Лекция 3
РЕЛИГИЯ ВЕРХНЕГО ПАЛЕОЛИТА
Примерно 75—35 тысяч лет назад в Евразии происходят знаме-
нательные события — некоторое потепление климата III межлед-
никового периода сменяется новым и очень суровым оледенением.
Именуемое Вюрмским, это последнее, четвертое по счету, как
ныне полагает большинство специалистов, оледенение, преврати-
ло всю северную часть Евразии в непригодный для человеческого
существования ледник. Лед полностью покрыл Скандинавию, за-
топил Балтийское море и даже распространился более чем на сто
километров к югу от него. Льдом была затоплена и вся Северная
Россия. Ландшафты Франции, Средней Германии, берегов Дуная
и Днепра превратились в тундру.
Это новое оледенение совпало с исчезновением неандертальца.
Находки его останков становятся редкими в конце мустье, а около
35 тысяч лет назад и вовсе исчезают. Отныне в Евразии безраз-
дельно господствовал Homo sapiens. Что произошло с неандерталь-
цем, вымер ли он, смешался ли с современным человеком — на
этот счет делаются только предположения.
Человека верхнего палеолита, анатомически совершенно сход-
ного с нами, обычно именуют кроманьонцем по первой научно
описанной находке его останков близ деревни Лез-Эйзи (Дордонь,
Франция) в гроте Кро Маньон в 1886 году. Материальная культура
кроманьонцев существенно более развита, чем культура среднего
палеолита, каменные орудия намного разнообразней, лучше отде-
ланны и отшлифованы. Кроме камня кроманьонцы широко
использовали кость и, разумеется, дерево, для своих потребностей.
Не вовсе пренебрегая пещерами, кроманьонцы научились строить
жилища, видимо неплохо защищавшие их от суровых зимних
холодов. Мы находим остатки землянок и следы обширных жилищ
шатрового типа, которые делались, скорее всего, из сшитых шкур
животных.
Кроманьонцы оставались преимущественно охотниками. При-
родные условия Вюрма делали собирательство надежным источ-
ником пищи только в южной, средиземноморской, зоне их про-
62
живания. Мнение, что кроманьонцы сумели одомашнить северно-
го оленя, высказываемое рядом ученых, не подтверждается факта-
ми. Но в охоте кроманьонцы достигли очень высокого мастерства,
безусловно превзойдя и такого знатока охотничьего дела, каким
был неандерталец. Именно кроманьонцу скорее всего принадле-
жит честь изобретения лука и стрел, гарпунов и острог для битья
рыбы. Он бесстрашно охотился на таких огромных животных как
мамонт, шерстистый носорог, пещерный и бурый медведь, пещер-
ный лев, зубр и тур, используя многочисленные приемы и хитрос-
ти. Что же касается более мелких копытных, грызунов, птиц и рыб,
то они составляли повседневное меню древнего охотника.
Но, пожалуй, главное отличие кроманьонца от более древних
людей состоит в том, что он стал рисовать и ваять. Художества
неандертальца крайне редки, примитивны и почти всегда сомни-
тельны по своей атрибутации, искусство же кроманьонца, откры-
тое в конце XIX века, известно ныне многими десятками целых
живописных собраний и потрясает своим совершенством, художе-
ственной и эстетической проработанностью. В нем, в лучших его
образцах, мы сталкиваемся не с наивным примитивом, не с робким
освоением техники, но с твердой рукой и точным глазом гениаль-
ного художника, создавшего шедевры предельного уровня совер-
шенства. Испанская Альтамира, французские Ляско и Нио без
каких-либо оговорок встают в один ряд с залами Уффици и Прадо.
Но искусство кроманьонца существенно для нас не только своим
эстетическим содержанием, но и тем, что оно рассекает первое
окно в мир наших предков. В изящных искусствах человек может
выразить себя во много раз полнее, чем в погребениях и каменных
орудиях. От живописи франко-кантабрийских пещер остается
только один шаг до предельного уровня совершенства в передаче
знания о себе потомкам, достигнутого запечатленным в письме
словом.
По особенностям памятников материальной культуры верхний
палеолит обычно подразделяют на следующие временные перио-
ды, наименованные по местам классических для этого периода
находок:
65—35 тысяч лет до Р.Х.
Поздний Мустье
35—25 тысяч лет до Р.Х.
Ориньяк (Граветта)
25—20 тысяч лет до Р.Х.
Солютр
20—10 тысяч лет до Р.Х.
Мадлен
Большая часть памятников верхнего палеолита имеет безуслов-
но религиозный характер. Описание и систематизация их требуют
времени, которого у нас нет, но мы не должны забывать, что, по
63
верному замечанию современного американского философа Хьюс-
тона Смита «Религия в первую очередь не собрание фактов, но
собрание смыслов. Можно бесконечно перечислять богов, обычаи
и верования, но если это занятие но дает нам возможность увидеть,
как с их помощью люди преодолевали одиночество, горе и смерть,
то сколь бы безукоризненно точно это перечисление не было сде-
лано, оно не имеет к религии ни малейшего отношения». Попро-
буем же за фактами верхнепалеолитических находок увидеть их
значение в духовных исканиях кроманьонца.
ПОГРЕБЕНИЯ ВЕРХНЕГО ПАЛЕОЛИТА
Трупоположение и бесспорно религиозное погребение харак-
терно уже для неандертальца, но в течение всего верхнего палео-
лита сложность связанного с захоронением обряда, а следователь-
но, и затрата сил и средств на погребение все время возрастают.
Умерших, как правило, хоронят в богатых одеждах (от них остались
нашитые на истлевшие кожи раковины), снабжают оружием и ут-
варью, пищей и предметами неясного, но очевидно религиозного
назначения.
Мы не можем предполагать, что верхнепалеолитические охотники
были очень богаты и располагали необъятным досугом, скорее на-
против, их жизнь протекала в напряженной борьбе за выживание в
условиях сурового климата и массы всевозможных опасностей. Но
на погребение своих близких они не жалели сил. Распределение
усилий по сферам деятельности лучше всего говорит о склонностях
и стремлениях человека. Стремления и склонности кроманьонца в
очень большой степени определялись жаждой преодоления смерти,
надеждой на обретение новой жизни.
Классическим можно считать ориньякское захоронение, най-
денное в конце прошлого века в Брно (Моравия). Высокий и ладно
сложенный мужчина лет 40—50 был положен в сравнительно
глубокую (ок. 120 см) специально ископанную могилу, дно которой
заранее обильно посыпали охрой. Поскольку у головы покойного
палеоантропологи нашли около шестисот раковин трубчатого мол-
люска Dentalium badense, то можно предположить роскошную
шапку или головную повязку. В могилу были также положены
маленькая мужская фигурка из слоновой (мамонта) кости, два
каменных кольца и множество дисков из камня, кости и мамон-
1 Н. Smith. The Religion of Man, N.Y., 1958. P. 11.
64
«Копьеметалка», украшенная фигуркой глухаря
(музей Сен-Жермен, Франция).
Сравнительно часто в верхнепалеоолитических погре-
бениях находят странный предмет — тщательно выде-
ланный
и
нередко
богато
орнаментированный
каменный жезл с овальным или круглым отверстием
с одного из концов. Как его только не величали ар-
хеологи — жезл вождя, выпрямитель копий, копьеме-
талка и т.п. Но нахождение этих предметов в могилах
намекает на их религиозное предназначение. Мадлен-
ская «копьеметолка» из Мас д'Азиль (Франция, депар-
тамент Арьеж) лучше иных выражает символику
нового рождения. Птица — видимо, душа умершего,
устремляющаяся к новому рождению из утробы земли
(отверстие в основании жезла связано, должно быть,
с вульварной символикой). Можно предположить, что
такие жезлы клали в могилы тех людей, которые со-
вершали священнодействия, соединяя миры и помо-
гая умершим соплеменникам в достижении Неба
товой кости. Сверху тело опять посыпали охрой, накрыли лопат-
ками мамонта и только после этого предали земле.
Охра очень часто, почти повсеместно используется кроманьон-
цем как в заупокойном ритуале, так и при иных религиозных обря-
дах. Она символизирует кровь, жизнь и, говоря словами Э.О. Джейм-
са, «выражает намерение оживить умерших через соединение с ве-
ществом, имеющим цвет крови». Не исключено, что именно этот
обычай положил начало устойчивой ассоциации «того света» с
цветом кропи во многих религиозных традициях. Мужская фигур-
ка, надо сказать уникальная для верхнепалеолитических захороне-
ний, возможно изображала самого умершего и должна была, как
это будет принято через двадцать тысяч лет в Древнем Египте, стать
и той моделью, по которой восстановится плоть покойного после
воскресения, и одновременно вместилищем его духа до воскресения.
Каменные кольца довольно часто встречаются в погребениях
этого времени. Может быть они символизировали женские креа-
тивные органы самой Матери-Земли, из чрева которой должен воз-
родиться умерший. Множество каменных дисков кажутся каки-
ми-то погребальными приношениями близких. Не являются ли
они символами солнца, ежедневно побеждающего смерть, а может
быть и знаком того Высшего Существа, которое так часто имену-
ется Солнцем в более поздних традициях. Наконец, лопатки ма-
монта и его положенные рядом с умершим бивни почти наверняка
должны были символизировать присутствие божественного покро-
5 - А. Зубов 65
ва над человеком и свидетельствуют не просто об уповании вос-
кресения, но о надежде на воскресение в лучшем чем этот, в
божественном мире.
