Игорь  ЧУБАЙС

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

РАЗГАДАННАЯ РОССИЯ.

 

 

Что же будет с Родиной и с нами.

 

 

( Опыт  философской  публицистики )

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                     МОСКВА   2005

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Российскому  гражданскому движению

посвящается.

 

 

 

 

 

 

Сейчас очень нужны философы,

 ведь мы так и не поняли,

 не осмыслили ХХ век со всеми его событиями.

Поэт Евгений Евтушенко.

 «Известия»  17 июля 2003. 

 

Никак не пойму, почему у вас не появились настоящие философские  работы 
о России? 

  Из разговора с Маркусом Альбрехтом,

 Генеральным менеджером 

Международных швейцарских авиалиний.

Апрель 2004,

 Швейцарское посольство в Москве.

 

Мир в кризисе – нет идей, продвигающих осмысление жизни.

Русская катастрофа - это и политическая катастрофа,

 и историческая, и интеллектуальная.

 Но я не знаю серьёзных исследований о тайне коммунизма,

 написанных в современной России.

Мы до сих пор не можем адекватно понять, в каком месте истории оказались
и почему.

 Живём с ощущением  поражения, жертвы, обиды…

Писатель Светлана Алексиевич.  

«Известия»    15 мая 2004.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

  

 

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ. 

Зачем нужен патриотизм, 

откуда он берётся и почему в книге о нём не будет сказано ни  слова.

 

Есть вопросы настолько банальные, что их  даже риторическими не назовёшь
– почему снег белый, вода мокрая, земля – круглая… Если ребёнок долго
надоедает с подобными «почему», ему просто говорят: так устроен этот мир
и другого не бывает. Однако, в особых, проблемных, кризисных положениях
над такими сюжетами приходится задумываться и искать вполне
определённые, научно выверенные ответы.  Похожая ситуация сложилась у
нас вокруг понятия «патриотизм». Патриотизм, который столетие назад
почти всей Россией воспринимался как очевидная культурная норма, сегодня
значительной частью общества утрачен. Многим он представляется смешным,
устаревшим предрассудком.

Однако давайте вместе задумаемся и беспристрастно ответим на вопросы
последних десятилетий – почему мы теряем наши территории, почему
миллиарды долларов уходят из страны, почему наши спортсмены проигрывают
в международных соревнованиях? Почему десятки тысяч российских сирот
вывезены в США и ни один американский ребёнок не усыновлён у нас, почему
80% докторов наук уехало за рубеж?  Конечно, вы скажете, что это связано
с нашей ненормальной экономической ситуацией, с отсутствием законов, с
отвратительной работой чиновников и будете совершенно правы. Но ведь все
предлагаемые объяснения  тесно связаны с более глубоким процессом –
разрушением патриотизма.

Если в воздушном шаре нагревательная установка интенсивно подаёт горячий
газ, шар будет уверенно парить над землёй, а если огонь вдруг погаснет,
гондола неизбежно упадёт на землю. Если в помещении, где есть
болезнетворные бактерии, находятся разные люди, те, у кого крепкая
иммунная система на инфекцию не отреагируют, а те, чьё здоровье
подкошено, добавят себе хлопот. Патриотизм – это и есть иммунная система
общества. Это тот нагреватель, который надёжно поднимает вверх. Почему
же он не работает у нас. 

Почему наш патриотизм улетучился, что его разрушило и можно ли его
восстановить? В физике один из критериев истины – «принцип красоты».
Если новая теория может быть изложена чётко, ясно, логично, она, скорее
всего, окажется и истинной. Иначе говоря, красота возникает как
самостоятельное и органичное дополнение истинности. Похожая ситуация
существует и с патриотизмом. В нормально сложенном государстве, в
правильно функционирующей социальной системе гражданский патриотизм
возникает сам собой. Подобно сильной иммунной системе, он является
естественным следствием правильной социальной организации. Нормальный
патриотизм не формируется искусственно, через гослозунги, плакаты и
подготовленные властями митинги. Более того, навязчивая пропаганда
официальных идеологем  не только контрпродуктивна, но и оказывается
верным показателем авторитарно-тоталитарного характера власти.

Итак, из сказанного следует, что без патриотизма нормальное общество
обойтись не может, причём патриотизм и является следствием правильной
общественной самоорганизации. И поскольку патриотизм пребывает у нас в
угасающем состоянии, необходимо разобраться с существующим социальным
устройством, точнее, со сбоями и нарушениями в этом устройстве. Иначе
говоря, предмет этой книги – не взывание к патриотизму, но исследование
ключевых идей, ценностей,  социального устройства российского общества.
Нам предстоит по-новому рассмотреть, философски исследовать маршрут,
пройденный Российской цивилизацией от её зарождения до современности.
Наша цель – обнаружить точки сбоя, определить места разрыва и найти
способы их устранения.

Завершая предисловие, хочу сделать ещё несколько пояснений. Слово
«патриотизм» в последние десятилетия приобрело разное звучание и разное
значение. Позиция автора не имеет ничего общего ни с
«националпатриотами», ни с «коммунопатриотами», ни с прославляющими
власть «госпатриотами». В России всегда существовал патриотизм
почвеннический, он предполагал уважение ко всем ближним и дальним
странам, но особые чувства, особое отношение формировал к своим
соотечественникам, где бы они не находились, к своему языку, истории,
культуре.  Так любящая мать переживает за ребёнка больше, чем он сам, да
и радуется за него сильнее всех других. Почвеннический патриотизм, 
скажем об этом ясно и прямо, и есть тот ракурс рассмотрения, который
принимает автор. Одновременно мы призываем к полемике всех, у кого есть
иные аргументы, кто понимает происходящие события в иной плоскости и в
иной системе координат.      

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 ВВЕДЕНИЕ 

 или несколько слов о том, что говорить не принято.

 

 

Самое интересное – узнавать о чём-то далёком и неведомом. То, что рядом,
что видишь ежедневно, кажется хорошо знакомым. Поэтому труднее всего
рассказать новое о  близком и давно известном. А это и есть наша страна,
страна, в которой мы живём и которую очень плохо понимаем. 

В чём проявляется незнание, когда и почему оно возникло? Найти источник
наших заблуждений не так уж сложно. Ведь кто создавал образ «царской,
убогой, отсталой» России? Тот, кто сверг её власть в 1917, а потом
победил в Гражданской войне. Образ побеждённого, созданный победителем,
«по определению», по всем законам психологии, истории и философии не
может быть правильным. Он будет заведомо искажённым.  

Однако читатель, склонный к дискуссии, а такие особенно дороги, легко
возразит:

– Зачем нам вообще копаться в далёком прошлом? Мы вышли из СССР. А образ
Советского государства – образ того, что всем нам известно. Советский
Союз был родиной наших дедов, родителей, нас самих и наших детей. Он
всем хорошо знаком. Вы же не будете с этим спорить, – заключит оппонент.

Да, соглашусь я с читателем, советское государство – родина большинства
из нас. 

Однако ответ на поставленный вами вопрос не так прост. Представления об
СССР в разных бывших его частях, скажем, в Литве, Украине или
Узбекистане более чем  различны. У нас же, в России, в основном,
сохраняется тот образ, который создавался в советское время. Но ведь
теперь уже всеми признано, что Союз ССР – государство тоталитарное. Одна
из его задач состояла в том, чтобы запрещать говорить правду о себе, да
и об остальном мире. Причём запреты надлежало делать так, чтобы их никто
не заметил, и ни о чём не догадался. Семьдесят лет существования СССР –
это семьдесят лет неусыпной цензуры. Многие документы о жизни страны
помещались в недоступные архивы… 

Представленные аргументы вроде бы понятны и известны, но что-то всё
равно многим мешает радикально изменить устоявшиеся представления.  
Похоже, мы уже очень давно живём в мире мифов и иллюзий, не разобрались
ни в веке ХХ, ни в столетиях ему предшествовавших. Мы очень плохо
понимаем и то, что происходит с нами сегодня. Разрыв между реальностью и
создаваемой информационными каналами картиной реальности увеличивается.
Он уже становится привычным, и если на фоне «официальной мелодии»
зазвучит подлинная, правильная нота, она многим покажется странной. 

Но тот, кто неверно представляет, что такое СССР и неправильно
складывает образ исторической России, кто не ориентируется в
современности, - тот не сможет построить правильный образ будущего. Да,
собственно, образ будущего сегодня никто и не создаёт, куда мы движемся,
какими должны стать – совершенно непонятно. Справедлив и более общий
вывод – на основе устоявшихся, но изживших себя предрассудков невозможно
построить новую, сколько-нибудь перспективную модель нашей страны. Наша
социальная теория, наше сознание, наши представления о самих себе и
своей стране нуждаются в радикальном переосмыслении, в глубинном
обновлении. Нам нужны принципиально, качественно новые идеи и теории. И
если новая концепция сама по себе ещё не гарантирует преодоление
многомерного застойного кризиса, то опора на старые представления 
определённо гарантирует самоконсервацию, самозаталкивание в духовный и
полисистемный тупик.

Надеюсь, поставленные вопросы и прозвучавшие констатации не
представляются читателю результатом пустого любопытства или скучной,
научно-академической дотошности, хотя решить их можно, только опираясь
на серьёзный научный анализ.. Эти вопросы порождены жизнью, огромным
ворохом накопившихся и не разрешаемых проблем. Принято говорить, что
путь России в ХХ веке  уникален и ни с чем не сравним. Но и с этим
утверждением трудно согласиться. У нас имеется специфическая, никем не
замеченная точка отсчёта, то же чем стал Тайвань для Китая. В декабре
1917 года от Советской России отделилась Финляндия. Тогда этот край мало
отличался от остальной страны, а его жителей не очень уважительно
называли чухонцами. И вот через 70 лет коммунистического строительства,
к концу 80-х годов, советско-финляндская граница превратилась в самую
контрастную границу в Европе. Не было другого места на нашем континенте,
где люди, живя рядом, по соседству, находились бы в совершенно разных
социально-экономических мирах. За строительство социализма в СССР никто
не отчитался и итоги никто не подводил. Но тот, кто хочет это сделать,
может просто съездить в Хельсинки.

Кризис социализма привёл к распаду социалистического лагеря, а в 1991
году из единой страны возникло 15 разных государств. Почти полтора
десятилетия Россия движется по новому маршруту. Но в результате теперь
уже российско-польская, российско-эстонская (а в недалёком будущем и
российско-украинская?!?) границы становятся всё более и более
контрастными. А ведь за пятнадцатилетие в начале ушедшего века
дооктябрьская Россия совершила огромный экономический прорыв. Но с
начала формирования Советского государства ситуация, в которой находится
наша страна, меняется в основном, к худшему. Мы, конечно, не стоим на
месте, но, относительно остального мира движемся не вперёд, а назад! Ни
свержение царизма, ни коллективизация, ни освоение целины, ни разгон
Верховного совета, ни реформа управления, ни укрупнение округов, ни рост
цен на нефть не приблизили нас к желанным целям.  

