Из книги
“Учение о Пастыре,
Пастырстве и Исповеди”
Блаженнейшего Митрополита Антония (Храповицкого).
Том 13, стр 55-207
Содержание:
Пути Пастырства.
Свойство лучших Православных пастырей.
О Пастырском призвании.
Приготовление к пастырскому званию.
Важность предмета. Значение русского характера для пастырского звания.
Средства для приготовления к пастырству. Нравственная неустойчивость
общества. Вытекающая отсюда обязанность будущих пастырей. Действительность
противоположная этим обязанностям. Отступления общества от христианской
нравственности. Последствия таких отступлений для пастыря. Последствие
верности кандидата священства своему знамени.
Принятие священства.
Первые искушения.
Примеры из жизни.
Значение молитвы для пастыря.
Значение молитвы; содержание общецерковной молитвы. Значение молитвы для
внутренней жизни. Значение молитвы для пастырства. Достоинство русских
пастырей в отношении дара молитвы. Уклонения: отчужденность, превозношение
и местничество. Практические советы о стяжании молитвенного дара.
Самопринуждение. Противостояние господствующей страсти. Исполнительность.
Возражение против исполнительности. Уклонения от исполнительности.
Внимание ума. Высшая степень молитвенного дара и средства к ее стяжанию.
Различение прелести от благодатного дара.
Свойство пастырской совести. Благодать хиротонии.
Испытания пастыря.
Непонимание испытаний. Исход Пастырского делания.
Проявление пастырской жизни в деятельности.
Почва для пастырства в России.
Исповедь пастыря пред Крестом Христовым.
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
Пути Пастырства.
Свойство лучших Православных пастырей.
Если мы спросим, каковы же ближайшие свойства применения к людям пастырей истин-
ной Церкви, требуемые Словом Божьим, и пожелаем дать ответ на основании практики
нашей отечественной церкви: то некоторые слушатели наши заткнули бы уши с громким
заявлением о том, что наша практика есть отрицание всякой близости пастыря к своему
стаду. В виду такого возможного отношения изменим способ наших разъяснений, доселе
указывавший на приемы общие почти всему латинскому духовенству и в уме каждого
образованного человека имеющие множество подтвердительных примеров. Переходя к
описанию наших православных понятий и обычаев, остановимся просто на картинах жиз-
ни лучших, т.е. наиболее глубоко и широко влияющих пастырей, но притом же и глубоко
церковных, выражающих в своей личности и деятельности не какую-либо новую, дотоле
невидимую в церковной жизни идею, а напротив преемственно повторяющих в своей
жизни, при самых незначительных личных особенностях, явления “того же единого Ду-
ха” (1 Кор. 12:4), Который на протяжении веков все тот же, или, как учит Церковь, “все
подает Дух Святой, источает пророчества, священников поставляет... и весь собирает
собор церковный.” Итак, читатель, пойдем к таким пастырям со мною и с огромным мно-
жеством русских людей, стекающихся туда изо всех мест, сословий, положений и даже
убеждений или безубежденности, освобождающихся здесь от всяких разделений. Подоб-
ное общество спутников уже учит тому, что нас ожидает нечто, совершенно противопо-
ложное латинским приспособленцам, влияние которых рассчитано именно на определен-
ный народ, сословие, партию. А здесь, как видите, “все вместе раздробилось: железо,
глина, медь, серебро и золото сделались, как прах на летних гумнах” (Дан. 2:35); —
так исчезло всякое разделение между различными положениями людей и поистине единое
стадо спешит к служителю единого Пастыря. Как же удалось ему такое превращение, для
которого казались бессильными мудрейшие из повелителей совести и сердец?
Ксендз так устраивает свой быт и вырабатывает себе такое обращение, чтобы с само-
го первого впечатления очаровать своего собеседника. Напротив, наши духовные руково-
дители всего менее заботятся о создании для себя подобной обстановки и подобного об-
ращения. Если вам попадались восторженные рассказы их почитателей о первой встрече с
ними, то в огромном большинстве их вы найдете повествования о том, с какими препятст-
виями рассказчик добирался до монастыря, с каким трудом добился и дождался очереди
для уединенной беседы со старцем и наконец, с каким разочарованием вместо ожидаемой
благолепной красоты, встретил невзрачного и невнушительного по речам старичка, пора-
зившего его простотою своего приема почти также неприятно, как некогда пророк Елисей
вельможного Неемана.
Если вы далее станете читать подобные рассказы или сами доберетесь до жилища
старца, то увидите, что его беззаботное отношение к первому впечатлению на посетителей
происходит вследствие совершенной переполненности его жизни внутренним аскетиче-
ским и внешним, пастырским содержанием: к нему обращается столько народу, что ему не
до приемов и не до импонирования, столь чуждых ему и по самому их существу. Он не
ищет расширения своей деятельности, но еле-еле успевает освоиться с тем количеством
дел, которые на нем висят.
2
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
В чем же заключается та духовная мощь, которая влечет к нему сердца? Во внешней
ли удобоприменяемости ко всем нуждам людей? Вовсе нет. Правда, если вы пришли к
старцу с определенным запросом, горем или сомнением по поводу не вполне выяснивше-
гося жизненного плана, то вам, конечно, ответят на ваш ближайший вопрос; но та духов-
ная сила, которая войдет в вас, просветит и примирит с жизнью, будет заключаться не
столько в самом содержании ответа, сколько в том обстоятельстве, что светящаяся в обли-
ке и речи душа старца перельет и в вашу душу совершенно новое, дотоле вам неведомое
содержание. Пришелец ощутит близость к нам Бога и Христа Спасителя, сладость служе-
ния Ему и к этим началам всего сильнее начнет тяготеть его дух. Волновавшие его сомне-
ния сами собой представятся ему смешными, оплакиваемая новая потеря растворится
блаженным утешением, одним словом он получит Христа в свое сердце, — и вместе с тем
разрешение всяких затруднений, подобно Закхею, который сам собою понял, что надле-
жало ему сделать по принятии Господа под свою сень. И замечательно то, что в беседах с
нашими старцами — монахами или иереями, подобное настроение испытывали не только
все приходившие к ним с желанием каяться и назидаться, все и знатные, и простолюдины:
но мало верующие, которые являлись к ним больше ради их искушения, нежели ради нау-
чения, — если только им было бы свойственно хотя бы малое стремление к добру и иска-
ние правды.
Откуда же стяжали себе подобную широту и терпимость эти старцы, знающие разве
Библию и несколько отеческих творений? Как объяснить, что с ними находили общую
почву такие не церковные мыслители, как Л. Н. Толстой, — что их изречения приводятся
в сочинениях и других публицистов философского направления, не признающих, подобно
первому, никакого научного и нравственного значения за нашей учебно-богословской
литературой?
Неужели о. Иоанн Кронштадтский или о. Амвросий знают все блуждания современ-
ной мысли и жизни, или сами они обладают своего рода философским камнем духовного
врачевания? Да, именно последние слова — “духовное врачевание” и определяют ту силу,
которой они превосходят книжную ученость: прежде всего они содержание всей нашей
св. Веры вслед за отцами своими — лучшими ее истолкователями — изучали именно со
стороны того духовного врачевания наших немощей и грехов, со стороны того назначе-
ния, которое истины Откровения и все слова св. Библии и церковные постановления име-
ют в происходящей у каждого из нас борьбы добра и зла — воссоздании в нас нового че-
ловека. “Для сего рождение и Дева, для сего ясли и Вифлеем,” как говорит св. Григорий
Богослов, объясняя истину нашего искупления. В этом целостном разумении св. Веры
нашей первое преимущество наших учителей перед инославными.
Познав при свете учения церковного по опыту собственной борьбы законы нашей
нравственной природы православные учители добродетели тем самым легко могут опре-
делить и нравственное состояние своего собеседника, хотя бы и не зная тех отвлеченно-
стей, которые вводят душу его в помыслы сомнения? За то учитель сразу покажет тебе,
какие именно греховные стремления твоей собственной воли прилепляют душу твою к
сомнениям, делают безутешною в горе, лишают надежды, повергают в гневливость. К
этому часто присоединяется в беседе старца и немудреное, но замечательно здравое и
сильное замечание, разбивающее хитро сплетенные возражения против истин веры, и,
конечно, если б к ясному, чистому уму присоединялась бы и ученость, по крайней мере в
таких размерах, чтобы располагать философскою речью, то победа их над сомнениями
первых двух-трех пришельцев привлекла бы к дверям их кельи и целые толпы сомневаю-
3
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
щихся русских людей, как известно, в зрелом возрасте, всегда возвращающихся к исканию
веры, но уже живой и сознательной. Они бы не ошиблись в своем стремлении к этим две-
рям, ибо нашли бы в той келье главное, чего недоставало для прояснения их ума, нашли
бы в себе самих давно утраченную и не воссозидаемую путем чтения способность быть
искренним пред самим собою, возвратить доверие голосу собственной совести и разума,
различать, что говорит мне последний и что внушается со стороны упрямого и нередко
беспричинного озлобления против жизни, людей и Бога. Мы сказали, что средством к
разъяснению людям их заблуждений служит у старцев знание природы человеческой и
духовного врачевания с помощью св. веры: но этого было бы достаточно для пришельцев,
исполненных уже покаяния и искреннего самоосуждения, а для тех, особенно из полуве-
рующего общества, которые еще нуждаются в усвоении такой настроенности, указанных
средств мало. Но у наших старцев и лучших пастырей есть еще средство, некая благодат-
ная способность того “усвоения” себе, своему сердцу каждого ближнего, которое дается
пастырю, достигшему высшего дара христианской любви и делает его подобным Пасты-
реначальнику, о Котором сказал пророк и затем евангелист: “Он взял на Себя наши не-
мощи и понес болезни” (Мф. 8:17). В силу этого благодатного усвоения каждая душа,
болящая грехами или унынием, или неверием, чувствует, что она не чужая для учителя,
что дух его с любовью и состраданием объемлет ее и как бы сообщает ей собственную
жизнь, свои собственные силы, даже не собственные личные, а некоторые высшие ему
присущие, и уже не словами, а непосредственно передаваемыми ощущениями говорит:
“умолю вас, подражайте мне, как я Христу” (1 Кор. 4:16). Ощущения эти подобны тем,
которые испытывает изнемогающий путник, когда встретивший его бодрый силач возьмет
его под руку и дружески начнет побуждать к окончанию пути, указывая на виднеющееся
вдали теплое пристанище. — Нужды нет, что церковный, по-видимому, столь замкнутый
в известных формах, дух старца привлекает к себе душу еще не очищенную, т.е. или лю-
того грешника, или неверующего, или воспитанного совершенно в иных понятиях, нежели
его новый руководитель: старец получил дар добираться в каждом “до человека,” отно-
ситься к нему помимо всех личин сословности и разных условностей и усвоенных в жизни
заблуждений, но прямо к его “внутреннему человеку,” которого этот прежде и сам в себе,
пожалуй, не знал, а ныне вдруг почувствовал под усладительным влиянием святой и со-
страдательной любви, которая сияла в очах и речах, например, Серафима Саровского, тем
сильнее, чем более тяжкий грешник к нему приходил. Конечно, этот духовный подъем,
который обнаружился в грешнике или в отрицателе, еще не есть его полное обращение, но
он возвратил ему теперь полную возможность последнего. О, конечно, он теперь найдет
возможность и греховную свою жизненную обстановку переменить на другую, более со-
ответствующую подвигу исправления, — и свои сомнения принести на суд здравой мысли
и науки, поискав соответственные книги или живых учителей истины, которых прежде он
предубежденно избегал.
Но вы требуете полной святости от пастыря для его успешного делания? — спросит
меня читатель. Для полного успеха, конечно, необходима святость, почему во всех неус-
пехах пастырь должен не уклоняться от самоукорения своей духовной неполноты. Но
скажем, что еще на самом пути к святости, для пастырей, еще не вполне совершенных,
отчасти возможно “усвоение” себе душ своих духовных чад. Именно в “усвоении” заклю-
чается сущность пастырства. Мы видим, что действенность наших лучших пастырей обу-
славливается тремя началами и направляет мысль на четвертое. Начала эти:
4
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
1) знание Божественного учения и установлений церковных не в сухо догматиче-
ском изложении, но со стороны духовного врачевания, в них содержащегося,
2) знание человека в его борьбе между добром и злом,
3) способность к сострадательной любви.
4) Если к этому присоединилось: знание человеческих заблуждений общественных и
ложно-научных, т.е. знание жизни и науки опять же не только со стороны факти-
ческой, но именно со стороны их заманчивости для современных характеров, а
равно и их влияния на нравственную жизнь человека, — то мы получим образ со-
вершенного пастыря.
Из этих четырех начал, необходимых для пастырского совершенства, ближайшее значение
собственно для пастырского применения или “усвоения,” как внешнего обнаружения
духа пастырского, имеют конечно второе и четвертое, хотя оно и невозможно без первого
и третьего, но этими последними началами определяется прежде всего внутренняя жизнь
пастыря. О них скажем только то, на этот раз, что пренебрежительное забвение этих начал
в современных курсах Пастырского Богословия, сказавшееся в совершенном опущении
целого отдела науки, т.е. “Пастырской Аскетики,” достойно искреннейшего сожаления,
и притом особенно в настоящее время, когда есть к тому прекрасные руководства преосв.
Феофана, преподававшего Аскетику в Духовной Академии. И если некоторые авторы по
Пастырскому Богословию оправдывают свое опущение тем, что “нравственные свойства
пастыря” излагались у нас без специального приложения к пастырям, и применимы ко
всякому христианину, то это можно отнести лишь к недостаткам прежних курсов, а не к
излишеству самого предмета. Задача Аскетики не столь в раскрытии христианского со-
вершенства и христианских обязанностей сколько в указании пути к их постепенному
достижению. Для пастыря всякая хорошая Аскетика, даже общехристианская, имеет двоя-
кое значение: во-первых, она научит его, как стяжать в себе дар этой благодатной всеобъ-
емлющей любви к людям, которая не дается ему без нарочитых к тому духовных упраж-
нений; во-вторых, она поможет ему раскрывать само учение христианское с той, нужной
для пастыря точки зрения, с которой она не раскрывается в богословских учебных посо-
биях, с точки зрения духовно-врачебной силы, содержимых Церковью истин и установле-
ний. Вот почему известный Никодим Святогорец, издавая аскетическую книгу учителей
6-го века Иоанна и Варсонофия, писал в предисловии, что читать ее необходимо для
руководства Архиереям, Игуменам и Иереям, ради врачевания душ.
Но представим себе, что пастырь имеет и знание Божественного закона и христиан-
скую любовь к людям: как теперь ему научиться, во-первых, распознанию людей со сто-
роны происходящей в них духовной борьбы, а, во-вторых, в чем должно заключаться его
освоение с жизнью и мыслью современного ему общества или порученного прихода, дабы
он знал, какие именно начала должен он восполнять или заменять благодатными христи-
анскими врачеваниями. В этом-то ближайшим образом будет заключаться то истинно пас-
тырское применение или усвоение, которое ставил себе в заслугу св. Апостол Павел. Как
научиться познавать человека, где путь к тому глубокому и непосредственному прозре-
нию во внутренний мир, которое стяжали духовные старцы? Конечно, главное условие
сего дара — любовь, достигаемая внутреннею духовной жизнью, о которой мы теперь не
будем говорить. “Любовь сыщет слова, коими может созидать ближнего. Она представит
способ и ум, и язык твой направит и дело сие не требует красных речей, единого напоми-
нания требует.” Этим изречением св. Тихона Задонского (II, 319) подтверждаются наши
5
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
слова о том преимуществе в деле пастырского усвоения, которое получают учителя, дос-
тигшие дара благодатной любви, но мы постараемся указать и некоторые прямые способы
обучения духовному прозрению, которые доступны пастырям, еще только начинающим
духовную жизнь.
—
Первым условием такого обучения является все-таки внутреннее делание — вни-
мание к себе, т.е. внимательная оценка своих движений и помыслов, постоянное прозре-
ние в себе самом борьбы двух начал — доброго и злого, по большей части укрывающего-
ся за добрыми же намерениями, но на самом деле наполняющего душу похотью или гор-
достью. Имея всегда пред очами совести своей собственный внутренний мир, пастырь
церкви, по аналогии с ними, быстро начинает осваиваться с борьбой, происходящей в ду-
шах, ему вверенных. Более широкое проникновение в эту область даст ему исповедь, если
он имеет возможность и желание совершать ее не торопясь. Тогда он будет раскрывать
своими вопросами не отдельные падения своих духовных чад, но именно эту их внутрен-
нюю борьбу, постепенное зарождение в них помыслов и страстей, свойства их жизненных
интересов и стремлений, и, конечно, только таким образом получить возможность давать
им по руководству Отцов полезные советы, на что он будет вовсе неспособен, если огра-
ничится только выслушиванием их грехопадений, как это, к сожалению, обыкновенно
бывает. Неправда ли, что гораздо легче дать совет, добившись посредством вопросов, ка-
кова главная внутренняя страсть грешника, нежели узнав, сколько раз он поссорился, сол-
гал, отказал в милости и пр.? После такого сухого перечисления едва ли какой-либо ду-
ховник и решится дать совет, а если его попросят, то разве скажет что-нибудь наобум,
приказав например, читать ежедневно ту молитву, которая сейчас случайно пришла ему
на память. Во всяком случае, пастырь указанным способом исповеди приобретает позна-
ния в духовных болезнях человека. От него зависит большую часть своих бесед с прихо-
жанами делать распространением беседы исповедальной. Наши русские христиане, если
только надеются встретить в пастыре духовного врача и советника, то с полной готовно-
стью будут сами направлять все свои беседы с ним на предметы духовной жизни. Напро-
тив они очень тяготятся теми священниками, которые по незнанию условий общественной
жизни, стараются показаться пред мирянами знатоками светскости и торопятся засыпать
их доказательствами своей разносторонности. Говорунов на светские темы светские люди
встречают достаточно среди своих, а редко видимый ими священник доставит им гораздо
больше утешения, если представит себя своему прихожанину, как участливый руководи-
тель его духовной жизни. Одним словом, поприще для изучения последней всегда откры-
то русскому пастырю; было бы у него желание ее изучать.
Достигнув возможной для живущего среди мирской суеты пастыря нравственной
чуткости, по которой он может определить по крайней мере основные черты характера
каждого человека, священник лишь в том случае будет в состоянии пользоваться этим
даром для спасения душ, если будет ставить свою собственную душу и свою беседу в оп-
ределенное отношение к разным сторонам в душе ближнего, т.е. вызывать к жизни его
нового человека и побороть с ним ветхого. Представим себе столь обычный в русской
жизни тип доброго, искреннего юноши с горячим сочувствием к добру, но бесхарактерно-
го и страстного. Окружающая его жизнь, направляемая лишь к исканию каждым выгоды и
удовольствий, затягивает его в пучину страстей и беспечности; но вот он встречает пасты-
ря, ясно прозревающего его немудрую психологию, со скорбью взирающего на его бес-
печную личность и падение и с сердечным сострадательным сочувствием желающего со-
хранить и возжечь едва уже мерцающий в нем огонек высших, святых стремлений; для
6
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
сей цели пастырь предлагает ему участие в приходской благотворительности, в школе и
т.п. простом смиренном, но святом деле. Юноша сразу откликается на призыв и дотоле
меркнувшие, святые упования возвращаются к жизни и развитию. Вероятно, однако, что
эта прививка деятельного добра не избавит его сразу от дальнейших падений, но внутрен-
няя борьба обострится, а священник будет с того времени ему представляться как ангел-
хранитель, как всегдашняя нравственная опора и утешитель.
Когда подобное же отношение к пастырю усвоят все сыны его прихода, так что он
будет на самом деле, а не по званию только, представлять собою воинствующую церковь,
— то задача истинно-пастырского применения исполнена. Нелегкая задача, но нам прихо-
дилось видеть ее осуществление и законоучителями, и духовниками заведений благотво-
рительных и приходскими пастырями; все они несвободны от врагов и лжебратьев, но и в
их жизненной общественной борьбе, и во внутренней личной борьбе каждого прихожани-
на эти пастыри занимали место как бы второй совести: к ним шли за советами, их слова
ждали в горе, на их слова опирались в борьбе.
Доселе мы говорили о людях непредубежденных против религии и церкви, а много
ведь предубежденных, у которых жизнь осложнена заблуждениями и, вместо истинных
христианских понятий, их разумом владеет толстовщина или позитивизм или иное увле-
чение, а православия они даже не знают и знать не хотят. Вот здесь-то и нужно пастырю
вникать в эти лжеучения и смотреть, какие именно обольщения увлекли неразумное серд-
це христианина. Почти всегда подобное увлечение не было лишено какого-нибудь при-
зрака добра, который сущесвует в принятом им лжеучении; как многие толстовцы готовы
были думать, что их “учитель” впервые сказал о святости и высоте девства, что только от
Некрасова появилась у людей образованных любовь к простолюдинам, что Церковь учит
ненависти ко всем народам, кроме соотечественников и т.п. При внимательном взгляде на
вещи, можно заметить, что в России самое-то принятое лжеучение вырастало и приобре-
тало известную силу всегда на подобном же недоразумении и, монополизируя себе какое-
нибудь доброе начало, тем привлекало к себе неутвержденные в христианском разумении
сердца. Только самозванцы могли создавать в России народные восстания; так и восста-
ния мысли созидались всегда у нас на обмане. Чтобы снова вернуть заблудших к истине,
нужно конечно показать им, что добро, искомое ими на стороне, гораздо обильнее, свет-
лее и чище сияет в венце Церкви. Нужно с полной научной и задушевной убедительно-
стью применить к заблуждающимся краткое творение Св. Тихона: “Христос грешную ду-
шу к Себе призывает.” В этом творении святителя Господь представлен упрекающим че-
ловека за то, что он забыл, оставил Его и возлюбил мир, — и объясняющим падшему, что
у Него только имеются в полноте и совершенной красоте те сокровища, за тщетным разы-
сканием которых человек бросился в житейское море: искал ли он богатства, красоты,
славы — все это во Христе только обретается, и притом, очищенное от греха и соединен-
ных с ним внутренних мучений.
—
Задача современных просвещенных пастырей миссионеров, а особенно писателей,
нарочито занимающихся апологетикой и духовной публицистикой заключается именно в
том, чтобы не ограничиваясь внутренней критикой лжеучения или раскрытием содержа-
щихся в нем противоречий и ошибок, указать и тот положительный магнит, который при-
влекает к нему добрые, но нерассудительные сердца и затем раскрыть эту привлекатель-
ную идею в том лучшем совершеннейшем виде, который он приобретает в учении христи-
анском, например, сравнить сухую любовь толстовщины, выражающуюся в вещественной
и трудовой помощи ближнему, с любовью христианской не устраняющуюся и от подоб-
7
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
ных же обнаружений, но имеющей высшею целью общее духовное совершенство (— “да
все едино будут в Боге” Иоан. 17 гл). и выражающуюся не в деятельности только, но в
живом, нежном чувстве ко всем без исключения людям. Такой полемист будет достойным
учеником божественного Павла, проповедовавшего афинянам того самого Неведомого
Бога, Которому они не зная поклонялись, но в совершеннейшем христианском представ-
лении. Вы спросите, как же сумеет пастырь церкви уловить привлекательную силу лже-
учения, когда обольщенные этим учением от пастыря удаляются? Ему здесь поможет то
самое, что помогло и Апостолу Павлу приблизить истинное учение о Боге к потемненно-
му сознанию афинян — народная словесность, народное творчество, называвшее еще то-
гда людей родом Божьим (Деян. 17:28). Такое же значение имеет и русская изящная сло-
весность для светского общества и юношества: в их настоящем положении она заменяет
им и мораль и философию. Изучая литературу нашу, пастырь будет как бы введен в самую
сердцевину русской общественности и нравственной жизни: он по ней увидит, какими
именно нравственными побуждениями русские люди вовлекаются в те или другие на-
правления мысли и жизни; поняв же это, он, при ясности и широте собственного христи-
анского мировоззрения, уже без труда может показывать его нравственное превосходство
перед всеми заблуждениями и таким образом явится для заблудших прежде всего занима-
тельным, далее — близким, наконец — полезным, утешительным и просветительным со-
беседником. Тут-то он и будет для подзаконных, как подзаконный, и для не подзаконных
— не подзаконным, подобно Верховному Апостолу.
Обращенные им к истине слушатели и собеседники будут обращены не случайно, не
через вторичное недоразумение, как у католиков с их угождением вкусам, но именно че-
рез утоление их духовной жажды, о которой сказал Господь применительно к своему уче-
нию: “кто жаждет, иди ко Мне и пей. Кто верует в Меня , у того, как сказано в Писа-
нии, из чрева потекут реки воды живой” (Иоан. 7:37-38).
Старые люди говорили мне, что знаток святоотеческой литературы А. С. Хомяков,
когда его знакомые, увлекавшиеся разными последними словами западной гуманности,
приносили ему иностранные книги с высокими идеями, всегда умел находить у Отцов
Церкви те же мысли, но в еще более светлом раскрытии, и победоносно противопоставлял
их своим собеседникам. Вот истинное применение христианства, вот какого глубокого
разумения веры и сочувственно-сострадательного понимания мысли и жизни должны дос-
тигнуть пастыри православной Церкви, чтобы осуществить ее цели на земле и, осуждая
католиков за применение неискренних и лживых средств, самим не остаться осужденны-
ми за безучастие к духовным нуждам паствы.
О Пастырском призвании.
Как часто мы слышим от семинаристов и академиков следующие речи: “я не собираюсь
идти в священники, потому что у меня нет пастырского призвания.” По-видимому, го-
ворящие так могут оправдывать себя с полным удобством ссылкой на св. Отцов, а также и
на современных учителей пастырства, православных и инославных. Действительно, из
всех предметов Пастырского богословия едва ли не наиболее подробные и убедительные
разъяснения св. Отцы посвящали учению о пастырском призвании и при том преимущест-
венно с этой отрицательной стороны. Не они ли писали о том: “Кто не должен приступать
к пастырскому служению, а тем более принимать на себя начальственное в этом управле-
8
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
ние?” Так обозначена 11 глава “Правила Пастырского” св. Григория Двоеслова. О том же
писали и св. Иоанн Златоуст в книгах “О священстве,” и св. Амвросий Медиоланский в
книге “О должностях,” и св. Григорий Богослов в своих Словах и стихотворениях, и др.
св. отцы. Любят говорить о пастырском призвании и современные богословы, и светские
люди, причем само понятие призвания определяется различно; впрочем, почти все они
сходятся в том, чтобы наиболее достоверным признаком последнего считать желание бо-
гословски образованного искателя священства носить это звание и любовь к последнему.
Естественно, что и такого рода суждения могут служить достаточным основанием в глазах
воспитанника духовной школы не только к оправданию своего уклонения от священства,
но и к нежеланию слушать какие-либо доводы в пользу иного направления его воли, хотя
бы в виду тех напряженных нужд в добрых пастырях, которые ныне с такой силой сказы-
ваются в русском народе и обществе. “Оставьте меня в покое,” — скажет он: “ведь я пря-
мо погрешу, если, не имея призвания, т.е. сердечного желания быть священником, все-
таки решусь искать священства, хотя бы ради духовного сострадания к родному краю и
народу. Лучше ли сделали мои старшие братья, поступившие в священники без призвания
и теперь справедливо оправдывающие этим единичным грехом свое нерадение к делу и
возникающий отсюда вред для прихожан и вообще для Церкви?” Действительно, подоб-
ного рода самооправдание можно слышать нередко. “Ведь я пошел в священники по нуж-
де, без призвания, а потому не считаю себя виноватым в своем равнодушии к молитве и
учению.” Отсюда ясно, что в принятом понимании отеческих слов кроется какое-то недо-
разумение, — иначе пришлось бы считать св. отцов виновниками двух печальных явлений
церковной жизни — уклонения от пастырского звания и небрежного отношения к приня-
тому сану.
Подобные недоразумения, впрочем, имели место и во времена самих отцов, сопрово-
ждаясь тоже печальными последствиями, хотя и противоположного характера: тогда иска-
тели священства обольщались словами Библии, применяя их к себе без внимания к пере-
менившимся условиям. Но стараясь о стяжании пастырского духа, они оправдывали свое
стремление к священной власти словами апостола: еще кто епископства хочет: добра
дела желает (1 Тим. 3:1). Таковым св. Григорий Двоеслов отвечает: “апостол говорил в то
еще время, когда каждый представитель Церкви своей первый делался жертвою мучите-
лей. Значит, тогда похвально было желать епископства и потому уже, что с ним соединя-
лась и явная опасность подвергнуться тягчайшим страданиям” (гл. 8). “Но так как теперь,
при содействии Божьем,” говорит он в 1-ой главе: “всякая уже власть нынешнего века
преклоняется под иго веры, то вот и находятся люди, которые в самой Церкви святой, под
видом управления ею, домогаются суетной славы и почестей.” Домогание это и связанные
с ним предостережения св. Отцов имели место со времени торжества христианства и до
введения в России Петрова преобразования, а в прочих православных странах — до осво-
бождения от турецкого ига и введения европейской образованности и конституции. На-
против, в настоящее время те, которым принадлежит выбор между служением пастырским
или гражданскою службою, кажется, находятся в условиях, более близких ко времени Ти-
мофея, нежели Григория, и потому не слова последнего, но Павловы должны они приме-
нять к себе: кто желает священства, доброго дела желает, а кто не желает священства, от
доброго отказывается. Насколько эти условия далеки от тех, которые имелись в виду учи-
телями IV или VI века, это выяснится пред нами со всей силой, если мы вспомним, что
они имели в виду всех христиан мужского пола в качестве возможных искателей священ-
ства, а мы только питомцев духовной школы, помимо которых Церковь ни откуда не по-
9
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
лучает пастырей, за немногими допускаемыми исключениями. Питомцы духовной школы
могли бы применять к себе рассуждение о нравственных качествах пастыря, но не при
окончании в ней своего учения, а перед решением поступить в церковный питомник, из
которого Церковь берет себе пастырей. Правда, оканчивая курс на 21-м году жизни, они
не могут перенести свой выбор на шесть лет раньше, чем совершают его ныне, но так как
обязательства перед Церковью и народом остаются все же во всей силе, то не лучше ли
вопрос о принятии или отвержении пастырского жребия переменить на другой — о сози-
дании в себе того настроения духа и вообще тех качеств, которые требуются Церковью
от принимающего священный сан. К принятию сего сана призваны самою жизнью, са-
мим Помыслом Божьим все питомцы духовной школы, ибо каждый из них не только взял
себе те полномочия, которые требуются церковной властью от кандидатов священства, но
и вытеснил собою из семинарии другого, быть может достойнейшего претендента. И если
все это у нас мало сознается, то единственно по равнодушию к нуждам Церкви; но чтобы
быть убедительнее, разберем принятую точку зрения на “призвание.”
Что это за призвание, которого будто бы лишены сами призванные?
Признаки призвания к пастырскому служению указывают двоякого рода: 1) объек-
тивные, лежащие в условиях внешней действительности, 2) субъективные, имеющие ос-
нование во внутренней жизни призываемого к священству. Главный и существенный из
внешних признаков — избрание Церковью. О нем и спорить нечего — этот признак пока-
зан верно. Под вторыми признаками подразумевается внутреннее влечение юноши к свя-
щенническому званию. Думаем, что эти внутренние признаки явились в нашем богосло-
вии извне. Так прежде всего, что касается до того ощущаемого в сердце человека голоса
Божия, о котором любят говорить католические богословы, то нам кажется, что в боль-
шинстве случаев, если не всегда, этот голос есть не что иное, как плод самообольщения.
Богословы утверждают, будто каждый кандидат священства должен услышать его, но мы
думаем, что этот голос может ощущать только тот кандидат, который предуказан Церко-
вью. Самооценка, самочувствие готовящегося к священству должны иметь ничтожное
значение. Нельзя считать способным к священству молодого человека только потому, что
у него есть желание быть непременно священником. Многие с малолетства чувствуют в
себе “призвание” и жаждут священства, но часто оказываются самообольщенными мечта-
телями, прельщающимися внешней красотою, величием и важностью христианского бо-
гослужения. Но если даже некоторые решаются принять на себя пастырские обязанности с
более серьезной, по-видимому, целью — влиять на души своих будущих пасомых, то и
это не есть еще ручательство достойного пастырского служения. Человеческое самолюбие
может выражаться в разнообразных видах: грубых и тонких; людям с тонким развитием
могут доставлять удовольствие те нравственные преимущества, которые связаны с име-
нем пастыря. Их может прельщать, например, право давать советы, поучать, исповедовать
и т.д. Подобного рода явления можно наблюдать среди юношей и, конечно, они менее
всего ручаются за духовную пользу их пастырской деятельности, хотя желание принять
священный сан было в них непоколебимо. Напротив, если это желание имеет характер
бескорыстный и при том, как это часто бывает, безотчетный, то оно редко бывает посто-
янным и устойчивым; человек, прислушивающийся к собственному настроению, колеб-
лется, считает себя то достойным, то недостойным высокого служения, как это видно из
известных “Писем” Стурдзы. — В последнее время мы встречаем иного рода типы с соз-
нательными стремлениями к священству, считающие себя потому безусловно “призван-
ными” — быть проповедниками просвещения среди своих пасомых. Пример подобного
10
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
рода пастырей представлен в повести Потапенко “На действительной службе.” Подобный
же тип показан и в “Миражах” Забытого. О нем разумеется и говорить не стоит, а можно
только возмущаться.
