В.В.Розанов
Труды
РАССЫПАВШИЕСЯ ЧИЧИКОВЫ
Последние листья. 1916 год
РЕВОЛЮЦИОННАЯ ОБЛОМОВКА
ПЕРЕД САХАРНОЙ
В САХАРНЕ
С ПЕЧАЛЬНЫМ ПРАЗДНИКОМ
Розанов
В.В.Розанов
РАССЫПАВШИЕСЯ ЧИЧИКОВЫ
1917
В 14 лет "Государственная" Дума промотала все, что князья Киевские, Цари
Московские и Императоры Петербургские, а также сослуживцы их доблестные
накапливали и скопили в тысячу лет.
Ах, так вот где закопаны были "Мертвые души" Гоголя... А их все искали
вовсе не там... Искали "вокруг", а вокруг были Пушкин, Лермонтов,
Жуковский, два Филарета, Московский и Киевский...
Зрелище Руси окончено.- "Пора надевать шубы 1 и возвращаться домой".
Но когда публика оглянулась, то и вешалки оказались пусты; а когда
вернулись "домой", то дома оказались сожженными, а имущество разграбленным.
Россия пуста.
Боже, Россия пуста.
Продали, продали, продали. Государственная Дума продала народность, продала
веру, продала земли, продала работу. Продала, как бы Россия была ее
крепостною рабою. Она вообще продала все, что у нее торговали и покупали. И
что поразительно: она нисколько не считает виновною и "кающегося дворянина
в ней нет". Она и до сих пор считает себя правою и вполне невинною.
Единственный в мире парламент.
Как эти Чичиковы ездили тогда в Лондон 2. Да и вообще они много ездили и
много говорили. "Нашей паве хочется везде показаться". И... "как нас
принимали!"
Оказались правы одни славянофилы.
Один Катков.
Один Конст. Леонтьев.
Поразительно, что во все время революции эти течения
(славянофильско-катковское) нашей умственной жизни не были даже вспомнены.
Как будто их никогда даже не существовало. Социалисты и инородцы
единственно действовали.
- А что же русские?
Досыпали "сон Обломова", сидели "на дне" Максима Горького и, кажется, еще в
"яме" Куприна... Мечтая о "золотой рыбке" будущности и исторического
величия.
----------------------------------------------------------------------------
Примечания
1 Пора надевать шубы (...) разграбленным - вариант главки из № 8-9
"Апокалипсиса нашего времени" (Розанов В. В. Уединенное. М., 1990. С. 427).
2 ездили тогда в Лондон - речь идет о визите в Лондон депутатов III Думы в
1909 г. или о посещении депутатами IV Думы союзников, в частности Англии в
1916 г. См.: Милюков П. Н. Воспоминания. М., 1990. Т. 2. С. 32-36, 201-212.
Розанов
В.В. Розанов
Последние листья. 1916 год
3.I.1916
Неумная, пошлая, фанфаронная комедия.
Не очень "удавшаяся себе".
Её "удача" произошла от множества очень удачных выражений. От остроумных
сопоставлений. И вообще от множества остроумных подробностей.
Но, поистине, лучше бы их всех не было. Они закрыли собою недостаток
"целого", души. Ведь в "Горе от ума" нет никакой души и даже нет мысли. По
существу это глупая комедия, написанная без темы "другом Булгарина" (очень
характерно)...
Но она вертлява, игрива, блестит каким-то "заимствованным от французов"
серебром ("Альцест и Чацкий"1 А.Веселовского), и понравилась невежественным
русским тех дней и последующих дней.
Через "удачу" она оплоскодонила русских. Милые и глубокомысленные русские
стали на 75 лет какими-то балаболками. "Что не удалось Булгарину - удалось
мне", - мог бы сказать плоскоголовый Грибоедов.
Милые русские: кто не ел вашу душу. Кто не съедал ее. Винить ли вас, что
такие глупые сейчас.
Самое лицо его - лицо какого-то корректного чиновника Мин.иностр.дел - в
высшей степени противно. И я не понимаю, за что его так любила его Нина.
"Ну, это особое дело, розановское". Разве так. 10.I.1916
Темный и злой человек, но с ярким до непереносимости лицом, притом
совершенно нового в литературе стиля. (resume о Некрасове)
В литературу он именно "пришел", был "пришелец" в ней, как и в Петербург
"пришел", с палкою и узелком, где было завязано его имущество. "Пришел"
добывать, устроиться, разбогатеть и быть сильным. Он, собственно, не знал,
как это "выйдет", и ему было совершенно все равно, как "выйдет". Книжка его
"Мечты и звуки"2, - сборник жалких и льстивых стихов к лицам и событиям,
показывает, до чего он мало думал быть литератором, приноровляясь "туда и
сюда", "туда и сюда". Он мог быть и слугою, рабом или раболепным
царедворцем - если бы "вышло", если бы продолжалась линия и традиция людей
"в случае". На куртаге случилось оступиться, -
Изволили смеяться...
Упал он больно, встал здорово.
Был высочайшею пожалован улыбкой3. Все это могло бы случиться, если бы
Некрасов "пришел" в Петербург лет на 70 ранее. Но уже недаром он назывался
не Державиным, а Некрасовым. Есть что-то такое в фамилии. Магия имен...
Внутренних препон "на куртаге оступиться" в нем не было никаких: и в
Екатерининскую эпоху, в Елизаветинскую эпоху, а лучше всего - в эпоху Анны
и Бирона он, в качестве 11-го прихлебателя у "временщика", мог бы на иных
путях и иными способами сделать ту "счастливую фортуну", какую лет 70
"после" ему приходилось сделать, и он сделал естественно уже совершенно
другими способами.
Как Бертольд Шварц - черный монах - делая алхимические опыты, "открыл
порох", смешав уголь, селитру и серу, так, марая разный макулатурный вздор
Некрасов написал одно стихотворение "в его насмешливом тоне", - в том
знаменитом впоследствии "некрасовском стихосложении", в каком написаны
первые и лучшие стихи его, и показал Белинскому, с которым был знаком и
обдумывал разные литературные предприятия, отчасти "толкая вперед"
приятеля, отчасти думая им "воспользоваться как-нибудь". Жадный до слова,
чуткий к слову, воспитанный на Пушкине и Гофмане, на Купере и
Вальтер-Скотте словесник удивленно воскликнул:
- Какой талант. И какой топор ваш талант4.
Это восклицание Белинского, сказанное в убогой квартирке в Петербурге,
было историческим фактом - решительно начавшим новую эру в истории русской
литературы.
Некрасов сообразил. Золото, если оно лежит в шкатулке, еще драгоценнее,
чем если оно нашито на придворной ливрее. И главное, в шкатулке может
лежать его гораздо больше, чем на ливрее. Времена - иные. Не двор, а улица.
И улица мне даст больше, чем двор. А главное или, по крайней мере, очень
важное - что все это гораздо легче, расчет тут вернее, вырасту я "пышнее" и
"сам". На куртаге "оступиться" - старье. Время - перелома, время -
брожения. Время, когда одно уходит, другое - приходит. Время не Фамусовых и
Державиных, а Figaro-ci, Figaro-la' (Фигаро здесь, Фигаро там (фр.)).
Моментально он "перестроил рояль", вложив в него совершенно новую
"клавиатуру". "Топор - это хорошо. Именно топор. Отчего же? Он может быть
лирой. Время аркадских пастушков прошло".
Прошло время Пушкина, Державина, Жуковского. О Батюшкове, Веневитинове,
Козлове, кн. Одоевском, Подолинском - он едва ли слыхал. Но и Пушкина, с
которым со временем он начал "тягаться", как властитель дум целой эпохи, -
он едва ли читал когда-нибудь с каким-нибудь волнением и знал лишь
настолько, чтобы написать параллель ему, вроде: Поэтом можешь ты не быть,
Но гражданином быть обязан5. Но суть в том, что он был совершенно нов и
совершенно "пришелец". Пришелец в "литературу" еще более, чем пришелец "в
Петербург". Как ему были совершенно чужды "дворцы" князей и вельмож, он в
них не входил и ничего там не знал, так он был чужд и почти не читал
русской литературы; и не продолжил в ней никакой традиции. Все эти
"Светланы", баллады, "Леноры", "Песнь во стане русских воинов"6 были чужды
ему, вышедшему из разоренной, глубоко расстроенной и никогда не
благоустроенной родительской семьи и бедной дворянской вотчины. Сзади -
ничего. Но и впереди - ничего. Кто он? Семьянин? Звено дворянского рода
(мать - полька)? Обыватель? Чиновник или вообще служитель государства?
Купец? Живописец? Промышленник? Некрасов-то? Ха-ха-ха...
Да, "промышленник" на особый лад, "на все руки" и во "всех направлениях".
Но все-таки слово "промышленник" в своей жесткой филологии - идет сюда.
"Промышленник", у которого вместо топора - перо. Перо как топор
(Белинский). Ну, он этим и будет "промышлять". Есть промышленность, с
"патентами" от правительства и есть "промыслы", уже без патентов. И есть
промыслы великороссийские, а есть промыслы еще и сибирские, на черно-бурую
лисицу; на горностая, ну - и на заблудившегося человека. (прервал, вздумав
переделать на фельетон. См. фельетон)7 16.I.1916
Я не хотел бы читателя, который меня "уважает". И который думал бы, что я
талант (да я и не талант). Нет. Нет. Нет. Не этого, другого.
Я хочу любви.
Пусть он не соглашается ни с одной моей мыслью ("все равно"). Думает, что
я постоянно ошибаюсь. Что я враль (даже). Но он для меня не существует
вовсе, если он меня безумно не любит.
Не думает только о Розанове. В каждом шаге своем. В каждый час свой.
Не советуется мысленно со мной: "Я поступлю так, как поступил бы Розанов".
"Я поступлю так, что Розанов, взглянув бы, сказал - да".
Как это возможно?
Я для этого и отрекся с самого же начала от "всякого образа мыслей", чтобы
это было возможно! (т.е. я оставляю читателю всевозможные образы мыслей).
Меня - нет. В сущности. Я только - веяние. К вечной нежности, ласке,
снисходительности, прощению. К любви.
Друг мой, ты разве не замечаешь, что я только тень около тебя и никакой
"сущности" в Розанове нет? В этом сущность - Providentia (Провидения
(лат.)). Так устроил Бог. Чтобы крылья мои двигались и давали воздух в
ваших крыльях, а лица моего не видно.
И вы все летите, друзья, ко всяким своим целям, и поистине я не отрицаю ни
монархии, ни республики, ни семьи, ни монашества, - не отрицаю, но и не
утверждаю. ибо вы никогда не должны быть связаны.
Ученики мои - не связаны.
Но чуть грубость - не я.
Чуть свирепость, жесткость - тут нет меня.
Розанов плачет, Розанов скорбит.
"Где ж мои ученики?"
И вот они собрались все: в которых только любовь.
И это уже "мои".
Потому-то я и говорю, что мне не нужно "ума", "гения", "Значительности"; а
чтобы люди "завертывались в Розанова", как станут поутру, и играя, шумя,
трудясь, в день 1/10 минутки всего вспомнили: "этого всего от нас хотел
Розанов".
И как я отрекся "от всего образа мыслей", чтобы ради всегда быть с людьми
и ни о чем с ними никогда не спорить, ничем не возражать им, не огорчать их
- так "те, которые мои" - пусть дадут мне одну любовь свою, но полную: т.е.
мысленно всегда будут со мною и около меня.
Вот и все.
Как хорошо.
Да? 16.I.1916
Вася Баудер (II - III кл. гимназии, Симбирск)8 приходил обыкновенно ко мне
по воскресеньям часов в 11 утра. Он носил гимназическое пальто, сшитое из
серого (темно-серого), толстого, необыкновенной красоты сукна, которое
стояло "колом" или как туго накрахмаленное, - и это являло такую красоту,
что, надевая его только на плечи, - как-то слегка приседал от удовольствия
носить такое пальто.
Он был из аристократического семейства и аристократ. Во-первых, - это
пальто. Но и самое главное - у них были крашеные полы и отдельно гостиная,
небольшая зала, отцов кабинет и спальня. Еще богаче их были только Руне - у
них была аптека, и Лахтин. У мальчика Лахтина (Степа) была отдельная,
холодная комната с белкой в колесе, а на Рождество приезжала красивая
сестра и с нею подруга - Юлия Ивановна.
С ними (барышнями) я не смел никогда разговаривать . И когда одна
обратилась ко мне , я вспыхнул , заметался и нечего не сказал.
Но мы мечтали о барышнях. Понятно . И когда Вася Баудер приходил ко мне по
воскресениям , то садились спиной друг к другу ( чтобы не рассеиваться ) за
отдельные маленькие столики и писали стихотворение: К НЕЙ Никогда и
решительно никакой другой темы не было. "Её" мы никакую не знали, потому
что ни с одной барышнею не были знакомы. Он, полагаясь на свое великолепное
пальто, еще позволял себе идти по тому тротуару, по которому гимназистки
шли, высыпая из Мариинской гимназии (после уроков). У меня же пальто было
мешком и отвратительное, из дешевенького вялого сукна, которое "мякло" на
фигуре. К тому же я был рыжий и красный (цвет лица). Посему он имел вид
господства надо мною, в смысле что "понимает" и "знает", "как" и "что".
Даже - возможность. Я же жил чистой иллюзией.
У меня был только друг Кропотов, подписывающийся под записками: Kropotini
italo9, и эти "издали" Руне и Лахтин.
Мы спорили. У меня было ухо, у него глаз. Он утверждал, насмешливо, что я
пишу вовсе не стихи, потому что "без рифмы"; напротив - мне казалось, что
скорее он, не я, пишет прозу, п.ч., хотя у него оканчивалось созвучиями:
"коня", "меня", "друг", "вдруг", но самые строки были вовсе без звука, без
этих темпов и периодичности, которые волновали мой слух, и впоследствии мы
узнали, что это зовется стихосложением. Напр., у меня:
Ароматом утро дышит
Ветерок чуть-чуть колышет...
Но если "дышит" и "колышет" не выходило, то я ставил смело и другое слово,
твердя, что это все-таки "стих", п.ч. есть "гармония" (чередующиеся
ударения).
У него...
У него были просто строчки, некрасивые, по мне - дурацкие, "совершенная
проза" но зато "созвучие" последних слов, этих концов строк, что мне
казалось - ничто. Это были и не теперешние белые стихи: это была просто
буквальная проза, без звона, без мелодии, без певучести, и только почему-то
с "рифмами", на которых он помешался.
Так мы жили.
Я сохранил его письма. Именно, едва перейдя в IV класс, я был взят братом
Колею в Нижний10, должно быть, "быстро развился там" (Нижегородская
гимназия была несравнима с Симбирской), "вознесся умом" и написал на
"старую родину" (по учению) несколько высокомерных писем, на которые он
отвечал мне так:
[сюда поместить непременно, непременно, непременно!!! - письма Баудера.
См. Румянцевский музей] <позднейшая приписка>. 16.I.1916
"Я" есть "я", и это "я" никогда не станет - "ты".
И "ты" есть "ты", и это "ты" никогда не сделается как "я".
Чего же разговаривать. Ступайте вы "направо", я - "налево", или вы
"налево", я "направо".
Все люди "не по дороге друг другу". И нечего притворяться.
Всякий идет к своей Судьбе.
Все люди - solo. 23.I.1916 Так обр. Гоголь вовсе и не был неправ?
(Первооснова русск. действительности), и не в нем дело. Если бы Гоголя
благородно восприняло благородное общество: и начало трудиться,
"восходить", цивилизовываться, то все было бы спасено. Но ведь произошло
совсем не это, и нужно заметить, что в Гоголе было такое, чтобы именно
"произошло не это". Он писал вовсе не с "горьким смехом" свою "великую
поэму", Он писал ее не как трагедию, трагически, а как комедию, комически.
Ему самому было "смешно" на своих Маниловых, Чичиковых и Собакевичей, -
смех, "уморушка" чувствуется в каждой строке "М.Д.". Тут Гоголь не обманет,
сколько ни хитри. Слезы появляются только в конце, когда Гоголь увидал сам,
какую чудовищность он наворотил. "Finis Russorum" ("Конец Руси" (лат.)).
И вот подло ("комически") написанную вещь общество восприняло подло: и в
этом заключается все дело. Чернышевские - Ноздревы и Добролюбовы -
Собакевичи загоготали во всю глотку: - А, так вот она наша стерва. Бей же
ее, бей, да убей.
Явилась эра убивания "верноподданными" своего отечества. До 1-го марта11 и
"нас", до Цусимы12. 23.I.1916
Действие "М.Д." и было это: что подсмотренное кое-где Гоголем,
действительно встретившееся ему, действительно мелькнувшее перед его
глазом, ГЛАЗОМ, и в чем гениально, бессмысленно и по наитию, он угадал
"суть сутей" моральной Сивухи России - через его живопись, образность,
через великую схематичность его души - обобщилось и овселенскилось.
Дробинки, частицы выросли во всю Русь. "Мертвые души" он не "нашел", а
"принес". И вот они "60-ые годы", хохочущая "утробушка", вот мерзавцы
Благосветовы13 и Краевские14, которые "поучили бы Чичикова". Вот
совершенная копия Собакевича - гениальный в ругательствах Щедрин. Через
гений Гоголя у нас именно появилось гениальное в мерзостях. Раньше мерзость
была бесталанна и бессильна. К тому же, ее естественно пороли. Теперь она
сама стала пороть ("обличительная литература"). Теперь Чичиковы стали не
только обирать, но они стали учителями общества.
- Все побежало за Краевским. К Краевскому.
У него был дом на Литейном. "Павел Иванович уже оперился".
И в трубу "Отеч. Записок" дал "Евангелие общественности". 26.I.1916
Вот ты прошел мимо дерева: смотри, оно уже не то.
Оно приняло от тебя тень кривизны, лукавства, страха. Оно "трясучись"
будет расти, как ты растешь. Не вполне - но тенью:
И нельзя дохнуть на дерево и не изменить его.
Дохнуть в цветок - и не исказить его.
И пройти по полю - и не омертвить его.
На этом-то основаны "священные рощи" древности.
В которые никто не входил никогда.
Они были - для народа и страны как хранилища нравственного. Среди
виновного - они были невинными. И среди грешного - святыми.
Неужели никто не входил?
В историческое время - никто. Но я думаю, в доисторическое время
"Кариатид" и "Данаид" ?
Эти-то, именно эти рощи были местом зачатий, и через это древнейшими на
земле храмами.
Ибо храмы - конечно возникли из особого места для столь особого, как
зачатия.
Это была первая трансцендентность, встретившаяся человеку (зачатие).
2.II.1916
Поговорили о Гоголе, обсуждали разные стороны его, и у него мелькнули две
вещи:
- Всякая вещь существует постольку, поскольку ее кто-нибудь любит. И "вещи,
которой совершенно никто не любит" - ее и "нет".
Поразительно, универсальный закон.
Только он сказал еще лучше: что "чья-нибудь любовь к вещи" вызывает к
бытию самую "вещь"; что, так сказать, вещи рождаются из "любви", какой-то
априорной и предмирной. Но это у него было с теплом и дыханием, не как
схема.
Удивительно, целая космогония.
И в другом месте, погодя:
У Гоголя вещи ничем не пахнут15. Он не описал ни одного запаха цветка.
Даже нет имени запаха. Не считая Петрушки, от которого "воняет". Но это
уже специально гоголевский жаргон и его манерка. Т.ч. это тоже не запах, а
литературный запах.
Он такие говорит, что Гоголь отвратителен, неинтересен и невыносим. И что
у него кроме выдумки и сочинения ничего нет. (С Тиграновым Фаддеем
Яковлевичем)16 У него мать и прелестная жена, блондинка (кожа) и
светлокудрая: бледный, бессильный цвет волос, с переливом в золото. Он
сказал, что это древнейший корень Армении, что именно в старейших и
захолустных местностях - сплошь рыженькие крестьянки. "Благодарю, не
ожидал"17. Сам он черный жук, небольшого роста, - теоретик и философ.
5.II.1916
И на меня летят "опавшие листья" с моих читателей. Что им мое "я"? Никогда
не виденный человек и с которым по дальности расстояния (городок Нальчик,
на Кавказе) он никогда не увидится.
И сколько отрады они несут мне. За что? А я думал разве "за что", даря
"кому-то", безвестному, с себя "опавшие листья"? Ибо я дал не публике, а
"кому-то вон там".
Так взаимно.
И как рад я, чувствуя, как коснулся лица росток с чужого далекого дерева.
И они дали мне жизнь, эти чужие листья. Чужие? Нет. Мои. Свои.
Они вошли в мою душу. Поистине, это зерна. В моей душе они не лежат, а
растут.
На расстоянии 2-х недель вот 2 листа:
"18/I.916. Томск.
"Как понятна мне грусть "Уединенного", близка печаль по опавшим листьям...
Их далеко разносит вьюга, кружа над мерзлою землей, навек отделит друг от
друга, засыпав снежной пеленой", - пела моя бедная Оля и умолкла в 23 года.
Холодно ей жилось! - моя вина, моя боль до самой смерти. Однажды в темную
осеннюю ночь пришла ко мне грусть как внезапное предчувствие грядущих
несчастий - мне было 5 лет. С тех пор она часто навещала меня, пока не
стала постоянным спутником моей жизни. Полюбила Розанова - он чувствует
грустных, понимает тоскующих, разделяет нашу печаль. Как Вы метки в
определении душевных состояний в зависимости от обстоятельств и возраста -
мой метафизический возраст, полный воспоминаний и предчувствий, в счастьи я
язычница была. Не верить в будущую жизнь значит мало любить. Всю жизнь
хоронила - отец, мать, муж, все дети умерли; тоска, отчаяние, боль и
отупение владели душой - после смерти последней моей дочери Оли я не могу
допустить мысли, что ее нет, не живет ее прекрасная душа. Если прекрасные и
нравственные не умирают, не забываются в наших душах, то сами-то по себе
неужели они перестают существовать для дальнейшего совершенствования? Какой
смысл их жизни? Закрыть трубу, чтобы сохранить тепло, когда дрова сгорят
сами, целесообразно, а если огонь еще пылает и от него людям тепло и светло
- закройте трубу, получится угар и чад. Кто-то вносил огонь жизни в нас и
не определил продолжительности его горения - есть ли право гасить его?
Бывает иногда, что дрова сгорят, но остается головня, которая никак не
может сгореть, тогда я не выбрасываю ее, но тотчас употребляю на растопку
другой печи или заливаю и после тоже как матерьял для топлива употребляю -
пусть на тепло идет; моя душа тоже обгорела в огне страданий, но еще не
сгорела до конца - она темна и уныла, как эта головня - у нее нет ни
красок, ни яркости, нет своей жизни - идет на подтопку, а Ваша - теплый,
светлый огонь - нельзя трубу закрывать.
Спасибо же Вам, родной, хороший, за слезы, которыми я отвела душу, читая
"Уединенное" и "Опавшие листья" - они для меня как дождь в пустыне. Ах,
какая жизнь прожита мучительная и полная превратностей, на что она мне была
дана, хотелось бы понять А.Коливова" Другое:
"1-е февраля.
Случайно натолкнулась на случайно неразрезанные страницы в первом коробе
"Опавших листьев". Обрадовалась, что есть непрочитанное. О Тане. Как Таня
прочла Вам стих-ие Пушкина "Когда для смертного умолкнет шумный день",
прочла во время прогулки у моря.
Как хороши эти Ваши страницы. Хорошо - все, все - сначала. Какая она у Вас
чудесная - Танечка. Разволновалась я. Так понятно и хорошо все, что Вы
рассказали. Потом прочла последние строки - Мамины слова: "Не надо на
рынок"18. Правда. Только ведь не всякая душа - рынок. Василий Васильевич,
дорогой мой, ведь 9/10 ничего, ничего, ну ничего не понимают! Знаете, как о
Вас говорят? "Это тот Розанов, что против евреев?" Или - "это тот, что в
Новом Времени?"
Нужно громадное мужество, чтобы писать, как Вы, ведь это большая
обнаженность, чем Достоевский". - "Родной мой и любимый Василий Васильевич,
я получила Ваше письмо давно, оно дало мне громадную радость, сразу хотела
писать Вам, да не пришлось, а потом Ириночка*1 заболела, а сейчас, вот 2-ю
неделю, Евгений*2 болен, сама ухаживаю за ним. Замоталась совершенно.
Вчера ожидала людей, а Евгений говорит: "Спрячь Розанова". Я поняла и
убрала Ваши книги в комод. Не могу им дать. Не могу. Залапают. Обидят. Есть
книги, которые никому дать не могу. У Вас есть слова о том, что книги не
надо "давать читать". Это совершенно совпало с нашим старым, больным
вопросом о книгах. За это - нас бранят и обвиняют все кругом. Если книгу не
убережешь - увидят - надо дать только - пускай уже лучше не возвращают
совсем - ибо "потеряла она от чистоты своей". Люди никак не могут понять,
что дать книгу - это в 1000 раз больше, чем одеть свое платье.
Но мы иногда даем, даем с нежной мыслью отдать лучшее, последнее, и это
никогда, никогда не бывает понято: ведь книга - "общее достояние" (так
говорят). Спасибо, дорогой и милый, за ласку, спасибо, что пожалели меня в
Вашем письме, от Вас все принимаю с радостью и благодарностью. Как теперь
Ваше здоровье?
Преданная и любящая Вас
Надя*3 А." *1) Маленькая дочь, лет 3-х.
*2) Муж, учитель школы.
*3) "Надей" ( как молодую) я ее назвал в первом ответном письме, - так как
у меня тоже есть дочь Надя 15 лет <примеч. В.В.Розанова>. 14.II.1916
Какое каннибальство... Ведь это критики, т.е. во всяком случае не средние
образованные люди, а выдающиеся образованные люди.
Начиная с Гарриса, который в "Утре России"19 через 2-3 дня, как вышла
книга ("Уед.") - торопливо вылез: "Какой это Передонов; о, если бы не
Передонов, ведь у него есть талант" и т.д., от "Уед." и "Оп.л." одно
впечатление: "Голый Розанов"20, "У-у-у", "Цинизм, грязь".
Между тем, как ясно же для всякого, что в "Уед." и "Оп.л." больше лиризма,
больше трогательного и любящего, чем не только у ваших прохвостов,
Добролюбова и Чернышевского, но и чем во всей русской литературе за XIX в.
(кроме Дост-го).
Почему же "Го-го-го" - ? Отчего? Откуда?
Не я циник, а вы циники. И уже давним 60-летним цинизмом. Среди собак, на
псарне, среди волков в лесу - запела птичка.
Лес завыл. "Го-го-го. Не по-нашему".
Каннибалы. Вы только каннибалы. И когда вы лезете с революциею, то очень
понятно, чего хотите:
- Перекусить горлышко.
И не кричите, что вы хотите перекусить горло только богатым и знатным: вы
хотите перекусить человеку.
П.ч. я-то, во всяком случае, уж не богат и не знатен. И Достоевский жил в
нищете.
Нет, вы золоченая знатная чернь. У вас довольно сытные завтраки. Вы
получаете и от Финляндии, и от Японии. Притворяетесь "бедным пиджачком"
(Пешехонов). Вы предаете Россию. Ваша мысль - убить Россию, и на ее месте
чтобы распространилась Франция, "с ее свободными учреждениями", где вам
будет свободно мошенничать, п.ч. русский полицейский еще держит вас за
фалды. 19.II.1916
О "Коробе 2-м" написано втрое больше, чем о 1-м21. Сегодня из Хабаровска
кто-то. Спасибо.
"Лукоморье"22 не выставило своей фирмы на издание. Что не "выставило" - об
этом Ренников23 сказал: - "Какие они хамы". Гм. Гм... Не будем так прямо.
