.

Создание общей теории относительности стало переломным моментом в истории осмысления П. (П. — времени). С этого момента обсуждение проблемы П. развивается гл. обр. в контексте физических теорий: теорий гравитации, теорий, пытающихся объединить гравитацию с др. взаимодействиями, космологии, квантовой теории и т.д.

Современные проблемы осмысления П., обсуждаемые в рамках естественно-научно-филос. подхода, включают в себя как традиционные проблемы, так и новые, возникшие в ходе развития науки в 20 в. К ним, в частности, относятся: проблема субстанциональной или реляционной природы П.; проблема размерности П.; проблема возможной конечности (замкнутости) П. Вселенной; проблема непрерывности или же дискретности П. в малом, на уровне микромира.

Все эти проблемы в настоящее время не имеют однозначного решения и являются предметом достаточно напряженных дискуссий. В современных физических теориях естествоиспытатели стремятся реализовать каждую из указанных выше альтернатив, и современное состояние научного знания не дает достаточных оснований для однозначного выбора.

За пределами точного математизированного естествознания понятие П. используется также достаточно часто. При этом «физическому» П. противопоставляются специальные П.: гносеологические, биологические, П. социальных событий, семантическое П. и пр. Попытки расширить употребление понятия «П.» не привели к сколь-нибудь значимым результатам и используемые при этом «П.» представляются метафорами, переносящими такое важное понятие, как «П.», из области естествознания в др. сферы.

С. В. Илларионов




В гуманитарном знании пространственно-временные параметры обычно указывают не столько на специфическую предметную область, сколько на способы исследования в отдельных науках. Так возникают понятия «антропогенные ландшафты», «биополя», «социодинамика культуры», «виртуальное П.», «нелинейное время». Они, как правило, обозначают собой методологические сдвиги на границе двух и более научных дисциплин, а применительно к социально-гуманитарному знанию еще и понятийное заимствование из естественных и точных наук. Таковы «экологическая теория восприятия» психолога Дж. Гибсона, «семантическое П.» в психосемантике (В.Ф. Петренко), концепция «подсознательного чувства размерности» психосоциолога Э. Холла, «социальная топология» социолога П. Бурдье, «теория центральных мест» географа В. Кристаллера, экологическое и структурное П. социального антрополога Э. Эванс-Причарда, метод «grid-group analysis» его ученицы М. Дуглас, образы города и всадника литературоведа Х.Л. Борхеса, «этнические поля» этнолога Л. Гумилева, «хронотоп» историка А.Я. Гуревича. Эволюционная эпистемология привлекла внимание к специфической микроразмерности человеческого мира — меццокосмоса (в отличие от мега- и микромира). Человек живет в мире «средних размеров»: относительно небольших П., скоростей, длин электромагнитных волн и т.п. Но человек живет вообще не в геометрическом П., не в астрономическом времени, не в механическом движении, не в электромагнитных взаимодействиях. Органическая среда человеческого обитания не исчерпывается научной картиной мира, использующей специализированные языки, но нуждается в описании с помощью естественного обыденного языка, отражающего повседневный опыт. Культурология, историческая география, психология, социология, лингвистика обнаруживают историко-культурную и социальную нагруженность понятия П., которое возникало и долго существовало как форма до- и вненаучного знания, как категория культуры, наряду с др. культурными универсалиями. «Понятия жизни и смерти, добра и зла, благостного и греховного, священного и мирского, — пишет Гуревич, — объединялись с понятиями верха и низа, с определенными странами света и частями мирового пространства, обладали топографическими координатами»; в др. месте он указывает: «Путешествие в средние века было прежде всего паломничеством к святым местам, стремлением удалиться от грешных мест в святые. Нравственное совершенствование принимало форму топографического перемещения».

Теории П. в гуманитарных науках касаются фундаментальных измерений человеческого мира и выражают их в специфических нестрогих параметрах, таких как «верх» и «низ», «центр» и «окраина», «поверхность» и «глубина», «удаленность» и «близость», «опережение» и «отставание», которые фиксируются уже на уровне обыденного сознания. Они служат экспликации того, в каких именно координатах и векторах описываются динамика и статика человеческого существования, конструируется его онтология.

Фуко М. Словаивещи. М., 1977; Раушенбах Б.В. Пространственные построения в живописи. М., 1980; Гуревич А.Я. Категория средневековой культуры. М., 1984; Sklar L. Space, Time and Spacetime. Berkeley, 1974; Gostonyi A. Der Raum. Freiburg; Munchen, 1976; Torretti R. Philosophy of Geometry from Riemann to Poincare. Dordrecht, 1978; Jammer M. Das Problem des Raumes. Darmstadt, 1980; Friedman M. Foundations of Space-Time Theories. Princeton, 1983; Philosophie und Physik der Raum-Zeit. Mannheim, 1988; Earman J. World Enough and Space-Time. Cambridge, 1989.

И. Т. Касавин








ПРОТАГОР (Protagoras) из Абдеры (ок. 490 — ок. 420 до н.э.) — др.-греч. философ, виднейший софист старшего поколения. Неоднократно посещал Афины, был другом Периоа и написал по его поручению проект государственного устройства общеэллинской колонии Фурии. Согласно антич. биографической традиции, погиб при кораблекрушении, спасаясь бегством от обвинения в нечестии, выдвинутого против него в Афинах. Соч. П. «Истина» начиналось словами: «Мера всех вещей — человек, существующих, что они существуют, а несуществующих, что они не существуют». Под «человеком» здесь подразумевался индивид и тем самым провозглашалась относительность любого знания, любых ценностей, законов и обычаев. Полемизировал с математиками из-за того, что они оперируют абстракциями и вступают в противоречие с чувственным опытом. Писал и против «отстаивающих единство сущего», т.е. против элеатов. В преподавании большое внимание уделял правильности употребления слов. В соч. «О первоначальном состоянии» конструировал схему постепенного формирования цивилизации, повлиявшую на развитие европейской общественной мысли. Черты этой схемы различимы и в платоновском мифе, вложенном им в уста П. Соч. «О богах» начиналось словами: «О богах я не могу знать, есть ли они, нет ли их, потому что слишком многое препятствует такому знанию, — и вопрос темен, и людская жизнь коротка».

Фрагменты: Diels H., Kranz W. (Hrsg.). Die Fragmente der Vorsokratiker. Bd 2. В., 1952; Маковельский А.О. Софисты. В 1. Баку, 1940.
Ягодинский И.И. Софист Протагор. Казань, 1906; Чернышев Б. Софисты. М., 1929; Davison J.A. Protagoras, Democritus and Anaxagoras // Classical Quaterly. 1953, Vol. 3. № 1—2; Guthrie W.K.C. A History of Greek Philosophy. Vol. 3. Cambidge, 1971.









ПРОТЕСТАНТИЗМ (от лат. protestans — публично заявляющий) — совокупность церквей и сект, которые возникли в ходе Реформации 16 в. и вместе с католицизмом и православием составляют основные разновидности христианства. Реформация означала коренную перестройку католической церкви в соответствии с потребностями грядущей буржуазной эпохи, противопоставившей сословно-феодальному строю идеологию частного предпринимательства, личной инициативы и духовной свободы. П. единственной богодухновенной книгой признал Библию и отверг претензии церкви на роль непременного посредника в деле спасения. Он не признает ин-т священства, культ Богоматери и святых, монашество, учение о чистилище, верховную роль Папы. Из семи таинств были сохранены лишь крещение и причащение в существенно новой интерпретации.

Философский интерес к П. связан в первую очередь с тем, что П., как и кальвинизм, сыграл существенную роль в формировании капитализма и становлении идеологии частного предпринимательства.

Судьба человека, учит П., всецело определяется милостью Бога, дарующего спасение по своей абсолютно свободной воле, а вовсе не понуждаемого молитвами и «добрыми делами» человека (принятием таинств, посещением святых мест, пожертвованиями в пользу церкви и т.п.). Спасает только личная вера (sola fide) в искупительную жертву Иисуса Христа, такая вера может возникнуть лишь под воздействием Святого Духа, свидетельствующего грешнику о его предопределенности к «сынам света». Бог в П. мыслится прежде всего как наделенный высшей справедливостью и милосердием личностный партнер человека, требующий от христианина лишь полного доверия и осознания собственной неискоренимой греховности. Традиционные доказательства бытия Бога (онтологическое, космологическое и др.) отвергаются: не разум, а только богооткровенная вера может быть средством богопознания.

Специфика становления раннего капитализма в разных странах предопределила особые национальные разновидности П. Основоположником Реформации был М. Лютер, публично бросивший вызов авторитету и власти Рима. Утверждая полную «свободу христианина» в вопросах религиозной жизни, Лютер одновременно подчеркивал его обязанность добровольно подчиняться земным правителям, ответственным за обеспечение порядка в обществе. Параллельно с Лютером в Цюрихе выступил У. Цвингли, который более последовательно проводил реформирование католической церкви, что выражалось в отказе от существенных деталей церковного богослужения — прежде всего, литургии. В то же время, будучи влиятельнейшим религиозным и политическим деятелем Цюриха, он использовал свою власть в борьбе против более радикальных реформаторов (анабаптистов), тем самым предвосхищая теократические претензии Ж. Кальвина, наиболее последовательно и решительно утверждавшего принципы П. (непререкаемый авторитет Библии, катастрофичность первородного греха, абсолютный характер божественного предопределения, отказ от пышного католического культа и т.п.). В кальвинизме (реформатская церковь) решительные республиканские деятели находили как освящение бескомпромиссной борьбы против феодально-сословных порядков, так и средства защиты уже достигнутой власти — нетерпимость к политическому и религиозному инакомыслию.

По-своему развивалась Реформация в Англии, где в 1534, завершая многовековую борьбу королей и местных католических иерархов против неограниченной власти Ватикана, парламент объявил короля «единственным земным главой английской церкви» — англиканства. Эта реформация «сверху» привела к тому, что в англиканском вероучении были объединены, порой механически, элементы католицизма и континентального П. (учение о церкви как носительнице божественной благодати и концепция спасения только верой, церковная иерархия и отмена монашества и т.п.).

Уже основатели П. утверждали свои взгляды в постоянной борьбе с более радикальными критиками Ватикана (С. Франк, М. Сервет, Б. Губмайер и др.). По мере того как протестантская ортодоксия становилась более жесткой, возникали новые религиозные объединения, настаивающие на решительном очищении (пуритане) и разрыве (индепенденты) с католической традицией, замене территориальных приходов церквами-общинами, состоящими лишь из христиан, сознательно принявших крещение. Активизируется и борьба за веротерпимость, за правовое закрепление принципа свободы совести. Наиболее последовательно эти требования выдвигают последователи протестантского сектантства (менониты, баптисты, квакеры, методисты, адвентисты, Свидетели Иеговы, пятидесятники и др.).

Последователь П. должен верить в то, что он уже спасен и внутренне свободен от земной власти. Тем самым П. выступал против феодальных отношений личной зависимости, уравнивал людей как равноправных агентов формирующегося буржуазного строя. Важно не место человека в обществе и род его занятий, а осознание им своей греховности и неоплатного долга перед Богом. Поэтому он должен быть верным своему земному призванию — добросовестному труду, следованию нормам мирского аскетизма. Тем более (эту мысль ясно выразили кальвинистские богословы) что помимо прямого (личная вера) существуют и косвенные свидетельства «избранности», а именно успехи в профессиональном труде. Этот основной мотив этики пуританизма стал мощным мотивом развития капитализма, прежде всего в США, что убедительно показал М. Вебер.

Повышенный интерес П. к внутреннему, личностному миру человека объясняет и его огромное влияние на европейскую духовную традицию. Поскольку христианская вера рассматривается как мотивация всей повседневной жизни, то для ее понимания необходимо знание всей глубины нравственно-духовных переживаний, путей формирования и выражения религиозного опыта человека. Это сказалось на антропологической переориентации зап. культуры: в сферу интересов теологов, философов, деятелей искусства и литературы все более органично включаются разнообразные проявления «жизненного мира» человека: страх смерти, угрызения совести, сознание собственной греховности, состояние озарения, второе рождение и т.д. Примерами могут служить произведения Дж. Беньяна, Дж. Мильтона, И.С. Баха и многих др. выдающихся деятелей европейской культуры.

Наступление эпохи Просвещения способствовало дальнейшему переосмыслению наследия основоположников П. Особую роль сыграли воззрения И. Канта, разрушившего традиционные доказательства бытия Бога и утверждавшего приоритет морали над религией, а также Ф. Шлейермахера, доказывавшего, что основу религии составляет «чувство зависимости» от бесконечного. Причем влияние теологии и философии было взаимным. Яркой фигурой, напр., был С. Кьеркегор, который своей критикой Г.В.Ф. Гегеля подготовил возникновение уже в 20 в. как неоортодоксальной («диалектической») теологии, так и философии экзистенциализма.

К сер. 19 — нач. 20 в. доминирующее положение в П. получила либеральная теология. Ее ведущие представители (А.В. Ритчль, А. Гарнак, Э. Трёльч) при разработке собственных концепций внимательно учитывали новейшие достижения исторических наук, библеистики и герменевтики. Результатом было приоритетное внимание к этическому учению Христа, а построение Царства Божьего на земле рассматривалось как смысл истории, вполне достижимый усилиями нравственно обновленных людей. В нач. 20 в. эта установка стала ключевой для социального евангелизма, в ту пору ведущего течения протестантской теологии в США.

Общественные катаклизмы 20 в., прежде всего Первая мировая война и ее катастрофические последствия, подорвали социально-оптимистические упования либеральных богословов, предопределив растущую влиятельность диалектической теологии (К. Барт, Райнхольд и Ричард Нибуры, Р. Бультман, Э. Бруннер, П. Тиллих, М. Бубер и др.), попытавшейся по-своему вернуться к ортодоксии раннего П. Минувшие полвека характеризуются сложными конфронтациями и взаимовлияниями уже сложившихся богословских течений и возникновением радикальных протестантских теологических школ (Д. Бонхоффер, Дж. Робинсон, X. Кокс, вариации т.н. теологии родительного падежа), отразивших глобальные тревоги человечества, вступающего в третье тысячелетие.

Капелюш Ф.Д. Религия раннего капитализма. М., 1931; Соловьев Э.Ю. Непобежденный еретик. Мартин Лютер и его время. М., 1984; ЭнгельсФ. Крестьянская война в Германии // Маркс К., Ф. Энгельс. Соч. Т. 7. М., 1986; Ревуненкова Н.В. Ренессансное свободомыслие и идеология Реформации. М., 1988; Лёзов СВ. История и герменевтика в изучении Нового Завета. М., 1996; Митрохин Л.Н. Баптизм: история и современность. СПб., 1997; См. также литературу к ст. Кальвин Жан, Лютер Мартин, Нибур Р., Сектантство, Тиллих Пауль.

Л.Н. Митрохин










«ПРОТИВ МЕТОДА» — главная работа П. Фейерабенда (1975, рус. пер. в 1986). Она знаменует собой радикальную переориентацию в направлении смены методологических предпосылок и расширения горизонта философствования. Ей предшествовали статьи с показательными названиями «Об улучшении наук и искусств и возможном тождестве обоих» (1967), «Театр как инструмент критики идеологий» (1967), «Очерк плюралистической теории познания и действия» (1968), «Философия науки — феномен с великим прошлым» (1970). В 1970 выходит статья Фейерабенда «Против метода», послужившая основой для последующей одноименной книги. Подзаголовок последней — «Очерк анархистской теории познания» — говорит о стремлении автора дать представление о новых принципах философии науки.

Анархистский взгляд, по существу, включает историю науки в историю культуры и предполагает, что познание осуществляется стихийно, в хаотичном переплетении всех форм сознания и деятельности. Реконструируя галилеевское обоснование коперниканской картины мира, Фейерабенд полемически выделяет в качестве единственной универсальной нормы познания принцип «все дозволено» (anything goes). Последний означает, что ученые вправе использовать любые методы и процедуры, теории и подходы, которые им представляются удобными. Из него вытекают два следствия: во-первых, необходимо постоянно изобретать новые методы, поскольку ни один из них не является универсальным и безошибочным; во-вторых, нельзя достичь успеха, если время от времени не принимать один из методов и не придерживаться его, несмотря на его несовершенство. Это принципы пролиферации и упорства. Фейерабенд пересматривает традиционные методологические процедуры типа верификации или фальсификации, отстаивает значение психологического убеждения и политического вмешательства в науку как средств обеспечения прогресса познания. Каждая фундаментальная теория, с его т.зр., представляет собой замкнутый мир, выражающий мнение группы ученных, и потому для ее критики и опровержения недостаточно чисто научных средств. Эта «иррациональность» науки не позволяет считать ее некоторой образцовой и приоритетной формой знания по сравнению с мифом или магией. Обосновывая свою позицию, Фейерабенд блестяще использует свои обширные знания по истории науки и культуры. Написанная в прекрасном литературном стиле, ироничным и образным языком, книга вызвала большой резонанс, но одновременно и жесткую критику со стороны коллег — Дж. Агасси, А. Масгрейва, С.Э. Тулмина, Р. Харре, М. Хессе, Л. Лаудана и др.

Фейерабенд П. Избр. труды по методологии науки. М., 1986; Feyerabend P. Against Method. Outline of an Anarchistic Theory of Knowledge. London, 1975.








ПРОТИВОРЕЧИЕ — два высказывания, из которых одно является отрицанием другого. Напр.: «Латунь — химический элемент» и «Латунь не является химическим элементом», «2 — простое число» и «2 не является простым числом». В одном из противоречащих высказываний что-то утверждается, в другом это же самое отрицается, причем утверждение и отрицание касаются одного и того же объекта, взятого в одно и то же время и рассматриваемого в одном и том же отношении.

П. является одним из центральных понятий логики. Поскольку слово «П.» многозначно, пару отрицающих друг друга высказываний называют иногда «логическим П.» или абсурдом.

П. недопустимо в строгом рассуждении, когда оно смешивает истину с ложью. Но у П. в обычном языке много разных задач. Оно может выступать в качестве основы сюжета, быть средством достижения особой художественной выразительности, комического эффекта и т.д. Реальное мышление — и тем более художественное мышление — не сводится к одной логичности. В нем важны ясность и неясность, доказательность и зыбкость, точное определение и чувственный образ и т.д., может оказаться нужным даже П., если оно стоит на своем месте.











ПРОТОКОЛЬНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ — в неопозитивизме это предложения, образующие эмпирический базис науки и познания вообще. На первом этапе развития неопозитивизма предполагалось, что П.п. фиксируют чувственные переживания субъекта, напр., «Сейчас я вижу зеленое», «Здесь я чувствую теплое» и т.п. Считалось, что П.п. обладают следующими особенностями: 1) они выражают «чистый» чувственный опыт субъекта; 2) они абсолютно достоверны, в их истинности нельзя сомневаться; 3) они нейтральны по отношению ко всему остальному знанию; 4) они гносеологически первичны — именно с установления таких П.п. начинается процесс познания. Все остальные утверждения науки должны быть сводимы к П.п., ибо представляют собой не более чем сокращенную запись множества таких предложений. Благодаря возможности такого сведения вся наука оказывается воплощением абсолютно достоверного знания.

Перечисленные выше свойства П.п. связаны друг с другом и в основном зависят от свойства (1). Когда выяснилось, что «чистый» чувственный опыт невозможен или, по крайней мере, не способен сохранить свою «чистоту» при выражении его в языке, неопозитивистам пришлось отказаться от этого основного свойства П.п., а вместе с ним в значительной мере и от всего остального. Они приняли сначала физикалистский, а затем «вещный» протокольный язык, предложения и термины которого обозначают чувственно воспринимаемые вещи и их свойства. П.п. в новой трактовке уже не считались абсолютно достоверными, однако поскольку их истинность обосновывается наблюдением, то раз она установлена, в ней трудно усомниться. Т.о., твердый, несомненный эмпирический базис науки сохраняется. Термины наблюдения заимствуют свои значения из чувственного опыта; этот опыт, в свою очередь, определяется работой органов чувств, а т.к. органы чувств у людей не изменяются, эмпирические термины и состоящие из них П.п. оказываются нейтральными по отношению к теоретическому знанию и его изменению. Современная философия науки отвергает идею абсолютно достоверных и нейтральных по отношению к теории П.п. и обосновывает мысль о «теоретической нагруженности» всех терминов и предложений научного языка.









ПРОТОТИП — абстрактный образ, воплощающий множество сходных форм одного и того же паттерна, наиболее репрезентативный пример понятия, фиксирующий его типичные свойства. Благодаря тому, что структуры человеческого знания и памяти включают в себя П. как абстрактные образные репрезентации, мы можем распознать образ, даже если он не тождествен П., а лишь подобен ему. Существование П. было надежно подтверждено результатами многочисленных экспериментов, которые выявили у испытуемых типичные рейтинги, отражающие степени соответствия примеров многих понятий своему «идеальному» П. Так, напр., согласно данным тестов, понятия «яблоко», «персик», «изюм», «винная ягода», «тыква» и «оливка» располагаются в данном списке в порядке убывающего соответствия понятию «фрукт». Аналогичная картина была зафиксирована и относительно примеров понятия «птица». Для понятия «четное число» прототипом служат числа 8 и 22, а для понятия «нечетное число» — 7 и 13.

По-видимому, мы абстрагируем П. из когнитивной информации, содержащейся в нашей памяти, используя для этого неосознаваемые холистические стратегии правополушарного пространственно-образного мышления. Наиболее часто используемая здесь стратегия состоит в абстрагировании П. и сравнении степени различия между ним и соответствующими паттернами. Ряд проведенных когнитивными психологами экспериментов, в частности, показывают, что некоторые П. формируются на основе часто встречающихся признаков (напр., индивидуальные черты человеческого лица), которые имеют больше шансов сохраниться в памяти, если они чаще воспринимались. Мы также можем создавать П. на основе усредненных характеристик отдельных примеров или путем абстрагирования отдельных, перцептивно выделенных, «типичных» образцов. И, наконец, мы обладаем способностью формировать П. даже в условиях, когда сталкиваемся только с его разновидностями. Причем правила, соотносящие признаки в мысленном образе, не так хорошо удерживаются в памяти, как сами признаки. Поэтому можно предположить, что формирование П. включает в себя два относительно автономных процесса — выявление информации о признаках паттерна и информации об отношениях между признаками. Эти два процесса протекают с разной скоростью. Выявление взаимосвязей признаков — процесс более медленный, чем выявление самих признаков.

В когнитивной психологии разработаны две теоретические модели формирования П. Первая — модель центральной тенденции — предполагает, что П. есть хранящийся в памяти абстрактный образ, представляющий собой нечто среднее из всех относящихся к нему примеров. Вторая — частотная модель — исходит из допущения, что П. содержит наиболее часто встречающееся сочетание признаков, свойственных некоторому набору паттернов (экземпляров). С этой т.зр. П. — это синоним «наилучшего примера» из некоторого множества паттернов. Обе модели нашли экспериментальное подтверждение, которое скорее всего свидетельствует о наличии у людей двух различных мыслительных стратегий формирования П. По-видимому, соотношение между этими стратегиями и относительное доминирование одной из них связано с когнитивной эволюцией, эволюцией пространственно-образного мышления.

Солсо Р. Когнитивная психология. М., 1995; Меркулов И.П. Когнитивная эволюция. М., 1999.

Меркулов И. П.









ПСЁВДО-ДИОНЙСИЙ АРЕОПАГИТ (Dionisios Areopagi-tus, т.е. член Ареопага, древней судебной коллегии в Афинах) — христианский мыслитель 5 или нач. 6 в., представитель поздней патристики. Трактаты и послания П.-Д. А. написаны от имени персонажа новозаветных «Деяний апостолов» — образованного афинянина 1 в., обращенного в христианство проповедью апостола Павла; но первое известие о сочинениях П.-Д. А. связано с религиозным собеседованием между православными и монофиситами в Константинополе в 533. Фразеология и стилистика П.-Д. А., бытовые реалии, упоминаемые им в контексте символических истолкований, наконец, следы прямого использования текстов Прокла, выявленные в кон. 19 в. Г. Кохом и Й. Штигльмайром, — все это в совокупности не позволяет датировать «Ареопагитический корпус» («Corpus Areopagiticum»), как его принято называть в науке, ранее втор. пол. 5 в.; некоторые дополнительные данные указывают на сирийскую среду. Ш.И. Нуцубидзе и (независимо от него) Э. Хонигман предложили идентифицировать П.-Д. А. с монофи-ситским церковным деятелем и мыслителем Петром Ивером, уроженцем Иверии (вост. Грузии), епископом Маюмы (близ Газы); высказывались и др. гипотезы (авторство Севера Антиохийского, круг Иоанна Скифопольского и т.п.), ни одна из которых, однако, не обрела общего признания. «Корпус» включает 4 трактата («О небесной иерархии», «О церковной иерархии», «О божественных именах», «Таинственное богословие») и 10 посланий; развиваемая в них доктрина — высшая точка христианского неоплатонизма. Усвоив и развив неоплатонические представления о безусловной неопределимости и неописуемости Бога (апофатическая теология — тема «Таинственного богословия») и об условной возможности восходить к богопознанию по иерархической лестнице аналогий (катафатическая теология — тема «О божественных именах»), П.-Д. А. связал онтологию неоплатонизма (и порожденное этой онтологией учение о символе) с социальной проблематикой; доктрина о «церковной иерархии» непосредственно подстраивается у П.-Д. А. к доктрине о «небесной иерархии». При этом в отличие от мистического историзма Августина (церковь как «град Божий») образ церкви у П.-Д. А. как идеального человеческого сообщества, находящегося в согласии с законами универсального бытия, предельно статичен: это иерархия людей, непосредственно продолжающая иерархию ангелов, отражение чистого света в чистых зеркалах, передающих луч друг другу, стройный распорядок церковных «таинств» (описываемых как «посвящения», при помощи лексики античных языческих мистерий); к.-л. драматизм и противоречия полностью отсутствуют. Символизм в истолковании всего сущего, эстетически переживаемая картина мира как иерархии света оказали всеобъемлющее влияние на всю средневековую эстетику (в т.ч. на теорию света и символа у Сугера, воплощенную в художественной практике готического искусства, поэзию Данте — «Рай», и др.).

Учение П.-Д. А. получило официальное признание в византийском православии первоначально благодаря его интерпретации Максимом Исповедником. Его влияние испытали Иоанн Дамаскин, Григорий Пала-ма и противник Паламы Варлаам Калабрийский, позднее Максим Грек и др. др.-рус. мыслители. На Западе «Ареопагитический корпус» стал известен с 9 в.; к нему писали комментарии многие мыслители Средних веков и Возрождения, в т.ч. Фома Аквинский и М. Фичино, сильное влияние его идей испытали Иоанн Скот Эриугена и Николай Кузанский.

Patrologiae cursus completus. Series I. T. 3. La hierarchie celeste, Paris, 1970; в рус. пер. — О божественных именах. Буэнос-Айрес, 1957; в кн.: Антология мировой философии. М., 1969. Т. 1.4.2.

Скворцов К.И. Исследование вопроса об авторе сочинений, известных с именем св. Дионисия Ареопагита. Киев, 1871; Нуцубидзе Щ. Тайна Псевдо-Дионисия Ареопагита. Тбилиси, 1942; Он же. Петр Ивер и проблемы ареопагитики. Тбилиси, 1957; Хомигман Э. Петр Ивер и сочинения Псевдо-Дионисия Ареопагита. Тбилиси, 1955; Данелиа С.И. К вопросу о личности Псевдо-Дионисия Ареопагита // Византийский временник. М.; Л., 1956. Т. 8; Roques R. L'univers dionysien. Paris, 1954; Pepin J. Univers dionysien et univers augustinien. Aspects de la dialectique. Paris, 1956; Vanneste J. Le Mystere de Dieu. Essai sur la structure rationelle de la doctrine mystique du Pseudo-Denys LAreopagite. Bruges, 1959.

C.C. Аверинцев










ПСИХИКА (от греч. psychikos — душевный) — специфический способ функционирования души. Традиционно психическая реальность противопоставляется, с одной стороны, физиологии организма, понимаемой биохимически, с др. — понятию «душа», воспринимаемому как метафизическая сущность. Посредством П. субъект строит картину внешнего мира, в которой упорядочены события настоящего, прошлого и возможного будущего, и, используя эту картину, регулирует и организует свою деятельность. П. есть и у животных, однако современная психология считает, что только у человека присутствует специфическая высшая стадия развития П. — сознание.

Обычно в качестве психических феноменов рассматриваются мысли, чувства, ощущения, восприятия, память, образы, переживания, представления, умственные акты, мотивации и желания и т.д. Выделяются следующие, не сводимые друг к другу категории психической реальности: 1) образ (через него выражается гносеологическое отношение П. к окружающему миру); 2) действие (единичный акт, сложной системой таких актов является поведение); 3) мотивация; 4) коммуникация (психосоциальное отношение, не сводимое к способам отношения отдельного субъекта к окружающему миру); 5) индивид, или личность (интегральное понятие, указывающее на уникальность каждой конкретной особи).

Проблемы психического функционирования, наряду с общим противопоставлением душевное — телесное, были в центре филос. дискуссий многих школ в психологии, вследствие чего невозможно выделить нейтральное определение П. Достаточно долго в философии использовалось только понятие души (духа), понятие «П.» возникло лишь сравнительно недавно, в кон. 19 в. У каждой школы психологии сложилось свое представление о том, какой частью целостного явления П. занимается она сама, и свое понимание П. как целого.

Западноевропейская рационалистическая традиция, которая берет начало с Аристотеля и важнейшим представителем которой был Р. Декарт, указывает на следующие признаки, присущие всем психическим феноменам: явления собственной психической реальности даны каждому с непосредственной очевидностью; такой прямой доступ возможен только к собственным психическим состояниям, в то время как об аналогичных состояниях др. можно судить лишь косвенно; в наличии у себя П. и в ее сознательном содержании каждый уверен абсолютно; все психические феномены не имеют пространственной протяженности и локализации (независимо оттого, какие свойства присущи их материальному субстрату); большинство психических феноменов характеризуется интенциональностью, содержательной направленностью (мысль о ч.-л., переживание ч.-л.).

В школах глубинной психологии подчеркивается многоуровневое строение П.: бессознательная часть (составленная преимущественно инстинктами), сознательная (доступная самонаблюдению и являющаяся источником волевой регуляции поведения), сверхсознательная (составляемая преимущественно социальными влияниями и установками). Гуманистическая психология подчеркивает динамику П. в процессе самоактуализации. В марксистской философии П. считалась формой отражения внешнего мира. Некоторые школы психологии изучают П. в той мере, в какой ее функционирование выражается внешне в доступных наблюдению телесных проявлениях (психофизиология, этология, бихевиоризм); фактически они примыкают к определению П. как отражения реальности. Некоторые современные школы, например трансперсональная психология, рассматривают П. как выходящую за пределы индивидуального Я.

Спецификой психического функционирования активно занимаются такие филос. направления, как феноменология, экзистенциализм и др.








ПСИХОАНАЛИЗ (от греч. psyche — душа и analysis — решение) — философско-психологическая концепция и часть психотерапии, врачебный метод исследования, предложенный З. Фрейдом для диагностики и лечения истерии. В П. проводится различие между техникой П. как методом психологического исследования бессознательных психических процессов, связанной с этой техникой терапией и основанной на них теорией П. — совокупностью разнородных предположений о строении и функционировании психического аппарата в целом.

Истоком П. является фрейдизм, который придал многим гипотезам бессознательного философско-антропологический статус. Рождение П. стало поворотным пунктом в судьбе психологии. Оно оказало воздействие и на философию, поскольку сложилось новое филос. направление. Отныне психологи могли не только описывать разрозненные механизмы психики, но и изучать внутренний мир человека в целом.

П. присущ динамический взгляд на все стороны умственной жизни, сознания и бессознательного. Фрейд опирался на богатую филос. и психологическую традицию. Гипотеза о неисчерпаемости психики выдвигалась многими мыслителями. Учение о бессознательных идеях можно обнаружить у И. Герберта, интуицию о психической энергии — у Г. Фехнера. Психологическая теория неврозов была разработана Ж. Шарко и П. Жане. Ключевое для П. слово «вытеснение» использовалось ранее А. Шопенгауэром.

Непосредственной предтечей П. оказался т.н. катарсический метод, развитый в 1882 венским психиатром Й. Брейером. Последний доказал, что тяжелые формы истерии могут излечиваться с помощью гипноза, если пациент сумеет вспомнить забытое травматическое переживание и соответственным образом «отреагировать» на источник невроза.

Фрейд заменил гипноз новым методом, который лег в основу П. В результате выяснилось, что травматические события, аффективные переживания, несбывшиеся мечтания только по видимости исчезают из психики. На самом деле они подвергаются вытеснению — активному удалению из сознания в сферу подсознательного. Вытесненное из сознания забывается человеком, но сохраняет в бессознательном присущую ему энергию влечения. Под влечением Фрейд подразумевал общую направленность движения живого организма, бессознательное стремление человека к удовлетворению своих потребностей. Фрейд отказался от использования гипноза, применив метод свободных ассоциаций, позволяющий неожиданно набрести на истоки травмы. Он разработал психологическую доктрину, призванную изучать скрытые связи и основы человеческой душевной жизни. Специфическое сочетание патологических впечатлений и представлений, особенно сексуальных, устраняется из сферы сознания. В сфере бессознательного, которая представляет собой резервуар сексуальных вожделений, разыгрывается сложная драматургия эмоций и устремлений. В результате содержание бессознательного проникает в сознание, создавая угрозу духовному единству Я, инкорпорированному в окружающий мир.

Т.о., в основании П. лежит гипотеза о преобладающей роли бессознательного в психике человека, о влиянии разнородных «комплексов», прежде всего либидо (энергии сексуальных влечений), на поведение, мысли и поступки человека. Вытесненное из сознания не угасает, не растворяется, а воздействует на психическую жизнь. Под всякими масками и облачениями бессознательное вновь проникает в сознание. Забывание, оговорки, грезы, ложные поступки, неврозы (истерии) и свидетельствуют об этом. Сознательное Я выставляет защиту против вытеснения влечений и импульсов. Так рождаются компромиссные психические образования.

Во время беседы, путем «анализа», через свободные ассоциации можно высветлить эти переживания, вытащить их на свет из глубин бессознательного. По мнению Фрейда, сновидения имеют и смысл, и значение. Нам не снится то, что не является существенным отражением нашей внутренней жизни. Все сновидения можно понять, если знать ключ к их разгадке. Главный путь к пониманию подсознательного и осмысление наиболее мощных мотивов как патологического, так и нормального поведения лежит через истолкование сновидений. Фрейд не только определил природу сновидений, он настойчиво и непреклонно подтверждал одно из старейших представлений: сон есть осуществление иррациональных желаний, подавляемых во время бодрствования.

Поначалу П. сосредоточился на учении о различных формах и обнаружениях психической энергии, уделяя особое внимание либидо. Предполагалось, что в отличие от влечений к самосохранению они обладают способностью к вытеснению и сложным преображениям. В процессе индивидуального развития либидо концентрируется в различных телесных зонах, что и обусловливает фазы психосексуального развития: от аутоэротизма через Эдипов комплекс к внешнему развитию. Инфантильные компоненты сексуальности в ходе индивидуального развития вытесняются, обладая вместе с тем наибольшим патологическим потенциалом. Будучи базой психоневрозов, они влияют на формирование характера.

Разделение психики на сознательное и бессознательное явилось основной предпосылкой П. и дало возможность с его помощью понять важные патологические процессы в психической жизни. П. не считает сознательное сутью психики, а смотрит на сознание как на качество психики, которое может присоединиться к др. качествам или может отсутствовать.

Фрейд весьма существенно обогатил психологию, введя понятие структуры психики. Психика, по Фрейду, есть единство трех систем, которые находятся в постоянном взаимодействии. Наиболее архаическая, безличная часть психики (1) называется «Оно». Это резервуар психической энергии, «кипящий котел» влечений, которые стремятся немедленно реализоваться. Оно — часть психики, связанная с соматикой, но лишенная контактов с внешним миром и не знающая различия между внешней реальностью и субъективной сферой. Оно содержит страсти. Фрейд был первым психологом, который в противоположность распространенной прежде традиции исследовал все богатство человеческих страстей: любовь, ненависть, тщеславие, жадность, ревность и зависть. Страсти, которые ранее были «доступны» лишь романтикам и трубадурам, Фрейд сделал предметом научного исследования.

Следующая часть психики (2) — Я. Это то, что можно назвать рассудком. Она похожа на всадника, который должен обуздать превосходящего его по силе коня. Разница только в том, что всадник пытается сделать это собственными силами, а Я — заимствованными. Если всадник не хочет расставаться с конем, то ему не остается ничего другого, как вести коня туда, куда конь хочет идти. Так и Я превращает волю Оно в действие, будто это была его собственная воля.

Отношение Я к сознанию специфично. Люди привыкли везде применять социальные и этические оценки, и они не удивляются, когда слышат, что деятельность низших страстей протекает в бессознательном. Но люди ожидают, что психические функции получают доступ к сознанию тем легче, чем выше они оцениваются с этой т.зр. Однако данные психоаналитического опыта иные. Даже тонкая и трудная индивидуальная работа, обычно требующая напряженного размышления, может совершаться и бессознательно, не доходя до сознания. В Я не только самое глубокое, но и самое возвышенное может быть бессознательным.

И наконец часть психики (3) — Сверх-Я. Оно формируется на базе предписаний родителей и воспитателей, которые выражают установки социальной среды. Хотя Сверх-Я функционирует бессознательно, оно имеет и сознательные аналоги (совесть, идеал-Я). П. постоянно упрекали в том, что он не озабочен высоким, моральным, сверхличным в человеке. Этот упрек был вдвойне несправедлив — и исторически, и методически: во-первых, моральным и эстетическим тенденциям в Я с самого начала был приписан импульс к вытеснению; во-вторых, психоаналитическое исследование не могло выступать в виде филос. системы с законченным и готовым сводом научных положений, а должно было шаг за шагом пробивать себе дорогу к пониманию психических сложностей путем аналитического расчленения нормальных и анормальных феноменов. Высшее существо — это идеал-Я — репрезентация наших отношений к родителям.

Жизнь человека истолковывается в П. как поле битвы между сферой бессознательного, Я, с помощью которого человек сам себя отождествляет (механизм идентификации), и Сверх-Я, представленного системой моральных норм и социальных запретов, воздействующих через совесть.

Фрейд сделал колоссальный шаг вперед в осмыслении феномена человека. Философ 18 в. был бы чрезвычайно удивлен, если бы узнал, что личность формируется не в результате сознательного выбора, что человек оказывается упрямым или пунктуальным вовсе не потому, что эти качества кажутся ему уместными и привлекательными. Фрейд показал, что человек несет в своей психике следы детского психосексуального развития. Этим и определяется во многом разнообразие человеческих характеров.

Лейбин В.М. Фрейд, психоанализ и современная западная философия. М., 1990; Руткевич А.М. Психоанализ. М., 1997; Гуревич Л.С. Теория и практика психоанализа. М., 1999.

П.С. Гуревич









ПСИХОЛОГИЗМ В ЛОГИКЕ — система взглядов, согласно которым законы логики являются законами психологии. Сторонники П. в л. стремились интерпретировать понятия, принципы и законы логики как непосредственное выражение тех устойчивых связей между мыслями, которые возникают у субъекта в процессе рассуждения. Ассоциация и диссоциация мыслей, их интеграция и дезинтеграция служат, по их мнению, основой для формирования суждений и умозаключений. Т.о., принципы и законы логики оказываются законами субъективной психической деятельности. Именно законы, исследуемые психологией мышления, раскрывают действительные механизмы того, как субъект сознательно ассоциирует разные мысли в процессе рассуждения. Логика же, как и язык, оформляет и выражает результаты этой субъективно-психологической деятельности мышления во внешних по отношению к этой деятельности логических формах понятий, суждений и умозаключений. Поэтому логические формы, как и языковые структуры, должны быть объяснены именно из ассоциации идей, возникающих в мышлении субъекта.

П. в л. получил распространение после того, как психология отделилась от философии и приступила к эмпирическим исследованиям психической, в т.ч. мыслительной, деятельности человека. В результате этого некоторые психологи попытались истолковать объективные законы правильного, ведущего к истине мышления, исследуемые логикой, как субъективные психологические законы. П. в л., усиливший свои позиции в посл. четв. 19 в., возник и развивался прежде всего на почве ассоциативной психологии. Сводя суждения и умозаключения логики к ассоциациям субъективных представлений, его сторонники лишают логические законы объективного, или, точнее, интерсубъективного, содержания. В результате становится неясным, на какие общезначимые критерии опираются люди, когда они стремятся в чем-то убедить друг друга, вскрывают логические ошибки в рассуждениях, достигают взаимопонимания и согласия. Против П. в л. с резкой критикой выступил создатель математической логики Г. Фреге, убедительно показавший, что законы, правила и стандарты мышления, устанавливаемые логикой, не зависят от индивидуальных, психических особенностей отдельных людей и потому имеют интерсубъективный характер. Воздействие критики Фреге на тогдашних философов было настолько сильным, что под ее влиянием Э. Гуссерль пересмотрел свои прежние взгляды и примкнул к антипсихологистам. В настоящее время П. в л. характеризуется как позиция, согласно которой: 1) логические законы являются «законами мысли», т.е. психологическими законами; 2) истина может быть сведена к ее верификации, 3) непосредственные чувственные данные должны быть признаны исходным пунктом научного исследования.

Психологический анализ, бесспорно, дает возможность шире взглянуть на особенности механизма мыслительной деятельности. В частности, такой подход позволяет установить различие между психологическими особенностями правильных, рациональных и неправильных, иррациональных рассуждений, а также установить, какими патологическими процессами вызваны нарушения рационального мышления. Такие эмпирические исследования являются важными с т.зр. раскрытия психологии мышления, но они отнюдь не приводят к замене логических законов, принципов и правил психологическими законами. Превращение логики в раздел психологии лишило бы логику объективного критерия правильного, рационального, ведущего к истине мышления.

Фреге Г. О смысле и значении. М., 1892; Милль Дж.С. Система логики силлогистической и индуктивной. М., 1914; Dummet M. Frege: Philosophy of Language. London, 1981.










ПСИХОЛОГИЯ ИСКУССТВА — исследовательское направление, изучающее свойства и состояния личности, обусловливающие создание и восприятие произведений искусства, социально-психологические основы художественного процесса. П.и. сложилась как относительно самостоятельная область науки в кон. 19 в. В рамках т.н. социотропной (фундаментальной) и биотропной (прикладной, экспериментальной) П.и. изучаются формы участия сознания, эмоций, воли, памяти, воображения, интуиции, врожденных и приобретенных способностей в актах художественного творчества и художественного восприятия. Первые специальные работы по П.и. сразу же обнаружили свой междисциплинарный характер. Не все школы и направления психологической науки в равной мере занимаются разработкой проблем П.и. Особое значение для эстетико-психологического анализа имеют, как минимум, три направления. Ассоциативная психология изучает способы соединения представлений по определенным правилам и выявляет механизмы художественного восприятия, принципы организации и взаимодействия образной системы художественного текста. Гештальтпсихология исследует природу психики человека с позиций теории целостности. Выявление единства действия осознаваемых и безотчетных стимулов, типов личностей и темпераментов напрямую способствует изучению психологического своеобразия фигуры художника. И, наконец, чрезвычайную важность представляет теория бессознательного, проливающая свет на малоизученные процессы художественного творчества и художественного восприятия. В разработку этой теории весомый вклад внесла психоаналитическая школа. Обращают на себя внимание разные трактовки роли бессознательного в художественном творчестве, представленные в концепциях З. Фрейда и К.Г. Юнга. Усилия Фрейда могут быть истолкованы как действия ученого-рационалиста, стремившегося выявить границы и превращенные формы действия подсознательного с тем, чтобы научить человека управлять этим подсознательным, т.е. обуздать его, заставить подсознательное действовать в интересах сознания. Напротив, вся система размышлений Юнга показывает, что в бессознательном он видит самоценную часть внутреннего мира человека. Доверие к бессознательному — это доверие к глубинным основам жизни, которыми наделен каждый человек. Фрейд полагал, что невроз — помеха полноценной жизни, то, от чего следует избавляться. Счастливый человек, по мысли Фрейда, не фантазирует, невротик — фантазирует всегда, поскольку не вполне способен «легально» реализовать свои желания. Др. позицию занимает Юнг, считавший, что невротическое состояние в определенной мере творчески продуктивно, оно является уделом художника: «Относительная неприспособленность есть по-настоящему его преимущество, оно помогает ему держаться в стороне от протоптанного тракта, следовать душевному влечению и обретать то, чего другие были лишены, сами того не подозревая». Большая сила неосознанных внутренних влечений, нереализованных порывов есть обещание и предпосылка творческого акта. Т.о., Юнг настаивал на том, что не следует искоренять бессознательное, оно способно дополнять сознание и плодотворно с ним сотрудничать. На этом выводе Юнга были основаны многие последующие психологические теории искусства, а также сама художественная практика: творчество Пруста, Джойса, Дали, Лоуренса, Вулф, Магритта, которым юнгианские положения дали сильный импульс и помогли сформулировать их собственные творческие манифесты. Современные исследования психологии творчества отмечены особым вниманием к таким его механизмам, как интенция и мотивация.

Большой массив психологических исследований посвящен изучению проблем художественного восприятия. В этой сфере выделяются работы Т. Липпса («теория вчувствования»), который интерпретировал феномен художественного наслаждения как «объективированное самонаслаждение». Воздействие произведения, по его мнению, впрямую зависит от умения и возможности преобразовать полученные импульсы в собственное интимное переживание. Основополагающую роль при этом играют индивидуальные воображение и фантазия, способные создавать в вымысле «идеально возможную и полную жизнь». Липпс стремился выявить необходимый «минимум» зависимости восприятия от объекта, отмечая элементарные влияния, оказываемые пространственными композициями разного типа в архитектуре, изобразительном искусстве, сценографии: мы поднимаемся вместе с высокой линией и падаем вместе с опускающейся вниз, сгибаемся вместе с кругом и чувствуем опору, воспринимая лежащий прямоугольник. И тем не менее иконографическая сторона произведения искусства не способна быть определяющим фактором восприятия. Вчувствование — это не познание объекта (произведения искусства), а своеобразный катарсис, дающий ощущение самоценности личностной деятельности. Обращает на себя внимание известная близость теории художественного восприятия Липпса учению И. Канта: по мнению обоих, художественно-ценное зависит не от объекта, а от духовного потенциала субъекта, его способности «разжечь» в самом себе волнение и безграничную чувствительность. Широкую известность за пределами психологии получили также теории художественного восприятия А. Потебни, А. Веселовского, Л. Выготского.

Специальный раздел современной П.и. — историческая психология — на основе анализа исторической панорамы произведений искусства ставит целью изучение и воссоздание форм психической пластичности человека в истории.

Выготский Л.С. Психология искусства. М., 1968; Арнау-дов М. Психология литературного творчества. М., 1970; Арнхейм Р. Искусство и визуальное восприятие. М., 1974; Фрейд З. Художник и фантазирование. М., 1995; Кривцун О.А. Эстетика как психология искусства. М., 1996; Он же. Историческая психология и история искусств. М., 1997; Юнг К., Нойман Э. Психоанализ и искусство. М., 1996.

О.А. Кривцун









ПСИХОФИЗИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА — см.: Сознания и тела отношение.






ПУАНКАРЕ (Poincare) Жюль Анри (1854—1912) — фр. математик и физик, один из последних универсалистов, оставивший свой след практически во всех областях физико-математического знания. П. принадлежат пионерские труды в области теории дифференциальных уравнений (в т.ч. построение качественной теории дифференциальных уравнений), теории автоморфных функций, топологии и др. Основополагающий характер носят также его труды по небесной механике, изучению теплопроводности, теории потенциала, электромагнитных колебаний и др. В работе «О динамике электрона» (1905) им были даны основы специальной теории относительности.

П. — автор ряда работ по философии науки: «Наука и гипотеза» (1902), «Ценность науки» (1905), «Наука и метод» (1908), «Последние мысли» (посмертно — 1913), составленных из статей и докладов, прочитанных им на научных и филос. конгрессах. Книги П. помимо чисто профессионального вызывали и широкий общественный интерес, что объяснялось не только высоким мастерством изложения существа научных проблем, но и предпринятым в них пересмотром мировоззренческих и методологических оснований классической науки. П. — инициатор и участник ряда широких дискуссий начала 20 в., имевших методологический характер (спор логицистов и интуиционистов, проблема статуса математики в составе физического знания, конвенция и ее роль в научном познании и др.).

В работах П. по философии науки нашли свое освещение и развитие многие общие проблемы научного познания: взаимоотношение математики и опыта, математики и логики, значение гипотез и конвенциональных соглашений в естественно-научном познании, проблема объективности научного познания и др. С особой полнотой и тщательностью были разработаны им методологические аспекты проблемы относительности движения.

Избр. труды. М., 1971-1974. Т. 1-3; О науке. М., 1983.









ПУЕРИЛИЗМ (от лат. puer — мальчик) — понятие философии культуры, характеризующее свойственное многим представителям европейской и североамериканской культуры настойчивое желание сохранить молодость, мальчишество как состояние души, жить беззаботно, ни над чем глубоко не размышляя. П. проявляется в обращении к спорту и игре, тенденции к упрощению всех духовных проблем, уходе от метафизических и этических вопросов и т.п. Психология современного массового (зап.) человека, писал X. Ортега-и-Гасет в «Восстании масс» (1930), определяется следующим: «Во-первых, подспудным и врожденным ощущением легкости и обильности жизни, лишенной тяжких ограничений, и, во-вторых, вследствие этого — чувством собственного превосходства и всесилия, что, естественно, побуждает принимать себя таким, какой есть, и считать свой умственный и нравственный уровень более чем достаточным... Привычка ощущать превосходство постоянно бередит желание господствовать. И массовый человек держится так, словно в мире существуют только он и ему подобные, а отсюда и третья его черта — вмешиваться во все, навязывая свою убогость бесцеремонно, безоглядно и безоговорочно, т.е. в духе «прямого действия». Эта совокупность заставляет вспомнить такие ущербные человеческие особи, как избалованный ребенок и взбесившийся дикарь, т.е. варвар».










РАВЕНСТВО — одно из основных понятий социальной философии и самой социальной жизни. Основанием для всех видов Р. является формальное Р., которое в зависимости от сферы применения и выбора ценностной основы уравнивания формирует различные содержательные модели и концепции Р. Формальное Р. представляет собой одинаковое отношение к подобным ситуациям. Оно противостоит произвольности действий, вводя определенные правила поведения и создавая основу для внесения в деятельность индивида некой безусловной последовательности. Исторически представление о формальном Р. впервые нашло выражение в нормативном правиле талиона, которое прямо направлено против неравной трактовки одинаковых ситуаций: всякий ущерб равно требует непременного возмездия, и это возмездие должно быть равным для случаев одинакового ущерба. Золотое правило нравственности и заповедь «не навреди» устанавливают иной, более высокий, тип Р. — признание равного достоинства личностей как представителей человеческого рода (фундаментальное этическое Р.). В этом случае другие, с моей т.зр., наделены равным правом на хорошее обращение с ними вне зависимости от их реальных поступков.

Наиболее адекватной религиозной формой выражения фундаментального этического Р. стала иудео-христианская монотеистическая концепция Р. людей как творений единого Создателя. Вместе с тем в христианской религиозно-этической доктрине наряду с положительным Р. духовных способностей, позволяющих стремиться к спасению, присутствует всеобщее отрицательное Р., порожденное последствиями первородного греха. В антич. традиции идея этического Р. впервые появляется в стоической философии в связи с признанием равной природной причастности всех индивидов к Божественному Логосу. В дальнейшей истории философско-этической мысли к указанным основаниям концепции равного достоинства человеческих личностей (Р. душ и потенциально равной природной рациональной способности) добавились вне-рациональное природное Р. (Р. в стремлении к счастью, в объеме потребностей и т.д.), а также Р. с т.зр. сверхприродной (трансцендентальной) рациональности.

Наиболее строгим выражением идеи этического Р. в новоевропейской философии следует считать второй практический принцип воли И. Канта, согласно которому к человечеству (в своем лице и в лице др.) следует относиться как к цели и никогда — только как к средству. При этом утверждение разного (неравного) достоинства существ, обладающих рациональной способностью, понимается Кантом как явная логическая ошибка.

Современные теоретики стремятся точнее обозначить тот комплекс общих свойств, которые в достаточной мере закрепляли бы признание Р. В него входят: специфически человеческие эмоции и желания, способность к мышлению и использованию языка, способность вести счастливую жизнь, способность к составлению жизненных планов и моральной автономии, способность к вынесению справедливых суждений и т.д. (Б. Уильяме, Г. Властос, В. Франкена и др.). Однако некоторые исследователи считают, что, избавляя общество от «сексизма», «расизма» и «национализма», указанный список порождает др. вид неравноправия — «видизм» («speciesism») по отношению к иным живым существам (П. Сингер).

Идея общественного?, может быть представлена как попытка распространить абстрактный идеал равного достоинства, глубоко укорененный фактически во всех современных духовных традициях, на различные сферы общественной жизни. В их формировании задействована т.н. презумпция Р., высказанная еще Аристотелем и состоящая в том, что именно социальное неравенство, а не Р. нуждается в оправдании перед лицом справедливости (Л. Стефен, И. Берлин, Р. Хэар и др.). Др. словами, для признания неравенства легитимным следует привести основательные аргументы, отталкивающиеся от самой морали, религии, метафизики или беспристрастного анализа действительных условий существования. В легально-политической области процедура, конституирующая эгалитарные и антиэгалитарные концепции, создает следующие полярные т.зр.: идея Р. политических гражданских прав, Р. перед законом и идея естественной иерархии. В социально-экономической области возникают иные два полюса: идея волюнтаристски-уравнительного распределения благ и идея полного санкционирования любого вида автоматически сложившегося неравного их распределения. Промежуточную позицию занимают проекты уравнивания граждан (подданных) через ограничение автоматических распределительных процессов (теории Р. стартовых возможностей, контроля над Р. условий соревнования и, наконец, уравнительной коррекции его результатов).

Существует ряд интеллектуальных традиций, со времен античности специфически использующих понятие Р. Первая традиция восходит к представлению об общине, где отсутствуют институционализированная власть и собственность, царствуют семейные (братские) отношения и гарантировано всеобщее одинаковое изобилие (подчас за счет невзыскательности и простоты). Эта традиция достигает своего пика в разработке социалистической идеи.

Вторая традиция исходит из приватного потребления благ и состязательного Р. при их достижении, неизбежного из-за невозможности найти априорную процедуру выделения достойнейших. Такая (либеральная) модель присутствует уже в некоторых рассуждениях Аристотеля и стоиков. В ее рамках ведущей проблемой оказывается вопрос о совместимости понятий Р. и свободы. Классическая либеральная концепция Р., созданная Дж. Локком, исходит из их бесконфликтного совмещения. Это вызвано тем, что исторически проблематичность отношений свободы и Р. выявляется только тогда, когда освобождение от конкретных форм иерархического порядка не является основной тенденцией политической жизни. Однако уже с кон. 18 в. формируется противоположное мнение о том, что Р. есть результат зависти, эгоизма, омассовления культуры и управления обществом, а значит, оно явно противостоит свободе (Э. Берк, А. Токвиль и др.).

Третья интеллектуальная традиция использует понятие Р. для оправдания естественной иерархии статусов или, в смягченной форме, для создания психологических процедур, позволяющих сознавать себя равным в некоторой заведомо неравной системе распределения прав или благ. Таковы платоновская государственная утопия и критика демократического устройства полиса. В позднейший период эта традиция находит выражение у Т. Гоббса, европейских консерваторов с нач. 19 в., З. Фрейда, некоторых сторонников меритократии в 20 в.

Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск, 1995; Гусейнов А.А., Апресян Р.Г. Этика. М., 1998; Панарин А.С. Философия политики. М., 1998; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000.

А. В. Прокофьев







РАДИЩЕВ Александр Николаевич (1749—1802) — рус. писатель, филос. В 1766—1771 учился на юридическом факультете Лейпцигского ун-та. В 1790 издал кн. «Путешествие из Петербурга в Москву» (в личной типографии, небольшим тиражом). В ней критически описывалось «чудище» — социально-экономический и политический строй России (крепостное право, самодержавие). В книге говорилось также о том, что церковь и деспотизм служат одной цели, они сообща гнетут общество: первая сковывает рассудок людей, второй подчиняет себе их волю. Сам Р. в мировоззренческом плане придерживался материалистически ориентированного деизма, отождествляя Бога с природой. Р. не отрицал значимости общественных реформ, но сомневался в том, что правящие верхи пойдут на них. Освобождение, по его мнению, может последовать снизу в силу самой тяжести порабощения. После выхода книги в свет Р. был заключен в Петропавловскую крепость. Смертный приговор, вынесенный палатой уголовного суда и утвержденный Сенатом, императрица заменила на десятилетнюю ссылку в Илимск, где Р. находился с 1792 по 1796. Там им был написан филос. трактат «О человеке, о его смертности и бессмертии», в котором использовался прием параллельного изложения материалистических и атеистических воззрений (в первых двух книгах), идеалистических и религиозных (в двух последующих). Однако информация об общеизвестном, тривиальном, с одной стороны, и неординарном — с другой, призвана была воздействовать на читателя того времени не разнопланово, а однозначно, как утверждение принципов материализма. В 1797— 1801 жил под надзором в деревне Немцове (близ Малоярославца); в 1801 возвращен в Петербург. Участвуя в комиссии по составлению законов, вновь навлек на себя недовольство и кончил жизнь самоубийством, приняв яд. 

Полн. собр. соч. М.; Л., 1938-1952. Т. 1-3.
Старцев А.И. Радищев. М., 1990; Сухов А.Д. А.Н. Радищев — философ-материалист // Философия и общество. 2003. № 1.










РАДКЛИФФ-БРАУН (Radcliffe-Brown) Альфред (1881 — 1955) — англ. социолог и один из наиболее известных антропологов пер. пол. 20 в. Основными заслугами Р.-Б. стали применение системного подхода к изучению примитивных обществ и коренной поворот социальной антропологии к сравнительному изучению культур. В результате социальная антропология превратилась в строгую теоретическую и эмпирическую дисциплину: она стала заниматься сравнительным анализом устойчивых и изменяющихся социальных структур. В 1914 Р.-Б. ввел понятие «социальная структура», в 1930-е гг. оно стало ключевым. Социальная структура у Р.-Б. опирается на взаимодействие индивидов, а организация — на взаимосвязь деятельностей. Пытаясь придать своему учению завершенный характер, Р.-Б. заменил понятие «социальная система» на понятие «культура».

Основные идеи Р.-Б. и его метод излагаются уже в ранних работах: «Андаманские островитяне» (1922), «Методы этнологии и социальной антропологии» (1923), «Брат матери в Южной Африке» (1924). Более полное воплощение эти идеи нашли в работах кон. 1920-х гг.: «О понятии функции в социальной науке», «О социальной структуре», «Социальная организация австралийских племен». Р.-Б. отказался от описания социальных феноменов в историческом или психологическом аспекте. Социальные явления он толковал как устойчивые системы адаптации, коадаптации и интеграции. Общество рассматривалось как динамическая система взаимозависимых элементов, скрепленных верой. Составляющие ее элементы всегда являются функционально совместимыми друг с другом. Р.-Б. сыграл важную роль в ознакомлении амер. антропологов с идеями структурного функционализма. Основные работы на эту тему: «Структура и функции в примитивных обществах» (1952), «Метод в социальной антропологии» (1958).

Антология исследований культуры. СПб., 1997; Гуре-вич П.С. Культурология. М., 1999.








РАДХАКРИШНАН Сарвепалли (1888—1975) — инд. философ, религиовед, общественный и политический деятель, один из самых значительных представителей неоиндуизма 20 в. Род. в образованной брахманской семье в г. Тиррутани (шт. Андхра-Прадеш), получил и традиционно инд. и европейское образование. В 1918—1921 — проф. философии в ун-те Майсура, в 1921—1931 — в ун-те Калькутты, в 1931 —1936 —вице-президент Андхрского ун-та, в 1938—1948 — Бенаресского индуистского ун-та; в 1946—1952 — глава инд. представительства в ЮНЕСКО, в 1949—1952 — посол Индии в СССР, в 1953—1962 — президент Делийского ун-та; в 1952—1962 — вице-президент Индии; в 1962— 1967 — президент Индии.

Р. — автор многочисленных лекционных курсов (читавшихся как в Индии, так и за ее пределами — преимущественно в Англии и США) и книг, первой значительной из которых стала монография «Философия Р. Тагора» (1918). В двухтомной «Индийской философии» (1923—1927) сочетается эрудиция автора, касающаяся всех основных школ инд. философии, с сознательным компаративистским подходом и постоянным выявлением параллелей между инд. и зап. мыслью (не компенсирующим, правда, отсутствие историко-стадиального подхода). «Индийский образ жизни» (1927) предназначался для апологетической презентации индуизма перед зап. аудиторией: индуистская ментальность предстает здесь как «религиозность субъекта» — в противоположность «религиозности объекта» иудаизма, христианства и ислама; инд. ментальность в целом предстает как интуитивизм, направленный на «реализацию» истины в противоположность рационализму зап. мысли, ориентированной на умозрительное усвоение; здесь же предпринимается сознательное осовременивание ключевых индуистских понятий «карма», «сансара», «дхарма» и т.д., типичное для всего неоиндуизма. Индуизм вполне сочетаем, по Р., с откровениями основателей мировых религий, но при равенстве всех религий оказывается в его интерпретации все же всех «равнее». В кн. «Идеалистический взгляд на жизнь» (1932) и «Восточные религии и западная мысль» (1939) Р. выражает свою убежденность в сущностном единстве общемирового филос. идеализма — от Платона до Дж. Беркли и Г.В.Ф. Гегеля, — которому соответствует идеализм веданты (при этом существенные различия в названных «редакциях» идеализма учитываются явно недостаточно). Идеализм противопоставляется несостоятельной философии материализма и материалистической системе ценностей. Сочетание зап. сциентизма и инд. мистицизма (под эгидой веданты) могли бы создать, по Р., возможности для мирового духовного синтеза. В подробно комментированном переводе сутр веданты «"Брахма-сутра": философия духовной жизни» (1960) Р., переводивший с санскрита на английский также и «Бхагавадгиту», и основные Упанишады, выступает в определенном смысле в амплуа основателей школ средневековой веданты, которые комментировали все «три сокровища» ведантийской традиции. Здесь он, однако, занимает двойственную позицию: с одной стороны, он видит в адвайта-веданте Шанкары высшее достижение мировой мысли, с др. — пытается, подобно всем оппонентам последнего начиная с Бхаскары (8—9 вв.), реабилитировать «полную реальность» мира, которая у Шанкары решительно отрицается. Принятие реальности мира необходимо, в свою очередь, для реабилитации человеческого активизма и научного освоения действительности в свете «правильно понятой» ведантийской философии.

Индийская философия. Т. 1—2. М., 1956—1957; Эсхатология (О будущей жизни души). Киев, 1993;
Аникеев Н.П. Философские и социологические взгляды С. Радхакришнана // Современная философская и социологическая мысль стран Востока. М., 1965; Литман А.Д. Сарве-палли Радхакришнан. М., 1983.

В.К. Шохин












РАЗВИТИЕ — поступательное движение, эволюция, переход от одного состояния к др. Р. противопоставляется «творению», «взрыву», появлению из ничего, а также спонтанному формированию из хаоса и «катастрофизму», предполагающему внезапное, одномоментное замещение имевшихся объектов совершенно новыми. Идея Р. начала складываться в античности, но в 18 в. И. Кант называл ее «рискованным приключением разума», поскольку многие области невозможно было представить как развивающиеся («небесный» мир, органическая природа и др.). Сам Кант применил идею Р. для объяснения происхождения Солнечной системы, Ж.Л. Бюффон — в связи с историей Земли, Ж.Б. Ламарк — для объяснения эволюции живых существ, И. Г. Гердер — для описания истории культуры и т.д. Ч. Дарвином понятие Р. было распространено на все живые существа, включая человека, и стало основным принципом биологии.

В философии нем. идеализма Р. было представлено как саморазвертывание божественного в мире. В качестве общей теории Р. Г.В.Ф. Гегель предложил диалектику, элементы которой содержались еще в философии Гераклита и в средневековой философии. Основной принцип диалектики, утверждающий изменчивый и преходящий характер всех конечных вещей, соответствует, по Гегелю, представлению о всемогуществе Бога. «Большинство положений диалектики, — пишет Ю. Бохеньский, — суеверия. Это и убеждение в том, что природа «дискутирует» сама с собой, и вера в некую «высшую» логику, и уверенность в том, что с помощью этой так называемой диалектической логики можно достигнуть каких-либо результатов. Ведь она в лучшем случае представляет собой собрание весьма примитивных советов, далеких от принципов современной методологии науки».

Попытки создать универсальную теорию Р., описывающую механизм Р. в любой произвольно взятой области, начиная с эволюции живых существ и кончая эволюцией времени и Вселенной, на сегодняшний день окончились безрезультатно.










РАЗДЕЛЕНИЕ ВЛАСТЕЙ — общепризнанный принцип построения и функционирования аппарата управления в современных демократических гос-вах, основанный на системе сдержек и противовесов законодательной, исполнительной и судебной ветвей власти.

Впервые в классической форме идея Р.в. была сформулирована Ш.Л. Монтескье в кн. «О духе законов» (1748). Он предупреждал, что самой большой опасностью, порождающей деспотизм и бесправие, является сосредоточение всей полноты политической власти в одних руках. Для того чтобы предупредить подобные злоупотребления, необходимо, чтобы одна власть сдерживала другую. Политическая свобода может существовать только там, где нет злоупотребления властью.

При Р.в. исполнительные, законодательные и судебные ин-ты, будучи взаимонезависимы в рамках своей компетенции, контролируют друг друга и препятствуют опасной для демократических процессов концентрации власти в одних руках. Одновременно Р.в. предполагает не только разграничение исполнительной, законодательной и судебной власти, но и наличие сильной, действующей в рамках закона оппозиции. В федеративных и конфедеративных гос-вах роль контрвласти по отношению к центру могут выполнять властные инстанции субъектов федерации (конфедерации).

В системе Р.в. главенствующее положение принадлежит парламенту, поскольку именно законодательная власть обладает правом определять границы деятельности исполнительной и судебной власти. Однако уже на ранних стадиях разработки правовых актов парламенты согласовывают их содержание с правительственными инстанциями. В президентских республиках глава государства имеет право наложить вето (запрет) на законодательные акты или требовать их доработки. В свою очередь парламент способен отменить или затормозить решения исполнительной власти.

Все исполнительные ин-ты обязаны в той или иной мере согласовывать свои действия с парламентом: отчитываться перед ним, а если речь идет о парламентских республиках, то даже получать от парламента мандат на осуществление своих функций. Парламенты многих стран обладают правом возбуждать обвинения против высших должностных лиц roc-ва и привлекать их к ответственности (процедура импичмента), если они своими действиями наносят ущерб национальным интересам.

Однако основным гарантом соблюдения законности в деятельности исполнительной и законодательной власти, арбитром в случае возникновения к.-л. противоречий между ними выступает судебная власть. Без независимой судебной власти невозможно Р.в. В большинстве стран надзор за соблюдением конституции, соответствием ей актов законодательной и исполнительной власти возлагается на специально созданное, организационно обособленное судебное учреждение. Во Франции это Конституционный совет, в ФРГ — Федеральный конституционный суд, в США — Верховный суд, в России — Конституционный суд. Эти ин-ты следят за правомочностью действий президента и парламента, за соответствием конституции международным договорам и соглашениям, разрешают споры, связанные с национальными выборами и референдумами. Сюда могут обращаться политические партии, профсоюзы, местные органы власти, если они не согласны с решениями государственных органов или видят в них угрозу нарушения Основного закона гос-ва.

Проверка конституционности принимаемых законодательных актов и действий администрации служит завершением системы сдержек и противовесов, призванным стоять на страже конституционной демократии.

Гаджиев К.С. Политическая наука. М., 1996.












РАЗУМНОГО ЭГОИЗМА ТЕОРИЯ — этическая теория, предполагающая: 1) что все человеческие поступки имеют основанием эгоистический мотив (желание блага себе), 2) что разум позволяет выделить из общего объема побуждений такие, которые составляют правильно понятый личный интерес, т.е. обнаружить ядро тех эгоистических мотиваций, которые соответствуют разумной природе человека и общественному характеру его жизни. Первым из возможных следствий этой операции становится этико-нормативная программа, которая, сохраняя единую (эгоистическую) основу поведения, предполагает этически обязательным не только учет интересов др. индивидов, но также совершение поступков, сознательно направленных к общей пользе (в т.ч. благодеяния, самопожертвование и т.д.).

В антич. эпоху, в период зарождения Р.э.т. сохраняет периферийный характер для этики. Даже Аристотель, разработавший эту теорию наиболее полно, отводит ей роль всего лишь одной из составляющих проблемы дружбы. Он выдвигает положение, что «добродетельному надлежит быть себялюбом» и объясняет самопожертвование через максимальное удовольствие, связанное с добродетелью. Рецепция в эпоху Возрождения антич. этических представлений (прежде всего эпикурейства с его акцентом на стремление к удовольствию) превратила идею Р.э.т. в полноценную этическую теорию. По утверждению Лоренцо Валлы, личный интерес, направленный на получение удовольствия, требует правильного понимания и может быть реализован лишь при выполнении нормативного требования «научиться радоваться пользе других людей».

В последующий период Р.э.т. получает разработку во фр. Просвещении. По мнению К.А. Гельвеция, рациональный баланс между эгоистической страстью индивида и общественным благом не может сложиться естественно. Лишь бесстрастный этический законодатель, с помощью государственной власти, используя награды и наказания, может добиться создания закона, обеспечивающего пользу «возможно большего числа людей» и «основывающего добродетели на выгоде отдельного индивида». Только ему удается соединить личный и общий интерес так, чтобы среди эгоистических индивидов «только сумасшедшие были бы порочны».

Подробнее рассмотрение Р.э.т. получила в поздних работах Л. Фейербаха. Нравственность, по Фейербаху, опирается на чувство собственного удовлетворения от удовлетворения других. Основной аналогией (моделью) служат взаимоотношения полов, с поправкой на разную степень непосредственности удовольствия. Фейербах пытается свести, казалось бы, антиэвдемонистические моральные поступки (прежде всего, самопожертвование) к действию Р.э.т. индивида. Раз счастье Я необходимо предполагает удовлетворение Ты, то стремление к счастью, как самый мощный мотив, способно противостоять даже самосохранению.

Р.э.т. Н.Г. Чернышевского опирается на особую антропологическую трактовку эгоистического субъекта, согласно которой истинное выражение полезности, тождественной добру, состоит в «пользе человека вообще». Благодаря этому при столкновении частного, корпоративного и общечеловеческого интересов должен превалировать последний. Однако в силу жесткой зависимости человеческой воли от внешних обстоятельств и невозможности удовлетворения высших потребностей до удовлетворения простейших разумная коррекция эгоизма, по его мнению, эффективна лишь наряду с переделкой социальной структуры общества. В зап. философии 19 в. идеи, родственные первому варианту Р.э.т., высказывались И. Бентамом, Дж.С. Миллем, Г. Спенсером, Г. Сиджвиком. Созвучные положения содержатся в концепциях «этического эгоизма», прескриптивизме Р. Хэара и др.

Вторым следствием общей логики Р.э.т. может быть простая констатация того, что всякое стремление к собственной пользе, если оно не нарушает общезначимых запретов, связанных с насилием и обманом, автоматически способствует пользе других, т.е. является разумным. Эта позиция восходит к свойственной протестантскому хозяйственному этосу идее «объективно безличной» (М. Вебер) любви к ближнему, тождественной скрупулезному исполнению своего профессионального долга. Когда профессиональный долг переосмысляется в категориях личного интереса предпринимателя, то возникает представление о спонтанной гармонизации эгоистических устремлений в рамках рыночной системы производства и распределения. Подобное понимание Р.э.т. свойственно либеральной хозяйственной этике А. Смита (концепция «невидимой руки»), Ф. фон Хайека (концепция «расширенного порядка человеческого сотрудничества») и многим др.









РАЙЛ (Ryle) Гилберт (1900—1976) — англ. философ, представитель направлений — философия обыденного языка и философия сознания. Образование получил в Оксфордском ун-те, где затем в 1945—1968 работал проф. С 1947 по 1971 был главным редактором жур. «Mind».

В своем развитии Р. прошел ряд этапов. В его оксфордском курсе философии центральное место занимал Аристотель. Интерес к аристотелевскому логико-философскому наследию, вт.ч. к использованию в нем апелляций к «обычному языку», Р. сохранил на протяжении всего своего творчества. Феноменологию Р. оценивал как особый способ анализа обыденного сознания, которому Э. Гуссерль дал не очень удачное название. В нач. 30-х гг. Р. перешел на позиции аналитической философии. Он сначала принял концепцию логического атомизмаи теорию языка как образа, родственную теории языка «Логико-философского трактата» Л. Витгенштейна, а позже примкнул к британской философии «обыденного языка», став ее крупнейшим представителем, наряду с Дж. Уиздомом и Дж. Остином.

Взгляды зрелого Р. отмечены печатью заметного влияния позднего Витгенштейна. Это находит свое выражение в интересе к философии сознания и во внимании к всевозможным концептуальным ловушкам и замешательствам, вызываемым механизмами действия языка. Понятие категория у Р. сходно с понятием языковая игра у Витгенштейна: философия призвана демонстрировать, какие способы выражения и понятия и в каких границах имеют смысл, а какие приводят к категориальным ошибкам. Р. ввел метод анализа заблуждений, возникающих в результате категориальных ошибок.

Главный труд Р. «Понятие сознания» (1949), ставший классикой аналитической философии, посвящен анализу языка, используемого в философии и психологии для описания сознания и объяснения его работы, анализу логических возможностей понятий, описывающих «ментальное поведение». Первые главы Р. отводит последовательной критике картезианского дуализма, ментального и телесного, с его догмой о «духе в машине». Трактовке сознания как особой субстанции или внутренней сцены, на которой разыгрываются ментальные события, Р. противопоставляет диспозициональную концепцию сознания. В качестве диспозиции, доказывает Р., можно истолковать и знание. С этой целью он вводит различие между «знанием как» (знание, как довести некое действие до его завершения, напр. знание, как играть в шахматы) и «зна н и е м что» (некая теоретического типа информация о планировании действий, напр., шахматные правила). Можно сказать, что Р. связал популярный в те годы бихевиористский подход с философией языка, переведя проблему в логико-лингвистический план.

В отличие от Витгенштейна и многих др. представителей аналитической философии Р. — философ основательной академической выучки с широким историко-философским кругозором; в этом смысле он — «традиционный» философ при всей неортодоксальности его методов анализа и его работ.

Главы из «Дилемм» // Вопросы философии. 1996. № 6; Обыденный язык // Аналитическая философия: Становление и развитие (антология). М., 1998; Понятие сознания. М., 2000; Phenomenology // Proceedings of the Aristotelian Society. Suppl. Vol., XI. 1932; Philosophical Arguments. Oxford, 1945; The Concept of Mind. New York, 1949; Dilemmas. Oxford, 1969.

Хилл Т.И. Современные теории познания. М., 1965.










РАЙХ (Reich) Вильгельм (1897-1957) — австр.-амер. врач и психолог, фрейдист. Считал, что сексуальность является тем центром, вокруг которого развивается вся общественная жизнь, равно как и внутренняя жизнь индивида. Развил эти взгляды в систему в кн. «Открытие органа» (1927). Так Р. назвал универсальную космическую жизненную энергию. Любой невроз, по его мнению, сопровождается расстройством в сексуальной сфере. Р. перенес центр тяжести с прошлого пациента на его настоящее, воскресив фрейдовское понятие актуального невроза. Стремился создать «сексуальную экономию», которая, по его словам, должна была стать синтезом идей К. Маркса и З. Фрейда. Блокированная сексуальная энергия образует базис невроза, а его психологическое содержание — фантазии, питающие невроз, — его надстройку. Человек, по Р., выступает как энергетическая система, а либидозный процесс — как центральный регулирующий ее механизм. Задача современной социальной терапии — воссоздать нормальное проявление либидозной энергии.

В своей концепции характера Р. пытался объяснить, почему пациенты сопротивляются попыткам врача проникнуть в их бессознательное. Это сопротивление, по Р., представляет собой не просто сознательные или бессознательные уловки пациента, оно включается в структуру его личности и само служит проявлением болезни. «Невроз характера», по Р., оказывается уже не чужеродным включением в здоровую в остальном ткань личности, а патологией самой личности как таковой.

Р. рассматривал ум и тело как нерасторжимое единство. Он был пионером в области психологии тела и телесно-ориентированной психотерапии. Его вариант структуры личности состоит из трех автономно функционирующих уровней организации: 1) «поверхностный слой», где подлинное лицо человека скрыто под маской любезности, вежливости и учтивости, где индивид прикрывается искусственной социальностью и искусственным самоконтролем, ориентируясь на существующие моральные нормы и требования социальных ин-тов; 2) «антисоциальный слой», представляющий сумму разнообразных вторичных импульсов, включающих грубые, садистские, сладострастные порывы и извращенные бессознательные влечения; 3) «глубинный слой», состоящий из природно-социальных позитивных импульсов, эксплицируя которые, человек предстает здоровым и гармонически развитым, трудолюбивым, честным, способным на истинно человеческие любовь и искренность.

Фунцкия оргазма. СПб.; М., 1997; Характероанализ. М., 1999.
Лоуэн А. Терапия, которая работает с телом. СПб., 2000.









РАМАНУДЖА (санскр. Ramanuja, традиционная датировка 1017—1137) — реформатор средневекового индуизма, наиболее авторитетный представитель «теистической» веданты, получившей позднее обозначение вишишта-адвайты («дифференцированный не-дуализм») и основатель самой почтенной из традиций вишнуитской бхакти — шри-сампрадая. Деятельность Р. приходится на эпоху синтеза тамильской бхакти и «санскритской» философии и ритуала. Тамильский брахман по происхождению, Р. был учеником последователя «ограниченного монизма» Ядавапракаши, чье учение восходило еще к доктрине бхеда-абхеда («тождество в различии»), первого критика Шанка-ры — Бхаскары (8—9 вв.). Ближайшим по времени к Р. альваром был Алавандар, более известный своим санскритским именем Ямуначарьи (10—11 вв.), который уже заложил основы «теистической» веданты. Р. был племянником ученика Ямуны — Махапурны, через которого, вероятно, и совершилась его инициация в общину шривайшнавов.

Основное произведение Р. — объемный комментарий к «Брахма-сутрам» под названием «Шрибхашья» («Комментарий в честь богини Шри»). Ему принадлежит также комментарий к «Бхагавадгите» и трактаты «Ведантадипа» («Светильник веданты»), «Ведантасара» («Квинтэссенция веданты») и «Ведартхасанграха» («Конспект ведийских предметов»). Р. приписываются три «восхваления» Вишну-Нараяны и способов «при-

ближения» к нему — своеобразные гимны в прозе, а также служебник шривайшнавов. Р. удалось выстроить из интуиций Ямуны целую систему «бхактической веданты». Во всех пунктах она оппонирует абсолютистскому монизму Шанкары.

Р. подвергает критике основную адвайтистскую доктрину об ограниченной реальности мира как проекции Авидьи. Р. основывается на «эпистемологическом реализме», по которому нереальное вообще не может быть объектом познания. Он отвергает и шанкаровское различение двух уровней истины в речениях Упанишад: все они располагаются на одном ярусе истины, и то, что в одних акцентируется единство, а в других дифференциация, вполне объяснимо, поскольку именно единство-различие характеризуют соотношение субстанции и ее атрибутов. Р. обнаруживает целый ряд некорректностей в адвайтистской локализации Неведения и определении его онтологического статуса. Оно не может быть локализовано ни в индивидуальных душах (сама их индивидуальность порождена Неведением, а причина не может зависеть от своего следствия), ни в Брахмане, которому тогда надо приписать незнание. Если Неведение скрывает Брахмана, то это противоречит его «самораскрывающейся» природе. Неведение не может быть и сущим и несущим (по адвайтистам, «невыразимым»), ибо вещи бывают либо сущими, либо не-сущими. Неведение, как Майя, не может быть «конструктором» этого мира, ибо отрицательная по определению величина не способна быть «положительным» началом. Если признать его таковым, то оно непреодолимо в принципе, ибо ничто «положительное» не может разрушиться. Тем не менее Р. допускает переинтерпретацию Майи — в виде креативной способности Божества, осуществляемой в мире.

Соотношение Брахмана с душами и миром также не может мыслиться в рамках иллюзионизма. Брахман, тождественный Вишну-Нараяне, соотносится с ним подобно тому, как душа с телом, владелец с собственностью или целое с частями, и это отношение можно рассматривать как идентичность в одном аспекте и различность — в другом. Души безначальны подобно Божеству, но лишены его вездесущести и всемогущества. Мир же как «тело Божества» развивается посредством направляемых им космических эманаций через реальную трансформацию Первоматерии от менее «проявленных» к более «проявленным» состояниям (здесь Р. следует космогонии санкхьи).

«Освобождение» и средства его реализации также мыслятся Р. по-другому, чем у адвайтистов: первое в виде сопричастности души Божеству (и вечного пребывания в божественном мире — Вайкунтхе), а не «растворения» в нем, последнее — как познание, которое предполагает необходимость обрядовой практики и неотделимо от ступеней «самоотдачи» (прапатти) адепта Нараяне.

Последователям Р., самым ярким из которых был Ведантадешика (13—14 вв.), принадлежит очень значительное по объему филос. наследие и влияние на бхактов 14—15 вв.

Семенцов B.C. «Бхагавадгита» в традиции и в современной научной критике. М., 1985; Esnoul A.M. Ramanujaet la mystique vishnouite. Paris, 1964; Balasubramanian R. Some Problems in the Epistemology and Metaphysics of Ramanuja. Madras, 1978.

B.K. Шохин













РАМЕ (Ramee) Пьер де ла (латинизир. Петрус Рамус, Petrus Ramus) (1515—1572) — фр. гуманист, философ, логик. За борьбу против схоластики был отстранен от преподавания в Парижском ун-те (1544), но в 1551 назначен проф. Коллеж де Франс. Приняв в 1561 кальвинизм, был вынужден бежать из Франции (1568). Читал лекции в Гейдельберге. Затем возвратился в Париж. Был убит на третий день после Варфоломеевской ночи.

В магистерской диссертации (1536) и в последующих работах Р. выступил с резкой критикой схоластического аристотелизма («Все, что сказано Аристотелем, ложно»). В своей философии Р. отстаивал приоритет разума перед авторитетом. Схоластике с ее отвлеченными спекуляциями Р. противопоставлял идею логически обоснованного и практически ориентированного метода, т.н. искусства изобретения. По мысли Р., средством создания такого метода должна служить «новая» логика, которая призвана изучать «естественный процесс мышления». Под влиянием идей Цицерона Р. выступал за сближение логики с риторикой. Логические взгляды Р. оказали воздействие на Г.В. Лейбница и логику Пор-Рояля. «Диалектика» (1555) Р. — первая филос. кн. на фр. языке.

Dialecticae institutiones. Aristotelicae animadversiones. Stuttgart, 1964; Scholarum metaphysicarum libri quatuordecim. Paris, 1965.
История философии. М., 1941. Т. 2; Desmoze Ch. P. Ramus. Sa vie, ses ecrits, sa mort. Paris, 1864; Hooykaas R. Humanisme, science et reforme. Pierre de la Ramee. Leyde, 1958; Ong W.J. Ramus. Method and the decay og dialogue. Cambridge (Mass.), 1958.












PAHEP (Rahner) Карл (1904—1984) — католический и религиозный философ, член ордена иезуитов с 1922, проф. догматической теологии Инсбрукского (1949— 1971) и Мюнхенского (1964—1967, 1971—1984) ун-тов. Один из редакторов 10-томной энциклопедии «Lexi-kon fur Theologie und Kirche» (1957—1965) и энциклопедии «Sacramentum Mundi» (1968—1970). Принимал участие в подготовке Второго Ватиканского собора, был членом Папской богословской комиссии.

Одним из основных толчков для мысли Р. послужило переосмысление томистской метафизики в духе кантовского трансцендентализма, предпринятое в работе Ж. Марешаля «Точка отсчета метафизики». Создавая собственный вариант теологической антропологии, Р. вступил в диалог с философией М. Хайдеггера, у которого он учился во Фрайбурге. Свой богословский метод он назвал трансцендентально-антропологическим, ориентированным на трансцендентальный, т.е. универсальный, априорный и дорефлективный опыт. Трансцендентальный опыт становится сознательным, только если мы осуществляем рефлексию по поводу человеческого познания и деятельности, но такая рефлексия открывает человеческую трансцендентность в конечном мире, где человечность открыта бесконечной запредельной миру тайне, именуемой в религии Богом. Анализ трансцендентального опыта показывает, что дорефлективный опыт Бога присутствует во всем человеческом опыте. Человеческая природа становится само-трансценденцией к Богу.

Для Р. метафизическая проблема человека связана с главным вопросом метафизики, т.е. с вопросом о бытии сущего как такового. Познаваемость — наиболее фундаментальная черта бытия, его сущность, ибо бытие того «что есть» — это познаваемость того «что есть». Человеку в его самосознании изначально присуще вопрошание о бытии, он сам существует как «вопрос о бытии в целом». При этом он уже обладает неким предварительным знанием бытия как такового. Оно предварительно познается в особых духовных актах — «предпостижения» (Vorgriff) и «предпонятия» (Vorbegriff). «Нетематическое», доконцептуальное схватывание бытия становится трансцендентальной основой всех суждений относительно ограниченного бытия.

Бытие человека противоречиво в одновременной историчности и трансцендентности, он «колеблется» посредине между миром и Богом. Бог открывается человеческому Я, обращая к нему свое Слово. Тем самым человек определяется как «слушатель Слова» через фундаментальную рефлексию собственного бытия, переживание самого себя в истории.

Особое значение в антропологии Р. приобретает анализ феномена смерти. Выделяются феномены смерти, смертности и умирания как определяющие категории человеческого существования (близкие к Хайдеггеровскому «экзистенциалу»). Смерть — это основной «выбор человеческого сердца», «активное самоприведение к завершенности», одновременно и «полнота», и «опустошенность», утрата человеком самого себя и единство «в-себе-бытия» личности и ее чистого «для-себя-бытия».

Помимо философско-теологической деятельности Р. активно занимался религиозной публицистикой, исследуя проблемы современного мира и церковной жизни.

Geist in Wfelt. Munchen, 1957; Horer des Wortes. Munchen, 1963; Grundkurs des Glaubens. Freiburg im. Breisgau, 1976.










РАССЕЛ (Russell) Бертран (1872-1970) — англ. философ, ученый и общественный деятель. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1950).

Р. учился и в дальнейшем преподавал в Кембриджском ун-те. Он неоднократно приглашался для преподавания в ун-ты др. стран, прежде всего в США. В 1920—1921 посетил Советскую Россию и Китай. Свою первую книгу Р. посвятил германской социал-демократии. Во время обучения находился под влиянием абсолютного идеализма (британская версия неогегельянства), но вскоре вместе со своим коллегой Дж. Муром стал противником идеалистического монизма, положив начало традиции аналитической философии. Защитив диссертацию по основаниям геометрии, он затем написал книгу о философии Г.В. Лейбница (1900), в которой впервые показал современное значение его логических идей. Первое изложение собственных логицистских взглядов на математику он представил в кн. «Принципы математики» (1903), но подлинную славу ему принесла трехтомная «Principia Mathematica» (PM) (1910—1913), написанная совместно с кембриджским математиком А.Н. Уайтхедом (правда, в 1930-е гг. была доказана неосуществимость проекта создания формализованных систем типа РМ). Свои логико-математические идеи Р. также развил в кн. «Введение в математическую философию» (1919), написанной им во время нахождения в тюрьме за пацифистскую деятельность. Его кн. «Проблемы философии» (1912) до сих пор считается в англосаксонских странах лучшим введением в философию. Вопросам языка и познания были посвящены такие его работы, как «Наше познание внешнего мира» (1914), «Исследование значения и истины» (1940) и обобщающая работа «Человеческое познание: его сфера и границы» (1948). Он также автор известной «Истории западной философии» (1945) и трехтомной «Автобиографии» (1967—1969). Всю свою жизнь Р. живо интересовался проблемами брака и семьи, образования, принимал участие в педагогических экспериментах. Он много лет вел активную общественно-политическую деятельность, был первым президентом Компании за ядерное разоружение (1958). В 1955 совместно с А. Эйнштейном выступил инициатором манифеста, призывавшего ученых к борьбе за мир. В 1961 за участие в демонстрации гражданского неповиновения был на короткий срок заключен в тюрьму. Сохранился огромный рукописный архив Р., ряд материалов которого был издан в последние годы (напр., неопубликованная при жизни кн. «Теория познания»).

Хотя в произведениях Р. можно встретить несколько определений предмета философии, наибольший интерес представляет его ранняя трактовка философии как правильного логического (глубинного) анализа языка («Логика есть сущность философии», — говорил он). При этом важнейшее качество философии — способность устранять всевозможные парадоксы. Кроме данной трактовки, Р. также подчеркивал, что философия имеет дело с проблемами, которые еще не освоила наука. В «Истории западной философии» Р. характеризует философию как «ничейную землю между наукой и теологией», т.е. как посредника между точным знанием и религиозной догматикой.

Основные понятия онтологии и эпистемологии. Р. говорил о присущем ему «инстинкте реальности», который допускает наличие в мире «чувственных данных», объектов здравого смысла (напр., столов и стульев), а также универсалий (белизна, равенство, братство и пр.), но исключает «единорогов», «крылатых коней» и «круглых квадратов». Философ-аналитик, по его мнению, должен найти логические способы отрицания сомнительных сущностей, которых особенно много в метафизике. Принципиально важным для Р. было различение двух видов знания — «знания-знакомства» и «знания по описанию». Первое есть изначальное и непосредственное знание о чувственных данных (позиция эмпиризма) и универсалиях (позиция реализма, или «платонизма»). Те элементы языка, которые подтверждаются «знанием-знакомством», Р. называл «именами». «Знание по описанию» является вторичным: оно означает выводное знание о физических объектах и психических состояниях др. людей с помощью «обозначающих фраз». Главные логические проблемы и недоразумения, по его мнению, порождаются именно обозначающими фразами (напр., фраза «Автор «Уэверли» в предложении «Скотт есть автор Уэверли» сама по себе не имеет своего объекта, т.е. лишена значения). Р. разработал механизм анализа и элиминации двусмысленных обозначающих фраз, в особенности т.н. определенныхдескрипций. Он обнаружил проблемы и с собственными именами, напр. с мифологическим именем Пегас, которое является скрытой дескрипцией и порождает «парадокс существования» (тезис о существовании несуществующего объекта). Позднее он признал все грамматические собственные имена двусмысленными и пришел к выводу, что язык «соединяется» с миром только с помощью указательных местоимений, которые суть «логически собственные имена».

Математические и семантические парадоксы. Занимаясь теорией множеств, Р. обнаружил парадокс, который впоследствии получил его имя. Он касается особого «класса всех классов, не являющихся членами самих себя». Спрашивается, является ли такой класс членом самого себя или нет? При ответе на данный вопрос получается противоречие. К этому парадоксу было привлечено широкое внимание, ибо в нач. 20 в. теория множеств считалась образцовой математической дисциплиной, способной быть непротиворечивой и полностью формализованной. Позитивное решение, предложенное Р., получило название «теории типов». Согласно данной теории, имеется иерархия свойств и предложений разного логического типа. В частности, «парадокс Р.» не возникает, если учесть, что множество (класс) и его элементы относятся к различным типам: тип множества выше типа его элементов. Многие математики, однако, не приняли расселовское решение, считая, что оно накладывает слишком жесткие ограничения на математические утверждения. Теория типов была использована Р. и для решения знаменитого семантического «Лжеца» парадокса.

Логический атомизм. Р. стремился установить соответствие элементов языка и мира. Элементам реальности в его концепции соответствуют имена, атомарные и молекулярные предложения. В атомарных предложениях («это белое», «это слева от того») фиксируется обладание некоторым свойством или же наличие отношения. Таким предложениям в мире соответствуют атомарные факты. В молекулярных предложениях входящие в них атомарные предложения соединяются с помощью слов-связок «или», «и», «если». Молекулярные предложения суть функции истинности атомарных предложений. При этом не существует молекулярных фактов, ибо, согласно Р., ничто в мире не соответствует связкам. По признанию Р., теория логического атомизма возникла под влиянием идей его ученика — австр. философа Л. Витгенштейна. Филос. цель данной теории — дать максимально полное, экономное и точное описание реальности. Р. предполагал, что в логически совершенном языке науки каждый знак будет соответствовать компонентам определенного факта, что позволит избежать двусмысленностей и возникновения парадоксов. Данная т.зр. была в ЗО-е гг. подвергнута критике «поздним» Витгенштейном и «лингвистическими философами».

Философия сознания. В кн. «Анализ сознания» (1920) Р. вслед за У. Джеймсом и амер. неореалистами выдвинул теорию «нейтрального монизма». Данную работу он характеризовал как попытку совместить материалистическую позицию в современной ему психологии (бихевиоризм) с идеалистической позицией в физике, «дематериализующей материю» (материю Р. трактует как логическую функцию, представляющую собой удобное обозначение для сферы действия каузальных законов). В связи с этим он выступил против традиционного философского разделения на материю и дух. Р., кроме того, критиковал субстанцио-налистские концепции сознания, а также идею интенциональности сознания. Мир, по его мнению, состоит из единого «вещества», которое онтологически «нейтрально». Однако в психологии и в физике действуют разные каузальные закономерности. И физические, и психические данные — суть конструкции. Но поскольку данными психологии являются ощущения, то и данные физических наук тоже являются психическими данными. В целом, по Р., исходное научное объяснение того, что имеется и происходит в мире, ближе к психологическому объяснению, нежели к физическому. В более поздних работах Р. эта тенденция психологизации филос. и научного знания усилилась, в чем сказалось влияние на него феноменалистической философии Д. Юма.

Германская социал-демократия. СПб., 1906; Проблемы философии. СПб., 1914; Почему я не христианин. М., 1987; История западной философии. Т. 1—2. М., 1993; Мое философское развитие // Аналитическая философия. Избр. тексты. М., 1993; Введение в математическую философию. М., 1996; Человеческое познание. Его сфера и границы. Киев, 1997; Mysticism and Logic. London, 1917; The Practice and Theory of Bolshevism. London, 1920; On Education. London, 1926; An Outline of Philosophy. London, 1927; The Analysis of Matter. London, 1927; Why I am not a Christian. London, 1957; My Philosophical Development. London, 1959.

Колесников А.С. Философия Бертрана Рассела. Л., 1991; Ayer A.J. Russell. London, 1977; Grayling A.C. Russell. Oxford, 1996.

A. P. Грязнов












РАССУДОК И РАЗУМ — филос. категории, сложившиеся в рамках классической нем. философии и предназначенные для проведения различия между двумя, якобы принципиально разными ступенями рационального познания.

Противопоставление Раз., как более высокой «способности души», Рас. первоначально было связано с идеей разграничения земного и небесного миров, радикально различающихся по своей природе. Рас. способен познавать лишь земное, т.е. относительное и конечное; Раз. же, сущность которого в целеполагании, должен раскрывать сущность небесного, т.е. абсолютного, бесконечного, божественного. В частности, Альберт Великий говорил, что философия опирается на низшую, рациональную способность ума, в то время как теология основывается на его высшей, сокровенной части, озаряемой светом Божества. В дальнейшем к этому основанию разграничения Рас. и Раз. добавилось еще одно, связанное с диалектикой и ее основным положением о единстве и борьбе противоположностей как источнике всякого развития: Рас. не диалектичен, он разводит противоположности и рассматривает их поодиночке; Раз. же способен схватывать противоположности в их единстве. Николай Кузанский, в частности, писал, что «великое дело — твердо укрепиться в единении противоположностей». Требование мыслить противоречиво, явно несовместимое с известным еще Аристотелю логическим противоречия законом, позднее стало «ядром» как диалектики Г.В.Ф. Гегеля, так и диалектики марксизма-ленинизма. Утверждалось даже, что Рас, руководствующийся (формальной) логикой, годен лишь для повседневного общения (Ф. Энгельс говорил о «кухонном обиходе»); для решения глубоких, в особенности филос. и научных, проблем необходим Раз., владеющий диалектикой. Напр., С.Л. Франк благоразумно сохранял логический закон противоречия для «привычного (отвлеченного) знания», однако, обращаясь к более высокому филос. знанию, считал нужным прибегать к противоречивому мышлению: «О каких бы логически уловимых противоположностях ни шла речь — о единстве и множестве, духе и теле, жизни и смерти, вечности и времени, добре и зле, творце и творении, — в конечном итоге мы всюду стоим перед тем соотношением, что логически раздельное, основанное на взаимном отрицании, вместе с тем внутренне слито, пронизывает друг друга — что одно не есть другое и вместе с тем и есть это другое, и только с ним, в нем и через него есть то, что оно подлинно есть в своей последней глубине и полноте».

Гегель противопоставлял Раз. как «бесконечное» мышление Рас. как «конечному» мышлению и полагал, что на стадии Раз. мышление становится свободной, не связанной к.-л. внешними ограничениями спонтанной активностью духа. Марксизм-ленинизм обвинял Гегеля в мистифицировании деятельности Раз., в представлении ее как саморазвитие понятий, однако само противопоставление Раз. и Рас. считал нужным сохранить.

Различению Рас. и Раз. может быть придана какая-то ясность, только если предполагается, что существуют два принципиально разных мира: несовершенный и совершенный (земной и небесный миры; нынешнее несовершенное общество и будущее совершенное коммунистическое общество и т.п.). Для познания первого из них, взятого в изоляции, достаточно Рас, для познания второго мира и его связей с первым необходима самая высокая ступень познания — Раз., причем диалектический Р.

Отказ от противопоставления небесного мира земному и последующий крах коммунистической утопии и нужной для ее обоснования диалектики привели в конечном счете к тому, что противопоставление Рас. и Раз. потеряло даже слабые намеки на ясность.

Кант И. Соч.: В 4 т. Т. 3. М., 1964; Антология мировой философии. Т. 1. Ч. 2. М., 1969; Гегель Г.В.Ф. Наука логики. Т. 1—3. М., 1970—1972; Франк С.Л. Непостижимое. Онтологическое введение в философию религии // Франк С.Л. Соч. М., 1990; Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994; Трёльч Э. Историзм и его проблемы. М., 1994.









РАЦИОНАЛИЗАЦИИ ПРОЦЕСС — последовательное преодоление стихий природы, культуры и человеческой души (психики) и замена их логически упорядоченными системами практик, следующих принципу эффективности. Первоначальными источниками рационалистической мотивации были, судя по всему, страх перед безднами хаоса и стремление отвоевать у него пространство упорядоченности и предсказуемости. Пафосу Р.п. нет места в космоцентричных культурах, прямо соотносящих бытие человека с естественными космическими гармониями. Только с возобладанием социоцентричных установок, вызванных к жизни выпадением человека из природной гармонии, противопоставлением природы и культуры возникает устойчивая ориентация на упорядочивание «неразумных» стихий окружающего мира. Поэтому Р.п. включает психологию насилия над этим миром, статус которого занижается и ставится под вопрос. Р.п. предполагает дихотомию активный субъект — пассивный объект; в ранге последнего может выступать и природная среда, которую предстоит «покорить», и собственные инстинкты, которые надлежит обуздать, и культура, которую необходимо модернизировать. Р.п. предполагает, с одной стороны, постоянную критическую рефлексию, стимулируемую недоверием к внешне заданным и унаследованным формам, а с др. — веру в безграничные возможности усовершенствования себя самого и окружающего мира посредством логически ясных процедур, а также процессы модернизации человеческого менталитета, общественных отношений и практик. Процедуры модернизации сознания были тщательно осмыслены М. Вебером, различавшим следующие типы социального действия: целерациональное, ценностно рациональное, традиционное и эффективное. Р.п. может быть понят как вытеснение первыми двумя типами остальных. Характерно, что Р.п. имеет своей мишенью не только неупорядоченную психологическую импульсивность, но и традиционность, становящуюся главным объектом критики. Однако и первые два типа действия оказываются неравноценными. Процедура отнесения к ценностям противопоставляется процедуре отнесения к интересам, ибо только утилитарно ориентированный субъект признается надежным и предсказуемым партнером в рамках отношений обмена, тогда как ценностно ориентированные люди ставятся под подозрение в качестве носителей пережитков иррационализма и традиционализма. Поэтому Р.п. предполагает размежевание и по линии элита — масса, и внутри элиты.

С одной стороны, Р.п. опирается на недоверие к низовому, массовому сознанию, характеризующемуся традиционализмом и эффективностью, с др. — все более определенное размежевание с традиционной гуманитарной элитой, «романтические» ориентации которой делают ее неадаптированной к современному обществу, основанному на функциональном принципе и принципе пользы.

Парадокс Р.п. описан в кибернетике: он означает повышение управляемости, котораядостигается ценой снижения разнообразия управляемого объекта. В 1950—1960-х гг. Р.п. превозносился технократической элитой, которая снижала культурное разнообразие общества, «вычищая» т.н. рудименты дотехнической культуры. С 1980-х гг. Р.п. реализуется экономической элитой, инициирующей монетаристскую революцию и демонтаж всех социокультурных форм, которые «не может сдержать рынок». Что касается Р.п. общественных отношений и практик, то европейская традиция содержит две модели. Первая, тоталитарная, восходит к социальной механике Т. Мора и Т. Кампанеллы, получает рафинированную филос. форму у Г.В.Ф. Гегеля и реализуется в марксистском проекте. Эта модель приписывает иррациональность индивидуальному началу и связывает Р.п. со всеупорядочивающей деятельностью государства, назначение которого — преодолеть анархию общественной и личной жизни, подчинив их вездесущему рациональному планированию. Вторая, либеральная, модель, напротив, находит источники иррационального как раз в надындивидуальных структурах, порождающих ложные цели и провоцируемые ими ненужную жертвенность и коллективную расточительность. Т.о., две модели Р.п. вфилос. отношении восходят к оппозиции номинализм — реализм. Тоталитарная модель Р.п. основывается на презумпциях реализма, т.е. приписывает рациональность общему и иррациональность индивидуальному, либеральная модель — наоборот. Кажется, многие трагедии европейской культуры (и культур, рецептирующих ее эталоны) вызваны неспособностью выйти за пределы жестких дихотомий Р.п. и уяснить, что экономическая и социальная, коллективная и индивидуальная рациональность находятся в отношениях дополнительности: Р.п. невозможно обеспечить на путях рыночного или антирыночного, индивидуалистского или коллективистского «монизма». Иными словами, Р.п. следует понимать именно как процесс, требующий перманентных творческих усилий, постоянной балансировки разнородных начал; ни в каком «автоматическом» режиме следования той или иной модели или системе правил он недостижим. Этот вывод может быть представлен как аналогия теоремы К. Гёделя о принципиальной неполноте формальных систем. Европейский миф о завершении Р.п. как «конце истории», нашедший свое выражение в двух великих учениях — марксистском и либеральном, может быть понят как симптом ослабления потенциала культуры, уходящей от риска перманентного творчества.

А.С. Панарин











РАЦИОНАЛИЗИРОВАНИЕ (от лат. ratio — разум), или рационализация, — истолкование предметов, свойств и отношений реального мира в терминах некоторой теоретической системы, набрасывание на предметный мир сети понятий теории. Р. представляет собой движение от теоретического мира к предметному, теоретизацию последнего. Обратное движение от предметного мира к теоретическому, наделение теории предметным содержанием обычно называется обоснованием. Оба движения — от теории к реальному и от реальности к теории — тесно взаимосвязаны. О Р. можно говорить, если мир, задаваемый теорией, берется как более фундаментальный, ясный и т.п., чем описываемый ею фрагмент реального мира; обоснование имеет место, когда в качестве первичного и более фундаментального принимается предметный мир.

Напр., перед средневековой культурой стояла двуединая задача Р. и обоснования религиозного учения. Его понимание могло быть достигнуто путем постижения предметного мира, связывания недоступного самого по себе умозрительного, небесного мира с реальным, земным. С др. стороны, сам предметный мир становился понятным и обжитым в той мере, в какой на него распространялась сеть понятий и отношений умозрительного мира. Укоренение религии являлось постижением предметного мира и его религиозным Р.; постижение мира означало набрасывание на него сети отношений, постулируемых религией. Средневековой церкви предстояло, писал Л.П. Карсавин, «развивая свою «небесную жизнь» в высших сферах религиозности, нисходить в мир и преображать его в Град Божий, живя «земной жизнью». Поэтому в церкви одновременно должны были обнаруживаться два видимо противоположных движения, лишь на мгновение раскрывающих свое единство: движение от мира к небу и движение от неба к миру». Движение к миру означало восприятие его культуры, частью внешнее освоение, т.е. обмирщение и возможность падений с высот «небесной жизни». Движение к небу, наиболее энергично выражавшееся в религиозном умозрении и мистике, грозило устранением от всего мирского, вело к аскетизму и пренебрежению земными целями. Обоснование религии и Р. с ее помощью мира были необходимы для жизненности друг друга, они, переплетаясь, создавали одно неразложимое в своих проявлениях противоречивое целое. Особенно наглядно это выразилось в средневековом искусстве: оно аскетично и всецело наполнено «неземным содержанием», но не настолько, чтобы совершенно оторваться от земли и человека, пребывающего, хотя и временно, на ней.

Угроза «приземления небесного», постоянно витавшая над средневековой культурой, реализовалась только на рубеже средних веков и Нового времени. В этот период Р. земного мира получило явный приоритет над обоснованием религии, в результате чего божественные предметы оказались приземленными, нередко сниженными до вполне житейских и будничных, а человеческое начало приобретать черты возвышенно-божественного. «...Небесный мир как бы сдвинулся с места и устремился в здешний, земной, пронизывая его собою» (В.В. Лазарев).

В современной науке, конструирующей высоко абстрактные теоретические миры и устанавливающей сложные их связи с предметным миром, процессы обоснования (движения от предметного мира к теоретическому) и Р. (обратного движения от теоретического мира к предметному) переплетены очень тесно. В философии науки внимание уделяется, однако, только процедурам обоснования, что чревато опасностью объективизма и возникновением иллюзии полной понятности мира на основе существующих теорий. Сходная ситуация существовала в естествознании в кон. 19 в., когда казалось, что его развитие завершено и никаких крупных открытий ожидать уже не приходится.

Карсавин Л. П. Культура средних веков. Общий очерк. Пг., 1918; Лазарев В.В. Становление философского сознания Нового времени. М., 1987; Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998; Стёпин B.C. Теоретическое знание. Структура и историческая эволюция. М., 2000.

А.А. Ивин













РАЦИОНАЛИЗМ (от лат. rationalis — разумный) — направления в эпистемологии, считающие разум решающим или даже единственным источником истинного знания. С т.зр. Р. критерием истины является не чувственное восприятие и опирающаяся на эмпирические данные индукция, а интеллект и проводимая им дедукция. Противоположностью Р. является эмпиризм, понимаемый как убеждение, что чувственный опыт есть единственный источник знания.

История Р., делающего центральным пунктом анализа познания разум, мышление, рассудок, начинается с элеатов (Парменид, Зенон из Элеи, Мелисс Самосский), считавших, что чувства дают нам не достоверное знание, а только ложные мнения и что истина о мире постигается только силой разума. Р. Пифагора и Платона, настаивавших на самодостаточности разума, был подхвачен неоплатонизмом и идеализмом. В 17— 18 вв. на позициях Р. стояли Р. Декарт, Б. Спиноза, Г.В. Лейбниц и др., считавшие, что в сфере познания разум обладает неограниченным господством и является высшей инстанцией. Противниками такого субъективно понятого Р. являлись эмпирики Дж. Локк, Д. Юм и др. В нем. идеалистической философии Р. было придано объективистское, пантологическое звучание: разум оказался не только критерием истины, но и основой самого реального мира.

Р. отвергается в иррационализме, романтизме, философии жизни и др.











РАЦИОНАЛЬНОСТЬ (от лат. ratio — разум) — разумность, характеристика знания с т.зр. его соответствия наиболее общим принципам мышления, разума. Поскольку совокупность таких принципов не является вполне ясной и не имеет отчетливой границы, понятию «Р.» свойственны и неясность, и неточность.

Понятие «Р.» имеет многовековую историю, но только со втор. пол. 19 в. оно стало приобретать устойчивое содержание и сделалось предметом острых споров. Во многом это было вызвано рассмотрением теоретического знания в его развитии, уяснением сложности и неоднозначности процедуры обоснования. Последняя никогда, в сущности, не завершается, и ни один ее результат, каким бы обоснованным он ни казался, нельзя назвать окончательным — он остается только гипотезой. Никаких абсолютно надежных и не пересматриваемых со временем оснований теоретического знания не существует; можно говорить только об относительной их надежности. В Р., в оценке знания с т.зр. общих требований разума, стали видеть своеобразную компенсацию ставшей очевидной ненадежности процедуры обоснования. Переосмысление «классической» проблемы обоснования и отказ от фундаментализма выдвинули на первый план проблему Р.

Поскольку мышление человека является разным не только в разные исторические эпохи, но и в разных областях его приложения, существенным является различие между двумя уровнями Р.: универсальной Р., охватывающей целую эпоху или культуру, и локальной Р., характеризующей особенности мышления в отдельных областях теоретизирования конкретной эпохи или культуры.

Универсальная Р., предполагает, в частности, соответствие требованиям логики и требованиям господствующего в конкретную эпоху стиля мышления.

Предписания логики составляют ядро Р. любой эпохи, и вместе с тем они не являются однозначными. Прежде всего, не существует единой логики, законы которой не вызывали бы разногласий и споров. Логика слагается из необозримого множества частных систем; «логик», претендующих на определение закона логики, в принципе бесконечно много. Известны классическое определение логического закона и логического следования, интуиционистское их определение, определение в паранепротиворечивой, в релевантной логике и т.д. Ни одно из этих определений не свободно от критики и от того, что можно назвать парадоксами логического следования. «Что имеется в виду, когда требуется соответствие логике?.. Ведь существует целый спектр формальных, полуформальных и неформальных логических систем: с законом исключенного третьего и без него, с законом недопустимости противоречия и без него (логика Гегеля); с принципом, что противоречие влечет все что угодно, и без него» (П. Фейерабенд). Особенно сложно обстоит дело с требованием рассуждать непротиворечиво, фиксируемым законом противоречия. Аристотель называл данный закон наиболее важным принципом не только мышления, но и самого бытия. И вместе с тем в истории логики не было периода, когда этот закон не оспаривался бы и дискуссии вокруг него совершенно затихали. Относительно мягкая критика требования (логической) непротиворечивости предполагает, что если перед теоретиком встала дилемма: заниматься устранением противоречий из теории или работать над ее дальнейшим развитием, обогащением и проверкой на практике — он может выбрать второе, оставив устранение противоречий на будущее (см.: Паранепротиворечивая логика). Жесткая критика требования непротиворечивости отрицает универсальность этого требования, приложимость его в некоторых, а иногда и во всех областях рассуждений. В частности, диалектика, начавшая складываться еще в античности, настаивает на внутренней противоречивости всего существующего и мыслимого и считает такую противоречивость основным или даже единственным источником всякого движения и развития. Для коллективистических обществ (средневековое феодальное общество, тоталитарное индустриальное общество и др.) диалектика является необходимой предпосылкой решения ими ключевых социальных проблем; индивидуалистические общества (др.-греч. демократии, современные либеральные демократии) считают диалектику, постоянно тяготеющую к нарушению законов логики, интеллектуальным мошенничеством (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество). Это означает, что Р. коллективистического мышления, взятого с обязательными для него экскурсами в диалектику, принципиально отличается от Р. индивидуалистического мышления и что в рамках каждой эпохи намечаются два типа универсальной Р., различающиеся своим отношением к требованиям логики.

Р. не оставалась неизменной на протяжении человеческой истории: в античности требования разума представлялись совершенно иначе, чем в Средние века; Р. современного мышления радикально отличается от Р. мышления Нового времени. Р., подобно искусству, аргументации и т.д., развивается волнами, или стилями; каждой эпохе присущ свой собственный стиль Р., и смена эпох является, в частности, сменой характерных для них стилей Р. Сам стиль Р. эпохи, складывающийся стихийно-исторически, укоренен в целостной ее культуре, а не в каких-то господствующих в конкретный исторический период идеях, филос. религиозных, научных или иных концепциях. Социально-историческая обусловленность стилей Р. опосредуется стилем мышления эпохи, представляющим собой систему глобальных, по преимуществу имплицитных предпосылок мышления. В истории Р. отчетливо выделяются четыре основных периода ее развития, соответствующие главным этапам развития общества: античность, средние века, Новое время и современность. Первобытное мышление не является рациональным и составляет только предысторию перехода в осевое время от мифа к логосу.

Глубокие различия между Р. разных исторических эпох можно проиллюстрировать, сравнивая, напр., Р. Нового времени и современную Р. Мышление Нового времени подчеркнуто антиавторитарно, для него характерны: уверенность в том, что всякое («подлинное») знание может и должно найти со временем абсолютно твердые и неизменные основания (фундаментализм), кумулятивизм, аналитичность, бесконечные поиски определений, сведение обоснованности к истинности, редукция всех употреблений языка к описанию, отказ от сравнительной аргументации, стремление ко всеобщей математизации и т.д. Современное мышление не противопоставляет авторитеты («классику») разуму и считает аргумент к авторитету допустимым во всех областях, включая науку, не ищет окончательных, абсолютно надежных оснований знания, не истолковывает новое знание как простую надстройку над всегда остающимся неизменным старым фундаментом, противопоставляет дробности восприятия мира системный подход к нему, не переоценивает роль определений в структуре знания, не редуцирует обоснованность (и, в частности, обоснованность оценок и норм) к истинности, не считает описание единственной или ведущей функцией языка, использует, наряду с абсолютной, сравнительную аргументацию, не предполагает, что во всяком знании столько научности, сколько в нем математики, и т.д. Многое из того, что представлялось мышлению Нового времени естественными, не вызывающими сомнений предпосылками правильного теоретизирования, современному мышлению кажется уже предрассудком.

«Вневременная Р.», остающаяся неизменной во все эпохи, очень бедна по своему содержанию. Требования универсальной Р., меняющейся от эпохи к эпохе, довольно аморфны, даже когда они относятся к логике. Эти требования историчны; большая их часть носит имплицитный характер: они не формулируются явно, а усваиваются как «дух эпохи», «дух среды» и т.п.

Универсальная Р. действует только через локальную Р., определяющую требования к мышлению в некоторой частной области.

Характерным примером локальной Р. является научная Р., активно обсуждаемая в последние десятилетия и представляющая собой совокупность ценностей, норм и методов, используемых в научном исследовании (см.: Научный метод). От стихийно складывающейся научной Р. необходимо отличать разнообразные ее экспликации, дающие более или менее полное описание эксплицитной части требований к разумному и эффективному научному исследованию. В числе таких экспликаций, или моделей, научной Р. можно отметить индуктивистскую (Р. Карнап, М. Хессе), дедуктивистскую (К. Поппер), эволюционистскую (С. Тулмин), реконструктивистскую (И. Лакатос), анархистскую (П. Фейерабенд) и др.

Локальная Р. предполагает: определенную систему ценностей, которой руководствуются в конкретной области мышления (науке, философии, политике, религии, идеологии и т.д.); специфический набор методов обоснования, применяемых в этой области и образующих некоторую иерархию; систему категорий, служащих координатами мышления в конкретной области; специфические правила адекватности, касающиеся общей природы рассматриваемых объектов, той ясности и точности, с которой они должны описываться, строгости рассуждений, широты данных и т.п.; определенные образцы успешной деятельности в данной области.

Универсальная Р. вырастает из глубин культуры своей исторической эпохи и меняется вместе с изменением культуры. Два трудных вопроса в отношении данной Р. пока остаются открытыми: если теоретический горизонт каждой эпохи ограничен свойственным ей стилем Р., то может ли одна культура осмыслить и понять др. культуру? существует ли прогресс в сфере Р. и может ли Р. одной эпохи быть лучше, чем Р. др. эпохи? О. Шпенглер, М. Хайдеггер и др. полагали, что предшествующие культуры непроницаемы и принципиально необъяснимы для всех последующих. Сложная проблема соизмеримости стилей Р. разных эпох, относительной «прозрачности» предшествующих стилей для последующих близка проблеме соизмеримости научных теорий. Можно предположить, что историческая объективность в рассмотрении Р. мышления возможна лишь при условии признания преемственности в развитии мышления. Отошедшие в прошлое способ теоретизирования и стиль Р. могут быть поняты, только если они рассматриваются с позиции более позднего и более высокого стиля Р. Последний должен содержать в себе, выражаясь гегелевским языком, «в свернутом виде» Р. предшествующих эпох, представлять собой, так сказать, аккумулированную историю человеческого мышления. Прогресс в сфере Р. не может означать, что, напр., в Средние века более эффективной была бы не средневековая Р., а, допустим, Р. Нового времени и тем более современная Р. Если Р. является порождением культуры своей эпохи, каждая историческая эпоха имеет единственно возможную Р., которой не может быть альтернативы. Ситуация здесь аналогична истории искусства: современное искусство не лучше др.-греч. искусства или искусства Нового времени. Вместе с тем прогрессу Р. можно придать др. смысл: Р. последующих эпох выше Р. предшествующих эпох, поскольку первая содержит в себе все то позитивное, что имелось в Р. вторых. Прогресс Р., если он и существует, не является законом истории.

Разум не представляет собой некоего изначального фактора, призванного играть роль беспристрастного и безошибочного судьи. Он складывается исторически, и Р. может рассматриваться как одна из традиций. «Рациональные стандарты и обосновывающие их аргументы, — пишет Фейерабенд, — представляют собой видимые элементы конкретных традиций, которые включают в себя четкие и явно выраженные принципы и незаметную и в значительной части неизвестную, но абсолютно необходимую основу предрасположений к действиям и оценкам. Когда эти стандарты приняты участниками такой традиции, они становятся «объективной» мерой превосходства. В этом случае мы получаем «объективные» рациональные стандарты и аргументы, обосновывающие их значимость». Вместе с тем разум — особая традиция, отличная от всех иных. Он старше др. традиций и пропускает через себя любую из них; он универсален и охватывает всех людей; он гибок и критичен, поскольку имеет дело в конечном счете с истиной. Из того, что разум — одна из традиций, Фейерабенд делает два необоснованных вывода: во-первых, Р. как традиция ни хороша, ни плоха — она просто есть; во-вторых, Р. кажется объективной лишь до тех пор, пока она не сопоставляется с др. традициями. Позиция Фейерабенда представляет собой, в сущности, воспроизведение старой, отстаивавшейся романтизмом трактовки традиции как исторической данности, не подлежащей критике и совершенствованию. Традиции проходят, однако, через разум и могут оцениваться им. Эта оценка является исторически ограниченной, поскольку разум принадлежит определенной эпохе и разделяет все ее «предрассудки». Тем не менее оценка с т.зр. Р. может быть более широкой и глубокой, чем оценка одной традиции с т.зр. какой-то иной традиции, неуниверсальной и некритической. Разные традиции не просто существуют наряду друг с другом. Они образуют определенную иерархию, в которой разум занимает особое, привилегированное место.

Слово «Р.» многозначно. Помимо Р. как соответствия правилам и стандартам разума, Р. может означать соответствие средств избранной цели (целесообразность, или целерациональность, по М. Веберу), способность всегда выбирать лучшую из имеющихся альтернатив (по Р. Карнапу, действие рационально, если оно имеет максимально ожидаемую полезность), сравнительную оценку знания, противопоставляемую его абсолютной оценке, или обоснованию, и т.д.

Автономова Н.С. Рассудок, разум, рациональность. М., 1988; Касавин И.Т., Сокулер З.А. Рациональность в познании и практике. М., 1989; Гайденко П.П., Давыдов Ю.Н. История и рациональность. М., 1991; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000; Стёпин B.C. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. М., 2000; Bloor D. Wittgenstein: A Social Theory of Knowledge. New York, 1983; Scientific Rationality. The Sociological Turn. Dordrecht, 1984.

A.A. Ивин









РАЦИОНАЛЬНЫЙ (от лат. rationalis — разумный) — постижимый с помощью разума, разумно обоснованный, целесообразный, в противоположность иррациональному как «сверхразумному» или даже «противора-зумному»; отправляющийся от разума, осуществляющийся или существующий благодаря разуму.

Можно говорить не только о Р. мышлении, но и о Р. выборе, решении, поведении и т.п. В частности, выбор считается Р., если он дает лучшую из имеющихся альтернатив.

М. Вебер различает два типа рациональности социального поведения: целерациональность и ценностную рациональность. Социальное действие является целерациональным, если в его основе лежит ожидание определенного поведения объектов внешнего мира и др. людей и использование этого ожидания в качестве «условий» или «средств» достижения рационально поставленной и продуманной цели. Ценностно рациональное действие основывается на вере в безусловную эстетическую, религиозную или любую др., самодовлеющую ценность определенного поведения как такового независимо от того, к чему оно приведет. Р. социальным действиям противопоставляются аффективные, прежде всего эмоциональные, действия, обусловленные аффектами или эмоциональным состоянием индивида, и традиционные действия, основанные на длительной привычке.











РЕАЛИЗМ (от позднелат. realis — вещественный, действительный) — филос. направление, признающее находящуюся вне сознания реальность, которая истолковывается либо как бытие идеальных объектов (Платон, средневековая схоластика), либо как объект познания, независимый от субъекта, познавательного процесса и опыта (филос. Р. 20 в.).

Р. в средневековой философии — один из основных наряду с номинализмом и концептуализмом вариантов решения спора об универсалиях, выясняющего онтологический статус общих понятий, т.е. вопрос об их реальном (объективном) существовании. В отличие от номинализма, для которого реальна лишь единичная вещь, а универсалия — основанное на реальном сходстве предметов понятие, Р. считает, что универсалии существуют реально и независимо от сознания (universalia sunt realia).

В богатом оттенками учении Р. обычно выделяют два его вида: крайний Р., считающий универсалии существующими независимо от вещей, и умеренный Р., полагающий, что они реальны, но существуют в единичных вещах. Р. в крайнем своем выражении из-за пантеистических тенденций вошел в конфликт с церковью, поэтому в средние века господствовал умеренный Р.

Проблема универсалий исторически восходит к учению Платона об организующих мир и самодовлеющих сущностях — «идеях», которые, находясь вне конкретных вещей, составляют особый идеальный мир. Аристотель в отличие от Платона считал, что общее существует в неразрывной связи с единичным, являясь его формой. Оба этих воззрения воспроизводились в схоластике: платоновское — как крайний Р., аристотелевское — как умеренный.

Платоновский Р., переработанный в 3—4 вв. неоплатонизмом и патристикой (крупнейший представитель последней Августин истолковывал «идеи» как мысли Творца и как образцы творения мира), переходит в средневековую философию. Иоанн Скот Эриуге-на (9 в.) считал, что общее целиком присутствует в индивидууме (единичные вещи) и предшествует ему в божественном уме; сама вещь в своей телесности есть результат облечения сущности акциденциями (случайными свойствами) и является суммой умопостигаемых качеств. В 11 в. крайний Р. возникает как оппозиция номинализму И. Росцелина, выраженному в доктрине его ученика Гильома из Шампо, утверждавшего, что универсалии как «первая субстанция» пребывают в вещах в качестве их сущности. В русле платоновского Р. развивают свои учения Ансельм Кентерберийский (11 в.) и Аделард Батский (12 в.). Ансельм признает идеальное бытие универсалий в божественном разуме, но не признает их существования наряду с вещами вне человеческого или божественного ума.

Но наиболее устойчивым и приемлемым для церкви оказался Р. Альберта Великого и его ученика Фомы Аквинского (13 в.), синтезировавших идеи Аристотеля, Авиценны (см.: Ибн Сына) и христианской теологии. Универсалии, согласно Фоме, существуют трояко: «до вещей» в божественном разуме — как их «идеи», вечные прообразы, «в вещах» — как их сущности, субстанциальные формы; «после вещей в человеческом разуме» — как понятия, результат абстракции. В томизме универсалии отождествляются с аристотелевской формой, а материя служит принципом индивидуализации, т.е. разделения всеобщего на особенное. Умеренный Р., серьезно поколебленный номиналистом У. Оккамом, продолжает существовать и в 14 в.; последняя значительная концепция умеренного Р. появляется в 16 в. у Суареса. Средневековый Р. (как и унаследовавший его установки классический рационализм), поднимая проблему общего и единичного, не разрешил противоречий, обусловленных интерпретацией общих понятий как абстракций, препятствующих обобщающей деятельности познания.

Штёкль А. История средневековой философии. М., 1912; Grabmann М. DieGeschichtederscholastischen Methode. Berlin, 1957. Bd 1-2; Carre M.H. Realists and Nominalists. Oxford, 1961.











РЕАЛИЗМ И ИНСТРУМЕНТАЛИЗМ — направления в философии науки, по-разному истолковывающие природу научного знания. Реализм рассматривает научное знание как описание реальности и полагает, что понятиям научных теорий соответствуют реальные объекты, их свойства или отношения. Реализм выражает стихийное отношение ученых к создаваемым ими теориям. Инструментализм считает научные теории не описаниями реальных вещей и процессов, а удобными инструментами для предсказаний и организации практической деятельности. С этой т.зр. понятиям и утверждениям науки ничего в реальности не соответствует, поэтому бессмысленно говорить об истинности научных теорий, можно стремиться лишь к их экономности, простоте, эффективности и т.п. Инструментализм близок к филос. прагматизму и позитивизму. Реализм поддерживался в 20 в. марксизмом-ленинизмом и представителями «научного реализма» в США (см.: Знание).

Потер К.Р. Логика и рост научного знания. М., 1983; Степин B.C. Теоретическое знание. М., 2000.










РЕАЛЬНЫЙ (от позднелат. realis — вещественный) — действительный, существующий в действительности, в противоположность вымышленному, воображаемому, фантастическому, ирреальному, существующему только в сознании.









РЕВОЛЮЦИЯ СОЦИАЛЬНАЯ — быстрые качественные изменения во всех сферах общественной жизни, скачок от одного способа производства к др. в результате насильственного свержения старой власти. Экономической причиной революционного скачка является, согласно марксизму, нарушение закона соответствия между производительными силами и производственными отношениями. Суть данного закона К. Маркс выразил так: «На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или — что является только юридическим выражением последних — с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции». Обостряются все противоречия общества, ухудшается жизненный уровень большинства населения. Кризис общества в конце концов завершается революцией. Прежде всего свергается старая власть, затем заменяются прежние экономические, социальные, духовные и иные структуры новыми. В итоге совершается переход общества от одного качественного состояния к др.

Основной вопрос Р.с. — вопрос о власти. Для совершения быстрых качественных изменений необходимо прежде всего отобрать власть у старых социальных классов. Затем постепенно принимаются экономические, политические, правовые и иные акты для изменения всех прежних порядков.

Характер революции определяется теми целями и задачами, которые она ставит перед собой. В этой связи Р.с. можно разделить на буржуазные, социалистические и национально-освободительные. Целью буржуазной революции является ликвидация феодального способа производства и утверждение новых общественных отношений. Исключительное значение такая революция придает принципу равенства. Все граждане объявляются равными перед законом независимо от их имущественного и служебного положения. На первое место выходят права человека. Принцип частного предпринимательства и личной инициативы объявляется всеобщим принципом буржуазного гос-ва. В сфере политики начинают доминировать демократические формы правления. Происходит разделение власти на три ветви: законодательную, исполнительную и судебную. Как на макро-, так и на микроуровне органы власти избираются путем голосования.

Развитие буржуазного общества на определенном этапе приводит к обострению его противоречий, прежде всего в экономической сфере. Обостряются противоречия между трудом и капиталом. Национальные богатства все больше и больше концентрируются в руках меньшинства, в то время как большинство населения не всегда в состоянии удовлетворить даже общественно-необходимые потребности. Усиливаются противоречия и в др. сферах общественной жизни — социальной, политической, духовной и т.д. Все это приводит к глубочайшему кризису общества. Если его не удается решить мирным путем, происходит социалистическая революция. Цель ее заключается в ликвидации буржуазного способа производства. В экономической сфере частная собственность заменяется государственной или общественной собственностью.

Национально-освободительная революция происходит в колониальных странах. Ее задачами являются освобождение страны от колониальной зависимости, создание национального гос-ва, национальной экономики, национальных политических структур, национальной культуры и т.д.

Хотя основной вопрос Р.с. — вопрос о власти, тем не менее не всякое взятие власти имеет революционный характер. Следует различать такие понятия, как государственный переворот, дворцовый переворот и военный переворот. Государственный переворот осуществляется без изменения способа производства. В такой переворот вовлекаются различные влиятельные силы общества, поэтому состав его организаторов гетерогенен. Цель переворота заключается в преодолении сложившихся в обществе негативных процессов и явлений, в дальнейшем совершенствовании существующих социально-экономических и политических порядков. Дворцовый переворот совершается внутри правящей верхушки. Обычно такие перевороты происходят при династическом режиме. Цель — замена одной личности др., более отвечающей интересам организаторов дворцового переворота. Что касается военного переворота, то его осуществляют по определению военные. Как правило, такие перевороты происходят в отсталых странах. Цели переворотов могут быть самые разные: свержение коррумпированной власти, защита национального суверенитета, защита интересов армии и т.д.

И.А. Гобозов









РЕГРЕСС (от лат. regressus — возвращение, движение назад) — движение назад. Развитие человеческого общества носит сложный, противоречивый, зигзагообразный и полилинейный характер. В ходе этого развития те или иные конкретные социальные организмы в силу разных причин (климатических, политических, духовных и т.д.) приходят в упадок, переживают состояние деградации, Р. и в конце концов погибают.

В современную эпоху человечество переживает сложные процессы прогрессивного и регрессивного характера. С одной стороны, некоторые страны и народы совершили резкий скачок вперед во всех сферах общественной жизни, но с др. — во многих гос-вах Африки, Азии и Лат. Америки наблюдаются не прогрессивные движения, а регрессивные: не развиваются производительные силы, сотни миллионов людей живут в нищете, нет своего информационного пространства. Кроме того, не решены глобальные проблемы: экологии, здравоохранения, демографии и др. Не случайно, что в современном обществознании теория Р. находит все больше и больше сторонников.










РЕДУКЦИЯ (от лат. reducere — приводить обратно, возвращать) — исследовательский прием, обеспечивающий сведение (преобразование) данных, сущностей, задач, понятий, предложений, методов рассуждения и доказательства и т.д. к чему-то более простому и легче поддающемуся точному анализу. Напр., в математике решение задачи А может быть редуцировано к задаче В, если из решения задачи В может быть получено решение задачи А. Р. является эффективным средством познания практически во всех областях науки. Для уточнения конкретного смысла этого термина необходима точная спецификация допустимых методов сведения. В логике и методологии науки под Р. обычно понимают объяснение теории или множества экспериментальных законов, установленных в одной области исследований, с помощью теории, сформулированной для др. области исследований.

Впервые достаточно строгая методологическая концепция Р. теорий была предложена в 1950-х гг. сторонниками логического эмпиризма (Э. Нагель, Г. Фейгл и др.), которые исходили из возможности аксиоматической формулировки естественно-научных теорий в терминах языка первопорядковой логики. Описание отношений между теориями такого типа и составляет, с их т.зр., предмет теории Р. Согласно Нагелю, можно выделить два основных типа теоретической редукции: 1) гомогенная Р., когда обе теории выражены на одном и том же языке (хотя одна из них может содержать большее число предикатов) и 2) гетерогенная Р., когда эти языки различны и возникает задача перевода с одного языка на др. Общую схему гомогенной Р. можно представить так: T1 и I —> Т2, где T1 — первичная теория, Т2 — вторичная, или редуцируемая, теория, а I — конъюнкция некоторых дополнительных допущений (начальных условий). В отличие от гомогенной Р. гетерогенная Р. предполагает, что вторичная теория включает в себя некоторое число дескриптивных терминов, которые отсутствуют среди основных терминов первичной теории. Поэтому для осуществления гетерогенной Р. необходимо ввести переходные предложения, связывающие предикаты первичной и вторичной теорий. Но поскольку у каждой участвующей в Р. теории имеется своя семантическая модель, то процесс сведения предполагает изменение смысла теоретических терминов. Т.о., для реализации гетерогенной Р. (как и гомогенной) кроме условия выводимости требуется также и условие смысловой инвариантности. А это предполагает введение дополнительных семантических допущений относительно структуры системы. Если конъюнкцию этих семантических допущений обозначить как S, а конъюнкцию переходных предложений — как R, то общая схема гетерогенной Р. будет такова: T1 и R и S —> Т2. Для логического эмпиризма наибольший интерес представляла гомогенная Р., поскольку гетерогенная Р. не касается логического аспекта интертеоретических отношений, а затрагивает сугубо эвристические проблемы модификации научных теорий с помощью дополнительных гипотез. Тем не менее на практике успешно исследовалась Р. гетерогенного типа, в то время как попытки осуществить прямую дедукцию одной теории из другой в нетривиальных случаях особого успеха не имели.














РЕДУКЦИЯ в феноменологии Э. Гуссерля — методологическая процедура, которая «выносит за скобки» (einklammert), «исключает» общий тезис веры в реальное, фактическое существование, присущий естественной установке человека. Р. является сменой установки исследователя. Гуссерль считает, что Р. (или «эпохе») свойственна не только феноменологии, но и др. наукам (физике, математике, биологии), которые отличаются от философии лишь радикальностью ее применения. По Гуссерлю, Р. — необходимый начальный этап феноменологии. Р. имеет два аспекта: 1) негативный: отказ от традиционных характеристик объективного существования, а вместе с тем — и от всех теорий о «реальном» (в этом плане Р. синонимична «эпохе»); 2) позитивный: феноменологическая Р. есть «возвращение» к истокам опыта, трансцендентальной субъективности. Феноменологическая Р. лишь открывает новую область опыта, но еще не является самим феноменологическим исследованием: она только приводит исследователя к «вратам феноменологии». «Отказ» от реального мира, «вынесение его за скобки» означает не утрату, но, наоборот, приобретение целокупной области «абсолютного бытия» («Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии». Кн. I, § 50). Это возможно, поскольку, по Гуссерлю, трансцендентальная субъективность «заключает в себе» всю реальную Вселенную и все возможные реальные миры («Идеи». Кн. I, § 33). Благодаря этому Р., называемая также феноменологической или трансцендентальной, раскрывает в трансцендентальной субъективности акты, конституирующие чистые феномены. Тем самым феноменология открывает новые аспекты в субъективном и объективном бытии, обычно ускользающие от взгляда человека, ориентированного на эмпирические данности. Гуссерль вводит также понятие «эйдетической» Р., благодаря которой мы можем восходить от эмпирических всеобщностей к сущностным. Понятие феноменологической Р., которую Гуссерль начинает разрабатывать примерно с 1906, нашло свое классическое выражение в трудах 1913—1917, одновременно став причиной острых разногласий внутри феноменологического сообщества.










РЕИДЕОЛОГИЗАЦИЯ — процесс возрождения идеологии, обновленная вера в идеологию. Самый общий смысл Р. обозначен приставкой «ре». Р. предполагает возрождение идеологии, усиление ее роли в современном мире. Ведущие теоретики Р. (Р. Арон, Д. Беля, О. Лемберг, Р. Нисбет и др.) объявили в нач. 1970-х гг., что в современном мире происходит бурное обновление духа, обнаружены и задействованы дремавшие до сих пор мировоззренческие ресурсы, укрепляется утраченная в минувшие десятилетия вера в мобилизационную мощь идеологии капитализма. Ныне Р. трактуется как развернувшееся массовое приобщение широких слоев населения к идеалам и ценностям современного общества.

В связи с реидеологизаторской тенденцией в зап. литературе обсуждается вопрос о том, что действительно имели в виду Арон, З. Бжезинский, Белл, С. Липсет, Э. Шилз и др., когда говорили о «закате идеологии». Бжезинский пояснил, что под «закатом идеологии» он понимал только догматизм, стремление к систематизаторству. Белл подчеркнул, что анализ «конца идеологии» не предполагает исчезновения всех социальных конфликтов. Все реидеологизаторы говорят о возросшей роли идей в современном мире.

Р. сложное и многоплановое явление. Возникновение этой идейной волны трансформировало и либерализм, и консерватизм, и леворадикальное сознание. В русле данной тенденции лежат попытки буржуазных партий (республиканской и демократической в США, лейбористской в Англии) опереться на обновленные политические программы и тем самым укрепить свой престиж. Р. коснулась и современных философии и социологии. В России реидеологизаторская тенденция находит отражение в поисках национальной идеи, в стремлении построить патриотическое общество, в желании приобщить страну к достижениям мировой цивилизации.

Гуревич П.С. Социальная мифология. М., 1983; Современные буржуазные теории общественного развития. М., 1984.













РЕЙХЕНБАХ (Reichenbach) Ганс (1891 —1953) — нем. философ и логик, представитель логического позитивизма, лидер Берлинского кружка философов науки. В 1933 эмигрировал сначала в Турцию, а затем в США. С 1938 преподавал философию в Калифорнийском ун-те.

В центре философско-логических интересов Р. находились проблемы причинности, отношения между причинностью и вероятностью, между динамическими и статистическими закономерностями. Р. разработал вероятностную трехзначную логику для анализа и интерпретации логико-философских проблем квантовой механики. Исследуя философские проблемы теории относительности, он создал специальную методологию т.н. координативных определений как способ задания семантики абстрактных математических пространств. Р. провел также важное различие между «контекстом открытия» и «контекстом обоснования» знания, вызвавшее оживленную полемику в философии науки. Выступая против спекулятивных, оторванных от науки филос. построений, Р. стремился раскрыть филос. значение крупнейших достижений естествознания 20 в. и создать философию природы, опирающуюся на эти достижения.

Направление времени. М., 1962; Философия пространства и времени. М., 1985; Philosophic Foundations of Quantum Mechanics. Berkley, 1944; The Rise of Scientific Philosophy Berkly. Los Angeles, 1951.











РЕЛИГИЯ (от лат. religio — благочестие, святыня, предмет культа). Светские авторы обычно определяют Р. как мироощущение, моральные нормы и тип поведения, которые основаны на вере в существование сверхъестественного мира или сверхъестественных существ — Бога или богов, определяющих судьбы людей, а также совокупность специфических действий (религиозный культ), обеспечивающих связь человека со сверхъестественными силами, и соответствующие (церковные) объединения и сообщества. Однако каждый крупный философ обычно предлагает более конкретную дефиницию, соответствующую его собственной системе (см.: Философия религии). Оценить их содержательность можно лишь в контексте всей истории культуры. Что же касается религиозных авторов, то для них подобное определение неприемлемо в принципе как сугубо внешнее, формальное, Так, для убежденного христианина Р. — основа всей духовной жизни, его высшая, предельная забота, а именно реальная и постоянная связь, единение с Богом, обеспечивающее человеку бессмертие. Поскольку же внутри христианства существует множество различных конфессий, то обычно имеется в виду собственная версия — как единственно «истинная» и дающая спасение.

Расхождения станут еще более существенными, если мы выйдем за рамки теизма, поскольку в бесконечном множестве культурных феноменов, именуемых «религиозными», различные черты (в т.ч. и перечисленные выше) играют неодинаковую роль, а некоторые и вовсе отсутствуют (напр., понятие Бога — в буддизме и конфуцианстве, церкви — в исламе и т.д.). Ясно также, что найти одинаково содержательные характеристики верований первобытного человека и современных религиозных представлений едва ли возможно. К тому же для верующего Р. — нечто большее, чем совокупность отдельных компонентов, которые формулируются «теоретиками» (теологами) церкви, а тем более ее оппонентами, а именно личное, внутреннее переживание Бога, в котором подобные компоненты только и обретают свой специфически «религиозный» (т.е. отличающийся от светского) смысл.

Истоки Р. обычно связывают с мироощущением первобытных людей, которые, испытывая чувство страха перед грозными стихиями природы, стремились предотвратить их губительное вмешательство особыми магическими действиями и ритуалами. Но человеческое сознание возникает лишь в обществе. Поэтому выяснение происхождения Р. предполагает выявление ее надличностных, социально-онтологических корней. Начало человеческой истории образуют род и племя — «древние общественно-производственные организмы» (К. Маркс), которые могли воспроизводиться лишь в результате трудовой деятельности людей и представляли собой качественно новую реальность (реальность культуры, «социума»), подчиняющуюся особым, социальным законам. Для своего выживания такие внеприродные (а можно сказать: «искусственные» и даже «сверхъестественные») анклавы должны были обладать способностью гармонизировать (хотя бы в воображении) катастрофическое воздействие природы, «очеловечивать» внешний хаос. Именно это противостояние стихийности «первичной» и упорядоченности «вторичной» природы, в конечном счете, и составило социально-онтологическую основу удвоения реальности, обусловив появление религиозно-магических действий и постепенно выделяющихся из них представлений об ином, «сверхъестественном» мире.

Выживание древних человеческих социальных «организмов» требовало так или иначе согласованного поведения их членов, которое достигалось обычаями, традициями, жесткой системой правил и табу. Позже, когда формируется личностное сознание и поведение людей становится все более целенаправленным, возрастает регулятивная роль общих предписаний, которые индивид применяет с учетом конкретной ситуации. Социально-целесообразная деятельность человека, однако, возможна лишь тогда, когда ее мотивы выходят за рамки потребностей и забот конечного, смертного существа и подчиняются интересам всего общества, существование которого представляется беспредельным. Иными словами, необходимы идеалы и ценности, способные заделать мучительные разрывы, образующиеся в сознании смертного человека — синтеза плоти и духа, «времени и вечности». Это могло быть достигнуто лишь путем трансцендирования, т.е. постулирования «иной», высшей реальности, нетленных ценностей, идеалов, превосходящих мироощущение конечного индивида и составляющих, по знаменитому выражению П. Тиллиха, его «предельную заботу», лишь введением в ткань культуры понятия Абсолюта и идеи бессмертия. Именно эта объективная потребность в высшей экзистенциальной ориентации формирующихся личностей лежит в основе возникновения Р. Важно также подчеркнуть, что свое решение проблемы предназначения человека, свои высшие ценности предлагают и др. формы первоначально не-расчлененной культуры. Таковы категория «должного», апелляция к «счастью всего народа», к «отеческим гробам», идеал равенства всех людей и т.п.

Так что представление о всемогущем Боге или богах, о вечной душе человека и загробном воздаянии—один из возможных способов решения фундаментальной проблемы жизни и смерти, которая в онтологическом измерении лежит глубже расхождения атеистов и верующих, а тем более — последователей различных конфессий. В истории обозначилась и преемственность смены духовных абсолютов. Если раньше люди прежде всего уповали на небесную опеку, то примерно с 17 в. растет влияние секулярных ценностей, которые проявляются в различных формах — филос. политической, этической, эстетической.

Наиболее ранними формами Р. были параллельно возникавшие и связанные между собой магия — система ритуальных обрядов, призванных воздействовать на сверхъестественные силы, фетишизм, наделявший сверхъестественными свойствами различные физические предметы, тотемизм — вера в сверхъестественную связь человеческого сообщества с конкретным животным-«прародителем», анимизм — представления о «духах» как природных явлений, так и самих людей. Это была эпоха многобожия (политеизма), или язычества, эпоха господства мифологии как наиболее древнего способа гармонизации, «очеловечивания» мирового хаоса.

Разложение первобытно-общинного строя сопровождалось слиянием родов, племен в народы и гос-ва, когда в сложном иерархическом пантеоне объединялись и их Р. со своими местными богами. Так обстояло дело в Др. Египте, Вавилонии, Греции, Риме и др. рабовладельческих и раннефеодальных гос-вах. Многие из таких Р. сохранились и сегодня: индуизм, даосизм, синтоизм, зороастризм, джайнизм, не говоря уже о многообразных видах неоязычества. Этот же процесс приводит к появлению теистических религий — иудаизма, христианства, ислама. Позже некоторые из них формируются в три наднациональные, или мировые, религии (буддизм — 5—6 вв. до н.э., христианство — 1 в. и ислам — 7 в.), каждая из которых объединяют людей независимо от их этнической, социальной и политической принадлежности. Эта установка ясно выражена в Новом Завете: «...нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Кол 3: 11).

В эпоху Средневековья христианство доминировало в массовом европейском сознании. Для человека той поры вера в Бога была высшей истиной, основой понимания мира, определявшей повседневное поведение. Поэтому теология имела приоритетный статус в культуре. В ее рамках совершалось становление и постепенное обособление философии, науки, этики, искусства. Именно христианство закрепляло социально-политическое и духовное единство зап. цивилизации, неслучайно именуемой «христианской».

Христианство зафиксировало и обобщило богатейший жизненный опыт людей, стремившихся жить «во Христе», закрепив систему идей, мыслительных навыков, духовных процедур, обрядов, которые стали универсальными духовными ценностями (конечное торжество справедливости, наказуемость даже мысленных преступлений, постоянная готовность к бескомпромиссной исповеди, чувство ответственности за судьбы др. людей, доброту и любовь и т.п.), оно стало реальным вектором «прогресса в сознании свободы» (Г.В.Ф. Гегель).

Христианство (как и любая крупная Р.) представлено не просто верованиями, но и институционально — как совокупность специфических организаций. Церковные ин-ты подчиняли изначальную «апостольскую веру» своим корпоративным интересам, вырабатывая официальные вероисповедания, которые агрессивно защищали и распространяли. Тем самым они неизбежно оказывались вовлеченными во властные структуры, в сферу политики. Так, после превращения христианства в государственную религию Римской империи (4 в.) церковь развивается в сложную иерархическую структуру и борется за торжество теократии, что вызывает ответные религиозно-общественные движения (см.: Ереси, Сектантство), ставшие существенным компонентом социально-политической истории Европы.

Иными словами, христианство все больше обретало характер идеологии, освящающей интересы определенных сословий, классов и социальных групп. Однако по мере секуляризации общества политическая роль Р. ослабевала, хотя столкновения на религиозной почве сохранились и поныне (католики и протестанты в Сев. Ирландии, православные и мусульмане в бывшей Югославии, и т.д.). Больше того, сегодня такие конфликты становятся все более массовыми и кровопролитными. В конечном счете они обусловлены земными политико-экономическими противоречиями (борьба за территорию, источники сырья, рынки сбыта). В случае же сакрализации они интерпретируются и осознаются их участниками как неизбежные столкновения божественных и сатанинских сил, исключающие всякий компромисс («священная война», джихад). При этом христианство часто освящало и прогрессивные, демократические движения (М.Л. Кинг, пацифизм религиозный, социальный евангелизм, суфизм в исламе, М. Ганди). Столь же амбивалентно взаимоотношение Р. с др. формами культуры.

Католическая идея о возможности рационального познания атрибутов Бога (естественная теология), несомненно, стимулировала развитие науки, уверенность в наличии объективных, поддающихся рациональному постижению связей и законов. В то же время вся история Запада отмечена резкой конфронтацией религии и науки, обусловленной наличием двух различных функций культуры: познавательной, направленной на исследование законов природы и общества, идеологической (регулятивной), обеспечивающей целостность и стабильность общественного организма. Маркс, напр., соответственно различал способы «теоретического» и «Практически-духовного» освоения действительности. К первым он относил науку, ко вторым — религию, право, мораль, искусство. Наука — не просто совокупность знаний, но и специфическая социальная деятельность, которая вырабатывает собственные ценностные установки: опора на опыт, верность истине, готовность выступать против устоявшихся предрассудков и священных авторитетов. Отсюда столкновения науки с церковью, авторитарно утверждавшей свою картину мира. Прогресс естествознания неизбежно оборачивался серией «покушений» не только на отдельные положения церковной догматики, но и на принцип ее построения. Так, открытие Коперника вызвало яростное сопротивление Рима, потому что разрушало то «сакральное», идеологическое содержание, которое было придано церковью геоцентрической системе: понимание Вселенной как совершенного творения Бога, принципиальное противопоставление Земли и «небесного мира» и т.д. Так же обстояло дело с геологической концепцией Ч. Лайеля и особенно — с эволюционной теорией Ч. Дарвина, подрывавшей ключевое библейское положение о сотворении человека.

При всем том традиционное представление об абсолютной «противоположности» науки и религии (как «тьмы» и «света») провоцировалось прежде всего идеологическими мотивами, а именно духовным деспотизмом церкви, с одной стороны, и специфическими для европейской традиции претензиями науки на создание всеобъемлющего мировоззрения (сциентизм) — с др. Во всяком случае, сегодня среди серьезных специалистов преобладает мнение о том, что компетенция религиозного сознания должна быть ограничена экзистенциальной проблематикой, а наука лишена своих абсолютистских мировоззренческих претензий; соответственно правомерно говорить о взаимной дополнительности религиозной веры и научного знания, лишь совместно удовлетворяющих одинаково объективные потребности миллионов и миллионов людей на данной стадии развития человечества.

Напряженной сферой противоборства светской и религиозной мысли были и остаются проблемы этики и морали. Богословы настаивают на том, что без веры в Бога полноценная духовная жизнь невозможна, поскольку в этом случае нравственность лишается абсолютного критерия, а ее предписания неизбежно превращаются в выражение своекорыстных мирских интересов. Такой позиции, можно противопоставить констатацию способности к трансцендированию не только в Р., но и в др. формах культуры, а следовательно, и возможность образования высших нравственных абсолютов в рамках светского сознания. К этому можно добавить и многочисленные факты, когда именем Бога освящались аморальные и жестокие деяния (напр., религиозные войны). Представление о независимости морали от Р. составляет давнюю традицию филос. мысли, получившую развернутое обоснование уже у И. Канта. Однако и сегодня Р. сохраняет существенную роль в нравственной регуляции общества.

Надо отметить, что на практике в сфере морали Р. и наука значительно сблизились, во многих случаях выступают совместно и создают наиболее яркий пример толерантности по отношению друг к другу.

На протяжении многих веков европейские искусство и литература вдохновляются библейскими сюжетами и персонажами, запечатлевшими «предельные», «чистые» человеческие типы, хотя влияние, напр., аскетичного кальвинизма не идет в сравнение с православием или лютеранством, вобравшими в себя многие элементы народной культуры и вдохновившими Рублева и Иванова, Мильтона и Баха. Но и здесь можно констатировать все большее размежевание богоборческого и конфессионально апологетического искусства.

Начиная с античности теология и философия развивались в едином русле (так, Аристотель определял теологию как «первую философию») и нуждались друг в друге. Однако доминирование рационалистических тенденций в последней неизбежно вызывало между ними напряженные отношения, приводившие к резкому размежеванию (см.: Философия религии). Впрочем, граница между философией и теологией всегда выглядела размытой. Во-первых, внутри философии сформировались доктрины, апеллирующие к религиозному опыту (напр., С. Кьеркегор, экзистенциализм, философия жизни и др.); во-вторых, богословы давно стремились разработать «философскую теологию», гармонизирующую светское и религиозное сознание. Переплетение различных, порой полярных традиций как в теологии (фундаментализм, модернизм), так и в философии (напр., позитивизм, персонализм) создает бесконечное разнообразие взаимоотношений между ними, о чем свидетельствует вся история философии. При всем том их типологическое различие сохраняется. В своем развитии философия руководствуется критериями разума и здравого смысла, теологические же новации подчинены авторитету Слова Божьего, почитаемого за непререкаемую истину, и задаче защиты («апологетике») религиозного сознания.

Будущее Р. не поддается однозначным оценкам. В канун 19 в. господствовало представление о скором наступлении «иррелигиозного будущего». Действительно, на Западе продолжался процесс секуляризации, постепенное выталкивание Р. и церкви на периферию общественной и культурной жизни. Однако уже Первая мировая война обозначила глубочайший кризис «европейского человечества» (Э. Гуссерль); она в корне подорвала либерально-прогрессистские концепции, вызвав усиление иррационалистических, антисциентистских доктрин, в т.ч. в философии и богословии (экзистенциализм, персонализм, диалектическая теология и т.д.). Обострение глобальных проблем еще более усилило эти тенденции, заставив говорить о новой «религиозно-мистической волне». Создается впечатление, что в современном «обезбоженном» мире (М. Хайдеггер) формируется новый тип религиозности, обнаруживающей себя в появлении многочисленных нетрадиционных религий, в растущем интересе к идеям космизма и различным формам эзотерического знания, к возрождению архаических религиозных образований в качестве символов национальной духовности и государственности, противостоящих глобальной экспансии зап. массовой культуры. Все эти процессы в особо противоречивом, часто уродливом виде проявляются сегодня в посткоммунистической России.

Клибанов A.M. История религиозного сектантства в России. М., 1965; Философия, религия, культура. М., 1982; Никонов К.И. Современная христианская антропология. М., 1983; Митрохин Л.Н. Религии «Нового века». М., 1985; Угринович Д.М. Введение в религиоведение. М., 1985; К. Маркс и Ф. Энгельс об атеизме, религии и церкви. М., 1986; Токарев С.А. Религия в истории народов мира. М., 1986; Васильев Л.С. История религий Востока. М., 1988; Христианство. Энциклопедический словарь: В 3 т. М., 1993—1995; Религия и политика в посткоммунистической России. М., 1994; Всемирное писание. Сравнительная онтология священных текстов. М., 1995; Гараджа В.И. Религиоведение. М., 1995; Митрохин Л.Н. Баптизм: история и современность. М., 1997; Щумихина Л.А. Генезис русской духовности. Екатеринбург, 1998; Левада Ю.А. Социальная природа религии. М., 1965; 1999; Религия народов современной России. М., 1999; Яковлев Е.Г. Искусство и мировые религии // Эстетика. М., 1999. См. также литературу к ст. Философия религии.

Л.Н. Митрохин











РЕЛЯТИВИЗМ (от лат. relativus — относительный) — филос. принцип интерпретации природных, социокультурных, мировоззренческих, когнитивных объектов в их отношении друг к другу и своему окружению. Р. подчеркивает примат связи объектов над их субстанциальными свойствами, приоритет целостности, системности реальности над ее отдельными частями, развития над сохранением.

Формулировка принципа Р. впервые встречается у др.-греч. софистов Протагора и Горгия, далее — в антич. и нововременном скептицизме, англ. эмпиризме. Вопрос об относительности знаний и убеждений постоянно возникал в периоды научных революций, смены мировоззренческих систем, в частности, на рубеже 19—20 вв.

Принцип физического Р. в рамках специальной и общей теории относительности и квантовой механики имеет весьма опосредованное отношение к филос. Р. Будучи элементом физической теории, данный принцип состоит в переосмыслении понятий классической механики (времени, пространства, массы и пр.). При этом в рамках некоторых интерпретаций современной физики имеет место неправомерное отождествление понятия «наблюдателя» (введено А. Эйнштейном) с введением «субъективного элемента» в сферу физических взаимодействий, а принципа неопределенности В. Гейзенберга — с субъективно-идеалистическим представлением о зависимости реальности от познающего субъекта.

Социально-культурный Р. есть акцентирование моментов своеобразия и исторической изменчивости социальных систем (общественных, культурных, языковых), их ситуативной обусловленности, замкнутости и несоизмеримости друг с другом. Данный тип Р. обычно восходит к отрицанию линейного развития культуры, к представлению о существовании несоизмеримых форм жизни и мировоззрений, структурирующих мышление людей определенных эпох и культур (Н.Я. Данилевский, О. Шпенглер).

К последнему типу Р. примыкает гносеологический Р., отвергающий абсолютный характер филос. категорий, научных законов, чувственных представлений, кумулятивное развитие знания. Его сторонники подчеркивают нагруженность эмпирических данных теоретическими интерпретациями, зависимость теоретических терминов от включенности в теоретические схемы, обусловленность теорий мировоззренческими системами и социальными конвенциями, функциональную и содержательную зависимость знания и сознания от деятельности и общения, прерывность и неравномерность познавательного процесса. В качестве источников гносеологического Р. нередко рассматривают принцип «лингвистической относительности» Э. Сепира — Б. Уорфа, тезис «онтологической относительности» У. Куайна, понятие «несоизмеримости» (Т. Кун, П. Фейерабенд) и др.

Моральный Р. отрицает абсолютный характер, т.е. всеобщность и принудительность морали, подчеркивая условность и ситуативность моральных норм. При этом утрачивается специфика морали как движения от сущего к должному, и мораль подчиняется, как правило, субъективным пристрастиям или общественной целесообразности (крайние варианты гедонизма и утилитаризма, граничащие с аморализмом).

Понятие филос. Р. есть прямой результат филос. спора: оно возникло как форма критической оценки сторонников вышеуказанных типов Р. со стороны их оппонентов. Р. разделяет основные принципы историзма, социологизма и функционализма, противоположные позициям субстанциа-лизма и фундаментализма.

И. Т. Касавин










РЕЛЯТИВНЫЙ (лат. relativis) — относительный; соотносительный, взаимный; находящийся в отношении, значимый только при определенных отношениях. В некоторых контекстах противоположность — абсолютный.








РЕФЛЕКСИЯ (от лат. reflexio — обращение назад) — способность человеческого мышления к критическому самоанализу. Различают несколько видов Р. Элементарная Р. заключается в рассмотрении и анализе индивидом собственных знаний и поступков. Такой вид Р. присущ почти каждому человеку: каждый из нас хотя бы изредка задумывается над причинами собственных неудач и ошибок, с тем чтобы изменить свои представления о мире или об окружающих людях, исправить ошибки и постараться не допускать их в будущем. Р. помогает нам учиться на своих ошибках. Научная Р. направлена на критическое исследование научного знания, методов и приемов получения научных результатов, на процедуры обоснования научных теорий и законов. Такая Р. находит выражение в специальных дисциплинах — логике, методологии научного познания, психологии научного творчества и т.п.

Высшим видом Р. является философская Р. — размышления о предельных основаниях человеческой культуры и о смысле человеческого существования. Со времен Сократа Р. считается важнейшим средством самопознания человека и основой его духовного совершенствования. По сути дела, именно способность к критической самооценке является важнейшей отличительной особенностью человека как разумного существа. Благодаря Р., вскрывающей и устраняющей человеческие предрассудки и заблуждения, оказывается возможным духовный прогресс человечества.











РЕФОРМАЦИЯ — духовное и политическое движение 16—17 вв. в странах Европы, обозначившее радикальные изменения в зап. христианстве. Результатом этого движения стало возникновение протестантизма. Большинство исследователей относят к Р. предреформационные движения лоллардов и гуситов (14— 15 вв.), направленные против иерархической структуры католической церкви, для которых характерны антиклерикализм, неприятие обмирщения церкви, стремление к созданию национальных церквей. Внутри католической церкви в этот период также обсуждалась необходимость обновления. На Констанцком и Базельском соборах были предприняты попытки исправления церкви через ограничение власти папы и передачу части полномочий Вселенским соборам. Но внутреннее реформирование не удалось. Одним из истоков Р. можно считать и движение гуманистов, особенно деятельность Эразма Роттердамского. Эразм призывал к очищению церкви, возвращению к истокам — Новому Завету и творениям святых отцов. Его «философия Христа» уменьшала значение догматического и институционального элементов христианства, определяя Христа как учителя добродетели, и христианство как этику, в сущности не отделенную от языческой философии.

История Р. Дата рождения Р. — 1517, когда М. Лютер прибил свои «Тезисы» к дверям дворцовой церкви в Виттенберге. В них осуждалась продажа индульгенций, опровергалась теория сверхдолжных заслуг церкви. Под влиянием чтения Августина Лютер поставил под вопрос средневековую теологию «добрых дел». В тезисах еще не было представлено развернутое учение Р., которое после Вормского рейхстага (1521), осудившего богословие Лютера как ересь, было сформулировано в Аугсбурге в 1530 (т.н. Аугсбургское вероисповедание, подготовленное последователем Лютера Ф. Меланхтоном). После ряда религиозных и политических столкновений, включая Крестьянскую войну в Германии, в Священной Римской империи была установлена свобода вероисповедания — по принципу «Чья земля, того и вера».

В Швейцарии во главе Р. были У. Цвингли и Ж. Кальвин. Цвингли, радикализировав многие положения Лютера, провел в Цюрихе антипапскую, антииерархическую и антимонашескую реформу. Цвингли погиб, сражаясь с войсками швейцарских католиков. Деятельность Кальвина была направлена на построение своеобразной реформаторской теократии в Женеве, где с 1541 по 1564 он создавал новый Израиль. Характерной чертой учения Цвингли и Кальвина была концепция предопределения. В дальнейшем богословие Лютера стало основой вероучения лютеранской (евангелической) церкви, доктрина Кальвина, изложенная в работе «Учреждение христианской церкви», заложило принципы кальвинистской (реформаторской) церкви.

Теология Р. Основу учения Р. составляют два принципа — sola fide (только верой) и sola Scriptura (только Писанием). Для Лютера революционным открытием было радикальное оправдание человека верой. Средневековые мыслители учили, что человек может «заслужить» прощение грехов и достичь спасения, совершая добрые дела и участвуя в церковном богослужении. Но, согласно Лютеру, человеческая воля настолько парализована вследствие первородного греха, что грешник не может сделать последний шаг на пути к Богу. Интерпретируя апостола Павла, Лютер приходит к выводу, что только через веру в Иисуса, которая сама по себе есть дар Бога, грешнику даруется свобода и полное прощение. Меняется отношение к морали, ее роль не уменьшается, но мораль теперь — результат оправдания верой, а не ее причина.

Все деятели Р. признают авторитет Священного Писания. Для Лютера Писание — слово Божие. Его авторы писали под непосредственным воздействием Святого Духа, что определяет его абсолютную точность, не только в основном учении, но и в словесных деталях. Это не исключает возможности критических подходов. Знание евр. и греч. обязательно для передачи аутентичного текста. Библия принадлежит всему «народу Божьему», поэтому необходимы переводы на различные национальные языки.

Применение этих базовых принципов привело к критической модификации средневековой веры и практики. Традиционное аллегорическое истолкование Библии было заменено филос. и историческим изучением текста. Была отвергнута вера в чистилище, как не имеющая оснований в Писании. Культ святых и Девы Марии рушился в свете учения о Христе как о единственном посреднике между Богом и человеком. Католическая дистанция между священником и мирянином преодолевалась в принципе «священства всех верующих». Из семи таинств остались только два — крещение и евхаристия (в определенном понимании).

В представлениях о Боге неортодоксальность теологии Р. проявилась в лютеровской «теологии креста», где проясняется парадокс «прославленного Бога», который открывается и скрывается в тайне унижения и страдания. Кальвин сходным образом понимает Бога не как отдаленное и статическое божество, но как Того, Кто революционно вторгается в человеческую историю. Т.о., в теологии Р. динамически воплощались принципы «только вера», «только Писание», «только Христос», «только благодать».

Контрреформация. В последнее время большинство исследователей связывают понятия «контрреформация» и «католическая реформа», рассматривая их как параллельное протестантской Р. движение внутреннего обновления католической церкви. К католической Р. можно отнести прежде всего решения Тридентского собора и деятельность ордена иезуитов, основанного Игнатием Лойолой. На соборе были даны доктринальные оценки протестантизма и обновлен устав церкви. Основной целью деятельности церкви было объявлено «спасение душ» и миссионерство. Решения собора не только дали импульс для обновления церковной жизни, но и положили начало новому этапу схоластической мысли («вторая схоластика» — кардинал Каэтано, Ф. Суарес).

Источники по истории Реформации. М., 1906—1907. Т. I — 2; Бецольд Ф. История Реформации в Германии. СПб., 1990. Т. 1—2; Книга согласия: вероисповедание и учение лютеранской церкви. М., 1996; Ritschl О. Dogmengeschichte der Protestantismus. Leipzig, 1908—1928. Bd 1—4; LortzJ. Die Reformation in Deutschland. Berlin, 1939—1940. Bd 1—2; Bainton R.H. The Reformation of the Sixteenth Centure. Kansas, 1952; Bomkamm H. Das Jahrhundert der Reformation. Gottingen, 1961; Chadwick O. The Reformation, Grand Rapids. Michigan, 1965; Merle d'Aubinge J.H. Histoire de la Reformation en Europe au Temps de Calvin. Osnabruck, 1968. T. 1—8; Ranke L. Deutsche Geschichte in Zeitalter der Reformation. Wiena, 1969; Cour-voisierJ. De la reforme au protestantisme. Paris, 1977.

C.A. Коначева












РЕШЕР (Rescher) Николас (р. 1928) — амер. аналитический философ и логик. Проф. Питсбургского ун-та (с 1961), редактор жур. «American Philosophical Quarterly» (с 1964). Исследовательские интересы Р. необычайно широки и включают философию и методологию науки, историю логики и философии, многозначную, вероятностную, модальную логику, теорию ценностей, гносеологию, теорию принятия решений и т.д. Его филос. концепция, сочетающая в себе элементы кантовского трансцендентализма и прагматизма, нашла наиболее полное изложение в трехтомном труде «Система прагматического идеализма» (1992—1994), где научное познание представлено как смена интеллектуальных конструкций, создаваемых учеными в процессе практического взаимодействия с природой. Вместе с тем в своей деятельности исследователи реализуют ряд априорных концептуальных принципов (причинности, субстанциональности, необходимости, возможности и т.д.), которые в совокупности составляют научный метод. Истинность научного знания состоит в его практической и теоретической успешности при решении научных проблем. Однако в своей теории истины Р. дополняет этот критерий практической успешности теоретической когерентностью системы научного знания. Не будучи сторонником научного реализма, Р. не отвергает его полностью и предлагает концепцию «аппроксиматического реализма», которую пытается согласовать со своим прагматическим идеализмом и прагматически истолкованным прогрессом науки.

The Coherence Theory ofTruth. Oxford, 1973; Methodological Pragmatism. Oxford, 1977; Introduction to Value Theory. Washington, 1982; Scientific Realism: A Critical Reapprraisal. Dortrecht, 1987; Rationality. Oxford, 1988; A System of Pragmatic Idealism. V. 1-3. Oxford, 1992-1994; Pluralism. Oxford, 1993; Metaphilosophical Inquiries. Princeton, 1994.












РИД (Reid) Томас (1710—1796) — шотл. философ, основатель шотландской школы «здравого смысла». Р. выступал против скептицизма Д. Юма и всей линии британского эмпиризма и сенсуализма, утверждавших опытное происхождение знания; резко критиковал материалистический ассоцианизм Д. Гартли и Д. Пристли. Центральное понятие философии Р. — «здравый смысл», толкуемый как особая интуитивная способность ума и как совокупность первоначальных невыводимых принципов и суждений. В соч. «Опыты об интеллектуальных способностях человека» (1785) Р. перечисляет 12 главных суждений «здравого смысла», «заложенных» в умах людей Богом и служащих основой познания и поведения (вера в Бога и существование внешнего мира, суждения о естественной способности отличения истины от лжи, принцип причинности и др.). В 19 в. в Великобритании идеи Р. пропагандировал У. Гамильтон, в США — Дж. Мак-Кош, во Франции — П. Руайе-Коллар. В 20 в. отдельные положения концепции Р. возрождаются неореализмом (Дж.Э. Мур и др.) и лингвистической философией. 

The works of Thomas Reid. Vol. 1—2. Edinburg, 1872.
Грязнов А.Ф. Философия шотландской школы. М., 1979; Fraser A.C. Th. Reid. Edinburg; London, 1898; Grave S.A. The Scottish philosophy of common sense. Oxford, 1960; Griffin-Collart E. La philosophie ecossaise du sence commun Th. Reid et D. Stewart. Bruxlles, 1980.











РИКЁР (Ricoeur) Поль (р. 1913) — фр. философ, профессор ун-тов Парижа, Страсбурга, Чикаго, почетный доктор более тридцати ун-тов мира, ведущий теоретик феноменологической герменевтики. Своими учителями считает Э. Гуссерля, Г. Марселя, К. Ясперса; испытал значительное воздействие идей фр. персонализма и психоанализа. Задачу современной философии Р. видит в разработке обобщающей концепции человека 20 в. с учетом того вклада, который внесли в нее философия жизни, феноменология, экзистенциализм, персонализм, психоанализ и др. философские учения, имеющие глубинные истоки, заложенные в античности, и опирающиеся на идеи своих непосредственных предшественников: И. Канта, И.Г. Фихте, Г.В.Ф. Гегеля. В отличие от Ф. Шлейермахера и В. Дильтея, трактовавших герменевтику в духе психологизма, смыкающегося с традиционной эпистемологией, Р. переносит вопрос о ней в онтологическую плоскость: герменевтика, полагает он, не только метод познания, но прежде всего — способ бытия.

В своих филос. исследованиях Р. руководствуется регрессивно-прогрессивным методом, опираясь на который предполагает диалектически осмысливать явления в единстве их трех временных измерений: прошлого, настоящего и будущего. Применительно к человеческой субъективности — а именно она и составляет важнейший предмет философии Р. — цель этого метода заключается в том, чтобы высветить «археологию» субъекта, т.е. его укорененность в бытии, и найти доступ к его телеологии, движению в будущее. Прежде всего Р. противопоставляет свою концепцию классической трактовке субъекта как сознания, опираясь на учение Гуссерля о «жизненном мире», онтологию М. Хайдеггера и особенно психоанализ З. Фрейда. Последний он понимает в качестве герменевтики, нацеленной на постижение «изначальных влечений» человеческого Я через осмысления их форм сублимации в культуре. Пределом регрессивного анализа Р. полагает «изначальную волю» индивида к бытию, связанную с переживанием и осознанием возможности не-бытия. Прогрессивный анализ направлен на «профетию» человеческого духа, где источник смысла располагается не за субъектом, а перед ним. Здесь Р. опирается на идеи феноменологии духа (Гегель), нацеленной на раскрытие телеологии человеческой субъективности, и феноменологию религии (М. Элиаде), свидетельствующую об устремленности человека к священному, задающему эсхатологические перспективы человеческому существованию, а через него и истории в целом. Вместе с тем Р. вслед за Фрейдом считает изначальным условием человеческого опыта его языковый характер. Отсюда следует, что культурное творчество всегда символично. Эту идею Р. также заимствует у Фрейда, высказавшего ее при толковании либидо, обладающего исключительной способностью к отсроченному символическому удовлетворению, при котором либидинозная цель заменяется целью идеальной. Либидо, по словам Р., выводит человека из области биологии в сферу культурных значений. Под символом Р. понимает любую структуру значений, где один смысл — прямой, первичный, букв. — при помощи добавлений обозначает другой смысл — косвенный, вторичный, иносказательный, который может быть воспринят только посредством первого смысла. Язык, по Р., изначально обладает символической функцией, суть которой была раскрыта Гуссерлем, предъявившим ему двойное требование: требование логичности, идущего oт telos, и требование допредикативного объяснения, идущего от arche; язык, совершая движение «вспять», находит собственное обоснование в том, что не является языком, и сам обозначает свою зависимость оттого, что делает его возможным со стороны мира. Особенность символа, в рикёровском понимании, состоит в том, что он сообщает смысл при помощи др. смысла: изначальный, букв. смысл в нем отсылает к смыслу иносказательному, экзистенциальному, духовному. В 1970-е гг. Р. осмысливает проблематику символа, применяя к нему «более подходящий инструментарий», каковым философ считает метафору. Метафора, перемещающая анализ из сферы слова в сферу фразы, вплотную подводит Р. к проблеме инновации, на которую направлен его прогрессивный анализ: значение метафоры не заключено ни в одном из отдельно взятых слов, оно рождается в конфликте, в той напряженности, которая возникает в результате соединения слов во фразе; метафора наглядно демонстрирует символическую функцию языка: букв. смысл отступает перед метафорическим смыслом, соотнесенность слова с реальностью и творческо-эвристическая деятельность субъекта усиливаются.

В последние годы Р. переходит к анализу культурных текстов (литературных произведений, исторических повествований и т.п.) в качестве объекта интерпретации. Он стремится понять истолкование как преимущественный способ включения индивида в целостный контекст культуры, как одну из существеннейших основ его деятельности в культуре, и задачу герменевтического постижения видит в том, чтобы обосновать роль человека как субъекта культурно-исторического творчества, в котором и благодаря которому осуществляется связь времен и которое зиждется на активной деятельности индивида. Новая позиция Р. складывается под воздействием, с одной стороны, учения Августина о времени как состояниях души, с др. — аристотелевской трактовки завязывания интриги в художественном произведении и миметической сущности искусства. Одновременно в своей концепции повествовательности Р. остро ставит вопрос о диалектическом взаимодействии между философско-герменевтическим и научным подходами в постижении человека и мира культуры; диалектика объяснения и понимания, развертывающаяся на уровне текста, становится узловым моментом интерпретации и образует отныне ее преимущественную тему и главную цель. В 90-х гг. Р. делает акцент на проблеме взаимодействия и взаимопонимания людей — их общении, совместном бытии; в центре внимания философа такие проблемы, как этика и политика, и особенно — проблема ответственности в политической деятельности.

Герменевтика. Этика. Политика. М., 1995; Герменевтика и психоанализ. Религия и вера. М., 1997; Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М., 2002; Philosophie de la volonte. I. Le Volontaire et Involontaire. Paris, 1948; Histoire et verite. Paris, 1955; Philosophie de la volonte. II. Finitude et Culpabilite. 1. L'Homme faillible. Paris, 1960; Philosophie de la volonte. II. Finitude et Culpabilite. 2. La Symbolique du mal. Paris, 1960; Temps et recit. V I, II, HI. Paris, 1984—1985; Du texte a l'action. Essais d'hermdneutique II. Paris, 1986; Soi-meme comme un autre. Paris, 1990. La memoire, l'histoire, l'oubli. Paris, 2000.

Вдовина И.С. Исследуя человеческий опыт // Рикёр П. Герменевтика. Этика. Политика. М., 1995; Filibert M. Paul Ricoeur ou la liberte selon l'esperance. Paris, 1971; Mongin O. Paul Ricoeur. Paris, 1994.

И.С. Вдовина










РИККЕРТ (Rickert) Генрих (1863—1936) — нем. философ, один из основателей баденской школы неокантианства. Основные работы: «Науки о природе и науки о культуре», «Границы естественно-научного образования понятий», «Философия истории», «Философия жизни».

Р. делил в соответствии с методом познания все науки на науки о природе и науки о культуре, первые используют генерализирующий, вторые — индивидуализирующий метод. Интерес к общему и интерес к индивидуальному — два необходимых подхода к интерпретации реальности. Действительность становится природой, если ее рассматривают с т.зр. общего, и историей — когда ее рассматривают с с т.эр. индивидуального. Науки о природе ищут то, что находится за пределами чувственных явлений — общее, идею, понятие. Но всякая реальность имеет своеобразную индивидуальную особенность, а это налагает на действительность отпечаток иррациональности. Научное познание и не ставит задачу точного воспроизведения действительности. Последняя может предстать перед нами рациональной только благодаря абстрактному разделению разнородности и непрерывности. Цель науки — подвести все объекты под общие понятия, по возможности — под понятие закона. Образование понятия уничтожает индивидуальность, поэтому сама эмпирическая действительность полагает предел естественно-научному образованию понятий.

Но если реально существует только индивидуальное, то отсюда следует, что только история является подлинной наукой. История возможна как наука, потому что наряду с природой существует особая сфера опыта — культура. Объекты культуры в отличие от объектов естествознания всегда обладают ценностью. Все культурно-исторические явления и процессы имеют политические, эстетические или др. ценности. История в отличие от естествознания неотделима от психологии, понимания отдельных людей или народов, искусства, потому что историк пытается воссоздать прошлое в его наглядной индивидуальности, дает нам возможность пережить его заново. История реалистичней естествознания, ибо изучает саму действительность, а не совокупность абстрактных понятий и законов, хотя история также работает с понятиями, пытаясь охватить сумму фактов.

В работах позднего периода Р. выходит за рамки баденской школы, разрабатывая проблемы онтологии как учения о видах мирового целого.

О понятии философии; Науки о природе и науки о культуре; Философия истории; Философия жизни; О системе ценностей // Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М., 1988.

В. Г. Губин











РИСМЕН (Riesman) Дэвид (р. 1909) — амер. социолог, представитель психоаналитической ориентации в социологии и культурологии. В 1931 получил степень доктора биохимических наук. После трехлетнего обучения в Гарвардской школе права становится проф. юриспруденции. В 1937—1941 — проф. права в ун-те Буффало. В 1941 ведет исследовательский проект в Колумбийском ун-те и издает две работы: «Гражданские права в переходный период» и «Демократия и диффамация». С 1946 — проф. социальных наук Чикагского ун-та; возглавляет исследовательский проект по изучению массовых коммуникаций. В результате этой работы в 1950 появляется кн. «Одинокая толпа», принесшая ему широкую известность; она стала одним из наиболее доступных и популярных исследований, посвященных анализу отчуждения человека, потери им личностной автономии и ограничения свободы, характерных для современной культуры. Р. исследует влияние процесса модернизации на сознание и поведение современного человека и решает вопрос о судьбе человеческой индивидуальности в массовом обществе. С одной стороны, подобно К. Марксу и Т. Веблену, Р. пытается выявить взаимосвязь между экономическим развитием общества и происходящими в нем социально-культурными изменениями, с др. — подобно В. Райху и Э. Фромму, он придает большое значение изучению социального характера, трактуемого им как часть «характера», общего для окружения индивида, его «значимых других».

Р. исследует природу и специфику социального характера, его типы в различных странах в разные исторические эпохи, причины его появления, процесс формирования и изменения типов социального характера; его связь с многообразными сторонами человеческой жизнедеятельности и социально-психологические последствия перехода к индустриальной и постиндустриальной культуре. Он пытается установить взаимосвязь между различными историческими эпохами и типами характера, выделяя при этом три главных исторических периода и соответствующие им типы общества: 1) с «высоким потенциалом прироста населения» (напр., средние века); 2) с «переходным ростом населения» (напр., Ренессанс — Реформация); 3) с «начинающимся спадом роста населения» (напр., современные индустриально развитые общества). Каждому из этих трех периодов соответствуют три типа социального характера: «ориентированный-на-традицию», «ориентированный-на-себя» и «ориенти-рованный-на-другого». В обществе «высокого потенциала прироста населения» индивид характеризуется высокой степенью конформности, приверженностью традиции и подчинением властным структурам, занимает четко определенное место в обществе, играет строго фиксированную социальную роль; социальная мобильность и индивидуальность здесь минимальны.

Когда непосредственные связи с ориентированным-на-традицию рвутся, когда меняется стабильное соотношение смертности и рождаемости и происходит бурный рост населения, мы говорим об обществе «переходного роста». Для него характерны резко возрастающая социальная мобильность, быстрое накопление капитала, экспансия и колонизация. Общество такого типа не может удовлетвориться само собой разумеющейся ориентацией-на-традицию, ему нужен совсем иной тип характера: предприимчивый, инициативный, любящий риск и все новое. Для этого необходимы индивидуальность, самостоятельность и творческое начало, а не точное следование предписаниям, традициям и ритуалам. И тогда особое значение приобретает ориентация-на-себя, означающая внутренний, а не внешний источник мотиваций, большую свободу выбора целей, разнообразие средств их достижения, меньший контроль семьи, клана и пр. Ориентация-на-себя, характерная для периода первоначального накопления капитала, означает, что человек воспринимает себя как индивида и осознает, что его судьба в его руках. Если ориентация-на-себя типична для «старого среднего класса», то ориентация-на-другого становится типичной для «нового среднего класса» в «обществе начинающегося спада роста населения». Ориентация-на-другого — тип характера, впервые появляющийся в среде высшего среднего класса современной индустриальной Америки. В настоящее время этот тип характера широко распространяется и в др. индустриально развитых странах, где имеются сходные с Америкой условия его возникновения, к которым Р. в первую очередь относит развитый капитализм, индустриализацию, урбанизацию. В этом обществе «образование, досуг, сфера обслуживания сочетаются с возрастающим потреблением информации и образов, в избытке предоставляемых новыми средствами массовой коммуникации». Меняются способы и средства достижения целей, воспитания детей, отношений в семье и т.д.

Мотивация поведения людей этих трех типов характера совершенно различна. У ориентированного-на-традицию человека — это страх быть опозоренным в случае несоответствия принятым в обществе нормам, выполнения которых от него ждут. У ориентиро-ванного-на-себя человека — мотивация внутренняя, своего рода «внутренний гироскоп», определяющий его поведение; поэтому зависимость от окружающих его людей кажется незначительной. И, наконец, ориентированный-на-другого человек зависим в своем поведении исключительно от др. людей. Главная тема «Одинокой толпы» и др. работ Р. — формирование современного массового общества и связанные с ним проблемы: человеческая автономия, отчуждение, массовые коммуникации и культура, семья, воспитание, социальная стратификация.

The Lonely Crowd: a Study of the Changing American Character (with R. Denney, N. Glazer). New Haven, 1950; Faces in the Crowd. New Haven, 1952; Individualist Reconsidered. Glencoe, 1954; Thorstein Veblen. New York, 1960; Abundance for what?

Garden City; New York, 1965; The Academic Revolution. Garden City, 1968 (with Ch. Jencks); Некоторые типы характера и общество // Социологические исследования. 1993. № 3.

Е.Д. Руткевт










РОБЕРТ ГРОССЕТЕСТ (Robert Grosseteste), т.е. Роберт Большая Голова (ок. 1168/1175—1253) — англ. философ, теолог и ученый-оптик; теоретик и практик опытной науки, вдохновитель естественно-научных традиций оксфордской школы. Канцлер Оксфордского ун-та (1214—1221/1231), епископ Линкольнский (с 1235). Среди основных трудов: «О душе», «Об истине», «О линиях, углах и фигурах», «Шестоднев» и др. Спецификой его творчества является единство теории познания, учения о физико-математической природе универсума и представления о космогоническом процессе в рамках общей концепции метафизики света.

За основу эмпирического метода Р. Г. берет логическую схему Аристотеля: ступенями научного познания являются индуктивный анализ опытных данных, направленный на отыскание их предполагаемой причины, и последующий дедуктивный синтез, выводящий из этой причины следствия, вновь подлежащие опытной проверке. Поскольку совершенное знание предмета возможно лишь при совпадении его эмпирических определений с его сущностными определениями, Р. Г. стремится к согласованию при посредстве света (схватывающего природу чувственной и умопостигаемой областей бытия) аристотелевской квалитативной физики с формально-математическим описанием реальности. Р. Г. определяет свет как «форму телесности», единую для всех тел, что обусловливает придание геометрическим законам его распространения статуса всеобщих. В космогоническом трактате «О свете, или О начале форм» Р. Г. показывает, каким образом математические отношения были внедрены в универсум. Бог творит в начале времен световую точку, в которой слиты воедино первоформа-свет и первоматерия и в которой потенциально уже заключен весь мир; из нее по физико-математическим законам излучения света начинается процесс эманации. Путем бесконечного самоумножения свет распространяется во все стороны, простирая материю до размеров универсума, а затем, устремляясь в обратном направлении (к центру Вселенной), сосредоточивает ее и последовательно создает тринадцать сфер «мировой машины», в которой всякое тело является в большей или в меньшей степени приумноженным светом.

Кроме того, Р. Г. отстаивал реальность актуальных бесконечностей, между которыми могут существовать пропорциональные отношения. Он оказал значительное влияние на развитие философии и опытной науки 13—14 вв. (Р. Бэкон, Витело, Фома Брадвардин, Н. Орем).

Die philosophischen Werke des Robert Grosseteste, Bischofs von Lincoln. Munster, 1912; Hexaemeron. Londres, 1982; Освете, или О начале форм / Пер., вступл. и ком. A.M. Шишкова // Вопросы философии. 1995. № 6.
Baur L. Die Philosophie des Robert Grosseteste, Bischofs von Lincoln. Munster, 1917; Crombie A.C. Robert Grosseteste and the Origins of Experimental Science 1100—1700. Oxford, 1953; McEvoy J. The Philosophy of Robert Grosseteste. Oxford, 1982; Southern R. W. Robert Grosseteste: The Growth of an English Mind in Medieval Europe. Oxford, 1986.













РОБИНЕ (Robinet) Жан Батист Рене (1735-1820) — фр. философ и лингвист. Один из видных представителей филос. натурализма втор. пол. 18 в. Обучался в иезуитском коллеже. Служил королевским цензором, секретарем министра. При якобинской диктатуре был заключен в тюрьму. Перед смертью отрекся от своих натурфилос. взглядов. Основные произведения Р.: «О природе» (1761—1966), «Философские рассуждения о градации форм бытия...» (1768), «Сопоставление состояния и способностей человека с состоянием и способностями других живых существ» (1769). Р. исходил из идеи иерархического строения мира, в этой иерархии человек, дух занимают высшую ступень, являясь целью телеологически ориентированного природного процесса. Тем самым Р. отвергал картезианское противопоставление природы и духа. В философии Р. локковский сенсуализм сочетается с панпсихизмом Г. В. Лейбница. Согласно Р., мир представляет собой организованную материю. В то же время вся материя одушевлена. Всем ее уровням присуща способность к ощущению, которую Р. объясняет наличием в ней особых «нервных волокон». Все природные тела наделены жизненными функциями: питанием, ростом, размножением. В основании материи философ предполагает особые живые молекулы, обладающие внутренней активностью — анималькулы. Непосредственно из физической организации мира Р. выводит и такое явление, как мораль. В мире обнаруживается всеобщий закон равномерного распределения добра и зла. К Р. на определенном этапе своей творческой эволюции был близок Д. Дидро. Органицизм Р. оказал известное влияние на натурфилософию Ф.В.И. Шеллинга, а также на Г.В.Ф. Гегеля.

De la nature. Amsterdam, 1761 — 1766. V 1—4; Considerations philosophiques sur la gradation des formes de 1'etre ou Les essais de la nature qui apprend a former l'homme. Paris, 1768 (в сокр. рус. пер. — Робине Ж. Б. О природе. М., 1935).
Ситковский Е. Философия Ж.Б. Робине. М., 1936; Albert R. Die philosohie Robinets. Leipzig, 1903.













РОЙС (Royce) Джосайя (1855—1916) — амер. философ. Испытал сильное влияние И. Канта и Г.В.Ф. Гегеля, а также англ. неогегельянца Т. Грина. Р. развивал концепцию «абсолютного волюнтаризма», согласно которой отдельные личности в совокупности составляют «универсальное сообщество», выполняющее волю «абсолютной личности», влекущей людей в потусторонний мир «божественной гармонии». Индивиды, по Р., объединяясь в политические, экономические и религиозные сообщества, образуют «совершенный порядок». Амер. буржуазное гос-во Р. считал воплощением воли «абсолюта», а высшей добродетелью — «лояльность» по отношению к существующему строю. В противоположность У. Джеймсу считал, что под религиозную веру невозможно подвести практическое основание: ее следует выводить из философии абсолютного идеализма. Р. принадлежат также работы по математической логике и основаниям математики. Оказал влияние на амер. неопрагматизм и персонализм.

The Religious Aspect of Philosophy. Boston; New York, 1885; The World and the Individual. Ser. 1—2. New York; London, 1900—1901; Lectures of Modern Idealism. Hew Haven; London; Oxford, 1934; The letters of J. Royce / Ed. by J.Clendenning. Chicago; London, 1970.
Богомолов А.С. Буржуазная философия США 20 в., М., 1974; Burunelli V. Josian Royce. New York, 1964.










РОЛЗ (Rawls) Джон (р. 1921) — амер. политический философ. Проф. Гарвардского ун-та. Главный труд Р. «Теория справедливости» (1971) посвящен разработке основных принципов справедливого устройства общества и обоснованию современной философии либерализма. Теория справедливости как честности представляет собой вариант неоконтрактивизма, трактующего понятие общественного договора как некую гипотетическую ситуацию, в которую должны быть поставлены люди для выбора принципов справедливого устройства общества. Эту гипотетическую ситуацию, обеспечивающую всем участникам благодаря «покрову неведения» свободные и честные условия выбора, Р. называет «исходной позицией». Покров неведения означает, что, делая выбор, человек не знает ни того, какое положение он займет в обществе, ни того, какие преимущества получит, ни того, каких представлений о благе будет придерживаться. Согласно Р., люди в исходной позиции выберут следующие два принципа справедливости: первый — принцип равных свобод, обеспечивающий каждому гражданину равное право на максимально широкую систему основных свобод, и второй (соединяющий в себе принцип равных возможностей и принцип различия), согласно которому социальное неравенство оправдано лишь тогда, когда ведет к наибольшей возможной выгоде наименее обеспеченных членов общества (стратегия, известная в теории игр как maxmin). Теория Р. в противовес утилитаризму является индивидуалистической, т.к. придает важное значение различию между отдельными людьми и подчеркивает приоритетность свободы человека «формулировать, пересматривать и рационально следовать» своим представлениям о благе. Государство, занимая нейтральную позицию, не должно отдавать предпочтений никаким представлениям о благе. Вместе с тем теория Р. является дистрибутивной, т.к. в ней справедливость рассматривается в контексте распределения «первичных благ», которые Р. определяет как совокупность вещей, необходимых для реализации любого рационального жизненного плана (основные права и свободы, доход, возможности самореализации и т.д.). Под влиянием критики (прежде всего со стороны коммунитаристов) Р. в дальнейшем предложил обоснование своей теории справедливости как исключительно политической концепции, ограничивающейся описанием базисной структуры демократического общества и не предписывающей гражданам никаких моральных, религиозных или метафизических принципов. Эта политическая концепция включает в себя интуитивные представления, неявно присутствующие в политической культуре демократического общества и разделяемые всеми его гражданами, и поэтому при всей плюралистичности современного общества она может рассчитывать на согласие граждан и тем самым гарантировать стабильность описываемого ею социального устройства. Свое обоснование политического либерализма Р. строит на деонтологических принципах и теории рационального выбора.

Теория справедливости. Новосибирск, 1995. Political Liberalism. Columbia, 1993.
Хеффе О. Политика, право, справедливость. М., 1994.













РОМАНТИЗМ — стиль творчества и мышления, широко распространившийся в пер. пол. 19 в. и остающийся одной из основных эстетических и мировоззренческих моделей нашего времени.

Основные представители Р.: Германия — Иовалис, Э.Т.А. Гофман, Ф. Шлегель, Ф. Шлейермахер, Л. Тик; Франция — Ф.Р. де Шатобриан, В. Гюго; Англия — С.Т. Колридж, У. Вордсворт, П.Б. Шелли, Дж. Байрон, Т. Карлейль; Америка — Г.Д. Торо, Т. Эмерсон, Э. По.

Р. возник в 1790-е гг. сначала в Германии, а затем распространился по всему западноевропейскому культурному региону. Его идейной почвой были кризис рационализма Просвещения, художественные поиски предромантических течений (сентиментализм, «штюрмерство»), Французская революция, нем. классическая философия. Р. — это эстетическая революция, которая вместо науки и разума (высшей культурной инстанции для эпохи Просвещения) ставит превыше всего художественное творчество индивидуума, которое делается образцом, «парадигмой» для всех видов культурной деятельности. Основная черта Р. как движения — стремление противопоставить бюргерскому, «филистерскому» миру рассудка, закона, индивидуализма, утилитаризма, атомизации общества, наивной веры в линейный прогресс новую систему ценностей: культ творчества, примат воображения над рассудком, критику логических, эстетических и моральных абстракций, призыв к раскрепощению личностных сил человека, следование природе, обращение к мифу, символу, стремление к синтезу и обнаружению взаимосвязи всего со всем. Причем довольно быстро аксиология Р. выходит за рамки искусства и начинает определять стиль философии, естественно-научных изысканий, социологических построений, медицины, промышленности, одежды, поведения и т.д.

Парадоксальным образом Р. соединял культ личной неповторимости индивидуума с тяготением к безличному, стихийному, коллективному; повышенную рефлективность творчества — с открытием мира бессознательного; игру, понимаемую как высший смысл творчества, — с призывами к внедрению эстетического в «серьезную» жизнь; индивидуальный бунт — с растворением в народном, родовом, национальном. Эту изначальную двойственность Р. отражает его теория иронии, которая возводит в принцип несовпадение условных стремлений и ценностей с безусловным абсолютом как целью. К основным особенностям Р. как стиля надо отнести игровую стихию, которая нарушала эстетические рамки классицизма; обостренное внимание ко всему своеобычному и нестандартному (причем особенному не просто отводилось место во всеобщем, как это делали барочный стиль или предромантизм, но переворачивалась сама иерархия общего и единичного); интерес к мифу и даже понимание мифа как идеала романтического творчества; символическое истолкование мира; стремление к предельному расширению арсенала жанров; опору на фольклор, предпочтение образа понятию, стремления — обладанию, динамики — статике; эксперименты по синтетическому объединению искусств; эстетическую интерпретацию религии, идеализацию прошлого и архаических культур, нередко выливающуюся в социальный протест; эстетизацию быта, морали, политики.

В полемике с Просвещением Р. формулирует — явно или неявно — программу переосмысления и реформы философии с т.зр. художественной интуиции, в чем поначалу он очень близок раннему этапу нем. классической философии (ср. тезисы «первой программы системы немецкого идеализма» — наброска, принадлежащего Шеллингу или Гегелю: «Высший акт разума... есть акт эстетический... Поэзия становится... наставницей человечества; не станет более философии... Мы должны создать новую мифологию, эта мифология должна... быть мифологией разума»). Философия для Новалиса и Ф. Шлегеля — главных теоретиков нем. Р. — вид интеллектуальной магии, с помощью которой гений, опосредуя собой природу и дух, создает органическое целое из разрозненных феноменов. Однако восстановленный т.о. абсолют романтики трактуют не как однозначную унитарную систему, а как постоянно самовоспроизводящийся процесс творчества, в котором единство хаоса и Космоса каждый раз достигается непредсказуемо новой формулой. Акцент на игровом единстве противоположностей в абсолюте и неотчуждаемости субъекта от построенной им картины универсума делает романтиков соавторами диалектического метода, созданного нем. трансцендентализмом. Разновидностью диалектики можно считать и романтическую «иронию» с ее методом «выворачивания наизнанку» любой позитивности и принципом отрицания претензий любого конечного явления на универсальную значимость. Из этой же установки следует предпочтение Р. фрагментарности и «сократичности» как способов философствования. В конечном счете это — вкупе с критикой автономии разума — привело к размежеванию Р. с нем. классической философией и позволило Г.В.Ф. Гегелю определить Р. как самоутверждение субъективности: «подлинным содержанием романтического служит абсолютная внутренняя жизнь, а соответствующей формой — духовная субъективность, постигающая свою самостоятельность и свободу».

Отказ от просвещенческой аксиомы разумности как сущности человеческой натуры привел Р. к новому пониманию человека: под вопросом оказалась воспринятая прошлыми эпохами атомарная цельность Я, был открыт мир индивидуального и коллективного бессознательного, прочувствован конфликт внутреннего мира с собственным «естеством» человека. Дисгармония личности и ее отчужденных объективаций особенно богато была тематизирована символами романтической литературы (двойник, тень, автомат, кукла, наконец — знаменитый Франкенштейн, созданный фантазией М. Шелли).

В поисках культурных союзников романтическая мысль обращается к античности и дает ее антиклассицистское толкование как эпохи трагической красоты, жертвенного героизма и магического постижения природы, эпохи Орфея и Диониса. В этом отношении Р. непосредственно предшествовал перевороту в понимании эллинского духа, осуществленному Ф. Ницше.

Средневековье также могло рассматриваться как близкая по духу, «романтическая» по преимуществу культура (Новалис), но в целом христианская эпоха (включая современность) понималась как трагический раскол идеала и действительности, неспособность гармонически примириться с конечным посюсторонним миром. С этой интуицией тесно связано романтическое переживание зла как неизбывной вселенской силы: с одной стороны, Р. увидел здесь глубину проблемы, от которой Просвещение, как правило, попросту отворачивалось, с др. — Р. с его поэтизацией всего сущего частично утрачивает этический иммунитет Просвещения против зла. Последним объясняется двусмысленная роль Р. в зарождении тоталитаристской мифологии 20 в.

Романтическая натурфилософия, обновив возрожденческую идею человека как микрокосма и привнеся в нее идею подобия бессознательного творчества природы и сознательного творчества художника, сыграла определенную роль в становлении естествознания 19 в. (как непосредственно, так и через ученых — адептов раннего Ф.В.Й. Шеллинга — таких, как Карус, Окен, Стеффенс). Гуманитарные науки также получают от Р. (от герменевтики Шлейермахера, философии языка Новалиса и Ф. Шлегеля) импульс, значимый для истории, культурологии, языкознания.

В религиозной мысли Р. можно выделить два направления. Одно было инициировано Шлейермахером («Речи о религии», 1799) с его пониманием религии как внутреннего, пантеистически окрашенного переживания «зависимости от бесконечного». Оно существенно повлияло на становление протестантского либерального богословия. Др. представлено общей тенденцией позднего Р. к ортодоксальному католицизму и реставрации средневековых культурных устоев и ценностей. (См. программную работу Новалиса «Христианство, или Европа», 1799).

Историческими этапами в развитии Р. были зарождение в 1798—1801 йенского кружка (А. Шлегель, Ф. Шлегель, Новалис, Тик, позже — Шлейермахер и Шеллинг), в лоне которого были сформулированы основные философско-эстетические принципы Р.; появление после 1805 гейдельбергской и швабской школ литературного Р.; публикация кн. Ж. де Сталь «О Германии» (1810), с которой начинается европейская слава Р.; широкое распространение Р. в рамках зап. культуры в 1820—1830-е гг., кризисное расслоение романтического движения в 1840-х, 1850-х гг. на фракции и их слияние как с консервативными, так и с радикальными течениями «антибюргерской» европейской мысли.

Филос. влияние Р. заметно прежде всего в таком течении, как философия жизни. Своеобразным ответвлением Р. можно считать творчество А. Шопенгауэра, И. Гёльдерлина, С. Къеркегора, Т. Карлейля, Р. Вагнера-теоретика, Ницше. Историософия Ф.К. Баадера, построения «любомудров» и славянофилов в России, философско-политический консерватизм Ж. де Местра и Л. Бональда во Франции также питались настроениями и интуициями Р. Неоромантическим по характеру было философствование символистов кон. 19 — нач. 20 в. Близка Р. трактовка тем свободы и творчества в экзистенциализме.

Гайм Р. Романтическая школа. М., 1891; Жирмунский В.М. Немецкий романтизм и современная мистика М., 1914; Он же. Религиозное отречение в истории романтизма. М., 1919; Берковский Н.Я. Романтизм в Германии. Л., 1973; Габитова P.M. Философия немецкого романтизма (Фр. Шлегель, Новалис). М., 1978; Избранная проза немецких романтиков: В 2 т. Т. 1. М., 1979; Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М., 1980; Попов Ю.Н. Философско-исторические воззрения Фридриха Шлегеля // Шлегель Ф. Эстетика, философия, критика. М., 1983. Т. 1—2; Шлегель Ф. Этетика, философия, критика. М., 1983. Т. 1—2; Эстетика немецких романтиков. М., 1987; Габитова P.M. Философия немецкого романтизма (Гёльдерлин, Шлейермахер). М., 1989; Новалис. Гимны к ночи. М., 1996.

А.Л. Доброхотов











РОМАНТИЗМ СОЦИАЛЬНЫЙ — комплекс социальных представлений, ориентирующихся на достижение некоего (абстрактного) социального идеала, подчинение социальной жизни возвышенным целям, как правило, далеким от реальных утилитарных потребностей функционирования социальной системы, развития государства и общества.

Р.с. обычно проникнуты революционные идеи, нацеленные на коренное преобразование всех сфер общественной жизни. Именно в своей революционной ипостаси Р.с. стал фактом европейской политики 19 в. Революционный романтизм, являющийся элементом всякой революционистской идеологии, связан с мотивами героизации, мессианства, тираноборства, жертвенности. Однако он присутствует в социальной практике лишь до тех пор, пока сохраняется установка на реализацию некоего идеального проекта; с течением времени наступает спад романтических настроений, связанный с разочарованием первоначально охваченных ими людей в идеальных целях или методах их достижения. Романтики уступают место прагматикам, руководствующимся в своих действиях прежде всего соображениями целесообразности, или догматикам, воспринимающим социальный идеал как объект культа, а не волевых устремлений. Р. с. чаше присутствует в сознании отдельных социальных групп, прежде всего молодежных, склонных к обостренному, непосредственному максималистскому восприятию романтизированных политических идей, получающих эмоциональное удовлетворение от самой атмосферы революционной романтики, от действия, сопряженного с тайной, опасностью, служения великой цели, и т.д. Часто Р.с. вообще не выходит за рамки абстрактного теоретизирования и разрушается от столкновения с практикой. Р.с. предполагает также наличие определенных принципов, моделей поведения, особый романтизированный способ восприятия действительности. Он обнаруживает себя во множестве проявлений, в т.ч. в лексике и символике.

Революционный романтизм обычно подразумевает нетривиальные методы достижения идеальных целей. Отсюда отрицание политической рутины, сомнение в эффективности избирательных процедур и парламентских методов борьбы, отказ от эволюционных путей общественного развития, признание допустимости и оправдание революционного насилия в целях устранения несправедливости общественного строя.

Р.с. не обязательно носит революционный характер, он может исходить из гуманистических, демократических и иных идеалов, не требующих насилия для своего воплощения. Однако и в этом случае реальное развитие событий, как правило, не отвечает завышенным идеализированным ожиданиям политиков и общественных деятелей, сделавших утверждение данных идеалов делом своей жизни. Р.с. нацелен на использование в социальной практике лучших свойств человеческой природы, благородных побуждений индивидов и общества. Вместе с тем романтические идеи не только питали истоки левых или либерально-демократических движений, они также лежали в основе многих праворадикальных концепций с присущими им вождизмом, элитизмом, волюнтаризмом и шовинизмом.











РОРТИ (Rorty) Ричард М. (р. 1931) — амер. философ, развивающий постмодернистский вариант прагматизма. Учился в Чикагском и Йельском ун-тах, преподавал в Йельском, Принстонском, Виргинском ун-тах. С 1998 — проф. сравнительной литературы в Станфордском ун-те.

Р. прошел школу аналитической философии и, обратившись к ее метафилософскому прочтению, сделал вывод, что суть позитивистско-лингвистических новаций состоит не столько в «лингвистическом повороте», сколько в переосмыслении проблем философии как порожденных лингвистическим словоупотреблением. В кн. «Философия и зеркало природы» (Новосибирск, 1997) и «Последствия прагматизма» (Consequences of Pragmatism. Minneapolis, 1982) итогом его размышлений явился вывод, что проблемы философии не имеют объективного предметного значения: дихотомии духовное — телесное, субъект — объект, истина — мнение и др., считающиеся естественными, в действительности порождены лингвистической практикой. Проблема сознания, напр., была «изобретена» Р. Декартом, положившим начало представлению о языковой игре «духовной и телесной субстанциями», а И. Кант вовлек людей в поиск универсальных оснований морали, в то время как моральные нормы есть просто лингвистически оформленные правила общежития, возникающие в результате приспособления к природной и социальной среде. Историки мысли, изображавшие ход философии в виде цепочки «вечных проблем» и безличной логики идей, создавали иллюзию, будто существовали только случайные эпистемологически несоизмеримые высказывания одних людей и реакции на них других. Поэтому реальная презентация интеллектуальной истории возможна на основе исторического номинализма, а не реализма.

Основные атаки Р. направлены против фундаментализма и «идеологии Истины», с ее посылкой о возможности демаркации мнения и знания. Опираясь на релятивистские результаты философов-аналитиков (Н. Гудмена, У. Куайна, У. Селларса Д. Дэвидсона), Р. отвергает образ философии как теоретико-аргумента-тивной деятельности. В прагматизме У. Джеймса и ис-торицизме Дж. Дьюи, с его т.зр., содержались более здравые подходы, нежели у сменивших их аналитиков. Р. выступает за лишение философии высокого гносеологического статуса, на который ее возвела платоновско-декартовско-кантовская традиция. Согласно предложенному им проекту новой идеологии, дело философии — создание метафорических картин реальности, а не ее зеркальное отражение, она является одним из видов литературы или разговора, имеющего целью коммуникацию, а не познание.

Невозможность подведения под знание фундамента, по Р., означает исчезновение почвы под ногами не только философии, но и науки. Последняя не описывает реальность, а с помощью метафорических картин приспосабливается к ней, ее язык успешен только для прагматических целей предсказания и контроля.

В свете этого различие между естествознанием и математикой, с одной стороны, и гуманитаристикой — с др., несущественно; и те и др. — разные языки, изобретенные для меняющихся целей. Метафоризм кладет конец давнему колебанию философии между наукой и искусством, сближая ее, как жанр литературной критики, с последним.

Р. — поборник радикальной секуляризации философии, т.е. освобождения ее от любых транскультурных подпорок. Творчество Джеймса, Дьюи, Ф. Ницше, З. Фрейда, Л. Витгенштейна, М. Хайдеггера и символы современной философии — «смерть бога», «забвение бытия», «подъем новой современной технологии», «деконструкция» и др., — с его т.зр., кладут конец европейской традиции самоописания в сопряжении с некоей внечеловеческой реальностью. Поэтому современные неопрагматисты сознательно принимают стратегию этноцентризма, т.е. нахождения самотождественности в верованиях своего сообщества и оценки их по вкладу в солидарность, а не в объективность. Формы неопрагматизма — поэтический нарратив, самоирония и заинтересованный разговор, преследующий не интертеоретическое соглашение, а коммуникацию несоизмеримых верований (см.: Случайность, ирония и солидарность. М., 1996).

Интерпретаторы оценивают филос. идеологию Р. по-разному: апологеты видят в нем противоядие против техницизма аналитической философии, симптом возрождения литературно-эстетической традиции амер. мысли. Критики оценивают смысл метафоризации, релятивизации и прагматизации человеческого знания как восстание против рационалистических ценностей, основополагающих для зап. цивилизации.

Objectivity, Relativism and Truth. Cambridge (Mass.), 1991; Essays on Heidegger and Others. Cambridge (Mass.), 1991; Philosophical Papers. Vol. 3. Truth and Progress. Cambridge (Mass.), 1998; Achieving our Country. Leftist Thought in Twentieth-Century America. Cambridge (Mass.); London, 1998.

Философский прагматизм Ричарда Рорти и российский контекст. М., 1997; Юдина Н.С. Постмодернистский прагматизм Ричарда Рорти. Долгопрудный, 1998; Prado C.G. The Limits of Pragmatism. Atlantic Highlands, 1987; Kolenda K. Rorty's Humanistic Pragmatism — Philosophy Democratized. Tampa, 1990; Hall D.L Prophet and Poet of the New Pragmatism. New York, 1994.

Н.С. Юлина













РОСТОУ (Rostow) Уолт (р. 1916) — амер. экономист, социолог, историк, политический деятель. Известен как автор концепции «стадий экономического роста», изложенной им в 1960 в кн. «Стадии экономического роста». Теория содержит анализ исторического развития в Новое и Новейшее время. Под «стадиями» подразумеваются этапы хозяйственного роста общества, находящиеся в тесной связи друг с другом. Первая из них — традиционная. Сравнивая традиционное и современное общество, Р. отмечает, что в традиционном обществе существует определенный предел для выработки продукции на душу населения. Вторая стадия, промежуточная между традиционным и современным обществом, создает предпосылки для подъема производства. Третья стадия — это период подъема, когда тенденция роста побеждает везде. Четвертая стадия — быстрое созревание, когда возможно эффективное использование наиболее передовой техники и технологии. Пятая стадия — период «высокого массового потребления». По мнению Р., введение новых технологий обусловлено целой системой факторов — экономических, политических, культурных.

Р. принадлежат кн. «Американская дипломатическая революция» (1947), «Процесс экономического роста» (1952), «Взгляд с седьмого этажа» (1971), «Диффузия власти» (1972), «История, политика и экономическая теория» (1989), «Теоретики экономического роста от Дэвида Юма до наших дней» (1990). В кон. 1950-х — нач. 1960-х гг. наряду с Р. Ароном Р. считался одним из создателей современного варианта теории индустриального общества. Он был также автором проекта азиатского развития, анализировал перспективы коммунистического Китая. Экономическую теорию Р. рассматривал в развернутом политическом контексте, определяя в ряде случаев политику США. В 1961 — 1966 был главой Совета планирования политики при Госдепартаменте США.











РУЗАВИН Георгий Иванович (р. 1922) — специалист по логике и методологии науки, филос. проблемам экономических и социальных наук. Окончил физико-математический факультет Мордовского педагогического ин-та (1951) и аспирантуру Ин-та философии АН СССР (РАН) (1955). Доктор филос. наук (1969), проф., ведущий научный сотрудник Ин-та философии АН. Участник Великой Отечественной войны.

Основные труды посвящены филос. проблемам математики. Разрабатывает новый подход к анализу главных направлений ее обоснования, опирающийся на выявление их исходных абстракций, а также применяемых средств логики и формализации. Благодаря этому удалось показать, что программы, выдвинутые формалистами, интуицианистами и конструктивистами, не исключают, а дополняют друг друга. Одним из первых начал применять методы вероятностной логики для изучения проблем индуктивных рассуждений.

В исследованиях по методологии науки раскрывает системный характер научной теории, анализирует ее функции и логическую структуру, прослеживает ее генезис и развитие, раскрывает роль эвристических и алгоритмических методов в ходе научного поиска. В работах по проблемам аргументации главное внимание обращается на недедуктивные способы рассуждения: абдукции, аналогии, индукции и статистические заключения. Эти способы применяются прежде всего для оценки аргументов.

В последние годы успешно разрабатывает проблемы самоорганизации в русле современных идей синергетики и использует их для объяснения возникновения спонтанного порядка в рыночной экономике, а также эволюции социальных систем. Исследовательскую работу успешно сочетает с преподаванием. Является автором ряда учебников для высшей школы. Ряд трудов Р. переведен на иностранные языки.

Вероятность и индукция. М., 1965; Вероятностная логика и ее роль в научном исследовании. М., 1965; Семантическая концепция индуктивной логики. М., 1967; О природе математического знания. М., 1968; Вероятность, причинность и детерминизм. М., 1972; Методы научного исследования. М., 1974; Научная теория. М., 1978; Философские проблемы оснований математики. М., 1983; Самоорганизация как основа эволюции экономических систем. М., 1995; Основы рыночной экономики. М., 1996; Концепции современного естествознания. М., 1997; Логика и аргументация. М., 1997; Методологические проблемы аргументации. М., 1997; Роль и место абдукции в научном исследовании. М., 1998; Методология научного исследования. М., 1999.












РУССКАЯ ФИЛОСОФИЯ — совокупность философских идей, образов, концепций, присутствующих во всем контексте отечественной культуры, начиная с ее возникновения до сего дня. Генезис отечественной культуры и возникшей в ее лоне протофилософской мысли уходит в глубины дохристианской Руси, где трудно установить начальную точку отсчета. Языческая идея мироздания, ставшая итогом многовекового предшествовавшего развития, приняла к 10 в. окончательные формы.

Древнейшие мифологемы вроде «брака Неба и Земли» и архетипы сознания вроде «мирового древа» служили образно-символической интерпретацией бытия. Тройная вертикальная структура мироздания (небо, земля, преисподняя), четверичное горизонтальное членение пространства (север, восток, запад, юг), бинарные оппозиции (верх — низ, мужское — женское, день — ночь) содержали в себе невербальные модели объяснения мира и человека, которые впоследствии были преобразованы в вербализованные и рационализированные концепции.

Подлинное развитие Р.ф. началось после крещения Руси. Основные парадигмы др.-рус. мировидения воплощены в разнообразных вербальных (летописи, сборники, жития, поучения, послания), невербальных (зодчество, иконопись, пластика), смешанных (певческое искусство, иллюминированные рукописи) источниках. Храм являлся не только местом молитвы, но также объемной моделью космоса и социума. Тогда же возникло почитание Софии Премудрости Божией, положившее начало отечественной софиологии. Постепенно на основе отечественного наследия и заимствованных византийских образцов выработался тип православной рус. культуры и соответствущей ей филос. мысли, являющихся частью общеевропейской цивилизации в восточнохристианском ее варианте. Концептуальной основой филос. построений были идеи, заимствованные из переводной с греч. языка литературы: Библии, окружающих ее экзегетических и апокрифических сочинений, творений патристики, исторических хроник, агиографии. В Киевской Руси сформировались основы отечественного философствования, наметились типологические особенности Р.ф. (панэтизм, историософичность, антропологизм, антисхоластичность, софийность, рассредоточение в контексте культуры).

В Московской Руси сложились новые идеи: евразийское геополитическое мышление, пришедший с Афона исихазм, проимперская доктрина «Москва — Третий Рим». Споры о путях развития страны и способах правления нашли отражение в полемике Ивана Грозного и Андрея Курбского. Максим Грек вместе с нестяжателями отстаивал принципы «духовного делания», но победили иосифляне, предлагавшие взаимодействие гос-ва и церкви. Новые идеи содержатся в сочинениях Епифания Премудрого, Нила Сорского, Зиновия Отенского, Вассиана Патрикеева, Артемия Троицкого, Ивана Пересветоваи др.; 17 век ознаменовал переход от средневекового типа мышления к новоевропейскому. В рамках стиля барокко происходит типологическое сближение отечественной культуры с европейской. В усиливающемся зап. влиянии ведущую роль играли латинисты во главе с Симеоном Полоцким. Важным событием явилось основание в Москве в 1687 Славяно-греко-латинской академии, где братья Лихуды впервые стали преподавать этику, метафизику, логику в духе поздней схоластики. Пропагандистом концепции просвещенного абсолютизма, апологетом идеи славянского единства явился хорват Юрий Крижанич, различавший мудрость (постижение Бога, мира, человека), знание (понимание природы вещей) и философию («желание мудрости», которое присуще каждому индивиду, но у философов становится всепоглощающим влечением).

В допетровский период были заложены основы и традиции Р.ф. В Новое время она получила ускоренное развитие, испытав сильное влияние зап. философии. Происходит синхронизация культурной эволюции, отечественная мысль становится частью общеевропейского интеллектуального универсума. Идеологом петровских преобразований стал глава «Ученой дружины» Ф. Прокопович, осуществивший реформу церкви в протестантском духе. Для 18 в. характерно противостояние и взаимодополнение различных учений и тенденций: сциентизма и мистицизма, вольтерьянства и старчества, прозападничества и патриотизма, норманизма и антинорманизма. Крупнейшим представителем научного сознания был М.В. Ломоносов, соединивший уважение к европейскому знанию с любовью к отечественной истории и культуре. Он был деистом ньютоновского типа. Паисий Величковский составил «Добротолюбие» и стал духовным отцом старчества, центром которого стала Оптина пустынь, привлекавшая лучшие умы России. Выражением внецерковной мистики было масонство, противостоявшее как официальной церкви, так и распространившемуся вольтерьянству. Мистический и социальный утопизм, вытекавший из философии Просвещения, был воспринят в России от фр. его идеологов. Др. следствием оказался революционизм, ярким представителем которого был А.Н. Радищев. Его оппонентом являлась Екатерина II, единожды реализовавшая в нашей истории идеал «философа на троне». В этот же период начала складываться профессиональная философия, представленная университетскими профессорами Н. Поповским, Д. Аничковым, С. Десницким, А. Барсовым и др., а также профессорами духовных академий Феофилактом Лопатинским, Гавриилом Бужинским, Кириллом Флоринским и др. В своих трудах и преподавательской деятельности они проводили в основном просветительскую линию, активно внедряя достижения зап. мысли. Отечественная философия новоевропейского типа имела ученический характер и дала зрелые плоды только в следующем столетии. По старой традиции доминировали талантливые самоучки, не стесненные официальными и корпоративными рамками. Типичным их представителем был Г. Сковорода, называемый то «русским», то «украинским Сократом». В его антропологии доминирует тайновидение сердца (кардиогнозия) как сокровенный путь познания мира и самого себя.

Нач. 19 в. осветила «александровская весна» — кратковременный период либеральных проектов, душой которых был М.М. Сперанский. Наряду со сторонниками легитимного эволюционного преобразования России в страну буржуазного типа появились радикалы, объединявшиеся в тайные общества и жаждавшие решительной ломки всей экономической, политической, правовой структуры. Неоднородным было движение, известное под названием «декабристов». Его лидерами были П.И. Пестель, мечтавший о республиканском правлении, и Н.М. Муравьев, написавший проект конституции, предусматривавшей освобождение крестьян, сохранение частной собственности, введение принципа разделения властей и федерализации гос-ва. В условиях идейной поляризации возникли охранительные течения и выработалась известная триада «православие, самодержавие, народность». Гроза 1812 пробудила национальное самосознание во всех сферах творчества, в т.ч. в философии. Как реакция на одностороннюю вестернизацию возникло славянофильство, крайности которого уравновешивались западничеством. В истории славянофильства можно условно выделить его предтеч (М.П. Погодина, С.П. Шевырева), ранних классиков (И.В. Киреевского, А.С. Хомякова, К.С. Аксакова), представителей официальной народности (Ю.Ф. Самарина, С. Уварова), поздних апологетов (Н.Я. Данилевского, Н.Н. Страхова), неославянофилов нач. 20 в. и их современных продолжателей (В.И. Белова, Г. Распутина, А.И.Солженицына) при условии, что неудачный термин «славянофильство» заменяется более адекватным термином «русофильство». В противовес нем. философии, базировавшейся на протестантском духе, славянофилы стремились развить православно интерпретированные этику, историософию и антропологию. Философом, спровоцировавшим полемику славянофилов и западников, оказался П.Я. Чаадаев. Свою христианскую философию он выводил за пределы православия, отмечая цивилизацион-ную заслугу католицизма, выковавшего духовный стержень зап. самосознания. Поклонники нем. философии, объединявшиеся в кружках и салонах, увлекались гегельянством, кантианством, шеллингианством. Среди западников сформировались радикальное крыло (В.Г. Белинский, AM. Герцен, Н.П. Огарев), умеренный центр (Т.Н. Грановский, П.В. Анненков), либералы (В.П. Боткин, Ф.Е. Корш, К.Д. Кавелин), выработался широкий спектр концепций от «русского социализма» до прогрессистских теорий развития. Под влиянием западников возникла «государственная школа», включавшая, в частности, Б.Н. Чичерина, С.В. Соловьева, В.О. Ключевского.

Во втор. пол. 19 в. сложилось несколько философских и социальных течений, возникла полифония мысли. Анархизм (М.А. Бакунин, JT.A. Кропоткин), народничество (бунтарское, просветительское, заговорщическое), позитивизм (IJ.JT. Лавров, В.В. Лесевич), материализм (Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов, Д.И. Писарев), неокантианство (А.И. Введенский, Г.И. Челпанов, И.И. Лапшин), марксизм (Г.В. Плеханов, В.И. Ленин, А.А. Богданов) во взаимной полемике поднимали общий тонус философского мышления, создавали необходимое для его активного развития многообразие идей. Обособленно от политических страстей развивалась философия в духовных академиях (Ф. Голубинский, Ф. Сидонский, В. Карпов, П. Юркевич). Среди философствующих литераторов выделялись Ф.М. Достоевский с его трагедийным пред-экзистенциализмом и Л.Н. Толстой с его описанием человеческой жизни и религиозным рационализмом. Н.Я.Данилевский в нашумевшей кн. «Россия и Европа» развил концепцию культурно-исторических типов, предвосхитив О. Шпенглера и А. Тойнби. Апологет ви-зантизма К.Н. Леонтьев критиковал мещанское идолопоклонство буржуазного Запада, предчувствуя появление тоталитарных режимов. Идею «общего дела» (патрофикации) выдвинул Н.Ф. Федоров, заложивший основы рус. космизма. Вершиной филос. духа 19 в. явился B.C. Соловьев — первый оригинальный рус. философ общеевропейского масштаба. Он критиковал позитивизм и отвлеченные начала рационализма, мечтал соединить национальную правду со вселенской истиной, мистику с точным знанием, католицизм с православием.

Первоначально 20 в. принес дальнейший подъем отечественной филос. мысли на фоне общего расцвета культуры «серебряного века», ставшего для рус. философии «золотым» по обилию ярких имен и творческих достижений. Сложилась развитая инфраструктура в виде религиозно-философских обществ, жур., объединений; выходили сборники, особенно взбудоражили общество «Вехи»; манящими казались изыски символистов, среди которых А. Белый, Вяч. Иванов, Д. Мережковский с одинаковым успехом творили в литературе и в философии. Неподражаемым явлением был филос. импрессионизм В.В. Розанова. Симптоматичной тенденцией начала казаться эволюция от марксизма к идеализму и далее к православию как духовной первооснове отечественного самосознания (С.Н. Булгаков). Персоналисты, или панпсихисты, А.А. Козлов и Л.М. Лопатин создали концепции о субъективном восприятии пространственно-временного континуума и субстанциональности познающей мир личности. Философию права обосновывал П.И. Новгородцев, подвергший разоблачительной критике пагубное влияние марксизма на рус. общество. «Религиозный смысл философии» отстаивал И.А. Ильин, считавшийся позднее идеологом белого движения. Предэкзистенциальный характер носила философия Л. Шестова, через трагедию бытия и ужасы эпохи стремившегося к духовной свободе индивида. С.Л. Франк посвятил жизнь созданию «живого знания», соединяющего теоретическую мощь европейской мысли и обращенной к человеку «философии жизни». Н.А. Бердяев, апологет «философии свободы», создал ряд работ, посвященных персонализму, эсхатологической метафизике, смыслу творчества. Православной теодицее был посвящен «Столп и утверждение Истины» П.А. Флоренского.

В советский период началось тотальное разрушение духовных основ тысячелетней отечественной культуры, насильственное насаждение коммунистического титанизма с его культом нового общества и нового человека. Р.ф. тем не менее не исчезла, хотя ее стремились либо подавить, либо интегрировать в марксизм-ленинизм. Она разделилась на три направления: имплицитно содержащееся в рамках официальной философии (примером может служить творчество А.Ф. Лосева, искусственно втиснутое в рамки эстетики), диссидентское (остроумное разоблачение «развитого социализма» А.А. Зиновьева) и эмигрантское, сохранившее интенции дореволюционной философии. Последнее, попав на Запад, обогатило европейскую филос. мысль и спасло репутацию отечественной философии. Сейчас, «после перерыва», происходит сложный процесс восстановления утраченного единства, возрождения забытых имен и учений, создания инфраструктуры для будущего развития Р.ф.

Радлов Э. Очерк истории русской философии. Пг., 1920; Шлет Г.Г. Очерк развития русской философии. Пг., 1920. Ч. 1; Зеньковский В.В. История русской философии. Париж, 1948—1950; Левицкий С.А. Очерки по истории русской философской и общественной мысли. Франкфурт-на-Майне, 1968; Хоружий С.С. После перерыва. Пути русской философии. М., 1994; Алексеев П.В, Философы России XIX—XX столетий. Биографии, идеи, труды. М., 1999; Walecki A. A History of Russian Thought from Enlightenment to Marxism. Stanford, 1979; Coplestone F.C. Philosophy in Russia: From Herzen to Lenin and Berdyaev. Notre Dame, 1986; Zapata R. La philosophie russe et sovietique. Paris, 1988; A History of Russian Philosophy: From the Tenth Trough the Twentieth Centuries. Buffalo, 1994.

M.H. Громов











РУССКИЙ ФИЛОСОФСКИЙ РОМАНТИЗМ — теоретическое осмысление и освоение феномена романтизма западноевропейской и рус. культуры с выявлением его типологических особенностей. Романтизм возник в кон. 18 — нач. 19 в. как литературное философско-эстетическое движение, охватывающее широкие области духовной жизни (литература, философия, история, экономика, право). Становление и формирование основных принципов рус. романтизма относится к 1810—1920. Типологическими характеристиками как западноевропейского, так и рус. романтизма были три исходные посылки: национализм, индивидуализм и универсализм. Исторически зарождение романтизма было связано со становлением национального самосознания (нем., рус. и т.д.). Индивидуализм как конструктивный принцип романтического миросозерцания сформировался в противостоянии эстетике классицизма (с его идеей всеобщности) и культу разума эпохи Просвещения. Именно в романтизме индивид стал осознавать себя самостоятельной и уникальной личностью, противостоящей миру, а не являющейся его слепой и бездушной частицей. В принципе универсализма воплотилась метафизика романтизма, восходящая к филос. основаниям платонизма и шеллингианства.

Это не означало, что все эти принципы осознавались всеми представителями Р.ф.р. или содержались в полном объеме в их теоретических рассуждениях. Как правило, внимание рус. романтиков было подчеркнуто рассредоточенным. Можно говорить о национализме М.Н. Загоскина, индивидуализме А.А. Бестужева-Марлинского, универсализме В.Ф. Одоевского. Пропагандой нем. романтизма занимались такие альманахи и журн., как «Мнемозина» В.К. Кюхельбекера и Одоевского, «Московский вестник» Д.В. Веневитинова, «Атеней» М.Г. Павлова; фр. романтизма — «Московский телеграф» Н.А. Полевого. Философия рус. романтизма как по форме, так и по содержанию развивалась в рамках филос. эстетики, с ее особенным интересом к гносеологической проблематике в связи с осмыслением процесса художественного творчества. Тот факт, что в основании филос. эстетики рус. романтизма лежала философия тождества и философия откровения Ф.В.Й. Шеллинга, а также филос. принципы йенского романтизма, обусловил его интерес к проблеме интеллектуальной интуиции, к иррационалистическому обоснованию природы художественного процесса и природы творчества гения, к символизму художественных форм, к концепции «искусства для искусства». Все эти проблемы романтической эстетики рассматривались сквозь призму специфических для романтизма исходных посылок. В дальнейшем рус. романтизм акцентировал основное внимание на нации как исходном принципе философствования, что проявилось, в частности, в филос. концепциях славянофилов и почвенников.

Галич А.И. Опыт науки изящного. СПб., 1825; Кронеберг И.Я. Амалтея. Харьков, 1825; Средний-Камашев И.Н. О различных мнениях об изящном. М., 1829; Замотин И.И. Романтизм двадцатых годов XIX столетия в русской литературе, СПб., 1911; Бестужев-Марлинский А.А. Соч. М., 1958. Т. 2; Проблемы романтизма. М., 1971. Вып. 1—2; Одоевский В.Ф. Русские ночи. Л., 1975; История романтизма в русской литературе. М., 1979. Т. 1—2; Веневитинов Д. В. Стихотворения. Проза. М., 1980; На путях к романтизму. Л., 1984; Абрамов А.И. Романтизм // История эстетической мысли. М., 1986. Т. 3.












РУССО (Rousseau) Жан Жак (1712-1778) — швейц. гражданин фр. происхождения, писавший на фр. языке и большую часть жизни проживший во Франции, крупнейший мыслитель и писатель эпохи Просвещения. Участвовал в создании «Энциклопедии» Д. Дидро и Д'Аламбера, будучи в филос. и эстетическом отношении в оппозиции к большинству энциклопедистов. Основные теоретические работы: «Рассуждение по вопросу: способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов»; «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми»; «Об общественном договоре, или Принципы политического права». Филос. содержанием насыщены также и литературные труды Р., в особенности: «Эмиль, или О воспитании» (после опубликования которого он оказался перед угрозой ареста и вынужден был покинуть Францию), «Исповедь», «Прогулки одинокого мечтателя» и др.

При жизни Р. имел во Франции больше противников, чем последователей. Ситуация коренным образом изменилась во время революции 1789, когда Р. начали рассматривать, особенно среди якобинцев, в качестве предтечи и идейного вдохновителя последней. Однако, являясь одним из провозвестников революционного лозунга свободы, равенства и братства, мыслитель вряд ли согласился бы считать своими последователями некоторых «практиков» Французской революции. Гораздо более сочувственный прием среди своих современников Р. встретил в Германии. Так, его учение оказало существенное воздействие на антропологию И. Канта.

В центре внимания Р. всегда находился человек. При этом мыслитель старался подходить к человеку конкретно. Ценна лишь та философия, которая принимает человека в качестве реального, живого, а не абстрактного существа. В подлинной философии должен реализоваться синтез разума и жизни. На вопрос «Кто есть я?» один из героев Р. отвечает: «Я есть мое сердце». Человек есть нечто большее, чем картезианская res cogitans. Его родовая принадлежность обусловлена не столько мыслью, сколько чувством. Признавая человека конкретным чувствующим существом, мы касаемся его природы. Принципиальный тезис антропологии Р. — человек по природе добр. Но эта доброта стоит вне этической антитезы добра и зла и предшествует ей. Природная доброта человека тождественна невинности. В этом смысле Р. отвергает мифологему грехопадения. Человек естественно расположен к др. человеку, сострадает ему. Быть добрым по природе означает для Р. быть в состоянии поставить себя на место другого. Это возможно при открытости человека другому, взаимной прозрачности людей. Люди склонны признавать друг друга, ощущать присутствие других. Характерно в этой связи различение, которое Р. проводит между праздником и театром. Первый прозрачен, предполагает единение всех участвующих в нем. Второй объединяет людей чисто внешне. В театре люди всегда остаются зрителями, отстраненными и от действия, происходящего на сцене, и друг от друга. Театр — инструмент экстериоризации человеческого бытия. В нем бывают тем, чем кажутся. На празднике, напротив, человек, открываясь другим, показывает самому себе, чем он изначально является. Праздник нацелен на обнаружение внутренней природной сути человека, обусловленной его открытостью другим. Праздник на аффективном уровне реализует то, что общественный договор формулирует на уровне теории права. Предельной формой ощущения присутствия другого является у Р. ощущение на себе взгляда Бога — «абсолютного свидетеля».

Ключевой вопрос философии истории Р. — как могли люди, добрые по природе, создать столь недоброе общество? Согласно Р., человек — существо становящееся. В его природу входит также и способность создавать самого себя. Эта готовность к трансформации и обнаруживает себя в истории. От изначальной невинности можно двигаться как к добродетели, так и к пороку. Однако в любом случае это означает движение от природного человека к человеку социализированному, к гражданскому состоянию, что ведет к замене в поведении человека инстинкта справедливостью, «придавая его действиям тот нравственный характер, которого они ранее были лишены» (Об общественном договоре, 1, VIII). Процесс социализации, возникновение социально освященных моральных норм образует внешние рамки прогресса. Между прогрессом общественной организации человечества и его виртуальным совершенством существует зазор. Более того, согласно Р., история помешала человеку реализовать свою природу. Тем не менее, хотя человек и не в состоянии вернуться к чисто природному состоянию, история не может совсем отделить его от досоциальной природы. История угнетает природу, но первые движения человеческого сердца всякий раз восстанавливают ее. Р. исследует генеалогию людских пороков и обнаруживает их исток в ин-те собственности. Плох при этом не столько сам этот ин-т, сколько то, что именно он стал основанием для гражданского общества. История породила центральную фигуру «цивилизованного сообщества» — собственника. У него в максимальной степени подавлены природные инстинкты. Они замешены новой социальной ориентацией — стремлением к обладанию, сопровождающимся соответствующими эмоциональными состояниями — алчностью, эгоизмом, индивидуализмом и т.п. Крайним выражением подобного стремления является стремление к обладанию др. людьми. Разум собственника, обособившийся от человеческой природы, абсолютизируется. Вернее он-то и объявляется природой. Между тем, по Р., разум природен лишь в единстве с чувством. Его выражением в этом случае является совесть. В противном случае он становится антиприродной силой, а общество, в котором он правит, — порочным. В таком обществе человек совершает выбор — он забывает другого, признает автономность и самодостаточность своей личности.

Неприязнь, с которой Р. относился к позициям др. философов-просветителей, была во многом вызвана тем, что, по его мнению, они, вместо того чтобы обличать деспотизм эмансипировавшегося от природы разума, усугубляли его, освящая такого рода эмансипацию авторитетом философии и становясь тем самым на позиции атеизма и имморализма. Но постулируемая Р. свобода человека создавать себя оставляет для него возможность совершить иной выбор — вернуться к своей природе, т.е. принять сторону братства между людьми. Далеко не случаен выбор Р. жанра исповеди. Он использует его как способ борьбы с социальным атомизмом, эгоистической замкнутостью, господством «частных лиц». Вряд ли верно представлять Р. «одиноким мечтателем», бегущим от людей «в леса». «Мечтания», к которым стремился Р., предполагали основополагающий экзистенциальный акт актуализации человеческой природы, вслушивания в нее, в конечном счете — вслушивания в Бога. Подобное «бегство» представляло собой своеобразное «эпохе», приведение к исходной интуиции, в которой фиксировалась общечеловеческая сущность всякого индивида, и оно, следовательно, означало не уход от людей, но, напротив, возвращение к ним. Естественная религия, сторонником которой, наряду со многими др. мыслителями 18 в., был Р., имела у него ту особенность, что выражала «общий знаменатель» человечества, объединенного вслушиванием в одно и то же. Она принимала вид единого закона, подчиняющего в равной мере всех тех, кто живет в ладу со своей природой, кто слышит голос совести — антитезы голой рефлексии.

