Глава 5

СВ. КИПРИАН КАРФАГЕНСКИЙ

В творениях другого африканского богослова, св. Киприана, епископа
карфагенского, мы находим приблизительно ту же проблематику, что и у
Тертуллиана, от которого Киприан в богословском отношении находился в
сильной зависимости, не обладая, впрочем, склонностью к крайностям и
неумеренным темпераментом своего учителя.

Киприан родился около 200-210 гг. в столице Африканской области
Карфагене - крупном торговом и интеллектуальном центре, где процветала
космополитическая культура. Биография Киприана известна нам из его
собственных писем и трактатов. Сохранился также официальный отчет о его
аресте, следствии и мученической смерти. Он был родом из богатой и
знатной языческой семьи, получил хорошее образование, после чего
преподавал риторику (словесность) и имел адвокатскую практику. Будучи
уже средних лет, после многих раздумий, он обратился в христианство,
вскоре после чего сделался священником, а потом и епископом Карфагена.
Епископом он был избран по единодушному требованию всей карфагенской
церкви, хотя у него и был конкурент — старший и более заслуженный
пресвитер Новат. Это послужило поводом для личной неприязни со стороны
Новата и впоследствии сыграло свою роль в жизни и карьере Киприана.

Вскоре после вступления Киприана на епископский престол император Декий
начал жестокое преследование христиан (250 г.). Произошло это
неожиданно, после двадцати лет терпимости, в продолжение которых Церковь
разрослась, осмелела и набралась сил, а следовательно, сделалась более
уязвимой для гонителей. Декиево гонение отличалось тем, что впервые за
всю историю христианства всех христианских граждан римской империи
принуждали к языческим жертвоприношениям. Многим казалось, что такое
жертвоприношение — пустая формальность, и поэтому число отступников в
этот раз было намного больше, чем в прежние гонения.

В разгар гонений Киприан укрылся в потаенном месте, откуда он часто
сообщался со своей паствой и духовенством. Его осторожность навлекла
упреки в трусости, и, особенно после того, как римский папа Фабиан
скончался мученической смертью, некоторые коллеги Киприана прямо
обвинили его в «недостаточно героическом поведении».

В 251 году гонение прекратилось, и встал вопрос, что делать с
отступниками: возможно ли, и если возможно, то каким образом, снова
принять их в лоно Церкви? В те времена отступничество считалось смертным
грехом, и, по мнению многих, примирение отступников с Церковью было
невозможно. Давнишний противник Киприана Новат придерживался того
мнения, что принимать отступников обратно в Церковь могут только
«исповедники», т.е. люди, подвергшиеся гонениям и открыто исповедавшие
свою веру, которые по той или иной причине не погибли мученической
смертью (то ли гонение кончилось, то ли римский чиновник попался
неисполнительный и т.п.). Иными словами, они открыто выразили готовность
умереть за веру, но в силу обстоятельств не умерли.                     
              

Другая категория христиан, не отступивших от веры, состояла на людей,
которых просто не поймали римские власти, и к этой-то категории
принадлежал сам епископ Киприан. Исповедники настаивали на своем
исключительном праве судить всех отступников и принимать их в Церковь.
Киприан же считал, что только епископ как глава Церкви может нести
ответственность за примирение отступников. В ответ партия исповедников
хором осуждала самого Киприана, обвиняя его в трусости и недостойном
поведении. На местном карфагенском соборе (251 г.) было решено, что
отступники могут быть допущены к покаянию и, хотя бы на смертном одре,
снова приняты в лоно Церкви, но только епископским судом. Недовольная
этим решением целая группа пресвитеров-исповедников во главе с Новатом
откололась от Церкви. Этим проблемам - отступничества и раскола -
посвящены два основных сочинения св. Киприана - «О падших» и «О единстве
кафолической Церкви».

В 255 году Киприан принимает участие еще в одном споре, касательно
крещения еретиков. Как и Тертуллиан, Киприан считал, что крещение
еретиков нельзя считать действительным, потому что крещение невозможно
вне Церкви и, по существу, есть вступление в Церковь. Этот взгляд на
вещи был официально провозглашен на трех карфагенских соборах (255-256
гг.), вызвав резкое неодобрение со стороны римского папы Стефана. Однако
всем спорам вскоре пришел конец. так как в 258 году император Валериан
провозгласил новый эдикт против христиан. В ходе разразившихся гонений и
Киприан, и папа Стефан погибли мученической смертью.              

