Д.П. Огицкий, священник Максим Козлов

Православие и 

западное христианство

МДА

Издательство «Отчий Дом», 1995

СОДЕРЖАНИЕ

Сравнительное богословие как дисциплина…………………………………….4

Содержание курса и цель изучения сравнительного богословия……………...4

Отношение православной церкви к инославным конфессиям………………...7

Три чиноприема инославных…………………………………………………...11

Основные догматические и обрядовые отличия

Римско-католического вероучения……………………………………………..13

Римско-католическое учение о власти папы над церковью…………………..14

Различие в понимании учения о церкви православием и католицизмом……15

Догматические предпосылки римско-католического учения

о власти папы…………………………………………………………………….17

Роль римского епископа и римской кафедры в древней Церкви……………..24

Светская власть папы. «Дарственная Константина»………………………….27

Конфликт пап с Константинопольской Церковью…………………………….29

Завершительный акт разделения церквей……………………………………...37

Римско-католическая церковь как абсолютная монархия…………………….43

Догмат об учительной непогрешимости папы………………………………...48

Римско-католическое учение об исхождении Св. Духа

от Отца и Сына («Филиокве»)…………………………………………………..52

Роль учения о «филиокве» в процессе разделения церквей…………………..56

Римско-католическое учение о спасении………………………………………58

Римско-католическое учение в первородном грехе…………………………...59

Римско-католическое учение об удовлетворении Богу за грехи……………..60

Римско-католическое учение о чистилище…………………………………….63

Римско-католическое учение о сокровищнице заслуг и индульгенциях…….64

Мариальные догматы Римско-католической церкви………………………….69

Догмат о непорочном зачатии Девы Марии…………………………………...69

Догмат о телесном вознесении Девы Марии на небо…………………………71

Особенности римско-католического учения о таинствах…………………….72

Таинство исповеди (покаяния)………………………………………………….73

Таинство священства…………………………………………………………....74

Таинство брака…………………………………………………………………...75

Другие особенности римско-католического богословия

и церковной практики…………………………………………………………...78

Священное Писание и Священное Предание………………………………….78

Латинский обряд совершения таинств……………………………………........79

Посты……………………………………………………………………………..80

Римско-католическая церковь накануне реформации.

Первые реформационные движения……………………………………………82

Джон Виклиф, Ян Гус, Иероним Савонарола………………………………….82

Лютеранство……………………………………………………………………..86

Мартин Лютер и начало Реформации………………………………………….86

Лютеранское вероучение………………………………………………………..88

Символические книги лютеран…………………………………………………88

Лютеранское учение о Церкви………………………………………………….90

Лютеранское учение о спасении и оправдании одной верой…………………93

Лютеранское учение о таинствах……………………………………………...102

Распространение и развитие идей Лютера.

Анабаптизм. Учение Ульриха Цвингли………………………………………104

Кальвинизм……………………………………………………………………..105

Жан Кальвин……………………………………………………………………106

Вероучение кальвинистов…………………………………………………......107

Символические книги кальвинистов………………………………………….107

Учение кальвинизма о Церкви и таинствах…………………………………..108

Распространение и развитие кальвинизма. Гугеноты.
Пуритане……...........111

Англиканство…………………………………………………………………...114

Реформационные течения внутри англиканства………………………..........117

Баптизм……………………………………………………………………….....119

Методизм………………………………………………………………………..119

Протестантизм на современном этапе…………………………………….......120

Список литературы……………………………………………………………..124

Предметный указатель…………………………………………………………125

Сравнительное богословие как дисциплина

Сравнительное, или обличительное, богословие изучает истины православной
веры в сопоставлении с теми догматическими, каноническими и
церковно-практическими отклонениями, которые содержат инославные, то
есть отпавшие от единства Вселенской Церкви, конфессии.

В историческом плане сравнительное богословие, можно считать, появилось
с началом бытия Церкви. Написанное в конце I столетия святым апостолом и
евангелистом Иоанном Богословом четвертое Евангелие направлено на
опровержение мнения тех, кто неправильно учил о Лице Господа Иисуса
Христа, кто отрицал, что Он является истинным Сыном Божиим. Апостол
писал его после трех евангелистов-синоптиков, когда в первых
христианских общинах уже стали распространяться ложные мнения. Поэтому
можно утверждать, что апостол и евангелист Иоанн является не только
родоначальником богословия в целом, о чем свидетельствует данный ему
титул Богослова, но и конкретно богословия сравнительного.

В эпоху Вселенских Соборов (IV—VIII вв.) святые отцы и учители Церкви
формулировали истины православного учения в полемике с заблуждениями
еретиков, с теми ложными мнениями и воззрениями и соблазнами мысли,
которые на протяжении веков сопровождали бытие Христовой Церкви. И сами
Вселенские Соборы, как правило, собирались, когда появлялась та или иная
ересь и требовалось дать чеканную формулировку церковной истины, для
того чтобы окончательно опровергнуть это лжеучение и подтвердить догматы
кафолической веры.

Как дисциплина, изучаемая в духовных учебных заведениях, сравнительное
богословие сложилось в XVIII столетии. В XIX веке его изучали в
академиях, семинариях, а в более кратком виде и в епархиальных училищах.

Содержание курса и цель изучения

сравнительного богословия

Приступая к изучению сравнительного богословия, как и всякого нового
предмета, полезно задать себе вопросы: что изучает этот предмет и зачем
нужно его изучение?

Ответ на первый вопрос достаточно прост: сравнительное богословие
изучает краткую историю и наиболее существенные догматические
заблуждения основных неправославных исповеданий. К ним относятся
следующие:

1. Римский католицизм, который откололся от единства Вселенской Церкви в
1054 году, заявив о своем первенствующем положении среди остальных
Церквей. Это крупнейшая и политически наиболее мощная из всех
христианских конфессий, находящихся вне видимой ограды церковной. Более
всего христиан мира обымает именно Римско-католическая Церковь.

2. Протестантские конфессии, отделившиеся от римско-католической веры,
начиная с XVI столетия в ходе так называемого движения Реформации.
Протестантизм сам очень скоро разделился на отдельные ветви, отражающие
сложившиеся под влиянием исторических обстоятельств особенности
христианского вероучения в государствах средневековой Европы. Помимо
крупных ветвей в протестантизме возникает, начиная с XVIII века и по
настоящее время, множество отдельных движений и сект.

Три основные ветви протестантизма следующие:

1) лютеранство — первое четко оформившееся церковное учение,
направленное на освобождение Германии из-под власти Рима.
Основоположником его стал бывший католический монах Мартин Лютер.

Другим крупным реформатором, примыкавшим в своем учении к лютеранству,
был Ульрих Цвингли, деятельность которого протекала в Швейцарии.

2) Кальвинизм, или реформатство, зародившийся в Швейцарии  чуть позже
лютеранства. Родоначальником его был Жан Кальвин. Он выступил как ярый
противник католицизма и видел свою задачу в объединении разрозненных
усилий Реформации в отдельных странах Запада и придании борьбе резких,
ясных форм.

3) Англиканство, явившееся результатом возглавленного королем Генрихом
VIII сопротивления христиан Англии «тирана Римского епископа и мерзкому
бесчинству».

Прежде чем продолжить дальнейшее изложение программы курса, необходимо
остановиться на правомерности употребления термина «Церковь»
применительно к отпавшим от единства Вселенской Церкви конфессиям.

Церковью с большой буквы, той Единой Святой Соборной и Апостольской
Церковью, которую основал Господь Иисус Христос и в которой
незамутненным пребывает Его истинное учение, Церковью как Телом
Христовым является только сообщество Поместных Православных Церквей,
составляющих единство Вселенской Церкви Христовой.

А когда мы говорим «Римско-католическая Церковь», «Протестантская
Церковь», даже «баптистская Церковь» или тем более «Новая Московская
Церковь Иисуса Христа», то понятно, что в данном случае мы употребляем
это слово в контексте церковно-историческом, чтобы всякий раз не
оговариваться: «так называемая Церковь» или «католицизм, который учит о
себе, что он является Вселенской Церковью».

В отношении протестантизма вообще лучше употреблять выражение
«христианское сообщество» или «конфессия» (исповедание), тем самым более
точно определяя его сущность.

Заключительной темой курса сравнительного богословия является знакомство
с таким сложным явлением в христианском мире XX столетия, как
экуменическое движение, декларируемой целью которого является достижение
единства между последователями различных христианских вероисповеданий.
При этом необходимо понять, что представляет собой это движение и четко
определить свое церковное к нему отношение, каковы могут быть пределы
участия в нем Православной Церкви и православного христианина.

Очень важно иметь ясный ответ и на второй вопрос: зачем нужно
православному христианину изучать основы чуждых вероучений, даже слышать
о которых иногда тяжело для сердца и души? Не полезнее ли ему
утверждаться в истинах Святой Соборной и Апостольской Церкви?

На этот вопрос в разное время отвечали по-разному. В прошлом столетии
крупный русский богослов и церковный историк профессор Московской
духовной академии и Московского университета, протоиерей А.М.
Иванцов-Платонов ответил на этот вопрос так: «Их нужно изучать в видах
простой любознательности и по многим практическим нуждам и
соображениям». Такой ответ вряд ли может вполне удовлетворить.
Любознательность сама по себе отнюдь не является добродетелью. Более
того, любознательность в сферах духовной жизни для христианина относится
к области недолжного, скорее к области соблазнов, чем духовных
приобретений.

В 60-70-е гг. XX столетия, отмеченные стремлением к экуменизму
(подробнее о нем см. в разделе 4), можно было встретить мнение, что
изучение отклонений вероучений инославных конфессий необходимо для того,
чтобы познакомиться с их опытом, например в деле социального служения,
образования. Действительно, хорошо поставленное у протестантов и
католиков дело в этих областях достойно внимания. Однако при этом
необходимо хорошо разобраться в побудительных мотивах такой
деятельности, чтобы не подчинить себя влиянию инославных богословских
концепций.

Социальное служение нуждающимся людям, больным, престарелым исходит у
протестантов из учения о филантропии, а не из принципов евангельского
церковного милосердия и любви к ближнему.

Что касается христианской педагогики, то большой опыт католических школ,
конечно, может быть ценным для постановки образования в открываемых
сейчас Русской Церковью православных школах, лицеях, гимназиях,
институтах и университетах. Они должны стать православными не только по
названию, а по существу, в них должны быть отличные от светских учебных
заведений принципы педагогики и преподавания. Однако и в этом случае
нельзя забывать, что основы учения о человеке (антропология) в
Православной Церкви совершенно иные, чем в католической.

Следовательно, речь может идти только о каких-то периферийных областях
церковной жизни, и то с большими оговорками. Значит и ответ, что нам
надо у них «поучиться», может быть принят только с определенными
ограничениями.

Единственно правильный исчерпывающий ответ на этот вопрос содержится в
наследии святых отцов и тех богословов и иерархов, которые продолжили
золотую нить святоотеческой мысли. Великий святитель Церкви Григорий
Богослов (IV в.) сказал о христианах, которые оказались в отколовшихся
от Церкви сообществах: «Мы добиваемся не победы, а возвращения братьев,
разлука с которыми терзает нас». В этих словах заложен глубокий смысл
переживания боли разделения и осознания недуга всякого инославия,
угашающего горение духа христианина именно настолько, насколько он
инославен, то есть насколько он держится свойственных его конфессии
заблуждений в ущерб основам церковного учения, сохранившимся в ней со
времени древней, неразделенной Церкви. Именно такая мысль и стремление к
возвращению братьев в лоно Вселенской Апостольской Церкви и должны быть
положены в основу изучения догматических отклонений инославных
конфессий.

Одна из важнейших задач курса состоит в том, чтобы научиться понимать,
как, казалось бы, абстрактные, догматические положения действуют на душу
христианина, а если они ложны, то искажают его внутренний мир.

Это станет ясным после ознакомления с глубинной сущностью отклонений от
истины православной веры, излагаемой в последующих разделах настоящего
курса.

Отношение православной церкви к инославным конфессиям

Приведенные выше слова святого Григория Богослова содержат в себе
одновременно и ключ к пониманию позиции Православной Церкви к инославным
братьям-христианам и их догматическим заблуждениям.

Православные христиане не имеют права вычеркнуть из  своего сердца ту
часть христианского мира, которая находится за I делами видимой ограды
Церкви, не испытывать боль и скорбь том, что христианский мир расколот и
многие миллионы людей' пребывают вне полноты Истины Христовой.

Надо отдать справедливость, что среди католиков и протестантов нередко
можно встретить людей, которые являют собой пример доброй христианской
жизни, а иные церковно чище, многие из нас. Но если мы плохи, грешны и
недостойны, то не потому, что Церковь наша к этому нас ведет и учит, а
потому, что мы погрешаем против святости учения Вселенской Церкви
Христовой. А протестанты или католики могут быть хороши как христиане не
благодаря специфике своей конфессии, не благодаря тем наслоениям,
которые накопились и отделили ее от единой Вселенской Церкви, а вопреки
им. Вопреки специфически католическому или специфически протестантскому,
а благодаря тому, что удержалось у них со времен древней неразделенной
Церкви, благодаря тому запасу церковности, который в той или иной мере
живет в большинстве инославных конфессий.

Изучая заблуждения инославных конфессий, нельзя забывать о необходимости
постоянно соотносить свое собственное отношение к жизненным реалиям и
сегодняшнее мировоззрение с вероучением и каноническим строем
Православной Церкви. Нужно постоянно задавать себе вопрос: все ли в
нашей вере, в нашем отношении к Богу и к ближнему действительно
православно, или какие-то черты нашего внутреннего, духовного облика
восприняли отблеск влияния западных конфессий.

Можно привести такой характерный пример. В православном богословии
непременным элементом учения о таинствах является соответствующее
отношение к нему принимающего это таинство. Католическое учение о
таинствах не считает это условие обязательным, довольствуясь приоритетом
совершенного действия. В отношении таинства Крещения это широко
использовалось католическими миссионерами для приобретения новой паствы,
когда такому «крещению» подвергались люди, мало понимавшие происходящее.
Так не является ли отголоском такого отношения к таинству как
полумагическому обряду и наблюдаемое, к сожалению, иногда у нас в
настоящее время поспешное принятие таинства Крещения не подготовленными
к нему нравственно людьми, не прошедшими необходимой катехизической
подготовки? Такое ли это отношение к таинству, как учили отцы Церкви?

Инославные исповедания содержат в себе много разного. Есть вещи, которые
восприняты нами и вошли в нашу жизнь, хотя иногда мы и не задумываемся
об их происхождении. Но есть и вещи, оскорбляющие наш нравственный взор
и, следовательно, неприемлемые. Поэтому оценивать наследие инославных
конфессий нужно с очень большой осторожностью и деликатностью.

Так, например, многим известна книга «Невидимая брань» — одно из
авторитетнейших руководств по Аскетике. В надписании ее стоит:
преподобный Никодим Святогорец (святой монах, подвижник, живший в XVIII
столетии). Но, наверное, немногие знают, что настоящим автором этой
книги является католический монах Скуполи (XVI в.). Преподобный Никодим
лишь перевел ее на греческий язык, отредактировал и изменил те места,
которые имели сугубо католический характер. Но основу книги — метод
руководства духовной жизнью — он сохранил. Узнав об этом, тот, кто уже
оценил пользу этого труда, вряд ли отложит его в сторону как
еретический.

Примером противоположного рода может служить даваемая Православной
Церковью резко отрицательная оценка тех страшных явлений, которые были и
есть в сфере духовной жизни католиков — разного рода ложному
подвижничеству, проявляющемуся, например, в «видениях» блаженной Анжелы
или стигматизации, когда люди доводят себя до такой степени экзальтации,
что на их теле видимо проступают «раны Христа Спасителя» (стигматы).

Суровая, но справедливая характеристика инославия дана в образных словах
дивного святителя Православной Церкви XIX столетия, великого святого,
епископа Феофана Затворника, который очень строго относился к западным
конфессиям и к инославным много и справедливо критиковал их в своих
творениях и письмах. В одном из своих писем он сравнивает действие Духа
Святого в мире с человеческим дыханием и далее говорит, что "легкие, в
которых это дыхание совершается, есть Святая Церковь. Каналы легких —
это Божественные Таинства и другие освятительные действия. Чтобы Дух
Божий оказывал полное свое действие, необходимо, чтобы органы, Им Самим
учрежденные для сообщения Себя, были целы, то есть чтобы все
Божественные таинства и священнодействия сохранялись в том виде, как они
установлены святыми апостолами по научению Святого Духа. Где учреждения
эти повреждены, там дыхание Божественного Духа не имеет полного
действия. «Как у папистов (то есть католиков), все таинства повреждены и
многие священнодействия тоже. У лютеран большая часть таинств
отвергнута, а оставшаяся часть искажена и в мыслях, и в слове. Лютеране
похожи на тех, у кого три четверти легких сгнило, а остальное
дотлевает...» (1).

Слова, конечно, жесткие, но они дают правильную оценку духовного
состояния инославия и указывают на то, что в какой-то мере этот воздух,
дыхание Божественной благодати, все же оказывает воздействие и на их
жизнь тоже.

Необходимо остановиться на одном характерном для нашего времени явлении.
Это прозелитизм — антиправославная настроенность инославных христиан,
переходящая в настоящее восстание против Церкви. В этой обстановке важно
твердо стоять на страже церковной истины и Церкви Христовой.

В высказываниях православных иерархов, богословов и подвижников
благочестия об инославных конфессиях четко проходит мысль о том, что
оценка и отношение к ним должны строить» на истинных, незамутненных
догматах православного вероучения. Избегать общения и споров с
представителями инославия не следует, но нужно использовать при этом
правильную методологию.

В полемике с приверженцами инославных конфессий нужно строить свою
внутреннюю аргументацию только на собственных православных догматах.

Характерным примером, насколько бдительно надо следить за чистотой
используемых для подтверждения своих доводов источников, может служить
происходивший в XX в. спор между православными и католическими
богословами по поводу догмата о погрешимости римского папы. Дело в том,
что принятый в 1870 г. догмат получил в России официальную оценку
Святейшего Синода с некоторой задержкой, когда она уже была сделана в
Европе протестантскими богословами (лютеранами и кальвинистами).
Неудивительно, что протестантские доводы против этого догмата, не
совпадающего с учением о Церкви, за это время успели проникнуть в
программы российских Духовных Академий, по многие статьи и учебники. В
результате православные полемисты выступили в споре с католическими
оппонентами, опираясь на фактически протестантские доводы. Суть их в
том, что утверждаемая догматом учительная непогрешимость папы
приписывает ему свойства божества — ведь только один Бог абсолютно
непогрешим и безошибочен. Но православная аргументация против этого
догмата должна иметь совершенно иную основу, нежели у протестантов. Она
должна исходить из новозаветного и древне-церковного учения о Церкви как
о Теле Христовом, как о богочеловеческом организме, в котором не может
быть никакого внешнего авторитета, внешнего судьи, в котором даже сами
Вселенские Соборы только тогда и признаются Вселенскими, когда вся
Полнота Церкви осуществляет рецепцию их решений. Учения о том, что
единственным хранителем истины в Церкви, вполне непогрешимым, является
сама Церковь, вся Полнота церковного народа от мирян до иерархии, до
вселенских патриархов; что нет и не может быть никакого оракула истины,
который бы снял с христианина бремя ответственности и свободы — по слову
апостола Павла: Вы куплены дорогою ценою; не делайтесь рабами человеков
(1 Кор. 7,23). Даже в том самом тонком, и духовном смысле рабами, чтобы
снять это бремя свободы и переложить его на кого угодно: на епископа
Римского, на Собор, на некий внешний авторитет. Ибо бремя свободы и
ответственности, бремя Христово дано каждому из нас.

Следует также избегать одной очень большой и распространенной ошибки,
которая заключается в том, что часто протестантов бьют догмами, взятыми
из католического обличительного богословия; напротив, католиков
критикуют теми аргументами, которые взяты у протестантов. И в наше время
есть еще худший вариант, когда инославные конфессии критикуют, пользуясь
аргументами, взятыми из таких «достопочтенных» книг как «Словарь –
атеиста».

Доказывая свои убеждения в спорах с инакомыслящими, полезно следовать
примеру подвижника благочестия нашего столетия, ныне канонизированного,
преподобного Силуана Афонского. Однажды его посетил православный
миссионер, архимандрит, который проповедовал среди католиков. У них
зашла речь о том, как этот человек занимается делом миссии, и он стал
рассказывать: «Я им говорю: ваша вера — блуд, у вас все извращено, все
неверно, и нет вам спасения, если не покаетесь». Архимандрит считал, он
свидетельствует таким образом о Православии. На это старец сказал ему
следующее: «Душа их (западных христиан — Д.О.) знает, что они хорошо
делают, что веруют во Христа, чтут Божию Матерь и святых, что призывают
их в молитвах, так, когда вы говорите им, что их вера — блуд, то они вас
не послушают... Но вот если вы будете говорить народу, что хорошо
делают, что веруют в Бога, хорошо делают, почитая Божию Матерь и святых;
хорошо делают, что ходят в церковь на богослужения и дома молятся, что
читают Слово Божие и прочее, но в том-то у них есть ошибка, и что ее
надо исправить, и тогда будет хорошо; и Господь будет радоваться о них;
и так все спасемся Милостию Божиею».

В этих дивных словах старца дан очень важный методологический принцип
нашего отношения к инославным христианам: не осуждать огульно, но
увидеть то зерно доброго и подлинно христианского, что иной раз
сохраняется даже в самых крайних сектах. И, опираясь на эти слабые,
может быть, проблески святой Христовой истины, попытаться показать, что
этого мало, что они смогут себя же обогатить и углубить неизмеримо,
приобщаясь к тому, о чем учит, во что верит, как живет Православная
Церковь.

Вместе с тем в полемике важно избежать искушения, которое состоит в том,
чтобы радость нашего пребывания в Церкви, радость от того, что нам (не
по нашим заслугам, конечно, а по неизреченной Своей милости) Господь
судил, кому родиться, кому и в сознательном возрасте прийти к вере
православной, истинной и святой, ведущей в Царствие Небесное всякого
достойно подвизающегося: подменять мелким, совсем не благочестивым
удовлетворением своим превосходством перед не имеющими такой возможности
спасения инославными христианами.

Нельзя брать на себя роль Того Единого Судии, в длани Которого находятся
судьбы всех христиан; и тех, кто находится в ограде церковной, и тех,
кто связан с ней такими нитями, которых Господь открыть не благоволил.

Об этом хорошо сказал мудрый святитель прошлого столетия Митрополит
Московский и Коломенский Филарет (Дроздов) в своей книге «Разговор между
испытующим и уверенным о Православии Восточной Кафолической Церкви», в
которой опровергаются заблуждения католицизма:

«Поелику я не знаю, многие ли из христиан Запада и глубоко ли проникнуты
особыми мнениями, обнаруживающимися в Церквах Запада, и кто из них как
твердо держится верой краеугольного камня Вселенской Церкви — Христа, то
изъявленные мною справедливые уважения к учению Восточной Церкви никак
не составляют моего суда и осуждения и западных христиан и Западной
Церкви. По самым законам церковным я предаю Западную Церковь суду Церкви
Вселенской. А души христиан западных — суду, или наипаче, милосердию
Божию» (2).

Три чиноприема инославных

Православная Церковь не оставляет без поддержки всех инославных
христиан, изъявивших желание вернуться в ее лоно, Вместе с тем она
учитывает разную степень отдаленности каждой из конфессий от истинного
вероучения.

Поэтичным образом поясняет эту мысль епископ Алексий ван дер Менсбрюгге
(1899-1980). Церковь — это пламя горящей свечи... Иные христианские
конфессии находятся не вполне в темноте: одни из них ближе к этому
пламени, к теплу, другие дальше, но в какой-то степени оно
распространяется и на них. Другие же, которые весьма далеки, к свету и к
пламени уже не причастны.

Еще в IV-V вв. в церковную практику вошли три чиноприема инославных,
сформулированные затем в канонах Вселенских и Поместных Соборов и в
правилах святых отцов.

Суть этих трех чинов состоит в том, что прием в ограду церковную тех,
кто обращается из инославных конфессий, осуществляется:

1) через таинство Крещения,

2) через таинство Миропомазания,

3) через таинство Покаяния.

Через таинство Крещения принимаются представители тех конфессий, в
которых кардинально искажены догматы истины христианской веры. Прежде
всего те, кто исказили учение о Святой Троице настолько, что они (как,
скажем, иеговисты) отвергают триединство Божие, или те, которые
совершенно исказили учение о Лице Христа Спасителя, или отвергают Его
Божественность, или ложно учат о Его воплощении (как, например,
представители «Белого братства» и «Богородичного центра»).

Представители таких конфессий и сект, если, конечно, они покаются и
осознают неполноценность своего вероучения, принимаются через Крещение,
так как их крещение не может быть принято за действенное. Как говорится
в церковных правилах, оно примется не в Крещение, а просто в обливание и
ничто большее.

Есть другие конфессии, представители которых принимаются через таинство
Миропомазания. Это те, у которых при многих искажениях основы церковного
сознания остались. Сохранилась вера Бога, в Троице славимого,
сохранилась вера в Господа Иисуса Христа, соединившего в единой Ипостаси
Божество и Человечество, но не сохранилось священство. Крещение их
признается и не повторяется, но Миропомазание преподается, потому что у
них его либо вовсе нет, либо оно не может быть признано действительным
как совершенное не священником.

Вторым чином — через Миропомазание — принимаются лютеране, кальвинисты и
другие более или менее традиционные протестанты.

И, наконец, существует третий чин приема — через таинство Покаяния,
каковым могут быть приняты переходящие из тех конфессий, в которых
апостольское преемство хиротоний (то есть цепь рукоположении, идущая от
апостолов) никогда не прерывалось, сохранилось незыблемым. Это католики
и представители Древних Восточных Церквей.

Древние Восточные Церкви — это несториане и монофизиты. Эти две группы
появились в эпоху III и IV Вселенских Соборов. Они ложно учили о
соединении двух природ во Христе. Монофизиты учили, что во Христе
Спасителе только Божественная природа, а человеческой нет. А несториане
— что в Человеке Иисусе Христе Божество обитает, как а храме, что есть
две личности, и Второе Лицо Святой Троицы не является единой ипостасью.
Эти группы отделились и по сей день существуют в Египте, Сирии и на
Среднем Востоке.

Были случаи в истории Русской Церкви, когда целые инославные епархии
переходили в Православие. На грани XIX—XX столетий несколько
несторианских епархий (как их называют, сиро-халдейских) перешли в
ограду церковную. Их принимают через покаяние, а священники или епископы
принимаются в сущем сане, то есть их не рукополагают, ибо цепь хиротоний
у них сохранилась.

С богословской и вероучительной точек зрения практика этих трех
чиноприемов говорит о следующем:

С одной стороны, о том, что единым источником благодати и спасения
Церковь безусловно признает самое себя, ибо если бы это было не так, то
не было бы необходимости в чиноприемах вообще. Можно было бы сказать:
пусть католики пребывают в Католической Церкви, пусть протестант
остается протестантом лишь бы жил он нравственно — для спасения это не
важно; нет нужды приобщать человека к Православной Церкви.

С другой стороны, признавая эти три чиноприема. Православная Церковь
свидетельствует, что христианский мир, который находится вне ее ограды,
не есть что-то с нею никак не сообщающееся. Ибо, если бы это было так,
всех следовало бы принимать через Крещение. Обо всех нужно было бы
говорить, что они только считают себя христианами, что они христиане
только по имени и для того, чтобы им пойти в ограду церковную, им нужно
креститься. Но, признавая эти три чина. Церковь говорит, что это не так,
что свет благодати, имеющий источником своим Церковь, неизреченно, а
может быть и промыслительно, не открытым нам в ясности образом,
простирается и за видимые ее пределы. И, простираясь, имеет некое
сообщение и некое воздействие на те христианские сообщества, которые
находятся вне ограды церковной

Основные догматические и обрядовые отличия 

Римско-католического вероучения

От возникновения христианства до IX в. Единая Христова Церковь —
Вселенская, или Кафолическая (в славянском переводе Символа веры
«Соборная Церковь»), обымала самую многочисленную часть верующих на
Востоке и на Западе. С IX в. началось и в XI в. окончательно совершилось
отпадение от единства Вселенской Церкви западной ее части во главе с
Римской кафедрой. При этом она также оставила за собой название
кафолической, соответственно латино-романскому произношению —
католической.

Сохранив существенные черты древней неразделенной Церкви,
Римско-католическая церковь приобрела со времени отпадения ясно
обозначившиеся особенности в догматах, обрядах, устройстве церковного
управления, дисциплине и канонах. В отличие от Восточной Церкви
Римско-католическая Церковь акцентирует развитие догматического учения
Церкви и возможность восполнения его путем провозглашения новых
догматов.

Основные разногласия между обеими Церквами в вопросах догматического
характера, изложенные в хронологическом порядке их возникновения,
сводятся к следующему.

1. Учение об абсолютной, единоличной власти Римского епископа (папы) над
Церковью.

2. Учение об исхождении Святого Духа «и от Сына». Два эти пункта
расхождения римского католицизма с православием и были причиной так
называемого разделения церквей в ХI в. Логическим выводом из учения об
абсолютной, единоличной власти папы над Церковью было учение об
учительной непогрешимости папы, сформулированное как догмат на I
Ватиканском Соборе 1870 г.

3. После разделения Церквей в Римско-католической Церкви сложилось
учение о спасении, включающее учения о первородном грехе и об
удовлетворении Богу за грехи и связанные с ним учения о чистилище,
сокровищнице заслуг и индульгенциях.

В XIX и XX вв. были провозглашены два новых, так называемых Мариальных
догмата: о непорочном зачатии Девы Марии (1854) и Ее телесном вознесении
на небо (1950).

Римско-католическое учение о власти папы над Церковью

Преувеличенное представление Римских епископов об их роли в Церкви и
власти над ней послужило главной причиной разделения Церквей и поэтому
должно расцениваться как основное отступление римо-католиков от
Православия. В окончательном виде оно сформировалось во второй половине
XIX в.

Официальный титул папы римского звучит следующим образом: «Епископ Рима,
заместитель Христа, преемник князя апостолов, верховный первосвященник
Вселенской Церкви, Патриарх Запада, Примас Италии, архиепископ и
митрополит провинции Романии, суверен  государства-града Ватикан, раб
рабов Божиих».

На определяемое этим титулом учение о верховном первосвященнике
Вселенской Церкви, заместителе Христа, католики делают главный упор в
своей деятельности и политике. На время они готовы забывать о прочих
догматических разногласиях, но признание примата Римского епископа
является условием, без которого не может быть римского католицизма.

Папа является главой Римско-католической Церкви, патриархом Запада и
примасом Италии. Ему принадлежит первенство юрисдикции, право
законодательства (primatus jurisdictionis), право управления культом,
высшее управление всеми прочими делами — учреждение должностей, их
замещение, право надзора за Церковью всего мира, высшая судебная власть,
право посольства.

Папа не подлежит церковному суду — prima sedes  а nemine judicatur.
Следовательно, он независим в своих действиях и определениях ни от
епископата, ни от Вселенского Собора, ни от Церкви в целом. Папа — выше
Вселенского Собора, и его единоличный голос важнее, чем соборный   и
голос Церкви. Церковь должна безоговорочно подчиняться ... описаниям и
определениям папы. Такую власть называют абсолютной. Естественным
выводом из всего этого был догмат о папской непогрешимости в вопросах
веры и нравственности, провозглашенный в 1870 г. (см. раздел «Догмат об
учительной непогрешимости папы»).

Юридический земной монархизм подменяет учение о Церкви как о благодатном
Теле Христовом. Причины такой подмены были вскрыты с особой глубиной
А.С. Хомяковым, известным русским религиозным философом и критиком XIX
в., автором учения о начале «соборности». Главную причину он объяснил
рационалистическим маловерием, стремящимся невидимую главу — Христа —
заменить Его видимым наместником. Развивая мысль Хомякова, уже в XX
столетии Н.А. Арсеньев писал: «Бремя свободы Христовой, участие в
соборной жизни Церкви всей полнотой личности оказалось не под силу
римскому католицизму. Он возложил все бремя ответственности на папу.
Критерием истины стал не Дух Святой, живущий в Церкви, а голос епископа,
восседающего на Римской кафедре».

Совокупности верующих при таком положении остается только послушание.
Это очень просто и в каком-то смысле очень удобно (один решает за всех),
но совершенно несогласно с духом Нового Завета, так как при этом мысль и
совесть церковная обрекаются на молчание. Римско-католическая Церковь не
могла поэтому возражать, а должна была повиноваться папе, например,
когда он учреждал продажу индульгенций, благословлял органам инквизиции
применение пыток и предписывал верующим многое другое, несогласное с
Евангелием.

Поскольку не может быть одновременно двух носителей абсолютной власти,
то не может быть одновременно в Римско-католической Церкви и двух пап.
При появлении двух и более претендентов на это звание только один из них
может считаться у римо-католиков папой, другой объявляется антипапой, то
есть лжепапой. Как известно, случаи пребывания на папском престоле
одновременно нескольких «пап» в истории Римско-католической Церкви были.

Корни разногласия между православными и римо-католиками в вопросе о роли
первенствующего епископа в Церкви следует искать в различном понимании
учения о Церкви в этих конфессиях.

Различие в понимании учения о Церкви

православием и католицизмом

Опираясь на древнецерковные вероучительные тексты, православные
христиане исходят в своем учении о Церкви из того. Что Церковь — это
высшая святыня на земле, это царство Духа Святого, реализация обетовании
Христовых об «ином Утешителе», пребывающем с нами вовек (Ин. 14, 16). В
Церкви все призваны к жизни в Духе. Духоносным является все Тело Церкви,
Таким образом, вера православная — это вера кафолическая, то есть общая
вера Церкви, состоящей из многих членов, объединенных любовью и
единомыслием. Эта вера хранится в их сердцах, согласно пророчеству
Иеремии о Новом Завете: Вот завет, который завещаю дому Израилеву после
тех дней, говорит Господь: вложу законы Мои в мысли их и напишу их на
сердцах их (Иер. 8, 10).

В отличие от православного римско-католическое учение, признающее
единоличную власть папы над Церковью, ставит Церковь в приниженное
положение, так как обрекает ее членов на безоговорочное и слепое
послушание папе, совесть церковную — на молчание. Все это находится в
противоречии с духом христианской свободы, с духом Нового Завета.

По Слову Божию, Церковь есть столп и утверждение истины (1 Тим. 3, 15),
она Тело Христово, полнота Наполняющего все во всем (Е.ф. 1, 23). Истина
живет в недрах Церкви. Столпом я утверждением истины является Церковь в
святой объединенности ее чад. «Возлюбим друг друга, да единомыслием
исповемы Отца и Сына и Святого Духа», — призывает Церковь.
Римско-католическое учение столпом и утверждением истины делает самого
папу, а Церковь лишает ее главной функции. В римском католицизме вера в
святость католической (соборной), то есть всеобщей, Церкви подменена
верой в непогрешимость папы.

Следующий важный момент православного учения о Церкви, не принятый
католицизмом, — незыблемость догматических основ. Как сказано в
«Окружном Послании восточных патриархов (1848), исторический путь
Православной Церкви показал, что «У нас ни патриархи, ни Соборы не могли
ввести что-нибудь новое, потому что хранителем благочестия у нас
является самое Тел» Церкви, то есть самый народ». Истинной Церковью
является та, которая продолжает жить духоносной жизнью, начатой в
великий день Пятидесятницы.

И, наконец, еще одно принципиальное разногласие между православным и
католическим пониманием учения о Церкви — вопрос церковного единства.

О том, каково то единство, которое должно проявляться в жизни Церкви,
говорит Сам Господь: Как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да
будут в Нас едино... да будут едино, как Мы едино (Ин. 17, 21-22). Не
единство внешнее, основанное на подчинении всех одному (одному апостолу
или одному епископу), должно быть основой единства церковного, а
единство внутреннее, органичное. Образом его является триипостасное
единство, превосходящее разум человеческий. Святым Духом души наши
животворятся, возвышаются, озаряются тройческим единством, и мы
становимся участниками жизни церковной, таинственной, несущей на себе
отблеск взаимоотношений между Лицами Святой Троицы.

Православие особую роль в деле утверждения церковного единства отводит
иерархии. Не отвергает оно и всего того, что в плане естественном,
человеческом служит делу единства церковного, но производное подчиняет
основному.

Римский католицизм понимает единство как безоговорочное подчинение всех
одному. Истинная Церковь для католика та, которая во всем подчиняется
папе. Дело выглядит почти так, как если бы в тех случаях, когда
требуется различать между добром и злом, правдой и неправдой, в папе
видели средоточие всей духоносности Церкви и единственного обладателя
истины.

Римо-католикам Церковь представляется не как воплощение троической жизни
в мире, а как монархическое государство, в котором все подданные
подчинены одному обладателю абсолютной власти.

Перед нами, следовательно, тут два совершенно различных образа Церкви и
два различных понимания ее единства.

Догматические предпосылки римско-католического

учения о власти папы

Католические богословы строят свое учение о власти папы на двух
предпосылках, которые они пытаются обосновать толкованием Священного
Писания.

Эти предпосылки следующие:

1) римские папы являются преемниками апостола Петра,

2) преемствуемую папами власть апостол Петр получил от Христа.

Близко примыкающим к ним является вопрос об отношении Петра к другим
апостолам.

Папа как преемник апостола Петра

Как известно из начального церковного предания, преемниками апостолов
являются все епископы. Это преемство осуществляйся через цепь
рукоположений, начатую святыми апостолами. Ставить вопрос о том,
преемником какого именно апостола является тот или иной епископ, не
имеет смысла уже по одному тому, это епископские рукоположения
совершаются соборно, несколькими епископами. Да этому вопросу и не
должно придавать какого-либо особого значения. Апостол Петр осудил тех,
кто говорил: «я — Павлов», «я — Аполлосов», «я — Кифин». Апостол
поставлял епископов в разных городах, в частности в Антиохии и в Риме.
По преданию, в Антиохии им был рукоположен Еводий, в Риме — Лин. Но ни
Еводий, ни Лин не рукополагали сами себе преемников. Поэтому последующие
римские епископы преемниками апостола Петра по рукоположению не
являются.

Но есть другой вид преемства — преемство по кафедре. Римская кафедра
учреждена, как известно, апостолами Петром и Павлом. В этом смысле
епископов Римской, а также епископов Антиохийской и других кафедр,
учрежденных апостолом Петром (и Павлом), можно считать преемниками этих
апостолов независимо от того, от кого они получили рукоположение,
подобно тому, как епископы Ефесские считаются преемниками апостола
Иоанна Богослова, епископы Александрийские — преемниками евангелиста
Марка и т. д. Это обстоятельство опять-таки не имеет какого-либо
чрезвычайного значения, так как в благодатном плане все епископы равны.
Но православные охотно, с радостью оказывают епископам апостольских
кафедр особое уважение в память тех дорогих для христианского сердца
исторических воспоминаний, которые с этими кафедрами связаны.

Все это очень просто, понятно и естественно. Но если смотреть на
Римского епископа глазами римо-католиков, то есть видеть в нем носителя
чрезвычайной и неограниченной власти над Церковью, вопрос о его
преемстве Петру становится чрезвычайно сложным и запутанным.

Первым преемником апостола Петра по Римской кафедре считают Лина. Но
когда и каким актом передал ему апостол.

Петр свою единоличную власть над Церковью, римо-католики ничего
определенного сказать не могут. Он не мог передать эту власть через
рукоположение, так как в противном случае рукоположенный им Лин стал бы
выше самого апостола Петра. Может быть, эта власть перешла на Лина
просто в момент смерти Петра? Но возможен ли в Церкви такой переход
власти с умершего на живого? Может быть, этой властью облекли Лина
другие уже после смерти апостола Петра в таком порядке, как это делается
теперь при избрании нового папы? Но, во-первых, на это нет никакого
намека в предании. Во-вторых, можно ли допустить, чтобы Лин из какого бы
то ни было источника получил такую власть, которая ставила бы его над
остававшимися еще в живых другими апостолами, и в частности над
апостолом Иоанном Богословом, скончавшимся позже других.

Таким образом, попытка проследить преемственную цепь перехода
по-папистичсски понятой верховной власти над Церковью от апостола Петра
к нынешнему папе уже на первом шагу наталкивается на непреодолимые
трудности.