Почему это происходит, как понять себя и свою страну, кто мы и каковы
наши ориентиры, как их достичь, как избавиться от ложных мифов, как
выйти из затяжного кризиса – эти вопросы в книге не только ставятся. В
нашей научно-гуманитарной литературе сложилась специфическая особенность
– автор, приступающий к анализу какой-либо проблемы, непременно
предупреждает – он ни в коем случае не претендует на её решение, его
цель –лишь обратить внимание читателей на затронутый вопрос, ещё раз
сопоставить аргументы, вместе задуматься над происшедшим и т.д. и т.п.
Честно признаю, что придерживаюсь других принципов – взялся за фигуру –
ходи, обещал – женись! На поставленные вопросы я предложу вполне
конкретные и ясные ответы. А уж соглашаться с ними или предложить иное
понимание – это решит сам читатель.         

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЧАСТЬ 1. 	ОПРЕДЕЛИМ ПРОБЛЕМУ, 

КОТОРОЙ НАМ ПРЕДСТОИТ ЗАНИМАТЬСЯ.

 

ОПРЕДЕЛИМ МЕТОД ИССЛЕДОВАНИЯ, 

КОТОРЫЙ БУДЕМ ИСПОЛЬЗОВАТЬ.

 

В этой части книги нам предстоит ответить на вопросы:

 что такое национальная идея, идейно-идентификационная основа общества и
идейно-идентификационный кризис. Эти понятия мы рассмотрим на нескольких
уровнях – на обыденном, политическом и философском. Мы покажем, почему
общество не может обойтись без своей идеи, выясним, когда и почему
проблема национальной идеи в России возникла и каким образом она может
быть решена. Мы также выясним, что представляет собой метод
идейно-идентификационного анализа.

 

 

 

Когда разрушается все, наступает великий час философии.

М. Хайдеггер.

  

 

Чтобы быть правильно понятым, автор и читатель должны вкладывать в слова
одинаковый смысл. Поскольку нам предстоит использовать несколько
специфических научных терминов, имеющих разное толкование, мы начнем с
их определения. 

Что такое национальная идея? Совокупность идей, которые определяют
характер страны и отличают одно государство от другого, называют
национальной идеей. На философском уровне рассмотрения, таких идей в
нашей истории было три - это русская идея, коммунистическая идея и
идеология, и новая российская идея.

 

Почему россиянин своим домом ощущает Россию, для наших соседей поляков
дом – Польша, а очень далекий от нас австралиец, где бы ни оказался, ни
с чем не перепутает Австралию? Так происходит потому, что своя,
объединяющая народ национальная идея существует в любом сформированном
сообществе, в любом государстве. Правда, здесь надо сделать одно
терминологическое уточнение. В России обычно говорят о национальной
идее, а на западе почти ту же проблему называют проблемой идентичности. 
Два эти термина очень близки, хотя и не тождественны. Их соотношение
можно сравнить с соотнесением чертежа, замысла, проекта некоего здания
(идея) с самим возведенным зданием (идентичность). Говоря по-другому,
если национальная идея – это главные особенности, ключевые
характеристики страны, то идентичность – сама страна, ее «самоподобие»,
«саморавенство», сходство с самой собой. Одновременно идентичность – это
и отличие от других, непохожесть на то, чем данное образование не
является.

Понятие национальная идея в этой книге будет ключевым, поэтому мы
продолжим его разбирать. Когда мы встречаем в тексте какое-то непонятное
словосочетание, какую-нибудь «ретиально-аксиальную дизъюнкцию», мы тут
же лезем в справочник, – без помощника такой термин не одолеть. А когда,
пусть и в первый раз, встречаются слова «национальная идея», многие
чувствуют себя знатоками. - Я же россиянин, живу здесь всю жизнь, зачем
же мне объяснять, что такое Россия и что такое её национальная идея, -
думают многие. Кажущаяся простота и прозрачность термина стала одной из
причин его крайней запутанности. (Каждое утро всякий может видеть
восходящее Солнце, но на самом деле светило неподвижно относительно нас,
а Земля вращается вокруг него и вокруг своей оси. Не все очевидное –
истинно.) Лишь в последние годы в социальных исследованиях
сформировалась тенденция, направленная на строго научное,
унифицированное толкование термина «национальная идея». Выходит,
национальная общероссийская идея – это совсем не обязательно то, о чём
кто-то в стране думает, не обязательно то, чего  некоторые или многие
хотят, не непременно то, что большинству или самым образованным кажется
необходимым.

 

Национальная идея – это существующие объективно, сохраняемые многими
поколениями и характерные для данного народа глубинные правила и
традиции, которые порождают ряд иных его особенностей и характеристик. 

Опираясь на национальную идею, государство может формировать эффективную
стратегию собственного развития.

Поясню приведенное определение. «Существует объективно» - значит, её
нельзя выдумать? Да, это так, ибо она существует почти столь же
независимо от человека, сколь независимы от него законы физики или
химии. Ведь Ньютон не выдумал, а выявил закон тяготения. Вот и нам
предстоит национальную идею не придумать, а обнаружить и выявить.     

«Характерные для данного народа глубинные правила…»  Вижу, у вас вопрос
– как это понимать, все люди по утрам завтракают – это и есть
национальная идея? Отвечаю. Завтракать по утрам или спать по ночам – это
действительно исходные правила, но они характерны для всех, это
общечеловеческие, а не специфически национальные особенности. Но если
данный конкретный народ не сливается с другими, отличается от них,
значит, у него есть какие-то свои специфические, глубинные
характеристики и правила. О них речь и идет.

К национальной идее относят самые фундаментальные особенности данного
сообщества. В философии их часто называют «предельными основаниями».
Если бы эти качества выводились из каких-то других, более глубоких, то
те, другие, и надо было бы назвать национальной идеей.

И еще один повторяющийся вопрос – национальная идея, русская идея, а
что, у татар своя идея, у тувинцев – своя, а у североосетинцев,
соответственно, севенроосетинская идея? Подробней об этом мы обязательно
поговорим в другой части книги, сейчас скажу кратко. Слово «нация»
употребляется у нас в двух смыслах. Так называют конкретные этнические
группы (коми, чуваши, карелы и т.д.) Но когда говорят «национальные
интересы» или «национальная безопасность» - имеют в виду общероссийские
интересы и безопасность. В этом втором значении слова мы и будем
говорить о национальной идее, которую также можно назвать
общенациональной или общероссийской.   

В последние десять – пятнадцать лет общественные и научные дискуссии о
кризисе идентичности (по нашему – национальной идеи)  проходят в
нескольких десятках стран, в частности, в США, Великобритании, Германии,
Китае, Индии, ЮАР, Японии, Иране, Турции. Здесь не встретишь книг о
национальной идее, но работы с названием «Немецкая идентичность»,
«Датская идентичность» и т.д. вы без труда найдете в ближайшей
библиотеке и на книжном развале.    

А как в России? Актуальна ли эта проблема для нашей страны?

 

Национальная идея и её кризис; обыденный уровень проблемы.  Уже
встретили свое двадцатилетие юноши и девушки, которые не помнят, что
такое перестройка и что такое СССР, поскольку к моменту распада
государства они  даже не учились в школе. Но стоит им спросить
родителей, бабушек и дедушек: как те отвечали на вопрос «Кто вы?» 30,
50, 70 лет назад и ответ будет одинаковым – «Мы – советские люди».  

Эти слова, которые сегодня у одних вызывают улыбку, а у других
ностальгические переживания, на самом деле в разное время звучали
по-разному. Из поколения в поколение  советским людям прививали
уверенность в правоте нашего дела. И где бы они ни жили – в горном ауле
или в низинной деревне, в столице нашей Родины, или в приграничном
полустанке – каждый знал, пусть не он, но его дети, внуки непременно
доживут и обязательно построят новое справедливое общество. В 60-е годы
на экраны страны вышел фильм «Коммунист», который рассказывал, как все
начиналось, какие честнейшие, несгибаемые люди стояли у истоков, через
какие лишения они прошли, какие жертвы принесли… Фильм смотрелся на
одном дыхании, он вызвал широкую реакцию в стране и далеко за рубежом.
Когда картину показывали в Гаване, в театре Чаплина – крупнейшем
кинозале Кубы, во время сеанса вдруг раздалась автоматная очередь. Показ
был прерван, в зал вбежали дежурные, и тут оказалось, что молодой
зритель-милисиано не выдержал и решил помочь своему русскому ровеснику.
«Видишь, как беляки на него насели», сказал смущенный барбудос.

Но шли годы, сменялись вожди и генсеки и вера в справедливое общество
оказалась подорванной, а затем и вовсе разрушенной. В середине 80-ых наш
прокат прекрасно заработал на вызвавшей большой интерес картине
«Маленькая Вера». Героиня фильма не борец и не правдоискатель. Это
обычная, современная, симпатичная и почти во всем разочарованная
девушка, которая  мечется между массой конфликтов и противоречий. В
картине впервые у нас вполне деликатно показана половая близость. И вот
в тот самый момент жених спрашивает будущую жену – «В чем твоя цель?»,
Вера, не задумываясь, под хохот зала, ему отвечает – «Наша цель –
коммунизм». Большей народной иронии, большего общественного сарказма по
отношению к декларируемой государством программе продемонстрировать было
уже невозможно. 

Вскоре наступил 91 год, игра в августовский «путч» и его реальный
провал. Тогда миллион москвичей вышел на улицы.  Всех объединила
бесконечная радость свободы. Старые, изжившие, лживые лозунги, подобно
языческим идолам, удалось, наконец, сбросить. Ненавистная КПСС была
распущена, хотя её дурная слава еще долго отравляла общественную
атмосферу. Всем казалось, что мы переживаем самые счастливые, самые
светлые и судьбоносные моменты нашей истории. Но такое состояние
общества сохранялось не долго. У всех на глазах распалось государство. 
Придя к власти, новые политики проявляли странную медлительность и
бездействие. Экономическое положение продолжало ухудшаться. 

А через некоторое время в сознании людей стал возникать новый, острый и
остающийся без ответа вопрос – да, исчерпавшие себя старые ценности мы,
наконец, выбросили на историческую свалку, но откуда взять новые,
естественные, адекватные нормы и правила? В повседневный обиход стало
входить слово «беспредел», пришедшее из тюремного лексикона. Обычно язык
деградирует, когда в него проникают слова более низкого уровня, но в
данном случае новый термин очень точно объяснял то, что с нами
происходило.