Та тщательность, с которой осуществлено это захоронение,
безусловно свидетельствует нам о том, что жившие 25—30 тысяч
лет назад в Моравии люди верили в посмертное существование
человека, скорее всего надеялись на телесное воскресение и для
осуществления своих чаяний охотно шли на большие жертвы.
Подобных этому брюнскому захоронений найдено немало. Так
хоронили и женщин, и детей, и даже новорожденных. Иногда тело
умершего клали на горящий костер и лишь после того, как огонь
прогорал, предавали земле. Обычай этот наверняка уподоблял
человеческое тело иным огненным жертвоприношениям, которые
должны, поднимаясь в огне, рождаться вновь в небесном, божест-
венном мире.
Обилие трубчатых и двустворчатых раковин моллюсков (даже
теплолюбивых каури) во многих кроманьонских погребениях по-
зволяет предположить, что это не просто украшение одежды по-
койного. Для повседневной жизни того времени такая обшитая
хрупкими раковинами «кожаная риза» крайне неудобна. Видимо,
мы имеем дело со специально сшитым заупокойным облачением.
Тогда обилие раковин определенной формы становится понятным.
Они обозначали мужские и женские креативные органы (раковины
каури до сих пор сохранили такое символическое значение) и,
следовательно, воскресение, новое зачатие и рождение — воз-рож-
дение, в буквальном смысле этого слова. Например, в кроманьон-
ском погребении в Ложери-Басс (Франция) раковины каури
лежали парами у лба, рук и ног и по четыре у локтей и колен
умершего, что почти наверняка должно было означать возрожде-
ние из лон земли этих членов, а в конечном счете — всего тела.
Но не все погребения имеют такой торжественно спокойный
характер. В полной противоположности к ним оказываются находки
связанных после смерти тел, иногда лишенных каких-либо заупокой-
ных даров; людей, похороненных лицом вниз под грудой тяжелых
камней; расчлененных трупов. Видимо, в отношении некоторых из
своих умерших погребавшие их люди имели опасения, что мертвый
может, выйдя из могилы, вредить живым. Чаще такого рода захоро-
нения принадлежали женщинам. Так, характерна находка в Весто-
ницах (Моравия) крепко связанного тела 35—40-летней женщины.
Одним из объяснений этих необычных захоронений может
считаться ритуальная нечистота умерших. Для женщин — это,
возможно, смерть в родах. Соплеменники боялись, должно быть,
не самого умершего, но того, что в его «нечистое» тело может войти
66
какой-нибудь злой дух и побудить тело прервать свой сон, не
дожидаясь всеобщего воскресения.
На другую, быть может слишком смелую, интерпретацию, на-
водят древнейшие заупокойные тексты человечества, начертанные
в долине Нила, в Египте в III тысячелетии до Р.Х. В 23-м речении
«Текстов ковчегов» [СТ. 23], о которых нам еще придется подробно
говорить на лекциях, посвященных религии Древнего Египта, про-
возглашается в отношении умершего:
«О (имярек)! Тебя не будут подвергать испытанию, тебя не за-
ключат в узилище, тебя не будут ограничивать, тебя не будут свя-
зывать по рукам и ногам, тебя не будут брать под стражу, не будешь
отведен ты в место страданий, куда отводят мятежников (т.е.
нарушителей божественных установлений) и песок не будет сы-
паться на твое лицо (то есть тело не будет брошено в яму в пустыне
без надлежащих погребальных облачений и плата, покрывающего
лицо, как объясняет это место переводчик «Текстов саркофагов»
на английский язык P.O. Фолкнер). Будь внимателен, будь осто-
рожен и никто не воспротивится тебе. Остерегайся пойти в путь
неготовым. Приими посох твой и суму твою, облачения твои, сан-
далии и стрелы, отправляясь в путь, которым будешь шествовать
ты. Дабы мог ты отрубить головы и рассечь шеи врагам твоим, муж-
чинам и женщинам, которые окажутся близ тебя умершего. «По-
спешай и прийди!» — таковы слова Бога, который приводит его
(умершего) в день обвинения».
В другой надписи, даже чуть более древней чем первая, от лица
правителя объявляется каким-то законопреступникам: «Воистину
мое величество запретит им, дабы не были они во главе воскресших
блаженных в миро божественном, но дабы пребывали они связан-
ными и скованными, ибо осуждены они Владыкой Осирисом
(царем умерших)» [Urk. I. 305, 17—18].
Мы видим, что через 20—25 тысяч лет после брюнского и ве-
стоницкого захоронений, бросали в яму без облачений, без пра-
вильного погребения, без «посоха и стрел», со связанными руками
и ногами не из-за страха, что умерший встанет, но желая изобра-
зить, как с законопреступником поступят на загробном суде. Тело
грешника становилось своеобразной иконой мучений и гибели его
души в инобытии, и, одновременно, поскольку образ и первообраз,
тело и личность до конца, скорее всего, не разделялись по пред-
ставлениям древних, должно было усиливать страдания души,
лишенной божественного блаженства и воскресения.
Так ли думали ориньякские охотники на мамонтов как их дале-
кие потомки в долине Нила, или они руководствовались иными
мотивами, торжественно погребая одних из умерших и «казня» тела
67
других, но ясно одно — «Люди последней ледниковой эпохи
хоронили своих мертвецов в безусловной уверенности их будущей
телесной жизни. Они, кажется, также считали, что в телах умерших
продолжает длиться какая-то жизнь»1.
Если бы кроманьонские охотники не были убеждены в воскре-
сении своих умерших, они наверняка не стали бы придавать такого
значения заупокойному ритуалу и сохранению их физических
останков. Но простой опыт безусловно свидетельствовал им, что
такое воскресение не наступает вскоре — кости предков продол-
жали истлевать в земле несмотря на охру, бивни мамонтов и
ракушки каури. И то, что это не обескураживало древних охотни-
ков, не взращивало в них безверие, заставляет предполагать, что
кроманьонцы ожидали победы над смертью не вскоре, но в дале-
ком будущем, когда все их ритуальные усилия принесут бесценный
плод полносоставного телесного воскресения, или, если смотреть
иначе, тó символическое воскресение, обретет чаемую безуслов-
ность реальности.
ДУШИ УМЕРШИХ
Но ожидание воскресения умерших отнюдь не означало для
кроманьонца их полного исчезновения из жизни живых до наступ-
ления этого чаемого мига. Хотя кости покойников лежали в
могилах, их души и силы оставались частью племени и принимали
какое-то участие в жизни. О том, что так думали верхнепалеоли-
тические охотники, мы можем догадываться по некоторым стран-
ным, на первый взгляд, находкам.
В Ля Рош (Дордонь) в мадленском слое был найден овальный
предмет из рога северного оленя около 16 см длиной. На нем ясно
виден геометрический орнамент с доминирующей трехчастной сим-
воликой (см. рис.), а на одном из концов просверлено отверстие. Его
истертый край убеждает в том, что предмет носили на каком-то
шнурке. Очень похожие предметы с геометрическим орнаментом,
только сделанные из дерева, до сих пор употребляют австралийцы,
Они именуются ревунами и используются для общения с умершими
предками. Когда по ревуну проводят специальными предметами
(гребнем, шкурой тотемного животного) он издает звуки, в которых
аборигены слышат голоса предков. На ревуне из Ля Рош сохранились
следы охры, что безусловно указывает на связь предмета с заупокой-
ным ритуалом и потусторонним миром.
1 J. Maringer. The Gods of Prehistoric Man... P. 50.
68
Мы не знаем, знакомы ли были кроманьонцы с начатками
счета, но трехчастная символика лярошского ревуна вряд ли слу-
чайна. Число «три» практически во всех религиозных традициях
имеет особое, священное значение, ассоциируясь обычно с жиз-
нью, явлением Абсолюта в акте творения (преодоление одиночной
замкнутости и двойственности), продолжением рода — от союза
мужчины (единица) с женщиной (двоица) рождается ребенок (три-
ада). Трехчастность свидетельствует о том, что кроманьонцы вос-
принимали род не только устремленным в будущее, но и выходя-
щим из глубин прошлого. Они сознавали его единство и верили,
что смерть, осложняя, тем не менее не прекращает полностью общения
с родоначальниками, которые живы и ждут часа своего воскресения.
Эта вера запечатлелась и в еще одном обычае, безусловно рас-
пространенном среди кроманьонцев. Хотя большей частью люди
69
верхнего палеолита хоронили своих умерших, иногда они, как и в
предшествующие эпохи, хранили черепа в жилищах живых или в
специальных святилищах. Почему к разным умершим применяли
различные ритуальные практики мы не знаем. В «гроте Мужчин»
близ Арси сюр Кюр (Йонна, Франция) черепа аккуратно поставили
на отдельно стоящий камень.
Но в Гротт до Плакар ученые встретились и с иным обычаем.
Были найдены верхи черепных коробок с явными следами, что
головы их обладателей были отсечены от тел, а мягкие ткани
счищены каменным орудием, после чего нижняя часть черепа была
отсечена от верхней. Из черепной коробки сделали чашу для питья.