Творения св. Киприана можно в основном разделить на апологетические и
этические. Особняком стоят уже упоминавшиеся книги «О падших» и «О
единстве кафолической Церкви». Апологетические сочинения Киприана
написаны в традиции апологий Тертуллиана и отличаются таким же строгим
максимализмом. До нас дошли три длинных письма, по сути дела написанных
в форме трактатов. В письме «К Донату» описывается обращение Киприана в
христианство и обсуждается природа крещения, как вступление в новую
жизнь, наполненную покоем и счастием христианской веры. Письмо «К
Димитриану» представляет опровержение язычника Димитриана,
утверждавшего, что христиане повинны в войне, море, голоде и засухе. Эти
напасти объяснялись нежеланием христиан совершить жертвоприношение
идолам. Письмо «К Квирину» очень важно для историков, изучающих
латинский текст Библии, ибо оно содержит множество ветхозаветных цитат в
раннем латинском переводе, организованных под различными заголовками.

Сочинения Киприана на этические темы также обнаруживают сходство с
писаниями Тертуллиана. Нам известно несколько коротких трактатов, из
которых особый интерес представляют следующие: «Об одежде девственниц»,
«О благе терпения» и «О ревности и зависти». В маленькой книге «О
смертности», написанной во время чумы, разразившейся сразу же после
Декиева гонения, описывается христианское отношение к смерти: ничем так
не отличаются христиане от язычников, как духом, с которым они
приветствуют окончание жизни. Киприан осуждает обычай оплакивать
мертвых, так как для верующего человека смерть во Христе ведет к
бессмертию и вечному вознаграждению, освобождая его от трудов и невзгод
этого мира для поселения в истинном отечестве:

«Покажем себя истинно верующими: не будем оплакивать кончины друзей
наших, и, когда наступит день нашего собственного призыва, пойдем
неукоснительно и благодушно на голос зовущего нас Господа. Надобно
размышлять, возлюбленнейшие братья, и почасту думать о том, что мы
отреклись от мира и находимся здесь временно, как гости и странники.
Будем же благословлять день. который каждого из нас приводит к
собственному его жилищу, который восхитив нас от земли и разрешив от
мирских уз, возвращает нас в рай и в царство небесное. Кто, находясь на
чужой стороне, не спешил бы вернуться в отечество? ... А мы отечеством
своим почитаем рай. ... почему же не спешим скорее увидеть свое
отечество, приветствовать родных... К ним-то поспешим ... с неудержимой
любовью, с пламенным желанием — быть скорее с ними, скорее придти к
Христу.

(«О смертности»)

К этому же разделу принадлежит и самый ранний в истории христианства
комментарий на «Отче наш» (или «Книга о молитве Господней»), появившийся
примерно в то же время, что и Оригенов комментарий на Востоке. В этом
коротком трактате внимание автора сосредоточено на идеях единства Церкви
и общинного ее характера:

Учитель мира и Наставник единства прежде всего не хотел, чтобы молитва
была совершаема врозь и частно, так чтобы молящийся молился только за
себя. В самом деле, мы не говорим: «Отче мой, иже еси на небесех, ...
хлеб мой даждь мне днесь»; каждый из нас не просит об оставлении только
своего долга, не молится об одном себе, чтобы не быть в веденным в
искушение и избавиться от лукавого. У нас всенародная и общая молитва, и
когда мы молимся, то молимся не за одного кого-либо, но за весь народ,
потому что мы — весь народ — составляем одно. Бог—Наставник мира и
согласия, поучавший единству, хотел, чтобы и один молился за всех так
же, как Он один носил нас всех.

(«О молитве Господней»)

Эта тема единства проходит через все экклесиологические писания св.
Киприана.

Прошение о Царствии толкуется в эсхатологическом смысле:

«Затем в молитве следует: «да придет царствие Твое». Мы просим о
пришествии к нам царства Божия в таковом же смысле, в каком молим Бога,
чтобы святилось в нас Его имя. Ибо когда же Бог не царствует или когда
положить начало Его царства, которое всегда было при Нем и не перестает
быть? Мы просим, да придет наше царство, обещанное нам Богом,
приобретенное кровью и страданием Христовым; просим, чтобы нам,
послужившим в сем веке, царствовать потом с Владыкою-Христом, как и сам
Он обещал это...