И как еще можно было описать положение, при котором государство в рамках
т.н. «либерализации цен» за несколько дней лишило миллионы граждан
честно заработанных трудовых сбережений, которые те накапливали всю
жизнь и которые были доверены этому самому государству? Многие заводы и
фабрики стали закрываться, их работники оказывались на улице. Те же, кто
продолжал работать, месяцами не получал никакой зарплаты. С большими
сбоями стали функционировать здравоохранение, общественный транспорт,
другие социальные учреждения. Власть превратилась в поголовно
коррумпированную. Происходила не осознаваемая частью общества культурная
деградация. Нецензурная лексика зазвучала в эфире, непечатные слова
стали печатными. Героями массовых телепрограмм вдруг оказались киллеры,
наркоманы, бандиты и проститутки. Миллионы граждан стали считаться
негражданами, не меньше людей перешло на положение беженцев. Но и тот,
кто никуда не уезжал, тоже стал беженцем, переместился не он, исчез сам
дом, само государство, в котором он прежде жил.  

В известном детском стихотворении рассказывается, как «Кроха сын к отцу
пришел,/ и спросила кроха,/ что такое хорошо/ и что такое плохо».
Усвоение общественных правил, ценностей, норм происходит с самого
детства. В этом и состоит социализация, взросление, становление 
самостоятельного и ответственного человека. Но что делать детям и
взрослым, если никаких общепризнанных норм не осталось? Если понятия
вина, грех, несправедливость просто исчезли из официального лексикона? 

Подытоживая, можно сказать, что с конца 80-х годов наша страна попала в
полосу многомерного, полисистемного кризиса. Мы видим, точнее, постоянно
ощущаем на собственной шкуре, что милиция и армия функционируют
неправильно, что финансовая система регулярно дает сбои, что управление
государством и экономика неэффективны. Самый острый переживаемый нами
кризис – экономический, ибо треть населения находится за чертой
бедности, но самый глубокий – идейный. Мы сбились с пути, старые
ориентиры отброшены, а новые не сформированы. На обыденном уровне в той
или иной мере это ощущает каждый. А что говорят по этому поводу власти? 
          

 

 

Национальная идея и её кризис. Позиция российских властей. Когда из
«Форосского заточения» в Москву скоропостижно вернулся М.С. Горбачев,
журналисты встретили его впечатавшейся в десятилетия фразой «он вернулся
в другую страну». После распада СССР, политические преобразования
продолжились, и в декабре 1993 года на всенародном референдуме был
принят новый Основной закон Российской Федерации. Конституция
подтверждала, что в стране происходят фундаментальные изменения. Статья
1 документа определяет Россию как «демократическое, правовое государство
с республиканской формой правления». В последней советской Конституции
1977 года СССР объявлялся «социалистическим, общенародным государством»
(статья 6). Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром
политической системы признавалась, разумеется, КПСС. В Конституции
России ни КПСС, ни социализм уже не упоминаются. Более того, статья 13
объявляет – «никакая идеология не может устанавливаться в качестве
государственной или обязательной», статья 19 усиливает это положение,
признавая недопустимым само существование идеологии.    

Такие конституционные изменения, конечно же, очень показательны и
существенны, однако они ставят множество новых вопросов, не давая на них
ответы. Прежде всего, не ясно – с каким государством мы простились и в
какое идем?  Не удивительно, что, в конце концов, хотя и с явным
опозданием, проблема была сформулирована на высшем политическом уровне.
В июле 1996 года Президент Б.Н. Ельцин, обращаясь по телевидению ко
всем, кто его слушал, заявил, что Россия находится в полосе идейного
кризиса. Газеты изложили это высказывания следующим образом. «В истории
России в ХХ веке были разные периоды – монархизм, тоталитаризм,
Перестройка, наконец, демократический путь развития. На каждом этапе
была своя идеология. А у нас её сейчас нет. И это плохо. И над этим надо
работать. Подумайте над этим, какая национальная идея, национальная
идеология – самая главная для России». (Цитируется по «Независимой
газете» от 13.07.1996.)   

Признаюсь, что тогда, в 96-м я был, наверное, самым возбужденным
слушателем этого обращения. Дело в том, что вскоре после преобразований
91 года я начал отходить от неформального демократического движения, в
котором участвовал пять лет. Я решил вернуться в философию, ведь теперь
уже можно было свободно, открыто говорить и писать, все, что считаешь
необходимым, цензуру мы уничтожили. После путча я пришел к выводу, что
отныне главная социально-философская проблема для России – определение
новой системы ценностей, тогда же я начал работать над новой темой. По
случайному совпадению, через месяц после высказываний Президента в
Москве была опубликована моя первая книжка о российской национальной
идее и многие решили, что писалась она по заданию Кремля. Я особо не
спорил и даже несколько раз использовал этот миф. Например, когда в
ГИТИСе, где я тогда работал, решили от меня избавиться – моя прежняя
неформальная активность многих раздражала и не прощалась – я вывел в
коридор заведующего кафедрой, чьими руками это хотели сделать, и объявил
– вы же понимаете, все что я пишу – это заказ самой высокой инстанции! Я
имел в виду, конечно, совесть, но человек на меня наседавший понял фразу
иначе и я получил возможность еще год не менять работу. СНОСКА. 
(Позднее моя книга стала победительницей конкурса работ о русской идее,
проводившегося Гарвардским университетом США. Монография была переведена
и издана в Америке в 1998 году, вызвав там немалый резонанс, была
разослана нескольким сотням ведущих политиков, в американской периодике
появился ряд отзывов и рецензий).  

 Вернемся к высказываниям Президента. С самого начала в них нельзя было
не заметить некоторые странные моменты. К кому он на самом деле
обращался – к российской науке или к своим чиновным помощникам? Вскоре
стало ясно, что никак не к первым и уже поэтому президентская затея
оказалась изначально обречённой на неудачу. Подробнее об этом – чуть
позже. Странно было и то, что, обращаясь к нашему прошлому, Б. Ельцин
вспоминал лишь уходившее столетие. ХХ век, и к этой теме мы вернемся, во
всей нашей истории самый кризисный, непоказательный. Выстраивать на его
основе будущий маршрут все равно, что предсказывать путь мотоциклиста,
увидев, как минуту назад он попал в вираж, и, не сознавая, что
предыдущие сто километров он проскочил строго по прямой. Наконец,
странно звучало предложение подумать о выборе главной идеи. Получалось,
что речь идет о том, что можно угадать или выдумать, национальная идея
попадала в сферу субъективизма и произвола. Но мы же понимаем, что
Архимед не выдумал закон, носящий его имя, он его открыл. А вот с
национальной идеей предлагалось поступить иначе, – просто-напросто
изобрести?!   

На обращение главы государства тут же отреагировали соответствующие
структуры и органы. Незамедлительно появилась группа чиновных ученых во
главе с математиком Георгием Сатаровым. О своей работе они сообщали
крайне мало, вызывая тем самым особый интерес электронных и печатных
СМИ. Проработав год на госдаче в Сосенках, сатаровцы тихо завершили
титаническую деятельность изданием небольшой книжки «Россия в поисках
идеи». Сто с лишним страниц сборника представляют разбитые на разные
рубрики выдержки из сотен публикаций различных авторов в российских
газетах по проблеме национальной идеи. Цитаты не сопровождаются никаким
авторским комментарием. Книгу завершает обещание подготовить более
серьезные последующие выпуски, которое, разумеется, так и осталось не
выполненным. 

Добавлю, что вняв настойчивым советам друзей, я все же отправил свою
книжку Б.Н. Ельцину, но не получил никакого ответа. Тогда все были
убеждены, что «идейные призывы» Президента были им озвучены с подачи Г.
Сатарова. Поэтому на нескольких публичных дискуссиях, где присутствовал
Георгий, я категорически требовал – дайте ответ: если я не прав, то в
чем, а если прав – действуйте. Сатаров нервничал, но ответить ничего не
мог. Позднее наши страсти утихли, и Георгий был в числе тех, кто дал
положительный отзыв на мою докторскую диссертацию, с которой, впрочем,
также не обошлось без приключений. 

Кроме работы чиновников, обращение Президента вызвало широкую дискуссию
в наших СМИ. Единственная официальная правительственная «Российская
газета» в августе 1996 года объявила конкурс среди читателей «Идея для
России». Всех желающих приглашали принять в нем участие. Было объявлено,
что подведение итогов и вручение наград состоится в конце следующего,
1997 года. Признаюсь, что ряд моих статей, и многие другие публикации,
на мой взгляд, весьма содержательные, тогда в течение полутора лет были
в газете представлены. Особенно порадовало, что в декабре 1997 года мне
позвонил зам. главного редактора «Российской газеты». Он спросил, не
могу ли я подготовить сценарий итогового заседания, упомянув, что
присутствовать и вручать премии будет В.С. Черномырдин. Я заверил
журналиста, что написать сценарий не составит никакого труда…

Между тем, из газеты мне больше никто не звонил и в декабре итоги не
подводились, но в апреле 1998 года, среди других публикаций в «РГ»
появилось письмо доктора исторических наук Л. Воронкова.  Он сожалел,
извинялся, что не принимал прежде участие в дискуссии, сообщал, что
давно хотел это сделать.  Теперь же спешил поделиться своими выводами:
поиск национальной идеи –занятие вредное, оно отвлекает людей от нужных
дел. Поэтому подводить итоги конкурса он бы не советовал. Читатель
будет, конечно, крайне удивлен, но правительственное издание,
опубликовавшее сотни интереснейших размышлений о российской стратегии,
обо всех этих размышлениях тут же забыло и прислушалось к указаниям
Воронкова. Читая это письмо, я думал об объявленном когда-то Сталиным
запрете на генетику и кибернетику. Да, не перевелись на Руси «добры
молодцы». Я никогда не видел Воронкова и с ним не общался, но и по сей
день желаю ему доброго здравия и, одновременно, держаться как можно
дальше от науки. Воронковщина в разных проявлениях – большой грех наших
гуманитариев и об этом нельзя забывать!   

Объявленный властями и озвученный «черно-воронковским» письмом запрет
висел над нашими СМИ полтора года. Однако 1 сентября 1999, выступая в
МГУ в связи с началом учебного года, тогдашний и.о. главы правительства
В. Путин вновь признал, что стране нужна идеология, нужна новая система
идей. И опять многие публицисты и политики, эмоционально доказывавшие,
что поиск национальной идеи – дело ненужное, решительно повернулись на
180 градусов и стали обосновывать обратное. Тогда же, осенью 1999 года
под руководством Г. Грефа начал работать Центр стратегических
разработок, одной из задач которого стало определение нашей национальной
идеи. К работе Центра не допускались специалисты, ведущие научный,
объективный поиск в соответствующей области. Его работу характеризуют те
же негативные особенности, которые были типичны для группы Сатарова.
Греф «забыл» не только о существовании серьезных научных исследований по
данной теме, но и проигнорировал все результаты, уже полученные в ходе
содержательной общественной дискуссии в «РГ». Откровенные и неформальные
разговоры с руководителями Центра показали, что речь идет не об
объективном поиске, а о «подгонке ответа под заранее сформулированный
политический заказ». Не удивительно, что и Центр Грефа никакой
национальной идеи не предложил, да и предложить её не сможет.

