В.В. Бычков
Неформализуемый гнозис Оригена

Оп.: Социальная философия и философская антропология. Труды и исследования. М.: Институт философии РАН, 1995.
http://www.krotov.org/history/03/bych1995.html


 ... и слышал
неизреченные
слова,
которых человеку
нельзя
пересказать.

2 Кор 12,4.

В древности не один апостол Павел слышал
"невыговариваемые слова", получал
невербализуемое ведение, "знал" то, что
превышает человеческое "знание"...
Ориген был убежден, что библейские
пророки и евангелисты владели знаниями о
вещах более высоких и возвышенных, чем те,
о которых они поведали в своих книгах, ибо
получили эти знания, таинственно
просветившись по милости Божией. Они точно
знали и о чем и как им следует писать,
чтобы нечто из своих знаний передать всем,
"имеющим уши слышать", и что необходимо
сокрыть за завесой молчания (Contr. Cels.
VI 6)...

И когда семь громов проговорили
голосами своими,

Я хотел было писать; но услышал
голос с неба, говорящий мне:
Скрой, что говорили семь громов, и
не пиши сего,

- сказано в "Откровении св. Иоанна
Богослова" (10,4). В От-кровении - о со-
кровении, о со-кровенном. Между этими двумя
полюсами - от-кровения и со-кровения - и
пульсировало мыслительное поле ранних
христиан.
Особого напряжения оно достигло у
третьего (после Филона и Климента)1
крупного александрийца Оригена (ок. 185 -
после 252 гг.), стремившегося постичь
Истину, интегрируя идеи платонизма и
озарения профетизма на основе евангельского
учения. Ему, хорошо сознававшему
сокровенный характер знания, принадлежит
честь первой попытки создания целостной
системы христианской философии. И хотя
впоследствии многие идеи Оригена не были
приняты официальной церковью, а оригенизм
был осужден как ересь, сегодня никто не
сомневается в культурно-исторической
значимости этой попытки и плодотворности
многих идей и принципов Оригена. Даже
крайности его учения, отвергнутые церковью,
имеют важное пропедевтическое значение.

____________________
1 Им посвящены мои специальные очерки:
Эстетика Филона Александрийского // ВДИ.
1975. N 3. С. 58-79; Эстетические взгляды
Климента Александрийского // ВДИ. 1977. N
3. С. 69-91.

Ориген - один из крупнейших мыслителей
своего времени, и он не обижен ни старыми,
ни новейшими исследователями2, поэтому
здесь нет смысла входить в тонкости его
богословско-философских идей. В данном
случае они будут интересовать нас только в
аспекте их значимости для реконструкции
эстетического сознания ранних христиан и, в
частности, самого Оригена. Мне уже не раз
приходилось показывать, что эстетическое
сознание христиан, наиболее полно
выраженное в святоотеческой письменности,
теснейшим образом связано с их способами и
формами познания, с их учением о знании и
познании; то есть что эстетика отцов церкви
может быть правильно понята только в
контексте христианского миропонимания, и, в
частности, патристической гносеологии, а
для ранних александрийцев - гносисо-логии -
учении о гносисе3. У Оригена это учение
находилось, пожалуй, в фокусе всех его
богословско-философских изысканий и поэтому
имеет смысл остановиться на его некоторых
аспектах.
Ориген, как и его близкие и дальние
предшественники (греческие ученые и
____________________
2 См. хотя бы библиографию: Crouzel H.
Bibliographie critique d'Origene // In-
strumenta patristica. т. VIII, VIIIa.
Steenbrugge, Den Haag, 1971; 1982.
3 Для ранних александрийских отцов Климента
и Оригена гносис еще не был негативным
понятием, связываемым более поздними
отцами с учением многочисленных
"гностиков" - ложным гносисом.

христианские учителя), хорошо знает, что
есть две мудрости - божественная и
человеческая и есть два знания - вещей
божественных и вещей человеческих; и что
второе более-менее доступно человеческому
разуму, а первое - для человека дело
труднодостижимое, хотя и не невозможное.
Земной гносис, или "внешнее учение", в
котором достигли определенных успехов
греческие языческие философы, составляет
лишь малую часть общего гносиса (Ps. 36,
Hom. 5,1). Главное же - "небесный гносис" -
знание духовных сфер, сущностей и самого
Бога; он же по Божией милости был более
доступен ветхозаветным пророкам, ученикам
Христа, евангелистам и составлял предмет
особой заботы раннехристианских отцов
церкви. К уяснению путей владения им
стремился и третий руководитель
христианской школы в Александрии Ориген.
Однако здесь перед его взыскующим умом
возникло много проблем и Ориген хорошо
сознавал их. Уже его предшественники Филон
и Климент знали, что Бог в его сущности
непознаваем человеческим разумом, т.е.
высшее божественное знание сокрыто от
нашего ума, и Ориген принимал это положение
как должное. Для него, как и для Климента,
разум отнюдь не является последней (или
высшей) инстанцией в деле познания; тем не
менее и он в глазах автора "О началах" не
совсем бесполезен на путях божественного
гносиса. Ориген убежден, что Бог одарил нас
стремлением к постижению "истины о Боге и
познанию причины вещей" отнюдь не для того,
чтобы оно осталось неудовлетворенным. В
противном случае пришлось бы считать, что
"Творец-Бог напрасно вложил в наш ум любовь
к истине" (De princ. II 11,4). Сие вряд ли
возможно, и на основе своего собственного
духовного опыта и свидетельств своих мудрых
предшественников Ориген заключает, что
благочестивые люди (пневматики, гностики) и
при жизни получают кое-что из "безмерных
сокровищ божественного гносиса" и тем самым
развивают в своих душах любовь и стремление
к исследованию истины, которая в полном
объеме будет открыта им в будущем веке
(Ibid.).
Доступные нашему познанию частицы
божественного гносиса - фактически
предварительный набросок, эскиз истины, на-
чертанный рукой самого Иисуса Христа "на
скрижалях нашего сердца". Здесь Ориген, как
и другие отцы церкви в трудных для
словесного объяснения ситуациях, прибегает
к художественной аналогии, т.е. подключает
эстетическое сознание к пояснению
собственно гносеологической проблемы. Как
живописец сначала набрасывает легкими
линиями общий рисунок картины, чтобы затем
было легче писать ее красками, так и
Господь дает некоторым людям уже в этой
жизни некое "предначертание истины и
знания", которому в будущей жизни должна
быть придана "красота законченной картины"
(pulchritudinem perfectae imaginis) (Ib.).
Далеко не все удостаиваются чести
получить "предначертание истины", но только
предрасположенные к духовной жизни -
пневматики, или гностики, или люди
"внутренние". Им божественный гносис
(доступный в этой жизни) дается в "ясных"
выражениях (то есть им доступен внутренний
смысл учения). Для большей же части людей -
соматиков ("называемых тирянами") гносис
вообще закрыт, а среднему слою субъектов
познания - "внешним" (или психикам) учение
дано в "неясных притчах" (De princ. III
1,17). Кроме того многие "божественные
тайны", сокрытые от земных мудрецов,
открыты младенцам, пребывающим благодаря
этому в состоянии "высшей степени бла-
женства"(III 1,12).
В отличие от Климента Ориген избегает
точных определений гносиса, не полагаясь,
видимо, на адекватность словесного
выражения. У него гносис это некий сложный
многоаспектный феномен, близкий к
глубинному созерцанию - пребыванию в со-
зерцании. Как отмечает В.Фелькер, и
терминологически у Оригена gnwsiV и Jewria
употребляются как синонимы4. В отличие от
"человеческих знаний", добытых мудрыми
людьми с помощью разума, гносис - дар Божий
в награду за нашу любовь к истине и
стремление к познанию; это результат
откровения самого Бога или Св. Духа (In
Ierem. Hom. 10,1). Ориген нередко пытается
описать его в виде особого духовного света,
"просвещения", опираясь на свидетельства
как библейских ("наших" в терминологии
____________________
4 Volker W. Das Volkommenheitsideal des
Origenes. Eine Untersuchung zur
Geschichte der Frommigkeit und zu den
Anfangen christlicher Mystik. Tubingen,
1931. S. 84.

