ЧАСТЬ II. ЧТО ТАКОЕ РУССКАЯ ИДЕЯ?

                  СИСТЕМА ЦЕННОСТЕЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ РОССИИ.  

 

Нам предстоит ответить на вопросы. 

Почему образ исторической России искажён и мифологизирован?

Как избавиться от ложных мифов?

Каковы методы выявления объективного содержания русской идеи?

Отечественная  история как источник представлений о русской идее; можно
ли   её по новому структурировать?

Можно ли использовать фольклор как источник представлений о русской
идее?

Что такое контент-анализ пословиц?

Каков поэтический портрет России?

Что писали отечественные мыслители о русской идее?

Что в «сухом остатке» - каково реальное содержание русской идеи?

В чём заключался кризис русской идеи конца Х1Х – начала ХХ веков?

 

 

                                                         Уважение к
минувшему – вот черта, отделяющая        образованность от дикости.

                                                                        
      А.С. Пушкин

                                            

 

    Вынесенный в название части вопрос некоторым читателям может
показаться странным. Ведь говорили уже про Соловьева, Ильина, Бердяева,
упоминали целые книги о русской идее. Зачем опять разбирать то, что
давно известно? На самом деле, ситуация в этой области социальных
исследований достаточно необычная. Разговор о русской идее идёт более
ста лет, само это понятие давно вошло в лексикон и постоянно
повторяется, однако, общепринятого или разделяемого какой-то частью
исследователей толкования интересующего нас термина до сих пор не
существует. Загадки возможны не только в физике, где представление об
атоме зародилось в V веке до нашей эры, а сам атом исследователи увидели
только в ХХ веке нашей эры. Загадки возможны и в социальной науке, и нам
их предстоит разгадать.

Но прежде чем начать поиск ответа на главный в этой части книги вопрос,
надо хотя бы кратко представить образ нашей страны, каким он был на
рубеже ХIХ – ХХ столетий. Здесь мы опять сталкиваемся с более чем
странным парадоксом. Советская идеология и её штатные политобозреватели
формировали крайне негативное представление о западном,
капиталистическом мире. Казалось, что у всяких Жуковых, Зориных и
Фесуненко просто в зубах навязли изо дня в день повторяемые перлы про
умирающий, загнивающий, паразитический строй, про бесчеловечную
эксплуатацию, про капиталистические джунгли и свободу лишь для денежного
мешка. Но чем больше эта мутная пена извергалась, тем глубже в
общественном мнении укоренялось убеждение, что Запад – это настоящий
рай. Контрпродуктивность коммунистической пропаганды была невероятной.
Потребовались годы, что бы в обществе начала вырисовываться более
сбалансированная оценка, что бы многим стало понятно – Запад это вовсе
не рай, но, конечно, и не ад.

Иначе случилось с образом исторической России. Коммунистическая
пропаганда обзывала её исключительно убогой, забитой, лапотной,
бесправной, невежественной и т.д. и т.п. Всё это очернение сливалось в
супернегатив «царская Россия». Но, как ни странно, эта мифологема была
обществом усвоена, хоть и сказано: не единожды солгавшему – кто поверит?
Изуродованная картина собственного прошлого оказалась гораздо более
живучей, разделяемой, увы, и по сей день многими политиками, простыми
гражданами и даже учеными-гуманитариями. Может быть, всё потому, что на
Запад теперь съездить просто, а в собственную историю отправиться
сложнее? Железный занавес, отделивший нас от внешнего мира, давно
поднят, а красный фундамент, оторвавший Советское государство от
тысячелетней России до сих пор толком не демонтирован. Пересечь
географическое пространство проще, чем преодолеть историческое время.   
 

И вот теперь, чтобы восстановить и представить образ исторической
России, нам необходимо сделать два взаимодополняющих шага. Сначала
расскажем о том, чем Россия не была, а потом – что было на самом деле.

                 

Избавимся от ложных мифов и выясним, какою Россия не была.  Начнём с
мифов, которые сохраняются по сей день, и от которых пора освободиться.
То, что в нашей стране люди имеют чрезмерное пристрастие к хмельному,
известно всем. Ведь еще Владимир-креститель обронил «Веселие Руси питие
есть» и потому отказался обращать народ в ислам. И правильно сделал.
Разве можно прибегать к спиртному в тех жарких краях, где проживает
большинство мусульман. Но и в нашей полосе, где зима  крепкая,
настоящая, отрицать спиртное было бы неразумно. Между тем, алкогольный
сюжет       окажется более точным и определённым, если придать ему хоть
немного исторической и фактологической достоверности. Сколько же пили на
Руси? Напомню, что крепкие напитки появились со времен Петра, они
проникли к нам с запада. С началом Первой мировой, в 1914 году, в стране
был введен сухой закон и, как ни странно, он достаточно строго
соблюдался. С его отмены начиналась власть большевиков, но это уже
совсем другая история. Знаток русской жизни писатель Василий Белов
сравнивая то, что стало с тем, что было, как то заметил – если раньше на
всю деревню был один пьяница – это считалось много, если теперь на всю
деревню один трезвенник – это тоже считается много. 

Сравним несколько цифр. В статистике принят такой длинно звучащий
показатель – среднедушевое потребление алкоголя в пересчете на чистый
спирт за год. В 1913 году он у нас ровнялся 4,7 литра,  в остальной
Европе он тогда дошел до 5,0 литра. В 1910 году Россия была одной из
самых трезвых стран, занимая 60-70-е место в мире по потреблению
алкоголя. Совсем другая картина зафиксирована в конце прошедшего
десятилетия: тот же показатель составил 9,0 литра и он продолжает расти.
(Некоторые российские источники указывают цифру 11,3 литра в 1980 году.)
 Как принято говорить в таких случаях, комментарии излишни. Можно
совершенно точно и справедливо заявить: в советское время происходило
организованное властями сознательное спаивание людей.

                 

Социально-психологической нормой для любого народа является ситуация,
когда он изображает себя в искусстве, фольклоре, культуре сугубо
положительно. При этом каждый приписывает себе какую-то изюминку,
которой лишены другие. Можно быть спокойными за французов, потому что
они уверены: французские женщины – самые красивые (русских девушек они
пока не видели, ну да Бог с ними). Немцы убеждены, что они самые точные
и аккуратные – тоже неплохо (на  подмосковных и подпитерских 6-ти сотках
они не бывали и не видели, как горожане обрабатывают здесь каждый
сантиметр, как кормятся с этих крох целый год, потому как нет здесь ни
милиции, ни налоговой инспекции).

 

Через какие же стрессы и катаклизмы должны были мы пройти, что бы начать
повторять про самих себя угрюмое и безнадежное про «дураков и дороги» и
не менее бессмысленное о том, что «там лучше – где нас нет».  Нет,
дорогие мои, Николай Васильевич Гоголь никогда этого не писал! Нашлись
люди не ленивые, перечитали все восемь томов сочинений. Проверено. Знать
и помнить стоит совсем другое. Уже в XVIII веке передвижение по нашей
стране считалось самым быстрым в Европе, через каждые 30 километров пути
были оборудованы ямщицкие станции. Порядок на них власти тщательно
поддерживали, путник всегда мог пересесть в новый экипаж и продолжить
путешествие. «Какой же русский не любит быстрой езды», вот это
действительно слова Гоголя.

Эту тему можно продолжить, напомнив, что в начале прошлого века наша
страна прославилась как раз прокладкой самого большого в мире количества
железнодорожных путей. Вторую магистраль, подобную Транссибу – широтную,
через всю Азию – никто не соорудил до сих пор. Как и памятник её
идейному отцу – Сергею Юльевичу Витте, министру путей сообщения, а потом
и первому Председателю русского правительства, тоже пока не поставили.

А цитировать Гоголя, конечно, стоит. Например, его письмо «Нужно
проездиться по России»: «Нет выше званья, как монашеское…  Очнитесь!
Монастырь наш Россия» (Смотри Н.В. Гоголь. Собрание сочинений в 7-ми
томах. М., 1986., т. 6., с. 254-262.) Или еще точнее – Наш храм Россия.

 

О том, что на Руси воруют, со слов Николая Михайловича Карамзина
известно каждому. Но и это суждение невозможно превратить в абсолютный
императив. Не составит труда привести изрядное количество примеров,
опровергающих этот миф. Известно, что когда умер московский царь Иван
III, все оставшееся после него имущество уместилось в одном небольшом
сундуке. Борис Годунов, вступая на царство, обещал, что нищих в Москве
не останется. Чтобы слово сдержать, он раздавал им  собственные деньги.
Николай I, узнав, что Пушкин оказался в сложном материальном положении,
не стал изобретать «государственные премии», а дал ему свои собственные
25 тысяч рублей.  Спустя два года после выхода в отставку, уже
упоминавшийся первый российский премьер С.Ю. Витте обратился к
императору с просьбой об оказании материальной помощи. Конечно, вряд ли
его примеру последует В.С. Черномырдин, который после первого ухода с
должности председателя правительства приобрел, как сообщали газеты,
антикварный автомобиль за 100000 долларов, но ведь это совсем другие
времена. Приведу еще один сюжет. В канун февральской революции
оппозиционная пресса активно распространяла слухи о том, что царское
правительство глубоко коррумпировано. Поэтому вслед за отречением
императора, была создана правительственная  комиссия для выявления все
случаев хищения и злоупотребления. Проработав полгода и перерыв весь
архив, контролеры представили свое заключение – ни одного серьезного
финансового нарушения обнаружено не было! Понятно, что в нынешней
ситуации, когда размеры получаемых чиновниками взяток соизмеримы с
размером госбюджета, миф о вечной российской коррумпированности оказался
очень востребованным.

 

Вариацией мифа о воровстве стала другая забавная сказка – про
чиновников. Так уж у нас повелось считать, что, здесь всегда
столоначальникам не только жилось вольготно, но и было их
мерено–немерено. И нынче мы просто расплачиваемся за ошибки прошлого.
Что бы не терять понапрасну время, назову сразу цифры, которые имеются в
работах историков и политологов. В период с середины XIX до начала ХХ
века в России чиновников на 1000 жителей было в три-четыре раза меньше,
чем в Германии, Франции и ряде других  европейских стран. Кстати, термин
«Западная Европа» стал повторяющейся политологической категорией только
после образования СССР. До этого про восток и запад континента говорили
не чаще, чем об его юге и севере. Даже авторы коммунистического
манифеста, отправившие свой призрак бродить по Европе, не стали
уточняли, предпочтет ли он её западную или восточную половину.

 

Следующий пример устойчивого мифотворчества – регулярно повторяемый
тезис о рабской покорности русских людей. Да, с Пушкиным не поспоришь,
народ в его драме действительно, безмолвствовал.  И как же мог Сталин,
поднимая тост в победном 45-м, не отметить особо терпение русского
народа. Спустя 30 лет очередной генсек Брежнев, «написавший» серию
мемуаров, в разделе, названном его помощниками «Возрождение» опять
говорит о той же народной терпеливости. 

И, все-таки, хочется спросить, если Россия была столь покорной, кто
такие Емельян Пугачев и Стенька Разин, Кондратий Булавин и Иван
Болотников? Как этот тихий и робкий народ устроил три революции,
гражданскую войну, власовское движение. Конечно, нелепо рассматривать
историю страны как непрерывную цепь бунтов и восстаний. Да для такого
противодействия просто не было причин, но когда они возникали, за словом
в карман никто не лез и не только за словом. Потому и вынуждена была
тоталитарная власть уничтожать наших соотечественников миллионами. 

  А как же с Пушкиным? Классика надо просто чаще перечитывать. Трагедия 
«Борис Годунов» заканчивается следующим фрагментом: на крыльцо выходит
знатный вельможа Мосальский,  который кричит:

«Народ! Мария Годунова и сын её Федор отравили себя ядом. Мы видели их
мертвые трупы.

Народ в ужасе молчит.

Что ж вы молчите? кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович!

Народ безмолвствует». (А.С. Пушкин. Стихотворения. Поэмы. М., 1998, с.
447)

Молчание народа в «Борисе Годунове» – это форма протеста. В советские
годы А. Солженицын призывал, по существу,  к тому же – не хлопайте, не
аплодируйте. Но здесь большинство,  действительно не стеснялось и
хлопало. Другие времена! Был и тургеневский Муму, молча выполнявший
поручения барыни, но были и народные песни  о «нашем атамане», с которым
«не приходится тужить». Ни в каком народе все не бывают вожаками. Но не
следует отдельные эпизоды превращать в универсальную матрицу, записывать
всех поголовно в безмолвствующих рабов, хотя это и удобно для правящего
слоя.

А сколько написано про нашу особо жестокую, кровавую историю, про якобы
человеческое бесправие, хотя не было в дооктябрьской Руси ни крестовых
походов, ни инквизиции. Подробней эту легенду развеивает другой автор,
тоже занимавшийся проблемой мифов. Его книгу  еще можно встретить на
книжных развалах. (См. А. Горянин. Мифы о России и дух нации. М., 2002).
       

 

Итак, надеюсь, мы пришли к согласию, и не будем объявлять Россию самой
пьющей, ворующей и рабской страной. Мы очень бегло показали, какой
Россия не была, но прежде, чем выяснить, какой она была, надо сказать
еще об одном глубоко укоренившемся стереотипе. О крепостничестве! Это,
видимо, самое отвратительное пятно на историческом облике страны (ведь
ГУЛАГа тогда и в помине не было)! 

Конечно, крепостное право у нас было, и дело здесь уже не в цитатах из
классиков. Однако и эта тема скрыта под множеством наслоений, от которых
пора освободиться.  Откуда вообще берется негативная оценка крепостного
права? Известно, откуда, она содержится в русской литературе и
публицистике середины XIX века. Но уже здесь нужны уточнения. Можем ли
мы без всяких корректив вписывать в сегодняшний контекст оценки, данные
в другое время? Правление русских царей большевики назвали игом. Но,
если давать ему такую характеристику, нельзя не видеть, что «по
сравнению с игом русских коммунистов оно было легче пуха», пишет Дмитрий
Мережковский (Смотри Д. Мережковский. Тайна русской революции. М., 1998,
с. 11-12.). Иначе говоря, если мы берем некую оценку явления, данную ему
в одной социальной системе, и повторяем ее, находясь в совершенно иной
социальной системе, мы заведомо совершаем ошибку! 

Вернемся к проблеме крепостничества. Во-первых, подчеркнем, что
крепостной – это никак не раб.  По существовавшим в XVIII-XIX веках
нормам, крепостные должны были 3-4 дня в неделю работать на помещика.
(Боюсь, что сегодня уровень эксплуатации у нас будет повыше и это
является реальной, а не выдуманной проблемой.) Остальное время
принадлежало им самим. Крестьяне имели свои семьи и свои дома. Само по
себе закрепощение не было какой-то глупостью или необдуманным
произволом. Офицерский корпус русской армии состоял из дворянства, и
значит, кто-то это дворянство должен был кормить! Учтем, что и в других
европейских странах также практиковалось крепостное право. Когда в 1861
году великий реформатор Александр II издал свой манифест, доля
крепостных в разных губерниях сильно разнилась, но относительно всего
населения она составляла 28%. Многие из них пребывали в нормальных
отношениях с хозяевами и не собирались никуда от них уходить. Кстати,
рабство в Америке было отменено на два года позже, чем у нас
крепостничество. Для того, чтобы лучше представлять положение с
гражданскими правами в Европе столетие назад, надо учитывать, что, к
примеру, телесные наказания практиковались тогда на всём континенте, ещё
в начале ХХ века берлинский полицейский мог публично палками отлупить
нарушителя порядка. А английских школьников учителя могут легально
отшлепать и сегодня.  

Разочарую и тех, кого воспитывали на страшилке про Салтычиху. Причины и
последствия действий Дарьи Ивановны Салтыковой были не так давно
выявлены историком-архивистом Яковом Белецким. В молодости Дарья была
влюблена, но однажды застала своего возлюбленного с дворовой девкой.
После этого потрясения она долго лечилась, однако рассудок женщины
помутился, а характер крайне ожесточился. В отношении крепостных Дарья
проявляла невиданную жестокость: суд признал за ней 10 убийств. Власти
вмешались в происходившее, как только одному крепостному удалось бежать
от хозяйки и добраться до полицейского участка. Зимой 1768 года в центре
Москвы Салтыкова была привязана к позорному столбу, а затем, по решению
суда, лишена всех имений, титулов, фамилии и пожизненно заключена в
монастырь. Вопрос о том, было ли типичным поведение Салтыковой для всего
дворянства, становится, надеюсь, риторическим.   

Характерно, что устрашающие истории о крепостном праве создавались и
поддерживались советской пропагандой. Ведь на таком фоне скромные успехи
колхозного строя выглядели не столь удручающе. Было бы, конечно,
неверным утверждать, что в исторической  России все функционировало
прекрасно. Например, действительной и тяжелой ношей для общества было
существование рекрутчины, т.е. фактически пожизненный (на 25 лет или до
серьезного ранения) призыв в армию. Молодые парни, принимая воинскую
повинность, вынуждены были оставаться без семьи и без дома. «Наши жёны –
пушки заряжёны», поётся в известной песне. Но эта тема советской
пропагандой никогда не обсуждалась, видимо реалии Советской армии
убеждали, что лучше её вообще не затрагивать.

Мы коснулись лишь нескольких, до ныне сохраняющихся лжесказок о
собственной стране. Задумаемся над тем, почему они появились и кому 
были нужны? Поскольку дела в Советском Союзе шли не особенно ладно,
следовало отыскать подходящего стрелочника. На эту роль неплохо
подходила дооктябрьская Россия (были и другие без вины виноватые, но об
этом позже). Историческая Россия изображалась настолько падшей, что её
преобразователи автоматически становились гигантами. Эта идеологическая
линия выдерживалась на протяжении всех семи советских десятилетий.
Вспомним интермедии самого яркого и растиражированного сатирика
советских времен Аркадия Райкина. О каких только проблемах он не
умудрялся говорить, какие просчеты не изобличал. Но общий пафос его
интермедий прозрачен и ясен. Нет, не генсек, не политбюро, не власть и
не КПСС во всем виноваты. Мы сами такие, народ у нас убогий, страна у
нас ненормальная и с этим (здесь главное) ничего поделать нельзя! Так
формировались важнейшие советско-постсоветские мифы: у нас всё плохо и
это для нас нормально; от нас ничего не зависит; мы ничего никогда не
изменим; на долю каждого человека остается лишь молчаливое терпение.
Добавлю, что ничего похожего на райкинский юмор в других странах не
существует. 

Следы этой никчемной традиции легко сохраняются в дне сегодняшнем. Уже в
постсоветской России вышла хорошо разрекламированная книга «Почему
Россия не Америка». Её главная идея в следующем. В России среднегодовая
температура ниже, чем в других странах, на отопление надо затрачивать
сил и средств больше. Поэтому мы обречены на вечное отставание. То есть
во всем виноваты не мы, не наши власти, не экономическая конъюнктура, а
само мироустройство. Нас приговорили навсегда! Не слабо. Хотя не
терпится спросить, – а если где-то не сильно холодно, а сильно жарко
(американцы расходуют на кондиционирование помещений в три раза больше
энергии, чем мы на обогрев) – там тоже, извините за выражение, «кранты»?
Или другой вариант: в двух странах одинаково низкая температура, но одна
из них – в безводной пустыне, а в землях другой – залежи нефти, газа и
золотые россыпи. И что ж – обе пропадут? Спрашивается, а квалификация и
профессионализм людей играют какую-то роль? Про достижения лишенной
всяких полезных ископаемых Японии и вспоминать как-то излишне… 

Создав искажающие мифы, изуродовав образ страны, советская пропаганда
отняла у нас Родину. Человек без собственности, человек без Отечества
пуст, ему нечего ценить и нечего беречь. Такому человеку не за что
держаться, им легко манипулировать. Как известно, разруха начинается не
в клозетах, а в головах. Но в головах начинается и подъём. Дело не в
отдельных зловредных мифах, их перечень и демистификацию можно было бы
продолжить. Нужно вообще избавиться от подобного оскопленного мышления.
Если любая клевета постыдна, то клеветать на самих себя –  почти
безумие. Не пора ли вспомнить, что не так давно наши предки не долдонили
про «дураков и дороги», а  величали свою страну  -  святой Русью!

  

  А какой Россия была?   Так что же представляла собой  Россия на рубеже
XIX-XX столетий? После многих веков беспрерывного и весьма успешного
собирания земель, выхода к естественным границам,  расширение своей
территории мы приостановили. Начался переход к интенсивному
качественному росту. По размеру территории Россия уступала тогда только
Британской империи, площадь страны составляла 22,4 млн. кв. км. (Сейчас
площадь России около 17,1 млн. кв. км.). Численность населения к 1914
году составляла 182 миллиона человек (больше в то время проживало только
в двух странах – Китае и Великобритании. С конца XIX века в России
происходил огромный прирост населения (по полтора процента ежегодно) и
потому за 20 лет правления императора Николая II – с 1894 по 1914 годы –
оно возросло в полтора раза.

По объему валового производства Россия занимала 3-4 место в мире, но по
темпам экономического роста с 1890 по 1916 годы наша страна опередила
весь остальной мир, соответствующие показатели колебались между 7 и 11%.
Это было время, когда ведущие немецкие философы призывали «учиться у
России», а японские фабриканты ставили на своих товарах поддельное
клеймо «Сделано в России». Вглядимся в фотографии той поры. Их и сейчас
сохранилось немало, поскольку страна была достаточно богатой, и только
зародившееся в Европе искусство фотографии было у нас очень популярно. 
В лицах людей того времени видно здоровье, открытость, радость и очень
характерная для наших предшественников удаль. 