Не много надежнее и тот тип кандидата священства, который мечтает о пользах цер-
ковно-административного характера, ставя на второе место намерение духовного врачева-
ния душ ближних и своей собственной. Правда, мечтания о преобразованиях увлекатель-
ны, но едва ли могут быть ручательством того, что их носитель останется добрым пасты-
рем, а не разовьется в праздного человека, вносящего только путаницу в духовную жизнь.
Св. Григорий Двоеслов сказал о таких людях, что особенно ненадежны те, которые жаж-
дут иерейских повышений для того, чтобы “приносить пользу”; их, говорит он, нужно
спросить: приносили ли они пользу в своем прежнем скромном положении?
Вообще, кто основывает свою решимость принимать или не принимать священный
сан, опираясь на оценку различных качеств своей души, тот поступает неправильно, и на-
мерение приносить пользу в указанном выше смысле не имеет существенного значения.
Да и сам прием и привычка современных людей до тонкости изучать самих себя, щупать
беспрестанно пульс каждому своему ощущению, говорит о слабохарактерности, нереши-
тельности действий, неспособности господствовать над своими настроениями. “Не чувст-
вую призвания,” “недостоин” — в словах этих заключается противоречие заповеди по-
слушания и смиренномудрия. Если бы ты сказал: “чувствую призвание,” — “достоин,” то
ты — неспособный и недостойный гордец. Суждение о твоем достоинстве и недостоинст-
ве принадлежит Церкви. Твое дело созидать в себе настроение, соответствующее твоему
будущему служению, к коему ты призван Церковью. Если ты маловерный лжец и т.п., то
исправься, поработай над собой, очисти себя, и с этого начнется твоя христианская дея-
тельность, которая не только в начале, но в своем продолжении и даже на высоте христи-
анского подвига требует непрестанной борьбы и покаяния.
Таким образом, вопрос о принятии пастырского служения, предлагаемого Церковью,
может быть отклонен духовными воспитанниками только в смысле временном, до боль-
шего укрепления себя в борьбе с самим собою. Да и все рассуждение о пастырском при-
звании должно быть смещено с той почвы, на которой оно стояло и заменено рассужде-
нием о пастырском приготовлении. Пастырское Богословие, как наука о саморазвитии
и самосовершенствовании пастыря должно поставить одною из важнейших своих задач
научить своих учеников такому приготовлению; оно должно представить пастырское де-
лание во всей его высоте и красоте, чтобы всякий, усердно изучающий эту науку, не мог
не проникнуться сочувствием и любовью к пастырству и не мог не пожелать сам быть
добрым пастырем.
Богословие наше должно разъяснять, что жизнь земная представляет море страданий,
горя и слез. Время ли, место ли заниматься бездеятельным созерцанием наличных своих
сил и способностей и уклоняться от служения ближнему под предлогом собственного не-
совершенства? Когда горит дом, то присутствующие, имеющие средства тушить пожар, не
остаются праздными зрителями, не оправдывают праздность своим бессилием, неумением
и проч., а по мере сил бросаются на помощь: так точно и молодые люди, призванные Цер-
ковью готовить себя к пастырскому служению, не должны оставаться равнодушными к
духовным нуждам ближних. Единственное возражение, которое представляют против
сознающих себя недостойными кандидатов священства, состоит в требовании самой
Церкви того, чтобы посвящаемый был достоин, как это видно из произнесения над посвя-
щаемым слова “аксиос.” Но нужно помнить, что это возглашение произносит отнюдь не
11
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
сам посвящаемый, а Церковь. Удостоение это, конечно, не безусловное, а сравнительное,
так как тот же самый посвящаемый именуется в молитве причащения недостойным.
Отрицая мысль о личном призвании Богом каждого кандидата священства в смысле
какого-то таинственного “голоса Божьего” в его сердце, мы готовы все-таки признать,
что существуют лица, наделенные Творцом исключительными свойствами, особенно цен-
ными в пастырском служении. Бывают люди, которые могут равнодушно проходить мимо
красоты природы, но не мимо горя и пороков человеческих. О них говорит с большим
одушевлением св. Иоанн Златоуст в словах о священстве.
Менее известно следующее изречение преп. Симеона, Нового Богослова о таких из-
бранниках: “кто имеет таковую любовь к Богу, что от одного слышания имени Христова
тотчас возгорается любовью и источает слезы, а кроме сего плачет о ближних своих, и
чужие согрешения вменяет как свои, и себя от души считает грешнее всех... и, зная не-
мощь человеческого естества, уповает на благодать и на укрепление от нее и, будучи по-
буждаем горячностью той, от усердия решается на сие дело (т.е. принятие священства),
отвергая всякий человеческий помысел и с готовностью рад положить самую душу свою
ради единой заповеди Божьей и ради любви к ближним” (12 слово изд. 1869г.).
Это, так сказать, вожди народа по своему душевному строю, конечно, не в смысле
государственном, а в смысле водворения любви и правды в сердцах людей и в своих соб-
ственных душах. Если бы человек, даже светский юноша, ощутил в себе такое настроение,
то он должен бы посвятить себя духовному образованию и изучению пастырского служе-
ния. Но люди с таким природным дарованием чрезвычайно редки, притом же они не пре-
дохранены от самообольщения, если не будут работать над собою; так что и для них уче-
ние о приготовлении себя к священному званию сохраняет свое полное значение.
Приготовление к пастырскому званию.
Учение о пастырском призвании в настоящих условиях нужно заменить учением о пас-
тырском приготовлении. Последнее можно начинать с различных степеней, соответствен-
но естественной подготовленности кандидатов священства. Если взять в качестве примера
великого пастыря церкви, бл. Августина, в первый период его жизни, то учение о пастыр-
ском приготовлении нужно бы начать с увещания к нравственному исправлению, с уве-
щания оставить прежнюю греховную жизнь и начать жизнь новую. Это повело бы нас,
конечно, слишком далеко, но во всяком случае должно признать, что начальная ступень в
изложении данного предмета — вещь условная. Она может быть выше и ниже. Естествен-
нее всего повести речь о таком кандидате священства, который, получив богословское
образование, сам желает быть священником и священником хорошим.
Важность предмета.
Важность учения о пастырском приготовлении для такого кандидата конечно понят-
на; ведь мы знаем, что священство в большинстве случаев принимается в молодые годы и
что вполне безупречных и беспорочных людей нет. Даже если согласимся с тем возраже-
нием, будто истинно добрым пастырем может быть лишь тот юноша, который обогащен
мистическим даром призвания , как бы некий пророк, и потому для него не нужны чело-
веческие усилия для усовершенствования, то все же пред нами остается то громадное
большинство обыкновенных смертных, призываемых Церковью к священству и желаю-
12
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
щих не быть наемниками, но не одаренных этим неопределенным вдохновением. Ужели
же и им вступать в священное звание без предварительной работы над собой и при пред-
полагаемой возражателями невозможности быть совершенными в пастырстве, оставаться
вовсе неприготовленными? Конечно нет. И обыкновенный смертный может нечто приба-
вить к своим естественным силам и воспользоваться ими в избранном направлении.
Значение русского характера для пастырского звания.
Духовная природа русского человека имеет, кроме общечеловеческих, еще и некото-
рые частные черты, весьма благоприятствующие приготовлению к служению пастырско-
му. Каков центральный тип русского образованного юноши по указанию опыта и по изо-
бражению литературы? Это — молодой человек, ищущий нравственного обновления, с
чуткой совестью, тяготящийся средою и своей испорченностью, стремящийся выйти из
нее∗. Правда, в конце концов они оказываются большею частью неудачниками, но причи-
ной этого является именно их беспочвенность. Молодые люди, хотя руководились благо-
родными стремлениями, но увлеклись непрактичной фантазией и не имели для осуществ-
ления ее достаточных нравственных сил. Потому они и кончали так печально. Но если бы
эти стремления к лучшей жизни подчинить правильному руководству, то можно бы раз-
вить из них высокие христианские качества, особенно важные для пастыря церкви. Глав-
ная черта пастырского духа — это сострадание к греховной немощи людей, скорбь о
грешных людях и пламенное желание о приближении их и себя к Богу. Подобное свойст-
во пастырского духа может выработаться в человеке из совокупности вышеуказанных
черт русского характера, из его недовольства собою и мировой скорби, если их поставить
в тесную связь с Церковью.
Задача Пастырского Богословия, как науки, — преподать теорию этого пастырского
аскетизма, т.е. средства направления внутренней жизни к созиданию в себе пастырских
чувств к людям. Подвизаться в таком делании должен пастырь в продолжении всей своей
жизни, как монах — в развитии качеств монашеских.
Средства для приготовления к пастырству.
Теоретические:
а) Чтение.
В чем же должно состоять это руководство? Руководство к выработке пас-
тырского духа есть двух родов: 1) теоретическое изучение законов духовной жизни через
чтение и наблюдение и 2) деятельная работа над самим собою. Первейшим средством к
пастырскому самообразованию прежде всего служит чтение Слова Божия, при котором
особенное внимание нужно сосредоточить на уразумении борьбы добра со злом, излагае-
мой во всех книгах Св. Писания. Пастырь Церкви всю жизнь свою должен употребить на
борьбу со злом и потому ему всего нужнее знать законы этой борьбы и средства для ее
успешности. Все это он может почерпнуть из Слова Божия. Особенного его внимания с
этой точки зрения заслуживает Евангелие Иоанна Богослова. Отличительный характер
этого Евангелия, как и всех писаний Иоанновых, заключается в том, что в речах Христо-
∗ Таковы — Онегин, Печорин, Чацкий, Райский у Гончарова, Рудин у Тургенева и др.
13
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
вых, им содержимых, везде излагается борьба христианства с духом мира сего. О внут-
реннем же настроении пастыря в отношении к ближнему особенно сильно говорится во
втором послании ап. Павла к Коринфянам и в толкованиях на него Св. Иоанна Златоуста.
— Кроме чтения Слова Божия средством приготовления к пастырству служит чтение свя-
тоотеческих творений и между ними особенно творений Св. Григория Богослова и Иоанна
Златоуста. В творениях их точно также раскрываются законы борьбы добра со злом в
жизни церковно-общественной.
Что касается до изучения той же борьбы в обстановке современных нам нравов, то
пособием для этого может служить чтение изящной литературы, особенно русской. В ней
очень много говорится о нравственной борьбе человека, о его падениях, о развитии по-
рочных склонностей, наконец, о покаянии и возрождении; последнего рода картины напи-
саны в достояние векам Достоевским.
б) Изучение жизни. Но одной книжной начитанности недостаточно, как средства для
подготовления к пастырству. Правда, человек, усердно читающий Библию, сам собою
делается философом и так или иначе обсуждает все явления жизни с точки зрения Боже-
ственного Промысла. Но пастырю Церкви необходимо изучать жизнь непосредственно,
изучать ее явления со стороны их внутреннего содержания, лицом к лицу наблюдать
жизнь, где она перестает тщательно скрывать свое содержание под личиной вежливости
или практических забот. Для этого особенно важно посещать больных, присутствовать
при умирающих (Письма о священстве Стурдзы). В этих случаях один день часто бывает
для пастыря полезнее целых десятилетий книжного чтения. Полезно, хотя и очень тяжело,
наблюдать душевнобольных. Вообще же, скажем словами Екклезиаста, для пастыря по-
лезнее “ходить в дом плача, нежели в дом веселья.”
Раскрытие внутреннего содержания жизни, т.е. обнаружение религиозных чувств,
наполняющих русского человека, и его нравственной борьбы можно наблюдать среди бо-
гомольцев наших религиозных центров. В этом отношении кандидату священства полезно
жить в монастыре, наблюдать за его жизнью, за паломниками и т.п.
Кроме чтения и наблюдения, одним из лучших средств подготовления к пастырству
служат беседы с добрыми пастырями и старцами, опытными в духовной жизни. Но все эти
наблюдения будут полезны для кандидата священства только тогда, когда он будет сосре-
дотачивать все свое внимание на внутреннем настроении людей. Без того же от наблюде-
ний внешне бытового характера пользы будет мало. Известно, что лица (хоть напр., тор-
говцы, коммерсанты), изъездившие чуть не всю вселенную, видевшие немало различных
людей, так или иначе вступавшие с ними в сношения, обладают иногда немалым психоло-
гическим опытом. Но так как наблюдения их бывают большей частью односторонне-
утилитарными, то и сердцеведами они оказываются лишь в некоторых явлениях общежи-
тия, напр., в угадывании человека скупого, щедрого и т.п.
в) Проповедь слова Божьего. К какого рода упражнениям — теоретически познавательно-
му или внутреннему, должно отнести упражнение в проповедовании? К тому и другому.
Оно может быть названо средством внутреннего подготовления, потому что проповедова-
ние есть борьба человека с самим собою, со своим самолюбием, застенчивостью и т.п. С
другой стороны, проповедь тесно связана с теоретическим себе самому уяснением и ура-
зумением истин веры. Так как я считал себя несведущим, говорит приблизительно бл. Ав-
густин, то я удержал бы слово. Но так как Слово Божье, когда бывает внутри, то бывает
сравнительно мало действенно, а будучи передаваемо другим, растет и для учащего, как
14
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
пять хлебов, когда их начали раздавать народу, то и я решаюсь делиться с тобою крохами
своего раздумья . — В жизни современной, когда малочисленность пастырей требует от
каждого великих даров учительства с первого же дня их священнослужения, это упражне-
ние в проповедничестве является более необходимо, чем когда-либо.
Деятельные средства.
Переходим к средствам чисто внутреннего, деятельного приготовления к пастырству;
таких средств два вида: а) выработка чисто индивидуальных черт христианских доброде-
телей, как то: нравственной чистоты, благочестия и т.п., и б) выработка тех черт духа, ко-
торые сказываются в отношении пастыря к ближним, основанных на любви и сострадании
к ним. Должно различать эти две области духовного саморазвития. Бывают глубоко рели-
гиозные и благочестивые аскеты, но мало одаренные пастырским духом. Они смотрят на
пастырское служение не как на духовное сочетание пастыря с паствой, а как на подвиг
послушания, в смысле только исполнения известных обязанностей и правил без усвоения
духа пастырского, а потому при всей ценности своих нравственных качеств, они являются
для пасомых тяжелыми чиновниками. Прав был Златоуст, говоривший, что многие пус-
тынножители, достигшие высших созерцаний, могут оказаться совершенно жалкими и
непригодными, когда ставятся на пастырское служение. Ныне, т.е. в жизни русской, по-
добные явления возможны еще гораздо скорее, потому что наше духовное подвижничест-
во, хотя бы и мирянами проходимое, имеет склад чисто монашеский, монастырский, а
монастырский склад современный несравненно уже и ниже древнего. Поэтому и всякий
ревнитель благочестия, желающий возвысить свой дух к приятию полноты пастырских
даров, не достигнет своей цели, если ограничится тем, чтобы отдать себя руководству со-
временных книг по подвижничеству. При всех своих несомненных достоинствах они едва
ли дадут ему все желаемое, а лишь одну его половину, т.е. укажут путь к чистоте, к бого-
мыслию, но не к тому, чтобы душа его стала отзывчива на все духовные нужды ближнего,
чтобы уподоблялась по духу ревности Ильи и Павла, — какова и должна быть душа ис-
тинного пастыря, — для этого в современном подвижничестве руководящих правил не
преподается. Правда, их можно бы найти не только в Библии и у св. Отцов, учивших о
христианском благочестии вообще, но даже и у учителей монашества, напр., у св. Василия
Великого, рассуждавшего о монашестве, как о жизни созерцательной и вместе с тем как
об общественном служении. Однако, к сожалению, правила св. Василия очень мало при-
виваются к русскому современному византийскому монашеству: их даже вовсе не позво-
ляют читать новоначальным, хотя св. Василий и почитается учредителем и законодателем
нашего восточного монашеского общежития. Из русских монахов-пастырей наиболее от-
зывчивые люди были до периода 60-х годов, по преимуществу киевские монахи, более
северных подходившие под воззрения святителя Василия Великого. В белом духовенстве
дух пастырства воспитывается более в семейной жизни, или через непосредственное об-
щение с прихожанами и добрыми людьми, нежели путем нарочитого духовного чтения.
Между тем, сознательное воспитание духа пастырского и прежде всего любви и от-
зывчивости к людям — дело весьма важное и в теоретической своей обработке настолько
новое, насколько лично-аскетическое воспитание есть дело старое и известное для читате-
лей духовных книг. Посему первого мы можем коснуться лишь в виде самых общих ука-
заний.
а) Молитва. Прежде всего главным средством для стяжания какого бы то ни было ду-
ховного дара является молитва. Для пастыря православного молитва есть не только сред-
15
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
ство к получению духовных даров, но и цель его стремлений; сама молитва для него есть
один из ценнейших даров. Православный пастырь путем долговременного подвига дол-
жен создать в себе молитвенную стихию, — способность возноситься к небу в загробный
мир и быть там как бы своим человеком и это уже потому, что в противном случае он не
окажется способным с вниманием и усердием исполнять все многосложные священно-
служения и будет обманщиком, ремесленником, а не богомольцем.
б) Борьба с замкнутостью. Теперь нужно сказать о средствах, благодаря которым созида-
ется способность соединения с ближними, любовь и сострадание к ним. Эта способность
может созидаться также только на попрании самолюбия и самозамкнутости в сношениях с
людьми. Хотя бывают люди любвеобильные и открытые по природе, но редко, и это люди
большею частью из святых семей. Обычным же смертным должно много работать над
собою для развития этих качеств. Чтобы развить в себе искреннее участие к ближним,
нужно прежде всего воспитать в себе убеждение в необходимости и возможности этого
дара. Препятствием к нему служит ложный стыд и черствость; не легко при нынешнем
развитии самолюбия и замкнутости раскрывать всегда таящиеся в неиспорченной юной
душе зачатки сочувствия к ближним, и тем развивать и укреплять их, но все же подобную
борьбу с ложным стыдом начать необходимо. Первые шаги такой работы над собою могут
заключаться хотя бы в том, чтобы, по крайней мере, пользоваться подходящими случаями
жизни, хотя, правда, и здесь нельзя обойтись без борьбы и усилий над собою. Случается,
например, что ближние сами напрашиваются в тяжелые минуты на нашу откровенность и
участие; случается, что сама жизнь тяжелыми картинами страданий или приближающейся
к кому-либо из близких смерти, поневоле охватывает нас порывом участия к ближним.
Должно по крайней мере в этих случаях не подавлять ложным стыдом сердечного участия
к ближнему, но раскрывать его в словах и делах. Затем, уже менее труда будет постепенно
расширять круг дел и слов любви и вместе с тем умножать в себе душевную мягкость и
открытость сердца. Совершенствование в подобном направлении вскоре пойдет дальше
и дальше, почти без всяких уже усилий со стороны человека, ибо душа, вкушающая сла-
дость бескорыстной любви, уже сама будет искать случаев ее приложения.
Кроме того, и окружающие побуждают сострадательного человека укрепляться в из-
бранном направлении. Все высоко ценят эти чувства любви и сострадания в наш век скуд-
ности искренних и задушевных людей. Нарочитая необходимость для пастыря искренно-
сти обусловливается еще тем, что без нее он неспособен будет быть проповедником, так
как только искренность и сострадание к ближним сближают пастыря с его пасомыми на-
столько, что он начинает хорошо понимать их душевную жизнь и настроенность. Отсюда
у него появляется способность угадать настроение слушателей, дать ответ на их душевные
запросы, а особенно в этом и заключается отличительное достоинство проповеди в отли-
чии от учебного преподавания закона Божия.
Печальным последствием отсутствия у многих пастырей духа задушевности и ис-
кренности является разобщенность между нашим духовным и светским миром в области
мысли. Когда происходит обмен мыслей между представителями того и др. мира, то при-
чиной сухости отвлеченного номизма и схоластического содержания различных откликов
духовной литературы на то или иное учение светских писателей бывает именно эта замк-
нутость, так сказать, застенчивость ума писателей духовных, а вовсе не действительное
отсутствие у них искренних убеждений, как это думают их литературные противники.
16
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
Итак, чтобы быть истинным пастырем и нравственным руководителем, нужно пред-
варительно раскрыть в себе путем указанных упражнений способность совершенно от-
крыто и искренне входить в общение с ближними, отстранять от себя привычную застен-
чивость и замкнутость.
в) Исповедание религиозных убеждений. Второе свойство пастыря — постоянное и неук-
лонное исповедание истин христианской веры. Недостаточно только иметь известные
убеждения, нужно быть человеком идеи. О постепенном созидании в себе такого качест-
ва надлежит сказать особенно подробно, потому что оно отсутствует в наших духовных
питомцах, не смотря на многие их нравственные достоинства.
Как человек, пастырь Церкви не будет свободен от грехов и ошибок, и хотя миряне
очень строго судят его за это, но они все-таки понимают, что иерей еще не ангел. Зато они
совершенно неумолимы по отношению к тому священнику, ошибки и грехи которого
представляются им не как слабость или падение воли, но как колебание его убеждений,
как отступление сознательное. И, конечно, не только суд человеческий, на сей раз совер-
шенно справедливый, но и суд собственной совести, и суд Божий требует от священника,
чтобы он был прежде всего человеком идеи, чтобы ни на минуту не покидал того знамени
христианской истины и добродетели, которое защищать он призван. Несомненно и то, что
между молодыми людьми, готовящимися к принятию священного сана, можно встретить
такие цельные души, которые во всяком месте и во всяком обществе говорят и ведут себя
так, как свойственно проповеднику Евангелия, не отступая от своего исповедания ни пе-
ред кем. Но большинство из них подчиняется свойственной нашему веку условной точке
зрения на все, подчиняющей ум и волю человека данной обстановке, обществу или мо-
менту и оставляющей на его долю лишь разнообразные порывы и увлечения, а не твердые,
непоколебимые устои.
Нравственная неустойчивость общества.
Никто не будет отрицать, что далеко не все стороны жизни и мысли нашего общества
и даже нашей духовной школы проникнуты религиозным началом, как это было в первые
века христианства. В настоящее время началами, господствующими в жизни всего обще-
ства, а также любого кружка бывают самые разнообразные явления. Человек, добровольно
поддающийся общему течению, — а таких большинство — меняется по возрастам жизни,
по временам календарного года, наконец, по часам дня. В воскресенье утром он — моля-
щийся христианин, в послеобеденное время — светский сплетник, вечером в театре —
непринужденный поклонник искусства, а после театра — нередко грубый циник и кощун-
ник. В некоторых натурах, более цельных, это лишь падение, в прочих — прямое отступ-
ничество. Отступничество это более тонкое, нежели прямо выраженное пренебрежение к
предметам веры, но равно лишающее душу той внутренней устойчивости, которая, как
увидим, не дается без предварительного закала духа в единстве исповедания.
В древних святоотеческих руководствах пастырям вы, может быть, не найдете подоб-
ных указаний и предостережений; но то время не знало современного колебания умов.
Правда из проповедей Златоуста нам известны увлечения столичных жителей зрелищами
в ущерб молитвословиям, но, повторяем, то было падение слабых сердец, а не отступни-
чество. Тем не менее не только пастырь, но и каждый христианин того времени не решал-
ся сознательно отступить от исповедания истин христианской веры, или как-нибудь отка-
заться от признания обязательности христианских заповедей, не решался считать догматы
17
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
за нечто только терпимое и вовсе не переносить упоминаний о некоторых добродетелях,
напр., о смирении. Тогда шла речь о правильном разумении истин и о выполнении запо-
ведей самым делом: а теперь хотя бы — о неуклонном, энергичном, благоговейном и вос-
торженном их признании. Целые общества, особенно при соединении обоих полов в не-
служебных, а светских или товарищеских собраниях, не будучи отрицателями и скепти-
ками по профессии, прямо или подразумевательно соглашаются в отрицании или пренеб-
режении то самой христианской веры, то отдельных ее истин.
Вытекающая отсюда обязанность будущих пастырей.
Ввиду таких печальных колебаний одной из задач юноши готовящегося к священст-
ву, должно быть усвоение себе исповеднической настроенности. Мы не требуем, чтобы
кандидат священства всегда выступал обличителем и заводил споры в таких случаях, ко-
гда говорят о разнице в учении Св. Писания с церковным (при скрытом выводе о ложно-
сти церковного), когда безоговорочно восхищаются гениальностью философа-атеиста,
говорят о гуманности и превосходстве культуры, о том, что и не веруя в Бога, можно
иметь все христианские добродетели, (что уже является бессмыслицей); с сознательным,
но умолчанным соглашением о ненужности и ложности христианства. Все, что мы требу-
ем от кандидата священства, это то, чтобы он не соглашался, не сливался, не объединялся
с такими речами, с господствующим в данную минуту настроением общества. Хорошо,
конечно, он сделает, если будет посильно вразумлять заблуждающихся, если выразит свое
несогласие; но он будет не извинителен в том случае, если, как может случиться, он прямо
станет под выброшенный флаг пренебрежения или полуневерия, если, забыв цель своей
жизни, — хотя бы на один час перейдет в лагерь, враждебный Евангелию. Мы здесь не
говорим о самом грехе отступничества, о том, что некогда Христос постыдится его перед
Ангелами, мы не говорим о соблазне других и о “мельничном жернове,” который будет
повешен на его шее: мы только напоминаем ему, что, не закаляя своей души в постоянно-
целостной преданности религии, он не сделает себя той нерушимой стеной, той скалой,
разбивающей морские волны, какою должен быть пастырь в наше маловерное время, дабы
мирянин, ищущий опоры, тонущий в сомнениях, хотя бы в ком-либо видел веру, а полный
отрицатель — хотя бы в ком-либо увидел постыжение самого себя.
Проповедник-пастырь, согласно отеческим толкованиям, должен всецело относить к
себе слова, сказанные к пророку: “Ты препояшь чресла твои, и встань, и скажи им все,
что Я повелю тебе, не малодушествуй пред ними, чтобы Я не поразил тебя в глазах
их. И вот Я поставлю тебя ныне укрепленным городом, и железным столбом, и мед-
ною стеной на всей этой земле против царей Иуды, против князей его, против свя-
щенников его, и против народа земли сей. Они будут ратовать против тебя, но не
превозмогут тебя, ибо я с тобою, говорит Господь, чтобы избавить тебя” (Иер.1:17-
19). Прибегать к Богу иногда — это очень легко: трудно — никогда не прибегать к Нему,
но едва ли многим легче — всегда исповедывать Его неуклонно и во всем среди волную-
щегося маловерия и пренебрежения. Только созданная упражнениями устойчивость в ис-
кусительных обществах маловеров может удержать пастыря на высоте своего положения,
чего не дает одна теоретическая убежденность. Одна убежденность слабее, чем зарази-
тельное отсутствие ее в окружающей толпе. Вспомним прекрасное изображение этой бес-
сознательной заразительности окружающей ложью у Иеремии: “Вы увидите в Вавилоне
богов серебряных, золотых и деревянных, носимых на плечах, внушающих страх
язычникам. Берегитесь же, чтоб и вам не сделаться подобными иноплеменникам, и
18
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
чтобы страх пред ними не овладел и вами. Видя толпу спереди и сзади их, покло-
няющуюся пред ними, скажите в уме: Тебе должно поклоняться, Владыко!” (Посл.
Иер. 4-5).
Действительность противоположная этим обязанностям.
Вот это-то постоянство в исполнении первой заповеди десятословия и должен в себе
создать кандидат священства. Но увы, часто при искренней религиозности он не только не
остается верен хотя бы принципиальному предпочтению пред всем веры и благочестия, —
но с особенной тщательностью печется поаккуратнее пригнать себе тот духовный мундир,
тот нравственный облик, который господствует в данном обществе. Он охотно будет под-
дакивать речам о превосходстве науки в смысле писания разных компилятивных моно-
графий — пред апостольским служением, но даже с униженною благодарностью будет
радоваться, если за священством признают право на существование в числе последних
жребиев в жизни, если его уравняют хотя бы со службой в консистории или в хозяйствен-
ном управлении, где служат люди “образованные.” Недавно еще в одном столичном ду-
ховном журнале какой-то горький апологет священства умолял читателей приравнять это
служение к прочим интеллигентным профессиям!!! Есть книжка священника Громачев-
ского о задачах сельского духовенства, написанная с той же точки зрения. Здесь, впрочем,
кроме интеллигентности рассудочной идет речь о культурности светской, усваивать кото-
рую наши богословы средней и высшей школы тоже охотно соглашаются до самого от-
крытого ее предпочтения своим не религиозным только, но подчас и ученым задачам, —
лишь только попадут в соответственную среду. Недавно отпечатан рассказ в каком-то ил-
люстрированном журнале о студенте академии, попавшем на урок к пошлой и развратной
барыне, но с благоговением преклонявшемся перед ее непринужденной светскостью и
презиравшем перед нею себя со своей наукой.
Мудрено ли после этого, что наши пастыри, поступив в военное ведомство, нередко
делаются почти офицерами плохого пошиба, служащие в женских учебных заведениях
уподобляются по манерам и взглядам типу классных дам, а законоучители высших учеб-
ных заведений нередко стараются отыскать в неоспоримой якобы материалистической
космологии Дарвина хоть какой-нибудь свободный промежуток для включения туда хотя
бы двух-трех, конечно, извращенных при этом, истин христианской веры. Конечно, не
умственное сомнение, но нерешимость противостать с истиной в устах обществу и веку,
т.е. миру, — вот причина этих грустных измен пастыря своему призванию, своему долгу.
Отступления общества от христианской нравственности.
Серьезность рассматриваемой задачи священника представится для нас еще яснее,
когда мы вспомним, что жизнь — общественная, народная, товарищеская — не так часто
восстает против истин веры, сколько подвергает сознательному изгнанию ту или другую
нравственную обязанность, прямо даже осмеивает ее. А между тем выдержать предан-
ность истине теоретической легче, нежели держаться неуклонного исповедания какой-
либо добродетели. Не тем ли сильно мусульманство, и иудейство, и папизм, что своими
обрядовыми постановлениями делает последователей своих непременными исповедника-
ми и таким образом закаляет их в преданности своей религии. Книжники и фарисеи нико-
гда не решались усомниться в бытии Божьем или в исполнении пророчеств, но Господь
называл их сынами дьявола и чуждыми Отца (Иоан. 5:37), потому что они хотели творить
похоти исконного человекоубийцы. Потому они и возненавидели Христа, не приняли Его,
19
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
что не искали славы, которая от Бога (Иоан.5:44), хотя и не изменяли верности Его имени.
Они ненавидели Христово смирение, смеялись над ним, потому что были корыстолюбивы
(Лук. 16:14), стали Его врагами, потому что ненавидели его добродетель. Напротив, псал-
мопевец с особенною силою прославляет того мужа, который ненавидит путь нечестивых
(Пс.1), почитает себя противником кровожадных (Пс.138:19), ужасается при виде остав-
ляющих закон Божий (Пс.118:53) и не забывает закона, когда сети нечестивых окружают
его (ст. 61).
Последствия таких отступлений для пастыря.
Блажен, конечно, тот пастырь, который не только умом и волею поклоняется Христо-
ву закону, но и делом его исполняет: но велик соблазн и проклят путь того, кто отступает
от самого исповедания заповедей, кто глумится над богомольностью, над обычаями Церк-
ви, кто похваляется пренебрежением к церковным правилам, выражает полушутя сочувст-
вие циничной жестокости или пьяным подвигам беззаконников и т.п. Такое отступничест-
во соблазнительнее маловерия, которое не для многих даже понятно, а между тем посто-
янный запрос самой жизни к той или другой нравственной оценке различных явлений яв-
ляется постоянным испытанием и искушением пастыря в верности исповедания запове-
дей. В семейной, исполненной столкновений и ссор жизни, в постоянных встречах с мно-
жеством разнообразнейшего люда, только тот пастырь не изменит себе в этом отношении,
кто заранее старался созидать в себе гармоничную целостность настроения, благодаря
которой его душа, как верный компас, всегда могла бы, если не заставить, то хотя бы ука-
зать всем на правильный путь в том или другом вопросе и явлении нравственной жизни.