Оригена) мудрецов, так и греческих. Он с
одобрением вспоминает, что Платон в письме
к Диону (Ер. 7) писал о невыговариваемости
и невыразимости словами высшего блага.
Только в результате длительных умственных
трудов и упражнений оно вдруг возникает в
душе в виде некоего света (Contr. Cels. VI
3). Об этом еще до Платона, как считает
Ориген, ссылаясь на "Книгу Псалмов",
говорили и авторы Св. Писания (VI 5).
"Просвещение" духовным светом
способствует возникновению и возрастанию
гносиса в человеке, приближает его к Логосу
и продолжается в нем и после смерти - в
раю, приводя к полному гносису, понимаемому
Оригеном как единение (enwsiV) c Богом
(Johan. Com. XIX 4). Это - конечная цель
гносиса; его венец - в бесконечном
блаженстве будущего века, в прямом, без
посредства Логоса, созерцании Бога, в
полном слиянии с Ним при сохранении
принципиального различия сущностей.
Многообразны, трудны и длительны пути к
этой цели.
Вряд ли можно безоговорочно говорить (что
правомерно, скажем, относительно Климента)
о поступенчатом возрастании гносиса у
Оригена. Тем не менее очевидна общая
тенденция этого возрастания - от
рационального знания к иррациональному,
мистическому, сверхразумному. При этом
Ориген еще столь высоко ценит первый
рациональный уровень знания, что в своем
компендиуме христианского учения ("О
началах") отводит ему видное место в
"полном гносисе", которым пневматик будет
обладать в будущей жизни.
Весь комплекс знаний дает только Христос-
Логос. При этом благочестивые (или
пневматики) будут обладать на первом этапе
как бы "двояким знанием". Одно они получают
в земной жизни, исследуя многообразие мира
и доискиваясь его причин. После смерти им
будет дано и "истинное познание" этого
разнообразия. В первый период после смерти
их души будут еще пребывать на земле в
месте, которое Св. Писание называет раем.
Здесь они пройдут первый этап обучения,
получая в основном рациональные "истинные"
знания обо всем, что они видели и знали при
жизни (De princ. II 11,6).
Они получат полные знания о человеке,
душе, уме; о духе, действующем в каждом из
них, и о благодати Св. Духа, даваемой им;
об Израиле, его истории и значении, многие
религиозные истины; о творении и Творце, о
всех животных и растениях; об ангелах и о
суде божественного промысла, который
ожидает всех людей и животных (II 11,5).
Чистые сердцем и непорочные умом, однако,
очень скоро двинутся дальше и через обители
"различных мест" достигнут Царства
небесного. Эти "обители" греки называли
"сферами", а Писание - "небесами". В каждом
иp этих небес, которые прошел и Иисус при
вознесении, святые узнают, что там делается
и почему. Затем Бог откроет святым все о
небесных телах, обо всем творении, причины
всех вещей. И только после этого им будет
дано знание о небесных чинах и духовных
сущностях, которые они смогут созерцать и
познавать "лицом к лицу". Ум, достигший
этой ступени совершенства, напитается
"созерцанием и познанием вещей и
уразумлением их причин" и только на самой
вершине гносиса этой пищей станет
"созерцание и познание Бога" (II 11,7).
В трактате "О началах" не говорится прямо
о характере и форме этого "созерцания и
познания", однако из многочисленных
гомилетических сочинений Оригена, особенно
из его толкований псалмов, становится ясно,
что речь идет, конечно, не о рациональном
(формализуемом, вербализуемом) знании, а о
его более высоких формах. При этом
выясняется, что эти формы доступны
пневматику (или гностику) не только после
смерти, но и в земной жизни на путях
мистического гносиса с помощью бо-
жественного "просвещения.
Оригена не без основания считают
предтечей монашеского, то есть
индивидуального, гносиса. Он много внимания
уделил вопросам аскезы, мученичества5,
мистики, как путям к истинному гносису.
Проповедовал идеи отречения человека от
всего земного, что должно было
способствовать еще при жизни выходу его
"за" пределы человеческого (uper anJrwpon -
Joan. Com. XIII 7), превращению в ангела;
много внимания уделил мистическому опыту -
"духовному браку" (pneumatikoV gamoV) души
с Логосом, "подражанию" Иисусу с целью
"обретения утраченного подобия" (omoiothV)
____________________
5 См. его специальный трактат "Увещание к
мученичеству".

Богу, мистической любви к Богу, ведущей к
непосредственному созерцанию Бога и к
полному слиянию с ним, т.е. обожению6.
Затрагивались Оригеном и вопросы
мистического видения и экстаза7. Главная
линия оригеновского гносиса, как ее хорошо
проследил В.Фёлькер, развивается не в
рациональной, а в мистической сфере. "От
укорененной в чувстве Логос-мистики,
которая хорошо выражается символикой
брачных отношений, идет путь к Бого-
мистике, к экстатическому visio beatifica и
отказу ото всех личных связей, что
оценивается не как утрата, но как ценное
приобретение. Только при полной
концентрации на Божественном, только при
причастности к его бытию душа может стать
его сосудом. Бог - все во всем - это
последнее значение, какое гносис имеет у
Оригена и этот гносис приравнивается им к
блаженству"8.
Итак, и Платон, и пророки, и первые
ученики Христа, и раннехристианские
мыслители, то есть все предшественники
Оригена и он сам были едины в том, что
"высшее благо" невыговариваемо и невыразимо
словами, а "истинный" гносис реализуется на
внерациональных, вневербальных путях,
которым сам Ориген уделил немало внимания.
С другой стороны, вся эта вневербальная,
мистическая сокровенная гносисо-логия и
____________________
6 Подробнее см., например: Volker W.
Op.cit. S. 98-144.
7 Ibid. S. 138-144.
8 Ibid. S. 144.