Первое экономическое чудо ХХ века происходило, не в послевоенной
Германии и не в Японии 50-х годов. Вопреки расхожему мнению, оно
начиналось в России! Наши просторы и экономические перспективы
привлекали множество иностранцев, по числу въезжающих в страну мы вышли
на второе место в мире, уступив первое североамериканцам. Россия имела
бездефицитный бюджет, крепкий рубль, значительные накопления золотого
запаса. Валютный курс рубля сохранял устойчивость, доллар стоил 1р 94
к., немецкая марка – 47 копеек. По официальной статистике в 1913 году
среднедушевой доход на одного россиянина был, примерно, в 2,6 раза ниже,
чем в Германии. Но бремя налогов и цены были у нас значительно ниже, и
потому разница в реальном уровне жизни была еще меньшей. За прошедшие с
начала ХХ века полтора десятилетия расходы на народное образование
увеличились более чем в 5 раз! При этом средств хватало и на то, чтобы,
соразмерно меняющейся ситуации, увеличить расходы на армию и флот. 12
лет постсоветских экономических реформ не дали людям почти ничего, в то
время как Николаевские преобразования 1905-1916  годов – это огромный
рывок вперед. 

Конституция 1906 года предоставляла гражданам России свободу выбора
места жительства и выезда за границу. Загранпаспорт получали на третий
день после представления соответствующего заявления, русского паспорта и
10 рублей (цена 10 килограмм сливочного масла). Власть Императора и
прежде была ограничена, в частности, законом о престолонаследии,
исключавшем произвол и субъективизм в  процедуре передачи полномочий.  В
ходе революционных изменений 1905-1907 годов в стране был создан новый
выборный орган власти, и политическую систему России стали называть
думской монархией. В стране начал действовать десяток набирающих вес и
влияние политических партий.  В 1914 году в Москве уже шли
подготовительные работы по постройке метро. 

В России действовало очень либеральное по тем временам социальное
законодательство. Уже с конца ХVIII века детский и женский труд жестко
ограничивался. Поэтому Трудовой кодекс, отпечатанный у нас на
французском и латинском языках для заграницы, был запрещен для
обнародования во Франции и Англии, как крамольный. После революции 1905
года были узаконены профсоюзы, труд детей до 12 лет запрещался, женщины
в ночную смену не работали, рабочий день в целом не мог превышать 10
часов. Не удивительно, что в 1912 году американский президент Тафт
заявил российской делегации: «Ваш император создал такое совершенное
рабочее законодательство, каким ни одно демократическое государство
похвастаться не может». (См. Б.Л. Бразоль. Царствование императора
Николая II 1894-1917 в цифрах и фактах. Приложение к книге Л.А.
Тихомирова «Единоличная власть как принцип государственного строения».
Нью-Йорк.,1943).

Многонародное государство, получившее название Империи Всероссийской,
объединяло пространство от Вислы и Балтики до Тихого океана, от берегов
Северного Ледовитого океана до отрогов Гималаев. На этих территориях
проживало большое количество различных этносов. В отношении
правительства к инородцам иногда проявлялись «уклоны» в сторону
национализма, но сам русский народ в целом, как пишет замечательный
историк, эмигрант первой волны С.Г. Пушкарев, «никогда не страдал
болезнью национального самомнения и не рассматривал своих соседей как
«низшие расы». Хотя официальная политика двух последних императоров
ограничивала использование местных языков, поляки, евреи, немцы, армяне,
татары, буряты, монголы и около сотни других народов сохраняли свою
религию, язык, обычаи. (См. С.Г. Пушкарев «Россия 1801 – 1917: власть и
общество». М., 2001., с. 528.). Подобных оценок придерживался не только
Пушкарёв, они было типичными и для других исследователей России.  

Иван Солоневич в известной работе «Народная монархия» отмечает, что все
народы, включенные в орбиту государственного строительства,  чувствовали
себя одинаково – «удобно или неудобно, но так же, как русский народ»
(И.Солоневич, цит. соч. М, 1991, с.235). Он считает это основной чертой
русского государственного строительства. Оказавшись в эмиграции, русские
интеллектуалы создали в 20-е годы оригинальное научное направление
Евразийство. Представители этой школы также показали, что формирование
Российской империи существенно отличалось от того, как формировались
другие полиэтнические государства. Скажем, англичане, когда они попадали
в Африку или Азию, смотрели на окружающие народы сверху вниз, они уже
были сформированы как нация. А вот жителям Ганы еще предстояло пройти
через процесс образования нации. В России русские формировались
совместно с другими этносами, здесь шел двусторонний культурный обмен и
взаимовлияние, здесь не было деления на высших и низших.

Россия называла себя и фактически была семьей народов, про «тюрьму
народов» придумали, конечно же, советские пропагандисты. По сей день
можно встретить журналистов и политологов, не знакомых с собственной
историей и оттого «мудро» предсказывающих печальную развязку всем
империям. Этот прогноз, к счастью,  не подходит для России. Между
Британской империей и Российской империей общего столько же, сколько
между ключевым словом в сочетаниях «милостивый государь» и «Государь
император».   

Однако, трудно представить страну начала прошедшего века только по
цифрам и политико-статистическим отчетам. Её надо почувствовать, а для
этого хорошо бы включить аудиозапись и услышать голос Фёдора Ивановича
Шаляпина, увидеть картины Третьяковки, полюбоваться красотой старого
московского храма, а потом зайти внутрь и увидеть сохранившийся
иконостас. Начало века – это действительный духовный взлет. Это музыка
великих композиторов, оставшаяся с нами навсегда, это литература с
мировым резонансом, это новый балет, новый театр, драматургия,
режиссура, актеры. Как легко не замечать того, что рядом, но многие ли
народы смогли выразить себя так широко и так глубоко! Поставить рядом
можно, пожалуй, лишь Древних Греков, на философское наследие которых мы
опираемся по сей день.  

Динамичное, интенсивное развитие страны позволяло делать оптимистические
прогнозы. Считалось (расчеты были выполнены до 1914 года и не учитывали
приближение 1-й Мировой войны), что к 1920-1922 году Россия достигнет
всеобщей грамотности, (к 1917 году грамотными были 45% всего населения),
к 1930 году – выйдет на первое место в мире по уровню внутреннего
валового производства. К 1950 году население Империи, по прогнозам Д.И.
Менделеева должно было приблизиться к 300 миллионам человек.

Однако реальный социально-исторический процесс разворачивался иначе. В
причинах этого нам ещё предстоит разобраться.   

 

Как выявить содержание русской идеи?   Проанализировав ряд мифов и
реалий, мы можем теперь подойти к исследованию главного для нас вопроса
– что же такое русская идея. Надо заметить, что толкование у этого
термина двоякое. В философии существует устоявшееся словосочетание –
«спекулятивное рассуждение». Речь идет о субъективном поиске,
осуществляемом конкретным ученым, о его субъективном выводе, сделанном
на основании личных наблюдений. Спекулятивные рассуждения оказываются
тем интересней, чем значимей личность исследователя, т.е. чем глубже он
погружен в проблему и чем выше его интеллектуальные возможности. Мнение
о русской идее, высказанное случайным прохожим, тоже являет собой пример
спекуляции, но значение такого суждения не будет значимым.

В этой связи надо сказать, что все рассуждения о русской идее
отечественных мыслителей начала века носили спекулятивный характер. Это
и не удивительно, ведь они были непосредственными, прямыми участниками
процесса, о котором говорили и писали. Их свидетельства весьма
интересны, но никого здесь не должно удивлять отсутствие совпадений.
Разные авторы замечали в российском маршруте разное, видели различные
его особенности.

Теперь, спустя более 80 лет после падения исторической России, о
национальной идее можно и даже необходимо говорить в другом смысле. Если
этим термином обозначают фундаментальные нормы и правила, которые
существуют объективно, не зависимо от воли и желаний исследователя, то
следует поискать соответствующие объективные методы и приемы выявления
этих самых норм. Сегодня живых  носителей норм и правил, которые были в
начале прошлого века остались единицы. Этих стариков-эмигрантов и их
детей, сохранивших свою культуру, собрать вместе и опросить по существу
невозможно. Но зато в последние полвека в гуманитарной науке появились
прежде неизвестные приемы и методики, которые позволяют обнаружить и
раскрыть  глубинное содержание текстов, что и поможет нам в поиске и
реконструкции российской исторической системы ценностей. Мы вынуждены,
по понятным причинам, воспользоваться именно этим путем поиска русской
идеи.

Вернёмся к вопросу: каким образом можно получить максимально объективный
и максимально надежный, достоверный результат? Я предлагаю сделать это,
проведя четыре взаимодополняющих и взаимопроверяющих исследования. 

Первое.  Начнем с обращения к истории страны, она описана и изложена в
большом количестве содержательных и общепризнанных трудов. Если сквозь
призму философии прочитать и проанализировать эти работы, ставя целью
обнаружение и выявление главных системообразующих ценностей и
закономерностей нашего прошлого, мы сможем сделать серьезный шаг,
приближающий нас к раскрытию объективного содержания русской идеи.      
  

Второе. Другим источником необходимых для нас решений может стать
русский фольклор. Пословицы и поговорки собраны и опубликованы. В них
заключен столь важный народный опыт, что изначально он даже не нуждался
в специальной записи, его передавали из уст в уста. Мимо такого наследия
проходить не следует.

Третье. Еще одним важнейшим пластом культуры, доступным для анализа,
является, конечно, наша художественная литература. На первый взгляд,
кажется куда как просто – взял томик Чехова, полистал Толстого – и вся
российская система ценностей как на ладони. Но на самом деле провести
такое выявление будет очень непросто. Сегодня многие забывают, что
направление, сложившееся в нашей литературе в XIX веке? называется
критический реализм. Писатели, рассказывавшие о нашей жизни, прежде
всего, рассказывали о наших проблемах. Они не были фотографами
реальности, их миссия больше напоминала миссию врача. Найти проблему и
исследовать её, почувствовать чужую боль как свою и описать её – вот как
понималась задача художника. А здоровое и крепкое в таком пристальном
внимании не нуждалось. У Чехова вы найдете сто рассказов о любви, и все
они о любви несчастной. Но тот, кто из этого сделает вывод, что на Руси
любить не умели, будет совершенно не прав. И уж вовсе станет
заблуждаться тот, кто из сатиры Салтыкова-Щедрина будет монтировать
документальный портрет своего отечества. Кроме всего прочего, надо
напомнить, что Михаил Евграфович был не диссидентом, а вице-губернатором
Рязани.    

Но если реконструировать образ страны из прозы так сложно, может быть,
это удастся сделать, обращаясь к поэтическим текстам? Если взять все
стихотворения, в названии которых есть слова «Русь», «Родина»,
«Отечество» и попытаться построить коллективный поэтический портрет
России? Несомненно, таким образом, мы сможем получить новый интересный
материал для анализа. 

Четвёртое. Предлагаемые три направления исследований мы дополним
сопоставлением с четвертым. Нам предстоит проанализировать и обобщить
результаты, которые в рамках уже упоминавшегося спекулятивного поиска
получены отечественными философами и писателями, работавшими на рубеже
ХIХ–ХХ веков. Большинство этих рассуждений собрано профессором
М.А.Маслиным в своеобразной хрестоматиии, которая так и называется
«Русская идея» (Издана в Москве в 1992 году.) Мы проведем исследование
этих высказываний и поразмышляем над ними.

Итак, в путь.

 

    Отечественная история как источник представлений о русской идее или

    В чем логика российской истории?

   

Приступая к анализу  роли истории и исторического знания в нашей стране,
надо иметь в виду, что за время советской государственности здесь
происходили существенные трансформации. В нормальном обществе и
нормальном государстве обращение к прошлому, знание своей истории
является важнейшим основанием при принятии решений о будущем. Завтра
рождается из вчера, правильная стратегия опирается на глубокий
исторический фундамент. Однако, в тоталитарном государстве единственный
источник принятия решений – субъективная воля диктатора. Поэтому
значение исторического знания здесь минимально.  Реальная история
превращается в малосущественный довесок к «подлинной» истории, началом
которой объявляется момент прихода к власти данного правящего слоя. Тот
или иной залп «Авроры» отыскивается всегда, а из всего предшествующего
выбирается лишь то, что выгодно и подкрепляет официальную мифологему.
Остальные знания оказываются избыточными или даже вредными. «В жизни
всякое может быть в смысле исторических событий. Но мало ли что было и
как было! Важно вспоминать, нарисовать прошлое устно или тем более
письменно так, как требуется сейчас, как нужно сейчас для нас. А все,
что нам не на пользу, того и не следует вспоминать. А если не
придерживаешься этого, значит, вступаешь во враждебное действие», –
объясняет «кагебешник»  Едигею в замечательном философском романе
Ч.Айтматова «И дольше века длится день» (Роман-газета №3 (937), 1982, с.
61). Такой подход совершенно деформировал, принципиально искажал роль и
место исторического  знания в общественном сознании. Из сказанного также
следует, что с отказом от тоталитаризма роль исторического знания в
постсоветском государстве должна возрастать, и она действительно
возрастает. Во всяком случае, интерес, спрос на историческую литературу
невероятно вырос. Электронные СМИ,  учитывая этот интерес, едва ли не на
всех телеканалах демонстрируют новые документальные сериалы по истории
России или об отдельных значимых её периодах.

Между тем, обращение к истории связано, как минимум, еще с одним
предваряющим замечанием. Разные авторы описывают историю по-разному, а
можно сказать и более жестко – нет двух авторов, которые трактуют
историю одинаково. Как к этому относится, не свидетельствует ли это о
субъективизме в науке, и не обесцениваются ли тем самым все наши 
«исторические потуги»?  Позиция автора заключается в следующем. История
всякой страны многомерна и многозначна, различия в её трактовках
неизбежны. Мы давно привыкли и хорошо понимаем, что литературная,
театральная классика может быть прочитана по-разному, нас не удивляет,
что в одно и то же время в Москве идёт несколько разных постановок
чеховского «Вишневого сада», причём можно идти на каждую из них и всякий
раз видеть и узнавать что-то новое. Еще более многозначна историческая
драма целого государства. Вопрос об её интерпретации, всегда актуальный,
оказывается особенно злободневным в период глубоких социальных
изменений. Не удивительно, что в бывших республиках СССР, теперь
независимых государствах, например, в Украине исторические дискуссии
были очень острыми, и в итоге, современные трактовки её прошлого
принципиально отличаются от тех, что были приняты каких-то 15 или 20 лет
назад. 

А как быть с Российской историей? Здесь также многое нуждается в
переосмыслении. (Но ни в коем случае не в политической «подгонке».
Попытка переинтерпретировать норманнскую теорию, предпринимаемая, по
указанию властей, в последнее время некоторыми статусными историками,
ведёт не к отказу от давно доказанных истин, а к дискредитации
«передоказателей».)  

Поясню принимаемый здесь подход ещё несколькими комментариями. Для меня
несомненным является то, что отечественная история как, впрочем, и любая
другая,  может трактоваться по-разному. Опираясь на действительные,
подлинные факты, можно сделать вывод, что данная страна ужасна, что
рассчитывать здесь не на что и оставаться незачем. Как говорил один
давний знакомый-эмигрант, русские – это люди, которые совершенно не
могут жить в России и уж тем более, не могут жить вне России. Возможно и
бесконечное количество иных трактовок пройденного пути. Я исхожу из
того, что сегодня Россией востребовано патриотическое понимание истории,
из того, что оно возможно без каких либо искажений и сознательных
умолчаний. Автор подчёркивает и прямо признаёт, что через фильтр
патриотизма он и будет анализировать события, происходившие в стране и
вне её. 

   

Итак, перед нами все разноцветье российского исторического полотна. Как
же его структурировать? Мы уже говорили, что выявление ключевой идеи
позволит говорить о трех разных ипостасях России, -  но сами эти идеи
еще предстоит выявлять. Прошлое страны принято классифицировать разными
методами. Наверное, нагляднее всего выделение разных периодов и эпох в
соответствии с именем руководителя, который в тот или иной период
действовал – говорят об эпохе Петра, о временах Екатерины и т.п. Другая
классификация связана с чередованием периодов изменений и временем
стабильности – пишут о реформах Александра П, о консерватизме Николая 1,
о Брежневском застое и т.п. Часто историю делят на формации (феодализм,
капитализм…), на традиционное общество и модернизированное. Есть и
другие классификации и структурирования. 

В этой работе при анализе истории будет представлен новый подход,
который позволит сделать новое осмысление прошлого, получить новые
выводы, извлечь из него новые уроки. Автор исходит из того, что в
отечественной истории можно говорить о трех фундаментальных эпохах.
Первая из них – 

 

  Эпоха поиска государствообразующего центра.            

 

Все начиналось с поиска места, с выбора точки в пространстве, из которой
можно уверенно начать созидание государства. Конечно, стремление выбрать
место для столицы не было декларированным, программным действием наших
предков. Но, при анализе происходившего с VIII по XIV века объективный
смысл событий с высот сегодняшнего времени просматривается вполне
отчетливо. 

Двенадцать столетий назад наши предки оставили центр и запад Европы,
чтобы отправиться на восток в поисках, по-видимому, более спокойной и
безопасной жизни. Придя в менее подходящие в климатическом отношении
территории, они, ради отсутствия враждебных соседей, готовы были терпеть
гораздо больший холод и справляться с ним. Расселяясь на огромных, почти
не освоенных просторах Восточно-Европейской равнины и на берегах Днепра,
они встретились со сложностями, преодолеть которые было можно лишь через
создание новой, более эффективной формы социальной организации – через
создание государства. Пытаясь жить сначала децентрализованно, небольшими
независимыми самостоятельными поселениями, восточные славяне вскоре
столкнулись с проблемой, порожденной отсутствием единых  правил и норм.
Разного рода столкновения и трения, возникавшие внутри и между соседями,
невозможно было мирно урегулировать, так как не существовало никакой
третейской силы,  никакого механизма для более-менее объективного
разрешения конфликта. Каждая из сторон тянула на себя, и это только
усложняло ситуацию.

Вскоре стало ясно, что автономно-децентрализованный способ
самоорганизации неэффективен.  Тогда и началось постепенное создание
государства на территориях, которые теперь являются русским
северо-западом. Нашей первой столицей был городок Старая Ладога,
возводившийся на берегах реки с характерным названием  Волхов. С конца
ХХ века в этом районе ведутся археологические раскопки, которые, в
частности, выявляют связь и влияние на формирующееся славянское
сообщество скандинавских соседей, проживавших западнее и севернее
осваиваемых русскими территорий. Некоторые исследователи – Андрей
Чернов, Сергей Миров – высказывают предположение, что попытки принять
христианство предпринимались восточными славянами одновременно со
становлением их первой столицы, т.е. уже в IX веке. Побывавший в
Царьграде-Константинополе  и похороненный в сопке на краю Старой Ладоги
Вещий Олег в конце своей жизни принял христианство. Его гибель,
инспирированная языческими волхвами, стала расплатой за попытку крестить
Русь. Так или иначе, но столица постепенно перемещается в другой, более
перспективный город, расположенный выше по течению Волхова Великий
Новгород.

На формирование нашего государства в его начальный период заметное
влияние оказали две культуры – скандинавская  и греческая. В 862 году
наши предки приглашают в Великий Новгород  викинга Рюрика, который
становится князем – главным руководителем создаваемого государства.
Уточним, что роль и функции русских князей в дотатарский период были
ограниченными. Жители заключали с ними своеобразный договор, по которому
последние выполняли, прежде всего, роль военачальников, отвечавших за
защиту контролируемых земель. Большинство гражданских, экономических,
политических вопросов находилось тогда в ведении вечевого схода.
Добавлю, что первый европейский парламент возник фактически одновременно
в двух странах – в Исландии в форме альтинга и на Руси – в форме вече.  
  

Но вернемся в Великий Новгород. Когда Рюрик умирал, он передал княжение
близкому родственнику Олегу. Ему же он препоручил малого сына своего
Игоря. Спустя несколько лет, Олег и Игорь добираются по рекам на лодках
до Киева. Убив начальников местной дружины, Олег затем садится в городе
княжить, и столица перемещается с севера на юг. Киев становится «матерью
русских городов», Олег строит их в большом количестве. В домонгольской
Руси было основано 300 городов, правда, после свержения ига возродилось
меньше половины. Ходившие через эти земли, а точнее, по нашим рекам, из
Варяг в Греки викинги называют Русь - «Гардарики» - Страной городов. 
Возглавляли каждый город и объединяемые им земли князья. Все они
принадлежали к одной большой семье, к одной правящей династии, они
входили в род Рюриковичей. 

В 882 году Олег объединил Киев и Новгород в единое государство, причем
это слияние, как и последующее расширение земель, имело свою важную
особенность. У наших западных соседей объединение происходило в виде
альянса племен и народов. Название разных земель в Германии по ныне
сохраняет отголосок названий этносов. Прусы, саксы, швабы – это
изначально имена племен, давших наименования Пруссии, Саксонии и т. д…
Российская интеграция не носила этнический характер. Около полутора
десятков племён, сформировавших русский народ, за малым исключением, не
оставили своих имен в  нашей топонимике. Они слились, создав навсегда
великое для нас слово Русь. Собирание страны происходило не как
собирание народов, а как собирание земель. Русский философ Н.Бердяев
писал, что «русским чужда мистика расы и крови, но очень близка мистика
земли» (82). Эта же мысль высказывалась и другим известным философом
русской эмиграции А.Р. Редлихом. Наше объединение, отмечал он,
происходило по принципу – «зов родной земли сильнее голоса крови». (См.
об этом также в книге «Отечествоведение», М., 2004, в разделе 1.
Историософия России, написанным д.п.н. Е.А. Князевым). И поныне разные
территории называются у нас именами, производными от имен  городов –
Московия, Псковщина, Вологодщина… Характерно, что в наш язык вошло и
сохраняется слово «земляк», не знакомое во многих других языках.      

Между тем, объединение земель, не знавшее межэтнических барьеров, и
сплачивание их единой правящей династией, оказывалось недостаточно
прочным. Огромные уже по тем временам территории невозможно было
эффективно интегрировать без принятия единой системы духовных ценностей.
Выражаясь современным языком, киевские князья могли решить стоявшие
перед ними задачи государственного масштаба, лишь преодолев первый в
нашей истории идейно-идентификационный кризис. Впрочем, говоря об
идейном кризисе, мы должны сделать уточнение. Если сегодня суть кризиса
в том, что старые правила потеряны, а новые не найдены, то тогда, в Х
веке, в формирующемся государстве старых правил и быть не могло, власти
и формирующемуся обществу предстояло найти и принять доселе неведомые
нормы и ценности. 