Эту-то целостность подготовлять должен кандидат священства, помня, что неверность в
исповедании христианских добродетелей и заповедей отмщается человеку его природой
строже, чем сомнение в истинах созерцательных. Осмеянное целомудрие, попранный соз-
нательно и пред другими молитвенный восторг или оправданное в принципе самолюбие,
оставляют на душе отступника дегтярные пятна и делают ее гораздо более дряблой в сле-
довании пути Христову, нежели самые грехи, допущенные по слабости и покрываемые
покаянием. Славянофилы наши справедливо почитают себя в праве называть русский на-
род богоносцем потому только, что народ сей никогда не назовет зло добром и не покло-
нится какой-либо нравственной грязи. Но по этой же логике подобного названия никак
нельзя приложить к интеллигентному обществу, потому что оно, увлекаясь ветрами уче-
ния в верованиях догматических, в своих нравственных уклонениях старается прежде все-
го о том, чтобы их не только оправдать, но и представить чем-то похвальным. Крестьянин,
согрешая, говорит: мы ослабели; и наоборот — весь строй жизни светской есть провоз-
глашение законности и одобрения всякому пожеланию нашей злой природы. Апостол го-
ворит: “они знают праведный суд Божий, что делающие такие дела достойны смерти,
однако не только их делают, но и делающих одобряют” (Рим.1:32). Христианин, со-
грешив и каясь, укоряет себя, и единственное утешение находит в мысли о том, что не
сознательное ослушание воли Божьей, а лишь слабость собственной воли ввергла его в
грех. Между тем современный быт проникнут и в речах и в самих манерах нескрываемым
желанием показать свою полную независимость не только от дисциплинарных, но и от
чисто нравственных требований святой веры. Зло нашего времени состоит в том, что люди
при развитии самолюбия не только грешат, но говорят и ведут себя так, чтобы показывать
всякому, что греха своего я не стыжусь, но его хвалю, горжусь им. Подчиняется ли подоб-
ному же раздвоению жизнь духовенства? Слава Богу, нет, по крайней мере, не часто. Пре-
20
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
красное изображение почти светского времяпрепровождения, но не изменяющего духу
Христову, можно видеть в недавнем рассказе Потапенко — “Именины.” Священники с
семьями пируют, шутят, некоторые даже допускают излишества, но ни вера, ни доброде-
тель не сдвигаются никем со своих престолов ни разу. Напротив, как горько бывает видеть
пастырей или кандидатов на это служение, стыдящихся перекреститься перед храмом,
старающихся смягчить свое отличие от людей светских манжетами и воротничками, пря-
мо или косвенно извиняющихся за свое священство в безрелигиозном круге и т.д. В пас-
тырских руководствах говорят о необходимости создать себе церковную выправку, неос-
поримо, что это важно и связано с внутренним содержанием пастыря. Но неумение или
незнание, даже самое примитивное, во сто раз менее соблазнительно, чем сознательное
пренебрежение своею задачей или стыд за христианские обязанности, особенно за пас-
тырское смирение, столь ненавистное современному “культурному” человеку, создавшему
себе кумир из чувства собственного достоинства. Трудно избавиться от таких грехов тому
пастырю, который в студенческие годы с глупою беспечностью становился под любое
нравственное, или точнее, — безнравственное знамя. В таких грехах бывают виновны
кандидаты священства в тщетной надежде на то, что когда они станут священниками, то
будут говорить и поступать иначе, забывая, что самый взгляд на священство, как на внеш-
не принятую профессию, лишает посвящаемого того благодатного обновления, которое
дается духу пастыря в дарах священства. Горькими, но, может быть, поздними слезами и
воплями отплатит он за свои уклонения, когда впоследствии при всем желании неуклонно
прославлять добродетель, душа его останется суха и черства, яко земля безводная (Пс.
142:6). Сознание внесет лишь диалектические доводы в пользу того, что зло предосуди-
тельно, а добродетель почтенна, но доводы эти никого не подвинут к добру.
Кто не со Мной, тот против Меня и кто не собирает со Мною, тот расточает (Лук.
11:23), — сказал Господь. Труден путь к Нему, невозможным и невероятным представля-
ется тесное с Ним общение для того, кто много раз от Него отрекался. Именно к такому
человеку относятся слова Апостола: “невозможно отпавших опять обновлять покаяни-
ем, когда они снова распинают в себе Сына Божьего и ругаются Ему” (Евр. 6:6). Ко-
нечно, Бог простит омытый раскаянием грех, но мысль та, что одно покаяние еще не воз-
вратит человеку прежней духовной целостности, а восстановлять ее придется многими
трудами и долгими скорбями, как Мария Египетская. Апостолы, покинувшие Иисуса Хри-
ста, не могли долго поверить Его воскресению, а верные Мироносицы сразу признали
Явившегося.
Последствие верности кандидата священства своему знамени.
Если уклонение от исповедания веры приводит будущего пастыря к таким печальным
последствиям, то наоборот, — постоянная верность слову Истины сообщает ему неоцени-
мое сокровище духовных благ. Постоянное следование одному знамени прежде всего соз-
дает в человеке христианине ту целостность нравственного характера, то гармоничное
взаимное соглашение всех его сторон, по которой вы сразу можете узнать человека рели-
гиозного без фанатизма, без болезненной раздражительности или бездеятельного оцепе-
нения, квиэтизма. Правила христианской добродетели и истин веры служат для него не-
изменным мерилом при оценке и явлений жизни, и произведений мысли, и самих людей.
Но этого мало: постоянная привычка давать себе отчет в нравственной качественности
всякого, воздвигаемого в общественной жизни знамени, развивает в нем чуткий вкус для
иногда мгновенной оценки людей или явлений трудноопределимых или лицемерных.
21
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
“Думаю, — говорит греческий мудрец, — что не последняя часть мудрости заключается в
том, чтобы распознавать, каков каждый человек.” Иисус сын Сирахов, советуя каждому
по силе своей узнавать ближних его (9:19), научает судить о них по себе самому и рассуж-
дать о всяком действии (31:17). Но начало этой духовной мудрости есть страх Божий,
противополагаемый всякому другому страху: “бойся Господа, и кроме Него не бойся ни-
кого.” Пока Ап. Петр не освободился от изменчивого страха, то не имел дара ясного по-
знания вещей и отговаривал Спасителя от крестного подвига. Неутвержденные в вере са-
маряне не понимали личности Симона волхва; но тот же Петр, просвещенный Духом Свя-
тым и исповедничеством, стал говорить ему: “вижу тебя исполненным горькой желчи и
в узах неправды” (Деян. 8:23). Точнейшее изречение о связи между верностью и разумом
духовным суть слова Господни: “прежде всего возложат на вас руки и будут гнать вас,
предавая вас в синагоги и темницы, и поведут пред царей и правителей за имя Мое.
Будет же это вам для свидетельства. Итак, положите себе на сердце и не обдумывайте
заранее, что отвечать; ибо Я дам вам уста и премудрость, которой не возмогут про-
тиворечить, ни противостоять все противящиеся вам” (Лук. 21:12-15). Христианская
совесть, поставленная в несколько раз высшей целью наших дел и слов, приобретает ту
исключительную ясность и чуткость, которая при содействии Божественной благодати
учит людей читать в сердцах, а в явлениях жизни, встречах или предприятиях — сейчас
же усматривать пользу их или вред для спасения.
Как далеко должна простираться верность христианскому знамени в делах и в мыс-
лях? Ответ: должно распространять религиозно-нравственную точку зрения на все облас-
ти жизни и мысли, все сверять с истиной и благом. В этом состоит, может быть, главное
условие приобретения пастырских дарований, условие к тому, чтобы христианин посвя-
щая себя сему служению, не по имени только, но на самом деле был способен вещать как
бы “уста Божия” — чтобы каждый вопрос христианской совести находил в нем верный и
твердый ответ и совет. Наше малодушие уклоняется от такой постоянной верности слову
истины, боясь прослыть фанатиком, узким, нетерпимым, ненавистным для всех челове-
ком, но эти опасения напрасны. Ненавидят тех религиозных людей, которые вносят в
свою религиозность какую-либо страсть, недоброжелательство, злобу и т.п., а тип истин-
ного, любящего и неуклонно верного христианина есть тип наиболее любимый людьми,
чем всякий иной. С другой стороны, Божественная истина так широка и всеобъемлюща,
что ради нее ничто доброе в жизни не может быть отвергнуто или умалено. Верность ис-
тине и применение ее ко всем жизненным явлениям расширит в его уме самые религиоз-
ные понятия и создаст цельное и стройное религиозное миросозерцание.
Важность этих благих последствий от неуклонного следования знамени истины и
гибельность последствий его изменников побудило нас поподробнее остановиться на рас-
крытии этих житейских истин, обыкновенно просматриваемых в курсах Пастырского Бо-
гословия.
Принятие священства.
Предназначившие себя к пастырскому служению молодые люди любят спрашивать о
том, принимать ли священный сан тотчас по окончанию духовного образования или же
побыв несколько в звании светского человека. Мы не имеем ничего против последнего
желания многих юношей: пусть юноша, только что выпущенный из стен учебного заведе-
22
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
ния приглядится к действительности, познакомится с живыми людьми, вообще с жизнью;
пусть юноша приобретет некоторую жизненную опытность, которая ему пригодится в его
будущем служении, предохранив его от многих ошибок. Но только желаем, чтобы это
знакомство юноши с жизнью в звании светского человека продолжалось недолго, из опа-
сения, чтобы не охладел его молодой пыл к ревностной пастырской деятельности, чтобы
не исчезла у него обычная у юношей молодая жажда бескорыстной деятельности, чтобы
не заглохло его еще неиспорченное чувство правды. Такого рода опасения внушаются тем
обстоятельством, что годы жизни по выходу из школы для большинства бывают не года-
ми развития нравственного, но упадка, лености к молитве, охлаждения к подвигам, потери
целомудрия, развития корысти и вообще временем очерствения души. В виду всего этого
для молодого человека, не отличающегося особенно силою воли, лучше принять священ-
ный сан без жизненной опытности, т.е. по окончании курса непосредственно, или через
год, нежели с теми свойствами человека пожившего — чиновника, которые столь часто
остаются на священнике неизгладимым пятном до самой смерти и делают из него вместо
пастыря стада Христова просто переодетого бюрократа.
Переходим к описанию тех чувств и деяний, которые должны быть свойственны
назначенному на священническое место кандидату.
Приготовление к принятию таинства священства должно состоять в благоговейном
созерцании, в сердечном переживании величия, важности служения иерейского и той
ответственности за паству, которую берет на себя будущий пастырь.
Каким же образом должно утверждать себя в подобном настроении?
Прежде всего не тем способом времяпрепровождения, какой допускают многие кан-
дидаты священства, которые стараются воспользоваться последними неделями своей
светской жизни для увеселений, уже недоступных священнику, свадебных пиршеств и т.п.
Неудивительно, что душа и тело, утомленные разного рода излишествами, оказываются
затем совершенно неспособными к умиленной молитве. Образ жизни молодого человека,
готовящегося к принятию священного сана, должен быть сосредоточенный, богомольный,
почти монашеский. К сожалению, при современных порядках к такого рода упражнениям
встречаются существенные недоумения, с которыми должно посильно считаться. Они
лежат и во внешних условиях принятия священства. — Первое из этих условий — же-
нитьба и соединенные с нею сомнения по поводу необходимого быстрого выбора невесты
вместо воспетых стихотворцами и прозаиками таинственных исканий, встреч, романов.
Нам, впрочем, кажется, что человек идеи вообще и в частности служитель идеи религиоз-
ной, не может питать того мистического обоготворения своей невесты, о которой пишут
романы. Да искать этой мистической любви и не нужно по нашему мнению потому, что
браки основанные на ней в большинстве случаев бывают несчастны, вследствие пресыще-
ния беспочвенными чувствами. Поэтому сообразнее с будущей религиозной деятельно-
стью пастыря, прочнее для счастья будет брак, основанный на прочном взаимном уваже-
нии и любви спокойной, сознательной.
Второе внешнее условие принятия священства — избрание места для пастырской
деятельности. Теперешняя практика столь мало напоминающая прежнее избрание пасты-
ря, не должна однако служить для бескорыстных ревнителей Церкви причиной соблазна.
При рассуждении о выборе места нужно принять во внимание следующее. Если церковная
власть в лице архиерея, по знанию нужд паствы известной местности, заинтересована из-
23
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
вестной личностью нового пастыря и найдет его полезным, особенно на известном посту
или месте, то, конечно, ставленник, по долгу послушания, должен принять его, как волю
Божью, взирая на себя, как на орудие Церкви. Если же духовная администрация выбор
места предлагает на волю ставленника, то желательно, чтобы побуждения последнего в
этом случае были бескорыстны. Ни прихода богатого, ни такого места, в котором житье
беспечальное, должен искать ставленник, но он должен дать себе отчет, какое дело влечет
его к себе наиболее, какой род служения пастырского находит наиболее сочувственный
отклик в его сердце. Места или должности пастырские различны. Может пастырь идти в
село — служить простому народу, или в город к образованным людям, или в законоучите-
ли и миссионеры.
Каждое из названных назначений требует приложения различных даров ума и сердца,
каждое имеет свои привлекательные стороны и свои затруднения. Бывают такие отзывчи-
вые, широкие натуры, которые могут быстро освоиться с любой средой и с пользою слу-
жить на самых разнородных должностях; случается также, что молодой кандидат священ-
ства не умеет дать себе отчета, к чему именно он наиболее способен. В этих двух случаях,
да, пожалуй, и во всех прочих, хорошо поступит искатель священства, если предоставит
свою участь кому-нибудь из своих духовных руководителей, т.е. духовнику или инспек-
тору, или ректору, или епархиальному архиерею, смотря по тому, от кого из них он может
встретить наиболее внимательное отношение к своему запросу. Значение такого послуша-
ния заключается в том, что всякое послушание есть распятие своей воли, подвиг, а дело,
начатое с подвига, всегда можно считать наполовину уже сделанным, потому что первый
подвиг, соединенный с лишениями или стеснениями, развивает в человеке готовность и к
дальнейшим, новым подвигам.
Путь первоначального послушания есть путь прямой, но не единственный: не погре-
шит, как сказано, и тот, кто направил себя к какому-либо определенному виду пастырско-
го служения.
Какие же могут быть основания к предпочтению каждого из этих видов?
Свободное предпочтение пастырства в селе может основываться на свойственном христи-
анству, особенно восточному, искании подвига и отрешения от всяких преимуществ об-
щественного положения, желание жить в бедности и труде, чтобы являться неукоризнен-
ным утешителем бедняков. Подобное настроение, конечно, весьма похвально, если оно
чуждо помысла гордости и осуждения всех товарищей, поступающих в города, и кроме
того, если оно не соединено с презрительным взглядом на крестьян, как на людей, будто
бы наиболее далеких от христианского совершенства, а на себя, как на их культиватора.
Молодой пастырь, настроенный самостоятельно и горделиво, останется навсегда чужд и
духа пастырского и самого народа. Если он желает быть близким к последнему, то должен
проникнуться духом благочестия народного, взирать на устои жизни народной с уважени-
ем и сочувствием, а не быть в глазах крестьян ученым иностранцем. При всем том на-
прасно некоторые студенты семинарий или академий думают, будто жизнь сельского
священника сравнительно с городскою совершенно неблагоприятна для того, чтобы дер-
жаться на уровне образованного человека, будто она влечет пастыря к огрубению. Подоб-
ная опасность грозит на самом деле гораздо сильнее тем настоятелям городских купече-
ских приходов, которые, если поддаются течению жизни, то через 15-20 лет по вступле-
нии в клир настолько поглощаются сытой жизнью среди семейных торжеств своих при-
хожан, что по содержанию своих интересов ничем не отличаются от своих мало ученых
псаломщиков, хотя и были магистрами богословия.
24
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
Напротив того, священник сельский, если он сам не подавлен крайней нуждой, взирая
на окружающую его жизнь сверху вниз и, принимая волей-неволей участие во всех явле-
ниях общественной, семейной и личной жизни своего тесно сплоченного по быту прихо-
да, являясь деятельным свидетелем самых разительных страданий и смертей, переживает
постоянные подъемы своего нравственного настроения. Поэтому, если он и не богат раз-
нообразным чтением, если даже постоянно ограничивается Библией, беседами Златоуста,
Церковными Ведомостями, да Нивой, все-таки может находить для своего ума весьма
разнообразную и обильную пищу и быть философом, моралистом, каковых действитель-
но, гораздо легче найти среди сельского духовенства, нежели среди городского. Не мало
среди первого — и искренних идеалистов, до старости лет сохраняющих самый живой
интерес к науке и общественной жизни.
Еще более побуждений к духовному развитию, особенно умственному, встречает
пастырь, избравший для себя местом служения окраины отечественной Церкви, напри-
мер в Польше или Остзейском крае. Там религиозная борьба побуждает обогащать ум
познаниями, да и бытовое положение духовенства гораздо благоприятнее, чем внутри
России, как со стороны обеспечения, так и со стороны отношения к нему общества, в дан-
ном случае чиновнического. Пастырь, желающий быть полезным не для себя только, но и
для прихода на окраине, должен ознакомиться с ее положением, с историей и непременно
изучать местные языки. Его самой печальной, хотя и наиболее часто повторяющейся
ошибкой будет поставить свою задачу в уподоблении служилому люду и в старании вве-
сти только внешность церковно-государственного строя внутренних губерний через обез-
личение данной местности со стороны религиозно-бытовой и со стороны наречия. Посту-
пая так, он явится в глазах прихожан не пастырем, но волком, нещадящим стада. Житие
св. Стефана Пермского убеждает нас в том, что духовное слияние русского пастыря с
инородной паствой есть не только единственное средство к ее благодатному просвещению
— этой главнейшей задачей служителя Божьего, но и ее бытовому сближению с русским
народом, чего тщетно стал бы он добиваться путем стеснительных мер.
Третий род служения пастырского бывает в приходе городском, например, в сво-
ем родном городе или в городе столичном. Полезно и почтенно и такое служение, если
избирается не ради корысти, не путем предосудительных происков и борьбы с достой-
нейшими кандидатами. Нужно помнить и то, что “никакой пророк принят в отечестве сво-
ем,” и жизнь молодого священника среди многочисленной родни, если и бывает приятна,
то редко полезна; разве если человек обладает сильным характером, умеет не подчиняться
обстановке, но себе подчинять последнюю. Во всяком случае, такой кандидат должен го-
товить себя к тому, чтобы быть пастырем всесословным, а не домохозяином только и бо-
гатым квартирантом, как это часто бывает. Чтобы объединить в одно действительное об-
щество свой приход, он должен прежде всего полюбить чердаки и подвалы, явиться туда с
рукою помощи, и тем подать пример всесословного приходского братства благотворения,
без которого городской приход останется чисто отвлеченным понятием.
Не должен он, однако, отвратить взор свой и от маловерной и нравственно-немощной
интеллигенции, но быть, по возможности, хозяином и в области предметов, занимающих
людей образованных, чтобы и эти считали его своим, а не каким-то почтенным архаиз-
мом, с которым приходится встречаться на Рождество и Пасху. Приготовив себя к такому
всеобъединяющему призванию, священник сразу станет в глазах прихода выше всех и
будет способен к самому серьезному нравственному влиянию.
25
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
Четвертый род служения иерейского есть звание законоучителя. Ошибается тот
кандидат богословия, который считает это звание как наименее бесправное, наиболее сво-
бодным среди прочих служений священника. На самом деле, зависимость законоучителя
от местного начальства гораздо крепче, чем приходского священника. С особенной силой
почувствует эту разницу законоучитель, желающий внести что-либо новое, живое в свое
дело. Если же он избрал такую службу лишь для того, чтобы его никто не мог трогать,
чтобы быть, так сказать, быть менее священником и менее выделяться по жизни и дея-
тельности от чиновников, то, конечно, кроме зла он ничего не внесет в жизнь школы, так
как влияние законоучителя — и преподавательское и чисто религиозное — обусловлива-
ется всецело тем условием, когда измученные формальным отношением светских препо-
давателей ученики, хотят в священнике встретить отца, ценящего не внешность, а внося-
щего в жизнь законы правды внутренней, взывающего не к внешней исправности только,
а прежде всего к совести. Одним словом, законоучитель должен быть прежде всего свя-
щенник и отец, а затем уже преподаватель. Только тогда изучение его предмета будет со-
вершаться усердно и старательно, без ненависти и кощунства.
Звание законоучителя должно быть избираемо любителями воспитания, педагогами
по призванию, но при том людьми с миссионерским огнем, готовыми с ревностью проти-
востоять множеству противохристианских влияний на учащуюся среду, и также различ-
ным увлечениям последней, например, светскостью, чувственностью, удальством, рацио-
нализмом и т.п. Это удается только такому священнику, которому не чуждо знакомство и
понимание модных веяний, научных и особенно литературных материй, кто обладает спо-
собностью увлекать молодые души в сторону подвига религиозного взамен разрушитель-
ных стремлений. Законоучитель должен еще уметь презирать и осмеивать разврат и фран-
товство и в то же время сохранять всегда мирное, чуждое фанатизма настроение и преус-
певать в добродетели терпения.
Так разнообразны и многочисленны умственные и нравственные расположения, не-
обходимые для спасения разнородного стада Христова. Дарования эти лишь в зачатке мо-
гут вырабатываться путем духовных упражнений будущего священника, а в полноте своей
даются благодатью священства, если ее принимают достойно. Было сказано, что для дос-
тойного ее принятия должно готовиться к ней, несмотря на вышеуказанные неблагопри-
ятные условия — свадебных праздников и напряженного искания места. За всем тем на
совести каждого лежит возможное отдаление хиротонии от свадьбы и предварение первой
— 1) предварительным говением, 2) чтением слова Божьего и аскетических писаний, 3)
удалением от мирских дел и беседами с духовными старцами. Несколько дней, проведен-
ных в подобной обстановке, оставляют глубокий след на всю жизнь человека. Особенно к
исповеди перед поставлением нужно отнестись благоговейно и искренно. Эти первые ша-
ги духовной жизни не повторяются и если их творить неправильно, то исправиться в
дальнейших шагах будет несравненно труднее и останется повод к позднему раскаянию
может быть на всю жизнь. Худо делают и те руководители ставленников, которые побуж-
дают их к благоговейному поведению и вычитыванию правил “дабы не соблазнить ближ-
них.” Последнее опасение важное, но далеко не существенное. Таковым, важнейшим по-
буждением должно быть попечение о собственной душе, о собственной нравственной на-
строенности. Если непривычный молиться ставленник не иначе, как с большим самопо-
нуждением может выстаивать час или два на молитве, то подобная неподготовленность и
испытывается во время молитвы; сухость настроения и скука не должны быть побуждени-
ем к критике самых установлений Церкви и их оценке, а к сознанию того, что ты стоишь
26
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
ниже предполагаемой в христианине духовности, что тебе надо до нее развиваться, ибо
молитвенное правило и церковный обычай держания себя выработаны практикой духов-
ной жизни великими столпами веры и любви, которых перерасти, конечно, не мог бы лег-
комысленный студент, богатый только внешними познаниями, но не дарами духа. При
таком образе мыслей и при старании следовать ему, дар умиления не замедлит явиться у
ставленника. Душевная сухость и утомление молитвой будет в нем пробуждать печаль о
своем очерствении и смиренное, покаянное настроение, последнее же есть достаточное
условие духовного подъема и услаждения молитвой, которое вдруг сменяет собою преж-
нюю печаль о своем очерствении. О стяжании и сохранении такой молитвенной настроен-
ности во время хиротонии ставленники должны заботиться с тем большим усердием, что
последние дни перед посвящением способны сильно расстроить душу при теперешних
порядках, которые как будто нарочно, установились так, чтобы окружать ум и сердце по-
свящаемого самыми соблазнительными столкновениями, неуместной совершенно суетой
и беспокойством, — подразумеваем выполнение бумажной формы дела, сопряженное
подчас с многократным беганием из консистории к иподьякону и духовнику, получением
выговоров от них за опоздание, смущение от незнания священных обрядов хиротонии и
т.п. Если ставленник допустит раздражение в своем сердце, то повредит только своей ду-
ше и повредит надолго. Во избежание таких смущений и, вообще, для того, чтобы достой-
но приступить к таинству священства и получить его спасительный дар, а не осуждение,
ставленник должен подготовить себя к нему надлежащим говением, чтением слова Божье-
го и Отцов и исправным исполнением молитвенного правила. Поступая так, он проник-
нется сознанием важности предстоящего ему служения, своей собственной греховности и
слабости, и той страшной и великой ответственности, которая от него потребуется. Тогда
он будет проникнут всецело этим сознанием и на окружающую его обстановку, на грубое
обращение с ним клириков во время пострижения он не будет оскорбляться. Если и заме-
тит он недостойное обращение в алтаре клириков, то предоставит их суду Божьему и соб-
ственной совести, будучи сам подавлен сознанием собственного недостоинства и грехов-
ности. Церковное, скажем — монашеское — поведение ставленника перед хиротонией
есть внешнее условие к достойному восприятию благодатного дара. Другое условие есть
внутренняя решимость всего себя отдать Богу, посвятить Ему самоотверженно всю свою
жизнь, с полной готовностью принять смерть за слово истины. Такой решимости требовал
Господь от апостолов, просивших первенства в церкви. “Можете ли пить чашу, которую
Я пью, и крещением, которым Я крещусь, креститься?”
Если приступающий к посвящению благоговейно приготовит себя к нему, то благо-
датный дар таинства изменит его и он выйдет после епископского руковозложения дейст-
вительно другим человеком; если не выполнит, то благодать Божья будет ему в осужде-
ние.
Можно указать признаки, по которым легко узнать принявшего священство недос-
тойно. Такой священник сразу же совершенно свободно возвращается к прежней своей
жизни и привычкам, хотя бы и недостойным его нового сана, и старается всем показать,
что он остался таким же человеком и что может делать то же самое, что делал и раньше;
или же он показывает вид всем и каждому, что он тяготится рясою, жалуется на то, что
ему нельзя теперь делать то или другое, что дозволено мирянам; в служении он туп и не-
одушевлен; когда нужно преподать благословение или совет, то стесняется, совершает это
неохотно, с понуждением; или же, напротив, он все достоинство своего нового звания по-
ставляет в том, чтобы всюду напоминать, что он теперь власть, лицо с начальственными
27
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
полномочиями; прикрикивает на своих клириков, хотя бы и почтенных старцев, не терпит
от них никаких указаний богослужебных ошибок своих; бывает груб и неуступчив. Тако-
вы проявления недостойного принятия дара.
Достойное принятие сана изменяет человека, если не в той степени, как апостолов —
снисхождение языков огненных, или Савла — видение Христа, то все же изменение это
существенно и чудно. Вступив в духовный брак с Церковью, пастырь приобретает свойст-
во духовного отца — свойство любви и мудрости, дерзновенной решимости и одухотво-
ренной молитвы и силы слова. Таковы и подобны им внешние проявления благодатного
дара, но его первоначальные действия бывают внутренние и преимущественно следую-
щие: 1) в области его сознания и 2) в области чувства.
Благодатное прикосновение производить в человеке то, чего он никак не может дос-
тигнуть путем теоретических рассуждений. С глаз человека спадает как бы некая, мешав-
шая ему прежде ясно видеть, завеса и он совершенно ясно определяет всю окружающую
жизнь в одном созерцании — борьбе добра со злом, которой исходы бывают в руках
Божьих. Отсюда путь к той величавой невозмутимости и незнающему уныния постоянст-
ву, которыми сияют пред нами образы великих пастырей от Моисея и до святителя Тихо-
на. Неудачи деятелей внешних повергают их в отчаяние и понуждают удаляться от обще-
ственной борьбы; напротив, жизнь пастыря, как бы не изменялись ее положения, остается
неумолкающим свидетельством истины и любви христианской.
В области чувства благодать производит двоякого рода действие — положительное и
отрицательное. Положительное состоит в водворении в человеке новых благодатных
чувств, отрицательное — в победоносной борьбе с себялюбием, с содержанием ветхого
человека.
Облагодатствованный в таинстве священства человек является вполне равнодушным
к себе и уже не себя любит, но свою паству, как Божье дарование, как благословенную
семью свою и притом прежде, чем увидит ее. Своей любовью он обнимает не только дос-
тойных, но и тех, которые, как недужные, требуют врача, не только отдельных лиц, но
всех вообще; на всех смотрит, как на детей, порученных Отцом Небесным для руково-
дства их на пути к спасению. Такой благодатный дар самоотречения и любви к ближнему
говорит о хорошем настроении священника и дает надежду на успех его пастырской дея-
тельности. Раскройте книгу Деяний апостольских и вы увидите, что оба эти настроения в
их положительных и отрицательных раскрытиях охватывали собою умы и сердца святых
апостолов при их восторженно благодатных озарениях; такова речь св. Апостола Петра в
пятидесятницу, и вторая по исцелении хромого, таково содержание молитвы двенадцати,
такова и старческая исповедь ап. Павла к Филиппийцам,1:16-28, и 2-е к Тимофею 4:6-9.
Если же мы примем во внимание, что речь у нас о самоотречении не пустом и бессо-
держательном, но во имя Христово на земле, ясно нам представляемое, то понятно, что
насколько само наше религиозное чувство из рабского переходит в ощущение друзей
Христовых, согласно с Его обетованием тем, кому Он открыл Свою волю (Иоан.15:15),
насколько и та часть Его духовного царства, которая вручена Духом Божьим нашему оте-
ческому попечению, становится уже тем самым столь же дорогим нашему сердцу достоя-
нием, как матери ее новорожденное дитя, прежде чем она успела его увидеть, и только
потому, что это ее дитя. Так же точно и пастырь: прежде чем узнать свою паству, уже го-
рячо ее любит, любит не разбирая добрых от злых и даже последних больше, ибо “не здо-
ровые, но больные требуют врача,” как сказал Христос Спаситель. Исполнял же Его
слово известный праведник Серафим Саровский, с тем большей нежностью принимавший
28
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
приходившего к нему, чем более тяжким грешником тот оказывался. Вопреки свойству
естественных филантропов, откровенно признающихся, что питая любовь к отвлеченному
человечеству, они именно ближних-то, окружающих, не только любить, но и переносить-
то часто не могут, — вопреки этому естественному взаимному отвращению людей, под-
верженных греху себялюбия, — самоотверженный пастырь весь исполняется любовью к
своим духовным детям и общение с ними предпочитает всякому иному утешению, по сло-
ву Пастыреначальника, Который однажды: “обозрев сидящих вокруг Себя, говорит: вот
матерь Моя и братья Мои. Ибо кто будет исполнять волю Божью, тот Мне брат и
сестра и матерь” (Марк. 3:34-35).
Чтобы привести еще подобие, могущее объяснить зарождение этой благодатной люб-
ви из решимости умереть для плоти и жить для Христа и Церкви, укажем на девицу, до-
верчиво преданную родителям и расположенную любить, но жившую в уединении, как
это было в древнерусской жизни. Отец обещает ей привести жениха и обещает ей с ним
супружеское счастье: нужно ли говорить, что душа ее сразу же присоединится к жениху и
даже раньше, чем она его увидит? Подобное бывает со служителем Слова. Он любит свою
будущую паству не за ее добродетели, не одевает ее в своем воображении ореолом свято-
сти, но знает, что она есть порученный для его благодатного возделывания Божий вино-
градник, он верит, что здесь будет действовать благодать; он уже заранее предвидит могу-
чие движения последней, он видит во врученной ему местной Церкви ее истинного жени-
ха — Христа, видит Христову домостроительную десницу, открывающуюся ему во всех
явлениях, во всех слышащихся на исповеди признаниях. Может ли он не любить паству до
самозабвения, до совершенного отказа находить себе счастье в чем-либо другом?
Говоря о зарождении в нас пастырской жизни, Божественное Откровение и здесь об-
ращается к сравнению с чувством материнским, состоящим из тех же двух элементов: са-
моотречения или страдания и любви, как и пастырство, причем оба эти элемента взаимно
обусловливают друг друга, так что при появлении одного, возрождается к жизни и другой.
Материнская любовь, предваряемая муками рождения, в них, конечно, получает свой ис-
точник. Эти муки побуждают женщину, жившую, быть может, весело и беспечно, вдруг
потерять всякий вкус к лично своей жизни и жить единственно своими детьми. Подобное
именно явление приводится св. Писанием для объяснения духовного пастырского возрож-
дения учеников слова: “Женщина, когда рождает терпит скорбь — говорит Господь:
потому что пришел час ее; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радо-
сти, потому что родился человек в мир” (Иоан. 16:21).
Первые искушения.
Всякий человек, становясь на поприще новой деятельности, если только он привык да-
вать себе отчет в своих чувствах и настроениях, старается мысленно обозреть весь пред-
лежащий ему путь и наметить себе наилучшую стезю по этому пути. Тоже делает, конеч-
но, и новоначальный пастырь. Небезразлично, на чем теперь остановится его мысль и чув-
ство. Правда, юношеские планы как будто бы для того только и существовали, чтобы раз-
летаться как дым, при первом соприкосновении с действительностью, но если мы повни-
мательнее присмотримся к дальнейшей жизни различных деятелей, то увидим, что их по-
ложения, мечтания и стремления, если они только были искренни и глубоки, хотя и не
осуществляются в полноте, оставляют более или менее глубокий след и на душе и на дея-
29
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
тельности своих носителей. Пусть немного доброго и бескорыстного исполнит человек в
своей жизни, но и это немногое не было бы сделано, если бы не святые мечты юности.
