дил, ужасно ругал советскую власть. Батюшка и говорит ему: Го
лубчик, поисповедуйся у меня, ведь ты плох, вдруг умрешь? Что
же ты так останешься? А а а... на что ты мне нужен? Не хочу
я. Ну, скажи хоть имя свое, и я за тебя помолюсь. Нужен
ты мне! Они, такие сякие, отняли у меня все! Кто они? Кто
тебе все это дал, они что ли? Господь тебе дал, Он и взял. Кого же
ты ругаешь?.. Смирись, смирись, прошу тебя, поисповедуйся
мне. А сам начал молиться: Господи, сохрани его жизнь! Что
же он идет к Тебе с таким озлоблением, с таким злом... Потом
больной постепенно успокоился и наконец промолвил: Ну, слу
шай, батюшка. И начал свою исповедь. Я его выслушал, рас
сказывал дальше отец Георгий, разрешил, и он уснул, а утром
встал здоровым. С той поры это самый близкий мой духовный
сын. Он вышел из тюрьмы, живет, работает, и все как следует. Во
обще то все они хорошие люди, но они загрубели и отошли от
Бога.
сельником Московского Данилова монастыря. В детстве он не
раз бывал в Данилове; рассказывал, как однажды горько плакал
здесь без всякой видимой причины; вспоминал и о том, как пры
гал по ступенькам одного из даниловских храмов, не ведая, что
когда то будет старцем и братским духовником древней обители.
торая собиралась вокруг настоятеля. Поселив батюшку вначале в
братском корпусе, что напротив Троицкого собора, владыка Фе
одор вскоре предоставил ему келию в нижнем этаже древнего
храма в честь Святых Отцов Семи Вселенских Соборов, справа от
входа в Покровскую церковь. Напротив келии находился неболь
шой домовый храм святых праведных Захарии и Елизаветы. В
этой крошечной церкви отец Георгий, возведенный в сан архи
мандрита, в будние дни принимал приходящих на исповедь и на