Все-таки они сделали доброе дело: у меня в типографии было уже около 6000
долга; вдруг они предложили "издать за свой счет". Я с радостью. И что
увековечился Кор. 2-й, столь мне интимно дорогой - бесконечная
благодарность им.
Еще молодые люди. Марк Николаевич24 (фам. забыл). Показал "Семейный
вопрос"25, весь с пометками. Я удивился и подумал - "Вот кому издавать
меня". Но он молод: все заботился обложку. "Какую мы вам сделаем обложку".
Я молчал. Какая же, кроме серой!!! Но они пустили виноградные листья.
Ну, Господь с ними. Мих. Ал.26 и Марк Николаевич - им вечная память за
"Короб-2" Без них не увидел бы света. 19.II.1916
И вот начнется "течение Розанова" в литературе (знаю, что начнется).
И будут говорить: "Вы знаете: прочитав Р-ва, чувствуешь боль в груди..."
Господи: дай мне в то время вытащить ногу из "течения Розанова".
И остаться - одному. Господи, я не хочу признания множества. Я безумно
люблю это "множество": но когда оно есть "оно", когда остается "собою" и в
своем роде тоже "одно".
Пусть.
Но и пусть я - "я". О себе я хотел бы 5-7, и не более 100 во всей России
"истинно помнящих"
Вот одна мне написала: "Когда молюсь - всегда и о вас молюсь и ваших".
Вот.
И ничего - еще. 20.II.1916
...дело в том, что "драгоценные металлы" так редки, а грубые - попадаются
сплошь. Это и в металлургии, это и в истории. Почему железа так много,
почему золото так редко? Почему за алмазами надо ехать в Индию или Африку,
а полевой шпат - везде. Везде - песок, глина. Есть гора железная -
"Благодать"27. Можно ли представить золотую гору? Есть только в сказках.
Почему в сказках, а не в действительности? Не все ли равно Богу сотворить,
природе - создать? Кто "все мог", мог бы и "это". Но - нет. Почему - нет?
Явно не отвечает какому-то плану мироздания, какой-то мысли в нем.
Так и в истории. Читается ли Грановский? Все предпочитают Кареева,
Шлоссера28, а в смысле "философии истории" - Чернышевского. Никитенко был
довольно проницательный человек и выразил личное впечатление от Миртова
("Исторические письма"), что это - Ноздрев29. Ноздрев? Но он при Чичикове
был бит (или бил - черт их знает), а в эпоху Соловьева и Кавелина, Пыпина и
Дружинина был возведен в степень "преследуемого правительством гения".
Что же это такое?
Да, железа много, а золота мало. И только. Природа.
Что же я все печалюсь? Отчего у меня такое горе на душе, с университета.
"Раз Страхова не читают - мир глуп". И я не нахожу себе места.
Но ведь не читают и Жуковского. Карамзина вовсе никто не читает.
Грановский не читаем: Киреевский, кн. [В].Ф.Одоевский - многие ли их
купили? Их печатают благотворители, но напечатанных их все равно никто не
читает.
Почему я воображаю, что мир должен быть остроумен, талантлив? Мир должен
"плодиться и множиться", а это к остроумию не относится.
В гимназии я раздражался на неизмеримую глупость некоторых учеников и
тогда (в VI-VII кл.) говорил им: - "Да вам надо жениться, зачем вы
поступили в гимназию?". Великий инстинкт подсказывал мне истину. Из
человечества громадное большинство из 10000 9999 имеют задачею - "дать от
себя детей", и только 1 - дать сверх сего "кое-что".
Только "кое-что": видного чиновника, оратора. Поэт, я думаю, приходится
уже 1 на 100000; Пушкин - 1 на биллион "русского народонаселения".
Вообще золота очень мало, оно очень редко. История идет "краешком", "возле
болотца". Она, собственно, не "идет", а тащится. "Вон-вон ползет туман,
а-громадный". Этот "туман", это "вообще" и есть история.
Мы все ищем в ней игры, блеска, остроумия. Почему ищем? История должна
"быть" и даже не обязана, собственно, "идти". Нужно, чтобы все
"продолжалось" и даже не продолжалось: а чтобы можно было всегда сказать о
человечестве: "а оно все-таки есть".
"Есть". И Бог сказал: "Плодитесь и множитесь", не прибавив ничего о
прогрессе. Я сам - не прогрессист: так почему же я так печалюсь, что все
просто "есть" и никуда не ползет. История изнутри себя кричит: "не хочу
двигаться", и вот почему читают Кареева и Когана. Господи: мне же в
утешение, а я так волнуюсь. Почему волнуюсь? 29.II1916
Он ведь соловушка - и будет петь свою песню из всякой клетки, в которую
его посадят.
Построит ли ему клетку Метерлинк и назовет его "Синей Птицей"30.
Новый Т.Ардов31 закатит глаза - запоет: "О, ты синяя птица, чудное
видение, которое создал нам брюссельский поэт. Кого не манили в юности
голубые небеса и далекая незакатная звездочка..."
Или построит им клетку Л.Толстой и назовет ее "Зеленой палочкой"32
И скажет Наживин33 :
"Зеленая палочка, волшебный сон детства! Помните ли вы свое детство? О, вы
не помните его. Мы тогда лежали у груди своей Матери-природы и не кусали её.
Это мы, теперь взрослые, кусаем ее. Но опомнитесь. Будем братья. Будем
взирать на носы друг друга, закопаем ружья и всякий милитаризм в землю. И
будем, коллективно собираясь, вспоминать зеленую палочку".
Русскому поэту с чего бы начать, а уж продолжать он будет.
И это банкиры знают. И скупают. Говоря: "Они продолжать будут. А для
начала мы им покажем Синюю птицу и бросим Зеленую палочку". (ХL-летний
юбилей "Н.Вр.")34 9.III.1916
Я всю жизнь прожил с людьми мне глубоко ненужными. А интересовался -
издали. (за копией с письма Чехова)35 Прожил я на монастырских задворках.
Смотрел, как звонят в колокола. Не то, чтобы интересовался, а все-таки
звонят.
Ковырял в носу.
И смотрел вдаль.
Что вышло бы из дружбы с Чеховым? Он ясно (в письме) звал меня, подзывал.
На письмо, очень милое, я не ответил. Даже свинство. Почему?
Рок.
Я чувствовал, что он значителен. И не любил сближаться с значительными.
(читал в то время только "Дуэль" его, которая дала на меня отвратительное
впечатление; впечатление фанфарона ("фон-Корен" резонер пошлейший, до
"удавиться" [от него]) и умственного хвастуна. Потом эта баба, купающаяся
перед проезжавшими на лодке мужчинами, легла на спину: отвратительно, Его
дивных вещей, как "Бабы", "Душечка", я не читал и не подозревал).
Так я не виделся и с К.Леонтьевым36 (звал в Оптину), и с Толстым, к
которому поехать со Страховым было так естественно и просто, - виделся одни
сутки37.
За жар (необыкновенный) его речи я почти полюбил его. И мог бы влюбиться
(или возненавидеть).
Возненавидел бы, если 6 увидел хитрость, деланность, (возможно). Или -
необъятное самолюбие (возможно).
Ведь лучший мой друг (друг - покровитель) Страхов был внутренне
неинтересен. Он был прекрасен; но это - другое, чем величие.
Величия я за всю жизнь ни разу не видал. Странно.
Шперк был мальчишка (мальчишка - гений). Рцы38 - весь кривой. Тигранов -
любящий муж своей прелестной жены (белокурая армянка. Редкость и диво).
Странно. Странно. Странно. И м.б. страшно.
Почему? Смиримся на том, что это рок.
Задворочки. Закоулочки. Моя - пассия.
Любил ли я это? Так себе. Но вот вывод: не видя большого интереса вокруг
себя, не видя "башен" - я всю жизнь просмотрел на себя самого. Вышла
дьявольски субъективная биография, с интересом только к своему "носу". Это
ничтожно. Да. Но в "носе" тоже открываются миры. "Я знаю только нос, но в
моем носу целая география". 9.III. 1916
Противная. Противная, противная моя жизнь. Добровольский (секретарь
редакции) недаром называл меня "дьячком". И еще называл "обсосом" (косточку
ягоды обсосали и выплюнули). Очень похоже.
Что-то дьячковское есть во мне. Но поповское - о, нет! Я мотаюсь "около
службы Божией". Подаю кадило и ковыряю в носу. Вот моя профессия. Шляюсь к
вечеру по задворкам. "Куда ноги занесут". С безразличием. Потом - усну.
Я в сущности вечно в мечте. Я прожил такую дикую жизнь, что мне было "все
равно как жить". Мне бы "свернуться калачиком, притвориться спящим и
помечтать".
Ко всему прочему, безусловно ко всему прочему, я был равнодушен.
И вот тут развертывается мой "нос", "Нос - Мир ". Царства, история. Тоска,
величие. О, много величия: как я любил с гимназичества звезды. Я уходил в
звезды. Странствовал между звездами. Часто я не верил, что есть земля. О
людях - "совершенно невероятно" (что есть, живут). И женщина, и груди и
живот. Я приближался, дышал ею. О, как дышал. И вот нет ее. Нет ее и есть
она. Эта женщина уже мир. Я никогда не представлял девушку, а уже
"женатую", т.е. замужнюю. Совокупляющуюся, где-то, с кем-то (не со мной).
И я особенно целовал ее живот.
Лица ее никогда не видел (не интересовало).
А груди, живот и бедра до колен.
Вот это - "Мир": я так называл. Я чувствовал, что это мир, Вселенная,
огромная, вне которого вообще ничего нет.
И она с кем-то совокупляется. С кем - я совершенно не интересовался,
мужчины никакого никогда не представлял. Т.е. или - желающая совокупиться
(чаще всего) или сейчас после совокупления, и не позже как на завтра.
От этого мир мне представлялся в высшей степени динамическим. Вечно "в
желании", как эта таинственная женщина - "Caelestis femina" (Небесная
женщина (лат.)). И покоя я не знал. Ни в себе, ни в мире.
Я был в сущности вечно волнующийся человек, и ленив был ради того, чтобы
мне ничто не мешало.
Чему "не мешало"?
Моим особым волнениям и закону этих волнений.
Текут миры, звезды, царства! О, пусть не мешают реальные царства моему
этому особенному царству (не любовь политики). Это - прекрасное царство,
благое царство, где все благословенно и тихо, и умиротворено.
Вот моя "суббота". Но она была у меня, ей-ей, семь дней. 9.III.1916
И я любил эту женщину и, следовательно, любил весь мир. Я весь мир любил,
всегда. И горе его, и радость его, и жизнь его. Я ничего не отрицал в мире;
Я - наименее отрицающий из всех рожденных человек.
Только распрю, злобу и боль я отрицал.
Женщина эта не видела меня, не знала, что я есмь. И касаться ее я не смел
(конечно). Я только близко подносил лицо к ее животу, и вот от живота ее
дышала теплота мне в лицо. Вот и все. В сущности все мое отношение к
Caelesta femina. Только оно было нежно пахучее. Но это уже и окончательно
все: теплый аромат живого тела - вот моя стихия, мой "нос" и, в сущности,
вся моя философия.
И звезды пахнут. Господи, и звезды пахнут.
И сады.
Но оттого все пахнет, что пахнет эта прекрасная женщина. И сущности,
пахнет ее запахом.
Тогда мне весь мир усвоился как "человеческий пот". Нет, лучше (или хуже7)
- как пот или вчерашнего или завтрашнего ее совокупления. В сущности, ведь
дело-то было в нем. Мне оттого именно живот и бедра и груди ее нравились,
что все это уже начало совокупления. Но его я не видел (страшно,
запрещено). Однако только в отношении его все и нравилось и существовало.
И вот "невидимое совокупление", ради которого существует все "видимое".
Странно. Но - и истинно. Вся природа, конечно, и есть "совокупление вещей",
"совокупность вещей". Так что "возлюбив пот" совокупления ее ipso (тем
самым (лат.)) я возлюбил весь мир.
И полюбил его не отвлеченно, но страстно.
Господи, Язычник ли я?
Господи, христианин ли я?
Но я не хочу вражды, - о, не хочу, - ни к христианству, ни к язычеству.
10.III.1916
При этом противоречия не нужно примирять: а оставлять именно
противоречиями, во всем их пламени и кусательности. Если Гегель заметил,
что история все сглаживает, что уже не "язычество" и "христианство", а
Renaissance, и не "революция" и "абсолютизм", а "конституционный строй", то
он не увидел того, что это, собственно, усталая история, усталость в
истории, а не "высший примиряющий принцип", отнюдь - не "истина". Какая же
истина в беззубом льве, который, правда, не кусается, но и не доит. Нет:
истина, конечно, в льве и корове, ягненке и волке, и - до конца от самого
начала: в "альфе" вещей - Бог и Сатана. Но в омеге вещей - Христос и
Антихрист.
И признаем Одного, чтобы не пойти за другим. Но не будем Сатану и
Антихриста прикрывать любвеобильными ладошками.
Противоречия, пламень и горение. И не надо гасить. Погасишь - мир
погаснет. Поэтому, мудрый: никогда не своди к единству и "умозаключению"
своих сочинений, оставляй их в хаосе, в брожении, в безобразии. Пусть. Все
- пусть. Пусть "да" лезет на "нет" и "нет" вывертывается из-под него и
борет "подножку". Пусть борются, страдают и кипят. Как ведь и бедная душа
твоя, мудрый человек, кипела и страдала. Душа твоя не меньше мира. И если
ты терпел, пусть и мир потерпит.
Нечего ему морду мазать сметаной (вотяки). 11. III.1916
Некрасив да нежен, - так "два угодья в нем".
От некрасивости все подходят ко мне без страха: и вдруг находят нежность -
чего так страшно недостает в мире сем жутком и склочном.
Я всех люблю. Действительно всех люблю. Без притворства. С Николаи, долгое
время с Афанасьевым39 и еще не менее 10-ти сотрудников в нашей газете я был
на "ты", не зная даже их по имени и отчеству. И действительно, их уважал и
любил: "А как зовут - мне все равно". Хорошая морда.
Этих "хороших морд" на свете я всегда любил. Что-то милое во взгляде.
Милое лицо. Смешное лицо. Голос. Такого всегда полюбишь.
Стукачева мне написала: "голос Ваш (из Москвы спрашивала) нежный, приятный;
обаятельный". Мы не видались еще, а лишь года 2 переписывались.
Отвратительно, что я не умею читать лекций. Я бы "взял свое". Образовал бы
"свою партию".
Я знаю этот интимный свой голос, которому невольно покоряются; точнее -
быстро ко мне привязываются и совершенно доверяют.
Что общего между Шараповым40 и Мережковским: а оба любили. Между
Столпнером41 и Страховым: любили же.
И я немножко их "проводил". Мережковского я не любил, ничего не понимая в
его идеях, и не интересуясь лицом. Столпнера - как не русского.
Они мне все говорили. Я им ничего не говорил. Не интересовался говорить.
Но и не говорил (никогда): "Люблю". Просто, чай пил с ними.
И я со всем светом пил чай. Оставаясь в стороне от света.
В себе я: угрюмый, печальный. Не знающий, что делать. "Близко к отчаянному
положение". На людях, при лампе - "чай пью"".
Обман ли это? Не очень. Решительно, я не лгал им и при них. Никогда.
Всегда "полная реальность". А не говорил всего.
Таким образом, в моей "полной реальности" ничего не было не так, ничего не
лежало фальшиво. Но ведь во всех вещах есть освещенные части и неосвещенные
"освещенное было истинно так", а об неосвещенной я не рассказывал.
"По ту сторону занавески" перешла только мамочка. О, она и сама не знала,
что "перешла"; и никто не знал, дети, никто. Это моя таинственная боль,
слившаяся с ее болью воединое. И притом, она была потаенная.
Прочие люди проходили мимо меня. Эта пошла на меня. И мы соединились,
слились. Но она и сама не знает этого.
За всю жизнь я, в сущности, ее одну любил. Как? - не могу объяснить. "Я
ничего не понимаю". Только боль, боль, боль...
Болезни детей не только не производят такого же впечатления, но и ничего
подобного. Поэзия других людей не только не производит такого же
впечатления, но и ничего приблизительного. "Что? Как? Почему?" - не
понимаю. 11.III.1916
Метафизика живет не потому, что людям "хочется", а потому что самая душа
метафизична.
Метафизика - жажда.
И поистине она не иссохнет.
Это - голод души. Если бы человек все "до кончика" узнал, он подошел бы к
стене (ведения) и сказал: "Там что-то есть" (за стеной).
Если бы перед ним все осветили, он сел бы и сказал: "Я буду ждать".
Человек беспределен. Самая суть его - беспредельность. И выражением этого
и служит метафизика.
"Все ясно". Тогда он скажет: "Ну, так я хочу неясного".
Напротив, все темно. Тогда он орет: "Я жажду света".
У человека есть жажда "другого". Бессознательно. И из нее родилась
метафизика.
"Хочу заглянуть за край".
"Хочу дойти до конца".
"Умру. Но я хочу знать, что будет после смерти".
"Нельзя знать? Тогда я постараюсь увидеть во сне, сочинить, отгадать,
сказать об этом стихотворение".
Да. Вот стихи еще. Они тоже метафизичны. Стихи и дар сложить их - оттуда
же, откуда метафизика.
Человек говорит. Казалось бы, довольно. "Скажи все, что нужно".
Вдруг он запел. Это - метафизика, метафизичность. 20.III.1916
Что вы ищете все вчерашнего дня. Вчерашний день прошел, и вы его не
найдете никогда.
"Он умер! Он умер!" - восклицали в Египте и в Финикии. "Возлюбленный -
умер!!"
И плакали. И тоже посыпали пеплом голову и раздирали одежды на себе.
"Да, - я скажу, - он умер, ваш Возлюбленный".
Будет ли он называться "вчерашний день" или - Озирис, или Христос.
И - католичество. И - Москва. ~ Ах, и я жалею Возлюбленного. О, и для меня
он - Возлюбленный. Не менее, чем для вас.
Но я знаю, что Он воистину умер. ~ И обратим взоры в другую сторону. И
будем ждать "Завтра" 20.III.1916
Есть люди, которые всю жизнь учатся, "лекции" и все, - и у них самое
элементарное отношение к книге. Элементарное отношение к самомалейшему
рассуждению, к стихотворению, к книге - которую и начали читать.
А 12 лет школы за спиною. И есть "ученье работы", и уже почти начинают
сами читать лекции.
Какое-то врожденное непредрасположение к книге, неприуготовленность к
книге.
Отсюда я заключаю, что "книга родилась в мир" совсем особо, что это -
"новое чего-то рождение в мире" и далеко не все "способны к книге". Что
есть люди, "врожденно к ней неспособные", - и такие сколько бы ни учились,
ни читали, ни старались, к ним "книга" так же не идет, как к корове "горб
верблюда".
Я присутствовал раз при разговоре о стихотворениях одной не кончившей курс
гимназии, и еще одной лет 20-ти, с молодым ученым, который не только "любит
стихи", но и сам пишет стихи, при этом недурные, формально недурные, - "с
рифмами" и "остроумные".
И то, что недоучившейся гимназистке было с полуслова понятно, - именно
понятны "тени" и "полуоттенки" слов, выражений, синонимов, омонимов,
"украшений" - ученому осталось целый вечер непонятным. И он высокомерно
спорил. Гимназистка же "взяла глаза в руки от удивления", - почти не веря и
видя, что он ничего не понимает.
В спорах, в критике, в журналах - это сплошь и рядом. Редакторам журналов
и издателям книг на ум не может прийти, что "ученый молодой человек" или
"начинающий критик", приносящий им рукопись или "к изданию - книгу", на
самом деле не имел никакого отношения к книге, родился до Элазевиров, до
Альдов и Гуттенберга, и есть собственно современник Франциска Ассизского, -
хотя занимается "естествознанием" и "по убеждениям - позитивист". И вот он
написал свою новую статью "по грамматике Грота" и с методами Бэкона и
Милля: не догадываясь, что он родился вообще до книгопечатания.
То, что я говорю - очень важно, очень практично. Не было бы и не возникло
бы половины споров, если бы люди были все одинаково "после книгопечатания".
Но тайна великая "литературы и науки" заключается в том, что %% 75-80
"пишущей и ученой братии" родились до Гуттенберга и в "породу книжности", в
"геологическую породу книжности" - никак не вошли и самого ее "обоняния" не
имеют; что они суть еще троглодиты, питающиеся "мясом и костями убитых ими
животных", - хотя уже писатели, критики, иногда - философы (тогда - всегда
позитивисты), читают лекции и составляют книги.
Я ненавижу книгу. Но я книжен. И передаю это мое таинственное наблюдение.
21.III.1916
"Было, было, было".
- Ну, что же. Было и прошло.
"Плачь, бренный человек"
- Поплакать и мне хочется. Но утешилось: "будет".
"Но ведь 6удет уже не то и не такое?"
- Да. Новенькое всегда жмет и шершаво около шеи. Но обносится.
"Господи! - неужели и ты за новое?"
- По правде-то сказать, я "новое" ненавижу. Но - fatum. 21.III.1916
Музыка тишины?
Лучшее на свете. Слушайте, слушайте лес!
Слушайте, слушайте поле...
Слушайте землю.
Слушайте Небо.
Больше всего: слушайте свою душу. (сижу в банке у Нелькена) 21.III.1916
Если бы не писал, то сошел с ума.
Какое же сомнение?
И писательство - для меня по крайней мере - есть разрешение безумия в
вереницы слов. Слова, слова, слова. Как устал. Где же конец мой. 21.III.1916
Идеалы социалистического строительства разбиваются не о критику
подпольного человека ("Записки из подполья" Дост.), а о следующее:
Все органическое - асимметрично.
Между тем все постройки непременно будут симметричны.
"Планировать нельзя иначе, чем по линейке". А из живого - ничего по
линейке.
Как-то лет 20 назад я читал о поляризации света: и прочел, что кристаллы
сахара (?), взятые из сахарного тростника - "отклоняют поляризационный свет
вправо (положим), тогда как кристаллы, добытые фабричным путем - отклоняют
влево".
Забыл. Давно очень. Но это что-то элементарно и учебно, так что можно
справиться. Помню хорошо только, что дело идет о поляризации света, и надо
искать в этом отделе.
Я б. поражен.,'"Лучи света" точно чувствуют органичность и отклоняют
вправо или влево, смотря по тому, лежит ли перед ними одна и та же масса -
взятая из растения или приготовленная на фабрике.
И как-то, - помню в изложении, - это сливалось с асимметричностью. Что-то
вроде: "природа любит асимметричное".
Каково же было мое изумление. когда лет через 10 после этого чтения, начав
знакомиться с Египтом и читая Бругша 42-43, я наткнулся у него на
замечание: "египтяне вообще избегали в постройках симметричного", их
"художественный вкус избирал - acuммemричное".
Обратим внимание, что в фигуре человека ничто из "левого" и "правого",
"верхнего" и "нижнего", "переднего" и "заднего" - не симметрично, не бывает
- тожеством.
И вот: социалист - строит. Естественно - симметрично, в "гармонии". Но
мировые силы, космогонические силы всегда и непременно это перекосят,
растянут и испортят. 21.III.1916
- Если перед 12 дюйм. пушкой поставить Суворова и выстрелить...
- Какое же сомнение: Суворов не упадет. (к "истории вооруженных сил в
России") Все победы Суворова не принесли столько пользы России, сколько ей
принесли вреда ссылки "на пример Суворова".
Мы перестали вооружаться, учиться, - но самое главное: вооружаться - все
твердя и тараторя, что "пуля дура, штык молодец" и веря в "быстроту,
глазомер и натиск".
В пору огнестрельного оружия мы ("штык - молодец") в сущности вернулись к
эпохе холодного оружия: колоть и рубить.
Мы потеряли военное искусство.
И вот: едва могли победить Турцию, побеждены Японией и очутились без
снарядов перед Германией.
Что около этого в сущности "падения Державы" такие мелочи, как земская
реформа, судебная реформа и хвастливая Госуд. Дума.
Я думаю - цари это знают. И думают: "Не то! не то!" - когда галочье стадо
лезет, кричит, взывает и умоляет: "Еще реформу - хотя ма - лю - сень -
кую..."
Цари наши видят дальше и лучше, чем общество. Но бессильны поправить дело,
слишком запущенное 21.III.1916
Кто же придет на мои похороны?
Одни проститутки (м.б., даже "свои" не придут).
Но ведь они даже не знают, что "есть Розанов"?
Да. Но я о них заботился.
Ну и пусть. Я был недобродетельный, и пусть добродетельные обойдут мои
похороны.
"Розанов не заслужил нашего участия". Ну и пусть "не заслужил". 22.III.1916
Зерно выпадает...
Самое зерно выпадает и уже выпало из литературы.
Правда, искренность, "нужно".
Нужно иметь немножко уха, чтобы слышать все это в глухих их строках,
каких-то мятых, без звука, без музыки. Вот как мятая солома лежит на поле,
пустая.
Пустая, пустая, пустая. Как ужасно.
О, как ужасно это опустение литературы. Бедные Карамзин и Дмитриев, и
Жуковский: с такой надеждой начинавшие.
Теперь жива только библиография. "О прошлом" Верещагин ("Библиофил") - вот
он жив и исполнен еще мечты.
"В каком переплете издавали в XVIII в. Кожа. Maroquin (Сафьян (фр.)). А,
это - дело.
И вот я люблю, когда копаются эти книжные червячки. В них я нахожу еще
какую-то микроскопическую жизнь.
"Как был издан И.И.Дмитриев". Его "И мои безделки"44. Это - я люблю.
Неважно, что он написал в своих "безделках". Но как они были изданы.
Фу, смерть.
"Удовольствуйся этим".
Я умираю.
"Друг мой, не ты умираешь, а мир умирает". (после кофе, утром) 25.III.1916
Нет команды (суть России) Команда какая-то рыхлая, дряхлая.
Во времена Николая она была неумная, но твердая. Однако "неумная" -
отразилось слабостью. Кто не умен, в конце концов делается слаб.
С 1855-56 - кризис. Анархия и Гоголь. Вместо осторожности - безумие. В
холодной и голодной России "мы зато будем строить фаланстеры". "Община и
ypa" - "утрем нос миру".
Турецкая война 77-го года впервые показала уже воочию для Европы слабость
России. Дотоле разбивавшая Турцию, как "драла за уши мальчишку", Россия
едва может справиться с Турцией. Турки при трех Плевнах наносят русским
поражения, какие во время всей войны русские не могли ни разу и нигде
нанести туркам. По существу дела Россия оказалась, конечно, громаднее
Турции, но турки - более "мастерами битв", чем русские. Турецкая война была
страшным обнаружением государственного ничтожества России.
Именно, "ничтожества" - меньше термина нельзя взять.
Государи начали бояться всякого столкновения с Европой, они чувствовали,
что при всяком крупном столкновении Россия проиграет.
Боялись даже Австрии. Германии трепетали.
Японская война "облупила яичко" Оно оказалось протухлым. "Но зато мы будем
помогать европейскому социализму". 28.III.1916
Вспотел - и афоризм ~ Я вовсе не всякую мысль, которая мелькнула,
записываю. Вышла бы каша, "плеть" и в целом бестолковица. Таково и есть
большинство собраний афоризмов, "подобранных авторами", с которыми "Уед." и
"Оп.л." не имеют ничего общего по происхождению. Уже потому, что и в "Уед."
и в "Оп.л." есть "мелочи, недостойные печати" и которых ни один автор не
занес бы в книгу. Спрятал, бросил.
Нет. Особым почти кожным ощущением я чувствую, что "вышел пот из меня", и
я устал, - сияю и устал, - что "родилось", "родил", что "вышло семя из
меня" и я буду спать после этого до нового накопления семени.
Это только одно, одно-единственное и записано в "Уед." и "Оп.л." Но зато
из этого уже ничего не выпущено. ни хорошее, ни преступное, ни глупое. Ни
важное, ни мелочное.