По отношению к пастырю эти стремления в самом зарождении своем отражаются
различными искушениями. — Как великому пастыреначальнику, пред выступлением Его
на проповедь, дьявол предлагал в пустыне разные греховные средства для выполнения Его
просветительного дела, так и здесь — дьявол будет расстраивать высокие планы и сму-
щать мысль пастыря разными обольщениями и искушениями.
Во-первых, искушается тот священник, который, исходя из горделивой мысли о сво-
ем образовании, единственной задачей своей деятельности считает возводить народ до
себя через преподавание отвлеченных катехизических истин и вместо того, чтобы изме-
нять человеческие сердца из злых в добрые, целью своей ставит одно заучивание догма-
тов. Добиться он этого не добьется в сельском приходе, а будет только возмущаться неве-
жеством и непонятливостью своих прихожан, может возненавидеть их и будет презирать
как язычников, думая будто все христианство состоит в знании богословских формул.
Во-вторых, заблуждается священник тогда, когда он ставит своей задачей со всеми
“поладить.” А заблуждение это замечается у нас особенно часто. Поступает священник на
приход и первым делом наводит справки, с кем ему нужно тут поладить... Конечно, он не
должен ссориться, но и человекоугодничество действительно бывает основным началом
жизни мирской, гражданской, но никак не церковной. Правда, оно замечается теперь и в
католической церкви, но это признак ее безблагодатного состояния и разложения. Папа,
по требованию обстоятельств, склоняется то на ту, то на другую политическую сторону.
Если сильна монархия, он производит самодержавие от Бога — если берет верх республи-
ка, хвалит республиканское устройство. Он пишет энциклики на восток о преступности
латинизировать униатское богослужение, а в Галиции усиленно его латинизирует.
Достоинство Церкви истинной и истинно церковного деятеля в том и состоит, чтобы
говорить подобно Ап. Павлу: “если бы человекам угождал, Христов раб не был бы.”
Библейская история постоянно дает нам противопоставление тонкой лести и человеко-
угодничества властителей земных с неустрашимой правдой служителей Божьих и народа
Божьего. Навуходоносор, Артаксеркс, Олоферн, Филопатор (3 Мак.), Феликс и Фест, лжи-
вый пророк Седекия и священник Пасхор с одной стороны, а с другой — Даниил, Мардо-
хей, Иеремия, Амос и Иудиф и весь народ еврейский, наконец, Апостолы и сам Спаси-
тель, сказавший: “как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, а
славы, которая от единого Бога, не ищете?” — вот достойные обличители пастыря, же-
лающего созидать дело церковное на человекоугодии.
Третье искушение пастыря составляет стремление производить на своих пасомых
впечатление своей личностью. Еще не водворившись в своем приходе, молодой священ-
ник готов бывает предаваться горделивым мечтам о своем будущем влиянии на народ, о
том впечатлении, которое будут производить его голос, его жесты, его речи. Настроение в
высшей степени предосудительное и вредное. Оно, конечно, быстро переходит в действи-
тельность и доходит до крайних проявлений. Так, иногда под его влиянием даже все бого-
служение направляется к тому, чтобы произвести эффект. Этому служит сентименталь-
ный голос, ненужные воздеяния рук, лишние поклоны и т.п. Сюда же, т.е. к воздействию
на людей не истиною Слова Божьего и искреннею молитвой, а обольщением собственной
личности, нужно отнести и пастырскую практику папистов, совершенно подавляющих ум
и совесть своей паствы и приучающих ее к слепому повиновению вместо нравственного
совершенствования. Такие приемы тем обольстительнее, что на первых порах они сопро-
30
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
вождаются кажущимся успехом, а противоположное ведение пастырского дела — скор-
бями, о чем не мало говорит Св. Писание. Так, Господь Иисус Христос говорил, что Он
пришел во имя Отца и Его не приняли, а кто придет во имя свое, того примут. Последнее
не даром относится многими к Магомету, который в учении своем льстит чувственности и
др. страстям азиатов и тем приобрел себе миллионы последователей.
Подобные примеры встречаются в жизни общественной и в области литературы. Не-
многие писатели обращаются непосредственно к совести человеческой, а, наоборот, ста-
раются или подавить, запугать или обольстить рассудок человека во всех случаях, когда
не имеют убедительных доводов. Так поступают писатели террористы и многие наиболее
популярные философы; гр. Толстой употребляет глумление и брань там, где требуются
особенно сильные доказательства, например, в искреннем уверении, будто Символ Веры
противоречит нагорной проповеди.
Апостол Павел с горечью говорит о том, как он чужд искусственных способов возбу-
ждать к себе уважение через самопревозношение и как этот способ удавался другим. “Со-
грешил ли я тем, что унижал себя, чтобы возвысить вас?.. Вы терпите, когда кто вас
порабощает, когда кто объедает, когда кто обирает, когда кто превозносится, когда
кто бьет вас в лицо. К стыду говорю, что на это у нас не доставало сил; а если кто
смеет хвалиться чем-либо, то, скажу по неразумию, смею и я” (2 Кор. 11:7, 20-21) “че-
го у нас недостает перед прочими церквями, разве только того, что сам я не был вам
в тягость? Простите мне такую вину. Вот в третий раз я готов идти к вам и не буду
отягощать вас; ибо я ищу не вашего, а вас. Не дети должны собирать имение для ро-
дителей, но родители для детей. Я охотно буду издерживать, свое и истощать себя за
души ваши, не смотря на то, что чрезмерно любя вас, я менее любим вами” (там же
12:13-15). Св. Григорий Богослов в прощальной речи к своей пастве просит прощения у
своих пасомых, что он не величался перед ними, не старался соревноваться с вельможами
в роскоши, не высился на колесницах, заставляя разбегаться народ, как пред страшным
зверем. Поэтому, паства осталась к нему холодна, предпочитая людей эффекта. “Они
ищут не иереев, но риторов, не строителей душ, но хранителей имуществ” (Слово 42).
Однако, успех притворщиков и человекоугодников не долговечен. Истина эта раскрывает-
ся в книге Судей, в истории Авимелеха, подговорившего жителей Сихема помочь ему в
убийстве 70 братьев и воцариться над городами Иудеи. Три года благополучно было его
царствование, но затем, согласно предсказанию Иофама, злой дух ненависти поселился
между ним и жителями, они восстали и Авимелех был позорно убит. Сборище нечести-
вых — говорит Писание — как скопление пакли, а конец их пламень огненный.
Власть и влияние, основанные не на началах правды и любви, а на обмане, возбуж-
дают впоследствии вместо доверия ненависть. Так, в государственной и церковной адми-
нистрации и в жизни прихода водворяется ненависть между служащими в одних учрежде-
ниях, при постоянных разговорах о единении и взаимной дружбе; причина тому гордели-
вое желание своею личностью привлекать сердца. Самое психическое развитие человека,
создающего свое влияние путем человекоугодничества, извращается, потому что другой
оценивается им не по имеющимся у того достоинствам, а со стороны его понимания са-
мим оценивающим. Человек становится тяжел: требователен, тщеславен и всегда беспоко-
ен; напротив, идущий путем правды и любвеобильного самоотвержения всегда поступает
сознательно.
Когда Господь шел на страдания и ученики удерживали Его, Он сказал: “не двена-
дцать ли часов в дне? Кто ходит днем, тот не спотыкается, ибо видит свет мира се-
31
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
го”; человек, идущий путем света, путем правды, не ошибается. Апостол Петр осуждает
путь лести и насилия, заповедуя пастырям пасти стадо, не господствуя над наследием
Божьим, но подавая пример стаду. Правильно начатое дело пастырства, свободное от по-
мощи со стороны хитрости и лукавства, получает себе в помощники Промыслителя. В
этом смысле сказано: царствие Божье подобно тому, как если человек бросит семя в
землю; и спит, и встает ночью и днем, и как семя всходит и растет, не знает он. Ибо
земля сама собою производит сперва зелень, потом колос, потом полное зерно в ко-
лосе (Мр. 4:26-28). Пророк Илия убежал от своего народа думая, что все оставили его, и
жаловался Господу на попрание правды Его, но получил утешение от Бога в том, что 7000
не преклонили колена пред Ваалом. Апостол Павел о правильном пути пастырского воз-
действия говорит следующее: “В учении нашем нет ни заблуждения, ни нечистых по-
буждений, ни лукавства, но как Бог удостоил нас того, чтобы вверить нам благовес-
тие, так мы и говорим, угождая не человекам, но Богу, испытующему сердца наши.
Ибо никогда не было у нас пред вами ни слов ласкательства, как вы знаете, ни видов
корысти: Бог свидетель. Не ищем славы человеческой ни от вас ни от других. Мы
могли явиться с важностью, как Апостолы Христовы, но были тихи среди вас, по-
добно как кормилица нежно обходится с детьми своими. Так мы из усердия к вам
восхотели передать вам не только благовестие Божье, но и души наши, потому что
вы стали нам любезны” (1 Фесс. 2:3-8). Конечно, такой путь проповеди и пастырства не
может обойтись без огорчения пастыря, но оно не должно быть предметом страха, оно
необходимо для достижения исправления. Так, Апостол говорит: “Если я огорчаю вас, то
кто обрадует меня, как не тот, кто огорчен мною (2 Кор.2:2). Если я опечалил вас по-
сланием, не жалею, хотя и пожалел было; ибо вижу, что послание то опечалило вас,
впрочем — на время. Теперь я радуюсь не потому, что вы опечалились, но что вы
опечалились к покаянию; ибо опечалились ради Бога; так что нисколько не понесли
от нас вреда, ибо печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению, а
печаль мирская производит смерть” (Там же 7:8-10). Пастырь не для себя пасет паству,
но для Христа. Конечно, любовь его просила бы взаимности, но пастырь должен любить
духовною любовью: чем более он будет любить своих пасомых, тем менее будет искать
скорой взаимности. Если он не находит взаимности, то скорбит только о черствости пасо-
мых, но не о себе. Лесть и прославление со стороны пасомых даже тяготят его; потому
некоторые христиане и епископы бежали в пустыню от этой славы. В Филиппах служанка
прославляла Апостола Павла, но он запретил ей делать это. Иисус Христос, когда удивля-
лись Его чудесам, “не вверял Себе вере их.” (Ин. 2:24), и там, где не надеялся на понима-
ние проповедуемой истины, воспрещал проповедовать о чудесах Своих исцеленным.
Еще иного рода искушение бывает тогда, когда молодой пастырь начертывает себе
внешнюю, строго определенную программу действий и мечтает об осуществлении ее. Та-
кая программа, может быть полезна для политического деятеля, не должна иметь места в
деятельности пастырской. Различные внешние предприятия — общества трезвости, попе-
чительства, постройка храмов и школ — предприятия добрые, но они не должны быть
главнейшими, всепоглощающими предметами его забот, как это часто случается, когда
подобные предприятия заставляют пастыря забывать главный предмет своего служения,
— а главный предмет — это богослужение и пасение душ, — делают его лихорадочным
дельцом, но в тоже время лишают его благоговения и внимательного сострадания и любви
к ближним. Пастырю не возбраняется иметь светлые упования и так или иначе подготов-
лять условия к начатию большого предприятия, но они не должны всецело захватывать
32
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
его и отвлекать от ежедневного духовного делания, ибо при правильном, спокойном веде-
нии последнего сами собою начнут выясняться наиболее насущные нужды данного при-
хода, может быть, взамен тех, о которых любил мечтать священник до ознакомления сво-
его с паствою. Так, например, если служба его и проповедь привлекает массы народа в
храм, то мысль о расширении последнего будет принята с общим сочувствием и осущест-
вляется без напряжения и суеты.
Примеры из жизни.
Один современный психолог (Рибо), изложив разнообразные болезни ума и воли челове-
ческой, надеялся найти в остатке этих аномалий раскрытие тех законов, которым следует
правильная жизнь души. В науке пастырского богословия может быть подобный метод
скорее приведет к успеху, нежели в психологии. Так мы видим, что с одной стороны до-
пущение злого начала в число средств пастырской деятельности (т.е. лесть и ложь) ведет к
непоправимым ошибкам, с другой стороны, себялюбие и тщеславие, поставленные как
цель своей деятельности, делают пастыря врагом паствы, наконец, устремление любви и
ревности не на свою паству, а на внешние предприятия, хотя бы и почтенные, также дале-
ко отводят его от своей задачи. Здесь были перечислены самые обычные искушения пас-
тыря, простирающиеся на всю жизнь его. Теперь мы можем легко усмотреть, что эти ис-
кушения суть не что иное, как постепенное попрание трех внутренних даров благодати
священства; первое искушение нарушает собою правильное созерцание жизни, как борь-
бы добра и зла, исход которой у Бога, и понуждает пастыря забывать слова Премудрого —
“не говори: ради Господа я отступлю, ибо Бог не нуждается в муже грешном”; второе ис-
кушение нарушает собою даруемое благодатью равнодушие к себе, а третье растлевает
благодатную любовь к пастве. Чтобы избежать этих и иных искушений, новопоставлен-
ный пастырь Церкви свою юношескую энергию должен направлять не на дела внешние, а
на охранение и умножение той благодатной внутренней настроенности, которая дарова-
на ему в хиротонии. В этом смысле следует понимать слова апостольские: напоминаю
тебе возгревать дар Божий, который в тебе чрез мое рукоположение.
В этом пастырском завете апостола указывается не на прием общественной деятель-
ности, но на духовное делание. Отсюда видно, что главное внимание и жизненная энергия
пастыря Церкви должны быть обращены не на предметы деятельности внешней, но на
сохранение и развитие тех даров Св. Духа, которые составляют сущность хиротонии. В
дальнейших словах ап. Павла к Тимофею: “Ибо дал нам Бог духа не боязни, но силы и
любви и целомудрия. Итак не стыдись свидетельсва Господа нашего Иисуса Христа,
ни меня узника Его: но пострадай с благовестием Христовым силою Бога... Храни
добрый залог Духом Святым, живущим в нас” (2 Тим. 1:7-14), находится полное под-
тверждение вышесказанной мысли. Здесь успех пастырской деятельности обусловливает-
ся его старанием об усовершенствовании жизни внутренней.
Впрочем, чтобы окончательно убедиться в справедливости этого положения, рас-
смотрим те уклонения от него, которые нам показывает современная действительность.
Наше время, есть время обмирщения пастырского служения. Толстовская реформа, ста-
равшаяся о сближении Церкви с жизнью, немного успела в этом добром намерении, но
зато утратила немало сокровищ духовной жизни в школьном и священническом быте. Ее
государственно-бюрократический дух сказался прежде всего в пренебрежительном отно-
33
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
шении ученой мысли к сущности пастырства. Труды по пастырскому богословию почти
перестали появляться. Взамен его появилось Практическое Руководство для пастырей, в
котором служение пастырское рассматривается как сумма церковных, канцелярских и
хозяйственных обязанностей — не объединенных ни внутренним настроением священни-
ка, ни раскрытием в нем божественной благодати. Толстовская реформа исходила из того
установившегося в обществе мнения, будто русское духовенство прежде всего должно
быть освобождено от византизма, замкнутости и сближено с общественной жизнью, что-
бы оно не представляло из себя какой-либо касты ни по своему сословному быту, ни по
содержанию своих умственных интересов. Вот почему и в область практического бого-
словия был внесен характер государственный, но не столько общественно-этический,
сколько бюрократический. Пастырское богословие, да и, вообще, духовная жизнь, остав-
лены были в пренебрежении. Спрашивается теперь, достигнуты ли были благие цели но-
вовведений, овладело ли духовенство общественной жизнью настолько, чтобы свободно
вести ее к нравственному усовершенствованию? Увы, мы видим, что жизнь русского ду-
ховенства осталась по-прежнему в стороне от тех нравственных интересов, которыми жи-
ло общество, так что последнее стало от своих пастырей еще дальше, чем от прежнего
дореформенного духовенства. Нововведения прошлых царствований не оказались про-
никнутыми духом пастырско-нравственным, но совершенно обмирщились. Так, на епар-
хиальных съездах пастыри занимаются лишь обсуждением вопросов имущественного ха-
рактера и вместо объединения духовенства между собою и с обществом, сословное нача-
ло, обнаружившееся на этих съездах, привело как раз к противоположным последствиям.
Жизнь умственная, для развития которой приложено так много стараний, тоже редко идет
у пореформенного духовенства дальше интересов насущных, практических и остается
замкнутой от воздействия на теоретические интересы общества. Богословская литература
в светских домах читается ныне, кажется, меньше, чем в прежнее время — людьми старо-
го воспитания. Да и в жизни самих русских пастырей, именно под влиянием этих реформ,
стало обнаруживаться пренебрежение к духовно-нравственным интересам, небрежение
богослужением, несоблюдение постов, стыд своего звания, выражающийся в стрижке во-
лос, ношении манжет и т.п.
Сглаживая свою бытовую разность от мирян, такие представители духовенства, видимо,
старались подольститься к светскому обществу, но оно относится к такого рода типу об-
мирщившегося священника еще с меньшим уважением, нежели к патриархальному, ста-
рому типу. А это обмирщение, этот чисто бюрократический дух сказывается все сильнее и
сильнее, даже среди тех пастырей, которые самым положением своим поставлены в осо-
бенно тесное отношение к внутренней духовной жизни людей, к их убеждениям и совес-
ти. Разумеем миссионеров. Собравшись на миссионерский съезд в 1891 году, они, кажет-
ся, ни одного слова не сказали о том, каким образом, подействовать на душу и сердце рас-
кольников и сектантов, какими книгами пользоваться для их обличения. Все рассуждения
направлены были к решению того, к каким карательным мерам против отпадших должно
расположить светское правительство. Влияние бюрократически-экономического направ-
ления духовенства отразилось и на монастырях. Современные монастыри, не говоря об их
чисто нравственных несовершенствах, ими вполне сознаваемых, даже в области своих
положительных проявлений приближаются к тому, чтобы сделаться чем-то вроде вольно-
экономических обществ, объединяющих людей на почве имущественных отношений, об-
ладания капиталом, получения доходов с него, расходования его на предприятия эконо-
мического характера и пр. Административный взгляд на монастыри, как на экономические
34
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
учреждения, сказывается даже в подборах начальников этих монастырей — людей обла-
дающих хозяйственными и вообще экономическими способностями; с подобной же точки
зрения и настоятели ценят своих подчиненных. Если оказывается честь инокам с дарова-
ниями духовными, то все-таки по тем же имущественным видам: на них смотрят, как на
источник доходной статьи. Конечно, среди монастырей есть и исключения (монастыри:
Валаамский, Соловецкий, пустыни: Оптина, Глинская), но и туда имущественное начало
проникает все сильнее и сильнее, а по мере развития этого грустного явления наблюдается
и другое — охлаждение к ним христианского народа.
Итак, говоря вообще, сближения духовенства с обществом, предполагавшегося вы-
шеназванною реформою, в настоящее время вовсе не достигнуто в желательном смысле:
вместо сближения явилась утрата духовного облика и приобретение бюрократического;
но последний никогда не был по сердцу русским людям, сложившим поговорку: нет нико-
го лучше русского человека и нет никого хуже русского чиновника. Кто хочет построить
свои отношения с людьми на чиновнических началах, тот никогда не приобретет их сер-
дец. Чтобы иметь право сказать с Апостолом: “не ищу вашего, но вас” (2 Кор. 12:14)
должно иметь право сказать и другие слова его: мы восхотели передать вам не только
благовестие Божье, но и души наши (1 Солун. 2:8). А чтобы передать души, чтобы жи-
выми непрестанно предаваться на смерть ради Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова от-
крылась в смертной плоти нашей (2 Кор. 4:11) и действовала в пастве, — нужно, ко-
нечно, предаваться постоянному внутреннему деланию, как главной цели жизни. Итак,
главный предмет внимания и деятельности пастыря есть жизнь внутренняя — возгревание
даров Св. Духа. Это положение имеет свои основания и в Св. Писании. Кроме известных
уже нам, можно указать еще на слова св. Ап. Павла к Тимофею: не неради о пребываю-
щем в тебе даровании, которое дано тебе по пророчеству с возложением рук священ-
ства. О сем заботься, в сем пребывай, дабы успех твой для всех был очевиден. Вни-
кай в себя и в учение; занимайся сим постоянно: ибо, так поступая, и себя спасешь и
слушающих тебя (1 Тимоф. 4:14-16); здесь ап. Павел успех пастыря полагает в зависимо-
сти именно от внутренней жизни, от развития пастырем пребывающего в нем дара. Вни-
кай в себя, говорит Апостол (ст.16), в свою нравственную жизнь, ибо так поступая, и
себя спасешь и слушающих тебя (16). Не хорошо нам, оставив слово Божье, пещись о
трапезах, но мы пребудем в молитве и служении слова (Деян. 6:2,4). Поступавшая так
евангельская Мария более угодна Господу, чем Марфа, предавшаяся внешнему деланию.
Посылая апостолов на проповедь, Спаситель говорит им: не берите с собою ни золота, ни
серебра, ни меди в поясы свои... ни двух одежд, ни посоха (Мф. 10:9-10), и с особенною
силою воспрещает им какую бы то ни было дипломатию и политиканство: когда будут
предавать вас, не заботьтесь, как, или что сказать (19), говорит Он им. Своим последо-
вателям, пренебрегшим внешними жизненными удобствами и привязанностями, Спаси-
тель обещает награду во сто раз большую того, что они оставили (Мф. 19:29), и при том
не только со стороны внутренней удовлетворенности, но и со стороны изобилия друзей.
Действительность вполне подтверждает эту мысль о зависимости общественного
влияния от внутренней жизни. Кто из пастырей известен особенно благотворною практи-
ческой деятельностью? — Люди внутренней духовной жизни, люди молитвы и нравст-
венных подвигов. Таков из древних — отшельник Стефан Пермский, великий подвижник
и замечательный миссионер, пересоздавший целые народности; из недавних — Макарий
Алтайский, Иннокентий Пензенский, выдающийся богослов, — оба великие богомольцы.
Подобное преуспеяние внутренней духовной жизни в воздействии на жизнь обществен-
35
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
ную имеет объяснение в самом характере русской религиозности. Русский человек по-
стольку религиозен, поскольку наличная действительность не удовлетворяет его. Русский
человек ищет в религиозной жизни того, чего нет в мире, и потому он готов подчиниться
только тому религиозному деятелю, который является гостем в этом мире, пришедшим
как бы из другого мира, равнодушным ко всем внешним переменам, остающимся всегда
самим собою, довольствуясь полнотою своей внутренней жизни, своего внутреннего со-
держания. Влиятелен Иоанн Кронштадтский, основатель домов трудолюбия, примеру ко-
торого следует теперь повсюду и общество светское; влиятелен был и остается после кон-
чины своей Амвросий Оптинский, который много лет пролежал в болезни и кажется пер-
вый разрешил женский вопрос в России, устроив женский монастырь более чем на 700
человек, где принимаются все увечные, бессильные, малолетние; обитель эта совершенно
чужда практического, материального начала. Укажем еще на двух духовных деятелей,
петербургских протоиереев Дмитрия Соколова и о. Константина Стефановича, — первых
строителей наиболее важного при современном общественном строе учреждения — при-
ютов для раскаивающихся блудниц. Начали они это дело также с малого, не из отвлечен-
ного теоретического замысла, а просто через изучение быта жертв разврата и спасение их
из когтей его путем частной благотворительности, впоследствии оформленной в учрежде-
ние, обогащенное добровольными пожертвованиями и теперь совершенно упрочившееся,
как все то, что основано на личном внутреннем подвиге, как в том нас убеждают открове-
ние и опыт.
Отсюда понятно, что и пастырское руководство должно сосредоточиваться в изуче-
нии жизни внутренней, жизни духовной. Таков правильный путь пастырского действова-
ния, который не только оградит его от всех искушений, но и всегда покажет ему настоя-
щее его дело. Впрочем, должно помнить, что жизнь духовная не остается всегда на одном
и том же месте, но или идет вперед, или ниспадает к худшему, и в характере своего дви-
жения отличается вообще постепенностью. Посему учение о духовной жизни есть изуче-
ние законов духовного развития, духовного усовершенствования человека, чем и занима-
ется аскетика, наука, которой в прежнее время отводилось довольно видное место в бого-
словии вообще и в пастырском, в частности. В настоящее время она утрачена из учебных
курсов, но зато стала удобоприобретаемым сокровищем для всего русского читающего
люда, благодаря творениям и изданиям святителя Феофана, к которым мы и предлагаем
обращаться, всем, кто желает изучить самое важное в жизни человека.
Значение молитвы для пастыря.
Значение молитвы; содержание общецерковной молитвы.
По учению Отцов только тот иерей есть истинный пастырь православной Церкви,
добрый борец и победитель, который духом своим живет в мире горнем, а здесь является
как бы гостем оттуда. Сила или средство, переносящее человека из одного мира в другой,
есть молитва.
Между тем, молодые люди, готовящиеся к священству, бывают готовы ко всякого
рода подвигам самоотвержения, но к молитвенному подвигу относятся обыкновенно с
отягощением. Он представляется для них чем-то устарелым, скучным, почти бесполез-
ным. Их влечет подвиг общественный, борьба и жизнь. Быть может этим именно свойст-
36
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
вом их настроенности обусловливается иногда и предпочтение светской службы пред
священством с его религиозными церемониями, с бесконечными службами, правилами и
поклонами.
На самом деле подобное противопоставление общественного и молитвенного подви-
гов есть плод заблуждения: добрый христианин не стал бы разобщать первого от второго.
В св. Писании говорится о молитве именно в таких случаях, когда противопоставляются
два борющиеся друг против друга мира. Таковы: молитва пророка Илии в его борьбе с
жрецами Ваала, чудесная победа трех отроков в Вавилоне, одержанная посредством мо-
литвы в огненной печи, молитва Анны, пророка Ионы, Есфири, Иудифи, Елеазара, Ездры;
содержание молитвы Господней сводится именно к уничтожению жизни мира и замене ее
жизнью Божественной, Его именем, Его царством, Его волею.
Наше богослужение, то есть ектении, возгласы и другие богослужебные молитвосло-
вия содержат в себе указание, с одной стороны, на богатство жизни божественной, а с
другой на ничтожество земной. Преклоняясь в сознании собственного ничтожества перед
величием Божьим, верующие, излив устами священнослужителя свои прошения Богу, вы-
ражают всецелую готовность предать себя и друг друга Христу Богу, ибо у Него во Свя-
той Троице слава, держава и жизнь.
Указанное противопоставление раскрывается с особой силой при подаянии полноты
Божественных даров, т.е. в важнейших частях дневного и годичного священнослужения.
Тогда воспевается величие существа Божьего, Его промышления и домостроительства и
тут же сострадательным взором охватывается жизнь нашей бедной земли и призывается
милость на всех нуждающихся в разнообразной помощи Божьей — живых и мертвых.
Таковы молитвы евхаристические, особенно Василия Великого, а также важнейшие мо-
литвы главных праздников — Богоявления и Пятидесятницы. Итак, молитвы и богослу-
жение не есть нечто отрешенное от жизни, но самая жизнь, мысленно возносимая перед
лицом Вседержителя.
Но скажут: все это было достоянием первых веков христианства, а дальнейшее твор-
чество богослужебных молитв говорит нам о чисто личном подвиге молящихся. В таком
выражении справедлива только та мысль, что литургическое творчество имеет свою исто-
рию. Известно, что в первые века христианства молящаяся Церковь стремилась все сторо-
ны жизни личной и общественной проникнуть духом благодати; таково содержание мо-
литв, вошедших в служебник и требник. Затем, после V века, преимущественным содер-
жанием молитв сделалось толкование слов св. Библии и догматизм (догматы в христиан-
ской поэзии Иоанна Дамаскина); эта вторая низшая ступень богослужебного творчества,
хотя все еще исполненная высоких созерцаний и духовного восторга. Наконец, в даль-
нейший, византийский период церковной истории, в религиозном сознании начинает пре-
обладать более мрачный, исполненный рабского страха характер и содержанием молитв
становится исповедание ужаса загробных мучений и моления к Богу и особенно к Богоро-
дице об избавлении от них. Несправедливо, однако, было бы думать, что подобная харак-
теристика исчерпывает собою молитвенный подвиг эпохи. Нет, Церковь не оскудевает в
своем духовном богатстве, и в этом мы убеждаемся, если посмотрим, насколько древней-
шие молитвословия продолжают одушевлять умы и сердца молящихся. Дерзновенная
песнь воскресения, евхаристический памятник Василия Великого, гимн “Свете Тихий” и
во времена Византии и теперь продолжают приводить в трепет христианское сердце точно
так же, как и в века вселенских соборов. Содержание нашего богослужения только обога-
щалось в разные эпохи, но, слава Богу, ничего не утратило из своих сокровищ.
37
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
Значение молитвы для внутренней жизни.
Мы сказали, что молитва переносит пастыря Церкви в другой, неземной мир, и, по-
стоянно напоминая ему о загробной жизни, постепенно делает благоговейного священни-
ка жителем нездешнего мира. Подобное воспарение в мир небесный, совершаемое при
помощи богослужения, а равно и келейной молитвы, имеет значение не только для лич-
ной, внутренней жизни пастыря, но и для его стойкости в своем общественном служе-
нии, как нас убедило в этом слово Божье и рассмотрение самого содержания нашего бого-
служения. Изучение жизни доброго пастыря со всею силою подтверждает для нас подоб-
ный вывод. Оно покажет нам, что молитва есть прежде всего единственное подкрепление
пастыря в самом опасном для него состоянии того духовного одиночества, которое ему
нередко придется испытывать среди своей маловерной и малодушной паствы. Это одино-
чество тем мучительнее для пастыря, чем более он соответствует своему предназначению
носить в своей душе всю паству. Тяжесть этого настроения высказывали еще ветхозавет-
ные пастыри. Так, любвеобильный Моисей, видя народное ожесточение, жаловался Богу,
говоря: “я один не могу нести всего народа сего, потому что он тяжел для меня. Когда
Ты так поступаешь со мною, то лучше умертви меня, если я нашел милость пред
очами Твоими, чтобы мне не видеть бедствия моего” (Числ. 11:14-15); таков же смысл
слов пророка Илии (3 Цар. 19:10) и Иеремии (15:17-20); жалуется на одиночество свое и
ап. Павел (2 Тим. 4:16-17); указывает на тяжесть его и на средство облегчения последней и
Христос Спаситель, говоривший ученикам в час предания: “вот наступает час, и настал
уже, что вы рассеетесь каждый в свою сторону и Меня оставите одного; но Я не один,
ибо Отец со мною” (Иоан. 16:32). Для человека сухого и замкнутого отчужденность от
жизни общества, пожалуй, не будет тяжелым бременем, но для призванного пастыря, лю-
бящего народ свой, эта отчужденность грозила бы отчаянием, если бы он не имел против
такого недуга духовного врачевства или противоядия, каковым и является молитва, пере-
носящая пастыря в торжествующую Церковь, которая восполняет его душу, созерцающую
колеблющихся сынов Церкви воинствующей. Христианин, пребывающий в молитве, при-
ближается к состоянию такого же прозрения, как пр. Елисей, который при нападении си-
риян на Дофаим говорит слуге своему: “не бойся, потому что тех, которые с нами,
больше, нежели тех, которые с ними. И молился Елисей, и говорил: Господи, открой
ему глаза, чтоб он увидел. И открыл Господь глаза слуге, и он увидел, и вот вся гора
наполнена конями и колесницами огненными кругом Елисея” (4 Цар. 6:16-17). Так и
всякий истинный пастырь христианин, и даже отшельник, возносящийся в молитве ду-
шою в мир небесный, постоянно сознает себя окруженным обществом святых и бывает
менее одинок в своем уединении, чем городской житель, ходящий по улицам столицы
среди знакомых. Самая возможность отшельничества именно и объясняется полнотою,
общения с миром святым и блаженным. Это-то общение деятелей Церкви и убеждает их в
истине слов Христовых: “блаженны будете, когда возненавидят вас человеки и разлу-
чат вас.”
Так, из слов св. Григория Богослова видно, что и в окончательном изгнании пастырь
Церкви, возносясь в мир божественный, духовный, — через непрестанное пребывание в
молитве, может иметь полноту жизни и утешения при одиночестве. Вот эти слова: “По-
ставьте над собою другого, который будет угоден народу, а мне отдайте пустыню, сель-
скую жизнь и Бога. Ему одному угожу даже простотою жизни... Нет, нет, не буду говорить
приятного слуху, председательствуя в священных местах или один, или в совокупном со-
38
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
брании многих; не отрину глаголов Духа из заботливости снискать любовь у народа, не
стану тешиться рукоплесканиями, ликовствовать в зрелищах... Владей всем этим, кому
угодно, и кто хитер. А я бестрепетно буду исполняться Христом... Вот, я дышащий мерт-
вец, вот, я побежденный и вместе (не чудо ли?) увенчанный, взамен престола и пустой
внешности стяжавший себе Бога и божественных друзей!.. Стану с ангелами. Какова ни
будет моя жизнь, никто не причинит ей вреда, но никто не принесет и пользы. Сосредото-
чусь в Боге.”