самим Оригеном и всеми его
предшественниками излагается в словесной
форме. Отсюда - повышенный интерес древних
философов и богословов к слову и глубокое
благоговение перед тайной слова, имени.
У Оригена антиномизм в отношении слова,
имени, как носителя и выразителя смысла
достигает особой остроты. С одной стороны,
как мы уже отчасти видели, он достаточно
скептически относится к его возможностям на
путях высшего гносиса. Завершая изложение
начал христианского миропонимания и догма-
тики, он в духе греческого философствования
предупреждает читателя: "Итак, всякий, кому
дорога истина, пусть поменьше заботится об
именах и словах, так как у каждого
отдельного народа существует различное
употребление слова, и пусть больше обращает
внимание на то, что обозначается, нежели на
то, какими словами обозначается".
Внимательно изучая тексты Писания, Ориген
приходит к выводу, "что есть такие вещи,
значение которых вовсе нельзя выразить
надлежащим образом никакими словами
человеческого языка, - такие вещи, которые
уясняются больше чистым разумом, чем
какими-нибудь свойствами слов. <...> о том,
что говорится (в Писании), следует судить
не по слабости слова, но по божественности
Св. Духа, вдохновением которого они
написаны" (De princ. IV 3,15)9.
____________________
9 Русский перевод трактата "О началах" цит.
по изданию: Творения Оригена, учителя
александрийского, в русском переводе.
Вып. I. О началах. Казань, 1899.

С другой стороны ему не чужда и
ветхозаветная традиция понимания слов,
имени как носителя сущности именуемого. Во
многих местах своих сочинений он
возвращается к мысли, что имена не случайно
и не произвольно даны предметам и людям, но
они как-то связаны с сущностью или какими-
то характерными чертами именуемого (см.:
Exhort. 46; De orat. 24,2; Contr. Cels. I
24 и др.). Особенности духа, души и тела
человека отражены в его имени, поэтому в
Писании зафиксированы случаи, когда с
изменением некоторых черт менялось и имя
человека: Аврам на Авраам, Симон на Петр,
Савл на Павел и др. (De orat. 24,2).
Cоответственно имена ангелов (Михаил,
Гавриил, Рафаил и др.) выражают те
служения, которые они призваны выполнять по
воле Божией (Contr. Cels. I 25).
Более того, имена, слова, само их
звучание наделены каким-то образом силой
именуемого. На этом основано воздействие
некоторых заклинательных формул и
персидских и египетских имен на тех или
иных духов. Подобная сила заключена и в
имени "нашего Иисуса"; она служила орудием
изгнания многих демонов из душ и тел,
одержимых ими. При этом действенная
"внутренняя сила" слов, как было замечено
знатоками искусства заклинаний, заключена
"в свойствах и особенностях звуков". Со-
ответственно заклинательные формулы и
магическая сила имен действенны только на
отечественных языках в оригинальном
звучании и не сохраняются при переводе на
другие языки (Там же).

Все сказанное в полной мере относится и к
именам Бога. Полемизируя с Цельсом, который
полагал, что безразлично, каким именем
обозначить высшую сущность, - то ли Зевсом,
то ли Адонаем, то ли Саваофом, то ли как-то
иначе, - Ориген утверждал, что имена Бога
не произвольны, но связаны с его сущностью
(V 45). Фактически в них заключено целое
"таинственное богословие", возводящее дух в
Творцу Вселенной. Изреченные же в
определенном порядке, они обладают "особой
силой" (I 24). Поэтому-то христиане не
называют своего Бога Зевсом и подобными
именами. "Мы не верим, - пишет он, - что
Зевс и Саваоф имеют одну и ту же сущность"
(IV 46). Если к этому напомнить еще, что
христианство отождествляло Логос-Слово с
одной из ипостасей Бога и Логосо-логия
занимала видное место в учении первых
александрийских отцов, то станет понятным
особое внимание Оригена к именам, словам,
словесным конструкциям; вообще - к
словесной материи - особенно священных
текстов, текстов Св. Писания.
Древность всегда с повышенным интересом,
почтением, а нередко и со священным
трепетом относилась к слову, прозревая в
нем какие-то магические и сакральные силы,
глубинные энергетические токи и связи с
сущностными основаниями бытия. И
христианство не было в этом плане
исключением, усвоив и признав за свои
многие "вербальные" интуиции древнего мира.
Отказываясь от каких-то из них, как не
соответствующих их религиозной доктрине,
христиане активно развивали другие, осознав
Слово в качестве Начала и Источника
тварного бытия.
Итак, Ориген, опираясь на предшествующие
религиозно-философские традиции, на тексты
Св. Писания и свой собственный духовный
опыт, оказывается перед ситуацией
многоаспектного, полифункционального бытия
слова в культуре. Слово стоит до и в начале
творения, ибо это одна из ипостасей Бога;
притом - творческая ипостась. Ориген, как и
многие ранние отцы церкви, отождествляет ее
с Софией - Премудростью Божией10, утвер-
ждая, что мир был сотворен Словом-
Премудростью. Слово (имя) каким-то образом
связано с сущностью вещи и нередко бывает
наделено силой, или энергией обозначаемого;
в нем открываются какие-то аспекты
сущности. С другой стороны, далеко не все,
особенно в духовной и божественной сферах,
можно выразить словами. Словесный текст
является достаточно слабым отражением
истинного знания. И, тем не менее, он
активно используется не только людьми, но и
более высокими духовными сущностями для
передачи знания, гносиса. При этом акцент
делается на своеобразной амбивалентности (и
даже антиномичности) словесного текста -
одновременно в одном тексте - от-крывать и
со-крывать знание в зависимости от субъекта
восприятия11.
____________________
10 См.: Contr. Cels. VI 69; De princ. I
2,2; I 8,3 и др.
11 Последнему аспекту много внимания
уделял предшественник Оригена Климент,
сознательно организуя соответствующим

Все это побуждает Оригена, как и его
александрийских предшественников Филона и
Климента, при его скепсисе относительно
возможностей слова, с особым пристрастием
изучать тексты Св. Писания, доискиваясь в
них до со-кровенных смыслов; пытаясь
усмотреть в слове то, чего в нем вроде бы и
невозможно усмотреть. На этом пути он
вынужден от слова как самоценной смысловой
единицы перейти к словесным конструкциям -
словесным образам, символам, аллегориям и
т.п., то есть к проблемам герменевтики
словесного текста. Здесь он видит себя
наследником и продолжателем дела самой
Софии-Премудрости Божией, которая в его
понимании называется Словом Божиим потому,
что открывает в словах всем прочим разумным
существам тайны, сокрытые в ее глубинах;
"она называется словом потому, что является
как бы толкователем тайн духа" (De princ. I
2,3).
И хотя эти тайны Божественной Премудрости
составляют предмет высшего гносиса,
реализующегося на невербальных уровнях,
сама Премудрость воплотила определенные
знания и в словесных текстах, побуждая
многие поколения экзегетов отыскивать их в
формах, в принципе мало для них
приспособленных. Речь уже в общем случае
идет не об отдельных словах, хотя и о них
тоже, а о словесных структурах - образах,
___________________________________________
образом свои тексты, в частности,
используя композицию "стромат"
("лоскутного одеяла") для изложения
христианской доктрины.