Всегда думавшие скептически о нравственных достоинствах
доисторического человека археологи тут же предположили баналь-
ное людоедство, да еще соединенное с жуткой практичностью в
использовании останков жертвы. Более тщательное исследование
заставило отказаться от этой версии происхождения чаш. Все
четыре черепа — чаши из Гротт до Плакар были найдены в слое
солютр и одном мосте — в глубине пещеры в конце небольшого
коридора, рядом аккуратно были положены две длинные кости,
также принадлежавшие человеку. В одной из чаш еще сохранилась
охра, которой она когда-то была наполнена. «Безусловно, эта часть
пещеры использовалась в качестве святилища. Люди солютра, а
затем и мадленцы исполняли здесь какой-то культ, связанный с
черепом, и ритуал включил подношение охры»1 — указывает
Марингер,
Ныне такие чаши из черепов известны многими находками от
Испании (Кастилло) до Моравии (Нижние Вестоницы). Чтобы их
понять нам придется все же прибегнуть к аналогиям из современ-
ной этнографии и из истории. Путешествовавший по Южной
Австралии в XIX веке Джордж Френч Ангас пишет о десятилетней
девочке, повсюду носившей часть черепа своей матери и пившей
из него, чтобы сохранить общение с умершей. В Бенгалии Джеймс
Роннел видел прекрасно отлакированные чаши из черепов пред-
ков, из которых пили в дни их поминовения. На ту же практику —
тибетцев
указывают
средневековый
путешественник
Уильям
Рюсбрукский (XIII век) и современная исследовательница Тибета
Александра Давид-Ноэль. Да и «отец истории» Геродот пишет, что
иссидоны пили из отделанных в золото черепов предков, дабы ясно
помнить о них. А тевтоны, по сообщению Плутарха, делали чаши
из черепов тех своих убитых врагов, которые отличились особен-
1 J. Maringer. The Gods of Prehistoric Man... C. 81.
70
Пантелеймонов монастырь (Афон).
Древний обычай почитания в черепе личности умершего удивительным образом
сохраняется до сего времени в монашеских обителях Афонской Горы. В крипте,
посреди стеллажей, на которых ровными рядами стоят черепа с написанными на
лобной кости именами усопших иноков, день и ночь живые творят заупокойные
молитвы
ной храбростью. Вкушая из них, они хотели приобщиться их
мужеству.
Все эти разновременные свидетельства говорят об одном —
череп, бывший вместилищем мозга, сохраняет какое-то духовное,
незримое содержание, какую-то частичку личности умершего, ко-
торой могут приобщиться живые. Материальные останки умершего
были для кроманьонцев не бесчувственным прахом, но одним из
элементов, одной из составных частей их умершего сородича,
оставшейся в их мире, дабы с ее помощью можно было вступать в
общение с ушедшим в инобытие. Эта часть хранила что-то от лич-
ности усопшего, она была символом умершего человека. Но как и
в случае с иными символическими образами, здесь он сохранял ка-
чества и силы первообраза, самого умершего предка. Заупокойный
ритуал кроманьонцев, в котором, судя по остаткам в них охры,
использовались чаши из черепов, еще более укреплял эту связь и
делал умерших предков частью мира живых.
71
РЕЛИГИОЗНЫЙ СМЫСЛ ВЕРХНЕПАЛЕОЛИТИЧЕСКОЙ
ЖИВОПИСИ
Верхнепалеолитическая живопись была открыта в 1879 году
маленькой дочерью испанского дворянина Марчеллино де Сатуо-
ло. Он взял девочку с собой посмотреть на случайно открытую им
за несколько лет до того во время псовой охоты пещеру. Марчел-
лино шел впереди со светильником, девочка, с замирающим от
восторга и страха сердцем почти бежала за отцом. И вдруг Мар-
челлино услышал ее крик: папа, папа, быки! Для детского глаза
многоцветные подтеки по потолку и сводам пещеры Альтамира
сложились в замечательных зверей. Вскоре их разглядел и отец. Не
прошло и нескольких лет, как весь культурный мир говорил о
скальной живописи доисторического человека, тем более что от-
крытия следовали одно за другим.
Конец XIX — начало XX века было в Европе временем утон-
ченного эстетизма Югенстиля, который в России прозвали «мо-
дерном», и почти полного равнодушия к глубинному смыслу ре-
лигиозной жизни. В религии в то время тоже предпочитали искать
эстетическое начало. Красоты палеолитического искусства взвол-
новали общество, но о том, для чего оно создавалось, мало заду-
мывались. Казалось само-собой очевидным, что в человеке просто
проснулось чувство прекрасного и он стал вдохновенно творить.
«Искусство для искусства» — было девизом того времени, и воз-
зрение это с решимостью перенесли на 20—30 тысяч лет в прошлое,
приписав кроманьонцу.
Жестокий XX век принес и отрезвенье упоенному эстетизмом ев-
ропейцу, и собрал довольно фактов, чтобы переосмыслить суть па-
леолитической живописи. В начале было обращено внимание, что и
в живописи пещер, и в найденных позднее скульптурах животных,
изваянных в то же время, немалое число сюжетов составляют сцены
охоты, вернее, изображения поражаемых стрелами, копьями и кам-
нями животных, иногда — истекающих кровью. И хотя при всей
многочисленности такие сюжеты далеко не главенствовали в пещер-
ном искусстве, палеоантропологи к концу 1930-х годов согласились
на том, что побудительным мотивом кроманьонского искусства явля-
лась симпатическая магия, то есть убеждение, что, изобразив перед
охотой пораженного стрелой зверя, можно с уверенностью надеяться
поразить его и в грядущей травле.
Этнография давала необходимый дополнительный материал:
некоторые примитивные племена, например пигмеи, — перед охо-
той действительно рисуют на песке животное, которое они соби-
раются убить и на рассвете дня охоты, с первыми лучами солнца,
72
поражают изображение охотничьим оружием, рецитируя опреде-
ленные заклятия. Охота после этого, как правило, бывает удачной,
и животное поражается именно в то место, которое пронзило копье
на рисунке. Но после завершения охоты рисунок никогда не со-
храняется. Напротив, на него изливают кровь (то есть жизнь-душу)
убитого животного, а потом изображение изглаживается пучком
отстриженной от шкуры шерсти.
При казалось бы полном сходстве охотничьей магии пигмеев с
памятниками палеолитической живописи сразу же заметны очень
важные отличия. Во-первых, большинство животных все же оста-
ется на пещерных «фресках» непораженными, часто художник
тщательно рисует их мирную жизнь, любит изображать беремен-
ных самок и животных во время брачных игр (впрочем, с завидной
стыдливостью). Во-вторых, изображения делаются «на века» проч-
нейшими, имеющими долгую и очень трудоемкую технологию
изготовления красками. Для пигмейского волхва важно изобразить
животное, поразить его, потом, полив кровью, как бы вернуть уби-
тому жизнь. После — изображение пораженного животного только
мешает его возрождению и потому немедленно уничтожается удач-
ливым колдуном. Палеолитический охотник почему-то вовсе не
стремился после успешной охоты считать дело оконченным. Его
стремления были противоположного свойства. В-третьих, колдуну,
как правило, важно приблизить свое волхование к месту и времени
события, на которое он хочет повлиять. Желая убить антилопу,
пигмеи «убивали» ее изображение на рассвете дня охоты, на той
же земле и под тем же небом, которые должны были стать свиде-
телями их охотничьего искусства.
Совсем иначе поступали художники франке-кантабрийских пе-
щер. Они казалось бы намеренно избирали самые темные, пота-
енные уголки, часто исключительно труднодоступные и, по воз-
можности, поглубже уходящие в землю, в толщу горы. Иногда,
после завершения работ, вход заделывался каменной стенкой,
вовсе препятствуя проникновению людей в такую странную, ос-
тающуюся в кромешной тьме, «картинную галерею». Но даже
вооружившись фонарем, вы не всегда сможете всласть полюбовать-
ся древними художествами. Они то нарисованы на сводах крайне
низких и узких тоннелей, где приходится ползти на спине, чтобы
что-то увидеть, то, наоборот, вознесены на высоту многих метров
загроможденных сталагмитами залов и, чтобы рассмотреть пригля-
нувшийся сюжет, приходится взбираться на крошечный уступ в
нескольких метрах от пола пещеры с риском сломать шею.
Например, в известнейшей ныне французской пещере Ляско, о
которой нам еще придется немало говорить, путь к живописным
73
сокровищам идет через вертикальную шахту глубиной почти в 6 м,
из которой невозможно выбраться без веревочной лестницы. В
громадной пещере Нио, проходящей через всю толщу горы серией
коридоров, залов, закоулков и шахт общей протяженностью 1200
м, живопись начинается только через 400 м от входа. В пещере Фон
де Гом, длиной в 130 м первые рисунки встречают вас через 60 м
от входа. Чтобы добраться до знаменитых фресок в гроте Трех
Братьев, надо полчаса идти по бесконечным темным коридорам и
залам.