Эту проблему с блеском разрешил киевский князь Владимир, получивший в
народе прозвище Красное Солнышко. В 988 году он призвал всех горожан
придти на обряд крещения к Днепру и принять Христианскую веру. «Если не
придет кто завтра на реку – будь то богатый, или бедный, или нищий, или
раб – будет мне врагом», пригрозил он  киевлянам. Сначала Владимир
попытался решить  задачу духовного объединения путем укрепления
язычества, но из этого ничего не получалось. В день крещения в Киеве
были сброшены и сожжены все прежние языческие идолы. Между тем, стоит,
хотя бы кратко, напомнить, что предшествовало крещению, и рассказать о
том, чему оно способствовало. 

Известно, что выбор Владимира не был поспешным, его обусловили разные
мотивы. Торговля и походы на Грецию еще раньше познакомили русских с
христианством. Уже при Игоре в Киеве была построена церковь
Ильи-пророка. Христианкой была бабка Владимира Ольга, которая считалась
человеком очень мудрым. Сам же Владимир долго расспрашивал четырёх
приглашённых им послов-миссионеров о разных представляемых ими религиях.
Он общался с болгарином-мусульманином, с хазарским иудеем, с католиком,
направленным Римским Папой, и с греком – православным философом. Самым
убедительным показался Владимиру грек-философ, хотя,  скорее всего, в
принятии решения сыграли роль и вполне понятные личные мотивы. Владимир
хотел жениться на Анне, сестре Константинопольских братьев-диархов и
таким образом породниться с византийской императорской фамилией. Диархи
Василий и Константин ответили, что христианка не может выйти замуж за
язычника, и тогда соответствующий выбор киевским князем был сделан.
Спустя два года вслед за Киевом, крещение приняли жители Великого
Новгорода, и постепенно православная вера распространилась по всей
стране.          

О благотворных и разноплановых последствиях принятого решения, а они
проявлялись, проявляются и ещё будут проявляться, написано много. Если
говорить кратко и останавливаться на сугубо культурологических и
социальных последствиях (религиозная значимость принятия православия –
это отдельный сюжет, который здесь не обсуждается),  их можно свести к 
нескольким основным. С принятием православия проект создания русского
государства оказался полностью достроенным, он приобрел важнейшую
составляющую, которой недоставало, и без которой осуществить интеграцию
формирующегося общества было невозможно. Крещение Руси сплотило
общество, стало мощным импульсом для его становления и развития. Кроме
того, сама церковь стала новым и важнейшим институтом общественной
жизни, утверждавшим в обществе новую систему ценностей. Важнейшая
составляющая этой системы состояла в том, что, приняв православие,
Владимир сознательно ограничил власть князей Божественным законом, т.е.
нормами, которые не были созданы людьми и потому не могут быть людьми
отменены.  

Решение Владимира изменило как внутреннюю ситуацию, так и внешний образ
страны. Русь перестала быть неким самобытным языческим краем, она
становилась частью формирующегося сообщества христианских народов.
Православие связало Русь с тогдашними основными центрами политической,
религиозной, экономической и культурной жизни, прежде всего с
Константинополем, Афинами, Римом, Иерусалимом, а также и с другими,
пусть не с самыми главными, христианскими странами. Принятие
христианства произошло у нас на столетия раньше, чем у многих соседних
народов, что объективно делало Русь лидером в постоянном соревновании
этносов и государств. 

Принятие православия и необходимость распространения нового вероучения
привели одновременно к принятию письменности. Глаголица, а затем и
кириллица, дарованные нам братьями Кириллом и Мефодием, содействовали
становлению нашей культуры больше, чем что-либо иное. Всякая книга,
которую вы читали, как и любая серьезная книга, как и книга вообще,
особо уважаема на Руси оттого, что, в конечном счете, связана с самыми
истоками нашей культуры. Ибо многие века наши предки читали одну,
главную и священную книгу, – Библию. И все, что мы читаем сегодня – это
хоть и отдаленные, но все-таки родственники той, Первой книги. Почти все
в российской культуре, так или иначе, выводимо из православной
первоосновы. Но есть и такие образования, которые дошли до нас почти без
изменений из тех далеких времен – это, пожалуй, вера, письменность и…
баня. (Согласно преданиям, о диковинной русской бане упоминал еще Андрей
Первозванный.) 

Принятие православия изменило в лучшую сторону саму ментальность русских
людей. Их нравы стали более мягкими, религиозная мораль глубоко
укоренилась в сознании.  Для искоренения языческого обычая кровной
мести, Церковь уже в XI веке выработала весьма гуманные правовые нормы.
В своде законов той поры, называвшемся «Русская правда», смертная казнь
отсутствовала. 

Между тем, несмотря на действие множества позитивных, способствующих 
созданию и укреплению государства факторов, просуществовав три с
половиной столетия, Киевская Русь вошла в полосу кризиса, из которого не
смогла найти выход. Изгнав из своих пределов хазар и печенегов, русские
находили управу и на появившихся позднее половцев. Лишь когда в 1223
году князь Мстислав Удалой проиграл татарским отрядам битву у реки
Калки, Киев попал в усиливающуюся финансово-политическую зависимость от
Золотой Орды. Впрочем, погубили его не столько внешние враги, сколько
собственная неэффективная система политического управления. Монархия
типа Киевской Руси оказалась системой саморазрушающейся. Основой её
политического устройства был принцип – после смерти правящего князя
власть в городе переходила не к его старшему сыну, а к следующему по
возрасту брату, который до этого жил и княжил в другом, менее значимом
городе. Старший из остававшихся братьев покидал занимаемый им раньше
город, на опустевшее место из другого города приходил следующий по
возрасту брат и т.д. Затем во властный круговорот могли вступать дети,
племянники…

Такая система,  в определённом отношении была эффективна, ибо самым
простым и естественным способом – через семейные узы – объединяла
население разных земель, способствовала интеграции Древней Руси,
изначально расположившейся на огромных пространствах в сотни тысяч
квадратных километров. Но та же система порождала и глубокие проблемы,
ибо вела к безответственности руководителя. 

Православие облагораживало нравы, многие Киевские князья вошли в историю
как люди высокого нравственного примера. Среди них – Ярослав Мудрый,
Всеволод Большое Гнездо, первые русские святые – Борис и Глеб.  При
правильном социальном устройстве нравственные ценности не должны
противоречить экономическим и политическим интересам. Однако в Киевской
Руси мы сталкиваемся именно с такой контроверсией.  Зачем некоему князю
радеть и усердствовать за свою вотчину, свой город, если в этом городе
он – временщик? Рано ли, поздно ли его ждёт новый город, а затем – опять
перемещение… Одних нравственных принципов было недостаточно.
Номенклатурный способ смены власти, когда ни один начальник ни за что
самостоятельно не отвечает (лишь весь род или вся номенклатура целиком)
и при этом гарантированно имеет новые назначения, работал на разрушение
государства, как в веке XII – в Киевской Руси, так и в веке ХХ – в
Советском Союзе.      

Между тем, падение Киевской Руси не означало, что потенциал создания
собственного государства русскими уже исчерпан. Строительство
государства было продолжено, и теперь за право стать образующим его
центром спорило несколько городов. Это были Вильнюс, Тверь, Владимир,
Суздаль, Москва.  В период татаро-монгольского нашествия многие русские
пытались защитить себя, перемещаясь на запад, или подчиняя свои земли
более лояльной им власти литовского князя. Это привело к тому, что в XIV
веке 90% литовской территории составляли земли, населённые русскими.
Литовское государство при  Гедеминасе стало называться Литовской Русью,
а князь в официальных грамотах именовал себя Rex Litvinorum
Ruthenorumque, т.е. Царь Литовский и Русский. Русское культурное влияние
некоторое время оказалось здесь преобладающим, ибо литовской
письменности ещё не существовало, и в официальном делопроизводстве при
дворе использовался древнерусский язык. 

Русское население было православным, при этом оно не испытывало никакого
религиозного или этнического давления со стороны литовцев. Однако шанс
собирания русских земель под эгидой Вильнюса был утрачен, когда князь
Ягайло (1350 – 1434) принял католичество. Он стал королем
Польско-Литовским и обязался обратить в свою веру всех подданных. С
этого времени на первый план в борьбе за русское лидерство выходит
противостояние Москвы и Твери.

Потерпев неудачу в попытке создания государства в наиболее благодатных в
климатическом отношении Приднепровских и Северо-Черноморских землях,
наши предки предприняли новую попытку в краях более суровых, отстоящих
от Киева на север и восток.  Наиболее удачливым, да и талантливым
политиком и деятелем государственного масштаба оказался Великий Князь
Московский Иван Калита. В своей политической практике он применял разные
приемы, не всегда достаточно честные. Однако именно ему удалось решить
ту задачу, которую его политические предшественники пытались разрешить
на протяжении пяти столетий.  Ни татаро-монгольское нашествие, ни
внутренние усобицы и кровавые русско-русские тяжбы, особенно между
Москвой и Тверью, не смогли помешать Калите придать своей родине
исторический импульс. Московскому князю удалось найти общий язык с
Ордой, для этого он девять раз приезжал к хану, одаривая его и всех его
родственников. В результате Иван Калита добился высочайшего
расположения, что привело к получению крайне важного в той ситуации
права самостоятельно собирать дань. Монгольские баскаки в Московии
больше не оставались. Находясь в очень сложном военном, политическом,
экономическом положении, Калита смог извернуться, саккумулировать в
своих руках финансовые средства и сделать город привлекательным для
ремесленников и мастеровых из других русских земель. Получаемые средства
Калита расходовал на покупку и присоединение к Москве новых земель и
территорий. Прежде в Великом Новгороде процесс присоединения территорий
происходил так, что новые земли не становились новгородскими. Они
превращались в колонии, из которых не стремились получить ничего, кроме
прибыли. Калита поступал иначе, делая новые территории полноправными
составляющими своего княжества. Княжество, создававшееся в Москве,
отличалось и от Киевской Руси. Здесь князь становился полноправным
политическим и государственным руководителем. Его власть не
ограничивалась лишь заботой о состоянии дружины и готовностью защитить
свою землю. Государство формировалось как верховный собственник всего
богатства страны, а население и знать получали свои части по праву
«пожалования». Маленький, дотоле малоизвестный городок стал расти и
превращаться в центр консолидации русских земель. С деятельности Ивана
Калиты (годы правления 1325 – 1340) начинается вторая важнейшая эпоха
отечественной истории 

 

 Эпоха собирания земель вокруг единого, стабильного центра.

Московская Русь, Российская империя. 

 

С начала XIV и до середины XIX века, на протяжении 500 лет, в России
происходили как важные внутренние качественные изменения, так и
непрерывное приращивание территории. Второй процесс происходил гораздо
активней и энергичней, чем первый, он и составляет основное содержание
анализируемой нами эпохи. 

Выделю здесь одно важное геополитическое обстоятельство, обнаруживающее
связь между количественными и качественными изменениями. В нашей истории
специфическим индикатором, показателем стратегического успеха или,
напротив, поражения является направление, в котором перемещаются столица
и западная граница государства. Движение на запад, как правило,
оказывается прогрессивным, отступление на восток – свидетельством
регресса. Перенос центра из Киева в Москву был, несомненно, знаком
отступления, показателем стратегического поражения. Однако, как мы
позднее увидим, поражения временного, поражения, которое удалось
преодолеть.

Для того чтобы Москва смогла стать полноценной столицей, сюда необходимо
было перевести и центр православия. Первым киевским митрополитом,
переехавшим в Москву, стал Пётр. Непосредственно в город он прибыл из
Владимира, переманил его оттуда никто иной, как сам Калита. В
дальнейшем, в разного рода кризисных и проблемных ситуациях церковь
неоднократно, вплоть до Петровских реформ, выполняла миссию
своеобразного руководителя государства. Например, когда княжил
малолетний внук Калиты Дмитрий, стабильность поддерживалась при участии
митрополита Алексия и его друга, основателя Троицкого монастыря
преподобного Сергия Радонежского. В тот период на Руси, наряду с мирской
властью, огромную роль и авторитет обрели духовные подвижники,
основатели монашеских обителей, превратившихся в центры веры,
образования и культуры. Было сформировано около сорока таких центров
собирания и сохранения русской земли. Среди них Симанов монастырь в
Москве, а также Соловецкий, Кирило-Белозерский  и др.

Начатому Калитой в крайне невыгодных политических условиях
поступательному продвижению Москвы препятствовало сохранявшееся два с
лишним столетия татаро-монгольское иго. Важным шагом на пути его
преодоления стала произошедшая в 1380 году битва русских с ордынцами на
Куликовом поле. Русское войско под командованием Великого князя
московского Дмитрия Донского в тяжелейшем сражении одержало победу.
Согласно преданиям, перед битвой Дмитрий пришел в Троицкий монастырь,
что бы получить благословение и узнать у Сергия Радонежского, удастся ли
русским победить. После долгой молитвы, Сергий ответил утвердительно. И
поскольку преподобный никогда в своей жизни не лгал, был праведником,
его ответ вселил в русских воинов особую силу. В дальнейшем русским
людям еще приходилось терпеть монгольские набеги, но все же постепенно
гнет пришельцев ослабевал. Окончательно – и формально, и фактически –
Русь вновь стала суверенной, не платящей дань страной только в 1480
году, после «стояния на реке Угре», когда войска московского князя Ивана
III были готовы дать бой монгольскому хану Ахмату. Но последний так и не
решился преодолеть водную преграду и, в конце концов, ушёл назад в
степь. Ещё за два года до исторического стояния, Иван III подчинил себе
важнейший и самый богатый русский город – Великий Новгород. Вече
прекратило свое существование, а его символ – колокол – был срезан и
вывезен в Москву. Политика присоединения территорий окончательно взяла
верх над линией внутреннего, качественного развития. Ивану III удалось
завершить объединение средневековых русских княжеств. 

Принято считать, что история не знает сослагательного наклонения. И
потому рассуждения на тему «что бы было, победи не Москва, а
новгородцы», беспочвенны. На самом деле мы имеем здесь дело с устаревшим
и сомнительным мифом. Конечно, история, как реально происходившие
события, не может быть переиначена. Но история как теоретическое знание,
как понятийная модель конкретных событий тем и интересна, что является
более вариативной, чем сама действительность, она содержит больше
возможностей, чем единственно свершившаяся и реализовавшаяся цепь
событий. Поэтому теоретическая история должна содержать в себе больше
выводов и уроков, чем история реальная. 

Вернемся ещё раз на берег Волхова и представим, что Новгородская
республика победила  Ивана III. Каковы могли быть последствия этой
победы? Отвечая на этот вопрос, надо иметь в виду, что социальные
феномены не существуют вне конкретного времени, они всегда вписаны и
действуют в реальном историческом контексте. Ошибочно считать, что
демократия – всевременная или вневременная ценность. Сохранись
средневековая вечевая демократия и дальше, наши предки были бы лишены
возможности  создать мощное централизованное русское государство. Русь
распалась бы на множество малых феодальных республик, беззащитных перед
нашествием врагов. Но на самом деле Русь уже испытала горький опыт ига,
и потому хорошо сознавала необходимость интеграции. Идея сближения и
согласия выражена в самой знаменитой иконе той поры – в рублевской
«Троице». К счастью, именно эта тенденция оказалась преобладающей.

Однако пора вернутся от телескопа гипотетической истории возможного к
микроскопу хроники реально происходившего. Еще внук Дмитрия Великий
князь Московский Василий Васильевич (1415–1462) делает важный шаг по
выправлению механизма государственного устройства – он изменяет порядок
престолонаследия, – теперь власть будет переходить не от старшего брата
к младшему, а от отца к сыну.         

В 1500 году войска Ивана III одерживают победу в битве с литовцами, и
часть западных земель переходит под управление Москвы. Это привело к
изменению официального титула Иван III, его впервые на Руси называют
царем, что стало нормой внутри страны, но вызывало некоторое раздражение
за её пределами (Иван III в договоре с Александром Литовским впервые
поименовал себя «государем всея Руси», что встревожило литовцев, т.к. за
ними оставалось еще много русских земель).   

Переместимся теперь вновь на восток и посмотрим, что происходит в стане
монголо-татар. После разгрома на Куликовом поле, Золотая Орда распалась
на три самостоятельных государства – Астраханское, Казанское и Крымское
(было ещё и четвертое – Сибирское, но оно находилось достаточно далеко и
не оказывало заметного влияния на процессы, происходящие в Московской
Руси). Внук Ивана III, царь Иван IV (Грозный)  энергично продолжил
русскую экспансию. Он без особого кровопролития захватил и подчинил
Москве Астрахань, а до того под полный контроль попала Казань. Битва за
Казань, как отмечают историки, была  очень тяжёлой, город более месяца
находился в осаде, татары сопротивлялись отчаянно. И только после
страшной резни ханство вынудили признать полное поражение. В результате
присоединения Астрахани и Казани Волга, во всём её течении, оказалась
под русским контролем. Торговля и судоходство по реке расширились, и она
уже повсеместно называлась не Итиль, а Волга.

В последние годы в Татарии появились люди, которые отмечают день взятия
Казани как трагическую дату. Я уверен, что в истории ничего не следует
искажать или замалчивать, в противном случае она перестает быть
настоящим учителем и превращается  в лживого врага, к тому же
выряженного в одежды друга. Дать объективную оценку тому, что
происходило 450 лет назад, можно лишь вписав Казанскую эпопею в
действительный исторический контекст. Контекст этот заключается в
следующем. Чтобы понять, с какими чувствами русские отряды осаждали
Казань, надо помнить, что этому событию предшествовало более двух веков
ига, поборов и народного унижения. Важно и то, что большую часть войска
Ивана Грозного составляли принявшие православие татары, которые
возвращались к себе домой. 

Но самое главное даже не в том, что предшествовало штурму, а в том, что
за ним последовало. Спустя 60 лет после присоединения ханства Русь
попала в полосу смуты, о чём нам еще предстоит говорить. Так вот, когда
в Москву пришли поляки и государство на несколько месяцев потеряло
централизованное управление, по призыву церкви впервые было создано
народное ополчение, которое освободило столицу и всю страну. В число
ополченцев вошли не только нижегородцы, отряды из других поволжских
земель, но и многочисленные татарские отряды, которые выступили на
защиту своей страны. Говоря современным языком, национальная политика
Кремля была в те времена настолько мудрой, что она эффективно лечила и
русские, и татарские раны и умело формировала единый, сплоченный народ. 
     

Раз уж я опять отошёл от прямой логико-исторической канвы повествования,
назову ещё одну особенность Русского государства, которая формировалась
с давних времен. Наша страна была открытой, никаких железных занавесов
здесь никто не выстраивал. Уже в XIV – XV веках в Москве появились целые
улицы, районы, слободы, где постоянно проживали иностранные мастера и
учителя. В городе жили поляки, армяне, литовцы, немцы. В XVIII веке у
стен белого города поселились даже индусы. Также с давних времён большая
русская община жила в Константинополе, в районе горы Афон в Греции и в
других местах. Эти несомненные факты развеивают миф о вечном
тоталитарно-замкнутом характере Русского государства.

Что же касается тенденции на собирание земель, она была не просто личной
стратегией нескольких царей, она явно выражала внутренние интенции всего
народа. Иван Грозный в последние годы жизни с интересом узнал, что
казацкие отряды самостоятельно пришли в Сибирь и начали присоединять
Зауралье.  Русь продолжала расширяться.

Между тем, на рубеже XVI–XVII веков государство вновь попало в полосу
тяжелых испытаний. Кризис был связан с тем, что род Рюриковичей, успешно
правивший 7 столетий, неожиданно пресекся. У Ивана Грозного было два
сына – старший Федор и младший Дмитрий. Царствовавший 14 лет Фёдор
Иванович отличался плохим здоровьем, и детей у него не было. В 1591 году
из Углича пришла неожиданная и трагическая весть об убийстве малолетнего
царевича Дмитрия. Семейство Рюриковичей осталось без наследников, а
государство и общество лишалось устойчивого, веками отработанного
механизма управления. 

Спустя короткое время из Польши на русскую столицу отправляется
самозванец, объявляющий себя никем иным, как чудом спасшимся царем
Дмитрием. С ним вместе движется польское войско. Поляки были наслышаны о
завоеваниях испанских конкистадоров в Южной Америке, и нечто подобное
они решили осуществить к востоку от своих территорий. Высланные из
Москвы защитные отряды не знают, как быть – вдруг и вправду идёт
Дмитрий, вдруг он действительно спасся!? Избранный на царствие Борис
Годунов вскоре умирает. На смену приходит царь-неудачник Василий
Шуйский, которого изгоняют из Кремля. В конце концов, Лжедмитрий
подходит к столице. Он обещает принять православие, и с этим условием
бояре впускают его в Кремль. Однако вскоре становится ясно, что от
католичества Лжедмитрий не откажется (исторический шанс, который
получили братья-славяне, не был ими использован), не говоря уже о том,
что в баню он не ходит, а это, считай, первое дело, после церкви, для
всякого москвича. Ситуация становится не просто странной и
подозрительной, но и, в конце концов, неприемлемой для русских. 

По призыву церкви, прозвучавшему из Троице-Сергиева монастыря, Ляпунов,
Минин и Пожарский создают народное ополчение (Каково слово! Сегодня про
людей говорят, что они располнели, облысели, а тогда народ мог и
ополчиться). И народное войско изгоняет и побивает неверных. 