Так. обр., тут нет ничего "на тему", а есть сумма выпотов души. "Жизнь
души как она была". "Пока не умрет" (надеюсь).
Пот мой - семя мое. А семя - глагол к будущему и в вечность. И по существу
"пота" ничто не исчезнет из этих особенных книг.
Прежде я писал "на тему", из нужды и "так себе". В написанном не было
абсолютной необходимости. Именно необходимости не было, и это самое
главное. Напротив, раз "потелось" - это не от меня зависело, и "Уед." и
"Оп.л." в тексте своем абсолютно от меня независимы можно сказать и
"никогда не думал своего "Уед." и "своих Оп.л." а это поймалось независимо
от меня, как бы "боком прошло возле меня", а я только взглянул, заметил и
записал.
Что же такое эти "выпоты" мои, в которых я сам так неволен? Так "сходит
семя" и "выплевывается слюна" Ну, Бог со слюной это вода. Но семя - жизнь.
И я передал часть жизни моей... не читателю даже, а "в воздух", "в
пространство ". Но с помощью техники книгопечатания эта "часть моей души"
вошла в читателя.
Многие поморщились, оттолкнули, не услышали. Вообще для многих "не надо",
Такие просто и не знают, что я написал, как "не знающие греческого языка"
естественно не знают, что "написал Гомер" и даже "был ли Гомер".
Но некоторые поняли, услышали. И их души стали "маткою" для "семени моего".
Я родил, и в них родится.
И "хочет" или "не хочет" - а принял "новую жизнь от Розанова". Какова же
эта жизнь? Что она?
Нежность.
Есть еще другое. Дурное. Но оно все видно, я его не скрыл. Это "дурное" я
сам в себе "отрицаю", и отрицаемое мною - его, очевидно, не принял и
читатель.
"Это грех Розанова. Зачем я возьму его себе".
Основательно.
А нежность вся хороша. Ее одну и возьмет читатель. Я унежил душу его. А он
будет нежить мир.
Так, читатель - будем нежить мир. Основной недостаток мира - грубость и
неделикатность. Все спорят. Все ссорятся. Это не хорошо. Не нужно. Мы не
будем вовсе ни о чем спорить. Мы оставим мысли другим. Мы будем "поводить
по волосам (всегда "по шерстке") мира" гладить ему щеки...
И заглядывая в глаза его - говорить: "Ну, ничего". (в казначействе, за
пенсией к Пасхе, все мешают, толкают) Разврат мой, что "я люблю всех" и
через это обидел и измучил мамочку - может быть, имеет ту провиденциальную
сторону в себе, - ту необходимость и универсальность, что без него я не
пришел бы к идее вечной и всеобщей неги. Ибо надо было "насосаться" молока
всех матерей. Нужно было сладострастие к миру, чтобы любить вымя всех коров
и мысленно целовать телят от всех коров. Как "уродиться в отца всех", не
родив действительно "всех" и, след., не совокупившись "со всеми
коровами"... по крайней <мере> мысленно, духовно. И вот так вышло: Господь
меня устроил "во всех коров". Я полюбил их титьки. Я полюбил их ложесна. Я
полюбил их влажность и самый запах пота. Ну, "совокупиться"-то со всеми не
мог, но ведь это не далеко от совокупления. "Что-то сделалось в мире", и я
был близок к "всеобщему совокуплению". В душе моей произошел "свальный
грех" и через него и единственно через него я "уроднился" с миром: и вот
читатель чувствует, что я ему - тоже "родной".
И ты, читатель, - мне родной.
Так и будем родниться. Спорить не будем - а будем родниться. 3.IV.1916
Россия баба.
И нельзя ее полюбить, не пощупав за груди.
Тогда мы становимся "патриотами". И уже все и непременно.
А это "за груди" - быт, мелочи, вонь, шум, сор. Нужно принюхаться. И тогда
полюбишь. 4.IV.191б
Иногда кажется, что из голоса твоего ничего не выходит, и никто тебе не
внимает, и никто на усилия твои не обращает внимания.
Но утешься, мой друг.
Я замечаю другое "успел ли Петр Великий?" Ведь кажется из современников
его, да и то немного спустя, - его мысль и энергию и порыв воспринял один
Ломоносов. Кажется, что он "преобразовал только кафтаны" и глубже дело не
пошло. Какая темь кругом, и грубость, и элементарность.
Но прошел век: наступила эпоха Грановского и Белинского. Наступил век
Кавелина, Соловьева (С.М.), Забелина, Беляева ("Крестьяне на Руси")45.
Пришел Максимов и принес "Куль хлеба"46. Стали ходить по Руси, изучать
Русь. И вот когда Петр мог сказать: "Довольно. Я счастлив". 7.IV.1916
...потенциал бесконечности... (о себе) (бреду по улице) 7.IV.1916
...дремлешь, дремлешь...
Усталость в ногах...
Совсем спишь.
Проснулся.
И как стрела в ухе: "Егда приидеши в Царствии Твоем".
И прослезишься. ~ Так не все ли мы живем мигами? Сто лет лжи и минута
правды. И ею спасаемся. (как стою я в церкви) 7.IV.1916
Я весь вылился в литературу.
И "кроме" ничего не осталось.
Ни отец, ни муж, ни гражданин.
Да хоть человек ли?
Так что-то такое, мыслящая коза.
"Случайное" Аристотелево... что - "набежало".
Это - я, лицо (скорее безликое).
А литература - это необходимость. 13.IV.1916
И декабристы "ниспровергали" Россию.
И Грибоедов.
И Гоголь.
А "господин полицейский" все стоит на углу двух улиц.
Да почему?
Да потому что он необходим.
Он всем - нужен.
Те были аристократы. И полицейский им не нужен. Но есть беднота. Убогие.
Жалкие. И без защиты полицейского им как обойтись? (происхождение
демократического строя) Полицейский - самая маленькая величина. Чего: на
него даже пролетарий плюет. И в строе, где все - маленькие, он вырос в
самую огромную величину. (тоже) Каждый из нас есть "полицейский самого
себя" в собственной душе. Он вечно хватает себя за полу, за ворот и кричит:
"Держи вора" (таинство покаяния). Как же вы хотите, чтобы в стране не было
полиции? (происхождение христианско-полицейского государства) 14.IV.1916
Каждый час имеет свою ось, около которой он вращается.
И всякое "я" вращается по оси своего "я".
Это мы называем "эгоизмами" и плачем. Несимпатично. Некрасиво. Но что же
делать? Иначе бы мир рассыпался.
Мир уплотняется. Камешками, а не песком. Звездочки, а не "туман материи".
Мог бы ведь и "туман".
Так Бог сказал всему: "смотри в себя".
И вот мир эгоистичен. ~ Но я этого не люблю. Ох, не люблю. По мне бы лучше
туман. И я бы все облизывал. Розанов не эгоистичен. Он обнюхивает и грязь у
себя под ногтем, и любит далекую звездочку.
Я люблю чужие эгоизмы (своеобразия всех вещей) - своего эгоизма я не люблю.
Да его и нет во мне. Я люблю валяться на дороге, по которой проходят все.
14.IV.1916
Проституция - ужас.
Совокупление - всегда светло. Вокруг него образуется семья, растут дети.
Песни. Быт. И больше всего этого - религия.
"Мать ведет в церковь детей своих".
Здесь - ничего. Тело Солнца есть. А свет солнца погас.
...плачьте народы, люди... (идем с мамочкой в гости к Тиграновым.
Мытнинская улица. И вокруг, по-видимому, проститутки) 16.IV.1916
...да для ослиного общества и нужна только ослиная литература. Вот
побежали за фигуристами, п.ч. ноги их только и умеют бегать туда, где
слышится и пальба, и пахнет овсом. "Чего ты дивишься, Розанов?" "Иги, иги,
иги.
Ого-ого-ого...
Тпру, тпру, тпру": - это самое существо теперь литературы, п.ч. давно
самое существо общества есть поле с овсом и лошади.
"Плодитесь. Размножайтесь. И наполните землю".
Чем началось - тем кончилось. 18.IV.1916
Все вещи "вертятся около своей оси". Это не космография, а ноумен мира.
Этот день вертится около своей оси. Год вертится около "годовой оси".
Юность - около своих 7 лет (14-21). Прошло. И эта ось выкидывается из
человека, "как отработавшая", и вал-человек надевается на "ось старости" и
опять начинает вращаться около этой совсем другой оси.
Теперь он удивляется, что было в юности и что он делал в юности. "Все
непонятно или отвратительно", п.ч. ось другая.
И здесь есть также циклы и эпициклы. Планета оттягивает планету. Брак.
Дружба. Роковая встреча.
Даже "комета сталкивается с кометой" и сливается в одну. Новая "комета из
двух прежних с одним ядром". Таков всякий брак.
И центробежная сила во всем, и центростремительная. Монархия -
центростремительна. Общественность - центробежна.
Декабристы - центробежны. Николай - центростремителен. "Которое кого
переборет".
Вражда. Ненависти. Споры. Ссоры. 19. IV.1916
Счастье Германии было выковано в несчастии ее (Наполеон) ("дробя стекло,
кует булат")47, а несчастье России (17 губерний занято немцами) было
выковано в беспримерном и незаслуженном счастьи.
"Крах" и давно поджидает Россию. И патриотизм Струве не спасет ее.
Не Россия побеждала при Минихе, а именно и только побеждал Миних: грубый,
здравомысленный, жесткий немец. И не "русские" перешли через Альпы; а их
перешел - перелетел ангел Суворова. Он - гений и случай.
Россия же всегда была темна, несчастна, ничему решительно не научена и
внутренно всячески слаба. Она два - века шла и преуспевала "на фу-фу". Как
Лазарь. И только то и было хорошо, что поэты "пели". А "пели" они,
действительно, хорошо. 19.17.1916
Не нужно "примирения". О, не нужно.
Никогда.
Пусть все кипит в противоречиях. Безумно люблю кипение.
Мировой котел. Славный. "Берегись, прохожий".
Берегись. Ошпарит. "Погубишь душу свою". Но где гибель - и рожденье.
Из котла вырастают цветы. Детишки. Идеи.
И опять попадают в котел, чтобы "жратвы было больше".
Жрет. Какое славное жранье.
И кипит.
И родит.
Это - лоно мира. Куда же тут Гегель со своим "синтезом". Привел в
Берлинскую полицию.
Розанов говорит ему:
НЕ-ХА-ЧУ. 23.IV.1916
Добро как вода - просто и пресно.
И как вода - всеобще и необходимо Им "не интересуется" никто. Это правда.
Да оно об этом и не просит. Но есть другое, важное: кричать, когда его
недостает. Добра в действительности гораздо больше, и зла совсем немного.
Да без этого и нельзя было бы жить. И хотя в газетах каждый день печатается
- или в два дня об одном случае - ужасного преступления в одном Петербурге:
но на самом деле много ли это? На два миллиона жителей один ярко себя
проявивший преступник. "Лежим на розах". Ибо на самом-то деле не только не
каждый день, но не более одного раза в неделю.
Это так "мало", что почти "нет совсем".
"Зло" кажется "повсюду и везде", именно оттого, что о нем кричат, как о
какой-то катастрофе. Да оно и есть катастрофа. Вы живете в дому с 1000
жителей (в Петрограде сплошь и рядом такие дома). Между тем вспомните за
всю жизнь: много ли было случаев, что- бы "в нашем дому случилось
что-нибудь особенное"? "Ничего особенного не случается". Я не помню, чтобы
когда-нибудь случилось (за 60 лет), и только раз в Казачьем переулке48
дворники избили и тяжело ранили дворника (ножом в живот), которому за
старательность жильцы дали больше к Пасхе "чаевых". Но это был ужас (в д.
№4), прислуга, жильцы - все кричали и волновались. Швейцары волновались. И
еще помню - когда был гимназист - проходил мимо дома, "в котором повесился
человек". Я дрожал, испытывал мистический страх. Но это - два случая. Затем
я не помню даже кражи, кроме 2-3 у себя, из них только одна рублей на 80
(белье с чердака).
А о добре никто не говорит. "Так серо". И хорошо, что не говорят. Это -
"скучно" говорить о добре, и от этого оно несмотря на свою решительно
повсюдность, не "перетирает зубы", не надоедает, не черствеет.
И всегда светло, не утомительно. Как эти "утомляющие" преступления,
которых на самом деле так немного. Тут (в малом говоре о добре) скрыта
самозащита человечества.
Это - "корень жизни", на который "не надо глядеть". (приехав в редакцию)
25. IV.1916
...да я и не отрицаю, что эти патриоты или "потреоты" все сплошь св....,
взяточники и проч. Среди которой, впрочем, поднимались три фигуры:
Гиляров-Платонов, Аксаков и Катков.
Но вот мой вопрос: из вас, порядочных господ, почему же никто не пошел в
патриоты?
Ведь тогда патриотизм-то бы скрасился. Было бы: сволочь, но среди нее
Катков, Гиляров-Платонов, Аксаков и Михайловский. С его талантом,
деятельным и живым, с его читаемостью.
Было бы немного получше. Понадежнее было бы.
А если бы Короленко? О, беллетрист и идейный человек, которого "читают".
Совсем было бы недурно.
Я думаю, если бы Короленко был патриотом, - осмелился бы и Чехов назвать
себя "русским человеком". С Чеховым и Короленко наша партия решительно
подняла бы голову. "Мы, русские, тоже не сопляки".
Но теперь решительно сопляки. Помилуйте: правительство и вокруг него
сволочь. В отчаяние придешь.
Да и сволочь-то потому единственно с правительством, что получает от него
денежку. Вот и "Земщина" и "Голос Руси", и "Моск. Ведомости" Кто же назовет
их "литературой" или назовет вообще "чем-нибудь"?
Удивительное положение.
Святые иконы (которым из порядочных людей никто не поклоняется).
Святые в могилах (которых никто не чтит, т.е. из поряд.).
Правительство и Сволочь (в живых):
состав правой партии.
В левой партии:
Гоголь, Грибоедов, Фон-Визин, Чаадаев, Радищев. Декабристы. Шестидесятые
годы. Все звезды. Положительно все звезды. Весь ум, талант Руси.
"Душа Руси" - левая.
Святые Руси - в могилах.
Образа... да, но они из золота и металла. Правда, есть чудотворные.
И - правительство.
Правительство с образами и с могилами.
Без народа. Без "действительности вокруг".
Господи. Господи. Неужели это не "зарезанная Русь"??!!! 6.V.1916
Со всеми нами под старость делается склероз мозга. И хоть печально
признать "зависимость духа от материи", но что делать - приходится.
Можно и следует забыть Толстому все его "Дневники", кои он для чего-то и
почему-то таил от мира, хотя там ничего особенного не содержится, кроме
доказывания в сотый раз того, чего он не умел доказать 99 раз, - забыть
богословие, "В чем моя вера"49 и "как я пришел к истине" и остановиться
просто на его aeternum (вечное (лат.)) - "Войне и мире" и "Анне Карениной".
Тигранов, оказывается, читает и перечитывает оба произведения, и особенно
"Войну и мир", и заметил такие его детали, каких никто не заметил. Он мне
между прочим указал на то, что когда впервые в доме Ростовых появляется
кн.Андрей, т.е. "жених" Наташи, с кем будет у нее "судьба", - и эта судьба
ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БУДЕТ, - так все в дому, отец, мать, Соня, Николай "точно
разбежались", почувствовав трепет и страх... Страх о дорогом, страх о
любимом (дочь). Я этого совершенно не заметил. Тигранов передал это
удивительно, в интонациях голоса. "В дом вошла судьба". И еще никто не
знает, черная она или светлая. Не знает и трепещет.
Также он отметил, что во всех местах, где Толстой говорит о князе Андрее,
- он говорит о нем с каким-то внутренним трепетанием. "Заметьте, - сказал
Тигранов, - что все важнейшие события с князем происходят в день и дни,
когда решается судьба России. Он тяжело ранен при Аустерлице, он смертельно
ранен при Бородине". Также он что-то говорил о въездах князя. "Он в Лысые
Горы приезжает ночью". Кажется, еще Наташу он впервые видит ночью же.
Не помню. Тигранов говорил тихо и вдумчиво.
И когда он говорил это (ему всего 30 лет), мне как-то осозналось, до чего
"в те годы", в "свое время" Толстой в самом деле превосходил всю Россию не
"головою", а несколькими головами, многими головами. До чего он был как
Калифорнская тысячелетняя лиственница между молоденького сосняка своего
отечества.
Удивительно. Вполне удивительно. Вот величие. И что мы болтаем про его
богословие. 8.V.1916
Все, что принадлежит минуте - принадлежит и вечности.
Смеет разве вечность зачеркнуть минуты? зачеркнуть свое питание?
Свои зерна?
Ни-ни-ни. Вот отчего мое "вчера", хотя настало уже "сегодня", а это
"сегодня" нисколько не похоже на "вчера", - продолжает быть и сегодня и
останется завтра. Правда, я не "думаю" его: но я благоговею перед ним, и
вообще оно священно. 12Х.1916
В России так же жалеют человека, как трамвай жалеет человека, через
которого он переехал. В России нечего кричать. Никто не услышит. (в
трамвае) 28. V.1916
Вот что, русский человек: вращайся около своей оси.
Той, на которую ты насажен рождением. На которую насажен Провидением.
Где у тебя "Судьба".
Не рассеивайся. Сосредотачивайся. Думай о "своем" и "себе".
Даже если у тебя судьба к "Рассеянности" - ну, и не сдерживайся - "будь
рассеян во всем". Тогда выйдет ясность. Будет ясен человек и ясна жизнь. А
то - сумерки и путаница. Ничего не видно. У нас ведь как, рассеянный-то
человек и играет роль сосредоточенного, угрюмый - весельчака, пустозвон
обычно играет роль политика. Все краски смешаны, цвета пестры и ничего не
разберешь. Пусть будет разврат развратищем, легкомыслие - легкомыслием,
пусть вещи вернутся каждая к своему стилю. А то вся жизнь стала притворна и
обманна.
Россия - страна, где все соскочили со своей оси. И пытаются вскочить на
чужую ось, иногда - на несколько чужих осей. И расквашивают нос и делают
нашу бедную Россию безобразной и несчастной.
Следы и последствия 200 лет "подражательной цивилизации". 17.VI.1916
Неудачная страна.
Неудачна всякая страна, если она не умеет пользоваться у себя "удачными
людьми". Видеть их, находить.
Сколько я видел на веку своем удивительных русских людей с душою нежною и
отзывчивою, с глубоким умом и любивших Россию... как не знаю что. "Какая же
Греция не воспользуется Патроклом". И в то время как русские министры "не
находят людей" (и Победоносцев о себе это говорил) и гимназии и
университеты переполнены учителями и воспитателями юношества, которые не
ухмыльнувшись не могут выговорить слово "Россия", - эти люди удивительного
ума и сердца умирали с голода на улице.
Да вот припоминаю Дормидонтова...
Тоже - Великанов...
Цветков 50.
Рцы.
Я думаю - тоже с Фл. 51...
А Глинка-Волжский 52?
Я благодарю судьбу, что видел людей, не менее любивших Россию, нежели
"Федор Глинка" 1812 г. (Майков 53 рассказывал). Видел людей именно по любви
к России - прямо удивительных. Патроклы.
Что же они все?
Да ничего. Топтали тротуары.
Цветкову даже не дали кончить в университете. А он студентом сделал ученое
издание "Русских ночей" Одоевского, со всем шиком понимания бумаги и
шрифтов. Издание вполне удивительное, например по отброшенности своих
примечаний. Он мог бы их сделать гору и сделал по необходимости 2-3 от
неизбежности. Это так скромно, так великолепно, что хочется поцеловать
руку. А ему было 26 лет.
Его рассказы о животных и их таинственных инстинктах, о больной собаке,
которая была "как больной ребенок", и чувствовала в нем друга и отца - все
это удивительно. Его письмо ко мне о муравьином льве (хищное насекомое),
если бы его поместить в "Аде". Его мысль побродить по Руси, постранствовать
и записать все случаи, "где открывается величие и красота души", стать
Далем добродетели, - не удивительная ли это мысль, вчуже источающая слезы.
И его речь задумчивая, "как бы он не видит вас", его гордость, но тайная,
аристократизм всей его натуры, какая-то музыка вкусов и "выбора" вещей и
людей: все это какого из него делало "воспитателя студентов", "инспектора
гимназии"...
Я писал Любавскому54. Чины. Программы.
Юноша, студентом знавший греческую скульптуру, так что специалисты
спрашивали его совета в своих трудах, не кончил, "потому что не умел сдать
курса средних веков, напичканного политической экономией и классовой
борьбой" профессора Виппера55, колбасника и нигилиста.
А чистые сердцем Великанов и Дормидонтов? Дормидонтов сошел с ума, -
просто от безысходности, от "некуда себя деть".
Рцы задыхался, "считая заготовленные шпалы" на жел. дорогах.
И эти с...д... кричат: "У нас <нет> людей".
- Только я. Тайный советник NN.
С этими-то "тайными советниками" Россия и проваливается. Нет, когда-нибудь
я закричу: - Давайте нигилистов!! Безверов, хулиганов, каторжников. П.ч.
эта меднолобая св..... гораздо хуже и, главное, гораздо опаснее каторжников.
Каторжники - это: "Се творю все новое". Что-нибудь выйдет
----------------------------------------------------------------------------
ПРИМЕЧАНИЯ 1 Статья Алексея Н.Веселовского "Альцест и Чацкий". Отрывок из
этюда о "Мизантропе" опубликована в журнале "Вестник Европы", 1881, №3
cc.91-112; перепечатана н его книге "Этюды и характеристики" (М., 1894; 4-е
изд. М., 1912). 2 Первый сборник стихов Н.А.Некрасова "Мечты и звуки"
(СПб., 1840) вызвал резкий отзыв В.Г.Белинского, который написал об этой
книге: "Посредственность в стихах нестерпима". 3 Строки из комедии
А.С.Грибоедова "Горе от ума" (д.II, явл.2). Цитируется неточно. 4 В письме
И.С.Тургеневу 19 февраля (3 марта) 1847 г. В.Г.Белинский писал о Некрасове:
"Что за талант у этого человека! И что за топор его талант!" Розанов мог
читать это письмо в третьем томе "Писем" Белинского, вышедшем под ред.
Е.А.Ляцкого (СПб., 1914, сс. 177-181). 5 Строки из стихотворения
Н.А.Некрасова "Поэт и гражданин" (1856). 6 Речь идет и балладах
В.А.Жуковского "Светлана" (1813) и "Ленора"(1831), представляющих собой
переложение баллады немецкого поэта Г.А.Бюргера (1747 - 1794) "Ленора"
(1773). Стихотворение Жуковского "Певец во стане русских воинов" (1812)
написано во время пребывания поэта в армии, когда Москва еще была занята
Наполеоном. 7 Частично настоящая запись вошла в статью Розанова "По поводу
новой книги о Некрасове" ("Новое время", 1916, 8 января, №14308),
представляющей собой отклик на книгу В.Е.Евгеньева-Максимова "Н.А.Некрасов.
Сборник статей и материалов" (М., 1914). 8 В 1870 - 1872 гг. Розанов жил в
Симбирске и учился во 2-3-м классах симбирской гимназии. 9 О своем
гимназическом товарище Кропотове Розанов писал во втором коробе "Опавших
листьев" (Пг., 1915, c.117). 10 В 1872 г. старший брат Розанова Николай
Васильевич, у которого жил будущий писатель, переехал из Симбирска в Нижний
Новгород, и до окончания гимназии в 1878 г. В.В.Розанов учился в
нижегородской гимназии, где его брат был учителем 11 Имеется в виду 1 марта
1881 г., когда народовольцами был убит император Александр II. 12 В
Цусимском морском сражении 14-15 (27-28) мая 1905 г. в Корейском проливе,
около острова Цусима, во время русско-японской войны флот России потерпел
поражение от японского флота. Цусима стала нарицательным обозначением
грандиозного поражения. 13 Григорий Евлампиевич Благосветов (1824 - 1880) -
журналист и публицист, издатель-редактор журналов "Русское слово", "Дело".
В первом коробе "Опавших листьев" Розанов писал о нем "В жизни был
невыразимый холуй, имел негра возле дверей кабинета, утопал в роскоши, и
его близкие (рассказывают) утопали в "амурах" и деньгах, когда в его
журнале писались "залихватские" семинарские статьи в духе: "все расшибем",
"Пушкин - г...o". Но холуй ли, не холуй ли, а раз "сделал под козырек" и
стоит "во фронте" перед оппозицией, - то ему все "прощено", забыто..."
(СПб., 1913, сс. 120-121). 14 Андрей Александрович Краевский (1810 - 1389)
- журналист, издатель "Отечественных записок". Розанов писал о нем: "Цензор
только тогда начинает "понимать", когда его Краевский с Некрасовым кормят
обедом. Тогда у него начинается пищеварение, и он догадывается, что
"Щедрина надо пропустить"" (Розанов В.В. Уединенное. М., 1990, c.208). 15
Как неоднократно говорил Розанов, его интересуют не факты, а общие идеи.
Поэтому его утверждение, что у Гоголя вещи ничем не пахнут, не следует
понимать буквально. Запахи у Гоголя, конечно, присутствуют. В начале
"Невского проспекта" читаем: "...с самого раннего утра, когда весь
Петербург пахнет горячими только что выпеченными хлебами"; в повести
"Шинель" Акакий Акакиевич, "взбираясь по лестнице, ведшей к Петровичу,
которая, надобно отдать справедливость, была вся умащена водой, помоями и
проникнута насквозь тем спиртуозным запахом, который ест глаза и, как
известно, присутствует неотлучно на всех черных лестницах петербургских
домов". 16 Фаддей Яковлевич Тигранов - музыковед, автор книги "Кольцо
Нибелунгов. Критический очерк" (СПб., 1910). Розанов виделся с ним осенью
1910 г., а в "Уединенном" писал о нем: "Мне почувствовалось что-то очень
сильное и самостоятельное в Тигранове (книжка о Вагнере). Но мы виделись
только раз, и притом я был в тревоге и не мог внимательно ни смотреть на
него, ни слушать его. Об этом скажу, что, "может быть, даровитее меня"
(Розанов В.В. Уединенное. М., 1990, с.71). 17 Выражение "благодарю, не
ожидал" употребляется в значении: не ожидал ничего подобного. Оно
принадлежит В.А.Соллогубу (1813 - 1882), который в 60-е годы читал
экспромтом стихотворение, каждая строфа которого кончалась этими словами.
Использовано как рефрен также в стихотворении П.А.Вяземского "Ильинские
сплетни" (1869). 18 В первом коробе "Опавших листьев" Розанов рассказывает,
как его дочь Таня во время прогулки читала стихотворение Пушкина "Когда для
смертного умолкнет шумный день", а его жена Варвара Дмитриевна, прослушав
эту запись, сказала: "Как мне не нравится, что ты все это записываешь. Это
должны знать ты и я. А чтобы рынок это знал - нехорошо" (c.157). 19 Под
псевдонимом Гаррис 15 марта 1912 г. в газете "Утро России" Мария
Александровна Каллаш (1885 - 1954) напечатала едкую рецензию на вышедшую в
начале марта 1912 г. книгу Розанова "Уединенное". В 1929 г. М.А.Каллаш под
псевдонимом М.Курдюмов выпустила в Париже книгу "О Розанове", полную
интересных философских размышлений о наследии писателя. Передонов - учитель
в романе Ф.Соллогуба "Мелкий бес" (1907). 20 "Голый Розанов" - название
рецензии В.Ф.Боцяновского на второй короб "Опавших листьев", появившийся в
"Биржевых ведомостях" (вечерний выпуск) 16 августа 1915 г. 21 Выход второго
короба "Опавших листьев" в июле 1915 г. был встречен многими журналами и
газетами весьма критично, что видно уже из названий рецензий: Ашешов Н.П.