При том древние художники, в отличие от их нынешних собра-
тьев, кажется, вовсе лишены были профессионального честолю-
бия. Они избегали работать там, где жили их соплеменники. Кро-
маньонцы селились, как правило, недалеко от входа в пещеру, если
уж избирали этот вид жилища, а рисовали подальше от стойбищ,
в сокровенной тишине подземелий. Но особенно любили они из-
бирать галереями пещеры, вовсе не приспособленные для жилья,
где никаких следов повседневной жизни кроманьонца археологи
так и не обнаружили. Как раз Ляско с ее труднодоступностью и
промозглостью оказалась особенно желанным местом для древнего
художника.
Но если живопись в верхнем палеолитие не украшала быт и не
помогала добыванию пищи, то зачем же старались пещерные ху-
дожники?
Современному, утилитарно мыслящему человеку, услаждающе-
му себя пищей и, в лучшем случае, любованием красотой, трудно
понять иные цели труда. Но странности палеолитической живопи-
си заставляют искать нетривиальный ответ.
Кроманьонцы навыкли хоронить в земле своих мертвецов. И
если они стремились поглубже в глубинах земли оставить изобра-
жения, то скорее всего и эти изображения имеют отношение не к
этому надземному, но к тому подземному (инфернальному) миру.
Они пытались скрыть изображения от глаз случайных зрителей, а
часто — и от зрителей вообще — следовательно не человеку были
предназначены они, или уж точно — не всякому человеку. Это бы-
ли картины, предназначенные для обитателей подземного мира,
для душ умерших и духов преисподней.
Это были картины того охотничьего рая, куда уходили предки
и в котором они пребывали в ожидании воскресения. Духи, в от-
личие от живых, не могут поражать животных стрелами и копьями,
но они нуждаются в крови жертвенных животных, чтобы там вести
полноценную (полнокровную) жизнь и помогать обитателям этого
мира. И потому изображены на сценах охоты истекающие кровью,
умирающие животные. Это — вечно длящиеся жертвоприношения
74
усопшим. А сходящиеся и беременные животные вечно умножают
стада жертвенных зубров, лошадей, медведей, оленей и горных
козлов. Жизнь того мира не прекращается, и жертва не прекраща-
ется, и благоденствие предков не омрачается всегда возможным
для кратковременно живущих здесь людей забвением. Стремясь,
видимо, утвердить жертвенный характер изображений, древние
художники подмешивали в свои краски частицы сожженной плоти
животных, их кровь и мозг, взятые, скорее всего, от телесных
жертв.
Кое-где в залах, полных изображениями райских стад, ученые
нашли остатки плошек жировых светильников, охру и даже отпе-
чатки в окаменевшем иле босых человеческих ног. Видимо, посвя-
щенные в древние таинства жизни и смерти пробирались по бес-
конечным запутанным коридорам в запретные для других подзем-
ные святилища и там, в мерцающем свете чадящих ламп, танцем,
песней и кто ведает как еще разрывали тот покров, которым отвека
мир живых отделен от мира усопших.
Крупнейший специалист в области палеолитической живописи
А. Леруа-Гуран указал на интереснейшую ее особенность — «ис-
ключительное единообразие художественного содержания» — «об-
разный смысл изображений, кажется, не изменяется с тридцатого
до девятого тысячелетия до Р.Х. и остается одним и тем же от
Астурии (западная часть Пиринейского полуострова. — А.З.) до
Дона». Это явление сам французский ученый объяснил существо-
ванием «единой системы идей — системы, отражающей религию
пещер». Географические пределы этой «религии» можно еще рас-
ширить, имея в виду очень сходные с франко-кантабрийскими,
хотя безусловно и несколько упрощенные, «провинциальные» рос-
писи Каповой пещеры Южного Урала. В чем причина казалось бы
совершенно невозможного, в ту далекую эпоху малочисленного и
разделенного человечества, единства и устойчивости художествен-
ного стиля мы, скорее всего, не узнаем никогда. Но это простран-
ственное единство и временная устойчивость стиля являются кос-
венным свидетельством того, что для ориньякского и мадленского
охотника живопись являлась не развлечением, не искусством для
искусства, но значительнейшим для жизни делом.
В эпоху верхнего палеолита религиозный гений человечества
делает великое открытие. Можно, нарисовав изображение жертвы,
быть уверенным, что она вечно будет приноситься, независимо от
участия людей в тайнодействии. Жертву телесную, которую, судя
1 A. Leroi-Gourhan. Le religions de la prehistoire (Paleolithique). P., 1964.
P. 83-84.
75
Пасущиеся в полях иного мира, отрицающиеся и размножающиеся животные,
которых в этом мире верхнепалеолитические охотники приносили в жертву, ища
соединения с Богом, должно быть отражали их веру в вечно длящееся жертвопри-
ношение, свершающееся в том прекрасном мире, куда, завершив земной путь,
уходят люди, искавшие единения со своим Творцом еще в этой жизни. Райские
«поля великих жертвоприношений» изображались с великим тщанием в сокровен-
ной глубине пещер
по остаткам пищи на могилах, приносили уже неандертальцы, а то
и синантропы, кроманьонец дополнил жертвой изображенной, но
оттого, не менее значительной, а напротив, не единовременной,
вечной. В великом поединке со смертью человек начал осваивать
новый прием, который, казалось бы, приближает победу.
Можно ли полагать этот новый прием «магическим»? Большин-
ство исследователей верхнепалеолитической живописи, как бы они
76
ее не объясняли, однозначно говорят — «да»1. Но такая однознач-
ность ответа объясняется двумя специфическими особенностями
собственного сознания этих ученых. Будучи в своем большинстве
выходцами из протестантских обществ, они с детства заражены
своеобразным иконоборческим импульсом. В мысли о том, что
сделанное человеком изображение ведет его к изображенному
объекту, такие исследователи усматривают «привкус жажды маги-
ческого обладания». Для них и христианская икона есть магичес-
кий объект. С другой стороны, протестантизм Лютера принципи-
ально отрицает посмертную жизнь души. До последнего воскресе-
ния и суда умерший пребывает как бы в беспробудном сне. По-
тому-то любые заупокойные обряды не приемлются строгим люте-
ранством. Отсюда — стремление установить отношение с душами
умерших предков для ученых лютеранской культуры — это тоже
«суеверие», магизм.
Магия в этом случае превращается просто-напросто в «плохую
религию». Однако смысл магии можно определить намного стро-
же. Магия есть определенная религиозная практика, ориентиро-
ванная на подчинение духов или положительное (привлечение их
сил себе в подмогу) или отрицательное (так называемая защити-
тельная магия, когда воздействия духов стараются избежать). В
теистических религиях (то есть в таких, которые ориентированы
на Бога-Творца) магия занимает всегда более или менее скромное
и подчиненное место. В тех же религиях, где Бог-Творец «вынесен
за скобки» актуальной религиозной практики и адепт всецело
погружен в мир духов (такие религии я именую демонистически-
ми — от греч. «δαγιονοσ» — дух, низшее божество), магия становится,
из-за устранения Бога-Творца, основной религиозной практикой.
Поэтому демонистические религии часто именуют магическими,
или, попросту, магией, оставляя право именоваться религией толь-
ко за религиями теистическими.
В отличие от религиозного, магическое сознание стремится
овладеть духовным миром, подчинить его своей воле. Религиозное
же сознание, напротив, желает само, избавившись от своеволия,
подчинить себя воле своего Создателя — Бога. Сама по себе па-
леолитическая живопись не позволяет нам, как бы мы ее не ин-
терпретировали, безусловно определить ее как магическую или
религиозную. Очень часто и религия, и магия пользуются одними
и теми же объектами, вкладывая в них различный смысл и пресле-
1 P.J. Ocko, A. Roseirfeld. Palaeolithic Cave Art. L., 1967; T.G.E. Powell.
Prehistoric Art. L., 1966. P. 31—72; J. Maringer. The Gods of Prehistoric Man...
P. 97-100.
77
дуя вовсе несходные цели. В руках палеоантрополога имеются
только материальные объекты и если он не установит за ними
определенный духовный смысл, он может их с равным успехом
считать и магическими и религиозными.
«Магические практики, — указывал А. Йенссен, одним из пер-
вых усомнившийся в магизме кроманьонской живописи, — пред-
ставляют собой всего лишь аппликацию старинных культовых дей-
ствий, более не сознаваемых ясно и потерявших первоначально
свойственный им религиозный смысл»1. Но как установить, что
имеем мы в верхнем палеолите — религиозное стремление или его
«магическую аппликацию»?
А. Бруннер в своем прекрасном исследовании указал на важ-
нейшее отличие содержательной стороны магии от религии: «Мы
можем рассматривать магию как нечто враждебное собственно ре-
лигии, утверждающееся по мере увядания религиозной жизни и
подмены идеи Бога интересом к иным духовным сущностям». Это
последнее замечание очень важно. Магист не может уютно жить с
Богом. Своим Творцом он овладеть не может, а потому предпочи-
тает забыть о Нем, вынести Его «за скобки» и остаться в мире ду-
хов — таких же сотворенных сущностей, как и он сам, с которыми
иметь дело попроще.
Итак, чтобы ответить на вопрос — магия или религия побуждала
творить кроманьонского художника, нам необходимо рассмотреть
представления о Боге в верхнем палеолите.