Надо помнить, что двух носителей единоличной, абсолютной власти
одновременно быть не может. Поэтому когда папский престол оспаривали два
или три епископа (а таких случаев в истории было немало), римо-католикам
необходимо было очень четко разбираться, кто из них законный преемник
Петра, а кто — антипапа, ибо, по римско-католическому учению, истинной
может считаться только та Церковь, которая имеет своим главой законного
папу. А Церковь, подчиненная антипапе, должна бы поэтому считаться
«антицерковью», или, если воспользоваться выражением папы Льва IX,
«сборищем схизматиков» и «синагогой сатаны». Если с этой, чисто
католической, меркой подойти к вопросу о папском преемстве и исследовать
его в историческом плане, то натолкнемся на совершенно непреодолимые
трудности. Дело в том, что в истории Римской Церкви бывало не раз, что
победу в борьбе одерживал не более законный папа, а более сильный
поддержкой власть имущих. Так было в 418 г., когда Бонифаций I при
поддержке императора одержал победу над избранным ранее Евлалием, в 530
г., когда Бонифаций II одержал верх над избранным большинством
духовенства Миодором, и во многих других случаях. Есть ли у католиков
какое-либо основание считать, что именно Бонифаций I и Бонифаций II были
преемниками единоличной власти апостола Петра? В 963 г. Римский Собор
низложил за разврат папу Иоанна XII и поставил на его место Льва VIII. С
православной точки зрения в этом нет ничего сомнительного, но с точки
зрения римско-католического вероучения это было незаконное действие,
поскольку папу никто судить не может. И сам папа Иоанн XII этого
низложения не признал. Следовательно, Лев VIII должен считаться у
католиков антипапой, а подчиненная ему Церковь не должна признаваться
истинной Церковью. Но беда в том, что законный папа Иоанн XII имел
только одного преемника (Бенедикта V), а через преемников антипапы Льва
XIII "преемство" от апостола Петра продолжается по сей день. Если
нынешняя линия пап является продолжением антипапской линии, то где здесь
законное преемство и где законная Церковь?

Папская схизма в XV в. была ликвидирована на Констанцском соборе (1417)
постановлением папы Мартина V. Линия Мартина V бесперебойно продолжается
по сей день. Но можно ли, с римско-католической точки зрения, считать
это постановление законным? Ведь Констанцский Собор стоял на
«еретических» позициях, признавая за соборами право низлагать пап.

Все это говорит о том, насколько шатки позиции римо-католиков,
ссылающихся в оправдание чрезвычайной власти пап на преемство от Петра.

Преемствуемую папой власть апостол Петр получил от Христа

По римско-католическому учению, апостол Петр, и только он один из
апостолов, получил от Иисуса Христа ту чрезвычайную, единоличную власть
над Церковью, которой, по праву преемства, обладают сейчас в
Римско-католической Церкви папы.

Подтверждение этого римо-католические богословы находят в нескольких
местах Евангелия.

1) Евангелие от Матфея (16, 13-19): Пришед же Иисус во страны Кесарии
Филипповы, вопрошаше ученики Своя, глаголя: кого мя глаголют человецы
быти. Сына Человеческого? Они же реша: ови убо Иоанна Крестителя, инии
же Илию, друзии же Иеремию, или единаго от пророк. Глагола им Иисус: вы
же кого Мя глаголете быти? Отвещав же Симон Петр, рече: Ты оси Христос,
Сын Бога Живаго. И отвещав Иисус рече ему: Блажен ты Симоне вар Иона,
яко плоть и кровь не яви тебе, но Отец Мой, Иже на небесех. И Аз же тебе
глаголю, яко ты еси Петр, и на сем камени  созижду Церковь Мою (Petra) и
врата адовы не одолеют ей; и дам ти ключи Царства,   у Небесного: и еже
свяжеши на земли, будет связано на небесех, и еже аще разрешиши на
земли, будет разрешено на  небесех.

По римско-католическому толкованию этого текста, Церковь создана на
Петре, то есть без Петра нет истинной Церкви. Это верно только в том
смысле, что не состоявшие в общении с Петром, не состояли в общении с
истинной Церковью, находились вне ее, точно так же, как не являлись
членами истинной Церкви те которые не состояли в общении с Иоанном
Богословом, Иаковом и другими апостолами, точно так же, как не находятся
в истинной Церкви те, которые не состоят сейчас в общении с законными
апостольскими преемниками, законными православными епископами. В этом
смысле Петр (вместе с другими апостолами) является основанием Церкви. Но
это неверно, если мы будем мыслить Петра в отрыве от других апостолов и
от самого Тела Церкви. Петр постольку является основанием Церкви,
поскольку он сам принадлежит к лику апостолов и находится в Церкви.
Поэтому истинная Церковь Христова не может называться или считаться
Церковью «петровской», она называется и является Церковью апостольской:
Стена города, — сказано в Апокалипсисе, — имеет двенадцать оснований, и
на них имена двенадцати Апостолов Агнца (Откр. 21, 14).

Ориген говорит: «Если ты думаешь, что на одном только Петре создана вся
Церковь, то что сказал бы ты об Иоанне, сыне Громовом, и о каждом из
апостолов?.. Разве не на всех и не на каждом из них осуществляется
сказанное выше: Врата адова не одолеют ей и еще: На сем камени созижду
Церковь Мою?»

Блаженный Иероним: «На Петре основана Церковь; это так, но в другом
месте это говорится и обо всех апостолах, что она на них построена и все
они получили ключи Царствия Небесного... В равной мере на них всех
утверждается крепость Церкви».

Краеугольным же камнем Церкви является не тот или иной апостол, а Сам
Иисус Христос, как говорится в посланиях апостола Павла: ...к тому несте
странни и пришельцы, но сожителе святым и приснии Богу, наздани бывше на
основании апостол и пророк, сущу краеугольну Самому Иисусу Христу, о нем
же всяко создание составляемо растет в Церковь святую о Господе (Е.ф. 2,
19-21). Основания об инаго никтоже может положити паче лежащаго, еже
есть Иисус Христос (1 Кор. 3, 11). О том же свидетельствует и сам
апостол Петр: К Нему же приходяще, камени живу, от человек убо
уничижену, от Бога же избрану, честну, и сами яко каменние живо
зиждитеся в храм духовен, святительство свято, возносити жертвы духовны,
благоприятны Богови Иисус Христом. Зане писано есть в писании: се,
полагаю в Сионе камень краеуголен, избран, честен: и веруяй в онь не
постыдится (1 Пет. 2, 4-6).

Изъясняя вышеприведенное место Евангелия от Матфея, большая часть святых
отцов под словом «камень» разумеют веру, исповеданную Петром, то есть
веру во Христа — Сына Бога Живого. «На этом исповедании, как на камне,
построена Церковь, — говорит блаженный Августин — Вера Петра есть
основание Церкви, эта вера делает бессильными врата адовы.

Иногда отцы Церкви относят слово (Петра) к Самому Иисусу Христу. Как
говорит Августин: «Церковь строится на Том, Кого Петр исповедал, говоря:
«Ты еси Христос, Сын Бога Живаго... Он ему не сказал: «Ты еси камень
(Петра), а ты еси Петр, камень же был Христос». Исповедуя Христа так,
как исповедует Его вся Церковь, Симон был назван Петром». «Ты — Петр, —
сказал Он, — и на этом камне, который ты познал, говоря: «Ты — Христос,
Сын Бога Живаго, Я созижду Церковь Мою, то есть на Мне Самом, Сыне Бога
Живаго, созижду Я Церковь Мою, на Мне созижду ее, не на тебе».

Во всяком случае, никто из отцов не приписывает Петру в связи с
обетованием Христовым чего-то такого, чего не имели прочие апостолы.

То же самое касается и власти ключей: эта власть не единоличная. В том
же Евангелии от Матфея слова, подобные тем, которые были сказаны в
пределах Кесарии Филипповой Петру, приводятся во множественном числе:
Аминь бо глаголю вам: елика аще свяжете на земли, будут связана на
небеси, и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех (Мф.
18, 18). Святитель Амвросий Медиоланский говорит: «То, что сказано
Петру, сказано и прочим апостолам: дам ти ключи Царства Небесного».

Блаженный Августин: «Неужели Петр получил эти ключи, а Павел их не
получил? Петр получил, а Иоанн и Иаков не получили, также и прочие
апостолы?»

Ориген: «Разве одному Петру даны Господом ключи Царства Небесного и
никто другой из блаженных их не получил?»

Обетование ключей, изреченное в пределах Кесарии Филипповой, было
исполнено потом в Иерусалиме в день Воскресения, когда Воскресший, став
посреди Своих учеников, сказал им: Мир вам.  Якоже посла Мя Отец, и Аз
посылаю вы. И сие рек, дуну, ц глагола им: приимите Дух Свят, имже
отпустите грехи, отпустятся ям; и имже держите, держатся (Ин. 20,
21-23). Как видим, Христос обратился в этот священный момент ко всем
ученикам, не выделяя Петра.

Следует отметить, что в 1964 г. в связи со спорами о коллегиальности
папа Павел VI предложил комиссии II Ватиканского Собора, занимавшейся
редактированием проекта догматической конституции «О Церкви», запросить
наиболее компетентное о Римско-католической Церкви по вопросам экзегезы
учреждение — библейскую комиссию, следует ли считать, что власть ключей,
о которой говорится в Евангелии от Матфея (16, 19), принадлежит и другим
апостолам. Библейская комиссия ответила положительно.

Любопытно также, что в особом документе Nota explicativa praevia папа
Павел VI продиктовал в 1964 г. II Ватиканскому Собору, настаивавшему на
том, что епископская коллегия преемствует коллегии апостольской,
разъяснение, согласно которому между апостолом Петром и папами есть
полное преемство власти, тогда как между апостолами и епископами полного
преемства нет.

Почему в Кесарии Филипповой Христос обращается с обетованием

этой власти к одному апостолу Петру?

Христос обращает Свои слова к Петру и произносит их в единственном числе
в ответ на исповедание, произнесенное им одним. Кроме того, как толкуют
святые отцы, единственное число употреблено здесь как знак единства
апостолов, единства Церкви. Св. Киприан Карфагенский пишет в пояснение
приведенных выше слов Христа (Ин. 20, 21-23): «Хотя Он всем апостолам
после Своего воскресения дал равную власть... однако, чтобы ясно
показать единство, Он так сделал властию Своею, чтобы начало этого
единства велось от одного. Разумеется, и Другие апостолы были тем же,
чем был Петр, наделенные тою же мерою чести и власти, но начало ведется
от единства, чтобы показать, что Церковь Христова едина».

О том же говорит блаженный Августин: «Петр один отвечает: «Ты —
Христос», и ему говорится: «Тебе дам ключи Царствия Небесного», как
будто бы он один получил власть вязать и разрешать. Тогда как и те слова
один сказал от имени всех, и сие обетование он получил вместе со всеми,
как бы олицетворяя собою единство. Итак, один выступает за всех, ибо
единство находится во всех». «Он олицетворил собою вселенскость и
единство Церкви, когда ему было сказано: «Я даю тебе то, что дано было
всем».

И самая личность Петра и самое имя Петр (камень, скала) здесь знаменует
весь лик апостольский, поскольку вопрос был обращен ко всем: «Вы же кого
Мя глаголете быти?» — и поскольку ответ, произнесенный в тот момент
одним Петром, должен был стать их общим ответом, Петр здесь символ
апостольства.

Отцы Констанцского Собора толковали папе: «Доколе Иуда был в числе
апостолов, он имел власть вязать и решить, когда же он вышел из их лика,
в его власти осталось только одно — связать самого себя петлей
удавления» (3). Констанцские отцы хотели этим сказать, что папа силен
только в союзе с другими епископами, в союзе с Церковью.

Обетования, данные Петру, распространяются и на епископат. Согласно св.
Киприану Карфагенскому, Господь, говоря Петру о камне, на котором
созидается Церковь, «основывал честь епископскую и строй Церкви»,
поскольку «Церковь возведена на епископах».

Таким образом, по римско-католическому пониманию, в лице Петра Христос
облекает властью всех Римских епископов, и только их. По православному
же пониманию, в лице Петра получают обетование все апостолы и их
преемники.

2) Евангелие от Луки (22, 31-34) приводит обращение Господа к Петру
после Тайной вечери: Симоне, Симоне, се сатана просит вас, да бы сеял
яко пшеницу. Аз же молихся о тебе, да не оскудеет вера твоя, и ты
некогда обращен утверди братию твою. Он же рече Ему: Господи, с Тобою
готов есмь и в темницу и на смерть ити. Он же рече: глаголю ти Петре, не
возгласит петел днесь, дондеже трикраты отвержешися Мене не ведети.

Подтверждение своего учения о чрезвычайных полномочиях Петра и его
непогрешимости римо-католики находят в первой половине этого текста:
Господь молится о Петре, да не оскудеет вера его и поручает ему
утвердить братию.

Но весь контекст евангельского рассказа и вторая половина этого текста
говорит о том, что Христос молится за Петра, имея в виду предстоявшее
ему искушение, как известно, приведшее Петра к отречению. Пройдя через
это искушение и вновь обратившись ко Христу, Петр должен: был, в свою
очередь, утверждать колеблющихся братьев. Утверждать других в вере —
долг каждого епископа и каждого христианина. Здесь нет речи о каких-то
чрезвычайных полномочиях. Понятно, что выводить отсюда преимущество
римского престола было бы странной и неестественной натяжкой. И очень
поздно появляются первые проримские истолкования этого места. Только в
конце VII в. папа римский Агафон первым истолковывает это место в пользу
преимуществ Римского епископа. До него такое толкование этого места
неизвестно.

3) Евангелие от Иоанна (21, 15-17): Глагола Симону Петру Иисус: Симоне
Ионин, любиши ли Мя паче сих? глагола Ему: ей, Господи, Ты веси, яко
люблю Тя. Глагола ему: паси агнцы  моя. Глагола ему паки второе: Симоне
Ионин, любиши ли Мя? глагола ему: ей Господи, Ты веси, яко люблю Тя;
глагола ему: паси овцы Моя. Глагола ему третие: Симоне Ионин, любишь ли
Мя? оскорбе же Петр, яко рече ему третие: любиши ли Мя? и глагола Ему:
Господи, Ты вся веси, Ты веси, яко люблю Тя, глаза ему Иисус: паси овцы
Моя.

Быть пастырем Церкви не значит иметь единоличную, абсолютную власть над
умами и совестью верующих. Сам апостол Петр умоляет пастырей-пресвитеров
как их сопастырь — со-пресвитер: «Пасите еже в вас стадо Божие,
посещающе (то есть надзирая за ним — Д.О.) не нуждею, но волею... ни яко
обладающее причту, но обраэи бывайте стаду (1 Пет. 5, 2-3). Пастырство
не должно превращаться в «обладание причтом», то есть в распоряжение
уделом, господствование.

Троекратное вопрошение Спасителя, обращенное к апостолу Петру, имеет
прямое отношение к троекратному отречению Петра, происшедшему вскоре
после заверения: «Аще и вси соблазнятся о Тебе, аз никогда не
соблазнюся». Так это понял и Петр («оскорбе же Петр»).

Отношение апостола Петра к другим апостолам

Апостолу Петру в лике апостолов принадлежала некая первенствующая роль.
В перечне апостольских имен имя Петра всегда стоит на первом месте. В
Деяниях апостольских повествуется о том, что именно Петр предложил
избрать двенадцатого апостола на место отпавшего Иуды. Петр выступает с
речью в день Пятидесятницы, произносит речь на апостольском Соборе и
т.п.

Однако все вопросы общецерковного значения апостолы решают сообща,
соборно. Петр не повелевает апостолам. Наоборот, об апостолах сказано в
книге Деяний, что они «послали» Петра в Самарию (Деян. 8, 14). В
послании к Галатам (2, 11) говорится, что апостол Павел «лично
противостал» Петру, когда тот, лицемеря, не только сам поступал «не
прямо по истине Евангельской», но и других принуждал вести себя не так,
как надо (Гал. 2, 14).

Следовательно, не могло быть и речи о слепом, безоговорочном повиновении
всех Петру. Каждому пастырю и архипастыри надо помнить, что он не только
учитель, но и ученик Церкви. В данном случае Церковь говорила устами
апостола Павла, а Петр был лишь ее учеником.

Рассмотрев основные догматические предпосылки, на которые пытаются
опереться римо-католические богословы, можно сделать следующий главный
вывод: несостоятельность их исходных доводов и ложное толкование
свидетельств Священного Писания и Предания. Дальнейшее изучение развития
католического учения о власти папы над Церковью в историческом плане с
полной ясностью покажет, как быстро отделившаяся от Православия
Римско-католическая Церковь превратилась в абсолютную монархию, взявшую
на себя всю полноту светской власти.

Роль римского епископа и римской кафедры в древней Церкви

В апостольское время первенствующее положение во Вселенской Церкви
принадлежало Иерусалимский кафедре — первым епископом ее был Иаков
Праведный, брат Господень.

Отец церковной истории Евсевий Кесарийский (ок. 260-340) приводит
свидетельства христианской древности о том, что апостолы Петр, Иаков и
Иоанн, «хотя и были предпочтены Спасителем, по Вознесении Его на небо не
стали состязаться между собой в славе, а избрали епископом Иерусалимским
Иакова Праведного».

В послеапостольское время первое место заняла Римская кафедра. Рим был
естественным центром Древнего мира и Древней Церкви, поскольку он был
столицей империи. В 28-м правиле IV Вселенского собора говорится, что
отцы дали преимущества престолу Древнего Рима, «поелику то был
царствующий град». В столицу вели пути из разных концов государства,
здесь осуществлялся обмен информацией, в том числе и церковного
характера, сюда, по словам Иринея Лионского, поступало отовсюду и сообща
хранилось верующими то, что составляет апостольскую традицию. Римская
кафедра осуществляла, таким образом, важную роль в соборной жизни
Церкви. Она была важным звеном в общем согласии Церквей. В силу своего
центрального положения в империи она выполняла особую роль в контактах
между Церквами и в хранении сокровища соборной веры Церкви. С Римской
кафедрой сносились и согласовывались другие Поместные Церкви. Все это
делалось по ее молчаливому согласию. Но не было и не могло быть никаких
определений о благодатных преимуществах Римской Церкви перед прочими
Церквами. Сама Римская кафедра также находилась под наблюдением других
Церквей и уклонение ее от чистоты Православия не могло не вызывать
соответствующей реакции с их стороны.

Город Рим пользовался у христиан особым уважением и как место проповеди
и мученической кончины первоверховных апостолов Петра и Павла. У святых
отцов встречаются прославления Римской кафедры, как хранительницы веры
первоверховных апостолов. Разумеется, эти прославления имели место
тогда, когда они оправдывались положением дела. Важная роль в жизни
Церкви принадлежала, естественно, и епископу этого города. Если каждый
епископ призван нести попечение обо всей Церкви (хотя пределы его
юрисдикции строго ограничены), то тем более такое попечение о Вселенской
Церкви входило в обязанность епископа первенствующей кафедры. Отцы
Поместного Сардикийского Собора (344) предоставили епископу Римскому
Юлию право принимать апелляцию от осужденных церковным судом епископов и
назначать новое рассмотрение их дел в новом составе суда. Если даже
считать, что это касалось только Западной Церкви, то и тогда очевидно
большое значение Римского епископа в Церкви.

Но все эти преимущества не давали права Римскому епископу единолично
решать дела всей Церкви. Такое право не приписывается ему ни одним
официальным актом древней Церкви. С Римским епископом советовались, с
его мнением считались, но принципа безусловного повиновения Риму в
Церкви не было. Для решения общецерковных вопросов, несмотря на все
трудности тогдашнего времени, все же созывались Соборы. Известно,
например, что во II в. спорный вопрос о времени празднования Пасхи
обсуждался на поместных Соборах в Палестине, Понте, Галлии, Месопотамии
и в самом Риме. Мнение Римского епископа отнюдь не считалось при этом
решающим, с ним не соглашались и открыто выражали это несогласие
Поликарп Смирнский, Поликрат Ефесский, Ириней Лионский.

Тем не менее, тогдашний Римский епископ Виктор отлучил малоазийских
христиан, не выразивших желания присоединиться к римской практике и
настаивавших на традиции, восходившей к апостолу Иоанну Богослову, и
лишил их евхаристического общения. Это было первым проявлением
зарождавшегося в Римской Церкви искажения понятия о своей роли Церкви
Вселенской. Вместо «председательствования в любви» начинает расти
понятие о юридическом первенстве, о каноническом главенстве по отношению
к другим христианским Церквам.

Тогда строй церковной жизни был еще очень далек от того, чтобы
подчиниться Римскому епископу, и его решение провести не удалось. Как
пишет церковный историк Евсевий Кесарийский, ибо всем епископам «это не
понравилось», так что это отлучение осталось декларативным. Так же
открыто отстаивали свое мнение Дионисий Александрийский, Киприан
Карфагенский, Фирмилиан Кесарийский, Елен Тарсийский в III в. при
обсуждении вопроса о перекрещивании еретиком и принятии их через
покаяние. Во время спора по этому вопросу с Карфагенской Церковью папа
Стефан позволил себе называть священномученика Киприана Карфагенского
лжехристианином, лжеапостолом и рабом лукавым.

Постепенно формально юридическое осознание своих прав в Римской Церкви
все нарастает. Папа Бонифаций I (418—422) называет Римскую кафедру
главою всех Церквей: «Если кто-нибудь от Римской кафедры отколется, тот
да будет исключен из христианской религии». В эпоху Вселенских Соборов
была сформулирована последовательная православная экклесиология, в том
числе и касательно роли и преимуществ тех или иных кафедр. Наиболее
концентрировано это выражено в 28-м правиле IV Вселенского собора (451)
(Халкидонского). В этом правиле говорится следующее: отцы Собора
указывают на то, что первенствующая роль принадлежала Римской церкви,
так как Рим являлся царствующим градом. Поскольку в эту эпоху новой
столицей стал Константинополь (или, как он назывался  тогда, Новый Рим),
то в правиле указывается, что его епископу, патриарху
Константинопольскому, должны принадлежать такие же права, как и епископу
Римскому. И еще раз повторяется формулировка. Поскольку Константинополь
— город царя и синклита (правительства).

В экклесиологическом отношении оно утверждает важную истину: значение
кафедры, роль кафедры имеет природу церковно-каноническую, а не
догматическую. Как поясняет выдающийся церковный историк начала
нынешнего столетия В.В. Болотов разницу между патриархатом и западным
пониманием папства, патриархат зиждется на естественном тяготении
периферии к своему центру, а папство мыслит себя институтом. Богом
установленным. "Патриархат говорит о себе только то, что он есть, а
папство, что оно должно быть", то есть патриархат может возникать и
прекращать свое историко-каноническое бытие, роль кафедры определяется
реальным историческим бытием Церкви. Так было и в истории Русской
Церкви. Первенствующая кафедра неоднократно, по крайней мере трижды,
меняла свое положение: Киев, Владимир, Москва. Роль кафедр на Востоке
также менялась. Константинополь довольно поздно стал первенствующей
кафедрой на Востоке, следовательно, это вопрос церковно-канонический,
исторический. Папство же мыслит о себе как об институте, изначально
пребывавшем в Церкви, не подверженном никаким изменениям, что бы ни
происходило с другими кафедрами.

Не могло быть также в Церкви правила о том, что Римского епископа нельзя
судить и наказывать, если он этого заслужит. Конечно, осуждение епископа
первенствующей кафедры — дело из ряда вон выходящее, но в принципе это
всегда считалось возможным. Поэтому когда VI Вселенский Собор (680-681)
предал анафеме вместе с другими иерархами Римского папу Гонория за
пособничество монофелитам, это было принято всей Церковью как нечто
вполне естественное, не вызвало это никаких возражений и в самом Риме.
Анафему на Гонория повторяли и римские папы, хотя и выражали при этом
сожаление о том, что своим поведением он подорвал авторитет Римской
кафедры,

Не могло быть и речи о безусловном, слепом послушании Церкви Риму,
особенно в вопросах веры. Если бы в Древней Церкви существовало учение о
простом способе установления истины путем получения указания из Рима, не
нужны были бы Вселенские Соборы, невозможны были бы и самые церковные
разделения из-за догматических вопросов! (Но такого учения, и даже
намека на него, мы не встречаем  ни в одном древнем вероопределении.)

Однако искушение, связанное с преимуществами Римской кафедры, было очень
велико. Некоторые папы не сумели удержаться в должных границах и стали
смотреть на свою поместив Церковь, как на Церковь привилегированную,
учительницу других Церквей, а на себя — как на единоличных повелителей в
Церкви Христовой, монархов, ни от кого не зависящих и никому не
подсудных. Сперва возникла речь о господстве Римской Церкви над прочими
поместными Церквами, потом — о единоличном господстве Римских епископов
над всеми епископами и всеми Церквами. Претензии Римско-католической
Церкви на господствующее положение были обличены не сразу, а
исторические обстоятельства, тем временем, оказались весьма
благоприятными для притязаний пап на господство и на монархическую
власть в Церкви.

Светская власть папы. «Дарственная Константина»

Обладателями светской власти Римские первосвященники стали в середине
VIII в., получив во владение отвоеванную у лангобардов франкским королем
Пипином Коротким территорию Равеннского экзархата и город Рим. С этого
момента папы становятся главой самостоятельного государства, получившего
впоследствии название Папской, или Церковной, области. Чтобы утвердиться
в этом положении, надо было оградить новое государство от любых
притязаний Византии.

До этого времени Рим был под скипетром византийского императора и в
государственном отношении подчинялся Константинополю. К середине VIII в.
иконоборческая политика Византийских императоров Льва III (717-741) и
Константина V (741-775) обостряли отношения между Римом и
Константинополем до последней степени. Лев отнял у непокорных пап
Иллирийский Экзархат, Сицилию и Южную Италию. На очередь становилась
судьба Равеннского экзархата. Сильное давление оказывали лангобарды. В
752 г. ими был покорен главный оплот Византии на итальянской территории
— Равеннский экзархат, а вместе с ним и город Рим. Лангобарды
продержались здесь всего два года, и изгнал их отсюда в 754 г. не
византийский император, а его соперник, франкский король Пипин Короткий,
только что получивший корону из рук папы Стефана II (752—757),
венчавшего его с намерениями найти у Каролингов поддержку своих
интересов.

Платой за эту услугу было создание церковного государства. В 756 г.
Пипин передал отвоеванные у лангобардов территории папе Стефану. В
переговорах с Каролингами папа делает вид, что он лишь добивается
восстановления утраченного, эта точка зрения не оправдывалась фактами,
необходим был документ.

По-видимому, именно с этой целью и была сфабрикована подложная грамота
императора Константина Великого (306-335) на имя римского епископа
Сильвестра I (314-335), так называемая Дарственная Константина (Donatio
Constantini, или Constitutum Constantini), целью которой было показать,
что светская власть над Римом была навеки получена папой из рук первого
христианского императора Константина Великого еще в начале IV в.

В этой грамоте императора Константина, сыгравшей значительную роль в
истории папства, излагается благодарственное дарение императора в ответ
на якобы имевшие место наставление его епископом в вере, чудо избавления
от проказы и крещение. Дарственная предоставляла за это кафедре
наместников Петра potestatem et honorificentiam imperalem (власть и
почести императорские), включая ее внешние атрибуты (пурпурное одеяние,
диадема, скипетр и пр.), а также principatum (первенство) в отношении к
четырем патриархатам и всем вообще Церквам. Помимо этого были дарованы
привилегии римскому духовенству, а папе — все провинции, местности и
города Рима и Италии. При таких обстоятельствах императору нечего было
делать на Западе, и он заявил, что уходит на Восток, ибо "не подобает
земному царю властвовать там, где Небесным Царем учреждено было
первенство священства и главенство религии христианской .

В IX в. «Дарственная Константина» вместе с другими подобными подложными
документами вошла и в сборник церковно-канонических документов —
декреталий, получивший название «Лжеисидоровских декреталий» по имени
епископа Севильского Исидора, который, впрочем, жил в VII в. и поэтому к
составлению сборника отношения иметь не мог.

Документы сборника, и в частности «Дарственная Константина» долгое время
принимались западными канонистами как вполне достоверные. На них охотно
ссылались папы. Лишь в XV в. стали высказываться сомнения в их
подлинности. Эту подлинность католики защищали еще в спорах с
протестантами в XVI в.

Анализ стиля этого документа навел ученых на мысль, что он мог быть
составлен в канцелярии самого папы Стефана II или его преемника Павла I.
Сейчас уже никто не сомневается в подложности «Дарственной Константина»
и других «лжеисидоровских» документов. Но в свое время они сделали свое
дело, оказав большое влияние на развитие учения о власти папы: на самую
Церковь папы начинают смотреть глазами светского монарха.

Оценивая назревающие внутри Церкви события на общеисторическом фоне
взаимоотношений Византии и Рима, православный русский богослов нашего
времени прот. Александр Шмеман пишет: «За разобщением государственным и
экономическим следует и церковное. Официально Церковь едина, до конца
связи не обрываются, но единство ее по существу питается ведь не
«официальными» связями, а действительным и жизненным общением,
постоянной заботой друг о друге, главное же — непрестанным усилием
«естественное» разделение пересилить благодатным единством. И вот
ослабевает это вселенское сознание. Восток и Запад не только
политически, но и церковно замыкаются каждый в своем горизонте. Во время
иконоборческого кризиса — по вине византийского императора — рвутся
последние связи, соединяющие папство с империей. И надо признать, что
консервативное и тоже такое «имперское» сознание пап прошло через много
сомнений и мучений, прежде чем они решились на разрыв. Только отчаянное
положение Италии и Рима и невозможность добиться помощи от Византии
бросили пап в объятия франкских королей» (4).

Конфликт пап с Константинопольской Церковью

Став независимыми светскими монархами, Римские епископы получили
возможность действовать более решительно и в области церковных
взаимоотношений.

Первым крупным столкновением папизма с Православием, послужившим
предвестником происшедшего сто пятьдесят лет спустя разрыва церквей,
стал конфликт пап Николая I (858-867) и его преемника Адриана II
(867-872) с Константинопольской Церковью по так называемому делу святого
патриарха Фотия.

Характеризуя это столкновение двух миров, в недрах которых уже отчетливо
созрело взаимное отчуждение, ведущее к неизбежному разрыву, прот,
Александр Шмеман пишет о пресловутом деле патриархов Фотия и Игнатия:
«Трудно проявить большее непонимание, нетерпимость, надменность, чем те,
которыми отмечено вмешательство папы Николая и его преемников во
внутренние затруднения Византийской Церкви... Но эта драма важна прежде
всего тем, что патриарх Фотий первый ясно и отчетливо указал на те
нововведения в доктрине Западной Церкви, которые составляют настоящую
сущность разделения: папизм и учение об исхождении Св. Духа... у него
находим мы начало подлинной церковной и православной реакции на западные
заблуждения».

В середине IX в. Константинопольскую кафедру занимал патриарх Игнатий,
который оказался втянутым в сложные политические интриги. Он принял
участие в заговоре против императора Михаила III, отлучил от Церкви
кесаря Варду и встал во главе консервативной монашеской партии,
получившей его имя — игнатиан. За это он поплатился кафедрой и был
сослан византийским правительством. Понимая безвыходность создавшегося
положения, Игнатий подписал заявление об уходе на покой и дал
благословение на выборы нового патриарха.

На освободившуюся кафедру византийским правительством был поставлен
Фотий, человек ученый и благочестивый, занимавший в еще происходившей
тогда внутри Церкви борьбе с ересью иконоборчества позицию
«икономистов».

Избрание Фотия на патриарший престол состоялось в 858 г. и прошло
единогласно. Тем не менее, борьба «непримиримых» против него и его
сторонников (фотиан) продолжалась и, к сожалению, в ней принял участие
сам Игнатий.

Дальнейшие события повлекли за собой целый ряд Соборов по делам о
патриархах Игнатии и Фотий, остававшихся в центре борьбы Римской и
Константинопольской Церквей и попеременно сменявших друг друга на
Константинопольском патриаршем престоле в течение двух последующих
десятилетий.

Дело дошло до раскола. В 859 г. группа восточных епископов, около 25
человек (всего в Константинопольском патриархате было тогда около 300
епископов), провозгласила Игнатия единственно законным патриархом и
низложила Фотия якобы за невыполнение данного им обещания относиться к
Игнатию с должным уважением. К отколовшимся присоединилась и часть
монахов. Фотий ответил на это соборными прошениями: Игнатий был объявлен
лишенным патриаршества.

Но волнения, вызванные расколом, не утихли. Решено было созвать в
Константинополе Собор для упорядочения церковных дел. Главной целью
Собора было улаживание вопроса об Игнатии и Фотии, из которых первый,
хотя и низложенный, все еще не хотел примириться со своим положением, а
второй, хотя и занимал патриарший престол, не имел еще достаточной для
этого санкции. С целью добиться ее Фотий обратился к папе римскому
Николаю, чтобы он прислал своих легатов на Собор.

Папа Николай решил воспользоваться создавшимся положением для
осуществления своих планов. В письме византийскому императору Михаилу он
обвинил Игнатия в пренебрежительном отношении к Римскому престолу и
указаниям пап, заявив при этом, что низлагать Игнатия нельзя было без
ведома Рима, и отказывался признать Фотия патриархом до получения от
своих легатов результатов расследования всего дела. В этом же письме он
потребовал от императора возвращения в юрисдикцию Римского престола
Иллирии, Калабрии и Сицилии. Во втором письме, адресованном Фотию, папа
выражал готовность обнять его как «патриарха столь великого града» с
братской любовью, если результаты расследования легатов окажутся
благоприятными. Как видно из содержания и тона обоих писем, папа отнюдь
не был исполнен решимости защищать Игнатия во что бы то ни стало. Для
него было важно не допустить, чтобы такие значительные события, как
смена на посту предстоятеля Константинопольской кафедры, происходили без
ведома и согласия Рима. Папа не исключает возможность решения всего
вопроса и в пользу Фотия, но он хочет, чтобы константинопольская сторона
признала право папы на окончательное решение таких вопросов и
удовлетворила его требование относительно церковной юрисдикции на
Балканах и на юге Италии, чтобы все это дело послужило утверждению
авторитета «апостольского престола».

Собор состоялся в Константинополе в 861 г. Итак, папа хотел, чтобы
Константинополь согласился признать папу решающей инстанцией и вернул
ему Иллирию, Калабрию и Сицилию. Однако позиция папы не отвечала
константинопольской точке зрения. В Константинополе вопрос об Игнатии
считали решенным. Но с папой все же приходилось считаться, и
константинопольская сторона согласились на то, что вопрос об Игнатии
будет еще раз рассмотрен на Соборе, на этот раз с участием легатов, но
она была против того, чтобы окончательное решение состоялось потом и
было предоставлено папе.

Игнатий сразу почувствовал, что Рим не на его стороне, и заявил себя
противником участия Рима в рассмотрении его дела. Действительно, легаты
по рассмотрении всего дела нашли поведение Игнатия предосудительным и
присоединились к приговору над ним. Но Игнатий не предвидел дальнейшего
развития событий. Ведь Константинополь только отчасти пошел навстречу
папе, допустив его легатов к участию в пересмотре дела. Два главных
желания папы остались невыполненными: за ним не было признано право
решающей инстанции, а Иллирия, Калабрия и Сицилия оставались в
юрисдикции Константинополя. Фотий, хотя и очень желал получить папское
признание, в этих двух существенно важных для папы вопросах не проявил
готовности пойти ему навстречу и, таким образом, не оправдал надежд
папы.

В то же время сторонники Игнатия в Риме, хорошо поняв заветные мысли
папы Николая, настойчиво уверяли его, что Игнатий будет вполне
послушным. Тогда Николай решительно повернулся к Фотию спиной и,
игнорируя все бывшие до этого соборные определения и мнения собственных
легатов, провел в 863 г. через Собор своей Церкви в Риме восстановление
Игнатия в патриаршеском достоинстве. Фотий же был объявлен лишенным сана
как «восхититель Константинопольского престола». Византия, естественно,
игнорировала это римское решение относительно Константинопольской
Церкви.

Тут надо заметить, что Вселенская Церковь никогда не провозглашала
принципа полной изолированности Поместных Церквей  и безразличного
отношения одной Поместной Церкви к нуждам другой. Такое невмешательство
было бы печальным знак оскудения чувства церковности. Но вмешиваться
можно по-разному. Одно дело братская критика, братский совет, братская
помощь. Другое — посягательство на право решать свои дела.

Отношения между Римом и Константинополем вскоре ухудшились еще больше
из-за вопроса о церковной юрисдикции Болгарии. Подчиненное папе
франкское духовенство повело скрытую борьбу с восточным духовенством.
Символ веры распространялся франками среди болгар с добавлением
«филиокве». Миропомазанных греческим духовенством заставляли принимать
миропомазание вновь. Для поддержания церковной дисциплины Николай в
письме к болгарами рекомендовал физическое насилие (6). Так из ложного
учения о Церкви рождались ложные нормы пастырской деятельности.

В письме, направленном в Византию в 865 г., папа Николай утверждал, что
судить Игнатия не могли подчиненные ему епископы, что право суда над
патриархами принадлежит лишь папскому престолу, что без согласия папы
недействительны и решения соборов и что папа, как преемник апостола
Петра, имеет власть над всей Церковью. В этом письме снова выражена
чуждая Православию точка зрения на один из основных вопросов церковной
жизни.

Вопрос о действиях папы Николая Фотий решил вынести на всецерковный
форум. Собор состоялся летом 867 г. в Константинополе.

Акты его не сохранились. Известно лишь, что это был очень многочисленный
Собор и что он осудил папу Николая.

В том же году папа Николай умер и на папский престол вступил Адриан II,
а в Византии произошел очередной дворцовый переворот, которого так ждали
«непримиримые»: император Михаил III был убит, на престол вступил
Василий Македонян и Фотий сразу же был устранен новым императором и
подвергся заключению, на патриарший престол был опять возвращен Игнатий.
«Непримиримые» торжествовали. Но большая часть епископов и народа
церковного отнюдь не были склонны приветствовать происшедшую перемену.
Император не мог не видеть, что опора на «непримиримых» недостаточно
прочна. Естественным союзником императора становился Рим. К нему и
обратился Василий Македонянин сразу после вступления на престол. Решение
всех церковных дел он отдал в руки папы. В Рим были отправлены акты
Собора 867 г.

Заключительное заседание Собора произошло уже в 870 г, на нем
присутствовало болгарское посольство. Вопрос о юрисдикции над Болгарией
был решен не в соответствии с желанием папы. Недовольные этим легаты
передали патриарху Игнатию за ранее заготовленное письмо папы, в котором
Игнатию запрещалось простирать свою юрисдикцию на Болгарию. Но Игнатии
это решение игнорировал.

Начался период новых римских протестов и угроз, свидетельствующих лишний
раз о том, какую большую роль играл болгарский вопрос во всем
происходившем. Эти угрозы адресовали уже не Фотию, а Игнатию.

Самое осуждение Фотия и фотиан не сохранило надолго своей силы. Но оно
вызвало раскол в Константинопольской Церкви При наличии двух, не
состоящих между собой в общении, клиров Константинополе создалось
сложное положение. Оно не могло не вызывать озабоченности у императора,
который, естественно хотел положить конец этим нестроениям и
разделениям.

Около 873 г. император вернул Фотия из изгнания, приблизил его ко двору,
сделал воспитателем своих детей. Фотий понимал, что интересами Церкви
диктуется не борьба с Игнатием, а сближение обеих партий, и действовал в
этом направлении. После того как он был лишен императорской властью
возможности управления Церковью, Фотий не возражал против восстановления
Игнатия на патриаршем престоле и не противодействовал ему. Во время
встречи во дворце произошло полное примирение этих двух святителей. «Мы
пали друг другу в ноги, — говорит Фотий, — и взаимно просили прощения».
В дальнейшем оба святых иерарха согласно трудились на благо Православия
вплоть до смерти Игнатия.

Следующий этап взаимоотношений Рима с Константинополем ознаменовался
окончательной ликвидацией конфликта между фотианами и игнатианами,
происшедшей при участии папы Иоанна VIII.

Преемником папы Адриана II на Римской кафедре стал в 872 г. Иоанн VIII.
Так же, как и его предшественник, он добивался юрисдикции над Болгарией
и унаследовал от Адриана II неприязненное отношение к патриарху Игнатию,
не желавшему подчиниться требованиям Рима в этом вопросе. Едва ли также
можно думать, чтобы Иоанн VIII был совершенно свободен от влияния идей,
коими были проникнуты «лжеисидоровские» документы. Но в образе мышления
нового папы было и нечто такое, что резко отличало его от двух ближайших
предшественников. Он оказался способным видеть ошибки, допущенные в
отношении патриарха Фотия, и предпринять решительные меры для ликвидации
их последствий во имя блага церковного и единства Церкви.

В 877 г. патриарх Игнатий скончался, и на патриарший престол вернулся
Фотий. Папа Иоанн VIII воспринял это известие с радостью и поспешил
протянуть Фотию руку общения. Столь неугодный папам, неоднократно
анафематствованный ими Фотий вновь занял по воле Константинопольской
Церкви патриарший престол. Уже после получения из Константинополя
известительного послания об этом папа Иоанн объявил, что снимает с Фотия
анафему. Правда, он поставил при этом Фотию некоторые условия, в
частности отказ от юрисдикции над Болгарией.