Позорная глубина ("Речь", 1915, 16 августа); Айхенвальд И. Неопрятность
("Утро России", 1915, 22 августа); Мокиевский П. Обнаженный нововременец
("Русские записки", 1915, №9); Василевский И.М. Гнилая душа ("Журнал
журналов", 1915, №15. Подпись: Л.Фортунатов); Любошиц С.Б. "Бобок"
("Биржевые ведомости", утренний выпуск, 1915, 16 августа). 22 Второй короб
"Опавших листьев" вышел в петроградском издательстве "Лукоморье" с
указанием типографии Товарищества А.С.Суворина, но без обозначения
издательства. 23 Андрей Митрофанович Ренников (настоящая фамилия
Селитренников, 1882 - 1957) - прозаик, драматург, фельетонист. С 1912 г.
редактировал отдел "Внутренние известия" в петербургской газете "Новое
время", где служил и Розанов. Регулярно печатал в газете фельетоны,
рассказы, очерки. В 1920 г. эмигрировал. 24 Имеется в виду Марк Николаевич
Бялковский, редактор еженедельного литературно-художественного и
сатирического журнала "Лукоморье", выходившего в Петрограде в 1914 - 1917
гг. 25 В 1903 г. в Петербурге в двух томах вышла книга Розанова "Семейный
вопрос в России. Дети и родители. Мужья и жены. Развод и понятие
незаконнорожденности. Холостой быт и проституция. Женский труд. Закон и
религия". 26 Речь идет о сыне издателя "Нового времени" Алексея Сергеевича
Суворина издателе-редакторе журнала "Лукоморье" Михаиле Алексеевиче
Суворине. 27 На горе Благодать, на восточном склоне Среднего Урала ( вблизи
г.Кушны), с 1735 г. ведется разработка железной руды, залегающей на
небольшой глубине. 28 Николай Иванович Кареев (1850 - 1931) - историк,
автор многих работ по истории французской революции XVIII в.; Фридрих
Кристоф Шлоссер (1776 - 1861) - немецкий историк, книги которого ("История
XVIII столетия", "Всемирная история") переводил Н.Г.Чернышевский. 29 Один
из псевдонимов народника Петра Лавровича Лаврова (1823 - 1900) - Миртов.
Его "Исторические письма", пользовавшиеся популярностью у революционно
настроенной молодежи, публиковались в 1868 - 1869 гг. Цензор и историк
литературы Александр Васильевич Никитенко (1804 - 1877) писал о нем "У нас
есть особенный тип прогрессиста, который как нельзя осязательнее воплотился
в Петре Лавровиче Лаврове. Он страстно любит человечество, готов служить
ему везде и во всем... В награду за свою бескорыстную любовь Петр Лаврович
хочет одного: быть признанным великим человеком между своими
современниками... Петр Лаврович удивительно подвижный человек. Едва прочтет
он в заграничном журнале какую-нибудь ученую и политическую новость,
тотчас, как Бобчинский, бежит разглашать ее везде, куда только позволен ему
доступ" (Никитенко А.В. Дневник. Т.2. М., 1955, с 456). 30 Бельгийский
драматург и поэт Морис Метерлинк (1862 - 1949) создал свой шедевр, драму
"Синяя птица", в 1908 г. и передал право первой постановки
К.С.Станиславскому (30 сентября 1908 г. пьеса была поставлена на сцене
МХТ). О философских сочинениях Метерлинка Розанов записал во втором коробе
"Опавших листьев": "Начал "переживать" Метерлинка: страниц 8 я читал
неделю, впадая почти после каждых 8 строк в часовую задумчивость (читал в
конке). И бросил от труда переживания, - великолепного, но слишком
утомляющего" (с.213). 31 Т.Ардов - псевдоним Владимира Геннадиевича Тардова
(1879 - после 1918), писателя и журналиста, о котором Розанов писал в
статье "Возле "русской идеи"...", вошедшей в его книгу "Среди художников"
(СПб., 1914). Серия статей Т.Ардова о настоящем и будущем России печаталась
в газете "Утро России" в июне 1911 г. 32 Л.Н.Толстой в "Воспоминаниях"
(1902 - 1906) рассказывает о том, как его старший брат Николенька объявил,
что у него есть тайна, через которую, когда она откроется, все люди
сделаются счастливыми и будут любить друг друга. Тайна эта написана им на
зеленой палочке, и палочка эта зарыта у дороги на краю оврага в
яснополянском парке (глава "Фанфаронова гора" ). 33 Иван Федорович Наживин
(1874 - 1940) - писатель, выходец из крестьянской среды, был близко знаком
с Л.Н.Толстым, вел с ним переписку, испытал его идейной влияние. Беседы с
Толстым опубликовал в своей книге "Из жизни Л.Н.Толстого" (М., 1911). В
1920 г. эмигрировал. 34 29 февраля 1916 г. отмечалось 40-летие с момента,
как издателем газеты "Новое время" стал А.С.Суворин, остававшийся им до
смерти в 1912 г. 35 Имеется в виду единственное письмо А.П.Чехова Розанову
из Ялты от 30 марта 1899 г., в котором он давал свой московский адрес и
писал: ""У меня здесь бывает беллетрист М.Горький, и мы говорим о Вас
часто... В последний раз мы говорили о Вашем фельетоне в "Новом времени"
насчет плотской любви и брака (по поводу статей Меньшикова). Эта статья
превосходна..." 36 Розанов переписывался с философом Константином
Николаевичем Леонтьевым (1831 - 1891), жившим в Оптиной Пустыни, в
последний год его жизни. Письма Леонтьева к нему Розанов напечатал, в
"Русском вестнике" (1903, № 4-6) со своими пространными комментариями. В
последнем письме 18 октября 1891 г. уже из Сергиева Посада Леонтьев писал
"Надо нам видеться". Письмо заканчивается словами: "Постарайтесь
приехать... Умру, - тогда скажете: "Ах! Зачем я его не послушал и к нему не
съездил! Смотрите!.. Есть вещи, которые я только вам могу передать". 37 У
Л.Н.Толстого в Ясной Поляне Розанов был вместе с женой Варварой Дмитриевной
6 марта 1903 г. Впервые Толстому о Розанове рассказывал Николай Николаевич
Страхов (1828 - 1896), с которым Розанов переписывался с января 1888 г. и
встретился впервые в Петербурге в январе 1889 г. 38 Федор Эдуардович Шперк
(1872 - 1897) - философ, друг Розова, о котором он писал в "Уединенном ":
"Он очень любил меня (мне кажется, больше остальных людей, - кроме
ближних). Он был очень проницателен, знал "корни вещей". И если это сказал,
значит, это верно" (c.57). "Трех людей я встретил умнее или, вернее,
даровитее, оригинальнее, самобытнее себя: Шперка, Рцы и Флоренского. Первый
умер мальчиком (26 л.), ни в чем не выразившись" (с.71). Рцы - псевдоним
Ивана Федоровича Романова (1857/58 - 1913), писателя, публициста, друга
В.Розанова. 39 Николай Иванович Афанасьев (р.1864) - секретарь газеты
"Новое время". 40 Сергей Федорович Шарапов (1855-1911) - писатель, друг
Розанова. 41 Борис Григорьевич Cтолпнер (1871-1937) - участник
петербургского Религиозно-Философского общества, где с ним встречался
Розанов; сотрудник "Еврейской энциклопедии". 42-43 Бругш. Египет. История
Фараонов. Пер. Г.К.Власкова. СПб., 1880. 44 Сборник произведений поэта
Ивана Ивановича Дмитриева "И мои безделки" издан в Университетской
типографии в Москве в 1795 г. Назван по аналогии с "Моими безделками"
Н.М.Карамзина, отпечатанными там же в 1794 г. 45 Историк Иван Дмитриевич
Беляев (1810 - 1873) в своем главном сочинении "Крестьяне на Руси" (1859)
дал первый в русской историографии систематический обзор истории русского
крестьянства со времен Киевской Руси до XVIII в. 46 Имеется в виду роман
"Kyль хлеба и его похождения" (1873) писателя и этнографа Сергея
Васильевича Максимова (1831-1901). 47 Строка из поэмы "Полтава"
А.С.Пушкина: "Так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат" (песнь I). 48 В
Большом Казачьем переулке (дом 4, кв.12) семья Розанова жила с января 1906
г. по июль 1909 г. 49 Религиозно-философское сочинение Л.Н.Толстого "В чем
моя вера" (1884). 50 Сергей Алексеевич Цветков (1838-1964) - литератор,
друг Розанова и его библиограф. Под его редакцией издательство "Путь"
(Москва) выпустило "Русские ночи" В.Ф.Одоевского. 51 Речь идет о
П.А.Флоренском. 52 Волжский - псевдоним Александра Сергеевича Глинки
(1878-1940), литературного критика, публициста, историка литературы, одного
из друзей Розанова. 53 Розанов был знаком с поэтом Аполлоном Николаевичем
Майковым (1821 - 1897) и напечатал некролог на его смерть в газете "Свет"
11 марта 1897 г. 54 Матвей Кузьмич Любавский (1860-1936) - историк,
учившийся вместе с Розановым на историко-филологическом факультете
Московского университета. Розанов вспоминал о нем в "Мимолетном. 1915 год":
"Какая радость, что наш выпуск в Московском университете дал трех СЫНОВ
России: Любавский (М.Куз.), Зайончковский, Вознесенский и я" (запись 20
апреля 1915 г.). 55 Роберт Юрьевич Виппер (1859 - 1954) - историк, в 1897 -
1922 профессор Московского университета, автор книги "Общественные учения и
исторические теории XVIII и XIX вв. в связи с общественным движением на
Западе" (СПб., 1900; 3-е изд. 1913) и учебника "Новая история для старших
классов гимназии", который Розанов видел у своих детей-гимназистов.
Розанов
В.В.Розанов
РЕВОЛЮЦИОННАЯ ОБЛОМОВКА
Вот мы целый век сокрушались о себе, что народ - компилятивный,
подражательный,- заучившийся иностранцами до последнего,- и ничего
решительно не умеющий произвести оригинального из себя самого. И никто,
кажется, не сокрушался более об отсутствии самобытности у русского народа,
как я сам. Пришла революция, и я подумал: "Ну вот, наконец пришла пора
самому делать, творить. Теперь русского народа никто не удерживает. Слезай
с полатей, Илья Муромец, и шагай по сту верст в день".
И все три месяца, как революция, я тороплюсь и тороплюсь, даже против
своего обыкновения. Пишу и письма, утешаю других, стараюсь и себя утешить.
Звоню тоже по телефону. Но ответы мне - хуже отчаяния. О Нестерове один
литературный друг написал мне, что он было окончил огромное новое полотно с
крестным ходом, в средоточии которого - царь и патриарх, дальше - народ,
городовые, березки,- и вот что же теперь с такою темою делать, кому она
нужна, кто на такую картину пойдет смотреть. Сам друг мой 1, сперва было
очень о революции утешавшийся и поставивший в заголовке восторженного
письма:
"3-й день Русской Республики", со времен приезда в Петроград Ленина - весь
погас и предрекает только черное. "Потому что ничего не делается и все как
парализовано". По телефону тоже звонят, что "ничего не делается и последняя
уже надежда на Керенского". Керенского, как известно, уже подозревают в
диктаторских намерениях, а брошюрки на Невском зовут его "сыном русской
революции". Он очень красив. Керенский много ездит и говорит, но не
стреляет; и в положении "нестрелятеля" не напоминает ни Наполеона, ни
диктатора.
Как это сказал когда-то митрополит Филипп, взглянув в Успенском соборе на
Иоанна Грозного и на стоящих вокруг него опричников, в известном наряде:
кафтан, бердыш, метла и собачья голова у пояса. Митрополит остановился
перед царем и изрек: "В сем одеянии 2 странном не узнаю Царя Православного
и не узнаю русских людей". Нельзя не обратить внимания, что все мы, после
начальных дней революции, как будто не узнаем лица ее, не узнаем ее
естественного продолжения, не узнаем каких-то странных и почти нетерпеливых
собственных ожиданий, и именно мы думаем: "Отчего она не имеет грозного
лица, вот как у былого Грозного Царя и у его опричников". Мы не видим
"метлы" и "собачьей головы" и поражены удивлением, даже смущением. Даже -
почти недовольством. Как будто мы думаем, со страхом, но и с затаенным
восхищением: "Революция должна кусать и рвать". "Революция должна
наказывать". И мы почти желаем увеличения беспорядков, чтобы, наконец,
революция и революционное правительство кого-нибудь наказало и через то
проявило лицо свое.
Чтобы все было по-обыкновенному, по-революционному. "А то у нас - не как у
других", и это оскорбляет в нас дух европеизма и образованности.
Между тем нельзя не сказать, что революционные преступления у нас как-то
слабы. Самый отвратительный поступок было дебоширство солдат где-то в
Самарской губернии, на железной дороге, где эти солдаты избили невинного
начальника станции, и избили так, что он умер. Их не наказали, не осудили и
не засудили. По крайней мере, об этом не писали. И еще избили также
отвратительно, по наговору какой-то мещанки, священника, но, к счастью, не
убили. Это писали откуда-то издалека, с Волги. Затем - "Кирсановская
республика", "Шлиссельбуржская республика" и "отложившийся от России
Кронштадт", с его безобразной бессудностью над офицерами и неугодными
матросами 3. Но если мы припомним около этого буржуазную Вандею, если
припомним "своеобразие" опричнины, припомним "наяды", т. е. революционные
баржи, куда засаживали невинно обвиненных и, вывозя на середину Роны 4,-
топили всех и массою, то сравнивая с этими эксцессами и злобою свои русские
дела, творящиеся, собственно, при полном безначалии, мы будем поражены
кротостью, мирностью и до известной степени идилличностью русских событий.
Мне хочется вообще с этим разобраться, об этом объясниться, этому привести
аналогию и литературные примеры, а также исторические и этнографические
параллели и прецеденты. Я шел вчера по улице:
на углу Садовой и Невского - моментально митинг. И вот две барыни
накидываются на рабочих и солдат, что они "все болтают, а ничего не
работают". Еще раз, в трамвае, одна дама резко сказала рядом сидевшим
солдатам: "Вы губите Россию безобразиями и неповиновениями". Солдаты
молчали, ничего не возразили, очевидно признавая правоту или долю
основательности слов. Вообще я не замечаю нисколько подавленности или
робости в отношении рабочих и солдат. Это было только в первые испуганные
дни революции,- но затем от обывателя пошла критика, и она говорится прямо
в лицо, и это, конечно, хорошо и нужно, без этого нет правды, и без этого
осталась бы величайшая опасность, как во всякой социальной лжи. Но
разберемся. Для социальной жизни, как и для личной жизни, существуют те же
заповеди, из которых главная:
- Не убий.
- Не прелюбы сотвори.
- Не укради.
- Не послушествуй на друга твоего свидетельства ложна. Ну и так далее.
Вечное десятисловие. И мы по нему измеряем качество не только личной жизни,
но и жизни общественной, жизни, наконец, исторической. Бывают
отвратительные эпохи. Какова была эпоха Римской империи - Тацита и Тиверия?
Да и наша времен ли Грозного, бремен ли Бирона. Ну и наконец, грозные эпохи
французской революции, жакерии во Франции, пугачевщины и Степана Разина на
Волге. Вспомним слова Пушкина о "русском бессмысленном и жестоком бунте" 5,
которые действительно оправдываются веками былыми. И вот нельзя же
констатировать, что по части этих всех "заповедай" скорее дело обстоит
неблагополучно в теории, в тех раздающихся лозунгах, которые созданы
десятилетиями нашей неосторожной литературы, нежели в действительности.
Вообще, тут для разбора чрезвычайно мало материала. Революция снизошла на
землю как-то вдруг,- чуть удерживаюсь сказать привычный церковный термин
"но благодати". "Вчера ничего не было - сегодня все случилось". Вчера не
плакали, вчера все звали революцию. Звали, требовали* И когда она пришла и
преуспела, вдруг многие заплакала потому что она не совсем идет так, как
ожидалось. По мне, кажется, было безумие слов скорее за 50 лет проповеди
революции, нежели при теперешнем ее осуществлении. Напомню чигиринское дело
в 70-х годах прошлого века. В местечке около Чигирина крестьяне восстали
против помещиков действуя под влиянием подложных революционных манифестом
изданных будто бы от имени царя и предлагавших крестьянам отбирать от
помещиков земли, так как же - де помещики противятся воле царя, который
хочет крестьянам отдать все земли" да дворяне не допускают его до этого.
Крестьяне восстали, затем были усмирены и претерпели. Но сколько же было
революционной радости об этом волнении крестьян, попытке крестьян. Сколько
сожалений, что дело не удалось, что пожар не охватил всю Россию. И вот
читаешь об этом в "Былом" эпохи Бурцева и Богучарского 6. Слова сказаны,
произнесены. "Слово - не воробей, вылетит - не поймаешь"^ О чем же теперь,
когда творится неизмеримо меньшее, творится как эксцесс и случай, никем не
одобряемый, творится как исключение" а не как правило"- плачутся и сожалеют
главы правительства, социалисты? Почему теперь этого не хотят Церетели,
Пешехонов, "министры земледелия" и прочее, когда раньше хотели? "Слово - не
воробей, вылетит - не поймаешь". А "слово""то уже "выпущено"" Как винить
толпу, которая слушает. И естественно, громадная масса толпы слушает
заключительные слова теории, а вовсе не сложную ткань теории,- как в
богословии христианин знает заключительные слова Евангелия о любви к
ближнему и Богу, а не может разобраться и не умеет разобраться во всем
богословии.
Мысль моя заключается в той очевидности, что революция наша идет не только
не неизменнее, но она идет гораздо чище и лучше, нежели шла целых
шестьдесят лет теория революции.
Вот это-то и не принимается во внимание. "Воробей слова" был гораздо
гнилостнее, нежели "пугало действительности". Действительность все-таки
делает поправку в десяти заповедях. Не полную поправку, я не говорю: но
здравый смысл населения останавливается все-таки перед прямыми указаниями -
"прелюбодействуй" и "воруй". А мы, еще с гимназии, прошли школу, прошли и,
главное, заучили на память - и "Что делать?" Чернышевского, и Прудона с его
лозунгом или, вернее, с его умозаключением к сложным политико-экономическим
теориям, что "всякая собственность 7 есть, собственно говоря,- кража".
Это узнал я в 4-м классе гимназии, когда прочел у Лассаля статью "Железный
закон" 8. И, помню, с таким отчаянием ходил по нагорному берегу Волги, в
Нижнем, под огненным действием этой статьи. Оно было огненное, это
действие. К Лассалю присоединялось действие романа Шпильгагена "Один в поле
не воин", с его героической и гибнущей личностью Лео Гутмана 9 ("Гутман" -
"хороший человек" по-немецки). Все рабочие, все трудовое человечество
представлялось затиснутым в тиски заработной платы, спроса и предложения и
системы косвенных налогов,- так что, в изложении Лассаля, не оставлялось
никакой надежды на улучшение и облегчение путем нормального хода истории, и
можно было чего-нибудь ждать просто от разлома истории, от бунта, от
революции и насилия. Буржуазия, тоже фатально и роковым образом для себя
сложившаяся, тоже виновная и без вины, кроме естественного желания себе
"прибылей", тем не менее сидела пауком над народом, высасывающим все соки
из него просто по какой-то зоологическо-экономической натуре и по
зоологическо-экономическому своему положению. "Так устроено", тоже чуть ли
не "по благодати": и революция была единственной зарею, которая обещала
сокрушение этого окаянного царства проклятой "благодати". О, вот где
терялась религия, Бог и все десять заповедей. Терялись - с радостью,
терялись с единою надеждою. "Потерять Бога" значило "найти все". Потому что
в человеческом сердце как-то живет: "Бога-то еще я не очень знаю, он
туманен. Но мне на земле дано любить человека, прижаться к человеку: и если
Бог этому мешает, если Бог не научает, как помочь человеку,- не надо и
Бога". Да и хуже, чем "не надо": произносились слова такие, что и страшно
повторять. И произносились - в детстве, а стариком страшно повторить.
И так мы все росли, целое юношество целого поколения. Даже не одно
поколение, так как я уже очень стар. Приблизительно со 2-го курса
университета, проезжая в Нижний, я услышал разговор мужиков рабочих о
Курбатове, мучном торговце в Нижнем, который отправлял свои баржи с хлебом
в разные концы России. Курбатов, Блинов -это нижегородские старообрядцы. И
вот говорят мужики про свои личные дела, про свои деревенские дела, и краем
голоса - про большие нижегородские дела, ярмарочные дела. И говорят они
совсем не тем голосом, как учился я все время в университете и в гимназии,
из Шпильгагена и Лассаля и Прудона; как в гимназии еще я вычитывал в книге
Флеровского 10 : "К положению рабочего класса в России". Это была толстая
основательная книга, с таблицами. И, появившись в 70-х годах, она была
раннею зарею теперешней нашей революции, конечно.
Крестьяне, из сельца Черняева, верстах в 30 от Нижнего по направлению к
Москве, говорили, как я помню, что "если бы не отец Курбатов (имя и
отчество я забыл), то все они погнили бы с голодухи". Они выражались как-то
хлебно, рабоче. И говорили, что он и из деревни хлеб берет,- и дает
зарабатывать на пристанях. "Куль хлеба носят" 11,- припомнил я из книги
Максимова, народника, по заголовку популярной его книги - "Куль хлеба".
Меня поразила эта беседа мужиков "про свои дела", так непохожая на то, что
я читал "из Лассаля и Прудона". Там ненависть и перспективы отчаяния. Здесь
любовь и явная благодарность. Но там, однако, наука. Хотя и здесь тоже явно
ощущение. А главное ощущение человека всегда чего-нибудь стоит. Конечно,
человек ошибается, думая, что "Земля неподвижна", а "Солнце встает", однако
смотреть, как оно "встает поутру",- так счастливо, и за все это по мелочам
скажешь: "Слава Богу".
Я перестал размышлять и о Прудоне и о Лассале, а стал присматриваться, как
"по мелочам" складывается жизнь и как где людям живется хорошо, а где - не
хорошо. И вот за всю жизнь, уже за сорок лет наблюдения, вижу и видаю:
везде, где людям живется деятельно, работяще, трудолюбиво,- там живут они и
хорошо, а где нехватка работы - живут не просто плохо, а - окаянно. Тут не
только что не хватает в хозяйстве, но от хозяйства действительно все
перекидывается и на душу, на мораль: наступает такое настроение души, что
Бога клянешь, жизнь клянешь и сам как-то становишься проклят. Но дело-то
действительно в "работишке" и "заработной плате". Все дело - "в Курбатове",
говоря лично и местно, говоря о Нижнем Новгороде и не восходя к планете.
Собственно, для меня сделалось совершенно очевидно, что всякая данная
местность живет худо или хорошо от прихода в эту местность или от
зарождения в этой местности людей с инициативой, соображением, с каким-то
широким раскатистым глазом и духом, которые решились бы "начать", а "уж мы
- при них". "Как", "что" начать - вопрос десятый. Мы, ленивые и
недогадливые,- ко всему примкнем. Ко всему пристанем и поможем. Но у нас
нет смекалки, нет, собственно,- воображения. Нет и смелой предприимчивости.
Нет вот этих, собственно, практических даров, хотя теоретические дары,
может быть, и больше. Я пою песни, я говорю сказки, наконец, я способен к
мысли и философии: но неумел в жизни. И вот, уверен: переспроси кого
угодно, переспроси миллионы людей, и все эти миллионы равно скажут, что они
готовы кое в чем поступиться, кое в чем дать выгоду перед собою тароватому
практически человеку, лишь бы выдумал что-нибудь, решился на что-нибудь,
завел промысел, "дело", и, припустив нас к работе своей, к помощи себе,-
дал? однако, и нам существовать. Собственно, тут нет даже
"несправедливости" в мнимом "экономическом преимуществе" тароватого
человека: дело в том, что он зато не знает песен, сказок и, может быть, не
имеет прелестной семьи или удачно любви - как я. Может быть, он имеет
большую любовь, обширную любовь, но - продажную, покупную, которая ничего,
на мой взгляд, не стоит. Во всяком случае, в сумме психологических
богатств, сумме здоровья и долгой жизни, в смысле спокойной жизни - я даже
счастливее его, или не менее счастлив, чем он, если и беден или если очень
ограничен в средствах. И вот потому охотно даю ему из своих "грошиков"
кое-что, именно ту часть, из-за которой Прудон все собственности назвал
"кражею", если он изобретательностью и предприимчивостью "дал мне жить",
хотя и бедно. Я понял, что эти расчеты на бумаге у политико-экономистов
если и верны, то верны лишь алгебраически, а не в "именованных числах"
пудов, фунтов, месяцев, мер веса и времени. И они верны "вообще в мире", но
неверны "в нашей Нижегородской губернии", и еще обобщение: что они верны у
Лассаля и Шпильгагена, но не имеют никакого применения ко мне, обывателю.
Из-за чего же я сердился? А я горел. О, как горел!
Мне представилось, что весь вопрос о деятельных людях и в деятельных живых,
оживленных местностях. И что вот талант - "зажечь местность деятельностью"
есть в своем роде пушкинский дар, лермонтовский дар. Именно оттого, что я
так пережил это в огорчениях души, и еще немного потому, что сам я
решительно неизобретателен и даже скрытно ленив,- я оценил эти практические
дары, думаю - редчайшие и труднейшие дары человека, самою высокою мерою, ни
в чем не уступает их подвиг и дар поэтам и философам. Всегда мне
представлялось, что люди, как Курбатов, Сытин, Морозов, суть как бы
живители местностей, а в сумме золотых голов своих и энергией - живители
всей России. Тут соединились в моем представлении сведения о Петре Великом:
я читал, ребенком почти, как царь иногда шел "по улице под руку с
каким-нибудь фабрикантом". Я читал в таком возрасте, что не понимал еще
разницы между фабрикантом и рабочим: и, зажав место в книге пальцем,-
кинулся к матери рассказать, что "Царь иногда ходил, разговаривая, под руку
с рабочим". Мать не поняла или не расслышала и ничего не сказала. Но мысль,
что "вот так можно делать",- очаровала меня. В бедноте детской жизни мы
знали только фабричных с фабрики Шиповых и Мухиных, в Костроме. Но жизнь
бедных всегда была мне понятна. И вот вдруг это представление, на место
социал-демократического, алгебраического; - Э! была бы оживлена местность!
Были бы хорошие базары! Было бы много лавочек. Мастерских бы побольше,
контор. Фабрики мне представлялись еще слишком страшными. Погуще бы были
городские ряды (центральный базар в Костроме). И тогда - все будет хорошо,
в нашем Нижнем, в Новгороде хорошо. А Шпильгагена и Лассаля - побоку. Все
это какая-то астрономия политической экономии, от которой ни тепло, ни
холодно. "Солнце, может быть, и не встает: а Богу молишься все-таки на
встающее солнце". Жизнь играет и может век играть, может века играть - если
люди живы, деятельны, предприимчивы, скромны и трудолюбивы. А если нет - то
люди на одном поколении, на глазах одного поколения - передохнут в голоде,
отчаянии, злобе. Нужно заметить, что эту гибель людей от нужды я конкретно
видел в детстве. Не буду скрывать, что именно так погибла наша собственная
семья - от "неудавшейся работы", от того, что "негде было работать", и
вообще от того, что не было около деятельного и заботливого человека.
----------------------------------------------------------------------------
Примечания
1. сам друг мой - П. П. Перцов.
2. "В сем одеянии..." - Н. М. Карамзин. История государства Российского.
Т. IX, гл. 2.