Оппозиция природы и истории с особой силой обнаруживает себя в социальной философии Р. Он различает общую волю и волю частную. Первая — основная характеристика суверена, которому принадлежит вся власть в гос-ве. Суверен — это особого рода единство граждан, составляющих общество, обусловленное их единой природой и общим видением блага. Суверен впервые заявляет о себе в результате особого «первого соглашения», благодаря которому народ конституируется в качестве такового. Отдельные индивиды отчуждают от себя присущие им в «естественном состоянии» права в пользу народа-суверена. Гражданин как частное лицо доверяет свою свободу себе же самому как части природного целого, которое является и его собственной природой. Равенство в самоограничении каждого гражданина в качестве частного лица тем самым не противоречит той полноте свободы, которой он пользуется в качестве составной части целого. Всеобщая воля, в которой в то же время адекватно воплощается воля отдельного гражданина, является, по мысли Р., выражением любви к себе (amour de soi), свойственной каждому человеку по его природе. Заслуживает же безусловного осуждения то гос-во, в котором господствуют частный интерес и частная воля, даже если они и разделяются большинством граждан. В нем вершит дело воля к власти, выражением которой является противное природе себялюбие (amour-propre). По мнению Р., замещение всеобщей воли суммой частных волений стало основой всех несчастий человека на пути его социального становления.

Творчество Р. оказало существенное влияние на эстетику сентиментализма. Велики его заслуги и в области педагогики, которую он поставил перед необходимостью уважать личность ребенка, его природные задатки, признавать его самостоятельность. Педагогика Р. продолжала основные темы его социологии, направленной против деспотизма, неравенства и сервилизма.

Об общественном договоре. Трактаты. М., 1998; Oeuvres completes. Paris, 1885-1905. Т. 1 — 13; в рус. пер. — Избр. соч. М., 1961. Т. 1-3.
Верцман И.Е. Ж.Ж. Руссо. М., 1976; Манфред А.З. Три портрета эпохи Великой французской революции. М., 1978; Gouhier N. Les meditations metaphysiquesde J.-J. Rousseau. Paris, 1970; Goldschmidt V. Antropologie et politique. Les principes du systemesde Rousseau. Paris, 1974; Namer G. Rousseau: sociologue de la connaissance. Paris, 1978; Rousseau au present. Chambery, 1978; Fetscher I. Rousseaus politische Philosophie. Frankfurt am Main, 1980; J.-J. Rousseau et la crise de la connaissance. Chantilly, 1980.

В.И. Стрелков











РУТКЕВИЧ Алексей Михайлович (р. 1952) — специалист в области истории зап. философии. Доктор филос. наук, проф. Окончил филос. факультет МГУ (1974) и аспирантуру того же факультета (1977). С 1977 по 1988 — преподаватель кафедры истории зарубежной философии филос. факультета МГУ, с 1988 — старший научный сотрудник, затем зав. сектором современной зап. философии РАН. Докторская диссертация — «Глубинная герменевтика» (1993). В работах Р. дается историко-философский анализ современной философской герменевтики, экзистенциального психоанализа. Переводчик произведений А. Камю, К. Юнга, З. Фрейда, X. Ортеги-и-Гасета, Э. Фромма, Г. Зиммеля, О. Шпенглера, Э. Кассирера и др.

Социальная философия «Мадридской школы». М., 1981; От Фрейда к Хайдеггеру. М., 1985; Психоанализ. Истоки и первые этапы развития. М., 1997; Что такое консерватизм? М., 1999.

САГАДЕЕВ Артур Владимирович (1931 — 1997) — специалист по арабо-мусульманской философии. Доктор филос. наук (1970), проф. (1991). Род. в Казани, окончил ближневосточный факультет Московского ин-та востоковедения (1954). Работал в отделе вост. редких книг и рукописей Научной библиотеки Казанского государственного ун-та. В 1956—1959 — аспирант филос. факультета МГУ. В 1950—1970 — старший научный сотрудник сектора философии и социологии стран Востока Ин-та философии АН СССР, по совместительству доцент филос. факультета МГУ (1965— 1970). В 1970—1997 — главный научный сотрудник отдела стран Азии и Африки Ин-та научной информации по общественным наукам АН СССР (РАН), по совместительству — проф. кафедры истории философии Российского ун-та дружбы народов (1991—1997). Кандидатская диссертация — «Из истории эстетической мысли народов Дальнего и Среднего Востока (эпоха Средневековья)» (1964), докторская диссертация — «Восточный перипатетизм» (1987).

Работы С. оказали существенное влияние на развитие исследований классической арабо-мусульманской философии, культуры и эстетики. С. был одним из пионеров в изучении духовного наследия и памятников классической арабо-мусульманской философии, на его трудах воспитывались многие отечественные и зарубежные философы-медиевисты и исламоведы. С. написано более четырехсот работ, многие из которых переведены на араб., англ. и др. языки и оказали существенное влияние на мировую медиевистику. Высокую оценку получили фундаментальные труды С. по философии Ибн Рушда (Аверроэса), Ибн Сины (Авиценны), обобщающий труд «Классическая арабо-мусульманская философия», а также многочисленные статьи и переводы. С. принадлежат глубокие работы по эстетике стран Ближнего и Среднего Востока, по античной философии, в частности комментарии к «Метафизике» Аристотеля. С. проводил систематическую работу по научному переводу, опубликованию на рус. языке и изучению по первоисточникам памятников классической арабо-мусульманской философии. Был инициатором исследований в области эстетических учений как средневекового, так и современного араб. мира. Предметом научных интересов С. являлась также современная араб. философия, современная филос. компаративистика. Им написан ряд работ по истории свободомыслия, истории диалектики, по современной афр. этнофилософии. В трудах С. представлена цельная и сложная картина структуры и эволюции восточного перипатетизма.

Под редакцией С. готовилась трилогия «Мусульманская священная история», первый том которой увидел свет в 1996. В последние годы С. работал над монографией, посвященной гуманистической традиции в мусульманской культуре.

Под научным руководством С. защищено несколько десятков диссертаций, их авторы работают в России, в странах СНГ, в араб. и др. мусульманских странах. С. принимал активное участие в подготовке и проведении международных филос. симпозиумов «Диалог цивилизаций: Восток — Запад» (1992, 1995, 1997).

Ибн Рушд (Аверроэс). М., 1974; Ибн Сина (Авиценна). М., 1980 (2-е изд. — 1985); Ибн Сина. Бейрут, 1987 (араб. яз.); Classical Islamic Philosophy. Moscow, 1990 (в соавт. с Т. Ибрагимом); Мирсаид Султун-Галеев и идеология национально-освободительного движения. М., 1990; Классики арабо-мусульманской философии в переводах А.В. Сагадеева. Нью-Йорк, 1999.

Н.С. Кирабаев













САКРАЛИЗАЦИЯ (от лат. sacro — освящать, объявлять священным) — превращение в священное, наделение сакральным смыслом объектов и событий внешнего мира, а также мысленных образов, сценариев, невербальных символов, действий, слов и т.д., обеспечившее формирование у первобытных популяций рудиментных, древнейших форм осознанного миропонимания. Истоки С. коренятся в вере в сверхъестественное. По-видимому, с первым примитивным культом неандертальцев (культом черепа) зародились и какие-то рудименты «социального сознания» и культуры. Обнаруженные археологами некоторые существенные различия, появившиеся в материальной культуре верхнего плейстоцена (приблизительно 100 тыс. лет назад), указывают на формирование первых примитивных культов, положивших начало дивергенции и разнообразию духовной культуры первобытных популяций. Благодаря возникшей вере в существование каких-то высших сил и начал, от содействия которых зависят жизнь и благополучие человека, у первобытных людей постепенно сформировалась внутренняя психофизиологическая потребность наполнить новым сакральным смыслом свои осознаваемые восприятия, мысли, воспоминания, сновидения и т.п., а кроме того, и неотделимые от них (в силу магии образа) действия, объекты и события. Эмоционально наиболее значимые образы и сценарии превратились в сакральные архетипы, которые осознавались архаическим мышлением как «первичная», подлинная реальность, выступающая источником сакральных смыслов для других осознаваемых результатов обработки когнитивной информации. В силу когнитивных особенностей этого мышления распознавание («узнавание») образов предполагает их соотнесение с прототипом, а понимание (смысл) любого конкретного случая (предмета, события, места и т.д.) определяется тем, насколько этот случай соответствует уже имеющемуся прототипному образцу. Поэтому если прототип (образец) несет какую-то сакральную смысловую нагрузку, то благодаря его «первичности» в структуре архаического мышления и сознания происходит автоматическое наделение сакральным смыслом всего комплекса ассоциированных с ним (тождественных, подобных, противоположных, включенных в него в качестве элемента целого и т.д.) образов и сценариев. Трансляция сакральных смыслов здесь не ограничивалась лишь ассоциациями мысленных образов. Имитация сакральных сценариев с помощью ритуала, отождествление магических изображений, символов (а позднее и слов) с оригиналами и т.п. — все это позволило архаическому мышлению, используя в той или иной степени манипулирование знаково-символической информацией, значительно расширить свои оперативные возможности переносить сакральные смыслы на объекты окружающей среды и формировать универсальную модель религиозного миропонимания. До появления письменности С. оставалась единственным средством закрепления в коллективной памяти важной для выживания людей культурной информации. Она обеспечила дополнительный эмоциональный стимул развитию культуры, наделив священным смыслом действия, мысленные образы, символы и слова людей, способствовала передаче и усвоению адаптивно ценных знаний и тем самым значительно ускорила когнитивную и культурную эволюцию человечества.

И.П. Меркулов









САМООРГАНИЗАЦИЯ — процессы спонтанного упорядочивания, возникновения пространственных, временных, пространственно-временных или функциональных структур, протекающие в открытых нелинейных системах. Нелинейность означает необратимость и многовариантность эволюции, возможность неожиданных изменений темпа и направления течения процессов, наличие т.н. точек бифуркации, точек ветвления путей эволюции. С. имеет место не только в системах живой природы и человеческом обществе; установлено, что она может происходить и в определенном классе систем неживой природы. Общие закономерности (паттерны) С. сложных систем изучаются синергетикой, выполняющей тем самым синтетическую функцию метадисциплины, соединяющей естествознание и науки о человеке и обществе. Существует ряд подходов в изучении феномена С. сложных систем: синергетическая модель параметров порядка и принципа подчинения Г. Хакена, термодинамические модели неравновесных процессов (теория диссипативных структур) И. Пригожина, модели самоорганизованной критичности (С. на «краю хаоса») П. Бака и сложных адаптивных систем М. Гелл-Манна, модели формирования и эволюции нестационарных структур в режимах с обострением А.А. Самарского и С.П. Курдюмова и др. Синергетическая концепция С.. разрабатываемая в синергетике и смежных с ней областях, служит естественно-научной конкретизацией филос. принципа самодвижения материи.

Класс систем, способных к С.. — это неравновесные, открытые и нелинейные, диссипативные системы. Тогда как замкнутые выведенные из равновесия системы стремятся вернуться к равновесному состоянию и при этом энтропия (показатель степени хаотичности их поведения) стремится к максимальному значению (второе начало термодинамики), открытые системы, находящиеся в сильно неравновесных условиях, могут совершать переход от беспорядка, теплового хаоса, к порядку. Вдали от равновесия в открытых системах могут спонтанно возникать новые типы структур (Пригожин). Открытость системы означает наличие в ней источников и/или стоков обмена веществом и/или энергией с окружающей средой. В случае самоорганизующихся систем источники и стоки, как правило, имеют место в каждой локальной области этих систем; это — объемные источники и стоки. Нелинейность системы означает, что эволюция этой системы описывается математическими уравнениями, содержащими искомые величины в степенях больших 1 или коэффициенты, зависящие от свойств системы. Множеству решений нелинейного уравнения соответствует множество путей эволюции системы. Благодаря нелинейности имеет силу важнейший принцип «усиления флуктуаций»: в результате разрастания малых изменений на уровне элементов может возникнуть новое макроскопическое состояние системы. Понятие нелинейности приобретает мировоззренческий смысл. Диссипативная система — это такая система, в которой протекают необратимые процессы, вызванные ростом энтропии, превращением механической энергии в тепловую и иные формы (диффузия, теплопроводность, трение, излучение). В далекой от равновесия открытой и нелинейной диссипативной системе эффект может возникать лишь тогда, когда работа объемных источников энергии, наращивающих неоднородности в сплошной среде, интенсивнее фактора, рассеивающего неоднородности, — диссипативного фактора. Парадоксальность самоподдержания структуры, несмотря на размывающий неоднородности фактор, отражается в термине «диссипативная структура» (Пригожин). Структуры С. — это локализованные в среде процессы, имеющие относительно устойчивую пространственно-временную организацию.

Модели процессов С.. имея первоначально естественно-научную основу (физика лазеров, физика плазмы, изучение определенных типов химических реакций), ныне плодотворно применяются в разработке новых типов компьютеров, в понимании феномена человека, определенных явлений человеческой культуры и общества, в разгадывании тайн человеческого сознания и психики. Процесс распознавания образцов понимается по аналогии с процессом спонтанного формирования (самодостраивания) структур (Хакен). Механизм интуиции может быть осмыслен как процесс самодостраивания мыслей и образов (Е.Н. Князева, С.П. Курдюмов). Модели нелинейной динамики и С. сложных систем составляют основу современного динамического подхода в когнитивной науке (Ф. Варела, Т. ван Гельдер).

Хакен Г. Синергетика. Иерархии неустойчивостей в самоорганизующихся системах и устройствах. М., 1985; Пригожин И. От существующего к возникающему. Время и сложность в физических науках. М., 1985; Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. М., 1986; Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Интуиция как самодостраивание // Вопросы философии. 1994. № 2; Самоорганизация и наука: опыт философского осмысления. М., 1994; Новое в синергетике. Загадки мира неравновесных структур. М., 1996; Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Антропный принцип в синергетике // Вопросы философии. 1997. № 3; Varela F., Thompson ?., Rosch E. The Embodied Mind: Cognitive science and human experience. Cambridge, 1991; Cell-Mann M. The Quark and the Jaguar. Adventures in the Simple and the Complex. London, 1995; Kauffman S. At Home in the Universe. The Search for Laws of Self-organization and Complexity. London, 1995; Kelso J.A. Dynamic Patterns. The Self-organization of Brain and Behavior. Cambridge (MA), 1995; Haken N. Principles of Brain Functioning. A Synergetic Approach to Brain Activity, Behavior and Cognition. Berlin, 1996; Bak P. How Nature Works: The Science of Self-organized Criticality. Oxford, 1997; Mainzer K. Thinking in Complexity. The Complex Dynamics of Matter, Mind and Mankind. Berlin, 1997.

E.H. Князева











САМОПОЗНАНИЕ — познание человеком самого себя. Некоторые философы очень высоко ценили С.. усматривая в нем условие всякой добродетели (Сократ), начало или центр человеческой мудрости (Г.Э. Лессинг, И. Кант); др. относились к С. с известным скептицизмом и советовали не переоценивать результаты углубления индивида в свое Я. И.В. Гёте, в частности, писал, что для него «звучащая столь значительно задача: познай самого себя — вызывает такое же недоверие, какое вызывает священник, тайно обрученный, запутывающий человечество недостижимыми требованиями и желающий отвлечь его от деятельности, направленной на внешний мир, и склонить к ложной внутренней созерцательности. Человек знает самого себя лишь постольку, поскольку он знает мир, ибо он осуществляет мир только в себе, а себя — только в нем. Каждый новый хорошо изученный предмет открывает в нас новый орган». В др. работе Гёте замечает: «Как можно познать самого себя? Благодаря созерцанию это вообще невозможно, оно возможно только при. помощи действия. Пытайся выполнить свой долг — и тогда ты узнаешь, что в тебе заключено».

Некоторые философы сомневаются в существовании Я или даже отрицают его. Так, Д. Юм отмечал в «Трактате о человеческой природе», что кроме пучка следующих друг за другом ощущений, ничто не дает основания полагать, что понятие Я может быть распознание посредством интроспекции.












САМОСТЬ — в аналитической психологии К.Г. Юнга — архетип коллективного бессознательного. Развитие личности в процессе индивидуации идет от сознания к личностному бессознательному, а от него — к коллективному бессознательному, центром которого и является С. В мифах, сказках, сновидениях символами С. часто выступают мудрый старец, божественное дитя, однако столь же часто С. предстает как крест, кольцо, круг (мандала), квадрат и т.п. символы целостности. Эмпирически С. не обнаруживается. Идея С. является в аналитической психологии Юнга пограничным понятием, поскольку служит организации эмпирического познания психических процессов. Архетип С. сопоставляется Юнгом с Атманом Упанишад, с христианским «Бог внутри нас», с учениями о духе гностиков и алхимиков.












«САНКХЬЯ-КАРИКА» (санскр. Sarnkhyakarika) — канонический текст филос. традиции санкхьи (одной из ортодоксальных систем инд. философии), составленный, вероятнее всего, в нач. 5 в. и выполняющий в ней функцию базового текста («Санкхья-сутра» была составлена значительно позднее). Сведения об авторе «С.-к.» Ишваракришне незначительны: он был, возможно, брахманом, ставшим впоследствии странствующим аскетом. Однако его текст свидетельствует о том, что он превосходно изучил наследие своих предшественников, т.к. смог унифицировать положения многочисленных конкурирующих школ санкхьи пред-классического периода, представив «ортодоксальную» версию ее доктрины. «С.-к.», содержащую от 69 до 73 стихов, или карик (у различных комментаторов), можно считать уникальным опытом конденсированной экспозиции филос. системы в совершенной поэтической форме.

Карики 1 —2 констатируют порабощенность индивида тремя видами страдания (от себя, живых существ и свыше) и задают установку на освобождение от них. В кариках 3—7 кратко «записаны» все 25 начал санкхьи, учения об источниках знания и сферах их применимости. Карики 8—20 представляют онтологию санкхьи: учение о предсуществовании следствия в причине; характеристики «проявленного» и «непроявленного» уровней трехгунной реальности; самих трех гун — конечных «атомарных» факторов бытия, проявляющихся в аспектах просветленности, активности и инертности; обоснование единства трех гун в качестве первоматерии мира Пракрити; существование Атмана-пуруши как «чистого субъекта» и его множественность, а также ложная взаимоассимиляция Пракрити и пуруш. Карики 21—27, 38 посвящены космологии — эманациям всех «проявленных» начал мира из Непроявленного. В кариках 28—37 классифицируются и иерархизируются 10 перцептивных и моторных способностей любой психосоматической организации и три «внутренние способности» — ум-манас, эготизм-аханкара и интеллект-буддхи. Предмет карик 39—55 — механизм трансмиграции тонкого тела (своеобразного посредника между духовным началом-пурушей и материальными телами) и диспозиции сознания индивида, определяющие результаты трансмиграции. Тема карик 56—61 — служение «бессознательной» Пракрити интересам пуруш. Карики 62—68 посвящены «освобождению» пуруши от мира страданий (мокша), которое начинается с «реализации» истинного знания (здесь же даются рекомендации по созерцательной практике) и завершается последним развоплощением. При этом само духовное начало, будучи по определению бездейственным, закабаляется и «освобождается» необъяснимым и не совсем логичным образом самой персонифицируемой Первоматерией, которая, будучи по определению бессознательной, каким-то образом осуществляет целеполагающую деятельность в мире. В последних стихах «С.-к.» излагаются основные «исторические» вехи трансляции учения санкхьи.

«С.-к.» пользовалась беспрецедентной популярностью: уже к 10 в. к ней было составлено более десятка комментариев; на «С.-к.» опирались в изложении учения санкхьи и все ее оппоненты (буддисты, джайны, вайшешики, найяики, ведантисты). Сформулированный в ней классический дуализм стал одним из важных мировоззренческих каркасов космологии пуранической литературы (где развивалась и образность «С.-к.» — сравнения Пракрити и пуруш с женским и мужским началами, а созидания и разрушения мира — с их «соединением» и «разлукой»).

Лунный свет санкхьи. Ишваракришна, Гаудапада, Вачас-пати Мишра / Изд. подгот. В.К. Шохин. М., 1995.

В.К. Шохин










«САНКХЬЯ-СУТРА» (санскр. Samkhyasutram) — сутры санкхьи, сложившиеся в окончательном виде не ранее 14 в. Составитель «С.-с.» опирается на тематику «Сан-кхья-карики», но создает новую редакцию санкхьи, сопоставимую с классической, как метаязык с языком-объектом: уже в первых сутрах установка «Санкхья-карики» на избавление индивида от страданий интерпретируется в контексте общеинд. концепции целей человеческого существования. Одновременно осуществляется ведантизация санкхьи, выражающаяся уже внешне в интенсивной апелляции к текстам Упа-нишад. «С.-с.» составлена как полемический текст, чем восполняется контровертивный лаконизм классической санкхьи. «С.-с.» состоит из 527 сутр, распределенных по шести разделам. Раздел I посвящен темам: «закабаление» индивида страданиями и его «освобождение», учение о причинности, теория познания. Предметы раздела II — космические эманации Перво-материи, пространство и время, способности восприятия, действия и мышления индивида. В разделе III рассматриваются физическое и тонкое тела, сопровождающие духовное начало в сансаре, познание йогинов, четыре состояния сознания, достижение «освобождения» (мокша) и существование того, кто «освободился» уже при жизни. Раздел IV содержит наглядные образы, опорные для медитации по методу санкхьяиков и «практические» рекомендации. В разделе V собраны контраргументы санкхьяиков, направленные по адресу их соперников. Раздел VI резюмирует содержание предыдущих и представляет заключительные тезисы о духовном начале и механизмах его «освобождения». К «С.-с.» были составлены два основных комментария: «Санкхья-сутра-вритти» Анируддхи (15 в.) и подробнейшая «Санкхья-сутра-бхашья» Виджнанаб-хикшу (16 в.)

Сутры философии санкхьи: Таттва-самаса, Крама-дипика, Санкхья-сутра, Санкхья-сутра-вритти / Изд. подгот. В.К.Шохин. М., 1997.












САНСАРА (санскр. sarnsara — прохождение, протекание) — основной термин инд. мировоззренческих текстов для обозначения реинкарнации, повторных рождений, подразумевающих, что бестелесное начало индивида после распада одной телесной оболочки соединяется с другой и приобретает соответствующие результатам предшествующего существования ментальные, перцептивные и деятельные способности, а также «высокое» или «низкое» рождение в соответствии с действием «закона кармы». С. укоренена в незнании субъектом своей истинной природы (см.: Авидья), неразрывно связана с вытекающими из этого незнания ложными самоидентификациями и, как следствие последних, — с аффектированными состояниями сознания, страстями и страданиями. Как и действие «закона кармы», С.. материализирующая его механизм, безначальна, но инд. философы вопреки этому настаивают на том, что ей может быть положен конец через «освобождение» (мокша).








САНТАЯНА (Santayana) Джордж (1863—1952) — амер. философ, писатель, поэт, эссеист, автор около тридцати произведений по эстетике, религии, онтологии, гносеологии, социальной философии. По происхождению испанец. В 1871 переехал в США, учился в Германии, окончил Гарвардский ун-т, где затем преподавал с 1889 по 1912. В том же году покинул США, жил в Англии и Франции, с 1925 — в Риме.

Творческая карьера С. началась с публикации философичных сонетов: уже в них проявился особый склад его мировосприятия — вера в естественность причин всего происходящего, эстетизм и платонизм. На всем ее протяжении его интерес был прикован к феномену человеческого воображения, проявляющегося в религии, поэзии, философии, культуре. Приняв дарвиновскую натуралистическую парадигму и сделав трудный для себя вывод о ложности религии, как и У. Джемс, он видел источник религии в природном свойстве людей поэтизировать реальность, но в отличие от него принял позицию атеизма. В своих ранних работах: «Чувство красоты» (Sense of Beauty. New York, 1896), «Люцифер, теологическая трагедия» (Lucifer. A Theological Tragedy. Chicago; New York, 1899), «Интерпретации поэзии и религии» (Interpretations of Poety and Religion. New York, 1900), «Разум в религии» (Reason in Religion. New York, 1905), «Три философских поэта — Лукреций, Данте, Гёте» (Three Philosophical Poets — Lucretius, Dante, Goethe. New York, 1910) он развивал положение о том, что эмпирическая несостоятельность религии не умаляет ее первостепенной значимости для человека: став поэзией и воплотившись в искусстве, христианская доктрина оплодотворила культуру и мораль.

В пятитомной «Жизни разума» (The Life of Reason. New York, 1905—1906) С. с помощью эволюционного натурализма и прагматизма обосновывал идею о том, что все формы культуры — продукты порождающей силы поэтического воображения, а не гносеологической способности отражения реальности. Типы человеческого опыта — здравый смысл, социальные воззрения, религия, искусство и наука — различаются между собой характером доминирующего импульса. В науке доминирует практический импульс, хотя ученый — это тот же религиозный поэт, поднявшийся до высших уровней символизации. Философия тоже сродни искусству: она нужна человеку не для теоретического объяснения мира, а для рефлексивного выбора морально-эстетической позиции по отношению к нему.

В 1920 С. принял участие в сб. «Очерки критического реализма» (Essays in Critical Realism. New York, 1920), в котором в противовес эпистемологическому монизму неореалистов он обосновывал эпистемологический дуализм, т.е. наличие в субъект-объектном отношении посредника — идеальных сущностей. Последнее исключает возможность логического доказательства реализма: гарантом является только природная «животная вера». Тема «природа — человек — сознание — идеальное» получила дальнейшее развитие в кн. «Скептицизм и животная вера», в ней же была определена стратегия на сочетание натурализма и платонизма, которую С. реализовал в четырех томах «Царств бытия» (The Realms of Being. Vol. 1—4. New York, 1927—1940). Четыре «царства» являются не онтологическим аналогом реальности, а различениями аспектов опыта человека — материального, психологического, идеального. «Царство сущности» — это любое идеальное содержание сознания — числа, драматургия Шекспира и т.д., а также чистые возможности, напр. ненаписанные симфонии. «Царство материи» — это наше тело, физические вещи. «Царство истины» — это сегмент идеального «царства сущности», которому удалось реализовать себя в сфере материального существования. «Царство духа» — это ментальные состояния, проявляющиеся в «моральном Я» и познании, выступающие посредником между «царством сущности» и «царством материи». Генетически первичным является «царство материи», однако материя не есть монистический принцип бытия: «царства» нередуцируемы и обладают автономными статусами реальности. Сущности, напр., имеют бытие, но не имеют существования: они сродни платоновским «формам» — универсальны, индивидуальны, само-тождественны, бесконечны, вечны и неизменны. Попадая в фокус интуиции человека, они проецируются на текучую материю, придавая ей содержательность. Поэтому о материи мы знать ничего не можем: о ней намекает только наша животная вера. В сфере сущностей наука и бред параноика равноценны, но в сфере практики наука приобретает характер рационального знания, когда ее теории оказываются прагматически удобными. При ложной интерпретации природы ее «удары» побуждают изобретать новые теории.

В «Диалогах в преддверии ада» (Dialogues in Limbo. New York, 1928) С. развивал свою давнюю мысль об участии чувств, разума, науки, морали и религии в мифотворчестве. Чтобы остаться здравым, следует отказаться от идеи открыть «одну-единственную истину» и принять поэтические виды творчества, где нет познавательных претензий, а мифологическая форма не скрыта от глаз. Поскольку у человека 20 в. воображение от религии перекочевало к науке, религиозную миссию должна взять на себя философия, способная учить искусству достижения гармонии с миром. Такой интеллектуальной «нецерковной религией» С. считал свою собственную философию. В 1951 вышел последний труд С. «Господство и власть» (Dominations and Powers: Reflections on Liberty, Society, and Government. New York, 1951), который, как гласит подзаголовок, содержит «размышления о свободе, обществе и правлении». Сопоставление современных социальных и политических устройств привело С. к выводу, что наилучшей формой правления была бы «тирания духовной элиты», которая установила бы в глобальном масштабе «рациональный порядок».

Интерпретаторы видят в философии С. попытку соединить платонизм с натурализмом, воссоединить романтическую и рационалистическую традиции. Раньше его упрекали за неприязнь к современному позитивистскому духу эпохи, теперь заговорили о нем как постмодернисте, одним из первых отметившем вхождение зап. культуры в «пострациональную», «пострелигиозную», «постморальную» стадии. С. не создал «школы», однако благодаря его афористичному литературному стилю, остроумию и иронии он остается широко читаемым автором.

Winds of Doctrine. New York., 1913; Egotism in German Philosophy. New York, 1916; Philosophical Opinion in America. London, 1918; Character and Opinion in the United States. New York, 1920; Soliloquies in England. New York, 1922; The Unknowable. Oxford, 1923; Platonism and Spiritual Life. New York, 1927; The Genteel Tradition at Bay. New York, 1931; Some Turns in Thought in Modern Philosophy. Cambridge, 1933; The Last Puritan. New York, 1936; Obiter Scripta. New York, 1936; The Idea of Christ in the Gospels. New York, 1946; Persons and Places, 3 vols. New York, 1944-1953.
Юлина Н.С. Джордж Сантаяна: «Царства бытия» // Очерки по философии в США. XX век. М., 1999. Гл. 4; Munitz M. The Moral Philosophy of George Santayana. New York, 1936; The Philosophy of George Santayana. LaSalle, 1940; Butler R. The Mind of Santayana. New York, 1956; Singer I. Santayana's Aesthetics: A Critical Introduction. Cambridge, 1957; Sprigge T.L Santayana: An Examination of his Philosophy. London, 1974.

Н.С. Юлина








САРТР (Sartre) Жан Поль (1905-1980) — фр. философ, писатель, литературный критик, политический публицист. Пик мировой известности С. приходится на 1940—1950-е гг., когда он становится признанным лидером не только фр., но и всех европейских «прогрессивно мыслящих» интеллектуалов. Эта известность была обусловлена не столько содержанием высказываемых им идей, сколько яркостью и многообразием его присутствия в духовной атмосфере послевоенной Европы. «Тотальный интеллектуализм» С. позволяет рассматривать его не как философа, который также писал и художественные произведения, но скорее как автора, высказывавшего свои мысли «в разных регистрах» (М. Конта), активно вторгавшегося в новые пространства выражения, обусловленные прогрессом массмедиа. Филос. произведения С. составляют семь томов его обширного наследия. Главные в этом плане работы: «Воображаемое» (1940); «Бытие и ничто» (1943); «Критика диалектического разума» (Т. 1 — 1960, Т. 2 — 1985). Но филос. содержанием проникнуты и его многочисленные пьесы, биографии, автобиографии, романы, новеллы, статьи, заметки, выступления по радио и на политических митингах.

С. превращает в основной материал для философии свою собственную жизнь. Он вырос без отца, в католическо-протестантском окружении, в литературно-преподавательской среде. Отсутствие отца, пережитое как «отсутствие Бога», ранняя страсть к литературному творчеству, говоря шире — к «письму», определили филос. ориентации всей его дальнейшей жизни: «богоборчество», обусловленное отказом зависеть от внешнего «творца», от сущностной заданности человеческого бытия вообще; признание неукорененности человека в мире, выражающейся в фундаментальной случайности человеческого существования, противопоставленной необходимости бытия «по праву» как неподлинного, ложного образа человека; наконец, «невроз литературы», от которого С. так и не излечился, как способ самотворения, самопорождения в культуре. Коренная случайность человека обнаруживается на уровне до-рефлексивного схватывания им своего в-мире-бытия, «заброшенности» в мир, «из-лишности» своего в нем присутствия. Случайность переживается до всякого конституирования субъекта как «простое чувство экзистенции», обнаруживающееся в переживании, которое дало название первому роману С. — «Тошнота». Самоочевидная случайность человеческого бытия коррелятивна тотальной свободе сознания. Существование человека совершается в проецировании себя в будущее. Человек сам создает себе основание. Поэтому он всецело ответствен за него, не имея права перекладывать свою ответственность на «каузальный порядок мира», на свою сущность. Его «существование предшествует сущности». Я ответственно за свое существование, как только оно принимает свою жизнь в качестве чего-то им не выбранного. Это согласие жить спонтанно. Оно предшествует всякому волевому акту «внутри» жизни.

С. с самого начала своего филос. пути отверг альтернативы материализма и идеализма, в равной мере принимая их за виды редукционизма, сводящего личность либо к различным телесным комбинациям, либо к Идее, Духу, имеющим надындивидуальный характер. В любом случае, согласно С.. утрачивается автономность человека, делается невозможной его свобода и, следовательно, устраняется этический горизонт бытия. Не меньшую неприязнь вызывал у философа и вошедший в 1920-е гг. в моду психоанализ. Материя, Дух или Бессознательное одинаково «конструируют» человека. А что же остается на его долю? Понимание свободы у С.. которое он окончательно сформулировал в работе «Святой Жене», выглядит так: «человек есть то, что он делает из того, что из него сделали».

С. являлся одним из виднейших фр. феноменологов. С этим филос. направлением он познакомился во время своей стажировки в Германии в 1933—1934. Первой его феноменологической, а также и собственно филос. работой стала «Трансцендентальность Эго» (1934). В ней он во многом следует за Э. Гуссерлем, но и радикально его «поправляет». «Поправка» заключается в отрицании гуссерлевского «трансцендентального Эго», которое С. рассматривает как возвращение к идее субстанциальности субъекта, зачеркивающей исходную спонтанность и случайность человеческого бытия. Ключевым для выяснения характера структуры сознания С. считает до-рефлексивное сознание, которое описывается им как спонтанная и имманентная «прозрачность» сознания для самого себя. Трансцендентальное поле сознания очищается от Я, от субъекта. В основании любого сознательного акта С. обнаруживает «ничто». Сознание каузально не детерминировано, оно буквально творит «из ничего». Свобода сознания в этом отношении не ограничена ничем. Более того, благодаря сознанию «ничто» приходит в мир.

В дальнейших довоенных работах С. исследовал тему свободы сознания на примерах анализа эмоций, которые описываются в качестве вариантов магического поведения, «неантизирующего», т.е. отрицающего, «трудную» действительность («Эскиз теории эмоций»), и работы воображения («Воображаемое»).

Все эти произведения можно рассматривать как предваряющие основной филос. текст С. — трактат «Бытие и ничто». Пытаясь создать онтологию, основанную на феноменологическом методе, С. фиксирует наличие двух несводимых друг к другу способов бытия: бытия-в-себе и бытия-для-себя. Онтологический смысл первого способа — это простая данность, позитивность, самотождественность, неспособность быть инаковым. Такого рода бытие «есть то, что оно есть». Оно опознается как предметный мир, как природа, как сумма внешних сознанию обстоятельств, а также и как прошлое самого человека, как всякое «ставшее», которое нельзя сделать «не бывшим». Второй способ — это бытие, которое мы опознаем по специфически человеческой деятельности: вопрошанию, отрицанию, сожалению и т.д. Этот способ обнаруживает недостаточность, нетождественность себе его носителя. Такого рода бытие «есть то, что оно не есть, и не есть то, что оно есть». Тем самым основным содержанием такого бытия является отрицание, которое возможно, если его онтологическим смыслом служит ничто, пустота, отсутствие. Существуя «из ничего», оно не определяется ни др. бытием, ни самим собой и потому тотально свободно, обнаруживается как непрестанный выбор себя, превосхождение и трансцендирование себя. Бытие-для-себя не выбирает свою фактичность, мир в котором оно есть, т.е. свою историко-социальную определенность, географические, политические, физические условия реализации свободы. Но оно ответственно за тот смысл, который придает этой сумме фактов, претворяя ее в некое значимое (и значит — общезначимое) место жизни, в конкретную ситуацию. Человек есть его прошлое, но он — экзистенция, поскольку проецирует себя в будущее, которого нет как позитивного бытия, но которое образует горизонт бытия-для-себя, обнаруживающего себя вовне. Будущее — предмет поиска, воплощения. Оно — своего рода приманка для экзистенции, тянущейся вслед за ним в безнадежной попытке его схватить и тем самым реализовать свои возможности, которые она, по мере их осуществления, отбрасывает как нечто чуждое, не совпадающее с ней. С. критикует «дух серьезности», обнаруживающий себя, в частности, в «недобросовестной вере» (mauvaise foi), т.е. в попытке человека слиться с тем, чем он стал, со стремлением претворить свое прошлое в настоящее, бытие-для-себя в бытие-в-себе, на которое можно положиться в его положительности. Попытки такого рода С. находит в религии, в художественном творчестве и, наконец, в отношении к Другому. Отношение с Другим, согласно С.. изначально конфликтно. Сознание Другого — это «мой первородный грех». «Ад — это другие», — провозглашает С. в пьесе «Взаперти». — Я ощущаю присутствие Другого во взгляде, сфокусированном на мне. Этот взгляд крадет меня у меня. Он требует от меня быть кем-то, соответствовать тому, как схватывает меня Другой. Другой претендует на меня; в то же время он заинтересован в сохранении моей свободы, ибо, схватывая меня как некую определенность, он утрачивает меня как "неантизирующее" бытие, как иное себе, а ведь взыскует он именно этого. Наша взаимная потребность друг в друге требует и единства, и сохранения разобщенности. Идеалом совмещения и того и другого является Бог, но Он противоречив и должен быть отвергнут рефлексией. Человек — это неполнота, и все его попытки достичь противоположного выдают в нем лишь "бесполезную страсть"».

После Второй мировой войны С.. имея опыт участия в Сопротивлении, начинает ощущать политический вызов, на который он не может не откликнуться, будучи интеллектуальным лидером своего поколения. Вопрос, который отныне его заботит: «В каком направлении следует трансформировать те социальные условия, которые привели к войне?» Эта озабоченность выливается в вопрос об истории и месте в ней человека с его экзистенциальной свободой и, далее, в вопрос о политической «ангажированности» интеллектуала. Сначала С. пытается и теоретически, и практически провести некий «третий путь» (который характерен и для его филос. позиции) между марксистской деспотией в СССР и имперской политикой США, понимаемый как поиск «детотализированной тотальности». С началом войны в Корее возможности «третьего пути» резко сокращаются, и С. определенно переходит на сторону марксизма, который он пытается сочетать с экзистенциализмом. Решающей вехой на этом пути становится «Критика диалектического разума». Признавая марксизм «философским горизонтом» современной эпохи, С. берет из него метаисторическую концепцию, пытаясь встроить в нее индивидуальный праксис, как он отныне называет бытие-для-себя. Собственно диалектика истории и обусловлена такого рода праксисом, реализующимся уже не на уровне индивида, но особого коллектива — «практического ансамбля». С. согласен с К. Марксом в том, что человек делает историю, основываясь на практике предыдущих поколений. Однако акцент делается С. на свободной проективности исторической активности, лишь частично детерминированной материальными условиями (аналогом бытия-в-себе), обнаруживающими себя в виде «практико-инертного поля». Эта активность, направленная против «сериальности», инертности и разобщенности, представляет собой свободное соединение индивидуальных практик, где их авторы узнают себя друг в друге, где Я аккумулируют свою субъективность в Мы — подлинном творце истории.

Воздействие С. на духовный климат эпохи было весьма разнообразным. Он способствовал радикальному повороту философии к сфере повседневности. Его послевоенные работы привлекали внимание к социальной проблематике, возвращая ее в сферу интеллектуальных приоритетов. Он был одним из немногих философов, кто в 20 в. внес радикальный вклад в преобразование марксистской исторической модели. Его экзистенциальный психоанализ, разрабатывавшийся на уровне биографий, и прежде всего многотомной биографии Г. Флобера, при всем неприятии им психоанализа «традиционного», также является важным элементом гуманитарных новаций 20 столетия.

Первичное отношение к другому: любовь, язык, мазохизм (гл. из кн. «Бытие и ничто») // Проблема человека в западной философии. М., 1988; Экзистенциализм — это гуманизм // Сумерки богов. М., 1989; Проблемы метода. М., 1994; Бытие и ничто (Заключение) // Философский поиск. Витебск, 1995. № 1; La Transcendence de l'Ego. Paris, 1966; L'Etre et le neant. Essai de l'ontologie phenomenologique. Paris, 1943; Critique de la raison dialectique. V. 1. Paris, 1960, V. 2. Paris, 1985.
Кузнецов В.Н. Ж.-П. Сартр и экзистенциализм. М., 1970; Киссель М.А. Философская эволюция Ж.П. Сартра. Л., 1974; Филлипов Л.И. Философская антропология Ж.П. Сартра. М., 1977; Contat M., Rybalka M. Les fecrits de Sartre. Chronologie, bibliogrhahie commentee. Paris, 1970; Hodard P. Sartre entre Marx et Freud. Paris, 1979; Collins D. Sartre as Biographer. Cambridge, 1980; Autour de Jean-Paul Sartre: Litterature et philosophie. Paris, 1982; Jean-Paul Sartre // Revue philosophique de la France et de Tetranger. 1996. № 3.

В.И. Стрелков












СВЕДЕНБОРГ (Swedenborg) Эммануэль (1688-1772) -швед, ученый и теософ-мистик. Развивал органицистскую натурфилософию, а позднее, все более склоняясь к оккультизму, заявлял, что владеет непосредственным духовным знанием, поскольку связан с «царством духа». Признавал три понижающихся уровня, или ступени, «бытия в Боге»: небесную любовь; мудрость, духовную причину; пользу, сферу результатов. Сведен-боргизм как религиозное движение формально был провозглашен в Лондоне в 1783 («Новая церковь», или «Церковь нового Иерусалима») и затем распространился в Сев. Америке, Швеции, Польше, Германии. Мистицизм С. оказал большое влияние на многих мыслителей в 18 и даже в 19 в. Филос. построения С. И. Кант приводил в качестве примера некритически-фантастической метафизики. К. Ясперс написал книгу, в которой сопоставляется течение психического заболевания у С. и художника В. Ван-Гога и прослеживается влияние болезни на их творчество.

Избр. соч. Вып. 1. Лондон, 1872; О сообщении души и тела. СПб., 1910.











СВЕРХЧЕЛОВЕК — понятие европейской философии и культуры, означающее человека, стоящего в духовном и физическом отношении неизмеримо выше всех остальных людей.

Представление о С. впервые можно встретить в мифах о героях, о «полубогах». С. считался в антич. истории Александр Македонский, а позднее Юлий Цезарь. Наиболее явственно учение о С. выступило в христианстве, для которого С. — это Иисус Христос, а также истинный христианин, через смирение пришедший к преобразованию своей сущности и достигший преображения. В эпоху Возрождения типом С. был описанный Н. Макиавелли государь, носитель абсолютной власти. У нем. романтиков и А. Шопенгауэра С. — это гений, неподвластный обычным человеческим законам. Для многих мыслителей 19 в. ярким образцом С. был Наполеон.

Все последующие интерпретации С. явно или неявно находятся под влиянием учения Ф. Ницше. Человек, по мнению Ницше, — это путь, или мост к С. Последний собственно и есть человек в подлинном смысле этого слова, подавивший в себе животное начало и живущий в атмосфере свободы. Философ, художник и святой являются в этом плане вечными представителями сверхчеловечности. Но в конце эпохи нигилизма обнаруживается новая потребность в С. После того, как нигилизм разрушил все ценности и убил Бога, только С. может взять на себя господство над землей. Человек как воля к власти должен водрузить самого себя над собой, сделать С. мерилом всего человеческого. С. надо отличать по превышающей саму себя чистой воле к власти, а не по отдельным желаниям и потребностям. Приняв на себя бессмысленность мира, человек продолжает жить, жизнь как возрастание воли становится для него всем. Становление С. не имеет ничего общего с биологической эволюцией или мутацией в какой-то новый вид. С. — это человек, достигший нового понимания себя, личность, радикально перестроившая свое сознание, способная преодолеть хаос своих страстей, достигнуть гармоничности и целостности духовной жизни, способная принимать в себя и духовно преображать все явления мира — как прекрасные, так и безобразные. Это человек, который своей мощной волей продолжает существование мира, приходит в историю в ее критические моменты. Таковыми были для Ницше Гёте и Наполеон. Это не дети своего времени, они врываются в настоящее как носители более древней и более сильной эпохи, и все временное и преходящее, на что они накладывают отпечаток своей личности, получает вечное измерение. Появление гения — это действие в истории закона вечного возвращения того же самого.

Ницше Ф. Несвоевременные размышления. Воля к власти // Избр. произв: В 3 т. М., 1994.









СВОБОДА — многозначное понятие, крайние значения которого: 1) С. как возможность индивида самому определять свои жизненные цели и нести личную ответственность за результаты своей деятельности; 2) С. как возможность действовать в направлении цели, поставленной коллективом или обществом. Первый полюс можно назвать индивидуалистической С.. второй — коллективистической С; между этими полюсами располагаются многообразные, с той или иной силой тяготеющие к одному из них промежуточные варианты понимания С. С т.зр. индивидуалистической С. коллективистическая С. кажется явной «несвободой»; с т.зр. второй первая является «формальной», «бесполезной» и даже «репрессивной».

Представление о свободной личности, выбирающей из различных форм жизнедеятельности те, которые отвечают ее склонностям, начало складываться в Зап. Европе с распадом жестко организованной средневековой иерархической системы. В 17—18 вв. освобождение индивида от политических и социально-экономических ограничений стало генеральным направлением общественной жизни. Распространению идеологии С. личности сопутствовали резкая активизация экономической деятельности и поразительный расцвет науки.

К 19 в. в основных чертах сложилась концепция либерализма с ее главным постулатом о непреходящей ценности и равноправии человеческой личности. Либерализм был идейным выражением того индивидуалистического миропонимания, которое придавало особое значение независимости личности, автономии человеческого разума и изначально заложенным в человеческой природе добродетели и способности к совершенствованию. Индивидуальная С. рассматривалась не только как данность, но и как задача дальнейшего совершенствования общества. Либерализм настаивал на экономической С.. но был также требованием С. во всех др. областях — интеллектуальной, социальной, политической и религиозной. Освобождение индивида от разного рода норм и установлений, сковывающих его повседневную деятельность, предоставление ему возможности самому выстраивать свою жизнь было вызвано бурным развитием капитализма и прежде всего индивидуальным и групповым предпринимательством, свободным рынком, защитой частной собственности. «...Частная собственность, — пишет Ф.А. Хайек, — является главной гарантией свободы, причем не только для тех, кто владеет этой собственностью, но и для тех, кто ею не владеет. Лишь потому, что контроль над средствами производства распределен между многими не связанными между собой собственниками, никто не имеет над этими средствами безраздельной власти, и мы как индивиды можем принимать решения и действовать самостоятельно. Но если сосредоточить все средства производства в одних руках, будь то диктатор или номинальные "представители всего общества", мы тут же попадаем под ярмо абсолютной зависимости». Др. важной гарантией индивидуальной С. является правовое гос-во.

К. Маркс был одним из первых, кто понял, что ин-т частной собственности относится к основным факторам, обеспечивающим людям те относительные свободы и равенство, которые существовали в современном ему капиталистическом обществе. Маркс подчеркивал, что развитие частнособственнического капитализма с его свободным рынком подготовило развитие всех демократических С. Вместе с тем он намеревался беспредельно расширить эти С. путем простого упразднения частной собственности.

Сложившийся в 19 в. консерватизм, как и либерализм, отстаивает индивидуалистически понимаемую С.. но трактует ее иначе. Либерализм истолковывает С. как право личности поступать по собственной воле и в первую очередь как возможность пользоваться неотъемлемыми правами человека; С. индивида ограничивается лишь аналогичной С. др. людей. Логическим дополнением так понятой С. является политическое равенство всех людей, без которого С. не имеет смысла. Хотя либерализм практически никогда не требовал полного равенства, консервативная мысль приписала ему утверждение, что люди фактически и со всех т.зр. равны. В противовес этому положению было выдвинуто новое истолкование С.. которое К. Манхейм называет «качественной идеей свободы». Консерватизм не нападает на саму идею С.. а подвергает сомнению лежащую глубже идею равенства. Утверждается, что люди принципиально неравны, неравны талантом и способностями, неравны в самом своем существе. «Свобода может, таким образом, основываться исключительно на способности каждого индивида к развитию без препятствий со стороны других согласно праву и обязанностям собственной личности» (Манхейм). Как писал Ф. Шталь, «свобода состоит не в способности действовать так или иначе согласно арбитральным решениям, свобода заключается в способности сохранить себя и жить в соответствии с глубочайшим существом собственной личности... Наиболее глубокая сущность человеческой личности — это не только индивидуальность, но и мораль...». Консерватизм подчеркивает особое значение т.н. органических коллективных целостностей (прежде всего морали и гос-ва) для жизни индивида и реализации им своей С.

В индивидуалистических обществах (антич. демократии, капиталистическое общество) автономия личности и соответствующие ей С. и права человека являются одной из доминант и одним из наиболее важных показателей уровня развития общества. В коллективистических обществах (древние общества, средневековое умеренное коллективистическое общество, коммунизм, национал-социализм) личность без остатка растворяется в различных коллективных целостностях, характерных для данных обществ, и вопрос о С. суверенной личности воспринимается как прямое покушение на самые основы общества (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество). Индивидуализм предполагает свободную личность, коллективизм ее исключает.

Вместе с тем либерализм с его центральной идеей С. явно переоценивает роль индивидуальной С. в сложной системе социальных отношений. Во-первых, даже в индивидуалистическом, в частности в развитом капиталистическом, обществе далеко не все его члены горячо стремятся к С; во-вторых, в коллективистическом обществе люди обычно не чувствуют себя несвободными. В развитии капиталистического общества бывают такие кризисные периоды, когда большинство его членов оказываются готовы к «бегству от свободы» (Э. Фромм) во имя ценностей, представляющихся им более значимыми. В спокойные, относительно благополучные периоды многие индивиды этого общества тоже не переоценивают свою С. С. — это также ответственность за свободно, на свой страх и риск принимаемые решения и борьба за их реализацию. Каждодневной и временами жестокой борьбе за существование многие предпочли бы пусть не особенно комфортную, но спокойную и лишенную элементов борьбы и риска жизнь. Безопасность и устойчивость своего положения они ставят выше индивидуальной С. Как отмечает Г. Маркузе, С. предпринимательства, вокруг которой группировались все др. С.. с самого начала не была путем блаженства: «Как свобода работать или умереть от голода она означала мучительный труд, ненадежность и страх для подавляющего большинства населения». Если бы индивиду больше не пришлось утверждать себя на рынке в качестве свободного экономического субъекта, это было бы одним из величайших достижений цивилизации.

Главный оппонент либерализма в вопросе о С. — современный радикальный коллективизм, или социализм (коммунизм и национал-социализм). Социалисты убеждены, что человек, достающийся социалистическому обществу от «старого мира», является настолько несовершенным, что его придется в конце концов заменить «новым человеком». Пока этого не произошло, человека необходимо лишить его индивидуалистической и капризной С.. поставить под неусыпный контроль коллектива и систематически перевоспитывать в духе «новой свободы». Последняя понимается как служение задаче построения нового, совершенного общества, своего рода «рая на земле» для всех народов (коммунизм) или для избранной расы (национал-социализм).

Увлеченный задачей преобразования мира, человек социалистического общества не только не чувствует себя несвободным, но ощущает себя даже более свободным в экономическом, политическом и интеллектуальном отношениях, чем те, кто пользуется «буржуазными» С. Последние представляются ему «бесполезными», порождающими крайний индивидуализм и едва ли не анархизм в жизни общества. Примечательно, что Н.А. Бердяев, критиковавший капиталистическое общество с коллективистических позиций, говорил о «формальном характере» его С: она действительно есть, но нет большой, захватывающей все общество цели, для которой ее можно было бы использовать; человек свободен определять лишь форму своего собственного поведения, причем должен это делать, не мешая другим, что требует тщательных правовых разграничений, самодовлеющего юридического формализма.

Коллективистическая, в частности коммунистическая, С. — это утилитарная С.. возможность действовать в направлении избранной обществом глобальной цели, т.е. С. как познанная историческая необходимость.

Экономическая С. коммунистического человека является С. от ежедневной борьбы за выживание, от риска остаться без работы и, соответственно, без средств к существованию. Коммунистическое гос-во предоставляет работу, и можно быть уверенным, что она всегда будет. Вознаграждение за труд является минимальным, но оно выплачивается регулярно, обеспечивает элементарные потребности, и позволяет особенно не думать о завтрашнем дне. К тому же это вознаграждение является примерно одинаковым у всех членов общества.

Политическая С.. достигаемая в коммунистическом обществе, состоит в освобождении индивидов данного общества от политики, от решения вопросов, касающихся власти. Политика вершится коммунистической партией и ее вождями, к тому же будущее предопределено законами исторического прогресса. От коммунистического человека почти ничего не зависит, и ему можно вообще не задумываться над тем, кто управляет страной и кто будет руководить ею в будущем. Демократия и проводимые в строгом соответствии с процедурами выборы представителей власти ничего не решают: единственный вьщвигаемый кандидат уже указан номенклатурой. Избиратель не стоит перед выбором и, соответственно, не несет никакой ответственности за его правильность. Он не решает даже вопроса о своем участии или неучастии в голосовании: право избирать является одновременно обязанностью участвовать в выборах.

Интеллектуальная С. коммунистического общества основана на простоте, ясности и общепринятости основных его ценностей. Т.н. научная идеология этого общества определяет каждому индивиду его твердое и достаточно почетное место в существующем мире. Интеллектуальная С. в этих условиях означает поглощенность индивидуальной мысли массовым коммунистическим сознанием, существенное сходство образа мыслей, строя чувств и действий подавляющего большинства членов общества (см.: Обнаженность).

Индивидуалистическая буржуазная С. является С. выбора из открывающихся возможностей, и чем шире круг таких возможностей, тем полнее С. В коммунистическом обществе С. предполагает освобождение от необходимости выбора из многих вариантов, возможность действовать, не раздумывая и не выбирая, причем действовать не в одиночку, а вместе со всеми и так же, как все. Короче говоря, буржуазная С. есть С. д л я выбора, коммунистическая С. — С. о т выбора. Какая из них лучше — вопрос предпочтения, во многом определяемого традициями, сложившимися в обществе. В коммунистическом обществе борьба за права и С. человека начинается только в период заметного ослабления и разложения этого общества и остается на всем протяжении его существования делом одиночек, никогда не превращаясь в массовое движение. Характеристика капиталистического общества как «свободного», а коммунистического как «несвободного» — это характеристика буржуазного, но никак не коммунистического сознания.

Распространенной, но вместе с тем ошибочной является идея о том, что человек во все времена и при любых формах общественного устройства борется за С. История не есть прогресс С.. требование С. характерно только для поднимающихся индивидуалистических, но не для коллективистических обществ. «Братство, равенство, свобода» — лозунг буржуазной революции. Пролетарская революция оставляет из него только «равенство», но и его переосмысливает по-своему. Эта революция направлена не на С.. тем более С.. понимаемую индивидуалистически, а на «освобождение» и прежде всего на освобождение от эксплуатации, порождаемой частной собственностью. Средневековый человек не боролся ни за С. совести, ни за С. мысли, ни за к.-л. др. С. Человек тоталитарного общества борется за осуществление основной цели своего общества, сопротивляется его внутренним и внешним врагам, препятствующим реализации этой цели, но он не жаждет С. и не отстаивает ее.

В соответствии с тремя типами мышления — теоретическим, практическим и художественным — можно выделить три группы значений слова «С». Индивидуалистическая и коллективистическая С. — два полюса, к которым тяготеют многообразные теоретические понимания С. Практическая С. определяется в первую очередь широтой того предоставляемого складывающимися обстоятельствами пространства возможностей, в рамках которого могут достигаться компромиссы. С. художественного творчества — это независимость от всех привходящих, диктуемых жизнью обстоятельств, выражаемая формулой «искусство для искусства». Освобождение искусства от всякой традиции, стесняющей творчество, и прежде всего от традиции утилитарности, превратит, как можно полагать, искусство в чистое незаинтересованное созерцание, достигающее высшей легкости и полной незначительности с т.зр. практических целей. «И тогда "Илиада", "Божественная комедия", фрески Сикстинской капеллы, назидания моралистов, доктрины философов, деяния отцов общества — все, что ни есть в этом мире важного, "серьезного", "значительного", почитаемого и необходимого, будет восприниматься как музейная редкость, как документ эпохи варварства и рабства» (В. Савинио).

Подобно равенству, справедливости и др. ключевым понятиям социальной философии, С. исторична: «...что есть свобода — это еще само должно открыть себя на своем уходящем в бесконечность пути» (К. Яс-перс).

Савинио В. Вся жизнь. М., 1990; Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1990; Хайек Ф.А. Дорога к рабству // Вопросы философии. 1990. № 10—12; Бердяев Н.А. Новое Средневековье. М., 1991; Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994; Яс-перс К. Смысл и назначение истории. М., 1994; Геллнер Э. Условия свободы. М., J995; Маркузе Г. Одномерный человек. Киев, 1995; Ионии Л.Г. Свобода в СССР. М., 1997; Зиновьев А.А. На пути к сверхобществу. М., 2000; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000; Stahe F.J. Die gegenwartigen Parteien in Staat und Kirche. Berlin, 1863; Adorno T. Negative Dialektik. Frankfurt am Main, 1966; Habermas J. Theorie des kommunikativen Handelns. Bd 1—2. Frankfurt am Main, 1981.

A.A. Ивин













СВОБОДА ВОЛИ — понятие европейской моральной философии, окончательно оформившееся у И. Канта в значении интеллигибельной способности индивида к моральному самоопределению. В ретроспективном плане (до- или посткантовские теории) термин «Св.» можно рассматривать как историко-философскую метафору: ее содержание значительно шире возможного нормативного значения термина, в котором акцентируется смысл «свобода», а «воля» легко заменяется «решением», «выбором» и т.п. эквивалентами. Однако на протяжении многих веков содержательное «ядро» метафоры демонстрирует высокую степень инвариантности основных проблем: что такое моральное действие? подразумевает ли оно вменимость Св.? Иными словами, должна ли быть возможна моральная автономия (как условие моральности и как способность к порождению внеприродной причинности) и каковы ее пределы, т.е. как соотносится природный (божественный) детерминизме интеллектуально-нравственной свободой субъекта?

В истории философии можно выделить два основных способа дедукции понятия о Св. Первый (его придерживались Аристотель, Фома Аквинский и Г.В.Ф. Гегель) сводится к аналитической дедукции понятия о Св. из самого понятия воли как способности разума к самоопределению, к порождению особой причинности. Второй способ (прослеживается от Платона и стоиков через Августина и большую часть схоластов к Канту) — постулирование Св. как независимости от внешней (природной или божественной) причинности и в силу этого как способности к самоопределению. Для второго способа существуют и две разновидности обоснования. Во-первых, теодицея (известная со времен Платона и нашедшая завершение у Г.В. Лейбница), где Св. постулируется для доказательства невиновности божества в мировом зле. Во-вторых, противоположный по исходной посылке (отрицание всякой теодицеи), но сходный по принципу кантовский способ доказательства, где Св. постулируется морально-законодательствующим разумом. Эти две разновидности доказательства сходны в том смысле, что не зависят от содержательного определения воли: довольно допущения некоей величины, которая обеспечивает формальную корректность «уравнений морали». Именно поэтому «Св.» эквивалентна здесь «свободе выбора», «решения» и т.д.

Столяров А.А. Свобода воли как проблема европейского морального сознания. М., 2000; Verweyen J. Das Problem der Willensfreiheit in der Scholastik. Heidelberg, 1909; Clark M.T. Augustine. Philosopher of Freedom. A Study in Comparative Philosophy. New York, 1958; Adkins A. Merit and Responsibility. A Study in Greek Values. Oxford, 1960; DihleA. DiegoldeneRegel. Eine Einfuhrung in die Geschichte der antiken und fruchristlichen Vulgarethik. Gottingen, 1962; Holl J. Historische und systematische Untersuchungen zum Bedingungsverhaltnis von Freiheit und Verantwortlichkeit. Konigstein, 1980.










СВОБОДА ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНАЯ — термин И. Канта, обозначающий автономию, или самодетерминацию, рациональных существ. Кант считает реальность Ст. несомненным, хотя и необъяснимым фактом и делает ее точкой опоры всей своей философии, как теоретической, так и практической. Ст., представляющая собой условие самоопределения воли своим собственным законом, дает, по Канту, начало новому каузальному ряду в мире явлений.









СВОБОДЫ ПОЛИТИЧЕСКИЕ — правовые принципы, определяющие свободное состояние индивида как участника политических отношений. С.п. являются условием всех остальных прав и свобод, они составляют принципы взаимоотношений между индивидом и гос-вом, гос-вом и обществом. С.п. имеют характер как индивидуальных, так и общественных свобод и включают следующие основные политические права и свободы: право голоса, право участвовать в свободных и равных избирательных процедурах (избирать и быть избранным), а также любым иным образом участвовать в политической жизни (в т.ч. путем занятия государственных должностей), свободу слова и обмена информацией, право регулярно получать правдивую информацию о деятельности государственных органов и контролировать эту деятельность, право создавать организации и объединения политического характера, свободу участвовать в разрешенных законом политических акциях, свободу распространения печатной и иной политической информации, содержание которой не противоречит нормам действующего законодательства, свободу от любого посягательства на права личности со стороны гос-ва (в т.ч. в форме принуждения к тем или иным политическим акциям). С.п. предполагают свободу не только политического, но и экономического выбора, а значит, и наличие экономических свобод. С.п. наряду с гражданскими, экономическими свободами и основополагающими свободами личности фиксируются в нормах государственного права.

Концепция С.п. возникла одновременно с концепцией гражданского общества, которая, в свою очередь, была связана с идеей индивидуальной свободы, самоценности личности. С.п. определяют принципы взаимоотношения суммы граждан-индивидов, составляющих гражданское общество, с гос-вом, утверждают независимый от гос-ва статус каждого из индивидов с присущими ему интересами, потребностями в самореализации и т.д. Поскольку С.п. являются формой реализации более фундаментальных и универсальных естественных свобод человека, их утверждение исторически относится к Новому времени, когда оформляется комплекс представлений о прирожденных, неотчуждаемых правах каждого человека на жизнь, свободу и стремление к счастью. Производность С.п. от естественных прав человека подчеркивается теорией общественного договора, согласно которой исток государственной власти заключен в суверенитете личности. Соответственно, гос-во находится в зависимости от волеизъявления собственных граждан, а его компетенция ограничена кругом проблем, не решаемых обществом. С.п. предполагают рассредоточение властных функций, исключают монополию на власть со стороны к.-л. одного лица, социальной группы, партии, закрепляют свободу выбора во всех сферах общественной жизни.

Хотя С.п. и служат гарантиями личной свободы человека, они не могут ее заменить. Гражданское общество предполагает разграничение между правами человека и правами гражданина. Последние, в отличие от С.п., закрепляют принципы социального бытия гражданина, а не его взаимоотношения с государством. Понятие «С. п.» подразумевает политическую активность граждан, предполагает их заинтересованность во влиянии на политические события, а также ответственность за развитие политических процессов.

Burdeau G. Les libertes publiques. Paris, 1972; Edwards D. Burning All Illusions: A Guide to Personal and Political Freedom. Boston, 1996.

A.H. Смирнов









СВОЙСТВО (греч. idion; лат. proprium) — то, что присуще к.-л. предмету и характеризует его само по себе, а не говорит о его отношении с некоторыми др. объектами. В логике Аристотеля С. — то, что присуще всем членам некоторого вида и специфично для них; в современной логике — то, что представляется одноместным предикатом.








СЕЗЕМАН Василий Эмильевич (1884-1963) — рус. философ. Род. в семье врача (отец — финн, мать — русская). Учился в Военно-медицинской академии, но в 1903 со второго курса перешел на классическое отделение историко-филологического факультета Петербургского ун-та, где усиленно занимался антич. и новой философией. В 1909 оставлен при кафедре философии для получения профессорского звания и командирован в ун-ты Марбурга и Берлина. По возвращении преподавал философию в ун-тах и гимназиях Петербурга, Вятки, Берлина и Каунаса, проф. ун-та которого стал по рекомендации Н. Гартмана, Н. Лосского и С. Франка. В 1950 арестован и отправлен в ГУЛАГ, в 1958 реабилитирован и до конца жизни — проф. логики Вильнюсского ун-та.

Основная тема его филос. творчества — проблема иррационального во взаимоотношении с рациональным. Эта тема разрабатывалась на такой фундаментальной основе, как синтез глубинного платонизма рус. филос. культуры, восходящей к святоотеческой традиции, с филос. принципами неокантианствамарбургской школы и «идеями чистой феноменологии» Э. Гуссерля. Уже магистерская диссертация С. была посвящена платоновской традиции — «Этика Платона и проблема зла». Эти же материалы были использованы и при написании статей о Сократе и Плотине, опубликованных в 1925. Формирование филос. взглядов С. происходило в русле западноевропейских филос. школ и направлений. Особое влияние оказали работа Гуссерля «Идеи чистой феноменологии» и рецензия с комментариями к ней П. Наторпа, а также систематическая разработка Гартманом феноменологических проблем в кн. «Основные пути метафизики познания». Именно на стыке феноменологии и марбургского неокантианства С. пытался отыскать решение проблем соотношения иррационального с рациональным. Иррационализм рассматривался С.. с одной стороны, как негативная (нижняя) граница бытия, а с др. — как высшая, позитивная граница, за которой явлена абсолютная первооснова космоса, воплощенная в принципах единства истины, добра и красоты. Первооснова понималась С. не только как сверхбытие, сверхценность, но и как сверхразумное. Первоначальные формы подобных характеристик бытия С. усматривал в традициях платонизма и в платоновски обусловленной богословско-филос. экзегетике отцов и учителей Церкви. По мнению С.. от эмпирических ступеней рациональности вполне возможно перейти к идее абсолютной рациональности через мост иррациональных принципов в том случае, если иррациональное выступит в роли филос. абсолюта, выражаемого исключительно апофатически. Европейская культура, по мнению С.. стоит на пороге катастрофы, она погрузилась в иррациональные бытийные бездны, построенные на отрицательных началах. Единственный выход из подобного кризиса мыслитель видел в сущностной связи духовной культуры с высшим трансцендентным началом, которое только одно способно осуществить и обосновать свое внутреннее единство.

Нил Филострата // Гермес. СПб., 1910. Вып. 6—8; Рациональное и иррациональное в системе философии. Логос. М., 1911. Кн. 1; Теоретическая философия Марбургской школы // Новые идеи в философии. СПб., 1913. Сб. 5; Эстетическая оценка в истории искусства // Мысль. Пг., 1922. № 1; Платонизм, Плотин и современность // Там же; Сократ и проблема самопознания // Евразийский временник. Берлин, 1925. Кн. 4; Die Ethik Platos und das Problem des Bosen // Philisophische Abhandlungen: Herman Gohen zum 70. Geburtstage (4, Juli 1912). Berlin, 1912; Das Problem des Idealismus in der Philosophi // Antrisvorlesung gehalten an der humanistischen Fakultet der litauischen Universitet. Kaunas, 1930. Kn. 4.

Hartmann N. Kleine Schriften. Bd 3. Berlin, 1958.

A.M. Абрамов














СЕКТАНТСТВО (лат. secta — школа, учение) — первоначально протестантские объединения и группы, отделившиеся от официальных и господствующих церквей начиная со втор. пол. 16 в. С. формировалось как демократическое антиклерикальное движение, которое отстаивало независимость церквей-общин, состоящих лишь из «заново рожденных» людей, от светской власти; оно стремилось воссоздать подлинную «апостольскую» веру, сделав особый акцент на миссионерском долге каждого верующего. В рамках общей типологии конкретные секты заметно различались по своим социальным и вероисповедным установкам, отразившим специфику исторических условий, в которых они возникали и развивались. Если, напр., баптисты довольно быстро вписались в систему государственного правопорядка, то менониты и квакеры решительно отказывались брать в руки оружие (см.: Пацифизм религиозный) и подвергались постоянным гонениям. В ту пору термин «секта» употреблялся в обличительном смысле и самими «сектантами» отвергался. Сегодня, когда большинство прежних «сект» модифицировалось в легальные, респектабельные церкви, за ними сохранилось преимущественно то же название.

В России С. появляется во втор. пол. 17 в. среди тех крестьян, которые раньше др. втягивались в рыночные отношения (оброчные, арендаторы, однодворцы и т.п.), и людей свободных профессий (ремесленники, кустари, торговцы, перекупщики, прислуга). Для них было характерно растущее мироощущение предпринимательской независимости и индивидуализма, определившего позитивное содержание и приоритеты сектантского вероучения. Претензиям православной церкви на роль непременного посредника в деле спасения сектанты противопоставляли формулу «человек есть храм Божий», церковной иерархии — демократизм религиозных сообществ, казенному Богу — своего «живого» мужицкого Бога, в котором видели единственного защитника. Хотя в России религиозно-общественные движения не достигли размаха, сопоставимого с зап. Реформацией, С. представляет собой неотъемлемый компонент становления самобытной российской культуры, для которой характерна нараставшая антиклерикальная оппозиция.

Первая форма С. в России — христоверие («хлыстовщина»), для которого было характерно пантеистическое представление о Христе как простом человеке, исполнившемся «духом Божиим». Причем, утверждали они, Бог может одновременно воплотиться во многих людях, получивших небесный дар. Отсюда ключевая заповедь «Святому Духу верьте!». Др. ведущий мотив — аскетизм, не только духовный, но и физический, нашедший свое крайнее выражение в изуверских обрядах скопцов, появившихся во втор. пол. 18 в.

К этому времени относится и появление «духовного христианства», представленного духоборами и молоканами. Духоборы стремились полностью порвать с официальной церковью. «Церковь не в бревнах, но в ребрах», — учили они и формулировали положение, достойное быть эпиграфом ко всему «духовному христианству»: человек «есть чудное, дивное творение Божие». Они были воодушевлены идеей построения «царства Божиего» на земле — Духобории. Эту идею постигла участь подобных утопий: имущественное расслоение, выделение сектантского «клира», правителей-самодуров, озабоченных дележом народного добра и подражанием имперскому величию.

Молокане также отрицали православную священническую иерархию и обрядность, проповедовали поклонение Богу «в духе и истине», утверждали этику «добрых дел», организовали коммуны, где провозглашались общая собственность и равное распределение. В то же время они признавали основные церковные таинства, а их лидеры настаивали на почитании царя, властей и законов, ими установленных. Такая политика наталкивалась на открытое противодействие сектантских масс, приводила к многочисленным расколам, появлению пророков и прорицателей, пугающих кончиной мира, к экстатическим молитвенным собраниям.

Во второй пол. 19 в. в России быстро росло число последователей зап. С. — прежде всего баптизма и адвентизма, уже давно сменивших свободное толкование Библии детально разработанным вероучением, а самодеятельную организацию — строгими церковными формами, в частности ин-том профессиональных руководителей и проповедников. Накануне 1917 общая численность сектантов в России составляла ок. 1 млн, из них к «сектам» зап. происхождения относилось более 200 тыс. человек.

Деятельность сектантских общин заметно активизировалась в годы нэпа. Однако с началом коллективизации гонения на верующих возобновились. К сер. 1930-х гг. руководящие органы и общины основных форм С. были разогнаны. Враждебное отношение партийно-государственной власти к ним сохранялось до нач. 1990-х гг. В 1990-е гг. деятельность «сект» была восстановлена, в т.ч. и прежде «нерегистрируемых» (Свидетели Иеговы, адвентисты-реформисты, пятидесятники и т.п.). Однако сегодня религиозное диссидентство представлено прежде всего нетрадиционными религиями. Что же касается «старого» рус. С.. то от него сохранились лишь немногие общины.

Путинцев Ф. Политическая роль и тактика сект. М., 1935; Клибанов А.И. История религиозного сектантства в России. М., 1965; Он же. Религиозное сектантство и современность. М., 1969; Митрохин Л.Н. Баптизм: история и современность. СПб., 1997.

Л.Н. Митрохин











СЕКУЛЯРИЗАЦИЯ — процесс освобождения всех сфер общественной и личной жизни из-под контроля религии (от лат. saeculum — срок жизни, характеристика преходящего, временного бытия в противоположность божественному, вечному; начиная с Августина «секулярный» — это мирской, светский). В широком смысле слова С. начинается с разграничения сакрального и профанного, с десакрализации каких-то областей жизни. Действия, явления, вещи становятся профанными, когда в них перестает проявляться святое, и они превращаются в эпизоды повседневной жизни: люди едят, чтобы насытиться, поют и танцуют ради удовольствия — это действия секулярные, т.е. не имеющие магического или религиозного смысла.

В антич. мире философско-рационалистическая критика сакральных ин-тов и мифологии обосновывала «самостоянье» человека в пределах обычной жизни: ему не следует просить у богов то, чего он может добиться сам. Уже с 11 — 12 в. в Европе судопроизводство, образование, здравоохранение из ведения церкви, духовенства постепенно переходят в руки светских властей. Мощный стимул к разграничению функций гос-ва и церкви дала Реформация (16 в.). Так, в протестантском учении о «мирском призвании» человека его профессиональная деятельность обретает религиозную ценность. Утверждение самодержавия в России также сопровождалось признанием приоритета светской власти: «царство» выше «священства».

В современном понимании С. — это процесс ослабления воздействия религии и церкви на все сферы жизни общества, на сознание, поведение, быт и стиль жизни людей. Это влечет за собой обмирщение религии, активизацию светских форм деятельности (в политике, финансах и пр.) религиозных организаций. Сегодня все труднее становится проповедовать образ Бога в его традиционном понимании, убеждать аудиторию в необходимости обращаться к нему для разрешения реальных проблем. Язык религии становится все более чуждым не только языку науки, но и повседневной жизни. Секулярными, т.е. свободными от религиозной детерминации, оказываются важнейшие области жизни и ин-ты современного общества: гос-во и законодательство, рыночная экономика, естественные, социальные и гуманитарные науки, искусство.

Идеи, которыми руководствуется современное сознание в различных областях духовного творчества, представляют автономные, самостоятельные по отношению к религии системы. При этом все же существует некое ядро секулярности в разных модификациях как отличительная черта именно общества современного типа. С. — не одномерное автоматическое «преодоление религии», но сложный, внутренне противоречивый и неоднозначный по своим последствиям процесс. Как показали исследования Э. Дюркгейма, Э. Трёльча, М. Вебера, а позднее П.А. Сорокина, П. Бергера, X. Люббе, современная светская европейская культура выросла на основе средневековой христианской культуры и немыслима вне преемственной связи с ней. Больше того, развитие нетрадиционных религий и укрепление позиций давно сложившихся церквей в кон. 20 в. позволяют говорить о возрождении религии как неотъемлемого компонента европейской культуры. Есть основания полагать, что не эта тенденция определяет будущее религии, поскольку базовые структуры секулярного сознания, даже при наличии симптомов «религиозного возрождения», все же сохраняются, находясь в пределах общего секулярного стиля современной жизни. В пользу такого вывода говорит и растущая «функционализация религии», т.е. ее использование в нерелигиозных целях (политических, идеологических, психотерапевтических и пр.). Оценка С. религиозным сознанием была и остается противоречивой. Она колеблется между признанием С. в качестве неизбежного развития импульсов, заложенных в самой религии («теология родительного падежа» Ф. Гогартена), и неприятием С. как отпадения от Бога, забвения религиозных заповедей (фундаментализм). Представляется, что дело обстоит сложнее: секуляризация необратима, но поиск святынь продолжается.

В.И. Гараджа










СЕЛЛЕРС, Селларс (Sellars) Рой Вуд (1880—1973) -амер. философ. Один из основателей критического реализма. Ранняя гносеологическая концепция С.. утверждавшая символический характер познания, содержала элементы агностицизма. В дальнейшем С. перешел на позиции материализма; свою концепцию называл «эволюционным натурализмом». Вел активную полемику с идеалистическими филос. направлениями, критиковал теорию психофизиологического дуализма и телеологической интерпретации эволюционного процесса. Разрабатывал концепцию «уровней организации» природы, согласно которой появление качественно нового связано с переходом к ее более высоким, не сводимым к низшим, уровням. В этике подчеркивал конкретно-исторический и социально обусловленный характер моральных оценок и нравственных ценностей. Отвергая теологию и церковные догмы, С. придерживался позиции т.н. религиозного гуманизма.

Critical Realism. New York, 1969; Reflections on American philosophy from within. Notre Dame; London, 1969; The Principles, Perspectives and Problems of philosophy. New York, 1970; в рус. пер. — Три ступени материализма // Вопросы философии. 1962. № 8.
Богомолов А.С. Буржуазная философия США XX в. М., 1974; Melchert N.P. Realism, Materialism and the Mind. The Philosophy of R.W. Sellars. Springfield, 1968.












СЕМАНТИКА — раздел семиотики и логики, исследующий отношение языковых выражений к обозначаемым объектам и выражаемому содержанию. Семантическая проблематика обсуждалась еще в античности, однако только на рубеже 19—20 вв. в трудах Ч. Пирса, Ф. де Соссюра, Ч. Морриса С. стала оформляться в самостоятельную дисциплину. Наиболее последовательную и точную разработку получила С. логическая, ориентированная гл.обр. на исследование формализованных языков. Значительный вклад в ее создание внесли Г. Фреге, Б. Рассел, А. Тарский, Р. Карнап и др. Результаты, полученные логической С. в отношении формализованных языков, используются и при изучении семантических свойств естественных языков.

В логической С. принято выделять две области исследований — теорию референции (обозначения) и теорию смысла. Теория референции исследует отношение языковых выражений к обозначаемым объектам, ее основными категориями являются: «имя», «обозначение», «выполнимость», «истинность», «интерпретация», «модель» и т.п. Теория референции служит основой теории доказательств в логике. Теория смысла пытается ответить на вопрос о том, что такое смысл языковых выражений, когда выражения тождественны по смыслу (синонимы), как соотносятся смысл и денотат и т.п. Значительную роль в становлении логической С. сыграло обсуждение семантических парадоксов, решение которых служит важным критерием приемлемости любой семантической теории.

Павиленис Р.И. Проблема смысла. М., 1983; Степанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка. М., 1985; Tarski A. Logic, semantics, metamathematics. Oxford, 1956.











СЕМАНТИКА ЛОГИЧЕСКАЯ — раздел металогики, в которой изучаются отношения между объектами и символами, используемыми для их обозначения.

Центральным содержательным компонентом С.л. является теория терминов. Согласно классической концепции смысла и значения терминов, сформулированной Г. Фреге, всякий термин обозначает некоторый объект (этот объект есть значение термина) и вместе с тем выражает некоторый смысл (абстрактное содержание данного термина). При этом смысл термина определенным образом характеризует его значение, но не совпадает с последним. К примеру, слово «человек», с одной стороны, используется для указания на конкретных людей, а с другой — имеет вполне определенный смысл, а именно выражает понятие человека. При этом очевидно, что понятие человека нельзя отождествлять с конкретными людьми, т.е. с теми материальными объектами, которых характеризует это понятие. Несмотря на свою интуитивную очевидность, концепция Фреге обладает некоторыми недостатками. Как отмечал, в частности, Р. Карнап, в концепции Фреге допускаются многозначность значений терминов, а также возможность построения потенциально бесконечной иерархии смыслов, не имеющей четкого содержательного истолкования и логического объяснения.

В результате последующих исследований во втор, пол. 20 в. концепция Фреге трансформировалась в современную теорию, согласно которой символ является термином лишь в том случае, если соблюдаются три основных условия: предметность (должен существовать сам объект обозначения), однозначность (единственность объекта обозначения) и контекстуальность (должен быть указан прагматический контекст, конкретные «координаты обозначения» для используемого символа). При этом в качестве значения (денотата) термина может рассматриваться любой объект (как материальный, так и абстрактный), а смысл термина заключается лишь в том, что он обозначает соответствующий объект.

К числу важнейших категорий С.л. относится также понятие истины. В рамках логической теории истины, основы которой были заложены А. Тарским, истина трактуется как свойство высказывания (предложения) обозначать соответствующее абстрактное суждение. При этом истинные высказывания рассматриваются в качестве пропозициональных терминов, а ложные высказывания — лишь в качестве синтаксически правильно построенных термов, а не терминов.

Кроме терминов, к числу важных семантических разновидностей символов относятся также переменные, формулы и метаформулы. Разделение символов на различные семантические типы позволяет, в частности, устранить ряд логических затруднений (т.н. парадоксов отношения именования), возникающих в результате некорректного применения принципа взаимозаменимости в некоторых естественно-языковых контекстах. Согласно данному принципу, если два термина обозначают один и тот же объект, то при их взаимной замене в любом высказывании, в который входят данные термины, истинностное значение высказывания (т.е. его истинность или ложность) не изменяется. В контекстах, подвергнутых семантически адекватной формализации, принцип взаимозаменимости сохраняет силу и не приводит к к.-л. противоречиям.

В современной С.л. изучаются также методы построения объектных моделей для различных исчислений (формальных систем) и общие принципы построения самих формальных систем. Если для исчисления построена модель, то оно становится интерпретированным исчислением или формальным языком, который может быть использован в качестве эффективного инструмента научного исследования соответствующей предметной области.

В.Н. Переверзев












СЕМАНТИЧЕСКОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ ИСТИНЫ — формально-логическое уточнение классической (корреспондентной) концепции истины, экспликация интуитивного представления об истине как соответствии реальности, разработанная в логико-семантической теории А. Тарского. Впервые эта концепция была изложена Тарским в 1933. Непосредственным поводом к ее формулировке послужило стремление преодолеть присущие естественному языку семантические парадоксы (типа известного парадокса «Лжец»). В отличие от представителей лингвистической философии Тарский считал естественные языки несовершенными, «семантически замкнутыми», т.е. содержащими как сами выражения, так и их имена, а также семантические термины типа «истинно», применимые по отношению к выражениям определенного языка. При этом Тарский исходил из принципиальной возможности формализации естественных языков. Строгое определение истины должно, по его мнению, удовлетворять требованию материальной адекватности и формальной непротиворечивости. Первому требованию отвечает следующая формулировка (т.н. конвенция-Т): «Р» истинно, если и только если P, которая не является тавтологией, поскольку здесь четко различаются стоящее справа предложение, обозначающее определенную ситуацию в реальности (Р), и стоящее слева имя этого предложения («Р»). Второму требованию отвечает перевод предложения Р из формализованного объектного языка в более богатый метаязык, в котором оказывается возможным построить непротиворечивое определение истины и др. семантических понятий. В свою очередь, семантика метаязыка определяется в метаметаязыке, и так до бесконечности. Эта концепция истины сыграла важную роль в разработке методов построения семантики формализованных языков. Развивая концепцию Тарского, К. Поппвр к Д. Дэвидсон показали впоследствии ее применимость к неформализованным, естественным языкам.










СЕМИОТИКА (от греч. semeiot — знак) — общая теория знаковых систем, изучающая свойства знаковых комплексов самой различной природы. К таким системам относятся естественные языки, письменные и устные, разнообразные искусственные языки, начиная с формализованных языков логики и математики и кончая языком искусства. Идеи семиотического подхода к знаковым системам встречаются уже в «универсальном исчислении» Г.В. Лейбница, предтечи математической логики, который анализировал языки логики и математики. Впоследствии на материале естественных языков эти идеи стал разрабатывать Ф. де Соссюр, создавший семиологию, или теорию значения знаков в рамках таких языков. Его идеи получили развитие в исследованиях по лингвистической С.. которые привели к созданию структурной лингвистики. Это направление в настоящее время разрабатывается весьма интенсивно в применении как к лингвистическим дисциплинам, так и к методологии и философии языка.

Однако основоположником С. как общей теории знаковых структур, который в явном виде сформулировал ее принципы и ввел сам термин «С», считается Ч.С. Пирс. Именно он впервые создал классификацию знаков, разделив их на знаки иконические, изображающие обозначаемые ими объекты, в частности, картины, географические карты и портреты; знаки естественные, указывающие на явления природы, напр. тучи, напоминающие о дожде; и знаки конвенциональные, или условные, принятые по соглашению, напр. красный цвет, предупреждающий об опасности или запрете. Условными являются знаки и слова письменного и устного языка, а также логические и математические символы. Дальнейшее развитие семиотические исследования получили в трудах Ч. Морриса, Р. Карнапа, С. Крипке, Р. Монтегю, Л. Тарского и др. Особое значение такие исследования приобрели в связи с анализом парадоксов теории множеств, считавшейся фундаментом здания всей классической математики. В новых программах обоснования математики, выдвинутых сторонниками формализма, интуиционизма и конструктивизма, синтаксический и семантический анализы математических теорий приобретают решающее значение. В этом направлении были получены важные новые результаты.

С.. согласно Моррису, принято делить на три части: синтактику, изучающую комбинацию знаков и их отношение друг другу; семантику, исследующую значение и смысл знаков, т.е. отношение знаков к объектам, которые они обозначают; прагматику, обращающую внимание на использование языка в процессе коммуникации. При изучении естественных и искусственных, в частности формализованных, языков логики и математики синтактику, или синтаксис, связывают обычно с грамматикой языка, т.е. правилами образования, изменения и преобразования знаковых комплексов, напр. слов или символических выражений. Следуя Карнапу, семантику обычно разделяют на чистую, или теоретическую, исследующую искусственные, гл.обр. формализованные языки, и прикладную, имеющую дело с естественными языками. Изучаемый язык в этом случае называется объектным, или предметным, языком, а язык, с помощью которого он изучается, — метаязыком. Семантические утверждения относятся к знакам, словам или др. выражениям объектного языка и устанавливают, что они обозначают. Прагматический анализ показывает, как участники общения взаимодействуют друг с другом. Пользуясь терминологией теории информации, можно сказать, что в ходе диалога один из участников кодирует свои мысли в словах и выражениях языка, т.е. представляет их в определенных знаковых комплексах, а др. — декодирует их, придавая им определенный смысл и тем самым понимая их. В связи с этим в последнее время в состав С. нередко включают герменевтику. Фактически уже Пирс придерживался такой позиции, т.е. считал понимание завершающим этапом семиотического анализа.

Степанов Ю.С. Семиотика. М., 1971; Иванов В.В. Очерки по истории семиотики в СССР. М., 1976; Саrnар R. Introduction to Semantics. Cambridge (Mass.), 1947; Morris Ch. Foundation of the Theory of Signs. Cambridge (Mass.), 1968; Kripke S. Naming and Necessity. Oxford, 1980; Peirce Ch. S. Reasoning and the Logic of Things. Cambridge, Mass., 1992.

Г.И. Рузавин











СЁНГОР (Senghor) Леопольд Седар (р. 1906) — сенегальский поэт и философ. Один из создателей теории не-гритюда, утверждающей исключительность исторических судеб Африки. Проводил различие между негроафриканской личностью и эллинско-европейской. Неф, по мнению С.. дитя природы. Он познает др. человека на субъективном уровне, ему присущи плотское чувство ритма, чувство движения. Негру в отличие от европейца нужно не размышлять о другом, а пережить его эмоционально, «станцевав его». Математическая аксиома самоочевидна для европейца, но не для бушмена. Разум один в том смысле, что он служит для постижения другого, т.е. объективной реальности, его природа подчиняется его собственным законам, однако его способы познания, его «формы мышления» различны и обусловлены психологическим и физиологическим складом каждой расы. Разум классической Европы аналитичен, поскольку ориентирован на использование; разум же афр. негра интуитивен, поскольку соучаствует. Техническая деятельность афр. негров соединена с культурной и религиозной активностью, с искусством и магией. Эти последние виды деятельности всегда преобладали над производительным трудом. Афр. общество основано гл.обр. на человеческих взаимоотношениях и, пожалуй, в еще большей степени на взаимоотношениях между людьми и «богами». Афр. нефа эмоционально трогает не столько внешний облик субъекта, сколько его глубинная реальность — его субреальность, и не столько знак, сколько чувство. Нефитюд — это совокупность культурных ценностей афр. нефа. Позднее С. отошел от крайностей нефитюда, рассматривая африканизм как культуру, основанную на ценностях солидаризма и гармонии в отношениях между человеком и миром.

Песни в сумраке: сб. стихов на фр. языке. М., 1945; Эфиопские мотивы М., 1956; Ноктюрн. М., 1961; Негритюд: психология африканского негра // Ступени. 1992. № 3/6.














СЕНЕКА (Seneca) Луций Анней (ок. 4 до н.э. — 65 н.э.) — крупнейший представитель позднего стоицизма, рим. государственный деятель, драматург. В молодости приехал в Рим, где получил первое представление о стоицизме; значительное влияние на С. оказали сочинения Посидония (в поздние годы С. начал изучать Эпикура, не разделяя, впрочем, его установок). При Клавдии отправлен в изгнание на Корсику; после возвращения (49) стал воспитателем молодого Нерона, в правление которого достиг вершин власти и богатства. В 65 был обвинен в причастности к заговору Пизона и покончил с собой. До нас дошли т.н. «Диалоги» — десять небольших морально-наставительных трактатов; трактаты «О снисходительности», «О благодеяниях», «Нравственные письма к Луцилию» и трактат «Исследования о природе». В трагедиях С. «Эдип», «Медея» филос. идеи выполняют пропедевтико-педагогическую функцию.

Сухая стоическая доктрина растворяется у С. в нравственно-религиозном учении; философия сводится к этике, которая из отвлеченного исследования блага и добродетели окончательно становится средством кристаллизации интимных убеждений, концентрации на жизни своего Я: философия — «лекарство» для души; она «учит делать, а не говорить». Логика — вспомогательная дисциплина, не имеющая прямого отношения к основной цели; физика необходима постольку, поскольку, не зная устроения космоса, нельзя понять самого себя, но никакая теория не делает человека лучше. В психологии С. к психологическому дуализму присоединяется заметный дуализм душа/тело в духе Филолая и Платона; тело — оковы и темница души, и т.п. В области теории С. несистематичен и непоследователен; его своеобразие — в новом, еще неведомом стоицизму личном отношении к божеству: С. придает самодовлеющее значение самому переживанию этой связи, religio, а его теология во многих отношениях сливается с этикой. Излюбленная тема С. — «продвижение» к независимости от внешних обстоятельств и мудрой покорности промыслу: «Согласного судьба ведет». Мудрец С. обладает «величием души»; он не лишен чувств, но не доступен аффекту. Конечным выражением добродетельного состояния является «постоянство». Особую важность приобретает мотивация поступка: совесть становится главнейшим критерием нравственности: «Будь благ — этим ты достаточно почтишь богов». Императив формулируется как «золотое правило»: поступай в отношении другого так, как он, на твой взгляд, должен поступать по отношению к тебе, не причиняй зла другому. Эти настроения, значительно усилившиеся к концу жизни С.. внешне близки христианскому мирочувствию, что вызвало к жизни легенду о личном знакомстве С. с апостолом Павлом (а также их «переписку», широко известную уже в 4 в.). В Средние века сочинения С. были основным источником сведений о стоическом учении.

О провидении. Керчь, 1901; Утешение Марции // Браш М. Классики философии. I. СПб., 1907; Нравственные письма к Луцилию. М., 1977; Трагедии. М., 1983; О постоянстве мудреца // Историко-философский ежегодник—87. М., 1987; Opera quae supersunt. Vol. 1—III. Lipsiae, 1905—1914; Epistulae Morales ad Lucilium. Vol. 1—2. Oxford, 1965; Seneca. Vol. 1 — 10. London, 1970-1979.

Краснов П.Н. Сенека, его жизнь и философская деятельность. СПб., 1895; Фаминский В. Религиозно-нравственные воззрения Л. Аннея Сенеки (философа) и отношение их к христианству. Киев, 1906; Gentile М. II fondamenti metafisici della morale di Seneca. Milano, 1932; Sevenster J. Paul and Seneca. Leiden, 1962.

A.A. Столяров












СЕН-СИМОН (Saint-Simon) Клод Анри де Рувруа (1760— 1825) — фр. мыслитель, теоретик социализма. В работах «Письма женевского обитателя к современникам» (1802), «О промышленной системе» (1821), «Катехизис промышленников» (1823—1824) С.-С. выступил с проектом преобразования общественного устройства. Согласно С.-С., в обществе будущего труд станет обязателен для всех; люди должны работать в той сфере, в которой способны принести наибольшую пользу обществу. Дворянство и духовенство («праздные») должны уступить ведущую роль в социальной жизни ученым и промышленникам (к ним С.-С. относил рабочих, крестьян и предпринимателей). Правительство, выражая интересы всего народа, будет руководствоваться научными теориями, выработанными учеными. Развитие производства будет носить плановый характер. С.-С. признавал теорию общественного прогресса и считал, что новая социальная система установится путем мирных реформ. Эти реформы он мыслил как результат просвещения, устной и письменной «проповеди», обращенной учеными к народам и, гл.обр., — к королям. В соч. «Новое христианство» (1825) С.-С. объявил еретическими все христианские конфессии. В основе истинного христианства, по С-С.. лежат не догматы, а моральное учение (которое предписывает относиться ко всем людям как к братьям и, следовательно, требует от христианина сделать своей основной целью содействие улучшению жизни беднейшего и наиболее многочисленного класса людей). Идеи С.-С. оказали большое влияние на взгляды последующих теоретиков социализма.

Oeuvres. V. 1—6. Paris, 1966; в рус. пер.: Избр. соч. М.; Л., 1948. Т. 1-2.
Волгин В.П. Сен-Симон и сен-симонизм. М., 1961; Durkheim E. Le socialisme, sa definition, ses debuts: la doctrine saint-simonienne. Paris, 1928; Manuel F. The new World of Henri Saint-Simon. Cambridge (Mass.), 1956; Ansart P. Sociologie de Saint-Simon. Paris, 1970.










СЕНСУАЛИЗМ (от лат. sensus — чувство, ощущение, восприятие, смысл) — филос. и психологическое направление, близкое к эмпиризму. В С. чувственность признается исходной и главной формой достоверного познания.

Классическая формула С. — «нет ничего в разуме, чего прежде не было бы в чувствах» — восходит к антич. философии. Уже досократики, обращаясь к чувственному восприятию, пытались с психологической и физической т.зр. описать наблюдаемые процессы как механическое взаимодействие органов чувств и внешних объектов, что особенно характерно для Эмпедокла и атомистов. Протагор, усвоив знаменитый тезис Гераклита о том, что все течет, повинуясь законам единого, провозгласил человека с его изменяющимся чувственным опытом мерой всех вещей. Он считал, что, поскольку восприятия др. людей недоступны, мы основываемся только на высказываниях о них. В попытке опровергнуть Протагора Аристотель помимо конкретных ощущений, связанных с органами восприятия, рассматривал «общие чувства», соответствующие таким первичным характеристикам объектов, как движение, размер, форма, и в активности чувственности видел потенциальный источник ошибок познания. Наиболее последовательными сенсуалистами были киренаики, полагавшие, что познание основывается на восприятиях, причины которых непознаваемы, а также стоики и эпикурейцы (см.: Стоицизм, Эпикуреизм). Отвергая внеопытное происхождение чувственности, стоики учили, что в процессе накопления жизненного опыта сознание человека наполняется образами и понятиями.

Не получив широкого распространения в средневековой традиции, С. вновь утверждается в философии Возрождения (в трудах Б. Телезио, Т. Кампанеллы, Ф. Бэкона и др.).

Видными представителями С. являлись такие англ. философы 17—18 вв.: Т. Гоббс, Дж. Локк, Дж. Беркли и Д. Юм. Гоббс под влиянием Г. Галилея, П. Гассенди и др. рассматривал чувственные качества как формы восприятия, а не свойства самих вещей, разграничивая, напр., протяженность, реально присущую телам, и пространство как образ, создаваемый разумом. Локк настаивал, что все знание происходит из внешнего и внутреннего опыта, из ощущений и рефлексии. В основе знания лежат простые идеи, из которых посредством соединения, сопоставления, абстрагирования разум образует сложные и общие идеи (модусы, субстанции и отношения). По мнению Локка, уму присуща спонтанная сила, и познание истинно постольку, поскольку идеи соответствуют действительности.

Беркли считал, что для вещи «быть» всегда означает «быть воспринимаемой». Идеи (ощущения), т.е. субъективные качества, пассивны и непроизвольны, и содержание ощущений не зависит от нас. Вместе с тем, нарушая исходный принцип своей теории познания, Беркли ввел идею Бога, деятельностью которого определил возникновение всех идей человеческого духа.

Юм добавлял к «внешнему опыту», из которого исходили все прежние представители С.. «внутренний опыт». Первичными восприятиями он считал непосредственные впечатления внешнего опыта (ощущения), вторичными — чувственные образы памяти (идеи) и впечатления внутреннего опыта (аффекты, желания, страсти). Он утверждал зависимость простых идей (т.е. чувственных образов памяти) от внешних впечатлений, а образование сложных идей трактовал как психологические ассоциации простых идей.

С. Юма послужил фундаментом позитивизма и неопозитивизма 19—20 вв.

Системное обоснование С. получил в работах фр. материалистов 18 в. (Ж.О. де Ламетри, П. Гельвеция, Д.Дидро, П. Гольбаха и др.), которые связывали ощущения с воздействием объективного мира и предполагали, что чувственное восприятие определяет все духовные творческие способности человека. Основательно разработана теория познания С. у Э.Б. де Кондильяка, ставшего основоположником ассоциативной психологии.

В философии 19 в. непосредственную достоверность чувственности, составляющую исходный пункт познания, отстаивали Л. Фейербах, а также представители позитивизма.

В 20 в. разновидностью С. явился эмпириокритицизм, разработанный Р. Авенариусом и Э. Махом, полагавшими, что ощущения, которые лежат в основе настроения, чувства и проявлений воли, есть форма приспособления живого организма к среде, результат эволюции. Мах настаивал, что не тела вызывают ощущения, а комплексы ощущений, элементов образуют тела. Считая элементы нейтральными, он не относил их ни к физической, ни к психической сфере. Его концепция подвергнута разносторонней критике, но в целом идеи М. оказали стимулирующее воздействие на развитие теории восприятия 20 в.

Понятие, противоположное С.. — рационализм.

Л.С. Ершова












СЕНТИМЕНТАЛИЗМ ЭТИЧЕСКИЙ — традиция в новоевропейской этике, представители которой полностью или частично основывали мораль на моральном чувстве (чувствах, эмоциях). Термин «моральное чувство» («moral sense») ввел в философско-этическое рассуждение в нач. 18 в . А.Э.К. Шефтсбери; этим термином, наряду с др., он обозначал способность распознавания добра и зла и суждения о них. Концептуальную разработку идея морального чувства как познавательной способности получила у Ф. Хатчесона, для которого термин «моральное чувство» становится основополагающим для обозначения познавательно-оценочной способности человека. К последователям Шефтсбери относился и Дж. Батлер; как и Хатчесон, он попытался целостно представить моральную способность человека, обозначив ее традиционным словом «совесть» и усилив акцент на ее божественном источнике. К представителям С.э., как правило, относят и Д. Юма; однако, отдавая приоритет чувству в моральном познании, Юм отводил большую роль утилитарным мотивам при принятии моральных решений.

Разделяя с кембриджскими платоника-м и кон. 17 в. (Р. Кадворт, Г. Мор и др.), а также Р. Камберлендом взгляд на моральное познание как интуитивное по своему характеру и непосредственно опираясь на гносеологические идеи Дж. Локка (в частности, на идею рефлексии как внутреннего чувства), представители С.э. противопоставляли — в полемике с представителями интеллектуализма этического — моральное чувство разуму, понимаемому, правда, как рассудок. Они исходили из того, что функция разума — познание (заключающееся в сравнении идей и умозаключении о фактах), сфера же морали — действия и аффекты людей; разум сам по себе не может быть мотивом к.-л. акта воли, равно как препятствием аффектам в их руководстве волей. Как познавательная и оценочная способность моральное чувство непосредственно и не обусловлено внешними факторами (пользой, авторитетом, в т.ч. религиозным и церковным, образованием, социальным положением и т.п.). В то же время мотивы, обусловленные внешними факторами, в особенности соображениями пользы, корпоративности или авторитета, связывались именно с разумом. По др. основанию моральное чувство и разум различались т.о., что первое рассматривалось как целеполагающая, а второе — как средство-определяющая способность. Будучи началом души, упорядочивающим способности и аффекты, одобряющим добродетельное, правильное и должное, направляющим к общему счастью, моральное чувство трансформируется в поступки посредством эмоций-мотивов — благожелательности (или симпатии) и себялюбия. Особое место учения о благожелательности в С.э. было обусловлено полемикой с этикой эгоизма Т. Гоббса и Б. Мандевиля. Строго говоря, за различием разума и чувства в С.э. кроется понимание различия между формами познания — дискурсией и интуицией. В критике интеллектуализма и отрицании роли разума в морали легко проследить ограниченное, хотя типичное для Просвещения, понимание рациональности как истинности.

К сторонникам С.э. обычно относят и А. Смита. Хотя Смит не уделил столь значительного внимания моральной гносеологии, идеями С.э. пронизан его анализ побудительных оснований поведения, в качестве каковых он выделял различные эмоции — «нравственные чувства» («moral sentiments»). При том что Смит видел в нравственных чувствах прежде всего мотивационный (а не познавательный) фактор поведения, основу морали в его теории составляли именно человеческие способности (нравственные чувства) и уже наряду с ними — привычки и обычаи. В эстетике к С.э. был близок Г. Хоум.

Идеи С.э. в разной форме получили развитие у Ж.Б. Робине, Ф. Гемстергейса, Ж.Ж. Руссо, Дж.С.. Милля; в России мотивы С.э. можно проследить в трудах А.А. Мушникова. Идеи С.э. постоянно были объектом критики со стороны представителей эгоистической и интеллектуалистской этики. Особую роль в филос. дискредитации С.э. сыграла критика И. Канта. Тем не менее от моральной гносеологии С.э. ведет прямая линия к априоризму Канта. Современные исследователи признают особую роль С.э. в развитии этики заботы.

Апресян Р.Г. Из истории еропейской этики Нового времени (Этический сентиментализм). М., 1986; Кожевников В.А. Философия чувства и веры. Ч. 1. М., 1897; Bonar J. Moral Sense. London, 1930; Rafael D.D. The Moral Sense. London; Oxford, 1947; Hutcheson F. A System of Moral Philosophy. Vol. 1 [London, 1755] / Hatcheson F. Collected Works. Vol. I-Vl. Hiddesheim; Zurich; New York, 1990. Vol. V.

Р.Г. Апресян











СЕРБИНЕНКО Вячеслав Владимирович (р. 1951) — специалист в области истории рус. философии. Окончил филос. факультет МГУ (1974), аспирантуру филос. факультета (1979). Преподавал в Московском инженерно-строительном ин-те (1980—1989), работал в Ин-те философии АН СССР (РАН) (1990-1992). С 1992 преподает на филос. ф-те Российского государственного гуманитарного ун-та. Доктор филос. наук (1995), проф. (1998). Автор четырех книг. Научные труды посвящены преимущественно истории рус. метафизики 19—20 вв., проблемам российской историософии и философии культуры, вост. теме в отечественной мысли и традиции рус. литературной утопии.

К характеристике образа дальневосточной культуры в русской общественной мысли XIX в. // Общественная мысль: исследования и публикации. М., 1989. Вып. 1; Спор об антихристе: Вл. Соловьев и Г. Федотов // Общественная мысль: исследования и публикации. М., 1990. Вып. 2; Оправдание культуры. Творческий выбор Г. Федотова // Вопросы философии. 1991. № 8; Философская проза В.Ф. Одоевского // Общественная мысль: исследования и публикации. М., 1993. Вып. 3; Владимир Соловьев: Запад, Восток и Россия. М., 1994; Образ истории в русской философии // Философские науки. 1994. № 1—3; № 4—6; Историко-философская преемственность: П.Д. Юркевич и B.C. Соловьев // Наследие П. Юркевича в мировом и отечественном контексте. Киев, 1995; История русской философии XI—XIX вв.: Курс лекций. М., 1996; Русская религиозная метафизика (XX век): Курс лекций. М., 1996; Об утопических мотивах в творчестве Гоголя // Социологический журнал. 1996. № 3—4; Столичные вехи российской истории: Киев, Москва, Петербург // Профессионалы за сотрудничество. М., 1997; Проблема «конца истории» // Философия и современные проблемы гуманитарного знания. М., 1998; Slavophilism // A History of Russian Philosophy. Prometheus Books. New York, 1993; Russian Idea and Prospects for Democracy // Economic and Political Weekly. Bombay. Vol. 28; Hegel und die russische religiose Metaphysik // Die Folgendes Hegelianismus. Munchen, 1998.












СЕРВЕТ (Servet) Мигель (1511—1553) — исп. теолог, естествоиспытатель, врач. Учился в ун-тах Сарагосы, Тулузы, Парижа, изучал библейские языки, математику, философию, теологию, право, медицину, жил в Германии, Италии, Швейцарии. С. был сторонником т.н. христоцентрического пантеизма, включавшего элементы неоплатонизма, астрологии, каббалы, однако настаивал на том, что естественная философия должна исходить из эмпирических исследований. Первым в истории медицины описал малый круг кровообращения. В 1531 опубликовал кн. «Об ошибках Троицы», а спустя год в ответ на критику — «О Троице», в которых решительно отвергал представление о троичности Бога. В 1538 издал труд по астрологии, в котором защищал ее, ссылаясь на «божественного Платона». Будучи практикующим врачом в Вене, С. вступил в переписку с Ж. Кальвином и написал «Восстановление христианства» (1553), бросившее вызов авторитету «женевского папы». По доносу Кальвина С. был осужден фр. инквизицией в Лионе, а впоследствии женевской консисторией и в 1553 публично сожжен на костре.

С. был последовательным защитником антитринитаризма. Единственным Богом, ипостасью он объявляет Бога-Отца, или Иегову, который вечен и является сущностью всего, источником бытия всех вещей. Что же касается Святого Духа и Бога-Сына (Слова) — это не личности, не ипостаси, а формы, образы обнаружения Бога-Отца, пронизывающие весь материальный мир. Перед воплощением Слово было Элогимом, или «несотворенным светом». С. называет его также «Христом». В отличие от него Иисус — это земной сын Бога в прямом физическом смысле, которого Мария родила от Христа, и он не является бессмертным. Превращение «несотворенного света» во «второго Адама» («Иисуса») С. рассматривает как универсальный космический процесс, в ходе которого свет пронизывает материю, создавая минералы, растения, животных и другие сотворенные вещи.

С. утверждал неделимое единство духа и материи, рассматривая возникающие в природе вещи и предметы как результатразличных видоизменений элементов. «Даже сокровища естественных наук таятся в Христе», — подчеркивал он, выступая за свободное исследование законов природы. С. отвергал догматов абсолютном предопределении и настаивал на свободной воле человека как непременном условии получения спасения. Он во многом разделял взгляды анабаптистов, в частности придавал особое значение «освящению», которое интерпретировал как сознательное крещение верующих в 30-летнем возрасте. С. резко осуждал католическую и ортодоксальную протестантскую церкви за применение насилия, отстаивая принципы гуманизма и веротерпимости: «Мне представляется жестоким убивать людей под предлогом того, что они заблуждаются в толковании какого-нибудь положения, ибо известно, что даже избранные впадают в заблуждения». С. — один из наиболее талантливых и мужественных противников церковного догматизма.

Будрин Е.А. Мигель Сервет и его время. Казань, 1878; Михайловский В. Сервет и Кальвин. М., 1883; Цвейг С. Совесть против насилия, Кастеллио против Кальвина. М., 1986.












СЁРЛ (Searle) Джон (р. 1932) — амер. философ, представитель аналитической философии. С 1959 преподает в Калифорнийском ун-те в г. Беркли. Испытав влияние идей лингвистической философии Дж. Остина, он развил и усовершенствовал их в кн. «Речевые акты» (1969). В основе разработанной им классификации главных видов действий, производимых языком, лежит понятие «иллокутивная цель». Языковое значение, согласно С.. присуще не изолированным словам или предложениям, а их воспроизведению в рамках целостного «речевого акта» в процессе межличностной коммуникации. Дальнейшее развитие теории речевых актов С. шло в направлении, во-первых, разработки формального аппарата «иллокутивной логики», а во-вторых, сближения самого понятия речевого акта с понятием интенциональности. Философию языка С. рассматривает как ветвь философии сознания. Способность речевых актов представлять объекты и положение дел в мире — продолжение более фундаментальной в биологическом плане интенциональной способности сознания относить организм к миру.

В философии сознания С. выступает как критик теорий тождества ментального и телесного, а также любых разновидностей картезианского дуализма. Сознание он рассматривает как каузально эмерджентное свойство мозга (и организма в целом), что, однако, не исключает субъективного характера сознания. Оно — гибкая способность организма, основа творческого поведения. В ходе эволюционного отбора сознание создает лучшие возможности для распознавания ситуаций, нежели бессознательные механизмы психики. Субъективность сознания — онтологическая, а не эпистемологическая категория. Любое состояние сознания всегда чье-то состояние. В отношении сознания неприменима модель, характерная для наблюдения в объективном мире: здесь отпадает различие процесса наблюдения и наблюдаемой вещи. Интроспекция собственного ментального состояния, полагает С.. сама и является этим состоянием. К числу главных свойств сознания он относит интенциональность, темпоральность, единство, субъективность, структурированность и социальность. Он критикует компьютерные модели сознания, подчеркивая, что поскольку программы синтаксичны, а сознанию внутренне присуще ментальное содержание (семантика), то из этого следует, что компьютерные программы сами не могут представлять процесса сознания. Вычислительные процессы абстрактны, формальны и подлежат интерпретации обладающим сознанием субъектом. В своих публицистических работах С. обсуждает актуальные проблемы гуманитарного университетского образования.

Метафора // Теория метафоры. М., 1990; Сознание, мозг и наука // Путь. 1993. № 4; Рациональность и реализм: что поставлено на карту // Путь. 1994. № 6; Современная философия в Соединенных Штатах // Путь. 1995. № 8; Expression and Meaning. Cambridge, 1979; Intentionality: An Essay in the Philosophy of Mind. Cambridge, 1983; The Rediscovery of the Mind. Cambridge (Mass), 1992.











СИДЖВИК (Sidgwick) Генри (1838-1900) — англ. этик, пытавшийся соединить утилитаризм с идеей интуитивного познания моральных ценностей. Отстаивал необходимость высшего образования для женщин, был одним из основателей Общества психических исследований.

Рациональный характер природы морали С. объяснял существованием ключевых моральных принципов, настолько очевидных, что ни у кого не возникает сомнения в необходимости исполнения диктуемых ими моральных предписаний. Сами моральные принципы удовлетворяют требованиям содержательной определенности и нетавтологичности, ясности и отчетливости, интуитивной самоочевидности, универсальности и взаимной совместимости. К числу основных С. относил принципы равенства или справедливости (беспристрастности в применении общих правил морали к поведению разных людей), разумного себялюбия и рациональной благожелательности. Последние два принципа регламентируют отношение человека к личному и универсальному благу. Согласно требованию разумного себялюбия, человек не должен без основания предпочитать осуществление личного блага осуществлению большего блага др. человека (не должен «жить только ради себя»). Поскольку центральные моральные принципы самоочевидны, их познание носит интуитивный характер.

Methods of Ethics. London, 1875; Outlines of the History of Ethics. London, 1882; Scope and Method of Economic Science. London, 1885; Lection on Philosophy of Kant. London, 1905.












СИЛЛОГИЗМ (от греч. sillogismos) — опосредованное умозаключение силлогистики. Наиболее известной формой С. является т.н. простой категорический С. — двухпосылочное умозаключение об отношении между двумя терминами (большим — Р и меньшим — S) посредством указания их отношения к некоторому третьему, опосредующему термину, называемому средним термином — М. Классическим примером простого категорического С. является следующее умозаключение: «Все люди смертны, Сократ — человек; следовательно, Сократ смертен».

С. разделяются по т.н. фигурам, отличающимся друг от друга расположением среднего термина в посылках. С точностью до порядка посылок выделяют следующие фигуры С:

M —P
S — M
S — Р
Фигура 1

Р — М
S — М
S — Р
Фигура 2

M — P
M — S
S — Р
Фигура 3

P — M
M — S
S — Р
Фигура 4


Если в фигуре указать тип высказываний, стоящих на местах посылок и заключения, то получим разновидность данной фигуры, называемую модусом фигуры. Так, приведенный выше С. относится к модусу Barbara первой фигуры, который имеет следующий вид:

Всякий М есть Р
Всякий S есть М
Всякий S есть Р


Те модусы, для которых между посылками и заключением существует отношение логического следования, называются правильными. Для проверки правильности С. имеется специальный перечень правил. Выполнение каждого правила является необходимым, а всех вместе — достаточным условием, чтобы считать некоторый модус правильным. Эти правила называются общими правилами С. и подразделяются на правила терминов и правила посылок.

Правила терминов: 1. Должна быть посылка, в которой средний термин распределен. 2. Если термин распределен в заключении, то он распределен и в посылке.

Правила посылок: 3. Должна иметься утвердительная посылка. 4. Если утвердительными являются обе посылки, то заключение — утвердительное высказывание. 5. Если имеется отрицательная посылка, то заключение — отрицательное высказывание.









СИЛЛОГИСТИКА (от греч. syllogisticos — рассчитываю, считаю) — логическая теория дедуктивных рассуждений, в которой исследуются логические связи между категорическими атрибутивными высказываниями. С. была построена Аристотелем.

К числу указанных высказываний относят высказывания следующих логических форм: «Всякий S есть Р» — общеутвердительное высказывание, «Всякий (ни один) S не есть Р» — общеотрицательное, «Некоторый S есть Р» — частноутвердительное, «Некоторый S не есть Р» — частноотрицательное, «а есть Р» — единич-ноутвердительное и «а не есть Р» — единичноотрицательное. В каждом таком высказывании имеется два термина: субъект — термин, обозначающий те предметы, о которых нечто утверждается или отрицается, и предикат — термин, обозначающий то, что утверждается или отрицается об этих предметах.

В С. устанавливаются логические законы и оправдывается принятие правил выведения одних высказываний из других — умозаключений. Так, в традиционной (школьной) С. законами будут следующие выражения: «Всякий S есть S» — закон тождества, «Неверно, что всякий S есть Р и всякий S не есть Р».

Что касается умозаключений, то они распадаются на умозаключения по логическому квадрату, непосредственные и опосредованные умозаключения. В умозаключения выделяют посылки, т.е. те высказывания, из которых нечто выводится, и заключения — то, что выводится. С помощью логического квадрата фиксируются такие отношения между категорическими атрибутивными высказываниями, как отношение подчинения, контрарности, субконтрарности и противоречия. К числу непосредственных умозаключений относятся операции обращения (conversio), превращения (obversio) и различные виды противопоставления (contrapocisio).

В С. одним из важнейших видов опосредованных умозаключений является простой категорический силлогизм, с помощью которого осуществляют выводы из двух посылок. Более сложными формами опосредованных умозаключений являются сориты, которые в общем случае представляют собой выводы некоторого утверждения из произвольного множества посылок.

При практическом осуществлении некоторого ар-гументационного процесса обычно не пользуются развернутой формой силлогизма, а используют т.н. э н -тимемы — сокращенные формы рассуждения (с пропуском некоторых посылок или заключения).










СИМВОЛ (от греч. symbolon — знак, опознавательная примета) — идея, образ или объект, имеющий собственное содержание и одновременно представляющий в обобщенной, неразвернутой форме некоторое иное содержание. С. стоит между (чистым) знаком, у которого собственное содержание ничтожно, и моделью, имеющей прямое сходство с моделируемым объектом, что позволяет модели замещать последний в процессе исследования.

С. используется человеком в своей деятельности и имеет в силу этого определенную цель. Он всегда служит обнаружению чего-то неявного, не лежащего на поверхности, непредсказуемого. Если цель отсутствует, то нет и С. как элемента социальной жизни, а есть то, что обычно называется знаком и служит для простого обозначения объекта.

Роль С. в человеческой практике и познании мира невозможно переоценить. Э. Кассирер даже определял человека как «символизирующее существо». И это определение вполне приемлемо, если символизация понимается как специфическая и неотъемлемая характеристика деятельности индивидов и социальных групп и если описательная функция С. не оказывается, как это случилось у Кассирера, второстепенной и даже производной от др. функций С.

Три примера С. 1. В «Божественной комедии» Данте: Беатриче — не только действующее лицо, но и С. чистой женственности. Однако «чистая женственность» — это опять-таки С.. хотя и более интеллектуализированный. Смысл последнего будет более понятен, если вспомнить, что Данте находит возможным уподобить Беатриче теологии. По средневековым представлениям теология является вершиной человеческой мудрости, но одновременно это и размышление о том, подлинное знание чего в принципе недоступно человеку.

Разъяснение смысла С. неизбежно ведет к новым С.. которые не только не способны исчерпать всю его глубину, но и сами требуют разъяснения.

2. Бесконечное прибавление по единице в ряду натуральных чисел используется Гегелем не столько в качестве примера, сколько в качестве С. того, что он называет «дурной бесконечностью». Смысл С. — и в данном примере, и обычно — носит динамический, становящийся характер и может быть уподоблен тому, что в математике именуется «потенциальной бесконечностью» и противопоставляется «актуальной», завершенной бесконечности. Вместе с тем С. является с т.зр. его смысла чем-то цельным и замкнутым.

3. Более сложным примером социального С. может служить дерево мудьи, или молочное дерево, — центральный символ ритуала совершеннолетия девочек у народности ндембу в Замбии. Это дерево олицетворяет женственность, материнство, связь матери с ребенком, девочку-неофита, процесс постижения «женской мудрости» и т.п. Одновременно оно представляет грудное молоко, материнскую грудь, гибкость тела и ума неофита и т.п.

Множество значений последнего С. отчетливо распадается на два полюса, один из которых можно назвать описательно-прескриптивным, а др. — эмоциональным. Взаимосвязь аспектов каждого из полюсов не является постоянной: в разных ситуациях один из аспектов становится доминирующим, а остальные отходят на задний план.

У С. всегда имеется целое семейство значений. Они связываются в единство посредством аналогии или ассоциации, которые могут опираться как на реальный, так и на вымышленный мир. С. конденсирует множество идей, действий, отношений между вещами и т.д. Он является свернутой формой высказывания или даже целого рассказа. Он всегда не только многозначен, но и неопределенен. Его значения чаще всего разнородны: образы и понятия, конкретное и абстрактное, познание и эмоции, сенсорное и нормативное. С. может представлять разнородные и даже противоположные темы. Нередко даже контекст, в котором он фигурирует, оказывается неадекватным в качестве средства ограничения его многозначности. Единство значений С. никогда не является чисто познавательным, во многом оно основывается на интуиции и чувстве.

С. как универсальная (эстетическая) категория раскрывается через сопоставление его с категориями художественного образа, с одной стороны, знака и аллегории — с др. Наличие у С. внешнего и внутреннего содержания сближает его с софизмом, антиномией, притчей как особыми формами первоначальной, неявной постановки проблемы.

С. является, далее, подвижной системой взаимосвязанных функций. В познавательных целях он используется для классификации вещей, для различения того, что представляется смешавшимся и неясным. В эмотивной функции С. выражает состояние души того, кто его использует. В оректической функции С. служит для возбуждения определенных желаний и чувств. При использовании С. с магической целью он должен, как предполагается, привести в действие определенные силы, нарушая тем самым привычный, считаемый естественным ход вещей. Эти функции С. выступают обычно вместе, во взаимопереплетении и дополнении. Но в каждом конкретном случае доминирует одна из них, что позволяет говорить о познавательных С.. магических С. и т.д.

Всякое познание всегда символично. Это относится и к научному познанию. С.. используемые для целей познания, имеют, однако, целый ряд особенностей. Прежде всего, у этих С. явно доминирует познавательный аспект и уходит в глубокую тень возбуждающий момент. Смыслы, стоящие за познавательным С.. являются довольно ясными, во всяком случае они заметно яснее, чем у С. др. типов. Из серии смыслов познавательного С. лишь один оказывается уместным в момент предъявления С. Это придает такому С. аналитическую силу, благодаря чему он служит хорошим средством предварительной ориентировки и классификации. Для познавательных С. особенно важна та символическая конфигурация, в которой они выступают: она выделяет из многих смыслов С. его первоплановый смысл. Употребление познавательного С. не требует, чтобы использующий выражал с его помощью какие-то особые и тем более чрезвычайные эмоции или чувства. Напротив, это употребление предполагает определенную рассудительность как со стороны того, к кому обращен С.. так и со стороны того, кто его употребляет. Последний должен снять по возможности субъективный момент; объективируя С.. он позволяет ему говорить от себя. Относительно ясны не только смыслы познавательного С.. но и их связи между собой, а также связь смыслов с тем контекстом, в котором используется С: конфигурации смыслов С. почти всегда удается поставить в соответствие определенную конфигурацию элементов самого контекста.

В познании С. играют особенно важную и заметную роль в периоды формирования научных теорий и их кризиса, когда нет еще твердой в ядре и ясной в деталях программы исследований или она начала уже разлагаться и терять определенность. По мере уточнения, конкретизации и стабилизации теории роль С. в ней резко падает. Они постепенно «окостеневают» и превращаются в «знаки». В дальнейшем, в условиях кризиса и разложения теории, многие ее знаки снова обретают характер С; они становятся многозначными, начинают вызывать споры, выражают и возбуждают определенные душевные состояния, побуждают к деятельности, направленной на трансформацию мира, задаваемого теорией, на нарушение привычных, «естественных» связей его объектов.

Так, выражение «-1 под корнем» было С. до тех пор, пока не была разработана теория мнимых и комплексных чисел. Введенное Лейбницем выражение для обозначения производных «(dх / dу)» оставалось С. до 19 в., когда О. Коши и Б. Больцано нашли подходящую интерпретацию для этого С.. т.е. был однозначно определен его смысл. Кризис теории и появление в ней парадоксов — характерный признак того, что центральные ее понятия превратились в многозначные и многофункциональные С.

Стили мышления индивидуалистического общества и коллективистического общества существенным образом различаются характером и интенсивностью использования С. Коллективистическое мышление (архаическое, средневековое, тоталитарное) истолковывает природу и общество как С. идеального, умопостигаемого мира (Бог, коммунизм и т.п.). Каждая вещь оказывается интересной не столько сама по себе, сколько в качестве С. чего-то иного. Коллективистический символизм отдает приоритет умозрительному миру над предметным, но одновременно стремится сблизить и связать эти миры и систематически «затирает» с этой целью различие между С. и символизируемой вещью, намечает массу переходов между ними. Иногда отношение символизации оказывается даже обернутым, и символизируемая вещь становится С. своего С. Основная особенность коллективистического символизма состоит, однако, не в самом по себе обилии С.. а в уверенности в их объективной данности, а также в том, что С. не просто представляет символизируемую вещь, но подчиняет ее себе и управляет ею. Символизируемая вещь всегда оказывается С. вещей более высокого порядка, символизация постоянно переплетается с иерархизацией, поддерживая и укрепляя ее. У коллективистического теоретического С.. как правило, ярче всего выражена познавательная, классифицирующая и систематизирующая сторона. Но он выполняет также и оректическую, и эмотивную, и магическую функции. «В Средние века люди не только говорили символами, но и иной речи, кроме символической, не понимали» (П.М. Бицилли). Это во многом верно и в отношении коллективизма индустриального общества.

Лосев А.Ф. Философия имени. М., 1927; Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976; Аверинцев С.С. Символ // Философский энциклопедический словарь. М., 1983; Тэрнер В. Символ и ритуал. М., 1983; Бицилли П.М. Элементы средневековой культуры. СПб., 1995; Ивин А.А. Введение в философию истории. М., 1997; Cassirer E. Philosophie der symbolischen Formen. Berlin, 1923—1929. Bd 1-3.

A.A. Ивин














СИМВОЛИЗМ — филос. концепции, построенные на основе интерпретации понятия символа как первоосно-вания связи бытия, мышления, личности и культуры. (В узком смысле — эстетическое направление и художественный стиль в европейской культуре с 1880-х по 1920-е гг.)

Уже у истоков филос. мышления (досократики, Упанишады) мы находим искусство филос. оперирования символом в тех случаях, когда понятие сталкивается с трансцендентным. Но как филос. метод С. осознается (если говорить о зап. традиции) Платоном, который ставит вопрос о самой возможности адекватной формы абсолютного. (Ср. «Федон», 99d— 100b, где Сократ решается рассматривать «истину бытия» в отвлеченных понятиях, чтобы не «ослепнуть» от сияния истины.) Эйдосы, которые не суть ни абстракции, ни образы, в этом контексте можно понимать именно как символы. В то же время платоновский (и позднее — неоплатоновский) метод параллельного изложения истины как теории и как мифа, строго говоря, аллегоричен, а не символичен. Европейское Средневековье делает С. одним из общекультурных принципов, однако предметом рефлексии и культивирования в первую очередь становятся эмблематические возможности символа, собственная же его специфика выявляется лишь в творческой практике культурного взлета 13 — нач. 14 в. Ситуация существенно не меняется вплоть до последней четверти 18 в.: Возрождение, маньеризм, барокко, Просвещение богаты своими символическими художественными и религиозными мирами, но не видят при этом в символе ничего, кроме средства иносказания и «геральдической» репрезентации.

Новый поворот темы возникает в связи с кантовским учением о воображении. Описав два несовместимых измерения реальности — природу и свободу, И. Кант в «Критике способности суждения» обосновывает возможность их символического «как бы» соединения в искусстве и в целесообразности живого организма. Здесь С. впервые приобретает статус особого способа духовного освоения реальности. В это же время И.В. Гёте в связи со своими занятиями морфологией растений приходит к интуиции «прафеномена», т.е. своего рода объективного символа, рожденного органической природой. В нем. романтизме (Нова-лис, Ф. Шлегель, Ф.В.Й. Шеллинг, Ф. Крейцер и др.) разворачивается целая философия С.. раскрывающая его специфику в связи с основными темами романтической эстетики (творчество, гений, ирония, взаимосоответствия и переклички миров в универсуме). Близкую романтизму версию дает А. Шопенгауэр, изображающий мир как символизацию бессодержательной воли в идеях и представлениях. Как вариант романтического С. можно рассматривать концепцию «косвенных сообщений» С. Кьеркегора.

Во втор. пол. 19 в. разработку С. берет на себя философствующее искусство: в музыку и литературу приходит миф, истолкованный не как формальная оболочка смысла, а как смыслопорождающая стихия (наиболее показателен Р. Вагнер — практик и теоретик). С 80-х гг. С. как художественное течение и теоретическое самообоснование, вбирая в себя и романтическое наследие, и идеи философии жизни, создает в полемике с позитивизмом новую философию, претендующую на тотальную мифологизацию не только творчества, но и жизни творящего субъекта. Рус. ответвление С. кон. 19 — нач. 20 в. дает обильные филос. плоды: в построениях B.C. Соловьева, Андрея Белого, Вяч. Иванова, П.А. Флоренского, А.Ф. Лосева С. получает систематическое многовариантное филос. обоснование.

В зап. мысли 20 в. выделяют несколько моделей С. Выросшая из неокантианства «философия символических форм» Э. Кассирера делает С. универсальным способом объяснения духовной реальности. «Глубинная психология» К. Юнга и его школы, наследуя открытый психоанализом феномен символа, укорененного в коллективном бессознательном, переходит от установки З. Фрейда на разоблачение символа к его легитимизации и сознательному включению символов и архетипов в процессы самовыражения и самопостроения души. Философия языка вскрывает символический потенциал, позволяющий естественному языку играть роль миросозидающей силы. Если аналитическая традиция склонна при этом «обезвреживать» мифологию языка и его символов в пользу рациональности и смысловой прозрачности, то «фундаментальная онтология» М. Хайдеггера и герменевтика Х.Г. Гадамера пытаются освободить язык от сциентистской цензуры и позволить символу быть самодостаточным средством понимания мира... Структурализм К. Леви-Строса исследует механизмы функционирования С. в первобытном бессознательном (бриколаж), не избегая проекций на современную культуру. Новейшая философия Запада сохраняет проблематику С. в превращенных формах в той мере, в какой остается актуальной задача размежевания и аксиологической оценки различных типов знаковой активности человека и культуры.

Среди подходов, задающих алгоритмы понимания С. в культуре, выделяются как наиболее влиятельные морфология О. Шпенглера, с ее вычленением биоморфных первосимволов творчества; марксистская и неомарксистская социология, разоблачающая культурную символику как превращенную форму классовых интересов; структурализм и семиотика (особенно московско-тартуская школа), стремящиеся найти и описать устойчивые закономерности порождения смысла знаками и значащими системами; психоанализ, сводящий символотворчество культуры к защитной трансформации разрушительной энергии подсознательного; иконология (А. Варбург, Э. Панофский), расширившая искусствоведение до общей дисциплины о построении и передаче культурного образа; герменевтика, онтологизирующая символ, перенося при этом ударение не столько на него, сколько на бесконечный, но законосообразный процесс его интерпретации; близкие герменевтике, но полемизирующие с ней диалогизм (М.М. Бахтин, М. Бубер, О. Розеншток-Хюсси) и трансцендентальный прагматизм (К.О. Апель), делающие акцент на непрозрачности и нередуцируемости культурного символа, обретающего смысл в межличностной коммуникации.

Свасьян К.А. Проблема символа в современной философии. Ереван, 1980; Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф: Труды по языкознанию. М., 1982; Ермилова Е.В. Теория и образный мир русского символизма. М., 1989; Свасьян К.А. Философия символических форм Кассирера. Критический анализ. Ереван, 1989; Лосев А.Ф. Из ранних произведений. М., 1990.

[«Философия имени», «Диалектика мифа»]; Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994; Иванов Вяч. И. Лик и личины России: Эстетика и литературная теория. М., 1995; Флоренский П.А. «Иконостас», «Symbolarium» // Флоренский П.А. Соч.: В 4 т. М., 1996. Т. 2; Энциклопедия символизма. М., 1998.

А.Л. Доброхотов











СИМВОЛИЧЕСКАЯ ЛОГИКА — одно из названий современного этапа в развитии формальной логики.

Символы применял в ряде случаев еще Аристотель, а затем и все последующие логики. Однако в современной С.л. был сделан качественно новый шаг: стали использовать языки, содержащие только специальные символы и не включающие слова обычного разговорного языка.

Выражения «современная логика», «математическая логика» и «С.л.» совпадают по своему значению, хотя два последних употребляются реже, чем первое.












СИМЕОН ПОЛОЦКИЙ, в миру Самуил Емельянович Петровский-Ситнианович (1629—1680) — богослов, просветитель, мыслитель. Учился в Киево-Могилянской академии и Виленском иезуитском коллегиуме, принял монашество в 27 лет. По приглашению царя Алексея Михайловича приезжает в Москву, где становится придворным пиитом, воспитателем царских детей, крупнейшим деятелем отечественного барокко, перенесшим латино-пол. новшества в рус. культуру и скрывавшим свою принадлежность к униатскому Базилианскому ордену. Творческое наследие С.П. огромно, часть его сохранилась в рукописях, в т.ч. авторских, часть напечатана в основанной им типографии. Поэтические сб. «Рифмологион» и «Вертоград многоцветный», пьесы «Комедия притчи о блудном сыне» и «О Навуходоносоре», полемический трактат «Жезл правления», переложение в стихах библейского текста «Псалтырь рифмотворная» создали ему славу основателя отечественной силлабической поэзии, крупнейшего просветителя-западника 17 в. Немалое место в творчестве С.П. уделено философии, которую он многопланово квалифицирует, опираясь на Фалеса Милетского (мудрость есть высшая ценность), Диогена (философия научает терпению), Аристиппа (она учит смелости с сильными мира сего), Аристотеля (врачует нравы). Во взглядах С.П. проступает влияние поздней схоластики томистского характера, а также стремление к образно-символической интерпретации бытия. Мир сравнивается с «книгой великой», созданной Творцом и соответствующей библейской Книге Бытия, а душа ребенка — со «скрижалью ненаписанной» (лат. tabula rasa). В панегирике «Орел Российский» воспевается величие принявшего его на службу гос-ва.

Избр. соч. М.; Л., 1953; Вирши. Минск, 1990.
Симеон Полоцкий и его книгоиздательская деятельность. М., 1982; Татарский И. Симеон Полоцкий. Его жизнь и деятельность. М., 1886.
















СИНЕРГЕТИКА (от греч. synergeia — сотрудничество, содействие, соучастие) — междисциплинарное направление научных исследований, в рамках которого изучаются общие закономерности процессов перехода от хаоса к порядку и обратно (процессов самоорганизации и самопроизвольной дезорганизации) в открытых нелинейных системах физической, химической, биологической, экологической, социальной и др. природы. Термин «С.» был введен в 1969 Г. Хакеном. С. как научное направление близка к ряду др. направлений, таких, как нелинейная динамика, теория сложных адаптивных систем, теория диссипативных структур (И. Пригожин), теория детерминированного хаоса, или фрактальная геометрия (Б. Мандельброт), теория автопоэзиса (X. Матурана и Ф. Варела), теория самоорганизованной критичности (П. Бак), теория нестационарных структур в режимах с обострением (А.А. Самарский, С.П. Курдюмов). Термин «С.» иногда используется как обобщенное название научных направлений, в рамках которых исследуются процессы самоорганизации и эволюции, упорядоченного поведения сложных нелинейных систем. С. можно рассматривать как современный этап развития идей кибернетики (Н. Винер, У.Р. Эшби) и системного анализа, в т.ч. построения общей теории систем (Л. фон Берталанфи).

Суть подхода С. заключается в том, что сложноорганизованные системы, состоящие из большого количества элементов, находящихся в сложных взаимодействиях друг с другом и обладающих огромным числом степеней свободы, могут быть описаны небольшим числом существенных типов движения (параметров порядка), а все прочие типы движения оказываются «подчиненными» (принцип подчинения) и могут быть достаточно точно выражены через параметры порядка. Поэтому сложное поведение систем может быть описано при помощи иерархии упрощенных моделей, включающих небольшое число наиболее существенных степеней свободы.

В замкнутых, изолированных и близких к равновесию системах протекающие процессы, согласно второму началу термодинамики, стремятся к тепловому хаосу, т.е. к состоянию с наибольшей энтропией. В открытых системах, находящихся далеко от состояний термодинамического равновесия, могут возникать упорядоченные пространственно-временные структуры, т.е. протекают процессы самоорганизации. Структуры-аттракторы показывают, куда эволюционируют процессы в открытых и нелинейных системах. Для всякой сложной системы, как правило, существует определенный набор возможных форм организации, дискретный спектр структур-аттракторов эволюции. Критический момент неустойчивости, когда сложная система осуществляет выбор дальнейшего пути эволюции, называют точкой бифуркации. Вблизи этой точки резко возрастает роль незначительных случайных возмущений, или флуктуаций, которые могут приводить к возникновению новой макроскопической структуры. Структуры самоорганизации, обладающие свойством самоподобия, или масштабной инвариантности, называют фрактальными структурами. Будучи междисциплинарным направлением исследований, С. влечет за собой глубокие мировоззренческие следствия. Возникает качественно иная, отличная от классической науки картина мира. Формируется новая парадигма, изменяется вся концептуальная сетка мышления. Происходит переход от категорий бытия к со-бытию, событию; от существования к становлению, сосуществованию в сложных эволюционирующих структурах старого и нового; от представлений о стабильности и устойчивом развитии к представлениям о нестабильности и метастабильности, оберегаемом и самоподдерживаемом развитии (sustainable development); от образов порядка к образам хаоса, генерирующего новые упорядоченные структуры; от самоподдерживающихся систем к быстрой эволюции через нелинейную положительную обратную связь; от эволюции к коэволюции, взаимосвязанной эволюции сложных систем; от независимости и обособленности к связности, когерентности автономного; от размерности к соразмерности, фрактальному самоподобию образований и структур мира. В новой синергетической картине мира акцент падает на становление, коэволюцию, когерентность, кооперативность элементов мира, нелинейность и открытость (различные варианты будущего), возрастающую сложность формообразований и их объединений в эволюционирующие целостности. С. придает новый импульс обсуждению традиционных филос. проблем случайности и детерминизма, хаоса и порядка, открытости и цели эволюции, потенциального (непроявленного) и актуального (проявленного), части и целого.

Хакен Г. Синергетика. М., 1980; Он же. Синергетика. Иерархии неустойчивостей в самоорганизующихся системах и устройствах. М., 1985; Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. М., 1986; Николис Г., Пригожин И. Познание сложного. М., 1990; Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Синергетика как новое мировидение: диалоге И. Пригожиным // Вопросы философии. 1992. № 12; Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Законы эволюции и самоорганизации сложных систем. М., 1994; Капица С.П., Курдюмов С.П., Малинецкий Г.Г. Синергетика и прогнозы будущего. М., 1997; Онтология и эпистемология синергетики. М., 1997; Режимы с обострением. Эволюция идеи: Законы коэволюции сложных структур. М., 1998; Князева Е., Туробов А. Единая наука о единой природе // Новый мир. 2000. № 3.

Е.Н. Князева













СИНТАКСИС (от греч. syntaxis — построение, порядок) — раздел семиотики, исследующий структурные свойства систем знаков, правила их образования и преобразования, отвлекаясь от их интерпретации (которую исследует семантика). С. формализованного языка называют также саму систему правил построения выражений этого языка и проверки того, являются ли эти выражения правильно построенными формулами, аксиомами, теоремами, выводами или доказательствами.











СИНХРОНИЯ И ДИАХРОНИЯ (от греч. syn — вместе, dia — через, сквозь и chronos — время) — понятия, характеризующие, соответственно, состояние системы, ее функционирование в данный момент, ее историю и развитие от стадии к стадии. Впервые введены основателем структурной лингвистики Ф. де Соссюром, который рассматривал синхронию (С.) в качестве статического аспекта языка, исключающего всякое вмешательство времени, а диахронию (Д.) как эволюцию языка во времени. Для Соссюра С. имеет принципиально системный характер, в силу которого она статична и не обнаруживает тенденции к изменению. В результате внешнего воздействия изменению подвергаются только отдельные элементы, что так или иначе сказывается на всей системе и ведет к ее изменению. При этом рождение новой системы, полагал Соссюр, не детерминируется прежней системой, ее возникновение носит случайный характер. Ввиду этого противопоставление двух понятий — С. и Д. — абсолютно и не допускает компромисса. Попытку объединить в рамках одной дисциплины С. и Д. Соссюр считал фантастическим предприятием. В то же время он рассматривал С. и Д. как дополнительные категории: пренебречь одной из истин «значило бы видеть лишь половину действительности». В дальнейшем видные структуралисты подвергли сомнению соссюровскую дихотомию статического и исторического подходов. Так, Р. Якобсон писал о вредной иллюзии существования пропасти между проблемами С. и Д. По мнению К. Леви-Строса, даже самая элементарная структура родства существует одновременно в синхроническом и диахроническом измерении, а при исследовании мифов лишь изучение истории позволяет выявить структуру, лежащую в основе как С.. так и Д. Декларируемый в большинстве случаев абсолютный методологический приоритет С. перед Д. нередко проистекает из смешения понятий. «Было бы ошибочно рассматривать статику и синхронию как синонимы, — считает Р. Якобсон. — Статический срез есть фикция: это лишь вспомогательный метод, но не частная форма бытия». Столь же ошибочным является смешение понятий С. и структуры. Известный тезис, что изучение генезиса структуры возможно лишь на основе предварительного знания этой структуры, отнюдь не эквивалентен тезису абсолютного приоритета С. Структура выступает инвариантным элементом при всех изменениях системы, в то время как С. представляет собой не структуру процесса, а некоторое фиксированное в какой-то момент состояние системы. С этой т.зр. Д. характеризует собою последовательную серию таких состояний, фиксирующих эволюцию данной системы. Глубокие же качественные изменения системы вызываются разрушением ее инвариантного ядра, т.е. изменением самой структуры данной системы, что отнюдь не тождественно Д. Понятие «состояние системы» как раз и фиксирует глубинную связь С. и Д. Лучшее подтверждение тому — порождающая грамматика Н. Хомского, в которой язык рассматривается не в качестве законченных образований, а как динамический процесс порождения новых речевых актов. Хотя порождаемые вариации остаются в одной синхронической плоскости, все же в современной структурной лингвистике эта плоскость, как правило, расщепляется на статику и динамику, в связи с чем структурная лингвистика определяется как наука о диахроническом аспекте С. языка. Хомский указывает на то, что его порождающая грамматика, учитывающая творческий аспект языка, является некоторым образом продолжением концепции языка В. Гумбольдта, согласно которой язык следует рассматривать не как результат порождения, а как сам процесс порождения.

Хомский Н. Логические основы лингвистической теории // Новое в лингвистике. М., 1965; Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1983; Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. М., 1983.

B.C. Черняк












СИНЬ (кит., букв. сердце; также — психическое, субъективное, дух, сознание) — одна из центральных категорий кит. философии, означающая как орган сознания и вместилище психических возможностей человека, так и собственно психорациональные проявления природы человека, его субъективное сознание/разум. В раннем конфуцианстве, в частности, у мыслителя Сюнь-цзы (3 в. до н.э.) под «сердцем» («С») подразумевается центральный орган, «властелин» (чжу) тела человека, управляющий всеми органами чувств и «отдающий им приказы». Впоследствии оппозиция сердце — сознание (С.) — эмоциональная природа человека, его чувства «цин» составила ведущую идею конфуцианской школы. В неоконфуцианстве, особенно во взглядах Ван Янмина (кон. 15 — нач. 16 в.), утверждается тезис о «единстве сердца/сознания (синь) и закона/принципа (ли)», в котором сердце/сознание составляет единую с Небом целостность. В «нумерологическом» учении (о символах и числах) Шао Юна (11 в.) понятие «сердце/сознание» тождественно понятию «Великий Предел» («Тай Цзи»). В более поздний период (18 в.) Ван Чуаньшань определял понятие «С.» как мыслительную функцию телесного начала в человеке.

Кобзев А.И. Учение Ван Янмина и классическая китайская философия. М., 1983; Shih V.Y.C. The Philosophy of Mind as a Form of Empirism // Bulletin of the Institute of History and Philosophy, Academia Sinica. 1969. Vol. 39.











СИТУАЦИОННАЯ МЕТОДОЛОГИЯ (англ. case studies) -междисциплинарная методология анализа индивидуальных субъектов, локальных групповых мировоззрений и ситуаций, используемая в клинической психологии, социологии, этнографии, ряде современных эпистемологических течений (когнитивной социологии, антропологии познания).

Термин «См.» возник, по-видимому, в юридической и клинической практиках (некоторые значения англ. слова «case» подчеркивают индивидуальность, персонифицированность объекта: «прецедент», «лицо, находящееся под наблюдением»). Сама идея См. восходит к «идиографическому методу» баденской школы неокантианства и герменевтике В. Дильтея, биографическим исследованиям творческого процесса (К. Ломброзо, Ф. Гальтон, Л. Терман). Эта идея включает убеждение в уникальности культурного объекта, невозможности его объяснения на основе общих законов. В См. понимание и феноменологическое описание рассматриваются как оптимальные методы анализа: считается, что событие ситуационно (т.е. изменчиво и локально) детерминировано. «Нам придется принять во внимание ситуационную детерминацию в качестве неотъемлемого фактора познания — подобно тому, как мы должны будем принять теорию реляционизма и теорию меняющегося базиса мышления, — пишет К. Манхейм, — ...мы должны отвергнуть представление о существовании «сферы истины в себе» как вредную и недоказуемую гипотезу».

Различаются два типа ситуационных исследований — текстуальные и полевые (возможно их объединение). Пример первых — работы историка А. Койре, вторых — антрополога М. Дуглас. Все они содержат элементы микросоциологического подхода, т.к. локальной детерминации, «внутренней социальности» придается приоритетное значение. Последняя понимается как замкнутая система неявных предпосылок знания, складывающихся под влиянием специфических для данной группы и ситуации форм деятельности и общения, как «концептуальный каркас» и социокультурный контекст, определяющий значение и смысл отдельных слов и поступков. Многообразие и нередуцируемость ситуаций и субъектов имеют фундаментальный характер, из чего следует предпочтение дескриптивного метода анализа знания нормативному.

Тенденции историзации и социологизации эпистемологии побуждают Д. Блура, Г. Коллинза, М. Малкея, К. Кнорр-Цетину, Б. Латура, С. Вулгара и др. обратиться к ситуационным исследованиям как альтернативе методу рациональной реконструкции истории науки К. Поппера. Образец См. обнаруживается в анализе языковых игр Л. Витгенштейна. Согласно последнему, значение терминов языка возникает в ситуациях их употребления. По аналогии с витгенштейнов-ским рассмотрением различных языковых ситуаций как разных форм жизни ситуационные исследования раскрывают содержание некоторой системы знания в контексте конечного набора условий, исходя из того, какие социокультурные функции она выполняет.

Методология ситуационных исследований переворачивает традиционное отношение между эпистемологией, с одной стороны, и историей и социологией знания — с др., как между общим и частным. Исторические и социологические примеры теперь не столько подтверждают или иллюстрируют теорию познания, сколько «показывают» (по Витгенштейну) многообразие типов и форм знания, образующее реальный познавательный процесс. Тем самым оказывается влияние на теоретический статус эпистемологии, в которой начинают преобладать не теории, а методы и подходы.













СКЕПТИЦИЗМ (от греч. skeptikos — рассматривающий, исследующий) — филос. направление, подвергающее сомнению возможность познания реальности или какого-то ее фрагмента. С. может касаться границ знания и утверждать, что никакое знание вообще или никакое абсолютное, несомненное, полное или совершенное знание недоступно человеку; что никакое знание, если даже оно достигается, не может быть признано таковым; что никакое несомненное знание, касающееся определенных объектов (напр., Бога, самого себя, ценностей, мира в целом, причинности и т.п.), не является достижимым; что отдельные типы знания не могут быть получены определенными методами (напр., с помощью рассуждения, вывода, прямого наблюдения и т.д.). С. может относиться к методу получения знания и утверждать, что каждая гипотеза должна подвергаться никогда не завершающимся проверкам; что все методы получения знания не дают несомненных результатов; что знание во всех или в определенных областях опирается на недоказуемые предположения и т.д.

Начало антич. С. положил Пиррон из Элиды в кон. 4 в. до н.э. Основываясь на учении Демокрита о недостоверности чувственного познания, скептики отрицали возможность получения достоверного знания. Они отвергали движение и становление, существование причин явлений, отрицали объективное («по природе») существование добра и зла, и т.д.











СКОВОРОДА Григорий Саввич (1722-1794) — укр. философ, поэт, педагог. Учился в Киево-Могилянской академии, где слушал лекции М. Козачинского, Г. Конисского, С. Тодорского. Преподавал в коллегиумах Переяславля и Харькова. С 1769 вел жизнь странствующего философа. Сочинения С.. среди которых многочисленные диалоги, сочетающие традиции сократического диалога с элементами внехрамовой литургии, распространялись в рукописных копиях.

В отличие от схоластизированного аристотелизма киевских профессоров, философия С. — персоналис-тически истолкованный платонизм. В центре ее — учение о трех «мирах» («макрокосм» — Вселенная; «микрокосм» — человек и социум; «мир символов» — Библия, мифология, фольклор, филос. сентенции) и двух вечных «натурах». Задача человека — сквозь внешнюю «натуру» (материя, плоть, буква) прозреть натуру внутреннюю — «безначальное единоначало», софийную основу каждого из трех «миров»: иерархию форм-эйдосов-архетипов, парадигм общественного устроения (совокупность «сродностей»), духовный смысл сакрального текста. Путем самопознания, постижения и реализации своего «внутреннего человека», «сродности» (софийная предрасположенность к определенной форме общественно-значимого труда, мастерству) человек обретает счастье, понимаемое как самодостаточность (автаркия), душевный покой и бесстрастие. Специфика «сродного труда» философа — свободное размышление о первоначалах, аллегорическая (в духе Филона, Климента Александрийского и Ори-гена) интерпретация «мира символов», исполнение заповедей и педагогическая («сократическая») функция воспитания людей в добродетели. Идеи и образы С. получили разработку в сочинениях П.Д. Юркевича, Н.В. Гоголя, В.Ф. Эрна, П.А. Флоренского, А. Белого, М.А. Булгакова и др.

Повне зiбрання твopiв: У 2 т. Кiев, 1973; Соч.: В 2 т. М., 1973.
Эрн В.Ф. Григорий Саввич Сковорода. Жизнь и учение. М., 1912 (переизд.: Волшебная Гора. № 7. М., 1998); Лощиц Ю.М. Сковорода. М., 1972; Чижевський Д. I. Фиюсофiя ГС. Сковороди. Варшава, 1934; Ушкалов Л.В., Марченко О.В. Нариси з фiлософii ГХ. Харьйв, 1993.












СЛАВЯНОФИЛЫ — направление рус. общественной мысли и философии 1840—1850-х гг., представители которого протестовали против односторонней подражательности Западу и поставили своей задачей отыскать «начала русского просвещения», отличные от «просвещения западного». Эти отличия они усматривали в православии как вере Вселенской Церкви, в мирном начале и в основном ходе рус. истории, в общинности и др. племенных особенностях славян. Симпатии к славянам, особенно южным, дали повод для названия «С», которое не вполне отражает суть их воззрений и дано им их идейными противниками, западниками. (Впервые С. были названы рус. консервативный политический и литературный деятель адмирал А.С. Шишков и его сторонники.) Различные варианты самоназвания: «самобытники», «туземники» (Кошелев), «православно-славянское направление» (Киреевский), «русское направление» (К. Аксаков) — не прижились.

Славянофильство как движение общественной мысли возникает, как и западничество, в кон. 1830-х гг. после публикации «Философического письма» П.Я. Чаадаева, но предпосылки славянофильства сложились ранее, в ходе дискуссий членов пушкинского круга писателей и любомудров по историческим вопросам. Первой работой, написанной в духе С.. можно считать «Несколько слов о философическом письме», приписываемой, как правило, А.С. Хомякову (1836). Основные проблемы, поставленные С.. были впервые сформулированы в не предназначавшихся для печати статьях Хомякова «О старом и новом» и И.В. Киреевского «Ответ А.С. Хомякову» (1839). К теоретикам славянофильства относят также Ю.Ф. Самарина и К.С. Аксакова. Активными С. были П.В. Киреевский, А.С. Кошелев, И.С. Аксаков, Д.А. Валуев, А.Н. Попов, В.Ф. Чижов, А.Ф. Гильфердинг, позднее — В.И. Ламанский и В.А. Черкасский. По многим вопросам к С. примыкали М.П. Погодин и С.П. Шевырев, поэты Н.М. Языков и Ф.И. Тютчев, писатели СТ. Аксаков, В.И. Даль, историки и языковеды И.Д. Беляев, П.И. Бартенев, М.А. Максимович, Ф.И. Буслаев и др.

В 1840-е гг. С. подвергались цензурным преследованиям, поэтому основная их деятельность была сосредоточена в литературных салонах Москвы, где они пытались влиять на общественное мнение и распространять свои идеи среди образованной публики. В это время С. публикуются преимущественно в журнале М.П. Погодина «Москвитянин». Издавали (частью совместно с западниками, поскольку окончательный разрыв двух частей единого сообщества свободномыслящих и оппозиционно настроенных интеллектуалов происходит только во втор. пол. 1840-х гг.) сборники статей и жур. «Библиотека для воспитания». Во втор. пол. 1850-х гг. начали выходить жур. «Русская беседа», «Сельское благоустройство», газ. «Молва» и «Парус».

После реформы 1861 С. как единое направление общественной мысли перестают существовать, в т.ч. и по причине смерти его основных представителей: Киреевских, К. Аксакова, Хомякова. Тем не менее филос. основы славянофильства получают разработку именно в 1850—1870-е гг. в статьях и отрывках И.В. Киреевского, письмах Хомякова к Самарину «О современных явлениях в области философии», в работах Самарина («Письма о материализме», 1861, в полемике о книге Кавелина «Задачи психологии», 1872—1875).

В филос. отношении С. — ярко выраженные персоналисты. Их мысль сформировалась под влиянием вост.-христианской патристики, нем. идеализма, прежде всего Ф.В.Й. Шеллинга (И. Киреевский) и Г.В.Ф. Гегеля (Самарин, К. Аксаков), и романтизма. В основе их учения лежит представление о человеческой личности как центральной, основополагающей реальности сотворенного бытия. Главным интегрирующим фактором человеческого бытия провозглашается вера, понимаемая как «сознание об отношении живой Божественной личности и личности человеческой» (И. Киреевский). Вера обеспечивает цельность человеческого духа как основы «верующего мышления», соединяющего все познавательные способности человека «в полном аккорде». Тем самым вера есть условие полноценного познания, религиозной и нравственной жизни человека.

Однако личность существует только в общине как союзе личностей, отрекшихся от своего произвола (монастырь, крестьянский мир), община — в Церкви, а Церковь — в народе. Через эту структуру благодатные начала веры реализуются в культуре (др.-рус. просвещение) и в Космосе (Русская Земля). Эта реализация есть необходимое и достаточное условие мессианского служения народа и гос-ва. Вера оказывается «пределом разумения» народа (Хомяков) и основой народности — центральной категории эстетики и философии истории С.

С этих позиций С. критиковали рационализм зап. философии, проявлявшийся, с их т.зр., как в рассудочности, так и в сенсуализме. Рассудочность и раздвоение С. считали основными характеристиками западноевропейской культуры. Усвоение начал этой культуры рус. образованным обществом при Петре I привело к разрыву «публики» и «народа» (К. Аксаков) и возникновению «европейско-русской образованности» (И. Киреевский). Задачу нового этапа рус. истории С. усматривали не в возвращении к прежним формам быта и не в дальнейшей европеизации (как западники), но в усвоении, переработке и дальнейшем развитии достижений зап. культуры на основе православной веры и русской народности.

В своих общественных взглядах С. пытались сочетать либерализм (активно участвовали в реформе 1861, ратовали за отмену цензуры, телесных наказаний и смертной казни, понимали необходимость модернизации хозяйства России) и традиционализм (сохранение крестьянской общины, патриархальных форм жизни, самодержавия, незыблемости православной веры). Неограниченное политически самодержавие должно было в нравственном смысле ограничиваться верой и основанным на ней народным мнением. Общественная позиция С. оказала большое влияние на деятелей национального возрождения славянских народов втор. пол. 19 в.

В статьях Хомякова, Самарина, К. Аксакова народность предстает не только как сырой материал, но и как формирующая сила искусства, создающая его неповторимое своеобразие. Выражение идеалов народа в соответствующих образах и формах — это оправдание личного творчества художника и условие его полноценности. Борьба народности и подражательности образует у С. основной нерв движения рус. литературы, искусства и науки (отсюда их споры с западниками о рус. истории, о творчестве Гоголя, о «натуральной школе», о народности в науке).

Идеи С. послужили исходной точкой для развития взглядов почвенников Н.Я. Данилевского и К.Н. Леонтьева (т.н. неославянофильство), отчасти Вл. Соловьева, В.В. Розанова. С. оказали влияние на братьев Трубецких, участников сб. «Вехи», В.Ф. Эрна, П.А. Флоренского, М.А. Новоселова, В. Зеньковского, И.О. Лосского, евразийцев и др. Это влияние не ограничивалось религиозной мыслью (так, концепция рус. общины С. существенно повлияла на взгляды А.И. Герцена, Н.Г. Чернышевского, а также на рус. народничество).

Миллер О.Ф. Основы учения первоначальных славянофилов // Русская мысль. 1880. №1,3; Колюпанов Н.П. Биография Кошелева. М., 1889. Т. 1—2; Гершензон М.О. Исторические записки. М., 1910; Киреевский И.В. Критика и эстетика. М., 1979; Он же. Избр. статьи. М., 1984; Аксаков К.С.. Аксаков И.С. Литературная критика. М., 1982; Кошелев В.А. Эстетические и литературные воззрения русских славянофилов (1840—1850 гг.). Л., 1984; Цимбаев Н.И. Славянофильство. М., 1986; Хомяков А.С. О старом и новом. М., 1988; Он же. Соч.: В 2 т. М., 1994; Славянофильство и современность. СПб., 1994; Аксаков К.С. Эстетика и литературная критика. М., 1995; Самарин Ю.Ф. Избр. произв. М., 1996; Зеньковский В.В. Русские мыслители и Европа. М., 1997; Флоровский Г. Из прошлого русской мысли. М., 1998; Riasanovsky N. Russia and the West in the Teaching of the Slavophiles. Cambridge (Mass.), 1952; Christoff P.K. An introduction to 19thcentury Russian Slavophilism. V. 1-2. Paris, 1961, 1972.

K.M. Антонов









СЛУЧАЙНОСТЬ — филос. категория для обозначения таких связей между явлениями реального мира, которые в одних условиях могут осуществиться, а в других — нет. В противоположность этому, когда такая связь осуществляется неизбежно и всегда, то ее определяют как необходимую (см.: Необходимость). Отсюда следует, что С. и логически, и исторически нельзя рассматривать в отрыве от необходимости, а тем более противопоставлять ей. Такое противопоставление всегда приводило к одностороннему, а следовательно, ошибочному взгляду на мир.

В истории философии подход к определению С. зависел от характера или типа того мировоззрения, в рамках которого она рассматривалась. Так, в механистической картине мира, где господствовала концепция «жесткого» детерминизма, случайные явления либо отрицались вообще, либо под ними подразумевались явления, причины которых были неизвестны. Считалось, что как только эти причины будут найдены, явления автоматически окажутся необходимыми. Напр., 77. Гольбах категорически утверждал: «Ничего в природе не может произойти случайно; все следует определенным законам; эти законы являются лишь необходимой связью определенных следствий с их причинами». Такой взгляд на С. находился в полном согласии с научными представлениями и картиной мира естествознания 17—18 вв. Классическое естествознание и прежде всего механика анализировали только такие процессы, результаты которых можно было предсказать с полной достоверностью. Хотя ученые осознавали приближенный характер подобных представлений в применении к действительности, в теории продолжали придерживаться концепции «жесткого» детерминизма. Наиболее ясно ее выразил П. Лаплас, по фамилии которого такой детерминизм часто называют лапласовским: «Ум, которому были бы известны для какого-либо данного момента все силы, одушевляющие природу, и относительное положение всех ее составных частей, если бы вдобавок он оказался достаточно обширным, чтобы подчинить эти данные анализу, обнял бы в одной формуле движения величайших тел Вселенной, наряду с движением легчайших атомов: не осталось бы ничего, что было бы для него недостоверным, и будущее, так же как и прошедшее, предстало бы перед его взором».

Однако концепции «жесткого» (лапласовского) детерминизма и механистического мировоззрения в целом все больше и больше приходили в противоречие с реальными явлениями и событиями, которые стали изучаться в физике, биологии и социальных науках. С. все настойчивее вторгалась в науку и требовала своего исследования. Если считать все явления, процессы и связи между ними только необходимыми, остается непонятным, как может возникать новое в мире. О такой возможности догадывались еще некоторые антич. материалисты. Так, Лукреций в поэме «О природе вещей» вынужден был допустить произвольное отклонение в движении атомов, т.е. С.. чтобы сохранить возможность появления новых вещей в мире. В настоящее время конструктивная роль С.. ее значение для объяснения возникновения нового в развитии находят все большее признание в науке.

Количественным анализом случайных событий занимается математическая теория вероятностей, которая оценивает степень возможности появления таких событий. Практика показывает, что чем чаще появляется событие при данных условиях наблюдения, тем выше степень его вероятности. На этом исходном положении основывается статистическая интерпретация вероятности, которая рассматривает не отдельные случайные события, а случайные события массового, повторяющегося характера. Именно такие события исследуют современное естествознание и общественные науки. Хотя поведение отдельного элемента или некоторого ансамбля остается при этом случайным, но совокупное взаимодействие большого числа случайностей дает возможность оценить вероятность устойчивого поведения всего их ансамбля в целом. Т.о., именно в результате взаимодействия множества случайностей возникает определенная регулярность и устойчивость в поведении или функционировании совокупности или системы, которую называют статистической закономерностью.

Лаплас П.С. Опыт философии теории вероятностей. М., 1908; Гольбах П. Избр. антирелигиозные произв. М., 1934. Т. 1; Сачков Ю.В. Вероятностная революция в науке. М., 1999.

Г.И. Рузавин












СМИТ (Smith) Адам (1723—1790) — брит, экономист и философ. Род. в Шотландии, образование получил в ун-тах Глазго и Оксфорда. В 1751—1763 — проф. логики и моральной философии в Глазго.

С. отличал широкий круг научных интересов — этика, политическая экономия, история, право. Одна из его ранних работ — «Основные принципы философского исследования, проиллюстрированные примерами из истории астрономии» — показывает, что С. был заинтересован научным методом И. Ньютона. Он полагал, что вслед за натурфилософией, давшей образец «систематического изложения различных наблюдений на базе общих принципов», нечто подобное должно быть предпринято и в области нравственной философии.

Попытку реализации этого С. предпринял в трактате «Теория нравственных чувств» (1759, рус. изд. 1997), посвященном проблемам этики, но в то же время тесно связанном с его пониманием «моральных наук», включая политическую экономию. На С. серьезное влияние оказали взгляды Д. Юма и Ф. Хатчесона. Этические отношения объясняются С. через личный интерес и чувство справедливости, которое существует внутри каждого человека.

Экономические взгляды С.. обобщенные в классическом трактате «Исследование о природе и причинах богатства народов» (1776, рус. изд. 1962), основаны на принципах естественного права, экономического либерализма, идее о самопроизвольности экономических ин-тов, оптимистической вере в их благотворный характер. С. утверждал, что движение нации к богатству обеспечивается системой свободной конкуренции. Индивид, «стремящийся исключительно к своей собственной выгоде, направляется невидимой рукой к достижению такого результата, который не входил в его намерения». Разделение труда, а затем ин-т денег возникают в результате склонности людей к обмену, преследования ими своих частных интересов. От обмена и разделения труда выигрыш получают все классы общества.

Учение С. о ценности (стоимости) отличает двойственность методологического подхода: с одной стороны, С. исследует закономерности изменения меновой ценности, с др., — занят поиском ее неизменной меры. Каждый из этих путей приводит С. к особым концепциям ценности, которые были восприняты и развиты последующими школами политической экономии.

Сторонник либеральной доктрины laissez-faire (дословно «позвольте делать»), С. считал, что вмешательство гос-ва в естественный экономический порядок нарушает правильное распределение и не способствует росту богатства, поэтому его деятельность должна быть ограничена обеспечением безопасности, справедливости и оказанием определенных общественных услуг. Научная система С. оказала огромное влияние на последующее развитие экономической науки.

И. В. Филатов











СМЫСЛ — внутреннее содержание, значение ч.-л., то, что может быть понято. В семантике логической общее значение языковых выражений расщепляют на две части: предметное значение и С. Предметным значением (объемом, денотатом, экстенсионалом) некоторого выражения называют тот предмет или класс предметов, который обозначается данным выражением.

Вместе с тем каждое выражение несет в себе мысленное содержание, которое и называют С. Понять некоторое выражение — значит усвоить его С. Если С. усвоен, то мы знаем, к каким объектам относится данное выражение, следовательно, С. выражения задает его предметное значение. Два выражения могут иметь одно и то же предметное значение, но различаться по С. Напр., выражения «самый большой город в России» и «город, в котором родился А.С. Пушкин» обозначают один и тот же объект — город Москву, однако обладают разными С. Значением предложения обычно считают его истинное значение — истину или ложь; С. предложения — выражаемую им мысль. Т.о., все истинные предложения имеют одно и то же значение и различаются только своим С.; то же самое относится и к ложным предложениям. Анализом проблем, встающих в связи с попытками точно определить понятие С. для различных типов языковых выражений, занимается специальный раздел логической семантики — теория С.

В повседневной речи и в философии понятие С. используется в разных значениях. Говорят о С. художественного произведения, о С. действия, поступка, о С. жизни, о С. истории, о здравом С. и т.п. Ясно, что во всех этих выражениях слово «С.» употребляется для обозначения весьма разных вещей. Задача точного и ясного определения понятия «С.» до сих пор еще далека от решения.

Павиленис Р.И. Проблема смысла. М., 1983.











СМЫСЛ ИСТОРИИ — одно из ключевых понятий философии истории, характеризующее ту цель, которая стоит перед человечеством и которую оно стремится реализовать в ходе своей постепенной эволюции. Цель — как истории, так и любой человеческой деятельности — представляет собой одну из разновидностей ценностей. С.и. означает, т.о., направленность ее на какие-то ценности.

Выделяют четыре основные позиции в решении вопроса о С.и.:

1) история наделена объективным смыслом, поскольку она является средством для достижения определенных ценностей (таких, как, скажем, свобода, всестороннее развитие человека, его благополучие и т.п.), реализация которых хотя и является итогом исторического развития, но не зависит от планов отдельных людей и их групп, от их понимания истории и от их сознательной деятельности;
2) у истории объективно есть смысл, т.к. она является ценной сама по себе, в каждый момент ее существования, причем эта внутренняя ценность совершенно на зависит от людей и их групп, которые могут как понимать смысл и ценность истории, так и не понимать их;
3) история имеет субъективный смысл как средство достижения тех идеалов, которые вырабатывает само человечество и которые оно стремится постепенно воплотить в жизнь в ходе своей деятельности;
4) у истории есть субъективный смысл, поскольку она позитивно ценна сама по себе, и эта ее ценность придается ей не извне, а самими людьми, живущими в истории, делающими ее и получающими удовлетворение от самого процесса жизни.

О первых двух позициях можно сказать, что история наделена смыслом, независимым ни от человека, ни от человечества в целом. Ход истории предопределен, ее ценность в качестве средства или самой по себе существует независимо от к.-л. планов или действий людей. Согласно двум последним позициям, сам человек придает истории смысл, делая ее средством достижения каких-то своих идеалов или считая ценностью сам по себе процесс исторического существования. Первые две позиции характерны для сторонников коллективистических (закрытых) обществ, полагающих, что история реализует определенное предназначение. Позиции, усматривающие в истории субъективный, задаваемый самими людьми смысл, разделяются обычно сторонниками индивидуалистических (открытых) обществ, исходящими из идеи самоконституирующегося человечества (см.; Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество).

Хорошими примерами первой позиции в вопросе о С.и. служат религиозные концепции истории. Так, иудеи, исходя из своего понимания призванности, отраженного в книгах пророков, усматривали объективный С.и. в установлении господства Яхве над всеми народами. Человек может пытаться способствовать этому процессу или, напротив, препятствовать ему — от этого ничего не зависит. История, написанная в соответствии с христианскими принципами, также является провиденциальной и апокалиптической. Она приписывает исторические события не мудрости людей, но действиям Бога, определившего не только основное направление, но и все детали человеческой деятельности. В философии истории Г.В.Ф. Гегеля, являющейся модификацией христианской философии истории, история рассматривается как целеполагающее и смыслообразующее поступательное движение. «Мир не предоставлен случаю и внешним случайным причинам, но управляется провидением» (Гегель). Ход и развитие мировой истории раскрываются как «разумный прогресс в сознании свободы». Знающая саму себя свобода способна самостоятельно стать действительным миром свободы. Объективный смысл придает истории и К. Маркс: целью и тем самым смыслом истории является будущее «царство свободы», для достижения которого необходимо уничтожение частной собственности и создание бесклассового общества.

Вторая из указанных позиций в вопросе о С.и. видит цель истории не в будущем, а в самой длящейся истории, и вместе с тем полагает, что внутренняя ценность придается истории не человеком, а присуща ей независимо от него. Эта позиция является редкой, поскольку она плохо приложима к реальной истории, переполненной угнетением, войнами и насилием. Можно отметить, что для Маркса объективную внутреннюю ценность имеет не только жизнь в постистории, при коммунизме, но и жизнь в реальной истории, однако только при условии, что эта жизнь сознательно посвящена борьбе за высокие коммунистические идеалы, т.е. идет по линии действия законов истории и согласуется с ее конечной целью.

Согласно третьему из возможных ответов на вопрос о С.и., история имеет инструментальную цель и является средством достижения тех идеалов, которые вырабатывает сам человек. Эти идеалы могут быть коллективистическими (построение некоего совершенного общества, способного безоблачно существовать тысячелетия), или индивидуалистическими (последовательное и постепенное усовершенствование имеющегося общества), или промежуточными между открытым коллективизмом и ясно выраженным индивидуализмом. В частности, К. Ясперс в числе тех субъективных внешних ценностей, или целей, которые чаще всего выдвигаются индивидуалистическим обществом в качестве основных ориентиров своей деятельности, называет: цивилизацию и гуманизацию человека; свободу и сознание свободы; величие человека; открытие бытия в человеке и др. Все эти цели историчны. Они «могут быть достигнуты в каждую эпоху, и действительно — в определенных границах — достигаются; постоянно теряясь и будучи потерянными, они обретаются вновь. Каждое поколение осуществляет их на свой манер» (Ясперс). Субъективный смысл придает истории К. Поппер: «Хотя история не имеет цели, мы можем навязать ей свои цели, и хотя история не имеет смысла, мы можем придать ей смысл». Поппер отбрасывает старую, коллективистическую по своей сути идею о том, что высший суд — это суд истории. Высшим судьей своей жизни и своей истории является сам человек, поскольку именно он своей деятельностью, направленной на реализацию определенных идеалов, делает историю оправданной или неоправданной.

В основе представления об истории как средстве реализации идеалов, выработанных самим человеком, лежит идея самосоздающегося человечества, будущее которого определяется им самим, а не божественной волей или непреложными законами истории. Человечество, подобно Богу в еретической мистике, должно совершить парадоксальное действие: опираясь на свои собственные, ограниченные (в отличие от божественных) силы, оно должно возвыситься над самим собой.

Согласно четвертой позиции в вопросе о С.и., история является позитивно ценной сама по себе, как текущий ход событий, приносящий удовлетворение тем, кому выпала удача жить и быть погруженным в него. Этот смысл можно назвать автаркическим (от греч. autarkeia — самоудовлетворение) и передать словами: «История ради истории». История оказывается самоосмысленной в том же самом значении, в каком самоосмысленны индивидуальная жизнь, познание, любовь и иные «практические» действия. Автаркический смысл истории получил свое классическое выражение в др.-греч. мышлении. С т.зр. последнего, история движется по кругу, постоянно возвращаясь к своему исходному пункту, она не имеет никакой, находящейся в конце ее или вне ее цели. В моменты триумфа народов и гос-в им следует думать о возможных ударах судьбы. «Чем больше обдумываю я события старого и нового времени, тем больше видится мне во всех делах и свершениях слепота и ненадежность всех человеческих дел» (Тацит). Поскольку будущее случайно и не может придать смысл настоящему, история имеет ценность лишь сама по себе, в самом непосредственном ее течении.

Гегель Г.В.Ф. Собр. соч. М., 1935. Т. VIII; Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография. М., 1980; Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. М., 1991. Т. 1—2; Трёльч Э. Историзм и его проблемы. М., 1994; Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994; Философия истории. Антология. М., 1995; Сорокин П.А. Главные тенденции нашего времени. М., 1997; Гобозов И.А. Введение в философию истории. М., 1999; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000.

А.А. Ивин











СНОВИДЕНИЯ — субъективно переживаемые представления, преимущественно зрительные, регулярно возникающие во время сна и прямо не связанные с восприятием внешних объектов и событий. С. отличаются относительно связным сюжетом, вовлеченностью эмоциональной сферы, носят образный и чувственный характер. У взрослых в них, как правило, не включаются события прошедшего дня.

Интерес к С. характерен для всех эпох человеческой культуры, причем почти всегда преобладало стремление найти связь между С. и реальностью. В древности толкование С. носило магический характер, сами С. объяснялись контактом души с иным миром. В др.-греч. философии впервые были сделаны попытки рационального объяснения С. В частности, Аристотель рассматривал С. как продолжение деятельности.

Значительное внимание анализу С. уделял З. Фрейд. По его мнению, в С. в символической форме происходит иллюзорное осуществление вытесненных желаний. Психоанализ указывает на связь С. с инфантильным, с мышлением архаическим, с фантазиями и т.п. В глубинной психологии особое значение придается анализу С. как методу проникновения в бессознательные психические процессы.

С. изучаются этнографией, историей культуры, медициной, психологией.

Современная психофизиология связывает возникновение С. с фазой т.н. быстрого сна, во время которой наблюдается активность коры головного мозга, преимущественно в правом полушарии, что обусловливает преобладание в С. пространственно-образного мышления, отсутствие критического отношения к содержанию С.. даже если оно алогично. Сюжет С. в образной, символической форме отражает основные мотивы и установки субъекта. Считается, что одной из главных функций С. является эмоциональная стабилизация, они также составляют важное звено в системе психологической защиты, временно ослабляют напряженность психологического конфликта, способствуют восстановлению поисковой активности, положительно влияют на процессы творчества.

Анализу явления С. посвящены некоторые филос. работы, в частности Н. Малкольма, который применяет «грамматический анализ» Л. Витгенштейна к самому понятию «С.» и рассматривает такие вопросы, как критерии реальности С. и т.п.












СОБЫТИЕ — имеет широкий спектр как общих, так и специальных толкований: как природное явление (геологическое, физическое, биологическое, экологическое, космологическое и т.п.); как С. историческое; психобиографическое («история жизни»); мировое (катастрофы, войны, эпидемии); как С. в статусе происшествия или случая (событийность повседневного опыта). В современных и новейших филос. онтологиях «органицистского» (постбергсонианского), феноменологического и постструктуралистского толка понятие «С.» (аналог становления) противопоставляется понятию бытия. Понятие «С.» становится необходимым в связи с введением в человеческий опыт представления о процессуальных образах мира (универсума), временной длительности, duree (А. Бергсон) того или иного явления независимо от его содержательных характеристик (материальных, физиологических или духовно-психических). С. может быть названо любое явление, которое, свершаясь, отменяет прежние принципы наблюдения, т.е. индивидуализируется в своей уникальной и неповторимой сущности. С. отличается от нейтральности и пассивности явления, или: С. есть явление, обретшее индивидуальную выраженность, даже собственное имя. В этом смысле событийной формой наделяются все научные открытия, получающие имена ученых, впервые их открывших; как получают имена различные стихийные явления и аномалии, исторические эпохи и политические С. Осуществляясь, С. вносит изменения в область собственного осуществления и тем самым изменяет законы наблюдения.

С. может быть как пустым, так и заполненным: пустым — это значит, что оно свершается без участия постороннего наблюдателя, который был бы способен к охвату всех стадий его свершения, С. здесь недоступно и непостижимо, оно свершается по божественному плану; заполненным — вот пришло мгновение и нечто свершилось, одно стало другим, явило себя в ином обличье и больше не существует. Такого рода модальность С. доступна наблюдению. Более того, С. свершается, потому что его свершения ждут, предсказывают, планируют, его завершение «навязывают».

С. в постбергсонианской натурфилософии (А.Н. Уайтхед, Ж. Делёз). Под влиянием идей «метафизики природы» Уайтхеда складывается традиция понимать С. в качестве «конечной единицы природного явления», как выражение природного процесса, которое, структурируясь (актуализуясь), т.е. включая в себя определенные значения и ценность, обретает свою индивидуальную выраженность («сущность»), собственное имя. Без индивидуализации нет С. Очевидно влияние на Уайтхеда монадологии Г. В. Лейбница и пантеистической доктрины Б. Спинозы. С. — «живой организм», непрерывно становящийся во всех проявлениях (формах, элементах и единицах и т.п.). В этой системе абстракций нет необходимости обращаться к «философиям сознания», ибо функция субъекта (воспринимающего событие) упразднена. Все в природе процесс, все событийно. Нет такого явления реальности, которое не было бы событийно. С. взаимодействуют и друг друга определяют. Ряд событиеобразующих принципов: принцип структурности, поскольку всякое С. выявляется лишь благодаря неизменной повторяемости им охватываемого содержания; принцип имманентности, поскольку всякое С. имманентно другому благодаря вводимому временному принципу, где будущее имманентно настоящему, а настоящее имманентно будущему в силу имманентности завершенным состояниям прошлого; принцип каузальной независимости— принцип имманентности не ведет к пониманию неограниченной взаимоопределенности всех аспектов универсума, напротив, именно в силу принципа каузальной независимости С. могут формироваться в индивидуальные комплексы; в той мере, в какой С. имманентны, они взаимоограничивают друг друга; все новшества в мире и появляются благодаря каузальной независимости С.

Повседневный язык косвенно указывает на отсутствие подобной «жесткой» корреляции перцептивного и событийного. Невоспринятое в восприятие и будет очагом С.. изменяющим восприятие и отношение к самому акту восприятия. Сфера преднаходимого перцептивного смысла перестает существовать. В акте восприятия образуется промежуток нейтрального времени, эффект прерывистости процесса восприятия, ибо восприятие имеет собственное время, которое является асинхронным времени воспринимаемого, — там, где мы не воспринимаем, воспринимают нас. И этот пустой временной промежуток нельзя отнести ни к прошлому, ни к будущему, ни к настоящему, так появляется «между-время» С.. «мертвое время» (Делёз). С. (как будто бы) оккупирует время настоящего, и его следует понимать как область, которая насыщена событийными мгновениями прошлого и будущего. Однако на самом деле не существует настоящего времени как реального времени, если оно занято С. Или иначе: там, где С. есть, оно проявляет себя автономно и во всей полноте (своих) возможных временных и пространственных наполнений, однако отделенным от реального времени или др. длительностей. Время С. является не-временем или «между-временем». Всякий момент настоящего есть и не-есть: есть — поскольку замещается в качестве только что бывшего будущим моментом; и не есть — поскольку тут же оказывается в прошлом. Чтобы воспринять С., мы должны остановить момент настоящего в определенной временной точке и создать возможность процесса опространствования временнбй длительности, а затем заместить ее идеальной формой времени настоящего. И в этой форме должны быть заложены все др. точки будущего и прошлого, но идеально, не актуально. Не-время, что развертывается во времени в качестве длительности, и будет С.

Статус С. (Ereignis) в фундаментальной онтологии М. Хайдеггера. Философствование позднего Хайдеггера развивается под знаком исследования С. как фундаментального экзистенциала. С. уже есть. С. — длительность, «чистое явление, не соотносимое ни с каким деятелем». Др. словами, его место — не между двумя крайними терминами, и оно не объясняет их в себе как в чем-то высшем. С. — не закон, оно скорее предшествует, предваряет, открывает возможность бытия для всего того, что может произойти, случиться, стать. В любом случае то, что Хайдеггер пытается определить как С.. можно отнести к длительности вне времени и пространства, длительность, в котором бытие становится тем, что есть.

Для Хайдеггера С. в сущности, представляет собой некоторый род первоначального различия, которое предшествует являемости и единству бытия, но это различие индивидуализирует, выделяет, особствляет являемое, т.е. явление событийно в том смысле, в каком оно принадлежит самому себе, является собственным себе. Бергсонианство Хайдеггера очевидно.

Событие в метапсихологии З. Фрейда. Специфика подхода Фрейда определяется тем психобиографическим материалом, который является предметом психоаналитической работы. Биографируемая история жизни пациента представляет собой совокупность симптоматических знаков, указывающих на то, что некое С. Л"(травмогенное) не прошло этап отреагирования в переживании и поэтому продолжает свершаться. Задача психоаналитика заключается в расшифровке симптоматических знаков во времени, строго причинном объяснении «истории» биографического С. Вводится понятие первоначальной сцены (травмогенный очаг С), которая неизбежным образом продолжает повторяться в сновидениях, мечтах, страхах, фантазмах и поступках пациента. С. пси-хобиографически проявляет себя как повторение той же самой сцены. Если страдающий пациент не имеет собственной «истории», т.е. не может справиться с причинным отношением всех его симптоматических зависимостей, то психоаналитик должен помочь пациенту обрести свою логически непротиворечивую «историю жизни». Критики психоанализа часто говорят о том, что психоаналитик изобретает С.. а не действительно их реконструирует. На что Фрейд отвечал: неважно какое С. изобретается, важно, что его «версию» принимает пациент. С. проявляет себя как повторение. Тем самым повторение указывает на причинные взаимосвязи симптоматических узлов («сцен»).

С. интерпретируется в метапсихологии Фрейда как случай: то, что произошло с пациентом, и то, что остается очагом его внутреннего напряжения, поводом к психической регрессии, должно быть устранено. Подлинная здоровая жизнь бессобытийна. С. — всегда случай, внешнее, случайное, то, что вторгается, что представляет угрозу и т.п. Психическая жизнь всегда нуждается в дополнительном количестве энергии, которая бы позволила переводить план случая в план С. и тем самым устранять его травмогенные источники.

С. в исторических науках. Дискуссии 1960—1970-х гг. в современной исторической науке о значении роли С. привели ряд историков (прежде всего, из «школы Анналов»: Ф. Бродель, Л. Февр, М. Блок, Э. Леруа-Ледюри, М. Фуко) к отказу от т.н. событийной истории. Если С. понимать лишь в краткой исторической перспективе, то это значит навязывать ему внешние законы длительности, ставить в зависимость от столь же кратких, но иных и, весьма вероятно, чуждых ему временных перспектив и тем самым увеличивать элемент его исторической случайности, неполноты, искаженности. Роль наблюдателя-историка становится исключительно значимой в отборе версий и причинной обусловленности того или иного С. Отсюда исследовательская неудовлетворенность и последующее обращение к такому типу исторических исследований, которые вовлекают в оборот иные представления об исторической длительности: напр., «большую длительность», histoire de la longue duree, или как «недвижимую историю». Историку следует «привыкнуть ко времени, текущему медленно, настолько медленно, что оно показалось бы почти неподвижным», и тогда: «...все взрывы исторического времени предстанут вырастающими из этой полунеподвижной глубины, центра притяжения, вокруг которого вращается все» (Ф. Бродель). С. наделяется временем, вмещающим в себя все необходимые содержательно-материальные условия его становления, приведшие в конечном итоге к «внезапной» трансформации исторического процесса.

С. в семиотической интерпретации культуры (Ю. Лотман). С. получает структурно-знаковое истолкование: феномен временной длительности, С.. его неповторимость, уникальность («вечные» качества) не принимаются во внимание, что обусловлено общей задачей семиотического анализа текста, предполагающей превосходство синхронистических методов описания над диахроническими. Присутствие С. в текстовой реальности опознается на основе развертывания цепи «случайных» С. в сюжетную структуру. «Событием в тексте является перемещение персонажа через границу семантического поля» (Ю. Лотман). А это значит, что С. принимается в качестве резкого и неожиданного смещения семантического поля, не имеющего никакой иной длительности, кроме той, которая заключена в самом факте смещен и я. С. здесь опознается не с т.зр. наблюдателя, а с т.зр. текста: то, что событийно для текста, необязательно событийно для наблюдателя (читателя).

Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970; Он же. Культура и взрыв. М., 1992; Бродель Ф. История и общественные науки. Историческая длительность // Философия и методология истории. М., 1977; Уайтхед А.Н. Избранные работы по философии. М., 1990; Делёз Ж. Складка. Лейбниц и барокко. М., 1998; Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия. Алетейя. СПб., 1998; Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1998.

В.А. Подорога













СОВЕРШЕНСТВО — понятие, выражающее идею некоего высшего стандарта, с которым соотносятся цели и результаты предпринимаемых человеком усилий. В естественном языке под С. может пониматься практическая пригодность вещи для определенных целей, достигнутость поставленной цели, свершенность замысла (так и в европейских языках соответствующие слова восходят к лат. perfectus от perfectio — завершение), полнота чего-то, высшая степень развития и, наоборот, лаконичность, простота (в которой обнаруживается гениальность), гармоничность. В этике речь идет о С. человека и о путях достижения им С. Понятие С. получает содержательную определенность через понятие нравственного идеала. Соответственно перфекционизм — это тип этических и моральных учений, в основе которыхлежит идея С., вдостижении которого усматривается конечная цель человека, а под добром и должным понимается все то, что этому способствует.

С антропологической т.зр. представление о С. соотнесено с опытом удовлетворения и неудовлетворения потребностей, на что указывал уже Г.В. Лейбниц. Об этом определенно говорит З. Фрейд: встречающееся иногда у людей постоянное стремление к С. представляет собой не что иное, как следствие вытеснения влечений; не будучи нормально реализованным, влечение разрешается в активности, перспективы и целесообразность которой неочевидны. «Стремление к совершенствованию», по Фрейду, и есть попытка бегства от удовлетворения влечения (см.: Удовольствие). Жажда С. оказывается, т.о., инобытием, превращенной формой стремления человека к полноте удовлетворения потребностей. С аксиологической т.зр., при которой мир ценностей берется как данность, безотносительно к его становлению, идея С. трансцендентна человеку и вменяется ему в исполнение извне данного стандарта. С теологической т.зр., идея С. исполнена в Божестве.

В истории этико-филос. и религиозной мысли идея С. развивается в противопоставлении гедонистическому опыту — как представление об упорядоченности и одухотворенности склонностей человека. На этом фоне можно выделить несколько контекстов перфекционистского рассуждения. Один из них ассоциирован с понятием меры и предполагает рационализацию влечений, внутреннюю уравновешенность и гармоничность личности. Такое понимание содержится в аристотелевском учении о добродетели и добродетельной личности: совершенной является добродетельная, а значит, деятельная личность, знающая надлежащую меру всему и во всем стремящаяся к достойной, разумно определенной и прекрасно-благой жизни.

Др. т.зр. о С. развивал И. Кант. Принципиально отрицая С. в качестве основного принципа нравственности, Кант определил его деонтологические рамки: физическое, социальное или личностное развитие не является критерием достоинства или предметом нравственного долженствования; необязательно совершенствование того, что дано человеку природой или жизненными обстоятельствами; собственно перфекционистское требование заключается в том, что следует совершенствоваться в исполнении долга; долг же заключается в том, чтобы постоянно стремиться к идеалу морального С.. идеалу святости. Быть совершенным, по Канту, значит быть нравственным, а совершенствоваться — значит развиваться в качестве нравственного субъекта.

Христианское учение о С. представляет собой разновидность сотериологического учения. Совершенствование в христианстве немыслимо без спасения от греха и обретения загробного блаженства. В отличие от буддистской этики нирваны христианство проповедует деятельную любовь к людям: человек должен совершенствоваться во имя милосердия, и он действительно совершенствуется только в милосердии (ср.: Мф 5, 39—48). Согласно перфекционистским представлениям христианства, каждый человек несет в себе возможность спасения, или совершенствования, для этого ему необходимо лишь осуществить свое естественное и единственное предназначение — подчиниться воле Бога и на основе этого преобразиться и обожиться в соединении с Богом в осуществлении идеала Богочеловека. Отсюда вытекают нравственные обязанности человека в отношении Бога.

То, что в религиозной морали обнаруживается как обязанность по отношению к Абсолюту как Другому, в секулярной выступает в качестве обязанности человека по отношению к себе, но к себе — в своей определенности к высшему, к идеалу. Поэтому любая мораль аскетична в той мере, в какой ориентирует человека на С.. в какой предполагает самоограничение, отказ от своеволия и корысти. Как идея С. обнаруживается в своей противоположности несовершенству, так и практическая задача самосовершенствования опосредована рядом моментов внутреннего нравственного опыта — стыдом, чувством вины, покаянием, смирением, — которые человек должен пережить, чтобы действительно продвинуться на пути к С.

Кант И. Метафизика нравов // Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1965. Т. 4 (11); Татаркевич В. О счастье и совершенстве человека. М., 1981; Аристотель. Никомахова этика // Аристотель. Соч.: В 4 т. М., 1984. Т. 4; Соловьев B.C. Оправдание добра // Соловьев B.C. Соч.: В 2 т. М., 1988. Т. 1; Фрейд З. По ту сторону принципа удовольствия // Фрейд З. Психология бессознательного. М., 1989; Швейцер А. Благоговение перед жизнью. М., 1992; Hurka Th. Perfectionism. New York; Oxford, 1993.














СОВЕСТЬ — способность человека, критически оценивая свои поступки, мысли, желания, осознавать и переживать свое несоответствие должному как собственное несовершенство. С культурно-исторической т.зр. идея и понятие С. складываются в процессе осмысления различных механизмов самоконтроля. В отличие от страха (перед авторитетом, наказанием) и стыда (в котором также отражается осознание человеком своего несоответствия некоторым принятым нормам), С. воспринимается как автономная — не ориентированная на самосохранение и благополучие индивида, на принятые групповые нормы, ожидания окружающих или мнение авторитета. В качестве нравственного регулятива С. возвышается над разного рода благоразумными или конъюнктурными самопредостережениями, ориентирует на исполнение совершенства и выражает ответственность человека перед самим собой как субъектом высших и общезначимых (а также абсолютных и универсальных) ценностей и требований.

С. исторически коренится в стыде и родственна ему; однако уже ранние попытки осознания опыта, который впоследствии получит название «совестного», свидетельствуют о стремлении дифференцировать сам стыд и выделить как нечто особенное «стыд перед самим собой». В др.-греч. мифологии функцию, аналогичную С.. выполняли Эринии; в «Оресте» Еврипида она была осмыслена как «сознание совершенного ужаса». Лат. слово conscientia (представляющее собой своеобразную кальку с греч.) употреблялось для обозначения не только сознания вообще, но и сознания или воспоминания о совершенных дурных поступках или сознания, оценивающего собственные поступки как достойные или недостойные.

Согласно традиции христианского учения, С. как «Божия сила» и глубочайшая сущность человека раскрывается в полной мере благодаря откровению Христа. В христианстве С. трактуется как показатель нравственной обязанности, в первую очередь перед Богом. Вместе с тем апостол Павел говорит о С. как ценностном сознании вообще и тем самым признает, что у придерживающихся разной веры и С. различна (1 Кор 8,7,10), а потому С. нуждается в христианском очищении (Евр 9, 14), достигаемом благодаря вере и любви. В христианскую эпоху С. осмысляется как внутренний нравственный закон, «глас Божий»; муки С. воспринимаются как выражение внутреннего разлада, а сам по себе внутренний разлад оценивается как несомненный признак совестливости (Августин).

В средневековой литературе углубление анализа феномена С. было опосредствовано появлением особого термина — «sinderesis» и формирования дополнительного по отношению к традиционному лат. «conscientia» понятия. В схоластической философии посредством этого понятия обозначается повелевающая сила души, внутреннее знание принципов, которое в отличие от «закона разума» (lex rationis) внушено человеку Богом.

Во многих новоевропейских учениях С. представляется как познавательно-моральная сила (разум, интуиция, чувство), как фундаментальная способность человека высказывать оценочные суждения, осознавать себя как морально ответственное существо, намеренно определенное в отношении добра. У И. Канта С. обозначает практический разум. Развитие этой линии в анализе феномена С.. естественно, вело в рамках новоевропейского философствования к формированию более широкого понятия морального сознания (во многих языках слово «С.» родственно и созвучно словам, обозначающим «сознание», «знание»), выделению его познавательных, императивных и оценочных функций.

В наиболее общем плане С. трактуется как «внутренний голос»; различия касаются понимания источника этого «голоса», который воспринимается как независимый от Я человека или как голос его сокровенного Я, или как др. Я. С этим сопряжены различные теоретические установки относительно природы С: 1) С. — это обобщенный и интериоризированный голос значимых других или культуры, и ее содержание культурно и исторически изменчиво (Т. Гоббс, К. Маркс, Ф. Ницше, З. Фрейд, Ж.П. Сартр); 2) С. выражает чувство несогласия человека с самим собой (Дж. Локк) и тем самым представляет собой одно из удостоверений личностности и самосознательности человека (Дж. Батлер, Г.В. Лейбниц); близко этому С. трактуется как голос беспристрастной рациональной личности (Дж. Ролз); 3) С. не только метафорически, но и по существу трактуется как «голос иного»; «устами С.» как бы говорит Всеобщий закон, высшая истина. С. — это голос («зов») трансцендентных сил: ангела-хранителя (Сократ), Бога (Августин), естественного закона (Дж. Локк), присутствия-Dasein (М. Хайдеггер).

С этими различиями сопряжены расхождения в понимании содержания С. и той роли, которую она играет в нравственной жизни человека. С. может трактоваться негативно и позитивно. Как негативная С. предстает укоряющей и предостерегающей, даже устрашающе-предостерегающей (Ницше), критичной по отношению к прошлому, судящей (Кант). Однако и в своей негативности С. может трактоваться иначе: в наиболее общем, метафизическом, плане голос С. самим фактом своего призыва свидетельствует человеку о неподлинности, неаутентичности его существования, «не-по-себе его бытия». Как позитивная С. в отличие от расхожих представлений о ней предстает еще и зовущей, побуждающей к заботе и «решимости» (Хайдеггер). Усмотрением же С. в качестве голоса Бога предопределено понимание ее как призыва ксовершенству; соответственно совестность осознается человеком как воля к совершенству и является основным проявлением внутреннего освобождения личности.

Как форма морального самосознания и самоконтроля С. выражает осознание человеком неисполнен-ности долга, несовершенности добра; в этом отношении С. сопряжена с чувствами ответственности и долга, а также в не меньшей степени — способностями быть ответственным и исполнять свой долг. Укоры С. указывают человеку на его отчужденность от идеала и обусловливают чувство вины. При высшем же своем состоянии совестность означает исчезновение долга в свободной доброй воле.

Выражение «свобода С.» означает право человека на независимость внутренней духовной жизни и возможность самому определять свои убеждения. В узком и более распространенном смысле «свобода С.» означает свободу вероисповедания и организованного отправления культа.

Ницше Ф. Генеалогия морали // Ницше Ф. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2; Ильин И.А. Путь духовного обновления // Ильин И.А. Путь к очевидности. М., 1993; Фромм Э. Человек для самого себя // Фромм Э. Психоанализ и этика. М., 1993; Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997; Stoker H.G. Das Gewissne: Erscheinungsformen und Theorien. Bonn, 1925; Butler J. Five Sermons. Indianapolis, 1983.

Р.Г. Апресян










СОВЕТСКАЯ ФИЛОСОФИЯ (марксистско-ленинская философия, диалектический материализм) — составная часть официальной марксистско-ленинской идеологии советского общества в период с октября 1917 по кон. 1980-х гг.

Источниками для разработки филос. учения марксизма-ленинизма (и С.ф.) послужили учения философов-материалистов эпохи Просвещения и Л. Фейербаха, а также материалистически истолкованный диалектический метод Г.В.Ф. Гегеля. Важнейший вклад в становление и развитие марксистской философии внесли К. Маркс, Ф. Энгельс, Г.В. Плеханов (ввел термин «диалектический материализм»), В.И. Ленин. В систематизацию и популяризацию С.ф. заметный вклад внесли И.В. Сталин, A.M. Деборин, Б.Э. Быховский, И.К. Луппол, М.Б. Митин, Ф.В. Константинов и др.

После опубликования в СССР в 1925 рукописи Энгельса «Диалектика природы» среди советских философов возникла полемика между «диалектиками» (Деборин, Быховский, Луппол и др.) и «механицистами» (Н.И. Бухарин, Л.И. Аксельрод, И.И. Степанов и др.). Представители этих направлений по-разному оценивали место диалектики в структуре философии марксизма. В ходе полемики победила т.зр. представителей первой группы, которые выступали за принципиальную ориентацию С.ф. на материалистическую диалектику.

На протяжении десятилетий своего существования С.ф. видоизменялась не столько под влиянием собственно филос. дискуссий, сколько в силу изменений общей политической и идеологической ситуации в СССР. На развитии филос. мысли в СССР благоприятно сказалось десятилетие «хрущевской оттепели» (1954—1964), когда в формах традиционной С.ф. в разных филос. дисциплинах (логика и методология научного познания, логика, критика буржуазной философии, история философии и др.) стала проявляться живая филос. мысль.

Оценивая в целом феномен С.ф., необходимо отметить, что, будучи составной частью официальной идеологии, это идейное образование осуществляло функции политико-идеологического контроля за филос. сознанием, удерживая его в угоду власти в схоластико-догматических оковах. По этой причине, а также потому, что в содержательном отношении эта философия преимущественно отражала уровень развития филос. и научного знания втор. пол. 19 в., в 20 в. С.ф. воспринималась многими в целом как интеллектуальный анахронизм.

В официальном изложении С.ф. рассматривалась как состоящая из двух основных частей — диалектического материализма и исторического материализма. К компетенции диалектического материализма относились вопросы онтологии и гносеологии, исторического — учение об обществе и истории. По мнению представителей С.ф., основной вопрос философии распадается на два подвопроса: гносеологический — о познаваемости мира и онтологический — о сущности бытия, о первичности или вторичности материи и духа. В отличие от агностиков, признающих сущность бытия непостижимой, материалисты и идеалисты единодушны в утвердительном ответе на первый вопрос, но занимают противоположные позиции по второму.

Исходным положением диалектического материализма является утверждение о том, что бытие материально: все, что есть, есть материальное бытие. В качестве обоснования этого тезиса приводится положение об обобщении данных науки, раскрывающей и описывающей различные уровни существования материи и формы ее движения. Материя есть объективная реальность, данная познающему субъекту в ощущениях, — это гносеологическое определение материи, в котором фиксируется независимость существования объективной реальности от сознания и утверждается чувственное происхождение знаний о ней. Существует и иное, физическое определение материи, дополняющее первое, суть которого в указании на открытие наукой уровней и форм существования материи. Традиционное родо-видовое определение материи невозможно, т.к. понятие материи имеет предельно общий характер. Материя существует в пространственно-временных формах и в движении. Движение материи носит диалектический характер. В разработке этого положения философы-марксисты опирались на представление Гегеля о диалектическом движении, включавшем три момента: тезис — антитезис — синтез. Исходное состояние вещи — тезис; изменение вещи есть отрицание ее тождественности — антитезис, т.е. «снимающий» тезис; следующий момент — «отрицание отрицания», т.е. утверждение новых, позитивных характеристик вещи с учетом предшествующего содержания — синтез. Синтез, с одной стороны, сообщает динамике вещи нечто принципиально новое по сравнению со всеми предшествующими фазами диалектического движения, с др. стороны — частично представляет собой возврат к первоначальной фазе цикла. Поэтому развитие идет не по прямой линии, а по спирали.

Фазы диалектического движения вещи не есть нечто внешнее по отношению к ней: сущность любой вещи диалектична, она есть единство противоположностей, внутренне чреватое развертыванием цикла диалектического изменения. Этот структурно-динамический диалектический принцип характерен как для микро-, так и для макромира: движущийся мир есть противоречивое в себе единство.

Перечисленные принципы образуют диалектическую теорию развития, или диалектику. Основу теории познания С.ф. составляет т е о р и я отражения, в соответствии с которой ощущения, мысли суть образы (копии) внешнего мира. В процессе познания чувственный опыт обобщается, обрабатывается и т.д., соответственно в познании выделяются чувственная и разумная ступени. Соответствие между познаваемым и идеями познающего субъекта определяется не только принципом «ощущения — копии объективной реальности», но и совпадением объективной диалектики действительности и субъективной диалектики познания (тезис о совпадении онтологии, логики и теории познания).

Для характеристики трактовки понятия истины в С.ф. принципиальными являются положения о практике как критерии истины и о соотношении относительной и абсолютной истины. Каким образом познающий субъект может удостовериться в истинности полученных знаний? В этом отношении принципиальное значение имеет не только опора на опыт, но и проверка полученного результата на практике, т.е. производство определенного феномена. Наука как основное средство познания человека дает только относительно истинные знания, которые в процессе ее дальнейшего прогресса могут быть существенно уточнены, видоизменены и т.д.

Вместе с тем в полученном наукой знании есть элементы абсолютной, объективной истины, которые в дальнейшем не будут пересматриваться. В связи с интеграцией в С.ф. диалектических представлений была сформулирована задача разработки материалистической диалектической логики, а традиционная формальная логика до 1950-х гг. оказалась за пределами круга актуальных филос. проблем. После «возрождения» в кон. 1950-х гг. в С.ф. формально-логической проблематики возник вопрос о соотношении формальной и диалектической логики, который в общем решался в духе признания изучения формальной логики в качестве подготовительной стадии для освоения «высшей» диалектической логики.

Исторический материализм — вторая важнейшая составная часть С.ф. — рассматривался как приложение основных принципов диалектического материализма к общественно-исторической сфере. В соответствии с типом решения в диалектическом материализме основного вопроса философии о соотношении материального бытия и сознания в духе признания примата бытия над сознанием, в историческом материализме проводилось положение Маркса об обусловленности общественного сознания общественным бытием. Соответственно, в ходе анализа структуры и динамики общественных процессов первичными и основополагающими признавались социально-экономические факторы и структуры, вторичными, определяемыми, надстроечными — политико-идеологические. Итак, в структурном отношении общество рассматривалось как состоящее из социально-экономического базиса и политико-идеологической надстройки. В плане анализа социальной динамики внимание в первую очередь обращалось на социально-экономические факторы: по мере развития производительных сил общества они приходят в противоречие с консервативными производственными отношениями, детерминированными господствующей формой собственности. Это противоречие воспроизводится в виде обострения борьбы между эксплуатируемыми и эксплуататорскими классами общества и, т.о., готовится почва для социальной революции, которая, выступая в роли «локомотива истории», способна привести к смене общественно-политического строя, к переходу к более прогрессивной общественно-экономической формации. Роль движущей силы социальных революций в историческом материализме неизменно отводилась эксплуатируемым (угнетаемым) в условиях данной общественно-экономической формации общественным классам. Напр., в качестве основной революционной силы эпохи крушения капитализма и утверждения коммунизма (19—20 вв.) рассматривался пролетариат (рабочий класс). В теории исторического материализма выделялись пять общественно-экономических формаций: первобытно-общинная, рабовладельческая, феодальная, капиталистическая и коммунистическая (социалистический строй рассматривался в качестве первой фазы становления коммунистической общественно-экономической формации). Первая и последняя формации были бесклассовыми, все остальные — классовыми, с присущими им классовыми противоречиями и классовой борьбой.

Общая цель прогрессивного исторического движения человечества — переход от «царства необходимости» к «царству свободы», к коммунизму, ибо, по мнению марксистских теоретиков, только в условиях совершенного общественного строя возможно такое развитие производительных сил общества, которое позволит преодолеть зависимость человека от природы и социальный гнет, т.е. отчуждение человека от своей родовой сущности.

Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм // Полн. собр. соч. Т. 18; Лосский И.О. История русской философии. М., 1992; Огурцов А.П. Подавление философии // Трагедия народа. М., 1992.

С.И. Бажов











СОВМЕСТИМОСТИ УСЛОВИЕ — требование, чтобы выдвигаемое положение (гипотеза) соответствовало не только тому фактическому материалу, на базе которого и для объяснения которого оно выдвинуто, но и относящимся к рассматриваемой системной области законам, теориям и т.п. Если, к примеру, кто-то предлагает детальный проект вечного двигателя, то его критиков в первую очередь заинтересуют не тонкости конструкции и не ее оригинальность, а то, знаком ли ее автор с законом сохранения энергии.

Являясь принципиально важным, С.у. не означает, что от каждого нового положения следует требовать полного, пассивного приспособления к тому, что сегодня принято считать «законом». Как и соответствие фактам, соответствие имеющимся теоретическим истинам не должно истолковываться прямолинейно. Может случиться, что новое знание заставит иначе посмотреть на то, что принималось раньше, уточнить или даже что-то отбросить из старого знания. Согласование с принятыми теориями разумно до тех пор, пока оно направлено на отыскание истины, а не на сохранение авторитета старой теории. Выдвигаемая гипотеза должна учитывать весь относящийся к делу материал и соответствовать ему. Но если конфликт все-таки имеет место, гипотеза должна доказать несостоятельность того, что раньше принималось за твердо установленный факт или за обоснованное теоретическое положение. Во всяком случае, она должна позволять по-новому взглянуть на исследуемые явления, на факты и их теоретическое осмысление.

Новое положение должно находиться в согласии не только с хорошо зарекомендовавшими себя теориями, но и с определенными общими принципами, сложившимися в практике научных исследований. Эти принципы разнородны, они обладают разной степенью общности и конкретности, соответствие им желательно, но не обязательно. Наиболее известный из них — принцип простоты, требующий использовать при объяснении изучаемых явлений как можно меньше независимых допущений, причем последние должны быть возможно более простыми. Принцип простоты проходит через всю историю естествознания, в частности, И. Ньютон выдвигал особое требование «не излишествовать» в причинах при объяснении явлений. Простота не столь необходима, как согласие с опытными данными и соответствие ранее принятым теориям. Но иногда обобщения формулируются так, что точность и соответствие опыту в какой-то мере приносятся в жертву, чтобы достичь приемлемого уровня простоты и в особенности простоты математического вычисления.

Еще одним общим принципом, часто используемым при оценке выдвигаемых положений, является принцип привычности (консерватизма). Он рекомендует избегать неоправданных новаций и призван, насколько это возможно, объяснять новые явления с помощью уже известных законов. Если требование простоты и консерватизм дают противоположные рекомендации, предпочтение должно быть отдано простоте.

Принцип универсальности предполагает проверку выдвинутого положения на приложимость его к более широкому классу явлений, чем тот, на основе которого оно было первоначально сформулировано. Если утверждение, верное для одной области, оказывается достаточно универсальным и ведет к новым заключениям не только в исходной, но и в смежных областях, его объективная значимость заметно возрастает. Характерным примером здесь может служить гипотеза квантов, первоначально выдвинутая М. Планком только для объяснения излучения абсолютно черного тела.

Согласно принципу красоты, хорошая теория должна производить особое эстетическое впечатление, отличаться элегантностью, ясностью, стройностью и даже романтизмом.

Помимо указанных, имеются многие др. общие принципы, используемые при оценке новых идей и теорий. Среди этих принципов есть не только неясные, но и просто ошибочные требования.

В каждой области знания имеются, далее, свои стандарты адекватности новой теории. Они не только являются контекстуальными, но и имеют во многом конвенциональный характер. Эти стандарты, принимаемые научным сообществом, касаются общей природы объектов, которые исследуются и объясняются, той количественной точности, с которой это должно делаться, строгости рассуждения, широты данных и т.п.

Новые научные утверждения не оцениваются с помощью универсальных и неизменных критериев. Принимаемые в науке правила обоснования, требование совместимости, общие принципы и стандарты адекватности не являются жесткими. Границы «научного метода» расплывчаты и отчасти конвенциональны. Любое значительное изменение теории ведет к изменению и совокупности тех методологических средств, которые в ней используются.

Поппер К.Р. Логика и рост научного знания. М., 1983; Фейерабенд П. Избр. труды по методологии науки. М., 1986; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997.

А.А. Ивин












СОВРЕМЕННАЯ ЛОГИКА — одно из имен для обозначения нынешнего этапа в развитии (формальной) логики, начавшегося во втор. пол. 19 — нач. 20 в. В качестве др. имен этого этапа в развитии логики используются также термины математическая логика и символическая логика. Определение «математическая» подчеркивает сходство С.л. по используемым методам с математикой. Определение «символическая» указывает на употребление в С.л. специально созданных для целей логического анализа формализованных языков, являющихся «насквозь символическими». Определением «современная» новый этап противопоставляется традиционной логике, отличавшейся использованием при описании правильных способов рассуждения обычного, или естественного, языка, дополненного немногими специальными символами. Традиционная логика и С.л. не являются разными научными дисциплинами, а представляют собой два последовательных периода в развитии одной и той же науки. Основное содержание традиционной логики вошло в С.л., хотя многое при этом оказалось переосмысленным.











СОДЕРЖАНИЕ — филос. категория, отображающая систему взаимосвязанных составных элементов, свойств и процессов, определяющих специфику и развитие объекта. Представление о С. и форме возникает уже из простейшего анализа трудовых операций с вещами. С. при этом выступает как тот материал, или вещество, из которого делается предмет, напр. глина при изготовлении горшка, а форма — как структура или внешний вид вещи.

Теоретический анализ такого рода процессов, по-видимому, и привел древних философов к выявлению понятий С. и формы. В антич. филос. учениях Платона и Аристотеля эти категории играют центральную роль. Аристотель, анализируя процесс становления в «Физике», определяет С. как материальный субстрат, а форму как его позитивную противоположность. В отличие от Платона он рассматривает С. в единстве с понятием материи как сохраняющегося субстрата всех изменений вещей. Следовательно, эти категории у него не обладают самостоятельным существованием, а представляют собой определенную целостность, в которой материя выступает как потенциал формы, а форма как актуализация материи. Однако определяющую роль в процессе становления играет здесь именно форма. В противоположность этому в Новое время Ф. Бэкон и др. философы отдают приоритет материи. Против такого взгляда выступил И. Кант, который рассматривал форму как принцип синтезирования, упорядочивания чувственно воспринимаемого многообразия материальных вещей. Новый шаг, сделанный нем. классическим идеализмом в исследовании соотношения С. и формы, связан с анализом этих категорий в применении к знанию и мышлению. Уже в кан-товских априорных формах мышления выявляется их тесная связь с С. чувственного опыта, Г.В.Ф. Гегель вводит категорию С.. чтобы подчеркнуть необходимую и существенную связь между формой и «материей». Он рассматривает форму и «материю» как снятые моменты развития абсолютной идеи, в котором С. и форма выступают как диалектические противоположности. Но это означает, что данные категории являются лишь характеристиками мышления, оторванного от реальных его носителей и, следовательно, не отражающего реальной действительности.

В диалектическом материализме К. Маркс и Ф. Энгельс, напротив, подчеркивают объективно-реальный характер этих категорий. Вместо гегелевской «материи» как идеального субстрата вещи они рассматривают С. как процесс взаимодействия ее составных элементов. Особое внимание они уделяют раскрытию взаимосвязи С. и формы, подчеркивая определяющую роль С. относительно формы. В познании С. представляет собой отображение свойств, отношений или закономерностей объективно существующего мира, выступающих в форме понятий, суждений или системы суждений (научных теорий).

Аристотель. Метафизика // Соч. М., 1975. Т. 1; Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. М., 1974—1977. Т. 1—3; Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1; Кураев В.И. Диалектика содержательного и формального в научном познании. М., 1977.












СОЗНАНИЕ — многообразие различений и их различий (первичный опыт), а также предпочтений (выделение того или иного элемента различаемого в качестве переднего плана) и идентификаций различенного. В корреляции с миром как различенностью сущего С. образует серии подвижных смысловых и ценностных иерархий, определяющих содержание индивидуального и интерсубъективного опыта. Последовательность таких иерархий позволяет говорить, избегая субстантивации, об истории человеческого С.. различая при этом первый период (и небольшой сегмент современного мира) — т.н. первобытное мышление с преобладанием конкретных различий и интуитивно-номинативных идентификаций, и последующие периоды, составляющие смыслообразующие и ценностные каркасы определенных эпох и культур с преобладанием абстрактных различий и дескриптивно-концептуальных идентификаций. Как многообразие различений С. — это непосредственный и первичный опыт человека, пронизывающий все др. виды опыта, источник и граница человеческого бытия. Если способность различать характеризует психическое вообще, то человеческому С. свойственна уникальная способность различать различия (самосознание) и различать типы и иерархии различий (рефлексия). Различие между различением и идентификацией (то, что традиционно рассматривается как различие субъекта и объекта, или Я и не-Я) и неизбежный переход от различений к идентификациям в процессе любого рода деятельности и коммуникации (переход в сфере С. — прерогатива предпочтения) характеризует С. как смыслообразующее начало психической жизни и позволяет отнести термин «С.» как к самому этому переходу, так и к идентификации, которая, в свою очередь, есть исходный пункт сравнения и классификации. Сравнение и классификация предполагают тождество, различение — нет. Различение нельзя определить через род и видовое отличие, ибо само различие между родом и видом — это одно из различий. Различение можно сопоставить с идентификацией, ассоциацией (синтезом), сравнением и классификацией (иерархия функций С), с представлением, суждением, фантазией, воспоминанием, оценкой, сомнением и т.д. (иерархия модусов предметного отношения), чувством и волей (иерархия ценностных ориентаций), с пространством и временем (иерархия первичных телесных ориентаций и ритмов), с этическим, эстетическим, познавательным и др. опытами (иерархия опытов) и, наконец — с иерархией указанных иерархий только на «основе» самого различения. В этом смысле различение самореферентный (хотя и не замкнутый) опыт. Из различных значений слова «С», а также ряда родственных слов: «осознать», «сознательный» и др. (напр., «потерять С», «прийти в С», «поступить сознательно» в противоположность «совершить нечто в состоянии аффекта» и т.д.) два значения имеют непосредственное отношение к филос. проблематике: совесть, или нравственное С. (напр., «осознать вину»), и когнитивная способность. Лат. conscientia употреблялась как в первом, так и во втором значении; в схоластике conscientia означает совесть, у Р. Декарта и Г.В. Лейбница — ментальную функцию (ср.: в англ. — conscience и consciousness, в нем. — Gewissen и BewuBtsein, во фр. — conscience и conscience). В букв. смысле С. — соотнесенность знаний, т.е. первичных различий и ориентаций, определяющих многообразные отношения человека к миру, включая отношение к другим и к самому себе. С. как совесть — это соотнесение «знания добра и зла», т.е. их различия, со способом жизни. С. как единство ментальной сферы в целом — это соотнесение между собой восприятия, памяти, фантазии, суждения, предпочтения, любви и ненависти, радости и огорчения, сомнения, воли, желания, решения и др. своих модусов, каждый из которых отделяет себя от других в своем специфическом формировании смыслового или ценностного коррелята (напр., восприятие осознается как восприятие воспринятого), образуя вместе с др. модусами конкретное единство С. Впервые на непосредственную связь нравственного С. со структурой ментальной жизни указал Ф. Брентано.

Начиная с И. Канта, термин «С.» в сочетании с др. терминами обозначает зачастую одну из узловых проблем того или иного учения — как предмет исследования и как определенный способ человеческого существования: трансцендентальное С.. несчастное С.. классовое С.. утопическое С.. инструментальное С.. чистое С.. действенно-историческое С.. соборное С. и т.д.

В широком смысле проблема С. — основная проблема философии, а понятие С. — связующая нить всего гуманитарного знания; в узком смысле — это ряд взаимосвязанных проблем, количество которых имеет тенденцию к возрастанию: 1) единство С; 2) классификация модусов С.. их иерархия, напр., вопрос о первичности воли или представления; 3) отношение С. — тело; 4) С. и значение, знак и символ; 5) самосознание и внутреннее восприятие, интроспекция и рефлексия; 6) С. и познание (источник достоверности, природа абстрагирования и т.д.); 7) С. и бессознательное; 8) субъективность и интерсубъективность; 9) С. и предмет; 10) внутренняя активность С. (самовоздействие, темпоральность, творчество); 11) С. и искусственный интеллект; 12) С. и идеология; и др.

Для истории учений о С. в европейской философии до Канта характерны две основные тенденции, которые в разных формах концептуально фиксируют подвижную и одновременно иерархическую природу С. Редукционистские учения, сводящие С. к материальному или социальному началу (от огненных атомов Демокрита до нейрофизиологических и экономических структур), все же предполагают, по меньшей мере, два уровня: феноменальный (представления, ощущения и т.д.) и реальный, фундирующий. Противоположная, субстанциалистская тенденция формируется в результате трансформации исходных для философии различий: божественное — человеческое, душа — тело в иерархии типа: высшее духовное начало (идея, логос, Бог, единое, душа и т.д.) — тело, материя. В свою очередь, в рамках этой тенденции различаются платоно-августиновская традиция: душа мыслится как субстанция, которая может существовать вне тела, и аристотелевско-томистская: душа мыслится как энтелехия или форма тела. В обеих традициях исследуется также внутренняя иерархия С. (от ощущений до созерцания, интеллекта, мышления).

Философия Нового времени в значительной степени утрачивает необходимость в традиционной (внешней) иерархии, интенсифицируя исследования внутренней иерархии С. и полагая мерилом истинности и достоверности человеческий ум. На первый план выходит проблема С. как самосознания, сопровождающего ментальную активность — по Декарту, всю в целом (cogitatio, perceptio, conscientia — синонимы), по Лейбницу, который вводит в новоевропейскую философию тему бессознательного, — лишь малую часть (conscientia — синоним апперцепции). Другое направление критики Декарта — постепенный отказ от понятия мыслящей субстанции в англ. эмпиризме (у Д. Юма Я — это лишь связка восприятий), при сохранении тенденции сближения С. и самосознания. Различие a priori — a posteriori определяет как вопрос об источнике познания, так и вопрос об общей структуре разума, способного получать новое знание и быть основой справедливых социальных отношений.

Концепцию С. в кантовской философии, где основной становится уже затронутая Лейбницем тема самовоздействия С.. определяют различия 1) рационального и иррационального (рассудок как способность к познанию и трансцендентальная сила воображения — слепая, но необходимая сила души); 2) трансцендентального и эмпирического С; 3) синтетического единства С. и созерцания. Место апперцепции как С.. сопровождающего перцепции, занимает синтетическая апперцепция, или синтетическое единство С.. которое выстраивает объект и благодаря этому выстраивает синтетически свою самотождественность как постоянную соотнесенность с самим собой в процессе конструирования объекта: «Мы не можем мыслить линию, не проводя ее мысленно...» Воздействие рассудка на чувственность, т.е. привнесение связи в само по себе аморфное «многообразие» осуществляется через схемы времени — продукты силы воображения. Начиная с Канта формируется функционалистская традиция; место духовно-рационального, аисторичного и в принципе постижимого абсолюта занимает иррациональное и непрозрачное для человеческого С. начало (трансцендентальная сила воображения, дело-действие, исторический разум, воля, воля к власти, практика, развивающееся знание, бессознательное), которое берет на себя роль исходного момента и опосредствования чувственности и рассудка, представления и предмета, субъекта и объекта, материального и идеального и т.п. Между С. и действительностью — иррациональная область их взаимопревращения (принцип тождества бытия и мышления). С. рассматривается как особого рода деятельность и как средство общения: «Сознание лишь средство взаимного общения» (Ф. Ницше); «Подобно сознанию, язык возникает из необходимости общения с другими людьми» (К. Маркс, Ф. Энгельс). Кантовский трансцендентализм — исходный пункт методологии изучения С. по его объективациям, ибо сам схематизм рассудка «есть скрытое в глубине человеческой души искусство», и связанной с ней методологии структурного анализа С. Это не только осмысление метода новоевропейской науки, но и принцип современных идеологий, функционирующих как совокупность схем, формирующих мировоззрение из исходного многообразия опыта: «в основе наших чистых чувственных понятий лежат не образы предметов, а схемы». Выполняя функции служанки социальных утопий, теологии, науки, политики, литературной критики и т.д., европейская философия ориентируется на соответствующие объективации С.

Вопрос о сущности С. впервые эксплицитно поставил Брентано, обратившись к учению о первой философии Аристотеля и его учению о душе. Понятие интенциональности становится у Брентано основным критерием различия актов С. (психические феномены) и объектов С. (физические феномены). Внутреннее восприятие, а не самонаблюдение, сопровождает каждый психический феномен и служит источником нашего знания о сознании. Брентано, и вслед за ним Э. Гуссерль, подвергают критике позитивистскую доктрину о принципиальном тождестве психического и физического, различие между которыми устанавливает якобы лишь аспект исследования. В феноменологии Гуссерля различие психических и физических феноменов претерпело существенную модификацию и было развито учение о чистом сознании с его сложными интенциональными, нередуцируемыми смыслообразующими структурами. В отличие от Брентано, пытавшегося выйти за пределы менталистских концепций и представить С. как нечто «подобное отношениям» (Relativen (Ahnliches) или как «относительностное» (Relativliches), Гуссерль, под влиянием У.Джеймса, понимает С. как поток переживаний, а его предельный слой — как абсолютную субъективность, сохраняя в то же время кантовское понимание С. как синтеза. Антиредукционизм в сочетании с ментализ-мом (тенденция, близкая по содержанию к феноменологии) был присущ ряду учений о С. в рус. философии 19 — нач. 20 в. (М.И. Каринский, B.C. Соловьев, Г.Г. Шпет и др.). В советской философии 1960—1980-х гг. преобладал т.н. деятельностный подход с ориентацией на Маркса и Гегеля или Маркса и Канта. К антиредукционизму, но уже в сочетании с элементами функционалистской методологии (изучать С. по его объективациям — предметным или символическим), можно отнести в определенной мере воззрения Э.В. Ильенкова и М. К. Мамардашвили.

Для современной аналитической философии С. (philosophy of mind), в которой исследования С. и языка тесно связаны, основной является проблема соотношения ментального и телесного (mind-body-problem). Современное положение дел характеризуется наличием постоянных дискуссий и широким спектром теорий — от менталистской ориентации до натуралистической. Крайней формой последней является эли-минативный материализм, отождествляющий С. с нейрофизиологическими структурами. Характерно также сочетание функционалистского (в широком смысле) и менталистского подходов: интенциональность рассматривается как функция организма, а ментальное состояние — как основная структура С. Указанная дилемма выражается, напр., в определении: «мышление есть ментальная активность мозга» (С. Прист).

Трудности в постановке проблемы С. связаны в основном с т.н. загадкой С: непосредственная доступность модусов (представление, суждение, сомнение, радость и т.д.) явно контрастирует с неуловимостью «субстанции»; С. сравнивают или с Протеем или с такими понятиями, как «эфир», «флогистон». Превращение загадки в проблему, обсуждение которой имеет в виду процедуры верификации и фальсификации, предполагает отказ от понимания С. как своего рода экстракта из многообразия опытов и с выделением первичного опыта С. — опыта различения. Впервые попытку связать С. и различие предпринял амер. психолог Е. Толмэн: «Сознание имеет место там, где организм в определенный момент раздражения переходит от готовности реагировать менее дифференцированно к готовности в той же ситуации реагировать более дифференцированно... Момент этого перехода есть момент сознания». Способность различения интерпретируется как функция организма и как реакция на уже дифференцированную ситуацию, тогда как сама дифференциация не становится предметом рассмотрения.

Дескрипция опыта различений, т.е. дескрипция первичного опыта С.. возможна только как воспроизведение определенных различений в рамках определенного опыта и контекста. Она всегда опирается на известный уровень рефлексии, которая не есть нечто внешнее сознанию, но лишь определенный уровень различения различений. Различение коррелятивно различенности, оно не первично и не вторично, не активно (спонтанно) и не пассивно (рецептивно), различение — не интуитивно (это не акт восприятия, но то, что подразумевается в любом акте), и его нельзя представить наглядно; различение не предметно и не определяется через предмет. Различение никогда не может быть единственным, вне иерархии или ряда: любое различение — это, по существу, различение различений. Напр., различая два цвета, мы сразу же выделяем (различаем) контекст, в котором это различение проводим: красный и зеленый могут быть сигналами светофора, символами общественных движений, обозначением степени спелости определенных фруктов и овощей и т.д. Каждый из этих контекстов занимает определенный уровень в контекстуальной иерархии (встроен в др. контекстуальное различение) водитель — пешеход, избираемый — избиратель, продавец — покупатель и т.д. Различение — это не образ, не знак, не предмет, но источник образа, знака, предмета (как различенного). Различение всегда сопряжено со значением образа, знака, предмета. Само значение — это не ментальный атом, способный к соединению с др. атомами, но отношение уровней контекстуального деления. В случае светофора значение цвета для нас — это знак запрета или разрешения движения. Значение быть знаком основано, однако, на значении внезнаковой природы: в данном случае значение — это необходимость различения движений транспортных потоков или движения транспорта и пешеходов. Значение как различие определяет возможный набор знаков — носителей этого значения (сигнал с помощью цвета, жест регулировщика). Значение — это прежде всего свойство мира как иерархии различенностей, а затем уже свойство предметов, образов или знаков. Не С. наделяет предмет значением, как бы испуская элементарно-ментальную частицу, которая достигает предмета, но предмет становится значимым, когда он коррелятивно различению обнаруживает свои функции на границе двух или нескольких опытов и контекстов. Различение ориентации в мире — «работать», «обедать», «отдыхать» и т.д., делает значимыми соответствующие объекты. В основе иерархии первичных различий и ориентации, определяющих многообразные отношения человека и мира, следующие первичные различия: 1) различие между различением, различенностью и различенным; 2) различие между передним планом и фоном; 3) различие между нормой и аномалией; 4) различие между значением (значимостью), знаком и символом, а также — между игрой и тем, что игрой не является. Два первых различия дополняют друг друга: с одной стороны, само выделение переднего плана и фона как первичной характеристики любого различия в целом, а не только различенного, т.е. предметного (передним планом может быть определенное различение), предполагает уже отделение различения от различенности и различенного. С др. стороны, второе различие неизбежно является исходным пунктом в описании и экспликации первого различия, в частности, в описании перехода от различения к идентификации. Акцент на различении (первичный из всех передних планов) выделяет опыт в собственном смысле, его самоотнесенность (любое различение — это различение различий), то, что традиционно называют самосознанием; акцент на различенности выявляет коррелят абсолютной дискретности различения, а именно: различие дискретности и непрерывности как основное свойство мира: речь идет о границах определенных опытов и контекстов и иерархии этих границ; акцент на различенном указывает на идентифицированный предмет, причем понятия трансцендентного и имманентного получают отчетливый дескриптивный смысл: различие различения и различенного характеризует трансцендентность предмета по отношению к опыту (различенное нельзя редуцировать к различению); различие между различенностью (опытов, контекстов) и предметом (различенным) характеризует имманентность предмета миру (предмет — всегда в определенном опыте и контексте). Различие переднего плана и фона, их принципиальная «асимметрия» — характеризует такой опыт С.. как предпочтение. В свою очередь, устойчивое предпочтение определенного переднего плана и забвение фона характеризует объективирующую функцию С. приостанавливающую дальнейшие контекстуальные различения и определяющую тем самым границы предмета. Смысл объективности предмета достигается приостановкой различений. Объективирующая функция — почва для трансформации С. как опыта в С. как идентификацию, рекогницию предмета, который трактуется при этом как «сформированный» из комплексов ощущений, в которые вносится связь. В таком случае проблема трансцендентного и имманентного оказывается неразрешимой: С. создает предмет, который должен затем предстать перед С. как независимый от него. Напротив, коррелятом С. как различения оказывается предмет, который выделяется из мира как иерархии контекстов, но не привносится в него. Связи и отношения — в предметах, в сознании как первичном опыте — лишь различения; посредником между ним выступает мир как различие дискретности опытов и непрерывности контекстов.

Приостанавливаемые различения образуют не только иерархию предметности (различенного), но и создают иерархию диспозиций — предрасположенностей к определенным различениям, предпочтениям, идентификациям (Habitus), которые, с одной стороны, регулируют телесно-физиологическое существование человека, а с др. — позволяют возобновлять после перерыва определенную ментальную или практическую деятельность, т.е. реактивировать определенную иерархию различий в рамках определенного опыта. Способность различать определяет способность направлять внимание, т.е. выделять и отдавать устойчивое предпочтение тому или иному различенному, а также предвосхищать, предвидеть и прогнозировать то, что может стать различенным, выделяя устойчивые переходы от определенных различений к определенным идентификациям как устойчивые тенденции.

Манасеина М.М. О сознании. М., 1896; Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию. М., 1990; Молчанов В.И. Парадигмы сознания и структуры опыта // Логос. 1992. № 3; Он же. Предпосылка тождества и аналитика различий // Логос. 1999. № 11 — 12; BoringE.I. A psychological function is a relation of Successive Differentiation in Organism // Psych. Review. 1937. Vol. 44; Graumann C.-F. BewuBtsein und BewuBtheit. Probleme und Befunde der psychologischen BewuBt-seinsforschung / Handbuch der Psyehologie. Bd I. Gottingen, 1966 (обширн. библиография); BewuBtsein/ Historisches Worterbuch der Philosophie. Hrsg. von J. Ritter. Bd I. Basel; Stuttgart, 1971 (обширн. библиография); The Nature of Consciousness. Ed. by N. Block, O. Flanagan, G. Guzeldere. Cambridge (Mass.), 1998.

В.И. Молчанов












СОЗНАНИЯ И ТЕЛА ОТНОШЕНИЕ (англ. mind-body relation) — отношение между сознанием индивида и его телом. Филос. теории такого отношения являются монистическими или дуалистическими в зависимости от того, соединяют они сознание (психику, ум) и тело или же разделяют их. К числу монистических теорий относятся: теория сознания как функции тела, выдвинутая Аристотелем, позднее поддержанная Т. Гоббсом, Г.В.Ф. Гегелем и бихевиоризмом; теория тела как фантома сознания, развивавшаяся Дж. Беркли, Г.В. Лейбницем, А. Шопенгауэром и др.; теория Б. Спинозы, рассматривавшего С. и Т.о., как проявление некой третьей реальности, не являющейся ни психической, ни телесной. К дуалистическим теориям относятся: интеракционистская теория Р.Декарта, разделяемая Дж. Локком, У. Джеймсом и др. и утверждавшая двунаправленную каузальную связь между сознанием и телом, теория психофизического параллелизма; эпифеноменализм.












СОКОЛОВ Василий Васильевич (р. 1919) — специалист в области истории философии. Учился на историческом и филос. факультетах Ин-та философии, литературы и искусства, окончил филос. факультет МГУ (1943). Участник Великой Отечественной войны. С 1950 работает на кафедре истории зарубежной философии филос. факультета МГУ. Сфера филос. интересов — история классической, по преимуществу зап. философии — от античности до сер. 19 в. В 1960— 1980-х гг. — один из издателей классиков философии прошлого. Много внимания уделяет методологии историко-филос. процесса. В своих работах С. стремился дать его новое концептуальное осмысление. Боролся с упрощенчеством и вульгарным социологизаторством в историко-филос. науке, стремясь уйти от марксистско-ленинского схематизма. Разрабатывает субъект-объектную концепцию предмета философии, трактуя ее одновременно и как систему верознания, и как максимально рационализированное мировоззрение своей эпохи. На материалах антич., средневековой и новой философии С. проводит также идею противоположности (и взаимодействия) органистической и механистической интерпретации бытия, оттесняющую (во многом перечеркивающую) борьбу материалистического и идеалистического направлений как основной закономерности историко-филос. процесса. В этом контексте С. поставил ряд более частных проблем: соотношение детерминистического и телеологического видения мира и его зависимость от финитистской или инфинитистской трактовки. Еще в советские времена С. обратился к анализу проблемы Бога в его различных аспектах — филос. и религиозных, а также к исследованию онтологического и гносеологического содержания этого понятия, прошедшего через всю историю философии.

Очерки философии эпохи Возрождения. М., 1962; Философия Спинозы и современность. М., 1964; Средневековая философия. М., 1979; Европейская философия XV—XVII вв. М., 1984, 1996; Введение в классическую философию. М., 1999.













СОКРАТ (Socrates) из Афин (469—399 до н.э.) — антич. философ, учитель Платона. Учение С. было устным; все свободное время он проводил в беседах о добре и зле, прекрасном и безобразном, добродетели и пороке, о том, можно ли научиться быть хорошим и как приобретается знание, — все эти темы традиционно обсуждали и современные С. софисты. Проблема достоверности изображения личности С. — ключевой вопрос всех исследований о нем. На основании различных свидетельств обычно указывают по крайней мере три особенности Сократовой философии: ее разговорный характер; определение понятий путем индукции; этический рационализм, выражаемый формулой «добродетель есть знание».

Диалогизм учения С.. общительного по своей натуре, имел следующее обоснование: С. утверждал, что сам он «ничего не знает» и, чтобы стать мудрым, расспрашивает др. людей. Свой метод собеседования С. называл майевтикой («повивальным искусством»), имея в виду, что только помогает «рождению» знания, но сам не является его источником: т.к. не вопрос, а ответ является положительным утверждением, то «знающим» считался отвечавший на вопросы С. собеседник. Обычные приемы ведения диалога у С: опровержение через приведение к противоречию и ирония — притворное неведение, уход от прямых ответов: «Ты над другими посмеиваешься — всем задаешь вопросы и всех опровергаешь, сам же ни о чем своего мнения не высказываешь» (Ксенофонт). Согласно «Апологии» Платона, на самом деле С.. говоря «чистую правду» о своем незнании, хотел указать на ничтожность человеческого знания по сравнению с Божественной мудростью.