Тем временем, политическая дискуссия о национальной идее продолжалась.
Пик полемики должен был вновь прийтись на канун выборов. Поэтому я не
очень удивился, когда за несколько месяцев до смены думского
депутатского корпуса мне позвонил брат (наш предыдущий телефонный диалог
состоялся, наверное, за год или полтора до этого) и попросил дать ему
мои публикации о национальной идее. (До этих выборов на протяжении 10-ти
лет он ни разу не проявлял интереса к моей работе.) Я адресовал 
Анатолия на свой сайт, и итогом чтения стала растиражированная
информационными каналами, предложенная им идея «либеральной империи»,
которая на самом деле, не имеет никакого отношения к обсуждаемой теме. 

Неоднократно и по-разному высказывался о национальной идее президент В.
Путин. В канун  последних выборов, выступая перед доверенными лицами, он
отметил – нам нужно быть конкурентоспособными во всем. «Человек должен
быть конкурентоспособным, город, деревня, отрасль производства и вся
страна. Вот это и есть наша основная национальная идея сегодня,
подчеркнул президент». («Известия» 14.02.04)

Между тем, задача власти никак не сводится к формулированию национальной
идеи, она состоит в создании условий для соответствующего научного
поиска, в концентрации внимания на этой проблеме.  Власти могли бы
выделить соответствующие гранты, организовать телевизионное обсуждение
темы на государственных каналах, поощрить наиболее серьезные разработки.
В противном случае здесь воспроизводится ситуация, возникшая в советском
государстве и не существовавшая прежде. Я имею в виду следующие
обстоятельства. В исторической, дооктябрьской России главной ценностной
системой было православие. Но император не был «трактователем» Библии,
он ходил в Церковь, исповедовался, слушал наставления святых отцов...
По-другому был устроен Советский Союз. Главная система ценностей СССР –
марксизм-ленинизм. При этом Сталин заявил, что решения партии, её
руководства и есть марксизм-ленинизм сегодня. Следовательно, не партия
прислушивалась к голосу философа-марксиста, а философы и все граждане
должны были встраиваться в линию партии. 

Вопрос выявления национальной идеи – это, прежде всего, задача для
науки, это проблема социально-гуманитарного научного поиска. Наука
должна предложить свое решение обществу, а общество должно иметь
возможность свободно его обсудить.  Задача властей – создать
соответствующие условия для научной работы и гражданской дискуссии.
Полученные результаты должны быть использованы системой управления на
всех уровнях. В противном случае все будут допускать ошибки, а политики
– попадать в несоответствующее их статусу положение. Выявив, что
проблема смены национальной идеи является одной из ключевых в
современной политике, перейдем теперь к её научно-философскому анализу. 

 

 Национальная идея и ее кризис; философский анализ. Некоторые
современные авторы, рассуждающие об идейном кризисе, уверены, что он
начался тогда, когда Б. Ельцин призвал его преодолеть. Другие считают,
что спусковым механизмом стал распад Советского государства. В
действительности дело обстоит иначе.

Сначала разберемся с тем, когда и почему возникло понятие «русская
идея»? Появление нового термина, новой научной категории, как правило,
является результатом двух противоположных процессов. Либо в какой-то
области происходит интеллектуальный прорыв, совершается открытие, так, к
примеру, возникли понятия «рентгеновское излучение», «самолет»,
«спутник», либо, напротив, выявляются принципиально новые, прежде
неизвестные проблемы, конфликты, которые нужно каким-то образом
обозначать. Например, термин «экология» стал общеупотребительным и
вызвал появление целой группы производных слов вслед за возникновением
экологического кризиса. Другой пример – вся история России есть история
монархии, но партия монархистов заявила о себе только в 1906 году, как
ответ на революцию, впервые поколебавшую власть императора. Добавлю, что
оба выделенных процесса – научного прорыва и социального кризиса -
взаимосвязаны, проблема обычно возникает там, где позднее достигается
успех. Правда, в случае с национальной идеей первая тенденция пока не
совпала со второй.

Однако вернемся к вопросу о возникновении термина «Русская идея»? Федор
Михайлович Достоевский употребил его впервые в 1862 году в «Дневнике
писателя». Позднее, в 1888 году крупнейший отечественный философ В.С.
Соловьев выступил в Париже с докладом, получившим то же название. Спустя
двадцать лет этот доклад не забыли, напротив, его перевели и издали
по-русски. С началом ХХ века едва ли не все крупные отечественные
мыслители, среди них И. Ильин, Е. Трубецкой, Л. Карсавин, также
заговорили о русской идее. Дискуссия становилась все более интенсивной,
но после Октябрьских событий её можно было продолжать только за рубежом.
Спустя еще 30 лет, в 1946 году, другой знаменитый отечественный философ,
изгнанный Лениным из страны Н. Бердяев, издает в Париже итоговую работу
своей жизни, которая также называется «Русская идея».  О том, что с
началом перестройки этот термин вернулся в Россию, я уже писал.     

Ситуация, когда одна и та же проблема обсуждается на протяжении
столетия, когда разные авторы дают своим работам одинаковые названия,
для философии и в целом для науки совершенно не типична, но в тоже время
очень показательна. Приведенные обстоятельства указывают на актуальность
и нерешённость проблемы. Заметим, что о русской идее у нас не говорили
ни в IX, ни в ХIV, ни в ХVII веках. Вопрос оказался актуальным на рубеже
ХIX и ХХ столетий. Именно в этот период русская идея, российская система
ценностей попала в полосу кризиса.

Важнейшая составляющая этого кризиса заключалась в кризисе веры. 

Поскольку вера, глубокая, органичная, внутренняя вера была повсеместной
нормой жизни, всякий европеец должен был следовать указанным в Библии
моральным заповедям – чти отца своего, чти мать свою… Право также
воспринималось как имеющее божественное происхождение, ибо в тех же
заповедях сказано – не убий, не укради, не лжесвидетельствуй.
Христианство было идейным фундаментом не только морали и права, оно
служило кристаллизатором многих бытовых и культурных традиций (пост,
крещение и т.д.). Европейская политическая система также вырастала из
христианского вероучения. Политическая власть скреплялась не системой
выборов и уж тем более не силовыми приемами. Власть монарха была
несомненной, поскольку император объявлялся помазанником Божьим. 

И вот в последней трети ХIХ столетия православие и христианство в целом
впервые сталкиваются с отходом части людей от веры, причём части,
наиболее активной, социально продвинутой. Понятно, что все социальные
традиции, общественные правила и нормы тут же «повисают в воздухе». Эту
проблему замечают и осознают крупнейшие европейские мыслители, хотя
относятся к ней по-разному. Из Германии мы слышим голос Фридриха Ницше,
приветствующего уход бога. На смену старому несвободному человеку,
ограниченному нормами религиозной морали, придет новый, совершенно
свободный сверхчеловек, пишет немецкий философ. Единомышленник Ницше
Рихард Вагнер создает музыкальный цикл «Гибель Богов». Петр Ильич
Чайковский призывает слушать Вагнера, что бы понять, как не надо
сочинять музыку. А Федор Михайлович Достоевский устами своего героя
произносит фразу, которая, стала, пожалуй, самым цитируемым
высказыванием писателя – «Если Бога нет, то все дозволено»!  А сегодня
хочется добавить – да и человека тогда не будет.         

Действительно, с появлением атеизма в стране возникли нигилисты,
бомбисты, террористы, которых никто не мог остановить. На царей и высших
чиновников стали покушаться, в них стали стрелять, их убивали. Кризис
национальной идеи породил кризис на всех социальных уровнях. Зашаталось
само государство. В России начался бурный поиск новых идей и правил.
Любопытно, что китайский иероглиф, обозначающий понятие «кризис», это
тот же иероглиф, который обозначает новые возможности. 

Период, обычно называемый Серебряным веком русской поэзии, – правильнее
было бы говорить о Бриллиантовом веке отечественной культуры – рубеж ХIХ
– ХХ столетий был, в конечном счете, ничем иным, как попыткой найти
новые ответы и новые решения. Кризисно-дезинтеграционные процессы на
западе Европы также породили известный интеллектуальный поиск.
Показательно в этом отношении творчество Франца Кафки, описывающего
отчаяние, страх, тоску и бессилие индивида. В распавшейся Австро-Венгрии
рождается также психоанализ Зигмунда Фрейда, исследующего глубины
бессознательного и природу болезненного невротического сознания. В
философии набирает популярность школа экзистенциализма, суть которого
заключалась в признании абсурдности внешнего мира, в отрицании
прогресса, в ориентации на внутреннее, индивидуально-экзистенциальное
бытие человека. В России интеллектуальный поиск дополнило прямое
социальное действие революций 1905 и 1917 годов.

В обществе возникло три разных отношения к происходящему. Консервативные
 группы требовали ничего не менять и любой ценой сохранить существующие
правила. Близок к ним был сам Император. Наши наиболее дальновидные
соотечественники, и, прежде всего, Петр Аркадьевич Столыпин, призывали
реформировать устаревшие начала. А радикалы слева навязывали свой ответ
– едва ли не от всех существующих идей следует отказаться, разрушив их
до основания. Наиболее последовательные среди них – левые эсеры,
добивались поставленных целей с помощью прямого вооруженного террора. 

Как известно, линия Ленина оказалась в тот период сильнее линии
Столыпина. На обломках старой России возникла молодая Советская
республика. Наше государство оказалось страной, разорванной во времени. 
На смену русской идее пришла коммунистическая идея и коммунистическая
идеология. Октябрьская революция была не столько пролетарским протестом,
не столько сменой формаций, сколько попыткой выхода из идейного кризиса
через переход в новую идентичность. Радикальная общественная
трансформация породила огромные социальные потрясения. В России началась
гражданская война, но большевизм и здесь победил. Все бы хорошо, но,
просуществовав семь десятилетий, – в историческом масштабе времени это
всего лишь мгновение, – Советский Союз прекратил существование. И если
непосредственной причиной падения Российской империи было обострившее
некоторые её проблемы участие в Первой мировой войне, то СССР
самораспустился в условиях всемирной солидарности и поддержки, несмотря
на всеобщее признание его первого и последнего президента, Нобелевского
лауреата.