Но постоянное молитвенное настроение не будет ли служить препятствием к испол-
нению общественных обязанностей священника? Как деятель общественный, не виноват
ли будет пастырь, если, вместо общения со своими прихожанами, он все время будет по-
свящать на молитву и богомыслие? Напротив, именно непрестанное богомыслие является
необходимым и наиболее ценным залогом плодотворной деятельности пастыря, так как
только оно может поддерживать и возгревать в сердце священника постоянную благо-
снисходительную и исполненную упования любовь к людям, к роду неверному и жесто-
ковыйному, на что признают себя совершенно неспособными народники или демагоги
мирского настроения, так как всякому общественному деятелю вообще, а священнику,
пожалуй, преимущественно, приходится постоянно встречать неблагодарность, холод-
ность, а то и пренебрежение и недружелюбие со стороны общества. Поэтому для того,
чтобы самому избежать взаимного ожесточения на людей, ему необходимо обладать в
сердце таким источником внутреннего богатства, при помощи которого он мог бы приме-
ренным оком взирать на род людской с каменными сердцами. Таким источником для него
и служит молитва, вводящая его в общение с миром горним: чем сам пастырь совершен-
нее в молитве и духовной жизни, тем снисходительнее и терпеливее бывает он к духов-
ным недугам паствы. Так, например, “старцы” тем больше оказывали внимания и участия
к приходившим к ним, чем величайшими грешниками были последние. О Серафиме Са-
ровском известно, что никто от него не встречал такого сочувствия, как злодеи и преступ-
ники.
Значение молитвы для пастырства.
Обладание даром молитвы, кроме дара любви, имеет еще другие важные последствия
для пастырской деятельности. Не говоря уже о том, что пастырь молитвенник обладает
способностью научить и других молиться, — молитвенное настроение пастыря есть важ-
нейшее условие для возвышения его авторитета среди паствы. Если вникнуть в отношение
пасомых к пастырю, то мы увидим, что главное требование со стороны первых к послед-
нему — требование дара молитвенного. Народ и оценивает пастыря с этой именно точки
зрения. Когда в народе говорят о священнике, то первый отзыв касается того: хорошо или
худо служит он. Под хорошим разумеется здесь не музыкальность голоса, не громкость и
чистота речи, а то, что в возгласах и ектениях священника слышится дух искренней мо-
литвы. Подобных священников любит и уважает народ, их-то, по преимуществу считает
своими наставниками и руководителями, к ним спешит за советом в затруднительных
случаях своей жизни. И все это доверие и любовь единственно за подвиг молитвенный.
Наш русский народ особенно высоко ценит пастырей-молитвенников. Он готов все про-
стить, даже закрыть глаза на все недостатки и пороки пастыря, будь только одно в нем
качество — молитвенность. При отсутствии же этого качества, мягкость и элегантность в
обращении ставятся ни во что: на все увещания священника будут смотреть, как на без-
душное разглагольствование.
39
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
Достоинство русских пастырей в отношении дара молитвы.
Спросим теперь, имеют ли отечественные пастыри это высокое качество молитвенно-
го духа? К счастью, о нашем духовенстве с точки зрения приведенной оценки нельзя ска-
зать худо. Свой долг, долг молитвенника, русское духовенство не оставляет в пренебре-
жении и имеет в своей среде многих достойных представителей: среди наших пастырей
много людей весьма грешных, но нет неверующих и мало — нерадящих о молитве. Л.
Толстой является преступным клеветником, объявляя духовенство наше лицемерами,
поддерживающими суеверие ради государственных целей: русское духовенство верует и с
верою молится Богу. Но так как совершенства на земле нет, то нельзя не указать на неко-
торые, довольно распространенные среди нас, уклонения от правильного прохождения
этого подвига.
Уклонения: отчужденность, превозношение и местничество.
Первый недостаток — это обособленность (индивидуализм) в вере и молитве, когда
молящийся только о себе мыслит в деле спасения, а не о всех, боится Бога, но к ближним
бывает суров и чужд духа братолюбия в своей духовной жизни. Если такой священнослу-
житель молится о своем собственном спасении или о родственниках, молитва его бывает
тепла и воодушевлена; за то его благословения народу, его молитвенные благожелания и
молитва об обновлении мировой жизни, о призвании благодати на людей — бывают как
бы чужды для его сердца: он произносит их вяло, бездушно. Часто такие священники не
считают нужным внимать возвышенным прошениям ектений и предпочитают, стоя у
жертвенника, совершать поминовение своих присных, в чем полагают главное значение
литургии, составив на нее столь чуждое православию воззрение, почти, как на индульген-
цию.
Другое, весьма предосудительное явление — это взгляд на богослужение как на сред-
ство величаться перед народом и друг перед другом. Поэтому некоторые пастыри стара-
ются в ущерб духовной красоте молитвы избегать соборной службы, где всем, кроме
старших приходится менее фигурировать перед другими. Этот взгляд в высшей степени
греховный, лишающий служащего благодатных благословений. Чтобы произвести впе-
чатление на народ, священник допускает не положенные ни уставом ни обычаем, колено-
преклонения и воздевания рук, придает искусственную чувствительность своему голосу и
т.п. Правда, нехорошо поступают и те священнослужители, преимущественно монашест-
вующие, которые во избежание прелести, подавляют в себе чувство умиления и стараются
только о том, чтобы внятно вычитать положенные молитвы. Но если предосудительна
одна крайность, то не извинительна и другая.
Всего же предосудительнее нередко замечаемое у нас местничество во время собор-
ного служения, обнаруживающее печальное духовное ослепление священнослужителей,
которые иногда до того увлекаются этим грехом, что задолго до какого-либо праздника
волнуются и ухищряются достать себе высшее место в служении и, в случае неудачи, ста-
новятся на много лет врагами своим соперникам. Сюда же относится и общая нелюбовь
некоторых священников к соборным и архиерейским служениям, которая в больших го-
родах у заслуженного духовенства становится иногда настолько всеобщею, что совершен-
но разрушает глубоко церковный и справедливо любимый народом обычай украшать пре-
стольные праздники приходов торжественным служением иерарха или старшего в городе
иерея с братией. Так местничество и самолюбие разобщает пастырей даже в святейшем
40
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
деле молитвы и удаляет от них Христа, обетовавшего быть посреди сходящихся во имя
Его. Чтобы возненавидеть эту глупую страсть, должно вспоминать и то назидательное
совпадение событий, как ученики Христовы, спорившие между собою о старшинстве, о
наибольшей близости к Учителю, через несколько часов после этого, не вразумившись
“вечерею умовения ног,” все разбежались от Него, а первый между ними отрекся от Него
с клятвой.
Практические советы о стяжании молитвенного дара.
Что должен делать молодой пастырь, чтобы не остаться без дара истинно-
христианской молитвы? Прежде всего, в виду приведенной довольно высокой оценки на-
шего духовенства со стороны этого качества духовной жизни, начинающему пастырю не
следует смотреть на старших собратьев и на народ сверху вниз, как это свойственно само-
уверенной юности, и не считать себя среди народа религиозным реформатором; скорее
ему следует укрепиться в мысли, что в области молитвы он — невежда, и что ему, для
успешного прохождения пастырского служения, нужно почитать себя хуже и малоопыт-
нее всех, — не жизнь возвышать до себя, но себя до уровня религиозной жизни собратьев
и лучших прихожан. На это указываем в виду того, что в настоящее время у кандидатов
священства наблюдается полная неосвоенность с законами духовной жизни, с учением о
молитве и предписанной христианину внутренней борьбой. Курсы пастырского богосло-
вия вовсе не рассматривают этих предметов, а в богословии нравственном они задеваются
лишь мимоходом, так что не оставляют никакого впечатления на слушателях. Естественно
поэтому, что от студентов семинарий и академий можно слышать самые несообразные
суждения о молитве, в роде, например, таких слов: зачем молиться, когда нет соответст-
вующего внутреннего настроения?
Очевидно, люди не знают даже того, что охранение и возгревание молитвенной на-
строенности есть плод борьбы: без борьбы с собою христианин никогда не стяжает дара
молитвы, а если имел раньше, то утратит. Полное непонимание молитвенного подвига
молодым пастырем описано в повести Потапенко “На действительной службе,” где ново-
поставленный пастырь-идеалист, стоя пред престолом “проникся уважением к себе, к
своему общественному подвигу,” с недоумением перечитывает совершенно чуждые его
сердцу слова молитвы: “никто же достоин от связавшихся плотскими похотями или стра-
стями приближаться …” Эта столь глубокая исповедь христианского сердца ученому ака-
демику казалась непонятной, застарелой формулой. В подобное заблуждение герой повес-
ти впал вследствие того, что приготовляя себя к служению народу, никогда не понуждал
себя к главнейшему условию сего служения — к стяжанию дара молитвы.
Самопринуждение.
Самопринуждение — вот второе средство к усвоению этого дара. На это могут воз-
разить, что хотя молодые священники и не подготовлены к молитве, но все-таки к старос-
ти по большей части привыкают к ней сами собой, без заметных усилий. Действительно,
кому неизвестны примеры, когда равнодушные в молодые годы иереи, потом приобрели
дар молитвы путем невольной бытовой привычки, научившись у своих пасомых. Такое
взаимообучение между пастырем и пасомыми в Русской Церкви указано было еще покой-
ным Моск. Митр. Иннокентием, говорившим, что, уча паству, он в свою очередь у нее
учился. Остановимся несколько подробнее на этом свойстве русской церковной жизни.
Взаимообучение пастыря и пасомых само по себе явление не предосудительное, а даже
41
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
отрадное, когда причиной его бывает сознательное убеждение, а не имущественная зави-
симость священника от прихода, понуждающего первого применяться к нуждам и вкусам
последнего. Между тем, в обучении молитве именно такая зависимость и является обык-
новенно несознательным первоначальным побуждением к стяжанию этого св. Дара; моло-
дой священник в Великороссии поневоле старается быть богомольным, потому что иначе
он останется в скудости, — затем постепенно входит в дух молитвы и нередко достигает
высоких дарований в прохождении этого подвига. Но можно ли удовлетворяться таким
положением вещей и не прилагать подготовительного труда к тому, чтобы быть достой-
ным пастырем богомольного прихода не в конце дней своих, а в начале? Притом, у мно-
гих ли столь восприимчивая, мягкая душа, чтобы непроизвольно усваивать религиозную
стихию народной жизни? Нужно помнить при этом, что подобное усвоение чаще встреча-
ется в Великороссии, где священник зависит от прихода, а в Малороссии и особенно в
Западной России, где обеспеченное духовенство может безнаказанно для своего благосос-
тояния держаться вдали от народа, пастыри часто не научаются молиться, небрегут о бо-
гослужении. Отсюда — всякого рода отступничества, штунда и др. секты. Итак, нужда в
самом деятельном усвоении дара молитвы остается во всей силе, и кто не хочет сознать
чисто нравственного долга научиться молиться, тот, по крайней мере, должен согласиться
с мыслью об общественной нужде иметь такой дар и понять, что рано или поздно сама
жизнь и особенно разные несчастья понудят его пожалеть о своей лености и приняться
поздно за то, с чего следовало бы начинать. Отсюда-то и возникает в науке пастырского
богословия особая речь о молитве.
Противостояние господствующей страсти.
Какие же средства для самого зарождения дара молитвы? Жалуются обыкновенно на
сухость и рассеянность, как на главное препятствие к молитве. Поэтому, первее всего не-
обходима борьба с теми причинами, от которых происходят эти нежелательные свойства.
Причины эти двоякого рода. Во-первых, многозаботливое настроение, особенно когда оно
соединяется с согласием ума, признающего те или другие заботы главнейшими в жизни, и
взирающего на молитву, на сосредоточенность в Боге, как на дело второстепенное сравни-
тельно с усовершенствованием себя в науках и искусствах или — достижением целей
земного благоустройства. Если в чьей душе есть какой суетливый помысл, погло-
щающий его внимание и энергию, то к молитве такой человек бывает не способен.
Второе препятствие к молитвенному настроению — непобежденная чувственная или иная
преступная страсть. Когда дурное, похотливое желание беспрепятственно владеет челове-
ком, он не способен молиться. Дух Божий отошел от Саула, когда у последнего сложилось
преступное завистливое отношение к Давиду. Для борьбы с указанными препятствиями
молитве должно прежде установиться в том убеждении, что возношение духа к Богу, мо-
литва, есть главное в жизни, а все прочее второстепенное. Доколе человек не придет к
сознательному убеждению, что хранение сердца, сосредоточенность в Боге — главное в
жизни, до тех пор он никогда не будет усовершаться в молитве. Вышеприведенные и
дальнейшие указания могут служить для пастыря Церкви основаниями для желательного
отношения к молитвенному подвигу. Но и убедившись всем сердцем в жизненном значе-
нии этого подвига, должно помнить, что пока христианин, обуреваемый чувственною или
иною страстью, не возненавидит ее и не вступит с нею в борьбу, дара молитвы он не стя-
жает.
42
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
Также точно и против рассеянности, даже чуждой грубых страстей, последователь
молитвенного подвига должен предпринять нарочитую борьбу, отвлекая свою мысль от
всяких внешних впечатлений и полагая узду на свое воображение, и проходить подвиг
молитвенный от низший ступеней его до высших.
Учители благочестия различают три вида молитвы: молитву воли, молитву ума и мо-
литву сердца, чувства.
Исполнительность.
На первых шагах нравственного совершенствования подвижник обладает только же-
ланием молиться, что и составляет волевую молитву. На этой ступени новоначальный, не
имея в своем сердце молитвенного настроения, ни даже в уме богатства духовных помы-
слов и религиозных представлений старается упражняться в внешне исправном исполне-
нии молитвенного правила. В этом случае он должен начинать с исполнения лежащего на
каждом христианине, вообще, долга прочитывать положенные молитвы утром, вечером
неуклонно выстаивать церковное богослужение, не взирая на скуку и усталость; здесь-то и
является потребность в самопринуждении, о коем мы говорили. На священника церков-
ный устав налагает обязанность вычитывать накануне каждой, совершаемой им, литургии
еще особые каноны и акафист, а утром — правило к причащению. Вот этих обязанностей
пастырь отнюдь не должен уменьшать, а скорее ему следует их расширять прибавлением
канонов, акафистов и молитв не обязательных, но предложенных в правильнике на произ-
волящих.
Пусть священник не извиняет себя недосугом — молитва его важнейшее дело, — ни
внутренним холодом или рассеянностью: исправность в исполнении правила есть лучшее
и неизбежное средство против них; пусть не слушает и помысла лености и самосожале-
ния. Чем более пастырь будет себе поблажать, сокращая положенные правила, тем более
будет тяготиться их выполнением. Известно, что чем поспешнее совершается священни-
ками богослужение, тем более оно тяготит их и заставляет их считать себя мучениками.
Чтобы избавиться пастырям от этой тягости, им должно раз и навсегда установить взгляд
на приходскую практику, не как на предметы, которые можно видоизменяя применять к
своему настроению, а наоборот — как на норму, которой следует подчинять свое настрое-
ние, не уступая ни лености, ни неразумению, ни горделивым мыслям о своем кажущемся
превосходстве. В этом заключается первая ступень молитвенного подвига — молитвы
волевой. Но против него возможны возражения.
Возражение против исполнительности.
Говорят: богослужение наше, если его петь по уставу, очень продолжительно, и мо-
литвы его далеко не приложимы к современному настроению мирян. В этом возражении
есть доля правды. Прежде всего самое предание Церкви сократило Устав до размеров
принятой приходской службы. Но есть обычай более продолжительного и более сокра-
щенного служения. От мудрости и опытности пастыря зависит сохранить в своей службе
все, что хранится в практике лучших приходов и обителей, по крайней мере не сокращать
стихир, ирмосов и по возможности Псалтири. Руководством ему может служить указ Св.
Синода о богослужении в церквах духовно-учебных заведений изданный в 1887 году.
Но как мыслить о более смелых применениях к духовным нуждам молящихся, кото-
рые допускаются особенно часто в столицах? Допускать их со спокойной совестью и чув-
ствовать себя до известной степени в положении хозяина может только тот священник,
43
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
который имеет основание считать себя в этой области истинным выразителем общецер-
ковного сознания, которого отношение к службе не будет уступкой тлетворному духу века
сего, выражением личного недовольства преданием, вытекающего из лености или рассея-
ния. Но таким выразителем общецерковного мнения может быть только тот, кто смолоду
привык послушанию Церкви, кто засвидетельствован от народа как истинный пастырь
Церкви, кто прежде самого себя подчинил полностью игу церковного закона. Например, о.
Иоанн Кронштадтский многое изменяет в богослужении против церковного устава и этим,
однако, не соблазняются, потому что видят здесь не произвол, а выражение действитель-
ных духовных нужд сходящегося со всей Руси народного множества. Но пока ни личная
совесть, ни свидетельство народа не дают пастырю такого дерзновения считать себя выра-
зителем нужды общецерковной, он не должен вносить личное начало в сокращение
служб, а присматриваясь к своей приходской или других приходов богослужебной прак-
тике, должен придерживаться, наиболее разумного, отнюдь не умаляя всей продолжи-
тельности богослужения, а лишь заменяя торопливость — пропусками, светские протя-
женные молитвы — более церковными краткими, но за то увеличивая число стихир и т.п.
Другое возражение против строя нашего богослужения: желают основываться уже не
на условиях современной жизни, а под влиянием протестантов, — на ложном понимании
слова Божьего. Говорят, что продолжительное богослужение есть лицемерное многосло-
вие, и что Сам Господь заповедал не многословить в молитве. На самом деле в словах
Христовых мысль та, что многословная молитва не заслуга. Это справедливо, и те, кто
смотрит на молитву как на заслугу как на opus operatum, заблуждаются; но продолжитель-
ная молитва нужна не для Бога, а для нас самих — рассеянных и косных, она согревает
сердце человека и влияет на постепенное возникновение в нем религиозной настроенно-
сти. Не вдруг в человеке, занятом житейскими делами, возжигается религиозное чувство,
но для этого требуется продолжительная сосредоточенность на молитвенных помыслах и
некоторые другие средства. Кто постоянно готов на молитвенные прочувствованные воз-
дыхания и пролитие умиленных слез, тому нет нужды подолгу молиться для согревания
сердца, а разве для большего и бóльшего духовного совершенства. Правильное понимание
нами слов Христовых подтверждается другими Его словами: “бесы изгоняются молитвою
и постом.” Неправедный судья и скупой друг уступили лишь продолжительным молени-
ям, и Отец Небесный услышит вопиющих к Нему день и ночь. — Бдите и молитесь, да
не внидите в напасть. — Сам Господь молился всю ночь. Апостол Павел, особенно
уважаемый протестантами, также заповедал “непрестанно молиться,” и говорил о себе:
“молясь всеусердно день и ночь”(1 Сол. 3:10). Корнилий угодил Богу тем, что подавал
милостыню и “постоянно молился.” Св. Апостолы, поручив дьяконам внешние дела цер-
ковного общества, так определили свое назначение: “мы же в молитве и служении слова
пребудем.”
Уклонения от исполнительности.
Насколько легкое отношение к молитве вообще и в частности потворство обмирщен-
ным вкусам современных христиан нехорошо отражается на богослужении, — в этом лег-
ко убедиться. Войдите на престольный праздник в городской храм, и там, вместо глубоко
содержательного строя православной всенощной, воспевающей словами Библии всю ис-
торию нашего искупления, услышите лишь несколько концертов, да повторение дьякон-
ских громогласных ектений, рассчитанное на занимание публики личностью священно-
служителя. Все это неположенное стараются оправдать прихотливым вкусом городского
44
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
народа, равно как и введенные в ущерб стихирам и псалмам многочисленные безграмот-
ные акафисты, свидетельствующие о явном упадке богослужебного творчества и вкуса.
Известно, что только два акафиста — Христу и Богородице, переведенные с греческого
языка, отличаются высоким достоинством; терпимы еще переводные акафисты Успению и
св. Николаю, да переделанные из униатских архиепископом Иннокентием. (Акафисты же
святым и иконам Богоматери представляют собой повторение бессодержательных убла-
жений, часто касаются нужд мирского житейского характера и в довершение всего явля-
ются почти дословным и часто неосмысленным повторением один другого). Правда, они
по плечу современным христианам, но мало служат их духовной пользе, а более соответ-
ствуют религиозному утилитаризму. Совсем выводить их из употребления священник не
должен, если это послужит к большому огорчению молящихся, но ему следует постепенно
совершенствовать вкус последних уставным исполнением богослужебного чина и оби-
ходными напевами: тогда они сами предпочтут лучшее. Во всяком случае, священник не
должен ставить угождение вкусам, не только личным, но и обще — приходскому, конеч-
ным правилом своих распоряжений по церковной службе, особенно в тех случаях, когда
эти вкусы идут в разрез с церковным преданием, но последнее, то есть устав, считать бо-
гослужебной нормой и по возможности ее поддерживать.
Таковы главные свойства молитвы волевой — частной и общественной. Терпение,
самопринуждение, церковность — вот ее свойства.
Внимание ума.
Вторая степень молитвы, молитвы ума, когда христианин достигает способности со-
средотачивать свой ум, свое внимание на предметах молитвы. Внешним средством к тому,
по мнению опытных в молитве и благочестивых старцев, служит неторопливое чтение
молитв, с вдумыванием в каждую их мысль, чему пособием служит разделение черточка-
ми каждого предложения в молитвеннике. Внутренние средства к стяжанию сего подвига,
изложенные Отцами, собраны в “Добротолюбии” преосв. Феофана; эту книгу должно
иметь в каждой церкви и по возможности в каждом иерейском жилище.
Высшая степень молитвенного дара и средства к ее стяжанию.
Высшая степень молитвы — это молитва чувства, когда молящийся живо чувствует
или вполне переживает сам все заключающееся в содержании молитвы, — когда, при сла-
вословии Бога, сердце его горит радостью; при воспоминании евангельских событий,
умилением о Христе, скорбью о греховном ожесточении людей, а особенно, когда при
чтении молитв, содержащих прошения или исповедь грехов, сердце его всей полнотою
выливается в произносимых словах, являющихся в это время как бы его собственным тво-
рением. Как же совершается переход к этой третьей ступени молитвы? Нужно прежде все-
го остерегаться подражать западным учителям, допускающим непосредственное напряже-
ние самого чувства, о чем так много толковали тамошние духовные писатели-
сентименталисты. Православные богословы-аскеты очень неодобрительно относятся ко
взглядам последних. Они справедливо утверждают, что человеку дана непосредственная
власть и над действованиями воли и над вниманием ума, но не над чувствованиями серд-
ца, каковую он получает разве на высших ступенях духовной жизни, а если кто вообразит,
будто имеет ее в обычном естественном состоянии, то заблуждается, принимая физиче-
ские ощущения за духовные чувствования. Действительно, если человеку недоступно сра-
зу по одному желанию проникнуться умилением или страхом, то нервные натуры могут
45
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
без труда создать себе те телесные ощущения, которыми обыкновенно сопровождаются
означенные чувства, и вообразить, будто они достигли желаемых настроений. Самообман
такого рода неминуемо ведет к прелести или духовному самообольщению, укоренение
которого подчиняет подвижника духу бешеного самомнения и власти врага.
Различение прелести от благодатного дара.
Состояние прелести, являющееся плодом и иного рода уклонений от правильного
прохождения подвига молитвы и вообще духовной жизни, познается по следующим своим
проявлениям.
1)
Подвижник, находящийся в прелести, после усердной молитвы, или восторженного
чтения слова Божьего, или проповеди, или доброго дела, вместо ожидаемого покоя и
внутреннего мира, чувствует непонятное беспокойство и неясные ему сомнения, или раз-
дражение, или осуждение других, вообще — внутреннее расстройство, не сопровождаю-
щееся однако духом самоукорения и покаяния.
2)
Не должно полагаться и на такие молитвенные и иного рода подвиги, личные и
общественные (напр., богослужебные), которые удовлетворяя вкусу подвижников, причи-
няют только одно огорчение его ближним и возбуждают в них, а затем и в нем самом,
злобу и ссоры. Таково, например, слепое следование Уставу в совершенно неподготов-
ленном приходе, резкие обличения в проповеди на первых же шагах пастырства, неуме-
ренный пост, производящий раздражительность, семейные ссоры и т. под.
3)
Не спасительна молитва, если подвижник услаждается не содержанием ее, а только
продолжительностью, видя в ней доказательство силы своей воли и взирая на молитву,
как на заслугу перед Богом, вопреки словам Христовым.
4)
Не спасительна она и в том случае, когда молящиеся, а особенно пастырь, отделяя
себя от общества, вопреки словам апостола (Евр. 10:25), и считая себя выше церковной
нормы, горделиво измышляют собственные правила для келейной и даже церковной мо-
литвы. Известно, что лукавый враг, когда обольщает ревностных послушников, то именно
через внушение им больших, самочинных молитвенных правил, вместо положенных стар-
цем. Бывает, что к таким подвигам является особенно беспримерное усердие, но оно под-
держивается не чистой совестью, а тонким помыслом гордыни.
Если избегать описанных искушений, то, при усердном и внимательном прохождении
молитвенного подвига в храме и доме своем, пастырь вскоре будет награжден от Бога
этим даром третьего, высшего рода молитвы. Правда, Господь иногда будет испытывать
его смирение и лишать его чувства молитвенного умиления, чтобы он понял, что оно да-
ется от благодати Божьей, а не от достоинств человека.
Но все же в таких испытаниях Господь не надолго оставит пастыря, но облегчит его
подвиг более, чем пустынножителям, имея жалость не только к душе самого пастыря, но и
ко всем его чадам, которых молитвы и воздыхания приносит он к престолу Господню. Кто
пожелает убедиться, сколь многих смиренных иереев и иерархов православного мира
Господь обогащает сокровищем молитвы, тот пусть спросит у верующего народа о таких
светильниках и, следуя его указаниям, он увидит, что в каждом городе, в каждом округе
есть пастыри, молящиеся всегда со слезами, с восторженным умилением; дух их во время
молитвы как бы выходит из тела и подобно огню исчезает в высоте небес, по слову псал-
мопевца (Ис. 118). И мы хорошо знаем, что сила нашей Церкви, обладающей многими
миллионами умов и сердец, основывается именно на этих смиренных молитвенниках, что
именно они суть колесница Израилева и кони его.
46
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
Свойство пастырской совести.
Благодать хиротонии.
Мы сказали, что совесть пастыря объемлет собою всю паству, отождествляется с нею.
Это значит, что отношение священника к нравственному состоянию своей паствы такое
же, как и у всякого христианина отношение к собственной совести. У пастыря исчезает
личная жизнь: он радуется духовным плодам своей паствы и плачет о ее падениях. Как
женщина, сделавшись матерью семейства, теряет ощущение личной жизни и переносит ее
в семью, как курица насыщается сытостью своих детей и, по-видимому, теряет инстинкт
питания, когда едят ее птенцы, хотя сама наседка, высидевшись на гнезде, совершенно
исхудала от скудости питания: так подобный же переход жизни или перерождение должно
совершаться со служителем Церкви в таинстве священства, когда его, подобно брачую-
щимся, обводя вокруг престола, венчают с Церковью, с его будущею паствой, для которой
он является, таким образом, прообразующим Жениха Христа. Это, постоянно указываемая
апостолами и отцами внутренняя связь служения пастырского с искупительным служени-
ем Пастыреначальника (1 Петр.5:4), Первосвященника (Евр.4:15) — Христа — утвержда-
ется тем крепче, что вышеупомянутое перелитие жизни пастырской в жизнь учеников или
паствы отличается от всякого увлечения человеком своими занятиями, даже от материн-
ского чувства — тем, что оно не ограничивается перевоплощением в естественный, обыч-
ный ход жизни того общества, которому пастырь себя посвятил, но стремится вознести
последнюю ко Христу — говоря точнее, вознести ко Христу “заблудшую найдет овцу, ко
Отцу приведет и своему хотению.”
Постепенное приближение духа ко Христу или постепенный переход от естествен-
ной жизни к благодатной, в связи с подвигом пастырства (проповедью этого благодатно-
го возрождения во Христе и с духовным слиянием себя с учениками), — это тема боль-
шинства посланий апостола Павла; кроме того, она встречается в других книгах священ-
ного Писания. Здесь всего лучше можно убедиться в аскетическом понятии о пастыр-
ском служении в том, что успех последнего всецело обусловливается созиданием духов-
ной жизни в совести самого пастыря; отсюда она свободно изливается и на паству. Высо-
кие примеры такого духовного воплощения пастыря в жизнь своей паствы стоят пред на-
ми. Такие святители, как Тихон Задонский, Стефан Пермский, Иоанн Златоуст, сам апо-
стол Павел, и еще до явления благодати — Моисей, Иеремия и Иезекииль, конечно, не
составляли себе искусственного плана для действий: единство последних по духу обу-
словливалось всецело единством их постоянного настроения в смысле полного слияния их
жизни с учениками. Действительно, все эти угодники были или прообразователями (Евр.
11:26; Мф.16:14), или продолжателями Христова подвига, заключавшегося в принятии на
Себя естества человеческого и возведении его на первое блаженство.
Итак, из каких же элементов состоит эта духовная, благодатная жизнь, перенесен-
ная Христом и усвояемая сопастырями Его для передачи верующим? Вот основной вопрос
пастырского богословия. Из двух начал: из 1) самоотречения, и 2) любви. Первое есть
начало отрицательное, очищающее в нашей грешной душе простор для второго, второе —
47
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
зиждущее, творческое*) . Из этих-то двух начал состоит пастырское настроение, и в них
одних заключается успех пастырства, т.е. способность духовного рождения. Мы сказали,
что из области естественной к этому закону благодатной жизни всего теснее примыкает
настроение материнское: и подлинно, посмотрите, как даже здесь в области обычных от-
ношений, не иное что, а именно это самоотверженное слияние существа любящей матери
со своим чадом является из всех естественных сил наиболее могучим рычагом нравствен-
ного отрезвления. Кому не известно, что порочный человек готов более повиноваться од-
ному слову любви материнской, нежели целому арсеналу самых разумных убеждений
людей, к нему равнодушных? Конечно, мы далеки от того, чтобы изгонять логику и дока-
зательства из области нравоучения: нельзя отрицать, что влияние одной воли на другую
усиливается при помощи науки, красноречия и т.п.; но ежедневный опыт может легко
убедить каждого, что центр тяжести всякого нравственно воспитывающего влияния за-
ключается в силе любви. Только этим и возможно объяснить, что одно слово святого,
проникнутое пастырскою любовью старца, оказывалось действеннее риторских доводов,
даже для тех, кому был неизвестен авторитет учителя благочестия. В том и смысл изрече-
ния, что наша проповедь “не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении
духа и силы” (1 Кор. 2:4); в другом месте апостол грозил еретикам придти, чтобы испы-
тать не слова возгордившихся, но силу (1 Кор. 4:19). Воля влияет на волю, когда выходит
из самозамкнутости себялюбия и, отрекаясь от него, любовью и состраданием сливается с
волею брата. На этом законе зиждется вера в наши молитвы друг за друга и молитвы за
умерших.
Подобным-то подвигом глубокой скорби о грехах наших в саду Гефсиманском и
привел нас Господь в благодатное естество, когда “с сильным воплем и со слезами принес
молитвы и моления Могущему спасти Его от смерти” (Евр. 5:7). Свою сострадающую
любовь к людям Господь сравнивает именно с настроением любящей матери (Мф.23:37).
Через этот подвиг сострадающей любви Он становится близок нам, становится не только
примером святости, но и источником святой жизни, твердой опорой во всех искушениях.
Сей-то подвиг определяет собою и сущность пастырства. Конечно, последнее не окан-
чивается внутреннею жизнью священника, но проявляется во всех различных отраслях его
деятельности, но внешнее само вытекает их совершившегося в его совести таинства и
влияет силою не своею, а именно тем залогом внутренней благодатной силы, которая про-
является в словах и деятельности пастыря. Мы увидим сейчас из Писания подробнее, что
пастырское настроение состоит именно из этих двух элементов самоотречения и любви,
— из них и в них оно рождается, или совершается и в них заключается. Как Христос Спа-
ситель явился на землю, возлюбил нас прежде (1 Иоан. 4:19), когда мы еще были (грешни-
ками) врагами (Римл. 5:8-11), и для сего умалившись и приняв образ раба (Фил. 2:7): так
содержание Его земной жизни были любовь и самоотречение, ибо Господь помазал Его
благовествовать нищим, послал исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать слепым
прозрение и пленным отпущение, отпустить измученных на свободу, проповедовать лето
Господне благоприятное (Лук. 4); и Он понес на Себе наши немощи и взял на Себя наши
болезни (Матф.8:17). Таков же был и исход Его, о котором Он говорил: “неужели Мне не
пить чаши, которую дал Мне Отец?” (Иоан. 18:11) — исход страданий и любви, всех
*) Свят. Тихон считает любовь вполне правоспособною учительницею благочестия: “Никто не может более
Христа любить, как тот, который спасения ближнего ищет .Любовь сыщет слова, коими может созидать
ближнего. Она представит способ и ум, и язык твой направит, и дело сие не требует красных речей, — еди-
ного напоминания требует ” (т.2:319).