Постоянная мысль С. — об абсолютной ценности добра и знания, которые не могут быть отделены друг от друга: невозможно поступать мужественно или благочестиво, не зная, что такое мужество или благочестие. Зло — всегда ошибка суждения, и после того как душа будет очищена от ложных предрассудков, в ней проявится природная любовь к добру, а добро самоочевидно. Точно так же, как нельзя хорошо поступать, не зная добродетели, так и нельзя по-настоящему любить, не зная, что такое любовь и что должно быть истинным предметом влечения. Тема любви и дружбы — наиболее хорошо засвидетельствованная тема рассуждений С. Любовная тема была важна как психологическое обоснование тождества истины и добра: желать лучше узнать и быть при этом безусловно благорасположенным к узнаваемому предмету можно только любя его; и наибольший смысл имеет любовь к конкретному человеку, точнее, по С.. к его душе, — в той мере, в какой она добродетельна или стремится к этому. В каждой душе есть доброе начало, как у каждой души есть демон-покровитель. С. слышал голос своего «демония», предостерегавший его совершать те или иные поступки. Именно за это подозрительное с т.зр. государственной религии учение в конце жизни он был обвинен в неблагочестии. Истинное же религиозное благочестие С. видел в моральном самосовершенствовании и толковал в этом духе дельфийскую максиму «Познай самого себя».

В 399 до н.э. афиняне привлекли С. к суду по обвинению в расшатывании устоев гос-ва. Текст обвинительного приговора сообщает Ксенофонт в «Воспоминаниях о Сократе»: «Сократ виновен в том, что не признает богов, признаваемых государством, а вводит другие, новые божества; виновен также в том, что развращает молодежь». Защита С. на суде стала поводом к написанию многочисленных «Апологий», наиболее известная из которых принадлежит Платону. По приговору суда С. выпил цикуту и скончался через несколько минут в полном сознании.

После смерти С. началась долгая история интеллектуальных переживаний этой афинской трагедии, во множестве возникли т.н. сократические школы, основанные его близкими учениками, появляется жанр «сократического диалога», персонажем которого неизменно является С.. и «воспоминаний» о С. Для всей этой литературы была характерна типизация персонажей, их личных качеств и всех происходящих с ними событий, так что в результате созданный облик С. хотя исторически малодостоверен, зато чрезвычайно интересен как уникальный историко-культурный миф, к которому обращались все новые поколения философов.

Ксенофонт. Сократические сочинения. М.; Л., 1935(пере-изд. СПб., 1993); Платон. Соч. Т. I. M., 1989; Socratis et Socraticorum Reliquiae. Vol. 1—2. Napoli, 1990.
Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ, Платон. М., 1963; Нерсесянц B.C. Сократ. М., 1984; Кессиди Ф.Х. Сократ. М., 1988; Navia L.E., Katz E.L Socrates. An Annotated Bibliography, 1988.

M.A. Солопова














СОЛИПСИЗМ (от лат. solus — один, единственный и ipse — сам) — разновидность идеализма, утверждающая, что несомненной реальностью является только мыслящий субъект, а все др. индивиды и предметы существуют лишь в его сознании. А. Шопенгауэр заметил, что крайним солипсистом, признающим реальность только своего Я, может быть лишь умалишенный. Более реалистичен умеренный С.. признающий в какой-то форме сверхиндивидуальное Я, являющееся носителем сознания. Так, Дж. Беркли утверждал, что все вещи существуют как «идеи» в божественном уме, который привносит ощущения в сознание человека. И.Г. Фихте отождествлял в конечном счете абсолютное Я не с индивидуальным сознанием, а с самосознанием всего человечества.

В эпистемологическом плане С. означает доктрину, считающую индивидуальное Я и его состояние единственно возможным или единственно правильным отправным пунктом для построения теории познания.

В этическом смысле С. иногда означает крайний эгоизм, эгоцентризм.













СОЛОВЬЁВ Владимир Сергеевич (1853—1900) — философ, поэт, публицист, литературный критик. Сын известного историка СМ. Соловьева, учился на естественном и историко-филологическом факультетах Московского ун-та, в течение года — в Московской духовной академии, ученик П.Д. Юркевича. Религиозный кризис еще в гимназии привел к юношескому нигилизму, материализму и атеизму, но раннее чтение филос. литературы возвратило его к «вере отцов». «Первой философской любовью» стал Б. Спиноза, затем А. Шопенгауэр, К.Р.Е. фон Гартман, Ф.В.Й. Шеллинги Г.В.Ф. Гегель. В 1874 защитил магистерскую диссертацию «Кризис западной философии. Против позитивистов» и стал доцентом кафедры философии Московского ун-та. Летом 1875 предпринял поездку в Лондон с целью изучения широкого круга литературы по мистике, гностицизму и каббале и удовлетворения интереса к оккультизму и спиритизму, к текстам Я. Бёме, Парацельса, Э. Сведенборга. Работа в Британском музее была прервана «таинственным зовом Софии» — С. неожиданно отправился в Египет, где пережил видения Софии как олицетворения Вечной женственности, описанные незадолго до смерти в поэме «Три свидания». Возвращение в Россию состоялось в 1876 — чтение лекций в Московском и Петербургском ун-тах, служба в Ученом комитете Министерства народного образования и на Высших женских курсах. 28 марта 1881 С. прочел лекцию о смертной казни в связи с убийством императора Александра II, проводя идею о несовместимости ее с христианской нравственностью. Это был конец академической карьеры и начало публицистической деятельности С. в сфере общественно-политической и церковно-религиозной жизни, выявившей в нем большой литературный талант, полемический темперамент и высокий нравственный пафос. Творчество этого периода нашло свое воплощение в таких работах С.. как «Духовные основы жизни» (1882—1884), «Великий спор и христианская политика» (1883), «История и будущность теократии» (Загреб, 1886), «Три речи в память Достоевского» (1881 — 1883), «Россия и вселенская церковь» (1911), «Национальный вопрос в России» (вып. 1, 1883—1888; вып. 2,1888—1891). Возвращение к филос. работе состоялось в связи с тем, что С. возглавил филос. отдел Большого энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (им было написано более 130 статей). В это же время С. созданы софиологическая работа «Смысл любви» (1892—1893), трактат по этике «Оправдание добра» (1894—1895), «Первое начало теоретического знания» (1897—1899), эсхатологический этюд «Три разговора» (1899—1900). Житейская неустроенность, отсутствие семьи, напряженная работа, изначально слабое здоровье привели в августе 1900 к кончине С.

Филос. миросозерцание С. сложилось уже ко времени написания магистерской диссертации. От Юркевича он воспринял любовь и вкус к метафизической проблематике, к метафизике как учению о сущем, а также устойчивый интерес к платонизму, который был интегрирован им в структуру собственных филос. построений. Критика философии позитивизма начиналась у С. с утверждения мысли о том, что философия в смысле отвлеченного, исключительно теоретического знания завершила свое развитие и окончательно потеряла свой смысл. Философия, по мнению С.. имеет смысл только лишь в том случае, если ей удастся отрешиться от своей отвлеченности и теоретичности и вступить в органический синтез с основными жизненными стихиями как иными и новыми основаниями и началами жизни, человеческого мышления и, наконец, самой философии: «Философия, осуществляя собственно человеческое начало в человеке, тем самым служит и божественному, и материальному началу, вводя то и другое в форму свободной человечности... Если кто из вас захочет посвятить себя философии, пусть он служит ей смело и с достоинством, не пугаясь ни туманов метафизики, ни даже бездны мистицизма». Дальнейшее развитие эти идеи получили в таких работах, как «Философские начала цельного знания» и «Первое начало теоретической философии», где проводилась мысль о том, что человек может быть действительно свободен только во внутреннем соединении с истинно сущим, т.е. в истинной религии.

Предметом философии является, по мнению С.. цельное знание, которое органически синтезирует теологию, философию и опытные науки, цель же философии заключается в стремлении содействовать в сфере знания перемещению центра человеческого бытия из его земного существования в абсолютный, трансцендентный мир. Наиболее важные, глубокие — это явления мистические, за ними следуют явления психические и, наконец, как самые поверхностные и несамостоятельные — явления физические. Тем не менее в своей религиозной философии С. стремился выявить божественное начало во всех человеческих и природных явлениях, во всех проявлениях духа и материи: «Что касается до общего состояния философии, то оно представляется в таком виде: то философское направление, которое со времен Декарта старалось построить вселенную на голове мыслителя, т.е. признавало наше мыслящее Я безусловным основанием и источником всякой истины, — это философское направление оказалось несостоятельным и всеми оставлено. Но сознавши бессилие человеческой мысли самой по себе, современные философы, вместо того чтобы обратиться к тому, что выше, и сильнее, и лучше нашей мысли, т.е. к Богу и всему божественному, — напротив, привязались исключительно к тому, что ниже нашей мысли: к немощным и скудным стихиям видимого мира и повели свою философию в хвосте естественных наук».

Филос. система С.. получившая название «философии всеединства», или «метафизики всеединства», была сложным по содержанию и структуре духовным образованием. Ее основные структурно-смысловые элементы: принцип всеединства и учение о цельном знании, учение о Софии, учение о Богочеловеке («Чтение о Богочеловечестве») и, наконец, идея соборности («Будущность теократии»). Само построение филос. системы осуществлялось по исторической схеме — как история развития мирового духа, как тео-космо-исторический процесс. С. стремился отказаться от того духа секуляризма, которым была проникнута почти вся европейская философия Нового времени, и вслед за ранними славянофилами обрести цельное знание, предполагающее единство теории и жизненно-практического действия, т.е. мыслил создать философию жизни, а не философию школы. Тем не менее С. удалось разработать развитую и полную филос. систему с изощренной метафизикой, онтологией, гносеологией, этикой и эстетикой. Отталкиваясь от принципа всеединства — «все существует во всем», С. создал собственную филос. терминологию для описания этого всеединства: «Поскольку сущность определяется сущим, она есть его идея, поскольку бытие определяется сущим, оно есть его природа». Не без влияния филос. учения Гегеля С. с помощью системы триадически выстроенных категорий рисует общую картину мира. Именно на пересечении взаимодействий таких цепочек категорий, как «сущее, бытие, сущность» и «абсолютное, логос, идея», разворачивается картина мировых взаимосвязей Духа, Ума, Души; Воли, Представления, Чувства; Блага, Истины и Красоты. В творческие планы С. входило написание особых филос. трактатов, посвященных Благу, Истине и Красоте, но успел появиться лишь первый том — «Оправдание добра».

Статья С.Н. Булгакова «Что дает современному сознанию философия Вл. Соловьева» была одной из первых посмертных оценок: «В истории философии положительно нельзя указать философской системы, которая была бы в такой степени многосторонней, как Соловьевская... нет ни одного великого философского и религиозного учения, которое не вошло бы как материал в эту многогранную систему: философия греков, находящая свое историческое завершение в Платоне и неоплатониках, буддизм и христианство, каббалистическая философия, всему отведено свое место. В этом смысле система С. есть полнозвучный аккорд, какой только когда-либо раздавался в истории философии». В определенном смысле философия всеединства С. стала содержательной парадигмой рус. философии нач. 20 в., найдя свое продолжение в рус. символизме и широком круге «философий всеединств» П.А. Флоренского, С.Л. Франка, С.Н. Булгакова, Л.П. Карсавина.

Письма. СПб., 1908-1923. Т. 1-4; Собр. соч. 2-е изд. СПб., 1911 —1913. Т. 1 — 10; Стихотворения и шуточные пьесы. Л., 1974; Соч.: В 2 т. М., 1988; Соч.: В 2 т. М., 1989.

Вл. Соловьеве. М., 1911. Сб. 1; Трубецкой Е. Миросозерцание Вл.С. Соловьева. М., 1913. Т. 1—2 (нов. изд. — М., 1995); Лукьянов СМ. Вл. Соловьев и его молодые годы. Материалы к биографии. Кн. 1—3. Пг., 1916—1921 (М., 1990); Мочульский B.C. Соловьев. Париж, 1936; Соловьев СМ. Жизнь и творческая эволюция Владимира Соловьева. Брюссель, 1977; Абрамов А.И. К вопросу о преемственности философских идей Вл. Соловьева в русском религиозном ренессансе XX века // Религиозно-идеалистическая философия в России XIX — начала XX в. М., 1989; Лосев А.Ф. Соловьев и его время. М., 1990; Зенъковский В.В. История русской философии. Л., 1991. Т. 2; Сербиненко В.В. Владимир Соловьев: Запад, Восток и Россия. М., 1994; Философский словарь Владимира Соловьева. Ростов на/Д., 1997.

А. И. Абрамов








СОЛОВЬЕВ Эрих Юрьевич (р. 1934) — специалист в области истории западноевропейской философии. Доктор филос. наук. Окончил филос. факультет МГУ (1957). С 1958 по 1968 — зам. зав. отделом зарубежной философии жур. «Вопросы философии». В 1968— 1970 — научный сотрудник Ин-та международного рабочего движения, зав. сектором социальной психологии и массовых движений. С 1970 — в Ин-те философии АН СССР (РАН). Докторская диссертация — «Эпоха ранних буржуазных революций и практическая философия Канта» (1991). В 1960-е гг. основная область интересов С. — концепции К. Ясперса, М. Хайдеггера, Ж.П. Сартра. В противовес расхожему истолкованию экзистенциализма как «философии отчаяния и страха» утверждал, что суть этого направления в стоическом сопротивлении пессимизму, рожденному кризисом традиционной буржуазной религии прогресса. Критика экзистенциализма, по С.. предполагает освобождение от провиденциалистского (историцистского) истолкования общественного развития при разработке концепции открытой, ситуативно-подвижной истории. Один из примеров такого понимания истории С. видит в работах К. Маркса 1848—1852. С 1970-х гг. С. занимался изучением нравственных и правовых идей нем. реформации, подготовил (первую в СССР) научную биографию Лютера. Реформацию он трактует как великий социокультурный переворот, в ходе которого родились предпринимательская хозяйственная этика, раннебуржуазная правовая и договорная теории гос-ва. Др. область исследований — этика и философско-правовое учение И. Канта. С. видит в Канте не столько родоначальника нем. философии, сколько крупнейшего завершителя Просвещения, многие идеи которого не были поняты И.Г. Фихте, Ф.В.И. Шеллингом и Г.В.Ф. Гегелем. Работы С. последних лет посвящены проблемам прав человека и правового гос-ва. В дискуссиях о путях развития России С. настаивает на том, что Россия в новых исторических условиях должна повторить духовные, идеологические усилия, которые обеспечили становление гражданского общества, правовой системы и рентабельной экономики в странах Запада. В работах С. рассматриваются также методологические проблемы биографического, ситуационно-исторического анализа, комплексного изучения ключевых эпох духовного развития, а также вопросы философии теории личности.

Экзистенциализм. Критический очерк // Вопросы философии. 1966. № 12. 1967. № 1; Экзистенциализм и научное познание. М., 1966; Классика и современность: две эпохи в развитии буржуазной философии (в соавт.) // Философия и наука. М., 1972; Церковь, государство и право в эпоху ранних буржуазных революций. М., 1983; Прошлое толкует нас. Очерки по истории философии и культуры. М., 1990; И. Кант: взаимодополнительность морали и права. М., 1992.











СОЛОНИН Юрий Никифорович (р. 1941) — специалист в области истории философии, философии и методологии науки, философии культуры, культурной истории России. Доктор филос. наук (1988), проф., окончил филос. факультет ЛГУ, ныне — СПбГУ (1966). С 1889 по настоящее время — декан филос. факультета СПбГУ. Автор ряда монографий и большого числа статей.

В своих исследованиях основное внимание уделяет выяснению механизмов социокультурных влияний на формирование новых идей, на трансформацию концептуальных структур научного мышления и массового сознания. В связи с этим использует широко трактуемое понятие «превращенные нормы» сознания, утверждая, что они суть специфические структуры, концентрирующие культурный опыт, познание и деятельность человека, «сдвинутые» с непосредственной основы их порождения. Их функционирование и изменение воздействуют на способ выражения и трансляции научных идей, а также на структуру вновь обретаемого научного знания. Изучение истории научных идей позволило выделить важный факт распадения единого поля научного мышления на динамические блоки альтернативных научно-филос. программ, одни из которых образуют господствующую (парадигмальную) линию в науке, другие являются «теневыми», маргинальными программами, концентрирующими невостребованные и вытесненные по различным причинам научно-филос. идеи и концепции. Эвристическая перспективность последних начинает проявляться при изменении социокультурных и мировоззренческих контекстов научного процесса. Этот вывод объясняет повышенный интерес к малоизвестным, забытым, второстепенным фактам, идеям и деятелям науки, философии и культуры, требует изучения причин «маргинализации», периферийных явлений культуры и духовной жизни. Примерами могут служить натурфилософия И. Канта, оказавшая влияние на научные программы М. Фарадея, Г. Гельмгольца и на становление динамической картины мира, философия науки X. Динглера, определившая идеи современного постпозитивизма, и др. С этих позиций С. исследует философию Я.-Ф. Фриза и его школы; философию культуры Г. Кайзерлинга, Л. Клягеса; натурфилософию М. Поладьи. Ряд работ С. посвящены анализу философии львовско-варшавской школы. В исследованиях по интеллектуальной истории России С. обращает внимание на роль рус. духовенства в Просвещении 18 в. В последние годы С. занимается проблемами культурного кризиса и его концептуального выражения (филос. нигилизм, модернизм, пессимизм и др.). Большое внимание С. уделяет развитию филос. движения в России, возрождению Петербургского филос. общества и его печатных органов (жур. «Мысль»).

Наука как предмет философского анализа. Л., 1988; Какая философия нам нужна? Л., 1991; Предмет философии и обоснование знания. СПб., 1993; Философия культуры: становление и развитие. СПб., 1998 (в соавт.).











СОМНЕНИЕ — неуверенность, колебание в том, следует ли принимать в качестве истинного или правильного какое-то утверждение или систему утверждений. В зависимости от характера утверждения можно говорить о С. в истинности описания или С. в эффективности (правильности) оценки; в зависимости от той области, к которой относится С.. оно может быть теоретическим, нравственным, религиозным и т.д.

Августин, а позднее Р. Декарт придавали С. важное методологическое значение и считали его предварительной ступенью познания. Декарт настаивал на необходимости возможно более полного и радикального С. и считал, что вполне достоверно лишь положение «Я мыслю, следовательно, я существую».

В философии 20 в. отношение к С. усложнилось, и оно перестало считаться необходимым предварительным условием познания. Л. Витгенштейн полагал, что нельзя начинать с С.. поскольку для него всегда нужны веские основания, и что есть категория утверждений, в приемлемости которых вообще неразумно сомневаться. Выделение этих классов утверждений непосредственно обосновывается системным характером человеческого знания, его внутренней целостностью и единством.

Связь обосновываемого утверждения с той системой утверждений, в рамках которой оно выдвигается и функционирует, существенным образом влияет на эмпирическую проверяемость этого утверждения и, соответственно, на ту аргументацию, которая может быть выдвинута в его поддержку. В контексте своей системы («практики», «языковой игры», по выражению Витгенштейна) утверждение может приниматься в качестве несомненного, не подлежащего критике и не требующего обоснования по меньшей мере в двух случаях. Во-первых, если отбрасывание этого утверждения означает отказ от определенной практики, от той целостной системы утверждений, составным элементом которой оно является. Напр., утверждение «Небо голубое» не требует проверки и не допускает С.. иначе будет разрушена вся практика визуального восприятия и различения цветов. Сомневаясь в утверждении «Солнце завтра взойдет», мы подвергаем С. всю естественную науку. С. в достоверности утверждения «Если человеку отрубить голову, то обратно она не прирастет» ставит под вопрос всю физиологию и т.д. Эти и подобные им утверждения обосновываются не эмпирически, а ссылкой на ту устоявшуюся и хорошо апробированную систему утверждений, составными элементами которой они являются и от которой пришлось бы отказаться, если бы они оказались отброшенными. Дж. Мур ставил вопрос: как можно было бы обосновать утверждение «У меня есть рука»? Согласно Витгенштейну, ответ на этот вопрос прост: данное утверждение очевидно и не требует никакого обоснования в рамках человеческой практики восприятия; сомневаться в нем значило бы поставить под С. всю эту практику. Утверждение должно приниматься в качестве несомненного, если в рамках соответствующей системы утверждений оно стало стандартом оценки иных ее утверждений, в силу чего сделалось прескрипцией и утратило свою эмпирическую проверяемость. Среди таких утверждений, перешедших из разряда описаний в разряд оценок, можно выделить две разновидности: утверждения, не проверяемые в рамках определенной, достаточно узкой практики, и утверждения, не проверяемые в рамках любой, сколь угодно широкой практики. Напр., человек, просматривающий почту, не может сомневаться в своем имени, пока он занят этой деятельностью. Ко второй разновидности относятся утверждения, названные Витгенштейном методологическими: «Существуют физические объекты», «Земля существовала до моего рождения», «Объекты продолжают существовать, даже когда они никому не даны в восприятии» и т.п. Связь этих утверждений с др. нашими убеждениями практически всеобъемлюща. Подобные утверждения зависят не от конкретного контекста, а от совокупности всего воображаемого опыта, в силу чего пересмотр их практически невозможен.

Имеются, т.о., пять типов утверждений, по-разному относящихся к практике их употребления: 1) утверждения, относительно которых не только возможно, но и разумно С. в рамках конкретной практики; 2) утверждения, в отношении которых С. возможно, но не является разумным в данном контексте (напр., результаты надежных измерений; информация, полученная из заслуживающего доверия источника); 3) утверждения, не подлежащие С. и проверке в данной практике под угрозой ее разрушения; 4) утверждения, ставшие стандартами оценки иных утверждений и потому не проверяемые в рамках данной практики, однако допускающие проверку в др. контекстах; 5) методологические утверждения, не проверяемые в рамках любой практики. Можно предположить, что утверждение типа (3) всегда входит в состав утверждения типа (4) и является стандартом оценки др. утверждений. Эти два типа утверждений можно сделать предметом С.. проверки и обоснования, выйдя за пределы их практики и поместив в более широкий или просто иной контекст. Что касается методологических утверждений, входящих во всякую мыслимую практику, аргументация в их поддержку может опираться только на убеждение в наличии тотального соответствия между совокупностью наших знаний и внешним миром, на уверенность во взаимной согласованности всех наших знаний и опыта.

Витгенштейн Л. Философские работы. М., 1994. Ч. I; Мур Дж. Зашита здравого смысла // Аналитическая философия: становление и развитие. М., 1998; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000.

А.А. Ивин














СООБЩЕСТВО МИРОВОЕ — термин теории и практики международных отношений, указывающий на максимальную степень обобщенности восприятия мировой международной правовой ситуации и обозначающий системную совокупность всех существующих субъектов международного права, как государственных, так и иных, являющихся членами данного сообщества. Понятие «См.» прочно вошло в политический лексикон современности и служит объектом апелляции, а также предметом высшей мотивации для международных инициатив глобального характера. Ссылка на волю См., а также указание на действия, совершаемые от его имени, мотивированные его интересами, присутствуют в текстах официальных документов ООН и др. международных организаций. Членами См. являются народы, гос-ва, общественные структуры, группировки, союзы и др. объединения такого рода, религиозные объединения и движения, организации, правительственные и неправительственные, в т.ч. ООН и иные международные организации и учреждения всемирного характера, а также региональные межгосударственные политические, экономические, военные союзы, транснациональные экономические ин-ты и структуры, международные научные учреждения и т.п. Политические, экономические, социальные дипломатические, правовые, военные, гуманитарные связи и отношения между членами См. составляют в совокупности систему международных отношений, субъектами которых они выступают.

Прежде чем обрести свое современное значение, понятие См прошло долгий исторический путь, и его эволюция продолжается. Размышления о См. встречаются еще у антич. авторов, а впоследствии — у мыслителей эпохи Возрождения, хотя и те и другие подразумевали под этим нечто существенно отличающееся от сегодняшнего понимания данного понятия. В течение долгого времени понятие «См.» подразумевало прежде всего отношения монархов. Правовые механизмы формировались лишь в той части, в которой они были необходимы для поддержания межгосударственных отношений.

После Первой мировой войны формируется современное понятие «См.». Важным фактором развития понятия «См.» явилось осуждение войны как способа достижения гос-вом своих целей. Произошедший тогда же раскол мира на два противоборствующих лагеря, социалистический и капиталистический, не умолял значения данного фактора, поскольку советская Россия признала большинство принципов мирного сосуществования гос-в.

Понятие См. в ракетно-ядерный век приобретает смысл и качество, коренным образом отличающиеся от представлений прошлого. Осмысление объективной взаимозависимости общности судеб человечества во втор. пол. 20 в. привело к тому, что именно в этот период окончательно сложилось во многом противоречивое, но тем не менее реальное См. Реалии «холодной войны» создавали неблагоприятные условия для устойчивой всепланетарной общности стран и народов, но угроза тотального уничтожения превращала войну из универсального средства передела мира или установления мирового господства в средство стратегического балансирования и способствовала взаимному сдерживанию двух блоков, ограничивая их активность. Все более ощутимый вес приобретал фактор моральной оценки действий того или иного гос-ва со стороны См. На фоне межсистемной идеологической конфронтации развивался прагматический тезис о мирном сосуществовании социализма и капитализма, ставший фундаментом политики разрядки.

Новый этап в формировании См. начался после распада мировой системы социализма. Устранение глобального идеологического антагонизма позволило говорить о выработке стратегии развития всего человечества. См. сегодня обладает многосоставной структурой, изобилующей разнообразными региональными объединениями, но одновременно складывается и неуклонно расширяется система многообразных связей между региональными образованиями и отдельными государствами, функционируют Всемирный банк, Международный валютный фонд, Всемирная торговая организация, Парижский клуб стран-кредиторов и т.п.

ООН: Сборник документов. М., 1981; Уткин А.И. Американская футурология международных отношений в XX веке. М., 1990; Киссинджер Г. Дипломатия. М., 1997.














СОФИЗМ (греч. sophisma — хитрая уловка, измышление) — рассуждение, кажущееся правильным, но содержащее скрытую логическую ошибку и служащее для придания видимости истинности ложному утверждению. С. является особым приемом интеллектуального мошенничества, попыткой выдать ложь за истину и тем самым ввести в заблуждение. Отсюда «софист» в одиозном значении — это человек, готовый с помощью любых, в т.ч. недозволенных, приемов отстаивать свои убеждения, не считаясь с тем, истинны они на самом деле или нет.

Обычно С. обосновывает к.-н. заведомую нелепость, абсурд или парадоксальное утверждение, противоречащее общепринятым представлениям. Примером может служить ставший знаменитым еще в древности С. «Рогатый»: «Что ты не терял, то имеешь; рога ты не терял; значит, у тебя рога».

Др. примеры С.. сформулированных опять-таки еще в античности:

«Сидящий встал; кто встал, тот стоит; следовательно, сидящий стоит»;
«Но когда говорят «камни, бревна, железо», то ведь это — молчащие, а говорят!»;
«Знаете ли вы, о чем я сейчас хочу вас спросить? — Нет. — Неужели вы не знаете, что лгать нехорошо? — Конечно, знаю. — Но именно об этом я и собирался вас спросить, а вы ответили, что не знаете; выходит, вы знаете то, чего вы не знаете».

Все эти и подобные им С. являются логически неправильными рассуждениями, выдаваемыми за правильные. С. используют многозначность слов обычного языка, омонимию, сокращения и т.д.; нередко С. основываются на таких логических ошибках, как подмена тезиса доказательства, несоблюдение правил логического вывода, принятие ложных посылок за истинные и т.п. Говоря о мнимой убедительности С.. Сенека сравнивал их с искусством фокусников: мы не можем сказать, как совершаются их манипуляции, хотя твердо знаем, что все делается совсем не так, как это нам кажется. Ф. Бэкон сравнивал того, кто прибегает к С.. с лисой, которая хорошо петляет, а того, кто раскрывает С.. — с гончей, умеющей распутывать следы.

Нетрудно заметить, что в С. «Рогатый» обыгрывается двусмысленность выражения «то, что не терял». Иногда оно означает «то, что имел и не потерял», а иногда просто «то, что не потерял, независимо оттого, имел или нет». В посылке «Что ты не терял, то имеешь» оборот «то, что не терял» должен означать «то, что ты имел и не потерял», иначе эта посылка окажется ложной. Но во второй посылке это значение уже не проходит: высказывание «Рога — это то, что ты имел и не потерял» является ложным.

С. нередко использовались и используются с намерением ввести в заблуждение. Но они имеют и др. функцию, являясь своеобразной формой осознания и словесного выражения проблемной ситуации. Первым на эту особенность С. обратил внимание Г.В.Ф. Гегель.

Ряд С. древних обыгрывает тему скачкообразного характера всякого изменения и развития. Некоторые С. поднимают проблему текучести, изменчивости окружающего мира и указывают на трудности, связанные с отождествлением объектов в потоке непрерывного изменения. Часто С. ставят в неявной форме вопрос доказательства: что оно представляет собой, если можно придать видимость убедительности утверждениям, явно несовместимым с фактами и здравым смыслом? Сформулированные в тот период, когда логика как наука еще не существовала, древние С.. хотя и непрямо, ставили вопрос о необходимости ее построения. В этом плане они непосредственно содействовали возникновению науки о правильном, доказательном мышлении.

Употребление С. с целью обмана является некорректным приемом аргументации и вполне обоснованно подвергается критике. Но это не должно заслонять того факта, что С. представляет собой также неизбежную на определенном этапе развития мышления неявную форму постановки проблем.

Чернышев Б.С. Софисты. М., 1929; Ивин А.А. Софизмы как проблемы // Вопросы философии. 1984. № 2; Он же. Логика. М., 1997.

А.А. Ивин













СОФИСТЫ (от греч. sophistes — мудрец) — поставили в центр филос. внимания проблемы человека и общества (втор. пол. 5 — пер. пол. 4 в. до н.э.). В условиях демократии умение публично говорить, убеждать и переубеждать стало жизненно важным. С. учили искусству побеждать противника в спорах и в тяжбах. А «в судах, — скажет позднее Платон, — решительно никому нет никакого дела до истины, важна только убедительность». Поэтому слово «С.» приобрело предосудительный смысл. Под софистикой стали понимать умение представлять черное белым, а белое — черным. С. были философами в той мере, в какой эта практика получала у них мировоззренческое обоснование.

Вместе с тем С. сыграли и положительную роль в духовном развитии Эллады, Они — теоретики и преподаватели красноречия. Многие из С. обладали удивительным даром слова. Велики их заслуги и в области подготовки логики. Вызывающе нарушая еще не открытые законы мышления, С. способствовали их открытию. В гносеологии С. сознательно поставили вопрос о том, как относятся к окружающему нас миру мысли о нем? На этот вопрос С. отвечали отрицательно: объективный мир непознаваем. Однако агностицизм С. ограничен их релятивизмом — учением о том, что все в мире относительно, в том числе относительна и истина, ибо она зависит от условий, места и времени, от обстоятельств и от человека. С. учили, что истина у каждого своя. Как кому кажется, так оно и есть. С. отвергли объективные критерии добра и зла. Что кому выгодно, то и хорошо, то и благо. В области этики релятивизм С. превращался в аморализм.

С. разделили то, что существует по природе, и то, что существует по человеческим законам (рабство не от природы). Свой релятивизм С. распространили и на религиозную веру. С. вели странствующий образ жизни. И там, где они появлялись, догматизм традиции был поколеблен. Сами они могли сегодня доказать тезис, а завтра — антитезис. Это шокировало обывателя и пробуждало его мысль от догматической дремоты. У всех невольно возникал вопрос: а где все же истина?

С. принято делить на старших и младших. Среди старших выделялись Протагор, Горгий, Гиппий, Продик, Антифонт, Ксениад; среди младших — Алкидам, Тразимах (Фрасимах), Критий, Калликл. От многочисленных сочинений. С. сохранилось немного.

Фрагменты: Маковельский А.О. Софисты. Ч. 1—2. Баку, 1940-1941; Diets H., Kranz W. (Hrsg.). Die Fragmente der Vorsokratiker. Bd 2. Berlin, 1952.
Чернышев Б.С. Софисты. М., 1929; Gompezz H. Sophistik und Rhetorik. Stuttgart, 1965.

















СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЯ — идейно-политическое течение и социально-политическое движение, возникшее в рамках социализма и затем перешедшее на позиции постепенного совершенствования капитализма с целью утверждения большей свободы, солидарности и справедливости. С.-д. складывалась под воздействием Французской революции 1789 и идей социалистов К.А. Сен-Симона, Ш. Фурье, Р. Оуэна; в дальнейшем существенное влияние на С.-д. оказал марксизм, от которого она восприняла идеи пролетарской революции и диктатуры пролетариата, всеобщего равенства, обобществления средств производства и т.д. В кон. 19 — нач. 20 в. под влиянием успехов рабочего движения в индустриально развитых странах Запада С.-д. постепенно отошла от марксизма и сосредоточилась на эволюционном совершенствовании старой общественной системы. Сохранение в программах социал-демократических партий революционных лозунгов и требования установления социализма сочеталось с прагматической политической практикой. После Октябрьской революции в России С.-д., провозгласившая своей целью построение «демократического социализма», и коммунизм оказались противниками.

Основополагающие установки «демократического социализма» были разработаны Э. Бернштейном (1850—1932), считавшим социализм «законным наследием» либерализма и называвшим его «организаторским либерализмом». Бернштейн подверг резкой критике положения марксизма о революции, классовой борьбе и диктатуре пролетариата и выдвинул программу перехода С.-д. на почву парламентской деятельности. Демократия, по Бернштейну, есть «средство и в то же время цель. Она есть средство проведения социализма, и она есть форма осуществления этого социализма». Активно выступали против большевизма и ленинизма теоретики С.-д. О. Бауэр, М. Адлер, К. Реннер и др.

После Второй мировой войны под влиянием опыта коммунизма и национал-социализма С.-д. окончательно утвердилась в признании непреходящей ценности правового гос-ва, демократического плюрализма и «демократического социализма». В частности, в Годесбергской программе Социал-демократической партии Германии, принятой в 1959, в качестве основных целей «социалистического стремления» провозглашаются свобода, справедливость и солидарность. Свобода означает самоопределение каждого человека; равенство дает смысл свободе, делая ее действительной для всех людей; справедливость выражает взаимообусловленность свободы и равенства и является не чем иным, как равной для всех свободой. В программах ряда других социал-демократических партий, также входящих в Социалистический интернационал, социализм как новая социально-политическая система, противостоящая капитализму, вообще не обозначен; иногда говорится о «функциональном социализме», при котором демократическое гос-во осуществляет функции перераспределения национального дохода в целях обеспечения большей социальной справедливости.

В уставе англ. лейбористской партии, принятом в 1918, долгое время была статья, гласившая, что своей главной целью партия считает установление «общественной собственности на средства производства, распределения и обмена». В 1995 вместо этого требования радикального обобществления была принята статья, определяющая лейбористскую партию как «демократическую» и «социалистическую». В статье говорилось: «Совместными усилиями мы достигнем больше, чем порознь, в создании общества, в котором власть, богатство и возможности находятся не в руках немногих, где права, которыми мы располагаем, соответствуют нашим обязанностям и где мы живем свободно, в духе солидарности, терпимости и уважения». Эта общая цель должна претворяться в жизнь путем создания: динамичной, основанной на конкуренции и служащей общему благу экономики; справедливого общества, обеспечивающего равенство возможностей и дающего гарантии против бедности, предрассудков и злоупотребления властью; открытой демократии, где правительство ответственно перед народом и где гарантируются фундаментальные права личности; здоровой окружающей среды; условий для адекватной защиты британского народа в кооперации с европейскими ин-тами ООН, Содружеством наций и др. международными организациями и ин-тами.

Эта смена основного ориентира лейбористов показывает, что они, сохраняя акцент на коллективистских, солидаристских началах, утратили ч.-л. общее с социализмом, намеревающимся взорвать и разрушить капитализм.

В «Социал-демократическом манифесте», подписанном в 1999 руководителями англ. лейбористов Т. Блэром и нем. социал-демократом Г. Шредером, говорится о том, что социал-демократы ни в коем случае не должны отказываться от своих главных ценностей: «честное отношение, общественная справедливость и равенство возможностей, свобода, солидарность и ответственность по отношению к другим». В манифесте проводится грань между социал-демократами и либералами: социал-демократы считают, что экономика, являющаяся фундаментом общества, должна быть рыночной, но само общество нельзя строить в 21 в. как рыночное. Навязать рыночной экономике «социальную ориентацию» и тем самым создать новый, отличный и от капиталистически-рыночного, и от государственно-социалистического тип общества призвано гос-во. Оно именуется «гос-вом материального благосостояния (гос-вом социального обеспечения)», и ему ставится в обязанность поддерживать предприимчивость, ни на минуту не поддаваясь иллюзии, что оно само может эту предприимчивость заменить. Главное направление усилий гос-ва — «как сделать общедоступным благосостояние и доступ к занятости народа, как предоставить ему возможность реализовать прогресс и сохранить естественную среду, в сознании долга, ответственности перед будущим поколением, как совместно преодолевать преступность и наркоманию...».

С.-д. играет важную роль в жизни развитых капиталистических стран. При этом различия между социал-демократическими партиями и партиями либеральных и консервативных идейно-политических ориентации заметно стираются. Среди социальных теорий (социализм, анархизм, либерализм и консерватизм) С.-д. занимает промежуточное положение между социализмом, либерализмом и консерватизмом, все более тяготея к двум последним.

Бернштейн Э. Проблемы социализма и задачи либерал-демократии. М., 1901; Западноевропейская социал-демократия: поиски обновления. М., 1989; Сорман Г. Выйти из социализма. М., 1991; Майер Т. Демократический социализм — социальная демократия. М., 1993; Гаджиев К.С. Политическая наука. М., 1996; Западная социл-демократия: поиск обновления в условиях кризиса. М., 1998; Kergoat J. Le Parti Socialiste; De la Commune a nos jours. Paris, 1983; Contemporary Political Studies. London, 1994. Vol. 1—2.

A.A. Ивин











СОЦИАЛИЗМ (от лат. socialis — общественный, фр. socialisme) — социальный строй, ставящий перед собой глобальную цель свержения капитализма, построения в обозримом будущем совершенного общества, завершающего историю человечества, и мобилизующий для достижения этой цели все имеющиеся в его распоряжении ресурсы; теории, обосновывающие возможность или даже необходимость построения такого общества. С. является радикальным коллективизмом индустриальной эпохи, история которой разворачивается между двумя крайними полюсами: С. и капитализмом (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество).

Теоретический С. начал складываться еще в 15— 16 вв. (Т. Мор, Т. Кампанелла, Ж. Мелье, Г.Б. де Мабли, Морелли и др.) и обрел форму социальной теории в работах К.А. де Сен-Симона, Ф.М.Ш. Фурье и Р. Оуэна. К. Маркс и Ф. Энгельс придали теории С. большую реалистичность, указав, что установление С. должно произойти путем насильственного ниспровержения капитализма во всех развитых странах и установления в них диктатуры пролетариата; в дальнейшем С. предстояло утвердиться во всем мире и стать первым этапом на пути перехода человечества от капитализма к коммунизму. В массовое социальное движение С. превратился во втор. пол. 19 в. Вскоре в нем наметились два крыла: радикальный С.. ставивший целью обозримого будущего свержение капитализма и построение совершенного коммунистического общества, и умеренный С. (социал-демократия), отодвигавший создание социалистического общества на неопределенное будущее и ориентированный не на подготовку социалистической революции, а на постепенное совершенствование существующего капиталистического общества с целью достижения больших свободы, справедливости и солидарности. В 1920-е гг. пути радикального С. и социал-демократии решительно разошлись (нужно отметить, что некоторые социал-демократические партии до сих пор употребляют в своих программных документах слово «С.»). В этот же период на историческую арену вышла новая, некоммунистическая версия С. — национал-социализм. С.. замешанный на национализме (расизме), тоже намеревался построить «рай на земле», но лишь для избранной части человечества и притом за счет подавляющего его большинства. Национал-социализм с самого начала означал жестокую войну, и его история оказалась недолгой.

С. интернационального типа, или коммунизм, намеревался обеспечить прекрасное будущее для всего человечества; опираться предполагалось на пролетарскую солидарность, научно-технический прогресс и более эффективную, чем капиталистическая, централизованную организацию экономики. Данный тип С. просуществовал дольше, охватив почти треть человечества, но в конце концов разрушился из-за малоэффективной экономики, связанной централизованным планированием, и безудержного экспансионизма.

Коммунизм и национал-социализм убедительно показали, что коллективизм индустриального общества неминуемо оказывается тоталитаризмом.

Основные черты С.. являющегося коллективистической альтернативой индивидуалистическому, или открытому, обществу, можно суммировать следующим образом: С. возникает не спонтанно, а по ранее выработанному плану и ставит своей задачей достижение четко обозначенной цели; С. не признает каких бы то ни было сфер, в которых индивид и его воля являлись бы конечной ценностью; устремленность С. к некой единой цели диктует введение централизованного планирования, замещающего конкуренцию в сфере экономики; основным принципом социалистического общества является монополия, относящаяся не только к плану экономического развития, но и к безраздельно господствующей идеологии, средствам коммуникации, единственной правящей партии и т.д.; С. отождествляет общество и гос-во, что ведет к уничтожению гражданского общества и превращению врагов гос-ва во врагов народа; жестокость и террор социалистических режимов прямо вытекают из возвышенного стремления перестроить жизнь общества в соответствии с единой, заранее заданной и не подлежащей обсуждению целью; поскольку фундаментом всех прав и свобод личности является экономическая свобода, вслед за ее уничтожением С. ликвидирует и все др. права и свободы; разные формы С. могут ожесточенно бороться друг с другом, но основным противником для них, как разновидностей коллективизма, является индустриальное индивидуалистическое (капиталистическое) общество; С. создает особый коллективистический стиль жизни, когда основная масса населения с энтузиазмом жертвует настоящим ради «прекрасного будущего», а страх пропитывает все поры общества; С. ведет в конечном счете к торможению экономического развития и не выдерживает конкуренции с открытым обществом в сфере экономики.

Две основные формы С. — коммунизм и национал-социализм — различаются в целом ряде аспектов, и прежде всего в своем отношении к собственности. Мобилизуя все свои ресурсы для достижения глобальной цели, они в первую очередь обращают внимание на централизованное планирование и частную собственность, способную уклоняться от осуществления общего плана. Коммунизм, следуя единодушному мнению всех его теоретиков, от Мора до Маркса, обобществляет частную собственность. Национал-социализм ограничивается тем, что ставит ее под жесткий контроль гос-ва. В частности, Гитлер не раз подчеркивал, что С. в более современном его понимании — это не непременное обобществление собственности, а в первую очередь обобществление душ: собственность можно оставить в какой-то мере в частных руках, если сделать собственника управляющим ею от лица социалистического гос-ва.

И Маркс, и В. И. Ленин настаивали на том, что коммунизм неминуемо придет на смену капитализму прежде всего в силу того, что первый способен обеспечить более высокую производительность труда, чем второй. Это была одна из основных ошибок классического, марксистско-ленинского учения о С. (коммунизме). Экономика с глубоким разделением труда может функционировать только плюралистическим и децентрализованным образом. С. по самой своей природе не способен выдержать экономическое состязание с капитализмом. Пример социалистической России хорошо показал это. «Экономический великан, каким была Россия в начале века, превратился в карлика, едва различимого на экономической карте мира... Менее чем за столетие социализм превратил одну из великих и богатейших стран планеты в бедную озлобленную попрошайку, живущую на подаяние международного сообщества и шантажирующую его своим ядерным оружием. Двадцатое столетие для России оказалось во многом потерянным» (А. Илларионов).

Крах ведущих социалистических проектов — национал-социализма и коммунизма — зародил сомнение в том, что коллективизм способен возродиться в постиндустриальном обществе в форме какой-то новой версии С. Вместе с тем существует теория такого построения экономики С.. при котором она оказывается способной лучше и быстрее обеспечить экономические условия максимальной социальной эффективности, нежели капиталистическое общество. В частности, еще в нач. 20 в. В. Парето писал: «...Если социалистическая организация, какой бы она ни была, стремится, чтобы общество достигло определенной потребительской стоимости, то она оперирует только характером распределения и видоизменяет его непосредственно, передавая одним то, что отнимает у других. Что касается производства, то оно должно быть организовано точно так же, как и при режиме свободной конкуренции и частном владении капиталом». В дальнейшем ряд экономистов, последователей Парето (О. Ланге, Ф. Тейлор и др.), попытались показать, что социалистическая экономика, обеспечивающая свободу выбора потребителю и свободу выбора занятий (т.е. сохраняющая рынок предметов потребления и договорную систему заработной платы), окажется даже более рациональной, чем капиталистическая, и будет более близка к идеальному типу, обеспечиваемому чистой и безукоризненной конкуренцией. Идея рыночной социалистической экономики направлялась против аргументов Ф.А. Хайека, Л. фон Мизеса и др. о неосуществимости рационального расчета в экономике с коллективной собственностью, в которой правительством регулируются и распределение, и производство. В дальнейшем план соединения коллективистической собственности с рыночной экономикой попытался конкретизировать экономист М. Алле, полагавший, что «является ошибкой утверждение... будто коллективистская экономика ни в коем случае не могла бы достичь оптимального состояния из-за теоретической невозможности ее конкурентной организации...». Алле, однако, признавал, что осуществление такой организации полностью обобществленной экономики «встретилось бы со значительными трудностями, которые можно, по всей вероятности, считать непреодолимыми при нынешнем состоянии политического и экономического воспитания народов». «Третий путь» между старым, отказывающимся от рынка С.. и капитализмом, предлагавшийся Парето и Алле, пока что остается утопией, подобной социалистическим концепциям Сен-Симона и Фурье. Судьбу такого рода утопий в силу будущего их воздействия на социальную теорию и практику предсказать невозможно.

Хотя С.. как и капитализм, — явление индустриальной эпохи, высказывается мнение, что С. едва ли не столь же стар, как и сама человеческая история, и что первые теории социалистического переустройства общества были предложены еще в античности. Это мнение начало складываться в кон. 19 в. и сразу же завоевало большую популярность. «Социализм появился не сегодня, — пишет, напр., Г. Лебон. — По излюбленному выражению историков древности, можно сказать, что начало появления социализма теряется в глубине веков. Он имел целью уничтожить неравенство общественных положений, которое как в древнем, так и в современном мире представляет собой один и тот же закон. Если всемогущее божество не пересоздаст природу человека, то это неравенство, вне всякого сомнения, будет существовать, пока существует наша планета. Борьба богатого с бедным, надо полагать, будет продолжаться». Если С. сводится к упрощенно понимаемой борьбе бедных с богатыми, а само разделение людей на бедных и богатых выводится из вечной и неизменной природы человека, то, естественно, С. оказывается постоянным фактором человеческой истории, от ее начала и до ее конца. Сама история предстает при этом в крайне упрощенном виде как непрерывная борьба С. за свое утверждение или, напротив, как постоянная борьба против С.

Сходство форм коллективистического общества, принадлежащих разным эпохам, не должно быть поводом для такого упрощения реальной истории, когда эти формы истолковываются как предварительные наброски С.. т.е. современного, индустриального коллективизма. В таком случае пришлось бы говорить, как это делает, напр., И.Р. Шафаревич, о «социализме Платона», «хилиастическом социализме», «государственном социализме империи инков или Древнего Египта» и т.п. Это было бы модернизацией истории, явным опрокидыванием современности в прошлое.

«Социализм, конечно, обозначает так много различных вещей, — говорит Э. Гидденс, — что этот термин является не более чем ярлыком, под которым имеется в виду любой предполагаемый социальный порядок, который конкретный мыслитель желал бы видеть воплощенным». Чрезвычайная многозначность слова «С.» и его популярность в социальных науках не означают, однако, что не может быть выделено исторически устойчивое, ключевое его значение.

Шафаревич И.Р. Социализм как явление мировой истории // Он же. Есть ли у России будущее? М., 1991; Лебон Г. Психология социализма. СПб., 1995; Алле М. Экономика как наука. М., 1995; Гидденс Э. Постмодерн // Философия истории. М., 1995; Илларионов А. Экономика стала рыночной, политика осталась социалистической // Знамя. 1999. №11; Зиновьев А.А. На пути к сверхобществу. М., 2000; Явин А.А. Философия истории. М., 2000; Allais M. Les conditions de reflect dans 1 economie. Milana, 1967; The Socialist Idea: A Repraisal. London, 1974; Hayek F.A. Socialism and Science // New Studies in Philosophy, Politics, Economics and the History of Ideas. Chicago, 1978.

А.А. Иван












СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ РЕАЛИЗМ — художественный стиль, почти безраздельно господствовавший в искусстве устойчивого коммунистического (социалистического) общества. Искусство С.р. должно было изображать жизнь в свете идеалов коммунизма (социализма). Предполагалось, что эти идеалы определяют не только содержание произведений искусства, но и их форму. «Литература и искусство социалистического реализма, — констатирует «Литературный энциклопедический словарь» (1987), — создали новый образ положительного героя — борца, строителя, руководителя. Через него полнее раскрывается исторический оптимизм социалистического реализма: герой утверждает веру в победу коммунистических идей, несмотря на отдельные поражения и потери».

Термин «С.р.» появился в советской печати в 1932 как попытка конкретизировать отстаиваемую представителями «Ассоциации пролетарских писателей» идею перестроить литературу на основе «диалектико-материалистического творческого метода». Принцип С.р. был провозглашен М. Горьким и поддержан Сталиным. «Социалистический реализм, — говорил Горький на 1-м Всесоюзном съезде советских писателей (1934), — утверждает бытие как деяние, как творчество, цель которого — непрерывное развитие ценнейших индивидуальных способностей человека ради победы его над силами природы, ради его здоровья и долголетия, ради великого счастья жить на земле».

Примерно в это же время в нацистской Германии начал утверждаться художественный стиль, в сущности аналогичный С.р. («изображение действительности в ее революционном развитии»), но ориентированный не на построение коммунизма, а на создание чисто арийского гос-ва («тысячелетнего рейха»), эксплуатирующего покоренные им народы. Сталин и Гитлер понимали несомненную значимость выступлений деятелей литературы и искусства в поддержку их режимов. Оба диктатора сознавали также, что эффект подобных выступлений заметно усилится, если люди искусства будут объединены в соответствующие организации, действующие якобы на основе принципа добровольности и руководствующиеся в своем творчестве идеей построения «нового общества». В мае 1933 Геббельс прямо заявил, что в соответствии с требованиями нового режима «все события культурной жизни должны быть связаны с осознанной политико-идеологической пропагандой», а все, что связано с «еврейско-либеральным направлением... должно быть вырвано с корнем».

Принцип «Искусство должно быть понятным народу» был основным мотивом борьбы тоталитарных обществ с модернистским искусством, во многом ориентировавшимся на избранных. Искусство понятно самой широкой аудитории, только если оно предметно, реалистично. Отсюда необходимость в С.р., т.е. в реалистическом искусстве, отображающем мир в свете социалистических идеалов, и в «национал-социалистическом реализме», представляющем настоящее с позиции национал-социалистических идеалов. Телеологический реализм тоталитарного искусства являлся параллелью филос. реализму тоталитарного общества, систематизирующему естественную филос. установку обычного человека с учетом той глобальной цели, которая стоит перед таким обществом (см.: Диалектический материализм).

Писательница Т.Н. Толстая характеризует С.р. как «восхваление начальства в доступных ему формах». О произведениях, написанных в духе С.р., действительно можно говорить как о «восхвалении начальства», т.е. правящей коммунистической партии и в особенности ее ядра — бюрократии коммунистического общества, его номенклатуры. Однако «начальство» превозносится в этих произведениях в формах, доступных не только ему, но и самым широким массам.

Центральным действующим лицом произведений С.р. является т.н. простой советский человек. Такой человек, не обремененный особыми познаниями, но интуитивно схватывающий глубинную, классовую суть всего, агрессивный в отстаивании своих взглядов, не был выдумкой деятелей советского искусства. Он существовал реально и являлся прообразом того «нового человека», которого намеревался создать со временем коммунистический режим. «Большевики хотели, чтобы инвалид Гаврилыч стал Бетховеным. Главная их гнусность в том, что они убедили Гаврилыча, он еще и сегодня считает себя Бетховеным и поэтому страдает в новом мире рок-музыки» (Б. Парамонов). Т.о., не только пропагандой, но и искусством коммунистического общества постоянно превозносился образ «простого человека», интуитивно чувствующего «правду жизни» и находящего правильные решения в тех ситуациях, в которых пасуют даже изощренные умы. О «простом советском человеке» слагались песни, он был непременным героем всех производственных романов. В Средние века, когда тоже восхвалялась «святая простота», превосходящая ученую мудрость, рассказы о простаках нередко окрашивались юмором. «Простой человек» как один из основных героев советской литературы трактовался, однако, вполне серьезно. Кумир советской молодежи в течение многих десятилетий Павка Корчагин был совершенно необразованным человеком. Но у него острое революционное чутье, дававшее ему несомненное, как казалось, право учить жить так, чтобы «не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Советские школьники заучивали его монолог о скорейшем революционном освобождении человечества наизусть и запоминали на всю жизнь. В 1970-е гг. писатель Вен. Ерофеев с иронией писал в записной книжке о «нашем простом советском сверхчеловеке».

Споры о приемлемости метода С.р., робко начавшиеся в 1960-е гг., затихли, не получив развития, в начале 1990-х, когда окрепло сомнение в том, что коммунизм — это действительно положительный конец человеческой истории и что стандартный герой советского искусства, борющийся за воплощение коммунистических идеалов и представляющий собой однобокую, аскетичную и лишенную подлинной душевной глубины личность, на самом деле может оцениваться как положительный герой.

С.р. господствовал в советском искусстве с начала 1930-х до конца 1950-х гг. В дальнейшем, по мере растущего разложения советского коммунизма понятия «советское искусство» и «искусство С.р.» начинают все более расходиться. Несмотря на идеологическое давление, все чаще появляются произведения, не только не вполне отвечающие методу С.р., но и прямо не считающиеся с ним. Характерными примерами могут служить произведения лауреатов Нобелевской премии по литературе Б. Пастернака и А. Солженицына, фильмы Г. Чухрая «Баллада о солдате» и «Чистое небо», новая проза о Великой Отечественной войне и др. Советское искусство кон. 1970—1980-х гг. во многом уже свободно от идеи воплощения требований С.р., хотя явного отказа от самого принципа С.р. не происходит.

Марков Д.Ф. Проблемы теории социалистического реализма. М., 1975; Горький М. О литературе. М., 1980; Философский энциклопедический словарь. М., 1983; Буллок А. Гитлер и Сталин. Жизнь и власть. Смоленск, 1994; Ржевская Е. Геббельс. М., 1994; Ерофеев В.В. Из записных книжек // Он же. Оставьте мою душу в покое. Почти все. М., 1995; Ивин А.А. Введение в философию истории. М., 1997; Парамонов Б. Конец стиля. М., 1997.

И.П. Никитина















СОЦИАЛЬНАЯ ТЕНДЕНЦИЯ — достаточно устойчивая линия развития группы взаимосвязанных социальных явлений. Понятие «С.т.» является одним из основных в методологии социальных и гуманитарных наук; его роль во многом аналогична той, какую в методологии естественных наук играет понятие закона науки. Особенно существенное значение имеет исследование С.т. в истории и тех подобных ей науках, для которых понятие научного закона является инородным. Примерами С.т. могут служить тенденция роста численности человечества, остающаяся устойчивой в течение многих веков, тенденция технического прогресса, распространяющаяся на три последних столетия, и т.п. С.т. могут быть универсальными, охватывающими все человечество, или локальными, касающимися только отдельных регионов или групп стран, отдельных социальных групп и т.д.

Идея существования особых законов, которым подчиняется историческое развитие, начала утверждаться в эпоху Просвещения. Номологическое, опирающееся на универсальный закон объяснение исторических событий противопоставлялось характерному для средневековых концепций телеологическому их объяснению. Идея о том, что задача науки истории (и более широко — науки об обществе) заключается в том, чтобы открыть законы исторического развития, высказывалась О. Контом, К. Марксом, Дж.С. Миллем, В. Вундтом, Г. Зиммелем, М. Вебером и др. Однако уже в Нач. 20 в. число сторонников идеи стало заметно уменьшаться. Во многом этому способствовало то, что положения, предлагавшиеся в качестве законов истории, оказывались на поверку идеализациями, не приложимыми к реальному обществу (Маркс и др.), или не имели сколь-нибудь ясного содержания (Вундт, К. Брейзиг, Н.Я. Данилевский и др.). «Согласно закону социальных равнодействующих, — утверждал, напр., Вундт, — каждое данное состояние в общем всегда сводится к одновременно имеющимся слагаемым, которые соединяются в нем для единого совместного действия». Трудно сказать, что означает данный «закон» и какое вообще отношение он имеет к истории.

Позиция, согласно которой история представляет собой смену уникальных и единичных явлений и в ней нет прямого повторения одного и того же и потому нет законов, начала складываться в кон. 19 — нач. 20 в. (Г. Риккерт, В. Виндельбанд, В.Дильтей, Б. Кроче и др.), но утвердилась только во втор. пол. 20 в. «Если мы постигаем в истории общие законы, то собственно история остается вне нашего познания. Ибо история в своем индивидуальном облике всегда неповторима» (К. Ясперс). Рассмотрение истории по аналогии с процессами, происходящими в природе, является, по Ясперсу, простым следствием нашей привычки мыслить в категориях мира природы. «...В конечном счете, уникальное и необратимое становление, — пишет об истории Р. Арон, — по своему определению не несет в себе закона, поскольку оно не воспроизводится...»

Вместо термина «Ст.», использующегося П.А. Сорокиным, Ясперсом и др., К. Манхейм вводит термин «principia media»; «промежуточные принципы» — это «в конечном счете универсальные силы, действующие в конкретных условиях, они составляются из разнообразных факторов, наличествующих в данном месте и в данное время, и представляют собой особую комбинацию обстоятельств, которая может никогда больше не повториться».

То, что историки интересуются единичными явлениями, а не законами или обобщениями, совместимо с научным методом, в частности с принципом причинности («Все имеет причину, и ничто не происходит без предшествующей причины»). Но если в естественных науках причинные объяснения служат средством проверки универсальных законов, то в истории они используются для объяснения единичных событий.

Выявление причинных зависимостей между историческими событиями и обнаружение складывающихся в определенный период в определенном обществе тенденций развития, прослеживание линий развития его структур, ин-тов, идей и т.д. — основные задачи науки истории. С.т. не являются законами истории, хотя внешне и напоминают последние. Научный закон представляет собой универсальное утверждение, его общая форма: «Для всякого объекта верно, что если этот объект имеет свойство А, то он имеет также свойство 5». Высказывание о С.т. является не универсальным, а экзистенциальным: оно говорит о существовании в определенное время и в определенном месте некоторого направленного изменения. Если закон действует всегда и везде, то С.т. складывается в конкретное время и срок ее существования ограничен. Напр., долговременная С.т. роста численности человечества может при неблагоприятных условиях измениться за считанные десятилетия, результаты технического прогресса могут быть утрачены в течение жизни одного поколения и т.п. Тенденция, отчетливо проявившаяся в одну эпоху, может совершенно отсутствовать в др. эпоху. Антич. философы говорили, к примеру, о ясном направлении смены форм правления: от демократии к аристократии и затем к тирании. Но сегодня такой С.т. уже нет: некоторые демократии длятся, не вырождаясь, др. сразу же переходят к тирании и т.д.

Одной из типичных ошибок, касающихся тенденций исторического развития, является распространение С.т., кажущихся устойчивыми в настоящем, на прошлое или на будущее. Так, в нач. 1960-х пг. Сорокин выделил «три главные тенденции нашего времени»: перемещение творческого лидерства человечества из Европы в Америку, Азию и Африку; распад чувственной (материалистической) культуры и переход к идеационной (религиозной) культуре; сближение капиталистического и коммунистического порядков и образов жизни и формирование более совершенного, чем капитализм и коммунизм, интегрального строя. Уже сейчас можно сказать, что первая тенденция реализуется только частично, а два др. предсказания оказались ошибочными.

Арон Р. Введение в философию истории. М., 1988; Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 2; Он же. Нищета историцизма. М., 1993; Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994; Брейзиг К. Законы мировой истории // Философия истории. Антология. М., 1995; Вундт В. Социальные законы // Там же; Сорокин П.А. Главные тенденции нашего времени. М., 1997; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000; Mannheim К. Man and Society in the Age of Reconstruction. New York, 1967.

А.A. Ивин











СОЦИАЛЬНАЯ ТЕОРИЯ — научная теория, претендующая на объяснение и понимание достаточно широкой, внутренне связной области социальных явлений или общества в целом. Теории социального развития чрезвычайно многообразны, они, как правило, не согласуются друг с другом, а то и прямо противоречат одна др. На первый взгляд представляется, что в безбрежной сфере социального теоретизирования нет никаких ориентиров. Однако при общем подходе обнаруживается, что в каждую эпоху существуют определенные типы социального теоретизирования, допускающие относительно простую классификацию. В частности, для классификации социальных теорий индустриального общества, начавшего утверждаться в Зап. Европе с 17 в., могут использоваться оппозиции «радикализм — реформизм» и «коллективные ценности — индивидуальные ценности».

Радикализм означает требование решительного, коренного преобразования общества, не особенно считаясь со старыми социальными ин-тами и индивидуальными свободами. В основе радикализма лежит обычно полная неудовлетворенность предшествующей историей, существующим обществом, ныне живущим человеком. Радикализм связан со стремлением разрушить до основания старое общество и создать на его развалинах новое, гораздо более совершенное общество, совершенного человека и, возможно, даже более совершенную природную среду, достойную нового общества и нового человека. Реформизм, являющийся противоположностью радикализма, означает, соответственно, постепенное, поэтапное преобразование общества, не ставящее перед собой глобальных целей и учитывающее ценность уже существующих социальных ин-тов и традиций, воплощающих прошлый опыт. Реформизм обычно скептически относится к идеям создания некоего идеального общества и совершенного человека, призывая ценить то, что уже есть, несмотря на все его недостатки. В политике радикально настроенные люди или движения обычно именуются «левыми» и противопоставляются «правым», или консервативно настроенным реформистам.

К коллективным ценностям относится то, что считается позитивно ценным какими-то социальными коллективами или обществом в целом. Индивидуальные ценности включают все то, что предпочитается отдельными людьми, является объектом их желания или интереса.

Ст. относится к одному из двух классов в зависимости от того, предполагаются ею радикальные или, напротив, постепенные способы социальных преобразований. С др. стороны, С.т. может либо отдавать приоритет коллективным ценностям, либо ставить индивидуальные ценности выше коллективных. Объединение этих двух делений дает четыре основных типа современного социального теоретизирования: социализм, анархизм, консерватизм и либерализм. Эти типы являются не столько теориями в обычном, или узком, смысле, сколько разными стилями размышления о социальных проблемах, разными способами подхода к их решению.

Стили социального теоретизирования во многом подобны стилям в искусстве (классицизм, романтизм и пр.). «Человеческая мысль также развивается "стилями"... Различные стили мышления развивались в соответствии с партийными направлениями, так что можно говорить о мысли "либеральной" или "консервативной", а позднее также о "социалистической" (К. Манхейм). В рамках каждого из стилей существует множество конкретных, с разной степенью отчетливости сформулированных теорий, отчасти конкурирующих, отчасти солидаризующихся друг с другом. В частности, нет какой-то единой концепции социализма, приемлемой для всех социалистов. Напротив, разные версии социализма иногда настолько далеки друг от друга, что выявление их глубинной общности превращается в самостоятельную проблему (напр., социализм, предполагающий интернационализм и обобществление собственности, и социализм, основанный на идее превосходства одних наций над др., сохраняющий собственников, но делающий их уполномоченными гос-ва по управлению собственностью). Даже в зап. марксистском социализме всегда существовали многочисленные течения, остро полемизировавшие друг с другом.

Социализм и анархизм роднит радикализм в предполагаемом преобразовании общества. Но если первый настаивает на утверждении определенных коллективных ценностей, то второй провозглашает своей целью немедленное и радикальное освобождение личности от всех разновидностей политической, экономической и духовной власти: «Анархизм — вывороченный наизнанку буржуазный индивидуализм» (В.И. Ленин). Консерватизм и либерализм близки в предполагаемых ими методах постепенного реформирования общества. Однако первый ориентируется гл. обр. на коллективные ценности, вырабатываемые органическими социальными целостностями (нация, гос-во, но не социальные классы), в то время как второй выдвигает на первый план отдельного человека, а ценность общественных групп или учреждений измеряет исключительно тем, в какой мере ими защищаются права и интересы индивида. Противоположностью социализма как радикального коллективизма является либерализм как реформистский индивидуализм. Противоположностью анархизма, представляющего собой радикальный индивидуализм, является консерватизм, отстаивающий реформистский коллективизм.

Социализм, анархизм, консерватизм и либерализм можно назвать «чистыми типами» социальной мысли. На их основе возникают разнообразные промежуточные разновидности теорий, получившие особое распространение в 20 в. Так, либеральный, или демократический, социализм, называемый иногда «социализмом с человеческим лицом», дополняет концепцию социализма определенными идеями либерализма; неолиберализм — результат усвоения классическим либерализмом определенных элементов консерватизма и т.д.

Проведенная классификация охватывает социальные концепции, выдвинутые примерно в четыре последние столетия. Для каждой из них можно найти отдаленных идейных предшественников. Но наличие такого, иногда очень отдаленного родства современных (или недавних) и существовавших в далеком прошлом С.т. не может быть основанием для утверждений, будто социализм столь же стар, как и сама человеческая история, а основные элементы теории социализма содержатся еще у Платона, или что отдельные идеи анархизма есть уже в философии Зенона и стоиков и т.п. Подобные утверждения явно неисторичны.

Ленин В.И. Полн. собр. соч. М., 1965. Т. 5; Андерсон П. Размышления о западном марксизме. М., 1991; Манхейм К.
Диагноз нашего времени. М., 1994; Гаджиев К.С. Политическая наука. М., 1996; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000.

А.А. Ивин














СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ — концептуально автономная область филос. познания, обращенная на общество, историю и человека как субъекта социокультурных взаимодействий.

В истории филос. мысли выделяются два типа социального философствования, исходящие из разного понимания целей и задач филос. мышления о мире.

Ценностная (валюативная) С.ф. исходит из понимания философии как софийного знания, мудрости бытия в мире, призванной ответить на вопрос о смыслах человеческого существования в обществе и истории. Соответственно, задачей С.ф. становится обсуждение желаемых форм общественного устройства, возможного предназначения истории и норм достойного существования в ней, которые соответствуют высшим (с т.зр. философа) ценностям человеческого бытия.

Валюативная С.ф. — от платоновских воззрений на гос-во до идеологем «Манифеста Коммунистической партии», историософии Ф. Ницше и Н.А. Бердяева — альтернативна научному познанию общества, выступает как своеобразная форма «социального проповедничества». Ее суждения основаны на ценностных предпочтениях, которые квалифицируются как истинные или ложные лишь в том случае, когда касаются «ценностей-как-средств», но не конечных «ценностей-как-целей», свободно избираемых людьми. Общезначимость подобных целей, их адекватность задачам выживания не дает оснований для признания их гносеологической истинности, взаимосведения должного к сущему.

Альтернативность науке — не недостаток, а достоинство валюативной философии, которая обосновывает «суперсистемы человеческой культуры», состоящие из знаний, верований, образов и норм, связанных отношениями логической и стилевой интеграции. В основе таких взаимосоотнесенных символических программ лежит рефлексия конечных ценностей существования, благодаря чему именно валюативный тип философствования выступает как ценностное самосознание эпох человеческой истории.

В отличие от ценностной С.ф. рефлективная С.ф. исследует общество, историю и человека в аспекте сущего, т.е. интересуется собственной логикой их бытия, которая дана субъекту познания феноменологически и все же не зависит от его ценностных предпочтений, являясь объектом верифицируемого знания.

Предметная задача рефлективной С.ф. — анализ сущности и существования социальной реальности как подсистемы единого и целостного мира, интересующего философию вообще.

Изучая сущность общественной жизни, С.ф. рассматривает ее как социум или надорганическую реальность — многообразный в своих проявлениях мир человека, выделенный из природы и отличный от нее. Практически все течения С.ф. связывают коренное отличие Homo sapiens с наличием сознания — способности к эвристическому символическому моделированию мира путем абстрактно-логического, вербального мышления. Становление этой способности означает преобразование биологической активности живых систем в деятельность человека (в т.ч. преобразование «орудодеятельностного» поведения животных предков человека, которое создало сильнейшие стимулы к становлению сознания, в собственно человеческий труд).

Вопрос о классификационном признаке Homo sapiens не совпадаете важнейшей проблемой С.ф. — вопросом о субстанциальной основе общественной жизни, которая придает социетальные свойства ее разнообразным субъектным, объектным, организационным проявлениям, обусловливает их качественную самотождественность и внутреннюю системную целостность.

Проблема социальной субстанции вызывает острые разногласия между философами. Одни считают такой субстанцией трансцендентальное сознание (в духе Абсолютной идеи или эманации Божественной воли), другие — посюстороннее сознание, выступающее как система смыслов (идей, образов, ценностей, норм), которая интегрирует все многообразие своих носителей и проводников в «надорганические» социокультурные системы (М. Вебер, П.А. Сорокин). Человеческая деятельность в подобном понимании выступает как модус идеальной субстанции, как процесс объективации смыслов и их последующей социализации.

Альтернативная т.зр. (К. Маркс и его последователи) рассматривает в качестве социальной субстанции предметную деятельность общественного человека, в которой сознание играет роль информационного механизма, обеспечивающего целенаправленное переустройство природной и социальной среды. В качестве идеально-регулятивной подсистемы деятельности (совокупности ее мотивов, целей, программ) сознание обусловливает процесс целереализации и существенно влияет на его результаты, диверсифицируя их в соответствии с присущей субъекту «свободой воли». Однако эта свобода не является абсолютной, поскольку содержание человеческих желаний, влечений, целей обусловлено системой материальных факторов деятельности, не являющихся ни видом сознания, ни формой его предметной объективации. Прежде всего речь идет о потребностях родовой природы человека, отличных от сознания и предпосланных ему в качестве подлинных первопричин человеческой активности.

Альтернативное понимание субстанциональной основы социума ведет к разному пониманию многих важнейших проблем С.ф., начиная с вопроса о существовании специфических для общества форм пространства и времени и кончая проблемами социального детерминизма. Так, способность к прогностическому моделированию виртуальных состояний среды, присущая человеку, ставит вопрос о специфике причинно-следственных зависимостей (в условиях, когда причиной действия становится представление о его возможных последствиях). Способность сознания ранжировать детерминирующие его потребности ставит вопрос о соотношении необходимости и свободы, случайности и вероятности в человеческом поведении.

Особое значение обретает проблема закономерности социального процесса, наличия в нем объективных, устойчиво воспроизводимых, сущностных связей. Т.зр., отрицающей сам факт существования законов в социальном процессе, творимом субстанциально свободной человеческой волей, противостоят концепции, не склонные ограничивать сферу закономерности лишь царством природы. В одном случае социальную регулярность пытаются редуцировать к универсальным законам системной самоорганизации (синергетика), биологии (социобиология) или рассмотреть ее как следствие детерминирующего воздействия внешней среды (географический детерминизм). В другом — вывести из имманентных регулярностей сознания (индивидуального или коллективного). В третьем — из факторов социального процесса, действующих помимо сознания и независимо от него (материалистическое понимание истории).

Анализ социальной реальности как подсистемы окружающего и охватывающего нас мира не исчерпывает всей проблематики С.ф. Конкретизируя круг своих проблем, она переходит от рассмотрения абстрактно взятой сущности социального (как классификационной альтернативы природного) к рассмотрению его действительности, т.е. единства сущности и существования. Это означает, что С.ф. дополняет анализ социума как совокупности неприродных свойств и качеств, воплощенных в любом сформировавшемся человеческом индивиде, рассмотрением общества как необходимой организационной формы воспроизводства социальности.

Осуществляя такой подход, рефлективная социальная философия вступает в отношения концептуального взаимопересечения с теоретической социологией (в ее широком понимании, которое не ограничивает предмет социологии одним из многих участков общественной жизни — социальными процессами, противопоставленными процессам экономическим, политическим и духовным).

Разные течения С.ф. предлагают разное понимание природы человеческого общества. Сторонники номиналистической т.зр. фактически растворяют общество в человеке, рассматривают его (общество) как «удобный термин», за которым не стоит никакой онтологической реальности, отличной от суммарной жизнедеятельности человеческих индивидов. Альтернативная т.зр. понимает общество как систему надындивидуальных реалий, складывающихся в процессе взаимодействия людей и обладающих интегральными свойствами, отсутствующими у индивидов, взятых по отдельности. Эти реалии включают в себя устойчиво воспроизводимые системы общественных отношений, возникающих в процессе распределения труда, собственности и власти; безличные роли и статусы, фиксирующие место индивидов в подобных отношениях; системные совокупности ролей, образующие социальные ин-ты; надындивидуальные стереотипы культуры — шаблоны мышления и чувствования и т.д.

Подобные реалии оказывают сильнейшее формирующее влияние на человеческих индивидов — настолько сильное, что у некоторых философов и социологов (Э. Дюркгейм и его последователи) возникает желание «субъективировать» матрицы социального взаимодействия, превратив общество в самостоятельного интегративного субъекта с собственной системой потребностей, интересов, целей, отличных от потребностей и целей индивида. Это стремление вызывает резкую критику сторонников «методологического индивидуализма» (от Вебера до К. Поппера), отвергающих идею коллективного субъекта. Такой «индивидуализм» не отрицает наличие социокультурных структур, нередуцируемых к индивиду и влияющих на его поведение; он лишь настаивает на том, что эти структуры не способны действовать сами по себе, что способность к целенаправленной деятельности дарована только людям, а вовсе не обществу или гос-ву.

Важнейшей задачей С.ф. является построение логической модели «общества вообще», которая сводит воедино универсальные, исторически инвариантные признаки общественной организации, не зависящие от пространственно-временных форм ее существования. В таком понимании общество выступает как самодостаточная форма коллективной жизни людей, в рамках которой возможно производство и воспроизводство всех необходимых условий человеческого существования.

Изучение этой формы, по мнению большинства специалистов, осуществляется по правилам системного анализа объектов с органическим типом целостности. Исходной задачей становится структурный анализ общества — установление реестра образующих социальную систему частей, выделение уровней структурной организации общества (его подсистем, компонентов и элементов), находящихся в отношениях иерархического соподчинения.

Оставляя конкретный анализ общественной структуры на долю социологии, С.ф. обсуждает вопрос о наиболее общих принципах «социальной статики», в частности — принципах выделения подсистем общества или сфер общественной жизни. Предлагаются различные способы сферного членения общества — субъектная парадигма, считающая подсистемами общества наиболее крупные группы людей (этносоциальные общности, экономические страты, политические союзы и пр.); организационная парадигма, берущая за основу общественных сфер институциали-зированные системы общественных отношений (типа «базиса» и «надстройки»); наконец, деятельностная парадигма, которая связывает подсистемы с необходимыми типами совместной деятельности людей. Определение таких типов, в свою очередь, связано с установлением исходных «кирпичиков» социальной системы — элементов совместной деятельности, без которых невозможно ее воспроизводство. К числу последних относятся человеческие индивиды, за производство которых «отвечает» социальная сфера (сфера производства непосредственной человеческой жизни); предметы практического назначения или вещи, создаваемые в рамках материального производства; опредмеченная в символах и знаках информация, создаваемая в рамках сферы духовного производства; наконец, субъект-объектные и субъект-субъектные связи и отношения, создаваемые и регулируемые в рамках организационной сферы (решающей задачи социальной коммуникации и управления). На правах компонентов в структуру общественных сфер входят различные социальные группы и стоящие за ними ин-ты, связанные с распределением профессиональных, экономических, властных и культурных ролей-статусов между носителями соответствующих общественных отношений.

Структурный анализ общества (своеобразная «социальная анатомия») дополняется его функциональным рассмотрением («социальная физиология»), которое должно установить способы и механизмы воспроизводства социальной целостности. В ходе такого рассмотрения С.ф. стремится вскрыть систему опосредовании, возникающих между элементами, компонентами и подсистемами общества в процессе взаимодействия между ними.

При обсуждении этой проблемы возникают острые споры между сторонниками монистического и плюралистического течений в С.ф. Первые убеждены в том, что функциональные опосредования в обществе имеют субординационный характер, поскольку на каждом «этаже» социальной структуры можно выделить такие элементы, компоненты и подсистемы, которые наиболее важны для общества и оказывают постоянное детерминирующее воздействие на иные структурные образования. Ярким примером монистического подхода к обществу служит социально-филос. доктрина Маркса, в которой устанавливаются субординационные зависимости между практическим изменением мира и его духовным освоением, между материальным производством и иными формами практической деятельности, между экономическим статусом субъекта и его положением в отношениях распределения власти и др.

Сторонники плюралистического подхода исходят из координационной природы функциональных связей, утверждают принципиальное равноправие между типами человеческой деятельности, социальными ин-тами и пр. В крайнем случае допускается превалирующее воздействие определенных факторов на определенных этапах человеческой истории (к примеру, доминирующая роль экономических факторов для трех последних веков европейской истории, но никак не для Др. Египта или средневекового Китая).

Еще одним аспектом социально-филос. анализа общества оказывается социальная динамика, которая рассматривает общество как саморазвивающуюся систему, способную сохранять свою родовую идентичность, меняя ее качественные состояния. Соответственно, встает вопрос об исторически универсальных источниках, механизмах, способах и формах социокультурного изменения.

Различные направления С.ф. по-разному решают вопрос о явлениях общественной жизни, от которых исходят импульсы к ее изменению. Некоторые усматривают их в сфере духовных значений, считая изменение социальных систем (систем практического взаимодействия) следствием имманентного изменения культурных систем (взаимосоотнесенных символических программ). В рамках такой парадигмы становление, к примеру, капиталистической экономики понимается как результат изменения религиозно-этического сознания (Вебер) или филос. воззрений на характер окружающей нас действительности (Сорокин). Альтернативная т.зр. ищет источник социокультурных трансформаций в неидеальных факторах деятельности (как это делал Маркс, считавший источником социальной динамики самовозрастание человеческих потребностей, а механизмом изменения — противоречие между производительными силами общества и его производственными отношениями).

Разное решение находит проблема инициирующих субъектов социокультурных изменений (проблема «героя и толпы», «классов и классовой борьбы»), его оптимальных, наиболее эффективных форм (эволюционное изменение или социальная революция) и т.д.

К проблемам социальной динамики тесно примыкают проблемы философии истории,в которой предметом рассмотрения становится не общество, а история — событийная жизнь людей в реальных времени и пространстве. Так, одной из важнейших проблем философии истории является установление конкретных социокультурных образований, соответствующих критериям общества как самодостаточной формы воспроизводства людей. Т.зр. специалистов, считающих историческим бытием общества этносоциальные организмы, обладающие национальным самосознанием и культурной идентичностью, территориальными границами, относительно автономным хозяйством, административно-политическим суверенитетом и пр., противостоит т.зр. философов, считающих самодостаточными структурами межэтнические цивилизации (А.Тойнби) или разнообразные «мир-системы» (И. Уоллерстайн и его последователи). Острые споры вызывает вопрос о принципах типологии исторически конкретных форм общественной организации. Позиция философов, основывающих такую типологию на факторах культуры (социокультурные суперсистемы Сорокина и др.), не совпадает с т.зр., связывающей эту типологию с производственно-технологическими (У. Ростоу, Д. Белл и др.) или экономическими факторами (общественно-экономические формации Маркса).

Особые споры вызывает проблема направленности исторического развития или проблема общественного прогресса. Некоторые специалисты настаивают на исключении идеи восходящего развития человечества из предметного поля рефлективной теории, считают, что ученый обязан констатировать факт социокультурных изменений, но не имеет права оценивать их с позиций «лучшего» или «худшего». Более осторожная т.зр. призывает различать субстанциальные, самоцельные явления, не подлежащие верифицируемым оценочным измерениям (прежде всего, сам человек), и функциональные ин-ты, степень совершенства или несовершенства которых может быть объективно оценена (относительно их соответствия собственному назначению). Философы, не считающие проблему направленности истории априори бессмысленной, спорят о конкретном характере исторической эволюции человечества, выбирая между альтернативами прогресса, регресса или циклического изменения.

Прикладным аспектом философии истории является разработка методологических проблем исторического познания — таких, как вопрос о различении исторических «структур» и «событий», о природе исторического факта, о соотношении номотетических и идеографических процедур в познании истории, «объяснения и понимания» в нем и др.

Риккерт Г. Философия истории. СПб., 1908; Бердяев Н. Смысл истории. М., 1990; Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Избранные произведения. М., 1990; Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1990; Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М., 1991; Тойнби А. Постижение истории. М., 1991; Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991; Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3; Помер К. Открытое общество и его враги. Ч. 1,2. 1992; Франк С.Л. Духовные основы общества. М., 1992; Арон Р. Этапы развития социологической мысли. М., 1993; Шпенглер О. Закат Европы. М., 1993; Sorokin P. Social and Cultural Dynamics. New York. 1962. V. 1-4.

K.X. Момджян











СОЦИАЛЬНЫЙ ДАРВИНИЗМ, или социодарвинизм, — идейное течение кон. 19 — нач. 20 в., трактовавшее социальное развитие по аналогии с биологической эволюцией. В качестве основных факторов общественной жизни выдвигались принципы естественного отбора, борьбы за существование, выживания наиболее приспособленных. Ранним предшественником С.д. был Т. Мальтус, утверждавший, что население имеет тенденцию к росту в геометрической профессии, а средства существования могут увеличиваться только в арифметической прогрессии, что чревато угрозой перенаселения. Непосредственным основателем С.д. был Г. Спенсер, считавший основным законом социального развития закон выживания наиболее приспособленных обществ. С.д., отличавшийся крайней разнородностью и расплывчатостью, был типичным «социальным мифом» (Ж. Сорель), такой формой интерпретации социальных фактов, которая оправдывала многие стихийно сложившиеся мнения и предрассудки, воплощала и обосновывала постепенно вызревающее новое представление о социальной справедливости.
С.д. оказал существенное воздействие на формирование идеологии национал-социализма.









СОЦИОБИОЛОГИЯ — наука, изучающая все формы социального поведения живых существ, включая человека, на основе принципов генетики и эволюционной биологии. Термин «С.» был введен амер. энтомологом Э. Уилсоном в 1975 в его кн. «Социобиология: новый синтез». С. возникла на базе этологии и экологии социального поведения животных, где после создания основ синтетической теории эволюции впервые встал вопрос о генетической детерминированности поведенческих репертуаров различных видов животных. Однако ранние модели естественного отбора не могли теоретически объяснить некоторые формы социального поведения (напр., альтруистического), которые явно противоречили классической дарвиновской концепции индивидуального отбора. Лишь разработка в 1964 У. Гамильтоном теории отбора родичей позволила обосновать эволюцию альтруистического поведения, поскольку оказалось, что селективные преимущества, способствующие выживанию группы родичей, достаточно велики, чтобы компенсировать снижение приспособленности «альтруистической» особи. В дальнейшем гипотеза о том, что поведение каждой особи направлено на повышение (максимизацию) ее совокупной биологической приспособленности, послужила отправным пунктом формирования С.

В развитии С. можно выделить два основных этапа. Ранняя классическая С. (Э. Уилсон, Р. Докинс, Р. Александер) исходила из правомерности «генетического» детерминизма и стремилась обосновать генетическую зависимость социальных феноменов. Используя заимствованные из популяционной генетики и экологии модели оптимизационной приспособленности, а также данные, относящиеся к сообществам животных, социобиологи первоначально ставили перед собой задачу объяснить и предсказать условия среды, при которых генетическая адаптация индивидов и социальных групп с наибольшей вероятностью повлечет за собой появление таких форм поведения, как, напр., альтруизм, стабильность брачных пар, родительская забота, сексуальность и т.д. При изучении инстинктивных форм поведения животных такой подход был вполне оправдан и дал ощутимые результаты. Что касается человеческого поведения, то здесь его достижения оказались намного скромнее. Он, в частности, полностью исключал из рассмотрения такие формы когнитивной активности людей (и животных), как, напр., мышление, принятие решений, сознание, высшие эмоции, а исследование природы взаимоотношений между генетической и культурной эволюцией ограничил лишь анализом адаптивной оптимизации поведенческих стереотипов. Классическая С. подверглась резкому идеологическому осуждению со стороны гуманитариев, полностью отрицавших к.-л. влияние биологии человека на социальные процессы.

Пытаясь преодолеть характерный для классической С. «генетический» детерминизм, ряд современных социобиологов (Э. Уилсон, Ч. Ламсден, А. Гушурст и др.) разработали многоуровневую модель взаимодействий генов и культуры, которая, как считают, позволяет объяснить не только особенности популяций, но и эволюцию познания, мышления и культуры. Эта модель исходит из предположения, что прямая связь от генов к культуре опосредуется двумя промежуточными уровнями — уровнем клеточного развития нервных тканей и уровнем когнитивного развития — и сочетается с обратной связью от культуры к генам. Она также допускает, что запрограммированность человеческого мозга выражена гораздо слабее, чем запрограммированность мозга др. видов, и в силу этого поведение человека намного пластичнее. Альтернативные формы поведения людей и их конкретные мыслительные стереотипы генетически не обусловлены — они развиваются на основе информации, приобретенной в процессе социализации. Но это не означает, что человек полностью автономен в своем поведении от биологических ограничений. Отталкиваясь от данных нейробиологии, когнитивной психологии и культурной антропологии, социобиологи полагают, что человеческая культура формируется когнитивными механизмами, которые, хотя и не детерминируются, но все же направляются генетическими программами. Только на когнитивном уровне генетическая эволюция замыкается на окружающую среду и ее важнейшие компоненты — культуру и макросоциальные образцы. Что касается конкретных механизмов взаимодействия генов и культуры, то они исследуются разработанными в современной С. теориями геннокультурной коэволюции.

Wilson E.O. Sociobiology: The New Synthesis. Cambridge, 1975; Lumsden C.J., Wilson E.O. Genes, Mind, and Culture: The Coevolutionary Process. Cambridge, 1981.

И.П. Меркулов










СОЦИОЛОГИЗМ — концепция, согласно которой объяснение всякого социального явления может быть достигнуто в рамках социологии как науки. С т.зр. С. социология представляется конечной основой не только социальных, но и гуманитарных наук, т.е. всех наук о культуре (см.: Науки о природе и науки о культуре).

С. начал складываться в пер. четв. 20 в., когда социология, исследующая основы участия людей в жизни общества, превратилась в достаточно строгую и точную науку. С. можно рассматривать как аналог широко распространенного в кон. 19 в. психологизма, претендовавшего на редукцию всякого социального и гуманитарного объяснения к объяснению в терминах психологии, отделившейся в тот период от философии и ставшей подлинно эмпирической наукой. Претензии психологизма, подвергнутого резкой критике Г. Фреге и Э. Гуссерлем, были, однако, более универсальными: к индивидуальной психологии предполагалось сводить не только социальное и гуманитарное знания, но также логику и даже математику.

Ошибочность С. стала очевидной уже в сер. 20 в., когда была осознана ограниченность методов собственно социологического исследования общества.










СОЦИОЛОГИЯ ИСКУССТВА — исследовательское направление, изучающее разнообразные формы взаимодействия искусства и общества, проблемы социального функционирования искусства. В качестве самостоятельной дисциплины С.и. складывается в сер. 19 в. В этот период происходит выделение социальной проблематики искусства в отдельный раздел, ранее включавшийся в эстетические и искусствоведческие теории. В С.и. сразу обозначились два относительно самостоятельных направления. Первое — это теоретическая С.и., второе — эмпирическая, или прикладная, С.и. В русле теоретической С.и. работали И.А. Тэн, М. Гюйо, Г. Спенсер, Г. Зиммель, Э. Дюркгейм, М. Вебер, П. Сорокин и др.

В круг проблем теоретической С.и. входит выявление разнообразных форм социальной обусловленности искусства, влияния ведущих социальных групп на тенденции художественного творчества и критерии художественности, система взаимоотношений искусства и власти. В русле эмпирической С.и. разворачиваются исследования аудитории искусства, стимулов приобщения публики к разным видам искусств, статистический, количественный анализы процессов художественного творчества и восприятия.

Одной из фундаментальных проблем теоретической С.и. является проблема отношений искусства и цивилизации. При этом традиционно цивилизация понимается как прагматическое, потребительское образование, умножающее практическое отношение к человеку как к функции, культура же рассматривается в качестве противоположного полюса. Духовно-культурное творчество не средство, оно имеет цель в самом себе, следовательно, культура по своей природе бескорыстна, созерцательна, незаинтересованна, в чем и противопоставляется цивилизации.

Отдаление целей цивилизации от целей духовной культуры нашло прямое выражение в судьбах искусства. На разработке антиномии «культура — цивилизация» построены исторические концепции многих мыслителей (Ф. Шиллера, О. Шпенглера, И.А. Бердяева, А. Швейцера и др.). Так, согласно Шпенглеру, отношения между цивилизацией и культурой служат пружиной всех коллизий и превращений мировой истории. «Начало конца» каждого эпохального цикла обозначено тектоническим сдвигом: на смену бескорыстному идеалу приходит корыстный комплекс, бескорыстные порывы духа замещаются потребительским сознанием. Т.о., каждая эпоха, изживающая веру в первоначальный формирующий дух, придавший смысл и ценность, описывает траекторию от культуры к цивилизации. Особый интерес представляет интерпретация отношений культуры и искусства, выдвинутая в социологической концепции А. Тойнби и характеризуемая им как «продуктивная напряженность». С одной стороны, цивилизация с ее господством рациональных, потребительских, корыстных начал губительна для художественного творчества, но с др. — искусство не сдается без борьбы, художник ищет новые способы воздействия на аудиторию, он старается проторить новые пути к своему читателю, зрителю, слушателю, ищет особые способы художественной выразительности, которые нашли бы отклик у современников.

Отношения искусства и общества С.и. изучает и через призму действия социальных ин-тов. К последним относятся органы, разрабатывающие стратегию и осуществляющие политику в сфере художественной культуры, контролирующие и организующие распространение художественной продукции; сюда же относятся соответствующие общественные и государственные образования (всевозможные учреждения культуры и искусства, творческие союзы, издательства, редакции, музеи, библиотеки, филармонии, объединения критиков, конкурсные комитеты и жюри, система художественного образования и т.п.), вовлеченные в процесс художественной жизни.

В каждом обществе функционируют социально адаптированные и социально неадаптированные формы художественного творчества, последние выступают как «чужое», не принимаемое социумом. Между принятым и неадаптированным возникает напряжение. Такого рода «зазор» между всей полнотой художественной жизни и теми ее формами, которые допускает социум, есть следствие сосуществующих в обществе разных социально-психологических и мировоззренческих ориентации. Желание считаться с тем, что в данный момент общество не разделяет, есть признак зрелой цивилизации, обладающей набором способов самосовершенствования.

Разные типы обществ задают определенную норму отношения к новым художественным веяниям в искусстве. В одних случаях эта норма не имеет императивного значения, в др. она выливается в жесткую регламентацию художественных вкусов.

Связи между общественным состоянием и направленностью художественного творчества пытались выявить издавна. В 1930-е гг. патриарх амер. социологии Л. Мэмфорд выдвинул такую формулу социально-художественных связей: «Когда общество здорово — художник усиливает его здоровье, когда общество больно — художник усиливает его болезнь». Однако ее недостаточность и упрощенность проистекают из взгляда на художника только как на транслятора того общественного состояния, которое он наблюдает. «За скобками» остаются креативные возможности художника, его способность выходить за границы данного мира, видеть дальше и глубже современников.

Многократная интенсификация художественной жизни в 20 в., развитие художественных форм средств массовой коммуникации, породили возрастающий интерес к проблематике С.и. Активно изучаются противоречие между безграничными, по сути, возможностями искусства и способами их социальной адаптации; привлекают внимание формы ангажированного отношения к искусству со стороны политики.

Адорно Т. Введение в социологию музыки. М., 1973; Завадский С.А., Новикова Л. И. Искусство и цивилизация. М., 1986; Фохт-Бабушкин Ю.У. Художественная культура: проблемы изучения и управления. М., 1986; Батракова С.П. Искусство и утопия. М., 1990; Соколов К.Б. Социальная эффективность художественной культуры. М., 1990; Щпенглер О. Закат Европы. М., 1993; Жидков B.C. Культурная политика и театр. М., 1995; Бердяев Н.А Смысл истории. М., 1998; Кривцун О.А. Эстетика. М., 1998; Мифы эпохи и художественное сознание. М., 2000.

О.А. Кривцун










СОЦИОЛОГИЯ РЕЛИГИИ — дисциплина, исследующая взаимоотношения между религией и социальной действительностью. Социологи выделяют три основных типа С.р.: исследование религии как важного аспекта социальной деятельности; исследование отношений между религией и др. областями социальной жизни (экономикой, политикой); исследование религиозных организаций и движений.

Хотя С.р. принадлежит к молодым наукам, сама проблематика отношений религии и общества гораздо старше, и можно говорить о предыстории этой дисциплины. Вопросы о жизни, любви, смерти и т.д. принадлежат к таким, которые в религиозном плане человек продумывает очень рано в контексте не только собственной жизни, но и жизни сообщества. Начиная с 18 в. философы, историки, антропологи предпринимают социологическое исследование религии. О. Конт в своей известной теории трех стадий генезиса относит теологическую стадию к детству. На этой стадии все вещи рассматриваются как результат воздействия

сверхъестественных агентов. Эволюционистский подход к религии продолжают Г. Спенсер и Э. Тейлор, предпринявшие попытки проследить развитие религии от анимизма через политеизм к монотеизму. Предварительным этапом С.р. можно считать марксистские попытки обосновывать каузальную зависимость религии от общества. Религия здесь выступала как орудие в политико-экономической борьбе или предварительная стадия в политическом развитии, отживающая с достижением политической зрелости.

Начало собственно социологических исследований религии связывают с именами Э. Трёльча, Э. Дюркгейма и М. Вебера. Трёльч сочетал деятельность протестантского теолога либерального направления с социологическими исследованиями. Не считая возможным полностью объяснить религиозные феномены в рамках социологии, он исследовал христианство как одну из мировых религий. Человек априорно религиозен, хотя при этом ни одному проявлению религиозной жизни мы не можем приписать качества абсолютности. В работе «Социальные учения христианских церквей» (1912) разработана типология религиозных групп, показано, что и религиозная догматика, и религиозная этика историчны, складываются под влиянием социально-экономических условий своего времени. Для Трёльча важно показать и обратное влияние — как та или иная религиозная идея, претворенная в церковной организации, формирует нормы жизни общества.

Дюркгейм исследует религию как реальность саму по себе. Религиозные представления и символы не являются иллюзиями; они конституируют общество, они существуют в сознании индивида для того, чтобы препятствовать эгоцентрическим импульсам и дисциплинировать его, давая возможность объективно относиться к внешней реальности. Религиозные представления с их способностью управлять и контролировать личные мотивации — это то, что делает общество возможным. Дюркгейм подчеркивает огромное значение религиозной деятельности для стимулирования позитивного участия индивида в социальной жизни.

Вебер, считающийся подлинным отцом С.р., дистанцируется от к.-л. религиозного учения. В своих исследованиях условий формирования современного общества («Протестантская этика и дух капитализма»). Он проясняет влияние религиозных установок на экономическую деятельность, не ставя вопрос об истинности или сущности религии. В «Хозяйственной этике мировых религий» также анализируется прежде всего соотношение религиозно-этических принципов и определенных типов ведения хозяйства, речь идет о чистом «составе» религии. Ставится вопрос, как можно обосновать определенный способ европейского культурного развития, в какой мере это связано с развитием религии, особенно религиозной практики. Вебер строит в С.р. типологию смыслов, как они проявились в истории, показывает, что идеальные предпосылки играют решающую роль в мотивации хозяйственного поведения. С.р. становится парадигмой веберовской социологии вообще.

Новое направление в С.р. разработано в трудах Г. ле Браса, для которого важную роль играет применение эмпирических социологических исследований, включая социографию и статистический анализ, в практической церковной работе. Религия практически отождествляется с христианством, а христианство с церковью. Это направление можно охарактеризовать как церковную социологию, для которой характерен не академический интерес к взаимоотношениям религии и общества, но выбор тематики и методов работы, исходящий из религиозной проблематики современности. Анализ социорелигиозных изменений в контексте тождества религии, церкви и христианства приводит церковную социологию к исследованию проблемы секуляризации. Чаще всего этот процесс оценивается негативно: как «полнейшая десакрализация», «исчезновение священного в индустриальном обществе».

Амер. С.р. (Т. Парсонс, Р. Мертон) развивалась под влиянием работ Вебера. Мертон в своей работе, посвященной англ. науке 17 в., показал, что веберовское исследование взаимосвязи протестантизма и капитализма остается плодотворным для социологии, если взаимоотношение религии и хозяйства рассматривать как небольшую часть широкого комплекса вопросов, охватывающих искусство, право, науку и др. продукты человеческой мысли и деятельности. Тем самым Мертон, исследуя науку, технику и общество Англии 17 в., соединил С.р. и социологию науки. Парсонс построил структурно-функциональную теорию общества. Религия выполняет здесь стабилизирующую функцию в интеграции социальных систем. В концепции П. Берка также реализуется функционалистский подход к религии. Религия сводится к сумме некоторых видов исторической деятельности, объединенных общими функциями. Эти функции представляют собой интерпретацию бытия и указание смысла человеческого существования.

Авторитетными периодическими изданиями по С.р. считаются два международных жур.: «Social Compass. International Review of Socio-Religious Studies» (Лувен, Бельгия) и «Arhives de Sciences Sociales des Religions» (Париж, Франция).

Вебер М. Избр. произв. М., 1990; Социология религии: классические подходы. М., 1994; Религия и общество. Хрестоматия по социологии религии. М., 1999. Ч. 1—2; Troeltsch E. Die Sociallehren der christlichen Kirchen und Gruppen. Berlin, 1912; Weber M. Gesammelte Aufsatze zur Religionssociologie. Bd 1—3. Tubingen, 1920; Wach J. Religionssociologie. Berlin, 1951; Le Bras С Etudes de Sociologie religieuses. Paris, 1955; Mensching G. Sociologie der Religion. Freiburg, 1959; O'Dea T. Sociology and the Study of Religion. New York, 1970; Burke T.P. The Reculant Vision: an Essay in the Philosophy of Religion. Philadelphia, 1974; Mathes J. Religion und Gesellschaft. Freiburg, 1976; Hargrove B. The Sociology of Religion, 1989.

C.K. Коначева









СПЕКУЛЯТИВНЫЙ (от позднелат. speculativus, от лат. speculor — наблюдаю, созерцаю) — умозрительный, оторванный от опыта. «Теоретическое знание бывает спекулятивным, — писал И. Кант, — если оно направлено на такой предмет или такое понятие о предмете, к которым нельзя прийти ни в каком опыте».








СПЕКУЛЯЦИЯ (от лат. speculatio — созерцание, умозрение) — филос. умозрительное построение, пытающееся с помощью одной рефлексии, без обращения копыту и данным др. наук создать общую картину мира. Представление о философии как С. сложилось уже в античности и было формой утверждения суверенности философии, ее несводимости ни к какому иному знанию. В средневековой философии С. отождествлялась с умозрением, интеллектуальной интуицией, созерцанием сверхчувственных и сверхэмпирических сущностей. Спекулятивная философия достигла пика в нем. идеализме 18—19 вв. (И.Г. Фихте, Ф.В.Й. Шеллинг, Г.В.Ф. Гегель и др.), после чего пошла на спад.






СПЕНСЕР (Spencer) Герберт (1820—1903) — англ. философ и ученый, представитель «первого» позитивизма. В отличие от Дж.С. Милля С. не был философом логического склада. Его основная цель заключалась в создании синтетической философии, объединяющей данные всех наук и формулирующей их общие закономерности. Правда, он успел осуществить лишь часть своего замысла, опубликовав соответственно «Основания психологии», «Основания биологии» и «Основания социологии». С. никогда не занимался преподавательской деятельностью, хотя неоднократно приглашался различными ун-тами. Отказался он и от членства в Королевском обществе — Британской академии наук. До нач. 1840-х гг. работал дорожным инженером и, лишь переехав в Лондон, занялся публицистической деятельностью, в частности в жур. «Экономист». С. неоднократно подчеркивал то обстоятельство, что еще за год до выхода знаменитой кн. Ч. Дарвина «Происхождение видов» (1859) он разработал т.н. закон прогресса, предвосхитивший идею эволюции. Поэтому дарвиновское учение он воспринимал как биологическое подтверждение своего закона.

С. испытал влияние позитивизма О. Конта, с которым встречался во время поездок во Францию. Но это влияние было относительно невелико, и С. даже высказал свое критическое отношение к фр. философу в эссе «О причинах разногласия с философией Конта» (Собр. соч.: В 7 т. «Опыты научные, философские, политические». Т. 2. СПб., 1899). Главным филос. произведением С. является кн. «Основные начала» (First Principles. 1862. Рус. пер.: СПб., 1897), в которой изложено учение о Непознаваемом (первая часть) и Познаваемом (вторая часть). Его перу, кроме того, принадлежат работы по образованию, политической философии и вышедшая посмертно двухтомная автобиография. С. занимал политически активную позицию, был противником англо-бурской войны, отношение к которой поляризовало англ. общество того времени.

Философия в понимании С. занимается феноменами, имеющими чувственный характер и поддающимися систематизации. Эти феномены обусловлены нашими познавательными способностями, но они суть проявления в сознании (mind) бесконечного, безусловного, не данного в познавательном опыте: «Любая история чего-либо должна включать свое появление из невоспринимаемого и исчезновение в невоспринимаемом». Наличие Непознаваемого свидетельствует, что первые причины всего происходящего недоступны интеллекту. Разница между подходом философии и науки, по С.. чисто количественная, зависящая от степени обобщения ими феноменальных данных. Все знание он делит на знание необъединенное (это в основном обыденное знание); знание частично объединенное, т.е. научное знание, которое расширяет и систематизирует факты обыденного опыта и является средством приспособления человека к внешней среде; и, наконец, полностью объединенное знание, им оказывается философия. Она подразделяется на общую и специальную. Первая служит прояснению главных понятий, т.е. осуществляет концептуальный анализ (этой части философии и посвящены «Основные начала»). Вторая согласует эти понятия с опытными данными, т.е. проводит интерпретацию понятий.

В эпистемологии С. реализуется своеобразное примирение эмпиризма с априоризмом, что полностью исключалось в концепции Дж.С. Милля. Дело в том, что С. признает значение имплицитно принимаемых предпосылок всякого знания, представляющих собой концентрацию человеческого опыта. Эти предпосылки по отношению к каждому отдельному человеку выступают как относительно априорные. В целом для С. познание означает процедуру выявления сходных признаков явлений и отбрасывание несходных. Т.о., в познавательном процессе мы имеем дело с отношениями между явлениями. В соответствии с контовским делением на «статику» и «динамику» С. говорит, во-первых, об отношениях сосуществования, и во-вторых, об отношениях последовательности. Статика предполагает идею пространства, которая извлекается из понятия материи как способности оказывать сопротивление давлению. А само понятие материи предполагает понятие силы как своей основы. Динамика имеет дело с понятием времени, которое, в свою очередь, извлечено из понятия силы. Поэтому главным законом научного знания С. объявляет закон постоянства силы. Он относится к числу недоказуемых. Примеры силового взаимодействия в мире суть проявления абсолютной силы, которая недоступна нашему познанию. За относительным у С. всегда скрывается нечто безотносительное.

Идея непознаваемого рассматривается в контексте проблемы взаимоотношения науки и религии, занимавшей умы многих брит, философов и ученых той эпохи. С. критикует разновидности традиционного теизма. В противовес им он предлагает следующий подход. Во-первых, если начать с религии, то придется принять гипотезу первопричины — бесконечной и абсолютной, но в то же время непознаваемой. Это и будет религиозное представление о силе. Во-вторых, если начать с науки, то обнаружится, что она не может разрешить многие загадки природы, докопаться до их первопричин. В конечном итоге в науке мы также приходим к факту непознаваемости силы. Т.о., наука и религия не только не противоречат друг другу, но и в конце концов приводят к одному и тому же — идее познаваемого. С. — один из первых в Великобритании представителей религиозного агностицизма. Отсюда его неприятие контовской религии человечества и связанных с ней культовых элементов.

Для синтеза всякого знания явлений, по С.. необходимо найти универсальный закон взаимосвязи материи и движения, изменения степени организованности материи. Такой закон должен выводиться из постоянства существующей в мире силы. Это и будет общий закон эволюции. Спенсеровская формула эволюционного процесса гласит: «Эволюция есть интеграция материи и сопутствующее этому рассеивание движения, в процессе чего материя переходит из [состояния] относительной неопределенности, несвязанной однородности — к относительно определенной согласованности разнородности; и при этом сохранившееся движение испытывает параллельную трансформацию». Процесс эволюции направлен в сторону достижения равновесия сил. Но затем наступает новая стадия нарушения равновесия. Прогресс как таковой предполагает всеобщую дифференциацию, усиление структурной организованности, ритмичность всех процессов в природе и обществе.

В своих опубликованных работах С. в основном осветил вопросы органической эволюции. Этим проблемам посвящены его обобщающие исследования в области биологии, психологии, социологии. Он считал, что после Дарвина биология оттеснила физику и математику, став ведущей и образцовой наукой. На общество С. переносит многие положения биологической теории эволюции, развивая т.зр. т.н. с о ц и а л -дарвинизма. Методологический подход С. к общественным процессам является структурно-функциональным. Социолог на основе знания структурных и функциональных характеристик обнаруживает в обществе инвариантные последовательности процессов, что дает возможность вероятностного предвидения событий.

В своей социальной философии С. использует организмическую аналогию для характеристики политического общества. Правда, это не означает, что он, подобно холистам (англ. абсолютным идеалистам, напр.), считает, будто гос-во как таковое важнее своих элементов. Именно гос-во призвано служить составляющим его гражданам, а не наоборот. В поздний период С.. даже в известной мере сближаясь с анархизмом, говорил, что в индустриальном обществе индивид первичен, а гос-во вторично и не является чем-то абсолютно необходимым.

Социальная динамика означает прогрессивный переход от однородности к разнородности, т.е. к большей дифференциации. Максимально дифференцированные общества обладают лучшими возможностями эволюционного приспособления. И это будут общества индустриального типа, основанные на позитивном знании. Они возникнут тогда, когда постепенно исчезнут тоталитарные типы общества. Социально-классовые антагонизмы в индустриальном обществе будут ослабляться.

С. отдавал предпочтение утилитаристской этике, однако при этом он не считал утилитаризм личным изобретением И. Бентама. Утилитаристская этика для него — продукт длительного эволюционного развития человеческой морали. Существует взаимосвязь биологической и моральной эволюций. Утилитаризм С. предполагает ориентацию на некоторые не выводимые из опыта моральные принципы. В этом можно видеть отголосок его идеи относительного априори.

С. — фигура, в свое время весьма влиятельная в различных странах мира (включая Россию, где были изданы все его основные работы), в нач. 20 в. теряет популярность в среде как ученых, так и философов и общественных деятелей. Однако отдельные его идеи, напр., понимание эволюции, структурно-функциональный подход к обществу или теория равновесия, время от времени привлекают внимание специалистов в разных областях (напр., представителей системного подхода или эволюционной эпистемологии). Независимо от данного обстоятельства учение С. — важная страница в истории позитивистского движения.

Wrks. Vbls. 1 — 18. London, 1910; Автобиография. СПб., 1914.
Гаупп О. Спенсер. СПб., 1898; Соколова С. Критика этики Спенсера. СПб., 1905; Синтетическая философия Герберта Спенсера в сокращенном изложении Говарда Коллинза. Киев, 1997; Bowne В. The Philosophy of Herbert Spencer. New York, 1874; Schwarze K. Herbert Spencer. Leipzig, 1909; Elliot H.S.R. Herbert Spencer. London, 1917.

А.Ф. Грязнов












СПИНОЗА (Spinoza, d'Espinosa) Бенедикт (Барух) (1632—1677) — нидер.-евр. философ. Род. в евр. общине в Амстердаме. Родители — выходцы из Португалии. Получил фундаментальное иудаистское образование. Одновременно общался с христианами-гуманистами. Большое влияние на него оказал его учитель лат. языка Ван ден Энден. С 1655 посещал «Тертулиас» — собрания евреев-либертенов (где познакомился с У. Акостой). В 1656 на С. совершил покушение фанатик-ортодокс. В том же году был подвергнут «великому отлучению» — херему. Вынужденный жить отдельно от общины (в Рейнсбурге, затем в Гааге), зарабатывал на жизнь шлифовкой стекол.

Философия С. складывалась под воздействием евр. средневековых философов — Маймонида, Крескаса, Ибн Эзры. В дальнейшем существенное влияние на его воззрения оказали его современники: Р. Декарт (с которым С. полемизировал, но которому и следовал в онтологии и теории познания) и, отчасти, Т. Гоббс (в социальной философии). Основные соч. С: «Богословско-политический трактат» (1670) — самое важное из опубликованных при жизни произведений, «Политический трактат» — оставшийся неоконченным и, наконец, «Этика» (1677) — своего рода энциклопедия спинозизма, синтезировавшая онтологию, антропологию и этику.

В целом С. можно охарактеризовать как свободного мыслителя. Он не атеист, не пантеист, не христианин и не иудаист, хотя отдельные аспекты его учения допускают соответствующую трактовку. Одна из основных проблем, которую С. пытается решить на протяжении всего своего творчества, — отношение между системой мира и экзистенцией отдельного индивида, между целым и составляющими его элементами, между единым и множественным. Тотальная рационализация всего сущего, через которую реализуется принцип тождества мышления и бытия, имеет у С. более важную и самодостаточную цель — достижение индивидуального блаженства (beatitudo). В этом смысле над онтологией С. довлеет этика, и вся его система окрашена в религиозно-обновленческие тона. Сам «геометрический метод», составляющий формальный каркас «Этики», не столько выражает особую качественность бытия, сколько делает его прозрачным для редкой категории людей, «спасающихся» с помощью философии. На филос. спасение нацеливает и разделение философом человеческого познания на три рода: эмпирическое, основанное на чувственном восприятии и касающееся только единичного; рациональное, достигающее всеобщего и необходимого знания, но только на абстрактном уровне; и интуитивное, в котором осуществляется синтез тотальности субстанции и единичности модуса. Эта полнота опыта, отражающая взаимообратимость двух аспектов реальности — «природы творящей» (natura naturans) и «природы сотворенной» (natura naturata), — сродни опыту мистическому, хотя достигается она не на чувственном, а на интеллектуальном уровне. В то же время такого рода опыт всегда эмоционально окрашен, сопровождаясь, согласно С.. особой радостью — переживанием любви ко всему сущему, единением с ним (amor dei intellectualis). Эта эмоция является универсальной «вытесняющей» страстью, «снимающей» в гегелевском смысле аффективную компоненту человеческого бытия и сублимирующую ее. Онтология С. апеллирует к горизонтальности и гомогенности мира.

Его Бог (или субстанция, т.е. бытие, имеющее причину своего существования в себе самом) не трансцендентен миру, как это признается в теизме или деизме, но образует основание и предпосылку всякого перехода между атрибутами и модусами. Система С. выстроена не по иерархическому признаку — выше всего субстанция, ниже атрибуты (сущностные выражения субстанции), еще ниже бесконечные и конечные модусы (единичные проявления субстанции). В этом плане она противоположна эманационизму Плотина и скорее представляет собой совокупность разных, но консубстанциальных ракурсов или выражений, в которых бытие обнаруживает себя. Так, атрибуты суть основные направления самопроясняющей активности мира, доступной человеческому сознанию. О трансцендентности субстанции можно говорить лишь в смысле бесконечной ее атрибуции (человеку же доступны только мышление и протяжение), которая превосходит всякое определение ее сущности, опирающееся на один атрибут. Но самопроясняющая функция атрибутов невозможна и без конкретизирующих их модусов, обеспечивающих логическое опосредование между эмпирическим множеством и субстанциальным единством. Гомогенизация бытия подкрепляет стремление С. к деантропоморфизации Бога. Он — не личность. Консубстанциальность всех уровней бытия не допускает зазора между тварью и Творцом, а значит, и пространства для к.-л. своеволия, человеческого или божественного. Полнота бытия исключает как нереализовавшиеся возможности в прошлом, так и к.-л. вариативность в будущем. Свобода у С. неразрывно связана с необходимостью.

В системе С. нет места ни для теологизированной этики, предполагающей внешние субъекту санкции в виде Страшного суда и т.п., ни для основанной на теологии политики, определяемой освященной свыше личностью правителя или первосвященника. Предпосылкой спинозистской этики является учение об аффектах (страстях), образующее мост, связывающий этическую доктрину с онтологией. Аффекты описываются С. с опорой на понятие conatus'a, т.е. усилия, в котором реализуется стремление человека как конечного модуса к поддержанию и расширению своего бытия. В аффекте находит свое выражение связь между мыслью и протяжением, между человеком и субстанцией-природой. Аффект одновременно затрагивает и тело, и дух. Он является моментом реализации субстанциального единства. Этика С. противостоит моральному ригоризму, сочетая утилитаризм и гедонизм. Философ выделяет два основных аффекта — печаль и радость. Все остальные страсти производны от них. Стратегия управления и сублимации аффектов связана у С. с обоснованием человеческой активности как основной предпосылки реализации субъектом «тяги» к существованию. Из активного отношения к миру проистекает доминирование радости — аффекта, призванного вытеснить печаль и все ее производные.

Наиболее стабильную, высшую радость приносит высший род активности — интеллектуальной. Благодаря познанию второго и в особенности третьего родов радость становится «блаженством». Философ, которому она доступна, достигает «спасения», наслаждаясь некоторым аналогом вечности, хотя о традиционном бессмертии души речь у С. не идет.

Политическая концепция С. была ориентирована на создание такой модели общества, которая позволяла бы обеспечить внешние условия (обеспечение безопасности и эмпирической свободы индивида) для воплощения этического идеала — интеллектуального блаженства, в котором реализуется полнота человеческого бытия.

Творчество С. оставило глубокий след в европейской философии, особенно в немецкой. Весьма востребованной оказалась, в частности, та критическая работа, которую философ проделал с библейским текстом. Она стала одним из исходных пунктов для научной библеистики.

Opera. Bd 1-4. Heidelberg, 1925; Oeuvres. T. 1-3. Paris, 1964—1965; в рус. пер. — Избр. произв. Т. 1—2. М., 1957.
Фишер К. История новой философии. Т. 2. СПб., 1906; Кечекьян С.Ф. Этическое миросозерцание Спинозы. М., 1914; Соколов В.В. Философия Спинозы и современность. М., 1964; Делёз Ж. Критическая философия Канта: учение о способностях. Бергсонизм. Спиноза. М., 2000; Wolfson H.A. The Philosophy of Spinoza. Unfolding the latent Processes of his Reasoning. Vol. 1—2. Cambridge, 1948; Hubbling H.G. Spinoza's Methodology. Groningen, 1964; Gueroult M. Spinoza. T. 1—2. Paris, 1968—1974; Misrahi R. Le desir et la reflection dans la philosophie de Spinoza. Paris, 1972; Speculanum spinozanum, 1677—1977. London, 1977.

В.И. Стрелков













СПИРИТИЗМ (от лат. spiritus — дух, душа) — убеждение, что существуют родовые или иные духи, способные вступать в общение с человеком; практика контактов с такими духами; вера в существование наделенных сознанием и волей объектов, отличающихся от человека и животных, таких как духи природы (духи лесов, озер и т.п.), духи предков, демоны, небесные существа, ангелы, божества и т.п.

СПИРИТУАЛИЗМ (от лат. spiritualis — духовный) — 1. Филос. концепция, признающая дух и его формы субстанцией всего существующего. 2. Тенденция во фр. философии. Термин «С.» впервые применил к своей философии (эклектическому соединению нем. трансцендентализма и фр. консерватизма) В. Кузен. В дальнейшем С. называли концепции фр. философов, для которых характерна попытка соединить примат духа и его свободного творчества с принципами позитивизма, рационализма и онтологического реализма (Ж. Лашелье, Ш. Ренувье, Э. Бутру, Л. Лавель, Л. Брюнсвик). 3. Учения итал. мыслителей эпохи Рисорджименто (А. Розмини-Сербати, В. Джоберти), соединявших доктрину католицизма с нем. диалектикой духа. С. также называют теории некоторых итал. философов 20 в., неогегельянскую философию духа Дж. Джентиле и Б. Кроче, христианский «интегрализм» Шакки. 4. Термин «С.» иногда применяется как характеристика философии, подчеркивающей несводимость духа к материальному (природному) и господствующую роль духа в динамике бытия. Так, С. называют учения А. Бергсона, Дж. Сантаяны. 5. В англоязычной филос. литературе оппозиция «С. — материализм» иногда обозначает противоположные учения о бытии, тогда как оппозиция «идеализм — реализм» — противоположные учения о познании.

Киссель М.А. Диалектика как логика философии духа (Б. Кроне — Дж. Джентиле — Р. Коллингвуд) // Идеалистическая диалектика в XX столетии. М., 1987.











СПИРКИН Александр Георгиевич (р. 1919) — философ и психолог, специалист в области проблем сознания и гносеологии; доктор филос. наук (1959), проф. (1960). В 1941 окончил Ин-т дефектологии (ныне факультет Московского педагогического ун-та). В 1941 — 1945 — политзаключенный. Реабилитирован (1957). В 1945— 1946 — научный сотрудник Ин-та неврологии АМН СССР; в 1946—1952 — научный сотрудник Ин-та философии АН СССР. Ведет преподавательскую работу по психологии и философии с 1946. С 1954 работает в издательстве «Советская энциклопедия», в 1960— 1970 — зав. редакцией философии, а также зам. главного редактора «Философской энциклопедии». С 1962 — старший научный сотрудник Ин-та философии АН СССР, с 1978 по 1982 — зав. сектором диалектического материализма, затем — главный научный сотрудник. Вице-президент Филос. общества СССР (1971-1975).

Главный редакторский труд С. — «Философская энциклопедия» (в 5 т., 1967—1970) — явилась значительным событием в духовной жизни страны 1960-х гг. «Она... сделала материалом обучения и просвещения всю мировую социально-философскую мысль, включая зарубежную современность. Это — значительная интеллектуальная ценность... Душой «Философской энциклопедии» был А.Г. Спиркин» (М. Капустин. «Конец утопии?» М., 1990). Для «Философской энциклопедии» С. написал ряд статей, среди которых: «Философия», «Мировоззрение», «Методология», «Сознание», «Диалектика», «Восхождение от абстрактного к конкретному», «Наука» (в соавт.), «Восприятие» (в соавт.), «Любовь» и др.

Центральная проблематика научных исследований С. связана с разработкой фундаментальной филос. и психологической теории сознания и самосознания. С. в течение трех лет занимался в Сухумском питомнике исследованием поведения обезьян с целью уяснения биологических предпосылок возникновения человека. В публикациях С. анализирует проблемы происхождения и историю развития сознания; сознания и языка; общения и взаимного понимания людей, эпох и культур; историю теорий сознания в западноевропейской, вост. и рус. филос. мысли; сознательного и бессознательного; рациональных и интуитивных форм постижения реальности; паранормальных состояний сознания и подсознания; сознания, знания и веры; особенности религиозного сознания и опыта; проблемы чуда; феномен ясновидения и др. экстрасенсорных явлений. Значительное место в работах С. занимает исследование филос. проблем человека: человек как личность; личность в зеркале своего Я; уникальность человеческого бытия. Разрабатываются также понятия творческой личности, одаренности и ее уровней: «талант» и «гений». Одна из важнейших тем исследований — смысл и предназначение философии. С. автор одного из наиболее популярных отечественных учебников по философии, выдержавшего 3 изд. (1963, 1966, 1967). Главная идея, выдвигаемая С. с нач. 1980-х гг., — критический пересмотр устоявшихся в марксистской философии упрощенных воззрений, согласно которым человек и его разум возникли в результате эволюции, уходящей корнями в царство животных. С. склонен полагать более верными идеи катастрофизма и креационизма. Это не исключает признания принципа эволюционизма и заслугу Ч. Дарвина, гипотеза которого опирается на большой фактический материал. Однако С. считает несостоятельной концепцию Ф. Энгельса о роли труда в процессе превращения обезьяны в человека, аргументируя это тем, что труд — это сущностная характеристика именно человека, а не обезьяны. Отклоняя положение о «первичности материи и вторичности сознания», С. обосновывает идею совечно единого сущего, в рамках которой человек предстает как существо космическое, биологическое, социальное и разумное. Подчеркивается соотнесенность человека с Богом, который понимается как универсально-смысловой, формообразующий и регулятивный принцип всего сущего (Абсолют). Отсюда — вывод о необходимости веры в Бога, без которой теряется смысл бытия вообще и человека в частности. В кн. «Философия» С. переосмыслил историю философии, показав несостоятельность т.зр., согласно которой история философии есть история борьбы материализма с идеализмом. В этой работе по-новому представлены проблемы религии, социальной философии и филос. истории. Подвергаются критике различные виды тоталитаризма.

Учение И.П. Павлова о сигнальных системах. М., 1949; Формирование абстрактного мышления на ранних ступенях развития человека // Вопросы философии. 1954. № 4; Мышление и язык. М., 1958; Происхождение сознания. М., 1960; Абстрагирование // Вопросы философии. 1960. № 1; Курс марксистской философии. М., 1963 (1-е изд.); О некоторых философских проблемах кибернетики // Проблемы кибернетики на службе общественных наук. М., 1964; Происхождение категории пространства // Вопросы философии. 1964. № 3; О соотношении понятия и слова // Вопросы философии. 1965. № 6; Сознание и самосознание. М., 1972; Человек // Большая медицинская энциклопедия. 1975. № 28; Человек, культура, традиции // Традиция в истории культуры. М., 1978; Основы философии. М., 1988; Противоречие // Философский энциклопедический словарь. 1989; Философия: Учебник для вузов. М., 1998, 1999, 2000.










СПОР — столкновение мнений или позиций, в ходе которого стороны приводят аргументы в поддержку своих убеждений и критикуют несовместимые с последними представления др. стороны. С. является частным случаем аргументации, ее наиболее острой и напряженной формой. С. — важное средство прояснения и разрешения вопросов, вызывающих разногласия, лучшего понимания того, что не является в достаточной мере ясным и не нашло еще убедительного обоснования. Если даже участники С. не приходят в итоге к согласию, в ходе С. они лучше уясняют как позиции др. стороны, так и свои собственные. Искусство ведения С. называется эристикой.

Используемые в С. аргументы, или доводы, бывают, как и в случае всякой аргументации, корректными и некорректными. В первых может присутствовать элемент хитрости, но в них нет прямого обмана и тем более вероломства. Вторые ничем не ограничены и простираются от умышленно неясного изложения и намеренного запутывания до угрозы наказанием и применения грубой физической силы.

Целью С. может быть обнаружение истины или достижение победы. С.. направленный не на истину, а на победу, — это всегда С. о ценностях, об утверждении каких-то собственных оценок и опровержении несовместимых с ними оценочных суждений др. стороны. Все С. о ценностях преследуют цель добиться не истины, а победы. Даже С. об истинности тех или иных утверждений становится С. о ценностях, когда он ориентируется не на истину саму по себе, а на победу одной из сторон. Было бы ошибкой поэтому говорить, что в С. всегда нужно бороться не за утверждение собственного или коллективного мнения, а только за установление истины. Истина — не единственная цель С.. др. его целью может быть ценность и, соответственно, победа как утверждение одних ценностей в противовес другим. Подавляющее большинство обычных С. — это как раз С. не об истине, а о ценностях. С. об истине встречается по преимуществу в науке, но и здесь он нередко переходит в С. о ценностях. Слово «победа», используемое применительно к С.. прямо относится только к С. об оценках и выражаемых ими ценностях. Победа — это утверждение одной из противостоящих друг другу систем ценностей. В С. об истине о победе одной из спорящих сторон можно говорить лишь в переносном смысле: когда в результате С. открывается истина, она делается достоянием обеих спорящих сторон, и «победа» одной из них имеет чисто психологический характер.

Объединение деления С. на корректные и некорректные с делением их по цели на преследующие истину и преследующие победу над противником (С. об описаниях и С. об оценках) дает четыре разновидности С.

Дискуссия — С.. направленный на достижение истины и использующий только корректные приемы.

Полемика — С.. направленный на победу над противоположной стороной и использующий только корректные приемы.

Эклектика — С.. имеющий своей целью достижение истины, но использующий для этого и некорректные приемы.

Софистика — С.. имеющий свой целью достижение победы над противоположной стороной с использованием как корректных, так и некорректных приемов.

С. об истине, использующий и некорректные приемы, называется «эклектикой» на том основании, что такие приемы плохо согласуются с самой природой истины. Скажем, расточая комплименты всем присутствующим при С. или, напротив, угрожая им силой, можно склонить их к мнению, что 137 — простое число. Но вряд ли сама истина выиграет при таком способе ее утверждения. Тем не менее эклектические С.. в которых истина поддерживается чужеродными ей средствами, существуют, и они не столь уж редки. Они встречаются даже в науке, особенно в период формирования научных теорий, когда осваивается новая проблематика и еще не достижим синтез разрозненных фактов, представлений и гипотез в единую систему. Известно, что Г, Галилей, отстаивавший когда-то гелиоцентрическую систему Коперника, победил благодаря не в последнюю очередь своему стилю и блестящей технике убеждения: он писал на ит. языке, а не на быстро устаревавшей латыни, и обращался напрямую к людям, пылко протестовавшим против старых идей и построенных на них канонов обучения. Для самой истины безразлично, на каком языке она излагается и какие люди ее поддерживают. Тем не менее пропагандистские приемы Галилея определенно сыграли позитивную роль в распространении и укреплении гипотезы Коперника. Наука делается людьми, на которых оказывают воздействие и некорректные приемы аргументации.

Осуждения заслуживает софистика, ставящая своей единственной целью победу в С. любой ценой, не считаясь ни с чем, даже с истиной и добром.

Не существует общего перечня требований, которому удовлетворяли бы все четыре разновидности С. Софистика вообще не стеснена никакими правилами: в софистическом С. может быть нарушено любое общее требование, не исключая требования быть логичным или требования знать хотя бы приблизительно те проблемы, о которых зашел С. Для трех остальных разновидностей С. можно попытаться сформулировать общие требования, если подразумевается, что спорящие ориентируются в конечном счете на раскрытие истины или добра.

О Шопенгауэр А. Эристика, или Искусство в спорах. СПб., 1900; Поварнин СИ. Спор. О теории и практике спора // Вопросы философии. 1990. № 3; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997.

А.А. Ивин











СПОСОБНОСТЬ — любое умение, возможность, сила или талант человека действовать или страдать. С. может быть врожденной или приобретенной, скрытой или активной. Тема С. затрагивается гл.обр. в двух разделах философии: в антропологии, при анализе меняющейся со временем природы или сущности человека, и в этике, когда рассуждение о том, в чем состоит долг человека, связывается с вопросом о его С. реализовать предписанное действие (напр., И. Кант утверждал, что, если человек обязан что-то сделать, он способен это выполнить). Аристотель говорил о С. как потенциальных возможностях приобретения общих принципов знания. С тех пор С. нередко определяются как потенциальные свойства личности, актуализирующиеся при определенных обстоятельствах.

Предметом специального психологического изучения С. стали в 19 в., когда работами Ф. Гальтона было положено начало исследованию различий людей в конкретных видах деятельности. Общая психологическая природа способностей до сих пор остается предметом острых дискуссий.









СПРАВЕДЛИВОСТЬ — общая нравственная санкция совместной жизни людей, рассмотренной по преимуществу под углом зрения сталкивающихся желаний, интересов, обязанностей; способ обоснования и распределения между индивидами выгод и тягот их совместного существования в рамках единого социального пространства.

Существуют два значения понятия С. — широкое и узкое. Это разграничение предложил Аристотель, чье учение о С. в своем сущностном содержании сохраняет значение до настоящего времени. В общем, широком, смысле С. есть разумность общественной жизни; ее можно определить как общий нравственный знаменатель всех социально упорядоченных отношений между людьми, последнюю нравственно-апелляционную инстанцию в общественных делах. Она совпадает с нравственностью в ее проекции на социальную сферу, является основной добродетелью социальных ин-тов. В специальном, узком, смысле слова С. есть нравственно санкционированная соразмерность в распределении выгод и тягот совместной жизни людей, степень совершенства самого способа кооперирования деятельностей и взаимного уравновешивания конфликтующих интересов в обществе и гос-ве.

Для построения теории С. существенно признание того, что индивиды рассматриваются в аспекте их совместной жизни как взаимно нуждающиеся друг в друге и в этом смысле равные между собой. Поскольку индивиды вместе образуют общество, живут сообществами, постольку они имеют нечто общее. Именно это фундаментальное обстоятельство дает начало С. «Справедливое по отношению к другому есть, собственно говоря, равенство (to ision)» — это сформулированное Аристотелем положение является нравственно-правовым основанием С. В этическом аспекте С. выступает как равенство в возможности быть счастливыми и в обладании необходимыми для этого благами (для каждого — своими). Поэтому всякая цельная концепция С. исходит из основополагающих одинаково доступных всем индивидам ценностей и всякая социальная практика С. предполагает некий, каждый раз исторически конкретный набор материальных и духовных благ (от бесплатной раздачи пищи в антич. полисах до блага свободы в современных либеральных демократиях), к которым все граждане имеют изначально равный доступ. Здесь точкой отсчета и исходным нормативным основанием С. служит взаимность золотого правила нравственности. В правовом аспекте С. выступает как формальное равенство, одинаковость масштаба (требований, законов, правил, норм), посредством которого «измеряются» индивиды и их поступки, становящиеся в этом случае лицами, уравненными между собой в качестве субъектов права. И в морали, и в праве С. оказывается равенством, но существенно различным. Нравственная (этическая) С. есть равенство бесконечностей, люди здесь равны друг другу постольку, поскольку каждый из них является единственным, незаменимым, неисчерпаемым в своих притязаниях и стремлениях; они равны так, как могут быть равны совершенные миры. Правовая С. есть равенство единиц, она полностью укладывается в каноны арифметического равенства, в известном смысле только ее и можно считать равенством, люди здесь равны именно как субъекты права, как если бы у них не было др. свойств, интересов, потребностей, целей, кроме как выполнять нормы права.

Люди равны в качестве «соучредителей» социального пространства. Но сам акт учреждения состоит в легитимации неравенства занятий и положений, образующих структуру учреждаемого социального пространства (разделение труда, выделение органов управления и т.д.). Проблема состоит в сочетании, соединении равенства и неравенства. Необычайная трудность ее решения составляет основной источник общественных смут, протекающих под знаменем борьбы за С. Аристотель писал в «Политике»: «Одни полагают, что если они будут равны относительно, то они должны быть равны и вообще; другие, признавая себя относительно неравными, притязают на такое же неравенство во всех отношениях». Первый из типизированных Аристотелем случаев подразумевает позицию бедных слоев населения, которые свое гражданское, человеческое равенство со всеми используют как аргумент, для того чтобы добиться равенства во всем остальном (имущественных отношениях, статусном положении и т.п.). Второй случай относится к позиции привилегированных социальных слоев, пытающихся свою привилегированность довести до обретения гражданских и человеческих привилегий, как если бы они были привилегированными изначально, по человеческому предназначению. Ошибка первых состоит в непонимании того, что без имущественного, статусного и прочего неравенства не было бы и изначального нравственно-гражданского равенства людей. Ошибка вторых — в непонимании того, что без изначального нравственно-гражданского равенства была бы невозможна их имущественная, статусная и прочая привилегированность. И то и др. — и равенство в нравственно-гражданском аспекте, и неравенство во всех прочих отношениях — суть две фундаментальные опоры социально-упорядоченного пространства.

Существуют два выделенных еще Аристотелем и составляющих несущую конструкцию всех последующих теорий С. вида (формы) С: распределительная, или дистрибутивная, и уравнивающая, или ретрибутивная. Они представляют собой способы распределения благ, которых не хватает на всех тех, кто на них претендует, и которые вообще не могут быть распределены без того, чтобы кого-то не обделить. Их следует назвать частными благами в отличие от общих благ, которые, напротив, по своей природе не могут быть поделены между индивидами, как, напр., общественная безопасность или приемлемая экология. С. представляет собой способ отношения человека к др. лицу, опосредованный отношением к благам, на которые они оба претендуют. Справедливый человек и справедливое общество суть такие, которые могут найти нравственную меру в распределении выгод и тягот, а нравственной может считаться такая мера, которая устраивает всех и на которую получено согласие тех, на чью долю выпадает больше тягот.

Распределительная С. есть распределение благ (имущества, почестей и всего прочего), а соответственно и тягот, обязанностей с учетом достоинства лиц, т.е. в зависимости от их вклада в общее дело, от «удельного веса» в масштабе общества. Здесь учитывается качество лиц. Нормы распределительной С. вырабатываются обществом и хотя в основе своей и определяются его объективными законами, тем не менее несут на себе сильную печать субъективности, ментальных особенностей и волевой решимости конкретных народов, поколений, личностей. Существуют три основных исторически выработанных принципа распределительной С: каждому — то же самое (всем поровну); каждому — по заслугам; каждому — по потребностям. Основным в рамках современных обществ является принцип «каждому — по заслугам» (типичные примеры — заработная плата в зависимости от количества и качества труда, распределение наград в зависимости от боевых подвигов). Др. принципы также важны, хотя сфера их приложения уже: напр., распределение т.н. базовых ценностей (прав человека) осуществляется по принципу «всем поровну», а социальная помощь или налоговые льготы в зависимости от числа детей подходят под принцип «каждому по потребностям».

В случае уравнивающей С. достоинство лиц не принимается во внимание. Здесь речь идет в основном о двух типах общественных отношений, названных Аристотелем произвольным и непроизвольным обменом: об обмене вещей и о наказаниях. Обмен вещей считается справедливым, когда он осуществляется в соответствии с их действительной ценностью; преимущественным пространством уравнивающей С. является рынок, где неважно, кто покупает, а важно лишь то, сколько он платит. Справедливая оценка в наказаниях, когда предстоит найти адекватную меру нанесенному в результате преступления ущербу, состоит в их неотвратимости — в том, чтобы они налагались также независимо от того, кто их совершил.

Распределяющая С. задает нравственно-регулятивные основы общественных отношений по преимуществу в их коммунальном, личностно выраженном аспекте, а уравнивающая — в деловом, объективированном аспекте. Конкретные общества обычно отдают предпочтение той или иной форме С. (напр., феодальное и социалистическое общества отдают приоритет распределяющей С.. буржуазное общество — уравнивающей С), но, тем не менее, в каждом из них представлены обе формы. Оптимальное, соответствующее достигнутому уровню развития человеческих сил сочетание этих форм С. в целом и применительно к отдельным фрагментам межчеловеческих отношений имеет решающее значение для определения меры С. общества.

Современные этические дискуссии о С. фокусируются вокруг теории С. Дж. Ролза. Эта теория имеет синтетический характер, обобщает различные уровни и аспекты С.. предлагает идеально-типическую модель С. в либерально-демократических обществах. Ее нормативной основой являются два принципа: 1) «каждый человек должен иметь равные права в отношении наиболее обширной схемы равных основных свобод, совместимых с подобными схемами свобод для других»; 2) «социальные и экономические неравенства должны быть устроены так, чтобы они а) были к наибольшей ожидаемой выгоде наименее преуспевших и б) делали доступ к должностям и положениям, открытым для всех в условиях честного равенства возможностей».

Гоббс Т. Левиафан // Гоббс Т. Избр. произведения. М., 1975; Аристотель. Никомахова этика. Кн. V. Соч.: В 4 т. М., 1983. Т. 4; Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск, 1995; Нерсесянц B.C. Право — математика свободы. М., 1996.

А.А. Гусейнов










СПРАВЕДЛИВОСТЬ СОЦИАЛЬНАЯ — понятие, применяющееся для обозначения институционального измерения справедливости. Идеалом С.с. является такая система общественных ин-тов, которая не в единичных действиях, а по самой своей структуре, а значит, постоянно обеспечивает справедливое распределение социально-политических прав и материальных благ. Разнообразие подходов к проблеме С.с. определяется ценностными приоритетами общей концепции справедливости, которая может пониматься как преимущественно: 1) равенство; 2) пропорциональность заслугам или же 3) гарантии неотъемлемых прав на обладание ч.-л.

Первой трактовке соответствуют имеющая долгую историю строго уравнительная концепция С.с. (в ее социалистическом и несоциалистическом вариантах) и сформулированные в современной зап. интеллектуальной традиции ревизионистский либерализм и радикальный эгалитаризм. Несоциалистическая уравнительная концепция отвечает руссоистскому идеалу равной мелкой собственности в обществе, где «ни один гражданин не должен быть настолько богат, чтобы быть в состоянии купить другого, и ни один настолько беден, чтобы быть вынужденным продавать себя» (Ж.Ж. Руссо). Социалистический вариант С.с. предполагает обобществление собственности, означающее перенесение центра тяжести дистрибутивной политики в область равного распределения совместно произведенного продукта. При этом сознательно или интуитивно элиминируется принципиальное различие между равенством и равноправием.

Ревизионистский либерализм (родоначальники — Д. Дьюи, Л .Т. Хобхаус) в отличие от либерализма классического исходит из невозможности действительного легально-политического равенства и даже равноправия вне эгалитарных мероприятий в др. социальных сферах. Ведь слишком сильная неравномерность в распределении богатств порождает зависимость малообеспеченных от работодателя, а при наличии демократических процедур богатство легко конвертируется в ничем не ограниченную власть. Теоретическое обоснование эгалитарных реформ во имя С.с. в рамках ревизионистского либерализма может опираться на деонтологически-формалистское(Р. Тауни, Б. Вильямс, В. Франкена, Г. Властос), утилитаристское и контрактуалистское моральное рассуждение. Для утилитаристов решающими аргументами являются: во-первых, тот факт, что получение неимущими определенного количества благ дает в целом больший прирост полезности, чем потеря того же количества благ избыточно обеспеченными (Р. Хэар, Р. Брандт, В. Райан и др.), во-вторых, необходимость искоренения зависти, которая резко понижает общий уровень совокупной удовлетворенности (Хэар). Контрактуализм в версии Дж. Ролза обосновывает эгалитарную социальную программу рациональным выбором равенства неотчуждаемых прав в отношении основных свобод (политического равноправия), равенства доступа к должностям и положениям, равенства доступа к эгалитарной системе компенсации неравенств, допускаемых только для того, чтобы обеспечить большую в сравнении с простым уравнительным распределением выгоду наименее преуспевшим.

Различные представители радикального эгалитаризма (К. Нильсен, А. Сен, Р. Норман, Э. Андерсон и др.), критикующие либерал-ревизионистскую систему распределения за неизбежное предварительное признание менее преуспевших граждан низшими по ценности и консервацию общественных страт с различной степенью реальной морально-политической автономии, пытаются выдвинуть программу реформ, которые не просто обеспечили бы материальную компенсацию неудачникам, но дали бы им возможность равного участия во всех многочисленных сферах гражданского общества. Только это может обусловить кооперацию всех индивидов в рамках общественного целого (коммунитаристский подход). Поэтому распределительная система должна распространяться даже на тех граждан, которые считаются ответственными за свое неудачное социальное положение (исключая преступников).

Второй круг теорий С.с. составляют меритократические концепции. Они предполагают конструирование такой социальной системы, в которой каждому гражданину (подданному) предоставляется возможность получить статус (и, в некоторых случаях, соединенное с ним достояние), в точности соответствующий его заслугам. В качестве параметров, или слагаемых, заслуги, как правило, выделяются: таланты, усилия, принятие риска, роль в достижении конечного результата. Сторонники меритократического понимания С.с. (напр., Дж. Шер) считают, что владельцу естественных дарований не имеет смысла доказывать заслуженность природной основы собственных заслуг, ведь они все равно не могли бы стать реальностью без целенаправленной, ответственной деятельности. Поэтому эгалитарные концепции С.с. осмысляются в рамках этой традиции как обоснование «рабства одаренных и трудолюбивых».

В настоящее время существуют радикально-меритократическая модель С.с, настаивающая на установлении естественной аристократии и предполагающая жесткое изначальное ранжирование индивидов с помощью тестовых процедур (брит. общество в памфлете М. Янга, проекты «ай-кью идеологов»), и умеренно-соревновательная модель меритократии, которая стремится лишь скорректировать работу рыночных механизмов, но не для компенсации, а для увеличения справедливой пропорциональности воздаяния (Д. Белл, Шер, А. Голдман, А. Розенберг).

Третья, либертаристская, традиция опирается на понимание С.с. как соблюдения неотъемлемых прав на определенную собственность, которая воспринимается как органическая часть личности и, значит, не может превращаться в средство решения общественных проблем (такова «справедливость, основанная на правомочии» Р. Нозика). Однако либертаристские концепции лишь формально могут быть отнесены к теориям С.с, поскольку сами либертаристы считают, что это понятие базируется на «шаблонных» (по Нозику) или «конструктивистских» и «атавистических» (по Ф.А. фон Хайеку) моделях распределения, а значит, является абсолютно неприемлемым и даже опасным (ср.: «мираж С.с.» у фон Хайека).

Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск, 1995; Панарин А.С. Философия политики. М., 1996; Гусейнов А.А., Апресян Р.Г, Этика. М., 1998; Хайек Ф.А. фон. Познание, конкуренция и свобода. М., 1999; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000; Meade L.A. Efficencey, Equality and the Ownership of Property. London, 1964; Walrer M. Obligations: Essays on Disobedience, War and Citizenship. Cambridge (Mass.), 1970.

A.B. Прокофьев













СРЕДНИЙ КЛАСС — понятие, в широком смысле обозначающее социальный слой людей, имеющих средний достаток. Более конкретное содержание данного понятия зависит от того смысла, который в него вкладывают в том или ином случае. В зависимости от эпохи, страны, некоторых нюансов восприятия понятие «С.к.» может обозначать разные элементы социальной реальности.

Полагают, что первым из мыслителей-обществоведов данное понятие употребил Аристотель, упоминавший в своей «Политике» о «средних слоях населения», т.е. о тех, кого нельзя отнести ни к «низам», ни к «верхам», и кто может служить опорой для наилучшего политического устройства. Тогда срединное положение в обществе еще не было напрямую связано с определенным имущественным положением и тем более жизненным стандартом. Более определенно черты С.к. проявляются в Новое время, когда рождается тип европейского буржуа, не только имеющего определенный материальный достаток, но и формирующего собственную систему мировоззрения, ценностей и культурных запросов. В 19 в. понятие «С.к.» стали употреблять достаточно широко, обозначая им также фермеров и вообще все категории не слишком богатого, но материально независимого населения.

В социологическую лексику понятие «С.к.» вошло в 1920-е гг. Это было вызвано критикой марксистской концепции общественного устройства, согласно которой в капиталистическом мире царит поляризация, есть лишь два класса-антагониста, а все остальные существующие социальные слои и прослойки рано или поздно сольются с ними. Критики марксизма рассматривали набирающий силу С.к. как гаранта социальной стабильности и убежденного противника революционных преобразований на том основании, что в любом обществе С.к. составляет категория людей, которым «есть что терять». От удельного веса С.к. и уровня его материального достатка в конечном счете зависит стабильность общества и гос-ва. Действительно, именно к С.к. принадлежит значительная часть регулярно голосующих избирателей, отдающих предпочтение существующему режиму. Представители С.к. активно пользуются всем комплексом гражданских прав и свобод, они обладают относительным достатком и поэтому, как правило, исправно платят налоги. С.к. является опорой существующей власти в странах зап. демократии уже потому, что его объективная заинтересованность в социальной стабильности совпадает с жизненными интересами гос-ва. В то же время и материальное благополучие С.к. способствует развитию национальной экономики (денежные сбережения в виде банковских вкладов, покупка акций и т.д.). Одним из источников благополучия современного амер. и европейского С.к. служит развитая система кредитования, в т.ч. ипотеки, поскольку непременным признаком С.к. на Западе является владение недвижимостью, прежде всего собственным домом. Росту С.к. способствует также государственная поддержка малого и среднего бизнеса.

Однако в истории С.к. бывали моменты, когда он, стремясь к более стабильной и благополучной жизни, голосовал за экстремистов (напр., в 1933 в Германии) или сам нуждался в помощи со стороны гос-ва (напр., в США в годы Великой депрессии).

Популярность идеи С.к. в массовом сознании объясняется ее социальным оптимизмом, формируемым образом добропорядочного гражданина и довольного жизнью обывателя. Социальная стабильность С.к. проявляется в том, что жизнь его представителей развивается обычно по определенному сценарию, включающему в себя получение престижного и хорошего образования, работу по специальности, открытие собственного бизнеса или карьеру наемного работника, а как результат — достижение достаточно высокого социального статуса. Вообще система жизненных приоритетов С.к. в развитых странах выстраивается по цепочке «образование — работа — доход — статус». В развитых странах С.к. характеризуется не только уровнем доходов, но и схожим образом жизни, предполагающим наличие определенных стандартов потребления. Именно С.к. составляет основу т.н. общества потребления, молодежный бунт против которого вспыхнул на Западе в 1960-е гг. Принадлежность к С.к. определяется также особой психологией, мировоззрением, ценностями (среди которых видное место занимает крепкая семья, дети) и стилем жизни, т.е. культурой. Жизненную позицию многих представителей С.к. можно передать формулой «я имею лишь то, чего достоин, чего добился благодаря своим профессиональным навыкам». Стиль жизни, вырабатываемый С.к., характеризуется культурными запросами, всецело отвечающими понятиям престижности и соответствующими его представлениям о духовных ценностях. Тем не менее именно культурные запросы С.к. часто формируют мощный пласт массовой культуры и в данном качестве оказывают влияние даже на государственную политику.

Наличие С.к. в постсоветской России является спорным вопросом. По словам социолога В. Радаева, «сформировались ли средние слои в России или нет и каковы их возможные масштабы — ответ на эти вопросы чуть ли не целиком зависит от выбора критерия оценки». При перенесении на российскую почву зап. критериев становится ясно, что под определение «С.к.» не попадает категория граждан, имевших по советским меркам средний уровень достатка. Тем не менее в 1990-х гг. обнаружилась заинтересованность правящих кругов в признании наличия российского С.к. Это неслучайно, поскольку существование С.к. в России можно было бы рассматривать как показатель успеха и необратимости реформ. В реальности среди населения столичных городов действительно можно выделить относительно немногочисленную социальную категорию, имеющую некоторые признаки С.к., но отличающуюся от его зап. образцов более низким уровнем доходов и качества потребления.

Надель C.H. Современный капитализм и средние слои. М., 1978; Грицианов А.А. «Средний класс»: носитель общественного прогресса или оплот конформизма? Минск, 1988; Kivinen M. The New Middle Classes and the Labour Process: Class Criteria Revisited. Helsinki, 1989.

A.H. Смирнов











СТАНКЕВИЧ Николай Владимирович (1813-1840) -философ, литератор, создатель философско-литературного кружка. В 1830—1834 прошел полный курс обучения на отделении словесных наук Московского ун-та.

Зимой 1831/32 университетская молодежь образовала философско-литературный кружок, известный впоследствии как «кружок Станкевича», в который первоначально вошли В. Красов, В. Оболенский, Я. Неверов, И. Клюшников, С. Строев, Я. Почека, а позднее В. Белинский, К. Аксаков, В. Боткин, М. Бакунин, М. Катков. Участники кружка главное внимание уделяли изучению нем. классической философии и литературы. Кружок существовал и после отъезда С. в 1837 за границу.

Первоначальное филос. увлечение С. — философия Ф.В.Й. Шеллинга. В 1833 С. пишет небольшую работу «Моя метафизика», представляющую собой набросок филос. системы, в которой, естественно, прослеживается влияние шеллингианского трансцендентализма. С. и др. участники кружка испытали также влияние И. Канта и И. Г. Фихте. Благодаря изучению философии Г.В.Ф. Гегеля С. приходит к признанию духовного начала мира. Утверждая идеал нравственно совершенной личности, С. выступил одним из родоначальников культурного типа «идеалистов сороковых годов».

Значение С. в истории рус. философии определяется также его ролью своеобразного «идейного раздражителя» университетской молодежи, из рядов которой вышла целая плеяда будущих известных рус. мыслителей.

Стихотворения. Трагедия. Проза. М., 1890; Переписка 1830-1840 гг. М., 1914; Избр. М., 1992.
Гершензон М.О. История Молодой России. М., 1911; Каменский З.А. Московский кружок любомудров. М., 1980; Лосский И.О. История русской философии. М., 1991.











СТАНОВЛЕНИЕ — постоянное, охватывающее все изменение, возникновение или исчезновение. Противопоставление С. бытию как устойчивости и неизменности берет свое начало в антич. философии. Гераклит растворял бытие в С. и представлял мир как становящееся, текучее, вечно изменчивое целое. Парменид, напротив, считал С. кажимостью и подлинное существование приписывал только бытию. В онтологии Платона вечно существующий умопостигаемый мир идей является парадигмой для вечно становящегося чувственно воспринимаемого мира. Аристотель, отказавшийся от бытия в форме особого мира идей, придал С. характеристику направленности. В средневековой философии источником и одновременно целью всякого С. становится Бог.

Описание мира как С. предполагает особую систему категорий, отличную от той, на которой основывается описание мира как бытия. С. описывается в координатах абсолютных категорий, в то время как бытие нуждается для своего описания в сравнительных категориях (см.: Абсолютные категории и сравнительные категории).












СТАТИСТИЧЕСКИЕ И ДИНАМИЧЕСКИЕ ЗАКОНЫ — две основные формы закономерной связи явлений, отличающиеся прежде всего по характеру предсказаний, которые следуют из них. Предсказания статистических законов имеют вероятностный характер, который обусловлен действием множества случайных факторов внутри статистических коллективов, или массовых, повторяющихся событий (напр., большого числа молекул в газе, особей в биологических популяциях, людей в социальных коллективах). Статистические законы возникают как результат взаимодействия большого числа элементов, составляющих статистический коллектив, и характеризует не столько поведение отдельных его элементов, сколько коллектива в целом. Поэтому регулярность и повторяемость, проявляющиеся в статистических законах, возникают вследствие взаимной компенсации действия различных случайных факторов.

В динамических законах, характеризующих поведение относительно изолированных систем, состоящих из небольшого числа элементов, предсказания являются однозначными и достоверными. Так, в классической механике, если известен закон движения системы и заданы начальные координаты и скорость, можно точно определить ее координаты и скорость в любой др. момент времени. Распространение динамических законов механики за рамки области действительного их применения связано с концепцией механического детерминизма, сторонники которой (П.С. Лаплас и др.) рассматривали Вселенную как огромную механическую систему и экстраполировали законы механики Ньютона на все явления и процессы природы. «Ум, — писал Лаплас, — которому были бы известны для какого-либо данного момента все силы, одушевляющие природу, если бы вдобавок он оказался достаточно обширным, чтобы подчинить все данные анализу, обнял бы в одной формуле движения величайших тел Вселенной наравне с движением легчайших атомов; не осталось бы ничего, что было бы для него недостоверно, и будущее, так же как прошедшее, предстало бы перед его взором». В этой концепции, получившей название лапласовского детерминизма, нет места случайности, все в ней предопределено строгими динамическими законами механики. Однако такая концепция пришла в противоречие не только с результатами исследований в биологии и социологии, но и в статистической механике и др. отраслях классической физики. Окончательный отказ от лапласовского детерминизма в физике произошел после открытия вероятностного характера законов движения мельчайших частиц материи. Современная квантовая физика показала, что движение микрообъектов можно описать только вероятностно-статистическими методами. Вероятностный характер предсказаний статистических законов объясняется взаимодействием большого количества объектов, составляющих статистический ансамбль. Поэтому предсказания таких законов относятся не к отдельным объектам статистического ансамбля, а ко всему ансамблю в целом. Судить же о движении или поведении отдельного объекта можно лишь с той или иной степенью вероятности. Следовательно, статистические законы служат для исследования таких систем, в которых взаимодействует большое число объектов, событий и явлений, поведение которых имеет случайный характер. Поэтому статистические законы нередко рассматривают как законы, характеризующие поведение большого числа массовых случайных или повторяющихся событий, причем под событием подразумевают любой объект или элемент статистического ансамбля.

В процессе научного познания исторически первыми стали изучаться универсальные законы, поскольку они обеспечивают достоверные предсказания. Во многом широкое признание такие законы получили в силу господства механистического мировоззрения.

Когда сравнивают С. и д.з. как формы выражения регулярностей в мире, то обращают внимание на степень достоверности и точности их предсказаний, динамические, или строго детерминистические, законы дают точные предсказания в тех областях, где можно абстрагироваться от сложного характера взаимодействия между объектами, отвлекаться от случайностей и тем самым значительно упрощать действительность, но такое упрощение возможно лишь при изучении простейших форм движения материи. Когда же переходят к изучению сложных систем, состоящих из большого числа элементов, индивидуальное поведение которых трудно поддается описанию либо просто невозможно, тогда обращаются к статистическим законам, дающим вероятностные предсказания. Поэтому С. и д.з. не исключают, а дополняют друг друга.

Лаплас П.С. Опыт философии теории вероятностей. М., 1908; Карнап Р. Философские основания физики. М., 1971; Мякишев Г.Я. Динамические и статистические закономерности в физике. М., 1971.

Г.И. Рузавин













СТЕПАНЯНЦ Мариэтта Тиграновна (р. 1935) — специалист в области истории вост. филос. традиций. Окончила вост. факультет МГИМО (1959). Доктор филос. наук (1974), проф. (1983). С 1959 работает в Ин-те философии АН СССР (РАН), с 1980 возглавляет сектор вост. философии. В 1980—1994 — проф. Дипломатической академии МИД, в настоящее время преподает в Государственном ун-те гуманитарных наук (ГУГН). Член Исполкома Международного общества по изучению инд. философии, член редколлегий трех зарубежных жур., в т.ч. «Philosophy East and West» (США). Президент VII и VIII конференций философов Востока и Запада (1995, 2000 — Гонолулу). Награждена орденом «Ашраф» Таджикистана за научные достижения и заслуги в деле подготовки научных кадров.

Автор десяти книг, ответственный редактор более двадцати коллективных трудов, включая международные. Работы С. (в т.ч. шесть монографий) переведены и опубликованы более чем в десяти странах. Первые три монографии посвящены мусульманской философии 19—20 вв. В них предложена типология четырех основных направлений исламской мысли и впервые в мировой литературе рассмотрено филос. содержание мусульманского реформаторства, сопоставляемого с христианской Реформацией.

С сер. 1970-х гг. С. концентрирует внимание на изучении суфизма, способствуя возрождению отечественных исследований по исламскому мистицизму и инициируя филос. анализ этого важнейшего направления мусульманской средневековой культуры. Монография «Философские аспекты суфизма» (1984) переведена на англ. язык и опубликована в Индии, а также положена в основу «Sufi Wisdom» (New York, 1994).

Работы С. 1990-х гг. гл.обр. компаративистского характера. Она выступает инициатором и руководителем нескольких международных конференций по сравнительной философии, ответственным редактором компаративистских трудов, включая первое отечественное исследование по философии феминизма: «Феминизм: Восток — Запад — Россия» (1992), «Бог, человек, общество в традиционных культурах Востока» (1992), «Justice and Democracy: Cross-Cultural Perspectives» (1997).

С сер. 1990-х гг. по инициативе С. впервые в истории отечественного университетского образования вводится систематическое преподавание филос. традиций Индии, Китая и мусульманского мира. На базе ГУГН открываются кафедры инд. и перс, философии. В 1997 С. опубликован первый отечественный учебник «Восточная философия. Вводный курс и избранные тексты».

Философия и социология в Пакистане. М., 1963 (англ. пер. 1972); «Исламская этика» и ее социальный смысл // Вопросы философии. 1966. № 2; Лотос на ладонях. Очерки об эволюции духовной жизни в Индии. М., 1971; Мусульманская философия и общественная мысль XIX—XX вв. М., 1974 (англ. пер. 1989); «Мусульманские» концепции философии политики. М., 1982; Проблема познания в суфизме // Вопросы философии. 1988. № 4; К вопросу о специфике «восточных» типов философствования // Рационалистическая традиция и современность. Индия. М., 1988; Восток — Запад: диалог культур // Вопросы философии. 1989. № 12; Восточные концепции «совершенного человека» в контексте мировой культуры // Историко-философский ежегодник — 90. М., 1991; Философия ненасилия: уроки гандизма. М., 1992; Philosophical Aspects of Sufism. New Delhi, 1989; The Image of Woman in religions Consciousness: Past, Present, Future // Philosophy East and West (Honolulu). 1992. № 2; Sufi Wisdom. New York, 1994.










СТЁПИН Вячеслав Семенович (р. 1934) — специалист в области теории познания, философии и методологии науки, философии культуры, истории науки. Доктор филос. наук (1975), проф. (1976), академик РАН (1994). Окончил отделение философии исторического факультета Белорусского государственного ун-та (1956) и аспирантуру по философии того же ун-та (1959). Преподавал в Белорусском политехническом ин-те, с 1974 — на кафедре философии гуманитарных факультетов Белорусского ун-та, в 1981—1988 — зав. кафедрой. В 1987—1988 — директор Ин-та истории естествознания и техники АН СССР. С 1988 — директор Ин-та философии АН СССР (РАН), одновременно зав. кафедрой филос. антропологии филос. ф-та МГУ. Заслуженный проф. МГУ, почетный доктор ун-та г. Карлсруэ (ФРГ). Автор большого числа научных работ, в т.ч. 17 монографий. Председатель редакционного совета серии «Из истории отечественной философской мысли», издающего труды рус. философов. Организатор и руководитель крупных совместных проектов с зарубежными ун-тами и научными центрами (США, ФРГ, Франции, Китая) по проблемам философии науки и техники, глобализации и базисных ценностей культуры.

Внес существенный вклад в исследование проблем методологии науки и теории познания. В 70—80-е гг. С. была разработана перспективная концепция структуры и генезиса научной теории, имеющая широкий круг приложений в методологии естественных и технических наук; была открыта и описана ранее не изученная операция построения теории (конструктивного введения теоретических объектов), что позволило решить проблему формирования в составе теории парадигмальных образцов решения задач. В рамках этой концепции С. раскрыл структуру оснований науки (научная картина мира; идеалы и нормы исследования; филос. основания), показал их взаимосвязь с теориями и опытом, их функции в научном поиске. Анализ динамики оснований науки позволил выявить конкретные механизмы воздействия социокультурных факторов на формирование стратегий научного исследования.

С. исследовал также функции мировоззренческих универсалий культуры, их роль в трансляции исторического опыта, воспроизводства образа жизни и особенностей цивилизационного развития. Проанализировал соотношение универсалий культуры и филос. категорий, выясняя механизмы генерации в культуре новых категориальных структур, обеспечивающих понимание различных типов системных объектов. Разработал концепцию типов цивилизационного развития и типов научной рациональности, возникающих на разных стадиях этого развития.

В фундаментальной монографии «Теоретическое знание» С. проанализировал возникновение и развитие в культуре ее особого феномена — теоретического знания. Выявил типы и структуру теоретических знаний, а также механизмы порождения теорий. Показал, что эти механизмы исторически развиваются, зависят от типов системных объектов, осваиваемых наукой, а также от особенностей присущих той или иной культуре ценностей. Анализ проведен на конкретном материале истории естественных и социальных наук. Особое внимание уделено современным способам и формам теоретического освоения мира и его судьбам на переломном этапе развития цивилизации.

Современный позитивизм и частные науки. Минск, 1963; Методы научного познания. Минск, 1974 (в соавт.); Становление научной теории. Минск, 1976; Природа научного познания. Минск, 1979; Идеалы и нормы научного исследования. Минск, 1981 (редактор-составитель, соавтор); Основания научного поиска и научные революции // Вопросы философии. 1985. № 7; О прогностической природе философского знания (философия и наука) // Вопросы философии. 1986. № 4; Становление теории как процесс открытия // Природа научного открытия. М., 1986; Системность теоретических знаний и процедуры конструктивного обоснования науки // Теория и метод. М., 1987; Введение в философию: В 2 ч. (в соавт.); Научное познание и ценности техногенной цивилизации // Вопросы философии. 1989. № 10; Научная рациональность в человеческом измерении // О человеческом в человеке. М., 1991; Перспективы цивилизации. От культа силы к диалогу и согласию // Этика ненасилия. М., 1991; Философская антропология и история науки. М., 1992; Философская антропология: очерк истории // Философские исследования. 1994. № 2 (в соавт); Философия и образы будущего // Вопросы философии. 1994. № 6; Научная картина мира в культуре техногенной цивилизации. М., 1994 (в соавт.); Философия науки и техники. М., 1996 (в соавт.); Эпоха перемен и сценарии будущего. М., 1996; Цивилизационный выбор России и сценарии мирового развития // Стратегия развития России в третьем тысячелетии. М., 1998; Устойчивое развитие и проблема ценностей // Техника, общество и окружающая среда. М., 1998; Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. М., 2000; Ideal and Research as Aspects of Scientific Tradition // World Futures. New York, 1991. V. 34.










СТЕПУН Федор Августович (1884—1965) — философ, историк-культуролог, писатель. Ученик В. Виндельбанда (Гейдельберг, 1902—1910), последователь баденской школы неокантианства, один из основателей международного журнала по философии культуры «Логос», сотрудничал также в таких изданиях, как «Труды и дни», «Русская мысль», «Северные записки», «Студия», «Маски», «Инвалид», газетах правых эсеров «Возрождение» и «Сын отечества». Докторская диссертация была посвящена историософии B.C. Соловьева (Leipzig, 1910), но общую интенцию мысли С. направил на поиски «путей к религиозно-мистическому дополнению трансцендентальной философии». До высылки из России в 1922 работал в политическом отделе Военного министерства Временного правительства, издавал сб. «Шиповник», читал лекции в Вольной академии духовной культуры, что затем было продолжено в религиозно-филос. академии в Берлине. С 1926 — проф. социологии Дрезденского ун-та, с 1931 по 1939 — член редакции жур. «Новый Град». С 1946 — заведующий кафедрой истории рус. культуры Мюнхенского ун-та; сотрудничал с жур. «Новый журнал», «Грани», «Мосты», «Опыты», «Воздушные пути»; один из руководителей Русского студенческого христианского движения и «Товарищества зарубежных писателей».

Свое филос. учение С. называл «философией абсолютного» и изложил в таких работах, как «Трагедия творчества», «Жизнь и творчество», «Трагедия мистического сознания». Миросозерцательное истолкование понятий жизни и творчества было проведено им на трех уровнях — историческом, феноменологическом и научном. При этом он базировался на осмыслении высших достижений кантовской философии с учетом ее многочисленных преобразований в трудах Виндельбанда, Г. Риккерта, Э. Ласка, Э. Гуссерля, Г. Когена, П. Наторпа, Г. Зиммеля, П. Дилътея. Перед «философией абсолютного» ставилась задача миросозерцательного погружения философствующего духа в глубины величайших достижений человечества как художественного, так и религиозного характера: «Поскольку всякое явление жизни вскрывает свою подлинную природу лишь в образе ...индивидуальной смерти, постольку и оговоренная нами миросозерцательная тенденция трансцендентального идеализма должна быть признана за его характерную черту».

Жизнь и творчество. Берлин, 1923; Основные проблемы театра. Берлин, 1923; Николай Переслегин. Париж, 1929;
Сбывшееся и несбывшееся. Нью-Йорк, 1956; Встречи и размышления. Лондон, 1992.
Штаммлер А. Ф.А. Степун // Русская религиозно-философская мысль XX века. Питтсбург, 1975; Абрамов А.И. О русском кантианстве и неокантианстве в журнале «Логос» // Кант и философия в России. М., 1994.












СТИЛЬ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ — совокупность приемов, направленных на достижение целостной выразительности произведения искусства и образующих устойчивую поэтическую формулу со своими постоянными элементами. По замечанию М. Шапиро, «стиль не есть то, чем обладает искусство, стиль есть то, чем искусство является». Понятие стиля по самой своей природе свидетельствует о существовании устойчивого конструктивного принципа в менталитете любого типа. Философы и культурологи не только используют понятие «С.х.», но и говорят о стиле жизни, стиле культуры. Художественному творчеству, как и всем др. видам человеческой деятельности, присуще особое стремление образовывать выразительные и связные структуры. Выразительными средствами стиля говорит не только искусство, но и сама эпоха. Стиль — это язык, обеспечивающий системное единство всех способов чувствования, мышления, поведения, творчества, мировосприятия в культуре. Раз найденные композиционные и языковые приемы, если они адекватны самосознанию той или иной эпохи, стремятся расшириться, распространить свое господство и на другие виды искусств, и на все формы деятельности человека — на способы его восприятия, переживания, общения, чувствования. В этом смысле любому стилю присущ «империализм конструктивного принципа» (Ю.Н. Тынянов).

Понятие «С.х.» применяют для обозначения достаточно поздних течений в искусстве, начиная со Средневековья (романский стиль, готический стиль). Для характеристики ранних устойчивых художественных тенденций в искусстве Др. Востока, античности используют понятие художественного к а н о -н а как более имперсонального формообразующего принципа.

Понятие «С.х.» выступает важнейшим инструментом структурирования и дифференциации всеобщей истории искусств. Вплоть до сер. 19 в. стиль выступал главным принципом членения мирового художественного процесса. Одно из первых обоснований стилевого развития искусства обнаруживается в 18 в. Так, в концепции И. Винкельмана всеобщий художественный процесс предстает как чередование «правильных» и «неправильных» С.х.: поначалу из «правильного» (античность) вырастало «неправильное» (Средневековье с его искаженными формами и пропорциями), а затем из этого «неправильного» вновь рождалось «правильное» (Возрождение). За Возрождением следует барокко (вновь «неправильное»), конкурирующее с «правильностью» классицизма, и т.д. Винкельман подметил один из верных принципов: стилевое развитие зачастую движется по пути отрицания отрицания, одна художественная эпоха возникает как отрицание другой.

Чрезвычайно важное значение имеет то обстоятельство, что в 17 в. последовательное развитие мировых С.х. сменяется их параллельным развитием, взаимодополнительным сосуществованием. Если до этого в Европе готический стиль пришел на смену романскому, а затем сам сменился ренессансным стилем, то в 17 в. почти одновременно возникают и развиваются большие мировые С.х., носящие наднациональный характер, охватывающие разные виды искусств — барокко и классицизм. Данное наблюдение подтверждает репутацию С.х. как феномена, способного быть манифестацией общих тенденций культуры как целого. Возникновение явления параллельного и равноправного развития мировых С.х. знаменовало принципиально новую ситуацию в европейской культуре: усиление гетерогенности сознания, разрушение автоматизмов восприятия, рождение феномена рефлексии, заставляющего сомневаться в раз найденных ответах, реализовывать возможность выбора.

Мировые С.х. не находятся в отношении подчинения, субординации. Каждый из них обладает самоценной природой и только ему присущим онтологическим смыслом. Совершенное искусство по этой причине возможно в любом С.х. и на любой сюжет. Анализ каждого С.х. позволяет понять, какие приемы, способы толкования мира, его поэтического отражения эпоха мыслит как художественно совершенные и одновременно имманентные своей сути. Внутренняя природа того или иного С.х. наделена поэтому содержательностью особого качества. Основополагающие стилевые приемы эпохи всегда есть следствие ее предельного культурного видения и оборачиваются особой трактовкой этой эпохи. Каждая эпоха, опредмечивая себя в С.х., предстает осуществлением только ей присущей иерархии ценностей.

Отмечая господство в исторической эпохе того или иного С.х., мы тем самым фиксируем наличие в ней особых формообразующих начал, которые существуют в культуре еще до момента рождения произведения искусства и объективное действие которых способно определять характер его выразительности. Историко-культурная сила влияния С.х. такова, что зачастую не столько стиль принадлежит художнику, сколько художник ему: власть продуктивно-созидательного потенциала С.х. проникает исподволь, рассеяна в особых интенциях исторического сознания эпохи. Отсутствие в художественном творчестве 20 в. устойчивых стилевых течений, «исчислимого алфавита» художественно-лексических приемов рождает сложные проблемы бытия искусства, нередко делая весьма проблематичным сам процесс художественного контакта.

Проблема канона. М., 1973; Вагнер Г.К. Канон и стиль в древнерусском искусстве. М., 1987; Шапиро М. Стиль // Советское искусствознание. 1988. № 24; Лосев А.Ф. Проблема художественного стиля. Киев, 1994; Устюгова Е.Н. Стиль как явление культуры. СПб., 1994.

О.А. Кривцун










СТИРЛИНГ, Стерлинг (Stirling) Джеймс Хатчисон (1820—1909) — шотл. философ, один из основоположников британского абсолютного идеализма. Редактор и переводчик на англ. яз. ряда произведений нем. классического идеализма. В соч. «Дарвинизм» (1894) критиковал с позиции неогегельянства эволюционное учение Дарвина. Рассматривал гегелевскую диалектику как учение о примирении противоположностей, превозносил религиозные мотивы в философии Г.В.Ф. Гегеля, критиковал левых гегельянцев.

The Secret of Hegel. Vol. 1—2. London, 1865; Philosophy and theology. Edinburg, 1890; The categories. Edinburg, 1903.
Богомолов А.С. Английская философия XX в. М., 1973; Stirling A.H. J.H. Stirling: His Life and Work. London; Leipzig, 1911.











СТОИЦИЗМ — учение одной из наиболее влиятельных филос. школ античности, основанной ок. 300 г. до н.э. Зеноном из Китиона. История С. традиционно делится на три периода: ранняя стоя (Зенон, Клеанф, Хрисипп и их ученики, 3—2 вв. до н.э.), средняя стоя (Панэтий, Посидоний, Гекатон и др., 2—1 вв. до н.э.) и поздняя стоя (или рим. С.) (Сенека, Мусоний Руф, Гиерокл, Эпиктет, Марк Аврелий, 1—2 вв. н.э.). Цельные сочинения сохранились лишь от последнего периода. С. (подобно кинизму, эпикуреизму и скептицизму) — практически ориентированная философия, целью которой является обоснование «мудрости» как этического идеала, но неординарная логико-онтологическая проблематика играет в ней принципиально важную роль. В областях логики и физики наибольшее влияние на С. оказали Аристотель и мегарские логики (см.: Мегарская школа); этика формировалась под киническим влиянием (см.: Киники), к которому у Хрисиппа и в средней стое присоединились платоническое и перипатетическое.

Учение С. делится на логику, физику и этику: структурная взаимосвязь трех частей служит доктри-нальным выражением всеобщей «логичности» бытия, или единства законов мирового разума-Логоса (прежде всего, априорного закона причинно-следственной связи) в сферах познания, мироустроения и морального целеполагания.

Логика — основополагающая часть С; ее задача — обосновать необходимые и всеобщие законы разума как законы познания, бытия и этического долженствования, а философствование — как строгую «научную» процедуру. Логическая часть делится на риторику и диалектику; последняя включает учение о критерии (гносеология) и учение об обозначающем и обозначаемом (грамматика, семантика и формальная логика, созданные Хрисиппом). Гносеология С. исходит из того, что познание начинается с чувственного восприятия. Познавательный акт строится по схеме «впечатление — согласие — постижение»: содержание «впечатления» («отпечаток в душе») верифицируется в интеллектуальном акте «согласия», приводящего к «постижению». Критерием его необманчивости является «постигающее представление», возникающее только от реально наличной предметности и раскрывающее свое содержание с безусловной адекватностью и ясностью. В «представлениях» и «постижениях» происходит лишь первичный синтез чувственных данных — констатация восприятия некоторой предметности; но они не дают знания о ней и, в отличие от коррелятивных им логических высказываний, не могут иметь предиката «истинный (ложный)». Из однородных «постижений» в памяти складываются предварительные общие представления, образующие сферу первичного опыта.

Формальная логика устанавливает логическую зависимость между смыслами, изоморфную причинной зависимости в физическом мире и этическому долженствованию; поэтому ее основой является импликация (как строгая аналитическая процедура). Использование развернутых высказываний (описывающих реальную структуру «фактов») в качестве терминов позволяет считать формальную логику С. первой «логикой пропозиций» в истории европейской логики.

Универсальным средством анализа любой предметности выступают четыре категории: «субстрат», «качество», «состояние», «состояние в отношении», содержательно эквивалентные десяти аристотелевским категориям.

Физика стоиков отличается не имеющим аналогов в античности тотальным соматизмом, лежащим в основе последовательно-континуалистской картины мира. Двумя главными разделами физики являются онто-космология и антропология. Пантеистическое отождествление бога с телесным сущим приводит к фундаментальному смещению акцентов: онтологической моделью служит антитеза не идеи и материи, а двух вечно-сущих «начал»: активного (бог-Зевс = Логос) и пассивного (бескачественный субстрат, вещество), которое следует понимать не как первичные субстанции, а как принципы организации единого сущего. На первом этапе космогонии две пары элементов, активные (огонь и воздух) и пассивные (земля и вода), путем сгущения и разрежения актуализируют противоположность «начал». Из элементов возникают две вещи согласно индивидуальным «сперматическим логосам», в которых Логос выступает как закон организации и развития каждой индивидуальной «природы». Космос — окруженная беспредельной пустотой сфера с неподвижной Землей в центре и огненным эфиром на периферии. Время понимается как мера движения (пространство, время и тело бесконечно делимы). Космос как порядок преходящ: в конце цикла огонь поглощает прочие элементы («воспламенение»), но в каждом следующем цикле мир возрождается из огненного протосубстрата в прежнем виде.

Субъект раннестоической антропологии — внутренне-целостный индивид, целиком определенный своим разумным началом. Душа человека — «частица» космической пневмы, пронизывающая все тело и отделяющаяся от него после смерти, — состоит из восьми частей: пяти чувств, речевой, породительной и «ведущей»; в последней (помещаемой в сердце) сконцентрированы «способности» представления, согласия, влечения и разумности.

Этика — наиболее влиятельная часть учения, имевшая универсальное значение для развития этики от христианства вплоть до И. Канта; базируется на идее автаркии добродетели при аналитическом соединении понятий добродетели и счастья. Исходным пунктом теоретической этики можно считать созданную Зеноном концепцию «первичной склонности», или «расположенности», устанавливающую «природные» масштабы целеполагания и долженствования: действия живого организма детерминированы стремлением к самосохранению. У разумного существа эта эгоистическая склонность с возрастом необходимо эволюционирует через «расположенность» к близким до уважения себя и других как носителей разума в масштабах всего мира. Конечной нравственной целью является жизнь согласно разумной природе, тождественная счастью и добродетели («добродетели довольно для счастья»). Добродетель («разумность», или знание блага, зла и безразличного, применяемое практически) — единственное благо, ее противоположность — единственное зло; прочее безразлично, т.к. не имеет прямого отношения к добродетели. Безразличному соответствует «надлежащее», т.е. действие «природно» оправданное и целесообразное для всякого живого организма, но лишенное подлинно нравственного характера. Воплощением идеала добродетельности является мудрец. Будучи внутренне автономен (добродетель — единственное, что «зависит от нас»), он обладает непогрешимым интеллектуально-нравственным настроем, соответствующим идеалу апатии, и принимает свою «судьбу» как проявление благого промысла: знание нравственной необходимости совпадает с пониманием космической причинности. Целью мудреца является его собственное совершенство, подобное совершенству космоса и выраженное в действии: мудрец имеет друзей, участвует в делах общества и т.п. Самоубийство рекомендовалось при обстоятельствах, исключающих идеально-нравственное поведение. Конкретные нравственные предписания составляли основной предмет практической этики (моралистики).

Ригористическая посылка этики — все, что не благо, есть зло; каждый, кто не мудр, порочен — вступала в неизбежное противоречие с абсолютизацией исходной «природной» основы всякого действия.

После Хрисиппа были сделаны попытки ввести «предпочитаемое» в сферу нравственного целеполагания, а также признать нравственное достоинство за «продвигающимися» к добродетели, — что открывало путь к синтетическому соединению добродетели и счастья. Но несмотря на все попытки обосновать нравственную автономию, «царство свободы» было (в силу недостаточного формализма этической теории) принесено в жертву природе, которая выступает общей основой этики и права. Поэтому теория гос-ва и права, формально не входящая в состав этики, по сути является ее продолжением, т.к. восходит к теории «первичной склонности». Учение о «космополисе» как мировом сообществе разумных существ, основанном на принципе справедливости как норме «естественного права», свидетельствует об оформлении нового для античности политико-правового мышления, оказавшего универсальное влияние на развитие европейского правового сознания.

Эволюция С. отражает скрытые тенденции учения. В раннем С. логико-онтологическая проблематика неизменно присутствует на первом плане. Средний С. трансформирует догматику (преимущественно антропологию и этику), включая в нее платонические и перипатетические элементы; логико-онтологическая проблематика постепенно отходит на задний план. В позднем С. теоретизирование окончательно ограничивается этикой, которая все более эволюционирует к моралистике; в таком виде он на время становится ведущей «филос. идеологией» Римской империи. Параллельно происходит широкая диффузия стоической терминологии и догматики, знаменующая конец С: как практическая философия С. не выдержал соперничества с христианством, а как теоретическая — с возрождавшимся платонизмом.

С. оказал заметное влияние на христианскую тео-космологию, антропологию и этику (апологеты, Климент Александрийский, Тертуллиан, Августин), на арабо-мусульманскую мысль, а затем — на ренессанс-ный «натурализм» и новоевропейскую философию (Р. Декарт, Б. Спиноза, англ. эмпиризм, Просвещение; теории гос-ва и права 16—18 вв.); особым феноменом является программный «неостоицизм» 16—17 вв. (Т. Липc, П. Шаррон), реанимированный в нач. 20 в. В настоящее время С. вновь начинает рассматриваться как источник продуктивных философем (Ж. Делёз и др.)

Stoicorum veterum fragmenta. Vol. I—IV. Lipsiae, 1921—1924 (Stuttgart, 1968) (рус. пер.: Фрагменты ранних стоиков. Т. 1. М., 1998); I frammenti degli Stoici antichi. Vol. I—II. Bari, 1932— 1935 (Hildesheim; New York, 1971); Vol. III. Padova, 1962; Hulser K.-H. Die Fragmente zur Dialektik der Stoiker. Bd I—IV. Stuttgart, 1987-1988.
Степанова А.С. Философия Древней Стой. СПб., 1995; Столяров А.А. Стоя и стоицизм. М., 1995; Bevan E. Stoics and Sceptics. Oxford, 1913; Barth P. Die Stoa. Stuttgart, 1946; Christensen J. An Essey on the Unity of Stoic Philosophy. Copennhagen, 1962; Pohlenz M. Die Stoa. Bd 1-2. Gottingen, 1964-1965; Edelstein L. The Meaning of Stoicism. Cambridge, 1966; Rist J.M. Stoic Philosophy. Cambridge, 1969; Schmekel A. Die Philosophie der Mittleren Stoa. Hildesheim, 1974.

А.А. Столяров











СТРАДАНИЕ — состояние болезни, горечи, печали, страха, тревоги. С. в философии чаще всего рассматривается в двух аспектах: как необходимый удел человека, поскольку он подвержен болезням, старению, смерти; как единственно возможный путь к преображению, к совершенствованию личности.

В иудейско-христианской религиозной традиции С. есть результат божественной кары за грехи. Жизнь большинства людей, согласно А. Шопенгауэру, бьется между двумя полюсами: С. и скукой. С. возникает от неудовлетворенных желаний, когда же желания удовлетворяются, — наступает скука. Что бы ни дала природа, что бы ни дало счастье, кем бы мы ни были и чем бы ни владели, нельзя избыть С.. присущего жизни. С. неслучайно выпадают на долю человека, от случая зависит только форма, только вид, какой они принимают. Вся художественная литература свидетельствует, по Шопенгауэру, о том, что С. имеет отрицательный, а не положительный характер, она никогда не изображает окончательное или постоянное счастье, а только С. на пути к нему.

О положительном характере С. писал М. Экхарт, полагая, что С. — быстрейшее животное, которое довезет вас до совершенства. С. — это знак любви Бога к человеку. Человек должен страдать для того, чтобы стать человеком. Человек, считал Ф.М. Достоевский, должен быть глубоко несчастливым, тогда он будет счастлив. Только С. раскрывает человеческую природу; пройдя через испытание свободой, через С.. через наказание, человек раскрывается в бездонной сложности своего бытия, раскрывается антиномичный и иррациональный характер его природы. Эти же идеи получили развитие в философии Ф. Ницше, который считал, что в каждом человеке живут тварь и творец, в каждом есть глина, грязь, бессмыслица, хаос, человек страдает по необходимости и должен страдать, чтобы из твари стать творцом, закалить, сформовать и «обжечь» себя, добиться твердости молота. Со С. тесно связано понятие сострадания, которое является основой христианской морали — через сострадание человек очищается, преодолевает собственный животный эгоизм. Сострадание — это и опыт непосредственного мистического проникновения в чужое Я. Однако, с т.зр. Ницше, сострадание умаляет человеческое достоинство, принижает человека. Человек, пытающийся выковать из себя человека, достоин не сострадания, а любви. Сострадание, по Ницше, — черта рабской морали.

Ницше Ф. По ту сторону добра и зла // Ницше Ф. Соч.: В 2 т. Т. 2. 1990; Мейстер Экхарт. Духовные проповеди и размышления. М., 1991.









СТРАХ — один из основных видов человеческого отношения к миру. Изучение С. играет важную роль в психологии, философии, теологии.
Религия, отмечает П.А. Флоренский, есть прежде всего С. Божий, и кто хочет проникнуть в святилище религии, должен научиться страшиться. «Господи, всели в мя корень благих, страх твой, в сердце мое» (Иоанн Златоуст). В религии ничего не вырастает без этого корня. Бог — великий и страшный для всех и во всем, любая религия пронизана этим неизъяснимым С. Божьим. С. — начало премудрости, или истинная премудрость, ведущая к жизни. С.. по мнению Флоренского, близок к изумлению, которое философы считают началом философии. Чтобы познавать, надо коснуться предмета познания, и признаком этого прикосновения служит потрясение души, С. Он вырывает из повседневной жизни и открывает нечто совершенно новое. А новое всегда страшно, поскольку выступает в таинственном, необычном виде. «Перед первичными феноменами, если они являются нашим чувствам обнаженными, мы испытываем особого рода жуткое чувство, доходящее до страха» (И.В. Гёте). Источник С. не в необычности и непонятности нового, а в ощущении трансцендентности являющегося. «Н е -здешнее открылось, и текучим, шатким, зыблющимся почувствовался мир: бывающее померкло перед истинно-сущим. А с бывающим померкло и само наше бытие: мы сами оказались дрожащим пламенем среди ветреных пространств, — на границе ничто, еле-еле не-несущими. Но тогда-то мы нашли и свою вековечную опору — в Сущем от века. Последнее уничижение наше и есть величайшее возвеличение. Страх Божий двудействен... Это — окно в нашей действительности, откуда видятся миры иные. Это — брешь земного существования, откуда устремляются питающие и укрепляющие его струи из иного мира» (Флоренский).

«С.» — важнейшее понятие экзистенциальной философии. Впервые С. Кьеркегор различил С. или боязнь перед к.-л. конкретными обстоятельствами и неопределенный, безотчетный С.-тоску. Это же различение является центральным в философии М. Хайдеггера, для которого С. открывает последнюю возможность экзистенции — смерть. С. выталкивает человека за пределы сущего к ничто. Это трансцендирование есть условие восприятия сущего в целом, условие постижения бытия. Не будь наше существо заранее выдвинуто в ничто, мы не могли бы встать в отношение ни к сущему в целом, ни к самим себе. Без выдвинутости в ничего, без мужественного заглядывания в ничто в состоянии С. нет возможности вопрошать сверх сущего, за его пределы, нет возможности повернуться лицом к бытию.

В психологическом аспекте С. — это препятствие на пути реализации личности, которая в наше время живет в постоянном состоянии С: перед начальством, перед угрозой безработицы, перед насилием, войной, терроризмом и т.д. С. в этом плане, возможно, самая главная проблема социальной жизни, определяющая поведение человека и его отношение к другим. Социально детерминированная этика, считал Н.А. Бердяев, всегда есть этика С. «Социальная обыденность создает этику страха, перерождая ужас, вызванный трансцендентной бездной, в повседневную заботу и терроризируя человека будущими карами. Но она создает и другой образ, в котором нет уже страха и который ниже страха — пошлость... Пошлость есть окончательное водворение на низинной плоскости, когда уже нет не только тоски по горнему миру и священного ужаса перед трансцендентным, но нет уже и страха» (Н.А. Бердяев).

Гёте И.В. Избр. философские произв. М., 1964; Флоренский П.А. Из богословского наследия // Богословские труды. Сб. XVII. М., 1977; Бердяев Н.А. О назначении человека. М., 1993; Кьеркегор С. Страх и трепет. Понятие страха // Кьеркегор С. Страх и трепет. М., 1993.

Е.Н. Некрасова











СТРАХОВ Николай Николаевич (1828—1896) — философ, публицист, литературный критик. Учился на физико-математическом отделении Петербургского ун-та, затем в Главном педагогическом ин-те. В течение десяти лет преподавал естественные науки в Одессе и Петербурге. В нач. 1860-х гг. сотрудничал в жур. «Время», «Эпоха» и «Заря». Идейными источниками филос. взглядов С. послужили философия Г.В.Ф. Гегеля и естественные науки.

В своем главном филос. произведении «Мир как целое» (1872), которое было практически не замечено современниками, С. обстоятельно развивал идеи органичности и иерархичности мира, отмечал, что единство мира обусловлено одухотворением природы, а истинная сущность вещей состоит в различных степенях воплощающегося в них духа. В человеке С. усматривал «центральный узел мироздания». Религиозный идеализм он обосновывал, вопреки господствующим тенденциям, данными естествознания.

С. различал три вида познавательной деятельности: чувственную (эмпирическую), рассудочную (рациональную) и разумную (идеальную). Материализм истинен лишь в границах чувственного познания единичных явлений. Ограниченность субъективного идеализма заключается в отрицании достоверности показаний чувств, что ведет к крайностям солипсизма. Снятие односторонностей материализма и идеализма происходит на рассудочной ступени познания путем постижения общего и существенного в вещах и познании. Благодаря предустановленной гармонии априорные рациональные понятия соответствуют реальным законам вещей, что указывает на наличие одной внешней Причины, установившей порядок вещей и порядок в идеальных понятиях. Разумное познание, открывая безусловное бытие, завершает познание.

Главный объект филос. полемики С. — западноевропейский рационализм с его панрассудочностью и преклонением перед выводами естественных наук, способствующих утверждению в зап. культуре материализма и утилитаризма.

Об основных понятиях психологии и физиологии. СПб., 1894; Борьба с Западом в русской литературе. Кн. 1 —2. Киев, 1897.
Никольский Б.В. Н.Н. Страхов. СПб., 1896; Gerstein L. Nikolai Strahov. Cambridge (Mass.), 1971.











СТРОГОСТЬ — комплексная характеристика рассуждения, учитывающая степень ясности и точности используемых в нем терминов, достоверность исходных принципов, логическую обоснованность переходов от посылок к следствиям. Еще в античности С. считалась отличительной чертой математического рассуждения. Логическая необходимость математических доказательств и точность вычислений позволяют рассматривать математику как образец формальной С. для др. наук. Иногда считают, что именно С. рассуждения гарантирует абсолютную надежность результатов математики.

Как показывает история науки, понятие С. развивалось постепенно. В ходе общего прогресса науки обычно оказываются превзойденными каноны С.. представлявшиеся ранее абсолютно безупречными. Так обстояло, в частности, дело с геометрией Евклида. Долгое время она являлась идеалом С., но в 19 в. Н.М. Лобачевский писал о ней: «...Никакая Математическая наука не должна бы начинаться с таких темных понятий, с каких, повторяя Евклида, начинаем мы Геометрию, и... нигде в Математике нельзя терпеть такого недостатка строгости, какой принуждены были допустить в теории параллельных линий».

С. обеспечивается выводами из достоверных принципов, но вместе с тем сами принципы начинают восприниматься как достоверные, когда дают возможность сделать строгими прежде нестрогие рассуждения. На разных этапах развития научной теории требование С. может быть более или менее актуальным.

За поисками строгих доказательств уже известных истин обычно скрываются недостаток их понимания и стремление выявить все те неявные условия, с которыми связано их принятие. С.. как правило, не является самоцелью.

Введение С. может быть консервативным, опирающимся на общепринятые посылки, но может быть также революционным, вводящим посылки, казавшиеся ранее неприемлемыми. Так, выдвинутое Г.В. Лейбницем требование строгой и внимательной проверки каждого шага в цепи доводов вместе с его идеей рассуждения как вычисления по однозначно определенным правилам предвещало революцию в логике.

С.. в том числе и в математике, не является сама по себе объективным критерием истинности и ценности новых открытий и теорий.

Тондл Л. Проблемы семантики. М., 1975; Ивин А.А. Логика. М., 1999.











СТРОСОН (Strawson) Питер Фредерик (р. 1919) — англ. философ, представитель лингвистической философии. В ранних работах, посвященных гл. обр. филос. вопросам семантики, критиковал теорию дескрипций Б. Рассела и семантическую концепцию истины. Согласно С.. понятие «истина» не обозначает семантических характеристик, а служит для выражения нашего согласия, восхищения и пр. в отношении того, что говорится. В кн. «Введение в логическую теорию» (1952) С. рассматривает соотношение обыденного языка и формальной логики, считая, что исчисления высказываний и предикатов недостаточно богаты для отражения свойств обыденного языка. С сер. 1950-х гг. интересы С. сосредоточиваются на разработке т.н. дескриптивной метафизики. В труде «Индивидуалии» («Individuals. An Essay in Descriptive Metaphysics», 1959) в духе позиции «здравого смысла» утверждается базисный характер понятий «материальные объекты» и «личности»: без первых была бы невозможна идентификация всех единичных объектов, без вторых — идентификация различных состояний сознания (а также и самого понятия «сознание»). Последним публикациям С. присущи кантианские мотивы.

The Bounds of Sense. London, 1966; Logico-linguistic Papers. London, 1971; Subject and Predicate in Logic and Grammar. London, 1974.
Хилл Т.И. Современные теории познания. М., 1965; Богомолов А.С. Философия, основанная на научном знании, или лингвистическая метафизика? // Философские науки. 1973. № 2; Панченко Т.Н. Дескриптивная метафизика Питера Стросона // Вопросы философии. 1979. № 11.











СТРУВЕ Петр Бернгардович (1879—1944) — политик, публицист, экономист, философ, историк. Уже в студенческие годы активно занялся политической деятельностью и примкнул к марксистскому движению в России, автор Манифеста РСДРП. С нач. 1900-х гг. — лидер российского либерализма. В 1906—1917 преподавал историю хозяйства в Петербургском политехническом ин-те.

С. приветствовал Февральскую революцию, летом 1917 был в числе активных сторонников генерала Корнилова. В это же время С. был избран членом Академии наук по отделению политической экономики и статистики. После Октябрьской революции участвовал в организации вооруженного сопротивления советской власти. С 1920 — в эмиграции.

Вопросы теории познания С. рассматривал с неокантианских позиций. Социальная философия С. характеризуется различением понятий общества как стихийной, спонтанно возникающей системы взаимодействия и гос-ва — единства, подчиненного высшей цели. Общее представление С. об историческом процессе также основано на дуализме стихийно-иррационального и телеологического начал общественно-исторической жизни.

Социализм С. критиковал как утопическую попытку устранить указанный дуализм за счет рационализации жизни общества. В русле этих идей социалистическую революцию в России С. расценивал как проявление стихийно-почвеннической реакции масс на политику западнической европеизации.

Patriotica. Политика, культура, религия, социализм. М., 1997.
Колеров М.А., Плотников Н.С. Творческий путь П.Б. Струве // Вопросы философии. 1992. № 12.












«СТРУКТУРА НАУЧНЫХ РЕВОЛЮЦИЙ» — книга амер. философа и историка науки Т. Куна, опубликованная в 1962 и оказавшая глубокое влияние на философию науки втор. пол. 20 в. До кон. 1950-х гг. в философии науки господствовало представление о науке и ее развитии, выработанное логическим позитивизмом. Опубликованный в 1959 труд К. Поппера «Логика научного открытия» и книга Куна нанесли этому представлению смертельный удар: в этих работах наука предстала в новом свете, ее структура и развитие были описаны в новых понятиях, была подчеркнута роль истории в философско-методологических построениях и т.д. Можно сказать, что после выхода этих книг изменились практически вся проблематика и концептуальный аппарат философии науки.

Развитие науки Кун рассматривает не как процесс плавного постепенного накопления истинного знания, а как периодическую смену парадигм — концептуальных схем, в определенный период времени направляющих научное исследование. Развитие науки в рамках определенной парадигмы Кун называет «нормальным периодом»: именно в этот период происходят открытие и объяснение новых фактов, формулируются и уточняются законы, короче говоря, идет накопление знания. Однако с течением времени в парадигме накапливается все больше «аномальных» фактов — тех фактов, которые она не может объяснить, несмотря на все усилия ее сторонников. В конце концов это приводит к кризису в науке: многие ученые перестают видеть в существующей парадигме эффективное средство научного исследования и начинают искать новые теоретические основоположения. Научное сообщество распадается на несколько школ, одни из которых продолжают держаться за старую парадигму и ее методы исследования, а др. пытаются найти новые идеи и опереться на них. Кризис завершается сменой парадигм — научной революцией: одна из предложенных теорий завоевывает все больше сторонников и вытесняет старую парадигму, занимая ее место и объединяя ученых в единое научное сообщество. Старая парадигма отбрасывается целиком со всеми ее достижениями — теоретическими принципами, методами исследования и накопленными фактами. С утверждением новой парадигмы развитие науки начинается как бы заново. Старая и новая парадигмы несоизмеримы: их сторонники говорят на разных языках, пользуются разными методами исследования, получают разные факты, и нет никакой общей основы, которая позволила бы сравнить и оценить достижения и недостатки каждой из конкурирующих парадигм. Т.о., развитие науки приобретает прерывный характер: периоды плавного кумулятивного развития сменяются революционными катастрофами и отказом от всего ранее накопленного знания. Это одна из первых моделей некумулятивного развития науки.

Схема развития науки, предложенная в книге Куна, была иллюстрирована многочисленными примерами из истории науки и выглядела убедительно. Под влиянием этой книги философы науки обратились к более тщательному и глубокому изучению реальной истории научного познания. И хотя схема Куна, как вскоре выяснилось, оказалась вовсе не универсальной и порой неадекватной даже в тех областях, на которые опирался в своих построениях сам Кун, его работа в значительной мере содействовала изменению филос. представлений о структуре и развитии научного знания и постановке новых интересных проблем в области адекватного понимания этого развития.

Кун Т.С. Структура научных революций. М., 1975; Никифоров A.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998.

А.Л. Никифоров













СТРУКТУРАЛИЗМ — направление в философии и конкретно-научных исследованиях, возникшее в 1920— 1930-е гг. и получившее широкое распространение в 1950—1960-е гг., особенно во Франции.

Первоначально С. сложился в языкознании и литературоведении в связи с появлением структурной лингвистики, основы которой разработал швейц. филолог Ф. де Соссюр. В отличие от прежних представлений о языке, где он рассматривался в единстве с мышлением и окружающей действительностью и даже в зависимости от них, а его внутренняя организация во многом игнорировалась, новая концепция ограничивается изучением именно внутреннего, формального строения языка, отделяя его от внешнего мира и подчиняя ему мышление. Соссюр в этом плане утверждает: «язык есть форма, а не субстанция»; «язык есть система, которая подчиняется лишь своему собственному порядку»; «наше мышление, если отвлечься от выражения его словами, представляет собой аморфную, нерасчлененную массу». Вместе с разработкой структурной лингвистики Соссюр набрасывает общие контуры семиотики, называя ее семиологией, которая будет изучать «жизнь знаков в рамках жизни общества». Однако на деле семиотика складывалась и существует сегодня как лингвосемиотика. Значительный вклад в развитие структурной лингвистики внесли представители московского лингвистического кружка (Р. Якобсон), русской «формальной школы» (В. Шкловский, Ю. Тынянов, Б. Эйхенбаум) и пражского лингвистического кружка (Н. Трубецкой). Вариантами С. в лингвистике стали глоссематика (Л. Ельмслев), дистрибутивам (Э. Харрис), порождающая грамматика (Н. Хомский).

Наибольшее развитие в структурной лигвистике получила фонология, изучающая минимальные языковые единицы — фонемы, являющиеся здесь исходными средствами смыслоразличения и составляющие основу для построения структуры языка. Именно фонологическая модель нашла широкое использование в гуманитарных науках. Др. разделы структурной лингвистики (семантика, синтаксис) имеют более скромные достижения.

В послевоенное время С. получил широкое распространение в самых разных областях познания: в антропологии и социологии (К. Леви-Строс), литературоведении и искусствознании (Р. Барт, У. Эко), эпистемологии (М. Фуко, М. Серр), мифологии и религиоведении (Ж. Дюмезиль, Ж.-П. Вернан), политэкономии (Л. Альтюссер), психоанализе (Ж. Лакан). К С. примыкали писатели и критики, входившие в группу «Тель кель» (Ф. Соллерс, Ю. Кристева, Ц. Тодоров, Ж. Женнет, М. Плейне, Ж. Рикарду и др.). Особое место занимал генетический С. (Л. Гольдман). Классической структуралистской работой довоенного периода считается книга В. Проппа «Морфология сказки» (1928). В послевоенный период главной фигурой С. выступает фр. ученый и философ Леви-Строс. В 1970-е гг. С. трансформировался в постструктурализм (неоструктурализм), который, в свою очередь, сомкнулся с постмодернизмом.

С. стал последним воплощением зап., в особенности фр., рационализма, испытав влияние со стороны неорационализма (Г. Башляр) и др. современных течений. Он принадлежит эпохе модерна, отмечен оптимизмом, верой в разум и науку, которая нередко принимает форму сциентизма. С. предпринял смелую попытку поднять гуманитарное знание до уровня строгой теории. Леви-Строс называет его «сверхрационализмом» и видит его задачи в том, чтобы объединить строгость и логическую последовательность ученого с метафоричностью и парадоксальностью художника, «включить чувственное и рациональное, не пожертвовав при этом ни одним из чувственных качеств». По основным своим параметрам С. находится ближе всего к неопозитивизму, хотя и существенно от него отличается: последний берет язык в качестве объекта анализа и изучения, тогда как в С. язык играет прежде всего методологическую роль: по образу и подобию его рассматриваются все др. явления общества и культуры. С. также отличается большей широтой взгляда, стремлением преодолеть узкий эмпиризм и за внешним многообразием явлений увидеть объединяющие черты и связи, подняться до глобальных теоретических обобщений. Он проявляет интерес к филос. абстракциям и категориям, усиливает тенденцию к растущей теоретичности, которая иногда принимает форму крайнего «теорицизма». Леви-Строс подчеркивает, что «понятие социальной структуры относится не к эмпирической реальности, но к построенным по поводу нее моделям». Применительно к литературе Ц. Тодоров отмечает, что «объектом поэтики является не множество эмпирических фактов (литературных произведений), а некоторая абстрактная структура (литература)», что свои абстрактные понятия поэтика «относит не к конкретному произведению, а к литературному тексту вообще». Опираясь на лингвистику, С. видит идеал научности в математике, которая, по словам Серра, «стала тем языком, который говорит без рта, и тем слепым и активным мышлением, которое видит без взгляда и мыслит без субъекта cogito».

В целом С. представляет собой больше метод, чем филос. учение. Основу структурной методологии составляют понятия структуры, системы и модели, которые тесно связаны между собой и часто не различаются. Структура есть система отношений между элементами. Система предполагает структурную организацию входящих в нее элементов, что делает объект единым и целостным. Свойство системности означает примат отношений над элементами, в силу чего различия между элементами либо нивелируются, либо растворяются в соединяющих их связях. Что касается природы структур, то она трудно поддается определению. Структуры не являются ни реальными, ни воображаемыми. Леви-Строс называет их бессознательными, понимая бессознательное в дофрейдовском смысле, когда в нем нет никаких желаний или представлений и оно остается «всегда пустым». Ж. Делёз определяет их как символические или виртуальные. Можно сказать, что структуры имеют математическую, теоретическую или пространственную природу, обладают характером идеальных объектов.

Структура представляет собой инвариант, охватывающий множество сходных или разных явлений-вариантов. Леви-Строс в связи с этим указывает, что в своих исследованиях он стремился «выделить фундаментальные и обязательные для всякого духа свойства, каким бы он ни был: древним или современным, примитивным или цивилизованным». Применительно к литературе сходную мысль формулирует Ж. Женинас-ка: «Наша модель должна обосновать анализ любого литературного текста, к какому бы жанру он ни принадлежал: поэма в стихах или в прозе, роман или повесть, драма или комедия». Р. Барт идет еще дальше и ставит задачу добраться до «последней структуры», которая охватывала бы не только все литературные, но и любые тексты вообще — прошлые, настоящие и будущие. С. в данной перспективе предстает как предельно абстрактное, гипотетическое моделирование.

Понятие структуры дополняют др. принципы методологии С. и среди них — принцип имманентности, который направляет все внимание на изучение внутреннего строения объекта, абстрагируясь от его генезиса, эволюции и внешних функций, как и от его зависимости от др. явлений. Леви-Строс отмечает, что С. ставит задачу «постичь внутренне присущие определенным типам упорядоченности свойства, которые ничего внешнего по отношению к самим себе не выражают». Важное значение в С. имеет принцип примата синхронии над диахронией, согласно которому исследуемый объект берется в состоянии на данный момент, в его синхроническом срезе, скорее в статике и равновесии, чем в динамике и развитии. Устойчивое равновесие системы при этом рассматривается не как временное или относительное, но скорее как фундаментальное состояние, которое либо уже достигнуто, либо к нему направлены происходящие изменения.

Исходя из понятия структуры и др. установок С. радикально пересматривает проблематику человека, понимаемого в качестве субъекта познания, мышления, творчества и иной деятельности. В структуралистских работах традиционный субъект «теряет свои преимущества», «добровольно уходит в отставку», «выводится из игры» или же объявляется «персоной нон грата». Данное обстоятельство отчасти объясняется стремлением достичь полной объективности. У Леви-Строса место традиционного субъекта занимают «ментальные структуры» или «бессознательная деятельность духа», порождающая «структурные законы», которые определяют человеческую деятельность. У Фуко в такой роли выступают «эпистемы», «исторические априори» или же «дискурсивные» и «недискурсивные практики». У Барта роль субъекта творчества, автора-творца выполняет «письмо».

Опираясь на структурно-системный подход, представители С. разрабатывают реляционную теорию смысла, называя ее «коперниковской революцией» в решении вопроса смысла и значения. Раньше смысл обычно рассматривался как то, что уже существует, и нам остается лишь отразить или выразить его при помощи языка или др. средств. С. отвергает онтологический статус смысла и предлагает обратный путь — от структуры и системы к смыслу. В С. смысл никогда не может быть первичным, он всегда вторичен по отношению к форме, структуре и системе. Смысл не отражается и не выражается, но «делается» и «производится».

Структурный подход оказался эффективным при изучении языка, мифов, кровнородственных отношений «архаических» народов, религии, фольклора, которым по самой их природе присуща высокая плотность прошлого, строгая и ярко выраженная внутренняя организация, примат синхронии над диахронией. Соссюр, в частности, указывает на чрезвычайную устойчивость языка, «сопротивление коллективной косности любым языковым инновациям» и делает вывод о «невозможности революции в языке». Якобсон также отмечает, что «в фольклоре можно найти наиболее четкие и стереотипные формы поэзии, особенно пригодные для структурного анализа». В др. же областях реализация тезисов Барта о том, что «все есть язык», что язык повсюду выступает «фундаментом и моделью смысла», натолкнулась на серьезные трудности и препятствия. В живописи, кино и музыке весьма трудным оказалось выделение своего собственного «алфавита», конечного числа минимальных единиц, своеобразных «букв-фонем» и «слов», наделенных устойчивыми значениями. Все это дало основание У. Эко сделать вывод о том, что «нелингвистический код коммуникации не должен с необходимостью строиться на модели языка». Именно такой подход, не слишком строго связывающий себя с языком, соответствующий больше духу, чем букве лингвистики, стал преобладающим в современных структурно-семиотических исследованиях. В них нет строгого соблюдения принципов имманентности и примата синхронии над диахронией. Методы формализации, математизации и моделирования получают все более широкое применение.

Грецкий М.Н. Французский структурализм. М., 1971; Автономова Н.С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. М., 1977; Фуко М. Слова и вещи. М., 1977; Митина СМ. Генетический структурализм. М., 1981; Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1985; Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1987; Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987; Piaget J. Le structuralisme. Paris, 1968; Descombes V. Le Meme et l'Autre. Paris, 1979; The Foundations of Structuralism: a Critique of Levi-Strauss and the Structuralism Movement. New York, 1981.

Д.А. Силичев












СУАРЕС (Suares) Франсиско (1548—1617) — ведущий представитель «второй схоластики». В католической традиции обладает почетным титулом «Doctor exi-mius» — «превосходный доктор». По С.. теолог обязан обладать глубоким пониманием метафизических принципов и основ метафизического рассуждения. При этом филос. работы С. представляют собой первое последовательно проведенное разделение теологии откровения и философии. Главное произведение С. «Disputationes metaphysicae» (1597) («Метафизические рассуждения») — первое систематическое рассмотрение вопросов метафизики, реализованное не в форме и не в порядке комментирования аристотелевской метафизики. Оно служило образцом для последующих независимых трактатов по метафизике. Вместе с тем «Метафизические рассуждения» содержат полное и систематическое рассмотрение схоластической метафизики, за исключением метафизической психологии, представленной в «Трактате о душе» (изд. посмертно в 1621).

С. определяет метафизику как науку, рассматривающую бытие как сущее. Метафизика обладает своим предметом, им является сущее как реально сущее. Но это не означает, что метафизика занимается сущим как таковым в полном отрыве от тех способов, в которых сущее реализуется конкретно, т.е. от наиболее общих видов сущего. Метафизик занимается не только понятием сущего, но и его трансцендентальными атрибутами, несотворенным и сотворенным сущим, бесконечным и конечным сущим, субстанцией и реальными акцидентами, а также видами причин. Но материальным сущим он занимается только постольку, поскольку это нужно для познания общих разделений и категорий. Понятие сущего — аналогическое, и его нельзя познать, если не проведено четкого различия между различными видами сущего. В предметную сферу метафизики не входят «образования разума» (entia rationis). С. проводит различие между сущим, обозначающим акт существования, и сущим, обозначающим то, что обладает реальной сущностью, независимо от того, существует оно или нет. «Реальная сущность» — это то, что не предполагает к.-л. противоречия и не является лишь конструкцией разума. С. отвергает мнение тех, кто считает, что существование и сущность действительно различны в творениях. Позиция С. заключается в том, что сущность и существование в творении различимы только «по разуму» (tantum ratione) при условии, что «существование» имеет в виду актуальное существование, а «сущность» — актуально существующую сущность.

С. создал оригинальную и объемную концепцию философии права, в которой применил к новым историческим условиям средневековую философию права, представленную, прежде всего, томизмом. С философией права он сочетал политическую теорию. По С.. утверждавшийся в начале Нового времени суверенитет народов, т.е. независимость от папской власти, должен носить ограниченный характер.

Воззрения С.. особенно его главное произведение «Метафизические рассуждения», оказали мощное воздействие на католическую и протестантскую теологическую и филос. мысль Нового времени, в частности на протестантскую схоластику 17 в. Творчество С. породило самостоятельное направление в рамках неосхоластики. Его представители считают работы С. продуктивным и самостоятельным продолжением схоластической традиции. В то же время др. неосхоласты, прежде всего томисты (М. де Вульф и др.), оспаривают правомерность суарезианства как особого направления католической философии.

Tractatus de legibus ас Deo Legislatore. Coimbra, 1612; Dispu-tationes metaphysicae. Salamanca, 1957.

Ю.А. Кимелев












СУБЛИМАЦИЯ — переключение психической энергии из одного состояния в др.; процесс, в ходе которого инстинктивные энергии переключаются в неинстинктивные формы поведения. Через это понятие З. Фрейд объяснял те типы человеческой активности, которые не имеют видимой связи с сексуальностью, но порождены силой сексуального влечения: «Сексуальное влечение обеспечивает труд огромной массой энергии; это происходит в силу присущей ему способности изменять свою цель, не ослабляя напора. Эта способность менять первоначальную сексуальную цель на другую, несексуальную, но психологически ей близкую, называется сублимацией».

В психоанализе чаще всего речь идет о смене душевных состояний, терапевтическом переходе от тоски к радости, от горя к наслаждению. Так работает защитный механизм психики, который преображает энергию сексуального влечения в социально одобряемую цель. В кон. 1950-х гг. амер. телевидение показало цикл передач для молодых родителей. В них демонстрировалось, как пеленать младенца, как его кормить. Самые известные в стране специалисты давали советы молодоженам. Затем был проведен опрос аудитории, чтобы выявить популярность цикла. Оказалось, что многие родители вообще не имели представления о программе. Зато бездетные телезрители смотрели телеуроки с нарастающим увлечением. Именно те, у кого не было детей, с наслаждением «пеленали ребенка», «играли» с ним, приобщались к азбуке родительского чувства.

Пример с телевизионным циклом способен обескуражить. Подразумевалось, что тот, кто творит себе кумира, отдает себе отчет в своих поступках. Здесь же обнаружилась иная картина. Оказалось, что зритель живет в мире интенсивной, неосознанной мотивации; он радуется и страдает, одержим подавленными влечениями, желаниями, стремлениями. Именно эти побуждения, а вовсе не критическое мышление, обусловливают его поступки.

С. является одним из основных источников художественного творчества и интеллектуальной активности и обеспечивает их энергетическую основу. Т. Адорно, обнаруживший эффект сложного сплетения любви и ненависти к телевизионным персонажам, пришел к выводу, что сублимационный эффект способен усилить манипулирование сознанием. Духовная жизнь человека во многом определяется тиранией бессознательного. Индивид ищет в телевизионном зрелище не вечных истин, не повода для развертывания аналитических способностей, не глубоких художественных впечатлений. Он тянется к телезрелищу под воздействием психологических влечений. В этом факте и скрывается, по Адорно, тайна раздвоенности сознания. Отвергая насилие в качестве мыслящего объекта, рядовой зритель находит в экранных преступлениях привлекательное зрелище, искупительное освобождение от повседневных переживаний.

Монотонная, изматывающая повседневность постоянно порождает в человеке чувство неудовлетворенности. Многие его стремления, ожидания не сбываются, и потому вытесняются в сферу бессознательного. Все это рождает потребность в фиктивном осуществлении рухнувших замыслов, в отвлечении от неприятной действительности. Грубо говоря, человеку нужна психологическая компенсация, и он находит ее в сюжетах массовой культуры. Психологи утверждают, что, когда на «голубых экранах» идут детективные, криминальные спектакли, число реальных преступлений снижается. Дурные наклонности, говоря языком психоаналитиков, сублимируются.

Гуревич П.С. Приключения имиджа. М., 1991; Психоанализ и культура. М., 1995; Энциклопедия глубинной психологии. Зигмунд Фрейд. Жизнь. Работа. Наследие. М., 1998.

П.С. Гуревич












СУБСТАНЦИЯ (от лат. substantia — сущность, нечто, лежащее в основе) — то, что лежит в основе всего; то, что существует благодаря самому себе и в самом себе, а не благодаря др. и в др.; предельное основание, дающее возможность сводить чувственное многообразие и изменчивость свойств к чему-то постоянному, относительно устойчивому и самостоятельно существующему; материальный субстрат и первооснова изменений вещей (напр., атомы Демокрита). Субстанциальный — лежащий в основе, относящийся к С.. существенный, материальный.

В философии 20 в. понятие «С.» употребляется относительно редко. «"Субстанция", если принимать ее всерьез, — пишет Б. Рассел, — вызывает непреодолимые трудности. Предполагается, что субстанция — это носитель свойств, нечто отличное от всех своих свойств. Но когда мы отбросим свойства и попробуем вообразить субстанцию саму по себе, мы убеждаемся, что от нее ничего не осталось... "Субстанция" — это фактически просто удобный способ связывания событий в узлы... Понятие "Субстанция" — это метафизическая ошибка, которой мы обязаны переносу в структуру мира структуры предложения, составленного из подлежащего и сказуемого».









СУБСТРАТ (от позднелат. substratum — основа, букв. подстилка) — общая основа многообразных явлений; основа общности или сходства однородных явлений; совокупность относительно простых, в определенном смысле элементарных оснований, взаимодействие которых обусловливает свойства какой-то системы или процесса (напр., С. всех известных физических процессов являются элементарные частицы и поля); субстанция.













СУБЪЕКТ (от лат. subjectus — лежащий в основе) — 1) индивид, познающий внешний мир (объект) и воздействующий на него в своей практической деятельности; 2) человек, консолидированная группа лиц (напр., научное сообщество), общество, культура или даже человечество в целом, противопоставляемые познаваемым или преобразуемым объектам; 3) человек как носитель к.-л. свойств; личность; 4) в юридическом смысле — носитель прав и обязанностей, физическое или юридическое лицо; 5) предмет суждения, логическое подлежащее.

Аристотелем и позднее в Средние века слово «С.» употреблялось в значении субстанции. В современном эпистемологическом смысле оно начало использоваться в 17 в.










СУБЪЕКТ ИСТОРИЧЕСКИЙ — понятие, обозначающее ту или иную коллективную общность (группу, класс, народ), в деятельности которой воплощаются и вектор исторической эволюции, и энергия, ее питающая.

Оба эти смысла акцентируются в гегелевской «Философии истории». Говоря об исторических субъектах Г.В.Ф. Гегель замечает: «Их дело знать этот общий элемент, необходимую, ближайшую ступень в развитии их мира, сделать ее своей целью и вкладывать в ее осуществление свою энергию». Об устойчивости содержания, заключенного в понятии «Си.» свидетельствуют новейшие попытки осмысления механизмов историчности или исторического «производства общества». Так, А. Турен пишет: «Общество не является системой, существующей вне и независимо от актеров — участников исторического производства. История представляет собой социальную драму их противоборства, ставкой которого является контроль за производством обществом самого себя посредством использования знаний, накопленных ресурсов, мобилизации ценностей».

Однако в последние годы, в связи с общей установкой европейской мысли на критику историцизма, подвергается критике и С.и. — как потенциальный или актуальный узурпатор др. исторических воль и др. альтернативных вариантов истории. Для историософской классики была характерна акцентация совпадения особых интересов исторического субъекта-гегемона с целями-векторами всемирной истории, как бы передоверяющей историческому авангарду (на период, пока длится его авангардное время) право вершить судьбы людей от ее имени. Именно эти акценты стали оспариваться школой исторического плюрализма. Ее сомнения выразил Х.Г. Гадамер, заметивший, что совпадение частных устремлений того или иного С.и. и общего смысла истории оправдано, «лишь если исходить из предпосылок Гегеля, согласно которым философия истории посвящена в планы мирового духа и благодаря этой посвященности способна выделить некоторые частные индивиды в качестве всемирно-исторических, у которых наблюдается якобы действительное совпадение их партикулярных помыслов и всемирно-исторического смысла событий». Постулат совпадения неотделим от исторического априоризма и телеологизма — представлений о заранее заданном «плане истории», осуществление которого предусмотрительно вверяется наиболее достойному исполнителю.

На самом деле исторический процесс выступает как столкновение различных С.и., олицетворяющих его альтернативные варианты. Опасность монологизма, провоцируемого представлениями о монопольно действующем субъекте-гегемоне, проявляется в объединении исторического процесса, многовариантность и разнообразие которого урезаются диктатом «авангарда». Не помогает здесь и концепция «снятия», успокаивающая нас тем, что авангард разрушает («снимает») только «окончательно устаревшее» и бесполезное, а все ценное, находящееся в прошлом или у др. С.и., он сохраняет и приумноженным переносит в будущее. Реальная драма авангарда в том, что устраняемое им с дороги историческое наследие может в будущем вновь стать востребованным — и тогда нам остается уповать не столько на бдительность авангарда, сколько на его «халатность», оставившую нетронутым то, что «по плану» подлежало полному искоренению.

С.и., выступающий в авангардной роли монополиста-узурпатора, реально снижает резервы социокультурного разнообразия, по-настоящему являющиеся залогом устойчивости общества и его качественно иных перспектив. Т.о., можно говорить о новой социальной поляризации людей: те, кто живет в истории собственной жизнью, воплощая собственные планы и интересы, и тех, кому тот или иной авангард навязывает свой исторический проект, легитимируя эту узурпацию исторической свободы др. ссылками на права авангарда и неумолимые законы прогресса. В этом свете 20 в. выступает как панорама развертывания «чужих» проектов, навязываемых историй. Столичный авангард ведет провинцию, развитые страны — мировую периферию и т.п.

Эта проблема по-новому высвечивает суть демократического идеала в истории. Современный либерализм трактует его как всемирно-историческую победу зап. модели общественного устройства, давшей образцы парламентаризма, прав человека и правового гос-ва. Но если иметь в виду демократизацию самого исторического процесса — превращение мировой периферии из пассивного объекта чужой воли в самостоятельный С.и., то вместо унификации мира по зап. модели нам следует ожидать усиления исторического и социокультурного разнообразия и новой проблематизации тех зап. эталонов, которые с позиций авангардного мышления представляются единственно правильными и безальтернативными.

Гегель Г.В.Ф. Философия истории. М.; Л., 1935; Гадамер Х.Г. Истина и метод. М., 1988; Tourain A. La society invisible: Regarde. 1974-1976. Paris, 1977.

A.C. Панарин











СУБЪЕКТ ПОЛИТИЧЕСКИЙ — индивидуальный или коллективный агент политической активности, имеющий в своем распоряжении определенные политические ресурсы, которые заставляют с ним считаться. В политической теории устойчивой антитезой выступает пара: актор (субъект) и система. Сторонники системно-функционального подхода (Т. Парсонc и его школа) делают акцент на системе, зачастую недооценивая автономию С.п., обладающего известной свободой в интерпретации предписываемых ему системой ролей и функций и даже возможностью преобразовать саму систему. Абсолютизация системной установки ведет к системному фетишизму. Сторонники акцио-низма (А. Турен, А. Торц) и феноменологической школы (А. Шюц), напротив, склонны переоценивать автономию С.п., его способность «вынести за скобки» мир системной объективности, а детерминацию извне, со стороны обстоятельств и предписаний системы, заменить внутренней детерминацией.

Раскрывая способы этого прорыва к свободе, последователи М. Вебера обращают особое внимание на различие двух процедур самоидентификации С.п.: отнесения к интересам и отнесения к ценностям. Прагматическая ориентация на интересы намечает путь к конформизму и вовлечение С.п. в жесткую систему зависимости от обстоятельств, предписаний и политической конъюнктуры; напротив, ценностная ориентация способствует процедурам открытия свободы и альтернативности, жизни под знаком иначе-возможного. Сходную роль играет антитеза экономикоцентризм — культуроцентризм. В частности, одним из парадоксов либерализма является сочетание апологии свободы с апологией экономической сферы и рынка как самоорганизующейся системы, не нуждающейся в С.п.

Современная либеральная философия демонстрирует свое уважение к субъекту, но практически предпочитает строить мир по законам самонастраивающихся систем, не нуждающихся в субъекте и свободных от рисков, связанных с волюнтаризмом и субъективностью. Напротив, многие течения антилиберальной мысли, в ценностном отношении почти чуждые свободе, в своих онтологических презумпциях чаще тяготеют к субъекту, ставя судьбы мира в зависимость от его воли, мужества, воодушевления и ответственности. Последние качества входят в культуроцентристскую парадигму, парадоксально объединяющую как крайних радикалов-альтернативистов, так и людей, тяготеющих к консервативной традиции.

Теория С.п. сталкивается и с др. сложной задачей, касающейся исторических перспектив и горизонтов политического творчества как такового. Если политику рассматривать как реликт прежних эпох, воплощающий доэкономические практики перераспределения и насилия, то и С.п. выглядит как архаичный пережиток, вытесняемый на обочину самоорганизующегося гражданского общества. Если же С.п. оценивается как носитель специфического социального творчества, связанного со свободным преобразованием человеческой жизни в соответствии с тем или иным идеалом, то прогресс в развитии свободы может трактоваться и как расширение прерогатив С.п.

Панарин А.С. Философия политики. М., 1996.

А.С. Панарин










СУБЪЕКТИВИЗМ — убеждение в полной субъективности не только оценок, но и описаний; отказ от требования стремиться к максимальной объективности в каких-то отдельных или даже во всех областях (в науке, морали, искусстве и т.д.). Противоположностью С. является объективизм — требование полной объективности как описаний, так и оценок, уверенность в том, что такая объективность в каких-то областях достигается.











СУБЪЕКТИВНОСТЬ — зависимость суждений, мнений, представлений и т.п. от субъекта, его взглядов, интересов, вкусов, предпочтений и т.д. (противоположность — объективность). Под субъектом может пониматься не только индивид, но и группа лиц, общество, культура, цивилизация или даже человечество в целом. С. была характерна, напр., для распространенной когда-то уверенности в силе магических заклинаний и действий, в бессмертии человеческой души и т.п. Субъективным являлось и господствовавшее в недавнем прошлом в некоторых обществах убеждение в возможности построения в обозримом будущем общества, исключающего частную собственность, тяжелый, монотонный труд и неравенство людей.

Можно выделить разные уровни С: зависимость от личных, индивидуальных пристрастий; зависимость от групповых пристрастий (напр., зависимость от предубеждений, разделяемых в определенное время научным сообществом); зависимость от пристрастий общества в целом; зависимость от односторонности и пристрастности культуры или даже эпохи.

Каждая историческая эпоха вырабатывает собственный стиль мышления, в силу чего она смотрит на мир своими глазами, пользуется своей специфической системой мыслительных координат. Воздействие стиля мышления сказывается на всех аспектах теоретизирования, так что все выработанное в определенную эпоху носит на себе ее отпечаток. Зависимость суждений человека от той эпохи, в которую он живет, может рассматриваться как одно из проявлений С. его мышления.

Само настоящее, в которое погружен каждый исследователь, диктует своеобразную С. в истолковании им как прошлого, так и будущего. «...Мы не можем выйти из нашей истории и из нашего времени и рассмотреть само по себе прошлое с абсолютной позиции, как бы помимо всякой определенной и потому обязательно односторонней оптики» (М. Хапдеггер). Взаимная непроницаемость и принципиальная необъяснимость культур друг для друга, на которой настаивали О. Шпенглер, Хайдеггер, Л. Витгенштейн и др., может рассматриваться как следствие С.. присущей каждой культуре. Зависимость воззрений от общества, культуры и эпохи можно назвать, используя выражение Э. Гуссерля, «непсихологически понятой С.». Такого рода зависимость означает, что всякая система взглядов, включая и научные теории, является в известной мере субъективной и что полная объективность представляет собой только идеал, требующий для своего достижения выхода из истории.

Универсальность С. не означает, однако, отказа от требования максимальной объективности в тех областях, где последняя представляется (как, скажем, в науке) основополагающей ценностью. Преодоление С. предполагает, в первую очередь, что исследователь абстрагируется от своих субъективных верований, предпочтений и предрассудков. Он должен стремиться также критически подойти к тем ценностям, которые присущи его сообществу и обществу в целом. Ему следует подняться и над «методами мышления наблюдателя» (К. Леви-Строс) с тем, чтобы достигнуть формулировки, приемлемой не только для честного и объективного наблюдателя, но и для всех возможных наблюдателей. Идеалом науки, представляющейся сферой наиболее эффективного преодоления С.. является окончательное освобождение от «т.зр.», с которой осуществляет рассмотрение некоторый «наблюдатель», описание мира не с позиции того или др., а «с ничьей точки зрения» (Э. Кассирер). Этот идеал никогда не может быть достигнут, но наука постоянно стремится к нему, и это стремление движет ее вперед.

С. описаний и С. оценок существенно различаются: первым удается, как правило, придать большую объективность, чем вторым. Это вызвано прежде всего тем, что в случае описаний всегда предполагается, что их субъекты, так же как и их основания, совпадают; оценки же могут не только принадлежать разным субъектам, но и иметь разные основания в случае одного и того же субъекта (см.: Интерсубъективность). В этом смысле оценки всегда субъективны.

С. всякого оценивания нередко истолковывается односторонне, вплоть до требования исключить любые оценки из гуманитарных и социальных наук (см.: Науки о природе и науки о культуре). Однако в своей общей форме принцип «свободы от оценок» не верен. Науки о культуре имеют конечной целью рационализацию человеческой деятельности, последняя же невозможна без оценок. Как требование освобождения наук о культуре от оценок, так и пожелание отделения в этих науках оценок от описаний утопичны. Речь может идти только о необходимости тщательного обоснования оценок, уменьшения их С. в той мере, в какой это возможно, и исключении необоснованных, заведомо субъективных оценок. Приемы снижения С. оценок являются теми же, что и в случае описаний: отказ от личных и групповых пристрастий, стремление рассматривать все объекты с одной и той же т.зр., критический анализ господствующих ценностей и т.д. Описания никогда не достигают идеала полной объективности; тем более нельзя требовать этого от оценок.

«Всякое оценивание, — пишет Хайдеггер, — даже когда оценка позитивна, есть субъективация. Оно предоставляет сущему не быть, а, на правах объекта оценивания, всего лишь — считаться. Когда "Бога" в конце концов объявляют "высшей ценностью", то это — принижение божественного существа. Мышление в ценностях здесь и во всем остальном — высшее святотатство, какое только возможно по отношению к бытию». Хайдеггер призывает «мыслить против ценностей» с тем, чтобы, сопротивляясь субъективации сущего до простого объекта, открыть для мысли просвет бытийной истины: «...из-за оценки чего-либо как ценности оцениваемое начинает существовать просто как предмет человеческой оценки. Но то, чем нечто является в своем бытии, не исчерпывается предметностью, тем более тогда, когда предметность имеет характер ценности». Этот призыв не претендовать на установление универсальной, охватывающей все стороны человеческого существования иерархии ценностей и даже избегать по мере возможности оценок того, что лежит в самой основе социальной жизни, в известной мере оправдан. Глубинные основы социального существования в каждый конкретный период истории воспринимаются и переживаются человеком, живущим в это время, как непосредственная данность, т.е. как нечто объективное. Попытка вторгнуться в эти основы с рефлексией и оценкой лишает непосредственности и субъективирует их, поскольку всякая оценка субъективна. Но есть, однако, и др. сторона. Социальная жизнь, как и жизнь отдельного человека, представляет собой процесс непрерывных перемен, причем перемен, во многом следующих из самой человеческой деятельности. Никакая деятельность не является возможной без оценок. И потому она невозможна без связанной с оценками субъективации мира и превращения сущего в тот «простой объект», который может быть преобразован человеком. Человек не должен субъективировать все подряд, иначе «истина бытия» перестанет ощущаться им, и он окажется в зыбком мире собственной рефлексии и фантазии. Вместе с тем человек не может не действовать, и значит, не может не оценивать и не разрушать объективное. Мысли, идущей наперекор ценностям, он постоянно противопоставляет мышление в ценностях. Проблема не в исключении одного из этих противоположно направленных движений мысли, а в их уравновешивании, в таком сочетании объективации и субъективации мира, которое требуется исторически конкретными условиями человеческого существования.

Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1985; Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Человек и его ценности. М., 1988. Ч. 1;Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000.

А.А. Ивин














СУБЪЕКТИВНЫЙ — относящийся к субъекту, его природе и интересам; зависящий от субъекта; имеющий значение только для субъекта. Противоположностью С. является объективный. Субъектом может быть не только индивид, но и группа лиц, общество, отдельная культура, человечество в определенный период его развития.











СУДЬБА— в мифологии, в иррационалистических филос. системах, а также в обывательском сознании неразумная и непостижимая предопределенность событий и поступков человека. Идею С.. абсолютизирующую в явлении детерминации только один аспект — аспект несвободы, следует четко отличать не лишь от научного представления о каузальной детерминации (причинность), но и от религиозного представления о телеологической детерминации («провидение», предопределение). Обусловленность следствия причиной может быть познана умом человека, и даже цели «провидения» предполагаются ясными, по крайней мере, для ума «самого Бога». Напротив, в понятие С. обычно входит не только непознаваемость для человеческого интеллекта — она «слепа» и «темна» сама по себе. В др.-греч. мифологии С. персонифицируется (триада женских образов — Мойры, у римлян — Парки) как бы на границе личного и безлично-родового; богини С. имеют личный произвол, но у них нет отчетливой «индивидуальности». Недаром верящие в С. всегда пытались лишь «угадать» ее в каждой отдельной ситуации, но не познать ее; в ней принципиально нечего познавать.

Идея С. как противоположность идеи свободы социальна и постольку исторична. Первобытное общество предполагает тождество свободы и несвободы для своих членов, не отделивших еще своей личной сущности от родового бытия. Поэтому С. не отделяется здесь принципиально ни от естественной причинности, ни от «воли духов». Лишь становление гос-ва и цивилизации разводит эти понятия. Для ранней античности бытие человека органически определено его «долей» в полисном укладе (С. как «доля» — таково значение слова «мойра»). В антич. жизни огромную роль играли различные способы гадания и предсказания С.. связь которых с мировоззрением полисного мира подметил еще Г.В.Ф. Гегель. Концепция «мойры» не лишена этического смысла: С. понимается как слепая, темная, безличная справедливость, не заинтересованная в к.-л. частном бытии и спешащая растворить его во всеобщем, осуществляя «возмездие». Беспощадна антич. С. даже к богам, что в конце концов утешительно, ибо подданные Зевса знают, что и для его произвола есть предел (ср. трагедию Эсхила «Прометей прикованный»). С кризисом полисного уклада вместо «мойры» на первый план выходит «тюхе», т.е. С. как удача, случайность. В эпоху эллинизма человек ожидает получить не то, что ему «причитается» по законам традиционного уклада, но то, что ему «выпадает» по законам азартной игры: обстоятельства делают солдат царями, ставят жизнь народов в зависимость от случайных придворных событий. С торжеством Римской империи С. осмысливается как всеохватывающая и непреложная детерминация, отчужденная от конкретного бытия человека, — «фатум». От «фатума» так же невозможно уйти, как от администрации Рима, и так же мало, как власть цезарей, он считается с органичной жизнью человека или народа. Со времен Посидония идея С. все еще связывается с теорией и практикой астрологии: человеческая несвобода доходит уже не до рубежей империи, но до звездных сфер. Христианство противопоставило идее С. веру в осмысленное действие «провидения». Поскольку, однако, иррациональность человеческих отношений и мистификация власти сохраняли свою силу, идея С. не умерла. Несмотря на все нападки теологов, в течение Средневековья держался авторитет астрологии; интерес к ней сильно оживил Ренессанс со своим тяготением к натуралистическому магизму. В Новое время развитие естественно-научного мировоззрения оттесняет идею С. в сферу обывательских представлений. Своеобразное возрождение понятия С. происходит в кон. 19 в. в философии жизни. Слово «С», начинает связываться с требованием иррациональной активности, что получило свою предельную вульгаризацию в идеологии национал-социализма, превратившего понятие С. в инструмент официозной пропаганды.

С.С. Аверинцев











СУЖДЕНИЕ — мысль, выражаемая повествовательным предложением и являющаяся истинной или ложной. С. лишено психологического оттенка, свойственного утверждению. Хотя С. находит свое выражение только в языке, оно, в отличие от предложения, не зависит от конкретного языка; сообщение о том, что некоторое С. высказывалось в определенной ситуации, не нуждается в указании, какой при этом использовался язык. Одно и то же С. может быть выражено различными предложениями одного и того же языка или разных языков. Так, фраза «Плавт сказал, что человек человеку волк» сообщает, какое С. высказал Плавт, но ничего не говорит о том, каким он пользовался языком. Эта мысль может быть выражена как на рус, так и на др. языках. Если же мы говорим о том, что какое-то предложение высказывалось кем-то, мы не сумеем передать свою мысль, пока не укажем, какой при этом употреблялся язык. Верно, что Плавт высказал предложение «Homo homini lupus est», но неверно, что он произнес когда-то предложение «Человек человеку волк».

С. можно охарактеризовать как то общее, что имеют два предложения, являющиеся правильными переводами друг друга.