символах, притчах, иносказаниях, аллегориях
и т.п. Человеческий ум, вдохновляемый
высшими силами, изобрел немало способов и
форм образно-иносказательной речи для
передачи знания и всеми ими, согласно
Оригену, в изобилии пользовались авторы Св.
Писания.
По его мнению, в человеческой душе есть
особые силы и чувства (правда, они не у
всех людей развиты) для формирования и
восприятия образов. Создаются они с помощью
некой "руководительной"силы души, которую
Ориген называет hgemonikon, воспринимаются
"особого рода божественным чувством" (JeiaV
tinoV genikhV aisJhsewV)12. Присуще это
чувство блаженным и святым, и оно как бы
совершенствует, обостряет, преобразует все
обычные органы чувств человека: зрение,
слух, вкус, обоняние и осязание. С его
помощью человек видит, слышит и т.д. не
чувственные вещи, но духовные (Contr. Cels
I 48). Обладающие этим чувством и в
словесных образах способны увидеть
глубинные небуквальные уровни.
Понятно, что образное выражение
рассчитано не на простаков, и Ориген
неоднократно подчеркивает это, стремясь
доказать высоко образованным критикам
христианства, что под внешне простой формой
христианского учения сокрыты особые знания;
многообразные же формы их выражения в
____________________
12 Здесь Ориген ссылается на греческий
текст "Книги притчей Соломоновых": "ты
чувство божественное обретешь" (aisJgsin
Jeian eurhseiV) - 2,5.

загадках, "таинственных речениях",
параболических и трудно понимаемых фразах"
(dia parabolwn kai problhmatwn) помимо
сокрытия истины от непосвященных служат для
"упражнения ума слушателей", воспитания из
них мудрецов (III 45). Только последним, да
и то с божественной помощью могут открыться
истинные смыслы ино-сказательных,
прикровенных выражений, ибо, хотя по
убеждению Оригена "все символическое и
образное приземленнее и не менее ценно, чем
истинное и духовное", все же оно выше
собственно земных ценностей (De orat.
14,1).
Поэтому в опыте восприятия и понимания
образов существенное значение имеет
подготовка (уровень знаний, духовный опыт и
т.п.) субъекта восприятия. В этом плане для
эстетики и искусствознания особенно
интересны замечания Оригена об изменчивости
внешнего облика Христа в зависимости от
уровня духовной зрелости смотрящих на него.
В рамках своего глобального и свободного
метода (о котором речь впереди)
аллегорической экзегезы, он считал, что
именно на это указывает и сам Иисус в
словах: "Я есмь и путь и истина и жизнь"
(Ин 14,6), "Я есмь хлеб" (Ин 6,35), "Я есмь
дверь" (Ин 10,9) и т.п. Каждому он является
и видится в том облике, какой доступен его
восприятию. Только Петру, Иоанну и Иакову
он показал себя на Фаворе в божественном
блеске. Остальные же ученики, оставленные
им под горой, были не в состоянии созерцать
"Его величие". В земной жизни он менял свой
облик и не все видевшие его могли затем
узнавать его. Поэтому и потребовался
поцелуй Иуды, чтобы пришедшие за Иисусом не
ошиблись. По воскресении он являлся только
тем, кто по своему духовному уровню уже был
в состоянии его увидеть. Гонителям же своим
он не показал себя ни разу, боясь ослепить
их неподготовленные для этого глаза своим
сиянием (Contr. Cels. II 64).
Но, если Иисус (Божественный Логос), по
Оригену, являл людям только тот свой облик,
который был доступен их восприятию, то со
словесными образами дело обстоит несколько
иначе. В одном и том же образе (и облике)
духовный взор читателя может усмотреть
разные сокрытие в нем смыслы, разные
семантические уровни. В первую очередь это
касается текстов Св.Писания, над которыми
Ориген размышлял всю свою жизнь. И не
только Ориген, конечно.
Время поздней античности, на которое
пришлись годы жизни и деяний Оригена, - это
вообще время и культура глобальной
герменевтики, экзегетики, гомилетики, -
время изучения, осмысления, толкования
ранее написанных текстов, утвердившихся в
культуре в качестве авторитетных,
сакральных, священных. Ориген, ранние
христианские апологеты, иудейские экзегеты,
гностики размышляли над библейскими
текстами; современник Оригена основатель
неоплатонизма Плотин фактически
комментировал Платона. Комментаторски-
герменевтический дух времени как нельзя
лучше способствовал расцвету изощренной
аллегорезы и самого Оригена.

"Неизреченные слова", в которых Истина
открывалась пророкам и евангелистам, они
облекли в словесные символы, и Св.Писание,
по убеждению Оригена, есть полная и
всеобъемлющая символическая философия
бытия, требующая своего прочтения. Те, кто
с вниманием читают Писание, узрят в каждом
описываемом историческом событии символы
(sumbolon) более глубоких истин (Contr.
Cels. II 69). Однако иудеи, да и многие
христиане видят в библейских текстах только
буквальный смысл и на его основе делают
неверные выводы. Так иудеи не признали в
Христе мессию, т.к. не усмотрели за внешним
содержанием библейских текстов
предсказанных пророками событий, которые
должны были сопровождать его явление (De
princ. IV 2,1). Ориген не устает порицать и
тех христиан, кто привык только буквально
понимать Писание, "угождая больше своему
удовольствию и похоти и будучи учениками
одной только буквы". Они полагают, что
"обетования" будущего века "будут состоять
в телесном наслаждении и роскоши; и
поэтому-то они ... желают по воскресении
иметь такие тела, которые никогда не были
бы лишены способности есть, пить и делать
все, что свойственно плоти и крови". Они
мечтают, что Иерусалим будет восстановлен
из драгоценных материалов, что им будут
прислуживать иноплеменники, к ним потекут
сокровища со всего мира и т.д. В
подтверждение этого они приводят многие
места из Ветхого и Нового Заветов, "не
зная, что их нужно понимать образно". Эти
христиане, считает Ориген, веруя во Христа,
мыслят еще и понимают Писание по-иудейски
(II 11,2). Те же, кто понимает Писание "по
разуму апостолов", т.е. видит в нем истины,
сокрытые под сенью буквального
повествования, те надеются, что святые в
будущем веке будут есть не земную пищу, а
"хлеб жизни, питающий душу пищею истины и
премудрости", просвещающий ум. "Напитанный
этой пищей премудрости ум достигнет чистоты
и совершенства, с какими человек был создан
изначально, и будет восстанавливать в себе
образ и подобие Божие". Богатством же,
которое нищие необразованные верующие
получат в небесном Иерусалиме за свою
добродетельную жизнь, будет высшее знание
(II 11,3).
Удивительны этот дух и пафос чисто
эллинского философского сознания, присущие
многим раннехристианским мыслителям, и
александрийцам Клименту и Оригену, прежде
всего. Их уже давно утратили сами греческие
языческие философы поздней античности.
Стоицизм, скептицизм, неоплатонизм давно
отошли от несколько наивного упования
эллинской классики на познавательные
возможности человека. Ранние христиане, и
особенно александрийцы, усмотрели выход из
тупиков античного агностицизма в сферах
благодатного откровения истины, сакрального
опыта и на путях герменевтики Св. Писания -
постижения его образно-символического
языка, способного выразить невыразимые,
неформализуемые на уровне обычного языка
знания и истины.