Ликвидация остатков церковной смуты произошла на Великом Свято-Софийском
Соборе (879-880), который был проведен в Константинопольском храме Св.
Софии. Прибывшие на Собор легаты Иоанна VIII были уполномочены объявить
состоявшийся во времена папы Адриана II Собор против Фотия исключенным
из числа святых Соборов. На Собор, кроме легатов папы Иоанна, прибыли
представители восточных патриархов. Общее число епископов достигло 383,
так что по числу участников этот Свято-Софийский Собор «383 отцов»
превышал все Вселенские Соборы, за исключением Халкидонского. «Собор,
созванный Фотием, — говорит известный римско-католический историк конца
XIX в. кардинал Гергенретер, — представлял воистину внушительное
зрелище, какого не видели от времен Халкидонского Собора».

На первом же заседании кардинал Петр заявил, что папа Иоанн считает
Фотия своим братом и что легаты прибыли за тем, чтобы восстановить мир и
побудить противников Фотия к единству, лишив их всякой надежды на
поддержку Рима. При этом кардинал вручил Фотию подарки папы Иоанна —
стихарь, фелонь, омофор и сандалии. На Соборе были зачитаны письма папы.
Обращает на себя внимание резкий тон письма папы, адресованного тем, кто
еще продолжал упорствовать в непризнании Фотия патриархом. Именуя группу
крайних игнатиан, противников Фотия, «схизматиками», «преступниками,
смеющими раздирать нешвенный хитон Христов», - папа Иоанн призывает их
подчиниться Фотию и воссоединиться с Церковью, грозя им в противном
случае церковными карами. На первом заседании Великого Собора с большой
речью выступил митрополит Халкидонский Захария. Он говорил о том, какое
зло причиняется делу церковному, когда в оправдание преступлений против
Церкви ссылаются на приказы из Рима. Участники Собора с энтузиазмом
приняли известие о том, что папа признал недействительным постановления
Константинопольского Собора (869-870), действовавшего по указке папы
Адриана II, и также осудили этот Собор.

На дополнительном заседании при участии легатов было принято
постановление против попыток внесения в Символ веры добавления
«филиокве». Трудно переоценить значение Великого Свято-Софийского
Собора, причислявшегося некогда весьма авторитетными православными
канонистами даже к ряду Вселенских. Единство между Востоком и Западом
было достигнуто на этом Соборе на православных началах: Собор отменил
определения Константинопольского Собора (869-870) («Малого Софийского»),
осудил добавление «филиокве» к Символу веры и реабилитировал Фотия.
Единодушные приветственные возгласы на Соборе в честь папы Иоанна и
патриарха Фотия были ярким выражением радости Церкви о восстановлении
православного едино-славного и церковного единства.

Ставя первым свою подпись под соборным актом, папский легат, епископ
Анконский Павел, еще раз подтвердил признание Фотия законным патриархом.
Он написал при этом: «Я отвергаю и анафематствую Собор, созванный против
него в сей святой Константинопольской Церкви».

Если бы Запад всегда оставался верным постановлениям Великого
Свято-Софийского Собора (879-880), и разделение Церквей не произошло бы.

Не вызывает удивления, что впоследствии Римско-католическая Церковь
всячески пыталась умалить значение Великого Свято-Софийского Собора,
приписывая папе Иоанну VIII отказ от примиренческой позиции и признания
Фотия.

У церковных историков (не только Запада) до недавнего времени имела
хождение версия о том, что сам папа Иоанн, разобравшись в событиях
подробнее, выступил решительным противником Собора и лично торжественно
произнес новую анафему на Фотия в феврале 881 г. (кардинал Гергенретер и
др.). Эта мысль проникла в известный учебник Евграфа Смирнова по истории
Церкви: «Папа ясно увидел, что Фотий не сделает ему никаких уступок и не
подчинится его влиянию, и потому предал его новому проклятию. Опять
началась полемика между Константинополем и Римом, опять началась распря.
Последующие папы также подвергали Фотия проклятию, так что всех папских
проклятий, постигших его, насчитывается до двенадцати. Разрыв между
Церквами начался» (7). Версию об анафеме на Фотия, произнесенной Иоанном
VIII «в храме св. Петра с Евангелием в руках в присутствии
многочисленного народа» повторяет и византолог Д. Васильев в своих
«Лекциях по истории Византии» (8).

Отрицательную оценку этих преследовавших определенную цель рассказов об
отмене Иоанном VIII постановлений Собора (879-880) и новой анафеме на
Фотия можно встретить у современных историков католицизма. Так,
современный римско-католический церковный историк проф. Е. Аман, главный
редактор монументальной богословской энциклопедии «Dictionnaire de
Theologie Catholique», называет их «чистейшим романом» (or tout ceci est
pur roman), а проф. Ф. Дворник — «исторической мистификацией»
(historical mystification) (9).

Один из наиболее внимательных исследователей этой эпохи, чешский
римско-католический священник Ф. Дворник так сформулировал свои выводы:
«Чем дольше мы изучаем историю этого периода, тем больше убеждаемся в
том, что папы от Иоанна VIII до Иоанна IX не изменили своей политической
линии в отношении Востока применительно к личным чувствам. Папская
политика продолжала линию прямую, начатую великим Иоанном VIII,
вдохновляемую идеей исправления признанных ошибок и сохранением единства
всей Церкви» (10).

Вплоть до XII в. Великий Свято-Софийский Собор «383 отцов» причислялся
на Западе к числу Вселенских Соборов. Что же касается антифотианского
Константинопольского Собора (669-870) («Малого Софийского»),
считающегося сейчас у католиков VIII Вселенским, то он долгое время не
признавался и на Западе. «До половины XI в., — говорит проф. Ф. Дворник,
— ни один современный документ из тех, по которым мы наводили справки,
не подтверждает вселенского характера VIII Собора». Отношение к этому
Собору на Западе изменилось в конце XI в., то есть уже после
свершившегося разделения Церквей.

Правильные взаимоотношения между Римской и Константинопольской
Поместными Церквами, достигнутые в 879 г., в основном сохранялись,
несмотря на некоторые трудности, до начала  X в. Римский первопрестол и
в это время обуревался многими соблазнами, но они больше отражались на
внутренней жизни самой Римской Церкви и к новым существенным нарушениям
межцерковных взаимоотношений пока не приводили.

Правители Папского государства (часто это были не сами папы, а их
покровители из римской аристократии) ведут в это время напряженную
политическую борьбу с германским императором. Это обстоятельство
сближало Рим с Византией. Иногда это сближение принимало формы,
неполезные для Церкви. Так, например, в 907 г. папа Сергий III поддержал
византийского императора Льва VI Мудрого в его борьбе с
Константинопольским патриархом Николаем Мистиком и содействовал изгнанию
патриарха. Но в общем тогдашнее политическое сближение Рима и
Константинополя служило сохранению мира в межцерковных отношениях. К
сожалению, этот период был связан с глубоким моральным упадком Римского
престола.

Приведем выдержку из уже упоминавшейся католической богословской
энциклопедии, рисующую положение, царившее в Риме в Х в. «Возглавители
соперничающих партий, боровшихся за апостольский престол, считали
позволенными для себя всякие средства для осуществления святотатственных
целей. Ради увеличения числа своих сторонников и получения больших
шансов на успех не стыдились торговать святыней. В бесчестных сделках
они продавали за золото кардинальские звания, аббатства и епископии,
обещая вооруженную поддержку тем, кто путем симонии получал все это. Их
дерзость не ограничивалась этим. Они не останавливались перед
перспективой раскола и признавали первосвященниками антипап, которых
сами выдвигали, руководствуясь своими капризами, интересами, страстью к
наживе. Они избирали того, кто платил больше, каковы бы ни были его
знания, нравственность и положение — будь то мирянин или клирик. Иногда
человек, утром не имевший даже тонзуры, к вечеру объявлялся верховным
первосвященником. Легко себе можно представить частную жизнь таких
клириков, епископов или даже первосвященников. Симония и распущенность,
рождавшиеся отсюда, заражали весь Запад, ибо, если больна голова, все
члены подвержены болезни. Эта мрачная картина не покажется
преувеличением, если вспомнить, что в эту эпоху сын блудницы был
возведен на престол св. Петра своей собственной матерью. Бесстыдная
Марозия, развратная патрицианка и куртизанка высокого ранга, широко
известная своей необузданностью и преступлениями, запятнавшая себя целым
рядом кровосмесительных и прелюбодейных связей, получила в собственность
от итальянских принцев как плату за свое бесчестие замок св. Ангела и
власть над городом Римом. Достигнув верховного положения, domna
senatrix, как ее называли, сочла себя вправе распоряжаться апостольским
престолом, возводить на него и низводить по собственному усмотрению. Она
провела выборы Сергия III в 904 г., Анастасия III — в 911, Ландона — в
913. В следующем году под влиянием Феодоры, сестры и соперницы Марозии,
был избран Иоанн X, из графов Тускуланских. Domna senatrix сумела в 928
г. добиться его низложения, бросила в темницу и велела опричникам
Вильгельма, герцога Тосканского, своего второго супруга, задушить
заключенного. Марозия после этого пыталась возвести на папский трон
одного из своих родственников, простого мирянина, который был тотчас же
изгнан народом как узурпатор. Канонически был избран Лев VI (928), но он
сидел на престоле только семь месяцев и внезапно умер, отравленный, как
думают, Марозией. Его преемник, Стефан VIII, занимал престол два года
(929-931) и тоже умер внезапно. Эта неожиданная смерть совпала с
увеличением богатства Марозии, которая, овдовев после Вильгельма
Тосканского, только что стала женой Гуга, короля Италии. Мужья этой
развратной женщины не жили долго. Так же, как и папы, они сменяли один
другого с ужасающей быстротой, оправдывавшей всевозможные подозрения.
Можно бы сказать, что и этих преступлений для этой новой Мессалины было
мало. По ее желанию был избран папой ее сын (Иоанн XI)... Это была
настоящая мерзость запустения на месте святом. Злосчастная роль Марозии
не окончилась со смертью ее сына Иоанна XI. Четыре преемника его: Лев XI
(936-939), Стефан IX (939-942), Марин II (942-946), Агапит II (946-955)
были избраны или по ее влиянию, или по влиянию ее сестры Феодоры, обе
эти женщины, несмотря на взаимное соперничество, были душой итальянской
национальной антигерманской партии. Пятым преемником Иоанна XI был сын
его брата Альбериха, следовательно, внук Марозии, молодой 19-летний
мирянин, при вступлении на престол св. Петра принявший имя Иоанна XII
(955-964)... этот сын Альбериха и его наложницы был папой негодным,
кровавым и развратным, папой наглым и преступным» (11). В 962 г. этот
папа был осужден на Соборе за чудовищный разврат.

В начале XI в. в Риме восторжествовала пронемецкая партия, и папский
престол оказался в полной зависимости от германских императоров —
Генриха II, а потом Генриха III. Это обстоятельство сыграло роковую роль
в истории дальнейших политических и церковных взаимоотношений между
Востоком и Западом. Германские императоры назначают пап по своему
усмотрению. Сначала на папский престол возводились представители
пронемецкой римской аристократии: Бенедикт VIII (сын графа
Тускуланского), Бенедикт IX (сын другого графа Тускуланского, ставший
папой в возрасте неполных 12 лет), потом — немцы из окружения самого
императора: Климент II Свидгер и Лев IX Бруно д'Эгизгайм.
Антивизантийские настроения немцев на церковном форуме проявились в это
время в восстановлении осужденного ранее добавления «филиокве».
Император Генрих II добился у папы Бенедикта VIII включения «филиокве» в
Символ веры. С этой добавкой Символ пелся при коронации самого Генриха
(1014).

Новый церковный разрыв с Востоком был результатом антивизантийской
позиции германского императора. Вскоре стало очевидным, что Рим сможет
согласиться на ликвидацию этого разрыва только при условии полного
подчинения Востока папскому престолу.

Завершительный акт разделения церквей

Момент полного разрыва неуклонно приближался. Двенадцатилетний Бенедикт
IX и его преемник, папа немецкой национальности, канонического общения с
Восточными Церквами уже не поддерживали. Церковно мыслящие люди скорбели
о таком положении.

Ситуация на папском престоле была в эти годы весьма сложной и это еще
больше усугубляло взаимоотношения Церквей. На Римский престол в
1045-1047 гг. одновременно с Бенедиктом IX претендовали «лжепапы»
Сильвестр III и Григорий VI. На Сутрийском Соборе 1046 г. по желанию
императора Генриха III все три папы были объявлены низложенными. При его
же поддержке на Римской кафедре в 1049 г. был утвержден его родственник
— Лев IX, человек выдающихся организаторских дарований, убежденный
апологет идеологии папизма.

Восточные иерархи неоднократно делали попытки сохранить единство
Вселенской Церкви. При этом они твердо отстаивал догматические основы
вероучения, но готовы были не придавать большого значения каноническим и
обрядовым расхождениям.

Патриарх Антиохийский Петр писал в 1052 г. папе Льву IX: «День и ночь я
спрашиваю себя, почему произошло церковное разделение и как могло
случиться, что великого Петра великий преемник, пастырь древнего Рима
отлучился и отсекся от Божественного тела Божественных Церквей и не
соучаствует предстоятелям сих в божественных советах и не вносит своего
участия в церковные попечения и сам не получает от других братского и
апостольского руководства». Патриарх Петр искренне желает восстановления
единства, но прежде чем вписать имя папы в диптихи, он хочет знать о
православии папы. Патриарх отрицает принципиальную непогрешимость папы и
не исключает a priori возможности нарушения им чистоты веры и
канонического порядка. В связи с этим патриарх посылает свое исповедание
веры и просит того же от папы. В ответном письме, пришедшем через два
года, папа исповедовал свою веру в преимущества Римского престола, на
котором вера апостола Петра «не оскудеет во веки веков», а также — в
исхождении Св. Духа от Отца и Сына; но в перечне Вселенских Соборов он
все же не шел дальше Седьмого и о Соборе 869 г. не упоминал. Этот ответ
Льва IX сейчас у римо-католиков приравнивается к символам веры.

Важно подчеркнуть, что в момент окончательного разрыва предметом спора и
полемики оказались не вопросы, по-настоящему разделяющие Церкви — о
папстве и Св. Духе, а обрядовые отличия Западной Церкви от Восточной:
опресноки, пост в субботу, пение аллилуйя на Пасху и т. д. Здесь
сказалось сужение вселенского кругозора Церкви: второстепенное, внешнее,
обрядовое заслоняло собой Истину.

Подтверждением этому служит написанное одним из видных византийских
иерархов Львом Охридским по поручению императора Константина Мономаха
сочинение против латинских обрядов. В нем он хочет обратить внимание
всех представителей Западной Церкви на неуместность соблюдения
христианами иудейских обычаев. Речь идет преимущественно об употреблении
опресноков в Евхаристии и заканчивается призывом оставить иудейские
обычаи, «да будем чистыми в правой и непорочной вере и стадом единым
единого Пастыря — Христа». Как видно, это письмо тоже проникнуто заботой
о восстановлении единства. Патриарх Антиохийский Петр, справедливо
разграничивая догматы от обрядов, не считал совершение литургии на
опресноках и другие обрядовые разности чем-то имеющим существенное
значение, хотя и признавал преимущество за практикой употребления в
Евхаристии обычного хлеба. «Что касается меня, чтобы и я обнаружил свое
мнение, то, если бы латиняне исправились в прибавке к св. Символу, я
ничего не потребовал бы от них сверх сего и даже вопрос об опресноках
вместе со всем прочим оставлю без различными», — так писал он патриарху
Константинопольской Церкви Михаилу Керулларию.

Письмо Льва Охридского попало в руки папы Льва IX, и он использовал его
по-своему. Осенью 1053 г. папа ответил на него целым трактатом,
включавшим 41 главу. Тон папского сочинения очень резкий. Папа
обрушивается не столько на Льва Охридского, сколько на
Константинопольскую Церковь, он отзывается о ней как об источнике
заразы, обвиняет ее в том, что она возводит на свой престол евнухов и
даже, как «настойчиво утверждает публичная молва», женщин. В одном месте
обширного послания папа упоминает о дошедших до него слухах о закрытии
греками латинских храмов. Папа называет восточных христиан «врагами
света и истины», «знаменосцами мрака», их патриарха — неучем»,
«неофитом», «слепым псом». Послание содержит обширные цитаты из
«Дарственной Константина». Несколько раз папа упоминает о том, что
«высшая кафедра никем не судится» (prima sedes a nemine judicatur),
требует признать высший авторитет Римской Церкви, единственной матери
«всех прочих Церквей, «главы мира и госпожи народов», грозит восточным
анафемой и «отсечением».

Через несколько месяцев после этого в Риме было получено послание
Константинопольского патриарха Михаила Керуллария. Как и Антиохийский
патриарх Петр, Константинопольский патриарх выражает озабоченность тем
фактом, что Римская Церковь обособилась от других Поместных Церквей.
Патриарх заявляет о своей готовности вновь вписать имя папы в восточные
диптихи, если и папа окажется готовым восстановить общение с Востоком.

 В ответ на это миролюбивое предложение патриарха папа Лев XIX посылает
в Константинополь летом 1054 г. возглавляемое кардиналом Гумбертом
посольство со вторым письмом, адресуя его «архиепископу Михаилу». Папа
подтверждает получение из Константинополя письма, в котором патриарх, по
словам папы, «печется о деле согласия и единства». В дальнейшем, однако,
послание папы полно выпадов против патриарха Михаила. Папа называет
снова Михаила «неофитом, не по степеням проскочившим на высоту
епископства», обвиняет его в «гнусном и достоплачевном святотатстве» —
присвоении титула «вселенский», в гонении на употребляющих опресноки, о
чем якобы говорит дошедшая до папы «молва». Сам папа решительно
высказывается против употребления в Евхаристии квасного хлеба, как
содержащего в себе «тление, искажение природы» и «порчу». Папа
иронизирует по поводу предложения патриарха восстановить общение Римской
Церкви с другими Поместными Церквами. Римская Церковь — «глава и мать
Церквей», могла ли она оказаться обособленной? Она не нуждается в
согласии других. Наоборот, «если на круге земном (orbis terrarum)
какой-либо ирод гордо разногласит с ней, то такой народ не должен ни
называться, ни считаться какой-либо Церковью, он — совершенное ничто
или, лучше сказать, — это собрание еретиков, скопище схизматиков,
синагога сатаны... Папа отказывается иметь общение с пребывающими в
заблуждении. Это письмо папы короче первого, но тон — еще более резкий.
Учение о том, что для всех христианских народов в религиозных вопросах
обязательна римская точка зрения, не только излагается здесь с полной
определенностью, но сопровождается хулой на иную, кафолическую,
концепцию церковности, исходящую из признания за всеми народами равного
права на истину. Для папы Льва Церковь, базирующаяся на таком принципе и
считающая возможным не соглашаться с Римом, — не Церковь, а «синагога
сатаны». Оба послания папы очень красноречивы и роль их в дальнейших
событиях 1054 г. ясна. Ими был окончательно предрешен полный разрыв
Церквей.

Поведение снабженных таким письмом легатов было достойно всяческого
осуждения. «Они не сказали мне даже обычного приветствия, — пишет Михаил
Антиохийскому патриарху, — не благоволили сделать самого простого
поклона, не оказали ни малейших знаков уважения... Всего же удивительнее
то, что они всякому твердят: мы-де прибыли сюда не для того, чтобы у вас
учиться, но чтобы вас научить, вас заставить принять наши догматы».

 В письме императору Генриху III папа писал: «Собрат наш, архиепископ
Михаил, направил нам письмо с призывом к согласию и единству... Но пусть
знает твоя светлость, что до слуха Нашего дошли вести о многих
нестерпимых его поступках».

Содержание обоих писем папы не оставляет никакого сомнения в том, что он
хотел принудить Константинополь, а через него — и прочие Церкви Востока
к признанию Римской Церкви «главой и матерью» всех церквей, понимая под
этим не только право осуществлять высшую административную власть над
всеми Церквами, но и привилегию на непогрешимое руководство в вопросах
вероучения. Вместе с тем папа не хочет, чтобы признание такого
главенства выглядело как введение чего-то нового. Он представляет дело
так, что такое положение существовало всегда и существует везде, что
Римская Церковь не одинока, когда учит об этом, и что исключение из
общего положения представляет как раз Михаил Керулларий со своими
сторонниками.

Михаил действительно совершенно не склонен был признавать безусловный
авторитет Римской Церкви, и стремился, как видно из его действий, к
установлению с ней нормальных канонических отношений. Вот почему мирные
предложения патриарха Михаила вызвали у папы даже большее раздражение,
чем критические замечания архиепископа Охридского. Папа всеми силами
старается скомпрометировать Михаила Керуллария, представить его
нарушителем чего-то. В лице Михаила он видел препятствие к осуществлению
своих церковных планов, и считал нужным это препятствие во что бы то ни
стало устранить. Однако он не оценил того, что римской концепции
церковности противостояла концепция кафолическая, имевшая на своей
стороне прошлое Церкви и дух Нового Завета.

Кроме писем папы, легаты привезли в Константинополь и стали
распространять полемическое сочинение под названием «Против греческой
клеветы». Все сочинение написано в неспокойном, вызывающем тоне. «Вы
потеряли рассудок», «дурак, если бы молчал, считался бы умным»,
«глупость ваша всем известна», — такие и подобные резкие выпады
встречаются здесь часто. Касается это сочинение ряда обрядовых вопросов
и заканчивается угрозой анафемы.

В очень спокойном тоне ответил легатам на это сочинение монах
Студийского монастыря, ученик Симеона Нового Богослова, пресвитер Никита
Стифат на состоявшемся по этому поводу богословском диспуте. Начинается
его ответ с напоминания о любви, которая «все терпит, не превозносится,
не ищет своего» и т.д. Далее Никита пишет, что держащиеся опресноков
находятся еще «под сенью закона». Второе замечание Никиты касается поста
и субботы Великой Четыредесятницы, нарушения латинянами 64-го
апостольского правила, как известно, возбраняющего пост по воскресеньям
и субботами (за исключением Великой Субботы). У латинян это нарушенное
имело место в Великую Четыредесятницу, когда 64-е апостольское правило
выполнялось ими лишь в отношении воскресных дней, в то время как субботы
Великой Четыредесятницы у них причислялись к постными дням. Об этом
отступлении латинян говорит и 55-е правило VI Вселенского Собора, на
которое тоже ссылается Никита Стифат. Третье замечание Никиты касается
совершения латинянами полной литургии в постные дни Великой
Четыредесятницы, притом в обычные утренние часы дня, вопреки 49-му
правилу Лаодикийского Собора и 52-му правилу VI Вселенского Собора.
Последнее, четвертое, замечание касается обязательного безбрачия
духовенства. Отметив эти четыре канонических нарушения, Никита увещевает
римлян избегать их, чтобы быть «светлыми очами всего мира и едиными с
нами, вашими собратиями». Заканчивает свое писание Никита следующими
словами: «Приветствуем вас во Христе Иисусе Господе нашем, Ему же слава
и держава со Отцем и Святым Духом ныне и присно и во веки веков».

Кардинал Гумберт в ответном сочинении разразился бранью по адресу Никиты
Стифата: «Ты глупее осла... Тебе место не в Студийском монастыре, а в
цирке или лупанаре... Ты столько наблевал, что в извращении
божественного учения не уступаешь скверным и бешеным собакам — Иулиану и
Порфирию...» (12). Возражение Никиты против обязательного целибата
Гумберт расценил в своем ответе как николаитскую ересь и стремление
превратить Церковь Божию в «синагогу сатаны и иезавелинскую блудницу»
(13). Заканчивается это сочинение такими словами: «А ты, жалкий Никита,
доколе не обратишься, будь анафема от всей Церкви Христовой со всеми,
кои слушаются твоего превратного учения».

Главное препятствие к достижению взаимопонимания заключалось в том, что
Восток и Запад стояли на принципиально различных позициях в вопросе
самого метода решения споров. Суть этого различия очень хорошо
резюмирует современный римско-католический византолог А. Венгер: «В
Константинополе говорили: если есть расхождения, давайте разберемся
сообща. Нет, отвечал Рим, надо подчиниться, ибо у нас примат, а это
значит, что мы правы» (14).

Легаты так и не добились от патриарха заявления о послушании папе в духе
тех тезисов, которые папа выдвинул в двух своих посланиях. Создать в
Константинополе оппозицию против патриарха им также не удалось. И вот 16
июля 1054 г. они положили на престол Святой Софии грамоту, в тексте
которой провозглашалось отлучение от церкви патриарха
Константино-польского и всех с ним единомыслящих. В ней «Михаил,
несправедливо называемый патриархом, и защитники его глупости» были
обвинены в причастности к девяти ересям (симонианству, валезианству,
арианству, донатизму, николаитству, северианству, духоборчеству,
манихейству и назарейству) и преданы анафеме «с диаволом и ангелами
его», — анафеме, которую заранее условно произнес на них папа.

Прежде чем покинуть Константинополь, легаты, как они сами говорят в
своем отчете, «привели в порядок дела латинских церквей этого города»:
они успели опубликовать еще одну анафему — на всякого, кто стал бы
принимать причащение от «грека» (то есть от греческого
священнослужителя), порицающего римскую Евхаристию.

Нелепость происшедшего поразила всех. Император дал указание сжечь акт
отлучения. Но Константинопольский Синод решил сохранить этот документ
«на вечное посрамление и осуждение хулителей Бога нашего».

Синод анафематствовал «нечестивое писание» и легатов. Самого папу
Константинопольский Синод все же прямо не задел в своем определении по
этому вопросу.

В ответ на анафематствования папских легатов состоявшийся 20 июля Собор
под председательством Михаила Керуллария и в составе двух архиепископов,
двенадцати митрополитов и семи епископов, в свою очередь, торжественно
отлучил виновников выступления 16 июля. Окружным посланием патриарха
решение Собора было доведено до сведения всей восточной иерархии. Так
совершился окончательный акт разрыва двух Церквей.

Дальнейший исторический процесс характеризуется постепенным ослаблением
церковных связей, перерастанием разрыва в окончательное разделение
Церквей, которое со временем оформилось в расово-религиозную ненависть.

По оценке прот. Александра Шмемана, «Ужас разделения Церквей в том, что
на протяжении веков мы не встречаем почти ни одного проявления страдания
от разделения, тоски по единству, сознания ненормальности греха, ужаса
этого раскола в христианстве. В нем доминирует не сознание невозможности
единство предпочесть Истине, единство отделить от Истины... сколько
почти удовлетворение разделением, желание найти все больше и больше
темных сторон в противоположном лагере. Это эпоха разделения Церквей не
только в смысле их фактической разделенности, но и в смысле постоянного
углубления и расширения этого рва в сознании церковного общества» (15).

Римско-католическая церковь как абсолютная монархия

Греховный разрыв с Православными Церквами Востока не мог не отразиться
на дальнейшем ходе истории Римской Церкви. На протяжении веков
наблюдается постепенный отход ее от православного образа жизни церковной
и православного образа мышления.

После окончательного отпадения от православия (1054 г.)
Римско-католическая Церковь продолжает держаться мнения о своей
непогрешимости и о власти римского папы над Церковью. Никем и ничем не
сдерживаемая, она доводит это учение до самых категорических и крайних
выводов.

Утверждается мнение о возможности развития догматического учения и в
связи с этим провозглашаются новые, неизвестные Древней Церкви, догматы;
в результате в учении многое наполняется чуждым богословию этой Церкви
содержанием.

Активную деятельность по обновлению только что отпавшей от Православия
Римско-католической Церкви развил папа Григорий VII (1073-1085). Он
настойчиво стремился централизовать Церковь, сосредоточить право
церковного законодательства в руках папы и подчинить митрополию Риму.

Именно им четко сформулирована идея отождествления папы с Церковью и его
роли как представителя апостола Петра, которому «Бог дал власть вязать и
разрешать и на земле и на небе, никого не исключая из-под его власти».

Так называемый Диктат папы Григория VII определяет власть папы
следующими положениями: только папа может низлагать епископов (пункт 3);
только папа может пользоваться императорскими регалиями (пункт 8); папе
цари должны целовать ноги (пункт 9); папа может низлагать императоров
(пункт 12); он «не может быть никем судим» (пункт 19); Римская Церковь
никогда не заблуждалась и, как свидетельствует Писание, не может
заблуждаться (пункт 22); Римский первосвященник, законно поставленный,
несомненно становится святым по заслугам св. Петра (пункт 23).

Приписав себе, таким образом, неограниченную власть «на земле и небе»,
Григорий VII объявил своим пасомым: «В силу этой власти я запрещаю
именем Всемогущего Бога Отца, Сына и Святого Духа королю Генриху, сыну
императора Генриха, управлять Германской и Итальянской империей... Я
разрешаю всех христиан от клятвы верности, которую они ему принесли или
принесут в будущем, и запрещаю им признавать его в дальнейшем королем».
Как видим, папа извращает здесь богословский смысл права ключей и
использует это право как средство политической борьбы. Так же поступают
и многие его преемники.

Непослушание папе приравнивалось к отпадению от христианства или
идолослужению. Происхождение государства греховно, государственная
власть ведет начало от установивших ее по наущению дьявола преступников.
Признавая, тем не менее, божественность как священнической, так и
царской власти, Григорий VII считает необходимым их единение, причем
ставит первую выше второй, как Церковь выше государства.

Христос сделал Петра князем над царствами мира («prince super regna
mundi»), и эту власть Петр передал папам. Отсюда претензии папы на
подчинение Риму ряда европейских государств и на верховную власть над
другими государями. Конечным идеалом папы Григория VII является, таким
образом, теократии.

Столь же энергично папа Григорий VII пытался действовать в делах
распространения влияния папизма ни Востоке. К этому времени относится
идея возглавляемого папой крестового похода (1074) с целью завоевания
«Гробницы Господней».

Так складывались основы превращения Римско-католической Церкви в мощную
абсолютную монархию. Рим с самого начал направляет свою энергию на
выработку железной церковной' организации, которая в средние века
подчинила папскому престолу  всю Западную Европу. Ритуализм,
клерикализм, непреклонность власти церковной иерархии сформировали в
этой школе искусство управлять людьми. Только созванные на положении
Вселенских Соборы Пизанский (1409), Констанцский (1414—1418) Базельский
(1431—1438) отвергли монархический примат Рима и подчинили его в делах
веры Соборам.

Прибывший на место назначения инквизитор обращался к населению с
воззванием каяться и называть имена еретиков; сделавшие это в течение
«льготных дней» подлежали лишь церковному наказанию, прочие подвергались
тяжким карам. Судопроизводство было тайным; обвиняемый не знал имен
свидетелей, их показания давались ему в сокращенном виде, чтобы он не
мог угадать, кто явился против него свидетелем. Обвиняемый был обязан
говорить всю правду и указать участников преступления. Для получения
признания трибунал мог прибегнуть к пытке. Жестокость применявшихся
инквизицией истязаний и пыток не имела границ: оковы, голод,
растягивание тела на особом станке, вздергивание на дыбе, пытка водой и
огнем, «испанский башмак».

Оправдательный приговор был крайне редким явлением, при отсутствии
состава преступления обычно назначалось церковное покаяние. Наиболее
частым наказанием было примирение с Церковью, сопровождавшееся
конфискацией имущества, лишением определенных прав как виновного, так и
его ближайшего потомства и заключением в тюрьму. Упорствующие еретики
присуждались к смертной казни на костре, причем кающиеся в последний
момент подвергались задушению, а потом сожжению.

Торжественный публичный акт осуждения (аутодафе) начинался общей
проповедью, на следующий день смертный приговор приводился в исполнение.
Жаловаться на решения инквизиции фактически было нельзя, даже папский
легат не имел права вмешиваться в ее дела. Личность инквизитора была
неприкосновенна.

В период разгула жестокостей средневековой инквизиции не мог не
возникнуть вопрос, какова нравственная оценка участия
инквизиторов-священников в истязаниях и пытках подозреваемых в ереси, не
становятся ли они на некоторое время неспособными к священнослужению.
Однако папа Урбан IV (1261—1264) особой буллой успокоил тех, чью совесть
смущало такое сочетание функций священника и палача.

Конфискованное у еретиков имущество и владения делились между
государством, духовенством и инквизицией и приносили им немалый доход.
Инквизиция сыграла значительную роль в борьбе с иудаизмом и
мусульманством, а в дальнейшем также с протестантизмом.

Новую эпоху в истории инквизиции начал папа Павел III, учредив для
инквизиторов централизованное управление — «Священную конгрегацию
инквизиции», объединившую и подчинившую контролю папского центра
разобщенные до того инквизиционные трибуналы. Главной задачей ее была
координация борьбы с ересями, и в первую очередь противодействие
распространению протестантизма. Параллельно с конгрегацией инквизиции
действовала и как бы дополняла ее конгрегация индекса запрещенных книг.
Первый список (индекс) запрещенных к был опубликован в 1557 г.,
последний — в 1955 г. В индекс включались книги, которые католикам
нельзя было ни читать, ни хранить под угрозой отлучения.

Конгрегация инквизиции вела напряженную деятельность, исключавшую, пока
это было возможно, и таких мер, как пере дача «светской руке» осуждаемых
на смерть за ересь или колдовство. К началу XIX в. от этих методов
пришлось отказаться. Изменилось и название этого учреждения: оно стало
официал называться («Святая служба») (sanctum officum), которая 6ыла
активна до последнего времени. Это она издала в 1949 г. декрет об
отлучении сотрудничающих с коммунистами, а в 1959 г. инструкцию,
запрещающую деятельность священников – рабочих.

В 1967 г. при общей реформе Римско-католической Церкви: после II
Ватиканского Собора конгрегация получила новый статус вероучительной
организации. Ее целью было декларировано способствовать развитию
богословской науки. В задачу конгрегации ныне входит попечение о чистоте
католического вероучения, образования и прессы, осуждение книг
определенной категории, по делам, касающимся преступлений против веры.

Еще одним из совершенно недозволенных с христианской точки зрения
средств борьбы Римско-католической Церкви с идеологическими противниками
и отступниками был интердикт – один из видов духовной цензуры или кар
врачующих (рое medicinales). Он состоял в запрете совершения
богослужений, таинств и христианского погребения для подвергшихся ему
лиц территорий. Различают интердикт местный, частный и смешанный,
поражающий всякую территорию, которую изберет местом пребыванием лицо,
подвергшееся интердикту. Во всех этих случаях интердикт может быть общим
или частным. Общий местный интердикт распространяется на округа — от
деревни и замка государства, частный местный интердикт — на отдельные
храмы и помещения. Общий личный интердикт поражает целые категории лиц,
частный — определенно указанные личности. Наконец, по содержанию
запрещаемых функций интердикт может быть полным и частичным.

На протяжении XI—XIII вв. интердикт являлся страшным оружием в руках
епископата и папства в борьбе за вольности и примат Церкви над
государством. Встречая растущую оппозицию мирян и признав все же
несправедливость кары, поражающей невинных, интердикт постепенно потерял
свою остроту и к началу XVII в. практически перестал существовать.

Римско-католическая Церковь все более становилась похожей на светское
государство. Одним из свидетельств такого обмирщения были возглавляемые
ею военные экспедиции, известные под названием крестовых походов. Они
проводились в XI-XII вв. и были направлены в основном на Восток сначала
против мусульман, а потом также против еретиков и языческих племен.
Целью их было не только освобождение Святой земли и Гроба Господня от
мусульман, но и подчинение папе православного Востока. Проповедь
крестовых походов имела на Западе необыкновенный успех среди разных
слоев населения: от тяготившихся социально-экономическими условиями
низших слоев общества до не находивших на родине приложения своим силам
представителей рыцарского класса. Давшие обет идти с оружием против
неверных как пилигримы принимались Церковью под ее покровительство и
получали ряд экономических льгот и отпущение грехов (при условии, что
ими руководит благочестие, а не стремление к приобретению богатств или
почестей). Кровавые крестовые походы на Святую землю оказались
неудачными, но они ясно показали характер интересов Римско-католической
Церкви на Востоке и нравственные недостатки крестоносцев, ставивших на
первое место часто политические и личные цели в ущерб более высоким
идеям.

Итогом четвертого крестового похода в 1204 г. было взятие
Константинополя, варварское его разграбление, кощунство над
православными святынями и многолетним утверждением латинян на Востоке.

Справедливая оценка этого исторического периода, явившегося ярким итогом
проведения в жизнь монархических идей римского католицизма, принадлежит
уже неоднократно цитировавшемуся прот. А. Шмеману: «Но это только
вершина, только самое эффективное из проявлений ненависти, которыми
наполнена эта продолжительная встреча двух разделенных поло-вин
христианского мира. Тогда разделение Церквей перестало быть спором
иерархов и спором богословским... «Латинство» на Востоке и «греки» на
Западе стали синонимом зла, ереси, вражды, ругательным словом.
Встреча-лись теперь уже не иерархи, а народные массы, и в их психологии
разделение превращалось в стихийную ненависть, в которой верность своей
вере, обиды за поругание своих святынь смешивались с элементарным
отталкиванием всего чужого без различения в нем хорошего от плохого»
(16).

Окончательно сформировавшийся в XII в. монархизм Римско-католической
Церкви в последующие века настойчиво поддерживался и укреплялся ее
иерархами. Самые Вселенские Соборы Римско-католической Церкви,
состоявшиеся вскоре после разделения (I Римско-католической Церкви,
состоявшиеся вскоре после разделения, I Латеранский, 1123 г., I
Лионский, 1245 г.), занимаются не столько богословскими, сколько
политическими вопросами.

В 1302 г. папа Бонифаций VIII издал знаменитую буллу Unam Sanctam о
праве Церкви на светскую власть и на обладание мечом не только духовным,
но и материальным. Это исходило из провозглашенного ранее одним из
кардиналов принципа, что наместник Христа является земным и духовным
владыкой и что Церковь обязана сражать двойным мечом тех, кто не
признает ее двойного владычества. Поэтому, когда папа находит народ,
забывший Бога, «грешный от пяты ноги до темени», он считает необходимым
свое вмешательство: смотря по обстоятельствам, меры сострадательные или
лозу железную.

В XIV в. исключительным правом папы становится поставление епископов в
Римско-католической Церкви. По нынешнему каноническому праву епископская
хиротония в Римско-католической Церкви также может быть совершена только
по получении на это полномочия от папы. Это не известное Древней Церкви
положение привело к тому, что сейчас все епископы Римско-католической
Церкви являются избранниками папы, они — избранники, но не Церкви, как
это было в древности. А это ведет к еще большему укреплению господства
папы над Церковью.

В первой половине XV в. в Римско-католической Церкви была предпринята
попытка ограничения абсолютной власти папы. Три великих Собора —
Пизанский (1409), Констанцский (1414-1418) и Базельский (1413-1443)
провозгласили положение о том, что Вселенские Соборы выше папы и что
папа может быть судим и низложен Собором.

Это были так называемые реформационные Соборы, которые сделали попытку
признать за собой высший над папами авторитет. Однако провозглашенный
ими принцип просуществовал в Римско-католической церкви недолго.

Идея абсолютной власти римского монарха настойчиво проводилась в жизнь
католическими иерархами, все более приобретая характер требования
безграничного, слепого повиновения, доходящего порой до абсурда.
Например, знаменитый католический богослов XVI в. кардинал Баллармин
писал: «Верховный первосвященник в прямом и абсолютном смысле слова выше
Вселенской Церкви» (17). «Если даже папа впал в заблуждение, предписывая
пороки и запрещая добродетели, Церковь, если она не желает погрешить
против совести, обязана была бы верить, что пороки — добро, а
добродетели — зло... Она обязана считать за добро то, что он
приказывает, за зло — то, что он запрещает» (18).

Действенность учения о власти папы Римско-католическая Церковь
подтверждает и исторически вовсе недавними документами. В своде
канонического права, опубликованном папой Бенедиктом XV в 1917 г.
говорится: «Римский первосвященник, преемник в примате блаженного Петра,
не только имеет первенство чести, но высшую и полную власть юрисдикции
над всей Церковью, как в вопросах, касающихся веры и нравственности, так
и в тех, которые касаются дисциплины и управления Церкви, разветвленной
по всему миру» (19).

Догмат об учительной непогрешимости папы

Завершением развития католического учения о власти папы над Церковью
явился провозглашенный в 1870 г. папой Пием IX на I Ватиканском Соборе
догмат о папской непогрешимости в делах веры, переносящий функции Церкви
на ее высшего иерарха.

Постановление Ватиканского Собора гласит: «Твердо держась предания,
дошедшего до нас от начала христианской веры, мы во славу Бога Спасителя
нашего к возвышению католической религии и ко благу христианских
народов, с согласия Священного Собора, учим и определяем как
богооткровенное учение, что, когда римский первосвященник говорит со
своей кафедры (cum ex cathedra loquitur), то есть когда, исполняя свое
служение как пастырь и учитель всех христиан, он в силу своей высшей
апостольской власти определяет учение о вере или нравственности, которое
должна содержать вся Церковь, он через Божественную помощь, обещаемую
ему в лице блаженного Петра, обладает тою непогрешимостью
(infallibilitate), которою Божественный Спаситель благоволил наделить
Свою Церковь, для определения учения относительно веры и нравственности,
и что поэтому такого рода определения римского первосвященника сами по
себе, а не с согласия Церкви, неизменны (ex sese, non autem ex consensu
ecclesiae irreformabiles). Если же бы кто дерзнул противоречить этому
нашему определению, от чего да хранит Господь, то да будет анафема»
(20).