Термин «С.» широко использовался традиционной логикой. В современной логике обычно пользуются термином «высказывание», обозначающим грамматически правильное предложение, взятое вместе с выражаемым им смыслом.











СУППОЗИЦИЯ (от лат. suppositio — подкладывание, подмена) — термин, использовавшийся средневековыми логиками для обозначения разных употреблений термина (имени).

В обычном языке один и тот же термин может относиться к предметам различных типов. 1. Он может использоваться для обозначения отдельного предмета соответствующего класса. Это употребление термина в его собственном, или обычном, смысле называется формальной (или естественной) С. Напр., слово «человек» обычно является общим именем множества людей. Говоря «Человек смертен», мы имеем в виду: «Все люди смертны», т.е. «Каждый из людей смертен». 2. Слово может обозначать себя, т.е. использоваться в качестве своего собственного имени. Примером такого употребления слова «человек» служит утверждение: «"Человек" начинается с согласной буквы». Это т.н. материальная С.. или роль, слова. 3. В определенном контексте слово может оказаться именем единичного объекта того класса объектов, который обычно обозначается этим словом. Так, слово «человек» обозначает множество людей, но в конкретном случае оно может употребляться для обозначения отдельного человека: мы говорим «Идет человек», подразумевая: «Идет конкретный человек». Такая роль слова называется персональной С. 4. Слово может употребляться для обозначения всего соответствующего класса объектов, взятого как целое. Это — т.н. простая С. Слово «человек» обозначает в ней всех людей, рассматриваемых как некоторое единство: «Человек является одним из видов животных».

Изучение С. терминов важно для предотвращения логических ошибок. Если кто-то обещает говорить по-кит., это может означать как то, что он заговорит на кит. языке (формальная С), так и то, что он начнет монотонно повторять: «По-китайски, по-китайски ...» (материальная С). В рассуждении «Поскольку человек — вид живых существ, а столяр — человек, то столяр — вид живых существ» явно смешиваются персональная и простая С. слова «человек».

В современной логике из многочисленных С.. выделявшихся средневековыми логиками, сохранило свое значение различение формальной и материальной С. Все остальные С. слишком громоздки и неточны для того, чтобы ими пользоваться, во многом они опираются на определенную аморфность естественного языка. При построении искусственных (формализованных) языков логики, от которых требуется однозначность, употребление одного и того же термина во многих разных «ролях» способно привести к неопределенности и ошибкам.

Использование слова или иного выражения в материальной С.. т.е. в качестве имени самого себя, получило название автонимного употребления выражений. Оно широко распространено в логике и др. науках. Сохранение в одном языке двух «ролей» одних и тех же слов — их формальной и материальной С. — двусмысленно. Но эта двусмысленность часто бывает удобной. Напр., вместо слов «знак импликации» мы можем писать «—>», и эта стрелка является именем самой себя.

Двусмысленностей и непонимания, связанных с путаницей между обычным употреблением слова и его употреблением как своего собственного имени, можно избежать. Для этого используются либо дополнительные слова в формулировке утверждения, либо кавычки, либо курсив. Скажем, кто-то может написать: «Человек состоит из трех слогов». Но чтобы не возникло недоразумения, лучше употребить к.-л. из следующих формулировок: «Слово "человек" состоит из трех слогов», или «"Человек" состоит из трех слогов», или «Человек состоит из трех слогов».

А.А. Ивин












СУФИЗМ (араб. ат-тасаввуф) — мистико-аскетическое течение в исламе. Слово «суфий» восходит к араб. слову «суф» (грубая шерсть). Суфиями первоначально называли тех мусульманских мистиков, которые носили одежду из грубой шерсти как символ самоотречения и покаяния. Основными составляющими С. принято считать аскетизм, подвижничество и мистицизм. С. как широкое идейное течение охватил литературу (поэзию), искусство (музыку), философию, историю и народную культуру. Принцип «универсальности» был одним из основных в С. Суфием мог стать представитель практически любого религиозного направления в исламе, сторонник любой юридической школы, крестьянин или ремесленник, воин или книжник, представитель знати. Поэтому среди суфиев встречаются такие тонкие психологи, как Мухасиби (ум. 857); всемирно известные писатели и поэты: Абдалла аль-Ан-сари (ум. 1089), Санаи (ум. ок. 1190), Фарид ад-дин Аттар (ум. ок. 1220), Джелал ад-дин Руми (ум. ок. 1273); известные авторитеты суннитского ислама: аль-Газали, Ибн Таймия (ум. 1328); философы: ас-Сухраварди и Ибн Арабы. С. далеко не всегда совпадает с личными историями самих суфиев, которые обращались к С.. а затем «уходили», порывали с ним, бессильные изменить общий ход его развития. Не принадлежащий ни одной из стран, а распространившийся от Гибралтара до Инда, С. оказался целой эпохой в развитии литературы и философии стран мусульманского Востока. Время начала распространения С. — пер. пол. 8 в., апогей его расцвета в разных регионах Ближнего и Среднего Востока датируется по-разному. Период его становления — 8—10 вв. — характеризуется резкой критикой существующих порядков и господствующей идеологии. 11 в. — период широкого распространения С. от Нила до Евфрата, эра его систематизации. Одним из первых, кто пытался сформулировать целостную доктрину С.. был аль-Кушейри (ум. 1072). В этот период социально-религиозная направленность течения С. получает систематизированное доктринальное оформление. В 12 в. С. становится популярным во всех сферах общества. Нередки случаи обращения в С. суннитских авторитетов; начинают формироваться суфийские ордена. По принципам учения известного суфия Абд аль-Кадира аль-Джилани (ум. 1166) создается орден «Кадарийа». Зарождается суфийская литература (Санаи, ум. 1190). 13— 15 вв. — период расцвета суфийских орденов, в частности ордена «Мевлевийа», в основе которого лежат принципы знаменитого поэта Джелал ад-дина Руми. С именем Руми связывается и начало расцвета суфийской литературы.

Этот период в целом характеризуется примиренческой позицией по отношению к правящим династиям. Однако своеобразная «социальная отчужденность» продолжает оставаться, что особенно ярко прослеживается в суфийской литературе. Суфийская теория и практика предполагала уход от реальной жизни, пассивное отношение к миру. Люди, обратившиеся к С.. считали, что мирская жизнь лишена красоты и радости, справедливости и свободы, что возможности человека крайне ограниченны, поэтому следует отказаться от мирских дел и вступить на путь аскетизма и поисков «лучшего мира». Они глубоко чувствовали природу «зла» и возвели его во внеисторическую силу. Они придали критике и отрицанию всего земного абсолютное значение. Истолкование зла и человеческих страданий как неизбежных на этой земле приводило к идее поиска «истинного мира любви». Поскольку в реальных земных условиях невозможно осуществление социального идеала «господства любви и добра», «праведный мир» переносился на небеса. Небесная гармония подменяла земную.

Суфийское учение о непосредственном общении верующего с Богом способствовало религиозному рвению масс. Недаром в качестве основоположений суфийской теории и практики выделялись «молитва» и «подвижничество». Видимо, не следует переоценивать пренебрежительного отношения С. к ряду предписаний шариата на ранних этапах его развития, т.к. реакция на такие факты со стороны большинства самих суфиев была весьма негативной. Основой сближения С. и суннитского догматизма был иррационализм. Мистицизм, являющийся составной частью любой религии, не отделял, а, наоборот, сближал С. с традиционализмом (салафизмом). Неслучайно один из систематизаторов С. Абдалла аль-Ансари и такой крупный теоретик, как Абд аль-Кадир Джилани, рассматривались как ханбалиты и ярые противники калама. С. в течение определенного времени был вплетен в ткань традиционализма и ассоциировался с самой традиционной наукой — хадисоведением, а также был связан с фикхом (мусульманское право). В суфийской практике руководство со стороны суфийского шейха и следование его примеру в жизни было обязательным. Поэтому не следует переоценивать т.н. отрицание посредников между Богом и верующим, приписываемое «еретическому» С. Необходимо учитывать, что в исламе нет ин-та церкви и поэтому значение учения о непосредственном общении верующего с Богом для реалий ислама не столь существенно. Оппозиционность С. на протяжении всей его истории во многом объяснялась недовольством социальными порядками, коррупцией и стяжательством правителей и их приближенных. Суфии исходили из идеализированных норм социальной жизни Мединского гос-ва времен Пророка. Их учение о равенстве людей перед Богом во многом отражало исламские традиционные идеи: взаимопомощь всех членов общины, требование к имущим оказывать помощь бедным, категорическое запрещение рибы (ростовщического процента), призыв к справедливости и т.д.

Социальная критика С. базируется на религиозно-утопическом учении о переустройстве общества, которое связывалось с религиозно-нравственным самосовершенствованием. Ответом на несправедливости этого мира стали аскетизм, мистицизм и политический квиетизм. Мистическая концепция единения с Богом рассматривалась как направленная на достижение «лучшего» и «справедливого мира». Ориентация на индивидуальное бытие человека приводила к созданию множества психологических систем, имеющих в виду самоусовершенствование человека. Суфийский мистицизм таил в себе и опасность для традиционалистов.

Учитывая, что С. не есть нечто цельное, единое и законченное, следует отметить, что в нем можно выделить несколько религиозно-филос. концепций единения с Богом, напр., экзистенциально-онтологическую (аль-Халладж), гносеологическо-теоретическую (аль-Газали), иллюминативную (Шихаб ад-дин ас-Сухраварди), учение о единстве бытия (Мухйи-ад-дин Ибн Араби). Разумеется, в мировоззрении суфиев не могли не доминировать религиозные принципы миросозерцания и мироощущения, однако большую роль сыграли принципы поэтического и психологического мировосприятия. Особенность С. связана в первую очередь с особенностью метода, на основе которого суфии пытались решить мировоззренческие проблемы. Их метод должен был позволить охватить всю действительность в ее целостности, а человека — в его целокупности. Мир, как и человека, нельзя разложить на части. Постигнуть их можно только через интуицию, озарение. Своеобразие метода предопределило и особенности философствования: символика, аллегория, «тайное знание». Своеобразие метода позволяло зашифровать полноту и конкретность жизни и было связано с признанием господства в мире иррационального начала, постигаемого в божественной любви.

Афифи А. Ал-Маламатийа ва-с-суфийа ва ахл ал-футувва. Каир, 1945; Ибн Араби. Расаил. Т. 1—2. Хайдарабад, 1961; Он же. Фусус; Он же. Ал-Футухат; Он же. Мекканские откровения. СПб., 1995; Бертельс Е.Э. Суфизм и суфийская литература. 1965; Хилая Ибрахим. Ат-Тасаввуф ал-ислами байна-д-дин ва-л-фалсафа. Миср, 1975; Аль-Газали. Воскрешение наук о вере. М., 1980; Аль-Газали. Мишкат ал-анвар. Каир, 1983; Степанянц М.Т. Философские аспекты суфизма. М., 1987; Смирнов А.В. Великий шейх суфизма. Опыт парадигмального анализа философии Ибн Араби. М., 1993; Крымский А.Е. Очерк развития суфизма до конца III в. Хиджры; СПб., 1995;

Nicholson R.A. The Mistics of Islam. London, 1914; Arberry. Sufism: An Account of the Mistics of Islam. London, 1963.

H.C. Кирабаев












СУХРАВАРДИ (ас-Сухраварди) Шихаб ад-дин Йахйа ал-Мактул (1155—1191) — иран. суфий, философ-мистик, создатель учения «об озарении» («ишрак»), написал ок. 20 сочинений на араб. и персид. языках. Имел почетные титулы «Шейх аль-ишрак» («Учитель озарения») и «аль-Мактул» («Убиенный»). Последнее прозвище получил в связи с обвинением в вольнодумстве, прошиитской пропаганде и прочих «заблуждениях», за что был казнен по приказу Салах ад-дина (Саладина). Последователи С. именовали его также «мучеником за веру» (аш-шахид). Он получил хорошее образование, изучил философию Ибн Сины (Авиценны) и его последователей, испытал сильное влияние зороастризма и широко применял его символику и ангеологию. Для обозначения световых эманации различного уровня пользовался образами, взятыми из Авесты. Так, высшая световая эманация, в терминологии Авиценны «Перворазум», у С. носило имя зороастрийского архангела Бахмана. Бытие он рассматривал как совокупность световых эманаций разной интенсивности. В своем учении, полемизируя с Ибн Синой и др. вост. перипатетиками, он отстаивал преимущества мистической интуиции (заук) и божественного откровения (кашф) и в то же время высоко оценивал значение филос. наук как необходимой ступени к достижению «озарения». Его филос. система рассматривается как оригинальное синкретическое учение, в котором соединены идеи неоплатонизма, исмаилизма (одно из направлений шиизма), зороастрийской мифологии, вост. перипатетизма и суфизма. Необходимо отметить, что он не был практикующим суфием. В основе его синкретизма лежала идея о том, что во все времена в мире пребывала некая высшая мудрость, единая для всех религий и народов. С. отказывал в исключительности к.-л. одной религии.

Ишракитская (иллюминационистская) доктрина С. знаменовала собой поворот классической мусульманской философии от последовательного рационализма к такой форме философствования, в которой доминируют эпистемология и аскетическая практика, т.е. духовное очищение и аскетизм стали обязательным условием филос. рассуждений и постижения истины. Это был новый подход, т.к. суфии отвергали рационализм вост. перипатетиков, которые, в свою очередь, отвергали суфизм. Философия озарения, разработанная С. и его школой, оказала сильное влияние на традиционную мудрость Ирана (особенно исфаханскую школу), где она пользовалась особой популярностью. Его учение сыграло большую роль в формировании филос. взглядов Садр ад-дин аш-Ширази (муллы Садра) (ум. 1640). Влияние теософии С. в Индии достигло своего апогея в правление Акбара.

Его идеи нашли своих последователей в Турции и Сирии.

Die Philosophie der Erleuchtung nach Suhrawardi. Halle; Saale, 1912; Three treatises on mysticism. Stuttgart, 1935;Teheran, 1946; Opera metaphysica et mystica. V. 1. Istanbul, 1945; V. 2. Teheran; Paris, 1952; Corbin H. Les motifs zoroastriens dans la philosophie de Sohrawardi; Мантик ат-талвихат. Тегеран, 1955.









СУЩЕЕ — категория онтологии, чаще всего употребляющаяся в современной философии для обозначения как всей совокупности имеющихся наличных вещей, животных, растений, людей, так и для каждой отдельной вещи. Иногда слово «С.» употребляется как синоним «бытия», иногда (у М. Хайдеггера) как нечто противоположное бытию.

В разные исторические эпохи С. интерпретировалось различным образом.

В античности оно включало в себя не только человека и наличные предметы, но и богов, к С. относились и судьба в виде рока, и космос, и хаос, и все злые и добрые силы. С. античности, считал Хайдеггер, есть то возникающее и самораскрывающееся, что своим присутствием захватывает человека. С. смотрит на человека, раскрывая себя и собирая его для пребывания в себе. Человек, чтобы реализовать свое существо, должен собрать, спасти, принять на себя все раскрывающееся ему, взглянуть в глаза всему его зияющему хаосу.

Для Средневековья С. есть творение личного Бога-творца как высшей причины. Быть С. означало принадлежать к определенной иерархической ступени сотворенного бытия и в таком подчинении отвечать творящей Первопричине.

В Новое время под С. понимается совокупность внешних причин, вещей и условий, и даже сам человек — вещь среди остальных вещей, хотя и центральная вещь. С. — то, что открывается нам в представлении, это сцена, на которой человек представляет, разыгрывает свои сценарии. Оно распадается на совокупность причинно-следственных связей; оно уже не захватывает, не угрожает, а становится «картиной мира», и отношение человека к нему теперь определяется мировоззрением.

С. сегодня скрывает бытие, ибо в наше время интересуются только С. онтическим, забывая об онтологическом, о бытии — его нет среди наличных вещей. Современная эпоха — это, согласно Хайдеггеру, эпоха господства метафизики, последняя ищет истину С. в целом, но при этом проходит мимо бытия.

С. — бытие в многообразии наполняющих его объектов; все то, что есть, охватывающее как данное, так и неданное. «Сущее и бытие различаются так же, как различаются истинное и истина, действительное и действительность, реальное и реальность. Того, что истинно, очень много, но само истинное бытие в этом многом одно и то же... Действительное многообразно, но в нем одна действительность, идентичный модус «бытия» (Н. Гартман).

Хайдеггер М. Время картины мира // Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993; Он же. Бытие и время. М., 1997; Cartman N. Zur Grundlegung der Ontologie. Berlin, 1965.











СУЩЕСТВОВАНИЕ (позднелат. ex(s)istentia, от лат. ex(s)isto — существую) — филос. категория, выражающая одно из фундаментальных свойств бытия. Во многих учениях С. является синонимом бытия. Впервые термин «С.» появился в схоластической философии в паре противоположностей С. — сущность (экзистенция и эссенция). С. (наличное бытие) — это просто грубый факт, «нечто есть», т.е. наиболее общий аспект в существующем. Напр., наличное бытие человека означает, что он просто есть. Все остальное — возраст, поведение, характер, т.е. качественная определенность, — относится к сущему (определенному бытию). Это наиболее фундаментальные различия в бытии как таковом. С. и сущность совпадают только в Боге, он есть чистая сущность и полное С.. только Бог и существует в строгом смысле этого слова. Чем дальше от Бога, тем меньше существования.

В схоластической философии, считал Н. Гартман, термин «С.» приписывался только реальному миру, но реальное — это способ бытия, противоположный идеальному миру, а не момент бытия. Нельзя отождествлять С. и реальность, они являются членами двух разных пар противоположностей бытия. Ч.-л. может быть реальным, но не существовать, и наоборот. Наука часто спрашивает об определенности ч.-л. без знания того, существует ли оно вообще. В то же время не может быть сущности ч.-л. несуществующего.

В экзистенциальной философии понятие «С.» радикально переосмысливается, под С. здесь понимается только человеческое С. У С. Кьеркегора различаются «абстрактный» и «существующий» мыслитель. Первый живет в атмосфере чистой мысли и не обращает внимания на потребности и предпосылки своего бытия. У существующего мыслителя мышление обусловлено определенными задачами и трудностями его жизни, его мышление находится на службе С. У Ж.П. Сартра экзистенция предшествует эссенции, способ человеческого С.. условия его жизни определяют его сущность. С т.зр. М. Хайдеггера, Сартр просто переворачивает тезис, господствовавший в метафизике со времен Платона, — сущность предшествует С.. но перевернутый тезис все равно остается метафизическим, ибо экзистенциалистическая трактовка С. не учитывает связь последнего с бытием. Экзистенция — это, согласно Хайдеггеру, экзистенция, т.е. экстатичность, выступление в истину бытия. «Метафизика отгораживается оттого простого и существенного факта, что человек принадлежит своему существу лишь постольку, поскольку слышит требование Бытия. Только от этого требования у него "есть", им найдено то, в чем обитает его существо... Стояние в свете бытия я называю экзистенцией человека» (Хайдеггер). С. человека экстатично, он постоянно выходит за свои собственные пределы, за пределы сущего, трансцендирует, в этом смысле эк-зистенция неотъемлема от трансценденции и только во взаимодействии с последней человек выявляет свою сущность.

Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993; Жильсон Э. Философ и теология. М., 1995; Больнов О.Ф. Философия экзистенциализма. СПб., 1999; Gartтап N. Zur Grundleg ung der Ontologie. Berlin, 1965; Gilson E. History of Christian Philosophy in the Middle Age. London, 1972.

В.Д. Губин













СУЩНОСТЬ — совокупность таких свойств предмета, без которых он неспособен существовать и которые определяют все остальные его свойства. По Демокриту, С. вещи неотделима от самой вещи и производна от атомов, из которых она состоит. Согласно Платону, С. («идея») имеет сверхчувствительный нематериальный характер, вечна, бесконечна и является прообразом конкретных явлений. У Аристотеля С. («форма вещей») существует в самих единичных вещах, но не выводится из того «материала», из которого построены последние. В средневековой философии С. любой конечной субстанции не включает в себя ее существования; но в случае Бога С. включает в себя существование. Дж. Локк, занимавший крайне номиналистическую позицию в вопросе об общем, считал схоластическую доктрину С. несостоятельной: С.. насколько мы можем ее познать, есть чисто словесное явление и заключается просто в нахождении общего термина.

В философии 20 в. понятие С. употребляется редко. Неопозитивизм отвергает сами по себе существующие С.. признавая реальными только явления, «чувственные данные»; феноменология считает С. чисто идеальным образованием; экзистенциализм рассматривает понятие существования безотносительно к понятию С. С.. пишет Б. Рассел, «безнадежно сбивающее с толку понятие. По-видимому, понятие сущности вещи имело в виду те из ее свойств, которые нельзя изменить, чтобы она не перестала быть сама собой... В действительности, вопрос о "сущности" есть вопрос о том, как употреблять слова. Мы употребляем одно и то же имя в различных случаях для довольно разнообразных явлений, которые рассматриваем как проявление одной и той же "вещи" или "лица". Фактически, однако, это лишь создает удобство словоупотребления... Вопрос этот чисто лингвистический: слово может иметь сущность, но в е щ ь — не может».












СХОЛАСТИКА (лат. scholastica, от греч. scholastikos — школьный, ученый) — тип религиозной философии, характеризующийся принципиальным подчинением примату теологии, соединением догматических предпосылок с рационалистической методикой и особым интересом к формально-логической проблематике; получил наиболее полное развитие и господство в Зап. Европе в Средние века.

Истоки С. восходят к позднеантич. философии, прежде всего к Проклу (установка на вычитывание ответов на все вопросы из текстов Платона, энциклопедическое суммирование разнообразной проблематики, соединение мистических предпосылок с рассудочными выводами). Христианская патристика подходит к С. по мере завершения работы над догматическими основами церковной доктрины (Иоанн Дамаскин). Ранняя С. (11—12 вв.) сложилась в условиях подъема феодальной цивилизации и папской власти; она находилась под влиянием августиновского платонизма (Ансельм Кентерберийский). Противоположные позиции впервые выявляются в споре об универсалиях — реализм (Гильом из Шампо) и номинализм (Росцеллин), а также промежуточная позиция — концептуализм (П. Абеляр). В этот период С. нередко выступает как оппозиционное течение; не только доктрины отдельных «еретиков», но принцип схоластического рационализма как таковой вызывает нападки со стороны поборников чистоты веры (Петра Дамиани, Ланфранка, Бернара Клервоского и др.). Зрел ая С. (12—13 вв.) развивалась в средневековых ун-тах; ее общеевропейским центром был Парижский ун-т. Платонизм (переживший смелое натуралистическое истолкование в философии шартрской школы и во многом предвосхитившей тенденции Возрождения) постепенно вытесняется аристотелизмом, в интерпретации которого происходит размежевание между «еретическим» аверроизмом, отрицавшим реальность личной души и учившим о единой безличной интеллектуальной душе во всех существах (Сигер Брабантский), и ортодоксальным направлением С., подчинившим онтологию Аристотеля христианским представлениям о личном Боге, личной душе и сотворенном космосе (Альберт Великий и особенно Фома Аквинский). Поздняя С. (13—14 вв.) испытала воздействие обострившихся идейных противоречий эпохи развитого феодализма. Иоанн Дунс Скот противопоставил интеллектуализму системы Фомы Аквинского свой волюнтаризм, отказ от завершенной системы и острый интерес к индивидуальному бытию. Оппозиционные представители этого периода (Оккам, отчасти Никола Орем) все энергичнее настаивают на теории двойственной истины, разрушавшей схоластическую «гармонию» веры и разума. Возрождение оттеснило С. на периферию умственной жизни.

Частичное оживление традиций С. произошло в т.н. второй С. (16—17 вв.), развивавшейся в период Контрреформации, гл. обр. в Испании (Ф. де Витория, Ф. Суарес, Г. Васкес, М. Молина). Просвещение нанесло второй С. решающий удар. В кон. 19—20 в. традиции С. возрождаются в неотомизме.

С. возникла в условиях, когда религия представала одновременно и как универсальная форма не собственно религиозного содержания. Подчинение мысли авторитету догмата (формула Петра Дамиани «философия есть служанка богословия») присуще ортодоксальной С. наравне со всеми др. типами правоверно-церковного мировоззрения; специфично для С. то, что сам характер отношений между разумом и догматом мыслился при несомненной авторитарности довольно рассудочным. Как Священное Писание и Священное Предание, так и наследие антич. философии, активно использовавшееся С.. выступали в ней в качестве замкнутого нормативного текста. Предполагалось, что всякое знание имеет два уровня — сверхъестественное знание, даваемое в «откровении», и естественное, отыскиваемое человеческим разумом; норму первого содержат тексты Библии, сопровождаемые авторитетными комментариями отцов церкви, норму второго — тексты Платона и особенно Аристотеля, окруженные авторитетными комментариями позднеантичных и араб. философов. Потенциально в тех и др. текстах уже дана «вечная истина»; чтобы актуализировать ее, надо вывести из текстов полноту их логических следствий при помощи цепи правильно построенных умозаключений (ср. характерный для зрелой С. жанр суммы — итогового энциклопедического сочинения). Мышление С. постоянно идет путем дедукции и почти не знает индукции; его основная форма — силлогизм. В известном смысле вся С. есть философствование в формах интерпретации текста. В этом она противоположна новоевропейской науке с ее стремлением открыть истину через анализ опыта, а также мистике с ее стремлением «узреть» истину в экстатическом созерцании. Обыденная С.. в которой «таинства веры» превращались в ходовые образцы логических задач, вызывала уже в Средние века протесты не только представителей вольнодумства, но и ревнителей веры («...нелепо спорить о Троице на перекрестках и превращать предвечное рождение Бога-Сына... в поприще публичного состязания», — восклицал в кон. 12 в. Петр из Блуа). Осознание того, что авторитеты противоречат друг другу [афоризмы типа «У авторитета — восковой нос» (который можно повернуть, куда угодно), «Аргумент от авторитета — слабейший» были распространены среди самых ортодоксальных схоластов], явилось одним из важных импульсов для становления С. Сопоставление взаимоисключающих текстов было введено гонимым Абеляром (в соч. «Да и нет»), но вскоре стало общепринятой формой: противоречия теологического и филос. предания подлежат систематизации, и должна быть установлена иерархия авторитетов. Специфику схоластического рационализма нельзя понять вне его связи с традицией юридического мышления (римское право было в Зап. Европе одной из наиболее жизнестойких частей антич. наследия). В С. имеет место юридическая окраска онтологических категорий и онтологизация юридических категорий; бытие мира и человека, соотносимое с бытием Бога, описывается как совокупность правовых отношений или их аналогов; сами приемы выведения частного из общего, заключений по аналогии и т.п. напоминают разработку юридических казусов.

Ориентация на жестко фиксированные правила мышления помогла С. сохранить преемственность интеллектуальных навыков, необходимый понятийно-терминологический аппарат через реставрацию антич. наследия в предельно формализованном виде (даже резко критиковавшие С. мыслители Нового времени вплоть до эпохи Просвещения и нем. классического идеализма включительно принуждены были широко пользоваться схоластической лексикой). Утверждая догматическую сумму представлений, С. не способствовала развитию естественных наук, однако ее структура оказалась благоприятной для таких, напр., областей знания, как логика; достижения схоластов в этой сфере предвосхищают современную постановку многих вопросов, в частности математической логики. Гуманисты Возрождения и особенно философы Просвещения в борьбе со средневековыми традициями выступили против С.. подчеркивая все мертвое в ней и превратив само слово «С.» в бранную кличку бесплодного и бессодержательного умствования, пустой словесной игры.

Эйкен Г. История и система средневекового миросозерцания. СПб., 1907; ШтекльА. История средневековой философии. М., 1912; Трахтенберг О.В, Очерки по истории западноевропейской средневековой философии. М., 1957; Стяжкин Н.И. Формирование математической логики. М., 1967; Gilson E. L'espritdelaphilosophiemddievale. P., 1944; Copleston F. A History of Philosophy. Vol. 2—3. London, 1951—53; Grabmann M. Die Geschichte der scholastischen Methode. Bd 1—2. Berlin, 1957.

C.C. Аверинцев












СЦИЕНТИЗМ (от лат. scientia — знание, наука) — термин (употребляемый обычно как негативный), обозначающий взгляды людей, которые чрезмерно преувеличивают роль науки в культуре и обществе в целом. Обвинения в С. часто основываются на узкой, ограниченной концепции науки, якобы недоступной пониманию непосвященных, и противопоставлении ее искусству и др. формам общественного сознания. Критика С. с т.зр. философии науки может быть сведена к следующим тезисам.

1. Сторонники С. считают, что для понимания мира, в котором мы живем, наука имеет несравненно большее значение, чем искусство и др. формы общественного сознания. В современную эпоху научно-технической революции, когда достижения науки находят быстрое применение в технике и становятся непосредственной производительной силой, С. тесно смыкается с технократической т.зр. на развитие общества. Несомненно, наука играет всевозрастающую роль как в развитии технологии материального производства, так и в формировании рационального мировоззрения людей. Однако рациональное мышление нерасторжимо связано с эмоциональной и чувственной деятельностью, которые служат основой искусства, а тем самым художественного отображения мира. Недооценка, а тем более игнорирование этой стороны деятельности людей приводят к явно искаженному представлению о трудящихся как своего рода Homofaber или Homo euconomicus, все устремления которого направлены исключительно на производство материальных благ.

2. Сциентисты утверждают, что только научная методология является интеллектуально обоснованной, поэтому искусство, мораль и др. формы общественного сознания, чтобы стать подлинной частью человеческого сознания, должны адаптироваться к этой методологии. При этом сциентисты позитивистского толка считают методологию естествознания, в частности теоретической физики как наиболее развитой его отрасли, научной методологией. Однако такая программа унификации всего научного знания не могла не потерпеть неудачу, т.к. она не учитывала различия наук, изучающих природу и общество. В природе действуют слепые, стихийные силы, в обществе выступают люди, одаренные сознанием и волей, ставящие себе определенные цели. Законы общества не могут осуществляться помимо деятельности людей, и поэтому науки об обществе и их законы не могут не отличаться от естествознания и законов природы. Тем не менее все они изучают единый объективный мир, и методы его исследования в целом не должны противоречить друг другу. Критический подход к гипотезам и теориям, проверка их следствий на опыте, использование единых принципов образования понятий и гипотез, широкое применение методов анализа и синтеза, системного подхода и др. методологических средств — все это свидетельствует о принципиально едином подходе естествознания и общественных наук к исследованию хотя и различных, но взаимосвязанных частей единого объективно реального мира.

В философии науки наиболее типичными представителями С. были логические позитивисты, многие из которых после 1960 стали сторонниками аналитической философии. Придерживаясь верификационного принципа, позитивисты считали научными только такие утверждения, истинность или ложность которых можно верифицировать или проверить на опыте. Все др. утверждения, в т.ч. филос. они объявляли лишенными смысла псевдоутверждениями.

Нарский И.С. Современный позитивизм. М., 1961; Панин А.В. Диалектический материализм и постпозитивизм. М., 1981; Sorell T. Scientism. London, I991.

Г.И. Рузавин












СЧАСТЬЕ — понятие, конкретизирующее высшее благо как завершенное, самоценное, самодостаточное состояние жизни; общепризнанная конечная субъективная цель деятельности человека. Как слово живого языка и феномен культуры С. многоаспектно. Пол. исследователь В. Татаркевич выделил четыре основных значения понятия С: 1) благосклонность судьбы, удача, удавшаяся жизнь, везение; первоначально, по-видимому, такое понимание превалировало над др.

смыслами, что отразилось в этимологии слова (пра-славянское cъcestъje расшифровывается как сложенное из др.-инд. su (хороший) и «часть», что означало «хороший удел», по др. версии «совместная часть, доля»; др.-греч. eudaimonia букв. означало покровительство доброго гения); 2) состояние интенсивной радости; 3) обладание наивысшими благами, общий несомненно положительный баланс жизни; 4) чувство удовлетворения жизнью.

Философско-этический анализ С. начинается с разграничения в его содержании двух принципиально различных по происхождению компонентов: а) того, что зависит от самого субъекта, определяется мерой его собственной активности, и б) того, что от него не зависит, предзадано внешними условиями (обстоятельствами, судьбой). То в С.. что зависит от человека, получило название добродетели. Именно в связи с понятием С. формировались человеческие представления о добродетели и их философско-этическое осмысление. В ходе поиска ответа на вопрос, в чем заключается совершенство человека, которое ведет к его С.. было выработано понятие морального совершенства и нравственных (этических) добродетелей.

Соотношение добродетели и С.. точнее, роль и место нравственных добродетелей в составе факторов, образующих С.. стало центральной проблемой этики. Различные ее решения в истории европейской этики могут быть сведены к трем основным традициям.

Первая традиция видит в нравственных добродетелях средство по отношению к С.. которое выступает в качестве цели. С.. отождествляемое в одном случае с наслаждением (гедонизм), в другом — с пользой, успехом (утилитаризм), в третьем — с отсутствием страданий, безболием тела и безмятежностью души (Эпикур), становится критерием и высшей санкцией индивидуальной человеческой морали. Эта традиция получила название эпикурейской, или собственно эвдемонистической.

Вторая традиция, получившая название стоической, рассматривает С. как следствие добродетели. По мнению стоиков, нравственное совершенство человека независимо от его индивидуальной эмпирической судьбы, конкретных обстоятельств жизни совпадает с проистекающей из разума внутренней стойкостью; т.к. считалось, что индивид через разум связан с космосом в целом, то нравственное совершенство само по себе оказывается С. Согласно такому пониманию человек счастлив не в индивидуальных и особенных проявлениях своей жизни, а в ее родовой сущности, совпадающей с разумом.

Третья традиция, по отношению к которой первые две могут считаться маргинальными, является синтетической. Она заложена Аристотелем и вполне может быть названа его именем — аристотелевской (часто ее также именуют эвдемонистической), в Новое время наиболее ярко представлена Г.В.Ф. Гегелем. По этой традиции, нравственные добродетели — есть и путь к С.. и самый существенный его элемент. Аристотелизм трактует С. как вторую природу, выступающую как совершенная деятельность, деятельный разум. Разумно преобразованной природе свойственны свои собственные удовольствия. Такой подход связывает проблему С. с конкретным анализом видов человеческой деятельности, открывая тем самым возможность создания теории С. Существенными при этом являются вопросы о С. индивида и С. общества (гос-ва), а также о собственно человеческом и высшем (божественном) уровнях С. С. — фундаментальная категория человеческого бытия. В известном смысле самого человека можно определить как существо, предназначение которого состоит в том, чтобы быть счастливым. Понятием «С.» в самом общем виде обозначается наиболее полное воплощение человеческого предназначения в индивидуальных судьбах. Счастливой обычно именуется жизнь, состоявшаяся во всей полноте желаний и возможностей. Это — удавшаяся жизнь, гармоничное сочетание всех ее проявлений, обладание наилучшими и наибольшими благами, устойчивое состояние эмоционального подъема, радости.

В философско-этическом анализе С. наряду с вопросом о его соотношении с добродетелью важное значение имели еще два: 1) относится ли С. к сфере целей или оно является сверхцелью, императивом? 2) может ли быть счастливым человек, если несчастны его окружающие? С. — цель деятельности; оно находится в пределах возможностей человека. Но стоит представить себе это состояние достигнутым, как жизнь в форме сознательно-целесообразной деятельности оказывается исчерпанной. Получается парадоксальная ситуация: С. нельзя не мыслить в качестве достижимой цели, но и нельзя помыслить таковой. Выход из нее чаще всего усматривают в разграничении различных форм и уровней С. — прежде всего речь идет о разграничении С. человеческого и С. сверхчеловеческого. Уже Аристотель выделял первую (высшую) эвдемонию, которая связана с дианоэтическими добродетелями и представляет собой нечто божественное, и вторую эвдемонию, связанную с этическими добродетелями. Он же пользуется двумя словами — eudaimonia и makarhiotes, различие между которыми позже приобрело терминологический смысл — «С.» и «блаженство». Эпикур говорил, что С. бывает двух родов: «высочайшим, которое уже нельзя умножить», и другое, которое «допускает и прибавление и убавление наслаждений». Первое свойственно богам, второе — людям. Это разграничение человеческого С. получило развитие в религиозно-филос. учениях, где оно приобрело форму разграничения между земным С. и потусторонним блаженством.

С. заключается в чувстве удовлетворенности индивида тем, как в целом складывается его жизнь. Из этого, однако, не следует, что С. субъективно. Оно не сводится к отдельным удовольствиям, а представляет собой их гармоничное сочетание, синтез. Даже как эмоциональное состояние оно, по крайней мере, отчасти имеет вторичную природу и обусловлено определенными претендующими на общезначимость представлениями о С. Тем более это относится к оценкам в терминах «С.» и «несчастье». За субъективным чувством и представлением о С. всегда стоит какой-то канон, образец того, что такое С. и счастливый человек сами по себе. Говоря по-другому, в своем желании С. человек всегда исходит из того, что такое же желание присуще и др. людям. Более того: С. одних индивидов прямо зависит от С. других. К примеру, не может быть счастлива мать, если несчастны ее дети. Весь вопрос в том, как широк этот круг обратных связей С. Л. Фейербах говорил, что эвдемонизм становится этическим принципом как желание С. другому. Это значит: С. одних индивидов связано со С. других через нравственные отношения между ними, через посредство счастливого общества. Счастливый человек в счастливом обществе — такова одна из типичных и центральных тем филос. трактатов о С.

И. Кант развел понятия морали (добродетели, долга) и С.. выдвинув два основных аргумента: а) хотя С. в качестве высшего блага признают все, тем не менее понимают его по-разному, оно предстает как субъективное чувство и не может стать основой общезначимости (всеобщности) как специфического признака нравственности; б) соединение морали со С. создает иллюзию, будто добродетельность человека гарантированно дополняется его жизненным благополучием. Позицию Канта нельзя понимать как этическую дискредитацию С. Последнее признается в качестве фокуса всех эмпирических целей человека, императивов благоразумия, имеет иной источник и иную природу, нежели нравственный долг.

В современной этике проблематика С. растворена в разнообразных натуралистических теориях морали, в ней нет акцентированных эвдемонистических моральных учений, проблема С. не является центральной в этических дискуссиях, что, видимо, отражает трагизм мироощущения и общественного существования современного человека.

Татаркевич В. О счастье и совершенстве человека. М., 1981; Аристотель. Никомахова этика. Кн. 1 // Соч.: В 4т., Т. 4. М., 1983; Эпикур. Письмо к Менекею // Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. Кн. X. М., 1986.

А.А. Гусейнов












«СЫ ШУ» («Четыре книги», «Четверокнижие») — свод конфуцианских канонических произведений, сформированный при непосредственном участии основоположника неоконфуцианства Чжу Си (1130—1200) в период правления династии Сун (960—1279). Свод включает четыре книги: «Лунь юй» («Суждения и беседы»), «Да сюэ» («Великое учение»), «Чжун юн» («Следование середине»), «Мэн-цзы» («Книга [философа] Мэн [Кэ]»). Вместе с «У цзин» («Пять канонов») образует свод «Сы шу У цзин» («Четыре книги [и] Пять канонов»). «С.ш.» вошел в основу конфуцианского образования и служил вплоть до 20 в. источником теоретических построений неоконфуцианства.

Китайская философия. Энциклопедический словарь. М., 1994.








СЮНЬ-ЦЗЫ, Сюнь Куан, Сюнь Цин, Сунь Цин (ок. 313 — ок. 238 до н.э.) — крупнейший философ, просветитель и эрудит Др. Китая. Принадлежал к конфуцианской школе, однако его взгляды испытали сильное влияние философии даосизма, легизма и моизма. Учение С.-ц. изложено в труде «Сюнь-цзы» (3 в. до н.э.) из 32 глав, 22 из которых принадлежат ему, девять — ученикам (возможно, с участием С.-ц.), а одна глава считается подделкой.

Согласно сохранившимся немногочисленным свидетельствам, происходил из состоятельной семьи, получил блестящее образование. Посетил царства Цинь, Ци и Чу по приглашению их правителей, беседовал с ними о принципах управления гос-вом. Проповедовал свои взгляды в академии Цзися и был признан главой находившихся в академии ученых. Последние годы жизни провел в Ланьлине, где основал частную школу и работал с учениками над своим трудом.

Учение С.-ц. явились критическим итогом и обобщением основных учений Др. Китая (5—3 вв. до н.э.). Мировоззрение С.-ц. исходит из наивно-материалистического понимания природы (Неба — тянь) как естественной реальности (цзы жань), существующей независимо от человека и являющейся единственным источником происхождения всего сущего, что означает отрицание божественного, сверхъестественного начала мира. С.-ц. первым в истории кит. философии поставил вопрос о соотношении естественных процессов и целенаправленной деятельности человека, способного, по его мнению, познав «естественное постоянство» Неба-природы, «подчинить себе Небо и Землю и заставить служить себе вещи». Философ решительно отвергал обожествление Неба и веру в духов предков, объясняя эту веру зависимостью человеческого восприятия от эмоционального состояния.

Гносеологические взгляды С.-ц. основываются на положении о познаваемости мира. Способность же к познанию философ рассматривал как качество, присущее только человеку и выделяющее его из «тьмы вещей». К известным из учения поздних моистов двум ступеням познания — чувственному и рациональному — С.-ц. добавил третью — человеческую деятельность как элемент самого процесса познания.

С.-ц. высказал предположение о влиянии материальных условий жизни людей на общественные процессы и первым в кит. философии поставил вопрос об общественной сущности человека, его «умении жить сообща».

Путь к богатству гос-ва С.-ц. видел в «экономном расходовании вещей и обеспечении достатка народу». Он рассматривал конфуцианские нормы ритуала (ли) не только как критерий нравственных отношений, но и как регулятор распределения общественного продукта.

Политические взгляды С.-ц. испытали сильное влияние идей легизма: он считал, что ритуал (ли) применим лишь в отношениях между «управляющими» слоями, простыми же людьми нужно управлять с помощью закона (фа). Нормы ритуала (ли) были уравнены С.-ц. с законами: «Отрицать ритуал — значит не соблюдать закон». Под влиянием моистов и законников С.-ц. ввел в свое учение и концепцию привлечения людей на государственную службу независимо от их социального положения.

Политическая концепция С.-ц. базировалась также еще на одном принципиальном положении — его учении о врожденной «злой» природе человека, преодолеть которую можно с помощью воспитания в человеке норм ритуала и чувства долга. Именно с этой целью совершенномудрые правители древности выработали понятия ли-ритуала и и-долга.

Взгляды С.-ц. оказали большое влияние на историю кит. философии и заложили теоретический фундамент политической доктрины императорского Китая.

Феоктистов В.Ф. Философские и общественно-политические взгляды Сюнь-цзы. Исследование и перевод. М., 1976; Dubs H. Moulder of Ancient Confucianism. London, 1927; The Works of Hstintze. London, 1928; Munro D.J. The Conception of Man in Early China. Stanford, 1969.

В.Ф. Феоктистов










ТАВТОЛОГИЯ — в обычном языке: повторение того, что уже было сказано. Напр.: «Стол есть стол». Т. бессодержательна и пуста, она не несет никакой информации, и от нее стремятся избавиться как от ненужного балласта, загромождающего речь и затрудняющего общение.

С 1920-х гг. слово «Т.» (по предложению Л. Витгенштейна) стало широко использоваться для характеристики логических законов. Став логическим термином, оно получило строгие определения применительно к отдельным разделам логики. В общем случае логическая Т. — это выражение, остающееся истинным независимо от того, о какой области объектов идет речь, или «всегда истинное выражение». Все законы логики являются логическими Т. Если в формуле, представляющей закон, заменить переменные любыми постоянными выражениями соответствующей категории, эта формула превратится в истинное высказывание. Напр., в закон исключенного третьего вместо переменной должны подставляться высказывания, т.е. выражения языка, являющиеся истинными или ложными. Результаты таких подстановок: «Дождь идет или не идет», «Два плюс два равно нулю или не равно нулю» и т.п. Каждое из этих сложных высказываний является истинным.

Тавтологический характер законов логики послужил отправным пунктом для ряда их ошибочных истолкований. Т. не описывает никакого реального положения вещей, она совместима с любым таким положением. Немыслима ситуация, при сопоставлении с которой Т. можно было бы опровергнуть. Эти особенности Т. были истолкованы как несомненное доказательство отсутствия к.-л. связи законов логики с действительностью. Такое исключительное положение законов логики среди других законов науки подразумевает прежде всего, что первые представляют собой априорные, известные до всякого опыта истины. Они не являются бессмысленными, но вместе с тем не имеют и содержательного смысла. Их невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть ссылкой на опыт, поскольку они не несут никакой информации. Если бы это представление о логических законах было верным, они по самой своей природе отличались бы от законов др. наук, описывающих действительность и что-то говорящих о ней. Однако мысль об информационной пустоте логических законов является ошибочной. В ее основе лежит крайне узкое истолкование опыта, способного подтверждать научные утверждения и законы. Этот опыт сводится к фрагментарным, изолированным ситуациям и фактам. Законы логики черпают свое обоснование из предельно широкого опыта мыслительной, теоретической деятельности, из конденсированного опыта всей истории человеческого познания.

Т. в логике иногда называют также разновидность порочного круга, логической ошибки, заключающейся в том, что определяемое понятие характеризуется посредством самого себя или при доказательстве некоторого положения в качестве аргумента используется само это положение. Напр., определение «Небрежность есть небрежное отношение к окружающим людям и предметам» является тавтологичным.










ТАЙ ЦЗИ (кит., букв. Великий Предел) — важнейшая категория китайской философии, обозначающая предельное состояние бытия, его начало. Этимологически иероглиф «цзи» значит «край», а также «центр». Впервые Т.Ц. упоминается в комментариях к «И цзин» («Книге перемен») (4 в. до н.э.) как Великий Предел всеобщих перемен, ведущий к образованию полярных сил инь и ян (см.: Инь—ян) и в итоге — к рождению «тьмы вещей». Синонимом Т.Ц. в древних кит. памятниках выступали понятия «Великое Начало» («Тай Чу»), «Великое Единое» («Тай И») и всеобъемлющего дао как причины и истоки космогенеза. В более поздний период категория Т.Ц. приобрела значения «отсутствия/небытия» (Ван Би, 3 в.), «изначальной пневмы» (Кун Инда, 8 в.) и стало коррелятом понятия «У Цзи» («Беспредельное», или «Предел отсутствия/небытия», — Чжоу Дуньи, Лу Цзююань, Чжу Си). Согласно Чжу Си (12 в.), Т.Ц. воплощает в себе единство структурообразующих принципов (ли) всех вещей, включая человека, и тождественно понятию «Беспредельное» («У Цзи»). Под влиянием зап. филос. традиции Сунь Ятсен (1866—1925) интерпретировал термин «Т.Ц.» как кит. аналог понятия «эфир» («И Тай»).

Голыгина К.И. Великий Предел. М., 1994; КобзевА.И. Учение о символах и числах в китайской классической философии. М., 1994.









ТАЛИОН (лат. talio — от talis в значении «такой же» — наказание, равное по силе преступлению) — категория истории нравов, более известная в общественном сознании и литературе под названием равного возмездия; древний обычай, регулировавший взаимоотношения между кровнородственными объединениями на основе равенства в оскорблении и обязывавший ограничиваться в воздаянии ущербом, точно соответствующим повреждению. Классической считается ветхозаветная формула Т.: «душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу» (Втор 19,21). Генетически Т. выступает как кровная месть, которая является одним из отличительных признаков рода.

Т. — типичный социорегулятивный механизм первобытной эпохи. Для его качественной характеристики существенное значение имеют следующие особенности: акт возмездия является ответным действием, он задается характером и размером нанесенного роду оскорбления, ущерба; способ переживания в случае Т. полностью совпадает со способом действования, необходимость мести является для древнего человека органической страстью души, требующей безусловного удовлетворения; Т. есть выражение коллективной ответственности, субъектом действия здесь выступает род, отдельные индивиды являются всего лишь непосредственными носителями его воли.

Т. вошел в историю нравов и оставил глубокий след в культуре, во-первых, как воплощение уравнительной справедливости, во-вторых, как исторически первая форма легитимного насилия. Этическая структура Т. получила отражение в представлениях ранних философов о справедливости как равном воздаянии (Анаксимандр, пифагорейцы и др.). Она же стала точкой отсчета первых законодательств.

Т. воплощает исторически начальный синкретический тип регуляции; по мере того, как возникают расхождения между коллективной волей и индивидуальным выбором, внешними действиями и внутренними намерениями, он расщепляется и трансформируется, с одной стороны, в принцип уголовной ответственности, исходящий из того, что наказание является справедливым в качестве равного возмездия, а с др. стороны, в нравственное правило, получившее название золотого. Т. как специфический обычай кровной мести в пережиточном виде сохранился до нашего времени у народов с сильно выраженными следами патриархального быта, напр. у северокавказских горцев. Необычайной живучестью отличается также идея равного возмездия, которая остается элементом культурно-генетического кода справедливости, представленным в разных культурах и у разных народов с разной степенью интенсивности.

А.А. Гусейнов










ТАРД Габриель (1843—1904) — фр. социолог и психолог, один из основоположников социальной психологии и ведущих представителей психологического направления в социологии. Выдвинул теорию, объясняющую социальные связи личности тремя факторами: подражанием, изобретением и сопротивлением нововведениям. Особое значение придавал первому («Законы подражания», 1890). Механизм подражания в целом обусловливает человеческие взаимоотношения. Т. считал, что социология должна изучать законы подражания, посредством которых общество поддерживает свою целостность и устойчивость. Что же касается социодинамики, то она определяется изобретениями. Так, в умах отдельных людей сложились нововведения, которые привели к рождению языка, экономики, религии. Особую роль Т. придавал косности людей, которые не принимают новшеств и стремятся сохранить прежний образ жизни.

Основные факторы социальной жизни, по Т., инициатива (новации) и подражание (мода и традиция). Социальная жизнь развивается через конфликты, приспособление и подражание. Последнее помогает усвоению норм, ценностей и всяческих нововведений. Т. уделял большое внимание психологии толпы: помимо толп анархических, аморфных, естественных рассматривал также толпы организованные, дисциплинированные, искусственные (напр., политические партии, государственные структуры, организации типа церкви, армии и т.д.). Групповое поведение истолковывалось как эффект внушения, основанный на имитации. Т. отвергал концепцию о врожденном характере преступных замыслов и действий, призывал видеть социальные корни криминальных поступков. В связи с тем что психология и социология стремились к автономии, общая программа создания социальной психологии, предложенная Т., не получила признания. Однако его вклад в разработку науки о межличностных отношениях и их механизмах значителен.









ТАРСКИЙ (Tarski) Альфред (1901—1983) — пол. логик и математик. Изучал математику и философию в Варшаве в 1919—1923; его учителями были логики С. Лесьневский и Я. Лукасевич, математик В. Серпиньский и философ Т. Котарбиньский. В 1925—1939 Т. преподавал логику в Варшавском ун-те, а после Второй мировой войны был проф. математики Калифорнийского ун-та в Беркли.

Т. — один из выдающихся логиков всех времен. Уже студентом он получил первые интересные результаты по теории упорядоченных множеств. В докторской диссертации, написанной под руководством Лесьневского, он существенно усовершенствовал прототетику (расширенное исчисление высказываний) Лесьневского. В 1920-е гг. Т., занявшийся основаниями математики, предложил несколько эквивалентных формулировок аксиомы выбора теории множеств, сформулировал новое определение конечности, совместно с С. Банахом доказал известный парадокс о разбиении шара (следствие аксиомы выбора), разработал методы элиминации кванторов и доказал, что элементарная арифметика действительных чисел является полной и разрешимой теорией. В 1933 опубликовал известную монографию о понятии истины в языках дедуктивных наук. В этой работе понятие истины формализовалось на основе идеи, что «А» истинно, если и только если «А». Т. считал эту идею принадлежащей Аристотелю, а свою семантическую концепцию истины истолковывал как современное выражение т.н. классического определения этого понятия. Т. показал, что удовлетворительное определение истины требует тщательного разграничения языка и метаязыка, т.к. в противном случае возникает «лжеца» парадокс. В этой же работе Т. доказал утверждение о неопределимости истины в системах, содержащих арифметику натуральных чисел: множество арифметических законов неопределимо арифметически. Результаты Т. стали основой формальной семантики и теории моделей. Они оказались также чрезвычайно важными для развития логики, философии языка и философии науки. В послевоенные годы Т. получил целый ряд основополагающих результатов в теории моделей, топологии и алгебре.

Т. неохотно высказывался на общие филос. темы, несмотря на то, что его позиция по многим проблемам была хорошо продуманной. Он одобрительно относился к реизму Котарбиньского и эпистомелогическому эмпиризму. Эти симпатии находились в контрасте с методологической позицией Т., который в области математической логики использовал все допустимые методы, включая и те, которые, как принято думать, имеют своим следствием платонизм. Т., однако, полагал, что практике математических исследований (логику он считал частью математики) нельзя навязывать абстрактные филос. ограничения.

Введение в логику и методологию дедуктивных наук. М., 1948 (переизд. 2000); Logic, Semantics, Metamathematics. Oxford, 1956; Collected Papers. Basel, 1986.
Sixty Years of the Semantic Definition of Truth. Krakow, 1994; Alfred Tarski and the Vienna Circle. Dordrecht, 1999.

Я. Воленьский (Краков)













«ТАТТВАРТХАДХИГАМА-СУТРА» (санскр. Tattvarthadhigamasntram — «Сутра постижения значения категорий») — базовый текст джайнской философии и религии, принятый в качестве авторитетного течениями шветамбаров и дигамбаров, составленный Умасвати (Умасвами), «наставником аскетов и ораторов». Умасвати (ошибочно считавшийся учеником знаменитого философа Кундакунды) жил, вероятно, во 2— 3 вв. Текст «Т.» составлен на санскр. и состоит из десяти глав. Глава I, содержащая вводную часть и теорию познания, открывается общеджайнским тезисом о том, что путь к освобождению (см.: Мокша) — это праведное воззрение, познание и поведение. Праведное воззрение — убежденность в истинности семи категорий: джива (душа), аджива (не-душа), асрава («приток» в душу тонкой кармической материи), бандха («связанность» души этой материей), самвара (начальное блокирование этого «притока»), нирджара (завершающие стадии блокирования) и мокша. Правильное познание подразделяется на чувственно-логическое, познание от слова авторитета, ясновидческое, телепатическое и абсолютное (классификация, отличная от общеиндийского распределения источников знания). Первые два вида — опосредованные (различаются пять стадий первого), остальные — непосредственные. Главы II—IV посвящены главной категории — дживе. Сущность души — способность к отражению объектов. Души делятся на пребывающие в сансаре и освободившиеся, разумные и неразумные, динамические и стационарные. Здесь же различаются четыре способа рождения живых существ. Глава V, посвященная субстанциям души и не-души, открывается определением субстанций как таковых. Общие их атрибуты — вечность, неизменность, бесформенность. Здесь же делается оговорка, что вещество — пудгала имеет форму, и вводится еще один общий атрибут — вездесущесть (которая, правда, не распространяется на атомы). Выясняются основные назначения всех субстанций и сама природа их как субстрата качеств и проявлений, и учитывается мнение тех, кто относит к субстанциям также и время. В главах VI—VII рассматривается асрава, определяемая как активность тела, речи и ума. Вместе с тем асрава — это и результат активности: благой и не-благой, «омраченной» и «неомраченной». Перечисляются асравы различных карм как следствия прошлых поступков. Тема притока карм открывает возможность для выяснения третьего основания джайнизма — праведного поведения. Речь идет о пяти фундаментальных «обетах»: преодоление насилия, лжи, нечестности, нецеломудрия, стяжательства, далее перечисляются проступки против них. Предмет главы VIII — закабаление индивида кармами (как следствие «притоков» кармы); здесь же калькулируются сроки действия различных карм. В главе IX рассматриваются две стадии преодоления «притоков» кармической материи — посредством нравственных деяний и аскетических подвигов и медитативных средств закрепления результата. Глава X посвящена «освобождению», которое есть ликвидация «закабаления», по-иному, следствие нирджары, рассматриваемое как окончательное уничтожение карм. У адепта, достигающего этого состояния, восстанавливаются всеведение и могущество души — став «совершенным», он может «восходить» до пределов Вселенной.

В течение веков «Т.» неоднократно комментировалась (первым ее истолкователем был сам Умасвати) философами шветамбаров и дигамбаров и сохраняет свое значение в джайнизме и в настоящее время.

«Таттвартха-адхигама-сутра» Шри Умасвати Вачаки [Пер. А.А. Терентьева] // Степанянц М.Т. Восточная философия. Вводный курс. Избр. тексты. М., 2001. С. 146—161.

В.К. Шохин











ТВАРДОВСКИЙ (Twardowski) Казимеж (1866-1938) -пол. философ. В 1884—1889 обучался в Германии под руководством Ф. Брентано. В 1896 стал проф. Львовского ун-та.

Т. сыграл исключительную роль в развитии современной пол. философии. Обладая большим педагогическим талантом, он поставил перед собой цель создать в Польше современную филос. школу. Такой стала львовско-варшавская школа, начавшая складываться после приезда Т. во Львов. Его учениками были К. Айдукевич, Т. Котарбиньский, С. Лесьневский и Я. Лукасевич; всего Т. подготовил более 30 университетских профессоров.

Педагогические и организаторские достижения Т. нередко заслоняют его собственную филос. деятельность. На самом деле Т. был крупным философом. Он относился к последнему поколению учеников Брентано и, согласно общему мнению, был последним из крупных его учеников. В диссертации Т., опубликованной в 1894, содержался тщательный анализ содержания и предмета представления. Т. аргументировал, что традиционное, известное Брентано выделение акта и предмета представления необходимо дополнить третьим элементом — содержанием. Выводы Т. стали важным звеном в развитии общей теории предметов А. Мейнонга, а также существенно повлияли на формирование взглядов Э. Гуссерля. Т. был первым философом, высоко оценившим идеи Б. Больцано.

В начальный период своего творчества Т. являлся сторонником психологизма. Под влиянием Гуссерля он критически переосмыслил свою позицию. С целью преодоления психологизма Т. провел различие между деятельностью и ее продуктами, сыгравшее важную роль в дальнейшем развитии пол. философии. Т. решительно противостоял любым разновидностям скептицизма, субъективизма и релятивизма. Он отстаивал, в частности, абсолютизм в теории истины, а источником мнения, будто истина имеет относительный характер, считал недостаточно ясное различие предложения и суждения. Т. критиковал также этический релятивизм и скептицизм, полагая, что возможной является рациональная научная этика.

Т. отчетливо отделял друг от друга философию и мировоззрение. Он считал, что философия, если она хочет быть наукой, должна оставить мировоззренческие амбиции, поскольку этого требует объективизм. Философии следует также ограничить свои метафизические претензии. Для того чтобы она стала научной, необходимо, чтобы она точно ставила свои проблемы, использовала ясный язык и обосновывала свои положения. Т. утверждал, что нет оснований для того, чтобы филос. проблемы формулировались неясно, и указывал, что словесная неясность идет рука об руку с неясностью мысли. Будучи свидетелем энергичного развития в Польше формальной логики, он предвидел те опасности, к которым способно привести некритическое применение логических методов. Он опасался прежде всего символомании и прагматофобии.

Логико-философские и психологические исследования. М., 1997; Zur Lehre vom Inhall und Gegenstand der Vorstellungen. Wien, 1894; Pisma filozofiszne. Warszawa, 1966; On Action, Productsand Other Philosophical Topics. Amsterdam, 1999.
Cavallin J. Content and Object. Husserl, Twardowski and Psychologism. Dardrecht, 1997.

Я. Воленъский (Краков)














ТВОРЧЕСТВО — деятельность, порождающая новые ценности, идеи, самого человека как творца. В современной научной литературе, посвященной этой проблеме, прослеживается очевидное стремление исследовать конкретные виды Т. (в науке, технике, искусстве), его психологические основы и т.п. Применяется и соответствующая методология: естественно-научная, филос. или психологическая. Во всех работах такого рода изучаются прикладные аспекты Т., в них не ставится и не исследуется собственно филос. вопрос: как вообще возможно Т.? С т.зр. философии каждый человек занимается в своей жизни Т., когда он не просто механически выполняет свою работу, но и пытается внести в нее что-то от себя, хоть в чем-то ее усовершенствовать. Везде, где цель деятельности рождается из глубины человеческого духа, имеет место Т. Везде, где человек работает с любовью, вкусом и вдохновением, он становится мастером.

Т., считал Н. Бердяев, выдает гениальную природу человека, каждый человек гениален, а соединение гениальности и таланта создает гения: «...Гениальной может быть любовь мужчины к женщине, матери к ребенку, гениальной может быть забота о ближних, гениальной может быть внутренняя интуиция людей, не выражающаяся ни в каких продуктах, гениальным может быть мучение над вопросом о смысле жизни и искание правоты жизни. Святому может быть присуща гениальность в самотворчестве, в превращении себя в совершенную просиянную тварь, хотя никаких продуктов он может и не создавать». Гениальность — это прежде всего внутреннее Т., самотворчество, превращение себя в человека, способного к любому конкретному виду Т. Только такое первотворчество и есть исток и основа любой творческой деятельности. Т. неотъемлемо присуще человеческой природе, уже ребенок обладает огромными творческими задатками — памятью, воображением, непосредственной яркостью впечатлений. Потом все это уходит, человек «темнеет» и, если ему не удается сохранить в себе это «детское» начало, превращается в обычную заурядную личность.

Не прогресс цивилизации, а сама природа, по В.В. Розанову, заложила в человеке творческое начало, и только это начало отвечает истинно человеческому в нас. Человек лишь тогда и обнаруживает в себе человека, когда начинает творить: прежде всего творить самого себя, творить внешний мир, преобразуя его по человеческим законам. Самотворчество — это превращение себя в произведение искусства, это открытие в человеке его божественной природы, которая является прекрасной.

Прекрасным является гений и прекрасным является святой. Бердяев писал, что для божественных целей гениальность А.С. Пушкина так же нужна, как и святость Серафима Саровского. На уровне индивидуального религиозного опыта, считал П.А. Флоренский, истинными творцами красоты являются иноки — живые свидетели духовного мира. Именно поэтому аскетику святые отцы называли не наукой и даже не нравственной работой, а искусством, художеством, мало того, искусством и художеством по преимуществу. Теоретическое знание — философия — есть любовь к мудрости. Созерцательное ведение, даваемое аскетикой, есть филокалия — любовь к красоте. «...Аскетика создает не «доброго» человека, а прекрасного, и отличительная особенность святых подвижников вовсе не их «доброта», которая бывает и у плотских людей, даже у весьма грешных, а красота духовная, ослепительная красота лучезарной светоносной личности...» (Флоренский). Святой подвижник, реально приобщаясь к жизни в безусловной красоте, фактически еще при жизни преодолевая границу между двумя мирами, выполняет акт теургии, т.е. богоделания. Если понимать Т. только как создание новых ценностей, то возникает непреодолимая трудность в объяснении природы Т., поскольку всякое новое знание не складывается из суммы старых, чтобы прийти к новой идее, новой мысли, надо ее уже каким-то образом знать, иначе неизвестно, куда идти и что искать. Но как можно знать то, что еще предстоит узнать? Новое непредсказуемо по содержанию, но предсказуемо по форме: чтобы открыть новое, нужно измениться самому, научиться удивляться миру, видеть тайны и проблемы там, где другой ничего подобного не видит. Т. — это образ жизни. Увидеть ч.-л. впервые чрезвычайно трудно, потому что знания, образование, привычка сейчас же все объясняют, переводят в привычные штампы. Если у человека никогда не было переживания удивительной новизны, свежести и бездонной неисчерпаемости мира, не было прорыва к этому состоянию, то он остается один на один с собой со скудным набором правил жизни, с постепенно крепнущим убеждением, что жизнь скучна, уныла, однообразна и не имеет никакого внутреннего смысла. Увидеть мир по-новому, не так, как его видели и объясняли раньше, — значит увидеть его вне готовых стереотипов видения и объяснения, которые постоянно оказывают давление на восприятие, «гасят» его. Тень прошлого постоянно висит над человеком. Но в оригинальном видении мир всегда нов, поскольку это живое, непосредственное восприятие, состояние непосредственной актуальности, здесь нет мертвого прошлого, с которым сравнивается настоящее. Здесь новое — не в сравнении со старым, не в тени старого и не на фоне старого.

Подобный подход к сути Т. имеет длительную историческую традицию — от установок буддийской медитации до гуссерлевской теории «оригинального восприятия».

Т. проявляется во всех формах жизни человека: особенно наглядно виден творческий характер морали. В морали всегда есть две стороны: закон и Т. Нравственный человек должен соблюдать закон, но истинное понимание и исполнение закона всегда должно быть не механическим, а творческим. Если совершенство и чистота внутреннего строя души есть общечеловеческая задача, то у каждого человека должно быть свое особенное совершенствование — совершенствование собственной личности. Не послушание, не механическое следование требованиям закона, а Т. есть нравственный долг личности. Каждый человек имеет свою неповторимую индивидуальную задачу, у которой нет ничего общего с механическим исполнением раз и навсегда данной нормы. В противоположность И. Канту подобная этика утверждает, что нельзя поступать так, чтобы это стало максимой поведения для всех и всегда, поступать можно только индивидуально и всякий раз иначе. Ведь в общении каждый всегда видит перед собой живого человека, а не отвлеченное добро. Т., творческое отношение ко всей жизни есть, согласно С.Л. Франку, не право, а обязанность человека. Творческое напряжение есть нравственный императив во всех сферах жизни. Этика Т. преодолевает кошмар конечного, кошмар порядка жизни, из которого никуда нельзя вырваться. Только в ней становится ясно, что злые страсти нельзя победить через отрицательную аскезу, запрет. Их можно победить только через пробуждение положительной творческой духовной силы. Что касается задач, поставленных жизнью, то человек должен постоянно делать нравственные изобретения и открытия. Не просто принимать закон добра, а индивидуально творить его. В каждом неповторимом индивидуальном акте творится новое добро, не существовавшее еще в мире и являющееся изобретением совершающего нравственный акт. Нет статического, застывшего нравственного порядка, подчиненного единому, общеобязательному нравственному закону.

Человеческое Т. вторично в сравнении с Т. Бога, человек не творит новое бытие, он творит только культуру. Человек пытается сравниться с Богом: не просто создавать новые смыслы, но и творить новое бытие, выйти за границы культуры, к сверхкультурному состоянию, ищет возможности теургического Т. Эта теургическая мечта особенно характерна для рус. философии и литературы, разделявшей мысль Ф.М. Достоевского, что «красота спасет мир»: в будущем искусство вырвется за рамки сегодняшней отчужденной, массовой, кризисной культуры к подлинному Т. мира, к его преобразованию на основе божественных принципов добра, любви и красоты. Вся жизнь Л.Н. Толстого была мучительным переходом от Т. совершенных художественных произведений к Т. совершенной жизни. Его драма — попытка разрешить противоречие между искусством и жизнью, попытка найти в себе силы, которые выше искусства и в то же время только с помощью искусства могут стать силами, преображающими мир. Мечта о возможности теургического Т. завершается или в технической объективации, или в эстетическом безумии, но не перестает тревожить душу художника. Без теургического устремления остается непонятной природа человеческого Т., как и сама богоподобная природа человека.

Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. М., 1990. Т. 1; Бердяев Н.А. О назначении человека. М., 1993; Бердяев Н.А. Смысл творчества // Он же. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. М., 1994. Т. 1; Гуссерль Э. Идеи чистой феноменологии и феноменологической философии. М., 1999. Т. 1.

Е.Н. Некрасова














ТЕЗИС (греч. thesis — положение, утверждение) — 1) в логике Т. называется утверждение, подлежащее доказательству; 2) в теории аргументации Т. — положение, которое доказывающая сторона находит нужным внушить аудитории, сделать составной частью ее убеждений; 3) одно из центральных положений некоторой концепции или теории; 4) в диалектике Г.В.Ф. Гегеля — исходный пункт в процессе диалектического движения, ведущего далее к антитезису и, наконец, к синтезу, составляющим вместе триаду — универсальную, единственно возможную схему всякого развития.









ТЕЗИС ДЮЭМА — КУАЙНА — выдвинутая П. Дюэмом и поддержанная позднее У.В.О. Куайном идея о возможности сохранения любой гипотезы путем соответствующих изменений той теоретической системы, в рамках которой она выдвинута. «Любое высказывание, — говорит Куайн, — может во что бы ни стало сохранять свою истинность, если мы проделаем достаточно решительную корректировку в каком-то ином разделе системы». Опираясь на данный тезис, можно сказать, что любое произвольное утверждение теоретической системы является истинным «во что бы то ни стало»: ценой соответствующих компенсирующих модификаций в теории любое из входящих в нее положений может быть сохранено перед лицом явно противоречащих ему эмпирических данных.

Убедительных доводов в поддержку Т. Д. — К. приведено не было. Сославшись на такую гипотезу, Куайн замечает, что даже это утверждение, «столь уместное в чувственном опыте... может сохранить силу перед лицом противоречащих ему переживаний с помощью защитной галлюцинации или внесения поправок в высказывания, которые именуются законами логики». Ссылка на галлюцинацию не убедительна, поскольку способна подтвердить все что угодно. Аргумент о возможном изменении логики чересчур абстрактен: может оказаться, что требуемое изменение, позволив сохранить сомнительное или просто ложное утверждение, разрушит всю ту систему, в которую последнее предполагается включить. Как показал А. Грюнбаум, нельзя доказать общее положение, что теорию можно модифицировать так, чтобы любая относящаяся к ней гипотеза была непременно сохранена. Для каждого частного случая теории необходимо особое доказательство существования такой модификации.

Если бы Т. Д. — К. был верен, это означало бы, что отдельно взятое эмпирическое утверждение невозможно ни обосновать, ни опровергнуть вне рамок той теоретической системы, к которой оно принадлежит. Обоснованность утверждения во многом зависит от той системы представлений, в которую оно включено. Но эта зависимость не абсолютна, и нельзя сказать, что утверждение, истинное в рамках одной теории, может стать ложным в свете какой-то иной теории. Если бы это было так, понятие истины оказалось бы вообще неприложимым к отдельным утверждениям.

Дюэм П.М.М. Физическая теория, ее цель и строение. СПб., 1910; Грюнбаум А. Философские проблемы пространства и времени. М., 1969; Куайн У.В.О. Слово и объект // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVIII. Логический анализ естественного языка. М., 1986; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997; Quine U.W.O. From a Logical Point of View. Cambridge, 1961.











ТЕИЗМ (греч. theos — Бог) — религиозное мировоззрение, исходящее из понимания абсолютного бытия как бесконечной божественной личности, трансцендентной миру, сотворившей его в свободном акте воли и в дальнейшем распоряжающейся им (в ортодоксальном христианстве Бог понимается как «триединство» божественных личностей). Признание трансцендентности Бога мыслится в Т. как источник бытия всех вещей, отличный, однако, от всех вещей (хотя в теологии католицизма, напр., постулируется «аналогия бытия» между бытием Бога и бытием вещей). В этом Т. противостоит как монистической мистике тождества Бога и мира, так и пантеистической концепции эманации, т.е. природно-необходимого «истечения» мира из полноты божества. Признание продолжающейся сознательной активности Бога в мире отделяет Т. от деизма — отсюда характерные для Т. представления о божественном провидении (см.: Провиденциализм) и чуде. В наиболее чистом виде Т. развивался в рамках трех генетически связанных религий — иудаизма, христианства и ислама. Термин впервые употреблен англ. философом Р. Кедвортом.











ТЕЙЯР ДЕ ШАРДЁН (Teilhard de Chardin) (Chardin) Мари Жозеф Пьер (1881 —1955) — фр. биолог, палеоантрополог, мыслитель-гуманист. Принадлежал к ордену иезуитов. Участвовал в Первой мировой войне. В 1920 получил докторскую степень в Парижском католическом ун-те. В 1920—1930-е гг. участвовал в экспедициях в Монголию, Сев.-Зап. Китай, Индию, Бирму, на о. Ява, в Юж. и Вост. Африку, США. С 1937 по 1946, не успев эвакуироваться во время войны Японии с Китаем, жил в посольском квартале Пекина, где создал свои основные труды, включая главный и наиболее известный — «Феномен человека» (1938—1940).

В «Феномене человека» Т. была предпринята грандиозная и вместе с тем глубоко романтичная по своей сути попытка создания натурфилософии, стремящейся к раскрытию тайн природы через понимание эволюции. В книге заметно влияние идей Демокрита, Николая Кузанского, Я. Бёме, Р. Декарта, Б. Паскаля, Г.В.Ф. Гегеля, А. Бергсона. Т. декларирует описательный характер своего исследовательского метода («только лишь феномен, но зато уж весь феномен»), противопоставляя свою эволюционную феноменологию неэволюционной феноменологии Э. Гуссерля и М. Мерло-Лонти, а также метафизике, традиционно ищущей принципы, начала и причинные механизмы бытия. Задача эволюционной феноменологии, с т.зр. Т., состоит не в фиксации системы онтологических причинных связей, а в том, чтобы проследить последовательное возникновение во времени основных стадий эволюционного процесса — Преджизни, Жизни и Сверхжизни.

Эволюционный подход Т. применяет к главной теме своего исследования — феномену человека. Принцип, согласно которому, «только исходя из человека, может человек разгадать мир», Т. формулирует еще в 1931. Наступает, считает Т., эра человеческой науки — «теоретической и практической науки о гоминизации».

Человек, с т.зр. Т., может быть взят в качестве центра исследования, т.к. он представляет собой наиболее синтетическое состояние, в котором нашему опыту доступна «ткань Универсума», и является максимально подвижной точкой этой ткани. Человек — это ключ ко всей науке и природе, центр перспективы, резюмирующий все, что мы познаем. Расшифровать человека означает расшифровать прошлое и будущее мира.

Наличие Жизни предполагает, по мнению Т., существование до нее беспредельно простирающейся Преджизни. Бесконечной и неуничтожимой основой мира, «тканью Универсума» является материя, которую Т. не определяет как феномен. Материя представляет собой общую универсальность, преисполненную возможностей развития, порождения, выхода за пределы. Это ощущаемая среда, в лоно которой мы погружены. Т. рассматривает самозарождение материи как частный случай ее самодвижения.

Для объяснения источника развития материи Т. вводит понятия «тангенциальной энергии» (характеризующее движение по поверхности) и «радиальной энергии» (обозначающее переход на новый уровень организации). Любая энергия, с т.зр. Т., имеет психическую природу. Т. определяет эволюцию как качественно необратимое усложнение, передающее неорганическую и органическую космическую первичность.

Тангенциальная и радиальная виды энергии характеризуют эволюцию как прерывание непрерывности.

Т. склоняется в своей концепции к телеономии — признанию в живой природе целенаправленности, но не в форме мудрости провидения, а возникающей под действием различных эмпирически распознаваемых причин. Т. фактически признает, что в развитии Жизни на Земле и материи во Вселенной можно выделить ряд прогрессивных усложнений, ведущих к формированию единой магистрали космического развития, единственной стержневой линии эволюции. Т. полагает, что развитие человека это подтверждает.

Достоинство человека как вида, с т.зр. Т., заключается в том, что оно с момента своего появления (в результате «совокупного усилия Жизни») «ткет» ноосферу. Ноосфера представляет собой гармонизированную общность созданий, единую мыслящую оболочку, функциональную крупинку мысли в космическом масштабе, акт единодушного мышления. Как и в случае понятия «биосфера», Т. использует традиционную метафору (гностики, патристика) «жизни на сфере». Каждый элемент каждого уровня организации связан с центром сферы, а все сферы — с «солнцем бытия» — мистической точкой «Альфа». «Альфа» транспозиционна точке «Омега», находящейся в бесконечном удалении от поверхности сферы.

Понятия «Альфа» и «Омега» характеризуют развитие как создание нового, прерывание непрерывности. В более узком смысле понятие «Альфа» обозначает совокупность элементарных материальных частиц и их энергий, а «Омега» — полюс притяжения радиальных энергий. Т. не определяет четко онтологический статус понятия «Омега». «Омега» — то, в чем мыслящая жизнь может устойчиво функционировать и развиваться. Эта точка имеет свои атрибуты: автономность, наличность, необратимость. «Омега» отражает то важное обстоятельство, что погружение Бога в вещи, его вхождение в самое сердце материи руководит эволюцией. «Омега» характеризует как первоисход эволюции, так и ее результат («конец истории»), ибо, с т.зр. Т., бесконечный прогресс невозможен, как и «райский период перед концом света». Бегство от энтропии осуществляется путем возврата к «Омеге», гоминизируется сама смерть, замечает Т. Стремление к «Омеге» означает перерастание феномена человека в феномен человечества. Жизнь вечна, поскольку угроза уничтожения несовместима с механизмом сознательной деятельности, с механизмом эволюции. В то же время прохождение критических точек является обязательным законом эволюции.

Сложнейшие проблемы современного человечества порождены фундаментальной тревогой бытия. Человечество терзаемо «недугом тупика» и «недугом бесчисленности и необъятности». Рамки индивидуального сознания замыкают человеческий дух.

Универсум необратимо деперсонифицируется. И только так он может вместить в себя человеческую личность. Человечество нуждается в деперсонификации всего, чем восхищалось. Личность становится тюрьмой, из которой следует освобождаться, передавая себя «как дар», «как пламя» обществу целиком. Коллектив и Универсум — это то, что прочно в мире. Жизнь реальнее, чем жизни, заключает Т. Понятие «Омега» отражает сверхличность не как безоблачность, а как создание в каждом из нас абсолютно оригинального центра, в котором Универсум осознает себя уникальным, неподражаемым образом нашей личности.

Идея конца света несовместима с идеей несчастья, которая чересчур человеческая, индивидуальная. Нет энергии отчаяния, отмечает Т. Всякая сознательная энергия, как и любовь, основана на надежде.

Жизнь в целом — Добро, высшая ценность. Но в ее основе, как и в основе эволюции, заключено Зло, разлитое в страданиях отдельных существ. Драматическое и вечное противоречие между элементом и множеством прослеживается на всех уровнях эволюции. И только на стадии духа, когда эта антиномия достигает пароксизма, она проясняется, и тогда, отмечает Т., безразличие мира к своим элементам превращается в огромную заботу о личности.

На определенных этапах общественного развития Зло, по мнению Т., выступает как необходимость, стимул для совершенствования человеческого рода (как у Бёме Qual, внутренняя расколотость, мука, переходит в качественную сторону — Qualitat, деятельность). По образному выражению Т., эволюция — это «дыба становления», «волочильня для индивида». Созидая единство духа человечества, эволюция преодолевает Зло как разобщенность индивидуальных интенций. Но и в этом случае «все приключения в области духа — Голгофа».

«Феномен человека» Т. определяет как научную работу, введение к объяснению мира, а не метафизический или теологический трактат. Склонность Т. к мифолого-литературным приемам, своеобразные гимны и личные обращения к Природе создают неповторимый стиль произведения, позволяющий говорить о «Феномене человека» как об одной из интереснейших книг 20 в.

Присущий Т. внутренний конфликт между верой и разумом негативно отразился на его судьбе. При жизни Т. его филос. взгляды были мало известны, т.к. на их распространение, публикацию филос. и религиозных работ, а также преподавательскую деятельность Т. был наложен запрет орденом иезуитов. Запрету Т. всецело повиновался. С 1925 ему было запрещено читать лекции, с 1951 по 1954 — бывать в Париже, несмотря на то что в 1950 он был избран членом Парижской академии наук. Будучи крупным ученым, Т. годами не имел постоянной работы, разрабатывал свои теоретические идеи без к.-л. поддержки, не создал школы, не оставил прямых учеников. После смерти Т. орден изъял его сочинения из библиотек католических

учреждений. «Ересь» Т., с т.зр. представителей ордена, состояла в отходе от томистской традиции примата богословия перед наукой, в антидоктринальности и фальсификации веры, в пантеизме, граничащем с атеизмом. Т., напротив, считал свой вариант пантеизма закономерным и не противоречащим христианской ортодоксии. 

Феномен человека. М., 1987.
Martin-Deslia N. Un aventurier de L'esprit Pierre Teilhard de Chardin. Paris, 1963; McCarty D. Teilhard deChardin. Texas, 1977.

H.B. Шуленина













ТЕКСТ (от лат. textus — ткань, соединение) — написанное высказывание, выходящее за рамки фразы, т.е. являющееся дискурсом и представляющее собой нечто законченное, единое и целое, наделенное внутренней структурой и организацией, соответствующей правилам к.-л. языка. Т. может быть книга, часть ее или отдельный фрагмент, обладающий вышеуказанными свойствами. Наряду с обычными Т., описывающими события или явления повседневной жизни, выделяют несколько др. типов Т., соответствующих тому или иному дискурсивному жанру: литературный Т., научный, филос. юридический, медицинский, религиозный и т.д. Каждый тип Т. отвечает специфическим правилам и имеет свое назначение. Наиболее часто термин «Т.» употребляется применительно к литературе.

В 19 в. литературный Т. являлся основной единицей для литературного анализа и чтения-восприятия. Он рассматривался в качестве автономного живого организма. В пер. пол. 20 в. под влиянием структурной лингвистики методология исследования Т. опиралась на понятия структуры и системы. Лингвистический подход позволяет объяснять Т. как конкретную реализацию лежащей в его основе универсальной структуры. В русле данного подхода разрабатывается текстуальная лингвистика, которая выходит за уровень фразы, но исследует Т. по аналогии с фразой. Лингвистические категории при этом переносятся в сферу текстуального анализа: фонологическому анализу соответствует риторический анализ, синтаксическому — дискурсивный, семантическому — тематический. Плодотворность методологии структурной лингвистики получила подтверждение при изучении некоторых литературных жанров, в частности, при исследованиях В. Проппом принципов построения русских народных сказок.

С кон. 1960-х гг. представители постструктурализма и семиотики (У. Эко, Ж. Деррида, Ю. Кристева, Р. Барт, Ж. Рикарду и др.) разрабатывают новую концепцию Т., в которой центральная идея о том, что Т. является неким организмом или закрытой системой, подвергается сомнению и опровергается. Кристева, опираясь на диалогизм М.М. Бахтина, выдвигает принцип интертекстуальности, согласно которому «всякий текст строится как мозаика цитат, всякий текст есть поглощение и трансформация другого текста». Эко формулирует сходный семиотический принцип, в соответствии с которым «всякий текст написан на текст».

Такой подход радикально меняет само понятие Т. Теперь он не является строго выделенным и законченным целым, у него нет внутренней структуры и организации. Все Т. тесно связаны между собой, переплетаются и перекрещиваются друг с другом, образуя запутанный лабиринт, для выхода из которого нет никакой ариадниной нити. «Каждый текст, — полагает Деррида, — есть машина с несколькими головами, читающими другие тексты». Интертекстуальность исключает возможность выделения первичного и оригинального Т., ибо у Т. нет начала и конца. В равной мере она не позволяет ставить вопрос об авторе и творце Т.

Для прояснения отношений между традиционным пониманием Т. и новым Кристева вводит понятия «гено-Т.» и «фено-Т». Первое из этих понятий обозначает глубинный уровень, на котором происходит порождение и сверхдетерминация фено-Т. Последние являются конкретными дискурсами и отдаленно напоминают традиционные Т. Барт предпочитает оперировать понятиями «произведение» и «Т.», называя первое традиционным, ньютоновским понятием, а второе — современным, эйнштейновским. Для произведения характерны линейность и необратимость построения, хронологическая или иная последовательность развития. Т. не имеет начала, центра и направленности, он предстает как «стереофоническая и стереографическая множественность означающих». Если метафорой произведения является живой организм, то метафорой Т. — сетка, ткань, паутина, он не растет и не развивается, а простирается. Сторонники новой концепции Т. расширяют поле его компетенции, включая в него не только литературу, но и всю культуру в целом, которая превращается в глобальный интертекст.

Барт Р. От произведения к тексту // Избр. работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994; Kristeva J. Semdiotike. Recherches pour semanalyse. Paris, 1969; Ricardou J. Nouveaux problemes du roman. Paris, 1978; Derrida J. Parages. Paris, 1986.

Д.А. Сияичев












ТЕЛЕЗИО (Telesio) Бернардино (1509—1588) — ит. натурфилософ эпохи Возрождения. Изучал философию, математику, физические науки в Падуанском ун-те, где получил докторскую степень (1535). Основал первое в Европе естественно-научное общество («Телезианская академия»), ставившее своей целью изучение законов природы на основе чувственного опыта и независимо от книжных авторитетов. Основное соч. Т. — «О природе вещей согласно ее собственным принципам» (1565, расширенное изд. 1586), где содержится критика схоластического аристотелизма и проводится мысль о необходимости подкрепления умозаключений опытными данными. Натурфилософское учение Т. принимает в качестве принципов пассивную материю и активные силы жара и холода, сухости и влажности. Материя пребывает в неизменном состоянии, тогда как между космическими силами идет вечная борьба, итогом которой явилось возникновение Солнца и Земли. Жизненный дух (spiritus) человека является той же материей, но утонченной, теплой и чувствительной; наряду с ним человек обладает бессмертной душой, вложенной в него Богом. Не будучи последовательным сенсуалистом и материалистом, Т., тем не менее, может считаться одним из предшественников этих направлений в философии Нового времени. Установка Т. на опытное познание была развита Т. Кампанеллой, Док. Бруно, Р. Декартом и Ф. Бэконом.

Горфункель А.Х. Философия эпохи Возрождения. М., 1980; Gentile G. Telesio. Bari, 1911; Troilo E.B. Telesio. Roma, 1924.











ТЕЛЕОЛОГИЯ (от греч. telos (teleos) — результат, цель и logos — слово, учение) — филос. учение об объяснении развития в мире с помощью конечных, целевых причин. В современной методологии рассматривается как принцип объяснения, дополняющий традиционную причинность причинами-целями. Корни телеологического подхода к действительности следует искать в тех теряющихся в глубокой древности антропоморфных представлениях, когда люди стали приписывать явлениям и процессам природы целесообразный характер своих действий и поведения. Возникшие позднее попытки объяснения целесообразности в природе и обществе с помощью принципов механистического детерминизма и причинности потерпели неудачу.

Уже в антич. философии предпринимаются усилия по объяснению процессов развития в живой природе и истории с помощью особых целевых причин. Принципы такого телеологического объяснения сформулировал Аристотель, который считал, что подобно тому, как деятельность человека содержит актуальную цель, так и явлениям природы присуща имманентная потенциальная цель, которая реализуется в процессе их развития. Эта цель и служит той внутренней причиной, благодаря которой происходит движение от низшей стадии к высшей и достигается конечный результат развития, или энтелехия. В большинстве случаев Аристотель рассматривал энтелехию как целевую причину, а телеологические объяснения считал дополнением причинных объяснений. В качестве логической формы телеологических объяснений он указывал на практический силлогизм, в посылках которого формулируются необходимые условия для осуществления цели, а в заключении — сама цель.

В Новое время телеологические взгляды пропагандировались защитниками идеи внешней целесообразности, устанавливаемой якобы Богом. В противовес им сторонники утилитарной целесообразности (X. Вольф) утверждали, что мир создан «ради целей человека». Дальнейшее развитие представления о целесообразности нашли в «Монадологии» Г.В. Лейбница, выдвинувшего принцип предустановленной гармонии, согласно которому гармония между монадами, или психологическими элементами мира, а тем самым и происходящими в нем явлениями, устанавливается благодаря божественному вмешательству. Именно такая гармония составляет основу целесообразности в мире. Сатирическое изображение подобной целесообразности в «этом лучшем из возможных миров» дал Вольтер в романе «Кандид, или Оптимизм».

И. Кант, сознавая ограниченность традиционного причинного объяснения явлений живой природы, начинает рассматривать целесообразность как дополнение к внешней причинности. Хотя такой подход можно рассматривать как возврат к т.зр. Аристотеля, для Канта «целесообразность природы есть особое априорное понятие, которое имеет свое происхождение исключительно в рефлектирующей способности суждения». Поэтому он отрицает объективное существование целей природы и рассматривает целесообразность как особый эвристический принцип познания.

С возникновением экспериментального изучения природы, началом которого стали исследования Г. Галилеем законов механического движения тел, на первый план выдвигаются исключительно причинные объяснения процессов природы, а телеологические постепенно сходят со сцены. С господством механистического мировоззрения галилеевская традиция в объяснении явлений, ориентирующаяся на принципы механистической причинности, одерживает победу над аристотелевской традицией, опирающейся на понятие цели. Ситуация в науке стала существенно меняться после проникновения в нее идеи развития. Эволюционная теория Ч. Дарвина в биологии и теории развития в социологии и др. общественных науках показали явную неприменимость принципов механической причинности к живой природе и обществу. В связи с этим в научном познании вновь пробуждается интерес ктелеологическим объяснениям. Прежде всего, он возникает у историков и социологов, которые сталкиваются с анализом целей, интенций и мотивов действий людей. Квазителеологические объяснения, основанные на приписывании целей живой природе, иногда предпринимались даже некоторыми биологами, хотя отвергались большинством ученых. В настоящее время телеологические объяснения рассматриваются как эвристические способы исследования и допускаются как вспомогательные и дополнительные объяснения, которые желательно со временем свести к объяснениям с помощью законов и причин явлений.

Кант И. Критика способности суждения // Соч.: В 6 т. М., 1966. Т. 5; Аристотель. Метафизика // Соч. М., 1975. Т. 1; Фролов И. Т. Жизнь и познание. М., 1981; Лейбниц Г.В. Монадология // Соч. М., 1984. Т. 3; Вригт Г.Х. Логико-философские исследования. М., 1986.

Г. И. Рузавин












ТЕЛО БЕЗ ОРГАНОВ (фр. corps sans organes). Впервые термин появляется у фр. поэта А. Арто, близкого к сюрреализму и группе Дада, развивавшего идеи нового театра, «театра жестокости». Идея «театра жестокости» солидарна с мифом о достижении пределов сценического выражения страсти; человеческое тело (актерское прежде всего) должно выражать себя в движениях, которые не были бы предопределены организацией органов, были бы не органичными и органоподобными, а творимыми. Наши тела — это организмы, а не тела. «Тело есть тело, оно одно, ему нет нужды в органах, тело не организм, организмы — враги тела, все, что мы делаем, происходит само по себе, без помоши какого-либо органа, всякий орган — паразит...» Как одолеть «организмы» и освободить сокрытые и подавленные в них силы жизни? Возможно ли освобождение реальности жизни от тел-организмов, возможно ли то, что Арто называл развоплощением реальности (decorporisation de realite)? Может ли быть новый современный театр местом развоплощения угнетаемых и подавляемых тел жизни?

Определение. Т. без о. является прежде всего аналогом тел движения: протоплазматичес-кая субстанция (В. Райх, С. Эйзенштейн), космическая плоть (Д. Лоуренс), гротескная телесность (М. Бахтин), танцующее тело (Ф.Ницше, П. Валери), тело эвритмическое или эфирное (Р. Штейнер, А. Белый, М. Чехов). Сильная эмоциогенная ситуация, шок или подъем чувств создают движение, которое направляется «против организма» и нашего Я-чувства (чувства психоматической и осознаваемой идентичности). В сущности, Т. без о. может быть приравнено к «первичной материи» становления, энергии (таковы тела «чистой страсти»: тела экстатические, сомнамбулические, шизо-тела, тела световые, ритмические (танцующие), сновидные, истерические, садистские или мазохистские и т.п.). Его «субъективным» аналогом является состояние, которое испытывает танцор, достигший в движении чувства ритмической полноты собственного тела.

Понятие Т. без о. вводится в современную филос. мысль Ж. Делёзом и Ф. Гваттари в таких работах, как «Анти-Эдип. Капитализм и шизофрения» (Anti-Edipe, 1972), «Кафка» (Kafka. Pour une litterature mineure, 1975), «Ризома» (Rhizome, 1976), «Тысяча поверхностей» (Mille plateaux, 1980). Т. без о. — не это или др. тело, не мое тело, но и не тело-объект; если оно и существует, то по др. сторону от общепринятого представления о телесной реальности. Нельзя говорить о его автономии, использовать по отношению к нему выражение «образ тела». Т. без о. вне собственного образа и телесной схемы (пространственно-временных и топологических координат), вне анатомии и психопатического единства.

Два плана существования Т. без о.: план имманенции и план консистенции. В одном случае, когда обсуждается план имманенции, мы говорим о «широте» (latitude) или, точнее, о форме широты интенсивного существования тела, ибо оно живет посредством интенсивных состояний, аффектов, в них оно проявляется (Т. без о. может быть только аффектированным или аффектирующим). Под формой широты следует понимать длительность интенсивности (понижение/повышение), которая, изменяясь по степени, не утрачивает своей формы. Когда обсуждают план консистенции, то говорят о долготе (longitudo) или форме долготы так, как если бы говорили о степенях плотности той или иной материальной формы, и поэтому здесь важны спинозистские различия тел по их медленности и быстроте, покою и д в иже н и ю, и не столько отдельных тел, сколько самих «элементов», «частей», «органов», «атомов» любых материальных или «живых» тел. Один план действует в др. Быстрота и медленность — экстенсивные по своей природе — указывают не только на видимую быстроту и медленность тел, они не имеют ничего общего с видимыми проявлениями быстроты и медленности с позиции неподвижного наблюдателя; их экстенсивность определяется интенсивностью, степенями интенсивности, — тем, что Делёз и Гваттари называют «неоформленными элементами материи». Неуместно и представление Т. без о. как об имеющем «место» во времени и пространстве. Т. без о. «промежуточно», потому что оно абстрактно, ибо не является ни проекцией, ни калькой, но принципом сцепления в одной уникальной карте гетерогенных и всегда микроскопических элементов («частичных объектов») становящейся «материи».

Делёз и Гваттари в своих работах практикуют составление такого рода микроскопических карт для любых сложных социальных объектов: для семьи, бессознательного, живописного или литературного произведения, политики или экономики. Т. без о. — это карта, и естественно, как и всякая карта, она несет с собой некоторые принципы организации, которые также нужно объяснять. В противном случае, т.е. в силу недостаточности «объяснений», приходится принимать понятие Т. без о. за метафору и, что еще более запутывает, видеть в нем некий новый, метафизический образ «тела Бога».

Спиноза Б. Избр. произв.: В 2 т. М., 1957; Ницше Ф. Соч.: В2т. М., 1990; Арто А. Театр и его двойник. М., 1993; Фуко М. Theatrum Philosophicum. M; Екатеринбург, 1998; Он же. Что такое философия? СПб., 1998; Deleuze С.. Guattari F. Anti-Oedipe. Paris, 1973; Deleuze О., Guattari F. Kafka. Paris, 1975; Deleuze G., Guattari F. Mille Plateux. Paris, 1980; Deleuze G. Francis Bacon: logique de la sensation. 2 vol. Paris, 1981.

B.A. Подорога













ТЕМАТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ — способ исследования и объяснения истории науки посредством выявления глубинных устойчивых структур, которые воспроизводятся при научно-теоретических изменениях и которые объединяют внешние несоизмеримые и конфронтирующие друг с другом теории. Введен в историю и философию науки Дж. Холтоном в качестве дополнения к стандартному анализу научного знания, который ограничивается гл. обр. эмпирическим и аналитическим содержанием. Ключевым понятием Т. а. является термин «тема», который используется в трех различных аспектах: тематических понятий, гипотез и методологий. Холтон не дает развернутого и достаточно концептуального разъяснения понятия «тема», и большинство тем определяет индуктивно — через перечисление оппозиций (дублетов), напр.: эволюция и регресс, редукционизм и холлизм, атомизм и концептуализм. Отсутствие четкого теоретического критерия при определении того, что можно отнести к темам, представляет собой одно из уязвимых мест концепции (впрочем, аналогичный недостаток свойствен и др., отдаленно родственным концепциям — «парадигмы» Т. Куна, «исследовательские программы» И. Лакатоса). Т. а. призван обнаружить неявные, скрытые предпосылки, или, точнее, эвристические правила, определяющие постановку вопроса, программу исследований, способ решения фундаментальных проблем, основу «квазиэстетических суждений», выражающих личную оценку, индивидуальное предпочтение, отдаваемое ученым той или иной гипотезе, проблеме, теории и т.д. Темы являются, т.о., источником оригинальной индукции, связанной с критериями предварительного выбора, которые неизбежны в научных решениях. Сам Холтон отмечает, что его отношение к проблеме идентификации тематических элементов в чем-то аналогично подходам фольклориста или антрополога, выявляющих в эпических преданиях глубинные тематические структуры и повторы. В целом тематические структуры мышления практически не меняются во времени и пространстве, и всего их можно насчитать, как полагает Холтон, не более сотни. Появление новой темы — событие крайне редкое. Творческая роль Т. а. раскрывается, в частности, на примере модели построения научной теории А. Эйнштейном. Специфика его подхода состояла в том, что, отвергая индукцию, он не видел логического пути, ведущего от лабиринта чувственных данных к общим принципам теории, и допускал разрыв между теорией и эмпирическим базисом, который заполняла интуиция. Условия индуктивного процесса таковы, что есть право совершить прыжок, но нет права совершить прыжок наугад. В этом случае Т. а. ученого отводится роль интеллектуального фильтра, налагаемого на воображение ученого при выборе допустимых понятий и гипотез. Процесс борьбы между темой и ее антитемами, воплощенными в соответствующих теориях, является одним из мощных стимуляторов научного творчества. Сильное влияние, оказываемое определенными темами на ученого, позволяет объяснить его приверженность к некоторой т.зр., которая может в значительной мере расходиться с общепринятыми учениями и эмпирическими данными. Тематические компоненты, используемые в науке, в значительной степени являются имплицитными. Их присутствие наиболее заметно лишь в период созревания науки, когда еще не выработана сложная структура из гипотез, ведущих от фактов к предельным тематическим обобщениям. Основу Т. а. составляет важная для современной культуры идея единства естственно-научного и гуманитарного знания. Холтон считает, что жалобы на разобщенность науки с др. компонентами культуры являются следствием упрощенных представлений о том, что наука делается только в условиях плоскости, ограниченной гл. обр. эмпирическим и аналитическим содержанием и не включает в себя предпочтения, эстетические элементы, превалирующие в трудах ученого или художника. Несомненно, однако, что область тем не ограничивается наукой, они приходят, скорее, из др. областей духовной жизни, предполагающих общую способность к воображению.

Холтон Дж. Тематический анализ науки. М., 1981; Он же. Что такое «антинаука» // Вопросы философии. 1992. № 2; Holton J. Thematic Origins of Scientific Thought. From Kepler to Einstein. Cambridge (Mass.), 1973; Holton J. The Scientific Imagination: Case Studies. Cambridge (Mass.), 1978.

B.C. Черняк










ТЕННИС (Tonnies) Фердинанд (1855—1936) — нем. философ и социолог. Главный труд Т. — «Общность и общество» (1887). Т. подразделяет социологию на «общую» и «специальную». Первая изучает формы существования людей, общие с формами жизни социальных животных, вторая — человеческую социальность. «Специальная» социология подразделяется на «чистую» (теоретическую), «эмпирическую» и «прикладную». В основе человеческой социальности, по Т., лежит воля. Социальная связанность возникает, когда люди находятся в состоянии «взаимоутверждения». Т. различает два типа воли — «сущностную» и «избирательную». В первом воля преобладает над мышлением, во втором — мышление над волей. Два типа воли конституируют два главных типа социальной связанности — общностную и общественную. «Все виды связанности, в которых преобладает сущностная воля, я называю общностью, а все те, которые формируются посредством избирательной воли или существенно ею обусловлены, — обществом...» Отношения между людьми в общности основаны на взаимном знакомстве и знании друг друга, симпатии и бессознательном доверии, для них характерны близость, открытость, искренность и глубина чувств, взаимовыручка и т.п. К эмпирическим формам общности Т. относит семейное родство, соседство и дружбу, общностные связи типичны также для первобытных общин, общин первых христиан, крестьянских товариществ, рабочих артелей и т.п. Разного рода общности — семьи, роды, кланы, деревенские, соседские, религиозные общины и т.д. — образуют базис любого конкретно-исторического общества. Общественные социальные связи как бы надстраиваются над общностными. Общество — это социальная связь между чужими, незнакомыми и не знающими друг друга людьми, оно основано на взаимном недоверии и договоре и во многом противоположно общности. Концепция Т. оказала большое влияние на нем. социологию. С 1920-х гг. антитеза Т. «общность — общество» стала универсальной мыслительной схемой для критики современности на базе противопоставления культуры и цивилизации, естественно-органического и искусственно-механического (технического). Взгляды Т. получили распространение и в США, где их восприняли Р. Парк и его коллеги из чикагской школы, а также Т. Парсонс и его последователи. Влияние идей Т. ощутимо и по сей день, напр. в «теории коммунитарной солидарности», или «коммунитаризме».

Gemeinschaft und Gesellschaft. 3. Aufl. Berlin, 1920; Ein-fuhrung in die Soziologie. Stuttgart, 1965; New Evaluation. Essays and Documents. Leiden, 1973.













ТЕОДИЦЕЯ (греч. theos — Бог и dike — справедливость) — «оправдание Бога», общее обозначение религиозно-филос. доктрин, стремящихся согласовать идею «благого» и «разумного» божественного управления миром с наличием мирового зла, «оправдать» это управление перед лицом темных сторон бытия. Термин введен Г.В. Лейбницем в одноименном трактате (1710).

Исторические формы Т. целесообразно рассматривать в свете идеи о расширении «ответственности» Бога за мировое бытие. Так, в политеизме, особенно в его первобытно-анимистических формах или в греко-рим. мифологии, наличие множества богов ограничивает личную ответственность каждого из них, а их постоянные раздоры отодвигают на задний план мысль об их общей ответственности. Однако и от таких божеств можно требовать того же, что и от любого старейшины и судьи, т.е. справедливого распределения наград и наказаний. Поэтому первая и самая общая форма критики божественного «управления» миром есть вопрос: почему дурным хорошо, а хорошим дурно? Наиболее примитивная форма Т.: в конце концов хорошему будет хорошо, а дурному — дурно. Новый вопрос: когда же наступит это «в конце концов»? Вот добрый умер в безнадежности, а злой — в безнаказанности: где обещанная справедливость? Выводя перспективу возмездия за зло из ограниченных пределов жизни одного человека в бесконечные дали времени, Т. относила возмездие не к индивиду, а ко всему роду в целом (что представлялось справедливым с т.зр. патриархальной морали). Однако этот ход мысли перестал удовлетворять, когда идея личной ответственности восторжествовала над безличными родовыми связями: новые формы Т. апеллируют уже не к вечности рода, а к вечности индивида в перспективе эсхатологии. Таковы учения о перерождении у орфиков, в брахманизме, буддизме и т.д., предполагающие причинно-следственную связь между заслугами и винами предыдущей жизни и обстоятельствами последующего рождения (см.: Карма, Сансара), и доктрина о возмездии за гробом, характерная для др.-егип. религии, позднего иудаизма, особенно для христианства и ислама, однако играющая роль и в различных политеистических верованиях, в буддизме махаяны и т.п. У представителей антич. идеализма миропонимание богов заранее ограничено предвечным началом — косной материей, которая сопротивляется устрашающей силе духа и ответственна за мировое несовершенство. Этот выход, однако, невозможен для библейского теизма с его учением о создании мира из ничего и о безусловной власти Бога над своим созданием: если полновластная воля Бога предопределяет все события, в т.ч. и все акты человеческого выбора, то не есть ли всякая вина — вина Бога? Концепция предопределения в исламе и у Кальвина в христианстве не оставляет места для логически построенной Т.; последняя развивалась исходя из принципа свободы воли: свобода сотворенных Богом ангелов и людей для своей полноты включает возможность морального зла, в свою очередь порождающего зло физическое. Эта аргументация составляет основу христианской Т. от новозаветных текстов до религиозной философии 20 в. (напр., у Н.А. Бердяева). Менее специфична для теизма эстетико-космологическая Т., утверждающая, что частные недостатки мироздания, запланированные художническим расчетом Бога, усиливают совершенство целого. Этот тип Т. (или космодицеи — «оправдания мира») встречается уже у Плотина и доведен до предельной систематичности у Лейбница: наилучший из возможных миров есть мир с наибольшим разнообразием ступеней совершенства существ; Бог, по «благости» своей желающий наилучшего мира, не желает зла, но допускает его постольку, поскольку без него не может осуществиться желаемое разнообразие. Т. была подвергнута критике многими мыслителями Нового времени. П.А. Гольбах опроверг аргументы Т. в «Системе природы» (1770). Оценка Лейбницем данного мира как наилучшего была высмеяна Вольтером в романе «Кандид, или Оптимизм» (1759), а растворение мук и вины индивида в гармонии мирового целого отвергнуто Ф.М. Достоевским в «Братьях Карамазовых».









«ТЕОДИЦЕЯ» (полное название «Опыты теодицеи о благости Божией, свободе человека и происхождении зла») — соч. Г.В. Лейбница, написанное около 1710, в котором разрабатываются основные принципы «естественной теологии». В задачи «Т.» входит оправдание Бога в Его благости и всемогуществе в связи с существованием зла в мире. В «Предварительном рассуждении» Лейбниц, полемизируя с П. Бейлем, обосновывает согласие веры и разума. Положения христианской веры оказываются не противоречащими разуму, но «сверхразумными». Истины разума и откровения предстают как разновидности всеобщего разума Бога. Это дает возможность такого филос. объяснения существования зла, которое не только совместило бы с ним совершенство Бога и мира, но даже включило бы зло как необходимый элемент совершенства целого. Лейбниц различает три разновидности зла: метафизическое, физическое и моральное. Метафизическое зло состоит в простом несовершенстве, физическое — в страдании, моральное — в грехе. В соответствии с этим строится композиция работы. В 1-й части исследуются общие вопросы теодицеи, во второй — проблема оправдания морального зла, в 3-й — зла физического. Важным моментом теодицеи становится представление о нашем мире как наилучшем из возможных. Мир как совершенное целое может включать элементы, которые вне контекста целостности выглядят несовершенными. Всякое создание по своему существу ограниченно, и эта ограниченность заключает в себе причину «метафизического зла», которое само по себе необходимо. Зло по своей природе относится к добру как несовершенное к совершенному, возникает как недостаток или отсутствие добра. В своей высшей форме различие между добром и злом — это различие между абсолютной реальностью и абсолютным ничто, в действительности — различие между большим и меньшим совершенством. Зло подчинено добру, не может препятствовать совершенству целого. Зло оказывается негативным условием добра, средством его достижения, основой действительного мира как наилучшего.

Тем самым разрешается и вопрос об отношении Бога ко злу. Для Бейля неспособность Бога воспрепятствовать мировому злу была свидетельством против его всемогущества. Лейбниц полагает, что Бейль забывает о мудрости Бога, разрушая единство в Святой Троице могущества, разума (мудрости) и воли (любви). Бог желает только совершенного, но, создавая его, действует под влиянием логических условий («Он не творец собственного ума»), содержащих несовершенство. Бог не желает зла, а только допускает его.

В вопросе о соотношении божественного предопределения и свободы воли Лейбниц различает понятие судьбы и необходимости. Необходимость может быть метафизической (абсолютной), физической и моральной. Абсолютная свобода доступна только Богу, свобода человека возможна, поскольку он, будучи высшей из земных монад, способен к самопознанию и самоопределению в гармонии со всеми видами необходимости.

«Т.» впервые издана в Амстердаме в 1710 на фр. яз. Рус. перевод в жур. «Вера и разум», 1888—1892, последнее издание в 4-м томе сочинений Лейбница (М., 1989).
Фишер К. История новой философии. СПб., 1905. Т. 3; Jalabert J. Le Dieu de Leibniz. Paris, 1960.

C.A. Коначева










ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ И ЭМПИРИЧЕСКОЕ

ТЕОЛОГИЯ, богословие (греч. theos — Бог и logos — слово, учение) — спекулятивное учение о Боге, основывающееся на Откровении, т.е. божественном Слове, запечатленном в сакральных текстах теистических религий (в иудаизме — Торой, в христианстве — Библией, в исламе — Кораном). Термин «Т.» появился в антич. Греции и первоначально обозначал мифы о богах, эпические сказания, пророчества, трагедии. Исторически Т. формировалась как способ рационального осмысления и защиты («апологии») понимания «слова Божьего», присущего данному вероисповеданию, в борьбе с «ложными» религиями (прежде всего язычеством) или внутренними «ересями», сектами, толками.

Иными словами, теолог осознавал и стремился представить собственную веру как высшую универсальную истину, обосновать соответствующие ей культ, нормы и правила жизни, а поэтому нуждался в использовании развитого филос. категориального аппарата (платонизма, аристотелизма, неоплатонизма и др.). Однако конфессиональная Т., защищающая данную конкретную религию, неизбежно вступала в трения с философией, развивающейся на автономной основе, и к 13—14 вв. их исторические пути расходятся (см.: Философия религии).

«Классическая» Т. пытается решить, в сущности, неразрешимую задачу: ответить на знаменитый вопрос Тертуллиана: «Что общего между Афинами и Иерусалимом?», или, говоря точнее, логически обосновать его собственный вердикт: «Философы только стремятся к истине... христиане же владеют ею». Речь, т.о., идет о том, чтобы сочетать, с одной стороны, непререкаемую, сверхрациональную «истину откровения» и, с др. — рационально осмысленную, открытую для изменений истину философии. Иными словами: либо у христианина есть непосредственное знание о Боге, которое невозможно адекватно выразить на языке слов и образов, либо же, напротив, понимание Бога доступно человеческому разуму. Эта антитеза «богооткровенной Т. и естественной Т.» проходит через всю историю теизма и принимает различные формы: катастрофической Т. и апофатической Т., мистицизма и рационализма, фундаментализма и модернизма, спекулятивной Т. и практической Т. и т.д.

Если же учесть, что для верующего Т. — не просто абстрактные рассуждения о Боге, но прежде всего «искание лика Божьего», путь к достижению личностного контакта с ним (напомним о четко обозначенном Б. Паскалем различии между «Богом Авраама, Исаака и Иакова» и «Богом философов»), то нетрудно представить себе, какое бесчисленное множество религиозных объединений и, соответственно, богословских концепций возникло за тысячелетия существования теизма. При этом важно иметь в виду следующее. Различные представления о соотношении элементов этих двух полюсов (богооткровенной и человеческой истины) каждый раз не только определялись внутренней логикой развития теологической мысли, но в предельно обобщенной, символической форме выражали глубокие противоречия социально-политической и духовной жизни данного времени и общества. Отсюда и те существенные расхождения между католическими, православными и протестантскими богословами (не говоря уже о бесчисленных «ересях» и сектах) относительно священных книг, образа Творца, путей спасения, соотношения божественного предопределения и «свободы воли» человека, отношения к данным науки и духовному опыту «старцев» и «святых», к догматизму традиционной ортодоксии, в конце концов, к самой правомерности существования Т. как рационалистической дисциплины. При этом в истории постоянно повторялись дискуссии по ключевым проблемам Т. (напр., Августина против Пелагия — 5 в., Эразма против М. Лютера — 16 в., Р. Нибур против У. Раушенбуша и т.п.); оживали древние, казалось бы, безвозвратно ушедшие в прошлое богословские доктрины и вероисповедания. Так, после господства в 19 в. либеральной протестантской теологии, в нач. 20 в. широкое влияние обрела диалектическая Т., или неоортодоксия, основывающаяся на идеях основоположников протестантизма, отвергавших всякие попытки вписать «богооткровенную» истину в контекст светской мысли.

В настоящее время наблюдается удивительное многообразие религиозных объединений, церквей и теологических доктрин, многие из которых возникли в 20 в. (напр., протестантские: Т. процесса, Т. надежды, Т. «смерти Бога», секулярная Т., даже «Т. смерти теологии» и др.). Схожие тенденции наблюдаются и в католицизме (т.н. аджорнаменто, «Т. революции», «Т. освобождения»), и, хотя и в наименьшей мере, в православии — наиболее консервативной разновидности христианства. Одновременно возрастает интерес к внеконфессиональной Т., свободной от церковных ограничений и, особенно в исламском мире, все агрессивнее проявляет себя фундаментализм.

Аверинцев С.С. Теология // Философская энциклопедия. М., 1970. Т. 5; Он же. Поэтика раниевизантийской литературы. М., 1997; Майоров Г.Г. Формирование средневековой философии. М., 1979; Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. М., 1990; Лосскии В. Н. Очерк мистического богословия восточной церкви. Догматическое богословие. М., 1991; Булгаков СИ. Свет невечерний. Созерцания и умозрения. М., 1994; Маритен Ж. Философ в мире. М., 1994; Лютер М. Избр. произв. СПб., 1994; Всемирное писание. Сравнительная антология священных текстов. М., 1995; Жильсон Э. Философ и теология. М., 1995; Коплстон Ч.Ф. История средневековой философии. М., 1997; Кальвин Ж. Наставление в христианской вере: В 3 т. М., 1997—1999; Лёзов СВ. Попытка понимания // Избр. работы. М.; СПб., 1999.

Л.Н. Митрохин












ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ И ЭМПИРИЧЕСКОЕ — принятое в философии науки разделение научного знания и методов науки на два уровня. К эмпирическим методам познания относят наблюдение, измерение и эксперимент; знание, полученное посредством этих методов, называют эмпирическим. Во всех эмпирических процедурах присутствует чувственное восприятие, поэтому эмпирическое знание — это знание о чувственно воспринимаемых объектах и свойствах. Теоретическими методами познания служат гипотетико-дедуктивный метод, моделирование, аксиоматический метод, формализация и т.д. Особенностью теоретического знания является то, что это знание непосредственно относится к идеализированным, абстрактным объектам, представляющим в чистом виде глубинные, существенные стороны и свойства изучаемых объектов. Поэтому применение теоретического знания к чувственно воспринимаемым объектам порой вызывает трудности и требует специальных средств.

Позитивизм, господствовавший в философии науки до сер. 1950-х гг., стремился провести резкую границу между эмпирическим и теоретическим знанием. Только эмпирическое знание, истинность которого удостоверяется наблюдением и экспериментом, считалось надежным и достоверным. Теоретическое знание, по мнению позитивистов, гораздо более сомнительно, изменчиво и имеет в основном инструментальную функцию: помогает увеличивать число твердых эмпирических истин. К кон. 20 в. большинство философов науки отказалось от резкого разграничения эмпирического и теоретического знания. В реальном процессе познания эти два уровня неразрывно переплетены и даже наблюдение и эксперимент опираются на теоретические предпосылки.

Швырев B.C. Теоретическое и эмпирическое в научном познании. М., 1978; Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998.












ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ — мышление, не ведущее непосредственно к практическому действию. Т. м. противопоставляется практическому мышлению, заключением которого является, по выражению Аристотеля, поступок. Т. м. руководствуется особой установкой и всегда связано с созданием специфического «теоретического мира» и проведением достаточно отчетливой границы между ним и реальным миром.

Различение Т. м. и практического мышления имеет давнюю традицию. Уже Аристотель различал созерцательную (теоретическую) мысль, ориентированную на поиск истины, и мысль, направляющую поведение, созидание, творчество. Э. Гуссерль пишет, что, следуя теоретической установке, «человек начинает отличать представление о мире от реального мира, и для него встает новый вопрос — вопрос об истине, ...об истине самой по себе»; такая установка придает ученому «стойкую решимость посвятить всю свою дальнейшую жизнь, осмыслив ее как универсальную жизнь, делу теории, чтобы отныне строить теоретическое знание на теоретическом знании». Интерес Т. м. не сводится, т.о., к вопросу «Что я могу знать?», но включает также вопрос «Что я должен делать?» в той мере, в какой ответом на него не является конкретное действие.

Иначе разграничивал Т. м. и практическое мышление И. Кант, согласно которому разум, выступая в своих практических функциях (как «практический разум»), дает человеку «законы свободы», т.е. моральные принципы, делающие его независимым в своем поведении от «механизма» природы и конечных условий эмпирического существования. Практический разум имеет дело с проблемами этики и включает «все, что возможно посредством свободы или благодаря ей». Кант утверждал главенство практического разума над теоретическим. Истолкование практического разума как мышления, имеющего дело с сознательным решением и действием, получило дальнейшее развитие в классической нем. философии (И.Г. Фихте, Ф.В.Й. Шеллинг, Г.В.Ф. Гегель). Противопоставление «теоретического» вопроса об устройстве мира и «практического» вопроса о направлении человеческой деятельности послужило одной из предпосылок характерного для нач. 20 в. неоправданно резкого противопоставления «есть» и «должен», «теоретического» и «практического» знания и исключения этики, теории права и др. наук, имеющих дело с долженствованием, из сферы Т. м.

В последние десятилетия 20 в. кантовская традиция в истолковании Т.м. отходит на задний план, уступая место аристотелевской традиции, включающей рассуждения о моральном и ином долге в компетенцию Т. м. (см.: Высказывание, «Юма принцип»).












ТЕОРИЯ (от греч. theoria — рассмотрение, исследование) — совокупность высказываний, замкнутых относительно логического следования. Такое предельно общее и наиболее абстрактное определение Т. дает логика. С логической т.зр. теорией можно назвать любое высказывание, рассматриваемое вместе с его логическими следствиями. Напр., из высказывания «Сегодня вторник» следуют такие: «Завтра будет среда», «Вчера был понедельник», «Сегодня — третий день недели» и т.п., поэтому данное высказывание вместе с перечисленными следствиями можно назвать Т. Столь широкое определение термина «Т.» может показаться несколько необычным, однако оно вполне соответствует обыденному употреблению этого слова. Напр., в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» Воланд говорит отрезанной голове Берлиоза: «...ваша теория и солидна, и остроумна. Впрочем, ведь все теории стоят одна задругой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере». Неясное и расплывчатое употребление слова «Т.» в повседневном языке и выражает логическое определение данного термина. Чтобы сделать его более точным, нужно указать по меньшей мере, какой именно логической системой мы пользуемся при выводе следствий.

Расева Е., Сикорский Р. Математика метаматематики. М., 1972.
















ТЕОРИЯ НАУЧНАЯ — наиболее развитая форма организации научного знания, дающая целостное представление о закономерностях и существенных связях изучаемой области действительности. Примерами Т.н. являются классическая механика И. Ньютона, корпускулярная и волновая теории света, теория биологической эволюции Ч. Дарвина, электромагнитная теория Дж.К. Максвелла, специальная теория относительности, хромосомная теория наследственности и т.п.

Наука включает в себя описания фактов и экспериментальных данных, гипотезы и законы, классификационные схемы и т.п., однако только Т.н. объединяет весь материал науки в целостное и обозримое знание о мире. Ясно, что для построения Т.н. предварительно должен быть накоплен определенный материал об исследуемых объектах и явлениях, поэтому теории появляются на достаточно зрелой стадии развития научной дисциплины. В течение тысячелетий человечество было знакомо с электрическими явлениями, однако первые Т.н. электричества появились лишь в сер. 18 в. На первых порах, как правило, создаются описательные теории, дающие лишь систематическое описание и классификацию исследуемых объектов. В течение длительного времени теории биологии, включая теории эволюции Жана Батиста Ламарка и Дарвина, были описательными: они описывали и классифицировали виды растений и животных и их происхождение; таблица химических элементов Д. Менделеева представляла собой систематическое описание и классификацию элементов. И это вполне естественно. Приступая к изучению некоторой области явлений, ученые должны сначала описать эти явления, выделить их признаки, классифицировать их по группам. Лишь после этого становится возможным более глубокое исследование по выявлению причинных связей и открытию законов.

Высшей формой развития науки считается объяснительная теория, дающая не только описание, но и объяснение изучаемых явлений. К построению именно таких теорий стремится каждая научная дисциплина. Иногда в наличии подобных теорий видят существенный признак зрелости науки: дисциплина может считаться подлинно научной только тогда, когда в ней появляются объяснительные теории.

Объяснительная теория имеет гипотетико-дедуктивную структуру. Основанием Т.н. служит набор исходных понятий (величин) и фундаментальных принципов (постулатов, законов), включающих только исходные понятия. Именно этот базис фиксирует тот угол зрения, под которым рассматривается реальность, задает ту область, которую охватывает теория. Исходные понятия и принципы выражают основные, наиболее фундаментальные связи и отношения изучаемой области, которыми определяются все остальные ее явления. Так, основанием классической механики являются понятия материальной точки, силы, скорости и три закона динамики; в основе электродинамики Максвелла лежат его уравнения, связывающие определенными соотношениями основные величины этой теории; специальная теория относительности опирается на уравнения А. Эйнштейна и т.д.

Со времен Евклида дедуктивно-аксиоматическое построение знания считалось образцовым. Объяснительные теории следуют этому образцу. Однако если Евклид и многие ученые после него полагали, что исходные положения теоретической системы представляют собой самоочевидные истины, то современные ученые понимают, что такие истины найти нелегко, и постулаты их теорий служат не более чем предположениями о глубинных причинах явлений. История науки дала достаточно много свидетельств наших заблуждений, поэтому основоположения объяснительной теории рассматриваются как гипотезы, истинность которых еще нуждается в доказательстве. Менее фундаментальные законы изучаемой области дедуктивно выводятся из основоположений теории. Поэтому-то объяснительная теория и называется «гипотетико-дедуктивной».

Исходные понятия и принципы Т.н. относятся непосредственно не к реальным вещам и событиям, а к некоторым абстрактным объектам, в совокупности образующим идеализированный объект теории. В классической механике им является система материальных точек; в молекулярно-кинетической теории — множество замкнутых в определенном объеме хаотически соударяющихся молекул, представляемых в виде абсолютно упругих шариков, и т.п. Эти объекты не существуют сами по себе в реальности, они являются мысленными, воображаемыми объектами. Однако идеализированный объект теории имеет определенное отношение к реальным вещам и явлениям: он отображает некоторые абстрагированные от них или идеализированные свойства реальных вещей. Таковы абсолютно твердое или абсолютно черное тело; совершенное зеркало; идеальный газ и т.п. Заменяя реальные вещи идеализированными объектами, ученые отвлекаются от второстепенных, несущественных свойств и связей реального мира и выделяют в чистом виде то, что представляется им наиболее важным. Идеализированный объект теории намного проще реальных предметов, но именно это позволяет дать его точное математическое описание. Когда астроном исследует движение планет вокруг Солнца, он отвлекается от того, что планеты — это целые миры, имеющие богатый химический состав, атмосферу, ядро и т.п., и рассматривает их как просто материальные точки, характеризуемые лишь массой, расстоянием от Солнца и импульсом, но как раз благодаря этому упрощению он и получает возможность описать их движение в строгих математических уравнениях.

Идеализированный объект Т.н. служит для теоретической интерпретации ее исходных понятий и принципов. Понятия и утверждения Т.н. имеют только то значение, которое придает им идеализированный объект. Это объясняет, почему их нельзя прямо соотносить с реальными вещами и процессами.

В исходный базис Т.н. включают также определенную логику — набор правил вывода и математический аппарат. Конечно, в большинстве случаев в качестве логики Т.н. используется обычная классическая двузначная логика, однако в некоторых теориях, напр. в квантовой механике, порой обращаются к трехзначной или вероятностной логике. Т.н. отличаются также используемыми в них математическими средствами. Т.о., основание гипотетико-дедуктивной теории включает в себя набор исходных понятий и принципов, идеализированный объект, служащий для их теоретической интерпретации, и логико-математический аппарат. Из этого основания дедуктивным путем получаются все др. утверждения Т.н. — законы меньшей степени общности. Ясно, что и эти утверждения говорят об идеализированном объекте.

Вопрос о том, включаются ли в Т.н. эмпирические данные, результаты наблюдений и экспериментов, факты, пока остается открытым. По мнению одних исследователей, факты, открытые благодаря теории и объясняемые ею, должны включаться в теорию. По мнению др., факты и экспериментальные данные лежат вне Т.н. и связь между теорией и фактами осуществляется посредством особых правил эмпирической интерпретации. С помощью таких правил происходит перевод утверждений теории на эмпирический язык, что позволяет проверить их с помощью эмпирических методов исследования.

К основным функциям Т.н. относят описание, объяснение и предсказание. Т.н. дает описание некоторой области явлений, определенных объектов, к.-л. аспектов действительности. В силу этого Т.н. может оказаться истинной или ложной, т.е. описывать реальность адекватно или искаженно. Т.н. должна объяснять известные факты, указывая на те существенные связи, которые лежат в их основе. Наконец, Т.н. предсказывает новые, еще не известные факты: явления, эффекты, свойства предметов и т.п. Обнаружение предсказанных Т.н. фактов служит подтверждением ее плодотворности и истинности. Расхождение между теорией и фактами или обнаружение внутренних противоречий в теории дает импульс к ее изменению — к уточнению ее идеализированного объекта, к пересмотру, уточнению, изменению ее отдельных положений, вспомогательных гипотез и т.п. В отдельных случаях эти расхождения приводят ученых к отказу от теории и к замене ее новой теорией.

Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998; Стёпин B.C. Теоретическое знание. М., 2000.

А.Л. Никифоров














ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ, Гносеология (от греч. gno-sis — знание, logos — слово, понятие), Эпистемолог и я (от греч. episteme — знание) — раздел философии, исследующий природу человеческого познания, его источники и предпосылки, отношение знания к предмету познания, условия достоверности и истинности знания.

Первый вопрос, с которым сталкивается Т.п., это вопрос о познаваемости мира: способен ли человек узнать, каков на самом деле окружающий его мир? На первый взгляд этот вопрос может показаться бессмысленным, ибо опыт на каждом шагу убеждает нас в том, что окружающие нас предметы таковы, какими мы их себе представляем. Однако тот же повседневный опыт говорит нам, что иногда мы способны ошибаться: только что купленная зажигалка не загорается, респектабельный джентльмен вдруг оказывается мошенником и т.п. Но если порой мы ошибаемся в своих представлениях о вещах и явлениях, то естественно возникает вопрос: а можем ли мы вообще быть уверенными в своих знаниях о мире? Практически все философы склонялись к тому, что человек способен получить истинное знание о мире. Хотя еще представители антич. скептицизма отрицали возможность достижения достоверного знания и полагали, что люди вынуждены довольствоваться изменчивыми и субъективными мнениями. В Новое время Д. Юм и И. Кант разработали учение, получившее название «агностицизм», согласно которому человек способен познавать лишь свои чувственные восприятия, но поскольку невозможно соотнести мир чувственного восприятия с внешним миром, то мы никогда не узнаем, каков мир на самом деле, т.е. мир сам по себе непознаваем. В 20 в. элементы агностицизма отчетливо проявились и во взглядах логических позитивистов, и в концепции К. Поппера, который полагал, что истинное знание недостижимо и единственное, на что мы способны, — это выявить и отбросить ложь в своих представлениях о мире.

От решения вопроса о познаваемости мира в значительной мере зависит и понимание природы человеческого знания. Знание есть результат процесса познания, выраженный в языке в понятиях, утверждениях, теориях. Но что они собой представляют в их отношении к реальности? Философы, признающие познаваемость мира, истолковывают знание как образ, модель, описание вещей и явлений. Конечно, картина мира, создаваемая человеком, содержит искажения, ошибки, она никогда не бывает полной и завершенной, однако это — отображение, предполагающее некоторое сходство с отображаемым. В 20 в. эту позицию защищали марксизм и научный реализм. Агностицизм же нашел выражение в теории символов Г. Гельмгольца, согласно которой знание есть не образ, а символ реальности, не имеющий с ней никакого сходства; в конвенционализме А. Пуанкаре, с т.зр. которого все теории являются не более чем удобными соглашениями; в инструментализме, истолковывающем знание как инструмент для вычислений и предсказаний и т.п.

Главными познавательными способностями человека являются чувства и разум. Одной из важнейших проблем Т.п. стал вопрос об их роли в получении знания. Разные решения этой проблемы привели к расколу философов 17—18 вв. на два конфликтующих направления — эмпиризм (сенсуализм) и рационализм. Эмпиризм (Дж. Локк, Дж. Беркли, Юм) исходит из того очевидного факта, что наше познание внешнего мира начинается с чувственного восприятия: вступая в контакт с окружающими вещами и явлениями, мы с помощью органов чувств получаем ощущения и восприятия. Затем мы комбинируем эти восприятия, классифицируем, обобщаем их, находим средства их выражения — все это делает разум. Но он ничего не может добавить к тому, что уже содержалось в чувственном восприятии. В разуме нет ничего, чего уже не было бы в чувствах. Правда, разум своей деятельностью способен исказить чувственный образ — это источник ошибок и заблуждений. В свою очередь, рационализм (Р. Декарт, Г.В. Лейбниц) указывает на то существенное обстоятельство, что всеобщие и необходимые истины, напр. истины математики, не могут быть получены из чувственного опыта, что опыт нac часто обманывает, что человек — вовсе не чистая доска, на которой лишь фиксируются внешние воздействия. Но раз необходимое и всеобщее знание существует, значит эмпиризм ошибочен. Откуда же, если не из опыта, берутся необходимые и всеобщие истины? На этот вопрос и сегодня чрезвычайно трудно ответить. Представители рационализма были вынуждены признать такие истины врожденными (Лейбниц) и априорными (Кант). Хотя к настоящему времени выявилась историческая ограниченность как эмпиризма, так и рационализма, до сих пор философы, рассматривающие проблемы Т.п., тяготеют либо к эмпиристской традиции, напр. позитивизм, либо к рационалистской, напр. неокантианство.

Центральной проблемой Т.п. является проблема истины. Эта проблема состоит из ряда вопросов: что такое истина? как отличить истину от заблуждения? как оценивать историю развития человеческого познания? и т.д. Самое первое определение понятия истины принадлежит Платону и Аристотелю, согласно которым мысль истинна, если она соответствует своему предмету. Если вы утверждаете, что Сократ — грек, то ваше утверждение будет истинно, если Сократ действительно является греком; если же на самом деле Сократ не грек, а варвар, то ваша мысль будет ложна. Концепция, опирающаяся на идею соответствия мысли (утверждения, теории) действительности, получила наименование классической, или корреспондентной, теории истины. Именно такое понимание истины было господствующим вплоть до конца 19 в. С т.зр. классической концепции истина объективна и общезначима. Соответствие между мыслью и реальностью определяется не субъектом познания, а свойствами реальности, поэтому истина объективна, т.е. не зависит от нашего признания. Она общезначима в том смысле, что ее вынужден признавать каждый человек независимо от своей национальной принадлежности, социального происхождения и т.п. Сложной проблемой для сторонников классической концепции всегда было разъяснение «соответствия» между мыслью и ее предметом: в каком смысле мысль «соответствует» своему предмету? Когда речь идет о чувственном образе или о картине мира в целом, это соответствие можно истолковать как сходство образа, картины с внешним предметом и использовать для его уточнения понятия изоморфизма и гомоморфизма. Но как можно говорить о сходстве, скажем, предложения с той ситуацией, которую оно описывает? Очевидно, понятие соответствия в этих случаях должно иметь какой-то иной смысл. Попытку строгого определения понятия истины в классическом смысле предпринял А. Тарский в своей знаменитой работе «Понятие истины в формализованных языках» (1936).

Классическая концепция истины так и не смогла найти четкого критерия, который с уверенностью позволял бы нам отличать истину от заблуждения: ни непротиворечивость, ни эмпирическая подтверждаемость, ни практическая применимость не решают этой задачи. К тому же неясно, каким образом классическое понятие истины может быть применено для оценки высказываний о прошлых или будущих событиях, контрфактических высказываний и, самое главное, для оценки истории человеческого познания: с т.зр. современного истинного знания вся предшествующая история познания — непрерывная цепь ошибок и заблуждений, но как сплошная цепь ошибок может привести к истине? Вот эти трудности, с которыми сталкивается классическая концепция истины, привели в 20 в. к появлению иных концепций истины. Наиболее влиятельной из них является прагматизм (Ч. Пирс, У. Джеймс, Дж. Дьюи), отождествляющий истину с практическим успехом: истинно то, что приводит к успеху в практической деятельности. Наибольшее распространение прагматизм получил в США. Для оценки истории познания марксизм дополнил классическую концепцию учением о соотношении абсолютной и относительной истины, а Поппер разработал концепцию степеней правдоподобия как степеней приближения к истине, и т.д.

Однако до сих пор в учении об истине наибольшим признанием пользуются все-таки исходные идеи Платона и Аристотеля.

Каково же современное состояние Т.п., какие ее направления и проблемы наиболее актуальны в начале нового тысячелетия?

Хотя исследование человеческого познания берет свое начало с Парменида, Сократа и Платона и уже свыше 2 тыс. лет традиционно входит в компетенцию философии, сам термин «Т.п.» появился сравнительно недавно: его впервые ввел шотл. философ Дж. Феррьер в 1854. Однако в 20 в. данный термин получил широкое распространение гл. обр. только в немецкоязычной филос. литературе, да еще в бывшем СССР, где нем. классическая философия официально была объявлена одним из «источников» марксизма. В Великобритании, США, Франции и многих др. странах философы, как правило, используют термин «эпистемология», причем не только как синоним Т.п., но и как обозначение какого-то ее раздела или направления — напр., эпистемология науки, натуралистическая эпистемология, социальная эпистемология, эволюционная эпистемология, компьютерная эпистемология, интернет-эпистемология (исследующая вклад технологий Интернета — электронной почты, архивов препринтов, Web-сайтов — в научное познание) и т.д. Необходимо также учитывать, что многие филос. направления 20 в. стремились разработать свои собственные эпистемологические представления. Речь в первую очередь идет о феноменологии, логическом эмпиризме, критическом реализме, аналитической философии и т.д.

Тем не менее в современной эпистемологии можно выделить несколько относительно самостоятельных направлений, таких, как, напр., аналитическая, натуралистическая и социальная эпистемология. Аналитическая эпистемология в основном продолжает традиции англоязычной аналитической философии, где эпистемологическая проблематика всегда занимала центральное место. Однако арсенал аналитических методов этого направления не ограничивается, как ранее, только символической логикой или лингвистикой, а включает в себя редукционистские процедуры (Г. Фейгл, М. Бунге, X. Патнэм и др.), разработку специальной техники для исследования естественного языка (Дж. Фодор, Р. Монтегю, Д. Сёрл и др.) и т.д. В настоящее время особый интерес для аналитической эпистемологии представляют исследование пропозиционального знания (знания чего-то) как формы знания, отличающейся, напр., от процедурного знания (знания как), анализ природы, источников и обоснования основных типов знания (напр., априорного и эмпирического), разработка концепции обоснования эмпирического знания и т.п.

Натуралистическая эпистемология традиционно ориентируется на достижения естественных наук и исходит из предположения, что все познавательные процессы, присущие живым существам, включая человека, а также их познавательные способности могут быть объяснены с помощью естественно-научных теорий и методов. Доминирующей в натуралистической эпистемологии позицией является гипотетический реализм, его основные тезисы сводятся к следующим: 1) гипотетический характер всего познания; 2) наличие независимого от сознания мира, который а) закономерно структурирован и взаимосвязан; б) частично познаваем посредством наших восприятий, мышления и интерсубъективной науки. В рамках натуралистической эпистемологии также можно выделить ряд направлений, ориентированных на преимущественное использование тех или иных моделей, напр. эволюционную эпистемологию и компьютерную эпистемологию. Эволюционная эпистемология (К. Лоренц, Р. Ридль, К. Поппер, Д. Кэмпбелл, Ф. Вукетич и др.) своим возникновением обязана прежде всего достижениям эволюционной биологии и широко применяет теории геннокультурной коэволюции, разного рода эволюционные, а в последнее время и когнитивные модели. Компьютерная эпистемология возникла совсем недавно (в 1990-х гг.) в значительной мере благодаря усилиям П. Тагарда, который в настоящее время возглавляет лабораторию компьютерной эпистемологии (CEL) филос. ф-та ун-та Ватерлоо (США). Это направление пока ограничивается исследованием таких проблем, как, напр., рассуждения по аналогии, обучение и выбор, сознание и культура, нелинейные модели сознания, философия науки и математика и т.д., оно широко применяет модель переработки информации и разного рода когнитивные модели, доказавшие свою эффективность в когнитивной науке.

В отличие от натуралистической социальная эпистемология ориентируется гл. обр. на социогуманитарное знание, на достижения социальных и культурологических дисциплин. По мнению представителей этого направления (Д. Блур, С. Фуллер, Э. Голдман и др.), в ее задачу входят не только описание познавательного процесса, но и его оценка с т.зр. норм и ценностей, а также выявление социальных аспектов понятий истины и рациональности. Социальная эпистемология широко использует модели и представления, заимствованные из социальной психологии, когнитивной социологии, этнографии, культурологии и литературоведения (напр., представления о традиции, символе, архетипе и т.д.).

В настоящее время некоторые разделы эпистемологии включают в состав когнитивной науки — комплекса специальных дисциплин, изучающих когнитивные процессы и возможность их реализации в компьютерных устройствах.

Карнап Р. Значение и необходимость. М., 1959; Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983; Кассирер Э. Познание и действительность. СПб., 1996; Рассел Б. Человеческое познание. Его сфера и граница. Киев, 1997; Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998; Фоллмер Г. Эволюционная теория познания. М., 1998; Меркулов И.П. Когнитивная эволюция. М., 1999; Рассел Б. Исследование значения и истины. М., 1999; Popper К. Objective Knowledge. An Evolutionary Approach. Oxford, 1972; Danto A. Analytical philosophy of knowledge. New York, 1982.

А.Л. Никифоров, И.П. Меркулов











ТЕОСОФИЯ (от греч. theos — Бог, sophia — мудрость) — в широком смысле интуитивное мистическое богопознание, созерцание Бога, в свете которого открывается таинственное знание всех вещей. К. Т. относят учения Плотина, гностиков, Иоанна Скота Эриугены, Я. Бёме, Э. Сведенборга.

В более узком смысле термин применяется к созданному под сильным влиянием буддизма и индуизма учению рус. писательницы Е. Блаватской и ее последователей. В 1875 вместе с полковником Т. Олкоттом Блаватская основала в Нью-Йорке «Теософское общество», центр которого в 1882 был перенесен в Индию (предместье Мадраса). После смерти Блаватской (1891) общество возглавила А. Безант, объявившая новым «спасителем человечества» Д. Кришнамурти, в результате чего из Т. выделилась антропософия во главе с Р. Штейнером. Современная Т. приближается к пантеизму. Мир предстает как ряд эманации, как различные ступени между сущностно неразличимыми духом и материей. Эманация рассматривается в фантастической космогонии, сопровождаемой не менее фантастической трактовкой истории. Человек определяется как неустойчивое сочетание семи различных субстанций, из которых четыре принадлежат материальному, а три — духовному уровню. Объединяющую роль играет «Манас» (у Штейнера Я) — высший сущностный принцип во всех людях, лишь временно, в течение земной жизни объединенный с материей. После смерти в зависимости от совершенных добрых или злых дел душа переселяется в высшую или низшую форму существования, пока, наконец, ее странствие не завершится освобождением божественного зародыша и растворением в нирване. В этике Т. следует морализующим формам буддизма: заповедь любви к ближнему (в буддийском смысле), предполагающая причудливые формы аскезы.

Блаватская Е.П. Тайная доктрина. М., 1982. Т. 1—4; Mager A. Theosophie und Christentum. Berlin, 1926; BichlmairG. Christentum, Theosophie und Anthroposophie. Wien, 1950.










ТЕРТУЛЛИАН (Tertullianus) Квинт Септимий Флоренс (155/165 — после 220) — основатель и один из крупнейших представителей лат. патристики. Получил риторическое и филос. образование; в молодости был противником христианства. Изучив право, возможно, имел адвокатскую практику в Риме. Возвратившись на родину в Карфаген, принял христианство. В нач. 200-х гг. обратился в монтанизм (сектантское направление, проповедовавшее аскетизм, отказ от собственности) и отошел от церкви; затем порвал с монтанистами и основал секту «тертуллианистов», которая существовала и после его смерти.

По стилю и проблематике теоретизирования Т. принадлежит к зрелым апологетикам, но программный антирационализм резко отличает его от большинства греч. апологетов. Констатируя давний кризис языческого мировоззрения, Т. отказывается видеть в христианстве «новую философию»: вера определяет цели и границы познания. Предвосхищая формулу Августина «верить, чтобы познавать» и декларативно отвергая самый дух «философичности», Т. ради теоретических и полемических целей воспользовался стоической филос. догматикой.

Двумя главными видами познания, по Т., являются откровенное и естественное. Последнее начинается с чувственного восприятия: чувства необманчивы. В душе естественным путем возникают первичные представления о Боге, благе и зле, и т.д. Лишь телесное субстанциально: «субстанция есть тело всякой вещи». Качество телесности варьируется между духом и плотью; Бог есть телесный дух, ибо дух — «своего рода тело». Душа, образ Божий, соединяет в себе две различные субстанции, «дух» и «тело», помещается в сердце и отождествляется с «ведущим началом»; ее деятельность начинается с самоощущения: «ощущение есть душа души». Основная задача этики Т. — построение теодицеи с постулированием свободы произвола от внешней причинности; моральное долженствование имеет абсолютный характер: вменяется не конкретный проступок, а неисполнение долга. Практико-аскетические трактаты, проникнутые эсхатологическими мотивами и призывающие к поиску «естественных» основ нравственной жизни, по духу близки к позднестоической моралистике.

Не будучи сухим систематиком, не принимая конвергенцию антич. и христианских ценностей и опасаясь подмены живой веры рассудочными абстракциями эллинского любомудрия, Т. с редкой глубиной выразил суть религиозной метафизики христианства в нескольких остропарадоксальных формулах, которым по преимуществу и обязан своей известностью: «Что общего между философом и христианином? Между учеником Греции и учеником Неба? Между искателем истины и искателем вечной жизни?»; «Что общего между Афинами и Иерусалимом, между Академией и Церковью?»; «Сын Божий распят — это не стыдно, ибо достойно стыда; и умер Сын Божий — это совершенно достоверно, ибо нелепо; и, погребенный, воскрес — это несомненно, ибо невозможно» (вероятно, именно отсюда возникло приписываемое Т. выражение credo qiua absurdum). Граница между «Афинами» и «Иерусалимом» — предел возможностей разума: истина открывается алогичным, парадоксальным образом. Понимание того, что конечные основания любой рациональной системы принимаются «на веру», делает Т. полноправным участником ряда, идущего от апостола Павла к Августину, М. Лютеру, Б. Паскалю, С. Кьеркегору и Л. Шестову.

Творения. Ч. 1-4. СПб., 1847-1850; Творения. Ч. 1-3. Киев, 1910—1915; Избр. соч. (новые пер.). М., 1995.
Мазурин К. Тертуллиан и его творения. М., 1892; Преображенский П. Тертуллиан и Рим. М., 1926; Moingt J. Theologie trinitaire de Tertullien. Paris, 1966—1969. T. 1—3; Barnes T.D. Tertullian. A historical and literary study. Oxford, 1971; Fredouille J.-C. Tertullien et la conversion de la culture antique. Paris, 1972.

A.A. Столяров












ТЕУРГИЯ (греч. teourgia — божественное деяние; сакральный ритуал, мистерия) — одна из значимых и самобытных категорий эстетики рус. символизма. В древности понятием «Т.» обозначалось сакрально-мистериальное общение с миром богов в процессе особых ритуальных действ. B.C. Соловьев осмыслил Т. как древнее «субстанциональное единство творчества, поглощенного мистикой», суть которого состояла в единении земного и небесного начал в сакральном творчестве. Особо он выделил современный этап Т., который обозначил как «свободная теургия» или «цельное творчество». Его сущность он усматривал в сознательном мистическом «общении с высшим миром путем внутренней творческой деятельности», которая основывается на органическом единстве главных составляющих творчества: мистики, «изящного искусства» и «технического художества». Это понимание Т. нашло активный отклик как в среде символистов, так и у большинства рус. религиозных мыслителей нач. 20 в. (представителей неоправославия, прежде всего). Вяч. Иванов особенно акцентировал внимание на мысли Соловьева о том, что искусство будущего должно вступить в новую свободную связь с религией. «Художники и поэты, — писал Соловьев, — опять должны стать жрецами и пророками, но уже в другом, еще более важном и возвышенном смысле: не только религиозная идея будет владеть ими, но и они сами будут владеть ею и сознательно управлять ее земными воплощениями». Именно таких художников Иванов называл теургами, носителями Божественного откровения; они — истинные мифотворцы, в высшем смысле символисты. Большое внимание Т. как высшему этапу творчества — созидания самой жизни с помощью Божественной энергии Софии и самого перво-Символа уделял А. Белый.

Наиболее точное и ясное определение Т. дал в своей кн. «Смысл творчества. Опыт оправдания человека» (1916) Н.А. Бердяев: «Теургия не культуру творит, а новое бытие, теургия — сверхкультурна. Теургия — искусство, творящее иной мир, иное бытие, иную жизнь, красоту как сущее. Теургия преодолевает трагедию творчества, направляет творческую энергию на жизнь новую». В Т. кончаются всякое традиционное искусство, всякое разделение творчества; в ней завершается традиционная культура как дело рук человеческих, и начинается «сверхкультура». Ибо «теургия есть действие человека совместно с Богом, — богодейство, богочеловеческое творчество». Многие рус. символисты именно так и ощущали смысл символизма и его конечную цель — Т.










ТЕХНОКРАТИИ КОНЦЕПЦИЯ — концепция, получившая широкое распространение на Западе в сер. 20 в. в результате прогрессивного всеохватывающего развития науки и техники. Первоначально идея технократии (от греч. techne — мастерство, ремесло и kratos — власть) как власти инженеров была развита в произведениях Т. Веблена, в т.ч. в его социальной утопии «Инженеры и система цен» (1921), в которой технические специалисты представлены служителями промышленного и социального прогресса, способными во имя общей пользы в сфере социального управления сменить буржуазию и финансистов. По концепции Веблена, в 20 в. техническим специалистам надлежит объединиться и занять ключевые позиции в промышленности, осуществляя рациональное управление обществом. Т.к. была встречена с энтузиазмом. Идеи Веблена развивали А. Берл, А. Фриш и др.

В 1930-е гг. в США в обстановке экономического кризиса возникает общественное движение технократии, организационные принципы и программа которого были направлены на построение «совершенного социального механизма», что в полной мере согласовывалось с концепцией Веблена. Движение провозгласило приближение новой социальной эры, общества всеобщего благоденствия, когда роль инженерно-технической интеллигенции станет главенствующей, функции собственников перейдут к управляющим корпорациями и будут осуществляться бескризисное регулирование экономики, распределение энергетических ресурсов в масштабах страны и т.п. Технократическое движение в США было достаточно широким, количество его низовых организаций доходило до 300. Все их объединяло стремление совершить индустриальный переворот, используя научное планирование производства в широких масштабах.

В 1941 амер. социолог Дж. Бернхейм в кн. «Революция менеджеров», развивая идею «власти специалистов», обратил внимание на то, что технократия в лице менеджеров (управляющих) стала политической реальностью в ряде стран мира и что под воздействием «технологической революции» капитализм сменился не социализмом, а «обществом управляющих». Собственность означает контроль, считает Бернхейм: если нет контроля, то нет и собственности. Поскольку собственность и контроль в корпорациях и гос-ве отделены друг от друга, то собственность должна перейти к осуществляющим контроль, в данном случае менеджерам.

В 1960—1970-х гг. идею технократии развивал Док.К. Гэлбрейт («Новое индустриальное общество» и «Экономические теории и цели общества»). Основное понятие концепции Гэлбрейта — «техноструктура» — обозначает складывающуюся в обществе иерархию технических специалистов, людей, владеющих техническим знанием (от рядового техника, инженера до руководителя сложного технического комплекса и т.д.). Техноструктура, согласно Гэлбрейту, — это обширная, иерархическая организация, «носитель коллективного разума и коллективных решений».

По мере развития индустриального общества техноструктура, считает Гэлбрейт, играет все более важную роль как в экономике, так и в управлении общества в целом. Поэтому политическая власть должна быть сосредоточена в руках технических специалистов, управляющих обществом на базе научно-технических знаний.

Идеи технократии стали также основой концепций «технотронного общества» (З. Бжезинский), «постиндустриального общества» (Д. Белл), в которых нашли отражение важные перемены в организации и управлении современным обществом и производством. По мнению автора одного из вариантов постиндустриального общества. Тоффлера, современное человечество накануне 21 в. накрывает «третья волна», вызванная повсеместным распространением техники нового поколения, благодаря появлению новых технологий создается «техносфера», способная освободить человечество от проблем, порождаемых технологиями индустриального типа.

Гэлбрейт Дж.К. Новое индустриальное общество. М., 1969; Он же. Экономические теории и цели общества. М., 1976; Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. A Venture in Social Forecasting. New York, 1973; Tqffler A. The Third Wave. New York, 1980.

Т.Ю. Сидорина











ТЕХНОКРАТИЯ (от греч. techno — ремесло, мастерство и kratos — власть) — 1) прослойка технических специалистов, входящих в число высших функционеров управления; 2) характеристика реальных политических режимов, практически реализующих идеи технократического управления, руководствующихся его принципами; 3) теоретическая концепция или идеология, отводящая ведущие роли в жизни общества технике как основе современного промышленного производства и техническим специалистам. Под Т. понимается также идейное направление, признающее употребимость технических категорий для описания законов развития общества и отстаивающее необходимость переноса методов управления высокотехнологичным производством в государственно-политическую сферу.

Вне зависимости от конкретных определений общетеоретическая основа Т. выражается рядом представлений, которые в совокупности обозначаются термином «технологический детерминизм». Истоки технократического мышления неразрывно связаны с филос. осмыслением сложных процессов, приведших к превращению человечества в техногенную цивилизацию и вызвавших ряд серьезных изменений в общественной психологии. В технократической системе взглядов присутствует комплекс особых представлений о современном мире как о «техносфере». Согласно технократическим представлениям, «техносфера», как и биосфера, способна к саморазвитию по своим собственным законам, независимым от воли человека и общества. «Технологический детерминизм» предполагает также, что техническая среда не просто автономна, но, будучи вторичной по отношению к человеку как биологическому организму, первична по отношению к его социальным проявлениям. Идея, что социальный прогресс определяется прогрессом техническим, сводит все многообразие социального мира к одному лишь техногенному фактору. Абсолютизация технических начал в социальной сфере ведет к утверждению техницизма при рассмотрении актуальных проблем общественного развития.

Проецирование техницистской идеологии в область политики и составляет технократическую концепцию в узком смысле. В контексте технократического подхода власть понимается как осуществление непосредственного управления обществом и социальными процессами со стороны группы специалистов-управленцев, действующих в соответствии с принципами технической рациональности. В 1960-е гг. на Западе появляется концепция, согласно которой Т. в современном обществе существует в виде обширной иерархической структуры, объединяющей людей, посвященных в технологию управления и приобщенных к власти, как к политической, так и к неполитической. Информационная революция, развернувшаяся в 20 в., вывела техноструктуру на новый уровень. В то же время на современном этапе происходит переосмысление самой технократической парадигмы, вызванное отходом от примитивно-прогрессистских представлений о развитии техники и ее всесилии, гуманизацией производственной сферы и т.д.

Гэлбрейт Дж.К. Новое индустриальное общество. М., 1969; Он же. Экономическая теория и цели общества. М., 1976; Осменчонок Э.В. Современная технократическая идеология в США. М., 1984; Социальная эффективность научно-технического прогресса. Л., 1991.










ТИЛЛИХ (Tillich) Пауль (1886—1965) — один из ведущих представителей диалектической теологии, философ культуры. Изучал философию и богословие в ун-тах Берлина, Тюбингена, Галле (1905—1912); служил капелланом в действующей армии, преподавал в ун-тах Германии (1929—1933). За выступления против нацизма был отстранен от должности проф. и вынужден эмигрировать в США, где работал в Нью-Йорке (Union Theological Seminary, 1933—1955), в Гарвардском (1955-1962) и Чикагском (1962-1965) ун-тах.

Т. стремится переосмыслить традиционное лютеранство с учетом достижений современной культуры. Сегодня, по мнению Т., наступил поворотный момент истории (кайрос), когда Бытие (Бог) открывается человеку, и его религиозный опыт четко выявляется как основа, субстанция культуры, без такой основы культура лишается конечного (ultimate) смысла. Истинный «протестантский принцип» (так Т. обычно называл свой подход) не сводится к традиционному вопросу о том, как и почему грешник может быть оправдан Создателем; он должен затрагивать всю реальную ситуацию существования и интеллектуальную жизнь человека. Подлинное богословие — это «богословие ответа», постоянный диалог, соотносящий вопросы, которые ставит современная ситуация, и ответы, заключающиеся в вечной христианской Вести.

Во взглядах Т. прослеживается сильное влияние психоанализа и экзистенциализма (в первую очередь С. Кьеркегора), и он подробно рассматривает три, по его мнению, главные «фобии» человека: неизбежность смерти, бессмысленность существования и неискупленная вина. Его интересуют онтологические характеристики такого состояния, которое он объясняет как реакцию на угрозу со стороны небытия, избавиться от которой греховный человек сам не способен. Грех — это не просто нарушение к.-л. внешних законов или заповедей, но результат отчуждения человеческого существования от своей подлинной сущности, от основы бытия, от Создателя. Если, однако, человек признает свою полную беспомощность и безнадежность и обратится к Христу, к Новому Бытию, отчужденность может быть преодолена, и возникнет надежда на спасение.

Для Т. неприемлемо представление о Боге как высшем антропоморфном существе, восседающем на небесах; отрицание такого образа атеистами, полагает он, вполне обоснованно. Бог не «сверху», а «снизу»: это «бесконечная и неисчерпаемая глубина, Основа нашего бытия». Он принадлежит к тому, что составляет Предельную заботу, но в отличие от сугубо житейских забот, направленных на конечные (finite) объекты и являющихся идолопоклонством, Бог олицетворяет Безусловную заботу, без которой невозможно существование человека как духовного существа. Можно отрицать популярные доказательства существования Творца, но если вы знаете, что Бог — это глубина, Основа, то вы уже знаете о Нем немало и уже не вправе называться атеистом. Интеллектуальные усилия человека неспособны привести к Основе. Поскольку же в состоянии разрыва с Богом и отчаяния может появиться парадоксальный опыт Его присутствия, то правомерно утверждать: нет истины без сомнения и сомнения без истины. Если, однако, милосердный Бог принимает греховного человека, то Он, по Т., принимает и человека сомневающегося в Его существовании.

Гармоническое соединение понимания священного в религиозной традиции с новыми условиями существования внешних норм и внутренней свободы составляет центральную проблему «протестантского принципа» Т. Необходим, подчеркивает он, постоянный диалог христианства с культурой, в котором церковь должна стремиться не к реанимации собственных «культурных рудиментов», а к выявлению во всех формах наличной культуры ее конечного смысла, ее действительного отношения к Безусловному: «Историческое Откровение — это Откровение не в истории, но откровение через историю». Культура, обособленная от религии, теряет свой конечный смысл и освобождает простор для деструктивного, демонического начала. Необходимо преодолеть трагическое взаимное отчуждение сакрального и светского, выявить их глубинное единство: религия — не просто одна из форм культуры, но ее субстанция, а культура — это форма религии. Подлинная гармония может достигаться лишь по мере создания «теономной культуры», преодолевающей утвердившееся противоречие между культурой и церковью через приобщение к Безусловному, хотя этот процесс не может быть полностью завершен в границах истории. Величественная «систематическая теология» Т., органически сочетающая онтологический и антропологический подходы, оказала сильное воздействие на последующее развитие богословия и философии культуры.

Теология культуры. М., 1995; Систематическое богословие. Т. 1,2.4. 1,2иЗ. СПб., 1998.
Лезов С.В. Теология культуры Пауля Тиллиха // Тиллих П. Теология культуры. М., 1997.

Л. И. Митрохин











ТКАЧЁВ Петр Никитич (1844—1886) — социальный философ, публицист социалистического направления, революционер. В 1861 поступил на юридический ф-т Петербургского ун-та, после исключения в 1868 экстерном сдал экзамен за полный курс и защитил диссертацию на степень кандидата права. В 1860-х гг. участвовал в деятельности различных подпольных организаций. Публиковался в журналах. За участие в противоправительственной деятельности арестован, после четырехлетнего заключения направлен в ссылку, откуда в 1873 бежал за границу. В Париже сблизился с фр. бланкистами.

Свое филос. мировоззрение называл реализмом, в котором сочетались ориентация на научное познание действительности и радикальный социальный критицизм. Противопоставлял его вненаучной идеалистической метафизике, служащей защите существующего социального порядка. Фундаментом филос. реализма Т. был материализм. Природа в философии Т. истолковывалась на основе «механического закона органической природы». Социально-философские воззрения Т. сформировались под влиянием идей Н.Г. Чернышевского и К. Маркса. Явления общественной жизни Т. объяснял на основе принципа экономического детерминизма. В программных произведениях Т. теоретически обоснована тактика немедленных революционных действий, фактически — тактика террористических актов как средства подготовки и осуществления социальной революции. 

Соч. Т. 1-2. М., 1975-1976.
Шахматов Б.М. П.Н. Ткачев. Этюды к творческому портрету. М., 1981.










ТОЙНБИ (Toynbee) Арнолд Джозеф (1889-1975) — англ. историк, классик т.н. цивилизационного подхода к человеческой истории. В монументальном труде «Study of History», первые тома которого вышли в 1934, а последний, двенадцатый, в 1961, продолжая линию О. Шпенглера, дал оригинальный вариант «теории локальных цивилизаций».

История, по Т., творение Бога, реализующего ее через существование человека и человечества. Основу истории составляет взаимодействие мирового закона — божественного логоса и человечества. Деятельность последнего — это ответ на божественное вопрошание, выраженное в форме природного или иного вызова. Постигая историю, человечество познает самое себя и в себе самом — божественный закон и высшее предназначение. На поверхности история многообразна, но в глубине своей она однонаправленна и ориентирована на постижение Бога через самораскрытие человека.

Центральным в концепции Т. является понятие цивилизации, замкнутого общества, характеризующегося набором определяющих признаков. Шкала критериев, позволяющих классифицировать цивилизации, у Т. весьма подвижна, но два из них остаются стабильными — это, во-первых, религия и форма ее организации и, во-вторых, территориальный признак — степень удаленности общества от того места, где оно первоначально возникло. В соответствии с этими критериями Т. выделяет 21 цивилизацию, в числе которых египет., андская, кит., минойская, шумерская, майянская, индская, эллинская, зап., православная христианская (в России), дальневосточная (в Корее и Японии), иран., араб., индуистская, вавилонская. Т. предполагает, что более детальный анализ вскроет значительно меньшее число полностью независимых цивилизаций — около десяти. Из выделенных цивилизаций семь — живые общества, а остальные четырнадцать — мертвые, при этом большинство живых цивилизаций клонится теперь к упадку и разложению. Помимо цивилизаций, в какой-то мере продвинувшихся по дороге развития, Т. выделяет четыре неродившиеся (в их числе — скандинавская), а также особый класс задержанных, которые родились, но были остановлены в своем развитии после рождения (в их числе — полинезийцы, эскимосы, кочевники, спартанцы и др.). Цивилизация развивается, когда внешняя среда не является ни слишком благоприятной, ни чересчур неблагоприятной и в обществе имеется творческое меньшинство, способное повести за собою других. Рост цивилизации состоит в прогрессирующем внутреннем ее самоопределении и в переходе от более грубой к более тонкой религии и культуре.

Позицию Т. можно охарактеризовать как культурологический плюрализм — убеждение, что человеческая история представляет собой совокупность дискретных единиц социальной организации («цивилизации»), каждая из которых проходит свой уникальный путь и имеет своеобразную систему ценностей, вокруг которых складывается вся ее жизнь.

Концепция Т. поражает грандиозностью своего замысла — охватить всю человеческую историю и описать все появившиеся в ее ходе цивилизации. Чрезвычайно богатая деталями и верными наблюдениями, касающимися отдельных цивилизаций и их сравнения, концепция завершается, однако, превознесением мировых религий и констатацией того, что история — это божественная творческая сила в движении.

Противоречивое впечатление, которое оставляет данная концепция, вызвано ее открыто религиозным характером. Религии кладутся Т. в основу классификации цивилизаций, из-за чего возникают неясность самого понятия цивилизации и искусственность предлагаемой их классификации. Когда Т. переходит к современной зап. цивилизации, в развитии которой религия не играет заметной роли, он не может найти ясных характеристик и оценивает ее как регресс относительно высших религий. Чтобы как-то приспособить постхристианский капитализм к своему истолкованию истории, Т. высказывает не очень убедительное предположение, что капитализм со временем станет для христианства и трех других высших религий (мусульманства, буддизма и иудаизма) объединяющим началом и будет способствовать сближению их высших ценностей и веры. Капитализм, не укладывающийся в общую схему, обвиняется в идолопоклонстве наиболее порочного вида — в поклонении человека самому себе: «Современный западный ренессанс племенной религии эллинистического мира представляет собой чистое идолопоклонство». О тоталитаризме (в его коммунистическом и национал-социалистическом вариантах), современником которого Т. был, он даже не упоминает, как если бы такого явления вообще не существовало. Тоталитаризм, будучи воинственно атеистическим по самой своей природе, еще хуже укладывается в намечаемую Т. схему истории, чем капитализм.

Т. почти ничего не говорит об истории 20 в. и даже события 19 в. затрагиваются им мимоходом. Всемирная история оказывается без своей центральной главы, посвященной Новейшей истории. Это «бегство в прошлое», стремление сделать центром исследования в первую очередь давно отошедшие в прошлое цивилизации является непосредственным следствием религиозного характера воззрений Т.

Механизм развития цивилизаций, предлагаемый Т., не кажется универсальным и ясным. Особенно туманной является трактовка периодов надлома и разложения цивилизации. Творческое меньшинство, ранее способное отвечать на вызовы природной и человеческой среды, вдруг утрачивает свою энергию и силу и начинает в резких формах противостоять остальному обществу. Непонятно, почему это происходит в случае каждой из цивилизаций. Само представление о творческом меньшинстве, ведущем за собою все общество, напоминает романтическую теорию творческого гения. Механизм развития общества определяется, очевидно, не столько взаимными отношениями элиты и остального населения, сколько взаимодействием материальной и духовной культур данного общества, взятых во всей их полноте. Предлагаемый Т. критерий роста цивилизации, состоящий в «прогрессе самоопределения», явно перекликается с гегелевской идеей растущего «самосознания свободы».

Т. разбивает историю на локальные, почти не взаимодействующие друг с другом цивилизации, что делает проблематичным обсуждение вопроса о едином человечестве и единой человеческой истории. Ответ на этот вопрос опять-таки определяется религиозной позицией Т.: единство человечества возможно только в рамках единения земного и небесного миров. Такое объединение представляет собой, однако, не земной путь человечества, и трудно сказать, в каком смысле такой путь мог бы быть историей. 

Постижение истории: Сборник. М., 1995.
Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1; Он же. Нищета историцизма. М., 1993; Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994; Ивин А.А. Философия истории. М., 1999.

А.А. Ивин













ТОКВИЛЬ (Tocqueville) Алексис де (1805—1859) — фр. социолог, историк и политический деятель. Происходил из древнего нормандского аристократического рода, в котором преобладали ультрароялистские взгляды. Сам Т., однако, стал теоретиком демократии, хотя и относился к ней достаточно критически.

В своей концепции демократии Т. опирается на традиционную философию истории, согласно которой Провидение направляет исторический процесс в сторону увеличения «равенства условий». Речь идет не о равенстве в обладании материальными благами, но о стирании различий в отношении закона. Упразднение такого рода различий ведет к равенству в социальном представительстве, что, в свою очередь, ускоряет социальную мобильность и циркуляцию общественного богатства. Политическая система, где осуществляется подобный вид равенства, называется демократией. Наиболее законченным ее воплощением является, по мнению Т., амер. демократия. Движущая сила демократии — стремление к материальным благам. В основе ее лежит не добродетель (как считал Ш.Л. Монтескье), но интерес, который так направляет индивидуальный эгоизм, что он обусловливает всеобщее процветание. Соперничество в достижении богатства обеспечивает социальную стабильность, что делает демократическое общество менее уязвимым для социальных катаклизмов. Т., однако, предостерегал против появления нового деспотизма, находящего себе почву в обществе, где резко возрастает сфера частной жизни. В условиях равенства роль гос-ва резко возрастает. Оно монополизирует всякую власть, пользуясь «любовью к порядку», присущей демократии. Мягкое давление нового абсолютизма ведет к деградации человека, протекающей, тем не менее, вполне безболезненно. Особую роль в этом процессе Т. отводит общественному мнению. Будучи защитой против своеволия гос-ва, оно превращается в инструмент принуждения индивида. «Тирания большинства» оказывается более эффективной, чем прошлые формы абсолютизма.

Оценивая специфику Французской революции, Т. отмечает, что подлинная социальная революция началась в 11 в., когда абсолютизм начал подавлять феодальную вольницу. При старом порядке аристократия была оттеснена от управления новой бюрократией, задушившей муниципальную свободу. Централизованная власть подавляла всякую ячейку самостоятельности. В этом заключается парадокс — внешний разрыв с абсолютизмом тех, кто делал революцию, лишь маскировал преемственность тенденции. Революция только ускорила процесс централизации власти. Рецептом против этого победного шествия гос-ва Т. считает создание гражданских и политических объединений, которые должны ограничить представительство центра в местном управлении. Однако одни эти ин-ты недостаточны в борьбе с эксцессами «мажоритарных страстей». Только мораль и религия — последние оплоты демократии — могут еще противостоять «материалистическому головокружению».

У себя на родине Т. долгое время находился в тени Монтескье. Этого нельзя сказать об амер. социологии, на которую его идеи оказали существенное воздействие (Р.А. Нисбет, Д. Рисмен). Значительно было его влияние и в Германии (Ф. Теннис, Г. Зиммель, М. Вебер), Oeuvres completes. Т. 1 — 12, Paris, 1951 — 1964; в рус. пер. — Демократия в Америке. М., 1994; Старый порядок и революция. М., 1997.

Салмин A.M. Идейное наследие А. Токвиля и современная политическая традиция Запада. М., 1983; Исаев С.А. Алексис Токвиль и Америка его времени. СПб., 1993; Gargan E. Alexis de Tocqueville: The Critical Years, 1848—1851. Washington, 1955; Nisbet R.A. The Sociological Tradition. London, 1967; Birnbaum P. Sociologie de Tocqueville. Paris, 1970.











ТОЛАНД (Toland) Джон (1670—1722) — англ. философ, которого с равным основанием можно считать как деистом, так и материалистом. Незаконнорожденный сын католического священника, он в 16 лет перешел в протестантство пресвитерианского толка. В анонимно изданном соч. «Христианство без тайн» (1696) Божественное Откровение не отрицается, но рассматривается как источник познания, нуждающегося в обосновании со стороны разума, который является единственным критерием достоверности. Согласно Т., противоречивый авторитет отцов церкви не может служить гарантией истинности. Из христианства как учения должно быть последовательно исключено все, что противоречит принципам истинного, т.е. опытного, знания. В 1697 в Дублине начался процесс против Т.; его книга была осуждена на публичное сожжение, а сам он приговорен к тюремному заключению, но сумел его избежать. В главном филос. соч. Т. «Письма к Серене» (1704) развиваются идеи единства движения и материи, а также материи и духа, сближающие Т. с представителями материалистического монизма. Отвергая учение Б. Спинозы о субстанции и ньютоновское понятие «абстрактного пространства», Т. развивал мысль о неразрывной связи пространства и времени с движущейся материей. В 1720 издал «Пантеисти-кон», где, между прочим, рассматривается концепция «эзотерического» и «экзотерического» знания, что дало повод для обвинений Т. в том, что он хотел создать тайную секту антирелигиозной направленности, а также для упреков в пантеизме. Философия Т. оказала большое влияние на развитие англ. и фр. материализма 18 в.

Избр. соч. М.; Л., 1927; Английские материалисты XVIII в. М., 1967. Т. 1.
Мееровский Б.В. Английский материализм XVIII в. // Английские материалисты XVIII в. М., 1967. Т. 1; Он же. Джон Толанд. М., 1979.












ТОЛСТОЙ Лев Николаевич (1828—1910) — рус. писатель, публицист, философ. В 1844—1847 учился в Казанском ун-те (не окончил). Художественное творчество Т. в значительной своей части философично. Помимо размышлений о сущности жизни и предназначении человека, выраженных в художественной форме, его произведения содержат немало философем — в виде афоризмов, вставных фрагментов. В романе «Война и мир» (1863—1869, 1873) целые главы посвящены проблемам философии истории. С кон. 1870-х — нач. 1880-х гг. философия и публицистика в его творчестве выходят на первый план. Т. осуждает мир насилия, угнетения и несправедливости, считает, что он исторически обречен и должен быть коренным образом изменен в ближайшее время. По его мнению, этого можно добиться мирными методами. Насилие же должно быть исключено из социального обихода; ему противопоставляется непротивление. Непротивление не понималось, однако, как исключительно пассивное отношение к насилию. Предлагалась целая система мер, нейтрализующих насилие государственной власти: позиция неучастия в том, что поддерживает существующий строй — армия, суды, подати, ложное учение и т.п. Т. критикует догматы христианства, его конфессиональной разновидности — православия. Он считает, что знать Бога и нравственно жить — одно и то же. В 1901 синод отлучил Т. от церкви. Но ущерб от этой акции понесла сама церковь. Впоследствии со стороны церковной иерархии не раз предпринимались попытки примириться с Т., возвратить его, хотя бы формально, в лоно православия. Однако все эти попытки отвергались Т. 

Полн. собр. соч. Т. 1-90. М.; Л., 1928-1958.
Гусев Н.Н. Л.Н.Толстой. Материалы к биографии: В 4 кн. М., 1954—1970; Сухов А.Д. Яснополянский мудрец. Традиции русского философствования в творчестве Л.Н. Толстого. М., 2001.













ТОМИЗМ (от лат. Thomas — Фома) — направление в схоластической философии и теологии католицизма, порожденное влиянием Фомы Аквинского. Для Т. в целом характерно стремление соединить строго ортодоксальную позицию в религиозных вопросах с подчеркнутым уважением к правам рассудка, здравого смысла (в отличие от августинианства, апеллирующего к интуиции). С этим связаны: ориентация более на Аристотеля, чем на Платона и неоплатоников (модифицированная, впрочем, тем обстоятельством, что средневековая традиция истолкования Аристотеля сильно приближала его к неоплатонизму); в гносеологии четкое разделение между откровением и «естественным светом» рассудка (сочетающееся с убеждением, что конечный смысл данного в откровении и открытого рассудком должен находиться в согласии); в теологии — предпочтение космологических доказательств бытия Бога как более доходчивых сравнительно с онтологическим доказательством (см.: Ансельм Кентерберийский); в антропологии — учение о человеке как единстве души и тела, которому душа дает «субстанциальную форму», — в противовес августинианскому спиритуализму; в этике — аристотелевская концепция добродетели как середины между двумя пороками. В начале своего существования Т. натолкнулся на энергичное сопротивление августинианства и в 1277 был официально осужден церковно-университетскими инстанциями Парижа и Оксфорда, однако уже к 14 в. стал общепринятой доктриной доминиканского ордена, отстаиваемой в полемике против францисканских оппонентов (Вильгельм де ла Марс, Р. Бэкон, Дунс Скот). Т.н. вторая схоластика возвращается к Т., слегка его видоизменяя (Ф. Суарес). К кон. 19 в. Т. был официально объявлен господствующей доктриной католической церкви (энциклика Льва XIII в 1879).









ТОРО (Того) Генри (1817—1862) — амер. философ-романтик, писатель, натуралист. Окончил Гарвардский ун-т, работал учителем, но в знак протеста против телесных наказаний покинул государственную школу. Основной пафос его философии — отрицание ценностей амер. образа жизни. Не приемля стяжательство, роскошь, бездуховность, он на несколько лет поселился в одиночестве на берегу Уолденского озера и жил в лесу, кормясь плодами собственного труда, занимался охотой, рыбной ловлей, собирательством. В трактате «Уолден, или Жизнь в лесу» (1854, рус. пер. 1910, 1962) в художественной форме изложил концепцию природы и человека, оригинальную космологию, взгляд на общество и прогресс цивилизации. Т. был убежден, что только близость к природе, которая воплощает трансцендентный идеал, может указать человеку путь к нравственности. Этому способствует одиночество, которое помогает человеку ощутить свою природную гармоничность.

Природа трактовалась Т. как идеал красоты и морального совершенства. В общении с ней он усматривал неиссякаемый источник очищения души, гармонии с космическим порядком. Призвание философии он видел в том, чтобы осмысливать человеческие проблемы, формировать идеал человека: любить мудрость, жить в простоте, независимости, великодушии и вере. Мудрость как постижение мира, воплощенное в образе жизни, трактовалась как глубоко интимное, интуитивно-эмоциональное приятие нравственных норм в собственном индивидуальном жизненном опыте. Т. призывал наполнить каждое мгновение человеческой жизни сокровенным смыслом, духовным содержанием; каждый день и каждый час следует посвятить выявлению глубинной человеческой предназначенности.

Филос. индивидуализм сочетался у Т. с активным социальным темпераментом. В программном эссе «О гражданском неповиновении» (1849, рус. пер. 1977) он осветил проблемы непротивления злу насилием. Эта концепция оказала значительное влияние на М. Ганди и Л.Н. Толстого. Известность пришла к Т. только после его смерти. В кон. 1960-х гг. Т. Роззак объявил его предшественником современной контр культуры, провозвестником со временного романтизма.

Complete Works. Vol. 1-5. Boston; New York, 1929; The Works. New York, 1940.
Эмерсон Р.У. Торо. Биографический очерк // Торо Г. Валь-ден, или Жизнь в лесах. М., 1910.













ТОТАЛИТАРИЗМ (от позднелат. totalitas — цельность, полнота, totalis — весь, целый, полный) — форма общественного устройства, характеризующаяся полным (тотальным) контролем гос-ва и правящей партии над всеми сторонами жизни общества. Слово «тоталитарный» начало употребляться в кон. 1920-х гг. применительно к коммунистическому режиму в Советской России; в дальнейшем тоталитарным стал называться и национал-социалистический режим в Германии. Т. возможен только в индустриальном обществе, для которого характерны централизованное, способное поглотить все гос-во, бурное развитие науки и техники, средств коммуникации и резкое расширение возможностей пропаганды.

Т. представляет собой крайнюю, агрессивную и жестокую форму вышедшего на политическую арену в 19 в. социализма или его переплетения с национализмом, реже — с религиозным экстремизмом. Т. всегда является в своей основе социалистическим, а социализм постоянно тяготеет к Т. Социализм — единственная жизнеспособная форма коллективистического общества, способная бросить вызов индивидуалистическому капиталистическому обществу (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество). Социализм — и прежде всего Т. как его конденсированное проявление — и капитализм оказались теми двумя полюсами, между которыми разворачивалась история в 20 в.

Двумя формами Т. являются коммунизм и национал-социализм (нацизм). Различия между ними: формальное признание демократии и ее отрицание; интернационализм и крайний национализм, опирающийся на расизм; обобществление частной собственности и полный контроль гос-ва над собственником; опора на разные слои населения; отсутствие поддержки со стороны правящих классов старого общества и наличие такой поддержки; стремление построить «рай на земле» для всего человечества и намерение создать такой «рай» для избранной нации (расы) за счет всех остальных. Разногласия и борьба двух форм Т. привели в конечном счете к военному столкновению между ними, в котором коммунизм объединился с развитыми капиталистическими странами и нанес сокрушительное поражение нацизму. Сразу же после этого коммунизм вступил в холодную войну со своими бывшими союзниками. Однако уже в 1970-е гг., не выдержав экономического перенапряжения, он начал быстро разлагаться.

Для тоталитарного общества характерны следующие основные черты: оно возникает по заранее выработанному плану и ставит своей задачей радикальное переустройство общества; отказывается признать какие бы то ни было сферы жизни, в которых индивид и его воля являлись бы конечной ценностью; вводит централизованное планирование, замещающее конкуренцию в сфере экономики; объявляет свою официальную идеологию единственно верной и не подлежащей критике; отождествляет общество и гос-во, уничтожает гражданское общество и вводит государственный контроль за всеми сферам жизни общества и индивида; опирается на тоталитарную политическую партию, управляемую вождем; вводит монополию на средства коммуникации; формирует особые органы государственной безопасности, основной задачей которых является осуществление террора и создание атмосферы страха; всячески поддерживает особый коллективистический стиль жизни, когда основная масса населения готова с энтузиазмом жертвовать своим настоящим ради «прекрасного будущего».

Поскольку фундаментом всех прав и свобод личности является экономическая свобода, с ее ликвидацией в тоталитарном обществе начинается уничтожение всех прав и свобод. Жестокость и террор тоталитарных режимов прямо вытекают из их стремления переустроить жизнь общества в соответствии с единой наперед заданной и не подлежащей обсуждению целью. «Различные виды коллективизма, коммунизма, фашизма и пр. расходятся в определении природы той единой цели, которой должны направляться все усилия общества. Но все они расходятся с либерализмом и индивидуализмом в том, что стремятся организовать общество в целом и все его ресурсы в подчинении одной конечной цели и отказываются признавать какие бы то ни было сферы автономии, в которых индивид и его воля являются конечной целью» (Ф.А. Хайек).

Главными опасностями, подстерегающими тоталитарное общество на пути к его цели, считаются несовершенство человека, доставшегося от прошлого, и враги Т. Человек коммунистического общества несовершенен уже потому, что он несет на себе, как говорил К. Маркс, «родимые пятна» старого общества. В числе этих пятен — гордыня, или индивидуалистическое высокомерие, заставляющее человека противопоставлять себя своему коллективу и обществу в целом, стяжательство, лень, недостаточная дисциплинированность, упрощенное, ненаучное мировоззрение и т.д. Человек нацистского общества несовершенен прежде всего в силу того, что является во многом продуктом расового смешения, испортившего не только его кровь и внешний облик, но и сам его дух. Кроме того, этот человек тоже имеет «родимые пятна» старого, капиталистического общества. Главные средства формирования нового человека в тоталитарном обществе (своего рода сверхчеловека) — это воспитание его в новом духе, прежде всего его идеологическое переоснащение, тотальный контроль за ним и тщательное отгораживание его от чуждых, враждебных влияний со стороны старого мира. «Железный занавес», которым тоталитарное общество отгораживается от всего остального мира, служит в первую очередь средством предотвращения воздействия враждебной идеологии и разлагающего влияния буржуазного образа жизни на индивидов этого общества.

Враги Т. делятся на внешних и внутренних. Внешним врагом тоталитарного общества является, согласно его идеологии, индивидуалистическое капиталистическое общество, многопартийное, идущее на поводу у ложно понятой демократии, пропитанное гнилым либерализмом, не имеющее высоких целей, загнивающее, разлагающееся и т.д. Внешними врагами со временем сделались друг для друга две формы Т. — коммунизм и национал-социализм. На происки внешнего врага списываются многие беды тоталитарного общества. Внутренними врагами Т. являются те его индивиды, которые попали под влияние внешнего врага и проводят или только разделяют его идеологию и политику. В борьбе с внешним и внутренним врагами способны помочь только постоянная, неусыпная бдительность и беспощадное уничтожение выявленных врагов. Поскольку Т. отождествляет гос-во с обществом, внутренний враг является не просто врагом roc-ва, а врагом народа. Т. без врага — как внешнего, так и внутреннего — невозможен, как невозможен он без своей «высокой» цели. И если та цель, которую ставит перед собой Т., является радикальной и требующей сосредоточения всех его сил, то и враг, мешающий движению к цели, должен быть столь же радикальным: злобным, вероломным, вездесущим и не лишенным силы. Цель внушает индивидам тоталитарного общества энтузиазм (или фанатизм, как говорил Гитлер), враг должен внушать страх и оправдывать постоянные репрессии.

Во главе тоталитарного общества стоит тоталитарная партия — наиболее характерный и наглядный пример как коллективистических сообществ, так и коллективизма вообще. Два разных варианта реализации идеи тоталитарной партии представляли собой Коммунистическая партия Советского Союза и национал-социалистическая рабочая партия Германии. Обе они бесславно ушли в прошлое. Но они с достаточной выразительностью показали, каких успехов в кардинальном преобразовании общества способна добиться при благоприятном для себя стечении обстоятельств тоталитарная партия и сколько бедствий своему обществу может она принести.

Для утверждения Т. нужна не только «революционная», способная идти против основных положений конституции партия. Для этого необходимы также широкие народные массы, имеющие вдохновляющие их идеалы, радикальные позиции и не останавливающиеся в выборе крайних средств при реализации своих представлений о «новом совершенном мире». Т. не является «вывихом» истории, временным отходом некоторых обществ от некоей магистральной линии человеческой истории; он не является и историческим тупиком, в который общества попадают по недоразумению или по злому умыслу каких-то вождей или политических партий. Т. устанавливается естественным образом, возможно, без всякого насилия, он вырастает из глубин социальной жизни и «востребует» ту партию, идеология и практическая деятельность которой отвечает его нуждам. Чтобы утвердился Т., само общество должно все более склоняться к тоталитарному контролю своей жизни и желать стать тоталитарным, чтобы покончить со старым миром и навсегда учредить новый. «Тотальность тоталитарного режима в, так сказать, чистом виде состоит не только в том, что партия, какая-либо клика или фюрер-вождь устанавливают всеохватывающий контроль над всеми сферами общественной жизни и государством, как бы полностью поглощая их, но и в том, что подавляющая масса населения чуть ли не свято верит в основные цели, установки, ориентации, постулируемые партийным руководством или фюрером-вождем: обе стороны как бы слиты в тотальном единстве для достижения универсальной цели. С этой точки зрения чисто тоталитарными можно считать сталинский режим в нашей стране и национал-социализм — в Германии» (К.С. Гаджиев).

К. Ясперс подчеркивает, что Т. превращает народ в однородную массу. Он структурирован, осознает себя в своих жизненных устоях, в своем мышлении и традициях. В народе есть некая атмосфера, человек из народа обладает личными чертами характера благодаря силе народа, служащей ему основой. Масса, напротив, не структурирована, не обладает самосознанием, однородна и квантитативна, лишена традиций, почвы. Она — объект пропаганды и внушения, она не ведает ответственности и живет на самом низком уровне сознания. Особая опасность Т. заключается в том, что он ставит под вопрос само сохранение природы человека. Человек может потерять себя, вступив в тоталитарную стадию нивелирования, в жизнь, где нет свободы и свершений, в царство черной злобы, не знающей гуманности. «Во что может превратиться человек, нам сегодня почти внезапно осветила та чудовищная реальность, которая стоит как символ последней крайности перед нашим мысленным взором. Национал-социалистические концентрационные лагеря с их пытками, пройдя которые миллионы людей погибли в газовых камерах или печах — вот та реальность, которой по имеющимся сведениям соответствуют события и в других тоталитарных странах... перед нами разверзлась бездна. Мы увидели, что может совершить человек и даже не по заранее целиком разработанному плану, а попав в круговорот, движение которого все ускоряется, увлекая за собой тех, кто в него вступил». Человек в условиях тоталитарных политических режимов может превратиться в нечто такое, что невозможно было представить себе. «Эта реальность концентрационных лагерей, это согласованное движение по кругу пытающих и пытаемых, эта утрата человеческого облика предвещают будущие возможности, которые грозят гибелью всему... Эта опасность страшнее атомной бомбы, так как она угрожает душе человека». Яс-перс констатирует, что в современном мире есть две основополагающие тенденции, способные быть истоками нашего выбора: либо мы сохраняем автономию индивида и веру в возможности, которые появляются в свободном столкновении различных сил, какие бы ситуации при этом ни возникали; либо мы живем в созданном людьми тотально планируемом мире, в котором гибнут духовная жизнь и человек. Можно сказать, что первый вариант — это современное индивидуалистическое (капиталистическое) общество с рыночной экономикой, второй вариант — современное коллективистическое (коммунистическое или национал-социалистическое) общество с тотальным планированием не только экономики, но и всех сфер жизни человека.

Хайек Ф.А. Дорога к рабству // Вопросы философии. 1990. № 10—12; Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1—2; Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М., 1993; Буллок А. Гитлер и Сталин. Жизнь и власть. Смоленск, 1994. Т. 1—2; Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994; Гаджиев К.С. Политическая наука. М., 1996; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000; Arendt H. The Origins of Totalitarianism. New York, 1951; Arendt H., Brzezinski Z. The Totalitarian Mind. New York, 1955; Hayek F.A. Fatal Conceit. Chicago, 1989.

А.А. Ивин











ТОФФЛЕР (Toffler) Элвин (р. 1928) — амер. футуролог. Т. не считает свои прогнозы ни утопией, ни антиутопией, свой жанр он именует «практоцией», т.е. практической утопией. В ней нет, как ему кажется, безмерной идеализации. Это описание более практичного и более благоприятного для человека мира, нежели тот, в котором мы живем. Но в этом мире, в отличие от утопии, есть место злу: болезням, грязной политике, несправедливости. Т. проводит мысль, что человечество переходит к новой технологической революции, т.е. на смену первой волне (аграрной цивилизации) и второй (индустриальной цивилизации) приходит новая, ведущая к созданию сверхиндустриальной цивилизации. Очередная волна является, по Т., грандиозным поворотом истории, величайшей трансформацией, всесторонним преобразованием всех форм социального и индивидуального бытия. Однако речь идет не о социальной революции, направленной в основном на смену политического режима, а о технологических изменениях, которые вызревают медленно, эволюционно, но впоследствии рождают глубинные потрясения. Чем скорее человечество осознает потребность в переходе к новому историческому повороту, тем меньше будет опасность насилия, диктата и др. бед.

Т. стремился обрисовать будущее общество как возврат к доиндустриальной цивилизации на новой технологической базе. Рассматривая историю как непрерывное волновое движение, Т. анализирует особенности грядущего мира, экономической базой которого станут, по его мнению, электроника и ЭВМ, космическое производство, использование глубин океана и биоиндустрия.

Смешение власти: знание, богатство и принуждение на пороге XXI в. М., 1991; Третья волна. М., 1999; Метаморфозы власти. М., 2001.











ТРАДИЦИИ В НАУКЕ — термин, обозначающий культурную схему накопления, сохранения и трансляции научного опыта; интегральные основания научного знания, позволяющие объединить научные направления с их контекстом и реконструировать развитие науки как историю социокультурных целостностей.

Данное понятие заимствовано философией науки из социологии науки, истории и теории культуры и социальной антропологии. С начала 1960-х гг. внимание привлекли структурные единицы научного знания, получающие название как собственно «Т.» (С. Тулмин, Л. Лаудан, П. Фейерабенд), так и «школ», «парадигм» (Т. Кун), «тем» (Дж. Холтон), «исследовательских программ» (И. Лакатос), «социальной образности» (Д. Блур), «неявного знания» (А/. Полани). Отход от логицистских моделей научной теории проявился в формировании более сложного образа научного знания. Последний включает не только логико-математический аппарат, набор идеальных объектов и предложения наблюдения, но и научную картину мира, нормы и идеалы научного знания, филос. и общекультурные предпосылки. Такое научное образование обладает высокой степенью автономии и устойчивости логическим парадоксам и эмпирическим опровержениям. Тем самым теория понимается не столько как индивидуальное и законченное изобретение гения, но скорее как целостный способ видения мира, форма научной культуры и идеологии, развиваемая поколениями ученых на основе исторического прототипа.

Основания типологии традиций различны: по цели, объему, структуре, предмету, методу, теории, авторитету (консервативные и революционные, локальные и интегральные, исторические и абстрактные и т.д.); в частности, субстратная и полевая (физика), аналитическая и синтетическая (математика, химия), креационистская и эволюционистская (биология, геология), прецедентные и канонические (право) традиции, аристотелизм и платонизм.

В целом специфика Т. в н. состоит не в привязанности к конкретной предметности, но в способности переходить от одного содержания к др. при сохранении собственной структуры и методологического арсенала. Структуру традиции составляет, если использовать терминологию Лакатоса, жесткое ядро (практические схемы, нормы и идеалы исследовательской деятельности и общения) и защитный пояс (набор частично институциализированных социокультурных конвенций и предпосылок, официальный этос и идеология науки).

Т. в н. не противоположны развитию, рациональности и рефлексии, хотя и предполагают стремление к сохранению признанных достижений, веру в истинность теоретических постулатов и нередко — игнорирование критики. Наука в целом не может быть понята как традиция, коль скоро в ней важную роль играют не интегрированные в традицию индивиды, от которых она получает как критический, так и позитивный творческие импульсы. Поэтому описание истории науки как процесса смены научных традиций характеризуется существенной неполнотой. Вместе с тем понятие Т. в н. вносит вклад в теоретическое разрешение методологических дилемм кумулятивизма — несоизмеримости и ин-тернализма — экстернализма, позволяя понять элементы всех оппозиций как моменты развития научного знания и его исторической реконструкции.

Касавин И.Т. Познание в мире традиций. М., 1990; Розов М.А. Теория социальных эстафет и проблемы анализа знания // Теория социальных эстафет. Новосибирск, 1997; Feyerabend P. Problems of Empiricism. Philosophical Papers. Cambridge, 1981; Heisenberg W, Tradition in Science. New York, 1983; Laudun L. Science and Values. Berkeley etc., 1984.











ТРАДИЦИОНАЛИЗМ И АНТИТРАДИЦИОНАЛИЗМ — две крайние позиции в трактовке традиции. Традиционализм исходит из убеждения, что практическая мудрость по-настоящему воплощена в делах, а не в писаных правилах, и ставит традицию выше разума. Антитрадиционализм, напротив, считает традицию предрассудком, который должен быть преодолен с помощью разума.

Господство традиционализма характерно для коллективистических обществ: средневекового феодального общества, т.н. восточных деспотий, тоталитарных обществ 20 в. и т.д. (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество). В этих обществах все устоявшееся, завоевавшее в жизни прочное место считается правильным. Оно не обязательно закрепляется в нормах права, но охраняется традицией, обычаем и в большинстве случаев этого достаточно. Сам авторитет права подкрепляется ссылкой на старину. Традиционализму всегда сопутствует консерватизм, неспособность проводить реформы и вводить новшества. Традиционализм в сфере творчества означает подчинение канону, устойчивому во времени, и предполагает сознательный отказ от новаторства и даже от авторства.

Антитрадиционалистически настроенное Просвещение истолковывало традицию как одну из форм авторитета и на этом основании выдвигало общий лозунг преодоления всех предрассудков и прежде всего предрассудков авторитета и предрассудков поспешности. Поспешность — источник ошибок, возникающих при пользовании собственным разумом. Она может быть устранена или скорректирована путем методически дисциплинированного применения разума. Предрассудки авторитета проистекают из того, что люди вообще не пользуются собственным разумом, передоверяя способность рассуждать авторитету. И эти предрассудки самые опасные. Как указывает Х.Г. Гадамер, «действительным результатом Просвещения является... подчинение разуму всех авторитетов» и в конечном счете их отрицание; «авторитет, если он занимает место собственных суждений, и в самом деле становится источником предрассудков. Однако это не исключает для него возможности быть также источником истины; эту-то возможность и упустило из виду Просвещение, безоговорочно отвергнув все предрассудки».

Романтизм, возвеличивая традицию и противопоставляя ее разуму, рассматривает ее как историческую данность, подобную данностям природы. В результате традиция оказывается противоположностью свободному самоопределению, поскольку выступает как некая самоочевидность и не нуждается в разумных основаниях. Романтическая вера в «естественные традиции», перед которыми разум должен просто умолкать, является попыткой реставрации традиционализма.

Традиция завоевывает свое признание, опираясь прежде всего на познание, и не требует слепого повиновения. Она не является также чем-то подобным природной данности, ограничивающей свободу действий и не допускающей критического обсуждения; традиция есть точка пересечения человеческой свободы и человеческой истории.

Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1984; Гадамер Х.Г. Истина и метод. М., 1988; Лотман Ю.М. Культуpa и взрыв. М., 1992; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997.













ТРАДИЦИОННАЯ ЛОГИКА — первый этап в развитии (формальной) логики, начавшийся в 4 в. до н.э. и завершившийся в кон. 19 — нач. 20 в., когда сформировалась современная (математическая, символическая) логика.

Т. л. изучала правильное мышление, опираясь в основном на естественный язык, не являющийся вполне адекватным для этой цели из-за своей многозначности, аморфности правил построения выражений и придания им значений и т.п. Современная логика использует специально сконструированные (формализованные) языки, призванные следовать за логической формой и воспроизводить ее даже в ущерб краткости и легкости общения. Введение особого языка означает и принятие особой теории логического анализа. Современная логика, совпадая по своим целям с Т. л., включила в свой состав все то позитивное, что было достигнуто последней в изучении правильного мышления.











ТРАДИЦИЯ (от лат. traditio — передача) — анонимная, стихийно сложившаяся система образцов, норм, правил и т.п., которой руководствуется в своем поведении достаточно обширная и устойчивая группа людей. Т. может быть настолько широкой, чтобы охватывать все общество в определенный период его развития. Наиболее устойчивые Т., как правило, не осознаются как нечто преходящее, имеющее начало и конец во времени. Особенно наглядно это проявляется в т.н. традиционном обществе, где Т. определяются все сколь-нибудь существенные стороны социальной жизни.

Т. имеют отчетливо выраженный двойственный характер: они совмещают описание и оценку (норму) и выражаются описательно-оценочными высказываниями. В Т. аккумулируется предшествующий опыт успешной коллективной деятельности, и они являются своеобразным его выражением. С др. стороны, они представляют собой проект и предписание будущего поведения. Т. — это то, что делает человека звеном в цепи поколений, что выражает его пребывание в историческом времени, присутствие в «настоящем» как звене, соединяющем прошлое и будущее.

Две крайности в истолковании Т. — традиционализм и антитрадиционализм — противопоставляют Т. разуму: первый ставит Т. выше разума, второй оценивает ее как предрассудок, который должен быть преодолен с помощью разума. Т. и разум не противостоят, однако, друг другу: Т. утверждается благодаря размышлению над прошлой деятельностью и не требует слепого повиновения.

Противопоставление Т. и разума, характерное для эпохи Просвещения и для романтизма, не учитывало того, что разум не является неким изначальным фактором, призванным играть роль беспристрастного и безошибочного судьи. Разум складывается исторически, и рациональность может рассматриваться как одна из Т. «...Рациональные стандарты и обосновывающие их аргументы представляют собой видимые элементы конкретных традиций, которые включают в себя четкие и явно выраженные принципы и незаметную и в значительной мере неизвестную, но абсолютно необходимую основу предрасположений к действиям и оценкам» (П. Фейерабенд). Вместе с тем разум — это не одна из многих равноправных Т., а особая, можно сказать, привилегированная Т. Он старше всех иных Т. и способен пережить любую из них. Он является универсальным и охватывает всех людей, в то время как все другие Т. ограничены не только во времени, но и в пространстве. Разум — самая гибкая из Т., меняющаяся от эпохи к эпохе. Он представляет собой критическую, и в частности, самокритическую Т. И, наконец, разум имеет дело с истиной, стандарты которой не являются конвенциональными. Т. проходят через разум и могут оцениваться им. Эта оценка всегда является исторически ограниченной, поскольку разум всегда принадлежит определенной эпохе и разделяет все ее «предрассудки». Тем не менее оценка разума может быть более широкой и глубокой, чем оценка одной Т. с т. зр. какой-то иной, неуниверсальной и некритической. Разные Т. не просто сосуществуют друг с другом. Они образуют определенную иерархию, в которой разум занимает особое место. Противоположность Т. и разума носит относительный характер: Т. складываются при участии разума, а сам разум является продолжением и развитием имманентно присущей человеку Т. рациональности. «Даже самая подлинная и прочная традиция формируется не просто естественным путем, благодаря способности к самосохранению того, что имеется в наличии, но требует согласия, принятия, заботы. По существу своему традиция — это сохранение того, что есть, сохранение, осуществляющееся при любых исторических переменах. Но такое сохранение суть акт разума, отличающийся, правда, своей незаметностью» (Х.Г. Гадамер).

Повседневная жизнь во многом опирается на Т., и апелляция к ней — стандартный прием практической аргументации.

Обращение к Т. — обычный способ аргументации в морали. Наши моральные установления и поступки в значительной степени определяются Т. Все попытки обоснования или усовершенствования системы морали, абстрагирующиеся от Т., неизбежно остаются декларативными и не имеющими никаких практических последствий. Совершенно нереально было бы ожидать от современной науки обоснования какой-то новой морали.

Аргумент к Т. неизбежен во всех научных рассуждениях, в которые входит «настоящее» как тема обсуждения или как один из факторов, определяющих позицию исследователя. «...В науках о духе, вопреки всему их методологизму, присутствует действенный момент традиции, составляющий их подлинное существо и характерную особенность» (Гадамер).

Фейерабенд Л. Избр. труды по методологии науки. М., 1986; Гадамер Х.Г. Истина и метод. М., 1988, Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000.











ТРАНСИНТЕЛЛИГИБЕЛЬНЫЙ (от лат. trans — за и intelligibilis — постижимый) — выходящий за пределы человеческого разума, непостижимый для него. Термин введен Н. Гартманом, отличавшим Т. от иррационального: «Как трансобъективное надо искать в направлении познанного (причем оно все более отодвигается в этом направлении), так трансинтеллигибельное надо искать внутри трансобъективного (причем оно все время отодвигается в направлении познаваемого)». К области Т. принадлежит, в частности, бытие-в-себе и бытие-для-себя; эта область обеспечивает связь между объектом и субъектом.









ТРАНСЦЕНДЕНТАЛИЗМ (от лат. transcendere — переступать) — концепция, ставящая во главу угла трансцендентное или трансцендентальное. Первоначально термин использовался применительно к «трансцендентальной философии» И. Канта и Ф.В.И. Шеллинга, затем для обозначения послекантовского идеализма и любой идеалистической философии, предполагающей непременное наличие идеального или духовного в чувственном опыте. В широком и уничижительном смысле Т. называется всякая позиция, являющаяся «энтузиастической», «мистической», экстравагантной, непрактичной, порывающей со здравым смыслом и т.п.













ТРАНСЦЕНДЕНТАЛИИ — выходящие за пределы десяти аристотелевских категорий (см.: Категории) наиболее общие характеристики всякого сущего, универсальные свойства бытия. Учение о Т. сложилось в средние века (16 в.) и играло определенную роль вплоть до 18 в. У истоков этого учения стоят Филипп Канцлер, Роланд из Кремоны, Александр Гэльский, Альберт Великий, опиравшиеся, в свою очередь, на сочинения Аристотеля, Авиценны и Дионисия Ареопагита. Классическая интерпретация Т. восходит к Фоме Аквинскому, выделявшему и упорядочивавшему определенным образом шесть Т.: с у щ е е (ens), единое (unum), истинное (verum), благое (bonum), вещь (res), нечто (aliquid). Указанные Т. являлись сопряженными с сушим характеристиками (passiones convertibiles). Другую группу Т. составляли разделительные трансцендентальные атрибуты сущего (passiones entis disi-unctae), нашедшие свое развитие в философии Дунса Скота и его последователей: необходимое — возможное, конечное — бесконечное, простое — составное, акт — потенция, единое — множественное, причина — причиняемое, субстанция — акциденция, первичное — вторичное и др. Дизъюнкция атрибутов равнозначна сущему, как и любая из сопряженных с ним простых Т. С течением времени вес разделительных трансцендентальных атрибутов сущего снижается, а из простых сопряженных с сущим Т. остаются и воспроизводятся лишь единое, истинное и благое (Х. Вольф, А.Г. Баумгартен и др.); в таком виде тройка Т. вошла в произведения философов 19 и 20 вв.

Круглое А.Н. Понятие трансцендентального у И. Канта: предыстория вопроса и проблемы интерпретации // Вопросы философии. 1999. № 11; Lay R. Passiones entis disiunctae. Ein Beitrag zur Problcmgeschichte der Transzendentalienlehre // Theologie und Philosophie. 1967. № 42; Hinske N. Verschiedenheit und Einheit der transzendentalen Philosophie // Archiv fur Be-griffsgeschichte. Bonn, 1970. Bd 14.

А.Н. Круглое













ТРАНСЦЕНДЕНТАЛИСТЫ — 1) группа амер. проповедников, литераторов, мыслителей (Э. Олкотт, Т. Паркер, Дж. Рипли, О. Браунстон, Ф. Хедж, М. Фуллер и др.), объединившихся во втор. четв. 19 в. вокруг Р.Эмерсона и Г. Торо. В 1836 Хеджем был основан «Трансцендентальный клуб» (название возникло как презрительная кличка); в 1840—1844 Т. издавали жур. «The Dail» («Циферблат»); ими было основано образцовое поселение «Brook Farm» (1841 — 1847) — проект в целом потерпел неудачу. Т. выступали против сенсуализма, эмпиризма, рационализма Просвещения, теологического догматизма, коммерциализации социальной и нравственной жизни. Опосредованно опираясь на И. Канта и нем. идеалистов, они пытались осуществить свою нравственно-социальную программу. Под трансцендентализмом понимался идеализм (Эмерсон); трансценденталистом считался тот, кто проявлял склонность уважать собственную интуицию. В качестве основной Т. признавали некую сверхчувственную субстанцию — Верховную душу или Бога — и считали возможным их познание в интуиции. Мир же как таковой созерцается в Боге. Движение Т. в целом более значимо не как филос. течение, а как проявление амер. оригинальности в духовной сфере.

2) Представители трансцендентализма как историко-филос. течения или теоретико-познавательной позиции.

Эмерсон Р.У. Соч. СПб., 1901. Т. 1; Он же. Высшая душа. М., 1902; Он же. О доверии к себе. М., 1904; Писатели США о литературе. М., 1982. Т. I; Торо Г. Уолден, или Жизнь в лесу. М., 1986.
Паррингтон B.Л. Основные течения американской мысли. М., 1962. Т. 2; Покровский Н.Е. Генри Торо. М., 1983; Осипова Э.Ф. Эмерсон: писатель и время. Л., 1991; Покровский Н.Е. Ральф Уолдо Эмерсон: В поисках своей Вселенной. Конкорд, 1995.








ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЕ (от лат. transcendent, transcendentalis — перешагивающий, выходящий за пределы) — возникший в средневековой философии фундаментальный филос. и теологический термин, претерпевший за свою историю существенные изменения в значении. Первоначально Т. выступало как синоним трансцендентного, что базировалось на средневековом учении о трансценденталиях (nomina transcendentia).

Первой крупной вехой явилось учение Фомы Аквинского о трансцендентальности как надкатегориальности и фиксации шести самых известных трансценден-талий, сопряженных с сушим. Дунс Скот выдвинул идею метафизики как «scientia transcendents» и расширил Т. с помощью разделительных атрибутов сущего. В 17—18 вв. существовало три основных течения в понимании Т.: идущая от Дунса Скота трансцендентальная философия И. Шарфа, Ф.А. Аэпинуса и др.; понимание трансценденталий в метафизике X. Вольфа, А.Г. Баумгартена; трансцендентальная космология Вольфа и его последователей. В этот период в качестве терминологических начинают появляться обороты с латинским словом «transcendentalis» (К. Шайблер, И. Шарф и др.), хотя синонимичность Т. и трансцендентного по-прежнему сохранялась (вплоть до И.Г. Ламберта и И.Н. Тетенса). В 18 в. Баумгартен истолковал Т. как сущностное, а Тетенс — как всеобщее.

Т. существенно было переосмыслено И. Кантом, хотя у него заметны следы и старого значения этого понятия. В его критической философии Т. связывается с априорным (движение к чему началось уже в трансцендентальной космологии Вольфа и в метафизике Дунса Скота) и противопоставляется эмпирическому и трансцендентному. Кант называет Т. «всякое познание, занимающееся не столько предметами, сколько видами нашего познания предметов, поскольку это познание должно быть возможным a priori; он подчеркивает, что Т. касается возможности или применения априорного знания и есть «не всякое априорное знание, а только то, благодаря которому мы узнаем, что те или иные представления... применяются и могут существовать исключительно a priori, а также как это возможно»; синонимом Т. у Канта выступает также критическое.

Дальнейшее развитие термина «Т.» шло преимущественно в двух направлениях: истолкование кантов-ского понятия Т. (Т. как априорное — Г. Гельмгольц, Г. Спенсер, Б. Баух и др.; Т. как выяснение условий возможности чего-либо — Л. Наторп, И.Б. Лотц и др.; Т. как противоположность трансцендентному или эмпирическому — И.Г. Фихте, Ф.В.И. Шеллинг, Г. Коген и др.) или же игнорирование кантовских различений либо апелляция к средневековому значению термина «Т.» как синониму термина «трансцендентное» (или внутренне тесно связанное с ним) (амер. трансценден-талисты, Ф. Шлейермахер, Махариши Махеш Йоги, частично — X. Файхингер, М. Хайдеггер, Г. Риккерт, С.Л. Франк, X. Книттермейер, Б. Лонерган и др.).

Самую существенную после Канта трансформацию термин «Т.» претерпел в трансцендентальной феноменологии Э. Гуссерля, в которой Т. употребляется как коррелят трансцендентного и обозначает мотив обращающегося вопрошания о последних источниках всех познавательных образований, самоосмысления познающим самого себя и своей познающей жизни, чисто и окончательно обоснованной из источника Я-сам универсальной философии.

Современный этап развития термина «Т.» связан с полемикой в аналитической философии по вопросу о трансцендентальном аргументе, с трансцендентальным прагматизмом К.О. Апеля и Ю. Хабермаса и критикой «трансцендентально означаемого» М. Фуко, Ж. Деррида и их последователями.

Шеллинг Ф. Система трансцендентального идеализма // Ф. Шеллинг. Соч.: В 2 т. М., 1987. Т. I; Франк С.Л. Непостижимое // С.Л. Франк. Соч. М., 1990; Фуко М. Слова и веши. СПб., 1994; Фуко М. Археология знания. Киев, 1996; Husserl E. Die Krisis der europaischen Wissenschaften und die transzenden-tale Phanomenologie // Husserliana. Haag, 1954. Bd 6; Haber-mas J. Erkenntnis und Interesse. Frankfurt am Mein, 1973; Gideon A. Der Begriff transzendental in Kants Kritik der reinen Vernunft. Darmstadt, 1977; Bedingungen der Muglichkeit: «transcendental arguments» und transzendentales Denken. Stuttgart, 1984.












ТРАНСЦЕНДЕНТНОЕ (от лат. transcendens — перешагивающий, выходящий за пределы) — возникший в схоластической философии основополагающий термин философии и теологии; истоки его уходят в антич. философию.

1. Т. как противоположность имманентному — термин для обозначения преодоления определенной сферы представлений, способов бытия, выхода за те пределы, в рамках которых остается имманентное. Первоначально использовался в схоластической философии и теологии в онтологической спекуляции о боге, «перешагивающем» все сотворенное бытие и являющемся «потусторонним».

2. Т. как синоним трансцендентального — в докантовской, прежде всего схоластической философии термин для обозначения особой группы «имен», выходящих за пределы аристотелевских категорий и являющихся наиболее общими определениями сущего — «nomina transendentia», которые в последующей философии стали называть трансценденталиями.

3. Т. как противоположность трансцендентальному — термин критической философии И. Канта, отрицавшего тождественность трансцендентального и Т. и определявшего Т. как то, что выходит за пределы возможного опыта, устраняет границы возможного опыта и повелевает их переступить, как то, что выходит за пределы области, в которой допустима деятельность чистого рассудка. Указанное кантовское различение было воспринято в дальнейшем многими философами, хотя самим Кантом оно соблюдалось не всегда строго.

Кант И. Критика чистого разума. М., 1994; Гуссерль Э. Картезианские размышления. СПб., 1998; Knittermeyer H. Transzendent und Transzendental // Festschrift fur Paul Natorp zum 70 Geburtstage. Leipzig, 1924; Ingarden R. Die vier Begriffe der Transzendent und das Problem des Idealismus bei Husserl // Analecta husserliana 1. 1971; Honnefelder I. Transzendent oder transzendental: tlber die M6glichkeit von Metaphysik // Philoso-phisches Jahrbuch. 1985. № 92; Transzendenz. Zu einem Grundwort der klassischen Metaphysik. Paderborn; Wien, 1992.












ТРАНСЦЕНДЁНЦИЯ (от лат. transcendere — переступать) — в широком смысле — переход границы между двумя разнородными областями, в особенности переход из сферы посюстороннего в сферу потустороннего, трансцендентного.








ТРЁЛЬЧ (Troeltsch) Эрнст (1865—1923) — нем. протестантский теолог, историк и политик. Изучал лютеранскую теологию в ун-тах Эрлангена, Гёттингена и Берлина. Экстраординарный проф. в Бонне (1892—1894), ординарный проф. теологии в Гейдельберге (1894— 1915), проф. философии в Берлинском ун-те (1915— 1923). Развивал учение либеральной теологии о врожденном иррациональном религиозном a priori: сознание априорно выделяет и воспринимает религиозные феномены именно как таковые. Божественное (Мировой Разум) сокрыто в религиозном a priori и при наличии соответствующих условий проявляется в жизненном опыте человека. Под влиянием баденской школы неокантианства Т. видел в религиозных ценностях главное интегрирующее общественное начало. Придавал религиозному духу не менее важное значение в истории, чем социальному и экономическому факторам. Наиболее адекватным выражением такого духа, повлиявшим на развитие капитализма, считал кальвинизм. Выступал против догматического, основанного на авторитете, исследования Священной истории. Противопоставлял ему научный метод истории религий, в основу которого положил принцип критики (ни одно религиозное или историческое предание не обладает абсолютной истиной), аналогии (определение вероятности исторического прошлого через его сопоставление с повседневным опытом исследователя) и корреляции (причинная взаимосвязь всех событий в истории человечества благодаря непрерывному присутствию в ней Абсолюта). В отличие от «истории спасения», результаты научного исследования никогда не могут быть окончательными. Сравнительно-исторический подход Т. к христианскому учению стал основанием для обвинений в релятивизме (П. Тиллих). Как и его друг М. Вебер, Т. считается основателем социологии религии благодаря разработанной им типологии религиозных сообществ: церковь, сектантская группа, мистическая община. В поздний период творчества, под влиянием философии жизни В. Дильтея, Т. перешел к иррационализму и персонализму. Оказал влияние на многих теологов и философов своего времени, в т.ч. на Р. Отто, А. Нигрена и О. Шпенглера.

Историзм и его проблемы. Логическая проблема философии истории. М., 1994; Gesammelte Schriften. Tubingen, 1922— 1925. Bd 1—4; Der Historismus und seine Probleme. Berlin, 1922; DerHistorismusund seine Oberwindung. Berlin, 1924; DieBedeu-tung des Protestantismus fur die Entstehung der modernen Welt. Milnchen; Berlin; Oldenberg, 1925; Ober historische und dogma-tische Methode in der Theologie. Theologie als Wissenschaft Aufsatze und Thesen. Mllnchen, 1973.

T.A. Нестик












ТРИАДА (от греч. trias, род. п. triados — «троица») — метод филос. конструирования, в античности широко применявшийся в платонизме и неоплатонизме. Принцип Т. использован во втором письме Платона при описании структуры универсума (учение о трех царях всего). Представители среднего платонизма учили о трех началах («образец — демиург — материя») и трех ступенях бытия («ум-нус — душа-псюхе — космос»). Эта последняя Т. была истолкована Плотином как Т. «начальных ипостасей», как реализация и форма проявления более высокого принципа — Единого; наряду с этим у Плотина и Лорфирия признавалась Т. надкосмических сверхчувственных «природ» («единое — ум — душа»). Более отчетливо принцип Т. как метод филос. конструирования проявился в Т. категорий платоновского «Филеба» «предел — беспредельное — число», где число — средний член между двумя противоположностями; в «умной» Т. «бытие — жизнь — ум» у Плотина, где «умная» жизнь совмещает в себе «объективность» бытия и «субъективность» мысли. Последующие неоплатоники (начиная с Прокла) понимали эту Т. как Т. умопостигаемого, мыслящего и умопостигаемого-и-мыслящего миров в пределах ума. Чисто методический смысл, не предполагающий конкретного онтологического истолкования, имеет неоплатоническая Т. «пребывание — выступление — возвращение», наиболее полно применяемая у Прокла; третий член данной Т. объединяет крайности первых двух и представляет собой некую «середину» между ними; чисто конструктивный характер данной Т. не предполагает понимания ее как последовательного движения во времени.

Христианское учение о Т. (Троице), используя мыслительные модели неоплатонизма, существенно отличается от неоплатонической доктрины: ипостаси христианской Т. — «лица», а не безличные сущности, и они находятся на одном онтологическом уровне («единосущны»), в отличие от нисходящих ступеней Т. у неоплатоников. Принцип Т. получает широкое развитие в классической нем. философии у И.Г. Фихте, Ф.В.И. Шеллинга и особенно Г.В.Ф. Гегеля, который превратил Т. в универсальную схему всякого процесса развития: тезис (исходный момент), антитезис (переход в противоположность, отрицание), синтез противоположностей в новом единстве (снятие, отрицание отрицания).













ТРИЕДИНСТВА ПРОБЛЕМА — центральная проблема коллективистического (в частности, средневекового и тоталитарного) мышления, постулирующего неизбежный переход от существующих несовершенных общества и человека к будущему, совершенному во всех отношениях социальному миру («раю на небесах» или «раю на земле»).

Согласно христианскому догмату триединства, единая божественная сущность есть внутри себя личностное отношение трех «ипостасей», или «лиц», — Отца (первоначала), Сына (логоса, т.е. абсолютного смысла) и Святого Духа («животворящего» начала жизненной динамики). Встает естественный вопрос, живо занимавший средневековую теологию (и ее служанку — философию) и не потерявший остроты также для христианской теологии наших дней: как могут быть тождественными и одновременно различными (триедиными) три сущности, составляющие Святую Троицу? Как согласовать единство и простоту Бога с троичностью представляющих его лиц?

Догмат триединства утвердился в христианстве довольно поздно и после жестоких споров. Будучи уже принятым II Вселенским собором, он продолжал вызывать все новые толкования и послужил отправным пунктом различных ересей. Проблема триединства обсуждалась в течение многих столетий, и уже это говорит о том, что за нею стоит какое-то реальное, хотя, быть может, и не особенно ясное содержание.

В теологии со времен Августина распространена аналогия между троичностью божества и структурой внутренней жизни человеческого духа. Однако эта аналогия поверхностна и ничего не объясняет. В самом известном теологическом трактате Боэция «О троичности», которым пользовались практически все, кто писал в средние века о божественном триединстве, отстаивается идея, что троичность Бога не может быть предметом философского доказательства. Это сверхразумная, а значит, и сверхфилософская истина, данная только в вере. Философия может разъяснить с помощью каких-то аналогий, как следует понимать триединство, но она не способна доказать его. Позднее религиозный мистик Я. Бёме прямо заявил, что божественное триединство — это чудо, и как всякое чудо, оно вообще непостижимо с помощью разума: «В том и состоит великое чудо, что Бог из одного сделал два, и эти два все же остаются одним». В 19 в. определение Бога как триединого уже почти не принималось всерьез. Теологи ссылались на то, что оно старше самого христианства, заимствовавшего его у более ранних религий и потому не несущего за него полной ответственности.

Против такого подхода резко высказался Г.В.Ф. Гегель, подчеркнувший, что Т.п. — центральная в христианстве и что в своем учении о триединстве оно схватило самую глубокую суть дела. К этой мысли Гегеля можно добавить, что догмат триединства должен быть ключевым не только в христианстве, но и во всякой др. религии, предсказывающей будущий переход человека и человечества в некий иной, совершенный во всех отношениях мир. Более того, та или иная форма утверждения триединства характерна не только для средневекового, но и для всякого коллективистического мышления (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество).

Решение Гегелем Т.п. сводится к следующему: идея триединства не является сверхразумной, она может быть постигнута человеком, и ее постижение «есть всеобщая основа всего, что рассматривается согласно истине»; догмат триединства непосредственно связан с динамическим истолкованием Бога и его связей с миром, с пониманием Бога не как события или состояния, а как процесса; для решения Т.п. необходима диалектика, ибо только она способна представить Бога как конкретное единство. Это решение можно охарактеризовать как мистико-диалектическое. Гегель признает мистическое единство трех божественных ипостасей, но считает нужным, используя диалектику, сформулировать и разумные основания триединства. Надо отметить, что уже в средневековой философии достаточно распространенным было убеждение, что познание Бога требует соединения вместе несовместимого, т.е., выражаясь гегелевским языком, требует диалектики. «В первопричине бытия нужно утверждать все, что где-либо утверждается в сущем и ему приписывается как качество — ибо она есть причина всего этого; и опять-таки все это надо отрицать в ней, в собственном смысле, потому что она возвышается над всем этим; и не надо думать, что здесь отрицания противоречат утверждениям, ибо первопричина, возвышаясь над всякими ограничениями, превосходит и все утверждения и отрицания» (Псевдо-Дионисий (Ареопагит)). Познание Бога и его связей с земным миром стоит, т.о., выше формально-логического требования непротиворечивости.

Средневековая проблема Святой Троицы представляет собой характерную для той эпохи формулировку самого важного для средневекового сознания вопроса о переходе от реального, земного мира к будущему, небесному. Земной мир, мир Бога-Сына, является порождением мира небесного, мира Бога-Отца. Предназначение первого — быть только ступенью для достижения второго. Два мира тождественны и вместе с тем различны. Постоянное и неуклонное движение от земного к небесному, проходящее через мышление И душу средневекового человека — это и есть Святой Дух, связывающий два мира.

В тоталитарном обществе ключевая для коллективистического сознания Т.п. предстает как вопрос о неизбежном переходе от исходного несовершенного общественного строя к будущему совершенному обществу, своего рода «раю на земле». В коммунистической теории этот переход от капитализма к коммунизму диктуется объективными законами истории, определяющими диалектику социального развития. В национал-социализме переход связывается с идеей избранности определенной нации и волей провидения, благоволящего к ней и ее вождю. Как и всякое коллективистическое общество, тоталитарное общество является переходным, и как таковое оно должно решить свою историческую версию Т.п.: связать несовершенный нынешний и совершенный будущий миры. Соотношение этих двух миров — предмет постоянных ожесточенных споров и в коммунизме, и в нацизме (последовательные этапы эволюции социализма от «победившего полностью, но не окончательно» до «развитого социализма»; этапы реализации совершенного, чисто арийского общества).

Коллективизм (в частности, средневековый умеренный коллективизм и тоталитаризм) противопоставляет совершенный будущий мир несовершенному нынешнему миру и декларирует неизбежный, предначертанный то ли волей Бога, то ли законами истории переход от первого из них ко второму. Между этими мирами должна быть установлена отчетливая и понятная каждому связь. В средние века совершенный мир помещался на небесах и представлялся Богом-Отцом; несовершенный земной мир представлялся Богом-Сыном. Проблема связи между этими двумя мирами мыслилась как отношение между двумя «ипостасями» Бога и решалась мистически: они связывались неким третьим «лицом» — Богом-духом. В коммунистической идеологии совершенный мир, отделенный от человека не пространством, а временем, низводится с небес на землю и именуется коммунизмом; несовершенный мир, появившийся в результате эпохального события, подобного рождению Христа (социалистической революции), называется социализмом. Связь между этими двумя мирами является основной проблемой коммунистического сознания. Она не может быть предметом чистой веры и должна мыслиться уже диалектически.

Бёме Я. Аврора, или Утренняя заря в восхождении. М., 1914; Антология мировой философии. М., 1969. Т. I. Ч. 2; Гегель Г.В.Ф. Философия религии: В 2 т. М., 1977. Т. 2; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000.

А.А. Ивин












ТРИПИТАКА (санскр. Tripitaka, пали Tipitaka — «Три корзины [текстов]») — канонические собрания текстов школ классического буддизма, включавшие «Виная-питаку» («Корзину дисциплинарных правил»), «Сутра-питаку» («Корзину наставлений») и «Абхидхарма-питаку» («Корзину доктрин»). Эту трех-частную структуру канонических собраний текстов можно считать линией демаркации между классическим буддизмом (который принято некорректно называть хинаяной) и теми реформаторскими течениями, которые обозначали себя как махаяна и создавали др. собрания авторитетных текстов, в значительной мере имитировавшие тексты Т. (прежде всего диалоги «Сутра-питаки»), но не следовавшие принципам трех-частного канона. Отдельные компоненты Т. на различных инд. языках, в т.ч. на санскр. и гибридном санскр., а также среднеиндийских языках сохранились в преданиях многих влиятельных школ, напр. у махасангхи-ков, сарвастивадинов, мулясарвастивадинов, дхармагуптаков, кашьяпиев и др., но полное каноническое собрание Т., составленное на древнем среднеиндий-ском языке пали, принадлежит только «ортодоксальной» школе тхеравадинов. Тексты Т. собирались, передавались изустно, модифицировались наставниками, проповедниками и миссионерами буддийских общин в течение по крайней мере пяти веков, и потому материал палийской Т. относится к широкому континууму от времени жизни Будды (по современной датировке Г. Бехерта и его школы 5 в. до н.э.), некоторые проповеди которого, вероятно, сразу меморизировались специальными рецитаторами его общины вплоть до частичной записи их на пали в 1 в. до н.э. Однако процесс «канонизации» наследия тхеравадинов отнюдь не завершился. Тексты Т. продолжали создаваться заново, редактироваться, записываться и переписываться вплоть до 5 в. — времени создания «сплошного» комментария к Т. — палийской переработки сингальских комментариев коллегией экзегетов, возглавлявшихся Буддагхосой. Потому историческая аутентичность текстов Т. (которые в целом располагаются, т.о., в рамках тысячелетия) в каждом случае требует специальных изысканий.

«Виная-питака» палийской Т. состоит из трех разделов: в первом излагается монашеский устав (в 227 «статьях»), во втором дисциплинарные правила «разбавляются» дидактическими преданиями, третий состоит из вопросов и ответов по дисциплинарным проблемам. «Сутта-питака» включает пять разделов — «Дигха-никая» («Корпус пространных [наставлений]»), «Маджджхима-никая» («Корпус средних наставлений»), «Самъютта-никая» («Корпус связанных [наставлений]»), «Ангуттара-никая» («Корпус [наставлений], возрастающих на единицу») и «Кхуддака-никая» («Корпус кратких [наставлений]). Последнее собрание текстов оформилось позднее остальных и включает самый разнообразный материал, в т.ч. «Дхаммападу» — знаменитую антологию дидактических стихов, «Суттанипату» — сборник проповедей Будды в стихотворной форме, «Песни монахов», «Песни монахинь», «Джатаки» (547 сказочных описаний предшествовавших рождений Будды) и ряд др. сборников. «Абхидхамма-питака» представлена семью трактатами, в которых «учительный» материал «Суттапитаки» и доктринальный материал др. происхождения систематизируется по нумерологическим группам топиков: «Дхаммасангани» («Исчисления предметов учения»), «Вибханга» («Классификации»), «Катха-ваттху» («Предметы дискуссий»), «Пуггала-паннати» («Описание индивидов»), «Дхатукатха» («Обсуждение элементов»), «Ямака» («Парные предметы») и «Патт-хана» («Обусловленности»).

Тексты «Сутта-питаки» — основные источники наших сведений о начальном периоде индийской философии — шраманской эпохе инд. культуры. К ним относятся в первую очередь «Брахмаджала-сутта» («Наставление о сети Брахмы») «Дигха-никаи», излагающая десять мировоззренческих предметностей в 62 «позициях» анонимных филос. кружков «шраманов и брахманов» — как «догматиков», так и «скептиков». В «Саманнапхала-сутте» («Наставление о плодах подвижничества») того же собрания текстов представлены основные фрагменты, выражающие филос. кредо шести наиболее популярных учителей шраманского периода — материалиста Аджита Кесакамбалы, адживиков Пурана Кассапы, Пакудха Каччаяны и знаменитого Маккхали Госалы, скептика-«скользкого угря» Санджаи Белаттхипутты и основателя джайнизма, фигурирующего под именем Нигантха Натапутты. Основные позиции «детерминистов» и «активистов», а также воззрения большинства из названных философов изложены также в «Апаннака-сутте» («Наставление об очевидном») и в «Сандака-сутте» («Наставления Сандаке») Маджджхима-никаи. Ряд сутт, излагающих диалоги Будды со странствующими философами-париббаджаками, документируют диалектическое искусство самого основателя буддизма как одного из философов-полемистов той эпохи. Целый ряд сутт, начиная с предположительно первой его проповеди — «Дхаммапаваттана-сутта» («Наставление о колесе дхармы») — свидетельствует о «положительной философии» Будды в виде учения о четырех «благородных истинах» о страдании, попытке замещения Я динамическими «группами» индивидуальной психофизической организации, схеме взаимозависимого происхождения состояний индивида. Тексты «Абхидхамма-питаки» — важнейшие источники по разномыслию в рамках школ классического буддизма, а также по опытам системной аналитики понятий в классическом буддизме. 

Елизаренкова Т.Я., Топоров В.Н. Язык пали. М., 1960.

В.К. Шохин












ТРУБЕЦКОЙ Евгений Николаевич (1863—1920) — философ, культуролог, правовед, общественный деятель. Окончил факультет Моск. ун-та. Магистерская диссертация об Августине Блаженном (1892), докторская диссертация посвящена религиозно-общественному идеалу зап. христианства 11 в. (1897). Проф. Киевского и Московского (с 1905) ун-тов, участник и организатор Психологического общества при Московском ун-те, Религиозно-философ. общества им. Вл. Соловьева, издательства «Путь» (1910—1917); активный участник белого движения.

Первым филос. увлечением Т. был позитивизм Г. Спенсера. Затем возник интерес к философ, идеям К. Фишера, А. Шопенгауэра, B.C. Соловьева. Метафизика всеединства в творчестве Т. обрела большую последовательность, внутреннюю целостность и самостоятельность; акцент делался на дилемме «рационализм — сенсуализм», на критике антропологизма и трансцендентализма кантовской философии. В работе «Метафизические предположения познания. Опыт преодоления Канта и кантианства» (1917) утверждалось, что высшее всеединое знание является уделом абсолютного божественного сознания, которое «не есть отвлеченная мысль, а духовно-чувственное созерцание или видение. Чувственное из него не исключено, а наоборот, в нем положено и насквозь пронизано мыслью».

Ведущей проблемой философии Т. стала тема смысла жизни, которая переросла из нравственной в онтологическую и гносеологическую. Основания единства абсолютной и человеческой мысли усматривались в наличии Безусловного сознания, в Боге, который является вездесущим центром и смыслом мировой эволюции, но не ее субъектом. Проводя последовательное и коренное различение Бога и мира, Т. видел существенное преимущество христианства в том, что человеческий элемент не поглощался божественным, а божественный человеческим; оба элемента составляют единство в его полноте и цельности, а процесс земной эволюции является развитием в сторону другого, «более высшего плана».

Рабство в Древней Греции. Ярославль, 1885; Религиозно-общественный идеал западного христианства в V веке. Ч. I — 2. М., 1892; История философии права (древней и новой): Лекции. Киев, 1894; Философия Ницше: Критический очерк. М., 1904; Свобода и бессмертие. М., 1906; Социальная утопия Платона. М., 1908; Энциклопедия права. М., 1909; Миросозерцание Вл. Соловьева. М., 1913. Т. 1—2; Национальный вопрос: Константинополь и Св. София. М., 1914; Война и мировая задача России. М., 1914; Два зверя. М., 1918; Смысл жизни. М., 1918; Воспоминания. София, 1921; Из прошлого. М., 1928.

Зеньковский В.В. История русской философии. Л., 1991. Т. 2. Ч. 2.; Барам Д. Критика Е.Н. Трубецким антиномизма И. Канта // Кант и философия в России. М., 1994.












ТРУБЕЦКОЙ Сергей Николаевич (1862-1905) — философ, публицист, общественный деятель; брат Е.Н. Трубецкого. Гимназическое увлечение позитивистским эмпиризмом способствовало религиозным сомнениям Т., но раннее изучение К. Фишера, А.С. Хомякова и Ф.М. Достоевского привело его в круг последователей философии B.C. Соловьева. Поступив на юридический ф-т Московского ун-та и в 1885 окончив историко-филологический, Т. углубленно занимался изучением философии (Платон, Аристотель, И. Экхарт, Я. Бёме, Ф.К. фон Баадер, И. Кант, И.Г. Фихте, Ф.В.И. Шеллинг, Г.В.Ф. Гегель, А. Шопенгауэр), подготовил магистерскую диссертацию «Метафизика в Древней Греции». Докторская диссертация Т. «Учение о Логосе в его истории» обеспечила ему статус университетского проф., а активная общественно-политическая деятельность способствовала получению выборной должности ректора. С 1900 по 1905 Т. один из ред. жур. «Вопросы философии и психологии».

Философия «конкретного идеализма» Т. изложена в работе «Основания идеализма» (1986). Традиционный платонизм рус. философствования соединился с кантовской концепцией априорной формы чувственности. Т. исходил не из отвлеченного понятия «чистого бытия», а из конкретно-сущего, реального существа как субъекта всех определений, которые открывает в нем мышление. Сущее предшествует мышлению, а вечное актуальное сознание (Бог) предшествует всякому конечно-становящемуся сознанию. Последовательно отстаивается философско-теистическая позиция — бытие нельзя свести к логической идее, общие понятия суть только отношения мысли к своему предмету. Духовная природа реальности соотнесена с разумными законами космического Логоса, которые устраивают как природную, так и человеческую жизнь. Еще в своей докторской диссертации Т. пришел к выводу о том, что понятие Логоса неразрывно связано с греч. философией и с христианским богословием. Т.о., Т. являл собой укоренившийся в рус. филос. культуре тип религиозного философа, не противопоставлявшего веру и разум, откровение и умозрение, а делавшего основной акцент на их неразрывном единстве. 

Собр. соч.: В 6 т. М., 1906-1912; Соч. М., 1994.
Лопатин Л. М. Князь С.Н. Трубецкой и его общефилософское миросозерцание. М., 1906; Блонский П.П. Кн. С.Н.Трубецкой и философия // Мысль и слово. М., 1917.













ТЭН (Taine) Ипполит (1828—1893) — фр. философ, историк, психолог, теоретик искусства и литературы, публицист. Испытал влияние О. Конта. Автор кн. «Французская философия XIX вв.» (1857), «История английской литературы» (1864). Получил премию Французской академии за цикл исторических исследований, которые завершились выпуском «Критических опытов по истории» (1858, рус. пер. 1869) и «Новых критических опытов по истории» (1865). Обе книги при жизни Т. выдержали по шесть изданий. В 1864— 1869 Т. читал в Школе изящных искусств лекции по теории искусства. Опубликованы брошюры его лекционных курсов: «Философия искусства» (1865), «Философия искусства в Италии» (1866), «Об идеале в искусстве» (1867), «Философия искусства в Нидерландах» (1868) и «Философия искусства в Греции» (1870), составившие монографию «Философия искусства». В философии истории и искусства Т. придавал большое значение расовой принадлежности и существующим историческим условиям, но обращал также внимание и на роль среды, т.е. психического, духовного, культурного, социального окружения. Кроме чисто научных критериев, при исследовании типичных характеров, господствующих типов, их устойчивости, силы и значимости, их способности воплощать наиболее существенные черты эпохи Т. использовал также эстетические и этические критерии.

Т. ввел понятие «основной характер» — предвестие последующих форм в философии: «национальный характер», «социальный характер». Под «основным характером» имелся в виду главенствующий тип человека, появляющийся в определенное время в конкретном обществе и затем воспроизводящийся в искусстве. Т. интересовался не столько общим планом истории, не анонимными социальными структурами, сколько всечеловеческим и тем, как оно проявляется в разное историческое время. 

Философия искусства. М., 1996.
















ТЮБИНГЕНСКАЯ ШКОЛА — направление в нем. теологии, развивавшееся в ун-те в г. Тюбинген. Понятие «Т. ш.» может употребляться в широком и узком смысле. При употреблении в широком смысле Т. ш. является обозначением трех теологических школ, оформившихся в Тюбингенском ун-те — двух протестантских и одной католической. (В связи с этим в литературе иногда используется и понятие «Тюбингенские школы».) «Старая» протестантская Т. ш., существовавшая на рубеже 18—19 вв., подчеркивала значение сверхъестественного Откровения и авторитет Библии. Т. ш. в кон. 19 в. стремилась примирить церковное учение с современной философией и научным исследованием Библии.