48
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
привлекший к подножию креста (Иоан. 12:32). Ту же участь, в посильной человеку степе-
ни, проходит и пастырь: можете ли пить чашу, которую я пью? Спрашивает Пастырена-
чальник у сослужителей, и поручает им пастырство под условием любви (Иоан. 21:16).
Определив общий характер пастырского настроения, рассмотрим его зарождение,
его деятельность в церковной жизни и конечный его исход. Говоря о зарождении в нас
пастырской жизни, Божественное Откровение и здесь обращается к сравнению с чувством
материнским, состоящим из тех же двух свойств: самоотречения или страдания и любви,
как и пастырство, причем оба эти свойства взаимно обусловливают друг друга, так что,
при появлении одного, возрождается к жизни и другое. Материнская любовь, предваряе-
мая муками рождения, в них, конечно, получает свой источник. Эти муки побуждают
женщину, жившую, быть может, весело и беспечно, вдруг потерять всякий вкус к личной
своей жизни и жить единственно своими детьми. Подобное именно явление приводится
Св. Писанием для объяснения духовного пастырского возрождения учеников Слова.
Женщина, когда раждает, терпит скорбь — говорит Господь: потому что пришел час
ее; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился
человек в мир. Так и вы теперь имеете печаль; но Я увижу вас опять и возрадуется серд-
це ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас (Иоан. 16:20-22): здесь речь о свойст-
вах и действии апостольского, пастырского возрождения в душах самих апостолов, но и
зарождение нашей жизни в слушателях Слова совершается не иначе, как чрез ту же муку
внутреннего самоотречения, самопожертвования: “дети мои, для которых я снова в муках
рождения, доколе не изобразится в вас Христос!” (Гал. 4:19 и 2 Кор. 13:4), восклицает
Его апостол.
Как ближе понять это духовное рождение? Мы сказали, что созидающею силой
духовного рождения бывает любовь, но самая любовь, чистая и учительная, может ро-
диться в нас не иначе, как путем внутренней смерти, путем страдания. Как первая лю-
бовь супругов возгорается до высшей степени, когда оставит человек отца своего и ма-
терь свою (Быт. 2:24), или как сказано в псалме: “слыши, дщерь, и смотри, и приклони ухо
твое и забудь народ твой и дом отца твоего” (Пс. 44:11): так точно и напряжение духов-
ной любви является лишь плодом: 1) мучительного отречения от жизни для целей мир-
ских, и 2) самоотверженного посвящения себя Богу. В этом именно смысле пр. Иере-
мия сравнивает удаление Израиля из Египта в бесплодную пустыню за Господом и после-
довавший затем религиозный его энтузиазм с первою любовью новобрачных, когда во
второй главе говорит от лица Божия: “Я вспоминаю о дружестве юности твоей, о любви
твоей, когда ты была невестой, когда последовала за мною в пустыню, в землю незасеян-
ную. Израиль был святынею Господа, начатком плодов Его.” Такое же отречение от род-
ства и привязанностей земных должны были испытать для сочетания с Богом, для рожде-
ния духовного: Авраам (Деян. 7:3), Иосиф (Пс. 104:17-24), Давид и все апостолы (Мф.
19:27). Для многих, призываемых к Богу, это духовное рождение пастырское соединено
было с такими муками отречения от жизни, что они усиленно от него отрекались, как
Моисей и Иеремия, жаловавшийся Богу на мучительность этого духовного прозрения; но
в этих самых жалобах мы видим и проявление второго элемента пастырства, той снедаю-
щей любви, которая в самых исповеднических муках находит наслаждение и потому не
дает человеку возможности отречься от своего призвания: “Ты влек меня, Господи, и я ув-
лечен; ты сильнее меня, и превозмог, и я каждый день в посмеянии, всякий издевается
надо мною. Ибо лишь только начну говорить я, — кричу о насилии, вопию о разорении;
потому что слово Господне обратилось в поношение мне и в повседневное посмеяние. И
49
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
подумал я: не буду я напоминать о Нем, и не буду более говорить во имя Его: но было в
сердце моем, как бы горящий огонь, заключенный в костях моих, и я истомился, удержи-
вая его, и не мог” (Иер. 20:7-10). Унижение, и позор, и мука предваряют проповедь о Боге
“в собрании великом” по смыслу псалма 21, где эта проповедь является непосредствен-
ным плодом мучения. Тот энтузиазм религиозной любви, который является плодом по-
священия себя Богу, описан всего картиннее в книге Песни Песней. Только жалкая неспо-
собность понимать духовную жизнь и скудость в библейской начитанности∗) возбуждали
подозрения против духовного характера этой книги. Кто был хотя один день пастырем
Церкви, тот понимает, с какою художественною жизненностью переданы там оттенки
церковно-религиозного чувства: тот увлекающий восторг, то забвение всего, кроме бого-
преданных духовных чад, та бесконечная нежность, тот опасливый трепет за души (“до
ревности любит дух” Иак. 4:5), та неспособность на миг отделиться душой от своей таин-
ственной обручницы — Церкви, одним словом все те чувства, которые испытывает пас-
тырь во время самого посвящения и первых шагов пастырской деятельности, пока не за-
тмил дара благодати священства, полученного в хиротонии. Тут ему становится понятным
и обрядовое сходство последней с союзом брачным по подобию тех чувств всепрощаю-
щей, горячей любви, которые соединяют как мужа с женой, так и священника с паствой.
Понимает он, почему и Отцы Церкви, столь далекие от всякой чувствительности, так лю-
били вспоминать это подобие словами кн. Песни Песней, соображая духовное с духов-
ным.
Может быть читателю покажется, что мы слишком далеко пошли в область отвле-
ченного? В таком случае отвечу ему, как будущему пастырю: “не понимаешь ныне, ура-
зумеешь же потом.” Но возвратимся к наличной жизни и дадим место могущим возник-
нуть недоумениям. Да бывает ли теперь такое таинственное рождение духовной любви в
таинстве священства? Отчего о нем ничего не пишут и не говорят теперь? Неужели гро-
мадное большинство принимает священство неправильно? И тому подобное.
То, как неправильно смотрит на самую задачу пастырства большинство его канди-
датов, мы видели раньше: истинные пастыри, которых у нас, конечно, немало, вырабаты-
ваются, к сожалению, вовсе не школою и не школьными воззрениями, а самой жизнью, и
они, надеемся, не иных воззрений держатся. Если же к этому прибавим, что и сущест-
вующие-то в представлении кандидатов священства религиозные идеалы далеко не всегда
идут далее теоретических представлений, ибо далеко не все они принимают священство
по призванию, но многие из-за куска хлеба: то поймем, почему практика для нас вовсе не
может служить в данном случае показанием правильного хода дела, являясь почти сплош-
ным от него уклонением. — Но нам могут поставить такое возражение: хорошо, я имею
намерение и решимость самоотверженно отдаться служению Богу и подавлять на всяком
шагу искушения себялюбия и гордости, но неужели во мне действительно появится такая
горячая любовь и притом несомненно еще любовь не к кому другому, а к своей пастве? Я
готов верить в благодать хиротонии, но такой могучий переворот для меня является реши-
тельно загадкой. — Подобные возражения у нас возможны потому именно, что любовь к
людям посторонним и горячее участие в их нравственном благосостоянии кажутся нам,
при современном строе жизни, по преимуществу недосягаемыми добродетелями, а кажут-
ся они нам таковыми по той причине, что, несмотря на постоянные современные издева-
тельства над средневековым византизмом, на самом деле весьма почтенным, хотя и не
∗) Разумеем книги пророческие, особенно Иерем. 2 и след. И Иезек. 16 и след, где в не менее рельефных
картинах половой любви изображено отношение Бога в Израилю.
50
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
совершенным мировоззрением, наше религиозное сознание, к сожалению, воспитано со-
вершенно в направлении этого исключительно отрицательного склада духовного самораз-
вития, исчерпывающегося в одной борьбе со страстями и мало знающего о положитель-
ных плодах царствия Божия, о той жизни радостной любви к людям, которая заповедыва-
ется первыми стихами большинства апостольских посланий и проникает собою как про-
поведь Вселенских учителей, так и богослужебную литературу.
—
Подобное обнаружение любви Божьей находит почти современный нам христи-
анский поэт (Ал. Толстой) даже в жизни природы, если созерцать ее очами отрешенности
от мирских страстей и духовного единения с Господом:
“Меня, во мраке и пыли
Земли влачившего оковы,
Порывы духа вознесли
В отчизну пламени и слова.
И с горной выси я сошел
Обвеян весь ее лучами,
И на волнующийся дол
Взираю новыми очами.
И слышу я, как разговор
Немолчный всюду раздается
И сердце каменное гор
С любовью в темных недрах бьется,
Клубятся медленные тучи,
И под древесною корой
С любовью в листья сок живой
Струей подъемлется певучей.
И вещим духом понял я,
Что все, рожденное от Слова,
Лучи любви кругом лия,
К Нему вернуться жаждет снова,
И жизни каждая струя,
Любви покорная закону,
Стремится силой бытия
Неудержимо к Божью лону.
И всюду звук, и всюду свет,
И всем мирам одно Начало
И нет на свете ничего,
Что бы любовью не дышало”.
В жизни человеческой не все дышит любовью, но все призывается Христом к любви. Это
призвание отыскивает Его служитель во всех явлениях нравственной жизни паствы, со-
зерцаемой с точки зрения ее идеала, — и он всецело отдается на служение последнему с
восторженным увлечением первой любви духовной, благодатной.
Кто еще не убедился подобными поэтическими изображениями первого энтузиазма
духовного просветителя, тот пусть узнает еще более удивительное. Дело в том, что Гос-
подь облегчает тяжелый крест пастырства не только тем, что пробуждает пастырскую лю-
бовь с такою силою на первых шагах служения Церкви, но и пастве или слушателям вла-
гает сначала и любовь, и доверие, и даже восторженное благоговение к Его служителю.
51
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
Великими проповедниками были такие Святители, как Григорий Богослов, Иоанн Злато-
уст или Дмитрий Ростовский, но едва ли не сильнейшим духовным восторгом проникнуты
их слова при вступлении на паству. По содержанию этих слов видно, что и народ их
встретил с восторгом, что он сразу усвоил их любвеобильное пастырское попечение. Да не
тот ли мгновенный восторг народа встретил первые слова проповеди самого Пастырена-
чальника и Его Апостолов, в обоих случаях сменившийся впоследствии или ненавистью,
или холодным равнодушием большинства? Не о первых ли по преимуществу порах про-
поведнического служения Господа говорится, что множество народа слушало Его с ус-
лаждением (Марк. 12:37), что народ отовсюду сбегался слышать слово Божье (Лук. 5) не
тогда ли рыбаки бросали сети свои и дома родителей своих, чтобы идти во след новому
Учителю? те самые рыбари, которые затем с той же легкостью разбежались от Него в день
испытания? — Но вот их освятила благодать, чтобы продолжать дело своего Божествен-
ного Наставника и испытать на себе Его участь, согласно Его пророчеству. Что же? Их
первая проповедь побуждает креститься сперва 3000, а потом 5000 людей; а духовная ра-
дость о славе Божьей делает их совершенно нечувствительными к первым гонениям фари-
сеев, ибо, конечно, не эти последние, не внешние для Церкви враги, а жизнь самой паствы
готовила им самую горькую чашу страданий, как и Моисею не упорство Фараона и его
угрозы, а дальнейшее уже неразумие Израиля в пустыне, доводившее его почти до отчая-
ния. Апостол Павел точно так же упоминает о первоначальном духовном озарении учени-
ков, даруемом им на первых порах общения со служителем Слова, в послании к Галатам:
“хотя я в немощи плоти благовествовал вам в первый раз, но вы... приняли меня как Анге-
ла Божия, как Христа Иисуса. Как вы были блаженны! Свидетельствую о вас, что если
бы возможно было, вы исторгли бы очи свои и отдали мне” (4:12-15). Вот как далеко про-
стирается подобие участи пастырской с жизнью семейною, где, так называемая первая
любовь или первый месяц представляют собою явление, весьма родственное, почему к
ней и приравнивает пророк духовную ревность выведенных из Египта иудеев, как мы
слышали раньше (Иер. 2). — И Господь поныне не лишает Своих служителей такого дара
взаимной духовной любви на первых порах их служения, и опытные в духовной жизни
старцы это знают. К одному из них явился однажды молодой пастырь через год после сво-
его посвящения при переходе на новое место, как ему казалось изгоняемый или выживае-
мый за правду. Старец, простой монах-самоучка из крестьян, ослепший через несколько
лет по вступлении в обитель совсем молодым человеком и подвизавшийся в монашестве
около тридцати лет, беседовал о спасительной силе скорбей и несчастий, перенеся кото-
рые человек приобретает ничем не возмутимый внутренний мир и радость. “Я так теперь
всегда доволен и радостен, как никогда не бывал, будучи мирянином — говорил он. Сле-
пота моя меня не только не огорчает, но напротив, — я всегда с искренним усердием про-
шу Господа, чтобы Он навсегда меня оставил слепым, дабы я, не развлекаясь суетою раз-
нообразных зримых вещей, мог духовным зрением углубляться в созерцание Его судеб. А
ведь сначала как я скорбел о потере зрения, как плакался Богу на свое горе: видно Господь
лучше нас понимает, откуда мы стяжаем истинную радость.” — А мне, батюшка, такая
духовная радость дана без подвигов, отвечал собеседник в самом посвящении, и это меня
весьма смущает, потому что я иногда в этом вижу обольщение (прелесть), ибо знаю по
Отцам, что добрые дела трудом делаются и скорбями приобретаются. У меня как будто
и есть скорби отвне, да я их не чувствую, и все весел: вероятно это искушение врага. “Нет,
мой милый, отвечал старец: скорби тебе предстоят еще, и великие скорби, а этой радости
не смущайся, — просто Господь хочет тебя привязать к Себе, чтобы ты потом не отступал
52
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
от Него, не впадал в уныние.” — Мысль старца о такой цели Божественного промышле-
ния понятна: ею же, конечно, руководился Дух Божий, когда, по свидетельству Деяний
Апостольских, ниспосылал дар пророчества и дар языков новокрещенным, еще ни в чем
не подвизавшимся, а только расположившим сердца свои к принятию евангельских глаго-
лов. Длинная, тяжелая борьба предстоит служителю Слова: что противопоставит он миру,
с которым нужно бороться, если не воспринятое свидетельство Духа — Обличителя мира
(Иоан. 16:8)? Какими духовными ощущениями будет он подавлять предсказанные пасты-
рям обуревания врага (Лк. 22:31) и печали за слово (Иоан. 16:20), если бы он не воспринял
ощущений благодатных, если бы Господь не дал ему предвкусить радости общения с ним,
торжествующей над всяким лишением и мучением от мира? Без подвигов и трудов, за
одну решимость жить для Бога, Господь в благодати священства дает человеку вкусить
того величайшего дара взаимной любви духовной, в коем будет заключаться наше вечное
блаженство в будущей жизни. Вкусив сего дара, пастырь имеет возможность взирать на
все явления жизни “новыми очами,” т.е. все их сцепления объяснять не по обычным веще-
ственным соединениям случайных причин и следствий, но с точки зрения вечной борьбы
злого и доброго начала, мира и Христа, и победы Христовой над миром. Может быть, са-
мое ощущение любви, а особенно взаимная любовь паствы, удаляется от него на время,
дабы он возвратил их уже подвигом упорной работы над своею духовной жизнью, но соз-
нательная убежденность в несокрушимую действенность благодати, благодатной любви
останется при нем. Он будет стремиться воссоздать в себе и вокруг себя эту любовь, как
единую достойную цель жизни, и искать ее, как невеста скрывшегося от нее на время же-
ниха Песни Песней.
На этом закончим письмо, в котором мы постарались раскрыть общее понятие о
духе пастырском и затем, в частности, — свойства его зарождения в человеке через при-
нятие благодати священства; свойства эти — самоотверженная решимость отдать всего
себя на служение Христу и Церкви, а плод ее — дар горячей духовной любви к пастве и
притом по большей части — любви взаимной. Дары эти еще не окончательные, но, как
данные отвне — подготовительные и часто временные, ради усвоения человеку опытной
веры в силу благодати для победоносной борьбы с миром и через то упрочения сих даров,
как уже постоянных, неотъемлемых свойств истинно-пастырского духа.
Испытания пастыря.
Мы постарались показать, в чем заключается раскрытое в св. Писании зарождение пас-
тырского духа и какие первые плоды его в церковной жизни. То и другое суть явления
особенные, исключительные, представляющие собою по внешнему своему характеру не
столько первую ступень постепенно поднимающейся вверх лестницы духовной жизни,
сколько — некоторое предвкушение всего существа этой жизни, поэтический порыв в
область “духа и силы.” Порыв этот останавливается при первых ударах или переутомле-
ний, и тут пастырь входит, так сказать, в нормальные классы жизненной школы. Очарова-
ние исчезает, остается лишь ясное представление конечной цели своих стремлений и сми-
ряющее, а иногда тягостное сознание своей внутренней — личной и обще-приходской
отдаленности от нее. Это сознание является при первых ударах: но неужели они могут так
сильно повлиять на человека, уже к ним приготовившегося? Не самоотречение ли избрал
он основным девизом своей жизни? — ведь он не ищет счастья, но подвигов: почему же
53
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
упадок духа? Откуда унылость лица? Чем объяснить общую подавленность по охлажде-
нии первых порывов?
Здесь разгадку может дать лишь тот, кто собственным опытом прошел эти искусы.
Дело в том, что помянутые удары падают всегда на ту сторону, на которую именно чело-
век не ожидал, или которую одну он считал чувствительною, решившись терпеть раны на
всех остальных. Он или тщательно оберегал эту Ахиллесову пяту или вовсе не знал об ее
существовании у себя, — и вот по ней-то и раздается удар жизненного бича именно по
тому месту, на котором выносить боль служитель Церкви не приготовился.
Священная История раскрывает нам множество примеров того, как избранники
Божии были бичуемы Его воспитывающим жезлом именно по единственному чувстви-
тельному месту, и притом по большей части после минут вдохновенного восторга. Это-то
их и повергает в то смиренное сознание своего недостоинства и безответственности пред
Богом, которое вводит человека в благодатную жизнь. Таково повеление во всем покор-
ному и непривязчивому даже ко своей родине Аврааму — изгнать одного сына в старости
своей и затем принести в жертву другого, любимого; таков обман в браке долготерпеливо-
го и многотрудного Иакова, ранее лишение любимой жены и наконец горестная потеря
лучшего сына. Таковы же явления неблагородного коварства в жизни Иосифа и Моисея со
стороны не врагов, но именно тех, кому они самоотвержением служили. Вспоминать ли
еще жизнь Давида, Илии пророка, Иеремии, ап. Павла и прочих избранников, самоотвер-
женно приготовившихся нести скорби за слово Божье, но встречавших горести не от вра-
гов, а от тех немногих, кого они считали своими, и именно в то самое время, когда они с
опасностью жизни творили им добро: ни один пророк не умирает вне Иерусалима (Лк.
33:13), — сосредоточия царства Божия.
Здесь мы находим раскрытие в примерах истории того же дела Божественного ис-
пытания и воспитания, которое перенес на себя Иов. Враг искал именно того, чтобы было
особенно тяжело ему перенести и не сразу находил это, но ухищрялся в искусстве преодо-
леть терпение праведника. Иов не был корыстолюбив и горд, не был пристрастен к свет-
ским наслаждениям или к женщинам (Иов. 30:25-26; 31:7-34): только дорогого в жизни он
и имел семью да светлую веру в победу правды над силой, он не боялся бы и смерти при
сохранении этих двух богодарованных сокровищ: но их-то именно вырывает у него враг,
“ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигало меня, и чего я боялся, то пришло ко мне.
Нет мне мира, нет покоя, нет отрады” (3:25-26, ср. 13:20-23). — Тяжесть ударов заклю-
чается именно в том, что они колеблют внутренние основания веры в силу Божественного
закона; в этом смысл жалобных псалмов, как 38, 40, 72, — 20-й гл. пр. Иеремии и извест-
ной жалобы Богу пророка Илии после коварного замысла неблагодарного и упорного ца-
ря, искавшего убийством воздать спасителю народа от голодной смерти: “довольно уже,
Господи, возьми душу мою, ибо я не лучше отцов моих... ибо сыны Израилевы оставили
завет Твой, разрушили Твои жертвенники и пророков Твоих избили мечом” (3 Ц. 19:4-10).
Уязвляемые в самые нежные струны своего сердца, служители Божии посильно испыты-
вали по мере сил своих то, что и Господь их, когда, подавляемый непроницаемой тучей
мирового зла и оставлением от Бога, Он начал ужасаться и тосковать, и сказал им: Ду-
ша моя скорбит смертельно” (Марк. 19:33), и затем в предсмертных муках возопил:
“Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?” (Мф. 27:46).
Благодать Божья как бы оставляет и теперь на время последователей Христовых,
давая им вкусить ту муку, которая тогда остается на долю насадителя правды евангель-
ской. Самый корень жизни его будто бы подсекается, он вдруг видит бессилие в жизни
54
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
своих благодатных полномочий и даров, по крайней мере в той степени, в которой он их
усвоил, и если ничто другое его не привязывало к жизни, то он совершенно задыхается,
умирает от горя, и притом тем более с тягчайшею мукою, чем крепче и безраздельнее был
он предан делу Божью. Напротив, те служители веры, которые принимались за свое дело
не с отречением от всякой другой цели жизни, при первом испытании скоро падают и пе-
реходят в разряд сакрификатов и либеллатиков, уверяются в невозможности исполнять
церковные обязанности и, немного попечалившись, окончательно сливаются со служите-
лями мира, лишь по внешним приемам деятельности причисляясь к проповедникам царст-
ва Божия. Трагические моменты таких испытаний замечены даже вышеназванною непри-
хотливою литературой, описывающей деятельность священника. Так, герой рассказа Ли-
ванова встречает жестоко легкомысленное предательство со стороны дорогого ему и по-
любившего было его народа, — когда явился расколоучитель; подобный ему священник в
“Записках” Мещерского несет скорби от любимейшей для него школы. Романический
герой повести “На действительной службе,” встречает наисильнейшего, хотя и пассивно-
го, противника своим намерениям в лице давно возлюбленной жены, — а глубоко церков-
ный тип “Соборян,” тип иерея-законника в лучшем смысле этого слова, является карае-
мым за правду от церковной же власти, пред которой он так искренне благоговел. Конеч-
но, авторы названных повестей не имели в виду показать приложение этого вечного зако-
на жизни и едва ли подозревали значение последнего, но случилось то же явление, кото-
рое по другим поводам указывалось в русской изящной литературе, именно, что художе-
ственный гений помимо сознания автора через картины реальной жизни сам собою рас-
крывает непреложные законы бытия.
Главнейшие виды этих жизненных ударов, из которых слагается пастырское разви-
тие, сообразны с характером Ахиллесовых пят человечества: ненависть или непонимание
и неблагодарность паствы, вражда с родными по плоти, непонимание или намеренное
преследование со стороны власти, или клевета сотоварищей. Отчасти они перечислены в
предсказании Господнем Апостолам: “будут гнать вас, предавая в синагоги и в темницы,
и поведут пред царей и правителей за имя Мое... преданы также будете и родителями, и
братьями, и родственниками, и друзьями, и некоторых из вас умертвят. И будете нена-
видимы всеми за имя Мое” (Лук. 21:12-17). Чаще всего бывают печали от сотрудников по
служению Слова и это надо предвидеть и по силам стараться предотвращать. Но прежде,
чем коснуться наличных проявлений этого закона церковной жизни, исследуем, в чем за-
ключается его значение и цель. Разочарованных идеалистов довольно видел всякий среди
священников, но многие ли понимают значение этих жизненных ударов, по-видимому,
столь принижающих нравственное сознание деятелей? “Чего ради пришла эта погибель?”
спрашивает себя наблюдатель жизни, слушая плачевные жалобы униженных и оскорб-
ленных пастырей, так часто навсегда лишенных необходимой в деле пастырском бодрости
и даже веры в правду. Это уже не страдание добровольного отречения от жизненных благ,
с чего начинается пастырский подвиг: нет, здесь крест, посылаемый отвне, здесь скорбь не
только о своем несовершенстве, но гораздо более — о деле Божьем, о жестокой неблаго-
дарности, наглости и коварстве человеческом, о кажущемся бессилии в жизни лучших,
святейших намерений служителя Христова.
Пусть не все падают под бременем этих скорбей, но посмотрите, как они влияют на
деятеля: в лучшем случае восторженная ревность первых шагов сменяется терпением,
твердостью и незлобием, но решимость на прежние могучие порывы большею частью
исчезает. Даже на апостолах Христовых отражается это смягчающее и смиряющее дейст-
55
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
вие жизненных испытаний. Не сразу можно узнать Сына Громова в кротчайшем Старце,
писавшем Послание к Гаию и Госпоже, уже не огонь хочет он низвести с неба для попале-
ния нечестивых, но одной любовью учит спасаться. Такая же мягкость и как бы согбен-
ность замечается в последних Посланиях апостола Павла, напр., в Послании в Филимону,
сравнительно с громоносными глаголами к Римлянам и к Коринфянам. Та же перемена и в
духе слов Петровых. Смотреть ли на подобное явление, а следовательно и на причины его
произведшие, т.е. удары жизни и разочарования, — как на зло, или как на добро? Слово
Божие и жизнь согласно учат, что это добро, а не зло. Дело в том, что во все, даже добрые
наши намерения входит много себялюбивого, страстного, от чего необходимо очистить
благодатное призвание служителя Божия, как изгарь отделяется от чистого металла в пе-
реплавлении, с чем и сравнивали пророки Божие испытание.
Действительно, как ни безраздельно бывает молодой иногда человек предан своей
идее, но эта его преданность, хотя и соединенная с решительною готовностью отдать свою
жизнь за Христа, еще далеко не чиста от страстных примесей; мало того: она при всей
своей искренности может бессознательно выходить из других, часто естественных побуж-
дений, которые при встрече с иной обстановкой сложились бы в призвании совершенно
иного характера, напр. в героизм воинский. Всякое дело, которому служат люди, едва ли
половину их деятельности получает именно для себя, а другую половину его, или даже 99
сотых человек производит при несознательном служении своим собственным вкусам,
страстям или прихотям. Вот почему говорили отцы: если иной монах слишком сильно
стремится к небу, то надо держать его за ноги или даже стащить на землю. Так ли любил
Моисей свой народ, когда убивал Египтянина сравнительно с тем, как следовало любить,
как его научило любить продолжительное изгнанничество? То же самое значение имеет в
жизни патриархов продолжительная бездетность, изгнание и жертвоприношение детей,
пятеричные ошибки в назначении прав первородства и т.д. Да посмотрите и на тепереш-
ние типы молодых ревнителей веры: разве они чужды страстного начала в своем религи-
озном подвиге? Разве отстаивание пастырского авторитета не льстит в них беса гордыни?
Разве стояние за правду пред старшими не приближается к чисто студенческому стремле-
нию все делать по своему? Разве подавание пастырских советов и произнесение пропове-
дей не надмевает сердца говорящих тщеславием? Разве не приходится замечать, что в
священнослужении юные пастыри чувствуют себя не столько слугами таинств, сколько
духовными начальниками народа, видят пред собою не Господа Бога, к Которому взыва-
ют, но простолюдинов, мирян, которые благословляют? Итак, если бы оставить этих пас-
тырей без вразумляющего жезла Божия, то конечно терния естественного, ветхого челове-
ка заглушат в них семя благодати, а вместе с тем остановится и духовный рост паствы,
который возможно поддерживать лишь силами внутренними, духовными, благодатными,
а не искусственными (Кор. 4:2).
Вот почему то же слово Божие учит, что терния пастырского служения не только
не умаляют его пользы, не только необходимы для совершенствования пастырского дела,
но они представляют собою самый рост последнего, в них-то именно и выражается дейст-
вие благодати, как посредством воспитания самого пастыря, так и в непосредственном его
значении для паствы. Подтвердим этот общий взгляд на действующую силу служения
пастырского из Библии, а затем при помощи ее же рассмотрим его частные проявления в
жизни, подтвердив его примерами истории и современности. Остановимся на двух только
священных книгах — прор. Иеремии и на Послании к Коринфянам. Иеремия был по пре-
имуществу пастырь народа, отождествивший свое благо с религиозным настроением па-
56
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
ствы и переживавший его как свое собственное, почему Израиль и считал Спасителя за
воскресшего Иеремию, опираясь, быть может, на известное видение Иуды Маккавея (2
Мак. 15:14-16). Ему суждено было встречать постоянное жестокосердие народа к пропо-
веди закона Божия, он готов был усомниться в верности Божией и вот слова его вопля к
Богу: “Ты знаешь, что ради Тебя несу я поругание. Обретены слова Твои и я съел их и
было слово Твое мне в радость и в веселие сердца моего, ибо имя Твое наречено на мне,
Господи, Боже Саваоф. Не сидел я в собрании смеющихся и не веселился; под тяготею-
щею на мне рукою Твоею я сидел одиноко; ибо Ты исполнил меня негодования. За что так
упорна болезнь моя и рана моя так неисцелима, что отвергает врачевание? Неужели Ты
будешь для меня как бы обманчивым источником, неверною водою? На сие так сказал
Господь: если ты обратишься, то Я восставлю тебя, и будешь предстоять пред лицом Мо-
им; и если извлечешь драгоценное из ничтожного, то будешь как Мои уста. Они сами бу-
дут обращаться к тебе, а ты не будешь обращаться к ним. И сделаю тебя для этого народа
крепкою медной стеной” и т.д. (Иер. 15:15-20). Здесь все: 1) и указание на первый энтузи-
азм, 2) и на сменяющее его под ударами человеческой злобы уныние, 3) — и благоде-
тельное значение этих ударов, как для: а) благодатного просветления самого проповедни-
ка, так и для б) обращения к истине его непокорных слушателей. Как объяснить эту тай-
ну? Действительно, как понять, что мучительный неуспех проповеди есть в то же время и
успех, что болезненно переживаемые пастырем проявления жестоковыйности народной в
то же время носят в себе семя грядущего духовного обновления паствы? Что касается
духовного возрастания самого пастыря при помощи этих средств, то мы, пожалуй, легко
поймем, почему горести и несчастия, принимаемые с покорностью, являются сильнейшим
и незаменимым к тому средством, по слову апостола, что внутренний человек обновляется
в нас лишь настолько, насколько тлеет внешний (2 Кор. 4:16), что искусство в нас произ-
водится терпением (Римл. 5:3), и участие в святости Божией мы получаем лишь через на-
казание (Евр. 12:10) и жить вечно можем не иначе, как сораспявшись Христу (Гал. 2:19-
20).
Все это, пожалуй, понятно, понятно и то, что прошедшая горнило огорчений спо-
койная и смиренная покорность Богу основательнее, чем первая восторженность новооб-
ращенных, как пишет Апостол к Римлянам: “ныне ближе к нам спасение, нежели, когда
мы уверовали” (13:11): но как объяснить, что скорби и оплакиваемые нестроения могут
быть полезны для паствы, для строения тела Христова, и притом непосредственно, а не
в смысле только дальнейших проповеднических плодов той духовной опытности, которую
стяжал скорбями сам пастырь Церкви? Что означают слова Христовы: “Если Меня гнали,
будут гнать и вас: если Мое слово соблюдали, будут соблюдать и ваше” (Иоан.15:20).
Какая связь между тем и другим? На это отвечает апостол Павел во 2-ом Посл. к Корин-
фянам: “смерть действует в нас, а жизнь в вас” (2 Кор. 4:12), т.е. духовное умирание
пастыря дает жизнь не только ему, но и пастве: между ним и паствой существуют таинст-
венные связи, передающие жизнь даже помимо отношений внешних, которыми, сле-
довательно, далеко не исчерпывается область воспитательных воздействий пастыря,
ибо хотя без них не обойдется отеческая любовь его, если она не самообольщение, но
много ошибается тот, кто будет лишь по внешним своим отношениям судить о жизни
паствы, никуда не поведет его такой взгляд, кроме как к иезуитизму. Напротив, как в от-
ношении к нам возрождающей благодати высшею силою является Христова страсть. Его
истощение, через которое живущие уже не для себя живут, но для умершего за них и вос-
кресшего (2 Кор. 5:15): так и соработники Его на ниве Божьей (1 Кор. 3:9) столько вносят
57
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
добра в жизнь, сколько имеют в себе духовной жизни. Внешнее общение, конечно, не бу-
дет покинуто ими, но всякий пастырь, сознательно наблюдающий свою деятельность, мо-
жет удостоверить, что истинные успехи духовного делания его в пастве с математической
точностью показывают собой не количество и ловкость употребленных им приемов, но
показывают собою количество той духовной жизни, с которою он обратился к делу. Рас-
положение внешних условий здесь решительно не причем: слово Божие не вяжется (2
Тим. 2:9), и Бог Сам дает уста и премудрость, чтобы противящиеся не могли отвечать
(Лук. 21:15). Упомянутый выше слепец-старец, благословляя одного молодого монаха, по
окончании курса, на общественную деятельность, а именно в смотрителя духовного учи-
лища, говорит: “Поезжай, работай, но духовной жизни не оставляй и помни, что никогда
ты не сделаешь добра ни больше, ни меньше, чем сколько будет его в тебе самом.”