(Там же)

Прошение о хлебе насущном, согласно Киприану, относится к евхаристии:

«Продолжая молитву, мы произносим следующее прошение: «хлеб наш
насущный даждь нам днесь». Это можно понимать! как в духовном, так и в
простом смысле, потому что и тот и другой по божественному дарованию
равно благоприятствует: спасению. Христос есть хлеб жизни, и этот хлеб
не всех, но только наш... Просим же мы ежедневно, ... чтобы мы,
пребывающие во Христе и ежедневно принимающие евхаристию в пищу
спасения, будучи по какому-либо тяжкому греху отлучены от приобщения и
лишены небесного хлеба, не отделились от тела Христова... Когда Он
говорит, что едущий от хлеба Его будет жив вовеки (Иоан.6:5 1), то этим
показывает, что живут те, кто прикасаются к Его телу и по праву
приобщения принимают евхаристию... Потому-то и просим ежедневно, да
дастся нам хлеб наш, чтобы нам, пребывающим и живущим во Христе, не
удалится от освящения и тела Его». (Там же)

Такое объяснение помогает понять, почему в литургии молитва Господня
непосредственно предшествует причащению. Следует также заметить, что
просьба о ежедневном приобщении отнюдь не означает, что и литургия
совершалась ежедневно, но отражает обычай брать св. дары с собой домой и
самому приобщаться каждый день.

В этой же книге Киприан говорит о необходимости молиться семь раз в день
в определенное время — еврейский обычай, унаследованный ранней Церковью
и ставший дневным кругом молитвы у христиан. У нас дневной круг состоит
из вечерни, повечерия или полунощницы, утрени и четырех «часов» —
первого, третьего, шестого и девятого.

Основным вкладом св. Киприана в церковное предание является его учение
об отступниках («падших») и связанный с этим вопрос о природе
кафолической Церкви. Слово «кафолическая», введенное в употребление св.
Игнатием Богоносцем («где Христос, там и кафолическая Церковь»), ко
времени св. Киприана уже прочно вошло в употребление и применялось не в
географическом смысле, но в смысле целостности, нераздельной
целокупности каждой церковной общины. Значение его было настолько
специфическим, что оно вошло в латынь и в Символ веры без перевода в его
греческой форме, экклесиа кафолика. На славянские языки слово
«кафолическая» было переведено как «соборная»: по-гречески кафоликон —
главная церковь общины, куда хотят все, т.е. по-славянски «собор». Вряд
ли, что в этом переводе имеется ассоциация с собором - собранием
епископов.

В книге «О падших» обсуждается вопрос, как поступить с теми христианами,
которые во время гонения принесли жертвы идолам, но потом возымели
намерение покаяться и вернуться в Церковь. Киприан считает, что гонения
постигли Церковь за грехи христиан, которые к середине третьего века
пользовались большей свободой, что и усыпило их бдительность, породив
безнравственность и небрежение к делам веры:

«...Так как продолжительный мир повредил учение, преданное нам свыше, то
сам небесный Промысел восстановил ... почти спящую веру. При этом ...
всемилостивый Господь расположил все так, чтобы случившееся казалось
более испытанием, чем гонением. Ведь стали же все заботиться о
приумножении наследственного своего достояния и, забыв о том, как
поступали верующие при апостолах, с ненасытным желанием устремились к
увеличению своего имущества. Не стало заметно в священниках искреннего
благочестия, в служителях, чистой веры, в делах — милосердия, в нравах —
благочиния. Мужчины обезобразили свою бороду, женщины нарумянили лица...
Заключают супружеские союзы с неверными, члены Христовы предлагают
язычникам. Не только безрассудно клянутся, но и совершают
клятвопреступление. С гордой надменностью презирают предстоятелей
Церкви, ядовитыми устами клевещут друг на друга, упорной ненавистью
производят взаимные раздоры. Весьма многие епископы, которые должны
увещевать других и быть для них примером, перестав заботиться о
божественном, стали заботиться о мирском: оставивши кафедру, покинувши
народ, они скитаются по чужим областям, стараясь не пропустить торговых
дней для корыстной прибыли, и, когда братья в церкви алчут, они,
увлекаемые любостяжанием, коварно завладевают братскими доходами и давая
чаще взаймы, увеличивают свои барыши. Чего же не заслужили мы претерпеть
за такие грехи?..»

(«О падших»)

После такого вступления Киприан исподволь переходит к проблеме
отступничества как такового, перечисляя разнообразные его причины. Он
говорит о тех, кто совершил языческие жертвоприношения еще до того, как
их к этому принудили; о родителях, которые без особой нужды приносили
детей для участия в языческих обрядах. О особенным негодованием он пишет
о тех, кто презрел свою веру из;боязни лишиться имущества:

Многих обманула слепая любовь к наследственному их достоянию: не были
готовы и не могли укрыться те, которых, подобно путам, связывали их
богатства. Это были ... цепи, которые задержали их доблесть, подавили
веру, победили ум, оковали душу, и, привязанные к земному, сделались
добычею и пищею змея, пожирающего, по Божьему приговору, землю.

(Там же).