В узком смысле понятие «Т. ш.» употребляется для обозначения наиболее известной Т. ш. («новая» Т. ш.), возглавлявшейся Ф.Х. Бауром. Баур начал преподавать в Тюбингене в 1826. Основание школы правомерно отнести к появлению книги его ученика Д.Ф. Штрауса «Жизнь Иисуса» (1835). Именно это означало формальный разрыв со старой консервативной школой и появление нового радикального антисупранатурализма. Т. ш. включала Э. Целлера, А. Швеглера, К. Планка, К. Кестлина, Г. Фолькмара, А. Хингельфельда, а также А. Ричля и О. Пфлейдерера. Все они опубликовали книги по Новому Завету и раннему христианству, в которых христианство толковалось как духовная религия свободы. История христианства понималась как процесс возрастающей реализации человеческой автономии, нашедшей свою кульминацию в Реформации и Просвещении. Т. ш. открыла новые подходы к изучению Нового Завета и была наиболее полемичным движением в библейской критике в сер. 19 в. Т. ш. обнажила различные течения в теологии, утверждала принцип чисто исторического понимания Библии. Последовательно антисупранатуралистическое мировоззрение многих представителей Т. ш. в значительной мере содействовало разработке такого историко-критического подхода к Библии, который полностью игнорировал божественный элемент в ней. Позиции Т. ш. способствовали оформлению буржуазно-либерального протестантизма.

Harris Н. The Tubingen School. Gannover, 1975; Fries H. Tubingen Schule // Lexicon fur Theologie und Kirche. Berlin, 1976. Bd 10; GrafF. W. Theonomie. Bonn, 1987.











УАЙТ (White) Лесли (1900—1975) — амер. социолог, антрополог и культуролог. Уделял особое внимание обоснованию понятия «культура». Выделил культурологию в качестве самостоятельной науки в системе социального знания. Считал возможным истолкование культуры без обращения к психологии. Это означало отстранение от бихевиористского направления в культурной антропологии и дальнейшее развитие взглядов Э. Дюркгейма (концепция «социальных фактов») и А. Кребера (понятие «суперорганическое»). В разработке проблем культуры большое значение придавал теории символических форм Э. Кассирера. Эволюционный метод интерпретации культуры противопоставлял историческому и функциональному, а эволюционный процесс — историческому. По мнению У., культура представляет собой иерархизацию феноменов, и она может быть описана на основе собственных принципов и законов. Культура рассматривалась У. как организованная интегрированная система; в ней выделялись три подсистемы: технологическая, социальная и идеологическая. Соответственно в любой культурной системе подчеркивались три основных фактора: количество энергии, расходуемое в год на душу населения; эффективность технологических средств, при помощи которых энергия направляется на службу человеку; объем произведенных предметов и услуг для удовлетворения потребностей человека. У. исследовал закономерности развития культуры в целом, структуру и функции культурных систем. Разработанная им концепция культурных систем радикально изменила представления о взаимоотношении между культурой и человеком. Культура, считал У., не призвана служить человеку, она развивается по собственным законам. У. подробно проанализировал идею культурного детерминизма и рассматривал культуру как саморазвивающуюся систему, обусловливающую поведение человека и развитие социальных связей. Системная организация культуры, по У., определяет не только поведение человека как личности, но и поведение племени, нации, гос-ва как целого.











УАЙТХЕД (Whitehead) Альфред Норт (1861-1947) -британско-амер. математик, логик и философ, создатель организмической системы метафизики. В 1880 окончил Кембриджский ун-т, с 1884 — преподаватель математики этого ун-та, с 1911 по 1923 — проф. прикладной математики в Университетском колледже и в Империал колледже науки и технологии (Лондон). С 1924 по 1937 проф. философии Гарвардского ун-та (США). Почетный доктор множества ун-тов.

Живя в Англии, У. занимался математикой, логикой, физикой и вместе со своим учеником Б. Расселом подготовил кн. «Principia Mathematica» (Vol. 1—3. Cambridge, 1910—1913) — пионерскую работу по выведению фундаментальных понятий и принципов математики из формальной логики, давшую толчок развитию математической логики в 20 в. По окончании Первой мировой войны У. обратился к тематике философии природы. В работах «Принципы познания природы» (An Enquiry Concerning the Principles of Natural Knowledge. Cambridge, 1919) и «Понятие природы» (The Concept of Natura. Cambridge, 1920) основным объектом его критики была «ошибка удвоения природы» на опытную и каузальную: естественная наука, считал он, должна быть не спекуляцией о каузальных источниках опыта, а объяснением его содержания, а абстрактные объекты следует определять в терминах наблюдаемых чувственных данных. В работе «Принцип относительности» (The Principle of Relativity. New York, 1922) он сделал вывод, что ломка физических понятий в физике требует существенной ревизии филос. языка и введения новых понятий, в частности рассмотрения объектов не как единичных событий, а как модификации всех событий в потоке, в котором они находятся. Приняв релятивистские выводы теории относительности, У. в то же время исходил из наличия в опыте оснований знания и способности интеллекта к постижению истины.

Переезд в США (1924) был вызван усилившимся интересом У. к метафизически-космологической проблематике и созданием филос. системы, дающей синтез знания 20 в. и снимающей дуализмы мира и знания, природы и общества, человека и мира, науки, философии и религии. У. обратился к изучению новых для себя областей: биологии, искусства, литературы, политических теорий, теологии, результатом чего явились публикации: «Религия в созидании» (Religion in the Making. New York, 1926), «Приключения идей» (Adventures of Ideas. New York, 1933), «Модусы мысли» (Modes of Thought. New York, 1938) и др.

В 1929 У. опубликовал свой основной труд «Процесс и реальность. Очерк космологии» (Process and Reality. An Essay in Cosmology. New York, 1929), в котором он поставил перед собой задачу вместо «ньютоновской» механистической картины реальности нарисовать, прибегая к спекулятивному методу, организмическую картину с процессуальными и качественными параметрами. Приняв за исходное понятие опыта, он представил его в виде многообразных векторов, в которых задействованы чувства, цели, ценности, составляющие его уникальность. Реальность у него предстает в виде «чувствующих событий», находящихся в континууме времени и самореализующихся в сопряжении со Вселенной. Для ее онтологического описания он создал сложную категориальную систему. С помощью категорий «актуальных событий» и идеальных «вечных объектов» У. объяснял новизну — эмердженцию — как совмещение изменчивости с относительной устойчивостью, количественных изменений с качественными. Отвергнув традиционное христианское представление о Боге, он в то же время ввел понятие бога в космологическую метафизику как изначальную потенциальность новизны и творческое соучастие с миром. Бог выступает также главным гарантом рациональности, знания и истины.

У. видел опасность в повороте современной цивилизации на путь выработки все более точного знания. Он был не столько оппонентом жесткой научной рациональности, сколько адвокатом «восполняющей» рациональности, которую, по его мнению, дает спекулятивная философия с ее неточными методами. Прогресс в развитии цивилизации он ставил в зависимость оттого, в какой мере люди будут подключаться к «приключению идей», преодолевать ортодоксии и оценивать проблемы настоящего в свете вызревающей новизны. Этическая цель «философии организма» У. — помочь людям обрести цельность жизни, участвуя в ее творчестве. В кн. «Цели образования и другие очерки» (The Aims of Education and Other Essays. New York, 1929), во многом перекликаясь с Дж. Дьюи, он проводил мысль, что обучение должно состоять не в пассивном усвоении устоявшихся истин, а в вовлечении учащихся в решение проблем и интенсификации воображения. К идее Бога как идеалу блага учащиеся должны подходить через самотворчество: догматические религии в этом отношении — препятствие и в религии, и в образовании.

Философия У. очень богата оригинальными идеями, и к ним до сих пор обращаются представители самых различных позиций. Она способствовала утверждению в англо-амер. мысли «процесс-философии». Идея «Бога-процесса» получила дальнейшее развитие в работах его ученика Ч. Хартсхорна — создателя протестантского варианта неоклассической метафизики, у представителей процесс-теологии (Дж. Кобб, С. Огден, Д. Гриффин), у идеалистических философов (Дж. Уайлд, П. Вейс).

Введение в математику. СПб., 1915; Science and Modern World. New York, 1925; Symbolism, its Meaning and Effect. New York, 1927; The Function of Reason. Princeton, 1929; Nature and Life. Chicago, 1934; Essays in Science and Philosophy. New York, 1947.

Френкел Г. Злоключения идей. М., 1959; Богомолов Ф.С. Неореализм и спекулятивная философия (А.Н. Уайтхэд) // Современный объективный идеализм. М., 1963; Хилл Т.И. Современные теории познания. М., 1965; Юлина НС. Проблема метафизики в американской философии XX века. М., 1978; The Philosophy of Alfred North Whitehead. Evanston (III.); Chicago, 1941; Lowe V., Hartshorne C, Jonson A.H. Whitehead and the Modern World. Boston, 1950; Leclerc I. The Relevance of White-head. London, 1961.

И.С. Юлина











УБЕЖДЕНИЕ — вера в то, что выдвигаемая идея или система идей должна быть принята в силу имеющихся оснований. Предметом У. может быть не только отдельное высказывание, но и связная система высказываний: сообщение о каких-то событиях, доказательство, концепция, теория и т.д. У. не совпадает ни с истиной, ни с верой, лишенной сколь-нибудь отчетливых оснований («слепой верой»). Когда высказывание истинно, описываемая им ситуация реально существует. Но если высказывание представляет собой чье-то У., это не означает, что ему что-то соответствует в действительности. В отличие от чистой веры, способной служить основанием самой себя, У. предполагает определенное основание. Последнее может быть совершенно фантастичным или даже внутренне противоречивым, но тем не менее оно должно существовать.

У. — одна из центральных категорий человеческой жизни и деятельности, и в то же время сложная, противоречивая, с трудом поддающаяся анализу категория. Миллионы людей можно убедить в том, что они призваны построить «новый прекрасный мир», и они, живя в нищете и принося неимоверные жертвы, будут повсюду видеть ростки этого мира. С др. стороны, есть люди, которых невозможно убедить в самых простых математических истинах. Так, А. Шопенгауэр называл доказательство теоремы Пифагора «мышеловкой» и отказывался его принять; Т. Гоббс, прочитав это доказательство, воскликнул: «Боже, но это невозможно!»; И. Ньютон, напротив, читая в студенческие годы геометрию Евклида, пропускал доказательства теорем, считая их очевидными и потому излишними.

У. включают не только представления о реальности (ее описания), но и ее оценки, идеалы, символы веры, нормы, планы и т.д. Человек действует на основе имеющихся у него У., их изменение влечет за собой изменение его поведения.

Среди многих наук, изучающих У. (психология, логика, лингвистика, риторика и др.), наиболее близка к философии аргументации теория. Она исследует способы обоснования и опровержения У., зависимость этих способов от аудитории и обсуждаемой проблемы, своеобразие обоснования в разных областях мышления и деятельности и т.д.

Основания принятия высказываний и превращения их в У. могут быть очень разными. Одни высказывания принимаются, поскольку кажутся верными описаниями реального положения дел, др. принимаются в качестве полезных советов или предостережений, третьи — в качестве эффективных оценок или норм и т.д. Создать полный перечень оснований принятия высказываний или их групп невозможно. Нет также к.-л., даже предварительной, классификации таких оснований. Вместе с тем существуют определенные приемы, позволяющие с той или иной вероятностью побудить человека принять одни утверждения и отвергнуть другие. В числе таких хорошо известных приемов — ссылка на эмпирические данные, на существующие логические доказательства, на определенные методологические соображения, на особо проницательную интуицию, на здравый смысл или вкус, на причинную связь или связь цели и средства и т.д. Теория аргументации ничего не говорит о том, почему те или иные люди или группы людей разделяют какие-то — разумные или, напротив, нелепые — У. Ее задача — исследовать и систематизировать те приемы, или способы, рассуждения, с помощью которых можно попытаться убедить отдельного человека или группу людей в необходимости или целесообразности принятия каких-то утверждений.

Алексеев А.Л. Аргументация. Познание. Общение. М., 1991; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997; Rescher N. Plausible Reasoning. Amsterdam, 1976; Eemeren F. van, Grootendorst R., Kruger T. Handbook of Argumentation Theory. Dordrecht, 1987.











УДАЯНА (санскр. Udayana) — авторитетный философ средневековой ньяя-вайшешики, работавший в 10 в. Уроженец Митхилы (Северо-Восток Индии), У. много странствовал (наиболее известны его паломничества в Бенарес и Пури), везде участвуя в полемике — преимущественно с «остатками» буддистов и ведантистами. У. был автором по крайней мере семи сочинений.

«Атмататтвавивека» («Различение истины об Атма-не») — полемический антибуддийский трактат. Общебуддийская доктрина всемгновенности, отрицающая существование любых перманентных сущностей, прежде всего Атмана, логически несостоятельна, равно как и учение виджнянавадинов, отрицающих существование внешних по отношению к сознанию вещей, в т.ч. и Атмана (как несводимого к серии познавательных актов), а также буддийское отождествление объекта с его свойствами и аргумент в связи с ненаблюдаемостью Атмана. У. доказывает, что эти позиции противоречат и восприятию, и умозаключению, и внутреннему самосознанию, и таким, принятым самими буддистами, основоположениям, как закон кармы. Обосновываются существование Бога, авторитет Вед и найяиковская концепция «освобождения» как полного прекращения страданий. Несмотря на свой полемический «заряд», У. развивает и своеобразную «экуменическую» позицию: миманса, материализм, неабсолютистская веданта, виджнянавада, веданта в целом, мадхьямика, санкхья, шактизм, адвайта-веданта и ньяя, которую он называет «высшей ведантой», суть последовательные ступени восхождения к единой истине.

«Ньяякусуманджали» («Охапочка цветов ньяи») — специальная «диссертация» всего в 72 стихах по рациональной теологии, демонстрирующая возможности логического вывода в доказательствах бытия Бога. Таких аргументов преимущественно шесть: 1) мироздание, имеющее природу следствия, предполагает миросозидателя подобно тому, как горшок — горшечника; 2) мир состоит из атомов, но они, будучи пассивными, требуют перводвигателя, коим и должно быть Божество; 3) мироздание поддерживается сознательным усилием, поскольку не «падает» — как прутик в воздухе удерживается птицей; 4) должен был быть Первоучитель слов, но таковой не может быть человеком; 5) знание, содержащееся в Ведах, безупречно, ибо неоспоримо, подобно непосредственному восприятию, но они должны иметь Автора, подобно медицинским и прочим трактатам; 6) Веды — произведения Сознательного Существа, ибо подобны «Махабхарате» и др. сочинениям. Эти аргументы обращены против санкхьяиков, но в модифицированном виде применимы и против мимансаков. В вводных же стихах имплицитно присутствует еще одно доказательство, в духе «экуменического религиеведения»: в пользу существования Бога свидетельствует его реальное почитание даже теми, кто эксплицитно отрицает его, ибо буддисты почитают его как всеведущего, джайны — как аскета, мимансаки — как объект ритуала, и даже материалисты признают его отражение во внешнем мире.

В «Киранавали» («Сноп лучей») — комментарии к «Падартхадхармасанграхе» — У. в разделе, посвященном субстанциям, восстанавливает статус небытия как седьмой категории, который оно утратило у Прашастапады, определяет «освобождение» (мокша) и средства его достижения, природу темноты (как «положительной» сущности), универсалий, «индивидуаторов», присущности, свойства материальных элементов (вновь позволяющих ему обратиться к доказательствам бытия Бога как перводвигателя вещества), пространства, времени, Атмана. В разделе, посвященном качествам, определяется прежде всего сама качественность (гунатва), а затем отдельные составляющие этого класса — числа, разделенность и т.д.; завершается текст исследованием источников знания. 

Атта V. Udayana and His Philosophy. Delhi, 1985.

B.K. Шохин











УДОВОЛЬСТВИЕ — чувство, переживание, сопровождающее удовлетворение потребности или интереса. С функциональной т.зр. У. знаменует различные по характеру и смыслу опыты — преодоления недостатка, освобождения от давления, личностно значимого самоосуществления, самоутверждения. Витальное значение У. определяется тем, что оно сопровождает уменьшение и угасание внутреннего напряжения, способствует восстановлению жизненных функций организма. Специальные исследования позволили З. Фрейду сделать вывод о несомненно положительной роли У. в жизни организма и дали основание говорить о «принципе У.» как главном естественном регуляторе психических процессов, или душевной деятельности, а шире — инстинкте жизни. За У. всегда стоит желание, которое в конечном счете как индивидуальное желание общество стремится взять под контроль. Однако в процессе социализации происходит ограничение естественной установки индивида на У. Потребности адаптации индивида в окружающем мире и эффективного социального взаимодействия приводят к замещению принципа У. «принципом реальности», который, по Фрейду, тоже влечет к У., но отсроченному и уменьшенному, хотя и более надежному. Г. Маркузе, развивая идеи Фрейда о принципе У. и принципе реальности, внес в них существенное уточнение: принцип У. управляет бессознательными процессами; принцип реальности действует на уровне сознания. Субъектом принципа реальности выступает цивилизация (культура), подавляющая У. посредством воспитания, а также различными институтами экономической и политической организации общества. По Фрейду, мотив общества в конечном счете является экономическим: общество т.о. отвлекает людей от сексуальности и направляет их на труд. Напротив, согласно М. Фуко, общество (речь идет о европейском, зап. обществе последних трех веков) не столько подавляет У., сколько оформляет «дискурс» по поводу секса с целью обустраивания и упорядочения опыта У. и, соответственно, «побуждая к дискурсам», укрепляет политическую власть. На этом фоне раскрепощающая функция У. обнаруживается особенно явно, даже когда внутреннее освобождение достигается посредством ухода (бегства), своеволия, протеста. Принцип У. проявляется в противостоянии общественным установлениям и как таковой выступает в качестве некой основы личной независимости: в У. индивид может почувствовать себя самим собой, он принадлежит самому себе, освобожден от обязательств и в этом плане — суверенен.

Как таковое У. может представлять для индивида ценность саму по себе и определяющим образом влиять на мотивы его действий. У. значимо какреализация устремленного к нему желания; но в сравнении с желанием У. тщетно: оно уже ничего не может дать. У. — умиротворительно настолько, что доставляемый им покой может символизировать смерть; желание же в жизненности устремления к цели жаждет сохранить себя и, значит, не быть удовлетворенным. На основе опыта желания и переживания У. формируется гедонизм как система взглядов и образ жизни, покоящиеся на представлении о том, что стремление к У. и отвращение от страдания является коренным смыслом человеческих действий, реальным условием счастья. Как поведенческий императив принцип У. указывает на то, что человеку следует всегда поступать так, чтобы он по возможности мог непосредственно удовлетворять свои потребности и испытывать как можно большее (по интенсивности и длительности) У. Тем самым задается принципиальная грань между обычной для человека склонностью к У. и образом жизни, в котором все подчинено получению и переживанию У.

На протяжении всей истории этики постоянно выдвигались различные аргументы, направленные на ограничение и даже отрицание ценности У. С одной стороны, они содержали критерии, призванные разделить истинные и ложные, подобающие и неподобающие У., с другой — устанавливали ценностные приоритеты, призванные ограничить принцип У. Так, с либерально-контрактной т.зр. любое У. допустимо, если, стремясь к нему, индивид не нарушает свои обязанности и не ущемляет чужие права. С т.зр. перфекционизма стремление к У. не должно препятствовать нравственному совершенствованию и духовному возвышению человека; в рамках именно перфекционизма, а не гедонизма оказывается возможным установить действительный критерий истинного и подобающего У. С т.зр. обязанности милосердия и принципа альтруизма У. ставится в зависимость от усилий человека содействовать благу др. людей.

Фрейд З. По ту сторону принципа удовольствия // Фрейд З. Психология бессознательного: Сб. произведений. М., 1989; Маркиз де Сад и XX век. М., 1992; Фромм Э. Человек для самого себя // Фромм Э. Психоанализ и этика. М., 1993; Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Киев, 1995; Фуко М. Воля к знанию // Фуко М. Воля к истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996; Perry D.L. The Concept of Pleasure. The Hague, 1967; Gosling J.G.B. Pleasure and Desire: The Case for Hedonism Revisited. Oxford, 1969.

Р.Г. Апресян














УИЗДОМ (Wisdom) Джон (р. 1904) — брит, философ-аналитик. В своем развитии испытал влияние логического атомизма Б. Рассела, а также поздних взглядов Л. Витгенштейна. Преподавал в Кембриджском ун-те. Различал три разновидности анализа: материальный анализ, сводящийся к определениям научных терминов; формальный, базирующийся на логической теории дескрипций; глубинный филос. анализ, позволяющий редуцировать утверждения о сознании к утверждениям о ментальных состояниях, а утверждения о материальных объектах, понимаемых как логические конструкции, — к «чувственным данным». Особое внимание он уделял логико-лингвистической стороне парадоксов, связанных с познанием «других сознаний», и с фразами, обозначающими прошлые и будущие события. У. — один из первых представителей т.н. терапевтического направления в лингвистической философии. Рассматривая источник филос. проблем в бессознательном, а саму философию как интеллектуальное заболевание, нуждающееся в «лечении», осуществил сближение лингвистической философии с психоанализом. При этом он подчеркивал эвристическую ценность «философских заблуждений», побуждающих к аналитической деятельности по прояснению высказываний.

Other Minds. Oxford, 1952; Philosophy and Psychoanalysis. Oxford, 1953; Paradox and Discovery. New York, 1965.















УМЕРЕННОСТЬ — добродетель, которая выражается в самообладании, в умении человека быть хозяином своих чувств, желаний, влечений как необходимом условии достижения нравственно обоснованной цели. Антич. философы считали У. одной из кардинальных добродетелей наряду с мудростью, мужеством, справедливостью и определяли через отношение к удовольствиям, влечениям как способность человека с помощью разума преодолевать те из них, которые препятствуют достижению блага.

Платон связывал У. со знанием и противопоставлял ей не просто необузданность, но и неразумие, которое в большей мере делает человека безумным, а в меньшей — слабоумным. По Платону, У. предполагает самопознание, направленное на божественную — разумную часть души, которое раскрывает человеку принцип различения добра и зла, совпадает с нравственным совершенствованием. У. проявляется, когда правильное мнение о благе управляет поведением человека. Платон также считал У. добродетелью государства, когда «ничтожные вожделения большинства» подчинены «разумным желаниям меньшинства» и когда большинство и меньшинство согласны на это распределение ролей. У. государства как гармония пронизывает все гос-во целиком.

Аристотель впервые в истории философии попытался выявить специфически этическое содержание У. Он определил У. как обладание серединой в связи с телесными удовольствиями от вкуса и осязания. У. противоречит бесчувственности — нарушению меры в сторону недостатка, но гл.обр., распущенности — нарушению меры в сторону избытка. У. проявляется в том, что у человека часть души, подвластная влечению, соответствует верному суждению. И У., и верное суждение требуют, чтобы человек вообще не стремился к низменным удовольствиям и ко всему не должному, чтобы он не стремился к удовольствиям, когда не следует, и не страдал от их отсутствия. Умеренного влечет только к тому, к чему следует. Аристотель отличает У. от рассудительности как добродетели, рассчитывающей части души. У. как нравственная добродетель делает правильной цель, а рассудительность — средства для ее достижения. И для Платона, и для Аристотеля У. является благой, прекрасной и полезной.

Как показывает М. Фуко, отношение к удовольствиям стало предметом особого филос. внимания в императорскую эпоху. Он выводил это из расцвета «культуры себя», подчиненной принципу заботы о себе, который был сформулирован Платоном в «Алкивиаде I». Этот принцип требует за текущими делами помнить о своей главной цели — заботиться о душе, т.е. воспринимать себя в качестве объекта собственного познания и деятельности с целью исправления, очищения и обретения принципов разумного поведения. В контексте «культуры себя» требование У. означало призыв к душевному и телесному здоровью, которое обеспечивается согласованностью желаний души и тела. Разнообразные упражнения воздержания и господства над собой эпикурейцев и стоиков по выработке должного отношения к удовольствиям были нацелены на утверждение независимости человека от всего того, над чем он не властен.

Христианская трактовка У. определяется высшей целью самоотверженного служения Богу. Содержание У. здесь включает правильное отношение к миру и мирским благам. У. выражается в здравости, целостности сознания. Обладающий У. смирен и удовлетворен, не подвержен гневу, тщеславию и отвергает «мирские похоти». В отношении к телесным потребностям У. выражает такое господство духа над человеческой природой, при котором тело является его послушным орудием.

В Новое время У. в отношении к чувственным удовольствиям чаще рассматривалась в качестве необходимого условия счастья, понимаемого как благополучие. И. Кант считал У. обязанностью человека по отношению к самому себе как животному существу. Направленная на сохранение природы человека в совершенстве, У. требует не допустить самопоражения — лишения себя способности физического и морального применения сил для самосовершенствования.

Кант И, Метафизика нравов; В 2 ч. // Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 4 [II]. М., 1965; Аристотель. Никомахова этика // Аристотель. Соч.: В 4т. Т. 4. М., 1984; Платон. Алкивиад I // Платон. Собр. соч.: В 4 т. М., 1990. Т. I; Зарин С.М. Аскетизм по православно-христианскому учению. М., 1996; Платон. Хармид // Платон. Собр. соч.: В 4 т. М., 1990. Т. 1; Фуко М. Забота о себе. История сексуальности. Киев, 1998.















УМОЗАКЛЮЧЕНИЕ — мыслительный процесс, в ходе которого из одного или нескольких суждений, называемых посылками, выводится новое суждение, называемое заключением, или следствием. У. обычно подразделяют на дедуктивные и индуктивные. Заключения дедуктивных У., если посылки истинны и при этом соблюдены соответствующие правила логики, с необходимостью будут истинны. Заключения индуктивных У. при истинности посылок и при соблюдении соответствующих логических правил в общем случае могут оказаться как истинными, так и ложными. Современная логика на основе различных формальных систем моделирует процессы У., протекающие в сознании человека. Правила логики выявляются благодаря формализации конкретных содержательных У. В естественном конкретно-содержательном мышлении некоторые посылки часто пропускаются, не формулируются в явном виде и правила вывода: они применяются человеком интуитивно. Это способно привести к появлению логических ошибок. Знание всех подразумеваемых посылок, их логической формы, выявляемой благодаря формализации, а также правил логики позволяет контролировать использование различных форм в умозаключающей деятельности мышления. В процессе рассуждения, представляющего собой сознательный, последовательно осуществляемый мыслительный процесс, мы часто пользуемся цепочками У. Условием правильности таких рассуждений и доказательств является не только истинность посылок (аргументов, оснований), но и соблюдение правил логики в каждом из используемых при этом У.













УНАМУНО (Unamuno) Мигель де (1864—1936) — исп. писатель, философ, ученый. У. выявляет радикальную антиномию, присущую сознанию. Сознание есть порождение рефлексии, а рефлексия предполагает ограничения. Обладать сознанием значит осознавать свою ограниченность. Отсюда рождается фундаментальная проблема онтологии У.: бытие и не-бытие внутри сознания (сознание бытия и сознание не-бытия). Самосознание есть противоположность тому, что не есть Я, противоположность объективному. Человек стремится охватить все, быть Богом. А если он не в состоянии быть Богом, то он ничто. В этом контексте Бог становится выражением осознания человеком своей ограниченности и желания охватить все. Философия У. центрируется на «трагическом чувстве жизни» (главное филос. произведение — «О трагическом чувстве жизни») как фундаментальной характеристике человеческой жизни. Причиной этого чувства является разрыв между (иррациональным) неукротимым желанием бессмертия и (рациональной) достоверностью смерти. От сознания зависит абсолютное бытие, а не наоборот.

У. укореняет познание в сфере экзистенции и наделяет его двойной функцией: 1) познание самого себя в онто-психическом смысле; это означает непосредственное удостоверение собственного бытия в саморефлексии сознания, 2) познание среды мира какередство самосохранения и самоподтверждения; это биопрагматическое познание в экзистенции. В конечном счете экзистенция есть тайна, поскольку нет объективной истины, к которой мы могли бы обратиться, чтобы разгадать эту тайну.

Del sentimiento tragico de la vida en los hombres у en los pueblos. Madrid, 1913.













УНИВЕРСАЛИИ (от лат. universalis — общий) — общие понятия. В филос. проблеме онтологического и гносеологического статуса У. ставится вопрос о том, что такое реальное бытие, каким образом существует идеальное, как возможно рациональное понятийное познание, как соотносятся мышление и действительность, общее и единичное.

В явном виде учение об У. появляется вместе с платоновской теорией «идей» и концентрацией формы и материи Аристотеля. Платон считал, что общим понятиям соответствует истинное бытие («идеи»), единичные же вещи чувственного мира суть результат ограничения и дробления общего при взаимодействии его с небытием. Аристотель подчеркивал, что для познания общее вторично и обнаруживается только в первичных сущностях, т.е. в единичных объектах, данных в чувственном опыте.

В сжатом виде проблема У. выражена Порфирием: существуют ли роды и виды самостоятельно, и в таком случае телесны они или бестелесны, или же они существуют только в мышлении, и в таком случае обособлены они или находятся в чувственных явлениях. Формулировка Порфирия и ее передача Боэцием послужила основой спора об У., ставшего важной темой схоластического философствования. В самом начале (кон. 11 — нач. 12 вв.) выделились основные типы его решения: крайний номинализм, крайний реализм и концептуализм. Борьба этих трех направлений (и многочисленных промежуточных вариантов) прошла через все Средневековье, стимулируя развитие логики и онтологии, а также систематизацию теологии.

Доминирующая тема философии Нового времени — основания достоверного познания — также требовала решения проблемы У. Своих сторонников в философии 17—18 вв. нашли все основные т.зр. в споре: реализм (Н. Мальбранш), номинализм (Т. Гоббс, Дж. Беркли, Д. Юм, Э.Б. де Кондильяк) и концептуализм (Дж. Локк). Мыслители Нового времени пытались преодолеть антиномии схоластического метода путем выяснения генезиса абстракций (Локк), выдвижения идеи репрезентативной абстракции, выполняющей функции общего в познании (Гоббс, Беркли), различения правильно и неправильно образованных абстракций (Б. Спиноза). Основу принципиально новой концепции У. выдвинула нем. классическая философия. Открытие И. Кантом активности познающего субъекта и, в частности, трансцендентальное толкование объективности позволили понять У. как элемент синтеза, создающего предмет познания, а не как самостоятельные сущности. Предпринятый Кантом пересмотр природы У. завершился в учении Г.В.Ф. Гегеля о восхождении от абстрактного к конкретному.

Сохраняя связи с традиционной западноевропейской теорией познания (напр., неопозитивизм с номинализмом; феноменология с картезианством и кантианством; неореализм, особенно в лице позднего А. Уайтхеда, с платонизмом), современная зап. философия переносит акцент в исследовании проблемы У. с эпистемологии на анализ языка науки и в конечном счете обыденного языка или выдвигает на первый план социальный аспект У. (как согласованных научных текстов). Наиболее известные в новейшей зап. философии концепции У. принадлежат У. Куайну и Л. Витгенштейну. Куайн рассматривает У. как речевые штампы, которые не имеют самостоятельного смысла, приобретая относительный смысл лишь при интерпретации одной теории объектов посредством другой. Витгенштейн выдвинул теорию «семейных сходств», согласно которой группа объектов, объединяемых У., не имеет обязательного общего признака, хотя связана реальной системой сходств; прокладывание при помощи У. границ и различений является в основе своей языковой игрой. Обеим этим концепциям присущи релятивизм и конвенционализм, ориентация на языковое поведение как последнюю смысловую реальность, а также парадоксальное сближение идей номинализма и реализма.

Флоренский П.А. Смысл идеализма. Сергиев Посад, 1915; Котарбиньский Т. Спор об универсалиях в средние века // Избр. произв. М., 1963; Яновская С.А. Проблемы введения и исключения абстракций более высоких (чем первый) порядков // Проблема знака и значения. М., 1969; Попов П.С., Стяжкин Н.И. Развитие логических идей от античности до эпохи Возрождения. М., 1974; Bochenski I.M.J. The Problem of Universals. Notre Dame, 1956.

А.Л. Доброхотов














УПАНИШАДЫ (от санскр. upa — рядом и sad — сидеть с учителем) — серия др.-инд. трактатов религиозно-философского характера, примыкавших к Ведам как объяснение их тайного внутреннего смысла. Корпус У. составляют более 100 текстов, древнейшие из которых созданы, по-видимому, около 6—3 вв. до н.э. У. появлялись и позже, вплоть до 14—15 вв. В У. рассматриваются онтологические, метафизические и этические проблемы, исследуется природа человеческой души, Бога, смерти, бессмертия, а также дается символическая интерпретация ритуалов и обрядов. У. усиленно подчеркивают монистические идеи ведийской религии; однако в отличие от Вед переносят центр тяжести с явлений внешнего мира на внутреннюю жизнь человека. У. оказали огромное влияние на развитие индийской философии. Идеи У. существенно повлияли на западноевропейскую философию 19 в. и прежде всего на А. Шопенгауэра, а также на рус. философию нач. 20 в.

УПРАВЛЕНИЕ — функция организованных систем, возникших естественным (эволюционным) или искусственным (креационным) путем. Различают У. в биологических, социальных, экономических, политических, технических, кибернетических и др. системах. Наиболее общими функциями У. считаются: поддержание и оптимизация системных характеристик, сознательное воздействие на внутренние и внешние (по отношению к системе) процессы, создание разнообразия, целеполагание, регулирование, учет.

Интерес к проблемам У. возник еще в период античности (Аристотель, Платон), когда отдельные аспекты У. начали изучать применительно к социально-политическим системам, прежде всего, к государству. Но только с началом промышленной революции в 18—19 вв., когда действительно встал вопрос о плановой организации труда и администрировании, началось бурное развитие научного У.

При филос. анализе проблемы У. основное внимание отводится категориям субъекта и объекта (У. как субъект-объектное взаимодействие), цели и средства (У. как целеполагание), сознательного и бессознательного и др.

Операциональный анализ проблемы У. развивается в русле кибернетики, теории систем, теории автоматического регулирования. Разработано строгое математическое доказательство того, что заданная цель У. достижима не при любых начальных условиях. Согласно «принципу необходимого разнообразия» (У. Эшби), управляющая система должна обладать не меньшим разнообразием состояний, чем управляемая, чтобы иметь возможность активного воздействия на последнюю: только разнообразие может управлять разнообразием.

Доказано также, что принципиальной особенностью любых креационных систем является существенно более низкий уровень разнообразия по сравнению с естественными, эволюционными. В создании искусственных систем всегда участвует принцип «отсечения лишнего». Человек упрощает окружающий мир, чтобы получить возможность овладеть им, управлять. Поэтому в искусственных системах порядок и разнообразие противостоят друг другу. У. в кибернетике построено на этой противоположности. «Как только машина начинает работать, в ней появляется упорядоченность, которая начинает уничтожать царящую неопределенность. Эта особенность — появление информации — и позволяет нам управлять кибернетическими системами. Информация уничтожает разнообразие, а уменьшение разнообразия является одним из основных методов регулирования... потому что поведение системы становится более предсказуемым» (С.Т. Бир).

Для живых, биологических систем характерно действие др. принципов У. Эволюционное развитие, в отличие от технического прогресса, сопровождается приумножением не только порядка, но и разнообразия. Упорядоченность возникает как некая надстройка, дополнение к хаотическому движению. Выделяют два уровня У. системы: организменный и поведенческий. Первый из них воспроизводится наследственно и ориентирован на самосохранение вида или экосистемы. Второй обеспечивает удовлетворение потребностей системы во взаимодействии с внешней средой.

В социальных системах развивается особый уровень У. — культуры как системы инструментальных и символических средств, среди которых особую роль играют нормы, ценности, традиции и ин-ты. В примитивных обществах социализация индивидов, формируя достаточно жесткую систему ценностей и социальных ролей, выполняет основные функции У.

В феодальных обществах традиционный механизм У. в основном сохраняется, но при этом возникают новые специфицированные системы У. — церковные, правовые, политические и пр. Культура У. при этом носит сугубо элитарный характер, поскольку вертикальная и горизонтальная дифференциация ролей передается в основном по наследству.

С возникновением товарного производства и началом промышленной революции получают самостоятельное значение не только правовые формы регуляции социальных процессов, но и конкурентные механизмы У. (особенно в среде экономики и политики). Это вызывает все более детальную регламентацию режима У. деятельности (административная и техническая регламентация). В современных высокоразвитых обществах сложилась многоуровневая система У., которая включает: 1) традиционные личностные отношения (семья); 2) профессиональные отношения; 3) рыночные (конкурентные) отношения; 4) государственное регулирование; 5) идеологические отношения.

Однако в кон. 20 в. наука утратила оптимистическую веру в стабилизирующий характер социального У., сложившуюся в эпоху Просвещения.

Две мировые войны, унесшие миллионы жизней, кровавые диктатуры всех образцов — от фашизма до коммунизма, ядерные испытания, аварии на атомных станциях — вот далеко не полный перечень «управляемых катастроф 20 в.».

В научном анализе и экспертных оценках стали преобладать идеи тотального кризиса У., потери У., стратегической нестабильности. На смену оптимистическим взглядам на управляемое социальное развитие и историческую эволюцию пришла «теория катастроф».

Многие ученые сделали вывод, что «...весь разработанный концептуальный арсенал общей теории систем и кибернетики оказался достаточным только для того, чтобы описать системы, не изменяющиеся во времени, линейные по структуре (организации) и жестко детерминированные» (И.Б. Новик, А.Ш. Аб-дуллаев).

В современной науке идет активный поиск новых альтернативных подходов к У., призванный вывести общество из кризиса, преодолеть стратегическую нестабильность.

Бир С.Т. Кибернетика и управление обществом. М., 1963; Новик И.Б. Абдуллаев А.Ш. Введение в информационный мир. М., 1991; Василенко И.А. Административно-государственное управление в странах Запада. М., 1998.

И.А. Василенко













УРАВНИТЕЛЬНОСТЬ — принцип социальной организации, основанный на утверждении имущественного равенства, которое в традиционном понимании У. рассматривается как необходимое условие социального равенства и залог сохранения равенства гражданских прав.

На протяжении мировой истории У. как социальный идеал, упрощенно передаваемый формулой «ни богатых, ни бедных», присутствовал в различных утопических проектах преобразования общества, неоднократно предпринимались попытки и практической реализации данного принципа (напр., движение диггеров в годы Английской революции 17 в.). Однако свое наиболее последовательное воплощение идеи У. пережили в 20 в., став базовой основой социалистической модели, реализованной в СССР и ряде др. стран. Уравнительная природа советской социально-экономической системы состояла в формировании механизма распределения доли общественного богатства между индивидами, действующего в соответствии с формально-идеологически понимаемым принципом социальной справедливости. Во главу угла ставилось не право людей получать материальное вознаграждение по труду, а стремление государства не допустить массового обогащения граждан, поскольку последнее привело бы к подрыву всего комплекса коммунистических ценностей. На практике «уравниловка» в оплате труда, искусственное ограничение и нормирование потребностей населения, система многочисленных административных запретов на владение собственностью приводили к незаинтересованности работника в результатах своего труда, сковывали личную инициативу, поощряли социальное иждивенчество. Одновременно развивался некий комплекс мер материального поощрения, действующих лишь в отношении отдельных социальных категорий (напр., «слуг народа»).

В условиях социалистической системы хозяйствования У. означала также формирование у населения особой уравнительной психологии. Резкое неприятие населением значительной дифференциации доходов и вызванного с этим социального расслоения, отмеченное в годы перестройки, связано с наличием своеобразного общественного идеала справедливости, соответствующего социалистическому образу жизни.

Норре Н.Н. ATheory of Socialism and Capitalism: Economics, Politics and Ethics. Boston, 1990.










УСИН («пять стихий», «пять [агентов] движения», «перекрестие двух рядов из пяти [полей-элементов]») — структурно-функциональный архетип культуры дао. Последняя представляет собой живой организм, сочетающий две совершенные формы — сферу и куб, которые в пределе стремятся друг к другу. Организм дао, один и единственный, плавает во вселенской пустоте, имеющей инь—янскую (отрицательно-положительную, см.: Инь—ян) энергетическую напряженность и натяженность. Объем дао тоже наполнен пустотой, в которой растворены физическое, духовное и идеально-мыслительное качества. Под воздействием инь и ян на вертикальном диаметре сферы формируются пять точечных полей ян, а на квадрате горизонтального сечения куба по углам и в центре — пять точечных полей инь. В центре объема дао пересекаются построения полей ян и инь и создают объединяющее их поле цзы. В совокупном составе они образуют генетическую триаду инь—цзы—ян, которая от центра дважды укладывается в полях вертикали (центральное и два ближних к нему поля, центральное и два дальних поля) и дважды в полях горизонтали (на диагоналях квадрата). Эти триады находятся в отношении взаимного соответствия (каждой горизонтальной триаде инь соответствует вертикальная триада ян) и противоположно заряжены: там, где у одной триады поле ян, у другой — поле инь, и наоборот. Триады инь—цзы—ян в пятерках горизонтальных и вертикальных полей составляют генетическую формулу «трех и пяти» культуры дао и являются ее структурно-функциональным архетипом У с. В порядке кругового движения по горизонтали и витого (по траектории «8») движения по вертикали поля инь и ян сопрягаются в центре, сплетают генетическую спираль дао и конденсируют физический, духовный и идеально-мыслительный состав пустоты объема дао. В результате получается пять инь—янских физических элементов — му, хо, ту, цзинь, шуй (соответственно дерево, огонь, земля, металл, вода), пять коррелятивных им духовных элементов — жэнь, ли, синь, и, чжи (соответственно человеколюбие, ритуал, доверие, долг, знание) и пять коррелятивных им нечетных — 1, 3, 5, 7, 9 и пять четных — 2, 4, 6, 8, 10 идеально-числовых элементов. Данные элементы составляют онто-гносео-психологическое единство и служат строительным материалом всех феноменов космоса.

Даосизм и конфуцианство дают различные спиральные развертки элементов архетипа У с. и наделяют их соответственно органическими и социоморфными функциями.

Даоская спираль У с. по «Хуайнань-цзы» (2 в. до н.э.):
Дерево крепнет, Вода стареет, Огонь рождается, Металл пленяется, Земля умирает.
Огонь крепнет, Дерево стареет, Земля рождается, Вода пленяется, Металл умирает.
Земля крепнет, Огонь стареет, Металл рождается, Дерево пленяется, Вода умирает.
Металл крепнет. Земля стареет, Вода рождается, Огонь пленяется, Дерево умирает.
Вода крепнет, Металл стареет, Дерево рождается, Земля пленяется, Огонь умирает.


Конфуцианская спираль У с. по «Бо ху тун» (1 в. до н.э.):
Дерево царствует, Огонь помогает, Земля умирает, Металл пленяется, Вода отдыхает.
Земля царствует, Металл помогает, Вода умирает, Дерево пленяется, Огонь отдыхает.
Вода царствует, Дерево помогает, Огонь умирает, Земля пленяется, Металл отдыхает.
Огонь царствует, Земля помогает, Металл умирает, Вода пленяется, Дерево отдыхает.
Металл царствует, Вода помогает, Дерево умирает, Огонь пленяется, Земля отдыхает.

Плоскостная схематизация отчетливо показывает их сходство и различие (элементы обозначены по первым буквам названий).

Простейший способ соединения элементов горизонтальных рядов (I—V) даоской спирали и вертикальных столбцов (а—д) конфуцианской спирали по окружностям и проведение в них соответственно соединений вертикальных столбцов и горизонтальных рядов проявляет графические формулы генетических кодов даоской и конфуцианской культур дао.

Архетип У с. задает структурно-функциональную парадигму всему филос. сознанию древних китайцев.

Лукьянов А.Е. Истоки Дао: древнекитайский миф. М., 1992; Кобзев А.И. Учение о символах и числах в китайской классической философии. М., 1994; Лукьянов А.Е. Понятие философии у древних китайцев // Проблемы Дальнего Востока. 1998. № 2.

А. Е. Лукьянов














УТИЛИТАРИЗМ (от лат. utilitas — польза) — направление в моральной философии, основанное Дж. Бентамом в трактате «Введение в принципы нравственности и законодательства» (1780) и развитое в его классическом виде и именно под названием «У». Дж.С. Миллем («Утилитаризм», 1863). Милль сформулировал основные аргументы У. против многочисленных возражений критиков; главный пафос миллевской полемики был направлен против априоризма и интуитивизма, а персонально — против И. Канта и его английских последователей. Согласно У., в основе морали лежит общее благо (как счастье большинства людей), которое Бентам называл общей пользой, безусловно отличая ее от корысти, или личной выгоды. Под принципом пользы он понимал принцип выбора действий и оценки поступков, который ориентирует на максимально большее благо. Если действие касается интересов сообщества, то речь идет о пользе (счастье) сообщества, если — интересов индивида, то речь идет о пользе индивида. Формула общего блага — «наибольшее счастье наибольшего числа людей» — встречалась и раньше, у Ф. Хатчесона, Ч. Бекаария, К. Гельвеция и др., однако именно Бентам придал ей принципиальное значение для построения теории морали.

Согласно У., все люди стремятся к удовлетворению своих желаний. Счастье или польза заключается в удовольствии, но при отсутствии страдания, т.е. счастье заключается в чистом, длительном и непрерывном удовольствии. И удовольствие, и польза принимаются в У. в широком смысле: под наслаждением понимаются всякие наслаждения, в т.ч. чувственные, под пользой понимается всякая польза, в т.ч. выгода. У. — это теория, направленная против эгоизма. Приемлемость в каждом конкретном случае получаемого удовольствия или выгоды определяется тем, содействуют ли они достижению высшей цели. На этом же основываются определения (оценки) явлений и событий как хороших или дурных. При этом человек, по У., должен, имея в виду высший нравственный принцип, стремиться обеспечить хотя бы свое частное благо; в духе протестантской этики тем самым предполагалось, что человек должен исполнить в первую очередь свое профессиональное и социальное предназначение, но исполнить его с чистыми руками, по совести — добродетельно.

В У. — в продолжение той линии в моральной философии, которая идет от Аристотеля и Эпикура и в противовес кантианству, — мораль выводится из того, что составляет конечную (высшую) цель. Мораль определяется Миллем как «такие правила для руководства человеку в его поступках, через соблюдение которых доставляется всему человечеству существование, наиболее свободное от страданий и наивозможно богатое наслаждениями». Три фактора, по Миллю, препятствуют осуществлению принципа пользы или человеческому счастью: себялюбие людей, недостаток умственного развития и дурные государственные законы. Тем самым утверждалась недопустимость смешения целей и ценностей.

Главный моральный принцип конкретизируется в менее общих принципах второго уровня. И если брать моральные обязанности человека, то каждая из них соотнесена с второстепенными принципами. Эти принципы не менее значимы, чем главный принцип, и степень их обязательности такая же, как у главного принципа. Т.о., структура морали в У. Милля задается иерархией главного принципа (принципа пользы) и производных, или второстепенных, принципов, которыми, собственно, и руководствуется человек в конкретных поступках. Таковы, напр., принцип справедливости, правила «не вреди», «противодействуй несчастью», «соблюдай интересы ближних»; сюда же можно отнести заповеди Декалога. На практике люди обходятся второстепенными принципами и нередко даже понятия не имеют о существовании главного принципа. Однако в случае конфликта между различными второстепенными принципами роль общего основания для его разрешения играет главный принцип.

В связи с этим обнаруживается важная теоретическая дилемма, суть которой касается оснований оценки поступков. Согласно классическому У., оценка поступка должна основываться на результатах действия, взятого автономно, как отдельно осуществленного акта. Однако в интерпретации Милля основания оценки к этому не сводятся: он рассматривал соблюдение прав др. людей в качестве одного из результатов действия. Одновременно права человека выступают неким стандартом, выполнение которого вменяется каждому в обязанность. При том что каждое действие должно в конечном счете соотноситься с принципом пользы, и этот принцип — тоже определенный стандарт для оценки поступков — можно, т.о., выделить в У уже два типа оснований оценки: результат, к которому привел поступок, и стандарт, или правило, которому поступок должен соответствовать.

Это различие не было концептуально осмыслено Миллем, но оно определило развитие У. в 20 в., отразившись в двух течениях У.: У. действия (actutilitarianism) и У. правила (rule-utilitarianism). Согласно У. действия, который продолжает традицию классического У., каждый человек в условиях выбора должен руководствоваться стремлением получения наибольшего счастья для наибольшего числа людей, вовлеченных в ситуацию поступка (П. Сингер). Как указывают критики У. действия, такое основание выбора может противоречить взятым ранее обязательствам или принятым долгосрочным жизненным планам. Согласно У. правила, при выборе поступка следует определить, какой набор конкретных правил, будучи принятым в обществе, обеспечит максимизацию пользы, а затем руководствоваться этими правилами (Р. Брандт). Второе направление является доминирующей формой современного У.

Иодль Ф. История этики в Новой философии. Т. 2. М., 1898; МилльДж.С. Утилитарианизм. О свободе. СПб., 1900; Бентам И. Введение в основание нравственности и законодательства. М., 1998; Brandt R.B. Toward a Credible Form of Utilitarianism // Morality and the Language of Conduct. Detroit, 1965; Lions D. The Forms and Limits of Utilitarianism. Oxford, 1965; Sen A., Williams В., eds. Utilitarianism and Beyond. Cambridge, 1982.

Р.Г. Апресян













«У ЦЗИН» («Пять канонов», «Пятиканоние») — свод классических конфуцианских произведений, составленный в период правления У-ди (140—87 до н.э.), императора династии Западная Хань (206 до н.э. — 8 н.э.). Включает в себя пять канонов: «Ши цзин» («Канон стихов»), «Шу цзин» («Канон документальных писаний»), «Ли цзи» («Записи о ритуалах»), «Чжоу и» («Чжоуские перемены»), «Чунь цю» («Вёсны и осени»). «У ц.» вошел в фундамент конфуцианского образования: без его досконального знания невозможно было ни получить государственную должность, ни считаться образованным человеком. В период правления династии Сун (960—1279) свод «У ц.» был дополнен сводом «Сы шу». В совокупности они составили новый свод конфуцианских классиков «Сы шу У цзин» («Четыре книги [и] Пять канонов»).

Китайская философия. Энциклопедический словарь. М., 1994.












ФАЙХИНГЕР (Vaihinger) Ханс (1852—1933) — нем. философ и кантовед. Проф. ун-тов Страсбурга и Халле (1884—1906). Испытал на себе влияние И. Канта, А. Шопенгауэра, Ф.А. Ланге. В 1897 основал жур. «Kant-Studien», а в 1904 — Кантовское общество (Kant-Gesellschaft). Ф. написан один из известных комментариев к «Критике чистого разума» Канта. Наиболее значительной собственной филос. работой Ф. является соч. «Философия как если бы», которую он рассматривал в качестве «системы теоретических, практических и религиозных функций человечества». Хотя сам Ф. характеризовал свою позицию как позитивный идеализм или идеалистический позитивизм, в историю философии он вошел как автор концепции фикционализма. Согласно этой концепции, всякое знание есть гипотетическая фикция, и ее истинностное значение состоит только в практической жизненной ценности. Объективная же истина в смысле совпадения с действительностью недостижима. Наше изображение мира в представлении состоит из чудовищной паутины фикций и полно логических противоречий. Фикции являются неадекватными, субъективными, образными способами представления, чье совпадение с действительностью исключено. Тезис об искажении действительности фикциями сближал Ф. с позицией Ф. Ницше. Фикции, по Ф., суть ложные допущения, зачастую и познанные в своей ложности, но, несмотря на это, используемые при построении знания, направлении действия, упорядочивании чувства. Фикциями являются все категории, а следовательно, и все науки, построенные на их основе. Наиболее ценными фикциями являются идеалы. Понятия Бога, бессмертия души, атома, бесконечно малого, жизненной силы суть не что иное, как фикции. Мышление, действие и чувствование направлены на фикции, т.к. с их помощью неупорядоченные переживания структурируются в мышлении, что позволяет ориентировать действие и стабилизировать чувство. В теоретической, практической и религиозной сферах мы приходим, по Ф., к правильному при помощи ложного. Поскольку фикции являются ложными, они иррациональны, однако именно эта иррациональность делает возможной рациональность мышления и действия. Рациональность же интерпретируется Ф. как средство для лучшего обеспечения выживания. Задачей философии Ф. считал разложение паутины фикций на отдельные фиктивные элементы; исходя из этой задачи он рассматривал историю философии.

During und Lange. Iserlohn, 1876; Commentarzu Kants Kritik der reinen Vernunft. Stuttgart, 1881 — 1882; Nietzsche als Philosoph. Berlin, 1901; Philosophie des Als-Ob. Berlin, 1911; Pessimismusund Optimismus. Berlin, 1924.
Бакрадзе К.С. Очерки по истории новейшей и современной буржуазной философии. Тбилиси, 1960.












ФАКТ (от лат. factum — сделанное, совершившееся) — 1) синоним понятий «истина», «событие», «результат»; нечто реальное в противоположность вымышленному; конкретное, единичное в отличие от абстрактного и общего; 2) в философии науки — особого рода предложения, фиксирующие эмпирическое знание. Как форма эмпирического знания Ф. противопоставляется теории или гипотезе.

В научном познании совокупность Ф. образует эмпирическую основу для выдвижения гипотез и создания теорий. Задачей научной теории является описание Ф., их интерпретация и объяснение, а также предсказание ранее неизвестных Ф. Ф. играют большую роль в проверке, подтверждении и опровержении теорий: соответствие Ф. — одно из наиболее существенных требований, предъявляемых к научной теории. Расхождение теории с Ф. рассматривается как важнейший недостаток теоретической системы знания. Вместе с тем, если теория противоречит одному или даже нескольким отдельным Ф., нет оснований считать ее опровергнутой, т.к. подобное противоречие может быть устранено в процессе развития теории или усовершенствования экспериментальной техники. Только в том случае, когда все попытки устранить противоречие между теорией и Ф. оказываются безуспешными, приходят к выводу о ложности теории и отказываются от нее.

В понимании природы Ф. в философии науки 20 в. выделились две основные тенденции: фактуализм (неопозитивизм) и теоретизм (Т. Кун, П. Фейерабенд). Если фактуализм подчеркивает независимость и автономность Ф. по отношению к различным теориям, видит в их совокупности надежный и устойчивый базис науки, а главную функцию науки усматривает в описании и накоплении Ф., то теоретизм, напротив, утверждает, что Ф. полностью зависят от теории («теоретически нагружены») и при смене теорий происходит изменение всего фактуального базиса науки.

В последние десятилетия 20 в. были осознаны крайности обеих т.зр. В настоящее время считается неверным как абсолютное противопоставление Ф. теории, так и полное их растворение в ней. Нет никаких «голых», самих по себе существующих Ф., которые нужно только «открыть». Ф. создается в процессе познавательной деятельности и именно теоретические представления задают концептуальную основу формирования Ф.: выделяют изучаемый аспект реальности, задают язык, служащий для описания Ф., детерминируют средства и методы экспериментального исследования. С др. стороны, полученные в результате эксперимента или наблюдения Ф. зависят от свойств изучаемой реальности и от используемой экспериментальной техники, поэтому они относительно независимы от данной теории. Именно поэтому Ф. могут подтвердить теорию или вступить с ней в противоречие.

Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998.














ФАКТОРОВ ТЕОРИЯ — социологическая идея, постулирующая, что общественное развитие определяется взаимодействием многих факторов: экономики, науки, техники, религии, морали и т.д.; в разные периоды развития общества ведущим является какой-то один из таких факторов или их группа. Напр., в Средние века социальная жизнь определялась прежде всего религией и традицией; в индустриальном обществе ведущим фактором является развитие науки и техники. Ф.т. сложилась в кон. 19 — нач. 20 в. как реакция на неудачные попытки объяснить общественное развитие решающим воздействием какого-то одного, остающегося постоянным фактора (географического, экономического, геополитического, демографического, расового и др.). Но если, напр., экономический детерминизм был теорией, то Ф.т. социальной теорией не является, а представляет собой только общую, быть может, небезынтересную, рекомендацию по построению теории социального развития. Не будучи научной теорией, Ф.т. не способна служить основанием ни для объяснения (предсказания) социальных явлений, ни для их понимания.












ФАЛЕС (около 625 — около 547 до н.э.) — первый др.-греч. философ и ученый, основатель милетской школы, родоначальник европейской философии. Учился в Египте, усваивая ближневосточные науки; предсказал солнечное затмение (25 мая 585 до н.э.). Стремился построить картину мироздания на естественных и разумных основаниях. Первоначало и первооснова всего сущего, по Ф., — вода. Она разумна. Если что и божественно, то только она. Души — всего лишь активные силы, источники движения. Магнит имеет душу, ибо он притягивает железо. Будучи первым среди «семи греч. мудрецов», Ф. сказал, что «больше всего пространство, потому что оно все в себе содержит», «быстрее всего ум, потому что он все обегает», «сильнее всего необходимость, ибо она имеет над всем власть», «мудрее всего время, потому что оно все открывает». Ф. выдвинул требование: «Познай самого себя». Мысля о мироздании, надо стремиться к единству: «Много слов отнюдь не выражают мудрую мысль. Ищи одну мудрость. Выбирай одно благо. Так ты заткнешь бесконечноречивые языки болтунов».

Diets H., Kranz W. (Hrsg.). Die Fragmente der Vorsokratiker. Bd 1. Berlin, 1951.











ФАЛЬСИФИКАЦИЯ (от лат. falsus — ложный), или э м -лирическое опровержение, — процедура установления ложности гипотезы или теории путем эмпирической проверки. Принято считать, что процесс Ф. описывается логической схемой modus tollens, или принципом Ф.: «если верно, что А имплицирует В, и неверно, что В, то неверно, что А». Устанавливается, что проверяемое утверждение (или теория) А имплицирует некоторое эмпирическое утверждение В; сопоставление последнего (путем наблюдения или эксперимента) с реальной ситуацией показывает, что оно ложно, т.е. истинно не-B; из этих посылок логически следует, что А также ложно. Например: «если все птицы летают, то страус летает; но страус не летает; значит, неверно, что все птицы летают». Принцип Ф. принимается, однако, не во всех теориях логического следования. В парафальсифицирующей логике данный принцип отсутствует, понятие Ф. ослабляется, так что операция Ф. становится, как и операция верификации (эмпирического подтверждения), не дедуктивной, а индуктивной процедурой.

Особый интерес к проблеме Ф. привлек К. Поппер, противопоставивший ее верификации. Его позиция, получившая наименование фальсификационизма, складывалась в полемике с неопозитивистами, считавшими, что наука развивается путем осторожного обобщения результатов наблюдений и что сами обобщения обоснованы тем лучше, чем больше имеется подтверждающих их факторов. Характерную черту науки неопозитивисты видели в ее обоснованности и достоверности, а отличительную черту ненауки (например, алхимии или метафизики) — в ненадежности и недостоверности. Индукция и верифицируемость оказывались, т.о., критериями отграничения науки от ненауки (см.: Демаркации проблема). По мысли Поппера, подтверждение теории еще не говорит о ее научности. Подтвердить опытом можно все что угодно, в частности, астрология подтверждается многими эмпирическими свидетельствами. Испытание теории или гипотезы должно заключаться не в отыскании подтверждающих ее данных, а в настойчивых попытках опровергнуть ее. «Интерсубъективно проверяемую Ф.» Поппер считает окончательной, если она хорошо обоснована: «именно в этом проявляется асимметрия между верификацией и Ф. теории». Согласно критерию фальсифицируемости, «т.е. по крайней мере асимметричной, или односторонней, разрешимости», высказывания или системы высказываний имеют эмпирическое содержание «только в том случае, если они обладают способностью прийти в столкновение с опытом, или более точно — если их можно систематически проверять, т.е. подвергать... проверкам, результатом которых может быть их опровержение». Логическая асимметрия между верификаций и Ф. оказывается у Поппера не только основой его концепции «эмпирического значения», но и ключом к проблемам индукции и демаркации. Решение проблемы индукции сводится к идее, что индукция попросту не существует. То, что принимается за нее, есть лишь движение в «индуктивном направлении» от следствий (или единичных высказываний) к аксиомам с помощью относящегося к дедуктивной логике принципа Ф. Отграничение рациональной науки от «различных форм предрассудков» также оказывается простым: наука, и только она, критично и систематически использует принцип Ф. для жесткой и бескомпромиссной проверки создаваемых теорий.

Критика фальсификационизма Поппера, опирающегося на асимметрию подтверждения и опровержения, показала, что приложимость принципа Ф. к разным частям исследовательской программы является разной: Ф. вообще не приложима к «жесткому ядру» такой программы, а только к ее периферии (И. Лакатос). Ф. зависит также от этапа развития программы: пока последняя выдерживает натиск аномалий, ученый может вообще игнорировать их и руководствоваться не аномалиями, а позитивной эвристикой своей программы: «Ученые сплошь и рядом игнорируют данные, несовместимые с принятой системой научного знания, в надежде, что в конечном счете эти данные окажутся ошибочными или не относящимися к делу (М. Полани). Понятие Ф. предполагает, как это отмечает сам Поппер, существование (негативных) решающих экспериментов. Лакатос подчеркивает, что «решающий эксперимент» — это лишь почетный титул, который может быть пожалован определенной аномалии, но только спустя долгое время после того, как одна программа будет вытеснена другой.

Анализ фальсификационизма показал, что эмпирическое опровержение не совпадает с логической Ф., определяемой принципом Ф. Опровержение представляет собой сложную процедуру, зависящую от многих факторов, одним из которых, но далеко не всегда решающим, является Ф. следствий опровергаемой теории.

Резкое противопоставление Поппером верификации и Ф., индуктивного метода и дедуктивной модели научной критики не является оправданным. Критика научной теории, не достигшая своей цели, неудавшаяся попытка Ф. представляет собой на самом деле только ослабленный вариант косвенной эмпирической верификации.

Последняя является индуктивным рассуждением, протекающим по схеме: «если верно, что если А, то В, и верно В, то, вероятно, верно А». Ф. на основе принципа Ф. включает два этапа: установление истинности условной связи «если А, то 5», где В является эмпирически проверяемым следствием; установление истинности «неверно В (не-5)», т.е. ложности В. Неуспех Ф. означает неудачу в установлении ложности В. Итог этой неудачи — вероятностное суждение «Возможно, что является истинным не-не-В, т.е. В». Неуспех Ф. представляет собой, т.о., индуктивное рассуждение, имеющее схему «если верно, что если А, то В, и неверно не-5, то А». Последняя совпадает со схемой косвенной верификации: «если верно, что если А, то В, и В, то А». Неуспех Ф. является, однако, ослабленной верификацией: в случае обычной косвенной верификации предполагается, что посылка В есть истинное утверждение; при неудавшейся Ф. эта посылка является только правдоподобным утверждением. Т.о., решительная, но не достигшая успеха критика, которую Поппер противопоставляет в качестве самостоятельного метода верификации, является только ослабленным вариантом верификации.

Лакатос И. История науки и ее рациональные реконструкции // Структура и развитие науки. М., 1978; Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1980; Он же. Критический подход: решение проблемы индукции // Современная философия науки. М., 1996; Полани М. Личностное знание. М., 1985; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997; Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998; Popper К. Objective Knowledge. An Evolutionary Approach. Oxford, 1973; Philosophy ofKarl Popper // La Salle, 1974. Vol. 1.

А.А. Ивин










ФАРАБИ (аль-Фараби) — Абу Наср Мухаммед ибн Тархан (870—950) — философ и ученый, крупнейший представитель вост. перипатетизма. Многие годы своей жизни провел в Багдаде, где получил хорошее образование и впервые познакомился с трудами антич. мыслителей. Широкая образованность и ученость снискали ему славу «Второго Учителя» (после Аристотеля). Последние годы своей жизни он провел в Алеппо и Дамаске, пользуясь уважением и поддержкой происмаилитски настроенного правителя Сейф ад-Дауля. Творческое наследие Ф. огромно (более 150 филос. и научных трактатов), а круг его интересов весьма широк (философия и логика, политика и этика, музыка и астрономия и т.п.). Наиболее известен его труд «Трактат о взглядах жителей добродетельного города». Начиная с Ф. вост. перипатетики стали рассматривать философию как науку, призванную служить не только истине (теоретическому разуму), но и благу (практическому разуму), а религия стала рассматриваться лишь как важное политическое искусство, имеющее не теоретико-познавательное, а прикладное значение. Ф. был убежден, что философия может быть достоянием только «избранных», в то время как общество в основе своей рассматривалось в качестве «широкой публики». Теоретической основой решения вопроса о соотношении философии и религии служило учение о том, что философы приобщаются к истине на основе аподейк-тики (греч. — достоверный), а «широкая публика», неспособная к теоретическому мышлению, — на основе диалектики, софистики, риторики и поэтики. Опираясь на это учение, Ф. разработал теорию «добродетельного города», жизнь которого основана на «добродетельной религии» как аналоге истинной философии. Основные положения этого учения направлены на то, чтобы показать отсутствие противоречий между религией и философией, причем последняя рассматривается как падчерица первой. Основные идеи, изложенные в «Трактате...»: объединение метафизики и политики в одну систему; модель структуры «добродетельного города» рассматривается по аналогии со структурой иерархии Вселенной; глава «добродетельного города» одновременно и философ, и пророк; установление нисходящей иерархии при рассмотрении структуры мира и объяснении видов разума (от перворазума до деятельного разума) и восходящей иерархии при рассмотрении мира природы и человека (от первоматерии до приобретенного разума и от индивида и человеческого сообщества до главы города). Т.о., у Ф. метафизика дополняется неоплатонической концепцией эманации как «идеальной религии» добродетельного города, подражающей «истинной философии» и устанавливающей «согласие» между учением философов об извечности мира и креационизмом ислама. Необходимость же такого «согласия» была обусловлена нестабильной общественно-политической ситуацией в Арабском халифате в 10 в., когда перед философами появилась перспектива создания модели идеального гос-ва по образцу платоновского «Государства». Во главе «добродетельного города» должны были находиться философы, а идеологическую основу должна была составлять «добродетельная религия». Трактовка взглядов Ф. как смешение аристотелизма и неоплатонизма основана на том, что свои идеи в духе аристотелизма он излагал в эзотерических трудах. Основой понимания его истинных филос. взглядов является «Книга букв». Ф. оказал большое влияние на последующее развитие философии, а также музыки («Большой трактат о музыке» — важнейший источник о др.-греч. и вост. музыкальных культурах).

Китаб ал-милла ва-нусус ухра. Бейрут, 1968; Китаб ал-хуруф. Бейрут, 1970; Философские трактаты. Алма-Ата, 1970; Логические трактаты. Алма-Ата, 1975; Историко-философские трактаты. Алма-Ата, 1975; Социально-этические трактаты. Алма-Ата, 1978; Ас-сийасат ал-маданийа. Хайдарабад, 1346 X; Тахсил ас-саада. Хайдарабад, 1345 X.

Хайруллаев М.М. Фараби, эпоха и учение. Ташкент, 1975; Соколов В.В. Средневековая философия. М., 1979; КасымжановА.Х. Абу Наср аль-Фараби. М., 1982; Социальные, этические и эстетические взгляды аль-Фараби. Алма-Ата, 1984; Кирабаев Н.С. Социальная философия мусульманского Востока. М., 1987; Игнатенко А.А. В поисках счастья. М., 1989;
Фролова Е.А. История средневековой арабо-исламской философии. М., 1995; Сагодеев А.В. Восточный перипатетизм. Нью-Йорк, 1999; Madkour I. La plase d' al-Farabi dans l'ecole philosophique musulmane. Paris, 1934; Rescher N. Studies in the History of Arabic Logic. Pittsburg, 1963; History of Islamic Philosophy. V. I—II. Tehran, 1999.

H.C. Кирабаев












ФЕДОРОВ Николай Федорович (1829—1903) — религиозный мыслитель, создатель утопической системы, родоначальник рус. космизма. Образование получил в Тамбовской гимназии и Ришельевском лицее в Одессе. После пятнадцатилетнего учительства в уездных городах становится библиотекарем Чертковской библиотеки, впоследствии Румянцевского музея. Круг интеллектуального общения Ф. включал Л.Н. Толстого, B.C. Соловьева, К.Э. Циолковского, Ф.М. Достоевского. В историю культуры и философии Ф. вошел сочинением «Философия общего дела», которое можно отнести к богословско-естественно-научным трактатам, а самого мыслителя к философствующим богословам «естественно-научного» крыла рус. православного богословия. Среди центральных понятий, лежащих в основе учения, можно выделить три основных: «общее дело», «регуляция природы», «долг сынов», а основной генерализирующей идеей, соединяющей и цементирующей все религиозно-филос. учение, была идея патрофикации (воскрешения отцов). Специфической особенностью «Философии общего дела» было необычайное соединение разнообразных методов введения и обоснования идеи патрофикации: богословского, оккультного, мистического и естественно-научного.

Естественно-научный акт регуляции природы приобретал в учении Ф. такую религиозно обосновываемую цель, отождествляемую с «общим делом», как выявление средства или объединение усилий живущего человечества для воскрешения отцов. С т.зр. теологии регуляция природы является направлением общей цели; с т.зр. психологии — содержанием цели; с т.зр. космологии — выявлением и мобилизацией средств для осуществления «общего дела». Сверхзадачей «проекта» Ф., изложенного в «Философии общего дела», была фантастико-утопическая цель восстановления конкретной общности всего человечества с божеством в сферах мистической, оккультной, а также в чувственно-конкретной действительности: «Бог, признаваемый теоретически разумом лишь как идеал, в активном регулятивном строе знания будет опознан и признан как существо, приводящее через человечество в исполнение завет, проект и план всеобщего и всемирного дела, обращающего и человеческий род, и природу в орудие воли и благости Божией, чем и уничтожится отчуждение от Бога, а с тем вместе и опала и проклятье».

Соч.: В 4т. М., 1995. Т. 1, 2; Соч. М., 1982; Из материалов к третьему тому «Философии общего дела» // Контекст. 1988. М., 1989.

Кожевников В.А. Н.Ф. Федоров. Опыт изложения его учения по изданным и неизданным произведениям, переписке и личным беседам. Ч. 1. М., 1908; Булгаков С.Н. Загадочный мыслитель (Н.Ф. Федоров) // Два града: Исследования о природе общественных идеалов. М., 1911; Бердяев Н.А. Н.Ф. Федоров // Путь. 1928. № 11; Семенова С.Г. Вера, пришедшая в «разум истины» // Путь. 1992. № 2.













ФЕЙЕРАБЕНД (Feyerabend) Пол (1924-1994) — амер. философ и методолог науки. Один из наиболее ярких и оригинальных представителей постпозитивизма. Род. в Вене, изучал математику, астрономию, теорию искусства, историю в Венском ун-те, теорию драматургии в Веймаре. Одним из его учителей в Вене был философ-марксист В. Холличер. Однако в своих работах Ф. редко использует идеи марксизма, в основном просто эпатируя своих аналитически настроенных коллег цитатами из В.И. Ленина и Мао Цзэдуна. Участвовал во Второй мировой войне, был ранен. После войны ему предлагали стать ассистентом драматурга Б. Брехта, а затем — К. Поппера, с которым Ф. познакомился в 1948, но он отказался от обоих предложений. С 1951 Ф. преподавал философию в Англии, с 1958 — в США, с 1967 — проф. Калифорнийского ун-та в Беркли.

В своей концепции Ф. своеобразно сочетает идеи критического рационализма, позднего Л. Витгенштейна, «научного материализма» и контркультурных и прочих нетрадиционных идейных движений. Спектр его интересов весьма широк — от методологии квантовой механики до анализа современного театра. Первоначально он получает известность своей бескомпромиссной критикой неопозитивизма. В противоположность гипотетико-дедуктивной модели науки и кумулятивизму он выдвинул тезис «теоретического реализма», означающий, что принятие некоторой теории детерминирует способ восприятия явлений, т.е. ведет к неизбежной «теоретической нагруженности» эмпирических данных. Рост знания, по Ф., происходит в результате «пролиферации» (размножения) теорий, которые являются «несоизмеримыми» (дедуктивно несвязанными, использующими разные методы и понятия). Ф. отстаивает позицию теоретического и методологического плюрализма: существует множество равноправных типов познания, но данное обстоятельство способствует не столько росту знания, сколько развитию личности. Самые плодотворные периоды развития науки — периоды борьбы альтернатив. Истоки последних коренятся в различии мировоззренческих и социальных позиций ученых. Социологически интерпретируя познание, Ф. отказывается от понятий истины и объективности, подчеркивает относительность критериев рациональности в познании и деятельности.

Социальная философия Ф., изложенная в кн. «Наука в свободном обществе» (1978), исходит из концепции «свободного общества», явно противостоящего попперовскому «открытому обществу». В «свободном обществе» «все традиции имеют равные права и одинаковый доступ к центрам власти», что должно обеспечиваться правовой «защитной структурой» и демократической практикой «гражданских инициатив». Науку следует уравнять в правах с др. идеологиями и тем самым поставить заслон сциентизму как частной идеологии науки. Отделение церкви от государства следует дополнить отделением науки от государства — это должно послужить гуманизации как самой науки, так и всей современной культуры.

Стремление Ф. разрушить дисциплинарные границы, объединяя науку с искусством, религией и мифом, а философию — с литературой, его критический пафос, нацеленный против многих идолов современной культуры, — все это делает его одним из предшественников амер. постмодернизма.

Избр. труды по методологии науки. М., 1986; Against Method. Outline of an Anarchistic Theory of Knowledge. London, 1975; Science in a Free Society. London, 1978; Problems of Empiricism. Philosophical Papers. Cambridge, 1981; Farewell to Reason. London; New York, 1987.












ФЕЙЕРБАХ (Feuerbach) Людвиг Андреас (1804—1872) — нем. философ-материалист и атеист. Слушал лекции Г.В.Ф. Гегеля в Берлинском ун-те, в 1828 защитил диссертацию и стал приват-доцентом Эрлангенского ун-та, где с 1829 преподавал учение Гегеля и историю новой философии. В 1830 анонимно опубликовал работу «Мысли о смерти и бессмертии», в которой расценил идею бессмертия души не только как ложную, но и как препятствующую земному счастью. После установления его авторства книга была конфискована, а Ф. уволен из ун-та. В 1836 Ф. переселился в деревню Брукберг, где продолжал интенсивную научную деятельность. Последние годы Ф. жил в Рахенберге, испытывая большую нужду.

Развивая характерный для младогегельянцев филос. критицизм, Ф. стремился создать гуманистическую «философию будущего», которая преодолела бы вековую враждебность прежней философии и религии, гармонически синтезировав сильные стороны той и другой. А именно: близость религии к «сердцу» человека, к его повседневным чувствам и переживаниям, с одной стороны, и рационализм, познавательный потенциал философии, опирающийся на данные естественных наук — с др. Исходной точкой для осуществления этого замысла стала критика противоречий в системе Гегеля. По мнению Ф., «секрет» философии Гегеля в том, что за основу берется религиозный по существу дух и она представляет собой рационализированную форму теологии. Между тем действительным субъектом является человек, обладающий телом и мыслящей головой. Источник тела и духа один — это вечная, никем не созданная материя, причина себя самой. «Природа не только создала простую мастерскую желудка, она воздвигла также храм мозга». Отсюда главный принцип его философии: «Действительное отношение мышления к бытию таково: бытие — субъект — мышление — предикат. Мышление исходит из бытия, а не бытие из мышления».

Идеализм, по Ф., есть не что другое, как попытка спасти Бога путем приписывания всех познавательных способностей интеллекту или разуму за счет чувств. «Философия Гегеля есть последнее убежище, последняя рациональная опора теологии». Задача же «философии для человека» превратить людей «из верующих — в мыслителей, из молельщиков — в работников, из кандидатов потустороннего мира — в исследователей этого мира». Для этого необходимо «сорвать маску» с религиозных представлений, показать их иллюзорный характер. Религия возникает не просто в результате обмана, использующего невежество; она коренится в «природе человека» и условиях его жизни, а именно в чувстве бессилия первобытного человека перед разрушительными природными стихиями. Неспособные поставить их под свой контроль, люди искали надежду и утешение в фантастическом образе Бога, наделяя его теми качествами, которые хотели бы видеть в самих себе: всесилием, милосердием и т.п. Бог, по Ф., — это продукт человеческого воображения, которое не только приписывает ему самостоятельное существование, но и превращает в творца, в первопричину всего существующего; в действительности же не Бог создает человека, но человек — Бога. Как ложное миропонимание, религия парализует стремление человека добиться счастья в этом мире, подменяя его покорным упованием на сверхъестественное воздаяние. Столь же категорично Ф. утверждает несовместимость традиционной религии с культурой, наукой, техникой: если у человечества имеется наука, то религия ему не нужна.

«Единственный, универсальный и высший предмет философии» для Ф. — это человек, а «истинный смысл теологии есть антропология». Антропологизм Ф. носит материалистический характер, но он исходит из трактовки человека как психофизиологического существа, по существу игнорирующей его социальную сущность. Так же он подходит к человеку в своем учении о нравственности, которую он противопоставляет «фантастической, лицемерной, лишь по видимости священной морали». В основе всех поступков, считает Ф., лежит стремление к счастью, добиться которого индивид может лишь в единстве и общении с др. людьми. Основу такого общения должно составлять чувство любви как сущностное выражение подлинной «природы человека». Человек как таковой, а не вымышленный Бог, представляет собой высшую ценность, а потому главный принцип «новой философии» — «человек человеку — Бог».

Основоположники марксизма, испытавшие сильное влияние философии Ф., критиковали его за морализм, за недостаточное внимание к социально-политическим характеристикам общества. Однако громадное (и в последнее время все более осознаваемое) историко-философское значение работ Ф. несомненно. Он четко предугадал фундаментальные проблемы наступившей эпохи: упадок традиционной религии, ущербность сциентизма как универсального мировоззрения, необходимость выработки нового морального сознания, трезво учитывающего роль религии в истории культуры. Идеи Ф. не только оказали влияние на последующее развитие теологии (напр., теологии «смерти Бога»), но и стали импульсом для развития филос. антропологии, оказав влияние на облик современного персонализма и экзистенциализма. «...Большое значение для обострения антропологического сознания, — писал Н.А. Бердяев, — имеет пламенно-атеистическая философия Л. Фейербаха. Его гениальная «Сущность христианства» есть вывернутая наизнанку истина религиозной антропологии. Для Фейербаха загадка о человеке оставалась религиозной загадкой». 

Избр. филос. произв.: В 2 т. М., 1955.
Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21; Быховский Б.Э. Людвиг Фейербах. М., 1967; Митрохин Л.Н. Маркс и Фейербах // Философия религии. М., 1993.

Л.Н. Митрохин












ФЕМИНИЗМ — термин, применяемый к идеологически-политическим, правовым, филос. течениям зап. мысли, занимающимся женской проблематикой. Идеи Ф., возникнув в Европе в эпоху Просвещения, во втор. пол. 20 в. получили распространение в большинстве стран мира. Заявкой на выделение женской тематики в особый предмет рассмотрения принято считать работу М. Уоллестоункрафт «Защита прав женщины» (1792), вопрос о неравноправии женщин обсуждали Ш. Фурье, Д. Дидро, М. Кондорсе, Ф. Энгельс, Дж.С. Милль и др. Предтечей современного Ф. является работа С. де Бовуар «Второй пол» (Paris, 1949; рус. изд.: М., 1997). В 1970-е гг. произошел взрыв феминистских исследований, а полученные в них результаты оказали влияние на общественные дисциплины. Внешним его стимулом явились противоречия современной цивилизации: она детерминирует массовый приток женщин в профессиональный труд и способствует их личностной самореализации, но ее структуры, создававшиеся с расчетом на женщину-домохозяйку, делают болезненным этот процесс (двойное бремя труда, дилемма карьера — семья, и др.). Ф. является попыткой направить ход развития цивилизации по гуманистическому и демократическому руслу.

Является ли вторичное положение женщины в обществе результатом ее биологически-репродуктивных функций или следствием исторически ограниченных форм семьи и общества? Нейтральна ли культура (и философия) по отношению к женщине, или культура остается патриархатной, закрепляя в своих стереотипах господствующее положение мужчины? Такими вопросами в нач. 1970-х гг. в США, Великобритании и Франции задались многие авторы (Б. Фриден, С. Файерстоун, К. Миллет, Дж. Митчелл, Ж. Дженуэй, Л. Ирригрей, X. Хартман и др.) и дали сходные ответы: современное общество является сексистским, осуществляя дискриминацию по признаку пола. Работы этих авторов были философски-идеологическими, в дальнейшем женская проблематика переходит в сферу академических междисциплинарных женских и гендер-ных исследований.

Феминистская мысль развивается очень разными по своим воззрениям авторами и взаимодействует с господствующими в национальных культурах идеями. Ее скрепляющими факторами являются: принятие за базисное понятия «гендер», относящегося к социо-половым ролям индивидов (биологические различия мужчин и женщин фиксируются понятием «секс»), и применение гендерного метода. Суть последнего состоит в оценке характера знания (и ин-тов общества) в зависимости от половой принадлежности его производителей. С помощью этого метода были подвергнуты ревизии все общественные и гуманитарные дисциплины.

Феминистская мысль в целом тяготеет к теориям, использующим социологические объяснительные модели, таким как марксизм, прагматизм, социологический функционализм, постмодернизм и др., и критически относится к теориям, применяющим биологицистские объяснительные модели, напр. к социобиологии. В рамках Ф. имеются разнообразные течения: либеральное, радикальное, марксистское, социалистическое, постмодернистское и др. Исходный пункт разных программ — демистификация идущего еще от Аристотеля представления о женщине, отождествляющего ее с репродукцией, а мужчину с «человеком», т.е. разумным и социально активным существом. Применив к репродукции социогендерный метод, феминисты сделали вывод, что рождение детей и приобщение их к системе ценностей является самым важным видом социального творчества — созиданием личностей, несущих эстафету культуры. Второй объект демифологизации — представление о семье как ячейке общества, спаянной биологическими и приватными связями, на которые не распространяются законы, действующие в публичном мире. Феминисты утверждают, что все стороны семьи пронизаны социоэкономическими векторами: домашняя хозяйка участвует в воспроизводстве и поддержании рабочей силы, через мужа является объектом извлечения прибавочной стоимости, а работающая женщина является объектом двойной эксплуатации. В отличие от Энгельса, многие идеи которого они используют, феминисты считают, что все формы социальной иерархии создавались по модели семейной субординации. Неравноправие в семье объясняет, почему «власть» оказалась в руках мужчин и осуществляется по образцу агрессивности и почему культура является маскулинистской. Феминисты марксистской и социалистической ориентации предлагают считать базисной структурой при объяснении надстройки общества не производительные силы и производственные отношения, а социально-репродуктивную организацию общества (Э. Джаггар, Хартман, X. Хартсок). Их вердикт таков: общество, в котором женщины в семье являются «эксплуатируемым сексуальным классом», должно быть перестроено с учетом социальной роли женского труда, а по мнению радикалов — революционным образом (С. Файерстоун, 1970). Умеренно социологической модели придерживаются феминисты, тяготеющие к психоанализу. В нач. 1970-х гг. З. Фрейд был объектом атак за биологицистский детерминизм (Миллет, 1970), но в дальнейшем некоторые из них находят, что в отождествлении женщинами себя с «вторичным бытием» есть корни в подсознательном, в складывающихся у девочки отношениях с матерью и отцом, в страхе перед ее собственной «властью» и др. (Д. Диннерстейн, Н. Чодоров, Э. Хорни).

У поборников Ф. нет единства относительно будущей культуры — быть ей феминистской, бисексуальной или положиться на стихийный ход ее развития. Большие расхождения имеются и в определении стратегии демаскулинизации. Либералы уповают на реформы, образование и пропаганду, социалисты и марксисты — на ломку капиталистической системы, радикалы — на отказ от культа семьи и обретение женщинами собственной власти (Миллет, М. Френч, М. Дейли). Безотносительно к реализуемости их программ, феминисты ввели в оборот социальной мысли большой пласт новых тем: материальное производство и воспроизводство рабочей силы, истоки дифференциации социополовых ролей, домашний труд на рынке труда, отношение семейной и социальной субординации и др. Радикальный Ф. обратил внимание на проблемы изнасилования, проституции, порнографии, абортов, сексуальных запугиваний и др. Социальные психологи исследовали влияние бытующих стереотипов сексуального поведения и языка на сексуальную самотождественность, на действие двойных (для мужчин и женщин) стандартов морального поведения, на нарушение биологического и психологического баланса в жизни женщины. Философами-феминистами была проведена ревизия истории философии, имеющая цель не только переоценить мыслителей прошлого в зависимости от решения ими проблем женщин, но и показать, каким образом это решение влияло на «твердое ядро» философии — метафизику, эпистемологию, этику, философию науки. В качестве альтернативы предлагается отказ от резкой оппозиции субъекта и объекта, телесного и духовного, природного и социального, эмоционального и рационального, и методология, исходящая из контекстуальности знания.

Для раннего Ф. был характерен лозунг «равенство полов», для зрелого — «равенство в различии». Но как понимать различие? Психолог К. Джиллиген в кн. «Другим голосом» (1986) на основе проведенных ею эмпирических исследований констатировала существование особого женского способа рассуждения о моральных и личностных дилеммах. Ее заключительный вывод — этику индивидуализма всегда дополняла этика заботы, носителями которой являются женщины с их самоотдачей семье. Идея альтруистической этики заботы — серьезный вклад феминистской мысли в развитие философии. Вместе с тем было высказано и др. мнение: поскольку в этической и психологической областях мужские и женские поведенческие признаки «размазаны» между полами, провести границы между ними невозможно (Дж. Гримшоу). Ф. столкнулся с характерным для философии феноменом: то, что на обыденно-интуитивном уровне кажется самоочевидным, — напр., различение мужского и женского опытов — на теоретическом уровне доказать трудно. Не удалось доказать и наличие «универсального женского опыта»: опыт африканских женщин на поверку оказывается ближе опыту африканских мужчин, нежели опыту амер. женщин.

Интерес фр. постмодернистских феминистов (Э. Сиксу, Ирригрей, Ю. Кристева) сосредоточен на деконструкции тотализирующих структур власти, таких как язык и знание, сделавших женщину «другой», а также «мужского лица» философии с его отличительными признаками — «логоцентризмом» и истиной. Средством обретения женщинами своей аутентичности они считают «переописание женского тела» и текстуальное самовыражение. Вместо политики универсализма и интеграции ими предлагается «постфеминистская» политика локальности и контекстуальности. В США получили развитие радикально-социологические варианты постмодернизма, противопоставляющие макрополитике феминизма 1970-х гг. микрополитику коммунальности, «неструктурированной понятием «гендер».

Ф. — наиболее примечательная новизна зап. мысли поел, трети 20 в., существенно расширившая ее смысловое поле. Изменив риторику и сделав разговор о полах «политически корректным», феминизм повлиял на ментальность и практику зап. общества.

Феминизм: перспективы социального знания. М., 1992; Феминизм: Восток, Запад, Россия. М., 1993; Клименкова Т.А. Женщина как феномен культуры. Взгляд из России. М., 1996; Теория и история феминизма. Курс лекций. Харьков, 1996; Воронина О.А. Тендерная экспертиза законодательства в области средств массовой информации. М., 1997; Юлина Н.С. Феминизм: женщина, семья и общество // Юлина Н.С. Очерки по философии в США. XX век. М., 1999. Firestones S. The Dialectics of Sex. The Case for Feminist Revolution. New York, 1970; Millett K. Sexual politics. New York, 1970; Janeway E. Man's World, Woman's Place. Murrow, 1971; Irigray L. Speculum, de L'Autre Femme. Paris, 1974; Mitchell/. Psychoanalysis and Feminism. New York, 1974; Elshtain J.B. Public Man, Private Woman. Princeton, 1981; Kristeva J. Desire in Language: a Semiotic Approach to Literature. New York, 1982; Jaggar A. Feminist Politics and Human Nature. Totowa, 1983; Grimshaw J. Philosophy and Feminist Thinking. Minneapolis, 1986; Gilligan С. In a Different Voice. Cambridge (Mass.), 1986; Cixous H. The Body and the Text. New York; London, 1990; Mann P.S. Micro-Politics. Minneapolis; London, 1994.

Н.С. Юлина










ФЕНОМЕН (от греч. phainomenon — являющееся) — филос. термин, имеющий широкий спектр значений, иногда — синоним «явления». Платон считал, что Ф. противостоит сущности вещи, являясь слабой и неустойчивой формой реальности. И.Кант разводил Ф. и непознаваемую «вещь в себе», эта позиция была модифицирована в феноменализме (Дж. Беркли, Дж.С. Милль, а также Э. Мах, Р. Карнап и др.): впервые в систематической форме под вопрос были поставлены познаваемость внешнего мира и обыденная уверенность в его существовании. В философии Ф. Брентано Ф. есть общее обозначение всего, что может стать объектом научного исследования, особое внимание уделяется нахождению специфики психического, для чего Брентано вводит и обосновывает различение «психических» и «физических» Ф. Наибольшую известность и разработку термин «Ф.» получает благодаря трудам Э. Гуссерля. Естественному, «натуралистическому», пониманию переживаний реального индивида как «психических фактов» Гуссерль противопоставляет «чистые Ф.», т.е. Ф., очищенные феноменологической редукцией от всяких характеристик, приписываемых им обыденным сознанием. Ф. выступает как основная, целостная и достоверная единица того, что можно вычленить в сознании. В дальнейшем использование термина «Ф.» связано с попытками избавиться от сведения его к области сознания (М. Шелер, М. Хайдеггер). Так, интерпретируя Ф. как «себя-в-себе-самом-показывающее», Хайдеггер увязывает возможность такого «показа» с речью и приписывает Ф. возможность «сокрытия-себя-самого», что делает возможным введение в Ф. временного измерения как «истории сокрытия»; последняя основывается уже не на временности сознания, а на «темпоральности» (изначальной временности) бытия человека в мире. Как для Гуссерля, так и для Хайдеггера именно Ф., а не «явление» (Erscheinung) остается одной из главных категорий их философствования.








ФЕНОМЕНАЛИЗМ (от греч. phainomenon — являющееся) — филос. концепция, утверждающая, что познание ограничено феноменами (явлениями), включающими физические феномены (совокупность объектов действительного или возможного восприятия) и феномены сознания (объекты самонаблюдения, или интроспекции). Ф. может принимать две формы, в зависимости оттого, отрицается ли какая-то реальность, стоящая за феноменами (последователи И. Канта; Ш. Ренувье и Ш. Ходжон, Э. Мах, Э. Файхингер и др.), или же достаточно ясно утверждается существование вещей-в-себе, но отрицается их познаваемость (И. Кант, О. Конт, Г. Спенсер, А. Шопенгауэр, Э. Гарт-ман и др.).










ФЕНОМЕНОЛОГИЯ (от греч. phainomenon — являющееся) — одно из главных направлений в философии 20 в. Основатель этого направления — Э. Гуссерль, непосредственные предшественники — Ф. Брентано и К. Штумпф. Исходный пункт Ф. — кн. Гуссерля «Логические исследования» (т. 1—2, 1900—1901), ядро — идея интенциональности. Ф. — не замкнутая филос. школа, но широкое филос. движение, в котором уже в ранний период возникают тенденции, не сводимые к философии Гуссерля — учения М. Шелера и М. Хайдеггера; работы мюнхенской группы феноменологов (И. Дауберт, А. Раинах, А. Пфэндер и др.) — исходный пункт «реалистической Ф.», которая, в свою очередь, обнаруживает как тенденцию, близкую к аналитической философии (Р. Чизом, Дж. Финдлей — переводчик «Логических исследований» Гуссерля на англ. (1970), Г. Кюнг, Д. Мюнх, Б. Смит, Р. Соколовски и др.), так и тенденцию, близкую к традиционной метафизике (Д. фон Гильдебранд, И. Зайферт и др.). Эволюция Ф. сопровождалась применением феноменологического метода в психологии (А. Пфэндер, В. Шапп) и психиатрии (Л. Бинсвангер, В. Франкл), этике (Шелер и Гильдебранд), эстетике (М. Гайгер, Р. Ингарден, М. Дюфрен), праве и социологии (А. Рай-нах, Э. Штайн, А. Шюц), философии религии (Шелер, К. Ставенхаген, Ж. Херинг), онтологии (А. Райнах, X. Конрад-Мартиус, Ингарден, Е. Финк), философии математики и естествознания (О. Беккер), истории и метафизике (Л. Ландгребе). Ф. оказала влияние на экзистенциализм, персонализм, герменевтику и др. филос. течения. В России быстрая рецепция идей Гуссерля в нач. 20 в., обусловленная определенной традицией философии сознания в рус. философии, была прервана в нач. 1920-х гг. С 1960 вновь появляются аналитические работы по Ф. и пер. феноменологических текстов. Архивы Гуссерля находятся в Лувене (Бельгия) (основной архив), Кёльне, Фрайбурге, Париже; исследовательские центры и феноменологические общества — во многих странах мира. Новые центры феноменологической философии возникли в кон. 1990-х гг. в Праге и в Москве — на филос. факультете Российского государственного гуманитарного ун-та.

Исходный пункт и единственная предпосылка Ф. как филос. учения — возможность обнаружения и описания интенциональной жизни сознания (Гуссерль), бытия личности (Шелер) и фундаментальных структур человеческого существования (Хайдеггер), возможность, укорененная в самом сознании и человеческом бытии. Отказ от любых непроясненных предпосылок — существенная черта феноменологического метода. Основная идея Ф. — неразрывность и в то же время взаимная несводимость, нередуцируемость сознания, человеческого бытия, личности и предметного мира, психофизической природы, социума, духовной культуры. Гуссерлевский лозунг «К самим вещам!» ориентирует на отстранение от причинных и функциональных связей между сознанием и предметным миром, а также от их диалектико-мистического взаимопревращения. Тем самым сознание как смыслообразование (интенциональность) отъединяется от основывающихся на этих связях мифологических, научных, идеологических и повседневно-обыденных установок и схем. Движение к предметам — это воссоздание непосредственного смыслового поля, поля значений между сознанием и предметами.

Обнаружение и выявление чистого сознания, или сущности сознания, предусматривает как методологическую, так и собственно феноменологическую работу: критику филос. и психологических учений (натурализм, историзм, психологизм, платонизм), усматривающих сущность сознания в указанных связях; феноменологическую редукцию — рефлексивную работу с сознанием, реально вовлеченным в вышеперечисленные установки и схемы. С т.зр. Гуссерля, любой предмет должен быть схвачен только как коррелят сознания, т.е. коррелят восприятия, памяти, фантазии, суждения, сомнения, предположения и т.д. Предмет при этом не превращается в сознание, но его значение, или смысл (для Гуссерля эти термины тождественны), схватывается именно так, как он усматривается соответственно свойствам определенного модуса сознания. Напр., феноменологическая установка нацелена не на восприятие известных и выявление еще не известных свойств, функций и т.п. предмета, но на сам процесс восприятия как процесс формирования определенного спектра значений, усматриваемых в предмете, его свойствах и функциях. Рефлексия на восприятие, его фазы и его единство может происходить независимо от того, существует ли реально предмет восприятия или же это — иллюзия или мираж. При этом «безразличие» к существованию предмета является условно-методологическим: сознание предстает здесь как «переплетение переживаний в единстве потока», принципиально неопределимого посредством предмета, смысл которого оно устанавливает (конституирует). В то же время сознание не есть «чисто внутреннее» (понятия внутреннего и внешнего не могут быть основными в учении о сознании), в сознании нет ничего, кроме смысловой направленности на реальные, идеальные, воображаемые или иллюзорные предметы. Одна из главных причин заблуждений — смешение модусов сознания (несоответствие модуса предмету). Понятно, как комментировал это Ингарден, что нельзя нюхать содержание теоремы Пифагора или слышать цвета, но тем не менее не всегда легко различить сомнение и предположение, суждение и оценку, напр. в политических, экономических и др. видах информации. Чистое сознание — это не сознание, очищенное от предметов; напротив, сознание выявляет свою сущность как смысловое смыкание с предметом благодаря самоочищению от навязываемых схем, догм, шаблонных ходов мышления, от попыток найти основу сознания в том, что сознанием не является. Феноменологический метод — это выявление и описание поля непосредственной смысловой сопряженности сознания и предмета, поля, горизонты которого не содержат в себе скрытых, непроявленных в качестве значений сущностей.

У Гуссерля взаимная несводимость сознания и мира выражается в различии трех видов связей: между вещами (предметами и процессами внешнего мира), между переживаниями и между значениями. Сознание в своей сущности принципиально непредметно, оно не может быть представлено как объект, причинно определяемый или функционально регулируемый. Сознание обнаруживает себя как направленность на предмет (это и есть значение), как бытие осознанности, но не как осознанная предметность. У Хайдеггера различие непредметного и предметного — это различие бытия и сущего, у Ж.П. Сартра — в-себе-бытия и для-себя-бытия, у М. Мерло-Понти «невидимого» и «видимого». Невозможно, полагает Мерло-Понти, представить себя просто кусочком мира, только объектом биологических, психологических и социологических исследований. Тема непредметности и несводимости сознания и человеческого бытия остается одной из главных для послегуссерлевской Ф., однако приоритет здесь отдан проблеме неразрывности человеческого бытия и мира. У Гуссерля связующей смысловой структурой является интенциональность сознания: открытие непосредственного смыслового поля предполагает рефлексивную работу с сознанием. У Хайдеггера само человеческое бытие как «бытие-в-мире» есть неразрывность мира и человека, поэтому проблема сознания отходит на второй план, речь идет не о многообразии феноменов сознания, но о единственном, фундаментальном феномене — человеческом вот-здесь-бытии (Dasein). У Сартра Ф. нацелена на описание связи иррефлексивного, не обладающего изначальной структурой Я сознания (для-себя-бытия) и абсолютно позитивного в-себе-бытия, к которому сознание устремляется в безуспешной попытке восполнить «нехватку» своей самотождественности; основой этой связи может быть только специфическое отрицание, негация. Для Мерло-Понти источник смысла — в человеческом одушевленном теле и поле восприятия, «между» сознанием и миром.

Сфера соприкосновения и неразрывности сознания, человеческого бытия и предметного мира — это сфера феноменов, «себя-в-себе-самом-показывающе-го» (Хайдеггер). Самораскрытие феномена радикально отличается от отношения явление — сущность, однако явление, как и видимость, имеет основания в феномене: явление как то, что указывает на нечто, не показывающее себя (температура, превышающая 37°С.. указывает на нарушения в организме), само должно все же показывать себя. Феномен, напр. самодостаточное и самоценное произведение искусства, не указывает на нечто, скрытое за ним. Тем не менее феномен не лежит на поверхности — произведение искусства доступно не всякому, кто находится рядом с ним. Самораскрытие феномена первичнее, чем отношения субъекта и объекта, оно подобно проявлению уже предоформленного светом изображения на фотопластине: очертания уже есть, но они невидимы, и требуются реактивы, выявляющие то, что скрыто. Средства реактивации сознания, позволяющие многократно воспроизводить горизонты значений, — рефлексия и феноменологическая редукция как ее исходный пункт.

Ф. объединяет традиционно противопоставляемые «истины в себе» (идеальные, вневременные предметы) и абсолютный временной поток сознания, рефлексию и время, время и бытие. Поток сознания и идеальный предмет — два рода непсихологических связей сознания, два полюса феноменологической сферы. Гуссерль отождествляет идеальное и общее; усмотрение общего — не интеллектуальная операция, но особое, «категориальное созерцание». Созерцание общего должно иметь чувственную опору, которая, однако, может быть совершенно произвольной: идеальный предмет не связан необходимым образом с к.-л. определенным видом восприятия, памяти и т.д. Т.о., имеют место два существенно различных уровня интенциональности: усмотрение идей надстраивается над восприятием индивидуальных предметов и процессов и радикально изменяет интенцию (напр., восприятие чертежа — это лишь чувственная опора для усмотрения геометрических соотношений). Решающее в открытии категориального созерцания, по Хайдеггеру, состоит в том, что имеют место акты, в которых проявляются в себе самих идеальные предметности, не являющиеся созданием этих актов, функцией мышления, субъекта. Опора на многообразные акты восприятия, памяти и фантазии есть, во-первых, основа многообразия в «созерцании сущностей»: универсум не задан одной или рядом идей, но принципиально открыт и, во-вторых, основа для радикального различения идеализации и идеации (усмотрения идеи). Первая осуществляется как конструирование понятий и объектов вне реальной сферы восприятия (точка, масса, социальная структура и т.д.), вторая отдает предпочтение миру восприятия — фундаментальной структуре жизненного мира: забвение того, что восприятие и жизненный мир — основа научных понятий, лишает науку гуманистического содержания.

Время рассматривается в Ф. не как объективное время (существование которого не отрицается, так же как объективного пространства), но как временность, темпоральность самого сознания, и прежде всего его первичных модусов — восприятия, памяти, фантазии (Гуссерль), человеческого бытия (Хайдег-гер), человеческой реальности (Сартр), субъективности (Мерло-Понти). Время как «сеть интенциональностей» есть средоточие сознания и человеческого бытия, а также основное средство их описания. При этом в Ф. следует различать две тенденции в понимании времени: а) время как синтез внутренних фаз переживания, как синтетическое единство потока значений — «интенциональная линия», пронизывающая и объединяющая поток феноменов (Гуссерль), определяющая точка которой — настоящее; б) время как чистая экстатичность, «Бременящаяся из будущего». «Временность есть изначальное «вне-себя» в себе самом и для себя самого» (Хайдеггер). Темпоральность раскрывает сознание как одновременно активное и пассивное, как сочетание переднего плана восприятия — предметов, их форм, цветов и т.д. и заднего плана, или фона. Временность — основа единства сознания, а рефлексия так же темпоральна, как и спонтанная субъективность. Абсолютный поток сознания соединяет в себе все характеристики сознания в феноменологическом понимании: непредметность, несводимость (самоявленность потока), отсутствие извне заданного направления, воспроизводимость и уникальность. Время в Ф. — основа совпадения феномена и его описания, посредник между спонтанностью сознания и рефлексией: восприятие раскрывает себя как феномен именно потому, что рефлексия выявляет и воспроизводит присущие ему временные фазы. У Хайдеггера темпоральность человеческого бытия раскрывается как зависимость определенного способа бытия (повседневного или экзистенциального) от выбора временной ориентации: быть при... (настоящее) или быть-впереди-себя (будущее).

Принципиальным для Ф. является разработка онтологического понимания истины. Гуссерль называет истиной, во-первых, как определенность бытия, т.е. единство значений, существующее независимо от того, усматривает ли его кто-то или нет, так и само бытие — «предмет, свершающий истину». Истина — это тождество предмета самому себе, «бытие в смысле истины»: истинный друг, истинное положение дел и т.д. Во-вторых, истина — это структура акта сознания, которая создает возможность усмотрения положения дел именно таким, каким оно является, т.е. возможность тождества (адеквации) мыслимого и созерцаемого; очевидность как критерий истины является не особым чувством, сопровождающим некоторые суждения, а переживанием этого совпадения. Для Хайдеггера истина — это не результат сравнения представлений и не соответствие представления реальной вещи; истина не является и равенством познания и предмета, одного сущего (субъекта) и др. сущего (объекта). Истина как истинное бытие, как открывающее бытие укоренена в способе бытия человека, которое характеризуется как раскрытость. Его модусы: «заброшенность и фактичность» (прошлое); «впадение», потерянность в мире, господство «пересуд», «любопытства», «двусмысленности» (настоящее); проект, истина экзистенции (будущее). Человеческое бытие может быть в истине и не в истине — истина как открытость должна быть вырвана, похищена у сущего. У позднего Хайдеггера истина — несокрытость, алетейя; истина как правильность представления «полностью зависит от истины как несокрытости сущего». Хранительница истины — поэзия, являющаяся сущностью искусства. Истина по существу тождественна бытию; история бытия — это история его забвения, история истины — это история ее гносеологизации.

Интерсубъективность и историчность — внутренне связанные и неизбежные для Ф. темы. «Психическое распределено между монадами» (Гуссерль), излучающими смысл изнутри, но непроницаемыми («без окон») извне. Здесь реализуется один из основных феноменологических принципов: смысл (значение) не может быть передан другому или принят от другого в «готовом виде», как материальный предмет: предметы, знаки, символы — лишь средства трансляции смысла, который конституируется (и интерпретируется) субъективностью. Понимание Другого (Другой) как «вчув-ствование» возможно только на основе аналогии с временным потоком своего собственного опыта. Другой конституируется при этом не только как природно-телесно-психический феномен, но как субъективность, конституирующая свой собственный смысловой мир, и как трансцендентальная субъективность, конституирующая, в свою очередь, субъективность Других. Мир, который мы обнаруживаем в сознании, есть интерсубъективный мир (мир для каждого), т.е. пересечение и переплетение объективированных смыслов. Согласно Гуссерлю, «исторический мир дан, прежде всего, конечно, как общественно-исторический мир. Но он историчен только благодаря внутренней историчности индивидуумов». В основе историчности лежит, во-первых, первичная темпоральность индивидуальных человеческих сознаний, условие возможности временного и смыслового поля любого сообщества монад и, во-вторых, возникшая в Др. Греции «теоретическая установка», связующая людей для совместной работы по созданию мира смысловых структур. В таком понимании европейская культура должна исполнить свое предназначение — осуществление «сверхнациональности» как цивилизации нового типа не столько на пути унификации экономических и политических связей, сколько через «дух свободной критики», который ставит перед человечеством новые, бесконечные задачи и «творит новые, бесконечные идеалы». По Хайдеггеру человеческое бытие исторично не потому, что включено в историю, а потому, что в основе своей темпорально. Историчность присуща не субъекту и не объекту, но бытию-в-мире. Природа также обладает историей, но не в смысле учения Дарвина, а как ландшафт, горная разработка, место религиозного обряда.

Варианты Ф. различаются прежде всего исходной точкой описания фундаментального круга «человек — сознание — бытие». Для Гуссерля это естественная установка, жизненный мир и трансцендентальная субъективность, для Шелера — личность, чувство и ценности, для Хайдеггера — вопрошающее о бытии человеческое бытие-в-мире, для Сартра — эмоция как магическое превращение мира, для П. Рикёра — воля, «реинтеграция сознания в теле и тела в сознании».

Инвариант Ф. — учение о бытии сознания, которое невыводимо из практических последствий и несводимо к ним (прагматизм). Оно также не сводится к иррациональному потоку бытия или образу культуры (философия жизни), к практической деятельности (марксизм), к индивидуальному или коллективному бессознательному (психоанализ), к знаковым системам и структурным связям как каркасу культуры (структурализм), к коммуникативной практике, «следам» и т.п. (постструктурализм, постмодернизм), к интерпретации (герменевтика), к логическому и лингвистическому анализу (аналитическая философия). В то же время Ф. имеет определенные точки соприкосновения практически со всеми течениями современной мысли и некоторыми школами древней и классической философии. Существенная близость обнаруживается там, где на первом плане оказывается проблема значения, смысла, интерпретации, там, где анализ наталкивается на несводимость значения к тому, что не является значением или смыслообразующим актом. В феноменологическом учении о сознании выявляются предельные возможности многообразных способов смыслообразования: от простейшей фиксации пространственно-временного положения объекта до усмотрения идеальных предметов, от первичной рефлексии на восприятие до размышления о смысловых основах культуры.

Мотрошилова Н.Е. Принципы и противоречия феноменологической философии. М., 1968; Молчанов В.И. Время и сознание. Критика феноменологической философии. М., 1988; Гуссерль Э. Феноменология (Статья в Британской энциклопедии) // Логос. 1991. № 1; Феноменология в современном мире. Рига, 1991; Шелер М. Феноменология и теория познания / Шелер М. Избр. произв. М., 1994; Антология феноменологической философии в России. М., 1997; Херрманн Ф.-В. фон. Понятие феноменологии у Хайдеггера и Гуссерля. Томск, 1997; Хайдеггер М. Пролегомены к истории понятия времени. Томск, 1998; Феноменологическая концепция сознания: проблемы и альтернативы. М., 1998; Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. СПб., 1999; Куренной В.А. К вопросу о возникновении феноменологического движения // Логос. М., 1999. № 11—12; Молчанов В.И. Предпосылки и беспредпосылочность феноменологической философии // Логос. 1999. № 10; Он же. Предпосылка тождества и аналитика различий // Логос. 1999. № 11 — 12; Spiegelberg H. The Phe-nomenological Movement. A Historical Introduction. Vol. 1—2. The Hague, 1969; Edmund Husserl und die phanomenologische Bewegung. Zeugnisse im Text und Bild. Freiburg, 1988; Encyclopedia of Phenomenology. Dordrecht, 1997.

В.И. Молчанов










«ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ВОСПРИЯТИЯ» (1945; рус. пер. -1999) — основной труд фр. философа феноменологическо-экзистенциалистского направления М. Мерло-Понти. В нем автор обосновывает собственное прочтение феноменологии, сложившееся у него под воздействием идей Э. Гуссерля и М. Хайдеггера. Мерло-Понти развивает свою философию, опираясь на понятие «жизненного мира», к которому обращались оба философа: Гуссерль пришел к нему в конце своего творчества, Хайдеггер исходил из него. Вслед за Гуссерлем Мерло-Понти требует от философии заниматься не объяснением своего предмета, а его описанием (дескрипцией); для этого необходимо вынести за скобки не только данные наук, в т.ч. и наук о человеке — психологии, анатомии, социологии и др., но и положения естественной установки. И наука, и естественный взгляд на положение дел строятся, исходя из видения человека, из его жизненного опыта. Философии надлежит вернуться к самому этому опыту, вторичным выражением которого являются и наука, и естественные установки. В этом отношении урок феноменологической редукции состоит в признании того, что полная редукция невозможна: она непременно останавливается на человеке, изначально связанном с миром, присутствующем в мире. Усилия редукции должны быть направлены на отыскание структур такой связи человека с миром: цель философии — повествование о начале, ей надлежит формулировать «жизненный опыт», контакт с миром, который предшествует любой мысли о мире. Мерло-Понти обращается к понятию восприятия, трактуя его как искомый феноменологией феномен, в котором одновременно осуществляются первичный контакт человека с миром, подлинное самовыражение человеческой субъективности, обращение к др. человеку и совместное с ним созидание мира культуры. Считая феномен первичным открытием мира, роль субъекта в этом процессе философ отводит человеческому телу — «собственному телу», «феноменальному телу», являющемуся «часовым», стоящим у основания слов и действий человека, «проводником бытия в мир», якорем, закрепляющим нас в мире, и вместе с тем способом нашего овладения миром; одновременно тело — это «мера всего», «универсальный измеритель», поддерживающий целостность и гармонию мира.

Первичное восприятие служит основанием человеческой культуры только в той мере, в какой оно принадлежит сразу нескольким субъектам, возникает на пересечении интенций, исходящих из различных т.зр. и имеющих не совпадающие одна с др. перспективы. Основным показателем человеческого, по Мерло-Понти, является выражение, самовыражение индивида, которое не просто переводит в символический план первичное восприятие, но делает это для того, чтобы сообщить его результаты другому. Выражение, нацеленное на мир и адресованное другому, — так формулирует Мерло-Понти понятие изначального восприятия, а стало быть, и феномена — этого ключевого понятия феноменологии: феномен есть жизненный слой опыта, где другой и вещи даны изначально, а система «я — другой — вещи» — в момент ее зарождения.

Phenomenologie de la perception. Paris, 1945.









«ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ДУХА» — одно из основных сочинений Г.В.Ф. Гегеля, написанное в 1805—1806 в Йене (опубликовано в 1807) и задуманное как первая часть будущей «системы науки». Состоит из предисловия, введения и трех отделов: «Сознание», «Самосознание» и отдела с условным названием «Абсолютный субъект», содержащего разделы о разуме, духе, религии и абсолютном знании. Посвящено «становлению науки вообще или знания».

В предисловии Гегель высказывает основополагающие для своей филос. системы тезисы: результат следует понимать вместе с его становлением; истина (как и познание) — в понятии, она существует как научная система; истинное, абсолютное есть не только субстанция, но и субъект; абсолютное является духом, и лишь духовное действительно. Знание совершает долгий путь становления от чувственной достоверности до абсолютного знания; этот же процесс повторяет и индивид в своем образовании. Наука подставляет индивиду «лестницу» для восхождения от низших ступеней знания к высшим — этим и объясняется само название произведения.

Во введении «являющееся знание» изображается как путь диалектического движения сознания к своему истинному существованию; способ и необходимость этого поступательного движения обусловлены возникновением противоречия между понятием и предметом. В дальнейших разделах изображается последовательная смена образов сознания; существеннейшей чертой всего поступательного движения духа является сохранение и воспроизведение уже пройденных стадий в измененной форме на новых стадиях. В разделе о сознании речь идет о чувственной достоверности, восприятии и рассудке; сознание еще противостоит здесь своему предмету. В разделе о самосознании становление самостоятельности сознания изображается как диалектика раба и господина. Образами свободы самосознания выступают стоицизм, скептицизм и несчастное самосознание. Предмет и сознание на уровне самосознания оказываются тождественными. В разделе о разуме, понимаемом как достоверность сознания, утверждается тождество разума и реальности. Наблюдающий разум противопоставляется разумному самосознанию, что приводит к понятию индивидуальности. В разделе о духе в качестве определенных образов сознания выступают такие исторические эпохи, как Др. Греция, Римский мир, эпоха Просвещения, Французская революция. В разделе о религии трактуются естественные религии и религии откровения. В религию, воспринимаемую как завершение духа, отдельные его моменты — сознание, самосознание, разум и сам дух — возвращаются как в свою основу. В разделе об абсолютном знании наука истолковывается как истинное знание духа о самом себе; абсолютное знание выступает как дух, знающий себя в формообразовании, как знание, постигающее в понятии.

Феноменология духа. Русский пер. / Под ред. Э.Л. Радлова (1913), Г.Г. Шпета (1959, 2-е изд. 1992).
Becker W. Hegels Phanomenologie des Geistes, Stuttgart, 1917; Poggeler O. Hegels Idee einer Phanomenologie des Geistes. Freiburg; Munchen, 1973; Heinrichs J. Die Logik der «Phanomenologie des Geistes». Bonn, 1974; Graeser A. Einleitung zur Phanomenologie des Geistes. Stuttgart, 1988.









ФЕТИШИЗМ (фр. fetichisme, от fetiche — талисман, идол) — термин, используемый в различных областях знания (философия, религиоведение) и различных теоретических парадигмах.

1. Ф. — религиозное поклонение неодушевленным предметам, которым придается сакральное значение. Первоначально термин «Ф.» использовался для описания религий т.н. примитивных народов. В 18 в. Ш. де Брос в работе «О культе богов фетишей» описал Ф. как праформу религии всех народов (за исключением еврейского народа). Ф. характеризуется здесь непосредственным культом предметов, он предшествует более высокоразвитым формам культа. Концепция де Броса, представляющая историю религии как прогрессивное развитие человеческого духа и истории, оказывала сильное влияние на религиоведческие построения вплоть до 20 в. Характерна дискуссия О. Конта и Г. Спенсера о месте Ф. на лестнице прогресса. Для Конта Ф. расположен в самом начале, Спенсер считает его производной формой. Г.В.Ф. Гегель описывает Ф. как одну из форм непосредственной религии колдовства, возникающую из стремления «иметь нечто предметное, самостоятельное и могущественное». В этнографических исследованиях представлено несколько характеристик Ф. Дж.Ф. Мак-Леннан проводит различие между Ф. и тотемизмом, Дж. Леббок основывает Ф. на первобытной вере в возможность заставить божество выполнять те или иные желания, Э. Тейлор считает Ф. формой анимизма. В последние десятилетия научность понятия Ф. ставится под вопрос. Представление о Ф. как о примитивной стадии в прогрессивном развитии религиозных форм является результатом глубокого непонимания двух культур — африканской и европейской.

2. Понятие Ф. используется К. Марксом в его известной теории товарного Ф. Маркс видит аналогию между Ф. как религиозным феноменом и Ф. как символически-общественным феноменом, характеризующим систему товарного производства. В мире религии «продукты человеческого мозга представляются самостоятельными существами, стоящими в определенных отношениях с людьми и друг с другом». Аналогично в мире товаров продукты человеческих рук наделяются сверхъестественными свойствами. Этот процесс Маркс назовет Ф.

3. З. Фрейд обсуждает проблему Ф. в нескольких работах. Он определяет феномен Ф. как ситуацию, в которой нормальный сексуальный объект замещается его эквивалентом. Этот эквивалент либо предстает как часть нормального сексуального объекта, либо состоит с ним в контакте. Эквивалент сексуального объекта представляет собой мало пригодные для сексуальных целей части тела (ноги, волосы) или неодушевленные предметы, находящиеся в ближайших отношениях с сексуальным объектом (детали одежды, белье). Для Фрейда подобная замена по праву может сравниваться с фетишами, в которых дикари видят воплощение своих богов.

Тейлор Э. Первобытная культура. М., 1939; Леви-Брюль К. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1994; Koppers W. Urmensch und sein Weltbild. Wfein, 1950; Radin P. Die Religionserfarung der Naturvolker. Berlin, 1951.










ФИДЕИЗМ (фр. fideisme от лат. fides — вера) — теологическая концепция, утверждающая абсолютный примат религиозной веры над разумом: разум не способен доказать истины религии, а поэтому верующие должны опираться только на веру, которая возникает в религиозном опыте. Догматы же, как и любые доктри-нальные установки, являются лишь символическим выражением первичных религиозных переживаний.

Различные конфессии неодинаково толкуют роль веры и разума в процессе богопознания. Поэтому давно возникли различные версии Ф., полемизирующие между собой. В широком смысле Ф. характерен для любого вида теизма, декларирующего приоритет Откровения над человеческим разумом. Ф. в узком (собственном) значении исходит из того, что всеобъемлющая истина, охватывающая и физический, и духовный мир, целиком дана в Откровении, и любые суждения науки и философии должны лишь подтверждать ее. Столь прямолинейное противопоставление веры и знания очевидно противоречило реальной истории христианской культуры и оспаривалось поколениями выдающихся богословов.

Примером может служить католическая «естественная теология», окончательно разработанная Фомой Аквинским (13 в.). Он соглашается с тем, что человеческому разуму недоступно высшее знание — догматы троичности Творца, воскресения Христа и т.д.: оно может основываться лишь на богооткровенных, сверхразумных «истинах веры». Однако, изучая природу как творение Бога, человек способен (по принципу аналогии бытия) получать знание об атрибутах Создателя, напр., о его беспредельном могуществе, высшей мудрости и благости, равно как и сформулировать доказательства его существования. Т.о., отвергая Ф. в его крайней форме, томизм (а сегодня — неотомизм) утверждает служебную роль разума по отношению к религиозной вере, основанной на Откровении.

Протестантизм (17 в.) покончил с двусмысленностью «естественной теологии», жестко разграничив роль разума в познании Бога, с одной стороны, и мира земного — с др. Разум, подчеркивает М. Лютер, — эффективный и достаточный инструмент решения практических проблем физического существования и организации жизни общества. Однако он в принципе неспособен проникнуть в тайну божественной милости, которая может быть познана лишь верой; религия человеческого разума заведомо порочна и неизбежно ведет к идолопоклонству. Лишь вера рождает «просвещенный разум» — способность человека упорядоченно рассуждать над материалом, который дан в Писании. Тем самым классический протестантизм реанимировал Ф. в его наиболее решительном виде. Что же касается православия, то в нем изначально главными средствами богопознания («единения с Богом») признавались молитвенное созерцание, аскетический подвиг, мистическое озарение. В сер. 14 в. официальным учением православной церкви была признана мистическая концепция Григория Паламы, отвергающая теологический рационализм.

В Новейшее время судьбы Ф. были достаточно противоречивы. Так, I Ватиканским собором (1869— 1870) за недооценку человеческого разума был осужден католический традиционализм, хотя он развивался в русле ортодоксального католицизма. Если к кон. 19 в. в протестантизме доминировала либеральная теология, апеллирующая к авторитету разума и науки, то спустя полвека диалектическая теология, или неоортодоксия настаивает на возвращении к ортодоксальному протестантизму. Активное участие в этих дискуссиях принимают и авторы новейших протестантских версий (теология процесса, теология родительного падежа и т.д.). Православное богословие сохраняет свой традиционный консерватизм. Наиболее компетентно и бескомпромиссно позиция православного Ф. была выражена П.А. Флоренским. Его взгляды, однако, энергично оспаривались многими выдающимися православными мыслителями (напр., Н.А. Бердяевым).

Противоречивая обстановка сохраняется и сегодня. Растет авторитет научного знания, а следовательно, и влияние модернистских тенденций, отвергающих крайний Ф. Одновременно углубляется критика сциентизма, активизируются различные мистические и иррационалистические доктрины, повсеместно возникают фундаменталистские группы, культивирующие слепую фанатичную веру (см.: Нетрадиционные религии). Вместе с тем все громче раздаются призывы к модернизации православной догматики и богослужебной практики. В целом, однако, Ф. ныне фигурирует скорее как уничижительный термин для обозначения субъективизма, недооценивающего роль разума в теологии.

См. литературу к ст. Религия, Мистицизм, Теология.

Л.Н. Митрохин









ФИЗИКАЛИЗМ — один из этапов развития неопозитивизма, характеризующийся стремлением построить всю науку на основе языка физики. Предполагалось, что предложения всех наук, описывающие наблюдаемые явления, могут быть адекватно переведены в предложения, содержащие только термины физики, и т.о. может быть реализован идеал единой «унифицированной науки». Однако довольно быстро выяснилось, что сведение всего содержания науки к физике невозможно, и физикализм — как разновидность редукционизма — потерял сторонников даже среди неопозитивистов.










ФИКЦИОНАЛИЗМ (от лат. fictio — вымысел, выдумка) — филос. концепция, возникшая на рубеже 19— 20 вв., согласно которой любой вид деятельности, и прежде всего познавательной, предполагает такие представления, которым в реальности ничего не соответствует, но которые тем не менее являются «полезными» с т.зр. их практической применимости. Создателем и наиболее последовательным выразителем Ф. стал нем. философ X. Файхингер, опиравшийся в своих выводах на взгляды И. Канта и Ф. Ницше. Развивая положение Канта о том, что идеи разума (Бог, мир, душа и т.д.) следует рассматривать, «как если бы» (als ob) их предметы существовали, Файхингер в своей работе «Philosophie des Als ob» (1911) проводит мысль, что рациональное познание должно стремиться не к адекватному отражению реальности, а к практической применимости выводов, оправданных в свете определенных целей жизни. Эти взгляды нашли отклик в философии науки, где разнообразные сущности, постулируемые научными теориями (атом, бесконечно малое, электрон и т.д.), а по мнению ряда философов, — и сами материальные объекты были объявлены «полезными фикциями». Близкие идеи получили развитие в конвенционализме и прагматизме. Наиболее резкой критике Ф. подвергся в современном научном реализме.

Файхингер X. Ницше как философ. СПб., 1913; Бакрадзе К.С. Очерки по истории новейшей и современной буржуазной философии. Тбилиси, 1960; Патнэм X. Философия логики // Патнэм X. Философия сознания. М., 1999; Vaihinger H. Philosophie des Als Ob. Berlin, 1911; Vaihinger H. Pessimismus and Optimismus. Berlin, 1924.









ФИЛОН АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ (Philo Alexandrinus) (кон. 1 в. до н.э. — нач. 1 в. н.э.) — иудейско-эллинистический философ, теолог и экзегет. Принадлежал к одному из богатейших и влиятельнейших еврейских кланов Александрии. Единственная достоверная дата из его жизни — лето 39 н.э., когда он возглавлял неудавшуюся делегацию представителей александрийской иудейской общины к императору Гаю Калигуле.

Произведения Ф.А. показывают знание филос. учений среднего платонизма, стоицизма и пифагореизма, а также греч. литературы. Среди наиболее значимых для Ф.А. текстов — диалоги Платона, и прежде всего «Тимей». На определенной стадии своего образования Ф.А. испытал подобие обращения, переоткрытие ценностей иудейской культуры и традиций, что привело к достаточно уникальным результатам: вместо того чтобы отказаться от греч. культуры и философии, он использовал их при толковании иудейского Священного Писания, которое было известно ему исключительно в греч. пер.

Теоретическая философия Ф.А. реконструируется на основе его экзегетических произведений. Его филос. система теоцентрична. Бог рассматривается как «истинное бытие», здесь можно усмотреть связь с платонизмом, однако главным источником для Ф.А. прежде всего является библейское «Аз есмь сущий». Ф.А. строго различает сущность Бога и его силу, явленную в творении. Он утверждает, что о существовании Бога-творца всякий человек может заключить из своего опыта созерцания порядка природного мира; но познание божественной сущности лежит за пределами разума человека. В своей сущности Бог непознаваем, неименуем, неопределим и невыразим. Согласно Ф.А., высшее Божество — Иегова Пятикнижия Моисея — абсолютно трансцендентный миру «Сущий Бог», превыше Блага, Единого, или Монады, которая является только «бестелесным образом Бога». Оставаясь трансцендентным, Бог связан с космосом как его творец и провиденциальный управитель. По Ф.А., два главных имени Иеговы — «Бог» и «Господь» — указывают на две соответствующие этому силы: первое обозначает его творящую силу, второе — его власть.

Совместно с Софией («матерью всего сущего») и Справедливостью трансцендентный Бог порождает Сына и свое самое совершенное творение — Логос-Слово. Логос является «инструментом» и активным элементом творческой мысли Бога, «местом», где расположены идеи. Именно этот Логос-Слово сначала творит две высшие силы — Благо и Власть, а затем — духовный и материальный мир и человека. Благодаря его активности идеи-потенции, в свою очередь, проявляют себя и под управлением Логоса создают мир. Понятие Логоса несет в себе как имманентный (присутствие божества в созданном им мире), так и трансцендентный смысл, и тогда Логос выступает у Ф.А. как синоним умопостигаемого мира и божественной природы.

Этика Ф.А. базируется в основном на двух текстах из Книги Бытия, которые интерпретируются по преимуществу в стоических и платонических терминах. Человек создан «по образу Божию», что означает: по образу Божию была создана разумная душа человека, бессмертная его часть; согласно второму тексту, сотворение человека завершается приданием человеческому телу божественного «дыхания». Цель земной человеческой жизни рассматривается Ф.А. в согласии со знаменитой формулой Платона и платоников как «уподобление Богу», и это «уподобление» означает «богопознание». Но то, что может рассматриваться как предельная цель — познание божественной сущности, — принципиально недостижимо, ибо тогда уподобление оказалось бы отождествлением, что невозможно в случае с Творцом и его творением.

Цель, достижимая человеком в этой жизни, — стать мудрым. Путь к высшему этическому идеалу мудреца лежит через проявление природных благородных задатков, образование и упражнение-аскезу. Высший идеал Ф.А. персонифицирует в образе Моисея. На пути к идеалу возможны различные добродетельные состояния, которые Ф.А. выстраивает иерархически и поясняет с помощью библейских образов: «аскетическая» добродетель («добродетель Иакова») стоит ниже добродетели, основанной на образовании («добродетель Авраама»), а выше их обеих стоит «добродетель Исаака», проистекающая из благословенной Богом природы.

Будучи отвергнуты иудаизмом, воззрения Ф.А. оказали огромное влияние на формирование христианской философии, и прежде всего на экзегетический метод и теологические воззрения первых христианских философов — Климента Александрийского и Оригена.

Philonis Alexandrini opera quae supersunt. Т. 1—7. Berolini, 1896-1915 (repr. 1962-1963).
Иваницкий В.Ф. Филон Александрийский: жизнь и обзор литературной деятельности. Киев, 1911; Radice R., Runia D. Т. Philo of Alexandria: An Annotated Bibliography 1937—1986. Leiden, 1988; Runia D.T. Exegesis and Philosophy: Studies on Philo of Alexandria. Hampshire, 1990.

E.B. Афонасин, М.А. Coлonoвa
















ФИЛОСОФИЯ (от греч. phileo — люблю, sophia — мудрость, philosophia — любовь к мудрости) — особая форма общественного сознания и познания мира, вырабатывающая систему знаний о фундаментальных принципах и основах человеческого бытия, о наиболее общих сущностных характеристиках человеческого отношения к природе, обществу и духовной жизни во всех их основных проявлениях.

Ф. является теоретическим ядром мирововоззрения. Она стремится рациональными средствами создать предельно обобщенную картину мира и места человека в нем.

В отличие от мифологического и религиозного мировоззрения, опирающихся на веру и фантастические представления о мире, Ф. базируется на научно-теоретических методах постижения действительности, используя особые логические и гносеологические критерии для обоснования своих положений.

Необходимость филос. познания мира коренится в динамике социальной жизни и диктуется реальными потребностями в поиске новых мировоззренческих ориентиров, регулирующих человеческую деятельность.

В развитии общества всегда возникают эпохи, когда ранее сложившиеся ориентиры, выраженные системой универсалий культуры (представлениями о природе, обществе, человеке, добре и зле, жизни и смерти, свободе и необходимости и т.д.), перестают обеспечивать воспроизводство и сцепление необходимых обществу видов деятельности (см.: Культура). В такие эпохи традиционные жизненные смыслы уже не позволяют найти ответ на новые исторические вызовы. Традиция перестает обеспечивать отбор и трансляцию социального опыта, становится неясным, что сохранить и что отбросить из опыта предыдущих поколений («распалась связь времен»). Тогда возникают мировоззренческие вопросы, ответы на которые люди пытаются найти, чтобы обрести понимание себя и мира: «что такое справедливость?», «в чем ценность человеческого труда?», «как человек должен относиться к природе?», «что такое добродетельная и недобродетельная жизнь?» и т.п.

Социальное предназначение Ф. состоит в том, чтобы способствовать решению этих проблем. Она стремится отыскать новые мировоззренческие ориентиры путем рационального осмысления универсалий культуры, их критического анализа и формирования на этом пути новых мировоззренческих идей.

В этом процессе универсалии культуры из неосознаваемых оснований культуры и социальной жизни превращаются в предельно обобщенные категориальные формы, на которые направлено сознание. Познающий разум становится в особую позицию по отношению к основаниям культуры — ее мировоззренческим универсалиям, сделав их предметом исследования. А поскольку разум в любые эпохи развивается в соответствии с доминирующими смыслами универсалий культуры, это означает, что он анализирует и оценивает свои собственные основания. В данном процессе универсалии культуры выражаются посредством филос. категорий, которые выступают их теоретическими схематизациями.

Рациональная экспликация в Ф. смыслов универсалий культуры начинается со своеобразного улавливания общности в качественно различных областях человеческой культуры, с понимания их единства и целостности. Поэтому первичными формами бытия филос. категорий выступают не столько понятия, сколько смыслообразы, метафоры и аналогии.

В истоках формирования Ф. эта особенность прослеживается весьма отчетливо. Даже в относительно развитых филос. системах античности многие фундаментальные категории несут на себе печать символического и метафорического образного отражения мира («огнелогос» Гераклита, «нус» Анаксагора и т.д.). В еще большей степени это характерно для др.-инд. и др.-кит. Ф. Здесь в категориях, как правило, вообще не отделяется понятийная конструкция от образной основы. Идея выражается не столько в понятийной, сколько в художественно-образной форме, и образ выступает как главный способ постижения истины бытия.

Сложный процесс филос. экспликации универсалий культуры в первичных формах может осуществляться не только в сфере профессиональной филос. деятельности, но и в др. сферах духовного освоения мира. Литература, искусство, художественная критика, политическое и правовое сознание, обыденное мышление, сталкивающееся с проблемными ситуациями мировоззренческого масштаба, — все это области, в которые может быть вплавлена филос. рефлексия и в которых могут возникать в первичной форме филос. экспликации универсалий культуры. В принципе, на этой основе могут развиваться и достаточно сложные и оригинальные комплексы филос. идей.

В произведениях великих писателей может быть разработана и выражена в материале и языке литературного творчества даже целостная филос. система, сопоставимая по своей значимости с концепциями великих творцов Ф. (литературное творчество Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского). Но несмотря на всю значимость и важность такого рода первичных «философем», рациональное осмысление оснований культуры в Ф. не ограничивается только этими формами. На их основе Ф. затем вырабатывает более строгий понятийный аппарат, где категории уже определяются в своих наиболее общих и существенных признаках.

Таким путем универсалии культуры превращаются в рамках филос. анализа в филос. категории — особые идеальные объекты (связанные в систему), с которыми уже можно проводить особые мысленные эксперименты. Тем самым открывается возможность для внутреннего теоретического движения в поле филос. проблем, результатом которого может стать формирование принципиально новых категориальных смыслов, выходящих за рамки исторически сложившихся и впечатанных в ткань наличной социальной действительности мировоззренческих оснований культуры.

В этой работе на двух полюсах — внутреннего теоретического движения и постоянной экспликации реальных смыслов предельных оснований культуры — реализуется главное предназначение Ф. в культуре: понять не только каков в своих глубинных основаниях наличный человеческий мир, но и каким он может и должен быть.

Уже в начальной фазе своей истории филос. мышление продемонстрировало целый спектр нестандартных моделей мира. Напр., решая проблему части и целого, единого и множественного, антич. Ф. прослеживает все логически возможные варианты: мир делится на части до определенного предела (атомистика Левкиппа, Демокрита, Эпикура), мир беспредельно делим (Анаксагор), мир вообще неделим (элеаты). Причем последнее решение совершенно отчетливо противоречит стандартным представлениям здравого смысла. Характерно, что логическое обоснование этой концепции выявляет не только новые, необычные с т.зр. здравого смысла аспекты категорий части и целого, но и новые аспекты категорий «движение», «пространство», «время» (апории Зенона из Элеи).

Филос. познание выступает как особое самосознание культуры, активно воздействующее на ее развитие. Генерируя теоретическое ядро нового мировоззрения, Ф. тем самым вводит новые представления о желательном образе жизни, который предлагает человечеству. Обосновывая эти представления в качестве ценностей, она функционирует как идеология. Но вместе с тем ее установка на выработку новых категориальных смыслов, выдвижение и разработка проблем, многие из которых на данном этапе социального развития оправданы преимущественно внутренним теоретическим развитием Ф., сближают ее со способом научного мышления.

Историческое развитие Ф. постоянно вносит мутации в культуру, формируя новые варианты, новые потенциально возможные линии динамики культуры. Многие выработанные Ф. идеи транслируются в культуре как своеобразные «дрейфующие гены», которые в определенных условиях социального развития получают свою мировоззренческую актуализацию.

На их основе могут создаваться религиозные, этические, политические учения, публицистика и эссеистика, которые наполняют эмоциональным содержанием понятийные филос. конструкты, вносят в них конкретные жизненные смыслы, постепенно превращая их в новые мировоззренческие основания культуры.

Научно-прогностический потенциал Ф. обеспечивает ее методологические функции по отношению к различным видам инновационной деятельности.

В научном познании, направленном на исследование все новых объектов, периодически возникают проблемы поиска категориальных структур, обеспечивающих понимание таких объектов. Так, при переходе к изучению сложных исторически развивающихся систем в науке 20 в. потребовалось по-новому определить категории части и целого, причинности, вещи и процесса, пространства и времени. Ф., разрабатывая категориальные модели возможных человеческих миров, помогает решению этих задач. Новые нестандартные категориальные смыслы, полученные Ф. и включенные в культуру, затем селективно заимствуются наукой, адаптируются к специальным научным проблемам и активно участвуют в порождении новых научных идей.

Чем динамичнее общество, тем значимее для него становятся прогностические функции Ф. Реализуя их, общество как бы зондирует возможности своего будущего обновления и развития. Напротив, общества консервативные, закрытые, ориентированные на воспроизводство сложившегося образа жизни, ограничивают возможности творческого поиска в Ф. Жесткие традиции и контроль за свободной мыслью чаще всего приводят к канонизации отдельных филос. учений, превращая их в своеобразные полурелигиозные системы (канонизация конфуцианства в традиционной кит. культуре, Ф. Аристотеля — в эпоху Средневековья, марксизма — в советский период).

Филос. познание всегда социально детерминировано. Вырабатывая новые мировоззренческие идеи, оно так или иначе затрагивает интересы определенных общественных групп и социальных сил.

Проблематика человека и мира, субъекта и объекта, сознания и бытия является центральной в филос. учениях. Но каждая эпоха и каждая культура вкладывает в эти категории свои смыслы, по-своему проводит границу между субъектом и объектом, сознанием и бытием. Поэтому данная проблематика, как и ряд др. проблем, постоянно воспроизводится и по-новому формулируется на любом из этапов развития филос. мысли.

Накопление филос. знания о человеке и мире предполагает постоянную критику фундаментальных принципов филос. исследования, переформулировку проблем, столкновение различных подходов. Разнообразие филос. школ и стремление Ф. к осознанию своих собственных предпосылок являются условиями ее развития.

В процессе этого развития изменяется структура филос. знания. Вначале Ф. выступала единым и нерасчлененным теоретическим знанием о мире, но затем от нее стали отделяться конкретные науки. Одновременно уточнялась собственно филос. проблематика и внутри Ф. формировались ее относительно самостоятельные и взаимодействующие друг с другом области знания: учение о бытии (онтология), учение о познании (гносеология), этика, эстетика, Ф. истории, социальная и политическая Ф., Ф. права, Ф. науки и техники, история Ф., Ф. религии и др.

Дифференциация и интеграция филос. знания обеспечивает все более глубокое постижение оснований человеческого бытия.

Ф. возникла в эпоху перехода от патриархальных обществ, регулируемых мифологическим сознанием, к первым земледельческим и городским цивилизациям древности. Произошедшие в этот исторический период усложнение социальных связей, возникновение классовых отношений и многообразия новых видов деятельности потребовали выработки новых мировоззренческих ориентаций. Как ответ на этот исторический вызов появились филос. учения в Китае, Индии и Др. Греции. Последующее развитие Ф. было обусловлено особенностями типов культур и цивилизаций. В др.-вост. культурах складывался специфический тип философствования, во многом сохранивший связи с мифологическим сознанием, из которого вырастало филос. мышление.

Для филос. школ Востока были характерны традиционализм и ориентация на обоснование уже сложившихся социальных ценностей. Для них характерны относительно слабое развитие рационально-логического компонента и связей с наукой, зато довольно детально разрабатывались и обосновывались идеи космологической природы сознания, принципы и технология житейской мудрости, нравственного воспитания и духовного самоконтроля. Все эти мировоззренческие ориентации естественно включались в культуру традиционных земледельческих цивилизаций с характерными для них ориентациями на воспроизводство существующего уклада жизни, кастово-клановой иерархии и закрепление индивидов в системе строго определенных корпоративных связей.

Иной тип философствования возник в лоне антич. культуры. Его предпосылкой была социальная жизнь полиса, основанная на торгово-ремесленных отношениях, демократии и характеризующаяся небольшим динамизмом по сравнению с другими видами традиционных обществ. Здесь складывалась Ф., ориентированная на контакт с наукой и логико-рационалистическое обоснование системы знания.

В антич. Ф. в зародышевой форме обозначились основные исследовательские программы развития будущей западноевропейской Ф. Античность была начальным этапом этого развития. Последующими основными этапами стали: Ф. европейского Средневековья, развивавшаяся в системе христианской культуры; ее синтез с антич. филос. традицией в эпоху Возрождения; Ф. Нового времени и эпохи Просвещения; Ф. 19 в., определившая переход от доминирования классических филос. систем (нем. классическая Ф. была завершающим этапом господства этого типа философствования) к первым неклассическим филос. учениям втор. пол. 19 — нач. 20 в. (марксизм, эмпириокритицизм, Ф. жизни, ранний фрейдизм); новейшая Ф. (современная зап. Ф. 20 в., сочетающая неклассические филос. направления (экзистенциализм, феноменология, Ф. психоанализа, филос. антропология, филос. герменевтика и др.) с сохранением классической традиции (неотомизм, неогегельянство и др.).

В развитии зап. Ф., начиная с эпохи Возрождения и Нового времени до эпохи Просвещения, были сформулированы и обоснованы основные мировоззренческие идеи, определившие переход от цивилизаций традиционного типа к принципиально новому типу цивилизационного развития — техногенной цивилизации, начавшейся с зарождения капитализма. В этот исторический период произошла великая филос. революция, сформировавшая новое понимание человека как деятельностного существа, призванного преобразовывать мир, новое понимание природы как закономерно упорядоченного поля приложения человеческих сил, утвердилась ценность научной рациональности как регулятивного основания человеческой деятельности, были обоснованы идеи общественного договора, суверенности личности, естественных прав человека и т.д.

Все эти мировоззренческие идеи стали фундаментальными ценностями культуры техногенной цивилизации, предопределив магистральные пути ее развития. Но уже начиная с возникновения неклассических филос. учений, в зап. Ф. намечается и критика данных мировоззренческих принципов, улавливаются и получают осмысление негативные черты техногенной культуры и соответствующего ей типа цивилизации.

Эти кризисные явления стали нарастать во второй пол. 20 в. (экологический, антропологический кризисы и др.), поставив под угрозу само существование человечества. Возникли потребности поиска новых стратегий отношения к природе и к человеческой коммуникации, что остро поставило проблему новых мировоззренческих ориентиров. Их выработка представляет собой основную задачу современного филос. исследования. Здесь все большую роль начинает играть диалог зап. и вост. филос. традиций, который выступает частью более широкого диалога культур. Особое значение приобретают развитые в вост. Ф. идеи корреляции преобразующей деятельности человека с уровнем его самовоспитания и нравственного самоконтроля. Важную роль в этом диалоге могут сыграть и те трансформации зап. филос. идей в рус. культуре, которые породили рус. Ф. серебряного века («русский космизм», филос. концепции B.C. Соловьева, Н.А. Бердяева, П.А. Флоренского и др.).

Рассел Б. История западной философии. М., 1959; Философия в современном мире. Философия и наука. М., 1972; Философия эпохи ранних буржуазных революций. М., 1983; Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию. М., 1990; Стёпин B.C. Теоретическое знание. М., 2000.

B.C. Стёпин










ФИЛОСОФИЯ БИОЛОГИИ — раздел философии, занимающийся анализом и объяснением закономерностей развития основных направлений комплекса наук о живом. Ф.б. исследует структуру биологического знания; природу, особенности и специфику научного познания живых объектов и систем; средства и методы подобного познания. Ф.б. — это система обобщающих суждений филос. характера о предмете и методе биологии, месте биологии среди др. наук и в системе научного знания в целом, ее познавательной и социальной роли в современном обществе.

Содержание и проблематика Ф.б. существенно изменялись в ходе развития биологии и др. наук о живом, в процессе изменения их предмета, трансформации стратегических направлений исследования. На начальных этапах своего становления как науки биология, еще не будучи теоретически оформленной, по существу представляла собой часть философии. Это отчетливо проявилось уже в античности, прежде всего в учении Аристотеля. Проблема познания живого представлена у него как в рамках умозрительной философии, учения о логических формах и методах познания, так и как особая, относительно самостоятельная сфера исследования природы. В своем трактате «О частях животных» он провел огромную работу по созданию научных основ классификации видов живых организмов. В Новое время методологическое осознание путей и форм познания жизни значительно продвинулось вперед в поисках научного метода. В частности, у Р. Декарта механистический метод был распространен на сферу живого, что привело к представлениям о живых существах как сложных машинах, подчиненных законам механики. В разработанной форме механистическая концепция познания живого получила воплощение в философии Б. Спинозы, который обосновал ее с рационалистически-математических позиций, исходящих из традиции Г. Галилея, Т. Гоббса, Декарта. Г. В. Лейбниц попытался выйти за рамки механистического материализма, исходя из представления о непрерывности развития и всеорганичности природы, утверждая, что единство организма составляет такая организация частей в одном теле, которая участвует в общей жизни. Развивая идею о развертывании в развитии новых организмов предсуществующих задатков, он обосновал преформистскую концепцию в филос. осмыслении живого. Оригинальные концепции были предложены в нем. классической философии 19 в. При рассмотрении живых организмов И. Кант считал недостаточной ориентацию только на механические причины, ибо организм, с его т.зр., есть образование активное, заключающее в себе одновременно и причину, и действие. Задача познания живого сводится Кантом к определению трансцендентальных условий его мыслимости, поиску регулятивных понятий для рефлектирующей способности суждения. В натурфилософии Ф.В.И. Шеллинга проблема познания живой природы выступает не как проблема эмпирического естествознания, а как одна из основных проблем натурфилософии. Природа предстает в форме всеобщего духовного организма, одухотворяемого единой мировой душой, проходящего различные этапы своего развития на разных ступенях развития природы. В объяснении жизни Шеллинг не приемлет ни витализма, ни механицизма. Жизнь, в его трактовке, не нечто устойчивое, а постоянное изменение — разрушение и восстановление тех процессов, которые ее образуют. Г.В.Ф. Гегель необходимость филос. осмысления природы связывал с разрешением внутреннего противоречия, присущего теоретическому отношению к природе. Суть его в том, что естествознание как форма теоретического отношения к природе стремится познать ее такой, какая она есть в действительности. Однако при этом оно превращает природу в нечто совершенно иное: мысля предметы, мы тем самым превращаем их в нечто всеобщее, вещи же в действительности единичны. Это теоретико-познавательное затруднение и должно разрешить филос. рассмотрение природы. Согласно Гегелю, философия природы не только выявляет всеобщее в природном мире, но и характеризует предметы природы под углом зрения их отношения к чувственности человека. Т.о., существенно опережая свое время, Гегель проводит мысль о том, что в философии природы объективное соотносится с субъективным.

Марксизм выступил не только с критикой натурфилософии 19 в., но и с отрицанием вообще актуальности философии природы как таковой. Антинатурфилософский пафос марксизма обусловлен его социологизмом, стремлением объяснить все, исходя из социальных особенностей той или иной общественно-экономической формации. Из подобного подхода органично следовало ограничение проблематики философии науки лишь методологией науки и логикой, отказ от уяснения и анализа различных онтологических схем и моделей, действенных в естественных науках на любом этапе их развития.

Поэтому в условиях господства в СССР марксизма-ленинизма наибольшее развитие и разработку получили именно методологические проблемы биологической науки. Это важное и актуальное направление развития Ф.6., но им отнюдь не исчерпывается вся ее многообразная проблематика.

Параллельно с разработкой филос. осмысления живого в трудах профессиональных философов, определенные картины Ф.б. были представлены в исследованиях выдающихся ученых биологов 17—20 вв., обсуждавших на биологическом материале общефилос. проблемы постоянства и развития, целостности и элементаризма, постепенности и скачков и проч. Наиболее яркие среди них — концепции К. Линнея, Ж.Б. Ламарка, Ж. Кювье, Э. Жоффруа Сент-Илера, Э. Бэра, Ч. Дарвина, Г. Менделя, создание синтетической теории эволюции, синтез эволюционных и организационных идей на основе объединения теории эволюции, генетики и экологии и т.д.

К. Л инн ей (1707—1778) — швед, натуралист, создатель биологической систематики. В своей монографии «Системы природы» (1735), получившей мировую известность, он заложил основы классификации «трех царств природы»: растений, животных и минералов. Причем человек впервые в этой классификации был отнесен к классу млекопитающих и отряду приматов, что нанесло существенный удар по доминировавшему в те годы антропоцентрическому мышлению. Внеся фундаментальный вклад в изучение биологического многообразия жизни, Линней сформулировал принцип иерархичности систематических категорий, согласно которому соседние таксоны связаны не только сходством, но и родством. Эта идея стала одним из краеугольных камней на пути утверждения эволюционных представлений. Первая целостная концепция эволюции в ее филос. осмыслении была сформулирована фр. естествоиспытателем Ж.Б. Ламарком (1744—1829). С наибольшей полнотой она изложена в его «Философии зоологии» (1809). Лейтмотивом книги является утверждение о том, что всякая наука должна иметь свою филос. основу и только при этом условии она сделает действительные успехи. С этих позиций автор обращает внимание на всеобщий характер изменчивости, на поступательный ход прогрессивной эволюции, считая главным фактором эволюции адекватное прямое влияние среды. В качестве основного механизма эволюции Ламарк принимал наследование приобретенных признаков. Тенденцию же к усложнению организации живых организмов он считал результатом внутреннего стремления организмов к прогрессу, совершенствованию. Эта внутренняя цель заложена в организмах, по Ламарку, изначально. Мировоззрение Ламаркадеистично: признавая естественный порядок природы, он рассматривал Бога как первопричину этого порядка. Принципиальным филос. моментом в творчестве Ламарка является замена преформистских представлений, идущих от Лейбница и др., идеями трансформизма — исторического превращения одних видов в др. Однако у этого подхода было много противников, один из виднейших среди которых Ж. Кювье (1769—1832) — фр. зоолог, теоретик систематики, создатель палеонтологии, биостратиграфии и исторической геологии как науки. Предложенная Кювье система — первая система органической природы, в которой современные формы рассматривались рядом с ископаемыми. В своем соч. «Царство животных» (1817) Кювье сформулировал принцип соподчинения признаков. Развивая идеи Линнея, он разделил все многообразие животных на четыре ветви, каждая из которых характеризуется общностью плана строения. Причем между этими ветвями, по Кювье, нет и не может быть переходных форм. В выдвинутом им принципе условий существования, названном принципом конечных целей, развиваются идеи «конкретной телеологии» Аристотеля: организм как целое приспособлен к условиям существования, и эта приспособленность диктует как соответствие органов выполняемым функциям и соответствие одних органов др., так и их взаимообусловленность в пределах единого целого. Будучи убежденным креационистом, он полагал, что корреляции неизменны. Впервые показав на обширнейшем фактическом материале грандиозную смену форм жизни на Земле и постепенное усложнение этих форм, т.е. фактически заложив основы эволюционных взглядов, Кювье в силу своих филос. убеждений свел их к представлениям о неизменяемости природы и настойчиво отстаивал эту позицию, что ярко проявилось в его знаменитом диспуте с Э. Жоффруа Сент-Илером (1782— 1844).

Этот выдающийся фр. естествоиспытатель был последовательным сторонником идеи трансформизма. В своем труде «Философия анатомии» (1818— 1822) он обратился к одной из фундаментальных биологических проблем, имеющих филос. характер: проблеме значения и сущности сходства признаков. Решая эту проблему, поставленную еще Аристотелем, Жоффруа целеустремленно искал гомологии у различных видов животных, разрабатывая идею единства плана строения всего живого, в противовес изложенным выше взглядам Кювье. Однако дискуссия окончилась победой Кювье, который опроверг механистическую трактовку единства морфологического типа, предлагаемую Жоффруа Сент-Илером.

Оригинальные эволюционистские филос. взгляды в области Ф.б. принадлежат выдающемуся российскому биологу К.М. Бэру (1792—1876), описавшему в своем капитальном труде «История развития животных» (1828) законы эмбриогенеза. Сущность развития, по Бэру, состоит в том, что из гомогенного и общего постепенно возникает гетерогенное и частное. Это явление эмбриональной дивергенции получило название «закона Бэра». Однако при этом эмбриональное развитие не означает повторения среди более низко организованных взрослых животных и не является прямолинейным. Бэр был первым ученым, который пришел к эволюционным идеям, не строя никаких умозрительных схем и не отрываясь от фактов.

Синтез предшествовавших эволюционных представлений осуществил Ч. Дарвин (1809—1882), создатель эволюционной теории. Принципиальное отличие дарвиновской концепции от др. эволюционных и трансформистских взглядов в том, что Дарвин раскрыл движущий фактор и причины эволюции. Дарвинизм ввел в биологию исторический метод как доминирующий метод научного познания, как ведущую познавательную ориентацию.

На многие годы он стал парадигмой эволюционных представлений, ознаменовав собой целую эпоху в биологии, науке в целом и в культуре. Развитие эволюционных идей на основе дарвинизма вглубь и вширь привело в конце 20 в. к формированию концепции глобального эволюционизма, предлагающей эволюционный взгляд на все мироздание в целом.

Параллельно с эволюционизмом, акцентирующим внимание на идее развития, в Ф.б. продолжали развиваться представления, ориентированные на идею постоянства, стабильности, организации. Возникновение генетики как науки знаменовало принципиально новый этап в их становлении, начало которому было положено исследованиями австрийского естествоиспытателя Грегора Менделя (1822—1884). Применив статистические методы для анализа результатов гибридизации сортов гороха, Мендель выявил и сформулировал закономерности наследственности. Впервые в истории науки использовав количественные подходы для изучения наследования признаков, Мендель установил новые биологические законы, тем самым заложив основания теоретической биологии. В дальнейшем представления об инвариантности, дискретности, стабильности в мире живого получили развитие в трудах Г. де Фриза, К. Корренса, Э. фон Чермака и др. исследователей.

Однако вплоть до сер. 1920-х гг. развитие генетики и эволюционизма шло независимо, обособленно, а порой и конфронтационно по отношению друг к другу. Лишь к 1950-м гг. произошел синтез генетики и классического дарвинизма, что привело к утверждению нового популяционного мышления в биологии. Это явилось важнейшим методологическим достижением в сфере биологического знания сер. 20 в. Развивая исследования в этом направлении, А. Н. Северцов уточнил представления о прогрессе биологическом и морфофизиологическом, показав, что они неравнозначны. Дж. Симпсон и И.И. Шмальгаузен в дополнение к описанной Дарвином движущей форме естественного отбора, отсекающей любые отклонения от средней нормы, выделили стабилизирующую форму отбора, охраняющую и поддерживающую средние значения в череде поколений. В 1942 Дж. Хаксли опубликовал кн. «Эволюция: современный синтез», положившую начало новой синтетической теории эволюции, в которой был реализован синтез генетических и эволюционных представлений.

Однако этот синтез был осуществлен до наступления эры молекулярной биологии. С сер. 20 в. началось интенсивное развитие молекулярной и физико-химической биологии. На этом этапе был накоплен огромный фактологический материал, фундаментальный для биологического познания. Можно назвать открытие двойной спирали ДНК, расшифровку генетического кода и биосинтез белка, открытие вырожденности генетического кода, обнаружение внеядерной ДНК, открытие молчащих генов, открытие среди ДНК фракций уникальных и повторяющихся последовательностей, обнаружение «прыгающих генов», осознание нестабильности генома и многое др. В эти же годы произошел и принципиальный прорыв в традиционной для биологии области исследования биологии организмов, стала стремительно прогрессировать биология развития организмов. Наконец, со второй половины века началось и усиленное вторжение биологического познания в сферу надорганизменных образований, в изучение экологических, этологических и антропобиогеоценотических связей и взаимоотношений, формирование глобальной экологии.

Эти новые области биологических исследований и накопленные в них факты требовали переоценки и переосмысления действовавших в биологии концепций, создания новых, осознания их с методологических, мировоззренческих и ценностных позиций.

На современном этапе своего развития биология требует филос. переосмысления традиционных форм организации знания, создания нового образа науки, формирования новых норм, идеалов и принципов научного исследования, нового стиля мышления. Развитие биологии в наши дни начинает давать все больше плодотворных идей для сфер как биологического познания, так и имеющих широкие выходы за пределы собственно биологии — в науку и культуру в целом. Все эти новые проблемы и включаются в предмет современной Ф.б.

С современных позиций филос. осмысление мира живого представлено в четырех относительно автономных и одновременно внутренне взаимосвязанных направлениях: онтологическом, методологическом, аксиологическом и праксиологическом.

Естествознание 20 в. имеет дело с множеством картин природы, онтологических схем и моделей, зачастую альтернативных друг другу и не связанных между собой. В биологии это ярко отражалось в разрыве эволюционного, функционального и организационного подходов к исследованию живого, в несовпадении картин мира, предлагаемых эволюционной биологией и экологией и т.д. Задача онтологического направления в Ф.б. — выявление онтологических моделей, лежащих в основаниях различных подразделений современной науки о жизни, критико-рефлексивная работа по осмыслению их сути, взаимоотношений друг с другом и с онтологическими моделями, представленными в др. науках, их рационализации и упорядочению.

Методологический анализ современного биологического познания не просто преследует задачу описания применяемых в биологии методов исследования, изучения тенденций их становления, развития и смены, но и ориентирует познание на выход за пределы существующих стандартов. В силу того что регулятивные методологические принципы биологического познания имеют порождающий характер, осознание и формулировка в биологии новой методологической ориентации ведет к становлению новой картины биологической реальности. Это ярко проявилось в процессе утверждения в биологии новых познавательных установок системности, организации, эволюции, коэволюции.

Существенно возросло в последние годы значение аксиологического и праксиологического направлений в развитии Ф.б. Это объясняется тем, что биология нашего времени стала средством не только изучения, но и прямого воздействия на мир живого. В ней все более нарастают тенденции проектирования и конструирования биообъектов, проявляются задачи управления живыми объектами и системами. В стратегии исследовательской деятельности в биологии появляются такие новые направления, как предвидение, прогнозирование. Возникает необходимость в разработке сценариев предвидимого будущего для всех уровней биологической реальности. Современная биология вступает в новый этап своего развития, который можно назвать биоинженерным. Становление и стремительное развитие генной и клеточной инженерии, инженерии биогеоценозов, решение проблем взаимодействия биосферы и человечества требуют совершенствования методов анализа и сознательного управления всем новым комплексом названных исследований и практических разработок. Этим задачам служит интенсивное развитие таких новых наук, порожденных современным этапом развития Ф.б., как биоэтика, экоэтика, биополитика, биоэстетика, социобиология и др.

Дарвин Ч. Сочинения. М.; Л., 1939; Шмальгаузен И.И. Проблемы дарвинизма. Л., 1969; Карпинская Р.С. Философские проблемы молекулярной биологии. М., 1971; Майр Э. Популяции, виды и эволюция. М., 1974; Лисеев И.К. Философские проблемы современной науки о жизни. М., 1975; Завадский К.М., Колчинскип Э.И. Эволюция эволюции. Л., 1977; Рьюз М. Философия биологии. М., 1977; Лисеев И.К., Ефимов Ю.И., Стрельченко В.И. Экология и мировоззрение. М., 1979; Карпинская Р.С. Биология и мировоззрение. М., 1980; Фролов И.Т. Жизньи познание. М., 1981; ЛюбищевА.А. Проблемы формы, систематики и эволюции организмов. М., 1982; Швейцер А. Благоговение перед жизнью. М., 1982; Вернадский В.И. Философские мысли натуралиста. М., 1988; Грант В. Эволюционный процесс. М., 1991; Природа биологического познания. М., 1991; Северное А.С. Направленность эволюции. М., 1991; Глобальный эволюционизм. М., 1994; Карпинская Р.С. Лисеев U.K., Огурцов А.П. Философия природы: коэволюционная стратегия. М., 1995; Философия биологии: вчера, сегодня, завтра. М., 1996; Введение в биоэтику. М., 1999; Миклин А.М. Эволюционная теория: век ХХ. СПб., 1999; Жизнь как ценность. М., 2000; Методология биологии: новые идеи. М., 2001; Waddington СИ. Towards a Theoretical Biology. New York, 1968; Rosenberg A. The Structure of Biological Science. New York, 1986; Ruse M. Taking Darwin Seriously: a Naturalistic Approach to Philosophy. New York, 1986; SattlerR. Biophilosophy. New York; Tokyo, 1986.

И.К. Лисеев











«ФИЛОСОФИЯ ДЛЯ ДЕТЕЙ» — программа обучения философии в школе, подготовленная в 1970-х гг. в Ин-те по развитию философии для детей (Монтклер, США), с 1980-х гг. используется на практике во многих странах. Главным теоретиком является проф. М. Липман, разработчиками — Э. Шарп, Ф. Асканян, Г. Метьюс, Р. Рид, М. Причард и др. Программа нацелена на систематическое обучение навыкам разумного рассуждения — доказательного и самостоятельного — с тем, чтобы сделать интеллект пластичным к усвоению нового знания и воспитать рефлексивную, морально и социально ответственную личность. Разработчики исходят из того, что вопрошающий характер философии, наличие в ее проблемах когнитивных, этических и эстетических аспектов, позволяют в ее рамках обсуждать широкий спектр волнующих детей вопросов и делают ее уникальной дисциплиной для научения грамотному рассуждению.

Программа имеет ряд особенностей, отличающих ее от других школьных программ по философии. Она рассчитана на весь период пребывания ребенка в школе (имеется материал и для детских садов). Вместо традиционной информационной модели (сообщения о персоналиях, «измах» и дисциплинах) в ней используется проблемно-деятельностный метод трансляции знания, т.е. обучение философствованию в процессе обсуждения проблем. (Они взяты из истории рационалистической мысли и адаптированы к возрастным возможностям детей.) Обычные учебники и хрестоматии заменены философско-нагруженными художественными повестями, сюжет которых строится на близких жизненному опыту учащихся школьно-семейных событиях, а заложенные в них проблемные ситуации — «затравка» для филос. разговора в классе и модель возможных обсуждений. Главной педагогической новацией Программы является превращение обычного школьного класса в «сообщество исследователей» (community of inquiry), коллективно ищущее истину методом «сократического диалога». Этапами исследовательского поиска являются: анализ контекста ситуации, формулировка относящихся к нему филос. проблем, конструирование гипотез, обсуждение критериев доказательств, выработка «хорошего суждения». По идее разработчиков, школьное сообщество исследователей является оптимальным местом для выработки как когнитивных, так и этико-социальных навыков. Программа оснащена обширными пособиями для учителей, дающими возможность преподавателю школы вести многоплановый диалог в классе.

Поддержанная ЮНЕСКО и др. международными образовательными организациями, программа «Ф.д.д.» во многих странах оказала большое влияние на теорию и практику преподавания философии в школе. Ее методика используется и в высшей школе.

Юлина Н.С. Педагогическая стратегия философии для детей // Философия для детей. М., 1996; Philosophy for Children. Vol. 1-7. Upper Montclair N.J., 1973-1978; Lipman M., Sharp A., Oscanyan F. Philosophy in the Classroom. Philadelphia, 1980; Lipman M. Philosophy Goes to School. Philadelphia, 1988; Lipman M. Thinking in Education. Cambridge, 1991; Matthews G. Philosophy of Childhood. Cambridge, 1996.












ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ — течение в философии кон. 19 — нач. 20 в., выдвигавшее в качестве исходного понятия «жизнь» как основополагающую основу мира. К этому течению относятся разные по типу философствования мыслители: Ф. Ницше, В. Дильтей, А. Бергсон, О. Шпенглер, Г. Зиммель, Л. Клагес, Т. Лессинг, X. Ортега-и-Гасет и др. Ф.ж. возникла как реакция на неокантианство и позитивизм и пыталась вместо абстрактных и неопределенных понятий «материя», «бытие», «дух» и т.п. найти фундаментальную, первичную основу всего сущего. Различают биологический и историцистский варианты Ф.ж. Первый наиболее ярко представлен Ницше и Бергсоном, второй — Дильтеем и Шпенглером.

Жизнь в философии Ницше — это органический процесс, постоянно совершенствующийся, превозмогающий самого себя, расширяющий свое господство, никогда не застывающий в конечных и ограниченных формах. Сознание, дух — только средства и орудия на службе у жизни. Подлинный человек — это человек, обладающий мощной жизненной силой, жизненными инстинктами, в котором не угасло и не подавлено дионисийское (экстатически страстное, хаотическое, оргиастически-иррациональное) начало. Там, где начинает преобладать интеллект, угасает жизнь, человек становится ручным животным, живущим по законам рабской морали и искусственным законам науки.

Жизнь, согласно Бергсону, подобна взлетающей ракете, сгоревшие остатки которой падают вниз, образуя материю. Жизнь — космическая сила, «жизненный порыв», ведущий эволюцию, побуждающий к творчеству, порыв, никогда не воплощающийся окончательно ни в каких делах и свершениях, чистая длительность, постоянная изменчивость. Выражением чистой длительности в человеке является сознание как поток переживаний, внутренняя жизнь, где нет неподвижного окоченелого субстрата, нет различных состояний, которые проходили бы по нему, как актеры по сцене, а есть просто непрерывная, неделимая мелодия, которая тянется от начала и до конца нашего сознательного существования, никогда не повторяясь и постоянно изменяясь от каждого нового впечатления, как музыка от каждой новой присоединенной ноты. Поскольку мы живем больше в пространстве, нежели во времени, больше во внешней действительности, чем во внутреннем переживании, то весь мир является для нас разделенным на застывшие объекты, предметы и внешние отношения, и мы не замечаем, что они длятся, переходят друг в друга, что они текучи и динамичны.

С т.зр. Дильтея, не бытие, а жизнь есть первое и всегда современное. Метафизика — это проектирование тотальности жизни на бытие. Все метафизические истолкования и интерпретации мира покоятся на переживании жизни. Переживание — основа наук о духе, в отличие от естествознания. Все продукты человеческой истории возникли из переживаний души, душевная связь, объективированная психическая жизнь лежит в основе мифа, литературы, искусства, исторических событий. Эта психическая жизнь имеет структурную взаимосвязь. Поскольку мы воспринимаем, внутренне переживаем эту структурную связь, охватывающую страсти, страдания и судьбы людей, постольку мы и понимаем человеческую жизнь, все ее глубины и противоречия. Любой интеллектуальный процесс поддерживается всей целостностью душевной жизни. Объясняем мы интеллектуально, но понимаем через взаимодействие всех душевных сил. Мы, по Дильтею, исходим из связи целого, данного нам живым, чтобы сделать постижимым единичное и отдельное, единичный факт, отдельный жест и однократное, неповторимое историческое событие. Поэтому человек всегда понимает больше, чем знает, и переживает больше, чем понимает. Т.о., внешние данные — только повод для работы воображения историка.

Шпенглер писал о противоположности судьбы и причинности в истории как о противоположности органической логики, логики жизни и логики неорганического, застывшего. Причинность относится к законам истории, но настоящая история имеет судьбу и не содержит в себе никаких законов. Судьба и причинность относятся друг к другу, как время и пространство. Причинность — это ставшая, превратившаяся в неорганическое, застывшая в формах рассудка судьба. Мы убиваем живущее, когда заключаем его в пространство, лишенное жизни и делающее все безжизненным. Шпенглер рассматривал историю как некую совокупность культур, каждая из которых представляет собой организм и подобно организму имеет свои стадии: рождение, расцвет, упадок, старость, умирание. Там, где все жизненные силы исчерпаны, культура превращается в цивилизацию, в нечто неживое, механическое, искусственное.

Общим для всех представителей Ф.ж. является противопоставление рациональному познанию в понятиях некоего рода мистической интуиции, схватывающей динамику жизни, индивидуальную природу предмета или исторического события. Бергсон называл интуицией особый род интеллектуального вчувствования, или симпатии, посредством которого человек проникает внутрь предмета, чтобы слиться с тем, что в нем есть единственного и невыразимого. Подобного рода интуиция возможна лишь для художника, обладающего развитым воображением. Идею судьбы, считал Шпенглер, в отличие от идеи причинности, может сообщить только художник портретом, трагедией, музыкой. Идея причинности требует разложения, идея судьбы — созидания. В этом коренится связь судьбы с жизнью, а причинности со смертью. Переживание и понимание выше знания, так же как искусство выше науки. Искусство выражает понимание живой спонтанной жизни и предшествует научному знанию.

Интуиции представителей Ф.ж. относительно душевной жизни и ее внутренних механизмов стали истоком ряда построений феноменологии и экзистенциализма. Многие принципы Ф.ж. были заимствованы персонализмом и нем. школой филос. антропологии, прежде всего М. Шелером, учение Бергсона о потоке переживаний оказало огромное влияние на литературу кон. 19 — нач. 20 в., на художественные эксперименты М. Пруста, Д. Джойса и др.

Бергсон А. Творческая эволюция, М., 1997; Дильтей В. Описательная психология. М., 1997; Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1-2. М., 1993-1998; Leasing T. Geschichte als Sinngebungdes Sinnlosen (oder die Geburt der Geschichte aus dem Mythos). Leipzig, 1927; Bolinow O.F. Die Lebensphilosophie. Berlin; Gottingen, 1958.

В.Д. Губин













ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ — раздел философии, дающий филос. интерпретацию исторического процесса. Элементы филос. осмысления истории содержались еще в антич. филос. и историографических работах. В Средние века филос. исследование истории не отделялось сколько-нибудь ясно от теологических представлений об истории. Как особый раздел философии Ф.и. сложилась только в 18 в. Сам термин «Ф.и.» был введен Вольтером в 1765. В работах И.Г. Гердера Ф.и. конституировалась как автономная дисциплина. Важный вклад в последующее ее развитие внесли Г.В.Ф. Гегель, К. Маркс, О. Конт, Н.Я. Данилевский, О. Шпенглер, А. Тойнби, П.А. Сорокин, К. Ясперс и др.

Содержание и проблематика Ф.и. существенно изменялись с течением времени. В круг основных задач современной Ф.и. входят:

• исследование развития человеческой истории, на какие она делится эпохи, цивилизации, культуры, выявление ее общей схемы;
• анализ общей формы исторического процесса, указывающий на характер отношений между прошлым, настоящим и будущим (к этой теме относятся теории, согласно которым история имеет форму прямой линии, в силу чего времена не могут повторять друг друга, или форму круга, не несущего с собой никакой принципиальной новизны, или форму спирали, сочетающей линейное и кругообразное движение, или форму колебаний между некоторыми достаточно устойчивыми полюсами, и т.д.);
• изучение главных факторов исторической эволюции (предопределенность истории волей Бога, историческими законами, детерминация ее системой ценностей, взаимодействием материальной и духовной культуры, и т.д.);
• исследование смысла истории, ее направления и ее целей, если предполагается, что такие смысл, направление и цели существуют;
• изучение процесса постепенного формирования единого человечества и, соответственно, мировой истории;
• предсказание общих линий или тенденций будущего развития;
• анализ предмета науки истории и выявление тех факторов, которые связывают многообразные исторические дисциплины (политическая история, экономическая история, история культуры, история религии, история искусства и т.д.) в определенное единство.


В решении этих задач Ф.и. и наука история должны тесно взаимодействовать. Нередко возникающая между ними полемика и взаимное непонимание не могут поставить под сомнение то, что им трудно, если вообще возможно, обойтись друг без друга. Перефразируя известное выражение, можно сказать, что Ф.и. без науки истории пуста, а наука история без Ф.и. слепа.

Наука история и Ф.и. принципиально различаются в своих подходах к реальной истории. Историк стремится заниматься прошлым и только прошлым. Он не делает прогнозов и не заглядывает в будущее. Он рассматривает только имевший место ход событий и неодобрительно относится к мысленному эксперименту в истории, к анализу, наряду с реальным, также возможного хода событий («история не имеет сослагательного наклонения»). Историк смотрит в прошлое из настоящего, что определяет перспективу его видения. Хотя истории, написанной с «вневременной» или «надвременной» позиции, не существует, историк стремится максимально ограничить воздействие на свои суждения о прошлом не только своего будущего, но и своего настоящего. Т.зр. Ф.и. является более широкой. Выявляя определенные линии развития событий в прошлом, Ф.и. стремится продолжить их в будущее. Представления не только о настоящем, но и о будущем определяют общие рамки философ-ско-исторического рассуждения. Ф.и. рассматривает также являвшиеся возможными, но не осуществившиеся варианты исторического развития, хотя и относится к такой «истории мыслимых миров» с известной осторожностью. Как и история, Ф.и. исходит из настоящего, но оно существенно шире, чем настоящее историка. В частности, историк избегает вербализации своих представлений о настоящем, стремясь максимально отстраниться от него. Ф.и. открыто высказывается о настоящем как моменте между прошлым и будущим. Наука история, как говорят, ничему не учит, точнее, стремится не учить современников, усматривая в этом — и не без основания — один из залогов своей объективности. Ф.и., связывающая прошлое с будущим через настоящее, учит уже самим фактом установления такой связи.

Более широкий, чем у истории, кругозор Ф.и. таит в себе многие опасности и объясняет, почему она нередко вырождается в утопию, как это было у Платона, или в антиутопию, как у Ж.Ж. Руссо. Вместе с тем широта кругозора позволяет Ф.и., представляя основные линии развития человеческого общества, наметить ту точку их схода на горизонте, которая, не будучи видима сама, создает более широкую, чем у науки истории, перспективу исторического изображения и в большей мере упорядочивает реальное историческое пространство. Погружая исторические события в широкий контекст не только прошлой, но и настоящей и будущей культуры, Ф.и. очищает эти события от исторических случайностей, отделяет важное от второстепенного и, подчеркивая основные линии исторического развития, придает реальной истории недостающие ей ясность и схематичность. Конструкции Ф.и. всегда являются идеализациями, или образцами, но образцами, сопоставление с которыми реальных событий и их последовательностей позволяет яснее понять суть последних.

Хорошее представление о современной Ф.и. дают созданные в 20 в. концепции Ф.и. Тойнби, Сорокина и Ясперса. Теория цивилизаций Тойнби продолжает линию Шпенглера и является, можно сказать, классическим вариантом теории локальных цивилизаций. По Тойнби, история слагается из множества самостоятельных, слабо связанных друг с другом цивилизаций, каждая из которых проходит, подобно живому организму, путь от рождения до смерти. В числе этих цивилизаций егип., андская, кит., шумерская, эллинская, зап., православная христианская (в России), арабская, индуистская, вавилонская и др. «Число известных цивилизаций невелико. Нам удалось выделить только 21 цивилизацию, но можно предположить, что более детальный анализ вскроет значительно меньшее число полностью независимых цивилизаций — около десяти» (Тойнби). Рост цивилизации состоит в прогрессивном и аккумулирующем внутреннем ее самоопределении или самовыражении, в переходе от более грубой к более тонкой религии и культуре. Позицию Тойнби можно охарактеризовать как культурологический плюрализм — убеждение, что человеческая история представляет собой совокупность дискретных единиц социальной организации. Каждая из них проходит свой уникальный путь и имеет своеобразную систему ценностей, вокруг которой складывается вся ее жизнь.

Сорокин выделяет три основных типа культуры, или мировосприятия, в истории человечества: идеационную, идеалистическую и чувственную. Эти типы можно назвать также «религиозным», «промежуточным» и «материалистическим». Основу религиозной культуры составляет представление о Боге как всепроникающей реальности, которой подчинено земное существование человека (напр., культура западноевропейского Средневековья). Материалистическая культура основывается на противоположном принципе: реально существует только то, что поддается восприятию органами чувств. Промежуточная культура соединяет в себе элементы как религиозной, так и материалистической культур. Вся человеческая история истолковывается как смена этими тремя типами культур друг друга. В антич. Греции вначале господствовала религиозная культура, на смену ей пришла греко-римская материалистическая культура. Эта эпоха сменилась христианской религиозной культурой. Затем, после сравнительно непродолжительной промежуточной культуры, утвердилась материалистическая культура. Теперь эта культура находится уже в глубоком кризисе, предвещающем становление новой, более совершенной формы религиозной культуры. «Ночь переходной эпохи начинает спускаться на нас, с ее кошмарами, пугающими тенями, душераздирающими ужасами. За ее пределами различим, однако, рассвет новой великой идеационной культуры, приветствующей новое поколение — людей будущего» (Сорокин).

Основная тема Ф.и. Ясперса — тема единства мировой истории. Ясперс скептически относится к популярной в 1920—1930-е гг. теории культурных циклов и подчеркивает, что человеческая история имеет единые истоки и общую цель. Научно доказать это невозможно, единство истории может быть только предметом веры, но не религиозной, а филос. веры. Всю историю человечества Ясперс делит на доисторию, историю и мировую историю. Особую роль в фазе истории играет период, называемый Ясперсом осевым временем. В этот период между 800 и 200 гг. до н.э. произошел самый резкий поворот в истории, появился человек нового типа, сформировалась как бы ось мировой истории. Начало третьего периода, продолжающегося и сейчас, связано с возникновением науки и техники, внутренне и внешне революционизировавших мир. «Целостная концепция философии истории, которую мы пытаемся дать, направлена на то, чтобы осветить нашу собственную ситуацию в рамках мировой истории. Задача исторической концепции — способствовать осознанию современной эпохи» (Ясперс).

В последние два десятилетия оживились два старых предрассудка, касающихся Ф.и. Первый из них, реанимированный под влиянием постмодернистской моды, сводится к мысли, что филос. исследование истории не способно породить никаких общих идей, касающихся человеческой истории и тем более связных концепций исторического развития. Оно должно ограничиваться разрозненными деталями и мелочами. Др. предрассудком, сложившимся когда-то в недрах неокантианства, является утверждение, что одной из главных задач Ф.и. является изучение своеобразия исторического познания. Ф.и. истолковывается в результате как раздел теории познания. Первый предрассудок связан с разрушением грандиозных философско-исторических построений 19 в. и надеждой на то, что на смену филос. осмыслению истории вот-вот придет некая новая, более научная и более критическая теория развития общества. Однако надежда на создание теории общественной эволюции, не являющейся филос. и не вызывающей, подобно всем филос. концепциям, ожесточенных споров, является иллюзорной. Идея включить в число общих проблем Ф.и. и проблему своеобразия исторического познания, кажется приемлемой только на первый взгляд. Во-первых, если пойти по такому пути, придется для каждой из многочисленных социальных и гуманитарных наук создавать свою собственную «теорию познания» («теорию экономического познания», «теорию психологического познания» и т.п.). Но таких теорий нет, и очевидно, что их никогда не будет. Есть лишь общая, хотя и весьма слабая пока, эпистемология социальных и гуманитарных наук. Во-вторых, наука история является одной из гуманитарных наук, и обсуждать проблемы исторического познания в отрыве от общего контекста гуманитарного и социального познания непродуктивно. Особая «теория исторического познания» неизбежно окажется набором поверхностных советов, как писать книги по истории, включая рекомендации, как трактовать антич. историю, историю зарождения капитализма и т.д. Обе указанные идеи не соответствуют реальной эволюции Ф.и. 20 в., которая не выдвинула никаких «критических научных теорий» и не проявила заметного интереса к своеобразию исторического познания.

Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. М., 1980; Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1—2; Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994; Тойнби А. Постижение истории. М., 1995; Сорокин П.А. Главные тенденции нашего времени. М., 1996; Гобозов И.А. Введение в философию истории. М., 1997; Ивин А.А. Введение в философию истории. М., 1997; Он же. Философия истории. М., 2000.

А.А. Ивин











ФИЛОСОФИЯ КУЛЬТУРЫ — филос. исследование принципов и общих закономерностей культуры. Может существовать как специальная теория или как аспект более широкой концепции. От Ф.к. следует отличать культурологию как специальную гуманитарную науку, не требующую сверхэмпирической интерпретации (однако четкого размежевания Ф.к. и культурологии пока не произошло).

Как самостоятельная дисциплина Ф.к. формируется лишь в 20 в., однако можно говорить о ее достаточно содержательной предыстории. В мышлении древних цивилизаций культура не становится предметом исследования хотя бы потому, что в своих «высоких» версиях она была полностью включена в религиозный культ, в «низких» же, фольклорных, версиях она существовала как данность в традиции.

Первым отчетливо выраженным актом филос. рефлексии о культуре были учения ранних греч. софистов, которые противопоставили мир человеческих творений и отношений миру природы. Этим не только была намечена будущая граница гуманитарного и естественно-научного знания, но и указана специфика культуры как особого типа реальности. В целом, однако, Ф.к. не нашла почвы в античности из-за фундаментальной установки на толкование природы как единственной и всеохватывающей реальности. Субъективный аспект культурного творчества рассматривался как то, что надо изживать в пользу объективно верного «подражания» (мимесиса) природным образцам (как бы при этом ни понималась природа). Правда, античность знала понятия, близкие к нашей «культуре»: таковы греч. «пайдейа» и римская «гуманитас», общий смысл которых — воспитание и образование, делающие из природного человека достойного гражданина. Было и понятие «мусейа», которое обозначало область духовных достижений образованного человека. Но все эти понятия, по сути дела, обозначали совокупность общезначимых ценностей. Достаточно было общего учения о природе и бытии, чтобы понять их смысл. К тому же древние не видели здесь специфического предмета науки: «мусическое» отличает свободного и образованного грека от варвара, но само оно не наука, и в нем нет особых законов его собственного бытия.

Средние века не меняют эту установку. Дело в том, что система средневекового образования в целом была заимствована из античности. Духовный аспект культуры был почти без остатка инкорпорирован религиозным культом. Религиозное же отношение средневековых теистических конфессий к культуре было парадоксальным соединением утилитарного приятия и субстанциального размежевания. Культура была «внешним», соблазн и опасность которого никогда не забывались.

Как ни странно, Ф.к. не возникла и в эпоху гуманизма. Казалось бы, в это время культура выделилась из культа и достигла высокой степени автономии. Возродился антич. антропоцентризм. Практически утвердилось представление о культурном плюрализме. Тем не менее по-прежнему филос. наука о культуре остается невозможной и неуместной. Может быть, это происходит из-за того, что появился такой самодостаточный предмет для размышлений, как «природа»: в однородном измерении природы можно было разместить весь универсум явлений так же, как размещался он греками в измерении «разума». Культура и в этом случае лишь имитирует природу, и значит — изучать надо не копию, а оригинал. К кон. 15 в. очевидно некоторое разочарование в идеале природы. Появляется маньеризм, деформирующий естественные пропорции в пользу субъективности духовного взора. Возникает ощущение неполноценности природы и незаменимости человека. Но этот процесс резко затормозился коллизиями Реформации, которая в некотором смысле была «антикультурной» силой, противопоставившей видимость (а значит, профанность) образа невидимому знаку. Протестантизм утвердил в правах неслиянность воли и веры с природой, но второй компонент культуры — выразимость воли в символе — был блокирован строгой цензурой борцов с «идолами». Так же мало склонен к пониманию специфики культуры и 17 в. с его парадигмой универсального Разума, по отношению к которому мир культурных реалий был лишь случайным разнообразием, легко редуцируемым к первичным рациональным (математическим и естественно-научным) моделям.

Ситуация радикально меняется в 18 в. Рождение принципа историзма, интуиции культурного релятивизма и плюрализма, интерес к индивидуальности и ее творчеству, к эстетическому, к бессознательному, внимание к экономическому и социальному субстрату истории, успехи таких наук, как археология, востоковедение, сравнительная лингвистика, антропология, педагогика, — все это создает предпосылки для рождения (внутри Просвещения и рядом с ним) нового видения связи человека и природы. От Д. Вико до И. Канта длится период эмансипации Ф.к. от традиционных методов философии и истории. Вико создает «Новую науку» — первую Ф.к., — изображающую «идеальную историю» как смену культурных циклов, в ходе которой осуществляются самопознание и самосоздание человечества. Ж.Ж. Руссо отбрасывает представление о вечной природе человека, вводит измерение историчности и толкует культуру как свободное (и потому этически двусмысленное) творение человеком своей сущности. И.Г. Гердер понимает природный универсум как прогресс совершенствующихся организмов от неорганической материи через мир растений и животных к человеку и — в будущем — к сверхчувственной «мировой душе», считая при этом основной сплачивающей силой общества культуру, внутренней сущностью которой является язык. В кантовской «Критике способности суждения» обосновывается наличие особой реальности, отличной от мира природы и мира моральной свободы, — реальности «целесообразности», которую можно феноменально обнаружить в системе живых организмов и в искусстве, в принципе не обнаруживая при этом саму цель, с которой сообразуется данный объект.

Поворот, осуществленный в европейском мышлении Кантом, позволил сделать предметом интерпретации, теоретического исследования и системных построений именно эту третью реальность, несводимую к «природе» и «свободе» и, по существу, открывающую измерение «культуры». Принцип историзма, соединенный с открытием Канта, позволил в нач. 19 в. представителям классической нем. философии — И.Г. Фихте и Г.В.Ф. Гегелю — построить развернутые модели поступательной эволюции универсума как творческого развития духа. Описанные при этом диалектические механизмы предметной объективации духа и его возвращения к своей субъективности через самоинтерпретацию позволяют считать эти модели развернутыми концепциями Ф.к. (см.: особенно «Феноменологию духа» Гегеля). В это же время подспудное становление Ф.к. происходит в др. течениях европейской интеллектуальной жизни: в историософии позднего нем. Просвещения (И.Г. Гаман, И.В. Гёте, Ф. Шиллер), в панэстетизме нем. романтизма (Новалис, Ф. Шлегель, А. Мюллер — автор термина «культур-философия»), во фр. политической мысли, обе ветви которой — консервативная и революционная — оперировали культурологическими мифологемами. (Показателен также в этом отношении российский спор славянофилов и западников, в ходе которого начинает осознаваться необходимость перехода от историософских схем к конкретно филос. анализу явлений культуры.)

Следующий шаг делает гуманитарная мысль втор, пол. 19 в.: два ее доминирующих направления — каждое по-своему — создавали предпосылки новой Ф.к. Позитивизм вырабатывал установку на отказ от метафизики в пользу эмпирического исследования конкретных феноменов и их каузальных связей. Философия жизни ориентировала на понимающее вживание в неповторимые единичные явления. Оба направления тяготели к упрощающему редуктивизму, но все же их усилиями «культура» была осмыслена как возможный предмет теоретического исследования. Появление в 1918 «Заката Европы» О. Шпенглера с его «морфологией» уникальных культур-организмов можно рассматривать как завершение этого процесса и окончательное рождение Ф.к. в качестве самостоятельной дисциплины.

20 в. дает большой спектр вариантов Ф.к., которую не всегда можно корректно отделить от культурологических концепций и подходов. В значительной мере тон Ф.к. 20 в. задают концепции В. Дильтея, повлиявшего на герменевтику и экзистенциализм, А. Бергсона (философия жизни, социология культуры), Г. Зиммеля (философия жизни) и баденского неокантианства (В. Виндельбанд, Г. Риккерт). Начиная с сер. 20-х гг. оформляются основные современные версии Ф.к. На основе синтеза неокантианских методологий Э. Кассирер создает «философию символических форм», а X. Ортега-и-Гасет — «рациовитализм». М. Хайдеггер и К. Ясперс строят экзистенциальную Ф.к. Из исторических исследований вырастают теории А.Д. Тойнби и Й. Хейзинги. Из филос. антропологии — концепции М. Шелера и Э. Ротхакера. Социология культуры становится почвой для культурфилософских построений U. Вебера, А. Вебера, К. Манхейма. Религиозную Ф.к. создают Р. Гвардини, П.Тейяр де Шарден, 77. Тиллих. Нередкими являются случаи кристаллизации оригинальной Ф.к. в современной интеллектуальной литературе и эссеистике (Т. Манн, Г. Гессе, С. Лем, Х.Л. Борхес). Свою версию Ф.к. имеют такие авторитетные направления мысли, как феноменология, психоанализ, герменевтика, структурализм и др.

Острая заинтересованность проблемами Ф.к. характерна для рус. философии 19—20 вв. Самостоятельные учения в сфере Ф.к. создают К.Н. Леонтьев, Н.Я. Данилевский и B.C. Соловьев. В 20 в. выделяются своими концепциями П.А. Флоренский, Андрей Белый, Вяч.Вс. Иванов, П.А. Сорокин, Е. Спекторский, ГГ. Шпет.

Романов В.Н. Историческое развитие культуры. Проблемы типологии. М., 1991; Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992; КнабеГ.С. Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре античного Рима. М., 1993; Гуревич П.С. Философия культуры. М., 1994; Флиер А.Я. Культурогенез. М., 1995; Культурология. XX век: Словарь. СПб., 1997; Антология исследований культуры. СПб., 1997; Губман Б.Л. Западная философия культуры XX века. Тверь, 1997; Пелипенко А.А., Яковенко Г.Г. Культура как система. М., 1998; Сравнительное изучение цивилизаций: Хрестоматия. М., 1998; Иконникова С.Н. Очерки по истории культурологии. СПб., 1998; Философия культуры. Становление и развитие. СПб., 1998.

А.Л. Доброхотов











ФИЛОСОФИЯ МАТЕМАТИКИ — отрасль философии, исследующая природу математических объектов и эпистемологические проблемы математического познания. Филос. проблемы математики можно разделить на две основные группы: онтологические и эпистемологические. Абстрактный характер объектов математики, особая убедительность и неопровержимость ее доказательств еще в антич. эпоху привлекли внимание философов к анализу особенностей предмета и метода математики. Тот факт, что ее понятия и суждения независимы от эмпирического опыта, а утверждения обладают весьма высокой степенью достоверности, уже давно стал аргументом в пользу существования независимых от опыта суждений a priori, а математическое знание стало представляться образцом чисто логического развития науки. В связи с этим и возникает основная онтологическая проблема — отношение математики к реальному миру: что она в нем изучает и какова природа ее объектов?

Одной из первых попыток решения этой проблемы стала концепция математического реализма, которую часто называют также платонизмом. Она постулирует, что математические объекты являются абстрактными, вечными и причинно не связанными с материальными предметами и эмпирическим опытом. Такой взгляд может объяснить, почему математика независима от опыта, а ее истины имеют достоверный характер. Однако как только возникает вопрос о ее приложении к естествознанию и др. конкретным наукам, то ни платонизм, ни позднее возникший реализм не могут удовлетворительно ответить на него.

Близкой по онтологии к реализму или даже его разновидностью является концепция структурализма, рассматривающая математику как науку об абстрактных структурах. С этой т.зр. арифметика, напр., не является наукой о таких абстрактных объектах, как числа, а скорей — о теоретико-числовых структурах. Наиболее настойчиво структурный взгляд пропагандировали математики, выступавшие под псевдонимом «Н. Бурбаки». Они поставили перед собой амбициозную цель: изложить все математические дисциплины с помощью аксиоматического метода и т.о. представить все существующее математическое знание в виде грандиозной аксиоматической структуры. В качестве основных, или порождающих, структур они выделяют алгебраические, топологические и структуры порядка, путем комбинации которых образуются др. структуры. По своей онтологической природе структуры являются априорными конструкциями, и их совпадение с эмпирической реальностью чисто случайно. «В своей аксиоматической форме математика представляется скоплением абстрактных форм — математических структур, и оказывается (хотя, по существу, и неизвестно почему), что некоторые аспекты экспериментальной действительности как будто в результате предопределения укладываются в некоторые из этих форм» (Н. Бурбаки).

Альтернативными реализму являются субъективные концепции, согласно которым содержание математики создается мышлением субъекта. Крайней формой такого субъективизма является убеждение, что существует столько математик, сколько самих математиков, и что даже каждый человек может создавать свою математику. Однако поскольку математическое знание и результаты его применения не зависят от сознания и воли отдельного субъекта, большинство сторонников субъективного подхода вынуждены признать если не объективность, то интерсубъективность математики, т.е. независимость ее результатов от индивидуального сознания. Для оправдания такой интерсубъективности чаще всего обращаются к философии Канта, которая обосновывает общезначимый и необходимый характер математических суждений тем, что объявляет их априорными формами познания, изначально присущими человеку. На эту кантианскую идею опирается и интуиционистская концепция математики, выдвинутая Л.Э.Я. Брауэром: «...Главным в математической деятельности являются умственные построения, осуществляемые на основе непосредственной интуиции, а не язык или логика, посредством которых выражаются результаты этой деятельности». Интуиционисты считают математические объекты существующими тогда, когда они построены, а доказательства фактически проведены.

Др. альтернативой реализму являются представления о математике и ее объекте как свободных от к.-л. онтологии. Эти представления варьируются: одни рассматривают математику как особый метод, применимый во многих науках, но не имеющий ни своего содержания, ни собственного предмета исследования, др. предлагают говорить о математических объектах в модальных терминах, т.е. вместо того, чтобы считать их существующими, заявляют о возможности их существования, третьи — вообще объявляют их фикциями, и т.п. Такого рода инструменталистские взгляды не могут объяснить, почему возможные, а тем более фиктивные понятия математики могут применяться в содержательных рассуждениях естествознания, технических и социально-гуманитарных наук.

Широкое распространение получил конструктивный подход к математике, сторонники которого, как и интуиционисты, отрицают законность применения в ней актуальной, ставшей бесконечности и вновь возвращаются к бесконечности потенциальной, становящейся. Конструктивисты опираются на более точные определения конструктивных объектов и операций, а также фундаментального понятия алгоритма, служащего основой для построения конструктивной математики. Выдающийся вклад в развитие этой математики внесла отечественная школа ученых во главе с А.А. Марковым. В отличие от интуиционистов, которые рассматривают математику как чисто умозрительную деятельность, связанную с построением математических объектов на «базисной интуиции интеллекта, без обращения к непосредственной применимости» (Брауэр), Марков указывает, что умозрительный характер имеют не сами построения, а наши рассуждения о них, в особенности когда начинают использоваться абстракции.

Эпистемологические проблемы математики тесно связаны с онтологическими, т.к. от понимания ее объектов и предмета исследования зависит оценка методов ее познания. Сторонники платонизма, или реализма, рассматривая абстрактные объекты математики как априорные, неизменные и не связанные с материальным миром, считают основным средством познания интеллектуальную интуицию, не подверженную случайностям опыта. Поскольку при этом математика оказывается изолированной от реального мира и конкретных наук, то некоторые реалисты начинают сближать интеллектуальную интуицию с чувственной.

Структуралисты, особенно эмпирического толка, рассматривают математические структуры как некоторые абстрактные схемы, приближенно верно описывающие свойства и отношения реальных систем, от которых можно отвлечься в математическом исследовании. Хотя сами структуры являются абстрактными, знание о них может быть получено путем анализа реальных систем, в которых они представлены. Такой подход наталкивается, однако, на серьезные трудности, когда приходится иметь дело с наиболее глубокими для математики понятиями, как, напр., «бесконечность», которая не дана в эмпирическом опыте.

Допуская возможность создания таких понятий мышлением субъекта, интуиционисты, на первый взгляд, оправдывают их существование в математике, но не объясняют, как чисто субъективные создания мысли оказываются применимыми для познания реальной действительности. Более адекватно объясняют процесс создания таких далеких от эмпирической действительности понятий, как «бесконечность», сторонники конструктивного направления. Марков убедительно показывает, что подобные понятия создаются с помощью абстракции потенциальной осуществимости построения математических объектов: «Абстракция потенциальной осуществимости позволяет нам рассуждать о сколь угодно длинных конструктивных процессах и сколь угодно больших конструктивных объектах. Их осуществимость потенциальная: они были бы осуществимы практически, располагай мы достаточным пространством, временем и материалом». На основе этой абстракции возникает понятие «потенциальная бесконечность», которое интуиционисты и конструктивисты противопоставляют понятию «актуальная бесконечность» сторонников платонизма и математического реализма, оказывающемуся источником возникновения парадоксов в канторовской теории множеств.

Различие онтологических и эпистемологических подходов в Ф. м. явно выражается и в решении специальных проблем обоснования математики сторонниками разных его направлений. Так, напр., представители платонизма признают существование актуальной бесконечности в математике и поэтому допускают применение в ней закона исключенного третьего и «чистых» (косвенных) доказательств существования. Их оппоненты — интуиционисты и конструктивисты — решительно возражают против этого, поскольку они отвергают актуальную бесконечность и признают лишь бесконечность потенциальную, к которой неприменим закон исключенного третьего, а доказательствами считаются только конструктивные доказательства, где искомый объект либо фактически, либо потенциально может быть построен.

В математической практике объективность и необходимость полученных результатов обычно обосновывается применимостью их в естествознании и др. конкретных науках, ближе стоящих к эмпирической реальности.

Бурбаки Н. Очерки по истории математики М., 1963; Марков А.А. О логике конструктивной математики М., 1972; Он же. Конструктивная математика // Математический энциклопедический словарь. М., 1983; Brouwer L.E.J. Collected Works. Vol. 1. Philosophy and Foundations of Mathematics. Amsterdam, 1975.

Г.И. Рузавин











ФИЛОСОФИЯ МУЗЫКИ — раздел эстетики, исследующий сущность и значение музыки. Временная, выразительная природа музыки обусловливает своеобразие Ф.м. в сравнении с др. филос. экскурсами в область искусства. К основным проблемам Ф.м., в частности, относятся вопросы исторического бытования музыки, ее происхождения, отношения с родственными видами искусства, функции в обществе и др. В методологию музыковедения входят вопросы о природе музыкального творческого процесса, о конкретно-исторических образцах музыкальных произведений, форм и жанров музыки, об историко-стилистических направлениях музыки и изменяющейся нотографии. Ф.м. касается также наиболее общих проблем музыковедения: общих закономерностей композиторского и исполнительского творчества, особенностей восприятия музыкальных произведений.

Уже в древности было замечено, что такие компоненты музыки, как ритм и мелодия, способны влиять на внутреннее состояние человека. Аристотель объяснял это тем, что в основе музыки лежат зародыши нравственных состояний: «Мелодия содержит движения, движения эти деятельны, а действия суть знаки этических свойств». Музыка, понимаемая как особое воздействие на внутренний мир человека, долгое время считалась обязательным предметом обучения, а ее знание расценивалось как признак образованного человека. В одном из древних трактатов о музыке даже утверждалось, что тот, кто хорошо трудился над ее усвоением, «не запятнает себя никакими неблагородными поступками, но получит, благодаря музыке, величайшую пользу и будет полезен себе и родине».

В Новое время музыка объявлялась то воплощением абсолютного духовного начала, то эманацией мировой воли (А. Шопенгауэр), то игрой чистых форм (И. Кант, Э. Ганслик). «Романтический слушатель» Г.В.Ф. Гегель, пытаясь миновать «чистую субъективность чувства», заключенную в музыке, истолковывал музыкальные тона как «идеальность в механическом». Он писал, в частности: «Предназначенная музыке трудная деятельность сводится к тому, чтобы заставить сокровенный жизненный процесс раскрыться в звуках или присоединить его к высказанным словам или представлениям, погрузив представления в звуковую стихию, чтобы возродить их заново для эмоции и сокровенного восприятия». По Гегелю, музыка — это «искусство чувства, которое непосредственно обращается к чувству», а «чувство как таковое имеет содержание»; «содержание же это есть не что иное, как одухотворенное чувство для души; выражение его в звуках и создает музыкальное содержание». Гегель уделял особое внимание «коммуникативной» стороне музыки, видя опасность технической ограниченности и формалистической игры в звуки.

Отличительная особенность музыки — звуковое время и пространство, длящееся субъективное время, задающее определенное пространство для самопознания. Простейшей «клеточкой» музыки является устремленность к процессу эмоционального развертывания. Форма ее выражения может, изменяясь, приобрести смысл «умной эмоции». Для восприятия искусства недостаточно искренне пережить то чувство, которое владело автором, недостаточно разобраться в структуре произведения — необходимо еще творчески преодолеть свое собственное чувство, найти его катарсис, и только тогда действие искусства скажется сполна (Л.С. Выготский). В этом катарсисе, в процессуальности переживаний, в преодолении себя заключена тайна музыки, тайна выхода личности за свои пределы. Переживание, вызванное музыкой, выступает не как др. сторона и тем более не как тень реального процесса жизни, а как психологическая составляющая самой жизни. Музыка обеспечивает рождение не только представлений с помощью эмоций, но и событий, фабул, трагедий и комедий человеческой души, ведущих в конечном счете к благу, истине, к подлинной красоте личности. Иногда пробуждаемый музыкой внутренний взгляд в будущее трагичен. Но «трагедия» и «печаль» в данном случае очистительны: они пробуждают подлинное, незамутненное видение себя и мира.

Оригинальную философско-эстетическую концепцию музыки развил Т. Адорно. Ориентируясь на творчество композиторов «новой венской школы» — А. Шёнберга, А. Берга, А. Веберна, — он противопоставляет классической, устаревшей, по его мнению, музыке «новую музыку». В кн. «Философия новой музыки» Адорно прямо говорит: «Единственно возможной философией музыки сегодня является философия новой музыки». Классическая музыка стремилась к преображению страстей, в то время как «новая музыка» является протокольной фиксацией «непросветленного страдания». «Новая музыка» несовместима с массовой стандартизированной музыкальной культурой и формируемым ею «регрессивным слышанием», диссоциирующим восприятие на стереотипные элементы. В посмертно изданной кн. «Эстетическая теория» (1970) Адорно распространяет свое понимание музыки на все искусство. Новое искусство свободно от связи с культом, оно достигло автономии и каждым своим произведением доказывает свободу от требований традиции. Его произведения агрессивны по отношению к предшествующим, и благодаря этой агрессивности выявляется рациональное конструирование в эстетической сфере и одновременно обнаруживается индивидуальность материала.

Идея, что только авангардная музыка, доступная немногим, является подлинной музыкой, означает приоритет «композиторско-логического» начала как при оценке музыки, так и при оценке ее слушателей. Последние подразделяются Адорно на группы, в которых численность наименее квалифицированных слушателей растет в геометрической прогрессии. Первое место отводится слушателю-эксперту, восприятие которого полностью соответствует сознанию «передовых» композиторов и музыкантов. Оно характеризуется структурным слушанием, предметом которого является музыкальная логика, в специфических категориях которой раскрывается связь целого. Недостатком следующего типа слушателя — «хорошего слушателя» — считается то, что он лишь неосознанно владеет имманентной музыкальной логикой и понимает музыку «примерно так, как люди понимают свой родной язык», мало что зная о его грамматике. Далее следует «эмоциональный слушатель», массовый потребитель музыкальной культуры, фанатик джаза, развлекающийся и равнодушный. Подавляющее большинство слушателей музыки попадает, т.о., в категорию «равнодушных» слушателей. Если это так, остается непонятной особая роль музыки в жизни общества и решаемая ею задача выражения чувств слушателей и возможной гармонизации этих чувств. Прогресс музыки оказывается, по Адорно, в конечном счете развитием ее логики, т.е. фактически аналитико-грамматической стороны музыкальной формы. При таком истолковании становится естественным, что ее слушатель является «самым уязвимым звеном» в музыкальной культуре.

Особый резонанс эти идеи имели прежде всего в силу того, что глубинной основой музыкальной эстетики Адорно являлась критика старой культуры, выразившаяся в форме критики характерной для этой культуры музыки.

Античная музыкальная эстетика. М., 1960; Восприятие музыки. М., 1960; Мозель Л. Эстетика и анализ // Советская музыка. 1968. № 12; Гегель Г.В.Ф. Эстетика. Т. 3. М., 1971; Фарнштейн А. Музыка и эстетика. Л., 1978; Адорно Т. Философия музыки. М., 2001; Adorno T. Gesammelte Schriften. Bd 1-15. Ftankfurt am Main, 1970-1977.

Г.С. Торосов












ФИЛОСОФИЯ НАУКИ — область философии, исследующая природу научного знания, его структуру и функции, методы научного познания, способы обоснования и развития научного знания. В своем исследовании научного знания Ф.н. опирается на те или иные гносеологические представления, на историю науки и современное научное знание. Поэтому, несмотря на то что в Ф.н. возникали и конкурировали различные образы науки, создаваемые под влиянием различных гносеологических установок, многие ее результаты имеют общезначимый характер.

Хотя на те или иные особенности научного познания философы и ученые обращали внимание еще со времен Г. Галилея и Р. Декарта, рассмотрение науки до начала 20 в. было вплетено в контекст общих гносеологических рассуждений о человеческом познании. Тем не менее в работах У. Уэвелла, Дж.С. Милля, Э. Маха, П. Дюэма, Ж.А. Пуанкаре анализ собственно науки постепенно отделяется от общих гносеологических построений. Однако только логический позитивизм (неопозитивизм) четко отделил анализ науки от анализа вненаучных форм познания и создал целостную теорию, описывающую структуру, функции и развитие научного знания. Концепция логического позитивизма господствовала в философии науки до конца 1950-х гг. В начале 1960-х гг. широкую известность приобрели фальсификационистская концепция К. Поппера и теория научных революций Т. Куна. Несколько позже выступили со своими концепциями Дж. Агасси, С. Тулмин, У. Селларс, И. Лакатос, П. Фейерабенд и др. В настоящее время в Ф.н. нет какой-то признанной концепции научного знания, однако существует некоторый общепризнанный набор проблем и результатов.

Первый вопрос, который встает перед Ф.н., это вопрос о специфике научного знания: чем оно отличается от вненаучных построений (проблема демаркации)? Уэвелл, Милль, Мах усматривали характерную черту науки в использовании индуктивного метода; логические позитивисты полагали, что наука отличается эмпирической обоснованностью своих положений: Поппер видит отличительную черту научных теорий в их способности опровергаться опытом; Кун полагает, что наука отличается наличием в ней парадигмы и т.п. Хотя все эти особенности не позволяют провести четкой границы между наукой и вненаучными формами духовной деятельности, они полезны при оценке научности новых идей и концепций.

Основными структурными единицами научного знания считаются научный факт и научная теория. Под фактом понимают либо фрагмент реальности, либо чувственный образ ситуации, либо особое предложение языка науки. Четкого определения понятия научного факта до сих пор нет. Систематизированное знание об изучаемой области явлений дает теория. Теории подразделяют на описательные и объяснительные. Высшей формой организации научного знания считается объяснительная гипотетико-дедуктивная теория. Основанием такой теории служит набор исходных понятий (величин) и фундаментальных принципов (постулатов, уравнений), включающих только исходные понятия. Именно этот базис фиксирует тот угол зрения, под которым рассматривается реальность, задает ту область, которую изучает теория. Исходные понятия и принципы выражают основные, наиболее фундаментальные связи и отношения изучаемой области, которыми определяются все остальные явления. Менее фундаментальные законы изучаемой области дедуктивно выводятся из основоположений теории. Однако фундаментальные принципы теории не считаются безусловными истинами, они рассматриваются лишь как правдоподобные гипотезы, истинность которых еще нуждается в проверке и обосновании. Поэтому такая теория и носитназвание «гипотетико-дедуктивной». Исходные понятия и принципы (следовательно, и все их следствия) непосредственно относятся не к реальным вещам и явлениям, а к некоторым абстрактным объектам, совокупность которых образует «идеализированный объект» теории, напр., материальные точки, силы, абсолютно твердое тело, совершенное зеркало и т.п. Заменяя реальные вещи идеализированными объектами, ученые отвлекаются от несущественных, второстепенных связей и свойств реального мира и выделяют в чистом виде то, что представляется им наиболее важным. Идеализированный объект теории гораздо беднее и проще реальных объектов, что позволяет дать его точное математическое описание. Для связи теории с реальностью к ней присоединяют набор редукционных предложений (правил), позволяющих получать из теории эмпирически проверяемые следствия.

Важнейшими функциями научной теории являются объяснение и предсказание. В Ф.н. практически общепризнанной является дедуктивно-номологическая схема объяснения. Объяснение, построенное по этой схеме, отвечает на вопрос «почему?» и представляет собой вывод об известном объясняемом факте из законов и описания наличных условий. Трудности применения дедуктивно-номологического объяснения вызваны необходимостью ответить на вопрос о том, что такое закон природы и чем он отличается от случайно истинного обобщения. Кроме того, вызывает сомнения универсальная применимость данной схемы объяснения, в частности, в общественных науках, где ученые часто используют другие виды объяснения — телеологические, интенциональные и т.д. Предсказание по своей логической структуре совпадает с объяснением, различие состоит лишь в том, что при объяснении мы ищем посылки, из которых должно вытекать истинное высказывание об известном факте, а при предсказании посылки у нас уже есть, но еще неизвестно, истинно ли полученное из них заключение о еще неизвестном факте.

Если, несмотря на все усилия ученых, теория расходится со все большим количеством фактов и оказывается неспособной объяснить новые факты, она отвергается и заменяется новой теорией. Каково соотношение между старой и новой теориями? До середины 20 в. считалось, что все истинное содержание старой теории включается в новую теорию, поэтому в историческом процессе смены теорий происходят постоянные накопление, расширение и углубление научного знания. Такое понимание истории науки как процесса постоянного увеличения знания принято называть «кумулятивизмом». Однако в середине 20 в. в Ф.н. появились концепции, в частности К. Поппера и Т. Куна, отрицающие прогресс в науке и настаивающие на том, что новая теория ничего не наследует от старой, что каждый раз с появлением новой теории развитие науки начинается как бы заново. Вопрос о взаимоотношениях старой и новой теорий в науке до сих пор остается нерешенным, и полемика между сторонниками кумулятивизма и антикумулятивистами продолжается. Др. важная проблема, связанная с пониманием развития науки, касается влияния вненаучных факторов на ее развитие. Развивается ли наука под влиянием внутринаучных проблем и потребностей или же на ее развитие оказывают воздействие вненаучные факторы, напр., запросы промышленного производства, опасность войн, религиозные или политические соображения? Концепция, стремящаяся представить процесс развития науки как автономный и не зависящий от внешних факторов, называется интернализмом. Противоположная позиция, подчеркивающая решающее воздействие на развитие науки вненаучных социальных факторов, называется экстернализмом. Многолетняя полемика между интернализмом и экстернализмом к концу 20 в. привела к мнению о том, что определяющее воздействие на развитие науки оказывают все-таки социальные потребности, однако не непосредственно, но будучи осознанными в качестве внутринаучных проблем.

Таковы в какой-то мере общепризнанные результаты и проблемы Ф.н. к концу 20 в.

Кун Т. Структура научных революций. М., 1975; Структура и развитие науки. М., 1978; Поппер К.Р. Логика и рост научного знания. М., 1983; Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986; Гемпель К. Г. Логика объяснения. М., 1998; Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998; Меркулов И.П. Когнитивная эволюция. М., 1999; Стёпин B.C. Теоретическое знание. М., 2000.

А.Л. Никифоров










ФИЛОСОФИЯ ПОЛИТИКИ — филос. интерпретация наиболее общих оснований, границ и возможностей политики, соотношения в ней объективного и субъективного, закономерного и случайного, сущего и должного, рационального и внерационального. Вопрос об основаниях политики имеет ту трудность, что эти основания различны на Востоке и на Западе, в традиционном и современном обществах. На Востоке, как и в традиционном мире вообще, основным вопросом политики является вопрос об обеспечении общественного порядка и ограждении общества от хаоса. Как обеспечить порядок, стабильность и преемственность — вот проблема традиционной политической философии. В модернизированных обществах Запада делается акцент не на порядке вообще, а на способах обеспечения демократического порядка. Вместо дилеммы «порядок или хаос», обсуждается дилемма «демократический или авторитарный порядок».

Т.о., если на Востоке политика выступает как процедура обеспечения порядка, носители которого заранее известны (т.к. речь идет о наследственной власти и сословном закреплении общественных функций), то на Западе — как процедура открытия того, кому (какой партии, президенту и т.п.) предстоит управлять на основе мандата доверия, полученного от избирателей. В философско-методологическом смысле это означает, что политический мир на Востоке «подчиняется законам жесткого «лапласовского» детерминизма, тогда как на Западе — стохастическим принципам, включающим риск и неопределенность не в качестве отклонения и эксцесса, а в качестве правила.

Наряду с этой дилеммой предопределенного — неопределенного (стохастического) Ф.п. занимается и традиционной философской дилеммой — номинализм — реализм. Политический мир на Востоке раскрывается в парадигме «реализма» — примате общего над индивидуальным. Вне такого примата не может быть решена главная проблема — торжество порядка над хаосом. Политический мир на Западе раскрывается в парадигме номинализма: если избиратели вместо того, чтобы вести себя как автономные индивиды, самостоятельно делающие свой выбор, будут всего лишь отражать коллективную групповую (классовую) сущность или волю, то политический процесс утратит характер процедуры открытия, т.к. в этом случае большинство и меньшинство будут заранее известны. Наконец, Ф.п. решает вопрос о статусе политического и мере его автономии по отношению к др. сферам общественной жизни. В парадигме базисно-надстроечного детерминизма политика не имеет самостоятельного значения. Это экономикоцентристское предубеждение характерно не только для марксизма, но и для либерализма. Либеральная классика исходила из того, что гражданский респектабельный образ жизни — это неполитический образ жизни: уважающие себя граждане предпочитают решать свои проблемы самостоятельно, не возлагая на власть особых надежд. Постулаты теории рационализации и модернизации связаны с видением политики как искажающего его, иррационального фактора, нарушающего правила эквивалентного обмена. Политика воспринимается как уловка и прибежище тех, кому нечего предложить другим в рамках обмена и кто сомневается в своих способностях выдержать конкурс естественного рыночного отбора. С этим, в частности, связаны различия вост. и зап. традиций и в оценках политики как таковой, и в оценках «слабых» и «сильных».

На Востоке политика занимает ведущее место в иерархии общественных практик, и слабые, нуждающиеся в защите и покровительстве власти получают признание в духе презумпции «блаженства нищих духом». «Сильные» же находятся на подозрении по причине своих возможностей вести независимое от верховной власти существование и склонности тяготиться ею.

Напротив, на Западе и политика, и те, кто апеллирует к ней в поисках защиты и покровительства, удостаиваются совсем др. оценок — в качестве носителей импульсов, враждебных принципам гражданского порядка и самодеятельности. Отсюда ведет свое происхождение либеральный принцип гос-ва — минимум вмешательства политики в нормальные гражданские отношения.

Еще одно различие статуса политики на Востоке и на Западе может быть проведено по технологическому критерию. На Западе политика со времен Н. Макиавелли выступает как торжество технологического принципа отношения к миру: последний может быть преобразован с помощью политики. В этом смысле политику можно определить как вид рисковой (негарантированной) деятельности, посредством которой люди могут улучшать свои позиции и статус в обществе. Т.о., политика выступает под знаком иначе-возможного — как альтернатива унаследованному и сложившемуся. Прометеев человек Запада, чувствующий себя великим маргиналом Вселенной, природные нормы и ограничения которого ни к чему его не обязывают, дает и политике социоцентричную интерпретацию — это сфера похищенной у богов человеческой свободы.

На Востоке политическое влияние космоцентрично: политика не нарушает космический порядок, а воплощает его в особых, ей свойственных формах. Поэтому политическое законопослушание на Востоке воспринимается не в юридическом, а в космоцентричном аспекте — как следование высшему, сакральному порядку. На Западе человек политический, напротив, представляет собой разновидность технологического человека, имеющего претензию менять мир.

Особая проблема Ф.п. — проблема соотношения политического и неполитического, напрямую связанная с пониманием предмета и объекта политической теории. Ф.п. сталкивается здесь с конфликтом двух парадигм, которые по имени их современных представителей на Западе можно назвать, соответственно, парадигмой М. Фуко и парадигмой Г. Бэккера. Первый полагал, основываясь на традициях фр. этатизма, что власть локализуется в собственно политической сфере и в превращенных формах является нам всюду: в повседневных иерархиях обучающих и обучаемых, управляющих и управляемых, старших и младших и т.п. Поэтому наука о власти, если она не желает быть мертвой иллюзией, должна всюду раскрывать источники властного насилия, нарушающего спонтанность жизни. В этом свете главной проблемой Ф.п. становится вопрос о соотношении формальных и неформальных, легитимных и теневых практик власти. Предметом политической науки, т.о., оказывается властное измерение любых сфер общественной жизни, и сама она выступает как междисциплинарная теория, объединяющая политическую психологию, политическую экономию, этику, демографию, культурологию и т.п.

Совсем иначе предмет политической науки предстает в парадигме Бэккера. Этот представитель чикагской школы склонен расширительно толковать либеральный принцип «гос-во-минимум», полагая, что развитие нормального гражданского общества сопровождается непрерывным поэтапным сокращением прерогатив власти. Здесь, как видим, либеральная традиция смыкается с марксистской, в лоне которой вызрела теория «отмирания» гос-ва и политики.

Характерно, что циклы политической жизни на Западе характеризуются сменой фаз: социал-демократической (кейнсианской), ориентированной на модель «большого» социального гос-ва, что больше отвечает парадигме Фуко, и либеральной (монетаристской), ориентированной на модель «гос-во-минимум», что отвечает парадигме Бэккера. По-видимому, наиболее корректным истолкованием соотношения указанных парадигм был бы принцип дополнительности.

Если отношения политики и экономики можно, с определенных позиций, трактовать как отношения искусственного (умышленного) и спонтанного (самоорганизующегося) порядков, то отношения политики и морали могут быть истолкованы как отношения двух несовпадающих видов рациональности: по цели и по ценности (М. Вебер). В первом случае доминирующим оказывается принцип эффективности (цель оправдывает средства), во втором — аутентичности, «подлинности». Хотя аутентичность труднее верифицировать в опыте, нежели эффективность, в долгосрочном плане критерий нравственной аутентичности, несомненно, «работает» и теоретически и практически.

Характерно, что аналитики, оценивающие перспективы тоталитарных режимов, исходя из принципа политической эффективности, неизменно предрекали им долгую жизнь и преимущества перед «хрупкими демократами». Напротив, те, кто оценивал перспективы режимов, основываясь на критической способности нравственного суждения, оказались лучшими пророками. Субстанциональный (аристотелевский) подход нравственной философии, трактующий политику в терминах естественного блага и неотчуждаемых прав человека, оказывается не менее эффективным, чем функционально-технологический (макиавеллиевский) подход.

А. С. Панарин










ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИИ — в самом общем значении — филос. размышления о религии. При таком понимании Ф.р. представлена множеством различных направлений, трудов, суждений, высказанных более чем за двухтысячелетнюю историю философии. Их содержание и мера новизны могут быть оценены лишь в контексте духовной жизни конкретной эпохи. В западноевропейской культуре 18 в. утверждается понятие Ф.р. в более узком смысле, а именно: как самостоятельная филос. дисциплина, посвященная изучению религии как специфической формы культуры.

Филос. размышления о религии могут преследовать две цели. Во-первых, филос. средствами решить те вопросы, которые относятся к компетенции религии. Философия в этом качестве выступает как филос. теология. У Аристотеля, напр., теология представляет собой раздел его метафизики, тогда как у Фомы Аквинского «естественная теология» — это часть богословской системы, в которой человеческий разум собственными усилиями познает Бога и стремится выработать доказательства его бытия. Античность и Средние века знали Ф.р. преимущественно в этом виде. В зависимости от решения проблемы соотношения веры и разума, философия выступала в роли либо «служанки богословия», либо с независимых или даже критических по отношению к церковному учению позиций (напр., аверроизм). Во-вторых, осуществить филос. анализ феномена религии, т.е. найти ответ на вопрос, «что есть религия?», используя с этой целью собственный метод и категориальный аппарат. Религия выступает в данном случае как предмет филос. осмысления. Современное понимание религии возникает в эпоху Просвещения. Филос. мысль того времени демонстрирует различное отношение к религии, в конечном счете вырастающее из характерного для европейской культуры противостояния веры и знания.

Само христианское учение формировалось усилиями «отцов церкви» (представителей патристики, впоследствии схоластики), стремившихся выявить универсальное, общезначимое содержание Библии как превосходящее все прежние языческие верования и антич. философию, тем самым сделав новую религию понятной и доступной эллинскому миру. Таковы были главная задача и специфика формирующейся религиозной философии. Постепенно, однако, выяснялось, что христианскую истину спасения невозможно адекватно выразить в категориях, свойственных философии. Именно это стремление соединить интуитивно постигаемую религиозную веру и рациональное филос. знание, «Афины и Иерусалим, Академию и Церковь» (Тертуллиан), а говоря проще, осуществить синтез религии (теологии) и философии, представляло главную заботу и непреодолимую коллизию христианского философствования, не утратившую своей остроты и поныне.

Неизбежность конфронтации религии (теологии) и философии была обусловлена их глубоким типологическим различием. Христианство и его теоретическое (теологическое) выражение развивались в жестком русле, очерченном Библией и Священным Преданием, традицией, официальным каноном, символикой богослужения. Что же касается философии, то ее установки иные: критический анализ всех форм культуры с позиции разума, опора на опытное знание, свободное исследование, не подчиненное священным авторитетам. Становление филос. критицизма отражало успехи науки в познании мира, совершенствование ее теоретического инструментария, повышение в общественном сознании авторитета и роли достоверного знания, одним словом, стремительные изменения всей социокультурной обстановки, отличающие европейскую техногенную («фаустовскую») цивилизацию, в конечном счете обусловившие процесс секуляризации общества.

Как самостоятельная дисциплина Ф.р. формируется в эпоху Просвещения (17—18 вв.). Прежде всего философы отстаивали право самостоятельно судить о проблемах религии. «Два вопроса, — пишет Р. Декарт в 1641, — о Боге и душе — всегда считались мною важнейшими среди тех, которые следует доказывать скорее посредством доводов философии, чем богословия». Ярким этапом формирования Ф.р. стало творчество Б. Спинозы, утверждавшего тождество Бога и природы, которую он понимал как единую, вечную и бесконечную субстанцию, как причину самой себя (causa sui). Он же в «Богословско-политическом трактате» (1670) заложил основы критически-научного прочтения Ветхого Завета. Существенный вклад внесла и разработка Д. Юмом понятия «естественной религии»: противопоставленное «позитивной» или «исторической религии», оно открывало возможности филос. анализа религии как спекулятивной конструкции, а также эмпирического исследования конкретных религий.

Выдающуюся роль в становлении Ф.р. сыграли нем. мыслители, прежде всего И. Кант, Ф. Шлейермахер и Г.В.Ф. Гегель. Они предложили понимание религии, ориентированное на разные области сознания — волю (Кант), чувство (Шлейермахер) и разум (Гегель). Главные черты грядущей «эпохи Просвещения», по Канту, — повсеместное торжество свободного разума, мужество и умение пользоваться собственным умом. Религия, настаивает он, которая не задумываясь объявляет войну разуму, не сможет долго устоять против него. Кант вводит Бога как постулат практического разума («моральное доказательство»): «Все, что кроме доброго образа жизни, человек предполагает делать, чтобы быть угодным Богу, есть только религиозная иллюзия и лжеслужение Богу». Истинная религия — это моральная религия, т.е. «познание всех наших обязанностей в качестве божественных заповедей», а Ф.р. — учение, извлекающее рациональное содержание из мифов и религиозных представлений.

Наследуя установки Канта, философы стремились постичь сущность религии, разработать ее общую «теорию». Для этого было необходимо выразить в филос. категориях внутренний духовный опыт религиозно-творческих личностей. Классическим образцом осуществления такого замысла можно считать Ф.р. Гегеля, в которой религиозные чувства и представления рассматриваются в качестве формы выражения абсолютной истины. Тождественные в своем содержании, философия и религия постигают Бога различными методами, первая — в понятиях, вторая — в представлениях. Религия в гегелевской системе занимает почетное место, но последнее слово принадлежит философии, как более высокой форме познания абсолютного духа. Высшей («абсолютной») религией является христианство, в котором произошло примирение Бога и человека, а религия достигла ступени самосознания. При этом, настаивает Гегель, не следует принимать на веру каждое слово Священного Писания или оправдывать любой христианский обряд. Филос. взгляд на религию критичен, он основывается на принципах разума и в отличие от теологии не связан субъективно с верой и откровением, а объективно — с церковью как социальным ин-том.

Ф.р. была детищем эпохи, когда филос. мысль стремится критически объяснить религию с позиции рационализма и тем самым обрести общезначимый фундамент культуры: если вера разъединяет людей по конфессиям, то разум, напротив, — их общее достояние. Мера радикальности такой критики была различной: религия должна либо быть очищена от «бессмысленных догм и суеверий», либо отброшена вообще как плод обмана и невежества (фр. материализм 18 в.). Поверхностность такого понимания религии была показана нем. философами, начиная от Канта и кончая Л. Фейербахом, выдвинувшими концепцию «отчуждения», материалистический вариант которой впоследствии был блестяще разработан К. Марксом.

С сер. 19 в. наступает новый период истории — век буржуазного прогресса, торжества позитивизма. Развитие Ф.р. пошло разными путями: от открытой критики религиозного сознания до его теологической апологетики, или «приватной теологии», разрабатывавшейся мыслителями, не связанными церковной дисциплиной. Так, О. Конт и Г. Спенсер в рамках позитивизма разрабатывают социологический подход, разрушительный для традиционного богословия. На почве эволюционной теории возникают многообразные формы естественно-научного атеизма; это время расцвета агностицизма Т. Гексли, монизма Э. Геккеля, вульгарного материализма, «натурализма» Д. Дьюи и др. направлений религии, время, по-своему завершившееся мрачной констатацией Ф. Ницше «Бог умер!». Растет влияние и др. новейших концепций: философии «процесса» А.Н. Уайтхеда, экзистенциалистской, феноменологической, структуралистской и др.

Современная Ф.р. прежде всего пытается понять отношение между философией и религией как самостоятельными формами культуры, так или иначе связанными между собой. Не только разум постоянно вторгается в дела религии и участвует в них, но и последняя активно проявляет себя как культуротворческий фактор в области философии, в науке и в искусстве. В своей исходной основе религия остается принципиально отличной от философии, несмотря на все попытки преодолеть как «мнимую» несводимость «сущности» религии к определениям, которые были бы понятны для филос. разума. «Между Богом философов и Богом Авраама, Исаака и Иакова всегда было не только различие, но и конфликт» (Н.А. Бердяев). Попытки ввести всю философию в русло «религиозной философии» как единственно истинного способа философствования до конца оказываются неприемлемыми ни для одной из сторон, поскольку таят в себе угрозу утраты идентификации религии как философии.

Вопрос о будущем Ф.р. остается открытым. Повторяющиеся декларации о «смерти Бога» и «конце философии» делают весьма проблематичным дальнейшее существование Ф.р. в качестве отдельной исследовательской, а не образовательной дисциплины. В то же время крупнейшие философы 20 в. (Ф. Маутнер, Уайт-хед, Л. Витгенштейн, М. Хайдеггер, К. Ясперс, Э. Блох и др.), как правило, уделяли пристальное внимание коренным проблемам Ф.р., стремясь открыть философии новые аспекты интеллектуального опыта, дающие возможность понять религиозное и даже мистическое в качестве неотъемлемого компонента человеческого опыта в целом. Возможно, что философия, идущая этим путем, окажется способной помочь историческим религиям и сложившимся теологиям точнее оценить оправданность их притязания на обладание конечной истиной, в результате чего будет достигнуто трезвое взаимопонимание между философом и Homo religiosus.

Гёффдинг Г. Философия религии. СПб., 1903; Бутру Э. Наука и религии в современной философии. М., 1910; Эйкен Р. Основные проблемы современной философии религии. СПб., 1910; Майоров Г.Г. Формирование средневековой философии. М., 1979; К. Маркс и Ф. Энгельс об атеизме, религии и церкви. М., 1986; Бердяев Н.А. Самопознание: опыт философской автобиографии. М., 1991; Митрохин Л.Н. Философия религии. М., 1993; Булгаков С.Н. Свет невечерний: Созерцание и умозрения. М., 1994; Гараджа В.И. Протестантские мыслители новейшего времени // От Лютера до Вайц-зеккера. М., 1994; Кимелев Ю.А. Философия религии. М., 1998; Лёзов С.В. Попытка понимания. Избр. работы. М.; СПб., 1999; Ойзерман Т.Н. Философия как история философии. СПб., 1999; Dewey J. A Common Faith. New Heaven, 1934; Adorno T.W., Horkheimer M. Dialektik der Aufklarung. 1947; Schaeffler R. Religionsphilosophie. Berlin, 1983; Welte B. Re-ligionsphilosophie. Bonn, 1983; Hudson Y. The Philosophy of Religion. La Salle, 1991; Contemporary Classics in Philosophy of Religion. La Salle, 1991.

В.И. Гараджа, Л.Н. Митрохин










«ФИЛОСОФИЯ СИМВОЛИЧЕСКИХ ФОРМ» — трехтомный труд нем. философа Э. Кассирера, изданный в 1923—1929 и посвященный символической природе культуры. В этой работе Кассирер выходит за рамки кантианской философии. Он разделяет положение М. Шелера о том, что человек вовсе не является венцом творения, однако не ограничивается констатацией слабой укорененности человека в природе. Кассирер предлагает продуманную версию человеческой судьбы в целом и пытается ответить на вопросы: как возможен человек, почему он стал именно таким, каким мы его знаем.

Намечая подступы к целостному воззрению на человеческое бытие, протекающее в символических формах, Кассирер обращается к работам биолога И. Юкскюля, последовательного сторонника витализма. Жизнь как автономную сущность нельзя объяснить, исходя только из физики и химии. Кроме эффекторной и рецепторной систем у человека развилась еще одна система — символическая, в силу чего он живет не только в более богатом, но и в качественно ином мире, в новом измерении реальности. Он оказывается не просто в физической, но и в символической Вселенной: в мире мифа, языка, искусства и науки, который сплетается вокруг человека в прочную сеть. Человек утрачивает способность прямого контакта с реальностью, роль физической среды снижается для него по мере того, как усиливается его символическая деятельность.

Функция символизации представлена во всех формах духа: в словах и выражениях языка, в конструкциях мифического мышления, в притчах и аллегориях искусства, в понятиях и формулах науки. Через символ открывается и сущность человеческого сознания, его способность обнаруживаться через синтез противоположностей.

Кассирер считает, что речь не является простой и единообразной, а состоит из разных элементов, которые с т.зр. биологии и систематики находятся на различных уровнях. В речи именно общая символическая функция оживляет материальные знаки и «дает им говорить». Касаясь феноменологии человеческой культуры, Кассирер отмечает, что из всех ее явлений миф и религия хуже всего поддаются логическому анализу. «Специфика мифа, если таковая существует, в том, что он лишен «связи и смысла». Что касается религиозной мысли, то она не обязательно противоположна рациональному и философскому мышлению.

Исследуя искусство, Кассирер показывает, что красота — один из наиболее характерных человеческих феноменов. Ее характер и природа не скрыты никакой аурой секретности и таинственности и не нуждаются для объяснения ни в каких утонченных и усложненных метафизических теориях. Красота — неотъемлемая часть человеческого опыта: она ощутима, осязаема и несомненна. Искусство учит нас воображать, а не только понимать или использовать вещи, оно дает богатые, живые и многоцветные образы реальности и позволяет глубже проникнуть в их формальную структуру.

Наука, по Кассиреру, — последняя ступень в умственном развитии человека. Ее можно считать высшим и наиболее специфичным достижением человеческой культуры, которую в ее целостности можно описать как процесс последовательного самоосвобождения человека. Язык, искусство, религия, наука — различные стадии данного процесса. В каждой из них человек выявляет и испытывает новую возможность — возможность построения своего собственного «идеального» мира.

Дьяченко Е.И. Мир и поэтический язык в философии Эрнста Кассирера. М., 1977; Свасьян К.А. Философия символических форм Э. Кассирера. Ереван. 1989; Кассирер Э. Избр. Опыт о человеке. М., 1998.










ФИЛОСОФИЯ ТЕХНИКИ — филос. дисциплина, исследующая природу, специфику, характеристики технического знания, эволюцию техники как сферы человеческой деятельности, а также роль и влияние техники как одного из важнейших факторов развития человеческого общества. Термин Ф.т. был введен Э. Каппом; его кн. «Основания философии техники» вышла в Германии в 1877; термин «антропология техники» введен нем. ученым А. Хунингом. В 20 в. проблемами филос. анализа техники занимались Фр. Дессауэр, Э. Чиммер, А. Дюбуа-Реймон и др. Большой вклад в развитие Ф.т. внесли М. Хайдеггер, К. Ясперс, X. Ортега-и-Гасет, Н.А. Бердяев, Ч. Йонас, Л. Мэмфорд, Ж. Эллюль и др. философы. Рус. инженер П.К. Энгельмейр, один из родоначальников Ф.т. в России, еще в нач. 20 в. написал работы «Теория творчества» и «Философия техники». Во втор. пол. 20 столетия филос. исследования техники выделяются как самостоятельная область научной деятельности. Проблемное поле Ф.т. включает в себя широкий круг методологических, социально-филос. философско-антропологических вопросов: уточнение самого понятия техники, изучение ее исторического развития, рассмотрение специфики технического знания, его взаимосвязей с фундаментальными науками, искусством, политикой, экономикой, поиски новой концепции взаимодействия человека и природы, нового «технического поведения» в современном мире, вопросы этики в индустриальном мире — методологию техники. Соответственно антропология техники изучает вопросы технического образования и воспитания, формирования системы ценностей, сочетания интеллектуальных и нравственных начал в человеке, роли человека в развитии техники, ее использовании, распространении технических знаний и рациональном осмыслении пределов технического роста.