3. безобразная бессудностъ над офицерами и неугодными матросами - речь
идет о расправах революционных матросов над адмиралом Р. К. Виреном и
флотскими офицерами в феврале -марте 1917 г.
4. на середину Роны - На Роне стоит Лион, где во время Великой
французской революции свирепствовал якобинский террор; потоплениями
заключенных были известны власти Нанта, находящегося на Луаре.
5. "русский бессмысленный и жестокий бунт" - А. С. Пушкин. Капитанская
дочка, гл. XIII.
6. "Былом" эпохи Бурцева и Богучарского - журнал "Былое", посвященный
истории русского освободительного движения, издавался в 1900-1904, 1908-
1913 гг. за границей и в 1906-1907, 1917 гг. в России. В 1906 г., в № 12 в
нем были напечатаны материалы о "чигиринском деле" (в это время журнал
редактировался В. Л. Бурцевым, В. Я. Богучарским и П. Е. Щеголевым):
попытке землевольцев Я. В. Стефановича, Л. Г. Дейча и др. поднять
крестьянское восстание, воспользовавшись подложным царским указом (1877).
7. "всякая собственность..." - основной тезис известного сочинения Пруд
она "Что такое собственность?" (1840).
8. "Железный закон" - Железный закон заработной платы, по которому
заработная плата определяется минимумом средств существования, необходимых
для поддержания жизни работника и его семьи, приобрел популярность в
изложении Ф. Лассаля, например, в его "Гласном ответе Центральному
Комитету" (1863).
9. Лео Гутмана - Прообразом героя романа Ф. Шпильгагена "В строю" (1866),
который стал известен в России под заглавием "Один в поле не воин",
считается Ф. Лассаль.
10. Флеровского - Флеровский (В. В. Берви). Положение рабочего класса в
России. СПб., 1869.
11. "Куль хлеба" - роман С. В. Максимова "Куль хлеба и его похождения"
(1873).
Розанов
В.В.Розанов
ПЕРЕД САХАРНОЙ
В-я привезла на Рождество две двойки, по немецкому и арифметике. Ее
встретили сухо и почти не разговариваем. Она опешила. Заглядывает в глаза,
улыбается виновно и заискивающе, но мы не обращаем внимания. Однако, когда
прошли дни,- ее впустили в комнату к Шуре, куда собрались две курсистки,
она сама (Шура 1) и все детишки.
Я что-то копался. Когда вошли в кабинет и сказали: "Идите к нам, папочка:
как весело". Скучая, что оторвали,- я, однако, вошел.
На полу - "подножках" и табуретках - разместились, кроме трех больших - все
маленькие: Таня, Вера, Варя, Вася, Надя. Все были в ажитации, и, когда я
тихо сел,- почти не заметили.
Играли "В свои мнения". Эти "мнения" составляли определения вещей, имя коих
писалось на бумажке.
Меня поразили многие из мнений, и, когда все кончилось,- я захватил бумажки
и здесь воспроизвожу их.
Вопрос: Что такое цветы?
"Цветы одушевляют человека, когда он бывает угнетен чем-нибудь и освежают
его душу" (Вася).
"Цветы да еще дети одни украшают землю" (Вера).
"Дыхание красы".
"Цветок есть последняя отрада человека, посаженный в землю около гробовой
доски" (Варя).
"Цветы - внешняя улыбка природы, их запах - тайное признание ее"
(курсистка),
"Цветы - это песнь природы" (Наташа 2).
"Без цветов мир стал бы мертвее самой смерти" (Шура).
(Вторично заданная та же тема, или второе мнение при первом же задании):
"Цветы - покорное создание, которых каждый смертный может сорвать и
растоптать" (Вася).
"Цветы - это маленькие и нежные созданья Бога, которые остались как
печальные воспоминания о Рае" (Вера).
"Цветы, как люди,- горды, нежны".
"Цветы -в природе -милые, светлые, разноцветные. В своих чашечках они
скрывают мечты... своим благоуханием они сдувают муки и тягость.- Цветы в
душной комнате. Скучно, серо... Вьются нежные цветы у пыльного окна.
Подходишь. И встают золотые воспоминания о чем-то далеком" (по-видимому,
Таня).
Вопрос: Что такое ум?
"Ум - очень трудно определить тому, кто его имеет; для тех же, кто его не
имеет, ум - святое счастье и богатство" (курсистка).
"Вечно "Горе от ума" (Шура).
"Ум - это счастье несчастливых" (Наташа).
"Ум - руль" (Таня).
Вопрос, Что есть высший героизм?
"Самоотверженно к себе, радостно умереть за ближнего и даже за самого
низкого преступника" (Надя или Вася).
"Героизм есть высшая отвага и стремление к великому
делу" (Варя).
"Высший героизм есть самоотречение. Только тот сможет создать великое и
прекрасное, только тот может, как герой, отпечатлеть своей рукой на истории
и в измученных душах людей, кто скажет: я для всех, но не для себя. Это
есть истинный герой человечества" (Вера).
"Жажда сгореть в любви" (Таня). "Высший героизм - стереть свое лицо"
(Шура). "Героизм - ни один раз в жизни не солгать" (Наташа). "Героизм есть
лишь вспышка, но не огонь" (курсистка). "Истинный героизм заключается в
силе любви, заставляющей забыть свое мучительное я" (вторичное - Тани).
"Высший героизм - сказать про себя самое смешное и низкое" (вторичное -
Шуры).
"Героизм есть необыкновенная жизнь человека, иногда незаметная, а иногда
заметная" (по-видимому,- по почерку - Вася или Надя).
"Как мы можем спрашивать, что такое героизм, когда вся жизнь Христа есть
высший подвиг героизма" (судя по почерку, кажется. Вера).
Вопрос: Что? труднее всего на свете?
"Всего труднее в жизни полюбить ненавидящего тебя" (курсистка) .
"Труднее всего в жизни побороть себя" (курсистка). "Прожить без любви"
(Наташа). "Забыть себя" (Шура).
"Самое трудное - сказать в старости то, что говорил в молодости"
(по-видимому, Вера).
"Сохранить юность" (по-видимому, курсистка). "Верить и прожить честно, без
фальшивых прикрас" (Таня).
"Труднее всего в жизни - просто, без затей ее прожить" (по-видимому,
курсистка вторично).
"Труднее всего в жизни забыть о себе" (Шура вторично).
"Самое трудное - стать выше своих страданий" (Вера).
"Труднее всего переживать предсмертный час, если был грешен" (Вася,- sic!).
"Труднее всего в жизни переживать муки" (Вася вторично). "Труднее всего в
жизни пойти выпить молоко и лечь спать" (Пучок - Надя).
Смеялись больше всего последнему. Дивились больше всего Васе. Он был по
пояс мне, совсем маленький. Пораженный, я его отвел в сторону (после игры)
и спросил: "Разве ты думал о смертном часе?"
"Думал".- "Ну, это мне тяжело умирать так, а ты?,."- "Нет, папа. Какие у
тебя грехи? Если тебе захочется согрешить, то ты удержишься".- Прыснув со
смеху и замирая в страхе, я пошел и рассказал Шуре "своего Ваську".
Но... потеряны листки с "любовью".
- "Что такое любовь?". Ответили разное. Но Варя - вся проказа вне этого
"наказанного" Рождества - поспешила утешить родителей и успокоить общество:
"Любовь существует для пользы отечества".
Этому-то больше всего мы и смеялись тогда.
* * *
Еврей находит "отечество" во всяком месте, в котором живет, и в каждом
деле, у которого становится. Он въязвляется, врастает в землю и в
профессию, в партии и в союзы. Но это не фальшь, а настоящее. И везде
действует легко (с свободою) и с силою, как родной.
Он в высшей степени не чужой везде, со всеми. Общее предположение, что
евреи ведь чужие,- верно только в половине. В каком-то одном и таинственном
отношении они и есть везде и всем чужие. Но столь же верно и неодолимо то,
что они и близки, до "единокровности", со всеми.
Отсюда проистекают некоторые мелочи, например знаменитое "жидовское
нахальство", которого сами евреи не замечают и даже не понимают, о чем мы
говорим. Нас поражает и мы не выносим, что в России они ведут себя и
разглагольствуют, "как мы"; а они и чувствуют себя, "как мы", и так говорят
и ведут себя.
Отсюда (отчасти) побои, и - то, что евреи так этого не понимают.
(в клинике около мамы).
* * *
Когда идет добро от священника и когда идет добро от мирского человека, и
собственные "измерения добра" в одном и другом случае одинаковы,- т. е.
равны: доброе слово здесь и там, утешение здесь и там, милостыня здесь и
там,- то есть разница какая-то в благоухании. Добро священника благоуханнее
добра светского человека.
Отчего это? Явно чувствую. Чувствую не потому, что я "таких убеждений". Не
ум чувствует, а нос чувствует.
(припомнился разговор с одним добрым батей).
Эх, попы. Поправьтесь! - и спасете Русь.
* * *
Мне не нужна "русская женщина" (Некрасов и общественная шумиха), а нужна
русская баба, которая бы хорошо рожала детей, была верна мужу и талантлива.
Волосы гладенькие, не густые. Пробор посередине, и кожа в проборе белая,
благородная.
Вся миловидна. Не велика, не мала. Одета скромно, но без постного. В лице
улыбка. Руки, ноги не утомляются.
Раз в году округляется.
(иду от Пр. Гор.).
* * *
- Это что часы-то? Остановились? Большие, с белой доской. С тяжелыми
гирями, из которых к одной был прицеплен еще старый замок.
- Это худо. Это к чему-нибудь. И мамаша задумывалась. Правда, энергией
своей она все преодолевала. Но когда они останавливались, это было дурным
часом в ее дне.
в Ельце.
* * *
Часы ходили еле-еле. Вековые. От покойного Дмитрия Наумыча (мужа, отец
"друга").
За него она вышла замуж, п. ч. он был тихий и удобный для воспитания брата
ее. Ей было 15 лет, брату 4 года. Но она все сообразила и планировала, и не
вышла за "бойкого", который был бы "самой люб", а за удобного.
Она была постоянно веселая, и любила, чтобы было все чистое, комнаты и
нравы,- и поведение сыновей и дочери.
Умирая, завещала похоронить "вместе с мужем". "Вместе родили детей",
"вместе лежать в земле", "вместе идти к Богу".
* * *
"Три-три-три
Фру-фру-фру
Иги-иги-иги
Угу-угу-угу".
Это хорошо. После "Синтетической философии" в одиннадцати томах Герберта
Спенсера 3- это очень хорошо.
(Статья о футуристах 4 Рог-Рогачевского с примерами из их поэзии).
А не верят люди в Бога, Судьбу и Руку. Но Он дерет за ухо не только
верующих, но и не верующих в Него.
* * *
Теперь стою в банке, перевод или что,- смотрю по сторонам: где тут
международный плут, с его "печатью на лице", которого бы ловил Шерлок Холмс.
(Начитавшись Ш.-Хол.) Перевожу
последнюю уплату за монеты Осману
Нурри-бею в Константинополь.
* * *
Много можно приобрести богатством: но больше - ласковостью.
(мудрость евреев).
* * *
Булгаков честен, умен, начитан и рвется к истине.
Теперь - к христианству.
Но он не имеет беды в душе, ни бедствия в жизни. Он не восклицал никогда -
"тону!" - среди ужаса. Он профессор, а не обыватель; ученый, а не человек.
А христианство (думается) открывается именно "немудрым земли" в особых
точках и в особые минуты. И, кажется, проникнуть особенно глубоко в не свои
темы ему не удается.
* * *
Как поправить грех грехом - тема революции.
(на извозчике).
И поправляющий грех горше поправляемого.
* * *
- Отдай пирог! Отдай пирог! Отдай пирог! Вера лежала животом на полу в
Шуриной комнате, 10-ти лет. И повторяла:
- Отдай мне пирог!!
Шура выбежала ко мне и, смеясь "до пупика", спрашивала:
- Как я отдам ей пирог?
- Какой "пирог"??.
- Вчера, вернувшись из гостей, она вынимает из кармана завернутый в платок
кусок торта и говорит:
- "Это, Алюсенька, тебе".
- Конечно, я съела. Сегодня она на что-то рассердилась, кажется,- я сделала
ей замечание, и требует, чтобы я ей отдала назад торт. Говорю: -Как же я
"отдам", когда я съела? - Она кричит (юридическое чувство):
- Все равно - отдай! Мне нет дела, что ты съела. Шура смеялась (курсистка).
Вера плакала. В гневе с Верой никто не может справиться, хоть ей всего 10
лет. Она всегда безумеет, как безумеет и в увлечениях.
(на семейной карточке "Он. л."
она одной рукой обнимает,
другую уставила в бок).
* * *
Бредет пьяный поп... Вдовый и живет с кухаркой... А когда рассчитывается с
извозчиком - норовит дать Екатерининскую "семитку" (2 коп.) вместо пятака.
И тем не менее я отделяюсь от Влад. Набокова, профессора Кареева и
дворянина Петрункевича, и подойду к нему...
Почему же я к нему подойду, отделясь от тех, когда те разумны, а этот даже
и в семинарском-то "вервии" лыка не вяжет?
По традиции? Привычке?
Нет, я выбрал.
Я подошел к мудрости и благости. А отошел от глупости и зла.
Почему? Как?
Да около Набокова станет еще Набоков и около Кареева станет еще Кареев...
Как бы они ни множились и как бы цепь их ни увеличивалась, она и в
середине, и на концах, и в бесконечности не обещает ничего еще, кроме
Набокова и Кареева или Тьера и графа Орлова-Чесменского, Захарьина и князя
Юсупова; а рядом с попом может стоять сейчас же митрополит Филарет, да и
сам Св. Серафим Саровский. Чего, и дальше: "за руку с попом" не погнушает
взяться и древний Платон, сказав: "Он - от моей мудрости".
А я прибавлю: "Нет, отче Платоне,- он превзошел тебя много. Ты -
догадывался, а он - знает, и о душе, и о небесах. И о грехе и правде.
И что всякая душа человеческая скорбит, и что надо ей исцеление".
* * *
Вина евреев против И. Христа была ли феноменальная или ноуменальная? Т. е.
только "эта толпа" "не могла понять" и, главное, "теперь"- ну, "при исходе
времен"? Или - от корня, издревле, от Моисея и даже Авраама? Было ли больно
все от истока начиная, или - только в устье? В последнем случае, т. е. если
только "нравы" и сейчас,- не для чего было отменять обрезания и всего
жертвенного культа, и суббот и храма.
В этом случае была бы у христиан сохранена библейская семья; сохранено бы
было живое и животное чувство Библии, а не то, что "иногда читаем". Не было
бы ужасного для сердец наших противопоставления Евангелия и Ветхого завета.
Ничего не понимаю. О, если бы кто-нибудь объяснил.
* * *
Как задавили эти негодяи Страхова, Данилевского, Рачинского... задавили все
скромное и тихое на Руси, все вдумчивое на Руси.
"Пришествие Гиксосов". Черт их знает, откуда-то "Гиксосы" взялись; историки
не знают откуда. Пришли и разрушили египетскую цивилизацию, 2000 лет
слагавшуюся. Потом через 1Ѕ века их прогнали. И начала из разорения она
восстановляться; с трудом, медленно, но восстановилась.
(придя с Айседоры Дункан домой).
Как хорошо, что эта Дункан своими бедрами послала все к .черту, всех этих
Чернышевских и Добролюбовых. Раньше,, впрочем, послали их туда же Брюсов и
Белый (Андрей Белый).
О, закрой свои бледные ноги 5.
Это было великолепно. Поползли на четвереньках, а потом вверх ногами. И
тщетно вопияли Лесевичи и Михайловские:
- Где наш позитивизм? Где наш позитивизм!!! Позитивизм и мог быть разрушен
только через "вверх ногами".
На эмалевой стене
Там есть свет чудных латаний.
Дивно. Сам Бог послал. Ничего другого и не надо было. Только этим
"кувырканьем" в течение десяти лет и можно было прогнать "дурной сон"
литературы.
* * *
Вчера разговор в гостях. И выслушал удивительный взрыв отца:
"Моему 13-летнему сыну, который никогда не знал онанизма, в гимназии
сказали никогда не дотрагиваться до... потому что хотя это насладительно,
но вредно для здоровья. Он дотронулся и сделался онанистом.
10 чиновников в мундире министерства просвещения, из которых каждый был
шпион и ябедник, учили его "не послушествовать на друга своего
свидетельства ложна". И он стал клеветником и злословцем.
Те же десять чиновников, из которых каждый был предатель и втихомолку
занимался социализмом, учили его "быть патриотом". И он возненавидел свое
отечество.
Таким образом, когда он "окончательно получит образование" и сделается
никуда не годным человеком, ему выдадут бумажку, по которой он может
получить всякое место на государственной службе.
Перед ним будут "открыты все двери".
Он войдет в наиболее широкую, выберет девицу с кушем и женится. Теперь он
сделается не только "полезным гражданином", но и в высшей степени "приятным
членом общества". У него станут занимать деньги. Ему везде станут
предлагать "председательство". Он станет заниматься "благотворением". Когда
он умрет, поп скажет хорошую речь".
(русская цивилизация).
Я подумал молча про себя.
Нет. Мой Вася жив. С ним никогда этого не будет. Берегись, Вася. Берегись
"русской цивилизации".
* * *
За попа, даже и выпивающего, я трех кадетов не возьму. Только злой поп 6
(поп А-бов) - невыносим. Он хуже всякого человека. В нем этот яд становится
хуже, проклятее, смраднее, стрельчатее яда во всяком другом человеке.
Отчего это? Тоже - тайна. "И взяв кусок с блюда и обмакнув в соль - подал
ему" 7. И всякий исповедник Христа, если он зол,- увеличивается в зле на
всю величину Христа и становится Иудой.
* * *
"Знаешь (и она назвала одного любимого мною умершего писателя), если бы он
теперь жил, он не показался бы интересным. Он был тогда интересен (в 90-е
годы). Люди с каждым годом растут; душа с каждым годом растет, и человек
теперь не то, что был 15 лет назад".
(мамочка, в постели, 13 янв.).
* * *
Греки - "отец"; и римляне тоже - "отец". Даже сухопарый чиновник - и он
"отец". Одна "жидова" - Вечная Мать. Отсюда проистекает их могущество и
значительность.
(идя из клиники).
* * *
Батя. С Урала, член Госуд. Думы. Еду с дочкой на извозчике. И говорю:
- Сколько платите за квартиру?
- Сорок.
- Сорок?! Сколько же комнат?
- С прихожей 4.
- Как же вы помещаетесь? Из кого семья?
- Я. Да брат студент, технолог. Да сестра замужняя с ребенком. Да папаша с
мамашей. И еще брат двух лет.
- Как же вы спите?
- Я в столовой на кушетке, брату в прихожей на ларе стелют. Сестра с мужем
за перегородочкой. Папаша с мамашей за другой перегородочкой.
- Сестриному-то ребенку сколько будет?
- Полтора года.
- А меньшому брату вы, кажется, сказали два?
- Два.
- Это хорошо. Сестра-то еще не беременна? Она помолчала.
- Это хорошо. Тесно, а тепло. И отец еще молодой?
- 53 года: а когда на именинах были гости, то говорили, что ему едва сорок
можно на вид дать. Лицом белый и большого роста. И живот,- хотя не очень
большой.
- А мамаша?
- Мамаша совсем молодая. Ей только 42.
- Совсем хорошо! То-то и фамилия у вас красивая. Нет красивее на Руси,-; т.
е. не может быть красивее такой фамилии: тут и "мережки" и "золото".
Оттого, что вы старые люди на Руси.
Курсистка улыбнулась. По задумчивому виду я вижу, что ей тоже пора замуж.
Уже 19 лет.
Так растет добро на Руси. Или не сказать ли по-церковному: так произрастает
и густится пшеница Господня на землях тучных.
Берегите тучность земли. Берегите, берегите. Хольте, вспахивайте,- молите
дождичка.
Солнышка молите. И во благовремении полной пригоршней бросайте зерна в
землю.
* * *
Что истинно интересно?
Своя судьба.
Своя душа.
Свой характер.
Свои тайны ("сокровенное души"). С кем хотел бы быть?
С Богом. Еще с кем?
С тем, кого истинно любишь. Таков за всю жизнь один-два.
Что нужно?
* * *
После Гоголя, Некрасова и Щедрина совершенно невозможен никакой энтузиазм в
России.
Мог быть только энтузиазм к разрушению России. - Вот и 1-е марта, и
полупаралич турецкой войны, и "ни одной победы" в Маньчжурии. Вовсе не
Алексеев и еще какой-то "гофмейстер" - Абаза - устроили "авантюру на Ялу"
8, а превратили в "авантюру" возможную победу и расширение земли своей
господа "Современника", "Отечественных записок" и "Русского богатства".
Победа вообще никакая стала невозможна, пока не явился "международный
еврей" Азеф, который вообще стал всею этою гнилью "торговать", продавая
"туда", продавая "сюда",- и вообще всякому, кто бы ему дал на винцо и
женщин.
* * *
Да, если вы станете, захлебываясь в восторге, цитировать на каждом шагу
гнусные типы и прибауточки Щедрина, и ругать каждого служащего человека на
Руси, в родине,- да и всей ей предрекать провал и проклятие на каждом месте
и в каждом часе, то вас тогда назовут "идеалистом-писателем", который пишет
"кровью сердца и соком нервов"... И весь-то мотив этого, что
"сопричисляющий вас" с залихватской русской фамилией Рог-Рогачевский пишет
в журнале еврея Кранихфельда 9, и "чей хлеб кушает, того и песенку поет".
- Если ты не изменник родине - то какой же после этого ты русский? И если
ты не влюблен в Финляндию, в "черту" и Польшу - то какой же ты вообще
человек?
Что делать в этом бедламе, как не... скрестив руки - смотреть и ждать.
* * *
"Ни я, ни вы, ни Новоселов ц..... не нужны",- написал NN.
-Это что, дело стоит даже крепче: ей чести не нужно, "правильных документов
на торговлю" не нужно.
Лопаты, приставленные к забору, басят глубоким строем:
- Нам нужны только доходы. Остальное уже обеспечено им.
(получив письмо от NN).
* * *
Да почему он "скиталец"? 10 Везде принят, все кланяются.
Религиозно-философские собрания сочли "за честь", когда он одно из них
посетил, придя в середине чтений и обратив всех внимание черною блузою,
ремешком и физиономией "под Максима" 11. Почему же он "скиталец", и кто его
"изгнал", и откуда он "исключен"? "Качества его произведений" никому
(вероятно) не приходили на ум, пишет ли он стихами или прозой, публицистику
или "так рассказы" - никто не знает, и только всякому известно, что "есть
еще другой Максим, который называется Скитальцем", и тоже с ремешком и в
блузе. Да это скорее - граф, "его сиятельство" и уж во всяком случае
"превосходительство".
В первый раз проходят какие-то в литературе с фальшивыми физиономиями "под
другого", в чужой прическе и совершенно не своим "видом на жительство".
Барин, который называет себя "Ванька с Сенной".
* * *
NN бы заговорил другим языком, если бы из его дома вывели за ручку Ан.
Мих., со словами: "На все четыре стороны, прощалыга", а Васюка присудили бы
с двухлетнего возраста "здорово живешь" в солдаты без срока. Тогда были бы
песни другие, и он не приравнивал бы это к бедной кофточке и грубому слову
кухарки, с добавкой, однако: "Заочно от меня". То-то "заочно": ну а что,
если бы на глазах? - сказал ли бы он только: "Будьте, Катерина, мягче: мы
все - христиане".
И Новоселову с его "мамашей" тоже всего этого не нужно. Но что, если бы его
"мамашу" стали бить кнутом на конюшне, как в Петербурге сек с конюхом (при
пособии конюха) свою жену гвардеец,- урожденную Варгунину, за которою взял
150 000 приданого, но уже во время ее первой беременности сказал ей, что
его, как дворянина, компрометируют поклоны на улице и посещения на дому ее
купеческой родни и чтобы сама она постаралась, чтобы эти родные "не
навязывались" и не "ходили к нам", а затем начал - и сечь (на конюшне).
Отец, Варгунин, обратился к властям, но, согласно NN и Новоселову, получил
"кукиш с маслом" в утешение, т. е. "ни развода, ни отдельного паспорта на
жительство", ни вообще -"прав у отца на дочь, раз она обвенчана". И только
уплатив еще 75 000 "правильно-каноническому, повенчанному" мужу, отец
вызволил дочку из "благодатного благословения церкви".
Так была подробно, с именами, рассказана в "Гражданине" князя Мещерского
эта петербургская история. Я не прочел, к сожалению; но со слов
"Гражданина" рассказывала вслух всем гостям эту историю за обедом Анна
Ивановна Суворина. Да что: разве не такую точь-в-точь историю рассказывает
в "Семейной хронике" С. Т. Аксаков? 12 И у Аксакова все духовенство прочло
это; прочло и ничем не отозвалось.
Так вот, вы полюбуйтесь, сперва, и NN. и Новоселов, на эту Варгунину, да и
вы, Иван Павлович, да и Цветков с Андреевым.
А я же до благосклонного ответа скажу:
- Пока это есть, представляется каким-то мазурничеством говорить о
"цветочках" Франциска Ассизского и прочих чудесах.
* * *
Чем "молиться" на секретаря духовной консистории (однако же, ведь не в ней
суть, она "приложися" во временах), то уж лучше помолиться вотяцкой
"Керемети" 13: все-таки живее, да и фольклор по крайней мере.
Это я говорил (писал) Рачинскому и страшусь, что придется говорить NN.
Вот где возможен поворот к: "вернемся к египетским богам, потому что они
кормили нас и мы не были голодны".
И ведь израиль в пустыне был бы прав, если бы не прилетели перепели. Вот и
кое-кто и кое-что (лицо и потом возникшие учреждения) пусть "пришлет
перепелов" и "источит из камня воду". Если кое-кто и кое-что бессильнее
Моисея,- нельзя удивиться и нельзя будет негодовать, если люди вдруг из-за
"перепелов" начнут заворачивать к Моисею, да и к египетским богам.
* * *
Мерзавцы-канонисты подумали бы, что с коровою привычною расстаться нелегко,
квартиру удобную передают неохотно: по какому же праву и по какому
скаредному мотиву они вообразили, они наклеветали на людей, они закричали в
печати и, ранее Гутенберга, кричали в манускриптах, что мужья-человеки все
такие же мерзавцы, как они сами (т. е. как канонисты) и сейчас побросают
жен и перейдут к "молоденьким и сладеньким", если Рачинский и NN вдруг
"согласятся на развод". Но они злы, эти мерзавцы, и хочется им засадить
"гной в кости" ("худая жена - как гной в костях человека",- Соломон в
"притчах"). И, пользуясь идеализмом, отвлеченностью и мечтательностью NN и
Рачинского, они (канонисты) им все "навевают" о человеческом легкомыслии и
недобродетели, соображая про себя: "С гноем-то в кости нам человек все
заплатит".
Канонист-профессор (был процесс о наследстве - недавно) оставил 100 000
дочерям. Занимал именно по бракоразводным делам "стол" в высоком духовном
учреждении. Автор книг и статеек в "Христианском чтении" и в "Отдыхе
христианина". 100 000 из "профессорского жалованья" не скопишь.
* * *
...Скука, холод и гранит. 14
Что это, стихотворение Пушкина?
- Нет, это каноническое право. "Кормчая", Суворов, Красножен, Сильченков,
еще кто-то, многие. Как говорится где-то в Библии: "Взойди на башню и
посмотри, не идет ли это на помощь осажденным войско?" - Посланный вернулся
и сказал: "О нет,- это идет стадо скота и подымает пыль".
* * *
Вот идет по тротуару проституточка. Подойду к ней и разделим... последнюю
папироску. Она одна мне "своя" в мире: такая же бездомная, тоже без отца,
без матери, также никому не нужная, также ей никто не нужен. Дам ей
папироску, она закурит, я докурю. Потом пойдем к ней. И будет она мне жена
на ночь.