Таким образом, римо-католики пытаются еще больше укрепить фундамент всей
догматики католичества — учение о папской власти, о видимом главе
Церкви, «заместителе и наместнике Христа», подчас заслоняющем невидимого
Главу — Христа. Решением I Ватиканского Собора утверждается, что
познание Истины дается папе самостоятельно, лично, вне связи с Церковью.

Состоявшийся уже в наше время II Ватиканский Собор (1962-1965), несмотря
на сильное реноваторское течение в его лоне, не дерзнул вносить
каких-либо изменений в это догматическое определение. В догматической
конституции «О Церкви» он со всей категоричностью подтвердил учение о
непогрешимости папских определений ex cathedra. Согласно разъяснению II
Ватиканского Собора, они «не нуждаются ни в чьем утверждении и не
допускают никакой апелляции к чьему бы то ни было суждению». Римскому
первосвященнику как верховному учителю Вселенской Церкви единолично
(singulariter) присуща харизма непогрешимости самой Церкви.

Четкую оценку подчиненного положения Церкви дает католический богослов
XX в. Гадфруа: «Когда папа провозглашает что-либо ex cathedra, Церковь
не может ни судить, ни проверять, ни подтверждать, она должна лишь
повиноваться и верить» (21).

Более того, догматическая конституция II Ватиканского Собора (1962-1965)
распространяет обязанность верующих «религиозно подчинять свою волю и
ум» наставлениям Римского первосвященника и на те случаи, когда он
говорит не ex cathedra (etiam cum non ex cathedra loquitur).

Из вышесказанного следует, что папа не только возглавитель иерархии,
главный организатор и руководитель жизни церковной, не только «глава
Церкви», фигура, знаменующая собой единство Церкви, он — носитель своей
полноты власти, никому неподсудный, никому не обязанный отчетом
самодержец. Единоличная власть – папы в Римско-католической Церкви не
только больше соборной власти епископата, но несоизмеримо больше.

В отличие от этой догмы католицизма, не имеющей корней в древних
вероучительных текстах, в Православной Церкви слова, действия и поступки
любого епископа могут быть предметом рассмотрения и канонически законный
епископский суд может вынести приговор любому из них. Из-под действия
этого принципа, само собой разумеется, не изъят в Православной Церкви и
первый из ее епископов — Константинопольский патриарх.

Не находит подтверждения догмат о папской непогрешимости и в учении о
таинствах. По православному учению, епископы становятся преемниками
апостолов через таинство Священства и в этом таинстве получают
необходимые для их служения особые дары. Благодать епископства
преподается в Римско-католической Церкви тоже через таинства. Но
таинства, в котором Римскому епископу как преемнику апостола Петра
преподавались бы исключительные дары, отличающие его от других епископов
и других апостолов. Церковь никогда его не знала, и в латинском обряде
такого таинства тоже нет. Так называемая папская коронация, по пониманию
самих римо-католиков, это не таинство, а лишь торжественная церемония,
которая к папской власти (получаемой до этого, во время избрания) ничего
не прибавляет и не сообщает вступившему на папский престол никаких
особых благодатных даров. Таким образом, чрезвычайные полномочия,
которыми не обладает никто из епископов, — неограниченную власть над
Церковью и исключительный дар непогрешимости — человек получает без
всякого священнодействия. Причина этого только в том, что Церковь
никогда не знала такой власти и такого дара.

Безосновательность учения о папской непогрешимости можно подтвердить
множеством исторических примеров заблуждений Римских епископов в области
вероучения и нравоучения. Наиболее характерные из них приводятся ниже.

Папа Либерий I (IV в.) был сторонником св. Афанасия Александрийского в
его борьбе с арианами, а затем, поддавшись давлению светских властей,
подписал арианский символ веры, подписал не как частное лицо, а как
епископ Рима. С точки зрения православной экклесиологии, в этом нет
ничего неестественного: он подпал естественной человеческой слабости.
Папа Либерии потом раскаялся и даже был причтен к лику святых. Такого
Рода искушения сопровождали церковных иерархов, и не только их, на
протяжении всей истории Церкви. Но как объяснить этот факт с точки
зрения экклесиологии католической? Это невозможно: поступок Римского
епископа был определенно неправославен.

Еще более яркий пример являет папа Гонорий I (625—638) папа Гонорий
определенно разделял воззрения монофелитов, которые учили, что в
Богочеловеческой Личности Христа Спасителя была только одна воля —
Божественная, а воля человечески была полностью растворена и упразднена.
Таким образом, папа Гонорий разделял ересь монофелитов, которая была
одной» утонченных форм монофизитства, как еретик он был осужден \
Вселенским Собором (681) и назван по имени среди прочих ер' тиков. И
тогдашний епископ Римский, и последующие признавали это осуждение
Гонория. Впоследствии католические богословы пытались ослабить значение
факта осуждения папы римского Вселенским Собором. Особенно острая
дискуссия разгорелась перед I Ватиканским Собором, когда принимался
догмат о папской непогрешимости. Однако убедительных аргументов найдено
не было. Вот как трактует этот эпизод современная католическая
богословская энциклопедия, изданная во Франции в 1930 г.: «Каковы бы ни
были средства защиты Гонория, (то есть, как бы ни были они слабы — М.
К), остается истиной, что папа не заблуждался в вере. Теология
утверждает, что это невозможно, а история с удовольствием подписывается
под этим решением, заявляя, что этого никогда не случалось» (22). То
есть, когда нет убедительных аргументов, надо отвергнуть историю как
таковую ради принятой впоследствии богословской концепции.

В XII столетии папа Иннокентий III объявил, что поскольку Пятая книга
Моисеева называется Второзаконием, она действительна и для христианской
Церкви, которая есть вторая Церковь, после первой, ветхозаветной. Смысл
таков: все требования Второзакония обязательны для христиан. Сделал папа
это по невежеству, не вполне представляя, о чем в книге идет речь. Но,
так или иначе, это было официально заявлено.

В XVI в. Католической Церковью был предпринят пересмотр латинского
перевода Библии — так называемой Вульгаты. Исправленое издание вышло при
папе Сиксте V. В предисловии этот текст под угрозой отлучения от Церкви
объявлялся окончательным и неизменным. Эта новая редакция перевода
оказала настолько неточной, что в нее пришлось внести около двух тысяч
исправлений. Следующий папа, Климент VIII, вынужден был спешно
уничтожить Сикстовское издание и издать новое, исправленное еще раз. При
этом предисловие Сикста с отлучением было сохранено. Получается, что оба
папы санкционировали два совершенно разных текста, причем второй подпал
под прямую анафему первого.

Последний пример. В 1869 г. папа Пий IX издал так называемый Силлабус —
перечень основных заблуждений нового времени с точки зрения католицизма
в такой форме: «Говорящим то-то и то-то да будет анафема». Среди прочих
было осуждено мнение, что Церковь должна поддерживать свободу совести.
Ныне, по крайней мере со второй половины XX столетия, провозглашение
свободы совести входит в официальную доктрину Римско-католической Церкви
и таким образом подпадает под собственную анафему. Как все это католики
согласовывают? В том же духе, что и в приведенной выше цитате:
«Богословие утверждает, а история подписывается...»

Завершая тему об учительной роли пап, следует сказать о том, что
католики обходят эти очевидные примеры. Они утверждают, что то или иное
папское заблуждение, ныне не признаваемое, является «частным»
заблуждением папы. Кто может определить, какое утверждение папы является
официальным (ex cathedra), а какое частным? Обычно папы никогда сами не
объявляют свои утверждения частными мнениями. Фактически толкователем
выступает Ватиканская курия, то есть руководящие круги Католической
Церкви, среди которых преобладают представители ордена иезуитов.
Получается выгодная для католических иерархов ситуация: мнение ныне
живущего папы католику трудно внутренне принять как его личное
заблуждение. Всякое официально высказанное мнение ныне правящего папы
должно признаваться абсолютно непогрешимым, в то время как мнение
умершего в силу изменившейся ситуации можно истолковать как частное и
ошибочное. Таким образом, его ошибка примиряется с догматом о папской
непогрешимости.

Заключить изложение римско-католического учения о власти папы над
Церковью можно словами видного богослова XX столетия Н. А. Арсеньева:

«Папистическая теория есть наиболее яркое и сконцентрированное выражение
того духа внешнего законничества и обмирщения, который проник в
значительной мере в учение и жизнь Католической Церкви. В том и трагедия
Католической Церкви, что наряду с великими плодами жизни Духа, являемыми
ею доныне, в самой системе католичества (а не в грехах лишь тех или иных
представителей Католической Церкви — грехов много везде, и неизвестно
еще, где грехов больше), именно в самих основаниях его вероучения и
духовного строя веет нередко иной дух — дух мира сего, дух власти, дух
юридического, земного, утилитарного толкования тайн Божиих, дух
подавления свободы детей Божиих игом рабства, дух возвращения их к
«немощным и бедным вещественным началам» (Гал. 4,9). «Рабства не
эмпирического, не фактического только, а принципиально обоснованного, с
санкции, одобрения или даже с инициативы высшей — полновластной в
католичестве — церковной власти. Это дух рабства и окаменения, не
захвативший, конечно, все стороны жизни Католической Церкви, но
вторгающийся в учение и в жизнь и искажающий то, к чему он прикасается
своим мертвящим дыханием» (23).

Римско-католическое учение об исхождении Св. Духа

от Отца и Сына («филиокве»)

Учение об исхождении Св. Духа от Отца и Сына — второе по значимости
после учения о власти папы над Церковью вероучительное положение,
отделяющее католицизм от Православия. В отличие от исповедуемого
православными Символа веры, провозглашающего исхождение Св. Духа только
«от Отца» (верую... «в Духа Святого... от Отца исходящего»), у католиков
в текст восьмого члена добавлено «и Сына», что вносит в Символ
искажение, имеющее глубинный догматический смысл. По-латыни слова «и
Сына» звучат как «filioque» («филиокве»). Этот термин получил широкое
распространение для обозначения учения об исхождении Св. Духа от Отца и
Сына.

Догматическая сущность учения о «филиокве»

Символ веры как краткое исповедание того, во что верит Церковь, занимал
в жизни Христовой Церкви и продолжает занимать поныне исключительно
важное значение.

Исторически Символ веры возник из подготовления оглашенных, то есть
новообращенных, готовящихся ко вступлению в Церковь, к таинству
Крещения. Каждый крещаемый должен был прочесть его и тем самым выразить
свою веру. Члены, то есть составляющие части Символа, имели двоякое
значение: с одной стороны, указывали истину Откровения, которую верующие
должны были принимать за догмат веры, а с другой — предохраняли их от
какой-либо ереси, против которой были направлены.

Слово «символ» греческое, в переводе оно означает то, что соединяет,
собирает, держит вместе. Символ веры именно «содержит» все те истины,
которые, как знает и верит Церковь, необходимы для человека, для полноты
его жизни во Христе, для спасения от греха и духовной гибели.

В первые три века у каждой значительной Поместной Церкви Иерусалимской,
Александрийской, Кесарийской, Антиохийской, Римской, Аквилейской был
свой крещальный Символ веры. Будучи сходны между собой по духу как
выражение единой и неразделимой веры, они разнились по букве, имея почти
каждый особенности, связанные с опровержением тех или иных заблуждений,
бытовавших в тех местах, где тот или иной символ употреблялся. Из числа
этих Символов наиболее известен и авторитетен поныне Символ святителя
св. Григория Чудотворца, ученого епископа III столетия, излагающий
учение о личных свойствах совершенном равенстве всех Лиц Пресвятой
Троицы.

В начале IV в., когда получила широкое распространение арианская ересь,
подрывавшая самые основы христианского вероучения через признание Сына
Божия только творением, и когда еретики начали издавать собственные
символы по образцу православных, возникла общецерковная необходимость
составить единое вероопределение. Эта задача была выполнена на I
Вселенском Соборе (325) в Никее, который издал свой орос — свое»
послание догматического характера. В этот орос, составленный на основе
древних крещальных символов Кесарийской или Иерусалимской Церкви, была
внесена формулировка о единосущии Сына с Отцом. Вот его текст:

«Веруем во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца всего видимого и
невидимого. И во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, рожденного
от Отца, единородного, то есть из сущности Отца, Бога от Бога, Света от
Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, - несотворенного,
единосущного Отцу, через Которого все произошло как на небе, так и на
земле. Нас ради человеков и нашего ради спасения сошедшего и
воплотившегося, вочеловечившегося, страдавшего и воскресшего в третий
день, восшедшего на небеса и грядущего судить живых и мертвых. И в
Святого Духа».

Символ веры, которым Православная Церковь пользуется по сегодняшний
день, первоначально был одним из выражений этой «Никейской веры»
(специфической особенностью этого изложения Никейской веры было детально
разработанное исповедание Божественности Христа), составленный после 370
г. из крещальных антиохио-иерусалимских Символов. Затем литургический
Символ был уточнен и принят отцами II Вселенского Собора (381) в
Константинополе (Царьграде). Таким образом, за ним утвердилось название
Никео-Цареградского (или Никео-Константинопольского) Символа веры.

Впоследствии этот Символ веры распространился по всем Церквам Востока и
Запада. Наконец III Вселенский Собор (431) постановил своим 7-м
правилом, чтобы этот Символ оставался навеки неприкосновенным: «Не
позволять никому ни произносить, ни писать, ни сочинять иную веру...»

Существенно отметить, что в порядке молчаливой практики
Никео-Цареградский символ принимается и в удалившихся, и в оторвавшихся
от Вселенской Церкви — Церквах монофизитских и несторианских.

На протяжении более чем полутора тысяч лет никео-цареградское
исповедание является поистине Вселенским Символом веры, который поется
или читается на каждой литургии, а все более поздние исповедания веры,
догматы и символические тексты были призваны толковать его, охранять от
заблуждений и по мере необходимости раскрывать его смысл.

В наши дни для Православной Церкви Никео-Цареградский Символ веры
является и таким, же современным и жизненным, как и в период Вселенских
Соборов, обязательным для всех верующих, не могущим быть измененным или
дополненным иначе чем гласом всей Полноты церковной, то есть на
Вселенском Соборе.

Исповедуемое Православной Церковью учение об исхождении Св. Духа от Отца
восходит к истине, утверждаемой Священным Писанием. Господь Иисус
Христос засвидетельствовал в прощальной беседе с учениками: «Дух Истины,
Иже от Отца исходит (Ин. 15, 26). Именно эта вера в исхождение Св. Духа
только от Отца была провозглашена Вселенской Церковью в
Никео-Цареградском Символе веры. Несколько расширяя текст Символа
согласно учению святых отцов, можно сказать так: Церковь учит, что Дух
Святой единосущен Отцу и Сыну, то есть обладает (не присваивая ее себе)
той же сущностью, что и Отец, и Сын, что Он Исходит от Отца, то есть
получает Свое ипостасное бытие от Него одного, и почивает на Сыне, Сыном
посылается в мир («Дух Утешитель, его же Аз послю вам от Отца»), чрез
Сына преподается нам в Церкви и справедливо именуется как Духом Отца,
так и Духом Сына.

Принятое Римско-католической Церковью учение о двойном предвечном
исхождении Св. Духа и Отца и Сына возникло на западе. Корни этого учения
можно найти у блаженного Августина (V в.), который, подчеркивая единство
Божественной Сущности, общей всем Лицам Святой Троицы, склонен был
умалять значение личного свойства Отца и Тройческое единоначалие,
осуществляемое одним Отцом. Термин «филиокве» впервые был внесен в
Символ веры в Испании в VI столетии, а к III в. он распространился в
державе франков.

Окончательное формирование учения о «филиокве» Римско-католическая
Церковь завершила в XV столетии, тем не менее, наиболее глубокой среди
святых отцов Церкви следует признать оценку догматических основ этого
учения, данную патриархом Константино-польским святителем Фотием в его
Окружном послании (867). На сформулированных им доводах основана в
значительной мере вся последующая критика этого учения.

Фотий приводит четыре группы аргументов против «филиокве»:

Первую группу он выводит из идеи единоначалия Св. Троицы. «Filioque
вводит, — пишет св. Фотий, — в Троицу два начала: для Сына и Духа-Отца,
и еще для Духа-Сына. Этим единоначалие Троицы разрешается
непосредственно в двубожие, а в дальнейших выводах и в многобожие.
Именно, если Отец является причиной Сына, а Сын вместе с Отцом есть
причина Духа, то почему и Духу не произвести четвертое Лицо, а этому
четвертому — пятое и так вплоть до языческого многобожия», то есть здесь
используется сведение к абсурду. «По отношению к Лицу Св. Дух, — пишет
Фотий далее, — получается следующий неприемлемый вывод: как возводимый к
двум причинам. Дух Святой должен быть сложным» (в противоположность
общецерковному учению о простоте Божества — М. К.).

Вторая группа доводов вытекает из анализа качественной стороны
исхождения Духа Святого от Отца. «Если это исхождение совершенно (а оно
совершенно, ибо Бог совершенный от Бога совершенного — М.К.), то
схождение от Сына излишне и напрасно, ибо ничего не может привнести в
бытие Духа. Исхождение Духа от Сына может быть или тождественным с
исхождение ем от Отца, или ему противоположным. Но в первом случае
обобщились бы личные свойства, только благодаря которым Троица и
познается как Троица, во втором же случае перед нами оживают ереси
Манеса и Маркиона. Как известно, Манес – это родоначальник доктрины,
называемой манихейством, a Маркион — представитель еретиков-гностиков.
Объединяет их обоих дуализм, то есть признание двух начал (светлого и
темного), равноправно лежащих в основе бытия мира. Святитель Фотий
вспоминает здесь эти ереси потому, что если признать довод, что
исхождение от Сына является противоположным исхождению от Отца, то,
значит, и свойства его должны быть противоположными. Если исхождение от
Отца обладает всей полнотой светлых, божественных совершенств, то
исхождение от Сына, как противоположное, должно обладать прямо
противоположными характеристиками, то есть в существо Божие вводятся два
начала — наряду с началом светлым и начало темное. Вывод явно
неприемлемый, принуждающий отбросить и саму посылку — учение о
«филиокве».

Третья группа возражений построена на том, что «филиокве» нарушает
количественную гармонию личных свойств трех Ипостасей и этим ставит Лица
(или Ипостаси) в неодинаковую близость друг к другу. Личное свойство
Сына — рождение от Отца. Свойство Духа Святого — исхождение от Отца.
Если же говорят, что Дух исходит и от Сына, то тогда Дух будет
отличаться от Отца большим числом личных свойств, чем Сын. И,
следовательно, будет отстоять от существа Отца далее, чем Сын, что ведет
к ереси Македония.

Ересь Македония, или духоборчество, заключается в том, что Ипостась Духа
Святого ставилась в подчиненное положение по отношению к Ипостаси Отца.
Эта ересь была разновидностью, вернее дальнейшей модификацией арианства.
Ариане ставили в подчиненное положение Ипостась Сына Божия. Эта ересь
была осуждена на I Вселенском Соборе (325), а духоборчество было
осуждено на II Вселенском Соборе (381). И Фотий указывает, что доводы
филиокве приводят к возрождению этой ереси.

Четвертую, последнюю, группу возражений святитель Фотий выводит из
противоположения общих и личных свойств Святой Троицы — исхождение Духа
от Отца и Сына не может быть отнесено ни к общим, ни к личным свойствам.
«Если изведение Духа есть общее свойство, то оно должно принадлежать и
Самому Духу, то есть Дух должен исходить и от Самого Себя, быть и
причиной, и произведением этой причины». Святитель Фотий пишет, что
этого не измышляли и языческие мифы, имея в виду, что это очевидное
внутреннее противоречие. Далее, если это личное свойство, то какого из
Лиц? «Если скажу, что это свойство Отца, то они (латиняне — М.К.) должны
отказаться от своего нового учения», так как если это личное свойство
Отца, то нужно просто зачеркнуть «филиокве» и принять Символ веры таким,
каким он был до этой вставки. «Если это свойство Сына, то почему они не
открыли, что не только признают за Сыном изведение Духа, но отнимают
таковое у Отца?» Здесь святитель Фотий хочет подчеркнуть, что
неприемлемо оперировать внутритроичными свойствами как некими
логическими категориями, то есть взять и переносить произвольно, в угоду
тому или иному богословскому или околобогословскому мнению, понятия
исхождения от одной ипостаси к другой. Он пишет, что если пойти таким
путем, то можно утверждать, что не Сын рождается от Отца, но Отец от
Сына. Вывод он делает такой: «Но если исхождение Духа не может быть
признано ни общим, ни личным свойством, тогда в Троице и вовсе нет
исхождения Святого Духа».

Вот эти аргументы, приведенные святителем Фотием, конечно же, в целом
нелегки для восприятия. Но важно вникнуть в них и воспринять их со всей
серьезностью. Именно потому, что догматическое переживание Православной
веры должно быть основой благочестия и аскетики, в полемике с западными
исповеданиями не следует опираться на факты исторической
несправедливости, привнесенные католиками или протестантами по отношению
к православным, или, например, личной нечистоты представителей западных
исповеданий, в частности римских пап. Нужно исходить из догматической
неправоты, коренящейся в инославии. А аргументы, приводимые святителем
Фотием, как раз и свидетельствуют о его очень глубоком догматическом
осознании губительных последствий «филиокве».

В последующие за пресловутым делом Фотия годы учение о «филиокве»
неоднократно было предметом споров между католическими и православными
богословами.

В годы, последовавшие за униатским II Лионским Собором (1274),
святоотеческие тексты искажающе истолковывались латинофилами.
Константинопольский патриарх Григорий II Кипрский (1283-1289) хорошо
уточнил их значение: «Дух имеет Свое совершенное бытие от Отца, Который
есть единственная причина, из которой Он исходит вместе с Сыном Своим,
свойственным Ему способом, являясь одновременно чрез Сына, чрез Него и
при Нем воссиявая, так же, как свет исходит от солнца вместе с лучом,
сияет и является через него и при нем и даже от него... Ясно, что когда
некоторые говорят, что Дух Святой исходит от обоих, то есть от Отца и
Сына, или от Отца через Сына, или же что Он является, или воссиявает,
или происходит, или существует из сущности обоих, то все это не значит,
что они исповедуют, что бытие Духа Святого происходит от Сына так же,
как от Отца... Действительно, ведь и вода, которую черпают из реки,
существует из нее; так и свет существует из луча. Но ни тот, ни другая
(то есть ни свет, ни вода) не имеют причиной своего бытия эти две вещи
(луч или реку). Действительно, вода существует из источника, из которого
она изливается, существуя; а свет существует от солнца, откуда он,
получая свое сияние, светится вместе с лучом и через него происходит».

Роль учения о «филиокве» в процессе разделения церквей

В историческом плане разногласие Востока и Запада по поводу учения о
«филиокве» имело длительное и сложное развитие, сыгравшее немаловажную,
если не решающую, роль в процессе разделения Церквей и их дальнейших
взаимоотношений.

Возникнув в V столетии, это учение далеко не сразу получило признание
даже среди иерархов Западной Церкви. Решительно воспротивился влиянию
добавления в Символ веры, например, папа Лев III (795-816), несмотря на
настойчивое давление императора германцев Карла Великого. В
доказательство своей лояльности папа повелел начертать на двух
серебряных досках текст Символа веры без слов «и Сына» на греческом и
латинском языках и установить эти доски в соборе св. Петра в Риме,
сопроводив надписью: «Я, папа Лев, сделал это по любви к православной
вере и ради сохранения ее». Такова была тогда позиция Римского епископа,
еще не ставившего себя выше Вселенской Церкви.

Однако со второй половины IX столетия римские папы начинают однозначно
поддерживать измененный Символ веры. Наряду с другими причинами, именно
учением о «филиокве» был вызван раскол между Востоком и Западом при
патриархе Константинопольском Фотии. Для предотвращения его дальнейшего
развития в 879 г. в Константинополе состоялся так называемый Великий
Свято-Софийский Собор, прямо осудивший внесение каких бы то ни было
добавлений в Символ веры. Занимавший в то время папский престол Иоанн
VIII выразил при этом согласие с патриархом Фотием. Римская Церковь
некоторое время считалась с определением этого Собора. Но в начале XI
в., когда Рим и папский престол оказались во власти германского
императора, последний, движимый антивизантийскими настроениями, все же
побудил папу Бенедикта VIII внести добавление в Символ веры (1014).
Когда в 1054 г. состоялось формальное разделение Западной и Восточной
Церквей, легат папы Льва IX в Константинополе уже обвинял греков в том,
что они будто бы устранили слова «и Сына» из текста Символа веры. Собор
в Бари (1098) под председательством папы Урбана II также объявил отказ
от «филиокве» ересью.

Окончательное учение о «филиокве» было сформулировано и догматизировано
католиками в 1438 г. на печально известном Ферраро-Флорентийском Соборе,
провозгласившем унию, то есть присоединение Восточных Церквей к римскому
католицизму на условиях последнего. Эту унию подписал, среди прочих,
митрополит Исидор Киевский, который был изгнан затем из Москвы и
закончил свою жизнь кардиналом Римско-католической Церкви.

В дальнейшем усилия сторонников унии были направлены на то, чтобы
убедить православных, что древние святоотеческие формулировки выражают
«филиокве», но только в других терминах. Таким образом, отрицание его
после провозглашения догмата должно было расцениваться как ересь. Перед
лицом таких попыток православные богословы неустанно утверждали, что в
глазах всего Предания (вне августиновского и латинского наследия) Сын
никоим образом не является причиной ипостасного бытия Святого Духа и что
это различие касается самых основ веры. Именно это общее сознание Церкви
выражало Окружное послание восточных Патриархов (1848): «...Единая,
Святая, Соборная и Апостольская Церковь... ныне вновь возвещает соборне,
что сие нововводное мнение, будто Дух Святой исходит от Отца и Сына,
есть сущая ересь и последователи Его, кто бы они ни были, еретики.
Составляющиеся из них общества суть общества еретические и всякое
духовно – богослужебное общение с ними православных чад Соборной Церкви
— беззаконие».

Глубинная причина отрицания православными богословами «филиокве» состоит
в том, что учение это частное, принадлежащее блаженному Августину и
происшедшей от него традиции, чуждой общему учению отцов Древней Церкви,
и никогда не было принято церковной полнотой. Оно никогда не входило в
сокровище веры, передаваемое Церковью, критерий которого, согласно св.
Викентию Леринскому, есть то, «чему верили всегда, повсюду и все».

Чтобы возвести частное учение Августина в догмат веры, потребовалось
заменить этот общепризнанный критерий другой, уже явно неправославной
экклезиологической доктриной, ставящей папу римского выше Вселенских
Соборов, выше самой Вселенской Церкви.

Римско-католическое учение о спасении

Учение о взаимоотношениях Бога с человеком и о спасении человека имеет в
Римско-католической и Православной Церквах разное толкование.
Католическая экклесиология проникнута духом юридизма, акцент в ней
католики делают на правовую сторону этих отношений, подходя к ним с
мерками человеческого сообщества.

Православные богословы отмечают следующие пункты разногласия с
католиками в учении о спасении: Согласно католической доктрине,
христианин должен делать добрые дела не только потому, что ему нужны
заслуги (merita) для получения блаженной жизни, но и для того, чтобы
принести удовлетворение (satisfactio) для избежания временных наказаний
(poenae temporales). С этим стоит в тесной связи мнение, что наряду с
обычными заслугами есть сверхдолжные дела и заслуги (merita
superrogationis). Совокупность этих заслуг вместе с meritum Christi
образует так называемую сокровищницу заслуг или сокровищницу добрых дел
(thesaurus meritorum или operum superrogationis), из которой Церковь
имеет право черпать для изглаждения грехов своей паствы (см. также
раздел «Светская власть папы. «Дарственная Константина»). Отсюда,
кстати, вытекает учение об индульгенциях.

В общих чертах римско-католическое понимание сущности взаимоотношения
Бога и человека состоит в следующем: Бог, оскорбленный грехом человека,
гневается на него и потому посылает ему наказания, следовательно, чтобы
обратить гнев Божий на милость, необходимо принести Богу удовлетворение
за грех. Спасение здесь мыслится прежде всего как избавление от
наказаний за грехи.

Поэтому в страхе перед карами за грехи миряне больше думали о наказаниях
и о средствах избежать их, чем об устранении самого греха. Наказание
служило не столько тому, чтобы приобрести вновь в Боге Отца, сколько
тому, чтобы избежать Бога-Судии.

Основоположником юридического истолкования учения о спасении языка
является архиепископ Ансельм Кентерберийский (1033-1109),
римско-католический святой, отец западной схоластики. Это он ввел в
богословие термин «удовлетворение» (satisfactio).

В Православии спасение понимается прежде всего как избавление от самого
греха: И той избавит Израиля от всех беззаконии его (Пс. 129,8); Той бо
спасет люди своя от грех их (Мф. 1, 21)-Яко той есть Бог наш, избавлен
нас от беззаконий наших; Яко той есть Бог наш от прелести вражия мир
избавлей; Род же человеческий от нетления свободил еси, жизнь и нетление
мирови даровав (стихиры Октоиха). Грех вносит порчу, «тление» в природу
человека, удаляет человека от Бога, побуждает человека враждовать с
Богом. Но Бог и грешного человека не оставляет Своим попечением: «Ты
врага суща мя зело возлюбил еси» (канон Октоиха). От человека-грешника
Бог требует не удовлетворения за грехи, а изменения образа жизни —
рождения в новую жизнь.

Таким образом, в Православии дело спасения мыслится в нравственном
плане, в римском же католицизме — в юридическом. Таковы предварительные
замечания о двух различных пониманиях дела спасения, которые должны
помочь лучше уяснить дальнейшее.

Римско-католическое учение в первородном грехе

По римско-католическому учению, первородный грех отразился не столько на
природе человека, сколько на отношении Бога к человеку. Бог отнял у него
сверхъестественный дар праведности, вследствие этого человек остался в
состоянии чистой естественности (status purorum naturalium). По
образному выражению кардинала Беллармина, состояние человека до
грехопадения отличается от состояния после грехопадения лишь так, как
одетый человек отличается от раздетого, поскольку сама природа падшего
человека не изменилась.

Такой взгляд чужд Православию. Как учил преп. Иоанн Дамаскин: «Бог
сотворил человека безгрешным по естеству и свободным по воле; безгрешным
не потому, что он был недоступен для греха, ибо одно лишь Божество
грешить не может, но потому, что согрешить зависело не от его природы, а
от его свободной воли. При содействии благодати Божией, он мог быть и
преуспевать в добре; при своей свободной воле, при попущении Божием, мог
отвратиться от добра и быть во зле». Первородный грех, падение этого
вышедшего из рук Творца совершенным как по душе, так и по телу человека
(ср. Быт. 1, 3), повлекло за собой не только лишение благодати, но и
нравственную порчу природы, повреждение сил души (ср. Быт. 3,7-13),
помрачения в них образа Божия. Поэтому апостол Павел и призывает,
обращаясь к мертвым во преступлениях и грехах, отложить прежний образ
жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях и
облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости
истины (Еф. 4, 22-24). «Истлевша преступлением, по образу Божию бывшего,
всего тления суща (то есть всего подвергшегося тлению — Д.О.)... паки
обновляет (творит заново) Мудрый Содетель...», — поется в первой песне
канона Рождества Христова. Вдохновенные слова о таинстве нового творения
человека во Христе содержатся в каноне Великой Субботы: «Новотвориши
земныя, таинство, благообразный бо советник Тебе рождшаго совет
образует, в Тебе велелепно новотворящаго мя». Об избавлении Христом рода
человеческого от «тления» говорится во многих песнопениях Православной
Церкви: «Тем бо (воскресением) обновил еси истлевшее человеческое
естество, Всесильне». «Тебе славим, тли потребителя».

Сущность спасения в том, что Христос стал для православных
последователей Его учения начальником (началом) новой жизни, новым
Адамом и что они становятся участниками этой новой жизни во Христе. Он
является началом нового человечества: первенец Христос, — говорит
апостол Павел (1 Кор. 15, 23), Он — начаток, первенец из мертвых, дабы
иметь Ему во всем первенство (Кол. 1, 18). Этого, конечно, не отрицают и
католики. Но, пользуясь одинаковыми с православными христианами
выражениями, они наполняют их содержанием, весьма затемняющим
нравственную сущность дела Христова.

Римско-католическое учение об удовлетворении Богу за грехи

Исповедуемое католиками сотериологическое учение Ансельма
Кентерберийского изложено в сочинении «Cur Deus homo» («Почему Бог
вочеловечился»). Как видно из цитируемых ниже рассуждений, оно
сосредоточено не на том, какой нравственный вред наносит грех человеку,
а на том, какое удовлетворение за грех человек должен принести Богу,
чтобы не понести наказания. Грезить, по Ансельму, значит отнимать у Бога
то, что принадлежит: хозяин лишается того, что ему должен раб. Грешник
должен вернуть Богу то, что он у Него похитил (quod rapuit). Мало того,
- согласно Ансельму, — взятое у Бога надо вернуть с избытком в
возмещение нанесенного Богу оскорбления. В качестве пояснений Ансельм
прибегает к следующим аналогиям: нанесший ущерб здоровью другого не
исчерпает своей вины, если только восстановит его здоровье, надо еще
компенсировать причиненные страдания; укравший должен вернуть больше
того, чем он украл (1,11) Грех не может быть отпущен по милосердию Божию
без восстановления «отнятой» у Бога чести (ablati honoris).

Отпущение грехов без наказания было бы равнозначно отсутствию порядка и
законности (1,12). «Нет ничего более нетерпимого в порядке вещей, как
то, что творение отнимает у Творца должную честь и не возвращает
отнятого... Ничего Бог не защищает с большей справедливостью, чем честь
Своего достоинства (quam suae dignitatis honorem)». Он не защищает ее
вполне, «если позволит ее у Себя отнимать без восстановления ее и без
наказания того, кто отнял» (1,13). И хотя Ансельм признает, что человек
не может ни увеличить, ни уменьшить чести, принадлежащей Богу (1,15), он
всю свою сотериологическую систему строит на аналогии с человеческими
отношениями между оскорбителем и оскорбленным. «Невозможно, чтобы Бог
терял Свою честь (Deum impossibile est honorem suum perdere), поэтому
или грешник добровольно отдаст то, что должен, или Бог возьмет у него
силой». Поскольку Бог отнимает у человека то, что должно бы принадлежать
человеку, то есть блаженство (1,14), чтобы пользоваться блаженством, от
человека требуется или не грешить, или приносить за грехи достаточное
удовлетворение.

Православию чужда эта альтернатива «или-или»; от человека требуется одно
— святость, и не потому, что грехом человек наносит оскорбление Божией
чести, а потому, что оскверняет самого себя. По Альсельму, «любой грех с
необходимостью требует или удовлетворения, или какого-либо наказания»
(1,15). Без этих условий Бог может не отпустить греха кающемуся. Нельзя
думать, что грешник может умолить Бога и что Бог, по милосердию Своему,
может без наказания отпустить грешнику его долг, не получив надлежащего
удовлетворения. «Смешно приписывать Богу такое милосердие (derisio est,
ut talis misericordia Deo attnbuatur), — говорит Ансельм. Отпущение
может быть предоставлено лишь после того, как будет оплачен долг в
соответствии с размерами греха» (1, 24).

Ансельм Кентерберийский и близкие к нему по духу богословы говорят
иногда и о греховности человеческой природы, но делают отсюда только тот
вывод, что за грехи надо приносить удовлетворение. Даже упоминая в одном
месте о посмертном очищении от грехов в чистилище, Ансельм, как ясно
видно из контекста, разумеет под этим то же удовлетворение.

Принесение человеком Богу в качестве удовлетворения за грех таких
нравственных подвигов, как любовь, вера, послушание, сердце «сокрушенно
и смиренно», свои способности и т.п., по Ансельму, недостаточно, так как
все это человек обязан приносить Богу независимо от совершенного греха
(1, 20). Удовлетворение принес за род человеческий Иисус Христос,
отдавший Свою жизнь «ради чести Бога» (11, 18). На той же точке зрения в
вопросе об удовлетворении Богу за грехи стоит Тридентский Собор
(1545-1563). Подменяя нравственное понимание дела спасения юридическим,
собор утверждает, что кроме удовлетворения, принесенного Христом, люди
сами от себя должны приносить удовлетворение Богу. Святая жизнь — это
далеко не то, что требуется для этой цели. В одном из канонов этого
собора говорится: «Если бы кто сказал, что... лучшим покаянием является
лишь новая жизнь, да будет анафема!» (сессия XIV, канон 13).

Согласно учению Римско-католической Церкви, удовлетворение, принесенное
за людей Богу-Отцу Иисусом Христом, не всегда освобождает людей от
необходимости приносить дополнительное удовлетворение за грехи, уже
отпущенные в Таинстве Покаяния. «Если бы кто сказал, что Бог всегда
вместе с виной отпускает и всю кару... да будет анафема» — таково
определение Тридентского Собора (сессия XIV, канон 12).

Римско-католическое богословие делит грехи на две категории: грехи
смертные и грехи простительные. Грехи смертные влекут за собой вечные
наказания в аду. За грехи простительные назначаются временные наказания
в чистилище. Удовлетворением Богу, избавляющим практикующего католика от
вечных наказаний, служит крестная смерть Иисуса Христа. Смерть эта
служит также удовлетворением, избавляющим человека от временных
наказаний за грехи, совершенные до крещения. Таким образом, в таинстве
Крещения человеку отпускаются ради искупительных заслуг Иисуса Христа
как все грехи, так и все наказания за них, о таинстве же Покаяния
наказания он должен или понести в чистилище, или же принести от себя за
них удовлетворение Богу Об этих дополнительных средствах удовлетворения
в правилах Тридентского Собора говорится: «Если бы кто сказал
относительно временного наказания, что Богу по заслугам Христа ни в коей
мере не приносится удовлетворение карами, им ниспосылаемыми и терпеливо
переносимыми человеком, или назначаемыми священником, а то и налагаемыми
(грешником) на себя по собственной инициативе, как-то: постами,
молитвами, милостынями и другими делами благочестия... да будет анафема»
(XIV сессия канон 13). Характерно, что не только дела благочестия, но и
молитва, то есть беседа с Богом, в этом каноне расценивается как кара.
Избавиться от мук в чистилище человек может также посредством так
называемых индульгенций.

В основе римско-католического учения об удовлетворении лежат взятые из
человеческих отношений представления о справедливости, обеспечивающей
социальные интересы. Согласно принципам такой справедливости, ущерб
должен быть возмещен, долг уплачен и т.п. Католики и смотрят на
удовлетворение, как на «средства обеспечения интересов Бога» (25). Между
тем к Богу и Его справедливости эти понятия не приложимы. Богатый
милостью Бог не защищает «Своих интересов» и не требует никакой
компенсации от грешника, обратившегося от пути греха. Это было известно
еще ветхозаветным людям: И беззаконник, — говорит пророк Иезекииль, —
если обратится от всех грехов своих, какие делал, и будет соблюдать все
уставы Мои и поступать законно и праведно, жив будет, не умрет. Все
преступления его, какие делал он, не припомнятся ему: в правде своей,
которую будет делать, он жив будет (Иез. 18, 21-22). Вся книга Иова
является отрицанием перенесения принятых в человеческом обществе
представлений на правду Божию. Ярким свидетельством того, что
справедливость Божия не похожа на справедливость человеческих отношений,
является притча о работниках, получивших равную награду за неравный
труд. И от блудного сына отец не потребовал удовлетворения, хотя тот сам
просил взять его в наемники.

Покаянное чувство после исповеди должно не только сохраниться в
человеке, но и усиливаться согласно смыслу слов заключительной молитвы
этого таинства: «подаждь ему образ покаяния» и сопутствовать человеку
всю его жизнь, так как исповедь — это вовсе не конец покаяния. Но
подвиги, вытекающие из стремления загладить грех — молитвы, слезы
покаяния, епитимии по православному пониманию, отнюдь не являются
удовлетворением. Значение всего этого нравственное.

Римско-католическое учение о чистилище

Наряду с существованием рая и ада Римско-католическая Церковь признает
еще чистилище — место временных загробных мучений, где люди приносят
удовлетворение Богу за совершенные в земной жизни грехи. То, что
происходит в чистилище, является не столько очищением от грехов, сколько
уплатой Богу долгов за грехи.

Точка зрения римско-католических богословов на сущность временных
наказаний, принимаемых человеком в чистилище, была изложена при
рассмотрении учения об удовлетворении Богу за грехи.