ИДЕЯ БОГА В ВЕРХНЕМ ПАЛЕОЛИТЕ
Вернемся ненадолго к брюнскому захоронению. Когда оринь-
якские охотники хоронили своего товарища, то они положили ря-
дом с его телом посыпанные охрой бивни мамонта и накрыли тело
лопатками мамонта. Эта особенность погребального обряда была
повсеместно распространена в Евразии 35—20 тысяч лет назад. В
могилах времени Ориньяка и Солютра постоянно встречаются
части черепов мамонта и его клыки. В самом Солютре, давшем на-
звание культуре, в валлийском Пэйвилэнде, в немецком Клаусе,
на пространствах Великой южнорусской степи — повсюду архео-
логи встречают захоронения этого типа. В Вестоницах даже свя-
занную, лишенную какого-либо погребального инвентаря жен-
щину похоронили все же под лопаткой мамонта. В Предмостье
1 А.Е. Jenssen. Oibt es Zauber handlungen // Zeitschrift für Ethnologic. B. 75
(1950).
2 A. Brunner. Die Religion. Freiburg, 1956.
78
склеп ориньякских охотников также был устроен из лопаток ма-
монта. На Десне К. Поликарпович обнаружил в 1935 году тридцать
черепов мамонта и десяток бивней, уложенных кругóм двух зем-
лянок. Здесь же обнаружил он и десять овальных пластинок ма-
монтовой кости от 15 до 26 см длиной с геометрическими насеч-
ками, близкими к «ревуну» из Ля Роша и австралийским ревунам.
Сам Поликарпович назвал свою находку «верхнепалеолитическим
святилищем». Ревуны указывают, что оно как-то было связано с
миром предков. На Северских равнинах Северо-Восточной Украи-
ны никаких пещер найти невозможно и потому, видимо, создатели
святилища на Десне были вынуждены довольствоваться специаль-
но открытыми землянками для совершения заупокойных обрядов
и общения с духами предков.
Обилие находок бивней и черепов мамонта в могилах и святили-
щах Ориньяка и Солютра привело к тому, что этих кроманьонцев
стали именовать «охотниками на мамонтов», так же как неандерталь-
цев из-за находок складов медвежьих костей — «охотниками на мед-
ведя». Сомневаться в том, что обитатели Евразии охотились 20—30
тысяч лет тому назад на мамонтов не приходится. Однако зачем охо-
тились они на этих огромных животных? Кажется, ответ ясен — ради
мяса и шкур. Но в действительности все не так просто.
Хотя мясо слонов вполне съедобно, а некоторые части тела —
просто деликатес и до сих пор высоко ценятся гурманами, такая
гастрономия была сопряжена для ориньякского охотника с очень
большим, вряд ли оправданным риском и трудом. Вокруг было полно
не менее вкусной, но существенно более доступной дичи (олени,
кабаны, лоси, зайцы), а также рыба и птица были вполне достижимы
после изобретения мощного (в человеческий рост) лука и оперенных
стрел, гарпуна, остроги и, наверное, рыболовной сети и удочки с
крючком из рыбьей же кости. Нам кажется, что в мамонте может
привлекать возможность за раз добыть огромное количество мяса.
Но такое количество мяса охотнику могло быть и не нужно или нужно
только в начале зимы, когда мороз мог предохранить добычу от
порчи. Ведь жили ориньякские и мадленские охотники не бесчис-
ленными дикими ордами, а небольшими группами по 6—12 человек.
Наличие туш огромных животных около стана только соблазняло
хищников тундры разделить эту добычу с человеком и тем самым
могло подвергать жизнь людей неоправданной опасности.
Мамонтов между тем убивали не как исключение, но регуляр-
но, как будто без них кроманьонец никак не мог обойтись. Есть
даже мнение, что это замечательное животное исчезло по причине
слишком пристального интереса к нему древнего человека. И
интерес этот, кажется, был не столько гастрономического, сколько
79
80
Жертвоприношение зубра. Костяная палетка из Абри Раймонден
(Дордонь, Франция).
Таинственные изображения животных, то приносимых в жертву, истекающих
кровью, то стоящих посреди какой-то конструкции, то заимствующих детали от
разных видов живых существ — весьма распространенный сюжет верхнепалеоли-
тической живописи. О том, что пытался выразить через эти изображения древний
человек, мы можем только догадываться
религиозного свойства. Мамонт был необходим верхнепалеолити-
ческому охотнику в ритуале.
«Не имел ли кроманьонец намерения помещать своих умерших
под покров этого громадного животного, самые размеры которого
должны были отпугивать злых духов» — высказывает предположе-
ние Дж. Марингер1. Но вряд ли размеры убитого зверя могут от-
пугнуть сами по себе даже геену и орла-могильщика. Скорее, раз-
меры и мощь мамонта символизировали для ориньякского охот-
ника всемощное Высшее Существо, точно также как для неандер-
тальцев таким символом был пещерный медведь.
Примечательно, что и современные пигмеи Тропической Африки
никогда не охотятся на слона просто ради мяса. Эта опасная и трудная
для них охота всегда сопряжена с жертвоприношением. Слона они
считают воплощением Высшего Бога, духом, покровителем человека.
Перед ним извиняются за то, что его убили, самые вкусные части
(например, хобот) хоронят в земле, а мясо едят с благоговением, в
1 J. Maringer. The Gods of Prehistoric Man... P. 137.
6 - А. Зубов
81
надежде сопричаститься высшей Небесной Силе. Аналогию этих
обрядов с обычаями кроманьонца впервые усмотрел П. Вернер1.
Видимо, и для древних охотников Европы общение с мамонтом
в жертвоприношении, присутствие бивней и костей мамонта в мо-
гиле, в святилище было знаком богоприсугствия, богообщения. От-
давая своих умерших покрову Того Существа, символом которого
являлся мамонт, кроманьонцы скорее всего уповали на приобщение
своих умерших к Его свойствам вечности, всемощности. Живя в мире
дикой природы, досконально зная ее строй и порядок, могли ли эти
древние охотники лучше выразить идею божественного всемогуще-
ства в земных, то есть в единственно возможных для всех нас образах,
чем уподоблением мамонту Божественного Существа?
В святилищах верхнепалеолитических пещер иногда находят
маленькие глиняные модельки шатров или землянок. Предполага-
ют, что это — жилища душ умерших2. В пещере Фон-де-Гом (Дор-
донь, Франция), в таком домике стоит мамонт с громадными бив-
нями. Может быть, это дух умершего, уподобившийся уже своему
божественному Творцу?
Культ мамонта безусловно доминирует в позднем палеолите
Евразии, но и более древние культы медведя не забылись полно-
стью. Некоторые племена отдавали им предпочтение, а возможно,
оба эти культа сосуществовали в одних и тех же общинах.
Л. Зотз обнаружил в пещере Рейерсдорф (Глац, Силезия) вместе
с памятниками мадленской культуры черепá медведей в нишах и
на вершине камня. Один из черепов, принадлежавший медведице,
был поставлен в специально устроенный «шкаф» и прикрыт кам-
нем. В хорошо сохранившемся черепе отсутствовала правая темен-
ная кость, через это отверстие, видимо, был удален мозг. Аналогич-
ные находки были сделаны А. Лемози в Пеш Мерль (Франция).
Находки эти, как нетрудно заметить, очень сходны с неандерталь-
скими из Драхенлоха и Петершёле.
В другой силозской пещере, Хелльмишхёхлль, Л. Зотз сделал в
1936 году еще более интересную находку. Недалеко от входа он
обнаружил специально захороненную голову молодого (2—3 года)
пещерного медведя вместе с костями бурого медведя. Археолог
обратил внимание, что зубы пещерного медведя были тщательно
спилены незадолго до его гибели (дентин на спилах не успел
восстановиться полностью). В черепе были найдены орудия ран-
1 P. Werner. Culte des cranes Represantation des esprits des defunts et des
ancetves // L'histoirc genevale des religions. P., 1948. P. 51—102.
2H. Breuil. Pratiques religieuses chez les humanités quaternaires // Scienza
e Civiltá. 1951. P. 45-75.
82
неориньякского времени. Вскоре после опубликования Л. Зотзом
этой находки, этнолог В. Копперс подсказал современную аналогию
находке Зотза. Оказывается у гиляков и айнов Сахалина и Курилл
еще в начале XIX века был замечен обычай так называемого «медве-
жьего праздника». Зимой, после солнцеворота, специально выращен-
ный в неволе 2—3-летний медведь, после торжественных ритуалов
приносится в жертву. Его полагают посланцем к великому духу и, по
убеждению айнов, он будет ходатайствовать за племя перед этим ду-
хом в течение всего года и особенно будет споспешествовать охотни-
кам. Примечательно, что незадолго до жертвоприношения зубы
жертвенного медведя спиливаются «дабы он не причинил вреда во
время празднеств». «Обычай, бытовавший в эпоху палеолита, сохра-
нился до наших дней среди окраинных народов Северной Азии» —
указывал Копперс1.
Аналогия еще более усиливается, если мы вспомним, что айны
прежде чем убить жертвенного медведя, подвергали его всяческим
насмешкам, раздражали его. Дети и подростки кидали в животное
камни и дротики. И лишь затем разъяренного окровавленного
зверя убивал жрец. В гроте «Трех Братьев» (Франция) имеются хо-
рошо известные изображения медведей, в которых летят камни и
стрелы и из пасти и носа которых потоком льется кровь. Очень
возможно, что здесь изображено жертвоприношение медведя по
сходному с современным айнским обряду.