Вопрос о том, что же делать с отступниками, св. Киприан решает вполне
однозначно: один лишь Бог может примирить их с Церковью. а потому
примирение может происходить там, где обитает Бог, то есть в Церкви:

Пусть никто себя не обманывает, пусть никто не обольщает себя. Один
только Господь помиловать может; один только Он может даровать отпущение
грехов, против Него соделанных, так как Он и понес грехи наши... Господа
умолять должно. Господа надобно умилостивить нашим покаянием... Мы
веруем, что весьма много могут у Судии заслуги мучеников и дела
праведников, но это относится к тому времени, когда, с кончиною сего
века и мира, пред судилищем Христовым предстанет народ Его. Между тем,
если кто думает, что он, безрассудный, неблаговременною своею
поспешностью может даровать каждому отпущение грехов, или дерзает
отменять заповеди Господни, то он не только не помогает, но и вредит
падшим».

(Там же).

Иными словами, не герои, не исповедники должны принимать падших в
Церковь, но епископы, как служители таинств, ибо дело тут не в личных
достоинствах человека: не исповедники совершают евхаристию, но Церковь
как целое, возглавляемая епископом, вне зависимости от его поведения и
человеческих качеств. В «Письме к клиру о некоторых пресвитерах,
безрассудно даровавших мир падшим прежде окончания гонения и без
согласия епископов» Киприан укоряет исповедников в следующих выражениях:

Ибо не должно ли всячески бояться за оскорбление Господа, когда
некоторые из пресвитеров, забывши не только о Евангелии и своем
назначении, но не помышляя даже о будущем суде Господнем и о настоящем
своем предстоятеле, епископе, — чего никогда не было при наших
предшественниках — присваивают себе все, с поруганием и презрением к
предстоя-телю? Грешники и в меньших грехах должны по уставу благочиния
совершать исповедь и потом уже через возложение руки епископа и клира
получать право общения. А теперь, в такое тяжелое время, когда
свирепствует еще гонение, когда не восстановлен еще мир самой Церкви, их
допускают к общению, возглашают в молитвах их имя, и без принесения ими
покаяния, без совершения исповеди, без возложения на них руки епископа и
клира, преподается им евхаристия... Но тут повинны не те, которые не
соблюдают заповеди Писания (1 Кор. 11:27), — вина падет на
предстоятелей, не внушающих братьям делать все по их наставлению, со
страхом Божиим...» 

(Письмо №9 «К клиру»)

Развивая ту же тему. Киприан говорит о взаимоотношениях между епископом
и Церковью:

«... Церковь не отступит от Христа, а ее составляет народ, приверженный
священнику, и стадо, послушное своему пастырю. Из этого ты должен
уразуметь, что епископ — в Церкви и Церковь — в епископе, и кто не с
епископом, тот и не в Церкви. Потому напрасно льстят себе те, кто, не
имея мира со священниками, думают своею вкрадчивостью расположить
некоторых к тайному общению с собой: Церковь кафолическая одна — она не
должна быть ни рассекаема, ни разделяема, но должна быть совершенно
сплочена и скреплена связью священников, взаимно к себе привязанных".

(Письмо №54 «К Флоренцию Пупиану о поносителях»)

В этом послании, как и почти во всех своих писаниях, св. Киприан прежде
всего утверждает абсолютное единство Церкви и столь же абсолютную
неприемлемость расколов. Эта же мысль является центральной в его второй
знаменитой книге «О единстве Церкви». Основная тема этой книги —
доказательство прерогативы епископов в примирении отступников. В первых
трех вводных главах говорится о единстве Церкви и об опасности ересей и
расколов. Они представляют большую опасность, нежели гонения, ибо они
разрушают веру, искажают истину и нарушают единство Церкви. Каждый
христианин обязан принадлежать к кафолической Церкви — единой и
единственной Церкви, основанной на Петре:

«Господь говорит Петру: «И Я говорю тебе: ты — Петр, и на сем камне Я
создам Церковь Мою» (Мф.16:18)... И опять Он говорит ему же по
воскресении своем: «Паси овец Моих», (Иоан.21:16). Таким образом
основывает церковь свою на одном. И хотя по воскресении своем Он дает
равную власть всем апостолам (Иоан.20:21-23), однако, чтобы показать
единство Церкви, Ему угодно было с одного же начать это единство.
Конечно, и прочие апостолы были то же, что м Петр, имея равное с ним
достоинство и власть, но в начала указывается один, для обозначения
единой Церкви».  

(«О единстве Церкви»)

Здесь же следует подчеркнуть, что под единством Киприан разумеет
сакраментальное единство Церкви во главе с епископом: примирение падших
осуществляется Петром (т.е. епископом), а не пострадавшими за веру.