Непонимание испытаний.
Исход Пастырского делания.
Так долго мы раскрывали эту истину о значении скорбей и печалей, как не только сред-
ства к духовному возрастанию пастыря, но и совершающей силы духовного рождения
христиан, эту, по-видимому, и без того простую мысль — дабы полным раскрытием ее
утвердить читателей в том далеко не простом, но страшно трудном деле, чтобы они прак-
тически смотрели на бедствия своей жизни именно таким образом. “Я сказал вам о том,
прежде нежели сбылось, дабы вы поверили, когда сбудется” (Иоан. 14:29), говорит Хри-
стос Спаситель, объясняя эту истину жизни, весьма трудную для практического усвоения.
Трудность эта заключается в разного рода искушениях жизни, особенно характерно про-
являющихся на примерах современной деятельности пастырей. Насколько пастырские
искушения серьезны, видно из того, что враг решился приступить с ними к самому во-
плотившемуся Сыну Божию.
Мы вступаем в борьбу со страшною силой, которой только христианская истина не
поддается; поэтому последняя и противополагается всякому мирскому началу как единст-
венная, действующая на свободу через воззвание к жизни лучших сторон души человече-
ской. Желающих ознакомиться с истинным значением искушений Спасителя отсылаем к
поэме: “Великий Инквизитор”; искушение действовать насилием мы разбирать не станем,
ибо уже достаточно выяснено, что пастырство допускает воздействия только на со-
весть, но и здесь является соблазн действовать косвенно, а не прямо, не истиною слов и
воодушевляющих примеров, а через духовное порабощение совести авторитету, от чего
предостерегал апостол Петр пастырей, умоляя пасти “Божие стадо, какое у вас, надзирая
за ним непринужденно, но охотно... и не господствуя над наследием Божьим, но подавая
пример стаду” (1 Петр 5:2-3). Господство разумеется здесь, конечно, чисто духовное, ибо
о другом тогда и речи не могло быть. Но как трудно бывает отказаться от такого рода гос-
подства, т.е. от подавления совести ближнего своим авторитетом, вместо воспитания
ее? Как сильна должна быть вера в слово Божье, чтобы при виде легких успехов, коими
пользуется всякий пастырь, вступивший на такой путь, сохранить однако уверенность в их
тщетности — призрачности и не придти в отчаяние при виде собственных неудач. Часто
бывает, что любовь, самоотвержение и всепрощение именно тем менее ценятся людьми,
чем они выше и чище, чем меньше в них примеси лести, или себялюбия или обмана. На
58
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
эту участь и жалуется Св. Павел: “чрезвычайно любя вас, — пишет он своим ученикам, —
я менее любим вами... Ибо чего мне у вас недостает пред прочими церквами, разве только
того, что сам я не был в тягость? Простите мне такую вину” (Кор. 12:13-15). “Согре-
шил ли я тем, что унижал себя... что безвозмездно проповедовал вам Евангелие Божье?
Вы терпите, когда кто вас порабощает, когда кто объедает, когда кто обирает, когда
кто превозносится, когда бьет вас в лице. К стыду говорю, что на это у нас не достава-
ло сил” (11:7-20). (Мало умеют люди оценить любовь, но легко преклоняются пред хитро-
стью и важностью). Истинному пастырю придется постоянно видеть не только предпоч-
тение других себе, но и прямо измену, и притом именно со стороны тех, кого он горячее и
самоотверженнее любит. Поведет он борьбу, конечно, духовную, — с врагами Церкви и
увидит, что никем иным будет он предан, как разуверившимися при виде его смирения
друзьями, ибо и Иуда предал Спасителя, наскучив Его смирением. 1) Это первое искуше-
ние — собственно от учеников. 2) Второе искушение от сотрудников.
Новый способ деятельности пастырской скоро возбудит зависть и ненависть в недоб-
рых сопастырях, и притом иногда тем сильнейшую, чем смиреннее, искреннее и проще
будет человек работать; он тогда будет тем чувствительным живым укором для них, ка-
ким был Спаситель для фарисеев (Прем.2). Известно, что труднее всего сохранить дружбу
сопастырям: даже Павел и Варнава впали в искушение распри. Но всего сильнее это не-
дружелюбие обрушится на пастыря, прямо идущего к предначертанной Божественным
учением цели: припомните жизнь св. Григория Богослова, И. Златоуста, Максима Испо-
ведника, Максима Грека, св. Митропол. Филиппа, Патриарха Никона, Митрополита Арсе-
ния Мацеевича; от кого терпели они сильней всего? Не от своих ли сопастырей? Но эта
вражда опасна тем именно, что она осыпает клеветами самые средства истинной пастыр-
ской деятельности, обнаруживая в них несуществующее лицемерие, лесть или потворство
(Иоан. 7:12) с такою настойчивостью, что сам служитель Божий начинает сомневаться в
правильности своих действий и часто замыкается в полную бездеятельность и уединение,
опасаясь, что обвинители действительно правы, обличая его в тщеславии. Это искушение
как раз противоположно предыдущему и оно весьма, весьма часто встречается в совре-
менной жизни (постигло оно и о. Туберозова в “Cоборянах”). Таким пастырям надо пом-
нить, что открытое служение есть их обязанность: “горе мне, если я не благовествую” (1
Кор. 9:16) и что бороться с искушениями тщеславия путем отречения от обязанностей
они не имеют права, но должны достигать этого иным путем, а именно “убивать духом
плотские дела,” по Апостолу, (Рим. 8:13), т.е. преуспевая в деятельной любви умерщв-
лять ветхого человека. Пути спасения два; один — отрицательный — убивает внешними
способами ветхого человека и страсть и тем дает жизнь новому человеку, а другой — пи-
тает любовью нового человека и тем умерщвляет ветхого: “поступайте по духу, и вы не
будете исполнять вожделений плоти” (Гал. 5:15), говорит Апостол. Пять только было
хлебов у апостолов, говорит блаженный Августин: но когда их стали раздавать во имя
любви голодным, то остатков собрали двенадцать корзин; поэтому буду и я делиться ма-
лым запасом своей духовной опытности, чтобы тем умножить любовью и самый ее запас
(См. его “Христианская наука”).
Ясные подтверждения правильности таких пастырских воззрений скоро будут предъ-
явлены жизнью прихода, которая не только доказывает их неложность, но и сама по себе
дает пастырю бодрость и силу, п.ч. для истинного пастыря понятны слова апостола люб-
ви: “Для меня нет большей радости, как слышать, что дети мои ходят в истине” (3 Ин.
4). Но сохраняя твердую непоколебимую веру в правильность своих взглядов, пастырь
59
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
должен со всею силою остерегаться противопоставлять в своем сердце себя лично своим
противникам, как олицетворенную святость живому пороку; напротив, он должен сохра-
нять уверенность, что хотя неудачу встречает он именно с тех сторон, куда он вложил
наилучшие чувства своего сердца, самая возможность этой неудачи обусловливается для
него тем, что и у него на душе не все было чисто: пусть он был прав пред неблагодарной
паствой, но Господь устроил бы так, чтобы она иначе к нему отнеслась, если бы душа
его была тогда совершенно непричастна всякому греху, а потому при всех столкнове-
ниях и неудачах надо искать греха в себе самом, как Иисус Навин — при неудаче завое-
ваний Гая (Нав. 8) искал греха на народе Божьем, или Ахиор в зависимости от того же
условия обещал Олоферну исход его осады иудейского города Ветилуи (Иудиф. 5:20-21).
Высшее развитие этой мысли встречается в псалмах, где молящийся праведник, угнетае-
мый врагами за ревность по Боге, сознает однако, что он страдает потому, что не освобо-
дился от греха, и просит Бога не только заступиться за свою же попираемую славу, но и
очистить его молящегося от беззаконий, которых у него больше, чем волос на голове (Пс.
39:13; ср. 40:5; 21; 101; 108). Один священник на исповеди жаловался духовнику, что он,
страдая за правду от сослужителей и властей, проникается неудержимым негодованием,
— и просил совета, как бороться с этим чувством. “Да самая простая вещь! — воскликнул
духовник — и неужели ты, выучившись в Академии, этого не знаешь?” — Нет. — “Да
считай себя виноватым и все тут! Ведь не бываешь и ты без вины вовсе: вспомни об этом,
и как рукой все снимет. Святителя Тихона ударили по щеке за слово правды, а он сам пал
на колени перед обидчиком и просил у него прощения за то, что допустил его до такого
греха.”
Итак, вот ближайшие искушения истинному пастырю, опасные именно по своей тон-
кости, по своему внешнему подобию пути праведному — это: 1) подавление чужой совес-
ти авторитетом, вместо воспитания, 2) затем противоположное, уныние и потеря веры в
самую возможность нелицемерно и смиренно любить, наконец, 3) гордость внутренняя, —
мысль о полном осуществлении собою пастырских задач, уподобление себя по степени
святости мученикам или апостолам. — Против второго искушения средство — мысль о
долге пастырском и основанная на нем деятельная любовь, против третьего — самоуко-
рение, основанное на самоиспытании, а против первого и всех трех — то средство, ко-
торое для пастырской жизни всегда необходимо, как воздух для дыхания, — это молит-
ва, исполненная верой. Ее-то как единую истинно-действенную силу противопоставляет
он ухищрениям духовного иезуитизма: соединяясь ею с Богом, с силою благодати Божь-
ей, он чувствует себя могущественнее целого мира.
Говорить ли подробно о конечном исходе борьбы пастырской в жизни, борьбы в
его лице благодати с миром? Если, как мы видели, самая сущность его служения заклю-
чается в том, что он “каждый день умирает” (1 Кор. 15:31), то конечно эта борьба своим
логическим завершением имеет смерть за слово Божье. Конечно эта смерть не есть не-
пременно казнь, но тогда она есть явное умирание от забот, трудов и печалей в продолже-
ние нескольких лет еще не в престарелом возрасте. Господь прямо говорит, что добрый
пастырь душу свою полагает за овец (Иоан. 10:11); здесь Он оставляет приточную речь,
ибо пастух за овец не станет умирать, — но разумеет пастырство духовное. В том же
смысле и апостол Павел говорит: “Я становлюсь уже жертвой за служение жертвы”
(Фил.2:17). Да и на всех апостолах осуществились слова Господни: “Чашу Мою будете
пить и крещением, которым Я крещусь, будете креститься” (Мф. 20:23). Поручив апо-
столу Петру в качестве высшего выражения любви к Себе пасение духовных овец, Гос-
60
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
подь прибавил: “Когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда
состаришься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя, и поведет, куда не
хочешь... давая разуметь, какою смертью (Петр) прославит Бога” (Иоан. 21:18-20). Цер-
ковь в своих песнопениях тоже связывает пастырство с мученичеством, когда в конда-
ке святителю говорит: “Христово, Преподобне, Евангелие исполнив, положил еси душу
твою о людех твоих,” или в тропаре Священномученику: “слово истины исправляя, по-
страдал еси даже до крове.”
О том же говорит и история Церкви, в которой высшие образцы пастырской ревно-
сти, даже в мирное время, или были убиваемы, или истлевали от жизненных скорбей: та-
ковы св. Афанасий Великий, Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Фи-
липп Московский и т.п. Ныне усопший лучший пастырь Иоанн Кронштадтский всегда
носил мертвость Господа Иисуса Христа на своем теле (2 Кор. 4:10), ибо глубокое со-
страдание к исповедуемым ему постоянно горестям, заставляло его переживать мировые
скорби, о чем свидетельствовал измученный вид его лица. Конечно, в этом обстоятельстве
нет ничего странного для христианина, напротив великие пастыри просили себе смерти;
так ап. Павел говорил: “для меня жизнь — Христос, и смерть— приобретение” (Фил.
1:21), а Григорий Богослов неоднократно просил Бога взять у него многотрудную жизнь.
Молились они так потому, что смерть за паству бывает, преимущественно перед всеми
прочими подвигами, началом духовного рождения, ибо зерно, “если не умрет, останется
одно, а если умрет, то принесет много плода” (Иоан.12:24), а пр. Исайя в 53 и 54 главе
вместе с 10 главой 3-й книги Ездры и 21 псалмом прямо раскрывают закон животворной
смерти праведника за истину, как единственное средство духовного возрождения народа.
Как Господь наш “пришел водою, и кровью, и Духом” (Иоан. 1:5-6), Который мог явиться
только после Его вольной смерти, чтобы обличать мир (Иоан. 16:7), так точно теперь по-
добное же, неумирающее при кончине своих пастырей, продолжение и рассвет духовной
жизни показывают, что и по ныне наша вера сохраняет за собою свидетельства неумерт-
вимого Духа, в отличие от всех других учений, хотя бы и готовых запечатлеть себя кро-
вью, но лишенных свидетельства Духа, — как это разъяснял мудрый Гамалиил в качестве
отличия учения Божественного, истинного от человеческого, условного (Дн. 5:35-40).
Все это понятно само собою, но гораздо нужнее предостеречь служителей истины от
мученичества или исповедничества неразумного, страстного, произвольного, что строго
осуждала Первенствующая Церковь, отказав в мученическом достоинстве христианину,
сорвавшему противохристианский эдикт императора в Никомидии. Христос Спаситель
бежал в Египет от Ирода и несколько раз спасался от рук иудеев пока не пришел его час,
пока учение Его не выяснилось окончательно и не пустило корни. Св. Игнатий Богоносец
только в глубокой старости признал себя созревшею пшеницей Божьей, которую теперь
пора измолоть зубами зверей, чтобы она стала хлебом Божьим. Вот почему всего менее
должно торопиться посредством обличений жизни в ряды исповедников и мучеников, не
очистив предварительно своего сердца от страстей. Следует насаждать в жизнь положи-
тельные начала любви и истины, что хотя труднее но полезнее, чем обличения, уместные
при более нормальной церковной жизни, чем теперешняя, когда нет наличной почвы, стоя
на которой можно бы изобличать все от нее уклоняющиеся направления жизни. Утвер-
ждай лучше самую почву; если ты достоин мученичества, если настолько выше мира, что
он не может выносить тебя, как огонь воду, то будь спокоен, что он не лишит тебя муче-
нического венца и помимо обличительной деятельности; а потому ожидай, пока ясный
голос пастырской совести и руководимые Промыслом обстоятельства твоей жизни, а не
61
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
нетерпение и страсти, приведут тебя к делу прямого обличения. Будь добрым пастырем, и
мученичество всегда будет при тебе, и в жизни твоей, и в смерти.
Ныне в одной семинарии лежал в чахотке первый ученик 6-го класса, идеальный, да-
ровитый поэт и мечтатель о разных подвигах; ужас смерти иногда показывался на лице.
“Попомни мое слово, дитя мое, — говорил ему один священник, что если ты выздорове-
ешь и останешься в жизни таким добрым, сострадательным и правдивым человеком —
христианским деятелем, то много, много раз пожалеешь, что не умер теперь, не испы-
тав жизни; будешь завидовать и этим месяцам бессильного и беззаботного сравнительно
лежания, как часто завидую я тяжело больным, приходя смотреть на них в часы тяжелой
грусти. Ты только по неопытности, по недоразумению боишься смерти. — Так надо бро-
сить свои планы? — спросил умирающий. Нет! все блага мира ничто в сравнении с тем
наслаждением духовным, которое мы только получаем среди наших пастырских скор-
бей; в этих радостях нам открываются ощущения жизни райской, которых один миг готов
зарабатывать мучениями целой жизни.”
Проявление пастырской жизни
в деятельности.
Излагая основоположения пастырства с точки зрения жизни внутренней или аскетиче-
ской, мы останемся не вполне понятными для читателей, пока не покажем, какими глав-
нейшими проявлениями отразится раскрытый пастырский уклад аскетизма на пастырской
деятельности, на церковно-общественной жизни, или говоря точнее, к каким проявлениям
пастырства должна вызывать эта жизнь своих руководителей, как по ее современному
состоянию, так и по некоторым, всегда присущим ей свойствам, предусмотренным уже в
Откровении, когда последнее начертывает общие понятия о пастырстве не только в его
существеннейшей, аскетической стороне, но и в его деятельных проявлениях. К этим
двум заключительным отделам наших рассуждений присоединим и краткие указания на
окружающую нас действительность пастырского делания. Правда, мы уже касались по-
следней, но только по вопросу о том, насколько она является несоответствующей духов-
ным нуждам паствы, когда обращается не к совести человеческой, а к приемам деятельно-
сти мирской. Теперь же мы обратимся к тем не слишком многочисленным элементам со-
временной пастырской жизни, которые заключаются в атмосфере действительной, рели-
гиозной т.е. в совести. Мы привели несколько примеров такой жизнедеятельности; теперь
посмотрим, представляют ли хотя бы эти примеры и подобные им элементы нашего пас-
тырства качественную полноту, а если нет, то в каком отношении подлежат пополнению.
— Итак, приступим к раскрытию богооткровенного учения об основных свойствах дея-
тельности пастырской, как внешнему выражению пастырского аскетизма. Было пока-
зано, что пастырская совесть обнимает собою в чувстве пламенной сострадающей любви
всю паству, всех ее членов, радуясь их успехам в духовной жизни (Фил. 4:1) и скорбя об
их несовершенствах, как о своих собственных. Понятно, что насколько в христианстве
вообще все внешнее должно исходить всецело из внутренней жизни совести, настолько и
во внешней деятельности пастыря должен отражаться именно этот всеобъемлющий
характер пастырской совести. 1) Священник должен знаться с жизнью общества в ее
целом, во всех ее сторонах, которые мало-мальски соприкасаются с совестью человече-
62
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
ской. Для него не должно существовать двух разграниченных областей нравственной
жизни пасомых — области светской и области духовной, 2) он не дожидается, пока жизнь,
уложившись в формы обычной церковности, некоторыми своими течениями сама при-
хлынет к его исповеданию или в его метрические книги: он первый должен сам идти
навстречу жизни и возводить ее на “гору Господню.” Вот первое богословское основопо-
ложение пастырской деятельности, достаточно ясно раскрытое в св. Писании и св. Преда-
нии.
Наиболее типическими изречениями Христа Спасителя относительно пастырской
деятельности принято считать: 1) притчу о добром Пастыре, 2) притчу о заблудшей со-
той овце, 3) наставления апостолам в нагорной беседе и при отпущении их на проповедь,
4) изобличения фарисеев, 5) прощальная беседа и молитва Божественного Учителя о Сво-
их учениках. Затем, в св. Писании подобное же пастыреводительное значение имеет одна
глава у Иеремии (23) и Иезекииля (24), прощальная речь ап. Павла к пресвитерам Эфеса
(Деян. 20:17) и его послания к Тимофею и Титу. Мы не будем рассматривать каждый из
священных отрывков в отдельности, но спросим, какому типу пастырства они более бла-
гоприятствуют: 1) жизненному ли, или 2) тому, который вовсе чуждается всего мирского,
удаляется от изучения светской мысли, светских идеалов?
В ответ на это можно сказать, что едва ли не руководственною идеей библейского
пастыреводительства является именно идея снисхождения до настроения пасомых, или
обращаемых, та идея, которая придает единство всем приведенным евангельским повест-
вованиям. Так, слова Христовы: “вы свет мира, вы соль земли,” сейчас же сопровождают-
ся указанием на то, что зажечь свечу — мало для освещения горницы: должно свечу по-
ставить на свещник. Ближе поймем мы смысл этих слов, когда соотнесем их с вводными
словами к наставлению апостолам, посланным Спасителем на проповедь. Господь сжа-
лился, что люди были изнурены и рассеяны, как овцы, не имеющие пастыря. И вот не
ожидает, чтобы овцы сами пришли к Нему, но за ними вслед посылает апостолов: “моли-
те Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою.” В этих словах, как и в
словах о постановлении свечи на сосуд, сказывается та мысль, что пастырю недостаточ-
но иметь высокое настроение духа и знание веры, но необходимо еще некое движение
к людям, некое вхождение в круг их понятий, следование за ними по распутьям жизни,
чтобы оттуда собрать их на Христову пажить (пастбище). Понимать эти слова, как отно-
сящиеся только к апостолам, просветителям язычников, воспрещает нам христианское
предание, которое в лице св. Иоанна Златоустого и других пастыреводительных отцов
да, наконец, в богослужебном чине архиерейского служения единогласно относить эти
слова Спасителя ко всем пастырям Церкви. Сам Господь дает ясно понять, что вхождение
в понятия и жизнь людей не есть только дело миссионеров, но и всех нравственных руко-
водителей духовной семьи. Он грозно изобличает фарисеев за то, что они, обойдя море и
сушу, дабы обратить хотя бы одного и затем, возложив на него тяжкие бремена, сами не
хотят и пальцем подвинуть, и, таким образом, являются виновными в том, что человек тот
становится сыном геенны, хуже них самих. Насколько Господь представляет существен-
ным в пастырской деятельности это вхождение к отделившемуся от духовности руслу
жизни, — видно из слов Его о пастыре, оставляющем свое стадо в горах ради отыскания
одной заблудшей овцы, найдя которую, он радуется о ней одной, более чем о 99-и неза-
блудших; та же мысль высказывается в притче о женщине, нашедшей потерянную драхму,
и отчасти в притче о блудном сыне, в сретение которого исходит милосердный отец, изда-
леча узрев кающегося. Насколько широким со стороны обоих должно быть это отыскива-
63
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
ние овец Божьих, Спаситель показал в Своей прощальной молитве и в притче о “добром
пастыре,” сказав, что всех овец Его, которые не от двора сего, подобает Ему привести,
и глас Его услышать, и будет одно стадо и один Пастырь.
Божественный Учитель не стоит одиноким в ряду прочих провозвестников Откро-
вения, представляя дело пастырства как исхождение на жизненные распутья и возведение
оттуда заблуждающихся на правый путь спасения. Действительно, даже самый образ пас-
тыря и стада, в который Он облек нравственно-руководительную задачу религиозных
деятелей, почерпнут Им из Ветхого Завета, где этот образ имеет свое приложение ко
всей истории домостроительства, начиная с благословения патриарха Иакова, продолжая
речами Моисея, историей Давида и учениями мудрецов и пророков.
Особенно наглядное развитие пастырского долга мы находим в 34 главе Иезекииля,
где Бог укоряет пастырей народа, изрекая горе пастырям, которые пасут сами себя: “Не
стадо ли должны пасти пастыри?” А они между тем “слабых не укрепляли и больной овцы
не врачевали, и пораненной не перевязывали, и угнанной не возвращали, и потерянной не
искали, а правили ими с насилием и жестокостью. И рассеялись они без пастыря и, рас-
сеявшись, сделались пищею всякому зверю полевому. Блуждают овцы мои по всем горам и
по всякому высокому холму и по всему лицу земли рассеялись овцы Мои, и никто не разве-
дывает о них, никто не ищет их.”
Итак, учение Библии, как ветхозаветной, так и новозаветной, ясно говорит о жиз-
ненности пастырства. Но учением дело не ограничивается: эта идея сама воплощается в
библейской истории; мало того, она и составляет сущность последней. В Ветхом Завете
Господь Свои отношения к Израилю, кроме образа пастыря и виноградаря, представляет
еще под видом отношений жениха, отыскавшего себе невесту и прилагающего тысячи
забот о ее благополучии. Высшее раскрытие этой идеи находим в книге пр. Иезекииля. Но
что в Ветхом Завете относилось к народу Божию, то самое Завет Новый распространяет по
отношению ко всему падшему человечеству. “Все блуждали, как овцы, совратились каж-
дый на свою дорогу,” — говорит Исайя о состоянии рода человеческого. И вот когда Гос-
подь, по слову апостола: “оставив времена неведения, повелел всем людям покаяться,” то
“Он не с неба призывал их к обращению и не в вихре бурь говорил им, но верный пред-
возвещенному через пророков пастырскому правилу, он не только Сам сошел с небес на
рассеяние путей человеческих, но вошел в самое естество наше, в нашу бренную плоть,
Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни.” До конца продолжая Свое “Божест-
венное снисхождение,” Он в учении Своем не предавал чуждую насущной жизни доктри-
ну, даже не для того пришел, чтобы упразднить закон, но пришел прямо в овчий двор
наличной жизни и ее-то поднимал до Себя, просвещая грубое сознание людей прит-
чами и начиная Свою проповедь через восстановление того же самого света, который
еще брезжился в человеческой совести: поэтому Он говорил о Своем учении, как о чем-
то для всех известном: “покайтесь и веруйте в Евангелие.” Вот почему Он мог называть
свои святейшие заповеди бременем легким и игом благим, потому что они не навязывали
людям какого-либо чуждого их сердцу и их жизненным идеалам учения, не отрицали все-
го доброго, что было дорого душам их прежде, но это-то добро и возводили к его вечному
оправданию, так что новое иго христианства не отягчало душ; напротив, принятием его
оправдывалось Божественное обетование: “обретете покой душам вашим.”
Говорить ли о том, что апостолы Христовы остались верны завету своего Учителя и
возводили ко Христу присущие людям надежды? Не блаженный ли Павел говорит: “Буду-
чи свободен от всех, я всем поработил себя, дабы больше приобрести. Для иудеев я был,
64
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
как иудей, чтобы приобрести иудеев... Для чуждых закона, как чуждый закона... Для не-
мощных, как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы
спасти по крайней мере некоторых” (1 Кор. 9:19-22; ср. 10, 33). “Кто изнемогает, с кем
бы я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?” (2 Кор. 11:29).
Обращаясь к Афинянам с проповедью о неведомом Боге, а к Евреям с учением о Новой
Скинии и Первосвященнике по чину Мельхиседекову, апостол Павел и пастырей Церкви
увещевает внимать не себе только, но и всему стаду, побуждая их к тому предсказанием о
дальнейших бедствиях церквей; своего же возлюбленного ученика и сотрудника Тимофея
он учит прилагать попечения о каждом роде людей: особенно учить старца, особо —
юношу, особо — вдовиц, сообразно настроению каждого. Отцы Церкви держались того
же пастырского приема.
Так св. Григорий Богослов в знаменитом Слове о Бегстве ясно показывает, что ру-
ководящим началом в пастырской деятельности должна быть не отвлеченная доктрина,
преподаваемая по пунктам, а наличное состояние душ в его зависимости от бытовых ус-
ловий, в которые они поставлены, и возведение душ от наличного состояния в благодат-
ное. Сравнивая пастырскую деятельность с врачебным искусством, Святитель говорит
(1:26): “Какой предлежит подвиг и какие нужны сведения, чтобы хорошо и других враче-
вать, и самим уврачеваться, чтобы исправить образ жизни и персть покорить духу? Ибо не
одинаковы понятия и стремления у мужчины и женщины, у старости и юности, у нищеты
и богатства, у веселого и печального, у больного и здорового, у начальников и подчинен-
ных, у мудрых и невежд, у робких и смелых, у гневливых и кротких, у стоящих твердо и
падающих. — Поскольку общее тело Церкви, подобно одному сложному и разнородному
живому существу, слагается из многих и различных нравов и умов: то предстоятелю
Церкви совершенно необходимо быть вместе, как простым, относительно к правоте во
всем, так сколько можно более многосторонним и разнообразным для приличного со вся-
ким обращения, а равно способным к полезной со всяким беседе.” — Ту же мысль о про-
никновении пастырского духа во все сферы нравственной жизни человечества раз-
вивает и св. Иоанн Златоуст в “Словах о Священстве” (стр. 124 по изд. 1874 г.): “свя-
щенник должен знать все житейское не менее обращающихся в мире и вместе с тем дол-
жен быть свободен от всего более иноков, живущих в горах. Так как ему нужно обращать-
ся с мужами, которые имеют жен, воспитывают детей, владеют слугами, обладают боль-
шим богатством, исполняют общественные должности и облечены властью, то он должен
быть разнокачественен.” Из приведенных изречений видно, что изучение окружающей
жизни — вот первая задача церковного учителя и пастыря. Особенно важно узнать, что та
же точка зрения лежит в основании даже канонических постановлений Церкви, а
вовсе не понятие о самодовлеющем праве, как это бывает в жизни государственной, по
необходимости руководящейся известным юридическим правилом: fiat justitia, pereat
mundos. Вот, что говорит Иоанн Схоластик о правилах церковных: “Ученики и Апо-
столы великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, а также и Церкви Его Святой
архиереи и учители, при Апостолах и после Апостолов жившие, получив поручение пасти
множество их иудеев и язычников, не полагали, что согрешающих должно терзать физи-
ческими муками, как то предписывают гражданские законы, — ибо это представлялось им
попечением мало разумным и весьма мало заботливым. Напротив, со всею готовностью
сами подвергались за них опасностям и старались отставшее возвратить, заблудших и от-
клонившихся от пути, — обгоняя, как добрый пастырь, а падших уже и низринувшихся в
пропасть, — употребляя все усилия, извлечь оттуда; то, что уже сгнило на них и совер-
65
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
шенно омертвело, отделяя весьма благоразумно и искусно духовным мечом, а надломлен-
ное и растерзанное обвязывая некоторыми духовными врачеваниями и перевязками, — и
таким образом больных возвращали благодатью и содействием Духа в первоначальное
здравое состояние. Итак, дабы и последующие предохраняли невредимыми подчиненных
им, некоторые из сих преблаженных Отцов, время от времени сходясь вместе, при содей-
ствии благодати Божьей, собиравшей Соборы их, изложили некоторые законы и правила,
не гражданские, но божественные, о том, что должно делать, что не должно делать, ис-
правляя жизнь и образ деятельности каждого” (каждой вверенной души).
Григорий Двоеслов все свое сочинение “О пастырском попечении” расположил в
зависимости от этих-то духовных нужд, а именно: как должно учить богатых, как бедных,
как униженных, как гордых, как молчаливых и как многоречивых, и т.д., и т.д. Искупи-
тельное снисхождение Божие к роду человеческому, как бы повторяемое в пастырской
деятельности Его служителями по отношению к пастве, таким образом, узаконено в хри-
стианской практике через священное предание; оно же составляет любимое содержание
богослужебных молитв, воспевающих Христа, “иже заблудшее, одичавшее в горах обре-
тет овча, к Отцу приведет и своему хотению.” Так и в молитве по покаянном каноне чита-
ет грешник: “оставих Тя, не остави мене, изыди во взыскание мое и возведи мя от пропас-
ти погибели” и т.д. Наконец, когда архиерей возлагает на себя знак своего архипастырско-
го достоинства — омофор, то диакон возглашает: “на рамо заблудшее взем естество, к
Отцу и Богу вознесл еси.”
Расширяя таким образом свое пастырское внимание далеко шире пределов, так назы-
ваемой (в отличие от светской), духовной сферы, пастыри однако должны действовать
мерами не гражданскими, как выяснено Иоанном Постником, но духовными. Этим
само собою устраняется, как и отговорка о том, что вмешательство духовенства в свет-
скую жизнь есть папизм (ибо папизм есть стремление действовать посредством мер госу-
дарственных — поощрений и насильственной кары), — так и тщетное самооправдание
духовенства, что оно-де лишено полномочий для воздействия на светскую жизнь, — так
как для такого чисто духовного, воздействия никаких государственных полномочий не
нужно, а только знание этой жизни и вера в действие благодатных сил пастырства,
т.е. молитвы, примера и особенно учительства церковного, которое по преимуществу
и может быть употребляемо для возведения всех сторон общественной и народной жизни
к христианским началам. — Впрочем, если пастырь действительно овладел пониманием
какого-либо направления нравственной жизни и интересов общества, то, и помимо учи-
тельства в смысле проповедничества, в его власти остается полная возможность говорить
о нем и в печати, и на уроках Закона Божия, и на исповеди, и в беседах с прихожанами по
домам.
А, все-таки, все ли средства сводятся к говорению? — спросят некоторые, верую-
щие в действенность только государственной кары и наивно убежденные, что уничтоже-
ние всякого неправомыслия зависит от последней, как значится и в одной магистерской
проповеди на 2-е марта настоящего года, в которой проповедник, понося Толстовщину,
выражает в заключение надежду от лица русского народа, что мирская власть положит
конец этому вредному шатанию умов в России. Да, к говорению и примеру, ответили
мы; иначе для чего бы называть пастырей служителями Слова (Лук. 1), а пастырство слу-
жением слова? (Деян. 6:4) и кто не верит в силу слова, тот прекрасно сделает, если будет
бежать от пастырского служения, как от пожара. Говорить ли при этом о том еще, как со-
временное русское общество и народ уважают убежденное слово? И тот и другой разли-
66
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
чают священников не по степени образования и не по положению их в епархиальной ие-
рархии, а различают на проповедующих и молящих. Проповедник, мало-мальски про-
никнутый жаром убеждения и искренности, принимается обществом, как пророк: после
старцев он есть второго рода служитель веры, пред которым забываются чины и воз-
расты и каждый чувствует себя только мирянином и учеником. Это уважение и послуша-
ние возрастает тем сильнее, чем исключительнее пастырь опирается в своих действиях на
силу благодатного слова, чем менее соглашается пускать в ход свои государственные
полномочия. Говорят, что у нас не слушают проповедей, но это совершеннейшая неправ-
да: лишают внимания не проповедь слова Божьего, проникающую во внутреннее настрое-
ние паствы и умеющую угадать последнее и указать от него путь ко Христу, не проповедь,
следовательно, лишают внимания, но словоизвержение с церковной кафедры, и притом
часто такое, которого и расслышать невозможно.