Вчитываясь в тексты Писания13, Ориген
обнаруживает в них по меньшей мере три
смысловых уровня, соответствующих трем
уровням человеческого восприятия -
телесному, душевному и духовному (De princ.
IV 2,4). Не каждый текст Писания содержит
все три смысла. Есть тексты, в которых
вообще отсутствует буквальный (то есть
телесный - to swmatikon) смысл. О том, что
в каком-либо тексте может не быть
иносказательного смысла, Ориген молчит. За
этот безбрежный пансимволизм он будет впо-
следствии неоднократно осуждаться многими
отцами церкви, хотя и найдет достойных
последователей в лице великих каппа-
докийцев, и прежде всего - Григория
Нисского. В своих семантико-
герменевтических исследованиях Ориген
активно опирается на апостола Павла,
утвердившего в христианстве традицию инос-
казательного понимания многих изречений
Иисуса. Начало этой традиции, как известно
из Евангелия, было положено самим Христом,
часто говорившим притчами и нередко здесь
же разъяснявшим их смысл.
Все это дало основание Оригену
утверждать, что три смысла в тексты Писания
были вложены Св. Духом по промыслу Божию.
(IV 2,7) или самим словом Божиим (IV 2,9).
При этом часто в них специально нарушена
последовательность изложения и изящность
____________________
13 Подробнее о библейской экзегетике
Оригена см.: Gogler R. Zur Theologie des
biblischen Wortes bei Origenes.
Dusseldorf, 1963.

речи (glajuron), чтобы читатель не очень
отвлекался внешним повествованием
("телесным" смыслом) и его красотой, но
искал бы внутренний смысл. В противном
случае, считает Ориген, мы едва ли подумали
бы о каком-либо ином смысловом плане, кроме
поверхностного (proceiron - дословно,
находящегося под рукой). "Поэтому Слово
Божие позаботилось внести в Закон и Историю
некоторые как бы соблазны, камни
преткновения и несообразности (adunata)"
(IV 2,9). Споткнувшись о них, человеческий
ум начинает доискиваться причины, то есть
всматриваться в текст, искать в них иные
смыслы14. Фактически ради них, то есть ради
духовного содержания, Писание и дано людям.
При этом Слово, считает Ориген,
придерживалось определенного принципа. Там,
где историческое событие могло
соответствовать "таинственным предметам",
оно было использовано в чистом виде для
"сокрытия глубочайшего смысла от толпы",
там же, где исторические деяния не
подходили (Ориген, естественно, не дает
критерия такого соответствия) для выражения
духовных смыслов, там "Писание вплело в
историю то, чего не было на самом деле, -
частью невозможное вовсе, частью же
возможное, но не бывшее в
действительности". В одних местах эти
____________________
14 Эти идеи впоследствии лягут в основу
концепции "неподобных подобий" Псевдо-
Дионисия Ареопагита (см., например:
Бычков В.В. Малая история византийской
эстетики. Киев, 1991. С. 89-92).

вставки невелики, в других же достаточно
пространны (там же).
Подобным же образом Дух Божий обошелся и
с Евангелиями и апостольскими посланиями. В
этих книгах также содержится много такого,
чего не было на самом деле и что не во всем
согласуется с разумом, если их понимать
буквально (IV 2,9; 1).
Ориген приводит примеры подобных
несуразных и бессмысленных в буквальном
понимании мест из Писания. Вряд ли разумный
человек, читая о днях Творения, считает
александрийский мыслитель, поверит, что
первые три дня были без солнца, без луны и
звезд; что Бог насаждал рай в Эдеме
наподобие человека-земледельца; что древо
жизни и древо познания - это настоящие
деревья с плодами, которые можно физически
съесть или что Бог вечером разгуливал по
раю, как обычный человек по саду, а Адам
прятался под деревом, все это "образно"
(tropikwV) указывает на некие тайны, смысл
которых далек от буквального содержания
самих рассказов (IV 3,1).
Много неразумного и невозможного с точки
зрения буквального понимания содержится и в
заповедях Моисея, и в евангельских текстах.
Например, запрет есть коршунов, которых
никто и при величайшем голоде никогда не
употребляет в пищу. Или несуществующее в
природе животное трагелаф, которое Моисей
повелевает приносить в жертву и т.п. А как
понимать евангельское утверждение об ударе
по правой щеке, когда нормальный человек
(не левша) всегда бьет по левой щеке? И
почему именно правый глаз служит соблазну?

Все эти примеры, завершает свои рассуждения
Ориген, я привел для того, чтобы доказать,
"что божественная сила, давшая нам Св.
Писание, имела целью, чтобы мы не принимали
слова Писания только буквально, так как по
букве они иногда не сообразны с истиной,
даже бессмысленны и невозможны" (IV 3,4).
Конечно, в Писании много и истинных
исторических сообщений; также и многие
заповеди следует понимать буквально. Только
"духовных", т.е. символических, мест в
Писании меньше, чем буквальных. Однако
сокровенное знание аллегорически содержится
и там, где буквальный смысл невозможен, и
там, где он вполне реален. Писание всё
имеет "духовный смысл" (to pneumatikon), но
не все - буквальный (to swmatikon) (IV
3,5). Отсюда и особый герменевтический
пафос Оригена.
Сам отрывочный, непоследовательный способ
изложения библейской истории уже указывает,
по Оригену, на необходимость
иносказательного толкования многих событий
и текстов, их описывающих. Ибо они
рассчитаны на два класса читателей -
простых верующих (для них буквальный смысл)
и "тех немногих", которые пожелали бы
вникнуть в сокровенный смысл этих событий.
И усмотрение аллегорического смысла - не
изобретение современных иудеев или
христиан, убежден александрийский
мыслитель, но к образному выражению мыслей
сознательно прибегли сами авторы
Св.Писания, чтобы иносказательно выразить
глубокий внутренний смысл учения (Contr.
Cels. IV 49).