В этой знаменитой четвертой главе, цитируемой на каждом шагу в решениях
Первого Ватиканского Собора, развита мысль о «престоле св. Петра»
(cathedra Petri). Вопрос состоит в том, что именно имел в виду св.
Киприан. В наше время большинство ученых, включая и многих римских
католиков, соглашаются, что, говоря о «престоле св. Петра» как основании
единой Церкви, Киприан имел в виду не Римский престол, а любую местную
церковь. В своем конкретном случае он, конечно, думает о церкви
карфагенской. Целиком следуя экклесиологической традиции свв. Игнатия и
Иринея, он видит в каждой местной церкви единую и единственную
кафолическую Церковь во всей ее полноте: местная церковь — не частица,
не кусочек Церкви, а вся Церковь.

В таком же духе св. Киприан говорит и о единстве епископата Как апостолы
вокруг Петра, так и пресвитеры вокруг епископа — каждый обладает
одинаковой властью, и все двенадцать присутствуют незримо в каждой
поместной церкви. Епископство повсюду одно и то же, к нему нельзя ничего
ни прибавить, ни убавить. Епископы поместных церквей обладают не частью
власти, но всей ее полнотой:

«Сие-то единство надлежит крепко поддерживать и отстаивать нам, особенно
епископам, которые председательствуют в Церкви, дабы показать, что и
самое епископство одно и нераздельно... Епископство одно, и каждый из
епископов целостно в нем участвует. Также и Церковь одна, хотя, с
приращением плодородия, дробится на множество. Ведь и у солнца много
лучей, но свет один; много ветвей на дереве, но ствол один, крепко
держащийся на корне; много ручьев истекает из одного источника... Равным
образом Церковь, озаренная светом Господним, по всему миру
распространяет лучи свои, но свет, разливающийся повсюду, один, и
единство тела остается неразделенным. По всей земле она распростерла
ветви свои, ... обильные потоки ее текут на далекое пространство: при
всем том глава остается одна, одно начало, одна мать, богатая
преспеянием плодотворения.

(«О единстве Церкви»)

Нигде ни слова не сказано о Риме, и нет никакого сомнения в том, что все
высказывания о св. Петре являются лишь выражением раннехристианской
идеи, что каждая поместная церковь во главе с епископом есть наследница
Петра, который считался как бы моделью, центром, основанием единства
всей Церкви в целом. Идея эта не зиждилась ни на легалистическом
принципе, ни на личных качествах епископов, но была отражением природы
местной христианской общины, вне которой - указывал Киприан - нет
спасения: «Тот не может иметь Отцом Бога, кто не имеет матерью Церковь».

Вопрос о «престоле (или кафедре) св. Петра» заслуживает более
внимательного рассмотрения. Как уже отмечалось, св. Киприан в своей
книге «О единстве Церкви» под этим выражением понимал карфагенский
епископат, а не римский, как истолковали это понятие защитники папства и
богословы Первого Ватиканского Собора. Из их толкования вытекает, что
Римская церковь как бы охватывает собою весь мир, что папа Римский —
единственный «подлинный» епископ, а все остальные должны находиться у
него в подчинении и, следовательно, что «власть Петра» не связана с
местным евхаристическим собранием, а принадлежит одному лицу,
возглавляющему вселенскую Церковь. Такая трактовка противоречит учению
св. Киприана о епископате, согласно которому каждый епископ обладает
полнотой авторитета и власти, а также не соответствует духу многих его
высказываний о роли св. Петра, как, например, следующего важного текста:

«Господь наш, коего заповеди и увещания мы должны хранить, определяя
достоинство епископа и управление своей Церкви, говорит Петру в
Евангелии: «Я говорю тебе: ты — Петр (по-гречески — «камень»), и на сем
камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее. И дам тебе ключи
Царства Небесного; а что свяжешь на земле, то будет связано на небесах;
и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» (Мф. 16:18,19).
Отсюда последовательно и преемственно вытекает власть епископов и
управление Церкви, так что Церковь поставляется на епископах и всяким
действием Церкви управляют те же начальствующие... Церковь заключается в
епископе, клире и всех стоящих в вере...»

(«О падших»)

Иными словами, Киприан хочет сказать, что, когда Господь говорил с
Петром, Он имел в виду установление епископского служения, а не примат
Рима. Этот текст никак нельзя истолковать в том смысле, что всем падшим
надлежит отправиться в Рим и примиряться с Церковью только там. Киприан
явно говорит о церковной структуре вообще, что следует и из другого
отрывка:

«Но мира не приносят те, кои сами не имеют мира. Обещают возвратить и
снова призвать в Церковь падших те, кои сами отпали от Церкви: один есть
Бог и один Христос, и Церковь одна, и кафедра, основанная по слову
Господа на камне, одна (Мф. 16:18). Нельзя ставить другого алтаря и
другого священства там, где есть один алтарь и одно священство».