Как и мне на час работы нужен каждый хозяин, и я говорю о всяком через час
- "провались".
(за корректурой своей статьи о Страхове 15:
место ее о "меланхолии в Европе").
Подошла Пучок 24 и молча поцеловала папу в щеку; в рубашонке, сейчас в
постель (ночь). Нет, я теперь не такой: мне мама дала другое.- Но ведь не у
всех была "наша мама", и другие - именно таковы.
(т. е. "меланхолия в Европе" происходит
от КОРНЕВИДНОЙ в Европе бессемейности;
от того, что семья там есть случай и удача).
* * *
Моя прекрасная душа! Моя прекрасная душа! Моя прекрасная душа!
"Как ты, пачкунья, смеешь это думать?"
- Моя прекрасная душа. Моя прекрасная душа. Моя прекрасная душа.
"И лукавая? и скрытная? обманная?"
- Моя прекрасная душа! Моя прекрасная душа! Моя прекрасная душа.
"Весь запутанный? Скверный?"
- Моя прекрасная душа. Моя прекрасная душа. Моя прекрасная душа.
(Бреду ночью из редакции, 3-й час ночи.
Кругом проститутки.)
* * *
Собственно, есть одна книга, которую человек обязан внимательно прочитать,-
это книга его собственной жизни. И, собственно, есть одна книга, которая
для него по-настоящему поучительна,- это книга его личной жизни.
Она одна ему открыта вполне, и - ему одному. Собственно, это и есть то
новое, совершенно новое в мире, ни на что чужое не похожее, что он может
прочитать, узнать. Его личная жизнь - единственный новый факт, который он с
собою приносит на землю. Он рождается для своей жизни, и его жизнь есть дар
Божий земле. Каждого человека Бог дарит земле. В каждом человеке Земля
(планета) получает себе подарок. Но "подарок" этот исполнен внутренними
письменами. Вот прочесть-то их и уразуметь и составляет обязанность всякого
человека. И если он добр к людям, расположен к ним, если "у корыта (мир) мы
все щенята",- то без церемоний и ужимок, без стыда и застенчивости, без
кокетничанья скромностью, он должен сказать "поросятам у корыта": "Братья
мои, вот что написано в этой книге. Вникните все и читайте меня. Может,
кому понадобится. Может, иной утешится через меня в себе. И "третий добрый
молодец" позабавится,- без зла, а с добрым смехом. Ибо злым смехом ни над
каким человеком нельзя смеяться".
Поэтому "У един.", собственно, каждый человек обязан о себе написать. Это
есть единственное наследие, какое он оставляет миру и какое миру от него
можно получить, и мир вправе его получить. "Все прочее не существенно",- и
все прочее, что он мог написать или сказать, лишь частью верно; "верное"
там не в его власти, не в его знаниях.
* * *
В белом больничном халате и черных шерстяных перчатках, она изящно пила чай
с яблочным вареньем. Едва открыл дверь - вся в радости.
- Что же это ты чай в перчатках?
- Я уже с 12 часов одела их. Сама,- и на больную руку сама.
Я и забыл, что больную всегда мы одевали,- я или Надя (горничн.).
Прислуга куда-то разбежалась.
- Можешь надеть на меня платье? Я в две минуты одел серый английский костюм
(сшитый для Наугейма).
- Едем.
- Подожди. Сперва к Варваре Андреевне (близ Клиники). Она меня каждый день
проведывала,- и ей мой первый выезд. Отбыли.
- Теперь едем (кататься)?
- Нет. Еще к Скорбящей (на Шпалерной).
- А кататься? Отдыхать?
- Потом уж и кататься.
(21 января 1913 г.).
* * *
Купа седых (серых) волос давала впечатление львиной головы, и когда она
повернула умеренно-массивную голову,- то (так как она была против статуи
Екатерины) я не мог не залюбоваться этим "Екатерининским видом" сурового,
бронзового, гордого лица. Оно было прекрасно той благородной грубостью,
которая иногда нравится более, чем нежность. Перейдя к плечам, я увидел,
что они как будто держат царство. Муж - сухой, узкий. Второй ряд кресел, по
10 р.,-должно быть, "товарищ министра" или большая коммерция. Но явно - и
образование. Сколько лет? 60 или не менее 55. Но никакой дряхлости,
изнеможения, рыхлости.
Я дождался, пока еще повернулась: белым скатом лебяжья грудь была открыта
до "как можно". Бюст совершенно был наг, увы - неприятным или недогадливым
современным декольте, которое скрывает главную прелесть персей - начало их
разделения и оставляет видеть только один могучий скат.
- Такое ведь неприличие смотреть внимательно на декольте.
И я никогда не смотрел на него прямо.
Но 60 или 55 лет меня взволновали. Оттого именно, что мне казалось
неприлично глядеть прямо, я был поражен удивлением, что она так
декольтирована в 55 или 60.
"Однако если она открылась, то ведь, конечно, для того, чтобы видели. И
смотреть внимательно на декольте не только не обижает, но скорее обижает,
если не смотрят".
В первый раз мелькнуло в голову: "Америка", "эврика".
И я посмотрел прямо, как никогда. И хотя она перевела глаза на меня,
продолжал смотреть прямо.
Вдруг каким-то инстинктом я провел языком по губам... По верхней губе...
Раз... три... четыре... Теперь она сидела так, что мне были видны только
шея и щеки. Странный инстинкт: она, как львица, полуоткрыла рот и, тоже
высунув язык, провела по нижней и верхней губе, и немного лизнув щеки. Я
никогда не видал "в Собрании", и очень пышном, такой манеры - за всю жизнь
не видал! - Но она сделала движение языком (высунув!) так, что это не было
ни безобразно, ни отвратительно.
Балалайки играли "Осень" Чайковского. Звуки шептали и выли, как осенний
ветер. Музыка чудная. Но эта манера неужели не взаимный сомнамбулизм? Так
как нельзя поверить, чтобы она читала мои мысли. Она сидела во 2-м ряду, я-
в третьем, немножко наискось и сзади. Немного вправо от нее.
Муж сидел прямо. Он сухой и прямой. Он чиновник.
К моей добродетели надо сказать, что в переполненной зале Дворянского
собрания я не заметил ни одной женщины. Только эти 55 лет.
(22 января).
* * *
Я - великий методист. Мне нужен метод души, а не ее (ума) убеждения.
И этот метод - нежность.
Ко мне придут (если когда-нибудь придут) нежные, плачущие, скорбные,
измученные. Замученные. Придут блудливые (слабые)... Только пьяных не
нужно...
И я скажу им: я всегда и был такой же слабый, как все вы, и даже слабее
вас, и блудливый, и похотливый. Но всегда душа моя плакала об этой своей
слабости. Потому что мне хотелось быть верным и крепким, прямым и
достойным... Только величественным никогда не хотел быть...
"Давайте устроимте Вечерю Господню... Вечерю чистую - один день из семи без
блуда...
И запоем наши песни, песни Слабости Человеческой, песни Скорби
Человеческой, песни Недостоинства Человеческого. В которых оплачем все
это...
И на этот день Господь будет с нами".
А потом шесть дней опять на земле и с девочками.
* * *
Христианству и нужно всегда жить о бок с язычеством: в деревнях - бедность,
нужда, нелечимые болезни, труд. Конечно, там христианство. В городах -
Невский, "такие магазины": христианству некуда и упасть, все занято -
суетой, выгодой. Но мне кажется об этом не надо скорбеть. Это - натуральное
положение планеты. Христианство даже выигрывает от этого, потому что "в
вечной борьбе с язычеством" оно тем самым делается вечно in statu nascentis
16.
(на концерте Андреева в Дворянском собрании).
* * *
Первый из людей и ангелов я увидел границу его. А увидеть грани, границы -
значит увидеть небожественность.
Первый я увидел его небожественность. И не сошел с ума. Как я не сошел с
ума? А может быть, я и сошел с ума.
* * *
Какая-то смесь бала и похорон в душе - вечно во мне.
Творчество - и это, конечно, бал. Но неисполненный долг в отношении людей -
ужасные похороны.
Что я им дал? Написал "сочинения"? В "Понимании" 17 я тешил себя. Да и
вечно (в писан.) тешил себя.
Накормил ли я кого?
Согрел ли я кого?
В конце концов, действительно 10 человек согрел и кормил,- это и есть
лучшая моя гордость.
* * *
Я счастлива.
(1-й выезд из клиники. Матовое лицо.
Без улыбки. И как "дело" это:
"Я счастлива". Первый раз это
слово за три года.
29 января).
* * *
Самый плохой мужчина все-таки лучше, чем "нет мужчины".
И женщины бросаются.
И "самая плохая женщина есть все-таки женщина".
И мужчины - ищут.
Так произошла проституция и "совершенно невозможные браки".
(за Айсед. Дункан).
* * *
Вот две вещи совершенно между собою несходные.
Бог захотел связать их.
Тогда Он в ночи взял нечто от одной вещи и перенес в другую. А от другой
нечто взял и перенес в первую.
Пробудившись, каждая почувствовала, что ей чего-то недостает. И встала и
возмутилась. И почувствовала себя несчастною. Она почувствовала себя
потерпевшею в мире, ненужною миру.
И стала искать "это мое потерянное".
Эти искания и есть тоска любовных грез.
Все перешло в брожение, хождение, странствование.
Все стали искать, тосковать.
- Где мое? Где мое?
- Где мой Утраченный? Где мой Потерянный?
И найдя - женщины брали и целовали.
И найдя - мужчины улыбались и целовали.
Так произошли поцелуи, и любовные, и не только любовные.
Произошли объятия, произошли вздохи.
Мир зарумянился. Мир стал вздыхать; побледнел.
Мир забеременел.
Мир родил.
* * *
Почему я, маленький, думаю, что Бог стоит около меня? Но разве Бог стоит
непременно около большого? Большое само на себя надеется, и Бог ему не
нужен, и, ненужный, отходит от него.
А маленькому куда деваться без Бога? И Бог - с маленькими. Бог со мною,
потому что я особенно мал, слаб, дурен, злокознен: но не хочу всего этого.
* * *
Страхов так и не объяснил, почему же "мы враждуем против рационализма"
(Интереснейшее, "хватающее за сердце" его рассуждение в предисловии к "Мир
как целое" 20. Прим. 1916 г.- В. Р.). Изложив его мысли, "рационально
изъясняющие природу" (в статье "Идея рационального естествознания" 18), я
тоже почувствовал в уме и душе что-то неприятное, тяжелое и тоскливое.
Действительно - "враждуем с рационализмом", и именно и особенно разумом.
Отчего? Что за загадка?
Умерщвляется всякая поэзия в природе, всякий в ней каприз и прихоть, всякое
"отступление от нормы" и гений, "преступление и наказание" (а они в природе
есть). Уничтожается картина и добродетель.
Построить так (в уме своем) "рационально природу" - плюнешь и отойдешь. "Ну
тебя к черту". "Заприте сад,- никогда не пойду в него". "Спустите с цепи
Шарика,- не могу его видеть".
Природа. становится глубоко рациональною, но и глубоко отвратительною.
Облетели цветы
И угасли огни. 19
Природа - не дышит. Это - труп ее, а не она. А кто же захочет долго быть "в
мертвецкой" и даже там "закурить папироску".
В "лесу из Страхова" папирки не закуришь.
А закуриваем. Т. е. природа вовсе не "из Страхова" и вовсе не "рациональна".
Вероятно, он свою идею взял "из немцев" и даже только изложил. Или
"сколотил" из разных мест их объяснений, из Шеллинга, Окена или
откуда-нибудь из маленьких. Эта "немецкая природа" действительно не дышит.
Итак, откуда же "тоска" ("тоска от рационализма" - по Страхову)? Да как же
не быть тоске перед гробом, и как не быть тоске после преступления? Раз мы
умерщвляем в рационализме природу, мы, естественно, совершаем над нею
преступление, хотя только в уме своем. Но самый этот ум, который тоже жив,
возмущается, тоскует, принужденный к этому логическому препарированию
живого предмета.
Нет, природа не рациональна. В ней есть рациональное, но это - бок ее, а -
не она вся, не брюхо ее. Ньютон утром и вечером пил чай, и в этом был
правилен, регулярен и рационален. Но если бы кто-нибудь, войдя сзади ночью
в его комнату, указал другому на его согнутую над письменным столом спину и
объяснил:
- Вот это - Ньютон, регулярнейший человек Оксфорда: ежедневно утром в 7
часов и вечером в 8 он пьет кофе. Поэтому называется "Ньютон" и считается
самым добродетельным и самым мудрым человеком в городе...
...то, выслушав, мы воскликнули бы:
- Идиот. Какое идиотическое объяснение и мудрости и добродетели! Зачем ты
взялся за Ньютона, когда ты мог бы объяснить его лакея, а еще лучше - как
устроен тот ларь, на котором спит этот лакей! {Теперь, в 1916 г., думаю
иначе: мозг наш - фалличен (2-й, после мозга в поясных позвонках, центр
полового возбуждения,-. именно через грезы, мечты), и он, в то же время
"источник разума", враждует против "рационализма", так как этот последний,
будучи "чистяком",- гнушается взять в объяснение мира эту половую
"нечисть". Тогда мозг чувствует себя угнетенным и тоскующим, как бы
принудительно обесфосфориваемым и иссушенным. Отсюда, при рациональных
объяснениях, прямо физиологическая в нем тоска и боль, "вывих мозга".
Обратно, "мистические" и "религиозные" объяснения мира и природы радуют
мозг, озаряют его, кормят его, ибо в глубине и сокровении они всегда суть
фаллические объяснения ("творец вещей" и "податель жизни" и т. д.}.
* * *
Кто же научил меня крестить подушку на ночь (и креститься самому)? Мамаша.
А мамашу - церковь. Как же спорить с ней.
(перед сном).
Я и испытываю (перекрестя подушку) это простое, непонятное, ясное: что
отгоняются дурные мысли, что ко всему миру становлюсь добрее.
* * *
Только человек, помолившийся поутру и помолившийся к ночи, есть человек; до
этого - животное. Усовершенствованное, обученное, но животное.
* * *
Церковь есть устроительница душ и устроительница жизней. Церковь
домоводственна.
Церковь - зерно цивилизации.
(2 февраля).
Завтра 3-е вливание в вены.
* * *
Все они - сладкие и демократичные.
И безжалостные.
(педагоги нового фасона).
N-ня, опустясь на пол и положа тетрадь на кушетку, сидела в труде. Два часа
ночи.
Взял. Посмотрел.
"Теорема. Общие кратные двух чисел суть общие кратные наименьшего кратного
(?? В. Р.) двух из них и третьего числа" (!!??В.Р.).
(Билибин: "Теоретическая арифметика" 21).
Не понимаю. Вчитываюсь, вдумываюсь, усиленно вдумываюсь, и не могу понять,
сообразить, усвоить, что такое тут "требуется доказать" ("теорема"),- а не
то уже, чтобы понять ход и сущность доказывания этой теоремы. Мне 57 лет,
дочке 15; я прошел классическую гимназию и университет, она же в 7-м
.классе гимназии N-ой. 22
Гимназия с курсом "естествознания", физики и химии, рациональная,- и с
дикими насмешками законоучителя N над чудесами Библии и прямо с выражениями
перед классом, что "в Библии рассказывается много глупого" и заведомо
ложного.
Но что "я", "мы" не понимаем...
- Может быть, Мусин Пушкин (Попечитель СПб-ского учебного округа.)
понимает? Мотает головой.
- Может быть, понимает Кассо? Тоже мотает головой.
- Но ведь вы все хорошие люди и развитые? Обе головы утвердительно кивнули.
- Тогда отчего же то, чего не понимают министр и попечитель, должна
"непременно" знать бледненькая девочка в 15-16 лет?
* * *
Для безличного человека программа заменяет лицо. Программа вообще издали
кажется лицом. Вот почему, по мере того как общество падает, вырождается,
как способных людей в нем становится меньше и меньше,- программы пылают,
все обряжаются в программы,- и, кажется, живешь не среди людей, а среди
программ. На самом же деле и в глубине вещей программа есть просто
неприличие.
Ведь программа - "не мое" на "мне". Она есть всегда плагиат и обман "на
счет того лица, которое имеет программа".
Можно ли представить себе Кольцова, держащегося "партии демократических
реформ"? Гоголь или Пушкин "с программою" - это что-то чудовищное.
Напротив, Кутлера и нельзя себе вообразить без программы. Если он "без
программы" - он ничего.
Без галстуха, шляпы и вообще голый. Голый и жалкий. Без "программы" он
только спит. Но уже просыпаясь одним глазом, говорит лакею или жене:
"Душечка - скорее программу!"
Вот происхождение Набоковых и Родичевых. И вот из кого состоит парламент.
* * *
Пошлость Н.- это что-то историческое,
С кулаками, с бубенцами, с колоколами - требует ото всех, чтобы все
здоровались с прислугой непременно за руку, не спросив, желает ли еще этого
прислуга; и устроив у себя, чтобы эта же прислуга моментально спрятывалась
за дверь, поставив кушанье заранее на особый стол сзади (т. е. сзади общего
обеденного, для сидения гостей, стола). Через это достигается, что гости
вовсе не видят прислуги, и "дом хозяйки" как бы "сам себе служит", обходясь
"без рабовладельчества". Гости- каждый- берут себе жаркое на тарелки и
наливают суп из кастрюли. Таким образом, достигается "братство, равенство и
свобода". После обеда гости коллективно тащут доску (тесину) с надписью
черною краскою и огромными буквами: кооперация... И я тащил, дабы хозяйке
было хорошо.
Теперь читает лекции, чтобы все ели только травы,- как бы до нее не было
вегетарианского стола; требует ассоциаций и назначает великому живописцу в
пошлой своей пьесе играть роль дворника, в фуражке, с метлою и в грязном
"пинжаке". Обращает его дивную кисть - каждый день работы которой есть
национальное приобретение России - в средство иллюстрировать свои
знаменитые романы, пьесы и дневники, под крикливыми заглавиями - "Почему мы
рабы", "Эта" и еще что-то, из ее жизни, не то русской, не то американской.
Изгоняет из писем и из многочисленных аншлагов в своем имении "Церера"
буквы Ъ, э, ь, ь и i... Это что-то такое, чему нет имени или чему имя
найдется в каком-нибудь восклицании... Право, ее можно назвать -
"девица-0-если-бы!!!"...
При этом-полна, здорова, спокойна, уравновешенна. Никакого признака нервов.
Все в высшей степени рассудительно? и обдуманно.
"Бейте в трам-трам громко!" - "Смело входите на крыльцо от 3-х до 5-ти .в
среду", и Въезд на столбе ворот... Все это достойно кисти Р. или стихов
Кузьмы Пруткова...
И побежденный и влюбленный Голиаф кисти рисует и рисует победившую его
амазонку... всегда почему-то со спины... Не может не кинуться в глаза, что
лицо ее, выпуклое, большое, отлитое, и через все это как бы "сутуловатое",-
имеет отдаленное сходство со спиною. И он ее изображает с этой
исключительно содержательной стороны, или - интересной, значительной,
осмысленной, "незачеркнутой". С единственной - которую не зачеркнул Бог. Но
здесь nota bene, уже о художнике: что, кажется, в центре его таланта и ума
лежит именно "постижение спин человеческих",- спин, поясниц, ног,- а не
лица человеческого. И не в этом ли разгадка его странного порабощения.
1Ѕ года, что я знавал их, они были моим кошмаром. Я дома все думал: "Что
такое? Почему? Откуда?" И разгадки не находил и не нахожу.
............................................................................
.......................
............................................................................
.......................
* * *
Твердость есть отличительное качество Рцы. Прочие замечательные умы,
которые мне встречались в жизни, колебались, сомневались, изменялись,
росли. Рцы решительно ни в чем не изменился, не вырос, не умалился - и не
переменил ни одного мнения. При этом у него были некоторые порочные мнения
или, вернее, суеверия, предрассудки, навыки жизни, методы жизни,- например,
ничегонеделанье,- но он, в полном убеждении и о великих качествах этого
"ничегонеделанъя", при всем ужасном страдании его же самого от него и при
страдании от него его горячо любимой семьи,- нисколько о нем и в нем не
поколебался за 20 лет, как я его знаю, вижу, видаю. Это можно было бы
назвать "деревянностью", "застоем", "кирпичностью", и вообще это - -так и
есть во всяком; но в Рцы - отнюдь этого нет, и притом - в нем одном. Он
ежеминутно, даже в ватере, работает умом, вечно напряжен, "руки и ноги" ума
(отнюдь не физики!) в вечном движении. Его молекулярная жизнь так же
напряжена, как его anatomica недвижна.
Tu es Petrus 23... это о нем сказано.
Камень.
И плещут на камень волны со всех сторон, но он недвижен.
И светит солнышко. А он все так же темен и непроницаем для солнца.
Мимо проезжал экипаж. Задел колесом. Разбилось колесо, разбился экипаж,
вывалились люди и кричат от боли.
А камень все молчит.
- О чем ты думаешь, камень?
- Я думаю о том, что было с основания мира и что будет к концу мира. Ибо я
положен здесь от основания мира. И я пролежу здесь до конца мира.
- Ты слушаешь музыку Россини?
- Да, и музыку Россини (Рцы ее любил).
- Ты любишь покушать?
- Да, и люблю покушать.
- Фу... оборотень, леший, лешее начало мира. В тебе Бога нет. Совести нет.
Стыда нет.
- Бог есть во всем.
Так лежит он, темный, в темном углу мира. Кровать. Стол. Образ. И "Новое
время" (горой старые №№).
- Что вы в Новом-то времени читаете?
- Последние сплетни.
- А образ?
- Это древние молитвы.
- И вы их сочетаете?
- Непременно. Последнюю сплетню так же необходимо знать, как необходимо
знать самую древнюю молитву.
- И башмачок барышни?
- Да... Когда, оглянувшись, она поправляет подвязки и из-под приподнявшейся
верхней юбки видны белые фестончики нижней юбки (Это - не "для примера", а
он подлинно - купил такую карточку, - рассказал о ней дома, и дома смеялись
и пересказывали.)
- А потом "Господи помилуй"?!
- Отчего "потом"? В то же время.
* * *
Вечное - в мгновениях. Вечное именно - не века, не времена, не общее, а
"сейчас".
Их и записывай,- как самое важное, что вообще увидел в жизни.
Почему это важно, как "студента арестовали" и "что он думал, когда его вели
в полицию". Таких павлиньих перьев - сколько угодно. Но Пучку одному пришло
на ум надписывать "поспешно" на письмах, идущих к знаменитой "Гузарчик". И
это,- потому что "единственно",- достойно книги и печати. Это - прекрасная
жизнь, во всем ее божественном величии. А то - сор. И я сор - пропускаю, а
величие записываю.
(Как произошло "Уед,").
* * *
Вся натура моя - мокрая. Сухого - ничего.
Похож на воду синюю и грязную в корыте, в котором прачка стирала белье. Вот
и во мне Бог "стирал белье" с целого мира. И очень рад. Много я узнал о
мире из этой стирки, и полюбил много в мире, "принюхавшись к старым
панталонам" всех вещей.
* * *
Почему это важно, что "я думаю о Чернышевском"? Сегодня думаю- это, п. ч.
во мне мелькнула такая-то сторона его деятельности, лица и слога. ( В "У
един." - о Чернышевском, м. б., верное, а м. б., и неверное.) Завтра
мелькнет совсем другая сторона его же, и я напишу другое. И ни одно, ни
другое не имеет иного значения, как "минуты моей жизни", и ровно нисколько
не важно для самого Чернышевского и нисколько его не определяет. Ибо все мы
Се - раб, се - червь. 25
Но как тогда Вера радовалась найденному под подушкой пуделю (игрушка
автоматическая), то вот это вообще - было, и - не пройдет, как минута ее
восторга. Что же важнее, ее восторг реальный или - то, как А. В. Тыркова 26
начинает свою повесть рассказом об обыске у студента,- и потом, конечно:
"повели" и "что он думал".
Мысли наши, как трава, вырастают и умирают. Но радости и печали суть
какие-то отлагания в Склад Вечности.
Эти отлагания я и записываю в "Уед.".
Все прожитое - вечно. А продуманное прошло.
* * *
Наша молодежь отчасти глупа, отчасти падшая. И с ней совершенно нечего
считаться. Бриллиантики, в нее закатившиеся (или, вернее, в ней сущие), это
сами хорошо понимают, тайно страдают, тайно находятся в оппозиции
товариществу, и также втайне думают то же самое (т. е. "падшая").
Молодежь - в руках Изгоевых. Ну и пусть они носят ее на руках, а она носит
их на руках. Эти муравьи, таскающие пустые соломинки, нисколько не
интересны.
* * *
В самом деле, писатель не должен смотреть на то, что написал много страниц;
даже не должен утешаться тем, что произвел своими писаниями или своею
личностью много волнения в печатном же мире,- и, наконец, даже в самой
жизни, в политике или культуре. А - "что, в конце концов, из этого вышло"
или "что, в конце концов, он сотворил и оставил". Это совсем иное, нежели
"хорошо написанные страницы", и даже "очень хорошо написанные" и "очень
много". До конца жизни писатель этим вопросом не задается. "Шуми ветер,
неси - листы: а ты, писатель, как Древо же Жизни, роди новые и новые
листы". Это упоительное представление молодости сменяется другим: "А где
добродетель?" - т. е. в чем итог написанного? Иногда его нет после всего
шума. Вот что хотел Страхов сказать мне надписью на портрете подаренном
("боюсь, что при всей талантливости из вас ничего не выйдет"). И я не умею
о этой "добродетели" сказать ни "да", ни "нет". Скажу только доброму
учителю в могилу: "Старался, Ник. Ник.,- и паче всего старался за идеализм
в философии и за доблестную в Россию веру".
(в вечер отправки портрета Страхова
в фототипию Прокудина-Горского).
* * *
Пустынная земля есть голодная земля. И земледелец, насаждая сады, засевая
поле,- насыщает ее голод.
За это, что он ее насыщает, земля выкидывает ему "сам 24" колос.
Вот Деметра.
* * *
И Деметра улыбалась,
Баубасто с ней шутила.
Несколько лет уже, с тех пор как добрый Туренский (чиновник контроля,- из
духовных) подарил мне III-й том архим. Хрисанфа - "Религии древнего мира"
27, я заметил следующее поразительное там сообщение:
"Когда Деметра, сетовавшая о похищении дочери своей Персефоны Плутоном,
пришла, разыскивая ее, в Элевзис, то Баубо, жившая здесь вместе с
Триптолемом и Евмолпом, угощая богиню (подчеркиваю далее я), поднесла ей
отвар из полбы, [текст на греческом]; но богиня, удрученная горем, не
хотела пить его. Тогда огорченная Баубо (слушайте! слушайте! внимайте,
внимайте!) [текст на греческом] (т. е. обнажила свои стыдливые части и
показала на них богине). Богиня после этого повеселела и приняла питье
(Климент Александрийский в "Admonit. ad gentes" 28 ["Увещание язычникам"]).
Арновий рассказывает это иначе, нежели Клим. Александрийский; он говорит,
что Baubo partem illam corporis, per quam secus foemineum subolem solet
prodere, facit in speciem laevigari nondum duri atque striculi pusionis,
redit ad Deam tristen et retegit se ipsam" 29 (Aglaaph., t.II, 819,820;
Хрисанф, т. III, стр. 550-551,-примечание). [Баубо, сделав ту часть
женского тела, через которую появляется плод, гладкой, подобно младенцу,
еще не покрытому волосами, вернулась и показала ее грустной богине (лат.)]