Завершилась смута в следующем после освобождения Москвы 1613 году.
Представители всех русских земель и разных сословий собрались в столице,
чтобы выбрать царя. После трехдневного поста, участники земского собора
подали письменные мнения, и каждый указал на одного и того же человека.
В царствование был избран шестнадцатилетний Михаил Федорович Романов,
сын высокоуважаемого в стране митрополита Филарета. Заслуги Филарета в
противостоянии полякам были народу хорошо известны. В пользу кандидатуры
Михаила Федоровича действовало еще одно важное обстоятельство – род
Романовых был кровно близок к династии Рюриковичей. Народ преодолел
социально-политический кризис, подтвердив, что Русь немыслима без
управления ею мудрым и сильным монархом.  

Восстановление пошатнувшейся государственности позволило ускорить
процесс собирания земель. Замечу, что и в годы смуты он не
останавливался. При Борисе Годунове были присоединены обширные северные
территории в районе Таймыра и устья Енисея. При Шуйском в состав Царства
вошли земли в районе рек Нижняя и Средняя Тунгуска. С середины XVII века
с Москвой воссоединяется левобережная Украина (в 1654 году царю
присягает Богдан Хмельницкий). В эти же годы были сделаны огромные
территориальные присоединения на востоке. Русские землепроходцы
В.Поярков, С.Дежнёв, Ф.Попов, Е.Хабаров включили в состав государства
Сибирь, Чукотку, Камчатку и Дальний Восток.

Глубокие качественные многоплановые реформы, а так же дальнейшее 
расширение территорий осуществил император Петр Великий. Вхождение в
состав страны всё новых и новых народов привело к изменению самого её
названия – Русь стала называться Российской империей или Россией. С
этого периода огромное евразийское пространство поднималось и
осваивалось, стало родиной не только русским, но и всем другим
проживающим на нашей земле племенам и народностям.

Сделаем ещё одно отступление и остановимся на происхождении и значении
ключевого для нас слова Русь. Такая работа выполнялась рядом
исследователей,  недавно её обобщил и дополнил новыми результатами наш
замечательный лингвист академик Юрий Сергеевич Степанов. Изложим здесь
основные положения, представленные в его книге «Константы: словарь
русской культуры», изданной в Москве в 2001 году. Главные тезисы статьи
«Русь – племя» (Указ. соч., с. 151-155) следующие. Слово русские
является прилагательным, т.е. первоначально значит просто «те, кто
относится к Руси». Но какова этимология самого термина Русь? Начальный
летописный свод считает русь одним из заморских варяжских племен, из
которого вышли или с частью которого пришли призванные новгородцами и
союзными с ними финскими племенами князья. Когда мы рассуждаем о
первоначальном значении термина Русь, центром всей проблемы становится
вопрос «свои – чужие». Иначе говоря, кто называет кого, с чьей стороны
дается имя? По мнению Ю.С. Степанова, русь - это  не самоназвание, а
имя, данное племени одним из соседних народов. Приняв это предположение,
теперь необходимо ответить на два вопроса. 

А) Каким народом дано это имя?

Б) Что оно значит?

Русь, по убеждению большинства исследователей, - слово германского
происхождения, но вряд ли это имя восточных славян, данное германцами.
Имя русь является скорее всего заимствованием в славянский из финского
языка. Этим именем (ruotsi) финны обозначали выходцев из Скандинавии, из
той её области, которая впоследствии стала Швецией. Само же имя племени
Ruotsi в финских языках происходит от слова drott, т.е. дружина. Оно
стало обозначать у финнов все племя пришельцев.  

Ю.С.Степанов уточняет, что слово drott  использовалось в качестве
именования скандинавского племени и его дружины первоначально не
восточными славянами, а прибалтийскими финнами. Интересны также
изыскания о семье слов, связанных с drott – «дружина» в самих германских
языках. Там эти понятия имеют значение «прочно держаться вместе». Слова
этой группы означают, с одной стороны, «лесок, роща», с другой, – всякий
человеческий союз, основанный на прочной естественной или установленной
обетом, обязательством связи – брак, семью, воинский союз и т.д. В
конечном счете, выясняется, пишет Ю.С. Степанов, что в самом русском
языке слова Русь и друг, друзья, дружина оказываются дальними
родственниками. Итак, русь – скорее всего финское слово, обозначающее
племя, жившее в Швеции. Изначально им обозначался некий союз,
объединение людей. Говоря о Петровских реформах, мы задумываемся о самых
основах своей цивилизации, и потому возникает необходимость
проанализировать слов Русь. 

Теперь вернёмся к нашим философско-историческим рассуждениям. Попробуем 
выяснить и определить: в чем, собственно, состоял главный итог
петровских преобразований, если подходить к ним с позиций историософских
и философских. Корректно ли вообще говорить о реформах Петра, или
уместно утверждать, что в начале XVIII века в России произошёл
революционный разрыв, соизмеримый с преобразованиями советских времён? 
Для ответа на последний вопрос надо понять что, собственно, могло
разрываться или не разрываться, то есть что собой представляла русская
идея, из чего она состояла. Однако содержание русской идеи мы еще не
выявили. Но когда мы это сделаем, мы непременно вернемся к поставленному
вопросу и определим – был ли Петр реформатором, или он действовал как
революционер.     

Вновь зададимся вопросом о смысле Петровских преобразований. В поиске
ответа нам поможет классификация, предложенная французским учёным Ж.
Демюзилем.  Он показал, что еще в древних индоевропейских сообществах
боги выполняют три основных функции, дублируемые человеческим
сообществом – отправление сакральных (религиозно-идеологических)
действий, военная деятельность и экономика. Эти три типа функций
определенным образом соотнесены и иерархизированы. Если применить схему
Демюзиля к истории нашей страны, получаем следующий результат.
Изначально, в VIII–Х веках самым главным элементом славянской общины
были представители военной власти, т.е. князья. Волхвы и колдуны,
выполняли функции, сходные с ролью шаманов в азиатских культурах, их
место было вторичным, т.е. сначала царство, а ниже – священство. 

С принятием на Руси христианства, место волхвов занимают священники, и
их роль становится главной в формирующейся системе ценностей. На первый
план выходит священство, на второй – царство. Соответственно поменялись
все ценностные ориентации самих бывших язычников, нравственным идеалом
русского человека стал святой. Петровские преобразования, конечно, не
предполагали отмену христианства как такового, но изменения в российской
системе ценностей произошли очень глубокие. Если создатель глаголицы
философ Константин учил стремиться в делах подражать Иисусу, то теперь
образцом для подражания становится царь (Петр упраздняет патриаршество и
ставит над священством Синод, им же и назначаемый). Не могу не
согласиться с замечательным филологом,  кандидатом филологических наук
А.Н. Барулиным, который именно в этом ряду событий объясняет создание
Петром такого странного и, более того, сомнительного учреждения как
«Всешутейший и всепьянейший собор». Сверхзадача этой структуры, в
конечном счёте, состояла в содействии изменению роли и места церкви. При
этом Пётр не впадал в атеизм, не отрекался от православия, не искал
другой религии, не поддерживал ересей и идей реформации. В результате
его преобразований в России возник новый для страны, да и для всего
христианского мира феномен светской святости. (См. «Отечествоведение»,
М., 2004,  с.176).  

Петру присваивается титул «отца отечества», который до этого полагался
только патриархам. Служение Богу как высшая ценность, обеспечивающая
спасение, было по существу заменено служением царю и отечеству
(соответственно спасение как главная цель жизни было сильно потеснено
стремлением к мирскому благу, исполнение долга перед Богом – исполнением
долга перед царем и государством). Святость, как высший жизненный идеал,
была заменена на верную службу. Введение Петром «табели о рангах», по
существу означало, что заслуга человека усматривается не в его
происхождении, а в реально осуществляемой им службе. Добродетелью
гражданина стал патриотизм. Церковная система ценностей была оттеснена
системой мирских ценностей, на первый план выходит семья, любовь, утехи
мирной жизни. Интересно, что роль писателя как проповедника Божьей
правды, Божьего слова, святости и святых, как заступника перед Богом за
весь народ трансформируется в роль поборника правды мирской, в
проповедника справедливости. Если протопоп Аввакум считал своей заслугой
то, что он страдал за истинную веру, то самый крупный поэт XVIII века
Гаврила Державин ставил себе в заслугу то, что он дерзал «истину царям с
улыбкой говорить», и за это тоже страдал.

Многие современники Петра видели в его преобразованиях страшные
кощунства, а его самого считали чуть ли не воплощением антихриста. Но в
действительности великие реформы вели российское общество и государство
к соответствию ситуации, складывавшейся после падения Константинополя, к
учету тех реалий, которые начали формироваться в отдельных странах
нашего континента в результате произошедших там буржуазных революций. 
Не вступи Россия вовремя на этот путь, её в XVIII–XIX веках ждало бы
затяжное отставание и историческое поражение. У меня нет возможности
подробно говорить о том, что представлял в своём большинстве тогдашний
запад нашего континента, это тема другого исследования.  Ограничусь лишь
утверждением, что о существовании некоей «благопристойной Европы» тогда
никто не догадывался. Положение в двух главных странах континента опишу
одной цитатой. Петр родился вскоре после окончания Тридцатилетней войны.
В это время «население Германии и Франции вымирало от голода. Десятая
часть населения Франции нищенствовала, а половина была близка к этому.
Дороги Европы наводнились разбойными бандами; жандармы для устрашения
вешали людей тысячами. В Саксонии только один судья приговорил к смерти
20 тысяч человек». ( См. А. Гудзенко. Русский менталитет. М., 2001,
с.43).           

Единой оценки Петровских преобразований в нашей истории не существует.
Слишком они многомерны и многоплановы. Споры продолжаются. Несомненно,
то, что реформы обошлись стране дорого. Но бесспорно и другое: в
исторической перспективе  жертвы и лишения были не напрасны, их плодами
мы пользуемся по сей день. Петр вздыбил Россию, словно застоявшегося
коня, что нашло своё образное воплощение в   знаменитом Медном всаднике.
Напряжение общества дошло до крайнего предела, но это было напряжение во
имя высших и прогрессивных целей.  Если бы Петр не заложил город и порт
на Неве, если бы не освоил территории, называвшиеся тогда Ингрией и
заселенные ижорцами, возможно сегодня они оказались бы вне России. Если
бы после страшного поражения в битве с Карлом XII под Нарвой, через 20
лет Петр не разбил шведов под Полтавой, сегодняшняя карта Европы могла
выглядеть совсем по-другому, и российской краски на ней было бы еще
меньше... 

Можно говорить и о невыученных уроках истории. Организаторы
скоропалительной постсоветской приватизации, передававшие за бесценок на
псевдозалоговых аукционах порты, заводы, рудники и нефтяные скважины
криминально-номенклатурным хозяевам, оправдывали свои действия тем, что
у желающих приобрести крупную собственность, просто нет достаточных
средств. 

В начале XVIII века за два десятилетия реформ в России появилось 220
новых заводов и фабрик. Были созданы не существовавшие прежде отрасли
промышленности, работавшие лучше или на уровне передовых зарубежных
образцов. Было налажено производство собственной российской стали,
сукна, парусины, высококачественной бумаги… Предприятия строились на
общественный кошт, за счет увеличенных налогов. Уже готовыми, их
продавали в кредит тем, кто готов был осваивать производство, нести
ответственность за количество и качество выпускаемой продукции, за
возврат полученного кредита. Тогда результатом преобразований стал
подъем страны, а не разбухание чиновничества и олигархов. Если бы мы
лучше знали свою историю, на пути повторения приватизационных, да и
множества иных политических ошибок появилось бы серьезное препятствие.

Успешно проводя  на редкость многоплановые преобразования, затрагивавшие
 культуру, экономику, финансы, управление, образование, Петр также
создал флот и новую армию. Присоединение земель было продолжено. В
состав Империи на западе вошла Прибалтика,  на юге – западное побережье
Каспия. Но главным успехом Великого царя стала победа в двадцатилетней
Северной войне, выход к Балтийскому морю и основание Санкт-Петербурга,
который два столетия – с 1712 по 1918 годы оставался официальной
российской столицей.

Выход к морю был давней мечтой россиян. Еще за 150 лет до Петра эту
задачу пытался решить Иван Грозный, однако начатая им успешно Ливонская
война завершилась малозначительными результатами. Основание новой
столицы на северо-западе, возвращение России на западные земли, – все
это было знаком исторического реванша после произошедшего несколькими
столетиями ранее ухода из Киева в Москву. Речь шла о начале качественно
нового этапа государственного строительства. Продолжая самоформирование,
самостроительство, продолжая расширение и собирание территорий вокруг
единого центра, государство стало энергично включаться в формирующуюся
общеевропейскую систему отношений. Россия становилась не просто
элементом этой системы, но фактором, существенно на неё влияющим, её
формирующим.  Успешно реализуемый внутренний вектор развития был
дополнен значимым вектором внешнеполитической стратегии. Если принятие
православия тесно связало Русь с Византией, то перенос центра Империи на
берега Балтики, связывал Россию с остальной Европой. Собственно, и сам
запад или, лучше сказать, центр континента начал смещаться в сторону
России. Произошедшие изменения получают соответствующее
политико-юридическое оформление. Осенью 1721 года Сенат дарует Петру
титул императора, а Россия, соответственно, провозглашается империей.
Мощное государство, из столетия в столетие увеличивавшее свои масштабы и
влияние, вступает в складывающееся новое сообщество мировых держав.

На протяжении всего XVIII века продолжается территориальная экспансия
России. В правление Екатерины страна обретает причерноморские земли,
получившие официальное название Новороссия. Интересен метод освоения
этих пространств. На сей раз речь идет не о военных захватах или о
дипломатических победах, но о продуманной миграционной политике.
Императрица призвала всех православных, где бы они ни находились, – в
Турции, Сербии или Австрии, придти в новый район (теперь эту территорию
окаймляют города Херсон, Днепропетровск и Новороссийск) и начать его
освоение. Всем прибывшим гарантировалось покровительство российской
власти, материальная поддержка и налоговые преференции. Так и хочется
спросить – неужели у нас сегодня мало опустевших территорий, куда
наверняка согласятся поехать бывшие советские граждане, оказавшиеся за
пределами России?!        

К концу XVIII столетия, после третьего раздела Польши, в состав
Российской империи были включены  Литва и Белоруссия, а также
правобережная Украина и Крым. Дело воссоединения западнорусских земель
завершилось. Князь Потёмкин на месте турецкой крепости основал
город-порт Одессу, – к важнейшему, основанному Петром I, городу на
Балтике спустя 90 лет Екатерина II добавила стратегически важный порт на
Черном море. В царствование Александра I западная российская граница
была фактически сформирована окончательно и в дальнейшем почти не
менялась. Лишь в 1809 году в состав империи была включена Финляндия,
причем не на правах губернии, а как самостоятельное государство.
Несколько раньше была присоединена Валахия, нынешняя Молдова.  Попытка
Наполеона создать великую империю именно на российской земле завершилась
полным провалом. В наш язык вошло малосимпатичное слово «шарамыжник»;
отступавшие французские солдаты в каждом подходящем дворе попрошайничали
– шер ами, кусочек хлеба!  Изгнав редеющие французские войска со своей
территории, наша армия освободила другие европейские страны и вошла в
Париж. 

В 1814 году, проведя парад победы в столице Франции, русская армия
вернулась домой. При этом Александр 1 не намеревался никого присоединять
и завоёвывать. Россия приобрела огромный авторитет в Европе и прослыла
освободительницей. В результате, в   1815 году по инициативе российского
Императора был создан Священный союз, фактически прообраз нынешнего
Европейского союза, в который вошли Россия, Австрия и Пруссия. Победа
России в войне с Наполеоном привела, благодаря правильной политике
Петербурга, не к разделению Европы, а к её интеграции (Иначе поступил
Сталин, который, изгнав в 1944 году оккупантов из СССР, затем включил в
советский блок государства центральной Европы. К чему эта  запоздалая
экспансия привела, сегодня всем хорошо известно.) Впрочем, исключение в
стратегии императора все-таки было, он тоже не полностью удержался от
соблазна. Речь идет о Варшавском княжестве, включенном по итогам войны с
Наполеоном в состав России. И хотя, как показывают сами польские
историки, это княжество обладало заметно большим суверенитетом, чем т.н.
независимая «народная Польша» советского периода, в исторической
перспективе надежды Александра I на интеграцию западных присоединений не
оправдались. Спустя столетие поляки восстановили  независимость своего
государства. Фактически то же произошло  и с присоединенной Финляндией. 


Стоит добавить, что сохраняемое представление о Российской империи как
об унитарном государстве, если и не с тоталитарными, то с авторитарными
нормами, – пример типичного заблуждения. Например, те же Финляндия и
Польша, пребывая в составе России, имели свои конституции, парламенты, а
финны сохраняли даже небольшие вооруженные формирования (и откуда
взяться большим, если её население не превышало 2 миллиона человек?!).
Как известно, летом 1917 года Ленин, разыскиваемый Временным
правительством, пребывал в финском посёлке Разлив, власти присоединенной
Суоми политически преследуемых в Петербург не возвращали.

 

Завершив продвижение на самом важном для нас западном направлении,
Россия в XIX веке переместила направление экспансии на юг и на восток. В
состав империи Николаем I были включены две важные области на Кавказе –
Эриванская и Нахичеванская. В результате тяжелой и многолетней войны,
после длительного сопротивления, русским войскам удалось даже
присоединить территорию западного Кавказа. Тогда, в 1864 году, осознав
бесперспективность дальнейшего противостояния, лидер горцев Мухаммед
Амин и 400 тысяч его соплеменников, не желая подчинения чужой власти,
покинули свою страну и ушли в Турцию. Как любят и сегодня повторять в
Махачкале, – Дагестан никогда добровольно в состав России не входил, но,
добавляют, никогда из неё добровольно и не выйдет. 

Поражение России в Крымской войне 1853–1856 годов заметно ограничило её
влияние на Балканах и Ближнем Востоке. Это поражение также закрыло для
нас перспективы продвижения на Американском континенте. Александр II
сознавал, что в случае английского нападения, ему будет крайне
затруднительно оборонять Аляску и потому в 1867 году принял
своевременное решение о её продаже американцам.   В итоге стратегические
интересы России сконцентрировались в середине и второй трети XIX
столетия на Средней Азии и Дальнем Востоке.

Военные и дипломатические усилия позволили включить в состав страны 
обширные территории Средней Азии. Как и в других регионах, русская
администрация проводила здесь свою политику с учетом местных традиций.
Привилегии духовенства и богатой части общества не ставились под
сомнение, в то же время было ликвидировано рабство и работорговля,
материальное и правовое положение крестьян улучшилось. Весьма
образованную, квалифицированную часть общества составлял русский
офицерский корпус. Расквартированные в новых азиатских территориях,
офицеры приобщали к европейской культуре местных жителей. Военные
топографы составляли географические карты. В Самарканде русские
археологи раскопали и восстановили знаменитую средневековую обсерваторию
Улугбека. Назначенный Императором губернатор Туркестана инженер-генерал
К.П. Кауфман, принял этот пост с условием, что в Ташкент не будет
вводиться жандармский корпус. И это условие было выполнено. Атмосферу
тех времён передают строчки из письма генерала, написанного в 1878 году:
«… прошу похоронить меня здесь, чтобы каждый знал, что здесь настоящая
русская земля, в которой не стыдно лежать русскому человеку».          

Остановив продвижение на Запад, не имея возможности расширяться на
Ближнем Востоке, оставив территории на Американском континенте и
завершив удачную экспансию в Центре Азии, Россия завершала свою
блистательную пятисотлетнюю стратегию собирания земель. Александр II в
1857 году присоединил Сахалин, а также Дальневосточные и Приамурские
территории. В планы Николая II входило сближение с Манчжурией. На
российские деньги – свой личный вклад сделал и сам император – была
построена Китайско-Восточная железная дорога. В состав страны в разное
время вошли Белая, Малая, Красная, Новая Русь, хотели создать ещё и
желтую, но этим планам не суждено было сбыться.

Говоря точнее, экономическое и культурное проникновение России на Восток
было успешным, что и вынудило Японию в 1904 году начать очень
рискованные для неё военные действия против России. Война быстро
завершилась не в нашу пользу, японцы получили от Петербурга карт-бланш
на вовлечение Кореи в  зону своего влияния. Но всё это ещё раз
подтверждало, что политика экспансии исчерпана. Не предназначенные для
широкой огласки документы, отчеты, внутренняя переписка сотрудников
Российского МИДа начала прошлого столетия также свидетельствуют – мысль
о завершении территориальной экспансии становится постоянно
повторяющейся.

љ

ћ

ў

¤

к

љ

ћ

ў



ж

Fтому ни на каких условиях не согласными принимать чужие идеи и
присягать под чужими знаменами.

В государственной стратегии назревали глубинные изменения и они начали
происходить. Первые серьезные признаки принципиальных трансформаций
российской геополитики можно обнаружить  уже в действиях  Петра I, и, во
всяком случая, в деяниях Екатерины Великой. В её правление принимаются
первые важные решения, направленные на отказ от
экстенсивно-количественного развития страны.  В 1785 году Екатерина
издаёт жалованную грамоту о вольности дворянства. В результате первое
социальное сословие, не считая казачества, становится реально свободным
в гражданском и политическом смысле. До этого дворянин отбывал военную
службу с 15 лет до инвалидности, гибели или глубокой старости. Правда, у
Екатерины были и другие эпохальные проекты – например, взятие под
российский контроль Византии, создание огромной империи с несколькими
столицами в Константинополе, Берлине, Москве, Петербурге, Астрахани, но
им суждено было превратиться в архивную пыль. Сигнал перехода к новой
стратегии несомненно звучал, хотя здесь трудно назвать какую-то
конкретную политическую фигуру, подобную Ивану Калите, внятно сообщившую
о начале роста количественного. Итак, мы перейдем теперь к рассмотрению
новой составляющей Российской стратегии и зададимся новыми вопросами.

 

Какой должна быть современная российская стратегия и произошёл ли
переход России к III эпохе своей истории? 

