ПЛАТОН.
"ТИМЕЙ".4.
( окончание
)
Тогда всякое живое существо, изнемогши, впадает в
то состояние, которое мы именуем
старостью. В конце концов и те узы, что связуют
треугольники мозга, не справляются с
напором, размыкаются и в свою очередь дают
распуститься узам души, которая
обретает свою природную свободу и отлетает с
радостью, ибо все противное природе
тягостно, а все происходящее сообразно с природой
приятно. Значит, и смерть тягостна
и насильственна лишь тогда, когда приходит от
недугов и ран, когда же она в согласии
с природой замыкает течение старости, это самая
безболезненная из всех смертей,
которая совершается скорее с удовольствием, нежели
с мукой. Что касается недугов,
то их происхождение, пожалуй, ясно каждому.
Поскольку тело наше сплотилось из
четырех родов - земли, огня, воды и воздуха, стоит
одному из них оказаться в избытке
или в недостатке или перейти со своего места на
чужое, стоит какой-либо части
(вспомнив, что как огонь, так и прочие роды являют
не одну разновидность) воспринять
в себя не то, что нужно, тут же, как и в случае
других подобных нарушений, возникают
смуты и недуги; от этих несообразных с природой
событий и перемещений прохладные
части тела разгорячаются, сухие - набухают влагой,
легкие - тяжелеют и вообще все
тело претерпевает всяческие изменения.
Лишь тогда, утверждаем мы, может что-либо сохранить
самотождественность и
оставаться целым и невредимым, когда тождественное
приближается к
тождественному и удаляется от него тождественно,
единообразно и в должном
соотношении; но все, что нарушает это своим
притоком или оттоком, становится
причиной неисчислимых и многообразных перемен,
недугов и пагуб. Однако в природе
есть и другие соединения; с ними связан второй
разряд недугов, и для нашей
любознательности находится и другое объяснение
болезней. Правда, поскольку мозг,
кости, мышцы и сухожилия построены из
вышеупомянутых [родов] (да и кровь родилась
из них же, хотя и иным способом), недуги поражают
все это большей частью именно
так, как мы раньше сказали, однако самые тяжелые из
них становятся особо опасными
вот по какой причине: стоит образованию этих частей
принять обратный ход, и они
обречены на распад, ведь при естественном порядке
вещей мышцы и сухожилия
возникают из крови (причем сухожилия возникают из
сродных им кровяных волокон, а
плоть - из сгустков той крови, которая не имеет
волокон); далее, от сухожилий и плоти в
свою очередь отделяется клейкое и жирное вещество,
которое приклеивает плоть к
кости и одновременно способствует росту последней,
заключающей в себе мозг, между
тем как чистейшая его часть, составленная из самых
гладких и скользких
треугольников, просачивается сквозь плотную
костяную толщу, по капле льется из
кости и орошает мозг; когда рождение каждого из
этих веществ происходит в таком
порядке, следствием, как правило, бывает здоровье,
но извращение порядка
порождает недуги.
Так, стоит плоти снова растечься и выпустить жижу
обратно в жилы, как последние
оказываются переполнены как воздухом, так и самой
разнообразной кровью,
различного цвета и степени горечи, а также остроты
и солености, несущей в себе
множество видов желчи, сыворотки и флегмы Поскольку
все эти вещества возникли в
обратном порядке и таят в себе порчу, они
губительно действуют прежде всего на саму
кровь; они не доставляют телу никакого питания, а
только носятся по жилам туда и
сюда, не сообразуясь с порядком естественного
круговорота. Между собою они в
разладе, ибо не могут получить друг от друга
никакой пользы, а всему, что осталось в
теле устойчивого и блюдущего свое место, они
враждебны и несут ему пагубу и распад.
Притом та часть разлагаемой плоти, которая
достаточно стара, плохо поддается
размягчению; от продолжительного перегорания она
чернеет; поскольку же она
насквозь разъедена, ее вкус горек и близость с нею
опасна для любой еще не
поврежденной части тела.