Но сохранение обряда у айнов и гиляков вовсе не значит, что и
объяснения его сути дошли до нас в неизменном виде. Обитатели
Курильской гряды и Сахалина не в состоянии разумно объяснить
зачем они мучают и без того обреченного на жертву и при том весьма
почитаемого в принципе зверя. «Таков обычай» — отвечают они на
все распросы этнолога. Да и то, что дух принесенного в жертву мед-
ведя идет к Великому Духу гор, не есть ли позднейший домысл?
Обряд избиения медведя, появляющийся в верхнем палеолите,
не мог не иметь тогда ясного и хорошо сознаваемого людьми смыс-
ла. Скорее всего он как-то был связан с идеей страдания Высшего
Существа за грехи людей, он был ритуальным воспроизведением
какого-то божественного события, бывшего «во время óно» и
связанного со страданием Бога,
Событие давно забыто гиляками, ритуал превратился просто в
жестокий обычай, а убитое животное уходит теперь к горному духу,
чтобы помогать племени в охоте в наступающем году. Но повсе-
местный страх, уважение, связанные с медведем, и по сей день
1 W. Koppers. Künstlicher Zahnschliff am Bäree im Altpaläolithikum und
beiden Ainu auf Sachalin // Quartär, 1938. P. 97-103.
6* 83
среди народов северной Евразии указывают нам на значительно
более важную роль, игравшуюся этим животным прежде. В пале-
олитической живописи изображения медведей редки — он, види-
мо, не входил в число жертвенных животных заупокойного культа,
а имел отношение к миру живых. Но там, где медведь все же изо-
бражается, он часто имеет элементы иных животных — то морду
волка, то хвост зубра. Встречаются и изображения людей в шкурах
медведей, с медвежьими головами. Древний художник как бы ста-
рался сказать, что почитается не медведь сам по себе, но существо,
им отображаемое, и потому нет ничего предосудительного в сме-
шении черт, присущих различным животным, а то и человеку. Это
последнее — особенно знаменательно.
Если останки медведя редко встречаются в могилах кроманьонцев,
то старая символика рогов продолжает связываться с заупокойными
представлениями. Отношение к рогу, как к символу божественного
могущества, перешло на бивни и даже иные кости скелета мамонта,
который поражал древнего человека своей мощью еще более, чем
зубр или олень. Но там, видимо, где мамонтов нелегко было поймать,
приходилось ограничиваться рогами оленя, горного козла, а то и
газели (Передний Восток). На пространствах французского Цент-
рального Массива, где из-за сложного пересеченного рельефа мамон-
ты были редки, в захоронениях обычно встречаются черепа и рога
благородного или северного оленя. Они сопутствуют в вечность не
только мужчинам охотникам, но и женщинам (грот Сан Жермен Ля
Ривьер) и потому никак не могут считаться простыми «охотничьими
трофеями». Это — почти безусловно знак божественного присутст-
вия, надежда на приобщение вечной, божественной жизни. В Со-
лютре мужчина был похоронен в склепе в 1,8 м высоты, а внутри и
рядом со склепом были заботливо положены рога от 80 северных
оленей и части костяка мамонта. В пещере Кафзех, на финикийском
побережье Средиземного моря, тринадцатилетний подросток лежал
в могиле лицом к небу. На скрещенных крестообразно его руках
покоились рога лани1.
Однако ни древний культ медведя, ни рога оленей и бивни ма-
монта в могилах соплеменников не могли в эпоху верхнего пале-
олита полностью успокоить рвущуюся за пределы этого земного и
временного мира человеческую душу. В пещере Ляско (Lascaux.
Дордонь, Франция), которая, скорее всего, была исключительно
святилищем, но не местом обитания кроманьонца, нас встречают
некоторые изображения по сей день никем не объясненные сколь-
1 J. Bar. Prehistory of Levant // Annual review of Anthropology. 1980. Vol. 9.
P. 113.
84
ко-нибудь удовлетворительно. Начать с того, что в первом же зале
процессию разнообразных животных «ведет» по сводам странное
трехметровое существо. Оно имеет хвост оленя, заднюю часть ди-
кого быка, горб зубра. Задние ноги напоминают слоновьи, перед-
ние — конские. Головой животное это подобно человеку, а от те-
мени отходят два длинных прямых рога, каких вовсе не сыщешь в
животном мире. Зверь этот, по мнению ряда исследователей, яв-
ляет собой женскую особь с подчеркнутыми признаками беремен-
ности1.
Если бы целью древнего художника была «охотничья магия», то
он никогда бы не изображал подобных монстров. Ведь чтобы по-
разить животное во время охоты, надо, с точки зрения колдуна,
как можно более точно воспроизвести его образ, а потом убить
изображение. Даже если согласиться (а это весьма сомнительно),
что темные пятна на шкуре чудовища из Ляско — это следы от
камней охотничьей пращи, то непонятно зачем надо было старать-
ся колдуну над трехметровым изображением, занимающим цент-
ральное место среди изображений первого зала, если животное
такое все равно не встретишь в полях охоты.
Комбинированные изображения животных убедительно свиде-
тельствуют против объяснения палеолитического искусства как
«охотничьей магии». Но зачем тогда понадобилось кроманьонцам
это странное существо?
«В подземных святилищах, — указывает французский искусст-
вовед и палеоантрополог А. Ламин-Эмперэр, — более многочис-
ленны знаки... изображения фантастических животных, существ
полузвериной-получеловеческой природы, схематические изобра-
жения людей. Напротив, в памятниках на открытом месте изобра-
жения преобладают над знаками, «реалистическая» трактовка над
схематической, изображения хорошо известных животных над
фантастическими, женские образы над мужскими...». В чем смысл
замеченной Ламин-Эмперэром закономерности?
Чтобы понять это, попробуем проследовать вслед за стадом,
предводительствуемым «чудищем», в глубь пещеры. После нема-
лых усилий протискивания по узким коридорам мы наконец ока-
зываемся в последнем, находящемся глубоко под землей, неболь-
шом зальце. Стены его сохранили следы красной охры. Вспоми-
наются слова одного из крупнейших специалистов по доистори-
ческой религии — Марии Гимбутас: «Пещеры, расселины, провалы
1 J. Maringer. The Gods of the Prehistoric Man... P. 94—95.
2Laming-Empcraire. Le signification de l'art rupeste paleolithique. Mothode
et application. P., 1962.
85
Изображение ископаемого
человека.
Одно из первых портретных изображений
ископаемого человека, сделанное им
самим. Человеческая голова из Дольних
Вестониц (Моравия, Чешская республика).
Кость мамонта, около 25 тыс. лет назад.
Хотя этот «портрет» относится и к верхнему
палеолиту, но вглядываясь в черты лица
изображенного кроманьонца мы не сможем
не заметить печать ума и глубины на этом
совершенно человеческом лице
земли являются естественными
явлениями исконной утробы Ма-
тери. Идея эта уходит в глубину
палеолита, когда узкие подземные
проходы, овальные залы пещер,
трещины окрашивались в крас-
ное. Этот красный цвет символи-
зировал цвет детородных органов
Матери»1. И хотя скорее он пони-
мался шире — как цвет крови и
жизни, нельзя не представить себя
в утробе земли, находясь во внутренней пещере Ляско. Может быть
это та самая утроба, которая была видна извне в первой пещере —
утроба, которой обладало странное чудовище с прямыми рогами.
Может быть, это и есть утроба земли, в которую погружают умер-
ших и из которой ждут их возрождения? А может быть это, подобно
египетской Нут, «небесная корова», уже принявшая в свое чрево души
умерших кроманьонцев? Увы, рисунок не может сказать нам всего.
Но вглядимся в изображения внутренней пещеры. Они стран-
ны. Мы увидим существо с человеческим телом, но с четырьмя
пальцами на руках и ногах и с птичьей головой. Существо это
лежит навзничь, раскинув руки и вытянув ноги, подобно телу,
положенному в могилу. Но художник почему-то изобразил у этого
1 М. Gimbutas. The Old Fertility Goddess of Old Europe // Dialogues
d'histoire ancienne. P., 1987. P. 21.
86
Умерший перед
Великим Зубром.
Живопись. Пещера Ляско
(Lascaux)
Монтиньяк
(До-
рдонь, Франция).
