ный удар, все это уже по нескольку раз переживаешь в своем
воображении, а сердце все дрожит, все ноет, и нет ему ни минуты
покоя. Разве это жизнь?!
их прихожан, говорил бы им о святителе Николае и сам бы уте
шился и других утешил и ободрил. А там стал бы ходить по при
ходу и делиться со всеми своими мыслями и чувствами. В свою
семью, своим деткам принес бы праздничную радость и утеше
ние. Теперь без меня им и праздник не в праздник. Хоть и не умер
их папа, но его нет с ними, а может быть, он даже и умер, могут
они думать, и от этого еще больше омрачаться и расстраиваться.
Да, сколько всяких страданий и лишений наделал я этой своей
историей и ближним, и дальним. Разве нельзя было заранее
учесть всего этого? Так нет, как бы нарочно все это было игнори
ровано и сделано так именно, как не надо было делать. Позднее
раскаяние! Сколько было таких раскаяний и какой был прок от
них! Если иногда эти раскаяния и приводили к возврату прежне
го благополучия и положения, то много ли служили они делу
нравственного исправления и обновления? Немного, а потому и
истощилось Божие долготерпение и навис над головой этот
страшный и роковой удар. Таким образом, теперь поставлен во
прос о том, могу ли я быть истинным пастырем, в состоянии ли
осуществить, хотя относительно, пастырский идеал или уже без
надежен. От этого и будет зависеть судьба моей жизни. Господь
сохранит и продолжит ее, если по всеведению Своему знает, что
еще могу я исправиться, могу быть добрым пастырем. Если нет,
то Он прервет эту жизнь, чтобы ни себе не приносила, ни другим
не делала лишнего зла и вреда. Твори же, Господи Сердцеведче,
волю Свою! У меня же ныне на душе одно: умоли, угодниче Бо
жий Николае, за меня недостойного Господа Бога, дабы мне
скончать жизнь на службе при святом храме твоем, дабы не по
гибнуть злою, насильственною смертью, а сподобиться христи
анской безболезненной и мирной кончины. Надеясь на молитвы,
веруя в предстательство твое, с терпением буду ждать конца этой
мучительной трагедии, этого ежедневного умирания.