Иногда же, если горечь поубавится, черному цвету
сопутствует уже не горький, а
острый вкус; в других случаях горькая гниль,
погружаясь в кровь, краснеет, и от
смешения красноты с чернотой получается зеленоватый
цвет, наконец, если
воспалительный огонь разлагает молодую плоть, с
горькой гнилью смешивается
желтый цвет. Общее наименование для всех этих вещей
- "желчь"; быть может, оно с
измышлено врачами или просто кем-то, кто сумел
увидеть за множеством различий
родовое единство, требующее для себя одного имени.
Что касается разновидностей
желчи, то они получили особые названия сообразно
своему цвету. Так, сыворотка
черной и острой желчи в отличие от безвредной
кровяной сыворотки опасна, если под
действием теплоты восприняла свойство быть соленой;
тогда она именуется едкой
флегмой. Другая разновидность образуется из распада
молодой и нежной плоти,
.происходящего под воздействием воздуха; она
настолько вздута воздушными
веяниями и объята влагой, что образует пузырьки; по
отдельности невидимые из-за
малого размера, но в совокупности создающие зримое
глазу скопление, которое
состоит из пены и потому на взгляд белое; это
пронизанное воздухом разжижение
нежной плоти мы именуем белой флегмой. Водянистая
часть новообразовавшейся
флегмы - это в свой черед пот, слезы и сколько ни
есть прочих жидкостей,
отделяющихся при повседневном очищении тела. Все
они служат орудием недугов,
когда кровь пополняется не из еды и питья, как того
требует природа, но возмещает
свою убыль вопреки естественным законам. Впрочем,
покуда какая-либо часть плоти,
распадаясь под действием недуга, сохраняет свои
основы, это лишь полбеды, можно с
легкостью восстановить разрушенное. 84 Но стоит
недугу поразить то, что связует
мышцы с костями, стоит выделениям плоти и сухожилий
перестать питать кости и
сращивать их с плотью, стоит плоти под действием
недостаточного, вызывающего
сухость питания сменить свою жирность, гладкость и
клейкость на грубость и соленый
вкус - и все это вещество, претерпевая описанные
несчастья, отпадает от костей,
сызнова распадается на плоть и сухожилия, между тем
как плоть, отделяясь от своих
основ, оставляет сухожилия оголенными и
наполненными соленой влагой, а сама вновь
подхватывается током крови и умножает недуги,
которые мы уже называли. Но сколь ни
тяжелы подобные страдания тела, тяжелее те, которые
имеют еще более глубокую
причину и обусловлены чрезмерной плотностью мышц,
не дающей костям дышать и
вызывающей в них гнилостный перегрев, а из-за этого
- костоеду; больная кость не
только перестает принимать питание, но и сама
распадается и в обратной
последовательности переходов с разжижается в
долженствующую ее питать влагу; та в
свой черед становится плотью, между тем как плоть,
возвращаясь в кровь, уготовляет
такие недуги, которые еще злее, чем названные. Но
всего хуже, если из-за
недостаточного или чрезмерного притока каких-либо
веществ будет поражена природа
мозга; из этого проистекают тяжелейшие заболевания,
самым верным путем ведущие к
смерти, ибо тут уже все совокупное строение тела
обречено перерождаться. Для
третьего рода недугов должно предположить троякое
происхождение: либо от дыхания,
либо от флегмы, либо от желчи. Так, когда легкое,
являющее собою как бы
распределителя дыхания в теле, засоряется
истекающими мокротами и потому не
может дать воздуху свободных проходов, дыхание до
одних мест вообще не доходит, а
к другим приходит в избытке; и вот в первом случае
неохлаждаемые части загнивают,
между тем как во втором дыхание насильственно
прорывается сквозь жилы, искривляет
их, разлагает тело и застревает в его середине, у
грудобрюшной преграды.