?????????????]

(

*

X

Z

\

ђ

’

”

–

-

 

b

d

f

h

Ш

Ъ

?i

?i

?i

 

І

N

P

9йного дефолта. Тогда же, в начале 90-х годов в наш обиход странным
образом вернулось понятие «русская идея». Мало ли о чем  спорили люди
столетие назад, многие из тех дискуссий забыты даже специалистами. Но
сегодня проблема русской идеи вновь осознана как наиболее актуальная.
Потерпев неудачу в построении социализма, мы пришли ко «второму изданию»
кризиса национальной идеи. Поэтому главной задачей общества, если оно
хочет себя сохранить, вновь становится поиск ценностей, поскольку
утверждавшиеся 70 лет нормы перестали работать. Как это сделать, какие
здесь возможны ответы – об этом и будет идти речь в следующей части
книги. Но начать работу надо практически с нуля, с самого начала,
разобравшись при этом – нельзя ли вообще обойтись без национальной идеи.


Почему национальная идея нужна. Ответ тем, кто утверждает обратное.  В
нашей периодике и политической публицистике нередко встречается мнение о
ненужности, и даже опасности национально-идейной определенности.        


Возражения сводятся к нескольким повторяющимся аргументам. Первый можно
изложить словами из песни А.Галича – «Бойся того, кто скажет – я знаю
как надо». (Впрочем, сам Галич, конечно же, никак не комментировал
проблему национальной идеи). Ответ представлю кратко и тоже на уровне
здравого смысла. – Невозможно уверенно двигаться в желаемом направлении,
если никто, собственно, не объяснил, какое направление желанно. 

В другом возражении речь идет о том, что мы ведь уже жили «как положено»
и шаг в сторону от верного учения считался побегом. Неужели опять на нас
свалят какую-то руководящую национальную идею? – Но ведь «руководить»
можно по-разному, отвечу я, – тоталитарно, авторитарно, демократически.
Да и национальные идеи бывают разными. И выявить нужно такую, которая не
будет восприниматься навязанной, т.е. такую, которая вытекает из нашего
совместного исторического опыта.  Один уважаемый академик сформулировал
свое возражение следующим образом: Иван, допустим, с ней согласится, но
что скажем Ахмет, Абрам и Петро. Здесь, отвечу я,  проблема возникает от
неверного толкования исходного термина. Я уже писал, что национальная
здесь понимается как общенациональная, российская и подробно
проанализирую эту тему в другой части книги.

Наконец, представители различных политических групп также иногда
объявляют поиск национальной идеи ненужным, беспредметным занятием.
Письмо Воронкова, которое я прежде упоминал, – а можно назвать и другие
высказывания деятелей разного политического уровня, – конечно же, не
было случайностью. Дело в том, что выявление национальной идеи,
достижение общественного согласия в этом вопросе, с одной стороны,
избавит общество от ошибок и метаний, но также ограничит и власть,
поставит её в разумные рамки, обяжет работать на перспективу. А власти
это, конечно, не нравится. Осознание национальной идеи сделает
необходимым существование адекватной государственной политической
стратегии, которой сегодня, увы, не существует. (Да и появление
настоящей оппозиции затруднительно, пока нет сформулированной и
объявленной  позиции, и это тоже на руку власти).

Можно утверждать, что осознание национальной идеи должно предшествовать
принятию конституции. Ибо первая, по существу, есть фундамент, условие
существования второй. И если национальная идея отсутствует, конституция
будет неизбежно нарушаться или безмерно широко интерпретироваться.
Определённые выводы из выявления или не выявления национальной идеи
следуют и для политических партий. Их существование  имеет смысл лишь
тогда, когда они едины в понимании национальной сверхзадачи и
общественно-государственного договора, хотя вести к достижению
общепризнанного ориентира они могут разными путями. В противном случае,
при условии победы на выборах, партии будут толкать государство в
совершенно разные, взаимоисключающие стороны, провоцируя  его раскол.

Если власти удаётся сохранять положение, при котором национальную идею
можно не определять, в конце концов, возникнет ситуация, в которой
спрашивать с властей будет нечего и не за что, ибо не сформирована
общероссийская система социальных координат, отсутствует начальная точка
отсчёта. С ситуациями, когда отсутствовала общепризнанная трактовка тех
или иных значимых социальных терминов мы уже сталкивались. Например, в
разгар сталинской борьбы с кулачеством само понятие «кулак» так и не
было определено, более того, возник новый термин «подкулачник» и потому
репрессиям можно было подвергать кого угодно. Раскулачивание мы
проехали, но еще недавно людям морочили голову, уверяя, что понятие
«фашист» невозможно определить, и потому наказывать участников
экстремистских группировок невозможно. В результате немало людей
пострадало от рук коричневых, а Государственная дума на своем заседании
в июле 2004 года отвергла законопроект, предусматривающий
ответственность за публичное использование нацистской символики. Тем
самым, как писали газеты, Госдума разрешила свастику.  Если никак не
определять термин «национальная идея», более того, отрицать саму его
необходимость, последствия окажутся ещё более деструктивными.

Остановимся на рассматриваемой проблеме несколько подробней. Выясним,
какие еще функции выполняет национальная идея.

 

Почему национальная идея нужна. Ответ тем, кто не разобрался.

Философская аргументация. Поясню, что в книге вы встретите ряд положений
и выводов, представляемых впервые и являющихся авторскими. Но сейчас мы
расскажем о том, что в науке не является новостью, и,  в общем-то,
известно давно, хотя некоторыми игнорируется. Почти триста лет назад в
Кенигсберге явился на свет будущий великий философ Иммануил Кант. Он
прославился разработкой оригинальной теории познания, которая
относительно недавно получила экспериментальное подтверждение. Как
человек познает мир, с чего начинается познание? Вы думаете с отдельных
ощущений, переживаний и наблюдений? Общее представление выстраивают из
частных деталей? Нет, Кант показал, что на самом деле, все происходит
наоборот – познание мира начинается с познания общих идей. Ведь еще до
того, как вы начали читать эту книгу, у вас уже было о ней некоторое
представление. До того, как вы поехали в какую-то страну, вы от этой
поездки чего-то ждали. До того, как вы создали семью, у вас уже
существовало определенное представление о браке, о вашей избраннице или
избраннике и даже о том, какими будут ваши дети. Иначе говоря, сначала
было слово, точнее логос, т.е. закон или идея. Этот принцип справедлив и
по отношению к своему государству. Жить в стране, быть её полноценным
сознательным гражданином, активно участвовать или противодействовать
различным общественным призывам, не позволять себя обманывать, не
понимая, что это за страна, какова её ключевая идея и главные ценности,
– очень затруднительно. Можно сказать и более категорично – без идеи не
существует и страны.

 

 Социологическая аргументация. Как сорганизовываются и связываются
физические предметы? Передо мной письменный стол, слева на нем
настольная лампа, справа вдоль стены – стеллаж… Если я уйду из комнаты и
никто не зайдет в неё 10 дней (или 10 лет), все названные предметы так и
останутся на своих местах. Физические тела связывает гравитация. А что
объединяет людей? Вчера я выступал на радио «Эхо Москвы»,  рассказывал о
том, как пишу эту книгу. Слушатели звонили в редакцию, задавали вопросы.
Между приглашенным в студию и аудиторией возникла определенная общность,
определенная целостность. Потом моё выступление закончилось, и началась
другая передача. У неё тоже были свои слушатели, уже другие. Так
продолжалось до глубокой ночи. Что связывало выступавших с аудиторией? –
Общие интересы, темы, сходство ценностных ориентаций. Меняется
коммуникатор – меняются реципиенты. 

Социологи давно показали, что людей объединяет сходство интересов,
ценностей, идей. Так устроены и малые группы, и крупные объединения, и
народ в целом. Поясню эту мысль несколькими историческими примерами. В
конце ХVIII века Польское государство было трижды разделено, точнее,
переразделено соседними странами и прекратило свое существование. Но
«идея Польши», особые нормы и ценности, «польскость» была сформулированы
и осознаны обществом столь глубоко, что мысль об отечестве постоянно
сохранялась в сознании людей. Поэтому поляки неоднократно поднимали
восстания, требуя вернуть независимость. И в 1918 году, спустя сто
двадцать лет после исчезновения, государство было возрождено.  Во время
II Мировой войны Польша была полностью оккупирована, но она оказалась
одной из немногих стран, где государство действовало в подполье. Здесь,
на контролируемой (!) нацистами территории действовали своя армия,
разведка, пресса, система образования, а из Лондона всем этим руководило
польское правительство.  Можно привести и другие примеры. Еще более
древний народ – евреи – утратили государственность почти 2000 лет назад.
Но все это время они сохраняли не чиновничество, не армию и даже не
родной язык, который был почти полностью утрачен. Евреи сохраняли свою
веру, выражавшую дух народа, что и позволило им сохранить самобытность.
Поэтому, когда возникли соответствующие исторические условия, иудеи
быстро восстановили и свой язык, и свое государство.   

Тезис о социальной интеграции через идею можно подтвердить также
примерами «от противного». Крах той ли иной сплачивающей идеи – не
внешних её проявлений, а глубинной интериоризации, с неизбежностью
вызывает распад объединяемого ею общества. У нас до сих пор обсуждают
вопрос о том, кто же развалил СССР – Ельцин, Горбачев или американский
империализм. Следует прямо и ясно признать:  первопричина распада
государства – разрушение связывавшей его «комидеологии». В
Социалистической Чехословакии, в Федеративной Югославии не было ни
Ельцина, ни Горбачева, но и там произошел распад, потому, что
национально-этническая идея оказалась сильнее комидеологической.  США
вели антисоветскую пропаганду так же активно, как СССР –
антиамериканскую, но Соединённые Штаты не разъединились, американская
идея оказалась несравнимо более устойчивой, чем советская.

Признаем, что в нашей стране и сегодня есть люди, не осознающие все
последствия распада государства. Как уже было сказано, отсутствие
сплачивающей идеи порождает социальную дезинтеграцию. Но распад социума
– лишь начало процесса. Ведь общество, как и природа, не терпит пустоты.
Если оно не сохраняет свои ценности, в его сознание неизбежно проникают
ценности иных, более активных и энергичных этносов. И тогда один народ
оказывается ассимилированным другим. Если мы хотим сохранить себя, свою
идентичность, мы должны заботиться о своем духовном здоровье.