 

Сначала отвечу на вопрос о содержании III исторической эпохи. Завершение
количественного развития должно вести к росту качественному. Любящий
полемизировать читатель, если и согласился с тем, что количественный
рост себя исчерпал, вполне может задать свой ехидный вопрос о росте
качественном. Откуда все это берется, не выдумана ли такая схема самим
автором?  На этот вопрос, конечно, требуется аргументированный ответ,
хотя ответ этот будет кратким.  Дело в том, что фундаментальные
диалектические закономерности, устанавливающие, что количественные
изменения на определённом этапе неизбежно вызывают глубинные
качественные трансформации,  были выявлены, вопреки мнению некоторых,
вовсе не спичрайтерами двадцать лохматого съезда КПСС. Первым о
диалектике количества и качества сообщил не Энгельс и даже не Гегель.
Диалектика присутствует уже в работах философов Древней Греции, в первую
очередь в сохранившихся фрагментах текстов Гераклита, а написаны они в 5
веке до нашей эры! Впрочем, и Гераклит не первый, до него подобные
закономерности были вскрыты в древнеегипетском тексте «Великие арканы
Таро».  С тех пор диалектические закономерности никто не смог
опровергнуть.  

Но не будем погружаться столь глубоко в прошлое. Посмотрим, как
указанная универсальная закономерность проявилась в нашей не очень
далекой истории. Надо ещё раз уточнить, что речь идет не о сознательно
декларированной государственной программе, а о тенденции, которую мы
самостоятельно обнаруживаем, и в существовании которой теперь
постараемся убедить сомневающегося читателя.

Если государство намерено отказаться от экспансии, т.е. от развития за
счёт преимущественно внешних ресурсов, ему остается выбрать развитие за
счет ресурсов внутренних. А для роста внутреннего потенциала необходимо
сделать общество более мобильным, подвижным, т.е. более свободным.    

В условиях Российской империи это означало постепенное уменьшение
полномочий первого лица за счет включения в процесс
социально-политических изменений новых акторов, которые прежде были его
пассивными участниками. Такой процесс всё отчетливей просматривается на
протяжении XIX века, причем, несмотря на принципиальную сложность,
новизну, он носит двусторонний характер, сигналы идут от власти к
обществу и от общества к власти. По распоряжению императора Александра I
его друг граф М.М. Сперанский готовит ряд качественно новых,
демократически ориентированных, законоуложений. Правда, лишь часть из
них удается принять. Сперанский подготовил даже проект первой
Конституции. Сколько страстей кипело вокруг этой книжечки, недавно
переизданной в Москве! (План государственного преобразования графа М.М.
Сперанского. М., 2004, 190 с.) Но волею судеб, её текст остался не
только не действующим, но и недоступным для современников. К
конституционным демократическим преобразованиям призывала власти группа
офицеров, вышедших вместе со своими подчинёнными на Сенатскую площадь
северной столицы в декабре 1825 года. Но эти идеи тогда действительно не
имели сколько-нибудь заметной поддержки в обществе, тем более не
принималась попытка утвердить их силовым путем.   

(Для любителей считать, что Россия всегда и во всем отставала от
остальной Европы, приведу один факт. Судьба декабристов известна,
большинство из них раскаялось в содеянном, многие сосланы, пятеро были
казнены. Так вот, тогдашний английский посол в Санкт-Петербурге с
удивлением замечал – случись такое в Париже или Лондоне, и тысячи голов
слетели бы с гильотины! Отставание действительно очевидно.)

Преобразования, задуманные и лишь робко начатые Александром I, были
вовсе остановлены его преемником императором Николаем I. Зато Александр
II вошёл в историю отечества как великий царь–реформатор.  Его имя
должно бы быть вписано в историческом пантеоне рядом с именем Петра I,
но произведенные им переустройства оказались обесцененными событиями,
начавшимися во втором десятилетии ХХ века. И лишь сегодня благодарные
потомки намереваются установить в столице памятник царю-освободителю.
Время, называемое историками эпохой великих реформ – это и есть время,
сделавшее общество значительно более динамичным и свободным. Самая
известная заслуга Александра II – реформа 1861 года, отмена крепостного
права. Этому событию предшествовало семьдесят лет непрерывного
расширения прав всех других социальных сословий, начатое уже
упоминавшейся грамотой Екатерины о дворянстве и продолженное улучшением
статуса мещанства, купечества, государственных крестьян. Крепостные
оставались последним несвободным сословием.

Сделаю здесь небольшое пояснение. Надо правильно представлять ситуацию
того времени и понимать, что положение закрепленных крестьян вовсе не
было каким-то критическим. В вышедшей в 1908 году, после отмены
цензурных ограничений (скопированных, кстати, в свое время у Пруссии), и
весьма критической в оценке прошлого монографии известных учёных
Е.И.Вишняковой и В.И.Пичеты «Очерки русской истории»  говорится
следующее: «…Нашим крепостным крестьянам живется, во всяком случае,
лучше, чем свободным крестьянам на Западе… Патриархальные отношения
помещика к крестьянину делают жизнь последнего более чем сносной» (с.
213).  Желающим проверять и вести самостоятельный поиск называю работы
других, разумеется, несоветских авторов, высказывавших сходные мысли. 
(С.Г. Пушкарёв. Россия 1801–1917: власть и общество. М., 2001;
Н.Е.Врангель. Воспоминания. От крепостного права до большевиков. М.,
2003; А. Горянин. Мифы о России. М., 2002 и др.) 

Наша история действительно невероятно искажалась в советское время. Для
проведения объективного философского анализа, её приходится сначала
«выправлять», как искореженный автомобиль, а потом восстанавливать
внутреннюю логику событий.  Так, в современной системе политического
времени крестьянская реформа не могла бы считаться запаздывающей, ибо
уровень развития аграрной экономики позволял тогда полностью
обеспечивать страну сельхозпродукцией, к экспорту продовольствия в
период крепостного права никто не прибегал. Сами крестьяне восстаний не
устраивали и после освобождения спокойно взаимодействовали с прежними
хозяевами. Однако в рамках правил, существовавших у нас в середине XIX
века, передовая часть общества считала крепостное право злом и позором
страны. Добавлю, забегая вперед, что сегодняшняя Россия остро нуждается
в освобождении от тяжелейшего бюрократического ига. Именно неуправляемая
корыстная паразитирующая бюрократия являет собой главное препятствие на
пути нашего развития. Ничто другое не мешает нам так, как нынешнее
чиновничество, поставившее не себя на службу Отечеству, а себе в
услужение всю страну. Между тем, никого, похожего на нового Александра
II, мы пока не видим и не слышим.

Однако вернемся в светлое время настоящих, а не словесных реформ.
Выражаясь современным языком, их следовало бы назвать комплексными и
всесторонними. Преобразования носили не верхушечный, а глубинный
характер. Изменение статуса и положения крестьян потребовало изменения
форм управления, права и т.д., вплоть до реформы военного дела и системы
образования. Было разработано и принято новое законодательство о
земстве, или, иначе, о местном самоуправлении. В итоге, в земских
собраниях за одним столом встретились бывшие господа и их бывшие
крепостные, причём встреча эта, как уже отмечалось, носила удивительно
спокойный и деловой характер. Реформы в армии привели к сокращению срока
службы: в 1859 году – до 15 лет, а с 1874 года, когда была введена
всеобщая воинская повинность, – до 5 лет. Воинская служба сделалась
нормальной гражданской обязанностью и перестала рассматриваться как
тяжкое и вынужденное бремя. Правовая реформа, проведенная Александром
II, привела на должности судей и адвокатов молодых людей с
университетским образованием. Они поставили правовые отношения на
большую высоту, освободили их от коррупции, сделали суд уважаемым в
обществе местом решения социальных конфликтов. В мировом суде (аналог
местного, районного суда) простые люди впервые оказались действительно
равными перед законом с богатыми и знатными.  

К несчастью, либерализация Александра II стала также временем зарождения
терроризма. Бомба убийцы прервала его жизнь. Вынужденный консерватизм
Александра III, архаичный характер общественного сознания одной части
населения и неадекватная агрессивность другой помешали стране энергично
продолжить необходимые демократические преобразования.

Анализируя изменения, проводившиеся в нашей стране в XIX веке, сделаю
еще одно существенное уточнение:  демократические преобразования
происходили не на пустом месте, не на выжженной тоталитаризмом земле. 
Ко второй половине XIX века  возрастающую роль в общественной жизни
играли выборные органы и формирующиеся гражданские (т.е. создаваемые
самими гражданами, а не властями) структуры и организации. Об этом
хочется сказать особо, поскольку в ушах по сей день стоит барабанный
грохот, поднятый при первых  президентских выборах Ельцина. Их
организаторы создавали абсурдное впечатление, будто наши предки никогда
не слышали про такой феномен как выборы.  Сельские жители издавна
объединялись в общину, по-другому – мир, который имел собственное
самоуправление – сход. Местная власть находилась в ведении земств, в
которых, в обязательном порядке, были представлены все сословия. Эти
органы решали самые главные вопросы местной жизни – организация
здравоохранения, образования, строительство и поддержание дорог.
Свободные выборы проводились в земские органы, в суды разных уровней, в
руководство университетов и др. Полноценными гражданскими объединениями
стали Дворянское собрание, Купеческое собрание, географическое и ряд
иных научных обществ. Ориентация на новые ценности проявлялась даже в
таком плохо совместимом с демократией занятии как военное дело. М.И.
Кутузов, после не проигранной им битвы под Бородино, дал приказ
отступать и оставить Москву. Для командующего сохранение жизни солдат
стало более приоритетным, чем спасение городских построек, которые,
после пожара старой столицы, можно было восстановить. И действительно,
вскоре после войны 1812 года, в Москве появилось множество новых
замечательных зданий и архитектурных ансамблей, которые, не смотря на
бурное строительство рубежа ХХ-ХХ1 веков, теперь не возникают. 

Между тем, надо признать, что движение к качественному развитию, к
динамизму, демократичности, хотя и было в XIX веке  отчётливо заметным,
все же не стало определяющим. Для того чтобы эта тенденция набрала
необходимую глубину и мощь, страна нуждалась в новых стратегических
решениях, которые, в конце концов, были приняты. Общее дело, начатое
по-разному и с разных сторон, было продолжено Русской революцией
1905-1907 годов. В итоге Россия обрела Основный закон, выборную Думу и
преобразовалась из формально самодержавного государства в думскую
монархию. Таким образом, политические свободы были обретены и дополнили
действующие экономические свободы. Всё это позволило России, завершив
территориальную экспансию, начать мощный качественный экономический
разбег уже в конце XIX столетия. 

Последней помехой делу оставались лишь ограничения в крестьянской жизни.
Они носили исторический, культурно-традиционный характер и были связаны
с сохранением сельской общины. Освободившись от помещиков, крестьяне
продолжали жить миром, сохраняя коллективную собственность на землю.
Член общины не мог свой надел продать.

Иcпокон веку каждый общинник работал с максимальным напряжением,
понимая, что только так он сможет обеспечить себя, сознавая, что при
неблагоприятном стечении обстоятельств ему помогут соседи. Но в начале
ХХ века появляются качественно новые агроприёмы, новые удобрения,
совершенно новая техника. С 1900 по 1913 годы стоимость используемых в
сельском хозяйстве машин увеличилась в 3,9 раза, количество вносимых
минеральных удобрений возросло с 6 до 35 миллионов пудов. В итоге одни
миряне стали работать с прохладцей (им и так хватало), а другие
продолжали трудиться изо всех сил. Сельское хозяйство обеспечивало уже
не просто выживание людей, оно становилось товарно-рыночным. Однако,
отстающим приходилось по-прежнему помогать, и развитие общины стало
напоминать движение большого отряда, скорость которого равна скорости
самого медленного воина. Активно происходила дифференциация и разложение
общины. В этих условиях началась Столыпинская реформа. Российский
премьер законодательными мерами и всеми иными средствами содействовал
расселению крестьянства из мира на семейные хутора. Выражаясь
современным языком, натурально-общинное хозяйство стало быстро
превращаться в фермерское. Крестьянин, наконец, получил реальную
возможность стать крепким, полновластным, самостоятельным хозяином…  
Здесь действительно приходится поставить многоточие. Потому что
Столыпинскую реформу не удалось довести до конца, а начинавшаяся третья
эпоха отечественной истории была прервана. 

Нам же не до перерыва, нам пора завершать философско-исторический анализ
и сделать необходимые выводы. Каковы же российские начала, каковы
составляющие русской идеи? Ответ у читателя, думаю, уже готов. Главные
компоненты русской идеи, отчетливо зафиксированные нашим
философско-историческим исследованием – это православие и собирание
земель, переросшее в имперскую политику.  Такой вывод и есть итог
анализа 1000-летнего российского исторического маршрута.

Между тем, как вы помните, выполненная здесь работа – только начало.
Теперь настало время перейти к анализу русского фольклора. Нам предстоит
выяснить, какие идеи и ценности выражены в русских поговорках. 

 

 

Народный фольклор как источник представлений о русской идее.

 

Мы по-прежнему стремимся приблизиться к подлинному образу исторической
России, который важен и интересен  сам по себе. Одновременно мы
продолжаем поиск составляющих русской идеи. Весьма устойчивым, глубинным
компонентом духовной культуры, не подверженным сиюминутным политическим
веяниям, являются народные пословицы и поговорки. Подобно тому, как
минералы, извлеченные из морских глубин, открывают наблюдателю
столетиями сохранявшиеся на их поверхности отпечатки исчезнувших
животных, народный фольклор, независимо от меняющихся  официальных,
идеологических установок, сохраняет самые устойчивые идейно-ценностные
представления народа. Вот почему крайне интересно и полезно заглянуть в
этот кладезь мудрости. 

Сначала, как всегда,  сделаем некоторые уточнения. Отдельные
исследователи высказывают убеждение в «неанализируемости» пословиц.
Почему? Всё дело, мол, в их противоречивости. Есть, к примеру, паремия
«Разлука любовь бережёт», а есть «С глаз долой – из сердца вон». И в
результате нет ответа на вопрос: что же такое любовь? Замечу, что и в
этом конкретном случае, и во всех других ситуациях никакого противоречия
нет. Любовь явление широкое, у одних – бережёт, у других – вон. И всё
это истинно.

Другая методологическая проблема, связанная с анализом поговорок, похожа
на первую, но имеет свою специфику. Читая собранную Далем коллекцию, я
обнаружил, что во многих рубриках сталкиваюсь с некоторым парадоксом.
Мысль, высказываемая в 98% пословиц, в конце концов, каким-то одним
суждением опровергается. Сопоставив разные типы текстов, я пришёл к
следующему выводу – народное мышление такое же живое и гибкое, как
мышление отдельного человека. В нём выражены почти такие же перепады
настроений, эмоций, чувств, которые бывают у всякого нормального
индивида. Даже тот, кто неизменно хорошо относится к своим близким,
припомнит ситуацию, в которой он «завелся», «сорвался» и наговорил
что-то лишнее. Это только в цензурированных идеологических текстах
существовало полное единообразие. Сколько бы вы не ходили на октябрьские
демонстрации, вы всегда видели плакаты «слава КПСС», никто так и не
пришёл на Красную площадь с транспарантом «долой КПСС».   

Что бы делать правильные выводы из пословиц, надо брать не отдельное
высказывание, а анализировать  рубрику целиком и фиксировать, каков вес
того или иного суждения. Иначе выводы будут неправильными. Мне,
например, пришлось долго спорить с одним автором, запомнившим почему-то
суждение «Где община – там всему кончина», но не знавшим всю рубрику
целиком, где зафиксировано очень уважительное отношение к общинному
коллективизму. В поисках разрешения сформулированного здесь парадокса я
пришёл к выводу – в каждом свободно составленном сборнике суждений по
определённой  теме рано или поздно отыщется суждение, противоречащее
предыдущим. В противном случае, мы, скорее всего, сталкиваемся со
специально подобранным, предварительно отцензурированным текстом.      

Итак, передо мной книга с 30 000 паремий, собранных Владимиром
Ивановичем     Далем. Первоначально я думал, что, прочитав несколько
десятков высказываний, легко составлю «таблицу русских ценностей», некий
философский аналог таблицы элементов Менделеева. Если для советского
человека главное –  социализм и мировая революция, то у россиян на
первом месте, скорее всего, окажутся Бог, Родина, земля, а где-нибудь
месте на 10-м – деньги и т.д. На самом деле так чётко разложить по
полочкам и формализовать весь опыт, мудрость, переживания прежних
поколений мне не удалось, может быть, это получится у кого-то другого. 

Сложность при исследовании поговорок заключается в том, что никто не
предложил подходящий способ их анализа и измерения. Где тот метр,
которым можно, ничего не потеряв, перевести огромный, почти
1000-страничный текст в несколько десятков чётких цифровых показателей?
В конце концов, после перебора математических, логических, семантических
и иных способов исследования, я нашёл, как мне представляется, вполне
эффективный приём. Речь идёт о методике контент-анализа. Замечу, что по
отношению к русским поговоркам она прежде не примненялась.    

Относительно контент-анализа известен такой любопытный эпизод,
подтверждающий его эффективность. В конце 1944 года американские
социологи, исследовавшие с его помощью открытую немецкую печать, пришли
к выводу, что Германия собирается применить некое новейшее очень мощное
оружие (позднее стало ясно, что речь идёт об атомной бомбе).  Эту
информацию – её подтверждали независимые разведданные – союзное
командование учло, и соответствующие меры были приняты. Английская
авиация разбомбила в Норвегии завод по производству тяжёлой воды,
непреложного компонента для изготовления немецкой атомной бомбы. 

Для нашего исследования важно, что контент-анализ (буквально – анализ
содержания) позволяет выявлять глубинный, внешне незаметный смысл того
или иного текста. Но ведь меня как раз и интересует сущность, так
сказать, соль пословиц. Не могу не упомянуть ещё одну историю. Во время
перестройки я познакомился в Москве с известным в то время американским
советологом Виктором Зожей. Вспомнили  1968 год. И Виктор рассказал, как
за месяц до ввода войск в Чехословакию, с помощью контент-анализа газеты
«Правда», он определил,  что оккупация ЧССР состоится в конце августа.
Зожа оказался единственным из журналистов и учёных, кто смог это
предвидеть. Так что оснований для опробования соответствующей методики у
меня было вполне достаточно.     

Оставалось только определить, какой именно приём стоит применить, ибо в
рамках контент-анализа их разработано довольно много. Перечитав
пословицы, я решил обратиться к методу, который можно было бы назвать
обобщенным выражением смысла. Он успешно применялся Михаилом Гаспаровым
для анализа басен Эзопа. (См. вступительную статью Гаспарова к сборнику
– Эзоп. Басни. М., 1968). Поясню суть этого приёма конкретными
примерами. В сборнике В.Даля в рубрике «Родина – чужбина» встречаем
пословицы «Хвали заморье, а сиди дома», «Не бери дальнюю хваленку, а
бери ближнюю хаянку», «Своя печаль чужой радости дороже», «Хорош Париж,
а живет и Курмыш» и т.д. Содержание всех приведенных высказываний
обобщённо можно выразить одним суждением – лучше в своей стороне, чем в
чужой. 

Итак, открываем Даля. Все собранные паремии Владимир Иванович – а
сборники русских пословиц выходили и до него – разделил на рубрики. Для
исследования я выбрал семь  наиболее значимых и объемных тематических
разделов: Бог – вера, земледелие, человек, Родина – чужбина, правда –
кривда, богатство – достаток, народ – мир. В общей сложности в них
входит 1100 паремий. Читателю, который не очень спешит, я хочу 
предложить немного поупражняться. Что, на ваш взгляд, наши
предшественники думали о Родине, Боге, богатстве, – запишите несколько
подходящих, по вашему мнению, суждений. А когда я покажу, что выявляет
анализ пословиц, будет понятно, насколько адекватны наши представления о
прошлом. Должен честно признать, что мои собственные субъективные
ожидания и реальный результат оказались существенно различными.   

Итак, начнём с раздела «Бог – вера», в него включено 283 пословицы и
поговорки. В советское время в каждом учебнике по «научному атеизму», и
не только в нём, всех читателей уверяли, что русский народ никогда
всерьез в Бога не верил (само это слово можно было писать только с
маленькой буквы), а если и была какая-то вера, то, скорее всего,
языческая. Сегодня, по существу, утверждается обратное. Что же было на
самом деле?  Используя описанный выше метод, духовный опыт россиян можно
свести к семи ключевым суждениям.

1.      Бог – высшее и всеобъемлющее положительное начало. Об этом
говорят пословицы  «Велико имя Господне на земле», «В мале Бог и в
велике Бог», «Божья вода по божьей земле бежит» или та же мысль, но
через отрицание, так сказать, от противного – «Без Бога и червяк
сгложет» и др.

2.      Бог во всех отношениях выше человека. Эту мысль передают все
паремии, построенные на диспозиции: Бог – человек. Смотри, например, «Ни
отец до детей, как Бог до людей», «Всяк про себя, а Господь про всех»,
«Больше Бога не будешь», «Человек ходит, Бог водит» и т.д.

3.      Человеку следует стремиться к божественным, православным нормам
и правилам жизни.  Об этом пословицы – «Богу молиться – вперёд
пригодиться», «Кто перекстясь работает – тому Божья помощь», «Одно
трости – Господи прости» и т.д.

4.      С Божьей помощью у человека всё выходит лучше, но, делая дурное,
к Богу не взывай.  К такому выводу приводят пословицы «Бог полюбит, так
не погубит», «На Бога помолишься – не обложишься», «Коли Бог по нас, то
никто на нас», но «Лихо думаешь – Богу не молись» и т.д.

5.      Бог накажет, но Бог и поддержит. Такой вывод можно считать
некоторым уточнением и конкретизацией предыдущего суждения. Он вытекает
из пословиц «Бог дал, Бог и взял», «Бог вымочит, Бог и высушит» и др.

6.      Во всех делах человек должен сам усердствовать, а не просто
уповать на Бога. Приведу здесь пословицы «Богу молись, а в делах не
плошись», «На Бога надейся, а сам не плошай» и др.