Из этого возникает множество мучительных недугов,
чаще всего сопровождающихся
обильным потом. Весьма часто также воздух возникает
внутри тела от разложения
плоти; не находя пути наружу, оно доставляет такие
же муки, как и воздух, вошедший
извне с дыханием. Эти муки бывают особенно сильны,
когда воздух, скопляясь и
разбухая возле сухожилий и окружающих жилок,
принуждает суставные связки и
прилежащие к ним сухожилия сгибаться в
противоположном направлении. От такого
судорожного натяжения эти недуги и получили свои
имена: "тетан" и "опистотон".
Лечить их трудно, чаще всего они проходят под
действием лихорадки. Что касается
белой флегмы, то содержащийся в ее в:, пузырьках
воздух опасен, когда она заперта
внутри тела; отыскав сквозь отдушины путь наружу,
она становится безвредней, но
разукрашивает тело белыми лишаями и другими
подобными недугами. Порой она
смешивается с черной желчью и тогда тревожит своими
вторжениями самое
божественное, что мы имеем,- круговращения,
происходящие в нашей голове; если
такой припадок схватывает во сне, он еще не так
страшен, но вот если он нападает на
бодрствующего, бороться с ним куда тяжелее.
Поскольку природа поражаемой им
части священна, он по справедливости именуется
священной болезнью. Едкая и
соленая флегмы являют собою источник всех недугов
катарального свойства; от
множества различных мест, куда может устремиться
истечение, недуги эти получили
много разных имен. Напротив, так называемые
воспаления различных частей тела,
именуемые так от горения и опаливания, все обязаны
своим возникновением желчи.
Если желчь обретает через отдушины тела путь
наружу, она в своем с кипении
порождает всевозможные нарывы; заключенная внутри,
она производит множество
воспалительных недугов, и притом самый тяжелый из
них тогда, когда примешивается к
чистой крови и нарушает правильное соотношение
кровяных волокон. Эти волокна
рассеяны по крови для того, чтобы поддерживать
равновесие между разреженностью и
плотностью: кровь не должна ни разжижаться от
горячего настолько, чтобы
просочиться через вены, ни сгущаться сверх должного
и этим мешать собственному
бегу по жилам. К тому, чтобы блюсти эту меру,
волокна предназначены уже самым
своим рождением. Если извлечь их даже из холодеющей
крови мертвеца, весь остаток
крови разлагается; напротив, если оставить их, они
быстро свертывают кровь,
оказавшись в союзе с обступившим ее холодом. Таково
действие кровяных волокон;
они оказывают его и на желчь, которая по своему
происхождению являет собой старую
кровь, а потом снова становится кровью из плоти.
Когда теплая и разжиженная желчь
сначала лишь понемногу поступает в жилы, она терпит
под действием волокон
свертывание и насильственное охлаждение, производя
в недрах тела озноб и дрожь.
Но стоит ей нахлынуть обильнее, она одолевает
волокна своим жаром и, вскипев,
приводит их в полный беспорядок; если же сил ее
достанет на окончательную победу,
она проникает до самого мозга и палит его, как бы
сжигая корабельные канаты
отчаливающей на волю души. Когда же, напротив, она
оказывается слабее, а тело в
достаточной мере сопротивляется ее разлагающему
действию, поражение достается
ей, и тогда она либо распространяется по всему
телу, либо бывает отброшена по
жилам в верхнюю или нижнюю часть брюшной полости и
затем извергнута вон из тела,
словно изгнанник из волнуемого смутой города. При
своем удалении она производит
кишечные ев расстройства, кровавые поносы и прочие
недуги этого рода.