Одна из центральных проблем методологии техники — анализ специфики технического знания. В Ф.т. выделяют специфические черты, свойственные этому виду знания. Так, по мнению представителей Ф.т., объекты технического знания, в отличие от «естественных» объектов науки, имеют искусственную природу. Есть существенное различие как в результатах, получаемых соответственно в науке и в технике, так и в их оценке. Напр., «от естественно-научных (математически сформулированных) теорий требуется, чтобы они были возможно более универсальными, хорошо эмпирически подтвержденными, простыми в использовании и плодотворными. От технических систем, напротив, требуется, чтобы они легко обслуживались и контролировались, имели возможно более длительный цикл и были бы экономичными в изготовлении и употреблении» (Философия техники в ФРГ. М., 1989). В отличие от науки (лишь косвенно связанной с социальными событиями), технические достижения способны оказывать непосредственное влияние на развитие общества. Вместе с тем границы, разделяющие научное и техническое знание, достаточно условны; процессы «сциентификации» техники и технизации науки взаимообусловливают друг друга. Сравнение с искусством, в свою очередь, позволяет более точно раскрыть сущность техники: «На современном уровне знания, как известно, отличают строительную технику от строительного искусства, технику живописи от искусства живописи, технику любви от искусства любви, различают технику и искусство руководства людьми, технику ведения войны, игры на фортепиано, ведения бесед и т.д. Если общее в них заключается в том, что постоянно существующее естественно заданное изменяется или же формируется согласно определенной цели, то отличающее их друг от друга относится к принципиальному смыслу поставленных целей. Если мы имеем в виду искусство, то цель здесь явно заключается в выражении или образном отражении определенного идейного содержания; в технике же речь идет главным образом о пользовании природой» (Там же). С позиций Ф.т. техническая деятельность направлена не только на постижение действительности, но и на ее преобразование в соответствии с нуждами человечества. Техника стремится господствовать над природой, сделать ее свободно доступной для осуществления человеческих целей, а это требует знания и понимания процессов, происходящих в природе. Поэтому в отличие от искусства «мерой техники является полезность... предполагающая самопознание человека в его свободе и могуществе над природой, над материей, над жизнью, душой и духом, т.е. самопознание человека во всем величии его господства» (Там же).

Одно из направлений Ф.т. — анализ технического развития в контексте глобальных проблем современности. Развитие техники на пороге 21 в. все более остро проявляет двойственный характер ее достижений. С одной стороны, без техники невозможно представить развитие человечества, а с др. — техника есть мощная сила, способная вызвать самые негативные, даже трагические последствия. Неуправляемая технологическая экспансия вызвала широкую полемику на Западе. 1960-е гг. стали вехой в нарастании кризисного сознания эпохи. Это время пришло на смену повальному увлечению техникой, преклонению перед успехами НТР и отмечено изменением соотношений в системе «общество — техника — природа», возрастанием общественного беспокойства, массовыми выступлениями молодежи, движением «зеленых» в защиту окружающей среды.

Многие исследователи в области Ф.т. всерьез заинтересованы такими проблемами, как социальные последствия технического развития, этические проблемы и особенности современной «технотронной эры», формирование системы ценностей в индустриальном и постиндустриальном обществе, техническое образование и воспитание. Эти проблемы затрагивают интересы всего человечества. Причем опасность заключается не только в необратимых изменениях природной среды: прямое следствие этих процессов — изменение самого человека, его сознания, восприятия мира, его ценностных ориентаций и т.д.

Гуманитарная составляющая в современной зап. Ф.т. представлена такими именами, как Мэмфорд, Ор-тега-и-Гасет, Хайдеггер, Эллюль. Проблемы технического развития и его социальные последствия волновали Бердяева и др. рус. философов. Трагическое видение будущего они связывали с достижениями научно-технического прогресса, во многом определившими стандартизацию общественной и личной жизни человека, ограничение его свободы, превращение личности в бездушный автомат, утрату духовности.

Один из центральных вопросов Ф.т. — роль технической интеллигенции в современном мире. В середине 20 в. широкое распространение получила т.н. технократическая концепция.

По мысли Т. Веблена («Инженеры и система цен», 1921), в 20 в. техническим специалистам надлежит объединиться и занять ключевые позиции в промышленности, осуществляя рациональное управление обществом. Идеи Веблена поддерживали А. Берл, А. Фриш и др. В 1960—1970-х гг. идею технократии развивал Дж.К. Гэлбрейт («Новое индустриальное общество» и «Экономические теории и цели общества»). Основное понятие концепции Гэлбрейта — «техно-структура» — обозначает складывающуюся в обществе иерархию технических специалистов, людей, владеющих техническим знанием. Идеи технократии стали также основой концепций «технотронного общества» (З. Бжезинский), «постиндустриального общества» (Д. Белл), в которых нашли отражение важные перемены в организации и управлении современным обществом и производством.

Долгое время техницистские прогнозы развития общества казались достаточно реальными. Втор. пол. 20 в. отмечена невиданными научно-техническими достижениями, повышением производительности труда и уровня жизни в ряде стран мира. В то же время неограничиваемое развитие техники привело к необычайному обострению многих проблем, грозящих человечеству мировой катастрофой. Это значительно умерило оптимистическое восприятие результатов научно-технического прогресса.

Сегодня в рамках Ф.т. проблема технократии стоит очень остро. Критики технократии убеждены, что философия с помощью своих фундаментальных социологических, этических, философско-правовых установок и интерпретаций может убедить общество в неприемлемости технократической перспективы прогресса. В обществе «технической цивилизации» (О. Шельски) человек не только является «конструктором мира», но и становится объектом конструирования. С этих позиций Ф.т. подходит к оценке роли технической интеллигенции в развитии техники в современном мире и управлении ею.

На протяжении веков научная и техническая деятельность считалась морально нейтральной (в силу непредсказуемости последствий того или иного открытия, изобретения). Поэтому вопрос об ответственности ученого или инженера вообще не ставился. Сегодня один из центральных вопросов Ф.т. — ответственность ученого и инженера. Обращаясь к проблеме «выживание с техникой», Ф.т. ищет выход в осознании ответственности ученых, инженеров, техников. Отмечается, что сегодня, как никогда прежде, необходимо больше ответственности, разумной меры в обращении с техникой, окружающей средой и т.д. Современная Ф.т. видит в качестве своих первоочередных задач обращение человека к пониманию меры ответственности в техническом и индустриальном мире.

Новая технократическая волна на Западе. М., 1986; Философия техники в ФРГ М., 1989; Митчем К. Что такое философия техники? М., 1995; Горохов В.Г., Стёпин B.C. Философия науки и техники. М., 1995; Ленк Х. Размышления о современной технике. М., 1996; Сидорина Т.Ю. Философия техники // Философия; Учебник для вузов. М., 1999.

Т.Ю. Сидорина












ФИЛОСОФСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ — наука о сущности и сущностной структуре человека, о его основных отношениях: к природе, обществу, др. людям, самому себе, о его происхождении, о социальных и метафизических основаниях его существования, об основных категориях и законах его бытия. Невозможно более или менее точно определить время возникновения филос. антропологии как отдельной филос. дисциплины. Проблема человека ставилась уже первыми философами Индии, Китая, Др. Греции, и в последующем не было ни одной филос. школы или учения, в которых не поднимался бы вопрос о человеке: его происхождении, способностях, структуре сознания, смысле существования и т.п.

Книга К.А. Гельвеция «О человеке» или кантовская «Антропология» — это уже специальные исследования, посвященные человеческой проблематике. Но только в 20 в. перед философией встает задача: выработать единую систематическую теорию человека, задача совершенно невыполнимая, но насчитывающая немало попыток ее решения. И. Кант считал, что философия, отвечающая на четыре главных вопроса (что я могу знать? что я должен делать? на что я могу надеяться? что такое человек?), должна в конце концов три первых вопроса свести к четвертому, а все науки — к антропологии. Антропология — это, по Канту, фундаментальная филос. наука. Но она становится таковой лишь тогда, когда человек оказывается проблемой, когда начинают задумываться над вопросами: что он такое, откуда он пришел в этот мир, чем он отличается от др. живых существ и т.п. Человек представлял собой проблему только в эпохи «бездомности» (М. Бубер), когда он выпадал из единого гармонического устройства мира, утрачивал смысл существования, чувствовал себя потерянным в безграничных просторах Вселенной. Подобная бездомность и возникновение интереса к человеку характерны для 20 в. Ни в одну эпоху взгляды на происхождение и сущность человека не были столь ненадежными, неопределенными и многообразными, как в нашу. За последние десять тысяч лет истории, писал М. Шелер, наша эпоха — первая, когда человек стал совершенно проблематичен. Он больше не знает, что он такое, но в то же время знает, что он этого не знает. В связи с появлением работ Шелера, Бубера, X. Плеснера, А. Гелена стали говорить об «антропологическом повороте» в философии. Возникли две тенденции: попытка обосновать все знание и весь мир, исходя из человека, и попытка преодолеть антропологию, «антропологическое безумие», «антропологический сон» и прийти к объективному знанию, к некой очищенной от человека онтологии, к подлинному бытию. Этот спор не закончен и по сей день, а следовательно, Ф.а. должна все время доказывать законность своего существования, изобретая все новые и все более изощренные аргументы в поддержку своей необходимости, доказывать, напр., что без антропологического обоснования все др. проекты и картины мира неизбежно теряют внутренний смысл.

Ф.а. претендует на то, чтобы быть не узкой дисциплиной в рамках философии, а новой фундаментальной наукой о человеке. Для обоснования этой претензии она все время пытается создать такой язык, на котором могли бы быть озвучены основные тайны человеческого бытия, который мог бы выразить специфическое отличие человека от остального мира, его конечность и его осененность вечностью, его жалкость и его величие, его противоречивость и цельность. Часто исследователи, не будучи представителями или даже сторонниками Ф.а., тем не менее развивали ее язык, обогащали ее категории своим оригинальным анализом человека. Подобному обогащению способствовали даже такие противники классической антропологии, как постмодернисты. Их усилиями также создавался и совершенствовался тот язык, при помощи которого человек мог описать специфику своего присутствия в мире и в котором он, как считал М. Фуко, достигал вершины всякой возможной речи, продвигаясь не вглубь себя, но к краю того, что его ограничивает: в ту область, где рыщет смерть, где угасает мысль, где бесконечно ускользает обетованное первоначало. Такой язык не создан до сих пор, и Ф.а. все еще не стала фундаментальной систематической наукой о человеке, возможно, она никогда и не станет таковой, но люди всегда будут нуждаться в ее усилиях, в ее прозрениях и откровениях относительно их собственной природы.

Основные темы Ф.а.: происхождение человека, типологии человека, телесные и духовные основания человека, основные отношения человека (к Другому, к обществу, культуре, природе и т.д.), основные феномены человеческого бытия (любовь, творчество, труд, игра, смерть и т.п.). В современной антропологии существует целый ряд школ и направлений, среди которых главную роль играет нем. антропологическая школа. В ней различают культурологическое направление (О. Больнов, Э. Ротхакер, М. Ландман, Г. Хенгстенберг и др.), религиозно-филос. (И. Лотц, Г. Хенгстенберг), биолого-антропологическое (Шелер, Плеснер, Гелен). Большое влияние на формирование философско-антропологических идей оказал психоанализ, прежде всего учения З. Фрейда, К. Юнга, Э. Фромма, экзистенциализм — трудами Хайдеггера, К. Ясперса, Ж.П. Сартра, аналитическая антропология, представленная работами М. Мерло-Понти, Ж. Делёза, Ф. Гваттари, А. Подороги и др. Большой вклад в развитие Ф.а. внесли рус. мыслители — Н.А. Бердяев, В.В. Розанов, С.Л. Франк, унаследовавшие и развившие дальше интуиции Ф.М. Достоевского относительно человеческой природы.

Григорьян Б.Т. Философская антропология. М., 1978; Современная наука: Познание человека. М., 1988; Мамардашвили М.К. Проблема человека в философии // О человеческом в человеке. М., 1991; Стёпин B.C. Философская антропология и философия науки. М., 1992; Барулин B.C. Социально-философская антропология. Общие начала социально-философской антропологии. М., 1994; Волков Ю.Г., Поликарпов B.C. Интегральная природа человека. Ростов н/Д., 1994; Губин В.Д., Некрасова Е.Н. Философская антропология. М., 2000.

В.Д. Губин











«ФИЛОСОФСКАЯ ЛОГИКА» — название, используемое иногда для обозначения разнообразных приложений идей и аппарата современной формальной логики для анализа понятий и проблем философии. Хотя формальная логика еще в 19 в. отделилась («отпочковалась») от философии и перестала быть «филос. дисциплиной», традиционная связь между этими науками не оборвалась. Обращение к философии является необходимым условием прояснения оснований логики. С др. стороны, применение в философии понятий и методов логики позволяет глубже осмыслить некоторые филос. проблемы. Ф.л. не является собственно логикой. Это — философия, точнее — отдельные ее фрагменты, но трактуемые с применением не только естественного языка, дополненного определенной филос. терминологией, но и с помощью искусственных (формализованных) языков логики. Последние позволяют придать ряду филос. проблем недостающую им точность, провести более ясные границы между филос. принципами, выявить логические их связи и т.п. Далеко не все филос. проблемы допускают «логическую обработку», сама возможность последней не означает, что проблема, являющаяся по сути своей филос. превращается в проблему логики.

Из числа филос. проблем, при обсуждении которых целесообразно использовать логику, можно упомянуть проблемы научного закона, необходимости, причинности, детерминизма, объяснения и понимания, изменения и становления, искусственного интеллекта, ценностей и моральных принципов и др. Рассмотрение всех этих тем с привлечением логики не означает подмены ею философии. Логика только предоставляет средства, позволяющие философии с большей строгостью и убедительностью решать свои проблемы. В свою очередь, логика, используемая в филос. анализе, сама получает мощные импульсы в результате обратного воздействия своих приложений. Имеет место именно взаимодействие логики и философии в исследовании определенных проблем, а не простое применение готового аппарата логики к некоторому внешнему для него материалу.








ФИНАЛИЗМ ИСТОРИЧЕСКИЙ — историческое мироощущение, вызываемое представлениями о том, что исторический процесс представляет собой движение от некоего начального пункта к конечному (финальному), знаменующему собой реализацию конечного призвания человека на земле и смысла истории. По свидетельству Н.А. Бердяева, эта идея «внесена в мировую историю евреями, и я думаю, что основная миссия еврейского народа была: внести в историю человеческого духа это сознание исторического свершения в отличие от того круговорота, которым процесс этот представлялся сознанию эллинскому». Современному историческому сознанию приходится отдавать себе отчет в том, что концепции европейского разума, казалось бы, олицетворяющие собой победу секулярного начала, — такие как прогресс, конец истории (или «предыстории»), формационное восхождение с низших ступеней развития на высшие и т.п. — имеют своим первоисточником иудео-христианскую эсхатологию, превращающую конец мира в исполнение Божественного замысла о судьбах человечества.

Всякая радикализация критики эсхатологических интуиции, касающихся смысла и «исполнения» истории, неизбежно ведет к критике теории прогресса и к историческому скептицизму и релятивизму. Не случайно современный либерализм преисполнен такой настороженности ко всяким «рецидивам историциз-ма» и склонен усматривать в каких бы то ни было попытках противопоставления настоящему (современности) качественно иного будущего признак не-адаптированности к современности. «Адаптированные» живут настоящим и отвергают мистику Ф.и. как в его религиозных, так и в светских (теория прогресса) формах. Т.о., критика Ф.и. приводит к замене классической триады прошлое — настоящее — будущее дихотомией традиционность — модерн. Здесь кроется парадокс: критика догматики Ф.и. приводит к догматически самоуверенной современности, провозглашающей свою «полную и окончательную победу». Критика Ф.и. завершается новыми Ф.и. либерального конца истории (Ф. Фукуяма).

Вторая трудность критики Ф.и. восходит к проблемам смысла истории. Последний на протяжении всей истории филос. мысли не мог быть защищен иначе, как ценой приверженности к Ф.и. Отказ от Ф.и. неизменно означал и отказ от поисков смысла истории, поэтому критики Ф.и. должны знать, какой цены требует решение их задачи. Видим ли мы в истории осуществление идеала человеческой свободы, или идеала равенства, или идеала человеческого братства и слияния народов в единую семью, нам не избежать искушений Ф.и. Остается одно: вывести проблему идеала и смысла истории за пределы исторического процесса. Последствия такого выведения можно осмысливать эпистемологически и прагматически. Эпистемологическое осмысление ведет к повороту от классической к постклассической методологии, когда линейно-детерминистские установки прежнего историцизма сменяются картиной истории как стохастического процесса, периодически проходящего через точки бифуркации, в которых исход событий в принципе непредопределен.

В прагматическом отношении мы в этом случае открываем ряд новых проблем этического, политического и социокультурного характера. В частности, улучшаются или ухудшаются качество исторического процесса и поведение исторических актеров при переходе от Ф.и. к концепции истории как стохастического и самодостаточного процесса, не имеющего отношения к нашим целям и идеалам и не обещающего какого бы то ни было желаемого «финала». Есть ли у человечества др. средства борьбы с исторической аномией, грозящей утратой долгосрочных исторических целей и мотивов, кроме Ф.и. — вот сакраментальный вопрос современной философии истории. Разрешить дилемму презентизм — финализм пытаются приверженцы современной циклической теории, стремящиеся преодолеть крайности Ф.и. концепцией исторического круговорота посредством понятия «эволюционного цикла». Исторический цикл — «это не маятник, качающийся между двумя неподвижными точками, а спираль. Он допускает новое и потому избегает детерминизма» (А. Шлезингерм). Эта теория частично спасает и от крайностей постмодернистского эпистемологического релятивизма тем, что открывает возможности исторического предвидения по логике смены фаз цикла или логике вызова-ответа, и от крайностей догматического модернизма, возвеличивающего самодостаточную современность, ибо трактует последнюю всего лишь как одну из фаз эволюционного цикла, подлежащую «исправлению» и замене на следующем историческом витке.

Бердяев Н.А. Смысл истории. М., 1990; Шлезингерм А. Циклы американской истории. М., 1992; Иван А.А. Философия истории. М., 2000.











ФИХТЕ (Fichte) Иоганн Готлиб (1762—1814) — нем. философ, один из крупнейших представителей нем. идеализма (нем. классической философии). Проф. ун-та Йены (с 1794), ректор Берлинского ун-та (с 1811). Основы своей философии Ф. развивал в т.н. наукоуче-нии, новые редакции которого он неоднократно предлагал в период с 1794 по 1813 («О понятии наукоучения, или О так называемой философии», 1794; «Основы общего наукоучения», 1794; «Первое введение в наукоучение», 1797; «Второе введение в наукоучение», 1797; «Опыт нового наукоучения», 1797; «Наукоучение», 1804; «Сообщение о понятии наукоучения», 1806; «Наукоучение в его общих чертах», 1910 и др.). Понимая наукоучение как науку не о фактах, а о знании, Ф. под влиянием идей К.Л. Рейнгольда выдвинул задачу реформирования кантовской трансцендентальной философии в единую филос. систему, построенную из одного принципа — из Я. Подобная система, отстаивающая самостоятельность мышления и свободу разума, называлась Ф. истинным идеализмом и критицизмом в противоположность догматизму. Подобные установки привели к принципиальному расхождению с Кантом в двух вопросах: признанию возможности для человека интеллектуального созерцания и отказу от кантовской «вещи самой по себе» как независимого от сознания источника познания и знания.

Основной вопрос первого этапа наукоучения направлен на выяснение основания системы представлений, сопровождающихся чувством необходимости (опыта). Философия Ф. как наука об опыте отвечает на вопрос о возможности опыта как сознания предметов; неприятие «вещей самих по себе» приводит к тому, что в качестве опоры может выступать лишь спонтанная духовная деятельность. Основанием опыта является для Ф. Я, его единство, что выражается им в трех основоположениях: «Я полагает Я»; «Я противополагает себя не-Я», «Я противополагает себя в Я не-Я». Эти основоположения являются дело-действиями, т.е. такими действиями человеческого духа, которые выражаются во всех психических актах.

Второй этап наукоучения характеризуется усилением теологических и мистических тенденций. Индивидуальное Я все чаще рассматривается как проявление в сознании абсолютного, которое творит в нем мир вещей. Исток всех вещей и всего знания теперь усматривается Ф. в Боге, в абсолютном, познать которое можно не в понятиях, а в непосредственном созерцании. В таком созерцании абсолютное выступает как свет без светящегося, как единство без всяких противоречий; человеческое Я оказывается отблеском абсолютного. В этот же период Ф. разрабатывает вопрос об отношении единства к многообразному: как единый и абсолютный, Бог может выражаться в множестве конечного сущего, как можно вывести из света явления этого света и т.д.

В реальности как Я, так и не-Я нас убеждает, по Ф., не познание, а чувство: мы «верим» в реальность. Рассмотрение Я как определенного предметами есть задача теоретической философии; Я как того, что определяет предмет, — задача философии практической. Ф., как и Кант, подчиняет теоретическое практическому, обе сферы объединяет понятие свободы. Я свободно от природы и определяет себя само. Интеллигенция должна определять свою свободу исходя из понятия самостоятельности; стремление к самодеятельности есть стремление к свободе. Для осуществления человеком себя как свободной персоны необходимо сопротивление. Морально мы действуем, если наше действие направлено на преодоление факторов, ограничивающих нашу свободу. Однако человек должен признавать претензию на свободу др. моральных существ. Морально добрый человек стремится подчинить природу разуму.

В «Замкнутом торговом государстве» (1800) Ф. разделяет априорную и апостериорную историю и утверждает принципиальную необходимость пяти ступеней развития гос-ва, истолковываемых как эпохи разума. В «Речах к немецкой нации» (1808) нация определяется как коллективная личность, являющаяся частью всеохватывающего целого духовной действительности. Исходя из убеждения в «изначальности» нем. языка, Ф. говорит об общечеловеческом призвании нем. философии, «немецкое» же вообще означает для него нечто общечеловеческое, духовное.

Соч.: В 2 т. СПб., 1993; Соч. М., 1995; Наставление к благой жизни. М., 1998; Samtliche Werke. Bd 1—8. Berlin, 1845— 1846; Gesamtausgabe der Bayerischen Akademie der Wissenschaf-ten. Stuttgart, 1962.

Гайденко П.П. Философия Фихте и современность. М., 1979; Он же. Парадоксы свободы в учении Фихте. М., 1990; Громыко Н.В. Мюнхенская школа трансцендентальной философии. М., 1993; DertranszendentaleGedanke. Diededenwartige Darstellung der Philosophie Fichtes. Hamburg, 1981; Lauth R. Transzendentale Entwicklungslinien von Descartes bis zu Marx und Dostojewski. Hamburg, 1989; Baumanns P. J.G. Fichte. Kritische Darstellung seiner Philosophie. Freiburg, 1990.















ФИЧИНО (Ficinus) Марсилио (1433—1499) — ведущий представитель платонизма в Италии эпохи Возрождения, глава флорентийской платоновской Академии. В философии Ф. неоплатоновская метафизика и теология Августина дополнялись многими новыми, оригинальными идеями. Ф. развил иерархическую систему универсума (Бог, ангельское сознание, душа, качество, тело) и привел большое число доводов в поддержку бессмертия души. Человек рассматривался им как центр универсума, а человеческая жизнь интерпретировалась как восхождение души к Богу. Теория «платонической любви» Ф. оказывала существенное воздействие на ит., фр. и англ. литературу на протяжении всего 17 в. Ф. принадлежат блестящие лат. переводы Платона, Плотина и др.греч. философов; эти переводы дали западноевропейской философии новые важные материалы и широко использовались вплоть до 19 в. Ф. перевел также «Corpus Hermeticum», чем способствовал усилению интереса к магическим и герметическим темам и идеям. Сам Ф. был озабочен примирением магико-герметической традиции с христианской догматикой. Находившийся под сильным его влиянием Дж. Бруно взял за основу герметизм, но истолковал его не как дорогу к терпимости, а как восстановление традиции, благодаря которой религиозные проблемы исчезнут. В конце концов Бруно поставил под сомнение божественную природу Христа и основные догматы христианства. Платоновская метафизика, развивавшаяся и пропагандировавшаяся Ф., стояла за научными поисками Н. Коперника. Находясь в Болонье, последний познакомился с флорентийской школой неоплатонизма и характерной для нее темой Солнца — символа божественности. «Книга о Солнце» Ф., однако, совершенно была лишена конкретных эмпирических данных и к.-л. математических расчетов.

Opera. Vol. 1—2. Basel, 1651; Supplementum Ficinianum. Vol. 1-2. Firenze, 1937.
Соколов В.В. Очерки философии эпохи Возрождения. М., 1962; История философии: Запад — Россия — Восток. Кн. 2. М., 1997.












ФЛОРЕНСКИЙ Павел Александрович (1882—1936) — религиозный мыслитель, ученый-энциклопедист. Учился в Московском ун-те на физико-математическом факультете, стал приверженцем математической школы проф. Н. Бугаева, и на историко-филологическом факультете, посещал семинары С.П. Трубецкого и Л.М. Лопатина; продолжил учебу в Московской Духовной академии, став ее доцентом и проф. по кафедре истории философии. В 1911 принял сан священника, с 1912 по 1917 редактировал академический жур. «Богословский вестник», в 1914 защитил магистерскую диссертацию «О духовной истине. Опыт православной теодицеи», которая переросла в философско-богословский трактат «Столп и утверждение истины» (М., 1914), ориентированный на «Критику чистого разума» И. Канта и «Критику отвлеченных начал» B.C. Соловьева. С 1917 работал ученым секретарем Комиссии по охране памятников искусства и старины. Обратясь к научным проблемам физики и техники, с 1921 работал в Главэнерго ВСНХ РСФСР и проф. ВХУТЕМАСа. С 1928 по 1933 был редактором «Технической энциклопедии», зав. отделом и помощником директора Государственного экспериментального электротехнического ин-та. В феврале 1933 арестован и осужден на 10 лет, в 1937 — расстрелян.

Мировоззрение Ф. было изложено им для «Энциклопедического словаря» братьев Гранат. Основным законом мира является закон энтропии, всеобщего уравнивания, или Хаос. Миру противостоит Логос как закон эктропии. Культура есть борьба с мировым уравниванием — смертью. Культура возрастает из понятия «культ» и является предметом веры, которая, в свою очередь, определяет культ, далее следует миропонимание, а еще далее — культура: «Всеобщая мировая закономерность есть функциональная зависимость, понимаемая как прерывность в отношении связей и дискретность в отношении самой реальности. Эта прерывность и разрозненность в мире ведет к пифагорейскому утверждению числа как формы, к попытке истолкования «идей» Платона как прообразов».

Восприняв философию всеединства Вл. С. Соловьева и его софиологию, Ф. построил собственную «конкретную метафизику», совместившую методологические принципы феноменологии, символизма и семиотики. Конкретная метафизика ставила перед собой задачу выявления определенного круга первичных символов, базисных духовно-материальных структур, из которых слагаются различные сферы реальности и в соответствии с которыми организуются различные области культуры. Т.о. философская система Ф. приняла черты онтологического символизма — за материально-энергийным «телом» символа стоит высшая духовно-смысловая реальность, органично с этим телом «сращенная» и лишь посредством него доступная для нашего сознания. Смысловыми блоками структуры «конкретной метафизики» Ф. были: включение платонизма в общую ткань филос. дискурса, тяга к духовному строю греч. античности в ее святоотческой православной переработке; принцип «конкретности» — неприятие спиритуализма и отвлеченной метафизики, стремление дополнить религиозно-философские тезисы экскурсами в различные области знания; интерпретация идей и методов современного естествознания в рамках религиозного мировоззрения. Человека окружает реальность, которая имеет свою жизнь и свои отношения к прочим реальностям. Эта реальность — символы, которые суть органы нашего общения с реальностью, ими и посредством их мы соприкасаемся с тем, что было отрезано до тех пор от нашего сознания. Символы — это отверстия, пробитые в нашей субъективности, изображения позволяют видеть реальность, а артикуляция имени — слышать ее. Подобная онтолого-символическая метафизическая установка позволила Ф. достичь блестящих результатов при анализе широкого круга философско-эстетических проблем, в т.ч. таких, как символика имени, цвета, музыки, числа, православной иконы.

Смысл идеализма // В память столетия Московской духовной академии. Сергиев Посад, 1916. Ч. 1; Мнимости в геометрии. М., 1922; Соч.: в 2 т. М., 1990; Автореферат // Вопросы философии. 1988. № 12; Воспоминания. М., 1992.
Иеродиакон Андроник (Трубачев). Основные черты личности, жизнь и творчество священника Павла Флоренского // Журнал Московской патриархии. 1982. № 4; Хоружий С.С. Философский символизм Флоренского и его жизненные истоки // Историко-философский ежегодник. М., 1988; Половинкин СМ. Флоренский. Логос против хаоса. М., 1899.

А. П. Абрамов













ФОМА АКВЙНСКИЙ, Фома Аквинат (Thomas Aquinas) (1225 или 1226 — 1274) — философ и теолог, систематизатор ортодоксальной схоластики, основатель томизма; монах-доминиканец (с 1244). В 1567 признан пятым «учителем церкви».

В основных трудах «Сумма теологии» и «Сумма против язычников» подведены итоги теологически-рационалистических поисков зрелой схоластики, направленных на отработку вероучения в формах здравого смысла. Культуру здравого смысла, упорядочение «естественного» рассудка, над которым надстраивается ярус «сверхъестественной» догмы, Ф.А. вслед за Альбертом Великим нашел у Аристотеля. Задача, которую ставит себе Ф.А., — это упорядочение множества в единство, а не просто созерцание единства, отрешенного от всякой множественности; он как бы стремится вывести бытие Бога из бытия вещей. В этом мышление Ф.А. отличается от абстрактного умозрения ранней схоластики (Ансельм Кентерберийский), ориентировавшейся на Платона, неоплатонизм и Августина. В рубриках «Суммы теологии» одни и те же схемы мысли накладываются на бесконечную пестроту конкретных вопросов — от пяти доказательств бытия Бога до определения границ допустимого и недопустимого в финансовой деятельности и т.п.

В основе онтологии Ф.А. — восходящая к Аристотелю антитеза «потенциального» (возможного) и «актуального» (действительного). «Потенциальное» — колеблющаяся, неустановившаяся, открытая для перемен незавершенность и постольку несовершенство. «Чистая потенциальность» — материя, «слабейший вид бытия»; она характеризуется лишь пассивной восприимчивостью к воздействию извне. «Актуальное» — это реализованность, осуществленность, завершенность и тем самым совершенство. «Актуальна» в своей противоположности материи форма — принцип порядка и четкости: абсолютная актуальность, не допускающая потенциальности, — Бог, источник всякого оформления. Материя вносит в форму и присущую форме идеальную всеобщность конкретизирующий «принцип индивидуализации». Во всем сущем Ф.А. вслед за Аристотелем различает «субстанцию» (сущность) и «акциденции». Онтология Ф.А., как это вообще характерно для средневековой философии, ценностно окрашена: «сущее и благое есть понятия взаимозаменимые».

Антропология Ф.А., особенно связанная с острыми идеологическими конфликтами его эпохи, исходит из представления о человеческом индивиде как личностном соединении души и тела. Душа нематериальна и субстанциальна, однако получает завершающее осуществление лишь через тело. Эту идею Ф.А. защищал, выступая как против платоническо-августиновского спиритуализма, так и против аверроизма (Сигер Бра-бантский), учившего о единой безличной интеллектуальной душе во всех мыслящих существах мироздания. Учение Оригена о сущностном тождестве ангельской и человеческой природы, с т.зр. Ф.А., ложно. Человеческая душа — не просто «двигатель» тела, но его субстанциальная форма. Эта концепция вызвала противодействие августинистско-францисканских оппонентов Ф.А., пока не была принята на Вьеннском соборе в 1314 в качестве ортодоксальной доктрины католической церкви. В аверроизме Ф.А. видел ниспровержение христианской эсхатологии, апеллирующей к судьбам личной души. Личность для Ф.А. — «самое благородное во всей разумной природе», интеллект — это всегда личный интеллект и постольку не абсолютное начало, но часть целого. Только в Боге интеллект есть сущность, в человеке же — потенция сущности, так что не «интеллект мыслит», но человек мыслит «при посредстве» интеллекта. Это включение интеллекта в душевно-телесную индивидуальность и отрицание его абсолютности, вытекающее из христианских догматических предпосылок, сочетается у Ф.А. с утверждением примата интеллекта над волей. Ф.А. считает, что разум сам по себе выше воли, однако делает оговорку, что в жизненной плоскости любовь к Богу важнее, чем познание Бога.

Для этики Ф.А. характерно учение о «естественном законе», вложенном Богом в сердце людей и описываемом в духе этики Аристотеля; над ним надстраивается «божественный закон», который превосходит «естественный закон», но не может ему противоречить. В трактате «О правлении государей» Ф.А. соединяет восходящие к Аристотелю представления о человеке как общественном существе, об общем благе как цели государственной власти, о моральном добре как середине между порочными крайностями и т.д. с христианскими догматами и доктриной о верховном авторитете папы римского. Ф.А. с оговорками признает право народа восстать против тирана, систематически извращающего справедливость.

Философско-теологическая система Ф.А. стала в 14 в. знаменем доминиканских схоластов в их спорах с августинизмом и францисканским скотизмом. С 16 в. томизм энергично насаждается иезуитами; их теологи (Суарес и др.) комментируют и модернизируют систему Ф.А. Со втор. пол. 19 в. учение Ф.А. становится основой неотомизма.

Opera omnia. Vol. 1-25. Parma, 1852-1873; Vol. 1-34. Paris, 1871 — 1873. Vol. 1 — 16. Roma, 1882 (изд. не оконч.); в рус. пер. — а кн.: Антология мировой философии. М., 1969. Т. 1.
Бронзов А.А. Аристотель и Фома Аквинский в отношении к их учению о нравственности. СПб., 1884; Боргош Ю. Фома Аквинский. М., 1974; Maritain J. Le docteur Angelique. Paris, 1930; Grabmann M. Thomas von Aquin. Munchen, 1949; Pieper J. Uber Thomas Aquinas. Munchen, 1949; Chesterton G.K. St. Thomas Aquinas. Garten City (N.Y.), 1956; Gilson E. Le thomisme. Introduction a la philosophic de St. Thomas d'Aquin. Paris, 1965.

C.C. Аверинцев













ФОРМА (лат. forma) — внешнее очертание, фигура, наружность, образ, а также план, модель, штамп. В философии данное понятие использовалось Цицероном и Августином в смысле вид (более узкий класс в рамках более широкого класса — рода). Понятие «Ф.» Платон употреблял в том же смысле, что и понятие «идея», «эйдос», для обозначения всеобщего, неизменного и подлинно сущего, являющегося прообразом индивидуальных и изменчивых явлений. Аристотель утверждал, что всякая конкретная вещь состоит из материи и Ф., причем последняя является как активным фактором, благодаря которому вещь становится существующей (causa formalis), так и целью процесса становления (causa finalis). A.M.C. Боэций и средневековые философы употребляли понятие «Ф.» в аристотелевском смысле составляющей бытия (causa formalis). Согласно Фоме Аквинскому, Бог есть чистая Ф., сущность и существование вещей возникают из Ф., душа есть Ф. тела, чистые духовные субстанции — это отделенные от материи Ф.

С изменением учений о бытии и познании изменялось и значение понятия «Ф.». У И. Канта Ф. созерцания (пространство и время) и мышления (категории) означают уже не объективные условия бытия, а необходимые условия опыта и познания, лежащие в самом человеческом разуме. По Г.В.Ф. Гегелю, отношение между Ф. и содержанием есть взаимоотношение диалектических противоположностей, т.е. их взаимопревращение. Диалектический материализм утверждал единство Ф. и содержания, доходящее до их перехода друг в друга, и вместе с тем подчеркивал относительность этого единства. Во взаимоотношениях Ф. и содержания последнее представляет подвижную, динамическую сторону целого, а Ф. охватывает систему устойчивых связей предмета. Возникающее в ходе развития несоответствие Ф. и содержания в конечном счете разрешается «сбрасыванием» старой и возникновением новой Ф., соответствующей развившемуся содержанию.

Термин «Ф.» употребляется также для обозначения внутренней организации содержания и коррелирует, т.о., с понятием структуры.

Логическая Ф. — это способ связи содержательных частей рассуждения (доказательства, вывода и т.п.) в логике. В соответствии с основным принципом логики правильность рассуждения зависит только от его Ф. и не зависит от содержания. Само название «формальная логика», данное логике Кантом, подчеркивает, что она интересуется только Ф. рассуждения. Предпринимавшиеся Кантом, Гегелем и его многочисленными последователями попытки построить наряду с формальной некую содержательную логику (трансцендентальную, диалектическую и т.п.) ни к чему конкретному, восходящему к реальной практике мышления не привели.

Изучением динамически целостных Ф., в особенности живых существ, их развития занимается морфология. Последнее понятие введено в широкое употребление И.В. Гёте для обозначения учения о Ф., образовании и преобразовании органических тел, растений и животных, хотя оно употреблялось в нем. философии со времен Средневековья. После Гёте этот термин стали относить также к духовным и культурным образованиям. В частности, О. Шпенглер снабдил свою книгу «Закат Европы» подзаголовком «Очерки морфологии мировой истории».










ФОРМАЛИЗАЦИЯ (от лат. forma — вид, образ) — отображение объектов некоторой предметной области с помощью символов к.-л. языка.

Простейший вид Ф. — прямая репрезентация (обозначение, именование, описание) объектов с помощью терминов. Напр., в естественном языке роль таких терминов выполняют отдельные слова и выражения («человек», «круг», «белая роза» и т.п.), а в математике — цифры, знаки сложения, умножения и др. математических операций. Такая «дескриптивная» Ф. лежит в основе всех др. типов Ф., среди которых прежде всего различают естественную и научную Ф.

Естественная Ф. представляет собой отображение объектов с помощью того или иного естественного языка; научная Ф. — с помощью соответствующего формального языка. В процессе научной Ф., с одной стороны, осуществляется более точное и компактное отображение конкретных свойств и отношений, характеризующих ту или иную область исследования, а с др. стороны, используются дополнительные символические средства, позволяющие путем чисто синтаксических (формальных) преобразований получать новое знание об исследуемой предметной области. Кроме терминов, к числу таких символических средств относятся переменные, формулы, мета фор мулы, правила преобразования формул и ме-таформул, а также различного рода вспомогательные символы (скобки, запятые и т.п.).

В зависимости от специфики формального языка (его выразительных возможностей, компактности и др. характеристик) результаты Ф. могут существенно различаться по степени своей адекватности отображаемой предметной области. С этой т.зр. среди различных видов научной Ф. особенно важное значение имеет дедуктивная (логическая) Ф. Такая Ф. представляет собой отображение всеобщих взаимосвязей между знаниями — понятиями, суждениями, умозаключениями, содержательными теориями, системами теорий — с помощью дедуктивно упорядоченных систем символов.

Дедуктивная Ф. включает в себя четыре следующих элемента: 1) введение терминов исходных понятий, а также терминов основных отношений между этими понятиями, 2) введение переменных и правил построения на их основе соответствующих формул, 3) введение исходных доказуемых формул (аксиом), 4) введение правил логического вывода, позволяющих из аксиом получать производные от них доказуемые формулы (теоремы).

В качестве объекта логической Ф. может выступать любое обыденное или научное знание, смысловое содержание естественного или формального языка, в т.ч. система самих естественно-языковых или формальных символов. Дедуктивная Ф. позволяет уточнить и систематизировать различные содержательные представления, сформулировать новые проблемы и возможные пути их решения. Адекватная Ф. всякой достаточно глубокой содержательной теории имеет нетривиальный характер и нередко затруднена различного рода логическими ошибками и парадоксами. Методы дедуктивной Ф. все шире применяются в различных областях естественно-научного и гуманитарного знания. Особенно важное практическое применение методы логической Ф. имеют в информатике, в области компьютерного моделирования познавательных процессов человека.











ФОРМАЛИЗМ — направление в эстетике, искусстве, литературе, акцентирующее значение формы в ущерб содержанию или даже при полном забвении последнего; в этике — термин, обозначающий всякую этическую теорию, которая, подобно этике И. Канта, кладет в основу своих построений чисто формальные принципы; в обычном смысле — соблюдение внешней формы в ущерб существу дела.












ФОРМАЛЬНАЯ ЛОГИКА — наука, занимающаяся анализом структуры высказываний и доказательств, обращающая основное внимание на форму в отвлечении от содержания. Определение «формальная» было введено И. Кантом с намерением подчеркнуть ведущую особенность Ф.л. в подходе к изучаемым объектам и отграничить ее тем самым от др. возможных логик (см.: Логика).











ФОРМАЛЬНЫЙ — относящийся только к форме, но не к содержанию; значимый, независимо от реального положения вещей; имеющий чисто логическое значение; основанный на принципах формализма; иногда — абстрактный, оторванный от жизни.













ФОРМЫ ЖИЗНИ — понятие, первоначально обозначавшее способ ценностной ориентации человека в процессе познания мира. Понятие «Lebensformen» было введено нем. психологом и философом Э. Шпрангером в кн. «Жизненные формы. Психология как наука о духе» (1922).

Наиболее известна трактовка данного понятия в поздней филос. концепции Л. Витгенштейна (в его «Философских исследованиях» это понятие упоминается пять раз), воплощающая социокультурный смысл учения о языковых играх и отражающая факт взаимопереплетения лингвистической и нелингвистической активности людей. Витгенштейн отдает приоритет лингвистической активности, закономерности которой (конвенциональность, правилосообразность и некоторые др.) приписываются всей практике. В каждой Ф.ж. устанавливается свой критерий «следования правилам». Ф.ж. — «протофеномены» любой культуры и в то же время этапы естественной (биологической) истории человека. Это понятие впоследствии было использовано теми представителями аналитической философии, которые придерживались концепции социо-культурной относительности в вопросе о познании «иных культур» (П. Уинч и др.).












ФОРРЕСТЕР (Forrester) Джей Райт (р. 1918) — амер. кибернетик, ведущий теоретик и практик социального моделирования с использованием ЭВМ. Проф. Массачусетсского технологического ин-та. В работах «Индустриальная динамика» (1961), «Принципы систем» (1968), «Динамика развития города» (1969), «Мировая динамика» (1971) Ф. разработал методологию междисциплинарных исследований сложных динамических систем — системную динамику, ставшую фундаментом глобального моделирования.

Социальные системы, с т.зр. Ф., принадлежат к классу сложных контринтуитивных нелинейных систем с многочисленными цепями обратной связи. Человек не может постичь того, как функционируют социальные системы, или четко проследить всевозможные следствия, вытекающие из неполной, смутной, неточно сформулированной мыслительной модели. Бесплодны, подчеркивает Ф., любые попытки традиционного теоретического осмысления и практического решения насущных проблем выходящей из-под контроля цивилизации. Ф. развивает идею У.Р. Эшби о необходимости использования кибернетического усилителя мыслительных способностей человека при анализе указанных процессов.

В «Мировой динамике» Ф. предлагает, по его собственному определению, учебную, предварительную, методическую модель мира. Мир представляется им как единое целое, сложная система различных взаимосвязанных уровней (шести фазовых переменных): населения, фондов в промышленности, фондов в сельском хозяйстве, природных ресурсов, загрязнения окружающей среды и времени. Абсолютными величинами являются, с т.зр. Ф., количество населения и время.

Ф. формулирует основные идеи теории «пределов роста». Упрощенно отображая реальную мировую экономическую ситуацию, Ф. предлагает модель не экономического развития, а экстенсивного роста. Эксперименты с указанной моделью позволяют Ф. сделать вывод о том, что экстенсивный рост не может продолжаться бесконечно, т.к. имеет «физические пределы» и противоречив по своему характеру. Природные ресурсы не способны возрастать, количество земель, пригодных для сельскохозяйственной обработки, ограничено; урожайность, экономия сырья и материалов возрастают в арифметической прогрессии, в то время как население, потребление и загрязнение среды — в геометрической. Пик жизненного уровня был необратимо пройден человечеством в сер. 1960-х гг При сохранении экспоненциального характера роста основных параметров экономического организма в середине следующего столетия неизбежен кризис во взаимоотношениях общества и природы. Инерционность биосферных процессов пока скрывает масштаб приближающегося кризиса, в ходе которого, по прогнозам Ф., три четверти населения Земли вымрет «естественной» смертью от голода, эпидемий и загрязнения среды. Катастрофические изменения произойдут в жизни ближайших поколений. «Отсрочка» катастрофы возможна на 20—30 лет, при условии изменения предельной численности населения.

Ф. рассматривает функционирование мировой системы как стихийный процесс, любое сознательное вмешательство в который представляется им как фактор, дестабилизирующий устойчивость системы. При выборе альтернатив будущего развития человечества между деградацией социума и среды и тотальной регламентацией рождаемости, темпов потребления и производства, ставящих под сомнение саму возможность личной свободы, Ф. отдает предпочтение иному варианту. Разрешение сложившейся ситуации Ф. понимает, по аналогии с эволюцией естественных популяций, как самовыход общества из кризиса в результате перехода на некоторый более высокий равновесный уровень. Главный вывод Ф. состоит в необходимости согласования человеческой деятельности с возможностями биосферы. Равновесное функционирование общества достигается через стабилизацию численности населения, при которой используются усовершенствованные механизмы планирования, и через применение новых технологий, способствующих компенсации загрязнения естественной самоочисткой среды.

Исходные методологические принципы глобального моделирования, разработанные Ф., были положены в основу проектов М. Месаровича, Д. Медоуза, Э. Пестеля, латиноамериканского проекта А. Эрреры, проектов Я. Кайя, X. Линнеманна, Я. Тинбергена, В. Леонтьева.

Industrial Dynamics. Cambridge (Mass.), 1961; в рус. пер.: Основы кибернетики предприятия (индустриальная динамика). М., 1971; Urban Dynamics. Cambridge (Mass.), 1969; в рус. пер.: Динамика развития города. М., 1974; Collected Papers of Say W. Forrecter. Cambridge (Mass.), 1975; World Dynamics. Cambridge (Mass.), 1971; в рус. пер.: Мировая динамика. М., 1978.

Моргенштерн О. О точности экономико-статистических наблюдений. М., 1968; Гвишиани Д.М. Методологические проблемы моделирования глобального развития. М., 1977; Араб-Оглы Э.А. Демографические и экологические прогнозы. М., 1978.
















ФРАНК Семен Людвигович (1877—1950) — рус. мыслитель 20 столетия и в то же время продолжатель апофатической филос. традиции, идущей от Платона и неоплатоников через Мейстера Экхарта и Николая Кузанского. Творчество Ф. является опровержением предрассудка, согласно которому рус. философия есть нечто неразвитое в сравнении с великой рус. литературой. Ф. — оригинальный, самобытный мыслитель. В его трудах предвосхищены некоторые последующие течения европейской мысли. После его высылки из России (1922) он много и плодотворно работал на Западе, стал широко известен мировой филос. общественности, выпускал книги на европейских языках.

Центральное место в философии Ф. занимают проблема человека, исследование причин экзистенциального кризиса, произошедшего на переломе двух эпох, крушения в результате «октябрьского переворота» 1917 всевозможных кумиров, абстрактных гуманистических ценностей, поверхностно-просветительского понимания личности. Анализ личности, ее внутреннего мира, онтологии этого мира, связи человека с бытием, с Богом, проявления человеческого бытия в творчестве, искусстве, морали, религии — все это тематика работ Ф.

Важнейшая проблема философии Ф. — проблема бытия, исследованию которой посвящена его главная кн. «Непостижимое. Онтологическое введение в философию религии» (Париж, 1939). В результате смены привычной практической, утилитарной установки нам может, считает Ф., открыться опыт совершенно др. рода реальности — опыт бытия. Все познанное, знакомое открывается для нас как непостижимая тайна, причем тем большая, чем больше предмет укоренен в последних глубинах бытия — в конкретной реальности больше, чем в отвлеченных содержаниях, в живом существе больше, чем в неорганическом теле, в человеческой душе больше, чем в растении или животном. Поэтому всякая реальность (у Ф. «реальность» и «бытие» совпадают по смыслу) в ее конкретности металогична и поэтому сверхрациональна, т.е. непостижима по существу. Она превосходит все, выразимое в понятиях, и самая тонкая и точная теория соответствует трансдефинитной сущности реальности лишь так, как (употребляя образ И.В. Гёте) «изрядно сколоченный крест годится для живого тела, которое на нем распинается». Бытие — это жизнь, непосредственно сама себя переживающая, это внутренний корень и носитель всего существующего, в т.ч. и сознания. Бытие — момент более глубокий и первичный, чем мышление или сознание, оно не есть нечто, что может быть раскрыто и освещено извне к.-н. инстанцией бытия, внешней по отношению к нему. Оно — единство «имеющего» и «имеющегося», единство бытия и бытия-для-себя как идеального обладания самим собой. Это всеобъемлющее бытие всегда с нами, при нас и для нас, оно не зависит от границ того, что в нем открывает познавательный взор, потому что мы сами в этом бытии, возникаем из него, погружены в него и осознаем себя самих через его собственное самооткровение в нас.

Ф. в своих работах осуществил уникальный анализ сознания, пытаясь ответить на вопросы: каково отношение между трансцендентальным и психологическим сознанием, между априорными формами «чистого» сознания и конкретным живым человеком. Возможно ли метафизическое познание душевной реальности? Являются ли душевная реальность, поток переживаний сознания той стихией, которая и есть стихия человечности? Ф. продолжил исследования человеческой психики, начатые В. Дильтеем и А. Бергсоном, и дал свою оригинальную интерпретацию этой сложной сферы человеческого бытия. Философия души, считал Ф., то, что единственно заслуживает названия психологии, до самого последнего времени развивалась лишь благодаря тому, что постоянно питалась религиозными интуициями, зависела от опытных достижений религиозного сознания. Лишь религиозный человек, по Ф., ощущает в себе «душу живу». Подобный религиозный опыт прямо противоположен эмпирической психологии, для которой душевная жизнь есть механическая мозаика из каких-то «душевных камешков», называемых ощущениями, представлениями и т.п. При этом субъективное отношение человека к действительности, направленность человеческой души на мир, образующая само существо того, что называется человеческой жизнью, — все это остается вне поля зрения т.н. эмпирической психологии. Между тем душевная жизнь — не куча душевных песчинок, а сплошное и цельное единство, объемлющее множество душевных состояний, весь временной поток жизни человека от рождения до смерти. Это не объективная, развертывающаяся перед нами картина, не рационально задуманное действие субъекта, а жизнь, образующая существо человека и осознаваемая в момент ее переживания. В таких областях бытия, как наука, искусство, нравственная и общественная жизнь, религия, — взятых не со стороны объектов, на которые они направлены, и не со стороны их связи с природой и процессом их внешнего осуществления, а в их естественном внутреннем существе как форме человеческого сознания или человеческой жизни, — мы имеем, по Ф., конкретное выражение этой собственной внутренней природы человека, которая образует предмет его самопознания.

В кн. «С нами Бог», «Смысл жизни», «Свет во тьме» Ф. выражал глубокую озабоченность современным состоянием духовности, пытался показать пути «спасения» личности в условиях массового общества, в условиях девальвации основных гуманитарных ценностей.

Фр. Ницше и этика «любви к дальнему»; Политика и идеи; Этика нигилизма; Крушение кумиров; Непостижимое // Франк С.Л. Сочинения. М., 1990; Духовные основы общества; Смысл жизни; С нами Бог; Свет во тьме; Русское мировоззрение // Франк С.Л. Духовные основы общества. М., 1992; Предмет знания. Душа человека. СПб., 1995; Непрочитанное... М., 2001.

Е.Н. Некрасова













ФРАНКФУРТСКАЯ ШКОЛА — одно из наиболее влиятельных и продуктивных направлений в неомарксизме, сложившееся в 1930-е гг. вокруг возглавлявшегося М. Хоркхаймером Ин-та социальных исследований при Франкфуртском ун-те. Основные темы Ф.ш. — эпистемология социальных наук, теория марксизма, капитализм, фашизм, национал-социализм, реальный коммунизм, индустриальное общество, исследование культуры, психоанализ, проблема человека. Ведущие представители Ф.ш. — Хоркхаймер, Т. Адорно, В. Беньямин, К. Маркузе, Э. Фромм, Ю. Хабермас. В период нацистского правления в Германии группа франкфуртских философов эмигрировала в Женеву, Париж, затем в Нью-Йорк. После окончания войны Маркузе и Фромм остались в США; Хоркхаймер, Адорно и др. вернулись в 1949 во Франкфурт, где в 1950 вновь открылся Ин-т социальных исследований. В 1960-е гг. взгляды представителей Ф.ш. начинают все более расходиться. Возникает полемика между Маркузе и Фроммом по поводу сущности современного капиталистического общества и его перспектив; многие молодые представители Ф.ш. отходят от идей ее основоположников (Хабермас и др.), что приводит в нач. 1970-х гг. к распаду школы.

Для Ф.ш. характерны: ревизия традиционного марксизма, опирающаяся прежде всего на критику экономического детерминизма; разработка надлежащей эпистемологии и критики развитого капитализма; стремление дополнить социальную теорию К. Маркса психоанализом З. Фрейда и некоторыми идеями Г.В.Ф. Гегеля; критика инструментальной рациональности как основного принципа капиталистического общества; анализ внутренних противоречий эпохи Просвещения, отождествляемого с рациональным овладением природой вообще; эклектическое соединение различных психоаналитических и социологических идей для восполнения очевидных пробелов марксизма; пессимистическое отношение к возможности революционного изменения капитализма посредством борьбы рабочего класса; особое внимание к культуре общества, а не к его экономике, изучение музыки, литературы и эстетики, противопоставляемое анализу экономического базиса; исследование «массовой культуры» и внушающей силы «медиа», ставящих человека в зависимость от окружения, заставляющих его воспринимать навязываемые ему потребности как свои собственные; противопоставление гегелевской диалектике синтеза и примирения новой, «негативной диалектики», не признающей тождества реальности и мышления.

Представители Ф.ш. были одними из самых глубоких и последовательных критиков капитализма. Последний они не особенно стремились, впрочем, отграничить от коммунизма, существовавшего в Советском Союзе, Вост. Европе и в др. регионах. И капитализм, и коммунизм представлялись как два варианта реализации одного и того же специфического исторического проекта — а именно «переживания, преобразования и организации природы как материала для господства» (Маркузе). На смену капитализму (и коммунизму) должно прийти коллективистическое общество, близкое к тому коммунистическому проекту, который обрисовал когда-то Маркс: общество, исключающее тяжелый, монотонный труд и неравенство людей, общество, не вовлекающее человека в нескончаемый поток все более изощренного потребления и не заглушающее его ответственность за собственные, только ему принадлежащие мысли и чувства. В целом представления о будущем были у Ф.ш. довольно туманными.

Ф.ш. оказала существенное влияние на развитие социальной и филос. мысли в Зап. Европе (хотя Хоркхаймер, Адорно, а также Хабермас отказались от леворадикальной интерпретации своих идей). В США Ф.ш. «никогда не занимала, — говорит А.С. Данто, — настоящей академической позиции. Они были исследовательским институтом при Колумбийском университете, располагались в небольшом помещении на 114-й улице. Они так и не вошли в основное русло американской философии; у них был очень европейский стиль мышления... Франкфуртской школе так и не удалось обрести той ауры научности, какую имела аналитическая философия». Вместе с тем кн. Маркузе «Одномерный человек» оказала определенное влияние на амер. политическую теорию, а кн. В. Райха «Сексуальная революция» — на психоанализ.

Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1993; Маркузе Г. Одномерный человек. М., 1994; Он же. Эрос и цивилизация. Киев, 1995; Хоркхаймер М., Адорно Т.В. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты. М., 1997; Боррадори Дж. Американский философ. М., 1998; Давыдов Ю.Н. Макс Вебер и современная теоретическая социология. М., 1998; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000; Adorno T.V. Philosophie der neueu Music. Tubingen, 1949; Adorno T.V. Prismen. Kulturkritik und Gesellschaft. Frankfurt am Main, 1955; Horkheimer M. Kritis-che Theorie. Bd 1—2. Frankfurt am Main, 1968; Connerton P. The Tragedy of Enlightment: An Essay on the Frankfurt School. Cambridge, 1980.

А.А. Ивин













ФРАНЦИСК АССИЗСКИЙ (ит. Francesco d'Assisi, лат. Franciscus Asscisiatis или Assesiensis), в крещении Иоанн (1181 или 1182—1226) — христианский религиозный подвижник, философ, поэт. Один из самых известных и самых почитаемых в России святых. Род. в богатой купеческой семье, не получил систематического образования. В 1206 ушел из дома и начал ухаживать за прокаженными. В 1208 составил вместе с товарищами братство неимущих проповедников, руководствуясь словами Христа, что надо оставить все и идти за ним, не беря «ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха» (Мф 10,10). В братстве точное следование Евангелию ставилось выше форм монашеского образа жизни. Желая подражать унизившемуся Христу, Ф.А. дал своим единомышленникам название «меньшие братья» (минориты) и написал в уставе будущего ордена: «Соблюдать Евангелие Господа нашего Иисуса Христа, живя в послушании, без имущества и в чистоте». В 1219 проповедовал христианство в мусульманском Египте, где пытался обратить в свою веру самого султана. В 1224 провел сорокадневный пост на горе Альверна, во время которого на его теле открылись раны. Испытывая физические мучения и теряя зрение, продиктовал проникновенный «Гимн брату Солнцу» («Песнь о Солнце») — последнее из немногих созданных им произведений. В год смерти его община насчитывала уже около десяти тысяч человек. Еще при жизни почитался как святой, был канонизирован в 1228. В 1897 Папа Лев XIII объединил сложившиеся ветви францисканства в один орден францисканцев.

Призыв к бедности понимался Ф.А. как необходимость следования призыву Христа, а не как приверженность какой-то идее (аскетизм, монашество, реформа церкви и т.п.). «Жизнь без собственности» должна была означать полный отказ от к.-л. имущества, а также от знания, которое используется для возвышения над окружающими, от положения в обществе и от всевозможных пристрастий. Внешняя бедность — только исходная точка, основная цель — внутренняя бедность и, значит, внутренняя свобода, освобождение от привязанности к материальным и духовным благам и обретение блаженства «нищего духом». Бедность является подлинной, если только она основывается на скромности и смирении. Скромность — это стремление быть «меньшим», служение ближнему, признание собственной слабости, ограниченности и незрелости перед лицом Бога. Смирение заключается не только в том, чтобы умалять себя, быть готовым выслушать критику и измениться к лучшему, но и в том, чтобы давать высокую оценку др. людям, всегда выделять в окружающих то хорошее, что в них есть. Средством достижения духовной чистоты и внутренней свободы является любовь: настоящая любовь к Богу и полное любви служение ближним способны победить любые искушения. «Любовь к Богу заставляет св. Франциска находить радость во всем, особенно же в совершенном страдании, и приводит его к выводу, что жизнь прекрасна и тем прекраснее, чем она мучительней; эта любовь заставляет его обнять смерть как сестру, и если поэты до него говорили, что любовь есть смерть, то св. Франциск говорит, что смерть есть любовь...» (М. Стикко).

В воззрениях Ф.А. есть несомненный налет мистицизма, но пронизанного свежестью и бодростью духа. Его проповеди заимствовали содержание у жизни, его гимны, написанные не на лат., а на живом итал. языке, вливали в старую веру струю радости, любви и оптимизма.

Любовь к природе у Ф.А., выражаемая идеей «равенства всех тварей», являлась продолжением его истовой, надрывной любви к Богу. «Все восхищает его, во всем он находит Бога, узнает «руку Господа», по следам Божества, запечатленным в каждой вещи, он узнает дорогу к нему, «изо всего устраивая себе лестницу». Всех тварей, даже малейших, звал он братьями и сестрами, зная свое общее происхождение с ними от единого начала» (Бонавентура). В любви Ф.А. к природе не было сентиментального пантеизма. Он не называл природу матерью и, собственно говоря, не видел природу как единое целое. Он видел куст, который останавливал его, как разбойник; и он приветствовал разбойника, как приветствовал бы куст. Он не видел леса, он видел каждый дуб, клен, ибо тот — сын Бога, и потому — брат ему, человеку. Он защищал птиц перед императором, как защищал бы провинившегося человека, и обращался к ним с вежливой просьбой: «Сестрицы мои птички, если вы сказали, что хотели, дайте сказать и мне». В этой утонченной вежливости Ф.А. по отношению не только к живой, но и к неживой природе (он мог попросить прощения не только у кошки или птиц, но и у камня, на который сядет) проявляется глубокое чувство почитания Бога во всех его творениях. Как поэт, он тонко ощущает пол неодушевленных предметов, называя братом сильный, радостный огонь, сестрой — чистую, незамутненную воду. Персонифицирование природных стихий только внешне напоминает антич. мифологизм. Ф.А. не могло прийти в голову сопоставить, к примеру, воду с нимфами, а огонь с циклопами. Его мировоззрение не было порождением язычества, как это иногда считается. Скорее оно представляло собой результат закономерного развития средневекового мироощущения, попытку возвращения его к свободе и свежести раннего христианства. Без пантеистического вседовольства Ф.А. воспевал не природу вообще, а именно тварь, как то, что сотворено, как переход от небытия к бытию. В отличие от Августина, который видел ущербность природы в том, что она сотворена из «ничто», Ф.А. ценил все, включая также ничто, из которого все создано.

Призыв к нищете как условию достижения свободы, завербовавший многих сторонников и отдаленно перекликающийся с практикой гораздо более позднего реального коммунизма, вполне закономерно вытекал из отношения Ф.А. к миру, из его понимания природы и идеи равенства всего сотворенного Богом. Стать как брат одуванчик, как сестра маргаритка, не печься о завтрашнем дне, не обременять себя ничем лишним в этом мире, чтобы свободно, как рыбка, проскочить через любую сеть, — такова предпосылка внутренней свободы.

Францисканская идея равенства всех тварей нарушала, конечно, один из главных принципов средневекового христианского мировоззрения — иерархизм, в соответствии с которым человек находится намного ближе к Богу, чем животные и растения, а тем более чем неживая природа. И это, наряду с проповедью нищеты, вызывало серьезное недовольство церкви, по крайней мере, на первых порах. Однако в целом Ф.А. не только не противоречил христианскому мировоззрению Средних веков, но в своей суровой аскезе и энтузиастической любви к Богу был образцом средневекового христианского подвижника.

Талант подвижничества и поэтический дар позволили Ф.А. столь непопулярные в миру самоотречение, покаяние и нищету представить в героической красоте, как воплощение идеалов любви и рыцарства. Духу Ф.А. противоречило систематическое изложение своего учения, он пошел др. путем — превратил саму свою жизнь в поэзию: «...Вместо того чтобы петь хвалы бедности, он предпочел раздеться донага и быть бедным; вместо того чтобы воспевать милосердие, предпочел ухаживать за прокаженными и замерзать от холода, отдав одежду нищему; вместо того чтобы громко восхищаться цветами и птицами, горами и лесами, предпочел жить среди них и стать для них своим» (М. Стикко).

Творчество и в особенности жизнь Ф.А. оказали глубокое влияние на Иоахима Флорского, Бонавентуру, Иоанна Дунса Скота, Роберта Гроссетеста, Р. Бэкона, У. Оккама и др. К францисканскому движению принадлежали Христофор Колумб, Васко да Гама, Джотто ди Бондане, Данте Алигьери, Ф. Петрарка, М. де Сервантес, Т. Мор.

Сказания о бедняке Христове. М., 1911; Цветочки. М., 1913; Песнь благодарения во всех тварях божиих / Пер. С. Аверинцева // Благовестник. 1994. № 2; Соч. М., 1995; Opuscula Sancti Patris Francisci Assiesiensis. Roma, 1978.

Сабатье П. Жизнь Франциска Ассизского. М., 1895; Герье В. Франциск — апостол нищеты и любви. М., 1908; Конради В.Г. Книга о святом Франциске. СПб., 1912; Бицилли П.М. Элементы средневековой культуры. Одесса, 1919; Стикко М. Святой Франциск Ассизский. Милан, 1990; Бона-вентура. Путеводитель души к Богу. М., 1993; Tatarkiewicz W. Historia filozofii. Warszawa, 1968. Т. 1; Gilson E. La philosophie au Moyen age. Paris, 1976. T. 2; Fonti francescane. Padova, 1983.

И.П. Никитина















ФРЕГЕ (Frege) Готлоб (1848—1925) — нем. логик, математик и философ. Один из основоположников современной символической логики.

Сформулированные Ф. новые идеи и подходы во многом предопределили развитие логики в 20 в. В работе «Исчисление понятий» (1879) им был предложен первый вариант аксиоматического построения логики высказываний. В фундаментальной работе «Основные законы арифметики» (1893—1903) Ф. на основе специального исчисления предикатов построил формальную систему арифметики с целью логического обоснования идеи о сводимости математики к логике. Несмотря на то что в этой системе было обнаружено противоречие (т.н. парадокс Б. Рассела), последующее развитие логики в значительной степени подтвердило правоту Ф. в его общем понимании связи между логикой и математикой. Ф. впервые стал использовать кванторы; ввел понятие истинностного значения; предложил различать свойства и отношения как значения, соответственно, одноместных и многоместных пропозициональных функций.

Особенно значителен вклад Ф. в становление логической семантики. В статьях «Смысл и денотат», «Понятие и вещь», «Мысль: Логическое исследование» им были систематически исследованы отношения между языковыми выражениями и обозначаемыми ими объектами. Ф. разработал первую, ставшую классической, концепцию смысла и значения терминов, в основе которой лежит представление о «семантическом» треугольнике, в вершинах которого располагаются имя (термин), значение имени (объект, обозначаемый именем) и смысл имени. На основе этой концепции в дальнейшем была создана обобщенная теория терминов, свободная от парадоксов отношения именования и др. логических затруднений, возникавших на этапе первоначального осмысления проблем логической семантики.

Идеи Ф. оказали существенное воздействие на развитие не только логики, но и философии. В его работах известная идея Г. Лейбница о необходимости создания универсального логико-философского языка получила конкретное воплощение и дальнейшее развитие. Ф. одним из первых высказал мысль о том, что решение многих логических и филос. проблем кроется в анализе самого естественного языка, тех языковых символов, которые используются для выражения соответствующих содержательных представлений. По мнению Ф., незнание логики естественного языка, структуры его смыслового содержания является одной из главных причин возникновения парадоксов и противоречий в филос. рассуждениях. В этом смысле его по праву можно считать, наряду с Б. Расселом и Л. Витгенштейном, одним из основоположников аналитической философии. В современной логике сформулированная Ф. задача логической формализации естественного языка является одной из центральных как в теоретическом плане, так и в плане применения логики для решения практических задач компьютерной обработки информации.











ФРЕЙД (Freud) Зигмунд (1856-1939) — австр. врач и психолог, основоположник психоанализа. На формирование концепции Ф. огромное влияние оказала наука 19 и 20 вв. Фундаментальным достижением Нового времени явилось открытие природы как радикально нового феномена, природа впервые предстала перед исследователем как чуждая сила. Вместе с тем ученые приступили к изучению ее законов. В кон. 19 в. родилась идея о взаимосвязи всех природных процессов и явлений. Ф. находился под влиянием т.н. вульгарного материализма К. Фохта, Я. Молешотта и Л. Бюхнера. Не случайно психические процессы нередко трактуются Ф. в духе общих биосферных принципов.

Однако Ф. удалось сделать принципиальный прорыв в психологии. Его работы отличаются не только целостностью, в них — филос. глубина, основательность в понимании психических процессов, попытка опереться на весь комплекс естественно-научных знаний своего времени. Пытаясь следовать идеалу точной науки, Ф. оказался тем не менее философом, родоначальником целого филос. направления — фрейдизма. Его открытия радикально изменили представления о философии, человеке, сознании. Он высказал Ф. полагал, что философия не является наукой: она ограничена в своих возможностях создания системных образований и критически относится ко многим рождающимся научным открытиям. Он задумывался над тем, какого рода знания содержат в себе религиозные и филос. учения. Он сомневался в том, что религиозные учения подлежат критике разума: они выше разума. Ф. занимала проблема: если истинность религиозных учений зависит от внутреннего переживания, доказывающего эту истинность, то что делать с множеством людей, которые такого редкостного переживания не испытывают?

Анализируя различные мировоззренческие системы, складывавшиеся в истории человечества, Ф. выделял три великих мировоззрения: анимистическое, религиозное и научное. Предложив и опробовав свою методику в области душевной жизни отдельного человека, Ф. задался целью применить эти воззрения для анализа психологии народов. Это был серьезный шаг в сторону философии. Ф. считал, что в душевной жизни народов должны быть открыты такие же процессы и связи, какие были выявлены при помощи психоанализа у индивида.

Феномен религии Ф. исследовал в работах «Навязчивые действия и религиозные обряды» (1907), «Тотем и табу» (1913), «Будущность одной иллюзии» (1927), «Неудовлетворенность культурой» (1930), «Человек Моисей и монотеистическая религия» (1938). Как и типы мировоззренческих систем, Ф. выводил религию из психоаналитического толкования природы и особенностей функционирования психики. Религия в этой трактовке оказывается не чем иным, как психологией людей, проецированной во внешний мир. Ф. сравнивал навязчивые действия невротиков с религиозными переживаниями, которые сопровождают обряды. Частный невроз, по Ф., характеризует религиозность одного человека, массовый же невротизм приводит к феномену религии.

Изучая детскую сексуальность, Ф. обнаружил дополнительные аргументы в пользу своей филос. концепции. Получалось, что между Эдиповым комплексом и верой в Бога есть несомненная близость. Бог — это идеализированный отец. В этом плане религия — общечеловеческий невроз, который основан на Эдиповом комплексе. Ф. оценивал религии как иллюзии и настаивал на том, чтобы устранить их из человеческого обихода.

Ф. предложил психологическое определение бессознательного и учение о бессознательном. Бессознательное — это, во-первых, психические процессы, которые проявляются активно и не доходят до сознания переживающих их лиц, и, во-вторых, основная и наиболее содержательная система психики человека (бессознательное — предсознательное — сознательное), которая регулируется принципом удовольствия и включает в себя различные врожденные и вытесненные элементы, влечения, импульсы, желания, мотивы, установки, стремления, комплексы, характеризующиеся неосознаваемостью, сексуальностью, асоциальностью.

В бессознательном, по мысли Ф., постоянно идет борьба Эроса (влечений и сил жизни, сексуальности и самосохранения) и Танатоса (влечений и сил смерти, разрушительности и агрессии), использующих энергию сексуального влечения (либидо). Бессознательное и его содержание Ф. рассматривал как источник неврозов и личностных конфликтов. Он создал психоаналитическую терапию, ориентированную на познание бессознательного и на исцеление через осознание бессознательного.

Стремясь наглядно представить душевную структуру человека, Ф. использовал образ психического аппарата, построенного из нескольких систем. В процессе развития человеческого рода и отдельного человека первым возникает бессознательное. Бессознательная система не могла бы, однако, существовать сама по себе, она была бы нежизнеспособной. Сознательная система нужна ей как инстанция, играющая роль посредника. Она выясняет, каковы условия внешнего мира (испытание реальности), и приноравливает к ним потребности, что означает работу мысли в соотнесении с причинно-следственными связями.

Основываясь на феноменах табу и тотемизма у первобытных людей, Ф. в книге «Тотем и табу» выдвинул гипотезы (повторенные затем в работе «Человек Моисей и монотеистическая религия») о происхождении совести, чувства вины, этики и религии. По мнению Э. Фромма, общей почвой, на которой произросла мысль таких исследователей, как К. Маркс и Ф., является концепция гуманизма и человечности, которая, восходя к иудейско-христианской и греко-романской традициям, вновь вошла в европейскую историю в эпоху Возрождения и полностью раскрылась в 18— 19 вв. Ф. был любознательным и зорким наблюдателем фактического поведения людей, а также различных проявлений бессознательного. Открытие бессознательного стало огромным прорывом в филос. постижении человека. Революция, совершенная Ф. в антропологической теории, состояла в том, что он помог обнаружить бессознательный аспект человеческого мышления. Не менее важным антропологическим достижением Ф. было и его учение о характерах.

Просветители много внимания уделяли человеческой природе. Они пришли к мысли, что, будучи единой, человеческая природа раскрывается во множестве конкретных человеческих версий. Дальше этой констатации просветители, однако, и не продвинулись. Ф. же показал, что можно выделить специфические психологические характеры. Характер — это стойкая структура чувств, типичное поведение, обусловленное историей развития личности. Ф. выдвинул весьма интересное предположение о невротическом характере культуры. Вместе с тем он показал, что психоанализ может внести гармонию в душу человека и «отладить» массово-психологические процессы.

В 20 в. сложилось множество социальных и культурологических концепций. Исследователи пытались понять, что заставляет людей жить в сообществе? Каким образом возникла нравственность? Почему в культуре есть такие феномены, которые никак не объяснишь действием разума, сознания человека? Ф. пытался ответить на эти вопросы с помощью психоаналитического учения о сексуальности. Можно сказать, что содержание культуры представлялось ему слишком упрощенно. Однако идеи Ф. сохраняют свое значение для трактовки многих проблем культуры.

Введение в психоанализ: Лекции. М., 1991; Основной инстинкт. М., 1997; Тотем и табу. М., 1997; Истолкование сновидений. М., 1999.

П.С. Гуревич














ФРОММ (Fromm) Эрих (1900-1980) — нем.-амер. философ, психолог, реформатор психоанализа, основоположник неофрейдизма. Если традиционная культурология опирается на философию истории и рассматривает культуру как результат социальной активности человека, то Ф. пытается осмыслить культуру через филос. антропологию. В истории философии человеческая природа описывалась, как правило, путем перечисления признаков, отличающих человека от животного. Ф. попытался определить человека экзистенциально, через способ существования.

Специфика культуры определяется тем, как складывается бытие человека. Человек принадлежит природе и в то же время отторгнут от нее, он наделен инстинктами, но они не выполняют роль безотказных регуляторов поведения, он обладает какими-то чертами, но они двусмысленны и ускользают от окончательных определений; у человека есть представление о способах своего существования, и в то же время каждый конкретный индивид открывает эту истину.

В отличие от З. Фрейда, который пытался понять культурные феномены через драматургию инстинкта, Ф. стремится связать психоанализ с социальной историей, показывая, как неповторимый экзистенциальный склад личности вписывается в конкретный общественный фон, который оказывает воздействие на индивида, преображает его потребности, вырабатывает социальные характеры.

Ф. рассматривает культуру не только как средство гуманизации истории, но и как способ ее обесчеловечивания. Пяти формам социализации, т.е. освоения наличной культуры (мазохизм, садизм, деструктивизм, конформизм и любовь), соответствуют пять способов адаптации к социуму (рецептивный, эксплуатирующий, накопительский, рыночный и продуктивный).

В статье «Развитие догмы Христа. Психоаналитическое исследование социально-психологической функции религии» (1930) Ф. впервые формулирует собственное психоаналитическое толкование социальной психологии. Свой метод исследования религиозных феноменов он применяет для истолкования личности Христа. Ф. подчеркивает, что жизненная судьба может определять и значительно изменять структуру влечений.

В кн. «Бегство от свободы» (1941) Ф. излагает оригинальную концепцию свободы человека, вскрывает социально-психологические механизмы бегства от свободы. Особое внимание он обращает на символическую природу культуры, символ трактуется при этом как некий смысложизненный ориентир. В работе «Вот он человек» (1947, в нем. изд. «Этика и психоанализ») Ф. рассматривает человека как существо, пребывающее в состоянии напряженного экзистенциального конфликта и раскрывающее неизмеримое богатство страстей. Культура трактуется как своеобразная проекция богатейшей человеческой субъективности. Именно в борении вожделений человек способен отыскать ориентир для обнаружения истинно человеческого.

В работе «Иметь или быть?» (1976) Ф. подчеркивает, что человек может как обрести, так и потерять себя. Альтернатива «обладание или бытие» является чрезвычайно важной для феноменологии культуры.

Непосредственно культурогическая направленность отличает работу Ф. «Забытый язык» (1951). Обращая особое внимание на природу языка символов, Ф. истолковывает их как язык, в котором внешний мир становится символом внутреннего мира, символом души и разума. Выделяются три типа символов: условные, случайные и универсальные. Исследуя природу сновидений, Ф. обращается к искусству толкования снов, а также к феноменологии символа в мифе, сказке, обычае, романе.

Соотношение культуры и истории — одна из проблем кн. «Анатомия человеческой деструктивности» (1973). Ф. показывает, что причинами агрессивного поведения могут быть совершенно различные ориентации характера. Истоками агрессивности могут стать удовольствие, доставляемое мучениями другого (садизм), или жажда разрушения ради самого разрушения (некрофилия) или ради подлинной любви к жизни (биофилия).

В философско-антропологических рассуждениях Ф. часто обращается к культурам конкретных эпох — от Средневековья до современности. Он стремится обнаружить ядро культурно-ценностных ориентаций на разных стадиях человеческой истории, выявить архетипическое содержание культуры.

Догмат о Христе. М., 1998; Анатомия человеческой деструктивности. М., 1998; Душа человека. М., 1998.

П.С. Гуревич












ФУКО (Foucault) Мишель Поль (1926-1984) — фр. философ, историк, культуролог. Сначала был представителем структурализма, затем со втор. пол. 1960-х гг. перешел на позиции постструктурализма и постмодернизма. В своих исследованиях опирается прежде всего на Ф. Ницше и М. Хайдеггера. Основные работы посвящены изучению европейской науки и культуры, а также некоторых отдельных социальных явлений и ин-тов — медицины, безумия, психиатрии, власти, сексуальности.

В 1960-е гг. Ф. разрабатывает оригинальную концепцию европейской науки и культуры, основу которой составляет «археология знания», а ее ядром выступает проблематика «знания-языка». Все известные теории науки и культуры Ф. относит к «доксологии», которая, по его мнению, исходит из наличия единой и линейной истории вообще и культуры в частности, а происходящие в ней изменения объясняет через борьбу мнений, прогресс разума, практические потребности и т.д. В концепции Ф., изложенной в кн. «Слова и вещи» (1966), европейская культура распадается на несколько эпох, которые лишь соприкасаются в пространстве и времени, но лишены к.-л. единства и непрерывности. В противоположность традиционному историзму и эволюционизму он выдвигает понятие «историчность», согласно которому каждая эпоха имеет свою историю, которая сразу и неожиданно «открывается» в ее начале и так же сразу и неожиданно «закрывается» в ее конце. Новая эпоха ничем не обязана предыдущей и ничего не передает последующей. Историю характеризует «радикальная прерывность». Старое понятие истории, по Ф., не применимо даже в рамках отдельно взятой культурной эпохи, где также нет процесса и прогресса, последовательной смены одних идей и теорий другими. Все они как бы сосуществуют одновременно, являясь лишь одними из возможных вариантов для данной эпохи.

Вместо доксологии Ф. предлагает «археологию», предметом которой должен стать тот «архаический уровень, который делает возможным познание и способ бытия того, что надлежит познать». Этот глубинный, фундаментальный уровень Ф. обозначает словом «эпистема», используя также термины «историческое априори», «пространство знания», «порядок», «эпистемологическая диспозиция» и др. Эпистемы отчасти напоминают абсолютное пространство И. Ньютона, априори И. Канта, парадигмы Т. Куна. Они представляют собой «фундаментальные коды культуры», определяющие конкретные формы мышления, знания и наук. Эпистема подобна некой сетке, которая пронизывает реальный мир, выполняя при этом онтологическую и гносеологическую функции: она упорядочивает сами вещи и предметы и создает необходимые условия их познания. В своей гносеологической функции эпистема сравнима с абсолютной идеей Г.В.Ф. Гегеля, берущей на себя инициативу самопознания и не нуждающейся для этого в традиционном субъекте познания. В этом смысле эпистемы никак не связаны с субъектом и не зависят от него. Они находятся в сфере бессознательного и остаются недоступными для тех, чье мышление они определяют.

Сравнивая различные эпохи европейской культуры, Ф. приходит к выводу, что своеобразие лежавших в их основе эпистем обусловлено прежде всего теми отношениями, которые устанавливаются между языком, мышлением, знанием и вещами. Эпоха Возрождения, по Ф., покоится на эпистеме сходства и подобия. В этот период язык еще не стал независимой системой знаков. Он как бы рассеян среди природных вещей, переплетается и смешивается с ними. В эпоху классицизма (17—18 вв.) возникшая новая диспозиция является эпистемой представления. Язык теперь становится «великой автономной системой знаков». Он почти совпадает с самим мышлением и знанием. Поэтому всеобщая грамматика языка дает ключ к пониманию всех др. наук и культуры в целом. Современная эпоха (19—20 вв.) опирается на эпистему систем и организаций. С ее началом возникли новые науки, не имеющие ничего общего с ранее существовавшими. Теперь язык становится строгой системой формальных элементов, замыкается на самом себе, развертывая свою собственную историю. Вместе с тем теперь и он становится обычным объектом познания наряду с жизнью, производством, стоимостью и т.д. Однако данное обстоятельство не уменьшает значения языка для культуры. Напротив, его значимость даже возрастает. Он становится вместилищем традиций и склада мышления, обычаев и привычек, духа народа.

В кн. «Археология знания» (1969) и последующих работах место эпистемы занимает «дискурс», «дискурсивная практика» или «дискурсивное событие», происходящее на «доконцептуальном уровне». С помощью этих и др. понятий Ф. разрабатывает новую методологию для исследования культуры. Он считает, что исходным материалом науки, искусства, литературы и всякого иного явления культуры или вида творчества — в их «первичной нейтральности» — является «популяция событий в пространстве дискурса». Суть «дискурсивных событий» составляют связи и отношения между высказываниями, означающие совокупность неких объективных правил и закономерностей, образующих «архив». Последний охватывает и хранит структуры и законы, которые «управляют появлением высказываний как единичных событий». Дискурсивные практики не совпадают с конкретными науками и дисциплинами, они скорее «проходят» через них, придавая им единство.

«Дискурсивные практики», «архив» и «дискурсивные события» выполняют примерно ту же роль, что и «эпистема». Раньше знание было детерминировано эпистемой, теперь оно возникает в поле дискурсивной практики. Новыми являются использование понятия «недискурсивная практика», а также анализ отношений между наукой, знанием и идеологией, которые не противопоставляются друг другу, рассматриваются с позиций постструктурализма. Ф. усиливает критическое отношение к науке, выражает сомнение в ее рациональной ценности, отдавая предпочтение «полиморфным» и неопределенным дискурсивным практикам, склоняясь к тому, чтобы «разрушить все то, что до настоящего времени воспринималось под именем науки». Такое отношение к науке и знанию вообще все более усиливается и в работе «Порядок дискурса» (1971). Ф. рассматривает дискурс уже как «насилие, которое мы совершаем над вещами».

В 1970-е гг. тема «знания-насилия», «знания-власти» выходит у Ф. на передний план, а в кн. «Надзор и наказание» становится центральной. Свою оригинальную теорию «знания-власти» он противопоставляет всем существующим — и марксистской, и либерально-буржуазным.

Власть в концепции Ф. перестает быть «собственностью» того или иного класса, которую можно «захватить» или «передать». Она не локализуется в одной только надстройке, в государственном аппарате, но распространяется по всему «социальному полю», пронизывает все общество, охватывая как угнетаемых, так и угнетающих. Власть осуществляет репрессивную и идеологическую функции, но не исчерпывается ими, а составляет нечто большее: «власть производит, она производит реальность». До того как что-то подавлять, она сначала это производит. Переставая быть институционально локализованной, власть становится неопределенной, анонимной и неуловимой: «Власть повсюду, но не потому что она охватывает все, а потому что проистекает отовсюду». Она рассеивается на бесчисленное множество «очагов» и «колесиков», система которых образует «диаграмму механизма власти», напоминающую эпистему-сетку, но является гораздо более гибкой. Власть представляет собой некую «абстрактную машину», похожую на вечный двигатель, работа которого не нуждается в помощи со стороны человека. Будучи механизмом или машиной, власть относится к компетенции не столько политологии, сколько физики и механики, становясь предметом особой дисциплины — «микрофизики власти».

Наиболее глубокую связь власть имеет со знанием. Развивая известную идею Ницше о неотделимости «воли к власти» от «воли к знанию», Ф. усиливает ее и рассматривает в духе своеобразного «панкратизма». Никакое знание, отмечает он, не формализуется без системы коммуникаций, которая сама по себе уже есть форма власти. Никакая власть не осуществляется без добывания, присвоения, распределения и сокрытия знания. «Нет отношения власти без коррелятивного образования поля знания, как нет знания, которое в то же время не предполагает и не образует отношения власти». Нет науки, с одной стороны, и гос-ва — с др., но есть фундаментальные формы «знания-власти», которые, меняясь, проходят через всю историю европейской цивилизации. Отношения между знанием и властью выражает формула: «Власть устанавливает знание, которое, в свою очередь, выступает гарантом власти». Определяющим фактором в истории отношений между знанием и властью является власть: «Другая власть — другое знание».

В свете своей «микрофизики власти» Ф. весьма критически воспринимает зап. цивилизацию, называя ее «инквизиторской», а общество — «дисциплинарным»: «Мы принадлежим к инквизиторской цивилизации, которая в течение веков... практикует получение, передачу и накопление знания». Близость знания и власти проявляется в сходстве научного наблюдения и политического надзора. Отсюда основные функции власти — надзирать, наблюдать, контролировать и т.д., которые наиболее полное воплощение находят в ин-те тюрьмы. Однако тюрьма выступает всего лишь «чистой формой» «карцерной системы», которая простирается гораздо дальше и охватывает все общество. Адекватную модель дисциплинарного общества Ф. видит в паноптикуме И. Бентама, устроенном т. о., что в центре его находится круглая смотровая башня, а вокруг расположено здание в форме кольца, в камерах которого за стеклянными стенами находятся безумный, больной, солдат, осужденный, рабочий и школьник, за поведением которых наблюдает расположенный в башне и не видимый для них надзиратель. Принцип паноптикума лежит в основе организации всех социальных ин-тов, и тюрьма является одним из его проявлений. Поэтому нет ничего «удивительного в том, что тюрьма похожа на завод, казарму, больницу, школу, а все они — на тюрьму».

Эстетические интересы Ф. направлены гл.обр. на модернизм и авангард в искусстве. Суть своего взгляда на искусство он выразил в ясной и лаконичной формуле: «Мы ищем чистые формы». Основное внимание Ф. уделяет проблемам литературы, разрабатывая идею ее лингвистической природы. Язык составляет «чистое начало» литературы и письма, благодаря которым он достигает подлинной суверенности, осуществляет все свои внутренние возможности. Лингвистический подход Ф. распространяет на проблематику писателя, отказываясь рассматривать его в качестве традиционного автора и собственника своих творений. Вопрос об «авторе» снимается самопорождающимся и саморефлексирующим письмом, игра знаков которого состоит в «открытии пространства, в котором пишущий субъект беспрерывно исчезает». Судьбу «автора» разделяют «произведение» и «книга», необходимость которых столь же проблематична, как и индивидуальность автора. Их нельзя рассматривать в качестве проекции авторской субъективности, поскольку они составляют лишь «узел сетки» языка или момент всеобщей «дискурсивной практики».

В последних работах — «Получение удовольствий» (1984) и «Забота о самом себе» (1984) — в круг интересов Ф. входит новая тема: сексуальность, а вместе с ней — вопросы этики, морали, свободы, образа жизни. Его прежний пессимизм ослабевает, и он несколько реабилитирует человека. Главные свои надежды Ф. возлагает на искусство. Он считает, что спасение человека заключается в его заботе о самом себе, в формировании своей индивидуальности, достигая этого через «эстетизацию жизни», через «создание из своей жизни произведения искусства». В этом деле многое можно позаимствовать из опыта антич. культуры.

Слова и вещи. М., 1977, СПб., 1994; Воля к истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996; Археология знания. Киев, 1996; История безумия в классическую эпоху. СПб., 1997; Забота о себе. История сексуальности III. Киев, 1997; Рождение клиники. М., 1998; Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999; Raymon Roussel. Paris, 1963; L'ordre du discours. Paris, 1971.

Визгин В.П. Мишель Фуко — теоретик цивилизации знания // Вопросы философии. 1995. № 4; Автономова Н.С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. М., 1977; Микель Д.В. Мишель Фуко в стратегиях субъективации. Саратов, 1999; Guides A. Foucault. Paris, 1972; Deleuze G. Foucault. Paris, 1986; Merquior J.G. Foucault on le nihilisme de la chaire. Paris, 1986; Gros F. Michel Foucault. Paris, 1996.

Д.А. Силичев













ФУНДАМЕНТАЛИЗМ — понятие, имеющее два значения, которые не связаны между собой. 1. Фундаменталистами называют себя представители одного из консервативных течений современного протестантизма, которые требовали принятия в качестве основы («фундамента») вероучения всего содержания Священного Писания и отвергали любые попытки его аллегорического и рационалистического истолкования. Со временем термин стал употребляться для обозначения и др. видов религиозного Ф. (исламский Ф. и т.п.).

2. Второе значение используется только в философии. Так обозначается эпистемологическая позиция, которая утверждает, что существуют некоторые последние, далее неразложимые основания достоверного знания. Это могут быть «данные чувств», «протокольные предложения», «ясные и отчетливые идеи», «суждения интуиции» и т.п. Эпистемологический Ф. в философии 20 в. подвергся разнообразной и принципиальной критике, в результате чего большинство современных эпистемологов придерживаются нефундаменталистских концепций. В амер. филос. языке было введено слово «foundationalism» для различения философского Ф. и религиозного Ф. («fundamentalism»).












ФУНДАМЕНТАЛИЗМ РЕЛИГИОЗНЫЙ (лат. fundamentalis — лежащий в основании). 1. В широком смысле: установка религиозного сознания на буквалистское истолкование текстов священных книг, неизменность догматики, сочетающаяся с приверженностью к консервативному социально-политическому строю. Ф.р. представляет собой негативную реакцию на процесс секуляризации и демократизации общества, на научную, рационалистическую методологию исследования религии как специфической формы культуры. Эта

тенденция наиболее отчетливо проявляется в теизме иудаизма, христианства, ислама, имеет свои аналоги и в др. религиях (индуизме, буддизме, зороастризме, конфуцианстве и т.д.). Ф.р. воинственно утверждает абсолютный авторитет Божественного откровения, выраженного в Священном Писании, Коране и иных канонических религиозных текстах (Талмуд, Священное Предание, законы шариата). 2. В узком смысле: межконфессиональное течение в амер. протестантизме, возникшее в канун 20 в. как ответ на распространение христианского модернизма и либерального богословия.

Основные принципы современного Ф.р. были сформулированы на Ниагарских библейских конференциях, которые проводились в США начиная с 1876. Это: вербальная богодухновенность и абсолютная непогрешимость Библии; безусловная вера в божественную природу Иисуса Христа, в его непорочное зачатие, физическое воскресение, скорое второе пришествие и т.д. В нач. 20 в. влияние проповедников Ф.р. значительно возрастает. В 1910—1912 трехмиллионным тиражом публикуются 12 выпусков «The Fundamentals. A Testimony to the Truth», давших наименование этому движению. В них категорически отвергались все естественно-научные и историко-филологические достижения, обосновывающие позицию модернистов.

В 1919 в Филадельфии была основана Всемирная христианская фундаменталистская ассоциация, опирающаяся прежде всего на консервативных («южных») баптистов, пресвитериан и пятидесятников. Она возглавила борьбу против обновленческих и секуляризационных тенденций, против популярной за океаном эволюционной теории. Так, после проведения пресловутого «Обезьяньего процесса» (1925) в Даутоне (Теннесси) фундаменталистам удалось добиться официального запрета преподавания учения Дарвина в ряде штатов. Пережив некоторый спад в 1930-е гг., протестантские фундаменталисты в 1942 учреждают Национальную ассоциацию евангелистов, которая смогла обеспечить постепенный подъем популярности Ф.р., претерпевающего заметные модификации.

Начиная с 1970-х гг. можно говорить о Ф.р. как глобальном движении, вышедшем за рамки протестантизма. В связи с этим обычно указывают на католическое Opus Dei, израильское движение Gush Emunim и, конечно, на взрыв исламского фундаментализма. Проповедники Ф.р. все откровеннее используют язык религии для обоснования консервативных и реакционных социально-политических программ достижения «нового мирового порядка». Уже воинственные амер. фундаменталисты 1970-х гг., получившие наименование «новых религиозных правых» (Ф. Шульц, Б.Д. Харджис, К. Макинтайер, П. Роберт-сон, Д. Фолуэлл, отчасти Б. Грэм и др.), открыто смыкаются с реакционными политическими кругами, предсказывая скорую гибель мира, которую рисуют в пугающих образах ядерной катастрофы. Новейшая история, по мнению идеологов Ф.р., все убедительнее свидетельствует об угасании религии и господстве греха под напором сил Зла, о наступившем времени Антихриста, означающем неотвратимость «конца света» в рамках нынешнего поколения. Сами же проповедники Ф.р. претендуют на роль небесных избранников, призванных обеспечить победу Бога (иудейский мессианизм, христианский милленаризм, претензии мусульман на всемирную значимость ислама). Поэтому Ф.р. воспринимается ныне прежде всего как идейно-политическое течение, выдвигающее программу насильственного восстановления теократии, противостоящей принципам демократии, свободы совести и идеологического плюрализма. Вместе с тем Ф.р. полностью сохраняет враждебное отношение к научной картине мира и выступает с проповедью «научного христианского креационизма», стремящегося доказать абсолютную истинность библейской версии Божественного творения.

Л.Н. Митрохин













ХАБЕРМАС (Habermas) Юрген (р. 1929) — нем. философ, представитель символического интеракционизма. В 1949—1954 изучал философию в ун-тах Гёттингена, Цюриха и Бонна, одновременно занимаясь психологией, историей, литературоведением и политэкономией. В 1956—1959 — ассистент Т. Адорно в Ин-те социальных исследований (Франкфурт). В 1961 — 1964 — экстраординарный проф. философии в ун-те Гейдельберга. В 1964—1971 — ординарный проф. философии и социологии в ун-те Франкфурта. В 1971 — директор Ин-та по изучению жизненных условий научно-технического мира (Штарнберг).

Построение своей теории X. начал с описания современности. В социальной философии Нового времени, основоположниками которого X. считает Н. Макиавелли и Т. Гоббса, социальная практика (praxis) превратилась в политическую технологию (techne). Реакцией на эту сциентистскую революцию стали теории естественного права и социальная критика (К. Маркс), призывающие к возврату политики в горизонт практического сознания. В 20 в. на смену старой политической идеологии частного предпринимательства приходит идеология потребительской культуры, вызванная господством науки и техники. Причем организация общества по-прежнему иррационально связана с накоплением капитала, т.е. с частными интересами, а не с интересами всех. X. выступает за рационализацию, основанную на примирении демократии и техники, на единстве разума и управленческого действия. Это возможно только в открытом диалоге, который должны вести каменщики коммуникации — молодежь и интеллектуалы. Критикуя сциентизм за подмену теории познания теорией науки, X. указывает на то, что в основе эпистемологии лежат социальные интересы: технический (возникновение точных и естественных наук), практический (науки о духе) и интерес эмансипации, открытый И.Г. Фихте в саморефлексии разума (далее — марксизм, психоанализ). Возможность социальных наук X. видит в коммуникации: человек способен совершать только такие действия и поступки, интенция которых может быть описана в языке. Марксистскую диалектику производительных сил и производственных отношений X. заменяет диалектикой труда и интеракции. Труд является сферой инструментального действия, ориентированного на достижение цели (инструментальная целерациональность). Интеракция ориентирована на взаимопонимание, достижимое посредством аргументации (дискурса), на консенсус, свободный от чьего-либо господства и норм (коммуникативная рациональность). Эти два типа рациональности в Новое время вступают в противостояние как «система» (структуры, отделенные от коммуникативного опыта и регулируемые через деньги и власть) и «жизненный мир» (повседневная символическая интеракция, в которой люди устанавливают консенсус и разделяют одну и ту же совокупность смыслов, что обеспечивает основу для легитимации общества и социализации личности). Колонизация жизненного мира системой искажает социальное познание, порождает конфликты и снижает эффективность самих систем. X. призывает к переориентации: от стратегического поведения (инструментальные действия ради собственного интереса) к коммуникативному. Применительно к философии это означает переход к постметафизическому мышлению, предмет которого постоянно меняется вместе с жизненным миром, причем сама разумность понимается как способность к коммуникации. Нормативный порядок должен корениться в сфере общих убеждений членов общества, свободных от давления частных интересов. Законны только такие правовые нормы, которые обеспечивают участие в рациональном дискурсе всем затронутым сторонам. Практический разум получает у X. троякое истолкование: прагматическое (утилитарная целесообразность повседневных действий), этическое (императивы и искусство добродетельной жизни) и моральное (вопрошание о справедливости). Если первые два подхода замкнуты в жизненном мире индивида, то третий выводит за границы отдельных культур к мировому коммуникативному сообществу, которое не ограничено ни в пространстве, ни во времени.

Познание и интерес // Философские науки. 1990. № 1; Демократия, разум, нравственность. М., 1992; Теория коммуникативного действия // Вестн. Московского ун-та. Сер. 7. Философия. 1993. № 4; К проблематике смыслопонимания в эмпирико-аналитических и поведенческих науках // Ступени. 1994. № 1; Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб., 2000. Theorie des Kommunikativen Handelns. Bd 1—2. Frankfurt am Main, 1981; Die Einbeziehung des Anderen. Frankfurt am Main, 1997.

Фурс В.Н. Философия незавершенного модерна Ю. Хабермаса. Минск, 2000; Habermasand Modernity. Cambridge, 1985; The Cambridge Companion to Habermas. Cambridge, 1995.

T.A. Нестик














ХАЙДЕГГЕР (Heidegger) Мартин (1889-1976) — нем. философ, один из крупнейших мыслителей 20 в. В 1923— 1928 — проф. Марбургского ун-та, с 1928 по 1945 — проф. Фрейбургского ун-та. Основные работы: «Бытие и время» (1927), «Кант и проблема метафизики» (1929), «Введение в метафизику» (1935), «Учение Платона об истине». «Письмо о "гуманизме"» (1947), «Путь к языку» (1959), «К делу мысли» (1969). Идейными источниками философии X. можно назвать неокантианство (Г. Риккерт), философию Ф. Брентано, философию жизни В. Дильтея, феноменологию Э. Гуссерля и М. Шелера, некоторые идеи протестантской теологии. Основные темы философии X.: критика массовой культуры и «технической цивилизации», преодоление метафизики и метафизического способа мышления, переосмысление вопроса о бытии, поиски языка, способного выразить бытийные феномены мира. В кн. «Бытие и время» показал, что многие идеи современной философии являются надуманными, и представил метафизику от Платона до Ф. Ницше в новом свете. Основной вопрос, который X. пытался решить всеми своими произведениями, — это вопрос о смысле бытия. Поиски бытия, предпринятые X., — одно из самых интересных событий в современной философии. Философ, мудрец, поэт, он пытался создать такой филос. язык, который был бы «домом бытия».

Настоящая эпоха — это, по X., эпоха забвения бытия. Начиная с Г. Галилея и Р. Декарта, господствующим способом познания мира становится представление, а последнее имеет дело только с сущим, а не с бытием. Сущее в целом берется теперь так, что оно лишь тогда становится сущим, когда поставлено представляющим и устанавливающим его человеком. Бытие сущего ищут и находят в представленности сущего. Представление — это уже не выслушивание присутствующего, это не раскрытие себя вещам, а схватывание и постижение. Представление есть наступательное овладение, опредмечивание. Это, по X., очень специфический вид отношения к миру, свойственный лишь европейской культуре и сложившийся в Новое время. В современной культуре господствует понимание истины как соответствия высказывания объекту и утрачено понимание истины как «несокрытости» (алетейи). Такое понимание было присуще древним грекам, которые отождествляли истину и красоту, истина — это истина бытия, в нее нужно всматриваться, вслушиваться, она звучит в языке поэзии, в картинах художников.

К такому пониманию бытия можно прийти только трансцендируя, выходя из самого себя, за привычки и навыки представляющего мышления, за сложившуюся в сегодняшней культуре картину мира. Не покорение природы, а открытие ее непотаенной сути, «приятие» ее в отличие от научного представления являются основой истинно человеческой установки. В таком приятии природа раскрывается как основа нашей жизни. «Высшее достоинство человеческого существования в том, чтобы беречь непотаенность, а тем самым и тайну всякого существа на земле».

В наших повседневных заботах мы привязаны к тому или иному конкретному сущему, словно бы затеряны в том или ином круге сущего, которое, хотя бы в виде тени, содержит в себе сущее как единство «целого». Но иногда это сущее в целом вдруг захватывает нас, напр., при настоящей скуке. Оно врывается, когда «берет тоска», глубокая тоска, бродящая в безднах нашего бытия, словно глухой туман, смещает все вещи, людей и тебя самого вместе с ними в одну массу какого-то странного безразличия. Этой тоской приоткрывается сущее в целом. Еще более отчетливо сущее как таковое захватывает человека в состоянии ужаса. Это фундаментальное настроение. Это не боязнь чего-то конкретного. Ужасу присущ оцепенелый покой. Хоть это ужас всегда перед чем-то, однако не перед этой конкретной вещью. Вдруг вообще делается жутко, все вещи и мы сами тонем в каком-то безразличии. Все сущее в целом подавляет нас, не остается ничего для опоры. Остается и захлестывает нас только это «ничто». Ужасом приоткрывается Ничто. В состоянии ужаса человек отшатывается от Ничто к сущему в целом. Человеческое присутствие означает выдвинутость в Ничто. Это выступление за пределы сущего в целом, трансцендирование. Не будь наше существо заранее выдвинуто в Ничто, мы не могли бы встать в отношение к сущему в целом, а значит, и к самому себе. Без выдвинутости в Ничто нет возможности вопрошать сверх сущего, за его пределы, нет возможности повернуться лицом к бытию; это выхождение к целостности сущего, к бытию, к свету бытия, в котором только и проявляется истинная суть человека.

Способность к трансцендированию помогает нам прийти к мысли, приближающей нас к пониманию бытия. Нужно сделать шаг назад из области только представляющей мысли в памятную («созерцающую, мыслящую») мысль. Это не простая смена установки. Требуемым шагом назад покидается сфера установок. Есть мысль рассчитывающего представления и мысль сердца.

Мышление (Denken) X. этимологически выводит из памяти (Gedenken), память — из благодарности (Dank), благодарность — из благоговения, молитвы (Andacht), и все это в конце концов — из др.-герм. слова «Gedanc», что означает и сердце, и душу. Мысль сердца X. употребляет в смысле первоначального значения слова Gedanc, которое в последние годы Б. Паскаль противопоставлял математической мысли. «Внутреннее и невидимое сферы сердца является не только более внутренним, чем внутреннее рассчитывающего представления, и потому более невидимым, но оно одновременно простирается дальше, чем область только изготавливаемых предметов. Только в невидимой глубине сердца человек расположен к тому, что является любимым, — к предкам, умершим, детству, грядущему».

С точки зрения X., представляющая мысль порождает мир как Gestell (костяк, постав), мысль сердца порождает мир как Geviert (мир четверицы). Вся философия X. — это поиски мысли сердца, поиски того языка, в котором звучит бытие. Только мысль дает через речь слово невыговоренному смыслу бытия. Бытие, полагает X., высветляясь, просит слова, оно всегда говорит за себя, позволяет сказаться экзистирующей мысли, дающей ему слово. Слово тем самым выступает в просвет бытия. Только так язык впервые начинает быть таинственным и, однако, всегда нами правящим образом. Язык есть язык бытия, как облака — облака в небе.

Язык не есть нечто внешнее, он не вытекает также из знакового характера. Он есть «просветляюще-скрывающее» проявление самого бытия. В нем важны не только произносимые слова, но и молчание, которое часто гораздо глубже проясняет смысл, чем болтовня. Даже речь незнакомого чужого языка — это не чистый звук, а слово, мы чувствуем его значимость. Между непонятным словом и акустически абстрактно схваченным звуком лежит пропасть сущностного различия.

Язык, считает X., могущественнее нас, это принуждение к речению. Не сам поэт, а музы говорят через него, не мыслитель силой ума создает свои конструкции, но услышанный голос бытия направляет его мысли. Изначальное речение (Sagen) сообщает о самом себе. Это есть одновременно и божественное и человеческое явление, проявление отношений, которые связывают существование с бытием.

Язык не есть первичное выражение мысли, чувства или воли, но он открывает то пространство, внутри которого человек способен соответствовать (entsprechen) бытию и его требованиям, его призыву (Аnspruch). Это изначальное соответствие и есть мысль. Обнаруживать (zeigen) — значит, по X., показывать, приводить к видимости. Но это обнаружение-показывание производно от старогерманского слова Sagan, что означает «говорить» (sagen). Образами изначального мышления являются «Dichtung» (поэзия, но не в смысле только поэзии, а творчества вообще) и «Denken» (мышление). Каждое слово, дающее нам ч.-л. существенное, есть проявление творчества, оно может осуществляться в поэзии, культе, мифе, законодательстве. Dichtung можно назвать первопоэзией, первоязыком исторических народов. Подлинное мышление всегда поднимается к творчеству как к первопоэзии. Размышлять — значит поэтизировать, и, кроме того, это не простой вид поэтизирования в смысле стихов или песни. Истинная речь есть первопоэзия (Sagen), из которой исходит вся поэзия и все искусства. Но поэзия ближе к изначальной речи, чем любой другой способ выражения. Только поэт схватывает самую суть отношений слова к вещи, в своих мечтах возносясь к небу и оставаясь при этом на земле. Это «между» является первичной меркой нашего существования.

Наша главная необходимость, по X., состоит в том, чтобы мы ощутили существо бытия как вызов нашей мысли, чтобы мы, прежде всего думая о нем, испытали, в какой мере мы призваны проторить хотя бы тропку для опыта бытия, и прокладывали бы ее через бывшее бездорожье. Надо готовить среди сущего те места для существа бытия, в которых бы оно заявляло о себе и о своем пребывании. Язык мостит здесь первые пути и подступы. Язык не есть просто выражение мысли, чувства и желания. Язык — то исходное измерение, внутри которого человеческое существо вообще впервые только и оказывается в состоянии отозваться на бытие и его зов и через эту отзывчивость принадлежать бытию. Эта исходная отзывчивость, в истинном смысле достигнутая, и есть мысль.

Только мыслящие и поэтизирующие являются хранителями языка, в котором звучит бытие. Поэтому человек должен жить поэтически на этой земле. Смертные, говорит X., живут, сохраняя в своей сущности четырехугольность (Geviert, в отличие от формально-технического существования, выражаемого установкой Gestell) — землю, небо, божественное и смертное. Живущие, т.о., развертывают себя четырехкратно — в спасении земли, в восприятии неба, в ожидании божественного и в провожании смертного. Поэтически жить — значит жить в простоте этого четырехугольника.

Основное состояние современного человека, заброшенного в этот мир, покоренный техникой, превращенный в склад полезных ископаемых и хранилище энергии, мир, в котором господствует язык публичности (язык рекламы, пропаганды и научно-популярной информации), — это состояние бездомности, которое весьма приблизительно Г.В.Ф. Гегель и К. Маркс пытались выразить через категорию отчуждения. А преодолеть бездомность можно, по X., только найдя свою родину — не в патриотическом, а в бытийно-историческом смысле. Близость к бытию — это и есть Родина человека. «В этой близости к нему выпадает, если вообще выпадает, решение о том, откажут ли и как откажут в своем присутствии Бог и боги и сгустится ли ночь; займется ли, и как именно, день священного; сможет ли с восхождением священного вновь начаться явление Бога и богов и как именно сможет... Только так, от бытия, начнется преодоление бездомности, в которой блуждают не только люди, но и само существо человека».

Влияние X. на современную философскую мысль, на литературу и поэзию, на культуру зап. мира в целом огромно, и осознание и анализ этого многообразного наследия далеки от завершения.

Разговор на проселочной дороге. М., 1991; Бытие и время. М., 1997; Пролегомены к истории понятия времени. М., 1998; Время и бытие. М., 1999; Gesamtausgabe. Bd 1—79. Frankfurt am Main, 1985-1994.
Бимель В. Мартин Хайдеггер, сам свидетельствующий о себе и о своей жизни. Урал LTD, 1998; Михайлов И.А. Ранний Хайдеггер. М., 1999.

В.Д. Губин












ХАЙЕК (Hayek) Фридрих Август фон (1899—1992) — австро-англ. экономист, автор многочисленных работ по политической философии, истории идей, эпистемологии и методологии экономического знания. Лауреат Нобелевской премии по экономике (1974). Род. в Вене, изучал юриспруденцию и экономику в Венском ун-те. Учителями X. были ведущие экономисты австрийской школы. Большое внимание на формирование его мировоззрения оказал Л. фон Мизес. В 1927 совместно с ним X. основал Австрийский ин-т исследований экономического цикла. В 1931 эмигрировал в Англию, преподавал в Лондонской школе экономики, в 1947 основал известное либеральное общество «Монт Пелерин», с 1950 — проф. Чикагского ун-та, в 1962 вернулся в Европу, преподавал в ун-тах Фрайбурга (ФРГ) и Зальцбурга (Австрия).

X. был ведущей фигурой неоавстрийской экономической школы. В области экономических исследований его главные интересы относились к проблемам экономического цикла, теории капитала и денег. В 30-е гг. он вел полемику по этим проблемам с господствовавшей в то время теорией Дж.М. Кейнса. В отличие от последнего, X. всегда был последовательным противником государственного регулирования экономики и считал рыночную конкуренцию наиболее действенным механизмом координации хозяйственной деятельности.

В годы Первой мировой войны X. опубликовал «Дорогу к рабству» (1944), один из самых знаменитых манифестов 20 в. в защиту свободного общества. Книга многократно переиздавалась и была переведена на многие языки. В ней X. показывает, как следование коллективистским, социалистическим идеям, стремление планировать экономическую и социальную жизнь приводит к тоталитаризму. Альтернативой коллективистским и тоталитаристским тенденциям он считает восстановление и развитие программы либерализма, восходящего к идеям классического либерализма британского типа. Вовлеченный в дискуссии после выхода книги, X. в послевоенные годы стал уделять политической философии и философии экономики не меньше внимания, чем собственно экономическим исследованиям. Систематической разработке различных аспектов философии либерализма посвящены его труды «Индивидуализм и экономический порядок» (1948), «Конституция свободы» (1960) и трехтомная работа «Право, законодательство и свобода» (1973— 1979).

Из работ X. по истории идей наиболее важна «Контрреволюция в науке» (1948). Этим названием он обозначает комплекс социально-конструктивистских и холистских идей, имевших пагубные последствия для понимания проблемы свободы человека и природы общества. Их истоки X. возводит к Сен-Симону и его ученикам. С 1950-х гг. X. развивает комплексную концепцию, в которой соединяются социально-политическая философия либерализма, своеобразная теория рынка, эпистемология и методология экономического знания. В своих построениях он опирался на идеи Д. Юма, И. Канта, Л. Витгенштейна (двоюродного брата X.), а также К. Поппера и М. Полани, с которыми его связывала многолетняя дружба. Наиболее оригинальными элементами его взглядов были концепция общества как спонтанно складывающегося «расширенного порядка», понятие «рассеянного знания» и трактовка рынка как информационного механизма. X. противопоставляет рационалистически-конструктивистскому взгляду на общество представление о том, что оно есть совокупность социальных ин-тов, практик и моральных традиций, складывающихся в спонтанных, не планируемых действиях людей. «Расширенный порядок» социальной жизни не является продуктом чьего-либо разума, он — результат стихийной эволюции и не может быть охвачен к.-л. рациональной схемой или планом. И вместе с тем он более эффективен и универсален, чем любая сознательно создаваемая социальная система, в т.ч. и ст.зр. использования знания, «рассеянного» среди множества экономических агентов.

Конкуренция как процедура открытия // Мировая экономика и международные отношения. 1989. № 12; Дорога к рабству. М., 1992; Пагубная самонадеянность. М., 1992; Частные деньги. М., 1996. Познание, конкуренция и свобода: Антология. СПб., 1999. The Constitution of Liberty. London, 1960; Studies in Philosophy, Politics and Econimics. London, 1967; New Studies in Philosophy, Politics, Economics and the History of Ideas. London, 1978.












XAKEH (Haken) Герман (p. 1927) — нем. физик-теоретик, основатель синергетики. Изучал физику и математику в ун-тах Галле (1946—1948) и Эрлангена (1948-1950), получив степени доктора философии и доктора естественных наук. С 1960 является проф. теоретической физики ун-та Штутгарта. До ноября 1997 был директором Ин-та теоретической физики и синергетики ун-та Штутгарта. С декабря 1997 является почетным проф. и возглавляет Центр синергетики в этом Ин-те, а также ведет исследования в Центре по изучению сложных систем в ун-те Флориды, Бока Рэтон, США. Он является издателем шпрингеровской серии книг по синергетике, в рамках которой к настоящему времени опубликовано уже 69 томов.

Термин «синергетика», обозначающий новое направление междисциплинарных исследований в науке, X. впервые ввел в своих лекциях в ун-те Штутгарта в 1969. В своих мировоззренческих ориентациях X. близок к Аристотелю. Убежден в существовании общих закономерностей, которые имеют силу не только для фундаментальных составных частей материи, но и для поведения сложных систем любой природы.

X. внес вклад в разработку теории лазеров, предложив простейшую модель для описания когерентного лазерного излучения, которое по сей день рассматривается в качестве парадигмального примера структур самоорганизации. Ключевым словом для синергетики является «взаимодействие». Синергетика является учением о взаимодействии («die Lehre vom Zusammen-wirken») элементов внутри сложных систем, в результате которого возникают новые макроскопические свойства этих систем. Синергетическая модель X. для объяснения становления когерентного поведения элементов (самоорганизации) включает три важнейших представления: параметры порядка, принцип подчинения, циклическую причинность. В неравновесной открытой системе, в которую накачивается энергия, в результате флуктуации и конкуренции параметров порядка (мод) устанавливаются коллективные образцы поведения. Хотя система может состоять из огромного количества элементов, обладающих большим числом степеней свободы, ее макроскопическое поведение может быть описано небольшим количеством существенных мод (параметров порядка) или даже всего лишь одной модой. Параметры порядка определяют поведение всех элементов системы (принцип подчинения). Иными словами, принцип подчинения означает чудовищное сжатие информации: вместо того чтобы характеризовать систему посредством большого количества ее индивидуальных компонентов и их поведения, достаточно описать ее посредством параметров порядка. Здесь мы наблюдаем феномен циклической причинности: параметры порядка детерминируют поведение остальных элементов системы, которые, в свою очередь, обратно воздействуют на параметры порядка и определяют их.

Согласно X., синергетика относится к направлению универсализма, занимающего промежуточное место между редукционизмом и холизмом. Синергетика не сводит поведение системы ни к ее поведению на микроскопическом уровне (редукционизм), ни к ее макроскопическому поведению (холизм), она скорее пытается понять, как устанавливается и функционирует связь между этими двумя уровнями. Это удается ей благодаря понятию параметров порядка и принципу подчинения.

В 1980-е гг. основная синергетическая модель X. была расширена для описания человеческого поведения. Близкий коллега X. амер. ученый Дж.А.С. Келсо экспериментально исследовал движение пальцев рук человека. Контролируемое параллельное движение пальцев рук при его достаточном продолжении внезапно и самопроизвольно переключается на их антипараллельное движение. Выражаясь языком физики, происходит неравновесный фазовый переход. Теоретическое описание свойств этого феномена, таких, как мультистабильность, бифуркации и гистерезис, известно в литературе как модель X. — Келсо — Бунц и составляет ныне неотъемлемую часть синергетики.

Модель X. на качественном уровне вполне применима и к таким сложным системам, как человеческий мозг, сознание, социальные организации. В качестве примеров самоорганизации в обществе X. рассматривает усвоение ребенком родного языка, проявление черт национального характера, соблюдение обычаев и нравов в обществе. Язык — это типичный параметр порядка в обществе, который живет дольше, чем каждый из его носителей. Ребенок, родившись, усваивает язык своих родителей, а затем язык своего народа. Выражаясь в технических терминах синергетики, ребенок подчинен усвоению этого языка. Насколько он пропитан своим родным языком, становится ясно, когда он начинает посещать др. страны.

Понятия синергетики применяются и в информатике. Неожиданным применением синергетики стал синергетический компьютер. Этот специфический компьютер, основанный на принципах синергетики, используется в основном для распознавания образов. Процесс распознавания образов трактуется X. как процесс их самодостраивания, спонтанной организации целостной структуры. Как показали исследования, синергетический компьютер может выбирать и реконструировать одно из человеческих лиц из некоторого набора лиц, сохраненных в его памяти, т.е. реконструировать лицо по частичным данным, введенным в настоящий момент. Недавние эксперименты ориентированы на задачу распознавания не только образов человеческих лиц и достраивания целостного образа по отдельным характерным деталям (по носу или глазам), но и характерных выражений человеческого лица, шести основных эмоциональных состояний (радости, печали, страха, гнева, удивления и пренебрежения).

Синергетика. М., 1980; Синергетика. Иерархии неустойчивостей в самоорганизующихся системах и устройствах. М., 1985; Информация и самоорганизация. Макроскопический подход к сложным системам. М., 1991; Синергетике — 30 лет. Интервью с Г Хакеном // Вопросы философии. 2000. № 3; Synergetics. 1977; Advanced Synergetics. Berlin, 1983; Haken H., Kelso J.A.S., Bunz H.H. A Theoretical Model of Phase Transitions in Human Hand Movements // Biological Cybernetics. 1985. V. 51; Erfolgsgeheimnisse der Natur. 4. Aufl. Stuttgart, 1987; Information and Self-organization. Berlin, 1988; Synergetic Computers and Cognition. Berlin, 1991; Haken H., Haken-Krell M. Erfolgsgeheimnisse der Wamehmung. Stuttgart, 1992; Principles of Brain Functioning. A Synergetic Approach to Brain Activity, Behavior and Cognition. Berlin, 1996.

E.H. Князева















ХАОС (греч. chaos) — в греч. мифологии — зияющая бездна, наполненная туманом и мраком, из которой произошло все существующее; совершенно бесформенное, беспорядочное, неопределенное состояние вещей; в греч. космологии — то первобытное состояние, из которого спонтанно возник или был создан богом мир как упорядоченный, гармоничный космос.








ХАРРЕ (Наrrе) Гораций Ром (р. 1927) — англ. философ и социальный психолог. С 1954 — преподает в Оксфордском ун-те, а также в ун-те штата Нью-Йорк.

С позиций научного реализма обосновывает роль аналогии, модели и метафоры в построении научной теории. Основу прогресса науки составляет, по X., не борьба парадигм, а создание научных инструментов (подтверждающих или опровергающих теории) и материальных вещей. Делит науки на параметрические (изучают количественные изменения параметров явлений, напр., физика) и структурные (изучают структурные характеристики, изменение которых означает появление нового качества, напр., генетика, структурная лингвистика). В социально-психологической теории X. — этогенике — сказалось влияние позднего Л. Витгенштейна, Т. Веблена, интеракционизма и этнометодологии, позднее — Л.С. Выготского. Задачей социальной психологии считает выявление структур человеческих поступков (эпизодов) и анализ обмена их вербальными объяснениями в соответствии с культурными и индивидуальными шаблонами. Главным мотивом человека, по X., является уважение др. людей, для завоевания которого он использует символическую активность. Социальный процесс X. рассматривает как взаимодействие практической системы производства средств существования и доминирующей над ней экспрессивной системы, в которой путем самовыражения (экспрессии) и впечатления (импрессии) производятся репутации. Социальное взаимодействие X. сводит к межличностному (эпизод), которое строится на основании определения ситуации, выбора маски и воображаемого зрителя, интерпретации правил. Объяснение социального поведения начинает не с биологического, а с филос. уровня — с этических ценностей (автономность и рефлексивность личности, общественный строй, свобода слова, право на социальный эксперимент).

Разновидности реализма. М.: ИНИОН, 1987; Социальная эпистемология // Вопросы философии. 1992. №11; Theories and Things. London, 1961; Social Being. Oxford, 1979; Personal Being. Oxford, 1983; Varieties or Realism. Oxford, 1986; Physical Being. Oxford, 1991.












ХАТЧЕСОН (Hutcheson) Френсис (1694-1746) — шотл. философ, представитель э т и ч е с к о г о сентиментализма. В своем первом произведении «Исследование о происхождении наших идей красоты и добродетели» (рус. изд. — 1973) X., развивая и упорядочивая идеи А.Э.К. Шефтсбери, представил мораль как сферу особого рода идей, воспринимаемых «моральным чувством» — познавательной способностью, аналогичной «внутреннему чувству», направленному на восприятие прекрасного и безобразного. Противоположное разуму как рассудку моральное чувство врожденно, непосредственно и не зависит от обучения. Восприятия морального чувства опосредствованы удовольствием и страданием. Наряду с собственно «моральным чувством» X. упоминает и др. нравственные чувства: чести и стыда, достоинства, правого и неправого, свободы и т.д., которые по своим эпистемологическим и императивным свойствам аналогичны моральному чувству. Интуитивный характер и гедонистические признаки морального чувства были подвергнуты критике англ. философом-интеллектуалистом Дж. Бёрнетом, переписка с которым послужила толчком для следующей работы X. — «Объяснения к моральному чувству» (1728), во многом посвященной полемике с этическим интеллектуализмом.

Др. важным моментом моральной философии X. является учение об эмоциях — мотивах человеческих поступков. Считая основными эмоциями любовь и ненависть, Хатчесон уделил главное внимание любви-благожелательности, которая представляет собой побудительный мотив действий, в отличие от морального чувства как обосновывающего, т.е. устанавливающего цель, мотива.

Существенные характеристики морального чувства и благожелательности проявляются в независимости моральных суждений и мотивов от гедонистических, корыстных, корпоративных соображений, конфессиональных представлений, образования, социального положения или стечения обстоятельств в ситуации принятия решения. Эти характеристики морали были развиты, в частности, в ходе критики морального учения Б. Мандевшя. Как и Шефтсбери, X. приходит к концептуальному пониманию независимости и априорности моральных суждений и мотивов. В этом же духе следует понимать и ту идею X., которая получила впоследствии название принципа полезности: «То действие является наилучшим, которое обеспечивает самое большое счастье для наибольшего числа людей», что давало основание многим, в т.ч. Г. Сиджвику, а вслед за ним и Дж. Ролзу, относить X. к зачинателям утилитаризма. Этические взгляды X. наряду с правовыми, экономическими и политическими обобщены в трехтомной «Системе моральной философии» (1755).

Исследование о происхождении наших идей красоты и добродетели // Ф. Хатчесон, Д. Юм, А. Смит. Эстетика. М., 1973; Illustrations on the Moral Sense. Cambridge, 1971; Collected Works: Faximile Editions Prepared by B. Fabian. Vol. I—VI. Hid-desheim; Zurich; New York, 1990.
Апресян Р.Г. Из истории европейской этики Нового времени (Этический сентиментализм). М., 1986; Scott W.R. F. Hutcheson. His Life, Teaching, and Position in the History of Philosophy. New York, 1966.













ХИЛИАЗМ (греч. chiliasmos, от греч. chilioi — тысяча), или милленаризм (лат. mille — тысяча и annus — год), — религиозно-мистическое учение о тысячелетнем земном «царствовании Христа», которое должно наступить перед «концом мира». X. основывался на Откровении Иоанна. Против X. высказывался Ориген; Августин считал, что тысячелетнее царство началось уже с рождением Христа. X. характерен для раннего христианства, для многих еретических учений в средние века, а также для ряда современных религиозных сект. Отголосками X. являются «тысячелетний рейх» национал-социализма и завершение истории в концепции коммунизма.











ХИНТИККА (Hintikka) Яакко (р. 1929) — фин. логик и философ, ученик Г.Х. фон Вршта. Работал в Станфордском и Хельсинкском ун-тах, в 1970 избран членом Академии Финляндии, проф. ун-та Флориды, член Амер. академии наук и искусств, входит в состав редколлегий ряда международных и национальных жур. по философии и логике.

Для филос. воззрений X. характерны неприятие и критика неопозитивизма. На основе предложенной им концепции глубинной и поверхностной информации X. последовательно отстаивает идею об активном характере человеческого познания, о том, что математические и логические истины несут информацию о реальной действительности. Он является принципиальным противником и критиком инструменталистского подхода к гносеологии, особенно в анализе научного знания. В подходе X. к решению филос. проблем преобладают черты реализма и материализма, в частности научного реализма. Общепризнан вклад X. в логику и эпистемологию. Им разработан метод модельных множеств и дистрибутивных нормальных форм, который является эффективным средством построения доказательств полноты логических систем; построена теоретико-игровая интерпретация логики, в частности предложена новая трактовка логических кванторов, основанная на понятии взаимодействия субъекта и реальности. X. принадлежат важные результаты в разработках семантики возможных миров для неклассических логик, в теории пропозициональных установок, в эпистемической логике и логике вопросов.

Логико-эпистемологические исследования. М., 1980; Models for Modalities. Dordrecht, 1969; Logic, Language-Games and Information. Oxford, 1973; Knowledge and the Known. Dordrecht, 1974; The Semantics. Amsterdam, 1976.










ХОЛТОН (Holton) Джеральд (р. 1922) — амер. историк и философ науки. Преподавал в Гарвардском ун-те. Известен как основатель нового направления в исследовании истории науки — тематического анализа, призванного дополнить стандартный анализ логической структуры научного знания. В неопозитивизме анализ ограничивался гл. обр. двумя типами высказываний, которые квалифицировались как эмпирические и аналитические (логико-математические). Так, закон всемирного тяготения имеет эмпирическое измерение, включающее, в частности, наблюдение притяжения в опыте Кавендиша, и одновременно обладает аналитическим измерением — правилами векторного расчета для сил, действующих в Евклидовом пространстве. Оба эти измерения X. считает случайными по причине значительной свободы в выборе понятий, гипотез и логико-математических средств для выражения того или иного закона. На самом деле этот выбор регулируется тем, что X. называет неслучайным измерением, состоящим из основополагающих предположений, понятий, терминов, методологических суждений и решений (тематики или тем), которые не вытекают непосредственно из наблюдений. С др. стороны, такие же отношения существуют между тематикой и аналитическими способами рассуждений. Темы определяют допустимый выбор соответствующих гипотез и логико-математических систем, ограничивая воображение ученого в одном направлении и давая ему полный простор в др. X. предостерегает от опасности спутать тематический анализ с чем-то иным: юнговскими архетипами, метафизическими концепциями, парадигмами и мировоззрениями. Впрочем, он допускает, что два последних понятия отчасти содержат тематические компоненты. В то же время он напоминает, что функция тематического анализа во многом родственна структурному методу, применяемому ранее в ряде наук (контент-анализ, лингвистический анализ, культурная антропология и др.). X. считает, что тематике принадлежит такое же законное и необходимое место в научной работе и ее понимании, как эмпирическим данным и логическим построениям. Направляющая роль тем показывается X. на примере знаменитого спора Милликена и Эренхафта относительно величины заряда электрона. Мелликен оказался прав потому, что он руководствовался атомистической установкой в противоположность континуалистской установке Эренхафта, потерпевшей фиаско. Несмотря на то что темы оказывают мощное влияние на процесс научного творчества и во многом определяют направление работы ученого, они не являются главной реальностью в этой работе. Это вызвано тем, что ученый конкретно занимается не темами как таковыми, а вполне определенными научными проблемами. Он может и не сознавать приверженности определенной тематике, которая, в отличие от др. компонентов, относящихся к стандартной модели науки, остается невыявленной и не формулируемой в научном языке. Темы представляют собой тот культурный базис, который связывает воедино естественные и гуманитарные науки. Отсюда вытекает стремление X. представить историю науки как одно из зеркал, в которых отражается культурная жизнь определенной эпохи. В частности, историко-научные исследования 20 в. способны пролить дополнительный свет на социально-экономические, политические, правовые и др. ин-ты этого столетия.

Тематический анализ науки. М., 1981; Что такое «антинаука» // Вопросы философии. 1992. № 2; Thematic Origins of Scientific Thought. From Kepler to Einstein. Cambridge (Mass.), 1973; The Scientific Imagination: Case studies. Cambridge (Mass.), 1978.














ХОМСКИЙ (Chomsky) Ноам (р. 1928) — амер. лингвист. Проф. Массачусетсского технологического ин-та (с 1956). Сформировавшийся как ученый в русле бихевиористски ориентированной структурной лингвистики (его учителями были З. Харисс, Р. Якобсон и др.), X. выступил с резкой критикой этого направления, обвиняя его в неспособности объяснить творческое использование языка людьми и удивительный феномен овладения языком детьми. Каждый человек способен высказывать и понимать предложения, с которыми он прежде никогда не сталкивался, а ребенок научается чрезвычайно сложной системе языка в раннем детстве, до развития его общих интеллектуальных способностей, обладая очень скудным и фрагментарным опытом. Исходя из этого, X. выдвигает гипотезу врожденной грамматики, опираясь на концепцию семантической компетенции (и называя свою лингвистику картезианской). Логическим следствием этой гипотезы стало положение о лингвистических универсалиях. Знание универсальной грамматики запрограммировано в мозгу человека как часть его генетического наследия, как некий «ментальный орган» языка. Под влиянием родного языка это врожденное знание универсальной грамматики актуализируется и, конкретизируясь, способствует овладению человеком родного языка. Для X. язык — прежде всего средство выражения мыслей, а не система социальной коммуникации, и поэтому его основной вклад в лингвистику заключается в разработке трансформационной порождающей модели языка, основанной на формализованном понятии «правило». Вместо дескриптивной лингвистики X. предлагает изучение порождающих механизмов, дублирующих речевое поведение, с тем, чтобы ответить на вопрос, почему только некоторые предложения, некоторые трансформации и т.п. грамматически допустимы, а др. — нет. Порождающий механизм трактуется X. не каузально, а в том смысле, в каком алгебраическое уравнение порождает свои численные значения. В своих первых работах X. использовал понятия «глубинной» и «поверхностной» структур, которым отводилась разная роль в определении значения предложения и его произношения, однако в дальнейшем он отказался от этого различения отчасти по техническим причинам, а отчасти из-за их неверных метафизических интерпретаций.

Язык и мышление. М., 1972; Аспекты теории синтаксиса. М., 1972; Syntactic Structures. New York, 1957; Cartensian Linguistics. New York, 1966; Reflections on Language. New York, 1975; Rules and Representations. New York, 1980.
Passmore J. Recent Philosophers. London, 1985.












ХОРКХАЙМЕР (Horkheimer) Макс (1895—1973) — нем. философ и социолог. В 1931—1965 — директор Ин-та социальных исследований (Франкфурт), в котором работали Т. Адорно, Г. Маркузе и др. и с которого берет начало франкфуртская школа. В 1934—1949 X. был в эмиграции в США.

В центре внимания X. — проблемы социально-экономического развития, исторической антропологии, критики «массовой культуры», преемственности гегельянства, марксизма и фрейдизма. Задачей критической социальной теории, по X., являются поиски пути рационального развития общества. Капитализм эволюционировал от классического либерализма, основанного на рыночной конкуренции, до монополистического капитализма, разрушающего рыночную экономику и насаждающего тоталитаризм. Путь, начатый Французской революцией 1789, уже содержал в себе тенденцию фашизма и тоталитаризма. Коммунизм — это государственный капитализм и одна из версий авторитарного гос-ва.

В основе индустриальной цивилизации лежит, по X., особая, нездоровая в своей основе инструментальная рациональность. «Болезнь разума порождена жаждой человека господствовать над природой». Расширение с помощью техники горизонтов мысли и действия парадоксальным образом привело к дегуманизации человека, отняло у него автономию, силу воображения и независимость собственного суждения. Индустриальное общество подменяет цели средствами их достижения и делает разум простым инструментом достижения целей, о которых человеку мало что известно. «...Мышление теперь может служить какой угодно цели — порочной или благой. Оно — инструмент всех социальных действий, устанавливать нормы социальной или частной жизни ему не дано, ибо нормы установлены другими. Разум уже не ищет объективных и универсальных истин, чтобы сориентироваться на них, он имеет дело с инструментами для уже данных целей... Все решает «система», иначе говоря, — власть... разум совершенно порабощен социальным процессом. Единственным критерием стала инструментальная ценность, функция которой — господство над людьми и природой».

В кн. «Затмение разума. Критика инструментального разума» (1947) X. подводит итоги своих рассуждений о переходе индустриального общества от объективного разума как имманентного принципа реальности к субъективному разуму как простой способности координировать средства с заданной целью. Природа представляется простым инструментом в руках человека, объектом эксплуатации, не знающей, при отсутствии цели, ограничений. Мышление, не обслуживающее определенные групповые интересы, считается поверхностным и бесполезным. Такого рода умственная деградация вполне устраивает властей предержащих, которым с помощью прирученных «мыслителей» удобно контролировать капитал и рынок труда. Массовая культура навязывает человеку особый образ жизни, который он, ненавидя его, тем не менее на словах восхваляет. Продуктивная способность рабочих подчинена чисто техническим требованиям, а власть определяет стандарты по собственному усмотрению. Обожествление промышленной деятельности не знает пределов. Значение «продуктивности» измеряется «пользой», соотносимой с властными структурами, а не всеобщей необходимостью. В этих условиях разуму, служащему человечеству, остается одно — разоблачение того, что называется разумом.

В кн. «Диалектика Просвещения» (1948), написанной X. совместно с Адорно и посвященной анализу современного технологического общества, подвергается критике сама идея рационализации мира с целью его подчинения. «Просвещение в широком смысле слова преследовало цель освободить человека от страха, чтобы сделать его властелином. Но освещенная земля зияет светом триумфального поражения». Просвещение, парализованное страхом перед истиной, привело к тому, что знание сделалось скорее техничным, чем критичным. Разум, ставший чисто инструментальным, удобен тотально административному обществу. «...Рост экономической эффективности порождает, с одной стороны, более справедливые условия, с другой — технический аппарат и владеющие им социальные группы, возвышающиеся над остальным обществом. Индивид перед лицом сверхмогучих экономических сил есть ничто. Общество господствует над природой как никогда. Служа аппарату, индивид исчезает, но и как никогда он аппаратом оснащен. Чем слабее и неустойчивее масса, тем больше в ее распоряжении материальных благ».

Во второй период своего творчества X. начинает отходить от марксистских и революционных, как он сам их называет, идеалов. Он говорит, что к марксизму толкала опасность национал-социализма, хотя уже тогда были сомнения, что пролетарская солидарность достаточна для построения справедливого общества. «Иллюзии лопнули как мыльные пузыри: социальное положение пролетариата улучшилось и без революции, а общий интерес больше не основание для социальных перемен. Оказалось, что помимо классовой солидарности существует солидарность людей вообще, вытекающая из того факта, что все они ограничены, страдают и умирают». В интервью, опубликованном под названием «Ностальгия по совершенно Иному» (1961), X. указывает на опасность выдвижения таких высших ценностей, ради которых следует жертвовать всем иным: «Всякое конечное существо и человечество в целом конечны; тот, кто возомнил себя последней, высшей и единственной ценностью, становится идолом, жаждущим кровавых жертв». Вместе с тем невозможно быть безразличным к несправедливости и страданию, мириться с удушающей атмосферой автоматизированного общества. Нужно сохранять надежду на то, что, несмотря на характерную для мира несправедливость, она не сможет утвердиться в качестве последнего слова. Задача философа — критика существующего порядка, цель которой — удерживать людей от пассивного служения бездушной социальной организации.

Диалектика Просвещения. Философские фрагменты. М.; СПб., 1997 (в соавт. с Т.В. Адорно); The Eclipse of Reason. New York, 1947; Sociologia. Frankfurt am Main, 1962 (в соавт. с Т.В. Адорно); Kritische Theorie. Bd 1—2. Frankfurt am Main, 1968.

И.Л. Никитина













ХОРУЖИЙ Сергей Сергеевич (р. 1941) — специалист в области филос. антропологии и религиозной философии, а также физик-теоретик, математики специалист по творчеству Дж. Джойса, переводчик его романа «Улисс». Окончил физический факультет Московского государственного ун-та (1964), крестился в православие (1968), доктор наук (1977).

Будучи физиком-теоретиком и математиком, развивающим строгие методы релятивистской квантовой теории, X. вместе с тем начал работу в философии независимо и почти одновременно с физикой, первая филос. публикация появилась в 1967 (статья «Ничто» в «Философской энциклопедии»). С тех пор занятие философией не прекращалось, однако, за вычетом редких словарных статей, при коммунистическом режиме филос. тексты X. не появлялись в печати. Его позицией было неприятие официальной советской философии и филос. среды; по его убеждению, сфера философии при тоталитаризме — не область творчества, но придаток машины господства, ее природа и содержание кардинально извращены и сразу после крушения коммунизма нужно было закрыть Ин-т философии, пересмотреть ученые степени в философии и осуществить радикальную смену кадров кафедр общественных дисциплин. Ныне же постсоветская философия уже восприняла отравляющее наследие и лишь немногим здоровее советской.

Исходная сфера филос. интересов X. (помимо влияний классиков и прежде всего М. Хайдеггера) — христианская мысль: зап. мистика, рус. религиозная философия. Относясь критически к общему уровню рус. философствования, X., тем не менее, убежден в существовании особого типа духовности и особого русла аутентичной религиозной мысли, присущих вост. христианству, и считает необходимым их глубокое филос. раскрытие. Решение этой задачи вначале виделось на пути изучения рус. филос. процесса, метафизики серебряного века и ее отдельных фигур (прежде всего, П.А. Флоренского и Л.П. Карсавина); к этому этапу относится первая филос. кн. X. «Миросозерцание Флоренского» (1974, опубл. 1999). Но уже с сер. 1970-х гг. наступает новый этап, толчком к которому послужило изучение «богословия энергий» св. Григория Паламы (14 в.). Стали уясняться истинные очертания восточнохристианского дискурса, и они показывали, что метафизика серебряного века не является ни главным, ни чистым выражением этого дискурса, и в его составе рус. аскеза существеннее и бесспорнее рус. философии. Ключевые черты восточнохристианского дискурса, его опытный и энергийный характер (в отличие от отвлеченно-логического и эссенциалистского дискурса, доминирующего на Западе) наиболее чисто и выпукло представлены в его мистико-аскетической традиции, исихазме, и постепенно эта традиция стала главным предметом исследований X.

Исихастская духовная практика («умное делание») — антропологическая стратегия, в особом восходящем процессе преобразующая совокупность энергий человека на всех уровнях его конституции, включая соматику, психику, интеллект. Ее понимание ставит принципиальные проблемы для каждой из наук о человеке, и ее изучение в работах X. приняло форму междисциплинарной программы, включающей богословские, психологические, лингвистические темы, однако ядром своим имеющей философию. Исихастский опыт толкает строить философию как «дискурс энергии», в котором энергия, или «бытие-действие», — ведущий, производящий принцип для всей системы понятий. Адекватная трактовка этого опыта оказывается невозможной на базе обычного аристотелевского понятия энергии и требует альтернативной концепции, где энергия обладала бы иной, более свободной связью с сущностью: была «деэссенциализация». Такая концепция имплицирует энергийную картину бытия-события, куда, наряду с событиями наличного бытия, входят также «события трансцендирования», составляющие цель духовных практик, и «виртуальные события», образующие виртуальную реальность.

Компаративный анализ, привлекающий весь спектр духовных традиций, вскрывает универсальную природу исихастского опыта, являя его как одну из реализаций общеантропологической парадигмы или стратегии — «парадигмы духовной практики». В свою очередь, эта парадигма трактуется как вид «предельных феноменов» человеческого опыта, в которых начинаются изменения самих конститутивных признаков способа бытия человека. Такая логика ведет к антропологическому подходу, где в центр выдвигаются эти предельные феномены, а базовым концептом становится понятие их совокупности, области, именуемой «антропологической границей»; сам же подход получил название «синергийной антропологии» (от аскетико-богословского понятия синергии, согласия-соработничества энергии человеческой и божественной). Можно полностью описать топику антропологической границы: наряду с духовными практиками, туда входят стратегии бессознательного (изучаемые в психоанализе неврозы, комплексы и т.п.) и виртуальные стратегии; смешения и наложения этих трех главных видов стратегий границы порождают многообразие гибридных форм (их примеры — явления «прелести» в аскезе, психотехники, продуцирующие измененные состояния сознания и др.). В итоге человек предстает как ансамбль стратегий антропологической границы, и это новое определение человека служит ядром антропологической модели, тесно сопрягающей опыт древности и современности и отвечающей новой парадигме знания, с иной системой отношений дисциплинарных дискурсов.

Диптих безмолвия. Аскетическое учение в богословском и философском освещении. 1978, М., 1991; После перерыва. Пути русской философии. СПб., 1994; «Улисс» в русском зеркале. М., 1994; Синергия. Проблемы аскетики и мистики Православия: Научный сб. / Под ред. С.С. Хоружего. М. 1995; К феноменологии аскезы. М., 1998; Философия и аскеза. Нью-Йорк, 1999; О старом и новом. СПб., 2000; Introduction to Algebraic Quantum Field Theory. Dordrecht, 1990.














ХРИСИПП (Chrisippos) из Сол (ок. 280/277 — ок. 208/204 до н.э.) — крупнейший представитель раннего стоицизма, ученик и преемник Клеанфа. По скудным сведениям, X. уже в молодые годы приехал в Афины, где слушал Клеанфа, академиков Аркесилая и Лакида. Обладал поразительной широтой интересов и работоспособностью — писал «по 500 строк в день» (поэтому сочинения X. изобиловали повторами, противоречиями и отличались плохим стилем). Сохранилось 161 название сочинений X. (логические и часть этических).

X. принял школу у Клеанфа в тот момент, когда она обрела влияние и вместе с ним критиков. На долю X. выпала двуединая задача: переосмыслить школьное учение и придать ему законченную форму. Природный дар систематика позволил X. упорядочить почти все разделы стоицизма и создать нормативную догматику. Практически X. стал вторым основателем Стои.

X. предложил наряду с традиционной оригинальную схему построения догматики: логика — этика — физика, считая, видимо, целесообразным заканчивать научение богопознанием. В гносеологии X. отказался понимать «впечатление» «вещественно» и пассивно, предпочитая определять его как «изменение души», свидетельствующее об известной активности познающего субъекта; попутно он упорядочил классификацию «эмпирических общих представлений». Формальная логика (часть «диалектики», трактующая об «обозначаемом») была разработана X. как наука о соотношении «мыслимых предметностей», корреспондирующих определенным денотатам (фактам или ситуациям), а также о формах и формальных условиях истинности высказываний и умозаключений. Созданная по образцу аристотелевской силлогистики, логика X. имела, однако, принципиально иную цель — установить зависимость между смыслами, не состоящими в родо-видовых отношениях. «Чистые смыслы» делятся на неполные (субъект, или предикат) и полные; подкласс полных «лектон» составляют простые высказывания, из которых (соответственно различным типам логических связок) образуются сложные. Логику X. принято считать первой логикой высказываний в европейской традиции. Хотя внимание X. к проблеме модальности было инспирировано мегарскими логиками, он сохранял оригинальную позицию: возможное выступает как «квазивозможное», а все высказывания в конечном счете рассматриваются как необходимые.

Основные новации X. в области физики — учение о причинности и реформа психологии, имевшие этическое приложение. Функциональная классификация причин на основные и вспомогательные (с учетом «безличности» события или участия разумного субъекта), свидетельствующая о знакомстве с «Физикой» Аристотеля, имела целью сохранить в цепи мировой причинности место для свободного произвола субъекта. Вероятно, с той же целью X. ввел терминологическое различие между «необходимостью» и «судьбой». В психологии X., в отличие от Зенона, считал импульсы (включая страсти) чистыми функциями разума и полностью отождествлял их с суждениями, стремясь подчеркнуть, что решения зависят исключительно от субъекта. Предельный монизм этой теории затруднял объяснение природы противоразумных импульсов и стал объектом критики в Средней стое.

В области этики X. выступил как универсальный систематизатор и автор космодицеи, направленной на обоснование моральной автономии субъекта. Благо и зло должны выступать для субъекта только как объект нравственного целеполагания; они не являются свойством космической причинности, зависят только от решения субъекта и безусловно вменимы. Однако X. не удалось решить поставленную им же самим проблему: нравственная автономия была без колебаний принесена в жертву всекосмическому монизму.

Arnim H.F.A. v. Stoicorum veterum fragmenta. Vol. 2—3. Stuttgart, 1968.
Brehier E. Chrysippe et l'ancien stoicisme. Paris, 1951; Gould J.B. The Philosophy of Chrysippus. Leiden; New York, 1970.

A.A. Столяров















«ХУАЙНАНb-ЦЗЫ» («Философы из Хуайнани») — др.-кит. письменный памятник синтетического характера, написан во 2 в. до н.э. при дворе Хуайнаньского князя Лю Аня (179—122 до н.э.). Согласно данным источников, подразделяется на три части: «внутреннюю» (21 свиток), «среднюю» (8 свитков) и «внешнюю» (33 свитка); в современной редакции состоит из 21 главы, написанной разными авторами.

«Х.-ц.» отличается сочетанием различных литературных стилей и методов развертывания филос. идей, широко использует «естественную» мифологию даосизма и «историзированную» мифологию конфуцианства. Памятник синтезирует две традиции развития филос. самосознания — даоскую и конфуцианскую. В центре внимания — человек, живущий в природном и социальном космосах, которые «Х.-Ц» пытается свести в единство. Отсюда проистекает типология человека: «Х.-ц.» выделяет даоского человека недеяния, или «естественного человека», конфуцианского деятельного человека и объединяющего их мудрого правителя. Соответствующие синтетические характеристики получает и филос. дао (см.: Дао и дэ).

«Х.-ц.» дает детально разработанные модели филос. космогонии и космологии, первый из др.-кит. письменных памятников приводит полную развертку спирали элементов архетипа у син и тем самым дешифрует генетический код даоской культуры дао. Наряду с этим «Х.-ц.» фиксирует приходящиеся на то время достижения астрономии, экологии, этнопсихологии, присовокупляет к ним астрологию и включает все это в единую концепцию гармонизации и управления государственным организмом Поднебесной.

Померанцева Л.Е. Поздние даосы о природе, обществе и искусстве («Хуайнань-цзы» — II в. до н.э.). М., 1979; Хуайнань-цзы. Гл. 1, 2, 7, 9 // Древнекитайская философия. Эпоха Хань. М., 1990.











ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ФОРМА — воссоздание объективной и субъективной реальности в выразительных средствах искусства. В искусстве постоянно происходит процесс обновления формального аппарата. Вместе с тем здесь наблюдается известная приверженность традиционализму. Наряду с новациями искусство, следуя пристрастиям художников, зрителей, читателей, слушателей, проводит своеобразный отбор наиболее универсальных форм, ценных по целому ряду параметров — емкость, концентрированность, изящество, отточенность и т.д. К примеру, со времен И.С. Баха сохранились почти неизменными формы фуги, полифонических циклов и т.д.

К числу «традиционных» форм в различных видах искусства можно отнести: в литературе (поэзии и прозе) форму сонета, романса (исп. романс 17 в.), элегии, оды, рассказа (т.н. малые формы), повести, романа, многотомного литературного цикла (Дж. Джойс, Дж. Голсуорси и др.). В изобразительном искусстве не меньшее многообразие: живописная акварель и большое живописное полотно, графическая миниатюра и масштабная мозаика, портрет, карикатура и т.д. В кино и в театре: короткометражные фильмы и громадные сериалы, небольшие пьесы для одного-двух актеров и масштабные опусы типа тетралогии. Многие формы традиционны и для музыки: соната, партита, симфония, концерты для самых различных инструментов, включая и оркестровые концерты.

Х.ф. может пониматься двояко. В узком толковании Х.ф. есть структура, подразделяющаяся на части, элементы. Так, в музыке соната обычно пишется в форме т.н. сонатного allegro, включающего, как правило, три части: экспозицию тематического материала, его разработку и репризу. Каждую из частей можно рассматривать более детально — вплоть до уровня анализа мельчайших микроэлементов. Продолжая иллюстрацию на музыкальном материале, можно сказать, что даже такое «мельчайшее» качество музыки, как звуковысотность, критик вправе рассматривать с т.зр. его функции по отношению к художественному замыслу произведения. Расчленение формы на микро- и макроуровни необходимо для профессионального анализа «строительного материала» искусства и принципов его формирования.

В широком понимании Х.ф. является средством (или комплексом средств), с помощью которого «формируется» художественное содержание произведения. Искусство формотворчества (исключая только профессиональный творческий эксперимент) всегда есть искусство формирования нового содержания.

Художественность формы — самая большая загадка во всей феноменологии искусства.

Будущее Х.ф. можно связывать с пространственно-временной характеристикой (предельное сжатие — гиперразрастание, гиперболизация монументализма — микроминиатюризация, предельная краткость — се-риальность), с усилением выразительности и изобразительности, иногда до полного их слияния, с увеличением роли символизации. Будущность формотворчества во многом определяет будущность самого искусства.

Лосев А.Ф. Диалектика художественной формы. М., 1927; Аристотель. Об искусстве поэзии. М., 1957; Каган М.С. Морфология искусств. М., 1972. Ч. 1—3; Грановский М.Г. Мышление, язык, семантика // Проблема музыкального мышления. М., 1974; Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975; Гёте И.В. Об искусстве. М., 1975.













ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ВИДЕНИЕ — способ интерпретации искусством картины мира, типа культуры, менталитета. Каждая историческая эпоха демонстрирует свой тип Х.в. и вырабатывает соответствующие ему языковые средства. При этом возможности художественного воображения на любой исторической стадии не беспредельны: каждый художник застает в свою эпоху определенные «оптические возможности», от которых он оказывается зависимым. Доминирующие представления современников (картина мира) «стягивают» все разноообразие художественных практик в определенный фокус, выступают фундаментальной основой культурной онтологии художественного сознания (т.е. способов бытия, творческого проявления художественного сознания в границах соответствующей культурной общности). Типы Х.в. имеют, т.о., свою историю, и их обнаружение может рассматриваться как важнейшая задача эстетики и культурологии искусства. Изучение эволюции Х.в. способно пролить свет на историю ментальностей, логику развития человечества как рода, на стадии общекультурного процесса.

Х.в. обнаруживает себя прежде всего в форме, в способах построения произведения искусства. Именно в приемах художественного выражения отношение художника к модели и к действительности раскрывается не как его субъективная прихоть, а как высшая форма исторической обусловленности. Вместе с тем на пути изучения типов Х.в., встречавшихся в истории, встает немало проблем. Так, нельзя не считаться с тем фактом, что у одного и того же народа в одну и ту же эпоху разные типы Х.в. сосуществуют. Эту расщепленность, к примеру, можно наблюдать в Италии 15 в., Франции 18 в., России втор. пол. 19 в. Чувство формы, которое является центральным для понятия Х.в. так или иначе соприкасается с основами национального восприятия. В более широком контексте Х.в. может быть осознано как порождающий источник общекультурной ментальности эпохи. В этом смысле устойчивые формы Х.в. эпохи имеют общий корень, единую основу с общими формами созерцания в обыденном сознании и внехудожественном мышлении. Если это так, то правомерной является попытка на материале искусства шаг за шагом проследить эволюцию разнообразных типов Х.в., которые, будучи выстроены в закономерную последовательность, могли бы пролить свет на историю человеческого восприятия в целом (опыты, осуществленные Г. Вёльфлиным и М. Дворжаком).

Выявление в творчестве художников, писателей, композиторов общности того или иного типа видения позволяет приблизиться к решению задачи построения истории искусства без имен. Этапами этой истории могли бы выступить специфические типы Х.в., которые в каждую эпоху выступают не чем иным, как художественно превращенными формами менталитета разных исторических эпох.

Фолль К. Опыты сравнительного изучения картин. М., 1916; Дворжак М. История итальянского искусства в эпоху Возрождения. М., 1978; Кривцун О.А. Эволюция художественных форм. Культурологический анализ. М., 1992; Вёльфлин Г. Основные понятия истории искусств. М., 1994.











ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ПОЗНАНИЕ — 1) познание объективной и субъективной реальности человеком (не художником), обладающим врожденной способностью к образному видению мира и воспринимающему мир в «прекрасной оболочке», как субъективно-выразительно окрашенный (примером такого «видения» может служить модель атома, предложенная Н. Бором и охарактеризованная А. Эйнштейном как «работа высшей музыкальности»); 2) познание мира художественного, условного, «мнимого» (Л.С. Выготский), требующее художественного таланта автора, профессионального образования и мастерства. Между окружающим миром и миром художественным лежит известная дистанция, выражающаяся в определенной организации произведения, подчеркивающей его вне-положенность субъекту восприятия и сохраняющей в то же время иллюзию его реальности. По словам Л. Фейербаха, искусство никогда не выдает свои творения за действительность. Художественный мир делает произведение предметом рефлективного, размышляющего восприятия, что позволяет развести оценку действительности и ее художественного изображения, поведения «лирического героя» и позиции автора.

Художественный мир многомерен, потому Х.п. представляет «спектр» возможностей: художественное созерцание, видение, слышание (в т.ч. внутреннее слышание) и восприятие. Оно может быть синкретическим, но может быть относительно самостоятельным. Проницаемость художественной иллюзии создает эффект соприсутствия и соучастия, обеспечивающий для слушателя, зрителя, читателя возможность оценки как бы изнутри наблюдаемых событий и переноса ее с изображения на реальность.












ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ПРОСТРАНСТВО — пространство произведения искусства, совокупность тех его свойств, которые придают ему внутреннее единство и завершенность и наделяют его характером эстетического. Понятие «Х.п.», играющее центральную роль в современной эстетике, сложилось только в 20 в., хотя обозначаемая им проблематика обсуждается в философии искусства еще с античности. В Новое время Х.п. обычно отождествлялось с изображенным художником пространством мира: пространство картины или гравюры, пространство пластического образа, пространство сцены и т.п. истолковывалось как отображение реального, физического пространства.

Понятие «Х.п». восходит в своем происхождении к живописи, скульптуре, театру и др. видам искусства, в которых художественное повествование разворачивается в физическом пространстве. В дальнейшем содержание данного понятия расширилось, и оно стало охватывать и те виды искусства, которые не разворачиваются непосредственно в таком пространстве (литература, музыка и др.).

Х.п. является интегральной характеристикой художественного произведения. Конкретное решение проблемы пространства налагает отпечаток на все используемые художником изобразительные средства и представляет собой один из ключевых признаков стиля художественного. Особенно выразительно это проявляется в живописи, применительно к которой понятие Х.п. проанализировано наиболее полно: проблема Х.п. включает в себя не только цвет, свет, линию живописного изображения, его глубину и дробность, но и динамику, символизм, отношение к канону и т.д.

Существенный вклад в осмысление проблемы Х.п. внесли О. Шпенглер, П.А. Флоренский, X. Ортега-и-Гасет, М. Хайдеггер, М. Мерло-Лонти и др.

Шпенглер, первым подчеркнувший важность пространства не только для жизни человека, но и для всех видов искусства, коррелировал пространство прежде всего с глубиной: «Жизнь, ведомая судьбой, ощущается, пока мы бодрствуем, как прочувствованная глубина. Все растягивается, но это еще не «пространство», не что-то в себе упроченное, а некое постоянное саморастягивание от подвижной точки «здесь» до подвижной точки «там». Переживание мира связано исключительно с феноменом глубины — дали или отдаленности... Наверняка «длина и ширина» дают в переживании не сумму, а единство и оказываются, осторожно говоря, просто формой ощущения. Они представляют чисто чувственное впечатление. Глубина представляет выражение, природу; с нее и начинается мир». Как и визуальное пространство, Х.п. радикально отличается, по Шпенглеру, от математического (геометрического) пространства: «Мы видим в каждой аллее, что параллели сходятся на горизонте. Перспектива западной живописи и совершенно отличающейся от нее китайской... основана как раз на этом факте. Переживание глубины в неизмеримой полноте ее видов не поддается никакому числовому определению. Вся лирика и музыка, вся египетская, китайская, западная живопись громко прекословят допущению строго математической структуры пережитого и увиденного пространства... «Горизонт», в котором и которым всякая историческая картина постепенно переходит в изолирующую плоскость, не может быть осмыслен никакой математикой. Каждый мазок кисти пейзажиста опровергает утверждения теории познания». Шпенглер называет «способ протяженности», разный в случае разных культур, тем «прасимволом культуры», из которого можно вывести весь язык ее форм, в частности Х.п., характерное для ее искусства. Сам «прасимвол», проявляющийся не только в формах живописи, музыки и поэзии, но и в основных понятиях науки, идеалах этики и т.д., не допускает понятийного раскрытия.

Оригинальную трактовку Х.п. живописи дает Флоренский, утверждающий, что «вопрос о пространстве есть один из первоосновных в искусстве». Цель искусства — «символическое знаменование первообраза через образ», в силу чего Х.п. должно быть символом духовного пространства, пространства «подлинной, хотя и не вторгшейся сюда, иной реальности». Искусство не ставит перед собою задачу воссоздания действительности на основе прямой перспективы, как полагали художники Возрождения; только «рационалистический», сухой и ограниченный ум, направленный на ближайшие практические цели, может удовлетвориться такого рода внешним подобием. Природное, или видимое, пространство — лишь часть целого, большего, не видимого, но знаемого пространства. Истинное искусство должно воссоздавать эту пространственную цельность, особый, в себе замкнутый мир, поддерживаемый не механическими, а внутренними духовными силами. Именно такое Х.п. создавало, на взгляд Флоренского, средневековое изобразительное искусство, не дублировавшее действительность и вместе с тем дававшее наиболее глубокое постижение ее архитектоники, ее материала, ее смысла. Художественными приемами, при помощи которых воплощалось такое Х.п., являлись обратная перспектива и разноцентренность — построение изображения так, как если бы на разные его части глаз смотрел не из одной, а из разных точек.

Ортега-и-Гасет также противопоставляет геометрическую глубину Х.п., достигаемую с помощью системы прямой перспективы, и интуитивную, или содержательную, его глубину. Строгая геометрическая глубина, господствовавшая в искусстве в Новое время, является порождением чистого разума и вообще не может рассматриваться как художественное начало. Основная линия развития искусства — переход от изображения предметов в их телесности и осязаемости к изображению ощущений как субъективных состояний (тема импрессионизма) и затем переход к изображению идей, содержание которых, в отличие от ощущений, ирреально, а иногда и невероятно. «Три названных этапа — это три точки одной прямой», ведущей к современной, гораздо более широкой концепции Х.п.

Хайдеггер противопоставляет «физически-техническое пространство», называемое им также «объективным космическим пространством», и подлинное, или глубинное, пространство. Первое является «однородной, ни в одной из мыслимых точек ничем не выделяющейся, по всем направлениям равноценной, но чувственно не воспринимаемой разъятостью»; второе представляет собой простирание, простор, открытость для явлений и существования вещей. «Простирание простора несет с собой местность, готовую для того или иного обитания». Пространство как «свободный простор» является первофеноменом, не допускающим определения или сведения к чему-то иному. В нем осуществляется возможность вещей «принадлежать каждая своему «для чего» и, исходя из этого, друг другу». Вещи сами есть места, а не просто принадлежат определенному месту. «Место не располагается в заранее данном пространстве типа физически-технического пространства. Это последнее впервые только и развертывается под влиянием мест определенной области». Однако пространство — это не только определенный, наличный, обладающий объемом объект; это еще и пустота между объемами, «отсутствие заполненности полостей и промежуточных пространств». Х.п., представляющее собой «способ, каким художественное произведение пронизано пространством», может быть правильно истолковано только на основе понимания места и области, а не на основе физико-технического пространства. Прилагая свои размышления о пространстве к скульптуре как «работе с Х.п.», Хайдеггер отмечает, что она не является ни противоборством с пространством, ни овладением пространством. «Скульптура — телесное воплощение мест, которые, открывая каждый раз свою область и храня ее, собирают вокруг себя свободный простор, дающий вещам осуществляться в нем и человеку обитать среди вещей».

Мерло-Понти, рассматривая Х.п. живописи, сосредоточивает основное внимание на его глубине, на роли в создании Х.п. цвета и линии. В живописи Нового времени пространство являлось «вместилищем всех вещей», пространством-оболочкой. Средневековый художник, напротив, стремился исследовать пространство и его содержимое в совокупности и придавал устойчивость построению не с помощью пространственных структур, а прежде всего посредством цвета; отдавая предпочтение не пространству-оболочке, а цвету-оболочке, он раскалывал форму как скорлупу вещей, стремясь добраться до их сути и уже на этой основе воссоздать внешние формы вещей. В глубине Х.п., отмечает Мерло-Понти, есть нечто парадоксальное: «...Я вижу предметы, которые скрывают друг друга и которые я, следовательно, не вижу, поскольку они расположены один позади другого. То, что я называю глубиной, или не означает ничего, или означает мою причастность Бытию без ограничений, и прежде всего — пространству вне какой бы то ни было точки зрения». Глубина содержит в себе др. измерения и потому не является измерением в обычном смысле. «Глубина живописного изображения... происходит неизвестно откуда, располагаясь, прорастая на полотне».

Проблема интуитивной, или содержательной (но не геометрической), глубины является одной из основных в теории Х.п. В так понятой глубине оказываются связанными воедино вопросы перспективы, дистанции, линии, внешней формы предметов, цвета, тектоники, статики и динамики изображенного, воздушной и цветовой перспективы и т.д. Только интуитивная глубина может быть характеристикой произведений музыки, литературы и т.п.

Флоренский П.А. Обратная перспектива // Флоренский П.А. У водоразделов мысли. М., 1990. Т. 2; Ортега-и-Гасет X. О точке зрения в искусстве // Он же. Эстетика. Философия культуры. М., 1991; Мерло-Понти М. Око и дух. М., 1992; Хайдеггер М. Искусство и пространство // Он же. Время и бытие. М., 1993; Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. М., 1993.

Я. П. Никитина












ХУДОЖНИК — субъект творческой деятельности в сфере искусства. Личность X. и способность его творческого воображения — стержневые проблемы мировой эстетики. Начиная с античности философы отмечали иррациональные, непостижимые механизмы художественно-творческого процесса, невозможность выявления закономерностей, в соответствии с которыми осуществляется творческий акт. Платон шел, в частности, к мысли, что в момент творчества X. не отдает себе отчета в том, как он творит. Акт творчества демонстрирует умение X. выйти за пределы себя («exstasis», «исступление»), когда его душа проникает в мир запредельных сущностей. Экстаз — это в некотором смысле безумие, изменение нормального состояния души, но это, по Платону «божественное безумие, божественная одержимость» («Ион»).

В целом ни объективные, ни субъективные предпосылки, взятые сами по себе, не могут служить объяснением творческой продуктивности X. Весь комплекс его восприятия, мышления, поведения стимулируется целями творчества как высшими в иерархии побудительных мотивов его личности. Достижению этих целей способствует, с одной стороны, направленная (осознанная) деятельность X., в которую включены его волевые усилия, рациональная оценка намеченных целей, т.е. определение того, произведение какого жанра он стремится создать, какого объема, в какой срок, ощущение внутренней ответственности за результаты и т.д. С др. стороны, едва ли не большее значение в подготовке и осуществлении творческого акта X. приобретает т.н. непроизвольная активность. Она отмечена непрерывным художественным фантазированием, это своего рода внутренняя лаборатория, в которой клубятся, наплывают друг на друга, подрастают подспудные переживания и их художественные формы. Этот скрытый от глаз, во многом хаотический и непроизвольный процесс вместе с тем не может быть оценен как нецелесообразный, выпадающий из сферы мотивации творчества. Спонтанной активности X. всегда присуща определенная интенция — своего рода намерение, вписанное в природу самого творца, несущее на себе отпечаток особой окрашенности его таланта. Уже внутри творческой интенции живет нечто, что позволяет выбирать между различными вариантами художественного претворения, не апеллируя к сознанию, нечто, что «запускает» творческое действие, направляет, регулирует и доводит его до конца.

Хрупкое балансирование между интенцией собственного сознания и той мерой, которую диктует природа самого предмета — механизм, объясняющий взаимодействие в каждый отдельный момент сознательных усилий X. и его непроизвольной активности. Интенциональность творческого сознания X. позволяет ему смотреть на себя как на своеобразный словарь, в котором уже предуготовлены главные темы и способы их претворения.

В 20 в. активно изучалась проблема взаимовлияния творческой и бытийной биографии X., позволяющего осмыслить его как особый психологический тип. Поскольку творческий процесс не является выделенной сферой, а составляет единое целое с жизненным процессом X., постольку не только собственно творческая активность, но и разные формы бытийной активности X. сопряжены с целями одного типа: созданием произведения искусства, возделыванием благоприятной для этого почвы, изобретением особых условий, стимулирующих художественное открытие. Устойчивые состояния, которые провоцирует художественно-творческий акт, и определяют своеобразие личности X. Одно из главных состояний, сопровождающих творчество любого мастера, — способность и потребность жить в вымышленных ролях, непрерывная самоидентификация то с одним, то с др. персонажем. Когда эта потребность безостановочного вживания становится системой, она создает своеобразную надстройку над жизнью и ставит X. в трудное положение. Он должен последовательно переходить от действительности к вымыслу и от вымысла к действительности, и такая смена положений, одновременное обладание сразу несколькими формами существования вносит в его сознание заметную дисгармонию. Др. важный компонент творчества — необходимость достигать колоссальной концентрации сил в момент создания произведения. Кумулятивным следствием постоянной концентрации, «собирания себя», удержания высокой амплитуды чувств являются повышенная впечатлительность, нервность, а порой неуравновешенная экзальтация, принимающая иногда болезненные формы. Накопление наблюдений об этих состояниях уже в начале 20 в. дало повод для возникновения многочисленных исследований, трактующих психическую патологию как имманентную составляющую гения (Ч. Ламброзо и др.).

Творец как самобытная личность все время меняет «формулу» своего существования, демонстрирует отсутствие прикрепленности к одному видению, одной позиции, одной, не вызывающей сомнения, идее. Его неостановимый переход от одного состояния к др. и представляет собой собственно человеческое бытие культуры. В психологическом феномене X. концентрируется, т.о., ряд жизненно важных характеристик, которые пусть в малой степени, но присутствуют в любом человеке и которые способны объяснить смену ролевых установок, тягу к жизни в воображаемом мире, творческие порывы и потребности.

Особая сфера изучения феномена X. — анализ эволюции его статуса в истории разных национальных культур; выявление исторических вех и этапов становления его самосознания, обретения X. собственной социальной идентичности.

Аронсон М., Рейсер С. Литературные кружки и салоны. Л., 1929; Искусство и художник в зарубежной новелле XIX века. Л., 1985; Мазепа В.И., Михалев В.П. Культура художника. Киев, 1988; Гончаренко Н.Ф. Гений в искусстве и науке. М., 1990; Кривцун О.А. Эстетика. М., 1998.

О.А. Кривцун











ХЭАР (Hare) Ричард Мервин (р. 1919) — британский философ. Проф. Оксфордского ун-та (1966—1983) и ун-та Флориды (1983—1994). Основная область исследований — философия морали. Выступая последовательным и убежденным защитником утилитаристской этики, X. все же главное внимание в своих работах уделяет логике морали, занимаясь анализом наиболее общих моральных понятий и выявлением логической структуры моральных рассуждений. В решении вопроса о статусе моральных суждений X., в основном опираясь на идеи И. Канта, формулирует позицию, которая получила название прескриптивизма. Прескриптивизм уподобляет моральные суждения императивам или предписаниям, которые предоставляют человеку разумные основания для совершения того или иного действия. Согласно X., императивы имеют свою собственную логику, которая включает в себя отношения следования, несовместимости, универсализуемости и т.д., и поэтому они могут использоваться в качестве посылок в практических рассуждениях. Хотя к моральным суждениям не применима характеристика истинности, они, по мнению X., не являются и чисто субъективными выражениями личных отношений и эмоций, ибо включают в себя обязательства рационального типа, предполагающие выведение непосредственных решений из общих принципов морали. Онтологический вопрос о существовании моральных качеств X. считает некорректным и вносящим искажения в главный вопрос философии морали — как объяснить моральные рассуждения, в ходе которых мы рациональным путем приходим к практическим и предписывающим выводам.

The Language of Morals. Oxford, 1952; Freedom and Reason. London, 1963; Moral Thinking. Oxford, 1981.













ХЮБНЕР (Hubner) Курт (p. 1921) — нем. философ и методолог науки, 1961—1971 — проф. Технического ун-та Берлина, 1971 —1988 —проф. и позже директор филос. семинара Кильского ун-та.

В своей кн. «Критика научного разума» X. дал обоснование исторической философии науки. Она опирается на кантовскую идею ансамбля априорных условий всякого опыта, одновременно показывая, что такие ансамбли не обладают трансцендентальной необходимостью, но возникают и изменяются интер-субъективно-исторически. Она также отказывается от абсолютных понятий истины или заблуждения, не приемля в то же время и релятивизма. Различные типы опыта не являются разными т.зр. на реальность, но сами опираются на ее различные аспекты. Из этой идеи исходят и исследования X. форм культуры (мифа, политического сознания, искусства, религии). Они показывают, что действующие в мифических культурах исторически-априорные ансамбли существенно отличаются от присущих той культуре, в которой доминирует научное мышление. Этому различию соответствуют и разные способы овладения миром, каждый из которых характеризуется особым опытом и целями, что делает невозможной их оценку с т.зр. научной рациональности. Миф не тождествен мифологии и не сводится к заблуждению, подражанию или фантазии, мифическое мышление неуничтожимо присутствует в политике, искусстве и религии, что не может объяснить теория демифологизации Р. Булътмана. Историческая философия науки перерастает, т.о., свои дисциплинарные границы и становится общей культурно-исторической теорией познания.

Beitrage zu Philosophie der Phisik. Berlin, 1963; Die Wahrheit des Mythos. Berlin, 1986 (рус. пер. — 1996); Das Nationale. Berlin, 1991; Kritik der wissenschaftlichen Vernuft. Berlin, 1993 (рус. пер. — 1994); Die zweite Schoepfung. Das Wirkliche in Kunst und Musik. Berlin, 1994.













ЦВИНГЛИ (Zwingli) Ульрих (1484—1531) —лидер швейц. Реформации, основатель одного из трех (наряду с лютеранством и кальвинизмом) главных направлений протестантизма. Учился в Венском (1498—1502) и Ба-зельском (1502—1504) ун-тах. В 1506 посвящен в духовный сан и назначен священником в Гларусе (до 1516). Ц. испытал большое влияние гуманистов, прежде всего Дж. Пико делла Мирандолы и Эразма Роттердамского, с которым был лично знаком. Назначенный каноником в Цюрих (1519) активно выступает за отмену обязательных постов и целибата. Поддерживаемый Городским советом (членом которого Ц. вскоре становится), он все решительнее порывает с католической догматикой и проводит в жизнь идеи Реформации: ликвидация монастырей, упразднение таинств, поклонения мощам и иконам, проведение богослужений на родном языке. В 1532 он слагает с себя сан и становится влиятельнейшим религиозным и политическим деятелем Цюриха.

Ц. воспроизводит принципиальные установки протестантизма, впервые сформулированные М. Лютером, к которому он относился с глубоким почтением. Однако, в отличие от виттенбергского теолога, впитавшего идеи и тип мышления средневековых мистиков, Ц. был более рационалистичен и последователен, настаивая на том, что каждое положение вероучения должно быть обосновано соответствующим библейским текстом. Наиболее известно их расхождение в понимании таинства причащения: Лютер настаивал на реальном присутствии тела и крови Христа, тогда как Ц. понимал его сугубо символически — как напоминание о «тайной вечере». Все попытки найти компромисс даже во время личной встречи в Марбурге наткнулись на непреклонность Лютера. Ц. был либеральнее и решительнее в политических воззрениях: осуждал ростовщичество, использование военных наемников, защищал интересы мелких предпринимателей. С Ж. Кальвином его сближало требование пресвитерианской организации церкви, хотя его теократические претензии не принимали такого деспотического вида, как у «женевского папы». Он был не столь категоричен и в интерпретации божественного предопределения, свободы воли, первородного греха, более терпимо относясь к суждениям антич. философов и средневековых схоластов. Вместе с тем как представитель бюргерского крыла Реформации Ц. осуждал крестьянские восстания и санкционировал преследования своих прежних единомышленников (К. Гребель, Б. Губмайер), которые выступали за более радикальные преобразования, предвосхитившие появление протестантского сектантства: отмену десятины, отделение церкви от светской власти, ликвидацию церковных приходов в пользу «церкви-общины», состоящей лишь из верующих, сознательно крестившихся во взрослом возрасте. Реформация в Швейцарии охватила прежде всего наиболее крупные города, окруженные католическими «лесными кантонами». Все попытки Ц. создать в стране единый протестантский фронт против католиков потерпели неудачу, и в октябре 1531 Ц., сопровождавший войска Цюриха в качестве капеллана, был убит. После гибели Ц. влияние его идей заметно упало, и его последователи слились с кальвинистами.













ЦЕЛЕВОЕ ОБОСНОВАНИЕ — обоснование позитивной оценки какого-то объекта ссылкой на то, что с его помощью может быть получен др. объект, имеющий позитивную ценность. Напр., по утрам следует делать зарядку, поскольку это способствует укреплению здоровья; нужно отвечать добром на добро, т.к. это ведет к справедливости в отношениях между людьми, и т.п. Ц.о. иногда называют мотивационным; если упоминаемые в нем цели не являются целями человека, оно обычно именуется телеологическим.

Центральным и наиболее важным способом эмпирического обоснования описательных (дескриптивных) высказываний является выведение из обосновываемого положения логических следствий и их последующая опытная проверка. Подтверждение следствий — свидетельство в пользу истинности самого положения. Общая схема косвенного эмпирического подтверждения:

1. Из А логически следует В; В подтверждается в опыте; значит, вероятно, А истинно.

Это — индуктивное рассуждение, истинность посылок не обеспечивает здесь истинности заключения. Эмпирическое подтверждение может опираться также на подтверждение в опыте следствия причинной связи. Общая схема такого каузального подтверждения:

2. А является причиной В, следствие В имеет место; значит, вероятно, причина А также имеет место.

Напр.: «Если идет дождь, земля становится мокрой; земля мокрая, значит, вероятно, идет дождь». Это — типичное индуктивное рассуждение, дающее не достоверное, а только проблематичное следствие. Если бы шел дождь, земля действительно была бы мокрой; но из того, что она мокрая, не вытекает, что идет дождь: земля может быть мокрой после вчерашнего дождя, после таяния снега и т.п.

Аналогом схемы 1 эмпирического подтверждения является следующая схема квазиэмпирического обоснования (подтверждения) оценок:

1*. Из А логически следует В; В — позитивно ценно; значит, вероятно, А также является позитивно ценным.

Напр.: «Если мы пойдем завтра в кино и пойдем в театр, то мы пойдем завтра в театр; хорошо, что мы пойдем завтра в театр; значит, по-видимому, хорошо, что мы пойдем завтра в кино и пойдем в театр». Это — индуктивное рассуждение, обосновывающее одну оценку («Хорошо, что мы пойдем завтра в кино и пойдем в театр») ссылкой на др. оценку («Хорошо, что мы пойдем завтра в театр»).

Аналогом схемы 2 каузального подтверждения описательных высказываний является следующая схема квази э м п и р ич ее ко го целевого обоснования (подтверждения) оценок:

2*. А является причиной В; следствие В — позитивно ценно; значит, вероятно, причина А также является позитивно ценной.

Напр.: «Если в начале лета идут дожди, урожай будет большим; хорошо, что будет большой урожай; значит, судя по всему, хорошо, что в начале лета идут дожди». Это опять-таки индуктивное рассуждение, обосновывающее одну оценку («Хорошо, что в начале лета идут дожди») ссылкой на др. оценку («Хорошо, что будет большой урожай») и определенную каузальную связь.

В случае схем 1* и 2* речь идет о квазиэмпирическом обосновании, поскольку подтверждающиеся следствия являются оценками, а не эмпирическими (описательными) утверждениями.

В схеме 2* посылка «А является причиной В» представляет собой описательное утверждение, устанавливающее связь причины А со следствием В. Если утверждается, что данное следствие является позитивно ценным, связь «причина — следствие» превращается в связь «средство — цель». Схему 2* можно переформулировать таким образом:

А есть средство для достижения цели В; В — позитивно ценно; значит, вероятно, А также позитивно ценно.

Рассуждение, идущее по этой схеме, оправдывает средства ссылкой на позитивную ценность достигаемой с их помощью цели. Оно является, можно сказать, развернутой формулировкой хорошо известного и всегда вызывающего споры принципа «Цель оправдывает средства». Споры объясняются индуктивным ха-

рактером скрывающегося за принципом Ц.о. (оправдания): цель вероятно, но не всегда и не с необходимостью оправдывает средства.

Еще одной схемой квазиэмпирического Ц.о. оценок является схема:

2**. Не-А есть причина не-В; но В — позитивно ценно; значит, вероятно, А также является позитивно ценным.

Напр.: «Если вы не поторопитесь, то мы не придем к началу спектакля; хорошо было бы быть к началу спектакля; значит, по-видимому, вам следует поторопиться».

Иногда утверждается, что Ц.о. оценок представляет собой дедуктивное рассуждение. Однако это не так. Ц.о., и в частности известный со времен Аристотеля т.н. практический силлогизм, представляет собой индуктивное рассуждение.

Ц.о. оценок находит широкое применение в самых разных областях оценочных рассуждений, начиная с обыденных, моральных, политических дискуссий и кончая методологическими, философскими и научными дискуссиями.

Пример Ц.о., взятый у Дж. Локка. Локк пишет в одном месте, что человек не должен иметь такого количества слив, которые не могут съесть ни он сам, ни его семья, т.к. они испортятся, но он может иметь столько золота и бриллиантов, сколько может получить законным образом, ибо золото и бриллианты не портятся. По-видимому, Локк рассуждал так: «Если у человека слишком много слив, то часть из них непременно испортится; плохо, когда сливы портятся; значит, нельзя иметь чересчур много слив». Это рассуждение является попыткой Ц.о. нормы «Нельзя иметь слишком много слив». Рассуждение неубедительно, поскольку первая его посылка не является истинным утверждением: Локку не приходит в голову, что обладатель большого количества слив может продать их или подарить прежде, чем они испортятся.

«Большая часть противников школы Локка, — пишет Б. Рассел, — восхищалась войной как явлением героическим и предполагающим презрение к комфорту и покою. Те же, которые восприняли утилитарную этику, напротив, были склонны считать большинство войн безумием. Это снова, по меньшей мере в 19 столетии, привело их к союзу с капиталистами, которые не любили войн, так как войны мешали торговле. Побуждения капиталистов, конечно, были чисто эгоистическими, но они привели к взглядам, более созвучным с общими интересами, чем взгляды милитаристов и их идеологов». В этом отрывке упоминаются три разные целевые аргументации, обосновывающие оправдание или осуждение войны:

1) война является проявлением героизма и воспитывает презрение к комфорту и покою; героизм и презрительное отношение к комфорту и покою позитивно ценны; значит, война также позитивно ценна;

2) война не только не способствует общему счастью, но, напротив, самым серьезным образом препятствует ему; общее счастье — это то, к чему следует всячески стремиться; значит, войны нужно категорически избегать;

3) война мешает торговле; торговля является позитивно ценной; значит, война вредна.

Убедительность Ц.о. для аудитории существенным образом зависит от трех обстоятельств: во-первых, насколько эффективной является связь между целью и тем средством, которое предлагается для ее достижения; во-вторых, является ли само средство в достаточной мере приемлемым; в-третьих, насколько приемлема и важна для данной аудитории оценка, фиксирующая цель. В разных аудиториях одно и то же Ц.о. может обладать разной убедительностью. Это означает, что Ц.о. относится к контекстуальным (ситуативным) способам аргументации (см.: Обоснование, Аргументация эмпирическая, Аргументация контекстуальная, Причинность).

Рассел Б. История западной философии. М., 1993. Т. 2; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997; Anscombe G.E.M. Intention. Oxford, 1957; Wright G.H. Explanation and Understanding. New York, 1971.

А.А. Ивин












ЦЕЛИЩЕВ Виталий Валентинович (р. 1942) — специалист в области философии логики и математики. Доктор филос. наук. Окончил физико-технический факультет Новосибирского технического ун-та (1965), аспирантуру Ин-та философии АН Украины. Работал в Ин-те истории, филологии и философии Сибирского отделения РАН ст. научным сотрудником, зав. отделом философии, зам. директора (1970—1997). С 1997 — директор Ин-та философии и права Сибирского отделения РАН, а также зав. кафедрой гносеологии и истории философии Новосибирского государственного ун-та.

Основная идея творчества — использование различных формальных языков для формулировки традиционных филос. положений. В частности, им установлены в формулировке свободных от экзистенциальных предположений логики параллели между первопорядковыми формулировками, «онтологией» С. Лесьневского и модальными версиями. При рассмотрении понятия логической истины в контексте эмпиризма использовал различные эквиваленты первопорядковой логики для установления степени аналитичности и синтетичности логических истин в смысле обладания ими семантической информацией. Особое место в подобного рода анализе уделялось дистрибутивным нормальным формам Я. Хинтикки. В частности, понятие таких форм было использовано при анализе семантики возможных миров для установления эпистемической природы модальностей. Предпринял попытку единого подхода к эпистемическим и алетическим модальностям, используя понятие объекта в модальной логике.

Значительное место в работах Ц. заняла проблема интерпретации кванторов. Им показано, что полагание подстановочной квантификации, вторичной по отношению к объектной квантификации, является центральным в философии логики У. Куайна и что признание независимости подстановочной квантификации плохо совместимо с подходом Куайна к пониманию роли языка первого порядка в философии. В значительной степени идеи Ц. были направлены на опровержение тезиса Куайна, что «логики первого порядка вполне достаточно». В этой же связи Ц. интересует эпистемология математики, в которой использовались бы нетрадиционные языки логики.

В последнее время в круг интересов Ц. вошли исследование и критика возможного применения аналитических методов в др. областях философии. Им переведены на рус. язык 110 работ, вызвавших в этом плане наибольший интерес, в частности, книги Р. Рорти, Дж. Ролза, А. Макинтайра.

Логическая истина и эмпиризм. Новосибирск, 1974; Логика существования. Новосибирск, 1976; Философские проблемы семантики возможных миров. Новосибирск, 1977; Понятие объекта в модальной логике. Новосибирск, 1978; Две интерпретации логических систем. Новосибирск, 1979 (в соавт.); Логика и язык научных теорий. Новосибирск, 1981 (в соавт.); Философские проблемы логики. М., 1984 (в соавт. с В.В. Петровым); Пер. и вступ. ст. к кн.: Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск, 1995; Пер. и вступ. ст. к кн.: Рассел Б. Введение в математическую философию. Новосибирск, 1996; Пер. и вступ. ст. к кн.: Рорти Р. Философия и зеркало природы. Новосибирск, 1997, 1998; Пер. и вступ. ст. к кн.: Макинтайр А. После добродетели. М., 2000; Математические объекты и математическое познание. Новосибирск, 2000.















ЦЕЛЬ И СРЕДСТВА — проблема, выраженная в известной максиме «Цель оправдывает средства» и связанная с ценностным аспектом отношения Ц. и С. и, соответственно, с выбором и оценкой средств в целесообразной деятельности. Относительно решения этой проблемы в популярной литературе сформулирована антитеза т.н. иезуитизма/макиавеллизма и т.н. абстрактного гуманизма; и принято считать, что иезуиты, а также Н. Макиавелли проповедовали принцип, согласно которому цель (Ц.) безусловно оправдывает средства (С), а абстрактные гуманисты (к которым относили Л.Н. Толстого, М. Ганди, А. Швейцера) утверждали, что действительная ценность С. целиком обусловливает ценность достигаемых результатов.

Благая Ц. в самом деле оправдывает С: с прагматической т.зр. всякое практическое, т.е. сориентированное на непосредственно достижимый результат, действие самим значением своего замысла обусловливает С.. необходимые для его достижения; достижение Ц. компенсирует (оправдывает) неудобства и издержки, необходимые для этого. В рамках практической деятельности усилия признаются в качестве средства лишь в их отношении к определенной цели и обретают свою правомерность через правомерность Ц. В праксеологическом плане проблема согласования Ц. и С. является инструментальной (средства должны быть адекватными) и целерациональной (средства должны быть оптимальными). В современных социальных науках сформировались антитетические представления, коррелирующие с праксеологическим подходом к данной проблеме, по поводу функционально различных видов деятельности: а) в проектной деятельности признано, что цели определяются средствами: технические возможности предполагают определенное их использование (Г. Шельски) или доступные финансовые средства предопределяют планируемые результаты и масштаб проекта; б) технические средства получают развитие в рамках систем целенаправленного рационального действия, одно не развивается отдельно от другого (Ю. Хабермас).

От прагматического следует отличать демагогически-морализаторский подход, при котором максима «Цель оправдывает средства» привлекается для оправдания очевидно неблаговидных или преступных действий ссылками на «благую Ц.». При этом то, что упоминается в качестве «благой цели», является либо (в перспективном плане) декларацией, либо (ретроспективно) событием, хронологически последовавшим за совершенными действиями, а совершенные якобы для достижения «благой цели» действия, если учитывать полученные результаты, реально средством не оказались, но были совершены безответственно и своевольно или ради них самих.

Собственно этическая проблема возникает в связи с предположением, что ради «благой цели» оказывается нравственно дозволенным совершение любых необходимых действий, пусть и считающихся обычно неблаговидными, нравственно недопустимыми, а то и прямо преступными. Такая т.зр. объективно является релятивистской: хотя не любые действия признаются допустимыми, а только такие, которые действительно ведут к тому, что признается в качестве высшей Ц., — в конечном счете выбор С. оказывается обусловленным стратегией и тактикой деятельности.

Существенные уточнения в саму постановку проблемы Ц. и С. внес Дж. Дьюи в полемике с Л.Д. Троцким. 1. Понятие Ц. имеет двойное значение: а) Ц. как замысел и мотив, сориентированный на конечную, все обосновывающую Ц. и б) Ц. как достигнутый результат, или последствие применения определенных С; достигнутые результаты сами выступают в качестве С. по отношению к конечной Ц. 2. Оценка С. должна производиться и с т.зр. того результата, который достигнут с помощью применявшихся С; в этом состоит принцип взаимозависимости Ц. и С. Ц. как результат сама зависит от использовавшихся С. и определяется ими; но и их оценка зависит от Ц. как достигнутого результата. В схеме, предложенной Дьюи, заключена

действительная соотносительность Ц. и С.. не исчерпывающаяся общепризнанным положением о том, что достигнутые Ц. сами становятся С. для последующих Ц. Следование принципу взаимозависимости требует скрупулезного и критического исследования используемых С. с т.зр. того, насколько точно результаты, к которым они ведут, соответствуют запланированным. 3. Действительное единство Ц. и С. может быть обеспечено при условии, что С. в самом деле определяются сообразно с целями, а не «выводятся», как это часто бывает, из внешних по отношению к ситуации выбора соображений, в противном случае оказывается, что Ц. ставится в зависимость от С. в то время, как С. не выводятся из Ц. 4. Высшие Ц. — это моральные Ц., в конечном счете это — идеал, и его достижение в смысле практической реализованности, строго говоря, невозможно; так что в деятельности, сориентированной на идеал, тем более необходим учет принципа взаимозависимости С. и Ц. как практических последствий применения С.

Вопрос о том, с чем должны соотноситься действия — с непосредственными результатами или общими принципами — и каковы, соответственно, должны быть критерии их оценки, в ином идейном и методологическом контексте, был предметом полемики между представителями утилитаризма действия и утилитаризма правила (см.: Утилитаризм).

Цели и средства [подборка работ Л.Д. Троцкого, Дж. Дьюи, Ж.П. Сартра, коммент. А.А. Гусейнова] // Этическая мысль. Научно-публицистические чтения. М., 1992; Habermas J. Moral Consciousness and Communicative Action. Cambridge, 1990.

Р.Г. Апресян














ЦЕННОСТЬ — отношение между представлением субъекта о том, каким должен быть оцениваемый объект, и самим объектом. Если объект соответствует предъявляемым к нему требованиям (является таким, каким он должен быть), он считается хорошим, или позитивно ценным; объект, не удовлетворяющий требованиям, относится к плохим, или негативно ценным; объект, не представляющийся ни хорошим, ни плохим, считается безразличным, или ценностно нейтральным.

Ц. как отношение соответствия объекта представлению о нем является противоположностью истины как отношения соответствия представления объекту. Истинностное отношение между мыслью и объектом находит свое выражение в описаниях, ценностное отношение — в оценках. В случае первого отношения отправным пунктом сопоставления утверждения и объекта является объект, в случае второго отношения таким пунктом служит утверждение. Если описательное утверждение не соответствует своему объекту, должно быть изменено описание, а не его объект; в случае отсутствия соответствия между оценочным утверждением и его объектом, изменению подлежит объект, а не его оценка. Допустим, сопоставляются некоторый дом и его план. Если за исходное принимается дом, можно сказать, что план, соответствующий дому, является истинным; в случае несоответствия плана дому, усовершенствован должен быть план, а не дом. Но когда за исходное принимается план, можно сказать, что дом, отвечающий плану, является хорошим, т.е. таким, каким он должен быть; если дом не отвечает плану, усовершенствованию подлежит дом, а не план.

Определение истины как соответствия мысли действительности восходит к Аристотелю и обычно называется «классическим»; определение Ц. как соответствия объекта представлению о том, каким он должен быть, встречается уже у Платона и также может быть названо «классическим».

Вместе с тем между истиной и Ц. имеется определенная асимметрия. Во-первых, установление истинностного отношения мысли и действительности чаще всего особо не отмечается: просто сказать «человек — разумное животное» все равно, что сказать: «истинно, что человек — разумное животное»; установление ценностного отношения всегда требует специальных языковых средств: «хорошо, что человек — разумное животное». Во-вторых, слово «истинный» употребляется, как правило, только применительно к утверждениям; слово «хороший» нередко прилагается и к именам («этот снег хороший», «хороший друг» и т.п.). В-третьих, если идея соответствует своему объекту, то истинной считается обычно идея; если же объект соответствует идее, хорошим считается сам объект. Эта троякого рода асимметрия говорит о том, что истинностное отношение между мыслью и действительностью в известном смысле более фундаментально, чем ценностное отношение между ними.

То, что и истина, и Ц. представляют собой отношение-соответствия между мыслью и действительностью, долгое время было основанием отождествления истины и Ц. В частности, Платон считал соответствие того, что познается, своему понятию особым критерием истины, а не определением Ц. У И. Канта неоднократно встречается мысль, что истина двойственна: она означает соответствие мысли тому предмету, которого она касается, и вместе с тем соответствие самого предмета той мысли, которая высказана о нем. Подмена истинностного отношения ценностным лежит в основе всей философии Г.В.Ф. Гегеля, использующего два понятия истины. Истину как соответствие представления своему предмету он именует «правильностью» и противопоставляет ее другому, якобы более глубокому, подлинно филос. пониманию истины как соответствия предмета своему понятию. Выделение двух видов истины является, вопреки Гегелю, не некой типичной особенностью «глубокого» филос. мышления, а обычной в нем. классической философии путаницей между истиной и добром.

Категория Ц. столь же универсальна, как и категория истины. Ц. — неотъемлемый элемент любой деятельности, а значит, и всей человеческой жизни, в каких бы формах она ни протекала. Всякая деятельность, включая научную, неотрывна от постановки целей, следования нормам и правилам, систематизации и иерархизации рассматриваемых и преобразуемых объектов, подведения их под образцы, отделения важного и фундаментального от менее существенного и второстепенного и т.д. Все эти понятия: «цель», «норма», «правило», «система», «иерархия», «образец», «фундаментальное», «второстепенное» и т.п. — являются ценностными или имеют важное оценочное содержание. Вопрос о соотношении истины и Ц. является одним из аспектов более общей проблемы взаимосвязи созерцания и действия, теории и практики.

Истинностный и ценностный подходы взаимно дополняют друг друга, и ни один из них не может быть сведен к другому или замещен им.

В средневековом теоретизировании, двигавшемся по преимуществу от теоретического («небесного») мира к реальному («земному»), явно преобладал ценностный подход. Здесь были все его атрибуты: рассуждения от понятий к вещам, дедукции из «сущностей», разговоры о «способностях» исследуемых объектов, введение явных и скрытых целевых причин, иерархизация изучаемых явлений по степени их фундаментальности и т.п.

В теоретическом мышлении Нового времени сначала безраздельно господствовал истинностный подход. Казалось очевидным, что в естественных науках Ц. нет и не может быть; ставилась задача «очистить» от них также гуманитарные и социальные науки, перестроив их по образцу естественных. В этот период сложилось представление о «чистой объективности» научного знания, «обезличенности», бессубъектности науки. Все проблемы рассматривались только в аспекте истинности — неистинности.

Однако начиная с Г.В. Лейбница Ц. допускаются сперва в метафизику, а затем и в гуманитарное и социальное знание. У Лейбница сущее (монада) определяется не только перцепцией, но и стремлением, влечением и охватывает в своем воспринимающем представлении совокупность мирового сущего. Лейбниц говорит даже о т.зр., присущей этому стремлению.

Общее понятие Ц. в качестве параллели сущему ввели в 1860-е гг. Г. Лотце и Г. Коген. Истолкование сущего по преимуществу в свете ценностей в кон. 19 в. привело к появлению философии Ц. — направлению неокантианства, развитому В. Виндельбандом и Г. Риккертом.

Ф. Ницше представил всю историю западноевропейской философии как полагание Ц. Он видел источник Ц. в «перспективности сущего». Ц. полагаются человеком из «практических соображений, из соображений пользы и перспективы» и являются «пунктуа-циями воли», размеряющей и размечающей пути своего возрастания. Ц. есть в конечном счете то, что признается волей значимым для себя. Воля к власти и полагание Ц. представляют собой, по мысли Ницше, одно и то же. Наука, истина, культура оказываются в итоге только частными Ц.: они являются лишь условиями, в которых осуществляется порядок всеобщего становления — единственной подлинной реальности. И лишь само по себе становление не имеет Ц.

К кон. 19 в. в западноевропейской философии сложился явно выраженный дуализм истинностного и ценностного подходов к действительности. В позитивизме и методологии естественных наук человек, как правило, низводился до роли пассивного, созерцательного субъекта. В герменевтике В. Дильтея, в философии жизни и особенно в философии «воли к власти» Ницше он оказался творцом не только истории и культуры, но и самой реальности. Во многом этот дуализм — противопоставление истины и Ц., созерцания и действия, теории и практики, наук о природе и наук о культуре — сохраняется в философии и теперь.

Для понятия Ц. характерна явно выраженная многозначность. Ц. может называться любой из тех трех элементов, из которых обычно складывается ситуация оценивания: оцениваемый предмет; образец, нередко лежащий в основе оценки; отношение соответствия оцениваемого объекта утверждению о том, каким он должен быть. Напр., если человек спасает утопающего, Ц. может считаться или само действие спасения; или тот идеал, который требует приходить на помощь человеку, терпящему бедствие; или, наконец, соответствие ситуации подразумеваемому или формулируемому эксплицитно принципу, что тонущего следует спасать.

Первое значение Ц. характерно для обычного, или повседневного, употребления языка. Большинство определений Ц. ориентируется именно на это значение: Ц. объявляется предмет некоторого желания, стремления и т.п., или, короче, объект, значимый для человека или группы лиц (Р. Перри: «Ценность — любой предмет любого интереса»).

Второе значение понятия Ц. чаще всего используется в филос. теории ценностей (аксиологии), в социологии и вообще в теоретических рассуждениях о Ц. В этом смысле говорят об «этических Ц.» (моральные добродетели, сострадание, любовь к ближнему и т.п.), «эстетических Ц.», «Ц. культуры» (гуманизм, демократия, автономия и суверенитет индивида и т.д.) и т.п. «Ценность, — пишет, напр., социолог Э. Асп, — приобретенное, усвоенное из опыта обобщенное и стабильное понятие о том, что является желательным; это — тенденция выбора и критерий постановки целей и результатов действия... Каждое общество имеет четко определенные главные Ц., с которыми члены этого общества в целом согласны».

Я.Ф. Фриз, И.Ф. Гербарт и особенно Лотце, введшие в широкий филос. оборот понятие Ц., понимали под Ц. именно те социальные по своему происхождению образцы, на которые зачастую, но отнюдь не всегда, опираются выносимые оценки. Отождествление Ц. с образцами было характерно и для Риккерта, попытавшегося развить философию как науку об общезначимых («трансцендентальных») социальных образцах, или Ц. «Предметные Ц.», или Ц. в первом смысле, Риккерт называет «благами» и полагает, что филос. постижение Ц. начинается с отличения, принципиального отграничения Ц. от благ, в которых они воплощаются. Повседневному словоупотреблению и «эмпирическим наукам» Риккерт вменяет в вину, что в них Ц. смешиваются с их вещественными носителями, благами, в силу чего возникает опасность релятивизации Ц. и утраты понимания того, что же обеспечивает Ц. непреходящий общечеловеческий смысл. Такие Ц., как истина, добро, красота, являются самыми общими условиями человеческого целеполагания в соответствующих областях: в науке, морально-этической сфере, искусстве. В каждую эпоху эти Ц. воплощаются способом, наиболее адекватным для соответствующей эпохи, но эти закрепляемые традицией способы не тождественны воплощенным в них Ц. Т.о., по Риккер-ту, теорию Ц. подстерегают две основные опасности: релятивизм, проистекающий из отождествления Ц. с благами, всегда имеющими исторически условные черты, и догматизм, источник которого в неразличении Ц. и того конкретного, закрепленного традицией образца, в форме которого она существует в определенное время. Риккерт считает, что дальнейшее развитие философии возможно лишь в качестве «критической науки об общеобязательных ценностях».

Использование понятия Ц. в смысле устойчивого, общеобразовательного идеала или образца, на основе которого выносятся конкретные оценки, характерно для аксиологии А. фон Мейнонга, этических теорий М. Шелера, Н. Гартмана, А. Гильдебранда и др. Обычные в аксиологии рассуждения об особом «мире Ц.», отнесение к Ц. истины, добра, красоты и т.п. правомерны лишь при понимании Ц. как образцов.

Вместе с тем такое понимание основательно искажает и запутывает проблему Ц. Прежде всего, большинство реальных оценок не опираются на к.-л. образцы; для многих объектов устоявшиеся образцы просто отсутствуют. Ц. не существуют вне ситуации (реального или потенциального) оценивания, так же как истинность невозможна вне описания реальности. Далее, в каждой новой ситуации человек не только оценивает, но и уточняет, конкретизирует или пересматривает тот образец, на основе которого принято выносить оценочное суждение о рассматриваемых объектах. Сами образцы формируются в процессе оценивания и являются всего лишь своеобразным экстрактом из него. Если бы это было не так, невозможно было бы понять, откуда появляются образцы и почему они изменяются со временем. Рассуждения об особом «мире Ц.», о «трансцендентальных социальных образцах», о критическом исследовании неких «общеобязательных Ц.», по-разному проявляющихся в разные эпохи, и т.п., — результат отрыва Ц. от реальных процессов оценивания, в ходе которых они формируются и изменяются. Отождествление Ц. с образцами оценок затемняет параллель между истиной и Ц. как двумя противоположно направленными способами сопоставления мысли и действительности и представляет Ц. не как выражения человеческой воли и способности к целерациональному действию, а как некое абстрактное, априорное условие практики преобразования мира. Можно говорить об особом «мире образцов», но лишь предполагая, что он является только надстройкой над человеческой деятельностью и тем реальным оцениванием, без которого невозможна последняя.

Дробницкий О.Г. Мир оживших предметов. Проблема ценности и марксистская философия. М., 1967; Философия Канта и современность. М., 1973; Лейбниц Г.В. Соч.: В 4 т. М., 1982. Т. 1; Асп Э. Введение в социологию. М., 1998; Давыдов Ю.Н. Макс Вебер и современная теоретическая социология. М., 1998; Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М., 1998; Платон. Федон, Пир, Федр, Парменид. М., 1999; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000; Nietzsche F. Werke. Bd 15. Leipzig, 1912; Perry R.B. General Theory of Value. Its Meaning and Basic Principle Construed in Terms oflnterest. New York, 1926; Heidegger M. Der europaische Nihilismus. Pfulingen, 1967; Milton R. The Nature of Human Values. New York, 1973; Iwin A.A. Grundlagen der Logik von Wertungen. Berlin, 1975.

А.А. Ивин











ЦЕНТРИЗМ — идейно-политическая концепция, стремящаяся избегать идеологически обусловленной политической поляризации, а также конфронтационных форм политической борьбы. Ц. проявляется обычно в стремлении политических субъектов принять идейно промежуточное положение между противостоящими («правыми» и «левыми», «коммунистическими» и «демократическими», «консервативными» и «либеральными») группировками и течениями или занять формально нейтральную позицию. Центристские взгляды вытекают из представлений о «золотой середине» как символе благополучия и имеют в своей основе некий абстрактный социально-политический идеал. Всплеск центристских настроений, как правило, совпадает с периодами политической поляризации и радикализации и связан со стремлением сил, занимающих центристскую позицию, привлечь на свою сторону симпатии граждан, добиться моральной поддержки своих действий, преподнести себя как альтернативу «радикалам» в условиях жесткого выбора, стать символом стабильности и надежности. Однако, как показывает практика, в ситуации кризиса и нестабильности общество также подвержено расколу и поляризации, поэтому центристские идеи в большинстве случаев остаются невостребованными.

Поскольку Ц. лишен собственной идеологии, он мало способен к созданию полноценных политических организаций. Опыт российского Ц. демонстрирует фатальный неуспех всех попыток центристского партийного строительства.












ЦЗЫ ЖАНЬ (кит., «природа» как физический организм, «естество» как состояние, «спонтанность» как способ существования природного и человеческого бытия) — категория даоской философии (см.: Даосизм), означающая конечный пункт возвращения и обращения наличной цивилизации Поднебесной в естество и начально-конечный пункт спонтанного и вечно длящегося акта существования человека в единстве с природой. Соответственно этому в порядке нормативного следования Ц.ж. стоит выше метафизического уровня дао: «Человек следует Земле, Земля — Небу, Небо — Дао, а Дао следует Цзы жань». Ц.ж. — самостоятельная сущность, она обнимает своим постоянством дао и дэ и выводит их из-под судьбоносного влияния Неба: «Дао почитаемо, дэ ценимо, нет над ними судьбы, они в постоянной естественности». С Ц.ж. коррелирует принцип даоского недеяния (у вэй), который является методом сближения людей с природным естеством: «Совершенномудрый человек... возвращается к тому, что пройдено многими людьми, опирается на естественность вещей и не смеет деять».

Категория Ц.ж. проходит сквозь всю даоскую философию и в различных функциях фигурирует в конфуцианстве и неоконфуцианстве.

См. литературу к ст. Даосизм.











ЦИ (кит., пневма, эфир, воздух, дыхание, дух, нрав, энергия, жизненная сила, материальное начало) — одна из важнейших категорий кит. философии, близкая к понятию субстанции. Традиционно составляет оппозицию категории ли («закон/принцип»). В зависимости от филос. ориентации различных школ выступает в трех главных смыслах: универсальной субстанции/субстрата, жизненной энергии/духа и проявления психического начала (сердца/разума — синь). Наиболее распространенным было первое значение — бескачественная вещная субстанция, наполняющая весь «доформенный» мир. Это понимание Ц. было характерным для раннего даосизма («Дао дэ цзин»), взглядов Сюнь-цзы (3 в. до н.э.), Чжан Цзая (11 в.). Мэн-цзы (4 в. до н.э.) рассматривал Ц. как воплощение единства духовного и телесного, выражающего универсальность мировой «пневмы». Ван Чун (1 в.) разделял Ц. на два состояния: утонченное Ц. и сгущенное Ц., которые образуют духовный и телесный миры. В неоконфуцианстве, особенно во взглядах Чжу Си (12 в.), понятие Ц. выступает, как правило, в корреляции с категорией ли («закон/принцип»), образуя нерасторжимое единство двух начал: материалообразую-щего, континуального и качественно неопределенного Ц. и структурообразующего, рационального и морально окрашенного закона/принципа (ли). Сходной точки зрения придерживался и Ван Янмин (15— 16 вв.). Ван Чуаньшань (17 в.) связал понятие «Ц.» и его состояния с проблемой наличия или отсутствия «оформленных» вещей.

Распространенное среди части синологов представление о Ц. как категории, выражающей исключительно материалистический взгляд на мир, представляется некорректным.

Феоктистов В.Ф. Философские и общественно-политические взгляды Сюнь-цзы. Исследование и перевод. М., 1976; Кобзев А.И. Учение Ван Янмина и классическая китайская философия. М., 1983; Голыгина К.И. Великий предел. М., 1994; Китайская философия: Энциклопедический словарь. М., 1994.
















ЦИВИЛИЗАЦИЯ (от лат. civilis — гражданский, государственный) — одна из основных единиц исторического времени, обозначающая длительно существующее, самодостаточное сообщество стран и народов, своеобразие которого обусловлено социокультурными причинами. Ц. подобна живому организму, проходящему путь от рождения до смерти, постоянно воспроизводящему себя и придающему неповторимое своеобразие всем протекающим в нем процессам. Вслед за А. Тойнби можно сказать, что каждая Ц. проходит стадии возникновения, становления, расцвета, надлома и разложения (гибели). Слово «Ц.» иногда употребляется также как синоним слова «культура», а иногда для обозначения заключительной стадии развития любой культуры (О. Шпенглер).

Понятие Ц. начало использоваться с сер. 18 в. Первоначально оно обозначало этап развития человечества, следующий за дикостью и варварством (Вольтер, А. Фергюссон, А.Р. Тюрго и др.). Различия отдельных обществ и их сообществ связывались с особенностями среды обитания, расы, традиции и считались несущественными с т.зр. движения единого человечества по пути Ц. и прогресса. Во втор. пол. 19 в. исторический оптимизм заметно угас, идея прогресса начала ставиться под сомнение, хотя представления о целостности и связности истории продолжали сохраняться. Выдвигавшиеся теории Ц. стали все большее значение придавать географическому фактору, разному в случае разных обществ, развитие структуры общества связывалось с его приспособлением к окружающей среде, с господствующей религией, традициями и т.п. (О. Конт, Г. Спенсер, Г.Т. Бокль, Г. Риккерт и др.). Все это постепенно создавало почву для возникновения в нач. 20 в. представлений об истории как совокупности локальных Ц. — социокультурных систем, порожденных конкретными условиями существования обществ, особенностями людей, населяющих конкретный регион, взаимодействием отдельных регионов в масштабах мировой истории (Шпенглер, Тойнби, П.А. Сорокин и др.). Большее внимание стало уделяться анализу духовной культуры различных обществ; объяснительный принцип истории, требующий общих истин о ее течении, сменился герменевтическим принципом, предполагающим для понимания деятельности людей выявление тех общих ценностей, которыми они руководствуются. Иссяк не только исторический оптимизм, но и уверенность в возможности рационального подхода к осмыслению истории. Мировая история стала истолковываться только как производная от взаимодействия разных Ц., но не как тот контекст, в котором они могут быть расставлены по шкале прогресса. Монистическая концепция истории была окончательно вытеснена плюралистической. С сер. 20 в. начинается возврат к идее единой, проходящей определенные этапы истории человечества, в которой отдельные Ц. оказываются лишь моментами на пути формирования универсальной мировой истории. В рамках линейно-стадиальной трактовки исторического процесса понятие Ц. сочетается с более широким понятием исторической эпохи: каждая эпоха включает в себя многие Ц. и вместе с тем обладает несомненным внутренним единством (К. Ясперс, М. Блок, Л. Февр, Ф. Бродель и др.).

Истолкование истории в терминах локальных, мало связанных или вообще не связанных между собой Ц., или культур, получило название ц и в и л и -зационного подхода к истории. Пик его популярности приходится на 1920—1930-е гг. и связан прежде всего с именами Шпенглера и Тойнби. Согласно этому подходу, из чисто природного или диффузного человеческого существования вырастают, наподобие организмов, Ц. в качестве самостоятельных форм жизни. Они не оказывают друг на друга никакого воздействия и только изредка могут соприкасаться и служить друг другу помехой. Каждая Ц. имеетсвои начало и конец. Шпенглер определял время существования Ц. в тысячу лет, Тойнби не считал, что оно может быть точно указано.

Согласно Тойнби, Ц. представляет собой замкнутое общество, характеризующееся набором определяющих признаков. Наиболее важными являются два из них: религия и форма ее организации и территориальный признак. «Вселенская церковь является основным признаком, позволяющим классифицировать общества. Другим критерием классификации обществ является степень удаленности от того места, где данное общество возникло... Число известных цивилизаций невелико. Нам удалось выделить только 21 цивилизацию, но можно предположить, что более детальный анализ вскроет значительно меньшее число полностью независимых цивилизаций — около десяти» (Тойнби).

Сорокин называет Ц., или социокультурой, мир, созданный человеком. Ц. включает следующие основные части: бесконечно богатую идеологическую совокупность смыслов, объединенных в системы языка, науки, религии, философии, права, этики, литературы, живописи, скульптуры, архитектуры, музыки, экономических, политических, социальных теорий и т.д.; материальную культуру, представляющую предметное воплощение этих смыслов и охватывающую все, начиная с простых средств труда и кончая сложнейшим оборудованием; все действия, церемонии, ритуалы, поступки, в которых индивидами и их группами используется тот или иной набор смыслов. Каждая из Ц., или культур, неповторима, она рождается, достигает расцвета и затем умирает. На смену ей приходит другая культура, опирающаяся на новую систему ценностей и создающая свой, особый мир человеческого существования. Ц. как специфический тип исторической целостности имеет в основе несколько главных посылок: представление о природе реальности, о природе основных потребностей человека, о степени и методах их удовлетворения. Последовательность уникальных цивилизаций и представляет собой исторический прогресс. Единство истории носит, согласно Сорокину, телеологический характер и определяется ее целью: историческая миссия человечества состоит в безграничном созидании, накоплении и совершенствовании истины, красоты и добра, что приближает человека к высшему творцу, делает его сыном Божьим. О единстве истории косвенно говорит и то обстоятельство, что все многообразие Ц. можно подвести под три основных типа: идеациональный (религиозный), идеалистический (промежуточный) и чувственный (материалистический).

Цивилизационный подход к истории реализуется, т.о., в существенно различных концепциях. Их объединяет только общая идея, что история представляет собой последовательность дискретных единиц организации («цивилизаций»), каждая из которых проходит свой уникальный путь и имеет своеобразную систему ценностей, вокруг которой складывается вся ее жизнь.

Формально говоря, цивилизационный подход к истории имеет многие альтернативы. Одной из них является антич. представление об истории как хаотическом переплетении судеб отдельных народов и государств, которое не имеет никакой цели и в котором не действуют никакие закономерности, кроме одной: за возвышением и триумфом неизбежно следует упадок. Др. альтернативами могут служить представление о циклической истории, в которой повторяются с небольшими вариациями одни и те же события, представление о спиралевидном историческом движении, приводящем с каждым новым витком к повторению того, что уже было пройдено, но на новом, более высоком уровне, и т.д. Чаще всего цивилизационному подходу противопоставляется, однако, только одна из его альтернатив — линейно-стадиальный подход к истории. Согласно последнему, история слагается из гетерогенных стадий (эпох, формаций и т.п.) и обладает определенным внутренним единством, в силу чего отдельные Ц., культуры и т.п., при всей их уникальности, оказываются только фрагментами целостной человеческой истории. Из всех вариантов линейно-стадиального подхода наибольшую известность получил т.н. формационный подход, развитый К. Марксом.

Согласно данному подходу, история представляет собой естественный, независимый от сознания и воли людей процесс смены общественно-экономических формаций, или эпох, ведущий в конце концов к совершенному обществу, «раю на земле». Формальный подход утверждает линейность истории (наличие общей линии истории, по которой идут все общества и народы), направленность истории (она движется по пути прогресса, от низших форм к формам все более развитым с т.зр. способа производства материальной жизни), гетерогенность истории (она слагается из качественно различных отрезков, разделяемых социальными катаклизмами). Во всех этих аспектах формационный подход (как и более общий линейно-стадиальный подход) несовместим с цивилизационным подходом.

Вместе с тем понятие Ц. может быть истолковано т.о., что оно окажется органичным моментом линейно-стадиального подхода к истории.

Ясперс скептически относится к теории культурных циклов (Ц.), развивавшейся Шпенглером, а позднее Тойнби, и полагает, что человечество имеет единые истоки и единый путь развития, несмотря на различия в жизни отдельных народов и культур. Выделение Ц. как определенных целостностей представляется Ясперсу ценным, но только при условии, что оно не противоречит концепции универсальной истории: нельзя возводить в принцип ни тезис о рассеянных, не соотносящихся друг с другом культурных организмах, ни единство человеческой истории как таковой.

Бродель понимает Ц. как сложную, упорядоченную социальную систему запретов, повелений, принципов и категорий освоения окружающего мира, определяющую своеобразие мышления, строя чувств и действий своих индивидов. «Цивилизации... представляют океан привычек, ограничений, одобрений, советов, утверждений, всех этих реальностей, которые каждому из нас кажутся личными и спонтанными, в то время как пришли они к нам зачастую из очень далекого прошлого. Они — наследие, точно так же, как язык, на котором мы говорим. Всякий раз, когда в обществе обнаруживается тенденция к появлению трещин или провалов, вездесущая культура заполняет или по меньшей мере маскирует их, окончательно замыкая нас в рамках повседневных задач» (Бродель). Ц. является одновременно постоянством и движением. Существуя в пространстве, она удерживается там, цепляясь за него на протяжении столетий. О том, что понятие Ц. является многозначным и неясным, свидетельствует то, что Бродель использует разные критерии при выделении разных Ц. и говорит о «европейской цивилизации», «исламской цивилизации», «зап. цивилизации» и замечает, что зап. капитализм, создавший новый образ и новый тип мышления, не является тем не менее новой Ц., ибо «цивилизация — это накопление на протяжении куда более долгого периода». Наряду с Ц. Бродель выделяет также эпохи как более крупные единицы исторического времени, способные вмещать в себя несколько разных Ц.

Своеобразное истолкование понятий «Ц.» и «культура» дает А.А. Ивин в своей концепции «двухполюсной истории». Он выделяет два крайних типа общественного устройства, сохраняющихся с некоторыми модификациями на протяжении всей истории: коллективистическое общество и индивидуалистическое общество. Общество первого типа представляет собой социальную систему, ставящую перед собой глобальную, всеподавляющую цель и ориентирующуюся почти исключительно на коллективные ценности; общество второго типа не имеет никакой подобной цели и допускает в широких пределах автономию индивидов. В зависимости прежде всего от способа производства материальной жизни в истории после примитивно-коллективистического первобытного общества выделяются три основные эпохи: древняя аграрная, средневековая аграрно-промышленная и индустриальная. Ц. каждой эпохи являются коллективистическими, индивидуалистическими или промежуточными. Варианты одной и той же Ц. именуются «культурами». Так, в индустриальную эпоху существовали, наряду с сохранившимися Ц. предшествующих эпох, индивидуалистическая капиталистическая Ц. и коллективистическая социалистическая Ц., представленная двумя культурами: коммунистической и национал-социалистической. Эта трактовка эпохи, Ц. и культуры укладывается в рамки линейно-стадиального подхода к истории. Поскольку эпохи выделяются, как и в случае формационного подхода, по способу производства материальной жизни, данную трактовку можно оценить как соединение элементов формационного и цивилизационного подходов к истории (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество, Эпоха).

Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV—XVIII вв. Т. 1—2. М., 1988; Шпенглер О. Закат Европы. М., 1992; Ионов И.И. Теория цивилизаций: этапы становления // Новая и новейшая история. 1994. № 4—5; Яс-перс К. Смысл и назначение истории. М., 1994; Тойнби А. Постижение истории: Сборник. М., 1995; Философия истории. Антология. М., 1995; Ивин А.А. Введение в философию истории. М., 1997; Он же. Философия истории. М., 2000.

И. П. Никитина













ЦИЦЕРОН (Cicero) Марк Тулий (106—43 до н.э.) — рим. оратор и государственный деятель, теоретик риторики, классик лат. художественной и филос. прозы. Как философ сформировался под воздействием идей синкретической философии эллинизма, испытав влияние практически всех ее школ: учился у эпикурейцев Федра и Зенона, стоиков Диодота и Посидония, перипатетика Стасея, академиков Филона из Ларисы и Антиоха из Аскалона. Сделав главной своей целью филос. просвещение римлян, Ц. больше заботился о популяризации греч. философии, чем об изложении собственных взглядов, что способствовало утверждению дальнейшего представления о нем как об эклектике. В действительности филос. идеи Ц. не лишены оригинальности и представляют собой своеобразное претворение — на рим. социально-культурной основе — наиболее гуманистических и реалистических идей греков. Ц. обосновывает гуманную сущность и высокое социальное значение филос. деятельности, отстаивает принцип единства филос. теории и практической гражданской жизни. Затрагивая проблемы онтологии и натурфилософии, а также теории познания («О природе богов», «О предвидении», «Учение академиков»), он уделял основное внимание вопросам этики и политической теории («О пределах добра и зла», «О судьбе», «Об обязанностях», «О дружбе», «О старости», а также «О государстве», «О законах»). В этике Ц. стремился примирить стоический принцип самодостаточности добродетели с перипатетическим принципом меры, считая вслед за Аристотелем «внешние блага» «желательными» для человеческого счастья. Стоическому фатализму Ц. противопоставлял идею свободы воли. Он разработал оригинальное учение о нравственных и гражданских обязанностях. В политической теории Ц. был близок к идее нравственного права; вслед за Полибием считал наилучшей формой государственного правления «смешанную», которая соединила бы элементы демократии, аристократии и монархии, видя ее прообраз в государственном устройстве республиканского Рима (народное собрание, сенат, консулат). Идеи Ц. имели большое влияние на Западе в эпоху поздней античности, в Средние века, особенно в период Возрождения и эпоху Просвещения.

Scripta quae manserunt omnia, fasc. 2—47. Lipsiae, 1915— 1917 (новое изд. — 1961 — 1964); рус. пер. — Диалоги. О государстве. О законах. М., 1966; Три трактата об ораторском искусстве. М., 1972; Избр. соч. М., 1975; О старости. О дружбе. Об обязанностях. М., 1975.

Буассье Г. Цицерон и его друзья. М., 1914; Цицерон. 2000 лет со времени смерти: Сб. ст. М., 1959; Hirzel R. Untersuchun-gen zu Cicero's philosophischen Schriften. Bd 1—3. Leipzig., 1877-1883; Hunt H.A.K. The humanism of Cicero. Carlton, 1954; Douglas A. Cicero. Oxford, 1968; Gorier W. Untersuchungen zu Ciceros Philosophie. Heidelberg, 1974; Heufi A. Ciceros Theorie vom romischen Staat. Gottingen, 1975.

А. И. Абрамов













ЧААДАЕВ Петр Яковлевич (1794—1856) — философ и публицист.

В 1808—1811 учился в Московском ун-те. После его окончания — на военной службе в гвардейских частях, участвовал в Отечественной войне 1812. В 1821 вышел в отставку и вступил в тайную организацию — Северное общество (ранее, с 1819 состоял в Союзе благоденствия). В 1828—1831 Ч. пишет свое главное филос. произведение «Философические письма». В сентябре 1836 было опубликовано первое «Философическое письмо», в котором в историософском аспекте рассматривалась тема России. Публикация статьи вызвала большой общественный и политический резонанс. Со стороны правительства последовала серия репрессивных мер. Ч. был объявлен сумасшедшим и в течение полутора лет находился под медико-полицейским надзором. Резонанс был вызван приписыванием автору положения об отрицательной роли России в мировой истории. Публикация первого «Философического письма» и споры о нем явились одним из стимулов развертывания дискуссии западников и славянофилов. Ч. принимал участие в этой дискуссии.

В главном филос. сочинении Ч. прослеживается влияние фр. католической и нем. классической философии. Центральное звено религиозной философии Ч. — учение о Боге, стоящем вне мира, но творчески на него воздействующем. Религиозно-философская система Ч. включала также рассуждения о чертах сходства и различия между духовным и материальным порядками бытия; о мировом сознании и об отражении объективного разума в субъективном; о свободе и подчиненности человеческого разума; о принципиальной неспособности человеческого разума вне откровения постигнуть духовный порядок бытия. Провиденциальный смысл истории, по Ч., состоит в установлении на земле совершенного строя жизни — царства Божия.

Адекватно, т.е. в виде христианской социальности, этот замысел отражен только в католичестве. Православная Россия находится вне зоны прогрессивного исторического творчества.

В дальнейшем Ч. пришел к более оптимистическому воззрению на исторические возможности России. Как страна, позднее других вступившая на историческую сцену, Россия может не только воспользоваться плодами культурных достижений просвещенных наций, но и обладает по сравнению с ними тем преимуществом, что может сразу выбрать прогрессивные формы жизнеустройства и отвергнуть регрессивные.

Основная религиозно-этическая идея системы Ч. — положение о пути нравственного совершенствования как об отказе от обособленного, личностного бытия для достижения слияния с общим мировым сознанием. Целый ряд филос. идей Ч. впоследствии воспринял и развил B.C. Соловьев. 

Соч. М., 1989.
Лазарев В.В. Чаадаев. М., 1986; Тарасов Б. Н. Чаадаев. М., 1990.

С.И. Бажов













ЧАНЫШЕВ Арсений Николаевич (р. 1926) — специалист по истории философии, публицист, поэт. Доктор филос. наук (1983), проф. (1991). Отец Ч. — Тихон Николаевич Никитин (впоследствии — Модест, монах, архиепископ Смоленский и Вяземский, автор ряда книг) был арестован в 1937 и расстрелян в том же году. Ч. окончил филос. факультет МГУ (1952), аспирантуру по кафедре истории зарубежной философии того же ф-та (1955). С 1955 по настоящее время работает на этой кафедре. В трудах Ч. исследуются проблемы: «виды мировоззрения», «генезис философии», «философия и предфилософия», «философия, профилософия, протофилософия и парафилософия», «особенности др.-кит., др.-инд., др.-греч.-рим. философии» и др.

В «Трактате о небытии» формулируется своеобразная «философия небытия», опирающаяся на тезис о первичности и абсолютности небытия и вторичности и относительности бытия. Бытие не имеет основания в самом себе. Основание бытия в небытии. Небытие имеет приоритет перед бытием, потому что небытие не может возникнуть из бытия, тогда как бытие возникает из небытия как его простое и общее самоотрицание. Небытие абсолютно, потому что никто не может ограничить его, кроме него самого. Небытие безгранично во всех отношениях.

Небытие наиболее прочно. Потому что нет ничего прочнее того, чего нет. Бытие вторично, потому что бытие есть небытие небытия. При этом небытие не превращается в бытие ни целиком, ни частично. Как небытие небытия бытие непросто и неустойчиво. Следствием непрочности и неустойчивости бытия является время. Иначе: поскольку бытие существует, не существуя, и не существует, существуя, бытие есть время. Все, что существует, существует во времени. Следовательно, все, что есть, возникло и погибнет. При этом возникновение и гибель неравносильны, поскольку все возникает на время, а погибает навечно. Следовательно именно гибельность — главный принцип бытия. Бытие имеет приоритет перед сознанием, потому то сознание еще менее устойчиво, чем бытие. Основанием сознания является память, потому что память — самое устойчивое в сознании. Именно благодаря памяти возникает иллюзия вечности и неизменности бытия. Благодаря памяти гибель ч.-л. не погибает вместе с его гибелью. Гибель одного, второго, третьего и т.д. обобщается как гибельность. Осознание гибельности бытия — исток страдания. Страдание — главный атрибут сознания. Страдание и страх перед ликом небытия заставляют ум творить иллюзорный мир Абсолютного бытия, или Бога. Так возникает сознание бытия — в сущности религиозное сознание. Вся культура и философия как ее часть — различные версии сознания бытия, сознания Бога (сознание о Боге и сознание Бога совпадают, ибо сознание о Боге и есть то, что вкладывается в сознание Бога). Но Бог отсутствует. Поэтому возникает сознание небытия. Это сознание делает бытие прозрачным — и оно видит за ним небытие. Страх превращается в ужас. Все погибает, если нет мужества небытия. Мужество небытия — высшее мужество. Мужество небытия есть мужество Человека небытия. Человек бытия видит небытие только в его частных формах: измена, ложь, разлука, клевета, болезнь, одиночество, смерть. Человек небытия за всеми этими бытийными проявлениями небытия видит небытие как таковое. Мужество Человека бытия — мужество быть несмотря ни на ч т о. Мужество Человека небытия — мужество быть несмотря на ничто. Философия небытия или, точнее, антифилософия небытия помогает выживанию. Для Человека бытия жизнь исходно подобна белому квадрату — и он огорчается малейшей темной точкой на нем. Для Человека небытия жизнь исходно подобна черному квадрату — и он радуется малейшей светлой точке на нем. В чем мы нуждаемся — так в новой культуре небытия. В основе культуры бытия лежит тезис: «Я есмь». В основе культуры небытия лежит тезис: «Я не не-есмь». Логически оба тезиса тождественны, но не онтологически. Существование не дается «на блюдечке». Непосредственно дано «Я не есмь». Жизнь есть непрерывная борьба против «Я не есмь». Отсюда «Я не не-есмь».

К особенностям поэзии Ч. следует отнести чувство нравственной самоуглубленности, традицию филос. критики. Судьбы современников в поэзии Ч. предопределены историческим прошлым, в частности сталинским режимом: «Этот мир был проклят мною с детства / За несоответствие мечте. / Но другого нет — и некуда мне деться. / Здесь Христос, распятый на кресте. / Мир иной! Тебя я видел мельком. / Ты являлся иногда в мечте... / Годы шли... Я / Становился мелким — / И Христа распял я на кресте... / Но теперь, когда меня осталось / Очень мало, верен я мечте. / Жизнь моя от грязи опросталась — / Я с Христом, распятым на кресте...».

Философия Анри Бергсона. М., 1960; Ионийская философия [в соавт.]. М., 1966; Протестантизм. М., 1969; Эгейская предфилософия. М., 1970; Италийская философия. М., 1975; Виды мировоззрения и генезис философии // Вестник МГУ. Сер. Философия. 1978. № 4; Курс лекций по древней философии. М., 1981; Аристотель. М., 1981 (2-е изд., 1987); Начало философии. М., 1982; Трактат о небытии // Вопросы философии. 1990. № 10 (испр. и доп. изд. — «Категории» // Философский журнал. 1997. № 2); Курс лекций подревней и средневековой философии. М., 1991; Пифагор (Комедия идей) // Человек. 1991. № 6; 1992.№ 1; Слово о философии // Вопросы классической филологии. Вып. XI. М., 1996; Философия как «Филология», как мудрость и как мировоззрение // Вестник МГУ. Сер. Философия. 1995. № 5, 6; 1996. № 6; 1998. № 1; 1999. №1.















ЧАСТЬ И ЦЕЛОЕ — филос. категории, выражающие отношение между некоторой совокупностью предметов и отдельными предметами, образующими эту совокупность. Человек давно научился выделять в окружающем мире отдельные объекты, а в объектах — составляющие их элементы (напр., лес состоит из отдельных деревьев, а у дерева, в свою очередь, выделяются крона, ствол и корни). Поэтому понятия Ч. и Ц. присутствовали в философии с самого начала ее возникновения. Одно из первых определений целого принадлежит Аристотелю: «Целым называется (1) то, у чего не отсутствует ни одна из тех частей, состоя из которых оно именуется целым от природы, а также (2) то, что так объемлет объемлемые им вещи, что последние образуют нечто одно». Категории Ч. и Ц. определяются посредством друг друга: часть — это элемент некоторого целого; целое — то, что состоит из частей.

Со времен античности проблема соотношения Ч. и Ц. не только обсуждалась в философии, но в той или иной форме возникала во многих сферах науки и даже общественной жизни. В философии эта проблема формулировалась в самом общем виде: что является более фундаментальным, исходным, важным — целое или его части? Решения этой проблемы постепенно оформились в виде двух альтернативных позиций, противоположные исходные принципы которых образовали т.н. антиномии целостности. Важнейшие из этих антиномий таковы: 1) тезис: целое есть не более чем сумма своих частей; антитезис: целое есть нечто большее, чем сумма его частей; 2) тезис: целое познается через знание его частей; антитезис: знание целого предшествует познанию его частей; 3) тезис: части предшествуют целому; антитезис: целое предшествует своим частям. Филос. позиция, сводящая целое к его частям и рассматривающая свойства целого только как сумму свойств его частей, получила наименование м е р и з м а (от греч. meros — часть). Противоположная позиция, подчеркивающая несводимость целого к его частям, обретение целым новых свойств по сравнению с его частями, называется холизмом (от греч. holos — целый).

Представители как той, так и другой позиции приводили немало примеров, подтверждающих обоснованность их исходных принципов. Сторонники меризма указывали на такие объекты, как стадо животных, стая птиц, небесные созвездия, все свойства которых действительно определяются суммированием свойств входящих в них предметов. Механицизм и редукционизм в физике и биологи явились выражением именно этой позиции. С др. стороны, оправданность холизма легко усматривается, напр., из того факта, что ни мотор, ни колеса, ни кузов сами по себе не могут служить средством передвижения, этим свойством обладает только автомобиль как целое. Холистская позиция проявилась в теории эмерджентной эволюции, в витализме, в гештальтпсихологии.

В истории философии и человеческого познания вообще практически все мыслители склонялись либо к меризму, либо к холизму, причем порой один и тот же мыслитель при решении одних вопросов отдавал предпочтение меризму, а при решении других — холизму. Платон и средневековые схоласты склонны были подчеркивать примат целого по отношению к его частям, но подлинно целое находили лишь в продуктах духовной деятельности, но не в материальных образованиях. Англ. эмпирики 17—18 вв. и представители фр. Просвещения под влиянием успехов ньютоновской механики полагали, что всякое целое может быть без остатка разложено на составные части и познание этих частей полностью раскрывает природу любой целостности. Нем. классическая философия в лице Ф.В.И. Шеллинга и Г.В.Ф. Гегеля разработала идею о различии между органичной (способной к саморазвитию) и неорганичной целостностями. В этом заключался первый шаг к преодолению крайностей меризма и холизма.

В настоящее время соотношение Ч. и Ц. получило более точную разработку в системном подходе. Выделяют т.н. сум мативные и интегративные системы. К суммативным системам относят такие, свойства которых почти целиком исчерпываются свойствами входящих в них элементов и которые лишь количественно превосходят свои элементы, не отличаясь от них качественно, напр., груда кирпичей, штабель досок и т.п. Вхождение к.-л. элемента в такую совокупность ничего или почти ничего ему не добавляет, связи между элементами в таких системах являются чисто внешними и случайными. Меризм говорил именно о таких системах и для таких систем его принципы справедливы.

Интегративные системы как раз и являются тем, что можно назвать органично целым. Такие целокупности предметов отличаются следующими особенностями: 1) они приобретают некоторые новые свойства по сравнению с входящими в них предметами, т.е.

свойства, принадлежащие именно совокупности как целому, а не ее отдельным частям; 2) связи между их элементами имеют законосообразный характер; 3) они придают своим элементам такие свойства, которыми элементы не обладают вне системы. Именно такие системы представляют собой подлинные целостности, а их элементы являются их подлинными частями. Хорошим примером такой целостности может служить стихотворение: стихотворение в целом создает поэтический образ, которого не может создать в отдельности ни одно из входящих в него слов; связи между словами в стихотворении определяются стихотворным размером и правилами грамматики; контекст стихотворения, поэтический образ, создаваемый им, определяют смысловое содержание входящих в него слов и часто способны совершенно изменить его по сравнению с обычным употреблением. Как раз такого рода целостности имел в виду холизм и, поэтому, совершенно справедливо подчеркивал несводимость целого к его частям.

А.Л. Никифоров














ЧЕЛОВЕК — главная тема философии, центральная проблема всех филос. школ и направлений, неисчерпаемая в силу своей бесконечной сложности, дающая пищу для самых разнообразных интерпретаций и толкований.

Ч., по мнению Б. Паскаля, это химера, невидаль, чудовище, хаос, поле противоречий, чудо! Судья всех вещей, бессмысленный червь земляной, хранитель истины, сточная яма сомнений и ошибок, слава и сор Вселенной. Ч. можно сравнить и с Богом, и животными, он окружен со всех сторон пугающей бесконечностью. С одной стороны, Вселенная, в которой Земля крохотная точка, а Ч. — вообще исчезающе малая величина. С др. — бесконечность внутри мельчайшего атома, бесконечность ничтожнейшего продукта природы. Но что значат эти бесконечности в сравнении с Ч.? Хоть он и песчинка в космосе, хрупкий тростник, но тростник мыслящий. Не нужно ополчаться против него всей Вселенной, писал Паскаль, чтобы его раздавить; облачка пара, капельки воды достаточно, чтобы его убить. Но пусть Вселенная и раздавит его, Ч. все равно будет выше своего убийцы, ибо он знает, что он умирает и знает превосходство Вселенной над ним. Вселенная ничего этого не знает. Человек, считал К. Г. Юнг, не в состоянии сравнить себя ни с одним существом. Он Ч. «Но что значит — быть человеком? Я отдельная часть безграничного Божества, но я не могу сопоставить себя ни с животным, ни с растением, ни с камнем. Лишь мифологические герои обладают большими, нежели человек, возможностями. Но как может человек составить определенное мнение о себе? Каждый из нас предполагает некий психический процесс, который мы не контролируем и который лишь частично направляем. Потому мы не можем вынести окончательного суждения о себе или своей жизни.