Пещера Ляско, названная
«палеолитической
Сикс-
тинской
капеллой»
из-за
исключительной
красоты
и
многообразия
находящихся
на
ее
стенах
живописных
изображений
двадцатиты-
сячелетней
давности
(боль-
шинство
специалистов
от-
носят
живопись
Ляско
к
Мадленской
эпохе),
была
обнаружена совершенно случайно в сентябре 1940 г., когда четыре мальчика
заинтересовались глубокой ямой, открывшейся под корнями вывороченного бурей
дерева. Ныне эта пещера — всемирно прославленный музей. Но среди всех
изображений, оставленных мадленскими художниками в Ляско, нет фрески более
загадочной, чем знаменитая сцена «трагически закончившейся охоты» в «апсиде»
второго зала пещеры. Ее исключительную значительность для древних посетителей
Ляско признают практически все исследователи. Не является ли в действительности
эта «охотничья сцена» древнейшим развернутым изображением посмертных пред-
ставлений доисторического человека? На левой части фрески написан уходящий
шерстистый носорог, отделенный от основного изображения тремя рядами по две
точки в каждом. Носорог этот то ли реальный виновник гибели охотника, похоро-
ненного под изображением, то ли символическое изображение зла смерти. Харак-
терно, что, в отличие от мамонта, зубра, тура и оленя, рога и кости носорога не
использовались в захоронении мадленцев
умершего мужские половые органы в состоянии готовности к
соитию. Птицеголовость, птицелапость (четыре пальца — лапка
птицы). Все это признаки духа, оторвавшегося от бренности земли
в таинственном полете. Фаллос — символ жизни и жизнедательной
силы. Художник желал показать, что изображенный — дух живой,
имеющий свою силу с собою. Прямо перед лежащим человеко-
птицей стоит громадный зубр. Он опустил голову с мощными
рогами и смотрит на лежащего. Его грива поднялась дыбом, хвост
также поднят вверх, что показывает высокую возбужденность зве-
ря. Его мужские части подчеркнуты с какой-то особой гипертро-
фией. Они столь велики, что иногда их считают «вывалившимися
от удара копьем внутренностями». Этот огромный рогатый, пол-
ный великой силы бык, стоящий над «живым умершим», скорее
всего то самое существо, присутствие которого в могиле симво-
лически отображали бивнями мамонта, рогами оленя или зубра.
Это — Он Сам. Художник подчеркнул его величайшую жизнеда-
87
тельную силу. Он — источник и податель жизни. Тот, кто после
смерти приходит к Нему — тот будет жить. Потому-то и умерший
изображен с фаллос эректос.
Здесь, в этой таинственной фреске из Ляско, перед нами
предстает самое сокровенное упование палеолитических людей —
надежда на победу над смертью, и предстает не в виде элементов
заупокойного ритуала, но в символическом изображении.
Стоящий над умершим зубр поражен кажется тяжелым копьем.
Он и податель жизни — и жертва за жизнь. Представление это
может показаться слишком сложным для ориньякских охотников,
но вспомним, что именно с таким представлением о гибели и
победе над смертью подателя жизни (Осирис в Египте, Думузи в
Шумере, Яма — в ведах) входит человечество в религиозную
историю 4—5 тысяч лет назад. Идея единства жертвоприношения,
жертвы и жертвователя — идея очень древняя. «Жертвою Боги
пожертвовали жертве» — провозглашают, например, веды [RV.
10.90.16.1].
Близ этой фрески в земле найдены остатки светильников.
Видимо посвященные в таинства жизни и смерти совершали в этой
окрашенной охрой пещере свои обряды, слов которых мы не
узнаем никогда.
Но, пожалуй, с фреской Ляско совпадает изображение на па-
летке из пещеры Раймондон (Raymondon. Франция). Только здесь
действие происходит не в потустороннем, но в земном мире, и не
закланный в жертву зубр животворит умершего, но люди приносят
в жертву зубра, надеясь, должно быть, через эту жертву соединить-
ся с первообразом, с тем великим Существом, символом Которого
был для кроманьонца зубр. На палетке безусловно изображено
жертвоприношение. Голова зубра на уже освобожденном от мяса
костяке и две передние ноги, отсеченные и лежащие перед головой.
По обе стороны зубра стоят люди. Это — участники жертвоприно-
шения, жертвенной трапезы. У одного из них в руке нечто напо-
добие пальмовой ветви.
Фреска Ляско и палетка из Раймондон — две части целостной
картины религиозных упований человека верхнего палеолита. На
палетке мы видим жертвоприношение в мире людей, на стенах
пещеры — результат (и одновременно причину) этого жертвопри-
ношения в мире богов, куда так желал попасть человек, пройдя
рубеж земной жизни.
Можно привести немало примеров находок остатков таких
жертвоприношений, какое изображено на палетке из Раймондон.
Например, в Ла Шапелль-о-Сен перед входом в неандертальское
«кладбище», под камнем лежала голова, грудь и передние ноги
88
северного оленя. Животные для жертвы были взаимозаменяемы,
но смысл жертвоприношения от этого не менялся.
«ВЕЛИКИЙ КОЛДУН»
Смешение частей от разных животных в одной фигуре, что мы
так отчетливо замечаем в Ляско, преследует определенную цель —
показать, что «в том мире» все не так, как в этом. Такие смешанные
изображения очень часты. Они как бы разбивают наивное пред-
ставление ученых, что древние полагали Богом зубра или медведя
и объясняют нам с предельной для доисторического охотника
ясностью — нет, не зубр есть Бог, но зубр — это символ Бога. И
там, где возможно, лучше нарисовать зубра не совсем настоящим,
чтобы этой символичностью никто не обманулся и не принял
тварный образ за первообраз.
«Великий колдун».
Ученые, вполне условно называют верхнепалеолитические изображения этого
типа — «Великий колдун». В чем их действительный смысл, кого изображают они
никто не знает и мы можем строить только догадки о сути сюжетов, представленных
здесь
изображениями
из
французских
пещер
Труа-Фрер
и
Лурд:
а) из Лурдской пещеры (Франция); б) изображение из пещеры Труа-Фрер, Мон-
тескьë-Авантес (Южная Франция)
89
Но часто эти смешанные изображения перестают быть чисто
звериными. В них то там, то тут начинают проглядывать челове-
ческие черты. То корпус, то ноги, то черты лица этой странной
фигуры обнаружат человеческое. «Это колдуны в масках» — гово-
рят иногда исследователи. Но безусловно — это не маски. Это все
те же составные фигуры «иного мира». В гроте «Три Брата», также
как и Ляско, бывшем святилищем, а не жилищем, таких составных
фигур очень много. Но над всеми ими, в самой глубине пещеры
царит изображение удивительного существа. У него торс зверя,
хвост и уши волка, глаза филина, рога оленя, но руки и ноги
человеческие. Существо с хвостом лошади, рогами оленя, но с
бородатым мужским лицом встретится нам в Лурдской пещере.
Аббат Брёль назвал изображенного в этих пещерах «богом охотни-
ков», Марингер — «великим колдуном».
Первое относится к религии, второе определение — к магии.
Для нашей, христианской иконографии, эти рогатые звероподоб-
ные, козлоногие существа с подчеркнутыми мужскими частями
конечно же — духи зла, черти. Но не забудем, что десятки тысяч
лет назад человек мыслил в иных образах. Члены жертвенного
животного напоминали ему объект жертвы, рога — могущество
Бога, фаллос — жизнедательную силу. А когда древний художник
придавал этому «богу охотников» какие-то собственные, челове-
ческие черты — он делал дерзновенный шаг в познании Абсолют-
ного начала бытия. Помимо могущества и великой силы
кроманьонец увидел какое-то сходство между собой, маленьким,
затерянным среди диких пространств неосвоенного еще мира,
человеком — и Творцом этого мира. Придавая великому Богу-
Зверю человеческие черты, он, должно быть, хотел показать, что он
сам сродни божественному и потому смеет рассчитывать на благо-
склонность «того мира». Может быть так думали и раньше, но че-
ловек верхнего палеолита, овладев живописным искусством, су-
мел показать наглядно, хотя и в причудливых для нас формах, что
Великий Бог и он сам в чем-то подобны друг другу. В Великом
Звере стали проступать человеческие черты, а в человеке — подо-
бия Великого Зверя.
Может быть на некоторых «фресках» действительно изображе-
ны древние жрецы, которые, совершая в глубине пещер свои
обряды, одевались так, чтобы уподобиться Великому Зверю, может
быть даже их облик послужил образцом для древнего художника в
изображении Высших сил — в сущности все это ничего не меняет.
Кроме необычного для нас иконографического решения ничто не
позволяет говорить: «великий колдун», смотря на эти изображения.
И связь с заупокойным ритуалом, и безусловные ассоциации с
90
жертвой, и надежда, очень явно обозначенная, на преодоление
смерти через соединение с Творцом — все это позволяет согла-
ситься скорее с Брёлем, нежели с Марингером.
Когда древние охотники спускались в темноту пещер, освещая
свой путь неверными огоньками светильников, они шли не совер-
шать колдовские радения, но просить у Великого Подателя жизни
удачи в этом мире, а главное — победы над вечным врагом чело-
века — смертью. У нас нет никаких объективных данных, позво-
ляющих считать человека верхнего палеолита магистом, но в
нашем распоряжении есть множество свидетельств его напряжен-
ного религиозного искания. «Односторонние утверждения о худо-
жественной магии палеолитического человека звучат крайне
неубедительно. Напротив, его искусство все наполнено культовым
и религиозным содержанием» — заключает Карл Нарр1.