Заметим, что, если тело заболевает в основном от
избытка огня, оно подвержено
непрерывной лихорадке; если от избытка воздуха -
лихорадка повторяется каждый
день; если от избытка воды - она бывает
трехдневной, ибо вода являет больше
косности, нежели воздух и тем более огонь; если от
избытка земли, четвертого по счету
и самого косного рода, требующего для своего
изгнания вчетверо больше времени,-
тело подвержено четырехдневной лихорадке и
выздоравливает с большим трудом. Так
возникают телесные недуги; что касается недугов
души, то они проистекают из
телесных следующим образом. Нельзя не согласиться,
что неразумие есть недуг души,
но существуют два вида неразумия - сумасшествие и
невежество. Значит, все, что
сродно любому из двух названных состояний,
заслуживает имени недуга, и тогда к
самым тяжелым среди этих недугов души придется
причислить нарушающие меру
удовольствия и страдания. Когда человек упоен
радостью или, напротив, терзается-
огорчением, он в своей неуемной жажде
несвоевременно получить одно и
освободиться от другого с не может ничего правильно
видеть и слышать; его ум
помрачен, и он в такое время менее всего способен
рассуждать. Между тем, если у
кого-нибудь, словно у особо плодоносного дерева,
мозг рождает в избытке струящееся
семя, такой человек по различным поводам испытывает
много терзаний, но и много
удовольствий, то вожделея, то насыщая вожделение;
обуреваемый сильнейшими
удовольствиями и неудовольствиями, он живет в
состоянии безумия большую часть
жизни. Итак, душа его больна и безумна по вине
тела, однако все видят в нем не
больного, но добровольно порочного человека. На
деле же любовная необузданность
есть недуг души, чаще всего рождающийся по вине
одного-единственного вещества,
которое сочится сквозь поры костей и разливается по
всему телу.
Когда так называемую невоздержность в удовольствиях
хулят как добровольную
порочность, хула эта почти всегда несправедлива:
никто не порочен по доброй воле, но
лишь дурные свойства тела или неудавшееся
воспитание делают порочного человека
порочным, притом всегда к его же несчастью и против
его воли. Что касается области
страданий, то и здесь тело зачастую оказывается
повинным в пороках души. Так, когда
острая и соленая флегма, а также горькие желчные
соки, блуждая по телу, не находят
себе выхода наружу, но скапливаются внутри и
возмущают примесью в? своих паров
движения души, они вызывают всевозможные душевные
недуги разной силы и
длительности. Поскольку же они могут вторгаться в
любую из трех обителей души, то в
зависимости от места, в которое они попадают,
рождаются многообразные виды
подавленности и уныния, дерзости и трусости,
забытья и тупоумия. Если же к такой
предрасположенности прибавляются порочные
государственные установления, а равно
и дурные речи, наполняющие как частную, так и
общественную жизнь, и если при этом
не изучаются уже с юных лет те науки, чья
целительная сила могла бы противостоять
этому злу, то под воздействием этих двух причин,
совершенно неподвластных нашей
воле, и становятся порочными все те из нас, кто
порочен. Ответственность за это лежит
скорее на зачавших, нежели на зачатых, и скорее на
воспитателях, нежели на
воспитуемых; и все же каждый обязан напрягать свои
силы, дабы с помощью
воспитания, упражнений и занятий избегнуть порока и
обрести то, что ему
противоположно.
Впрочем, это относится уже к иному роду
рассуждений. Напротив, весьма уместно и ко
времени противопоставить всему вышесказанному
повествование о средствах, силой
которых поддерживается здоровье тела и
здравомыслие; сама справедливость требует
уделять больше внимания доброму, нежели злому.
Между тем все доброе, без
сомнения, прекрасно, а прекрасное не может быть
чуждо меры. Значит, приходится
признать, что и живое существо, долженствующее
оказаться прекрасным, соразмерно.
Но что касается соразмерности, здесь мы привыкли
принимать в расчет мелочи, а
самое важное и существенное упускаем из виду. Когда
стоит вопрос о здоровье и
болезни, о добродетели и пороке, нет ничего важнее,
нежели соразмерность или
несоразмерность между душой и телом как таковыми.
Но мы не задумываемся над
этим и не понимаем, что, когда могучая и во всех
отношениях великая душа восседает
как бы на колеснице слишком слабого и хилого тела
или когда равновесие нарушено в
противоположную сторону, живое существо в целом не прекрасно, ибо
ему не хватает соразмерности
как раз в самом существенном; однако, когда в нем есть
эта соразмерность, оно являет
собою для каждого, кто умеет видеть, самое
прекрасное и отрадное из всех зрелищ.