На это двойное прочтение ориентирована и
внешне простая форма изложения в
Св. Писании - чтобы и необразованный чи-
татель получил свою долю буквального
знания, и пневматик постиг глубинный
"духовный смысл" (ta legomena pneumatika).
При этом оба смысла часто заключаются в
одном и том же тексте (IV 71).
Буквальный текст Писания доступен всем
верующим, а вот иносказательный открывается
только по благодати Божией (IV 50),
которая, полагал Ориген, дается не только
христианам. В полемике с Цельсом, считавшим
многое в Писании баснями, недостойными
внимания, Ориген убежден, что Цельс не
читал серьезных аллегорических объяснений
Писания. А таковыми он считает и толкования
пифагорейца Нумения, и сочинения эллини-
зированных иудеев Филона и Аристовула.
Книги последних, писал он, настолько удачно
передают мысли священных писателей, "что
даже греческие философы могли бы увлечься
чтением их. И в этих книгах мы находим не
только изысканный и отделанный слог, но
также и мысли, и учение, и надлежащее
пользование теми местами Писания, которые
Цельс считает баснями" (IV 51). Понятно,
что в этот же ряд (а, может быть, и выше)
Ориген ставит и свои толкования библейских
текстов.
Наш апологет аллегорезы различает ряд
способов, в которых пророки выражали свои
знания, но называет только три из них:
"собственно-словесный" (autolexei),
энигматический (di ainigmatwn - через
загадки) и аллегорический (di allhgoriaV ),
добавляя, что есть и другие (allw tropw
tineV) (I 50). К сожалению, точных
разъяснений и для названных способов Ориген
не дает. Да это и объяснимо, ибо для
понимания (уразумения) смыслов всех этих
"тропов" необходимо некое "мистическое
созерцание" (mustikh Jewria - II 6),
результаты которого плохо поддаются
словесной фиксации. Можно только
предположить с большей или меньшей долей
вероятности, что "собственно-словесный"
соответствует телесному смыслу, согласно
трехуровнему делению в "О началах" (IV
2,4), энигматический - душевному, а
аллегорический - духовному. Это соотнесение
было бы убедительным, если бы Ориген не
упоминал о неких "других образах". С какой
из трех составляющих человека (телом, душой
или духом) могут быть соотнесены они,
неясно.
Итак, пафос непостигаемой возвышенности
Бога, удивительной высоты и духовности
христианского учения привел Оригена (а в
его лице и берущее от него начало
направление в патристике - так называемое
александрийское) к осознанному утверждению
символико-аллегорического (т.е.
небуквального) уровня словесного текста
(прежде всего священного) в качестве
наиболее высокого и, соответственно,
предпочтительного. Этот же пафос и развитое
воображение способствовали появлению в его
гомилетике очень свободных и даже
произвольных в богословском плане, но
художественно часто оригинальных и
убедительных толкований Св.Писания, что
объективно свидетельствует об активном
включении Оригеном в свою философско-
богословскую методологию форм и способов
художественно-эстетического опыта, или
эстетического сознания, для которого
образно-символическое, нелогичное и даже
абсурдное с позиции формальной логики
мышление является определяющим.
Фактически с ним мы сталкиваемся на
каждом шагу оригеновых толкований и шире -
в самом его способе мышления. Обращаясь,
например, к платоновской гносеологии, он
напоминает о четырех ступенях (или
элементах) познания любой вещи: имя
(onoma), речь (logoV), образ (eidwlon) и
знание (episthmh)
(см.: Plat. Ep. VII, 342AB) и толкует их
применительно к христианству следующим
образом. Имени соответствует (analogon)
Иоанн Предтеча, речи (или слову) - Иисус;
слово eidwlon христиане не употребляют в
позитивном смысле15, но этой ступени, по
Оригену, соответствует "отпечаток ран" (twn
traumatwn tupon), которые производит в душе
внедряющееся в неё слово, то есть сам
Христос, проникающий в нас через слово. И
четвертой, высшей ступени познания (знанию,
по Платону) соответствует у христиан
Премудрость-Христос (sojia o CristoV),
обитающая в совершенных (Contr. Cels. VI
9). Речь здесь идет о "божественной
____________________
15 В их лексиконе так обозначаются статуи
языческих богов - идолы, к которым у
ранних христиан было резко отрицательное
отношение.

мудрости"16, которая, по Оригену, во-
первых, - дар Божий, во-вторых, - наука
познания и в третьих - вера, несущая
спасение почитающим Бога (VI 13).
С точки зрения традиционно-философской,
пожалуй, только последний, четвертый этап
"соответствия" может быть хотя бы как-то
понят и оправдан; в трех других "аналогии"
весьма произвольные и никакая традиционная
философия их не примет, а богословие еще и
сочтет еретическими. Однако, с позиции
художественно-эстетической, или образно-
символической, подобные соотнесения
(analogon) вполне уместны и их
ассоциативно-семантические линии достаточно
очевидны. Своим analogon Ориген, может
быть, сам того не подозревая, открывает
богословско-философскому мышлению,
испытывающему трудности на путях формальной
логики, русло художественно-эстетического
опыта, не претендующего на однозначность,
строгую логику, формальную доказуемость. И
он в своей экзегетике смело устремляется по
волнам этой бурной реки.
Трудно сказать, как сам Ориген отнесся бы
к подобной интерпретации его метода, но в
его время еще никто и не знал о таком
специфическом духовном опыте, как
художественно-эстетический, хотя он,
естественно, имел широкое распространение
на практике. В частности, постоянное
внимание Оригена к Платону, который активно
____________________
16 Ориген вслед за Платоном (Ер. VI, 322
DЕ) и Псалмопевцем различает две мудрости
- божественную и человеческую.

опирался на этот опыт в своей философии,
использование им многих платоновских
образов и символов в экзегетике17,
позволяют заключить, что Ориген интуитивно
тяготел к сфере эстетического сознания в
большей мере, чем к чистому и строгому
философствованию (аристотелевского типа).
Сам он в соответствии с духом времени
осмысливал этот свой опыт несколько в ином
плане. Вопреки Цельсу, который считал
иудейские и христианские священные тексты
безыскусными и не имеющими никакого иного
смысла, кроме буквального (IV 87), Ориген
верил в эзотеризм библейских книг. Он
неоднократно утверждал, что они написаны по
вдохновению Св. Духа и содержат скрытый
смысл, правильно понять который можно
только, руководствуясь откровением Св.
Духа, то есть следуя путем, указанным
Христом (V 60). Себя самого он видел в ряду
таких пневматиков, что и вдохновляло его на
герменевтические опыты со Св.Писанием.
До Оригена ни один христианский мыслитель
не толковал в таком объеме и столь подробно
тексты Св.Писания. Он затронул почти все
книги Ветхого и Нового Заветов18; и

____________________
17 Анализу оригеновских образов и
символов и описанию их платоновских
прототипов посвящена диссертация Lettner
M. Zur Bilderpbrache des Origenes
(Platonismen bei Origenes). Ausburg,
1962.
18 Ср.: Bohringer. Origenes und sein
Lehrer Klemens, oder die alexandrinische