(«Письмо к народу»)

Очевидно, что, говоря об «одном священстве», Киприан имеет в виду не
епископа Римского, а самого себя или же любого другого епископа.

Концепция «престола Петра» восходит к уже цитировавшемуся тексту
Мф.16:18. Евангелие от Матфея было Евангелием иудео-христианской общины.
Интересно, что из всех четырех евангелистов только Матфей употребляет
слово «церковь». Известно также, что первая церковная община возникла в
Иерусалиме, просуществовала там около десяти лет и что апостол Петр был
ее первым главой, как это описано в книге «Деяний апостольских». Поэтому
можно предположить, что, когда Господь говорил свои слова Петру, Он имел
в виду именно это: Петр первым возглавит местную иерусалимскую Церковь.
Петр действительно предстоятельствовал в первой евхаристии в Иерусалиме.
Таким образом, он стал самым первым епископом, будучи в то же время и
первым из апостолов. По существу «престол Петра» - это епископское
кресло на «горнем месте» в глубине каждого алтаря.

Св. Киприан с большим почтением говорит о римской Церкви, отдавая ей
должное, как «исходной» или главной церкви, служащей примером и центром
всего западного христианства. Однако это не следует толковать в терминах
экклесиологической уникальности, а, скорее, следует отнести на счет
исторического и политического положения Рима, как корня и истока всего
западного (и, в частности, африканского) христианства. Римская церковь
не вправе объявлять себя непогрешимой лишь на основании своего
территориального положения. Церковь — как римская, так и любая другая. —
«непогрешима» лишь в той мере, в которой в ней поддерживается единство
кафолической веры. В связи с этим интересен спор св. Киприана с папой
римским Стефаном по поводу крещения еретиков, начавшийся в 254 году.
Стефан признавал действительность еретического крещения, Киприан считал,
что еретиков необходимо перекрещивать:

«Все мы вместе на соборе прочли, возлюбленные братья, ваше письмо. В нём
вы спрашиваете: следует ли крестить тех, которые крещены у еретиков и
раскольников, когда они обращаются к единой истинной кафолической
Церкви? ... Мы изложим вам наше мнение, мнение не новое, но давно уже
поставленное нашими предшественниками, которое мы соблюдаем совершенно
согласно с вами. Именно, мы думаем и принимаем за верное, что никто не
может быть крещен на стороне. вне Церкви, потому что в святой Церкви
установлено одно крещение...»

(Послание №57)

Отрицая необходимость заново крестить еретиков, Стефан по мнению
Киприана признает существование двух Церквей:

«Наконец, соглашаться с тем, что у еретиков и раскольников есть
крещение, значит одобрять их крещение... Кто мог крестить, тот мог дать
и Святого Духа. Если же не может дать Святого Духа, потому что, находясь
вне Церкви, не пребывает с Духом, то не может и крестить, так как и
крещение одно, и Дух Святой один, и Церковь по началу и требованию
единства, основанная Христом Господом на Петре, одна. Отсюда следует,
что так как у них все ничтожно и лживо, то мы не должны одобрять ничего,
совершенного ими... Таким образом, мы ... должны отринуть, отвергнуть и
почитать нечестивым все, совершаемое противниками Его (Господа) и
антихристами; (мы) должны тем, которые, обращаясь от заблуждения и
нечестия, познают истинную веру одной Церкви, преподать вполне таинства
божественной благодати и истину единства и веры».

(Там же)

Спор о крещении еретиков был чреват серьезными богословскими
последствиями. Когда папа Стефан в своих письмах осудил решение
африканского собора, постановившего перекрещивать еретиков. Киприан
немедленно созвал 87 африканских епископов в Карфаген. Это был уже
третий собор, посвященный все той же проблеме, и на нем было высказано
неодобрение как взглядов, так и поведения Стефана:

«Следовательно, по этому поводу каждый из нас должен высказать, что он
думает, не осуждая никого и не отказывая в праве общения тому, кто, паче
чаяния, думает отлично от нас. Ибо никто из нас не ставит себя епископом
над другими епископами и не устанавливает тиранического террора, дабы
принудить своих собратьев к послушанию; поскольку каждый епископ в
соответствии со своей свободой и властью имеет право на суждение и не в
большей мере может быть судим другими епископами, нежели он сам может
судить их. Но будем ждать суда Господа нашего Иисуса Христа, который
один властен возвышать нас в управлении своей Церковью и судить нас за
наше поведение».