Ведь и тело, в котором либо длина ног, либо
величина других членов нарушает меру,
не просто безобразно: когда всем его частям
приходится работать сообща, оно то и
дело подпадает утомлению или судорогам, делается
неустойчивым, падает,
оказываясь само же для себя причиной нескончаемых
бед. То же самое следует
предположить и о том двухчастном соединении,
которое мы именуем живым
существом. Когда входящая в его состав душа слишком
сильна для тела и притом
яростна, она расшатывает тело и наполняет его
изнутри недугами; самозабвенно
предаваясь исследованиям и наукам, она его
истощает; если же ее распаляют задором
и честолюбием труды учительства и публичные или
частные словопрения, тогда она
перегревает тело, сотрясает его устои, вызывает
истечения и притом вводит в обман
большинство так называемых врачей, понуждая их
винить в происходящем неповинное
тело.
Напротив, когда большое, превосходящее душу тело
соединяется со скудными и
немощными мыслительными способностями, то,
поскольку людям от природы даны два
вида вожделений - телесное вожделение к еде и
божественнейшее в нас вожделение к
разуму,- порывы более сильной стороны побеждают и
умножают собственную силу, а
душу между тем делают тупой, непонятливой и
забывчивой, навлекая на человека
невежество, этот злейший из всех недугов. От того и
другого есть лишь одно спасение -
не возбуждать ни души в ущерб телу, ни тела в ущерб
душе, но давать обеим сторонам
состязаться между собой, дабы они пребывали в
равновесии и здравии. Скажем, тот,
кто занимается математикой или другим делом,
требующим сильного напряжения
мысли, должен давать и телу необходимое упражнение,
прибегая к гимнастике;
напротив, тому, кто преимущественно трудится над
развитием своего тела, следует в
свой черед упражнять душу, занимаясь музыкой и всем
тем, что относится к
философии, если только он хочет по праву
именоваться не только прекрасным, но и
добрым. Сообразно с этим должно заботиться и об
отдельных частях [тела], подражая
примеру Вселенной. Ведь если то, что входит в тело,
изнутри горячит его и охлаждает,
а то, что обступает его извне, сушит и увлажняет и
в придачу ому приходится терпеть
последствия и того и другого воздействия, значит,
тело, пребывающее в
неподвижности, станет игрушкой этих воздействий,
будет ими осилено и погибнет.
Напротив, тот, кто, взяв за пример кормилицу и
пестунью Вселенной, как мы ее в свое
время назвали, не дает своему телу оставаться
праздным, но без устали упражняет его
и так или иначе заставляет расшевелиться, сообразно
природе поддерживает
равновесие между внутренними и внешними движениями
и посредством умеренных
толчков принуждает беспорядочно блуждающие но телу
состояния и частицы стройно
располагаться в зависимости от взаимного сродства,
как мы об этом говорили раньше
применительно ко Вселенной,- тот, кто все это
делает, не допустит враждебное
соединиться с враждебным для порождения в теле
раздоров и недугов, но
дружественное сочетает с дружественным во имя
собственного здоровья.
Что касается движений, наилучшее из них то, которое
совершается [телом] внутри себя
и самим по себе, ибо оно более всего сродно
движению мысли, а также Вселенной;
менее совершенно то, которое вызвано посторонней
силой, но хуже всего то, при
котором тело покоится в бездействии, между тем как
посторонняя сила движет
отдельные его части. Соответственно из всех видов
очищения и укрепления тела
наиболее предпочтительна гимнастика; на втором
месте стоит колебательное
движение при морских или иных поездках, если только
они не приносят усталости; а
третье место занимает такой род воздействий,
который, правда, приносит пользу в
случаях крайней необходимости, но в остальное
время, безусловно, неприемлем для
разумного человека: речь идет о врачебном очищении
тела силой лекарств. Если
только недуг не представляет чрезвычайной
опасности, не нужно дразнить его
лекарствами. Дело в том, что строение любого недуга
некоторым образом сходно с
природой живого существа; между тем последняя
устроена так, что должна пройти
определенную последовательность жизненных сроков,
причем как весь род в целом,
так и каждое существо в отдельности имеет строго
положенный ему предел времени,
которого и достигает, с если не вмешается сила
необходимости. Сами составляющие
это существо треугольники при своем соединении
наделены способностью держаться
только до назначенного срока и не могут продлить
свою жизнь долее.