7.      Некоторая часть паремий в мягкой форме укоряет прихожан за
известную леность и умеренность в вере.  Покажу, на основании чего
сделаны эти выводы. «В тревогу – и мы к Богу, а по тревоге забыли о
Боге», или «Попы за книжки, а миряне – за пышки», или «На дудку есть, а
на свечку нет». Но нашлась и одна поговорка, призывающая к определённой
религиозной сдержанности – «Богу молиться – не вовсе разориться» (т.е.
надо заняться и мирским).

Перейдём к анализу полученных обобщений. Сформулированный ранее вопрос
получил  ясный ответ, подтверждающий, что вера у нас действительно была
глубинной нормой жизни. Можно сказать больше – Бог был мерой всех вещей
и отношений, потому что и в других рубриках сборника все ключевые
термины, так или иначе, соотносятся с Богом. Они оцениваются,
маркируются фольклором либо как богоугодные, либо как нежелательные.
Иначе говоря, Бог выступает как действительный создатель системы
социальных координат, как точка отсчёта русской культуры.

Что касается следов язычества, а они, конечно, присутствуют в нашей
культуре, эти отсветы было бы совершенно неправильно трактовать как
свидетельства российского безбожия. На самом деле речь идёт, во первых,
о неизбежных отголосках языческого эха, существовавшего в древних
обществах десятки тысячелетий и потому так или иначе проявляющегося
сегодня. Как говорится, прошлое никуда не исчезает, оно даже не
становится прошлым. С другой стороны, присутствие языческого следа –
свидетельство достаточно мягкого характера православия, свойственного
далеко не всем мировым религиям. Например, утверждение исламской веры
привело её носителей к полному исчезновению языческого отзвука.

Анализ паремий позволяет лучше понять, чем же было православие не с
точек  зрения верующего или неверующего, а с позиций философии, в рамках
объективного научного анализа. Итак, вера не была у нас фанатичной или
сверхортодоксальной. Российское православие характеризуют глубина,
целостность, органичность, одновременно естественность, жизненность и
живость, в чём-то даже самоироничность, а потому опять таки гибкость и
следовательно живучесть. Я исхожу из того, что разные культуры, тем
более религии, нельзя сравнивать в терминах «лучше» – «хуже»,
«правильней» – «неправильней». Любая из них представляет интерес и
вызывает уважение, а кроме того, каждая настоящая культура целостна и
самодостаточна. Но с учётом этого уточнения, тем не менее, можно
сопоставить некоторые особенности ислама и православия. В первом часть
верующих намеренно украшает лоб чёрной точкой, как бы показывая, что
молебен был глубоким, и на лбу остались его следы. В православной среде
над неистово молящимся могли и пои ронизировать.

Сравним также поведение приверженцев коммунистической идеи, точнее,
героев искусства и литературы соцреализма и поведение православного
человека. Первые, что характерно, приносят себя в жертву, проливают свою
и чужую  кровь и гибнут за коммунистические идеалы. Тогда как идея Бога
для россиян никогда не означала какого-то конфликта, надлома или
разрыва. Она была глубокой, естественной и органичной одновременно.
Опираясь на эту идею, христиане стремились так организовать мирскую
жизнь, что бы исключить всякие жертвы и кровопролития внутри общины,
жизнь строилась в согласии с самим собой и с окружающими. Православие
обеспечивало глубокую внутреннюю интеграцию, но работало и на
противостояние внешнему, иному, другому, чужому, а в особых случаях этот
чужой мог объявляться и врагом.

В отличие от этого, коммунистическая идея в её советской интерпретации,
разъедала общество изнутри. Врагов следовало искать в собственном доме,
хотя находили их повсеместно, вне дома тоже.

Стоит заметить, что тип вероисповедания – это очень важный
дифференцирующий фактор российского общества. В паспортах тогда именно
это и указывали, графа «национальность» отсутствовала, как и само это
слово. Оно появилось и стало идентификационным принципом лишь в начале
ХХ века. 

    

«Земледелие» – следующая рубрика нашего исследования. У Даля она
разделена на четыре подрубрики, три из которых выражают замеченные в
природе и схваченные в паремиях приметы и отношения. (Например, «Живёт и
такой год, что на день семь погод», или «Журавль прилетел и теплынь
принёс», или «Цыплята прячутся – к сырой погоде» и т.п.)

Один из подразделов – в  него Даль включил 260 пословиц и поговорок – 
выражает отношение россиян к земле и земледелию. Основные идеи этого
массива сводятся к следующим суждениям.

1.      Долг человека – работать на земле: «Господь повелел от земли
кормиться» или «Держись за сошеньку, за кривую ноженьку» и др.

2.      Работать на земле надо много и правильно (т.е. учитывая
природные особенности). Эта мысль выражена во множестве паремий –
«Наездом хлеба не напашешь», «Навоз отвезли – так и хлеб привезли»,
«Хлеб на хлеб сеять – ни молотить, ни веять» и др.

 

Несколько паремий особо заостряют эту мысль, подводя к выводу, - будешь
соблюдать правила земледелия – даже Бог не помешает собрать хороший
урожай. Например, «Навоз Бога обманет» или «Вози навоз, не ленись, так
хоть Богу не молись».

3.      Урожай даёт Бог: «Бог не родит, и земля не даст», «Бог с рожью,
а чёрт с костром»,  «Уроди, Бог, повальный хлеб» и др. 

4.      Урожай зависит от погоды. Эта мысль содержится в пословицах «Сей
под погоду, будешь есть хлеб год от году», «Не земля родит, а год. Не
земля хлеб родит, а небо» и др.

5.      Абсолютное большинство паремий указывает на существование
устойчивых связей и отношений в природе, которые необходимо помнить
земледельцу. Например, «Как в мае дождь, так будет и рожь», «Сей рожь в
золу, а пшеницу в пору», или «Лягушки кричат – пора сеять», или «Гречку
сей, когда трава хороша», или «Крылатые муравьи показались – сей овес» и
т.д.

6.      Часть пословиц говорит о существовании устойчивого
иррационального влияния человека на природу и природы на человека. Об
этом поучения и паремии «Сея капусту – пересыпь зерна из руки в руку,
иначе уродится не капуста, а брюква», «Сажая капусту, приговаривают: не
будь голенаста, будь пузаста, не будь мала, будь велика», «Если испечь
луковицу прежде, чем лук собран с огорода, то весь лук высохнет», «Во
время града выкинь помело в окно – пройдёт».

7.      Большинство содержащихся в рубрике пословиц позволяет сделать
ещё один вывод, отчасти являющийся также результатом обобщения
предыдущих. Наши предки ощущали себя совершенно неотъемлемой частью
природы, осознавали своё всестороннее единство с ней. Вживаясь в
природу, сливаясь с ней, человек мог сохранить и продолжить себя. «Коли
печень щуки к голове толще – ранний посев будет лучше, а к хвосту –
поздний». Фантастика! «Сколько раз бухало (выпь) будет бухать, по
стольку кадей хлеба будешь молотить с овина», «Кого кукушка закукует
голодного (натощак), тот осенью не закармливает скотины, иначе она всю
зиму будет голодна» и т.д.

 

Анализируя полученные обобщения, можно сказать, что земледелие и, более
широко, выживание на Руси требовало максимального напряжения сил – надо
было работать и много, и правильно, опираясь на веру в Бога, на здравый
смысл и на сохранившиеся языческие поверья. Россия, оставаясь в зоне
европейской земледельческой культуры, находилась на её окраине. Народы,
проживающие в более суровых природных условиях, обычно культивируют
скотоводство, а не земледелие. Некоторые историки, например,
Б.А.Рыбаков, считают, что в период, предшествовавший созданию русского
государства, наши предки, проживавшие на этой территории, также начинали
с занятий скотоводством, но затем всё-таки смогли освоить земледелие. 

Анализ пословиц выявляет высокую трудовую мораль, существовавшую в
прошлом. Ни одна паремия даже не обсуждает вопрос – надо ли хорошо
работать, или нет. Такой сюжет вообще отсутствует. Каждый и без того
должен был работать и работал с полной отдачей. Вчитываясь в сохранённые
стараниями В.И. Даля, но переставшие быть неотъемлемой частью живого
фольклора суждения, мы сознаём, как много было потеряно! И насколько эти
выводы противоречат некоторым стереотипам, формируемым по сей день.
Московский юморист М.Задорнов в одной из интермедий пытается доказать,
что, в отличие от американцев, русские никогда не хотели работать. Вот и
поговорки у нас соответствующие – «Работа не волк…», «Дурака работа
любит»… А посидел бы Задорнов с томиком Даля – тогда бы понял, сколь
высоки были в прошлом трудовые нормы и правила. И, заодно, увидел бы,
где поговорки советские, а где – русские.  Кстати, ещё А.И.Солженицын
заметил, что слова «халтура», «туфта» - из советского лексикона. Прежде
они не употреблялись. 

    

Рассмотрим теперь одну из самых объемных рубрик сборника В.Даля –
«Человек». В общей сложности в ней собрано 625 паремий. Большей частью
это разного рода присловья, подшучивания по поводу индивидуальных
особенностей человека. Например, «Чихнул – головой вильнул», «Его в три
обхвата не обнимешь» или «По роже знать, что Сазоном звать» и т.п. Такие
поговорки показывают присутствие шутки и юмора в бытовых отношениях.

Весь массив паремий о человеке разделен составителем сборника на четыре
части. Мы проанализируем первую, состоящую из 196 пословиц, имеющих
более глубокое философское звучание. Вообще рубрика «Человек» 
отличается от остальных, по крайней мере, одной специфической деталью.
За каждым обобщением предыдущих разделов стоит, как правило,
десяток–полтора паремий. В рассматриваемой сейчас теме некоторые 
суждения я должен был вывести из одной, двух, трех пословиц. Но паремии
эти столь значимы, что не заметить их было нельзя.  Часть выводов, как и
прежде, строится на обобщении десятка и более пословиц, значение такого
вывода должно быть более основательным. Заключения сделанные из
одного–двух суждений, я помечу звездочкой. Признаю, что используемый
здесь вариант контент-анализа к рубрике «Человек» применим с некоторым
уточнением. Дело не в том, что метод плох, но в том, что создатели
пословиц сами провели необходимые обобщения и выразили свой опыт в
достаточно универсальных  суждениях.

  Итак, 12, а не 6 – 7, как обычно, итоговых суждений. 

1.      *Мир огромен, и весь этот мир для человека.  Это вывод из двух
пословиц – «Рыбам вода, птицам воздух, а человеку вся земля» и «В мире,
что в омуте: ни дна, ни покрышки».

2.      Человек грешен, от человека добра не жди.  Об этом поговорки
«Мир в суетах, человек в грехах», «От живого человека добра не жди, а от
мёртвого подавно», «Все люди ложь, и мы тож» и др.

3.      * Бог выше человека.  Об этом только одна пословица – «Бог – что
захочет, человек – что сможет».

4.      Все люди – одна семья, и границ между ними нет.  «Что ни
человек, то и я», «Человек человека стоит» и др.

5.      Несколько поговорок видит общественный идеал в прошлом, но ни
одна – в настоящем или будущем.   Такая система ценностей характерна для
устойчивых, стабильных, эффективно функционирующих культур. «Старое
вымерло, а новое не народится», «Человек бы человеком, да облика
Господня в нём не стало»…

6.      Несколько паремий утверждает, что нравственность дороже, чем
богатство: «Лучше быть бедняком, чем разбогатеть со грехом»…

7.      Душа и тело противостоят друг другу, духовное выше телесного.
Это основная идея паремий «Чистота духовная паче телесной», «Душа всего
дороже», «Не об одном хлебе сыты бываем» и др.

8.      Честь и совесть в человеке от Бога, проявляются они через стыд и
страх («Есть совесть, есть и стыд, а стыда нет – и совести нет», «В ком
есть страх, в том есть Бог», «За честь и голова гинет»). Значит, честь
дороже жизни, а ведь каждый советский школьник должен был заучить слова
Н. Островского «Самое дорогое у человека – это жизнь…». В исторической
России именно за оскорбление чести вызывали противника на дуэль.

9.      Излишняя стыдливость приводит к тому, что человек оказывается
обделенным. Судя по поговоркам, такие  ситуации порой возникали.  Об
этом паремии «Стыдливый из-за стола голодный встаёт», «Стыдиться жены,
так и детей не видать», но «Как сыт стал, так и стыд взял» и др.

10.  Люди разнятся – есть совестливые, есть и бессовестные. Об этом
поговорки «Душа христианская, да совесть цыганская», «У него совесть –
дырявое решето», «С его совестью и помирать не надо» и др.

11.  Безнравственный поступок не скрыть, но если человек вовсе без
морали, его ничем не проймешь. Об этом поговорки «Кто слова не боится,
тому и плеть не страшна», «Как нет души, так что хошь пиши», «За кем нет
погони, тот и не бежит».

12.  Человека нельзя ни познать, ни предсказать до конца, в каждом
человеке есть тайна.  Об этом поговорки «Нет таких трав, чтоб знать
чужой нрав», «Сердце не лукошко, не прорежешь окошка», «Чужая душа
потёмки».

 

Перейдём к более общим выводам и заключениям. Пословицы выявляют
удивительную укоренённость нравственно-религиозных начал. Наши предки не
знали, что такое народ-несун, народ-халявщик или народ-доносчик… Это
особенно хочется подчеркнуть, ведь мы анализировали не прошедший цензуру
моральный кодекс строителя коммунизма, а самые обычные, повсеместно
распространённые поговорки. Они вовсе не идеализируют реальность, они
признают существование зла, но среди сотен суждений нет ни одного
высказывания, поощряющего стремление к отрицательным ценностям.

Многие обобщения, утверждающие приоритет духовного, нравственного,
поднимают, очищают, возвышают человека, они свидетельствуют о
правильном, здоровом устройстве культуры. В обществе, утверждающем 
противоположные ценности, с неизбежностью будет происходить процесс
социальной деградации. 

Пословицы рассматриваемой рубрики жизненны и реалистичны, они не
упрощают образ человека, а передают всю сложность и противоречивость его
натуры. В них нет ни ортодоксального морального фанатизма, ни капли
цинизма. Ещё один вывод касается того, что пословицы обнаруживают
определенную целостность, слитность российского общества. Поговорки
рубрики «Бог – вера» довольно легко классифицируются на небольшое
количество суждений, ибо Бог один и он един. Многомиллионное коренное
население России выражает себя в целостном, непротиворечивом, хотя и не
упрощенном, неодномерном наборе суждений. Анализ поговорок выявляет
существование единой российской общности, единой духовной целостности,
построенной на православии или, что по существу то же самое, на
общечеловеческой нравственности.

 

Ключевое понятие русской культуры – понятие «правда». В сборнике Даля к
этой тематике примыкает целых три рубрики: «Правда – кривда», «Правда –
неправда – ложь» и «Неправда – ложь». Первая из них – самая объёмная, в
ней 139 пословиц – более других подходит для изучения методом
контент-анализа.  А поскольку она тоже должна раскрывать место и роль
морали, мы рассмотрим её вслед за рубрикой «Человек».  Смысл исследуемой
группы суждений сводится к семи основным тезисам.

1.      Правда – превыше всего. Об этом пословицы «Правда – светлее
солнца», «Правда – дороже золота», «Кто за правду горой – тот истый
герой» и др.

2.      Бог – в правде, а неправда – от лукавого. Таков вывод из паремий
«В правде Бог помогает, а в неправде запинает», «Бог тому дает, кто
правдой живет», «Вся неправда – от лукавого» и др.

3.      Без правды нет жизни. Это результат анализа пословиц «Без правды
не живут люди, а только маются», «Без правды жить – с бела света
бежать», «Без правды веку не изживешь» и др.

4.      В правде – великая сила. Суждение, выводимое из пословиц «Правда
суда не боится», «От правды некуда деваться», «Правда уши дерёт» и др.

5.      Некоторым уточнением предыдущего тезиса можно считать следующее
суждение – ни правду, ни ложь скрыть невозможно. Об этом паремии «Как ни
путай, а Божья воля распутает», «Кровь пути кажет», «Огонь под полой
недалеко унесёшь» и др.

6.      Говорить надо правду, хотя это и сложно. Таковы пословицы
«Правду говори, что дрова руби», «Велику правду говорить – не легче
лжи», «Нечего Бога гневить, надо правду говорить» и др.

7.      Бог любит правду, а люди – нет. К такой мысли приводят пословицы
«Правда у Бога, а кривда – на земле», «Правдою жить – от людей отбыть,
неправдою жить – Бога прогневить», «Правду говорить – никому не угодить»
и т.д.

Перейдём теперь к обобщениям следующего уровня. Во-первых, паремии о
правде сами представляются очень правдивыми. Отражая сложность бытия,
они, в то же время, не идеализируют и не переоценивают происходящее.
Представления о правде помогают человеку сохранить себя, правильно
ориентироваться, не опускаться, но подниматься над житейской суетой,
Правда представляется как высшая ценность, без неё все теряет смысл.
Противоположных по значению поговорок русский народ не сложил. И потому
Россия, оставаясь климатической и географической окраиной Европы, могла
считаться её нравственным центром.

Ещё раз поясню, что в сборнике Даля можно найти, хотя это и большая
редкость, даже очень пессимистические высказывания, например, «Всяк
человек ложь – и мы тож» иди «Изжил век, а правды нет». Удивляет другое.
При всех сложностях и противоречиях, правда для наших предков оставалась
высшим нравственным идеалом. Она, как писал В.М. Шукшин, входит в те
высшие ценности, которые Россия сохраняла, отбирала, возводила в степень
уважения. Не случайно, в отличие от латиноязычных культур, в русском
языке, наряду с понятием «истина», существует не менее значимая
категория «правда», то есть такая истина, которая нравственна и
человечна. Точного аналога этому слову в западноевропейских языках
просто не существует. Русский народник, социолог Н.М. Михайловский
различал правду-истину и правду-справедливость. Истина, вообще говоря,
может быть любой, даже бездушной и антигуманной, правда – нет.
Восприятие мира как слитого с божественным началом проявилось в России
не в искусстве барокко и рококо, как это было на западе континента
(читайте об этом подробнее в книге О.Шпенглера «Закат Европы»), но в
принятии в наш язык и сознание особого понятия – понятия «правда».
Добавлю, что в исторической России люди не могли обойтись без ещё одного
характерного и ныне почти забытого слова «праведник».

 Стремясь не утратить научную объективность, необходимо учитывать и
такое обстоятельство. В западноевропейских языках есть термин «истина»;
в русском –  термин «правда», объединяющий истинное и нравственное. А в
китайском языке есть иероглиф, обозначающий единство трёх начал –
истинного, нравственного и прекрасного. Почему Россия оказалась как бы
посредине такого синтеза – тема отдельного исследования. Впрочем, у нас
есть, пожалуй,  некоторый аналог и этого иероглифа – это слово «благо».

 

Полезно для нас будет проанализировать отношение предшествующих
поколений к бедности и богатству. В сборнике Даля есть три близкие по
смыслу рубрики – «Достаток и убожество» (больше полутысячи суждений),
«Богатство и убожество» и 96 паремий в разделе «Богатство и достаток».
Само это многообразие подтверждает, что рассматриваемая проблема
находилась в фокусе внимания российского сознания. Используя прежнюю
методику и не принимая во внимание несколько единичных малосущественных
суждений (например, «Смерть животы кажет», то есть  имущество), смысл
поговорок рубрики «Богатство и достаток» вновь сводится к семи ключевым
суждениям.

1.      Деньги делаются людьми. В этом суть пословиц «Не деньги нас
наживали, а мы деньги нажили», «Деньги не голова, наживное дело»,
«Деньги – временем хлопоты» и др.

2.      Деньги порождают заботы и проблемы. Большая часть всех паремий
выражает этот и следующий (№ 3) тезисы. «Деньги – забота, мешок –
тягота», «Через золото – слёзы льются», «Меньше денег – меньше хлопот» и
многие другие.

3.      Деньги портят человека. Вывод сделан из суждений «В аду не  быть
– богатства не нажить», «Богатый и не тужит, да брюзжит», «Грехов много,
да и денег вволю» и др.

4.      Не богатство достоинство, но щедрость. Таких пословиц несколько
– «Не проси у богатого, проси у тороватого», «Не богатый кормит,
тороватый» и др.

5.      Деньги любят чёткий расчёт. Это главная идея поговорок – «Деньги
не щепки, счётом крепки», «Счесть, да после сгресть» и др.

6.      Деньги не главная ценность. Это основной смысл поговорок
«Деньгами души не выкупишь», «Не штука деньги, штука разум», «Не хвались
серебром, хвались добром» и др.

7.      Бедному человеку жизнь дорога.  Таково заключение из пословиц 
«Дорог хлеб, коли денег нет», «Что шаг – то гривна», «Кус хватишь –
рубль платишь, досыта наешься – не разделаешься» и других.

 

Анализ и этого ряда пословиц показывает, что нравственные ценности в
исторической России значили больше, чем ценности материальные. Некоторые
паремии содержат ещё более жёсткое суждение – материальные ценности не
только ниже духовных, но иногда они превращаются в антиценности. 

Выделим ещё два важных уточняющих суждения. Фольклор показывает, что
богатство вполне может быть достигнуто, в ряде случаев – это просто
результат целенаправленных трудовых усилий. Кроме того, в паремиях
присутствует мысль, что жёсткой, непреодолимой грани между богатством и
бедностью не существует. Наконец, паремии осуждают богатство, нажитое
несправедливо, и одобряют нажитое честным трудом (такое было возможно). 

 Некоторые авторы этимологически выводят слово богатство – из слова Бог,
соответственно убожество есть нечто, не угодное творцу. Замечу, что
подобная этимологическая трактовка неверна, но подробное обоснование
такого вывода выходит за рамки нашего исследования. 