В подтверждение своего учения о «чистилище» римо-котолики ссылаются на
то, что Иуда Маккавей и его соратники, молились за павших в сражении
воинов и приносили умилостивительную жертву за их грех (2 Мак. 12,
39-45). Но в повествовании об этом событии нет никаких указаний на
чистилище. Равным образом не чистилище имеет в виду и апостол Павел,
когда говорит об огненной проверке, которой в один день подвергнутся все
дела человеческие, и добрые, и злые (ср. Кор. 3, 12-15).

В православном церковном учении понятия чистилища нет, оно признает лишь
рай и ад. Исходя из учения о Церкви как едином Богочеловеческом
организме, живущем по закону любви, а не внешней справедливости,
Православная Церковь находит возможным возносить молитвы и приносить
умилостивительные жертвы «о иже во аде держимых» с надеждой, что
содержимые там смогут получить «ослабление от содержащих скверн»
(молитва на вечерне Пятидесятницы).

Однако в Православии, помимо рая и ада, существует понятие о мытарствах.
Естественно, возникает вопрос, чем мытарства отличаются от пребывания в
чистилище. Прежде всего, следует отметить разную степень авторитетности
этих воззрений. Если Учение о чистилище является догматом
Римско-католической Церкви, то учение о мытарствах, при всей его общей
распространенности, догматического значения не имеет. Из этого не
следует, что его каким-то образом следует подвергать сомнению. Это
значит лишь то, что образы, в которых Священное Предание и, в более
широком смысле, церковное предание доносят до наг учение о мытарствах,
не заключены в определенные, раз и навсегда принятые Церковью,
догматические, то есть несомненные в своей истинности, формулировки. Эти
образы в разные века могут подвергаться различному осмыслению и
толкованию.

Проходя мытарства, душа христианина не приносит какого-то удовлетворения
Богу, но лишь обретает итог своего внутреннего самоопределения, итог
своей земной жизни. По сути дела, если отвлечься от тех образов и
символов, которые дошли в повествованиях о мытарствах, отчетливо
проясняется, было ли для прожившего свою земную жизнь христианина
определяющим его устремление к Богу, желание жить по правде Божией и
законам церковным или в его душе и жизни возобладали грех и похоть. Это
существенное внутреннее самоопределение, границу которого невозможно
определять юридически, выявляется и обретает свой частный суд во время
прохождения душой мытарств. Это не значит, что душа не может потом снова
добиться участи лучшей, даже если она некоторые мытарства не прошла, ибо
по молитвам Церкви такая душа, по предстательству живущих, и прежде
всего по поминовению на литургии, соучастию в бескровной жертве, может
быть сподоблена лучшей участи. Опять же, это изменение ее состояния
находится вне всякого юридического осмысления, ибо невозможно любовь
Божию и праведность, справедливость Божию вложить в рамки меры. Поэтому,
когда в России было распространено мнение, что сорок заупокойных
литургий полностью выводят душу и помогают сподобиться десной, лучшей
участи, то это был рефлекс юридического западного католического
осмысления спасения, основа которого заключается в учении об
удовлетворении Богу, об отношениях справедливости и некоей меры между
Богом и человеком.

Римско-католическое учение 

4)

И)

V

А

8

Ћ

T

”

є

ѕ

8

V

Њ

Ћ

Ћ

h 

gd 

”

љ

І

Ш

Ъ

$

(

t

v

¶

є

ш

В

$

(

¶

????a

0

2

6

”

ћ

Є

ґ

 о сокровищнице заслуг и индульгенциях

При рассмотрении основных пунктов разногласия между православными и
католическими богословами уже было дано основное понятие о так
называемой сокровищнице заслуг в римско-католическом учении о спасении
(см. раздел «Римско-католическое учение о спасении»), а также о ее связи
с учением о чистилище и вытекающем из него учении об индульгенциях —
одной из форм дополнительного удовлетворения, с помощью которой католик
может избавить себя от посмертных мук в чистилище.

Само слово «индульгенция» означает послабление, милость,
снисходительность. Согласно современному католическому праву римской
церкви, индульгенцией называется отпущение перед лицом Божиим временной
кары за грехи, уже отпущенные на исповеди. Выражение «перед лицом
Божиим» значит, что индульгенция освобождает от кар, уготованных Богом,
то есть от мук в чистилище. При этом, как учит Римско-католическая
Церковь, засчитывается в качестве удовлетворения необходимое количество
добрых дел из сокровищницы заслуг. Согласно римско-католическому учению,
ключами к сокровищнице заслуг владеет высшая церковная власть, прежде
всего папа.

С юридической точки зрения это вполне естественное понятие. Один человек
потрудился лишь в меру собственного спасения, то есть он принес
адекватное удовлетворение справедливости Божией: у него и покаяние и
сатисфакция были вполне достодолжные. Другой потрудился недостаточно,
принес недостаточное удовлетворение, и потому будет пребывать в
чистилище. Третий же потрудился сверх меры, нужной для его спасения, то
есть совершил больше добрых дел и имеет больше заслуг перед Богом, чем
это требуется для собственного спасения. По католическому воззрению, это
и есть сверхдолжные заслуги, или сверхдолжные добрые дела, которые
вместе с сверхдолжными заслугами святых составляют сокровищницу заслуг.
Их высшая церковная власть может перераспределять и вменять эти заслуги
тому, кто на самом деле ее не имеет.

Такая индульгенция для того, кто ее принимает, связана с обязательным
исполнением определенных, заранее оговоренных благочестивых поступков.
Первоначально условием получения индульгенции было участие в крестовом
походе. Позднее и до настоящего времени индульгенции стали давать,
например, за произнесение определенной молитвы заданное число раз,
посещение указанной святыни с соблюдением определенных правил,
прохождению крестным путем, - тарифицированное пожертвование,
употребление освященного особым образом предмета (креста, четок,
медальона) в соответствии с определенными предписаниями и т.п.

Условия получения индульгенций и их эффективность устанавливаются папой
или уполномоченными им на то епископами. В индульгенции точно указывался
срок, на какой она сокращает чистилищные муки: 40 дней, год, 100 лет и
т. п. Максимальный срок, на какой когда-либо до сих пор давалась
частичная индульгенция, — 154 000 лет. До последнего времени
римско-католические богословы учили, что сроки эти зависят не от
внутреннего расположения человека, получившего индульгенцию, а
единственно от воли того, кто ее устанавливает.

Совершенно очевидно, насколько индульгенция искажает духовную жизнь
католиков, внося в отношения между человеком и Богом такую меру, счет,
когда человек держит в подсознании факт, на сколько дней, месяцев, лет
сокращается ему пребывание в чистилище за каждую такую молитву, дело
благочестия и т.п. Это мера не духовного возрастания и приближения к
Богу, а мера зачета, снижения наказания.

Появление индульгенций было подготовлено учением Западной церкви раннего
средневековья о покаянии. Уже до XI в. появляются индульгенции как
(первоначально частичные) сокращения наложенных епитимий, даруемые в
индивидуальных случаях епископами по их усмотрению и в зависимости от
усердия кающегося и внешних обстоятельств. Сопровождающие дарование
таких «сокращений покаяния» милостыни или паломничества являлись не
заменой или выкупом части покаяний, а внешним показателем раскаяния и
религиозности грешника, позволяющим ему получить льготу.

Собственно индульгенции появились лишь в XI в. и касались не
индивидуальной, а общей, распространяющейся на всех, удовлетворивших
требуемым условиям, меры, исходящей от верховной церковной инстанции
(епископа, папы) и принципиально освобождающей от дел покаяния (частично
или вполне). Церковь, наложившая епитимью во имя Бога, считает себя
вправе и освободить от нее.

Развитие учения о покаянии, признанном в XII—XIII вв. таинством,
существо которого стали видеть в самом акте раскаяния и исповеди
(contritio-confessio) и отпущении грехов священником, выделило идею
удовлетворения и заставило иначе ее обосновать. По мнению схоластиков,
начиная с Абеляра (1079—1143), грех-вина (culpa) отпускается священником
в силу раскаяния грешника, но это раскаяние лишь в исключительном случае
достаточно для удовлетворения Божественной справедливости. Поэтому
необходимо выкупить у Бога наказание (poena) за грех делами покаяния на
земле или муками в чистилище. Таким образом, индульгенция становится не
только освобождением от наложенной Церковью епитимьи, но главным образом
отпущением земных и загробных наказаний за грех. Но ввиду того, что при
таком понимании удовлетворения (satisfactio) человек рассматривается как
должник не Церкви, а Бога, Церковь же расширяет свою власть на
трансцендентную загробную сферу, нужно было найти основание отпущения
Церковью дел покаяния без соответствующего видимого эквивалента,
требуемого идеей справедливости Божией, иначе говоря — понять
индульгенцию как выкуп, в чем не было необходимости, пока отпускалась
наложенная Церковью епитимья. Это основание было найдено в учении о
сокровищнице заслуг, находящейся в распоряжении Церкви (епископов и,
главным образом, папы).

Дальнейшим шагом в развитии теории индульгенций оказывается сочетание ее
с отпущением самого греха. С XIV в. высшим видом индульгенции
(plenissimma remissio) является так называемая полная индульгенция,
освобождающая и от вины, и от наказания (indulgentia a poena et a
culpa), причем, конечно, предполагается исповедь этих грехов до или
после получения индульгенции, так что под отпущением греха (culpa)
следует разуметь отпущение его в случаях, резервированных епископу или
папе, путем ли, назначения особых пенитенциариев, или путем передачи
особому священнику права отпускать такие грехи лицам, получившим
индульгенции.

С другой стороны, предполагаемое индульгенцией расширение прав Церкви и
папы на чистилище повело к тому, что сначала епископы, а с XV в. и папы
стали даровать индульгенции душам умерших, находящимся в чистилище, так
как и на них распространялась дарованная Церкви власть вязать и
разрешать, и молитвы и мессы за них давно признавались действенными.
Такие индульгенции продавались родственникам и друзьям умершего; в них
пропадал момент предполагаемых раскаяния и исповеди грешника, но зато и
отпускались только несовершенные дела покаяния, так как вина находящимся
в чистилище была отпущена уже на земле.

Доходность индульгенций приводила все к большему их развитию и к
изысканию новых поводов их дарования. Не без влияния финансового мотива
разрабатывалась и сама теория индульгенций, откровенно денежными
интересами руководствовались проповедники и продавцы их.

Это вызывало протест и против самих индульгенций, и против торговавшей
ими Церкви, главным образом папства. На индульгенции нападали и
противники католичества, как еретики XII-XIII и следующих веков, так и
богословы, и Соборы, тем более что в массах терялось понимание самой
природы индульгенций и забывалось о ее необходимой связи с искренним
раскаянием и исповедью. Некоторые отрицали возможность и даже
существование полных индульгенций, другие нападали на индульгенции для
умерших, третьи возвышались до принципиального их отрицания Нападки на
индульгенции были одним из первых моментов реформационного движения в
XVI столетии.

Акцентируя самые слабые, с догматической точки зрения, стороны учения об
индульгенциях следует, однако, избегать широко распространенного, но
неверного полемического взгляда, что индульгенция — это отпущение
грехов, которое получается за деньги. Индульгенция в любом случае
связана с таинством Покаяния, то есть если человек не получил прощения
за вину греха, то никакая индульгенция действенной не будет (речь идет о
живущих).

Практика выдачи индульгенций существует в Римско-католической Церкви и в
настоящее время. Она была предметом обсуждения на II Ватиканском Соборе
(1962—1965). Некоторые участники его говорили о необходимости сделать
практику выдачи индульгенций более приемлемой для религиозного сознания
христиан, если уж ее никак нельзя отменить вообще раз и навсегда.

В 1967 г. папа Павел VI издал новую «Доктрину об индульгенциях»
(Indulgentiorum doctrina), согласно которой прямая зависимость между
индульгенцией и сроком пребывания в чистилище больше не фиксируется, но
сама практика индульгенций сохраняется. Новые правила несколько
ограничивают возможности получения полной индульгенции, ибо то, «что
даруется обильно, ценится мало». Согласно новым правилам, католик может
получить только одну полную индульгенцию в день (для себя лично или для
кого-нибудь из умерших). Кроме того, отныне для получения полной
индульгенции обязательно соответствующее внутреннее настроение, без
которого может быть выдана лишь частичная индульгенция. Согласно новому
указанию, частичные индульгенции будут даваться без уточнения срока.
Через предметы, освященные простым священником, теперь могут даваться
только частичные индульгенции. Несколько сокращена категория священных
предметов, имевших до сих пор индульгенцирующую силу, исключенные из
этой категории священные предметы потеряли эту силу 1 апреля 1967 г. В
дополнительном разъяснении папы предусмотрена возможность, в некоторых
исключительных случаях, индульгенции, даже полной, без предварительной
исповеди.

Едва ли нужно доказывать несоответствие всей этой практики практике
Древней Церкви и ее несогласие с духом Евангелия. Даже некоторые
римо-католики признают сейчас, что от формализма, которым проникнута
практика индульгенций, недалеко до фетишизма.

Вопрос о спасении человека — важнейшая часть христианского вероучения, и
именно в понимании спасения лежит одно из самых существенных
вероисповедных расхождений Православия и Католичества. Как указывает
патриарх Сергий (Страгородский) - «Православие и инославие
противоположны между собой... как два совершенно отличных, не сводимых
одно на другое, мировоззрения: правовое и нравственное».

Сущность спасения, по православному учению, состоит в том, что Господь
Иисус Христос даровал нам силу, которой мы побеждаем нападения диавола и
делаемся свободными от страстей. Способ совершения нашего спасения — не
внешнесудебный, не магический, а подразумевающий внутреннее развитие,
постепенно совершающееся в человеке действием благодати Божией.

В католической же сотериологии получил преобладание рационалистический
юридизм: в учении об искуплении, последствиях первородного греха, в
теории сатисфакции. И здесь юридическое, внешнее, идея заслуги,
удовлетворения, зачета получает преобладание над нравственным и
органическо-мистическим учением о нашем спасении через воплощение,
страдание и воскресение Сына Божия и через наше внутреннее органическое
участие в его искупительной жертве и Его просветленной жизни. Главная
опасность юридического учения для духовной жизни католика именно в том,
что при желании человек может ограничиться только внешним деланием. Так
что здесь имеют место великий соблазн и, в некотором смысле, победа
врага рода человеческого, которые для многих и многих католиков исказили
подлинный путь ко спасению.

МАРИАЛЬНЫЕ ДОГМАТЫ РИМСКО-КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ

К наиболее поздним догматическим определениям, провозглашенным
Римско-католической Церковью, относятся два догмата о Деве Марии, так
называемые мариальные догматы: догмат о непорочном зачатии Девы Марии и
догмат о телесном вознесении Девы Марии на небо.

В православном святоотеческом богословии автономная мариология
отсутствует. Учение о Пресвятой Богородице существует у святых отцов
только внутри христологии, а не как некая самостоятельная мариология,
или особый раздел антропологии, посвященный Святой Деве. Самое
именование Богородица, которым на III Вселенском Соборе (431) Церковь
торжественно подтвердила Богоматеринство Пресвятой Девы, утвердилось в
контексте христологических споров. В противоположность тем, кто отрицал
Богоматеринство, здесь отстаивается ипостасное единство Сына Божия,
сделавшегося Сыном Человеческим: родившийся от Нее есть непреложно Бог и
человек.

Догмат о непорочном зачатии Девы Марии

Догмат провозглашен папой Пием IX в 1854 г. через объявление особой
буллой (без Собора). Он гласит следующее: «Учение, которое содержит, что
преблагословенная Дева Мария от первого момента своего зачатия по особой
благодати и особенной привилегии Всемогущего Бога, ввиду заслуг Иисуса
Христа, Искупителя человеческого рода, была сохранена от всякого пятна
первородного греха, есть учение Богооткровенное и потому должно быть
твердо и решительно исповедуемо всеми верными».

Смысл этого догмата таков: Римско-католическая Церковь признает, что
Дева Мария была зачата праведными родителями Своими, Иоакимом и Анной,
естественным образом, то есть зачатие не было безмужним, как зачатие
Иисуса Христа в день Благовещения. Однако, по папскому учению. Дева
Мария уже в самом зачатии была освобождена от причастности первородному
греху в силу будущих заслуг Иисуса Христа.

Католическая Церковь исходит при этом из того, что первородный грех
состоит в утрате первобытной праведности, лишении сверхъестественной
благодати, а так как эта благодать излилась на Пресвятую Деву
преизобильно в самом Ее зачатии, то Она должна была родиться в таком
состоянии, в каком находился первый человек до своего падения.

Мнения о непорочном зачатии Девы Марии богословы Запада высказывали уже
тысячу лет назад, занимая иногда прямо противоположные позиции. Его не
разделяли и опровергали, например, такие крупные представители западного
богословия, как Ансельм Кентерберийский (1033-1109), Бернард Клервосский
(1090-1153), Фома Аквинат (1226-1274). Противником этого учения был и
орден доминиканцев. Главным защитником учения о непорочном зачатии был
францисканец Дунс Скот (ок. 1260-1308), а впоследствии орден иезуитов.
Церковь Христова не знает такого догмата и не может согласиться с ним по
существу.

Спасение рода человеческого совершено Иисусом Христом. Мы спасаемся
Христом, будучи «сраслены» с Ним, то есть, соучаствуя в Его жизни,
крестных страданиях и Воскресении. В этом основа христианской веры. Из
римско-католического учения о непорочном зачатии Девы Марии вытекает,
что спасение можно было получить иным путем, еще до Христа. Идея
первенства Христова в новом человечестве этим затемняется.

Дева Мария принадлежала к человечеству, ради которого Христос сошел на
землю. Об этом говорит и естественность Ее зачатия праведной Анной
(рождение «от плоти»). Разделяя судьбу человечества, Она разделяла с ним
и вину первородного греха.

Правомерно ли отделять, как это делают католики. Деву Марию от остальной
части потомства Адамова, не подрывается ли этим весь смысл
предуготовленной домостроительной истории Ветхого Завета, которая
принципиально заключалась в том, что человеческий род из поколения в
поколение взрастил избранную от всех родов для воплощения Сына? По сути,
католиками отрицается также единство природы человеческого рода: если
Дева Мария — особенна, то можно ли говорить о ее полновесной
тождественности человеческому роду, и тем самым подвергается сомнению
само воистину спасительное воплощение Христово от подлинного
представителя падшего человечества.

По римско-католическому учению, изъятие Девы Марии от последствий
первородного греха произошло в силу будущих крестных заслуг Спасителя.
Но такое толкование (спасение в счет будущих заслуг) проникнуто духом
юридизма. И непонятно, почему эта возможность спасения (еще до
пришествия Христа в мир) не могла быть распространена на других людей.

В подтверждение учения о непорочном зачатии римо-католики ссылаются на
то, что в Вульгате содержится пророчество о том, что семя жены сотрет
главу змия (ср. Быт. 3, 15). Но в этих словах нет ни прямого, ни
косвенного указания на непорочное зачатие.

Ссылаются католики и на слова ангельского приветствия: «Радуйся,
благодатная!..» В латинском переводе — gratia plena, то есть «полная
благодати». Но значение оригинального греческого слова KEXAPITOMEVN
дословно переводится как «облагодатствованная». Этот смысл поясняют и
последующие слова архангела: «Обрела бо беси благодать у Бога», то есть
благодать эта была не чем-то изначально данным Ей, а заслуженно
«обретенным» Ею, связанным с Ее образом жизни (то же говорится и о
других праведниках — Ное (Быт. 6, 8); Давиде (Деян. 7, 46)). Здесь нет
указания на непорочное зачатие.

Нельзя также ссылаться в подтверждение католического учения на то, что
Православная Церковь тоже отмечает зачатие Девы Марии праведной Анной
особой службой (9 декабря). Православные отмечают такой же службой и
зачатие Иоанна Предтечи праведной Елизаветой (23 сентября), но отнюдь
никто не делает выводы, что и это зачатие было «непорочным» в смысле
непричастности Иоанна Предтечи первородному греху.

Как видно из молитв Божественной литургии. Церковь приносит Богу
словесную сию службу о всех, искупленных крестной смертью Христовой – «о
всяком дусе праведнем, в вере скончавшемся, изрядно о пресвятой.
Пречистой, Преблагословенней, Славной Владычице нашей Богородице и
Приснодеве Марии». Церковь не включала бы в это поминовение Деву Марию,
если бы считала Ее непричастной первородному греху.

Догмат о телесном вознесении Девы Марии на небо

В 1950 г. папа Пий XII провозгласил второй мариальный догмат — о
воскресении и телесном вознесении (взятии, assumptio) Девы Марии на
небо. Формулировка этого догмата допускает двоякую трактовку: она может
относиться к переходу Богородицы в загробную жизнь как через смерть, так
и помимо нее.

Новый догмат явился логическим выводом из догмата о непорочном зачатии,
ибо если Матерь Божия была изъята из общего закона первородного греха,
то Ей, безусловно, даны и дары сверхъестественные — праведность и
бессмертие. Она, подобно прародителям до грехопадения, не должна была
подлежать закону телесной смерти.

«Непорочная Богоматерь, Приснодева Мария, закончив путь земной жизни,
была взята с душой и телом в Небесную Славу». В канонах праздника
Успения есть утверждение о телесном восхождении Пресвятой Девы, о том же
свидетельствует иконография, факт отсутствия Ее мощей. Но лишь на
внешний взгляд православное учение совпадает с католическим. По сути —
нет, так как римский догмат происходит от догмата о непорочном зачатии.
Если быть последовательным и в опоре на догмат о непорочном зачатии,
католическим богословам остается два выхода.

Первый — это отрицать саму возможность смерти Божией Матери, как это
делают так называемые имморталисты (immortalis — бессмертный). Однако
это учение явно противоречит древнему Преданию, и прежде всего Преданию
Иерусалимской Церкви о факте естественной смерти Пресвятой Богородицы.
Начиная с IV столетия о том есть много святоотеческих свидетельств (св.
Модест Иерусалимский, св. Андрей Критский, преп. Иоанн Дамаскин). В
католичестве это течение не очень влиятельно. Если же считаться вместе с
морталистами с фактом смерти Пресвятой Девы, то остается только
провозгласить смерть Богородицы искупительной, а саму Святую Деву —
искупительницей или соискупительницей, как об этом уже говорят и пишут и
к чему склоняется современная католическая мариология. Этот вывод
находится в исключительном, противоречии с Православным Преданием.

Особенности римско-католического учения о таинствах

Наиболее существенным догматическим расхождением между
Римско-католической и Православной Церквами в учении о таинствах
(сакраментологии) являются вопросы о их действительности и спасительной
действенности.

По римско-католическому учению, для действительности таинства требуется
правильное его совершение, а также намерение совершителя совершить и
намерение принимающего принять таинство. К детям эти условия не
предъявляют, но им не могут быть преподаны (как действительные) таинства
Покаяния, Елеосвящения и Брака. Таинство Священства, совершенное над
младенцем, считается совершенным в недозволенном порядке, но все же
действительным (25).

Считается, что там, где вышеуказанные условия соблюдены, таинство
действует само через себя (ex opere operatum), а не через веру
приступающего. Для действительности почти всех таинств вера считается
необязательной, для этого достаточно упомянутого выше намерения, даже
если это намерение продиктовано худыми целями (recta fides baptizati non
requitir ad baptismum).

Спасительная действенность таинства (то есть его плоды в таких
таинствах, как Крещение и Покаяние) ставится лишь в некоторую
зависимость от внутреннего состояния приступающего. В этом снова
проявляется характерная для католицизма психология, отмеченная духом
юридизма. стремлением выявить минимум обязанностей человека и узаконить
наиболее легкий способ освобождения грешника от наказаний за грех.

Можно привести характерный исторический пример, каковы могут быть
результаты следования этому учению, с позиции которого, если есть
священник (канонически правильно поставленный), если есть то, что
называется материей таинства (скажем, вода для таинства Крещения), и
если есть человек, над которым это таинство совершается, таинство будет
и действительным, и спасительно-действенным, независимо от того, как
человек к нему относится. Главное, чтобы не было нехотения его принять.
А верит человек или не верит, готов он или не готов — это не важно.
Таинство все равно будет для него благодатно-действенным.

В истории Католической Церкви это в иные века приводило к очень тяжким
печальным злоупотреблениям. В XVII-XVIII вв. некоторые католические
миссионеры в Индии (иезуиты или монахи других орденов), когда индусы
совершали ежегодное ритуальное омовение в реке Ганг, под видом жрецов
или простых людей, проговаривая про себя кратко формулу Крещения, как бы
невзначай водой брызгали на входящих в воду индусов. И считалось, что те
становятся крещеными. При этом миссионеры вовсе не имели в виду
какую-нибудь материальную выгоду — таковой не могло быть. Не могли они
таким образом приобрести и новую паству для Католической Церкви, ибо эти
индусы и субъективно, и фактически оставались индуистами. Так чем же
руководствовались эти миссионеры? Они богословски руководствовались
католическим учением о таинствах и верили, что, совершая таким образом
Крещение, приносят пользу душам этих людей, приближают их к Царствию
Небесному. Самое страшное в этом — наивная вера в то, что таким образом
можно ввести не имеющего никакого об этом представления человека в
ограду Церкви и приблизить к спасению.

Таинство исповеди (покаяния)

Еще в XIII в. римско-католические богословы (Альберт Великий,
Бонавентура, Фома Аквинат, Дунс Скот и др.) отстаивали положение,
согласно которому для получения отпущения грехов в таинстве Исповеди не
требуется глубокое сокрушение (contritio), продиктованное любовью к
Богу, а достаточно неполного сокрушения, то есть более легкого сожаления
о грехах (attritio), продиктованного страхом (timor simpliciter
servilis) или другими мотивами. Это положение прочно утвердилось в
римско-католическом богословии. В XVI в., несмотря на то, что
протестанты резко критиковали это положение как безнравственное,
сущность его была подтверждена Тридентским Собором (1545—1563) (сессия
XIX, канон 4).

Римско-католические богословы рассуждают так. Полное сокрушение,
продиктованное любовью к Богу, примиряет человека с Богом и вне
таинства. Если бы такое сокрушение было единственным средством получить
отпущение грехов, не нужна была бы и исповедь. Смысл этого таинства в
том, что оно дает возможность христианину получить отпущение грехов
более легким способом, без полного сокрушения. «Превосходство нового
закона как раз в том и состоит, — пишет католический специалист по этому
вопросу, богослов А.Бенье, что attritio (неполное сокрушение, не
требующее от человека любви к Богу — Д.О.), не являвшееся достаточным
для отпущения грехов ни в первобытной религии, ни в религии иудейской,
становится достаточным в соединении с таинством в религии христианской»
(26). Таким образом, согласно толкованию католицизма, христианину,
благодаря таинствам, можно спастись, оставаясь на более низком
нравственном уровне, чем представителю первобытной религии. В искажении
смысла таинств дальше идти некуда. Казалось бы, любому христианину
должно быть ясно, что таинства учреждены для нравственного
совершенствования людей, а не взамен его.

В XVII в. вокруг учения о возможности получить в таинстве Исповеди
отпущение грехов без любви к Богу велись споры. Например, против этого
учения восстали янсенисты, сторонники близкого к кальвинизму
богословского учения голландского римско-католического епископа Янсения.
Папы и римско-католические богословы осуждали янсенистов. Но и в среде
самих римско-католических епископов и богословов нашлись отдельные лица,
которые утверждали, что и неполное сокрушение, для того чтобы быть
действенным, должно включать хоть некоторые зачатки любви к Богу.
Большинство же католических богословов решительно возражало против
этого. Папа Александр VII, чтобы смягчить возникшие в лоне самой
Римско-католической Церкви соблазнительные споры, запретил в 1667 г.
представителям обеих сторон, какое бы иерархическое положение они ни
занимали, произносить осуждение на своих противников. Вместе с тем папа
Александр признал, что отрицающие необходимость какой бы то ни было
любви к Богу в таинстве Исповеди представляют мнение более
распространенное (communior). В последующее время горячим отрицателем
такой необходимости явился католический святой — иезуит Альфонс Лигуори
(XVIII в.), считающийся у католиков величайшим авторитетом по вопросам
морали.

Надо ли говорить о том, насколько чужда Православию вся атмосфера
подобного богословствования?

Таинство священства

Особенностью римско-католического воззрения на таинство Священства
является принцип безбрачия духовенства, так называемый целибат,
возведенный папой Григорием VII в закон.

Объединяя под именем «николаитов» священников-блудодеев со священниками
женатыми, он запретил в 1074 г. браки духовенства, а затем усилил этот
закон суровыми дисциплинарными мерами и призывами мирян не повиноваться
клирикам – Николаитам и не принимать от них таинств.

Ни Евангелие, ни другие Писания апостольских времен не заключают в себе
никаких указаний, дающих основание считать брак преградою к исполнению
священнических обязанностей. Наоборот, даже считающийся у католиков
основателем папства апостол Петр был женат, как о том свидетельствует
Священное Писание (ср. Мф. 8, 14). В Восточной Церкви обет безбрачия
распространяется только на епископов.

Установление этого противоестественного требования римского престола
имело следствием упадок нравов в среде средневекового духовенства и
послужило предметом порицания и протеста в эпоху реформации
Римско-католической Церкви со стороны гуситов, лютеран и др. В папской
булле 1054 г., увековечившей церковный разрыв, нарушение этого принципа
рассматривается как ересь николаитов.

В дополнение к существовавшим в Древней Церкви степеням священства в
Римско-католической Церкви был введен сан кардинала. Это высшие духовные
лица, принадлежащие ко всем трем степеням священства и занимающие
иерархически место непосредственно за папой, выше всех архиепископов и
епископов. С XI в. и по настоящее время кардинальской коллегии
принадлежит право выбора папы. Папа может быть выбран лишь из числа
кардиналов.

в средние века римские кардиналы (папские клирики), даже не имея
епископского рукоположения (пресвитеры, диаконы, иподиаконы) по
определению пап (Евгения IV и др.) занимали места выше епископов и
патриархов. С 1962 г. все кардиналы имеют епископский сан.

Кардиналы назначаются папой и имеют право на символические регалии и
привилегии. Число кардиналов, по декрету папы Сикста V (1586), было
определено в 70 (по числу 70 старейшин израильских и 70 учеников
Христовых), из них 6 кардиналов-епископов, 50 кардиналов-священников и
14 кардиналов-диаконов. Однако впоследствии, особенно в XX столетии, их
число заметно увеличилось и ныне превышает двести человек. Кардиналы
вместе с папой образуют так называемую священную коллегию, помогают ему
в важнейших делах (causae majores) и занимают важнейшие должности
папского управления.

Таинство брака

До Тридентского Собора (1545—1563) церковным считалось бракосочетание,
состоящее в изъявлении брачующимися обоюдного согласия (mutuus
consensus) перед свидетелями, даже в отсутствие представителя Церкви.
Тридентский Собор потребовал, чтобы заявление о вступлении в брак
делалось в присутствии священника. Таким образом, у католиков
совершителями таинства Брака являются сами брачующиеся, а материю и
форму его составляет их обоюдное согласие. В Православной Церкви
вследствие очень раннего обычая церковного благословения брака на
Востоке его заключение есть богослужебное действие, правомочный
совершитель которого священник. Римско-католическую Церковь отличает
также полное исключение разводов, однако существуют все же так
называемые диспенсации (dispensatio), то есть признание брака
недействительным.

ОСОБЕННОСТИ РИМСКО-КАТОЛИЧЕСКОГО НРАВОУЧЕНИЯ

Неодинаковое толкование основного содержания норм нравственной жизни
Восточной и Западной Церквами проявилось очень рано. Идеалом
нравственности для восточного христианства всегда был монашеский идеал
аскетического делания и удаления от мира. Пост, молитва, созерцание,
мир, размышление о вечном, толкование жизни только как приготовления к
вечности — таковы признаки высшего христианского идеала на Востоке.

У католиков дух юридизма вторгся и в эту область. Римско-католическая
система морали рассматривает добрые дела как заслуги, дающие человеку
право на получение награды от Бога.

Добро рассматривается не как самоцель, а как средство, нравственность —
как сумма известных поступков. В этом легко убедиться, познакомившись с
римско-католическими руководствами по вопросам морали.

Например, в канонах Тридентского Собора (1545—1563) имеется такая
угроза: «Если бы кто сказал... что тот, кто имеет веру без любви (sine
charitate), не является христианином, да будет анафема» (VI сессия, 28
канон). Сколько раз в течение пяти лет обязательно надо полюбить Бога?
Такие удивительные вопросы можно встретить на страницах этих руководств.

На нравственное поведение в жизни римско-католические моралисты склонны
смотреть скорее как на тяжкую обязанность человека по отношению к Богу,
а роль Церкви видеть в облегчении этой обязанности. Послушание
церковному руководству, выполнение его предписаний дает человеку, по их
понятиям, возможность спастись, то есть избавиться от наказаний
относительно более легким способом. Что требуется от грешника, по
римско-католическому учению? Во-первых, покаяние, во-вторых,
удовлетворение. Но в таинстве Исповеди достаточно покаяния и
несовершенного (attritio), продиктованного не любовью к Богу, но лишь
чувством страха, а от необходимости принести удовлетворение католику
можно избавиться посредством индульгенций за счет «сокровищницы заслуг».

Римский католицизм проповедует среди своей паствы ряд методов,
позволяющих грешнику прикрыть сомнительную нравственность своего
поступка некими уловками, усыпляющими религиозную совесть.

Еще в XVII столетии возник так называемый метод пробабилизма, согласно
которому человек может совершать поступки, нравственно сомнительные,
против которых возражает и его собственная совесть, и авторитетные
моралисты, если в защиту допустимости такого поступка он может сослаться
На мнение других моралистов, хотя бы даже менее авторитетных. Неприятие
этого метода было осуждено папой Александром VII. Моральные правила
такого рода создавались, конечно, не с сознательным намерением
расшатывать моральные устои верующих, а якобы ради укрепления связи
людей с Церковью, ради возможно более полного господства над их душами.

Второй метод — направления намерения. Делая что-либо запрещенное
заповедью Божией, нужно предлагать своей мысли как цель что-нибудь, что
само по себе не греховно. Тогда все совершаемое теряет характер
греховности. В качестве примера можно привести слова одного из
авторитетнейших католических моралистов XVIII столетия —
канонизированного святого Альфонса Лигуори: «Убийство обидчика
воспрещается как отмщение, но, по правдоподобному учению, то же убийство
и в тех же обстоятельствах совершенное, разрешается как оборона чести
обиженного». Другой пример: «Кто наслаждается преступной связью с
замужней женщиной, но не как с замужней, но как с красавицей,
следовательно, абстрагируясь от обстоятельств замужества, тот грешит не
прелюбодеянием, а простым блудом». Подчеркиваю, святой
Римско-католической Церкви, сам безусловно человек высокой жизни,
считает тем не менее возможным предлагать как моральную норму вот такие
конкретные примеры. Еще один пример: «Позволительным является сыну
отвлеченным промыслом желать отцу своему смерти, конечно не как зла для
отца, но как добра для себя, ради отдельного значительного наследства».
Это XIX век, немец Бузенбаум, автор сочинения по нравственному
богословию. Доктрина эта не отвергнута и поныне. В современных
Руководствах по католическому нравственному богословию приводятся
примеры тех или иных ситуаций, казусов с рекомендациями, как следует
поступать в соответствии с тем или иным правдоподобным учением.

Это учение не следует слишком упрощать, полагая, что такого рода
доктрина принимается для разложения нравственности. Это абсурд. Никакое
священство, никакая Церковь не желала бы нравственного умаления своей
паствы. Она применяется потому, что антропологически человек оценивается
как очень слабое существо, и с целью удержания его хотя бы в очень
широких церковных пределах, чтобы он вообще не ушел из Церкви или не
впал в отчаяние, и возникает такого рода казуистическая мораль, как
подтасовка намерений. Это не значит, что все католики руководствуются
ими, но тем не менее, эта доктрина официально не осуждена до сих пор.

И, наконец, третий прием, который называется ментальной, или умственной,
резервацией. Она означает сознательное введение ближнего в заблуждение
тем, что часть мысли договаривается про себя, а не вслух. Таким образом,
лжи как будто бы и нет. Тем не менее, ближнему внушается убеждение,
прямо противоположное истинному. Проиллюстрировать этот прием можно
следующими примерами. В книге, изданной в 1821 г. канонистом-католиком
Гюри, приводится такой пример со ссылкой на труд Лигуори: «Анна
совершила прелюбодеяние, но на расспросы мужа, у которого явилось
подозрение, она ответила первый раз, что она не нарушила брака. Во
второй же раз, когда она получила уже на духу разрешение от греха
своего, она ответила: «Я не виновна в сем преступлении». Наконец в
третий раз, так как муж продолжал настаивать с расспросами, она
решительно отрицала, сказав:

«Не совершала я», подразумевая про себя: «Такого прелюбодеяния, в
котором я должна бы сознаться» или «которое я должна бы тебе открыть».
Спрашивается, виновата ли Анна? Ответ: во всех трех случаях Анна может
быть оправдана от обвинения во лжи. Именно в первом случае она могла
сказать, что не нарушила брака, прибавив про себя: «Если он существует
ненарушимым до сего дня». Во втором случае она могла сказать, что она
неповинна в грехе прелюбодеяния, раз по принесении исповеди и по
получении отпущения совесть ее больше не отягчалась сим грехом и
поскольку она имела моральную уверенность, что он ей отпущен. Более того
— она могла даже утверждать сие с клятвою (Альфонс Лигуори, № 162). В
третьем случае она даже с вероятием могла отрицать, что совершила
прелюбодеяние, подразумевая: «Так, чтобы быть обязанной открыть грех
мужу». Таким же образом виноватый может сказать судье, незаконно его
запрашивающему: «Я не совершил преступления», подразумевая: «Я не
совершил такого преступления, которое я бы был обязан тебе открыть»
(Альфонс Лигуори, № 173 и др.). Таков пример истолкования того, что
называется ментальным резервированием.

Можно привести другой, исторический, пример из новейшей истории. Когда в
XX столетии к власти в Италии пришли фашисты во главе с Муссолини,
тогдашний римский папа разрешил итальянской молодежи вступать в
фашистские молодежные организации и принимать клятву, но делая про себя
мысленную оговорку, вот эту самую ментальную резервацию: «Принимаю эту
клятву кроме всего того, что относится к закону Католической Церкви», то
есть «де-факто» это было разрешено при условии такого рода внутренней
оговорки. Эта одна из немногих официальных общих резерваций, которые
были разрешены папой.

Весьма далекий от Евангелия дух таких моральных наставлений, к счастью,
не охватил собой всей жизни Римско-католической Церкви. Многим плодам
праведности можно учиться у наших братьев-католиков. Практически часто
сами они гораздо ближе к Евангелию, чем официальные указания и правила
их Церкви, вызывающие порой у них самих некое смущение и недоумение. О
неприемлемых для своего христианского сознания правилах своей Церкви
иногда католики просто-напросто забывают. Да и само руководство
Римско-католической Церкви уже озабочено тем, чтобы придать некоторым из
таких правил не такую явно начетническую форму.

ДРУГИЕ ОСОБЕННОСТИ РИМСКО-КАТОЛИЧЕСКОГО БОГОСЛОВИЯ И ЦЕРКОВНОЙ ПРАКТИКИ

Священное Писание и Священное Предание

Основные отличия Римско-католической и Православной Церквей в их
отношении к вероучительным текстам сводятся к следующим:

В отличие от православного римско-католическое богословие не делает
различия в значении между каноническими и неканоническими книгами
Ветхого Завета. Последние иногда называются у римо-католиков
девтероканоническими (второканоническими).

Состоявшийся в 1962-1965 гг. II Ватиканский Собор поставил рядом со
Священным Писанием и Священным Преданием еще и церковное учительство,
пояснив при этом, что ни один из этих трех элементов не может
существовать без других .

Наличие в составе Предания этого папского учительства является главным
моментом, отличающим католический подход к нему от православного.
Православная Церковь видит в Священном Предании выражение всеобщей
церковной веры — «то, во что верили всегда, повсюду и все».

Согласно разъяснению пап (Льва XIII, Бенедикта XV, Пия XII и других),
абсолютная безошибочность Священного Писания не ограничивается областью
веры и нравственности, а простирается на все содержание священных книг,
не исключая области научных дисциплин. Но II Ватиканский Собор говорит
лишь о безошибочном изложении «той истины, которую Богу угодно было для
нашего спасения запечатлеть в Священном Писании».

В прошлом Римско-католическая Церковь запрещала чтение Библии мирянам.
Сейчас такого запрета уже нет. Наоборот, II Ватиканский Собор
постановил, что «верующие должны иметь широкий доступ к Священному
Писанию».