Таким же образом устроены и недуги, и потому
обрывать их течение прежде
положенного предела силой лекарств может лишь тот,
кто хочет, чтобы из легких
расстройств проистекли тяжелые, а из немногих -
бесчисленные. Следовательно,
лучше руководить недугом с помощью упорядоченного
образа жизни, насколько это
позволяют нам обстоятельства, нежели дразнить его
лекарствами, делая тем самым
беду закоренелой.
На этом мы кончим наши рассуждения о живом существе
в целом и о частях его тела, а
равно и о том, как жить сообразно с рассудком, в
одно и то же время осуществляя
руководство самим собой и оказывая себе послушание.
Но что касается того [начала],
которому предстоит быть руководящим, то его
чрезвычайно важно наперед снабдить
силой, дабы оно смогло наипрекраснейшим и наилучшим
образом осуществить свое
руководительство.
Впрочем, обстоятельный разбор этого предмета сам по
себе составил бы особую
задачу; если же коснуться дела лишь попутно, то
имело бы смысл в связи с
предшествующим заметить вот что: как мы уже не раз
повторяли, в нас обитают три
различных между собой вида души, каждый из которых
имеет собственные движения. В
соответствии с этим мы должны сейчас совсем вкратце
сказать, что тот вид души,
который пребывает в праздности и забрасывает
присущие ему движения, по
необходимости оказывается слабейшим, а тот, который
предается упражнениям,
становится сильнейшим; поэтому надо строго следить
за тем, чтобы движения их
сохраняли должную соразмерность. Что касается
главнейшего вида нашей души, то ее
должно мыслить себе как демона, приставленного к
каждому из нас богом; это тот вид,
который, как мы говорили, обитает на вершине нашего
тела и устремляет нас от земли
к родному небу как небесное, а не земное
порождение; и эти наши слова были
совершенно справедливы, ибо голову, являющую собою
наш корень, божество
простерло туда, где изначально была рождена душа, а
через это оно сообщило всему
телу прямую осанку.
Правда, у того, кто погряз в вожделениях или
тщеславии и самозабвенно им служит,
все мысли могут быть только смертными, и он не
упустит случая, чтобы стать,
насколько это возможно, еще более смертным и
приумножить в себе смертное начало.
Но если человек отдается любви к учению, стремится
к истинно разумному и упражняет
соответствующую способность души преимущественно
перед всеми прочими, он,
прикоснувшись к истине, обретает бессмертные и
божественные мысли, а значит,
обладает бессмертием в такой полноте, в какой его
может вместить человеческая
природа; поскольку же он неизменно в себе самом
пестует божественное начало и
должным образом ублажает сопутствующего ему демона,
сам он не может не быть в
высшей степени блаженным.
Вообще говоря, есть только один способ пестовать
что бы то ни было - нужно
доставлять этому именно то питание и то движение,
которые ему подобают. Между тем
если есть движения, обнаруживающие сродство с
божественным началом внутри нас,
то это мыслительные круговращения Вселенной; им и
должен следовать каждый из
нас, дабы через усмотрение гармоний и круговоротов
мира исправить круговороты в
собственной голове, нарушенные уже при рождении,
иначе говоря, добиться, чтобы
созерцающее, как и требует изначальная его природа,
стало подобно созерцаемому, и
таким образом стяжать ту совершеннейшую жизнь,
которую боги предложили нам как
цель на эти и будущие времена.