толковал и разъяснял каждый текст, каждый
образ, каждое действие персонажей, каждое
слово увлеченно и вдохновенно. Радость
постижения смысла, обретения истины
переполняет все экзегические работы
Оригена; он безусловно верит в то, что
получает из глубин своего духа истинные
знания и испытывает от этого утешение и
неописуемое наслаждение. "Ведь, кто
удостоился участия в Святом Духе, тот,
познавши неизреченные тайны, без сомнения
получает утешение и сердечную радость
(laetitia cordis)" (De princ. II 7,4).
Всмотримся в некоторые характерные для
Оригена аллегорезы19. Так, под "хлебом
насущным" из "Отче наш" (Лук 11,3) он
склонен на основе Ин 6,51; 54-57 и др.
понимать самого Христа (De orat. 27, 3-4).
Восхождение Иисуса на небо предлагает рас-
сматривать не буквально, а духовно (23,2) и
"аллегорически" (allhgorikwteron) видеть в
Христе "трон" Отца, а в Церкви Христовой -
"подножие ног Его" на основе Ис 66,1, Деян
7,49 (23,4; 26,3). В чисто духовном плане
видится Оригену и "царство Божие"; под ним
следует "разуметь то счастливое состояние
разума, когда его мысли упорядочены и
проникнуты мудростью; а под царством
___________________________________________
und innerkirchliche Gnosis des
Christentums. Stuttgart, 1874. S. 373.
19 Подробнее об аллегорическом методе
Оригена см.: Hanson C. Allegory and
Event: A study of the sources and
significance of Origenes' interpretation
of Scripture. London, 1959.

Христовым нужно разуметь слова, высказанные
для спасения слушателей и исполнения дела
праведности и прочих добродетелей: ибо Сын
Божий есть Слово (Ин 1,1) и праведность (1
Кор 1,30)" (25,1).
Интересна оригенова экзегеза на книгу
Бытия. Здесь под незамысловатым
повествованием о сотворении мира, принимая
его и буквально, Ориген усматривает
духовный смысл, раскрывающий глубинное
содержание христианства. Уже в первом слове
"начало" в первой фразе "В начале сотворил
Бог небо и землю" (Быт 1,1), - Ориген
усматривает Слово Божие, Спасителя, Иисуса
Христа (In Gen. Hom. I 1). И далее ведет
толкование, выходя в основном на уровень
христианской этики. О водах вышних и
нижних, разделенных твердью неба (Быт 1,7):
"Таким образом, причастностью вышней воде,
которая поверх небес, каждый верный
становится небесным, то есть когда он весь
ум свой устремляет к вещам возвышенным и
высоким, помышляя не о земном, но о
небесном, ища горнего, где Христос
восседает одесную Бога" (I 2)20.
Плоды и семена, которые произрастила
земля (Быт 1,11-12), в духовном смысле
означают, что "и мы также должны и плод
приносить и семена иметь в самих себе, то
есть содержать в сердце своем семена всех
добрых дел и всех добродетелей, с тем,
чтобы, укоренившись в нашем сознании, они
____________________
20 Здесь и далее первые две гомилии на
Книгу Бытия цитируются в пер.
А.Г.Дунаева.

побуждали нас поступать по справедливости
во всех случаях жизни" (I 4).
Слова "да будут светила на тверди
небесной" (Быт 1,14) Ориген переосмысливает
применительно к внутреннему миру хри-
стианина: "Как на той тверди, которая уже
называется небом, Бог велит быть светилам,
... так может произойти и в нас, если
только мы будем стремиться называться и
стать небом: тогда будем иметь в себе
светила, освещающие нас - Христа и его
Церковь" (I 5).
Под "большими рыбами" и пресмыкающимися
(Быт 1,21) Ориген понимает "нечестивые и
безбожные мысли", а под птицами нечто
доброе и здесь же предвосхищает вопрос: а
почему же, создав нечто недоброе, Бог
увидел "что это хорошо"? На что, не
задумываясь в духе свободной аллегористики
отвечает: "Для святых является хорошим все,
что враждебно им, ибо они могут одержать
над этим победу и тем самым удостоиться
перед Богом еще большей славы". Какое может
быть достоинство в добродетели, если за нее
не нужно бороться с противным? Поэтому Бог
и создал "больших рыб" и пресмыкающихся и
увидел их разумную пользу для стремящихся к
добродетели (I 10).
Что сказать обо всем этом? Да и было уже
достаточно сказано за прошедшие столетия...
Строго критикуя Оригена с позиций немецкой
библеистики за слишком вольные, иногда даже
смешные и "ненаучные" толкования,
исследователь прошлого века делает вывод:
"...его столь многочисленные экзегетические
сочинения, поскольку дело касается
исследования текста, насколько совершенно
бесполезны для здравого научного объяснения
Писания, настолько же могут быть интересны
в некотором ином отношении"21. Ныне
очевидно, что на это "иное отношение" может
с большим основанием претендовать история
эстетики. Экзегетика Оригена, как и его
александрийских предшественников Филона и
Климента, конечно же, в значительно большей
мере продукт свободно творящего
эстетического сознания, чем строго
научного. В своих гомилиях Ориген в большей
мере художник, чем богослов
новоевропейского толка. Его дух погружен в
стихию аллегорически-символических образов,
глубоких духовно-пластических ассоциаций,
наконец, - древних глубинных архетипов.
Для доказательства истинности своих
толкований, Ориген привлекает, как правило,
другие тексты Писания (обычно, из Нового
Завета), в которых то или иное ключевое
слово разъясняемого образа стоит в
необходимом для Оригена смысловом кон-
тексте. Однако и здесь, строго говоря, речь
может идти только о свободном
художественно-ассоциативном параллелизме,
но никак не о строгих доказательствах
формально-логического типа. Но Оригену
этого вполне достаточно, ибо он уверен, что
обладает глубинным, полученным от Бога
видением символических уровней текстов
Св.Писания. Строгий схоласт, может быть, и
отмахнется от этой "уверенности" древнего
мыслителя, но человек, занимающийся
____________________
21 Bohringer Fr. Op.cit. S. 373.