Латинский обряд совершения таинств

Преобладающей формой таинства Крещения в Римско-католической Церкви
является обливание. По словам же апостола Павла, в Крещении человек
спогребается Христу, чтобы стать участником Его Воскресения (ср. Рим.
6,4; Кол. 2,12). Принятая Православной Церковью погружательная форма
Крещения является лучшим выражением идеи полного обновления человека. О
том, какое значение придавала Церковь именно этой форме Крещения,
говорят обычаи и правила Древней Церкви (Неокес. 12) и даже ее
архитектурные памятники. Крещальни (баптистерии) всегда оборудовали с
особою любовью; их украшали иконами и символическими изображениями,
облицовывали и отделывали мрамором, мозаикой. В центре они имели
специальный благоустроенный бассейн для погружений.

При крещении по латинскому обряду употребляется Крещальная формула,
произносимая от первого лица: «Я тебя крещу во имя...» Тут уместно
вспомнить слова св. Иоанна Златоуста о том, что и Христос сказал
апостолам не «Я вас крещу Духом Святым», а «имате креститися», а также
слова блаж. Августина о том, что Христос сказал жене-грешнице не «Я
отпускаю ее грех», а «отпускаются греси ея мнози».

Преимущественным совершителем таинства Миропомазания в латинском обряде
является епископ. Формула этого таинства на Западе теперь почти та же,
что и у православных, совершается оно в латинском обряде отдельно от
крещения — по достижении крещеным отроческого возраста и носит название
конфирмации (confirmatio). Осуществляется оно через помазание миром и
возложение рук. Православная Церковь руководствуется в этом вопросе 48-м
правилом Лаодикийского Собора (2-я пол. IV в.).

Евхаристия в латинском обряде совершается на опресноках. Моментом
пресуществления считается произнесение священником слов «приимите
ядите...» и «пийте от нея вси...» Призывание Св. Духа (эпиклеза) в
тексте Евхаристического Канона в латинском обряде отсутствуют. Миряне на
Западе обычно причащаются только под одним видом — хлебом, а младенцев
вообще не причащают.

Для православных опресноки являются символом ветхозаветной Пасхи. С ними
были связаны воспоминания о горькой работе египетской. Но, как говорит
апостол Павел, «древнее прошло, теперь все новое» (2 Кор. 5, 17). Новая
Пасха — залог будущего Воскресения.

В новозаветной Церкви Евхаристию совершали на том хлебе, который в храм
приносили верующие, и предназначался не только для Евхаристии, но и для
общей трапезы — агапы.  это был обычный хлеб.

Есть основание считать, что и Христос совершил таинство на обычном
хлебе, поскольку Тайная вечеря происходила не 14-го, а 13-го нисана, то
есть накануне того дня, когда евреи Пасху совершали (св. Ин. 18, 28; 19,
31). Нигде не сказано, что Христос для совершения этого таинства взял
опреснок, а говорится, что взял хлеб (артос).

Папа Лев IX (1048—1054), возражая против совершения Евхаристии на
квасном хлебе, ссылался на апостола Павла, который призывал коринфских
христиан праздновать Пасху «в безквасии» нравственной чистоты (1 Кор. 5,
8). Но, говоря в данном случае о духовной жизни, апостол лишь
воспользовался символом, близким и понятным для христиан из иудеев. В
известной булле с проклятиями, которой в 1054 г. легаты Льва IX
увековечили разрыв Церквей, взгляд восточных христиан на квасной хлеб
приравнен к манихейству. Примечательно, что в ответном акте патриарха
Михаила Керуллария и его синода вопрос об опресноках и квасном хлебе
обойден полным молчанием.

По свидетельству Писания, на Тайной вечере Христос сначала
возблагодарил, то есть совершил евхаристическую молитву, после чего,
причащая учеников, произнес слова «приимите ядите...» и пр. В чине
православной литургии эти слова входят в воспоминательную часть
евхаристической молитвы (...в нощь, в нюже предаяшеся... прием хлеб во
святыя Своя и пречистыя и непорочные руки, благодарив и благословив,
освятив, преломив, даде святым Своим учеником и апостолом рек:
«Приимите, ядите...»), самая же молитва о ниспослании Св. Духа и о
преложении даров следует далее: «Поминающе убо сию спасительную
заповедь... еще приносим ти словесную сию и безкровную службу... и
просим, и молим, и мили ся деем, низпосли Духа Твоего Святого на ны и на
предлежащия Дары сия и сотвори убо хлеб сей...»

Между тем римо-католики даже в чине восточной литургии приписывают
тайносовершительную силу словам «приимите ядите...» и «пиите от нея
вси...», игнорируя весь предшествующий и последующий контекст, а в чине
латинской мессы призывание Св. Духа (эпиклеза) и слова преложения
отсутствуют вообще.

Слова «пийте от нея вси» мы воспринимаем как призыв, обращенный ко всем.
Св. Иоанн Златоуст пишет: «В Ветхом Завете одно вкушал священник, другое
приносящий жертву... мы же все вкушаем от одного хлеба и от одной чаши».
Как известно, за Допущение к чаше мирян в XV в. выступал чешский
римско-католический священник Ян Гус и его последователи, но безуспешно.
В настоящее время в Римско-католической Церкви миряне допускаются к
Причащению под двумя видами только в особых исключительных случаях.

Материю католического таинства Покаяния составляет наряду с сокрушением
и исповедью, satisfactio — налагаемая священником епитимья.

Посты

Правила о постах в Римско-католической Церкви ныне не отличаются
строгостью. В дни Великого поста, за исключением пятниц и суббот,
разрешается все, даже мясо, но в понедельник, вторник, среду и четверг
пищу можно принимать не более трех раз в день (один солидный прием —
обед или ужин и два легких; в промежутках между этими тремя приемами
разрешаются лишь напитки, например кофе с молоком). В пятницы и субботы
Великого поста так же, как и в пятницы всего года разрешается молоко,
яйца и сало в растопленном виде (как приправа к кушаниям), но не мясо.
По воскресным дням не бывает никаких ограничений.

Днями самого строгого поста у римо-католиков являются «пепловая среда» в
начале поста. Великая пятница и рождественский сочельник. В эти дни
действуют оба вышеуказанных ограничения: и относительно воздержания от
мяса и относительно того, чтобы не принимать пищи более трех раз в день.
Но употребление в пищу молочных продуктов даже и в эти дни не
возбраняется.

Некоторые ограничения в пище предписываются также в кануны самых больших
праздников (если кануны эти не приходятся на воскресенье), а также в
среды, пятницы и субботы четырех недель в разное время года (так
называемые четыре срока в общей сложности — двенадцать дней в году).
Никаких других постов римо-католики латинского обряда не знают. Да и
вышеуказанные посты обязательны для них лишь по достижении 21 года и при
условии, если эти ограничения не мешают их ежедневным занятиям и не
отражаются на здоровье. Лицам, достигшим шестидесятилетнего возраста,
поститься не обязательно.

До недавнего времени причастники должны были воздерживаться от пищи с
полуночи. Папа Павел VI значительно сократил срок этого, так
называемого, евхаристического поста. Теперь от причастников требуется
лишь, чтобы они прекращали еду за час до момента причащения.

РИМСКО-КАТОЛИЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ НАКАНУНЕ РЕФОРМАЦИИ. ПЕРВЫЕ РЕФОРМАЦИОННЫЕ
ДВИЖЕНИЯ

Джон Виклиф, Ян Гус, Иероним Савонарола

Весь ход исторического процесса превращения Римско-католической Церкви в
мощную абсолютную светскую монархию, настойчиво и жестко
распространяющую свою власть в церковной и политической сферах, вел к
неизбежному отходу ее от начал Вселенской Церкви, к внутреннему
противоречию, ибо мирской меч в руках «наместника Христа» был явлением
противоестественным, глубоко искажавшим духовную сущность и Церкви, и ее
предстоятеля.

Начиная с XIV в. в недрах Римско-католической Церкви возникали и
постепенно зрели настроения, направленные против наиболее крайних форм
проявления догматического и политического диктата. Внутри католицизма
появились первые реформационные движения. В XVI в. они привели к полной
реформации Римско-католической церкви и возникновению нового
христианского вероучения — протестантизма, разделившегося через
несколько десятилетий на три мощные ветви — лютеранство, кальвинизм и
англиканство.

Здесь уместно вспомнить основные вехи истории католицизма, которые
тесным образом связаны с зарождением этой конфессии.

Еще в XI в. Римская Церковь в лице папы Льва IX в решительной форме
поставила условием церковного единства беспрекословное повиновение ей во
всех вопросах всех Поместных Церквей. В ответ на предложение
Константинопольского патриарха Михаила Керуллария восстановить церковное
общение, которое было нарушено в начале XI в., назвал Церковь, не
подчиняющуюся Риму, «синагогой сатаны...» (27). С письмом папы,
содержащим это заявление, в 1054 г. прибыли в Константинополь папские
легаты и предали Православных анафеме. В результате вместо сближения
произошел полный разрыв Церквей.

Принцип общего безоговорочного повиновения, касался, впрочем, не столько
Римской Церкви как коллектива, состоящего из христиан-римлян, сколько ее
единоличного возглавителя — папы.

Это становится в дальнейшем основным положением римско-католической
экклесиологии. «Диктатом» папы Григория VII верховенствующий Римской
епископ признается единоличным, никому не подсудным правителем Церкви.

Еще ранее этого принципа утверждается в VIII в. при папе Стефане II
право папы на обладание светской властью. Римско-католическая Церковь
приобретает черты царства мира сего. Папа Иннокентий III (XII—XII вв.)
действует как повелитель монархов, он прибегает к вооруженной силе для
подавления ересей и завершает серию так называемых крестовых походов.
При нем была учреждена инквизиция (1215) и получил распространение
интердикт — страшное оружие в руках епископата и папства в борьбе за
примат Церкви над государством. Папа Иннокентий IV дает благословение
инквизиторам на применение пыток (1252). Пытки в инквизиционных
процессах одобряются и последующими папами. Противное духу Нового
Завета, беэогоровочное, слепое повиновение высшему иерарху вменяется в
обязанность членам Церкви и рассматривается как главное условие
спасения.

В сфере нравственных понятий также наблюдается отход римского
христианства от евангельских начал. Учения о папских индульгенциях и
удовлетворении за грехи отвлекали внимание верующих от главного: от
стремления к нравственной чистоте и направляли к способам избавления от
наказаний. Всей системой этих учений подсказывалась мысль, что верному
сыну папской Церкви при совершении грехов нетрудно избежать наказаний за
них... Это, конечно, не могло не отражаться на нравственной жизни как
паствы Римско-католической Церкви, так и ее духовенства.

Много было нестроений и в самой церковной жизни. Папские схизмы,
волновавшие Римско-католическую Церковь в конце XI и начале XII в., а
также в конце XIV и начале XV в., были ликвидированы. Но не были
преодолены другие недостатки: симония, замещение церковных должностей
людьми, совершенно не подходящими для пастырского служения, упадок
нравственности среди духовенства и особенно на папском дворе, большие
церковные поборы, ложившиеся тяжелым бременем на население, чрезмерное
обогащение князей Церкви и т. п.

Лучшие представители Римско-католической Церкви понимали настоятельную
необходимость реформы Церкви «во главе и в членах» (in capite et
membris). Решения в этом направлении были приняты Констанцским
(1414—1418) и Базельским (1431—1443) Соборами. Оба эти Собора
провозглашали принцип превосходства соборной власти над единоличной
папской. Но постановления этих Соборов не были осуществлены.

В это же время возникают первые, направленные на реформацию церковной
жизни, антикатолические учения и религиозно-политические движения.

В середине XIV в. получило широкое распространение учение первого
английского реформатора Джона Виклифа (ок. 1320—1384), выступившего
выразителем национальных интересов Англии. Вместе с Николаем Герфордом и
Джоном Перви он выполнил перевод Библии с латинского на английский язык.
Он выступил против уплаты английским королем подати в пользу папской
казны, против права папы назначать своих кандидатов на церковные 
должности в Англии. Идеи Виклифа развиты и в форме стройной теории в
книгах «О Божественной власти» и «О светской власти».

Виклиф отрицает притязания папства уже потому, что не считает Петра
князем апостолов. Папа, по его мнению, — это человек греха (2 Фее. 2,
3), преклонение перед ним — отвратительное идолопоклонство. Монашество —
это оскорбление христианства, оно как бы хочет показать, что учение
Христа недостаточно и несовершенно. Священное Писание Виклиф считал
единственным источником религиозного знания. Движение виклифизма вызвало
гонение со стороны папы Григория XI и было подавлено. Сам Виклиф избежал
папского следствия и суда, но впоследствии труп его был подвергнут
сожжению папской инквизицией в знак осуждения за ересь. Учение Виклифа
оказало заметное влияние на выдающихся представителей европейского
реформационного движения. В 1415 г. оно было осуждено римо-католиками на
Констанцском Соборе.

Последователем философских и богословских идей Виклифа выступил
знаменитый чешский реформатор Ян (Иоанн) Гус (1369— 1415), священник,
ректор знаменитого Пражского университета. За публичную поддержку идей
Виклифа с университетской кафедры он был отлучен от Церкви и приглашен
для допроса на Собор в Констанцу. Выступал в защиту своих убеждений. Гус
не уступил требованиям безусловного и беспрекословного отречения,
слепого повиновения авторитету и до конца последовал голосу своей
совести. Он был осужден за это Собором в ереси и выдан светским властям
для казни — публичного сожжения. Как сказал Эразм, Гус был сожжен, но не
побежден (exustus non convictus).

Религиозное народное движение приверженцев Гуса имело существенное
влияние на ход событий в центральной Европе начала XIV в. и расшатывание
авторитета католицизма. Все карательные меры Рима против гуситов
наталкивались на активное вооруженное сопротивление. Провозглашенный
Гусом принцип держаться в вопросах догматов, церковных обрядов и правил
жизни Священного Писания или, как выражались чехи, «Божьего закона»,
проводился гуситами в жизнь, несмотря на сложившиеся в гуситском
движении разнородные внутренние течения. Тем не менее, именно одному из
последователей Гуса — табориту Прокопию Великому принадлежит заслуга
первого публичного провозглашения на Базельском Соборе принципа
религиозной свободы и терпимости.

Смелым обличителем недостатков Римско-католической Церкви явился в конце
XV в. во Флоренции монах-доминиканец Иероним Савонарола, отлученный
папой от Церкви и казненный как еретик в 1398 г.

Папская инквизиция продолжала свою активную деятельность, то и дело
вспыхивали костры аутодафе. Послушная папским указаниям
Римско-католическая Церковь вела в это время жестокую борьбу с
«ведьмами» (булла Иннокентия VIII Summis desiderantis, 1484 г.).

Папа Лев Х буллой 1515 г. организовал в епархиях архиепископа
Магдебургского и Майнцского пятилетнюю продажу «полных индульгенций»,
поступления от которых шли частью на строительство римского храма св.
Петра, частью в пользу названного архиепископа, некоторую выгоду от
этого дела имел и германский император.

Сказавшийся во всем этом явный отход Римско-католической Церкви от
евангельского духа был главной религиозной причиной реформационных
движений.

Следует упомянуть о происходившем в Риме при папах Юлии II и Льве Х V
лютеранском Соборе (1512—1517), считающемся у римо-католиков Вселенским.
На этом Соборе вопрос реформы Римско-католической Церкви был выдвинут в
качестве первоочередной задачи, но задачи этой Собору не удалось
осуществить. Современный католический профессор богословия Ганс Кюнг
пишет по этому поводу: «Неудача этого Вселенского Собора, заседавшего
продолжительное время, была катастрофой для Церкви; через шесть месяцев
после его закрытия вспыхнула лютеранская реформация» (28).

ЛЮТЕРАНСТВО

Возникшая в Германии наиболее мощная ветвь протестантизма — лютеранство
— получила свое название по имени ученого монаха Мартина Лютера.
Основная цель его учения — освобождение Церкви из-под гнета
римско-католического папизма и возвращение христианства к чистоте
апостольского века. Однако учение Лютера неизбежно отражало дух и
характер своей эпохи. Как и другие протестантские конфессии, лютеранство
выросло не органически из факта евангельского Благовестия, а из
оппозиции против крайностей католического мировоззрения, нравственного
упадка римо-католичества. К идее борьбы за чистоту Церкви, таким
образом, примешивался элемент нецерковный, враждовавший с папством не из
религиозных побуждений, а из побуждений политических, экономических и
личных. Это отрицательным образом сказалось на развитии реформации и ее
учения. Поставившие перед собой задачу восстановления чистоты Церкви от
католических искажений, Лютер и другие вожди Реформации в недостаточной
мере были готовы для ее выполнения; их средневековое схоластическое
образование не давало им достаточно глубокого знания творений отцов и
учителей Древней Церкви на Востоке, в своих толкованиях они опирались
лишь на собственный домысел и личное мнение.

Мартин Лютер и начало Реформации

Мартин Лютер (1483-1546) родился в Саксонском городе Эйслебене в семье
рудокопа. Семья была патриархальная, довольно состоятельная (отец держал
в аренде несколько плавильных печей и штолен). Мартин готовился стать
образованным человеком, учился в местной школе, потом в школах других
городов, в 19-летнем возрасте поступил в Эрфуртский университет. Где
изучал право и философию, готовясь к юридической карьере.

Но по окончании университета со степенью магистра (1505) Лютер, вопреки
желанию отца, принял монашество в монастыре августинского ордена в
Эрфурте.

В новых условиях он переживает глубокий духовный кризис. Обуреваемый
искушениями, он не находит удовлетворения и успокоения в аскетических
подвигах. Откровенные беседы с генеральным викарием августинского ордена
Штаупицем послужили некоторым успокоением мятущейся совести молодого
монаха. Штаупиц советовал ему возлагать надежду не столько на подвиги,
сколько на милосердие Божие.

После нескольких лет пребывания в монастыре Лютер получает сан
пресвитера (1507). Спустя еще несколько лет он становится профессором
Виттенбергского университета (Саксония) и удостаивается звания доктора
богословия. В Виттенберге произошло его первое столкновение с
римо-католическими авторитетами по вопросу о продаже индульгенций.

В эпоху гуманизма, когда папы, покровительствуя искусствам, несли
особенно большие денежные расходы, индульгенции давались главным образом
за деньги. Продажа индульгенций в это время производилась с необычайным
размахом и составляла для пап источник огромных доходов.

В 1517 г. в Виттенберг прибыл для продажи индульгенций в пользу папы и
архиепископа согласно упомянутой булле Льва Х доминиканский монах
Тецель. Приглашая верующих покупать индульгенции не только для живых, но
и для умерших, Тецель приговаривал: «So bald das Geld im Kasten klingt,
die Seele aus dem Feuer springt» (Как только в ящике зазвенит монета,
душа выпрыгнет из огня). Возмущенный Лютер пробовал протестовать в
письме епископу и проповедях, но безуспешно. Тогда накануне
католического праздника Всех святых он прибил к дверям Виттенбергского
храма свои знаменитые 95 тезисов по вопросам отпущения грехов. Не
выступая еще против основ римского католицизма, Лютер осуждал в своих
тезисах практику продажи индульгенций, утверждая, что она вызывает у
грешников чувство безнаказанности. Тезисы получили широкое
распространение.

Недовольные папским засильем в Германии встали на сторону Лютера, а
сторонники папы обвинили его в ереси. Во время проповедей и диспутов
Лютер объявлял, что признает лишь авторитет Священного Писания и во
многом солидаризируется с Виклифом и Гусом. В 1520 г. была опубликована
булла папы Льва X, под страхом отлучения требовавшая от Лютера отречения
от его взглядов, но Лютер публично сжег буллу. Разрыв с Римом стал
очевидным. Лютер открыто выступает теперь против Римско-католической
Церкви, называя ее «вертепом разбойников» и «блудницей»; из-под его пера
выходят горячие, смелые статьи и памфлеты. Язык их простой, грубый и
меткий. Он призывал императора и дворянство уничтожить в Германии власть
папы, передав его функции одному из немецких архиепископов, передать
государству церковные владения, распустить монашеские ордена, разрешить
вступление в брак духовным лицам (кстати, сам Лютер, еще будучи
католическим священником, намеренно нарушил правило целибата и вступил в
брак), отменить инквизицию, дабы борьба с заблуждениями осуществлялась
посредством разумных доводов, а не с помощью огня и пыток. Имя Лютера
стало необычайно популярным в народе.

Попытку воздействовать на Лютера предпринял германский император Карл V.
Лютер ответил ему: «Если только меня не убедят в заблуждении на
основании Писания или доводами разума... я не могу и не желаю от
чего-либо отказаться. Да поможет мне Бог. Аминь». Император объявил
Лютера вне закона (Вормский эдикт 1521 г.). Курфюрст саксонский Фридрих
Мудрый предоставил Лютеру убежище в своем замке. Находясь в
безопасности, Лютер занимается переводом Священного Писания с латинского
языка на немецкий, принимает меры по организации церковно-религиозной
жизни своих последователей; пишет катехизис. Дело Реформации
продолжалось, несмотря на враждебное отношение к ней императора.

Реформационное движение захватило различные слои немецкого общества.
Князей привлекала перспектива секуляризации церковных владений.
Крестьяне надеялись, что Реформация принесет им избавление от
крепостного ига или, по крайней мере, значительное облегчение их
положения. Все были заинтересованы в отмене тяжелых поборов в пользу
Рима.

Сразу же в реформационном движении наметилось радикальное течение —
анабаптизм, представители которого шли дальше Лютера в вопросах веры и
совершенно не разделяли его консерватизма в социальных вопросах (см.
раздел «Распространение и развитие идей Лютера. Анабаптизм. Учение
Ульриха Цвингли»). В результате учение Лютера потеряло популярность
среди крестьян и ремесленников. Реформация утратила свой «крестьянский»
характер и стала в дальнейшем «княжеской».

Карл V, занятый до этого войной в Италии, вновь предпринимает попытку
объявить Реформацию вне закона. На заседании рейхстага в Шпейере (1529)
он добивается практического исполнения Вормского эдикта 1521 г. о
подавлении Реформации. В ответ поддерживавшие Лютера князья и города
заявили протест. Так возникло название протестанты .

Споры разгорались все сильней. Отдавая себе отчет в том, что император
не остановится перед применением силы, лютеране заключили в городе
Шмалькальдене военный оборонительный союз против императора (1532). В
40-х годах Карл V действительно предпринял военный поход против
протестантских князей. «Шмалькальденские» войны велись с переменным
успехом, то прекращаясь, то вспыхивая вновь, но окончательная победа
была на стороне протестантов. В 1555 г. был заключен так называемый
Аугсбургский религиозный мир на условиях признания за князьями свободы
выбора вероисповедания; однако их подданные должны были следовать в
вопросе вероисповедания за своим государем, по принципу: «Чья власть,
того и вера» («Cuis regio, eius religio»), в результате Германская
империя оказалась поделенной между двумя вероисповеданиями.

Вся северо-восточная Германия, а также земли Саксонии и Вюртенберг
отошли к протестантскому лагерю. В католическом остались юго-восточная
часть с землями Габсбургов, Бавария и западная часть Германии.

Видя крушение своих планов, Карл V отрекся от престола. Лютера в это
время уже не было в живых; он скончался в 1546 г.

Лютеранское вероучение

Символические книги лютеран

Само понятие «символические книги» возникло в протестантизме. От них оно
перешло к римо-католикам, а потом и к православным.

Протестантизм как новое, по сути дела, вероучение, появившееся в
результате разрыва с римским католицизмом и не имеющее твердой опоры в
непрерывной живой церковной традиции, с самого начала испытывало
настоятельную потребность формулировки новых, отличных от
римо-католических, вероучительных норм и изложения их с возможной
полнотой и определенностью. Это диктовалось, с одной стороны,
необходимостью занять более определенные позиции в полемике с
римо-католицизмом, а с другой — остановить процесс собственного
дробления на различные толки. В результате в XVI в., то есть уже вскоре
после возникновения протестантизма, появляются изложения его основных
догматических положений, признанные протестантами за правильное
выражение их веры и послужившие базой для их объединения в особую
христианскую конфессию. Эти изложения вероучения и получили наименование
«символических книг». Таковыми у протестантов признаются следующие
книги:

«Большой катехизис» и «Малый катехизис» Лютера (1529).

Первый предназначался для учителей и проповедников, второй — для
простого народа. В первом заметное место занимает полемический элемент,
второй — чужд полемики. Оба катехизиса были одобрены впоследствии
«Формулой согласия» и до сих пор не вышли из употребления.

«Аугсбургское исповедание» и «Апология Аугсбургского исповедания»
(1530).

Оба являются произведениями Филиппа Меланхтона.

«Аугсбургское исповедание» получило свое название от города, в котором
германский император Карл V проводил сейм для улаживания церковных
раздоров. Протестантские князья выступили на нем с кратким изложением
своего вероисповедания, отличающих его от католицизма. Поскольку оно
получило опровержение католических богословов (consutatio pontificia),
поддержанное императором, тут же была составлена в качестве ответа
«Апология Аугсбургского исповедания» (Apologia Confessionis Augustanae).
По содержанию «Апология» близка к самому исповеданию, но она значительно
пространнее и ее можно назвать учебником протестантского богословия.

«Шмалькальденские члены» (1537).

Написаны Лютером с целью служить базой для полемики с римо-католиками на
общем Соборе (такой Собор не состоялся). «Члены» были утверждены на
сейме в Шмалькальдене, отчего и получили название «шмалькальденских».

«Формула согласия» (1580).

Одной из причин появления этой книги была распря среди лютеранских
богословов по ряду вопросов (о свободе воли, о первородном грехе, о
сущности оправдания, о необходимости закона для христиан, о Евхаристии).
«Формула» была составлена группой богословов, спустя более тридцати лет
после смерти Лютера. Подписали это произведение 56 лютеранских князей и
графов, представители ряда городов и почти 8000 учителей и богословов.
«Формула согласия» объединила лютеран, но окончательно оттолкнула от них
кальвинистов.

Среди лютеран имеет место принципиально разное отношение к своим
символическим книгам. Ограничив христианское вероучение одной Библией и
отвергнув учение Церкви, не записанное в Священном Писании, лютеране не
должны были бы считать символические книги авторитетными. И
действительно, часть лютеранских богословов отвергает авторитет
символических книг, но другие признают изложенное в них учение
обязательным.

Лютеранское учение о Церкви

Признав Римско-католическую Церковь заблудившейся и порвав с нею, Лютер
и лютеране не обратились к Церкви, непрерывно пребывающей в истине, а
создали свою «церковь», то есть положили начало новому религиозному
обществу, без преемствующего апостолам епископата, и для этого общества
выработали новую экклесиологию и новые вероисповедные нормы, опираясь на
собственное толкование Библии.

Это говорит прежде всего о несовместимости протестантизма с верой в
незыблемость апостольской Церкви — Церкви, врученной пастырскому
попечению апостолов и их преемников, имеющих особое посланничество
свыше, с верой в Церковь единую и единственную, однажды и навсегда
основанную Христом, имеющую на земле видимое непрерывное бытие до
скончания века. Действия Лютера и лютеран сами по себе являются
отрицанием такой веры в Церковь Христову. Признавая такую веру, Лютер
был бы не вправе выступить в роли основоположника новой Церкви, не
являющейся непрерывным продолжением того, что было создано Христом.

Этот, лежащий в самых основах лютеранства, грех неверия в Церковь
лютеранам надо было как-то оправдать. Надо было ответить на вопрос, где
же была истинная Церковь до Лютера.

Лютеране прибегли для этого к учению о невидимости Христовой Церкви. Мы,
мол, тоже верим в Церковь и признаем ее непрерывность, но до Лютера
истинная Церковь существовала на земле «невидимо», она была лишена
организационных форм и состояла из истинно верующих людей, ведомых
одному Богу. Выход из Положения, таким образом, был найден, но выход не
основательный, хотя учение о «невидимости» и претендует на духовность и
возвышенность.

Естественно спросить, какую же Церковь основал Сам Христос — видимую или
невидимую, какие таинства учредил для вступления в нее и для участия в
ее жизни — видимые или чисто духовные, каких- апостолов дал ей —
известных одному Богу или известных всем, принадлежащих к ней, кем,
наконец, был Он Сам, воплотившийся нашего ради спасения, виденный очами
и осязанный руками Своих блаженных современников (ср. 1 Ин. 1, 1),
сошедший на землю, по словам апостола, не к бесплотным ангелам, а к
семени Авраамову (ср. Евр. 2, 14-16). Ответ более чем ясен. Главное в
Церкви Христовой действительно совершается незримо для глаз, в глубине
человеческих душ и сердец и относится к сфере духовности — в этом нет
сомнения, но также несомненно, что эта невидимая сторона церковности
неразрывно связана с видимой.

Лютеране и сами понимают, что отрицать видимость Церкви полностью —
значит вступать в противоречие со Священным Писанием. В лютеранских
катехизисах говорится поэтому о видимых проявлениях Церкви. Более того,
утверждается, что «Церковь невидимая заключается в видимой как душа в
теле». Но все это относится ими в полной мере лишь к Церкви первых
времен христианства и к церковной организации, учрежденной Лютером. А
где была истинная видимая Церковь, скажем, с V по XV век? Это вопрос, на
который лютеранам трудно ответить. В лютеранских катехизисах говорится,
что видимая истинная Церковь «была едва приметна». Тысяча лет едва
приметного существования! Но если это не то же самое, что полное
отрицание существования Церкви, лютеранам следовало бы все же конкретно
указать в этом тысячелетнем историческом периоде ту «малоприметную»
Церковь, которую они могли бы признать своей. Сделать этого они не
могут.

В таком же положении находятся и другие христианские исповедания, не
имеющие непрерывного церковно-исторического бытия, непрерывного
сакраментального преемства и непрерывности благодатной жизни с момента
первого излияния Св. Духа в День Пятидесятницы. Все эти общества
(кальвинизм, англиканство, баптизм и др.) опираются на новые основания,
положенные много позже руками человеческими.

Одной из неотъемлемых видимых форм православной церковности является
непрерывность богоучрежденного пастырства — священства. Символические
книги Лютера признают необходимость священства и даже необходимость его
постоянного существования, для совершения таинств, в частности для
«отпущения грехов через слово и символы для утешения и ободрения нашей
совести» («Большой катехизис»). Но, по учению Лютера, такое утешение
совести и отпущение грехов со ссылкой на слово Божие в случае нужды
может осуществить каждый христианин.

«Аугсбургское исповедание» упоминает о епископах, а «Апология» — об их
праве совершать таинства и управлять, категорически отрицая при этом
«особые благодатные дары, отличающие священника от мирян».

В символических книгах лютеран нет ни слова о преемственности
пастырского служения, об особом посланничестве свыше на это служение.
«Право рукоположения лютеране признают за любым членом Церкви (так
называемое посланничество снизу)». В «Шмалькальденских членах»
говорится: «Вследствие недостойного поведения католических епископов и
невозможности для Церкви оставаться без священников... мы, по примеру
Древней Церкви и отцов (каких отцов? — Д.О.), хотим и должны сами
посвящать в священники способных людей». Оставшись без епископа,
протестанты вынуждены были создать такое учение о пастырстве без
преемства. Но мы знаем, что в Церкви всегда действовал принцип
преемственного посланничества свыше. В избрании могли участвовать и
рядовые члены Церкви, но самое рукоположение избранный получал от того,
кто уже был законным пастырем, кто сам дверью вошел во двор овчий. Как
Меня послал Отец, так и Я посылаю вас, — сказал Христос Своим ученикам
(ср. Ин. 18). Как может посылать другого тот, кто сам не послан?

Умалив значение Церкви, лютеране отвергли значение и молитвенного
общения Церкви земной с Церковью Небесной.

В «Апологии» говорится: «Мы не отрицаем того, что святых должно чтить».
Но молитвенное обращение к святым и значение молитвенного ходатайства
святых ими решительно отрицается, со ссылкой на слова апостола Павла о
едином Посреднике (1 Тим. 2,5). «Неправомыслящие прибегают к святым и
отвращаются от Христа, как от тирана», — говорится в той же «Апологии».
«В призывании святых заключается та мерзость, что святые становятся на
место Христа». Столь же решительно осуждают призывание святых
«Шмалькальденские члены»: «Призывание святых есть антихристово
заблуждение». «Оно богоотступничество, потому что есть ходатайства и
помощи принадлежит только Богу» (Христу). Месса за умерших бесполезна».

Здесь такой ход рассуждения. Если у нас один Посредник — Христос и
человек спасается верой в Него, значит, человек спасается без всякой
помощи со стороны, в одиночку. Поэтому на слова о «едином Посреднике»
протестанты ссылаются во всех тех случаях, когда хотят умалить значение
принадлежности к апостольской Церкви с ее преемственным пастырством,
значение церковных священнодействий и молитв. В этом проявляется
ограниченность протестантского мышления, непонимание лютеранами
главного. Верить во Христа — значит верить во все его дело. Нельзя
верить во Христа и не верить в созданную Им Церковь, за которую Он
предал Себя. Посредник один, но это вовсе не значит, что спасаемые
разобщены между собой. Они становятся частицами того таинственного
организма, который является телом этого единственного Посредника. В этом
благодатном союзе, где все члены призваны заботиться друг о друге (ср. 1
Кор. 12, 25), и совершается дело спасения. Христос не спаситель
разобщенных, замкнувшихся в своей личной вере индивидуумов, Христос есть
«Спаситель тела» (Еф. 5, 23).

Вера в Церковь, таким образом, нисколько не умаляет веры православных во
Христа. Наоборот. Прославление Церкви и прославление святых
христоцентрично. Святые отнюдь не ставятся при этом «на место Христа».
Прославление святых равнозначно прославлению дела Христова. В
первосвященнической молитве Он Сам сказал: И славу, которую Ты дал Мне,
Я дал им. Верующий в Меня, дела которые творю Я, и он сотворит, и больше
сих сотворит (Ин. 14, 12). Веруяй в Мя, якоже рече писание, реки от
чрева его потекут воды живы. (Ин. 7, 38). В святых действует Христос.
Отвергать благодатную помощь святых и молитву друг за друга (живых за
умерших, умерших за живых, матери за ребенка и т. п.) на том основании,
что у нас один Ходатай, можно только по чистейшему недоразумению.

Вступив на путь практического отрицания Церкви, ведущей свое непрерывное
существование от апостолов, Лютер не мог не умалить и учительную роль
Церкви, сего «столпа и утверждения истины», по выражению апостола Павла.

Неразрывно связанная со Христом, представляющая из себя таинственный
организм, с особой, никогда не прекращающейся благодатной жизнью,
Церковь в понимании православных является живой носительницей истины,
одушевленной книгой Евангелия Христова, домом Духа Святого.

Лютер все же не доходил до полного отрицания значения Церкви. В своей
аргументации он сплошь и рядом ссылается на историю Церкви, на писания
как апостольские, так и отеческие. Лютер не учил, что можно отказаться
от веры в Церковь и заменить ее верой в Библию. Но самый факт основания
им новой церкви говорит об отсутствии у него веры в истинность и
непогрешимость апостольской Церкви, в неодолимость ее вратами адовыми.
Лютеране в конечном итоге отвергли учительную роль Церкви. В их
понимании роль Церкви в деле утверждения истины свелась к хранению
библейских книг.

В «Формуле согласия», составленной уже после смерти Лютера, содержится
такое положение: «Мы веруем, учим и исповедуем, что единственным
правилом и путеводной нитью, по которым нужно судить и оценивать всякое
учение и всяких учителей, являются только пророческие и апостольские
писания Ветхого и Нового Заветов».

В подобных утверждениях сквозит стремление умалить или даже зачеркнуть
учительную роль Церкви, забыть о Духе-Утешителе, всегда, по обетованию,
действующем в Церкви и наставляющем нас «на всяку истину», о духе Нового
Завета, о письме на «плотяных скрижалях сердца» (ср. 2 Кор. 3,3-6; Евр.
8,8-13). В них отчетливо видно стремление уйти от широты церковности в
узость книжничества.

Таким образом, учительная роль Церкви лютеранами умаляется не меньше,
чем папистами, хотя основания для этого у одних и других разные. У
первых это делается вследствие их фактической оторванности от Церкви, у
вторых — во имя ее ложно понятого единства.

В символических книгах лютеран ничего не говорится о том, признают ли
лютеране церковные каноны, содержащие перечень священных книг. И если не
признают этих канонов, то на чем основывают они признание самого
перечня? Символические книги лютеран не делают различия между
каноническими и неканоническими книгами, черпая доказательства из тех и
других. В изданиях «Малого катехизиса» Лютера с объяснениями
неканонические книги названы, однако, «апокрифическими».

Лютер не только делил библейские писания на более и менее важные, но
некоторые книги Библии прямо признавал слабыми. Послания апостолов
Иакова и Петра за учение о добрых делах он называл даже «соломенными».

Лютеранское учение о спасении и оправдании одной верой

Выступления Лютера начались, как известно, с протеста против продажи
индульгенций. Римско-католическая практика в этой области основывалась
на учении об удовлетворении Богу за грехи, согласно которому жертва
Христова, сколь ни велика она по своему значению, не освобождает
кающегося от необходимости давать от себя Богу дополнительное
удовлетворение за грехи. По римско-католическому учению, человек
приносит это удовлетворение Божественному правосудию своими страданиями
как делами благочестия в земной жизни, так и муками в чистилище. «Смысл
папских индульгенций и состоит в освобождении человека от этой
необходимости приносить дополнительное удовлетворение Богу. Деньги,
которые платил римо-католик за индульгенцию, играли в конечном счете
роль эквивалента меры такого удовлетворения. Дело мало менялось от того,
что сами по себе деньги не считались средством удовлетворения Богу, а
являлись лишь средством приобретения гарантий на соответствующее
удовлетворение из сокровищницы заслуг.

Выступив против продажи индульгенций, Лютер должен был отвергнуть и их
доктринальную базу — католическое учение о дополнительном
удовлетворении, требуемом от кающегося. Он со всей решительностью
заявил, что Христос уже уплатил за человеческий род весь долг и что
никакого удовлетворения более не требуется. В «Апологии Аугсбургского
исповедания» прямо говорится: «Учение о человеческом удовлетворении —
дьявольское».

Отвергнув учение о дополнительном удовлетворении, Лютер, естественно,
отверг и все то, что римо-католики считают средствами принесения такого
удовлетворения, в том числе и необходимость для оправдания добрых дел, и
провозгласил основой протестантской сотериологии свое учение об
оправдании (или спасении) одной верой (sola fide).

Таким образом, Лютер так же, как и католики, видит основной путь
спасения грешников от наказания не в стремлении к нравственному очищению
и святости, а лишь к уходу от наказания. Отличает его учение от
римско-католического лишь утверждение, что раз Христос уже сполна
уплатил за человеческие грехи, то освободил этим пребывающих в вере от
всякой необходимости искупать их благочестивыми поступками.

Здесь необходимо подробно остановиться на рассуждениях Лютера, которыми
он опровергает учение католицизма об удовлетворении Богу за грехи и
необходимость совершения для этого добрых дел.

В «Шмалькальденских членах» имеется по этому вопросу такое, кстати,
очень характерное для людей, воспитанных на римо-католицизме,
рассуждение: «Удовлетворение за грехи невозможно, потому что никто не
знает, сколько бы он должен был сделать добра за один только грех, не
говоря уже обо всех». Иначе говоря, человек, не знающий требуемой от
него нормы , может сделать добра больше, чем надо для удовлетворения, и
все же оставаться неуверенным в своем спасении. По учению Лютера, в
системе взаимоотношений между человеком и Богом такой неопределенности
не должно быть: при соблюдении известных условий христианин должен быть
совершенно спокойным за свое спасение. Нетрудно видеть, что и Лютер, и
римско-католические богословы исходят из одних и тех же предпосылок,
носящих чисто юридический характер.

Лютера возмущает в римско-католической сотериологии не юридизм, не сама
идея платы за грехи, а, во-первых, непоследовательность учения
(удовлетворение из двух источников — принесенное Христом и приносимое
человеком) и, во-вторых, то обстоятельство, что римско-католическая
система вынуждает человека постоянно беспокоиться о покаянии и
удовлетворении.

В «Формуле согласия» лютеране так и заявляют: «Нужно отвергнуть мнение,
будто добрые дела необходимы для спасения».

Самому Лютеру в монашеский период его жизни пришлось много страдать от
постоянной неуверенности в том, достаточны ли его подвиги для
удовлетворения Богу (на индульгенции Лютер, по-видимому, и тогда не
возлагал надежды). Вступив на путь реформации, Лютер постарался внести
полную определенность в этот вопрос: Христос уплатил все и от человека
ничего не требуется, — таково главное положение лютеранской
сотериологии. В подтверждение были привлечены тексты Священного Писания,
в которых говорится о спасении как о даре милости Божией.

Так сложилось лютеранское учение об оправдании одной верой, которое
является краеугольным камнем лютеранства. «Мы оправдываемся не через
какие-нибудь свои заслуги, а через веру во Христа» («Аугсбургское
исповедание»). «Через веру в Него, а не чрез наши заслуги, не чрез наше
раскаяние, не чрез нашу любовь» («Апология»). «Христову же заслугу мы
усвояем не делами или деньгами, но через веру по благодати»
(«Шмалькальденские члены»).