Вот мы, кажется, и покончили с той задачей, которую
взяли на себя в самом начале:
довести рассказ о Вселенной до возникновения
человека. Что касается вопроса о том,
как возникли прочие живые существа, его можно
рассмотреть вкратце, не вдаваясь без
особой нужды в многословие, чтобы сохранить в этих
наших речах должную меру. Вот
что скажем мы об этом: среди произошедших на свет
мужей были и такие, которые
оказывались трусами или проводили свою жизнь в
неправде, и мы не отступим от
правдоподобия, если предположим, что они при
следующем рождении сменили свою
природу на женскую, между тем как боги,
воспользовавшись этим, Как раз тогда
создали влекущий к соитию эрос и образовали по
одному одушевленному существу
внутри наших и женских [тел], построив каждое из
них следующим образом. В том
месте, где проток для выпитой влаги, миновав
легкие, подходит пониже почек к
мочевому пузырю, чтобы извергнуть оттуда под
напором воздушного давления
воспринятое, они открыли вывод для спинного мозга,
который непрерывно тянется от
головы через шею вдоль позвоночного столба и
который мы ранее нарекли семенем.
Поскольку же мозг этот одушевлен, он, получив себе
выход, не преминул возжечь в
области своего выхода животворную жажду излияний,
породив таким образом
детородный эрос. Вот почему природа срамных частей
мука строптива и своевольна,
словно зверь, неподвластный рассудку, и под
стрекалом непереносимого вожделения
способна на все.
Подобным же образом и у женщин та их часть, что
именуется маткой, или утробой, есть
не что иное, как поселившийся внутри них зверь,
исполненный детородного
вожделения; когда зверь этот в поре, а ему долго
нет случая зачать, он приходит в
бешенство, рыщет по всему телу, стесняет
дыхательные пути и не дает женщине
вздохнуть, доводя ее до последней крайности и до
всевозможных недугов, пока
наконец женское вожделение и мужской эрос не сведут
чету вместе и не снимут как бы
урожай с деревьев, чтобы засеять пашню утробы
посевом живых существ, которые по
малости своей пока невидимы и бесформенны, однако
затем обретают расчлененный
вид, вскармливаются в чреве матери до изрядной
величины и после того выходят на
свет, чем и завершается рождение живого существа.
Итак, вот откуда пошли женщины и все, что
принадлежит к женскому полу. Растить на
себе перья вместо волос и дать начало племени птиц
пришлось мужам незлобивым,
однако легкомысленным, а именно таким, которые
любили умствовать о том, что
находится над землей, но в простоте душевной
полагали, будто наивысшая
достоверность в таких вопросах принадлежит зрению.
А вот племя сухопутных
животных произошло из тех, кто был вовсе чужд
философии и не помышлял о
небесном, поскольку утратил потребность в присущих
голове круговращениях и
предоставил руководительство над собой тем частям
души, которые обитают в груди.
За то, что они вели себя так, их передние
конечности и головы протянулись к сродной
им земле и уперлись в нее, а череп вытянулся или
исказил свой облик каким-либо
иным способом, в зависимости от того насколько
совершающиеся в черепе
круговращения сплющились под действием праздности.
Вот причина, почему род их
имеет по четыре ноги или даже более того: чем
неразумнее существо, тем щедрее бог
давал ему опоры, ибо его сильнее тянуло к земле.
Те, которые были еще неразумнее и
всем телом прямо-таки распластывались по земле, уже
не имели нужды в ногах, и
потому бог породил их безногими и пресмыкающимися.
Четвертый, или водный, род
существ произошел от самых скудоумных неучен, души
которых были так нечисты из-за
всевозможных заблуждений, что ваятелям тел стало
жалко для них даже чистого
воздуха, и потому их отправили в глубины - вдыхать
мутную воду, позабыв о тонком и
чистом воздушном дыхании. Отсюда ведет начало
порода рыб, устриц и вообще всех
водяных животных, глубинные жилища которых являют с
собою возмездие за глубину
их невежества.
Сообразно этому все живые существа и поныне
перерождаются друг в друга, меняя
облик по мере убывания или возрастания своего ума
или глупости. Теперь мы скажем,
что наше рассуждение пришло к концу. Ибо, восприняв
в себя смертные и бессмертные
живые существа и пополнившись ими, наш космос стал
видимым живым существом,
объемлющим все видимое, чувственным богом, образом
бога умопостигаемого,
величайшим и наилучшим, прекраснейшим и
совершеннейшим, единородным небом.