 

 Психологическая и биологическая аргументация. В психологии в пользу
тезиса о национальной идее свидетельствуют рассуждения, связанные с
проблемой идентичности и самоидентификации. Всякий человек, живущий в
обществе, не может бездействовать. Его поступки, всё его поведение, в
конечном счете, направлено на поддержание и реализацию самого себя,
своей я-концепции, представлений о собственной идентичности. Психология
исследует и такую экстремальную ситуацию, – хотя подобное бывает в
исключительных случаях, – когда индивид в результате какого-то стресса
или шока утрачивает идентичность, т.е. забывает кто он такой, свой пол,
возраст, язык и т.д. В этом случае человек не может ничего делать, ибо,
не осознавая кем является, он не знает, что для него необходимо, а что
не желательно.

Проблема идентичности является фундаментальной не только для отдельного
человека, но и для всего, что создано людьми, а также для всего, что
существует в живой природе, от самых малых, до самых грандиозных её
проявлений. Самец бабочки реагирует на все окружающее, но тоньше всего –
на свою пару, которую способен опознать и идентифицировать, находясь от
неё на удалении до 1 километра. (Биологи пока  не могут понять механизм
идентификации, действующий в мире энтомологии). Насекомые, птицы,
животные метят себя или меняют свой облик, свою территорию, что бы их
опознали «свои» и не заметили чужие.  В человеческой деятельности мы
также постоянно сталкиваемся с проявлением или не проявлением
идентичности. Если вы хотите выставить на Лондонском  аукционе Сотбис
картину кисти Айвазовского, начинать надо с получения документа,
подтверждающего подлинность, т.е. идентичность этой работы. Если же ваша
сфера деятельности совсем иная, скажем – армия, то и здесь первое дело –
не перепутать, где враг, а где друг. Хотя и в Чечне, и в Ираке ошибки,
порождённые неправильной идентификацией, происходят постоянно. 

Ну а если идентичность утрачивает не животное, не человек, а целое
государство? Проблемы соответствующего масштаба появятся непременно,
причем затронут они как саму страну, так и её соседей. Помните недавние
времена, когда нашими друзьями побывали и Билл, и Цзян, и Гельмут, и Рю,
когда к Российско-Белорусскому союзу намеревались присоединить Югославию
Милошевича? Надо ли напоминать, что все эти политики не особо друг друга
жаловали. С середины 90-х годов меня и других исследователей,
занимавшихся проблемой российской идентичности, приглашали на многие
международные научные конференции, поскольку никто не мог толком понять,
– что же такое теперь России и как с ней выстраивать отношения. После 91
года у нашего государства продолжительное время отсутствовала концепции
национальной безопасности, а последнее время она регулярно меняется, и
все оттого, что мы не определили свою идентичность, мы еще не осознали,
кто мы.      

Продолжим рассмотрение темы. Заметим, что проблема идентификации
постоянно проявляется и в нашей сугубо внутренней жизни. Захоронить тело
Ленина – или не стоит, запретить КПРФ – или не надо, восстанавливать
памятник Дзержинскому – или оставить как есть, отмечать 7 ноября, или
наш праздник – 4 ноября…  Да мы не с Дзержинским не разобрались, мы всё
ещё не разобрались с тем, кем мы сами являемся. Лишь ответив на
последний вопрос, можно решать и конкретные задачи.  А заодно и с
топонимикой прояснится – правильно ли мы делаем, опоясывая
Санкт-Петербург Ленинградской областью, а Екатеринбург – Свердловской?…

Рассуждая об идентичности, надо иметь в виду, что здесь нас
подстерегают, как минимум две опасности. Очень плохо, если вопрос не
решается вовсе и никакие идеи и ценности не признаются своими. В
социологии существует понятие – аффиляция, т.е. человек не может быть не
включённым ни в какие социальные группы, он не может жить в обществе, не
соотнося себя ни с кем. А как быть, если все нормы и правила поставлены
под вопрос и, следовательно, все существующие группы и сообщества на них
построенные – сомнительны? Тогда возникает два типа ответов. Или человек
радикально объявляет себя самого единственно правым, высшим, абсолютным,
а те, кто на него не похож, оказываются, с его точки зрения, не
достойными существования. Я имею в виду, конечно, скинхедов. Или,
напротив, сомнительность всех социальных правил ведёт к полной
пассивности, к объявлению жизни бесцельной и лишенной смысла. Понятно,
отчего у нас каждый пятый школьник задумывается о суициде. Более того,
число самоубийств в современной России превосходит число убийств.  

Другая опасность – идентификационный обман, объявление себя не тем, кем
на самом деле являешься. Такая ситуация тоже хорошо знакома. Она была
типична для советского способа социальной иерархизации. Не случайно
политики, академики, генералы, народные артисты, отмеченные наградами и
званиями, ведут себя по-разному. Одни демократичны, открыты, не
нуждаются в разного рода охране, постоянно готовы к диалогу и стремятся
неутомимо подтверждать собственный статус. Между ними и обществом нет
дистанции. До других, напротив, невозможно дозвониться, они никогда не
выступают в прямом телеэфире, да и сам прямой эфир стремятся отменить, 
спонтанных выступлений избегают, ибо их формальный идентификационный
статус не соответствует реальному личностному потенциалу. Притчей во
языцех стала ещё одна известная идентификационная нелепица. В Советском
Союзе всем гражданам постоянно внушали мысль о превосходстве
существующего общественного строя – «советское – значит отличное», «мы
впереди планеты всей». При этом только власть и иностранные гости
пребывали на привилегированном положении, тогда как поездка за рубеж, в
«умирающий и загнивающий капитализм» для абсолютного большинства
советских людей была недоступна. 

Приведенных рассуждений, думаю, вполне достаточно, пора поставить точку
и считать вопрос исчерпанным. Правомерно сделать вывод о необходимости
российской самоидентификации, т.е о востребованности российской
национальной идеи. Добавлю, что обсуждавшийся здесь вопрос не
представляет особой теоретической сложности. Но я не сомневаюсь, что
некоторые политики и дальше будут стремиться морочить людям голову и
будут объявлять рассуждения о национальной идее ненужными. Поэтому
завершу свои  построения парой уточняющих штрихов.

Напомню характерную для нас бытовую особенность. В отличие от многих
других стран, именно у нас при встрече люди любят вести оживленные и
продолжительные дискуссии «за жизнь», на, казалось бы, весьма
отвлеченные философско-политические темы. Сознавая это, или не сознавая,
мы ищем своего Бога, ищем то главное, что придает смысл существованию
страны и каждого из нас, и без чего ни страны, ни нас по-настоящему
просто нет. Укажу и на такую, распространенную повсеместно и всем
знакомую деталь. Когда писатели, поэты, сценаристы, режиссеры
рассказывают об американской трагедии,  о чисто английском убийстве, о
браке или разводе по-итальянски, о любви по-русски и т.д. и т.п., они
показывают, что культуре любого народа присущи свои особенности, хотя
каждый из названных феноменов – брак, любовь, трагедия - распространены
повсеместно. Эту особенность и неповторимость России, увы, изрядно
утраченную, нам  и предстоит найти и осознать. Её необходимо выявить и
описать, чтобы скорректировать свой путь, чтобы сознательно и уверенно
двигаться в завтра.  

  

Философские рассуждения невозможно сделать абсолютно простыми и
понятными, даже если перевести их в форму детских сказок. Ведь и
глубинная трактовка русских сказок остается делом спорным и не
завершенным. Словом, я понимаю, что кто-то легко отмахал предыдущие
страницы, а кому-то приходилось останавливаться и некоторые абзацы
перечитывать заново. Такой читатель особо дорог, да и понятно, что не
обязаны все изучать философию, у каждого свой выбор, своё дело.  Но
чтобы ключевая проблема стала яснее, давайте обратимся к искусству.
Уверяю вас, что писатели, художники, размышляющие о России, не могли
пройти мимо волнующей нас темы. 

 

 

Российское искусство и российская идентичность. Вспомним киноповесть и
фильм Василия Макаровича Шукшина «Калина красная», вышедший на экраны в
середине 70-х годов.  Почему фильм так назван?

В картине звучит несколько фраз из знакомой песни -

                        Калина красная, калина вызрела,

                        я у залёточки характер вызнала.

                        Характер вызнала, характер вон какой.

                        Я не уважила, а он пошел к другой.

В русской лирике любовь всегда изображается на фоне природы. («Ой,
цветет калина…», «Распрямись, ты, рожь высокая,…». Ну а несосоявшаяся
любовь – на фоне чего-то несбывшегося, на фоне впустую вызревшей ягоды.
Вспомним, что у Марины Цветаевой есть стихотворение о России, где наша
страна сравнивается с образом красной рябины. Обобщение в названии
подталкивает и нас к метафорическому пониманию сюжета.

Кто же главный герой картины? Это деревенский парень, человек «от
земли»,  Егор Прокудин (по-русски Егор - землепашец). Однако Егор
оставляет отчий дом, он идет другим путем и  попадает в преступную
шайку. Да и своё имя он теряет, получая взамен кличку Горе. Намучившись
и намаявшись, Прокудин решает вернуться домой. И здесь мы опять видим
глубокие и эмоциональные сцены. Стоя в красной рубахе, шукшинский герой
обнимает белые березы, разговаривая с ними, как с живыми людьми. Однако
путь назад не складывается. Даже родная мать не узнает своего сына.

Заканчивается все трагически – бывшие дружки Егора не оставляют.
Изначально сценарий завершало убийство Прокудина, но советское искусство
должно быть оптимистичным, и Шукшина обязывают придумать другую
концовку.  В ней свояк Егора Петро, здоровенный, медлительный и очень
спокойный человек, узнав о случившемся,  вскакивает в грузовик, догоняет
машину с бандитами и сталкивает с моста.   Когда Петр поднимается,
оператор показывает происходящее сзади,  мы видим на нем шоферские брюки
и майку со словом РОССИЯ.  Егор и Петр для Василия Макаровича Шукшина –
очень значимые образы. Рассказывая о них, автор, несомненно,
задумывается о путях и тупиках нашей страны.                

Десять лет спустя, в начале перестройки, на экраны вышел фильм режиссера
Е. Валуцкого «Зимняя вишня». На первый взгляд картина всего-навсего о
симпатичной современной женщине, которая выбирает себе жениха. Все
начинается со сцены, где будущие персонажи собираются на вечеринку и
просят Олю, так зовут главную героиню, произнести тост. Та поднимает
бокал со словами «Выпьем за родину, ведь семья как родина, она не может
не быть».  Дальше мы видим три варианта этой семьи, за которыми довольно
прозрачно просвечивает и возможное будущее родины. 