Такое мнение Лютера исходит из понимания им веры как уверенности
христианина в своем личном спасении. Для спасения надо не просто верить
во Христа и в совершенное им дело, а в то, что «мне... подается без моей
заслуги прощение грехов» («Апология»). Вера — «не знание того, что Бог
существует, что есть ад и т. п., но уверенность в том, что мне грехи
прощены ради Христа» (там же).

Однако вера эта — тоже не заслуга человека. Она «дар Божий». «Вера не
есть человеческая мысль, которую я сам мог бы произвести, но
Божественная сила в сердце». Таким образом, вера мыслится лютеранами как
нечто пассивно усвояемое человеком.

У Лютера можно найти сравнения человека с «соляным столбом» и
«чурбаном». Человек даже хуже чурбана, потому что упрям и враждебен.
Преимущество его, однако, в том, что он сохранил способность верить.
«Формула согласия» утверждает, что в человеке после грехопадения «не
осталось и искры Божественных сил».

Однако провести последовательно и до конца мысль о полной пассивности
человека в деле своего спасения лютеране не в состоянии. Мысль эта никак
не вяжется с евангельским учением, которое очень далеко от того, чтобы
изображать человека «соляным столбом». Лютеране не отрицают Священного
Писания Нового Завета, и поэтому все же не могут полностью отвергать
значение добрых дел. В «Аугсбургском исповедании» говорится, что «нужно
делать добрые дела», что «закон должен быть исполняем».

Итак, добрые дела совершенно не нужны для спасения, но все же их надо
творить, так как без них нет настоящей веры, а, следовательно, нет и
спасения. Нельзя сказать, чтобы в освещении этого вопроса у лютеран
царила четкая последовательность суждений. Ясно тут лишь то, что учение
Лютера не так легко примирить с евангельским.

Важными положениями лютеранской сотериологии является процесс обращения
человека ко Христу и нравственные последствия для него принятой
лютеранством сущности самого оправдания, выраженного в учении о
пронунциации.

Сущность самого оправдания в лютеранском вероучении состоит в
«объявлении» грешника праведным («невменении» и «пронунциации»), после
которого грешник становится праведником в силу того удовлетворения,
которое принес Христос. Грязный объявляется чистым. Бог перестает
гневаться на грешника, потому что за грехи его Он получил полное
удовлетворение. Перемена происходит, таким образом, не в человеке, а в
отношении к нему Бога. В человеке перемена лишь в том, что раньше он
подлежал наказанию и был в страхе, а после пронунциации он — «радостное,
ликующее дитя Божие».

Но восстанавливается ли человек таким путем в своем нравственном
достоинстве после обращения ко Христу?

Наиболее подробно процесс обращения человека-грешника к Богу в свете
лютеранского учения об оправдании изложен в «Формуле согласия».

«Обращение, — говорится в «Формуле согласия», — ни сполна, ни
наполовину, ни на какую-либо малейшую и ничтожную часть не принадлежит
самому человеку, но совершенно и вполне производится Божественным
действием». Человек лишь покоряется этому действию, но не соучаствует в
деле своего спасения. «Осуждаем, — говорится там же, — учение
синергистов, что человек... только... полумертв... что свободная воля...
может своими собственными силами принимать Бога и в некоторой, хотя
слабой и ничтожной, степени действовать с Ним, содействовать и помогать
его воздействию».

Как же примирить это положение лютеранства с проповедью евангельской,
которая зовет человека к активности, к борьбе с грехом, к покаянию?
«Формула согласия» призывы к покаянию считает не евангельскими в
подлинном смысле слова, а ветхозаветными, поскольку Евангелие учит о
том, что Сын Божий «уплатил за все наши грехи». «Нельзя поэтому из
Евангелия в собственном смысле выводить проповедь покаяния». «Формула
согласия», по сути дела, корректирует Евангелие, когда утверждает:

«В таком смысле из Евангелия устраняются все призывы к покаянию и
передаются в область Закона». Они (эти призывы евангельские) «не
являются евангельскими в собственном смысле».

Таким образом, главным моментом в процессе обращения является не
покаяние, а вера в том понимании, в котором она дана в учении Лютера.
«Именно через веру в Евангелие, или обетование о Христе, были оправданы
все патриархи и все святые от начала мира, а не ради их покаяния или
сокрушения или же дел» («Апология»).

Сущность лютеранского учения об оправдании и пронунциации излагается в
«Шмалькальденских членах» следующим образом: «Бог ради нашего Ходатая
Христа нас благоволил считать за совершенно праведных и святых. Хотя
грех в нашей плоти еще не удален и не умерщвлен, но Он не хочет ведать
его и не наказывает за него». «Благодаря вере во Христа не считается за
грех и недостаток все то, что в наших делах есть греховного и
нечистого». «Человек совершенно по своей личности и по своим делам
объявляется и считается оправданным и святым».

Но разве достойно Бога зло объявлять добром, греховное принимать за
святое? Разве о таком «оправдании» учили апостолы? У лютеран снова
возникает необходимость примирения своего учения о пронунциации с
новозаветным учением. Писания Нового Завета говорят об обновлении жизни,
о совлечении ветхого человека. Совершенно отвергнуть нравственное
евангельское учение лютеране не могут. «Апология» повторяет это учение,
когда говорит, что вера «обновляет сердце, мысль и волю и делает из нас
иных людей и новую тварь». Но тогда «зачем нужно учение о пронунциации?
Здесь та же противоречивость: с одной стороны, тенденция представить
дело спасения человека совершающимся вне человека и помимо его, с другой
— невозможность провести эту точку зрения до конца, не впадая в резкое
противоречие со Священным Писанием. В результате лютеране не отвергают
нравственную сторону оправдания полностью, а лишь отодвигают ее на
второй план. «Формула согласия» исходя из того, что полное нравственное
обновление недостижимо в этой жизни, противопоставляет ему как нечто
достигаемое в земной жизни без особого труда полное оправдание человека
и рисует это оправдание как акт юридический, происходящий в Боге, а не в
человеке. «В оправдании нам усваивается праведность Христова, без того,
что мы сами в своей нравственной природе стали праведными». Последние
слова показывают, что речь тут не о фактическом усвоении человеком
праведности Христовой, а лишь о юридическом вменении ее человеку.

Человек, уверовавший в свое спасение, перестает беспокоиться о своей
последней участи, делается «радостным, ликующим чадом Божиим». Из всего
вышесказанного следует, что радость эта и ликование вызываются у него
чувством безнаказанности; он Уверен, что Бог не будет считать за грех и
недостаток всего, что в его делах есть греховного и нечистого.

В учении Лютера о пронунциации и в самой постановке вопроса о
необходимости добрых дел сказывается иная религиозная психология, иная
градация ценностей, иное понимание главной цели. Последовательно
развивая отдельные мысли Лютера об оправдании, можно было бы прийти к
самым странным выводам. Но, надо сказать, сам Лютер старался, насколько
возможно, избегать выводов, которые были бы в слишком очевидном
противоречии со Священным Писанием. Вообще же о протестантах, об их
практическом отношении к вопросам оправдания можно сказать то же, что
уже было сказано о римо-католиках: душой и сердцем они часто бывают
ближе к Православию, чем их официальное учение.

Коренное отличие учения Лютера об оправдании одной верой от Православия
заключается в различном толковании евангельского учения.

Лютер исходит в своем учении главным образом из тех мест посланий
апостола Павла, где говорится, что человек оправдывается верою,
независимо от дел закона (Рим. 3, 28), а делами закона не оправдывается
никакая плоть (Гал. 2, 16). Иными словами — вера противопоставляется
здесь делам закона.

Апостол Павел говорит это против тех, кто думал, что человек может
спастись без Христа, своими собственными усилиями. Апостол Павел хочет
сказать, что спасение совершается Христом и что дела человека сами по
себе не спасают. (Если бы человек мог сам совершать свое спасение,
незачем было бы приходить на землю Христу). И когда «Формула согласия»
говорит, что «честь оправдания принадлежит не нашим жалким делам, а
Христу», православные признают правильность этой мысли. Дела не являются
«заслугой» человека перед Богом, он не приобретает своими делами права
на спасение. В этом смысле дела не являются юридическим основанием
спасения. Спасение — не плата за дела, оно дар Божий. Но этим даром
пользуются не все. Когда апостол Павел говорит об оправдавшихся верой,
он приводит в пример ветхозаветных праведников, согласно сказанному:
«праведник верою жив будет». Праведность эта была несовершенна и сама по
себе недостаточна для спасения, но она составляет нравственное условие
спасения и этим объясняется, почему дар спасения получают не все. Идя к
Богу, человек не пассивен, он соучаствует всем своим существом в Кресте
Христовом, чтобы и совоскреснуть со Христом. Это апостольское учение не
следует забывать.

Человек черпает во Христе силы для своего обновления. Мистически
соединяясь со Христом в теле церковном, человек становится участником
новой жизни. Не «объявляется» только праведником, но становится
действительным участником праведности Христовой, сего Нового Адама,
обновителя человеческой природы. Церковь и апостол Павел далеки от того,
чтобы принижать человека, представлять его исполненным рабской радости о
том, что грехи его уже не наказуются. Христос вознес человека, посадил
его в Своем лице одесную величествия Божия. Бог стал человеком, чтобы
человека возвысить до обожения. Таково церковное учение. Лютеранское
одностороннее подчеркивание, что спасение — дар, и одновременное
отрицание активности человека могут привести к фатализму.

Глубокий анализ протестантского учения о спасении дал в своем
классическом труде «Православное учение о спасении» (29) архиепископ
Финляндский Сергий (1867-1943), впоследствии патриарх Московский и всея
Руси.

В результате внимательного изучения писаний святых отцов и сопоставления
святоотеческого учения о спасении с учениями инославными
(римско-католическим и протестантскими) архиепископ Сергий пришел к
выводу, что именно в понимании спасения лежит основа вероисповедных
расхождений и что в этом вопросе «разность Православия и инославия
заключается не в каких-нибудь частных недомолвках и неточностях, а прямо
в самом корне, в принципе». И далее: «Православие и инославие
противоположны между собой так же, как... себялюбие... и жизнь по
Христу». Предо мною, — говорит высокопреосвященный автор о результатах
своего исследования, — встали два совершенно отличных, не сводимых одно
на другое мировоззрения: правовое и нравственное, христианское». В
правовом мировоззрении отношения Бога и человека «подобны отношениям
царя к подчиненному и совсем не похожи на нравственный союз»; Бог для
человека представляется «только средством к достижению благополучия».
Нравственное же мировоззрение полагает высшее благо человека в святости
и источник этой святости видит в Боге. Спасение, говоря общепринятым
языком, есть избавление человека от греха, проклятия и смерти. Это
определение одинаково может принять и православный, и последователь
правового мировоззрения. Но весь вопрос в том, что каждый из них считает
в спасении наиболее важным и существенным. Себялюбец на первом месте
поставит, конечно, последствия греха для благополучия человека...
Спасение он объяснит себе как избавление от страдания, причиненного
грехом. Самые последствия греха он объяснит себе тем, что Бог прогневан
и потому наказывает. Поэтому и спасение он понимает только как перемену
гнева Божия на милость, представляет себе в виде действия,
совершающегося только в Божественном сознании и не касающегося души
человека... Так как все внимание греховного человека устремлено к тому,
чтобы не страдать, чтобы получить безбедную жизнь в самоуслаждении, то
он и не думает много о том, каким путем достигается эта возможность...
Добра он не любит, труда над собой ради святости не понимает и боится
жертвовать любезным грехом — ему тяжело и неприятно... Между тем, для
православного сознания грех сам по себе, помимо всяких своих гибельных
последствий, составляет величайшее зло... Отсюда очевидно, что и в
понятии спасения православный на первое место поставит освобождение от
греха... Злом является грех; от него жаждали избавиться люди Ветхого
Завета; свободу от него проповедовал Христос с апостолами Своими в
Новом. В труде архиепископа Сергия приводится ряд текстов из отеческих
писаний, свидетельствующих о том, что и отцы Церкви не могли «понимать
спасение иначе, как спасение прежде всего от грехов».

«Если в этом сущность спасения, тогда и самый способ его становится для
нас определенным. Если думать только о том, чтобы избавить человека от
страдания, тогда совершенно безразлично, свободно ли или не свободно со
стороны человека это избавление: все дело в благодушии человека. Но если
человека нужно сделать праведным, нужно освободить именно от греха,
тогда совсем не безразлично, будет ли человек только страдательным
(пассивным — Д.О.) предметом для действия сверхъестественной силы, или
сам будет участвовать в своем избавлении. Поэтому-то в Священном Писании
и в творениях отцов Церкви замечается постоянное стремление убедить
человека совершать свое спасение, потому что без собственных усилий
никто спастись не может. То несомненно, что «человек ничего без Бога»
(Тихон Задонский)... И что, следовательно, спасение может быть приписано
только милости Божией. Однако «человека Бог украсил даром свободы»
(Григорий Нисский)... И что, следовательно, спасение может быть
приписано только милости Божией. Однако «человека Бог украсил даром
свободы» (Григорий Нисский)... «Непроизвольная святость не может быть
святостью... Спасение не может быть каким-нибудь внешне судебным или
физическим событием, а необходимо есть действие нравственное...
Благодать хотя и действует, хотя и совершает все, но непременно внутри
свободы и сознания...».

Приведенные аргументы исключают лютеранское учение о полной пассивности
человека в деле спасения, а также лютеранские толкования условий
оправдания и его сущности.

По протестантскому учению выходит, что Бог все время был разгневан на
человека, все время не мог ему простить того оскорбления, какое человек
нанес Ему грехом. Потом, вдруг, видя веру человека в Иисуса Христа, Бог
примиряется с человеком и не считает его более Своим врагом; хотя
человек и после этого может еще грешить, но уже безнаказанно.
Православное учение понимает отношение Бога к человеку иначе. «Главное в
оправдании, — говорит архиепископ Сергий, — не пронунциация
протестантов, а обращение человека от греха к жизни по Богу,
нравственный переворот...» «Мы погреблись с Ним крещением в смерть,
дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в
обновленной жизни» (Рим. 6, 4).

«Освобождаясь от грехов в Крещении, человек делается участником
праведности Христовой. Протестанты и это превратили в совершенно внешнее
судебное происшествие. По их представлению, Бог, не находя в человеке
ничего, за что бы ему следовало воздать награду в вечной жизни, вменяет
ему заслугу... какую совершил Иисус Христос. Основанием же вменения
служит просто то, что Бог видит со стороны человека желание присвоить
эту заслугу себе (вера как орудие, instrumentum усвоения заслуги
Христовой)...» Между тем, по православному учению, «человек спасается не
тем, что он желает присвоить себе то, что сделал Христос, а тем, что он
находится в самом теснейшем единении со Христом, как ветвь с виноградной
лозой... это единение, с одной стороны, дает человеку силы, укрепляет
его решимость соблюдать волю Христа, а с другой, требует и от него
усердия (иначе нечего укреплять, если нет решимости)... Действенность
таинства стоит в зависимости от степени свободного участия в нем самого
человека».

Таковы главные мысли труда архиепископа Сергия.

Как мог Лютер, человек, одаренный высокими стремлениями, непримиримый
борец с недостатками римского католицизма, удовлетвориться столь
несовершенным богословским истолкованием дела Христова? Причину следует
видеть, во-первых, в том, что Лютер, потеряв веру в Церковь, поставил
личные соображения выше мысли церковной, во-вторых, в том, что
воспитавшая Лютера Римско-католическая Церковь сама не сберегла наследия
апостольской церковности во всей чистоте.

Лютер правильно подметил непоследовательность римско-католического
учения об оправдании: если Крови Христовой достаточно для удовлетворения
за грехи всего мира, нелогично требовать от людей какого-то
дополнительного удовлетворения. Но Лютер не заметил главного недостатка
этого учения, который состоит в слишком свободном оперировании в
сотериологии аналогиями с такими человеческими понятиями, как гнев
оскорбленного, необходимость удовлетворения и т. п. Справедливость Божия
— это вовсе не то, что наша человеческая справедливость, обеспечивающая
человеческие интересы. Она исходит из иных критериев — Нравственных. Не
отец удаляется от блудного сына — это сын уходит на сторону далече. Не
Бог враждует с грешником — это грешник враждует с Богом. Как сказано в
каноне Октоиха:

«Ты врага суща мя зело возлюбил еси». «Вот стою у дверей и стучу...»
Человек сам должен открыть дверь. Перемена должна произойти в человеке,
а не в абстрактной сфере юридических взаимоотношений. Христос к нам
пришел, чтобы соединиться с нами. Мы не в стороне от Креста Его, мы не
пассивные наблюдатели своего спасения. Крест Христов входит в жизнь
христианина и вместе с ним закваска иной жизни. Это сфера нравственная.
Кости сухие человечества воскресают вместе с Поправшим смертию смерть. В
«надгробных песнях» Великой Субботы мысли и чувства Церкви обращены к
рождению новой жизни из «двоерасленного» Зерна, которое приняли недра
земли в погребении Спасителя. Участниками этой жизни во Христе
становятся спасаемые. В этой жизни, по мысли Церкви, и состоит спасение;
не может быть спасения без избавления от мертвых дел.

Аморальности в лютеранской среде, конечно, не наблюдается, напротив,
можно говорить о своеобразном благочестии, достаточно жестком
лютеранском благочестии. Однако что было разрушено с самого начала и
чего нет у лютеран и по сей день — понятия внутренней борьбы со грехом,
аскезы, ибо если человек спасен, внутренняя борьба по преодолению тех
или иных страстей и пороков, по сути дела, не может найти оправдания, ее
и нет. При всем благочестии, пуританстве тех или иных протестантских
направлений, аскетика как таковая в протестантстве отсутствует во всех
его направлениях.

И, наконец, завершая этот раздел, можно еще раз обратиться к
авторитетному догматическому документу — «Окружному посланию Восточных
патриархов» (1723). В нем пространно изложено церковное учение о
западных заблуждениях, которые накопились к XVII—XVIII вв. В частности,
о делах и вере там говорится так: «Веруем, что человек оправдывается не
просто одною верою, но верою, споспешествуемою любовью, то есть через
веру и дела. Не призрак только веры, но сущая в нас вера через дела
оправдывает нас во Христе». Ни теоретическая вера лютеран, ни
созерцательная ее сторона, ни самый факт уверенности в собственном
спасении этого спасения не даруют. Его дает лишь вера, которую можно
назвать живой или, как она именуется в послании, споспешествуемая
любовью, то есть та, которая воплощается в реальной, устремленной к
праведности, жизни во Христе церковного человека.

Лютеранское учение о таинствах

Отказав Церкви в непрерывном видимом существовании, лютеране, по сути
дела, должны были бы объявить ненужными и таинства церковные как
несовместимые с учением о невидимости Церкви. Это было бы логично. Но
отвергнуть водное Крещение или таинство Тела и Крови Христовой значило
вступить в резкий очевидный конфликт со Священным Писанием. Лютеране
оказались вынужденными оставить таинства, по крайней мере некоторые, и
дать им какое-то место в своей догматической системе, провозгласившей
принципы невидимости Церкви и спасения одной верой. Решить эту задачу,
не впадая в противоречие, невозможно.

Символические книги лютеран определяют таинства как «необходимые для
христиан источники благодати».

По лютеранскому учению, таинства совершаются для того, чтобы постоянным
напоминанием о прощении «утешать совесть» грешников.

Но что, собственно, дают таинства христианину, почему они необходимы
спасающемуся «одной верой» и какой вообще смысл должны иметь эти видимые
священнодействия при отсутствии видимой Церкви? На все эти вопросы
протестантам отвечать трудно? Символические книги лютеран называют
таинства еще и печатями , «знаками» обетовании Божиих. Для чего же
нужны, эти «печати» и «знаки»? Символические книги отвечают: для
усиления веры. Если лишь таково назначение этих «знаков», то, казалось
бы, они не столь обязательны, ибо вера возбуждается словом и без них.

Отвергнув римско-католическое учение об ex opere operatum и вооружившись
с полным основанием против представлений о механическом воздействии
таинств на человека, протестанты не могли противопоставить этим взглядам
чего-либо убедительного и глубокого. Одна из причин этого состоит в том,
что вопрос о таинствах они пытались решать в отрыве от веры в Церковь.

О числе таинств в «Апологии» говорится, что четыре из семи обрядов —
Миропомазание, Брак, Священство и Елеосвящение не установлены Богом и не
могут называться таинствами, хотя и могут быть употребляемы для
напоминания о Боге пред простецами. «Истинными таинствами являются
только три: Крещение, Причащение и Разрешение от грехов». В последнем,
впрочем, лютеране не находят существенного для таинства элемента —
внешнего знака. В той же «Апологии» далее говорится лишь о двух
настоящих таинствах: Крещении и Причащении. То же и в «Большом
катехизисе».

Нигде ничего не говорится в символических книгах лютеран об облеченных
особыми полномочиями совершителях таинств. По мнению лютеран,
полномочиями на совершение таинств обладают все члены Церкви.

В свете лютеранских положений о спасении одной верой непоследовательным
выглядит и учение лютеран об отдельных таинствах.

Христос говорит о Вере и Крещении (Мк. 16,16). Апостолы учили о
необходимости веровать и креститься (Деян. 2,38). Лютеране вынуждаются
поэтому признавать Крещение чем-то важным в деле спасения, хотя это
трудно совместить с основным положением учения о спасении их
сотериологии, согласно которому человек спасается одной верой. В Малом
катехизисе читаем:

Крещение подает прощение грехов, избавляет от смерти и диавола и
доставляет вечное блаженство верующим. «Формула согласия» учит:
«Крестившиеся имеют снова свободную волю». «Большой катехизис» говорит,
что через Крещение человек получает «неисчислимые сокровища». Выходит,
что Крещение нечто большее, чем знак, напоминание и заменитель слова, и
все же ясности в этом вопросе у лютеран нет.

Особого внимания заслуживает факт, что лютеране признают Крещение
младенцев, несмотря на неспособность последних верить. В «Аугсбургском
исповедании» по вопросу о необходимости Крещения детей выражается
осуждение «перекрещенцев» (анабаптистов).

Лютеране не в силах отрицать и значение таинства Евхаристии. Таинство
это символические книги называют «дополнением к Крещению».

Отрицая термин «пресуществление», символические книги предпочитают
говорить о «присутствии» в Евхаристии Тела и Крови Христовой
(«Аугсбургское исповедание») «в хлебе и под хлебом» («Большой
катехизис»), «с хлебом» («Апология») или in pane, sub pane, cum pane
(«Формула согласия»). Не знают лютеране и церковного термина
«преложение».

Лютеранские символические книги ничего не говорят и о том, что таинство
это действительно только в том случае, если оно церковно, то есть если
совершается пастырем, имеющим по преемству полномочия от тех, кому было
заповедано сие творити.

Что касается Исповеди, то Лютер поначалу считал ее безусловно
необходимой и признавал таинством. Но вместе с тем у Лютера очень рано
проявляется тенденция к умалению значения исповеди.

Весь контекст лютеранского вероучения говорит о том, что Лютер не
захотел признать за покаянием силы благодатного таинства, способного
оказывать реальное воздействие на нравственное состояние человека. По
Лютеру, священник на исповеди лишь объявляет о прощении грехов,
совершившемся ранее по заслугам Христа. Казалось бы, верующий лютеранин
должен об этом знать и без священника.

«Шмалькальденские члены» считают исповедь нужной «ради простого грубого
народа». Впоследствии в лютеранстве утвердился взгляд на исповедь как на
нечто необязательное.

Распространение и развитие идей Лютера.

Анабаптизм. Учение Ульриха Цвингли

Реформаторское учение Лютера, положившее начало расколу внутри
католицизма, получило широкое распространение не только среди разных
слоев населения Германии, но и во многих государствах Европы: в
Швейцарии, Франции, Англии, а также Дании, Норвегии, Швеции, Финляндии и
Эстонии. Лютеранство дало толчок к появлению новых религиозных учений и
вызвало к жизни новые религиозно-политические движения, отражавшие
разные социальные и национальные интересы их сторонников.

Представителями одного из таких радикальных реформационных течений,
отражавшего интересы низших слоев немецкого общества, были анабаптисты,
или перекрещенцы. Как и последователи Лютера, они протестовали против
церковного авторитета, воплощенного в католицизме, но протест свой
довели до крайних пределов. Для движения анабаптистов характерны
социальный и нравственно-религиозный радикализм и анархия.

Возглавили это движение, возникшее в 20-х гг. XVI в., ремесленник
Николай Шторх и священник Томас (Фома) Мюнцер.

Лютер учил об оправдании верой, о том, что таинства приобретают
благодатную силу только через веру. Развивая это учение, анабаптисты
отвергли Крещение младенцев как не способных верить, и от тех, кто был
крещен в младенчестве, стали требовать повторного Крещения в зрелом
возрасте. Отсюда и самое название движения — анабаптизм. Наиболее яркое
отличие анабаптизма от лютеранства проявилось в сфере социальных
вопросов анабаптисты призывали к активной борьбе за переустройство
общества и именно в такой борьбе видели проявление истинной веры.
Крестьяне взялись за оружие. Целые области Германии были охвачены
пламенем Крестьянской войны (1524-1525). Во »время гонений на
анабаптистов ни католические, ни протестантские государи не имели к ним
никакой жалости. Лютер призывал вбивать мятежников как бешеных собак.
Крестьянское восстание было подавлено с исключительной жестокостью.

Другим религиозным учением эпохи Реформации, близким по направленности к
идеям лютеранства, было учение швейцарского священника Цвингли.

Ульрих Цвингли (1484-1531) родился в Швейцарии в зажиточной крестьянской
семье. Учился в школах Берна, Вены, Базеля. Получил звание магистра
философии (1506), был священником. Выступал как реформатор одновременно
с Лютером, был знаком с его первыми сочинениями, но действовал
независимо от  него. Между их учениями много общего. Цвингли тоже начал
свою реформаторскую деятельность с выступления против индульгенций. В
публичных диспутах по этому вопросу он одержал верх (1523). Цюрихский
городской совет стал на сторону Цвингли, и Цюрих вступил на путь
Реформации. Из церквей были удалены священные изображения, органы,
отменено было даже пение. Функции епископов приняли на себя кантональные
власти. Монастырское имущество был» секуляризовано. Сам Цвингли,
несмотря на то что был священником, вступил в брак.

В Швейцарии к Реформации примкнули более развитые городские кантоны —
Цюрих, Берн, Базель, а «лесные» кантоны остались католическими.
Начавшаяся между ними война была неудачной для реформаторов. Сам Цвингли
погиб в одном из сражений (1531).

Учение Цвингли в основном совпадает с учением Лютера. Но в учении о
Евхаристии Цвингли пошел еще дальше Лютера, отвергая присутствие Тела и
Крови Христовой в этом таинстве и считал хлеб и вино простыми символами.

В общем Цвингли более рационалистичен. Церковные традиции он ценил еще
меньше Лютера. Но в учении об оправдании он проявляет определенную
сдержанность и о предопределении говорит как бы с некоторой
нерешительностью.

В 1549 г. между последователями Цвингли и Кальвином был заключен под
названием Цюрихского соглашения важный акт, в силу которого
устанавливалось единство между обеими церквами в спорном учении о
пресуществлении, и таким образом было подготовлено их слияние в
дальнейшем.

Учение Цвингли сыграло заметную роль в реформации католицизма, поскольку
оно подготовило почву для развития в Швейцарии более мощного
религиозного движения, которое возглавил его младший современник Жан
Кальвин. Наряду с Лютером и Кальвином Цвингли причисляют к крупнейшим
деятелям движения Реформации.

Кальвинизм

Вождем Реформации в Швейцарии в середине XVI в. стал француз Жан (Иоанн)
Кальвин. В вероучении и в учении о нравственности, в учении о Церкви и
церковных обрядах Кальвин пошел гораздо дальше Лютера. Главной
особенностью его учения является учение о безусловном предопределении,
согласно которому Бог от вечности предопределил одних людей ко спасению,
а других к погибели. Это учение легло в основу второй после лютеранства
ветви протестантизма — кальвинизма.

Кальвинисты называют себя реформатами, а свое общество Реформатской или
Евангелическо-реформатской церковью.

Однако за последователями учения Кальвина, которое распространилось на
многие страны Европы, исторически закрепились и другие названия,
характерные для национальных исповеданий этого учения (см. раздел
"Распространение и развитие кальвинизма. Гугеноты. Пуритане").

Жан Кальвин

Жан Кальвин (1509-1564) родился на севере Франции в семье податного
чиновника, состоящего также должностным лицом при епископе.

Отец готовил сына к духовной карьере. Юноша получил тонзуру, то есть был
причислен к клиру Римско-католической Церкви, но имел ли он сан
католического пресвитера — неизвестно. В молодые годы Кальвин изучал
юридические науки, римско-католическое богословие и философию. Помимо
латинского языка, хорошо знал греческий, немного еврейский.

В 30-х гг. XVI в., проникшись сочувствием к протестантизму, Кальвин
порвал с Римско-католической Церковью и вынужден был бежать из Франции,
где новое учение жестоко преследовалось. Кальвин поселяется в Женевском
кантоне, который незадолго до этого вступил на путь Реформации, и
возглавил реформационное движение в Швейцарии.

В 1536 г. он опубликовал свой основной труд — «Наставление в
христианской вере» («Institulio religionis christianae») на латинском и
французском языках, где изложил основы нового богословия. Учение о
пассивности человека в деле спасения и о безусловном предопределении,
изложенное в «Наставлении», стало отличительной чертой его богословия. В
своем учении Кальвин показал себя еще большим рационалистом, чем Лютер и
Цвингли. В том же году он издал так называемый Первый катехизис и в
дополнение к нему — «Исповедание веры». В «Исповедании», написанном
по-французски, излагалось реформатское вероучение, которое
предписывалось Кальвином «гражданам и жителям Женевы» как обязательное.
Не желающие принимать его должны были покинуть пределы Женевы.

Женева приняла Кальвина в качестве своего духовного руководителя. В этом
качестве он проявил себя человеком чрезвычайно требовательным, строгим и
суровым до жестокости. Характерно, что, заявив себя непримиримым врагом
Римско-католической церкви, Кальвин не только не осуждал средневековых
инквизиционных методов борьбы с инакомыслящими, но сам первым в
протестантизме применял в своей теократической общине пытки и кару
смертью за ересь. Кальвин был сторонником слияния Церкви с государством
и осуществлял эту идею на практике в Женевском кантоне, абсолютным
повелителем которого он стал. Религиозно-нравственная жизнь женевцев
была поставлена под наблюдение особого трибунала — «консистории». Были
запрещены танцы, песни, развлечения, яркие наряды. Из храмов вместе с
живописью и другими видами искусства была изъята всякая пышность ритуала
и обстановки.

Личность Кальвина резко отличается от большинства реформаторов: это
ученый, теоретик — и в то же время организатор, политик, умело
направлявший массы. Обладая слабым здоровьем, он, тем не менее, всю
жизнь вел исключительно активную деятельность по формированию
догматических основ нового вероучения, защите своего учения и
распространению его в европейских державах — Англии, Шотландии,
Нидерландах, Германии, Польше. Он отстаивал свое учение в борьбе с
германскими лютеранами и французскими протестантами, положив начало
эпохе кровавых столкновений за веру. Кальвин является признанным
авторитетом в вопросах богословия и деятельным участником во всех делах,
связанных с общеевропейской Реформацией. При Кальвине Женева становится
центром подготовки образованного протестантского духовенства и
проповедников для романских земель издателем и распространителем Библии
во Франции и приобретает  репутацию «святого города».

Вероучение кальвинистов

Символические книги кальвинистов

В кальвинизме вероучительных книг очень много. Собственные символические
книги имеют не только разные ветви кальвинизма, но даже и отдельные
поместные толки одного и того же исповедания.

Главнейшими символическими книгами кальвинистов являются следующие:

«Первый катехизис» Кальвина (1536) является переработкой основного
богословского труда Кальвина «Наставления в христианской вере»; положен
также в основу упоминавшегося выше «Исповедания веры».

Целью написания «Наставления» было систематизировать изложение уже
определившихся идей протестантизма и положить юнец беспорядочности
учения и строя среди единомышленников.

При этом Кальвин далеко превзошел попытки своих предшественников по
ясности, сжатости, силе изложения. В его учении протестантизм принимает
сухой, рационалистический характер с четкими логическими рассуждениями и
ссылками на текст Писания.

«Наставление» несколько раз переделывалось и расширялось втором и в
наиболее известном последнем издании 1559 г. явилось суммой всего
догматического и церковного учения кальвинизма.

«Женевский катехизис» Кальвина (1545) отличается от «Первого катехизиса»
вопросно-ответной формой изложения.

«Женевское соглашение» (1551) составлено Кальвином, содержит особо
заостренную редакцию учения о предопределении. Принято кантональным
советом Женевы.

«Галликанское исповедание», иначе «Исповедание веры французских Церквей»
(1559) принято кальвинистами Франции. В основе своей оно тоже является
произведением самого Кальвина.

Перечисленные вероопределения публиковались на французском и латинском
языках.

 Большим уважением у реформатов пользуется также «Гейдельбергский
катехизис» (1563), составленный кальвинистами Германии на немецком
языке.

Учение кальвинизма о Церкви и таинствах

Кальвинизм, как и лютеранство, является плодом реформационных движений
XVI в. Так же, как лютеране, кальвинисты представляют собой религиозное
общество, лишенное непрерывной апостольской преемственности в
историческом и сакраментальном смысле, поэтому в учении кальвинистов о
Церкви тоже не может быть твердой веры в непрерывное пребывание Церкви
на земле и в непрерывное стояние исторической Церкви в истине.

Согласно учению Кальвина, всякое соединение людей, в котором раздается
проповедь слова Божия и совершаются таинства (Крещение и Причащение),
есть Церковь.

Несмотря на непримиримую вражду с католицизмом учение Кальвина о Церкви
приближается к средневековому и заключает в себе много элементов
теократии.

В то же время Кальвин принял основные положения лютеранской
экклесиологии. Но картина анархии, в которую повергло протестантизм
учение Лютера о всеобщем пастырстве, заставила Кальвина подумать о
необходимости поднять авторитет и значение пастырей и церковной
организации. Кальвин даже стремился государство втянуть в орбиту Церкви
(Лютер скорее готов был допустить обратное: подчинить Церковь
государству).

«Галликанское исповедание» всячески старается поднять авторитет
новообразовавшейся Церкви и укрепить церковную дисциплину.

Таким образом, в ответе на вопрос, что же такое Церковь, Кальвин не
поднимается выше Лютера. «Следуя слову Божию, мы говорим, что она есть
общество верующих, согласившихся следовать этому слову» (ст. 27).

О таинствах кальвинисты учат, подобно лютеранам, в туманных выражениях,
как о «знаках», «печатях» и «свидетельствах».

В учении о Евхаристии Кальвин занимает среднее, колеблющееся, положение
между Лютером, который признавал телесное присутствие Христа в
Евхаристии, и Цвингли, который такое присутствие отвергал. Кальвин учил,
что хлеб и вино — лишь знаки нашего духовного общения с Телом и Кровью
Христа, но что в действительности вкушает их лишь избранник,
благословенный истинной верой.

Покаяние не имеет в кальвинизме сакраментального значения. Пренебрегая
вместе с лютеранами учительной ролью Церкви, Кальвин считал библейские
книги единственным правилом веры. «Ни указы, ни декреты, ни видения, ни
чудеса не должны быть противопоставлены этому Священному Писанию»
(«Галликанское исповедание», ст. 5).

Впрочем, кальвинисты придают некое значение и церковной традиции:
древним символам веры (в частности, Никео-Цареградскому), Соборам и
отцам Церкви. «Признаем то, что было определено древними Соборами и
отвращаемся от всех сект и ересей, отвергнутых святыми учителями, как-то
св. Иларием, св. Афанасием, св. Амвросием, св. Кириллом» (там же, ст.
6).

Учение Кальвина о спасении и безусловном предопределении

В основе учения Кальвина о предопределении (предестинации) лежит идея
безусловного господства воли Божией, избирающей людей лишь орудиями
своими. Это полностью исключает мысль о человеческих заслугах, даже само
представление о возможности свободы выбора в решениях людей. Сама по
себе эта идея не нова и была развита еще блаженным Августином в начале V
— конце IV в. и в основном разделялась всеми реформаторами XVI в., но в
учении Кальвина она получила наиболее четкое и глубокое выражение. По
его учению, предназначенные к вечному спасению составляют небольшую
группу, избранную Богом в силу непостижимого решения, помимо всякой их
заслуги. С другой стороны, никакие усилия не могут спасти тех, кто
осужден на вечную гибель.

Здесь небезынтересно проследить ход рассуждений, приведших Кальвина к
его учению о безусловном предопределении. В вопросах сотериологии
Кальвин согласен с Лютером в том, о природа падшего человека совершенно
искажена грехом. Все дела человека, даже лучшие, внутренне являются
злом. «Все, что ходит от него, совершенно справедливо осуждается (Богом)
и вменяется в грех» («Наставление»). Человек потерял свободу воли после
падения он творит зло не свободно, а по необходимости.

Последовательно развивая таким образом эти положения, Кальвин дошел до
учения о безусловном предопределении Богом — одних людей к вечному
спасению, других к вечной гибели — главному положению своей
сотериологии. Учение о предопределении носит на себе печать особенного
духовного склада самого Кальвина, его сурового и жестокого характера,
холодного и рационалистического подхода к богословским вопросам.

Сотериологическое учение Православной Церкви коренным образом отличается
от взглядов Кальвина и Лютера. Оно исходит из изложенного в Священном
Писании Божественного предопределения, вытекающего из Божественного
предведения. Их же предуведе, тех и предустави. — (Рим. 8, 29).

Кальвин же учит о предопределении безусловном, которое совершается
независимо от духовного состояния человека и его образа жизни, и говорит
о нем в самых решительных выражениях. Отвергнув свободу человека, он
доходит до утверждения, что зло совершается по воле Божией, и в своих
высказываниях на эту тему иногда производит впечатление одержимого.

«Когда мы не понимаем, как это Бог хочет, чтобы происходило то, что Он
же запрещает, вспомним о своем бессилии и ничтожестве, а также о том,
что свет, в котором живет Бог, не напрасно назван неприступным, ибо он
окружен тьмою» («Наставление», кн. 1. И далее: «Что бы ни предпринимали
люди и даже диавол. Бог всегда держит в руках руль».

Закон Бога предписывает безвольному человеку «непосильное для него,
чтобы убедить человека в его собственном бессилии» («Наставление»).

Кальвин сожалеет, что святые отцы (исключая Августина) не учат о потере
человеком свободы воли. Кальвин недоволен, в частности, тем, что Иоанн
Златоуст «возвеличивает силы человеческие».

По природе человек способен только на зло. Добро — дело благодати. Не от
нашего усмотрения, по словам Кальвина, зависит повиноваться действию
благодати или противиться.

Так же, как Лютер, Кальвин отвергает участие человека в деле своего
спасения (синергизм). Так же, как Лютер, он учит, что человек
оправдывается верой в свое спасение.

О добрых делах в «Наставлении» говорится следующее: «Хотя Бог, совершая
наше спасение, возрождает нас для благотворения, мы исповедуем, что
добрые дела, которые мы совершаем под водительством Св. Духа, не играют
роли в нашем оправдании».

Верующий, по учению Кальвина, должен быть безусловно уверен в своем
спасении, ибо спасение совершается Богом независимо от дел человеческих.

Кальвин возражает святым отцам, которые «держали людей в страхе и
неуверенности», так как ставили спасение в зависимость от дел.

«Бог однажды в Своем вечном и неизменном совете решил, кого Он желает
привести к спасению, а кого желает предать погибели». «Когда спрашивают,
почему Бог так делает, надо отвечать: потому, что Ему так угодно».

Вот как далеко заходит Кальвин в развитии мысли Лютера о том, что
человек — это соляной столб. Кальвин как бы совсем забывает, что, по
словам Священного Писания, Бог всем человеком хощет спастися (1 Тим. 2,
4), и как бы не замечает того, в каком резком противоречии находится все
его учение с духом Евангелия.

Подводя краткий итог православной оценке кальвинистской доктрины о
безусловном предопределении, можно сказать следующее: Священное Писание
ясно свидетельствует об условности предопределения Божия. Об этом
говорят, например, представления будущего Страшного Суда в Евангелии
(Мф. 25, 34-36, 41-43). О благодати как силе Божией, спасительной для
всех людей, а не для некоторых только, читаем у того же апостола Павла,
на которого ссылался Кальвин: Явилась благодать Божия, спасительная для
всех человеков... (Тим. 2, 11-12).