 

Перейдем теперь к ещё одной важной рубрике. Как уже отмечалось, жизнь
большинства россиян на протяжении многих столетий проходила в общине,
которая была самой устойчивой традиционной формой, организующей
социальные отношения сельского общества. Посмотрим, как наши предки
представляли свою общину, как к ней относились, как изображали её
пословицы. Пристальный интерес к этой тематике связан ещё и с тем, что 
многие отечественные философы причисляли соборность и коллективизм к
фундаментальным, характерообразующим особенностям российского общества.
В сборнике В.Даля находим рубрику – «Народ – мир», в ней 71 паремия.
Кстати замечу, что в пословицах  не употребляется термин «община», во
времена Даля общеупотребимым был его синоним, понятие «мир». Это
показательно само по себе. Ведь община представляла ту целостность, то
объединение, в котором люди прежних поколений являлись на свет и
пребывали всю свою жизнь. Значение такого сообщества выражено в самом
его названии - «мир». Итак, смысл этого ряда пословиц сводится к шести
ключевым заключениям. Причем  больше половины всех суждений в разной
форме подводят к двум первым выводам:

1.      Решение мира – самое главное.

2.      Община – огромная сила. Этому учат паремии «Что мир порядил, то
Бог рассудил», «На мир и суда нет. Мир один Бог судит», «Что миром
положено, тому быть так» и «Мир заорёт – так лесы стонут», «Коли все
миром вздохнут, и до царя слухи дойдут», «Мирская шея толстая» и др.

3.      Несколько поговорок подчёркивает, что в общине надо жить по её
правилам: «Попал в стаю, лай не лай, а хвостом виляй», «Вперед не
забегай, а от своих не отставай!», «Берись дружно, не будет грузно».

4.      В общине всё сообща, все решения принимаются вместе, но и здесь
должен быть руководитель: «И мир не без начальника», «Мир всех старше, а
и миру урядчик есть»…

5.      Несколько пословиц говорит о роли сходки как способе управления
общиной. («Сошёлся мир – хоть сейчас воевать, разошёлся мир – на полатях
лежать» и др.).

6.      Две-три поговорки утверждают, что отдельный человек умнее
общины. («Мужик умён, да мир дурак»).           

Приведу ещё пару пословиц, из той же рубрики, идеи которых не
повторяются другими паремиями. «Царство разделится – скоро разорится» –
вот зачем нужна была община, в одиночку человеку не продержаться, да и
всей стране это наука. И ещё – «В народе, что в туче: в грозу всё наружу
выйдет». Точнее и выразительнее сказать, наверное, невозможно.

Мы видим, что контент-анализ фольклора оказывается не менее
содержательным, чем историко-социологический анализ. Основой российской
жизни и российского сознания действительно была община. Более того, мир
можно считать своеобразной основой российского гражданского общества. Ни
в XV, ни в XVII, ни в XIX веках человек не был у нас бессилен,
беззащитен, одинок, потому, что его защищал мир. Человек оказывался
частью коллектива, в котором другие готовы были придти на помощь, где
тяготы личной жизни и обязанности перед государством  делились на всех,
справедливо, по-христиански. Впрочем, устройство мира, конечно, не
следует понимать упрощённо, как некое место, где все сообща трудились, а
потом поровну делили результаты. Никакого деления поровну не было.
Главная особенность мира в том, что он был коллективным собственником
обрабатываемой земли. Продажа своего надела исключалась, да и сами
участки внутри общины постоянно переходили от одних к другим. Таким
образом формировалась не частнособственническая, а коллективная
психология. Это правило действовало и для тех крестьян, которые
освободились от крепостничества в 1861 году, и для тех, кто вообще
никогда крепостным не был.     

В современной России община, конечно, не сохранилась, и, что гораздо
хуже, нет и сформированного гражданского общества. Отдельному человеку
очень сложно выразить и отстоять свои интересы, когда государство их
попирает. Однако сохраняющиеся традиции коллективизма могут помочь в
создании новых гражданских структур. 

 

 

Анализ фольклора мы завершим рассмотрением, пожалуй, самой значимой для
нас рубрики – «Родина – чужбина», в которую Даль включил 125 паремий.
Методика контент-анализа позволяет их очень чётко расклассифицировать.

 

1.      Смысл большей части пословиц (69 суждений, более 60% всего
объема рубрики) можно передать следующим образом – в своей стороне
всегда лучше, чем в чужой. Вот примеры таких суждений: «Хвали заморье, а
сиди дома»», «Своя сторонушка и собаке мила», «Мила та сторона, где
пупок резан» и т.д.

2.      Человек должен принимать нормы и правила той стороны, в которой
он живёт. «В какой народ придёшь, таку и шапку наденешь» или «Где жить,
там и слыть»…

3.      Кто хочет чего-то добиться, не должен сидеть на одном и том же
месте. Об этом паремии «Дома сидеть, ничего не высидеть» или «На одном
месте и камень мхом обрастёт»…

4.      И в других краях можно жить. Это вывод из суждений «И за горами
люди живут», «К нам люди ездят – к себе в гости зовут», «И кулик чужу
сторону знает» и др.

5.      Между деревней и городом, между Москвой и другими городами
существует некоторое противостояние и спор. Это смысл примерно десятка
пословиц («Жить в деревне – не ведать веселья», но «Город – царство, а
деревня – рай», «Хороша Москва, да не дома» и др.).

6.      Сытая добрая жизнь важнее привязанности к родному месту. Об этом
три пословицы: «Где ни жить, только бы сыту быть», «Хоть в Орде, да в
добре», «Пойду туда, где про меня рожь молотят».    

 

Анализ полученных заключений я бы начал не с того, что в них содержится,
а с того, чего в них нет. Как видим, здесь нет никаких угнетенных,
никакого «чей стон раздаётся». Образ нищей и убогой России не
соответствует образу, созданному самим народом и выраженному в его
фольклоре. Пословицы выявляют глубокую связь, сроднённость человека с
местом, где он живёт. Причём эта привязанность не выводится из каких-то
специфических особенностей, она мотивируется не рационально, а скорее
эмоционально-психологически. Собственно, так формируются симпатия и
любовь, и потому можно говорить о здоровых, естественных общественных
отношениях, существовавших в тем времена, ибо к чужому, к предавшему, к
мачехе не тянутся, притягивает лишь своё, родное. 

Пословицы выявляют также не жёсткую интегрированность, не абсолютную
централизованность русских земель, но их своеобразное мягкое
сосуществование. Страна в целом выглядит в первую очередь как множество
близких разным людям малых родин, и уже затем как единая Родина и
держава. Чужбиной является и та земля, что за горой, и та, что в Париже.
Понятия «граница» и «заграница» не имели в прошлые столетия того
рокового смысла, который укоренялся в советском человеке, когда каждый
помнил – граница на замке! В пословицах присутствует отброшенный в СССР
мотив знания и разумного одобрения заграницы.

В фольклоре отразилась ещё одна специфическая особенность прежней жизни.
Главной проблемой того времени оставалась проблема выживания, во всяком
случае, переезд в другие края, ради ухода от нужды, никем не осуждался и
считался приемлемым. У прежних поколений, как я уже отмечал, не было ни
религиозного, ни, тем более, идеологического фанатизма, что
свидетельствует о достаточно мягком, не тоталитарном характере
государства. В то же время условия    жизни, прежде всего климатические,
не были особенно лёгкими. Поэтому в крайних случаях люди были готовы
сменить место жительства, что бы выжить. В образе жизни прежних
поколений преобладал здравый смысл, тогда как в советское время людям
навязывался  идеологический абсолютизм.

Уже в опыте, полученном в давние времена, присутствует одобрение
активности, подвижничества. Поговорки подтверждают, что русские побывали
в разных краях, их суждения о чужих землях обоснованы и фундированы.
Такой опыт привёл их к пониманию иных правил и норм жизни, при этом, ни
о каком разочаровании в собственной жизни в паремиях речь не идёт. 

  

  Перейдём теперь к обобщениям следующего уровня и к продолжению поиска 
ответа на главный вопрос – о содержании русской идеи. Что нам открыли
паремии? Честно скажу, что, когда 10 лет назад впервые проделал эту
работу, я испытал сильное эмоциональное переживание. Возникло ощущение,
что я напрямую, без посредников и искажающих шумов времени общаюсь со
своими предками. Соответствующие методики позволяют хорошо расслышать
голос истории. В сборнике Даля осталось ещё много рубрик, желающие могут
продолжить начатый диалог поколений.

В целом, анализ  паремий действительно позволил приблизиться к более
точному  образу страны, как и к представлениям о её системе ценностей.
Первый вывод касается православия. Оно, несомненно, составляло основу
российских правил, и этот вывод подтверждается выводами предыдущего
историко-философского исследования.  Значение веры выявляет не только
рубрика о Боге, но и ряд других подразделов сборника. Поговорки о
правде, о человеке, даже раздел «Богатство – достаток» показывают особую
значимость морали в нашей культуре. Приоритетное место нравственности
есть прямой показатель укоренения православных норм. В мировых религиях
есть много общего, но есть, конечно же, и специфика. Никакая религия не
противоречит морали, но на особый пьедестал возводит её именно
православие, и это отражается в пословицах. В иных конфессиях сложились
свои системы ценностных приоритетов, о чём мы будем говорить позднее.

Анализ пословиц заставляет также особо отметить роль общины и
формируемого ею коллективизма. Несколько опосредованно на значение мира
указывает исследование истории. Существенно то, что П. Столыпин не мог
ввести страну в ХХ век, не реформировав общину. Значит, община имела
базисное, фундаментальное значение в российской социальной системе.
Паремии также показывают особое значение мира и коллективизма.
Следовательно, их также следует рассматривать как важную составляющую
российской системы ценностей.

  Итак, анализ фольклора подтвердил и показал особое значение
православия и общинного коллективизма. Теперь можно двигаться дальше.   
  		   

 

 

 

    Российская поэзия как зеркало представлений о русской идее или

    Поэтический портрет России.

     

Результаты анализа истории и фольклора дополним и проверим анализом
отечественной поэзии. Я уже упоминал о принципиальной сложности
исследования художественной прозы, написанной в традиции критического
реализма. К сказанному добавлю, что в соответствии с положениями теории
информации, поэтический текст оказывается более содержательным и
концентрированным, чем прозаический. Он для нашего рассмотрения
предпочтительнее ещё и потому, что позволяет реконструировать образ
России не по косвенным признакам – через характеристики героев, а
напрямую, непосредственно. Давайте соберём и проанализируем
стихотворения российских поэтов о Родине. Рассмотрим  все сочинения, в
названии которых или в первой строке упоминаются слова «Русь»,
«Отечество» и т.п.

Работа начинается с просмотра приблизительно сотни поэтических
сборников, изданных в разные годы разными издательствами, в которых
представлена русская поэзия XIX века. В них я выделил все стихотворения,
посвящённые России. В тех нечастых случаях, когда поэт написал два или
даже три стихотворения на интересующую нас тему, я проявил некоторый
субъективизм и оставил только одно, показавшееся мне более выразительным
и значимым. (Это касается сочинений пяти авторов – А.И. Плещеева, А.С.
Хомякова, Н.А. Некрасова, А.К. Толстого и Ф.И. Тютчева.) Всё остальное
было собрано без какой-либо селекции в «единый банк поэтических данных».
В нём оказалось 14 сочинений, перечислю их в хронологической
последовательности.  

    А.Ф. Мерзляков. Росс. 1797.

    Е.А. Баратынский. Родина. 1821.

    А.С. Хомяков. России. 1839.

    М.Ю. Лермонтов. Родина. 1841.

    С.Ф. Дуров. Куда ни посмотришь – повсюду. 1848.

    И.С. Никитин. Русь. 1851.

    В.С. Курочкин. Тысячелетие России. 1862. 

    Ф.И. Тютчев. Умом Россию не понять. 1866.

    П.А. Вяземский. Русский Бог (между 1850 и 1877 ).

    А.К. Толстой. История государства Российского. 1868.

     Н.А. Некрасов. Есть и Руси чем гордиться. 1877.

     И.А. Бунин. Родине. 1891.

     А.Н. Будищев. На Родине. 1891.

     Н.М. Языков. Родине (написано между 1889 – 1893 годами).

 

Слышу, слышу, кто-то уже недовольно чертыхается – почему же автор не
включил в перечень известное патриотическое стихотворение А.С. Пушкина
«Клеветникам России»? Дело в том, что оно по форме принципиально
отличается от предыдущих текстов. Если 14 выделенных авторов
рассказывают о том, что есть Россия, то А.С. Пушкин рассказывает о том,
что стране приписывают и чем она не является. Метод анализа, который я
использовал и который чуть позже опишу, для разбора такого типа
конструкций не подходит.  

Особо остановлюсь на знаменитом стихотворении Ф.И. Тютчева. Похоже, его
глубинный, философский смысл не был осознан ни его, ни нашими
современниками. Почему Тютчев утверждает, что Россию нельзя понять? Что
хочет он этим сказать?  Поэт был не чужд философии, в качестве дипломата
он долго проработал в Германии и, наверняка, был знаком с сочинениями И.
Канта. Кант же, в своей теории познания убедительно показал, что
познаваемо только ограниченное и конечное. Бесконечное всегда остаётся
объектом веры. Надо ограничить место знания, писал Кант, что бы оставить
место вере. Высшим объектом веры является Бог. Когда Тютчев пишет, что в
Россию можно только верить,  он боготворит свою Родину!

Мы видим, что в список вошли авторы, представляющие различные
литературные, философские и даже политические направления. Их творчество
представляет воззрения разных периодов XIX века, здесь присутствуют
сочинения самых известных и значительных поэтов столетия и имена менее
популярные и менее влиятельные. Поэтому в целом получившийся список
можно считать представительным или, как говорят социологи,
репрезентативным. Правда, на первый взгляд, анализ 14 стихотворений
кажется информационно значительно более бедным, чем анализ 1100
пословиц. Но социология доказывает другое. Минимальный по количеству
представленных в нём единиц массив, обработка которого даёт добротные,
обоснованные выводы, состоит как раз из полутора десятков объектов.
Иначе говоря, отыщи мы не 14, а 140 стихотворений о России, результат их
анализа принципиально не отличался бы от того, что мы получаем  в нашем
случае. (Если какому-либо читателю известны какие-то иные стихотворения
о России, кроме тех, что были указаны, и он будет так любезен, что
пришлёт тексты автору, я обещаю их также проанализировать и учесть в
следующем издании книги.)   Несмотря на разнообразие названий, а
некоторые сочинения таковых вообще не имеют, каждое из 14 стихотворений
– это маленький поэтический портрет России.    

Можно ли трансформировать эти 14 картин в некий общий портрет? Как из
тонких поэтических кружев выплести строгие формальные характеристики,
подпадающие под объективное рациональное исследование? Да, это опять
проблема метода. И к счастью, такой приём хорошо известен в лингвистике,
он называется методом анализа семантического поля. Суть его заключается
в том, что, обращаясь к каждому поэтическому тексту, необходимо всякий
раз выписывать те суждения, которыми автор характеризует Россию. Всё
остальное нужно опустить. Каждое такое суждение уникально и
индивидуально. Но Все выписанные  суждения несложно сгруппировать и
разделить на

                                                    а) положительные

                                                    б) отрицательные

                                                    в) нейтральные.

 

  Проделав эту работу, я получил следующее наполнение семантического
поля слова Родина.  Начну с суждений, носящих позитивный характер.

1.      Россия – это огромные пространства, богатейшая природа, великая
страна. (Мысль повторяется 9 раз).

2.      Россия – страна богатой истории и славных героических побед.
(Повторяется 6 раз).

3.      Россия – это Родина, то, что близко, связано с любимыми
воспоминаниями, то, что будут ценить и потомки.  (6 раз).

4.      Достоинство и ценность России – в её вере, в православии. (2
раза).

Остальные высказывания этой группы носят единичный характер, приведу и
их.

5.      Россия, родина – место, где хочется возделывать землю.

6.      Россия – страна мира и счастья.

7.      Россия – страна особая, в которую можно только верить.

8.      Прелесть России не в монументальности, но в её повседневности с
сельскими пейзажами и обычаями простых людей.

9.      Тот, кто укоряет Россию, подобен сыну, устыдившемуся любящей его
матери.

 

  Теперь перейдём к суждениям, имеющим скорее негативный, отрицательный
характер. Лишь одно из них – относительно иностранцев – повторяется
дважды.

1.           Россия – страна многочисленных забредших сюда иноземцев,
особенно немцев. (Надо пояснить, что в прежние времена немцами называли
всех пришельцев из Европы – и шведов, и голландцев, и самих немцев и
т.д.) Бросается в глаза принципиальное отличие отношения к иностранцам в
исторической России и в СССР, где ничто так не ценилось, как возможность
общения с людьми из других стран.

2.            За 1000 лет истории в России почти никогда не было
порядка.

3.           Русские заводчики напрасно гордятся нашим богатством.

4.           Россия – страна суровой природы и общей неустроенности
убогих людей, глупости и нелепости.

5.           Нынешние министры напоминают смешных, нелепых детей.

6.           Здесь повсюду встречаются грусть и людская мука.

7.           Русское горе и терпение должны иметь границы.    

 

Перейдём теперь к высказываниям, не имеющим отчётливо негативный или
отчётливо позитивный характер, каждое из них единично и не повторяется.

Россия близка молениям убогого труженика о лучшем и свободном дне.

Здесь слышны родные звуки тоскливой и раздольной песни.

В России суровая красота.

Россия рационально не постижима.

И России есть чем гордиться, но предмет её гордости далеко и глубоко
упрятан.

Так ли хорошо Россия прожила своё тысячелетие?

В России не самая лучшая, не самая передовая пресса.

  Прокомментирую полученные результаты. Прежде всего, замечу, что они
действительно есть. Ведь едва ли кто-то мог чётко представить каков
образ России, создававшийся отечественной поэзией, до проведения
соответствующего исследования. Во всяком случае, у меня такой картины не
было. Как соотносятся сюжеты, созданные профессиональными сочинителями,
с образами, рожденными народным творчеством, с реальной исторической
канвой, оставленной нашими предками? О чём хочется сказать, разгуливая
по широкому русскому семантическому полю?

  Первое, что приходит в голову, и о чём уже отчасти говорилось – мысль
о свободе. То, что я нахожу в поэзии, противоречит клишированному образу
забитого народа и забитой страны. Русские поэты свободно рассказывали о
достоинствах и недостатках своего отечества. Неабсолютизм власти
российского государства выводится из многих оснований. Несколько
гиперболизируя, можно сказать, что каждый советский поэт должен был
сочинить минимум полтора десятка стихотворений о любимой Родине и партии
Ленина-Сталина. А на тысяче русских поэтических страницах мы находим
лишь два десятка сочинений об отечестве. Кроме того, в поэзии мы
встречаем выписанные открыто, а вовсе не эзоповским языком, как
положительные, так и весьма отрицательные характеристики нашей жизни. У
советских поэтов рассуждений о подобных недостатках встретить
невозможно. Сам язык русской поэзии, жизненный и органичный,
принципиально отличается от искусственно идеологизированных текстов
советских стихотворений. 

Анализ поэзии выявляет преобладание природно-пространственного описания
над социокультурным. Эта характеристика является своеобразным
поэтическим подтверждением уже знакомой нам особенности – речь идет об
активно формирующейся стране, об энергичной экспансии россиян,
затрачивавших большие усилия на присоединение новых территорий.
Социокультурная интеграция не может опережать этот процесс, соединение
территорий и пространств остаётся на первом плане. Духовное сближение
племён и народов носит догоняющий, вторичный характер. Но эти
рассуждения справедливы с одним непременным уточнением. Пространство,
природа для наших предков никогда не была холодным пейзажем, тем более
объектом завоеваний. Человек сознавал себя погружённым в природу как в
материнское лоно, он слит и един с ней, человек и природа – даже не
части друг друга, но скорее целостное единство. Духовное освоение
присоединяемых пространств как раз и начиналось органичным слиянием с
ними. Окультуренное природное пространство становилось общим
знаменателем межплеменной социальной интеграции.  

Огромные размеры государства отражаются и звучат в самом русском слове –
прО – стрАн – ствО, с тремя гласными, с двумя открытыми «О». Это
звучание совсем не похоже на зажатое согласными, короткое немецкое
«Rhaum» или чуть менее тесное английское «Room». Анализ поэзии, как и
исследование истории, в характерной для него форме подтверждает, что
собирание земель было для россиян важнейшим делом. Исследование
поэтических текстов также  отмечает особое значение православия в нашей
культуре.

Ещё один вывод из проведенного анализа состоит в следующем: русские
авторы выражали в поэзии свои чувства к родине и потому изображали её
весьма привлекательно. В рассмотренных нами стихотворениях положительные
суждения встречаются 28 раз, а отрицательные – только 8, позитивное в
портрете страны в три с лишним раза превосходит негативное. Поэтический
образ России вполне положителен, но острый глаз сочинителя, конечно же,
замечает разные проблемы и недостатки. И если на эти противоречия не
реагировать, проблемы могут разрастаться. В итоге можно сказать, что в
здоровом государстве существовала глубокая любовь к отечеству, но любовь
не слепая,  а с критикой, выявлением проблем и без апологетики, так
сказать, без михалковщины.     

  

Итак, анализ поэзии подтверждает уже полученные прежде выводы, но не
добавляет в представления о русской идее принципиально новые моменты.
Это позволяет считать работу по выявлению содержания нашей системы
ценностей, в принципе, выполненной. Но прежде чем подводить
окончательные итоги, я сделаю небольшие отступления от главной темы и
несколько дополнительных пояснений.     

 

 

Проведенный здесь философский анализ отечественного культурного наследия
можно считать лишь началом большого проекта. Ведь  многое пока остаётся
не изученным или недостаточно изученным. Например, важные культурные
коды содержит русская музыка, как классическая, так и народная.
Контент-анализ вполне возможен как выявление глубинного смысла
музыкального текста. Пока этим никто не занимался, конкретные методики
не разработаны. Но такой поиск может стать  интересным и содержательным
занятием. Выявление преобладающих тональностей – мажорных или минорных,
как в песнях донских казаков, определение темпоритмов, соотношение и
перевес длинных или коротких нот, сопоставление религиозных и бытовых
песнопений, сравнение русских мелодий и песен других народов – всё это
поможет составить более полную и точную картину духовной жизни прошедших
эпох, а значит поможет лучше понять и сохранить самих себя.   