«ПАЛЕОЛИТИЧЕСКИЕ ВЕНЕРЫ»
Еще одним кругом верхнепалеолитических находок, имеющих
значение, выходящее за пределы этой обыденной посюсторонней
жизни, являются многочисленные фигурки, рельефы и рисунки
женщин. Разумеется, и этот сюжет был сначала истолкован вполне
материалистично,
как
проявление
эротических
наклонностей
древнего человека. Но, надо сознаться, эротизма в большинстве
этих изображений немного. Фигурки палеолитических «венер»,
относящиеся большей частью к Ориньяку и в Мадлене исчезаю-
щие, показывают, что интерес к женщине тридцать тысяч лет назад
весьма отличался от нынешнего. Лицо, руки и ноги проработаны
в этих фигурках очень слабо. Подчас вся голова состоит из одной
пышной прически, но вот все что имеет отношение к рождению и
кормлению ребенка — все это не просто тщательно прописано, но,
как кажется, преувеличено. Огромный зад, бедра, беременный
живот, отвисшие груди. Палеолитическая Венера — это не граци-
озное создание, пленяющее воображение современного мужчины,
и не цветущая женственность луврской Афродиты, но многоро-
жавшая мать. Таковы наиболее известные «венеры» из Виллендор-
фа (Австрия), Ментоны (Итальянская Ривьера), Леспюжю (Фран-
ция). Таков и примечательный рельеф из Луссель (Франция), на
котором стоящая в фас женщина держит в правой, согнутой в локте
1 К. Narr. Approaches to the religion of early paleolithic man // History of
Religions. 4. (1964). P. 17.
91
Палеолитические «венеры».
Женские фигурки из камня и кости, безликие, но с подчеркнутыми признаками
женского, рождающего естества, были очень широко распространены в верхнем
палеолите всей Северной Евразии. Почти безусловно они отражали возрождающую
к печной жизни материнскую утробу земли. Вестоницкие «венеры» особенно
интересны тем, что сделаны из глины и обожжены. Это чуть ли не первые и истории
человечества образцы терракоты (25 500 лот назад).
Палеолитические «венеры» Ориньякского времени:
а) из Виллендорфа, Австрия. Высота 11 см. Известняк;
б) из Сапиньяно, Италия. Высота 22,5 см. Серпентин;
в) из Леспюжю, Франция. Высота 14,7 см. Кость мамонта;
г) из Дольних Вестониц, Чехия. Терракота
руке массивный рог, очень напоминающий роги изобилия, но,
скорее всего это — знак присутствия Бога-Зубра.
И не то чтобы палеолитический художник просто не умел или не
желал изображать женскую красоту. На нескольких памятниках мы
можем видеть, что он в принципе прекрасно это делал — головка из
слоновой кости (Брассемпуй), рельеф в пещере Ля Мадлен, открытый
в 1952 году. Но фигурки и изображения «венер» отнюдь но ставили
целью прославить совершенство женской красоты.
Находки, сделанные на Украине К. Поликарповичем, проясня-
ют смысл странных статуэток. В святилище на Десне кроме чере-
пов и бивней мамонта, кроме ревунов им была найдена и женская
фигурка из слоновой кости типа «венер». Она раньше была при-
креплена к чему-то и являлась частью заупокойного святилища.
92
Беременная женщина
у ног оленя.
Крупные
копытные
жи-
вотные,
зубры,
мамон-
ты, олени, быки стано-
вятся в верхнем палеоли-
те почти универсальным
образом Небесного Бога.
Они, носители мужского
«семейного»
начала,
да-
ют жизнь, которую при-
нимает и вынашивает в
своей утробе «Мать-Зем-
ля». Не эта ли мысль на-
правляла
резец
верхне-
палеолитического
ма-
стера
из
Ложери-Басс,
когда он работал над изо-
бражением
беременной
женщины у ног оленя?
Скорее всего, эти «венеры» являлись изображениями «Матери-
Земли», беременной умершими, которым надлежит еще родиться
вновь к вечной жизни. Может быть, сущность так изображавшаяся
была самим родом в его протяжении от предков к потомкам,
Великой Матерью, всегда производящей на свет жизнь. На Украи-
не же, в Гагарине, семь таких фигурок располагались по стенам
землянки мадленцев. Они стояли в специальных нишах. Это бе-
зусловно был объект поклонения. Для хранительницы рода не важ-
ны индивидуальные «личные» признаки. Она — вечно беременное
жизнью чрево, вечно кормящая своим молоком мать. Вряд ли раз-
мышления древних поднимались до высоких абстракций, но коль
хоронили они своих мертвецов в землю, то стало быть верили и в
их воскресение, а если верили, то не могли не поклоняться Мате-
ри-Сырой-Земле, дающей пишу, жизнь и возрождение.
Надежды кроманьонцев не ограничивались землей, они душой
стремились к небесному Богу-Зверю, всемощному подателю
жизни. Но из опыта повседневности они прекрасно знали, что семя
жизни должно найти ту почву, в которой только и может прорасти.
Семя жизни давало небо, почву — земля. Поклонение Матери-
Земле, столь естественное у земледельческих народов, в действи-
тельности оказывается древнее земледелия, так как целью покло-
нения был для древнего человека не земной урожай, но жизнь бу-
дущего века.
Весьма ошибается Мирча Элиаде, когда во введении к «Свя-
щенному и мирскому» утверждает: «Ведь очевидно, что символика
93
и культы Матери-Земли, плодовитости человека,... священности
Женщины и т.п. смогли развиться и составить широко разветвлен-
ную религиозную систему лишь благодаря открытию земледелия.
Столь же очевидно, что доаграрное общество бродяг-номадов было
не способно также глубоко и с той же силой прочувствовать свя-
щенность Матери-Земли. Различие опыта — это результат эконо-
мических, социальных и культурных различий, одним словом —
Истории»1 — «Очевидное» — еще не истинное, это лучше других
должен был знать религиовед. Культы Матери-Земли охотников
верхнего палеолита заставляют нас предположить, что религиозное
не есть всегда продукт социального и экономического, но, подчас
является их причиной и предпосылкой.
Для лучшего понимания всей неоднозначности причин и след-
ствий в человеческой культуре особенно интересны фигурки
«венер» из Дольни Вестонице. Вестоницкие «венеры» сделаны из
глины и обожжены. Это чуть ли не первые в истории человечества
образцы терракоты (25 500 лет назад). Древний мистик должно
быть старался в самом материале запечатлеть великую идею земли,
соединяющейся с небесным огнем для принятия в себя небесного
семени. Может быть удар молнии, оплавившей почву, навел его на
эти образы. От бытовой керамики, появляющейся в раннем нео-
лите, эти специально обожженные на огне глинянные статуэтки
Матери-Земли отделяют не менее двенадцати тысячелетий.
Очень характерна и обнаруженная в конце 1950-х годов под
навесом скального укрытия Англе сюр л'Англи (Angles-sur-1'Anglin,
Вьенна, Франция) сцена мадленского времени. Три женщины, с
ясно подчеркнутыми знаками своего пола, стоят близ друг друга.
Одна — с узкими девичьими еще бедрами, другая — беременная,
третья — старая, обрюзгшая. Первая стоит на спине зубра, подня-
тый хвост и наклоненная голова которого показывают, что он
изображен в возбуждении гона. Не отображает ли этот рельеф ритм
жизни и не подчеркивает ли он, что для кроманьонца жизнь эта
была не случайностью, но божественным даром, семенем Божиим,
которой надо правильно распорядиться, дабы обрести вечность? А
может быть это первое из долгого ряда изображений Великой Бо-
гини в трех ее образах — невинной девушки, матери и старухи-
смерти, изображений — столь характерных для позднейшего чело-
вечества? Смерть, уведение от жизни в этом случае оказывается не
полным исчезновением, но только этапом бытия, за которым сле-
дует новое зачатие божественным семенем, новое рождение.
1М. Элиаде. Священное и мирское. М., 1994. С. 20—21 (с исправлением
ошибок, допущенных при переводе).
94
полным исчезновением, но только этапом бытия, за которым сле-
дует новое зачатие божественным семенем, новое рождение.
ЭТИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ВЕРХНЕГО
ПАЛЕОЛИТА
Число памятников, свидетельствующих о тесной жизни рода,
возрастает в верхнепалеолитическое время. Люди имели родовые
святилища и родовые погребения. Одно такое погребение-склеп
найдено было в Предмостье (Predmost. Моравия). Здесь на протя-
жении более чем столетия в одну могилу клали умерших членов
рода — и взрослых, и детей. Все это ясно свидетельствует в пользу
крепких семейно-родовых устоев в верхнем палеолите.
В том же Предмостье недалеко от склепа на стоянке ориньяк-
ских охотников были найдены кости от человеческого скелета с
насечками от снятия плоти каким-то каменным орудием. Череп
вместе с костями обнаружен не был. К. Абсолон, сделавший эту
находку, предположил факт людоедства, заметив, что голова жер-
твы возможно была использована в ритуальных целях. Видимо,
заботливо предавая земле соплеменников, предположил ученый,
люди из Предмостья ловили случайных чужаков и убивали их.
Наличие большого числа костей многообразных животных на
стоянке показывает, что обитатели Предмостья вряд ли пошли на
людоедство, побуждаемые голодом. Если догадка К. Абсолона вер-
на, то их каннибализм имел ритуальный характер и он может сви-
детельствовать в пользу существования каких-то магических обря-
дов, сходных с традициями современных людоедов. Но Дж. Ма-
рингер достаточно убедительно ставит под сомнение характери-
стику этой находки как следов каннибальского пиршества. Напо-
минает эта находка и погребальные традиции исседонов, о кото-
рых, со слов Геродота, рассказывалось в предыдущей лекции.
Очень может быть, что люди древнего каменного века были луч-
ше, чем мы о них думаем, втайне желая оправдать нашу собствен-
ную жестокость и нравственное несовершенство.
1 J. Maringer. The Gods of Prehistoric Man... P. 57.
95