Обойти текст Священного Писания, сохранив при этом убедительность
суждения, нельзя, поэтому кальвинисты и толкуют те и иные места
Священного Писания аллегорически: что момент благодатного попечения
рассматривается как попечение о мире в целом, которое Спаситель дал для
всех человеков в том плане, спасительно для человечества. А для рода
человеческого спасительно и полезно, чтобы одни погибли, а другие
спаслись. Поэтому путем такого рода истолковательной экзегезы можно
принять и такое место.

Еще одно известное место из Первого Послания к Тимофею (2, 4): Бог
хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания тины. Таким образом,
предопределение Божие имеет в виду лишь спасаемых. Нигде в Священном
Писании не говорится о предопределении к погибели. Предопределение к
спасению следует понимать как выражение непреклонной воли Божией   
…сделать все необходимое для спасения тех, кто хорошо пользуется своей
свободной волей: «...Со страхом и трепетом совершайте свое спасение»
(Фил. 2, 12); «Кто ищет благодати и свободно покоряется ей» (Окружное
послание восточных патриархов, 1848 г.). Еще одна цитата из «Точного
изложения православной веры» преподобного Иоанна Дамаскина:
«Предопределение Божие есть предвидящее, но не принудительное». И в
завершение этого раздела — цитата богослова XX в. Николая Никаноровича
Глубоковского. В своем известном труде о Посланиях апостола Павла он
писал: «Предопределение говорит единственно то, что есть в мире
греховное человечество, не окончательно погибшее и поэтому удостаиваемое
Божеского милосердия».

Что же касается учения Кальвина о безусловном предопределении, то оно
было осуждено Иерусалимским Собором восточных патриархов (1672) и его
проповедники преданы анафеме. И никто ее пока не отменял. Однако нельзя
не учесть то, что нынешние кальвинисты и реформаты не делают особого
акцента на учении о предопределении, то есть оно не выдвигается ныне как
основной момент доктрины. Но и никакого тайного или авторитетного отказа
от него ни одной из ветвей нынешнего кальвинизма декларировано не было.
Поэтому, хотя на практике того акцентирования (прямо-таки упивания у
Кальвина этой жестокостью Божией) на делении на спасаемых и погубляемых
ныне, конечно, в реформатстве нет, однако и осуждения или отказа от этой
доктрины также не было.

Распространение и развитие кальвинизма. Гугеноты. Пуритане

Деятельность Кальвина проходила в середине XVI в., когда Католическая
Церковь стала вновь возрождаться и организовала сильную реакцию. В этих
условиях основной задачей протестантизма было принять четкие церковные
формы и организоваться для решительного отпора, поднявшись над
разрозненными усилиями реформы в отдельных странах.

Продолжатели дела Кальвина действовали в иной исторической обстановке,
где царил дух церковной реакции и Церковь искала сближения с народными,
антимонархическими силами. Кальвинисты выводят теорию сопротивления
нечестивой и тиранической власти, учение о скрепленном Богом договоре
между народом и королем; республиканские формы церковного устройства
переносятся на церковную жизнь.

Помимо небольшого уголка романской Швейцарии, где зародилось учение
Кальвина, оно распространяется на Германию, «имущественно на западе, под
названием Реформатской Церкви, в Нидерландах, во Франции, где они были
известны как гугеноты, в Шотландии и Англии — под общим названием
пуритане и в Польше.

В Германии кальвинизм не играл первенствующей роли и до середины XVI в.
условия терпимости на него не распространялись.

В Нидерландах (Бельгии и Голландии) он получил распространение
преимущественно среди низших классов, особенно в годах, и носил
революционный характер. Значительную политическую роль сыграли
нидерландские кальвинисты в борьбе против господства Испании во второй
половине XVI в. Дальнейший скол на религиозной и политической почве
существенно ослабил кальвинизм в Нидерландах.

Французские кальвинисты (гугеноты) в учении о строе Церкви стояли ближе
других к родоначальнику направления. В середине XVI в. во Франции
насчитывалось до двух тысяч кальвинистских общин, а в 1559 г. собрался
первый церковный синод гугенотов. Особенно охотно принимало кальвинизм
дворянство, у которого чисто религиозные стремления переплетались с
политико-социальными и кальвинистский идеал народовластия оказывался
удобным предлогом для возвращения дворянству логических прав. Поэтому,
начав свою деятельность как церковная организация, гугеноты в скором
времени превратились в логическую партию, во главе которой стояли
Бурбоны. Вражда с католической партией Гизов и политические интриги
светских монархов привели к ряду религиозных войн, принесших гугенотам
некоторые льготы. Тем не менее, вторая половина XVI в. характеризуется
наиболее ожесточенным столкновением гугенотов с правительством и
католическим большинством после так называваемой Варфоломеевской ночи,
когда в ночь на 24 августа 1572 г. Екатериной Медичи, регентшей при
малолетнем сыне — короле Карле IX, было организовано массовое избиение
гугенотов. В конце XVI в. гугеноты получили официально признание как
политическая организация, действующая под контролем французского короля.
С развитием среди гугенотов веротерпимого и свободомыслящего направления
они постепенно теряют силу как политическая организация и в 1629 г.
полностью теряют политические права.

В Шотландии кальвинизм стал распространяться в середине XVI в. и имел
тесную связь с политической оппозицией против династии Стюартов. Вождем
его стал Джон Нокс, ученик Кальвина, сочетавший черты его сурового
характера с качествами политического агитатора и народного трибуна. Он
сумел поднять религиозное восстание, добился низложения династии
«нечестивых государей» и введения в Шотландии кальвинизма, получившего
название Пресвитерианской Церкви. Эта Церковь имела синодальную
организацию и предоставляла значительные права священникам, избиравшимся
церковными советами.

Кальвинизму в Шотландии пришлось еще раз выдержать борьбу в правление
Марии Стюарт, желавшей восстановить католические богослужения. После ее
низложения пресвитерианство достигло в Шотландии полного торжества.

В Англии кальвинизм развивается после введения Реформации
государственной властью и вследствие этого в оппозиции не к католицизму,
а к официальной Протестантской Церкви — англиканству.

Еще при Елизавете и даже раньше — при архиепископе Кранмере в английском
протестантизме наметилось радикальное направление, представители
которого были недовольны сохранением в англиканской Церкви епископата и
римо-католического обряда. Они добивались полного «очищения» Церкви от
папистических традиций и полной ее кальвинизации.

Все считавшие необходимым дальнейшее очищение Церкви получили название
пуритан (от латинского слова purus — чистый). С точки зрения официальной
Церкви они были «нонконформисты», то есть отвергавшие единообразие
учения и культа (они назывались также диссентеры — разногласные).
Пуритане составили сильную оппозицию королевской власти.

Движение пуритан не было однородным. Отделившись от господствующей
Епископальной Церкви (1567), одни из пуритан учредили церковную
организацию, управляемую выборными пресвитерами, отчего стали называться
пресвитерианами, другие пошли еще дальше. Считая пресвитерианство
недостаточно радикальным, представители крайнего пуританства —
конгрегационалисты, или индепенденты, отвергли пресвитерианское
устройство, провозгласили полную самостоятельность отдельных общин
конгрегации не только в вопросах управления, но и в вопросах веры. За
пределами общины не должно быть для верующего никаких авторитетов,
никакой власти.

До XVII в., при Елизавете Тюдор, оппозиция пуритан носила чисто
религиозный характер. Положение изменилось в XVII в. при Стюартах, когда
религиозная оппозиция соединилась с политической. Пуритане стали борцами
за политическую свободу. Церковные представления их были перенесены на
политическую почву и обратились в конституционные и республиканские
теории.

Допуская королевское верховенство в церковных делах, они боролись против
абсолютизма в государстве.

Тяжелые испытания в начале этой борьбы заставили многих пуритан
выселиться во вновь основанные колонии в Северной Америке, здесь
английский кальвинизм, распавшись на многие: ты, затихает и утрачивает
свое влияние и внутреннюю силу.

В Польше кальвинизм сыграл переходящую роль. Ранее него здесь
распространялись лютеранство и учение Чешских братьев. Кальвинизм с его
республиканско-аристократической организацией был особенно близок к
стремлениям шляхты, которая в борьбе за политическую реформу сильно
враждовала с духовенством. Кальвинистская церковь под названием
«гельветического исповедания» была организована в Польше Яном Ласким в
1556-1560 гг. просуществовала она недолго, и под давлением сильной
католической реакции влияние кальвинизма было полностью разрушено.

АНГЛИКАНСТВО

Окончательная реформация английской Церкви и образование третьей ветви
протестантизма — англиканства — в самостоятельную конфессию произошло во
второй половине XVI в. Богословские основы нового вероисповедания
представляют собой сложную смесь католицизма, лютеранства и кальвинизма.
Основоположником идей англиканства является архиепископ Кентерберийский
Томас Кранмер (1489-1556).

Английская Церковь с момента утверждения в ней Реформации получила
название Англиканской Церкви. Вне территории Великобритании англикане
называют ее Епископальной Церковью. Возглавляют Церковь два архиепископа
— Кентерберийский, примас Англии, и Йоркский, а также 32 епископа.

Особенности реформации в Англии

Англия издавна тяготилась зависимостью от Рима. Налоги, взимавшиеся
Римско-католической Церковью в пользу строительства грандиозного собора
св. Петра, ложились тяжелым бременем на население, отражались на
экономике страны. Английские церкви папа облагал налогами сам, не
спрашивая согласия английского короля. Короли безуспешно старались
противодействовать папскому абсолютизму, заявляя свои права на участие в
решении английских церковных дел своего государства.

Предшественником Реформации в Англии был Джон Виклиф (1324-1384),
высказывавший взгляды подобные тем, которые потом стал распространять
Лютер (см. раздел «Римско-католическая Церковь накануне Реформации»).

Начало самой Реформации в Англии связано с именем короля Генриха VIII
(1509-1547) из династии Тюдоров. Поначалу горячий приверженец папизма,
он разошелся с папой, не добившись у него расторжения своего брака с
Екатериной Арагонской (теткой германского императора Карла V, дочерью
Фердинанда и Изабеллы Испанских). Для заключения этого брака в свое
время понадобилось особое разрешение папы, ибо Екатерина до этого была
замужем за братом Генриха VIII. Женившись на Екатерине Арагонской после
того, как она овдовела, Генрих VIII прожил с ней в брачном союзе 17 лет.
Увлечение короля фрейлиной своей супруги Анной Болейн побудило его
искать расторжения своего брачного союза, который теперь ему удобно было
считать противозаконным. Папа Климент VII не пожелал аннулировать брак.
Сделал это в 1533 г. в угоду королю архиепископ Кентерберийский Томас
(Фома) Кранмер, предстоятель (примас) Римско-католической церкви в
Англии. Он только что занял этот пост по желанию короля и с согласия
папы, хотя в душе был убежденным сторонником Реформации Церкви в духе
лютеранства. Послушный примасу Собор римско-католических епископов
Англии аннулировал брак короля с Екатериной Арагонской и признал
законным брак с Анной Болейн. Одновременно с этим английская Церковь
вышла из подчинения папе. Вскоре после этого (1534) парламент объявил
короля «единственным верховным главой на земле английской Церкви».
Епископы должны были просить у короля подтверждения своих церковных
прав.

Однако король не склонен был вести английскую Церковь по лютеранскому
пути. Он хотел сохранить неизменным прежнее католическое, вероучение и
культ. Иных взглядов держался архиепископ Томас Кранмер, стремившийся к
коренной реформации Церкви.

Эдуард VI (1547-1553), сын короля Генриха VIII, вступил на престол
десятилетним мальчиком. При нем значение архиепископа Кранмера
усилилось. Став одним из регентов, Кранмер продолжил дело реформации
Английской Церкви.

В 1539 г. был издан под редакцией и с предисловием Кран-мера английский
перевод Библии, затем Кранмер занялся упрощением богослужения. Регенты,
правившие за малолетством Эдуарда VI, и сам молодой король были под его
сильным влиянием. Кранмер теперь уже открыто выражал сочувствие
протестантизму. По его инициативе в 1549 г. была выпущена «Книга
общественного богослужения», или «Книга общих молитв» («Book of common
Prayers»). Неоднократно пересмотренная, она и в настоящее время является
в Англиканской Церкви служебником, в который введена и догматика. Но ее
появление не остановило догматических споров, поскольку они были
изложены в ней недостаточно ясно и определенно. В том же 1549 г. была
издана «книга гомилий», в подготовке которой Кранмер принимал большое
участие. В 1552 г. издан Символ веры Англиканской Церкви, составленный
Кранмером при содействии Меланхтона.

Систематическим изложением воззрений реформированной Церкви явились
написанные Кранмером в 1552 г. 42 члена вероучения (articuli), в основу
которых положено лютеранское «Аугсбургское исповедание» и некоторые
положения кальвинизма. Основное содержание этого документа состоит в
следующих утверждениях: учение Священного Писания достаточно для
спасения. Три символа — «Никео-Цареградский», «Афанасьевский» и
«Апостольский» должны быть признаны, потому что могут быть во всем их
содержании доказаны из Священного Писания. Учение о сверхдолжных делах
нечестиво. Вселенские Соборы могут погрешать и погрешали. Из таинств
упоминаются только Крещение и Вечеря Господня. Пресуществление не может
быть доказано из Священного Писания. Жертвоприношения месс, в которых
священники приносят Христа в жертву за живых и умерших, суть басни.
Епископы, пресвитеры и диаконы не обязаны быть безбрачными.

Таким образом, при юном Эдуарде VI над умеренной концепцией, которой
держался его отец, возобладала значительно более радикальная концепция
архиепископа Кранмера.

Однако в бурном развитии английской Реформации уже намечалось течение
еще более кардинальное, представителями которого стали уже упоминавшиеся
«нонконформисты», или пуритане (см. раздел «Распространение и развитие
кальвинизма. Гугеноты. Пуритане»).

Между тем английской Реформации всех оттенков готовился сильнейший удар
с другой стороны. В 1553 г. через несколько недель после опубликования
42-х членов Эдуард скончался и на престол вступила Мария Тюдор.

Дочь Екатерины Арагонской, внучка испанских королей по материнской
линии, Мария Тюдор (1553-1558) унаследовала от них горячую
приверженность к католицизму и вошла в историю под именем Марии
Католички, или Марии Кровавой. Она стала женой испанского короля Филиппа
II (сына Карла V) и в политике опиралась на тесный союз с католической
Испанией. Английская Церковь вновь была объявлена подчиненной папе,
началось  преследование противников папизма, искоренение всего того, что
было порождено Реформацией. Архиепископ Кранмер, отказавшись признать
Марию законной королевой Англии, заявил о своей верности реформаторской
линии, которую называл согласной с традициями Древней Церкви. Кранмера
судила в 1554 г. особая комиссия римско-католических богословов и он был
осужден на сожжение. Приговор, однако, в течение двух лет не пришли в
исполнение, рассчитывая на его раскаяние. У окон тюрьмы, в которой
находился архиепископ Кранмер, намеренно был приведен в исполнение
приговор над двумя другими осужденными вместе с ним епископами. Страшное
зрелище сожжения близких людей потрясло Кранмера. В ужасе он стал молить
о пощаде, но когда дело дошло до отречения, чувство долга взяло верх и
он вновь подтвердил свои убеждения. 21 марта 1556 г. Кранмер мужественно
взошел на костер. Это, конечно, были не единственные жертвы
контрреформации в Англии. При Марии Кровавой было казнено за
протестантизм более 200 человек. Мария Тюдор вскоре умерла, на престол
вступила Елизавета Тюдор, дочь Анны Болейн. Продолжительное правление
Елизаветы (1558-1603) ознаменовалось восстановлением и утверждением
Реформации в Англии. Была восстановлена зависимость английской Церкви от
королевской власти. В акте об этом английский король был объявлен
«единым правителем королевства как в делах духовных и церковных, так и
светских, но все же не верным главой» английской Церкви, как то было при
Генрихе VIII. Первоочередной задачей Елизаветы, признавшей Реформацию,
было восстановление разгромленной Марией кранмеровской церковной
иерархии.

На Кентерберийскую кафедру Елизавета назначила Матфея экера.
Рукоположение его было совершено в 1559 г. При обсуждении вопроса об
англиканском священстве всегда приходится касаться истории хиротонии
Матфея Паркера. Чтобы прекратить нескончаемую борьбу религиозных партий,
королева Елизавета распорядилась произвести пересмотр и исправление
написанных Кранмером 42-х членов (members). После долгих споров они были
значительно переработаны и сокращены до 39-ти.

В вероучении Англиканской Церкви, изложенном в 39-ти членах, которые
являются официальным, хотя и неполным изложением веры англикан, имеются
догматы, вполне согласные с Православием (о Боге едином в трех Лицах, о
Сыне Божием и другие), а также учения, провозглашенные из
противодействия Риму, которые тоже приближают Англиканскую Церковь к
Православию (отрицание сверхдолжных заслуг, чистилища и индульгенций,
предписание богослужений на родном языке, приобщение мирян под двумя
видами, отмена обязательного безбрачия духовенства, отрицание главенства
папы над всей Церковью). В то же время они содержат и ряд заблуждений,
оставшихся от католицизма (исхождение Св. Духа «и от Сына») и
лютеранства (учения о первородном грехе и о состоянии человека после
падения, об оправдании верой, о погрешимости Вселенских Соборов, о том,
что Восточные Церкви впали в заблуждение, отрицание почитания икон и
святых мощей, отрицание призывания святых, протестантское учение о
таинствах). Они включают еще ряд учений, изложенных неопределенно,
которые могут быть поняты по-разному (о числе таинств, о присутствии в
таинстве Евхаристии истинных Тела и Крови Христовых, учение об иерархии,
которое можно понимать и в православном, и в протестантском смысле) и,
наконец, признание церковного главенства короля.

В 1571 г. 39 членов были утверждены парламентом Англии, ' подписаны
епископами в качестве важнейшей символической книги вероопределения
Англиканской Церкви.

Реформационные течения внутри англиканства

Помимо сформировавшегося внутри англиканства и выделившегося в
самостоятельную организацию течения кальвинистского Направления —
пуритан (см. раздел «Распространение и развитие Кальвинизма. Гугеноты.
Пуритане»), разделившегося на умеренных пресвитериан и более радикальных
индепендентов, в самой Англиканской Епископальной Церкви образовались и
по сей день существуют течения, по-разному относящиеся к спорным
вероучительным вопросам.

Высокоцерковники — это протестантская церковная аристократия,
подчеркивающая типичные особенности англиканства, государственный
характер Церкви, супрематию короны, привилегии членов Церкви по
сравнению с диссентерами, епископализм и связь со средневековой и
Древней Церковью в богослужении и организации. Основная идея высокой
Церкви: противодействуя крайностям протестантства, отстоять и сохранить
в Англиканской церкви все, что в ней содержится от древних времен,
приближение ее к традиции и практике Вселенской Церкви до ее разделе-.
Высокая Церковь стремится к возможно лучшему сохранение католических
традиций, принимает учение об оправдании верой и делами, отстаивает
авторитет Церкви, подчеркивает значение иерархического преемства,
отвергает кальвинистические взгляды. Это течение ближе всего к
Православию. Высокую церковь можно назвать англиканством в собственном,
изначальном смысле слова. В момент своего выступления в конце XVII в.
высокоцерковная партия не могла еще окончательно освободиться политики.
Высокоцерковники вошли в ряды консерваторов и как сторонники авторитета
и прав короны и Церкви. Низкоцерковники представляют собой крайние
течения протестантизма с его учением об оправдании одной верой и о
Библии как единственном источнике вероучения. Из книг Священного Писания
особенным уважением у них пользуется Пятикнижие Моисея, хотя в теории
новозаветные книги ставятся выше ветхозаветных. Низкоцерковники с конца
XVII в. вербовались в тех ах, которые при Стюартах пополнялись
пуританами. Заметными очертания партии делались потому, что в политике
они сливались с вигами. Низкоцерковники входили в господствующую
церковь, признавали ее учреждения, но не придавали им такого значения,
которое исключало бы другие ответвления протестантизма. К середине XIX
в. низкая Церковь численно уменьшилась тала растворяться в широкой
Церкви. Представители низкой церкви называют себя евангеликами.
Широкоцерковники — это, собственно говоря, не партия, а равнодушная к
религиозно-церковным вопросам масса, которую часто называют
«индифферентной Церковью». Они стремятся к единению всех течений на
основе веротерпимости. Предоставили широкой Церкви считают, что спорить
из-за догматических разногласий не стоит: все христиане — братья между
собой и осознание своего братства они должны обнаруживать в жизни через
оказание взаимной помощи, особенно в религиозно-нравственном отношении.
Пренебрегая основами веры, данной Христом, отрицая догматику, широкая
церковь воспринимает христианство лишь как нравственное учение, лишенное
своего источника и своей основы, — «мораль без догмы».

Помимо изложенных в предыдущих разделах течений, Англиканская Церковь
вызвала к жизни ряд общин (сект), основные вероучительные принципы
которых имеют определенные особенности, послужившие причиной их
отделения от этой Церкви. Наиболее важными и широко распространенными
являются баптизм и методизм.

Баптизм

Баптизм возник в Англии в первой половине XVII столетия на основе
индепендентства (конгрегационализма). Первая община баптистов была
образована в 1612 г.

Нет данных, которые бы говорили о прямой зависимости английского
баптизма XVII столетия от немецкого анабаптизма XVI столетия, хотя
отрицание Крещения детей является общим для обоих вероисповеданий. В
баптизме настойчиво подчеркивается спасение личной верой, без Церкви.
Возникновение баптизма в Англии связано с именами Томаса Хелвиса и Джона
Смита.

В результате преследования Епископальной Церковью и пресвитерианами
баптисты вскоре эмигрировали в Северную Америку и начали распространять
там свое вероучение. Первая американская баптистская община возникла уже
в 1639 г. В Америке баптизм получил наибольшее распространение и
разбился на ряд течений и сект.

В Германию баптизм проник в первой половине XIX в.

На Украину баптизм был занесен во второй половине XIX в. немецкими
колонистами.

В 1905 г. был организован Всемирный союз баптистов, переименованный в
1957 г. во Всемирный союз евангельских христиан-баптистов.

Методизм

Методизм возник в XVIII в. в результате стремления оживить
государственную Англиканскую Церковь. Зародилось это новое английское
вероисповедание под влиянием лютеранского пиетизма в студенческой среде
Оксфордского университета. Главным инициатором его был Джон Веслей
(1703-1791), ставший вскоре священником Англиканской церкви. Все
началось с организации в 1729 г. небольшого религиозного кружка,
участников которого за строгие правила и подвижнический образ жизни
стали называть «методистами». Число их стало постепенно расти. Методисты
повели широкую работу среди простого народа, выступая где придется, чаще
всего под открытым небом. На первый план они выдвигали деятельную
любовь, выражавшуюся в деятельном социальном служении.

Англиканское духовенство неодобрительно смотрело на деятельность Веслея
и отказало ему в поставлении священников. В XIX в. методисты полностью
отделились от Англиканской Церкви. Веслей стал рукополагать священников
сам, объявив пресвитерство равным по благодати епископству.

Методизм получил широкое распространение в Америке. Особенно большой
рост здесь он имел в XIX в. В 1951 г. был учрежден Всемирный союз
методистов.

Протестантизм на современном этапе

В протестантизме следует различать два разных направления:
ортодоксальный протестантизм последователей Лютера и Кальвина и так
называемый модерный протестантизм, широко распространенный в настоящее
время. Отличительная особенность этого нового направления состоит в том,
что каждый отдельный человек, его личные переживания становятся мерою
вещей, а необходимость пополнения индивидуального разума, познание
Истины соборным церковным разумом отвергаются. Этим религиозным
субъективизмом современный протестантизм вступил в резкое противоречие
Лютеру и даже Кальвину, ибо эти «отцы протестантизма» были побуждены к
выступлениям против римского учения, против юридизма и пассивного
восприятия благодати, сознанием все превозмогающей, не подлежащей
человеческому учету силы Божией, перед которой должно умолкнуть
ничтожное человеческое «я». Но самое начало религиозному субъективизму
было все же положено Лютером, его отрицанием предания и «выпадением из
опыта Церкви».

Субъективизм превращает религию в лишенные твердой основы, меняющиеся
переживания отдельных, между собой не связанных, личностей, а
возведенный в принцип субъективизм распыляет веру: отсюда вместо единого
«столпа и утверждения истины», вместо единого целого — Тела Христова —
море сект, которые и учении о вере и Церкви зашли дальше Ватикана и
изначального протестантизма. В протестантизме не Священное Писание и не
опыт Церкви определяют богословское мышление, а, 165наоборот, последнее
определяет достоверность первого. Для доказательства этого предвзятого
положения протестантские богословы выбирают из Священного Писания те
тексты, которыми его можно подтвердить. При этом они берут эти тексты
отрывочно, вне всякой связи с контекстом, с общим составом повествования
Священного Писания. Естественно, что смысл при этом искажается или
толкуется превратно.

Характерной чертой современного протестантизма является также
искаженное, примитивное понимание учения Церкви о спасении. У
протестантов (практически у всех) в учении о спасении каждого человека и
всех христиан вместе есть совершенно особенный тезис: человек спасается
только верой. В более упрощенном виде это можно услышать от
какого-нибудь нынешнего иноземного проповедника в такой формулировке:
«Прими Христа как своего личного Спасителя, прими Его сейчас, уверуй, и
ты будешь тотчас же спасен», будешь спасен в тот момент, когда ты
уверовал и принял Христа как своего личного Спасителя. Этот
протестантский постулат, согласно которому человек спасается не верой,
споспешествуемой делами любви и милосердия, а только верой самой по
себе, не просто заблуждение, которое мы должны отметить, а вещь глубинно
трагичная, потому что из этого учения проистекают очень печальные для
нравственного облика протестантов выводы.

Можно заметить, что западные протестанты отличаются от нас внешне
беззаботным настроением, они всегда улыбаются и всегда радостные. Это
оттого, что они считают себя уже спасенными. Католики — нет; католики
знают, что это дело непростое. А протестанты как братья во Христе
помогают всем, помогают и нам, искренне считая себя уже спасенными. И
это очень печально. Потому что, значит, понятие об аскезе, понятие о
борьбе со грехом, часто многолетней, тяжкой, с потом и кровью, о
преодолении греховного начала в самом себе, собственных страстей и
греховных навыков у них полностью отсутствуют. Если человек уже спасен,
то как можно серьезно относиться к какому-то аскетическому деланию?
Поэтому у протестантов и нет постов, нет внешних мер воздержания,
поэтому и богослужения воспринимаются как некоторая дань, которую нужно
отдать Богу, а не как средство внутреннего аскетического возрастания.
Поэтому у них отсутствует понятие об утреннем и вечернем келейном
правиле.

Тем самым вся история протестантизма свидетельствует, что отрыв от
подлинной церковности, от Священного Предания приводит, как бы ни были
искренни побуждения вождей протестантизма, не к возрождению апостольской
простоты и чистоты вероучения и жизни, а к еще более очевидному, чем
даже в католицизме, искажению учения Древней неразделенной Церкви.

Экуменическое движение декларирует своей целью достижение возможно более
полного единства между последователями различных христианских
исповеданий. Движение это зародилось в протестантском мире в начале
текущего столетия.

Термин «экуменический» (вселенский) приобрел в связи с этим движением
новый смысл, отличный от того, какой это слово имело в церковной жизни
до этого. Первая конференция представителей различных христианских
исповеданий в Эдинбурге (1910) проходила без участия право-равных и
занималась лишь вопросами протестантского сотрудничества в миссионерской
деятельности.

Вскоре определились два главных русла экуменического движения, ставших
известными под названиями «Вера и строй» (Faith and Order) и «Жизнь и
деятельность» (Life and Work). Первое нанимается вопросами единства веры
и церковности, второе — вопросами практической деятельности.

Подготовительная конференция экуменического движения с участием
представителей Православной Церкви происходила в Женеве в 1920 г.

Первая международная конференция движения «Вера и строй» проведена с
участием православных в Лозанне (Швейцария) в 1927 г. Протестантский мир
впервые встретился тогда с Православием на таком широком форуме для
обсуждения догматических вопросов. На форуме были рассмотрены вопросы о
Церкви, об общецерковном исповедании веры, о таинствах. Представители
Православной Церкви не согласились тогда с резолюциями, предложенными
протестантским большинством.

Вторая конференция движения «Вера и строй» происходила в Эдинбурге
(Англия) в 1937 г. Темами обсуждения были благодать, Церковь и слово
Божие, таинства, единство. По вопросу интеркоммуниона (обращения в
таинствах) православные заявили, что евхаристическое общение может быть
только «венцом», «завершением истинного и реального единства, а не
инструментом в пользу этого единства». Православные представители
занимали особую позицию по многим вопросам и на последующих конференциях
движения «Вера и строй».

В 1948 г. был учрежден Всемирный Совет Церквей. Он принял на себя
функции движения «Жизнь и деятельность» при сохранении в определенных
границах самостоятельности движения «Вера и строй».

Русская Православная Церковь примкнула к экуменическому движению в 1961
г., вступив во Всемирный Совет Церквей на Всемирной ассамблее в
Нью-Дели. На этой ассамблее Совет был объявлен «братским союзом Церквей,
который исповедует Господа нашего Иисуса Христа Богом и Искупителем,
согласно Писанию, и старается ответить на их общее призвание во славу
Единого Бога, Отца, Сына и Святого Духа». Всемирный Совет Церквей может
действовать от имени Церквей только по их поручению, не может для
Церквей «составлять законы».

Римско-католическая Церковь во Всемирный Совет Церквей не входит, но
представители ее являются полноправными членами секретариата движения
«Вера и строй» и некоторых других ответвлений Всемирного Совета Церквей.

Участие Поместных Православных Церквей в экуменическом движении имеет
чрезвычайно большое значение для общехристианского дела. Благодаря этому
голос Православной Церкви слышен сейчас на экуменических форумах при
обсуждении весьма важных вопросов.

Протестанты склонны считать закономерным существующее сейчас положение в
христианском мире — дробление, Церкви Христовой на конфессии. Они
придерживаются в этом вопросе так называемой "теории" ветвей (branch
theory), согласно которой различные христианские исповедания не что
иное, как ветви единой Церкви Христовой. Поэтому протестанты в
большинстве своем стоят за интеркоммунион, то есть за евхаристическое
общение представителей различных конфессий. Православные считают
конфессиональное дробление совершенно несогласным с волей Божией и
природой основанной Христом Церкви, а интеркоммунион невозможным. В
качестве основы, на которой следует строить единство христиан,
православные предлагают веру и нормы церковности Древней, исторической,
Церкви, не подвергнувшейся еще последующим разделениям. «Теорию ветвей»
и интеркоммунион Православная Церковь считает несовместимыми с этой
верой и этими нормами.

Существеннейшими признаками истинной Церкви Православие считает
историческую непрерывность ее бытия и апостольской преемственности, а
также верность ее изначальному сокровищу церковности. Православная
Церковь при всех наших человеческих слабостях и недостатках является той
горой дома Господня, которая возвышается над прочими горами и холмами,
то есть только она является единственным прямым, без отклонений,
продолжением Церкви апостольской как единственная Святая Соборная и
Апостольская Церковь.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Цит. по: Светлов П., Где Вселенская Церковь? К вопросу о соединении
Церквей и к учению о Церкви. Сергиев Посад. 1908 С. 114.

Филарет (Дроздов), митр. Разговор между испытующим и уверенным в
Православии Восточной Кафолической Церкви. 4-е изд М, 1849, С. 15.

Цит. по: Bernard С. Н. Le schisme 1054. Paris. P. 89.

Александр Шмеман, прот. Исторический путь Православия Репринт. М.. 1993.
С. 291.

Там же. С. 292.

Hefele. Hist. de conc. IV, I, C. 437 (18 пункт письма).

Смирнов Е. Учебник по истории Церкви. Вильно, 1907. С. 368.

Васильев А.. Лекции по истории Византии. Пг., 1917. Т. 1. С.306.

Dvornik F. The Photian Schism. Cambridge, 1948.

Dvomik F. Studes sur Photios, Bysantion. 1936. XI.

Dictionnaire de Theologie Catholique /Под ред. проф. Е. Алммана. Paris,
1939. Т. IV. Col. 2302.

Migne. Patrologia Latina. 143. Col. 983-984.

Там же. 143. Col. 997.

Vatican 11... Chr. de la troisieme session. Paris, 1965. P. 253.

Александр Шмеман, прот. Исторический путь Православия. Репринт. М.,
1993. С. 298.

Там же. С.298.

Disputationes de contr. Controversia 1. Lib. 11, Т.Н. Р. 17.

Там же. Controversia III. Lib. IV. Т. 1. Р. 5.

Цит. по: Митрофан Зноско-Боровский, прот. Православие,
римо-католичество, протестантизм и сектантство (сравнительное
богословие). Изд. Троице-Сергиевой лавры. 1992. С. 43.

Там же. С.42.

Dictionnaire de Theologie Catholique, V. Col. 1734.

Dictionnaire de Theologie Catholique. 1930.

Dictionnaire de Theologie Catholique, XIV. Col. 1134.

Там же. Paris, 1923. Т. р. 2. Col. 2246.

Арсеньев Н.А. Православная Церковь и западное христианство. Варшава.
1924. С. 83-86.

Там же. XIV. Col. 637.

Migne. Patrologia Latina. 143. Col. 776.

Kung H. Kirche im Konzil. Freiburg, 1963.

Сергий, архиеп. Финлядский. Православное учение о спасении. Казань,
1898.

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

А

Анабаптисты                                                             
                                144

«Апология Аугсбургского исповедания»                                    
          125

Аугсбургское исповедание                                                
                      125

Арианство                                                               
                                    65

Аугсбургский религиозный мир                                            
                 124

Аутодафе                                                                
                             67, 120

Б

Баптизм                                                                 
            127, 163, 173, 166

Безусловное предопределение, учение                                     
             147

Белое братство                                                          
                                 20

Богородичный центр                                                      
                           20

Булла                                                                   
                              120, 122

В

«Вера и строй», движение                                                
                169,170

Вселенские Соборы:                                                 
9,17,20,40-41,51-53,64

II Вселенский Собор (I Константинопольский) (381)                       
     65

III Вселенский Собор (Ефесский) (431)                                   
                21

IV Вселенский Собор (Халкидонский) (451)                                
          21

V Вселенский Собор (II Константинопольский) (553)                       
  120

VI Вселенский Собор (III Константинопольский) (680-681)                 
41

VII Вселенский Собор (II Никейский) (783-787)                           
         57

VIII Вселенский Собор                                                   
                           53

Всемирный Совет Церквей                                                 
                    170

Всемирный союз баптистов                                                
                    163

Всемирный союз методистов                                               
                     65 

Вульгата                                                                
                                      74 

Высокая Церковь                                                         
                     161-162

Г

«Галликанское исповедание»                                              
                    148 

«Гейдельбергский катехизис»                                             
                    149 

Гугеноты                                                                
                    146, 153-154

Д

«Дарственная Константина»                                               
                      42 

Диктат папы Григория VII                                                
                        63 

Диссентеры                                                              
                                 155 

«Доктрина об индульгенциях»                                             
                    96

Е

Епископальная Церковь                                                   
155, 157, 161, 163 

Ересь Македония                                                         
                               81 

Ересь николаитов                                                        
                             105

Ж

«Женевский катехизис» Кальвина                                          
                148

«Женевское соглашение»                                                  
                      148

«Жизнь и деятельность», движение                                        
        169-170

И

Иконоборчество                                                          
                           42,45 

«Индифферентная Церковь»                                                
                   162 

Икономисты                                                              
                                  45 

Имморталисты                                                            
                              101 

Индепенденты                                                            
                              156 

Интердепенденты                                                         
                            156 

Интердикты                                                              
                           68, 118 

Интеркоммунион                                                          
                    169-170 

«Исповедание веры» Кальвина                                             
           147-148

К

Кардинал                                                          
51-52, 58, 61, 71, 84, 86, 105

Книга общественных богослужений                                         
             159

Конгрегационалисты                                                      
                          156

Конгрегация индекса запрещенных книг                                    
            68

Консистория                                                             
                                 147

Конституция                                                             
                                  72

Конфирмация                                                             
                               112

Крестовые походы                                                        
                              69

Л

«Лжеисидоровские документы»                                             
                  51

М

Манихейство                                                             
                    62, 80, 113 

Методисты                                                               
                                 164 

Мытарства                                                               
                              91-92

Монофизитство                                                           
         9, 21, 41, 74, 79

Н

Направления намерения                                                   
                       108

«Наставление в христианской вере» Кальвина                              
       148

Невидимость Церкви, учение                                              
                   141

«Непримиримые»                                                          
                             48

Низкая Церковь                                                          
                              162

Нонконформисты                                                          
                   155, 159

О

Окружное послание восточных патриархов (1848)                        
84, 153 

Окружное послание Фотия                                                 
                       80 

Оправдание, учение                                                      
                           135 

Орос                                                                    
                                         78

П

«Пепловая среда», пост                                                  
                         114

«Первый катехизис» Кальвина                                             
                  148

Перекрещенцы                                                            
                              144

Предестинация                                                           
                               150

Преемственность пастырского служения                                    
          128

Пресвитериане                                                           
               155, 161, 163

Пробабилизм                                                             
                                108

Прозелитизм                                                             
                                  16

Пронунциация, учение                                                    
                         139

Пуритане                                                                
                                   146

Р

Реформатство                                                            
                                  10

С

«Святая служба»                                                         
                                68

«Священная конгрегация инквизиции»                                      
             67

Стигматизация                                                           
                                 15

«Силлабус»                                                              
                                   75

Символ веры                                                          
48,52,56,73,77-81,83,159

Синергисты                                                              
                                 134

Синергизм                                                               
                                  151

Соборы:

Собор, созванный Фотием (867)                                           
                    51

Великий Свято-Софийский Собор «383 отцов»                               
      53

Собор в Бари (1098)                                                     
                              84

I Латеранский Собор (1123)                                              
                        70

III Латеранский Собор (1179)                                            
                       65

I Лионский Собор (1245)                                                 
                          70

II Лионский Собор 1274                                                  
                          82

Римский Собор (1302)                                                    
                           32

Констанцский Собор (1414-1418)                                          
         32,64,70

Базельский Собор (1431-1443)                                            
                 64,70

Ферраро–Флорентийский Собор (1439)                                      
             64

V Латеранский Собор (1512-1516)                                         
                  64

Тридентский Собор (1545-1563)                                           
 89,90,103,106

I Ватиканский Собор (1870)                                              
         25,71-72,74

II Ватиканский Собор (1962-1965)                                        
  35,68,72,111

Т

«Теория ветвей»                                                         
                              170

У

Учительная роль Церкви                                                  
                       130

Ф

«Формула согласия»                                                      
                          125

Ц

Церковное Учительство                                                   
                        111

Целибат                                                                 
                        61,105,123

Ч

«Четыре срока», пост                                                    
                           114

Ш

Широкая Церковь                                                         
                            163

Шмалькальденские войны                                                  
                     124

«Шмалькальденские члены»                                                
                   125

 Викарий.

 Имеется в виду апостол Петр.

 Первенствующий из епископов.

 Независимый светский правитель.

 Иконоборчество — движение против почитания икон, возникшее в Византии в
первой половине VIII в. и продолжавшееся почти до середины IX в.

 Борьба в Византии двух партий — «непримиримых» и «икономистов» — имела
глубокие исторические корни. Каждая из этих партий желала видеть на
императорском троне и на патриаршем престоле своего сторонника. Одним из
вопросов, вызывавших между ними расхождение, было в это время отношение
к раскаявшимся иконоборцам. «Икономисты» были за снисхождение к ним,
«непримиримые» не допускали никаких снисхождении. К «икономистам»
принадлежали: патриарх Тарасий, патриарх Мефодий, которого
«непримиримые» студиты отказались даже поминать за богослужением,
архиепископ Сиракузский Григории Асбеста (видный церковный деятель того
времени) и патриарх Фотий. Патриархов Мефодия и Фотия поддерживал кесарь
Варда. «Непримиримых» поддерживал прежний император Михаил I, отец
патриарха Игнатия, императрица Феодора, низложенная Вардой (он был ее
братом), и сам патриарх Игнатий. «Непримиримых» было немало среди
монахов, особенно студитов.

 Собор 861 г. получил название «Двукратного», возможно потому, что
вторично занимался рассмотрением уже решенного дела. Иначе его называют
также Первовторым (или Второпервым). Назван так вследствие того, что
заседания его были прерваны нападением иконоборцев, а затем
возобновлены, то есть он проходил в два этапа — второй и первый.

  Впервые Библия была переведена на латинский язык блаженным Иеронимом
Стридонским и IV и, и этот период получил такое название, означают
обычная, общепринятая (версия).

 До последнего времени была возможность считать ее таковою, поскольку в
ней сохранялось преемство иерархии. Православная Церковь тоже это
признавала до той поры, пока у англикан не появилось женское священство
и даже женское епископство.

 PAGE   

 PAGE   127 

православие и западное христианство