Один жених, его играет невысокий и не особо представительный актер,
приходит в желанный дом с небольшим портфелем. Он мечтательно говорит о
будущем, о русских детях, о России. Это все, что у тебя осталось,
спрашивает Оля, показывая на портфельчик? Ну, в общем-то, да, отвечает
гость. Их отношения явно не складываются. Другой жених, его играет
высокий, очаровательный латышский актер, приходит к невесте с виски и
колой. Он только что прилетел из Женевы и готов увезти будущую жену в
Швейцарию. В конце концов, они решают ехать вместе, но по дороге в
аэропорт машину догоняет и  останавливает третий жених. Говоря точнее,
он не жених, а любовник, поскольку у него уже есть семья. Этот третий
постоянно обещает Ольге золотые горы и светлое будущее, но все время её
обманывает. Свою законную жену он не оставляет и на этот раз. Так куда
же, подобно героине фильма, идет наша страна – на Запад, назад к своим
истокам, или её просто никуда не отпускает постоянно лгущий и
паразитирующий класс бюрократов?  Этот вопрос интересует и режиссера, и
автора книги, и, думаю, читателей, поэтому возвращаемся из кинозала  к
нашим проблемам.  

 

  

Как восстановить российскую идентичность?

Четыре варианта ответа.  

 

Итак, мы видим, что наша страна второй раз на протяжении столетия
переживает идейно-идентификационный кризис. После 1991 года мы все,
осознавая это или нет,  ищем решение. Нынешнюю ситуацию никто не
называет новым золотым веком отечественной культуры, – недотягиваем,
ресурсы изрядно растрачены. Однако  интеллектуальный поиск, духовное
возрождение происходит и сейчас. И пусть телевидение  нас всех
непрерывно развлекает и повышает сексуальную грамотность народа, а  наши
СМИ регулярно сообщают о коррупции и криминальных разборках. Все это
действительно имеет место. И хотя об интеллектуальном поиске, мы слышим
не часто, никто же не живет по принципу – если этого нет на телевидении,
значит,  нет в жизни. Мы знаем, что телеобраз реальности и сама
реальность не совпадают.

В чем конкретно проявляется духовный подъем? Не только в том, что
прививаемые телевидением антигуманизм и антиценности, очень плохо
прививаются. За прошедшее десятилетие число вузов и количество студентов
в России увеличилось не на проценты, а в разы. Перечень выходящих
литературных, социологических, политологических, философских и иных
гуманитарных журналов возрос не в разы, а на порядки. Иностранными
языками свободно владеют теперь не белые вороны, а широкий   круг
молодых, и не только, специалистов.  Пройдя критическую точку, постоянно
растет книгоиздание. Ежегодная, открытая и свободная Московская
международная книжная ярмарка (прежде дело неслыханное), позволяет и
свою продукцию продвигать, и с чужой знакомиться.  В Москве за последние
годы возникли десятки новых театров и небольших театральных трупп. 

А на конференциях, «круглых столах», интернет-форумах научная дискуссия
идет просто непрерывно, затихая лишь на время летне-дачного сезона.
Засвидетельствую, что в советские годы научные дискуссии не только
подвергались цензурному   контролю, но и были, как правило,
идеологически помпезными. А действительно научные форумы оказывались
весьма редким событием.  

Итак, есть кризис, но есть и поиск. Впрочем, признаем его важную
особенность - сегодня можно говорить о «широте разбега», но
затруднительно – о «высоте полета».

Вернемся к самому идентификационному кризису. Существует ли из него
выход и в чем он состоит? Логика и философия (а первая – составная часть
второй) показывают, что выход есть. Говоря точнее, при формальном
подходе можно выделить четыре варианта решения, но  лишь один из них
представляется приемлемым и эффективным.        

  

Вариант №1. Назовём его: СССР умер, да здравствует  новый СССР! Часть
людей считает, что нынешняя Россия выйдет из хаоса, став новым изданием,
уменьшенным, но улучшенным и исправленным, Советского Союза. Есть всем
известная партия – КПРФ, есть и 20% избирателей, которые её
поддерживают. Этот вариант можно прокомментировать русской пословицей
«Все кузни исходил, да не кован воротился!»

Вариант №2. «Дан приказ ему – на Запад!» Новая Россия  может отказаться
как от советского, так и от досоветского прошлого, объявляя свою историю
сплошным набором заблуждений. При таком подходе всё предлагается начать
с нуля, ориентируясь при этом, в основном на  западные образцы. Подобный
проект, по радикальности отказа напоминающий события 1917 года,
рассматривается обществом как все менее привлекательный. Между тем,
партия СПС пока существует и какая-то мизерная часть избирателей готова
её поддерживать.

Вариант №3. Преемство.  Новая Россия может попытаться самовоссоединиться
с тысячелетней (дооктябрьской) Россией. Речь идет о том, чтобы
продолжить свою историческую логику и вписать её в современность,
разумеется с учетом того, что произошло за 70 советских лет в стране и
вне её. Повторю, речь идет не о возвращении в прошлое, в ХIХ век, а о
встраивании прошлого, о его продолжении и вписывании в современность. 
Воссоединение с собой не означает замкнутости и закрытости. Историческая
Россия всегда была страной открытой, возвращение к себе означает для нас
и возвращение в Европу. Но, принципиальное отличие этой концепции от
2-го варианта в том, что западный и любой иной опыт предлагается
прививать на свою основу, а не наоборот. 

Мы хорошо понимаем, что СССР был отгорожен от внешнего мира железным
занавесом и этот занавес теперь поднят. Хуже осознано то, что Советский
Союз был отделен от исторической России красным фундаментом и этот
фундамент нам во многом еще предстоит разбирать. Восстановление
российскости, соединение с прошлым, перерезанным коммунистическим 
бронепоездом, не может быть делом легким и простым. Дополнительный
драматизм порождает то обстоятельство, что в истории за ошибки одних
поколений платить, как правило, приходится другим. И еще одно грустное
уточнение: далеко не со всем, что отрицалось семьдесят лет, соединиться
вообще возможно. Многое утрачено навсегда. 

А вот то, что восстановленную историю продолжить можно и как это сделать
– вот составляет предмет дальнейших рассуждений. Стоящие на таких
позициях партии и политические группы сегодня малозаметны, зато
Преемство – это новое научное направление, новая гуманитарная школа,
которая возникла у нас в последнее десятилетие. Многие юристы, историки,
культурологи, религиоведы, философы разрабатывают теперь конкретные
алгоритмы такого самовоссоединения. В 20-е годы, русская гуманитарная
мысль объединилась в эмиграции, создав оригинальное научное направление
евразийство. Школа евразийства, хотя и просуществовала недолго, внесла
вклад в наше гуманитарное наследие. Теперь о себе заявляют сторонники
подвижники второй гуманитарной традиции, сторонники  Преемства, в число
которых входит и автор этой книги. 

Вариант №4. Винегрет. Еще один способ восстановления идентичности – это
попытка двигаться во всех вышеуказанных направлениях одновременно. Но
если западное и российское сочетать можно и нужно, то западное и
советское, как и российское и советское вообще не сочетаются, между ними
– революция и гражданская война. Пусть многие уже свыклись с тем, что
флаг у нас российский, а гимн советский (впрочем, этот гимн граждане,
как и руководители государства, не поют), что тело Ленина в мавзолее, а
останки расстрелянного его властью Николая II – в Петропавловке, что
мемориальная доска Андропову восстановлена тогда же, когда награждался
А.И.Солженицын, лишенный Андроповым родины. (И А.И.Солженицын получать
награду отказался).  Такой подход возможен лишь как кратковременный
паллиатив, полумера. В длительной перспективе он разрушает всякие
правила и делает всё возможным. Он снимает какую-либо ответственность
ибо узаконивает взаимоисключающие, несовместимые, т.е. любые, нормы и
правила.   Жить без смеха, хотя и горького, под лозунгом Ивана Чёнкина
«Добро пожаловать немецко-фашистским оккупантам» невозможно.

Сделаем небольшое и не обязательное для торопливых читателей
математическое пояснение по поводу проделанной классификации.
Фактически, она исчерпывает все существующие возможности, хотя формально
логически описано не все. Если нынешняя Россия, обозначим её как R-3,
так или иначе соотносится с не-Россией – R-0, исторической Россией – R-1
и Россией советской R-2, то возможные варианты выхода из кризиса
математически необходимо обозначить следующим образом.        

    Вариант 1.      R-3 <= R-2    (нынешняя Россия порождается СССР)

    Вариант 2.      R-3 <= R-0  (т.е. нынешняя Россия порождается
не-Россией)

    Вариант  3.     R-3 <= R-1  (нынешнюю Россию порождает историческая
Россия, формула Преемства)

    Вариант  4.     R-3 <= ( R-0  +  R-1  +  R-2)   (нынешнюю Россию
порождают Запад, СССР и историческая Россия). 

Неполнота и условность перечня, состоят в том, что в Варианте 1 в
качестве R-0 может быть не только Запад, но и Восток и Юг  и т. д.
Однако на практике подобную ситуацию представить довольно сложно. В
Варианте 4 может быть меньше слагаемых, но в действительности процесс
происходит именно так, как описано в предложенной формуле.     

Предлагаемая классификация является достаточно фундаментальной, она
затрагивает саму суть, основу происходящих в стране процессов. Поэтому
она должна многое прояснять. Существующие у нас  политические партии
классифицируются по традиции: левые, правые, центр. Но такое деление
ничего не объясняет. К примеру, КПРФ с её элементами национализма – это
налево или направо? А СПСовцы, с их безмерным либерализмом - правые или
левые? О каком центризме бывшего «Нашего дома» и нынешних  Единороссов
можно говорить, если  они вообще отказываются от какого-либо
идеологического позиционирования и утверждают тем самым всеядность?
Правильное структурирование политического пространства – на
просоветское, прозападное, пророссийское и «всеядное» помогло бы
избирателям принимать внутренне обоснованное решение в период выборов.
Общество и наши СМИ не устраивали бы  дискуссии вокруг политических
ярлыков, скрывающих, а не проясняющих реальный смысл происходящего.  

Данная классификация задаёт и определяет также логику наших последующих
рассуждений. Для того, чтобы выявить содержание возрожденной, вписанной
в современность российской идеи, нам потребуется сначала определить:
какой была система ценностей исторической России, как формировалась и
что представляла собой русская идея, каково её содержание, в чем
заключался её кризис на рубеже ХIХ – ХХ веков?

Затем надо будет определить: какова система ценностей Советского
государства, ответить на вопрос: почему на смену русской идее пришли
коммунистическая идея и коммунистическая идеология, что они собой
представляли, могут ли они быть восстановлены и использованы далее или
нет и почему?

После этого мы получим достаточно оснований, чтобы сформулировать ответ
на главный вопрос – об идентичности, об основных ценностях современной
России.

  

 

О методе идейно-идентификационного анализа. 