Если бы мы могли — это бы значило, что мы знаем, но такое утверждение — не более чем претензия на знание. В глубине души мы никогда не знаем, что же на самом деле произошло. История жизни начинается для нас в случайном месте, в какой-то особой точке, которую нам случилось запомнить, но уже в этот момент наша жизнь была чрезвычайно сложна» (К.Г. Юнг).

Сила, создавшая Ч., создала и самую большую загадку для него, загадку его собственной сущности, и человек всю свою жизнь и на протяжении всей истории пытается ее разгадать. М. Шелер выделил пять попыток определения Ч., пять идей о Ч., существовавших в истории: 1) идея, основанная на религиозной вере, согласно которой Ч. есть образ и подобие Божие; 2) идея древних греков о том, что Ч. — это Homo sapiens, наделенный божественным началом, разумом, которого вся природа лишена; 3) идея Homo faber — Ч. делающий, его главной чертой является не разум, потенциально свойственный также и животным, но способность создавать орудия труда, искусственный мир культуры; 4) Ч. — дезертир жизни, ее основных ценностей и законов, ее священного космического смысла; Ч. — тупик жизни, из-за своей биологической слабости и бессилия создавший цивилизацию, гос-во, право, производство; человеческий дух является принципом, который уничтожает жизнь, самую высшую из ценностей; 5) Ч. — свободное существо, творящее мир из полноты собственной сущности, предположение о существовании Бога несовместимо с этим его статусом, Богу нельзя существовать и Бог не должен существовать во имя ответственности, свободы, предназначения, во имя смысла бытия Ч.; свободное нравственное существо, личность может существовать только в механическом или, по крайней мере, не телеологически построенном мире; в мире, который божество сотворило по своему плану, в этом мире Ч. — как нравственное существо, как личность — уничтожен; предикаты Бога должны быть перенесены на Ч., не на общество, а на личность — на ту личность, у которой максимум ответственности, воли, цельности, чистоты, ума и могущества.

В истории изучения Ч. было много др. попыток его определения: Ч. играющий, Ч. человечный, «млекопитающее с мягкой мочкой уха» (Г.В.Ф. Гегель), «животное, умеющее обещать» (Ф. Ницше) и т.д. и т.п. Все они берут один отличительный признак универсального существа и этим ограничивают его понимание. Ч., как и Бога, видимо, можно определить только апофатически (отрицательно), через его фундаментальные характеристики: несводимость, непредопределенность, неповторимость, незаменимость, невыразимость. Ч. не детерминирован жестко ни законами своего биологического вида, ни законами культурной эволюции, ибо история культуры — это не только преемственность традиций, но и их постоянная ломка. Ч. не рождается с определенной профессией или вкусом, не привязан к какому-то одному климату или пище, к определенному месту. Он — бесконечная, открытая потенциальность, с огромной, в сравнении со всеми остальными существами, степенью свободы. Он никогда не совпадает ни с одной своей телесной или психической особенностью, ни с профессией, ни с делом, ни с одной из сотворенных им форм и вещей, он никогда не выражает в них себя полностью, он всегда выше, значительнее любого своего дела и свершения. Ч. никогда не может себя опредметить, выразить до конца в своих делах и поступках, в нем всегда есть много незавершенного, непроявленного. Ч. — существо трансцендирующее, постоянно переступающее самого себя, свои положенные им самим или кем-то границы. Сущностью Ч. является ничто. Он — ничто в сравнении со всеми др. видами жизни, окостеневшими в строгих и неизменных формах; он всегда меняется, всегда преодолевает свое сегодняшнее состояние. Он — ничто, которое не есть что-то (законченное и ограниченное), а есть условие всякого что-то, которое позволяет ему быть кем угодно, не совпадая ни с одной воплотившейся формой. Его «ничто» — это признак его универсальности, возможность свободы. Его «ничто» выражается еще и в том, что Ч. нет как чего-то законченного, оформленного, автоматически длящегося и сохраняющегося. Ч. — это стремление быть Ч. Он существо сверхъестественное, потому что важнейшие феномены его существования, составляющие его главную, невидимую, метафизическую природу: любовь, совесть, честь, достоинство, ум, свобода и т.д., не имеют естественных причин. Метафизика определяет физику его существования, он может отдать жизнь, защищая свою честь или свою свободу.

К. Ясперс выделял пять свойств, или особенностей, Ч. как метафизического существа: 1) неудовлетворенность, поскольку Ч. постоянно чувствует свое несоответствие тому, чем он является сегодня: он не удовлетворен своим знанием, своим духовным миром, своим положением, грызущее чувство неудовлетворенности — показатель его человечности; 2) стремление к безусловному, поскольку его жизнь постоянно обусловлена внешними и внутренними причинами, а ему нужно найти безусловную опору для своего бытия, которую невозможно найти ни в обществе, ни в природе, ибо все это для него — вещи относительные; 3) беспрестанное стремление к единому, поскольку ни один из видов единства мира — материального и духовного — его не удовлетворяет, единственное, что может его удовлетворить, — это вечность и, соответственно, непосредственная связь с бытием; 4) сознание непостижимого воспоминания, как будто он знает о творении мира или может вспомнить о том, что было до этого творения; 5) сознание бессмертия не как продолжения жизни в др. образе, а как своей укрытости в вечности.

Агацци Э. Человек как предмет целостного познания // О человеческом в человеке. М., 1991; Мамардашвили М.К. Проблема человека в философии // О человеческом в человеке. М., 1991; Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991; Бердяев Н.А. О назначении человека. Опыт парадоксальной этики // Бердяев Н.А. О назначении человека. М., 1993; Он же. О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической философии // Бердяев Н.А. Царство Духа и царство Кесаря. М., 1995.

В.Д. Губин











ЧЕЛОВЕК ПОЛИТИЧЕСКИЙ — термин политической антропологии, означающий доминанту сознания и поведения, связанную с политикой, которая может решить наиболее значимые проблемы человеческого бытия.

Хотя определение человека как существа политического принадлежит Аристотелю, современный смысл Ч.п. значительно расходится с представлениями античной классики. У Аристотеля Ч.п. выступает как синоним общественного человека — существа, реализующего свою естественную сущность жизнью в полисе — городе-гос-ве. Для античного полиса характерен синкретизм общественных функций гражданина — хозяйственно-управленческой, политической, культурной. Этот синкретизм в значительной мере был унаследован Средневековьем, когда представители первого сословия выступали и организаторами хозяйственной жизни, и держателями власти, и носителями функций культурной элиты. Эта целостность распадается на заре европейского модерна. Обособление бюргерства как носителя торгово-предпринимательской активности и его тяжба с сеньорами выступает как конфликт экономического человека с Ч.п., ревниво относящимся к сужению своих прерогатив. Этот конфликт продолжается по сей день, породив на западе ситуацию «двух культур» (Ч. Сноу, Д. Белл). В рамках общественного производства экономический человек выступает как носитель производственной функции, Ч.п. — перераспределительной. Антагонизм этих функций породил противоречие между демократией свободы, связанной с ничем не ограниченной гражданской самостоятельностью бюргерства, и демократией равенства, связанной с деятельностью Ч.п. как перераспределителя национального богатства в пользу экономически неэффективных членов общества, заинтересованных в патерналистском гос-ве. Соответственно, сталкиваются два европейских мифа: миф саморегулирующегося рыночного общества, не нуждающегося в каких бы то ни было вмешательствах политики, и миф тотального государственно-политического регулирования, преодолевающего стихии рынка, как и все др. иррациональные стихии. Характерно, что оба мифа апеллируют к идеалу рациональности: «экономический человек» обвиняет в иррациональности Ч.п., а последний, в свою очередь, осуждает иррациональность нерегулируемой частной воли. Со времен зарождения европейской социал-демократии и кейнсианства антагонизм экономического человека и Ч.п. получил форму институированного конфликта, породив чередование фаз монетаристско-кейнсианского цикла: нахождение у власти социал-демократов олицетворяет доминанту Ч.п. с его перераспределительными интенциями; приход к власти правых (монетаристов) означает реванш «экономического человека», критикующего расточительность социального гос-ва и его инфляционистские эффекты.

Начиная с 1970-х гг. холодная война между двумя мировыми лагерями — социалистическим и капиталистическим — развертывалась как соперничество между Ч.п. и экономическим человеком. Идеологией первого был дряхлеющий коммунизм, второго — набравший силу либерализм в обличьи «чикагской школы».

Реванш экономического человека над Ч.п. — волюнтаристом и перераспределителем, нарушающим «законы рынка», мог бы казаться окончательным, если бы не сокрушительные неудачи новейшего либерального эксперимента в России. На новом витке исторического цикла можно ожидать новой активизации Ч.п., собирающего под свои знамена всех обездоленных и недовольных. 

Панарин А.С. Философия политики. М., 1996.

А. С. Панарин












ЧЕРНЫШЁВ Борис Степанович (1896—1944) — рус. советский историк философии. Род. в Москве в семье врача. Окончил историко-филологический факультет Московского ун-та (1920). Вел преподавательскую деятельность по философии в различных вузах. С 1934 работал на филос. факультете МИФЛИ, где в 1940 возглавил кафедру истории философии, оставаясь на этом посту и в МГУ им. М.В. Ломоносова (куда в 1941 влился МИФЛИ) до конца жизни. В 1943—1944 Ч. был деканом филос. факультета. В профессорской деятельности Ч., большого эрудита в различных направлениях истории философии и текстах философов, отличали внимательность и задушевность по отношению к ученикам, аспирантам и студентам. Одно из направлений его интересов — антич. философия. Монография Ч. «Софисты» выделялась оригинальностью и четкостью анализа и изложения, лишенного налета социологизаторства и вульгаризаторства, которые были присущи большинству др. филос. трудов того времени. Др. направление филос. интересов Ч. — нем. классический идеализм 18—19 вв., в особенности философия Г.В.Ф. Гегеля. Поскольку она считалась в те годы главным филос. источником марксизма, ее доскональное изучение занимало первостепенное место в учебных планах — студенческих и аспирантских — филос. факультетов. Ч. с большим педагогическим и комментаторским искусством читал лекции и вел семинары по «Логике» и др. произведениям великого идеалиста. Он и написал в основном главу о Гегеле в т. 3 «Истории философии» (в т. 1 ему принадлежат главы по антич. философии). При осуждении третьего тома высшим партийным органом в 1944 Ч. (наряду с Б.Э. Быховским и В.Ф. Асмусом) был назван одним из виновников академически-беспартийного освещения нем. философии 18—19 вв. Значительное место в деятельности Ч. занимали также переводы филос. текстов и произведений с древних языков и с нем.

Софисты. М., 1929; О логике Гегеля. М., 1941.












ЧЕРНЫШЕВСКИЙ Николай Гаврилович (1828—1889) -рус. философ, писатель, публицист, литературный критик. В 1846—1850 учился на историко-филологическом отделении Петербургского ун-та, в 1851—1853 преподавал литературу в Саратовской гимназии. В эти годы Ч. материалистически осмысливает диалектику Г.В.Ф. Гегеля, испытывает заметное влияние Л.А. Фейербаха. В 1853 возвращается в Петербург, становится сотрудником жур. «Современник» и вскоре занимает в нем ведущее положение. В 1855 защищает диссертацию «Эстетические отношения искусства к действительности», где обосновываются принципы материалистической эстетики, а искусство ориентируется на служение обществу. В 1855—1856 Ч. публикует «Очерки гоголевского периода русской литературы», в которых наряду с литературными рассматриваются социальные и филос. проблемы. Здесь отстаивается, в частности, положение, что, только действуя в соответствии с законами окружающего мира, можно добиться его изменения. Развитию филос. материализма посвящена также работа Ч. «Антропологический принцип в философии» и некоторые др. Ч. развивал идею, что Россия может миновать стадию капитализма и встать на путь развития, непосредственно ведущий к социализму. Этому должна способствовать сохранившаяся в стране крестьянская община. Но данная возможность станет реальной лишь при благоприятных внешних обстоятельствах: отставший народ минует средние ступени развития и перейдет прямо с низшей на высшую, если он будет иметь передовых соседей, уже вступивших на путь социализма, и испытывать их влияние.

В 1862—1864 Ч. за свои политические взгляды и деятельность находился в заключении в Петропавловской крепости (здесь им был написан роман «Что делать?»), в 1864—1883 в Сибири — на каторге (Нерчин-ский округ) и в ссылке (в Вилюйске). В 1883 переведен в Астрахань. По просьбе сына Ч. в 1889 было разрешено переехать в Саратов.

Полн. собр. соч. М., 1939-1953. Т. I-XVI.
Демченко А.А. Н.Г. Чернышевский. Научная биография. Саратов, 1978-1994. Ч. 1-4.














«ЧЖУАН-ЦЗЫ» — кит. филос. трактат, назван по имени одного из главных представителей даосизма Чжуан Чжоу (ок. 369 — 286 до н.э.). «Ч.-ц.» состоит из трех частей: «внутренней» (первые семь глав), предположительно написанной самим Чжуан-цзы, «внешней» (следующие 15 глав) и «смешанной» (остальные 11 глав), написанных учениками и последователями.

Наряду с «Ле-цзы» отличается художественностью стилистики в передаче филос. идей, превращая мифологический образ в понятие и обыденную сценку в филос. притчу.

«Ч.-ц.» завершает второй этап эволюции даоской философии: первый — «Хуан-Лао чжи сюэ» («Учение Хуан[ди] и Лао[-цзы]») отражает процесс становления, второй — «Лао-Чжуан чжи сюэ» («Учение Лао [-цзы] и Чжуан[-цзы]») показывает степень ее развития. «Ч.-ц.» детализирует и совершенствует философию дао—дэ «Дао дэ цзина». Несомненным достоинством трактата является раскрытие мифологосной модели даоского филос. мышления, спроецированной на космос и воспроизводящей в одном из вариантов объемную спираль архетипа у син. Эта модель состоит из «диалектического» небесного круга и «формальнологического» земного квадрата, соединенных мировой осью дао. Пять категорий в ранге великих и неизрекаемых в отношении тождества располагаются на небесном круге и пять их аналогов в отношении нетождества — на земном квадрате. Совершенномудрый человек располагается в центре оси дао и в порядке протекания космических циклов осуществляет операцию тождества нетождества и тождества небесных и земных категорий. При этом, находясь в пределах стран света, совершенномудрый человек «не выносит суждения» о противоположностях, а находясь вне стран света, «не рассуждает» и отдает предпочтение «невидимому [тождеству]».

В заключительной главе «Ч.-ц.» дает развернутую критику филос. положений конфуцианства, моизма и школы имен (мин цзя), проявляя одним из первых зрелость историко-философского сознания даосистов.

Атеисты, материалисты, диалектики Древнего Китая: Ян Чжу, Ле-цзы, Чжуан-цзы (6—4 вв. до н.э.). М., 1967; Малявин В.В. Чжуан-цзы. М., 1985; Чжуан-цзы. Ле-цзы. М., 1995.













«ЧЖУН ЮН» («Следование середине») — конфуцианский филос. трактат, первоначально входил в «Ли цзи», приблизительно с 1 в. фигурировал как самостоятельное произведение, в период правления династии Сун (960—1279) вошел в состав свода «Сы шу». Авторство «Ч.ю.» традиция приписывает Цзысы, внуку Конфуция. Основная цель «Ч.ю.» — теоретическая разработка и осуществление на практике метода (дао) гармонизации природной и человеческой Поднебесной. При этом «Ч.ю.» исходит из общего для др.-кит. философии принципа изоморфизма космоса и человека.

Идею гармонизации Поднебесной «Ч.ю.» проводит сквозь космогонию «веселья и гнева, печали и радости» в пределах «середины» (чжун) и «гармонии» (хэ). В центр полученной сферы между Небом и Землей «Ч.ю.» помещает конфуцианский идеал человека — благородного мужа (цзюнь-цзы), который антро-поморфизирует, социоморфизирует и этизирует мироздание. Небесное дао и человеческое дао, прорастая соответственно сверху от Неба и снизу от Земли, встречаются в середине и задают генетический код духовного равновесия и совершенствования Поднебесной. Эти дао развертываются в объемной спирали архетипа у син, построенной по системе «трех и пяти» элементов, охваченных «единым», и открывают просветленному сознанию благородного мужа космические смыслы гармонии, которые он согласовывает с конфуцианским требованием воспитания достойного человека. Сущность его определяется в человеколюбии (см.: Конфуцианство), согласованном с искренностью как срединным дао.

«Ч.ю.» развивает и дополняет положения письменного памятника «Лунь юй», в частности, воспроизводит отсутствующую в др. источниках конфуцианскую космогонию, дает определение природе/натуре человека и вещи, глубже раскрывает нравственную генетику человеколюбия, конкретизирует данное в «Лунь юе» определение философии, выстраивает генетику филос. категорий.

Учение о середине // Древнекитайская философия. Т. 2. М., 1973, Мартынов А.С. «Искренность» мудреца, благородного мужа и императора // Из истории традиционной китайской идеологии. М., 1984; Лукьянов А.Е. Конфуцианский трактат «Чжун юн» («Следование середине»). Вступ. ст. и перев. // Вестник Российского университета дружбы народов. 1999. № 1.

«ЧИСТЫЕ БРАТbЯ» (араб. Ихван ас-сафа) — тайный религиозный союз, возникший в сер. 10 в. в г. Басра (Ирак). Политико-филос. идеи союза легли в основу идеологии карматского гос-ва в Аравии и фатимитского гос-ва в Африке. Поскольку этот союз носил строго закрытый характер, крайне трудно перечислить достоверно всех его руководителей. «Ч.б.» имели широкую сеть проповедников, которых отличали строгая дисциплина и конспиративность. Организационная структура союза «Ч.б.» предусматривала четыре ступени совершенства: первая — новобранцы в возрасте от 15 до 30 лет, отличавшиеся чистотой нравов и разумностью; вторая — люди в возрасте от 30 до 40 лет, характеризовавшиеся склонностью к организационно-руководящей работе, обходительностью и великодушием; третья — члены союза в возрасте от 40 до 50 лет, которые должны были быть пропагандистами и иметь сильную волю; четвертая — люди старше 50 лет, которые должны были отличаться высоким уровнем нравственных и интеллектуальных добродетелей. «Ч.б.» всегда находились в оппозиции к правящему режиму, официальной идеологии и стремились на основе аллегорической интерпретации «священных текстов» найти общечеловеческую универсальную истину. Рассматривая существующее гос-во как гос-во зла, они резко критиковали имущественное неравенство, считая панацеей от социальных конфликтов идею просвещения, приобщения людей к научным знаниям и на основе этих знаний — к нормам нравственности и воспитанию. С этой целью было написано 52 трактата, энциклопедический свод знаний «Послание Чистых братьев и верных друзей». Синкретичность и противоречивость содержаний этих трактатов была обусловлена тем, что некоторые из них предназначались для новобранцев, а другие — для тех, кто в большей или меньшей степени был знаком с философией и естественными науками. В этих трактатах можно обнаружить хорошее знание сочинений Аристотеля по вопросам логики и философии, Галена — по антропологии, психологии и медицине, Евклида — по геометрии, Птолемея — по астрономии, а также пифагорейцев и учений Др. Индии и Ирана. В основе онтологического и космологического учения «Ч.б.» лежало представление о макро- и микрокосмосе. Они писали о Человеке-земле, Человеке-небе, Человеке-времени, Универсальном Человеке (или Человеке-знании и Человеке-религии), которые в целом составляют образ Совершенного человека. Эманацию сущего от Бога они связывали с развитием человеческого организма, который проходит семь стадий образования Человека-деятельного разума как эманации Божества. И если на первой стадии человек находился у истоков сущего повеления Божия, то на седьмой стадии совершенства деятельного разума он объединяет в себе всю совокупность эманации. Бог сотворил вещи «единым актом», т.е. в извечности. Если в потенциальном состоянии бытие относится к его творениям одинаково, то актуальное бытие проявляется в них с разной интенсивностью в зависимости от близости или удаленности от материи. Соответственно, различные ступени сущего (деятельный разум, душа и материя) причастны по-разному к трем онтологическим состояниям: к существованию, пребыванию, полноте и совершенству, ибо деятельный разум обнимает все эти четыре состояния, душа — первые три, а материя — первые два. Божественная эманация для всех вещей обнаруживается с одинаковой силой, но сами вещи не способны отражать ее, поэтому зло не от Бога, а от самих вещей. А человек, соединившийся с деятельным разумом, в наибольшей степени отражает в себе божественные атрибуты (могущество, жизнь, знание). Принимая во внимание, что и души людей — разные, религии по-разному передают для всех божественную истину, а истина так или иначе заключена во всех религиях. Единое начало «Ч.б.» отождествляли с Богом всех мировых религий. Считая, что Бог лишен положительных качеств (в том смысле, что о нем никто не может сказать ничего определенного), они утверждали, что единственный путь познания Творца связан с изучением его творений, т.е. познание Бога предполагает изучение разнообразных наук и исследование окружающего мира. Т.о., Бог символизирует единство и законосообразность процессов, происходящих в мире, а всеобщая гармония мира означает, как и у пифагорейцев, что структура неба определяется законами музыкальной гармонии. Венцом развития сущего, по учению «Ч.б.», является человек как самое совершенное существо во Вселенной, а разум человека — это не только источник знаний, но и критерий нравственности, и, следовательно, истинное знание есть добродетель высшего порядка.

Закуев А.К. Философия «Братьев чистоты». Баку, 1961; Сагадеев А.В. «Чистые братья» — энциклопедисты X в. // Наука и религия. 1980. № 5; Расаил Ихван ас-сафа ва-хуллан ал-вафа. Бейрут, 1986; Triki A. Neoplatonisme et aspect mystique de la creation de l'univers dans la philosophiedes Ihwan. Alger, 1982.













ЧИЧЕРИН Борис Николаевич (1828-1904) — философ, правовед, публицист. Окончил юридический факультет Московского ун-та, в 1861—1868 возглавлял кафедру права в Московском ун-те, по политическим мотивам ушел в отставку. В 1882—1883 занимал должность Московского городского головы, но вынужден был уйти в отставку из-за несоответствия своих либеральных воззрений внутриполитическому курсу Александра III. После отставки Ч. целиком посвятил себя филос. и научным занятиям.

Ч. — последователь философии Г.В.Ф. Гегеля. Мировое бытие развивается, по Ч., в соответствии с диалектическим законом: из первоначального единства выделяются противоположности, затем они сводятся к высшему единству. Основными противоположностями являются материальный мир и мир мыслящих субъектов. Эти противоположности сочетаются в духе, который на нижней ступени бытия выступает как целесообразно действующая сила, а на высшей ступени — как мир субъектов. Субъекты, осуществляя идеальные цели в материальном мире, примиряют противоположности. Процессом диалектического развития мирового бытия управляет абсолютный дух, приводящий мировое бытие к идеальному совершенству. Для Ч. разум — верховное определяющее начало и закон всякого бытия.

Метафизику Ч. излагает в духе Гегеля, «исправляя» его лишь в одном пункте: гегелевская триада заменяется тетрадой. Движущей силой истории человечества является, по Ч., развитие идей.

Ч. — один из основоположников государственной школы в рус. историографии. Практически все исторически значимые процессы и явления в России он связывает с деятельностью гос-ва. Вместе с тем он подчеркивает, что в России гос-во подчинило себе личность, что обусловливает слабость представительного начала, закрепощение сословий, отсутствие политической свободы.

Ч. разрабатывал программу либеральных реформ для России, его политическим идеалом была конституционная монархия.

Положительная философия и единство науки. М., 1892; Основы логики и метафизики. М., 1894; О народном представительстве. М., 1899; Вопросы политики. М., 1903; Вопросы философии. М., 1904.

Зорькин В.Д. Чичерин. М., 1984; Приленский В.И. Опыт исследования мировоззрения ранних русских либералов. М., 1995. Ч. 1.










ЧЭН (кит. искренность, истинность) — специфическая категория кит. философии, выражающая единство онтологического, гносеологического и нравственного начал. Впервые употреблено как филос. понятие в памятнике «Мэн-цзы» (4 в. до н.э.), где Ч. рассматривается как имманентно присущее человеку моральное совершенство, обусловленное единством личного и космического (небесного), постижением космического совершенства человеком и его слиянием с макрокосмом. Впоследствии понятие «Ч.» приобретает чисто онтологический смысл «истинного», которое являет собой «искренность Неба». В трактате «Чжун юн» (2 в. до н.э.) «искренность» рассматривается как нравственно-онтологическая категория, в которой воплощается изначально истинное совершенство мира, овладение которым приводит к слиянию с «небесной» добродетельностью и реализации потенциальных врожденных «добрых» качеств человека.

В неоконфуцианстве школы Чэн—Чжу (братья Чэн и Чжу Си) категория «Ч.» обретает черты единства онтологического и гносеологического аспектов процесса познания, в котором «искренность» («Ч.») Неба и есть «истинная реальность», постигаемая «правильным знанием», предполагающим «исчерпание закона/принципа (ли) всего сущего». Этот процесс обусловливает слияние внутреннего мира человека с «небесной» реальностью/искренностью, обретение им «правильного сознания».

Кобзев А.И. Учение Ван Янмина и китайская классическая философия. М., 1983; Мартынов А.С. «Искренность» мудреца, благородного мужа, императора // Из истории традиционной китайской идеологии. М., 1984.










ШАНКАРА (санскр. Sarnkara) — философ, проповедник и реформатор индуизма, общепризнанный основатель адвайта-веданты («недуалистическая веданта») как филос. системы, творивший, по современным датировкам, в 7—8 вв. Как полемист Ш. более всех др. индуистских учителей (наряду с Кумарила Бхаттой) подвизался в деле вытеснения буддизма из Индии. Как религозный реформатор Ш. пытался, с одной стороны, «упорядочить» индуистские культы, освобождая их от оргиастических обрядов и кровавых жертвоприношений, с др. — организовать течения индуистского «монашества», используя начала монастырской жизни, апробированные в том же буддизме. Ш. установил и канон текстов «ведантийского индуизма», включавший «Веданта-сутру», десять основных Упа-нишад и «Бхагавадгиту».

Хотя Ш., как и многим др. популярным учителям, инд. традиция приписывает великое множество произведений, современная индология, основывающаяся на филологических принципах идентификации его текстов, относит к числу его бесспорных соч.: 1) «Брахмасутра-бхашью» — обстоятельное истолкование четырех разделов сутр веданты, каждый из которых делится на четыре главы; 2) комментарии к «Брихадараньяка-», «Чхандогья-», «Айтарея-», «Тайттирия-», «Кена-», «Иша-», «Катха-», «Мундака-» и «Прашна-упанишаде», которые и стали «каноническими Упани-шадами» именно благодаря этим толкованиям Ш.; 3) комментарий к «Бхагавадгите»; 4) комментарий к «Мандукья-карике» Гаудапады; 5) трактат «Упадеша-сахасри» («Тысяча наставлений»), состоящий из 19 глав, написанных стихами и прозой.

Основную доктрину абсолютистского монизма Ш. составляет учение о Брахмане — простом, безличном и «бескачественном» мировом сознании — единой и в конечном счете единственной реальности, на которую каким-то образом проектируется универсум «имен и форм» — множественного и становящегося феноменального мира — в результате «наложения» друг на друга Атмана и не-Атмана, как следствия безначального действия мирового Незнания (авидья). Авидья обусловливает состояние трансмиграции (сансара) и страдания заблуждающихся индивидов, выход из которых, «освобождение» (мокша) мыслится как осознание идентичности своего Я и Абсолюта. Ш. понимал, что это учение находится в противоречии, во-первых, с реальным опытом, не позволяющим считать внешний мир подобной сновидениям иллюзией; во-вторых, с религиозным сознанием, сопротивляющимся отождествлению Я с Абсолютом и «снятию» в конечном счете реальности самих объектов почитания; в-третьих, с логикой, по которой достаточно трудно совместить строгий монизм с признанием другого (помимо самого Абсолюта), мистифицирующего первоначала мира — того, что у его последователей обозначается как Майя (при включении же его в Абсолют последний должен раздваиваться, теряя свою «простоту»). Из первого затруднения Ш. пытался выйти, применив схему своих же оппонентов буддистов-виджнянавадинов о трехчастной стратификации уровней реальности — в виде различения абсолютной реальности Брахмана, относительной реальности эмпирического мира и фантомной реальности собственно иллюзорных объектов типа небесного цветка и т.п. В результате миру отказывается лишь в конечной реальности, но не в реальности вообще. Второе затруднение преодолевается с помощью конструкции буддистов-мадхьямиков — стратификации самой истины, развивавшейся уже учителем его учителя Гаудападой (6—7 вв.), по которой различаются истина безусловная и условная, позволяющая признать почитание божества-Ишвары как создателя, хранителя и разрушителя мира, а также всего пантеона и соблюдение предписаний дхармы для тех, кто еще не «реализовал» до конца конечную истину веданты. Третью проблему, связанную с локализацией и онтологическим статусом Неведения, Ш. фактически оставил на разрешение своим последователям (а также всем своим будущим оппонентам).

Ш. полемизирует с материалистами, отождествлявшими Атмана с телом; с джайнами, учившими о соразмерности души телу; с буддистами основных направлений, доказывая, в частности, что способ опровержения виджнянавадинами реальности объектов внешнего мира (Ш. постоянно дистанцируется от иллюзионизма) вполне может быть обращен и против признаваемой ими реальности сознания. Среди неприемлемых положений «ортодоксальных» даршан — учения санкхьи о бессознательной Первоматерии мира, вайшешиков об атомах, отдельных «теистов» о том, что Божество является лишь инструментальной, но не материальной причиной мира. Ш. расходится и с мимансаками, по которым конечное благо есть реализация дхармы и его можно «заработать» выполнением ведийских предписаний.

Примерами экзегезы Ш. могут служить его истолкования «великих речений» Упанишад типа «Брахман есть блаженство», «То еси ты» и т.д. или соответствующая его учению трактовка «Бхагавадгиты», при которой в текст «вчитывается» идея, что никакой альтернативности между «путем познания» и «путем действия» на деле не существует.

Ш. и его ближайшие ученики (Падмапада, Суре-швара и др.) оказали решающее воздействие на развитие всей последующей адвайта-веданты. Комментарии к его произведениям, составляемые до настоящего времени, не поддаются калькуляции, а библиография посвященной ему литературы могла бы составить солидный том.

The Vedanta Sutras of Badarayana with the commentary by Sarikara. Transl. by G. Thibaut. Oxford, 1890-1896; The Works of Sarikaracarya. Vol. II—III. Delhi, 1964; The Encyclopedia of Indian Philosophies. Vol. III. Advaita Vedanta up to Sarikara and His Pupils. Delhi, 1981; Шанкара. Атмабодха / Пер. А.Я. Сыркина // Антология мировой философии. М., 1969. Т. 1. Ч. 1. С. 158-164.
Исаева Н.В. Шанкара и индийская философия. М., 1991.

В.К. Шохин











«ШАНЬ ХАЙ ЦЗИН» («Канон гор и морей») — произведение, отражающее представления родового и послеродового (переходного) мировоззрений (III — сер. I тыс. до н.э.). Согласно легенде, «Ш. х. ц.» был выгравирован на священных сосудах Бои — помощником Великого Юя, победителя последнего мирового потопа и первого в истории кит. цивилизации правителя. Как письменный памятник сложился к 4—1 вв. до н.э., известен в редакции Го Пу (276—324), состоит из 18 цзю-аней (свитков), подразделяется на две части: «Канон гор» и «Канон морей». «Ш.х.ц.» не входит ни в одну из филос. традиций, лишь упоминается в «Ши цзи» («Исторических записках», 2—1 вв. до н.э.), «Хань шу» (История династии Хань, 1 в.), «Хуайнанъ-цзы» («Философы из Хуайнани», 2 в. до н.э.) и занимает особое место в кит. культуре.

В названии «Ш. х. ц.» фиксируется вертикально-горизонтальная (гора — вода) модель, включенная в объемную матрицу (цзин) архетипа у син. Весь памятник построен по системе у син с динамикой повествования по круговым циклам. При этом космография, социография, антропография и психография «Ш. х. ц.» не совпадают с тогдашней действительностью кит. Поднебесной и не являются слепком эмпирического созерцания поверхности земли. Они представляют собой метафизическую спираль этнотерриториальных (родовые площадки) архетипов, воспроизводимых родовыми коллективами в порядке космических циклов в виде теоморфных, зооморфных и антропоморфных образов, насыщенных телесным, духовным и идеально-мыслительным составом.

В контексте современности архетип «гора—вода» есть безусловный архетип «суша—море» геополитики. В свете этого «Ш. х. ц.» может квалифицироваться как «метафизика др.-кит. геополитики», что подтверждается самим построением и содержанием «Ш. х. ц.».

Относительно «Ш. х. ц.» высказываются различные версии его понимания, прочтения и дешифровки его образов и символов.

Каталог гор и морей (Шань хай цзин). М., 1977; Лукьянов А. Е. Истоки Дао: древнекитайский миф. М., 1992; Голыгина К.И. Великий Предел. М., 1994.











ШАФФ (Schaff) Адам (р. 1913) — пол. философ. Изучал право во Львове, затем социальные науки в Париже. Работал в Ин-те философии АН СССР (1940—1945). После Второй мировой войны был проф. философии ун-та в Лодзи (1946—1948), потом проф. философии Варшавского ун-та (1948—1968). В 1968 был смещен с заведования кафедрой по политическим соображениям. Был одним из директоров Венского центра общественных наук ЮНЕСКО (1969—1982), а также принимал участие в деятельности Римского клуба. С 1936 Ш. был связан с коммунистическим движением. Опубликовал большое число работ и проводил энергичную организаторскую деятельность. Первые его работы популяризировали идеи марксистской философии и политической экономии. Позднее издал ряд более самостоятельных книг и статей. Ведя полемику с т.н. буржуазными направлениями в философии, прежде всего с аналитической философией львовско-варшавской школы, Ш. высказывал ряд идей, плохо согласующихся с ортодоксальным марксизмом. В частности, утверждал совместимость формальной логики и диалектики и доказывал, что последняя также должна отвечать формально-логическим требованиям. Защищал объективность законов истории и интерпретировал марксистскую теорию истины как одну из версий классического понимания истины.

Ш. считал, что марксистская философия не может игнорировать результаты философии, опирающейся на иные исходные допущения. Эту позицию Ш. иллюстрировал семантикой и философией человека. Он настаивал на том, что марксизм в состоянии ассимилировать ряд семантических идей, сложившихся в логическом эмпиризме и др. направлениях аналитической философии. Ш. был убежден, что проблемы, намеченные логическим эмпиризмом, способен гораздо лучше разработать марксизм. Это касалось, напр., гипотезы Сепира-Уорфа о зависимости познания от выразительных возможностей языка. Если в вопросах семантики Ш. следовал аналитической традиции, то в философии человека он вел спор с экзистенциализмом. Он полагал, что марксистская философия пренебрегает проблематикой человеческой личности, составляющей главную тему экзистенциализма. В 1970-е гг. Ш. опубликовал кн. «Марксизм и человеческий индивид». В ней он отстаивал тезис, что социалистическое устройство общества не устраняет причин отчуждения. Книга вызвала острую полемику, а ортодоксальные марксисты обвинили Ш. в ревизионизме. Ш. считал себя, однако, продолжателем марксистской традиции, и этого убеждения не изменил даже тогда, когда недвусмысленно высказался за еврокоммунизм. Все это привело к исключению Ш. из коммунистической партии Польши.

Некоторые проблемы марксистско-ленинской теории истины. М., 1953; Социология знания Мангейма и проблема объективной истины // Вопросы философии. 1956. № 4; Объективный характер законов истории. М., 1959; Введение в семантику. М., 1963; Marksizm a egzystencjolizm. Warszawa, 1961; Marksizm a jednostka ludzka. Wien, 1973.

Я. Воленьский (Краков)












ШВЕЙЦЕР (Schweitzer) Альберт (1875-1965) — философ, этик, теолог, музыкант, практикующий гуманист. Изучал теологию и философию в Страсбургском ун-те (1893—1898), по окончании которого учился в Сорбонне, Берлине. В 1899 защитил диссертацию «Философия религии И. Канта», а в 1900 — диссертацию по теологии. С гимназических лет изучал музыку, играл на фортепиано и органе, не прекращая этих занятий до конца жизни, занимался также органостроением. В 1903—1906 — директор семинарии св. Фомы в Страсбурге. Принимает окончательно оформившееся в 1905 решение — вторую половину своей в целом очень счастливо складывающейся жизни посвятить непосредственному служению людям, в частности поехать врачом в Африку. С этой целью в 1905—1912 в Страсбургском ун-те изучает медицину, в 1913 защищает диссертацию по медицине: «Психиатрическая оценка Иисуса: характеристика и критика». В 1912 женится на Елене Бреслау и через год вместе с ней, собрав предварительно деньги и необходимое медицинское оборудование, уезжает в Африку, в местечко Ламбарене, прославив его своей милосердной деятельностью. К этому времени Ш. имел уже европейскую известность, благодаря прежде всего монографии «И.С. Бах», а также философско-теологическим трудам: «От Реймаруса к Вреде. История исследований жизни Иисуса Христа» (1906); «История исследований учения апостола Павла» (1911). Решение Ш. круто изменить свою жизнь не имело непосредственных внешних поводов, оно явилось результатом его внутренних переживаний и размышлений. С 1913 и до конца жизни он трудится в Африке директором и врачом своей больницы. Периодически совершает поездки в Европу, иногда растягивающиеся на годы (всего было 13 таких поездок). Начиная с 1919 часто выступает с публичными лекциями, пропагандируя свое учение и рассказывая об опыте работы в Африке, а также дает органные концерты, собирая т.о. деньги для своей больницы. С нач. 1950-х гг. включается в борьбу за мир, сконцентрировав усилия на запрещении атомного оружия. Получил Нобелевскую премию мира (1952). Вторую половину жизни Ш. также не прекращал научно-филос. занятий, деля между ними и музыкой весь скудный (по преимуществу ночной) досуг от тяжелого врачебного труда. Его работы этого периода: «Христианство и мировые религии» (1924); «Мистика Апостола Павла» (1930); «Мировоззрение индийских мыслителей. Мистика и этика» (1935); «Речи о Гёте» (1932, 1949, 1950); «Письма из Ламбарене» (1954) и др. Основным произведением Ш. является исследование «Философия культуры» (1923), состоящее из двух частей: «Упадок и возрождение культуры», «Культура и этика». В нем он критически анализирует моральные основы европейской культуры, историю филос. поисков основного принципа нравственности и излагает собственное жизнеучение благоговения перед жизнью, которое окончательно, в т.ч. терминологически, оформилось в 1915. Ш., по собственному признанию, испытал сильное влияние Ф. Ницше и Л.Н. Толстого; от первого он усвоил мысль о глубоком кризисе европейской культуры, от второго — о необходимости ее возрождения на путях этического обновления. По его мнению, кризис культуры выражается в господстве материального над духовным, общественного над индивидуальным, его причина заключается в том, что восторжествовавшее в Новое время жизнеутверждающее мировоззрение не имело адекватной моральной основы — укорененной в мышлении этики. В качестве такой основы он сформулировал принцип благоговения перед жизнью. Принцип этот является элементарным, его следует понимать прямо и буквально, как благоговение перед всякой жизнью: добро есть то, что утверждает жизнь, зло есть то, что разрушает ее. Этика имеет своим предметом отношение ко всему живому, сущему; она универсальна такой универсальностью, которая может практиковаться каждым индивидом прямо и непосредственно. Благодаря принципу благоговения перед жизнью человеческая мысль оказывается изначально этически ориентированной, что избавляет ее от всех прочих моралистических ограничений. Сколь бы разумен в своем поведении человек ни был, он не может жить, не нанося вред жизням. Это значит, что он обречен жить с нечистой совестью: этику нельзя отождествлять с необходимостью жизни, она противостоит ей. Зло не может быть уничтожено, оно может быть только минимизировано, что как раз и обязывает к постоянному этическому бодрствованию, напряженной ответственности. Творчество Ш. развивалось вне основных профессионально-филос. дискуссий и до настоящего времени остается в стороне от школьно-академических традиций.

Gesammelte Werke in funfBanden. Berlin, 1971 ;И.С. Бах. М., 1934, 1964; Мировоззрение индийских мыслителей (фрагменты) // Восток — Запад. Исследования, переводы, публикации. М., 1988; Письма из Ламбарене. Л., 1989; Благоговение перед жизнью («Культура и этика», «Мистика Апостола Павла» и др. библиография). М., 1992.
Альберт Щвейцер — великий гуманист XX века. М., 1970; Носик Б.М. Швейцер. М., 1971; Гусейнов А.А. Альберт Швейцер: благоговение перед жизнью // Великие моралисты. М., 1995.

А.А. Гусейнов











ШЕВЫРЕВ Степан Петрович (1806—1864) — литературный критик, поэт и публицист. Проф. Московского ун-та, с 1852 — академик. Участие в философско-литературном «Обществе любомудрия» и их жур. «Московский вестник» определило романтическую направленность мышления Ш., сочетавшуюся с славянофильскими симпатиями в духе «официальной народности». В филос. плане ему близки идеи позднего Ф.В.И. Шеллинга, А. и Ф. Шлегелей, Жан Поля и Ф.К. фон Баадера. Собственное миросозерцание Ш. возводил к истокам рус. самосознания. В отличие от нем. философии, которая, «будучи заключительным плодом развития наук естественных, под личиной спиритуализма проповедовала материализм», рус. философия, по Ш., ведет свое начало не из области наук естественных, а из сферы познания духа, неразделенного с верой. Отсюда на ней лежит обязанность и ей предоставлена возможность возвратить истинное значение тем вечным идеям человечества, которые отдельные народы проявляют в произведениях своего слова: «История Словесности может в этом отношении подать руку помощи Русской Философии и подготовить решение многих задач, предстоящих сей последней». Ш. во многом способствовал утверждению эстетики как «философского наукоучения» об искусстве в форме синтетического единства литературной критики, теории и истории литературы. Одним из первых он указал на значимость древнерус. литературы, введя в период господства отвлеченной эстетики понятие «исторической Пиитики», разработав особый метод исторического исследования структуры художественного текста.

О критике вообще и у нас в России // Московский наблюдатель. 1835. Ч. 1. Кн. 1; Теория поэзии в историческом развитии у древних и новых народов. М., 1836; Христианская философия. Беседы Баадера // Москвитянин. 1841. Ч. 3. № 6; История русской словесности, преимущественно древней. М., 1846-1860. Т. 1.4. 1-4.
















ШЕЛЕР (Scheler) Макс (1874—1928) — нем. философ, уже при жизни был признан одним из самых значительных мыслителей своего времени. В трудах Ш. берут начало три направления современных филос. исследований: аксиология, социология знания, философская антропология.

С именем Ш. связан антропологический поворот в философии в пер. пол. 20 в. В своих главных антропологических идеях Ш. опирался, по его словам, на И. Канта, который в «Критике чистого разума» утверждал: всякое предметное бытие как внутреннего, так и внешнего мира следует сначала соотнести с человеком. Все формы бытия зависят от бытия человека. И только исходя из сущностного строения человека, которое исследует филос. антропология, можно сделать вывод относительно высшей основы вещей. Ш. полагал, что главная задача филос. антропологии — точно показать, как из основной структуры человеческого бытия вытекают все свершения и специфические особенности человека: язык, совесть, инструменты, оружие, идеи права и бесправия, гос-во, искусство, миф, религия, наука, историчность, общественность и т.д. Человек, согласно Ш., есть та реальность, исходя из которой легче всего постичь характер бытия. Божественная и человеческая реальности нерасторжимо связаны. Антропология способна выявить природу бытия, способна стать метаантропологией, потому что человек является микрокосмом, вобравшим в себя все ступени реальности и прежде всего — дух. Нерасторжимая связь антропологии с метафизикой обусловлена тем, что после Канта метафизика может быть только метаантропологической, а не космологической.

Основное произведение Ш. «Положение человека в космосе» представляет собой сжатое изложение его главного труда, выход в свет которого предполагался в нач. 1929 и не состоялся из-за смерти автора. Здесь изложены те основные идеи Ш., после распространения которых стали говорить об антропологическом повороте в философии. С его т.зр., спор о сущности человека всегда велся вокруг главного отличительного признака — интеллекта. Одни ученые и философы хотят сохранить интеллект только за человеком, но усматривают сущностное различие между ним и животными в том, в чем никакого различия нет. Другие — эволюционисты дарвиновской и ламарковской школ — вообще отвергают к.-л. сущностное различие между человеком и животными, поскольку животные уже обладают интеллектом. И те и др. ученые, по мнению Ш., упускают из виду метафизическое бытие и метафизику человека и не видят никакого специфического отношения человека как такового к мировой основе. То, что делает человека человеком, Ш. называл духом, последний включает в себя не только интеллект, но и доброту, любовь, раскаяние, почитание. В определение духовного существа входит экзистенциальная несвязанность, свобода. Духовное существо не привязано к влечениям и к окружающему миру, оно свободно от мира, от органического, от жизни, от всего, что относится к жизни, в т.ч. и от собственного интеллекта, открыто миру, у такого существа есть мир. Главным в понятии духа является специфический род знания. Обращение человека с миром принципиально перевернуто в сравнении с животными. У животного нет никаких предметов, оно лишь экстатически вживается в свой окружающий мир, который оно в качестве структуры носит всюду, как улитка свой дом. Оно не может дистанцироваться от окружающего мира, а только это и превращает окружающее в мир. Человек научается обходиться с самим собой и со своим физическим и психическим аппаратом как с чуждой вещью, находящейся в каузальной связи с др. вещами, и тем самым получать образ мира, в котором предметы совершенно независимы от психофизической организации самого человека, от его чувств, от его потребностей и заинтересованности в вещах: «Только человек — поскольку он личность — может возвыситься над собой как живым существом и, исходя из одного центра как бы по ту сторо-н у пространственно-временного мира, сделать предметом своего познания все, в том числе и себя самого». Сущность духа составляет способность к акту идеирующей абстракции. Последняя базируется на феноменологической редукции, через которую происходит дереализация действительности — все выносится за скобки: реальные вещи, организмы, реальные отношения, зависимости и связи. То, что остается, — это чистые сущности, раскрывающие перед нами глубочайшие тайны мироздания. По сравнению с животным, произносящим «да» действительности, человек отличается способностью к отрицанию ее, являясь аскетом жизни и вечным протестантом, вечным Фаустом, который не удовлетворяется окружающей действительностью, жаждет прорыва границ своего «здесь» и «теперь». Но чтобы совершить акт феноменологической редукции, личность должна стать исполненной духовно-нравственной настроенности. Взлет духа за пределы естественной жизненной позиции совершается только при участии всех интеллектуальных и эмоциональных функций личности. Чтобы совершить акт феноменологической редукции, личность должна быть исполнена любовью к бытию, милосердием ко всему сущему, смирением и благоговением перед его тайнами. Человеческое существование должно подчиняться априорному закону — «порядку любви». В акте любви происходит ответная реакция самого предмета, отдача им самого себя познающему, самораскрытие предмета. Это как бы запрос любви, на который отвечает мир, и только в таком акте последний обретает свое полное, определенное бытие и ценность. Любовь — первичный акт, возбуждающий познание и направляющий волю, она мать духа и самого разума. Если человека отличает от животных дух, то самую сокровенную и основополагающую часть духа, центр личности составляет «порядок любви». Элементарные, низшие проявления человека — это порыв (или чувственный порыв), низшая ступень психического. Порыв энергетически мощен, самостоятелен, а дух бессилен. Порыв — это универсальное демоническое начало, синоним бесцельно-хаотических мощных сил мертвой материи и безудержного потока жизни. Жизненный процесс есть оформленный в себе временной процесс, имеющий собственную структуру, но осуществляется он исключительно материалами и силами неорганического мира. Дух может приобрести мощь, т.е. жизненные влечения могут войти в идейные и смысловые структуры и тем самым сообщат силу духу. Животворение духа — цель и предел конечного бытия. Культура — это сублимация, т.е. преобразование энергии порыва в человеческих целях с той или иной степенью интенсивности. Но в истории часто возникает тенденция к ресублимации — к возвращению к природе, что является признаком старости и жизненного утомления. Это нашло особенно отчетливое выражение в современную эпоху, для которой характерным является восстание природы в человеке и бунт всего, что есть в нем темного, порывистого, импульсивного; ребенка против взрослого, женщины против мужчины, масс против старых элит, всего бессознательного против сознательного, самих вещей против человека и его рассудка.

После работ Ш., породивших огромное количество критических и комментаторских откликов, и возникла филос. антропология как специальная филос. дисциплина, был создан важнейший методологический принцип, согласно которому всю область культуры следует рассматривать как продукт человеческого творчества, а самого человека — как открытую проблему, которая никогда не разрешается никаким приростом знания. Сам человек никогда не застывает ни в какой обобщенный образ, наоборот, антропология должна всегда разрушать всякий возникший образ, затрудняющий познание человека. 

Gesammelte Werke. Bern, 1966. Bd 1 — 13.
Кимелев Ю.А. Современная буржуазная философско-религиозная антропология. М., 1985.

В.Д. Губин














ШЕЛЛИНГ Фридрих Вильгельм Йозеф (1775-1854) — нем. философ, один из основоположников нем. классического идеализма. Окончил теологический ин-т в Тюбингене (1790—1792), где познакомился с Г.В.Ф.Гегелем и Ф. Гельдерлином. Жил в Йене (1798—1803), Вюрцбурге(1804—1806), Мюнхене (1806—1809, 1810-1820, 1827—1841), Эрлангене (1820—1826), Штутгарте (1809—1810), Берлине(1841 —1853). Проф. философии Йенского, Эрлангенского, Мюнхенского, Берлинского ун-тов, генеральный секретарь Баварской академии художеств (1808—1823). Стоял у истоков деятельности йенского и мюнхенского романтических кружков.

Первые филос. соч. Ш. «О возможности формы философии» (1794) и «О Я как принципе философии» (1795) отмечены сильнейшим влиянием И. Г. Фихте. Основная проблема всего творчества Ш. намечена уже в «Философских письмах о догматизме и критицизме» (1795), где ставится задача создания философии, преодолевающей противоположность идеализма и реализма. Первый набросок оригинальной философии Ш. — проект спекулятивной натурфилософии, развернутой на основе трансцендентального метода с опорой на поздние сочинения И. Канта и наукоучение Фихте в соч. «Идеи к философии природы» (1798), «О мировой душе» (1798), «Первый набросок системы натурфилософии» и «Введение к наброску системы натурфилософии» (1799), «Общая дедукция динамического процесса» (1800) и в множестве статей, опубликованных в издававшемся Ш. «Журнале умозрительной физики». Основные принципы натурфилософии Ш. — креативистское понимание природы (природа — единство «продуктивности» и «продукта»); динамическое толкование материи как единства сил (в противоположность просветительскому механицизму); органический и телеологический характер природного целого; рассмотрение отдельных природных феноменов как ступеней становления («потенций») природы в развитии; выдвижение принципа «полярности» в качестве движущей силы развития; тесная взаимосвязь процессов эволюции и инволюции. Эвристическая ориентация натурфилософии, широкая естественно-научная осведомленность автора, новизна методологии и точность некоторых прогнозов обусловили ее огромную популярность среди физиков, химиков, медиков пер. пол. 19 в.

В «Системе трансцендентального идеализма» (1800) Ш. выдвигает проект циклической филос. системы, состоящей из двух взаимно перетекающих друг в друга частей, натурфилософии и трансцендентального идеализма. Задача первой — демонстрация становления субъективного начала («интеллигенции») в недрах природы, второй — демонстрация становления различных форм объективности в деятельности субъекта. Однако в ходе реализации трансцендентальный идеализм трансформируется в абсолютный: действительность интерпретируется как объективированная история самосознания. Смысл этой истории — последовательное осуществление самосознанием актов преодоления всех конечных форм собственной объективации: за актами продуктивного созерцания следуют сначала акты рефлексии, образующие различные степени познания (здесь формируются категории объективной природы: материя, пространство, время и т.д.), а затем, когда теоретические возможности Я исчерпаны, — акты воли, надстраивающие над природной реальностью реальность более высокого порядка: право, гос-во, история. Полное осуществление самосознания имеет место там, где смыкаются теоретическое и практическое и предметом созерцания становится само гармоническое единство субъективного и объективного—в целесообразном творческом акте, в искусстве. Итогом истории самосознания становится утверждение и осознание им собственной абсолютности. Подвижное единство интеллигенции и природы есть становящийся абсолют. Книга стала подлинным манифестом романтического движения и наметила основные принципы нем. классического идеализма, развитые впоследствии Гегелем в «Феноменологии духа».

Апелляция к интеллектуальному созерцанию тождества абсолюта стала исходным пунктом т.н. философии тождества — своеобразной версии неоплатонизма, сформулированной Ш. как попытка дать категориальное оформление принципу единства интеллигенции и природы. Основные положения «философии тождества» даны в трактате «Изложение моей системы философии» (1801) и диалоге «Бруно, или О божественном и природном начале вещей» (1802). Абсолют, постигаемый в акте интеллектуальной интуиции, есть неразличимое тождество бытия и мышления, идеального и реального. Мир — дифференцированный абсолют; единичные вещи суть различия, выступившие из неразличенности абсолютного тождества, конечные определения бесконечного. Формы различенности абсолюта Ш. обозначает как потенции; их происхождение предстает как логическая эманация абсолюта. Мир построен в абсолюте как совершенное произведение искусства (на базе этого тезиса Ш. развернул онтологическую эстетику, систематизированную в 1804 в «Философии искусства»). Неразрешимость в рамках «философии тождества» вопроса о происхождении материи и проблемы зла побудили Ш. отказаться от платонической модели онтологии и обратиться к попыткам реализовать новый тип метафизики, нашедший воплощение в его т.н. поздней философии.

Заключительный период творчества Ш. распадается на два этапа: 1) 1809—1827 — разработка т.н. философии мировых эпох, намеченной в общих чертах в «Философских исследованиях о сущности человеческой свободы и связанных с ней предметах» (1809), «Штутгартских частных лекциях» (1810) и развитой в неоконченном соч. «Мировые эпохи» и лекционных курсах «Всеобщее введение в философию» (1821) и «Система мировых эпох» (1827); 2) 1827—1854 — осуществление проекта «философии мифологии и откровения», раскрытого в лекционных курсах 1831—1853.

Многообразие версий изложения и вариативность лексики затрудняют освоение позднего наследия Ш. В центре этого обширного корпуса — разрешение вопроса о миротворении на основе теогонической концепции абсолюта и философско-теологическое осмысление истории.

На первом этапе, отмеченном сильнейшим влиянием нем. мистики (Я. Бёме, М. Экхарт), пиетистской теософии (И.-М. Хан, И.-А. Бенгель, Ф.-К. Этингер) и христианского гнозиса, формулируется учение об абсолюте как живом, подвижном, противоречивом единстве двух принципов — бытия (Sein) и сущего (Seiende), — из которых первый является основой актуализации второго. Мир как нечто отличное от Бога — побочное следствие саморождения Бога как сущей личности из глубин своего безличного, досознательного, хаотического бытия. Творение как раскрытие, развертывание внутрибожественного содержания, как explicatio Dei, может произойти лишь постепенно, поэтому оно мыслится не как единый неделимый акт, а как последовательность фаз. Внутрибожественные, но отличные от Бога демиургические силы («потенции»), свернутые в бытии, выступают в творении как его ступени и периоды. Диалектическая модель абсолюта позволяет Ш. сформулировать оригинальную версию теодицеи: онтологической предпосылкой возможности зла является искажение истинной иерархии начал в сотворенном, действительным же оно становится в силу неотменимой свободы твари.

На втором этапе концепция «экспликативного теизма» Ш. (термин X. Фурманса) подвергается конкретизации и переработке исходя из радикальной переоценки задач философии и возможных методов ее построения. Методологическая основа «философии мифологии и откровения» — радикальная критика спекулятивного метода с опорой на идею невыводимости существования из сущности даже применительно к абсолютному (откуда вытекает противопоставление истории и логики). Спекулятивный рационализм характеризуется как «отрицательная» философия, оперирующая только с абсолютным как сущностью и полностью абстрагированная от его действительности. Ей противопоставляется, как ее продолжение и дополнение, «положительная философия» — т.н. априорный эмпиризм, в котором само свободное вопрошание мыслящего об актуальном существовании Бога рассматривается как особый «метафизический опыт». Т.о., христианское откровение рассматривается как базовый метафизический факт, истолкованием которого и занимается философия.

«Философия мифологии и откровения» Ш. слагается из общей и специальной частей. Первая включает онтологическое обоснование необходимости откровения: филос. учение о всеедином Боге; учение о творении; учение о всеедином человеке; учение об отпадении и его последствиях. Вторая содержит рассмотрение историософских и теологических вопросов (соотношение мифологии и откровения; учение о мифологическом процессе; предсуществование Логоса-Христа; вочеловечение Христа; смерть и воскресение Христа; учение об ангелах и о дьяволе; эпохи церковной истории; общая и индивидуальная эсхатология).

Специальная часть «философии мифологии и откровения» содержит синкретическое осмысление обширного мифологического материала в концепции мифологического процесса и теософское толкование новозаветного предания. Ряд богословских положений Ш. существенно расходится с соответствующими тезисами ортодоксальной догматики (напр., Ш. ставит рождение Сына в связь с творением, отвергает тезис о вечном рождении Сына, утверждает нетварность ангелов и Сатаны и т.д.).

Влияние Ш. испытали крупнейшие европейские философы 20 в. Онтологические аспекты философии Ш. были переосмыслены М. Хайдеггером и К. Ясперсом, антропологические — М. Шелером, М. Бубером, этико-религиозные — П. Тиллихом, Ф. Розенцвейгом, историософские — Ю. Хабермасом и т.д. Огромно влияние Ш. на рус. философию. Идеи Ш., несмотря на весьма косвенный характер их рецепции, во многом определили направленность филос. дискуссий 1830—1840-х гг. Среди мыслителей серебряного века наиболее сильная зависимость от Ш. прослеживается в творчестве Н.А. Бердяева, Л.П. Карсавина, СМ. Булгакова, И.О. Лосского, С.Л. Франка, А.Ф. Лосева.

Sammtliche Wferkle. Abt. 1. Bd 1 —10; Abt. 2. Bd 1-4. Stuttgart; Augsburg, 1856—1861; Historisch-kritische Ausgabe. Stuttgart, 1989. Bd 1.
Фишер К. История новой философии. Шеллинг, его жизнь и учение. СПб., 1905. Т. 7; Zeltner H. Schelling. Stuttgart, 1954; Jaspers К. Schelling: Grosse und Verhaengnis. Munchen, 1955.

П.A. Резвых
















ШЕСТОВ Лев (псевдоним; настоящее имя и фамилия Лев Исаакович Шварцман; 1866—1938) — рус. философ. Окончил Киевский ун-т (1889), по образованию юрист. С 1895 занимался филос. и литературно-критическими исследованиями. После написания и издания книг, посвященных Л.Н.. Толстому, Ф.М. Достоевскому и Ф. Ницше, приобрел большую известность, стал одним из выдающихся мыслителей религиозно-философского возрождения в России нач. 20 в. В 1920 эмигрировал во Францию. В эмиграции поддерживал дружеское общение и переписку со многими европейскими философами (Э. Гуссерлем, М. Хайдеггером, М. Бубером, К. Бартом и др.), входил в президиум Общества Ф. Ницше, выступал с лекциями, его новые книги переводились на иностранные языки.

Основная филос. тема Ш. — протест религиозной личности против природной и социальной необходимости, получившей обоснование в рациональных учениях. В его первой кн. «Шекспир и его критик Бран-дес» (1898) уже присутствует дилемма рационализма и личного жизненного опыта, развиваемая в последующих работах: рациональное истолкование литературы критиком Г. Брандесом противопоставляется живому творчеству У. Шекспира, полноценно отражающего человеческие мысли и страсти. В последующих работах «Добро в учении графа Л. Толстого и Ф. Ницше» (1900) и «Достоевский и Ницше. Философия трагедии» (1903) Ш. излагает филос. мировоззрение, складывающееся из отрицания отвлеченных моральных принципов, искания Бога, отказа от метафизических «утешений» и признания трагедии жизни как личной основы философствования. Негативно оценивая влияние филос. теорий на человеческую жизнь, Ш. предлагает в «Апофеозе беспочвенности» (1905) философию, призванную «научить человека жить в неизвестности». Он избирает своими творческими принципами предельную адогматичность, афористическую форму и парадоксальность мышления, во многом продолжив филос. традицию Ницше.

В 1910—1914 Ш. жил в Швейцарии и усиленно изучал историю зап. философии и богословие. С этого времени для него начинается новый этап творчества, когда героями его книг, идейными союзниками и противниками становятся Сократ, Платон, Плотин, М. Лютер, Б. Паскаль, Б. Спиноза, И. Кант и др. мыслители, рассматриваемые в контексте выбора между властью необходимости и религиозной свободой личности. В кн. «Potestas Clavium» (1923), «На весах Иова» (1929) и «Афины и Иерусалим» (1938) Ш. нарисовал широкую картину борьбы в истории филос. мысли, в которой рациональные идеи и догмы, логика и разум («Афины») противостояли религиозной истине и личному откровению («Иерусалим»). Библейское мировоззрение против идеалистических систем и рационального богословия, экзистенциальное отчаяние Иова против «понимания» Спинозы — такова филос. позиция Ш., приводящая не только к протесту против смерти и трагичности человеческого бытия, но и к радикальному антирационализму и метафизическому произволу.

Свои размышления о природе рационального познания и источниках библейского Откровения Ш. довел до логического конца в кн. о С. Кьеркегоре («Киргегард и экзистенциальная философия»). На примере датского мыслителя он рисует образ «рыцаря веры», вступающего в «последнюю борьбу» с всеобщими и принудительными «истинами» рассудка. Бог, стоящий выше всех законов мироздания, и безграничная религиозная вера дают спасение от бездны небытия и пустоты рациональной действительности. Если человек верит, что «для Бога все возможно», то все логические и разумные принципы теряют смысл, и в акте веры преодолевается страх, метафизический источник которого Ш. находит в библейском сказании о грехопадении. Экзистенциальная философия в понимании Ш. есть путь парадоксального мышления к запредельной свободе Бога и человека. Отрицание разума дополняет аналогия личной веры, которая делает законченным филос. мировоззрение Ш. и составляет его основное содержание.

Собр. соч. Т. 1—6. СПб., 1911; Что такое большевизм. Берлин, 1920; Potestas Clavium. Берлин, 1923; На весах Иова. Париж, 1929; Киргегард и экзистенциальная философия. Париж, 1939 (М., 1992); Афины и Иерусалим. Париж, 1951; Умозрение и Откровение. Париж, 1964; Sola fide. Paris, 1966; Роковое наследие // Минувшее. Вып. 9. М., 1992; Соч.: В 2 т. М., 1993.

Грифцов Б. Три мыслителя: В. Розанов, Д. Мережковский, Л. Шестов. М., 1911; Зеньковский В.В. История русской философии. Париж, 1950. Т. 2.; Баранова-Шестова Н. Жизнь Льва Шестова: По переписке и воспоминаниям современников. Париж, 1983. Т. 1—2; Бердяев НА. Собр. соч. Т. 3: Типы религиозной мысли в России. Париж, 1989; Мотрошилова Н.В. Парабола жизненной судьбы Л. Шестова // Вопросы философии. 1989. № 1; Морева Л.М. Лев Шестов. Л., 1991; Wernham J. Two Russian Thinkers. An Essay on Berdyaev and Schestov. Toronto, 1968; Fondane B. Rencjntres avec Leon Chestov. Paris, 1982.

О.Т. Ермишин












ШЕФТСБЕРИ (Schaftsbury) Антони Эшли Купер (1671 — 1713) — англ. философ. Занимался гл. обр. проблемами этики и эстетики. Эстетизировал мир, рисовал величественную картину вечно творимого и творящегося космоса, пронизанного гармоническим единством. Образ космоса служил для Ш. выражением стремления человека к идеалу гармонической естественности как разумной упорядоченности человеческого бытия. Сближая этику с эстетикой, Ш. настаивал на эстетическом характере нравственного блаженства «гармонической жизни». Если этическое есть выражение эстетического, тем самым «между искусством и добродетелями устанавливается тесная взаимосвязь и так искусствоведческая наука и наука о добродетели сливаются как бы в одну».

Ш. подчеркивал самостоятельную ценность морали по отношению к религии, выводящей нравственность из послушания Богу и поддерживающей ее наградой и наказанием. Нравственное начало коренится в природе человека, оно связано с его эстетическими склонностями и опирается на врожденное человеку «нравственное чувство». Это чувство предопределяет естественное стремление людей к добру. Последнее ценно само по себе, хотя оно является также источником блаженства. Надежда на вознаграждение и страх перед искуплением способны усмирить человека, но не могут сделать его нравственным.

Сущность нравственности заключается в гармоническом сочетании индивидуальных и общественных склонностей. Идеалом является совершенная эстетическая гармония жизни, «красоты садов и рощ внутри нас». Главное для индивида — внутреннее достоинство и личная независимость, внутренняя свобода, равновесие в его жизни чувственного и рационального. Этика Ш. иногда оценивается как индивидуалистическая. Однако он придавал важное значение врожденным общественным склонностям человека и здравому смыслу как пониманию общего блага и одновременно приверженности общине или обществу как естественному чувству гуманности. Здравый смысл истолковывался Ш. скорее как добродетель сердца, нежели ума, не просто являющаяся обиходной добродетелью, но предполагающая некоторую моральную и даже метафизическую основу.

Ш. был подвергнут критике Дж. Беркли в «Алциф-роне», а также Б. Мандевилем за чрезмерный альтруизм и оптимизм.

Влияние Ш. в 18 в. было весьма существенным. Его учение оказало большое влияние на Ф. Хатчесона, Д. Юма, Д. Дидро, И. И. Винкельмана, И.Г. Гердера, Ф. Шиллера, И.В. Гёте.

Characteristics of Man, Manners, Opinions, Times. Vol. 1—3. London, 1776—1779; Samtliche Schriften. Stuttgart, 1963 (парал. англ. текст и нем. пер.). Bd 1 — 14.













«ШИ САНЬ ЦЗИН» («Тринадцать канонов», «Тринадца-тиканоние») — свод канонизированных конфуцианством др.-кит. памятников II—I тыс. до н.э., окончательно сложившийся в эпоху правления династии Сун (960—1279). «Ш.с.ц.» включает памятники различной тематики, в т.ч. «Сы шу» и «У цзин»: «Чжоу и» («Чжоуские перемены»), «Шу цзин» («Канон документальных писаний»), «Ши цзин» («Канон стихов»), «Чжоу ли» («Чжоуские ритуалы»), «И ли» («Образцовый церемониал и ритуалы»), «Ли цзи» («Записи о ритуалах»), «Чунь цю Цзо чжуань» («Вёсны и осени с комментариями Цзо»), «Чунь цю Гунъян чжуань» («Вёсны и осени с комментариями Гунъяна»), «Чунь цю Гулян чжуань» («Вёсны и осени с комментариями Гуляна»), «Лунь юй» («Суждения и беседы»), «Сяо цзин» («Канон сыновней почтительности»), «Эр я» («Лексикон»), «Мэн-цзы» («Книга [философа] Мэн [Кэ]»). Вплоть до 20 в. «Ш.с.ц.» служил основой конфуцианского образования, философии и науки.

Карапетьянц A.M. Формирование системы канонов в Китае // Этническая история народов Восточной и Юго-Восточной Азии в древности и в средние века. М., 1981; Кобзев А. И. Учение о символах и числах в китайской классической философии. М., 1994; Китайская философия: Энциклопедический словарь. М., 1994.











ШЛЕГЕЛЬ Карл Вильгельм Фридрих (1772—1829) — нем. философ, критик, историк литературы, идейный вождь романтической школы. Изучал право и филологию в Геттингене (1790—1791) и Лейпциге (1791-1793). Отказавшись от карьеры юриста, стал свободным писателем. Жил в Дрездене, Йене, Берлине, Кёльне, Вене; совершил путешествие по Франции, Бельгии, Нидерландам. В 1796 совместно с братом А.В. Шлегелем, Новалисом, Ф. Шлейермахером организовал Йенский кружок, заложивший основы романтического мировоззрения, был редактором главного органа нем. романтиков—жур. «Атенеум» (1798—1799). В 1799 издал филос. роман «Люцинда». В 1800—1801 пытался оформить филос. принципы романтизма в серии лекционных курсов, множестве работ по истории литературы и искусства, критических статьях. В 1804—1808 постепенно отошел от раннеромантического утопизма и обратился к христианской традиции. В 1808 принял католичество и стал активным сторонником идеи создания федерации европейских христианских гос-в.

Филос. сочинения составляют лишь малую часть огромного наследия Ш., однако все его творчество ориентировано на создание всеохватывающей философии культуры. Сочетание универсалистских претензий с исключительной восприимчивостью к влияниям не позволило Ш. оформить свое мировоззрение систематически: смена общей установки происходила быстрее, чем успевали воплотиться результаты предшествующего этапа (многие замыслы Ш. остались нереализованными или неоконченными).

В ранний (берлинско-йенский) период (1794— 1801), отмеченный сильным влиянием трансцендентального идеализма И.Г. Фихте, Ш. (совместно с Но-валисом) формулирует проект универсальной культурной реформы, опирающийся на интуицию абсолютной творческой мощи Я. В «Критических фрагментах» (1797), «Фрагментах» (1798), «Идеях» (1800) основным орудием жизнетворческого преобразования мира выступает поэзия, в которой Ш. видит высшее проявление творческого воображения — единство созерцания и рефлексии; в «Разговоре о поэзии» (1800) подчеркивается ее мифологическая основа и выдвигается требование создания новой мифологии (материал для нее дадут современные философия, естествознание и искусство, а формой синтеза должен стать роман). В основу нового типа миросозерцания Ш. кладет иронию как принцип несоответствия всякого конечного определения своему предмету, противопоставляя идее архитектонической законченности пафос становления (отсюда его неприятие систематического стиля философствования). На заключительной стадии периода идеалистическая ориентация Ш. сменяется критикой субъективизма Фихте и поисками путей соединения динамической концепции сознания с панентеистической метафизикой в духе Б. Спинозы.

Второй (кёльнский) период (1803—1808) ознаменован попытками систематического оформления философии в цикле лекций «Развитие философии в 12 книгах» (1804—1805), в основе которого лежит понимание мира как становящегося бесконечного Я. Отмеченное чертами эклектики кёльнское творчество Ш. было оценено Ф.В.И. Шеллингом и Г.В.Ф. Гегелем как проявление дилетантизма. В эти же годы Ш. обращается к новому осмыслению традиции, в т.ч. неевропейской (в кн. «О языке и мудрости индийцев» (1808) впервые осуществлен опыт освоения др.-инд. философии и культуры).

В заключительный (венский) период Ш. пытается создать персоналистическую христианскую философию, служащую инструментом формирования «целостного сознания» (итоги этой работы оформлены в лекционных курсах «Философия жизни», «Философия языка и слова», «Философия истории»). Философия мыслится как описание духовного опыта личности, проходящей различные стадии преодоления внутренней разобщенности ее духовных способностей. Полное сосредоточение, «собирание» целостного сознания есть раскрытие в нем полноты вечности. В основных мотивах поздние размышления Ш. близки к идеям Ф.К. фон Баадера.

Как главный идеолог романтизма, Ш. оказал весьма значительное влияние на филос. ситуацию 19 в. в целом, однако многие аспекты его творчества требуют радикального переосмысления в контексте современной философии.

Kritische Friedrich Schlegel Ausgabe. Milnchen; Wien, 1958— 1979. Bd 1-35.












ШЛЕЙЕРМАХЕР (Schleiermacher) Фридрих Эрнст Даниэль (1768—1834) — нем. теолог и философ. Мышление и бытие, по Ш., скоррелированы, причем двояко. Мышление, во-первых, может сообразовываться с бытием, как это происходит в теоретической мысли.

Бытие, соответствующее тотальности наших научных понятий и суждений, квалифицируется как природа. Во-вторых, мысль может стремиться сообразовывать бытие с собой, это лежит в основе нашей моральной деятельности. Дух и природа, мышление и бытие, субъект и объект — различные понятия концептуального мышления, неспособного преодолеть различия. И все же дуализм духа и природы не абсолютен. Последняя реальность — это тождество духа и природы в универсуме Бога. Понятийно-концептуальное мышление не в состоянии постичь это тождество. Но это тождество можно чувствовать или испытывать. И это чувство связывается Ш. с самосознанием. Это не рефлексивное самосознание, которое постигает тождество Я в разнообразии его моментов. Однако в основе рефлексивного самосознания лежит «непосредственное самосознание, равное чувству». Другими словами, есть фундаментальная непосредственность чувства, на каковом уровне нет различий и оппозиций понятийного мышления. Это можно назвать интуицией, но это не отчетливая интеллектуальная интуиция. Речь идет о чувстве как основе самосознания, и его нельзя отделить от сознания.

Ш. — один из самых влиятельных теологов 19 в., считающийся зачинателем либеральной протестантской теологии. Утверждал, что благочестие возникает из чувства как опыта Бога (Бесконечного) через наш опыт мира (конечного), а не из рациональной метафизики или доктринальной рефлексии.

Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи. М., 1911; Reden Uber die Religion an die Gebildeten unter ihren Verachtern. Berlin, 1799; Platons Werke, Ubersetzt. 6. Bd. Berlin, 1804-1828; Monologe. Berlin, 1810(krit. Ausg. 1902); Grundlinien einer Kritik der bisherigen Sittenlehre. Berlin, 1803 (krit. Ausg. 1911); Der christlische Glaube nach den Grundsatzen der ev. Kirche. 2 Bd. Berlin, 1821; Entwurf eines Systems der Sittenlehre. Berlin, 1835; Dialektik. Berlin, 1839; GrundriB der philos. Ethik. Berlin, 1841.












ШЛИК (Schlick) Мориц (1882—1936) — нем.-австр. философ, один из лидеров логического позитивизма. Изучал физику в Берлинском ун-те, затем увлекся философией. С 1911 преподавал в ун-тах Ростока и Киля, в 1922 возглавил кафедру философии Венского ун-та, где организовал знаменитый Венский кружок, ставший вскоре идейным центром неопозитивизма. В 1936 был убит студентом. В центре интересов Ш. были проблемы теории познания и философии науки. В первых своих кн. «Пространство и время в современной физике» (1917) и «Общая теория познания» (1918) он занял негативную позицию по отношению к господствовавшему в то время в нем. ун-тах неокантианству и подверг систематической критике кантианские идеи, в частности допущение о существовании синтетических априорных суждений. Во всех случаях, когда суждения формулируются как логически необходимые истины, доказывал Ш., они имеют аналитический характер; когда же они имеют отношение к реальности, они являются эмпирическими, т.е. апостериорными суждениями. В Вене под влиянием дискуссий с Л. Витгенштейном и Р. Карнапом у Ш. сформировалась еще более последовательная эмпирицистская эпистемология. Все научное знание он трактовал как «уплотнение» и обобщение «чувственно данного», составляющего единственный фундамент знания. Метафизика, с его т.зр., лишена познавательного значения. В отличие от большинства логических позитивистов Ш. глубоко интересовался проблемами этики, в которой также придерживался эмпиризма. Различая познание и переживание, Ш. полагал, что открываемые нами законы не предписывают нам какого-то определенного порядка действий и потому не противоречат свободе. Мотивами поведения являются чувства желания и нежелания; свободным в нравственном отношении является человек, который действует без принуждения, руководствуясь своими желаниями. Образцом такого действия для Ш. выступала игра, в которой он видел воплощение свободного действия, сопровождаемого чувством радости.

Поворот в философии. О фундаменте познания // Аналитическая философия: Избр. тексты. М., 1993; Allgemeine Erkenntnislehre. Berlin, 1918; Fragen der Ethik. Wien, 1930; Ge-sammelte Aufsatze. Wien, 1938.













ШОПЕНГАУЭР (Schopenhauer) Артур (1788—1860) -нем. философ, яркий представитель постклассической философии 19 в. Основные соч.: «О четверояком корне закона достаточного основания», «О свободе человеческой воли», «Афоризмы житейской мудрости», «Об обосновании морали». Его главная кн. «Мир как воля и представление», принесшая ему славу, поначалу не получила никакого признания, так же как не удалась ему и педагогическая карьера. Отвергнутый миром, он всю оставшуюся жизнь прожил в одиночестве. В 1844 вышел дополнительный второй том его основного произведения, где Ш. попытался популяризировать идеи первого тома. Но он также остался незамеченным. Только с 1851, после выхода в свет кн. «Парерга и паралипомена», Ш. начинает приобретать известность, к нему постепенно приходит слава. Отсутствие интереса к философии Ш. можно объяснить тем, что темы, поднятые им, еще не вошли в обиход филос. мысли, еще не стали фактом общественного сознания. Ш. создал философию пессимизма, которая в эпоху быстрого развития наук, производства, повсеместной веры в неисчерпаемость человеческого прогресса не получала никакого отклика. Шопенгауэровская этика жизнеотрицания предвосхитила процесс самоотчуждения человека, который в полной мере развернулся только в 20 в. Тем не менее она оказала огромное влияние на Ф. Ницше, на философию жизни в целом, на рус. филос. мысль, особенно на мировоззрение Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского.

Три основных мотива философии Ш. сделали его представителем постклассической философии, боровшейся с объективным идеализмом нем. классической философии и пытавшейся выработать свое, совершенно новое понимание мира и человека: а) введение экзистенциального измерения в философию, б) противопоставление классической теории познания мистической интуиции, в) отказ от теории прогресса и от утверждения о разумном устройстве мира, который постепенно развивается, осуществляя некий великий замысел. Субъект в философии Ш. — не абстрактный субъект чистого познания, а часть мира, телесное, хотящее, действующее, страдающее существо. Мир существует только как представление этого хотящего и страдающего индивида, и истинная мудрость — не результат абстрактной образованности, а продукт конкретного мышления, интуитивной проницательности. Всмотреться в реальные предметы, заставить их говорить о себе, усмотреть в них новые отношения, а затем все это превратить в понятия — вот что значит приобрести совершенно новые знания. Всякое самобытное мышление развивается в образах, поэтому фантазия является его необходимым орудием. Ш. противопоставляет гения и ученого, первый относится ко второму как текст старого классика к комментарию. Мудрость и гений — две вершины на Парнасе человеческого познания, опирающиеся не на абстрактное дискурсивное мышление, а на способности мышления непосредственного, конкретного. Настоящая мудрость — нечто интуитивное, а не абстрактное. Именно эта мудрость дает человеку свободу, свободу от всепроникающего господства воли, делающей человека рабом, заставляющей его жить даже тогда, когда жизнь невыносима, приспосабливаться к миру, развивать науку и технику, вести бессмысленную гонку за жизненными благами, бороться за свое существование, несмотря на неизбежное поражение впереди — смерть.

Только гений в сфере искусства может выйти из-под гипноза воли, стать безвольным субъектом, стать чистым зеркалом Вселенной. Искусство — единственный род человеческой деятельности, в котором возможно объективное познание, достигаемое путем чистого, незаинтересованного созерцания. Последнее представляет собой особое состояние, когда мы забываем свою индивидуальность, свою волю и остаемся лишь в качестве чистого субъекта, когда нам кажется, что существует только предмет и нет никого, кто бы его воспринимал, и мы больше не можем отделить созерцающего от созерцаемого, оба они сливаются в одно, и все сознание наполнено и объято единым созерцаемым образом. Сущность гения заключается в преобладающей способности к такому созерцанию, а т.к. последнее требует полного забвения собственной личности, то гениальность есть не что иное, как абсолютная объективность. Философия искусства Ш. создавалась под сильным влиянием вост. мотивов, в частности буддийской трактовки медитации. Синтез вост. традиции и зап. интерпретации созерцания положили начало принципиально новому отношению к искусству, новой эстетике.

Еще один путь преодоления воли и достижения смысла существования — аскетизм. Как искусство помогает избавиться от воли, поднимая человека в др. измерение бытия, так же можно, по Ш., с помощью самопознания, направленного волей на самого себя, покорить волю, достичь святости, аскетической свободы духа. Жизнь большинства людей подобна маятнику — от страдания к скуке. Все это доказывает, что земное счастье — иллюзорная вещь. Жизнь человека, живущего как заведенный автомат, представляется постоянным обманом, она дана лишь для того, чтобы се отстрадать. Все стороны жизни рассчитаны только на то, чтобы вызвать убеждение: в мире нет ничего достойного наших желаний, стремлений и борьбы. Такое понимание приводит к отказу от желаний, которые никогда не удовлетворяются, к отказу от бессмысленной борьбы, к формированию такого стоического отношения к жизни, когда человек не стремится ни к чему, кроме «метафизических занятий»: философии, искусства, самосовершенствования.

В жизни есть только три ценности: молодость, здоровье и свобода. Когда они у нас есть, мы их не замечаем, а проникаемся их ценностью, когда их утрачиваем. Человеку нужно, по Ш., вернуться к совсем иному пониманию мира, в котором каждый момент жизни полон значимости и ценности, вернуться к мудрому пониманию самого себя и своего места в мире, отказаться от иллюзий, внушаемых нам волей. Т.о., философия Ш., несмотря на апологию пессимизма, есть на самом деле философия надежды, призыв к тому, чтобы человек обрел свободу и смысл своего существования, несмотря на кажущуюся суету и бессмысленность повседневной жизни.

Samtliche Werke. Wiesbaden, 1972. Bd 1-7; Рус. пер.: Полн. собр. соч.: В 4т. М., 1900-1910; Соч.: В 2 т. М., 1993.
Фишер К. Артур Шопенгауэр. М., 1986.

В.Д. Губин













ШОТЛАНДСКАЯ ШКОЛА (или философия «здравого смысла») — филос. направление, возникшее в 1760— 1780-е гг. в Шотландии и просуществовавшее в течение 19 в. Основателем этой школы является Т. Рид, а к числу ее наиболее известных представителей относятся Дж. Освальд, Д. Стюарт, У. Гамильтон и др. Основные идеи Ш. ш. были сформированы в полемике со скептицизмом Д. Юма и субъективным идеализмом Д. Беркли, а в конечном счете — с сенсуализмом Дж. Локка. Согласно учению Ш. ш., познание мира основывается не на ощущениях, получаемых в результате воздействия внешних предметов на наши органы чувств, а на врожденном «общем чувстве», на тех непосредственных восприятиях, которые обладают внутренней интуитивной достоверностью, заложенной в нас Богом. Именно эти непосредственные восприятия, составляющие непреложные истины здравого смысла, и внушают нам веру в существование как внешних предметов, так и нас самих. Согласно Риду, эта вера «вышла из мастерской природы, она носит ее печать и подпись». Здесь важно, что мы воспринимаем не ощущения (локковские «идеи») как таковые, а вещи в их реальном существовании. Характерно, что представители Ш. ш. придерживались «естественного» реализма не только в отношении внешнего мира, но обосновывали им самоочевидность религиозных истин (бытия Бога, существования человеческой души и высшего духовного мира) и непререкаемых моральных принципов. Влияние идей Ш.ш. испытали на себе ряд фр. (П.П. Руайе-Коллар, В. Кузен и др.) и амер. (Дж. Уитерспун, Дж. Мак-Кош и др.) философов. The Wforks of Thomas Reid. ХЫ 1-2. Edinburgh, 1872.

Грязнов А.Ф. Философия Шотландской школы. М., 1979; Grave S.A. Scottish Philosophy of Common Sense. Oxford, 1960.











ШОХИН Владимир Кириллович (р. 1951) — специалист в области истории индийской философии, истории и теории филос. компаративистики, этики, аксиологии. Окончил филос. факультет МГУ (1974). В 1974— 1986 — сотрудник Ин-та востоковедения АН СССР, с 1986 — сотрудник Ин-та философии РАН. Доктор филос. наук (1991).

В работах Ш. дана новая периодизация истории индийской философии и представлена история ее раннего периода на базе санскр. и палийских первоисточников, опирающаяся на общую концепцию философии как теоретической рефлексии, реализующейся в критике суждений (диалектика) и систематизации понятий (аналитика), применяемых в исследовании сущего, должного и самого познания. Поскольку для определения границ философии в любой культуре существенно важно не только то, что излагается в соответствующих мировоззренческих текстах, но и как это делается, историческое начало инд. философии соотносится не с космогоническими гимнами Вед и даже не с эзотерическими спекуляциями Упанишад (как считается принятым в индологии), но с сер. I тыс. до н.э., с возникновением pro и contra в инд. культуре, взаимооппозицией «диссентеров» и «традиционалистов», появлением эристики и софистики. Первоначальное диалогическое, полемическое ядро инд. филос. дискурса (исторически восходящее еще к словесному агону участников торжественного обряда и дискуссиям древних ритуаловедов и языковедов) реализуется на протяжении всей его последующей истории — в функционировании инд. филос. школ как участников общего дискуссионного клуба и в самой структуре памятников основного жанра инд. филос. литературы — классического комментария. Диалогическая структура является определяющей и для самого инд. многочленного силлогизма, «лишние члены» которого можно осмыслить исходя не столько из его индуктивного характера (распространенная т.зр.), сколько из рассмотрения его в качестве диалога с оппонентом и апелляции к аудитории. Акцентируется значимость различения результатов филос. компаративистики для историка философии (выявление параллельных метаисторических архетипов) и для современного «практикующего философа» (напр., возможности утилизации инд. теорий аргументации или стратификации уровней небытия и нереальности). В общефилософском контексте Ш. предпринимает попытку уточнения близких, но не тождественных филос. предмст-ностей, таких как собственно аксиология (учение о ценностях) и агатология (учение о благах), которые, как правило, в изложении соответствующего историко-философского материала «сливаются». Интересы Ш. в области этики связаны в первую очередь с мста-этическими категориями. В теоретизированиях о сущем, имевших место в течение всей истории философии, Ш. считает правомерным различать «онтологию бытия» и «онтологию реальности».

Древняя Индия в культуре Руси. М., 1988; Брахман истекая философия: начальный и раннеклассический периоды. М.. 1994; Лунный свет санкхьи: Ишваракришна, Гаудапада. Ва-часпати Мишра. М., 1995; Сутры философии санкхьи: «Таттва-самаса», «Крама-дипика», «Санкхья-сутры», «Санкхья-сутра-вритти». М., 1997; Первые философы Индии. М.. 1997; Ф.И. Щербатской и его компаративистская философия. М.. 1998; Классическая философия ценностей: предыстория, проблемы, результаты // Альфа и Омега, 1998. № 17—18; Два типа этических концепций // Альфа и Омега. 1999. № 22; 2000. № 23; Ньяя-сутра. Ньяя-бхашья. Историко-философское исследование / Пер. с санскрита. Комментарий. М., 2001; Индийские категориальные системы и 16 иадартх ньяи // Универсалии восточных культур. М., 2001; «Онтология»: рождение философской дисциплины // Историко-философский ежегодник—99. М., 2001.













ШПЁНГЛЕР (Spengler) Освальд (1880-1936) — нем. философ, теоретик культуры, представитель философии жизни. На труды Ш. непосредственно повлияли идеи А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, А. Бергсона. «Закат Европы» (1918) —основной труд Ш. — оказал сильнейшее влияние на философию истории 20 в., породил огромное количество комментариев и толкований, массу критических откликов — от доброжелательной критики до полного отрицания. Основная цель «Заката Европы» — создать новую методологию анализа мировой истории культуры. Почти всем, писал Ш. в Предисловии к книге, я обязан И.В. Гёте и Ницше. У Гёте Ш., по его словам, заимствовал метод, а у Ницше — постановку вопросов, «и если бы мне пришлось выразить в одной формуле мое отношение к последнему, то я был бы вправе сказать: я сделал из его прозрения своего рода обозрение». Ш. отмечал, что в книге он пишет своего рода философию судьбы и что она написана на языке, силящемся чувственно копировать предметы и отношения, а не заменять их понятийными рядами. Философы Нового времени не представляли, согласно Ш., что кроме логики пространства существует еше органическая необходимость судьбы — логика времени. Это глубочайший и внутренне достоверный факт, который исчерпывает весь объем мифологического, религиозного и художественного мышления, и составляет суть и ядро всей истории в противоположность природе. Если, согласно Галилею, природа говорит на языке математики, то мы еще и сегодня ждем ответа философа, на каком языке написана история и как ее следует читать. Та картина «всемирной истории», которая восторжествовала на Западе, является для Ш. европейской картиной мира, а не картиной «человечества». «Для индуса и грека не существовало картины становящегося мира, и, когда однажды угаснет цивилизация Запада, возможно, никогда не появится такая культура и, значит, такой человеческий тип, для которого «всемирная история» была бы столь мощной формой бодрствования». С.т.зр. Ш., вживание, созерцание, сравнение, непосредственная внутренняя уверенность, точная чувственная фантазия — таковы средства познания живых явлений вообще и человеческой истории в частности. Ш. здесь пытался следовать Гёте. Подобно тому как последний прослеживал развитие растительной формы из листа, развитие типа позвоночного животного, образование геологических пластов как судьбу природы, а не как совокупность причинных взаимосвязей, так и Ш. полагал, что из полноты очевидных подробностей должен быть развит язык форм человеческой истории, ее периодическая структура, ее органическая логика. История не может быть наукой на манер физики или математики, которые отыскивают в природе необходимые каузальные взаимосвязи. В природе заложена необходимость математического, в истории — трагического. В действительности оба мира переплетаются. «Каждый закон, дабы существовать для разумения, должен однажды велением судьбы быть открытым, т.е. пережитым в рамках духовной истории; каждая судьба предстает в чувственном обличье — персоны, деяния, сцены, жеста, — в каковом действуют естественные законы... История и природа противостоят в нас друг другу как жизнь и смерть, как вечно становящееся время и вечно ставшее пространство». Для антич. души эта противоположность выступает в фигурах Платона и Аристотеля, для зап. — Гете и И. Канта: чистая физиономия мира, созерцаемая душой ребенка, и чистая систематика, признанная рассудком вечного старца. Основным методом исторического исследования является для Ш. выделение прафеноменов истории. Прафеномен — это чистое созерцание идеи. Таким прафеноменом истории, как прошедшей, так и будущей, является культура. Культура — организм, имеющий определенную форму, и историю нужно создавать не как науку о неживом, а как морфологию. Нет единой культуры, а есть культура егип., инд., вавилонская и т.д., — каждая имеет свою античность, свое Средневековье, свое Новое время. Умирая, культура (живой организм) становится цивилизацией (мертвым механизмом). Европа в настоящее время переживает, по Ш., этап такого перерождения.

В одной из наиболее значительных работ «Человек и техника» (1932) Ш. отходит от своего противопоставления культуры и цивилизации: Запад, по его мнению, не только не находится в упадке, но и переживает триумф научных открытий, порожденный техническим гением Европы. Техника становится важнейшим выражением «фаустовского человека».

Многие идеи Ш. были с одобрением восприняты нацистской идеологией, но когда он отклонил предложение о сотрудничестве с властью, его имя запрещено было упоминать в печати.

Пруссачество и социализм. Пп, 1922; Закат Европы: В 2 т. М., 1993—1998; Der Mensch und die Technik. Beilrage zu ciner Philosophic des Lebens. Milnchen, 1932.
Тавризян Г.М. О. Шпенглер, Й. Хайзинга: две концепции кризиса культуры. М., 1989.

В.Д. Губин













ШПЕТ Густав Густавович (1879—1937) — рус. философ, представитель феноменологического направления. В 1906 окончил филос. отделение Киевского ун-та, где занимался в семинаре Г.И. Челпанова (небезынтересны работы Ш. этого периода: «Ответил ли Кант на сомнения Юма» и «Память в экспериментальной психологии»). В 1907 переезжает в Москву, где читает лекции в Психологическом ин-те, на Высших женских курсах, в свободном ун-те Шанявского, а также в Московском ун-те; принимает активное участие в создании и деятельности журнал «Логос» («Международный ежегодный журнал по философии культуры». М., 1910—1914; (пражский выпуск 1925 осуществлялся уже безучастия Ш.). Летние семестры 1911 — 1912 проводит за границей, в 1912—1913 стажируется в Геттингене у Э. Гуссерля. В 1914 выходит в свет наиболее известное соч. Ш. — «Явление и смысл», в котором, излагая идеи Гуссерля, Ш. представляет и собственные филос. идеи. Согласно Ш., философия есть строгая наука, но наука особого рода: призванная вскрыть «единый смысл и единую интимную идею за всем многообразием проявлений и порывов творческого духа в его полном и действительном самоощущении». Построение такой науки невозможно без опыта живого знания — интеллигибельной интуиции, пронизывающей и соединяющей сферы социально-исторического бытия и сферы культуры, трактуемой как знаковый — значимый мир ценностей и смыслов (позже — имен). Вместе с тем Ш. отказывается от традиционной кантианской дихотомии «феномен — ноумен»; для него, как истинного ученика Гуссерля, единство вещи, т.е. единство «мышления» и «смысла», дано нам в опыте и не нуждается ни в чем, что выходило бы за пределы опыта. Ориентация по преимуществу на зап. филос. модели в достаточной степени сказалось на весьма резкой общей оценке Ш. общего историко-философского процесса в России как крайне несамостоятельного («Очерк развития русской философии». Пг., 1922. Ч. 1.); вообще же «прорыв к трансцендентному» младших современников Ш. — представителей рус. филос. ренессанса нач. 20 в. — был ему в достаточной степени чужд. Негативно оценивая «метафизические претензии на знание», Ш. пытается строить свою систему в границах и средствами только философии. В 1918, уже после революции, Ш. становится проф. Московского ун-та, в нач. 1920-х гг. организует Ин-т научной философии, участвует в работе Московского лингвистического кружка (наряду с Р. Якобсоном), становится одним из членов правления Российского союза писателей, с 1923 возглавляет филос. отделение Академии художественных наук, в 1927 становится ее вице-президентом, а с 1928 баллотируется в академики (по-видимому, именно удачная академическая карьера, точнее, ее начало, привело к тому, что Ш. отказался от эмиграции в 1922). Однако уже в 1929 Ш. увольняют из ГАХН, а позже перестает существовать и сама академия. В марте 1935 Ш. был арестован и сослан в Енисейск (позже переведен в Томск), а в 1937 арестован вторично и расстрелян.

Работы Ш. позднего, «герменевтического» периода (1920-е гг.) «Эстетические фрагменты», «Внутренняя форма слова», «Язык и смысл» и др. оказались чрезвычайно значимыми для формирования и развития структурной лингвистики и семиотики как научных дисциплин: язык для Ш. есть полифункциональная система, служащая целям именования, интерпретации, коммуникации различных этнопсихологических и социальных объектов и структур, а слово — элемент этой системы — особого рода социальный знак, явленный смысл, свидетельствующий не о сущем (как у А.Ф. Лосева), но о мире культуры.

Явление и смысл. М., 1914; История как проблема логики. Материалы. М., 1916. Ч. 1; Эстетические фрагменты. М., 1922—1923. Ч. I—III; Внутренняя форма слова. М., 1927; Соч. М., 1989; Философское наследие П.Д. Юркевича (к сорокалетию со дня смерти) // Юркевич П.Д. Философские произведения. М., 1990.

Поливанов М.К. О судьбе ГГ. Шпета // Вопросы философии. 1990. № 6; Кузнецов В. Г. Герменевтическая феноменология в контексте философских воззрений ГГ. Шпета // Логос. М., 1991. № 2; Калиниченко В.В. Густав Шпет от феноменологии к герменевтике // Там же. М., 1992. № 3; Роди Ф. Герменевтическая логика в феноменологической перспективе: Георг Миш, Ханс Липпс и Густав Шпет // Там же. 1995. № 7.

А. И. Резниченко





















ШТАЙН (Stein) Эдит (1891 -1942) — ученица и ассистент Э. Гуссерля, примыкала к кругу т.н. реалистической феноменологии (X. Конрад-Мартиус, М. Гайгер, Я. Геринг, Р. Ингарден, А. Пфендер, М. Шелер). В 1933 ушла в монастырь босоногих кармелиток (монашеское имя — Тереза Бенедикта Креста). Ш. — автор агиографических работ «Жизнь святой Терезы Авильской» и «Жизнь святой Терезы Маргериты Рэди». В 1942 во время молитвы арестована гестапо. За несколько дней до смерти в газовой камере переправила на волю письмо со словами: «К scientia crusis можно приблизиться лишь тогда, когда станет невыносимо под тяжестью креста... Да святится Крест, единственная надежда». В 1998 канонизирована католической церковью.

Духовная эволюция Ш., начавшись с феноменологии Гуссерля и, отчасти, ее экзистенциалистской интерпретации М. Хайдеггера, — через схоластику св. Фомы Аквинского — завершилась философско-теологическим исследованием мистического опыта св. Иоанна Креста. Эта эволюция нашла свое отражение в кн. «Философия Гуссерля и философия Фомы Аквинского», «Бытие конечное и бытие бесконечное», «Наука Креста».

Феноменологическая теория эмпатии, созданная Ш., предполагает, что эмпатия и вчувствование (Ein-fuhlung) раскрываются в трех стадиях: первая — когда чужая жизнь внезапно вырастает передо мной; вторая — когда я втянут в душевное состояние Другого; третья делает возможным не только соучастие, но и понимающую объективизацию переживаний. В эмпатии, рассматриваемой как познание опыта Другого, речь идет о тождестве субъекта опыта и субъекта эмпатии. Ш. пишет: «В пережитом мной неоригинальном опыте я чувствую себя сопровождаемой опытом другим, изначальным, он не прожит мной, но взывает ко мне. Таким путем, путем эмпатии, мы узнаем некие опытные акты sui genesis».

Анализируя соотношение филос. и религиозного опыта, Ш. заключает, что мы принимаем истины веры даже при отсутствии интеллектуальной очевидности, и возможно поэтому свет веры называют сумеречным светом.

Прогресс интеллекта состоит, в частности, в преодолении страха темноты. Когда Бог хочет принять сотворенный дух в себя, он дает ему «блаженное видение» невидимого. Так Ш. приходит к мистическому опыту с его символами «крест» и «ночь». 

Edith Steins Werke. Lowen, 1950-1954. Bd I —IV.















ШТАЙНЕР (Steiner) Рудольф (1867-1925) — австр. философ-антропософ, поэт, педагог, художник, архитектор, биолог. С 1882 работал над изданием естественно-научных трудов И.В. Гёте и комментариев к ним. Этот труд во многом определил творческую эволюцию Ш., стремившегося к синтезу естественно-научных дисциплин с наукой о духе. Долгое время участвуя в деятельности теософских кружков, Ш. разочаровался в этом учении и всю дальнейшую жизнь посвятил разработке собственной доктрины — антропософии.В 191 Зим был заложен антропософский «храм» Гётеанум неподалеку от Базеля (Швейцария). В строительстве участвовали энтузиасты семнадцати национальностей, в т.ч. рус. поэты А. Белый и М. Волошин. «Первый» Гётеанум, предназначенный как для антропософских занятий, так и для театральных постановок, был в 1922 сожжен неизвестными злоумышленниками, в которых принято видеть участников нем. протонацистской «Группы Туле». Начиная с 1904 появляются основные «духовно-научные» соч. Ш.: «Как достигнуть познания высших миров» (1904), «Очерк тайновсдения» (1909), «Духовное водительство человека и человечества» (1911), «Порог духовного мира» (1913) и др. Они отчасти являются развитием некоторых положений нем. натурфилософов, в т.ч. Т. Парацельса и Я. Бёме, отчасти же опираются на понятия и термины индуизма, зороастризма и гностицизма, уже подвергшихся тенденциозному толкованию в теософских трудах Е. Блаватской. Процесс человеческой эволюции увязывается у Ш. с ходом развития Космоса, причем оба эти явления взаимозависимы: «Когда «духи мудрости» начинают свое излияние жизненного тела, то Солнце, бывшее до тех пор темным, начинает светиться. Одновременно в этом зачатке человека наступают первые проявления внутренней жизни; начинается жизнь» («Очерк тайноведения»). Расширяя рамки сугубо материалистической науки своего времени, антропософия Ш. предлагает свое понимание человеческой природы, способное вернуть ей ее изначальное место в Космосе, согласовать ее духовное начало с началом физическим, а также обратить к Христу, в котором Ш. видит «истинное сердце земной истории», центр и ось эволюции. Факты, которыми оперирует антропософия, добыты не опытным путем, они являются результатом мистического озарения: в одной из своих лекций Ш. утверждает, что в момент голгофской мистерии сам наблюдал ее, находясь на Солнце вместе с Архангелом Михаилом. Космос Ш. населен огромным количеством «духовных» сущностей и существ, отчасти сопоставимых с гностическими иерархиями: Самодух, Жизнедух, Эфирный Христос, Скифианос, Солнечный Логос, Лунный Логос и т.д. Столь же усложнено у Ш. понимание обычной земной реальности, в которой, напр., кроты и жабы мирно уживаются с парацельсовскими гномами, совместно участвуя в перипетиях земледельческого цикла. Несмотря на эти особенности, учение Ш. после его смерти обрело широкую популярность: в Дорнахе до сих пор читаются доклады и осуществляются театральные постановки, по всему миру действуют основанные Ш. «вальдорфские» школы, в сельском хозяйстве используются его полумагические методы обработки почвы и ухода за растениями.

Христианство как мистический факт. Ереван, 1991; Полное собр. соч. Ш. с 1958 г. издается в Дорнахе на нем. языке «Управлением наследия Рудольфа Штайнера» («R. Steiner — Nachlassverwaltung»), Всего запланировано 354 тома, большинство из которых уже издано. В рус. пер.: Очерк тайноведения. Ереван, 1992; Посвящение и мистерии. СПб., 1992; Воспитание к свободе. М., 1993.

Риттельмаиер Ф. Жизненная встреча с Рудольфом Штайнером. М., 1991; Прокофьев СО. Рудольф Штайнер и краеугольные мистерии нашего времени. Ереван, 1992.

Ю.Н. Стефанов













ШТИРНЕР (Stirner) Макс (псевдоним; настоящие имя и фамилия — Иоганн Каспар Шмидт (Schmidt) (1806—1856) — нем. философ-младогегельянец, теоретик анархизма. В кн. «Единственный и его собственность» (1844) Ш. выступает против разумного общественного порядка и морали, ратуя за анархизм. Анархизм Ш. обосновывает уникальностью и неповторимым своеобразием каждой индивидуальной личности, противоречащей принудительной нивелирующей силе всеобщности. Идеалы, нормы и общественные уложения всегда имеют общий и абстрактный характер, тогда как всякая эмпирическая личность единична и конкретна в своих проявлениях. Поэтому все, что относится к человеку вообще, не относится к данному (единственному) Я. Понятия «человек», «право», «мораль» и т.п. Ш. рассматривает как иллюзорные отчужденные формы индивидуального сознания, а признание реального существования надындивидуальных сущностей — Бога, человеческого рода, социальных общностей, семьи и т.д. — как ослабление собственного уникального Я каждого человека. Первоисточники морали и права — сила и могущество отдельной личности. Критерий истины — произвол индивида. Индивид должен искать не социальную, а собственную свободу, т.к. за каждым социальным образованием стоят эгоистические интересы отдельных лиц. Свобода, по Ш., — это самоосвобождение, одним из проявлений которого является спонтанная, никем и ничем не навязанная братская любовь. Т.о., критикуя христианство, либерализм, а также гуманизм Л. Фейербаха, К. Маркса и Б. Бауэра с солипсистских позиций, Ш. приходит к тому, что его «единственный» стремится выйти за границы своего Я, перешагнув через самого себя. 

Der Einzige und sein Eigentum. Leipzig, 1845. Курнинский M.A. Апостол эгоизма. Макс Штирнер и его философия анархии. Пг., 1920; Emge К. М. Stirner. Eine geistig nicht bewaltigte Tendenz. Meinz, 1964.











ШТРАУС (Strauss) Давид Фридрих (1808—1874) — нем. теолог и философ, идейный вдохновитель младогегельянства, основатель тюбингенской школы протестантской истории религии. Труд Ш. «Жизнь Иисуса» (1835—1836), с одной стороны, дал толчок критическим историческим исследованиям жизни и учения Иисуса («критике Библии»), характерным для всего 19 в., с др. — положил начало новому этапу в эволюции гегельянства — младогегельянству, оказавшему влияние на формирование взглядов К. Маркса и Ф.Энгельса. Вопрос «Христиане ли мы и можем ли мы еще быть христианами?» является, по мнению Ш., ключевым для понимания на теоретическом уровне смысла христианских догм. В кн. «Христианское вероучение в его историческом развитии и борьбе с современной наукой» (1840—1841) Ш. дает на этот вопрос отрицательный ответ. В своих исследованиях Ш. подвергает критике достоверность евангельских преданий и жизни и деятельности Иисуса Христа и совершенных им чудес, используя методологический арсенал гегелевской философии. Спекулятивная христология Ш. подрывала традиционное понятие об исключительности личности Христа в духе просветительской теологии 18 в.: богочеловек рассматривался в ней как персонифицированный символ главного мифа человечества. В работе «Старая и новая вера» (1872) Ш., сближаясь с Л. Фейербахом, утверждал, что естественные эмоциональные корни религиозных верований таятся в чувстве страха и зависимости от сил природы. Хотя мнение Ш. о том, «христиане ли мы», не изменилось, он, отвечая на вопрос «есть ли у нас религия?», высказывался уже в пользу пантеизма. «Старая и новая вера» стала объектом критики молодого Ф. Ницше, увидевшего в ней яркий образец нем. филистерства.

П Das Leben Jusu. Kxitisch bearbeiten. Tubingen, 1835—1836. Bd 1—2.; Die Chrislliche Glaubenslehre in ihrer geschichtlichen Entwicklung und im Kampfe mit der modernen Wissenschaft. Tubingen, 1840-1841. Bd 1—2; Der alte und der neue Glaube. Ein Bekenntnis. Leipzig, 1872.
Ziegler Th. D.F. Strauss. Strassburg, 1908. Bd 1—2.













ШУНЬЯТА (санскр. sunyata — пустотность) — важнейшее понятие махаянского буддизма, развиваемое в праджняпарамитских текстах и школе мадхьямики Нагарджуны и означающее здесь «бессущностность» не только Я, но и дхарм как взаимосвязанных и взаимообусловленных. «Отрицательный» аспект Ш. восполняется в махаянском философствовании ее трактовкой в качестве «связанного» и «необусловленного» Абсолюта. «Реализация» Ш. сознанием адепта считается оптимальным способом познания «вещей как они есть» и духовной терапии, освоение которой сопровождается культивированием совершенств терпения, сострадания и духовной силы, но одновременно и устраненности от иллюзорного в конечном счете мира, что вместе составляет систему основных достижений в «пути бодхисаттвы».












ШУППЕ (Schuppe) Вильгельм (1836-1913) — нем. философ. Представитель наиболее последовательного варианта «философии имманентности», ограничивающейся познанием возможного опыта, опыт же возможен только внутри сознания. Бытие становится бытием сознания. Поскольку Ш. занимается анализом сознания в смысле анализа непосредственно данного (а не теорией научного познания), действительность для него существует лишь так, как она дана сознанию. Бытие есть сознание, объект есть восприятие. Предстающая в сознании собственная личность — как сознание Я и как сознание собственного тела — дана с особенной настойчивостью и постоянством. Др. личности (сознания) могут быть лишь «обнаружены». При этом Ш. стремится сочетать философию имманентности с наивным реализмом.

Erkenntnistheoretische Logik. Bonn, 1878; Grundzilge der Ethik und Rechtsphilosophie. Breslay, 1882; GrundriB der Erkenntnistheorie und Logik. Berlin, 1894; Die immanente Philosophic // Zeitschrift furimmanente Philosophic 1897. Bd HI.

















ЩЕРБАТСКОЙ Федор Ипполитович (1866, Польша — 1942, Казахстан) — рус. буддолог, историк инд. философии. В 1889 окончил историко-филологический факультет Санкт-Петербургского ун-та; в 1904 там же защитил магистерскую диссертацию по трактату Дхармакирти «Ньяя-бинду» («Учебник логики»); с 1910 — чл.-корр.; с 1918 —действительный член Российской академии наук; в 1928—1930 возглавлял Ин-т буддийской культуры в Ленинграде; с 1930 заведовал Индо-тибетским кабинетом Ин-та востоковедения. Основываясь на широком круге санскритских и тибетских источников, Щ. фактически стал инициатором современного исследования буддийской логики и теории познания, а также системного изучения всего наследия буддийского идеализма виджнянавадинов, школы Дигнаги, в контексте ее диалога с реалистическими системами инд. философии (ньяя-вайшешика и миманса). Основываясь на «внутрииндийской компаративистике», Щ. ввел инд. философов в системный диалог и с зап. мыслью. Задача перевода буддийских текстов — в их максимальной европеизации, введении в понятийную сетку современной филос. мысли. Уже в «Теории познания и логики по учению позднейших буддистов» (1906—1909) он установил критерием результативности инд. даршан соответствие кантовско-му критицизму. В своем итоговом труде «Буддийская логика» (1930—1932) Щ. выявил основание системы Дигнаги в акцентировании генетических различий между «чистым восприятием» и дискурсивным мышлением (важнейшая параллель с И. Кантом): два источника знания соответствуют двум «реальностям». Щ. специально исследовал типологические различия инд. и аристотелевской логики, впервые поставил вопрос о проблеме универсалий и отрицательных суждений в инд. философии. Параллели буддийским моделям он усматривал (помимо Канта) в монадологии Г.В.Лейбница, диалектике Г.В.Ф. Гегеля, «философии потока» А. Бергсона, критике основных филос. понятий у Ф.Г. Брэдли, в «десубстанционализме» Э. Маха и Б. Рассела.

Теория познания и логика по учению позднейших буддистов.Ч. 1-2: СПб., 1906—1909; The Central Conception of Buddhism and the Meaning of the term «Dharma». London, 1923; The Conception of Buddhist Nirvana. Leningrad, 1927; Budhist Logic. Leningrad, 1930—1932. Vol. 1—2; Papers of Th. Stcherbatsky. Transl. by H.C. Gupta. Calcutta, 1969; Further Papers of Th. Stcherbatsky. Transl. by H.C. Gupta. Calcutta, 1971.
Шохин В.К. Ф.И. Щербатской и его компаративистская философия. М., 1998.

В. Шохин
















ЭВДЕМОНИЗМ (от греч. eudaimonia — счастье) — философско-этическая традиция и жизненная установка, согласно которым единственным или высшим (более предпочтительным, чем все остальные) человеческим благом является счастье; особый, в основе своей телеологический, способ обоснования морали и тип этической теории. Счастье «мы всегда избираем ради него самого и никогда ради чего-то другого» (Аристотель). Ориентация на счастье означает признание того, что конечной целевой причиной, а соответственно, и общей ценностной основой (смыслом, нравственным пределом) деятельности является сам действующий субъект. Счастье представляет собой общее обозначение субъективных оснований деятельности, которые в содержательном плане столь же различны, сколь различны сами субъекты. Этика учитывает эти различия, чаше всего стремится их преодолеть, т.к. ее прежде всего интересует вопрос о том, может ли счастье быть объективным принципом, способным придать нравственную соразмерность жизни как отдельных индивидов в многообразии их желаний, интересов, потребностей, так и человеческих сообществ. Э. дает на это положительный ответ и возвышает счастье до нравственного принципа поведения; он исходит из того, что внутренняя разорванность личности, как и коллизии между людьми, будут преодолены только в том случае, если человек будет верен своей изначальной нацеленности на счастье — правильно его понимать и сознательно к нему стремиться. Центральным для Э. при этом является вопрос о соотношении счастья как индивидуального благополучия и добродетели как нравственного образа мыслей и действий. Различные его решения в философии и реальном опыте жизни пол. исследователь В. Татаркевич резюмировал в следующих формулах: Д. (добродетель) и С. (счастье) идентичны; Д. есть причина С; С. есть награда за Д.; Д. исключает или затрудняет С; Д. и С. независимы друг от друга; Д. есть один из факторов С; С. является причиной или необходимым условием Д.; С. является целью Д.; Д. имеет право на С. Особенность Э. как способа обоснования морали состоит не только в том, что он ставит мораль в прямую зависимость от счастья. По-особому понимается и сама мораль, ценность которой видится прежде всего в приятных ощущениях, чувствах удовольствия, душевного комфорта, сопутствующих добродетельному образу мыслей и действий.

Следует различать по крайней мере три разновидности Э., которые условно можно назвать гедонистическим, моралистическим и синтетическим. Гедонистический вариант Э. был всесторонне разработан Эпикуром, получил широкое распространение в эпоху Просвещения (П. Гассенди, Ж.О. де Ламетри, Вольтер, П. Гольбах). В нем счастье понимается как удовольствие, его отличие от гедонизма в собственном смысле слова состоит в том, что удовольствие интерпретируется как особое (устойчивое, длительное, интенсивное) состояние, а его достижение прямо ставится в зависимость от добродетельной жизни: Эпикур называл удовольствие альфой и омегой счастливой жизни, добавляя, что «нельзя жить приятно, не живя разумно, правильно и справедливо». Аргумент, согласно которому счастливый самодостаточен и ему нечего делить с другими, является основным в этике гедонистического варианта Э. Даже тогда, когда Э. понимается как желание счастья другим, речь идет не столько о моральной обязанности, сколько о том, что счастье окружающих является условием собственного счастья. Моралистический вариант Э. восходит к стоицизму и стоической традиции в этике. Исходя из понимания счастья как самодостаточности, когда человек ни в чем не нуждается и ни от чего не зависит, стоики приходили к выводу, что этим критериям удовлетворяет только добродетель. Соответственно счастье — не следствие добродетели, оно совпадает с ней: Л.А. Сенека считал, что добродетели достаточно для счастья; Б. Спиноза говорил, что счастье — не награда за добродетель, а сама добродетель. Синтетический вариант Э. связан с именем Аристотеля и перипатетической традицией в этике. В этом случае счастье понимается как высшее благо, которое не отменяет и не снимает все прочие блага, а напротив — суммирует, внутренне организует их; непосредственно оно выступает как чувство удовлетворенности жизнью в целом, проистекающее из совершенной деятельности. Оно решающим образом зависит от моральных качеств, добродетельности человека, но предполагает также в качестве условия наличие внешних благ.

Понятие Э. охватывает разнообразный круг этических теорий. Поэтому представляется целесообразным разграничивать Э. в широком и узком смысле слова. В узком или собственном смысле слова Э. — традиция Эпикура, которая противостоит стоической традиции долга. В широком смысле, который придавал данному понятию И. Кант, Э. являются все т.н. гетерономные моральные теории. Кант считал, что только его этика свободна от учения о целях, а тем самым и от Э., однако и ему не удалось удержаться на этой позиции (постулат существования Бога в его этике был как раз предназначен для того, чтобы мораль и счастье можно было мыслить соединенными). Э. — не только совокупность этических школ и моральных опытов, он в известном смысле является также определенной исторической стадией и того и другого. Он был характерен для античности, Средневековья, в значительной мере для Нового времени. В настоящее время ситуация существенно изменилась. Этика и моральная практика 20 в. в целом отказались от Э.: идеал ориентированного на счастье самодовлеющего индивида и счастливого общества оказывается явно несовместимым как с драматизмом существования современного человека в отчужденном мире, так и с необычайно возросшей интенсивностью общественных связей и взамозависимостью людей друг от друга, а гедонизм, осуществленный в практике потребительского общества, потерял нравственную привлекательность. Эвдемонистические мотивы сохранились в рамках натуралистической этики (напр., фелицитология О. Нейрата), но они уже не являются основой построения теории морали.

Спиноза Б. Этика // Избр. произв. М., 1957. Т. I; Кант И. Критика практического разума // Соч.: Вбт. М, 1964. Т. 4(1); Татаркевич В. О счастье и совершенстве человека. М., 1981; Аристотель. Никомахова этика // Соч.: В 4 т. М., 1983. Т. 4; Эпикур. Письмо к Менекею // Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. Кн. X. М., 1986; Игнатенко А.А. В поисках счастья. М., 1989.

А.А. Гусейнов

















ЭВОЛЮЦИОННАЯ ЭПИСТЕМОЛОГИЯ — направление в современной эпистемологии, которое своим возникновением обязано прежде всего дарвинизму и последующим успехам эволюционной биологии, генетики человека и когнитивной науки. Главный тезис Э. э. (или, как ее обычно называют в германоязычных странах, эволюционной теории познания) сводится к допущению, что люди, как и др. живые существа, являются продуктом живой природы, результатом эволюционных процессов, и в силу этого их когнитивные и ментальные способности и даже познание и знание (включая его наиболее утонченные аспекты) направляются в конечном итоге механизмами органической эволюции. Э. э. исходит из предположения, что биологическая эволюция человека не завершилась формированием Homo sapiens; она не только создала когнитивную основу для возникновения человеческой культуры, но и оказалась непременным условием ее удивительно быстрого прогресса за последние десять тысяч лет.

Истоки основных идей Э. э. можно обнаружить в трудах классического дарвинизма и прежде всего в поздних работах самого Ч. Дарвина «Происхождение человека» (1871) и «Выражение эмоций у людей и животных» (1872 ), где возникновение когнитивных способностей людей, их самосознания, языка, морали и т.д. связывалось с механизмами естественного отбора, с процессами выживания и воспроизводства. Но только после создания в 1920—1930-х гг. синтетической теории эволюции, подтвердившей универсальное значение принципов естественного отбора, открылась возможность применения хромосомной теории наследственности и популяционной генетики к исследованию эпистемологических проблем. Начало этому процессу положила опубликованная в 1941 статья известного австр. этолога К. Лоренца «Кантовская концепция априори в свете современной биологии», где приводился ряд убедительных аргументов в пользу существования у животных и человека врожденного знания, материальным базисом которого выступает организация центральной нервной системы. Это врожденное знание не есть нечто безотносительное к реальности, а суть фенотипический признак, подверженный действию механизмов естественного отбора.

Впервые термин «Э. э.» появился лишь в 1974 в статье амер. психолога и философа Д. Кэмпбелла, посвященной философии К. Поппера. Развивая эпистемологический подход Лоренца, Кэмпбелл предложил рассматривать знание не как фенотипический признак, а как формирующий этот признак процесс. Познание ведет к более релевантному поведению и увеличивает приспособленность живого организма к окружающей среде (в т.ч. и к социокультурной, если речь идет о человеке). Несколько позднее этот новый эволюционный взгляд на познание удалось интегрировать с теоретико-информационными моделями. Тем самым открылась возможность связать биологическую эволюцию с эволюцией когнитивной системы живых организмов, с эволюцией их способностей извлекать, обрабатывать и хранить когнитивную информацию.

В 1980-х гг. в Э. э., по-видимому, окончательно сформировались две различные исследовательские программы. Первая программа — изучение эволюции когнитивных механизмов — исходит из предположения, что для эпистемологии исключительный интерес представляет исследование когнитивной системы живых существ и в особенности человеческих познавательных способностей, которые эволюционируют путем естественного отбора. Эта программа (иногда ее называют биоэпистемологией) распространяет биологическую теорию эволюции на физические субстраты когнитивной активности и изучает познание как биологическую адаптацию, которая обеспечивает увеличение репродуктивной приспособленности (Лоренц, Кэмпбелл, Р. Ридль, Г. Фоллмер и др.). Вторая программа — изучение эволюции научных теорий — пытается создать общую теорию развития, которая охватывала бы биологическую эволюцию, индивидуальное научение, культурные изменения и научный прогресс в качестве специальных случаев. Эта программа широко использует метафоры, аналогии и модели из эволюционной биологии и исследует знание как основной продукт эволюции (Поппер, С. Тулмин, Д. Халл и др.). В последние десятилетия 20 в. Э. э. быстро превращается в область междисциплинарных исследований, где все большее применение находят не только эволюционная биология, но и теории генно-культурной коэволюции, когнитивная наука, компьютерное моделирование и т.д.

Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1993, Лоренц К. Кантовская доктрина априори в свете современной биологии // Человек. 1997. № 5; Фоллмер Г. Эволюционная теория познания. М., 1998.

И.П Меркулов












ЭВОЛЮЦИЯ БИОЛОГИЧЕСКАЯ — изменение адаптивных признаков и форм приспособления популяций организмов. Первая последовательная теория Э. б. была выдвинута в 1809 фр. натуралистом и философом Ж.Б. Ламарком. Для объяснения прогрессивного развития в природе во времени эта теория допускала акты самозарождения организмов, передачу по наследству приобретенных признаков, наличие у организмов внутреннего «стремления» к совершенствованию и способности приспосабливаться к окружающей среде. Хотя основные предположения Ламарка не подтвердились, он оказался прав в том, что эволюция носит гл.обр. приспособительный характер. В 1858 на заседании Линнеевского общества в Лондоне Ч. Дарвин доложил о создании теории эволюции путем естественного отбора. На этом же заседании было зачитано сообщение англ. натуралиста А. Уоллеса, который независимо от Дарвина разработал свою собственную концепцию естественного отбора. В полном виде теория Дарвина была впервые опубликована 24 ноября 1859 в кн. «О происхождении видов».

Согласно дарвиновской теории, в основе Э. б. лежат случайные наследуемые вариации, постоянно возникающие у отдельных особей к.-л. популяции. Источник изменчивости организмов не был известен Дарвину, но он был убежден в адекватности эмпирических данных, свидетельствующих о наличии в пределах видов больших и малых различий. Следуя Т. Мальтусу, Дарвин полагал, что все организмы потенциально способны к увеличению своей численности в геометрической профессии. Однако реально численность особей каждого вида обычно остается постоянной из поколения в поколение. Следовательно, потомков производится больше, чем может выжить, и должна происходить «борьба за существование», т.е. дифференциальное выживание и размножение организмов. Дарвин предположил, что в результате действия механизмов отбора благоприятные вариации сохраняются, а неблагоприятные — отсеиваются. Поэтому наивысшие шансы выжить и оставить более многочисленное и жизнеспособное потомство будут у тех особей, которые обладают сочетаниями признаков, наиболее адаптированных для существования в окружающей их среде. При этом Дарвин допускал возможность максимизации приспособленности организмов и рассматривал их изменчивость как явление преходящее.

Возникновение генетики было ответом на проблемы дарвиновской теории эволюции, которая оставляла неопределенным ответ на вопрос об источнике изменчивости организмов, однако первые генетики-менделисты не признавали теорию естественного отбора, рассматривая генетические мутации как возможную движущую силу Э. б. Положение дел в биологии стало существенно меняться лишь в 1920-х и особенно в 1930—1940-х гг., когда был осуществлен синтез теории Дарвина с хромосомной теорией наследственности и популяционной генетикой. Новая «синтетическая» теория эволюции отрицала возможность генетического наследования приобретенных признаков, она подтвердила универсальное значение принципов естественного отбора и давала ясное понимание того, что эволюционные изменения происходят на популяционном уровне. Наблюдаемый в популяциях уровень генетической изменчивости гораздо выше, чем это предсказывала классическая дарвиновская теория. Генетически уникальна каждая особь, уникальны каждый вид и каждая экосистема. В основном изменчивость возникает не в результате случайных мутаций, а вследствие рекомбинации уже накопленных мутаций. Были обнаружены также механизмы, которые активно поддерживают генетическое разнообразие, несмотря на действия естественного отбора. Все это указывало на наличие более тонких и многообразных процессов Э. б., чем полагал Дарвин. В 1960— 1980-х гг. неодарвинистская теория эволюции была постепенно дополнена моделями и данными хромосомной теории наследственности, популяционной генетики, биологической концепции вида, генетики поведения, социобиологии и многих др. биологических и палеонтологических дисциплин. Она оказала и оказывает существенное влияние на нейробиологию, культурную и лингвистическую антропологию, когнитивную науку и т.д., а также на исходные предпосылки ряда филос. концепций, изучающих процессы изменения и развития, — философию и методологию науки (К. Поппер), эволюционную эпистемологию (К. Лоренц, Д. Кэмпбелл, Д. Халл), философию экономического либерализма (Ф. Хайек) и др.

И.П. Меркулов
















ЭВРИСТИКА (от греч. heurisko — отыскиваю, открываю) — совокупность приемов и методов, облегчающих и упрощающих решение познавательных, конструктивных, практических задач. Э. называют также специальную научную область, изучающую специфику творческой деятельности. Эвристические методы противопоставляются рутинному, формальному перебору вариантов по заданным правилам. В сущности, при решении любой задачи человек всегда использует те или иные методы, сокращающие путь к решению, облегчающие его нахождение. Напр., при доказательстве теорем геометрии обычно используется в качестве эвристического средства чертеж; решая математическую задачу, используются решения др. похожих задач; в качестве эвристических средств используются общие утверждения и формулы, индуктивные методы, аналогии, правдоподобные умозаключения, наглядные модели и образы, мысленные эксперименты и т.п.











ЭЙДОС (от греч. eidos — образ, вид) — термин др.-греч. философии и феноменологии Э. Гуссерля. Первоначально Э. — внешний вид, образ, позднее — вид как единица классификации. У Демокрита — одно из обозначений атома. У Платона — синоним термина «идея», умопостигаемая форма, существующая отдельно от единичных вещей в качестве их определяющего начала. У Аристотеля — форма, неотделимая от материальной основы, или вид, противопоставляемый роду. В платонизме платоновские Э.-идеи становятся «мыслями бога», а аристотельские Э.-формы — умопостигаемыми сущностями вещей.

Гуссерль, вернувшийся к старому термину «Э.», обозначил им сущность, противоположную внешним ее проявлениям; эйдетика — учение о «чистых сущностях» или «идеальных формах» явлений сознания, рассматриваемых вне связи с реальной действительностью и эмпирической психологией.














ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ (от лат. exsistere — существовать, выступать, показываться, становиться, обнаруживаться), или экзистенциальная философия,— не столько единое филос. направление с общей системой категорий, исходных принципов и методологических установок, сколько выражение (достаточно пестрое) «духа времени» в определенной тональности. Основное место и время действия Э. — Европа после Первой мировой войны. Э. — «философия кризиса» в той мере, в какой ее вызвал именно кризис европейского человечества. Катастрофа мировой войны обнажила недостаточность европейской веры в прогресс, в рациональность истории, в незыблемость ценностей 19 в., основанных на позитивистской парадигме европейского мышления. Человек обнаружил себя не столько как «человек разумный», определяющими характеристиками которого были познание и освоение внешнего ему мира (природы) и на этой основе преобразование самого себя как социально-природного существа, сколько как существо конечное и хрупкое, лишенное оснований, не вписывающееся в рационально обусловленные нормы бытия. История из чего-то прочного, имеющего внятное для ratio направление, превратилась в рискованное дело, в нечто негарантированное, непредсказуемое. Сам термин «Э.» достаточно условен. Многие мыслители, традиционно к нему относимые, именовали то, чем они занимались, иначе: Г. Марсель — христианским неосократизмом; М. Хайдеггер — фундаментальной онтологией; К. Ясперс — философствованием на уровне экзистенции. Пожалуй, только Ж.П. Сартр признавал этот термин вполне своим, хотя и его концепция серьезно трансформировалась в ходе творческой эволюции. В любом, однако, случае в учениях этих и др. близких к ним философов фигурируют родственные темы, настроения, понятия. Одним из основных понятий такого рода и стала экзистенция, которая мыслилась как некий мост к бытию, как специфически человеческая форма самообнаружения и самопроявления подлинной реальности. Э. возникает в 1920-е гг., хотя родственное ему мироощущение, как и терминологическую близость, можно обнаружить в творчестве С. Кьеркегора, которого обоснованно считают его предтечей. Однако идеи Къеркегора не получили европейского отклика и оказались востребованы уже в следующем веке. Основные публикации в рамках Э.: «Бытие и время» М. Хайдеггера (1927), «Метафизический дневник» Г. Марселя (1927); трехтомник «Философия» К. Ясперса (1932); «Бытие и ничто» Ж.П. Сартра (1943). После Второй мировой войны Э. (в особенности во фр. его версии) приобретает мировой размах, завоевывая себе сторонников даже в странах, где филос. традиции были иными (прежде всего англосаксонских), для которых Э. — род литературы. К сер. 1960-х гг. он утрачивает влияние и становится фактом истории зап. философии 20 в. Кроме упомянутых выше мыслителей, к экзистенциально ориентированным философам обычно причисляют М. Мерло-Понти, А. Камю, Де Бовуар (Франция); Н. Аббаньяно, Э. Пачи (Италия); Н.А. Бердяева, Л. Шестова (Россия); X. Ортега-и-Гасета, М. де Унамуно (Испания); нем. теологов — Р. Барта, П. Тиллиха, Р. Бультмана и др. К числу своих предшественников экзистенциальные философы относили, помимо Кьеркегора, Ф.М. Достоевского, Ф.В.И. Шеллинга, Б. Паскаля, Августина и даже Сократа.

В центре внимания Э. находится переживание человеком его существования. Переживания эти различны, индивидуальны, что, в частности, предопределяет «разнобой» представителей Э. Таковы страх, тревога, забота, вина, надежда и др. Однако экзистенциалистам они интересны не сами по себе, не как грани человеческой жизни, описание которых может дополнить портрет того или иного лица, но в той мере, в какой в этих переживаниях дает о себе знать нечто иное, чем является собственно человек. В переживании существования обнаруживается бытие. Э. есть по преимуществу онтология, хотя бытие оказывается доступным для сознания на антропологическом «материале». Термин экзистенция (лат. префикс ех значит «от», «из») фиксирует некоторую переходность. Бытие выступает на поверхность, становится видимым. Человек переходит к бытию, открывается ему, переживает его присутствие. Большинство экзистенциальных философов в поиске метода описания переживания экзистенции как обнаружения бытия обращались к феноменологии Э. Гуссерля и к той ее интерпретации, которую дал Хайдеггер (ученик Гуссерля). Прежде всего экзистенция и есть феномен в гуссерлевском смысле, т.е. реальность, которая сама себя показывает. Экзистенция — это то, где бытие показывает себя. Это — «светлое место бытия». Экзистенция — это «интенциональное бытие», т.е. реальность в виду бытия, в отношении к нему. Далее, гуссерлевский мир интенций сознания есть мир переживаний. Экзистенция как феномен бытия переживается. Поскольку она переживается, она понимается. Она понимается именно в переживании. В Э. понимание противопоставляется объяснению. Экзистенция как присутствие бытия не может быть описана как внешний сознанию объект, как природная вещь. С этим связана специфика понимания истины экзистенциалистами. Истиной нельзя обладать, но в ней можно быть. Это не истина о бытии, но истина бытия. Экзистенциальная истина выполняется. Ее нельзя передать другому, как нельзя жить и умереть за другого. Такое понимание истины не обязательно ведет к иррациональному. Скорее, в Э. идет речь об иной форме рационализма. В экзистенции бытие непосредственно усматривается. Условием совершения «события истины» следует считать отсутствие посредствующих звеньев. Экзистенция в качестве феномена обнаруживает себя непосредственно. Переживание очевидно для переживающего. Экзистенция — это понимающее существование. Человек — тот, кто понимает бытие. Всякое же дискурсивное знание, т.е. знание, предполагающее опосредование, признается не имеющим доступа к экзистенциальной истине. В этом смысле Э. имеет явную антисциентистскую направленность. Как отмечал Хайдеггер, наука не может мыслить, но лишь «калькулировать». Экзистенцию нельзя «схватить». По отношению к ней бесполезно находиться в положении «вненаходимости». Напротив, человек сам оказывается ею «схвачен». У Марселя такого рода «схваченность» выражается в термине «онтологическая тайна», которой можно быть открытым, т.е. переживать свою встроенность в бытие в качестве реальности, объемлющей человека и обнаруживаемой, когда он доходит до своих границ, до предельного опыта, показывающего присутствие «несущего» иного. Экзистенция невозможна при наличии дистанции между субъектом и миром. С этой т.зр. Э. против субъекта как контрагента объекта. Экзистенция открывается как исходная неразделенность мира и личности, как «в-мире-бытие» Хайдеггера. Сама философия в качестве непосредственной рефлексии по поводу переживаемого бытия становится со-бытием. Нельзя уже сказать вслед за философами античности: сначала жить, потом философствовать. Постклассическая модельфилософии, реализующаяся в Э., отвергает идеал истины Нового времени: взгляд sub specie aeternitatis, взгляд бесстрастного мудреца, абсолютного наблюдателя. В экзистенциальном философствовании бесстрастная, незаинтересованная мысль признается бесплодной. Не должно быть разрыва между бытием мысли и бытием. Они — со-события. Экзистенциальное сознание позволяет описывать человеку свои состояния с помощью прямого дополнения: Я есть моя боль, Я есть моя надежда.

Переходность экзистенции вызвана ее временностью. Классическая европейская философия была озабочена тем, чтобы соотнести становящееся, временное бытие с бытием вечным, совершенным. Первое оказалось существующим, познаваемым только в связи со вторым. Экзистенциальное философствование (в особенности «атеистическое»), наоборот, уходит от вечного. Э. принципиально ориентирован на временное, становящееся, нецелое. Временность экзистенции означает ее незавершенность, что предполагает ее актуальное несовершенство, обнаруживаемое в проективности, обусловленности будущим. В экзистенции отсутствует тотальность целого, ибо ей всегда чего-то недостает. Так, в формуле Сартра «существование предшествует сущности» заложена мысль, что становление предшествует всякого рода ставшему. Изначально у Сартра человек — ничто и никто. Это и есть его онтологическая основа. Человек определяет себя. Всякий его поступок оформляет его. Но человек в качестве экзистенции неопределим. То, что определено, не есть он сам. Прошлое не властно над человеческой экзистенцией. Она устремлена в будущее. Временность человека есть признак этой устремленности, фундаментальной его безосновности. Ставшее есть только фальсификация времени. Человек как экзистенция не может быть предметом, т.е. чем-то себе тождественным. Он всегда иной. Правда, эта безосновность тяготит человека, и в результате возникает феномен «недобросовестной веры» (mauvaise foi). Э., претендуя на то, чтобы быть философией конкретного, исходит из ситуации фактичности человека, из того, что он «просто есть». Эта «простота естества» выражается, в частности, в категории «ситуация», которая фиксирует исходную вовлеченность человека в мир. Человек не «чистая доска» Дж. Локка, потому что он не один в мире. Будучи «заброшен» в мир, он обнаруживает себя с самого начала в связи с миром. Он понимает мир с самого начала, участвуя в нем, будучи обусловленным своей жизненной ситуацией. Это внимание к ситуационной фактичности человека также является одним из признаков постклассичности Э. Ведь классическая философия как раз стремилась поставить человека над ситуацией, желая описывать его в отстраненности от повседневности, которая «затемняет» его природу. Классическая модель философствования уводит субъекта «от забот», чтобы он смог найти себя. Хайдеггер же именно «заботу» делает ключевой структурой человеческого бытия. Точно так же и у Ясперса «пограничная ситуация», где человеку открывается Иное, Объемлющее, где он уходит от зацикленности на себе, возникает благодаря нашей вовлеченности в конкретную жизненную ситуацию.

Признание изначальности ситуационной вовлеченности человека ставит перед Э. проблему интерсубъективности. Присутствие Другого — один из компонентов фактичности человеческого бытия. У Ясперса оно описывается в рамках проблемы коммуникации. Последняя есть форма прояснения экзистенции. Она — условие свободы индивида. Экзистенция не в состоянии обнаружить себя иначе как в общении, в открытости др. экзистенции, в их взаимораскрытии. С этой т.зр. Другой — это желанный и необходимый экзистенциальный партнер. Но коммуникация отнюдь не идиллия. Она происходит через борьбу. Другой является участником экзистенциального переживания и у Сартра. Однако «соучастие» такого рода агрессивно. Человек постоянно находится под взглядом Другого. Другой отнимает меня у меня. Он притязает на мой мир. Он пытается владеть мною, превращая меня в статичное, «подручное» бытие, т.е. бытие вполне нечеловеческое. Но с др. стороны, Другому хочется владеть мною так, чтобы я оставался свободной суверенной личностью, ибо только в этом случае владение может принести удовлетворение. Такова структура любви, по Сартру. Но такое стремление противоречиво. Оно предполагает либо владение, либо свободу. Поэтому любовь терпит неудачу, а коммуникация между людьми оборачивается одной из форм «бесполезной страсти». Совсем иную оценку интерсубъективных связей мы находим у Марселя. Противопоставив классическому вопросу М. Монтеня «Что я знаю?» свой постклассический вопрос «Кто я есть?», Марсель обусловил ответ на него бытием Другого. Существовать — значит жить «конкретно», что подразумевает быть вовлеченным в жизнь др. людей. Наше существование есть отклик на зов других. Оно длится до тех пор, пока есть этот отклик. Мы опознаем себя в Другом. Подобная связь с Другим предполагает особые признаки экзистенции — доверие Другому, верность ему и т.п. Марсель разделяет Ты и Он. Ты — это и есть мой экзистенциальный партнер, от которого зависит мое существование. Точнее оно зависит от моей открытости ему, степени моего доверия. Абсолютным пределом такого рода Ты является у Марселя Бог. В конечном счете Другой — всегда Бог. Я существую в Боге. Он — предел и абсолютное условие моего в-мире-бытия. Иное дело, Он — субъект суждения и осуждения. Он противостоит мне и противопоставляет мне себя. Своим противостоянием Он изолирует меня, превращает в «объект», в простой факт мира, допускающий бесстрастную (объективную) оценку. Он символизирует овнешненность, физическую, а не экзистенциальную реальность. Приблизительным аналогом его является хайдеггеровский das Man — «предметный» тип существования, обусловленного принципом «Я — как все». Человек толпы, часть природы, исчислимая величина, элемент универсальной математической формулы — это и есть das Man. Он представляет класс объектов. Человек, следовательно, является и экзистенцией, и «винтиком» социального механизма; он — место бытия, он же — единица числового ряда — все зависит от ориентации человеческого опыта. Подобная дихотомия — неотъемлемый элемент экзистенциального философствования, принимающий у разных философов разный вид: у Хайдеггера — разделения на онтическое и онтологическое; у Сартра — на бытие-в-себе и бытие-для-себя; у Ясперса — на Dasein и Existenz; у Марселя — на модусы бытия и обладания. В любом случае, однако, речь идет о противопоставлении обезличенного существования, мира бытования и мира подлинного бытия, доступ к которому дают экзистенциальные переживания.

Социально-политические взгляды различных представителей Э. неоднородны и образуют широкий спектр от левых (и крайне левых, анархистских, маоистских) воззрений, выразителем которых в определенные моменты своей эволюции был Сартр, до взглядов праволиберальных и консервативных, к которым тяготели Марсель, Ясперс и Хайдеггер (который короткое время одобрительно интерпретировал нацистскую идеологию).

Современный экзистенциализм. М., 1966; Проблема человека в западной философии. М., 1988; Foulquie P. L'existen-tialisme. Paris, 1947; Gabriel L. Von Kierkegaard zu Sartre. Frankfurt am Main, 1951; Allen E.L. Existentialism from within. London, 1953; Wahl J. Les philosophies de l'existence. Paris, 1954; Gignoux V. La philosophie cxistentielle. Paris, 1955; Bollnow O.F. Existenzphilosophie. Stuttgart, 1960; Abbagnano N. Introduzione all'esistenzialismo. Milano, 1967; Existentialism and Phenomenology: A Guide for Research New York, 1978.

В. И. Стрелков













ЭКЗИСТЕНЦИАЛИИ (от лат. ex(s)istentia — существую) — способы человеческого существования, категории бытия человека. У М. Хайдеггера это прежде всего страх, затем — бытие-в-мире, забота, понимание, настроенность, заброшенность.









ЭКЗИСТЕНЦИЯ (позднелат. ex(s)istentia, от лат. ex(s)isto — существую) — филос. понятие, обозначающее конкретное бытие, существование в его простой фактичности; в рус. яз. переводится как «существование». Экзистенциальный — относящийся к существованию, ссылающийся на него. Термин «Э.» вводится в философию в Средние века и обозначает специфический способ бытия вещи, производный от к.-л. др. бытия. Начиная с С. Кьеркегора и особенно с экзистенциализма термин употребляется для описания специфически человеческого существования в его безосновности и беспредпосылочности. У М. Хайдеггера Э. — это «бытие-впереди-самого-себя», проецирование себя в будущее, «бытие того сущего, которое открыто для откровенности бытия, в которой оно находится благодаря тому, что переносит ее»; этим сущим является человек, «переносить ч.-н.» означает «заботиться о чем-нибудь». У Г. Марселя Э. — личностный, сугубо человеческий способ существования. У К. Ясперса Э. обнаруживает себя в «пограничных ситуациях» выбора и принятия решения.










ЭКЛЕКТИКА (от греч. eklektikos — способный выбирать, выбирающий) — соединение разнородных, внутренне не связанных и, возможно, несовместимых взглядов, идей, концепций, стилей и т.д. Для Э. характерно игнорирование логических связей и обоснования положений, использование многозначных и неточных понятий и утверждений, ошибки в определениях и классификациях и т.д. Используя вырванные из контекста факты и формулировки, соединяя противоположные воззрения, Э. вместе с тем создает видимость логической последовательности и строгости.

В качестве методологического принципа Э. появилась впервые в позднегреч. философии как выражение ее упадка и интеллектуального бессилия. Э. широко использовалась в средневековой схоластике, когда приводилисьдесятки и сотни разнородных, внутренне не связанных доводов «за» и «против» некоторого положения. Э. иногда используется как прием в рекламе и пропаганде, в системах массовой коммуникации, когда фрагментарность имеет большее значение, чем цельность, внутренняя связность и последовательность.

Э. обычно маскируется ссылками на необходимость охватить все многообразие существующих явлений единым интегрирующим взглядом, не упуская при этом реальных противоречий.

Несостоятельная в качестве общего методологического приема описания действительности, Э. иногда выступает в качестве неизбежного момента в развитии знания. Чаще всего это имеет место в период формирования теории, когда осваивается новая проблематика и еще недостижим синтез разрозненных фактов, представлений и гипотез в единую систему. Эклектичным было, напр., существование наряду друг с другом корпускулярной и волновой теорий света, позднее объединенных в рамках квантовой механики.

Элементы Э. присутствуют также в начальный период изучения новой научной дисциплины, когда знания остаются еще фрагментарными и несвязными и нет еще умения выделить в массе сведений наиболее существенное и определяющее.

Э. как стиль находит широкое применение, напр., в рекламе, архитектуре и др. областях практической жизни, где последовательность и внутренняя связность не являются основными требованиями.












ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА (от греч. oikos — обиталище, дом и logos — учение) — в широком смысле весь комплекс вопросов, вызванных противоречивой динамикой внутреннего саморазвития природы. В основе специфического проявления Э.п. на биологическом уровне организации материи лежит противоречие между потребностями любой единицы живого (организма, вида, сообщества) в веществе, энергии, информации для обеспечения собственного развития и возможностями среды удовлетворить эти потребности. В более узком смысле под Э. п. понимают комплекс вопросов, возникающих во взаимодействии природы и общества и касающихся сохранения системы биосферы, рационализации ресурсопользования, распространения действия этических норм на биологический и неорганический уровни организации материи.

Э. п. характерна для всех этапов общественного развития, поскольку является проблемой нормализации жизненных условий. Определение Э.п. как проблемы выживаемости человечества на современном этапе упрощает понимание ее содержания.

Э. п. является стержневой в системе глобальных противоречий (см.: Глобальные проблемы). В качестве главных факторов, дестабилизирующих мировую глобальную ситуацию, выступают: наращивание всех видов вооружений; отсутствие эффективного технологического и правового обеспечения процесса уничтожения отдельных видов оружия (напр., химического); разработка ядерного оружия, эксплуатация АЭС в экономически и политически нестабильных странах; локальные и региональные военные конфликты; попытки использования дешевеющего бактериологического оружия в целях международного терроризма; рост народонаселения и экстенсивная урбанизация, сопровождающиеся разрывом в уровнях ресурсопотребления между «имеющими» странами и «неимеющими» остальными странами; слабое развитие как альтернативных экологически чистых видов энергии, так и технологий дезактивации; промышленные аварии; бесконтрольное использование генетически модифицированных культур и организмов в пищевой промышленности; игнорирование глобальных последствий хранения и утилизации токсичных военных и промышленных отходов, бесконтрольно «захороненных» в 20 в.

К основным причинам возникновения современного экологического кризиса относятся: индустриализация общества на базе многоотходных технологий; преобладание антропоцентризма и технократизма в научном обеспечении и социально-экономических и политических решений в области природопользования; противостояние капиталистической и социалистической общественных систем, определившее содержание всех глобальных событий 20 в. Современный экологический кризис характеризуется резким увеличением всех видов загрязнения биосферы веществами, которые ей эволюционно несвойственны; сокращением видового разнообразия и деградацией устойчивых биогеоценозов, подрывом способности биосферы к саморегуляции; антиэкологической направленностью космизации человеческой деятельности. Углубление указанных тенденций способно привести к глобальной экологической катастрофе — гибели человечества и его культуры, распаду эволюционно сложившихся пространственно-временных связей живого и неживого вещества биосферы.

Э. п. носит комплексный характер, находится в центре внимания всей системы знания, начиная со втор. пол. 20 в. В работах Римского клуба экологические перспективы человечества изучались путем построения моделей современного соотношения общества и природы и футурологических экстраполяции динамики его тенденций. Результаты проведенных исследований обнаружили принципиальную недостаточность частнонаучных методов и чисто технических средств решения указанной проблемы.

С сер. 1970-х гг. междисциплинарное изучение социально-экологических противоречий, причин обострения и альтернатив будущего развития осуществляется в ходе взаимодействия двух относительно самостоятельных направлений: общенаучного и гуманитарного. В рамках общенаучного подхода получили значительную теоретическую разработку идеи В.И. Вернадского, К.Э. Циолковского, представителей «конструктивной географии» (Л. Фсвр, М. Сор) и «географии человека» (П. Марш, Ж. Брюн, Э. Мартонн).

Начало гуманитарному подходу к Э. п. было положено чикагской школой экологической социологии, занимавшейся изучением различных форм разрушения среды человеком и формулировкой основных принципов природоохраны (Р. Парк, Э. Берджесс, Р.Д. Макензи). В рамках гуманитарного подхода выявляются закономерности абиогенных, биогенных и антропогенно измененных факторов и их взаимосвязи с совокупностью антропологических и социокультурных факторов.

Общенаучное и гуманитарное направления объединяет качественно новая для всей системы познания задача осмысления природы изменений структуры жизни, вызванных глобальной экспансией современного человека. В процессе последовательного рассмотрения указанной задачи, в русле экологизации знания на стыке гуманитарных и естественных наук формируется комплекс экологических дисциплин (экология человека, социальная экология, глобальная экология и т.д.), объектом исследования которых является специфика взаимосвязи различных уровней фундаментальной жизненной дихотомии «организм — среда». Экология как совокупность новых теоретических подходов и методологических ориентации оказала существенное влияние на развитие научного мышления 20 в. и формирование экологического сознания.

Сложившиеся во втор. пол. 20 в. филос. интерпретации проблемы взаимодействия природы и общества (натуралистическая, ноосферная, технократическая) за годы экологического алармизма, развития международного экологического движения и междисциплинарных исследований указанной проблемы претерпели определенные стилистические и содержательные изменения.

Представители современного натурализма традиционно основываются на идеях самоценности природы, вечности и обязательности ее законов для всего живого и предзаданности природы как единственно возможной среды существования человека. Но «возвращение к природе» понимается как дальнейшее существование человечества только в условиях стабильных биогеохимических циклов, что означает консервацию сложившегося природного равновесия путем прекращения широкомасштабных технологических и социальных изменений среды, снижения темпов роста народонаселения, рационализации потребления, властного обеспечения экологической дисциплины и природоохраны, распространения действия этических принципов на все уровни живого.

В рамках «ноосферного подхода» идея ноосферы, впервые высказанная Вернадским в его учении о биосфере, получает развитие как идея коэволюции. Вернадский понимал ноосферу как закономерный этап биосферной эволюции, созидаемый мыслью и трудом единого человечества. На современном этапе коэволюция трактуется как дальнейшее совместное беступиковое развитие общества и природы как взаимосвязанных, но различных способов самовоспроизводства жизни в биосфере. Человечество может развиваться, с т.зр. представителей ноосферного подхода, только в саморазвивающейся биосфере. Человеческая деятельность должна быть включена в стабильные биогеохимические циклы. Одна из главных задач коэволюции — управление адаптацией человека к изменившимся условиям среды. Проект коэволюционного развития предусматривает радикальную перестройку технологий и систем связи, широкомасштабную утилизацию отходов, создание замкнутых производственных циклов, введение экологического контроля над планированием, распространение принципов экологической этики.

Представители посттехнократического варианта будущего взаимодействия общества и природы базисную идею снятия любых пределов с преобразовательной активности человечества путем радикальной технологической перестройки биосферы дополняют идеей качественного совершенствования механизма эволюции самого человека как биологического вида. В результате человечество сможет будто бы существовать в экологически несвойственных ему средах как вне биосферы, так и в полностью искусственной цивилизации в рамках биосферы, где социальная жизнь будет обеспечиваться искусственно воспроизведенными биогеохимическими циклами. По сути дела, речь идет о разработке радикальной идеи автотрофности человечества, высказанной в свое время Циолковским.

Онтологический и гносеологический анализ Э.п. на современном этапе позволяет избегать односторонних теоретических выводов, скоропалительная реализация которых способна резко ухудшить экологическое положение человечества.

Хёсле В. Философия и экология. М., 1993; Кочергин А.Н. Экология и техносфера М., 1995; Шуленина Н.В. Глобальная экологическая проблема: феномен и сущность. М.. 1996; Гирусов Э.В. Основы социальной экологии. М., 1997. Стратегия выживания: космизм и экология. М., 1997; Горелов А.А. Социальная экология. М , 1998; Shulemna N. Bios and the Metamorphosis of Human Consciousness // Biopolitics. Athens, 1991. Vol. Ill; Shulenina N. Bio-Education and Biocentric Vhlues // Biopolitics. 1996. Vol. V.

Н.В Шуленина















ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ДЕТЕРМИНИЗМ — теория, согласно которой экономический базис общества детерминирует все др. стороны его жизни. Такой теории придерживался, напр., К. Маркс, социальную философию которого можно определить как соединение линейно-стадиального подхода к истории с Э.д. История проходит, по Марксу, ряд ступеней (общественно-экономических формаций), своеобразие каждой из которых определяется экономической структурой общества, совокупностью производственных отношений, в которые люди вступают в процессе производства товаров и обмена ими. Эти отношения соединяют людей и соответствуют определенной ступени развития их производительных сил. Переход к следующей, более высокой ступени вызывается тем, что постоянно растущим производительным силам становится тесно в рамках старых производственных отношений. Экономическая структура есть тот реальный базис, на котором воздвигается и с изменением которого меняется юридическая и политическая надстройка.

Под влиянием критики Маркс попытался несколько смягчить положение об однонаправленном характере воздействия экономического базиса на идеологическую надстройку (науку, искусство, право, политику и т.п.) и учесть обратное воздействие надстройки на базис.

Э. д. является основой т.н. материалистического понимания истории, которое «конечную причину и решающую движущую силу всех важных исторических событий находит в экономическом развитии общества, в изменениях способа производства и обмена, в вытекающем отсюда разделении общества на различные классы и в борьбе этих классов между собой» (Ф. Энгельс).
















ЭКСПЛИКАЦИЯ (от лат. explicatio — разъяснение) — уточнение понятий и утверждений естественного и научного языка с помощью средств символической логики. Содержание понятий естественного, а порой и научного языка обычно не вполне ясно и определенно. Как правило, это не мешает нам общаться и рассуждать, контекст показывает, что мы имеем в виду, когда говорим: «молодой человек» или «высокое дерево». Однако в некоторых сложных и тонких случаях неясность и неточность понятий способны приводить к ошибочным или даже парадоксальным заключениям. Напр., теория множеств опирается на интуитивное понимание множества как совокупности любых объектов, объединяемых нашей мыслью. В большинстве случаев нам достаточно такого интуитивного понимания. Но когда мы сталкиваемся с парадоксальными множествами (типа множества всех множеств, не содержащих себя в качестве собственного элемента), неясность интуитивного понятия становится очевидной и требует устранения. В таких случаях мы прибегаем к Э.

Замена неясных, неточных понятий точными не только предохраняет нас от ошибок в рассуждениях, но и служит средством более глубокого проникновения в содержание эксплицируемых понятий, позволяет отделить существенное от второстепенного, лучше понять собственные утверждения. Напр., в повседневной речи и в науке часто используются понятия «теория», «аксиома», «доказательство», «объяснение» и т.п. Но только благодаря экспликации этих понятий мы осознаем, что в теорию должна включаться явно фиксированная логика, что факты или практика ничего «доказать» не могут, что объяснение обязательно опирается на закон и т.д. Следует, правда, иметь в виду, что вводимое в процессе Э. более точное понятие обладает, как правило, гораздо более бедным содержанием, чем уточняемое интуитивное понятие, поэтому стремление полностью заменить интуитивные понятия их формальными экспликатами может стать препятствием для развития познания. Э. содействует более глубокому пониманию и стимулирует новые исследования. Но более глубокое понимание или изменение содержания в результате исследований может потребовать новой Э.












ЭКСТРАПОЛЯЦИЯ И ИНТЕРПОЛЯЦИЯ (от лат. extra — сверх, вне и polio — выправляю, изменяю; от лат. interpolatio — изменение, подновление) — методы теоретического познания. Э. состоит в распространении знаний о какой-то части объектов, явлений на др. их часть или на совокупность объектов в целом, перенос знаний о прошлых событиях на события будущего. Э. представляет собой разновидность индукции. Напр., нам известно, что за последние 10 лет цены на товары первой необходимости возрастали в среднем на 25% в год. Мы прогнозируем, что и в следующем году они возрастут примерно на 25%. Э. широко применяется в социологии, когда данные, полученные в результате исследования некоторой выборки, распространяются на всю генеральную совокупность: в экономике, медицине, истории и т.д. И. называют нахождение промежуточных значений в ряду известных данных. Напр., если нам дан ряд чисел: 2, 4, 6, 8, ..., 12, 14 ..., то, поняв, по какому принципу построен этот ряд, мы можем вставить отсутствующее число — 10. Классическим примером научной И. является открытие новых химических элементов в периодической системе Д.И. Менделеева, которая первоначально содержала пустые места для еще неизвестных элементов. И. называют также позднейшие вставки в древние тексты, осуществляемые переписчиками старых рукописей.











ЭКХАРТ (Eckhart) Иоганн, Мейстер Экхарт (ок. 1260—1327) — нем. религиозный мыслитель позднего Средневековья, основатель традиции нем.филос. мистики и нем. филос. языка. В Боге, по Э., различаются два принципа: Бог в самом себе, сущность Бога, или Божество (die Gottheit), и Бог (der Gott) как природа, его проявленная сущность, т.е. Божество, получившее образ. Божество выступает по отношению к Богу как природе в качестве первоосновы и бесконечного источника. Будучи первоосновой для мира, Бог в себе есть безопасность. Бог существует в трех лицах: Отец — мысль Бога, в которой выявилась Его природа; Сын — мысль Бога о самом себе, порожденная Его же природой; Святой Дух — осознание Отцом и Сыном единства их воли. Раскрытие Бога в трех ипостасях — вечный процесс, а не единократное событие; творение (природа) ниже Творца (Божества) и не в состоянии полностью выразить его сущность. В учении о душе Э. также отступает от традиций схоластики 13 в., развивая идеи, близкие учению Дитриха Фрейбергского (о «сокровенной части ума») и христианскому неоплатонизму «Ареопагитик» (различение положительного и отрицательного путей богопознания). На пути к Богу душа обычного человека проходит три этапа, освобождаясь сначала от образов рассудка, порожденных чувствами, затем от образов разума и, наконец, милостью Божией сливается с божественной сущностью. Но есть и путь для избранных. По Э., в глубинах человеческой души таится единосущная Богу нстварная «искорка». Обычному человеку она служит путеводной звездой, направляя его волю к самосовершенствованию, избранному же открывает прямой путь к глубинам Божества, и тайна его свершения — в освобождении от образов. Человек может постичь божественную сущность, если научится находить в себе нетварное, а значит, необразное бытие, проходя божественное творение мира как бы в обратном порядке, т.е. сводя образное раскрытие Бога к его незримому источнику. Отрешаясь от своего Я, соединяясь с божественным «ничто», человеческая душа свободно служит Божьей воле и становится орудием вечного порождения Божеством самого себя. Идеи Э. развивали И. Таулер, Г. Сузо, Николай Кузанский, идеологи Реформации, включая раннего М. Лютера. Эти идеи оказали влияния на йенский романтизм, нем. классическую философию (Ф.В.И. Шеллинг, Г.В.Ф. Гегель), «философию жизни» (А. Шопенгауэр, Ф. Ницше), реальную феноменологию (поздний М. Шелер), экзистенциализм (М. Хайдеггер).

Die deutschten und lateinischen Werke. Stuttgart, 1936—1948, врус. пер.: Духовные проповеди и рассуждения. М., 1991.











ЭЛЕАТЫ, Элейская школа — представители др.-греч. филос. школы в «Великой Греции» (город Элея); Ксенофан, Парменид и Зенон, в Ионии — Мелисс Самосский. Э. завершили формирование антич. философии, подняв ее до абстрактных проблем бытия и небытия, бытия и мышления и отодвинув на второй план как мнимые физические и физико-математические картины мира (милетская школа, Гераклит, Пифагор и пифагорейцы). Отвергнув допущение о существовании небытия как немыслимого и несказанного (Парменид), Э. установили, что «из ничего никогда не может возникнуть нечто» (Мелисс). Существует только бытие. Оно едино и неподвижно, ибо множество и изменение, возникновение, перемещение предполагают существование небытия, что невозможно. Зенон доказывал единство и неподвижность бытия от противного: при попытке осмыслить множество и движение мысль заходит в тупик. Последующие философы синтезировали учение Э. о в сущности неподвижном мироздании с учением Гераклита о его изменчивости и текучести, признав неизменность лишь основ («корни вещей» Эмпедокла, атомы Демокрита, идеи Платона) и множественность остального.












ЭЛИАДЕ Мирча (1907—1986) — рум. историк религий и философ, исследователь религиозного символизма, ритуалов, магии и оккультизма, шаманизма, древней техники экстаза, мифов, архаического сознания и способа мышления. Окончил в 1928 Бухарестский ун-т, получив степень доктора философии. Продолжил учебу в Калькутте, где изучал санскрит и инд. философию. Эмигрировав из Румынии в 1945, до 1956 жил и работал в Париже, а затем в США, возглавлял кафедру сравнительного религиоведения в Чикагском ун-те, издавал жур. «История религий».

В собственно филос. наследии Э. наибольший интерес вызвала его оригинальная концепция архаического сознания и способа мышления (см.: Мышление архаическое), а также его взгляды на философию истории. Ему впервые удалось выявить ряд когнитивных характеристик архаического менталитета как мышления преимущественно образного — оперирование архетипами, образцами и категориями, сведение индивидуального к образцовому, наличие полярностей и совпадений противоположностей, циклическое восприятие времени и т.д. Архетип, в понимании Э., — это не структура коллективного бессознательного (К. Юнг), а скорее прототип, прообраз, «план», выступающий в качестве образца для имитации и наделенный глубоким сакральным смыслом. Именно поэтому в архаическом сознании и мышлении, подчеркивал Э., предметы внешнего мира, как и человеческие действия, не обладают своим собственным, самостоятельным смыслом и ценностью. Смысл и ценность для людей они обретают только в качестве инородной сверхъестественной силы, выделяющей их из окружающей среды. Эта сила как бы пребывает в природном объекте — в его материальной субстанции либо в его форме, причем она может транслироваться объектам путем и е р а ф а н и и, т.е. непосредственного явления сверхъестественной силы, или опосредованно, с помощью ритуала. Камень, напр., может оказаться сакральным в силу местопребывания в нем души предков или как место явления сверхъестественного, либо, наконец, благодаря своей форме, свидетельствующей о том, что он — часть символа, знаменующего некий мифический акт, и т.д. Согласно Э., архаическое сознание и мышление постепенно формируют всеохватывающую «онтологию» смыслов, универсальную модель понимания, где окружающий нас мир, в котором ощущается присутствие и труд человека, имеет внеземные архетипы, понимаемые либо как «план», как «форма», либо как обыкновенный двойник, но существующий на более высоком, космическом уровне. В силу смысловой «первичности» архетипов в структуре архаического сознания и мышления реальным здесь оказывается преимущественно сакральное, которое может быть достигнуто лишь путем подражания или «сопричастия». Отсюда понятно стремление человека архаической ментальности стать архетипической, «образцовой» личностью, лишенной к.-л. индивидуальных черт.

Э. считал, что этап архаического сознания и способа мышления, уровень архетипов и повторений впервые был превзойден иудеохристианством, которое ввело в религиозный опыт новую категорию — веру. Правда, он отмечал, что еще в средневековой Европе крестьяне продолжали жить в циклическом времени, тогда как их более образованные современники уже взяли на себя бремя историзма. По его мнению, даже в 20 в. значительная часть населения Европы, не говоря уже о др. континентах, все еще существует в традиционной внеисторической перспективе. Христианская вера провозгласила, что не только для Бога, но и для человека все возможно, что человек свободен от природных законов и может влиять на онтологический статус Вселенной. Только такая свобода, по мнению Э., способна защитить современного человека от «ужаса» истории. Ведь в его распоряжении — в отличие от человека архаических и традиционных культур — нет мифов, обрядов и правил поведения. Поэтому для современного человека существование Бога гораздо более необходимо. Отсутствие веры ведет к отчаянию, вызванному присутствием человека в историческом мире и окончательной утратой им рая архетипов и повторений. Характерное для адептов ряда историцистских концепций (марксизм, экзистенциализм и др.) превознесение исторического человека дает лишь иллюзорную свободу. В лучшем случае, считал Э. (имея в виду тоталитарные общества), приходится выбирать между двумя возможностями: воспротивиться истории, которую делает ничтожное меньшинство, или укрыться в недочеловеческом существовании, или в бегстве.

Филос. взгляды Э. подвергались серьезной критике со стороны представителей различных филос. направлений (структурализм, экзистенциализм, марксизм и др.). Однако интерес к его творчеству начиная с 1970-х гг. неуклонно возрастает.

Космос и история. М., 1987; Muthes, reves et mysteres. Paris, 1967.

И.П. Меркулов












ЭЛЛЮЛЬ (Ellul) Жак (р. 1912) — фр. философ, социолог и юрист, участник движения Сопротивления во время Второй мировой войны. Как представитель философии техники, Э. известен своими антитехнологическими взглядами, которые представлены в его основных работах. Окончил ун-ты Бордо и Парижа. С 1947 преподавал социальную историю в ун-те Бордо, читал лекции в ун-тах Монплиера (1937—1938) и Страсбурга (1938—1940). С 1944 по 1974 был помощником мэра Бордо.

Э. считал, что социальный прогресс представляет собой неумолимое порабощение человека технологией и поглощение личности массовым потребительским, все более регламентированным обществом; ради материальных благ, приносимых наукой и техникой, люди жертвуют индивидуальной свободой и духовными ценностями. При этом развитие техники сопровождается вытеснением гуманистических целей техническими средствами достижения эфемерного господства человека над природой. В конечном счете технические средства в возрастающей мере становятся самоцелью безличного «технологического общества», в котором люди низводятся до роли придатка к машине. Определяя технику как совокупность методов, рационально обработанных и эффективных в любой области человеческой деятельности, Э. связывает технику со всеобщей рационализацией мира и выдвигает требование контроля над техническим развитием. Техника способна превращать средства в цель, стандартизировать человеческое поведение и, как следствие, делает человека объектом «калькуляций и манипуляций». В своей работе «La Technique ou, L'enjen du siecle» (1954) Э. пишет о вызове, который бросает феномен техники человечеству. Смысл этого вызова состоит в систематическом сопротивлении тому, чтобы человека интерпретировали с заведомой целью включить в систему нетехнических принципов и форм общественной мысли или подчинить этим последним. Феномен техники сам объясняет др. формы деятельности как свои собственные и тем пытается преобразовать их по своим меркам и включить их в себя. Превращаясь в самостоятельную, целостную среду обитания, преобразуя восприятие мира, техника, по мнению Э., вторгается даже в область искусства: «Искусство по-настоящему укоренено в этой новой среде, которая со своей стороны вполне реальна и требовательна. И совершившегося перехода от старой, традиционной среды к этой технической среде достаточно для объяснения всех особенностей современного искусства. Все творчество сосредоточивается в области техники, и миллионы технических средств выступают свидетельством этого творческого размаха, намного более поразительного, чем все то, что смог произвести художник. Художник уже не может оставаться творцом перед реальностью этого колоссального продуцирования вещей, материалов, товаров, потребностей, символов, выбрасываемых ежедневно техническим производством. Теперешнее искусство — отражение технической реальности. Проблему влияния техники на жизнь человека Э. исследует также в работе «Другая революция» (1969): «Мы живем в техническом и рационалистическом мире... Природа уже не есть наше живописное окружение. По сути дела, среда, мало-помалу создающаяся вокруг нас, есть прежде всего вселенная Машины. Техника сама становится средой в прямом смысле этого слова. Техника окружает нас как сплошной кокон без просветов, делающий природу совершенно бесполезной, покорной, вторичной, малозначительной. Что имеет значение — так это техника. Природа оказалась демонтированной науками и техникой: техника составила целостную среду обитания, внутри которой человек живет, чувствует, мыслит, приобретает опыт. Все глубокие впечатления, получаемые им, происходят от техники.

Новая технократическая волна на Западе. М., 1987; Le Fondement theologique du droit. Bordo, 1946; Prapagandes. Bordo, 1962; L'illusion politique. Paris, 1964.

A.H. Малин/сим













ЭМАНАЦИЯ (от позднелат. emanatio — истечение, распространение; греч. apporroia, probole, proodos) — филос. понятие, специально разработанное в неоплатонизме, означающее переход от высшей и совершенной онтологической ступени универсума к менее совершенным и низшим ступеням. Как тип развития Э. — нисхождение, дробление, рассеивание — противоположна восхождению, совершенствованию и обретению простоты и единства. Учение об Э. всегда чревато пантеистическими выводами, хотя и не исключает трансцендентного понимания первоистока мира. В монистических системах (платонизм) учение об Э. как «естественной» продуктивной силе первоначала, «невольно» производящей низшее от переизбытка творческой мощи, объясняет появление зла в мире: зло есть отсутствие блага, и оно неизбежно потому, что уже первое порождение обладает меньшим совершенством по сравнению с первопринципом. Неоплатонизм специально разработал две концепции, дополняющие понятие Э.: неизменяемость высшего при порождении низшего; возвращение низшего к первоистоку (единому и уму-нусу), возможное в чувственном мире только благодаря воле к преодолению оторванности души от ее умопостигаемой «отчизны». В дуалистических системах (пифагореизм, гностицизм) Э. обычно провоцируется сознательным актом предвечной «дерзости». Один из наиболее распространенных образов Э. как «истечения» — солнце и солнечный свет — был воспринят христианской теологией (особенно Псевдо-Дионисием Ареопагитом), а также арабо-мусульманской и европейской средневековой мыслью. К пантеистическим выводам концепция Э. привела Иоанна Скота Эриугену; несомненно ее влияние на нем. мистиков 14 в. (И. Экхарт и др.), у Николая Кузанского.











ЭМЕРДЖЁНТНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ — метафизическая концепция, в соответствии с которой вещи возникают из основы мира, состоящей из «точек» пространства-времени, и посредством эмерджентной (от лат. emergere — возникать) эволюции восходят на все более высокие ступени, поскольку наделяются все большим числом качеств. Концепцию Э.э. как филос. направление следует отличать, с одной стороны, от совокупности эволюционных гипотез и концепций, используемых в науках, а с др. — от различных форм филос. эволюционизма, прежде всего натуралистского, материалистического и биологического характера. При этом имеются в виду и те научные и филос. концепции, где в той или иной форме используется «эмерджентизм». Главными представителями являются К.Л. Морган (1852— 1936) и С. Александер. Э.э. можно рассматривать как разновидность философии процесса, считающей время и изменение основными категориями метафизического понимания, а процесс — основной категорией онтологического описания. Процессы носят более фундаментальный характер, чем вещи. Согласно концепции Э.э., развитие не только представляет собой ряд постоянных возвышений (приращений), если смотреть с т.зр. результата, но и, кроме того, ведет к возникновению совершенно новых закономерностей и рядов развития, возникающих вследствие эмерджентного процесса. А т.к. всякий психический объект есть одновременно и физический, то и сознание принадлежит к эволюционному восходящему развитию, которое как целое указывает на Бога и на божественный план мира. Бог есть высшая цель эволюционного процесса. Бог, как и все, имеет физический и сознательный аспекты. Его тело — все это пространство-время, включающее все конечные сущие. Бог в процессе Э.э. Вселенной движется к Божеству как некоей вечной цели. Вселенная устремлена к реализации возможностей, содержащихся в Божестве, но мировой процесс никогда не реализует всех возможностей, т.е. не становится Божеством в полной мере. 

Alexander S. Spase. Time and Deity. Manchester, 1927. Vol. 2.











ЭМОТИВИЗМ (англ. emotive — волнующий, возбуждающий, от лат. emoveo — волную, потрясаю) — метаэтическая теория, согласно которой главная функция этических (оценочных и императивных) высказываний — выражать эмоции говорящего и возбуждать соответствующие чувства и переживания у слушателей. Эта т.зр. восходит к Д. Юму, который полагал, что этические (или моральные) суждения не несут никакого сообщения о предметах и поступках, а лишь выражают по отношению к ним чувства одобрения или неодобрения. В качестве особой доктрины Э. сложился в 20 в. в русле неопозитивизма. Испытание этических (оценочных и императивных) понятий и суждений строгими критериями, определяющими их «научность», привело логических позитивистов к выводу, что эти языковые феномены, подобно метафизическим понятиям и высказываниям, не являются научно осмысленными, поскольку их истинность или ложность не могут быть удостоверены ни эмпирически, ни логически. Но если многие положения метафизики при этом рассматривались все же как «знание» (пусть и умозрительное, не подлежащее верификации или фальсификации), то ценностные (этические и др.) понятия и высказывания были вообще исключены из корпуса знания (как «нереферентные», не обладающие предметным значением и не предполагающие такового) и признаны некогнитивными единицами языка.

Не ограничиваясь этой негативной констатацией, некоторые исследователи-аналитики стремились выработать позитивную концепцию ценностного языка, выявить его специфические свойства. Наиболее известной концепцией такого рода и явился Э. С т.зр. эмотивистов, ценностные высказывания вообще следует рассматривать исключительно в прагматическом контексте, и тем самым вопрос об их познавательной «осмысленности» снимается. Эти высказывания несут не информативную, а эмотивную нагрузку, выполняя благодаря этому определенные практические задачи в сфере межчеловеческих отношений. В своей радикальной версии (А. Айер и др.) Э. полностью исключает рационально-понятийные компоненты и логические отношения из ценностных (моральных) высказываний и рассуждений. Столь упрощенная трактовка ценностного сознания оказалась неприемлемой для большинства этиков, и в ходе последующей эволюции Э. она была существенно смягчена. Так, «умеренный эмотивист» Ч. Стивенсон признавал, что моральные оценки и предписания включают в себя знание об объективных свойствах оцениваемых предметов и предписываемых поступков и что когнитивные суждения входят в число оснований, определяющих моральный выбор личности. В то же время Стивенсон сохранил основную идею своих предшественников о том, что оценки и нормы не могут быть целиком редуцированы к знанию, поскольку в их состав входят (и определяют их ценностную специфику) некогнитивные составляющие психики — эмоции. Умеренный Э. в некоторой степени преодолел характерный для раннего Э. (и др. теорий, использующих аналитико-филос. подход) методологический «лингвоцентризм», заменяющий исследование духовных реалий анализом их языковых эквивалентов; те проявления духовности, которые не отливаются непосредственно в формы языка, а реализуются в человеческих отношениях и переживаниях, остаются при этом вне поля зрения исследователя. Это относится, в частности, к психическим механизмам морали, которые лишь частично опосредствованы языковой коммуникацией: моральные чувства не обязательно имеют вербальное выражение, так же как высказывания не обязательно экспрессивны. Э. оказал заметное воздействие на развитие англоязычной аналитической этики в 1920—1950-е гг., его сторонниками были такие видные философы, как Б. Рассел, М. Шлик, Р. Карнап и др. Однако кризис неопозитивистской методологии, а также субъективистские и релятивистские следствия Э., неприемлемые для большинства этиков-моралистов, существенно ограничили влияние этой метаэтической доктрины. В современной моральной философии последовательных приверженцев Э. (особенно в его радикальном варианте) практически нет.

Ayer A.J. Language, Truth and Logic. London, 1936; Stevenson Ch.L. Ethics and Language. New Haven, 1944; Urmson J.O. The Emotive Theory of Ethics. London, 1968.










ЭМПАТИЯ (от. греч. empatheia — вчувствование, сочув-ствование) — способность человека отождествлять (идентифицировать) один из своих Я-образов с воображаемым образом «иного»: с образом др. людей, живых существ, неодушевленных предметов и даже с линейными и пространственными формами. Э. ведет к изменению самосознания, позволяющему мыслить и действовать с позиции нового Я. В психике человека на протяжении всей его жизни формируются многочисленные и изменяющиеся Я-образы, в которых аккумулируются смутные и не всегда осознаваемые представления о самом себе и др. людях. Эти образы являются результатом не только личного опыта, но и опыта общения со своим окружением внутри той или иной культуры, они формируются теми ролями, которые мы играем в различных ситуациях, во взаимоотношениях с др. людьми. Я-образы (в т.ч. наши смутные представления о своем положении и роли в детстве), их взаимосвязи определяют состояние Я, самосознание личности и в силу этого накладывают свой отпечаток на мышление и поведение людей. Эти образы возникают благодаря активности правополушарного мышления, которое в относительно меньшей степени подвержено сознательному контролю и больше полагается на стереотипы и неосознаваемые, автоматические мыслительные стратегии. Я-образы всегда эмоционально насыщены, т.к. пространственно-образное мышление непосредственно управляется влиянием аффектов, эмоциональной оценкой, стремлением как можно дольше удержать позитивный аффект, придавая ему преувеличенную, «эгоцентрическую» значимость.

С учетом вышеизложенного Э. можно рассматривать прежде всего как когнитивную способность правополушарного мышления продуцировать воображаемые Я-образы. Это сугубо индивидуальная способность людей, по-видимому, является одним из важнейших условий творческого процесса — в науке, технике, искусстве и т.д. Психофизиологические механизмы Э., протекающие гл. обр. на бессознательном и подсознательном уровнях, предполагают самовнушение (или внушение со стороны, гипноз), которое позволяет преодолеть сопротивление сознательного Я инсталляции воображаемого Я-образа. Благодаря самовнушению (гипнозу) новый Я-образ становится частью личности творца, элементом его самосознания, он создает окрашенный позитивными эмоциями фон, позволяющий наслаждаться творческим процессом. Идентифицируя в акте Э. свое Я с образами др. людей, с образами животных, неодушевленных предметов и т.д., индивид получает возможность мысленно экспериментировать с своими новыми Я-образами в воображаемом поле, используя для этого соответствующие правила оперирования образными репрезентациями и мыслительные стратегии. А это, в свою очередь, позволяет выявить и развернуть потенциально содержащуюся в этих образах скрытую когнитивную информацию, открыть ранее неизвестные смыслы, создать новые мысленные репрезентации. Диапазон идентифицируемых сущностей в актах Э. практически неограничен. Ученые-теоретики могут идентифицировать себя с какими-то теоретическими конструктами (напр., электроном), инженеры-изобретатели — с техническими устройствами, писатели — с образами героев своих романов и т.д.












ЭМПЕДОКЛ (Empedokles) из Агригента (около 490— 430 до н.э.) — др.-греч. философ. Преодолевая расхождения между предшествующими ему философами по вопросу о вещественном начале мира и между «подвижником» Гераклитом и «неподвижником» Парменидом, признал и землю, и воду, и воздух, и огонь за «корни вещей», одинаково вечные и неизменные и не переходящие друг в друга, тогда как их сочетания преходящи и изменчивы. «Корни вещей» пассивны, источник активности — вечная борьба двух космических сил: Любви (Афродиты, Гармонии) и Вражды (Ненависти, Раздора), попеременно овладевающих миром. При нераздельном господстве Любви все четыре «корня вещей» равномерно перемешаны, образуя сфайрос (мировой шар), при нераздельном господстве Вражды они обособлены друг от друга. Космос как сложное многообразное целое возможен лишь в переходных состояниях от Любви к Вражде или от Вражды к Любви. Разумность Э. связывал с кровью, где «корни вещей» равномерно перемешаны, а ведь «подобное познается подобным: землю землею мы зрим и воду мы видим водою». Хотя «во всем есть разумности доля и мысли», мир как целое незрим и умом необъемлем. Э. объяснял целесообразное строение организмов, исходя из первичности их органов, чьи редкие жизнеспособные сочетания выжили. Э. догадывался о конечной скорости света.

Diets H., Kranz W. (Hrsg.). Die Fragmente der Vorsokratiker. Bd 1. Berlin, 1951.
Bollock J. Empedocle. Paris, 1965-1969. Vol. 1-3; Zuntz G. Persephone. Oxford, 1971.











ЭМПИРИЗМ (от греч. empiria — опыт) — одно из важнейших направлений в философии Нового времени, утверждающее, что источником достоверного знания является один только чувственный опыт, а мышление, разум способны лишь комбинировать материал, доставляемый органами чувств, но не вносят в него ничего нового. Э., с одной стороны, был рожден протестом против схоластического жонглирования понятиями, оторванного от реальной жизни и практики, с др. стороны, он выражал опытный, экспериментальный характер нарождающегося естествознания. В качестве целостного направления в теории познания Э. существовал в течение 17—18 вв. Важнейшими его представителями были Ф. Бэкон, Т. Гоббс, Дж. Локк, Э.Б. де Кондильяк. Они вели полемику с представителями рационализма (В. Декарт, Г.В. Лейбниц), настаивавшими на том, что достоверное знание, в частности всеобщие и необходимые истины (напр., математики), способен получить только разум, но не ограниченный и конечный опыт.

С т.зр. Э. душа человека представляет собой «чистую доску», воздействуя на которую, природа рисует свой правдивый портрет. Бoльшая часть идей, имеющихся в сознании человека, порождена именно чувственным восприятием. «Наши чувства, — писал, напр., Локк, — будучи обращены к отдельно чувственно воспринимаемым предметам, доставляют ему разные, отличные друг от друга восприятия вещей в соответствии с разными путями, которыми эти предметы действуют на них. Таким образом мы получаем идеи желтого, белого, горячего, холодного, мягкого, твердого, горького и сладкого, а также все те идеи, которые мы называем чувственными качествами. Когда я говорю, что чувства доставляют их уму, я хочу сказать, что от внешних предметов они доставляют уму то, что вызывает в нем восприятия. Этот богатый источник большинства наших идей, зависящих всецело от наших чувств и через них входящих в разум, я и называю ощущением». Человеческий разум не принимает никакого участия в возникновении идей, он способен лишь исказить их, поэтому для достижения адекватного знания следует сначала очистить разум от «идолов» или «призраков» (Бэкон), вносящих искажения в чувственное восприятие мира.

Представители Э. резко отделяли разум от чувственного восприятия, полагая, что в процессе познания они действуют независимо друг от друга. Однако уже Д. Юм осознал, что противопоставление разума чувствам ошибочно, что разум всегда принимает участие в образовании чувственных впечатлений, а И. Кант уже прямо истолковывал опыт как результат взаимодействия чувственности и рассудка. Однако характерная для эмпиризма тенденция считать более надежным и обоснованным знание, полученное посредством органов чувств, и не доверять пострениям разума сохранилась и в 19—20 вв. и нашла выражение в различных формах позитивизма. Представители логического позитивизма, напр., проводили резкую границу между теоретическим и эмпирическим знанием и считали абсолютно достоверными только протокольные предложения, выражающие «чистый чувственный опыт» субъекта. Все подлинно научные предложения и теории представляют собой, по их мнению, не что иное, как концентрированное выражение этого чувственного опыта, поэтому они могут быть сведены (редуцированы) к протокольным предложениям. Все то, что не может быть сведено к протокольным предложениям, т.е. к чувственному восприятию, логические позитивисты считали лишенным познавательного значения и попросту бессмысленным. В середине 20 в. третья волна позитивизма схлынула, однако до сих пор в филос. сочинениях, посвященных проблемам теории познания, можно обнаружить явные или неявные склонности авторов к Э. или рационализму. Это свидетельствует о том, что вопрос об источниках познания и о природе человеческого знания представляет собой одну из фундаментальных филос. проблем, ответ на которую заново дает каждое новое поколение философов.

Кисселъ М.А. Судьба старой дилеммы (рационализм и эмпиризм в буржуазной философии XX века). М., 1974; История философии: Запад — Россия — Восток. М., 1996. Кн. 2.

А.Л. Никифоров












ЭМПИРИЧЕСКИЙ (от греч. empeirikos — полученный из опыта) — основанный на опыте, опирающийся на реальные факты. В эпистемологии: относящийся к знанию, имеющему апостериорный характер. В методологии науки: методы науки, использующие ссылку на реальное положение вещей для обоснования научных утверждений. Противоположностью Э. является нормативный.











ЭННЕАДЫ (enneades — «девятки») — изд. сочинений основателя неоплатонизма, греч. философа Плотина в систематическом порядке, предпринятое его учеником Порфирием ок. 301, т.е. через 30 лет после смерти Плотина. Записанные им тексты еще при его жизни имели хождение не только между его учениками в Риме, но и в Афинах. Возможно, они были сгруппированы (в хронологическом порядке?) и изданы единым корпусом. О хождении этого изд. можно предположить на основании схолии к Э. Указанный здесь Ев-стохий Александрийский, ученик Плотина, врач, который ухаживал за ним до самой смерти, мог быть либо издателем сочинений Плотина, либо одним из тех, благодаря кому они сохранились и распространялись.

Само стремление Порфирия дать новое изд. этих сочинений объяснялось (согласно А.Д. Сафрэ) двумя обстоятельствами: 1) Порфирий хотел противопоставить позиции своего ученика и оппонента Ямвлиха, придававшего решающее значение теургии, интеллектуалистскую позицию Плотина, отвергавшего традиционные формы языческого культа; 2) завершив критику христиан и их Священного Писания, Порфирий хотел создать для платоновской традиции «священный текст», сама структура которого воспроизводит структуру универсума. Поэтому он выстроил текст Э. из 54 трактатов, разбив его на три тома, которые вместе составили шесть девяток: первый том (три девятки) посвящен человеку, внутрикосмической природе и космосу в целом; второй (две девятки) — душе и уму; третий (единственная шестая девятка) — проблемам единого.

Ради получения числа (1 + 2 + 3) * 3 в квадрате = 54 Порфирию, вероятно, пришлось разделить большое сочинение Плотина на меньшие: написанные как единый смысловой блок трактаты 30—33 в хронологическом порядке под отдельными названиями разошлись по трем разным Э.

Принципиальный характер предпринимаемого изд. Порфирий подчеркнул в предваряющем его тексте «Жизнь Плотина и порядок его сочинений», который как обязательная часть его издания вошла во все полные рукописи Э. Древнейшая рукопись 7 в., содержащая трактаты IV7, I 1, IV2, изобилует ошибками. Главные рукописи, относящиеся к 13— 15 вв., восходят к архетипу 9—12 вв. Обилие рукописей 15 в. свидетельствует о возросшем интересе к Плотину в это время.

В 1492 М. Фичино издал во Флоренции полный пер. Э. (переиздания и новые изд. 1540, 1559, 1562, воспроизводился также в собр. соч. Фичино).

В 1951—1973 вышли три тома, изданные П. Анри и Х.Р. Швицером. Изд. базируется на сводке всех дошедших рукописей Э. и рецепции текста Плотина в греч., лат., араб. традиции, содержит критический аппарат, указатели и представляет собой одно из замечательных достижений новоевропейской классической филологии. Данное Editio maior легло в основу оксфордского Editio minor, т. 1—3, 1964—1982, текст которого служит точкой отсчета для современных издателей отдельных трактатов, исследователей и переводчиков.

Плотин. Сочинения (Плотин в русских переводах). М.; СПб., 1995.

Henry P. Etudes plotiniennes. Т. I. Les Etats da texte de Plotin. Paris; Bruxelles, 1938; T. II. Les Manuscrits des Enneades. 1941; Goulet-Caze M.O. L'edition porphyrienne des Enneades; Porphyre. La vie de Plotin. I: Travaux preliminaries et index grec complet. Paris, 1982; Brisson L. Une edition d'Eustochius? Ibid., II: Etudes d'introduction, texte grec et tradiction francaise, coramentaire, notes complementaires, bibliographie. Paris, 1992.










ЭНТЕЛЕХИЯ (от греч. entelecheia — завершение, осуществленность) — в философии Аристотеля: способ бытия вещи, сущность которой вполне реализована, форма, осуществляющаяся в материи; активное начало, превращающее возможность в действительность, актуальность и тем самым исчерпывающее возможность или потенциальность; энергия; душа человека, распоряжающаяся формированием, изменениями и деятельностью его тела. Понятие Э. предполагается всеми телеологическими системами, в частности филос. системами Фомы Аквинского и Г.В. Лейбница. У И.В. Гёте Э. есть тот «момент вечности», который наполняет тело жизнью. В неовитализме Г. Дриша Э. представляет собой особую, не сводимую ни к чему иному жизненную силу, благодаря которой существует, обретает чрезвычайное разнообразие и развивается органическая жизнь.











ЭНЦИКЛОПЕДИСТЫ — авторы «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел», во главе которого стояли Д. Дидро и Ж.Л. Д'Аламбер и который включал в себя наиболее выдающихся мыслителей, ученых, писателей, инженеров эпохи Просвещения: Вольтера, Ж.Ж. Руссо, А.Р.Ж. Тюрго, Ж.Л.Л. Бюффона, Э.Б. де Кондильяка, Мармонтеля, Рейналя и др. При всем разнообразии позиций, которых эти авторы придерживались, все они исходили из разумной природы человека. Концентрированным и систематизированным выражением его возможностей и должно было стать данное издание. Оно представлялось его создателям «своего рода картой земных полушарий», панорамой человеческих возможностей. В этом смысле Э. — это не только технический термин, указывающий на причастность указанных авторов к созданию этой работы, но и обозначение их мировоззренческой позиции, согласно которой именно энциклопедия, словарь оказываются наиболее адекватным итогом их интеллектуальной деятельности. Это предполагает, в частности, что важнейшей задачей философа является продвижение «вширь» передовых научных взглядов, способность к производству которых определяет родовую специфику человека.

Первый том «Энциклопедии» появился в 1752. Последние тома были вручены подписчикам в 1762. Всего издание включало 23 тома (по 950 с), изданных in folio, а также 12 томов справочных материалов. В его состав вошло около 60 000 статей. Издание неоднократно приостанавливалось, его авторы подвергались преследованиям, и тем не менее оно было благополучно завершено. Не в последнюю очередь это стало возможным благодаря тому, что оно явило собой образец успешного капиталистического предприятия, принесшего в конце концов своим издателям 2,5 млн франков чистой прибыли.

Несмотря на, казалось бы, академический, справочный характер издания, Э. смогли сделать его социально взрывоопасным. Так, в «Декларации прав человека и гражданина», обозначившей идеологию первого этапа Французской революции 1789, объявлялось о равенстве политических прав, основанном на природном равенстве всех людей перед разумом, об исконной свободе каждого гражданина. Указывалось, что государственная власть принадлежит не монарху, не к.-л. сословию, но всей нации. Эти идеи непосредственно опирались на социально-политические статьи «Энциклопедии». Создатели ее сходились в неприятии клерикальной идеологии, которую считали выражением социального неравенства и деспотизма, противопоставляя ей т.зр. «здравого смысла». Их идеал общественного устройства признавал в качестве суверена народ и отвергал как несостоятельные все сословно-абсолютистские ограничения. Принцип «разумного эгоизма», признаваемый большинством Э., обосновывал естественность стремления каждого человеческого индивида к счастью и необходимость устраивать общество в соответствии с этим стремлением.

Философия в «Энциклопедии» Дидро и Даламбера. М., 1994; Ducros L. Les encyclopedistes, Paris, 1900; Proust J. L'encyclopedie. Paris, 1965.










ЭПИКТЁТ (Epictetus — букв. «Прикупленный»: вероятно, рабская кличка) (ок. 50 — после 120) — крупный представитель позднего стоицизма. В юности Э. был рабом, получив свободу, жил в бедности; в 89 вместе с др. философами был выслан из Рима и поселился в Никополе (Эпир), проповедуя учение кружку слушателей. Сохранились четыре кн. «Бесед», «Руководство» и фрагменты.

Основные мотивы, характерные для Сенеки, заметны и у Э. Теория для него — нечто вторичное; она никогда не излагается в «чистом» виде и растворена в многочисленных этических топах. Вне этики Э. довольствуется старыми догмами и, более того, провозглашает «возврат к истокам», в частности, к Хрисиппу (особенно это касается физики, сведенной к психологии и учению о промысле). Натурфилософские интересы у Э. отсутствуют, а логика рассматривается как средство для избежания ошибок или демонстрации причинных связей. Основное значение приобретает практическая этика, излагаемая в виде прочувствованной проповеди, порой с заметными элементами кинизма. Философствование начинается с осознания собственного бессилия. Задача философии — врачевать больную душу и учить человека знанию о благе и зле, а также управлению страстями. Важнее всего — «правильное пользование представлениями». Резче, чем к.-л. из стоиков, Э. подчеркивает момент внутренней независимости, свободы выбора по отношению к представлениям. Человек всегда может оценить представление и сказать: «Это меня не затрагивает». Сама возможность выбора — единственное внутреннее благо, «то, что от нас зависит», «мое»: «Меня заботит только мое, не подвластное помехам, и по природе свободное. В этом для меня сущность блага. А все остальное пусть будет, как будет — мне безразлично». Однако абсолютизация выбора не означает торжества формального принципа, ибо конечная цель остается материально определенной; аскетическая готовность ко всему — излюбленная тема Э. Желая стать «из человека богом», «терпи и воздерживайся», но выход всегда есть — «дверь тебе открыли». Многие мотивы Э. так же близки христианскому сознанию, как и мироощущение Сенеки. Э. оказал значительное влияние на европейскую моралистику.

Основания стоицизма. СПб., 1888; Беседы Эпиктета. М., 1997; Dissertationes ab Arriano digestae. Enchiridion. Fragmenta. Lipsiae, 1916 (Stuttgart, 1965); The Discources as reported by Arrian. The Manual and fragments. With an engl. transl. by W.A. Oldfather. London, 1926-1928 (1950).

Маковельский А. Мораль Эпиктета. Казань, 1912; BonhofferA. Epictet und die Stoa. Stuttgart, 1890.











ЭПИКУР (Epicures) (341/342 — 271/270 до н.э.) — др.-греч. философ, основатель эпикуреизма — филос. учения, популярного в античности и имевшего последователей и почитателей в Новое время. Учился философии у Навсифана, в 310 основал филос. школу сначала в Колофоне и Митилене, затем в Лампсаке. В 306 переехал в Афины и основал филос. школу, получившую название «Сад», которая просуществовала более 600 лет. Из написанных им 300 произведений до нас дошли лишь три его письма к ученикам, отрывки из писем к др. лицам, собрание изречений «Главные мысли» и т.н. Ватиканское собрание; цитаты из разных трудов в сочинениях поздних эпикурейцев, их оппонентов, а также отцов церкви; кроме этого, фрагменты из фундаментального труда Э. в 37 кн. «О природе», обнаруженные при расшифровке геркуланских папирусов.

Филос. учение Э. имело практическую цель — указать людям путь к счастью. Эвдемонические искания определили характер всей его филос. системы. Э. предложил людям «тетрафармакон» — четверолекарствие, способное излечить человечество от болезненного страха и указать путь к счастливой жизни: «Бог не внушает страха; смерть не внушает опасения; благо легко достижимо; зло легко претерпеваемо». Стремлению освободить человека от страха как источника страданий было подчинено и учение Э. о природе. Он писал, что нельзя рассеять страх о самом главном, не постигнув природы Вселенной, и что чистого наслаждения нельзя получить без изучения природы.

В своей онтологии (физике) Э. был продолжателем атомистического учения Демокрита: Вселенная есть тела и пустота. Тела состоят из атомов, которые движутся вечно и непрерывно и не имеют никаких свойств, кроме вида, величины и веса. Во Вселенной множество миров, и наш мир возник из скопления атомов без внешнего вмешательства. Развивая атомистическую доктрину, Э. создал теорию спонтанного отклонения атома от прямой линии, что расширило понятие атома как первопричины и послужило теоретическим основанием эпикурейской этики. Э. критиковал фатализм стоиков, отвергал представления Демокрита о необходимости. Он отвергал не только провиденциализм, но и телеологию и связанную с ней теодицею.

В теории познания Э. утверждает, что существуют отпечатки, образы, подобные по виду телам, но по тонкости далеко отстоящие от предметов, доступных чувственному восприятию. Эти копии, или образы, состоящие из тончайших атомов и исходящие от тел, сохраняют порядок, который имеют в телах, и, прямо попадая в органы чувств людей, образуют у них чувственные восприятия. На основе чувственных восприятий возникают единичные представления, а на их основе — общие представления или понятия («предвосхищения»). Критерием истины, по Э., кроме ощущений, предвосхищений и претерпеваний (чувств), Диоген Лаэртский называет «образный бросок мыслей».

Э. отвергал традиционную религию, представление о бессмертии души, отрицал пророческую силу снов и считался на этом основании атеистом. Однако он полагал, что: 1) боги существуют, так как имеется очевидное знание о них; 2) истинное знание о богах образуется за счет предвосхищения; 3) обывательское представление о богах ложно; 4) боги бессмертны и блаженны. Боги атомарны и в силу исономии (т.е. равного количества смертных и бессмертных) бессмертны; они блаженны, ни во что не вмешиваются и не нуждаются в культе. Бог — идеал для невозмутимого эпикурейского мудреца, который живет, по словам Э., «как бог среди людей». Это определило особенности благочестия Э., выраженного в стремлении к подражанию богам и общению с ними путем созерцания атомарных истечений.

Этику Э. относят к натуралистическим моральным учениям, выводящим нравственность из потребности человека в удовольствии. В эпикуреизме атомистическому физическому «индивидуализму» соответствовал индивидуализм этический. Э. считал естественным стремление человека к наслаждению, понимаемому как уклонение от страданий и к достижению спокойного и радостного умиротворенного состояния духа. Он считал добродетельными и приятными только удовольствия, сообразные с природой, и отвергал порочные удовольствия, за которыми следует страдание, как несообразные с природой. Высшая добродетель — благоразумие — достигается в результате самостоятельного выбора. Это означает, что боги не определяют критерия нравственности, не выступают в качестве морального регулятора. В сочинениях зрелого Э. для характеристики блаженного состояния используются лишь негативные термины, указывающие на то, что счастье — это избавление от к.-л. зол. Э. считал, что душевные страдания хуже телесных и что, помимо наслаждений в движении (радости и веселья), существуют наслаждения покоя — безмятежность и отсутствие страдания. Из всего, что мудрость приготовила для счастливой жизни, самым значительным, приятным и плодотворным является для Э. дружба.

Фрагменты Эпикура // Лукреций. О природе вещей. М.; Л., 1947, Т. 2.; Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986; Epicurea. Lipsiae, 1887; Epicure Opere. Torino, 1960; Epicuro. Opere. Torino, 1974; Epicurus. The Extant Remains with Critical Apparatus. Oxford, 1926.

Лосев А.Ф. История античной эстетики. Ранний эллинизм. М., 1979; Шахнович М.М. Парадоксы теологии Эпикура. СПб., 2000; Bailey С. The Greek Atomists and Epicurus. Oxford, 1928; Asmis E. Epicurus' Scientific Method. Ithaca; London, 1984.

М.М. Шахнович











ЭПИКУРЕИЗМ — 1) одна из основных послеаристотелевских филос. школ античности; 2) филос. система Эпикура; 3) этико-нормативная традиция гедонистического эвдемонизма.

1. Эпикур стал учить философии в 310 до н.э. в Колофоне, а с 306 — в Афинах. Местом собрания сплачивавшегося вокруг него кружка стал специально купленный для этих целей сад (отсюда второе название школы — «Сад», или «Сад Эпикура»). В Саду филос. занятия сочетались с дружеским общением: практиковавшиеся в нем нравы отличались скромностью; среди слушателей были рабы и женщины; в противовес Пифагору Эпикур не считал, что духовная общность друзей должна дополняться общностью имущества, ибо это могло бы стать источником недоверия между ними. Основой эпикурейского союза была верность учению и почитание личности учителя. Эпикурейская школа была беспримерной в истории по длительности существования и преданности необожествленному учителю; в рамках единой преемственной линии она просуществовала более 600 лет и окончательно исчезла лишь в 4 в. н.э. Она получает распространение также в рим. мире; в сер. 2 в. до н.э. Гай Алафиний изложил учение Эпикура на лат. языке. Эпикурейские философы упоминаются, в частности, в «Деяниях святых апостолов» (17, 18). В истории сохранились десятки имен последователей Эпикура, самый известный из них — рим. поэт Лукреций Кар (1 в. до н.э.). Эпикур завещал, чтобы «наследники блюли сад вернейшим образом» (Диоген Лаэртский, X, 17). Одна из удивительных особенностей эпикурейской школы состоит в том, что она не знает крупных размежеваний, раздоров, как и значительных попыток развития учения.

2. Эпикур разделял философию на три части: канонику, физику, этику. Под каноникой понимались учение о принципах познания, «наука о критерии и начале в самих их основах», под физикой — «наука о возникновении и разрушении и о природе»; под этикой — «наука о предпочитаемом и избегаемом, об образе жизни и предельной цели» (Диоген Лаэртский, X, 30). Э. как оригинальное филос. учение характеризуется механическим взглядом на мир, материалистическим атомизмом, решительным отрицанием телеологии и бессмертия души, однако его доминантой является этика. Эпикур, наряду со стоиками, обозначил тот поворот в философии, когда в ней теоретические, собственно научные изыскания стали подчиняться практическим целям спасения личности от жизненных катастроф.

Э. — это прежде всего идеал безмятежного покоя, обретаемый индивидом в процессе уклонения от мира; для обозначения этого состояния Эпикур использует понятие атараксии. Индивид зависит от мира двояко — непосредственно из-за неудовлетворенности желаний, что выражается в негативных ощущениях (страданиях), и опосредованно из-за ложных представлений, следствием чего являются страхи. Поэтому, чтобы быть счастливым, надо научиться преодолевать вздорные страсти и необоснованные страхи. Вздорными являются страсти, которые выходят за рамки наслаждения, понимаемого как отсутствие страданий, ибо человек чувствует боль, а безболия не чувствует; как приоритет душевных удовольствий над телесными; как готовность довольствоваться легко достижимым минимумом естественных и необходимых потребностей, ибо «ничего не достаточно тому, кому не достаточно малого». Страхи нейтрализуются философией, которая освобождает человека от страхов перед богами; перед необходимостью; перед смертью — показывая, что они являются следствием невежества. Уклонение от мира предполагает также уклонение от др. индивидов как его части. С внешними обстоятельствами лучше всего справляется тот, кто делает «что можно, близким себе, а чего нельзя, то по крайней мере не враждебным, а где и это невозможно, там держится в стороне и отдаляется настолько, насколько это выгодно».

Определяя счастье как атараксию, равное самому себе состояние безмятежного покоя, отсутствие телесных болей и душевных тревог, Э. подчеркивает тот момент, что индивид может найти опору в самом себе и что только на этом пути возможно устранить источники человеческих обид и несчастий — ненависть, зависть, презрение.

Э. стал в последующей истории философии одним из основных теоретических источников при осмыслении атомистических идей и в особенности — этического индивидуализма в вариантах гедонизма и эвдемонизма. После греко-римской античности, когда интерес к нему поддерживался деятельностью школы, он получает широкое распространение в эпоху Возрождения (Л. Валла, Ф. Рабле, К. Раймонди и др.), а также в 17—18 вв. во Франции (П. Гассенди, Ж. Ламетри, П. Гольбах, Б. Фонтенель и др.) и Англии (Ф. Бэкон, Дж. Толанд и др.).

3. Э. закрепился в истории философии и культуры как определенная этико-нормативная традиция. В истории философии он стал синонимом этического индивидуализма и эвдемонизма, он истолковывает добродетель гл.обр. как средство по отношению к счастью и видит в ней продолжение природного стремления индивида к наслаждению и пользе. Как филос. аргументированный образ жизни Э. противостоит и дополняет стоическую этику долга. За пределами философии Э. воспринимается по преимуществу как гедонизм, в обыденном сознании эпикуреец — это любитель чувственных наслаждений. Вульгаризация Э. началась при жизни самого Эпикура. Многие мыслители (в т.ч. и из среды его стоических оппонентов, как, напр., Л.А. Сенека) и в древности, и в Новое время поднимали голос против гедонистического искажения Э. Но это не смогло разрушить закрепившееся в общественном сознании представление об Э., которое, видимо, имеет свою правду. Своеобразие Э. и в самом деле состоит не в идее нравственной автаркии личности (она была свойственна и стоикам, и скептикам школы Пиррона), а в том, что путь к ней лежит через культуру наслаждений.

Гюйо М. Мораль Эпикура и ее связь с современными учениями // Собр. соч. СПб., 1899. Т. 2; Танхилевич О. Эпикур и эпикуреизм. М., 1926; Маковельский А.О. Древнегреческие атомисты. Баку, 1946; Шишкин А.Ф. Из истории этических учений. М., 1959; Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и мнениях знаменитых философов. М., 1986. Кн. X.; Гусейнов А.А., Иррлитц Г. Краткая история этики. М., 1987.

М.М. Шахнович














ЭПИСТЕМИЧЕСКАЯ ЛОГИКА (от греч. episteme — знание) — раздел модальной логики, исследующий логические связи высказываний, включающих такие понятия, как «полагает» («убежден»), «сомневается», «отвергает», «знает», «доказуемо», «неразрешимо», «опровержимо» и т.п.

Знание отличается от убеждения. Этому различию соответствует различие между двумя вариантами Э. л.: логикой знания и логикой убеждений. Каждая из этих «логик» слагается из логических систем, различающихся не только законами, но и исходными понятиями. Иногда к Э. л. относят лишь логику убеждений.

Одна из первых логик знания была сформулирована австр. математиком и логиком К. Гёделем. Исходным термином ее является «доказуемо»; в числе ее законов положения:

• если высказывание доказуемо, оно истинно (доказать можно только истину, доказательств лжи не существует);
• логические следствия доказуемого также являются доказуемыми;
• если нечто доказуемо, то доказуемо, что оно доказуемо;
• логическое противоречие недоказуемо и т.п. Др. примером логики знания может служить логика истины, устанавливающая такие законы, как:
• если высказывание истинно, то неверно, что его отрицание также истинно («Если истинно, что Земля вращается, то неверно, что истинно, будто она не вращается»);
• конъюнкция истинна, если и только если оба входящих в нее высказывания истинны («Истинно, что холодно и идет снег, только если истинно, что холодно, и истинно, что идет снег»), и т.п.


В логике убеждений в качестве исходного обычно принимается понятие «полагает» («убежден», «верит»), через него определяются понятия «сомневается» и «отвергает»:
• субъект сомневается в чем-то, если только он не убежден ни в этом, ни в противоположном;
• субъект отвергает нечто, если только он убежден в противоположном.


Среди законов логики убеждений положения:
• субъект полагает, что первое и второе, если и только если он полагает, что первое, и полагает, что второе («Субъект верит, что Марс — планета и что Луна — планета, только если он верит, что Марс — планета, и верит, что Луна — планета»);
• нельзя одновременно верить и сомневаться, быть убежденным и отвергать, сомневаться и отвергать;
• субъект или убежден, что дело обстоит так-то, или сомневается в этом, или отвергает это («Субъект или убежден, что Венера — звезда, или сомневается в этом, или отвергает это»);
• невозможно быть убежденным одновременно в ч.-л. и в противоположном («Нельзя верить как в то, что астрология наука, так и в то, что она не является наукой») и т.п.


Для понятий «знает», «истинно», «доказуемо» верно, что логические следствия известного также известны, истинного — истинны, доказуемого — доказуемы. Аналогичный принцип для понятия «убежден», кажущийся противоинтуитивным, получил название парадокса логического всеведения. Он утверждает, что человек убежден во всех логических следствиях, вытекающих из принимаемых им положений. Напр., если человекуверен в пяти постулатах геометрии Евклида, то, значит, принимает и всю эту геометрию, поскольку она вытекает из них. Но это не так. Соглашаясь с постулатами, человек может не знать доказательства теоремы Пифагора и потому сомневаться в том, что она верна.

Э. л. находит интересные приложения в теории познания и в методологии науки, в лингвистике, психологии и др.

Новиков П.С. Конструктивная математическая логика с точки зрения классической. М., 1977; Вригт Г.Х. фон. Логико-философские исследования. М., 1986; Truth, Knowledge and Modality. Oxford, 1984.






ЭПИФЕНОМЕН (от греч. epi — при и phenomenon — являющееся) — побочное явление, сопутствующее др. явлениям, но не оказывающее на них никакого влияния. Э. иногда считается сознание, истолковываемое как простое «отражение» внешних событий, никак не воздействующее на них.





ЭПИФЕНОМЕНАЛИЗМ — теория отношения сознания и тела, предложенная Д. Клиффордом и Т.Г. Гексли, согласно которой сознание в отношении нервных процессов, лежащих в его основе, является простым эпифеноменом, лишенным собственной сущности и не оказывающим влияния на них.







ЭПОХА историческая — наиболее крупная единица исторического времени, обозначающая длительный период человеческой истории, отличающийся определенной внутренней связностью и только ему присущим уровнем развития материальной и духовной культуры. Следующие друг за другом качественно различные эпохи придают истории линейно-стадиальный, ступенчатый характер. Переход от одной Э. к др. представляет собой переворот во всех сферах социальной жизни. Хотя понятие Э. широко употребляется как в истории, так и в философии истории, не существует ни общепринятого определения данного понятия, ни устоявшегося деления истории человечества на основные эпохи. Нередко вместо понятия Э. используются аналогичные ему по смыслу понятия: «общественно-экономическая формация» (К. Маркс), «период человеческой истории» (К. Ясперс), «тип социальной организации» (Д. Белл) и др.

Деление истории на гетерогенные эпохи, в строгом порядке следующие друг за другом, можно усматривать уже в христианском представлении об истории. В нем выделяются следующие ступени истории, разделяемые «эпохальными событиями»: сотворение Адама и Евы — первых людей библейского сказания, и пребывание их в раю; совершенное ими грехопадение и последовавшая за ним земная жизнь людей; явление Христа, ознаменовавшее переворот в этой жизни и подготовку к ее окончанию; Страшный суд, означающий конец земной, протекающей во времени истории и начало вневременного существования. В дальнейшем христианские идеи земной истории, текущей во времени, и истории внеземной, пребывающей в вечности, и разделяющего их Страшного суда были трансформированы Г.В.Ф. Гегелем и затем Марксом в представление о первом, линейно-стадиальном периоде истории человечества, о конце истории и начале второго, существующего как бы в др. временном измерении периода чисто линейной истории, не предполагающем никаких эпохальных событий.

В Новое время широкое распространение получило выделение трех последовательных этапов, или Э., истории человечества: дикости, варварства и цивилизации. Такое деление истории прямо связывалось с идеей неуклонного прогресса, так что история обретала не только гетерогенность, но и направленность.

Согласно Марксу, история человечества есть естественный, независимый от сознания людей процесс смены общественно-экономических формаций. Она движется от простых, низших форм ко все более развитым и сложным формам и распадается на следующие этапы, которые можно назвать также Э.: первобытно-общинная формация, рабовладельческая формация, феодальная формация, капиталистическая формация и коммунистическая формация. Последняя начинается «эпохальным событием» — пролетарской (социалистической) революцией, знаменующей конец предыстории человечества и начало его собственно истории. В некоторых заметках Маркс вводит также «азиатскую формацию», оставляя ее, однако, без всяких дальнейших характеристик. Формационный подход к истории укладывается в общую схему линейно-стадиального течения истории с выделением пяти ступеней, или эпох.

Ясперс выделяет четыре основные ступени человеческой истории: прометеевскую Э. (возникновение речи, орудий труда, умения пользоваться огнем), Э. великих культур древности, Э. духовной основы человеческого бытия (начинающуюся с осевого времени, 8—2 вв. до н.э., когда полностью формируется подлинный человек в его духовной открытости миру) и Э. развития техники, начавшуюся в 17—18 вв. Четыре эпохи распадаются на два более крупных периода, так что в истории оказываются как бы два дыхания. Первое ведет от прометеевской Э. через великие культуры древности к осевому времени со всеми его последствиями. Второе начинается с Э. науки и техники, со второй прометеевской Э. в истории человечества и, возможно, приведет к новому, еще далекому и невидимому второму осевому времени, к подлинному становлению человека. Между двумя крупными периодами истории есть существенные различия. Во второй период люди обладают уже важным историческим опытом; первый период слагается из нескольких параллельно движущихся отрезков, второй охватывает уже человечество в целом, и история начинает все более становиться мировой историей. Ясперс полагает, что второй период завершится созданием подлинного человека, хотя каким образом это произойдет, сейчас совершенно невозможно представить. «Единые истоки человечества в начале доисторического времени столь же темны для нас, сколь темен будущий мир господствующего ныне на земном шаре человечества...» (Ясперс). Общая схема истории Ясперса предполагает, т.о., линейность истории (существование единой для всех народов линии развития), гетерогенность истории (наличие качественно различных отрезков единой линии) и в известном смысле направленность истории, хотя цель истории, как и ее истоки, человеку неизвестна и является для него лишь многозначным символом.

В концепции постиндустриального общества Белла основной детерминантой истории оказывается чисто технический фактор, и в истории обнаруживаются три типа обществ: традиционное, индустриальное и постиндустриальное. Два последних типа охватывают всего около трехсот лет, на долю же первого приходится пять с лишним тысячелетий известной истории. Такое деление на эпохи напоминает подразделение всей истории на длинную и скучную предысторию, охватывающую тысячелетия, и подлинную историю, занимающую последние столетия.

Понятие Э., необходимое при линейно-стадиальном истолковании истории, теряет свой смысл в рамках представления об истории как совокупности локальных цивилизаций (О. Шпенглер, А. Тойнби и др.). Цивилизации являются дискретными единицами социальной организации, зависящими от конкретных условий деятельности людей и от собственных систем ценностей. Каждая из цивилизаций проходит свой уникальный путь развития, взаимодействие цивилизаций невелико, если вообще существует. Для жизни цивилизаций не столь существенно, в какой конкретный период они возникают, достигают расцвета, а затем клонятся к упадку и гибнут.

Понятие эпохи не имеет сколько-нибудь важного значения и в теории круговорота цивилизаций, предложенной П.А. Сорокиным. Социокультурой Сорокин называет тот суперорганический мир, ту новую Вселенную, которая создана человеком. Социокультура имеет собственную ментальность, собственную философию и мировоззрение, собственную религию и образец «святости», собственные формы искусства, свои нравы, законы, кодекс поведения, собственную экономическую и политическую организацию и, наконец, собственный тип личности со свойственным только ему менталитетом и поведением. Сорокин выделяет три типа культуры, встречавшихся в истории человечества: идеационную, идеалистическую и чувственную (их можно также назвать «религиозной», «промежуточной» и «материалистической», соответственно). Эти типы чередуются, и если оставить в стороне промежуточную культуру, иногда вклинивающуюся между религиозной и материалистической культурами, то история оказывается простым чередованием двух последних культур. В частности, 20 в. истолковывается Сорокиным как глубокий кризис, знаменующий переход от материалистической культуры к религиозной. Период истории, в который существует материалистическая или религиозная культура или осуществляется переход от одной из них к другой, сказывается на конкретном содержании культуры, но не на общей схеме исторического движения.

Имеются концепции, в которых линейно-стадиальная схема истории, требующая введения понятия Э. (или аналога данного понятия), сочетается с выделением специфических дискретных единиц социальной организации, т.е. цивилизаций. В такого рода концепциях органично соединяются формационный и цивилизационный подходы к истории. Это показывает, что дихотомия «либо формации, либо цивилизации» является несостоятельной.

В концепции двухполюсной истории А.А. Ивина выделяются два постоянных полюса истории: коллективистическая форма устройства общества и индивидуалистическая форма его устройства. Коллективистическая социальная система ориентирована прежде всего на коллективные ценности и единую, всеподавляющую цель. Индивидуалистическая социальная система ориентирована на индивидуальные ценности и не имеет какой-то универсальной, обязательной для всех цели. Всякое конкретное общество или находится на одном из двух полюсов, или, что бывает гораздо чаще, с той или иной силой тяготеет к одному из них. Разворачивающаяся между полюсами коллективизма и индивидуализма история проходит четыре ступени, или эпохи: первобытное общество, аграрное (древнее) общество, аграрно-промышленное (средневековое) общество и индустриальное общество. Термин «цивилизация» используется для обозначения коллективистического или индивидуалистического общества определенной Э. Термином «культура» обозначаются разные формы коллективистической или индивидуалистической цивилизации одной и той же Э. Так, капитализм является индивидуалистической цивилизацией индустриальной Э., социализм — коллективистической цивилизацией этой же Э.; коммунизм и национал-социализм — две крайние культуры социалистической цивилизации. Коллективистические общества, принадлежащие к разным эпохам, обнаруживают глубинное, но несомненное сходство между собой. Разделенные иногда тысячелетиями, они демонстрируют очень похожие друг на друга стили мышления, настрои чувств и способы коллективной деятельности. Но если в случае коллективистических обществ одной и той же Э. можно говорить о содержательном сходстве их мышления, верований, действий и т.д., то применительно к коллективистическим обществам разных эпох речь должна идти о формальном, или структурном, сходстве. Сходным образом подобны и индивидуалистические общества, относящиеся к разным эпохам. Существует несомненное сходство, напр., между средневековым феодальным обществом и современными формами социалистического устройства общества, подобными коммунизму или нацизму. Столь же очевидно сходство, существующее между индивидуалистическим обществом Др. Греции и современным зап. индивидуалистическим (капиталистическим) обществом.

Подобное соединение формационного и цивилизационного подходов придает истории линейно-стадиальный характер, но не предрешает вопроса о прогрессе в истории.

Для Э. характерны одновременно однородность и неоднородность, постоянство и движение. В современном мире наряду друг с другом существуют общества, относящиеся к разным историческим эпохам. Важные различия между обществами, принадлежащими к одной и той же Э., говорят о том, что каждая Э. представляет собой только тенденцию развития достаточно обширной и влиятельной группы обществ, способную стать тенденцией развития и многих др. обществ, а со временем, возможно, и подавляющего их большинства. Напр., аграрная Э. является периодом постепенного перехода все большего числа обществ от первобытного (архаического) к аграрному обществу и дальнейшим совершенствованием последнего; аграрно-промышленная Э. представляет собой постепенный переход наиболее развитых обществ от аграрного к аграрно-промышленному типу общества и дальнейшим совершенствованием последнего, и т.д. Э. подобна живому организму, проходящему путь от рождения до смерти. Основой динамики каждой Э. является специфическое взаимодействие ее материальной и духовной культур, не сводимое ни к совершенствованию способа производства, ни к изменениям в духовной культуре (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество, Цивилизация).

Маркс К., ЭнгельсФ. Соч. Т. 13. М., 1959; Гуревич А.Я. Теория формации и реальность истории // Вопросы философии, 1990. № 11; Гегель Г.В.Ф. Философия истории. М., 1994; Яс-перс К. Смысл и назначение истории. М., 1994; Сорокин П.А. Кризис нашего времени. М., 1995; Тойнби А. Постижение истории. М., 1995; Ивин А.А. Философия истории. М., 2000.

И. П. Никитина












ЭПОХЕ (от греч. epohe — удержание, самообладание, воздержание от суждений) — термин, заимствованный Э.Гуссерлем в 1904—1905 из философии антич. скептицизма и синонимичный «принципу беспредпосылочности», сформулированному им в «Логических исследованиях». Для того чтобы добиться истинных, адекватных феноменам описаний, философ должен отказаться от принятия тех предпосылок, которые в дальнейшем не могут быть согласованы с этими описаниями. Э. понимается Гуссерлем также и как необходимое методическое сомнение в возможности любого познания как такового. Э. как «воздержание от суждений» (Urteilsenthaltung) эквивалентно требуемому феноменологической редукцией «вынесению за скобки», хотя понятия Э. и «феноменологической редукции» у Гуссерля не разводятся четко и систематически (используется также выражение «феноменологическое Э.»). Иногда Э. толкуется как «техническое средство» осуществления редукции (для того чтобы осуществить редукцию, феноменолог «практикует» Э., т.е. воздерживается от суждения относительно ч. -л., азначит, меняет свою позицию, «установку» по отношению к нему), иногда — как ее «предварительный этап».












ЭРАЗМ РОТТЕРДАМСКИЙ (Erasmus Roterodamus), Дезидерий, псевдоним Герхарда Герхардса (1469— 1536) — ученый-гуманист, богослов и писатель. Проделал огромную просветительскую работу по изданию произведений греко-лат. классики и отцов христианской церкви. Свою концепцию гуманистического богословия, или «философию Христа», ориентированную не на внешнюю, формальную религиозность, а на строгую нравственность и внутреннее благочестие, Э. Р. изложил в трактате «Оружие христианского воина» (1503, рус. пер. 1986). Др. его важная работа — издание исправленного греч. текста «Нового Завета» вместе с переводом на лат. язык и обстоятельными комментариями (1519). Этот труд стал существенным шагом на пути к Реформации и вместе с тем положил начало филологической и исторической критике текста Священного Писания. Э. Р. написал множество произведений, но самой знаменитой его книгой стала ироническая «Похвала Глупости» (1511, рус. пер. 1960), содержащая парадоксальное доказательство того, что в человеческой жизни все в конечном счете подчинено прихоти глупости, и среди всего прочего едкую сатиру на священнослужителей, монахов и богословов. Э. Р. считал, что католическая церковь нуждается в реформе, в возврате к идеям и идеалам раннего христианства. Он сначала сочувствовал реформационным начинаниям М. Лютера. Но нетерпимость протестантов, их враждебность науке и просвещению и опасность раскола церкви оттолкнули его от них, и он вступил в полемику с Лютером, обратив критику против его концепции «рабства воли» (трактаты «Диатриба, или Рассуждение о свободе воли», 1524, рус. пер. 1986, и «Гипераспистес», 1526—1527, рус. пер. 1986). Вместе с тем Э. Р. не отказался от своего критического отношения к официальной церкви. С наступлением Контрреформации его сочинения решением Тридентского собора в 1559 были включены в «Индекс запрещенных книг».

Похвала Глупости. М., 1960; Разговоры запросто. М., 1969; Философские произведения. М., 1986.
Маркиш С.П. Знакомство с Эразмом из Роттердама. М., 1971; Эразм Роттердамский и его время. М., 1989.













ЭРИКСОН Эрик (1902—1994) — амер. психолог и психотерапевт, представитель неопсихоанализа. Создатель психоистории, представляющей собой применение фрейдистских принципов для анализа истории через глубинные биографические исследования. Не считал верной психоаналитическую концепцию противостояния личности и общества: личность не только отвергает социум, но и способна приспосабливаться к реальности. Тем самым обращалось внимание на социокультурную обусловленность человеческой психики. Ключевым понятием для Э. явилась психосоциальная идентичность, под которой он понимал внутренне целостный стойкий образ Я и продиктованные им способы поведения.

Коренным образом переосмыслил Э. и жанр патографических исследований З. Фрейда. При изучении личности внимание должно обращаться не на иррациональные обнаружения психики гения и не на психосексуальный опыт детства. Исследуя биографии М. Лютера, Т. Джефферсона, М. Ганди, Б. Шоу, М. Горького, Э. рельефно выделяет социально-психологические черты эпохи, которые нередко «совпадали» с психологическим настроем политического деятеля, реформатора или героя. Интимно-личностные проблемы конкретной выдающейся личности оказывались в контакте с «историческим моментом». В работе «Детство и общество» (1964) Э. не настаивает на особой позиции, отличной от взглядов Фрейда. Но, обратившись к анализу индейского племени юрок, показывает, что характер определяется не либидозным началом и что в формировании личности чрезвычайно велика роль социальных факторов.

Э. описывает жизненный цикл личности как совокупность стадий роста. Четыре стадии вполне согласуются с фазами детской сексуальности, описанными Фрейдом. Еще четыре стадии помогают человеку обрести конкретное социальное качество: автономию, инициативу и т.д. Становление личности возможно только как постепенное преодоление кризисов идентичности. Психоистория получила широкое распространение во многих странах.

Идентичность: юность и кризис. М., 1996; Молодой Лютер. М., 1996; Детство и общество. СПб. 1996; Gandi's Truth on the Origins of Militant Nonviolence. New York, 1969.











ЭРИСТИКА (греч. eristika — искусство спора) — искусство ведения спора.
Первоначально Э. получила распространение в Др. Греции и понималась как средство отыскания истины с помощью спора. Э. должна была учить умению убеждать др. в правильности высказываемых взглядов и соответственно умению склонять человека к тому поведению, которое представляется нужным и целесообразным. Но постепенно Э. стала пониматься и как умение вести спор, чтобы достигнуть единственной цели — выиграть его любой ценой, совершенно не заботясь об истине и справедливости. Э. распалась на диалектику и софистику. Первая развивалась Сократом, впервые применившим само слово «диалектика» для обозначения искусства вести эффективный спор, в котором истина достигается путем взаимозаинтересованного обсуждения проблемы и противоборства мнений. Софистика же понималась как искусство достижения победы в споре. От Аристотеля идет традиция отождествления Э. с софистикой. Такое понимание Э. развивал, в частности, А. Шопенгауэр, определявший ее как искусство спора или духовного фехтования с единственной целью — остаться правым.

Э. не является отдельной наукой или разделом какой-то науки. Она представляет собой разновидность «практического искусства», принципы ее меняются от «учителя» к «учителю».

Шопенгауэр А. Эристика, или Искусство в спорах. СПб., 1900; Ивин А.А. Основы теории аргументации. М., 1997.













ЭРОС (Эрот) — бог половой любви в др.-греч. мифологии, сын богини любви Афродиты и ее постоянный спутник; половая страсть, глубинное чувство, понимаемая как сила, которая организует праматерию, оказываясь в то же время источником ее развития.

«Достойно внимания то обстоятельство, — пишет Р. Крафт-Эбинг в работе «Половая психопатия», — что роль половой жизни встретила крайне ничтожную оценку даже со стороны философов». А. Шопенгауэр в кн. «Мир как воля и представление» удивляется, что любовь служила материалом только для поэзии, а не для философии, если не считать исследований Платона, Ж.Ж. Руссо и И. Канта. На самом деле философы, особенно в 20 в., уделили значительное внимание Э.

В мировой филос. литературе, посвященной Э., нередко соседствуют два имени — Платон и З. Фрейд. По глубине и мощи идей, направленных на постижение феномена, их действительно можно поставить рядом. Идеи Платона и Фрейда знаменуют два глубочайших переворота в постижении Э. Ими созданы две радикально противоположные концепции: один стремился к филос. постижению Э., др. — к научному.

Платон и Фрейд трактовали Э. как изначальную мощную страсть. Но как объяснить любовь — поразительное обнаружение человеческой природы? Отчего люди тянутся друг к другу? Как возникают идеальные переживания? Животные не знают секса. Им ведома только репродукция. Многообразные переживания любовной страсти — удел человека. Парадоксальные проявления Э. — таинство. Их нельзя объяснить из чисто натуралистических предпосылок. Невозможно, напр., понять, как в ходе эволюции родилось неудержимое глубинное влечение особей друг к другу. Природа, разумеется, могла позаботиться о том, чтобы тела ее созданий оказались анатомически разными. Но разделенность плоти вряд ли может объяснить огромную силу страсти. Трепетное, многообразное и неодолимое влечение трудно вывести из простой констатации: мужчина устроен иначе, чем женщина. Остается загадкой, как появился половой инстинкт. Фрейд признавал, что наука мало знает о происхождении полов.

В «Пире» Платон описывал Э. как воплощение любви, мудрости и мужской воспроизводящей силы. Он связывает мир земной и мир небесный. В телесном и духовном смыслах Э. оказывается демоном, который одухотворяет людей в их влечении к истине, добру и красоте. Э. — это залог могучего стремления мужчины к самозавершению и бессмертию. Последнее реализует себя в потомках и в продуктах человеческой деятельности.

Э. есть величайшая неутолимая страсть, смутное томление по единению, таинственная устремленность людей, обреченных на смерть, к некой вечной жизни. Тайна всякой любви — тоска по вечности, стремление человека устоять перед разрушительным потоком времени. Гонимый страхом смерти, человек возрождает себя в др. существе. Согласно Платону, рождение пола символизировало разрыв в первоначальной, единой и могучей природе. Переживание вечности, которое достигается в Э., обеспечивает постижение божества, бессмертного и неустранимого. Бытие разделено на два мощных потока: бытие во времени и бытие вне всякого времени. Любовь — это томительное чувство воссоединения в целостную индивидуальность.

Э., по-видимому, и в самом деле древнейший из богов, а любовь — универсальное чувство. Нет на земле такой культуры, где бы она отсутствовала. Э. свойствен человеческой природе, но она причудливо и неповторимо проявляется в каждой отдельной судьбе. Кто-то через всю жизнь проносит печать воздержания, преобразуя энергию секса в романтические чувства. Кто-то, напротив, в полной мере предается страстям, погружаясь в оргиастическую стихию. Любовь одухотворяет не только родительские или братские переживания. Она питает также молитвенное отношение к Богу.

Платон и Аристотель усматривали в эротическом чувстве величайшее благо, залог человеческого счастья, импульс самого разностороннего человеческого вдохновения. Христианство принесло с собой радикальное переосмысление любви. Отныне она стала восприниматься не только как человеческая страсть, но и как основа человеческого бытия. Братская любовь — это любовь ко всем людям.

И. Кант усматривал цель природы в совокуплении мужчины и женщины и полагал, что нельзя действовать против этой цели: «Половое влечение называется также любовью (в самом узком смысле слова) и в действительности есть величайшее чувственное наслаждение каким-либо предметом». О роли и значении сексуальности для психической жизни писали Шопенгауэр и Ф. Ницше.

B.C. Соловьев предложил вариант жизнеустройства через Э.-посредника. Человек, по его мысли, волен распоряжаться даром, полученным от Бога, — Э., который воспринимается человеком как всплеск силы и энергии. Смысл этого дара заключается в том, чтобы дать возможность человеку сделать бессмертной ту часть человеческого существа, которая поглощается потоком рождения и умирания, — человеческое тело, поскольку душа и так бессмертна. Тело и его половые признаки, отмечает Соловьев, могут быть использованы человеком в эротический период по-разному: в зависимости от того, какой из возможных путей он избирает. Предполагаемые сценарии, пути достижения абсолютной целостности человека: сверхчеловеческий — аскетизм и любовь; путь частичной целостности — половая жизнь в браке; путь отказа от целостности — адский и животнообразный путь разврата.

Н.А. Бердяев также рассматривал Э. через проблему универсальности человечекого бытия. По его мнению, целостности человека мешает половое деление, оно выглядит «как печать падшести человека, утери целостности человеческой природы». Сексуальность обезличивает человека, тогда как эротизм носит личный характер. Попадание под власть сексуальности делает человека рабом рода. Э., или эротическая любовь, напротив, выводит за рамки пола и представляет собой движение вверх, творческий экстаз, но при условии, что эта любовь содержит внутри себя милосердие, жалость ко всем людям.

Фундаментальное различение секса и сексуальности есть и у М. Фуко. Различия между ними существенны, ибо человек, по Фуко, — это существо, главной отличительной чертой которого является «воля к знанию» и самопознанию. Сексуальность, считает Фуко, это реальная фигура жизненной практики, которая приковывает наше внимание к сексу, т.е. к воображаемой точке, играющей теоретическую и практическую роль, поскольку через нее надо пройти каждому человеку, чтобы получить доступ к себе, к своей идентичности.

По мнению Э. Фромма, Фрейд ошибался, видя в любви выражение, или сублимацию, полового инстинкта и не учитывая, что само половое влечение есть одно из проявлений потребности в любви и соединении. Но заблуждение Фрейда было даже более серьезным. В соответствии со своей физиолого-материалистической установкой он рассматривал половой инстинкт как результат мучительного напряжения, химического по своей природе и требующего разрядки. Однако, по мнению Фромма, взаимное влечение полов лишь отчасти мотивировано потребностью снять напряжение. Это, по Фромму, прежде всего потребность соединения с противоположным полюсом.

В современных концепциях Э. рассматривается как некая кристаллизация разноликих чувств человека, направленных на продолжение человеческого рода и разнообразные типы творчества.

Фрейд З. Психология бессознательного. М., 1989; Берн Э. Секс в человеческой любви. М., 1990; Фромм Э. Душа человека. М., 1998; Эрос. Страсти человеческие. М., 1998.

П.С. Гуревич













ЭСТЕТИКА (от греч. aisthetikos — чувствующий, чувственный) — филос. дисциплина, изучающая природу всего многообразия выразительных форм окружающего мира, их строение и модификацию. Э. ориентирована на выявление универсалий в чувственном восприятии выразительных форм реальности. В широком смысле — это универсалии строения произведения искусства, процесса художественного творчества и восприятия, универсалии художественно-конструкторской деятельности вне искусства (дизайн, промышленность, спорт, мода), универсалии эстетического восприятия природы.

Длительное время предмет Э. в отечественной науке определяли тавтологически — как «изучение эстетических свойств» окружающего мира, поскольку любой разговор об активности художественной формы был недопустим. Вместе с тем мировая Э., отстаивая идею о приоритете в искусстве и Э. не «что», а «как», вела речь именно о выразительных формах, переплавляющих сущность и явление, чувственное и духовное, предметное и символическое. Процесс эстетического и художественного формообразования — мощный культурный фактор структурирования мира, осуществления чувственно-выразительными средствами общих целей культурной деятельности человека — преобразования хаоса в порядок, аморфного — в целостное. В этом смысле понятие художественной формы используется в Э. как синоним произведения искусства, знак его самоопределения, выразительно-смысловой целостности.

Многообразие использования слова Э. — свидетельство широты содержания этого понятия, длительного исторического пути, в ходе которого возникали разные его смыслы. При всем различии употреблений на обыденном и профессиональном уровне («Э. интерьера», «Э. спектакля») данное понятие обозначает единый принцип, обобщающее чувственно-выразительное качество как произведений искусства, так и предметов повседневного обихода, феноменов природы.

Сам термин «Э.» ввел в обращение в сер. 18 в. нем. философ-просветитель Н. Баумгартен, однако история Э. как мировой науки уходит своими корнями в глубокую древность, к древним мифологическим текстам. Всегда, когда речь шла о принципах чувственной выразительности творений человеческих рук и природы, обнаруживалось единство в строении предметов и явлений, способных сообщать чувства эмоционального подъема, волнения, бескорыстного любования, т.е. закладывались традиции эстетического анализа. Так сложилось представление о мире выразительных форм (созданных человеком и природой), выступавших предметом эстетической рефлексии. Активно обсуждалось строение таких форм и их внутренняя структура: связь чувственной оболочки с символическим, духовным содержанием, совмещенность в эстетическом явлении осознаваемых и невыразимых с помощью слов, качеств и т.д. Свойства произведений и сопутствующие им чувства эмоционального подъема описывались через понятие прекрасного, являвшегося центральным в Э. Все прочие эстетические понятия (возвышенное, трагическое, комическое, героическое и т.п.) обретали свой смысл только через соотнесенность с категорией прекрасного, демонстрируя безбрежные оттенки разных типов чувственного восприятия мира.