(Из Правил Карфагенского собора)

В этом отрывке содержится скрытый упрек в адрес «брата» Стефана,
претендовавшего на высший авторитет среди других епископов. В осторожных
выражениях, столь отличных по духу от нетерпимого поведения папы
римского, этому последнему поставлено на вид, что ни один епископ не
имеет личной власти над другими епископами, и что лишь всеобщее согласие
может служить знаком божественной воли, и только Бог решает, кто прав, а
кто не прав. «Да не настоит один епископ на решении своего суда», —
говорится в правиле 121 Поместного Карфагенского собора. А в послании
Африканского собора другому папе — Целестину — прямо говорится:

«Разве найдется такой человек, который бы поверил, что Бог наш может
только кому-то одному вдохнуть правоту суда, а бесчисленным иереям,
сошедшимся на соборе, откажет в этом».

Спор по поводу крещения еретиков принял очень серьезный оборот, и св.
Киприан в этом споре проявил несгибаемую твердость убеждений:

«Церковь одна, а будучи одна, она не может быть и внутри и вне. Если она
у Новациана, то не была у Корнилия. Если же она была у Корнилия, который
наследовал епископу Фабиану по законному посвящению и которого, кроме
чести священства, Господь прославил и мученичеством, то Новациан не
принадлежит к Церкви, и тот, кто, презревши евангельское и апостольское
предание, никому не наследуя, произошел от самого себя, не может
считаться епископом, не может никоим образом иметь Церковь и обладать ею
не посвященный в Церкви».

(Письмо к Магну)

«...Произошел от самого себя» — говорит св. Киприан о Новациане. Ясно,
что Новациан был рукоположен епископами — в этом никаких сомнений быть
не может. Но затем он немедленно собрал вокруг себя еретиков и
организовал новую церковь. Таким образом, не столь важно, кто принимает
участие в рукоположении, но где происходит крещение — в лоне Церкви или
же вне ее.

«... Или каким образом крестящий может даровать отпущение грехов, сам не
имея возможности вне Церкви оставить их? Эту истину подтверждает и самый
вопрос, предлагаемый при крещении. Когда мы говорим: «веришь ли в жизнь
вечную и во оставление грехов через святую Церковь?», то разумеем, что
отпущение грехов может быть даровано только в Церкви и что грехи не
могут быть оставляемы у еретиков, у которых нет Церкви. Итак,
утверждающие, что еретики могут крестить, должны или изменить вопрос,
или признать истину — если только они не приписывают и Церкви тем, у
коих, по уверению их, есть крещение».

(Письмо к Януарию. №57)

Св. Киприан старается рассуждать логически: тот, кто сам находится вне
Церкви, не может никого ввести в Церковь. Однако остается вопрос, что
все это означает на практике, т.е. каким образом можно решить, кто
принадлежит Церкви, а кто — вне ее. Аргументы Киприана имеют
преднамеренно круговой характер: Церковь объемлет всех, кто разделяет
единство ее веры. Очевидно, что четких формальных критериев в общем
случае быть не может. Сам Киприан имел дело с конкретной ситуацией,
когда епископ Новациан сознательно разрушал свою местную церковь.
Киприан не мог предположить, что в четвертом веке арианская ересь
распространится на огромных территориях и захватит почти весь
христианский мир. Он не знал, что к 350-му году единственным неарианским
епископом на Востоке будет св. Афанасий Великий (да и тот в изгнании),
что св. император Константин Великий будет крещен завзятым арианином
Ев-севием Никомидийским и что при таком положении вещей и самих отцов -
каппадокийцев крестили и рукополагали епископы, формально принимавшие
арианские или полуарианские символы веры.

Следует заключить, что решение св. Киприана перекрещивать еретиков было
правильным для его времени, когда было ясно, кто — еретики, разрушающие
Церковь. В дальнейшем положение Церкви в мире коренным образом
изменилось. Когда в четвертом веке арианство было побеждено и Второй
Вселенский собор утвердил православную веру, невозможно, и в пастырском
отношении неправильно, было бы заново крестить всех христиан, таинства
над которыми совершались арианским духовенством почти во всем
христианском мире. Очевидно, что единого общего решения этой проблемы не
существует: необходимо в каждом отдельном случае принимать во внимание
намерение, с которым совершаются таинства. Если совершитель таинства
движим сознательным стремлением разделить Церковь, разрушить ее
единство, то тогда таинства нельзя считать настоящими,
«действительными». Если же таинства совершаются в доброй вере, с
честными намерениями, с желанием упрочить Церковь, то их можно признать
аутентичными, даже если они совершались вне канонических пределов
православной Церкви.