Итак, мы сформулировали ключевую задачу и определили стратегию её
разрешения. Но прежде чем отправиться в путь, необходимо
сориентироваться в последнем из предварительных вопросов – какую
методологию следует использовать для достижения поставленной цели?
Проблема метода является одной из самых актуальных в отечественной
гуманитарной науке и в философии в целом, ибо на сегодня сколько-нибудь
отработанного и признанного метода научного поиска нет, а без чёткой
методологии никакой научный анализ вообще невозможен. Исследование без
метода порождает несовместимый с наукой субъективизм.

  

 Какая  методология использовалась недавно. Говоря о российском
идентификационном кризисе начала ХХ века, мы уже показали, что это был,
прежде всего, кризис главной ценностной системы – христианства,
православной веры. Распад  Советского государства также был результатом
деградации его ключевого учения - марксизма-ленинизма. В основе
социальной доктрины ленинизма лежит концепция и методология классовой
борьбы, порождающей прогресс и переход от одной
общественно-экономических формаций к другой. Иначе говоря, все
социальные изменения советские идеологи описывали в терминах смены
формаций (рабовладение,… капитализм,… коммунизм), эти изменения, в
конечном итоге, объявлялись следствием антагонистической борьбы классов.
Поясню рассматриваемую проблему через простую аналогию: если вы хотите
измерить площадь собственной квартиры и понять больше она или меньше
той, что была раньше, вы берете метр и измеряете им каждую комнату.
Таким метром марксизма-ленинизма были объявлены классы и отношения между
ними. Чтобы понять, в каком направлении движется то или иное общество,
государство, человечество в целом, требовалось выявить, из каких классов
оно состоит, и в какие отношениях эти классы вступают. В этом, говоря
кратко, и состояла основа марксистско-ленинской социальной методологии. 


Между тем, кризис советского ленинизма был также кризисом его
методологии.  Хотя анализ социальных отношений, социальных конфликтов,
выявление конфигурации различных общественных групп, слоев, страт,
классов – дело весьма полезное для составления социального прогноза,
сегодня о классовой борьбе пишет лишь совсем небольшая группа
исследователей. Моральный износ, амортизация и исчерпанность
дискредитированного практикой учения, точнее, – к этой теме еще
предстоит вернуться, – его советско-соцстрановской версии, лишили
наследников марксистско-ленинского обществознания какой бы то ни было
методологии. История, этот многоопытный хирург,  бескорыстно помогла
плохим танцорам из политбюро. 

Сложившаяся ситуация породила, да, да, опять этот самый пресловутый
кризис постсоветского обществоведения. (А где кризис – там, как уже
говорилось, и новый шанс, а значит дискуссия, полемика и споры…)  Но по
сей день гуманитарная наука не нашла свои методы и до сих пор не может
представить убедительную картину настоящего, его вразумительную
ретроспекцию и проекцию на будущее.

 

Чем заняты наши гуманитарии? Вообще, стоит хотя бы кратко рассказать о
состоянии нашей гуманитарной науки, поскольку её потенциал – это важная
часть  ресурса, необходимого для выхода из кризиса. В прежние времена,
когда «чистота»  идеологии требовала от властей тщательно следить и
управлять процессами на идеологическом фронте, встречи руководителей
партии с учеными-обществоведами проходили регулярно. Сейчас высшее
руководство начало проявлять интерес к представителям технических,
естественных, точных наук, но никак не к гуманитариям. 

В самой же общественной науке можно заметить несколько характерных
тенденций. Часть ученых стоит по существу на прежних,
марксистско-ленинских позициях и выглядит безнадежно устаревшей. Их
подход правильнее было бы называть не марксизмом, а абстрактным,
оторванным от жизни схоластическим умствованием. Глубинная
несостоятельность советской общественной науки вытекает  уже из того,
что ни один советский академик не предсказал распад  государства. При
этом, узнав о случившемся, ни один из них не разрыдался и не сдал свои
академические документы. Напротив, некоторые по сей день продолжают
охотно рассказывать о серьезных философских успехах, достигнутых в СССР.


Одна из важнейших особенностей общественной науки в СССР связана с тем,
что философию, с одной стороны, невозможно было просто отменить,
запретить или превратить в «эсэсэсэровский» вариант идей Мао или Ким Ир
Сена,  слишком великим культурным наследием обладала страна. В то же
время, дать гуманитариям право на свободный интеллектуальный поиск было
просто немыслимо. Ведь мощь свободной социальной мысли огромна. Как
заметил еще В. Гюго, «можно сопротивляться вторжению армий, вторжению
идей сопротивляться невозможно». Выход номенклатура нашла в том, чтобы
выхолостить все социальное знание, т.е. сделать его с виду заумным, а по
существу абсолютно пустым и оторванным от жизни. Советские книги по
философии – это туманные рассуждения ни о чем. И хотя уже второе
десятилетие такие запреты сняты, из некоторых голов они не ушли и, как
видно, никогда не уйдут. Оторванные от действительности пустопорожние
умствования и сегодня встречаются в гуманитарной среде.  Признаюсь,
намерение помещать время от времени на полях книги вырезки из газетных
материалов, служащих своеобразным  резонатором рассуждениям внутри
текста – это  и вызов  схоластам, и попытка показать – то о чем
говорится в книге, прямо вытекает из  сегодняшних событий и тесно с ними
пересекается.

Другая часть ученых, вырвавшихся из оков единственно верного учения, тут
же попала в объятья новомодных западных веяний и растворилась в потоке
постмодернизма. Последний уже породил разочарование у себя на родине,
ибо обосновывает деструктивное и бесплодное отрицание всяких ценностей,
порождает релятивизм норм и правил. Постмодерн не пригоден для нас,
поскольку специфичность российской ситуации признается всеми. Думаю, что
это ветреное увлечение скоро пройдет, хотя время, потраченное впустую,
уже никто не вернёт.   

Отдельная группа наших гуманитариев ушла в политтехнологии,
политконсалтинг и обслуживает интересы различных властно-политических
группировок.  Здесь работают специалисты очень разного уровня, но прямая
ангажированность в политические отношения  обычно мешает давать
объективный и беспристрастный анализ.

Нельзя не упомянуть целый ряд серьезных исследователей новой волны,
которые  основательно изучают процессы, происходящие в различных
«секторах» социального пространства. Я просто не в состоянии назвать все
имена, но с удовольствием упомяну  тех, с чьими работами  сталкивался и
от кого узнал много нового. В частности, о ситуации в области демографии
(В.Тишков), об исследовании т.н. политической элиты  (О.Крыштановская),
о проблемах коррупции (Г.Сатаров), о состоянии общественного мнения
(Ю.Левада, Е.Башкирова), о социальных изменениях в конкретных сферах
(М.Горшков), о российском социально-политическом процессе (в работах
недавно ушедшего от нас А.Панарина) и др. Добавлю, что поколение ученых,
получивших образование в новой России, еще только набирает высоту. Что
до региональной науки, то она, к огромному сожалению, недостаточно
знакома в столицах и оттого пока не в недостаточной мере влияет на
идущий научный поиск. 

Если вернуться от частных гуманитарных изысканий на общефилософский
уровень, придется повторить, что здесь еще очень многое предстоит
сделать. Тем более, что философский анализ происходящих в стране
процессов чрезвычайно актуален и востребован. В состав Российской
Академии наук входят институты Европы, Африки, США и Канады,
Востоковедения, Дальнего Востока, Латинской Америки и даже институт
Арктики и Антарктики. И все это очень здорово. Плохо только, что
института России в России нет. Такой институт нужен, так сказать, не «до
кучи», а потому что самих себя мы понимаем много хуже, чем других.
Странное отношение к собственной стране проявляется, в частности, в том,
что возникшие в последние годы или возвращенные из прошлого термины
«россиеведение», «философия России» и др. не включаются в широкий
научный оборот. Книги на эту тему даже не могут быть правильно
выставлены в книжных магазинах и размещены в каталогах библиотек, где
отсутствует соответствующий раздел и представлена лишь рубрика
«россика», т.е. зарубежное россиеведение.

   

О методологии западных социальных исследователей. Но вернемся к проблеме
методологии, от которой мы несколько отступили. Если старая научная
методология себя изжила, а новая у нас не появилась, может быть,
необходимые научные ответы  можно найти за рубежом?   Пожалуй, самым
«раскрученным» западным именем сейчас является американский социальный
философ Самюэль Хантингтон. Его работа «Столкновение цивилизаций»
переведена на многие языки, в частности, на русский. Хантингтон
рассматривает разворачивающуюся историю как сферу межцивилизационных
отношений. Надо признать, что автору принадлежит ряд интересных
наблюдений и убедительных рекомендаций, но он так и не сформулировал
дефиницию ключевого термина (цивилизация), поэтому в самой книге ответ
на вопрос – сколько же цивилизаций существует – в разных местах
различен. 

В западной социальной мысли практикуются и некоторые другие методологии
и классификации. Полезным было выделение индустриального и
постиндустриального, иначе, информационного общества, пишут о
традиционных и современных обществах, о демократиях и тоталитарных
системах. Каждый из этих методов позволяет увидеть нечто новое, не
фиксируемое иными системами отсчета. Между тем заранее известно, что
сложность разворачивающейся истории безгранична, сколько за ней не
подсматривай,  раньше или позже опять увидишь что-то новое.  

    

   Преемство: методология у нас есть!   В контексте всего сказанного,
все-таки несколько странным представляется пренебрежение тем наследием,
которое находится буквально рядом с нами. Ведь когда Ф.Достоевский и
В.Соловьев, И.Ильин и Н.Бердяев писали о русской идее, они стремились
понять намечавшиеся и произошедшие в России трансформации через анализ
её ключевых ценностей и идей. Скажу больше, зачатки такого метода в
определенном смысле можно найти много раньше, уже у философов Древней
Греции. Еще в античности Платон утверждал, что изначально существуют не
телесные образования, а их эйдосы или  вечные идеи, которые порождают
все многообразие преходящих материальных объектов и процессов. Если не
слишком строго перевести этот принцип на повседневный язык, можно
сказать – сначала замысел, а потом его воплощение. Если «идеи правят
миром», то метод, зародившийся в античности и продолженный русской
философией, пора, наконец, опробовать и применить для понимания
конкретных социальных процессов. Поэтому, в следующих частях книги мы
будем изучать Россию не столько через её классы и сословия, не через её
отношения с другими цивилизациями, но через выяснение того, как и почему
формировались её ключевые идеи, какими они были, как и почему они
сменяли друг друга. Анализ общества через выявление и изучение
порожденной им и порождающей его идеи, через исследование вырастающей из
этой идеи идентичности и следует назвать методом
идейно-идентификационного анализа. Ну а философия России – это изучение
ключевых идей, формировавших наше общество и наше государство

 

 

 

 

 PAGE   

 PAGE   1