Особо стоит сказать о русских сказках. Рядом с открытиями, сделанными
Владимиром Проппом, всё ещё трудно поставить что-то соразмерное. Между
тем, ряд сомнительных обобщений и сентенций  о народных сказках можно
встретить как в научной литературе, так и в обычной периодике. Часто и
упрощённо обсуждаемыми темами являются вопросы: почему главный герой
наших сказок – Иван-дурак и можно ли считать, что повествования о
коврах-самолётах и скатертях-самобранках свидетельствуют о склонности к
лени и пассивности их создателей? Очень кратко, но всё же попробую
ответить на это.  

В поисках решения надо исходить из того, что фольклор не следует
понимать и трактовать прямолинейно, поскольку народное сознание глубоко
диалектично. Люди старшего поколения, которые были  вынуждены изучать
пресловутый марксизм-ленинизм, а нередко и преподаватели, которые его
излагали, сохранили стойкую неприязнь по отношению к диалектике, которая
была в Советском Союзе выхолощена и превращена в идеологическую химеру.
Однако настоящая диалектика не может быть выдумана и не может быть
отменена, она присутствует во всём, и, в частности, в культуре. Можно
как злого духа изгонять мысль о единстве противоположностей (кто-то ещё
помнит закон единства и борьбы противоположностей?), но ведь поговорки
утверждают, что тише едешь – дальше будешь, что в тихом омуте – большие
черти, что не было бы счастья, да несчастье…, и – от великого до
смешного, как от любви до ненависти. Идея количественно-качественного
перехода тоже выражена в фольклоре, мы говорим «Капля камень точит», или
«Москва не сразу строилась». Даже запутанный учебниками философии тезис
о развитии как возвращении в исходную точку на новом уровне (суть закона
отрицания отрицания) тоже выражен в фольклоре. Вспомним сказку о рыбаке
и рыбке, которая начинается и заканчивается рассказом о старухе, сидящей
у разбитого корыта. Правда, читатель заканчивает чтение с новым для него
выводом, с пониманием, что чрезмерная жадность наказуема и ни к чему
хорошему не приводит.

Мы видим, что диалектика действительно присутствует в народном мышлении,
более того, она и является подлинным ключом для правильного понимания
сказочных героев и образов. Иван-дурак – это лишь поначалу, пройдя все
испытания, он-то и оказывается настоящим умницей. Ещё В.М. Шукшин,
который любил рассказывать про разных чудиков, уловил диалектическую
противоречивость жизни. Он показал, что самые мудрые, готовые говорить
правду – это и наивные простаки, и глубокие мудрецы. Скатерть-самобранка
– вовсе не от безделья, это естественные мечты тех, кто напряжённо
трудится. Похожая природа и у библейского сюжета о рае. Православие и
диалектика глубоко вошли в наше сознание, потому время напряжённого
труда стало временем светлых утопий.

Не удивительно, что ХХ век, с его физическими облегчениями, материальным
потребительством и бездуховностью, стал временем антиутопий. Сегодня
фантасты и писатели не предсказывают светлое будущее, в их текстах всё
чаще речь заходит о предвидении удручающей развязки.     

 

 

   Итак, основываясь на проделанном анализе, мы можем сформулировать
предварительные итоги. Три составляющие русской системы ценностей, три
кита, на которых держалась русская идея, – это православие; собирание
земель, переросшее в имперскую политику, и общинный коллективизм. 

 

 

 

Русская идея в исследованиях отечественных мыслителей.

Сопоставим  полученные результаты и остановимся на этом сюжете несколько
подробней. Должен заметить, что анализ русских философских текстов,
написанных всего столетие назад, оказывается сегодня делом очень
затруднительным. Я уже писал, и ещё буду возвращаться к этой проблеме:  
Россия – страна, разделённая во времени. Чтобы восстановить подлинный
образ исторической России, правильно понять её историю, её мышление и
ценности, требуется основательная восстановительно-пояснительная работа.
Особенно трудно  правильно понять и верно истолковать оставленные нам
философские тексты, ибо, как известно, философия есть наиболее
обобщенное, абстрактное, по своему зашифрованное и закодированное
отражение реальной жизни. Постсоветская  философия охотно занимается
анализом и усвоением западных веяний, исследует идеи далекой античности
и европейского средневековья, но самовоссоединение с собственными
корнями у нас только начинается. (Трудно представить, скажем,
сегодняшних французских философов, изучающих в Сорбонне Соловьева,
Бердяева, Ильина и почти не знакомых со своими Декартом, Руссо и
Монтескье. Но ситуация, зеркальная предложенной, в Москве существует не
одно десятилетие. Исследователей Декарта в российских столицах куда
больше, чем специалистов по Ильину). Слава Богу, самовоссоединение
действительно началось. Но мировая значимость русской философской мысли,
а она, несомненно, существует и  крайне важна в ситуации нынешнего
духовного кризиса, лишь только начинает раскрываться.  

Всё сказанное относится и к рассуждениям о русской идее. Ещё 5–7 лет
назад некоторые исследователи считали, что анализ работ прошлого на эту
тему вообще бесперспективен и ничего конкретного не даст. Сегодня
настроения меняются. Если говорить коротко, смысл текстов, написанных в
до- и внесоветской философской традиции, начинает раскрываться, но
глубина их постижения ещё будет углубляться и углубляться.        

Учитывая высказанные предостережения, перейдем теперь к анализу наиболее
значимых суждений наших соотечественников и прокомментируем их. О роли
высших идей как таковых в общественном сознании высказывался ряд
российских мыслителей. Ещё Ф.М. Достоевский признавал за ними особое
значение. Он писал: «Без идеалов, то есть без определённых хоть
сколько-нибудь желаний лучшего, никогда не может получиться никакой
хорошей действительности». В другом месте мы находим: «Без высшей идеи
не может существовать ни человек, ни нация» (цитируется по книге «О
России и русской философской культуре», М., 1990, 59 с.). Через полвека
высланный в 1922 году из страны русский философ и историк Л. Карсавин,
на глазах которого проходила гражданская война, по-своему уточнил и
конкретизировал эти суждения. В работе «Восток, Запад и русская идея»
(издана в Петрограде в 1922 году) он писал «Ради идеала он (россиянин –
И.Ч.) готов отказаться от всего, пожертвовать всем; усомнившись в идеале
или его близкой осуществимости, являет образ неслыханного скотоподобия
или мифического равнодушия ко всему».  

Посмотрим, что писал о ценностях первый толкователь русской идеи
Владимир Сергеевич Соловьёв.  «Истинная церковь, отмечал философ, всегда
осудит доктрину, утверждающую, что нет ничего выше национальных
интересов, это новое язычество, творящее себе из нации верховное
божество, это ложный патриотизм, стремящийся стать на место религии.
Церковь признаёт права наций, нападая в то же время на национальный
эгоизм; она утверждает власть государства, но противоборствует его
абсолютизму». (См.  В.С. Соловьёв. Русская идея. Соч. в 2-х томах, М.,
1989. 227 с.)

С этой очень важной и глубокой констатацией необходимо согласиться.
Попытка заменить высшие ценности какими-то иными, например,
национальными, раньше или позже ведёт к деформации социальных отношений.
Это все равно, что дом основывать не на фундаменте, а на фасаде или
какой-то другой плоскости. От подобного поворота дел и предостерегает В.
Соловьев, одновременно предупреждая, что церковь, если она боготворит
государство и власть, нарушает сами церковные каноны.

Затем, всё в той же работе, В. Соловьев отмечает: «Русская идея,
исторический дом России требует от нас признания нашей неразрывной связи
с вселенским семейством Христа и обращением всех наших национальных
дарований, всей мощи нашей империи на окончательное осуществление
социальной троицы, где каждое из трёх главных органических единств,
церковь, государство и общество, безусловно, свободно и державно, не в
отъединении от двух других, поглощая или истребляя их, но в утверждении
безусловной внутренней связи с ними. Восстановить на земле этот верный
образ божественной Троицы – вот в чём русская идея».  Соловьёв далее
поясняет, что речь идёт лишь о новом аспекте самой христианской идеи,
что для её осуществления нам не нужно действовать против других наций,
но с ними и для них.  

Понимание национальной идеи, предложенное В.Соловьёвым, поднимает и
соединяет её с идеей религиозной. И общество, и государство стремятся
обрести божественный статус. Верно то, что без выведения из абсолютных
начал, наши цели и идеалы становятся релятивными, временными,
преходящими. Они вырождаются в разрозненные частные представления,
лишённые общественного, а, в конечном счёте, и личного смысла.
Современный исследователь русской философии О.С. Волгин справедливо
отмечает, что ни одна сфера социальной деятельности, ни политическая, с
её идеалом демократии, ни правовая, с идеалом гражданского общества, ни
экономическая, с ориентацией на производительность и эффективность, не
является опорной и самодостаточной. Смысл учения В.Соловьёва о
всеединстве (церкви, государства и общества) – в интегральном видении
реальности.    

 

Вячеслав Иванов в работе «О русской идее», написанной в 1909 году, как
бы вторит В. Соловьеву в главном – «Общий склад русской души таков, что
христианская идея составляет, можно сказать, её природу». (В.И. Иванов.
Собр. соч., Брюссель. 1979, т. 3, с. 323).Однако другой русский
мыслитель Е.Трубецкой считал, что государственность несовместима с
Царствием Божиим. Он был уверен, что и сам Соловьёв к концу жизни
осознал свои теоретические заблуждения (там же, с. 323 «Старый и новый
национальный мессианизм»). Оппонентов у Соловьева оказалось больше, чем
последователей, однако большинство русских мыслителей в том или ином
контексте отмечали особую роль православия. Уже упоминавшийся Л.П.
Карсавин в работе «Восток, Запад и русская идея» пишет, что «русскому
человеку свойственно ощущение святости и божественности всего сущего»
(с. 29). 

Посмотрим, как понимает русскую идею другой известный философ, также
высланный большевиками в эмиграцию, Иван Ильин (статья «О русской идее».
Париж, 1948). «Русская идея есть идея сердца» – Ильин утверждает, что
главное в жизни есть любовь, и что именно любовью строится совместная
жизнь на земле, ибо из любви родится вера и вся культура духа. Эту идею
русско-славянская душа, издревле и органически предрасположенная к
чувству, сочувствию и доброте, восприняла исторически от христианства;
она отозвалась сердцем на Божие благовестие, на главную заповедь Божию и
уверовала, что «Бог есть любовь»

Признаем, что в приведённых рассуждениях не всё представляется
достаточно прозрачным, не всё убедительно и взаимосвязано. Любовь
справедливо понимать как объединение, притяжение, это своеобразное
социокультурное инобытие природной гравитации. (См. подробнее нашу
статью «Любовь, история, свобода» в журнале «Вопросы философии», 2003, №
8, с. 64-72). Бог в этом смысле есть высший всеобъединитель. Принятие
Бога означает принятие любви. Но почему из любви выводится вера и «вся
культура духа» не вполне ясно. Возможно, эти идеи Ильина будут осознаны
позднее, но уже сейчас можно отметить характерную связь между русской
идеей и идеей Бога.

Обратимся, наконец, к работе «Русская идея», написанной также
изгнанником, крупнейшим отечественным философом Н. Бердяевым. Николай
Александрович справедливо замечает «Остаётся вечной истиной, что человек
в том лишь случае сохраняет свою высшую ценность, свою свободу и
независимость от власти природы и общества, если есть Бог и
Богочеловечество. Это тема русской мысли» (Цит. по сборнику «О России и
русской философской культуре», с. 79). Иначе говоря, подлинным
оказывается только служение истине, служение вечному, оно освобождает
человека от сиюминутного, относительного, выдаваемого за вечное.

В завершении всё той же работы, Н.А.Бердяев пишет, что «Русская мысль,
русские искания начала XIX и начала ХХ веков свидетельствуют о
существовании русской идеи, которая соответствует характеру и призванию
русского народа. Русский народ – религиозный по своему типу и по своей
душевной структуре. Религиозное беспокойство свойственно и неверующим». 
«Русская идея – эсхатологическая (эсхатология, говоря кратко, это вера в
то, что после крайне сложных испытаний наступает счастливая развязка. –
И.Ч.), обращенная к концу. Отсюда русский максимализм. Но в русском
сознании эсхатологическая идея принимает форму стремления ко всеобщему
спасению. Русские люди любовь ставят выше справедливости. Русская
религиозность носит соборный характер. Христиане Запада не знают такой
коммюнотарности (т.е. коллективизма, соборности. – И.Ч.), которая
свойственна русским.» (с. 267).

Современные исследователи Н.А. Бердяева часто указывают на
метафоричность и известную противоречивость его текстов. Некоторые даже
считают, что, назвав соответствующим образом книгу, он, на самом деле,
ничего не сказал в ней о русской идее (мнение таких разных авторов, как
В. Аксючиц и М. Ванчугов). Я убеждён в другом. Скорее наших современных
знаний не достаёт, что бы правильно понять и выявить все идейные нюансы
философа, разорванным тканям и капиллярам российского духовного поиска
ещё предстоит срастись. Но и из приведённых цитат, как и из всей работы,
понятно, что русская идея связывается у Бердяева с коллективизмом и
православием. Эти слова – ключевые в его исследовании. Если применить к
результатам философских поисков метод частотного анализа, православие и
коллективизм и окажутся концептами, повторяющимися чаще других.         
     

   

В целом из приведённых цитат и комментариев можно сделать и более общие
выводы.  Очевидно, что интерес к проблеме идеи, национальных ценностей
был в начале прошлого века преобладающим. По существу, ни один крупный
мыслитель того времени не прошёл мимо этой темы. Отечественная
философия, в отличие от, скажем, немецкой или английской того же
периода, не занималась активно отвлеченными
гносеологически-позитивистскими вопросами. У нас же рождалась философия
России. Вслед за фундаментальными историческими исследованиями Н.М.
Карамзина, В.О. Ключевского, С.М. Соловьева, наши мыслители перешли к
философскому осмыслению и познанию собственной страны. Процесс
саморефлексии проходил интенсивно, насыщенно, разнопланово, как это и
принято в свободном обществе, но, к сожалению, он был прерван и оказался
 незавершённым. Продолжить поиск – дело уже наших современников.
Заканчивая тему «отечественные мыслители о русской идее», надо сказать,
что философско-спекулятивные изыскания  идейных начал, осуществленные
столетие назад, в целом хорошо согласуются с итогами эмпирического
поиска, выполненного с применением современных методик. Эти результаты
органично сплавляются в

 общий итог.

  

Подытоживая проведённые в этой части книги четыре исследования, мы можем
утверждать, что объективное, реальное содержание дотоле загадочной
русской идеи теперь ясно и чётко выявлено. 

Система ценностей, на которой выстраивалась историческая Россия,
включала три фундаментальных начала – православие, собирание земель и
общинный коллективизм.

    

Национальная идея – это своеобразная матрица, задающая форму
национальной культуре, это структура, определяющая характер и маршрут
движения общества. Остановимся кратко на анализе полученного результата,
посмотрим, как эта матрица трансформировалась, и что происходило с ней
на рубеже XIX – ХХ веков.

Я уже писал, что первый идейный кризис наши далёкие предки преодолели в
Х веке, когда киевский князь Владимир принял историческое решение о
крещении Руси. С тех самых пор и до конца XIX века ценностная система
России, испытывавшая определённые реформаторские преобразования и
воздействия, в целом не претерпела принципиально-сущностных изменений.
На протяжении тысячелетия Российская идентичность сохраняла устойчивость
и стабильность. 

Изначальным центром христианства русские считали Рим. Но позднее центр
подлинного христианства – православия, переместился из Рима в Царьград
(Константинополь). В 1453 году турки захватили Константинополь, столицу
Византийской империи. Его падение  воспринималось на Руси как сотрясение
самих основ мироздания, и тогда псковский старец Филофей в послании
великому князю Московскому Василию III  сформулировал обновлённое
понимание национальной идеи: «Москва – третий Рим». (Некоторые
исследователи доказывают, что изначально эта формула родилась не в
Пскове, а в болгарской церкви и уже оттуда попала к нам.) Уточнение
понимания своих фундаментальных ценностей, а лучше сказать их упрочение,
кристаллизация, произошли  не из-за внутренней нестабильности, но ввиду
изменения ситуации за пределами страны. Добавлю, что речь шла о
формулировке некоего хорошо понятного духовного лозунга, а не о научно
обоснованном выявлении содержания национальной идеи, такой потребности в
те времена просто не существовало.

Почти четыре столетия спустя, в середине XIX века, в преддверии теперь
уже внутренних социальных трансформаций, России вновь потребовалось
провозгласить сплачивающий общенародный лозунг. Это сделал граф Сергей
Семёнович Уваров, президент Петербургской Академии наук и министр
народного просвещения. Ему принадлежит хорошо известная формула
«Православие, самодержавие, народность». И в этом случае речь шла о
понятном лозунге, о внешнем выражении некоей внутренней основы, которая
всеми чувствовалась, ощущалась, но не нуждалась в специальном научном
обосновании.

Полученный на страницах этой книги результат вполне согласуется с
модификациями русской идеи, прозвучавшими в разные исторические эпохи.
Три составляющие русской идеи раскрывают глубинные особенности жизни
страны в трёх её проявлениях. Основа духовности – это православие,
основа ментальности – коллективизм, основа народно-государственной
стратегии – собирание земель. Можно сказать несколько иначе: православие
настолько укоренилось в нашем сознании и культуре, что именно оно
привело к выводу о возможности коллективного спасения и к коллективизму,
оно же вдохновило наших предков на мессианскую экспансию и собирание
земель. Иначе говоря,  выявленные три начала не являются автономными,
самостоятельными образованиями, скорее они оказываются взаимосвязанными,
взаимоперетекающими и порождающими друг друга началами.   

 

     

 

К кризису русской идеи рубежа XIX–ХХ веков.

Выводы и следствия.        

 

Проведя объёмные предварительные изыскания, мы пришли, наконец, к
искомому результату и выявили составляющие, формировавшие российскую
систему ценностей.  Теперь можно ясно показать, что же происходило с
русской идеей на рубеже XIX–ХХ веков, в чём заключался её кризис.

Этот кризис, прежде всего, затронул веру, и об этом мы уже говорили в
первой части книги. В 60-е и 70-е годы XIX века в России появились
неведомые прежде атеисты, которые отрицали Бога, а вместе с ним и все
правила, на которых выстраивалось общество и государство. Кризис
христианства затронул всю европейскую цивилизацию. Если искать ответ на
вопрос о первопричинах кризиса, выявлять его суть, в краткой форме
результат сводится к следующему. В XIX веке материальные,
потребительские запросы становились для европейцев всё более значимым и
определяющим фактором поведения. Погоня за материальным успехом
заставляла людей становиться более динамичными и свободными. Увеличение
социальной мобильности требовало избавляться от всего, что этому мешало,
от всяких сдерживающих незыблемых правил и абсолютных норм, от
религиозных до моральных. Ускорение перемещения, в свою очередь, само по
себе делало относительными все ценности. Религиозный паломник, единожды
посетивший святые места, и всё остальное воспринимает как слабый отблеск
увиденного. А для вечного путешественника, постоянно перемещающегося с
места на место, главным становится  сам факт поездки, перемещение как
таковое… От поклонения высшему культура переходит к поклонению
материальному (деньгам), от духовности – к скорости, которая позволяет
это материальное обрести.     

Итак, конец Х1Х века стал для Европы и России временем отхода от церкви.

 

Мы говорили и о том, что другая составляющая русской идеи – стратегия
экспансии и расширения пространства тоже становилась исчерпанной. В
западном, европейском направлении Россия завершила продвижение в самом
начале XIX века. Американский континент, Аляску пришлось оставить в
середине того же столетия. Спустя ещё пару десятилетий, остановилось
продвижение к центру Азии. Освоение северного морского пути означало
завершение процесса количественного приращения.

 

Ещё раз обратимся к российскому коллективизму, порождавшему соборность
духа, артельность труда, общинность быта. И его затронули внутренние,
качественные трансформации. Петр Аркадьевич Столыпин, начавший
расселение из общины на хутора и отруба, тем самым демонтировал мир,
который был социальной основой, культурным фундаментом, порождавшим и
воспроизводящим коллективизм. Корни коллективизма заложены в глубинных
пластах русской культуры. В наших сказках самый отрицательный, хитрый и
лживый персонаж – это лиса, и всё оттого, что ей присущ
индивидуалистический образ жизни. Итак, вместе с двумя другими
основаниями, пошатнулся и коллективизм.

 

В результате, все три фундаментальные начала, созидавшие Россию,
одновременно  попали в полосу кризиса и требовали срочных трансформаций.
Ожидаемые преобразования начались, существовала совершенно реальная
возможность преодоления и разрешения российского кризиса. Но
существовала, конечно, и другая возможность –  слома и отбрасывания
собственных основ. Проблему исторического выбора крайне обострило
вовлечение страны в Первую мировую войну. Империя, совершавшая
беспрецедентный стратегический маневр,  вынужденная реформировать
одновременно все сферы жизни и успешно эти реформы осуществлявшая,
всё-таки не могла поспевать повсюду. Как раз в ходе подготовки
государства к войне произошло отставание, а когда после двух лет боевых
действий его удалось преодолеть, кризис в северной столице становился
всё менее управляемым. В преддверии Первой мировой Столыпин всеми силами
стремился избежать участия России в будущем конфликте. Но в августе 1914
его уже не было. Три года войны обострили российские проблемы.
Деятельность радикальных политических групп привела, в конце концов, к
смене государственной стратегии, к разрыву с тысячелетней идентичностью,
к отказу от своей системы ценностей.     

В разгар Первой мировой войны идейно-идентификационный кризис достиг
своего максимума. Каким образом он был преодолён – об этом мы будем
говорить в следующей части книги. 

 PAGE   

 PAGE   1