Таким образом, на богословском уровне можно предложить пользоваться
принципом церковного домостроительства (икономии), позволяющем в каждом
конкретном случае сделать правильное суждение, проникнуть в истинную
суть дела. Так, еретики, которых имел в виду св. Киприан, действительно
старались посеять раздор в Церкви. Так же, когда в XVIII-м веке в
оккупированной турками Греции иезуиты через французское посольство
добились разрешения открыть школы, больницы и другие общественные
учреждения с правом совершать таинства для православных, они явно
стремились подорвать православие, и совершенные ими таинства были
признаны недействительными. Также недействительными были признаны
рукоположения, совершенные в обновленческой церкви в России.

Невозможно заранее и вообще точно определить, «сколько» ереси нужно,
чтобы Церковь перестала быть Церковью и таинства стали
недействительными, — одна лишь Церковь сама может судить в каждом
конкретном случае. Дух не может действовать против самого Себя, и
поэтому крещение, совершенное с сознательным намерением повредить
Церковь, попросту логически невозможно, абсурдно. Напротив, крещение,
совершенное в доброй вере, вводит человека в Церковь вне зависимости от
обстоятельств, и в этом случае новое крещение может быть равносильно
богохульству. Интересной иллюстрацией может служить рассказанный в
«Церковной истории» Евсевия эпизод, изложенный епископом Дионисием в
письме к римскому епископу Ксисту:

«В собрании братии находился некто, считавшийся давним правоверным и
присоединенный к обществу христиан еще до моего рукоположения, даже,
кажется, до поставления блаженного Иракла. Быв при недавнем крещении и
выслушав вопросы и ответы, он пришел ко мне с плачем и самосокрушением
и, упав мне в ноги, начал исповедоваться и клясться, что крещение,
принятое им от еретиков, было не таково и не имеет ничего общего с
нашим, потому что оно исполнено нечестия и богохульств. Говоря, что душа
его сильно страдает и что от тех нечестивых слов и действий у него даже
нет дерзновения возвести очи к Богу, он просил меня преподать ему
истиннейшее очищение, усыновление и благодать. Но я не решился сделать
это, сказав, что для сего довольно долговременного общения его с
Церковью, что я не дерзаю снова приготовлять того, который внимал
благословению даров, вместе, с другими произносил «аминь», приступал к
трапезе, протягивал руки для принятия святой пищи, принимал ее и долгое
время приобщался тела и крови Господа нашего Иисуса Христа. Я повелел
ему благодушествовать и с твердою верою, с доброю совестью приступать к
приобщению святых тайн, но он не переставал скорбеть, страшился
приступить к трапезе и, только призываемый, едва позволял себе
присутствовать при молитвах.

(Евсевий «Церковная история», кн. 7, гл. 9)

В спорных случаях, касающихся подлинности таинств, совершенных при
необычных обстоятельствах, или же осуждения какой-либо ереси, очень
легко встать на путь сектантства, самодовольно объявить, что «только мы
спасены, а все остальные пойдут в ад». Такой взгляд опасен и неправилен.
Бог хочет спасения всех людей, и Церковь в этих вопросах всегда
проявляла терпимость и открытость и надеялась на Божие милосердие и
снисхождение к нашим грехам.

В заключение следует еще раз подчеркнуть, что «перекрещивание» как
таковое не существует. Существует лишь «единое крещение во оставление
грехов». Признать чье-либо крещение недействительным - очень серьезное
решение, предполагающее, что в совершенном таинстве не было ничего
христианского. Конечно, в очевидных случаях, таких, как «крещение»
унитариан, мормонов, свидетелей Иеговы и т.п., сомневаться в
недействительности таинств не приходится. Но, с другой стороны, следует
опасаться и чрезмерного упрощения и не видеть повсюду только черное или
белое. Совершенно очевидно, что христианство существует и вне
православия, равно как и православные могут действовать не православно.
Еще одна нежелательная крайность состоит в принятии релятивистского
отношения, цинично приемлющего все что угодно. Имея дело с живыми
людьми, живой Церковью, живым телом Христовым, следует усвоить
динамичное отношение к реальности, следует не судить людей, а проникать
в сущность человеческих ситуаций и проявлять милосердие. При этом не
следует забывать, что если, с одной стороны, Церковь и признала
«действительность» крещения, совершенного лишь в Церкви, то, с другой
стороны, формального, внешнего и логического определения - что же такое
Церковь? - никогда дано не было.