Почва для пастырства в России.
Но к каким же явлениям современной жизни, наиболее связанным с нравственным на-
строением общества, должна устремляться по преимуществу пастырская деятельность?
Что должен пастырь сделать предметом изучения и научения в жизни общества и народа?
Особенно в первой, найдет ли он куда закинуть якорь христианского назидания в любом
его виде? Не все ли интересы общества отчуждились от религии и не представляет ли со-
временное состояние образованных умов, если не бесплодной пустыни для пастырства, то
прохожего пути, на котором прозябается всякое семя благодати, того тернистого угла, где
оно совершенно заглушается сорными травами безверия и страстей? Действительно, с
первого взгляда может показаться, что пастырь среди общества, почти как среди язычни-
ков; но пусть даже так: разве не язычники предварили верных сынов Израиля в Царствии
Божьем? Не легко, пожалуй, пастырю проникнуть до слуха образованных людей: придет-
ся начинать с малого — с царских дней в кафедральных соборах, со дней Страстной сед-
мицы, да с исповеди и, наконец, с молодого поколения, обучающегося Закону Божью в
школах. Но раз проникнув до слуха общества, истинный пастырь скоро убедится, что поч-
ва в высшей степени благоприятна для насаждения евангельских истин, хотя сами его
слушатели далеко не соображают этого.
Маститый ученый Запада Леруа-Болье в печатаемых им статьях “Религия в России,” в
журнале “Revue des deux mondes,” проводит ту мысль, что русская душа по своей природе
всегда стремится к началам христианской религии и морали, даже в тех случаях, если тео-
ретическая мысль человека совершенно безрелигиозна. Этим положением он объясняет то
явление, что самые рационалистические беллетристы наши, например, Тургенев или Л.
Толстой, никак не могут, однако, сойти с вопросов религиозных и нравственных в лице
своих героев, искателей истины. Та же бессознательная близость к некоторым сторонам
Божественной религии замечается и у упомянутых публицистов, хотя они себя считали
прямыми противниками православия: посмотрите, какие принципы ставят они в основа-
ние своих систем? Прежде всего, принцип самоотвержения, хотя и объявляют себя утили-
таристами, принцип помощи слабым, принцип справедливости. Толкуя об экономическом
благополучии, они, однако, слишком плохо умеют скрыть свое конечное стремление соб-
ственно к нравственной правде, и только к ней. Не будем уже и говорить о политических
идеалах панславистов, которые выросли из церковного учения Хомякова, остановимся на
67
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
современном движении общества в смысле отрешения от прерогатив своего сословия и
перехода к мужицкому труду.
Все эти движения идут как бы в разрезе с Церковью, а между тем, если бы собрали
воедино все подобные светские стремления, с отрешением от их крайностей, то мы бы
получили нечто, очень близкое к целям христианского пастырства. И вот, с каким горьким
чувством должны мы, духовные, задать себе вопрос: как же это мы не сумели показать
людям, что искомое идеалистами есть именно у нас, в Православной Церкви, что они
ищут те самые рукавицы, которые у нас за поясом, что не только народ (вместо штунды и
молоканства), но и общество, (вместо баррикад или цыганских таборов), все то добро ко-
торое они ищут в дебрях неведомых исканий, могло бы получить от Церкви, от христиан-
ства. Все, что созданно Богом весьма добро есть, “все еже даст Мне Отец, ко мне при-
идет,” — говорит Господь. Но наличная жизнь русского пастырства удалялась от всего,
что не имело знака церковности, хотя бы по содержанию и приближалось к ней, так что
оставалось только явно заявить об этом. За то все обозначенное этим знаменем, с проти-
воположным, однако, содержимым, вроде кулака-грабителя, жертвующего на церковь, все
это мы принимали, вопреки ясному слову Христа, Который даже пророкам Своим, пре-
ступившим заповеди, скажет: “Не знаю вас,” — врагу же Своему, сумевшему разъяснить
две важнейшие заповеди закона, сказал: “Не далек ты от царствия Божия.” Итак, от него
недалеки все почти мирские течения нашей общественной и народной жизни: это есть
вызревшая жатва, которая только ожидает делателей-жателей, чтобы стать пшеницей
Божьей; но как приняться за такую жатву? Должно в каждом течении жизни выделить
этот нравственно-добрый элемент от тех наслоений, что к нему привели человеческое не-
разумение и страсти. Так, например, толстовское направление, которое, с философской
точки зрения, есть чистейший пантеизм, с какою силою умело, однако, выяснить жизнен-
ное значение христианства, показать то нравственное удовлетворение которое оно дает!
Проповеднику остается показать, что это самоудовлетворение не только не исключается
Православием, но в более высокой степени достигается именно в нем, ибо здесь оно имеет
для себя и непоколебимое основание в идее личного Бога-Промыслителя и Искупителя,
тогда как в религии Толстого оно предоставлено шаткой опоре одного только случайного
настроения человека.
Так или иначе, но полемика должна происходить с точки зрения основного начала
каждого учения. Тогда она, во-первых, получает то, чего лишена наша церковная литера-
тура, получает интерес в глазах последователей разбираемого учения; она достигает, во-
вторых, более или менее непредубежденного отношения; убеждаемый не боится, не тре-
пещет перед тем, что дорогой ему идеал будет разбит в прах логикою церковного предста-
вителя, он слышит, что последний принимает его за исходную точку. А наша-то догмати-
ческая проповедь — может ли она иметь значение для прямых, или тайных последовате-
лей, например, пашковства? Представьте себе, что безрелигиозный прежде человек вдох-
новился учением этих людей о личном единении со Христом, нашел в этом учении полное
удовлетворение давно алкавшей душе, по жалкому недоразумению не сумевшей ничего
найти в православии, кроме внешних обрядов: да станет ли этот человек слушать, или
вникать в проповедь, если она начнется с исторических доказательств в пользу необходи-
мости подчинения иерархии? Да он с последнею соединяет мысль о врагах Божьих? Он
кипит негодованием, прежде чем успел услышать первый довод, и мысль его направлена
вовсе не к оценке доказательства, но исключительно к подысканию возражений. Что ска-
зано о заблуждениях теоретических, то надо сказать и о заблуждениях практических: о
68
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
светскости, о показном либерализме и пр. Если эти симпатии развились в том или ином
обществе напряженнее, нежели любовь к Церкви, то не трудитесь доказывать их несо-
вместимость с последнею: лучше усмотрите в них-то, в этих симпатиях нечто доброе и
разъясните его содержимость Церковью и его неисполнимость вне ее и уже затем опро-
вергайте крайности. Не слушайте толков о необходимости схоластического догматизма в
нашей проповеди: будем отныне знать, что не только практическая польза, но само слово
Божье требует от пастырей Церкви, чтобы они пошли вслед за заблудшими овцами по
распутьям этой жизни, и всех, кого найдут, призывали на брачный пир Небесного Жениха.
Итак, наша пастырская деятельность должна пользоваться чисто церковным направ-
лением народной жизни.
Этот третий, благоприятный для церковного созидания элемент заключается в воспи-
танной веками в русском народе привязанности к христианской святыне, к храму, к бого-
служению и церковным обычаям, к слушанию житий Угодников Божьих и духовных сти-
хов народных поэтов. Это область, конечно, религиозная, которая и сама собою прибли-
жает людей к спасению, но не с достаточною полнотой, для приобретения которой она
нуждается в пастырском поучении. Конечно, мы совершенно далеки от пристрастного
взгляда на русский народ той лжеинтеллигенции, которая считает народную религию за
фетишизм, отрешенный от нравственной почвы; мы хорошо знаем и видим, что всякое
религиозное представление в уме народном непременно соединяется с чувством умиле-
ния, и Божественная вера наша сознается им прежде всего как правда и святость Божья,
противопоставленная мирской лжи и злобе. Но как многое здесь не восходит выше степе-
ни смутного, хотя и сильного чувства, как мало сознается народом та нарочитая связь ме-
жду каждым религиозным обычаем и внутреннею жизнью совести, ради которой он и ус-
тановлен Церковью. Разъяснение этой связи имеет огромное, исключительное значение,
ибо если твердая вековая симпатия, сопряженная с готовностью трудиться и лишаться,
соединиться с сознательным к ней отношением, основывающемся притом на авторитете
слова Божья, то такой склад религиозной жизни приобретает ни с чем не сравнимую жиз-
ненную силу. Если народу будет объяснено нравственно-воспитательное значение его
церковно-бытовых обычаев, богомолий, крестин, браков, водосвятий и т.д., значение, по-
вторяю, не историко-каноническое, а нравственно-воспитательное, то и самая привержен-
ность к ним народа удесятерится в своей силе, и дело прямого христианского нравоучи-
тельства облегчится во сто крат, и надвигающиеся грозные тучи ересей сделаются безо-
пасными. Что же пастыри? Есть у нас много пастырей, которые разделяют любовь народа
к церковности обрядовой, но сколь немногие из них дают себе труд выяснять народу ее
внутреннее каноническое значение; скажу более: они сами относятся к ней полусозна-
тельно.
Есть и другого рода пастыри, которые, напротив, первым долгом ставят себе созна-
тельное отношением ко всякому своему поступку. Делают ли они то, от чего уклоняются
те? Увы, к стыду нашему, надо сознаться, что из всей богословской мудрости мы наиме-
нее осваиваемся с истинным значением нашего церковного быта: он нам знаком только с
археологической точки зрения или со стороны его механического исполнения, в не со сто-
роны внутренней, аскетической, — и как часто бывает, что в храме Божьем при каком-
либо велико-празднественном священнодействии, среди общего религиозного восторга и
умиленных слез, наименее бывает проникнут одушевлением сам совершитель. Стоя среди
духовных сокровищ, получаемых народом, он один остается не насыщаемым, как санов-
ник царя Иорама, при чудесном бегстве Сириан, по пророчеству Елисея.
69
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
Итак, вот три области современной жизни, наиболее подлежащие изучению и попе-
чению пастырскому: нравственный подъем в обществе образованном, выражающийся в
литературных направлениях; затем, мистико-моральное одушевление народа, которым
пользуются штундисты и пашковцы и, наконец, всегдашняя преданность народа церков-
ному строю, которая, будучи лишена пастырского просветительного попечения, перехо-
дит в русский талмудизм и дает почву для старообрядческого раскола.
Еще несколько слов о современной жизнедеятельности того пастырского направле-
ния, которое уклоняется от самоопределения чиновничьего характера и ставит на первый
план идею внутреннего, духовного развития. В таких пастырях-аскетах у нас нет недос-
татка: напротив, образцы высокого подвижничества пред нами не только в монастырях, но
и на поприщах церковно-общественного служения, и притом не только в рядах черного
духовенства, но и белого. Являются ли они лучшими пастырями народа? Увы, очень ред-
ко. В этом отношении наиболее типичны такие характеры, как покойный Преосв. Игнатий
Брянчанинов, Иеремия Нижегородский и др. Это были истинные монахи, м.б., стяжавшие
себе неувядаемые венцы в вечной жизни, но едва ли венцы Пастырства. Они проходили
путь аскетизма отшельнического, знающего лишь свою собственную личность в ее отно-
шении к Богу и к самому себе, но не к ближним, ибо правила, коими они руководились,
таковых отношений почти не предусматривали, ибо были даны отшельникам, а не пасты-
рям Церкви. Поэтому внимание таких пастырей было сосредоточено только на себе самих,
а к делу пастырскому они относились как к послушанию только, т.е. исполняли с неумо-
лимою точностью все те инструкции, которые даются пастырям в Регламенте. С меньшею,
благодаря Бога, последовательностью, но, к сожалению, под тем же общим настроением,
действует и большинство тех пастырей из белого духовенства, которые, по преимуществу,
проникнуты христианским благочестием; они живут жизнью внутренно-уединенною от
всех, а в области пастырства они знают преимущественно одну только добродетель: доб-
родетель послушания и притом не тем общим основоположениям пастырства у Отцов и в
Библии, которые мы раскрывали, но послушание прямо выраженной воли закона в от-
дельных параграфах всяких уставов; поэтому они являются лишь исполнителями, людьми
строгими, а в глазах неопытной паствы — только педантами, формалистами. Имеют они
светильник веры, но под спудом, а не на свещнике. Они знаются не с живыми людьми и
не с живою действительностью, а с логическими машинами; но поскольку таких в жизни
нет, то и труды их разбиваются в ничто, как бы о крепкую стену. С особенною яростью
это сказывается в их проповедях.
Проповедь есть убеждение слушателей. Убеждение есть действие, которое от некото-
рых принимаемых собеседником положений путем наведения, сравнения и выводов, при-
водит его к другим положениям; если же нужно не положения теоретические привить со-
беседнику, но добиться от него известных решений воли, то опять же убеждающий при-
крепляет свои слова к известным, уже сложившимся стремлениям воли собеседника и,
комбинируя их с новыми сообщениями, старается приблизить вывод из них к этим-то пер-
воначальным стремлениям. Положим, я хочу убедить христианина-филантропа относить-
ся внимательнее к церковному богослужению, и вообще к дисциплинарно аскетической
стороне религии. Сейчас я опираюсь на его филантропические симпатии и убеждаю его
путем примеров, что приносить благо ближним удается не столько расточителю сокровищ
и даже не герою внешних подвигов самоотвержения, сколько тому, кто действительно
имеет живую любовь к людям. Он соглашается. Тогда я показываю, что столь трудное
усвоение безгневного расположения сердца ко всем и каждому является только под усло-
70
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
вием постоянной сдержки противоположных ощущений, ежечасно врывающихся в душу,
путем господства над ощущениями и внутренней борьбы. Отсюда уже недалек путь к на-
глядному показанию бессилия в ней людей, не живущих в постоянном единении с Богом,
не молящихся. Но молитва наедине не всегда удается, наконец, она лишена большею ча-
стью характера той восторженной мощи, которую она получает при дружном, исполнен-
ном братской любви, молении всей церкви, особенно во дни торжественные, посвященные
памяти Искупительных Событий. Подобная речь убедительна для православного челове-
ка, но не для сектанта. Ясно, что при намерении кого-либо убедить первое место занимает
в уме говорящего мысль о количестве и степени тех убеждений или стремлений, которые
уже разделяются данным лицом. Так и Спаситель, и Апостолы обращались всегда к луч-
шим стремлениям своих слушателей и возводили их к евангельским откровениям или за-
поведям. Первое требование от проповедника, чтобы он сумел охватить и проникнуться
хоть каким-либо из убеждений, разделяемых большинством слушателей. Ассоциация его
мыслей располагается, таким образом, не по различным сторонам изъясняемого предмета,
взятого отвлеченно: это ассоциация не метафизическая, не схоластическая, но именно
специальная гомилетическая, — телеологическая, если хотите. Приводить известный
предмет к готовым уже идеям или стремлениям слушателей значит — изъяснять его,
изъяснять, экзегетировать, а не доказывать; изъяснять не в смысле современного ложно
ученого экзегеза, не в смысле разложения предмета на метафизические или исторические
первооснования, но на те идеи и побуждения воли, которые имеются в душе слушателей.
Очевидно, что таким образом гомилетическая экзегетика, или вообще гомилетическая
логика одного и того же предмета принимает столько же разновидностей, сколько их в
разных классах слушателей, как это и понимали Вселенские Учители и выразили в приве-
денных выше изречениях о сущности пастырства.
Наши проповедники в большинстве случаев поступают вовсе наоборот, именно по
неумению или нежеланию проникнуть во внутренний мир данных слушателей. Что может
быть мучительнее, как слушать длинные и искусственные обоснования тем требованиям
совести, в которых и без того всецело убежден? Что может быть скучнее, как слушать
весьма логические построения на посылках, которых истинность или вовсе отвергаешь,
или хотя не отрицаешь, но вовсе не считаешь их близкими твоему внутреннему миру? А
такие посылки, почерпнутые из богословских учебников и руководств, почти всегда лежат
в основании столь притязательных, так называемых, ученых проповедей, которые, при
теперешней своей постановке, по преимуществу, отличаются способностью разгонять
слушателей. Не менее печальная участь выпадает на долю тех практических поучений,
которые отправляются от давно забытого обществом Номоканона. Те и другие посылки
сами по себе истинны, но если их истинность слушателями не сознается, то она должна
быть целью доказательств разного рода, а отнюдь не посылкой их. Естественно, появ-
ляющаяся холодность слушателей к подобным доказательствам и юридическим пропове-
дям отбивает охоту у проповедников, и эта гибельная скудость учительства в русской
церковной жизни, вопреки прямым требованиям Вселенских соборов и иерейской прися-
ги, является ясным доказательством тому, насколько для отправления важнейших обязан-
ностей пастырства необходимо нашему духовенству проникнуть во внутреннюю жизнь
общества и народа и предлагать им доводы, убедительные с точки зрения слушателя, а не
говорящего, — не с точки зрения схоластической разумности вообще.
Та же внутренняя отчужденность даже лучших наших пастырей от паствы проявляет-
ся и в других сторонах пастырской жизни, в управлении приходами. Наиболее характер-
71
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
ные недоразумения из этой области можно указать в церковной жизни тех окраин, где
являются пастырями наиболее типические выразители наших школьных понятий — пас-
тыри-великороссы. Вместо того, чтобы возводить к православным понятиям и затем к
православному строю окатоличенных, например, бывших униатов, так сильно дорожащих
своими местными церковно-богослужебными обычаями, наиболее благочестивый пас-
тырь-великоросс заботится почти исключительно о том, чтобы ему самому в богослуже-
нии и жизни ни на шаг не отступить от того уклада, который он себе усвоил в каком-
нибудь Весьегонском уезде, хотя бы ценою окончательного отступничества и ожесточе-
ния против православия всех вверенных душ. Рьяно, и, разумеется, при содействии поли-
ции, столь же мало умеющей отличать Православие от Царевококшайских порядков, со-
крушает он “остатки унии,” иногда более древние и исторически православные, чем непо-
грешимые обычаи его захолустной родины. Так, лет 20 тому назад, многие уничтожили
общее пение прихожан, бракосочетание не с медными, а с цветочными венцами, как все-
гда делалось и делается в церкви Греческой, держание приходскими братчиками зажжен-
ных свечей в торжественнейшие моменты всенощной и литургии, хождение первого брат-
чика или экклезиарха со свечой впереди кадящего священника (что у нас теперь творит
дьякон, вопреки прямому указанию Типикона о Всенощном Бдении, где это предоставле-
но именно экклезиарху). Некоторые доходили до того, что боролись с обычаем шести-
кратного или десятикратного в год причащения мирян, хотя Номоканон приказывает при-
чащаться всем присутствующим на каждой литургии и т.д. Многие заботились о том, что-
бы на клиросе были вычитаны все кафизмы и стихиры, разумеется с быстротою молнии
для краткости, а народ, уже отвыкавший, под влиянием костелов, даже прислушиваться к
чтению, нуждался в медленном и внятном воспроизведении хотя бы важнейших молитво-
словий, к чему и приучили его некоторые священники, но, увы, вовсе не русского, а авст-
рийского воспитания. Совершенно подобные же известия о неумелом пастырстве велико-
русских духовных воспитанников приходилось получать и с северо-западных, и с юго-
западных, и с юго-восточных окраин. Если угодно, вся надежда на воспитанников мест-
ных. Но кто их воспитывает? Отправляя однажды туда даровитого кандидата Академии в
наставники Семинарии и рассказав ему все животрепещущие духовно-образовательные
нужды края, как грустно был я удивлен, когда читал его письма к приятелю с сообщения-
ми такого рода “скучно здесь, нет православного русского духа; поэтому великороссу жи-
вется здесь плохо: свои напевы в церкви (говорят Киевские), нет порядочной бани, квасу
за деньги не сыщешь, да и в трактирах вместо водки подают какую-то дрянь.”
Насколько мало проникают в жизнь лучшие элементы нашего пастырства, запрятан-
ные от нее в алтари и моленные келии, это видно из того, какие элементы общества тяго-
теют к церковно-иерархической жизни. Те ли, которые с особенною силой проникнуты
разумением существеннейших сторон нашей веры, ее недосягаемой высоты, ее чистоты,
ее Евангелия? Увы, такие люди, как Достоевский, первые славянофилы, даже Рачинский
или Тернер, при всем глубоком теоретическом уважении к духовенству, не находят с ним
точки соприкосновения в жизни. Находят ее такие писатели и деятели, как покойный
Аракчеев, А. Н. Муравьев, Ф. Булгарин и им подобные здравствующие писатели, интере-
сующиеся всеми сторонами религии, но никак не главною, не внутренне освящающей; это
в лучшем случае любители церковно-богослужебной эстетики, а в худшем — сторонники
своих антипатичнейших сословных притязаний, безнаказанно облекаемых ими в форму
требований церковной жизни. С ними-то суждено иметь дело нашим пастырям, и, хотя
немало от них приходится страдать, по собственному признанию, но найти себе лучших
72
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
спутников жизни, более сообразных с высокою целью апостольского служения, нам уда-
стся лишь тогда, когда мы воспримем в себя выше раскрытые начала апостольского духа,
и не только воспримем внутрь себя, но и облечемся ими пред лицом мира. Аминь.
Исповедь пастыря
пред Крестом Христовым.∗
Читатели наши привыкли встречать в Страстную неделю на страницах нашего издания
или соответствующую воспоминаемым скорбным событиям проповедь, или историко-
догматическое исследование о последних днях земной жизни нашего Искупителя; но так
как огромное большинство наших подписчиков сами изучали богословские науки, то они,
по всей вероятности, и смотрели на подобные статьи больше как на пособие для своей
деятельности (проповеди или преподавания), чем как на обращенные к ним самим, к их
собственной совести. Попытаемся же на этот раз, в виду возникших вновь пред нашими
глазами “Голгофы и креста, гроба и плащаницы,” открыть друг пред другом нашу пастыр-
скую совесть и, удалившись ради святых дней от житейской гордости, откровенно прове-
рить себя пред судом осужденного ныне Спасителя.
К сожалению, мы так мало привыкли к взаимному обмену своим душевным содержа-
нием, так мало стали склонны к пастырскому взаимообщению, что в нашем введении чи-
татель вероятно предполагает просто прием для статьи “о важнейших недостатках нашего
духовенства”; но мы желаем вести речь вовсе не о недостатках, не о пресловутом коры-
столюбии, честолюбии или нетрезвости, в чем нас так злорадно обличает светская печать;
нет, — всмотримся не в деятельность нашу, не во внешнюю жизнь, а во внутреннюю
клеть нашего сердца, в нашу пастырскую совесть. Ведь, конечно, позыв к этому, а может и
более чем позыв, испытывал каждый из тех многих наших читателей, кому, как и пишу-
щему эти строки, приходилось говорить пред плащаницею слово о том, например, что
Господни страдания имеют в жизни человеческой значение не только однажды совер-
шившегося исторического, но и всегда продолжающегося в истории грешного человечест-
ва, попрания Христовой правды, поругания Его священного закона. Невольно при таких
случаях приходит в голову мысль: сам-то я — проповедник, кому уподобляюсь между
лицами, участвовавшими в событиях Христова предания, святых Его страстей и погребе-
ния? Не мало было там пастырей старой и новой веры, но — увы — громадное большин-
ство и тех и других приносили моему Господу не утешение и облегчение, но скорби: бег-
ство, отречение, предательство, клевету, подстрекательство против Него толпы народной,
наконец, ужасный суд и богоубийственную казнь, при виде которой померкло солнце,
потряслась земля, распались горы и разодралась церковная завеса. Итак, даже из Его из-
бранных апостолов ни пылкая ревность Петра, ни богословская любознательность Фи-
липпа, ни практическая сметка Иуды не спасли их от падения; только тихая любовь Иоан-
на и глубокое смирение Магдалины с прочими мироносицами удержали их при кресте
небесного Страдальца. Если теперь православное русское пастырство, углубившись в
∗ Первый раз была напечатана в “Церк. Вестник,” 1889 г. № 14 (Страстной), в качестве братского обращения
к сопастырям.
73
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
свою совесть, спросит себя, как оно относится ко Христу, пребывающему и поныне с на-
ми (Матф. 28:20), в чем является Ему угодным, а в чем пред Ним виновным, то, конечно,
это будет почти тот же вопрос, что и вопрос о чистоте нашей пастырской совести. И вот,
прежде всего, что это за пастырская совесть? Действует ли она в нас? Не потеряли ли
мы даже понимание этого слова? Не заменили ли его другим, гораздо более сухим и
внешним понятием пастырской деятельности?
Пастыреначальник наш и Господь, ныне “положивший душу Свою за овцы своя,”
учит меня быть истинным пастырем, а не наемником, “ему же не суть овцы своя” (Иоан.
10:12). Я привык объяснять эти слова в смысле самоотверженного исполнения своего дол-
га, но они заключают в себе смысл более глубокий, раскрывают мне понятие именно о
пастырской совести. Наемник может быть и честный, и трудолюбивый, но он все-таки
“наемник есть,” для него овцы — нечто внешнее, для него побуждением к заботе служит
не самое стадо, не любовь к нему, но награда. Так точно пастырей честных, трудолюби-
вых и боголюбивых у нас не мало, но многие ли между ними живут духом в своих овцах?
Многие ли из них в самых овцах, в их-то спасении видят себе награду, а не во мзде внеш-
ней, хотя бы даже в личном своем спасении? “Знаю Моих, и Мои знают Меня... и жизнь
Мою полагаю за овец” (Иоан. 10:14-15), говорит Господь, и этими словами указывает, что
пастырь должен относиться к пастве те только как к предмету внешней деятельности, но
должен как бы в своей совести носить ее со всеми ее грехами и немощами, болеть ими как
бы своими собственными, подобно Моисею, который уподоблял свое отношение к народу
чревоношению женщиной младенца (Числ. 11:12). Пастырская совесть — это есть слитие
своей жизни, своей души с жизнью паствы и посильное поднятие ее к пажити спасения.
Прежде, чем спросить себя, насколько мы живем этою пастырскою, а не личною только
совестью, обратим внимание на те места св. Писания, где объяснено, что пастырство вовсе
не есть внешняя деятельность только, но просто жизнь — особенный род жизненного
настроения духа, особый род самосознания. Остановимся на тех именно местах, которые
отцами Церкви признаны за специально пастырские. Вот Господь дает своему пророку
проглотить тот “плач и стон и горе,” которыми болело Его стадо, велит напитать ими чре-
во свое и наполнить внутренности его и затем говорит: “Я поставил тебя стражем дому
Израилева и ты будешь слушать слово из уст Моих и будешь вразумлять их от Меня”
(Иез. 4:3, 13). Видите, не на внешнюю деятельность посылает Господь пророка, но всего
его наполняет горестью народной и ставит его не поденщиком, не пахарем, а стражем,
который никогда не может сказать: “Я кончил сегодня свое дело, могу идти на отдых,”
нет, он всегда ответствен, если воры или разбойники зажгут дом. Так и пастырь Церкви не
может сказать: “я отслужил сегодня литургию, сказал проповедь, теперь я до завтра уже
не священник, а семьянин, хозяин, собеседник.” Нет, ты везде и всегда пастырь, и люд-
ской “плач и стон и горе” всегда должны наполнять твое чрево. Посмотрите на пророка
Иеремию: он было раздумал говорить беззаконникам о воле Господней, — “но было в
сердце моем как бы горящий огонь, заключенный в костях моих, и я истомился, удержи-
вая его, и не мог” (Иер. 20:9). Почему же так? А потому, что “обретены слова Твои и я
съел их; и было слово Твое мне в радость и в веселие сердца моего” (15:16). Итак, не на-
града внешняя, хотя бы даже в небесном царствии, но самое слово Божье, самая ревность
о спасении паствы — вот те побуждения, которыми наполняется жизнь пастыря. “Для ме-
ня нет большей радости, — писал апостол — как слышать, что дети мои ходят в исти-
не” (3 Иоан. 1:4). “Узы и скорби ждут меня, — говорит другой апостол, — но я ни на что
не взираю и не дорожу своею жизнью, только бы с радостью совершить поприще мое и
74
Holy Trinity Orthodox Mi
ssion
служение, которое я принял от Господа Иисуса, проповедывать Евангелие благодати”
(Деян. 23-24). Итак, жизнь пастыря всецело сливается или даже поглощается пастырством.
“Будучи свободен от всех, я всем поработил себя, дабы больше приобресть” (1 Кор. 9:19,
ср. 2 Кор. 4:5). Апостол уже не живет сам, но “мы живые непрестанно предаемся на
смерть ради Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей, так
что смерть действует в нас, а жизнь в вас” (пасомых, 2 Кор. 4:11), а пока эта жизнь не
открылась в них, то учитель находится “в муках рождения” (Иоан. 4:19); наконец, самое
заключение его земной жизни есть жертва (Фил. 2:17 и 2 Тим. 4:6); но хотя он не только
не боится смерти, а напротив, имеет желание разрешиться и быть со Христом, но его вле-
чет другое желание оставаться во плоти, ибо это “нужнее для вас” (Фил. 1:24).
Вот вам жизнь пастырской совести: человек живет уже не собою, а своей духовной
семьей и вслед за Богочеловеком в продолжение всей своей жизни приносит себя в жерт-
ву. Мы взяли на себя это служение жертвы и ныне пред Голгофскою жертвою призываем-
ся испытать свою пастырскую Совесть. Увы, мы всего менее думали о ней; не случайное
падение это было — нет, мы утеряли или потемнили даже представление идеала пастыр-
ства. У наших пастырей есть живая вера, есть горячая молитва, есть богословская уче-
ность, бывает и светская образованность, и любовь, и патриотизм, но пастырства, слития
своей души с пастырским делом — у нас очень, очень мало. Поэтому к нам малопримени-
мы слова: “когда выведет своих овец, идет пред ними, а овцы за ним идут, потому что
знают голос его.” Овцы за нами не идут, но бегут, и не знают нашего гласа (Иоан. 10:4-5).
Воззрим же еще раз на Голгофский крест: вот, Он, истинный Глава вселенской Церк-
ви, вот во что разрешился Его пастырский подвиг. Вот пред Ним вожди иудейского наро-
да: “кому уподобилась окаянная душа!” Нет, мы далеки от богоубийц по своему настрое-
нию. Но вот еще другой вопрос: “И ты был с Назарянином Иисусом?” Такой вопрос ста-
вит нам окружающая жизнь на каждом шагу. “Не знаю и не понимаю, что ты говоришь”
(Марк. 14:67-68), — так политично отвечаем мы на требования жизни. Но когда Христос
воззрел на Петра, то “вышедши вон, горько заплакал” (Лук. 22:62). Ныне со креста взирает
Он на нас, Своих служителей и проповедников. Будем же и мы плакать, отцы и братья, о
небрежении пастырского служения нашего, дабы через покаяние вновь приблизиться ко
Христу, воскресить Его в своем сердце и получить через то новое пастырское помазание:
“Симон Ионин, любишь ли ты Меня? — Паси овцы Моя” (Иоан. 21:17). Пора, пора нам
вспомнить, что нам поручена вся Церковь для назидания, весь мир для проповеди, что
наше дело — руководить всею жизнью мира на пути к небесному царству, что все эти
идеалы должны быть нашею пищею (Иоан. 4:34), нашею жизнью (Сил. 1:21), что мы за
забвение их дадим ответ Господу, когда Он придет не умирать за мир, но судить мир. Но и
раньше того суда, самая жизнь судит нас: паства наша разбежалась по всем горам и доли-
нам мира сего (Иез. 34:6) и восстала на нас, да не на нас только, но и на Христа и ругается
Ему. А мы? Будем ли мы только смотреть, греясь у огня (Иоан. 18:25), или будем впадать
в отчаяние, как Иуда, или лучше подобно святым женам послужим страждущему Господу,
дабы первым Ему поклониться в Его святом воскресении?
75
Document Outline
- 7
- #G5=85
-
- CB8
-
- @83>B>2;5=85
- 06=>ABL
- =0G5=85
- !@54AB20
- @02AB25==0O
- KB5:0NI0O
- 59AB28B5;L=>ABL
- BABC?;5=8O
- >A;54AB28O
- >A;54AB285
- @8=OB85
- 5@2K5
- @8<5@K
- =0G5=85
- =0G5=85
- =0G5=85
- =0G5=85
- >AB>8=AB2>
- #:;>=5=8O
- @0:B8G5A:85
- !0<>?@8=C645=85
- @>B82>AB>O=85
- A?>;=8B5;L=>ABL
- >7@065=85
- #:;>=5=8O
- =8<0=85
- KAH0O
- 07;8G5=85
- !2>9AB2>
- ;03>40BL
-
- 5?>=8<0=85
- AE>4
- @>O2;5=85
- 2
- >G20
- A?>254L
- ?@54