художественным мышлением и эстетическим со-
знанием, то есть сферами духовной жизни,
альтернативными философскому и научному
знанию, отнесется к ней с большим доверием
и вниманием.
Сегодня, когда мы хорошо знаем, что
феномены художественной деятельности не
просто игрушки развлекающегося от безделья
сознания, но особые формы выражения
духовных сущностей; что символы в широком
смысле слова - нечто большее, чем условные
знаки; что дискурсивное мышление - не един-
ственная и далеко не самая оптимальная
форма сознания и что высшая духовная жизнь
не сводится только к формально-логическому
мышлению, мы, конечно, с большим интересом
отнесемся к проявлениям не совсем
дискурсивного мышления в древности.
Человеческому сознанию тогда были еще
доступны результаты древнего духовного
опыта, живы еще были архетипические смыслы
и символы, о которых мы теперь можем только
догадываться.
Ясно, что эти вопросы требуют
специального тщательного изучения. Здесь
только можно указать на существование про-
блемы, с тем чтобы привлечь к ней внимание
исследователей и наметить направление
исследований, именно - рассматривать эк-
зегетико-герменевтические опыты Оригена не
столько в богословском плане, где они
действительно дают не очень много, но на
уровне художественно-эстетического опыта
проникновения вглубь сакральных текстов.
Взять, к примеру, хотя бы такой древний
символ человеческой культуры как Ноев
ковчег - символ спасения жизни на Земле.
Ориген посвятил ему специальную беседу в
своих Гомилиях на Книгу Бытия. Ощущая
особую значимость этого символа, он
проводит толкование его по трем уровням
раздельно: буквальному, духовному и
нравственному; обосновывая наличие этих
уровней ссылкой на трехэтажную надводную
часть ковчега. Три этажа, полагает он,
указывают на три смысла в Писании, а два
подводных этажа - на то, что в некоторых
текстах не бывает буквального
(исторического) смысла (Gen. Hom. 2,6).
Опираясь на эту дефиницию смысловых
уровней и соотнося ее с указанными выше,
можно полагать, что нравственный уровень
соответствует душевному уровню введенного
ранее деления, хотя точного соответствия
здесь нет. Если душевный смысл текста
занимает иерархически среднее положение
между буквальным и духовным, то о
нравственном смысле, введенном здесь, это
сказать трудно. Ориген обращается к нему в
последнюю очередь после буквального и
духовного толкований и во вводном тексте
никак не обозначает иерархическое место
этого уровня: "В самом деле, первое,
предшествовавшее [другим] буквальное
(историческое) изъяснение было положено
снизу, словно некое основание. Следущее за
ним, таинственное (духовное - В.Б.), было
более высоким и возвышенным. Попытаемся же,
если сможем, добавить и третье,
нравственное" (там же).
В буквальном изъяснении Ориген достаточно
подробно стремится показать критикам и
скептикам, что все изложенное в этом тексте
вполне могло быть и было осуществлено и нет
никаких оснований считать рассказ о ковчеге
выдумкой, включая его форму и размеры.
По форме он представлял собой огромное
пирамидальное сооружение, собранное из
четырехгранных деревянных брусьев, пазы
между которыми были залиты смолой.
Пирамидальная форма придавала ему особую
устойчивость и непотопляемость. Он имел два
этажа в нижней подводной части - на верхнем
из них хранилась пища для всех обитателей
ковчега, нижний использовался в качестве
отхожего места. Три верхних этажа были
жилыми. На нижнем из них помещались более
дикие и свирепые животные и пресмыкающиеся,
выше - более спокойные и мирные и на самом
верху - люди, как существа разумные,
мудрые, призванные главенствующими на
земле.
В духовном плане рассказ о Ноевом ковчеге
представляется Оригену символическим
изображением основ христианского
миропонимания. Ной выступает прообразом
самого Иисуса Христа, потоп знаменует конец
мира, который со страхом и надеждой на
спасение ожидается христианами. Этажи
ковчега и содержащиеся на них различные
живые существа указывают на структуру
Церкви и различные уровни совершенства ее
членов - от нижнего уровня, где обитают те,
чьи сердца "не смягчила сладость веры"
(свирепые животные) до высшего, где
находятся умудренные в вере (Ной и его
родственники, то есть сам Иисус Христос и
близкие к нему по духу). Мощные стены
ковчега из четырехгранных бревен - надежная
защита для тех, кто внутри церкви; смола,
покрывающая их изнутри и снаружи - внешняя
и внутренняя святость. Числа, указывающие
на размеры ковчега, "освящены великими
тайнами" и каждое из них наполнено сим-
волическим содержанием. Ориген указывает не
некоторые из значений чисел; 100 - "число
всей разумной твари", 50 знаменует
отпущение (грехов, на свободу и т.п.) и
прощение и т.п. Этажи ковчега означают
также и преисподнюю, землю и небо, согласно
словам ап. Павла; "Дабы пред именем Иисуса
преклонилось всякое колено небесных, земных
и преисподних" (Филип. 2,10). Объ-
единенность всех живых существ в ковчеге
является образом Царствия Божия, где
пасутся вместе волк и ягненок, барс и коз-
ленок, лев и волк (II 5).
Наконец, на уровне нравственного
толкования Ориген видит в Ноевом ковчеге
ковчег нравственного спасения, который
представляется ему "библиотекой
Божественного слова", складывающейся из
нравственных норм, заповедей, и
добродетелей (библиотекой души). Они же, в
свою очередь, записаны в книгах пророков,
апостолов и других добродетельных мужей, то
есть составляют уже библиотеку духовных
книг. Ковчег и является символом этой
библиотеки. "Ты же, если строишь ковчег (в
душе своей - В.Б.), если собираешь
библиотеку, собирай ее из писаний пророков
и апостолов, либо тех, кто прямо следовали
им в вере, и сделай ее "двухэтажной" и
"трехэтажной". С ее помощью изучи
буквальные повествования; с ее помощью
познай "великую тайну", коей преисполнены
Христос и Церковь; с ее помощью учись
очищать душу, сбрасывая пленяющие ее оковы,
и размещать в ней "отделения и отделения"
различных добродетелей и совершенств. Ты
поистине "осмолишь" ее "внутри и снаружи",
"неся в сердце веру, а устами исповедуя
[её], имея внутри знание, а снаружи деяния,
шествуя с чистым сердцем внутри и с непо-
рочным телом снаружи" (II 6). Оструганные и
отшлифованные четырехгранные брусья
предстают здесь книгами почитаемых
христианами авторов, ибо им удалось отсечь
и отрубить все пороки, отшлифовать со всех
сторон свою жизнь. В то время как книги
языческих авторов представляются грубыми
неотесанными бревнами.
Итак, Ноев ковчег на нравственном уровне
(то есть на уровне души) видится Оригену
символом нравственной культуры человечества
как библиотеки, то есть хранилища духовных
и нравственных ценностей, воплощенных в
письменном, книжном слове. И этот ковчег -
спаситель человечества, вообще жизни на
земле от гибели. Спасение через Церковь;
Иисуса Христа; спасение через нравственную
и духовную культуру; спасение через
Библиотеку духовных книг. Спасающая
человечество культура как библиотека
освященных Церковью книг, - один из важней-
ших глубинных символов Средневековья; и он
впервые был хорошо прочувствован и выражен
одним из первых крупнейших апологетов
христианства на путях свободного символико-
аллегорического подхода к книгам
Св.Писания, то есть на путях символического
выражения неформализуемого духовного опыта;
на путях, которые мы сегодня относим к
сфере эстетического опыта, эстетического
сознания.
Этот вывод можно без особых натяжек
распространить на все экзегетически-
герменевтическое творчество Оригена.
Осознав ограниченность сферы рационального,
дискурсивного познания, он в поисках более
совершенных форм и способов познания вывел
свой гносис на уровень свободной символико-
аллегорической герменевтики, то есть
фактически на уровень неформализуемого
эстетического сознания и пришел на этом
пути к интересным находкам, выявлению
значимых для культуры символов и архетипов,
более полное осмысление которых - еще ждет
своего часа.