Строго говоря, весь корпус Э. строится на основе понятия прекрасного. Доброе — прерогатива этики; истинное — науки; др., более частные эстетические категории (трагического, сентиментального, возвышенного и т.п.) являются категориями-«гибридами», вмещающими в себя и этическое, и религиозное содержание. Важно, что фокусирование в к.-л. понятии определенного типа эмоциональных реакций вовсе не означает, что перед нами тот или иной тип эстетического отношения. Так, трагические или сентиментальные чувства, взятые сами по себе, являются предметом изучения своеобразия психологических реакций человека. Эстетическими их делает преломленность и выраженность в определенном качестве художественной формы. Более того, именно распространенность, повсеместность и массовость трагических, мелодраматических и комических эмоциональных реакций породили в художественной сфере такие популярные межэпохальные устойчивые жанры, как трагедия, мелодрама, комедия. Само же по себе трагическое или сентиментальное отношение в жизни (как и любое иное, за исключением прекрасного), по существу, не является собственно эстетическим переживанием и эстетическим отношением. Эстетический статус все чувства приобретают лишь тогда, когда обозначаемое ими содержание оказывается соответственно оформленным, начинает действовать на художественной «территории», когда эмоциональное переживание выражает себя через произведение искусства, придающее ему особое эстетическое измерение, выразительность, структуру, рассчитанную на определенный эффект. Точно в такой же мере и природные явления способны посылать эстетический импульс, когда их восприятие опирается на художественный принцип, угадывающий за явлением сущность, за поверхностью — символ. «Все естественное прекрасно, когда имеет вид сделанного человеком, а искусство прекрасно, если походит на природу», — отмечал И. Кант.

Подавляющее большинство эстетических категорий, с помощью которых обозначают основные свойства искусства и суждения вкуса в повседневной жизни, берут начало в античности. Эстетические категории представляют собой наиболее общие признаки, с помощью которых описываются процессы художественного творчества, строение и своеобразие произведений искусства; они суть природа и механизмы художественного восприятия. Первоначально эстетическое знание было вплетено в систему общефилос. размышлений о мире. Затем на протяжении тысячелетней истории Э. не раз меняла лоно своего развития: антич. эстетическая мысль развивалась в рамках философии, средневековая — в контексте теологии, в эпоху Возрождения эстетические взгляды разрабатывались преимущественно самими художниками, композиторами, т.е. в сфере самой художественной практики. В 17 и 18 вв. Э. интенсивно развивалась на почве художественной критики и публицистики. Знаменитый этап нем. классической Э., воплотившийся в творчестве Канта, Ф. Шиллера, Ф.В.И. Шеллинга, Г.В.Ф. Гегеля, вновь был ознаменован созданием целостных эстетических систем, охватывающих весь комплекс проблем Э.

Т.о., развитие эстетических представлений происходило путем чередования длительных периодов эмпирических наблюдений с этапами расцвета больших теоретических концепций, обобщающих филос. теорий искусства. И одна, и др. ветви Э. стремились к поискам сущности искусства, тенденций и закономерностей художественного творчества и восприятия. По этой причине природа эстетических обобщений — философская, однако их источник не есть чисто спекулятивное мышление. Эстетические суждения обретают корректность на основе тщательного анализа художественной практики разных эпох, понимания вектора и причин эволюции элитарных и массовых художественных вкусов, наблюдений над творческим процессом самих мастеров искусства. Большинство крупных философов, выступавших с развернутыми эстетическими системами, хорошо знали конкретный материал искусства, ориентировались в историческом своеобразии художественных стилей и направлений. Таковы, в частности, были Гегель, Ф. Ницше, А. Бергсон, X. Ортега-и-Гасет, Ж.П. Сартр, М. Хайдеггер и др.

Особенности природы Э. заключаются в ее м е ж -дисциплинарном характере. Трудность владения эстетическим знанием вызвана тем, что оно являет собою единство логической конструкции, высоких обобщений, известной нормативности — и проникновения в живые импульсы художественного творчества, реальных парадоксов художественной жизни, эмпирики социального и культурного бытия произведения искусства. Попытки выявления общих принципов художественных стилей, порождающих принципов музыкального, изобразительного, литературного творчества (также своего рода универсалий) ведутся и в рамках отдельных искусствоведческих дисциплин — литературоведения, искусствоведения, музыковедения. Всякий раз, когда заходит речь не об анализе одного произведения искусства, а об общих художественных измерениях группы искусств, специфике жанра или художественного стиля, имеет место эстетический анализ. Упрощенно говоря, эстетический анализ любых художественных форм выступает как макроанализ (изучение в большой пространственной и временной перспективе), в то время как специальное искусствоведческое исследование есть преимущественно микроанализ (изучение «под увеличительным стеклом»). Эстетические универсалии выявляют стержневые измерения социального бытия произведений искусства, процессов художественного творчества, восприятия и выражают их через предельные понятия-категории (пластичность и живописность, аполлоновское и дионисийское, прекрасное и характерное и др.). В этом смысле эстетическое познание выступает как созидание основных «несущих конструкций» художественного мира, выражение немногого о многом и неизбежно отвлекается от частностей. Искусствоведческий анализ, напротив, ближе к детальному, конкретному исследованию, проявляет внимание к частному, отдельному, единичному, неповторимому; это знание, представляющее многое о немногом.

В настоящее время отечественной Э. еще предстоит в полной мере овладеть новыми подходами и методами. Сказывается трудное наследие прошлых лет: догматическое толкование основного вопроса философии о соотношении бытия и мышления приводило к игнорированию внутренних возможностей самодвижения искусства, искажало представления о закономерностях его исторической эволюции. Несмотря на существование фундаментальных работ Г. Вельфлина, Т. Манро, Э. Панофского, А. Хаузера, Г. Зедльмайера, Э. Гомбриха и др., показавших, что художественное развитие в своих циклах не совпадает с социальным, имеет собственную логику, в отечественной Э. длительное время доминировала тенденция сводить все отличительные стадиальные качества художественной культуры к признакам общественно-экономических формаций.

Первоначальное табу на обобщение реальных процессов, когда эстетическая концептуальность не привносилась бы извне, вырастала «изнутри» исторически изменчивого движения искусства, постепенно привело к привычке игнорировать реальную историю искусств, склоняло к рассуждениям о художественно-творческом процессе в герметичной системе абстрактно-теоретических понятий. В действительности подтверждалась тревога Ф. Шлегеля, опасавшегося, что в конъюнктурных руках философия искусства превратится в то, что не будет обнаруживать в своем содержании ни философии, ни искусства. Это обстоятельство повлияло на скудость самого состава эстетических понятий, остававшихся в недавнем прошлом в отечественной науке на уровне 19 в. Только в последние годы в отечественных исследованиях началась разработка таких перспективных понятий и категорий, как художественная ментальность, художественное видение, самодвижение искусства, устойчивые и переходные художественные эп охи, неклассический язык искусства и Э. и др.

Проблемные узлы Э. всегда были исторически подвижны. Э. существует во множестве ипостасей, вбирает опыт смежных дисциплин. На рубеже 20—21 вв. она отражает принципиально новую ситуацию в культуре и искусстве, которую можно определить как разомкнутое, открытое, неклассическое восприятие мира. Новейшие эстетические теории, выдвигающие новые концепции предназначения искусства и его роли в современном мире, в большинстве случаев мало опираются на предшествующую традицию. Их характерными чертами являются быстрая сменяемость и параллельное сосуществование противоположных подходов. Редкому эстетическому направлению удается быть авторитетным дольше 20—25 лет.

Если попытаться прояснить панораму эстетических концепций 20 в., можно заметить, что они распадаются на два больших течения. Речь идет об относительной поляризации концепций, в которых доминирует рационалистическая либо интуитивистская ориентация, тенденция к констатации либо к интерпретации, приверженнность точным «сциентистским» методам либо оценочным. Одна линия в Э. 20 в. развивается на пограничье эстетического и философско-художественного анализа, отличается беллетризованной формой, стремится рассмотреть природу искусства и художественного творчества сквозь призму человеческой субъективности. Др. крыло эстетических поисков отмечено стремлением освободиться от любой метафизики и субъективности, использовать методы точного анализа, выявить в искусстве специальное, объективное поле исследований (художественный текст), изучить его устойчивые единицы.

Перспективные тенденции интеграции Э. с культурологией, искусствоведением, социологией, психологией обещают существенное обогащение проблемно-тематического поля современной Э.

Лосев А.Ф., Шестаков В.П. История эстетических категорий. М., 1965; Чередниченко Т.В. Тенденции современной западной музыкальной эстетики. М., 1989; Каган М.С. Эстетика как философская наука. СПб., 1997; Пинский Л. Поэтическое и художественное. Выразительное // Вопросы литературы. 1997, март — апр.; Кривцун О.А. Эстетика. М., 1998.

О.А. Кривцун












ЭСТЕТИКА НЕКЛАССИЧЕСКАЯ — экспериментально-поисковый этап в современной эстетике, детерминированный общей ситуацией в техногенной цивилизации, в культуре, искусстве, философии, науке втор, пол. 20 в. К концу этого столетия ситуация достигла той точки бифуркации, за которой возможны или скачок в какое-то новое качество, преобразование в новый эон бытия, или переход в систему новых уровней организации, или обвал в хаотическое состояние, чреватое уничтожением биосферы Земли, или по крайней мере — ее ноосферы. В полях философско-эстетического сознания и художественной практики процесс активной и все ускоряющейся сознательно-внесознательной «переоценки всех ценностей» начался с кон. 19 в.: с Ф. Ницше в философии; с символизма, импрессионизма, авангарда в искусстве. К сер. 20 в. этот процесс под влиянием научно-технического прогресса, ощутимо изменившего психоментальную структуру человека зап. цивилизации, достиг такого уровня, когда проявились существенные изменения в эстетическом объекте, эстетическом субъекте и их отношениях, т.е. стал меняться сам предмет эстетики. Радикально меняется и контекст бытия эстетики во всех ее статусах: как специфического мироощущения; и как характеристики культуры и многих ее составляющих; и как науки со своим предметом. Все это привело к тому состоянию эстетики, которое может быть охарактеризовано как неклассическое.

Среди главных причин возникновения Э.н. можно назвать также отказ от классического рационализма в науке (неклассический и постнеклассический периоды) и философии (под влиянием фрейдизма, экзистенциализма, структурализма, постмодернизма во всех его разновидностях), отказ от европоцентризма в сфере духовной культуры, кардинальные изменения в сфере концентрированного эстетического объекта — искусства, наиболее чуткого сейсмографа космо-антропных, цивилизационных, социокультурных процессов. После краткого взлета утонченного эстетизма внутри символизма и модерна рубежа 19—20 вв. — своего рода маньеристского всплеска анимичной духовности — в искусстве началось мощное авангардно-модернистское движение, провозгласившее и во многом реализовавшее отказ от тысячелетних традиционных фундаментальных принципов искусства: миметизма (см.: Мимесис), идеализации, символизации и любого выражения и даже обозначения; тео- или антропоцентризма; от художественно-эстетической сущности искусства вообще. Им на смену пришли или подчеркнуто механистические принципы коллажа, монтажа, сборки, деконструкции, глобальной цитатности и центон-ности, или новейшие «стратегии» энвайронментальной, постмодернистской эстетик: организации арт-пространств или смысловых ландшафтов, культурных лабиринтов, гаптических пространств, аудиовизуальных энергетических полей, виртуальных реальностей и т.п. При этом дегуманизация искусства, как заметил еще X. Ортега-и-Гасет, приобрела глобальные масштабы, как и абсолютизация творческого жеста (или скорее любого произвола) личности, возведенной художественной стихией или арт-олигархией в ранг художника.

Теория и практика В. Кандинского (абстрактное искусство) и супрематизм К. Малевича открыли искусству путь к поискам «беспредметности» в чистом виде, некой трансцендентной визуальной эйдетики, которая традиционно присутствовала в искусстве в имплицитной, достаточно глубоко со-крытой форме. А. Шёнберг и А. Веберн наметили аналогичный путь в музыке. В. Хлебников и Д. Джойс — в словесных искусствах. Реди-мейдс М. Дюшана (появились в 1913— 1917) дали толчок принципиально новой философии искусства, которое уже перестало быть собственно искусством в традиционном понимании. Реди-мейдс — готовые вещи, вынесенные из утилитарного контекста жизни и внесенные в выставочную атмосферу художественной экспозиции, — возводятся в ранг произведений искусства, которые ничего не изображают, не отображают, не символизируют, не выражают, но лишь презентируют себя как некие самодостаточные вещи в себе. Этот художественно-эстетический радикализм получил, однако, широкое признание и распространение только с появлением поп-арта и концептуализма, т.е. в арт-практиках середины столетия, пограничных между авангардом, модернизмом и постмодернизмом.

В нач. 20 в. выход искусства за свои рамки — в жизнь почти одновременно, но с разных позиций манифестировали на духовной основе символисты (с их творческим принципом теургии, на пути которой художник-теург должен в прямом контексте с божественными силами заниматься преображением самой жизни по законам искусства) и в сугубо материалистическом ключе — конструктивисты, требовавшие «смычки» искусства с производством товаров утилитарного потребления и преобразованием среды обитания (интенции, вскоре реализовавшиеся в дизайне, художественном конструировании, авангардно-модернистской архитектуре). Но если символисты-теурги, не сумевшие воплотить свои утопические мечты, и конструктивисты-дизайнеры, органично вросшие во второй половине столетия во все сферы промышленного производства, не только не отказывались от эстетического принципа, но клали его в основу своей деятельности «в жизни», то по иному пути двинулись многие «продвинутые» арт-практики неутилитарного толка.

Они практически отказывают своим «объектам» и современному искусству в целом в их эстетической сущности. Искусства перестают быть «изящными искусствами», т.е. носителями эстетического, чем они являлись в той или иной мере изначально и что было узаконено в 18 в. и в самом их наименовании: beaux arts, schone Kiinste, — составившем основное содержание термина «искусство» в 19—20 вв. При этом, если мастера-утилитаристы современного дизайна, художественного конструирования, архитектуры, организации среды обитания, опираясь на достижения техники и технологии, а также на принципы ясности, функциональности, рациональности, реализуют аполлоновский (согласно ницшеанской дефиниции) принцип художественного творчества, то многие направления неутилитарного искусства авангарда, модернизма, постмодернизма движутся по путям пробуждения и актуализации дионисийской стихии, высвобождаемой всем ходом техногенной цивилизации, приведшей человечество на грань глобальной катастрофы. Здесь активизируются мощные хтонические и витальные начала. При этом иррациональное, бессознательное, абсурдное нередко бушует в алхимическом тигле строгой концептуальности. В результате мы имеем некую арт-стихию, в которой господствуют вырвавшаяся из-под контроля утилитаризма вещь сама по себе и сама в себе со своими вещными (визуальными, слуховыми, гаптическими) энергиями и тело, которое «дает место такому существованию, сущность которого заключается в том, чтобы не иметь никакой сущности» (Ж.Л. Нанси). В этом бурлящем потоке современного арт-процесса некая глубинная художественно-антихудожественная провиденциальная активность — ощущение принципиально иного этапа цивилизационного развития и активная работа на него — сочетается с полной растерянностью художественно-эстетического сознания перед ним.

В эстетике после Т. Адорно («Эстетическая теория», 1970) снова активизируется имплицитный уровень, т.е. ее проблемы наиболее активно обсуждаются и решаются внутри смежных дисциплин (искусствознания, филологии, литературоведения, «продвинутой философии», семиотики, психологии, информатики и др.). Сами эстетики занимаются существенным пересмотром оснований эстетики и поисками новых парадигм и принципов аутентичного эстетического дискурса, опираясь на др. современные гуманитарные и даже естественные науки, на нетрадиционные для зап. мышления духовные практики, на эстетический опыт традиционных цивилизаций древности. Эксперимент и самый широкий поиск во многих направлениях — основа Э. н. В качестве ее своеобразной пропедевтики легитимируется новая эстетичекая категория, обозначающая ее предмет — эстетическое, которая включает в свое поле не только традиционные эстетические категории и понятия, но и многие оппозиционные им (или даже антиэстетические с т.зр. классической эстетики) явления и категории типа абсурдного, заумного, жестокости, шока, насилия, садизма, мазохизма, деструктивности, энтропии, хаоса, телесности, вещности, лабиринта, энвайронмента, ландшафта, стратегии, ризомы, фристайла, симулякра и т.п. Новым смыслом наполняются понятия эстетического наслаждения («тексты удовольствия» и «тексты наслаждения» по Р. Барту), иронизма (пронизывающего не только постмодернистскую культуру, но и науку), композиции (теоретически подготовленные метод «нарезки» У. Берроуза, лабиринта У. Эко, стохастические принципы создания музыки К.-Х. Штокхаузена и т.п.). Современные эстетики руководствуются принципами релятивности, полисемии, полиморфии ценностей и идеалов, а нередко вообще отказываются от них, используя опыт исследовательских практик многих крупных мыслительных направлений 20 в.: психоанализа, экзистенциализма, феноменологии, структурализма, постструктурализма и др. Э. н., пользуясь языком синергетики, — это своего рода «нелинейная среда», потенциальное поле бесконечных возможностей, в котором формируются основы будущих становлений, вызревает некое интеллектуально-духовное корневище новой гуманитарной науки будущего.

Сегодня уже вырисовываются черты, по сути дела, нового эстетического объекта — художественно-эстетического универсума как саморазвивающейся системы природно-социально-предметно-художественных феноменов, основные законы функционирования и структуру которой еще предстоит изучать, а также — разрабатывать методы этого изучения и соответствующий вербальный аппарат. В поле современного эстетического объекта попадают и многие тексты современных гуманитарных наук и постмодернистской философии, ибо они, как правило, основываются на той игре смыслами и культурными ценностями, которая носит сугубо эстетический характер (см.: Игра). Этот сложный и динамический объект исследуется Э. н. в модусе его неутилитарного отношения и взаимодействия с эстетическим субъектом, который сам в современной философии является проблематичным. Структуралистско-постструктуралистские исследования показали принципиальную релятивность категорий субъекта и объекта, сняли их оппозиционность и даже фактически полностью размыли фаницу между ними, с трудом возведенную новоевропейской философией. Новейшее художественно-эстетическое сознание ощутило плодотворность этой мыслительной стратегии, а перед эстетикой возникла новая, трудно решаемая пока проблема, ибо ее предмет в определенном смысле детерминирован этой фаницей, субстанциальной гранью. Стирание фаниц между объектом и субъектом, между реальностью и текстом, между означаемым и означающим, диффузия реального и виртуального (в компьютеризированном мире), объективного и субъективного стимулируют постоянный поиск аутентичных стратегий и дискурсов эстетического исследования, что и составляет на сегодня главную задачу Э. н.

Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970; Семиотика и искусствометрия. М., 1972; Гадамер Х.Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики (Ч. 1). М., 1988; Онже. Актуальность прекрасного. М., 1991; Маркиз де Сад и XX век. М., 1992; Борт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994; Подорога В. Феноменология тела. Введение в философскую антропологию. М., 1995; Юнг К., Нойманн Э. Психоанализ и искусство. М., 1996; Фуко М. Археология знания. Киев, 1996; Зонтаг С. Мысль как страсть. М., 1997; Рыклин М. Искусство как препятствие. М., 1997; КорневиЩе ОБ. Книга неклассической эстетики. М., 1998; КорневиЩе 0А. Книга неклассической эстетики. М., 1999; Деррида Ж. О почтовой открытке от Сократа до Фрейда, и не только. Минск, 1999; Делёз Ж. Марсель Пруст и знаки. СПб., 1999; Маньковская Н. Эстетика постмодернизма. СПб., 2000; Deleuze G. Cinema. Vol. 1. L'image-mouvement. Vol. 2. L'imagetemps. Paris, 1991; Berleant A. The Aesthetics of Environment. Philadelphia, 1992; Belting H. Das Ende der Kunstgeschichte. Munchen, 1995; KornewiSHCHe. A Book of Non-Classical Aesthetics. Moscow, 1998.

B.B. Бычков













ЭСТЕТИЧЕСКОЕ — наиболее общая категория эстетики, с помощью которой обозначается ее предмет и выражается сущностное родство и системное единство всего семейства эстетических категорий. В качестве особой категории сформировалась в эстетике в 20 в. на основе предиката «эстетический», активно употреблявшегося со времен И. Канта применительно к особому опыту, особым субъект-объектным отношениям, изящным искусствам, специфическому сознанию и т.п., т.е. ко всей сфере явлений, изучаемых эстетикой. В 20 в. прилагательное субстантивировалось и превратилось в термин для обозначения предмета науки (das Asthetische — в нем.; the aecthetis — в англ.; l'esthetique — во фр.) — один термин для обозначения эстетики и Э. Чаще всего под Э. понимается та сфера субъект-объектных отношений, в которой восприятие объекта или представление о нем сопровождается незаинтересованным удовольствием. На этом основании далеко не всеми исследователями Э. оценивается однозначно и позитивно. Некоторые ученые еще с кон. 19 в. отождествляли его с эстетским (как сущностью эстетизма — особого мировоззрения, полагающего Э., художественный опыт в качестве высшей и единственной ценности), а иногда с гедонизмом. Однако к сер. 20 в. в академической эстетике категория Э. утвердилась в нейтральном смысле. Для обозначения предмета эстетики она, в качестве само собой разумеющегося научного термина, активно употребляется Д. Лукачем, Х.Г. Гадамером, Г. Маркузе, М. Дюфреном, Э. Сурио, А.К. Кумарасвами и многими др. При этом они нередко используют это понятие как в широком, так и в более узких смыслах. Гадамер, в частности, иногда отождествляет Э. с понятием «эстетическое сознание»; Маркузе видит в Э. один из основополагающих способов жизни «свободного общества» будущего; Дюфрен связывает Э. с «эстетическим опытом»; Лукач ставит целью своего исследования «раскрытие своеобразия эстетического», выявление его «объективного характера» и сводит в конечном счете Э. к понятию «эстетическое отражение», которое он объединяет с мимесисом, интерпретируемым в духе «теории отражения». В 1960-е гг. в советской эстетике прошла оживленная дискуссия по проблеме Э., в ходе которой при многих упрощенно вальгаризаторских заключениях было, тем не менее, подтверждено, что эта категория завоевала в науке право на существование в качестве наиболее общей, более широкой, чем прекрасное, категории. Наиболее емкое определение Э. дал А.Ф. Лосев: «Эстетическое есть выражение той или иной предметности, данной как самодовлеющая созерцательная ценность и обработанной как сгусток общественно-исторических отношений».

Одной из причин широкого распространения категории Э. стала почти полная девальвация категории прекрасного, часто отождествлявшейся в классической эстетике с ее предметом или обозначавшей один из сущностных его аспектов. Господство в художественно-эстетической культуре 20 в. авангарда, модернизма, постмодернизма поставило под вопрос актуальность самой категории прекрасного в эстетике. В среде исследователей достаточно широко утвердилась мысль, сформулированная одним из современных эстетиков: «Наука о прекрасном сегодня невозможна, потому что место прекрасного заняли новые ценности, которые Валери назвал шок-ценностями, — новизна, интенсивность, необычность» (А. Гианарас, 1974). Составители сб. «Более не изящные искусства» (1968) утверждали, что «в качестве пограничных явлений эстетического» в современном искусстве выступают «абсурдное, безобразное, болезненное, жестокое, злое, непристойное, низменное, омерзительное, отвратительное, отталкивающее, политическое, поучающее, пошлое, скучное, бросающее в дрожь, ужасное, шокирующее».

Спонтанно утвердившись в науке, категория Э. остается одной из наиболее дискуссионных проблем эстетики, ибо предмет самой эстетики также до сих пор остается дискуссионным. В качестве одного из наиболее адекватных смыслов Э. можно указать на следующий. С помощью этой категории обозначается особый духовно-материальный опыт человека (эстетический опыт), направленный на освоение внешней по отношению к нему реальности, и все поле входящих в него субъект-объектных отношений. Это неутилитарные взаимоотношения субъекта и объекта, в результате которых субъект получает духовное наслаждение (эстетическое удовольствие, достигает катарсиса, блаженного состояния и т.п.). Сам опыт имеет или чисто духовный характер — неутилитарное созерцание объекта, имеющего свое бытие, как правило, вне субъекта созерцания, но в некоторых созерцательно-медитативных практиках (обычно в сфере религиозного опыта) — и внутри субъекта («интериорная эстетика»); или — духовно-материальный. В этом случае речь идет о многообразных практиках неутилитарного выражения — в первую очередь о всей сфере искусства, одной из главных причин исторического возникновения которой и явилась необходимость материальной актуализации эстетического опыта; но также и о неутилитарных компонентах или, точнее, о неутилитарной ауре, присущей любой творческой деятельности человека во всех сферах жизни. В случае художественно-эстетического выражения духовное созерцание или предшествует, или, чаще всего в художественной практике, протекает синхронно с творческим процессом созидания эстетического объекта или произведения искусства. Состояние, которое переживается субъектом как «духовное наслаждение», является свидетельством реальности контракта субъекта и объекта эстетического отношения, достижения субъектом одной из высших ступеней духовного состояния, когда дух субъекта с помощью эстетического духовно-материального опыта достаточно полно отрешается от утилитарной сферы и воспаряет в пространства чистой духовности, достигает (в акте мгновенного озарения, катарсиса) состояния сущностного слияния с Универсумом и его Первопричиной. Э., т.о., означает одну из наиболее доступных людям и широко распространенных в культуре систем приобщения человека к духовному путем оптимальной (т.е. творческой) реализации себя в мире материальном. Более того, Э. свидетельствует о сущностной целостности Универсума в единстве его духовно-материальных оснований.

Остальные эстетические категории являются частными модификациями Э. Возвышенное наиболее непосредственно указывает на контакт человека с несоизмеримыми с ним космическими первоосновами бытия, с «бесформенными» пра-формами как источником любых форм; на потенциальную энергию бытия и жизни, на трансцендентальные предпосылки сознания. Прекрасное свидетельствует о целостном восприятии субъектом онтологической картины бытия в его оптимальной конкретно-чувственной выраженности, об адекватности смысла и формы, его выражающей; а безобразное указывает на ту контрпродуктивную сферу бесформенного, которая соответствует распаду формы, угасанию бытия и жизни, нисхождению духовного потенциала в ничто.

Лосев А.Ф. Две необходимые предпосылки для построения истории эстетики до возникновения эстетики в качестве самостоятельной дисциплины // Эстетика и жизнь. М., 1979. Вып. 6.; Лукач Д. Своеобразие эстетического. Т. 1—4. М., 1985—1987; Гадамер Х.Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М., 1988; Groos К. Asthetisch und schon // Philosophische Monatshefte. 1893. № 29; Coomaraswamy A.K. Medieval Aesthetic: Dionysius the Pseodo-Areopagite and Ulrich Engelberti of Strassburg // The Art Bulletin. 1935. Vol. 17; Dufrenne M. Phenomenologie de Гexperience esthetique. Paris, 1953; Spargo EJ.M. The Category of the Aesthetic in the Philosophy of Saint Bonaventure. St. Bonaventure; New York, 1953; Marcuse H. Triebstruktur und Gesellschaft. Frankfurt am Main, 1957; Dufrenne M. La notion d'«priori». Paris, 1959; Die nicht mehr schone Kunste. Milnchen, 1968; Asthetik heute. Munchen, 1974; Kolloquium «Kunst und Philosphie». Paderborn, 1981; Koppe F. Grundbegriffe der Asthetik. Frankfurt am Main, 1983.

В.В. Бычков














ЭСХАТОЛОГИЯ (греч. eschatos — последний, конечный и logos — слово, учение) — религиозное учение о конечных судьбах мира и человека. Следует различать индивидуальную Э., т.е. учение о загробной жизни единичной человеческой души, и всемирную Э., т.е. учение о цели космоса и истории, об их конце и о том, что за этим концом следует. В становлении индивидуальной Э. особая роль принадлежит Др.Египту, а в становлении всемирной Э. — иудаизму, сосредоточенному на мистическом осмыслении истории как разумного процесса, направляемого волей личного Бога: руководимая Богом история должна преодолеть себя самое в приходе «грядущего мира». Индивидуальная Э. становится частью всемирной Э., ибо наступление «будущего века» окажется сроком для воскресения умерших праведников. Э. христианства выросла на основе Э. иудейского сектантства, освобожденной от национальных чаяний и дополненной мотивами антич., егип. и зороастрийской Э. Она исходила из того, что эсхатологическое время уже началось с выступлением Иисуса «Христа» («Мессии»). При этом в первом его пришествии история оказывается снятой лишь «незримо» и продолжает длиться, хотя под знаком конца; второе пришествие (в качестве судьи живых и мертвых) должно выявить эту незримую реальность. Э. Нового Завета выражает себя в многозначных символах и притчах, избегая наглядности; однако средневековое сознание в бесчисленных апокрифах и «видениях» создает детализированную картину потустороннего мира. На уровне чувственно-наглядного мифа Э. часто содержит мотивы, общие для различных религий (ислама, католицизма и т.д.). С наступлением эпохи капитализма функции, мотивы и темы Э. отчасти перенимаются идеологией утопии.

Dieterich A. Nekyia. Leipzig, 1893; Bultmann R. History and Eschatology. Edinburg, 1957.













ЭТИКА — наука о морали. Как термин и особая систематизированная дисциплина восходит к Аристотелю.
От слова «этос», обозначавшего в гомеровской древности место обитания, а в последующем — устойчивую природу к.-л. явления, в т.ч. нрав, характер, темперамент, обычай, Аристотель образовал термин «этический» (относящийся к этосу) для выделения особого класса человеческих качеств — качеств его характера, таких как умеренность, мужество, щедрость и др., которые существенно отличаются и от качеств ума (напр., памяти), и от аффективных проявлений телесной природы (напр., ярости). Область этических добродетелей, теорию, изучающую их, а также книги, в которых излагается этическая теория, он назвал «Э». Термин «Э.» входит в название всех трех сочинений Аристотеля, посвященных проблемам нравственности, и несет в них основную содержательную нагрузку («Никомахова этика», «Эвдемова этика», «Большая этика»), В последующем Э. также остается одним из типичных названий филос. произведений (напр., П. Абеляра, Б. Спинозы, Н. Гартмана) и становится общепринятым обозначением учебной дисциплины. По аналогии с термином «этический» и для его точного пер. Цицерон с прямой ссылкой на Аристотеля образовал слово «моральный» (moralis); он говорит о моральной философии. В 4 в. н.э. от прилагательного «моральный» было образовано существительное «мораль» (moralitas), которое является лат. эквивалентом термина «Э.». В некоторых европейских языках, напр. нем. и рус, появляются собственные слова, являющиеся аналогом др.-греч. слова «Э.» и лат. слова «мораль» («Sittlichkeit, «нравственность»). Учебно-академическая традиция разводит эти термины, понимая под Э. по преимуществу область знания, а под моралью (или нравственностью) ее предмет. В общественном опыте и живом языке такое разграничение жестко не закрепилось; напр., в рус. яз. слова «этика», «мораль», «нравственность» остаются, как правило, взаимозаменяемыми.

Этические размышления начались с констатации того, что законы, обычаи, нравы людей изменчивы, разнообразны, произвольны и этим отличаются от необходимости природы. Встал вопрос: чем руководствоваться при оценке различных нравов и выборе между ними. Сократ считал, что основой такой оценки и выбора являются суждения разума, знания. Платон развернул это убеждение в филос. систему вплоть до вывода о необходимости доверить управление обществом философам-мудрецам. По мнению Аристотеля, отождествление добродетели с науками было ошибкой. Целью Э. являются не знания, а поступки, она имеет дело не с небесной идеей блага, а с осуществимым благом. Тем самым Э. как практическая философия была отделена от теоретической философии (метафизики). Исходным пунктом Э. являются не принципы, а опыт общественной жизни. В ней поэтому нельзя достичь той степени точности, которая свойственна, напр., математике, истина в ней устанавливается «приблизительно и в общих чертах». Аристотель ставит вопрос о высшей (последней, конечной) цели, которая желанна ради нее самой и никогда не может быть низведена до уровня средства по отношению к к.-л. иной цели. Она будет благом в собственном смысле слова или высшим благом, определяющим меру совершенства человека, нравов и ин-тов полиса. Общепризнанным обозначением высшего блага является счастье. Счастье предполагает наличие внешних благ, благосклонности судьбы, но решающим образом зависит от совершенной деятельности души или, что одно и то же, от деятельности души, сообразной с добродетелью. Этические добродетели представляют собой такое соотношение разума и аффектов, когда последние подчиняются первому, подобно тому, как ребенок следует указаниям отца. Они ведут к счастью и одновременно составляют его основное содержание, имеют самоценное значение, сопровождаются особыми, только им свойственными удовольствиями. Добродетели человека соотнесены с привычными формами, принятыми образцами полисной жизни; совершенный человек и совершенный полис предполагают друг друга. Реализуя себя в качестве разумного существа, человек становится существом политическим (полисным), поэтому Э. является политической наукой (т.е. наукой о полисе), к тому же высшей политической наукой, т.к. она рассматривает высшую цель человеческой деятельности, задает основу для политики, имеющей своим содержанием устройство гос-ва, общее благо. Аристотелево отделение практической философии от теоретической, расчленение практической философии на Э., политику и экономику, предложенная им структура Э., состоящая из трех частей (учение о высшем благе, учение о добродетелях вообще, учение об отдельных добродетелях), оказали существенное влияние на византийскую философию, араб. философию, философию лат. Средневековья (в особенности после Фомы Аквинского). «Никомахова этика» надолго стала своего рода каноном этического образования.

В платоновской Академии сложилась традиция разделять философию на логику, физику и Э.; ее акцентировали стоики, скептики, Эпикур, она стала парадигмальной для европейской философии. Секст Эмпирик приводит три аналогии, с помощью которых образно представляли строение философии. Одни сравнивали ее с садом, в котором растущие растения — физика, плоды — Э., крепкая ограда — логика. Другие считали, что философия похожа на яйцо, где желток (или зародыш) — Э., белок — физика, скорлупа — логика. Еще уподобляли ее живому существу, и тогда этическая часть символизирует душу, физическая — кровь и мускулы, логическая — кости. Августин также принимает разделение философии на физику, логику и Э., полагая, что Платон лишь открыл (а не создал) объективно заданный порядок вещей. Р. Декарт уподобил философию дереву, корни которого — метафизика, ствол — физика, а ветви — практические науки, сводящиеся к медицине, механике и Э. Как плоды собирают не с корней и не со ствола, а с ветвей, так и полезность философии связана с Э., которая является «высочайшей и совершеннейшей наукой». И. Кант считал данное трехчастное деление философии исчерпывающим.

Э. как филос. наука существует в многообразии конкретных филос. систем, школ, традиций. Вместе с тем можно говорить о сквозных темах, которые важны для понимания предмета Э. Обозначим важнейшие из них:

• соотношение теоретической и практической философии. Предлагавшиеся решения колеблются от рассмотрения этики как специальной, производной от гносеологии и онтологии филос. дисциплины (Декарт, Д. Юм) или даже просто частной дисциплины (Э. Дюркгейм, аналитическая философия) до философского панэтизма, усматривающего в Э. основу и тайну всей духовной жизни (Эпикур, А. Швейцер);

• соотношение счастья и добродетели: рассмотрение добродетели как средства и пути к счастью дает эпикурейско-эвдемонистическую традицию; рассмотрение счастья как следствия добродетели дает стоическую традицию;

• соотношение разума и чувств в моральной мотивации: различные ответы в крайних пределах кристаллизуются в этический интеллектуализм (Кант) и этический сентиментализм (А.Э.К. Шефтсбери, Ф. Хатчесон);

• соотношение самоценности морали и ее эмпирической обусловленности: на этой основе возникли антитеза этического абсолютизма (стоики, Кант, Швейцер) и релятивизма (скептицизм, марксизм, Ф. Ницше, прагматизм, ситуативная Э.);

• соотношение индивидуальной и социальной Э.: критерием различения является рассмотрение морали как способа самосовершенствования личности (Спиноза, Л.Н. Толстой) или формы упорядочения общественной жизни (фр. просветители, К. Маркс);

• соотношение моральных и сверхморальных перспектив личности: расхождения формируются вокруг вопроса о том, является ли возвышение добра над злом, добродетели над пороком пределом идеальных устремлений человека (Пелагий, B.C. Соловьев) или ему доступно желать прорыва в сверхморальную реальность (Августин, Ницше).


Существенным своеобразием Э. является ее нормативность. Она не только отражает свой предмет, но в определенной мере также формирует его. Э. имеет дело с практикой в той мере, в какой эта последняя является пространством человеческой свободы. Она с самого начала нормативна, ее основная задача — ответить на вопрос, в чем заключается смысл жизни (Толстой). Один из основных и специфических признаков классификации этико-филос. систем — качественная определенность их нормативных программ. По этому критерию можно выделить: Э. удовольствия (гедонизм); Э. счастья (эвдемонизм); Э. опрощения (кинизм); Э. созерцания; Э. внутренней стойкости; Э. любви; Э. сострадания; Э. пользы (утилитаризм); Э. героизма; Э. сентиментализма; Э. разумного эгоизма; Э. ненасилия; Э. благоговения перед жизнью и др. Нормативность Э. нельзя путать с моралистикой, подобно тому, как научные знания нельзя путать с их зубрежкой. Будучи нормативной, Э. остается сферой научного знания, она не просто прокламирует определенную нормативную программу, а обосновывает ее, апеллируя к разуму, к логической убедительности и опытной достоверности своих суждений и выводов. Этим филос. Э. отличается от религиозной Э., которая возводит свои нормативные программы к Богу и связывает необходимость их выполнения с верой в него. Вопрос о своеобразии Э., ее месте в системе знаний долгое время не был предметом дискуссий. Общие теоретико-методологические конструкции, предложенные Сократом, Платоном и Аристотелем, взаимно заменяя или дополняя друг друга, считались вполне достаточными для решения нравственных проблем. С 18 в. ситуация стала меняться, что вызвано выработкой более строгого понятия науки и проблематизацией религиозно-мировоззренческих оснований жизни. Началом переосмысления статуса Э. стало маленькое замечание Юма в «Трактате о человеческой природе» о том, что в этических суждениях происходит необоснованная замена обычно употребляемой в предложениях связки «есть» и «не есть» на «должно» и «не должно». Юм поставил под сомнение законность этой процедуры. Кант, отталкиваясь от безусловной необходимости как общепризнанного признака нравственности, пришел к выводу, что последняя тождественна чистой (доброй) воле и является сферой безусловного долженствования; нравственный закон не только не выводим из эмпирической реальности, но он и не требует и в принципе не может иметь опытного подтверждения. Из Э. устраняется традиционное со времен античности учение о целях. Она становится метафизикой нравов и в этом качестве оказывается независимой не только от психологии, социологии, др. наук о человеке и обществе, но и от собственной прикладной части, именуемой Кантом прикладной антропологией. Маркс, Ницше (каждый на свой манер) исходили из убеждения, что задача филос. Э. состоит не в обосновании моральной аксиологии в том виде, в каком она сложилась и осознает себя, а в ее дешифровке, критике, отрицании. Следующим этапом на пути осуществляемого в Новое и Новейшее время переосмысления предмета Э. явилось предпринятая в рамках позитивистско-аналитической традиции (Дж. Мур, А. Айер, Р. Хэар и др.) попытка научной критики морали и разведения на этой основе теоретической и нормативной Э. Э. не имеет объективных оснований для предпочтения одних моральных суждений другим и формулирования определенного нормативного идеала; занимаясь этим, она деградирует до уровня идеологически двусмысленной моралистики. Поэтому предлагалось отличать систематизацию и концептуализацию морали от научно-теоретических размышлений над ней, т.е. нормативную Э. от научной Э.; первая включается в саму моральную практику, вторая входит в систему научного знания и может претендовать на истинность своих утверждений. Предметом научной (теоретической) Э. при таком подходе становится анализ морального языка и критика на этой основе двусмысленности, неадекватности реально функционирующих в обществе моральных понятий и норм. Антинорматавистский поворот в Э. получает свое завершение в филос. идеях и настроениях постмодернизма. Здесь окончательно разрушается просветительски-репрессивный образ Э. как Э. абстрактных принципов и всеобщих определений, мораль мыслится в перспективе, когда она сливается с живым моральным опытом в каждом ее индивидуальном проявлении, становится открытой, множественной, многоголосой. Вопрос о предмете и научном статусе Э. остается до настоящего времени предметом дискуссий и реальных филос. опытов, в которых, разумеется, продолжают по-новому жить и старые — аристотелевские, кантианские, утилитаристские и др. — традиции.

Кант И. Основоположения к метафизике нравов // Соч.: Вбт. М., 1965. Т. 4 (1); Аристотель. Никомахова этика // Соч.: В 4 т. М., 1984. Т. 4; Соловьев B.C. Оправдание добра. Нравственная философия // Соч.: В 2 т. М., J988. Т. 1; Ницше Ф. К генеалогии морали // Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2.

А.А. Гусейнов












«ЭТИКА» — главное произведение Б. Спинозы. Написано на лат. яз. Работа над «Э.» была начата в 1662 и закончена в 1675. Напечатать ее не удалось из-за нападок на Спинозу, вызванных публикацией в 1670 «Богословско-политического трактата» и уходом от власти республиканской партии, глава которой был покровителем Спинозы. Издана посмертно (1677). Книга состоит из пяти частей и построена по образцу геометрических трактатов: каждая часть состоит из теорем, лемм, коллариев (выводов) и схолий (пояснений). В первой части мыслитель выдвигает свое фундаментальное положение о субстанции, тождественной Богу и природе, и строит онтологическую систему, главными категориями которой являются субстанция, выступающая причиной самой себя (causa sui); атрибуты (протяженность и мышление), каждый из которых выражает вечную и бесконечную сущность и составляет вместе с бесконечным множеством др. атрибутов субстанцию; модусы, или состояния субстанции. Вторая часть посвящена природе души, ее соотношению с телом, а также познавательным способностям; в ней содержатся основные гносеологические выводы Спинозы и учение о теле. Душа и тело трактуются в «Э.» как вещь мыслящая и вещь протяженная. Т.к. они принадлежат к атрибутам мышления и протяжения, никак не взаимодействующим друг с другом, душа не может побуждать тело к действию, а тело — душу к мышлению. Тем не менее душа может познавать телесный мир, поскольку оба атрибута являются последовательным выражением одной и той же субстанции. На этой «параллельности» бытия и познания основан принцип их гармонии: «Порядок и связь идей те же, что и порядок и связь вещей». В этой части дано также учение об истине, т.е. об адекватных идеях, которыми душа познает Бога, и лжи как искаженных и смутных идеях, возникающих из-за недостатка познания. Истинным оказывается все положительное содержание идей. Причина искажения истины — деятельность воли, причем воля понимается не как желание, а лишь как способность утверждения и отрицания. Третья и четвертая части излагают учение философа об аффектах (страстях) и представляют его этику в узком смысле. Спиноза утверждает, что зависимость от аффектов, принимаемая обычно за свободу, является рабством, порожденным неадекватным познанием. Истинная свобода — это правильное познание, которое приводит нас от чужеродного принуждения страстей к знанию собственной необходимости души. Идеал познания совпадает с моральным идеалом: «Высшее благо для души есть познание Бога, а высочайшая добродетель — познавать его». Пятая, завершающая, часть «Э.» посвящена пути к свободе. Им оказывается интеллектуальная любовь к Богу, в которой душа обретает блаженство и вечность, становясь «частью бесконечной любви, которой Бог любит самого себя» (теорема 36).

Система, построенная в «Э.», явилась переработкой и развитием идей Р. Декарта в форме филос. пантеизма и считается классическим образцом рационализма 17 в., оказавшим плодотворное влияние на развитие западноевропейской философии, особенно на нем. классическую и романтическую философию 18— 19 вв.

Последнее академическое издание «Э.» осуществлено К. Геб-хардтом: Opera. 1925. Bd 2. Рус. пер.: В.И. Модестова (1886; 1904), Н.А. Иванцова (1892). См. также: Избр. произв. М., 1957. Т. 1.











ЭТИЧЕСКАЯ МАКСИМА — общее правило поведения, которое индивид может принять или которому он может посоветовать следовать как хорошему руководству для действия. Примером может служить максима Р. Декарта, согласно которой всегда следует пытаться преодолеть себя, а не судьбу. Формулировка подобного рода правил призвана оказать помощь при выборе одного из многих возможных способов поведения, особенно в случаях ограниченности времени для размышления, при наличии соблазнов и т.п. И. Кант полагал, что каждое невынужденное действие руководствуется некоторой Э. м., или «субъективным принципом действия». Напр., нарушая обещание, человек может опираться на Э. м. «Когда это будет выгодно для меня, я дам обещание и не нарушу его». Для того чтобы решить, правильно какое-то действие или нет, нужно, по Канту, задаться вопросом, хочет ли человек, чтобы его Э. м. стала универсальным законом, распространяющимся на всех и каждого.










ЭТНОЦЕНТРИЗМ (от греч. ethnos — группа, племя и лат. centrum — центр, средоточие) — взгляд на мир через призму этнической идентификации. Жизненные и культурные процессы при этом оцениваются через традиции этнического самосознания, которое выступает в качестве идеального образца. Термин «Э.» впервые появился в работе пол.-австр. социолога Л. Гум-пловича «Расовая борьба» (1883). Более основательно этот термин был проработан амер. социологом У. Сам-нером. Сейчас данное понятие используется в философии, социологии, социальной психологии и этнофафии. В работе «Народные обычаи» Самнер ввел ряд понятий («мы-группа», «они-группа», «этноцентризм»), которые выражают склонность человека воспринимать и оценивать различные феномены на основе культурных стереотипов своей этнической группы. Миросозерцание этнической группы вырабатывается с помощью символов общего прошлого — мифов, легенд, святынь, эмблем. Эта культурно-историческая преемственность в жизни этноса — величина динамическая и переменная. Так, амер. ирландцы представляют собой более поздний своеобразный вариант ирландского этноса, сформировавшегося в особых экономических и политических обстоятельствах. Этот этнос обладает некоторыми собственными воспоминаниями, что отнюдь не колеблет этнического единства ирландцев по обе стороны океана. Сознание этнической группы характеризуется в таких терминах, как «сплоченность», «солидарность», «единство». Что касается отношений между группами («они-группа»), то здесь подчеркивается «инаковость», «чужеродность», «враждебность». В этнологии и культурологии происхождение и функции Э. рассматривают обычно в связи с природой межгрупповых отношений. Психоаналитики (З. Фрейд, Э. Фромм) рассматривают Э. в терминах индивидуального и группового нарциссизма.

Артановский С.Н. Проблема этноцентризма, этнического своеобразия культур и межэтнических отношений в современной зарубежной этнофафии и социологии // Актуальные проблемы этнофафии и современная зарубежная наука. Л., 1979; Современная зарубежная этнопсихология. М., 1979.













ЭТОС (от др.-греч. ethos — обычай, нрав, характер) — совокупность стойких черт индивидуального характера. Первоначально Э. обозначали привычное место совместного проживания: дом, человеческое жилище, звериное логово, птичье гнездо. Затем слово стало означать стабильный признак к.-л. явлений, обычай, нрав, характер. Гераклит утверждал, что Э. человека — это его божество. Антич. философы считали, что человеческий характер обладает неизменностью. Характер личности формируется традициями и обычаями. Поэтому всегда есть возможность описать различные обнаружения характера, исходя из его Э. Именно на этом представлении основана антич. физиогномика в типологии характеров в «Нравственных характерах» Теофраста. Древние греки считали, что воздействие музыкального или риторического произведения определяется Э. Сложились общие и частные учения об Э. В музыке изучались ее характер, влияние на психику слушателей, ее возможности. Некоторые считали музыку частью государственного воспитания из-за ее влияния на формирование воли и сознания юношества. В риторике учение об Э. обращало внимание на психологию слушателей, на влияние ораторского искусства на толпу. Аристотель воспользовался словом Э. для определения особой науки — этики, которая обратилась к этическим добродетелям как особой предметной области знания. Позднее Э. обозначали обычно стойкую систему нравственных представлений. Напр., нравственные представления эпохи Реформации, жизненные правила людей той поры получили название «протестантский Э». Последний зафиксировал огромные изменения в психике человека. В религиозных доктринах появилась новая концепция свободы. Идею огромной, определяющей роли протестантского Э. в становлении капитализма развил М. Вебер.

Гусейнов А.А., Апресян Р.Г. Этика. М., 1998; Золотухина-Аболина Е.В. Этика. М., 1998.













ЭТОС НАУКИ — совокупность нравственных представлений и моральных ограничений, связанных с постижением роли науки в общественной жизни, в судьбе человечества, раскрытием специфики науки и возможностей научного познания. Некоторые формы общественного сознания, напр. религия, философия, этика, имеют отчетливо выраженное ценностное измерение. К науке это относится в меньшей степени, ибо она не отвечает на вопросы: зачем? во имя какой цели? каков смысл бытия? По самому своему определению наука призвана дать объективную картину мира.

В 20 в. ученые и философы заговорили о том, что наука, лишенная нравственных императивов, может поставить человечество на грань катастрофы. Изобретение устрашающих орудий истребления, разрушение природной среды, создание технизированного мира рождают недоверие к науке. Она, по мнению многих философов, утратила пафос искания изначальной целостности, универсальности бытия. Она пытается все разъять, расчленить.

Этические проблемы науки рождались в связи с развитием физики, биологии, в частности генетики, психологии. Философы отмечали, что наука не располагает пока целостной картиной мира. Поэтому разумно ли, нравственно ли извлекать энергию из расщепления ядра, не имея развернутого описания универсума? Можно ли с помощью генной инженерии скрещивать гены, если развитие природы вообще может выйти из-под контроля человека? Э.н. предполагает наложение моратория на определенные исследования, если ученые понимают, что это чревато для человечества неожиданными последствиями. Нужно ли, к примеру, заниматься клонированием на нынешней стадии знаний? Ответственны ли ученые за технические приложения их исследований? Многочисленные этические проблемы вызваны сегодня проблемой эвтаназии.













«ЮКТИДЙПИКА» (санскр. Yuktidlpika — «Светильник логического дискурса») — наиболее полный и обстоятельный комментарий к «Санкхья-карике». Хорошее знание авторов «Ю.» положений Бхартрихари (5 в.) и Дигнаги (5—6 вв.) и отсутствие знакомства с текстами Дхармакирти (7 в.) позволяют отнести текст к 6—7 вв. «Ю.» — основной источник по предклассической сан-кхье, содержащий сведения о ее учителях — Паурике, Панчадхикаране, Патанджали (не йогин), Варшаганье, его «свите» и Виндхьявасине, — а также анонимные пассажи «учителей санкхьи» и демонстрирующий, в чем конкретно Ишваракришна солидаризировался со своими предшественниками и в чем расходился с ними. Более чем к.-л. другой из комментаторов к «Санкхья-карике» автор «Ю.» уделяет внимание полемике с буддистами (начиная с определения восприятия), ведантистами и вайшешиками, а, приступая к истолкованию уже первой карики (стиха), задается целью выявить все теоретически возможные возражения против санкхьяиков, чтобы подробно на них ответить. В «Ю.» систематизируются 11 признаков аутентичной филос. науки-шастры, воплощенной в тексте (доказывается их наличие в «Санкхья-карике»): краткие положения, указывающие на основные топики; дискуссия по источникам знания; обсуждение «частей» материала изложения; описание основных положений и сомнений относительно основоположений системы, специальных проблем, наличие кратких дефиниций и развернутых определений, обсуждение базовых принципов системы, а также терминологии, выявление практических результатов следования системе. Акцент на этих параметрах свидетельствует о мета-философском и науковедческом дискурсе автора «Ю.», но также о законченном формалистическом понимании философии. По мнению некоторых индологов, автор «Ю.» был не только философом, но и грамматистом «школы Панини».

Yuktidlpika. The Most Significant Commentary on the Samkhyakarika. Critically edited by A. Wezler and Sh. Motegi. Stuttgart, 1998. Vol. I.















ЮЛИНА Нина Степановна (р. 1927) — специалист в области истории современной философии, доктор филос. наук. Окончила филос. факультет МГУ (1950), аспирантуру филос. факультета МГУ (1957). С 1958 — в Ин-те философии АН СССР (РАН), в настоящее время — ведущий научный сотрудник. Основной темой исследований является история философии в США в 20 в. В рамках этой темы дана экспозиция классики амер. философии — философии Д. Сантаяны, А.Н. Уайтхэда, У. Джеймса, Дж. Дьюи, реализма, а также фокусных для втор. пол. 20 в. течений мысли — аналитической философии, физикализма, постмодернизма, филос. феминизма и др. В свете противостояния сциентистской и романтической традиций исследовался постмодернистский вариант прагматизма Р. Рорти, противопоставившего установке о теоретизме филос. знания проект новой филос. идеологии — «философии-как-литературы». Подвергнута анализу концепция сознания и самости Д. Деннета, выявлена специфика его функционалистского подхода к сознанию в сопоставлении с ментализмом и радикальным физикализмом. Ряд работ посвящен рассмотрению концепции К. Поппера. Наряду с секуляристской мыслью исследовались различные формы религиозно-философской мысли — неоортодоксия, процесс-теология, теология «смерти Бога», неоклассическая теология Ч. Хартсхорна, теология X. Кокса и др., а также сложные отношения между секулярной и религиозной традициями в США.

Анализировались также идейные конфликты кон. 1960-х гг. — противостояния «новых левых», неолибералов, неоконсерваторов и др. Одно из направлений работы — теоретические и педагогические принципы исследовательской парадигмы филос. образования, реализованные в программе «Философия для детей». В экспозиции филос. мысли в США акцентируется внимание на динамике филос. ментальности в этой стране, на сопряженности гносеологических сдвигов с общими изменениями когнитивной культуры, на зависимости процесса плюрализации философии от многообразия образов науки. Из анализируемых мета-филос. проблем центральными являются: природа метафизики, демаркация и конвергенция науки и философии, взаимоотношение философии и теологии, социолингвистические и социобиологические модели филос. теорий и др., из теоретических — проблемы сознания, реальности, природы женщины, семьи и общества, демократии и образования.

Некоторые проблемы современной философии (в соавт. с В.Н. Садовским и Ю.П. Михаленко). М., 1960; Буржуазные идеологические течения в США. М., 1971; Проблемы метафизики в американской философии XX века. М., 1978; Теология и философия в религиозной мысли США вХХ веке. М., 1986; Философия для детей. М., 1996; Очерки по философии в США. XX век. М., 1999.












ЮМ (Hume) Дэвид (1711 — 1776) — шотл. философ, историк, экономист, эссеист. Его основное филос. соч. «Трактат о человеческой природе» (1740) вызвало поначалу довольно вялую реакцию. Именно негативное отношение к «Трактату» клерикальных кругов и солидарных с ними коллег-философов не позволило Ю. занять место проф. этики Эдинбургского ун-та. Пытаясь сделать свои идеи более доступными и приемлемыми для читателей разных мировоззренческих ориентации, Ю. перерабатывает «Трактат» в две небольшие работы: «Исследование о человеческом познании» (1748) и «Исследование о принципах морали» (1751), которые сам автор предлагал рассматривать как окончательное выражение его филос. взглядов. Весьма прохладно встретило англ. общественное мнение и основной исторический труд Ю. — шеститомную «Историю Англии». Гораздо более благожелательный прием был оказан работам Ю. на континенте, прежде всего во Франции, которую он не раз посещал и где подолгу жил. Литературной славы при жизни у себя на родине Ю. удостоился как автор «Эссе», посвященных политике, религии, эстетике, экономике и т.д. Серьезный вклад внес Ю. в религиоведение, будучи автором основательных «Диалогов о естественной религии» и «Естественной истории религии».

Ю. строит свою философию, ориентируясь, с одной стороны, на физику И. Ньютона, видя в ней образец научной строгости и объективности, а с другой — на эпистемологию Док. Локка. Ю. развивает характерный взгляд на философию как на дисциплину, ставящую своей основной целью исследование наших познавательных возможностей, их пределов и условий. В этом своем понимании философии он следует традиции нововременного мышления, которая на континенте вполне обнаружила себя у Р. Декарта, а на Британских островах — у Ф. Бэкона. Ю. обычно трактуют как скептика. Источник его скептицизма связан со спецификой его понимания философии. Последняя, согласно Ю., — опытная наука в том смысле, что она занимается выяснением пределов человеческого опыта и его предпосылок. Она — наука о «человеческой природе». Желая достичь необходимой достоверности, она не должна выходить за рамки опыта. Ю. следует здесь посылке Ньютона — «гипотез не измышляю». Опыт же, а именно интроспекция, т.е. непосредственный внутренний опыт, сродни картезианской интуиции, является и основным инструментом для описания самого «опытного поля» сознания. Отсюда и «атеизм» Ю., неизбежный в той мере, в какой всякая теология означает выход за пределы опыта. Бог сверхопытен и, следовательно, не может быть предметом философии, так же как не может им быть и протяженная субстанция Декарта. Содержание поля сознания, мира феноменов включает два рода образований: впечатления и идеи. Первые — непосредственные данные чувств, переживаемые нами аффекты, живость и устойчивость которых, как предполагает «естественная установка», обусловлены наличием внешнего объекта, непосредственно воздействующего на наши органы чувств. Вторые — продукты наших размышлений, воспоминаний о непосредственных впечатлениях, которые в данный момент отсутствуют. Различия между впечатлениями и идеями заключаются в степени их живости. Первые намного интенсивнее, ярче вторых. Ум, следовательно, идей не создает, но воссоздает актуально отсутствующие в сознании впечатления. Но как быть с убежденностью «естественной установки» в том, что яркость впечатлений обусловлена воздействием на сознание внешних объектов, которые существуют вне зависимости от того, воспринимают их или нет? С чем мы имеем дело, со знанием или только с верой? Анализируя предпосылки такой убежденности, Ю. признает, что она основана на допущении существования в природе неизменного порядка, обнаруживающегося в виде причинно-следственной связи. Мы убеждены, что в будущем характер процессов, протекающих в природе, не изменится, поскольку одни и те же причины с неизбежностью должны производить одни и те же следствия. Однако, по Ю., оставаясь в рамках опыта, эту убежденность нельзя считать достоверной. В опыте нам даны только отдельные впечатления. Их связывание в причинно-следственные цепочки, предполагающее, что одни впечатления суть причины других, сверхопытно. Оно есть некоторый акт самого сознания. Ю. вовсе не утверждает, что к.-л. вещь может возникнуть без причины. Его интересуют предпосылки нашей уверенности в ошибочности такого утверждения. И он признает, что эта уверенность исходит не от интуиции, и не от демонстративного доказательства. Подобная уверенность основана на «моральной очевидности», обусловленной, в свою очередь, способностью человеческого воображения связывать одни впечатления с другими и переносить их в их неизменности в будущее. Эту способность Ю. называет привычкой (custom). Он противопоставляет здесь свою позицию т.зр. Декарта, для которого причинность была чем-то самоочевидным именно для интуиции, с ее критерием ясности и отчетливости. Ю. же утверждает, что мы можем ясно и отчетливо мыслить следствие без всякой причины, и наоборот. Ведь то, что мы называем тем и другим — совсем разные впечатления. В восприятии одного никак не заключено восприятие другого. Привычка оказывается у Ю. неким праполаганием, исходным актом мышления, задающим цельность образу мира. В этом смысле дальше этого в выявлении условий функционирования знаний идти некуда. Привычка делает возможной веру, без которой невозможен познавательный процесс. Ю. ставил себе в заслугу, что он впервые выяснил роль и природу феномена веры, которая представляет собой состояние сознания, придающее живость, жизненность нашим восприятиям тех или иных идей, позволяющим им сравняться по интенсивности переживания с впечатлениями.

Ю. различал философию «легкую» и «умозрительную». Первая «дает почувствовать разницу между пороком и добродетелью», опираясь на конкретные жизненные примеры. Вторая апеллирует не столько к чувствам, сколько к разуму, ориентируясь на выявление первопринципов и выводя из них следствия. В своей концепции Ю. стремился совмещать оба этих типа. Тем не менее отличительной ее чертой является безусловная обращенность к повседневной жизни человека, опора на здравый смысл. Метафизика призвана, с т.зр. Ю., обслуживать обыденные потребности человека, быть полезной для всех, выявляя основания каждодневного опыта людей. Именно ориентация на мир повседневности позволяет Ю. поставить под сомнение реальность духовной субстанции Декарта и Беркли, а также материальной субстанции Локка. Она же «помогает» философу обнаружить пустоту понятия личности, которая для Ю. означает всего лишь «пучок» перцепций, следующих друг за другом.

Несмотря на то что именно теория знания Ю. оказала наиболее долговременное и плодотворное воздействие на последующую философию, сам Ю. считал, что наибольший вклад он внес в теорию морали. Последнюю он строил исходя из автономии морального чувства, опираясь в этом на Хатчесона и Шефтсбери и противопоставляя свою т.зр. различным концепциям, исходившим из разумной природы морали, которые преобладали у фр. просветителей. Человек, согласно Ю., по своей природе альтруистическое существо, желающее счастья себе и другим. В этом смысле мотив важнее поступка. Человека столь же трудно представить без симпатии в нравственной сфере, сколь без веры — в познавательной.

Говоря о влиянии Ю. на последующую мысль, следует прежде всего упомянуть И. Канта, которого шотл. философ пробудил от «догматического сна». Достаточно велико было его воздействие и на формирование позитивизма как на континенте (О. Конт), так и в Англии (Дж.С. Милль). В наибольшей же мере наследие Ю. оказалось востребовано в 20 в., в особенности в аналитической философии.

Political Discourses. Edinburgh, 1753; Hume's Philosophical Works. London, 1874—1875. Vol. 1—4; History of Great Britain. New York, 1880; в рус. пер.: Трактат о человеческой природе. М. 1995. Ч. 1—2; Исследование о человеческом разумении. М., 1995; Малые произведения. М., 1996.

Виноградов Н.Д. Философия Д. Юма. М., 1905—1911. Ч. 1 -2.; Нарекай КС. Давид Юм. М., 1973; Kemp-Smith N. The Philosophy of D. Hume. London, 1949; MocNabb G.C. D. Hume. His Theory of Knowledge and Morality. London, 1951; LeroyA.-L. D. Hume. Paris, 1953; Mossner E.C. The Life of D. Hume. Austin, 1954; Vlachos G.K. Essai sur la politique de Hume. Paris, 1955; Forbes D. Hume's Philosophical Politics. London, 1975; Mackie Hume's Moral Theory. New York, 1980; Ayer A.J. Hume. London, 1980.

В.И. Стрелков















«ЮМА ПРИНЦИП» — принцип, утверждающий, что невозможно с помощью одной логики перейти от утверждений со связкой «есть» к утверждениям со связкой «должен». Принцип назван именем Д. Юма, указавшего, что этика постоянно совершает грубую ошибку, полагая, что из описания того, что имеет место, можно вывести какие-то утверждения о моральном добре и долге.

С нач. 20 в. «Ю.п.» привлекает пристальное внимание философов, логиков, теоретиков права и др. Нередко ему отводится главная роль в методологии наук, стремящихся обосновать определенные ценности и требования. Иногда даже утверждается, что в силу «Ю.п.» этика не способна перейти от наблюдения моральной жизни к ее кодификации, так что все системы (нормативной) этики в равной мере не опираются на факты и в этом смысле «автономны» и равноценны.

А. Пуанкаре таким аргументом пытался показать невозможность научного обоснования морали: все научные предложения стоят в индикативном наклонении; из индикативных предложений с помощью логического вывода могут быть получены только индикативные же предложения; следовательно, невозможно вывести моральное предложение из научных предложений. Важное значение принципу невыводимости оценочных (в том числе нормативных) утверждений из фактических утверждений придавал К. Поппер, «Необходимо усвоить, что наши решения никогда не выводятся из фактов (или утверждений о фактах), хотя они и имеют некоторое отношение к фактам». Идею дуализма фактов и решений (норм) Поппер непосредственно связывает с доктриной «автономии морали» и либерализмом.

Имеются два важных довода в поддержку «Ю.п.». Во-первых, все попытки его опровержения ни к чему не привели; неуспех фальсификации является аргументом в пользу принятия утверждения, устоявшего под напором критики. Во-вторых, данному принципу может быть дано теоретическое обоснование путем включения его в теорию оценок, в рамках которой он оказывается следствием др., более фундаментальных положений. Цель описания — сделать так, чтобы слова соответствовали миру, цель оценки — сделать так, чтобы мир отвечал словам. Это — две диаметрально противоположные функции, не сводимые друг к другу. Очевидно, что если ценность истолковывается как противоположность истины, поиски логического перехода от «есть» к «должен» лишаются смысла. Не существует логически обоснованного вывода, который вел бы от посылок, включающих только описательные утверждения, к заключению, являющемуся оценкой или нормой.

Логический анализ «Ю.п.» дается в рамках деонтической логики и оценок логики. Ни деонтическая логика, изучающая логические связи нормативных высказываний, ни логика оценок, исследующая логические связи оценочных высказываний, не нарушают «Ю.п.» и не санкционируют рассуждения (выводы), ведущие от чисто фактических (описательных) посылок к нормативным или оценочным заключениям (к утверждениям с «должен»).

Невозможным считается и логический переход от нормативных или оценочных высказываний к описательным (от «должен» к «есть»).

Обсуждение проблемы «автономии этики» (независимости этических теорий от фактов социальной жизни) требует, конечно, учета «Ю.п.». Однако данный принцип не предопределяет решение методологической проблемы обоснования этики и подобных ей наук. Невозможным является и переход с помощью только логики от фактов к естественно-научным законам. Но это не означает ни того, что естественные науки независимы от опыта (автономны), ни того, что конкурирующие естественно-научные теории равноценны и между ними нет возможности сделать выбор.

Юм Д. Соч.: В 2 т. М., 1966. Т. 1; Ивин А.А. Основания логики оценок. М., 1970; Пуанкаре А. Последние мысли // Пуанкаре А. О науке. М., 1983; Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000.











ЮНГ (Jung) Карл Густав (1875-1961) — швейц. психолог и психиатр, основатель одного из направлений глубинной психологии — «аналитической психологии». Один из ближайших учеников и сотрудников З. Фрейда, впоследствии переосмысливший фрейдистскую трактовку либидо и порвавший со своим учителем. Основные работы (в скобках — годы рус. изд.): «Либидо. Его метаморфозы и символы» (1912), «Психологические типы» (1921), «Отношения между Я и бессознательным» (1928), «Проблема души в наше время» (1931), «Психология и религия» (1940), «Paracelsica» (1942), «Формы бессознательного» (1950), «Misterium Coniunctionis» T. 1—2 (1955—1956), «Современный миф» (1958).

В своей психиатрической практике Юнг обратил внимание на то, что в сновидениях, в шизофреническом бреде, камлании шаманов, в поэтических и религиозных откровениях часто появляются одни и те же фольклорные и мифологические мотивы, что натолкнуло его на мысль о существовании в психике помимо личного бессознательного более глубокого слоя — коллективного бессознательного, бессознательного прошлых поколений. Коллективное бессознательное — это совокупность архетипов, древних способов переживания человеком окружающего мира, оно не существует наподобие неких врожденных структур нашей психики, оно не поддается осознанию при нормальных условиях, никакая аналитическая техника не поможет «вспомнить» его, поскольку в отличие отличного бессознательного оно никогда не было вытеснено или забыто. Архетипы — это не врожденные представления, а врожденные возможности представления. Архетип — это фигура демона, человека или события, повторяющаяся на протяжении истории везде, где свободно действует творческая фантазия. Это прежде всего мифологическая фигура, итог огромного типического опыта бесчисленного ряда предков, психический остаток бесчисленных переживаний одного и того же типа. Архетип есть своего рода готовность снова и снова репродуцировать те же самые или сходные мифические представления. При этом архетип, в виде символа проявляющийся в сновидениях, фантазии или жизни, всегда несет в себе некоторое особое влияние или силу, благодаря которой его воздействие носит нуминозный, зачаровывающий характер. Подобно тому, как наше тело, полагал Ю., в целом ряде рудиментарных органов хранит пережитки старинных функций и состояний, так и душа, переросшая архаические влечения, хранит в себе признаки пройденного развития и бесконечно повторяет древние мотивы в своих фантазиях и снах.

С помощью архетипов создаются мифы, религии и философии, оказывающие воздействие на целые народы и исторические эпохи. Если личные комплексы суть компенсация за односторонние или дефектные установки сознания, то сходным образом религиозные мифы можно, согласно Ю., интерпретировать как вид ментальной терапии для обеспокоенного и страдающего человечества в целом.

Ю. различает два вида мышления: логическое, словесное, приспособленное к действительности и обслуживающее наши повседневные «дневные» нужды, и фантастически-мифологическое мышление, которое преобладало в древности. Оно существует и сейчас у примитивных народов, у детей, повсеместно проявляется в снах. Логическое мышление — более поздний продукт развития культуры. Эпоха, создавшая мифы, мыслила по-детски. И люди никогда не могли отрешиться от этой эпохи. Если бы удалось одним разом отрезать всю мировую традицию, то вместе со следующим поколением вновь возникли бы вся мифология и все исторически существовавшие религии.

Религия и искусство создавали символы, служившие защитной стеной нашей психики от бессознательного. Молитвы, обряды, ритуалы защищали человека и укрощали его звериную природу. Протестантизм разрушил эту стену, и мощная энергия бессознательного хлынула в сознание, что первоначально привело к экспансии зап. мира, бурному динамическому развитию общества, но постепенно положило начало массовым психозам, весь западный мир оказался в состоянии шизофрении. «Освободившийся» зап. человек не понимает, насколько его рационализм, расстроивший его способность отвечать божественным символам и идеям, отдал его на милость психической преисподней. Он освободил себя от суеверий, но его моральная и духовная традиция распалась, и он расплачивается за этот повсеместный распад дезориентацией и разобщенностью.

Многие современные последователи Ю. считают его пророком, гуру, показывающим европейской цивилизации новые пути развития.

Воспоминания, сновидения, размышления. Львов, 1998; Gesamtnelte Werke. Bd 1—17. Zurich; Stuttgart, 1958—1976.
Вер Г. Карл Густав Юнг. Урал-LTD, 1998.












ЮРКЁВИЧ Памфил Данилович (1827—1874) — философ, представитель киевской школы философ, теизма, экстраординарный проф. Киевской духовной академии, проф. философии, в 1869—1873 —декан историко-филологического факультета Московского ун-та; учитель B.C. Соловьева. Христианско-телеологический идеализм Ю. развивался в сторону «конкретного» идеализма, в основании которого лежал «широкий эмпиризм», свободный от произвольных и предвзятых ограничений, включающий в себя и все истинно рациональное, и все истинно сверхрациональное, поскольку и то и другое, считал он, прежде всего также существует эмпирически, в универсальном опыте человечества, как и все видимое и осязаемое. Почти во всех своих сочинениях Ю. постоянно стремился вызвать «характеристическую черту платонического мышления» («Разум по учению Платона и опыт по учению Канта»). Любое подлинное философствование должно начинаться с понятия «идея», т.к. является исследованием того, в чем состоит истинное знание. Одним из выводов трактата «Идея» была мысль о том, что философия является делом всего человечества, а не отдельного человека. Критикуя материализм, Ю. отмечал, что духовное начало не может быть выведено из материального, т.к. последнее приобретает формы, знакомые нам из опыта, только во взаимодействии с началом духовным. Гносеологические и аксиологические установки филос. воззрений Ю. роднят их с исходными интуициями более поздних философ, течений — философии жизни, экзистенциализма, персонализма. Противопоставление Ю. конкретного знания, формирующего способ существования человека, отвлеченному мышлению стало характерным для рус. религиозной и экзистенциалистской мысли кон. 19 — нач. 20 в.

Курс общей педагогики с приложениями. М., 1869; Игра подспудных сил, по поводу диспута профессора Струве // Русский вестник. 1870. № 4; Философские произв. М., 1990.

Аксаков А.Н. Медиумизм и философия. Воспоминание о профессоре Московского университета Юркевиче // Русский вестник. 1876. № 1; Соловьев B.C. О философских трудах П.Д. Юркевича // Юркевич П.Д. Философские произв. М., 1990; Шпет Г.Г. Философское наследие П.Д. Юркевича // Там же.












ЯЗЫК — знаковая система, используемая для целей коммуникации и познания. Системность Я. выражается в наличии в каждом Я., помимо словаря, также с и н -таксиса и семантики. Синтаксис определяет правила образования выражений Я. и их преобразования, семантика является множеством правил придания значений выражениям Я. Каждый Я. имеет также прагматику, определяющую отношение между ним и теми, кто использует его для общения и познания.

Обычный, или естественный, Я. складывается стихийно и постепенно, его история неотделима от истории владеющего им народа. В Я. сосредоточены опыт многих поколений, особый взгляд целого народа на мир. С первых лет жизни, втягиваясь в атмосферу родного Я., человек не только усваивает определенный запас слов и грамматических правил, но и незаметно для себя впитывает также свою эпоху, выраженную в Я., и тот огромный опыт, который отложился в нем.

Естественный Я., пропитывающий ткань повседневной практической жизни, должен быть столь же богат, как и сама жизнь. Разнородность, а иногда просто несовместимость выполняемых им функций — причина того, что не все свои задачи он решает с одинаковым успехом. Но как раз эта широта не дает Я. закоснеть в жестких разграничениях и противопоставлениях. Он никогда не утрачивает способности изменяться с изменением жизни и постоянно остается столь же гибким и готовым к будущим переменам, как и она сама.

Разнообразные искусственные Я., подобные Я. математики, логики и т.д., генетически и функционально вторичны в отношении естественного Я. Они возникают на базе последнего и могут функционировать только в связи с ним.

Обычный Я., предназначенный прежде всего для повседневного общения, имеет целый ряд своеобразных черт. Он является аморфным как со стороны своего словаря, так и в отношении правил построения выражений и придания им значений. В нем нет четких критериев осмысленности выражений. Не выявляется строго логическая форма рассуждений. Значения отдельных слов и выражений зависят не только от них самих, но и от их окружения. Многие соглашения относительно употребления слов не формулируются явно, а только предполагаются. Почти все слова имеют несколько значений. Одни и те же предметы порой могут называться по-разному. Есть слова, не обозначающие никаких реально существующих объектов, и т.д. Эти и др. особенности обычного Я. говорят, однако, не столько о его определенном несовершенстве, сколько о могуществе, гибкости и скрытой силе.

По вопросу об отношении Я. к действительности имеются две противоположные т.зр. Согласно первой из них, Я. есть продукт произвольной конвенции; в выборе его правил, как и в выборе правил игры, человек ничем не ограничен, в силу чего все Я., имеющие ясно определенную структуру, равноправны («принцип терпимости» Р. Карнапа). В соответствии со второй т.зр. Я. связан с действительностью и его анализ позволяет вскрыть некоторые общие факты о мире.

Конвенционалистская концепция Я. принималась многими представителями философии неопозитивизма. Она основана на преувеличении сходства естественных Я. с искусственными и на ошибочном истолковании ряда фактов, касающихся последних.

Я., являющийся инструментом мышления, связан своей смысловой стороной с действительностью и своеобразно отражает ее. Это проявляется в обусловленности развития Я. развитием человеческого познания, в общественно-историческом генезисе языковых форм, в успешности практики, опирающейся на информацию, получаемую с помощью Я.

Весьма распространенным является тезис о зависимости наших знаний о мире от используемого в процессе познания Я. К различным формам этого тезиса ведут представления о Я. как об одной из форм проявления «духа народа» (В. Гумбольдт) или реализации свойственной человеку способности символизации (Э. Кассирер), утверждение об искажении результатов непосредственного познания в процессе их выражения (А. Бергсон, Э. Гуссерль). Принцип неизбежной зависимости картины мира от выбора понятийного аппарата вместе с положением об отсутствии ограничений в этом выборе составляет существо «радикального конвенционализма», принимавшегося К. Айдукевичем.

Положения о связи Я. с мышлением и действительностью позволяют найти решение вопроса о роли Я. в познании. Я. есть необходимый инструмент отображения человеком действительности, оказывающий влияние на способ ее восприятия и познания и совершенствующийся в процессе этого познания. Активная роль Я. в познании состоит в том, что он влияет на уровень абстрактного мышления, на возможность и способ постановки вопросов относительно действительности и получения ответов на эти вопросы. Утверждение, что Я. является активным фактором формирования нашей картины мира, не означает, однако, ни того, что Я. «творит» эту картину, ни того, что он определяет принципиальные границы возможностей познания. Я. не только влияет на познание, но и сам формируется в процессе познания действительности как средство адекватного ее отображения.

Философы и логики неоднократно обращали внимание на ошибки, проистекающие из неправильного употребления и несовершенства естественного Я., и призывали к осторожности в пользовании им. Наиболее радикальные из них требовали создания некоторого «совершенного» Я. (Г.В. Лейбниц, Б. Рассел). Современная лингвистическая философия положению, что Я. должен быть предметом философского исследования, придала форму утверждения, что Я. является единственным или во всяком случае наиболее важным предметом такого исследования. Философия оказалась при этом сведенной к «критике Я.», задача которой состоит в том, чтобы туманные и запутанные мысли делать ясными и четко друг от друга отграниченными. В рамках лингвистической философии сложились два направления: одно из них ставит своей целью логическое усовершенствование естественного Я. и замену отдельных его фрагментов специально сконструированными Я. (реконструкционизм); второе уделяет основное внимание исследованию способов функционирования естественного Я., пытается дать наиболее полное описание его свойств и устранить тем самым затруднения, связанные с неправильным его употреблением (дескрипционизм).

Анализ Я. не является, однако, единственной задачей философии и не может быть сведен к прояснению его логической структуры. Я. связан с мышлением и действительностью и не может быть понят вне этой связи. Он должен рассматриваться в контексте целого ряда проблем, касающихся познания и общения; важна не только логическая, но и гносеологическая и социальная проблематика Я.

Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVIII. М., 1986; Витгенштейн Л. Философские работы. М., 1994. Ч. Аналитическая философия: становление и развитие. М., 1998; Рассел Б. Исследование истины и значения. М., 1999; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000; Ajdukiewicz К. Jezyk i poznanie. Warszawa, 1960. Т. 1-2.

A.A. Ивин










ЯЗЫКА ФУНКЦИИ, или Употребления языка, — основные задачи, решаемые с помощью языка в процессе коммуникации и познания. Идея проведения различия между Я.ф. принимается в большинстве теорий языка; реализуется она, однако, по-разному.

Широкую известность получило введенное в 1920-е гг. Ч. Огденом и А. Ричардсом противопоставление референциального (обозначающего) употребления языка его эмотивному (выражающему) употреблению.

Распространено также выделение следующих двух Я.ф.: формулирования мыслей в процессе познания и коммуникации этих мыслей, а также связанных с ними переживаний. Первая из этих Я.ф. иногда считается предельным случаем второй, т.е. мышление рассматривается как общение с самим собой.

К. Бюлер, анализируя знаки языка в их отношении к говорящему, слушающему и предмету высказывания, выделяет три функции языкового высказывания: информативную, экспрессивную и эвокативную. В информативной функции язык используется для формулировки истинных или ложных утверждений; вэкспрессивной— для выражения состояний сознания говорящего; в эвокативной — для оказания влияния на слушающего, для возбуждения у него определенных мыслей, оценок, стремлений к каким-то действиям. Каждое языковое высказывание выполняет одновременно все три указанные функции; различие между употреблениями языка определяется тем, какая из этих функций является доминирующей. Так, утверждение о факте, являющееся типичным случаем информативного употребления языка, непосредственно описывает положение дел в действительности, косвенно выражает переживание говорящим его опыта и вызывает определенные мысли и чувства у слушающего. Основная функция команды (характерный образец эвокативного употребления языка) — вызвать определенное действие слушающего, но команда представляет также сведения о предписываемой деятельности и выражает желание или волю говорящего, чтобы деятельность была выполнена. Восклицание непосредственно выражает эмоции говорящего, а косвенно оказывает влияние на слушающего и дает ему информацию о состоянии сознания говорящего.

Выделение Я.ф. является классификацией утверждений, или высказываний. Как и всякая классификация, она зависит от выбранного основания, т.е. от тех целей, для которых предполагается использовать противопоставление разных функций. Подобно большинству делений сложных классов объектов, здесь трудно рассчитывать на создание естественной, и значит, единственной классификации, подобной классификации растений К. Линнея или периодической системе химических элементов Д.И. Менделеева. В лингвистике может оказаться полезной одна классификация Я.ф., в логике — другая, и т.д.

С т.зр. лингвистики и философии языка несомненный интерес представляет описание Я.ф. т.н. теорией речевых актов. Данная теория приобрела известность в последние десятилетия, хотя в ее основе лежат идеи, высказанные ранее Л. Витгенштейном и Дж. Остином. Эти идеи были развиты и конкретизированы Дяе. Сёрлом, П. Стросоном и др. Объектом исследования теории речевых актов являются акты речи — произнесение говорящим предложений в ситуации непосредственного общения со слушающим. Теория развивает деятельностное представление о языке, рассматривая его как определенного рода взаимодействие между говорящим и слушателями. Субъект речевой деятельности понимается не как абстрактный индивид, лишенный к.-л. качеств и целей, а как носитель ряда конкретных характеристик, психологических и социальных. В теории речевых актов выделяются пять основных задач, решаемых с помощью языка: сообщение о реальном положении дел (репрезентатив), попытка заставить что-то сделать (норма), выражение чувств (экспрессив), изменение мира словом (декларация) и принятие обязательства что-то реализовать (обещание).

Теория речевых актов, начавшая формироваться в философии, затем сместилась в лингвистику и постепенно утратила свою первоначальную общность.

Во-первых, вызывает сомнение, что указанными пятью Я.ф. исчерпываются все те задачи, для решения которых употребляются высказывания. Витгенштейн полагал, в частности, что употреблений языка неограниченно много, и они не могут быть сведены к какому-то каноническому их перечню. Во-вторых, неудачным представляется описание сообщений о реальном положении дел, или репрезентативов. «Самый простой тест для репрезентативов, — пишет Сёрль, — следующий: можете вы буквально оценить высказывание (кроме прочего) как истинное или ложное. Сразу же добавлю, что это — ни необходимое, ни достаточное условие...» Последняя оговорка превращает описания в утверждения о намерении сообщить нечто о реальности. В-третьих, в теории речевых актов пропускается ряд самостоятельных, не сводимых к другим употреблений языка. В первую очередь это касается о ц е -нок и т.н. орективов — утверждений, основной функцией которых является возбуждение чувств, стимуляция воли слушателя. Пропуск оценок объясняется, скорее всего, двумя обстоятельствами. Многие высказывания обычного языка, кажущиеся по своей грамматической форме оценками (т.е. содержащими слова «хорошо», «плохо», «лучше», «хуже», «должен быть» и т.п.), на самом деле являются не оценками, а описаниями; существуют также двойственные, описательно-оценочные высказывания, подобные моральным принципам или законам науки, играющие в одних контекстах роль описаний, а в других — роль оценок.

И наконец, теория речевых актов не ставит вопроса о редукции одних употреблений языка к др. Напр., нормы можно свести к оценкам, дополненным санкцией за невыполнение позитивно оцениваемого действия, обещания — к нормам, адресованным самому себе, и т.д.

С т.зр. логики, философии и теории аргументации важным является проведение различия между двумя ключевыми Я.ф. — описательной и оценочной. В случае первой отправным пунктом сопоставления высказывания и действительности является реальная ситуация и высказывание выступает как ее описание, характеризуемое в терминах понятий «истинно» и «ложно». При второй функции исходным является высказывание, выступающее как стандарт, перспектива, план; соответствие ему ситуации характеризуется в терминах понятий «хорошо», «безразлично» и «плохо». Цель описания — сделать так, чтобы слова соответствовали миру, цель оценки — сделать так, чтобы мир отвечал словам. Это две противоположные Я.ф., не сводимые друг к другу. Нет оснований считать, что описательная Я.ф. является первичной или более фундаментальной, чем оценочная функция.

Иногда противопоставление описаний и оценок воспринимается как неоправданное упрощение сложной картины употреблений языка. Так, Остин высказывает пожелание, чтобы наряду со многими другими дихотомиями, всегда плохо приложимыми к естественному языку, было отброшено и привычное противопоставление оценочного (нормативного) фактическому. Сёрль также говорит о необходимости разработки новой таксономии, не опирающейся на противопоставление оценочного — описательному или когнитивного — эмотивному. Сам Остин выделяет пять основных классов речевых актов: вердикты, приговоры; осуществление власти, голосование и т.п.; обещания и т.п.; этикетные высказывания (извинение, поздравление, похвала, ругань и т.п.); указание места высказывания в процессе общения («Я отвечаю», «Я постулирую» и т.п.). Однако все эти случаи употребления языка представляют собой только разновидности оценок, в частности, оценок с санкциями, т.е. норм. Сёрль говорит о следующих пяти различных действиях, которые мы производим с помощью языка: сообщение о положении вещей; попытка заставить сделать; выражение чувств; изменение мира словом (отлучение, осуждение и т.п.); взятие обязательства сделать. Здесь первый и третий случаи — это описания, а остальные — разновидности оценок (приказов).

Описание и оценка являются двумя полюсами, между которыми много переходов. Как в повседневном языке, так и в языке науки есть всякие разновидности и описаний, и оценок. Чистые описания и чистые оценки довольно редки, большинство языковых выражений носит двойственный, или «смешанный», описательно-оценочный характер. Все это должно учитываться при изучении «языковых игр», или употреблений языка; вполне вероятно, что множество таких «игр» является, как это предполагал Витгенштейн, неограниченным. Но нужно учитывать также и то, что более тонкий анализ употреблений языка движется в рамках исходного и фундаментального противопоставления описаний и оценок и является всего лишь его детализацией. Она может быть полезной во многих областях, в частности в лингвистике, но лишена, вероятнее всего, интереса в логике.

Важным является, далее, различие между экспрессивами, служащими для выражения чувств и близкими описаниям («Искренне сочувствую вам», «Извините, что не смогу быть» и т.п.), и орективами, сходными с оценками и используемыми для возбуждения чувств, воли, побуждения к действию («Возьмите себя в руки», «Вы преодолеете трудности» и т.п.). Частным случаем оректического употребления языка может считаться нуминозная его функция — зачаровывание слушателя словами (заклинаниями колдуна, словами любви, лести, угрозами и т.п.).

Две оппозиции «мысль — чувство (воля, стремление)» и «выражение (определенных состояний души) — внушение (таких состояний)» составляют ту систему координат, в рамках которой можно расположить все основные Я.ф. Описания представляют собой выражения мыслей, экспрессивы — выражения чувств. Описания и экспрессивы относятся к тому, что может быть названо «пассивным употреблением» языка и охарактеризовано в терминах истины и лжи. Оценки и орективы относятся к «активному употреблению» языка и не имеют истинностного значения. Нормы представляют собой частный случай оценок, обещания — частный, или вырожденный, случай норм. Декларации («Объявляю вас мужем и женой», «Назначаю вас председателем» и т.п.) являются особым случаем магической Я.ф., когда язык используется для изменения мира, в частности для изменения человеческих отношений; как таковые, декларации — это своего рода предписания, или нормы, касающиеся поведения людей. Обещания представляют собой особый случай постулативной Я.ф., охватывающей не только обещания в прямом смысле слова, но и принимаемые конвенции, аксиомы вновь вводимой теории и т.п. Имеются, т.о., четыре основные Я.ф.: описание, экспрессив, оценка и оректив и целый ряд промежуточных употреблений языка, в большей или меньшей степени тяготеющих к основным: нормативное, магическое, постулативное и др.

Данная классификация Я.ф. обладает большей общностью, чем их классификация в рамках теории речевых актов.

Остин Дж. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII. М., 1986; Сёрль Дж. Что такое речевой акт // Там же; Он же. Классификация иллокутивных актов // Там же; Строссон П.Ф. Намерение и конвенция в речевых актах // Там же; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000; Он же. Риторика. М., 2002; Seorle J.R. Speech Acts: An Essay in the Philosophy of Language. London, 1969.

A.A. Ивин












ЯЗЫК НАУКИ — система понятий, знаков, символов, создаваемая и используемая той или иной областью научного познания для получения, выражения, обработки, хранения и применения знаний. В качестве специального языка конкретных наук обычно используется некоторый фрагмент естественного языка, обогащенный дополнительными знаками и символами. Я.н. отличается точностью и ясностью своих выражений. Даже те понятия, которые заимствуются наукой из повседневного языка, напр., «сила», «скорость», «тяжесть», «звезда», «стоимость» и т.п., получают гораздо более точное и порой даже парадоксальное с т.зр. здравого смысла значение. Если на первом этапе своего развития наука в основном пользуется понятиями естественного языка, то по мере более глубокого проникновения в предмет исследования появляются теории, вводящие совершенно новые термины, относящиеся к абстрактным, идеализированным объектам, к новым открываемым явлениям, их свойствам и связям. Таковы, напр., названия элементарных частиц, их свойств и взаимосвязей; химических элементов; понятия электродинамики и т.д. В целом Я.н. возникает и развивается как орудие познания определенной области явлений, и его специфика определяется как особенностями изучаемой области, так и методами ее познания.

Я.н. стараются строить т.о., чтобы избежать недостатков естественного языка: многозначности терминов; расплывчатости и неопределенности их содержания; двусмысленности выражений; семантической замкнутости и т.п. Это обеспечивает ясность, точность и понятность выражений Я.н.












ЯЗЫКОВЫЕ ИГРЫ — одно из главных понятий философии позднего Л. Витгенштейна. Служит для обозначения целостных и законченных систем межличностной коммуникации, подчиняющихся своим внутренним правилам и соглашениям («глубинная грамматика»), нарушение которых означает выход за пределы конкретной «игры». В текстах Витгенштейна встречаются три основных понимания Я.и., дополняющие друг друга. Во-первых, это исходные лингвистические формы, с которых начинается обучение языку путем включения обучаемого в определенные виды деятельности. Во-вторых, «игры» рассматриваются как упрощенные, идеализированные модели употребления слов, последовательное усложнение которых демонстрирует динамику языка. Наконец, социокультурный аспект «игр» отражен в понятии форм жизни. У Я.и., по Витгенштейну, не может быть общего им всем признака; их следует классифицировать по принципу «семейного подобия», т.е. описывая цепочки взаимосвязанных или пересекающихся по отдельным признакам «игр». Пристальное внимание к «естественным» контекстам употребления слов должно, согласно Витгенштейну, способствовать «терапии» филос. заблуждений, вызванных смешением правил различных «игр». После Витгенштейна это понятие получило широкое распространение в зап. философии и культуре.












ЯЗЫЧЕСТВО — термин, обозначающий предшествующие теизму формы религий многобожия. Считается, что он происходит от слав. «языцы» — нехристианские «народы», враждебные православию. На Западе его синонимом является лат. «paganus». Т.о., это понятие изначально носило обличительный характер: Я. — ложные верования неразвитых примитивных племен, практикующих идолопоклонство, а потому подлежащие искоренению в ходе миссионерской деятельности по обращению в истинную веру. В научном религиоведении Я. обычно заменяется более однозначным и оценочно нейтральным термином — «политеизм» («многобожие»).

Одной из наиболее ранних форм религии был фетишизм, основанный на представлении, что физические предметы, природные стихии обладают сверхъестественными силами, которые люди при помощи особых магических ритуалов способны использовать для того, чтобы предотвратить катастрофическое воздействие окружающей среды. В рамках той же тенденции выделяют и анимизм — веру в самостоятельное существование души человека, время от времени покидающей его тело, а также духов отдельных сил природы, растений, животных, умерших предков. Древнейшей формой религии является и тотемизм — представление о мистической связи между человеческим родом и конкретным видом животных или растений — его могущественных предков, требующих особого почитания.

Политеистические религии возникают в рамках мифологии и наследуют характерные для нее особенности. Здесь образ мира также складывается в результате переноса на природу связей и зависимостей, характерных для первобытного общества, т.е. путем ее одушевления, олицетворения. В результате отсутствует четкое разделение субъекта и объекта, личности и окружающей среды, сверхъестественных существ и природных явлений.

Языческие боги не стоят над природой, они действуют внутри равновесного космоса как олицетворения многочисленных природных и социальных стихий, как действующие лица вечного круговорота умирания и возрождения, обеспечивая раз и навсегда установленный порядок мироздания, неподвластный усилиям ни людей, ни богов. Тем самым достигается как бы снятие напряженности в отношениях природного хаоса и целенаправленной человеческой деятельности, определенная предсказуемость результатов последней.

Вместе с тем постепенно выявлялось и существенное отличие ранних форм религии от мифологии, а именно, наличие в них особой технологии целенаправленного воздействия на потусторонние силы — того, что называется религиозным культом. Впоследствии облики сверхъестественных существ усложняются, им приписываются черты антропоморфных богов и героев, наделенных всеми человеческими переживаниями и страстями. Происходит размежевание мифологических и религиозных персонажей: все более жесткое противопоставление тела и духа, плоти и души, священного и профанного, земного и небесного, формируется представление о едином, стоящем над миром всемогущем трансцендентном Боге. Примером может служить древняя религия иранских народов — зороастризм (I тыс. до н.э.), своим культом высшего благого начала и дуалистической картиной мира оказавший существенное воздействие на формирование теизма. Специфические комбинации языческих и теистических элементов так или иначе характерны для всех религий.

Все попытки апологетов теизма (иудаизм, христианство, ислам) до конца искоренить Я. оказывались безуспешными. Новые вероисповедные и культовые формы были вынуждены ассимилировать древние языческие представления и сюжеты, воплотившиеся в обычаях, праздниках, в самом образе жизни. На бытовом уровне доминировал своеобразный синкретизм, отчетливо выступающий в современной России, где многие православные представления по-прежнему толкуются в рамках языческих образов, традиционных для данного региона — вопреки жесткой догматической вертикали. Одновременно повсеместно возрождаются древние языческие культы — но не в изначальном «чистом», а в модернизированном виде, с использованием ритуалов и форм коллективистской деятельности, заимствованные у теизма (неоязычество). В современной России эти «природные» культы часто рекламируются как проявления истинно «народной» духовности, санкционирующие местнические политические амбиции.

Коростовцев М.А. Религия Древнего Египта. М., 1976; Токарев С.А. Религия в истории народов мира. М., 1986; Фрэзер Д.Д. Золотая ветвь. Исследование магии и религии. М., 1986; Он же. Фольклор в Ветхом Завете. М., 1989; Таилор Э.Б. Первобытная культура. М., 1989; Мильков В.В. Древнерусские апокрифы. СПб., 1999.

Л.Н. Митрохин











ЯКОБИ Фридрих Генрих (1743—1819) — нем. писатель, философ и эссеист, один из представителей т.н. философии чувства и веры. С 1772 на государственной службе; в 1807—1812 — президент Академии наук в Мюнхене. Автор романов «Из писем Эдуарда Альвиля» (1792) и «Вольдемар» (1796), многочисленных полемических сочинений на философско-религиозные темы, обширного эпистолярного наследия.

Творчество Я., проникнутое антипросветительскими настроениями, не раз становилось предметом оживленных дискуссий, повлиявших на духовную атмосферу Германии предромантического и романтического периодов. Основной мотив филос. сочинений Я. — демонстрация ограниченности, беспочвенности и моральной несостоятельности рационализма. В переписке и публичной полемике с М. Мендельсоном по поводу спинозизма Г.Э. Лессинга, давшей начало т.н. спору о пантеизме (1785), Я. выступил как непримиримый противник рационалистической метафизики и яростный поборник теизма. Согласно Я., систематическое оформление рассудочного знания неизбежно ведет к пантеизму, т.е. к отрицанию свободы, а в пределе — к атеизму. Высоко оценив критический потенциал философии И. Канта, Я., однако, не принял ее основных принципов: понятие «вещи в себе» отверг как заведомо противоречивое, а категорический императив сурово осудил как рассудочную схему, не вмещающую всего многообразия нравственной жизни. Оценку романтического идеализма Я. высказал в язвительных памфлетах против И.Г. Фихте и раннего Ф.В.Й. Шеллинга, где охарактеризовал этот тип философии как «перевернутый солипсизм» и «нигилизм» (термин, введенный им впервые).

Различным версиям рационализма Я. противопоставлял апологию непосредственного знания, которое называл «чувством», «верой», «откровением». Наличие непосредственного знания вытекает из потребности рассудка, с одной стороны, в первичном материале, а с др. — в металогической основе принципов рационального доказательства. Т.о., предметами непосредственного знания могут быть реальность абсолютного, как объекты чувственного созерцания, так и сверхчувственная реальность абсолютного, безусловного, бес-конечното. Это парадоксальное сочетание эмпирической и религиозно-мистической тенденции дало Г.В.Ф. Гегелю основание упрекать Я. в склонности к расплывчатым абстракциям. Опора на непосредственное переживание внерационалистических истин привела Я. к отрицанию самой возможности систематических построений в философии, поскольку всякая фиксация переживания ведет к его ограничению и, следовательно, искажению. Именно эта черта мировоззрения Я. была позитивно переосмыслена в после-гегелевской философии (у позднего Шеллинга, В. Дильтея, Л. Фейербаха и др.) и обусловила интерес к нему представителей разных направлений философии 20 в. Наибольшее влияние идеи Я. оказали на академическую философию жизни, а также на различные версии интуитивизма. 

Werke. Darmstadt, 1968. Bd 1-6.
Baum G. Vernunft und Erkenntnis. Die Philosophie F.H. Jaco-bis. Bonn, 1969.











ЯМВЛИХ (Iamwlichus) (не позже 280, вероятно в 245 — ок. 325) — антич. философ, основатель сирийской школы неоплатоников, ученик пифагорейца Анатолия, ученик, а затем оппонент Порфирия. Находился под сильным влиянием пифагореизма и халдейских оракулов, соединял филос. разработку проблем платонизма с интенсивно разрабатывавшейся им теургией. Школа Я. в Аламее, в которой систематически отправлялся языческий религиозный культ, понимаемый как необходимая часть школьной жизни, впервые в позднем платонизме была учреждена как замкнутый самодовлеющий организм, сознательно противопоставленный христианству и закрытый для него. Для школьного обихода Я. составил компилятивный «Свод пифагорейских учений в 10 книгах» (до нас дошло пять: «Жизнь Пифагора», «Увещание к философии (Протрептик)», «Об общей математической науке», «Комментарий к Введению Никомаха», «Теологумены арифметики»), комментарии к Платону, из сочинений которого были выбраны 12 канонических произведений, и Аристотелю (сохранились фрагменты комментариев к «Федру», «Тимею» и «Пармениду», отдельные замечания из комментария к «Алкивиаду 1», «Федону», «Филебу», «Софисту»; есть свидетельства о комментариях Я. к «Категориям», «Аналитике I», «Об истолковании» и к трактату «О небе»); а также соч. «О богах», «О речи Зевса в «Тимее», «Халдейская теология», «Платонова теология», «О символах», фрагменты трактата «О душе» и др. Я. принадлежит также соч. «О египетских мистериях» (в 10 кн.), в котором Я. в ответ на «Письмо Анебона» Порфирия защищает теургию, надев маску египетского жреца Абаммона.

Я. осуществил школьную разработку неоплатонической доктрины. В едином Плотина Я. различает единое, полностью неизреченное, и просто единое, или «благо», которое через противоположности предела и беспредельного соединено с единым-сущим. В сфере ума (нуса) Я. твердо различает намеченную Плотином и развитую Порфирием триаду бытие-жизнь-ум, т.е. мыслимое (бытие), мыслящее (ум) и тождество того и другого — жизнь, которая в триаде помещена между полюсами «немыслящего» бытия и «не-сущего» мышления. Т. о., наряду с «умопостигаемым космосом» Я. вводит «космос мыслящий», объединяя их в сфере ума. Душа причастна уму в меру своей разумности и помещена над всеми внутрикосмическими душами как монада. Я. строго отличал души людей, вечно связанные умопостигаемой природой, от душ животных и не допускал их взаимоперехода. Богов Я. разделял на надкосмических, относя их к сферам сущего, ума и души, и внутрикосмических, деля последних на создающих, одушевляющих, сочетающих и сохраняющих. В учении о времени и вечности Я. полагает, что вечность есть мера умопостигаемого мира, а время — реальная сущность, проистекающая от ума (тогда как пространство есть врожденное свойство тел).

Я. провел реформу неоплатонического комментария, суть ее — в нахождении единственной «цели» диалога, с которой согласуется все толкование, а также в установлении иерархии типов толкования, которая начинается с физической и этической интерпретации, восходит к математической и завершается метафизической. Под влиянием Я. сформировались пергамская и афинская школы неоплатонизма, авторитет Я. был чрезвычайно велик вплоть до флорентийской Академии в Италии 15 в.

Protrepticus. Leipzig, 1888; Decommunimathematicascientia liber. Leipzig, 1891; In Nicomachi arithmeticam introductionem liber. Leipzig, 1894; Theologumena arithmeticae. Leipzig, 1922; De vita pythagorica. Leipzig, 1937; Les mysteres d'Egypte. Paris, 1966; lamblichi Chalcidensis in Platonis dialogos commentari-orum fragmenta. Leiden, 1973; On the Pythagorean Way of Life. Atlanta, 1991.
Dalsgaard L.B. Jamblique de Chalcis. Exegete et philosophe. Aachus, 1972; Steel С. The changing Self. A study on the Soul in later Neoplatonism: Jamblichus, Damascius, and Priscianus. Bruxelles, 1978; O'Meara D. Pythagoras revived. Oxford, 1989.

Ю.А. Шичалин












ЯПОНСКАЯ ФИЛОСОФИЯ (яп. тэцугаку) — понятие «философия» появилось в Японии лишь в период Мэйдзи (1868—1912) для обозначения зап. филос. учений, имеющих форму рационально выраженного научного знания. Поэтому многие яп. ученые того времени (начиная с Накаэ Тёмина) утверждали, что философия как таковая отсутствует в яп. культуре. Собственную же мировоззренческую мысль в Японии принято называть словом «сисо» (букв. — сознание, мысль), которое подразумевает также и религиозное, экономическое, политическое мышление. Данное название более точно отражает сам недифференцированный характер филос. мысли Японии вплоть до периода модернизации.

Точкой отсчета истории мировоззренческой мысли в Японии можно считать первое знакомство с конфуцианскими книгами, которые были доставлены из Кореи с дипломатической миссией в нач. 5 в. н.э., и буддийскими сутрами, появившимися там в 552. Конфуцианские книги стали изучаться в специальных академиях под руководством приезжавших с континента учителей. Вместе с этико-политическим учением Конфуция и его последователей из Китая в Японию проник также комплекс сопутствующих доктрин космологического характера, сформировавшийся под влиянием даосизма и учения «инь-ян» (см.: Инь-ян). «Наставления в 17 статьях» (604) Сётоку Тайси (573— 621) явились первым собственно яп. письменным памятником, где очевидны заимствования из конфуцианского и буддийского учений и предпринята попытка гармонизировать их с национальной религией «синто». Авторству Сётоку Тайси также приписывают и первый в Японии комментарий к трем буддийским сутрам «Сангёгисё». Становление яп. мировоззренческой и этической мысли происходило одновременно с усвоением и переосмыслением конфуцианского и буддийского учений. Эти учения, и в первую очередь буддизм, принято квалифицировать как религиозно-философские, где религиозный и филос. аспекты не всегда могут быть четко разделены, поскольку именно религиозное мышление явилось той идейной базой, в рамках и на основе которой развивалась филос. рефлексия. Более того, буддийские трактаты и комментарии, содержащие дискурсивное осмысление мировоззренческих проблем, рассматривались как одно из средств на пути достижения высшей религиозной цели — нирваны. Иными словами, философия в буддизме всегда выступала как неотъемлемая часть сотериологии. В силу ряда причин буддизм приобретал все большее влияние на духовную культуру яп. общества и к 10 в. завоевал доминирующее положение, буддийские монастыри стали центрами интеллектуальной жизни, в то время как роль конфуцианства вплоть до 16 в. оставалась весьма незначительной.

Начальный этап становления буддийской мысли в Японии приходится на эпоху Нара (710—794), когда получили распространение шесть школ — Куся (аб-хидхармакоша), Дзёдзицу (сатьясидхи шастра), Рицу (виная), Санрон (мадхьямика), Хоссо (виджнянавада йогачара), Кэгон (аватамсака), имевшие до этого тысячелетнюю историю развития в Индии и Китае. Этот этап часто характеризуется как схоластический, однако на его протяжении были созданы предпосылки для дальнейшей переработки и видоизменения буддийского учения яп. мыслителями последующих эпох.

В период Хэйан (794—1192) наибольшее влияние приобрели две новые для Японии школы — Тэндай и Сингон, определившие развитие филос. мысли в 8— 12 вв. Первым патриархом школы Тэндай был Сайте (767—822), последователь кит. школы Тяньтай. Кукай (Кобо Дайси) (774—835) явился основателем школы Сингон, течения эзотерического буддизма. В отличие от большинства школ, популярных в период Нара, Сингон и Тэндай проповедовали всеобщность достижения состояния будды, или «истинного бытия», всеми существами без исключения. В их учениях был сформулирован характерный для яп. буддизма в целом принцип «хонгаку» — «изначальной просветленности», состоящий в совмещении абсолютного и эмпирического уровней бытия. Одним из фундаментальных положений учения Кукая было утверждение возможности достижения состояния будды в данном конкретном теле, поскольку шесть элементов, составляющих тело человека, одновременно являются элементами тела Вселенского Будды. Сайте принадлежит идея «спасения», т.е. выявления «мира» будды как у отдельного человека, так и в рамках целого гос-ва. Созданные в рамках данных школ классификации объединяют буддийские и небуддийские учения, рассматривая их как ступени на пути продвижения к абсолютной истине.

Период Камакура (1192—1333) считается эпохой расцвета яп. буддизма, когда появились наиболее оригинальные учения, несводимые к их континентальным аналогам. Буддийские школы этого периода принято называть «реформаторскими», поскольку на смену традиционным пришли более упрощенные формы религиозной практики. Если буддизм эпох Нара и Хэйан был достоянием элиты, то к кон. 12 в. он стал массовой религией и определяющим фактором духовной жизни яп. общества. Ярким представителем буддизма нового типа является Нитирэн (1222— 1282) — основатель школы, названной впоследствии его именем. Взяв за основу догматику школы Тэндай, он построил свою модель теократического буддийского гос-ва на основе отождествления религиозной и политической жизни. Человек и гос-во рассматривались как взаимосвязанные объекты «спасения». Произнесение молитвенной формулы «даймоку» выступало в его учении в качестве основного инструмента реализации в себе «мира» будды. Широкое распространение в период Камакура приобрели школы буддизма Чистой земли или амидаизма Дзёдо и Дзёдо-син, их лидеры Хонэн (1192—1333) и Синран (1173-1263) выдвинули на первый план учение о спасении при помощи «внешней силы», т.е. силы Будды Амиды, не требующего никаких личных усилий, кроме веры «синдзин» в спасительную силу и милосердие Амиды. Согласно Синрану, сама вера является реализацией сострадания Будды, а не состоянием отдельного человека. Т.о., моральные требования в этом учении утрачивали значимость. Наиболее оригинальным буддийским мыслителем средневековой Японии считается Догэн (1200— 1253) — патриарх школы Сото-дзэн. К основным положениям его учения относятся понимание мира как динамического процесса самообновления и саморазвития природы будды, которая обладает абсолютной свободой; признание возможности постижения истины в процессе повседневной жизни в форме мгновенного озарения «сатори»; интерпретация времени как движения абсолютного бытия, вне его нет бытия, каждый момент времени самодостаточен.

В 13—15 вв. наряду с «реформаторским» буддизмом появились также синтоистские синкретические учения, сформировавшиеся путем слияния мировоззренческих элементов синто и буддийских доктрин хэйанских школ. Для этих учений было характерно пантеистическое миропонимание, где синтоистские божества «ками» стали рассматриваться как свободно и спонтанно разворачивающаяся во Вселенной единая божественная субстанция, проявляющаяся в разнообразных формах и обладающая способностью к самоорганизации и самопознанию. Идея неиссякаемости божественного начала, постоянно присутствующего в мире, позволила последователям синто выдвинуть положение о том, что «век богов» продолжается в настоящем. Наиболее видными представителями данного направления были Китабатакэ Тикафуса (1293—1354) и Ёсида Канэтомо (1435—1511). Начиная со втор. пол. 16 в. буддизм стал уступать доминирующие позиции в области культуры и идеологии, что происходило отчасти вследствие распространения идей неоконфуцианства (в частности, учения Чжу Си), которые начали проникать в Японию благодаря дзэнским монахам еще в период Камакура.

Период Токугава (1600—1868) считается «золотым веком» конфуцианства в Японии. Фудзивара Сэйка (1561—1619) и Хаяси Радзан (1583-1657) придали чжусианскому направлению статус самостоятельной школы «Сюсигакуха», пользующейся официальной поддержкой правительства. Согласно учению Чжу Си, природа человека, порядок в обществе и мир в Поднебесной рассматривались как вещи взаимосвязанные. Метафизическая доктрина была построена на основе дуализма Небесного принципа «ли» (яп. «ри»), определяющего природу всех вещей, и психофизической субстанции щи» (яп. «ки»). Небесный принцип, присутствующий во всех вещах без исключения, объявлялся законом мироздания или одновременно моральным законом, заложенным в человеческой природе. Яп. чжусианцы нередко отождествляли принцип с «путем Неба» или с «путем богов». Познание рассматривалось как исследование принципа в конкретных вещах. Постижение собственной истинной природы мыслилось как отправная точка морального совершенствования. Одной из отличительных особенностей яп. чжусиан-ства является включение элементов синтоистской космологии и дзэн-буддизма. К данной традиции относились Муро Кюсо (1658—1734), Киносита Дзюнан (1621-1698), Андо Сэйан (1622-1701), Амэномори Хосю (1668-1755), Каибара Эккен (1630-1714).

Еще одно направление развитию чжусианского учения придали Ямадзаки Ансай (1618—1682) и его последователи Асами Кэйдзай (1652—1711) и Сато Наоката (1650—1719). Ямадзаки Ансай создал учение, получившее название «Суига-синто», полностью посвятив себя истолкованию синтоистских мифов в терминах неоконфуцианства, создав своего рода «мифоон-тологию». Синто и конфуцианство мыслились им как абсолютно тождественные учения.

С опровержением учения Чжу Си в период Токугава выступила «Школа изучения древности» («Когаку-ха»), призывавшая вернуться к подлинному смыслу конфуцианских классических книг. Представители этого направления говорили о неправомерности сведения норм морали, политики и многообразия природных явлений к единому «принципу». Добродетели стали рассматриваться ими как внешние по отношению к человеческой природе правила, изобретенные древними «совершенномудрыми». В связи с этим возникло и новое понимание природы человека, в соответствии с которыми страсти и желание составляют ее неотъемлемую часть. Все мыслители «Когакуха» отрицали возможность познания вещей и природных форм в силу ограниченности человеческого разума и объясняли все сущее волей Неба. Ито Дзинсай (1627— 1705) утверждал, что моральные нормы могли возникнуть лишь в контексте человеческой истории. Он рассматривал историю как пространство, в котором были выработаны прецеденты для последующих эпох. Центральное положение в этике Ито Дзинсая занимают конфуцианские добродетели человеколюбия и лояльности. Исходя из подобных установок Ямага Соко (1622—1685) сформулировал основы самурайской этики «бусидо», стержнем которой явились принципы чести и долга, уходящие корнями в яп. историю. Огю Сорай (1666-1728) и Дадзай Сюндай (1680—1747) посвятили свои учения социально-политическим проблемам. С их т.зр. благополучие в гос-ве зависело не от морального совершенства его граждан, а от знания «норм ритуала, музыки, системы законов и наказаний», созданных «совершенномудрыми» древности, которых Небо наделило уникальными способностями. Тем не менее, согласно Огю Сораю, использование ин-тов и законов возможно лишь с учетом условий текущего времени, каждый отдельный человек рассматривался им как участник управления гос-вом под руководством правителя.

В оппозиции по отношению к чжусианскому учению в Японии 17 в. находилось также Оёмэйгакуха — школа последователей философии Ван Янмина, основными представителями которой были Накаэ Тодзю (1608—1648) и Кумадзава Бандзан (1619—1691). Для учения «Оёмэйгаку» характерно дальнейшее (по отношению к философии Чжу Си) сближение этики, гносеологии и онтологии, стремление окончательно преодолеть дихотомию субъекта и объекта. Не исследование законов вещей, а только самоуглубление признавалось здесь единственно возможным способом постижения «принципа». Отказавшись от поляризации противоположных начал мироздания, имевшей место в учении Чжу Си, философы этого направления провозгласили единство «ри» и «ки», выдвинули доктрину тождества знания и действия, теории и практики. Особенностью яп. янминизма является трактовка добродетели «сыновней почтительности» в качестве основы пяти добродетелей, заключенных в «сердце», которое рассматривалось как воплощение Небесного принципа в человеке. Представители данной школы также уделяли значительное внимание разработке тезиса о единстве трех учений — синто, конфуцианства и буддизма, разделяемого многими мыслителями второй половины периода Токугава.

В 18 в. наблюдается появление ряда оригинальных мыслителей-рационалистов, влияние конфуцианских идей на которых не представляется столь очевидным, как это имело место в начале эпохи Токугава. Большинство из них было так или иначе связано с осакской академией Кайтокудо, где получали образование в основном представители торгового сословия. Деятельность этой академии была направлена на создание этической системы, допускающей простолюдинов в сферу морали, а также критику теорий внешней предопределенности моральных норм и учения «Когаку» об истории как источнике морали. Эпистемологическая проблематика, характерная для этой группы мыслителей, тесно связана с задачей использования полученного знания в сферах повседневной или общественной жизни. К их числу относится Томинага На-камото (1715—1746), который применил метод исторического критицизма в исследовании буддизма, конфуцианства и синто и пришел к заключению, что все учения могут быть сведены к комбинации основных риторических формул, которые могут быть использованы в различных контекстах истории религии. Миура Байэн (1723—1789) основал свою теорию познания на представлении о бинарности природных явлений, которые состоят из внешнего проявления и невидимого внутреннего процесса — формы и не-формы. Познание, с его т.зр., бесконечно, как бесконечна сама природа, им был поставлен вопрос о критериях объективного знания. Филос. учение Ямагата Банто (1748— 1821) было чрезвычайно близко по духу идеям Байэна. Оба они считали человеческое познание относительным, однако находили возможным применение результатов этого познания. Среди мыслителей 18 в., развивавших натуралистические взгляды, следует назвать также Андо Сёэки (1707—1762) и Камада Рюо (1745-1817).

Попытку создания системы моральной философии для торгового сословия представляет собой также синкретическое учение «Сингаку» (учение о познании сердца), родоначальником которого был Исида Байган (1685—1744), совместивший идеи неоконфуцианства, буддизма и синто. Он приравнивал экономическую деятельность торговца к разряду духовной практики, в которой раскрывается истинная природа человека, наделенная такими качествами, как честность и бережливость. Исида Байган и Ниномия Сонтоку (1787—1856) заложили основы яп. трудовой этики, провозглашавшей усердие, терпение и самоотречение и исходившей из понимания труда как естественного предназначения, долга перед семьей и гос-вом и одновременно пути самосовершенствования.

Школа «Национальной науки» («Кокугакуха») возникла как движение, направленное на изучение древней яп. литературы и истории с целью выявления собственно яп. культурных элементов и особенностей национального духа, существовавших еще до введения буддизма и конфуцианства. К этой школе относились такие мыслители, как Камо Мабути (1697—1769), Мо-тоори Норинага (1730—1801), Хирата Ацутанэ (1776— 1843). Возвысив мифопоэтическое метафорическое осмысление реальности над рациональным, представители школы перенесли акцент на раскрытие индивидуальности, уникальности отдельных вещей и явлений. Мотоори Норинага сделал методом познания эстетическое сопереживание (постижение «мононо аварэ», т.е. очарования вещей), восприятие вещей через симпатию и интуицию, отождествление себя с ними. История стала восприниматься «Кокугаку» как последовательность индивидуальных событий. Видимый, вещный мир рассматривался как реализация божественной силы невидимого мира.

Дальнейшее развитие идеи национальной уникальности в Японии эпохи Токугава принадлежит школе «Мито», мировоззренческой основой которой была философия чжусианства. Мыслители этой школы Аидзава Сэйсисай (1782—1863) и ФудзитаТоко (1806—1855) и др. выражали особенности яп. пути в концепции «кокутай» (национальной сущности). В целом теория «кокутай» представляла собой сложную синкретическую конструкцию, в которой благодаря совмещению конфуцианских ценностей и представлений синтоистской мифологии сочетались идеи преданности императору, олицетворявшему яп. гос-во, единства религии и политики, политики и образования, духовного единства нации на основе синтоистского ритуала.

После реставрации Мэйдзив 1868 зап. учения, проникновение которых в Японию было до этого весьма ограниченно вследствие самоизоляции страны, стали широко доступны. В результате японцы начали активно усваивать учения Дж.С. Милля, Ш. Монтескье, Ж.Ж. Руссо, И. Бентама, Г. Спенсера, а впоследствии их умами завладели идеи Г.В.Ф. Гегеля, И. Канта, В. Виндельбанда, У. Джеймса, Д. Дьюи и др. В 1873 создается Общество по распространению идей просвещения «Мэйрокуся», члены которого были сторонниками утилитаризма и англ. либерализма, придерживались органистической модели гос-ва и теории естественного права. Фукудзава Юкити считал, что Япония должна заимствовать у Запада науку и дух независимости, призывал заменить традиционные яп. ценности идеями позитивизма и либерализма. Ниси Аманэ видел источник зап. достижений в рациональном обустройстве ин-тов власти, поэтому был сторонником конституционной формы правления в Японии; ему принадлежит тезис о том, что правительство и этика существуют независимо друг от друга. Накамура Масанао выступал с идеей гармонизации зап. и вост. культур.

Движение «За свободу и народные права» возникло в процессе борьбы за создание парламентской системы. В него входили Наказ Тёмин (1847—1901), Узки Эмори (1857—1892), и др. Понятия свободы и права идеологи движения объясняли посредством конфуцианских терминов «ри» и «ги» (разумность и справедливость). Они различали два вида свободы: духовную и политическую, понимаемую как свободу действий. Духовная свобода, согласно их учению, составляет сущность природы человека. Наказ Тёмин, приверженец идей фр. натурализма, которого называют «восточным Руссо», развивал идеи совместного правления народа и монарха. Сторонники данного движения заимствовали у Руссо понятие суверенитета как проявления общей воли народа. Согласно Узки Эмори, суверенитет принадлежит гoc-ву, а отдельный человек, будучи частью гос-ва, выступает как совладелец. Идеи народных прав развивали также Котоку Сюсуй, Кино-сита Наоэ, Абэ Исоо, которые затем пришли к социализму. В период Мэйдзи вместе с прочими зап. учениями в Японию проникали идеи социализма и марксизма, первые попытки популяризации которого были сделаны Каваками Хадзимэ (1879—1946). Если в первое десятилетие эпохи Мэйдзи в яп. философии господствующими течениями были гл.обр. позитивизм и утилитаризм разных направлений, а также эволюционная теория, то после принятия Конституции началось освоение нем. филос. мысли, и вскоре это направление стало господствующим. Иноуэ Тэцудзиро (1854—1944) известен соединением гегельянства с учениями Кэгон и Тэндай по принципу аналогий. Миякэ Сэцурэй (1860—1945) осуществил сходную попытку соединить даосизм Лао-цзы и Чжуан-цзы с философией А. Шопенгауэра. Неокантианство явилось основным направлением филос. мысли, господствующим на протяжении периода Тайсё (1912—1926). Ониси Хадзимэ (1864—1900) первым привнес в Японию дух неокантианского критицизма. На основе фундаментального разделения сущего и должного он строил метафизическое учение в духе телеологического эволюционизма Грина. Куваки Гэнъёку (1864— 1900) и Хатано Сэйити (1877—1950) также внесли значительный вклад в развитие неокантианства в Японии. В ун-те Васэда в это время благодаря Танака Одо (1867—1932) получили распространение идеи прагматизма Джеймса и инструментализма Девея.

В период Тайсё появляется первое оригинальное учение современной Японии, описывающее буддийский образ мышления в системе зап. категорий — философия Нисида Китаро (1870—1945), основателя киотоской школы. Он испытал влияние Джеймса, соединил буддийскую традицию с философией А. Бергсона и неокантианством. Нисида сформулировал теорию «чистого опыта», предшествующего разделению на субъект и объект, дух и материю. Он разрабатывает концепции «логики места», «абсолютного небытия», «абсолютно противоречивого тождества», применяемые им также и для объяснения «исторического мира». Танабэ Хадзимэ (1885—1962), ученик Нисида Китаро, разработал систему «логики видов», рассматривая «вид» в применении к истории человеческого общества как промежуточное звено между индивидом и человечеством. В целом он известен как автор работ по философии математики и общей теории науки, использующий также идеи неокантианства марбургской школы. К числу выдающихся последователей философии Нисида относятся также Кояма Ивао, Косака Масааки, Ниситани Кэйдзи, Томонага Сандзюро, Янагида Кэндзюро, Мутай Рисаку, некоторые из которых продолжали занимать лидирующие позиции и после войны. Мутай Рисаку и Ямаути Токурю известны своими изысканиями в области гуссерлианской феноменологии. Среди ученых, воспринявших традиции учения Нисида, может быть назван и Вацудзи Тэцуро (1889—1960), занимавшийся проблемами этики и философии культуры.

В 1920—1940-е гг. в филос. мире Японии представлен широкий спектр направлений европейской мысли — кантианство, неокантианство, гегельянство, неогегельянство, экзистенциализм, философия жизни, марксизм, феноменология. Интерес к философии марксизма в Японии был пробужден в немалой степени представителем академической философии Мики Киёси (1897—1945), учеником Нисида Китаро. Распространению и популяризации марксистских идей способствовала деятельность «Общества по изучению материализма» под руководством Тосака Дзюн (1900— 1945), объединявшее таких ученых, как Нагата Хироси, Саигуса Хирото, Ока Кунио, Кодзаи Ёсисигэ, Мори Коити и др. В 1950—1960-е гг. появляется новое поколение марксистов, представленных Сибата Синго, Ивасаки Тикацугу, Тэрадзава Цунэнобу, Саката Сёити, Такэтани Мицуо, Иэнага Сабуро.

Уже с кон. 1920-х гг. в Японии появились переводы трудов М. Хайдеггера и К. Ясперса. Взгляды Хайдеггера пропагандировали в своих работах Мики Киёсси, Вацудзи Тэцуро и др. В 1930—1950-х гг. доминировало направление, представленное киотоской школой.

В 1950-е гг. в академической философии господствующее положение занимали экзистенциализм и прагматизм. В кон. 1950-х и 1960-е гг. происходит распространение логического позитивизма и аналитической философии. Представители киотоской школы послевоенного периода демонстрировали сближение с философией экзистенциализма. Др. направление в философии экзистенциализма тяготело к западноевропейскому образцу: приобрели популярность взгляды фр. экзистенциалистов, в т.ч. Ж.П. Сартра, а также нем. — Ясперса и Хайдеггера. В 1951 было основано «Общество Ясперса» и стал выходить жур. «Экзистенция», затем появилось также и «Общество Кьеркегора». Канэко Такэдзо, основываясь в своих изысканиях на учении Ясперса, создал теорию «философского реализма». Имамити Томонобу, представитель «эстетического экзистенциализма», видел в искусстве форму проявления небытия как всеобъемлющего созидающего начала. В 1960—1970-х гг. в среде яп. экзистенциалистов наблюдается интерес к социальному аспекту человеческого бытия. Судзуки Тору предпринял попытку соединения учения об экзистенции с историческим материализмом, разработал концепцию «трудовой экзистенции». Муто Мицуру предложил свой вариант истолкования «социальной экзистенции», используя учение Ясперса о коммуникации и выделяя три типа «коммуникации наличного бытия».

Начало увлечения прагматизмом приходится на 1940—1950-е гг. Разработкой прагматистской проблематики занималась группа ученых, входящих в Ин-т общественной мысли (Сисо кэнкюдзё), среди них — Куно Осаму, Цуруми Сюнсукэ, Маруяма Macao, Рокуро Хидака, Уэяма Сюмпей, Симидзу Икутаро. Особенность яп. прагматизма заключалась в том, что его приверженцы выступали с критикой амер. прагматизма как философии и одновременно признавали необходимость использования метода прагматизма, призывая к широкому погружению философии в повседневную жизнь, переключению внимания с «больших» на «малые» ситуации. К направлению яп. прагматизма примыкал ряд видных социологов, развивавших идеологию «гражданской демократии» таких, как Такэути Ёсими, Фукуда Сёдзо и др. С т.зр. теории «гражданственности» или «гражданской демократии» граждане, составляющие основу современного яп. общества, должны рассматриваться как группы, объединенные профессиональной общностью, вне контекста политических и др. целей. Наряду с классическим амер. прагматизмом яп. прагматизм испытал сильное влияние неопозитивизма, с одной стороны, и марксизма — с другой.

После Второй мировой войны появились научные сообщества, занимающиеся исследованием неопозитивизма и аналитической философии. Так, в 1950-е гг. возникло общество «Логика науки», в которое входили Оэ Сэйдзи, изучавший Лангра и А. Тарского; Итии Сабуро, находившийся под влиянием идей А.Н. Уайтхеда и К. Поппера, и группа представителей аналитической философии — Исимото Син, Ханада Кэйсукэ, пропагандировавший идеи Венского кружка, Мацу-мото Оката, изучавший Г. Фрегге и Л. Витгенштейна, и Нагай Нарио, популяризовавший взгляды Р. Карнапа. В 1954 приверженцы аналитической философии создали «Общество теории основ науки», в деятельности которого принимали активное участие Симому-ра Торатаро, Миякэ Гоити, Оэ Сэйдзи и др. В 1950— 1960-е гг. появился ряд исследований по символической логике, среди которых выделялись работы Накамура Хидэки, Ёсида Каохико, Сумихара Такэо, Мацусита Гохаку, Савада Нобусигэ. Яп. позитивисты позднейшего времени все более склонялись от исследования гносеологических проблем к анализу языка, прояснению смысла значения слов и т.п., т.е. дальнейшей формализации знания.

В сер. 20 в. в Японии развивалось также и такое направление, как социальная философия. В 1940-е гг. приобрела популярность теория «гражданского общества», в 1950—1960-х получили распространение теории «массового» и «индустриального» общества, в 1970-е — теории постиндустриального и «информационного общества». Выразителями такого рода «техницистской социологии» были Томинага Кэнъюити, Си-мидзу Икутаро, Косака Токусабуро, Мацусита Кэйи-ти. В 1980—1990-е гг. проблемам социальной философии, в частности проблеме общественного и личного, были посвящены исследования Сасаки Такэси, Наоки Ямаваки и др.

В середине 1960-х гг. приобрело определенное влияние направление неомарксизма, представленное Уэмото Кацуми, Сироцука Нобору и др. Однако, несмотря на то что с сер. 1970-х гг. марксизм как направление стал утрачивать популярность, одним из крупнейших и оригинальнейших философов Японии последних десятилетий 20 в. является Хиромацу Ватару (1933—1994), создатель концепции структуры коллективной субъективности, синтезировавший идеи марксизма, структурализма, феноменологии и неокантианства.

В 1970-е гг. заметную роль начинают играть социологические и культурологические исследования, в центре внимания которых — национальная яп. культура, раскрытие ее своеобразия. Уэяма Сюмпэй и На-камура Юдзиро противопоставляли зап. и яп. культуры как «цивилизационную» и «естественную», «природную», где первая отличается рационализмом, отдалением человека от естественной среды, а вторая — близостью к природе. Такэо Дои полагал, что особенности национального характера японцев выражаются в т.н. чувстве «амаэ» (заботы, зависимости). Тиэ Нака-нэ занималась построением модели вертикальной и горизонтальной структур яп. общества, выявляя такую его характерную особенность, как включенность в группы, Хамагути Эсюн создал концепцию личности «контекстуального типа», которая не имеет самостоятельных целей и действует в зависимости от окружения, и т.д. На последнее тридцатилетие 20 в. приходится также деятельность «неокиотоской» школы, представители которой сконцентрировали свое внимание на осмыслении проблем японской культуры, истории и духовной традиции. Среди них — Уэяма Сюмпэй, Умэхара Такэси, Иманиси Киндзи. Последним вместе с Умэсао Тадао создана оригинальная теория сравнительных цивилизаций, исходящая из натуралистической теории «видов живых существ».

Традиции классической киотоской школы, восходящей к Нисида Китаро, в 1970-е гг. продолжали Ямау-ти Токурю, который представил зап. и вост. стили мышления в понятиях «логоса» и «леммы», Судзуки Дайцукэ, Цудзимура Коити, Уэда Сидзутэру и Охаси Рёсукэ.

В области компаративистской философии наиболее представительными являются труды Накамиру Хадзимэ, Идзуцу Тосихико, Имамити Томонобу, Тама-ки Косиро, Саэгуса Мицуёси, Юаса Ясуо и др.

Позднейший этап развития филос. мысли Японии в 1980—1990-е гг. характеризуется преобладанием таких направлений, как философия науки, гносеология, структурализм и постструктурализм, экологическая философия, феминизм. Среди ведущих философов следует упомянуть Омори Содзо и Курода Ватару, известных своими работами по теории познания, Накамура Юдзиро, ведущего исследования в области антропологии, семиотики и др., а также Хироси Итикава, занимающегося проблемой «телесности», Сакабэ Мэгуми, специализирующейся в области семиотики и др. Ученые, занимающиеся сегодня разработкой проблем философии науки, опираются гл. обр. на достижения зарубежной аналитической философии и феноменологии. Наиболее видными представителями этой сферы являются Ноэ Кэйити, Иида Такаси, Тандзи Нобухару, Мурата Дзюнъити и др. Исследования в русле философии структурализма и постструктурализма представлены работами Такахаси Тэцуя, Накаока Сигэбуми, Имамура Ниндзи и др. Еще одно направление современной яп. философии — филос. осмысление проблем окружающей среды, значительный вклад в которое принадлежит Кавамото Такаси, Кувако Тоспо. Относительно новой и перспективной областью исследований в Японии является также тесно соприкасающаяся с экологической проблематикой философия феминизма, связанная с именами Мориока Масахиро, Аоки Яёи и др., а также прикладная этика, ведущими специалистами в области которой являются Като Хисатакэ, Камо Наоки, Васида Киёкадзу и др.

Сакисака Ицуро. Современные японские мыслители. М., 1958; Фунэяма Синхити. Мэйдзи тэцутаку си кэнкю. Токио, 1959; Кодзаи Ёсисигэ. Современная философия. Заметки о «духе Ямато». М., 1974; Клндай нихон сисо си но кисо тисики. Токио, 1974; Вацудзи Тэцуро. Нихон ронри сисо си. 1, 2. Токио, 1975; Козловский Ю.Б. Философия экзистенциализма в современной Японии. М., 1975; Он же. Современная буржуазная философия в Японии. М., 1977; Нихон сисо ронсо си. Токио, 1979; Морита Ясуноскэ. Нихон сисо но кодзо. Токио, 1988; Нагота Хироси. История японского материализма. М., 1990; Кавамото Такаси. Гэндай ронригаку но бокэн. Токио, 1990; Нагата Хироси. История философской мысли в Японии. М., 1991; Буддийская философия в средневековой Японии. М., 1998; Japanese Thought in the Meiji Era. Tokyo, 1958; Sources of Japanese Tradition. Vol. 1, 2; Nakamura Hajime. Ways of Thinking of Eastern Peoples. India, China, Tibet, Japan. Honolulu, 1971; Maruyama Masao. Studies in the Intellectual History of Tokugawa Japan. Tokyo, 1974; Japanese Thought in the Tokugawa Period. Methods and Metaphors. Chicago, 1978.

Л.Б. Карелова














ЯСНОСТЬ — характеристика термина (понятия) с т.зр. определенности, отчетливости его смысла. Понимание термина, успешная его интерпретация предполагают знание его смысла и его денотации, т.е. класса тех объектов, к которым он отсылает. Если этот класс является четко очерченным и слагается из хорошо специфицированных объектов, о термине говорят, что он точен.

Если смысл термина определен отчетливо и однозначно, термин называется содержательно ясным или просто ясным. Напр., достаточно ясными в современной физике являются понятия «металл», «проводник» и т.д.

Я. противостоит неясноcть. В случае неясного термина трудно решить, какие именно признаки мыслятся в его содержании и какие из них являются существенными. Неясны, к примеру, математические понятия «множество», «число» и др., логические понятия «высказывание», «доказательство» и др.

Я., наряду с однозначностью и точностью, является одним из основных требований к научному языку. Но хотя наука и представляется сферой наиболее прозрачного и осмысленного употребления языка, абсолютная прозрачность смысла недостижима даже здесь. Это связано прежде всего с постоянным развитием и углублением научного знания, его изменчивостью и незавершенностью.

Иногда неплохим средством прояснения понятия оказывается исследование его происхождения, прослеживание изменений его содержания во времени. Однако значение анализа этимологии слова для уточнения его содержания чаще всего переоценивается. Слово «революция» когда-то означало в астрологии регулярное движение небесных тел; «феодал» и «феодализм» первоначально были терминами судебной практики; слово «капитал» первоначально употреблялось только ростовщиками и счетоводами. Эти этимологические экскурсы почти ничего не значат для более ясного понимания современного значения указанных слов. Эволюция значения чаще всего является непоследовательной, а то и просто противоречивой.

Тондл Л. Проблемы семантики. М., 1975; Ивин А.А. Логика. М., 1999.












ЯСПЕРС (Jaspers) Карл (1883—1969) — нем. философ, один из ярких представителей философии экзистенциализма. Будучи психиатром по образованию, широкую известность получил после опубликования своей работы «Психология мировоззрений» (1919). В 1920— 1937 проф. Гейдельбергского ун-та, а с 1948 в Базеле. Основные работы: трехтомная «Философия» (1932), «Разум и экзистенция» (1935), «Об истине» // Философская логика. Т. 1. (1947), «О происхождении и цели истории» (1949).

Философия — это поиски бытия, и результатом этих поисков является, по Я., вычленение трех видов бытия: 1) предметное бытие, или бытие в мире; 2) экзистенция, т.е. необъективируемая человеческая самость; 3) трансценденция — непостижимый предел всякого бытия и мышления. В соответствии с тремя видами бытия существуют три вида отношения мышления к ним: сталкиваясь с предметным бытием, мышление образует то, что называется ориентацией в мире (Weltorientierung); пытаясь понять сущность человека, его существования, мышление занимается просветлением экзистенции (Existenzerhellung); желая уяснить природу трансценденции, мышление создает метафизику, которая выражает в мышлении невыразимую природу бытия посредством шифров.

Человеческое бытие может осуществляться, с т.зр. Я., в четырех образах: эмпирическое Я, (Dasein — наличное бытие), сознание, которое постигает весь мир в формах предметности, дух — жизнь людей, возможная экзистенция — проявляющееся в нас чувство того, что мы питаемся из истоков, которые находятся за пределами эмпирически объективного наличного бытия, сознания вообще и духа.

Экзистенция — это образ бытия в нас, образ Божий, как выразились бы философствующие теологи. Ее можно только просветлить, т.е. не познать, а выявить ее возможности, к примеру возможность реализовать себя, стать личностью. В качестве экзистенции я существую, зная, что подарен себе трансценденцией, бытием.

Самой важной особенностью человека является его возможностьтрансцендировать. Трансценди -рование — это выход из предметного в непредметное, как если бы человеку была открыта тайна самого бытия. Так, для наличного бытия — это жизнь, заключенная в своем мире и удовлетворенная, без трансцендентного. Как наличное бытие, оно знает о потерях и смерти, но не затрагивается этим. Оно живет, как будто смерти и нет. Но человек не способен просто жить, он должен быть трансцендирующим, находиться на взлете. Человек трансцендирует только как экзистенция. Трансцендирование — это и есть философствование. Философия возникает как языково-фиксированное сообщение об опыте трансцендентного и как обмен этим опытом от экзистенции к экзистенции. Ее истины могут быть переданы только конкретно трансцендирующим, т.е. тем, кто этот опыт в к.-л. виде испытал или сейчас находится в состоянии того опыта. Там, где мысль не трансцендирует, нет философии, а есть предметное познание через науку или интеллектуальную забаву. Но там, где трансцендирует, неизбежно возникает непонимание, поскольку всякое сообщение выражено все время предметно. Все, что может человек пережить в таком опыте, адекватно передать невозможно — это всегда будет не то, не самое главное, не самое основное, о чем хотелось бы рассказать.

Философия есть трансцендирование — постоянное стояние на границе, т.к. по ту сторону границы она не ожидает никаких предметов. Она преодолевает себя только как самоосуществление, а не как результат. В ложном трансцендировании, полагает Я., человек приходит к потустороннему предмету, но истинное всегда на границе между предметом и не-предметом, в переходе, каждое понятие есть маркировка, а не предметность. Через трансцендирование мы не достигаем никакого познания, только состояние нашего сознания отныне будет др. Это внутренний толчок, который преображает нашу установку ко всему известному. Трансцендирование как бы подвешивает мир и человека в нем. В этом заключается принципиальная разница между научным (предметным) познанием и философским.

Эмпирическая индивидуальность трансцендирует к самой себе, как к подлинной самости в своей исторической конкретности. Я, как экзистенция, трансцендирую через свое психологическое и логическое содержание. Я не душа как эмпирический объект, не предмет психологии, но я сам. «Я есть», открывающееся в трансцендировании, — это не объект, это действенная экзистенция, но еще не бытие. Я здесь уже не наличное бытие, не Dasein, но еще и не бытие. В этом постоянном трансцендировании к себе человек не знает, кто он есть, но тем не менее вступает во внутреннее того, что он есть. Он есть, пока он трансцендирует к себе как к собственной самости, подобно тому, как одна экзистенция относится к другой экзистенции. Философствование в познании, просветлении экзистенции (Existenzerhellung) означает не приобретение знаний о себе или другом, но путь откровения сущностного бытия в его самоприхождении к себе.

«Человек — единственное существо в мире, которому в его наличном бытии открывается бытие. Он не может выразить себя в наличном бытии как таковом, не может удовлетвориться наслаждением наличным бытием. Он прорывает всю как будто завершенную в мире действительность наличного бытия. Он действительно знает себя как человека только тогда, когда, будучи открыт для бытия в целом, живет внутри мира в присутствии трансценденции. Принимая свое наличное бытие (Dasein), он все же настойчиво стремится к бытию (Sein). Ибо он не может понять себя в мире просто как результат мирового процесса. Поэтому он переступает пределы своего наличного бытия и мира, достигая их основ, стремясь туда, где он становится уверенным в своих истоках, как бы соучаствуя в творении».

Направленность на трансцендентное возможна только из Dasein, которое поднимается к своей экзистенции. Предметность, в которой проявляется трансценденция, оказывается для экзистенции прозрачной и одновременно исчезает как предметность. Транс-ценденция — это бытие, которое не Dasein, не сознание и не экзистенция, но нечто трансцендентное всему этому. Это абсолютное в противовес конечному. Путь понимания трансценденции — с помощью языка. Это не просто язык разумных существ. Он связывает одних и недоступен др. Язык трансцендентности проявляется в Dasein, как второй мир предметного. Этот второй мир воспринимается только возможной экзистенцией. Все предметное такого рода есть только шифр, но в трансцендировании становится очевидным, что в нем является трансцендентность.

Метафизическое мышление — процесс установления постоянных контактов с транценденцией, с его помощью прочитываются шифры. Шифр — метафизическая предметность, результат объективации принципиально необъективируемого. Это не сама транс-ценденция, а язык, с помощью которого она общается с экзистенцией. Смысл шифра понятен не сознанию вообще, а возможной экзистенции. Шифры характеризуются многозначностью смысла, неустойчивостью, не поддаются определенной фиксации. Это не научные понятия, которые нейтральны в экзистенциальном отношении. Шифром может служить любой предмет, любая мысль. Метафизические предметы проявляются в необъятном богатстве исторически сложившихся мифов, в метафизической и религиозной догматике. Орудие расшифровки не рассудок, а фантазия.

Размышление о бытии — это не теория бытия, это экзистенциальное истолкование (чтение) шифров. Философия с помощью трансцендирования и чтения шифров проясняет бытие, удостоверяет нас в его существовании. Результаты трансцендирования не могут быть сообщены др., они имеют значение лишь для философствующего. Они изменяют отношение сознания к окружающей предметности. Смысл философии заключается в том, чтобы вместо знания о предметах изменить сознание бытия, наше внутреннее отношение к вещам.

Смысл филос. мышления состоит в том, чтобы с помощью конечного (т.е. предметного мышления) мыслить бесконечное и беспредметное. Когда бесконечное фиксируется в конечном как конечное, возникает неистина. Тогда экзистенция и трансценденция понимаются не как знаки и шифры, а как понятия.

В более поздних работах Я. для уточнения понятия трансценденции вводит понятие «объемлющее» (das Umgreifende). Объемлющее — это то, что нельзя перешагнуть и, как таковое, нельзя понять; то, из чего мы существуем; и то, что мы поэтому никогда не сможем мысленно охватить; то, что всегда тем не менее остается всеохватывающим и всегда определяющим познаваемые нами предметы. Объемлющее, во-первых, это само бытие: мир и трансценденция; во-вторых, это мы сами, как Dasein; в-третьих, это сознание вообще, дух, экзистенция и связующий их разум. Трансценденция — один из способов объемлющего и одновременно объемлющее объемлющего, «абсолютно объемлющее».

В работе «О происхождении и цели истории» Я. обосновывает свою суперисторическую т.зр.: история — не монотонная смена поколений, событий, не линейный процесс разворачивания во времени какой-то трансцендентной идеи — при такой установке история представляется лишь бессмысленной и бессвязной событийностью, историей муравейника. Смысл истории может проявиться в каждом настоящем моменте, каждый момент настоящего может рассматриваться с т.зр. вечности, в каждое событие можно всмотреться и увидеть в нем тайное свершение бытия. Историк — это поэт, который в настоящем видит вечное и непреходящее. И, как поэт, он истолковывает мифы, лежащие в основе любого исторического понимания, и это истолкование позволяет нам осмысливать историю, позволяет придавать смысл ее внешне бессмысленному круговороту. Я. — автор популярной в свое время теории «осевого времени» истории.

Смысл и назначение истории. М., 1994; Vernuft und Existenz. Groningen, 1935; Philosophie. Gottingen. 1956. Bd 1—3.

В.Д. Губин











Тематический рубрикатор статей

Философия
Онтология

Абсолютное
Аддитивность и субаддитивность
Акосмизм
Акцидентный
Акциденция
Апейрон
Атрибут
Бесконечное и конечное
Бытие
Вероятность
Вечность
Витализм
Возможность и действительность
Время
Гетерономия
Гилозоизм
Движение
Детерминизм и индетерминизм
Диалектика
Дуализм
Дух
Жизненная сила
Жизненный порыв
Жизнь
Идеализм
Иерархия
Изменение
Имманентный
Имматериальный
Индетерминизм — см.: Детерминизм и индетерминизм
Каузальность
Качество
Количество
Космос
Материализм
Материальный
Материя
Ментализм
Метафизика
Метафизический
Мир
Мировая душа
Модальные категории
Модус
Монизм
Небытие
Необходимость
Неовитализм
Ничто
Объект
Окказионализм
Онтология
Органицизм
Отношение
Панвитализм
Панлогизм
Панпсихизм
Пантеизм
Панэнтеизм
Плюрализм
Предмет
Причинность (каузальность)
Пространство
Развитие
Реальный
Самоорганизация
Свойство
Случайность
Событие
Содержание
Становление
Субстанция
Субстрат
Сушее
Существование
Трансценденталии
Феномен
Форма
Формальный
Хаос
Часть и целое
Эволюция биологическая
Эмерджентная эволюция
Энтелехия
Эпифеномен
Эпифеноменализм



Эпистемология

Абсолютные категории и сравнительные категории
Абстрактный предмет
Абстракция
Абсурд
Автонимный
Авторитарность Авторитет Агасси Джозеф Агнозия Агностицизм Адекватный Адепт Аксиома

Аксиоматический метод Алхимия Анализ и синтез Аналитика

Аналитические и синтетические суждения

Аналогия Аналогия сущего Анамнесис Антагонизм Антецедент Антиномия Антитезис Антиципация Аподиктический Апория Апперцепция Априори и апостериори Априоризм Архаизм

Ассерторический Астрология

Бессмысленное Биологизм Бихевиоризм «Бритва Оккама» Вера

Верификация «Вещь в себе» Воображение (фантазия) Восприятие Высказывание

Геннокультурная коэволюция Герменевтический круг Гипостазирование Гипотеза Гипотеза ad hoc

Гипотетико-дедуктивный метод Дедукция

Демаркации проблема Дескрипция

Дефиниция — см. Определение Джастификация Диалектическая логика Дискурс Дискурсивный Дискуссия

Дифференциация и интеграция (научного знания) Достоверность

Достаточного основания принцип Достаточное условие Дюэма—Куайна тезис Ересь и ортодоксия Естественная установка Жизненный мир Заблуждение Закон мышления Здравый смысл Знание

Знание врожденное Значение Идеализация

Идеализированный объект Идеальный тип Идея

Идиографическая наука Идол

Измерение Иллюзионизм Индивидуализм и холизм Индукция Инструментализм Интеллектуальная революция Интеллигибельность Интенциональность Интенция

Интернализм и экстернализм Интерпретация

Интерпретация в науке и в логике Интерсубъективность Интроекция Интуиционизм Интуиция

Информация когнитивная Иррационализм Иррациональный Искусственный интеллект Истина Историзм

Историчность Категоризация Категории

Классификация наук Когнитивная наука Когнитивная система Когнитивная эволюция Конвенционализм Конвенция Коннекционизм

Контекст открытия и контекст обоснования Критицизм

Критический рационализм Кумулятивизм Кун Томас Сэмюэл Логика научного познания Лоренц Конрад Магия слова Малкольм Норман Марголис Джозеф Медитация Мейерсон Эмиль Ментальность Метатеория Метод

Методологизм и антиметодологизм Методология дедуктивных наук Методология науки Механицизм Мецжер Элен Мистика Мистицизм Мнение

Многозначность Мудрость Мышление

Мышление архаическое Мышление дискурсивное Наблюдение и эксперимент Натурализм Наука

Науки о духе

Науки о природе и науки о культуре Науковедение Научное сообщество Научно-исследовательская программа Научный закон Научный метод Научный реализм Нейрофилософия Необходимое условие Неорационализм Непосредственное знание Несоизмеримости теорий тезис Неточность Неявное знание Неясность Нигилизм

Номологическое высказывание Номотетическая наука «Нормальная» наука Обоснование Образ мысленный Объективация Объективизм Объективность Объяснение

Операционализм

Описание

Отнесение к ценностям

Парадигма научная

Парадокс

Паранаука

Патнэм Хилари

Первичные и вторичные качества

Перспективизм

Познание

Понимание

Понятие

Практика

Предметная область

Предрассудок

Предсказание

Пробабилизм

Пролегомены

Пропедевтика

«Против метода»

Противоречие

Протокольные предложения

Прототип

Пуанкаре Жюль Анри

Рационализирование

Рационализм

Рациональность

Рациональный

Реализм и инструментализм

Редукция

Редукция в феноменологии Э. Гуссерля

Релятивизм

Релятивный

Рефлексия

Семантика

Семантическое определение истины

Семиотика

Сенсуализм

Сёрл Джон

Символ

Символизм

Синергетика

Синтаксис

Синхрония и диахрония

Ситуационная методология

Скептицизм

Смысл

Совместимости условие

Сознания и тела отношение

Солипсизм

Сомнение

Социологизм

Спекулятивный

Спекуляция

Спор

Статистические и динамические законы

Строгость

«Структура научных революций»

Субъект

Субъективизм

Субъективность

Субъективный

Суждение

Суппозиция

Сущность

Сциентизм

Тарский Альфред

Тезис

Тезис Дюэма—Куайна

Текст

Телеология

Тематический анализ

Теоретическое и эмпирическое

Теоретическое мышление

Теория

Теория научная

Теория познания

Традиции в науке

Трансинтеллигибельный

Трансцендентальное

Трансцендентное

Трансценденция

Универсалии

Факт

Фальсификация

Фейерабенд Пол

Феноменализм

Физикализм

Фикционализм

Философия

Философия биологии

«Философия для детей»

Философия математики

Философия науки

Формализм

Фундаментализм

Хакен Герман

Хинтикка Яакко

Холтон Джеральд

Хомский Ноам

Хюбнер Курт

Эволюционная эпистемология

Эвристика

Эклектика

Экспликация

Экстраполяция и интерполяция

Эмпатия

Эмпиризм

Эмпирический

Этос науки

Язык

Язык науки

Языка функции

Языковые игры

Ясность

Аксиология

Агатология

Аксиологические категории

Аксиологический

Аксиология

Аскетизм

Благо

Буриданов осел

Деонтические понятия

Добро

Добродетель

Долг

Дружба

Идеал

«Лучший из миров»

Мелиоризм

Мужество

Надежда

Норма

Нормативный

Обоснование оценок

Образец

Общечеловеческие ценности

Обязанность

Оккультизм

Описательно-оценочные высказывания

Оптимизм

Ответственность

Оценка

«Переоценка всех ценностей»

Перфекционизм

Пессимизм

Польза

Правильный

Прескрипция

Разумного эгоизма теория

Совершенство

Справедливость

Счастье

Талион

Удовольствие

Умеренность

Цель и средства

Ценность

«Юма принцип»

Антропология

Антипсихиатрия Антропологизм Антропология политическая Антропология тела Антропоцентризм Аполлоническое и дионисийское Безумие

Бессознательное Воля Гуманизм

Дискурс сексуальности Душа Забота И фа

Идентификация Идентичность Креативность Культура и природа Либидо Любовь Магия Миф

Мифология Память

Параллелизм психофизический Парапсихология Пиаже Жан Плеснер Хельмут Подсознательное «Познай самого себя» Праксеология Предопределение Психика

Психофизическая проблема — см. Сознания и тела отношение Пуерилизм Самопознание Самость Сверхчеловек

Свобода воли

Свобода трансцендентальная

Сновидения

Сознание

Спиритизм

Спиритуализм

Способность

Страдание

Страх

Сублимация

Судьба

Творчество

Тело без органов

Философская антропология

Формы жизни

Человек

Экзистенциалии

Экзистенция

Эрос (Эрот)

Юнг Карл Густав

Социальная философия

Автономия Активизм Анархизм Антикоммунизм Антиутопия Бюрократизация Бюрократия Власть

Волюнтаризм Гегемонизм Глобализм

Глобальные проблемы Государство «Государство» Платона Гражданское неповиновение Гражданское общество Деидеологизация Демократический социализм Демократия Дивергенция

Дух эпохи, или Дух времени Евразийство

«Идеи к философии истории человечества»

Идеология

Индивидуализм социальный Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество Индустриальное общество Инновации Историцизм

Историческая школа (немецкая) Исторический материализм, или Материалистическое понимание истории Кампанелла Томмазо «Капитал. Критика политической экономии» Капитализм Класс общественный Классовая борьба Коллективизм

Коллективистическое общество — см. Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество Коммунизм

Коммуникация «Конец истории» Консенсус Консерватизм Конформизм Космополитизм Культура

Культура политическая Культурология Либерализм Лукман Томас Макиавелли Никколо Макиавеллизм Мак-Люэн Маршалл «Манифест Коммунистической партии» Массовая культура Мелье Жан Мизес Людвиг фон Мировоззрение Мода

Модернизация Мор Томас Морелли Мосс Марсель Насилие

Национал-социализм, или Нацизм Ненасилие

«Об общественном договоре, или Принципы политического права» Обнаженность

Обыденное сознание, или Повседневное, практическое сознание «Одномерный человек...» Олпорт Гордон Оппозиция Оруэлл Джордж Осевое время Отчуждение Парето Вильфредо Политическая система Политическая экономия Полицентризм

Постиндустриальное общество Права человека Право естественное Пределов роста концепция Провиденциализм Прогресс Пропаганда Равенство Разделение властей Райх Вильгельм Рационализации процесс Революция социальная Регресс

Реидеологизация Рисмен Дэвид Ролз Джон

Романтизм социальный Ростоу Уолт Свобода

Свободы политические Сен-Симон Клод Анри де Рувруа Смит Адам Смысл истории Сообщество мировое Социал-демократия Социализм

Социальная тенденция

Социальная теория

Социальная философия

Социальный дарвинизм, или Социодар-

винизм

Социобиология

Справедливость социальная

Средний класс

Субъект исторический

Субъект политический

Технократии концепция

Технократия

Тойнби Арнолд Джозеф

Токвиль Алексис де

Тоталитаризм

Тоффлер Элвин

Традиционализм и антитрадиционализм

Традиция

Триединства проблема

Управление

Уравнительность

Факторов теория

Феминизм

Философия истории

Философия культуры

Философия политики

Философия техники

Финализм исторический

Форрестер Джей Райт

Хайек Фридрих Август фон

Центризм

Цивилизация

Человек политический

Экологическая проблема

Экономический детерминизм

Эпоха историческая

Этноцентризм

Этос

Этика

Автаркия

Альтруизм

Апатия

Атараксия

Благотворительность

Вина

Всеобщность

Гедонизм

Грех и праведность

Золотое правило нравственности

Индивидуализм

Интеллектуализм этический

Метафизическая этика

Мораль

Натуралистическая ошибка

Натуралистическая этика

Нравственность

Правило середины

Прикладная этика

«Принципы этики»

Сентиментализм этический

Сиджвик Генри

Совесть

Утилитаризм

Хэар Ричард Мервин

Швейцер Альберт

Эвдемонизм

Эмотивизм Этика «Этика» Этическая максима

Эстетика

Вкус

Искусство

Канон

Катарсис

Мимесис

Миф художественный

Модернизм

Модернизм в искусстве

Немецкая классическая эстетика

Онтология искусства

Прекрасное

Психология искусства

Социалистический реализм

Социология искусства

Стиль художественный

Философия музыки

Художественная форма

Художественное видение

Художественное познание

Художественное пространство

Художник

Эстетика

Эстетика неоклассическая

Эстетическое

Философия религии

Англиканство

Атеизм

Библия

Бог

Вера в сверхъестественное

Грэм Билли

Демиург

Десакрализация

Диалектическая теология

Ереси

Естественная религия

Естественная теология

Кальвин Жан

Кальвинизм

Квеитизм

Кинг Мартин Лютер

Лютер Мартин

Лютеранство

Меланхтон Филипп

Метемпсихоза

Модернизм религиозный

Монотеизм

Мюнцер Томас

Нетрадиционные религии

Нравственное богословие

Онтологический аргумент

Ортодоксия

Откровение

Пацифизм религиозный

Предустановленная гармония

Протестантизм

Ранер Карл

Религия

Реформация

Сакрализация

Сектантство

Секуляризация

Сервет Мигель

Социология религии

Теизм

Теодицея

«Теодицея»

Теология

Теософия

Теургия

Тиллих Пауль

Томизм

Фетишизм

Фидеизм

Философия религии

Фундаментализм религиозный

Хилиазм

Цвингли Ульрих

Штраус Давид Фридрих

Эсхатология

Язычество

Логика

Алогизм

Вероятностная логика

Времени логика

Вывод (в традиционной логике)

Гёдель Курт

Гёделя теорема

Двузначности принцип

Денотат

Деонтическая логика

Дефиниция — см. Определение

Дихотомия

Доказательство

Доказательство от противного

Закон исключенного третьего

Закон противоречия

Закон тождества

Изменения логика

Импликация

Имя

Интуиционистская логика

Исчисление (формальная система)

Квантор

Класс (в логике и математике)

Классификация

Консеквент

«Лжеца» парадокс

Логика

Логика в России

Логика высказываний

Логика предикатов

Логистика

Логицизм

Логические ошибки

Логический анализ

Логический закон

Математическая логика

Металогика

Метаязык

Многозначная логика

Многозначности принцип

Модальная логика

Модальность

Непротиворечивость

Определение, дефиниция

Опровержение

Оценок логика

Паралогизм

Паранепротиворечивая логика

Парафальсифицирующая логика

Предикат

Причинности логика

Психологизм в логике

Семантика логическая

Силлогизм

Силлогистика

Символическая логика

Современная логика

Софизм

Тавтология

Традиционная логика

Умозаключение

«Философская логика»

Формализация

Формальная логика

Эпистемическая логика

Теория аргументации

Авторитет

Апология

Аргументации теория

Аргументация

Аргументация контекстуальная

Аргументация теоретическая

Аргументация эмпирическая

Методологическая аргументация

Полемика

Убеждение

Целевое обоснование

Эристика

История философии

Академия

Александр Афродисийский Амелий Гентилиан из Этрурии Анаксагор Анаксимандр Анаксимен Антиох Аскалонский Антифон

Античная (древняя) западная философия Апулей Аристотель Аркесилай Архе Гераклит Гесиод Гомер

Горгий из Леонтии Демокрит из Абдеры Диоген Синопский Досократики Единое

Зенон из Китиона Зенон из Элей Карнеад Киники Киренаики Клеанф из Асса

Комментарий

Ксенофан

Логос

Лукреций

Марк Аврелий Антонин

Мегарская школа

Милетская школа

Неоплатонизм

Нус

Орфики

Парменид

Перипатетики

Пифагор

Пифагореизм

Платон

Платонизм

Плотин

Порфирий

Прокл

Протагор

Сенека Луций Анней

Сократ

Софисты

Стоицизм

Тертуллиан Квинт Септимий Флоренс

Триада

Фал ее

Филон Александрийский

Хрисипп из Сол

Цицерон Марк Туллий

Эйдос

Элеаты, Элейская школа

Эманация

Эмпедокл из Агригента

Эннеады

Эпиктет

Эпикур

Эпикуреизм

Эпохе

Ямвлих

Западноевропейская средневековая философия

Абеляр Пьер Августин Аврелий Августианство Алан Лилльский

Альберт Великий, или Альберт фон Больштедт

Ансельм Кентерберийский Боэций Анаций Манлий Торкват Северин

Буридан Бэкон Роджер Дунс Скот Иоанн Иоанн Скот Эриугена Иоахим Флорский Концептуализм Луллий Раймунд Маймонид Моше бен Метафизика света Номинализм Оккам Уильям Оккамизм Ориген Патристика

Петр Дамиани

Петр Испанский

Петр Ломбардский

Предикабилии

Псевдо-Дионисий Ареопагит

Реализм

Роберт Гроссетест

Схоластика

Фома Аквинский

Франциск Ассизский

Западноевропейская философия Нового времени

Авенариус Рихард

Баадер Франц Ксавьер фон

Баумгартен Александр Готлиб

Бейль Пьер

Бёме Якоб

Бентам Иеремия

Беркли Джордж

Бокль Генри

Больцано Бернард

Боссюэ Жак Бенинь

Бруно (Джордано Филиппе)

Бэкон Фрэнсис

Вико Джамбаттиста

Возрождение

Вольтер

Вольф Христиан

Галилей Галилео

Гаман Иоганн Георг

Гассенди Пьер

Гегель Георг Вильгельм Фридрих

Гегельянство

Гельвеций Клод Адриан

Гердер Иоганн Готфрид

Гёте Иоганн Вольфганг

Гоббс Томас

Гольбах Поль Анри

Двойственная истина

Деизм

Декарт Рене

Дидро Дени

«Идеологи»

Кант Иммануил

Картезианство

Кедворт Ралф

Кембриджские платоники

Кондильяк Этьен Бонно де

Кондорсе Мари Жан Антуан Никола

«Критика практического разума»

«Критика способности суждения»

«Критика чистого разума»

Кьеркегор Серен

Ламетри Жюльен Офре де

«Левиафан, или Материя, форма и власть

государства церковного и гражданского»

Лейбниц Готфрид Вильгельм

Лессинг Готхольд Эфраим

Локк Джон

Мальбранш Никола

Мандевиль Бернард

Мен де Биран Мари Франсуа

Местер

Монада

«Монадология»

Монтень Мишель Монтескье Шарль Луи Натурфилософия Николай Кузанский Новалис

«Новые опыты о человеческом разуме» «Новый Органон, или Истинные указания для истолкования природы» «Опыт о человеческом разуме» «Основы философии» «О человеке» Парацельс Теофраст Паскаль Блез Пико делла Мирандола Помпонацци Пьетро Просвещение (философия) Раме Пьер де ла Рассудок и разум Рид Томас

Робине Жан Батист Рене Романтизм Руссо Жан Жак Сведенборг Эммануэль Спиноза Бенедикт Телезио Бернардино Толанд Джон Торо Генри Трансцендентализм Трансценденталисты «Феноменология духа» Фихте Иоганн Готлиб Фичино Марсилио Хатчесон Фрэнсис Шеллинг Фридрих Вильгельм Йозеф Шефтсбери Антони Эшли Купер Шлегель Карл Вильгельм Фридрих Шлейермахер Фридрих Эрнст Даниэль Шопенгауэр Артур Шотландская школа Экхарт Иоганн Энциклопедисты Эразм Роттердамский Юм Дэвид Якоби Фридрих Генрих

Современная западная философия

Аббаньяно Никола

Адорно Визенгрунд-Адорно Теодор

Айдукевич Казимир

Айер Альфред Джулиус

Александер Сэмюэль

Альтюссер Луи

Американская философия

Аналитическая философия

Апель Карл Отто

Арендт Ханна

Арон Раймон

Архетип

Баденская школа

Барт Карл

Барт Ролан

Башляр Гастон

Бейтсон Грегори

Белл Даниэль

Беньямин Вальтер

Бергер Питер Людвиг

Бергсон Анри

Берлин Исайя

Бжезинский Збигнев

Бинсвангер Людвиг

Блондель

Блох Эрнст

Блур Дэвид

Боас Франц

Бодрийяр Жан

Бозанкет Бернард

Бохеньский Юзеф Мария

Брентано Франц

Бриджмен Перси Уильяме

Брэдли Фрэнсис Герберт

Бубер Мартин

Бультман Рудольф Карл

Бугру Эмиль

«Бытие и время»

«Бытие и ничто»

Ваттимо Джанни

Вебер Альфред

Вебер Макс

Венский кружок

Виндельбанд Вильгельм

Витгенштейн Людвиг

Войтыла Кароль

Воленьский Ян

Вригт Георг Хенрик

Вундт Вильгельм

Гадамер Ханс Георг

Гартман Николай

Гартман Эдуард фон

Гелен Арнольд

Гемпель Карл Густав

Герменевтика

Гештальтпсихология

Гжегорчик

Глюксман Андре

Гобино Жозеф Артюр де

Гроф Станислав Ежи

Гуссерль Эдмунд

Гэлбрейт Джон Кеннет

Даммит Майкл Энтони Эрдли

Даниелю Жан

Дарендорф Ральф Густав

Деконструкция

Делёз Жиль

Деннет Дэниел

Деррида Жак

Джеймс, Джемс Уильям

Джентиле Джованни

Дильтей Вильгельм

Дьюи Джон

Дэвидсон Дональд

Дюфренн Мишель

Дюэм, Дюгем Пьер

Жане Пьер Мари Феликс

Жильсон Этьен Анри

Зиммель Георг

Зомбарт Вернер

Имманентная философия

Ингарден Роман

Истории идей школа

Кан Герман

Камю Альберт

Канетти Элиас

Карнап Рудольф

Кассирер Эрнст

Коген Герман

Кожев (Кожевников) Александр Козер Льюис Алфред Койре (Койранский) Александр Колаковский Лешек Коллингвуд Робин Джордж Конт Огюст

Корет Эмерих

Котарбиньский Тадеуш «Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. Введение в феноменологическую философию» Крипке Сол Аарон Кристева Юлия Критический реализм Кроче Бенедетто Куайн Уиллард ван Орман Кули Чарльз Хортон Лазарсфельд Поль Лакан Жак Лакатос Имре Лакруа Жан

Ландберг Джордж Эндрю Лаудан Ларри Лебон Постав

Лев XIII (граф Винченцо Джоаккино Печчи)

Леви Бернар Анри Леви-Брюль Люсьен Левинас Эмманюэль Леви-Строс Клод Лесневский Станислав Лингвистическая философия Лиотар Жан Франсуа Лири Тимоти Логический атомизм Лотце Рудольф Герман Лукасевич Ян Лурия Ицхак бен Шломо Львовско-варшавская школа Льюис Кларенс Ирвинг Лэйнг Рональд Мак-ТаггартДжон Эллис Манхейм Карл Марбургская школа Маритен Жак Маркс Карл Марксизм Маркузе Герберт Марсель Габриэль Оноре Мах Эрнст

Мейнонг Алексиус фон Мерло-Понти Морис Мид Джордж Милль Джон Стюарт Мунье Эмманюэль Мур Джордж Эдуард Нагель Эрнст Научный материализм Недонсель Морис Нейрат Отто Неогегельянство Неокантианство Неомарксизм Неопозитивизм Неореализм Неосхоластика Неофрейдизм Нибур Райнхольд

Нибур Ричард

Ницше Фридрих

Нозик Роберт

Ортега-и-Гасет Хосе

Остин Джон

Персонализм

Пирс Чарльз Сандерс

Позитивизм

Поппер Карл Раймунд

Постмодернизм

Постпозитивизм

Постструктурализм

Прагматизм

Пригожин Илья Романович

Психоанализ

Радклифф-Браун Альфред

Райл Гилберт

Рассел Бертран

Рейхенбах Ганс

Решер Николас

Рикёр Поль

Риккерт Генрих

Ройс Джосайя

Рорти Ричард М.

Сантаяна Джордж

Сартр Жан Поль

Селлерс, Селларс Рой Вуд

Сенгор Леопольд

Спенсер Герберт

Стирлинг, Стерлинг Джеймс Хатчисон

Стросон Питер Фредерик

Структурализм

Суарес Франсиско

Тард Габриель

Твардовский Казимеж

Тейяр де Шарден

Теннис Фердинанд

Трёльч Эрнст

Тэн Ипполит

Тюбингенская школа

Уайт Лесли

Уайтхед Альфред Норт

Уиздом Джон

Унамуно Мигель де

Файхингер Ханс

Фейербах Людвиг Андреас

Феноменология

«Феноменология восприятия»

Философия жизни

«Философия символических форм»

Франкфуртская школа

Фреге Готлиб

Фрейд Зигмунд

Фромм Эрих

Фуко Мишель Поль

Хабермас Юрген

Хайдеггер Мартин

Харре Гораций Ром

Хоркхаймер Макс

Шафф Адам

Шелер Макс

Шлик Мориц

Шпенглер Освальд

Штайн Эдит

Штайнер Рудольф

Штирнер Макс

Шуппе Вильгельм

Экзистенциализм

Элиаде Мирча Эллюль Жак Эриксон Эрик Ясперс Карл

Русская философия

Аверинцев Сергей Сергеевич Апресян Рубен Грантович Асмус Валентин Фердинандович Бакунин Михаил Александрович Бахтин Михаил Михайлович Белинский Виссарион Григорьевич Бердяев Николай Александрович Бобров Евгений Александрович Богданов Александр Александрович Булгаков Сергей Николаевич Быховский Бернард Эммануилович Бычков Виктор Васильевич Васильев Николай Александрович Введенский Александр Иванович Вдовина Ирена Сергеевна Вернадский Владимир Иванович Всеединство

Гайденко Пиама Павловна Герцен Александр Иванович Гессен Сергей Иосифович Горский Дмитрий Павлович Грязнов Александр Феодосиевич Губин Валерий Дмитриевич Гусейнов Абдусалам Аблулкеримович Давыдов Юрий Николаевич Данилевский Николай Яковлевич Дебольский Николай Григорьевич Диалектический материализм Добролюбов Николай Александрович Доброхотов Александр Львович Достоевский Федор Михайлович Дробницкий Олег Григорьевич Замошкин Юрий Александрович Западники

Западничество и славянофильство Зиновьев Александр Александрович Ивин Александр Архипович Илларион Киевский Ильенков Эвальд Васильевич Ильин Иван Александрович Кавелин Константин Дмитриевич Каган Моисей Самойлович Каржавин Федор Васильевич Карпенко Александр Степанович Касавин Илья Теодорович Карсавин Лев Платонович Кимелев Юрий Анатольевич Кирабаев Hyp Серикович Киреевский Иван Васильевич Ковалевский Максим Максимович Крижанич Юрий Кропоткин Петр Алексеевич Кузнецов Валерий Григорьевич Лавров Петр Лаврович Лаппо-Данилевский Александр Сергеевич

Ленин Владимир Ильич Леонтьев Константин Николаевич Лесевич Владимир Викторович Лисеев Игорь Константинович Ломоносов Михаил Васильевич

Лопатин Лев Михайлович Лосев Алексей Федорович Лосский Николай Онуфриевич Лукьянов Анатолий Евгеньевич Любутин Константин Николаевич Майоров Геннадий Георгиевич Максим Грек

Мамардашвили Мераб Константинович Марков Борис Васильевич Марксизм-ленинизм Меркулов Игорь Петрович Микешина Людмила Александровна Миронов Владимир Васильевич Митрохин Лев Николаевич Михайловский Николай Константинович

Монджян Карен Хачикович Мотрошилова Неля Васильевна Найдыш Вячеслав Михайлович Никифоров Александр Леонидович Новогородцев Павел Иванович Ойзерман Теодор Ильич Панарин Александр Сергеевич Петров Василий Викторович Писарев Дмитрий Иванович Плеханов Георгий Валентинович Подорога Валерий Александрович Почвенничество Радищев Александр Николаевич Рузавин Георгий Иванович Русская философия Русский философский романтизм Руткевич Алексеи Михайлович Сагадеев Артур Владимирович Сеземан Василий Эмильевич Сербиненко Вячеслав Владимирович Симеон Полоцкий Сковорода Григорий Саввич Славянофилы Советская философия Соколов Василий Васильевич Соловьев Владимир Сергеевич Соловьев Эрих Юрьевич Солонин Юрий Никифорович Спиркин Александр Георгиевич Станкевич Николай Владимирович Степанянц Мариэтта Тиграновна Степун Федор Августович Стёпин Вячеслав Семенович Страхов Николай Николаевич Струве Петр Беригардович Ткачев Петр Никитич Толстой Лев Николаевич Трубецкой Евгений Николаевич Трубецкой Сергей Николаевич Федоров Николай Федорович Флоренский Павел Александрович Франк Семен Людвигович Хоружий Сергей Сергеевич Целищев Виталий Валентинович Чаадаев Петр Яковлевич Чанышев Арсений Николаевич Чернышев Борис Степанович Чернышевский Николай Гаврилович Чичерин Борис Николаевич Шевырев Степан Петрович Шестов Лев

Шохин Владимир Кириллович Шпет Густав Густавович Щербатской Федор Ипполитович Юлина Нина Степановна Юркевич Памфил Данилович

Китайская философия

Гуа

Дао

«Дао де цзин»

Дао и дэ

Даосизм

Инь—ян

Инь—ян цзя

«И цзин»

Китайская философия

Конфуцианство

Конфуций

Лао-цзы

Легизм

«Ле-цзы»

Ли

«Лунь юй»

Мин цзя

Моизм

Мэн-цзы

Синь

«Сы шу»

Сюнь-цзы

Тай цзи

У син

«У цзин»

«Хуайнань-цзы»

Цзы жань

Ци

«Шань хай цзин»

«Ши сань цзин»

«Чжуан-цзы»

«Чжун юн»

«Чэн»

Индийская философия

Абхидхармические тексты

Авидья

Асанга

Атман

Ахинса

Брахман

«Бхагавадгита»

«Вайшешика-сутра»

Васубандху

«Веданта-сутра»

Веды

Вивекананда Свами

Гангеша Упадхьяя

Ганди Мохандас Карамчанд

Гуны

Гхош Шри Ауробиндо

Джайнский канон

Дигнага

Дойссен Пауль

Духкха

Дхарма

Дхармакирти

Дхармы

Индийская философия

«Йога-сутра»

«Йогасутра-бхашья»

Карма

Кришнамурти

Кумарила Бхатта

Мадхва

Майя

«Миманса-сутра»

«Мимансасутра-бхашья»

Мокша

Нагарджуна

«Ни это, ни то»

Нирвана

«Ньяя-бхашья»

«Ньяя-сутра»

«Падартхадхармасанграха»

Прабхакара

Праджняпарамитские тексты

Радхакришнан

Рамануджа

«Санкхья-карика»

«Санкхья-сутра»

Сансара

«Таттвартхадхигама-сутра»

Трипитака

Удаяна

Упанишады

Шуньята

«Юктидипика»

Шанкара

Арабская философия

Авемпас, или Авенпаце, — см. Ибн

Баджа

Аверроэс — см. Ибн Рушд

Авиценна — см. Ибн Сина

Аль-Газали Абу Хамид Мухаммед — см.

Газали

Аль-Кинди Абу Юсуф Якуб бен Исхак —

см. Кинди

Аль-Фараби Абу Наср Мухаммед — см.

Фараби

Ас-Сухраварди Шихаб ад-дин Йахйа ал-

Мактул — см. Сухраварди

Ашариты

Восточный перипатетизм

Газали

Ибн аль-Араби

Ибн Баджа

Ибн Рушд

Ибн Сина

Ибн Туфайл

Ибн Хальдун

Калам

Кинди

Мутазилиты

Суфизм

Сухраварди

Фараби

«Чистые братья»

Философия других регионов

Японская философия

Иностранные термины и выражения

Ab ovo (лат.) — с самого начала (букв. — с яйца).

Accidens (лат.) — несущественное, случайное, привходящее свойство.

Actu; in actu (лат.) — актуально, в действии, в действительности.

Ad hoc (лат.) — для данного случая. Напр., гипотеза ad hoc.

Ad hominem, argumentum ad hominem (лат.) — аргумент, апеллирующий к личным свойствам того, о ком идет речь или к кому обращено доказательство.

Ad infinitum (лат.) — до бесконечности; невозможность установить последнее основание в цепи рассуждений или последнюю причину в цепи причин.

Aequilibrium indifferentiae (лат.) — равновесие двух противоположных побуждений.

Affirmo (лат.) — утверждаю. Термин Боэция, обозначающий утвердительное суждение. Первой гласной A обозначают общеутвердительные, второй гласной I — частноутвердительные суждения.

A fortiori (лат.) — тем более. В логике — доказанное для менее очевидного, тем более признается для более очевидного.

Agens (лат.) — движущая сила, действующая сущность.

Agere sequitur esse (лат.) — действовать, следовательно, быть. Заключение от активности к бытию (схоластический тезис).

A limine (лат.) — с порога. Сразу, решительно (иногда — поверхностно) отвергать или критиковать.

Als ob (нем.) — как если бы. Кант в «Критике способности суждения» утверждает, что разум должен мыслить природу так, как если бы в ней была осуществлена система целей.

Amicus Plato, sed magis arnica veritas (лат.) — Платон — друг, но больший друг — истина.

Amor dei intellectualis (лат.) — интеллектуальная любовь к Богу. Выражение Спинозы.

Amor fati (лат.) — любовь к року. Выражение стоиков. У Ницше — радостное принятие судьбы сверхчеловеком.

Analogia entis (лат.) — аналогия сущего.

Analogon rationis (лат.) — подобное разуму. Низшие формы знания, присущие, по Лейбницу, животным.

A nescire ad non esse (лат.) — от незнания — к несуществованию. Ошибочное заключение.

Anima, animus (лат.) — душа, дух, жизненное и чувственное начало. В учении Юнга — архетипы коллективного бессознательного: ввиду бисексуальности человека в бессознательном мужчины присутствует персонифицированный женский образ (анима), в бессознательном женщины — мужской (анимус).

Anima mundi (лат.) — мировая душа (Цицерон).

Animo deliberate (лат.) — надлежаще обдумав.

Anschauung (нем.) — интуиция, созерцание.

An sich (нем.) — в себе; (само) по себе. Так Вольф перевел латинское in se. У Канта «Ding an sich» — «вещь в себе». У Гегеля — нераскрытое и неосознанное содержание.

Antecedens — consequens (лат.) — предыдущий — последующий.

A posse ad esse non valet consequentia (лат.) — от возможного не следует заключать к действительному.

Arbitrium liberum (лат.) — свобода воли (выбора).

A realibus ad realiora (лат.) — от реального к реальнейшему.

Argumenta adversaria (лат.) — доводы противной стороны.

Argumenta ponderantur, non numerantur (лат.) — сила доказательств в вескости, а не в количестве.

Argumentum ad ignorantiam (лат.) — аргумент к незнанию. Доказательство, рассчитанное на невежество убеждаемого.

Argumentum ambiguum (commune) (лат.) — аргумент обо-

1061

Иностранные термины и выражения

юдный, или общий. Доказательство, которое можно повернуть против доказывающего.

Argumentum baculinum (лат.) — «палочный» довод. Убеждение силой; в переносном смысле — осязаемое доказательство.

Argumentum ex contrario (лат.) — доказательство от противного.

Argumentum ex silentio (лат.) — доказательство, выводимое из умалчивания.

Argumentum externum (лат.) — аргумент, взятый из области, лежащей вне спорного вопроса.

Argumentum internum (лат.) — аргумент, указывающий на саму спорность вопроса.

Argumentum legis (лат.) — законный довод.

Argumentum nimiuni probans (лат.) — довод, страдающий избыточностью доказательств.

Argumentum primarium (palmarium) (лат.) — решающее (приносящее победу) доказательство.

Ars conjecturalis (лат.) — искусство толкования.

Ars magna (лат.) — великое искусство. Название логического труда Луллия.

Artes liberates (лат.) — свободные искусства. Позднеан-тичное и средневековое название семи светских наук.

Aseitas (лат.) — от-себя-(бытие). Бог как абсолютная самостоятельность; как совершенное благодаря себе. Средневековый термин.

Asylum ignorantiae (лат.) — убежище невежества. Понятие, на котором останавливаются, чтобы избежать дальнейших размышлений.

Aurea mediocritas (лат.) — золотая середина (Гораций).

Automaton spirituale (лат.) — духовный механизм (Лейбниц).

В

Begriffsdichtung (нем.) — поэзия понятий. Ланге о сущности метафизики.

Bellum omnium contra omnes (лат.) — война всех против всех (Гоббс).

Bona fide (лат.) — заслуживающий доверия.

Bon sens (фр.) — здравый смысл.

Calculus probabilium (лат.) — исчисление вероятностей.

Casus conscientiae (лат.) — вопрос совести.

Causa (лат.) — причина, основание.

Causa activa (лат.) — действующая причина.

Causa corporalis (лат.) — физическая причина.

Causa cognoscendi (лат.) — основание познания.

Causa efficiens (лат.) — действующая причина.

Causa essendi et fiendi (лат.) — основание существования

и возникновения.

Causa exemplaris (лат.) — причина парадигматическая;

порождающая модель вещи. Causa finalis (лат.) — целевая (конечная) причина. Causa formalis (лат.) — формальная причина.

Causa materialis (лат.) — материальная причина.

Causa movens (motiva) (лат.) — движущая причина.

Causa sui (лат.) — причина себя (схоластический термин). По Спинозе, субстанция — причина самой себя.

Causa vera (лат.) — истинная причина.

Causae occasionales (лат.) — побудительные причины, «случайные» причины, когда одно действие вызывается по поводу (по случаю) другого.

Characteristica universalis (лат.) — универсальное знаковое искусство (Лейбниц).

Circulus in definiendo (лат.) — круг в определении.

Circulus in demonstrando (лат.) — круг в доказательстве.

Circulus in probando (лат.) — круг в обосновании, доказательстве.

Circulus vitiosus (лат.) — порочный круг. Доказательство, предпосылки которого уже содержат то, что должно быть доказано.

Cogito ergo sum (лат.) — мыслю, следовательно, существую. Тезис Декарта.

Cogitor ergo sum (лат.) — мыслюсь (Богом), следовательно, существую. Тезис Баадера, противопоставленный тезису Декарта.

Common sense (англ.) — здравый смысл.

Conatus (лат.) — порыв, стремление. По Гоббсу, ответная реакция тела на воздействие силы.

Concordia discors (лат.) — несогласное согласие. Тождественность в к.-л. смысле мнений спорящих сторон.

Concursus dei (лат.) — соприсутствие Бога. Участие Бога в деятельности спасающего душу человека; постоянная поддержка Богом существования вещей.

Conditio sine qua non (лат.) — необходимое условие.

Consensus (consensus gentium, consensus omnium) (лат.) — согласие, общее мнение (согласие народов, согласие всех).

Contradictio in adjecto (лат.) — противоречие э определении. Напр., круглый квадрат.

Corpus mysticum (лат.) — мистическое тело. Символическое обозначение христианской церкви как тела Христова.

Creatio continua (лат.) — непрерывное творение.

Creatio ex nihilo (лат.) — творение из ничего.

Credo (лат.) — верую. Исповедание, символ веры; убеждения.

Credo, quia absurdum (лат.) — верую, потому что абсурдно. Неточная цитата из Тертуллиана; искажение его слов «credibile est quia ineptum» — «вероятно, ибо нелепо».

Credo, ut intelligam (лат.) — верю, чтобы понимать. Принцип Августина, повторенный Ансельмом Кентерберий-ским.

Cum principia negante non est disputandum (лат.) — с отрицающим принципы не должно спорить; для спора нужна некоторая общность исходных посылок.

Curriculum vitae (лат.) — жизненный путь; жизнеописание.

1062

Иностранные термины и выражения

D

Dasein (нем.) — существование, определенное бытие, наличное бытие, здесь — бытие.

De facto (лат.) — фактически, на деле.

De jure (лат.) — по закону, юридически.

De omnibus dubitandum (лат.) — подвергать все сомнению. Принцип философии Декарта.

Determinatio est negatio (лат.) — ограничение есть отрицание (Спиноза). Иногда «determinatio» переводится как «определение».

Deus ex machina (лат.) — бог из машины. Неожиданная развязка. В греч. трагедиях конфликт часто разрешался появлением бога при помощи театрального механического приспособления.

Deus sive natura (лат.) — бог, или (то есть) природа. Отождествление Спинозы.

Dictum sapienti sat (лат.) — сказанного достаточно разумному.

Differentia specifica (лат.) — видовое отличие (схоластический термин).

Distinctio (formalis, rationis, realis) (лат.) — различение (формальное, рациональное, реальное).

Docta ignorantia (лат.) — ученое незнание; умудренное неведение (Николай Кузанский).

Doctorangelicus (лат.) — ангелический доктор. Почетный титул Фомы Аквинского.

Doctor illuminatus (лат.) — просветленный доктор. Почетный титул Раймунда Луллия.

Doctor invincibilis (лат.) — непобедимый доктор. Почетный титул Уильяма Оккама.

Doctor marianus (лат.) — доктор, погруженный в молитвенное созерцание Девы Марии. Почетный титул Франциска Ассизского и некоторых христианских мистиков.

Doctor mirabilis (лат.) — чудесный доктор. Почетный титул Р. Бэкона.

Doctor seraphicus (лат.) — серафический доктор. Почетный титул Бонавентуры.

Doctor subtilis (лат.) — тонкий доктор. Почетный титул Иоанна Дунса Скота.

Doctor universalis (лат.) — всеобъемлющий доктор. Почетный титул Альберта Великого.

Duree (фр.) — длительность. Понятие философии Бергсона.

Е

Ego (лат.) — Я.

Emergent (англ.) — новое качество, возникающее в ходе эволюции, но не выводимое (в отличие от resultant) из предшествующих моментов.

Elan vital (фр.) — жизненный порыв. Категория философии Бергсона.

Ens (лат.) — сущее, бытие, вещь.

Ens ab alio (лат.) — сущее благодаря другому.

Ens a se (лат.) — сущее благодаря себе.

Ens entium (лат.) — сущее из сущих. То, что делает существующие вещи существующими (Бог).

Ens in actu (лат.) — сущее в действительности.

Ens in potentia (лат.) — сущее в возможности.

Ens rationis (лат.) — мыслимое сущее.

Ens reale (лат.) — реальное сущее.

Ens realissimum (лат.) — реальнейшее сущее (Бог).

Entia non sunt multiplicanda praeter necessitatem (лат.) — сущности не следует умножать без необходимости. Одна из формулировок «бритвы Оккама».

Ergo (лат.) — следовательно.

Erlebniss (нем.) — переживание. Термин «понимающей психологии» Дильтея.

Errare humanum est (лат.) — человеку свойственно ошибаться. Афоризм Сенеки-старшего.

Esprit de finesse — esprit de geometrie (фр.) — дух (ум) тонкий — дух (ум) геометрический. У Паскаля — интуитивное проникновение в суть вещей, отличающееся от научного познания.

Esse (лат.) — бытие, существование.

Esse est percipi (лат.) — быть — значит быть воспринимаемым (Беркли).

Essentia (лат.) — сущность.

Eventualia (лат.) — предполагаемое; возможное при определенных условиях.

Evoluta (лат.) — выявленное, открытое.

Ewig-weibliche (нем.) — вечно-женственное. Женственное начало в мире; мировая душа. Слова из «Фауста» Гёте.

Ex adversa (лат.) — от противного (доказательство).

Exclusi tertii principium (лат.) — исключенного третьего принцип (закон).

Exempli causa (лат.) — например.

Ex fontibus (лат.) — из первоисточников.

Experimentum crucis (лат.) — эксперимент креста (перекрестка), решающий эксперимент (Ф. Бэкон).

Explicite — implicite (лат.) — развернуто, явно — неявно, подразумеваемо.

Fallacia (лат.) — ошибка.

Fallacia accidentis (лат.) — ошибка в результате смешения существенного со случайным.

Fallacia a sensu composite ad sensum divisum (лат.) — ошибка, когда о части утверждается то, что справедливо по отношению к целому.

Fallacia a sensu diviso ad sensum compositum (лат.) — ошибка, когда о целом утверждается то, что справедливо лишь по отношению к части.

Fallacia dictionum (лат.) — умозаключения, неправильные сами по себе.

Fallacia falsi medii (лат.) — доказательство при помощи ложных суждений.

Fallacia fictae necessitatis (лат.) — ошибка, вызванная сочетанием доводов, на самом деле не связанных между собой с необходимостью.

1063

Иностранные термины и выражения

Fallacia plurium interrogationum (лат.) — ошибка из-за смешения нескольких вопросов в одном.

Fallacia secundum dictionem (лат.) — ошибка из-за неправильного словесного выражения.

Fallacia suppositions (лат.) — ошибка из-за неправильного допущения.

Falsa in uno, falsa in omnibus (лат.) — ошибка в одном — ошибка во всем.

Fata volentem ducunt, nolentem trahunt (лат.) — судьба желающих ведет, нежелающих тащит. Выражение Цицерона и Сенеки, восходит к Клеанфу.

Fatum (лат.) — судьба, рок.

Fiat (лат.) — да будет.

Fides quaerens intellectum (лат.) — вера, ищущая разумения (Ансельм Кентерберийскии).

Flatus vocis (лат.) — колебание голоса. По Росцелину, универсалии существуют только как колеблемый речью воздух.

Fons vitae (лат.) — источник жизни (Бог). Лат. название пантеистического произведения Ибн Гебироля (Ави-цеброна).

Formaliter (лат.) — по форме, формально.

Fundamentum divisionis (лат.) — основание разделения.

Furioso eroico (ит.) — героический энтузиазм (Дж. Бруно).

Fur sich (нем.) — для себя. «Для-себя-бытие» — категория философии Гегеля, обозначающая в-себе-бытие, раскрытое осознанием. Также — идеальность, в процессе своего существования снимающая противопоставление себя другому.

Geistesgeschichte (нем.) — история духа. История культуры как история духовных образований (Дильтей).

Geisteswissenschaften (нем.) — науки о духе (Дильтей и неокантианцы).

Genus (лат.) — род.

Genus proximum (лат.) — ближайший род (для данного вида).

Genus remotum (лат.) — отдаленный род.

Gestalt (нем.) — образ, структура; «гештальт» — понятие гештальтпсихологии.

Globus intellectualis (лат.) — универсум человеческих знаний.

Grenzbegriff (нем.) — предельное понятие. Марбургская школа неокантианства истолковывает «вещь в себе» как задачу и предел (предельное понятие) процесса логического определения объекта.

Grenzsituation (нем.) — пограничная ситуация.

Н

Habitus (лат.) — состояние, положение, свойство; внешний облик; обыкновение. Habitus naturae (лат.) — природное свойство. Habitus animi (лат.) — характер, душевный склад.

Homme naturel — homme civil (фр.) — человек естественный — человек-гражданин. Противопоставление Руссо.

Homo (лат.) — человек.

Homo creator (лат.) — человек-творец.

Homo faber — человек-ремесленник.

Homo homini lupus est (лат.) — человек человеку — волк (Плавт).

Homo liber (лат.) — человек свободный (Спиноза).

Homo Unions (лат.) — человек играющий (Хейзинга).

Homo mensura omnium rerum (лат.) — человек — мера всех вещей. Принцип восходит к Протагору.

Homo pictor (лат.) — человек-художник (творец образов).

Homo sapiens (лат.) — человек разумный (Линней).

Homo sum, humani nihil a me alienum puto (лат.) — я — человек, ничто человеческое мне не чуждо (Терен-ций).

Homo viator (лат.) — человек-путник (Марсель).

Horror vacui; fuga vacui (лат.) — боязнь пустоты; избегание пустоты. По Аристотелю — одно из свойств природы.

Humaniora (лат.) — гуманитарные науки и знания.

Humanitas (лат.) — человечность, гуманность, культура.

I

Id (лат.) — оно. Бессознательное в психике.

Ideae innatae (лат.) — врожденные идеи.

Idem per idem (лат.) — то же через то же. Логическая ошибка в определении.

Idola fori (лат.) — идолы площади. Заблуждения, вызванные неточностью, условностью, образностью обыденного словоупотребления (Ф. Бэкон).

Idola specus (лат.) — идолы пещеры. Заблуждения, обусловленные индивидуальной ограниченностью человека (Ф. Бэкон).

Idola theatri (лат.) — идолы театра. Заблуждения, возникающие из-за слепого доверия авторитетам (Ф. Бэкон).

Idola tribus (лат.) — идолы племени. Заблуждения, обусловленные родовой ограниченностью человека (Ф. Бэкон).

Ignorabimus (ignoramus et ignorabimus) (лат.) — не узнаем (не знаем и не узнаем). Указание на предел в познании того или иного явления.

Ignorantia non est argumentum (лат.) — незнание — не аргумент. Положение римской юриспруденции.

Ignoratio elenchi (лат.) — неведение довода. Логическая ошибка, при которой доказывается не то, что следует, или опровергается не то, что может быть опровергнуто.

Ignotum per ignotum (лат.) — неизвестное через неизвестное. Ошибка в объяснении или рассуждении.

Illiquidum (лат.) — неочевидное.

Impetus (лат.) — побуждение, стремление. У Иоанна Фи-лопона и в догалилеевской механике — «приобретенная сила». У Гассенди — свойство атомов.

1064

Иностранные термины и выражения

In abstracto (лат.) — отвлеченное.

In adjecto — в определении.

In aeternum (лат.) — в вечности, навечно.

Incerta incertibus (лат.) — (доказывать) недостоверное недостоверным.

In concrete (лат.) — в определенном случае; в действительности.

In corpore (лат.) — в совокупности.

In dubio (лат.) — под сомнением.

Influxus physicus (лат.) — физическое влияние. Обозначение взаимодействия души и тела у Декарта и окказионалистов.

In infinitum (лат.) — в беспредельное, без конца.

Innerlichkeit (нем.) — внутренняя жизнь; душевность. Внутренняя, сокровенная сущность.

In potentia (лат.) — в возможности.

In re (лат.) — в реальности; в вещах.

In statu nascendi (лат.) — в состоянии зарождения.

Intellectus agens (лат.) — разум деятельный.

Intellectus archetypus (лат.) — интеллект, понятия которого являются не отображениями, а первообразами предметов (archetypa). Непосредственно созерцающий, божественный рассудок (Кант).

Intellectus ectypus (лат.) — интеллект, понятия которого являются лишь отображениями (ectypa) предметов. В философии Канта — человеческий рассудок.

Intentio (лат.) — направленность, стремление, усилие.

Intentio animi (лат.) — внимание (направленность) духа. Термин схоластической психологии, восходящий к Августину.

Intentio prima (лат.) — направленность мысли на объект, создающая предмет познания или познаваемый образ. Схоластический термин.

Intentio secunda (лат.) — направленность мысли на объект, создающая понятие познаваемого предмета, вкладывающая в него смысл. Схоластический термин.

Intuitus mentis (лат.) — созерцание ума; интеллектуальная интуиция.

Ipso facto (лат.) — самим фактом.

Jenseits (нем.) — потустороннее.

Juxtapositio (лат.) — рядоположение (в противоположность соподчинению).

К

Kalokagathia (греч.) — идеал физического и нравственного совершенства.

Katalepsis (греч.) — постижение; восприятие.

Katharsis (греч.) — см. Катарсис.

Kerygma (греч.) — извещение, проповедь, керигма.

Kosmos noeros (греч.) — космос мыслящий (интеллектуальный). В неоплатонизме — бытие, жизнь и мышление, воспроизводящие мир идей.

Kosmos noetos (греч.) — космос мыслимый (интеллиги-

бельный). В неоплатонизме — мир самодовлеющих идей, прообразов.

Laissez faire, laissez alter (фр.) — позволять действовать, позволять идти (своим ходом). Лозунг физиократов.

Lebenswelt (нем.) — жзненный мир. Термин Гуссерля, обозначающий взаимосвязь дорефлексивных очевид-ностей и уверенностей.

Lex (lex naturalis) (лат.) — закон (естественный закон).

Liberum arbitrium (лат.) — свобода выбора.

Libido (лат.) — влечение. Энергия эротического желания.

М

Man (нем.) — неопределенно-личное местоимение. У Хайдеггера — мир безликого неистинного существования.

Materialiter (лат.) — материально, в отношении материи.

Medicina mentis (лат.) — медицина ума. Образное наименование логики (Чирнгауз).

Mens (лат.) — дух, разум, ум.

Мё 6п (греч.) — небытие. Иногда — относительное небытие, «еще не бытие».

Modus operandi (лат.) — способ действия.

Modus probandi (лат.) — способ доказательства.

Modus vivendi (лат.) — способ существования.

Moral insanity (англ.) — моральный недуг.

Moral sense (англ.) — нравственное чувство.

Mundus (intellegibilis, sensibilis) (лат.) — мир (умопостигаемый, ощущаемый).

N

Natura naturans (naturata) (лат.) — природа творящая (сотворенная). Термины лат. пер. комментария Аверроэса к «О небе» Аристотеля. У Спинозы соответственно субстанция и ее порождения.

Natura non facit saltus (лат.) — природа не делает скачков. Выражение встречается в «Философии ботаники» Линнея; принцип философии Лейбница.

Natura rerum (лат.) — природа вещей; вселенная.

Nervus probandi (лат.) — нерв доказательства. Основной аргумент.

Nego (лат.) — отрицаю. Термин, обозначающий отрицательные суждения. Первой гласной Е обозначают общеотрицательные, второй О — частноотрицательные суждения (ср. Affirmo).

Nexus causalis (лат.) — причинная связь.

Nexus effectivus (лат.) — действительная, причинная связь (Кант).

Nexus finalis (лат.) — целевая связь; конечное звено связи (Кант).

Nihil est in intellects, quod non prius fuerit in sensu... (nisi intellectus ipse) (лат.) — нет ничего в разуме, чего не было бы раньше в чувствах. Средневековый тезис,

1065

Иностранные термины и выражения

восходящий к Аристотелю. Лот противопоставляет его учению Декарта о врожденных идеях. Лейбниц дополняет тезис: ...кроме самого разума.

Noema (греч.) — мысль.

Noesis (греч.) — мышление.

Non esse (лат.) — небытие.

Non finite (лат.) — неопределенность, беспредельность.

Non liquet (лат.) — не ясно.

Non plus ultra (пес plus ultra) (лат.) — непревзойденное, крайний предел.

Non sequitur (лат.) — не следует.

Nudis verbis (лат.) — голословно, бездоказательно.

Numen (лат.) — божество; божественное (вообще).

Nus (греч.) — ум.

О

Omne verum omni vero consonat (лат.) — все истины согласуются друг с другом. Схоластический тезис.

Onus probandi (лат.) — бремя доказательства.

Ordo ordinans (лат.) — упорядочивающий порядок. Бог. Схоластическое выражение. У Фихте — организующий мировой разум.

Ordre du coeur (фр.) — порядок (строй) сердца. Паскаль противопоставляет порядок (строй, рассудок) сердца порядку ума.

Р — обозначение предиката суждения в логике (по первой букве лат. слова «praedicatum» — сказуемое).

Pathos (греч.) — страсть, страдание; состояние, свойство.

Perincertus (лат.) — весьма недостоверный.

Per se (лат.) — благодаря себе, самостоятельно.

Per vestigium (лат.) — по следам. У Бонавентуры — созерцание божественных «следов» в чувственных вещах. Связывая следы воедино, можно достигнуть мгновенного созерцания — in vestigio.

Philosophia (est) ancilla tlieologiae (лат.) — философия — служанка теологии (Петр Дамиани).

Philosophia perennis (лат.) — вечная философия. Непреходящая основа философии, сохраняющаяся во всех учениях. Так называли свою философию томисты.

Physis (греч.) — природа.

Pia desideria (лат.) — благие намерения.

Post factum (лат.) — после события.

Post hoc, ergo propter hoc (лат.) — после этого, значит, по причине этого. Неправильное заключение, логическая ошибка.

Praedicabilia (лат.) — см. Предикабилии.

Principia non sunt multiplicanda (лат.) — принципы не следует умножать (без необходимости). Одна из формулировок «бритвы Оккама».

Principium (лат.) — начало, основа, принцип.

Prius (лат.) — предшествующий, первичный.

Probatio liquidissima (лат.) — яснейшее доказательство.

Pro et contra (лат.) — за и против. Схоластический метод ведения дискуссии, при котором выдвигаются два ряда противоречащих аргументов.

Profession de foi (фр.) — исповедание веры, мировоззрение.

Quadrivium (лат.) — четырехпутье. Второй цикл «свободных искусств»: арифметика, геометрия, музыка, астрономия.

Qualitas (лат.) — качество.

Qualitas occulta (лат.) — скрытое качество.

Quantitas (лат.) — количество.

Quasi (лат.) — якобы, будто бы; подобно.

Quaternio terminorum (лат.) — учетверение терминов. Нарушение логического правила, согласно которому в силлогизме должно быть не больше и не меньше трех терминов.

Quia (лат.) — ибо.

Quidditas (quiditas) (лат.) — «чтойность». Сущность вещи. Схоластический термин, соответствующий аристотелевской формальной причине.

Qui nimium probat, nihil probat (лат.) — кто доказывает много, тот ничего не доказывает. Ошибочное выдвижение лишних доказательств, противоречащих основным.

Quod erat demonstrandum (лат.) — что и требовалось доказать.

R

Ratio (лат.) — разум, рассудок, основание, причина, довод, смысл, способ, мотив.

Reductio ad absurdum (лат.) — сведение к нелепости. Прием опровержения.

Reductio ad impossible (лат.) — сведение к невозможности. Прием опровержения.

Regressum ad infinitum (лат.) — уход в бесконечность.

Res (лат.) — вещь (в широком смысле: реальность), предмет, событие.

Res individuates (лат.) — индивидуальные (неделимые) вещи.

Res singulares (лат.) — единичные вещи.

Respective (лат.) — соответственно.

Reseau pensant (фр.) — мыслящий тростник. Так Паскаль называл человека.

S — обозначение субъекта суждения в логике (по первой букве лат. слова «subjectum» — подлежащее).

Sehnsucht (нем.) — стремление, томление.

Sensu eminentiori (лат.) — в высшем (превосходящем) смысле. Напр., предикаты, приписываемые Богу, надо понимать в превосходящем смысле.

Sensus (лат.) — чувство, смысл, ощущение, понимание.

1066

Иностранные термины и выражения

Sensus communis (лат.) — см. Здравый смысл.

Simpliciter (лат.) — просто, без оговорок.

Sinn (нем.) — смысл, значение, ценность.

Sola fide (лат.) — только верой (спасется человек). Тезис Лютера.

Sola Scripture (лат.) — только Писанием. Тезис протестантизма, отвергающий предание.

Sosein (нем.) — так-бытие; конкретное, качественно определенное бытие.

Species (лат.) — вид.

Spiritus (лат.) — дух.

Status (лат.) — положение, состояние.

Status nascendi (лат.) — состояние зарождения.

Status quo ante (лат.) — предшествующее состояние.

Subreptio (лат.) — ложное доказательство, подстановка, подмена.

Subsistentia (лат.) — субстанциальное бытие; существование идеальных сущностей; существование в качестве знания.

Sub specie aeterni (aeternitatis) (лат.) — под видом вечности, с т.зр. вечности (Спиноза).

Subsumptio (лат.) — подведение под общее.

Sui generis (лат.) — своего рода.

Summa (лат.) — свод. Жанр схоластического трактата.

Summum bonum (лат.) — высшее благо. Бог.

Super-ego (лат.) — «сверх-Я». См. Психоанализ.

Tabula rasa (лат.) — чистая доска. У Локка — сознание до всякого опыта. Выражение употребляли Аристотель, Альберт Великий и др.

Taedium vitae (лат.) — пресыщение жизнью.

Tantum cognoscitur, quantum diligitur (лат.) — познаем настолько, насколько любим (Августин).

Tantum possimus, quantum scimus (лат.) — мы можем столько, сколько знаем (Ф. Бэкон).

Telos (греч.) — цель.

Terminus (лат.) — термин, понятие; предел.

Terminus a quo (лат.) — исходный пункт.

Tertium comparationis (лат.) — третий член сравнения, критерий сравнения.

Tertium non datur (лат.) — третьего не дано. В средневе-

ковой логике — формулировка закона исключенного третьего.

Techne (греч.) — умение, ремесло, искусство. Противопоставляется творчеству природы.

Trivium (лат.) — трехпутье. Первый цикл «свободных искусств»: грамматика, диалектика, риторика.

U

Ubermensch (нем.) — сверхчеловек.

Ultima ratio (лат.) — последний довод. В средневековых сборниках судебных документов — «последнее слово» подсудимого.

Umgreifende (нем.) — охватывающее. Обозначение трансценденции у Ясперса.

Ungrund (нем.) — бездна, безначальность, безоснов-ность. Символ-понятие, которое Бёме применял к Богу.

Unio mystica (лат.) — таинственный союз. Соединение с абсолютом. См. Мистика.

Urphanomen (нем.) — прафеномен. Первообраз, сохраняющийся во всех явлениях живого. Термин Гёте, заимствованный О. Шпенглером.

Veritas (лат.) — истина.

Verites de fait (фр.) — истины факта (Лейбниц).

Verites de raison (фр.) — истины разума (Лейбниц).

Via (лат.) — путь, метод.

Vinculum substantiate (лат.) — субстанциальная связь.

Virtu (ит.) — доблесть, добродетель. У ит. гуманистов — гармоничное единство телесной и духовной энергии.

Vis probandi (лат.) — сила доказательства.

Vis vitalis (лат.) — жизненная сила.

Vivere militare est (лат.) — жить — значит бороться (Сенека).

Volo, ergo sum (лат.) — желаю, следовательно, существую. Тезис Мен де Бирана, противопоставленный тезису Декарта Cogito, ergo sum.

Volonte generate (фр.) — всеобщая воля. Воля, формирующаяся в результате самоограничения людьми своих прав по «общественному договору».

1067

Авторы словаря

|Абрамов А.И. |— Бобров Е.А., Булгаков С.Н., Введенский А.И., Герцен А.И., Гессен СИ., Дебольский Н.Г., Каржавин Ф.В., Карсавин Л.П., Киреевский И.В., Ломоносов М.В., Лосев А.Ф., Лосский Н.О., Писарев Д.И., Русский философский романтизм, Сеземан В.Э., Соловьев B.C., Степун Ф.А., Трубецкой Е.Н., Трубецкой С.Н., Федоров Н.Ф., Флоренский П.А., Шевы-рев С.П., Юркевич П.Д., Цицерон.

Аверинцев С.С. — Августинианство, Ансельм Кентербе-рийский, Иоанн Скот Эриугена, Иоахим Флорский, Киники, Любовь, Ориген, Псевдо-Дионисий Ареопа-гит, Судьба, Схоластика, Теизм, Теодицея, Томизм, Фома Аквинский, Экхарт И., Эсхатология.

Алешин А.И. — Вернадский В.И., «Капитал. Критика политической экономии» К. Маркса, Ленин В.И., «Манифест Коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса, Пуанкаре А.

Антонов К.М. — Западники, Славянофилы.

Апполонов А.В. — Боэций A.M.С.. Дунс Скот Иоанн, Петр Ломбардский.

Апресян Р.Г. — Альтруизм, Благотворительность, Вина, Всеобщность, Гедонизм, Гражданское неповиновение, Добро, Дробницкий О.Г., Дружба, Идеал, Индивидуализм, Мораль, Нравственность, Обязанность, Ответственность, Польза, Праксеология, Сентиментализм этический, Совершенство, Совесть, Удовольствие, Утилитаризм, Хатчесон Ф., Цель и средства.

Арзамасцева И. — Агасси Дж.

Артемьева О.В. — Забота, Интеллектуализм этический, Кембриджские платоники, Надежда, Умеренность.

Афонасин Е.В. — Филон Александрийский.

Бажов СИ. — Данилевский Н.Я., Западничество и славянофильство, Кавелин К.Д., Ковалевский М.М., Лавров П.М., Лаппо-Данилевский А.С., Леонтьев К.Н., Лесевич В.В., Лопатин Л.М., Советская философия, Станкевич Н.В., Страхов Н.Н., Струве П.Б., Ткачев П.Н., Чаадаев П.Я.

Блюхер Ф.Н. — Коллингвуд Р.Д.

Борисов Е.В. — Жизненный мир, «Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. Введение в феноменологическую философию» Э. Гуссерля.

Бочаров В.А. — Силлогизм, Силлогистика.

Бронтвейн И.Д. — Кассирер Э.

Быстрое П.И — Вригт Г.Х. фон, Гёдель К., Хинтикка Я.

Бычков В.В. — Канон, Катарсис, Модернизм, Теургия, Эстетика неклассическая, Эстетическое.

Вайчук Т.В. — Даниелю Ж., Корет Э., Лев XIII, Штайн Э.

Василенко И.А. — Бюрократия, Государство, Историческая школа (немецкая), Культура политическая, Политическая система, Прогресс, Разделение властей, Управление.

Вдовина И.С. — Башляр Г., Бергсон А., Блондель М., Бугру Э., «Бытие и ничто» Ж.П. Сартра, Вольтер, Гас-сенди П., Гельвеций К.А., Глюксман А., Гольбах П.А., Жизненный порыв, Жильсон Э., Камю А., Кожев А., Лакруа Ж., Леви Б.А., Левинас Э., Маритен Ж., Марсель Г., Мен де Биран М.Ф.П., Мерло-Понти М., Мон-тень М., Мунье Э., Недонсель М.Г., Персонализм, Рикёр П., «Феноменология восприятия» М. Мерло-Понти.

ВоленьскийЯ. — Айдукевич К., Бохеньский Ю.М., Вой-тыла К., Гжегорчик А., Ингарден Р., Колаковский Л., Котарбиньский Т., Лесьневский С.. Лукасевич Я., Львовско-варшавская школа, Тарский А., Твардовский К., Шафф А.

Гараджа В.И. — Секуляризация, Философия религии.

Гобозов И.А. — Арон Р., Власть, Волюнтаризм, Революция социальная, Регресс.

Гофман А.Б. — Мосс М.

Грехнев B.C. — Анархизм, Блох Э., Класс общественный, Классовая борьба, Лебон Г.

Громов М.Н. — Илларион Киевский, Крижанич Ю.,

1068

Авторы словаря



Максим Грек, Русская философия, Симеон Полоцкий.

|Грязнов А.Ф.| — Бентам И., Брэдли Ф.Г., Витгенштейн Л., «Идеологи», Кедворт Р., Кембриджские платоники, Лингвистическая философия, Мак-Таг-гарт Д.Э., Языковые игры, Мур Дж.Э., «Основы философии» Т. Гоббса, Пирс Ч.С., Рассел Б., Рид Т., Ройс Д., Селлерс (Селларс) Р.В., Семантическое определение истины, Сёрл Д., Спенсер Г., Стирлинг (Стерлинг) Д.Х., Стросон П., Уиздом Д., Формы жизни, Языковые игры.

Губин В.Д. — Аполлоническое и дионисийское, Антропологизм, Бубер М., «Бытие и время» М. Хайдеггера, Вебер М., Виндельбанд В., Воображение, Гартман Н., Гелен А., Гёте И.В. фон, Дильтей В., Зиммель Г., Кьер-кегор С.. Мамардашвили М.К., Массовая культура, Метафизика, Небытие, Нигилизм, Ницше Ф., Ничто, Онтология, Плеснер X., Риккерт Г., Сверхчеловек, Семантическое определение истины, Сущее, Существование, Философия жизни, Философская антропология, Формы жизни, Хайдеггер М., Человек, Шелер М., Шопенгауэр А., Шпенглер О., Юнг К.Г., Ясперс К.

Гуревич П.С. — Арендт X., Бахтин М.М., Белл Д., Бессознательное, Боас Ф., Бокль Г.Т., Идентификация, Кан Г., Канетти Э., Лазарсфельд П.Ф., Либидо, Мак-Люэн М., Маркузе Г., Метемпсихоза, МидДж., Модернизация, Неофрейдизм, Нибур Р., «Одномерный человек» Г. Маркузе, ОлпортГ.У., Парето В., Пиаже Ж., Психоанализ, Радклиф-Браун А., Райх В., Реидеологизация, Ростоу У., Сенгор Л.С.. Сублимация, Тард Г., Торо Г., Тофлер Э., Тэн И., Уайт Л., «Философия символических форм» Э. Кассирера, Фрейд З., Фромм Э., Эриксон Э., Эрос, Этноцентризм, Этос, Этос науки.

Гусейнов А.А. — Добродетель, Долг, Золотое правило нравственности, Мужество, Насилие, Ненасилие, Прикладная этика, Справедливость, Счастье, Талион, Швейцер А., Эвдемонизм, Этика.

Доброхотов А.Л. — Аналогия сущего, Анамнезис, Бытие, Возрождение, Гердер И.Г., Дух, «Идеи к философии истории человечества» И.Г. Гердера, Иностранные термины и выражения, Интеллигибельный, Концептуализм, Культура, Логос, Новалис, Номинализм, Онтологический аргумент, Просвещение, Рационализм, Реализм, Романтизм, Символизм, Спиритуализм, Универсалии, Философия культуры, «Этика» Б. Спинозы, Язык науки.

Долгов К.М. — Аббаньяно Н.

Ермишин О.Т. — Достоевский Ф.М., Почвенничество, Шестов Л.

Ершова Л.С. — Вундт В., Мнение, Непосредственное знание, Сенсуализм.

Ефремов О.А. — Бжезинский З., Демократический социализм, Кампанелла Т, Макиавелли Н.

Жучков В.А. — «Критика чистого разума» И. Канта.

Зайцев А.И. — Горгий, Диоген Синопский, Мегарская школа, Протагор.

Ивин А.А. — Абсолютные и сравнительные категории, Абсурд, Авторитарность, Авторитет, Аксиологические категории, Аксиоматический метод, Алхимия, Аналогия, Антиномия, Апория, Аргументации теория, Аргументация, Аргументация контекстуальная, Аргументация теоретическая, Аргументация эмпирическая, Бессмысленное, Бохеньский Ю.М., «Бритва Ок-кама», Вера, Времени логика, Высказывание, Галилей Г., Гипостазирование, Гипотеза, Горский Д.П., Гражданское общество, Грех и праведность, «Государство», Двузначности принцип, Дедукция, Демократия, Деонтическая логика, Деонтические понятия, Детерминизм и индетерминизм, Диалектика, Диалектическая логика, Диалектический материализм, Доказательство, Достаточного основания принцип, Достаточное условие, Ересь и ортодоксия, Закон исключенного третьего, Закон мышления, Закон противоречия, Закон тождества, Здравый смысл, Зиновьев А.А., Идеальный тип, Идиографическая наука, Изменения логика, Ильенков Э.В., Импликация, Имя, Индивидуалистическое и коллективистическое общество, Индукция, Интерсубъективность, Интуиционизм, Интуиционистская логика, Интуиция, Историзм, Капитализм, Категории, Классификация, Классификация наук, Коммунизм, «Конец истории», Консерватизм, «Лжеца» парадокс, Либерализм, Логика, Логика научного познания, Логистика, Логический закон, Логицизм, Льюис К.И., Маркс К., Марксизм-ленинизм, Математическая логика, Методологизм и анти-методологизм, Методологическая аргументация, Методология науки, Многозначная логика, Многозначности принцип, Многозначность, Модальная логика, Модальность, Модальные категории, Модус, Мудрость, Науки о природе и науки о культуре, Научный закон, Научный метод, Национал-социализм, Неомарксизм, Непротиворечивость, Неточность, Неясность, Норма, «Нормальная» наука, Обнаженность, Обоснование, Обоснование оценок, Образец, Объективность, Объяснение, Описание, Описательно-оценочное высказывание, Определение, Оппозиция, Осевое время, Отнесение к ценностям, Оценка, Оценок логика, Парадокс, Паранепротиворечивая логика, Парафальсифицирующая логика, Понимание, Понятие, Права человека, Практика, Предрассудок, Предсказание, Причинности логика, Противоречие, Рассудок и разум, Рационализирование, Рациональность, Свобода, Символ, Смысл истории, Совместимости условие, Сомнение, Софизм, Социал-демократия, Социализм, Социальная теория, Социальная тенденция, Спор, Строгость, Субъективность, Суждение, Суппозиция, Тавтология, Тематический рубрикатор статей, Теоретическое мышление, Тождества закон, Тойнби А.Д., Тоталитаризм, Традиционализм и антитрадиционализм, Традиция, Триединства проблема, Убеждение, Фальсификация, Философия истории, Формальная логика, Франкфуртская школа, Целевое обоснование, Ценность, Эклектика, Эписте-

1069

Авторы словаря

мическая логика, Эристика, «Юма принцип», Язык, Языка функции. Ясность.

[Илларионов С.В. — Время, Пространство.

Карелова Л.Б. — Японская философия.

Карпенко А.С. — Логика в России.

Касавин И.Т. — Блур Д., Время, Критицизм, Лаудан Л., Магия, Паранаука, Познание, Причинность (казуальность), Пространство, «Против метода» П. Фейера-бенда, Релятивизм, Ситуационная методология, Традиция в науке, Фейерабенд П., Холизм, Хюбнер К.

Кацапова И.А. — Ильин И.А., Новгородцев П.И., Чичерин Б.Н.

Кимелев Ю.А. — Александер С.. Гартман Э., Гегельянство, Лотце Г.Г., Меланхтон Ф., Неогегельянство, Суарес Ф., Тюбингенская школа, Унамуно М. де, Шлейермахер Ф., Шуппе В., Эмерджентная эволюция.

Кирабаев Н.С. — Аль-Газали, Аль-Кинди, Аль-Фараби, Ас-Сухраварди, Ашариты, Восточный перипатетизм, Ибн Араби, Ибн Баджа, Ибн Рушд (Аверроэс), Ибн Сина (Авиценна), Ибн Туфайл, Ибн Хальдун, Калам, Мутазилиты, Сагадеев Р.В., Суфизм, «Чистые братья».

Князева Е.Н. — Пригожин И.Р., Самоорганизация, Си-нергетика, Хакен Г.

|Козлова Н.Н.| — Исторический материализм, Мак-Люэн М., Обыденное сознание, или повседневное практическое сознание.

Коначева С.А. — Демиург, Естественная религия, Естественная теология, Квиетизм, Неосхоластика, Пантеизм, Предустановленная гармония, Ранер К., Реформация, Социология религии, «Теодицея» Г.В. Лейбница, Теософия, Фетишизм.

Косилова Е.В. — Безумие, Бейтсон Г., Гроф С.. Лири Т., Лэйнг Р, Психика, Сновидения.

Кривцун О.А. — Искусство, Мимезис, Миф художественный, Модернизм в искусстве, Немецкая классическая эстетика, Онтология искусства, Ортега-и-Гасет X., Прекрасное, Психология искусства, Социология искусства, Стиль художественный, Художник, Художественное видение, Эстетика.

Кротов А.А. — Дидро Д., Мальбранш Н., Монтескье Ш.Л., «О человеке» К. Гельвеция, «Об общественном договоре» Ж.Ж. Руссо, Сен-Симон К.А.

Круглое А.Н. — Апостериори и априори, Априоризм, Коген Г., «Критика практического разума», «Критика способности суждения» И. Канта, Трансценденталии, Трансценденталисты, Трансцендентальное, Трансцендентное, Файхингер X., «Феноменология духа» Г.В.Ф. Гегеля, Фихте И.Г.

Куренной А.В. — Интенция.

Лисеев И.К. — Философия биологии.

Лукьянов А.Е. — Гуа, Дао, «Дао дэ цзин», Дао и дэ, Даосизм, «И цзин», Конфуцианство, Конфуций, Лао-Цзы, «Ле-цзы», «Лунь юй», «Сы шу», У син, «У цзин», «Хуайнань-цзы», «Чжун-цзы», «Чжун юн», «Шань хай цзин», «Ши сань цзин».

Майоров Г.Г. — Вольф X., Лейбниц Г.В., Монада, «Мо-

надология» Г.В. Лейбница, Оккам У., Оккамизм, Раме П. де ла, Цицерон М.Т.

Макеева Л.Б. — Айер А.Д., Даммит М., Дэвидсон Д., Карнап Р., Крипке С.. Критический реализм, Нагель Э., Научный реализм, Неореализм, Патнэм X., Решер Н., Ролз Дж., Фикционализм, Хомский Н., Хэар P.M., Шотландская школа.

Максимов Л.В. — «Принципы этики» Дж. Мура, Эмоти-визм.

Малахов B.C. — Гадамер Г.Х., Герменевтический круг, Идентичность, Историчность, Коммуникация, Крис-тева Ю., Лиотар Ж.Ф., Нозик Р.

Малинкин А.Н. — Ландберг Д.Э., Манхейм К., Неокантианство, Теннис Ф., Штирнер М., Штраус Д.Ф., Эк-харт И., Эллюль Ж.

Маньковская Н.Б. — Деконструкция, Постмодернизм, Постмодернизм в искусстве.

Марченко О.В. — Сковорода ГС.

Меркулов И.П. — Вера в сверхъестественное, Восприятие, Геннокультурная коэволюция, Гипотеза ad hoc, Гештальтпсихология, Десакрализация, Дюэма— Куайна тезис, Знание врожденное, Информация когнитивная, Искусственный интеллект, Категоризация, Когнитивная наука, Когнитивная система, Когнитивная эволюция, Коннекционизм, Креативность, Куму-лятивизм, ЛакатосИ., Леви-БрюльЛ., Леви-Строс К., Лоренц К., Магия слова, Марголис Д., Миф, Мышление, Мышление архаическое, Научно-исследовательская программа, Нейрофилософия, Несоизмеримости теорий тезис, Неявное знание, Образ мысленный, Память, Прототип, Редукция, Сакрализация, Социо-биология, Теория познания, Эволюционная эпистемология, Эволюция биологическая, Элиаде М., Эм-патия.

Микешина Л.А. — Герменевтика, Интерпретация.

Митрохин Л.Н. — Англиканство, Атеизм, Бейль П., Грэм В., Гуманизм, Диалектическая теология, Ереси, Кальвин, Кальвинизм, Кинг М.Л., Лютер М., Лютеранство, Мистицизм, Мифология, Модернизм религиозный, Мюнцер Т., Нетрадиционные религии, Пацифизм религиозный, Протестантизм, Религия, Сектантство, Сервет М., Теология, Тиллих П., Фейербах Л.А., Фидеизм, Философия религии, Фундаментализм религиозный, Цвингли У., Язычество.

Михайлов И.А. — Редукция в феноменологии Э. Гуссерля, Феномен, Эпохе.

Молчанов В.И. — Брентано Ф., Гуссерль Э., Интенциональность, Сознание, Феноменология.

Монджян К.Х. — Социальная философия.

Мотрошилова Н.В. — Гегель Г.В.Ф., Замошкин Ю.П.

Назаров В.Н. — Мистика, Мудрость, Нравственное богословие.

Назарова О.А. — Гемпель К., Гудмен Н., Козер Л., Куайн У.в.О., Кули Ч.Х.,Луллий Р, Нейрат О., Остин Д., Райл Г.

Некрасова Е.Н. — Жизнь, Игра, Культурология, Страдание, Страх, Творчество, Франк С.Л.

Нестик Т.А. — Апель К.О., Барт К., Бозанкет Б., Бультман Р., Бюрократизация, Вечность, Дарендорф Р., Джентиле Д., Жане П., Кроче Б., Окказионализм, Трёльч Э., Хабермас Ю., Харре Г.Р.

Никитина И.П. — Абсолютное, Абстрактный предмет, Автонимный, Автономия, Агнозия, Аддитивность и субаддитивность, Адекватный, Адорно Т., Аксиологический, Активизм, Акциденция, Алогизм, Аналитика, Антиутопия, Антропоцентризм, Апатия, Апология, Апперцепция, Архаизм, Архаический, Аскетизм, Астрология, Баденская школа, Баумгартен А.Г., Биологизм, Больцано Б., Вкус, Глобальные проблемы, Движение, Двойственная истина, Дискуссия, Дуализм, Дух эпохи, Ересь и ортодоксия, Жизненная сила, Идеализм, Идеальный тип, Идея, Идол, Иерархия, Изменение, Иллюзионизм, Имманентная философия, Индивидуализм социальный, Индустриальное общество, Инструментализм, Интроекция, Иррационализм, Качество, Коллективизм, Конвенционализм, Культура и природа, «Лучший из миров», Любовь, Маймонид, Макиавеллизм, Марбургская школа, Марксизм, Материализм, Материя, Мейнонг А. фон, Ментальность, Мировоззрение, Мода, Натурализм, Науки о духе, Неовитализм, Номотетическая наука, Объект, Объективация, Объективизм, Оруэлл Д., Откровение, Параллелизм психофизический, Парапсихология, Петр Дамиани, «Познай самого себя», Пом-понацци П., Постиндустриальное общество, Правильный, Природа и культура, Причинность, Пуерилизм, Рационализм, Самопознание, Сведенборг Э., Сиджвик Г., Скептицизм, Солипсизм, Социалистический реализм, Социологизм, Спиритизм, Субстанция, Субстрат, Субъективизм, Сущность, Тезис Дюэма—Куайна, Факторов теория, Фичино М., Форма, Франциск Ассизский, Хилиазм, Хоркхаймер М., Художественное пространство, Цивилизация, Шефтсбери А.Э.К., Эйдос, Экзистенция, Экономический детерминизм, Эпифеномен, Эпоха историческая.

Никифоров А.Л. — Авенариус Р., Агностицизм, Алогизм, Анализ и синтез, Аналитические и синтетические суждения, Буридан Ж., Буриданов осел, Верификация, Венский кружок, Возможность и действительность, Вывод в (традиционной) логике, Гёделя теорема, Гипотетико-дедуктивный метод, Демаркации проблема, Денотат, Дискурсивный, Доказательство от противного, Достоверность, Знание, Значение, Измерение, Интернализм и экстернализм, Интерпретация в науке и в логике, Истина, Конт О., Критический рационализм, Логические ошибки, Логический анализ, Логический атомизм, Мах Э., Метатеория, Метаязык, Метод, Монизм, Наблюдение и эксперимент, Науковедение, Научное сообщество, Неопозитивизм, Неорационализм, Номологическое высказывание, Операционализм, Опровержение, Парадигма научная, Позитивизм, Поппер К.Р., Постпозитивизм, Предикат, Предметная область, Протокольные предложения, Реализм и инструментализм, Рейхенбах Г., Рефлексия, Семантика, Синтаксис, Смысл, Стёпин B.C., «Структура научных революций», Теоретическое и эмпирическое, Теория, Теория научная, Теория познания, Умозаключение, Факт, Физикализм, Философия науки, Часть и целое, Эвристика, Экспликация, Экстраполяция и интерполяция, Эмпиризм, Язык науки.

Носов Д.М. — Отчуждение.

|Панарин А.С. — Антропология политическая, Деидеологизация, Инновации, Рационализации процесс, Субъект политический, Субъект исторический, Философия политики, Финализм исторический, Человек политический.

Пащенко В.Я. — Евразийство, Идеология.

Переверзев В.Н. — Исчисление, Квантор, Класс (в логике и математике), Логика высказываний, Логика предикатов, Металогика, Семантика логическая, «Философия символических форм» Э. Кассирера, Формализация, Фреге Г.

Подорога В.А. — Антропология тела, Беньямин В., Дискурс сексуальности, Событие, Тело без органов.

Прокофьев А.В. — Равенство, Разумного эгоизма теория, Справедливость социальная.

Пустарнаков В.Ф — Кропоткин П.А., Михайловский Н.К., Плеханов Г.В.

Резвых П.В. — Баадер Ф.К., Бёме Я., Гаман И.Г., Лессинг Г.Э., Шеллинг Ф.В.Й., Шлегель К.В.Ф., Якоби Ф.Г.

Резниченко А.А. — Бакунин М.А., Бердяев Н.А., Богданов А.А., Васильев Н.А., Шпет ГГ.

Рожанский И.Д. — Анаксагор.

Рузавин Г.И. — Абстракция, Бесконечное и конечное, Вероятностная логика, Вероятность, Дифференциация и интеграция, Заблуждение, Качество, Количество, Контекст открытия и контекст обоснования, Космос, Методология дедуктивных наук, Необходимость, Политическая экономия, Предопределение, Психологизм в логике, Семиотика, Случайность, Содержание, Статистические и динамические законы, Сциентизм, Телеология, Философия математики.

Руткевич A.M. — Антипсихиатрия, Архетип, Самость.

Руткевич Е.Д. — Бергер П.Л., БинсвангерЛ., Зомбарт В., Лукман Т., Рисмен Д.

Рыклин М.К. — Делёз Ж.

Сидорина Т.Ю. — Вебер А., Пределов роста теория, Технократии концепция, Философия техники.

Силичев Д.А. — Альтюссер Л., Барт Р., Бодрийяр Ж., Ваттимо Д., Деррида Ж., Дискурс, Дюфренн М., Лакан Ж., Постструктурализм, Структурализм, Текст, Фуко М.

Скворцов А.А. — Оптимизм, Пессимизм.

Смирнов А.Н. — Адепт, Антикоммунизм, Гегемонизм, Глобализм, Дивергенция, Конформизм, Космополитизм, Общечеловеческие ценности, Оппозиция, Полицентризм, Постулат, Право естественное, Пропаганда, Романтизм социальный, Свободы политические, Сообщество мировое, Средний класс, Технократия, Уравнительность, Центризм.

Соколов В.В. — Асмус В.Ф., Боссюэ Ж.Б., Бруно Дж.Ф., Быховский Б.Э., Натурфилософия, Чернышев B.C.

Соловьев Э.Ю. — «Критика практического разума».

Солопова М.А. — Александр Афродисийский, Демокрит, Сократ, Филон Александрийский.

Стёпин B.C. — Наука, Философия.

Стефанов Ю.Н. — Лурия И., Мор Т., Николай Кузанский, Парацельс, Пико делла Мирандола, Телезио Б., Толанд Т., Штейнер Р.

Столяров А.А. — Августин Аврелий, Воля, Зенон из Китиона, Клеанф, Марк Аврелий, Патристика, Свобода воли, Сенека, Стоицизм, Тертуллиан К.С., Хрисипп, Эпиктет.

Стрелков В.И. — Беркли Дж., Вико Д., Гоббс Т., Гобино Ж.А. де, Деизм, Декарт Р., Картезианство, Кондильяк Э.Б. де, Кондорсе Ж.А., Ламетри Ж.О. де, «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского», Мелье Ж., Местр Ж.М. де, Морелли, Паскаль Б., Робине Ж.Б.Р., Руссо Ж.Ж., Сартр Ж.П., Спиноза Б., Токвиль А., Юм Д., Экзистенциализм, Энциклопедисты.

Субботин А.Л. — Бэкон Ф., Идеализация, Идеализированный объект, Локк Д., Мандевиль Б., Милль Дж.С.. «Новые опыты о человеческом разуме», «Новый органон, или Истинные указания для истолкования природы», «Опыт о человеческом разуме», Первичные и вторичные качества, Петр Испанский, Экзистенциализм, Эразм Роттердамский.

Сухов А.Д. — Белинский В.Г., Добролюбов Н.А., Радищев Н.А., Толстой Л.Н., Чернышевский Н.Г.

Тарасов Г.С. — Философия музыки, Художественная форма, Художественное познание.

Феоктистов В.Ф. — Инь — ян, Инь — ян цзя, Китайская философия, Легизм, Ли, Мин цзя, Моизм, Мэн-цзы, Синь, Сюнь-цзы, Тай цзи, Цзы жань, Ци, Чэн.

Филатов В.П. — Бихевиоризм, Бриджмен П.У., Гэлбрейт Дж.К., Джастификация, Естественная установка, Индивидуализм и холизм, Консенсус, Мал-колм Н., Фундаментализм, Шлик М.

Филатов И.В. — Мизес Л. фон, Смит А., Хайек Ф.А.

Хоружий С.С. — Всеединство.

Чанышев А.Н. — Анаксимандр, Анаксимен, Антифон, Античная (древняя) западная философия, Алейрон,

Аристотель, Гераклит, Гесиод, Гомер, Досократики, Зенон из Элеи, Киренаики, Ксенофан, Лукреций Т.Л., Милетская школа, Орфики, Парменид, Перипатетики, Пифагор, Пифагореизм, Софисты, Фалес, Элеа-ты, Эмпедокл.

Черняк B.C. — Диахрония и синхрония, Дюэм (Дюгем) П., Интеллектуальная революция, Койре А., Кун Т.С., Мейерсон Э., Мецжер Э., Синхрония и диахрония, Тематический анализ, Холтон Д.

Чистяков Г.П. — Библия, Бог, Ортодоксия.

Шайтанов И.О. — Берлин И., Истории идей школа, Школа биографий идей.

Шахнович М.М. — Эпикур, Эпикуреизм.

Шишков A.M. — Абеляр П., Алан Лилльский, Альберт Великий, Бэкон Р., Метафизика света, Роберт Гроссе-тест.

Шичалин Ю.А. — Академия платоновская, Амелий, Антиох Аскалонский, Апулей, Аркесилай, Душа, Единое, Карнеад, Комментарий, Неоплатонизм, Нус, Платон, Платонизм, Плотин, Порфирий, Прокл, Триада, Эманация, «Эннеады» Плотина, Ямвлих.

Шохин В.К. — Абхидхармические тексты, Авидья, Агато-логия, Аксиология, Асанга, Ас-Сухраварди, Атман, Ахинса, Брахман, «Бхагавадгита», «Вайшешика-сутра», Васубандху, «Веданта-сутра», Веды, Вивекананда Свами, Гангеша Упадхьяя, Ганди М., Гуны, Гхош, Джайнский канон, Дигнага, Дойссен П., Духкха, Дхарма, Дхармакирти, Дхармы, Индийская философия, «Йога-сутра», «Йогасутра-бхашья», Карма, Кришна-мурти Д., Кушарила Бхатта, Мадхва, Майя, «Миманса-сутра», «Миманса сутра-бхашья», Мокша, Нагарджуна, Нирвана, «Ньяя-бхашья», «Ньяя-сутра», «Падартхад-хармасанграха», Прабхакара, Праджнепарамитские тексты, Радхакришнан С.. Рамануджа, «Санкхья-кари-ка», «Санкхья-сутра», Сансара, «Таттвартхадхигамасут-ра», Трипитака, Удаяна, Шанкара, Шуньята, Щербат-ской Ф.И., «Юктидипика».

Шуленина Н.В. — Тейяр де Шарден, Форрестер Д.Р., Экологическая проблема.

Юлина Н.С. — Американская философия, Аналитическая философия, Бриджмен П.У., Деннет Д.К., Джеймс У., Деннет Д., Дьюи Дж., Научный материализм, Прагматизм, Рорти P.M., Сантаяна Дж., Уайтхед А.Н., Феминизм, «Философия для детей».

1072