Перед этим - несколько выше - у архим. Хрисанфа:
"В Элевзинских и Дионисовых мистериях, - говорит с негодованием блаженный
Феодорит,- .... [текст на греческом: Мы видели фаллос Диониса, перед
которым преклоняются, и женский срам - несчастье женской чести - перед
которым испытывают благоговейный страх (греч.).]
Но ведь это- в рассказах Клим. Ал. и Арновия, - modus vivendi inter se
virginum aeternarium sive virginium utriusque sexus?!!! [способ
существования вечных дев между собой, т. е. дев того и другого пола]. Через
миф и "якобы шутки" Баубасто, как и в "таинствах Диониса", греки выразили
admirationem, adorationem et divinationem [поклонение, молитвенное
обращение, обожествление (лат.)] (богиня Деметра) этой, как мы именуем,
"аномалии" пола...
Мы же через наименование "аномалией", т. е. "странностью",
"неожиданностью", говорим: "Не по-ни-ма-ем"... Что нам "непонятно" - они
были вправе истолковывать. Мы же с "не понимаем" не имеем даже права
возразить,
Возвращаясь к "шуткам Баубо", мы должны отметить, что "улыбнувшаяся"
Деметра "стала пить" вовсе не "отвар полбы", и последний играет роль "для
отвода глаз" "непосвященным",- тем именно, которым не находили возможным
что-либо "рассказывать о содержании таинств"!.. Им и говорили: "да она пила
просто полбу!", "отвар из ячменя"! А если бы он спросил, любопытствуя, для
чего Баубо вышла к богине в таком странном виде и совершила неприличный
жест,- то, посмотрев в глаза спрашивающему, "посвященный" ответил бы:
"Баубо просто шутила".- "Шутила? зачем?" - "Да потому, что была богиня
печальна". Таким образом, "посвященный" отвязался бы от спрашивающего. Но
замечательно, что "улыбнулась" Деметра и утешилась от неутешного горя по
утраченной дочери - не при виде полбы, а- взглянув на странное одеяние или
раздеяние Баубо.., Неужели нужно еще что-нибудь говорить, чтобы разъяснить
вдумчивому "ученику", что именно утешившаяся богиня начала "пить" и каковы
настоящие отношения Баубо и Деметры? Миф определенно говорит, учит,
открывает, что "пьющие эту влагу жизни приобщаются бессмертия и становятся
небожителями". Мысль мифа идет далее и учит о происхождении божественного и
богов на земле: быть может, Баубо и Деметра были обе простыми и
равночастными женщинами,- но равенство и сходство между ними нарушилось,
когда Баубо не захотела пить, и ничего у гостьи не спрашивала,- а тоскующая
гостья захотела пить, и отказом от фигуральной "полбы" показала, что она
хочет другого питья. Баубо была слишком эллинка и жила в эллинские времена,
чтобы не понять, чего гостья хочет. Она вышла в другую комнату,
приспособилась и, вернувшись к гостье, недвусмысленным жестом ей выразила,
что "согласна" и "готова".
- Гостья улыбнулась и начала пить...
В тот же момент, как бы отделись от земли, ... она оставила Баубо внизу, а
сама поднялась в сонм олимпийских небожителей, около Зевса, Хроноса, Урана,
Геры, Гелиоса, Аполлона, получив имя поклоняемой "Деметры".
Таким образом, миф... миф и "таинства" греческие... учили и открывали
избранным и немногим, что то, около чего мы девятнадцать веков ставим "не
знаю",- существует и никакими гонениями не могло быть истреблено, ибо оно
протягивает нить связи между землею и небом... И что происхождение
"существа человека" не предполагаемо - божественно, а фактически - небесно
и божественно, а обнаруживается это в неистребимом инстинкте людей, хотя бы
очень немногих, повторять неодолимо "ни к чему не нужное", "ни из чего не
истекающее", вполне "анормальное", если не признать суть небесную в сем: и
тогда вот это adoratio et divinatio становится понятно, нормально и
естественно.
§ 1. Но это - есть.
§ 2. Стало быть - суть небесная.
Арх. Хрисанф ни одним словом не сопровождает сообщения Климента и Арновия.
Но замечательно, что Катков в "Очерках греческой философии" 29 тоже говорит
"о шутках Баубо": но и принимает их за "шутки", "шутливость", за "игру" с
богинею, не догадываясь, что под видом и зрелищем шутящей Баубо греки
излагали таинства. Нужно бы посмотреть у С. Н. Трубецкого в "Метафизике
Древней Греции", да лень. М. б., мои былые друзья справятся.
Египтянки, провожая в Серапеум нового Аписа, заглядывали в глаза юношам и
напевали из Толстого -
Узнаем коней ретивых
По таким-то их таврам.
Юношей влюбленных
Узнаем по их глазам. 30
Тут встретил их пьяный Камбиз:
Из Толстого?! Запрещено! Святейшим Синодом!
И пронзил Аписа.
________
В Мюнхене я видел останки-мумии Аписов. Увы, мертвые они были
отвратительны. Чудовищные бока и страшенные рога. Умерший даже архиерей не
стоит живого дьячка. И вот, когда Апис пал, о нем запели:
"- Умер!.. Умер, Возлюбленный!.." - "Женщины рвали на себе одежды и
посыпали головы землею" (истории религий).
________
Так и египтянки, вспоминая длиннокудрого Владимира Соловьева, при выходке
пьяного Камбиза, - процитировали из него:
Ныне так же, как и древле,
Адониса погребаем...
Мрачный стон стоял в пустыне,
Жены скорбные рыдали. 31
Дьякон подтягивает:
И ныне и присно и во веки веков.
* * *
Что я так упираюсь <+>? Разве я любил жизнь?
Ужасно хорошо утро. Ужасно хорош вечер. Ужасно хорош "встречный человек при
дороге".
И мои три любви.
(на Забалканском, дожидаясь трамвая;
собираемся в Сахарну) (яркое солнечное утро).
* * *
Пьяный сапожник да пьяный поп - вся Русь. Трезв только чиновник, да и то по
принуждению. От трезвости он невероятно скучает, злится на обращающихся к
нему
и ничего не делает.
(на полученном письме со стихотворением;
любящее) (в трамвае на Забалканск.).
* * *
...да ведь и оканчивается соском, как в обыкновенном детском "рожке"
("выкормили ребенка на рожке"). Даже снизу углубленьице есть - для
положения языка: чего нет в детской соске.
Приспособленность, соответствие, сгармонированность - большая, чем в
необходимейшем питании детей. Для чего?
5000 лет смотрели и не видели. Розанов увидел. Первый
..........Какое изумительное открытие Небесной Гармонии.
(на пути в Сахарну).
* * *
Никогда не упрекайте любовь.
Родители: "увидите ли вы любовь детей, не говорите им, что еще "не пришла
пора любить". Они любят и, значит, любят, и - значит, пришла их "пора". Та
другая, чем была у вас "пора", и она вам неизвестна, ибо вы другого
поколения и другой души и других звезд (гороскоп).
И вы, дети, когда уже бородаты и кормите своих детей, не смейте делать
изумленных глаз, увидев, что отец или мать начали опять зарумяниваться. Не
отнимайте радости у старости. Ибо Саре было 90 лет, когда она услышла: "У
нее родится сын". И засмеялась. Но Бог услышал, как она засмеялась за
дверью, и сказал мужу ее, столетнему (Аврааму): "Чего она смеется: хоть 90
лет, жена твоя родит от тебя младенца, и произойдет от нее множество
народа".
Ей уже не хотелось: но теперь она захотела, видя и узнав от мужа, что
захотелось Богу.
Ибо Он - Великий Садовод. И не оставляет пустою ни одну кочку земли. И
поливает бесплодное и удабривает каменистое, и всему велит производить семя.
Верьте, люди, в Великого Садовода.
И страшась отмщения Его, ибо Он мститель за поруганную любовь, никогда не
улыбайтесь о ней.
Услышите ли о ней, увидите ли - благословите и останьтесь серьезны.
Что бы и когда ни услышали - не улыбайтесь.
Ибо улыбнуться о ней - значит лишить любовь надежд. Между тем любовь есть
уже надежда, а надежда есть уже любовь к тому, на что надеется.
И не отнимайте крыл у любви: она всегда летит. Она всегда ангел, и у
всякого.
(10 мая; услышав рассказ о Джорж
Элиот и Т.; дай Бог обоим счастья).
* * *
Я отростил у христианства соски...
Они были маленькие, детские; неразвитые. "Ничего".
Ласкал их, ласкал; нежил словами. Касался рукой. И они поднялись.
Отяжелели, налились молоком.
Вот и все.
(моя роль в истории) (7 мая;
жду возле Технологического
трамвая) (сборы),
* * *
"У нее голубые глаза",- сказал древнейший завет о любви и насадил для нее
рай сладости.
- Нет, глаза у нее черные,- сказал второй завет о любви. И указал ей могилу.
С тех пор любят украдкой, и тогда счастливо. А если открыто, то "все уже
сглазили".
(8 мая, вагон; едем в Сахарну).
* * *
Целомудренные обоняния...
И целомудренные вкушения...
То же в лесу, что здесь.
И если в лесу невинны, почему виновны здесь?
(вагон; близ " Барановичи"; 9 мая)
----------------------------------------------------------------------------
Комментарии А.Н.Николюкина
Летом 1913 г. В. В. Розанов отдыхал вместе с семьей в Бессарабии, в имении
Е. И. Апостолопуло - Сахарна. Записи этого года составили книгу, получившую
название "Сахарна" и разделенную писателем на три части: "Перед Сахарной",
"Сахарна", "После Сахарны". По тону, характеру, манере книга
непосредственно примыкает к "Уединенному" (1912) и "Опавшим листьям" (1913,
короб 2-й - 1915). В предисловии к "Сахарне" намеренная нелитературность,
свобода письма, интимность и доверительность тона утверждаются Розановым
как принципиально значимые для него:
"Ах, книги, книги... Сочинения, сочинения... Что-то несется в душе. Кому?
Зачем? Знаем ли мы источник, корень написанного? В особенности, понимаем ли
мы смысл написанного, и автор и читатель? Читает книгу одно поколение,
читает книгу другое поколение. Всем она одно скажет? Я думаю, смысл книг,-
как и растений, и цивилизаций, и каждого из нас, смертных, уясняется
окончательно лишь тогда, когда мы или вот книги - умрем.
Что пишу? Почему пишу? А "хочется". Почему "хочется"? Господи, почему Ты
хочешь, чтобы я писал? А разве без Твоего хотенья я написал хоть одну
строку? Почему кипит кровь? Почему бежит в жилах? Почему сон? Господи, мы в
Твоих руках, куда же нам деться?
Мне кажется, кому не соответствует книга,- не должен ее читать. Не пришло
время, не пришла минута. Не настало "такого настроения". Или "такое
настроение" прошло. Ах, мы страшно разные люди, и бесконечно разны наши
минуты.
А если так бесконечно разнообразен мир, не всякие ли книги, в сущности,
"должны быть". "Распустим немного губы", не будем сжимать их. Холоду,
суровости, в сущности, слишком много. Ну, вот мы сжали губы и замолчали.
Какой толк? Даже чаю напиться нельзя без беседы.
Зачем гордо замыкаться в себе? Зачем вообще всякое недоверие друг к другу?
Мы все люди и ужасно слабы. Но уже сказав "слабы", выиграли в силе, потому
что выиграли в правде. Не нужно абсолютностей. Господь с ними. Ограничимся
ограниченностью, кой-какой помощью друг другу, и вообще будем вместе.
Книга, в сущности,- быть вместе. Быть "в одном" со мною, и, пусть верит
читатель, я буду "с ним" в его делишках, в его дому, в его ребятках и верно
приветливой милой жене. "У него за чаем".
Не будем, господа, разрушать "русскую компанию". И вот я издаю книгу"
(Литературная учеба.- 1989 - № 2.- С. 89).
Первая часть ("Перед Сахарной") печатается по корректуре невышедшей книги
(ЦГАЛИ, ф. 419, оп. 1, ед. хр. 227).
1. Шура - А. М. Бутягина, дочь В. Д. Розановой от первого брака.
2. Наташа - Наталья Николаевна Розанова (1879-1950), дочь старшего брата
писателя.
3. "Синтетическая философия" Герберта Спенсера- основной труд Г. Спенсера
"Система синтетической философии" (1862-1896).
4. статья Рог-Рогачевского о футуристах - статья В. Л.
Львова-Рогачевского "Символисты и их наследники" (Современник. 1913. Х9
6-7).
5. О, закрой свои бледные ноги - моностих В.Я.Брюсова (1895).
6. поп А-бов- Альбов И. Ф., священник, с которым Розанов вел переписку.
7. "И взяв кусок с блюда и обмакнув его в соль - подал ему" - Евангелие
от Иоанна, 13, 26.
8. 7 марта, "авантюра на Ялу" - 1 марта 1881 г. был убит Александр II, в
1904 г. во время русско-японской войны на реке Ялу 1-я японская армия
нанесла поражение Восточному отряду генерала М. И. Засулича.
9. ...пишет в журнале еврея Кранихфелъда - "Мир Божий", впоследствии
"Современный мир", где В. П. Кранихфельд вел отдел "Литературные отклики".
10. ...почему он "скиталец"- псевдоним писателя С. Г. Петрова.
11. "под Максима" - имеется в виду А. М. Горький.
12. ...разве не такую точь-в-точь историю рассказал в "Семейной хронике"
С. Т. Аксаков - подразумевается глава "Второй отрывок из Семейной хроники.
Михаила Максимович Куролесов".
13. ...помолиться вотяцкой "Керемети" - Креметь - (чувашск.) - творец
зла. Моления Керемети совершались при эпидемиях и т. п. в священных рощах -
кереметах, где жрец приносил в жертву животное черной масти. Ср. в
"Уединенном": "Племянник (приехал из "Шихран", Казанской губ.) рассказывал
за чаем: "В день празднования вотяцкого бога (кажется, Кереметь), коего
кукла стоит на колокольне в сельской церкви, все служители низшие, дьячок,
пономарь, сторож церковный, запираются под замок в особую клеть, и сидят
там весь день... И сколько им денег туда (в клеть) вотяки накидывают!!!
Пока они там заперты, вотяки празднуют перед своим богом..." Это - день
"отданья язычеству", как у нас есть "отданье Пасхе"... В "клети"
православные сидят как бы "в плену", в узилище, в тюрьме, даже по-ихнему "в
аду", пока их старый "бог", а по-нашему "черт" выходит из христианского
"узилища", чтобы попраздновать со своим народцем..." (Розанов В. В.
Уединенное. М., 1990. С. 26).
14. Скука, холод и гранит - строка из стихотворения А. С. Пушкина "Город
пышный, город бледный" (1829).
15. статья о Страхове - "Идейные споры Л. Н. Толстого и Н. Н. Страхова" в
газете "Новое время", 1913, 24, 28 ноября, 4 декабря.
16. in statu nascentis - в состоянии зарождения (лат.).
17. в "Понимании" - книга В. В. Розанова "О понимании. Опыт исследования
природы, границ и внутреннего строения науки, как цельного знания". М.,
1886.
18. "Идея рационального естествознания" - статья Розанова. Впервые:
Русский вестник. 1892. № 8. С. 196-221; затем вошла в I том книги
"Литературные изгнанники" (СПб., 1913. С. 65-106).
19. Облетели цветы и угасли огни - неточная цитата из стихотворения С. Я.
Надсона "Умерла моя муза!" (1885).
20. "Мир как целое" - труд Н. Н. Страхова "Мир как целое. Черты из науки
и природы" (СПб., 1872).
21. Билибин: "Теоретическая арифметика" - книга Н. И. Билибина
(1899-1914) "Теоретическая арифметика. По Бертрану" вышла 4-м изданием в
СПб. в 1899 г.
22. имеется в виду вторая жена И. Е. Репина, писательница Н. Б.
Нордман-Северова.
23. Tu es Petrus - Ты Петр еси (Евангелие от Матфея, 16, 18).
24. Пучок - дочь Розанова Надя.
25. Се - раб, се - червь - Я царь, я раб, я червь, я бог - из
стихотворения Г. Р. Державина "Бог" (1780-1784).
26. повесть А. В. Тырковой - очевидно, речь идет о книге А. В. Тырковой
"Ночью" (Спб., 1911).
27. "Религия древнего мира" - Хрисанф (Ретивцев В. Н., 1832-1883)
"Религии древнего мира в их отношении к христианству" (Т. 1 - Спб., 1872;
Т. 2 - Спб., 1875; Т. 3 - Спб., 1878).
28. "Admonit ad gentes" - сочинение Климента Александрийского (II-III
вв.) "Увещание язычникам".
29. Катков в "Очерках греческой философии" - "Очерки древнейшего периода
греческой философии" (1854) М. Н. Каткова; "Метафизика в Древней Греции"
(1890) С. Н. Трубецкого.
30. Узнаем коней ретивых - строки из стихотворения А. С. Пушкина "(Из
Анакреона). Отрывок" (1835). Так цитирует это стихотворение Стива Облонский
в романе Л. Н. Толстого "Анна Каренина" (Ч. I. Гл. 10).
31. Ныне так же, как и древле - Розанов цитирует первые строки
стихотворения В. С. Соловьева:
Друг мой! Прежде, как и ныне,
Адониса отпевали.
Стон и вопль стоял в пустыне,
Жены скорбные рыдали.
Розанов
В.В.Розанов
В САХАРНЕ
Вторая часть невышедшей книги "Сахарна" печатается по корректуре,
хранящейся в ЦГАЛИ, ф. 419, оп. 1, ед. хр. 227.
Комментарии А.Н.Николюкина
В тускло-серо-голубом платьице, с низким узким лбом, с короткими, по
локоть, рукавами, и босая, девушка подходила ко мне навстречу, когда я
выходил к кофе, со спичками, портсигаром и пепельницей ("ночное"), и,
сблизившись,- нагнулась низко, до руки, и поцеловала руку. Я света не
взвидел ("что"? "как"?). Она что-то сказала учтиво на неизвестном мне языке
и прошла дальше ("что"? "зачем"?). Выхожу к Евгении Ивановне 1:
- Что это?
Она с мамочкой. Уже за кофе. Залилась смехом:
- Ангелина. Я выбрала ее из села в горничные. Мне показалось - она
подходит. В ней есть что-то тихое и деликатное. Крестьянка, но, не правда
ли, и немножко фея?
"Немножко"...
Голоса ее ? никогда не слыхал. Она ни с кем не заговаривала. Она только
отвечала, когда ее спрашивали,- тем певучим тихим голосом, каким
приличествовало. И вообще в ней все "приличествовало". Евгения Ивановна
умела выбрать.
- Поцеловала руку? Но это же обычай, еще из старины, когда они были
помещичьи. Я оставила, так как обычай ничему не вредит, и для них нисколько
не обременителен.
"Не обременителен"? Значит - я "барин"? В первый раз почувствовал. "В
голову не приходило". Но, черт возьми: до чего приятно быть "барином".
Никогда не испытывал. "Барин". Это хорошо. Ужасно. "Не обременительно". Она
же вся добрая, у нее нет другой жизни, чем с крестьянами,- и если говорит,
что "не обременительно", то, значит, так и есть. Разве Евгения Ивановна
может угнетать, притеснять, быть груба. "Господи!.."
Но я слушаю сердце.
Эта так склонившаяся передо мной Ангелина, так покорная, вся - "готово" и
"слушаю",- но без унижения, а с каким-то тупым непониманием, чтобы тут
содержалось что-нибудь дурное и "не как следует",- стала вся, "от голых
ножонок" до русо-темных волос (ах, на них всех - беленький бумажный
платочек),- стала мне необыкновенно миньятюрна, беззащитна, "в моей воле"
("барин"),- и у меня сложилось моментально чувство "сделать ей хорошо",
"удобно", "чтобы ее никто не обидел" и чтобы "она жила счастливая". Была
"чужая". "Не знал никогда". Поцеловала руку, скромно наклонясь,- и стала
"своя". И - "милая". Привлекательная.
Ее недоумевающие глазки в самом деле были привлекательны. Я еще дрожал,
когда и в следующие разы она наклонялась
и целовала руку. Но не отнимал. Всякий раз, как поцелует руку,-у меня
приливало тепла в грудь.
- Ангелина! Ангелина! - неслось по комнатам. И Евгения Ивановна говорила
что-то на непонятном языке ("выучилась по-тутошнему для удобства"). После
чего Ангелина куда-то уходила, к чему-то спешила.
Решительно, без Ангелины дом был бы скучнее. Она - как ангел. И неизменно -
этот робкий и вежливый взгляд глаз.
" - Ангелина! Ангелина!" - Решительно, мне скучнее, когда я не слышу этого
несущегося голоса. А когда слышу - "все как следует".
"Домочадцы"?
Она не член семьи, ничто. Кто же она? "Поцеловала руку". Так мало. Евгения
Ивановна говорит, что "ничего не стоило". Но во мне родило к этой
безвестной девушке, которую никогда не увижу и никогда не видал, то "милое"
и "свое", после чего мы "не чужие". Не чужие... Но разве это не цель мира,
чтобы люди не были "чужими" друг другу? И ради такого сокровища разве не
следовало "целовать руку"? Да я, чтобы "любить" и "быть любимым",- за это
поцелую что угодно и у кого угодно.
* * *
"Мы соль земли" 2.
- Да, горькая соль из аптеки. От которой несет спереди и сзади.
("наша молодежь").
Да: устроить по-новому и по-своему отечество - мечта их, но когда до "дела"
доходит - ничего более сложного, чем прорезать билеты в вагонах, не умеют.
"Щелк": щипцы сделали две дырочки,- и студент после такой "удачи" вручает
пассажиру его билет.
* * *
- Сердит. Не хочу слушать лекции.
- Вы на каком?
- На медицинском.
- Как же вы будете прописывать лекарства? Помолчав:
- Я от всего хину.
(студ. забастовки).
* * *
Игорный дом в Храме Божием.
(духовенство и роль его в браке)
(еще семейная история в Шерлоке Холмсе).
* * *
Самое семя души нашей сложно.
Т. е. не факты и состояния "теперь" противоречивы; а "из чего мы растем"
уже не было 1) "элементом азотом" или 2) "элементом кислородом", а -
семенем:
- Жизнью.
- Противоречием.
Жизнь есть противоречие.
И "я" хотя выражено в одной букве, заключает весь алфавит от "А" до "V".
В мамочке, однако, этого нет: за 23 года - она одно, и мне кажется это одно
- благородным монолитом. Она никогда не изменялась и не могла бы
измениться; я думаю, "изменение себя" привело бы ее в моральный ужас и она
бы покончила с собой.
И еще я знал 2-3 примера людей "без противоречий" (в себе).
* * *
Не понимает книги, не понимает прямых русских слов в ней, а пишет на нее
критику...
Вот вы с ними и поспорьте "о браке". Человек не знает самого предмета,
самой темы: и в сотый раз переписывает или "пишет" семинарскую путаницу,
застрявшую у него в голове.
И никогда не скажет: "Бедная моя голова". Куда: все они "глаголют", как
Спаситель при Тивериадском озере 3, также уверенные в себе.
(читаю свящ. Дроздова 4в "Колоколе"
об "Опав. листьях").
* * *
- Вам нравится этот цветок? (Евгения Ивановна).
- Колокольчик?.. Наш северный колокольчик?
- Вы не умеете глядеть. Всмотритесь.
Я взял из ее рук. Действительно, несколько другое строение. А главное -
цвет: глубокий синий цвет, точно глубина любящих глаз женщины. И весь -
благородный, нежный, точно тянущий душу в себя.
- Я думаю, наши молдаванские хижины красятся особенно охотно в синий цвет в
подражание этому цветку. Это - delfinium.
И Евгения Ивановна повертывала так и этак цветок, забыв меня и впиваясь в
него.
Небольшие ее глазки лучились из-под ресниц, и вся она лучилась сама
какою-то радостью навстречу цветку. Она вообще лучащаяся.
Горькое не живет на ней.
Кислого нет возле нее.
Нет дождя и грязи.
Она вся пшеничная. И этот чистый хлеб "на упитание всем" живет и радуется.
"Счастливая женщина".
Как гармоничен их дом, в окрасках, в величине. Цвета - белый
(преобладающий), синий (полоса по карнизам) и темно-зеленый (пол и стены в
прихожей, т, е. нижняя половина их, дощатая). В прихожей - соломенники по
стенам (предупреждающие трение повешенного платья). Да и золотистый цвет
крупной" толстой соломы - прекрасен.
На подъезде - из песчаника 2 "сказочные фигуры": птицы и зверя. С первого
взгляда - безобразно, но как это "народные изделия" - то необъяснимо потом
нравятся вам, чаруют, притягивают.
Ведь все "народное" - притягивает.
* * *
В собственной душе я хожу, как в Саду Божием. И рассматриваю, что в ней
растет,- с какой-то отчужденностью. Самой душе своей я - чужой. Кто же "я"?
Мне только ясно, что много "я" в "я" и опять в "я". И самое внутреннее
смотрит на остальных, с задумчивостью, но без участия.
* * *
...поправил. Переписала и порвала свое на мелкие-мелкие кусочки и бросила а
корзину. Я заметил.
Ночью в 2 часа, за занятиями, я вынул. Сложил. Мне показалось днем, что
сказалось что-то удивительно милое, в сущности, к посторонней женщине,
говорящей с затруднением по-русски (шведка, массаж).
"Милая дорогая Анна Васильевна1, здравствуйте! Каждый день [в] два часа2 я
бываю [душою] с вами. Рука моя3 [опять] тяжелая становится. Очень, очень
скучаю по вас. Доехала [в Бесарабию] хорошо, не устала, местность здесь
чудная, удобства все есть. Хозяева ласковы, жары [пот] нет, только сильный
ветер, что мешает быть на воздухе, но это скоро пройдет. Простоквашу кушаю
натощак. Зелени [тоже] много. Стол свежий и легкий. Стул [имею] без
слабительного, [желудок и кишки] действуют. Взвесилась. 3 [4] пуда 6
фунтов. Каждую неделю буду взвешиваться. Можно много быть ["одинокой" -
зачеркнуто] одной, чему я очень рада. Из общих знакомых увидите - если
вспоминают меня,- пожалуйста, им привет передайте. Надеюсь вы напишете о
себе, где будете [летом жить]. Не забывайте меня, которая очень вам
благодарна и [зачеркнуто: любящая вас] уважающая и любящая пациентка
Варвара"
1 Макокен, из Стокгольма"- приехала в СПб. лет 10 назад.
2 Час массажа в СПб., когда приходила Анна Васильевна"
3 "Больная" - полупараличная после удара.
Увидала (проснувшись). Рассердилась:
- Какую ты все чепуху делаешь.
Не ответил. Почему "чепуха"?
Почему выдумывать (повести, романы) - не "чепуха", а действительность -
"чепуха"?
Мне же кажется, "состриженный ноготок" с живого пальца важнее и интереснее
"целого" выдуманного человека. Которого ведь - нет!!!
Все, что есть,- священно.
И как я люблю копаться в этих бумажках, откуда "доброе движение моей Вари к
массажистке", никогда не умрет (теперь) через Гутенберга...- которым,
пожалуй, только не умели воспользоваться. Нужно рукописно пользоваться
печатью,-и тогда она "ничего себе", "кой чему служит".
* * *
" - Посмотрите, коровы: ни одна не пройдет, чтобы не протащить спины своей
под этими спустившимися низко ветвями дерев..." (Евгения Ивановна).
Я ахнул: "В самом деле". Ведь и я это замечал, но никогда себе не
выговорил, а почему и не знал. Но действительно: вверху, против окон, по
плоскогорий) проходили коровы, и так "любовно" что-то было у них, когда
сучья почти скребли у них спину или ветви хлестали ее. Между тем деревья
были в линию, и коровы могли бы пройти без "этого"... "некоторого
затруднения". Они пролезали под ветвями - явно.
- Не понимаю,- сказал я Евгении Ивановне.
- Есть странности у животных... манеры, что-то "в крови", и, вернее, "в
породе". Например - козочки: инстинкт встать на самое узенькое, маленькое
место, где чуть-чуть только можно поставить 4 копыта, рядом. 4 точки: и
тогда она стоит долго на одном месте - с явным удовольствием.
Действительно. Это что-то художественное. У животных есть некоторые
движения, позы маленькие, явно имеющие в себе пластику и без всякой
"пользы".
* * *
Если предложить "подать мнение о предмете спора" двум одинаково темным и
злым господам, и еще третьему подчиненному им обоим (какой-то знаменитый
"учитель семинарии",- будто нет профессоров Академии), то подано будет,
конечно, "согласное мнение". Чтобы проверить такую аксиому, можно было и не
тревожить Антония с Никоном,- причем первый из них прошел только Духовную
академию, но вовсе не был в семинарии, где и проходится весь серый и
скучный и очень важный материал богословия (например, где прочитывается с
пояснением весь сплошной текст Св. Писания), и другой был только в
семинарии, но не был в академии и, следовательно, слаб в методе
философско-богословского рассуждения...
И разве в распоряжении духовной власти не было Бриллиантова и
Глубоковского? Да для чего же тогда вообще, не для таких ли вот случаев, и
существуют и учреждены Духовные академии? Но их избегали,- и непонятно,
чего тут смотрел В. К. Саблер: это и была минута для вмешательства светской
власти, блюдущей справедливость и необижаемостъ среди слоев и корпораций и
переслоек духовенства. То-то заранее уже академиков "сокращают" и
"презирают", чтобы "разгуляться нам" и в догматах и в философии, после того
как "мы" сто лет только наживались в консисториях.
Просто какое-то вырождение. И все эти вырождающиеся "корректно" избраны и
поставлены на должность... Что тут поделаешь, молчи и плачь.
(история с Булатовичем 5)
(21 мая 1913 г.)
* * *
Итак, по литературе - русские все лежали на кровати и назывались
"Обломовыми", а немец Штольц, выгнанный "в жизнь" суровым отцом, делал дела
и уже в средних летах ездил в собственном кабриолете.
Читали, верили. И сложили студенческую песенку:
Англичанин-хитрец,
Чтобы силу сберечь,
Изобрел за машиной машину.
А наш русский мужик,
Коль работать невмочь,
Запевал про родную дубину.
Эй,- дубинушка,- ухнем.
Эй, родимая, ............
Субики слушали нас в университете, переписывали фамилии и доносили
ректору,- который "по поводу неблагонамеренности" сносился с другими
ведомствами,- по преимуществу внутренних дел. Так "писала губерния"...
Студенты были очень бедны, и томительно ждали стипендии или искали частных
уроков. Они были в высшей степени неизобретательны, и к ним действительно
применим стих, что, "кроме как тянуть Дубинушку,- они ничего не могут".
И никогда "всемогущий Плеве" не сказал Боголепову, а "всемогущий гр. Д. А.
Толстой" не сказал московскому генерал-губернатору, добрейшему князю
Владимиру Андреевичу Долгорукому, или ректору Николаю Саввичу Тихонравову:
- У вас студенты на лекции не ходят,- скучают; поют полную упреков
Дубинушку. Послушайте, командируйте из них пятьдесят человек, они будут
получать по 50 р. в месяц, "вместо стипендий", и я их отправлю в Людиново,
на Мальцевские заводы (на границе Калужской и Орловской губерний) -
составить "Описание и историю стеклянного производства генерал-адъютанта
Мальцева" 6,- с портретом основателя этого производства, генерала
николаевских времен Мальцева, и с непременным сборником всех местных
анекдотов и рассказов о нем, так как они все в высшей степени любопытны и
похожи на сказку, былину и едва умещаются в историю. Это ведь местный Петр
Великий, который даже во многом был удачнее того большого Петра Великого.
Другие 50 студентов будут у меня на Урале изучать чугуноплавильное и
железоделательное производство на Урале,- Демидова.
Еще третьи пятьдесят - Строганова.
Еще пятьдесят - ткацкую мануфактуру Морозова.
И, наконец, в поучение покажем им и черное дело: как русские своими руками
отдали нефть Нобелю, французам и Ротшильду;
ни кусочка не оставив себе и не передав русским".
Воображаю себе, как на этот добрый призыв министра отозвался бы мудрый Ник.
Сав. Тихонравов, Влад. Андр. Долгоруков, а радостнее всех - студенты,
изнывающие в безделье, безденежье и унизительном нищенстве ("стипендии"),
гниющие в публичных домах и за отвратительным немецким пивным пойлом.
Проработав года три над книгами, в архивах заводов, в конторах заводов, на
самих заводах, они вышли бы с совсем другим глазом на свет Божий:
- Какой же там, к черту, "Обломов" и "Обломовка": да этот генерал Мальцев в
глухих лесах Калужской губернии создал под шумок почти Собственное
Королевство, но не политическое, а - Промышленное Королевство. Со своими
дорогами, со своей формой денег, которые принимались везде в уезде наряду и
наравне с государственными "кредитками", со своими почти "верноподданными",
подручными-министрами и т. д. и т. п. Он сделал все это на полвека раньше,
чем появились Крупп в Германии и Нобель в Швеции. А его личная,
человеческая, анекдотическая и романтическая, сторона так художественна и
поэтична, что это ей-ей... одна из заметных страниц русской истории. Да
даже и не одной русской, а общечеловеческой...
Знал ли об этом Гончаров, Гоголь? Что же такое их Обломов, Тентетников,- и
"идеальные примеры купца Костонжогло и благодетельного помещика Муразова"
7, которым "в действительной жизни не было параллели, и они вывели
воздушную мечту, чтобы увлечь ленивых русских в подражание" (resume
критиков и историков литературы).
В этом отделе своем, довольно обширном, как русская литература была плоско
глупа! Ударилась в грязь. Воистину "онанисты, занимавшиеся своим делом под
одеялом", когда в комнате ходила красивая, тельная, полная жена и хозяйка
дома, которую онанист-супруг даже не заметил.
Вот - литература.
Вот - действительность.
А еще туда же "претензии на реализм". Да вся наша литература "высосана из
пальца", но русской земли и русской деятельности даже не заметила. И
Островский, и Гончаров, и Гоголь. Все занимались любовью, барышнями и
студентами. "Вязали бисерные кошельки",- как супруга Манилова,- когда
вокруг были поля, мужики, стада, амбары и, словом, целая "экономия".
* * *
Несомненно, когда умер Рцы - нечто погасло на Руси...
Погасло - и свету стало меньше.
Вот все, что могу сказать о моем бедном друге.
Его почти никто не знал.
Тогда как "умер бы Родичев" - и только одной трещоткой меньше бы трещало на
Руси.
И умерло бы семь профессоров Духовных академий - освободилось бы только
семь штатных преподавательных мест в Духовном ведомстве.
И умер бы я?
Не знаю.
(22 мая),
* * *
Никто не смешает даже самый
великолепный кумир с существом
Божеским и божественною истиною.
Сицилианцы в Петербурге, стр. 230 8
... религия вечно томит душу; религия, судьба, наша маленькая и бедная
судьба, горе ближних, страдание всех, искание защиты от этих страданий,
искание помощи, искание "Живого в помощи Вышнего"...
Боже, Боже: когда лежишь в кровати ночью и нет никакого света, т. е.
никакой осязательный предмет не мечется в глаза,- как хорошо это "нет", п.
ч. Бог приходит во мгле и согревает душу даже до физического ощущения
теплоты от Него,- и зовешь Его, и слышишь Его, и Он вечно тут,,.
Отчего же люди "не верят в Бога", когда это так ощутимо и всегда?..
Не от "кумиров" ли наших: взглянул на которые - знаешь, что это не "моя
Судьба" и не "кто-то тут ночью возле тебя"...
Провидение...
Опять, глядя "на образ",- скажешь ли: "Он - мое Провидение"?
А ведь чувство Провидения почти главное в религии.
Посему, любя, и бесконечно любя, наши милые "образки", наши маленькие
"иконки", и так любя зажигать перед ними свечи, вообще нимало их не отрицая
и ничего тут не колебля, я спрашиваю себя: не был ли этот "византийский
обычай" (собственно, икон нет в католичестве, где - лишь "не молитвенные"
картины) - не был ли он причиною понижения в стране, в населении таких
колоссально важных ощущений, как Провидение, Промысл, Судьба: без которых
вообще какая же религия? И не оттого ли, едва в обществе (образованном)
потерялась связь с "иконами",- потерялась и "с Богом связь" (religio),
потерялась "верность постам" (очень у нас нужная и хорошая) - потерялась и
"верность совести, долгу".
Вообще чрезвычайная осязательность и близость "божеского" - "вот у нас в
углу стоит",- прекрасная и глубокомысленная в одном отношении, не была ли,
однако, причиною страшного ослабления других отдаленных и громадных
религиозных чувств, тоже важных, необходимых, "без которых нельзя жить и не
хорошо жить".
Пусть подумают об этом мудрецы: Щербов, А. А. Альбова, Флоренский, Цветков,
Андреев. Я не знаю, колеблюсь; спрашиваю, а не решаю.
(за корректурой "Сицилианцев в Петербурге",- о театре и "подобиях" у
евреев. Вчера, в вагоне, смотрел, как татарин, наклонись к свету, читал
утром свой Коран, или - молитвенник, вообще большого формата тетрадь
толстую. Он ее читал громко, ни на кого - в купе II класса - не обращая
внимания. Вот этого за всю жизнь я не видел у русских; никакой Рачинский и
Новоселов этого не делают; т. е. не имеют этого усердия, этого сейчас и
перед лицом всех людей смелого, не стесненного усердия). (Все мы "крестимся
под полою".)
* * *
Кабак - отвратителен. Если часто - невозможно жить. Но нельзя отвергнуть,
что изредка он необходим.
Не водись-ка на свете вина,
Съел бы меня сатана.
Это надо помнить и религиозным людям,- и религиозно, бытийственно допустить
минутку кабака в жизнь, нравы и психологию.
А потом - опять за работу.
_______________
- Едем на тройке кататься.
- Собираемся в компанию.
- У нашей тети - крестины.
И все оживляются. Всем веселее. Ей-ей, на эту минуту все добродетельнее: не
завидуют, не унывают, не соперничают по службе, не подкапываются друг
против друга. "Маленький кабачок" - не только отдых тела, но и очищение
души. И недаром saturnalia завелись даже в пуристическом Риме, где были все
Катоны.
- Ты нас Катоном не потчуй, а дай Петра Петровича (Петуха) с его ухой.
Вот "русская идея". Часть ее.
(на пакете с корректурами).
* * *
Мережковские никогда не видали меня иначе, чем смеющимся; но уже его друг
Философов мог бы ему сказать, что вовсе не всегда я смеюсь; Анна Павловна
(Ф-ва) вовсе не видала меня смеющимся. Но Мережковские ужасные чудаки. В
них и в квартире их есть что-то детское. Около серьезного, около науки и
около кой-чего гениального в идеях (особенно метки оценки М-ким
критических, переламывающихся моментов истории) - в общем, они какие-то
дети (кудесники-дети),- в непонимании России, в разобщении со всяким
"русским духом" и вместе (суть детей) со своей страшной серьезностью, почти
трагичностью в своих "практических замыслах" (особенно "политика").
Димитрий Сергеевич всегда спешит с утра уехать скорей на вокзал, чтобы "не
опоздать к поезду" (всегда только за границу), который отправляется еще в 5
часов дня, и только Зинаида Николаевна его удерживала от "поспешного
бегства на вокзал". Он с мукой и страхом оставался... ну, до 3 часов, но
никак уже не долее. За два часа до отхода поезда он уже абсолютно должен
сидеть на вокзале. Ну, хорошо. Вдруг такой-то "опытный человек" говорит,
что надо все в России перевернуть приблизительно "по парижским желаниям".
Или - реформа Церкви, "грядущее Царство Св. Духа". И хлопочут, и хлопочут,
Зинаида Николаевна - "вслед", Фил-ов - "сбоку", Мережковский - всех
впереди: когда "улучшения развода" нельзя вырвать у этих сомов. Сомы. А те
говорят о "реформе". И я посмеиваюсь, входя в комнату. Они думают: "Это у
Розанова от сатанизма", а я просто думаю:
"Сомы". "Сом - один Сергий, сом - и другой Сергий. А уж в Соллертинском два
сома. Тут - Тернавцев, а у него морская лодка (яхта): какая тут "реформа
Церкви"? Но, любя их, никогда не решался им сказать: "Какая реформа,- живем
помаленьку".
* * *
"Единственный глупый на Сахарну еврей (имя - забыла) раз, жалуясь мне на
крестьян здешних, воскликнул:
- Какое время пришло? - Последнее время! До чего мужики дошли - справы нет,
и я, наконец, поднял кулаки и крикнул им: "Что же вы, подлецы этакие! Скоро
придет время, что вы (православные крестьяне) гугли (еврейское сладкое
кушанье в субботу) будете кушать, а мы, евреи, станем работать?!!!"
Это он воскликнул наивно как подлинно дурак: но в этом восклицании - весь
еврейский вопрос".
Т. е. мысль и надежда их - возложить ярмо всей тяжелой, черной работы на
других, на молдаван, хохлов, русских, а себе взять только чистую, физически
необременительную работу, и - распоряжаться и господствовать.
(рассказ Евгении Ивановны).
* * *
До так называемого "сформирования" девушки (термин, понятный начальницам
женских учебных заведений) - закон и путь ее (девушки) и заповедь и
требование от нее - сохранить девство. Потому что она уготовливается. А
после "сформирования" путь и закон ее - "с кем потерять девство". Потому
что уже готова.
(Отсюда любовь и искание и тревога.)
К этому "течению Волги" должны приспособляться церковь, общество, законы,
родители. Само же течение Волги ни ради чего не изменяется. Это "канон
Розанова" для всего мира.
* * *
Раз он поставлен на чреду заботы о заповеди Господней: то он должен на
селе, в околотке, в приходе недреманным оком наблюдать, чтобы ни одно зерно
не просыпалось и не было унесено ветром, но "пало в землю и принесло плод",
и - ни один уголок поля не остался незасеянным. Как квартальный стоит на
перекрестке 2 улиц и говорит возам "направо" и "налево", так священник
должен бы стоять у входа и выхода бульваров и говорить: "не сюда, не сюда,
а - в семью", и - не для луны и звезд и тайных поцелуев, а - в домашний
уголок, для благообразной и обычной жизни.
Выдача замуж дев - на обязанности священника. И за каждого холостого
мужчину священники будут отвечать Богу.
* * *
Отсутствие государства и врожденная к нему неспособность, как и отсутствие
отечества и тоже неспособность "иметь свое отечество", и есть источник
индивидуального могущества евреев и их успехов во всех странах на всех
поприщах. Та колоссальная энергия и неизмеримое по протяженности
прилежание, какое русские и французы тратили на своих "Петров" и
"Людовиков", на "губернии" и "департаменты", на канцелярии и статское
советничество,- евреями никуда не была израсходована: и брошена в частные
дела, частную предприимчивость. И в то время как у нас в каждом личном деле
"теплится свечечка", у них -- пылает костер. Каждый из нас с "стыдливой
фиалкой в руках" - у них пунцовый пион. Ноги их длиннее, зубы их острее, у
каждого 5 рук и 2 головы: потому что он не разделен на "себя" и "Людовика",
а весь ушел только в "себя".
* * *
Евгения Ивановна сказала мне удивительную поговорку молдаван:
"Когда женщина свистит - Богородица плачет".
* * *
Да не воображайте: попы имеют ту самую психологию "естествознания" и
"Бокля", как и местный фельдшер, и в самом лучшем случае - земский врач. И
только это обернуто снаружи богословской фразеологией, которую ему навязали
в семинарии.
(в Сахарне, думая о попе, лишившем все многолетние сожительства без
венчания - причащения. Между прочим, он уничтожил местный церковный хор.
сказав, что к нему "примешиваются и блудницы". Когда Евгения Ивановна
заступилась за них и за хор, он этих пожилых и босых баб в ответном ей
письме обозвал "примадоннами", В то же время во всем уезде только он один
выписывает "Сатирикон" 9, и заложил огромный фундамент для строящегося
своего дома.)
* * *
"Наша школа - тупа. И способные люди ее не воспринимают, а просто разрывают
с нею. Через это выходит, что все тупые люди у нас суть "окончившие курс" и
"образованные", а люди действительно даровитые - без диплома и никуда не
пропускаются в жизнь, в работу, в творчество. Они "на побегушках" у "тупых
дипломированных людей".
Евгения Ивановна сказала это как-то лучше, талантливее. Рассказала это как
заключение к рассказу о своем умершем брате,- вдохновенном и предприимчивом
дворянине-землевладельце, но который, кажется, не был в университете,
"потому что не мог кончить в гимназии". Обыкновенная история, еще со времен
Белинского. У нас почти вся история, все пламенное в истории, сделано "не
кончившими".
"Тупые образованные люди" заняли теперь почти все поле литературы;
составили бесчисленные ученые статьи в "Энциклопедию" Брокгауза и Ефрона. О
"тупых образованных людей" разбивает голову бедный Цветков (который,
однако, наговори! им много комплиментов).
Шперк говорил мне: "Я вышел из университета (юридический факультет в
Петербурге) потому, что не мог принимать в свою живую душу мертвое
содержание профессорских лекций".
Слова 31 и буквальны. Меня так поразило, когда он сказал это. Как поразила
сейчас формула Евгении Ивановны. Евг-ия Ив-на пошла учиться "духу и
красоте" у крестьян, училась у молдаван, училась у наших (Казанск.
губерния). Шперк, с отвращением отвернувшись от профессоров, начал ходить и
смиренно, кротко учиться у биржевого маклера (Свечин,- издал под
псевдонимом Леонова "Кристаллы человеческого духа" 10).
О, как понятно, что с этими господами (профессора) "расправились" студенты
и в конце концов отняли у них университет. И бросили его в революцию. Ибо
воистину революция все-таки лучше, чем ваше "ни то ни се", "революция
из-под полы" и "на казенный счет"...
Когда же пройдут и кончатся эти "тупые образованные люди", которых у нас и
повсюду гак же много, как селедок на Ньюфаундлендской мели, коих весь свет
ест и никак не может их съесть?..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
* * *
Вот идет моя бродулька с вечным приветом...
[ - "Ты ушел, и как стало скучно без тебя. Я спустилась".]
Уходит и, оборачиваясь, опять улыбнулась: волосы стриженые, некрасивые, -
широкий полотняный халат тоже некрасив; и палка, на которую опирается и
которою стукает.
Что-то бессмертное мне мелькнуло. П. ч. это бессмертно. Я почувствовал.
Вечное благословение. Она всегда меня благословляет, и вот 20 лет из уст ее
- нет, из ее улыбки, п. ч. она ничего не говорит идет одно благословение.
И под этим благословением я прожил бы счастливо без религии, без Бога, без
отечества, без народа.
Она - мое отечество. Улыбка, отношение человека. И я был бы вполне
счастлив, если бы был достоин этого благословения. Но в тайне души я знаю,
что его недостоин.
(Занимаюсь в домашнем .музее Евгении Ивановны, в нижнем полуподвальном
этаже, очень уютном и изящном. Музей - молдаванской старины и деревенщины).
* * *
Мысль о вине Б. против мира моя постоянная мысль.
(26 мая 1913 г.)
Что это за мысль? Откуда? В чем даже она состоит? Туман. Огромный туман. Но
от него 3/4 моей постоянной печали.
* * *
Церковь возникла, сложилась и долго росла и сияла и собрала все свои
добродетели и разум до книгопечатания, и обходясь - без книгопечатания. Это
- до-книгопечатания-явление. Не есть ли ошибка поэтому, что, когда
появились орудия и формы книгопечатания,- церковь также потянулась к ним?
Как священник "необъяснимо" перестает быть им, переодеваясь в сюртук
(ужасное впечатление от Петрова, когда он, смеясь и лукавя и пытаясь скрыть
неловкость,- появился в сюртуке на "чествующем его обеде"),- так
"необъяснимо" что-то теряет "печатающий свои сочинения" иерей, епископ etc.
Конечно, есть призвания и среди них, которые не могут не печататься,-
"врожденные писатели", которые не могут не принять этого рока. Но таковых,
очевидно, немного, и притом очень немного.
Было бы печально и бедственно, если бы и Флор не писал. Вообще тут "судьба"
и "общий путь".
Но и его надо обдумать. Очевидно, "церковь" чем меньше пишет и печатается,
тем полнее она сохраняет свой древний аромат дела и факта. Факта около
больного, около умирающего, около гроба, около купели, возле роженицы
("наречение имени отрочу"), возле любви (брак, венчание).
Оставив слово публицистам.
Которые ведь тоже несут страшный рок: остаться вечно с одним словом.
Одно слово...
Одни слова...
Бедные писатели не понимают судьбу свою: что "заболели зубы" - и
читательница откладывает в сторону "симпатичного Чехова".
----------------------------------------------------------------------------
Комментарии А.Н.Николюкина
1. Евгения Ивановна - Е. И. Апостолопуло.
2. "Мы соль земли" - Евангелие от Матфея, 5, 13 (Вы - соль земли).
3. "глаголют", как Спаситель при Тивериадском озере - Евангелие от
Иоанна, 21, 1. Этот эпизод, рассказывающий о последнем, третьем явлении
Христа ученикам, Розанов подробно разбирает в статье "Небесное и земное"
(Около церковных стен. СПб., 1906. Т. 1. С. 295-298).
4. читаю свящ. Дроздова - его рецензия в "Колоколе" 26 апреля 1913 г.
5. история с Булатовичем - Булатович А. К. (1870-1918/19), русский
исследователь Эфиопии. В начале 1900-х годов постригся в монахи.
6. Мальцев - Мальцов С. И. (1810-1893) - известный организатор в области
промышленности.
7. Тентетников, Костанжогло, Муразов - герои второго тома "Мертвых душ"
Н. В. Гоголя.
8. "Сицилианцы в Петербурге" - статья Розанова была напечатана в журнале
театра Литературно-художественного общества (1909. № 3-4. С. 10-13). Стр.
230 - страница книги Розанова "Среди художников" (1914), куда вошла эта
статья.
9. "Сатирикон" - сатирический журнал (1908-1914), издававшийся М. Г.
Корнфельдом.
10. "Кристаллы человеческого духа" - Леднев П. Кристаллы духа и отношение
духа и материи. М., 1896. Ч. 1-2.
Розанов
В.В.Розанов
С ПЕЧАЛЬНЫМ ПРАЗДНИКОМ
Утописты-мечтатели, понятия не имеющие и никогда не имевшие о русском
народе, вообразили, что за одно послушание золотых речей их народ этот
отдаст и красное яичко в Христово Воскресение, и братское целование при
встрече друг с другом - даже отдаленно знающих один другого людей, - и всю
великую обрядность и наряд церковный и народный.
Народ послушался было их на несколько месяцев, но уже теперь испытывает в
тяжелых вздыханиях, что значит променять родную историю, скованную в груди
этого самого народа, на клубную болтовню разных заезжих людей и туземных
господ, подражающих этим заезжим людям.
Прошло всего 14 месяцев, и Россия испытала такой погром и разгром самое
себя, перед которым бледнеют все бедствия вынесенные нами в нашей
многотрудной и терпеливой истории.
Воистину нет сил более терпеть и переносить. Ни татарское жестокое
нашествие, ни вхождение в Россию Наполеона, ни Крым и Севастополь, ни
половцы и печенеги не вносили в Россию и малой доли того крушения сил ея,
какое внесли эти всего 14 месяцев. Буквально, мы стоим как бы при начале
русской истории, буквально - русская история как бы еще и не начиналась.
Приходится опять заводить все сначала, приходится тысячелетнего старца
сажать за азбуку, как младенца, и выучивать первым складам политической
азбуки.
Ни о каком красном звоне, ни о каком воскресном событии не может идти речи
в теперешнем населении России, которое забыло свою историю и веру, им же
самим, этим населением, взращенную,- им же самим, этим населением,
возделанную.
Виноградарь сам вырвал лозу, им когда-то посаженную, и пахарь затоптал
поле, им вспаханное. Все это - под трезвон разглагольствований, в которых
была бездна злобы и не было никакого смысла. Кому-то понадобилось возбудить
эту злобу,- кому-то понадобилось затемнить этот смысл.
Понадобилось призвать русских людей друг на друга, возбудить сословную или
так называемую "классовую рознь", хотя с чужого голоса русские люди впервые
выучились или, вернее, начали выучиваться произносить слово "класс". Как
будто князья русские не на тех же ворогов вели Русь, на которых шли и
простые ратники, вчерашние хлеборобы; как будто вообще "езда" не состоит из
ямщика, коней и саней...
Но кому-то понадобилось распрячь русские сани, и кто-то устремил коня на
ямщика, с криком - "затопчи его", ямщика на лошадь, со словами "захлещи
ее", и поставил в сарай сани, сделав невозможною "езду".
Кому-то понадобилось приостановить русское движение, кто-то явно испугался
его и начал нашептывать ядовитые шепоты о классовой розни. Кто-то давно
начал мутить и возмущать Русь. Не "классовые интересы" занимали этого врага
Руси. Ему нужно было ослабить всю Русь.
И вот Русь повалилась и развалилась, как глина в мокрую погоду.
Еще вернее будет сравнение, если мы скажем, что она развалилась под идущим
железнодорожным поездом.
Со временем история разберет и укажет здесь виновных. Хотя и теперь уже
очевидно, что в Государственной Думе четырех созывов не было с самого же
начала ровно ничего государственного', у ней не было самой заботы о
Государственном и Государевом деле, и она только как кокотка придумывала
себе разные названия или прозвища, вроде "Думы народного гнева", и тому
подобное. Никогда, ни разу в Думе не проявилось ни единства, ни творчества,
ни одушевления. Она всегда была бесталанною и безгосударственною Думою.
Сам высокий титул: "Думы" - к ней вовсе не шел и ею вовсе не оправдывался.
Ибо в ней было что угодно другое - кроме "думанья". Образование так
называемого "прогрессивного блока" в ней было крушение последних
государственных надежд на нее.
Все партии соединились, даже и националисты, даже и правые, чтобы
обезгосударить Россию, сделать из нее толчею так называемых "общественных
элементов" или общественных сил, не руководимых более одною государственною
силою и общим государственным и национальным интересом.
Завершающая формула этого общественного движения, выраженная в требовании
"ответственного перед Думою правительства", была особенно интересна ввиду
того, что сама Дума обозначилась с тенденцией или с возможностью предать
всю Россию врагу, с которым эта Россия находилась "в состоянии войны".
Большего абсурда, большей нелепости, кажется, не встречается во всемирной
истории и в игре политических сил и страстей.
Последствием было то, чему мы были свидетелями эти 14 месяцев.
Россия обезгосударилась, но и вышло кое-что непредвиденное: она перестала
кому бы то ни было и чему бы то ни было повиноваться. Она начала просто
распадаться, деформироваться, переходить в состояние первобытности и
дикости. Так называемой "русской культуры", от имени которой было
предъявлено столько требований,- как не бывало. Зовущий к ответу перед
собою оказался сам без имени и без лица.
Россию нужно строить сначала, моля Бога об одном, чтобы это была летаргия,
а не смерть.
Так-то мы встречаем праздничек Христов. И колокол зазвучал сегодня в
двенадцать часов ночи так печально, с такими дрожащими в себе звуками, как
он не звучал ни однажды в тысячу пятьдесят шесть лет изжитой нашим народом
истории. Самое страшное из всего, что это оказался и не "народ", а какие-то
"люди".
- "Чьи это люди",- спрашивают иностранцы и отвечают насмешливо:
- "Мы не знаем".
Вот поистине состояние, неизвестное еще в географии.